Аннотация: "...ну там вообще такая интрига, людей травят, корабль издалека, все дела", - из отзыва на Колфане-9. Шестое место.
В этой стране когда-то жили драконы, они и оставили ей имя. Но здешние мифы давно похоронены в прибрежных волнах вместе с телами контрабандистов-неудачников, золотая чешуя облетела, а из легенд остались носферату. Днем они прячутся по подворотням и бессолнечным углам промеж таверн, тянут бледные когтистые руки и клянчат капельку крови во имя божье. После заката - расправляют крылья, скалят порченые клыки и летят на охоту. Кровь в порту моряцкая, просоленная, с привкусом мерзкого рома, с букетом дрянных болезней, собранным по борделям всех сторон света.
Немезио Ласло сидит на тумбе, прихватив у горла воротник кафтана, и смотрит на причаливший чезарский корабль. Мать говорила, что имя досталось Немезио от отца. Впрочем, матери веры мало; когда-то она рассказывала, что отец был магом-испытателем и погиб во благо науки.
Немезио знает теперь, что такое наука, а про отца что могла сказать ему женщина, каждое утро отстирывающая бурое с кружев на блузке? Море принесло, море унесло.
Иногда прибрежный ветер бросает под ноги обрывки воспоминаний, перед глазами Немезио мелькает смуглое лицо, кто-то смеется белозубо, говорит густым голосом :
- Guarda, que bello ragazzo!
Но и в этих воспоминаниях он не уверен.
Море не слишком любезно с береговыми крысами.
Полногрудая деревянная красотка смотрит на порт неподвижными глазами. У каравеллы толпятся зеваки, как возле городской виселицы в погожий день. На берегу город выставляет свои жалкие богатства, как старуха после смерти мужа выставляет его пожитки, чтоб не умереть с голоду.
Немезио глядит на человека, спускающегося на берег. За ним, синхронно наступая на сходни - два угрюмых матроса. Человек молод, сутул и худ. Он не похож на купцов, позолоченным бархатом прикрывающих нажитый жир. Не похож и на морского волка, что, едва оказавшись на земле, начинает ковылять и запинаться, как слепой, потерявший палку. В нем нет ничего особенного, но идет он, прямо и неумолимо разрезая портовую толчею; будто бы следует дорогой, предназначенной ему одному, и толпа расступается перед ним.
- Горацио Санти, из Читтальмаре, - будто бы себе в усы говорит папаша Сатырос, чернявый контрабандист, который ведет дела в порту. - Капитан вон той 'Красотки'. Сам себе капитан, сам себе владелец. Будешь у него толмачом, Меци.
Немезио не морщится - только чуть поджимает губы. Сатыросу доставляет удовольствие подцепить его душу детским именем - и отпустить.
- Эх, хвост, чешуя, - в приступе веселого отчаяния выкрикивает портовый бард. - Не поймал я... ничего!
Не тот ли бард, который - в незапамятные времена - ухватил ручонку мальчика, бросившего в шапку медяк?
- Послушай меня, - сказал он певуче. - Однажды за тобой придет корабль под чезарским флагом. Он заберет тебя за море, в город, где солнце пляшет в фонтанах и развлекается, выжигая людям сердца.
Немезио был совсем мал, не знал, что такие слова нужно выкорчевывать из души сразу, и они проросли сорняками. Но сколько ни провожал он чезарских кораблей - ни на одном не нашлось места.
- Доброго вам дня и славных волн, синьор Санти! Море нынче волнуется, но это хорошее море, ведь оно принесло сюда ваш корабль, - широко и жадно улыбается Папа Сатырос. - Я обещал толмача - вот вам толмач!
Чезарец совсем еще юн, едва старше самого Ласло, за которым только недавно закрылись двери Академии. Но от его взгляда Ласло пробирает, как от ветра. Матросы непринужденно кладут руки на рукоятки сабель.
- Как вас звать и кто вы такой? - - хриплый, надорванный голос.
