Может, что-то не так было с "заказчиком"? По версии Хайта именно тогда, после побед краслетов (очевидно, Ширинкина и Сапожникова - всего три их победы за кампанию), некие люди из политотдела армии (или Округа?) привезли Хайта и Германа на аэродром под Киевом, где: "На поляне стояли два странных неуклюжих сооружения из дерева, материи, металла. Это и была военная авиация, которую поручалось воспеть".
До прибытия 1-й Конной в Юго-Западный Фронт составляли две армии: 12-я и 14-я. 12-я защищала от поляков и петлюровцев киевское направление, потом Киев брала. В мемуарах Бабеля политотделы 12-й армии работали образцово: граммофоны играли музыку, пропагандисты агитировали, листовки печатались, кумачовые лозунги вывешивались. То есть заказы на агитки (тогда вполне рабочий советский термин) выполнялись творческими единицами и коллективами исправно. Агитаторы 12-й армии, ее комсостав, в отличие от головорезов-конармейцев, все поголовно сознательные, частью даже культурные люди. Воевали, правда, неважно.
Последние два свидетельства оставлю на совести Бабеля, уж больно суждения Бабеля в его дневнике... скажем так: "предвзяты". Строки его дневника насквозь прошиты цинизмом. Бабель проникается симпатией к местечковым евреям, к их традициям, ортодоксальному иудаизму в том числе. Приметы "европейскости" на занимаемых территориях его пленят. Периодически писатель рассыпается в восторгах уютным домикам чешских и немецких колонистов, чистоте палисадников, старинной архитектуре, техническим диковинкам, заграничным вкусностям. "Заграничности" того же Купера - Мошера. Что само по себе вроде бы неплохо, если бы не противопоставление всего этого безусловного для автора "добра" безусловному для него "злу" - российско-украинскому крестьянскому быту. Невежественному, грязному, а главное - нищему. С постоянным предательским вопросом Бабеля самому себе: "Славяне - навоз Истории?".
Подчеркну, задал вопрос не Адольф Гитлер, не Генрих Гиммлер, а Исаак Бабель. Гитлер на вопрос "ответил". Бабель не мог не увидеть очевидного: одним из лейтмотивов польской пропаганды (особенно на Украине) в тот год был лютый антисемитизм. Показательные пытки, расстрелы, виселицы против мирных обитателей местечек это не эксцессы, а часть политики, приводящая к массовым погромам.
"Снова в жидовские лапы? Нет, никогда!" Польский плакат лета 1920-года.
Если бы не носители "варварского быта", если бы не презираемые Бабелем бойцы - буденовцы, то "решение вопроса" было бы окончательным для всех столь милых его сердцу местечковых обитателей. Спасла евреев отнюдь не "цивилизованная Европа" (она-то "в массе" захваченная и охваченная геббельсовской пропагандой как раз хотела "окончательно решить вопрос"), а армия, набранная из деревень с таким вот "посконным, кондовым, сермяжным" бытом, возглавляемая командирами, что вышли в из Первой Конной.
Список маршалов и генералов - конармейцев повторяет победные и не очень сводки Совминформбюро разных этапов Великой Отечественной. От Минска и Киева, до Москвы и Сталинграда через Курск и Варшаву к Берлину: Буденный, Ворошилов, Тимошенко, Кулик, Хрулев, Тюленев, Городовиков, Москаленко, Рыбалко, Романенко, Лелюшенко, Апанасенко, Мерецков, Лопатин, Еременко, Гречко, Кривошеин, Леонов, Жадов, Белов, Лизюков. Позже в дивизиях из уже расформированной Первой Конной набирались опыта "маршал Победы" Георгий Константинович Жуков, будущие генералы Иса Плиев, Горшков, Константинов и многое другие.
Поучиться было чему. Советская пропаганда с самого начала создавала и старательно поддерживала образ лихих красных конников, все оружие которых шашка да карабин. Из "техники" - тачанки.
Действительно, нормативный состав Первой Конной - три кавдивизии. Собрать лучших конников в кулак - идея Сталина. Конечно, всецело приписывать ему эту инициативу явная натяжка. Поначалу советская власть, основываясь на опыте Первой Мировой, роль конницы недооценила. Зато белые поняли ее силу в условиях новой войны. Рейд корпуса Мамонтова по глубоким тылам красных летом 19-го имел невероятный успех. Были захвачены Тамбов и Воронеж. Лишь на возвращении мамонтовцев слегка потрепали собранные в отряд особого назначения три десятка красных самолетов. Да шедшие по пятам Мамонтова красные кавдивизии.
И тогда Наркомвоенмор Троцкий выдвинул лозунг: "Пролетарий, на коня!" (как позже в 1923-м "Пролетарий (комсомолец) - на самолет!").
Плакат 1919 год. Плакат 1924 год.
