Дигбран злобно заколачивал трактир. Лагорис стоял рядом, подавал ему доски и гвозди, когда требовалось. Молчал.
Будь проклят тот день, когда он послушал баронова совета и съехал из замка Дубр на переправу, чтобы возвести себе этот гроб для живого человека. Еще не старого человека, воина и воеводу, пусть и больного до костей. Похоронил себя Дигбран в этом трактире, смирился и забыл, зачем живет на свете.
Чуть в сторонке стоял на дороге Ахрой. Скалился. Когда Дигбран замечал его оскал, то швырял в него очередной доской. Ахрой проворно отскакивал в сторону. Один раз увернуться не успел, и шершавая планка съездила ему по лицу. Он взвизгнул, отбежал еще на десяток шагов и дальше скалился уже с почтительного расстояния.
Лагорису поведение Ахроя, похоже, совсем перестало нравиться. Эйторий отложил доски с гвоздями, вытащил из ременной петли за спиной секиру и решительно шагнул в сторону зубоскала.
-Пусть лыбится. - остановил его Дигбран, глядя, как Глойдинг-младший побледнел и начал пятиться к опушке ближней рощи. - Недолго ему радоваться осталось. Приедем в замок, велю в темницу его посадить.
Стук-перестук.
На стук с причала пришел паромщик. Некоторое время наблюдал за тем, как Дигбран самозабвенно заколачивает в свое прошлое гвозди.
-Совсем уезжаешь? - спросил он для верности.
-Совсем, - выдохнул Дигбран. - Будет моя воля - не вернусь.
Паромщик молча покивал, соглашаясь. Прошелся туда-сюда, посмотрел на уже заколоченные окна.
-Слушай, Дигбран, давай я за трактиром пригляжу. А там, если надумаешь продавать, только скажи. Свои люди, сторгуемся как-нибудь.
Дигбран и Лагорис уставились на паромщика одинаково злыми взглядами.
-Да вы чего? - удивился он. - Ежели не хотите, чтобы я в трактире жил - так и скажите! Нечего на меня сверкать зенками, Дигбран. Озлобился ты совсем, я погляжу.
-Где ты раньше бродил, остолоп?! Чего ради я тут уже половину окон заколотил? Иди и живи! - Дигбран бросил молоток и пошел в конюшню, за лошадью. Лагорис наклонился, аккуратно сложил у стены доски, гвозди, туда же сдвинул и молоток.
-Нигде я не бродил, - огорчился паромщик. - Паром водил на тот берег. Путники были.
Дигбран вышел из конюшни, ведя в поводу свою лошадь и лагорисову.
-Поехали, Лагорис. Столько времени потеряли. Бенара и Лани уже небось до замка добрались.
Он влез в седло, подождал эйтория. Вдвоем они выехали на дорогу к замку. Ахрой спешно бросился под деревья.
-Эй, Дигбран! - окликнул его паромщик. - Ты скажи - будешь трактир продавать?
-Надумаю - скажу, - бросил Дигбран через плечо и пришпорил коня.
-Катаар создал людей и все-все-все остальное?
-Ерунда, Лани. Конечно, такого мнения придерживаются регадцы, а народ южной империи нельзя назвать диким. Но только они приписывают создание всего на земле какому-то выдуманному божеству, а Катаара и остальных богов считают шайкой злобных чудищ. Не то чтобы в этом последнем они были далеки от истины... Катаар создал только людей, четыре племени в четырех сторонах света. Боги не всемогущи, Лани. Сотворить что-нибудь каждый из них может только один раз в жизни. В том числе и разумный народ.
-А кто же тогда создал все остальное?
-Разные боги. Праотец создал мир как таковой и стал миром. Прародительница создала жизнь и стала жизнью. Их дети, внуки и правнуки умудряются воплощать что-то в себе и творить разумных существ, сами при этом в своем творении не растворяясь, но оставаясь реальными. Катаар воплощает время, он создал людей - но не стал при этом людьми или временем. Он есть, живет на Звездном пике и правит остальными богами... но это, пожалуй, сложновато для тебя, Лани. Давай так: эльфов сотворила Лайта, троллей - страж Сихарн, теров создал Амунус.
-Амунус? Это тот, страшный из сказки?
-Страшный. Амунус - это сила и все, что с ней связано. Но вот странность: разные существа созданы разными богами, но это совершенно не влияет на привязанности тех и других.
-Не понимаю, Лагорис.
-Ну смотри: нас создал Катаар, верно? Но кто из богов чаще всего о нас заботится? Правильно: Лайта Несущая свет. Или, совсем уж в редких случаях, Синрик, Друг людей.
-А кого создал Синрик?
-Синрик, малышка, еще не сказал своего слова творенья. Оно грядет.
Медленный хруст челюстей гонца раздражал необычайно. Дигбран кипел, глядя, как со скоростью спящей улитки тает в тарелке посланца горка мяса в остром соусе, как по одной капле исчезает из бокала кислое нерберийское вино, а горло издевательски редко делает глотательные движения. Кипел и ничего не мог поделать. Гонец был вассалом барона Кирдинга из Веггара. Он мог жевать, сколько его душе угодно, мог просто взять и уйти, и один евонный барон был ему судья. Такие вот особенности были у вассального права, на свою голову взятого миакрингами когда-то в пользование, дабы уподобиться более развитым народам. Уподобились... ардены, к примеру, про свое вассальное право уже шесть веков редко когда вспоминают - про это ему Эрви рассказывала.
Где-то теперь девчонку носит? Небось, живет в замке Скассл у своего отца Верховного прорицателя. Неплохо было бы, если так. А то ведь непросты ардены, непросты и судьбы у них.
Малыш Нилрух нетерпения не проявлял, поглядывая не на гонца, медленно жевавшего свой обед в кабинете барона Глойдинга, но все больше на Дигбрана да в окно.
С того дня, как Дигбран прибыл в замок Дубр собирать ополчение, Нилрух безоговорочно уступил ему бразды правления. Бытие управляющим у нынешнего воеводы уже в печенках сидело, сплошные беды да разочарования - один распоясавшийся Ахрой чего стоил.
-Гляди, Дигбран! Ахрой!
Бывший воевода подковылял к окошку. Внизу, в закоулке, глазам его предстала странная картина.
По двору шел Ахрой. Не шел даже, а крался, озираясь и пытаясь остаться незамеченным. Делал он это совершенно ненатурально. Когда-то в Дассиге, ближайшем отсюда городке, случилось Дигбрану видеть представление бродячей труппы актеров. Ему страшно не понравилось: люди в странных одеждах и масках передвигались по сцене, словно куклы в руках детей, говорили противными слуху голосами - и притом так заковыристо, как не всякий ученый профессор выразится. В движениях Ахроя было что-то похожее. Он, как те актеры, играл в человека, который таится. Может, потому, что в натуре таиться не умел. На поясе у него висел кинжал в богатых ножнах.
В закоулке на камнях двора возилась с чем-то Лани.
-Ах ты скотина! - заревел Дигбран, подаваясь вперед. Нилрух еле успел схватить его за пояс, чтобы он не выпал ненароком из окна. - Я тебя сейчас придушу, уродец! Второе ухо оторву и съесть заставлю! Пусти меня, Малыш, я его порву!
Малыш держал Дигбрана, не ослабляя хватки. Дигбран упорно рвался вперед, совершенно не соображая, с какой высоты собрался прыгать.
Несостоявшийся убийца злобно посмотрел на Дигбрана, в сердцах плюнул и спешно пошел прочь. Дигбран дернулся еще раз и замер.
-Сука... - прошипел он. - мог же убить, в самом деле. По-тихому, без свидетелей. Кабы ты его не углядел, Нилрух... ты молодец.
-От господ баронов Кирдинга и Глойдинга, в холмах на востоке Сиккарты оборону держащих супротив дикарей зеленокожих с моря-окияна восточного, управляющему Нилруху-воеводе и опекуну наследницы барона Глойдинга Ланнары Дигбрану послание и повеление следующее есмь...
Гонец, оказалось, дочавкал между делом и принялся, как ни в чем не бывало, исполнять свой долг, громко и протяжно.
-Да помолчи уж, - огрызнулся Дигбран. - Потерпит теперь твое послание с повелением. Жди тут, гонец. Я скоро.
Денек был погожий, что не могло не радовать. Отпустили Дигбрана жестокие боли, ослабили тиски на теле. Уверенно вышел он на ратный двор, почти не хромая и ровно держа спину. Поприветствовал тренировавшихся там ополченцев. Подошел к дремлющему на лавке у стены Браху, пинком разбудил. Подождал, пока Брах протрет глаза и встанет, и без лишних комментариев задвинул ему в челюсть. Потом обернулся к следующему стражнику из той троицы, в чьи обязанности входило охранять Ланнару; стражник опешил от происшедшего с Брахом, потому оказался совершенно не готов к тому, что кулак Дигбрана так скоро войдет в соприкосновение с его собственным лицом.
Третий стражник попытался улизнуть.
-Стоять! - рявкнул Дигбран. Стражник замер. - А ну кру-гом! Два шага вперед!
Стражник, плотно зажмурившись, медленно развернулся и сделал два маленьких шажка по направлению к Дигбрану.
Он наклонился к перепуганному, готовому к побоям лицу.
-Сони несчастные, - прошептал он в это лицо. - Ахрой чуть Ланнару не зарезал, пока вы тут прохлаждаетесь. Совести у вас нет, мерзавцы. - кулак Дигбрана коротко и сильно ударил стражника в живот. Согнувшись от боли, тот повалился на землю.
Ополченцы молча и в ужасе взирали на происходящее. В большинстве то были молодые парни, незнакомые, в отличие от старшего поколения, с крутым нравом Дигбрана. Один старый наставник дружинников, толстый и неповоротливый к старости дядька Мах, смотрел на все спокойно. Он видел Дигбрана в гневе и раньше, и не то чтобы особо одобрял, но и возразить никогда ничего не имел, если творимое воеводой не касалось ратного дела. Для боя голова нужна чистая, незамутненная яростью.
Поглядел еще раз Дигбран на ополченцев, вздохнул тяжко и пошел дальше. Одни растяпы других тренируют. Смех, да и только.
Стара, как первая война, мудрость: самый идеальный, тщательно и до мелочей продуманный план боевых действий не выдерживает первого столкновения с реальным противником. Так и с ополчением получилось.
Все вроде хорошо: и народ поднялся, воодушевленный на сечу и кровопролитие, и оружие в оружейной барона нашлось, и наставников среди замковых дружинников набралось в достатке. Однако проверить Дигбран пожелал, насколько хороши будут его ополченцы в бою, хорошо ли оружием владеют. Устроил показательные потешные бои в целях оной проверки. Ну и напроверял. Оказалось, что воинственные миакринги в массе своей совершенно разучились сражаться, разве что кулаками по пьяной лавочке махать. Неучи, толпа безграмотных крестьян. С такими в настоящем бою делать нечего.
Лани сидела в той же позе, в какой он видел ее из окна. Ахроя она не заметила - много ли ребенку надо, чтобы увлечься и забыть обо всем, вокруг?
-Лани!
На третий окрик девочка наконец подняла голову.
-Чего?
-У меня к тебе... гм... просьба.
-Не дам, - тут же ответила Лани.
Дигбран подошел к ней и сел рядом. Взглянул на то, чем она тут занималась.
В руках у Ланнары был кусок мела. Камни двора покрывали кривоватые миакоранские руны. Из того, что там было написано, Дигбран сделал однозначный вывод, что стражникам за употребление таких слов в присутствии ребенка следовало бы добавить. Ногами.
-Не дам. И не подходи! - повторила Лани для ясности.
-Ты что, жадина?
-Сам жадина. Я щедрая, потому что благородного происхождения. Проси, Дигбран.
Он на всякий случай оглянулся по сторонам. Здесь, в глухом закоулке, где вдоль стен валялся мусор и забытое кем-то барахло, кроме них двоих, не было никого.
-Тот синий камушек еще у тебя?
-Не дам! - Лани прижала руки к кармашку на платье, выдав тем самым, где прячет Камень магии. - Щедрость моя безгранична, но имеет пределы. Не дам никому.
-Я и не прошу тебя об этом, - Дигбран примирительно поднял обе руки. - Сделай для меня одну мелочь...
Лани пообещала, что сделает. Дигбран поверил - озорное сверх всякой меры существо заинтересовалось. Главное, чтобы ей не пришло в голову повторить этот трюк с кем-нибудь еще. Во избежание этого опасную игрушку надо будет у нее вскорости изъять.
-...и перед напором чудовищным воины наши и арденские великую стойкость проявили, перебив много врагов и обратив в бегство еще больше. Но малой численности орда дикарей сих с кожей оттенка мерзкого бежала в страхе в ином направлении, нежели прочие. Направление сие есть запад. Мы, бароны Кирдинг и Глойдинг, в холмах на востоке Сиккарты оборону держащие супротив дикарей зеленокожих с моря-окияна восточного, беспокойство по сему поводу выражаем, иже на западе земли барона Глойдинга лежат, дружинной ратью незащищенные. Посему повеление барона Доха Глойдинга из замка Дубр своим вассалам Нилруху и Дигбрану есть следующее: выступить с ополчением супротив малой орды дикарей, выше указанной, и истребить оных до последнего. Последнего также надлежит истребить.
Гонец сделал паузу. Пауза затянулась, и Дигбран с Нилрухом с трудом поверили, что это наконец - все.
-Кто послание диктовал, гонец?
-Глашатай барона Кирдинга. Кто еще мог такого накрутить, что язык сломаешь, пока выговоришь?
Дигбран усмехнулся.
-Это ты правильно сказал. Давно ль дикари через заслон прорвались?
-Два дня тому.
-Что скажешь, Малыш?
Нилрух передернул плечами.
-По тракту пойдут. Деревень там почти нет, развилок - тоже. Если задерживаться не будут, так пешком через день-два возле замка объявятся.
-Вот и я так думаю, - Дигбран поднялся со стула, жестом отпуская гонца. - Пора посмотреть наших ополченцев в натуральном бою.
Весь остаток дня был посвящен приготовлениям. Первым делом Дигбран наведался за реку на хутор Кантаха, старого охотника и своего в прошлом закадычного друга. Вследствие визита Кантах и его старший сын были рекрутированы в ополчение разведчиками и немедленно получили первое задание: без промедления отправляться по Веггарскому тракту на восток.
Только в сказках герой идет на восход (а в миакоранских сказках герои, как правило, ходили и вовсе на север), встречает врага и истребляет его ко всеобщей радости. В холмистой реальности Сиккарты врага не мешало предварительно обнаружить. Кантах с сыном знали те места лучше кого другого в округе, Дигбран на них рассчитывал. Удовлетворенный встречей, он вернулся в замок, где Нилрух с Лагорисом спешными темпами экипировали и наставляли ополчение.
В замке приказом Дигбрана ввели строгий пропускной режим. Заключался он в том, что стражники у ворот старательно не пускали внутрь отцов, матерей и прочих родственников ополченцев, и не выпускали самих рекрутов. Эта строгость, по задумке Дигбрана, должна была хоть немного повысить дисциплину в рядах ополчения. Лагорис ехидничал, что таким образом Дигбран может только повысить дисциплину собственно стражников у ворот, а ополченцы за один день никак не превратятся даже в слабое подобие войска.
Эйторий по отношению к затее Дигбрана вообще был настроен скептически. Однако молчал об этом; скепсис Старшего выражался преимущественно в ехидстве. Дигбран, находясь в приподнятом настроении, старался едких намеков просто не замечать. Он радостно носился по замку, раздавал ценные указания, давал советы, устраивал нагоняи, помогал стражникам гонять от ворот замка ротозеев и вообще наслаждался тем, что он считал единственно подходящим для настоящего мужчины образом жизни. На следующий день ополчение выступило в поход...
Храбрые воины, надежда и гордость округи, выходили походным строем из ворот замка, шли колонной по дороге и покидали подзамковую деревню, отправляясь на встречу с лютым врагом.
Полюбоваться зрелищем собрался весь окрестный люд. Пришли из соседних деревень, даже с отдаленных, затерянных в лесу хуторов. Взрослых мужчин среди зевак было мало - Дигбран собрал в ополчение всех, кого мог; в основном их провожали женщины, старики да малые дети. Стояли, прижимаясь к заборам; разинув рты, любовались на своих родных, друзей, знакомых или соседей, с грозным видом шагавших по деревенской улице. Тыкали пальцами в Дигбрана и Нилруха, ехавших верхом во главе колонны - воеводы наши мудрые. Обращали внимание на Лагориса - глянь, эйторий. Девушки провожали любимых радостными напутствиями - без победы вернешься, так и не подходи ко мне. Сыновей отцы наставляли - не сваляй дурня, оболтус, не посрами мою седую голову. Никто не плакал.
Никто. Война еще не обожгла эту мирную глубинку. Здесь не верили слезам веггарских беженцев, не знали еще, сколько миакоранских костей устлало земли на востоке, и не видели пока ни одного врага. Все, включая самих ополченцев, относились к происходящему как к развлечению. Исключение составляли оба воеводы, Лагорис, десяток дружинников в авангарде да еще десяток в хвосте колонны. Эти знали о войне не понаслышке. С зеленокожими дикарями никто пока дела не имел, и неопределенность предстоящего сражения настораживала всех бывалых вояк. Даже полного оптимизма Дигбрана. В какой-то момент эта молчаливая тревога стала передаваться и легкомысленным крестьянам. Радость проводов с каждым шагом становилась все более напускной, и Дигбран невольно перевел дыхание, когда деревня наконец осталась позади.
-Да пусть волнуются, - отмахнулся Лагорис, когда бывший воевода высказал ему свои опасения. - больше шансов, что кто-то из них будет готов к бою. А то они как на прогулку идут. Прости, Дигбран, но воины твои мало чего стоят.
Дигбран оглянулся на колонну из пяти сотен ополченцев. Лес копий над успевшими потерять стройность рядами напоминал ему кривой забор.
-Сам знаю, Лагорис. Вот только других у меня нет. Копья эти еще... зачем? Это ж не фаланга арденская и не дружина герцогская. Они таким драться не умеют.
-Они у тебя, знаешь ли, ничем драться не умеют. Пехотное копье, к счастью, особых талантов не требует: держи перед собой и коли во все мягкое.
Копья действительно насоветовал Лагорис. Совет был разумным, опровергнуть его Дигбран не смог, тем более что сами копья имелись в оружейном складе замка: остались еще с арденских времен, а некоторые попали туда как трофеи от набегов на чужие земли. Тем не менее, к непривычному оружию Дигбран с Нилрухом сохраняли недоверие. Оно, понятно, отдельные части герцогской дружины и впрямь вооружались копьями, ну так они же натуральные воины, не дикие крестьяне. Куда там дигбранову ополчению до герцогской дружины.
Дорога нацелилась на восток, прыгая по холмам, пересекая рощи и ручьи, порой огибая топкие болота, но особо не петляла. Места, как и сказал Нилрух, были здесь безлюдные. Ближе к вечеру добрались до небольшой деревушки, примостившейся в низине на краю старого леса, что тянулся отсюда и уже до самого Веггара. Здесь их ждал один из разведчиков.
Дигбран объявил привал на лугу возле деревни, сам же отъехал с разведчиком в сторону. Сын Кантаха также был на лошади. Еще он был молодым безусым парнем, в неприметного цвета одежде, высоких кожаных сапогах, буром плаще и повязке на ноге, где успела проступить кровь. На рану сын охотника не обращал особого внимания - не то хорохорился, не то и в самом деле был привычен к таким вещам.
-Поцарапали, - просто, без лишнего пафоса объяснил он. - Эти зеленокожие вооружены дротиками. Кидают метко, мне на самом деле повезло, что только зацепило. А вот в лесу они чужие. Совсем теряются, стараются с дороги не сворачивать.
-Далеко ли они? - спросил Дигбран.
Оказалось, что нет, совсем рядом, трех миль не будет, и до вечера еще эти дикари окажутся возле деревни. Разведчик рассказал все: сколько их, как вооружены, как выглядят.
-Они правда с зеленой кожей, Дигбран. Слушай, я тебе вчера не поверил, да и то, что другие люди о зеленокожих говорили, отец называл глупостями. Прости нас, дураков из леса. Надо было знать, что ты на войне много чего повидал, зря говорить не будешь.
-Не видал я такого, - отмахнулся Дигбран. - Говоришь, их там две тысячи?
-Примерно. Точнее мы прикинуть не смогли, в лесу особо не посчитаешь.
Дигбран озадачился. Оглянулся на раскинувшихся на лугу ополченцев, заметил беспокойный взгляд Лагориса.
-Много ли народу в этой деревне?
-Слушай, я ж не считал. Ты нам другое задание давал... живут люди. Они еще ничего не знают.
-И уйти уже не успеют. Пока им объяснишь, что к чему, поздно будет. Ладно, будем здесь их встречать. Давай, дуй за отцом, и быстро назад. Мне тут каждый воин понадобится.
Парень кивнул, пришпорил лошадь и скрылся среди деревьев.
Подозвав Лагориса и Нилруха, Дигбран изложил им новые стратегические данные о противнике.
-И это в послании называется 'малой численности орда'! - пожаловался он. - Повесить бы глашатая барона Кирдинга за такие шутки.
-Может, для них там, в холмах, эти две тысячи действительно были малой численностью? - предположил Лагорис. - Почем ты знаешь, с какими толпами они там сражаются?
Дигбран посмотрел на эйтория недовольно.
-Нам что, легче от твоих рассуждений станет?
-Нет, - согласился Лагорис, проигнорировав резкость. - Я так понимаю, что засаду мы устроить уже не успеем?
-Попробуем, - Дигбран поднял руку, пытаясь привлечь внимание воинов.
Это заняло довольно много времени. Пока дружинники, первыми заметившие жест воеводы, донесли этот факт до сведения ополченцев, рука у Дигбрана успела устать. Расслабившееся войско с большим трудом построилось.
-Елки-палки! - только и сказал Дигбран, дождавшись результата. - Как же вы воевать будете? На каждого из вас четыре врага идет, недотепы.
-Четыре!... - охнул кто-то во втором ряду. Копья в руках ополченцев тревожно выпрямились, сами они невольно подтянулись. Желаемый эффект был достигнут, Дигбрану оставалось им воспользоваться, пока войско не ударилось в панику.
-Малыш, хватай дружинников и топай во-он в ту рощу. Когда бой разгорится, сам выберешь момент и ударишь врагу в спину. Теперь вы, неучи. Чего встали? Лицом к востоку... К лесу лицом, придурки! Так, хорошо. Теперь всем лежать!
Ополченцы нерешительно опустились на траву. После еще нескольких пояснительных окриков до них наконец дошло, что надо именно лежать, причем обязательно лицом в землю, и копье при этом положить справа, держа руку на древке...
Малыш-Нилрух с двумя десятками дружинников уже успел скрыться в роще. Дигбран и Лагорис, завершив приведение ополчения в лежачее положение, отъехали вперед, по направлению к лесу. Обернулись, пытаясь определить, насколько хорошо спрятались ополченцы.
-Не видать, - решил Дигбран, оглядывая луг. - кочки заслоняют. Ну и добро.
Лагорис для порядка обернулся назад.
-Какая разница?
-Небольшая, - вздохнул Дигбран. - все равно их перережут, как овец. И я буду в этом виноват.
-Будешь. Перед ними. Перед их родственниками. Перед собой. Тебе не кажется, что этого слишком много?
Бывший воевода тяжело уставился в стальные глаза эйтория. Сталь осуждала. Сталь была отражением тех мыслей Дигбрана, которых он последние дни старался бежать.
-А что мне было делать? Сидеть в замке и смотреть, как они жгут наши деревни?
-Но ведь тебе было все равно, Дигбран. Погибнут люди или нет, в бою или в горящем доме, идет ли за тобой войско на эту битву или там толпится легион призраков вместо солдат. Ты хотел быть воеводой. Ты стал воеводой. Ты хотел воевать. Скоро и это твое желание будет исполнено. Любой доступной ценой.
Его разули и раздели. Перед Лагорисом Дигбран был голым новорожденным младенцем. Старший видел его насквозь, видел даже там, где Дигбран сам себя не понимал.
-Да. Мне плевать. Я просто, наверное, хочу жить.
Эйторий промолчал.
-Это так плохо, Лагорис?
-Нет.
-Значит, хорошо?
Легкая улыбка, слегка искривленная шрамом в уголке рта, коснулась губ эйтория.
-Не уверен. Дигбран, мой старый друг, я просто хочу, чтобы ты был честен с самим собой. Не стоит обманывать себя, если всей этой возней с ополчением ты просто хотел вернуть прошлое.
-Не только...
-Не только, но больше, чем просто защитить округу от нашествия. Смотри правде в глаза, Дигбран. Если тебе очень надо принять бой, прими его сначала сам с собой.
-Что я могу сделать... я действительно хочу жить. Мне немного осталось.
-Мне тоже, - сказал на это эйторий. - я тоже стар. И судьба сильнее твоих и моих желаний.
-Я знаю, - Дигбран вдруг почувствовал, что очень устал. - только до сих пор поверить не могу.
Не бросать камни. Бросится в воду, уйти с головой и забыть про круги на поверхности. Нырнуть глубоко, до боли в ушах, замереть и вдохнуть глубоко, впустить в легкие темную речную воду. И не ломать больше чужие судьбы, не пытаться заставить весь мир принять удобную ему форму. Уйти, как говорят ардены. Уйти самому. Зачем обязательно тащить за собой других?
-Кто поднимал голову?
Нет ответа. Не признаются, сукины дети. Даже тут, в толпе крестьян, что второй день вместе - полная круговая порука. Никто не предаст прилюдно. А предаст - лучше бы ему и не родиться.
-Смотрите мне. Я вас, детки, ругаю. Враг же будет убивать, и без долгих разговоров.
Опять молчанка. Знать бы - поняли или нет? Прониклись или просто его боятся? Этого ни один наставник никогда заранее не знает.
-Слушай команду: по моему приказу все встают, хватают копья и бегут вперед. Врагов я обеспечу.
Двое всадников молчали в чистом поле.
Уже вернулись разведчики: вдвоем, показались на опушке, вопросительно замерли. Дигбран указал рукой на рощу, где прятался Нилрух о двух десятках. Охотники резво убрались туда же, под деревья.
Дигбран и Лагорис молчали. Они сказали, что считали нужным. Переживания каждый оставил себе, не стал делить на двоих.
Бывший воевода пытался примириться с собой. Понимал, что глупо, что невовремя. Что так обычно к смерти готовятся, покой ищут. Нет, он отнюдь не собирался закончить на этом лугу свою жизнь, хотя и не рассчитывал победить столь многочисленного противника. Но не давало покоя недавно промелькнувшее желание утопиться, и звучали еще в ушах обидные, беспощадные и ужасно правдивые слова Лагориса. Эйторий судил его и осудил. Осудил на сомнения. На правду. На то обстоятельство жизни Дигбрана, что немощь, проклятая болезнь, лишившая его законных радостей жизни, не является оправданием всему. Мужчина, настоящий мужчина - совсем не тот, кто, вопреки всем болезням и прочим преградам, совершает... Думать надо, что совершаешь. И не тащить с собой на эшафот всех тех, кто тебе дорог. Потому что жизнь в мире не закончится после того, как закроются в последний раз твои глаза.
И потому, что те, кто тебе дорог, на самом деле не хотят, чтобы ты героически угробился в лютой сече.
Какие мысли не делил на двоих Лагорис - про то одному Лагорису было и ведомо. Сложна душа у Старших, пусть они и оказались такими же людьми, как Младшие. Кроме обычных, всем понятных, и другие у них бывают беды. Все, кажется, от долгой жизни да сложных отношений с судьбой. Требовательна к Старшим судьба.
Деревенские, одно время высыпавшие на околицу подивиться на воинство, попрятались, после того как узнали о приближающемся враге. Шутки шутками, а можно и погибнуть. Убежищами стали погреба, чердаки и подвалы. Убеждать их бежать в лес у Дигбрана времени уже не было.
Луг устилали глухо ворчащие ополченцы. Рытье грязи рылом в их понимании слабо соответствовало образу героического воина. Солнце клонилось к закату.
Два застывших всадника торчали посреди луга. Непонятная непонятность. Один - это, конечно, герой-самоубийца. Трое и больше - либо отряд, либо войско могучее. Двое - загадка. Человек же любопытен, равно Старший и Младший, и даже тот, у кого зеленая кожа.
Любопытные всегда подходят поближе.
Ближе. И еще ближе.
Неясное мелькание среди деревьев, и вот на опушке появились первые воины. Затем их стало больше, они прибывали и прибывали. Дигбран, воочию наблюдая появление обещанных двух тысяч, мгновенно забыл все свое самокопание.
Странные они были. В отливающей бурым и зеленью толпе глаз с трудом выделял отдельных воинов. Дигбран даже с такого расстояния отметил общую низкорослость и щуплость. Сложением дикари напоминали двенадцатилетних подростков. Черные волосы были собраны на затылках в конские хвосты. Кожа... неверный свет вечера не давал понять, какая она, ясно было одно - темнее, чем у северных и западных народов.
Одеты они были в безрукавки и короткие штаны; обуви, судя по повальной босоногости, не признавали. Каждый сжимал в правой руке короткий дротик, еще два держал в левой. Кривые мечи у поясов отливали бронзой.
Словно толпа деревенских парней, шумная и беззаботная, они толпились на опушке, галдели и тыкали пальцами в сторону Дигбрана и Лагориса. О строе они понятия не имели, дисциплина в рядах зеленокожих тоже не отличалась строгостью. Вот так, толпой, они и повалили по направлению к всадникам. Впереди гордо вышагивал вождь: выше и мощнее остальных, с широкими бронзовыми браслетами на руках, он громко горланил на своем режущем слух наречии. Остальные тоже рта не закрывали, чем сходство с деревенской толпой только усиливалось. Однако шли они резво.
-Никудышные воины, - вполголоса проговорил Дигбран, расчехлив лук и натягивая тетиву. - Но их безусловно много. Слишком много.
Стрела легла на тетиву, сорвалась, ушла в полет. Описала дугу и впилась в правый глаз вождя, навсегда обрывая его треп и заткнув на миг рты остальным. Враги замерли, и в этот момент, опустив лук, Дигбран приподнялся в седле и вскинул свободную руку:
-Вперед! Живее, неуклюжие курицы! Догоняйте их, пока не сбежали!
Ополченцы, воодушевленные столь негероическим, однако действенным образом, повскакивали на ноги и устремились на зеленокожих. Кто-то, споткнувшись, опять растянулся на траве; кто-то, закинув копье на плечо, словно лопату, на бегу отряхивался. Про строй успешно забыли: все двухдневные наставления пошли прахом, воины снова стали крестьянами. К сожалению, того же нельзя было сказать о зеленокожих. Не будучи войском, они все же умели воевать. Отсутствие вождя не сломило их, как рассчитывал Дигбран, а на приближение противника дикари среагировали быстро и уверенно. Навстречу ополченцам полетели дротики.
Они действительно умели пользоваться этим оружием. Метко и безошибочно дротики били в кожаную броню, которая не могла их остановить, ибо миакринги так и не научились от арденов придавать коже твердость камня. Один за другим ополченцы падали, пронзенные короткими палочками с бронзовыми наконечниками. Потери становились заметны невооруженным глазом. Пять сотен таяли на глазах, так и не успев прийти в первое столкновение с реальным противником.
-Малыш!!! - заорал по всю глотку Дигбран, выпуская стрелу за стрелой. Двухфутовые оперенные хищницы таяли в толпе врагов без всякого ощутимого эффекта. Бесследно ушли два десятка стрел, каждая нашла свою цель, но дикари, похоже, этих потерь не заметили. Тем временем ополченцы почуяли неладное, остановились, а потом уверенно показали врагу спины. Зеленокожие радостно завопили и ринулись вдогонку.
-Не могу поверить... - выдохнул Дигбран, обнажая меч. Он уже видел, как на поле боя выполз маленький отряд Нилруха, крошечный металлический ежик, который в сложившейся ситуации мог только героически погибнуть, и тем ненадолго отвлечь врагов от преследования ополченцев. Бой, не успев начаться, закончился полным разгромом.
-Гляди! - Лагорис указал на опушку леса, откуда недавно появились зеленокожие. Дигбран, который успел потерять контроль не только над битвой, но и над собой, сначала ошалело посмотрел в загоревшиеся глаза Лагориса, а потом туда, куда указывала рука в серой кожаной перчатке.
Там, на опушке, разворачивались в боевые порядки рыцари-эйтории. Рядом с ними из-под деревьев вытекали ручейки пехотинцев с секирами, такими же, как у Лагориса.
Зеленокожие не оставили без внимания появление новых действующих лиц. Они даже растерялись, замедлили бег, но ненадолго, а затем вновь принялись бежать. Только что-то говорило, что на этот раз дикари улепетывали, а вовсе не преследовали ополченцев. Несмотря на то, что их по-прежнему было больше, чем всех противников, вместе взятых, зеленокожие вполне резонно не стали связываться с эйторийской конницей. Они бежали - бежали туда, где толкались на узкой улочке и медведями ломились через заборы совершенно деморализованные ополченцы.
Они вдвоем с Лагорисом остались на пути этой толпы. Рыцари уже набирали ход, но были пока далеко.
-Будем драться, Лагорис?
Эйторий недоуменно посмотрел на него.
-Ты все-таки решил погибнуть в бою, Дигбран? Верно?
-Нет, конечно, - Дигбран слез с коня, вытащил меч. - Я решил хоть немного задержать зеленых, пока мои недотепы скроются с глаз долой. Ты мне поможешь?
Лагорис в ответ потянулся зачем-то к запястью, где висел на цепочке хрустальный шарик. Но рука его так и не коснулась хрусталя. Он посмотрел Дигбрану в глаза.
-Конечно... конечно, я тебе помогу. Что за глупый вопрос, Дигбран?
Свистнули несколько дротиков; впрочем, дикари, бегущие с поля боя, не особо-то и целились. Потом двое стариков, вознамерившихся остановить толпу, пришли в столкновение с реальным противником.
Зеленокожим было не до них. Они искали спасения от длинных рыцарских копий, но двое очевидно сумасшедших бойцов не стремились облегчать им задачу. Орда обтекала их, не столько из-за людей, сколько потому, что рядом были и лошади, которых дикари, похоже, побаивались. Дигбран и Лагорис старались не позволить им себя обтекать, преграждали путь. Зеленокожие избегали боя, им бой навязывали. Пытались смести преграду, но такие попытки пресекались холодным железом. Рано или поздно толпа в две тысячи человек просто растоптала бы их, но заминки хватило, чтобы в спины последним из дикарей ткнулись рыцарские копья.
У них действительно была зеленая кожа. Кожа цвета апрельской листвы, ярко-зеленая. И глаза-щелки, узкие и черные. Но при всей этой странности они были людьми, их поведение укладывалось в обычные человеческие нормы. Дикари совершенно не владели приемами боя на мечах. Все искусство фехтования в их понимании заключалось в том, чтобы как следует заорать, с занесенным над головой кривым мечом налететь на противника и коротко рубануть сверху вниз. Отбивать эти удары, опережать и уклоняться оказалось так просто, что даже изощренный в обращении со своей секирой Лагорис в конце концов фыркнул недовольно, расставил ноги пошире и стал обороняться скупо, в два движения. Первым он отбивал слева направо незамысловатый удар мечом, вторым тут же, справа налево, отрубал противнику голову. Никто не успел среагировать на возвращающуюся секиру, не хватало ни скорости, ни реакции, ни мастерства. Дигбрану приходилось сложнее, но и его так и не смогли хотя бы поцарапать.
Они даже не успели устать. Прогрохотали мимо копыта лошадей-тяжеловозов, потом тихо прошуршали мягкие сапоги пехотинцев. Эйтории ненадолго задерживались, пробегая мимо них, убеждались, что Дигбран с Лагорисом в полном порядке, и продолжали преследование.
Действительно, они были в полном порядке. Просто немного изумленные, опешившие. Только что перед ними было огромное войско врагов, и вдруг все кончилось - ни зеленокожих, ни эйториев, даже Нилрух с дружинниками успели протопать мимо, в хвосте погони; остался вытоптанный луг с разноцветными пятнами трупов да вечерние сумерки. Лошади у них давно сбежали, и только стонал кто-то невдалеке, не то раненый, не то умирающий, да трещали в деревне заборы под напором бронированных всадников.
Дигбран смотрел на это, смотрел и не верил. Неужели это и была битва? Он многое видел в жизни, много воевал и крови пролил изрядно. Но такого бардака в бою на своем веку не помнил.
Лагорис слегка потряс головой, опустил секиру, посмотрел на своего соратника.
-Дигбран... знаешь, что ты забыл? Ты же Ахроя собирался в темницу упрятать. Помнишь, когда мы трактир заколачивали, ты сказал...
Он запнулся под взглядом Дигбрана. Взгляд у бывшего воеводы был малость охреневший.
-Послушай, Лагорис, - медленно проговорил он. - а это сейчас точно важно?
Лагорис, оказалось, тоже растерялся. Не выдержал первого столкновения с реальным противником.
Из окна облюбованной мной комнаты на верхнем этаже донжона я видел, как уже который день продолжается обстрел замка из катапульт осадной башни.
Ущерб поначалу был невелик: здесь скол, там трещина. Где-то караульного зацепило осколком камня. В другом месте упал от сотрясения с полки и разбился стакан. Стены замка Риммор видели на своем веку всякое, по прочности они превосходили лучшие крепости Нерберии. Я был поначалу полон оптимизма, несмотря на неудачу первой моей попытки избавиться от осадной башни.