- Немезио Ласло, - рекомендуется он. - Выпускник здешней Академии.
- Вы чезарец, синьор?
- Как мое имя, лишь наполовину, домн Санти.
Только по легкому прищуру он понимает, что обращение, значащее здесь 'господин', пришлось Горацио по вкусу. Ласло догадывается, почему.
- Вы приехали за драконьей чешуей? - спрашивает он.
- За той, что выделывают на ваших задних улочках из сусального золота? - рот изгибается в несимметричную улыбку. - Благодарю, синьор Ласло, мне не нужны дешевые сувениры.
- Однако же вы собираетесь торговать? - Ласло улыбается в ответ. - Чешуей у нас по старой памяти называют деньги...
Синьор Санти приехал торговать. Его 'Красотка' носит в чреве шершавые мешки, от которых исходит горький и горячий запах, в них многообещающе, как женские выпуклости, бугрится кофе. Бутылки чикийского, еще в тонкой пыли от погребов, с разлитым по ним темным солнцем - оно кружит голову через стекло. Толстые и нежные коричневые сигары, фигурный шоколад, изысканно черный, точеный, как произведения эльфов. Частью груза Санти осчастливит этот порт, закупится здешним кагором - и беспокойное его судно опять снимется с якоря.
Море принесло, море унесло.
Ветер закручивает в спирали белесый мокрый туман. Вечером с неба божьим гневом обрушивается дождь. Взбесившиеся волны захлестывают пирс, нетерпеливо трясут забытые у берега корабли, как грабители - чужие кошельки.
- Вам не уехать сегодня, - говорит Ласло.
Город резко темнеет, неверными маяками мигают окна кабаков. Стены внутри пропитаны паром, дымом, горячим дыханием. Густо и терпко пахнет табак, кисло и неприятно тяжело, как одежда, пропитанная кровью - горячее вино, которое варят сегодня во всех кабаках города. Музыка бушует вслед за штормом, цимбалы будто срываются с цепей.
Они сидят у самого дальнего стола, отделившись от общего многоголосья - капитан Красотки, чезарец по имени Карло, два матроса и толмач. Карло изо всех сил пытается казаться человеком на своем месте и при своем деле. Немезио, недавно бывший школяром, другого бывшего школяра узнает мгновенно. Но тот меряет его взглядом через волшебные стекла, для него Ласло - еще одна береговая крыса.
- Мой лекарь и мой друг, - Санти приобнимает Карло за плечи. - Мы давно вместе - другому я бы не позволил мешать мне пить.
Тот ворчит:
- Вот и не пили бы... Там, на островах, мы вас едва не потеряли - забыли уже?
У чезарца на миг напрягаются плечи:
- Нет. Не забыл.
Папаша Сатырос поднял с ними кубок за успешно проданный кагор, но отдохнуть ему, занятому человеку, не пришлось: ночь в этом городе - самое деловое время.
Бард разрывает крючками грудь инструмента, заглушая грохот дождя. Горацио Санти морщит лоб, пытаясь зацепить обрывки смысла в незнакомых словах. В конце концов он говорит толмачу:
- Я уже слышал эту песню от ваших моряков. О чем она?
Певец рассыпает дешевые слова, затертые и неинтересные, как медные монетки. Но Санти скучно; а на 'Красотке' уже растратили, не заметив, весь запас историй, припасенных на долгие ночные вахты.
Так что Ласло остается - вспоминать и рассказывать. При драконах эта страна цвела. Стылый и серый город был тогда обсыпан золотой чешуей, для него она была дурманом не худшим, чем сон-трава. Все было хорошо, пока чудовищу платили его долю. Дракон был кагором и кровью; девочками, танцевавшими в полумраке, самой дешевой и самой дорогой дурью. Дракон дышал огнем, дракон дышал золотом. Но он же был темнотой и холодом, бедностью и похмельем Города. Хоть и беднякам перепадали золотые чешуйки. Однако к дурману быстро привыкаешь, нужна все большая и большая доза...