Все партийцы - бывшие кавалеристы вне зависимости от должностей и званий призывались в кавалерию. Спешно учили ездить и рубать шашкой молодое пополнение. Собрали лошадей, упряжь и седла, тачанки, пулеметы. Успех кампании не заставил себя ждать: со второй половины лета 19-го кавкорпуса Думенко и Миронова начали громить белых. Удары красной конницы остановили деникинский удар на Москву в момент, когда судьба РСФСР висела на волоске. Случившееся напоминало будущее "чудо на Висле" примерно с теми же стратегическими причинами поражения и последствиями для наступавших.
При контрнаступлении красных в 1919-м Сталин выдвинул модную в 19-м веке идею стратегической кавалерии. Весь 1920-й год Сталин был членом военсовета (комиссаром) Юго-Западного Фронта при командующем фронтом Александре Егорове. Там Сталин плотно сошелся с Буденным и Ворошиловым, фактически стоял за спиной Первой Конной в ее походе на Львов. За командующим Западным фронтом Тухачевским стоял Троцкий, что напоминает "соцсоревнование" - "кто будет первым". Тухачевский и Егоров в последствии стали красными маршалами. Репрессий 30-х не пережили.
Командование РККА создало Первую затем и Вторую конные армии. Буденный (сменивший Думенко на посту командарма Первой Конной), побеждал корпуса Мамонтова, Шкуро, Улагая. Успешно дралась и Вторая Конная Миронова.
В последствии, в зависимости от задач число кавдивизий в Конармии порой доходило до шести. В "первом приближении" это действительно была армия кавалеристов.
Из мобильных сил Первая Конная имела бронированный кулак из четырех бронепоездов. Причем тогда воинская часть "бронепоезд" молда включать не один состав. Например, "бронепоезд N 56 "Коммунар", приданный Первой Конной в походе на Варшаву, имел два состава: легкий - "летучий разведчик" с полевыми орудиями в бронебашнях и пулеметами в амбразурах (одним из пулеметчиков был Всеволод Вишневский) и тяжелый с крепостными курпнокалиберными орудиями. Им командовал будущий герой обороны Воронежа Алесандр Лизюков.
Бронесилы Конармии дополнял бронеотряд насчитывавший до полусотни броневиков.
Авиация 1-й Конной включала три авиаотряда (24-й, 36-й, 41-й разведывательные). По штату 18 аэропланов, в основном для разведки и связи. Иногда выполнялась штурмовка противника. Разгром Деникина и полученные трофеи позволили укомплектовать отряды Конармии аппаратами "Ди Хевеленд 9" и истребителями "Эрсифайф" (R.C.5). Таким образом прибытие Первой Конной в мае 1920-го под Киев увеличило авиапарк Юго-Западного Фронта почти вдвое. Однако к тому времени Конармия имела всего 6 боеготовых экипажей. Остальные летчики только осваивали трофейную матчасть. Поэтому вводились в боевую работу постепенно.
Красвоенлеты 1-й Конной Армии у трофейного деникинского ДХ-9. Предположительно осень 1919-го или весна 1920-го.
При походе на Львов авиаотряды Первой Конной начали сильно отставать от передовых частей. Авиапоезда не поспевали: взорванные мосты, забитые составами станции, неразбериха в отправке эшелонов, отсутствие аэродромов. Тогда Буденный выделил особый авиаотряд - "передовой эшелон" из лучших летчиков, который следовал "на передке". Самолеты самостоятельно перелетали на новые места базирования, зачастую садились просто в ровном поле. Туда подтягивался отряд наземного обеспечения на 9 грузовиках и нескольких подводах. Убыль самолетов и пилотов пополнялась из авиапоездов Первой Конной, застрявших глубоко в тылу.
"Передовой эшелон" использовался для разведки. Даже незначительное число самолетов выявляло дислокацию польских сил, находило бреши в обороне, куда устремлялись красные лавы. Доставив разведанные, летчики обычно брали груз бомб и боекомплект патронов, чтобы вновь вылететь на разведанный участок штурмовать противника перед наступающей красной конницей. Особо активно "передовой эшелон" действовал в июне, к концу июля его ресурсы оказались полностью исчерпаны. Подобный авиаотряд действовал только в оперативной зоне Первой Конной Юго-Западного Фронта. Западный Фронт не позаботился о такой "малости".
Группа красвоенлетов Первой Конной Армии. 1920-й год.
В распоряжении Первой Конной имелись мощные артиллерийские силы и уже упоминался и зенитный дивизион. И здесь Буденный оказался новатором. Прежде конная артиллерия комплектовалась легкими и средними калибрами орудий. Буденовцы сделали тяжелые гаубицы высокомобильными, впрягая в упряжку более десятка коней. Их развертывали против кавалерии, выставив на прямую наводку поражая противника шрапнелями или осколочными снарядами. Полевую артиллерию буденовцы тоже применяли творчески. Классическим стал маневр прорыва укреплений мобильным выдвижением к передней линии противника трехдюймовок на быстрой конной тяге. Выстрелами шрапнелей, поставленных в режим "картечь", орудия прорубали проходы в колючей проволоке, держа линию окопов и огневых точек под ураганным огнем, не давая противнику высунуться. Мгновенно в пролом позиций устремлялась конная лава, проскакивавшая через окопы, которая зачищала пехота.
