Дисклеймер: Данная картинка не является иллюстрацией книги и принадлежит проекту "the idolm@ster: cinderella girls".
Здесь она размещена исключительно из-за внешней схожести персонажа.
Обычная девочка-горожанка. Судзукава Эри.
Потому, что ты - монстр.
Повесть.
Интерлюдия 1.
Котята Золотого Бога.
Эпоха Войн.
С июня 518-го
По ноябрь 530.
Привычный сон растаял, сменяясь бескрайней, беспредельной пустотой, в центре которой, съежившись и сжавшись, висела призрачная белая фигура маленького человека. Эта холодная, черная пустота... что это?
Это - ее мир. Все, что у не есть. Ее пустота не станет теплее, не наполнится никогда и ни чем.
"Тамура Момо"... -- прозвучал вдруг из пустоты спокойный мужской голос. -- "Твоя жизнь ужасна. Ты ненавидишь себя. Свое лицо. Свое имя. То, кем ты стала для всех окружающих тебя людей. Это очень больно. Очень печально". -- пустота всколыхнулась и перед отпрянувшей, в испуге заслонившейся руками девочкой, возникла еще одна фигура, высокая и могучая, сметающая тьму и холод ослепительным золотым сиянием. Миг, и сияние пригасло, стало мягче. Бог с улыбкой смотрел на благоговеющего перед ним ребенка. -- "Я могу помочь тебе избавиться от уродства. От ненависти, от презрения. Ты сможешь стать кем угодно, кем пожелаешь. Принявшие мой дар, теряют человечность? Немалая цена. Но скажи мне, Тамура Момо, разве сейчас ты... человек"?
Родители назвали свою дочь Момо (персик), так как пухлые щечки новорожденной девочки были очень похожи на плод персикового дерева, и имя для страны Фруктовых Садов было популярным. Они же не могли знать, как сильно возненавидит девочка свое имя, каждый день, везде и всюду напоминающее ей о ее... уродстве.
В три года, в пять лет, в восемь, пухлые щечки не спешили опадать, а наоборот, обвисли и стали похожи на щеки какого-нибудь мастифа. Безобразная патология мышц и кожи оттолкнула от нее друзей, спровоцировала хулиганов. Над девочкой издевались, сначала в детском саду, потом в школе. Глумливые прозвища "Тухлый Персик" и "Ину-чан" (собако-девочка) звучали вокруг, едва она выходила на улицу, школьный двор или коридор. Деньги, красивые или ценные вещи у нее сразу же отбирали школьные хулиганы. Кинуть чем-нибудь в уродину, подложить гадость ей в портфель или изрисовать тетради, стало для ее одноклассников обычным делом. Момо попыталась спастись прогуливая школу, но бандитствующие девчонки, присматривающие за порядком по заданию старосты, поймали нарушительницу и после часа издевательств пригрозили повесить ее в лесу на дереве, если она еще хоть раз пропустит уроки без уважительной причины. Эти же бандитки взялись воспитывать Момо, самую бестолковую ученицу в школе, заставляя за плохие оценки вставать на четвереньки и гавкать в окружении хохочущей толпы.
К стражам закона никто не обращался, прекрасно зная с какой быстротой те донесут криминальным авторитетам, что кто-то набрался наглости жаловаться на их детей. Учителя не вмешивались и даже иногда подстрекали, ведь издеваясь над нищебродами, не способными даже оплатить школьную форму и учебники, дети бандитов достаточно самоутверждались и не трогали хороших учеников. Пожаловаться матери или очередному ее сожителю? От которых то и дело прилетает по лицу за грязь в комнате, за плохо приготовленную еду, за плохие оценки в школе?
Момо написала письмо отцу, умоляя забрать ее, но ответа не дождалась. Конверт потерялся на почте? Нет, наверное просто новая жена со скандалом запретила папе даже думать о том, чтобы подселить к их замечательным красивым деткам собаколицую уродку от алкоголички.
Поймав Момо за неумелой попыткой самоубийства, мать избила ее и принялась орать о том, какая ее дочь неблагодарная. Кричать, что целыми днями горбатится ради нее за медяки на проклятой овощебазе, попрекать едой и местом в комнате, вытаскивать из шкафа тряпье и швырять его сжавшейся в комок девочке, крича, что она для нее купила это, вот это и еще то. Открыла и высыпала на Момо содержимое школьного портфеля, швырнула ботинки, набор расчесок и сумочку с дешевой детской косметикой.
-- Вот сколько у тебя всего, тупая ты гадина! -- женщина нанесла еще несколько ударов ладонью по голове дочери, которую та, как могла, закрывала руками. -- А уродливой мордой тебя наказали боги! За то что ты такая же ублюдочная дрянь, как и твой отец!
Выместив на ребенке всю свою злобу и обиду на жестокий мир, мать вышла из комнаты, громко хлопнув дверью.
Потерять человечность?
Но действительно, разве она, Тамура Момо, хоть для кого-нибудь - человек?
Вернувшись однажды из школы и обнаружив в своем портфеле странную черную повязку, Момо сначала подумала что это очередная издевательская шутка одноклассников, но все внутри у нее замерло при виде россыпи сложных силовых знаков на ткани. Это не шутка. О таких повязках и "Золотом Боге" по всему миру ходит ураган слухов.
Обмотав этой повязкой голову на ночь, она превратится в чудовище?
С легкой дрожью, Момо протянула руку к Великом Наставнику и вложила пальцы в его ладонь. По ее телу побежали волны ласкового тепла и Золотой Бог улыбнулся ей. Ребенку, в крови которой скрылась всего лишь капля наследия шиноби. Крошечная, почти неуловимая, тень силы. Которой вполне достаточно для превращения в монстра.
Наставник посмотрел на новообретенного котенка, произнес добрые, утешающие слова и назвал девочку ученицей.
Без каких-либо талантов, ей пришлось непросто. Момо за полтора месяца добилась лишь минимальных успехов, кое-как научившись контролировать и направлять свою Ци, но Наставник не отвернулся и научил отверженную уродину тому, что было необходимо для исполнения ее заветных желаний. Она могла исцелиться.
"Твой череп не деформирован. Проблема лишь в потере эластичности кожи, а значит избавиться от твоей беды... проще простого".
По подсказке Золотого Бога, Момо нашла тайник, в котором обнаружился простой алюминиевый тюбик с полупрозрачной слизистой субстанцией. Волшебное вещество, с помощью которого кошки могут превратиться в кого угодно! Почти. Только в людей схожего телосложения и с более-менее похожей формой лица, но все равно, это - спасение!
Не собираясь ни в кого превращаться, а желая лишь избавиться от своих изъянов, Момо вернулась домой, убедилась что мать и сожитель на работе, вынула волшебный тюбик и занялась делом. Сначала, напитала немного слизи энергией Ци, размягчила до почти жидкого состояния и нанесла ее себе на руку, распределив по коже тонким слоем. Всего пять минут на высыхание, но пленка успевает проникнуть к корням волос и обволочь их, своей химией создавая анестезирующий эффект.