Однако уничтожить башню я не смог и со второй попытки. И с третьей. Четвертая также окончилась неудачей.
Внезапные атаки днем и тайные вылазки ночью не принесли ничего, кроме потерь. Башню постоянно охраняли и пехотинцы, и конные, причем именно в том количестве, справиться с которым в чистом поле не смог бы и весь гарнизон замка Риммор одновременно. Уже и регадцы пытались, и мои нерберийцы, и даже ардены. Эффекта не было. Были, как я уже сказал, потери, которые вызывали косые взгляды в мою сторону. Поэтому после очередной провалившейся вылазки я все эти операции свернул.
А башня - как встала тогда на краю оказавшегося бесполезным подкопа, так стояла там и по сей день. В башню каждый день подвозили камни для катапульт, под такой охраной, какая не всякому императору положена. Потом эти ядра переправляли нам в подарок. Теми из них, которые не застряли в стенах, я велел на всякий случай заложить ворота во внешней стене.
Именно 'не застряли'. Та самая древняя кладка в какой-то день достигла предела прочности, начала трескаться, крошиться и ломаться. Трещины в стенах росли на глазах.
Не знаю, на что я в те дни надеялся. На долбаную ли удачу, окончательно меня предавшую, на еще одних спасителей-эйториев или на судьбу, которая, быть может, имела для меня в запасе иную участь, нежели бесславно погибнуть от руки своего же сородича-нерберийца. Я словно чего-то ждал - чуда, наверное, - и бездействовал. Устал и пал духом. Подспудно хотелось, чтобы кто-то вытащил меня из этой передряги.
Совсем не случайно я окончательно переехал в эту комнату, откуда раньше любил наблюдать за противником. Мало кто горел желанием карабкаться по ступенькам на этакую верхотуру. Те же, кто осмеливался на подобный поступок, находили в конце лестницы коменданта в мрачном расположении духа. Иногда такие визитеры даже получали приказы.
Я отстранился. Отстранил сам себя - от командования, от замка с его защитниками, даже Тирвали я велел не появляться чаще, чем нужно. Я не мог теперь быть племяннику примером для подражания, не хотел видеть и осуждающие взгляды подчиненных. Из доходивших до меня редких слухов я понял, что никто в замке не претендует уже на мое комендантство - у всех было слишком много своих забот, чтобы пытаться взвалить на свои плечи еще и чужие. В этом был свой суровый резон. Власть в таких условиях налагала слишком много обязанностей, честь же быть комендантом не столь уж велика. Подчинения я ни от кого не требовал, и все лизоблюды и кухуты-пухуты с арварихами творили, что хотели. К счастью, то были в большинстве своем толковые воеводы.
Нельзя сказать, что я бездельничал. Время мое и силы отнимали мысли, размышления, выводы, тщательный анализ происходящего. А также опускание рук, умывание оных, посыпание головы пеплом, разрывание на себе одежд и прочее слабоволие в непотребных количествах. И еще еда, вино, сон и прочие потребности организма. Все это, не считая вина, можно было с успехом найти в тюремной камере, и совершенно не стоило ради этого выполнять всю ту уймищу работы, которую я переделал, будучи комендантом. Конечно, в тюрьму тоже так просто не сажают. Я сам заточил себя в темницу, таким образом приравняв верхний этаж донжона к его подземельям, традиционно используемым как темница.
Еще я наблюдал за происходящим на стенах замка и снаружи. Этого нельзя делать в темнице - кстати, явное упущение тюремщиков, очевидный недосмотр; неужели не понятно, что наблюдать в бессилии куда менее приятно, чем пребывать в неведении? Неведение можно заполнить надеждой и фантазией. Очевидное отрицать сложно.
Стук в дверь застал меня врасплох. Обычно я слышал шаги визитеров за три этажа.
-Дядя Мальтори! Это я, Тирвали!
Я не смог сдержать вздоха облегчения. В той ситуации, которая разворачивалась перед моими глазами за окном, я скорее ожидал появления Арвариха: с бумагой о моей отставке, бумагой, обвиняющей меня во всем, что произошло со дня смерти Мара Валендинга, и палачом.
-Входи, Тирвали.
Дверь, издав глухой скрип, нерешительно отворилась. Племянник посмотрел на меня, стоящего у окна, но входить в комнату не спешил.
Я безучастно отвернулся. Мне было все равно.
-Говори, чего уж там.
-Дядя Мальтори... это... стену проломили.
-Совсем? - поинтересовался я.
-Э... ну да.
Парнишка запинался впервые на моей памяти. За всю осаду Тирвали ни разу не терял присутствия духа: и на военных советах выступал, и допрос, учиненный мной парламентеру Алагли, перенес не моргнув глазом. Но только сейчас слова с очевидным трудом срывались с его языка. И виноват в этом был я.
А мне вдобавок было плевать на крушение его идеала.
-Так значит, теперь у нас в стене имеется пролом?
Тирвали моргнул пару раз, взмахивая ресницами, и кивнул. Ресницы у него были густые, каштановые - достались от матери. У меня были такие же.
-И где же?
-В восточной стене, возле юго-восточной угловой башни.
Я неспешно отыскал взглядом нужный участок стены. Разрушения были заметны невооруженным глазом.
-Кто обороняет этот участок?
-Кухут Пухандер и его сотня, дядя Мальтори.
Сотня! Громкое название. Во многих неудачных вылазках регадец потерял не меньше трети своих людей.
-Ты считаешь, что он не справится?
-Валедир ЭахАлмери думает именно так.
Ух ты! А старик арден, червь книжный, времени-то даром не теряет. Не ожидал, право, не ожидал.
-Хорошо. Пусть достопочтенный Валедир выделит в помощь Кухут-Пухуту столько людей, сколько сочтет достаточным для того, чтобы вдобавок к пролому мы не обзавелись еще и прорывом. Ступай, Тирвали.
Дело сделано, приказ отдан. Никто не осудит меня за бездействие. Да и некогда им осуждать. Все заняты, все при деле. А я... что я? Чтобы оборонить теперь замок, не комендант нужен. Чудо нужно, и желательно самое расчудесное.
А прорыв, похоже, не одному мне в голову пришел. Судя по перемещению вражеских отрядов по вересковой пустоши, скоро я буду наблюдать первый за все время осады штурм. Вон их сколько высыпало. Щиты большие несут, лестницы приставные. Обстрел тем временем не утихает.
Ну и что мне с того? Мое присутствие внизу ничегошеньки бы не изменило. Я уже никем не командую. Единственный, кто еще сохранил власть над событиями в замке, это Вальд-летописец и его ардены. Умелые воины, многочисленные по нашим убогим гарнизонным меркам, и вооружены на удивление неплохо. Они еще способны заткнуть несколько дыр в стенах своими телами. Вот когда и ардены у нас кончатся - пора будет отход трубить. Прощай тогда, проклятый замок Риммор, прощай осада, прощай, война со своими сородичами. Прощай, унылое безделье в донжоне, которым закончилось мое амбициозное комендантство. Здравствуй, отечество родимое. Вернутся к тебе блудные сыновья твои Мальтори и Тирвали, без щитов и оружия. Хочется верить, что и не на щитах.
Кто это там пытается пролом завалить?
Ба! Сам старикашка ЭахАлмери среди прочих арденов объявился. Понимаю. Тебе, Вальд-летописец, возвращаться некуда. Хуже - это к тебе в дом заморские душегубы ломятся, жизни порешить хотят. Держи оборону, старик. Истинных храбрецов даже враги помнят.
Стук в дверь. Оглох я, что ли? Почему шагов не слышу?
-Кто? - негромко спрашиваю я. Взор мой безвольно блуждает на отрядами секироносцев из Баариса; не то тщится поймать в полете случайную чайку, то ли утрачивает интерес ко всему происходящему внизу.
-Мэрали, - слышу в ответ.
Что, интересно, сотнику-то надо?
-Входи.
Сотник вступил в комнату, тяжело промаршировал и остановился в нескольких шагах от меня.
-Говори, - разрешил я.
-Будет штурм, комендант.
-Я знаю. Что еще?
Он и глазом не моргнул. Железный у меня сотник.
-Солдаты хотят видеть своего командующего, комендант.
-Зачем?
-Воодушевить. И принять командование.
Прагматик, елки-палки. Мэрали юлить не привык, говорил прямо и только то, что думал. Спрашивал, если надо, тоже прямо - но, как исключительный пример прямодушия, раздражения Мэрали у меня никогда не вызывал. Вот только, несмотря на весь этот букет несомненных достоинств сотника, идти мне никуда не хотелось.
-Очень надо? - тихо, почти шепотом спросил я. Взгляд мой перестал рыскать над пустошью и замер в углу оконного переплета.
-Очень, Мальтори. Надо идти.
-Тогда идем.
Не думаю, что Мэрали особо там понимал мое состояние. Просто говорил, что думал. Обратился ко мне в тот момент, когда счел это действительно необходимым. Вот и все. Двумя фразами сотник подобрал ко мне ключ.
Перед казармой строем стояла сотня Мэрали. Все дружинники были оружны и в ожидании воодушевления.
Осмотр не вызвал у меня нареканий. Оружие, обмундирование и доспехи были в порядке - не сияли, конечно, но и ржавчиной глаз не резали. Боевая экипировка не терпит, по совести, ни того, ни другого.
-Будем драться, ребята, - обратился я к ним. - Готовы?
Ответы прозвучали вразнобой, но исключительно положительные. Наемники из Нерберии - народ не замуштрованный, отвечать хором не умеют. Зато в драке действуют слаженно, как редко какие другие воины.
-Хорошо, - одобрил я. - Мэрали, надо поговорить.
Мы отошли от строя за пределы слышимости.
-Какой участок под нашей защитой?
Он был изумлен, что я не ведаю даже этого.
-Северо-восточная башня и восточная стена от нее и до ворот, комендант.
-Ясно. Юг восточной стены и юго-восточную башню контролирует Кухут-Пухут. Кто занимается остальными стенами?
С его оценкой пиратской вольницы Мара Валендинга я был полностью согласен. На море эта публика, может, и стоила чего, но при обороне крепости, да еще с полным отсутствием у пиратов дисциплины я в жизни бы не доверил им стратегические участки.
-А кто удерживает надвратные башни? И чем занимается герцогский подхалим?
В колодец замкового двора солнечные лучи проникать почему-то не желали. Несмотря на теплую в целом погоду, было зябко. Здесь, в той части замка, что была обращена к морю, тишину не нарушало ничто. В том числе и ответ Мэрали.
Ответа у него не было. Он не знал, чем занимается лизоблюд герцога Илдинга, и понятия не имел, кто взял на себя труд оборонять ворота.
-Понятно, - протянул я, глядя в глаза сотнику. Он и в своем молчании сохранял вид честный и строгий. Скажу по своему опыту, что таких ругать еще тяжелее, чем самых отъявленных хитрецов и лжецов. Да и не за что было его ругать - не сотникова была задача знать и планировать. Ругать следовало кое-кого другого, не будем указывать пальцем.
Я отпустил их выполнять свои обязанности и пошел искать Балаха Арвинга.
Я его не нашел.
Сначала мне попался Арварих. Я попытался скрыться от глаз дружинника, но он заметил меня раньше, чем мне удалось с честью ретироваться за угол. Отрадно только, что он не стал пользоваться случаем и осуждать меня за мои подвиги на почве безалаберности. Видно, опять имел на все свое мнение.
Зато говорили мы долго. Арварих сообщил мне, где найти герцогского лизоблюда - мудрый воевода Балах Арвинг занимал стратегически важную позицию на внутренних стенах замка. Туда не долетали не то что снаряды катапульт осадной башни, но даже и звуки их ударов во внешние стены. Зато в случае чего... так, по крайней мере, он объяснил Арвариху при последней с ним встрече. Арварих ему не поверил, но и всех дел. Некогда было дружиннику строить всех по стойке 'смирно'.
После разговора с Арварихом поиски Арвинга я отложил. Теперь мне в первую очередь требовалось видеть Валедира ЭахАлмери.
Ставший уже привычным и успевший порядком надоесть древний арденский замок в одночасье обратился в запутанный лабиринт. Половина встреченных мной арденов понятия не имели, где находится почтенный летописец; остальные давали указания настолько противоречивые, что я понял только одно - старик на месте не сидел. Более того, он носился по замку Риммор со скоростью не меньшей, чем я. Догнать Вальда мне никак не удавалось. Я уже подумывал остановиться и просто подождать, пока он не пробежит мимо меня.
Да ну его, решил я, плюнув на поиски и шагая к внешним воротам замка. Встретится мне Вальд рано или поздно. Замок тесен.
Я успел устать, разозлиться и запутаться. Поэтому и не обращал на шум вокруг никакого внимания, шагая по каменной крошке, переступая через булыжники и огибая каменные глыбы, целые или разбитые. Потом прямо передо мной выскочили вдруг непонятно откуда несколько типов с секирами и овальными щитами.
Надо сказать, и это меня не смутило - именно так вооружены нерберийские наемники. И только когда один из типов устремился в мою сторону с победным кличем, в мой отупевший от долгого безделья мозг пробился наконец тот факт, что щиты этих типов украшены не золотой монетой, как наши, но виноградной гроздью южного города Баариса. Дошло до меня также, что весь этот камень под ногами - это бывший участок внешней стены, а в самой стене прямо напротив того места, где я оказался, имеется тот самый досадной ширины пролом. Этакий проломище, никак не меньше. В проломе кипела схватка.
Едва успев отскочить с пути латника, я выдернул из ножен на поясе кинжал. Другого оружия при мне не было, да и доспехи были представлены одной короткой кольчугой. Зато я был подвижнее любого из секироносцев, и куда техничнее. Они долгое время не могли даже коснуться меня, пока я очумело прыгал вокруг, размахивая кинжалом. Кажется, мне даже удалось один раз попасть кому-то в щель между доспехами к тому моменту, когда во двор замка хлынули ардены. Я воспользовался случаем и спешно отступил с поля боя.
Покинув эту изобилующую колющими и режущими предметами толпу, я решил осмотреться и оценить обстановку.
Лучше бы я ее, эту обстановку, не оценивал. На стенах кипел бой: остатки регадской сотни рубились с многочисленными осаждающими, легко угадывавшийся своей массивной фигурой Кухут-Пухут был в самой гуще сражения. Всем им было уже не до пролома, откуда десяток за десятком во двор замка проталкивались все новые секироносцы.
Что я мог тут сделать? Ясное дело, бежать за подкреплением, пока этот стремительный штурм не закончился взятием замка.
Северо-восточный участок стены выглядел несколько лучше того, что я перед этим покинул. Там сражались мои наемники, но как только я вскарабкался по крутой каменной лестнице наверх, то понял, что никакого подкрепления мне здесь не будет. Сражение тут было еще более ожесточенным, хотя укрепления не так сильно пострадали от обстрела. Я успел только разжиться секирой взамен кинжала, и побежал к Балаху Арвингу, как к последней надежде замка.
Преодолев одним сумасшедшим прыжком последний марш лестницы, я обнаружил, что обстановка успела измениться. Рубились уже у внешних ворот, и пусть я видел перед собой чуть ли не всех арденов замка Риммор, их теснили. И только теперь, как следует побегав и попрыгав и глядя безумными глазами на то, как нерберийцы успешно берут штурмом мой замок, я, умник Мальтори из Эсталы, понял наконец, что уже совершенно ничего не контролирую. Тем, кто оборонялся, не нужен был комендант. Их атаковали, они защищались, стараясь не ломать строй, и ничего лучше этого здесь не смог бы изобрести самый разгениальный полководец. А вот еще один воин в этом строю был не лишним.
И я чуть было не совершил последнюю в своей жизни глупость. Тот, кто не любил рукопашной схватки и следил за битвами с гор (чем выше гора, тем лучше), полез драться.
То есть, глупость я все-таки совершил. Но остался жив, поэтому последней оную глупость признавать не стал. Пока жив человек, глупостям в его поступках нет предела. Особенно если этот человек привык в критических ситуациях полагаться на удачу - самое ненадежное из всех мыслимых упований.
На какое-то время мы отогнали нерберийцев обратно к пролому.
Я хорошо помню, как это было. Я вовсю орудовал своей секирой в самой гуще сражения, и тут кто-то толкнул меня в плечо. Я чуть было не махнул секирой в ту сторону, откуда последовал толчок, но вовремя понял, что это был арден. Они расступались, отходили назад. Между нами и противником ненадолго образовалось небольшое свободное пространство - десяток шагов скользких от крови камней мощеного двора. Затем из-за наших спин туда вступили другие ардены - строй с длинными копьями и каплевидными щитами. Такие щиты я до этого видел только однажды - в узоре каминной решетки в обжитой мной комнате на верхнем этаже донжона. Ардены выстроились в двойную линию и двинулись на секироносцев Баариса.
-Это называется 'фаланга'! - раздался справа от меня восхищенный голос Тирвали. Как парнишка оказался рядом со мной, я не ведал. - Ардены раньше таким строем дрались. Правый прикрывает левого, и пока строй держится - они непобедимы.
-Брысь отсюда! - шугнул я его. - В донжон, и чтобы до конца этой заварухи я тебя не видел.
Я правым плечом чуял, что Тирвали обиделся. Однако он и на шаг не отступил в сторону. Мне следовало все же настоять, но в следующий же миг первая линия щитоносцев-арденов столкнулась с пехотой Баариса, и мне стало не до племянника.
Я не очень хорошо видел, что произошло. Вторая линия 'фаланги' заслонила от меня сшибшихся в схватке воинов, шум со стен, где нерберийские наемники отбивали жесточайший штурм, мешал слышать. Но только ардены двинулись вперед. Остальные, увлекая меня и Тирвали, последовали за ними, шаг за шагом приближаясь к пролому. Нерберийцы упирались, но уползали, утекали обратно в брешь в стене, и так бы и утекли совсем, как вода из дырявого корыта, когда вдруг закончились воины фаланги. Все. Полегли один за одним, да ведь немного их было, щитоносцев.
-Убийцы наших предков! - завопил кто-то из пролома, с эсталийским выговором. - Смерть вам! Гнев Элбиса на вас! Смерть!
Истошный вопль отзвенел в ушах, но не стих в моей голове. Сказанное от души в душе отклик находит. Разный отклик. Лично я, не смутившись смыслом услышанного, почувствовал своего рода жалость к вопившему. Зато у своих эсталиец нашел полное сочувствие: подхватив крик на разные лады, они ринулись назад, в замок. Нас опять теснили.
Не мое дело - сеча. Нутром чую. Когда надо, я дерусь. Но я всегда мыслил больше над схваткой, чем внутри нее. И теперь я начал отступать быстрее прочих, пока не покинул ряды арденов. Огляделся.
Бой уже подходил к внутренним воротам. С тех пор, как я покинул донжон, их успели закрыть.
-Открывай! - заорал я, колотя секирой в бронзу массивной створки.
Ответа не было. Этого я и боялся. Лизоблюд герцога Илдинга закрылся во внутреннем замке и бросил нас на произвол судьбы.
Я растерянно посмотрел по сторонам. Нас теснили, постепенно загоняя в угол. Нас убивали одного за одним. И я до сих пор не знаю, что бы сталось со мной и с остальным гарнизоном замка Риммор, не узри я в тот же миг почтенного летописца Валедира ЭахАлмери, которого сегодня так долго искал.
Наши взгляды встретились. Я одиноко стоял возле ворот, с опущенной секирой и в полной растерянности, он раздавал приказы арденам и замер, увидев меня. Каждый из нас взглянул в глаза другого и увидел что-то, чего ни один из нас не мог увидеть и понять сам.
-На стену! - единым выкриком завопили Мальтори и Вальд. - Отходим на стену!
Внешняя стена. Островок среди моря врагов, не приспособленный для обороны с внутренней стороны, где устроены каменные лестницы. Мы вряд ли смогли бы долго удерживать ее. Но нам не надо было 'долго'. Надо было 'сейчас' и 'срочно, пока нас всех не перебили'.
Уйти так просто нам не дали. С боем, шаг за шагом, ардены отступали по лестницам наверх, теряя одного за другим, отступали, чтобы уже на стене тут же вступить в другой бой. Нерберийские наемники с трудом сдерживали напор с внешней стороны, и помощь оказалась очень кстати. Сзади, изнутри замка, на пятки наступали секироносцы, и на всех лестницах сразу завязались жестокие схватки. Осаждающие были упрямы в своем фанатизме, но и нас присутствие духа пока еще окончательно не покинуло.
'Фанатизм'. Это слово я слышал когда-то на западных границах Нерберии, когда гостил в тех местах у одного знакомого помещика. Он часто сталкивался на поле боя с различными степными племенами смешанного западного и южного происхождения, дикими и свирепыми. Эти варвары еще сохраняли, как и регадцы, некую 'религию' - поклонение богам. Религией на заре Времени людей грешили даже Старшие. От дикарей степи религия требовала беспощадности и жестокости в войне, иррационального безумия во имя своих выдумок и мнимой благосклонности богов - именно это мой знакомый и называл словом 'фанатизм'. Само слово он подцепил в Стикре от какого-то философа.
Они сражались так, как не смог бы никто из нас в другое время и в другом месте. В жалкой горсточке защитников замка, во всех сразу и в каждом лично, в зрелом опытном воине и безусом юнце, умном и дураке, добром и злом, в ардене и нерберийце, миакринге и регадце, в таких же людях, как они сами - видели нечто, что видеть хотели только мертвым. Я много насмотрелся в своих скитаниях по северу и западу, но такое предстало моим глазам впервые. Война, конечно, не место для рассуждений, врага лучше считать в первую очередь врагом, а не человеком. Но всему должна быть мера. Есть какой-то порог, за которым ты уже не солдат и не воин, не просто убийца по профессии. Стоит переступить этот порог, и рано или поздно, если ты не успеешь к этому моменту вырезать весь мир (а такое смертному вряд ли по силам), тебя объявят диким зверем. И вот тогда уже ты, в свою очередь, станешь объектом безжалостной травли. Тебя, именно тебя захотят видеть только мертвым.
Беда наша была в том, что в те смутные дни озверел мало не весь мир. И наш замок с ничтожными остатками сохранивших здравомыслие мог рухнуть под напором этого фанатизма в одночасье, не закричи в нас, ничтожных остатках, куда более древняя и могучая сила, перед которой тает даже невообразимая мощь богов - извечное желание жить. Просто мы все в какой-то момент поняли, что с нами никто уже не пытается воевать. Нас просто хотели уничтожить.
И мы воспротивились. Один штурм шел следом за другим, без счета и почти без перерывов. Камни лестниц стали красными от крови - я плюну в лицо тому, кто назовет это поэтическим преувеличением. Какая там, боги Звездного пика, поэзия? Правда это была, красная и липкая.
Под вечер небо затянули тучи. Мы дрались уже где-то на восьмом или девятом дыхании, когда наконец совсем стемнело и нас оставили в покое. Выждав немного, по оставленным осаждающими приставным лестницам мы покинули замок Риммор.
Наступившее безветрие накрыло ночь тишиной. Отдаленный шум нерберийского войска создавал иллюзию безопасности в этой тишине.
Холодало. Мы с Вальдом, Тирвали и Арварихом брели, как и положено полководцам, рядом с остатками гарнизона. Больше никого из военачальников - вероломный лизоблюд Балах Арвинг не в счет, - в живых не осталось. Оба моих сотника, Кухут Пухандер и предводители пиратской вольницы остались на стенах и во дворе замка. Там же нашли свою смерть и большинство солдат, а уцелевших пока никто не считал.
Вересковая пустошь ложилась под ноги. Мы уходили на север, к горам Римморского побережья. Этот путь был выбран по одной-единственной причине: конница нерберийцев не смогла бы нас преследовать в скалах и ущельях. Дальше мы хотели пробиваться к Скейру.
Пережитое роднит. Раньше, во время осады, мы были несколькими грызущимися сворами. Проиграв осаду, стали маленьким, но единым целым. И хоть немногочисленные темнокожие солдаты из Регада с трудом говорили языком Нерберии, а большинство нерберийцев не знали миакоранского наречья, мое предложение уходить в сторону Скейра было принято без споров и обсуждений, молчаливым согласием. Я все еще был комендантом. Или, напротив, стал им только теперь.
Никто не винил меня в происшедшем. Никто не пытался меня сместить. Некогда было, или сил не было, - так предполагал я, зная, что поражение наше и потеря замка были всецело делом рук моих, кои я слишком долго умывал и опускал.
Под утро стало совсем холодно.
Непроглядная тьма сменилась тяжелыми сумерками. Неохотно проступали силуэты людей, бредущих по шелестящей прошлогодней травой холмистой равнине. Медленная монотонная ходьба выматывала нас не меньше, чем вчерашняя битва - ведь мы не сделали пока ни единой передышки, - но темп сбавлять никто не решался. Вперед уходили те, кто держался пока лучше остальных; другие спешили за ними, не желая отстать. Может, кто и отстал в ту ночь - не знаю. Не считали. Не оборачивались. Шагая, особо не вглядывались вперед. Дойдя до подножья гор - понятие, признаться, очень условное, - не задумывались, достаточно уже или надо идти дальше. Не были рады, когда я объявил привал. Приняли, как должное, и попадали, кто где стоял, на холодную землю меж ледяных камней.
Пить нам было нечего, есть - тоже. Даже костер развести мы не могли, опасаясь выдать свое местоположение.
Мы вчетвером, предводители побежденного войска, прижались друг к дружке в узкой расщелине между скал, пытаясь таким образом спастись от леденящего утреннего ветра.
Тирвали сопел мне за пазуху, обхватив меня руками. Он засыпал; я прикрыл его полами плаща от ветра, но он по-прежнему подрагивал от холода. Тогда я стащил с себя плащ и укрыл его целиком. Арварих прижался спиной к моей спине, лицом же сидел к выходу из расщелины. К холоду и ледяному ветру дружинник был привычен. Уважаемый Валедир ЭахАлмери устроился на корточках в самой глубине нашего убежища.
В своем изодранном плаще и поврежденных кожаных доспехах, с седыми космами длинных волос, выбившихся из-под пропитавшейся кровью повязки на голове, и прочими яркими следами потрепанности он не внушал бы ни уважения, ни почтения, не лежи у него на коленях полуторный меч. Этот Вальд мне нравился меньше старика-летописца - слишком он был серьезен, внушителен со своим ножом-переростком. В глазах его застыло непонятное мне выражение, приличествующее не живому человеку, но скорее статуе или картине. Чужим он стал, совсем чужим. Древним, как мир, или даже чуть старше. Зато с этим Вальдом можно было идти в бой.
-Снег.
-Что ты сказал, Арварих?
-Снег идет, комендант. Да ты сам погляди.
Стараясь не потревожить уснувшего Тирвали, я обернулся.
Мир накрыла белая пелена. Через нее не мог пробиться даже ветер.
-Уходить надо, - хрипло проговорил из своего угла Вальд. - искать укрытие, еду и ночлег.
-Куда?
-На северо-восток, понятно, - проворчал Арварих, надвинув шлем на лоб. - больше тут идти некуда.
В моей памяти всплыла карта Римморского побережья. Северный берег Арриса напоминал на ней широкую ленту, волной изгибаясь с северо-востока на юго-запад. С южной стороны пустоши ограничивала река, на севере были горы. Если мы хотели попасть в Скейр, или вообще куда бы то ни было, сначала следовало покинуть эту ленту.
-Весь вопрос в том, будут ли нас преследовать, - изрек Вальд. Арварих согласно промычал.
Все мы, оказывается, думали об одном.
-Оно, конечно, можно и по скалам полезть, - подал идею Арварих. - Наши к этому привычные, оно ведь там, в скалах, дом родной.
-А жрать мы там чего будем? - полюбопытствовал я. - Эти самые скалы, я так понимаю? И долго мы там будем ползать, пока не перемрем с голоду?
Дружинник и не подумал огрызаться на мою резкость. Усталость придавила все чувства, даже злость.
Вальд тоже молчал. Решать предоставили мне. Как вроде издевались.
-Ну ладно... сначала надо отдохнуть. А для этого стоит найти укрытие получше, чем голая равнина под открытым небом. Поднимайте людей. Тирвали, проснись.
Все смешалось для меня в те дни. Переход от чересчур пассивного образа жизни к излишне активному, резкий и головокружительный, всегда откликается сумятицей в голове, в мыслях, чувствах и поведении. Попробуйте прыгнуть с незыблемой скалы в бурный прибой у ее подножья - вы меня поймете. Если успеете.
Мы нашли-таки подходящее место для того, чтобы переждать ночь, узкое ущелье среди отвесных скал. Стены ущелья да чахлые ели укрыли нас и от снега, и от ветра. Кормежкой, естественно, тут и не пахло: ежели какое зверье и пряталось тут от непогоды до нашего появления, то оно оказалось достаточно умным, чтобы не дать запереть себя в этой ловушке.
Единственной живностью в нашем поле зрения был круживший в поднебесье дракон, хищная зубастая и когтистая зверюга размером с трех лошадей, что обретается высоко в горах. Когда снегопад прекратился, мы то и дело замечали, как его черная тень проплывала под низко висящими тучами. Дракон, в свою очередь, успевал рассмотреть нас. По-моему, толпу изможденных оборванцев, какой мы были в те дни, он со своей стороны тоже рассматривал как 'живность'. Мне его точка зрения мало импонировала, но, если вдуматься, дракон был более опасен, чем наше воинство.
Словом, на предмет поесть у нас так и не сложилось. Зато воды, в замерзшем виде сыпавшейся с неба, было в избытке.
Когда, переждав снегопад, мы двинулись через равнину на восток, войском или даже слабым его подобием мы уже не были. Никто не отдавал приказов; если такое все же случалось, исполнять приказы также никто не спешил. Мы шли вместе в одну сторону просто потому, что так у нас оставалась хоть какая-то возможность выжить. Отставшему либо отклонившемуся светила участь стать пищей для дракона, замерзнуть, умереть от голода либо попасть в лапы врагов. Что хуже из перечисленного - не знаю.
Покрытая снегом равнина была завершающим штрихом к картине обреченности. Снег, зараза, и не думал таять - мороз, видите ли, в конце апреля. Впереди, на востоке, в изобилии наблюдался пустой горизонт. На юге что-то там неуверенно зеленело - скорее всего, лес Сатлонда на левом берегу Арриса. Севернее тянулись гнусные горы Римморского побережья. На пейзаж на западе никто старался не оглядываться.
Таким путем мы просто обязаны были рано или поздно выйти к Аррису, ведь равнина была совсем махонькая. Промазать мимо реки тут было просто невозможно. Всех-то дел - день пути. Вечером мы бы уже были на берегу, а там и деревни встречаются. Нашлись бы и еда, и кров.
Кто мог предположить, что ублюдок Балах Арвинг поддастся на уговоры нерберийцев и сдастся на милость победителя на следующий же день после того, как была проиграна битва за внешние стены замка? И то, что наш путь пересечется с путем авангарда нерберийской армии, завершившей осаду и готовой выступить маршем к Скейру, мы тоже никак предугадать не могли.
-Всадники, - просто, с долей искреннего детского удивления, сказал Тирвали. Я оглянулся: облако снежной пыли на юго-западе было совсем близко и стремительно приближалось к нам. В белых завихрениях вскидывали копыта кони, возносили пики латники. Развевался под северным ветром лосось города Стикра, серебряный на лазури.
Всадники не стали нас атаковать, только окружили. Военачальник в богатом доспехе предложил сдаться.
Сдались, ясное дело. Побросали оружие.
-От имени города Стикра и его жителей...
Он говорил громко и внушительно, пока спешившиеся конники связывали нам руки и собирали брошенное оружие.
-...я, стратег города Стикра и его конного войска в Арденави, волю свою вам изъявляю...
Ни разу его голос не сорвался на крик. Голосина у стратега был что надо, до костей пробирал сильнее леденящего ветра. Возможно, он был из стикрейских феодалов, хотя наверняка я не знал. Имена стратегов во всей Нерберии, кроме острова Вессей, скрываются за их должностями, но обычно это люди в своих городах достаточно известные.
-...воля же моя такова, что всем вам, кроме некоторых, по окончании войны свобода будет. Под некоторыми же я подразумеваю, в первую очередь, наемников миакоранского барона Валендинга, которые родом из Нерберии...
Нас всех уже связали. Трепыхаться было поздно. А вот локти кусать - самое время.
-...этим суд предстоит, каждому в том городе или местности, откуда он родом. Сразу скажу, что стикрейцам из числа упомянутых наемников уготована десятилетняя каторга на варральских медных рудниках. Также под некоторыми я подразумеваю еще и арденов, Старших севера. Единодушной волей всех городов и земель Нерберии признаны ардены нашими врагами кровными, и положена каждому из них смерть.
-Снег нас выдал, - вполголоса сказал мне Вальд, пока его связывали. Арденов воины Стикра вязали куда крепче, чем остальных.
Снег. Равнина без снега была буро-зеленой. Вряд ли нерберийцы заметили бы нас раньше, чем мы - их. Схорониться же в вереске было не так трудно.
Связанных и приговоренных, нас погнали обратно, навстречу основной армии.
В лесах на юг от замка Скассл выпал снег. Стоял апрель, который даже в Эггоре никогда не был слишком холодным. Один-два солнечных дня, и снегу суждено было растаять под солнцем, что уже высоко стояло над горизонтом. Под снегом обнаружится трава, молодая хвоя деревьев, весна снова вступит в свои права. Но пока что лес вокруг тропы был белым, а воздух покусывал легким морозом Эрика, спешащего по тропе на юг. На юг от замка Скассл.
Шаг его, быстрый и уверенный, вдруг замедлился. Эрик остановился, моргнул несколько раз, раскрыл рот и громко чихнул. Озадаченный весенними заморозками лес никак не отреагировал на непривычный звук. Ему хватало своих забот.
Эрик замер, озираясь. Ничего, вопреки его опасениям, не происходило. Он улыбнулся, поправил лямки рюкзака на плечах и зашагал вперед по тропе.
Тело еще помнило, как следует идти в долгом пешем переходе. Одно время Эрик был постоянным спутником Дигбрана в набегах барона Глойдинга, оттого знал о премудростях странствий изрядно. Он мог уверенно идти и через болото, питаться только с охоты либо сбора грибов и ягод, спать на голой земле. Умел таиться, подобно дикому зверю. Учился всему этому сам и учил юного еще Дигбрана, безусого дружинника, а их обоих наставлял старый мудрый эйторий по имени Лагорис, с которым они познакомились на острове Вессей. Эйторий по части бродяжничества был просто эксперт.
Тропа, не особо петляя, вела на юг вдоль берега океана. Эрик помнил, что там есть какие-то небольшие поселения, но никогда в этих краях не бывал. Местность на юг от замка Скассл была одним из типичных эггорских медвежьих углов, ничем не примечательных, и если у человека не было там родственников, то посещать этот район ему было просто незачем. Даже морем сюда добраться было непросто из-за отсутствия подходящих гаваней на скалистом побережье. Торговые корабли из Веггара или Кагониса шли, как правило, мимо - в Иссет-фиорд либо в Нодер, а то и вовсе в северные земли. Здешние леса могли предложить не так много интересного для торговли. Чем жили местные ардены, Эрик не ведал.
Однако, несмотря на снег, чувствовалось, что тропа была нахоженой и часто использовалась. Поэтому Эрик шел настороже и старался не чихать слишком сильно. Ему совершенно не хотелось кого-нибудь встретить.
Он чувствовал, что немного простыл. Утром своего побега из замка Скассл он проснулся с насморком и больным горлом. Эрви забеспокоилась, заварила ему чай из трав и вообще проявляла склонность просидеть рядом с ним весь день. Он с трудом нашел предлог, чтобы отослать ее, а сам в отсутствие жены спешно собрался, оделся в дорогу и, чувствуя себя последней сволочью, ушел. Убежал.
Ему не так часто за свою долгую жизнь приходилось брать груз на душу. И сейчас каждый шаг Эрика терзали сомнения. Мысли в голове продолжали совершать все тот же круговорот, не добавляя ничего нового: уйти нельзя, оставаться невыносимо, жить нет смысла, умирать не хочется. Добавились новые ощущения, и то были всевозможные опасения. Его побег наверняка был обнаружен еще утром, а время уже за полдень. Если Эрик правильно оценивал своего тестя (а кто мог быть взять на себя смелость утверждать, что может с точностью предсказать поведение Верховного прорицателя?), то именно эту вольность Уивер ЭахТислари без внимания не оставит. Насколько велика его власть, сможет ли он остановить Эрика? И что его ждет, если Верховный прорицатель все же вернет его в замок Скассл? Об этом Эрик старался не думать, хотя любая участь в таком случае была бы для него более привлекательной, чем встреча с Эрви.
Были в этой спешке на юг и другие мысли. Была надежда, что его хитрость сработает. Если магия Верховного прорицателя вдруг не сможет его обнаружить, то вряд ли Эрика станут искать в этом направлении. Да, нетрудно догадаться, куда он ушел, чего ищет в конце пути. Но никто и никогда не ходил из Эггора в Сиккарту этой дорогой. Не было такой дороги. Путь преграждали горы, где обитают боги. Место было запретным еще с тех пор, как князь Риммор привел сюда арденов. Эрик рассчитывал, что там, в горах, Верховный прорицатель точно до него не дотянется.
Были и всегдашние мечты, давние, сокровенные, за долгие годы успевшие стать образами, что по яркости превосходили реальный мир. Эрик жаждал боя и славы. Жаждал, как ребенок. Он знал, чего хочет. Он видел это на примере Дигбрана, своего воспитанника. Видел, как тот из ребенка стал воином, а потом и воеводой. Видел, как Младший вел своих людей в бой. Видел, как им восхищались. Как за него умирали. Как он возвращался домой.