Ну и тачанки, как известно, изобретенные махновцами. Но именно буденовцы довели тактику их применения до совершенства. Тоже развертывая их перед передним краем и встречая плотным огнем конные лавы врага.
В наступлении Первой Конной придавалось две-три пехотные дивизии. Переброска небольших передовых соединений осуществлялась на автомобилях. Их в России очень мало, но Буденный собрал неплохой автопарк, часто лично перемещаясь не в седле, а на авто.
В Гражданской Войне отсутствовал фронт в понимании Первой Мировой: с несколькими линиями сплошной обороны: окопами, укреплениями, рядами колючей проволоки. Война была мобильной. Тем не менее, встречались укрепленные узлы обороны и временные полевые укрепления. Поляки пытались использовать полосы укреплений оставшиеся от Первой Мировой.
Для их прорыва создавался бронированный кулак (бронепоезда и броневики), поддерживаемый артиллерией. В прорыв устремлялась конница, поддерживаемая авиацией. Пехота занимала территорию, уничтожая оставшиеся в тылу узлы сопротивления. Бронекулак мобильно перемещался к местам контрударов противника и довольно легко их блокировал. В это время кавдивизии прорывались во вражеский тыл и совершали по нему стратегические рейды. Высокоэффективная новейшая тактика.
Единственное, что плохо удавалось Конармии - ликвидация котлов. Искусно окруженный противник почти всегда вырывался из кольца конармейцев. Но это, скорей, не вина командования или бойцов, а специфика кавалерии как рода войск. Легко прорываясь в тылы, быстро по ним перемещаясь, опрокидывая и обращая в бегство врага, кавалеристы менее активно действовали в пешем строю и окопах. Невозможность подтянуть массу артиллерии и саперные части, необходимость заботиться о конном парке при спешивании - все это препятствовало созданию прочного кольца окружения.
Впрочем, те же качества в иных условиях оборачивались достоинствами. Так, окруженные поляками под Замостьем Первая Конная и бригада Котовского на Божьей Горе благодаря своей мобильности прорвались из, казалось бы, безнадежных котлов.
Эффективность Конармии очень быстро оценили ее противники. В армии Врангеля попытались создать нечто аналогичное, повторив все "слагаемые успеха", даже перебарщивая с некоторыми. Например, кавкорпус генерала Барбовича под Каховкой имел примерно такой же состав бронегрупп, такую же численность артиллерии и самолетов и до 300 тачанок. При 1800 саблях. Но белым клонам Конармии не везло. То их масса тачанок попадала под плотный шрапнельный огонь, то в атаке на Карповой балке наткнулись на цепь из 40 пулеметов и были добиты махновцами и всадниками Второй Конной. При всей казацкой лихости белым не хватало еще чего-то. Возможно, ответ в другой "Конармии" - у Бабеля...
К началу Великой Отечественной коней в РККА попытались сменить автомашинами, а бронеотряды - танковыми бригадами и полками. Подобные соединения назвали мехкопусами. Буденовская тактика осталась. Отцу оперативных танковых прорывов Гудерьяну приписывают плагиат конармейской тактики стремительных прорывов. Хотя, конечно, помимо Буденного к ней многие приложили руку.
Позже историки часто называли Буденного одним из виновников катастрофы 41-го года. Дескать, "лошадник" устроил культ конницы. К тому времени Буденный понимал ее архаичность, и настаивал на применении лошадей в основном как транспортного средства пехоты, ведущей боевые действия в пешем строю. Маршал трезво оценивал возможности автопарка РККА.
Плакат 1940 год.
Как-то не вяжется с мифом о "виновности" Буденного расформирование 23 кавдивизий и 3 кавбригад в 1938-40 гг. Войну РККА встретила, имея всего 13 кавдивизий неполного состава фактически равных 7 пехотным дивизиям. А в истории Великой Отечественной остались Доватор и Плиев, и "Едут-едут по Берлину наши казаки!"
Говоря о "несовременности" кавалерии в ВМВ, обычно ссылаются на пример Германии, имевшей на 22 июня 41 года одну полноценную кавалерийскую дивизию. Но "забывают" о 85 отдельных кавалерийских батальонах при пехотных дивизиях (это более 40 тысяч кавалеристов) и о 4 "легких" (конная пехота) дивизиях Вермахта.
Плюс 6 румынских кавбригад (вскоре ставших дивизиями), 1 венгерская кавдивизия и 1 итальянская сводная кавбригада. Им противостояло 5 из 13 советских кавдивизий. К зиме 41-го число кавдивизий РККА было доведено до 80 (!). Вермахту и ваффен-СС тоже пришлось заново формировать новые кавалерийские дивизии. Основная причина очевидна: Германия испытывает дефицит горючего, поэтому в Вермахте на каждые 350 автомобилей приходилось по 500 лошадей.