- Люди стали говорить, что им жаль девственниц; что доли слишком много для того, что получают они взамен. И позвали рыцаря - из-за моря. Он приехал, нашел логово дракона и убил его. Люди обрадовались, потому что больше не нужно было платить. Город постепенно облезал и терял цвет, потому что чешуи больше не было... но люди этого не замечали. Вот только рыцарь, убивая дракона, забыл о его потомстве. Златокрылый детеныш, когда вырос, вернулся, потребовал свою долю... и, получив ее, сжег город. Это не легенда, домн Санти; здесь в самом деле все отстроено после пожара.
Ласло затягивается дорогой сигарой:
- У нас говорят: дракон вернется за своей долей.
Санти смеется радостно, как ребенок, которому рассказали сказку с хорошим концом, притаптывает цимбале ногой. Музыкант замечает его; и начинает играть издалека залетевшую мелодию.
Прощай, красотка, поется в чужой песне, прощай, прощай.
Ласло выбирается из-за стола, матросы вроде пили не меньше других, но смотрят на толмача с той же хмурой ясностью.
Хорошо же выдрессировал их капитан Санти...
Он велит хозяину - лучшую комнату, лучших девочек. Тот морщит тяжелые красные веки:
- Разве не велел Папа Сатырос...
- Папа Сатырос велел принять дорогого гостя, - обрывает Ласло.
Трактирщик замолкает: сам видит, как дорог этот гость.
У девушек, которых подают чезарцу в комнату, руки горячи и щечки пылают, и кожа, хоть и светлая, не напоминает мрамор. Остаток ночи Санти блаженствует. Два его матроса сторожат за дверью, а толмач, допущенный до чужого веселья, то и дело переглядывается через непрочное окно с буйной, голодной ночью.
Утром солнце оказывается мертворожденным: шторм не закончился.
- Отличнейшее здесь подают похмелье, - стонет чезарец и пытается встать.
Вот только не получается; ноги не держат. Море волнуется у самого горла, и одна из девятибалльных волн выплескивается на пол.
Ласло так и не успел заснуть, он поднимает чезарца с пола. У Горацио жар, бледно-красные пятна усыпали кожу. Он подносит дрожащие пальцы к вискам и велит:
- Велите моим людям сходить за Карло, синьор Ласло. Возьмите ваши деньги и не возвращайтесь сюда больше. Я все-таки ее подхватил.
- Ее? - Ласло смотрит, поджав губы.
- Золотую лихорадку, - голос чезарца почти не дрожит. Но на лице будто сквозь морок проявляется юность, которую он так старался спрятать, прикрыть карнавальной маской невозмутимости. - Потеряли пол-экипажа, я думал... меня минует...
- Povero bambino, - шепчет он над своим капитаном, - povero bambino.
Ласло, хоть и сказали ему уйти, путается под ногами. Уловив минутку, он говорит Карло:
- Как нехорошо, если наши девушки заразили гостя. Но ведь это лучшая корчма в городе...
-Ваши девушки тут не при чем. А вам лучше держаться подальше. Это золотая лихорадка, серьезная зараза, и убивает она верно.
- Позвольте, лекарь, - просит Немезио, вопросительно щурясь. - Разве при золотой лихорадке бывают такие пятна на коже?
Толмача выставляют, но к вечеру он вновь в корчме, осторожно отделяется от сумерек и заговаривает с матросами:
- Там в порту творится нехорошее. Кто-то стукнул вамошам, что ваш капитан болен и на судне зараза. Они арестуют корабль и поделят груз с тем, кто настучал.
Один из матросов без слов сбегает вниз по лестнице. Другой загораживает дверь.
- Вы смерти его хотите? - мягко спрашивает Ласло.
