Я жду тебя, отец, всегда, вдвоём нам будет веселее.
В твоей ладони спрячется рука, И на душе становится теплее.
Разошлись мы с Людой из-за ничего, теперь, можно сказать, по глупости - молодые мы были, горячие, все рвались куда-то вперед, а чтобы все осмыслить спокойно, разобраться, не могли. Правильно говорят старые люди: "Молодо-зелено" или еще проще: "Молодость - глупость", так оно и обернулось глупостью.
Рассказывал мне Алексей о своей жизни, а у самого кошки скребли на душе, даже щека задергалась от волнения, паутина морщин оплела лицо, и эта сеть шевелилась
- говорила, удерживая неведомого зверя. Приревновал я ее неизвестно к кому, взял своих два ружья, патроны к ним, а также свои флотские фотографии - все самое дорогое для меня, и ушел жить к своей матери. Потом родные вмешались, да и друга ее увидел с Людой, и все - конец совместной жизни.
Остался сыночек мой Вовочка без отца, ни теща, ни Люда не подпускали меня к нему - умышленно издевались надо мной. Но недолго это продолжалось. Я решил создать новую семью с другой женщиной, меня даже не удерживало, что у нее был ребенок, думал, все забудется и легче будет моей душе. Люда тоже вышла замуж. Через два года она рассталась со своим новым мужем, совместных детей у них не было, а у меня уже был другой ребенок, тоже сын, от другой жены. Жили вроде неплохо, детей своих не разделяли. Но все же полного доверия друг к другу у нас не было, как-то не получалось у нас. Уехала жена с детьми к теще, своей матери, погостить на недельку. Отпуск есть отпуск, и я остался один, мой отпуск не скоро будет, так уже получилось.
Шел я в гараж утром, там стоял лодочный мотор "Вихрь-30" и лодка "Воронеж", просто надо было убить время. И вижу, играется мой сын Вова с мамой своей, то есть с Людой, у своего дома. Не мог я пройти мимо. И, что самое удивительное, не убрала она ребенка, как рань-ше было, видно, после ухода второго мужа поумнела чуть-чуть или жизнь заставила на все смотреть другими глазами.
Присел я на корточки возле Вовы и молча смотрю на него, не в силах что-то сказать. А он уже мне автомат в руки сует: "Дядя, давай в войну играть". Обидно мне стало до слез, и я не стерпел и говорю ему: "Вовочка, я не дядя тебе - я твой папа".
Удивился ребенок: "А мама мне говорила, что у меня нет папы", - и пристально смотрел на меня. Люда стояла, потупившись, и ничего не говорила, нечего было сказать.
Взял я сына своего за руку и повел его к речке, уж очень хотел его прокатить на моторной лодке, да и Люда не возражала, молча шла чуть позади нас. Останавливались знакомые прохожие, удивленно смотрели на нас, но тогда меня меньше всего это волновало. Взревел тридцатисильный мотор, и лодка скоро вышла на глиссирование. Уплывали берега, лишь редкие брызги долетали до нас. Очарованный сидел Вова, лицо его сияло счастьем, а лодка, хлопая днищем по редким волнам, неслась к чарующим своей красотой сопкам. Лодка заходила в узкие протоки, и острова дышали тропическим жаром на нас, удивляя своей буйной растительностью. Красота была неописуемая, даже Люда и та стала более раскованной, а про сына и говорить нечего. Выбрал я пляж покрасивее и пристал к берегу, чтобы накупаться вволю. Барахтался я с сыном в воде, туча брызг висела над нами, смех его так и звенел в воздухе. Затем вылетели мы из воды на горячий песок и бегали по нему, играясь с чужой собакой. Пес был еще молодой и кругами носился вокруг нас, мы падали, стараясь поймать его, тот весело огрызался и сам нападал на нас.
Люда участия в игре не принимала, зачем-то протирала лодку тряпкой и искоса наблюдала за нами. Видно было, что ей завидно нашему счастью, поняла, что сотворила большую глупость, оставила ребенка без отцовской ласки, лишила счастья его на всю жизнь. И снова летела лодка по волнам, почти не касаясь их, и пел мотор свою длинную веселую песню.