В СССР имелись проблемы с пополнением автопарка. Полюс фактор российских просторов, что растягивает "плечо" подвоза. Плюс местность: леса, болота, горы - малопроходимые для масс техники. И еще множество факторов дало конным соединениям ВМВ "второе дыхание".
Не раз упомянутое мною Замостье - точка максимального успеха Конармии и ее "поражения" (в глазах противника). Под Замостьем (по-польски Замосць) буденовцы в капусту изрубили бегущих поляков, их украинских и белорусских союзников. Но в город вцепились петлюровские "сечевые стрельцы". Рядом с ними рубились "казаки есаула Яковлева" - белоказаки из ранее разбитых частей, а так же перешедшая на сторону белых пара сотен казаков-конармейцев. Гражданские войны обычно отличались запутанностью и жестокостью, вспомнить тот же "Тихий Дон" Шолохова и путь Григория Мелехова. Так случилось и на этот раз. Может еще и поэтому Замостье осталось в песне:
На Дону и в Замостье
тлеют белые кости,
над костями шумят ветерки.
Помнят псы-атаманы,
помнят польские паны
конармейские наши клинки.
Знаменитая "По военной дороге" или "Конармейская". Музыка братьев Покрасс, слова Алексея Суркова. 1938 год. Суркова еще ждет слава "Землянки". За его плечами, как и у Дмитрия Покрасса, поход с Первой Конной с того самого Дона под это самое Замостье. Чувствуется рука уже зрелого поэта. "Белые кости": и "кости белых", и "белая кость" ("ахфицерьё"), и "белеют кости в поле" - ёмкий образ, дополненный черным юмором "шумят ветерки". И точное соответствие исторической правде: под Замостьем конармейцы рубились со всеми "белыми": "белополякам", "белоказаками", "петлюровцами". То есть с "псами - атаманами" и с "польскими панами".
Здесь слышен отголосок заочного поэтического спора с Эдуардом Багрицким одиннадцатью годами ранее (в 1927-м) совсем иначе в трагико-романтичеком ключе вспоминавшим этот поход:
Вот и закачались мы
В прозелень травы, --
Я -- военспецом,
Военкомом -- вы...
Справа -- курган,
Да слева курган;
Справа -- нога,
Да слева нога;
Справа наган,
Да слева шашка,
Цейс посередке,
Сверху -- фуражка...
А в походной сумке --
Спички и табак.
Тихонов,
Сельвинский,
Пастернак...
...(Только ворон выслан
Сторожить в полях...
За полями Висла,
Ветер да поляк;
За полями ментик
Вылетает в лог!)
Военком Дементьев,
Саблю наголо!
Проклюют навылет,
Поддадут коленом,
Голову намылят
Лошадиной пеной...
Степь заместо простыни:
Натянули -- раз!
...Добротными саблями
Побреют нас...
Покачусь, порубан,
Растянусь в траве,
Привалюся чубом
К русой голове...
Не дождались гроба мы,
Кончили поход...
На казенной обуви
Ромашка цветет...
Пресловутый ворон
Подлетит в упор,
Каркнет "nevermore" он
По Эдгару По...
"Повернитесь, встаньте-ка,
Затрубите в рог..."
(Старая романтика,
Черное перо!)
...........
- Коля, не волнуйтесь,
Дайте мне...
Лежим, истлевающие
От глотки до ног...
Не выцвела трава еще
В солдатское сукно;
Еще бежит из тела
Болотная ржавь,
А сумка истлела,
Распалась, рассеклась,
И книги лежат...
На пустошах, где солнце
Зарыто в пух ворон,
Туман, костер, бессонница
Морочат эскадрон, -
Мечется во мраке
По степным горбам:
"Ехали казаки,
Чубы по губам..."
А над нами ветры
Ночью говорят:
- Коля, братец, где ты?
Истлеваю, брат!-
Да в дорожной яме,
В дряни, в лоскутах
Буквы муравьями
Тлеют на листах...
(Над вороньим кругом -
Звездяный лед.
По степным яругам
Ночь идет...)
Нехристь или выкрест
Над сухой травой,-
Размахнулись вихри
Пыльной булавой.
Вырваны ветрами
Из бочаг пустых,
Хлопают крылами
Книжные листы;
На враждебный Запад
Рвутся по стерням:
Тихонов,
Сельвинский,
Пастернак...
(Кочуют вороны,
Кружат кусты.
Вслед эскадрону
Летят листы.)
Чалый иль соловый
Конь храпит.
Вьется слово
Кругом копыт.
Под ветром снова
В дыму щека;
Вьется слово
Кругом штыка...
Пусть покрыты плесенью
Наши костяки -
То, о чем мы думали,
Ведет штыки...
С нашими замашками
Едут пред полком -
С новым военспецом
Новый военком....
Столь большой отрывок здесь приведен намеренно, показать насколько важны в поэзии реминисценции, и сколь прихотлива и избирательна поэтическая память и "точность в деталях". Не буду касаться всех поэтических образов, остановлюсь на рефрене "Тихонов, Сельвинский, Пастернак".