Санти долго метался по комнатке, не в силах сидеть на месте, а теперь совсем слег. У кровати его дремлет верный лекарь Карло. Ласло прикладывает пальцы к вискам медикуса, и тот из полубодрствования соскальзывает в глубокий, тяжелый сон. От порога подозрительно смотрит оставшийся матрос. Но в комнату не заходит и дышит через платок.
Капитан весь извелся от жара, тошноты и зуда.
- Э, - говорит толмач, - вы полежите здесь еще немного, и хозяин сможет не тратиться на дрова до следующей весны.
Немезио поднимает с одеяла совсем слабую руку Санти. Линия, которую он чертит ногтем на запястье, тут же вспыхивает красным. Он слизывает выступившую кровь. С буро-бледного лица чезарца уходят остатки цвета; теперь он просто бел. Он проводит сухим языком по губам и говорит:
- Вы не сказали мне, что еще и вампир - синьор Ласло.
- Разве вы не знали, к какому берегу причаливаете? - удивляется тот, вытирая рот платком. - Наша земля знаменита не только драконами. Должен вам сказать, сударь - у вас золотая кровь.
- И что же, вы разбогатеете, коли выпьете ее? - ухмыляется Санти. Немезио смотрит на него, и твердая уверенность ученого вдруг выскальзывает из-под ног. А если уже поздно?
- К сожалению, это не метафора. Я знаю лишь один яд, способный позолотить кровь, и его не купить на рынке. У вас есть враги. Серьезные враги, домн Санти.
Чезарец слишком слаб, чтобы прятать чувства, и Ласло ясно видит, как черные глаза вспыхивают злым, радостным светом.
Комнатка остро пахнет беспомощностью и болезнью. Санти воздух кажется густым и ядовитым. Он и не ждал, что толмач вернется, но тот возвращается - с противоядием.
- Помните ту песню о драконе? - говорит Ласло, доставая из-под полы кафтана зеленый бутылек. - Это не вся история. Рыцарь, убивший дракона, был чезарцем. Он привез домой драконьей чешуи, и алхимики из Читтальмаре открыли необычайные свойства 'драконьей пыли' - той, что можно смести с чешуи, как пыльцу с крыльев у бабочки...
Санти понимает через озноб, что его толмач откровенно красуется перед важным гостем, но слушает внимательно - это отвлекает от боли и чесотки. Отвлекает от страха.
- Говорят, алхимики изготовили рыцарю яд. Этот яд - а откройте-ка рот, домн Санти, - убивает верно, но не слишком быстро. Его трудно узнать. Когда болезнь выплывает наружу, ее часто путают с золотой лихорадкой. Еще ложечку, пожалуйста, домн Санти... Но у лихорадки - ложное название. Она не дает золота в крови...
- Мой лекарь Карло говорит, что вы колдун.
- Ваш лекарь выбрал не то слово. Просто на Востоке не принято разделять магию и медицину. Я недавно закончил Академию, это правда.
Академия дала Ласло знания - слишком много для того, кем он был, и Истинное имя, за которое так легко зацепить. И понимание, что он заслуживает большего.
- Вы умны, Ласло. Меня даже удивляет, отчего вы...
- Отчего я так беден? - толмач круто разворачивается. - Я тоже могу вас спросить, домн Санти. Почему последний отпрыск Большого дома Читтальмаре мотается по морям, как последний контрабандист, вместо того, чтобы дома восстанавливать справедливость? Но ведь я - не спрашиваю.
- Не надо, Немезио, - мягко говорит Санти. - Я не хотел вас оскорбить.
Только что слова с таким трудом проходили в горло - а теперь речь льется из него легко и неудержимо.