Момо дождалась высыхания, подцепила край пленки и потянула ее, вполне безболезненно сняв с руки вместе с мельчайшими волосками. Попробовала упругость пленки руками, удивленно повздыхала и отложила ее.
Следующий слой она нанесла на то же, освобожденное от волосков место и, получив кусочек чистой пленки, побежала к зеркалу. Она разгладила свои обвисшие щеки, распределяя складки по лицу, и, придерживая одной рукой кожу лица, приложила пленку. В точности как учил Золотой Бог, она напитала свою кожу слабым зарядом Ци, нижний слой пленки стал липким и, прильнув, буквально слился с ее кожей. Вот и все!
Убрав дрожащие руки, Момо оценила результат. Лицо саднило так, словно его облепили и натянули липкой лентой, но тончайшая, невидимая пленка справлялась и крепко держала уже не свисающую кожу! Немного возни, Момо повторила действие со второй щекой и с изумлением принялась разглядывать отражающуюся в зеркале невзрачную, замученную и бледную девочку, на лице которой, тем не менее, уже не было мучительно ненавистного уродства!
Она больше не персик! Не собако-девочка! Она... она... нормальная!
Но как объяснить всем свое внезапное исцеление?
Момо подумала об этом только теперь, услышав шуршание ключей в замочной скважине. Девочка заметалась по комнате, пряча подарки бога и пытаясь замотать нижнюю часть лица полотенцем.
Наивная и глупая попытка спастись.
Вошедшая мать с ее сожителем удивленно уставились на Момо, сдернули с нее полотенце и обомлели на десяток секунд. Мать вцепилась в дочь, а сожитель бросился искать и, перевернув комнату вверх дном, быстро нашел сначала тюбик с псевдокожей, а затем и волшебную повязку.
-- Твоя уродина стала кошкой! -- заорал он, швыряя найденное на кровать и крепко хватая девочку за плечи. -- Зови самураев! Зови самураев, быстро! Или нас вместе с этой дрянью конями разорвут!!!
Мать бросилась к двери, а Момо...
Момо, повернувшись настолько, насколько позволял хват маминого сожителя, прижала ладони ему к животу и, на одной панике, ударила импульсом Ци.
Грузный, опухший алкаш охнул, разжал пальцы и, хватаясь за живот, отступил на шаг.
-- Лови ее!!! -- заорал он своей сожительнице, при виде рванувшейся к выходу девчонки забывая о боли в ушибленных кишках. -- Лови паскуду!!!
Мать, выпучив глаза и ощерившись словно крыса, повернулась в открытой двери. Она выставила перед собой руки со скрюченными пальцами, но девочка, оттолкнувшись от пола импульсами Ци из ступней, совершила прыжок. Ударила головой и плечами в верхнюю часть тела матери, заставила ее потерять равновесие и вывалиться из квартиры на лестничную клетку.
-- Держи ее! -- орал сожитель, а девочка, кувыркнувшись через голову, оставила в руках вцепившейся в ее одежду матери свою старую домашнюю кофту и, что было сил, ринулась по лестнице к выходу на улицу.
Она вырвалась. Она убежала.
Во власть осеннего ветра и моросящего дождя.
Несколько часов замученная уродина выбивалась из сил, убегая прочь от захватившего город зла, прочь от кошмарных чудовищ, прочь от безысходности и беспросветных ужасов.
Лишь когда вокруг начали сгущаться сумерки, она, мокрая, замерзшая и выбившаяся из сил, забралась в брошенный посреди поля стог соломы, где свернулась маленьким трясущимся комочком.
"Золотой Бог! Великий Наставник! Помоги мне! Пожалуйста, пожалуйста... помоги".
Он поможет. Но разве она готова принять его помощь?
Она ведь все еще не стала настоящей кошкой. Она ведь все еще... человек.
Сколько Момо бродила по лесам и дорогам, питаясь ворованными плодами из садов и кутаясь в украденное где попало рванье? Может быть месяц, может быть два. Простудившись, она, тепличная девочка, чуть не умерла и еле-еле отлежалась в покосившемся стоге свежего сена. Выздоровев, попыталась напроситься на работу на ферме и получила приказ убираться прочь. Решилась попрошайничать, но занятые своими бедами люди вместо еды поделились с ней только угрозами и несколькими ударами палки по спине.
Золотой Бог искушал ее. Он подсказал где найти тайник с материалами для превращения, а затем привел юную кошку к небольшому храму, дворик перед которым подметала молоденькая ученица местной жрицы. Момо поняла намек Великого Наставника, но не смогла заставить себя напасть ни на эту девочку, ни на одну из малолетних крестьянок, что отправились в лес за грибами и разбрелись, изредка перекликаясь между собой. Может быть, из нежелания причинять людям вред. А может и просто струсила.
Совершить убийство, или продолжать жизнь нищенки? Зима приближается, скоро иссякнут последние силы и холод с голодом заберут жизнь трусливого бездомного котенка.
Найдя в покинутой деревне старый котелок, Момо варила себе похлебку из ворованной моркови и картофеля. Дважды ее чуть не убили селяне, к которым в кладовые она попыталась забраться и только быстрые ноги спасли бродяжку от неминуемой расправы. А потом... потом...
Она вышла к городу, объятому пожаром.
В Мицукайдо, городе близ границы Страны Птиц, был расположен немалый гарнизон под командованием самоотверженно храброго генерала. Не желая терять армию в уличных боях, захватчики отправили лазутчиков, устроивших в городе пожар такого масштаба, какого и сами, наверное, не желали.
Здесь, впервые, Момо увидела след войны. Большой торговый тракт, усеянный опрокинутыми повозками, убитыми тягловыми животными и людьми. Видимо, горожане попытались покинуть город, но на выходе их ждали захватчики и порубили всех, кто шел первыми, на ужас остальным. Впереди еще слышен был вой убиваемых и лязг оружия, грабители загоняли перепуганных людей обратно в объятый пожаром город, чтобы начать грабить и набирать рабов. Девочке бы внять голосу разума и сбежать, но...
При виде брошенных повозок, у нее разум помутился от много дней терзавшего ее голода. Там должна быть еда! Хлеб, масло, мясо...
Уронив узел с нищенскими вещами и кусок грязного одеяла, который носила вместо пальто, Момо бросилась к месту недавней резни. Отчаянно спеша, она начала заглядывать в одну повозку за другой, надеясь увидеть мешок или сумку со съестными припасами. Полминуты поисков и в одной из повозок она увидела корзинку, в которой оказался хлеб, жареная курица и бутыль с молоком. Схватив ее, девочка цапнула лежащую рядом чью-то дорожную сумку и выскочила из повозки, собираясь обратиться в бегство, как вдруг, словно споткнувшись, уставилась на одно из тел, лежащих около дороги.
Это была девочка старше Момо года на три, ухоженная и красивая. В милейшем девчачьем пальто, шерстяных чулках и высоких сапожках c декоративными бантиками, судорожно сжавшая пальцы на ремешке дорогой, модной сумочки. Увидев режущих всех подряд убийц, перепугавшаяся бедняжка попыталась убежать в лес, но удар настиг ее на бегу и девочка, извернувшись, повалилась в осеннюю листву, где и осталась лежать, устремив в осенние небеса взгляд замерших, лишившихся выражения, широко распахнутых глаз.
