Когда старкора Дантеса послали расследовать пропажу буквы "к" из вывески магазина на Советской, он сперва не подумал плохого. Такие пропажи в Корректорском отделе считались рутиной. Доехать до объекта. Записать показания, держа в уме, что дел наверняка наделал кто-то из работников. Обычно все заканчивалось штрафом - в зависимости от того, как серьезно умудрялись исказить написанное.
Дело было утром. На Советскую Дантес поехал один. Напарник, Гарик Шульц, снова отпросился в ФМС.
- Сколько можно? - спросил Дантес.
Шульц только пожал плечами.
В троллейбусе было пусто, холодно и сонно. Кондукторша покосилась на серьезного парня, посадившего на колени плюшевого медведя. Подошла, переваливаясь; от грузного тела, втиснутого в тугой пуховик, веяло безнадежностью:
- А ну, молодой человек, оплотим за проезд...
Молодой человек, стараясь не слишком злорадствовать, потянулся за удостоверением:
- Комитет охраны речи. Сейчас посмотрим, кто кому что "оплотит"...
Иногда он любил свою работу.
Тетка, ругаясь под нос, сунула в карман пуховика штрафную квитанцию. Интересно, подумал Валентин, сколько их там набралось.
Дантес глядел на вывеску. Да, сразу видно, что дело здесь не в случайно оторвавшейся или просто не горящей букве; она явно была стерта.
- Кот, начальник, баррикада, - корректор на всякий случай проверил все позиции. Зоны нет, уже хорошо...
Он вздохнул и толкнул тяжелую дверь.
Магазин назывался "Узница фантазий". Продавались в нем ткани, мулине для вышивки и прочие безобидные женские штучки. Впрочем, когда старкор прибыл на место происшествия, товары уже не были такими безобидными. Ткани понемногу темнели, чернели и превращались в латекс; стены багровели; мулине сплеталось в странные, смутно пугающие косицы.
Работа здесь стояла, небольшой женский штат собрался у кассы и что-то возбужденно обсуждал.
- Валентин Дантес, Охрана речи. Могу я поговорить с вашим директором?
- Да не мы это, - чуть не плача, говорила директриса - крашеная блондинка лет сорока. - Мы недавно новую вывеску повесили, правильно ж все было! Ой, подождите, мы ж фотографировались... - она суетилась, нашла фотографию, сделанную несколько дней назад во время вечеринки, погнала девушек за "кофе для товарища корректора - и печенье, Зина, печенье не забудь!". Директриса явно больше всего на свете страшилась ЧП и, на взгляд Дантеса, к стирательству отношения не имела - так же, как ее молодые и бестолковые товарки.
- Да что это вообще за название? - устало покачал головой Дантес.
- Зато исконно русское! А то вон на Фронтовиков магазин для мам обозвали "Медея". Вот что такое "Медея", я вас спрашиваю? Ой, - спохватилась она, - только я вам ничего не говорила,
- Это все равно не в нашей компетенции, - успокоил Дантес. - Этим занимается Отдел по борьбе с заимствованиями. А теперь хорошо подумайте: вы не замечали в последнее время ничего странного?
В этот момент у Дантеса и возникло плохое предчувствие. Действительно, у служащих магазина не было никакого резона вытаскивать "к" из собственной вывески. Скорее всего, букву убрал кто-то другой. По опыту Дантеса, это могло означать только одно.
В городе работал стиратель.
Стиратель - это всегда плохая новость. Все члены Коллегии были первоклассными стирателями, сказывался опыт вымарывания написанного. Но попадались такие и среди обычных людей. Необученные и незарегистрированные - и оттого вдвойне опасные. Обычно дар их проявлялся в моменты сильного душевного напряжения, страха, гнева. Профессионалы работали чисто, стирая только то, что им заказано. Случайные же люди творили такое, что обоим Отделам не расхлебать. Часто достаточно было стереть одну букву в слове, меняющем судьбу...
Но зачем стихийнику связываться с вывеской магазинчика швейных товаров - этого Валентин уразуметь не мог.
Разговор с начальником кооператива, что владел "Кузницей" - то есть "Узницей", - дал немногим больше. Нет, он не видит, кто мог бы стереть букву; нет, у кооператива в последнее время не было неприятностей; он вообще не понимает, в чем дело. Начальник явно нервничал и показался Дантесу куда подозрительней директрисы магазина.