- Хотите, я тоже расскажу вам историю? Далеко-далеко... так ведь, кажется, начинают сказки? - стоял прекрасный город у моря. Им правили шесть больших семей... не так уж плохо правили, ведь город цвел. Они отдавали долю правителю страны, а тот не вмешивался в их дела, и поступал правильно, и так было всегда. Но одному правителю... не хватило его доли. Ему хотелось править всеми городами в одиночку. И однажды он созвал всех глав семей на ужин в своем дворце. Он накрыл огромные столы - ведь их было так много, тех, от кого он хотел избавиться. Главы семей подозревали что-то, но не поехать не могли. Вежливость - это тоже часть доли, большая часть. И потом - никто не мог ожидать, что правитель нарушит закон гостеприимства. В этой стране слишком мало святых законов, чтоб нарушать те, что есть. Они приехали во дворец, вошли в обеденную залу, и за ними закрылись двери. А когда они открылись, ни одного живого за столом не было.
Санти замирает, глядя в низкий потолок. Лекарь тихонько храпит в уголке, не нарушая тишины. Ласло ждет опасного предрасстветного часа, когда те, кого затянуло в глубину ночи, могут там и остаться.
- Мой отец был на том ужине. А потом... потом солдаты правителя пришли за моими братьями. А меня в порту запихнули на корабль и велели не возвращаться. Я не видел, как они погибли, Немезио. Я с тех пор видел только море.
Ласло тихонько шевелит губами, по студенческой привычке подсчитывая симптомы. Ему нечего беспокоиться - противоядие всегда срабатывало.
- Мне сказали... что надо благодарить судьбу... за то, что я жив. Но ведь это несправедливо. За что мне быть благодарным? Она никого не оставляет без солнца. Даже самого паршивого бедняка. Но мне - мне пожалела.
Чезарец старается говорить осмысленно, но скоро слова его закручиваются в путаный моток бреда.
- Я вернусь... обещал когда-то, что вернусь... Я не буду мстить, но я поставлю ее на колени... Только так, поставить на колени, овладеть.. И то - на мгновение... Надолго - она не даст... Никому не дает. Такая прекрасная.
Ласло, рассеянно прислушиваясь, думает - кого же он мог там оставить? Юную любовницу? Чужую жену? Сколько ж мальчишке было лет?
Пока не вспоминает, что в чезарском слово 'город' женского рода.
Под утро Горацио Санти наконец засыпает.
Солнце горит раскаленной бляшкой в светлом небе. Люди Читтальмаре, привыкшие караулить чужие слабости, прячутся в стенах, подкарауливая, пока день устанет, и жара потеряет свою хватку. Тогда можно будет вынести плетеные стулья на остывающие камни перед домом; разложить карты, отправить слугу за кувшином чикийского, что так хорошо остужает душу.
Взрослые играют, щуря глаза на масти, когда в воздухе быстро и густо замешиваются чернила ночи; и дети играют, щедро рассыпая смех. Их тени мелькают меж кипарисов и оливковых деревьев, их ноги топчут выбеленные луной мостовые, струи фонтанов пляшут на их подставленных ладонях. Горацио зовет братьев, но те убегают, не подождав его.
Грязненькая заря, поднимаясь над портом, будит Санти. Шторм прошел; и его больше не штормит, не трясет, промокшая рубашка липнет к спине, но в боль и судороги уже не верится самому.
Его спаситель стоит у окна, в беспощадном и правдивом свете утренних лучей.
- И вы не растворились? - сипло удивляется Санти. - Не стали пеплом, не распались на тысячу летучих мышей? Или ваше племя теперь и солнца не боится?
Ласло отворачивается.
- К этому племени я принадлежу лишь наполовину... Вы рассказали мне историю ночью, так и я вам расскажу. Простенькая история, ее знает наизусть половина портовых мальчишек. Про женщину - из тех, с которыми моряки ищут краткого отдыха на твердой земле... Вот только в наших тавернах среди женщин много носферату, поэтому отдых часто выходит вечным. Про красивого чезарского моряка, чьей крови ей хватило бы на сытую неделю... если б она его не пожалела. А моряк... моряк ее не пожалел. Уехал.
Санти сочувствует толмачу. Но сейчас ему надо думать о себе.
- Возьмите сигару, - предлагает он Ласло, но тот отказывается.
