E-mail любовнице
Любимая, меня вы не любили ведь.
Эпиграф. Мой мобильный телефон,
То средство, без которого любовь
Немыслима, лежит себе и спит.
Ни sms'ок, ни пропущенных звонков.
Ты говоришь, боишься, что жена
Увидит,
что устроит мне скандал.
Но всё едва ли так.
Прости, но как тебе с набитым ртом
Писать, и говорить, и чувствовать, и думать,
Особенно, посасывая в такт.
Но здесь, возможно, я неправ и груб.
Да, это верно: жизнь твоя - твоя.
Тебе двадцать четыре - это возраст,
Когда пора рожать, иметь маленький дом,
Иметь мужчину - только твоего,
Возиться с мелким и кончать в постели
С любимым мужем.
Я люблю жену.
Наверное, поэтому несчастен.
Ты думаешь, конечно же, что ты
Лучше её. Что ты её умнее
И что меня сумеешь удержать.
Увы, любимая,
Хоть вид мой и смешон,
Хоть рожей я по-прежнему ботаник,
К своим годам в науке о лобках,
Случилось так, поднаторел изрядно.
Когда моя любимая жена
Снимает грацию, поглаживая груди,
Когда целует девушку, когда
Спит на моих глазах с другим так виртуозно,
Что муж ревнивый отступает пред эстетом, -
И пусть она в миньете бестолкова,
Она легко сразится красотой
С любой самой элитной проституткой.
И плюс - покорность, ум, какая-то любовь.
Что ей на это противопоставишь?
Да верность. Тупо. Просто. Несмешно.
Немодно. Архаично. И, пожалуй,
Уже даже почти что неприлично.
И я не знаю сам, зачем мне это.
Ведь самую небесную любовь,
И шлюх, и нежность - всё можно за деньги,
Ах, слава Богу, нынче нам купить.
Заткнулись бы те жалкие уста,
Что всё бормочат о каких-то половинках.
Теперь даже невинностью прилавки
Усыпаны провинциальных магазинов.
И я тебе поверил, как щенок.
Баллончиком с цинизма дихлофосом
Ещё остался непотравленным кусок
Души. Она рванулась ввысь до потолка.
Прогулки, встречи. Фу, какая мерзость!
Все эти ощущения юнца,
Весь этот эротизм, вся эта глупость.
И мне вдруг захотелось тебе верить,
Что не обидишь. Что не обойдёшь.
Сейчас ты с кем-то, кто, что несомненно,
Тебя раздел. Возможно, стоишь раком.
Не знаю я твоих любимых поз.
И вот вы в такт, так буднично и жалко.
Прости, моя Джульетта, и прощай.
Картинка обернулась грезофарсом -
Некачественный, пошлый кукрыникс.
Но самое обидное, что ты,
Ты так мила! Со старых фотографий
Какого-нибудь девятнадцатого века
Вполне может смотреть твоё лицо.
И злюсь я не на то, что с кем-то спишь.
А только лишь на то, что это пошло:
Он трахает, не видя красоты.
А ты даёшь так буднично, по-бабски.
Как ты сказала, в целях медицинских.
Так на изгибы греческой богини
Глазеет в Эрмитаже колхозан.
А может быть, ты просто проститутка.
Студенткой зарабатывала деньги.
Почём мне знать? Представлю тебя сучкой,
В чулках, бесстыжей, час - 1500.
Так будет лучше мне.
Так будет легче.
5-6 января, 2007
Быдло
Быдло, быдло!
Романтика обрыдла!
Я закуриваю трубку,
Я в коробке роюсь грубо,
В дорогих конфетах в коробочке "Merci".
Достаю конфету с марципаном.
Я брутальный, я красивый.
В советской белой маечке,
В бабушкой кроёных семейниках.
По субботам у тёщи в банечке
Парю жопу веником.
Сердце отваливается, давление шкалит.
Не кинул товарища -
День провален.
По ночам смотрю порнуху.
Девчонки из бухгалтерии вздыхают: ох!
Я мужчина - самый сок.
В шляпе, в руке барсетка,
На маечку дублёночка.
Я конфетка.
Я не гордый. Крестик - на верёвочке.
Иконка над телевизором. Посмотрю на голых девок -
Помолюсь, извинюсь. Прости, Боженька!
И душой слаб, и телом.
Люблю мелкого до безумия.
Я хороший семьянин.
Если мелкий заболеет,
По ночам сижу я с ним.
Хныкает, пижамку тянет:
-Папа, я писить хочу! -
Я сниму ему штанишки,
Посижу с ним, помолчу.
Он сидит на горшке.
А мне завтра - на работу.
Сердце будет болеть, начальники психованые.
А мне везде надо успеть.
А впрочем, чёрт со мной, я конченый.
Я бодаюсь с Димой,
Дима бодается со мной.
Мы с ним лучшие враги!
А сядем, накатим по одной -
И не различишь.
Жить хочется, так хочется.
А не могу. Я конченый.
Я бы ушёл в монастырь,
Я бы поехал в деревню, к старым могилам.
Не могу! (развожу руки) Коплю на квартиру.
Тысяч 70 евро скоплю
И куплю.
Денег много. И счастья навалом.
Только что-то мне шепчет, что это кидалово.
Спичка тлеет в трубке, на улице сыреет.
Боженька простить меня сумеет.
18 января 2008
Лирическое настроение
Дымя пузатой итальянской трубкой,
Глазея на тончайшую струю,
Я предаюсь мечтаниям под ёлкой.
Она уже иссохлась, но ещё,
Всё ещё пахнет. В городе сыреет.