Магазин менялся, и не в лучшую сторону. Хорошо, что название не превратилось во что-то еще более эксплицитное. Валентин поднял с прилавка неведомо как там оказавшийся черный кожаный хлыст. Женский персонал, сгрудившись у кассы, глядел на старкора с опаской.
- Я заберу это, - сказал он, - как вещественное доказательство.
- "Кузница Фантазий", - покачал головой шеф. - И кто им только дал лицензию на такое название?
- Мы и дали, - буркнул Валентин. - Будто не помните, что в начале девяностых творилось... Экспериментаторы, пушкин кот...
- Только стирателя нам не хватало. Оборот англицизмов в городе превышает все границы, олбанцы ходят, как у себя дома, "дело переводчиков" до сих пор не раскрыто...
Валентин молчал. Шефу явно в очередной раз досталось сверху за низкую исправляемость.
- Ну и какова твоя версия?
- Даже не знаю. Сперва я подумал, что кто-то пошутил...
- Попробуй поискать среди уволенных сотрудников, - подсказал шеф.
- Вряд ли. В последний раз у них увольняли пять лет назад, - Дантес вернулся в мыслях к нервничающему начальнику кооператива.
- Значит, обиженный клиент.
- Вы полагаете, это стихийник?
- Кто же станет заказывать такое, с позволения сказать, предприятие?
Оба синхронно вздохнули.
Нарочито бодрым шагом Валентин прошел по коридору до их с Шульцем кабинета. Он только успел усадить Мишку на его привычное место рядом с кофеваркой и включить кофе, как в дверь просунул голову Скворцов, младред из игорного отдела:
- Дантес, прошу, будь другом? Сходи за меня на похороны слова...
- По расписанию твоя очередь, - заметил Дантес.
- В том-то и дело, что по расписанию, - вздохнул Скворцов. - У меня там человек сидит - из Резниковских, он что-то знает об игорных домах. Ребята его задержали за феню. И если мы от него за двое суток ничего не добъемся, придется отпускать. В общем, не до поминок мне сейчас..
- Ладно, - сказал Дантес, думая о своем. - Cхожу.
Скворцов просиял и собрался было уйти, но тут взгляд его упал на хлыст, который Дантес бросил рядом с компьютером:
- А это у тебя что?
- Шульц оставил, - не моргнув глазом, отвечал Валентин. - Он тут по вечерам устраивает жесткое немецкое...
- Стыдно, - сказал Шульц, появляясь в дверях. - Стыдно, Дантес.
Выглядел он взъерошенным и недовольным - как всегда с тех пор, как началась история с документами. С порога Шульц пошел прямо к кофеварке. Бросил на стол толстую книгу, которую держал под мышкой. Налил себе полную чашку кофе - по мнению Дантеса, еще не готового. Опрокинул чашку залпом, как рюмку водки, и уставился за окно:
- Это еще что?
За окном шел дождь и рота красноармейцев.
- Семинар молодых авторов. Тут, недалеко...
- Выходит, старых нам уже не хватает?
- Когда это у тебя закончится? - спросил Скворцов, который был в курсе эпопеи о документах.
- Видимо, никогда. Теперь им нужно свидетельство о смерти моего деда. Дед пропал без вести где-то в Белоруссии. У кого мне получать свидетельство? У Советской Армии?
Валентин усмехнулся:
- Ты там читаешь? - книга оказалась "Процессом" Кафки.
- Видел бы ты, какие там очереди... И потом, это, - взгляд Шульца любовно скользнул по обложке, - помогает.
- Как это уместно, - заметил Валентин, перелистывая книжку. - У нас тут как раз буква "к" пропала.
- Опять египетский бог! - меланхолично сказал тот.
- Что это ты выражаешься в родных стенах? - удивился Скворцов.
Шульц не выражался. Был уже у них случай, когда стихийный стиратель решил исправить у себя в истории болезни смертельный диагноз и стер букву "к". Воплощение египетского бога Ра отлавливали по городу всем отделом.
Валентин рассказал ему об "Узнице". Скворцов неожиданно навострил уши:
- Постойте-ка... Это та "Кузница", что на Советской?
- А что?
Младред покачал головой:
- Отчего же мир так тесен...