-- Эй! Эй! -- бродяжка подскочила к ней и потрясла за плечи, пытаясь привести в чувство. -- Э-эй!
Ни повреждений, ни крови. Может, еще живая?
"Дзюцу, останавливающее сердце или парализующее дыхание". -- мелькнула в голове мысль, возможно подсказка от Великого Наставника. -- "Хватай ее и беги! Таким же сшибут"!
Трясясь от бури адреналина, Момо выпрямилась и глянула в сторону домов, где среди клубов дыма увидела группы бандитов, увлеченно занятых насилием и мародерством. Глаза юной кошки расширились от охвативших ее мыслей и она метнулась к повозкам, возле которых, в окружении бедно одетых селян, лежали двое, по внешнему виду похожие на родителей девочки-красотки. Документы дочери наверняка у отца или матери!
В пару секунд, похлопав по одежде мужчины и женщины, она нашла и выдернула из внутренних карманов залитой кровью одежды взрослых два пакета с документами, ценностями и деньгами. Сцапав лежащие на земле чемодан и сумку, она метнулась обратно к девочке, подхватила ее и взгромоздила себе на спину. Корзинку с едой и сумку, найденные в повозке, она тоже не бросила, нагрузившись так, что оставалось только диву даваться, откуда у тощей двенадцатилетней бродяжки могло взяться сил на то, чтобы сдвинуться с места. Но она не просто сдвинулась, а побежала. Сначала ринулась в лес, а затем, не разбирая дороги, помчалась от города прочь, топча стылую землю грязными обмотками, хрипя и задыхаясь.
Она влетела в заболоченную местность, продралась сквозь темное частолесье, преодолела два оврага и только тогда остановилась, споткнувшись о попавшую под ноги старую ветку и грохнувшись без сил на сухую осеннюю листву.
Кашляя и хрипя, юная мародерша открыла корзинку, схватила бутыль с молоком, откупорила ее и, обливаясь, сделала несколько жадных глотков. Неужели... неужели она убежала?! Сознание слегка прояснилось, юная кошка начала потихоньку приходить в себя. Затаив дыхание, она прислушалась к окружающему ее миру, со страхом ища звуки настигающей ее погони. Ведь если бандиты заметили ее, то наверняка не стерпели такую наглость и бросились ловить воровку. Может и не сами побежали, а послали какого-нибудь шиноби или здоровенных, злющих собак.
Пять, семь, десять секунд... никого.
Ну конечно, если бы погоня была, несчастную мелкую кошку давно бы уже настигли и в клочки разорвали. А это значит, что... никто ничего не заметил!
Приободрившаяся, бродяжка перевела дух и посмотрела на девочку, которую с таким кошмарным риском вынесла с поля резни. Юная горожанка лежала рядом с ней, совершенно неподвижно, широко раскинув руки и все так же глядя в небеса пустыми, безжизненными глазами. У Момо дрогнуло что-то в душе, она попыталась найти у несчастной пульс, в меру сил сделала ей искусственное дыхание и непрямой массаж сердца, хоть разумом и понимала, что времени прошло слишком много. Вернуть эту девочку к жизни, быть может, смогли бы боги, но Момо знала, что ками отвернулись от людей и давно покинули этот мир. Остались рядом с людьми только демоны.
Даже Золотой Бог на самом деле никакой не бог. Он - чудовище, и творец чудовищ. А она - все еще человек? Ведь эту девочку она утащила вовсе не в попытке ее спасти.
Юная кошка, не переставая мысленно просить прощения у несчастной красавицы, ее родителей и сгинувших богов, склонилась над школьницей-горожанкой. Затаив дыхание, она расстегнула на моднице пальтишко и замерла, любуясь на приталенную жилетку, белую блузку с оборками и обнимающий шею девочки кружевной шарфик. Для нее, привыкшей ходить в подаренных соседями старых обносках, такие вещи казались недостижимыми, сказочными сокровищами. Теперь эти вещи принадлежат ей? Десять долгих лет, все больше и больше отчаиваясь, она мечтала стать сказочной принцессой и вот, запретной магией, ее мечта воплощается в жизнь. Стыдно и страшно? Да. Но кому станет лучше, если она откажется? Она ведь попыталась спасти девочку, а значит... значит, даже забрав себе несбывшуюся счастливую жизнь этой принцессы, она, наверное, не станет чудовищем!
Решившись, Момо прикрыла девочке безжизненные глаза и принялась осторожно снимать с нее одежду. Пальто, обувь, жилетка, юбка и блузка. Чулки, белье и простенькие детские украшения. Завершив свое дело, юная кошка оставила вещи принцессы в стороне и подложила под голову девочки чемодан. В иллюзиях Золотого Бога, она не один десяток раз успела потренироваться в краже чужой внешности. Теперь нужно просто повторить все то же самое в реальности.
Нищая бродяжка, никогда не обладавшая в жизни буквально ни чем, запустила руку в потайной мешочек на боку своих лохмотьев и вынула драгоценный алюминиевый тюбик с волшебной гадостью.
* * *
Год 530
С ноября
по декабрь.
Свое новое имя Момо узнала, в сгущающихся сумерках листая документы погибшей девочки и ее родителей. Судзукава Эри, дочь специалистов второго уровня из агропромышленного исследовательского комплекса "Зеленая Планета". Зная, что обустраиваться на новом месте будет непросто, родители благоразумно прихватили из погибающего города не только удостоверяющие личность документы, но и свидетельства об образовании, как свои, так и дочери. Момо листала учетную школьную книжку Судзукава Эри и шалела от высоких оценок. Если она вздумает поступать на доучивание с этой книжкой, придется постараться чтобы не опозорить Эри-чан. Ничего страшного! Если ее не будут дергать и изводить, она обязательно всему выучится! Несчастной девочке не придется за нее краснеть! Увидев, как Момо старается и бережет честь ее имени, может быть Эри-чан даже ее простит?
После смены внешности, надевать повязку Великого Наставника запрещалось на целых два месяца, иначе псевдокожа по всей окружности головы вздуется пузырями и отслоится, но Момо не расстраивалась, ведь кошачий бог наверное страшно разозлился на своего котенка, за то что она, глубокой ночью, вернулась обратно на место резни и положила закостеневшее тело девочки-красотки к телам ее родителей. Он наверное сказал бы, что такие дуры долго не живут и больше никогда бы ни в чем не стал помогать своему глупому котенку. Поэтому пусть лучше успокоится и перестанет ругаться, тем более что все прошло хорошо. Бандиты за день и вечер собрали с погибших все ценное, утащили даже убитых животных на еду и теперь веселились в городе, а здесь оставались только переломанные повозки, мусор, да мертвые тела.
-- Вот твои папа и мама, Эри-чан. -- сказала Момо, укладывая между мужчиной и женщиной девочку, одетую во взятое из чемодана мамино домашнее платье, шерстяные колготки и кофту, с платком, которым была замотана голова. -- Теперь, вы обязательно встретитесь там, в другом мире. Прошу если сможете, простите меня. -- юная кошка трижды поклонилась погибшим, повернулась, побежала прочь и исчезла в ночи.