Обычный сумрак, серость и печаль.
Китайская гирлянда поломалась,
Но так не хочется её паять.
И старые советские шары,
Которым место разве что в музее,
Невольно блекнут среди мишуры,
Блестящих, ярких праздничных шаров
Того же всё китайского пошиба.
Под ёлкой - рыжий конь и Санта-Клаус.
Глазеют в чёрный старенький TV.
(Я ночью по нему смотрю порнуху).
Смешалось всё. М-да, космополитизм.
Мы проморгали новую эпоху:
Она пришла уже давным-давно.
Хотелось бы писать повеселей.
Хотелось бы писать поинтересней.
Но тем не менее, хоть что-нибудь оставить
Я должен повседневное потомкам.
Болит живот
Под Старый Новый год.
Лежу себе, почёсывая пузо.
Я где-то уже вспомнил об Алине.
Тургеневская девушка. Сама
и кротость, и мечта, и совершенство.
А нА тебе: и глазом не моргнув
Из молодой семьи увела мужа.
Смотрю на её фотки .jpg
И думаю: ну, Вася, ну и олух!
Или Оксана, ласточка моя.
Перечитала сказок бестолковых.
И никому (почти что) не даёт.
И принца ждёт. И скромно так краснеет.
И скромно одевается, и правил
Бесчисленное множество при ней.
И спит, когда почешется мамзель,
С проверенным за годы дружбы другом
Или ещё каким-то там кентом.
Суть иллюстрация свободы личной жизни.
Или ещё картинка на десерт.
Девочка Инга в офисе жены.
Страдает от неполноценной жизни с мужем.
И где находит выход? Да всё там же:
Надеть чулки, чуть-чуть поворковать
Да дать сотруднику, торчащему в компе.
И после, я уверен, быть несчастной.
И чувствовать подстилкою себя.
А в чём мораль?
А в том, что её нет.
И это - из всех главная картина,
Примета времени, клеймо России всей,
Клеймо на наших дряблых городах,
На ретушью покрывшихся столицах.
И всюду, и везде в умах одно
Волшебное, чужое слово - секс.
Привет из Византии и из Рима!
Действительно, достоин Третий Рим
Развратной славы Римов предыдущих.
Тут на костях, на памяти людской
Растут бордели, деньги да бесстыдство.
Нас ждёт богатый пир среди чумы!
И я там был.
И там будем все мы.
13 января 2008
исать стихи
Как ребёнок, рождается строчка.
Как невеста - каждая точка,
И как нервный жених, запятая.
как молитва, вздох улетает
И осенним цветком опадает
На шершавый бумаги пейзаж.
Острый, тонкий, больной карандаш
На изящный берёт абордаж
Стихостройное тело фрегата.
Горстка строк, полупьяных пиратов,
Делят рифм жемчуга на столе.
Это бунт на корабле!
Это море, осеннее море,
Это сладкая долька луны,
Запах дыни, повисший над полем,
Над селом ежевично-ночным.
Это капля абсента и дива
В дымном клубе грудями трясёт.
Эта мразь, эта мерзкая сила,
И за всё ей спасибо, за всё!
пустоту сущего бытия
Выстреливать рифмой к слову "я"
И ложиться на пол, наблюдая
За тем, как она постепенно тает,
Опадает первым жёлтым листом,
Оставляя прекрасное "потом".
Так вся жизнь "на потом" остаётся.
В лучах заходящего солнца,
Что как мяч, заброшено в море,
Две-три ноты в спокойном миноре.
И на долгие, счастливые лета
В "я" вползает неподвижная красота!
18.06.08
Русское
Аз есм Альфа и аз есм Омега.
Краюшка чёрствого хлеба,
Мышами проеденная до дыр,
Являет собой чудный мир!
Кисельная река, молочные берега,
Повисшая над холмом бетонная рука
Мемориала. В туманном лесу
Натыкаешься на полуистлевшую звезду,
Обнесённую оградкой. Тишина.
Дымка в полях - постоянная величина,
Измеряющая сыростью на глаз
Хлебных корок припас,
Создающий неповторимый аромат
Земли из погостов, болот и хат.
19.06.08
Эстонская песня
Серые дали туманного леса.
Серые дали. Грустная песня.
Топи, морошка, лешие бродят.
Весточку клином пошлю журавлиным,
Если останусь лежать на болоте,
Если останусь в брусничном болоте.
Утро кудрявое, утро чудесное,
Всё просыпается в тихой природе.
Весточкой матушке станет та песня,
Если останусь лежать на болоте,
Если останусь в холодном болоте.
Клин журавлиный к родимой сторонке
Душу подростка, душу ребёнка
В крыльях несёт у дня на исходе.
Если останусь лежать на болоте,
Тихо спою серой птице ту песню,
Мы с ней срастёмся телами и вместе
Вдаль полетим под клёкот негромкий,
Вдаль полетим к родимой сторонке.
25.06.2008
Объяснение в любви
Надоело надеждой тешить,
Надоело это враньё.
Я возьму тебя да зережу,
Ясное солнышко моё!
И тогда меня ничто не удержит,
Ни погосты, ни вороньё.
Я уеду в обнимку с надеждой
Подальше от этих краёв.
Я уеду туда, где рожи
Принимают черты лица.
Где слюной закопчённые вожжи
Не насилуют жеребца.
Я забуду все эти берёзки,
Эту хмурь, эту дурь, эту смурь.
В городке, начищенном воском,
Источающем вкусный гламур,
Запах кофе на площади летом,
Апельсиновый дух домов
Променяю на запах орехов
И на бабкиных вкус пирогов.