Странно, но все эти годы Эрик жил в мире с самим собой и со своей судьбой. Он знал, что ожидание его в один прекрасный - воистину прекрасный - день кончится. Он знал, что участь героя никогда не бывает легка, что путь к победе часто долог и тернист. Но верил в свою судьбу.
Его ли вина, что судьба от него отвернулась?
Тропа скользнула на бревно, перекинутое над оврагом, на дне которого журчал ручей. С берега на берег были натянуты веревки, заменявшие перила. Эрик быстро перешел на другую сторону оврага.
Теперь он стремился убежать от судьбы. Не потому, что верил в успех. Нет, не верил. Даже когда обманывал себя надеждами и мечтами, в самой глубине души - не верил. И оттого, возможно, не удивился, когда перед ним начал сгущаться и сверкать бордовыми искрами воздух над тропой.
Опрометью Эрик кинулся бежать. Разум, двухтысячелетний дар Катаара, покинул его в мгновенье ока. Теперь на месте Эрика был зверь, заяц, трусливое существо, ищущее убежища. Обнаружив перед собой овраг и бревно над ним, по которому недавно прошел, Эрик и тут не задумывался над тем, что делает. Скользнув вниз, он ухватился за выступающие из склона оврага корни деревьев, и так повис на руках, стараясь унять бешеный стук сердца.
Действительно, тело реагировало быстрее, чем разум. Руки и ноги лучше, чем сам Эрик, знали, чего он хочет на самом деле.
Он почувствовал присутствие Верховного прорицателя раньше, чем услышал скрип снега под его ногами. Он видел его внутри себя, видел так, как видят прорицатели. Ощущение было из самых ужасных. Как вроде туча заслонила небо, темная и холодная, и багровые искры молний. Вся личность Уивера ЭахТислари, которую при желании можно было почувствовать в его взгляде. Только желание такое мало у кого возникало.
-Эриох, ты выбрал странный путь. Не рассчитывай, что ты выйдешь из гор, где обитают боги, прежним.
Ему пришлось напрячь все тело, чтобы не упасть. Верховный прорицатель внутри него давил, выжимал из него волю к сопротивлению, требовал покорности. Смысл слов противоречил этому ощущению, но Эрик не мог сейчас вникнуть в этот смысл. Старший над Старшими был рядом, над ним и в нем, Верховный прорицатель... повелитель. Властелин судеб. Человек, который мог все. Больше него были только боги.
Взгляд Эрика застыл, обнаружив на дне оврага чашу из камня, через которую переливалась вода ручья. Чаша была овальная, совершенной, правильной формы. Среди камней она смотрелась естественно, но притягивала к себе взгляд. Он не понял, почему так. Но продолжал смотреть.
Прошло, наверное, не так уж много времени, но для Эрика это время тянулось очень долго. Он смотрел на чашу, не понимая и не думая... стараясь не думать. И постепенно Верховный прорицатель внутри него терял свою власть.
-Не пытайся свернуть, уже поздно что-то менять. Ты пройдешь этот путь, Эриох. Оставляю тебя наедине с твоей судьбой и ухожу.
Слова говорили иное, нежели то, что он чувствовал. Слова говорили, что Уивер ЭахТислари вовсе не собирался останавливать Эрика на его пути.
Озадаченный вконец, он вскарабкался по склону оврага, когда почувствовал, что Верховный прорицатель ушел. Потряс головой, которую только что покинуло жуткое ощущение присутствия чужого человека. Обернулся на чашу... странно, кто мог выдолбить ее в камне?
Многое странно. Получалось, что его отпустили. Эрик привычно не верил в такие подарки судьбы.
Неизвестно, как долго он еще простоял бы так, но только некоторое время спустя негромкие звуки заснеженного леса перекрыл его оглушительный чих.
Эрик сморгнул навернувшиеся на глаза слезы, пожал плечами и зашагал дальше. Его не отпускало ощущение подвоха.
Близость деревни он почувствовал заранее. Немного иные звуки, чуть более нахоженая тропа. Вырубка, сложенный при дороге хворост. Приглушенный расстоянием лай собаки. Запах дыма. Собственно дым, из трубы. Забор из необработанных камней. Стена дома. Еще дома, узкая улица.
Этакий маленький городок. Эрик хорошо помнил, как выглядели поселения изгнанников Ровендии на берегу озера Орри - аккуратные дома, мощеные камнем улочки. Почти города, если бы не были так малы. Здесь было то же самое, в еще более смехотворном размере. Деревня едва насчитывала два десятка дворов, но всеми силами пыталась выглядеть, как цивилизованное поселение.
Собственно, коренные ардены Эггора жили иначе. Их никогда не терзал комплекс Завоевания, не было и потребности доказывать самим себе собственное превосходство над остальным миром. Подозрение, что в этой деревне жили потомки изгнанников, оправдалось, когда Эрик постучал в дверь первого же дома. Женщину, которая открыла ему дверь, он встречал раньше. Она его тоже помнила.
-Мой господин Эриох? Заходи, я рада буду принять тебя в моем доме...
-Ш-ш-ш! Тише. Не называй моего имени.
Она кивнула, отступила в сторону, впуская Эрика, прикрыла дверь. Он вошел в полумрак прихожей, скинул рюкзак и плащ, разулся, несмотря на протест хозяйки дома - он заметил ковер в комнате, верный признак того, что здесь ходят босиком.
Они вошли в гостиную. С дивана на Эрика уставились две пары любопытных синих глаз: близнецы, мальчик и девочка, лет по десять. Мать заставила их поздороваться с 'дядей Валедиром из Окбери' и отправила гулять на улицу.
-Чаю, господин мой Эриох? Или, быть может, горячего вина?
-Чаю. И не называй меня 'господином'. Лучше напомни, откуда мы знакомы?
-Я служила в доме твоих родителей, Эриох. Это было уже после того, как ты ушел служить завоевателям. Мы виделись всего раз или два, когда ты навещал их.
-Так ты ведешь род от арденов Эридара? Дай вспомню... Илириа ЭахЛиас?
Она присела в поклоне.
-Твоя память удивительна, Эриох. Прости меня, я пойду заварю чай.
Действительно, у родителей Эрика после ухода единственного сына появилась служанка. Они были уже в возрасте, им требовалась помощь... Эрик внутренне содрогнулся, целиком осознав смысл ее слов. Хорошая память? Не меньше восьмидесяти лет прошло с момента их последней встречи. Для Младших расставанье на такой срок означает прощанье навсегда. Ардены же привыкли к тому, что жизнь долга, а мир тесен.
Он поскучал некоторое время в гостиной, обставленной в смешанном стиле Ровендии и Эггора, не выдержал и вышел на кухню. Здесь обстановка была проще и уютнее.
-Ты живешь одна? То есть, я хотел сказать, с детьми...
-Нет. Мой муж ушел в Окбери, под знамена прорицательницы Аэлевит. Разве ты не знаешь о том, что объявлен сбор войска?
-Знаю.
-Наверное, я не должна спрашивать у тебя, Эриох, куда лежит твой путь.
-Не надо. И я бы не хотел, чтобы в деревне знали, кто я такой.
-Я уже поняла. Не продолжай.
Она собрала на серебряный поднос сахар, блюдце, вазочку с пряниками, произвела над чашкой сложные манипуляции с применением двух чайников, в результате которых получался этот загадочный южный напиток чай - для Эрика ритуал его создания всегда был тайной, недоступной пониманию. Вопросительно посмотрела на него, он кивнул и прошел обратно в гостиную. Они сели за стол.
-Много ли здесь живет арденов из эридарских родов?
Илириа покачала головой.
-Кроме меня, никого. Здесь в основном изгнанники Уэсгура, как мой муж. Никто из них, я полагаю, тебя не знает.
Эрик согласно кивнул - не знают. Мало кто знал последнего потомка Ровенда Великого.
За окнами таял апрельский день. Разговор не клеился: гость опасался сказать лишнего, хозяйка чувствовала его настроение и не задавала вопросов. Вернулись домой дети Илирии, сели, выжидательно глядя на мать. Она извинилась перед Эриком и ушла в кухню - готовить ужин. Он вызвался принести дров и вышел во двор.
Снеговые тучи нехотя уползали с небосвода, тускло мерцали редкие весенние звезды. Морозец пощипывал за лицо. За каменным забором темнела бездна океана, спокойная и непроглядная. Неугомонная душа, забыв о переживаниях утра, опять чего-то хотела. Чего-то непонятного. Романтики, что ли? Или просто новых ощущений? Новой жизни?
Он вернулся, груженный поленьями выше головы, и обнаружил Илирию беседующей с немолодым арденом, чье ремесло безошибочно выдавали ожоги и шрамы на огромных мозолистых руках и лице. Кузнец неожиданно оживленно рассуждал о поэзии и пил чай. Илириа заинтересованно слушала. Эрик поздоровался, представился 'Валедиром ЭахЛиас' и сел в самое дальнее от нового гостя кресло, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. В нем опять ожили утренние страхи.
-Этот Мервак, отпрыск рода мерзавцев из Гиссаны, конечно, хорошо плел свои вирши. Очень даже хорошо. Но если брать поэзию Младших в целом, то он - далеко не лучший ее представитель. Души в нем нет, понимаешь, Илири? Скорее уж он был удачным подражателем Кариоха, но не более. Разве можно ожидать от Младшего, чей век так короток, особо глубокого чувства и понимания темы вечности?
-Мервак прожил около ста двадцати лет, если я не ошибаюсь.
-Экий долгожитель! - хохотнул кузнец. - Какая разница, сколь долго живут Младшие? Все равно большая часть их жизни - старость. Я уверен, что Мервак писал свои вирши в молодости, когда чувство уходящего времени наименее властно над короткоживущими людьми.
-А Кариох не дожил до пятидесяти...
Эрик, наблюдая за детьми Илирии, которые усердно пытались не мешать взрослым и тем самым производили все больше шума, почувствовал, что начинает невольно прислушиваться к разговору. Тема поэзии, которая сама по себе была мало ему интересна, затрагивала другие, более близкие ему темы, затрагивала струны в душе, которые никому из прежних собеседников Эрика были нелюбопытны: ни Филласту, ни Верховному прорицателю, ни Дигбрану с домочадцами... одной Эрви, быть может, но у них двоих все темы общения быстро и уверенно свелись в одну, и изменить это они были не в силах. Пока не в силах.
-Он не знал, что умрет таким молодым. И Мервак не знал, что проживет так долго.
-Твоя правда, Харт. Однако зачем я спорю, если сама не люблю сонеты Мервака?
-Ты любишь поэзию Младших вообще, Илири. А это - не самый достойный объект для восхищения.
Илириа кивнула, но чувствовалась, что кивает она своим мыслям, не словам кузнеца.
-Их поэзию не сравнить ни с сонетами Кариоха из Лагеттии, ни с тем, что сочинял Мирниэх ЭахЛесмар, ни с чем другим из сотворенного нашим народом. Никого, даже лучших из поэтов Младших народов. Они... иные.
Кузнец недовольно фыркнул.
-Чему служат их неуклюжие рифмы, Илири? Развлечению себя. Кто читает эти строки среди их собратьев? Также развлекающие себя. Это бабочки, мотыльки-однодневки, они быстро находят свое маленькое счастье и так же быстро в нем разочаровываются. Самым умным из них, а если точнее, то самым беспокойным, не хватает примитивных материальных наслаждений, и оттого они ищут некое развлечение для мозгов. Они считают это искусством. Но почему ты думаешь, что оно способно отложиться в них так глубоко? И что заставляет тебя считать, что созданное их 'поэтами' предназначено для глубокого восприятия? Что там есть что-то, наделенное более чем сиюминутным смыслом?
Кузнец смотрел на Илирию с торжествующим видом победителя в словесном поединке. Но Илириа бестрепетно встретила его взгляд, ни одна черта не дрогнула на ее лице.
-Я - Старшая, Хартен ЭахТэр. Если следовать твоей логике, я способна судить о том, чего не в силах охватить мозги Младших. Так вот, я сужу: они способны создавать нечто не менее долговечное, чем ардены. Я сужу: они тоже люди, они - наши родичи, пусть их культура и отлична от нашей. Я сужу: они нам близки и понятны, просто мы слишком долго были о себе слишком высокого мнения. Я сужу так: если сегодня мы становимся с ними рядом, чтобы драться против общих врагов - значит, они достойны этого. И я сужу: они более жизнеспособны, чем мы, что уставились в свое собственное прошлое, где был один поэт - Кариох из Лагеттии, живший еще до Империи, но после него не было почти никого!
Названный Хартом кузнец как-то сразу осел в своем кресле, стал не таким массивным и уверенным.
-Зачем ты так, Илири? Я всего лишь хотел узнать твое мнение...
-Ты оскорбил мое мнение, Хартен.
Она вдруг сникла.
-Харт, прости. Я не хотела.
-Ладно, чего уж. Пусть твой гость простит нас, если что показалось ему недостойным арденов.
-Не за что вас прощать, - откликнулся Эрик.
Тусклые по-весеннему, редкие, но колючие звезды мерцали в непроглядно-темном небе. Белая простыня лежала на земле под окном, и застыл морозом воздух. Молчало редкими звуками поселение, забравшись под одеяло, отвернувшись к стене и уютно посапывая. Эрик сидел в кровати у окна, смотрел на неожиданный в апреле зимний пейзаж, перекатывая в голове слова-камушки. Прошлое-настоящее, Старшие-Младшие... наваждение. Такие разговоры, такого рода материи никогда бы не заставили его свернуть с намеченного пути. То, что беспокоило его, замыкалось на нем и ощущении себя в мире, но отнюдь не мира вокруг себя. Мир - он всегда содержит место для героя, в самые спокойные времена Ровендии таким, как он, находилось занятие. Почему же сейчас, на пороге великих событий, вдруг подкралась эта неуместная сентиментальность, ненужные мысли о ненужных людях, рассуждения о правоте собственного мировоззрения, сомнения в том, что его учили ценить превыше собственной жизни?
-Илири, ты не спишь? - он рискнул обратиться коротким именем к той, кого почти не знал.
-Нет, - послышалось из другого конца комнаты.
-Прочти мне что-нибудь... из Младших.
-Что именно, Эриох? - хозяйка дома, напротив, осталась в обращении хоть минимально, но официальной, тем самым проводя между ними некую черту - так, на всякий случай.
-Я не знаю ничего из их поэзии. Вообще не знал до сегодняшнего вечера, что она существует.
-Ну ладно...
Она читала необычно, не так, как привыкли декламировать стихи те, кого знал Эрик.
Пройдет эта боль,
Но сначала исчезнет страх.
Смотри: мы выходим на свет -
Не кровь ли у нас на руках?
Мы сами все это решили,
Мы клятвы купали в крови,
Но каждый хотел получить
Хоть каплю земной любви.
Когда-то мы были иными,
Мы бредили о небесах,
Теперь мы мечтаем о том,
Чтоб исчез поскорее страх.
И сами стихи были необычными. В эти мгновенья Эрик готов был бы еще более согласиться с мнением Харта о недолгоживущих, но в непривычную, не склонную к поэзии душу вламывался смысл слов - с трудом, со скрипом, медленно, как до барана, до него доходило. Там, где не смог пробиться смысл, пробивались чувства - чувства поэта и эмоции в голосе Илирии.
Мы видели сны о небесной любви,
Но мы выросли на земле,
И каждый боится испачкать
Руки и сердце в золе.
Иногда мы смотрим на солнце,
Но оно нам режет глаза,
И с бесконечным упреком
В душу глядят образа.
Смотри! Мы ступили на берег
И скоро пойдем по воде,
Но нас никогда не отпустит
Наше доверье к беде.
Мы все хотели бы счастья,
Но безмолвно терпим свой ад.
Мы теряем друг друга в дороге
И никто не придет назад...
Южнее поселения тропа стала совсем уж малохоженой. Правда, в полудне пути на юг ему встретился местный охотник, сосед Илирии, она о нем предупреждала... Эрик поздоровался с ним, отступил в сторону, пропуская, и пошел себе дальше быстрым уверенным шагом. Даже не оборачиваясь, он был уверен, что охотник долго смотрел ему вслед.
Теперь таиться было уже не так важно. Верховный прорицатель, будь его воля, нашел бы Эрика незамедлительно - по крайней мере, до тех пор, пока перед ним не откроются горы, где обитают боги. Там магия скаранита могла оказаться бессильна.
Горы были близко. Все более неровной становилась местность, глубже овраги и ущелья, выше скалы у моря. Тропа едва угадывалась, но исчезать и не думала. Ему встретился еще один мост-бревно, и снова внизу журчал ручей, и переливалась в овальной каменной чаше темно-зеленая вода. Эрик испугался, что сейчас вдруг опять появится Уивер ЭахТислари... он с трудом справился с наваждением, потряс головой, прошел еще несколько шагов по тропе и остановился. Задумался.
Странно с ним было. Непривычные мысли, странные ощущения. Чаши эти... Раньше, когда у него в голове начинал твориться хаос, Эрик, как правило, знал, откуда тот взялся. Но то, что происходило с ним сейчас, никакому объяснению не поддавалось. Разве что он болен. Но что же это за болезнь, если нет жара, да что жар - даже чихать он перестал, помог загадочный южный напиток - чай. Вот только мысли зачем-то путаются. Мозги переворачиваются? С чего бы это вдруг?
...Мы подходим к рассвету, как к пропасти,
Но с рассветом растает страх.
Мы смотрим в глаза восходящему солнцу...
Но не кровь ли у нас на руках?
Младшая поэзия. Автор этих строк, по словам Илири, миакринг, и жил он во времена Завоевания. Жил в Сиагисе, городе алагоров на юге Агиллы, где получил образование и научился смотреть на мир иначе, чем его сородичи из лесов Миакра. Пошел со своим народом на север Арденави, завоевывать арденов. Вернулся. Умер все в том же Сиагисе, презираемый на родине за малодушие, зато алагоры сумели оценить его поэзию. Тарваг его звали... да что же с ним, боги Звездного пика, такое?!
Вместо того, чтобы идти дальше, Эрик развел на краю оврага костер. Сел у огня и сидел так, медленно приводя мысли в порядок. К закату он наконец успокоился, но идти дальше было сегодня уже поздно. Соорудив на скорую руку некоторое подобие шалаша, он попытался уснуть... не получалось.
Стихи, слова, облаченные в словесную оболочку мысли. Вспомнились вчерашние ардены из поселения изгнанников. Странные и смешные одновременно... были бы смешные, если бы не было так грустно смотреть, как простой деревенский кузнец пытается быть мудрее философа. Ровендиец, видите ли. Потомок изгнанников. Белая кость и голубая кровь, презрение к тем, кто младше. Хорошо мотивированное презрение, в котором почти не угадывается софистика. Да и кому ее угадывать - Эрику? Он с кузнецом полностью согласен: Младшие по определению неполноценны.
'...не кровь ли у нас на руках?' Тарваг, неотесаное дитя дикого лесного народа, смог задуматься о правоте своих собратьев, что крушили остатки арденской культуры. Задуматься о том, что на крови нельзя выстроить ничего путного. Интересно, многие ли из арденов способны мыслить в этом ключе? Илириа ЭахЛиас, Эрви - больше он никого назвать не может.
А что они могут поделать с тем, что они действительно - иные? Старшие обладают даром предвиденья. Можно притворяться сколь угодно долго, что этот дар ничего не значит - все равно прорицатель не сможет жить так, как человек, что не ведает будущего. Тем более, если весь народ такой. Можно попробовать закрыть на это глаза, но вряд ли что получится. Не получалось пока ни у кого.
И долгую жизнь со счетов списывать нельзя. Долгоживущий по природе своей не способен ценить все то же самое, что и короткоживущие. Есть различия, и существенные.
А если вспомнить о том, что долгая жизнь арденов определяется культурой народа, то возникает закономерный вопрос: чего это ардены должны объявить Младших своими братьями? Зачем? Чтобы самим стать Младше?..
Утро вползло под веки серыми рассветными сумерками. Эрик приподнялся, моргнул, потряс на всякий случай головой и с облегчением вздохнул: прошло. Отпустило. Чем бы оно ни было, это вчерашнее наваждение, его больше нет. Быстро позавтракав тем, что дала ему в дорогу Илириа, он собрался и вышел обратно к мосту. Посмотрел вниз.
Каменной чаши не было. Даже ничего похожего на нее. Эрик почувствовал себя неуютно и поспешил покинуть это место.
Становилось все теплее и теплее. Снег таял по всему лесу, а здесь, в двух днях пути на юг от замка Скассл, снегопад, похоже, был недолгим. Лес из белого сначала превратился в серый, неуютно-грязный, а потом и в сухой, весенний и ярко-зеленый. Предгорья давали о себе знать крутыми подъемами. С вершин водоразделов Эрик отчетливо видел близкие заснеженные пики.
С какого момента он стал чувствовать присутствие преследователя, он не помнил. Сначала появилось тревожное ощущение взгляда в спину, но Эрик долго не обращал на него внимания - думал, что это опять вчерашнее наваждение. Потом наконец природное чутье, чутье одиночки на присутствие чужака заставило его прислушаться к своим чувствам. Да, так оно и было - по следу Эрика кто-то шел.
Это место было неким рубежом - почему-то Эрик в этом не сомневался. Нет, никаких опознавательных знаков тут не было, и вообще единственным, что здесь не сотворила природа, была тропа, выныривавшая из леса и устремлявшаяся к краю довольно широкого ущелья, где и обрывалась. Моста не было, даже бревна, перекинутого над пропастью - да и какое бревно могло бы достать до противоположного края ущелья? Однако на другой стороне тропа, как ни в чем не бывало, продолжалась, вскарабкиваясь на довольно крутой склон и исчезая за скалами и редкими соснами. Там, на противоположном берегу, имелась еще довольно странная груда камней, или просто один камень причудливой формы. Что-то в этих булыжниках притягивало взор, но подойти поближе не представлялось возможным.
Эрик подошел к краю ущелья, опасливо глянул вниз: нет, никакой чаши на этот раз не было. Были обломки моста, в которых узнавалась та же эльфийская архитектура, что и в камнях замка Скассл. Между остатками древнего пути бесновалась на дне ущелья река.
Он еще раз посмотрел на тропу - она определенно использовалась, пусть и редко. Да и мост, судя по виду обломков, обвалился не так давно. Уж конечно, не две с лишним тысячи лет назад, когда из Арденави ушел последний эльф, ведь тогда бурная горная река сгладила бы обломки, изменила до неузнаваемости...
Преследователь был близко. Уже не требовалось чутье, неведомые чувства, родственные пророческому дару, но достаточно было просто услышать, как смолкли лесные шумы в недавно оставленном подлеске. Тот, кто шел за ним, затаился и ждал, что предпримет Эрик.
А Эрик... Эрик вдруг задумался над тем, есть ли теперь смысл продолжать путь. Ведь Верховный прорицатель его отпустил? Отпустил, в некотором роде. Более того, напутствовал и велел с пути не сворачивать. Но почему он опять должен слушаться своего всемогущего и всеведущего тестя? Этот путь через горы, где обитают боги, был исключительно опасен, даже если ему удасться перебраться на другую сторону ущелья. Стоит ли им следовать? Есть ли смысл рисковать теперь, ведь можно повернуть на запад и попасть в Сиккарту обычным путем. Его что, кто-то преследует?... Впрочем, таки преследует.
Эрик чувствовал, что вчерашний разброд в голове не прошел даром. Он уже не был прежним собой, как и обещал ему Уивер ЭахТислари. Уже изменился, только пока не понял - куда.
-Я пойду вперед, потому что сам так хочу, - громко заявил он окружающему миру и, плотно зажмурившись, шагнул с тропы в пропасть.
Ничего не случилось. Догадка Эрика оказалась верной: магия. Та же самая древняя эльфийская магия, которая тысячелетьями поддерживала иллюзорные стены замка Скассл, здесь, на пороге южных гор Эггора, делала невидимым мост, а вместо него предъявляла глазу обломки. Обломки, над которыми не властно время.
Странно, почему Равераэх ЭахАлмери в своих 'Артефактах Эльфов' ни словом не обмолвился об этом месте. Неужели даже тогда, на рассвете Риммарави, местные ардены были настолько нелюбопытны? Или так покорно подчинялись запрету богов? А кто же тогда ходит тропой в запретные земли?
Так, не раскрывая глаз, он и перешел через ущелье. Ступив на берег, глаза открыл и быстро подошел к груде камней. Это была гробница; на одном из камней чья-то искусная рука вырезала имя.
Эрик вздрогнул. Если верить надписи, здесь лежал предыдущий Верховный прорицатель Круга прорицателей Эггора. Автор пророчества, изменившего жизнь народа арденов и превратившего их в слуг миакрингов. Единственный, кто, возможно, видел будущее дальше тех дней, в которые довелось жить Эрику. Кто видел надежду и некую возможность для арденов.
Дегарт ЭахТислари.
Он не знал, сколько простоял так над местом, где было погребено тело прорицателя.
Они когда-то даже встречались - Эрик был еще молодой и восторженный. Дегарт, в те дни уже древний, как история, посмотрел на юношу, представленного ему как 'князь Эриох ЭахВеррел', улыбнулся и сказал: 'Будущий наследник Ровенда'. Больше они не виделись, спустя несколько лет Эрик, уже служивший прапрадеду Дигбрана, узнал о смерти великого прорицателя. Подробностями он не интересовался: Дегарт умер в возрасте трехсот тридцати трех лет, в глубокой старости. Но... кто-то же знал, где и почему умер прорицатель. И почему вместо традиционного погребального костра ему воздвигли каменную гробницу, да еще в таком месте.
Он наконец оторвал взгляд от камня с надписью и осмотрелся по сторонам. Место, где он оказался, ничем не отличалось от покинутого им берега. Скалы, деревья, тропа, река внизу... он вскрикнул и схватился за камень, чтобы не упасть. Глаза Эрика расширились от ужаса, ему хотелось бежать, но он не мог ни сдвинуться с места, ни оторвать взгляд от того, что видел.
Там, где раньше на дне ущелья торчали прямые углы камней обвалившегося моста, теперь их не было. Вода обрушивалась ровными струями водопада вниз, в темно-зеленое озерце строгой овальной формы, из которого такими же ровными потоками сбегала дальше, устремляясь каскадом к близкому океану. Озерце окаймлял ровный каменный край, а в центре крутился водоворот.
'...мы должны склонить голову. Сдаться. Смирить гордыню. Иначе нас ждет закат и неизбежная гибель... омоложение, так сказать. Ардены станут младше и смешаются с завоевателями, а следующее Завоевание, что грядет еще через три столетья, сотрет самую память о нас. Так же, в смирении, у нас есть ничтожная возможность - такая же, какая есть у любого живого существа, пока бьется его сердце...'
Голос говорил в его голове, говорил языком пророчества. И языком прорицателя. Он боялся предположить, кому могли принадлежать эти слова, и что именно за пророчество он слышал.
Ему вообще еще никогда не было так страшно. А взгляд его словно прикипел к чаше на дне ущелья, к темно-зеленой воде, глубокой бездне с водоворотом.
'Представь себе: нет никакой чаши! Нет!'
Не помогало.
-Я не вижу, какая возможность нас ждет... не хочу видеть. Отказываюсь. Мы поступим так, как я сказал, и тогда у нас будет еще три столетья. За это время вырастет кто-то другой, кому по зубам такие задачи. У него... у них будет шанс. Но избави Лайта нас от того, что им доведется пережить.
Только когда камень под его рукой вдруг подался, Эрик понял, что слова уже звучат не у него в голове, но в воздухе, звучат голосом Дегарта ЭахТислари, который, услышав лишь однажды, он вспомнил теперь, век спустя. Он отшатнулся в сторону, еле удержавшись на ногах. Голос стих. На мгновенье над ущельем повисла мертвая тишина.
А потом за спиной Эрика хрустнула ветка, и послышался негромкий смешок.
-Сме-ертный... - протяжно проговорило нечто за спиной. - ты на что надеешься?
Выдержка Эрику отказала. Забыв обо всем, забыв о собственной гордости, о своих предках, что создавали империи и повергали богов, последний потомок Ровенда Великого бросился бежать. Паника его была столь велика, что Эрик забыл закрыть глаза на невидимом мосту. Впрочем, он и так не видел, куда бежит.
И, естественно, обнаружил, что кто-то ступил на мост ему навстречу только тогда, когда сбил его с ног.
У этого кого-то был плащ с капюшоном. Из-под капюшона выбивались светлые волосы, и глядели недовольные голубые глаза. Очень знакомые глаза.
-Эрви? - удивился Эрик.
-Естественно, - проворчала Эрви, пытаясь выползти из-под Эрика. - А ты кого ожидал здесь увидеть - Несущую свет?
Эрик улыбнулся. Наваждение отступило мгновенно, так же быстро исчез страх.
И лишь на миг затуманился его взгляд, которым он смотрел на свою жену. Ему показалось, что кто-то недовольно скрежетнул зубами. Он обернулся.
Огромные колонны вонзались в небо обломанными клыками. Часть была обрушена свирепым варварством, но многие выстояли: слишком большая гордыня их возводила. Остался и огромный каменный трон, и в мусоре на полу, в каменной крошке и обломках иногда просвечивал розовым мрамор. За прошедшие века так и не появились в мире настолько уверенные в себе варвары, чтобы смести с лица земли то, что осталось от тронного зала императоров Ровендии.
-Мы приходим сюда век за веком, Филласт. Ты не знаешь, что мы здесь ищем?
Эльф очень колоритно смотрелся в этих руинах: высокая фигура в золотистых одеждах, древнее колонн и трона, и при этом - чужой. Наблюдатель вне времени.
-Вы ищете себя, Уивер.
-А правильное ли это место для таких поисков?
-Нет, конечно.
Между колонн выл ветер. Здесь, на севере, было значительно холоднее, чем в Арденави.
-А... где же тогда?
Эльф молчал непривычно долго. Взгляд его устремился куда-то в сторону болот, замерзших и заснеженных - но не на болота, как понял прорицатель, смотрел Прежний.
-Смотря что вы хотите найти. Но обрести себя, посещая руины прошлого, невозможно.
Прорицатель, кутаясь в теплый плащ, пробрался между завалами камня и подошел к краю зала. Здесь огромная площадка на вершине холма обрывалась вниз, без всяких перил. Внизу лежал разрушенный город, уже почти полностью заросший деревьями. Как ни крути, а шесть веков прошло с того дня, когда пал последний защитник Кайгиста. Для эсгуриев и кассорийцев те события уже давно стали легендами. Но ардены упорно считали падение Ровендии вчерашним днем, который просто оказался на редкость неудачным. Старшие севера до сих пор не могли поверить в то, что случившееся шестьсот лет назад - необратимо.
-Где они ошиблись, Филласт? Ведь это были гордые люди, они шли наперекор судьбе и сражались до последнего.
-Нет уж, - Филласт стоял рядом, и прорицатель не слышал, как тот подошел. - они никогда не шли наперекор судьбе. Когда твой народ начал видеть грядущее в снах и наяву, я не знал, что им сказать. Дар Старших совершенно не похож на мой, мне нечему было вас учить. Вы следовали видениям и оказывались правы, так день за днем предвидение обретало все большее значение. А сегодня ни один арден не минует прорицателя, когда почувствует, что ему пора менять образ жизни. Вы называете это - 'искать судьбу'.
-Значит, мы сами виноваты?
-Почему? Ты считаешь, что жить в неведении проще?
-А скажи мне еще...
На этот раз Филласт выжидающе посмотрел на прорицателя. Редкое зрелище, однако. Как правило, Прежний умудрялся предвосхищать все вопросы людей. Но при этом, что характерно, не проявлял никаких признаков скуки.
-Скажи, а что они делали, когда видения молчали? Ведь бывало такое, я знаю. Как они поступали с теми событиями, что остались скрытыми в глубине хрустального шара? Смирялись? Или все же пытались хотя бы пофантазировать, заполняя провалы в грядущем?
Брови Филласта удивленно вздернулись. Прорицатель грустно улыбнулся - надо же, удивил Прежнего.
В замке Скассл было как-то непривычно тихо. Возможно оттого, что ушли шумные прорицатели, которых Уивер ЭахТислари транспортировал обратно по всей Риммарави. Или же древний замок сам затих, ожидая, когда его хозяин решит наконец, чего хочет?
Прорицатель побродил по первому этажу своей башни, убедился, что, кроме миакоранского повара с поваренком, здесь никого не было. Завоеватели, судя по запаху, готовили что-то исключительно вкусное, но он был не голоден. Поднялся на второй этаж, прошел мимо закрытой двери, из-за которой слышал песню. Эрви тихо и грустно пела лирическую балладу, аккомпанируя себе на лютне. Заглянул в столь любимый им интерьер сна из чужого мира на третьем, глянул на то, чем занят эльф. Филласт третий день подряд читал двадцать седьмую страницу 'Песни провидца' Кариоха. На четвертом этаже внимательно посмотрел на дверь, которой не так давно хлопнул перед Эриком. Зря хлопнул. С гордым, гордее самого прорицателя потомком Ровенда Великого так поступать противопоказано. Ладно, сделанного не воротишь. Поднялся на пятый, к себе. Внимательно посмотрел на холодный камин - нет, огня не хочется. Хочется немного померзнуть. В тепле голова плохо работает.
Прорицатель подошел к окну.
Картина, представшая его глазам, была обычной, ничем не примечательной. Вечный конец апреля. Вечное тепло. Никогда и ничего не меняется. Пока в замке Скассл жили эльфы, тут было место для нововведений в наполняющих замок чарах. Но за две тысячи лет ничего не изменилось. Филласт редко когда склонялся к мысли использовать магию, и никогда - магию замка, которую не он творил. Ничего нового. Неподходящий фон для деятельности. Надо было отсюда уходить.
На лестнице он столкнулся с Эрви. Дочь прорицателя была спокойна и печальна. Единственный, до дрожи в душе любимый ребенок.
-Он ушел отсюда, папа. Что мне делать?
Прорицатель аж замер.
Эрви смотрела на него, ожидая вселенской мудрости или хотя бы совета, доброго, родительского.
Прорицатель редко видел свою дочь. Семнадцати лет от роду маленькая по меркам своего народа Эравиа ушла служить завоевателям. Они иногда встречались. Он помогал ей, чем мог, пытался заменить мать, которую они оба видели очень редко, ведь она служила миакрингам в далеком Сатлонде. Пытался быть отцом, и видит Лайта, он делал все хорошо. Ардены, как бы не осуждал их сейчас прорицатель за бездеятельность и покорность судьбе, смогли сохранить во всей полноте то, что отличает человека от всех прочих существ в мире. Доброту к близким. Тепло. Готовность отдать последнее за того, кто одной с тобой крови, даже если ты никогда его не видел. Готовность принять все, что тебе расскажут, и отдать сочувствие. Радость быть не одним в этом мире.
Она любила его. Эрви доверяла отцу все - все до последней точки и все после многоточия. Любовь дочери согревала его в эти дни, давала возможность выжить после пережитого - не меньшую, чем давало чародейство Филласта. Сейчас, здесь - она спросила, и прорицатель понял, что пришла пора платить цену за любовь. А цена... никакое самопожертвование не может быть адекватным чьей-то любви. С ней сравнится только такая же любовь. И, разумеется, мотивированные этой любовью поступки.
-Иди за ним, Эрви. Эрик без тебя потеряет свой смысл.
В этот момент он понял. Понял, что имеет ввиду Филласт, когда неустанно твердит, что предвидение не есть видение. Прав Прежний, знает, что говорит - он ведь давно живет на свете. Прорицатель сказал дочери то, что чувствовал. И при этом совершенно не понимал, что под этим подразумевалось. Слова были правильные, сами пришли. Словно он уже успел пережить принятое решение и смириться с ним - хотя ему это еще только предстояло.
Эрви сморгнула слезы, шмыгнула носом. Ткнулась отцу в плечо, так постояла недолго. Оторвалась, посмотрела ему в глаза несчастным, но уже с проблеском надежды взглядом, чуть улыбнулась и ушла к себе.
Он знал, что больше ее не увидит. Он уже пережил ощущение прощанья навсегда, которое только должно было настигнуть его сейчас.
Он много знал. И медленно спускался по лестнице, в который раз пытаясь одолеть сам себя. Переубедить. Признать, что есть место для поступков, которые не определены. Признать, даже не будучи в этом убежденным. Тяжело для Старшего.
И согласился, признал. Остановился на середине лестничного пролета. Поймал за хвост увертливую мысль и понял, что каким-то образом успел продумать ее в большинстве деталей. Успел создать замысел, перед грандиозностью которого вздрогнули бы и боги.
Как же, однако, творятся чары принудительного перемещения человека отдельно, без перемещения самого заклинателя? Где-то же была книжка о приемах работы со скаранитом. В библиотеку!
Они опять собрались все вместе. Все двадцать пять прорицателей Круга, недоумевающие, озадаченные, смущенные. Кого-то прорицатель переместил в замок Скассл прямо из-за обеденного стола, с ложкой супа, так и не донесенной до рта. Другой быстро куда-то шел и чуть не забежал в результате в камин. Аэлевит, кутаясь в принесенный прорицателем плащ, глядела на него волком из-под мокрых волос - она как раз принимала ванну, когда сработали чары Уивера ЭахТислари. В другом народе после всех этих казусов еще полдня заглаживалось бы общее смущение. Ардены и тут были иными, смутить же прорицателей Круга было и вовсе сложно.