Она хотела бы похоронить как полагается Эри, ее родителей, и всех остальных погибших, но разве это возможно? Армия бандитов была рядом и вокруг места резни уже кружили страшные тени лесных хищников. Помолившись молчаливым богам о том, чтобы похоронные команды были отправлены раньше чем до убитых доберутся волки или медведи, Момо вернулась к своим новообретеным вещам. Теперь можно уходить отсюда. Как можно быстрее и дальше. Не по дороге. Сначала, очень осторожно, через лес. Первые дни просто прочь от города, а потом постараться идти на юго-запад, туда где много больших поселений, с высокими, крепкими стенами.
Воодушевившись, Момо отправилась в путь, с расчетом добраться до большого города и попытаться как-нибудь устроиться там под видом беженки. Ей не терпелось показаться людям в своем новом облике, ведь теперь она не какая-то там грязная бродяжка. Она - ухоженная, симпатичная и нарядная девочка! Ее теперь точно не бросят и не отвернутся, если она попросит о помощи. Ее обязательно пожалеют!
На третий день, Момо выбралась на дорогу и пошла, надеясь прибиться к какой-нибудь колонне беженцев, но к ее отчаянию дороги были пусты и хранили только следы панического бегства местного населения. Никого и ничего, лишь изредка встречающиеся на обочинах мертвые тела жертв разбоя. Одинокая девочка, обремененная поклажей, тоже едва не стала одной из таких жертв, неожиданно напоровшись на небольшую группу мародеров. К ее счастью это была не засада и мародеры, обшаривавшие брошенную повозку, опешили от встречи не меньше чем она. Подстегнутая страхом, Момо опомнилась первой и ринулась наутек, уронив под ноги погнавшимся за ней мародерам свой чемодан и корзинку. Все равно лишний груз ей теперь только мешал, все ценное она переложила в сумки, которые было удобно повесить на плечи крест-накрест. Мародеры на пару мгновений замешкались у брошенной поклажи, решая кто останется с добычей а кто продолжит погоню, благодаря чему девочка, окрыленная страхом перед изнасилованием и жестокой расправой, сумела от них удрать.
Время от времени Момо попадались пустые, молчащие деревеньки. Ни людских голосов, ни рева скотины, ни хлопков дверей или скрипа колодезных колес. Пара деревень опустели давным-давно, дома сгнили и покосились. Еще несколько оказались брошенными недавно, с выбранными запасами и раскатанными по бревнышку домами, что явно сделали сами жители перед тем как уйти спасаться в леса, а однажды девочка, еще до того как увидела деревню, узнала о ее близости, почуяв тяжелую трупную вонь. На дороге перед деревней, в подсохших лужах собственной рвоты, лежало несколько скрючившихся людей в военной одежде и боевой конь. Напуганные неминуемой смертью, чем-то отравленные бандиты видимо попытались убежать, но яд забрал их всех.
Слишком голодная, чтобы уходить просто так, Момо нашла в себе силы посмотреть запасы бандитов и сложила в армейский вещмешок столько овощей, сколько смогла унести. Лук, картофель, морковь...
Надеясь, что убивший бандитов яд был в воде из колодца, в хлебе или мясе, Момо убралась подальше от деревни и, в прихваченном у тех же бандитов небольшом котелке, сварила себе овощной суп. Попив овощного бульона и съев немного овощей, она страшно испугалась, ощутив сильную резь в желудке, но боль и диарея оказались не симптомами отравления, а последствиями плохого питания последние месяцы и долгой голодовки последних дней.
Добытая еда помогла ей продержаться еще немного, но отчаяние охватывало несчастную девочку все больше, ведь после нескольких развилок, дорога перед ней превратилась в совсем уж дикую грунтовку, уводящую все дальше и дальше в темный лес. Идти вперед, в неизвестность? Или возвращаться в пустоту, из которой пришла?
Начинались снегопады. Надеясь дойти до какой-нибудь, пусть даже пустой базы лесорубов или торговцев с дикарями, на крайний случай найти хотя бы охотничий домик или любое другое жилье, Момо, плача, брела по замерзшей грязи, среди уходящих то в право то влево просек, завалов из срубленных веток и брошенных древесных стволов. Она шла и шла, пока дорога не уткнулась в широкую просеку, на которой и растворилась, обратившись в простейшее ничто.
Уронив свои сумки и упав коленями в сырой свежий снег, Момо залилась слезами, горьким детским ревом жалуясь на свои беды неведомо кому. Равнодушному пустому лесу? Серым небесам? Холодному белому снегу? Люди не слышат. Золотой Бог умолк. Никто не придет, не подскажет и не поможет. Все кончено. Она умрет здесь, а потом волки, почуяв добычу, придут, обглодают и растащат ее косточки.
-- Эй, чуда! -- прозвучавший из-за спины голос заставил несчастную подавиться рыданиями. -- Ты чегой-то здесь? В шкову шла и свернула не туды?
Задрожав, Момо обернулась и увидела низкорослого, широкоплечего бородача в бело-серой маскировочной одежде, с коротким копьем в руках. Пару мгновений она потрясенно оглядывала незнакомца, а потом... покачнулась и, лишаясь сознания, плюхнулась в снег.
Как Момо позже узнала, ополченцы пограничной службы, следящие за передвижениями бандитских отрядов, заметили гостью сразу, как только та вошла на отданные им под охрану территории. Прекрасно знающие о бандитском коварстве, они не стали спешить и выдавать свое присутствие, а лишь отправили шустрого мужичка проследить да подозрительной шатуньей. Мужичок два дня незаметно следовал за ней и показался только убедившись, что девчонка не идет ни к какой-либо прячущейся банде, ни к тайнику, и не пытается вести разведку. К ним действительно забрела оставшаяся без присмотра взрослых, потерявшаяся и умирающая от голода малявка.
Конечно, знаменитые призраки лесов внешней периферии не бросили бы погибающего ребенка, даже если бы Момо приблудилась в их владения в своих лохмотьях и с уродством на лице, но в том случае она уж точно не получила бы столько сочувствия, внимания и заботы.
Едва ополченец, умеющий передвигаться по заснеженному лесу со скоростью стрелы, принес страдалицу в маленький лагерь, нежданная гостья сразу же оказалась в эпицентре внимания у двух десятков мужчин, больше трех месяцев не бывших дома и не видевших ни женских, ни детских лиц.
Три месяца без тепла, милоты и уюта. Три месяца вокруг одни угрюмые, морщинистые рожи, заросшие бородами до самых бровей. Не удивительно, что все двадцать отдыхающих от дежурства бравых дедов, вместо того чтобы нажеваться зайчатины с печеной картошкой да завалиться спать, дружно обступили едва живого найденыша, а потом начали суетиться, подготавливая для гостьи лежанку из веток и разыскивая пару одеял получше.