- Здесь такого яда не достать, - говорит толмач. - 'Драконья пыль' навсегда осталась секретом ваших алхимиков.
- Я был ребенком, когда оставил город, и тогда уже - сиротой, те, кого я могу назвать семьей - со мной на корабле. И однако - город обо мне не забыл...
- Кто-то хочет извести ваш род?
Горацио затягивается, наклонившись вперед, вертит сигару в пальцах, печально усмехается:
- Кто-то хочет спать спокойно, синьор Ласло. В городе давно уж все устроилось, разве кто-то захочет делиться своей долей с драконьим детенышем? Младших сыновей не следует оставлять в живых, что бы там не велела онеста. Но я удивляюсь. Не проще ли было просто скинуть меня в море во время шторма?
Ласло думает о матросах.
- Нет, - говорит он, - не проще.
- Смешно - я даже не знаю, кого подозревать.
- Кого-то, кто был с вами с самой Читтальмаре, - советует Ласло. - Кто достаточно разбирается в ядах и болезнях. Тот, к кому вы не боитесь поворачиваться спиной.
Санти вздыхает:
- Верно говорят, нет предателей, есть те, кто слишком доверяет... Идите, синьор Ласло, мне надо поговорить с Карло...
Когда лекарь просыпается, Горацио уже на ногах. Он рассматривает пейзаж за окном, ссутулясь, сжимая руки за спиной в замок. Он велел матросам закрыть дверь.
- Вы здоровы, синьор! Вы поправились! - восклицает медикус. Его радость можно принять за чистую монету. Но Санти вспоминается фальшивая чешуя, которую здесь продают по медяку за горсть.
- Я поправился, - говорит Санти. - И как странно - ведь от этой лихорадки средства нет.
- Этот ваш толмач, - быстро говорит лекарь. - Говорил вам, он колдун. Неизвестно, что он вам такое дал.
- Кто тебе заплатил? - спрашивает Санти, наконец отвлекаясь от пейзажа.
- Я... я не травил вас, добрый синьор Санти! - лекарь зачем-то сдергивает с носа волшебные стекла. - Вы же знаете!
- Я не спрашиваю, травил ты меня или нет, - говорит Санти. - Я спрашиваю, кто тебе заплатил. Это ведь очень простой вопрос, правда?
Санти просит Ласло расплатиться с корчмарем.
- Буря кончилась, - говорит чезарец. - Завтра мы снимемся с якоря.
- Что с вашим лекарем? - спрашивает Ласло.
Чезарец отмахивается:
- Не думайте о нем больше.
- Куда вы теперь?
- Я еду домой, - сообщает чезарец. - Вы напомнили мне, что нехорошо заставлять ждать моих врагов. Я должен вам за это, и куда больше - за ... чудесное спасение.
- Вы ведь заплатили мне, как договаривались, - говорит Ласло. - Не нужно больше денег. Я рад, что смог оказать вам услугу.
Горацио подает ему руку, на которой уже почти выцвели красные пятна.
- Вы солгали мне, синьор Ласло. Вы чезарец не наполовину. Быть наполовину чезарцем невозможно.
В голосе неизменного певца теперь слышится злорадство:
- Лучше было б не ходить,
Лучше было б не любить,
Лучше было б и не знать,
Чем теперь забывать...
- Мама, - говорит Ласло, - почему ты не учила меня не верить бардам?
Мать качает головой, холодной рукой гладит сына по щеке, ловя в ладонь чужеродное и родное тепло.
- Да ведь ты с детства был всему наученный, сынок... Что ж ты и не предупредишь никогда? Я б тебе попить оставила - мне тут гостинчик принесли...
В углу неказистой комнатки Ласло видит лекаря Карло. Он куда молчаливей, чем был во время их последней встречи; и куда белее.
- Мама! - его от удивления встряхивает. - Откуда - это - у тебя?
- Да как же, - говорит та, - дружок твой занес. С наилучшими пожеланиями, говорит, синьора. Ах - синьорой меня называл твой отец!