У игорного отдела были неплохие информаторы. От них Скворцов и узнал, что не так давно глава одной из городских "семей" Павел Резник делал недвусмысленное предложение кооперативу, который владел галантереей на Советской. Резнику нужно было помещение. Официально - для нового книжного магазина. Неофициально, как понимали это корректоры - для еще одного подпольного казино.
История Шульца была долгой и грустной. Так получилось, что детство и юность он прожил немцем, но, когда вырос, захотел сменить гражданство. Он, как положено, обратился в паспортный стол, где немецкое гражданство ему убрали. И почему-то поставили израильское. Внук арийского офицера Генрих Шульц отнесся к этому с одесским спокойствием. Он вежливо объяснил чиновникам, что почел бы за честь принадлежать к Избранному народу, но упомянутый народ может принять это за оскорбление. В ответ ему пообещали исправить ошибку сразу же, как только Шульц принесет справку, что он не еврей.
С этого момента и начались злоключения старкора Шульца, достойные пера любого автора из Коллегии. Однако Коллегию в связи с этим делом долго проверяли, и ни к чему не смогли прицепиться. Заключили: просто не повезло.
Шульц действительно выглядел типичным немцем: статный, белокурый, со льдистыми голубыми глазами, совершенный контраст с чернявым, кудрявым и горбоносым Дантесом. Они вообще были полной противоположностью друг друга - вплоть до того, что Дантес страдал близорукостью, а Шульц - дальнозоркостью. Вот и теперь, проверяя картотеку, он смотрел в компьютер издалека.
- Так, гляди, - Шульц сидел в классической позе американского детектива: ноги на столе, в руке - чашка с кофе. Носки его туфель указывали на плакат, невесть кем и когда повешенный на стену: "Жи-ши" пиши с и", - Вайсман, Леонид, пятьдесят девятого года рождения, поэт, еще при советском привлекался за стихи без знаков препинания, но суть не в этом... Он подчищал согласные в стихотворениях конкурентов. За что и был с треском выставлен из Коллегии.
- Вайсман пять лет как в США, - покачал головой Дантес. - Следует проверить, не вернулся ли... хотя вряд ли, учитывая, что он у Коллегии в немилости.
- Ладно... Мельников, Сергей, семьдесят четвертого... В Коллегии не состоит, привлекался по сто четвертой статье, подтирал юридические тексты, работал по заказу...
- Исключено. Сергея я знаю, он в "Запятых" по второму заходу Розенталя читает.
- Мбонбо, Патрис, гражданин ЮАР, собственно - литературный гастарбайтер.
- А он-то при чем? - подивился Дантес.
- А вот при чем... Мне рассказывали - он надписи стирал со стен и заборов. Ну, ты понимаешь, что за надписи...
- Понимаю, - печально сказал Валентин.
- Естественно, не руками. Шаманил по ночам. Выйдет с бубном - утром стена девственно-чистая. Его арестовали, допросили, так он все твердил: "Некрасиво, моя не нравится, моя непорядок убирать...". Ну и отпустили... за недостатком доказательств. Может быть, зря отпустили.
- Постой-ка, - воскликнул Дантес, - а тот, что запустил египетского бога? Он ведь должен был уже выйти из больницы...
- Вышел, - сказал напарник, - совсем вышел. Рецидив у него случился...
Они помолчали.
- Я нашел еще кое-что интересное, - сообщил Шульц, отставляя чашку с кофе. - Помнишь, редактура охотилась на кружок постмодернистов? Да кажется, кто-то наверху запретил их трогать...
- Так вот в этом кружке, - Шульц явно растягивал удовольствие, - состоял один автор, который написал экспериментальный роман... Роман, в котором нет ни одной буквы "к"...
- Пушкин кот! Думаешь, это наш?
- Не делай скоропалительных выводов, - важно сказал Шульц. - Имени я, естественно, не узнал. Псевдоним - Ян Александрийский.
- Александрийский, - покачал головой Валентин, - твою орфографию... Он еще что-нибудь писал?
- В том-то и дело, что нет. Один роман - и исчез, как сгинул. Больше на него никаких сведений...
- Попробовать бы что-нибудь выведать у Коллегии...
- А Федеральную Резервную систему США взломать не хочешь? - хохотнул Шульц.
