Аннотация: В основе - реальные события. Непросто было нашим могучим старичкам...
Яркий свет неприятно коснулся опухших век. Гулаков открыл глаза, тут же прикрыв рукой. Чуть подержав, пока зрение привыкнет, медленно опустил. Но дело было не только в солнечном свете. Не позволяя сосредоточить взгляд, удивительный сон никак не хотел отпускать.
Бескрайнее море тайги. Сопки, словно волны, набегают друг на друга. Реки, неширокие и нечастые, яркими синими змеями пронизывают застывшую хвойную гладь. Еще более редкие скалы грубо торчат из нее, словно cердитые древние стражи от тех немногих, кто попал в этот мир случайно. Озера, словно большие зеркальные глаза, отрешенно смотрят в небо - бездонный голубой океан вечности. Они в плену, как и далекие редкие облака, дерзнувшие достичь дна. Хозяин мира - большая звезда, теплым светом мягко ласкает израненную душу. Сознание постепенно ускользает, оставляя место лишь тихой радости. Все плывет мимо, лениво и величественно одновременно. Мир постепенно превращается в гигантскую воронку с неудержимо манящей звездой в конце пути. Но она не становится ближе. Потому, все просто плывет... И так будет столько, сколько нужно.
Да, такие сны бывают раз в жизни и, видимо, только на природе. Все же не покидало чувство, что наблюдателем всего этого чуда был некто другой, а Гулакову невероятные видения и ощущения замечательным образом подарили. Получается, проснулся Семен на самом интересном месте, так и не поняв, за что ему такой презент.
Встряхнув слегка одурманенной головой, осмотрелся. Постепенно стали проявляться полутораметровые заросли кедрового стланика. Ах, да! Он вчера все-таки дошел до кедрача, но почти три дня пешего хода по тайге свалят от усталости кого угодно. Поэтому, устроил ночлег прямо здесь, на склоне большой сопки. Великанша густо поросла суровым кустарником, сплошь усеянным маленькими аппетитными шишками. Не размеры кедра конечно, но орешки-то повкуснее будут.
Любил Семен Гулаков по тайге ходить. Не просто шишки, ягоды и грибы собирать, а именно ходить. Наблюдать за лесом, зверьем помельче (если крупное - от него прятаться надо, а то и бежать), дышать девственно чистым воздухом, пить такую же воду из горных рек (если рядом залежей урана нет, на то и дозиметр с собой). Да просто найти красивое местечко, присесть на бревно, и смотреть вокруг. Смотреть на само Время. Миллионы лет нетронутого великолепия. Иногда так наглядится, что забывает сколь просидел. Кажется минуты, а циферблат отмеряет часа два, а то и три. Аж руки-ноги немели. И не помнит, главное, о чем думал в забытьи. Сначала переживал, склероз что ли? Так рано вроде, в тридцать пять-то лет. С женой даже решил посоветоваться. Она, конечно, в больницу поселковую попыталась его отправить. И вообще, сказала: "Сколько можно по тайге шататься? Медведи, рыси, коряги всякие, да и просто можешь заблудиться. Испереживалась уже вся!".
Нет, заблудиться Семен не мог. Потому как после десяти лет шатаний считал себя настоящим следопытом, и был им на самом деле. К тому же, поводишь столько раз грузовики по зимникам за сотни километров, наблюдательным станешь, просто выходя по нужде. Ну а зверь, его звать не надо... Веди себя тихо. Следы увидел, шуруй в обход. Да и ружье не забывай, если дальше пяти километров от партии собрался.
Геологи - народ веселый, - прознали о "провалах" следопыта (жена, видать, подружкам ляпнула), да подкалывали долго. Потом сжалились, "Технику молодежи" подсунули со статьей про медитацию. Ты, сказали, Семен, фактически уже йог у нас. И предложили не только народ за запасами в тайгу водить, еще и там же в лесу массовое расслабление устраивать для населения. Жизнь в геологоразведочной партии нелегка, поэтому польза будет большая.
Шутки шутками, а пусть и медитация. Главное, не склероз! Успокоился Гулаков, стал дальше жизни радоваться.
Вот и сейчас, притопал пешком за пятьдесят километров - отдохнул. Теперь можно полезным делом заняться. Пока газик 66-й с ребятами подъедет, он мешков пятнадцать шишек наберет, да шелушить начнет.