Да и где будет та бабка?
Под каким искать деревцом?
Я свалю, и мне будет не жалко.
Прошу меня считать подлецом.
Обосрите меня, обосритесь!
Есть на свете иные края!
Я найду там какую-нибудь обитель,
Заливная песенка моя!
Да на кой-то я тебе нужен?
Что насилуешь, что плюёшь?
Не любить тебя невозможно,
Разлюбить тебя невтерпёж.
Я твой выблядок, милая родина.
Я с тобой в первый раз согрешил.
Утопи меня в речке Смородине,
Расстреляй, измени, придуши.
Ты развратница и распутница,
И пути невдомёк мне твои.
Как февральская грязь и распутица,
Сжирающая колеи,
Так и ты мою душу вынула,
Растревожила, унесла.
Не дала своего имени
И любви недодала.
Я хожу и дышу рассеянно,
Чакхну у тебя на глазах.
Луч ленивый скользит по стенам
И поблёскивает на куполах.
Говорят, что тебя обидели,
Что ты плачешь, но это враньё.
Тебя под подолом всю вылизали,
Ясное солнышко моё!
Твои ноги сто лет не сдвигаются,
И бесстыже красивое лицо.
Ты застенчиво улыбаешься
И собой потчуешь подлецов.
Ах, красавица! Мама-красавица!
Я уеду, всё заживёт.
И не расстраивайся, не расстраивайся,
Ясное солнышко моё!
26 июля, 2008
На даче
Природа созревает неспеша,
Ей невдомёк: всё в этом мире тленно.
И августовская её душа
Вселяется на дачу. И Вселенная
Глядит немногословно с вышины
На старые, поникшие строенья.
И, тишиной своей увлечены,
Дома застыли в летнем онеменье.
Был август. Воскресение. Пора
Прощанья подступала молча к горлу.
Проехала машина вдоль двора,
Мотором резонируя в заборы.
Котёнок под крыжовником приник,
Боясь спугнуть распахнутое лето.
Я зарывался в запах старых книг.
Искал ответ. Не находил ответа.
Пора пришла. Картошка и цветы
Благоухали в доме и в кастрюле.
Паук глазел на нас из-за плиты,
Пока, напившись чаю, мы заснули.
27 июля, 2008
Антология русской литературы
1.
Тройка, птица-тройка,
Кто тебя выдумал?
Не зная сана Твоего, ни имени,
Ни у Бога, ни у чёрта не спросили,
Создали и нарекли - Россия.
Россия! Адская смесь - и только
Выстрел шальной винтовки
Дырявит карман небесный.
И оттуда вываливаются ангелы и бесы.
А за ними высыпается чертовщина
На землю, пропахшую потом и псиной,
На дороги, убитые в колеях,
На величественные леса и поля.
Таким образом, поплевав недугом,
Птица-тройка принимается
Пахать землю плугом.
Скоро-скоро взойдут ростки:
Русские бабы и мужики.
И все эти людские оравы
Разбредаются по дубравам
Возводить города заново
На руинах и на пожарищах.
По колено в болотах строили
Петербург и суку-Московию.
Во грехе, как никто, зачатые,
Ошалевшие от внезапного счастья,
Что ещё не повешены, не расстреляны,
Остолопы без роду и племени.
Отчего же такие гордые?
Ихние кривые морды
Отражаются в историческом зеркале -
Безответственные, мерзкие.
Мелочные и врущие.
Гордые. Всемогущие.
Потому неслучайно Россия
Так созвучна слову насилие.
Но они нам втирают: Россия
Созвучна слову мессия.
2.
Настасья Филлиповна,
Мы, кажется, влипли!
Да-да, и на дверь не коситесь,
Уйти, всё забыть - не просите.
И не надо, пожалуйста, всхлипывать,
Раздевайтесь, Настасья Филлиповна!
Вы спрашиваете, где товарищ Рогожин?
Землю жрёт кровавою рожей.
И в Швейцарии князь.
Раздевайся, короче, мразь!
Что же вы, Настасья Филлиповна,
Разгульную жизнь-то вели?
Как же вас теперь нам отмазать?
Вас отмажет товарищ Маузер,
А вернее, ваши мозги по стенке
Размажет у нас в застенке.
Мы скоро туда поедем:
С цыганами, с медведями,
Всё, Настасья Филлиповна,
Как вы любите:
Вы - в центре внимания,
Вокруг - люди.
Все улыбаются, вы тоже.
И руку на жопу вам
Пытается пристроить Рогожин.
Вот бумага, керосин закончился, вот свеча.
Настасья Филлиповна, пишите завещание.
Голая, защупанная, на табуретке,
Лицо бледное, всхлипывает редко.
Товарищ комиссар мнёт в паху через карман:
То ли лысого, то ли наган.
Товарищ комиссар отлично знает,
Что после таких допросов бывает.
Может, не сразу, может, через неделю.
А может, вообще отправят в теплушках на Север.
Набалуются и устанут,
На заброшенном полустанке
Пустят в расход и оставят.
Плюнут, хорошо если ещё закопают.
И когда-то красивые руки
Пожрут черви и прочие мухи.
Может, кто смилуется и водрузит крест,
А потом это место сожрёт разросшийся лес.
И ни строчки, ни точки, ни обители.
Прощайте, Настасья Филлиповна!
3.
Впрочем, всё это баловство - и только
Конкретная птица-тройка,
Пройдя трансформацию
В чёрную волгу, потом в бумер
В виде Hummer'а является сегодня людям.
И глазеет народ - с Волги-матушки, с Дона, с Оки,
Все эти братаны твои - мужики.