Прорицатель сел рядом с ними. Он не чувствовал себя вправе сегодня остаться над Кругом. То, что он хотел им сказать, требовало того взаимопонимания, для какого и делали ардены свои круглые столы.
-Мы... - он запнулся, почувствовав на себе взгляды всех собравшихся. - Если мы противостоим не просто людям, но ведущему их богу, нам надо совсем иначе вести эту войну. У меня есть идея, как мы можем противодействовать Элбису и победить.
Он излагал долго и местами путано. Мысль, которая посетила его впервые на руинах Кайгиста, еще не успела выкристаллизоваться окончательно, обрести форму и завершенность. Да прорицатель и не чувствовал себя вправе додумывать ее самому. Он уже знал, что ему это и не придется делать самостоятельно. Воплощение идеи требовало личного участия почти всех прорицателей Круга, всем им будет грозить опасность смерти - причем смерти, скорее всего, не из легких. Если они добьются успеха, испытания будут ждать их на каждом шагу, каждый день и каждый миг. Каждый из них будет один. Никто не придет ему на помощь.
И многим суждено умереть.
-Он же все знает, Уивер, - недовольно сказала Аэлевит. Она все еще злилась на прорицателя за его несвоевременное колдовство. - Элбис - бог речи, считается, что ничто сказанное не минует его ушей. На что ты рассчитываешь?
-На то, что ему совершенно нет времени слушать весь треп, который издает людское племя по всему миру. Боги не всемогущи, Аэлевит, просто очень сильны.
-Лично я, - прогудел старый, как мир, Марген ЭахДариг из замка Хигорт в Сатлонде. - согласен с Аэлевит и хочу обратить ваше внимание на тот факт, что мы собираемся сражаться с Элбисом на том поле боя, где ему нет равных. Неужели, Уивер ЭахТислари, ты рассчитываешь переубедить тех, кого перед этим убеждал бог изреченного слова?
Марген ЭахДариг был старейшим из прорицателей Круга. В свои триста с небольшим он, как многие из Старших, сохранял ясность ума, и если не так быстро уже воспринимал новые идеи, то это с лихвой компенсировалось его трехвековым опытом. Огромный, как медведь, прорицатель из лесного замка внушал уважение одним своим видом и глубоким, сильным голосом.
-Нет. Не рассчитываю. Но согласись, ЭахДариг, что сказанное легко забывается. Элбис вряд ли напутствует Младших каждый день - он ведь добился, чтобы они отправились воевать, и этого ему должно быть достаточно. Кроме того, не думаешь же ты, что наши слова будут противоречить сказанному богом? Младшие не настолько глупы, поверь.
Он встал, собираясь зажечь свечи, и в глазах его потемнело. Он ухватился за Эриака ЭахТиха, чтобы не упасть, и тощий веггарский прорицатель с трудом удержал Уивера ЭахТислари.
-Что с тобой, Уивер? - Аэлевит уже была рядом, проверяла пульс и совершенно забыла о том, что только что еще злилась на прорицателя. Длинные пряди мокрых волос коснулись на миг его лица, и это неожиданно привело его в чувство.
-Уже нормально, Аэлевит. - он наклонился над столом, уставившись в узор жилок и пытаясь поймать внутреннее равновесие. - Магия. Это все магия. Я сегодня немного перестарался, пока перемещал вас всех сюда. Зажгите кто-нибудь свечи.
Принудительное перемещение без участия заклинателя скаранита - куда более быстрый способ магического путешествия, чем тот, которым прорицатель пользовался обычно. Но и внутренних сил от заклинателя требует значительно больше.
Эрд из Скейра быстро поднялся, подхватил своей огромной рукой лучину на полке у камина, провел над огнем. Лучина вспыхнула, подмастерье ювелира прошел по всему залу, зажигая восковые свечи. Свет обычного пламени казался непривычным здесь, где уже многие годы Круг собирался при бордовом огне скаранита Верховного прорицателя.
В голове Уивера ЭахТислари наконец стало проясняться. Он осторожно выпрямился. Глаза его по-прежнему смотрели в никуда.
-Я сказал, вы слышали. Для того, чтобы осмыслить сказанное мной, требуется время. Идите и думайте. Вечером соберемся вновь.
Сопровождаемый Аэлевит, он спустился на первый этаж. В дверях башни он расстался с прорицательницей.
-Найди Эрви на третьем этаже, Аэлевит, - сказал прорицатель, глядя, как она зябко кутается в плащ. - Она подберет тебе платье.
-Я хочу обратно в ванну, - проворчала Аэлевит, но в ее взгляде на него было одно лишь беспокойство за него. Уходя к берегу океана, он чувствовал, как она провожает его встревоженным взглядом.
Он спустился тропинкой на уступ, где теперь было на одну сосну меньше. Прорицатель знал, чьих это рук дело. Прошел мимо, спустился на каменистый пляж, где шуршали о гальку волны.
Филласт уже был здесь. Нельзя сказать, чтобы прорицатель был этому не рад.
-Это ты и называешь 'пофантазировать'?
-А ты откуда знаешь? - попробовал возмутиться прорицатель. - Подслушивал?
-Я записал это в летопись, Уивер.
Прорицатель опустился на камень возле самой воды. Камень был холодный и жесткий.
Волны накатывались на берег, отступали и возвращались опять. Колыхали гальку у берега, катали туда-сюда. Шум волн успокаивал, навевал сон, покой.
Нет. Спать нельзя. Ему некогда быть стариком.
-У меня появилась надежда, Филласт. Я не хочу ее терять.
Филласт за все время разговора так и не пошевелился.
-Больше не пользуйся сегодня скаранитом, Уивер, - сказал Прежний. Голос его был ровным, бесцветным, и только тот, кто всю жизнь общался с этим эльфом, мог уловить в этой фразе одновременно и просьбу, и предостережение.
-Да знаю, знаю, - буркнул прорицатель. Ему не нравилось, что все вокруг сначала заботятся о его здоровье, а потом уже слушают, что он им говорит. Невыносимое проклятье старости.
Аэлевит ждала его в трапезном зале, по-прежнему мокрая и в плаще.
-Эрви уже отправилась в путь, - сообщила она прорицателю.
-Куда? - не понял он. Голова его была занята другими мыслями.
-Следом за своей судьбой.
Рука его сама потянулась к скараниту.
Перемещение было долгим, тяжелым. Он еще стоял в трапезной зале, еще чувствовал напряженную тишину, взгляды Аэлевит и повара, а чувства его уже летели над лесом Эггора в поисках Эрика. Внешность, какая она была в памяти прорицателя, никак не откликалась на зов скаранита; такое бывало, когда искомый, к примеру, пару дней не брился. В таких случаях требовались дополнительные усилия, лучше всего получалось перемещение в знакомое место, а не к человеку. Но прорицатель понятия не имел, где находится Эрик.
Он чувствовал, что тело его уже не принадлежит тому месту, где он стоял. Он уже перемещался, был в пути, но еще не видел, куда лежит его путь. Какими опасностями были чреваты такие путешествия без цели, ему рассказывал Филласт. Прорицатель уже готов был представить себе любое знакомое место и отправиться туда, когда сквозь покров леса его чувства услышали отклик. Судьба Эрика отозвалась на его зов, он слышал и видел ее, и устремился навстречу.
Здесь было очень холодно. Магия замка Скассл порой оказывала дурную услугу своим обитателям, привыкшим к вечному апрелю. Отправляясь в очередное путешествие, прорицатель редко задумывался о том, какое сейчас время года и что следует на себя надеть. Оттого часто мерз, иногда жарился под ярким летним солнцем или мок под дождем.
В Эггоре выпал снег. Для настоящего конца апреля такая погода была совсем непривычной.
Он стоял на покрытой снегом тропе, где уже успели лечь следы местных жителей. Вспоминая свое перемещение, он вспомнил и местность, где оказался: южнее замка Скассл, на пути к южным хребтам Эггора. Эрика нигде не было видно, но прорицатель безошибочно чувствовал его близкое присутствие.
Пройдя несколько шагов по тропе, он подошел к краю оврага. На дне журчал ручей, переливался водопадом в чашу в камне, и вода в этой чаше была темно-зеленой. Камень определенно был обработан, природа не могла бы сама достичь совершенной формы эллипса, ровных краев, не сумела бы выровнять столь изящно струи падающей воды. Прорицатель понял, что не знает, кому и когда могло прийти в голову создать такого рода произведение искусства.
Над ручьем было перекинуто бревно, стесанное на верхнюю треть толщины и снабженное веревками-перилами для удобства ходьбы. Он ступил на мостик, дошел до середины.
Эрик был где-то близко, очень близко. Прорицатель чувствовал, как его начинает колотить, как ломятся в сознание непрошеные видения.
-Эриох, ты выбрал странный путь, - он надеялся, что Эрик его услышит. - Не рассчитывай, что ты выйдешь из гор, где обитают боги, прежним собой.
Он понятия не имел, откуда приходили слова. Таков дар прорицания: слова рождаются сами, без помощи разума, облекают в доступную форму смутные ощущения или яркие видения, которые иначе оставались бы достоянием единственно прорицателя. Оттого все видящие умели говорить - облекать в слова то, что внутри, и лучше других людей владели речью, этим даром Элбиса сотворенным существам.
-Не пытайся свернуть, уже поздно что-то менять. Ты пройдешь этот путь, Эриох. Оставляю тебя наедине с твоей судьбой и ухожу.
Оказавшись в замке Скассл, он едва успел схватиться за стену, чтобы не упасть. Это были, к счастью, его личные апартаменты, и он оказался избавлен от чужой помощи и сочувствия, от тревоги и заботы, от попыток его задержать. Прорицатель чувствовал себя очень плохо, опять сбоило сердце и заходились кашлем легкие. Но одновременно он ощущал внутренний подъем, необходимость действовать, необходимость спешить. Пришла уверенность в том, что его замысел сработает. Сами собой достраивались детали, но он уже не переживал, что берет на себя роль, предназначенную им остальным прорицателям. Ведь это они достроили эти детали - точнее, вот-вот достроят. Осталось убедить из это сделать, но он уже был уверен, что убедит. И чем крепче была его уверенность, тем четче перед глазами становилась картина убеждения, все еще оставаясь фантазией, но уже прорываясь в реальность.
Пришли видения, следуя по пятам за его мыслями. Он еще только успевал подумать о чем-то, а представлять себе это уже не было необходимости - грядущее проявлялось само, ярче любого воображения. Это был чистой воды акт творенья судьбы, действие свободной воли, сила смертного, способная повергать богов.
Он сбежал по лестнице вниз, надеясь, что не все прорицатели успели разойтись.
Да, не меньше половины из них были здесь, за круглым столом. Между ними шла оживленная дискуссия, прорицатели делились новостями и обсуждали план Уивера ЭахТислари. Он влетел в зал, открыл рот, собираясь требовать их внимания... и тут услышал, о чем они говорят.
Они говорили о том, о чем он недавно или только что думал. О том, что он видел. О том, чего не могли знать. Впрочем, они тоже были прорицателями. У каждого из них был свой дар, о чем Уивер ЭахТислари постоянно норовил забыть. У них была хрустальная сфера, был свет свечей и было время. Они могли видеть по крайней мере часть того, что видел он.
Да, он был лучшим. Он знал больше, чем все они, вместе взятые. Но в его плане эти люди потеряли бы как исполнители всякую ценность, не будь они прорицателями, видящими будущее.
Он понял и то, чего не хватало его замыслу. Пожалуй, самое важное.
-Собирайте всех. - велел он. - Я расскажу вам, что будет.
Двое из прорицателей помоложе - Эалит и Мирниэх, - покинули зал, чтобы найти и привести недостающих. Остальные вместе с Уивером ЭахТислари остались ждать.
Он сел, но не к столу, а в кресло у камина. Прорицатель только теперь понял, как сильно он замерз в заснеженном лесу. Тепло вползло под его одежду, растирая кожу, пробуждая жизнь в мышцах и костях, и боль, неизменную спутницу жизни. Ему стало очень больно, хотелось закричать, но не было сил. Он замер в кресле и ждал, пока боль его отпустит.
Прорицатель почувствовал, как к его ногам что-то прикоснулось. Это было похоже на шершавый язычок щенка, прибежавшего вылизать хозяину ноги, и одновременно на целительную мазь, накладываемую на раны. Он наклонился вперед и ничего не увидел, и тогда вспомнил, как ощущал такое же холодное влажное прикосновение в день, когда было произнесено пророчество о пятерых. Тогда он чуть не умер, и Филласт прибег к сильной магии, чтобы спасти прорицателя. Сейчас Прежний делал то же самое.
'Нет, - мысленно попросил он. - не сейчас. Позже, Филласт'.
Постепенно подходили остальные. Пришел ЭахТих, в своей одежде не то воина, не то бродяги, с уверенным взглядом и веселой сумасшедшинкой в глазах, один из которых пересекал шрам. Подошел Эрд, пряча в большом кулаке что-то, от чего чуть позже украдкой откусил кусочек, быстро прожевал и съел. Последней явилась Аэлевит, в миакоранском платье и с полотенцем, которым на ходу вытирала волосы.
Такими они прорицателю нравились больше всего. Свободными. Не закомплексованными, не пытающимися что-то из себя корчить. Уверенными в себе. Настоящими Старшими, а не нудными нытиками, как Эрик... или как сам Уивер ЭахТислари. Впрочем, в этот день и он, и Эрик нашли в себе силы пойти наперекор судьбе.
Он встал, чтобы говорить, и собрал в кулак всю свою волю, чтобы не упасть. Он уже не задумывался над странностью происходящего, не разделял видения и реальность, видения и магию, свои слова и ответы прорицателей, сказанное вслух и мысли.
Его взгляд остановился на хрустальной сфере, но он не позволил ей втянуть себя целиком в мир пророчеств, остановил впервые в жизни то, что считалось неподвластным воле прорицателя. Остановил той властью, которую давала ему уверенность в собственных силах, в правильности выбора пути. Ему не требовалось подтверждение. Он говорил.
А прорицатели слушали. Их подхватил тот же порыв, та целеустремленность, что владела Верховным прорицателем, они стали частью замысла и, следуя определенными для них путями, исчезали один за другим, ведомые волей прорицателя и магией скаранита. Уходили творить судьбу либо следовать ей, но теперь прорицатель не видел разницы между первым и вторым. Он чувствовал, что их действия неподвластны разумному объяснению, но одновременно знал, что они верны.
Сколько это продолжалось, никто не ведал. Никто не считал летящих в ветре времени мгновений. Когда все кончилось, был вечер. Были сгоревшие свечи и потускневшая без их света хрустальная сфера. Был угасающий камин, остатки пламени и тепла. Был прорицатель, лежащий на полу без движения и без сил, но еще в сознании. Была склонившаяся над ним Аэлевит. Больше не было никого и ничего.
Нет. Было еще незаконченное дело, перед тем как он сделает свой последний шаг навстречу судьбе.
-Помоги мне сесть, - попросил он. Удивился, как слабо звучит его голос.
Она подтащила к нему кресло, помогла подняться и сесть.
-Ты приведешь наш народ на поле последнего боя, Аэлевит. Ты уничтожишь тех из врагов, кто останется жив. Я должен познакомить тебя с тем, кто будет сражаться рядом с тобой.
-Не надо, Уивер! - взмолилась она. - Остановись. Завтра, не надо сейчас. Всему же есть предел, и твоим силам - тоже.
-Я избрал себе другой предел, Аэлевит. Камень магии... он остался на полу. Дай мне его, пожалуйста.
Камин снова горел, ярко и ровно. У камина сидели трое: бледный старик с горящими глазами, серьезная женщина в простом домотканом миакоранском платье и высокий мужчина с короткими темными волосами, тяжелым взглядом и суровым лицом, в роскошном вессейской работы домашнем халате и тапочках на босу ногу.
-Ты должен послать гонцов, которые остановят сопротивление на тех пределах, что еще не пали перед врагом. Все завоеватели пойдут тем путем, который определен для них судьбой, и незачем нам терять людей, пытаясь их остановить. Верни людей в центр Сиккарты и встречай врагов там. И тебе, Аэлевит, пора выступать туда же, к Скейру.
-Ты ни о ком не забыл?
-Да, ты верно подметила. Я сегодня ни слова не сказал о регадцах.
-Регад? - удивился мужчина в халате. - Мне ничего об этом не известно.
-Тебе следует знать. Империя Регад не осталась без внимания Элбиса, там тоже слышали чарующий голос бога устной речи. Темнокожие южане снарядили флот, подобного которому еще не бороздило просторы северных вод. Войско, погрузившееся на корабли, неисчислимо в том счете, что принят у Младшего народа Регада. Алые корабли до недавнего времени стояли против Агрота в Латонсе. Сейчас они выдвинулись на север, к Римморскому побережью. Сегодня армада Регада будет проходить мимо замка Хигорт в Сатлонде.
-Их так много?
-Около двенадцати тем. Больше, чем всех остальных завоевателей. Будь они даже одни, мы все должны были бы помышлять не о сопротивлении, но единственно о выживании. На севере и на западе нет такой силы, что была бы способна остановить подобное войско, разве что все бы объединились.
-Что же нам делать?
Трещали дрова в камине. Пошевелилось, словно пытаясь что-то сказать, пламя. Вспыхнуло чуть ярче, чем до этого.
-Уничтожить их. Я беру это на себя, на то волшебство, которое доступно мне с помощью скаранита.
-Я просила и опять прошу тебя подождать до завтра. Я помню, как ты рассказывал об уничтожении трех драккаров эсгуриев. Я так понимаю, что в случае с армадой Регада речь идет о куда большем числе кораблей?
-Значительно. Но завтра будет поздно. Сегодня они все встанут на якоря напротив замка Хигорт, чтобы не рисковать ночью в незнакомых водах, а заодно и высадить часть войска для захвата замка. Корабли будут неподвижны, лучшего времени я не найду.
-Ты убьешь себя.
-Да. Но моя смерть спасет мой народ.
-Смерть не способна спасти. И никогда не была ценой. Смерть - сама по себе, она приходит невовремя и забирает не тех, кого надо. Она никогда не сможет привести к счастью. Вспомни, даже Амунус не был убит Кастаем.
-Но Кастай как раз уплатил цену своей смертью, чтобы лишить силы Амунуса.
-Нет. Даже в этом случае ты неправ. Вспомни книгу Лайоха ЭахВеррела, его мемуары о войнах своего отца, Ровенда Великого. Он писал в основном об осадном деле, но там есть эпизод, посвященный битве на Лиртодийской равнине. Лорд Кастай не платил цены своей смертью. То была случайность. Поверженный Амунус, падая, зацепил его своим мечом. А уже после Катаар, создавая скалу Кастая как место, где будет лежать до пробуждения его поверженный брат, вернул душу Кастая в мир и поставил стражем сна Амунуса - ибо Кастай уже один раз доказал, что способен справиться с богом. Не было цены, о которой ты говоришь. Не было платы.
Сумерки за окнами сгустились в ночь. День закончился, пришла пора заканчивать и споры.
-Все, что ты сказала, не имеет значения. Я не ищу смерти как таковой, поверь. Но я должен это сделать.
-Я бы не хотела...
-У тебя есть своя задача. У вас обоих. И вы сейчас отправитесь туда, откуда я вас призвал, и будете делать свое дело.
-Но, Уивер!...
Со вспышкой пламени мужчина в халате и женщина в миакоранском платье исчезли. Остался только старик с широко открытыми глазами, в которых угас яркий огонь. По мере того, как все слабее светился его взор, сильнее начинал разгораться камин. И рисунок огня стал неуловимо меняться, обретать форму.
Он даже не пытался шевелиться. Само пришло знание, запоздалое знание правоты Аэлевит. Всему есть предел. И предел пришел раньше, чем он надеялся. Прорицатель не пытался прислушиваться к стуку своего сердца, не пытался, как раньше, понять, что с ним не так. На этот раз все это было неважно. Он уходил.
Тускнел мир. Сквозь боль, на которую уже не оставалось сил обращать внимание, он чувствовал, как покидает его ощущение мира. Как медленно угасает свет, как блекнут краски. Лишь перед внутренним взором оставалась ясность, не покинувшая его и на пороге мира живых. Подернулся пеленой этот мир, но в пелене проступало видение.
Камень чернее ночи без звезд. Уже виденный камень, огромная фигура, лежащая на каменной плите, с мечом по своему чудовищному росту, двое над этой фигурой, так похожие на людей.
-Давно уж люди убеждены, что боги ни во что не ставят человеческую жизнь. Убеждены люди и в неблагодарности богов. Тому примером - судьба Прежних и Старших, особенно же - арденов.
Все это было им уже видено и слышано. Только тогда, в первый раз, он испугался. Теперь же ему нечего было бояться. И взгляды из темноты, взгляды тех двоих, осуждающие ничтожного человека за то, что посмел видеть больше, чем ему положено, не способны были его испугать или оскорбить.
Сквозь видение проступило яркое пламя камина. Взгляды... видение. Какая-то сила словно схватила его за шиворот и остановила, удержала на краю могилы. Прояснила легким движением взор.
Из камина смотрели те же глаза. Одна пара глаз. В языках пламени сплеталось мужское лицо с крючковатым носом, и он безошибочно узнал обладателя огненного лика.
Лицо усмехнулось.
-Кто ты, уходящий? - послышался голос, равного которому прорицатель еще не слышал. Этот голос мог повелевать, и ему беспрекословно подчинялись. Он мог реветь, и рушились бы скалы. Он мог уговаривать, и не нашлось бы того, кто смог бы ему сопротивляться.
Но сейчас в этом жутком голосе слышалось только издевательство. И еще торжество.
Прорицатель знал, что не сможет не ответить.
-Уивер ЭахТислари.
Пылающий лик расплылся в довольной улыбке.
-Кто должен узнать о твоей смерти, Верховный прорицатель?
-Никто, - прошептал он в ответ, в эту наглую божественную морду. - У меня есть близкие родичи, но им незачем знать о моей смерти.
Лик перестал улыбаться. Пламя взметнулось, вырвалось из камина, приблизилось к лицу прорицателя. Его запугивали.
-Почему ты не спросишь, кто провожает тебя, беспомощное орудие Лайты? Или ты думаешь, что знаешь, кто я? - лик скривился в презрительной усмешке. - Она хотела задурить мне голову. Но вот я вижу перед собой одного из пяти избранных Лайтой, и он уже ничего не может. Ступай прочь, Верховный прорицатель. Уходи. Я оставляю тебя умирать в муках отчаяния.
Пламя рассыпалось, опало, съежилось на углях. Прорицатель почувствовал, как отпустила его невидимая рука, и опять померк мир, стал стремительно таять, оставаться позади. И оставалась там, в мире, незаконченное дело.
Рука его сжала скаранит. Один маленький рывок. Одно усилие, и Филласт сможет его спасти. Ему надо совсем чуть-чуть, всего лишь переместиться этажом ниже, где ничего не подозревающий эльф читает стихи Кариоха из Лагеттии. Наверняка что-то неладно с магическими чувствами Филласта, если он до сих не пришел на помощь. Но прорицатель сможет и сам...
Он не мог. Силы закончились. Дело оставалось не сделанным. И прорицатель уходил, уходил путем трусов и неудачников, и все усилия сегодняшнего дня, все его надежды обращались в прах. Ибо не встанет никто, чтобы остановить армаду с юга, и все усилия пропадут втуне, а ними пропадет и народ арденов, со всем своим прошлым и будущим.
Он сжал скаранит чуть сильнее, напряг в последнем усилии руку и отшвырнул его прочь.
-Убирайся, беспомощный камень! Убирайся, откуда взялся!
Почти полностью потухший взор уловил какой-то слабый блик света. И в этот блик прорицатель излил всю ненависть своего последнего взгляда.
Блика не было. Ничего не было. Обрывались последние нити, связывающие его с жизнью. Но глаза почему-то все еще видели перед собой скаранит, видели так ясно, как не смогли бы видеть даже в пламени камина. Скаранит лежал на камне, напоминавшем по форме наковальню. Позади камня вздымались горы.
И тут он увидел руку. Человеческую руку.
Рука потянулась вперед, пальцы нерешительно сомкнулись на скараните.
Рука с непривычно тонкими, слишком длинными для человека пальцами обмакнула перо в чернильницу. Замерла над страницей, исписанной до половины. Затем перо, словно решившись, коснулось бумаги и побежало, оставляя за собой чистые и ровные следы строк.
'...так ушел Уивер ЭахТислари, последний Верховный прорицатель арденов, самый сильный прорицатель Времени людей и лучший из сыновей своего народа. Также он остался в памяти историков и летописцев как коварнейший из государственных деятелей, беспринципный и беспощадный к врагам, чьи действия повлекли за собой страшное кровопролитие во время второй Войны богов и на долгие века внушили Младшим страх перед арденами...'
Филласт закрыл второй том летописи, встал из-за стола и поставил его на полку. Медленно прошел по паркету с неуловимым рисунком, среди узких диванов и книжных полок, к потухшей лампе на столе. Протянул к ней руку с тонкими длинными пальцами. Закрыл глаза. Некоторое время ничего не происходило.
Пламя в камине, пылавшее жарким огнем, внезапно опало. И одновременно между пальцами Филласта и лампой проскочила искра. На кончике фитиля появился огонек, стал ярче, затем свет лампы залил комнату, разгоняя мрак.
А перед лампой лежала раскрытая на двадцать седьмой странице книга.
-А зачем вы, истонцы, пошли в этот поход? Тоже ненавидите арденов, как алагоры?
-Зачем такие глупости про нас говоришь, ралдэн? Мы - воины, ардены - тоже воины и наши предки. Они славно бьются, я видел это теперь своими глазами. За что их ненавидеть?
Первую часть вопроса Броганек не то не услышал, не то успел забыть. Лорбаэн, шедшая за истонцем след в след по топкой низинке, повторила ее. Вода хлюпала под ее ногами.
-Как - зачем? Добыча. Слава. Воин не должен долго сидеть дома, иначе его никто уважать не будет. Дож города Кагониса, в котором ты жила, послал весть кланам Равнины, что готовится великий поход на север. Такая большая война бывает раз в жизни. Из людей Эктуден никто не захотел остаться дома.
Под 'людьми' Броганек подразумевал, очевидно, взрослых воинов.
-Да? Что-то я не видела еще этого самого дожа.
-А он и не пошел. Военачальника городского послал с малыми силами. Трус! - вынес краткий приговор Броганек.
Заросли в низинке становились все более непроходимыми. Через некоторое время Броганек остановился, повертел головой и недовольно фыркнул:
-Здесь опять нет дороги. Проклятые кусты! Идем обратно, ралдэн.
Броганек ругался постоянно, колоритно и насыщенно, но вполголоса. С момента столкновения с эйториями, в котором его отряд был разбит наголову, истонец старался передвигаться очень осторожно. Остальных уцелевших воинов из отряда они не встретили, оставшись вдвоем, и первая встреча с противником могла стать для них и последней. Бородатый варвар с равнин Истона прекрасно понимал, когда можно геройствовать, а когда лучше подобру-поздорову убраться из опасных мест. Особенно если у тебя на шее беззащитная девчонка. Потому они и крались, как лесные звери, непроходимыми зарослями, старательно избегая открытых мест.
-И что, все кланы Истона вышли в этот поход?
-Не все, но многие. Были такие, что не поверили дожу.
-Правильно сделали, Броганек. Обманул он вас.
Она помнила, как в Кагонисе относились к истонцам. Дикие и воинственные племена постоянно тревожили покой феодалов и землепашцев долины Сакара, не однажды сакарцы и латонсийцы сходились с ними в бою. В перерывах между набегами устанавливался неспокойный мир, когда обе стороны считали, что сейчас выгоднее торговать. Такое положение всегда было неустойчивым: понятие о честности было у варваров своеобразным, а постоянные конфликты между разными кланами часто приводили к тому, что вчерашние союзники и торговые партнеры Кагониса из клана Эк-как-то-там вдруг оказывались в другом, враждебном лагере. Соседями они были, в любом случае, неуютными, чужой власти над собой не терпели, и искренне полагали, что хороший удар секирой по голове способен решить многие проблемы быстрее и надежнее, чем любые переговоры.
-Почему это - обманул? Пока все честно: и война, и добыча.
-Избавился он от вас, Броганек. Услал в чужие земли, теперь кланы перестали ему угрожать.
Истонец хитро прищурился.
-Это он ошибается, ралдэн. Мы вернемся.
Возможно из-за чрезмерной осторожности, или же из-за неумения Броганека ориентироваться в зарослях, но они уже третий день не могли выйти к лагерю. Небо было постоянно затянуто тучами, а на второй день пути пошел самый настоящий снег; впрочем, он быстро сменился холодным ливнем, от которого одежда незадачливых разведчиков моментально промокла. Пришлось спешно искать укрытие и пережидать непогоду.
Останься у них хоть одна лошадь, Броганек и Лорбаэн были бы уже, наверное, в лагере графа Гисса. Но лошади сбежали, и им пришлось месить грязь на своих двоих. Броганеку это не нравилось, Лорбаэн, напротив, радовалась тому, что возвращение в лагерь откладывается. Здесь, в холмах Эверин, ей было хорошо. Даже тогда, под дождем, когда они презрели осторожность и развели костер, чтобы хоть немного обсохнуть, она была более счастлива, чем когда-либо за последние полтора года.
-Улыбаешься, - ворчал тогда Броганек. - Чему тут радоваться? Мокро все, противно. Кусты эти, болота, мошки... надоело все. Я не рыба, чтобы тут плавать.
Девочка рассмеялась.
-А кто же ты, Броганек? - поддела она его.
Варвар возмущенно нахохлился.
-Я - истинный сын Дессала. Мне не место в этом болоте. Пусть здесь лесные дикари живут.
-Кто-кто? Сын Дессала? Дессал - это миф, выдумка.
-Сама ты выдумка. Не знаешь - не говори. Лучше послушай, как оно было.
Броганек, в отличие от графа Гисса, не был склонен трепать языком попусту, но не отказывался рассказать какую-нибудь байку, особенно если Лорбаэн проявляла к ней любопытство.
-Знай же, умная ралдэн из Кагониса, которую учили глупые люди, что когда-то в земли, что зовутся сейчас Агиллой, пришли князья арденов, Алагар и Дессал...
Эту часть легенды она как раз знала. Летописи как Ровендии, так и Нерберии сходились в том, что часть несогласных с Ровендом Великим арденов перед самой Войной богов переселилась на юг Арденави, в те времена еще никем не обжитый. Бывший князь Мигронта Элагрэах был инициатором и предводителем этого переселения, а впоследствии стал первым герцогом Аглайля. Дессал был скорее фигурой мифической, хотя ему тоже приписывали принадлежность к князьям арденов.
-...и жили они в Аглайле несколько лет под властью Алагара, но гордый Дессал не мог быть чьим-то вассалом. Они поссорились с Алагаром, и Дессал увел часть арденов на восток, в долину Сакара, где в те времена основал торговое поселение эйторий по имени Кагонис, младший брат Сиагиса.
Лорбаэн улыбнулась, вспоминая, шепелявого профессора истории в школе, где учились они с Равом. Он любил повторять при каждом удобном случае, что 'легенды о братьях-эйториях, Кагонише и Шиагише, ешть дошужий вымышел, так как Штаршие жапада никогда в Арденави не шелилишь'.
Броганек запнулся, недоверчиво посмотрел на счастливую мордашку девочки, ожидая очередной колкости, на которые был богат язычок этого непонятного ему ребенка.
-Смеешься надо мной? Если бы ты была мужчиной, ралдэн, я бы тебя стукнул.
-Ну что ты, Обладатель заговоренного доспеха! Как я могу себе позволить смеяться над великим воином?
Он, естественно, ей не поверил. Бесхитростный варварский ум на проверку далеко не всегда оставался таким прямолинейным - сказывалось в этом и общение Броганека с Лорбаэн.
-...ардены поселились в долине Сакара, и некоторое время они и эйтории жили в мире. - вещая, Броганек говорил куда более богатым и насыщенным языком, чем его обычные отрывистые фразы. Чувствовалось, что он излагает некий канонический текст, звучавший у костров в степи и в землянках кланов Равнины из поколения в поколение. - Именно в те годы люди Дессала научились от эйториев сражаться топором. Однако в скором времени до этих мест дошли слухи, что началась Война богов, где сражались и ардены, и эйтории. Дессал и его люди не хотели возвращаться на север, под руку Великого императора. А Кагонис и другие эйтории ушли сражаться, и некоторое время город их стоял покинутым. Потом Кагонис вернулся, и не было в те времена в наших землях большего врага арденов. Он начал войну, в которой одолел Дессала. И тогда сказал Кагонис: 'Признайте мою власть, или убирайтесь прочь'. Но ничьей власти не признавал Дессал. Многие из его людей в страхе разбежались, но верных он увел на юг, на Равнину, жил там и умер. Много раз день сменял ночь, вырастали новые воины, и вот, спустя сто лет, внук Дессала, Латонек Экдесал по прозванию Горный медведь собрал воинов своего клана и спустился с ними в долину Сакара. В жестокой сече убил он и старого Кагониса, и многих его людей, прогнал эйториев прочь и забрал себе их город. Он стал первым дожем. Его потомки - народ Латонсы, но истинные наследники Дессала, который ни перед кем не склонял голову, остались на Равнине и ныне там живут. И не смейся надо мной, неразумное дитя двух народов.
Лорбаэн и в самом деле радовалась, как дитя. Радовалась и неожиданному снегу, и дождю, и выглянувшему на третий день солнцу. Собственно, тогда они с Броганеком и выяснили, что заблудились.
-Совсем не могу понять, где мы, - пожал плечами Броганек на берегу очередного ручья. - Эти холмы вообще на сколько дней пути?
-Смотря куда. Если на север, то от Гирисской равнины дня три-четыре - верхом и по дороге. А с запада на восток, вдоль берега Арриса, холмы Эверин тянутся очень далеко.
-Дорогу бы спросить, - проворчал Броганек себе под нос.
-У кого, Обладатель заговоренного доспеха? У врагов?
-Конечно. Тут только враги и есть. Поймать кого-нибудь и спросить как следует.
В отличие от Броганека, девочка обратно в лагерь не спешила. Здесь, в холмах, она бы и осталась, будь на то ее воля. Впрочем, их возвращение в любом случае было делом сложным и небыстрым. Одной Лайте ведомо, куда и как далеко они успели забрести.
-У нас есть солнце, - выдал наконец умную мысль Броганек. - Мы пойдем на юг и выйдем к равнине.
Так они и поступили. Не прошло и полдня, как они чудом не вывалились из кустов прямо на небольшой отряд пеших эйториев. Безлюдность прошедших дней сыграла с ними плохую шутку, и даже Броганек в какой-то степени потерял осторожность.
Прошелестели мимо искристые плащи, мягко прошли серые сапоги. Лорбаэн и Броганек замерли, пригнувшись к земле и стараясь не дышать. Кусты успели покрыться уверенной весенней зеленью; Лорбаэн была почти уверена в том, что их не смогут заметить при всем желании; Броганек, которому эйтории уже успели внушить уважение - тем единственным способом, которым это было возможно в отношении истонца, то есть в бою, - был склонен перестраховаться и еще долго после того, как эйтории ушли, сидел в кустах и вслушивался в шум холмов и перелесков.
Он произнес первое слово только вечером, когда нашел им безопасное, с точки зрения Броганека, убежище на ночь.
-Твоя судьба сберегла нас, ралдэн. Один раз.
'Убежище' представляло из себя островок недалеко от болотистого берега очередного озера. Лорбаэн согласилась с молчаливым выбором Броганека - ардены, миакринги и эйтории, которые явно чувствовали себя в холмах Эверин, как дома, вряд ли испытывали потребность лезть в грязь.
-Почему это - моя? - попробовала возразить она. - Ты у нас - Обладатель заговоренного доспеха. Твоя судьба, воин, куда больше участи девчонки непонятно какого рода.
Ближе к сумеркам поднялся ветер, предвещавший либо дождь, либо очередной снегопад. Он заглушал слова, относил их в сторону воды, тем самым позволяя говорить, не опасаясь, что их услышат случайные уши.
-Ты правильно говоришь, ралдэн. Моя судьба - это судьба воина. Я добуду славу в бою, либо помру. Это хорошая судьба, и я рад, что родился воином и воином погибну. Сегодня моя судьба была драться с эйториями...
-Откуда ты знаешь? Ты прорицатель?
-Я видел много воинов. Если они искали славы в бою, судьба давала им этот бой.
-Ты видел много глупцов, Броганек.
Плохо было то, что разводить костер Броганек счел слишком опасным. Укрыться от ветра и скорого дождя на островке было решительно негде, а Лорбаэн как-то до сих пор не обзавелась теплыми вещами. Впрочем, в начале похода они ей были и не нужны, ведь стояли теплые дни.
-Ты не можешь так говорить, глупая ралдэн. Ты не понимаешь самого большого счастья воина.
-Самое большое счастье, Броганек - это вернуться домой. Особенно если у тебя есть этот дом.
Больше они не говорили. Ночь принесла с собой холодный дождь, от которого не было спасения. Они жались друг к другу и мерзли. Серым недобрым утром Лорбаэн чихала и шмыгала носом. К этому времени непогода улеглась, и они выступили в путь.
Отсутствие солнца на небе совсем не облегчало им выбор правильного направления.
-О многоопытный Обладатель заговоренного доспеха, - съязвила Лорбаэн. - как тебе удавалось находить дорогу в твоей земле?
Броганек был недоволен тем, как они идут и куда идут, но ничего лучшего, чем блуждание наугад, предложить не мог.