- Папочка, а пойдем сегодня кедры колотить?
- Сынка, у нас от поселка километров за десять уже все шишки сбили. Ты, гляжу, на самом деле снова хочешь бурундуков посгонять! Я тебе сколько раз говорил - плохое это занятие. Они тоже живые существа, живут себе на деревьях, никого не трогают, а вы с пацанами...
- Пап, ну неужели я пойду с тобой бурундуков сгонять? Да и не трогаем мы их. Просто посмотреть охота, как они с одного дерева на другое по земле драпают. Я и в самом деле подумал, что еще шишки остались. Может тогда гальянов на речку ловить?
- Радость ты моя, иди, обниму. А как же ваша любимая "Гостья из будущего"? Пропустишь ведь. А когда снова покажут?
- Так до нее еще три часа, пап! Ну, пойдем гальянов ловить? Пацаны все заняты. Стал бы я тебя беспокоить?
И ведь отказался же. Придумал отмазку про очередь в магазин за виноградом, который пять лет не привозили. Ну да, очередь была большущая. Весь полуторатысячный поселок готовился к этому событию неделю. Отстояла жена.
А он снова ушел в тайгу. Искать венерин башмачок. В здешних краях они цветут раз в девять лет. Да только единицы во всей округе цвели в августе, а не в конце мая, как по природе должно. Говорят, это были настоящие чудо-цветы, красоты неимоверной! Находили вроде их кто-то когда-то пару раз. Так тем счастливчикам, по легенде, даже желания исполнились. Не верилось в это, конечно. Но, желание найти чудо-башмачок становилось все сильней с каждым годом, и не отпускало следопыта даже зимой.
"Сына, сыночка, солнышко родное. Прости папку замороченного. Не вернуть теперь того дня. Все отдал бы, чтоб с тобою побыть. Эх!"
Говорят, время как песок, или как вода. Течет себе, а мы в лодке сидим и наблюдаем. Ничего подобного! Время не течет, оно постоянно убегает от нас. А мы как пешки во сне - ногами перебираем, а догнать не можем. "Прости папку, сыночка... Не мог по-другому".
Шишки-то собирать и шелушить сподручно, когда есть для этого все необходимое снаряжение. Ни мешков, ни брезента, ни "стиральных досок" - шелушилок, ни даже рюкзака с провизией Гулаков возле себя не обнаружил. Карабина не было! Пошарив по кустам в радиусе метров пятидесяти, Семен решил, что все сперли звери. Это было на редкость непрофессиональное предположение. Звери скорее сперли бы его самого, на обед.
Но, всякое бывает. Он не верил в мистику. Поэтому, принял единственно верное решение. В пяти километрах от места "дислокации" находилась небольшая станция геологов, человек на тридцать. Уж там он найдет все необходимое, друзья помогут. Удивить 66-й теперь не получится, но и тупо сидеть на месте тоже неладно.
С этой мыслью Гулаков двинул в гору.
Пустые без стекол проемы окон поселка повергли Семена в состояние шока. Станция была заброшена. Такое ощущение, что лет двадцать назад, а то и больше. Запустение оказалось глобальным. Остались только бараки. Облупленная штукатурка, практически полное отсутствие мебели, даже многолетняя пыль так не удивили Семена, как пропажа техники снаружи. Трелевщики, бульдозеры, самосвалы, буровые машины, в конце концов... Водитель-механик как-никак. Единственное, что оставили в избытке, это горы ящиков с керном. Конечно, кому нужен это хлам, если экспедиция провалилась. Провалилась?!
Семен подбежал к одному из ящиков и схватил бирку. Пятое ноября 1979 года. Семнадцатое июля 1989 года. Седьмое мая 1993 года... Лихорадочно перебирая сотни бирок, на образцах породы он нашел множество дат позднее 1987 года. Гулаков сначала подумал, что это дикий розыгрыш. Потом стал звать хоть кого-то на отклик, кричать "Ау!", просто взывать о помощи. Тишина... Лишь клекот одинокого ястреба в небе.