Борис Пастернак в начале 20-х был известен в основном интеллектуально- эстетскими стихами. У него уже вышли два поэтических сборника. Пастернак в походной сумке в 1920-м году мог оказаться лишь "для души", вернее, "для отдохновения души". Темы революции ранний Пастернак избегал. Лишь в середине 20-х он выдаст "Девятьсот пятый год" и "Поэму о лейтенанте Шмидте" (привет Шура Балаганов!). Благодаря им к концу 20-х Пастернак попал в обойму "революционных романтиков", от того и попал в "список военкома".
А вот Сельвинский вряд ли лежал в походной сумке, во всяком случае, в виде "листов из книжки". Поскольку первый свой сборник издал в 1926-м. В 1920-м сидел себе тихо в Крыму "под Врангелем". Тихо - поскольку воевал в Красной Армии в 18-м, попал в контрразведку белых, но был выкуплен родней - крымчаками. Поэтому оставался у белых "на карандаше".
Свои лучшие стихи, в том числе пронзительное "И я это видел!", Сельвинский напишет на другой войне - Великой Отечественной. Политрук, после того как лично поднимал батальон в атаки, писал в землянках, а после тяжелых ранений - в госпиталях. С фронта его вызвали в ЦК на разбор его прежних творений. Там поэт получал выговоры лично от Сталина. И вновь рвался на фронт.
Писать Сельвинский начал рано, но стихи периода Гражданской можно назвать "гимназическими": про вздохи барышень и прыщавых мальчиков о гимназистках на скамейке, о цветочках. Если и ходил в списках, то интереса не представлял. Багрицкий к тому времени был уже зрелым мастером. Вряд ли его интересовали гимназические опыты.
Так как же он попал под Варшаву в 20-м? В 1927-м году и Багрицкий, и Сельвинский входили в группу "поэтов-конструктивистов" и всячески проталкивали соратников в печать. Как сейчас бы сказали "пиарили" друг друга. Сельвинский тогда написал несколько ярких стихов о Гражданской, Багрицкий уложил их в "сумку 20-го года". Совсем как Хайт свой Авиамарш.
Из-за вспыльчивого Сельвинского поэты-конструктивисты разругались с Маяковским, тем самым напрягли отношения с художниками-конструктивистами, тяготевшими к ЛЕФу и "Новому ЛЕФу".
История позже вновь поиронизировала над бессмертными стихами. Когда от давно умершего Багрицкого остались в памяти потомков лишь постоянно цитируемые строки "Нас водила молодость в сабельный поход / Нас бросала молодость на Кронштадский лед..." Сельвинский подписал коллективное письмо писателей против Пастернака (скандал с изданием "Доктора Живаго"). Но и этот эпизод уже давно забыт, а строки обоих поэтов все еще парят на вырванных страницах "в полях за Вислой...".
Третий упомянутый Багрицким поэт - Николай Тихонов. Сегодня известен фразой "Гвозди делать из этих людей - крепче б в мире гвоздей" из "Баллады о гвоздях". И вновь столь обожаемая мною ирония истории: "Баллада о гвоздях" посвящена (по мнению ряда исследователей) отряду английских торпедных катеров, устроивших "Кронштадскую побудку". Они потопили или повредили стоявшие на внутреннем кронштадском рейде линкоры и броненосцы. Англичане в набеге потеряли почти весь отряд торпедных катеров. Распространенная в Первую Мировую традиция восхищаться мужеством врага еще жила в 19-м году. Позже строку про "гвозди из людей" применяли к "большевистскому характеру", несмотря на упоминаемых в балладе офицерах и адмиралах. Сам Тихонов в дальнейшем рассказывал, что баллада посвящена двинской флотилии миноносцев, погибшей на Балтике в 17-м при защите Моодзундского архипелага. Абсолютно нелепой в этой версии выглядит строка приказа, отданного адмиралом: "С якоря в восемь. Курс - ост"!", то есть "восток". Перенос дат написания стихов, переиначевание обстоятельств их написания в 20-е годы и позже был если ни правилом, то нередким явлением точно.
В 1920-м Тихонов был известен по газетным публикациям своих стихов. Так что его "гвозди" вполне могли оказаться в походной сумке военкома. Первый сборник Тихонов выпустил в 1922-м. Среди 12 напечатанных в ней баллад была "Баллада о синем пакете" о жертвенности, о преданности делу революции. Багрицкий ее высоко ценил, очевидно, поэтому включил в "походную библиотеку".
Подытоживая: Багрицкий перенес свои поэтические предпочтения середины 20-х на пяток лет ранее. Все трое упомянутых им поэтов к концу 20-х относятся к категории "революционные романтики". Стихи - художественное произведения допускающие "вольности", осуждать их за "неточности" в хронологии бесполезно.
Здесь вновь возвращение к авиации, поскольку фразу из баллады Тихонова "рот полный земли" летчики произносят до сих пор. Она стала частью их профессионального языка.
...А летчик упрям и на четверть пьян,
И зеленою кровью пьян биплан.