-- Не помират она. -- ответил жрец-знахарь, осмотревший девочку. -- Срубилась, от обшшаго стощенья. Человека увядала, поняла шшо спасена и дала послабину.
-- Шшо делать-то?
-- Дать поспать! Тихма все! Шасть отсюда! Шасть, шасть!
Не слушая гоняющего их знахаря, бородачи обустроили себе лежанки вокруг спящего ребеночка и принялись дергать врача вопросами:
-- Тощно не помират?
-- Не надыть ешшо дров аль одеяло?
-- Мож кольнуть ей стимуляптеров аль ватаминов?
Знахарь огрызался на вопрошателей и, держа руки над животом девочки, изливал из своих ладоней целебную сине-зеленую Ци, помогая желудочно-кишечному тракту страдалицы хоть немного подготовиться к грядущему приему пищи.
Время военное, ополченцы осмотрели сумки своего найденыша, обнаружив там документы и небольшой альбом с семейными фотографиями.
-- Хорошие фоты. -- сказали они, полистав альбом. -- Настояшшии. Но таки кто угодно нашшолкать могет. Шо там с документами?
-- Эти книжки - граждански удостовереньи ее отца с матерью. -- говорил умеющий читать. -- А у нее ешшо только карточка, потому шшо она - ребенок! Вот...
-- Карто-та, зелена по краям! Дите совсем без генотических зменений шшоль? Уж-то таки бывают?
-- В городах бывают. Там жить прошше.
-- Да хвать трепать! Читай шшо пишут-то?
-- Гражданска карта, номер... не важно... вот! Имя - Судзукава Эри...
-- О-о, Эри-чан? -- одобрительно загудели деды. -- Красиво, красиво, да. По ихнему, по городскому!
-- Да-та рожденья... одиннадцать, ноль семь, пятьсот пятнадцать. Это шшо значить? -- дед посчитал по пальцам. -- Пятнадцать годков ей!
-- Пятнадцать? Да ну, брешашь! Она - рябенок! А какой рябенок в пятнадцать годох? Маму сыну десять, дык он старше ее шмотрицца!
-- Дубина ты лесна! Это у нас дите с восьми лет взросло, потому как мы учим токо пахать, лес валить да уродам косорылым бошки рвать. А городски учут как строить огромны зданья, летаюшши корабли и поезда! Как книги печатать, силовы схемы плести, электришшество из камня добывать! Много очень всего узнать надобно, потому дети их растут не спеша, шшобы все успеть. Две трети от возраста отметай сразу!
-- А... и сколько же будет?
-- Пять, дубина! Вершком шешть дать можно.
-- Шешть? -- одобрительно закивали тридцати-пяти и сорокалетние деды. -- Шешть, это да! Это - рябенок! Читай далее.
-- Родителя... -- дед прочитал имена и сверился с гражданскими удостоверениями взрослых. -- Ага, все верно. Адрес про-жи-ванья... фу-ты скоко знаков! Читать упаришься. Вот, название города. Ми-цу-кай-до!
-- О, да этож тот, который месяц назад косорылы спалили! Она что же, прям оттуда досюда шла? Ого как километров отмахала!
-- Така тощща да мелка? Не мож того быть!
-- А мож она того... косорылова засланка? У Громкого Чиха в районе вон, целу семью таких словили. Мужик, баба, пара ребятков. Тожа красивы, с исторьей и документами. Сняли с добрых людей одежу, в карточки влепили свои фоты, и ходют, як бы помошшы просют, а сами смотрют хде у нас шо.
-- Да не! Нешто мы косорылов выкидыш от доброго рябенка не отличим? У тех жо все нутро гнилое, и гниль наружу сквозь притворство лезеть, а ты на эту маленьку глянь! Токо-токо от мамы ребятенка оторвали, жалко аж слезы текуть!
-- Все царапинки одна к одной, без скосов и скривлений. -- сказал бородач, внимательно осмотревший, ощупавший и даже обнюхавший карточку. -- Их дитям в десять годов меняют, и на ней все потерто так, как и должно стереться за пять годов ношения в сумке. Сменили бы фоту, повредили бы царапанный слой. А так, палец дам на отсеченье - настояшша и без подделок. Фото хороше? Хороше! Похожа? Похожа! Ее это карта, без обманов.
-- А что ешшо тут написано? Вот, снизу, не дочытал.
-- Место учебы. Старша школа номер три... и куча знаков каких-то, не знаю таких.
-- Так этож что, она - школьница?! Настояшша? Как на кортинках?
-- Хех! Гляньте сюды, медведя косолапыи! -- ополченец-сенсор, проверивший багаж гостьи на предмет опасного содержимого, поманил остальных рукой, присел на корточки и, держа за плечики, аккуратно поднял из сумки светло-синее школьное платье, с алым галстучком, блестящими золотыми пуговицами, с узорчатым знаком школы на кармашке и плиссированной юбочкой в темно-синюю клетку. -- Где тако видали, а?
-- Ух-ох! -- деды разом окружили сенсора. -- Правда ж как на кортинках!
-- Уж не думал, что увижу настояшшую школьницу!
-- Ха-ха! Верно слово, не часто их в наши гиблые чащи ветер приносет!
-- Или тихры с медвядями ловят их раньше нас. Тихру такая маляха на один укусь! Глоть, и нету! Ни школьницы, ни платицца.
-- Сповезло ей, что все лесные жруны на юго-восток ушли, поля побоишш чистить. Точно не дошла бы досюда.
-- Ох уж эти детки без родителех! Как предштавлю ее одну в чашше лесу, слезы так и текуть! Сильно, видать, криворылые ее напугали, што она в нашу сторону побегла.
-- Ну, теперь-то у нее есть мы! -- один из бородачей ударил себя кулаком в грудь. -- Не дадим маляху ни тихру, ни косорылу!
-- Ха! Хо! -- утвердительно отозвались остальные деды, ударяя себя тяжелыми кулаками в грудь.
-- А она петь буде? -- встрепенулся вдруг один.
-- Дурной што ли, мангов не читал? Конечно буде! Они там, в школах, после уроков все как воробыши по сценам прыгают и песня чирикают! Уж-то не порадует наша чуда стариков? Конешна порадоват!
-- Може у ней самой спросите, дурни чашшобные? -- повысив голос, окликнул своих сослуживцев жрец-знахарь.
-- Ох-хо?! -- старики обернулись и увидели, что девочка уже сидит, поддерживаемая знахарем за плечи и обнимает ладонями принятую из рук врача чашку с целебным отваром.
Миг, и вся ватага дружно окружила гостью. Момо робко вжала голову в плечи, но не испугалась. За время пути к лагерю, она дважды приходила в себя, осознавала что ее кто-то несет на руках и, от облегчения, снова теряла сознание. Если ее не убили и не скормили хищным зверям, значит она попала не к джунглевым дикарям. Теперь, рассмотрев своих спасителей, она узнала в них сумасбродную ватагу горных иларитов, широко расселившихся от великого массива страны Камней по лесам и равнинам близлежащих стран. Народ диковатый, малообразованный и небогатый, но не злобный и хорошую, добрую девочку, наверно, не обидит.