Семен сполз по стене одного из бараков и схватился руками за голову. Ну, допустим, могли закрыть станцию за несколько дней. Но зачем старить ее на столько лет?! Может это какая-то секретная акция КГБ против империализма? Все-таки миллиарды тонн найденной здесь железной руды вполне могут не дать спать спокойно кровососам-капиталистам.
Голова заболела не на шутку. Еще чуть поразмыслив, Гулаков решил идти навстречу к вахтовке. На месте он ребятам все расскажет. А уж по реакции посмотрит, стоит продолжать разговор, или нужно держать язык за зубами.
Северные отпускные оказались весьма хороши, не говоря о заработках. Они ездили в отпуск каждые два года. К родственникам в Ростов, заодно и на море. Месяца на три. От поселка триста километров "кукурузником" или вертолетом до райцентра. Ну а там, дальше самолетами, либо пароходом до истока могучей реки, откуда поездом, или, опять же, самолетами. Пароходы еще колесные ходили. Правда, давно не на угле - на керосине. Огромные шатуны в машинном отделении наблюдались прямо с нижней палубы, где располагались большие каюты на восемь коек. Верхняя пассажирская палуба была насквозь цивильная. Четырех и двухместные диванные каюты, с умывальниками. Видеосалоны, рестораны и, даже, библиотека. Гобелены и ажурные светильники на стенах. Но самое приятное - это смотровая комната на носу парохода. Тут тебе шахматы, шашки, приятные беседы ни о чем. И просто милые сердцу шикарные виды на реку, сопки-великанши, матушку-тайгу.
Больше всего он любил этот период путешествия. Пять дней счастья. И не надо бежать от сына, от жены. Они были вместе, ничто не тянуло его прочь. Тайга "проплывала" рядом. Пусть он лишь смотрел на нее.
Хуже, гораздо хуже становилось по приезду "на юга". Постоянные ссоры, замкнутость в себе, раздражение. Не часто вспоминал, что рядом родные, близкие люди. Пытался измениться. И это были по-настоящему радостные дни для всех. Но потом тоска снова брала верх. По возвращении, любил тайгу, пожалуй больше, чем семью. От запаха хвои просто пьянел. Стыдно становилось лишь позже, после рейса, или похода. Как с похмелья.
Гулаков ждал 66-й больше суток. Иногда казалось, что он слышит шум двигателя и пьяные крики ребят: кто ж ездит на "рыбалку" без бухла? Сам Семен выпивал редко, по праздникам. Да и то не всегда. Ему хватало энергии, которую давала тайга. Вот и сейчас, как будто кто-то шепнул: "Хватит сидеть, вставай! Они не приедут. Двигай домой!". Много лет Гулаков слушал лес. Слышал лес. Шорох хвои под ногами, шум горных рек, крики птиц, рык зверей - всего не описать. И если сейчас все это вылилось в один короткий призыв, почему ему не довериться? Когда он встал и пошел, уже было не важно, сказала это тайга, его уставшее задерганное подозрениями сознание, или голодное измученное тело.
Казалось, он шел неделю. Мысли путались, ноги заплетались. О воде и еде вспоминал в последнюю очередь, когда становилось действительно невтерпеж. Иногда попадалась голубика, кедровые шишки. Один раз заметил маслята, пережарил, но машинально съел. Семен почти не слышал тайгу. Почти не видел ее знаков и посланий, которые так легко давались ему прежде.
Однажды вышел прямо на медведя, пытавшегося огромной лапой зацепить хариуса. Страха не было. Лишь смутное, непонятное подозрение зашевелилось в груди. Будто должен что-то знать, но не может вспомнить об этом. Но самое странное произошло потом. Явно голодный мишка нервно повел носом, провел пустым взглядом мимо скакнувшего в десяти метрах из кустов Семена, и планомерно продолжил ловить рыбу. Гулаков немного "потормозил" и двинул дальше.
В голове разразилась настоящая битва. Мысли набегали одна на другую, поглощали друг друга, или отталкивались, не давая уставшему мозгу хоть на минуту расслабиться. Семен иногда задумывался, а спал ли он хоть раз в пути? Да, он был водителем грузовика, но далеко не простаком. Посещал библиотеку, разгадывал кроссворды, много думал о смысле жизни. Хотя прекрасно помнил, что до увлечения тайгой совсем не замечал в себе какой-либо эрудиции. Человек не может так долго не спать, тем более, делая настоящий марш-бросок.