- И... что ты с ним сделала? С дружком?
- Да Господь с тобой! Что ж я, приятелей твоих буду трогать? У тебя их и так мало. Мы просто поговорили...
Портовая ночь пахнет рассолом, небо вверху пересыпано хрусткими звездами. Ласло пробирается к себе домой; он не знает, что думать. Но как следует задуматься ему не дают. Укутанная тьмой фигура выплывает ему навстречу, еще две оказываются сзади.
- Далеко собрался? - спрашивает один, на окраинный манер растягивая слова.
- Пропусти, - говорит Ласло. - Я поговорю с Папой Сатыросом утром.
- Не поговоришь, - качает головой человек. - Папаша не желает больше с тобой разговаривать.
У него в руке заостренный кусок осины.
Ласло изворачивается, кусается, но в лицо ему бросают чесночного порошка - и он слепнет, падает на колени, ни на что уже не способный. Глупо, как глупо...
- Глупо, верно, - говорит сверху знакомый голос. - Погибнуть вот так, в подворотне -фи. Возьмите платок, синьор Ласло, вытрите глаза...
Когда он приходит в себя, матросы деловито и привычно оттаскивают убитых к морю.
- Папа Сатырос оказался плохим партнером, - Санти помогает толмачу подняться; отряхивает грязь с его кафтана. - С ним неприятно вести дела. Риццио! - кричит он одному из матросов, разбивая застывшую тишину. - Раз уж ты в воде, поймай рыбу!
Ласло не жаль контрабандиста. С утра жена Сатыроса найдет у калитки корзину с безголовой селедкой, и долго будет гадать, что это значит. Горацио Санти далеко от дома, но это не значит, что он забыл традиции.
- Я у вас в неоплатном долгу, домн Санти, - растерянно говорит Ласло.
- Вы просили у меня дружбы - она вам пригодилась. Однако вы зря связались с этим проходимцем. За что он вас держал?
- Как и всех здесь, - усмехается пришедший в себя Ласло, - за чешую.
В капитанской каюте 'Красотки' Санти сам разливает в кубки саравскую водицу.
- Я рад видеть вас в добром здравии, - улыбается Ласло. - И не выразить, как рад.
- Мой лекарь некстати скончался, - говорит чезарец. - Вы не согласитесь занять его место?
- Место лекаря?
- Моего лекаря - и моего советника. Я возвращаюсь в Читтальмаре.
- В город, где солнце пляшет в фонтанах и развлекается, выжигая людям сердца...
Санти кивает, не удивляясь.
- Ваш отец был из Читтальмаре?
- Я предполагаю, - осторожно говорит Ласло.
- Что ж... жаль, что он не рассказал вам, чем закончилась история с 'драконьей пылью'.
- Забавно, а ведь я ее и не вспомнил бы, если б не вы... Уж не знаю, что правда из той сказочки, что вы мне поведали. Но тот рыцарь действительно вернулся домой из ваших краев. Он велел магику изготовить яд из собранной пыли. Избавился при помощи этого яда от всех своих врагов. Вот только потом стали умирать члены его семьи, один за другим - и все от одинакового недуга. Тогда он выбросил яд и перебил алхимиков.
Горацио Санти опирается локтем на дубовый стол, огонек его сигары дрожит жаром прямо перед глазами Ласло.
- 'Драконья пыль' проклята. Именно поэтому ее используют так редко. И уж точно никогда не станет использовать человек, родившийся в Читтальмаре, как мой бедный Карло.
Полумрак в каюте густеет. Ласло почти слышит, как невидимым песком шуршат убегающие секунды. Почти чувствует спиной безнадежно тяжелую дверь. Его никто не хватится, разве что мать, да и та подумает, что он наконец уехал...