-- Здрава будь, чуда городска! -- сказал бородач, внешне ничем вроде бы не отличающийся от остальных. -- Меня звать - Три Удара, за то что мы банды косорылых разваливам само больше в три удара! А это - мои бойцы. Мои три-ударники! Погранишна служба страны Меди, вот таки дела. Медь у нас вон тама, в горах, а тута - лес. Ты к нам за медью, аль за лесом?
-- Я... я... -- опустив глаза и всхлипнув носом, ответила Момо. -- Я заблудилась...
-- Ути-пути, заблудилась она! Не кисни, ладно, смеяцца не будем! Я вот слышал сказы, шо наши даже лучши следознатцы в городах так морочатся, что местные их чуть не за руки куда надо приводят. А ты заморочилась в лесу. Симметришная законность! Слушай, чуда, мы тут по твоим вещам пошарили, не обижась, времена шшас неспокойныя. Знать надо, што нет там ни бомб, ни ядов, ни колдовских узоров для следения. Косорылы могли тебе их незаметно подбросить, шоб нам навредить.
-- Ты есть хошш?! -- не выдержав, встрял другой бородач.
-- Устала?
-- Замерзла? Вот одеяло, глянь какой мех! С косорыла плашш снял и хорошу вешш сделал!
-- Хлеб! Картоха! Зайчатина!
-- Куда ты со жратвой, дурья колода! -- тумаками отогнал доброхота жрец. -- Она ж с голодохки! Ее ж сперва отварами и лехкарствами отпаивать надо! Ты пей, пей, малява. Нутречко тебе подлечим, кровушку разгоним, тогда и будешь зайчиков с хлебом уплетать.
-- Спасибо, дедушки! -- шмыгнув носом и улыбнувшись, Момо в несколько глотков допила отвар из кружки, вернула ее жрецу и поднялась на ноги. -- Спасибо вам всем! Спасибо! Спасибо! -- она поклонилась, поочередно, в разные стороны, чтобы никого не обделить благодарностью. -- Простите, что доставляю проблемы и... и... -- девочка вдохнула поглубже и приложила руку к груди, готовясь начать новую жизнь, совершенно не такую, как прежде. -- Позвольте представиться! Меня зовут Судзукава Эри! Я - ученица первого-А класса старшей школы города Мицукайдо. Муниципальная школа номер три, "Сапфировая Глициния"!
Вечерами, отдыхая у костра, она листала документы Эри и ее родителей, смотрела альбом и перебирала вещи, стараясь представить жизнь этой семьи. Теперь ей не составило труда наврать и про свою жизнь в Мицукайдо, и про школу, и про работу родителей в исследовательском комплексе "Зеленая Планета". На вопрос о том, где ее папа и мама сейчас, она съежилась и рассказала о том, как по городу распространились слухи о бандитской армии, как она с родителями попыталась покинуть город и о том, как на них напали. О пожаре в Мицукайдо и о резне на дороге. О том как папа выкриком приказал им с мамой бежать, а сам попытался задержать бандитов. О том, как папу и маму... убили.
-- Я... я вернулась, когда бандиты загнали людей в город и начали их грабить... -- сказала Момо, заливающаяся искренними слезами. -- Папа... папа был очень сильно ранен, я хотела помочь, но он приказал мне забрать документы и вещи, а потом... потом сказал что рад, что хотя бы я осталась жива...
Закрыв лицо ладонями, Момо горько разревелась и ополченцам пришлось довольно долго ее успокаивать. В слезах девочки не было фальши, она ведь всегда мечтала о родителях, которые любили бы ее и смерть этих, совершенно незнакомых ей людей, вдруг стала восприниматься ею как гибель родных папы и мамы. Не тех, что бросили и ненавидели, а тех, настоящих, из мечты.
Деды-ополченцы ослабили тяжесть ее личного горя сетованием на то, какие беды сейчас достались всем. Вспомнили рассказы о толпах несчастных беженцев, пожалели оставшихся повсюду сирот и похвалили плачущую девочку за храбрость. Вернулась на поле боя! Ужасно глупо, но как же храбро!
Они начали расспрашивать Момо о том, как она выживала целый месяц на дорогах совсем одна, как шла, что видела.
-- Ох страдалица ты! -- главный ополченец погладил девочку по голове. -- Ох намучилась! Но теперь-то не бойся! Никто ужо тя не обидит и покушать мы те всехда найдем. А уж с косорылами бандюганскими у нас завсегда разговор короткий! Враз бошки им отрывам, что бы вот таких как ты, лапонек маленьких, тронуть не смели!
Услышав то, как ее навали лапонькой, и почувствовав грубоватую ласку, Момо мгновенно сомлела от охватившего ее восхитительного чувства.
Она - маленькая лапонька! Она нравится этим людям! Она... она... принцесса!
Шумно втянув сопли носом, девочка потянулась к главному деду и тот, не отстранившись, обнял ее, а все остальные бородачи, заурчав довольными медведями, подались вперед и принялись гладить малявку по спинке, голове и рукам. Врунья Момо плакала, но теперь уже от счастья, дружно принятая в родные внучки целого отряда.
-- Ну, ну, буде, буде. -- дав время малявке немного успокоиться, командир ополченцев похлопал ее по спине. -- Вот так, хорошо. -- он посадил ее обратно на одно одеяло и укутал вторым. -- Ну, а теперя, когда мы все друг с дружкой познакомились, рассказывай!
-- О... о чем?
-- Об всем! -- дед хохотнул. -- Об городе вашем. Об том како у вас там житье. Про подземны поезда и летучи дирижабли. Ето правда, шо у вас там кони вот таки маленьки, и мясо не едят? А собаки у вас есть вот таки мелкии, шо их в сумку посадить можна? Моя внуча увидела таку собаку на кортинке и пристала: хочу, да хочу! Я ей щеня от медвежьего давилы дал, а он, зараза така, прет вширь и в рост как на дрожжах, внуча уже не таскат его, а верхом катаецца!
Момо, утирающая с лица слезы платочком, представила эту сцену и улыбнулась, едва не рассмеявшись.
-- А ты была когда-нить на летням фестивале, с киманами и фейярверками? -- спросил один дед.
-- Аль на курорте? -- спросил другой. -- На пляжу с пальмами?
-- Аль на горячих источниках? -- спросил третий.
-- На фестивале была. -- втянув носом остатки соплей, ответила им девочка. -- Даже несколько раз! А еще... еще однажды мы все, несколькими классами, ездили в столицу, в океанариум! Там под землю спускаешься, идешь по большим таким залам, а вокруг, вместо стен - огромные аквариумы! В них плавают и дельфины, и черепахи, и рыбы самые-самые разные! Даже акулы и скаты есть, вот такие громадные! Вокруг свет слабый такой, а аквариумы сверху открытые и в них солнце светит, поэтому все-все видно и кажется, как будто ты сама под водой, среди всех этих рыб! А между залами стеклянные коридоры, в них входишь и весь подводный мир на самом деле становится вокруг тебя! Так было интересно! Так необычно! Совсем... совсем как в сказке!