Семена будто кто-то толкал в спину. Он часто падал на бегу, споткнувшись об очередной валун или корягу. Но, казалось, что это бег через сон, с топтанием на месте. Ужасно, но даже пейзаж не менялся.
Когда окружение стало походить на мазок кисти неизвестного художника, Гулаков снова упал. Подняв голову, увидел поселок. Вечерело. Если бы по улицам бегали дети, ездили машины, горели фонари, больное сознание могло принять увиденное за мираж. Но действительность оказалась настолько шокирующей, что Семен мгновенно пришел в себя. По крайней мере, он был в этом уверен.
Все повторилось... Партия оказалась пуста и заброшена. Много-много лет назад.
Большой поселок располагался на склоне одной из сопок, которая, в свою очередь, являлась лишь частичкой вереницы своих "подруг", образующих гигантскую чашу диаметром около пятидесяти километров. Делился на верхний и нижний. Поселок Верхний взбирался до середины сопки метров на пятьсот, пока она круто не уходила вверх на добрый километр. Состоял из трех улиц с четырехквартирными домами со всеми удобствами. Наличие среднеобразовательной, музыкальной школ, спорткомлекса и даже пионерлагеря, позволяло назвать его культурной столицей партии. В Нижнем располагались дома с печным отоплением и промзона, в которую неким чудом затесали больницу. Еще чуть ниже протекала холодная горная речка шириной не более тридцати метров. За которой, уже в долине, располагался "аэропорт" - грунтовая взлетная полоса длиной около километра, плюс скромное здание приема и отправки пассажиров, которые его нескромно игнорировали.
Немало похожих поселков разных размеров построили геологи, нефтяники, лесовики на севере страны. Однако, Семен не променял бы свой на остальные ни за какие коврижки. Микроклимат в долине держался особенный. Температура зимой в самые холодные периоды радовала в пределах 20-25 градусов. Часто шел снег большими хлопьями. Река конечно не замерзала. Летом, правда, бывало очень жарко. Но, и то хорошо - в теплицах выращивали настоящие урожаи огурцов, помидоров, перцев, зелени и даже маленькие арбузы. Вода подавалась в каждую прямо с реки. Так что проблемы засухи для овощеводов не существовало. По части фруктов было жестко. Северный завоз, длиннющие очереди. А когда привозили мороженое в стаканчиках, Гулаков почти забывал про тайгу и самолично отстаивал по шесть часов в очередь, чтобы порадовать сына.
Но самое главное - люди. Они в поселке были особенные. Ладно, что почти все друг друга знали. Главное, до большой земли далеко. Вероятно поэтому, помощь, взаимопонимание и юмор ценились особенно. Находились исключения, как обычно, со стороны амбициозного руководства. Семен старался не обращать на это внимания. Даже, когда коснулось его пару раз, "намотал на ус" и постарался не привлекать внимания.
Самым страшным кошмаром для него было уехать из поселка навсегда. Он понимал, что партию, вероятно, закроют. Запасы руды огромны. И все же, скоро мечты о строительстве ГОКа столкнутся с реальностью. Да, все ресурсы для большой стройки найдутся. Железную дорогу от БАМа протянут. Но жизненно важного не хватает - воды. Речушка, которая здесь течет, будет высосана полностью за два-три месяца. Мысли Семена подтверждались слухами и застольной болтовней друзей-геологов. Стратегические запасы, разработка через пятьдесят лет. Точка.
Но он был уверен, что лет через двадцать и проблему воды решат. Приспичит, одну из крупных рек сюда повернут. А то и тучи будут постоянно нагонять, если климатом как следует научатся управлять. Эх, сколько девственного леса тогда погибнет? Страшно подумать.
Гулаков не спал ночами. Думал, как убедить семью остаться подольше. Наверняка люди будут переезжать несколько лет. Готов был уже переселиться в другой подобный поселок. Жена сказала: "Хватит прозябать в этой дыре! Получаем официальное подтверждение о закрытии партии, дуем к родне в Ростов!".