А ведь раньше срабатывало. Яд придумал Ласло, но почти всю добычу забирал Сатырос. Двойную добычу - поделенный с вамошами груз с 'зараженного' корабля. И плату за излечение капитана. Люди, вытащенные с Того берега, обычно не слишком заботятся о деньгах.
- Зачем же вы убрали Карло?
- Я задал ему вопрос, - пожимает тощими плечами чезарец. - И у него хватило глупости ответить. Семья Аббанданцьера - кто бы удивлялся. Я подозревал Карло еще с Нелюдских земель, там мне тоже стало плохо... очень плохо. Местные отпоили меня своими травами, а иначе лежать бы мне в их гостеприимной земле. Пусть он вас не беспокоит. Так вы будете работать на меня, синьор Ласло?
Толмач смотрит на него открыто, посверкивают белки нечеловечески блестящих глаз.
- Почему?
- Вы проявили изрядную изобретательность, чтоб освободить это место. Ну так займите его теперь!
- Я едва вас не убил, - говорит Ласло. - Вы спасли мне жизнь и хотите взять на корабль. Вы извините меня, домн Санти, но где здесь логика?
- Там, в корчме, я был беспомощен, был полностью в вашей власти. Отчего же вы не прикончили меня, не сбежали с деньгами, не позволили Сатыросу ограбить корабль? Я скажу - вам хотелось большего, верно, синьор Ласло?
Тот внезапно испытывает страстное желание, вроде того, что толкает грешника к исповеди - рассказать чезарцу о барде, что так давно отравил его душу. Ласло молчит, разумеется, но теперь он хотя бы понимает. И понимает, что это - не все. Должно быть что-то еще: туз в рукаве, гвоздь в крышку гроба.
- Как же, - спрашивает он осторожно, - вы можете быть уверены, что я не отравлю вас еще раз?
- Мне кажется, - Санти так и распирает ехидной радостью, как ребенка, придумавшего злую шутку, и видящего, что кто-то попался, - я могу доверять вам, Меци...
Он едва не вскакивает - но остается сидеть, оглушенный простотой и законченностью партии, которую с ним сыграли. Теперь все понятно; и ясно, зачем добрый домн Санти принес его матери гостинчик. Истинное Имя - чего только не выпевают вокруг менестрели, потому что на самом деле не знают ничего... На самом деле ничего проще - имя, данное человеком, которому ты веришь, как никому.
- Не так легко было найти ее, - говорит Санти. - Каждую вторую девушку в порту зовут Дорка Ласло. Но, слава Богу, только у одной есть сын по имени Немезио...Меци. Вы умны, я знал, что Сатырос не смог бы держать вас просто... за чешую. Берегитесь женщин, советник, язык у них - без костей.
- Что ж, домн Санти, - вздыхает Ласло, - вы сделали мне щедрое предложение, от которого нельзя отказаться.
Чезарец удовлетворенно кивает.
- Мы едем домой, - говорит он. Затягивается, выдыхает - и в изменчивом, изменяющем свете свечей Ласло вдруг видит дракона. Бока отливают ярким золотом, и золото чуть потемнее, поматовей, лежат на сложенных, красивых в своем спокойствии крыльях. Глубокие миндалевидные глаза прикрыты тяжелыми веками, из длинной, аристократической пасти сочится дым. Угрожающе прекрасное животное, в самой расслабленной позе - зловещая сила, которая еще больше привлекает.
- И кстати, - спрашивает костлявый и неказистый чезарец, - о чем на самом деле пелось в той песне, Немезио?
Ласло прогоняет улыбку, вспоминая о нехитрых словах баллады - как там? Ты сгубила мою любовь, растоптала мою морковь... Что-то в этом роде. Поднимается, берет у своего господина трубку, заново ее набивает. Подливает в кубок водицы - это тоже входит в обязанности советника. Волна ударяет в днище каравеллы, и острая, болезненная радость осиновым колом вонзается в сердце - завтра он будет далеко.
- О том, о чем я рассказывал, - серьезно говорит Ласло. - О драконе, который вернется за своей долей.