Пока они обсуждали версии, поступил следующий вызов. На сей раз все обстояло куда хуже.
Вызов пришел из "Книжного мира" - самого большого магазина книг в городе. Валентин на всякий случай сунул за пояс табельный "штрих". Мало ли, у кого там могут быть перья... Перо, ручка, карандаш в руках писателя - страшное оружие. Глазом не успеешь моргнуть - а вся твоя жизнь уже переписана подчистую, уж Дантесу ли не знать. Да что карандаш! Диктатуры рушились под давлением проклятий, что авторы-партизаны писали на стенах собственной кровью...
Валентин предпочел бы старый верный "ластик". Табельные "штрихи" были мощнее, но и повреждений наносили куда больше. Предназначались и "ластики", и "штрихи" для исправления ошибок в тексте, но и самого создателя текста могли как следует подтереть. Бывало, что после встречи с блюстителями орфографии нарушители теряли память. Забывали напрочь целые этапы своей жизни, и никогода уже не вспоминали - вспоминать буквально было нечего.
Идею об использовании "штрихов" в исправительной работе подавали много раз, но так и не внедрили - в Коллегии сказали, что не постесняются обратиться в Стратфордский суд по авторским правам.
А жаль, думал Дантес.
"Книжный мир" на Антона Валека назывался теперь "Нижный мир".
- Хорошо хоть, не "Нежный", - сплюнул Дантес.
- И не "Нижний". Связываться с Хароном мне бы не хотелось...
К магазину уже подогнали грузовики для эвакуации.
- Что такое? - Дантес поймал первого попавшегося младкора. - Зону обнаружили?
- Пока нет, - отвечал тот, - но вы же знаете, инструкции...
Дантес, прикрыв глаза рукой от солнца, глядел на покалеченную вывеску.
- Вот теперь я точно ничего не понимаю, - проговорил Шульц. - Покушаться на магазин, за которым смотрит сама Коллегия? Плевать в собственный колодец?
- И ведь что интересно, - сказал Дантес, когда они перелезли через поставленное ограждение, - второй раз исчезает одна и та же бува. Интересно, ому она могла помешать?
Шульц посмотрел на него странно:
- Повтори?
- Я сазал, ому эта бува... - Дантес остановился. - Пушин от!
- Вот вам, господа, и зона, - мрачно сказал Шульц.
Зашли в магазин. Магазин превращался невесть во что. Продавщицы сновали по магазину, упаковывая книги в специальные "эвакуационные" ящики - впрочем, если стиратель достаточно силен, никакие ящики этим книгам уже не помогут... Дантес невольно залюбовался тому, как слаженно и сосредоточенно они действуют, без тени паники на лицах. Да - здесь на работу не брали абы кого.
А вот это было плохой новостью. Если зона "съела" книгу, непоправимые изменения произойдут во всех экземплярах издания, где бы оно ни находилось.
- Дайте посмотреть, - велел Дантес. Менеджер протянула ему томик, и только тогда старкор заметил, что пальцы у нее чуть дрожат. В книге на первый взгляд все оставалось по-прежнему. Не слишком опытный в этих делах старкор ожидал, что текст "сольется". Однако, четыре раза попытавшись прочитать фразу, он понял: произведение начисто лишилось смысла.
- У нас это уже бывало, - рассказывала менеджер, - но если в обычном тесте что-то выпадает, его можно восстановить, а здесь, вы же сами понимаете, особый случай...
- Разумеется, - сказал Дантес, совершенно переставший что-либо понимать. - Вы уже сообщили... вашему начальству?
- Внимание, - ожил динамик, - лица, не задействованные в эвакуации, должны немедленно покинуть зону! Повторяю...
Пойдемте, - заторопил менеджера Дантес. Шульц пока носил оставшиеся книги к ящикам. Потолок над головой преображался и странно скрипел, и явно норовил обвалиться.
- Вы не понимаете, - всхлипнула женщина. - Это трагедия интернационального масштаба. Если эта буква начнет исчезать в книгах, она исчезнет везде! Понимаете - везде! Господи, хоть бы они вытащили "Ы" или "Я"...
Грузовики увозили упакованные книги - вернее, то, что от них осталось. Огромный черный "хэмингуэй-седан" остановился у самого оцепления; шофер открыл дверцу высокому человеку в темном пальто, который быстрыми шагами направился к магазину.