-На Равнине нет леса. Нет кустов. Нет болот. На Равнине всегда видно горы на юге.
-А если - дождь? Или снег?
-В непогоду везде можно заблудиться. Не болтай, ралдэн. Шуметь больше нельзя.
Местность, по которой они шли, ориентирами не изобиловала. Холмы Эверин были обширны и на всем своем протяжении выглядели одинаково. Люди тут особенно не жили, до войны в этой местности можно было встретить только охотников да торговцев, причем последние предпочитали двигаться по тракту. Других дорог здесь не имелось, тропы были редкие и по большей части звериные.
На этот раз шум приближающегося отряда они услышали заранее.
Их было довольно много. В отличие от малочисленных отрядов защитников севера, которые беспокоили армию графа Гисса, эта сотня дружинников больше напоминала регулярные части герцога Илдинга. Латники шли, особенно не таясь, что только укрепило Лорбаэн в подозрении, что они вдвоем забрели очень далеко на север. Спрятаться от них не составило особого труда, вчерашние эйтории передвигались по холмам куда более настороже. Когда отряд скрылся из виду, они вдвоем предпочли остаться в той роще, в которой спрятались.
И оказались совершенно правы. Некоторое время спустя появился еще один отряд, не меньше предыдущего.
Их угораздило оказаться на пути перемещения вражеских войск. Лорбаэн смотрела на проходящих мимо воинов трех народов спокойно - она и раньше их особо не боялась, даже когда отряд Броганека схватился с эйторийским рыцарем. Пережившая многие ужасы не особенно пугалась вооруженных людей, обе сражающиеся стороны были ей в одинаковой степени хорошо знакомы и чужды. Не то Броганек.
Вчерашний пессимистичный варвар, которого непонятно какой злой рок заставил сидеть в кустах, сегодня он был настроен менее задумчиво. Собранный, уверенный, воин равнин Истона сидел в засаде, готовый в следующий момент схватиться за топор и подороже продать свою жизнь, но отнюдь не стремящийся ускорить такой оборот событий. Возможно, его убедили вчерашние рассуждения Лорбаэн - она не знала, видела только, что Броганек за прошедшую мокрую и бессонную ночь что-то для себя решил. На нее он не смотрел, тем более что девочка не шевелилась. Его большие глаза, голубизна которых под этим хмурым небом сменилась серым цветом, внимательно следили за проходящими отрядами. Губы Броганека беззвучно шевелились; через некоторое время Лорбаэн от скуки принялась повторять движения его губ и скоро поняла, что истонец считает врагов.
Они опять таились до темноты, без отдыха, еды и воды. Лишь когда начало смеркаться, Броганек согласился покинуть рощу; Лорбаэн слушалась его беспрекословно.
Однако удача, судьба или что там еще хранило их до сих пор, наконец повернулась к ним боком. Не успели они отойти на несколько шагов от своего укрытия, как услышали хруст веток под чьими-то сапогами.
То был миакоранский латник, который, вполне возможно, просто отошел в кусты. Броганек убил его одним чудовищным ударом секиры, проломившей шлем незадачливого миакринга, но тот успел-таки перед смертью заметить истонца и издать удивленно-предупреждающий возглас. Он был здесь не один, его товарищи откликнулись на этот звук... шума, так или иначе, оказалось более чем достаточно.
-Бежим? - вполголоса спросила Лорбаэн.
За следующую половину ночи она выяснила, что не любит езды верхом. Особенно если это езда на Броганеке, перекинутой через широкое плечо истонца, в темноте, когда перед глазами мелькают ветви кустов и пятки резво удирающего варвара.
Им удалось оторваться от погони. Им даже удалось забиться в щель под корнями большого дерева на склоне холма и поспать под шум очередного дождя и крики преследователей, перекликающихся где-то в стороне. Еще одной бессонной ночи они бы не выдержали, и если Лорбаэн после поездки на истонце чувствовала какую угодно усталость, но только не ту, от которой склеиваются глаза, то Броганек был хладнокровен даже более обычного и возражений не терпел. Затолкав Лорбаэн вглубь ямы, которая на удивление хорошо укрыла их от дождя и ветра, он лег рядом, уткнул свои губы ей в ухо и рассказывал шепотом истонские сказки для детей, пока она не уснула. А потом как-то само собой наступило утро.
-Бестолковая ралдэн! Ты опять ищешь глупой смерти?
Лорбаэн фыркнула от неожиданности, зачерпнутая из ручья вода в ладонях брызнула во все стороны.
-Я ищу чистоты. Не бойся, великий воин. Здесь безопасно.
Действительно, густой и высокий кустарник обступил ручей у подножья холма со всех сторон, оставляя взору только небо над головой. Под склонившимися ветвями весело журчала весенняя вода, чистая и прозрачная. Лорбаэн, собственно, и нашла ручей по звуку бегущей воды.
Броганек пожал широкими плечами. С Лорбаэн он последнее время старался не спорить - переупрямить девчонку словами варвару из Истона было не под силу, да и не любил он много разговаривать.
-Мы пришли оттуда, - сказал Броганек за скудным завтраком, который уничтожил их последние припасы. Рука варвара ткнула в том направлении, откуда они вчера прибежали.
-Не знаю. Ты же меня нес, тебе виднее, откуда мы пришли.
-Оттуда, - уверенно повторил истонец. - Там - враги. Мы пойдем туда, - он указал себе за спину. - Там врагов, наверное, нет.
-Наверное?
Броганек уставился на нее, не зная, что ответить.
-Может, умная ралдэн предложит другой путь?
-Не предложит, - вздохнула Лорбаэн. - мы пойдем, куда ты скажешь.
На этот раз, похоже, идея Броганека оказалась правильной. Было уже за полдень, а они шли, никого не встречая. Дождь прекратился еще под утро, опять ласково пригревало солнце. Лорбаэн в который раз поймала себя на том, что не хочет никуда идти.
Все началось с того самого холма, с которого она одного за другим прогнала сначала эйторийского рыцаря, а затем Рава. Видевшая от жизни столько зла, она отказалась принимать и то немногое светлое, что встречалось на ее пути. Одиночество было ее бичом, но могло стать и спасеньем - если бы одиночество продолжилось вдали от людей. Она могла бы успокоиться. Повзрослеть. Простить зло, причиненное ей. Простить саму себя за ответное зло, за смерть Ладираха ЭахЛесмара, за отвергнутые души эйторийского рыцаря и брата. Так было бы лучше всего.
Увы, был еще Броганек. Броганек, которого она не смогла оттолкнуть. Лорбаэн не знала - почему.
Догадывалась. Единственный, кто от нее ничего не хотел, а если и хотел - не подавал вида. Кто не жалел, но и не издевался. В чем-то ребенок, куда больше дитя, чем даже Рав. Ей было с ним легко. Она жалела только об одном - что он не встретился ей в другое время. Раньше или позже, но не сейчас, когда она ненавистна самой себе так же, как весь остальной мир.
И еще одно 'увы'. Увы, но одной ей не выжить. Ни в холмах, ни в лесу, ни в горах. Вот, опять недовольно и требовательно бурчит в животе. Будь сейчас лето, можно было бы попробовать найти какие-нибудь ягоды. Но весной - весной в холмах Эверин, не умея охотиться либо ловить рыбу, можно только умереть с голоду. Лорбаэн уже выяснила, что умирать не хочет.
-Большой шум, - заявил Броганек, внезапно остановившись. - Мы опять идем к врагам.
-Может, мы приближаемся к их лагерю? А... может, к нашему?
Броганек задумчиво посмотрел на нее, переваривая услышанное.
-Не знаю. Надо подойти ближе.
Потом Лорбаэн припомнила, что солнце весь день светило им в спину, а это значит, что они шли на север. Вспомнила и то, что холмы Эверин понижались ближе к Аррису - собственно, оно и всплыло в памяти тогда, когда они увидели со склона темную ленту реки, равнину за ней и горы вдалеке - южный хребет Эггора, горы, где обитают боги. Куда ближе, на северном берегу Арриса, вздымал в небеса островерхие шпили Скейр, стольный град арденов и северных миакрингов, но интереснее было другое, то, что происходило на ближнем берегу.
Броганек был озадачен.
-Очень много больших морских лодок, ралдэн. Я столько считать не умею.
Весь берег, сколько его было отсюда видно, был устлан шатрами и палатками. Здесь и там можно было увидеть большие скопления воинов. А дальше, у самой воды, на берег были вытащены здоровенные северные драккары, и наверняка в глазах Броганека им не было числа. Не водилось такого счета у истонцев.
-Почему это - 'лодок'? - этот истонский оборот она не знала. - Кораблей.
-Нет, - уверенно возразил Броганек. - корабли - они другие. Я видел в Кагонисе. У этих - весла. Лодки.
Ближе к воде холмы сглаживались, сменялись низиной. Фигурки воинов, отсюда почти не различимые по одному, скрывали под собой берег. В хаосе общего движения глаз со временем выделял некий общий порядок, общую цель, недоступную пониманию, но завораживающую в куда большей степени, чем кружение снежинок в спокойном воздухе или танец капель дождя на поверхности лужи. Стяги колыхались на ветру, пурпурные полотнища с рисунком, из такого далека неразличимым - но это было не так важно. Лорбаэн знала единственные две страны в мире людей, чей герб изображался на пурпурном поле. Ей дали в школе то, что и отличает цивилизованного человека от варвара - знание. Знание, в каком мире живешь, его истории и культуре. И пусть далеки от Кагониса две маленьких страны оседлых эйториев, но только там гордо развеваются на ветру пурпурные знамена. И только одна из двух имеет выход к морю и владеет могучим флотом, способным как обеспечить эйториям надежную защиту берегов, так и, в случае необходимости, переправить через просторы вод армию.
-Мигронт, - прошептала завороженная величественным зрелищем Лорбаэн, и Броганек не услышал ее голоса в шуме огромного лагеря.
Они смотрели, как через открытые ворота Скейра выходят на мост отряды пехотинцев и всадников; иные вливались в лагерь на берегу, но большинство, как успела заметить Лорбаэн, уходили по тракту в холмы. Дорога на Гирисскую равнину лежала в стороне, они вдвоем здорово отклонились от нее к западу. Возможно, это и спасло их, но одновременно не облегчило поиски пути в лагерь графа Гисса.
Замерев на склоне холма, обращенном к ощетинившемуся, готовому дать последний бой северу, Лорбаэн чувствовала, что начинает понимать Рава, своего брата. Не того, недавнего Рава, встреченного ей в холмах, взрослеющего звереныша, лишенного людьми доброты и снабженного взамен маленькими острыми клыками, но тогдашнего мальчика из Гириса, того, который невольно тянулся к людям вокруг, к величественным и загадочным арденам и тупым и злым мальчишкам-миакрингам. Да, в единстве этих двух совершенно разных народов, идущих на отчаянную битву с ясным взором и уверенностью в чем-то, недоступном пониманию врагов, было нечто, что вызывало необъяснимое восхищение. И эйтории - не могли же они, кто уже больше тысячи лет стоял в стороне от чужих войн, прийти на помощь своим бывшим врагам просто так, из рыцарства? Эйториев Лорбаэн все еще где-то в глубине души уважала.
Вот только до сих пор не могла она понять, почему столь восхитительные и правильные ардены лишили ее родителей, семьи, дома... места в этом мире. Не убили ведь, нет. Значит, не в ней было дело, но - в ком же тогда? Если Блер и Кэрда совершили преступление, то плод их злодеяния не менее ужасен, чем они сами. Почему же тогда она живет? Почему мучается? Почему ненавидит?
-Они что-то строят, - вполголоса заявил Броганек, указывая рукой вниз. - Надо посмотреть.
-Зачем? - не поняла она. - Нас же поймают!
Броганек обернулся к ней с самым что ни на есть серьезным видом.
-Мы прошли дальше, чем остальные, кто был послан в разведку. Будет глупо сейчас не рискнуть. Мы узнаем, что затевают враги, и принесем весть остальным. Я, - подчеркнул он. - узнаю. Ты останешься здесь. Если меня поймают, ты вернешься и расскажешь о том, что мы увидели.
-Ну да, конечно, - фыркнула она. - Я пойду с тобой... не трогай меня! Ты меня тут привяжешь, и я не смогу вернуться, если тебя схватят. Понял?
Броганек сердито посмотрел на нее.
-Тогда и я не пойду. Но ты больше никогда...
-Тихо, не говори последних глупостей, - она неожиданно для истонца протянула ладонь и зажала его рот, готовый наговорить невесть каких угроз. - Я знаю язык арденов, миакрингов и немного понимаю речь Старших запада. Ты не говоришь ни на одном из тех языков, что я назвала. Да, ты сможешь увидеть - но разве твои уши поймут хоть слово?
Броганек моргнул, глядя в ее глаза. Затем медленно отстранил ее руку.
-Ты хитрее лисы, ралдэн. Тот мужчина, что осмелится взять тебя в жены, будет самым честным мужем из всех мужей, и все равно ему несдобровать.
Странные постройки, на которые обратил внимание Броганек, с этой стороны подходили довольно близко к зарослям. Кое-где их уже начали расчищать, но местами к непонятным деревянным сооружениям можно было подобраться незамеченными. Вечерело, солнце уже скрылось за холмами, когда Броганек и Лорбаэн, по самые брови в болотной грязи подползли к возводимому частоколу. Да, как и следовало ожидать, это были укрепления.
Не было патрулей - видимо, они остались позади, в холмах, а двое забредших Катаар знает куда разведчиков просто случайно миновали их. Однако Лорбаэн уже так не думала. Скорее всего, заградительные отряды защитников севера не столько оберегали от чужих глаз происходящее на берегу Арриса, сколько стерегли собственно армию графа Гисса - так было проще. Встреченный отрядом Броганека рыцарь-эйторий с пехотинцами был тому подтверждением. Напротив, те воины, что попались им вчера и позавчера, очевидно не занимались патрулированием, а просто куда-то направлялись.
С наступлением сумерек строители, если они и были, покинули частокол. Темная стена впереди не имела просветов, но в тех местах, где находились деревянные башенки и площадки для воинов, можно было заметить отсветы лагерных костров. Шум не стих и ночью, приготовления, какие бы они ни были, велись полным ходом.
-Я полезу на ту сторону, - шепнул ей в ухо Броганек. - и не спорь, ралдэн. Я вернусь, а ты дождешься.
Ранее казавшийся подобным медведю, в ночи истонец больше смахивал на горного кота - крупного, но ловкого зверя, бесшумно крадущегося к добыче. Темная массивная фигура неслышно подкралась к стене из острых с верхнего края бревен. Замерла, только лежащей в кустах девочке было заметно шевеление - видимо, Броганек плел из своей походной веревки, с которой не расставался ни один всадник из Истона, аркан. Так ли это было на самом деле, или воображение Лорбаэн слишком увлеклось этой игрой в героев, но только отсветы пламени на ближайшей башне вдруг усилились, и вскоре показались люди с факелами, много людей, чьи шлемы и доспехи в ночи отражали яркое пламя. Броганека предупредить она не успела, но тот и сам, похоже, заметил появление врагов и затаился. Затем Лорбаэн услышала голоса, и больше не колебалась. Она пригнулась как можно ближе к сырой земле низины и поползла вперед.
Броганек ее не ругал - неподходящими было и время, и место. Напротив, он указал рукой в сторону башни, а затем приложил ее к уху. Она кивнула и медленно поползла туда, где падал сверху свет факелов, однако узкая полоса земли у самого частокола оставалась в тени.
Сначала ей сложно было различить, о чем говорили люди вверху - слишком много было голосов, да и Старшая речь арденов, перемежаемая северным миакоранским диалектом, а порой и эйторийским языком, плохо укладывалась в ее голове в осмысленные фразы. Через некоторое время в общем гуле голосов она смогла выделить три, доминировавших над остальными. Единственно, что эти три и вносили в слышимое ей наибольшую сумятицу.
Один из говорящих, судя по чистоте произношения, был арденом. Он пользовался как своим родным языком, так и миакоранским. Напротив, другой, более резкий и властный, принадлежал скорее миакрингу. Третьего из беседующих Лорбаэн определила для себя как эйтория, так как его акцент не был похож ни на один другой их встречавшихся ей. Эйторий говорил только речью арденов, но порой обращался на своем родном языке к кому-то, кто не участвовал в разговоре этих троих. Она поняла, что понимает слова, но не всегда улавливает их смысл, и решила молча слушать и запоминать. Потом, вдвоем с Броганеком, они разберутся.
-Не будет ли более мудрым разместить в этих укреплениях мою дружину и ополчение Скейра? - спросил властный, тот, кого Лорбаэн сочла миакрингом. - Граф Гисс, по слухам, невеликий полководец, он проиграл однажды войну в своей родной Гиссане. Но он и не полный дурак. Если защитников будет слишком мало, он догадается, что здесь ловушка.
-Защитников не будет мало, - возразил арден. Его голос, глубокий и выразительный, пробирал до костей. Девочка не успевала вникать в смысл сказанного, но чувствовала, что этот голос привык вещать непреложные истины. Истину. Одну. - Мы соберем сюда всех арденов, что сейчас играют в прятки с гиссанским выродком в холмах. Поставим внутри частокола твое ополчение и дружину, они покрутятся перед лицом врага, но с началом битвы отступят в Скейр и уйдут туда, где им определено место судьбой. Пусть граф Гисс ввяжется в бой, дальше ему будет не так просто отступить. Позади будут воины Сатлонда, они уже на подходе - в лесах западнее Гирисской равнины. Их не так много, но они смогут укусить этого мерзавца за пятки, чтобы он быстрее двигался на север.
-Твоя правда, Эрадэах, - согласился эйторий. - Они будут желать вырваться на ровное место, чтобы развернуться и дать бой тем, кто атакует их в спину.
-И тут ударишь ты, Ригалис, - завершил арден, названный Эрадэахом. - Как только граф Гисс ворвется внутрь нашей загородки, твои воины встанут у него за спиной и закончат бой. К этому времени на северный берег уже выйдет армия Аэлевит, в случае чего она поможет добить уцелевших.
-И все равно я не верю, что Гисс так просто клюнет на этот забор, - усомнился миакринг. - Он уже сейчас должен чувствовать неуверенность в своих действиях, особенно после того, как мы не пустили его в холмы. Да и частокол халтурно сделан, без вала. Его слишком легко проломить.
-Убедить его - моя забота, - тон ардена не терпел возражений. - Вы же подготовите ему другие ловушки, должные отвлечь его от размышлений о хлипкости частокола.
-Это какие еще? - не понял миакринг.
-Выройте ямы впереди ограды. Воткните туда острые колья и запустите воду из реки. В ночь перед битвой забросайте их ветками и травой, издали это будет выглядеть правдоподобно. А вблизи у них не будет времени разбираться, да и графу Гиссу это поможет отвлечься от ненужных нам размышлений. Лучше забудь о нем, герцог завоевателей. Твоя дорога лежит на восток, навстречу дикарям с зеленой кожей. Здесь будем биться мы с конунгом Ригалисом.
Некоторое время до Лорбаэн доносился только шум огромного лагеря. Потом вновь послышался голос миакринга, привыкшего повелевать. 'Герцога завоевателей', как назвал его арден - только сопоставив эти слова с тем, как одинаково миакринги и ардены называли свою войну трехвековой давности, девочка поняла, о ком идет речь. Завоевание. Завоеватели. Герцог завоевателей - это герцог Илдинг.
-Ты сильно рискуешь, Эрадэах ЭахМираэх, - сказал властитель Сиккарты, Веггара и Сатлонда.
-Нет, - спокойно возразил арден. - я иду на смерть. Как только граф Гисс увидит наши укрепления, он велит меня прирезать. Так будет, я видел.
-Так будет, - откликнулся эйторий. - Мы примем волю судьбы и сделаем так, чтобы ты умер не напрасно.
-Видящие! - фыркнул герцог Илдинг. - Видит ли кто из вас нашу победу?
Молчание было ответом Младшему.
Она лежала, ожидая, пока те, чьи голоса она слышала, покинут башню, забрав с собой факелы - тогда она сможет отползти обратно к Броганеку. Лорбаэн чувствовала, что оказалась слишком близко к замыслам врагов, чтобы ее судьба, что бы она там не держала для нее в запасе, позволила ей покинуть это место живой. Но вновь голоса, на этот раз за ниже, за палисадом, совсем рядом с ней, привлекли ее внимание.
-Я до сих пор чувствую все, что он говорил, Эрик, - голос принадлежал все тому же ардену. - Я даже вижу многое перед глазами, а то, что скрыто, всплывает тогда, когда начинает происходить. То, что в Нерберии зовут болезнью под странным названием 'уже было', а на самом деле то слабый пророческий дар, почти недоступный Младшим... не знаю. Все так ярко, так отчетливо. Я никогда не смог бы сравниться своим даром с Уивером ЭахТислари, и теперь мне кажется, что он передал часть своего дара мне. Всем нам.
-Ты не хочешь умирать, Эрд, - это был кто-то новый, не слышанный Лорбаэн до того. Они говорили речью Старших севера, и она без колебаний отнесла новое действующее лицо к арденам. Голос у него был высокий, слегка сварливый, но одновременно какой-то бесшабашный.
-Не хочу, Эриак ЭахТих! - воскликнул первый арден. - Я уже вторую ночь вижу во сне свою смерть, во всех подробностях! И пытки... тебе интересно, что сделает со мной эта мерзость из замка Гисс?! Так я расскажу...
-Не надо, Эрд. Успокойся. Я тоже вижу много интересного по ночам. Но сейчас я сяду в седло и поеду на восток, знакомиться со своими будущими воинами - зелеными, узкоглазыми и трогательно бесчеловечными.
-Неужели тебе не страшно, Эрик?
Простучали копыта, фыркнула лошадь.
-Честно тебе сказать? - голос на этот раз переместился выше, второй арден и в самом деле вскочил в седло. - Страшно, Эрд. Страшно до изумления. И жить хочется так, что сил нет. Понимаешь, многие из людей при определенных обстоятельствах согласны и даже рады рискнуть жизнью, но никто и никогда заранее не верит в свою смерть. Куда меньше существует тех, кто идет на верную гибель - лично я за свой век вспомню только одного такого. Да и ты вспомнишь слова Эриоха ЭахВеррела на том проклятом суде трона... что-то он весь вечер тягостно не идет у меня из головы. Он соглашался умереть вместо своего вассала. Да, бывают и такие люди, вернее, такие поступки. Но совершенно точно нет никого, кто со счастливой улыбкой на устах идет на предопределенную гибель. Но при этом... как бы тебе объяснить это... мне больше страшно здесь. И видения, преследующие меня с того вечера, как мы покинули замок Скассл, тут, по-моему, не при чем. Мне страшно именно в этом месте, и я не пойму, почему так. Хочется отсюда побыстрее убраться. И одновременно - страшно ехать навстречу своей судьбе.
-Но ты поедешь?
-Безусловно, - голос того, кто назывался Эриак ЭахТих, вновь стал бесшабашным и легким. - Если что-то страшно, надо идти ему навстречу. Тогда не так страшно. Так сказал Кариох из Лагеттии, когда шел в бой на Лиртодийскую равнину, где ждала его предсказанная им самим гибель. Прощай, Эрд. Мы славно пожили.
-Прощай и ты, Эрик. Пусть судьба не обманет нас недосказанным.
Четвертый день они пробирались через холмы. На этот раз Броганек постоянно следил за солнцем, и если они и плутали, то не так сильно, в целом углубляясь все дальше на юг. Разговоров было меньше, чем до того, и хотя стояли дивные весенние дни, когда радуется душа самого черствого человека, обоим было не до веселья.
-Враги готовят ловушку, - заявил Броганек, когда они с Лорбаэн разобрали по частям и обсудили подслушанный девочкой разговор. - Мы должны предупредить графа алагоров.
-Он подонок, - вяло возразила Лорбаэн. - Пусть попадется в эту ловушку и умрет.
-Он подонок, - неожиданно согласился с ней Броганек. - но под его знаменами идут многие славные воины. Победа графа будет их победой, и моей тоже. Разве ты, ралдэн, не хочешь, чтобы такой славный воин, как я, победил коварных врагов?
Она не ответила. О чем другом, но о войне и связанных с ней жизненных ценностях Броганека спорить ей было сложно. Да и настроения не было. Недолгая безлюдность, маленькая передышка одиночества в ее жизни кончилась. Пора было возвращаться к людям, которых она ненавидела. В тюрьму своей души.
Лорбаэн была какой угодно, только не той, на ком раны зарастают быстро. Кто другой успел бы за проведенное в холмах время разогнуться, воспрянуть духом, но не она. Как все женщины, она не забывала зла. Как мало кто из женщин, зла она не прощала. Не умела, никто не успел ее этому научить. А самой научиться прощать - не дали времени. Не позволили остаться истинно одной, а не одинокой в толпе сволочей и безразличных.
Возможно, на нее очень сильное впечатление произвел разговор двух арденов. Возвращаясь в лагерь графа Гисса, она тоже шла на свой эшафот, навстречу своей смерти. Смерти своей души.
Вот только судьба не любит полумер. Ожидающий плохого, скорее всего, обретет худшее.
Они встретили беженцев вечером того же дня. Покидая очередную полосу зарослей, они остановились перед открытым участком. Лорбаэн привычно осталась сзади, Броганек подполз к опушке, приподнялся над травой. Замер. Затем встал в полный рост, вынул из ременной петли топор и пошел вперед, грозный и недвусмысленный. Лорбаэн, не удержавшись, сунулась за ним следом. Впрочем, поведение истонца сразу сказало ей, что тот, кого он увидел, вряд ли был серьезным противником.
Их было что-то около десятка. Ни одного взрослого мужчины, сплошь старики, женщины и дети. Ни одного ардена, каких много жило в Гирисе. Только миакринги. Много знакомых лиц. Ее дед Кэрах, и соседский мальчишка Длух, и жена того горожанина, что согласился взять ее в дом кухаркой. Уже не такие сытые и довольные жизнью, как раньше. Не такие уверенные в себе и в мире, что их окружает. Возможно, все еще немного боящиеся мифического Серого волка, но больше дрожащие при виде вполне реального дессалия в медвежьей шкуре и с топором. Жалкие, покорно остановившиеся, готовые отдать свои ничтожные пожитки по первому требованию. Если надо, то и свои ничтожные жизни. Умом Лорбаэн понимала, что эти люди не стоят ненависти, но единственно презрения.
Но ума в ее голове вдруг стало очень немного. Она могла ненавидеть весь мир абстрактно, но были люди, которых она ненавидела персонально. Обидчики. Отвергшие. Те, кто толкнул ее на дорогу, с которой она так и не смогла свернуть, оказавшись в холмах Эверин.
Броганек о чем-то спрашивал на своем диалекте бывших жителей Гириса, но она не слышала. Они поглядывали в ее сторону, и в этих взглядах девочка не встречала ничего хорошего. Нездоровое любопытство, презрение, нелюбовь и просто ненависть. Они совершенно верно трактовали ее нынешнее положение, но ошибочно считали ее коллаборационисткой. Нет, она их не предавала. Она всегда была для них чужой.
Чужой не может предать.
-Дай сюда топор, Броганек, - сказала, нет, потребовала она. Властно протянула руку.
-Не дам, - отрезал Броганек. - Это нехорошо, что ты делаешь, ралдэн. Нельзя убивать тех, кто не может себя защитить. Эти лесные дикари уйдут на север, так сказал я, Броганек из клана Эктуден.
Он стоял вполоборота, слова его пока что были только словами, но Лорбаэн не представляла себе, насколько серьезно воспринимает ее истонец. А даже если бы и представляла... когда она вытащила нож, полученный ей от варвара, Броганек выбил его одним движением. А вторым сгреб ее в охапку.
-Пусти... - прошипела она. Ее глаза уже застилал туман, непроглядная мгла черной ненависти. В ней не осталось места даже Броганеку, единственному, которого она в те дни приняла в свой мир.
-Нет! Ты больше никого не будешь убивать. Так говорю я, а ты слышишь, ралдэн. Я не позволю тебе так делать!
-Пусти! Они заслужили! Они умрут, как умер мой отец! Все умрут!
-Предательница! - послышалось откуда-то из-за спины Броганека.
Они наверняка не понимали слов, сказанных Лорбаэн и Броганеком, вряд ли кто-то из них знал истонский диалект. Но суть происходящего они уловили верно, и очень быстро уверовали в собственную безопасность.
-Мерзавка! Она солгала мне, сказала, что она - дочь Кэрды. Ее подослали!
-Ты шлюха, Лорби! Шлюшка дессалия, по тебе вши ползают!
-Смотри, как мы лишились всего, сука! Ты этого хотела?
-Пусть убирается! Они позабавятся с ней, а потом выбросят!
Лорбаэн почувствовала, как меркнет ее разум, как уходит то последнее, из чего еще могло вырасти в ее жизни что-то светлое.
-Пусти, Броганек! - заорала она по-миакорански. - Я их убью!
Бешено брыкающуюся, кричащую на всех известных ей языках, Броганек уносил ее прочь, а вслед сыпались угрозы, оскорбления, смешки. Улюлюкал и приплясывал Длух, грозила кулаком ее бывшая хозяйка, громогласно излагал свои обвинения Кэрах. Враз позабывшие о том, как только что избегли большой опасности, они вымещали злобу на той, которой не было защиты. Будь их воля, они тут же разорвали бы ее в клочья. Впрочем, она поступила бы точно так же. Единственным на той лесной поляне, кто сохранил трезвый рассудок, был Броганек.
Только и про него нельзя было сказать, что он был спокоен. Он тащил Лорбаэн до тех пор, пока та не выдохлась, и крик закономерно сменился слезами. Морем слез, когда Броганек опустил ее на траву, сел рядом и замер.
-Уйди, - тихо попросила она, когда схлынул и поток слез.
-Не уйду.
-Ты хочешь, чтобы я и тебя возненавидела?
Он промолчал.
И молчал долго, до тех пор, пока совсем не стемнело. Затем стащил свой непробиваемый доспех и лег с ней рядом на траву. Тогда Лорбаэн со вздохом обернулась и прижалась к нему, спрятав лицо в космах медвежьей шкуры.
-Пропадешь ты со мной, Броганек, - спокойно сказала она.
-Броганек никогда, нигде и ни с кем еще не пропадал. - был ей ответ.
В лагерь они попали еще через два дня. Сначала им стали попадаться следы лошадей, потом они наткнулись на охранение, выставленное графом Гиссом в холмах.
Броганек не смог отказать себе в невинном удовольствии подкрасться к дозору, выскочить из кустов у них перед носом и радостно заключить в объятья остолбеневшего от неожиданности предводителя отряда, такого же широкого истонца, как и он сам, лицом и вовсе похожего на Броганека, как две капли воды. Лорбаэн вспомнила его - это был старший брат Броганека, вождь клана Эктуден.
Из последовавших изъявлений радости она мало что поняла - общаясь между собой, истонцы становились маловразумительными даже для того, кто знал их язык. Единственное, что прозвучало достаточно внятно, это сравнение Броганека с лесным дикарем, на что тот совершенно не обиделся, и даже наоборот - расплылся в довольной улыбке.
-Я теперь по лесу хожу невидимый и неслышный. Я - великий разведчик, и я принес важные новости. Проводишь меня и ралдэн к графу алагоров?
Брат Броганека не возражал. Они прошли через лагерь, стоявший на том же месте. На них мало кто обращал внимание, разве что встречавшиеся истонцы приветствовали воинов Эктуден и получали от них ответные приветствия. Стражи, охранявшие долину среди холмов, где в свое время стоял и отряд Броганека, выслушали их и пропустили.
-Мало кто вернулся из посланных темником Галаком отрядов, - заявил вождь Эктуден. - А те, что вернулись, далеко не ходили. Граф алагоров будет рад узнать важные новости.
Графа Гисса они застали в дурном расположении духа. За то время, пока Броганек с Лорбаэн отсутствовали, он еще более потерял уверенность в себе. Вялый взгляд дополнился вялыми движениями, вялым голосом и бледностью.
-А, явились, - произнес он, едва они втроем вошли в шатер военачальника. - Небось в кустах все это время сидели, а теперь будете рассказывать байки про дальний рейд в тыл противника? Ну что ж, валяйте.
К счастью, Броганек не понял ни слова из тирады графа. Его брат, очевидно, что-то понимал на языке алагоров, но только поморщился, ни сказав ничего в ответ. Лорбаэн поняла, что говорить придется ей.
-Мы дошли до Арриса, - ей противно было докладывать этому человеку, девочка делала это только ради Броганека. - Мы видели приготовления врагов. Они готовят ловушку.
-Ужасно интересно, - пробормотал граф. - Галак твердит мне о том же каждый день. Если это правда, то не стоило ради таких новостей меня беспокоить. Все, что ли?
-Нет! - рявкнула она ему в лицо, чувствуя, что опять теряет над собой контроль. - Не все. Там эйтории, ты об этом знаешь? Эйтории Мигронта. Что-то около сотни драккаров. Знаешь, сколько воинов несет эйторийский драккар? Вот и считай. Еще там ардены и миакринги. Они заманят тебя в ловушку, отвлекут на себя, а потом эйтории ударят тебе в спину, и это будет твой конец. Понял?
Он ничем не высказал своих чувств, этот жалкий, но могущественный человечек. Может, у него и не было никаких чувств, одна апатия да сарказм.
-Ты все так хорошо узнала, девочка. Я поражен. Наверное, вы прокрались к врагам в штаб и выведали там все их секреты?
-Я слышала разговор конунга Ригалиса, арденов и герцога Илдинга.
-Да ты что? Ты видела самого герцога Илдинга? Какой он из себя? И Ригалиса? А почему не Катаара?
-Дурак! - фыркнула Лорбаэн. - Тебя предупреждают, а ты фиглярствуешь.
-Пристегни язык, девочка, - на этот раз в его голосе прорезалась сталь. - и убирайся с глаз моих, да этих мохнатых с собой забери. Разведчица, мать твою!
Истонцы вышли из шатра насупленные. Вождь Эктуден бросил что-то Броганеку вполголоса, тот кивнул, обернулся на Лорбаэн.
-Идем, ралдэн. Будем праздновать наше возращение.
Лорбаэн посмотрела Броганеку в глаза, усмехнулась.
-Твоя правда. Ну его, этого графа. Дураком родился, дураком помрет.
-А чего тут удивляться? Ардены, я их никогда не понимал.
-Боюсь, Малыш, что это был не простой арден. Ладно, ну его. Своих забот есть. Ты Кантаха видел?
-Видел.
В караульной было непривычно темно и неуютно. Дигбран мужественно сидел на жестком трехногом табурете, стараясь не отвлекаться от задуманного мероприятия, но всадник, встреченный ими вчера на Веггарском тракте, упорно не шел из головы. Напугал он их с Малышом, если по совести. И нет бы кто чужой - так ведь арден, самый типичный, с примелькавшимися с детства правильными чертами лица. Разве что шрам.
Может, из-за шрама лицо встреченного ими всадника и показалось им таким зловещим. Рубец пересекал бровь и глазницу, при этом глаз был целым, живым. И смотрел этот глаз тем взглядом, что встречался Дигбрану разве что в глазах умалишенных. Он был уверен, что всадник даже не заметил их, когда они, приблизившись, смогли его разглядеть и тут же дали дорогу. Всадник ехал медленно, погруженный в себя. Седые на висках волосы были забраны в хвост на затылке, одежда отличалась потрепанностью, оружия при нем и вовсе не было. Он миновал их и вскоре исчез за поворотом дороги.
'Действительно, - сказал себе Дигбран - ну его, а?' Испугались неведомо чего. Суеверия, в чистом виде. 'Неведомо что' пусть всяких Майрахов и прочих южных миакрингов пугает. А северные миакринги - люди серьезные. Хочется думать, что серьезные. Вон, мельника-то чуть не сожгли.
Обитая железными полосами массивная дубовая дверь со скрипом отворилась, выпуская из темницы очередного ополченца. Ополченец менял цвет на глазах: то бледнел, то краснел.
Снаружи в караулку сунулась бородатая физиономия дружинника Браха.
-Звал, Дигбран? - осведомился он.
-Тьфу ты! Тебе еще чего тут надо? Сказано было - ополченцам собраться.
-Так это... дружина завсегда впереди всех быть должна.
Дигбран нехорошо посмотрел на вояку. Припомнил, что именно тот был в немалой степени ответственен за то, что последняя попытка Ахроя избавиться от Ланнары чуть не закончилась успешно.
-Ладно. Сам напросился. Ступай в темницу, третья дверь слева.
-За что? - не понял Брах.
-Не 'за что', а 'зачем', - съязвил Дигбран. - В темнице сидит Ахрой. Увидишь - не пугайся, он теперь всегда такой будет. Ты должен обратиться к нему и убедить неразумного, что нехорошо с его стороны желать смерти внучки барона.
-А почему я?
-А потому что пришел не вовремя! Иди, проповеди. Проповедай... тьфу! Лагорис, как это слово?
-Неважно, - ответил Лагорис. - Ты тут долго еще сидеть будешь?
-Пока не надоест.
-Тогда я пойду наверх. Душно тут у вас.
Дверь в темницу приоткрылась, разгоняя мрак. Брах нерешительно ступил внутрь, Дигбран сунулся следом. Его вдруг разобрало любопытство.
Посреди мрачного сырого помещения сидел на табурете Нилрух; он уткнулся в бумажную тетрадь, которую держал на коленях. При свете свечи воевода водил по ней пером и что-то бормотал себе под нос.
-Как звать? - скучно спросил он, не отрываясь от записей.
-Так Брах же я! - удивился дружинник.