Кони дышат, глаза тонированы шорами,
Педаль газа раздавлена сапогом со шпорой.
Справа в батистовом платье Наташа Ростова,
Именно та, немыслима без которой
Вся наша русская литература,
Ногти пытается красить, дура.
И, обалдев от этой красы,
Наш таинственный герой суёт ей палец в трусы.
Наташа визжит, стринги тянутся.
Они никогда не расстанутся!
Они никогда не расстанутся, и не нужно.
Барышни из офиса улыбаются натужно,
Когда таинственный господин заходит к себе в кабинет.
Барышни разбредаются на обед.
Кто в McDonald"s, кто в Смак, кто куда.
Каждая - потенциальная звезда.
Курит сигаретку, пьёт мультифруктовый сок.
Ничего, что свисает лишний жирок.
Тем временем статский советник бухает,
Руки об обтягивающую футболку "Gucci" вытирает.
Всеми обиженный мальчик в обличье Печорина
Выключает монитор, посылая всех к чёрту.
Шесть вечера. Какой, в зад, Кавказ?
Печорин в ожиданьи маршрутки хлебает дешёвый квас,
С желчной завистью наблюдая за тем, как Онегин,
Наплевав на пробку, на белом мерине в неге
Едет к ней, излучая уверенность и пофигизм.
А у злостного Печорина денег -
Только на Интернет да онанизм.
Hummer дышит сурово и незаметно.
В Москве август. Скоро кончится лето.
Офис выплёвывает советника, пьяного в нуль,
И тот порывается сесть за руль.
Вот и вся разгадка русской культуры:
Нефть сожрала птицу-тройку-дуру.
Ямщик, чекист, бандит,
Вот теперь этот бухой сидит.
Прерывается ряд, мельчает.
Hummer, как бегемот, боками качает.
Но не надо впадать в отчаяние!
До свидания, классическая эпоха!
Нам без тебя будет совсем не плохо.
Далеко не, вовсе не. Жизнь продолжается.
Бабы, глядишь, ребятни нарожают.
И лететь бы птице-тройке-Hummer'у ввысь,
Только цены на топливо поднялись.
Хозяин её ещё покатает,
А потом тупо перепродаст в Китай.
Новая история, пусть и Бог знает какая,
Побредёт себе дальше, дороги не разбирая.
Китеж-град там, не Китеж-град -
Проданный бегемот не вернётся назад.
Всё закончится просто и незаметно.
Незаметнее, чем кончается лето.
Настасья Филлиповна войдёт в историю,
Интеллигенция поворчит и успокоится.
Молодёжь разбредётся по заграницам,
Сопьются те, кто ещё не спился.
Забубнит контрабас в деревне
Запоёт канарейка.
А Василий Алексеевич, например,
Превратится в бравого солдата Швейка.
И уедет в Прагу хлебать щи.
И поди там потом его поищи!
Anno Domini
Прощай, Империя!
Ну как же хорошо,
Вот так вот, никуда не уезжая,
Свалить из этой чёртовой страны.
Где все включаются в Олимпиаду,
Летают в космос, и горшков чугунных,
Пожалуй, даже больше, чем детей.
Пора пришла - я больше не имперец,
Не римлянин: ни третий, никакой.
Свободно я покуриваю трубку,
Свободно выпиваю кружку пива.
Могу сказать себе: "Херр Вася, я устал",
Лечь на диван и думать о хорошем.
Моя страна не мнит себя тигрицей,
Тигрица так рифмуется с "императрица".
Моя страна не мнит себя никем.
Да я уже, пожалуй, не уверен,
Что это государство есть вообще.
Я мню себя патрицием на Понте,
Век уже Anno Domini.
Сижу себе и пялюсь в кипарисы,
Жена читает молча Марциала.
Похоже, что она увлечена.
(Я сам-то не умею по латыни).
А сын приделал к черепахе ветку
И подгоняет палочкой её,
Такой античный грузоперевозчик.
Мои ослы, телеги, мой корабль,
Всё движется, мне капают таланты.
О Боже правый, как же хорошо!
Как хорошо, что ты меня избавил
Быть гордым; имя человека
Звучит уже не гордо. Просто - тихо,
Как лёгкий колокольчик на ветру.
Спасибо, Господи! Спасибо и спасибо.
Все силы, все деяния направлю,
Все помыслы, молитвы, чтобы Ты
Не допускал убийства малых деток -
Ни на окраинах, ни в Риме, ни вообще.
Хотя Тебе, конечно же, видней.
Мне не понять своим невинным мозгом
Всей глубины и шири бытия.
А может быть, мне просто не хватает
Обычной веры в то, что смерти нет.
Я говорю всё это не смеясь.
Мой Понт, мой Рим, все эти кипарисы,
В которые я пялюсь из хрущёвки,
Настолько иллюзорны и хрупки,
Что я боюсь, что Ты меня оставишь.
Как острова в просторе облаков
Теряются в бинокле и в обзоре,
Так же дробит эпоху каждый день.
Мозаика из дней лепится в годы,
Варенье лет размажет чью-то жизнь.
И мухи налетят, а вдруг окажется,
Что это лишь арбуз.
Он на столе, стол на веранде, дует ветер.
Жена читает Марциала, сын под стулом.
Суть счастье, иллюзорно и хрупко.
Империя лежит за горизонтом.
Её обломки, сундуки, газеты
На пляж выносят волны после шторма...
20 августа, 2008
икл "Лесной кабачок"
***
Дождь в лицо - и по мокрой долине:
Кола-тун, кола-тун, кола-тун.