Павел Резник выглядел очень недовольным и - напуганным, как та директриса в "Узнице". Ну да, подумал Дантес, ему же отвечать перед Коллегией... Бизнесмен владел "Книжным миром" на паях с Авторами, но доля его была мизерной.
- Я хотел бы знать, что происходит, - потребовал он.
- Мы тоже, - светски сказал Шульц.
Резник недоумевал не хуже давешнего начальника кооператива. Он и не представлял себе, кто может желать ему зла.
- Скорей всего, господа корректоры, это маньяк. Ведь чуть ли не каждый день такие вещи происходят... Благодаря вашей доблестной работе.
Валентин с грустью подумал, что готов согласиться с Резником.
- Кстати о нашей работе, - Шульц подступил к Резнику вплотную, - что вы знаете о магазине "Узница фантазий"?
После получасового напора Резник не выдержал и сдался.
- Послушайте, господа корректоры, - сказал он раздраженным тоном, - я хотел держать это в тайне, из коммерческих соображений, но с вами, пожалуй, что-нибудь утаишь... Продажа "Кузницы" - дело решенное. Мы подписали договор в понедельник. За два дня, заметьте, до этого... преступления. Если вы желаете, я факсом пришлю вам копию. Так что, сами видите, мне не было никакого резона портить собственное имущество. А теперь позвольте, я поговорю с менеджером...
К магазину стягивалась пресса.
- Полетели уже, ты смотри, - недовольно сказал Шульц. - Не рановато?
По воздуху вальяжно плыли два омара.
- Пойдем отсюда, - сказал Дантес.
- Ах, да, - вспомнил Валентин, когда они возвращались от "Нижного мира". - Съездишь со мной на похороны слова?
- Что хороним? - без энтузиазма спросил напарник.
- "Фридрих-Хераус".
- Никогда о таком не слышал, - потянулся Шульц. - Что, захотелось побеседовать со старыми друзьями?
- Друзей у меня среди этих нет, - помрачнел Валентин.
- Ну... извини. Не так выразился.
- Раньше за "не так выразился" ставили к стенке, - буркнул Дантес. - Я просто хочу задать пару вопросов... в неформальной обстановке.
По традиции, кто-то из приглашенных звезд сказал погребальную речь, привел последний контекст покойного слова - им оказался пример эвфемизма в учебнике Реформатского по языкознанию - после чего картонку с написанной вокабулой торжественно сожгли в камине, и все отправились пытать счастья у фуршетного стола.
Взгляд Дантеса, побродив по толпе, остановился на маленьком человечке с немаленьким пивным брюшком, который пробивал себе дорогу к столу с закусками. "Как же нас испоганило время", - с тоской подумал Валентин и тоже шагнул к столу.
- Эй, Поэт, - он потянулся и ухватил мужичка за плечо. Тот обернулся, торопливо проглотил только что сунутое в рот печенье и возопил:
- Валька! Сколько лет, сколько в самом деле...
- Зим, - сухо закончил Дантес. - Знаю, Поэт, знаю. Давно не навещал ... старых друзей.
Они выбрались из толпы, отошли к колонне, перевитой траурной лентой.
- А теперь, значит, решил навестить, - Поэт глядел на старкора снизу вверх цепкими, внимательными черными глазами. - В штатском. Ну давай... говори, за чем пришел.
- Давай выпьем сначала.
- А твой обергруппенфюрер не будет?
- Обергруппенфюреру не положено, он при исполнении.
Они выпили. Валентин сказал:
- Ты, помнится, входил когда-то в экспериментальную группу этих... постмодернистов?
- Все-то ты знаешь, - вздохнул Поэт. - У вас там и дело на меня есть?
- Да вроде пока не завели... Ты вот что скажи - знаешь что-нибудь об экспериментальном романе без буквы "к"?
- Положим, слышал.
- Мне нужен автор. Псевдоним, насколько я знаю - Александрийский. Ян Александрийский.
- Вот оно как, - сказал Поэт, неторопливо отпил шампанского, облизал губы. - Сдается мне, граждане менты, вы где-то буквы "к" недосчитались.
- Может, и недосчитались... Поэт, ну скажи - знаешь автора? Как друга ведь прошу...