-Откуда? - Нилрух уже выводил в тетради названное имя. Головы он так и не поднял.
-Отсюда, - ответил недоумевающий стражник.
-Замок Дубр, - пробормотал Нилрух, записывая. - Что в битве с зеленокожими делал? Бежал, как все? Дигбран за то наказание тебе назначил...
-Да что ты, воевода, в самом деле? Вместе мы были, не помнишь? В роще сидели, в засаде. Потом этих зеленых преследовали...
Дигбран, прислонившись к дверному косяку, молча кривился - не то от сдерживаемого с трудом смеха, не то от боли в спине, неожиданно проснувшейся. Нилрух наконец поднял глаза на дружинника.
-А, это ты, Брах. Чего ж сразу не сказал?
-Я и сказал...
-Это я его привел, - объяснил Дигбран, вытирая выступившие на глазах слезы. - пусть и он с Ахроем побеседует. Кстати, где он?
Нилрух вместо ответа ткнул пером в направлении дальнего угла. Там угадывалось что-то вроде кучи тряпья.
-Давай, Брах, - подбодрил старого дружинника Дигбран. - побеседуй с мерзавцем. Наставь его, авось еще чего путного из мерзавца сделаем. Не боись.
Брах нерешительно подошел к куче тряпок. Обернулся.
-А врезать ему можно?
-Нет, - все тем же скучающим голосом сказал Нилрух. - только словами. Ругать тоже нельзя. По-доброму с ним говорить, только так и не иначе.
Брах с кряхтеньем опустился на корточки.
-Ты это, Ахрой... почто на Ланнару зуб точишь? Скотина... в смысле, нехороший ты человек. Нельзя же так.
-Увереннее, дружище, - подбодрил стражника Дигбран. - там еще сотни три ополченцев своей очереди дожидаются. Все хотят с Ахроем поговорить, повоспитывать.
-Если быть точным, то триста двадцать шесть, - пронудил Нилрух.
В этот момент куча тряпья вскинулась, и на них уставились воспаленные глаза Ахроя на темно-синем лице.
-А-а! - взвизгнул Брах.
Рыцари появились неожиданно. Впрочем, глядя каждый день со стен замка на восток, Дигбран ожидал уже кого угодно и чего угодно. Отсутствие вестей мучило хуже пытки, бездеятельность раздражала, заставляя метаться туда и сюда. А метаться было тяжело: боли опять обострились, на этот раз всерьез и надолго. Дигбран боялся признаться себе в том, что это может быть уже и конец. Сжимал зубы, прикусывал до крови нижнюю губу и убеждал себя в том, что будет сражаться до последнего.
'Последнего также следует истребить', - вспомнил он нелепый слог письма баронов Глойдинга и Кирдинга, предупредившего их тогда о прорыве зеленокожих. Больше вестей с востока не было. Движение на тракте замерло, поток беженцев не так давно прекратился. Эйтории, некоторое время разнообразившие пустынный тракт своими стройными рядами, уходящими и уезжающими в сторону Веггарских холмов, уже некоторое время не появлялись. Собственно, Дигбран последний раз видел их в битве, которую чуть было не проиграл. Но и тогда ему не удалось перемолвиться с рыцарями даже словом. Сначала они вместе преследовали уцелевших зеленокожих, потом... потом было слишком много раненых и убитых. Когда разбитый от усталости и вернувшихся болей Дигбран смог наконец поднять голову и оглядеться, эйториев и след простыл.
Лагорис так и не смог ему сказать ничего путного на сей счет. Выдал очередную умность насчет судьбы и предвиденья, на том разговор и заглох. Дигбран в отношениях с такими вещами, как судьба, был истинным Младшим - не верил и в расчет никогда не принимал. Не столь уж долга была его жизнь, чтобы бить поклоны предопределенному. Времени не хватало.
Пыль над дорогой, успевшей высохнуть после недавнего снегопада и последовавших за ним дождей, возвещала о появлении немалого воинства. Чуть было не забили тревогу; однако эйтории, как часто повторял Лагорис, хорошо умели находить общий язык с чужеземцами, знали, как не показать свою слабость, если их было мало, и как успокоить, если оказывались в пугающем местных большинстве. Не успела рука дозорного потянуться к сигнальному гонгу, как по деревне медленно прогарцевали четверо всадников авангарда с воздетыми вверх длинными копьями. Недавние спасители нерадивых ополченцев (так до сих пор и не понимал Дигбран, кто или что сыграло решающую роль в том, что из пяти сотен ополченцев почти четыре сотни уцелело: эйтории ли, резвая трусость его недо-воинов или безумие Дигбрана с Лагорисом, вставших насмерть и ненадолго задержавших орду зеленокожих) были узнаны, подзамковая деревня радостно их приветствовала. Проскакав по деревне, они остановились перед мостом в замок и замерли в ожидании. Остальное войско было на подходе.
Переглянувшись, Дигбран и Лагорис спустились со стены замка и вышли к воротам. Железная решетка, теперь большую часть времени стоявшая опущенной, по приказу Дигбрана со скрипом поползла вверх. Подоспел Нилрух, по такому случаю прервавший увлекательное развлечение с Ахроем; втроем они вышли навстречу эйториям.
Дигбран и не представлял себе раньше, как их много. Мало кто представлял - эйтории, равно как и ардены, с веками утратили тягу к массовым сборищам, тем более если это были бродячие эйтории. Быть может, магистры эйторийских рыцарей знали, сколько всадников им подчиняется, но вот численность таких бродяг, как Лагорис, раньше не ведал никто, пока они не собрались вместе в холмистой Сиккарте. Дигбран знал, что это - не все и даже не половина. Большинство рыцарей и бродяг-пехотинцев - об этом поведал Лагорис - защищают от южан холмы Эверин.
Воин, что выехал вперед, очевидно, и был каким-то магистром - во всяком случае, богатство одежд и доспехов выделяло его среди прочих рыцарей. Был он стар - старше Лагориса, мудр глазами, усат и бородат. Истинный древний воин, высоченный, бронированный и страшный. Лагорис приветствовал предводителя эйториев коротким непонятным словом. Рыцарь встретился глазами с сородичем и сказал что-то в ответ.
-Ты бы хоть переводил, - проворчал Дигбран. Лагорис пожал плечами.
-Мы можем говорить речью арденов. Многие эйтории ее знают.
-А хоть бы и так. Чего желают храбрые воины, Старшие запада?
-Мы хотим переправиться на северный берег Арриса, - ответил ему предводитель. Языком арденов он владел безупречно, но с жестким акцентом.
-Здесь? - удивился Дигбран.
-Именно здесь. Ниже по течению Аррис шире, а паром там только один. Здесь мы рассчитываем найти помощь.
Дигбран посмотрел эйтория, коротко кивнул. Раньше Нилрух переправлял за Аррис беженцев прямо возле замка. Соорудить еще один-два парома в дополнение к уже имеющемуся было несложно.
К вечеру работа силами как миакрингов, так и эйториев, была окончена, но совместно решили, что на ночь глядя отправляться в труднопроходимые места за рекой было неосмотрительно. Старый арденский замок наполнился шумными эйториями, резко говорящими на непонятном языке, но необычно дружелюбными к местным. На короткое время замок Дубр и подзамковая деревня почувствовали себя в полной безопасности среди опытных и умелых воинов. Дигбран прикинул: всех вместе рыцарей и пехотинцев было около восьми тысяч.
Казалось бы - вот оно, войско могучее. Радоваться бы душе Дигбрана, долгожданную лютую сечу предвкушать, драки желать кровопролитной. Да только не радовалось ему. Знал - отступали эйтории. А то и вовсе уходили - кто знает? Не сообщили Старшие им ничего на этот счет.
Весь вечер Дигбран с кряхтеньем и оханьем водил магистра рыцарей по замку, показывал по его просьбе древние укрепления. Смутно надеялся, что эйторий что-нибудь расскажет о ситуации на востоке. Сам спрашивать не хотел - стыдился показывать неосведомленность.
Магистр на арденском с акцентом восхищался работой мастеров Старших севера. Дигбран сжимал зубы, чтобы не застонать при Старшем, не выдать свою слабость. Боль в костях в этот день была просто-таки зверской. Ничего о том, что его интересовало, от эйтория он так и не узнал.
За половину следующего дня эйтории переправились за Аррис и ушли. Дигбран дал им в проводники сына охотника Кантаха. Впрочем, парень должен был только вывести их к Дассигу и вернуться. Кантах и его сын были слишком ценны Дигбрану как разведчики. Безвестность с востока тяготила и настораживала, а так хоть были те, кто мог вовремя обнаружить врага и предупредить.
-Больно? - спрашивал Лагорис, втирая ему в кожу на хребте какую-то вонючую и пекучую гадость, собственноручно им изготовленную.
-Ой, - соглашался Дигбран.
-Это только начало, - успокаивал его эйторий. - Мы еще до суставов на руках и ногах доберемся, вот тогда будет действительно больно.
Бенара молча наблюдала за происходящим. Время от времени Лагорис подзывал ее; дочь Дигбрана подходила поближе, и они вдвоем что-то рассматривали у него на спине. Пару раз Бенара даже пробовала втирать мазь в спину отца; тогда Дигбран начинал орать от жуткой боли, она быстро прекращала, но неумолимый Лагорис, вновь и вновь веля своему старому другу заткнуться, подзывал ее обратно.
-Я что, вечно с тобой нянчиться буду? - не выдержал наконец эйторий. - Твоя дочь должна научиться правильно наносить и втирать мазь. Мало ли, меня рядом не будет. Ты, Дигбран, скоро к этому лекарству так привыкнешь, что без него больше не сможешь.
-Жизнь оно мне продлит? - спросил Дигбран.
-К сожалению, нет. Но боли ослабнут.
-Чего же ты раньше мне его не давал?
Лагорис молча массировал ему хребет. Дигбран сквозь боль и жар в позвоночнике удивлялся, как много в нем вдруг обнаружилось разных костей и мышц, которых он раньше не чувствовал.
-Нельзя это средство давать, если есть другой выход. Оно обманывает человека, делает его беззащитным, если вдруг прекратить его использовать. Тогда боли вернутся с большей силой.
-Ладно, кончай эту философию. Долго еще?
-Долго. Терпи, воевода.
О том, что на подходе к замку находятся дружины миакоранских баронов и мечники-ардены, Дигбран знал заблаговременно. Кантах самолично предупредил его, и заодно привез послание от барона Глойдинга. Было оно коротким и недвусмысленным: всем своим вассалам барон Глойдинг велел собирать пожитки и уходить либо в сторону Скейра, либо на юг, в холмы.
Единственное, о чем письмо не говорило, это об оставшемся у них времени. Разъяснения, которые мог дать на этот предмет барон Глойдинг, скоро должны были явиться вместе с самим бароном - вот только времени тогда уже могло не оказаться. Дигбран прекрасно умел складывать один и два: эйтории уже покинули рубежи обороны, теперь их оставляют ардены и миакринги. Кто остался? Никого. Следовательно, зеленокожих можно ждать в гости со дня на день.
Он быстро разыскал Лагориса и Нилруха. Пересказал им содержимое письма барона.
-Есть какие-нибудь особо умные идеи? - спросил он, вглядываясь в лица соратников. Нилрух промолчал. Лагорис дернул плечами. - И у меня - нет. Следовательно, выполняем баронскую волю. Нилрух, отряди гонцов в окрестные деревни и хутора с предупреждением. Если кто решит уходить в Скейр, то пусть знают, что я буду держать здесь переправу до последнего. Теперь ты, Лагорис. Ступай, будь добр, в деревню, и объяви эту... как его, умное слово, ты недавно говорил?
-Эвакуацию?
-Во-во, ее, родимую. Немедленно. Скоро тут будут два барона с дружинами и уйма арденов, так что времени у них немного. Потом возвращайся, помогать станешь. Будем баронское добро из замка вывозить.
-А стоит ли? - усомнился Лагорис.
-Стоит. Тут одна оружейная тьму воинов обеспечит. Что, прикажешь ее зеленокожим бросать, чтобы они потом нас нашими же мечами рубили?
Нилрух, уже собравшийся выходить, остановился в дверях.
-Как же ты, Дигбран, будешь отсюда оружие вывозить, если я людей по деревням разошлю?
-Не разглагольствуй мне тут! - взорвался Дигбран. - Тебе чего сказали делать? Вот и ступай! Разберусь. Ополченцы у нас на что? Они уже, небось, с Ахроем все перебеседовали.
Бароны с дружинами и ардены заявились на следующий день. К этому времени 'эвакуация' (Дигбран второй день пытался выговорить это слово правильно) шла полным ходом. Подзамковцы быстро смекнули, что уходить первыми предпочтительнее, чем последними, и уже полным ходом маршировали вслед войску эйториев, к Дассигу. Подходили и жители близлежащих деревень. Путь им предстоял дальний и тяжелый, не в пример тракту, что проходил мимо бывшего трактира Дигбрана - на северном берегу Арриса земля была хороша разве что для охоты, сплошь леса, овраги да болота. Зато они могли быть уверены там в собственной безопасности. А вот тракт - он всем удобен, и друзьям, и врагам. Случись так, что на переправе соберется слишком много народа, и тогда вдруг подоспевшие враги найдут себе легкую добычу. Не верил Дигбран и своему соседу-паромщику. Тот мог давно струсить и сбежать в Дассиг. И паром с собой угнать.
Ожидая возвращения барона, Дигбран велел всем дружинникам, что оставались в замке, привести в порядок доспехи и оружие. Сам по такому случаю залез в тяжеленную броню, которую последний раз одевал лет пять назад. Немало повеселил своим видом Лагориса, напугал Бенару и почему-то ужасно обрадовал Лани; но очень уж не хотелось бывшему воеводе представать перед бароном Глойдингом немощным стариком. Одна отрада была - боли после Лагорисовой пахучей мази и вправду отпустили. Эйторий сказал, что на три дня этой процедуры должно было хватать.
Миакоранское воинство, понятное дело, выглядело далеко не так величественно, как недавние эйтории. Да и ардены, идущие следом за ними колонной по пять в ряд, смотрелись изрядно потрепанными. Их всех было здорово меньше, чем Старших запада - тысячи четыре от силы, вот и все, что оставалось от пятитысячного заслона арденов и многочисленных дружин миакоранских баронов. Но они были при всем том куда роднее эйториев. Тех и других обитатели замка Дубр принимали как защитников - своих, близких. Это отношение одинаково распространялось на Старших и Младших. Дигбрану навсегда врезалась в память сцена встречи бывшего трактирщика, а ныне ополченца Майрага со своим бывшим слугой-арденом - так встречаются два брата, до того надолго разлученные.
Наибольший восторг у всех вызвал, понятное дело, барон Дох Глойдинг, ехавший на носилках, устроенных между двумя лошадьми. Несмотря на ранение, - все могли хорошо разглядеть перебинтованную баронскую ногу и костыль, торчащий из-под его руки, - барон был, как обычно, громогласен и бодро настроен. Под нестройный военный салют, устроенный ополченцами, барона извлекли из носилок и уже было намерились нести в его трапезную залу, праздновать возвращение... ну, всякой радости свое время и место. Прежде всего барон хотел переговорить с Дигбраном.
Втроем: сам барон Глойдинг, следом за ним Эвих Кирдинг из замка Альгр и собственно Дигбран поднялись в кабинет барона. Дох Глойдинг хромал на своем костыле довольно уверенно; придя в кабинет, ловко взгромоздился на край стола, стянул алые перчатки. Ногти его кровоточили.
-Вина бы, Дигбран, - он недвусмысленно кивнул на бар.
-Не осталось вина, - Дигбран пожал плечами.
-Нда... - протянул барон, глядя на своего бывшего воеводу и единственного друга. - хоть бы устыдился, что ли. Ладно, сказывай.
Дигбран коротко доложился. Слова давались ему с трудом - аж сам удивился, насколько быстро привык он быть себе единственным хозяином, никого не слушать и никому не отчитываться.
-Добро, - согласился барон, узнав о проводимой эва... в общем, об организованном бегстве округи. - Поведай мне, почему Бенара и Лани еще здесь? Их ты должен был в первую голову выслать в Дассиг, а то и в Скейр.
-Отказались ехать без меня, - Дигбран решил не скрывать от барона истинного положения дел. Умолчал только об истерике, устроенной малолетней внучкой, и неожиданной твердости, проявленной его безвольной дочерью в решимости сопровождать своего отца. Да если бы одними женщинами дело и закончилось! Куда там. Нилрух попросту проявил неподчинение, когда Дигбран повелел ему увезти Бенару и Лани силой; сказал, что никуда от Дигбрана не поедет. Старый дружинник Брах сказал то же самое, только в более грубой форме. Получил в ухо - не помогло. Лагориса Дигбран даже не стал и спрашивать.
Барон только головой покачал.
-Придется, значит, мне самому с ними поговорить. Мы отступаем, Дигбран. Уходим на новый рубеж обороны.
-Куда? - спросил он.
-Еще не знаю. Скорее всего, встанем между Дассигом и Длинным озером. Возможно, что и вовсе отойдем к Катасте. Сам герцог Илдинг примет командование войсками, ему и решать.
-Сколько там этих зеленокожих?
-Тьмы четыре осталось еще, - буркнул грузный, похожий на медведя барон Кирдинг, устроившийся в любимом кресле Доха Глойдинга. - А что, в натуре никакого вина нет?
-Только эль из трактира, - развел руками Дигбран.
-Ладно, сойдет. Вели трактирщику нести сюда бочонок. Пить будем, воевода Дигбран. За встречу и на прощанье.
Дигбран не стал говорить, что трактирщик у него сейчас привлечен к ратному делу и занимается погрузкой оружия на лодки, на которых оно будет отправлено в Скейр. Вышел во двор, нашел Майрага. Передал баронское повеление. Посмотрел ему вслед. Вздохнул.
Все рушилось. Рушился привычный мир. Он все сделал правильно - сначала дело, потом слезы. Оставалось немного: отослать последних, переправить отступающую армию за Аррис. Самому убраться, с домочадцами и верными друзьями. Но оставлять свою землю, округу, к которой он привык и которая привыкла к нему, было мучительно больно. Больно так же, как всегда было больно всем тем, кого война сгоняла с насиженных мест, делала бездомными и ненужными.
Эта была светлая боль, не та мерзость в костях, что донимала его ужасом беспомощности. Нормальная, если можно так сказать, боль. В этой новой боли, боли в душе, он был не один. Много их было.
Многие могут много больше. Если они вместе. Он скорее почувствовал, чем услышал, как подошел барон Глойдинг.
-Мы еще вернемся сюда, дружище Дигбран, - уверенно заявил он. - Куда ж мы денемся? Больше мы в мире нигде не нужны.
-Ардены, которых когда-то наши предки выгнали из замка Дубр, наверное, говорили то же самое.
Барон откровенно удивился.
-Чего-то я тебя не узнаю, Дигбран. Или тебе воевать расхотелось?
Пожал плечами Дигбран. В глаза барону он смотреть избегал.
-Так не воюем же. Бежим. Родные места оставляем на разорение.
-Прекращай, воин. Не время распускать сопли. Мы еще не побеждены. Зеленокожим готовят какую-то западню, так нам сказал посланец герцога Илдинга. Они захлебнутся в собственной крови.
-Посланец? Это тот странный арден со шрамом?
-Странный. Что еще более странно, Дигбран, так это куда он направился после того, как передал повеление герцога.
-И куда?
-На восток.
-Ты, конечно, не мой вассал, Дигбран, но сейчас явится твой барон и велит тебе то же самое. Собирай своих и уходи за реку.
Барон Кирдинг уже успел отбушевать, понял, что бывший воевода характером и упрямством не уступит ему самому. Теперь он старался взять его логикой. Тщетно.
Насчет барона Глойдинга Дигбран все уже знал. Владетель замка Дубр велел своим дружинникам силой водворить Бенару и Лани на паром, чтобы отправить прочь. Завершилось это тем, что Ланнара куда-то задевалась, а скорее, спряталась. Поиски результатов не дали. Бенара тоже жестко стояла на своем, всячески оскорбляя свекра своего барона Глойдинга и беспрестанно заявляя, что без отца никуда не поедет.
-Под твою ответственность, - бросил барон Дигбрану, сплюнул в сердцах и ушел в темницу, отпускать еще оставшихся там узников.
Вернулся он оттуда бледный, как смерть.
-Не верю я в нежить, духов и чудовищ. Не верю.
-И я не верю, - согласился ничего не подозревающий Нилрух, совершенно случайно оказавшийся рядом. - Южные миакринги - те верят, да. Так они же совсем дикие.
Проходивший мимо Майраг сделал вид, что ничего не услышал.
-Значит, мне этот диавол просто привиделся.
-Какой-такой диавол? - не понял Нилрух.
Зато Дигбран, кажется, начал понимать. И надо же было Нилруху оказаться здесь именно сейчас!
-Малыш, ты чем был занят?
-Последнее оружие догружал. Там еще сокровищница есть, так ее, наверное, сам господин барон заберет.
Господин барон, о котором шла речь, ничего и никого вокруг не замечал. Речь его была обращена преимущественно к самому себе, и если бы не звучала вслух, все было бы не так плохо.
-Ужасный синий диавол. Интересно, к чему это, если являются синие диаволы? Может, пить надо бросать? Говорят, такое бывает, когда слишком долго за воротник заливаешь. А его глаза...
Взгляд барона вдруг прояснился, и он с нехорошим любопытством уставился на Дигбрана.
-Кстати, а где Ахрой? Что-то я его не видел.
-Сбежал куда-то, - не моргнув глазом, соврал Дигбран. - Он тут пару раз пытался Ланнару порешить, так я его шугнул как следует. Он и сбежал. Может, в Дассиг подался, а то и в Скейр, ко двору герцога Илдинга.
-Герцог его не возьмет, - уверенно заявил барон. - слишком много о моем сыне слышал. Значит, в Дассиг. Ты его точно не убивал, Дигбран?
-Могу поклясться. Да и зачем? Он же безвредный, хоть и... вредный.
-Нда... - протянул барон. - Я думаю, может, сгинул мой беспутный отпрыск? Оттого и явился мне синий диавол с лицом Ахроя.
Нилрух издал сдавленный хрип и беспомощно уставился на Дигбрана.
-Не могу знать, - невозмутимо ответил Дигбран. - Не люблю я Ахроя, и неинтересно мне, что с ним стало.
-Не осталось у меня сыновей, - заявил барон, до того пытавшийся убедить себя и остальных в отсутствии у него суеверий. - одна внучка только. Береги ее, Дигбран.
И вот наконец они остались одни. Только что Дигбран отправил Кантаха с сыном по тракту на восток, чтобы те вовремя предупредили их о приближающихся зеленокожих. Никто не знал, далеко ли враги. Но у Дигбрана, глядевшего то на покинутую людьми громаду замка Дубр, то на ставший вдруг чужим лес на горизонте, было отчетливое ощущение: близко. Не сейчас, но скоро они будут здесь.
Все пожитки из числа громоздких были отправлены с обозом барона Глойдинга. С собой они оставили только самое необходимое, то, что можно унести в руках. Бенара и Лани - объявившаяся тотчас же, едва последние воины высадились на северном берегу Арриса, - Нилрух и с ним десяток дружинников уже стояли на пароме, готовые отчалить. Дигбран и Лагорис застыли на берегу, возле дороги.
Заколоченные окна домов подзамковой деревни грустно смотрели вслед последним уходящим людям. Еще вчера тут было шумно и оживленно, и то, что деревня уже была покинута, никого не смущало. А сейчас бросалось в глаза все: от пустых окон и забытой кем-то кошки на крыше сарая до бессмысленно крутившей в отдалении свои крылья мельницы Ора. Синий мельник съехал в Дассиг уже давно.
-Чего мы ждем? - спросил Лагорис. В его голосе не было нетерпения, только вопрос. Резонный вопрос.
-До сих пор не подошли люди с некоторых хуторов, - ответил Дигбран. - может, еще успеют. Я обещал ждать.
-Они, скорее всего, ушли в холмы. Ты знаешь это.
-Знаю. Но буду ждать.
-Не валяй дурака, Дигбран. Ты рискуешь не только собой, - эйторий был непривычно настойчив.
-Я не просил вас увязываться за мной! Весь замок, начиная с барона, ходил за вами следом, упрашивал, умолял, грозил - но вы здесь. Кто вам виноват?
-Ты, Дигбран, - ответил ему эйторий. - Мы - твоя семья. Ты нас себе завел: дочь, внучку, друзей. Куда, по-твоему, мы должны деваться?
-Ну и ходите за мной, если вам нравится, - огрызнулся Дигбран. - Дурачье! Я воин, и я не уйду со своей земли до последнего. Пусть те, кто хочет, убираются в тыл.
-Тебе все равно придется уйти.
-И уйду. Но уйду последним.
-Глупец.
-Может быть, Лагорис. Может быть.
Дул теплый южный ветерок. Зеленела листва на деревьях, и поднималась трава в поле. Пели птицы, и жужжали на берегу первые комахи, но в звуки прирученного, обжитого мира не вплетался ни человеческий голос, ни мычанье коровы, ни стук топора, ни звон доспеха. Ужасно выглядел уютный, домашний мир, покинутый людьми. Дигбран стоял и упрямо смотрел на него, слушал, ощущал. Злился.
Ни один человек с хуторов так и не подошел. Через некоторое время вернулся сын Кантаха.
-Зеленые будут здесь к вечеру, - сообщил он Дигбрану, не слезая с коня. - Их очень много, не счесть. Я еду к своим, поведу их на юг, в холмы. Отец присоединится к нам позже, так что не жди его, Дигбран. Может, встретимся в Дассиге. Все, уходите.
Развернув коня, парень ускакал прочь. Лагорис выжидающе посмотрел на Дигбрана.
-Отчаливаем, - распорядился бывший воевода, избегая смотреть эйторию в глаза. Развернувшись, он быстро спустился к берегу и взошел на паром. - Ну, где ты там, Лагорис?
Ему таки пришлось обернуться. Лагорис замер на пригорке в настороженной позе, глядя на северный берег.
-Что такое? - спросил его Дигбран, поднявшись обратно.
-Мне что-то не нравится, - тихо проговорил эйторий. - Там, - он указал на заросли на северном берегу. - там кто-то есть.
Дигбран посмотрел в указанном направлении. Зрение в его возрасте пока еще не подводило его, но он ничего не мог разглядеть. Камыши и высокий кустарник надежно скрывали того, кто там прятался - если, конечно, там вообще кто-то был.
-Мы можем спуститься на пароме ниже по течению, - предложил он. - Дальше с севера есть приток, он вытекает из Длинного озера. Если нас кто и подкарауливает, в тех местах ему придется искать переправу.
Лагорис так и не пошевелился.
-Зачем им переправа? - наконец произнес он. - Эти зеленокожие пришли к нам с океана, Дигбран. Они же наверняка плавают, как рыбы. Смотри!
И тут Дигбран увидел. Там, где камыши скрывали мелководье, над водой торчали несколько кочек. Несколько одинаковых черных кочек. А дальше глаз обнаруживал их еще больше, и вот уже игра света и тени в кустах на берегу сложилась в человеческие фигуры, в низкорослых щуплых воинов в бурых безрукавках и коротких штанах, с черными, как ночь, волосами. С лицами цвета весенней листвы.
-Прочь с парома! - заорал он, расчехляя лук. - Уходите!
К счастью, они привыкли повиноваться Дигбрану почти беспрекословно. Без заминки, быстро и слаженно его домашние и дружинники Нилруха покинули деревянный плот.
-Лагорис, уводи их к моему трактиру! Там должен быть паром, в крайнем случае - лодка или две. Быстро, не спорь! - он уже натягивал тетиву на лук, забыв обо всем прочем.
Лагорис не спорил. Никто из них не смог бы сравниться с Дигбраном в искусстве стрельбы из лука, да и луков ни у кого здесь больше не было. Маленький отряд выбрался на дорогу и уверенно зазвенел броней на юг, по тракту. Не так далеко начинались какие-нито перелески, Дигбран был уверен, что они успеют уйти под прикрытие деревьев. Там уж зеленокожие их так просто догнать не сумеют.
Черные точки на дальнем берегу зашевелились. Послышался гул голосов, высокий, режущий слух. Дигбран натянул тетиву, еще раз прикинул расстояние до противоположного берега - нет, далековато. Пусть подплывут. Он спустился к берегу и принялся отвязывать паром.
Этого уже враги спокойно выносить не могли. Те, кто сидел в воде, быстро, как выдры, поплыли вперед, с берега многие последовали за ними. В сторону Дигбрана бестолково полетели несколько дротиков - куда там! Слишком далеко.
Он хладнокровно отвязал паром, багром оттолкнул его подальше от берега. Течение здесь было быстрое, оно подхватило плот и понесло его прочь, на запад.
Зеленокожие в воде тут же устремились за ним.
-Размечтались, - прошипел себе под нос Дигбран. - не будет вам парома. Плавайте сами, как умеете.
Первая стрела ушла в полет, и тот из преследователей, который был ближе всех к парому, дернулся и ушел под воду. Вторая стрела тоже нашла свою цель. И тут началось нечто, что Дигбран не сразу понял.
Головы, как по команде, скрылись под водой. Некоторое время он ошарашено смотрел на гладь реки, размышляя, не вздумали ли враги утопиться. Но головы вскоре опять показались над водой, на этот раз куда ближе к парому. И к нему тоже - видимо, они решили разделиться, одни продолжали преследовать уносимый течением паром, другие поплыли к стрелку.
-Во дают! - тихо поразился Дигбран. - Точно ж выдры.
Он снова поднял лук, и снова головы исчезли под водой. На этот раз он выждал, приблизительно прикидывая, где появится замеченный им враг. И не ошибся. Оперенная хищница пропела свою песню над водой, зеленокожий пловец вскинулся.... Остальные снова нырнули.
Они были уже на середине реки. Дигбран понял, что дальше не сможет задержать их. Опустив лук, он отступил назад, еще раз окинул взглядом гладь реки, где в беспорядке выныривали и исчезали многочисленные и проворные пловцы, развернулся и самоотверженно дал деру.
Он не знал, надолго ли его хватит. И немощь, отступившая перед снадобьем Лагориса, тут была ни при чем. Просто он был далеко не молод, и не мог бежать слишком быстро и слишком долго. А в данном случае требовалось именно это. Отряду Лагориса еще нужно было некоторое время, чтобы добраться до спасительного леса. Дигбран хотел увести врагов в сторону, но для этого он должен был выдержать эти догонялки.
Впрочем, он успел отбежать достаточно далеко, когда услышал за спиной резкие мяукающие крики. Обернувшись, он выстрелил чуть ли не на бегу, привлекая к себе внимание. И еще раз. И еще. Высыпавшие на берег зеленокожие, очевидно, замерли, определяясь, кого им преследовать: близкого, но одного-единственного Дигбрана, или уже далекую, но все еще достижимую группу.
Дигбран не позволил им размышлять слишком долго. И как оно часто бывает в таких ситуациях, ему удалось раздразнить врага. Когда четвертый дикарь повалился за землю с пробитой стрелой грудью, они решились. Дигбран отшвырнул лук и побежал. Успех его задумки теперь зависел только от времени, которое он успеет выиграть.
Он бежал так, как никогда еще в жизни не бегал. Никаких тут преувеличений - не было у него до сих пор поводов бегать от противника - вот так просто, через поле, на скорость, на время. Не было: ни у воеводы Дигбрана, что вел своих воинов в бой, ни у дружинника Дигбрана, шедшего рядом с молодым Дохом Глойдингом в первый набег, ни у Дигбрана, сына баронского лесничего, не имевшего ничего против охоты, но с большим интересом поглядывавшего на ратный двор замка Дубр. Никогда не было причин бежать, никогда и ни при каких обстоятельствах не боялся он врага. И сейчас не боялся. И всегда, если приходилось отступать, Дигбран уходил последним.
Как и сейчас. Пусть только глупость его и упрямство привели к этому. Но если он совершил ошибку, распустив, как верно заметил барон, сопли, он же ее и исправит.
'Воевода, твою мать! - стучали мысли в голове. Стучали по полю сапоги, быстро и глухо. - Честолюбие, будь оно проклято! Мало было той драки, где чуть все ополчение не положил - так нет же, теперь еще и домашних своих угробить вздумал! Беги теперь, герой!'
Кончилась, иссякла дыхалка. Он выжал из себя все, и открылось второе дыхание. Пятки горели, сердце заходилось бешеным стуком, готовое выпрыгнуть из груди. Крики за спиной неумолимо приближались. Свистнул мимо первый дротик, Дигбран вильнул, как заяц, потом еще раз. Крики преследователей стали резче, злее. Дротики летели один за другим. Стучало сердце, как копыта лошади.
Стучали копыта, как сердце, быстро и глухо.
-Дигбран! - услышал он. Обернулся на бегу.
Стук копыт не померещился. Через поле к нему летел одинокий всадник на знакомой лошади. Летел, и в седле натягивал лук, и вот уже первая стрела ушла в полет, и крикнул кто-то за его спиной, визгливым предсмертным криком. Дигбран сжал зубы и, хоть это и казалось ему невозможным, побежал еще быстрее.
Преследователи тоже припустили. Дротики уже не летели - они рассчитывали догнать Дигбрана. Он не знал, много ли их. Не думал. Все же Дигбран был не самоубийцей, но живым человеком. У него появился шанс спастись, и он сделал все, чтобы его не упустить.
Всадник приближался. Стрелы летели одна за другой, и Дигбран на мгновенье ощутил нелепую в этот миг зависть: он никогда не умел так метко стрелять на полном скаку, как Кантах. Сейчас искусство его старого друга спасало ему жизнь. Крики позади начали отдаляться, отставать. Преследователи тоже не хотели умирать.
Опять полетели дротики, но поздно. Кантах был уже рядом, буквально втащил Дигбрана в седло, перекинул перед собой, как тюфяк, ударил пятками коня и поскакал прочь.
-Приключений тебе мало на седую голову. Чуть сам не угробился и других не погубил. А что как я бы сразу к себе на хутор поехал, а не решил вдруг проверить, благополучно ли убрался старый упрямый Дигбран? А?
Старый упрямый Дигбран молчал.
-Ладно, я тоже хорош. Видел же, как они через реку переправлялись и по северному берегу уходили. Надо было мне сразу к тебе гнать и предупредить. Я чего-то сразу не сообразил, что Дигбрану втемяшится в голову остаться и подождать, пока зеленые ему путь не отрежут. Ну а как не успел бы я? Что было бы? Молчишь, да?
Молчали и другие, быстро шагавшие по дороге на юг. Один только охотник, утащивший Дигбрана прямо из-под носа у нескольких сотен зеленокожих, воспользовался своим правом на ворчанье. Впрочем, он им не злоупотреблял.
-Слезай, - распорядился он, остановив коня. Дигбран сполз на землю и еле сдержал стон, когда ступни его коснулись твердого укатанного тракта. - Я вернусь и посмотрю, не увязались ли зеленые следом. Потом догоню вас.
Стук копыт стих позади. Маленький отряд остановился, собрался вокруг Дигбрана. Ближе всех стояла Бенара, уперев руки в боки и глядя на отца с ласковой укоризной. Он виновато посмотрел ей в ответ.
-Идем же, - прервал затянувшуюся паузу Лагорис. Дигбран согласно кивнул, и они возобновили путь.
Кантах вернулся довольно скоро.
-Порядок, - сообщил он. - Они там жгут деревню и разбивают лагерь. За вами никто не идет. Дигбран!
-Что, Кантах?
Старый охотник наклонился в седле, посмотрел ему в глаза.
-Ты уж, прошу тебя, больше не дури. Уходите к переправе и не возвращайтесь. Я поеду к своим. Свидимся как-нибудь.
-Свидимся, - откликнулся Дигбран.
Глубокой ночью они, совершенно вымотанные долгим пешим переходом, добрались до бывшего жилища Дигбрана. Трактир, как и прежде, стоял заколоченный, ни одна лихая рука не покусилась на имущество бывшего воеводы. Паромщик, очевидно, так и не вселился сюда, съехал раньше.
-Хорошо, - весело заявил Нилрух. - будет, где переночевать.
-Не глупи, - остановил его Лагорис. - Сначала - убедиться, что паром остался здесь. Да и не стал бы я ночевать на этом берегу.
Худшие опасения оправдались, едва они ступили на дощатый настил у воды. Парома и след простыл.
Поиски вдоль берега не принесли результатов. Ни парома, ни челноков, ни вообще чего плавучего они так и не нашли.
-На юг? - предположил Лагорис, глядя на совсем осунувшегося, готового сдаться Дигбрана. - Я плохо знаю ваши места. Что там, на юге?
-Холмы, - пробормотал Дигбран. - берег Арриса. На много дней пути. Ближайшая переправа аж возле Скейра.
-Далековато. А если мы выйдем напротив Дассига, разве не сможем привлечь внимание горожан, чтобы они отправили за нами лодку?
-Не выйдет, - мрачно встрял Нилрух. - там Аррис разливается широко, с того берега нас просто не увидят. Да и добираться мы туда будем Катаар знает как долго. Дороги там нет, и берег топкий.
Некоторое время все молчали.
-Есть брод севернее, - признался наконец Дигбран. - далеко отсюда. Больше, чем половина пути обратно к замку. В такое время вода там еще стоит высоко, но перебраться можно. Но там враги, и мы слишком вымотаны, чтобы идти так далеко.
-Решай, Дигбран, - отрезал Лагорис.
Дигбран посмотрел на него. В свете одних лишь звезд он не боялся, что эйторий и Нилрух разглядят выражение его лица. В свете звезд он, как все, чувствовал себя смелее. Не боялся сказать. Не боялся признаться.