Она вдохновенно рассказывала о чудесах океанариума, умалчивая о том, что плелась в хвосте группы, почти что сама по себе, и старалась чтобы никто ее не замечал. Вместо этих подробностей, она придумала себе пару подруг, которые восхищались красотами вместе с нею, и концовку тоже поменяла. Не рассказывать же, действительно, о том, что одноклассницы побили ее и с издевками отобрали чудесную игрушку-сувенир, из-за потери которой она плакала несколько дней?
-- Там у выхода, был небольшой домик, в котором всем посетителям дарили небольшие сувениры, игрушечных дельфинчиков, черепашек и рыбок, на память о путешествии в подводное царство. Так вот, посетителей в тот день было очень много и подарков на всех не хватило. Я получила подарок, а потом увидела что одной младшей девочке игрушки не досталось и отдала свой подарок ей!
-- О-о, какая ты добрая!
-- Да не-ет, я не про это! -- Момо засмущалась от того, что все подумали, что она хвастается своим хорошим поступком. -- А про то, что потом, когда мы уже собирались уходить, один мальчик увидел, что я без подарка, подошел ко мне и... и подарил свой! Милого плюшевого дельфинчика! Было та-а-ак приятно! -- девочка, сладко вздохнув, обняла и прижала к себе воображаемую игрушку.
-- О-го! -- одобрительно зашумели деды. -- Какой хороший парень! Вы познакомились?
-- Н-нет... я... я думала он предложит познакомиться, а он... застеснялся, покраснел и убежал к своим. У-у! До сих пор обидно. Я-то уже ждала, когда он предложит мне сходить вместе в кино, или погулять в парке! Совсем же получилось почти как в манге! А он... застеснялся.
-- К такой красивой лапоньке подойти любой мальчик засмушшатца! -- добродушно засмеялись деды. -- А ты, небось ешшо и глазишшами своими на него глянула, да улыбнулась робенько! У него ж тощно вся кровя и мозги закипели, как вода над костришшем!
-- Слушай-ка, Эри-чан, -- подал голос тот дед, что задавался вопросом о пении. -- А ты в каких-нить клубах этих ваших школьновых, как их там... записона была?
-- Да. -- хитро стрельнув в его сторону глазками, ответила Момо. -- В литературном и физкультурном!
-- И хсе?
-- Ах-ха-ха, нет, нет, пошутила! -- рассмеялась девочка и, кокетливо позируя, повернулась слегка вправо-влево, поправляя на себе кружевной шарфик и ворот пальтишка. -- Конечно же, в театральном и музыкальном!
-- О-о, вот енто правельно! Такой красотке петь и плясать надыть!
-- Покажешь что умеш? Не смушшайсь, мы публика не пресышшана! Танцу и без сценишшеского коштюма рады будям!
-- Тихо, дубины! -- шумнул на своих главный бородач. -- Она ж токо очнувшись! Измученна вся!
-- А я себя хорошо чувствую! -- Момо оглянулась на жреца. -- Ничего не болит, честно!
-- Ну ешшо бы! -- самодовольно выпятил грудь бородач-лекарь. -- Я жо врач, не смотри что без белого халату! Рукы-ногы в полевых условьях пришить могу!
-- Ы-ы! -- один из дедов снял рукавицу и показал кисть руки, наискось перечеркнутую широким шрамом. -- Во, эт я под "Разяшшый Серп" попал! С куском рукы прибег, так он ее мне обратно приставил и, гляньте! -- он сжал и разжал кулак. -- Як нова!
-- Пушшай попрыгат. -- дал разрешение жрец. -- Крову по жилам разгонит. Но недолго! Шпать пора! Шами ж с патрулев едва приташшились!
-- Только я... -- Момо смущенно покраснела. -- Наш клуб занимался почти всегда представлениями для детей, в детских садах и приютах. Я... я знаю только песенки для детей.
Гордые красотки из настоящего театрально-музыкального клуба ни за что не согласятся разменивать свои таланты на выплясывание перед какой-то там мелюзгой. Тем более бесплатно. Они выступают на праздниках и корпоративах, как настоящие звезды! А мараться ради красивой статистики заберите кого-нибудь из мусорных ученичков, и не забудьте ту уродку, что делает грязную работу в клубе садоводов. Есть там в этих бросовых костюмах какой-нибудь с маской? Надо же прикрыть ей мерзкую морду.
Пусть эти самовлюбленные задаваки, злыми собачонками перегрызшиеся в своем клубе, дальше как хотят корчат из себя актрис и певиц, а она... она покажет то чему научилась, без всяких денег стараясь порадовать таких же несчастных детей, как она сама!
-- Не смушшайся, не смушшайся! -- зашумели деды. -- Песни для малях? Нам наши походны завыванья уж давно на зубах и ухах навязли! Покажи, что умеш! Порадуй!
-- А... а здесь шуметь можно?
-- Можна, можна! Здесь можна хоть фейярверки пущщать, хоть с пушек стрелять! Наша территорея! Отдыхальная.
Момо поднялась, отряхнула пальтишко, улыбнулась и, бросив вправо-влево кокетливые взгляды, походкой красующейся актрисы вышла на свободное пространство чуть в стороне от костра. Деды, шустро переместившись, расположились полукольцом перед ней.
Пару минут Момо готовилась, растанцовываясь и играясь, а затем вздохнула поглубже, повернулась на месте и хлопнула в ладоши.
-- Здравствуйте, здравствуйте! -- кланяясь зрителям, звонко воскликнула она. -- Рада видеть вас на нашем сказочном представлении! Знаете ли вы сказку о во-о-от таком маленьком, сла-а-абеньком лисенке и во-о-от таком большом, могучем самурае? Ее рассказала людям сама Златохвостая Кицунэ! Про меня она сочинила, что я - безобразница и пакостница, но вы ее не слушайте, ведь лисы - настоящие вруньи! А вот я - Фудзю-чан, самая милая и хорошая кошечка из всех бакенэко, расскажу все правильно и как было на самом деле, потому что сама все видела и без меня, точно вам говорю, никогда, ни у кого, ничего бы не получилось!
Читая хорошо знакомый монолог, Момо с кошачьей грацией красовалась перед зрителями и играла интонациями, изображая легкомысленную, энергичную и увлеченную баловницу. Никто ее не учил актерскому мастерству, она сама создавала образ девочки-кошки, отплясывая в пустой комнате, когда никто не видит. Она не считала себя великой актрисой, но старания игруньи находили отклик в сердцах зрителей. Как тогда, среди детей, так и сейчас, среди суровых и прямодушных воителей-лесовиков. Неуклюжие хлопки тяжелых ладоней и одобрительное уханье стало ей наградой.
-- А о чем же, на самом деле, наша сказка? -- Момо приняла задумчивый вид. -- Пожалуй... вот об этом!
Она начала пританцовывать, совершая иллюстрирующие действия в такт тексту нехитрой детской песенке:
Кто планету меряет широкими шагами? -- Момо изобразила ходьбу.
Кто касается небес уверенно руками? -- высоко подняла руки.
Кто под землю спустится и найдет алмазы? -- присев на корточки, она зачерпнула руками снег.