Ударило в небо четыре крыла,
И мгла зашаталась, и мгла поплыла.
Ни прожектора, ни луны,
Ни шороха поля, ни шума волны.
От плеч уж отваливается голова,
Тула мелькнула - плывет Москва.
Но рули заснули на лету,
И руль высоты проспал высоту.
С размаху земля навстречу бьет,
Путая ноги, сбегался народ.
Сказал с землею набитым ртом:
"Сначала пакет - нога потом".
Улицы пусты - тиха Москва,
Город просыпается едва-едва.
И Кремль еще спит, как старший брат,
Но люди в Кремле никогда не спят.
Письмо в грязи и в крови запеклось,
И человек разорвал его вкось.
Прочел - о френч руки обтер,
Скомкал и бросил за ковер:
"Оно опоздало на полчаса,
Не нужно - я все уже знаю сам".
Летом-осенью 20-го года "краскор" - пропагандист-корреспондент дивизионной газеты 6-й кавдивизии 1-й Конной Армии Исаак Бабель (по документам проходивший как Кирилл Лютов - казаки-буденовцы евреев, мягко сказать, недолюбливали), если верить его дневнику, абсолютно не верил в большевистские идеи, но отлично "знал, что говорить". Все-таки два года с красными, даже в ЧК успел поработать. Рассказывал, по его словам, "сказки" про светлое будущее красным бойцам и местечковым обывателям. Не цинизм ли?!
При штабе 6-й кавдивизии "военкор ЮГ-РОСТА" и по совместительству политработник Лютов катался как сыр в масле, показав себя образцовой тыловой крысой. Первый бой увидел помимо своей воли только через два месяца после прибытия на фронт и постарался сделать все, чтобы не увидеть подобного во второй раз. Но ему не раз приходилось попадать и под обстрел и под бомбы подчиненных "капитана Фо(а)нт-ле-Ро". Когда при повороте наступления на Замостье запахло жаренным - тут же списался по болезни (ангина по его записям - в августе!) в тыл и начал драпать на восток индивидуальным порядком. "Ангиня", не раз баловал себя тыловым деликатесом - мороженым, о чем оставил записи в дневнике. Дезертировать ему не впервой, тремя годами раньше Бабель сбежал с Румынского фронта, прослужив там рядовым пару месяцев. У каждого человека есть предел пребывания на войне. У Бабеля этот предел оказался короток.
Конечно, не его (пропагандиста) дело шашкой махать. Его работа писать тексты листовок, статьи в дивизионную газету "Красный кавалерист" ("Мы, красные кавалеристы, и про нас..."), что Бабель делал более-менее исправно. Порой, ярко и образно, чаще же штампуя заметки из затасканных агитационных фраз. Что понятно - времени на редактирование в обрез. Любопытно сопоставлять записи в его дневнике и заметки в газетах. Сегодня "Конармию" Бабеля принято издавать совместно с выдержками из дневника. Неплохо бы добавить еще и несколько его заметок для "Красного кавалериста", как это сделано в собрании сочинений. В один из вечеров Бабель доверяет дневнику строки восхищения европейской цивилизацией, ее ладным, чистым, богатым бытом. А на следующее утро "Красный кавалерист" выдает его статью "Рыцари цивилизации", где польские паны сравнивается с инквизиторами, несущими Украине ужас средневековья, где описывается серия зверских пыток и убийства еврея - единственного аптекаря на 20-тысячный город. Технологию производства номера Бабель описал в "Конармии". Получается, что запись в дневнике и статья написаны подряд в один вечер. Газетная статья по эмоциональной выразительности не уступает рассказам из его книги. Дневниковая запись - образец лицемерия.
Но ведь был и Сельвинский! Тоже еврей (ну "почти еврей" - крымчак), тоже талантом не обделенный. И тоже армейский политработник, пол пулями поднимавший в атаку бойцов. Не раз ранен. После выволочек в ЦК и у Сталина демобилизован по состоянию здоровья. Но добился восстановления и вновь "на передок" довоёвывать в Курляндии столь же отважно. Ну да - подписал письмо против Пастернака. Но сегодняшним критикам не приходит в голову, что сделал он это абсолютно искренне, из убеждений - посчитал "Доктор Живаго" нытьем, а его публикацию за границей изменой. Сейчас, вслед за диссидентами, вбивается одно исключительное мнение, что в "травле Пастенака" участвовали только малодушные или карьеристы, а "нормальные" считали, что Пастернак поступил правильно.
Нет! Было много хороших писателей, кто искренне счел его поступок неблаговидным. Были писатели, что на многих страницах совершенно подвергали "Живаго" профессиональной критике. Да и "травля" продлилась всего полгода. Пастернак повинился - власть его простила. И не требовалось после этого никакого "гражданского мужества" от писателей-поэтов, чтобы прийти на его похороны.