-Не хочу, Лагорис. Я уже нарешал, и где мы теперь? Решайте вы.
Длинная рука Старшего потянулась к нему. Крепко взяла за плечо. Встряхнула как следует.
-Решай, - повторил Лагорис. - Ты - предводитель. Мы ждем твоего приказа.
Дигбран дернулся, как от удара. Попытался вырваться, но тщетно. Лагорис всегда отличался чудовищной силой, проще было высвободиться из когтей медведя, чем из длинных пальцев эйтория, привыкших крутить массивную двулезвийную секиру.
-Возвращаемся к броду. - решил Дигбран.
Он плохо помнил путь обратно, в ночи, озаряемой лишь светом звезд. Они все устали и еле плелись, хотя неутомимый Лагорис непрестанно их подгонял. Ночь была их союзником, ночь и лес - сочетание, несовместимое с зеленокожими, привыкшими к открытым просторам океана. Ночь была коротка, весна неуклонно ползла к лету, оставляя все меньше времени тем, кому по тем или иным причинам был помехой яркий солнечный свет. Ночь кончалась, озаряясь сначала синими, а затем и розовыми полосами рассвета за рекой. Ночь кончилась...
-Вот он. - Дигбран указал куда-то вперед. - там есть от тракта тропа к броду. Тут уже недалеко.
Они ускорили шаг. Но, еще не доходя тропы, услышали крики.
-Бежим! - скомандовал Лагорис, первым сообразивший, в чем дело. Они припустили к броду, собрав все силы, которые у них оставались.
То, что здесь вообще был брод, мог определить только Дигбран, который его знал.
-Веди, - сказал ему Лагорис. Крики врагов приближались, вода не могла служить надежной преградой между ними и беглецами. Дигбран кивнул, подхватил на руки Ланнару и ступил в воду. Бенара, подобрав платье, последовала за ним, затем и Лагорис.
Вода подступала все выше, дошла до пояса. Еще несколько шагов, и ее уже было по грудь. Дигбран обернулся и увидел, что Лагорис сам все сообразил и уже нес низкорослую Бенару на закорках. Еще он увидел, что в воду за ними больше не последовал никто.
Нилрух, своевольный, как все, кто окружал Дигбрана, построил свой десяток на берегу и приготовился стоять насмерть.
-Малыш! - крикнул Дигбран. - А ну немедленно прекрати! Я кому сказал?!
-Уходите! - был ему ответ. И тут прибрежные заросли взорвались, рассыпались малорослыми воинами с кривыми бронзовыми мечами. Люди Нилруха сомкнули щиты и шагнули им навстречу.
Больше он не оглядывался. Ни на крики, ни на звон мечей, ни на летящие им вслед дротики, которые уже не достигали цели. Он видел дальний берег, все ближе и ближе, и одинокого всадника на том берегу. Ему показалось, что он узнает его; еще несколько тяжелых шагов по дну, и догадка сменилась уверенностью. Это был тот самый необычный арден, встреченный им и Малышом несколько дней назад на Веггарском тракте. Он выглядел все так же, как и раньше: и шрам через глаз, и волосы в хвост на затылке, и безумный взгляд. Но Дигбран уже не замечал всего это, ведь перед ним был Старший Севера, друг и союзник, тот, кто может спасти и спасет - если не всех, то хотя бы Ланнару, и тогда он, Дигбран, умрет спокойно...
Они вышли на берег, все в тине, мокрые насквозь. Обернувшись, Дигбран увидел, что зеленокожие облепили, как мухи, нескольких еще сопротивлявшихся дружинников, и вот упал один, затем еще один. Многие дикари полезли в воду, не стоило надеяться, что беглецам на этом берегу удастся от них уйти. Там, на оставленной ими земле, уже остался стоял один-единственный дружинник, в котором Дигбран узнал Малыша Нилруха. Вот упал и он.
'Чего же ты медлишь? - должен был спросить Лагорис. - Отдавай Ланнару этому ардену, и пусть уходят'.
Должен был, Дигбран знал. Но не спросил.
Эйторий вообще не смотрел на оставленный ими берег. Проследив за его взглядом, Дигбран увидел, что судьба, удача или что там есть на свете выдернули спасенье прямо у них из-под ног. Камыши впереди расступились, выпуская многочисленных укрывавшихся там зеленокожих.
Дигбран поднял непонимающие глаза на ардена, так и не сдвинувшегося с места. Всадник на вороном коне смотрел на них немигающим взглядом безумных глаз. Все стихло, слышны были лишь звуки утренней реки. Плеснула рыба на отмели.
Рука в черной перчатке взметнулась, указывая на уцелевших беглецов. Раскрылись тонкие сухие губы.
-Взять их!
И зеленокожие дикари, вряд ли знавшие хоть слово на Старшей речи, прекрасно его поняли.
Путь в лагерь нерберийцев я помнил отдельными местами. Мы были слишком вымотаны телесно, чтобы страдать еще и душевно, все наше внимание уходило на то, чтобы ненароком не упасть. Подгонявшие нас всадники Стикра особо с нами не церемонились, отстававших поднимали на ноги ударами хлыстов либо копьями. Получив один раз чувствительный укол железным наконечником в спину, я старался больше не падать, и с того момента шел следом за Тирвали, чтобы в случае чего прикрыть его. Однако мальчик держался лучше многих.
Я никогда не думал, что идти по снегу так неудобно. Утром, пока мы были беглецами, это было не так заметно, поскольку мы скорее плелись. Сейчас от нас требовали скорости, а проваливавшиеся в снег ноги отказывались ступать быстро. Сколько это все продолжалось - уже и не вспомню.
Лагерь нерберийцев промелькнул шумным становищем. Странное он оставлял впечатление: одновременно скопление врагов и родной язык в ушах, мелькающие в толпе полузнакомые люди, тычущие в тебя пальцами, остервенелые проклятья... я однажды присутствовал при подавлении крестьянского бунта под Эсталой. Очень похоже. Вчера - твои сородичи, сегодня - кровные враги.
Для нас уже приготовили загородки. Я не без злорадства опознал дерево, из которого их смастерили: бывшие части корпусов и такелажа галер и парусников нерберийского флота. Самая главная наша победа. Вернее, не наша - эйториев. Загородки представляли из себя большие ямы, точнее, углубления в земле, огороженные частоколом. В ограждении имелись прорехи, недостаточно широкие, чтобы ими можно было воспользоваться для побега, но вполне пригодные к тому, чтобы солдаты нерберийской армии могли с той стороны частокола над нами издеваться. Мы были открыты всему лагерю, равно как солнцу, ветру, дождю и снегу. Сами нерберийцы обосновались в палатках либо в утопленных в землю низких домах, сохранившихся от стоявшей здесь прежде деревушки. Нас развязали.
Через некоторое время нас даже накормили - не так важно, чем, но интересно, чья это была трезвая идея. Наша судьба вряд ли решилась бы так быстро, в этом я был уверен так же хорошо, как и в том, что я - нербериец по рождению и воспитанию. Мои сородичи любят долгие и беспредметные споры. Если даже стратег Стикра и знал, что говорил, когда огласил приговор арденам, то это еще ничего не значило. Тот же способ казни, к примеру, можно обсуждать до пробуждения Амунуса.
Ушедшее чувство голода мигом напомнило обо всем, что до того отступало на второй план. Сначала пришла сумятица, горечь поражения, отчаяние. Неопределенность будущего. Было по-прежнему морозно, и невыносимо ярко сверкал снег на солнце.
Не знаю, что чувствовали остальные. Мы по-прежнему держались вместе, трое предводителей бывшего гарнизона. Я заметил, что остальные воины старались окружить нас своего рода кольцом, оградить и от забора со злобной солдатней, коей собралось в первые часы преизрядно, и от ветра, пробирающего до костей, вытягивающего жалкие остатки тепла.
Не знаю... либо я достаточно много перетерпел за предыдущие дни, и в душе моей не осталось сил для душевных мук, либо я и в самом деле наконец почувствовал ответственность за происходящее с доверенными мне людьми. Некоторое время бесплодного сидения на холодной земле я еще собирался с мыслями. Собрался.
Несколько удивленно, но быстрее, чем я ожидал, остальные обернулись на мой голос.
-Остался ли кто, сведущий во врачевании? Надо осмотреть раненых.
Вызвались трое, один из них - темнокожий регадец. Много ли он понял из моих слов, не знаю. У лекарей вообще исключительно ответственное отношение к своему ремеслу. Они тут же принялись за дело.
Оказалось, что у нас были не только раненые, но и обмороженые. Среди немногочисленных уцелевших соотечественников темнокожего врачевателя таких выявилось больше всего. В целом нуждающихся в серьезной помощи было не так уж много. Либо не смогли покинуть замок в страшную ночь нашего отступления, либо отстали по дороге. Однако все больше и больше народа втягивалось в инициированное мной мероприятие; возможно, просто потому, что сидеть на одном месте было холодно. Впрочем, многие, подобно мне, могли искать в этом способ отвлечься от грустных мыслей. У некоторых, вроде приговоренных к смерти арденов или обреченных на каторгу нерберийцев из Стикра, таких мыслей должно было быть много.
-Мальтори! - услышал я.
Этот шепот мог пройти мимо моих ушей, не окажись я в какой-то момент вблизи ограды. Я обернулся и увидел прижавшегося к редкому частоколу Алагли.
Я уже и думать о нем забыл. Еще некоторое время после того, как он посетил замок Риммор в качестве парламентера, я вспоминал о старом знакомце как о возможном последнем средстве спасти свою шкуру, но со временем в беготне дней и событий исчез и он. Странно было видеть его сейчас. Я, стараясь не привлекать внимания как с той, так и с другой стороны, подобрался поближе к нему.
-Лайта осветит твой путь, Алагли...
-И твой, - он воровато оглянулся, затем посмотрел мне в глаза. - Слушай и запоминай, Мальтори. Ты из Эсталы, а для вас ваш стратег придумал не много не мало, как рабство на галерах. Пожизненное. Так что лучше будет тебе сказать, что ты с Вессея. Насколько я понял, герцог своих скорее всего помилует, разве что обяжет пойти к нему на службу.
-Разве они не знают, что я - бывший комендант замка Риммор? - удивился я.
-Об этом, кроме ваших, мало кто знает. Я, когда вернулся из замка живым, сказал стратегам и герцогу, что обороной командует этот ваш... Аравари?
-Арварих. Тише, он тоже здесь.
-Отлично. Ему ведь нечего терять?
-Сволочь ты, Алагли.
Он усмехнулся. Усмешка вышла невеселой.
-Эта сволочь пытается - заметь, уже не впервые, - спасти твою тупую башку. Слушай меня, Мальтори, и не перебивай. Игры в благородство кончились. Очень хочется жить, и жить дальше.
Он сделал паузу, по шевелению губ я понял, что Алагли подбирает слова.
-Знаешь, я много думал над нашим разговором, тогда, в твоей башне. Ты всегда умел убеждать, Мальтори. Еще у замка Гисс, помнишь, как мы все ломились за тобой на штурм? Ладно, это былое. Ты опять был прав - тут все ополоумели и хотят крови, - речь Алагли стала сбивчивой, он торопился говорить, словно боясь, что не скажет, не сможет. - Ты меня тогда отрезвил, теперь я вспоминаю слова этого...
-Элби...
-Тише, идиот! Он слышит все, что сказано. Не поминай вслух, иначе может быть худо. Его, его слова. Он говорил на площади перед дворцом герцога в Кайле, и больше никто и ничего не слышал, даже герцог. Многие до сих пор не слышат. Я знаю, Мальтори - как вроде кто-то за твоей спиной, идет и повторяет: 'Убей, убей, убей..' Я устал от всего этого. Домой хочу. Мальтори, послушай своего друга, не дай им себя прикончить. Послушай один лишь раз, я же вижу по твоим глазам, что ты для себя уже решил. Подумай! Стоит ли оно того? Что это за страна, что мы здесь делаем? Разве ты не хочешь вернуться домой?
Я понял, что хочу. Очень хочу.
-Ты сможешь вывести Тирвали, Алагли?
Он посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом. Испытующим взглядом.
-Я знал, что ты так скажешь. Постараюсь, Мальтори. Не сейчас. Позже... ты все равно подумай.
Игры в благородство... для меня это была уже не игра. Я уже иначе не мог. Алагли это понял, за что я ему был очень признателен.
Долго размышлять над его предложением мне тоже не дали. Послышалась возня у ворот нашего курятника, и мы увидели все того же стратега Стикра.
-Мне известно, - обратился он к нам своим громким голосом. - что среди вас находится комендант замка Риммор. Если он выйдет вперед, то получит возможность облегчить участь остальных.
Арварих и Вальд, как по команде, сдвинули плечи, загораживая меня. Тишина была ответом стратегу.
-Упрямитесь? - стратег, казалось, был удивлен. Он обернулся к сопровождавшим его офицерам: - Приведите ко мне ренегата.
Хорошее прозвище. Я понял, что скоро на сцене появится Балах Арвинг, и станет совсем весело. Вальд и Арварих пытались защитить меня, но сейчас под удар могли попасть они сами.
-Не надо ренегата, - как можно громче произнес я, поднимаясь на ноги. Вместо внушительного голос мой вышел хриплым и глухим, похоже было на то, что где-то в нашем промерзшем до костей пути я простудился. - Я есть комендант замка Риммор.
Стратег смерил меня взглядом.
-Смел. Не врешь?
Я подумал, что бы такого ответить, не придумал и показал ему язык. Он в ответ рассмеялся.
-Ведите его за мной, - голос опять стал жестким. Стикреец развернулся, громыхнув доспехами. Его подручные прошагали через толпу сидящих на холодной земле пленников, быстро и радостно заломили мне руки и поволокли вслед за ним.
Солдаты Стикра, к счастью, отгородили меня от лагеря нерберийцев. Не уверен, что я смог бы выдержать плевки и насмешки толпы. Не люблю толпу.
Меня ввели в большой, роскошный шатер с незнакомым вымпелом перед входом. Вымпел мне удалось рассмотреть только потому, что предусмотрительные подчиненные стикрейского стратега перед тем, как ввести меня внутрь, остановились и как следует меня связали. Спутываемый крепче, чем самый закоренелый преступник, я смотрел, как развевается на ледяном ветру кроваво-красный треугольник, на котором серебряная секира обламывала у гарды золотой меч. Недвусмысленно, ничего не скажешь. Крестовый поход детей эйториев против арденов. Мне вдруг стало интересно, как все-таки нерберийцы трактовали тот факт, что сами же эйтории пустили ко дну весь ихний флот? Предпочли не заметить, что ли?
В шатре было светло от ламп и свечей, тепло от походной железной печи, людно и разнаряжено от присутствовавших там важных персон. Троих стратегов, равно как и светлейшего герцога Кайльского, я выделил сразу. Остальные, по совести, меня и не интересовали.
Ох, и знакома же мне была физиономия эсталийского стратега! Ла... Лагрели, точно. Я, кажется, уже упоминал, что мой отец входил в городской совет Эсталы. Этот человек тоже там в свое время заседал. Тогда он был так называемым 'береговым адмиралом': ведал береговой обороной, включая ловлю контрабандистов, и всевозможным снабжением военного флота - гордости Эсталы и самого надежного ее защитника. Ни могучей армией, ни крепостью стен мой родной город никогда не отличался, вся его сила была на море.
Раньше он вроде бы неплохо ко мне относился, этот Лагрели. Даже успокоил отца, когда тот было возмутился моим решением пойти в солдаты удачи. Вот и преставился случай проверить, чего стоит его тогдашнее хорошее отношение. Он пока что меня, видимо, не признал. Ну, это как раз ненадолго.
Зато, несомненно, меня вспомнил герцог Кайльский, благо его руки повесили когда-то мне на шею дубовый венок. Я сумел остаться живым после того, как первым спрыгнул с мостика осадной башни на стены замка Гисс. Ни вторым, ни мертвым первым в таких случаях, по-моему, венки не вручают. Разве что на могилу кладут. Узнавание промелькнуло в глазах герцога, и он тут же отвернулся. Что ж, тут мне все ясно. Заступничества от владетеля острова Вессей ждать не приходится.
-Этот человек утверждает, что был комендантом замка Риммор после того, как мы утопили барона Валендинга, - стратег Стикра указал на меня. Сноровистые подручные стикрейца тем временем пытались поставить меня на колени, чему я из последних сил сопротивлялся. В конце концов меня ткнули под коленку, после чего я натуральным образом простерся ниц перед этими большими дядями. Впрочем, лежать таким образом мне нравилось не больше, чем стоять на коленях; я изловчился и перевернулся на спину. Зевнул.
От удара сапогом под ребра меня спас все тот же стратег Стикра, которому, очевидно, надоела эта возня. Меня поставили обратно на ноги и оставили в покое.
-Комендант? - деланно удивился маленького роста и квадратной комплекции стратег Баариса, узнававшийся по значку в форме виноградной грозди на его стальном нагруднике. - Чем докажет? Не может ли быть так, что он кого-то прикрывает? Эти ардены на все способны...
-Какой же он арден, стратег? - возразил ему стикреец. - Этот человек - нашего рода. Посмотрите внимательно - он нербериец.
Стратег Баариса прищурился, разглядывая меня.
-И правда - наш. Глаза мои уже не те, что в молодости. Жаль. С арденом был бы разговор другой. Тебе-то чего надо было в этих краях, нербериец? За кого ты тут дрался?
-За деньги, понятное дело, - фыркнул кто-то за спинами стратегов. Стратег Эсталы, до того молчавший, недовольно воздел руку:
-Тихо! Допрос надо вести по правилам. Имя?
-Мальтори из Эсталы.
Может, это и было моей роковой ошибкой. Привычка бахвалиться и корчить из себя крутого не покинула меня даже в этот критический момент. Однако можно сказать и так: 'Мудрый Мальтори предпочел сразу выяснить, кто ему друг, а кто - враг, и решительно выложил карты на стол'. Мотивы легко подогнать под поступки. Вот поступать наоборот у меня почему-то не получается.
-В каком качестве находился в замке Риммор назвавшийся Мальтори?
Конечно же, пробел в памяти Лагрели сразу же заполнился, едва я назвался и назвал его. Но вот выражение лица бывшего 'берегового адмирала' мне не понравилось.
-В качестве командира эйторийских... в смысле, нерберийских наемников в составе гарнизона замка Риммор, после гибели барона Мара Валендинга - в качестве коменданта замка до момента его падения.
Моя нарочитая оговорка насчет 'эйторийских' им явно пришлась не по вкусу; присутствовавшие в шатре скисли. Но не все.
-Так это ты так отчаянно отбивался? - не поверил герцог Кайльский. Удивление было неподдельным, он не стал его скрывать - в таком случае оно было вполне резонным. Я пожал плечами, насколько это было возможным в моем связанном положении:
-В гарнизоне замка было много храбрых бойцов. Я не могу присваивать их подвиги себе.
Я видел, как стратеги трех городов начинали тихо закипать. Но это был еще не конец представления.
-Наш парламентер предложил гарнизону замка Риммор сдачу в обмен на жизнь и свободу. Почему вы отказались?
Я пристально посмотрел в глаза Лагрели. Он явно ожидал от меня чего-то. Какого-то такого ответа, который окончательно определит его мнение обо мне. Этот ответ будет для меня либо ступенькой к спасению, либо шагом в пропасть. Я, конечно, мог дать ему правильный ответ.
Я мог привести те рассуждения, которыми в свое время склонил на свою сторону нерберийских наемников после визита Алагли. Мог сказать о чести солдата удачи, подписавшего контракт. О славе. О доблести. О лаврах. О деньгах. Это бы он понял. Это было нормально. Типично. Это были простительные слабости, на которых можно играть. Я был бы наказан, но принят обратно, в лоно большой нерберийской семьи.
Но я видел эту самую семью при штурме замка Риммор. Раз угнездившись в моей голове, образ непримиримых фанатиков, алчущих крови, упорно не шел прочь. Я узрел истинное лицо своих сородичей, какими они стали ныне, и даже сегодняшние слова Алагли не добавили к нему ничего нового. Я не собирался поворачиваться к ним своим лицом. Я еще не сошел с ума, и возвращаться в мир, который избрал путь безумия, не хотел. Если у меня и не было своей гордости, то были, по крайней мере, четкие представления о том, какие пределы должны быть у человека в потере того человеческого, что ему присуще.
Еще я был упрям, как стадо баранов. И, если угодно, настолько же глуп.
-Я не пожелал сражаться за бредни вашего нового бога, - медленно, с расстановкой произнес я в лицо Лагрели. - Я не считал и не считаю арденов врагами и убийцами наших предков. Я не пожелал сдаваться в плен обезумевшей толпе настоящих убийц, которые затеяли войну только для того, чтобы вырезать мирное население страны, почему-то ставшее им ненавистным. Я считаю, что нерберийцы, которые в этой части света являются чуть ли не самым цивилизованным народом, хотя бы в силу этого не должны опускаться ниже варваров. С вами, такими, какие вы стали сейчас, я не желаю иметь ничего общего. И любимые вами предки-эйтории, очевидно, тоже - они однозначно заявили о своей позиции, утопив ваши корабли...
Я мог продолжать этот перечень обвинений долго. Конечно, мне не дали. На этот раз ударов сапогами по ребрам избежать не удалось. Некоторые кости, похоже, они таки сломали, прежде чем вновь вмешался стикреец. Этот парень положительно пытался тут всем показать, что его слово весит больше всех остальных; впрочем, я мог быть несправедлив, и он мне симпатизировал. Мне тогда сложно было рассуждать, я корчился на земле от боли. Стратег Стикра поднял руку, пинавшая меня солдатня отступила.
-Как стратег города Эсталы, из коего родом назвавшийся Мальтори, бывший комендант замка Риммор, - прозвенели в моих ушах слова Лагрели. - я утверждаю, что имею право решать судьбу сего человека. Я определяю, что Мальтори из Эсталы заслуживает наказания большего, нежели то, что уготовано другим пленным нерберийцам из города, что дал мне власть над своим флотом и своими людьми в Сиккарте. Я определяю, что он будет повешен при полном сборе войска и пленных из числа захваченных сегодня утром стратегом Стикра.
Я увидел, как великолепной кожи сапоги подошли, приблизились к моему лицу. 'Ударит', - подумал я и зажмурился. Однако прошло некоторое время, а удара все не было. Я осторожно открыл глаза.
Его лицо склонилось ко мне. Злое лицо. Остервеневшее.
Меня рывком подняли на ноги. Тело отозвалось криками боли, раздававшимися из самых разных мест. Я мучительно гадал, что из внутренностей мне успели отбить. В героя я успешно доигрался.
Подгонять мотивы под поступки - похоже, не просто мое любимое занятие, но удел. Судьба, если бросаться теми словами, которые так любят Старшие. Что ж, теперь у меня было предостаточно для этого занятия времени. По приказу Лагрели перед загородкой с пленными был врыт в землю столб, бывший раньше реем на одном из нерберийских кораблей. К нему меня и привязали, спиной к моим братьям по оружию и лицом к, мягко говоря, неприветливому лагерю. Мои прегрешения были оглашены во всеуслышанье, теперь каждый солдат в этой армии мог честно плюнуть мне в лицо, перед этим спокойно прицелившись и не опасаясь, что жертва сумеет отклониться.
Чем некоторые из них и развлекались. Скажу откровенно: если вам будет угрожать такая перспектива, и вдруг будет возможность ее избежать - избегайте не задумываясь. Это настолько противно и унизительно, что с самого крутого наглеца мигом сдувает всю самоуверенность, раз и навсегда.
Впрочем, от глупости это не лечит. Когда плевать в меня все же перестали - за это мне опять же следовало благодарить стикрейского военачальника, на моих глазах сделавшего на сей счет внушение своим солдатам, - во мне опять проснулась прежняя бесшабашность. С той только разницей, что терять мне уже было совершенно нечего.
Я как раз - дабы отвлечься от тягостных мыслей, а также чтобы поиздеваться, - проповедовал собравшейся группке солдат банальные, для лучшего понимания излагаемые достаточно грубым солдатским языком истины о нормальном человеческом отношении друг к другу, когда скорее услышал, чем увидел возню на дальнем от моря конце лагеря. Солдаты тоже начали оборачиваться на непривычный шум; я поморщился, - моя проповедь, как мне казалось, даже имела некоторый успех, - но мне и самому стало интересно, какими событиями разнообразилась жизнь в этом приюте для умалишенных.
События не замедлили явиться. Простучали копыта лошадей; всадники Стикра сопровождали черную, без какой-либо отличительной символики карету, запряженную шестеркой. Казалось, они меня минуют, увлеча за собой моих слушателей и лишив меня одновременно и единственного имевшегося у меня общества, и возможности узнать, кто это к нам пожаловал. Я уже приготовился страдать дальше в полном одиночестве, но кучер вдруг натянул поводья, карета описала небольшую дугу и остановилась. Придержали своих коней недоумевающие стикрейские всадники. Дверь черного экипажа приоткрылась, выпуская массивного, закутанного в роскошную шубу человека. Медленно, но целеустремленно он направился прямо ко мне.
Для ардена - эти черты лица даже в старости сохраняли свою неповторимость, - он был довольно высоким. Известно, что эйтории и их потомки являются более высокорослыми, чем люди северной расы; этот Старший Севера был выше меня и массивнее покойного Кухут-Пухута. Шуба еще и усугубляла внушительность фигуры.
Он был стар, стар даже для ардена. Он смотрел тем загадочным, непроницаемым, типично Старшим взглядом, что порой раздражал меня в Вальде. Он смотрел на меня. Мне было очень неуютно, и только мое непробиваемое упрямство позволяло мне выносить этот взгляд. Что он там видел в моих глазах и внутри меня, для меня оставалось тайной. Я так и не понял, сколько времени прошло; видимо, не так много, как мне показалось. Он развернулся и вернулся в свою карету. Кортеж тронулся в направлении шатров военачальников. Почти все наблюдавшиеся в моем поле зрения солдаты, в том числе и мои слушатели, потихоньку двинулись в ту же сторону.
-Посол герцога Илдинга и Круга прорицателей Эггора, - шепнул у меня над ухом знакомый голос. - Мальтори, ты самый большой идиот из тех, что встречались мне в моей несчастной жизни. Ты как, решил похоронить всех в одной могиле? И своих ребят, и меня?
-Не трусь, Алагли, - проговорил в ответ я. - я тебя выгорожу.
-Как, интересно? - в его голосе сквозил скепсис, особенный такой скепсис человека, который зол на шутника, но оценил бредовость шутки. - После того, как ты расписался в своем комендантстве, стратегам не хватает только времени, чтобы вспомнить, что я выдал им за коменданта совсем другого человека. Какие выводы они сделают, ты догадываешься?
-Не дурак.
-Что-то не похоже. Ладно, дружище, вот что я тебе скажу: тут кое-кто тобой заинтересовался.
-Кто?
Алагли хихикнул у меня за спиной.
-Я, как ты понимаешь, в это не вмешиваюсь. Мне сейчас лучше всего прикинуться обозом, чтобы лишний раз не трогали. Но тихо бродит мнение, что к твоей персоне есть некое любопытство. Так что ты, ради... уж не знаю, что тебе в этой жизни дорого, но просто на всякий случай не валяй дурака, не дергай свою удачу за хвост и не вытворяй больше ничего хотя бы до вечера. Я думаю, ближе к ночи у тебя будут гости.
Алагли, безусловно, меня заинтриговал, но я не позволил ему об этом догадаться.
-Вытащи Тирвали, дружище, - напомнил я ему. Ответа не последовало. Я подождал еще некоторое время и понял, что Алагли ушел.
До ночи было еще далеко. Ко мне больше никто не подходил, исключая стражников, которые исправно проверяли состояние пут на мне. Потом и они замерзли и разожгли костер возле ворот загородки, за моей спиной. Такие же костры запылали по всему лагерю. Было по-прежнему холодно, даже холоднее, чем утром. Лично у меня, не способного даже пошевелиться, зуб на зуб не попадал. Я чувствовал, как крепчает мороз по мере того, как темнеет надо мной небо, и начал невольно перебирать в памяти свою бестолковую жизнь. Говорят, так делают приговоренные к смерти либо просто знающие о приближении костлявого небытия. Я не оказался исключением, да и не надо было быть прорицателем, чтобы предвидеть то, что предвидел я. На таком морозе я вряд ли дожил бы до утра.
Перебирать было особо нечего. Мальтори все и всегда, за исключением нескольких случаев, делал правильно и заурядно. Жил. Радовался жизни. Соглашался. Не соглашался и поступал по-своему. Бывал часто прав. Умел убеждать в своей правоте других. Делал карьеру, и вполне мог годам к пятидесяти рассчитывать на место военачальника среднего ранга - что-то вроде берегового адмирала в моей Эстале. Дальше, в стратеги, не пошел бы - политика Мальтори интересовала только со стороны.
Да и редкие сумасбродства в моей жизни отлично вязались с общей картиной. Удача, а то и вовсе судьба баловала меня, вела по жизни прямой накатанной дорожкой, вводя в обман кажущимся разнообразием. Что сказать - за многие годы службы, на время которых также пришлась и война с алагорами, я не получил ни одного серьезного ранения. И для чего вся эта прямая дорога? Для смерти в мерзлой ночи у позорного столба? Да?
Наверное, да. Я еще раз вспомнил все то, что вытворял и говорил сегодня утром. Глупости ведь, сплошное ребячество и озорство? Нет. Все было правильно. Я и сейчас мог повторить все сказанное, и еще много чего в придачу. Я даже не выпендривался больше обычного - такая манера поведения была для меня характерна в тех случаях, когда кто-то, по моему мнению, имел надо мной слишком много власти.
Я поймал себя на том, что перестаю чувствовать руки и ноги. Боль же в спине и пояснице, напротив, к вечеру стала просто непередаваемо сильной. И вместо холода появилось ощущение непонятного тепла, сознание сдалось и начало понемногу куда-то выскальзывать. Я знал, что это такое - не испытывал сам, но мне рассказывали. Так, легко и спокойно, люди замерзают насмерть, но я нашел мало приятного в этих ощущениях. Прикусил губу, чтобы только оставаться как можно дольше в сознании...
Очнулся я уже в помещении. Надо мной склонились какие-то лица, качалась под потолком чадящая лампа. Потолок был как-то странно изогнут - в голове всплыло слово 'шатер'. Я перевел взгляд на лица. Их было несколько, но ни одного знакомого. Выражения этих лиц мне тоже были непонятны.
-Что я здесь делаю?
Пожалуй, более дурацкого вопроса в этой ситуации задать было нельзя. Ну, надо учитывать мои тогдашние ощущения. В голове у меня все было туманно и очень запутано, тело я только начинал чувствовать, и чувства эти сразу мне не понравились - вся кожа, особенно на руках и ногах, горела и пекла. Именно это, кстати, и убедило меня, что я еще жив. Чему я несказанно обрадовался, и эта радость стала первым моим шагом к возвращению обратно в мир.
Дело в том, что новомодные идеи о жизни после смерти, которые пришли к нам из Регада и прочно угнездились во многих слишком умных или слишком глупых нерберийских головах (особенно в Баарисе), меня до сих пор не привлекали. Видимо, и впредь не будут привлекать. Классическое нерберийское воспитание сделало меня консерватором в подобных житейско-философских вопросах. Самое большое, во что я верил из всего слышанного мной о загробной жизни - это в трехфутовой длины могильных червей, да и то лишь потому, что в том же самом Регаде такие водятся - сам видел.
-Ваша светлость! Он пришел в себя!
Все. Память вернулась. 'Ваша светлость' - это Эретви Второй, герцог Кайльский. А я - Мальтори из Эсталы. Живой.
Мне помогли приподняться на походной кровати. Голова закружилась, незамедлительно явились тяжесть и боль. Возвращение в мир давалось тяжело, как рождение. Затем боль немного отпустила. В меня что-то влили, горячее и вкусное. Тепло проскакало по телу, возвращая радость жизни. Я поднял глаза на сидящего в кресле рядом со мной человека.
-И зачем вы меня спасли, ваша светлость? То есть, конечно, спасибо, но...
Мне налили. Я выпил. Стало еще лучше, я понял, что дальше увлекаться не стоит. Герцоги кого попало и просто так не спасают, разговор мне предстоял серьезный, тем более что жить мне по-прежнему хотелось, а это значило, что условия герцога Эретви я в той или иной степени вынужден буду принять. Со слов Алагли я уже догадывался, о чем пойдет речь.
-Готов слушать? У нас мало времени.
-Говорите, ваша светлость.
Не люблю титулы. Я все-таки родился и вырос в Эстале - древнейшей демократии в человеческом мире. Титулов и возвышения человека над человеком в Эстале не признают. Но странствия по миру и несколько лет службы на острове Вессей сделали меня более гибким в отношении чужих обычаев. К герцогам, как я выяснил, лучше обращаться так, как они привыкли. Другое дело, что унижаться и лебезить при этом необязательно.
-Я хочу предложить тебе сделку, Мальтори из Эсталы.
-Предлагайте, - пожал плечами я. Движение отозвалось резкой болью во всем теле, я смирился и больше старался не шевелиться.
-Ну ты и наглец! - поразился герцог. - Раньше, мне кажется, ты был спокойнее. Или это тебя осада так изменила?
-Неважно, - остановил я поток его удивления. - Вы говорили, ваша светлость, что у нас мало времени?
Он внимательно посмотрел на меня и кивнул.
-Предложение такое: ты остаешься в живых, отправляешься на Вессей, там принимаешь командование моими войсками. Когда я вернусь отсюда, мы с тобой начнем завоевывать Нерберию. Что скажешь?
-Потрясающе, - я даже не преувеличивал. Такие предложения приговоренным к смерти поступают отнюдь не каждый день. Мне пришло на ум, что герцог либо действительно торопился, либо решил меня огорошить как следует.
-Я знаю. Твоя цена: жизнь, свобода, удача. Годится?
Теперь я смотрел на него очень внимательно.
-Как я понял, ваша светлость, - я очень осторожно подбирал слова и говорил медленно. - Элб... бог или кто-то, кто выдавал себя за такового, не обрел над вами достаточно большой власти?
Герцог встретил мой взгляд, не мигая. Серые глаза властителя на мгновенье стали глазами обычного человека. Испуганного человека. Возможно, этот испуг мне померещился. Герцог Эретви снова стал собой - просвещенным правителем острова Вессей, одновременно благосклонным к простолюдинам, чьих советов не чурался и кому давал свою толику власти, и честолюбивым монархом, причиной головных болей мудрейших мужей в городских советах Стикра, Эсталы и даже далекого южного Баариса, ведь амбиций своих герцог также не скрывал.
-Нет, Мальтори. Уже нет. Я выстоял. Чего нельзя сказать о многих других.
-Так это был все-таки бог?
На этот раз уже он пожал плечами.
-Не знаю. Если нет, то сила этого существа мало чем уступает силе богов. Словом он может все, что могут слышащие его.
-Чего он хотел от нерберийцев?
-Это сейчас неважно, Мальтори. Потом мы сможем о многом...
Я поднял руку. Вернее, попытался - получилось вялое и осторожное шевеление, но жест был недвусмысленный и властный. Герцог вскинулся на мгновенье, но так же быстро взял себя в руки. Я мог качать права - до определенного предела. Эретви Второй подтвердил мою догадку о том, что моя персона для него весьма и весьма интересна.
-Важно, ваша светлость, - на всякий случай сказал я вслух, но конечно, он уже все понял и сам.
-Войны он хотел. Даже не войны - истребления. Я до сих пор с большим трудом заставляю себя верить в то, что ардены нам вовсе не кровные враги. Достаточно?
-Да, - я понял, что большего вряд ли когда-либо узнаю. Надо было быть там, на площади перед герцогским дворцом в Кайле, и слышать все самому. Но лучше бы не надо было...
-Последний вопрос, ваша светлость.
-Да, Мальтори?
-Что вы собираетесь делать сейчас, после взятия замка Риммор?
Он нахмурился, этот расчетливый и умный властитель. Он понимал, почему я об этом спрашиваю.
-Со дня на день все определится. Сегодня прибыл посол герцога Илдинга и Верховного прорицателя арденов. Кстати, ты с ним совершенно случайно не знаком?
-Нет. - ответил я чистую правду, прекрасно понимая, что герцог мне не поверит. Слишком уж пристально смотрел на меня днем этот посол, чтобы не усматривать за этим лишь одного логичного объяснения.
-Многие считают иначе. Однако, мы отвлекаемся. Посол привез некие предложения 'армии завоевателей'. Я успел кое с чем ознакомиться, многие действительно любопытны для тех из нас, кто не хочет продолжения войны.
-А для вас, ваша светлость?
Герцог неожиданно отвел глаза. Некоторое время было так тихо, что можно было слышать, как шипит масло в лампе.
-Мальтори, я даю тебе выбор: уплыть на Вессей или погибнуть храбро, но глупо. Ты выбираешь. Больше я ничего не добавлю.
-У меня будет время подумать?
Герцог кивнул.
-Да. Времени у тебя будет много. Ты только постарайся не замерзнуть насмерть. Со дня на день мы вернемся к нашему разговору.
Обратную дорогу к столбу я прошел в сознании. Люди герцога снабдили меня теплой шерстяной одеждой, поверх которой напялили мою прежнюю, изрядно истрепавшуюся за время штурма замка Риммор и последующего бегства. Меня накормили и напоили, я чувствовал себя лучше всех на свете и ужасно хотел спать. К сожалению, именно этого я и не мог себе позволить, иначе точно замерз бы насмерть.