Замкнул я лодку на цепь в гараже, убрал мотор и бак, спрятал весла - пора и по домам расходиться. Подала мне Люда мою рубашку, что в лодке лежала, и со словами: "Плохо жена твоя за тобой следит, даже пуговицу пришить не может", - отдала ее мне. Я ничего не ответил, взял сына за руку и пошел домой. Как ни странно, и жили мы через дом, соседями были, можно сказать.
Прощался я с Вовиком у дома ихнего, а он не хотел отпускать меня. Или Люда его подучила, или он это сам придумал, теперь трудно судить. "Пойдем, папа, посмотришь, как я живу", - а карапузу всего три года. "Вовочка, я не могу идти к вам", - объяснял я ему, но он мне не верил. Плюнул я на все предрассудки и решил, что имею право посмотреть, как живет мой сын, а злые языки и так все скажут моей новой жене.
Засуетилась на кухне Люда, загремела кастрюлями и тарелками, даже полбутылки водки появилось на столе. Выпил я немного и стал более раскованный. А Вовочка уже тащит мне автомат, а себе пистолет, снова в войну играть хочет. Сидим мы в комнате, тарахтим на разные голоса с сыном, а тут и теща в гости явилась. Увидела меня, и точно кипятком ее ошпарили, но не дала ей Люда и слова сказать. Что ей говорила, я не слышал, но растворилась теща за дверью, будто ее и не было вовсе.
Наигрался Вова вволю и улегся спать в свою кроватку, а мы сидели с Людой на диване и молча смотрели на него. Не утерпела Люда, положила мне голову на грудь и тихо попросила: "Поцелуй меня, я тебя очень прошу". Я еще противился своим чувствам, но что-то старое уже владело моим телом, видать, живо осталось в моей памя-ти.
Ночь пролетела быстро, все здесь было: были и слезы раскаяния, был и разговор по душам, и любовь была, только ночь летняя коротка, а разговора - на долгие годы, порой, и жизни не хватает всё сказать.
И снова гордость ее взяла верх над разумом, снова не стала давать мне Вовочку. Вышла в третий раз замуж, родила еще одного сына. Но и здесь их развела судьба, бросил ее муж вскоре, даже алименты его не удержали.
Больше она замуж уже не выходила, а сына так и не подпускала ко мне, потерял я его на всю жизнь, своего первенца, Вовочку своего.
И что-то дрогнуло в голосе Алексея, но он тут же взял себя в руки. Как можно говорить о своем счастье, могло ли быть оно у меня, и мой друг замолчал надолго. Что я мог ему сказать в ответ, чем утешить его? Я не находил слов и тоже молчал. Правильно говорят в народе: жизнь прожить - не поле перейти.
Но все же я заговорил, не знаю, что заставило меня это сделать, какие чувства, может, жалость, может, что другое.
"Я помню, Алексей, ты мне рассказывал, как демобилизовался из армии, как тебя провожали друзья-моряки, несли твой дембельский чемодан - вспомнил?"
Веселые счастливые лица друзей врезались в память
навечно: золото бескозырок, белозубые улыбки... Разве можно это забыть.
Как торжественно достали и постелили белый платок у ворот части. Затихли друзья на миг: "Вытирай ноги, дружище, пусть все плохое останется здесь, в прошлом. В новую жизнь идешь, и жизнь должна быть светлой и чистой". Распахнулись ворота, и веселая ватага вывалилась на улицу.
Долго еще шли друзья, но пришло время прощаться. Прощались тепло и грустно, порой хотелось плакать. Об одном просили: "Иди, Алеша, вперед и никогда не оглядывайся назад как бы плохо тебе не было, и сейчас не оглядывайся, и в жизни тоже, и будешь ты счастлив, мы в это верим... только не забывай".
Вот и я тебе советую, не оглядывайся назад, не губи себя. А с сыном еще свидитесь, разберетесь, ты ему нужен будешь, я в этом не сомневаюсь.