Кто о звездах нам расскажет дивные рассказы? -- выпрямившись во весь рост, взмахнула руками, разбрасывая снежную крупу над собой.
Кто детишек защитит от злого великана? -- подняв руки, изобразила страшилище.
Кто не побоится извержения вулкана? -- присела и выпрямилась, взмахом рук изображая подъем и взрыв лавы.
То не звери, и не птицы, а, из века в век,
Чудеса творит повсюду храбрый человек! -- иллюстрации превратились в короткий веселый танец.
Вот вдруг перед нами высоченная гора! -- артистка снова начала самозабвенно иллюстрировать.
Вот со зверем страшным, страшная нора!
Вот бушует грозно темный океан!
И деревья к небу поднимает ураган!
Испытаний много на пути у храбреца,
Очень нелегко дойти до звездного дворца,
Но! -- Момо повернулась на месте, и встала в позу, утвердительно выставив вверх палец правой руки.
Знают звери, знают птицы, что из века в век,
Чудеса творит повсюду храбрый человек!
Еще пара танцевальных оборотов и артистка, счастливо вздохнув, присела в реверансе, отмечая этим окончание выступления.
Бурные овации, с громом хлопков стали ей желанной наградой.
Момо раскраснелась от радости. Ей самой очень нравился этот образ. Может быть, потому что костюм девочки-кошки был с симпатичной маской, закрывающей нижнюю часть лица и когда она играла Фудзю, никто не смотрел на нее как на уродину. А еще, ей очень нравился момент, когда поймав кошку на очередном безобразии, самурай обращался к детям:
"А знаете, почему Фудзю такая вредная?! Потому что ее мало гладили и чесали за ушком! Бедный маленький котенок! Давайте поможем ей стать хорошей"!
И дети обступали стоящую на коленях, сникшую и шмыгающую носом кошку, принимаясь гладить ее и обнимать. Мурчала при этом довольная актриса как самая настоящая кошка. Может, поэтому ее и выбрал Великий Наставник? Потому что ей нравилось быть кошкой?
Нет, не поэтому. Все говорят, что Золотой Бог создает чудовищ. Он наверно надеялся, что Момо ненавидит всех и легко станет злодейкой? Тогда он ошибся, ведь зачем ей причинять кому-то вред? Она просто мечтала быть красивой и стала красавицей, а вокруг нее теперь люди, что добры к ней, и которые никогда не станут ее обижать!
Лицо и уши Момо горели от обуревающего ее восторга. Она сделала руками пару мягких жестов, прося тишины и, когда шум оваций притих, начала выплясывать коротенькую песенку кошечки Фудзю:
Если любите играть, скажите - мяу!
Если любите скакать, скажите - мяу!
Если любите резвиться, или рыбкой угоститься,
То скажите мне тогда котята: "Мяу-мяу-мяу"!
Я - котенок, я - котенок, маленький, игривый!
Я - котенок, я - котенок, чудный и красивый!
У меня - такие ушки! У меня - такие лапки!
Вот - мой хвостик, вот - животик! Коготки-царапки!
Эта песенка позволяла исполнительнице от души покрасоваться и Момо ее обожала, но в этот раз не рассчитала новообретенных сил и чуть не испугалась, когда обалдевшие от милоты деды не усидели на местах, приливной волной поднялись над обомлевшей артисткой, сгребли ее и начали неумолимо обнимать, мять да гладить.
-- У-ти кока маленька! У-ти кока лапонька!
-- Подавите! Подавите рябенка, медведя пещерные! -- прыгал вокруг восторженных дедов жрец-знахарь. -- А ну вернуть на место! Шшас же!
Но вопреки его опасениям, могучие ополченцы не раздавили малявку. Прекрасно понимая детскую хрупкость, они окружали ее теплом крепких объятий, но не ломали костей и суставов. Поначалу ошалевшая, передаваемая от одного благодарного зрителя к другому, Момо сомлела от обрушившейся на нее нежностей. Никогда и представить себе не могла она, отверженная и смирившаяся с тем, что закостенеет в своем одиночестве, что однажды, вот так, окажется в самом центре целого шторма теплых и ласковых чувств.
Жрецу-знахарю пришлось немало побороться, прежде чем ему удалось отобрать у остальных изрядно помятую и затисканную плясунью.
-- А ну пшы отсель, пеньки бородатыя! -- усадив девочку на одеяло и вручив ей еще одну большую чашку с целебным отваром, он погрозил ополченцам тяжелым кулаком. -- Чуть не скалечили дите! Вот взял бы дубье, да по бошкам! Рады будьтя, шо живыми на службе нужны!
-- А шо она така мила? Сама мила девонька на всей планете! А то и во всей нашей этой... Солнешной сиштеме!
-- Ух я вам! Медведя деревянныя! -- врач погрозил ополченцам еще раз, успокоился и погладил девочку по взъерошенной голове. -- Ну шо, напрыгалась? Теперь отдыхай. Просто лежи и думай о хорошам. А мы зашшишать тебя бум. Хех! Котенак? Шмотри, доиграишся, привяжут наши пеньки бородаты бантик какой к веревошке, буш за ним по всему лагеру гоняцца! Котенак... хех!
Щурящаяся со счастливым видом, Момо вздохнула и расслабилась так, что едва ли не сразу задремала.
Ночью тучи снова расщедрились и начали засыпать лес хлопьями тяжелого сырого снега. Ставшего вдруг теперь совсем не холодным и не страшным. Наконец-то... впервые в жизни... все хорошо.
А утром, проснувшись, Момо нашла около своей постели сразу четыре искусно вырезанные деревянные фигурки. Трое котят, собравшихся возле милейшей девочки-кошки.
Крепко прижав к себе подарки, Момо едва не заплакала.
От радости и счастья.
* * *
Эпоха Войн.
С декабря 530.
По май 531.
В лагере пограничных стражей Момо гостила три недели. За это время она перезнакомилась со всеми патрульными группами, вдоволь напелась, натанцевалась и чуть не охрипла, рассказывая любопытным лесовикам о чудесах больших городов и индустриального мира. К удивлению Момо, один из дедов добыл где-то настоящий фотоаппарат последней модели и изщелкал целую пленку, запечатлевая сначала выступление Момо, а затем сделав коллективные портреты обитателей лагеря с их, смущающимся от обилия внимания, найденышем.
Дважды возвращающиеся боевые группы приносили большие мешки, с ценными вещами и имуществом. Вторая, к изумлению Момо, притащила даже несколько красивых платьев, и в том числе милейший наряд горничной, но жрец-знахарь с руганью отобрал их и сжег, гневно втолковывая разочарованным дедам, что их милая плясунья запросто подцепит от снятых с бандитских шлюх тряпок целый букет всевозможных кожных заболеваний.
-- Вы-то со свойом эммунететом можете шо хош творить и токо на централной базе перед отправкой домой очишшаца, а она - зелена! Мигом от любой болячки скуксицца!
Деды виновато чесали в затылках и разводили руками.
![[]](/img/h/hohlow_a_n/monstrglawa3-1/111.png)