Сборник новелл "Конармия", очевидно, должен был избавить Бабеля от кошмара двоемыслия, если не привести к синтезу, то хотя бы свести к компромиссу мнения автора "Красного кавалериста" и автора дневника. Первые рассказы "Конармии" вышли в свет летом того же приснопамятного 1923-го года в журнале "ЛЕФ", где верховодил Маяковский. Бабелевский рассказ "Соль" поразил эмигрантскую публику Берлина. В годы издания журналов "ЛЕФ" - "Новый ЛЕФ" поэт не раз подчеркивал, что концепции ЛЕФа в прозе больше всего соответствует именно Бабель. Значит его "Конармия".
Прочтя "Конармию" Буденный обрушился на Бабеля, обвинил в клевете на красных кавалеристов. Действительно! В "Конармии" читатель не найдет описанной выше безотказной "машины добывания побед". С четкой организацией, дисциплиной, грамотными командирами и идейными бойцами. У Бабеля армия революционная, народная: жестокая, буйная, жадная и... фанатичная. Её бойцами движет революционный порыв, переходящий в неистовство и классовая ненависть, выливающаяся в садизме расправ, в необузданной жажде грабежа и насилия. Буденовцы Бабеля - очередная реинкарнация пугачевцев Пушкина. Конечно, "человек знающий" тут же вспомнит "бессмысленный и беспощадный бунт" из "Капитанской дочки", забыв, что фразу выдает не сам Пушкин, а его герой - дворянчик Гринев. С Гриневым спорит Пугачев "знающий пощаду" (к тому же Гриневу и Маше), "осмысливший" то есть нашедший высший смысл в своем бунте: "Лучше один раз крови напиться, чем всю жизнь питаться падалью". Просто переиначенный лозунг лионских ткачей: "Лучше умерть стоя, чем жить на коленях".
Буденный так же порицал Бабеля за "непонимание законов исторического материализма (!)". Командарм умел подобрать себе грамотных секретарей, те могли "подвести идейную базу". Здесь авторы буденовской критики правы: не понимал Бабель исторического материализма, и понимать не хотел. Он был за платоновский "интернационал добрых людей". Которые "мы за все хорошее, против всей муйни...". Главное отличие "Конармии" от дневника Бабеля - человеческое сочувствие автора бойцам, передача не на уровне идей, а на уровне эмоций, что несмотря на все творимые ими ужасы, правда все равно на стороне конармейцев, поскольку те верят, что кладут жизни за правое дело.
Критика Буденным Бабеля запустила творческие процессы. В 1929 году вышла пьеса Всеволода Вишневского "Первая Конная" - во многом написанная в полемике с "Конармией" Бабеля, который, по мнению Вишневского, "был изумлен и испуган" и "поэтому многого не увидел". Предисловие к пьесе написал сам Буденный - видно умел командарм подбирать не только подкованных пропагандистов. Пьеса попала к Дикому ленинградскому последователю Мейерхольда и имела успех. Главные роли играли Бабочкин и Астангов - слава киновоплощений Чапаева и Негорро только ждала их. Лефовцы дружно аплодировали пьесе, а Маяковский признался Л. Брик что "Первая Конная" продолжение его линии в драматургии", очевидно положенной еще в "Мистерии - буфф". Диалектический парадокс "стиля ЛЕФа": в прозе - Бабель, в драматургии - Вишневский, два конармейца с диаметрально противоположными взглядами на Первую Конармию.
С "Первой Конной" Вишневскому повезло - пьеса принесла ему первую славу. Ему вообще везло в жизни особым везением. В отличие от Бабеля Вишневский участвовал во множестве боев. Еще в Германскую мальчишкой он удрал на фронт и заслужил три (!) Георгия. Повезло ему поучаствовать в октябрьских событиях в Петрограде. Как бы на это не смотрели сейчас, все согласны что в этот миг там вершилась мировая история.
Повезло повоевать в Гражданскую на бронебуксире "Ваня-коммунист" пулеметчиком. Повезло списаться на берег до того, как легендарный корабль Революции, на Каме сел на камни, окружен кораблями белых и комиссар волжской флотилии Маркин бросился с гранатой в пороховой погреб. Повезло повоевать на бронепоезде "Коммунар", попасть в тяжелейшие переделки и получить перевод в морскую пехоту до того, как бронепоезд был захвачен белополяками. Повезло работать с Мейерхольдом, Эйзенштейном и Дзиганом, на пару с которым он снял "Мы из Кронштадта". Конечно, повезло встретиться с Таировым и в долгих беседах с ним начать "Оптимистическую трагедию". В ней он спорил уже не с Бабелем а с Шекспиром. Роль комиссара сыграла Алиса Коонен, и пьеса стала сенсацией - одной из вершин довоенной советской драматургии.
Особых последствий для Бабеля критика даже такого высокого лица как Буденный не имела. Тогда у него нашлись надежные заступники.
Исаак Бабель в годы Гражданской Войны.