Семен брел по темным улицам и не мог поверить в происходящее. Казалось, это все-таки мираж. Но нет, под пальцами осыпались опилки из-под разошедшихся досок облицовки домов. В редких окнах держались мутные, грязные стекла. Тишина нарушалась лишь нудным воем ветра в проемах пустых оконных глазниц. Люди не пропали. Они просто ушли, забрав с собой все ценное, начиная от обстановки квартир и заканчивая техникой и оборудованием.
Но этого не может произойти за неделю! Полторы тысячи человек не могут убраться за триста километров за неделю! Дома и улицы не могут состариться на годы за неделю!
Квартира его семьи располагалась в доме на самой северной улице верхнего поселка. Выше - только тайга. Гулаков добрел до дома уже в сумерках. Хотя, белые ночи вряд ли можно назвать сумерками. На подоконнике ободранной прихожей сразу бросился в глаза тощий кожаный портфель. Семен достал из него изрядно потрепанную книгу в мягком переплете. Виктор Гюго, "Отверженные", - с трудом узнавалось на мутной обложке. Рассеянно перелистнул затвердевшие от времени листы, и с удивлением узнал засохший венерин башмачок. Именно этот цветок таки нашел Семен в тот день, когда отказался погулять с сыном. Орхидея даже в таком виде была прекрасна.
Цветок от прикосновения рассыпался в труху.
Рассыпались в труху и мысли Семена. Подозрения еще не спровоцировали воспоминания, но уже затронули сердце и душу. Он сел на голую металлическую решетку кровати и первый раз за многие годы заплакал.
Страшный пожар, а с ним и настоящий ужас пришли летом 1987-го. Блокада партии оказалась полной. Пожарная авиация не справлялись. Люди, отправленные на помощь по земле, не могли пробиться через огонь. Дожди не шли месяц и в ближайшие дни не ожидались. При видимости не более двух метров тяжелый едкий смог уже не позволял нормально дышать.
Все звери с округи - испуганные и голодные, - поперлись в поселок. И если днем местная фауна еще побаивалась человека, то ночью рев, рык, кряхтение и сопение от стоящих на краю улиц мусорных ящиков не позволяли спокойно уснуть даже крепким взрослым. Что уж говорить о детях - сын теперь спал исключительно в родительской кровати.
Все более давящее ощущение безвыходности ситуации постепенно превращало липкий страх в каменеющий ужас. Многие семьи закрылись дома и не выходили даже во двор, к теплицам, уничтожая последние домашние запасы продуктов.
На заседании поселкового совета было принято единственное адекватное на тот момент решение - все способные мужчины отправляются в лес рубить просеку вокруг поселка. Женщины, дети, старики собирают все необходимое и в сопровождении небольшого отряда охраны группами спускаются к реке, каменистый берег которой в некоторых местах протянулся до ста метров к лесу.
После оповещения о дальнейших действиях жителей он не спал всю ночь. Гадко и особенно тягостно было на душе. Его как будто разрывало на части. Лес горел и корчился в агонии. Площадь пожаров была огромна. Он чувствовал боль тайги почти физически. И теперь, нужно идти сквозь этот кошмар, собственными руками рубить, пилить, ломать и так трясущийся в припадке живой организм. Дух тайги взывал и почти овладел им, как старым эвенкийским шаманом, пляшущим у костра.
Но были семья, друзья, да и просто малознакомые, незнакомые люди. И он все еще оставался именно человеком, а не духом лесным. Хотя, под утро уже трудно верилось в это.
Они сражались как на войне. Как в последний раз. Это и была война. В нещадной гари смога, пронизанной лучами машин и тракторов, шла настоящая битва человека за выживание. Визг бензопил, стрекот сотен топоров, треск падающих деревьев, грохот техники, отборный мат и повсеместный ор обезумевших от жары и гари мужиков. Тела, покрытые едкой смесью из пота, грязи и опилок; горящие светом неистовой решимости глаза; влажные марлевые повязки взамен давно использованных респираторов: это были уже не люди. Некие сказочные лесные существа.
Через несколько дней и ночей многие из них уже не говорили. Просто орали и махали руками. Часто увозили раненых. Кто-то попал под дерево, кому-то прилетело топором, а кто и просто упал в щепу от усталости. Ценой неимоверных усилий удавалось остановить огонь на одном фронте, и тут же приходилось перебрасываться на другой.