Дремлет лес. Гулко ухает филин.
Где-то тут затаился колдун.
В предрассветное, млечное, голое...
В буреломе мерцают огни:
Длинноносые бродят хохолы.
Мухомор... Карч... Коряга да пни.
Заповедное, талое озеро.
Силуэт над водой. Да гляди!
В тихом омуте да черти водятся.
- Уходи, господин, уходи...
Чу! Мохнатые да большеглазые!
Духи зыбких болотных огней
Перемигиваются, оглядываются.
- Уходи, господин, да не к ней...
2002
Венецианский гость.
Город, смешанный с илом,
Пузыри куполов.
Аквариумная могила
Гондол и домов.
Пересыпанный жемчугами,
Что заморский ветер надул.
Между каменными островами
Теряется смутный дух.
Ветер с моря солёный
Брызжет на острова.
Он идёт, отрешённый,
И светает едва.
Тёмный плащ пузырится,
Улица сыра и пуста.
Он чуть-чуть не свалился
Со скользкого моста.
Вот идёт дворами
(Усталый, в бреду)
Города, усыпанного жемчугами,
Что заморский ветер надул.
Он мотает своей головою,
Беззвучно мерзко смеясь,
Треуголку придерживает рукою -
Маскарадная мразь.
Трость сжимают цепкие персты,
Напрягается слух.
Il dottore della peste
Не скрывает торчащий клюв.
Он выходит на мол. Садится
Где-то в камнях, мелко дрожа,
И ночной прирученной птицей
Вылетает его душа.
Вот взлетела она над морем
И, наверное, ей с высоты,
Видится и фигура на моле
И рассвет, и в пучине киты.
Проясняется день осенний,
В море ходит мелкая рябь.
Просыпается рынок степенно,
Месят телеги грязь.
Сквозь туман неприметно светает,
В дымке видятся острова.
Корабельная пушка шальная
Будит венецианского льва.
3-4/12/2007
Страшный сон.
Во мгле ночной, в сумраке дня,
Мой сонный принц, возьми меня.
Седлай проворного коня,
Найди меня, найди меня.
Из кельи мне видна звезда.
Мой сонный принц, за ней, туда!
В туманах, в омутах, в лесах
Растеряна моя краса.
Где бор, объятый ноябрём,
Склонился над неверным льдом,
За мохом, в зарослях, в глуши,
В сырой пронзительной тиши -
Вот там, в земле, бела, нежна
Тебя ждёт тёплая жена.
Среди червей, в гнилых корнях,
Мой сонный принц, найди меня.
30/11/2007
Маленький тщедушный кот.
Маленький облезлый кот
Где-то за окном живёт.
То на бак помойный влезет,
То по улице пройдёт.
Незлобивый, незаметный
Жилистый сиамский кот.
Но взошла луна. Смотри:
Тихо спят в кроватках дети,
Уличные фонари
Захлебнулись в лунном свете.
Тихий сумрак - ни души:
Только на помойке где-то
В куче мусора и веток
Теплится иная жизнь.
Вот сверкнёт кошачий глаз.
Слышен чей-то шаг усталый.
И прохожий запоздалый
Исчезает в тот же час.
А с утра как в воду канет
Маленький тщедушный кот.
И в твоё окно заглянет,
И в судьбу твою войдёт.
2/12/2007
***
Лесной кабачок.
Славное место. Лесной кабачок.
Пыльную шляпу повесь на крючок.
Путник, не бойся! Тут тебя ждут
Сытный обед и дешёвый приют.
Что ни спроси, не откажут ни в чём.
Спит домовой под дубовым столом.
Кошку заденешь усталой ногой,
Пузо почешет, храпя, домовой.
С чаркой вина позабудь, кем ты был,
Как тебя звали, кого ты любил.
С дикой красавицей наедине -
Месяц холодный в мутном окне.
Вшивый овинник сопит на полу,
Крестится пьяный леший в углу.
Славное место. Лесной кабачок.
Не пожалеешь ты ни о чём,
Если тебя украду, унесу
В тёмное место в дремучем лесу.
2002-2005
****************
***
Я буду умирать зимой
На тёплой бабкиной кровати.
И ангелы в просторных платьях
Придут и станут надо мной.
И самый серенький из них
Усядется на подоконник.
И будет свет, и будет блик
По краске старенькой иконы.
И синий снег, и красный след
Зари над ветхою хрущёвкой.
И жизнь затянется бечёвкой
В таблетки, книги, туалет.
"...О, вещая моя печаль,
О, тихая моя свобода
И голубого небосвода
Всегда смеющийся хрусталь!.."
2007
Смоленск
Скоро опустеет старый дом.
Был киоск газетный за углом.
А потом - фундамент от него.
А теперь там нету ничего.
Гаражи в кустах, гора песка.
Сада довоенного тоска.
Клетчатый салатовый забор -
Я таким запомнил старый двор.
Там после дождя ручьи текли.
Мы по ним пускали корабли.
И помойки баки под горой
Мне казались дальнюю страной.
Помню, как я, маленький, смотрел
На проталин тушь и акварель.
И за гаражом сугроб тускнел,
Рыхлый, как арбуз, что перезрел.
А в подъезде - запах неземной
Ссаников с морозную зимой.
-
Скоро - я боюсь этого дня -
Некому встречать будет меня.
Я приеду, счастлив и красив,
Я возьму советское такси
И велю, привычке вопреки,
Я не на Покровку, а в Садки.
-
Как же всё теперь перевернуть?
Как не потерять хоть что-нибудь?
И вернуться раз и навсегда
В старые, прекрасные года?