В "Конармии" "герой от первого лица", описывающий события "словами автора", разумеется, из седла не вылезает, шашки не опускает. В личном дневнике - все честно, но эта честность, скорей, репортажного свойства. На страницах дневника Бабель старательно выполняет наказ Горького буквально "пославшего его в люди" набираться опыта и впечатлений для будущего писательства. Для своего будущего писательства и копит-протоколирует Бабель впечатления, для этого славного поприща Великого Писателя бережет себя. Горький не раз называл Бабеля гением (с чем легко согласиться, Бабель писатель действительно очень сильный), опекал, как мог до своего отъезда и после возвращения с Капри.
Ученик под крылом Буревестника Революции наглел. При аресте обнаружилось, что, писатель Исаак Бабель набрал авансов в издательствах почти на 300 000 рублей под какое-то романы (имеются свидетельства литераторов, что о самом Сталине), писать которые не собирался. Деньги растратил - прокутил под постоянный рефрен жалоб, что "живет в нищете". Кулуарно поругивая при этом и Сталина, и советскую власть...
Горький не единственный покровитель Бабеля. Дружба с Николаем Ежовым давала "охранную грамоту" на все выкрутасы. С падением "железного наркома" пал и Бабель. Писателя взяли через месяц после ареста Ежова, их расстреляли почти одновременно. У Ежова нашли пухлую папку доносов на Бабеля, которые тот держал под сукном. На допросах бывший хозяин Лубянки утопил Бабеля в обличительных показаниях.
Бабель поначалу держался, потом сломался, на суде вновь отрицал все, потом умолял суд лишь об одном: разрешить ему закончить начатые рукописи. Говорил, что написал "роман о Котовском", которого никто не увидел...
Осудили его по стандартным тогда обвинениям в шпионаже и троцкизме. Следствие и суд не решились выводить на белый свет весь ворох отношений с Буденным, Ежовым, с женой Ежова, с прочей номенклатурой и богемой. Казалось бы, по установившейся традиции здесь следует пожалеть гениального писателя, попричитать о его трагической судьбе...
Э, нет! Разве талант, даже гениальность делают человека неприкасаемым? В России автор биографий вольно или нет становится адвокатом или обличителем своего героя. Вольно или нет подвергает цензуре его биографию, вымарывая неблаговидные или положительные стороны натуры, поступки, мысли. Детский сад! Подход "этот дяденька хороший - тот дяденька плохой". Разумеется, за скобки выносятся драмы, трагедии, иногда комедии жизни. Взамен нее изобретается иная "идеологически верная" с точки зрения автора биографии версия. На реального человека надевается маска картонного героя или записного злодея. Под этот образ подверстывается все, в том числе оправдывается и все неблаговидные поступки. Зачем? Какой жизненный урок извлечет читатель из такой биографии?
Интеллигенция веками билась за социальную автономность, за признание как минимум "равнозначности" себя как класса, пытаясь уйти от роли сервильной прослойки. В этой борьбе выдвинут миф о превосходстве гения над толпой, властью, социумом. Объективно в утверждении скрыто здравое зерно. Гении ускоряют прогресс социума, науки, культуры, политики, экономики, языка, мышления. Потому гений "материи истории более ценен"...
Но! Гении не возникают на пустом месте, вырастают лишь на плодородном культурном поле. Для их деятельности нужно еще и поле возможностей реализоваться. В ином случае гении окажутся всего лишь "гениальными провидцами". Сработают впустую, их достижения придется переоткрывать и внедрять через десятилетья, а то и столетия. "Башни из слоновой кости" не получится.
С другой стороны - как распознать гения? Конечно, его может "назначить" власть или "глас толпы", в конце концов, он может объявить таковым себя сам. Всякий раз критерий будет зыбким. Только "честный человек" - Время и "практика - критерий истины" могут расставить точки над i.
В тоталитарный ХХ век эти критерии сильно разошлись - "правда творца" стала карт-бланшем интеллигенции, ее мифом. Критики мифа объявляются завистниками-сольерианцами. Ради куска хлеба, часто с маслом, а то и с икрой, художник должен был работать на советскую власть, поскольку иные источники крупных заработков эта власть ликвидировала, как идеологических конкурентов. Но сервильность признак именно прослойки, не класса. Потому в этой "классовой борьбе" миф о "моральной правоте художника" служил утешением, оправданием, подпитывал чувство личного превосходства. "Нам платят за то, что мы молчим", - сказала Бабелю писательница Лидия Гинсбург в середине 30-х.
Вроде бы, все верно, если это утверждение о гениях, которых по определению гения не может быть более пары десятков на поколение. И абсолютно неверно, если речь о творцах "с трубой пониже, дымом пожиже". "Пониже" уже не конкретная оценка потенциала и результатов каждого творца, это маркер принадлежности к страте "творческой интеллигенции", корпорации, цеху. Уже не творческий, а исключительно социальный критерий. Часть политики скрытая за восхвалением творчества диссидентов, унылого в большей части. Конечно, гении были и "там", но они были и "здесь". И реализовывались официально. Да, часто "к штыку приравняв перо" и "наступив на горло собственной песне". Социальный заказ оставался социальным заказом. Государства или противостоящей ему группы "свободных личностей" - все равно заказом.