На третий или четвертый день кошмара он не чувствовал почти ничего. Ноги бежали, руки хватались за колун, двуручку или бензопилу, словно жили своей жизнью. Голова просто болталась в разные стороны. Несколько раз его выталкивали из-под падающего дерева. Иногда, он приходил в себя лицом в опилках. Один раз очнулся дома в ванной, где жена бережно обмывала измученное тело, смазывала многочисленные раны и порезы. Только успев узнать о том, что сын в порядке, находится в палаточном лагере у реки, снова отрубился.
И, очнулся с занесенным над толстенным стволом топором. Сражение продолжалось. Кто-то постоянно кричал и подбадривал "бойцов". Еще немного и они сомкнут кольцо. Синоптики передают, что идет грозовой фронт, есть слабая, но надежда на хороший дождь. В конце концов, лучшие военные пилоты скоро посадят у реки несколько здоровенных "шестерок" и начнут эвакуацию людей. Потом кто-то истошно завопил, что огонь перекинулся на дома в нескольких местах на краю поселка. Топор выскользнул из онемевших рук.
Мужчины сгребли инструмент и взобрались на технику. Некоторые бросились назад к поселку своим ходом. Через несколько минут рядом с ним не осталось никого. Его даже никто не окликнул. Чуть позже человеческие звуки исчезли полностью. Стал слышен недалекий гул и треск горящего леса.
Оставшись один, он медленно опустился на колени. Прижался к старому кедру, обнял его, и мгновенно ощутил, что именно это давно требовалось сделать. Знание хлынуло могучим потоком. От крепких длинных корней, от тысяч легких, почти невесомых иголок оно устремилось по стволу в его уставшее тело, наполнив энергией и особенной легкостью.
А потом стало горько, больно и страшно. Потому что он ясно увидел всю картину происходящего. Пальцы впились в кору, ломая ногти, продавливая ее до волокон ствола. Это был не просто пожар. Но самая настоящая жертва. Тайга отдавала себя на заклание, на алтарь человеческой жадности и лицемерия. И это была угроза - не только жителям поселка, но и всему человечеству. Ведь люди, даже если они ценили и любили друг друга, совершенно не замечали что топчут ногами, ломают руками, рушат мыслями. Он почувствовал себя маленьким и никчемным. Стыд и сожаление наполнили душу. Но лес протянул ему руку, обдав измученные тело и душу новым потоком энергии. Показав, как можно спасти положение.
Там, на краю бурелома, в окружении жертвенного огня следопыт окончательно осознал, что все происходившее с ним ранее было не зря. Осознал свое предназначение - только любовь к людям и тайге одновременно поможет все исправить. И того и другого было не занимать. Поэтому, отпустил себя... и лес забрал защитника.
Даже когда первые тяжелые капли стали барабанить по корпусам машин, омывать горячие головы и тела, мужчины продолжали оголтело валить лес. Когда пошел настоящий теплый дождь, бросили инструмент, заглушили технику и недоуменно замерли на месте. Когда полил настоящий ливень, они улыбнулись и спокойно направились домой. Потому что очень устали. И еще потому, что это была не победа человека над стихией, а просто чудесное его спасение. А когда происходит чудо, думается о вечном, а не о праздном.
Но праздник был. Не сразу, правда. Да и не у всех. Сначала несколько недель искали хорошего, но немного странного парня - Семена Гулакова. Всеми имеющимися техническими средствами и живыми ресурсами, включая собак. Безуспешно. Наверное, потому что никто не помнил, где и когда он пропал. "Без вести пропал". Приезжал потом видный эвенкийский шаман, собрал человек двадцать в клубе. Рассказывал какую-то чепуху о духах, пожарах, запретных местах. Дескать, есть места на Земле, через которые она дышит. И если где-то позволяется атомные бомбы рвать, то в этих местах даже лопатой копнуть запрещено. Да кто ж ему поверил. Советский человек, а тем более геолог, тем и силен, что верит в себя, страну и залежи.
Гулаков поднял оброненную книгу и листнул страницы дальше. Сердце бешено заколотилось. Он почувствовал цветы раньше, чем увидел. Еще два башмачка. Второй из найденных, от прикосновения пошел небольшими трещинками, но остался цел. Третий же, бережно хранимый десятком страниц после, просто прошелестел под пальцами. Еще бы, ведь он был на восемнадцать лет моложе недавно превратившегося в пыль.