Там я расставлял свои полки,
Там прабабкины ел пироги,
Там зимой восторженно в окно
Я смотрел немыслимо давно!
Прошлое осталось вдалеке,
Село у дороги налегке.
Не бежит за мною по пятам...
Я везде сгодился, но не там.
2007
Атолл
1
И вот здесь становится по-настоящему страшно.
Островок, затерянный в дне вчерашнем.
Низкие берега, мелкий песок,
Студёная вода, мягкая как шёлк.
Как желе застывшая гладь - а далее
Всё теряется в молочном тумане.
Рассвет, но алеющего не видно солнца.
Тишина. И туман до самого горизонта.
Сердце непроизвольно начинает стучать чаще -
И звук теряется в чаще.
Островок покрыт лесом, да так,
Что свободным остаётся только у воды (прибрежный) пятак.
Еле слышно в березняке шумит ветер.
Ты, кажется, один на целом свете.
Как ты попал сюда? Кто тебя принёс?
В голове белиберда, кровь пульсирует в нос.
В телогрейке, в рубашке, в нижнем белье
Ты один на этой Богом забытой земле.
Ты дрожишь, хоть и не холодно.
Ступаешь босяком.
Ноги скользят по траве. Наверное, был шторм.
Ещё бьют плавниками рыбины, разбросанные на песке.
Ты их подбираешь в надежде
Изжарить на костре.
Ты заходишь в лесок, пробираешься сквозь кусты к соснам,
Тебе кажется, ещё минута и ты проснёшься.
Но ты не просыпаешься. За соснами - что-то не так.
О невысокий берег плещется холодная вода.
Ты на острове! Уйти некуда. Садишься на хвойный дёрн,
Обхватываешь голову руками. Думаешь о том,
Как теперь жить. В кармане должны быть спички.
Судорожно лезешь в карман.
Господи Милостивый, они там, там!
И вот уже лучше, на сухом пятаке
Ты собираешь ветки, роешься в рюкзаке.
Всё не так уж плохо. Горит костёр.
Хвойный лес надёжно скрывает неверный дымок.
Места мало, деревья борются за каждую пядь,
Но ты маленькое своё пространство
Смог отстоять.
Ты греешься, сушишь одежду. Ты почти задремал.
Ты не видишь, как рассвело. Как рассеялся туман.
2
А за рассветом всегда приходит новый день.
Сквозь просветы в соснах ты видишь,
Как блики играют на воде.
Ты просыпаешься, потягиваешься, трёшь глаза.
Подкидываешь сухих веток в костёр,
Тянешь к себе рюкзак.
А в рюкзаке чего только нет: кружка, и керосин, и нож.
Ты понимаешь, что с голоду не помрёшь.
Конечно, здесь вовсе не так комфортно, как дома, в тепле.
Но что делать, если ты остался один на земле?
Ты вылезаешь на берег умыться. Солнце светит, птицы поют.
Ты, по крайней мере, не совсем один тут.
Хлопает рыба по воде плавником.
Протягиваешь руку - схватишь за жабры, изжаришь.
Завтрак готов.
Ты вдруг обрадовался, что ты жив,
Бормочешь под нос: не боюсь, не боюсь!
Быть может, ты просто умер и проснулся в раю.
Ты возвращаешься в лес, надо подбросить дров.
В конце концов, всё не так уж плохо.
Ты жив и здоров.
Пускай здесь тесно, пусть остров мал,
Ты соорудишь здесь хижину, повесишь гамак.
Пресной воды в изобилии, ты не дурак.
Худо-бедно ты окультуришь свой пятак.
А раз так - за дело! Но сначала надо поесть.
Ты жаришь на прутьях рыбу, скользкую и пресную.
Костёр греет, с непривычки бурчит живот.
Ты ложишься на телогрейку. Время незаметно течёт.
Ах, ты мой маленький, страх почти прошёл.
И вроде бы всё хорошо - да нехорошо.
И вот уже солнце становится ниже, его лучи
Преломляются в ветках. Лес кажется большим.
Хрустнул сук.
Видно, ослышался ты.
"То ветер, проснувшись, колыхнул кусты".
Ничего страшного, но в голову лезет всякая дрянь.
А всё-таки, как ты здесь очутился? Кто тебе не дал пропасть?
Наверное, ты начинаешь бредить. Ты такое видел в кино.
" - Быть может, уедем?
- Нет, слишком поздно, теперь уже всё равно".
Но одно дело герои голливудских мелодрам,
И совсем другое - кто-то определённо находится там.
3.
Вечер приходит, на душе тяжело.
Темнеет, вокруг костра вьётся мошкара,
Суётся в тепло.
Ты, в конец измождённый, выходишь на берег
И вглядываешься в глубину.
А в глубине отражаются деревья.
Надо отдохнуть.
Страх - утомительное занятие.
Умиротворён песчаный пятак.
Но чувство на кончиках пальцев:
Что-то не так.
Ты вновь возвращаешься к воде,
Входишь в неё по щиколотку,
И видишь, как в глубине
Движется масса, большая и сильная.
Ты кричишь, конечно,
Орёшь, выпрыгиваешь в песок на раз.
А на тебя снизу, из глубины нескольких метров
Смотрит гигантский глаз.
"А-а!" - протяжное, ты сломя голову
Несёшься к костру, трясёшься от холода.
Коченеет всё: руки, ноги. Ты прячешься под куском брезента.
Во рту сухо. Бешено стучит сердце.
Ты лежишь, ткнувшись в землю, ничком. Костёр тлеет.
Давно стемнела, и полная луна
Повисла у сосны на шее.