- Как друга, да, - закивал Поэт. - Которого сто лет не видел, а теперь пришел и грозишься дело завести...
- Ты с Бельским часто видишься?
Поэт аккуратно поставил бокал.
- Я с ним, Валя, вижусь нечасто. И еще раз тебе говорю: я не знал, что он задумал. Остановил бы, если б знал. Этот писатель - он у нас в кружке недолго задержался. Не из города был, кстати, с юга откуда-то. Гастролер, как у вас выражаются.
- Так в Уголовном розыске выражаются. А у нас жаргон не рекомендован к употреблению.
- Я мало что о нем помню, только то, что он был игрок. Ты бы... в соотвествующих сферах поспрашивал.
К ним приблизилась яркая и уже не очень трезвая компания.
- А ты, Поэт, идешь с нами? - на Дантеса покосились с опаской. - Идешь... за венком для бабушки?
- Нет, дорогие, спасибо, не сегодня, - уклонился Поэт. Когда компания удалилась, он перевел на Дантеса свои маленькие глазки и быстро проговорил:
- Радищева, двадцать пять, венок под заказ для бабушки из Мариуполя.
- Спасибо, Поэт. Слушай, нам бы и впрямь встретиться, поговорить, а?
Но друг уже исчез за колоннами.
- Какой-то ужас, - сказал он Шульцу. - Сколько их развелось - постмодернистские кружки, авторские студии, семинары для молодых авторов...
- Ну, семинары и раньше были, - рассеянно ответил Шульц.
- Семинары были раньше... это точно.
Дантес попросил Шульца забросить его в Отдел. Ему хотелось еще раз забраться в базу.
"Семинар молодых авторов, - набрал он. - Александрийский".
То, что высветилось вскоре на экране, заставило его вскинуть брови от удивления.
На следующее утро Дантеса разбудил телефон.
- С добрым утром тебя, старкор, - радостно сказал шеф. - Отцепляйся от медведя и выезжай. Ваш стиратель нанес еще один удар.
Валентин прохрипел что-то вопросительное в трубку.
- В "Пассаже" кто-то убрал "к" из вывески "закрыто".
- Пушкин кот! - он засучил ногами, пытаясь выбраться из-под одеяла и сесть. - Жертвы есть?
- Вроде обошлось. Дело было ночью, сторож пошел за пивом... Одевайся и отправляйся на площадь, мы уже на месте.
Главную площадь через улицу обозревал застывший с протянутой рукой бывший вождь. Под его неусыпным взором суетились младкоры и дорожные рабочие. Городской "Пассаж" ушел под землю полностью и прочно. То ли стиратель знал свое дело, то ли очень уж хотел кого-то закопать. Валентин перелез через ограждающую ленту.
- Ерь! - только и сумел он сказать.
Тут, впрочем, делать было нечего. Единственное, что наталкивало на определенные мысли - "Пассаж" принадлежал Цитатнику.
Цитатника - в миру Юрия Коваленко УОР знали хорошо. Когда-то подающий надежды автор, он еще в молодости вышел из Коллегии и попал под крыло к набирающему обороты Резнику. Прозвище он получил за привычку изъясняться исключительно литературными цитатами. Авторской лицензии Коваленко лишился после выхода из Коллегии, но от тюрьмы его уберег адвокат, сославшийся на синдром Туретта в тяжелой форме. А где-то несколько лет назад от Резника он ушел, основал собственное предприятие и, по слухам, собственную семью. Имя - вернее, прозвище - Цитатника мелькало то тут, то там, то в связи с "делом переводчиков", то в списках игорного отдела. Но по-настоящему привлечь его не получалось.
Дантес плюнул, отзвонился Шульцу и поехал на Радищева.
В неказистом магазине под номером двадцать пять действительно продавались похоронные венки. Дантес вошел в тесное помещение, недовольно потянул носом - пахло как-то покойницки. От стены отклеился незаметный старичок:
- Веночек желаете-с приобрести?
- Собственно, - Дантес наклонился над прилавком и раздельно произнес: - я заказывал венок для покойной бабушки из Мариуполя...
- Ах, для бабушки, - закивал старичок. - Ну-с, пройдемте-с...
В подсобке магазина обнаружилась обшарпанная деревянная дверь, за ней - занавеска и еще одна дверь - железная.