Гулаков аккуратно закрыл книгу и положил в портфель, оставив его там же, на подоконнике. Потом вернулся в зал и подошел к окну. Справа от рамы на потертых обоях аккуратным детским почерком было написано: "Папочка, мы тебя очень любим! Я верю, что ты вернешься к нам, как только закончишь здесь свою работу. Дедушка сказал, что лес забрал тебя взамен за наше спасение. Но я верю, что это ты помог нам. Ведь ты всегда любил тайгу не меньше нас. Я тебя за это не виню. Только возвращайся. Сегодня мы переезжаем в райцентр одним из последних рейсов. Думаю, мама решила не ехать в Ростов, потому что тоже верит, что ты вернешься. Твой Антошка. Лето, 1988 г. Ты ведь прочтешь это письмо, правда?".
Текст хорошо сохранился, но Семен решил больше не рисковать. Он слегка дернул за ручку фрамуги. Стекла тут же вывались, и разбились о прогнившие доски завалинки. Гулаков аккуратно оторвал драгоценный клочок бумаги и положил в карман.
Пора было снова искать цветок. Найти его не просто, но это мог сделать только человек. Потому что только человеку дозволялось спросить у него, как остановить зло, или сохранить добро. И только человеку цветок отвечал, как это сделать. Но для того, чтобы научиться говорить, человек должен был когда-то уйти. А потом вернуться, чтобы снова уйти.
И так будет столько, сколько нужно.
Флаер мягко скользил в полукилометре над тайгой, описывая круг вдоль огромного блюдца с каемкой из сопок практически одинаковой высоты. Пилот находился в недоумении. Конец двадцать первого века, а ресурсники не доверяют показаниям спутников. Ну, нашли где-то в старых базах информацию о том, что здесь должны быть несметные залежи железной руды и что? Вот, сканер перед глазами. Вон, зонды над головой. Ноль, чисто. Ни руды, ни алмазов, ни нефти, ни урана. Даже никому не нужного золота нет. Одна тайга непроходимая. Построили бы лучше здесь базу отдыха для Невесомых. Они часто непрочь из своих банок в космосе выползти, да на пару деньков к Матушке-Земле приобщиться. Лишь бы отсутствие гравитации обеспечили.
Эх, сидел бы сейчас дальше в баре, да мохито с симпатичным андроидом женского пола посасывал. Пусть дальше Луну с Марсом копают, там добра еще лет на сто хватит.
На голоэкране обозначились деревянные развалины какого-то древнего поселка. Вот жили люди, ужас! Пилота передернуло. Чуть покружив над старой рухлядью, он решил, что пора возвращаться. Вдруг, выше на склоне сопки обозначилось слабое движение. Приблизив изображение, пилот не поверил своим глазам. Бородатый мужчина в зеленом рабочем костюме наклонился, бережно сорвал какой-то цветок и аккуратно приложил его к голове. Чуть постояв, он убрал цветок в котомку. Затем обернулся и, без сомнения, весело отдал честь правой рукой в сторону флаера. Пилот мгновение размышлял о том, как этот субъект сюда попал. Когда он снова взглянул на экран, мужчина просто исчез. Прокрутив запись, пилот его не обнаружил. Перезагрузив нанофильтры в глазах, пилот отдал указание компьютеру сменить курс и расслабился в удобном кресле. Усталость, чего только не привидится.
Лететь недолго. И никакого мохито на сегодня. Отчет, ужин и здоровый сон.
Он был ничем и всем одновременно. Никем и в каждом, в ком хотел быть сейчас. Делал то, что было нужно лишь ему, либо всем сразу. Либо не делал ничего. И тогда он просто возвращался и говорил с цветами, вспоминая снова и снова, для кого и для чего он здесь. И продолжалось это уже очень давно.
Потому что он сам выбрал этот путь. Потому что нельзя обойти препятствие одновременно с двух сторон. Потому что мужество и любовь иногда пересекаются. Наконец, сохранять верность и хранить веру - не одно и то же, но вместе - это сила, способная защитить мир. И спасти.