Любопытство, ты любопытен, чёрт тебя дери!
Ты откидываешь брезент, говоришь себе:
- Раз, два, три!
Яростной гримасой исказив пол-лица,
Ты ломишься сквозь кусты - и не веришь своим глазам.
Чуть правее песчаного пляжа, тушей
Треть острова придавив,
Неподвижно пузом вверх лежит синий кит.
Ты можешь подойти ближе. Он мёртв.
Ты стоишь рядом с ним, как с небоскрёбом.
Поломанные деревья, друг на друга поваленные,
Ткнулись в его бока.
Кит лежит пузырём в зарослях тростника.
Искорёженные сосны и берёзы,
Смятые кусты.
В небе огромная белая луна,
На ней силуэты: кит и маленький ты.
4.
Туман наполняет землю.
Как молочная пенка, растекается окрест.
Тебе мерещатся силуэты, слышится лёгкий плеск.
И в эту ватную реальность,
В этот коктейль из тумана и сна
Вплывает рыбацкая лодка. Она
Медленно поворачивается, поднимая тяжёлый бок,
А на носу и корме стоят навьи, глядят на тебя в упор.
Смотрят и не замечают, заплывая за кита.
Время нельзя терять, спрячься в кустах.
Лодка плывёт по кругу, зачёрпывая лунный свет.
Тёмные фигуры, невинные, как первый снег.
Всё, мама, караул! Они причаливают,
Прыгают, тянут лодку к киту.
Лодка кренится. Они рядом, они тут.
В метре - протяни руку и вот они.
Тебе плохо, ты плачешь, тебя тошнит.
Они пришли за тобой, конечно, ты знал.
Ты ложишься ничком, хочешь зарыться в землю.
Это кошмар.
Но с тобой ничего не происходит. И неспроста.
Навьи тянут за хвост тушу кита
В воду. Одинокая фигура стоит на корме.
Лодка покачивается. Кит, как человек,
С массивным выдохом уходит под воду,
Поднимая фонтан брызг.
Потревоженная природа молча смотрит на них.
Лодка ускользает, теряет форму и объём.
Растворяется во сне твоём.
Ты встаёшь, шатаясь,
На острове тишина и покой.
В следующую ночь лодка приплывёт за тобой.
сентябрь, 2008
Овощной ларёк.
Висела муза на весах,
В бананах рылся вкус.
Верность застряла в волосах,
Мечту сдавил арбуз.
Любовь повисла на рубле.
И виноград! И в январе!
На пол скатился апельсин.
И я скатился вместе с ним.
Лежим мы в луже у ларька.
Всё победила
Рыночная экономика.
8 октября 2008
Совершенно напрасно считать, что обратной дороги нету,
И что детство твоё в туманы закутано и шелка.
Ты плетёшься по жизни, как сарацин по пустыне,
Сквозь зной и ветер,
Натираешь верблюду натруженные бока.
А дорога так далека, что конца ей не видно.
И за горизонтом теряется синий дым.
Ты плетёшься, по сути, один и тебе обидно,
Что подохнуть ты можешь и старым и молодым,
Только всё это, эх! не смоет тоски. Одиночество -
С годами легко приобретаемый атрибут.
Ты плетёшься по жизни. Тебе ничего не хочется.
Хочется потеряться в снегу.
И в тайге какой-нибудь, зацелованной инеем,
В по грудь засыпанной снегом тайге,
Прижаться к сосне, как телёнок к мамкиному вымени,
Смутно вспомнить, что ты ещё, кажется, человек.
И тогда изуродованное сознание,
Кучкой демонов изъеденное, как плесневелый хлеб,
Подберётся да как долбанёт (шарахнет) сзади,
И ты рухнешь столбом поваленным в снег.
Хорошо лежать, ни о чём не думая,
Потеряться в детстве, укутанном в шелка,
Хорошо ощутить себя маленьким сыном, под куполом
Цирка верблюду ножками натирающим бока.
10 октября 2008
Mestre di mattina
Alba, foshia sul mare.
Novembre, sette e mezzo.
Treno ad arrivare.
Un cane fa pozza, mentre
La stazione grigia
Cerca si svegliare,
Tutta la Terra gira.
Mestre, pero`, sta male.
Allegro, andante, scherzo -
La`, sulle isole di Venezia.
Pioggia, arrivo adesso.
Ciao, Venezia-Mestre!
Sono a marciapiede,
L'ombrello a mano e solo.
Un facchino di sonno viene,
Barcolla com una bolla.
Una puttana slava
Sorrisa sulla visita vecchia,
Il numero cellulare -
Venezia-Mestre, ecco!
Io sto aspettando.
I treni arrivano-partono.
Con l`ombrello a mano
Mi pare un personaggio
Di una misteria grande.
Comunque, sono tranquillo.
Dal novembre al maggio
Guardando lontano a Lido.
Undici, mezzogiorno.
Mestre e` piena di suono.
Tiffosi di "Triestina"
Maggiano potattini.
Dei turisti,
Studenti,
Segnori e segnorite -
Mestre e` piena della vita!
Come una fotografia,
Come la cinema - come...
Piena di allegria
Rimasto - io o un lampione?
16 ottobre, 2008
Местре утром
Светает, и дымка в море.
Ноябрь, половина восьмого.
Скорый приходит поезд.
Мочится пёс на перроне.
Серое здание вокзала
Пытается проснуться,
Крутится мироздание.
Местре приходит в чувство.
Allegro, andante, scherzo -
Всё это там, в Венеции.
А здесь - дожди нескончаемые.
