Недолго собирались рыбаки на рыбалку. Сразу после работы побросали рюкзаки в коляску мотоцикла, и вскоре отлетали километры вдаль, удивляясь нашей прыти: "Вот бы в работе были такие рьяные". На залив приехали вовремя, к самому клеву успели. Карась - лапоть, видать, червячком не брезговал, все греб "до сэбе, до сэбе", до пуза самого, и травку щипал и червячка ни пропускал. То и дело мелькали карасиные - золотые чешуйки в воздухе, и карась уже подпрыгивал на земле, норовя ускользнуть в свою стихию, но напрасно.
Что еще надо рабочим парням, не это ли для них счастье: хоть немного побыть наедине с природой, отдохнуть душой и телом от работы, от повседневных забот наших.
Паша, интеллигентный, воспитанный, радовался больше других рыбалке, нечасто приходилось ему рыбачить. Инженер по образованию, он и обязанностей больше имел, чем мы с Володей, значит, и шансов меньше съездить порыбачить. Добрый и отзывчивый по своей натуре, он радовался как ребенок каждому пойманному карасю, а когда попался усатый сом, толстый и пучеглазый, то сам подпрыгивал от счастья, вот и прыгали и тот и другой на берегу, нам с Володей на потеху.
Рабочие парни, токари по специальности, мы чаще бывали на рыбалке, все норовили вырваться на природу из загазованного цеха и, по-моему, успешно. Володя, чуть-чуть рыжеватый, шутник отчаянный. Паша про него часто говорил: "Шкодливый, что кот - рыжие все такие. У меня был кот Васька, тоже рыжий, так тот с горячей сковороды мясо таскал, - рыжие все такие". Но дружили Володя и Паша крепко, можно было позавидовать их дружбе, а я так и оставался золотой серединкой в этой компании. Дело было к вечеру, и Паша сам вызвался - варить уху. "Ох, и угощу я вас, мужики, ухой, в жизни такой не ели", - и добродушно нам улыбался. Мы с Володей не возражали, продолжали рыбачить и за спиннингом Паши присматривали сообща. А потом нацепили гольянов на его крючки - и ловись рыбка самая большая, все хлопот меньше.
Весело потрескивал костёр, Паша колдовал над котелком с ухой и все подбрасывал туда специи ему известные, но для нас хранящиеся в секрете. Любил он, когда его хвалили, и всегда старался нас удивить чем-нибудь - приятно человеку, да и нам хорошо - хлопот меньше. Скоро и мы нацепили гольянов на крючки и тоже подсели к костру. Нет прекрасней вечерней зорьки: она чарует людей. Мир переродился на глазах. Совершенно в другой окраске, он и людей заставлял воспринимать все по-другому, и чувствовать все по-другому, свободными и радостными, а это высшее счастье - ощущать себя свободным человеком. Все предусмотрел Паша, даже чашки для ухи взял, видно, серьезно готовился к рыбалке. Только разлил Паша уху по чашкам, как его спиннинг стал подпрыгивать. Метнулся под берег рыбак, забыл про свою уху, будто ее и не было вовсе, но еще забыл и про Володю, а тот только и ждал этого момента, счастье для него пошутить. Тут же опрокинул он пачку с перцем в Пашину уху, сыпал от души, не жалеючи. Мне показал пальцем: "Молчи! Не говори ничего". Скоро появился Павел, притащил касатку нам показать. Хитрое лицо Володи преобразилось, хвалил рыбу, хвалил рыбалку, говорил, что аромата ухи не выдержит, не хватит сил терпеть больше, того и гляди, слюнки потекут. Перцу полпачки на чашку ухи. Расставили точки шутники-олухи.
Выпили за удачную рыбалку, взялись за ложки. Мы наблюдали за поваром зорко. Отхлебнул Паша свое произведение - и скривило его, слезы потекли по щекам. "О-о-х, хороша уха". Грешить было не на кого, сам варил. Мы тоже хвалили уху, тоже покряхтывали сквозь смех: ""О-0-х, хороша уха. Только мосты такой взрывать", - не стерпел Паша. Тут мы с Володей начали смеяться, не в силах сдержать смех, уже в открытую ржали, что жеребцы. Слезы текли по лицу Паши, но, глядя на нас, таких довольных, он терпел и все вторил: "Ох, хо-роша уха, бетон пробивает, родимая. Удалась на славу, аж душа горит от такой прекрасной..."
Новый взрыв смеха покрыл его слова. Обиделся потом Паша на Володю: "Я от рыжего другого и не ожидал, только он на такое способен".