А за нею Дантесу во всем блеске открылся игорный дом.
На столах, покрытых зеленым сукном, были разложены огромные перекрестья "Эрудита"; молчаливые крупье подсыпали в "банк" все новые и новые фишки с буквами. Рядом иностранные гости состязались в "скраббл". Стоя у светящихся яркими огнями автоматов, посетители играли в замысловатые "ребусы". Рядом со столом, где шла нешуточная игра в "балду", толпились зрители.
Валентин оглядел все это великолепие и искренне пожалел, что рядом нет Скворцова. Хотя сейчас младред бы только помешал.
- Во что желаете сыграть-с? - осведомился старичок.
- В "Эрудит".
Тот степенно покивал: хороший выбор. Валентин сощурился, оглядывая зал: ему нужен был завсегдатай. Ну хотя бы...
Пожилой человек в пиджаке брежневских времен, похожий на тех, кто во дворе по солнечной погоде играет в домино, поднял на него глаза.
Валентина тронули за плечо :
- Осторожно, у этого очень трудно выиграть. Он сюда приходит каждый день. Может, прошу позволения, сделать вас на трех клетках, так, что костей не соберете...
Валентин отмахнулся. Прошел к столу.
- Я хотел бы с вами сыграть.
Бросили буквы. Валентин потряс их в ладони.
- Странно, - сказал он, - но у меня нет буквы "К". Не знаете, почему?
Дед лишь качнул подбородком, указывая Валентину, что первый ход - его.
"Вопрос", - разложил Валентин и украдкой показал старику удостоверение. Тот вздернул брови, открыл было рот - но промолчал. Аккуратно подложил к "п" еще несколько букв:
"Предмет".
Валентин подумал. Добрал в банке букв и выложил:
"Исчезновение".
Игрок поднял брови.
"Вещь".
Валентин подумал еще и медленно выложил:
"Бу*ва ".
Под удивленным взглядом крупье игрок взял звездочку и положил на ее место букву "к". Вопросительно поглядел на старкора. Тот кивнул. Старик тяжело вздохнул, оглянулся, нашел "и" в "исчезновении":
"Чичко".
И взглядом указал вправо, где сидели два молодых человека. У них, кажется, все было всерьез. Один все время проигрывал и ругался с украинским акцентом.
- Спасибо, - сказал Дантес. Игрок легко пожал плечами и снова уставился в доску.
Валентин приблизился к столику, на который указал старик.
- Гражданин Чичко?
Тот, что проигрывал, отвлекся от доски:
- А шо такое?
- Это ведь вы автор нашумевшего романа без буквы "к"?
В этот момент затрещало, загремело; где-то разбилось стекло.
- Охрана речи! Всем выйти из "Ворда"! Перья на землю!
Люди в черных масках заполоняли помещение.
- Всем на пол! Это облава!
Дантеса повалили на паркет вместе с остальными.
- Наигрался? - спросил его молодой корректор, вооруженный новеньким "штрихом".
- Спокойно, - выговорил он. - Свои... Удостоверение в левом кармане...
Иногда Дантес задумывался, почему не вернулся в редакторы. Он мог бы; у редакторов и зарплата больше, и дела поинтереснее. Но ему доставляло удовольствие "возиться с буковками", как презрительно говорили о корректорах, подчищать неправильное, штрафовать за нарушения произношения - такое же, наверное, удовольствие, идущее из глубин натуры, какое Шульц получал, раскладывая папки с документами по цвету и собирая со стола разбросанные карандаши.
По крайней мере, так он говорил себе, избегая думать, что не хочет работать редактором по другой причине - оттого, что ребятам из Первого отдела все время приходится сталкиваться с авторами из Коллегии.
После рюмки-другой Валентин недоумевал, почему Коллегию авторов до сих пор не закрыли, не запретили, а всех ее членов не пересажали. Впрочем, такое недоумение на пьяную голову выражали оба Отдела, и к Дантесу не прислушивался никто, кроме Шульца, а тот молча подливал другу еще. Как им говорили, при всем риске существования Коллегии еще большим риском было бы лишить мир творчества. Поэтому мешать авторам не следует, а нужно следить, чтоб те не допускали эксцессов.
Вот только понятия об эксцессе у Валентина и Коллегии значительно разнились.