Венеция-Местре, чао!
Я на перроне под зонтом
Остаться сухим пытаюсь.
Идёт носильщик сонный,
Как пузырь прыгает и шатается.
Славянская проститутка
Смотрит с визитки потёртой,
Обязательно загляну к ней.
Местре - калачик тёртый!
Я стою в ожидании.
Поезда приходят-уходят.
Всё так же с зонтом на вокзале
Я кажусь себе персонажем
Какой-то мистерии грандиозной.
Однако всё это так мило.
Всю долгую зиму и осень
Буду пялиться в Лидо.
Одиннадцать. полдень на улице.
Местре жужжит, как улей.
Болельщики "Триестины"
Мирно потягивают пиво.
Туристы, студенты, любовницы.
Местре жизнью наполнено.
Как фотография,
Как кинематографический кадр
Стою, сияю -
Я или фонарь?
Сражение при Гросс-Егерсдорфе
Где в предутренних туманах затерялся рассвет,
Где поля аккуратные тянутся на десятки километров окрест.
Где леса еловые смотрят в болотные воды,
Где в кленовые рощи убегает дорога,
Серой чешуёй булыжника сверкая в травах, и прячется в кусты,
Под липами стоит разъезд прусских кирасир.
Фигурки, как фарфоровые, в сине-белых мундирах по форме.
На напудренных париках чёрные треуголки.
Сбоку, на крупах лошадей - гербы, пистолеты в кобуре, палаши.
Карабины на белой с окантовкой ленте. Вокруг ни души.
Из пролеска выходит инфантерия,
В первых лучах поблёскивая штыками, трубочки куря.
Тёмно-синие с золотом мушкетёры и гренадёры,
Спешенные драгуны и чёрно-зелёные егеря.
Фузеи и мушкеты клацают о патронташ.
В сторону деревни проносится экипаж
Фельдмаршала Левальда. За ним - эскадрон гусар.
Промелькнули гнедые кони, красные ментики, серебряные сабли.
С опушки леса, приноравливаясь к округе,
Выкатываются артиллерийские орудия.
Поправляя кивера с черепами, утирая потные рожи,
Выстраиваются чёрные гусары Рёша.
В лагере русских в дубраве
Суета, дело идёт к утру.
Но пока молчат барабаны
И штандарты поникшие хлопают на ветру.
В лагере русских движенье, под утро выступает обоз.
Невыспавшиеся гренадёры идут колонной вперемешку с повозками.
Десятки пушек и гаубиц у обочины стоят кое-как.
Конные артиллерийские команды пытаются растащить этот бардак.
Драгуны злые, ведут коней, матерясь.
В тумане торчит гербовая палатка фельдмаршала Апраксина.
Сонные калмыки трут гнойные, как у котят, узкие глаза.
Им хочется домой, а домой нельзя.
Надо только вперёд, на манёвр, на Кёнигсберг, за Прегель.
Гурьбой проскакали донские казаки, этим завсегда весело.
Пики казацкие колышутся страстно
На фоне восходящего дня.
Я вижу их ясно, а они не видят меня.
Так ребёнок, сидящий в мамке,
Виден нам на экране отчётливо сквозь живот,
Но он даже представить не может,
Что кто-то вне этого живота живёт.
Со мной было такое однажды: весной, на исходе дня
Я ехал домой с работы, а Господь смотрел на меня.
И не то, чтобы я видел, откуда
На меня был обращён Его взгляд.
Это было явления чудо, как и два столетия назад
Прусские кирасиры могли нервно пришпорить гнедых,
Когда во времени параллельно
Я сквозь книгу смотрел на них.
Октябрь, 2008
сегда и каждый день,
В смятенье и в рассудке
Я чувствую его незримое присутствие.
Троллейбус закрывает дверь перед носом мне,
А это не кондуктор, а он торчит в окне.
Троллейбусы рогатые, сидит бомж бородат,
Из-под шапки ушанки торчат его рога.
Вот девушка мелькнула в кружевных чулках.
А он повис, касатик, на её ногах.
Цепляется, котёнок, и рвёт её чулки,
А девушка считает что это ей завидуют.
Он прячется повсюду, скрывается везде.
Он прыгает в посуду и спит в сковороде.
Он прячется в знакомых, скрывается в друзьях.
Звонит по домофону, залазит в унитаз.
Вот сборная России, вот забивает гол!
Со всеми обнимается и он в красной футболке.
Устал я, купил пива, поглаживаю живот.
Он плавает в бутылке и хочет прыгнуть в рот.
Вот я иду с работы на исходе дня,
Из завтрашней субботы он смотрит на меня.
В машине и на улице, в фонтане, на брущатке,
Он прячется и хмурится в случайной опечатке.
Однажды открываю
Барсетку - он сидит
И умными глазами так вкрадчиво глядит.
7-8 ноября, 2008
Летняя ночь в Смоленске
Это запах сирени, сводящий с ума,
Это летнего дня улеглась кутерьма,
Это солнце, как мяч, укатилось в траву.
Это дедушкин дом, где я летом живу.
В лопуховых проплешинах тёмный асфальт,
Подбоченясь, заснул крытый толью сарай.
С лавочки у забора, скушанной мглой,
Разбрелись старушки одна за одной.
В мягких сумерках крупные гроздья рябин
Превратились в размытый большой апельсин.
Почти ночь. Чернеет столб бельевой.
Конь цыганский с понурой бредёт головой.
Я один на диване лежу в тишине,
Я счкучаю по маме, и всё чудится мне,
Что светает, а я всё не сплю и не сплю.
Моё детство далёкое в забытом краю.