Но герцог, как оказалось, был предусмотрителен и в этом.
У столба я обнаружил незнакомого мне человека, изображавшего меня в мое отсутствие. Рядом топтались стражники с эмблемами герцогства Вессей, тут же горел костер. Люди герцога Кайльского окружили столб, не давая случайному взгляду со стороны рассмотреть происходящее. Произошла смена караула у столба. Веревки больно впились в тело; в ответ на просьбу ослабить их мне вежливо, но строго объяснили, что делать это опасно. Единственно, они на этот раз намотали путы так, чтобы не передавить мне чего важного. Костер пылал очень ярко, тепло его доставало до столба...
Я проснулся - или очнулся, что вернее, - ближе к утру, разбуженный болью и холодом. Новая смена стражников не принадлежала к числу подданных Эретви Второго, и обогревать пленника они посчитали ненужным. Утро было все еще морозным, но уже серым, предвещающим мокрую погоду с потеплением. Я чувствовал себя по-прежнему отвратительно - и телесно, и в душе, с той одной разницей, что у меня теперь была надежда. Не сразу я осознал, как отчаянно вчера в ней нуждался. Не сразу.
Лагерь понемногу просыпался, большой и пестрый, разноцветный всеми оттенками Нерберии, той страны, которую Мальтори из Эсталы когда-то считал лучшим краем в этом мире. Сапоги воинов 'лучшего края' топали мимо, по своим делам; проезжали отряды всадников. Над шатрами обвисли пестрые вымпелы, и вдали, на вершине пологого холма, едва трепетал на ветру флаг над донжоном замка Риммор. Странный флаг, я не сразу узнал его: голубое поле, и черный косой крест в нем. Потом вспомнил: это знамя принадлежало когда-то существовавшему на нерберийских землях государству эйториев, тех самых, от которых мы и ведем происхождение. Флаг этот использовался тогда, когда объединялись с какой-либо целью все нерберийские города - символизировал единство. Вот почему я его и не вспомнил. Не было такого единства на моей памяти.
Флаг реял над захваченным замком Риммор. По неизвестным мне причинам нерберийцы не стали переносить туда свой лагерь, остались в палатках на продуваемой ветрами пустоши.
Полдня армия вокруг меня мерзла и шумела, занималась непонятными делами в ожидании неизвестно чего. Важные персоны, возглавляющие это сборище, не показывались. Я тоже мерз, мучился от усиливающейся боли в спине и, по совести, скучал. В какой-то момент в происходившей вокруг метушне наконец наметились изменения.
Сперва где-то на краю видимости промелькнул стратег Баариса со офицеры и солдаты. Потом из своего шатра, находившегося ближе всего ко мне, вышел герцог Кайльский. Местом сбора военачальников был тот самый большой шатер, в котором мне учинили допрос. Я увидел и посла герцога Илдинга; он не обратил на меня никакого внимания, молча прошествовал где-то в стороне в направлении все того-же шатра. Свиты при нем не было, огромный арден шел один.
-Решать будут, - авторитетно заявил невдалеке от меня стражник, охранявший загородку с пленными. Слова стражника предназначались только его товарищу, но по-моему, их слышала половина лагеря. - Арден мира просить приехал. Наши говорят, что нечего его слушать. Стратег все одно здесь оставаться не собирается, так чего еще с ними о чем-то говорить? Мы, как сказал стратег, свое дело сделали. Теперь только перебить этих выскочек-арденов, как и хотели, и можно обратно плыть.
Я скосил глаза в сторону говорящего. Был он низкого для нерберийца роста, крепкий в кости и загоревший до черноты. На кольчуге стражника красовался значок с виноградной гроздью Баариса. Собеседник и напарник его, напротив, отличался бледностью, высоким ростом, кривыми ногами, обилием декоративных завитушек на доспехе и презрительной миной. Я видел его в профиль, но готов был голову дать на отсечение, что этот второй принадлежит к вассалам какого-нибудь стикрейского дворянчика из предгорий на севере. Он был здорово похож на эйтория, что только подтверждало мою догадку: именно в предгорьях когда-то поселились воины полководца Каладоса - те, кто уцелел после поражения на Лиртодийской равнине. В тех местах культура оседлых эйториев продержалась дольше всего, прежде чем жившие в землях будущей Нерберии Старшие окончательно стали Младше.
-И на чем ты предлагаешь плыть, почтенный? - стикреец не скрывал презрения в обращении. 'Почтенный' - так дворяне в Стикре именовали тех простолюдинов, кто занимал важные должности, либо купцов. - Кораблей у нас больше нет. Теперь мы, как ты говоришь, перебьем арденов, и что тогда нам делать? Брать штурмом Скейр, чтобы захватить имеющиеся там торговые суда?
Первый стражник недовольно поморщился.
-Неохота мне идти на Скейр. Чего я там не видел?
-А в другом месте ты кораблей не найдешь. Вот почему, почтенный, арденского посла следует хотя бы выслушать...
Дальше я слушать не стал - задумался. Воздух стремительно теплел, я не мог не радоваться этому небольшому послаблению, тем более что ночь у столба не прошла для меня незамеченной. Веревки больно впивались в тело, в этих местах все сначала онемело, а теперь болело все сильнее и сильнее. Спина и вовсе словно как взбесилась, заглушая подчас своей болью все остальное; несколько раз у меня даже темнело в глазах, я с трудом удерживался на грани обморока. Однако пока еще можно было хоть как-то терпеть боль, и я спешил воспользоваться единственной своей свободой - и единственным развлечением. Я думал, и размышления мои все чаще возвращались к арденскому послу.
Пока я командовал обороной замка Риммор, мне в голову редко приходили мысли о чем-то за пределами осажденной твердыни. Однако теперь самое время было пошевелить мозгами над тем, почему на помощь замку не пришло войско герцога Илдинга и дружины других миакоранских баронов. Три сотни Балаха Арвинга - это было несколько удивительно в сравнении со всем, что я слышал о герцоге северных миакрингов. Да, правитель этот был не из воинственных, но армия у него имелась - и достойная. Да и с вассалами у Илдинга отношения были нормальные, без раздоров - по крайней мере, Мар Валендинг о своем сеньоре отзывался очень даже положительно, что не мешало ему презирать от всей души тех, кто герцога окружал. Герцог Илдинг не мог не прийти на помощь Валендингу, если бы имел такую возможность.
Вспомнил я слухи о графе Гиссе, который вроде бы последние месяцы собирал в Гиссане войско, якобы с целью похода на север. Вспомнил о том, что заходившие в гавань замка Риммор мореходы, из которых мне особенно запомнился арденский барон с островов Осенни, жаловались на оживление в северных водах, где пиратские корабли эсгуриев стали просто-таки бедствием. Вспомнил о новостях, что иногда добирались до замка Риммор до того дня, пока он не был осажден с суши. Вспомнил. Сопоставил.
Выходило, что равно арденам и миакрингам последнее время было, скорее всего, не до замка Риммор. Удачно расположенная твердыня блокировала продвижение нерберийцев к Скейру и тем самым освобождала двум северным народам руки на других направлениях, где, вероятно, имелись не менее многочисленные враги. Вероятно - я не знал, мог только догадываться. И вновь находил догадкам подтверждение, в лице арденского посла.
Я успел немного изучить повадки хмурого Старшего народа. Менее всего они у меня вязались с таким поступком, как подписание мирного договора в роли проигравшей стороны. Нет, они скорее полегли бы до последнего, но шея у арденов совершенно точно не гнулась. Какие они были 'слуги' миакрингам, я и сам видел - а что не видел, то додумывал. И при всем перечисленном - в той ситуации, которая сложилась сейчас на западном побережье Сиккарты, посол арденов и миакрингов мог быть только просителем. В чем же дело? В высших государственных интересах?
В моей памяти в который раз всплыло выражение лица Алагли - не того Алагли, которого я видел или слышал последние два дня, но Алагли-парламентера, запуганого мной до полусмерти, выдавившего из себя 'Элбис, сын Амунуса'. Никогда не смогу забыть. Никогда не забуду крик фанатика на стенах замка Риммор, никогда не смогу понять той ярости, с которой эти вроде бы нормальные люди пытались убить нас, защитников крепости. Я знаю, что такое 'высшие государственные интересы' - это, к примеру, наш вчерашний разговор с герцогом Эретви. Я догадываюсь, что ардены лучше меня понимают, какие силы движут нерберийцами. К рационализму государственных интересов эти силы не имеют никакого отношения.
Однако понять, зачем пришел посол от жителей этой страны, я не смог. Оставалось наблюдать за тем, что будет дальше. Чего не увижу я, то мне расскажут длинные языки стражников.
Ждать пришлось долго. После полудня я смог лицезреть Лагрели, рассерженного по самое некуда. Стратег гневно прошагал через лагерь и скрылся в своем шатре, откуда не выходил до самого вечера. Несколько позже в похожих чувствах я наблюдал и плотного коротышку, который предводительствовал 'железным строем' Баариса - так они называют свою знаменитую не только в Нерберии, но и на севере Регада пехоту. Пехотный генерал был не то чтобы уж откровенно рассержен, скорее сосредоточенно зол. За ним маршировало целых три десятка солдат с овальными щитами, старательно чеканивших шаг; стройно чавкавшие по оттаявшей земле сапоги прошлепали и скрылись среди палаток и шатров. Больше я до вечера не смог наблюдать ничего интересного. Зато смог измучиться до полусмерти.
Вновь около полуночи, в совершенно невменяемом состоянии меня сняли со столба люди герцога Эретви. Боль и естественные потребности моего организма к этому моменту возросли выше всяких границ; с трудом сдерживая стоны, я еле успел доковылять до ближайшей выгребной ямы. Вернулся я оттуда в состоянии тряпочки - свисал на руках вессейских воинов и ни на что не реагировал.
-Сегодня ты сможешь немного поспать на кровати. - сообщил мне один из приближенных герцога, я видел его вчера в шатре Кайльского правителя. - но перед рассветом мы вернем тебя обратно.
Я покорно кивнул. Мне дали поесть, напоили бренди. Как и где я заснул - не помню. Помню, что снились мне мерзлые горы, и бредущие сквозь ночь оборванцы - разбитые, но непобежденные остатки гарнизона замка Риммор. Помню, как меня насилу разбудили.
-Пора, Мальтори, - негромко проговорил у меня над ухом голос вчерашнего офицера. - надо возвращаться к столбу. Его светлость передавал тебе, чтобы ты держался. Скоро все будет готово для побега.
Я вяло кивнул. Так меня к столбу и привязали - спящим. Впрочем, я скоро пришел в себя. Ненадолго. Опять провалился в беспамятство. Опять очнулся. С течением времени, которого я не замечал и не мог оценить, эти просветы становились все короче и неувереннее. Некоторые я все же запомнил.
-Мальтори! Мальтори, ты еще живой?
-Не дождешься, Алагли, - прошептал я ссохшимися губами. Глаза у меня слиплись и открываться уже не желали, я и не старался.
-Я надеюсь. Что же ты, дурень, наделал? Умрешь ты здесь.
-Не дож... - в моей памяти вдруг всплыло кое-что, что я чуть было не оставил недоделанным. - Алагли, ты обещал...
-Не знаю, - услышал я неуверенный ответ.
-Знаешь... Сегодня, Алагли... Завтра... - я закашлялся, сухо и страшно. - завтра меня может уже... уже не быть. Вытащи Тирвали...
-Я не смогу, Мальтори, - торопливо ответил он. - Дождись, пока герцог освободит вас всех. Тогда я позабочусь о твоем племяннике.
-Нет... я не верю герцогам. Сегодня, Алагли... обещай...
-Обещаю, - нехотя выдавил он. Я попробовал согласно кивнуть и тут же провалился в беспамятство.
Помню еще лицо Лагрели, злое, перекошенное. Помню его руку, держащую меня за подбородок.
-Предатель, - прошипел он мне в лицо. - прислужник наших врагов. Ты будешь умирать долго.
Я смог улыбнуться ему в ответ...
В сумерках сознание вернулось ко мне неожиданно ярко. Я тогда решил, что это близкий признак конца. Может, так оно и было.
Кто-то промыл мне глаза. Все было как в тумане, я с трудом узнал Тирвали. Он и какой-то человек стояли передо мной, где-то неподалеку маячили еще люди - видимо, смена стражников из числа вессейцев. Когда зрение мое немного прояснилось, я разглядел, что мой племянник был одет в форму вессейского военного моряка.
-Тирвали будет оставаться со мной, - пообещал Алагли, вливая в мои ссохшиеся губы холодную воду из фляги. - Как только у нас будет хоть один корабль, я отошлю его на Вессей.
Сам Тирвали так ничего мне и не сказал. Только смотрел на меня, долгим запоминающим взглядом. Ему я тоже улыбнулся, только иначе, чем Лагрели. Хотя, наверное, выглядело это в обоих случаях одинаково жалко.
Потом меня окружали потемки. Откуда-то издалека звучали голоса, я различал их плохо и редко.
-Нет у меня этой мази. И вы ее сейчас не изготовите, эта трава летом растет...
-Он не переживет следующий день.
-Переживет. Ваша варварская смесь помогает хуже, но это лучше, чем ничего...
-Растирай, не жалей! Пальцы на ногах мы уже не спасем, но ходить он должен. Говорю - это при условии, что завтра вы его заберете со столба...
-У него сломаны несколько ребер. Придется с этим обождать, если я перетяну их, как надо, это будет заметно...
-Когда давать эту настойку, уважаемый Валедир ЭахАлмери?
-Днем. Хвоя черной ели действует недолго, а на второй раз эффект слабее. Если ты поспешишь, то у него не будет того времени, которое ты просил.
-Растирай же! Что? Нет, герцог Вессея, забудь об этом. Он должен пролежать здесь до утра, иначе завтра ты сможешь о нем более не беспокоиться. Силы человеческие не беспредельны, а я был с ним и видел, что он пережил за эти дни. Растирай увереннее! Да, и руки тоже! Пальцы рук я хотел бы спасти...
Дальше я не помнил вообще ничего. По рассказам тех, кто тогда был рядом, я простоял у столба почти весь следующий день. Затем в мое сознание ворвался неожиданно резкий запах, и я очнулся.
Голос Вальда возник в моем ухе, сном или бредом.
-Выпей это, Мальтори. Пора.
-Пора, комендант, - присоединился к нему еще один глас из ниоткуда, глас Арвариха. - пора принимать командование.
Тропинка больше подходила для горных козлов, что водятся на Римморском побережье и на хребтах Сатлонда. Человеку же сложно было преодолевать то уступы в половину своего роста, то расщелины в полтора его же. К середине дня Эрик почувствовал, что сил больше нет, и наконец оглянулся на Эрви.
На его жене не было лица. Эрви выглядела так, словно вот-вот упадет без сил и без сознания; он дернулся, чтобы подхватить ее, но судьба и любовь его, такая хрупкая на вид, оказалась двужильной. Решительным жестом отстранив его руку, она опустилась на камень, привалилась спиной к скале и закрыла глаза. Эрик некоторое время так и стоял, с протянутой вверх ладонью рукой. Пожал плечами, неизвестно на кого, и сел рядом.
Разговор у них с той самой встречи у моста не клеился. Что же тут удивительного, спрашивал себя Эрик. Ему нечего было сказать Эрви в оправдание своего бегства. Совсем нечего. Да и то: если бы хоть раз она бросила на него один-единственный укоряющий взгляд. Так нет ведь, не бросила. Словом не обмолвилась, вида не подала, как глубоко ее задел поступок Эрика, до этого самого момента, когда отказалась от протянутой руки. А ведь задел, без слов ясно. Знал Эрик, все знал. И Эрви, по сути, ничего такого не могла ему сказать, что и так не было понятно. Она и не сказала, и это его тяготило.
Удивительным в происходящем между ними было другое, чему Эрик, в отличие от поведения Эрви, не находил никакого объяснения. Дело в том, что с момента их встречи он чувствовал себя спокойнее и увереннее, чем в любой из моментов всего предыдущего пути. Легко ему карабкалось в гору; легко и быстро, словно горный козел, перепрыгивал он расщелины и взбирался на уступы. Не оглядывался, не смотрел, как там Эрви - чувствовал, что она не отстает, знал, что рядом его жена, его любовь, его... да кто угодно, все на свете одновременно, она рядом, и потому ему легко в его странствии. Никого больше у него нет, его дом и весь его мир - с ним рядом, и оттого нет больше мыслей о том, что сзади осталось что-то важное. Ничего не осталось. И замок Скассл теперь - только значок и надпись на карте севера Арденави в его рюкзаке. Нет ухода, бегства, но есть путь. В конце пути - судьба. Наверное.
Вот и непонятно Эрику было, откуда такая легкость. Ставил он себя на место Эрви и понимал, что долгие глупые объяснения нужны, чтобы оправдать себя в ее глазах. Много дней надо, чтобы она простила. Вечности не хватит, чтобы забыла. Не забудет.
Солнце вскарабкалось на полдень, когда Эрви открыла глаза. Все это время она так и просидела неподвижно.
-Идем, - сказала она, и это было все. Эрик неслышно вздохнул, подхватил свой рюкзак, вскочил на ноги и пошел вперед. Он не слышал ее легких шагов, но знал, что Эрви ступала следом.
Гора казалась бесконечной. Складывалось такое впечатление, что высоченные хребты, до того щадившие путников относительной пологостью местности, вдруг перестали прикидываться холмами и встали пред ними в полный рост. Эрик обнаружил, что опять становится холодно. Обернувшись с очередного уступа назад, он увидел перед собой весь Эггор, как на ладони. И древний, как этот мир, лес, и угрюмые горы Сейтерга на севере, и восточное побережье, и даже западное; посреди темно-зеленого плоскогорья темным пятном с редкими проблесками отражавшегося от гребней волн солнечного света лежало озеро Орри. Далеко на западе утопало в дымке Арденское море.
Невозможно. Совершенно невозможно, чтобы существовало место, откуда глаз человека мог бы охватить все это великолепие, всю красоту страны арденов одновременно. Даже острое эльфийское зрение Филласта, как подозревал Эрик, не позволило бы видеть так далеко даже в такой ясный день, как сегодня. Тем не менее, он видел все.
-Чудо, - услышал он за спиной ровный и холодный, как лед, голос Эрви. - В этих горах ничему нельзя удивляться.
Больше она ничего не добавила; Эрик обернулся и увидел, что Эрви выжидающе на него смотрит. Лицо ее по-прежнему было бледным, и по-прежнему она держала себя в руках с тем самообладанием, какого у Эрика никогда не было и быть не могло. И снова он отвел глаза первым.
Он был старше ее в шесть раз. Но сейчас Эрик чувствовал себя подростком рядом со взрослой женщиной. Провинившимся подростком, без всякой надежды когда-нибудь опять стать в ее глазах взрослым мужчиной; он был сильнее физически, но это было и все его преимущество, да и то - сомнительное. Эрик развернулся и пошел дальше.
В конце концов, это был его путь. И Эрви это признавала безоговорочно, следуя за ним. А раз так - в некотором роде она давала ему возможность что-то ей доказать. Впрочем, рассуждая подобным образом, Эрик понимал, что такого рода выводы в отношении того, что творится в душе женщины, хороши только до тех пор, пока она не выскажет сама все, что наболело. Тогда, наконец, будет время для упреков, для обвинений, и для прощения. Сейчас ему лучше молчать.
И он молчал. Подъем становился все тяжелее, тропинка с каждым футом утрачивала право на свое гордое название. В какой-то момент он понял, что очередной уступ для более низкорослой, чем он, Эрви, просто непреодолим, и достал из мешка веревку. Больше он ее не прятал - склоны горы становились все более отвесными. Эрик даже подозревал, что они где-то сбились с пути, сошли с трудно различимой уже тропы, увлеклись карабканьем наверх и не заметили, что это уже не нужно. Но повернуть обратно он не мог - гордость не позволяла.
Рано или поздно он бы сдался, пощадил бы и себя, и Эрви, отказался от непроходимого пути. Но, пока он вел на этот счет спор с самим собой, подкрались вечерние сумерки.
Они висели над пропастью, в холодной тени гор. Посмотрев на север, он увидел последний луч солнца на снежных шапках хребтов Сейтерга, что блеснул и погас, погружая Эггор в новую ночь. Скоро должно было стать совсем темно, и дальнейший путь будет просто невозможен. Он вцепился в веревку, потянул что есть сил, вытаскивая Эрви. Вытащил. Плоский участок скалы, на котором они оказались, был невелик, однако для ночлега годился. Они даже смогли найти немного топлива для костра, сухой и ломкой от мороза высокогорной травы, неизвестно каким чудом выросшей на такой высоте. Слабый огонек недолго плясал по тонким стеблям, не разгоняя мрака и не согревая, но они почувствовали себя немного уютнее. Холодный ужин был съеден в молчании, но потом, когда они расстелили под нависшим каменным козырьком спальник, Эрви придвинулась к Эрику, обхватила его руками и спрятала лицо у него на груди.
-Спать, - объявила она, и слабое дыханье теплоты в ее голосе заставило Эрика зажмуриться, а потом резко открыть глаза - просто чтобы убедиться, что это был не сон.
Перевал оказался ближе, чем надеялся Эрик. Точнее, это была вершина, неестественно ровная площадка, на которую они взобрались еще ранним утром. Снег, который, по идее, должен был бы сдуваться отсюда ветром, покрывал площадку ровным пушистым слоем, на котором их следы оказались первыми. Снег шапками лежал на камнях, здесь и там торчавших по краю этого места, разных, но своей округлостью выделявшихся на фоне всех тех острых краев, что представали их глазам в горах до сего момента. Однако все это Эрик отметил потом; в первый же момент они не могли смотреть ни на что, кроме обнаруженного в центре площадки фонтана.
Несколько камней как бы вырастали один из другого, ровные и гладкие, как валуны. Между ними струилось ледяное сияние, и вот уже над самыми верхними оно вырывалось наружу, поднималось тремя струями, почти вертикально, на высоту чуть меньше роста Эрика, чтобы там переломиться и опасть вниз, на камни, разбиться и стечь, уйти непонятно куда, просочиться сквозь щели между валунов и исчезнуть, слиться с тем блестящим, что еще поднималось вверх, замкнуться в кольцо... это был лед. Жидкий, застывший в рисунке фонтана и одновременно льющийся лед... возможно, то была игра света на холодных гранях. Эрик и Эрви не знали. Фонтан казался движущимся, но в некоторые моменты становился как вроде застывшим, скованным морозом. Они стояли и смотрели долго, с замершим дыханием. И когда над ними низко-низко проплыла туча, осыпав снегом - таким, который сбивает путников с пути и отрезает дорогу домой, таким, который пережидают в доме или в трактире, забыв обо всех делах снаружи, таким, который так красиво падает за окном, скрыв от глаз почти весь мир, так, что видно только крыльцо, и двор, и еле угадываются ворота, или из последних сил горящий фонарь на углу, и становится легко, тепло и уютно внутри, по эту сторону стекла, - стало очень темно, и фонтан был единственным источником света в наступившей темноте, в кажущихся темно-серыми падающих хлопьях снега, укрывающих площадку пушистым ковром и скрывающим их следы. Фонтан светился изнутри. И глядя на него, не вспомнил Эрик великолепный фонтан в замке Скассл, сотворенный еще эльфами, который тоже светился по ночам, и не всплыли в его памяти неповторимые фонтаны Скейра. Ничего не вспомнил, ибо здесь, на вершине, куда еще ни разу, возможно, не поднимался человек, их глазам предстало самое настоящее чудо, чудо из тех, что не творятся руками ни людей, ни эльфов, и даже боги, возможно, тут были ни при чем. Фонтан был здесь всегда, с дней сотворения этого мира - так казалось Эрику.
А когда посетила его эта мысль, пришла следом и другая: мысль о могуществе здесь живущих, владеющих чудом и имеющих возможность лицезреть его хоть каждый день. Мысль была неуютной.
Он встретился взглядом с Эрви, и понял, что она чувствует то же самое.
-Уйдем отсюда, - тихо прозвучал ее голос в безмолвии падающего снега. - я боюсь.
Он кивнул и пошел вперед, переступил через край площадки и начал уверенно спускаться вниз по куда более пологому южному склону горы.
Эрик не сразу понял, что его ноги ступают по мощеной дороге. Довольно долго они с Эрви шли вниз по чему-то вроде спуска, ровного участка склона, местами напоминавшего серпантин. Снег падал вокруг них; свет фонтана быстро остался позади, стало темно. Потом они увидели фонарь.
Чугунный фонарь, стеклянные окошки, горящий ровным светом фитиль. Он казался уместным здесь, этот столб с огоньком наверху, уместным и правильным. Проходя мимо него, Эрик прислушался и понял, что вокруг очень тихо, как в городе в снегопад после полуночи. И фонарь, одинокий фонарь у дороги... нет, не одинокий. Чуть дальше стоял следующий, с другой стороны. И еще один слева, а потом дальше справа - путь вниз был намечен очень недвусмысленно. Хотя, возможно, это был путь наверх? С другой-то стороны горы дороги не было.
Фонари долго были для них единственным источником света в пелене снега, где не видно было ни неба, ни вообще чего-нибудь вокруг. Они давно уже шли рядом, и Эрви в определенный момент спокойно позволила Эрику взять ее за руку. Может, ей и в самом деле было страшно - он не знал наверняка, еще не научился чувствовать ее настолько хорошо - слишком мало они пробыли вместе с того дня, как впервые встретились. Никакая любовь, никакая ненависть не способны дать этого чувства другого человека. Только времени дана столь сильная власть.
Время способно на многое, почти на все. Оттого Катаар, воплощающий в себе время, и был признан когда-то верховным богом... однако Эрик, едва его мысли обратились к обитателям этих гор, поспешил прогнать их подальше. Не стоило, даже в мыслях, привлекать к себе внимание могущественных.
И впереди, чуть левее от дороги, забрезжил свет. Больше всего этот отсвет был похож на то, что проступает над восточным горизонтом за полночь, возвещая о появлении на свет нового дня. Потом свет стал ярче, в нем прорезались краски. Это был самый настоящий рассвет. Такой же настоящий, как тот, что они встретили совсем недавно с другой стороны горы.
Эрик пытался заставить себя не удивляться, и не мог. Два рассвета в один день оказались за пределами его способности воспринимать необычные явления спокойно.
Снег стал падать реже, потом снегопад и вовсе прекратился. Под ногами начало хлюпать, поднявшееся в небо солнце осветило склоны гор вокруг. По камням брусчатки потекли ручьи, оставляя все меньше места тающему белому покрывалу. Меньше, меньше, и вот его не стало совсем, а следом ушли и потоки воды, и только мокрые камни дороги блестели на солнце, высыхая и вот уже совсем высохнув. В ярком утреннем свете из влажной и тяжелой весенней земли неуверенно высунулся подснежник. За ним, уже во весь рост, поднялся другой; полезла отовсюду трава, окутались нежно-зеленым налетом ветви деревьев, уже хорошо различимых. Все гуще и гуще становились заросли по сторонам дороги, и вот наконец высоко поднявшееся солнце заглянуло в долину, открывая их взорам темную зелень леса, пестроту цветущих лугов и блеск воды в речке, извивающейся среди огромных валунов. Эрик почувствовал, как рука Эрви сжала его руку, и услышал, как она восхищенно ахнула. Собственно, она успела первой, потому он и сумел сдержать уже готовый сорваться с его уст похожий звук.
Они ненадолго остановились, просто чтобы посмотреть на это чудо.
-Так не бывает, - проговорила Эрви, и он согласился, не стал напоминать ей ее вчерашние слова насчет того, что здесь бессмысленно чему-то удивляться. Бессмысленно, он и сам знал. Но разве это значит - 'нельзя'?
Эрик шагал вниз в приподнятом настроении, Эрви опять пристроилась сзади. Когда он понял, что она так и намерена идти дальше, то наконец решился, сбавил ход. Совсем остановился и обернулся к ней. Посмотрел в глаза, вопросительно, но ненастойчиво. Эрви встретила его взгляд, сжав губы. Нет, не было в ней вчерашней холодности. Была грусть, сильная, глубокая. Она сморгнула слезу.
-Ты еще не знаешь... мой отец умер.
Эрви отвела взгляд первой. Эрик же замер, застыл, глядя на нее, не в силах вместить услышанное в свой мир. В свою жизнь. То, что не могло не быть правдой, ведь с такими вещами не шутят. То, что не могло быть правдой, ведь Верховный прорицатель всегда казался Эрику столь же вечным, как и Филласт. Даже более вечным, постоянным... Филласт был чужим и мог в любой момент уйти, его ничто в этой земле не держало.
Уивер ЭахТислари. Имя, в устах миакрингов звучавшее странно, немного зловеще. Владыка, тайный повелитель и даже бог арденских слуг, далекий и близкий одновременно, никогда и никем не виденный, но незримо присутствующий. Досужие языки Младших приписывали ему колдовские способности, и были отчасти правы. Темные, невежественные умы варваров путали прорицание будущего и власть над судьбой. Его боялись, как до него боялись его старшего брата Дегарта. Но что на самом деле знали миакринги о нем?
А ардены? Разве народ Уивера ЭахТислари мог сказать о своем Верховном прорицателе что-нибудь яснее, чем выдумки Младших? Никто не знал его до глубины его души, никто, кроме его близких. Видели в нем того же владыку, могущественного и единственно что не страшного. Зато и подчинялись, живому и необъяснимому, беспрекословно, не задумываясь, отдавая в дар свои жизни и свободу и получая взамен бесценное право не нести ответственности. Никто, ни один арден на этой земле не брал на себя ничего по-настоящему серьезного, ни единого важного поступка не совершал, если не имел на это подтверждения в виде пророчества или прямого указания Круга. Как же тестю Эрика, должно быть, было тяжело.
Эрику стало даже немного страшно. Все его поступки до сего момента все равно совершались с оглядкой на Верховного прорицателя. Запретил своевольничать - и Эрик прекращал, разрешил уйти дальше по тропе - Эрик шел... и так далее. Если и не путеводной звездой, то чем-то очень похожим был для него Уивер ЭахТислари. Последней возможностью не ошибиться. Теперь ее не было. Кем он был для Эрви?
Отцом, наверное. Эрик плохо понимал, что это значило для его жены. Так же, как и она, последний потомок Ровенда Великого рано ушел служить завоевателям, и редко с тех пор видел своих родителей. Но для него прошло без малого девяносто лет - не срок для прощания, но достаточно времени, чтобы забыть яркость и самую суть чувств, когда остаются только воспоминания о них. Были родители. Любил он их, и они - его. Как любил? Как-то. У Эрви отец умер вчера. Или нет?
-Когда это случилось?
-В тот день, когда ты ушел. Вечером. Я почувствовала...
Эрви подняла на него глаза и сдалась, не выдержала. Две слезинки промчались по ее щекам, за ними - еще, и Эрик поспешил обнять ее, прижать к себе и дать спокойно выплакаться. Он видел, что первая боль у Эрви уже прошла, и это произошло, когда его не было рядом. Теперь уже легче, она перенесет этот водопад слез.
Водопад встретился им ниже, где солнце светило вовсю, а буйство зелени вокруг заслонило все просветы в еще недавно редком и голом лесу. Водопад рассыпался брызгами в небольшом озере, из которого, в свою очередь, падал вниз следующий каскад воды, падал и терялся в лесу - но тот участок, что можно было увидеть с дороги, был неописуемо красив. Впрочем, мимо этого чуда они прошли не останавливаясь. Все еще слишком тяжело им было.
Луг открылся их взорам внезапно, словно вдоль опушки лес был вырублен, и оттого так резко обрывался в полого спускающийся к реке ковер ярко-зеленой травы. Но никаких следов вырубки, естественно, не было и быть не могло. Эрик не мог себе представить богов, позволяющих кому бы то ни было вырубать лес в своих владениях.
Рука Эрви коснулась его локтя, потянула. Он обернулся. Эрви неотрывно смотрела на что-то впереди. Эрик обернулся и непроизвольно вздрогнул: на берегу реки неподвижно стояли несколько человек.
Один из них, правда, не стоял, а сидел, склонившись над чем-то, лежащим у него на коленях.
-Не люди, - еле слышно проговорила Эрви.
-Как - не люди? - не понял Эрик.
-Эльфы. Посмотри внимательнее.
Эрик некоторое время вглядывался в стоявшие на берегу фигуры, но так и не смог понять, почему они должны быть сородичами Филласта. То есть, да, конечно, могли быть - все же эти горы когда-то были открыты для созданных Лайтой долгоживущих, прекрасных и мудрых существ. Эльфами они и оказались. Неподвижными, застывшими в какой-то неведомый им с Эрви миг эльфами.
Филласт. И еще один Филласт. Женщина-Филласт, и Филласт-подросток. Они были поразительно похожи на единственного эльфа, которого Эрик встречал до сих пор, не сразу глаз человека смог заметить отличия, которые существа одного вида легко выделяют друг у друга. Нечеловеки они были, эти неподвижные фигуры. Даже когда еще двигались... если вообще когда-нибудь двигались. Эрик не был уверен, что видит перед собой не статуи, не фигуры из воска или чего-то подобного.
-Они мертвы, Эрик.
Он поверил ей сразу, не задумываясь. Не хотел он задумываться о том, что же они такое видят. Не хотел представлять то, что случилось с этими эльфами.
Филласт никогда не рассказывал ему ни о жизни своих сородичей в Арденави, ни об их уходе на север, в Ниаранд. Возможно, что и никому другому тоже не рассказывал. Эрик теперь понял, что уже и не спросил бы об этом, случись ему вновь увидеть Филласта. Не хотелось ему слышать страшную историю чужого народа, которому он не смог бы не сочувствовать. Много пережили за две тысячи лет своей истории ардены, вот только такого - такого с ними не было никогда.
Женщина, и подросток рядом с ней. На лицах у них - предчувствие беды, пока еще далекое. Взгляды этой пары обращены на высокого широкоплечего мужчину, воина - на поясе у него висел изящный прямой меч без ножен. Пряди светлых волос эльфа замерли в порыве давно улетевшего ветра, тонкие брови сошлись в одну черту, взгляд был устремлен в сторону близкого леса. Еще один воин, неподалеку, уже выхватывал свое оружие, губы его так и не успели произнести ничего, только еле раскрылись - для предупреждающего крика или боевого клича? Никто уже не мог этого знать.
А вот этот - без сомнения, маг. Настоящий маг Прежних, не какой-нибудь человеческий колдун или ведьма-шептунья, и даже не Верховный прорицатель со скаранитом. Маг с большой буквы, от природы своей владеющий неведомой и грозной силой. Сила эта поднималась над его ладонями грозным синим сиянием, и перечерчивала воздух яркая молния. Неподвижная молния, заледеневшее колдовство. Что же это была за сила, что смогла удержать даже могущественную магию, заточить ее в кокон безвременья, да так и оставить - не достигшей цели?
И последний, чуть в стороне от остальных. Тот самый, который сидел, загораживая собой что-то на своих коленях. Эрику пришлось обойти его, чтобы увидеть, что именно пытался спрятать эльф. Конечно же, то была книга.
-Что за ужас случился с ними, Эрви?
Она не могла ему ответить. Эрик видел только, как сжались в тонкую струну ее губы, как ее начинало колотить: сперва мелкой дрожью, потом и крупной - словно у нее жар, и ее обдувает ледяной ветер. Ей было плохо, и он - он, воин, ее муж, - опять не мог защитить ее. Опять - и то, что защищать ее надо было уже не от самого Эрика, но от другой угрозы, не облегчало ему задачу. Эрик мог только заслонить группу навсегда замерших фигур от своей жены; и он так и сделал, отвернувшись от эльфов, обнял ее и прижал к себе. Так стояли они, Эрви - вжавшись в Эрика, Эрик же обхватил ее руками и смотрел рассеянным взглядом туда, куда смотрели когда-то и эльфы: на обрезанный, как вырубкой, лес. На его густой подлесок. На тени меж толстых многовековых стволов и изящных молодых деревьев. На тени. Тени...
Тени двигались, словно под дуновением ветра шевелилась листва на деревьях, и тень листвы шевелилась, как живая. Тени выползали из-под деревьев, как бывает, когда солнце склоняется на закат - и непривычно быстрое сегодня светило и в самом деле перевалило за полдень и уверенно катилось над долиной к верховьям реки. Тени издавали шелестящие звуки, которые можно услышать в лесу над головой, там, где свободно гуляет ветер. Вот только ветра не было. Как не бывает и у лесных теней горящих собственным светом красных глаз. Как не бывает рук. Как не умеют лесные тени потрясать топорами и луками. Как не умеют они говорить, говорить речью разумных существ, непонятной и злобной. Тени?
Эрик смотрел на них, как завороженный, и чувствовал, как все внутри него поднимается радостно навстречу этим ожившим теням. Нет уж. Чего бы не хотел добиться тот, кто наслал на них этих тварей, с Эриком он ошибся. Бежать?
Эрик знал многих, кто побежал бы. Ему и самому было немного не по себе при виде низкорослых человекообразных кошмаров, со страшными мордами и острыми клыками, но при этом они были не более нереальны, чем застывшие эльфы. Или чем живые эльфы. Прежние. Да, именно Прежние.
Но куда больше, чем бежать, хотелось ему драться. Он наконец понял, кого ему не хватало все эти дни и недели, с того самого момента, когда он осознал, что судьба его не будет судьбой воина. Эрику не хватало врага. Обычного, нормального врага, ощутимого и уязвимого. Не шепота за спиной, не чаш на дне ущелий. Не беспомощности собственной души, не слов Верховного прорицателя. Не жены своей, которую он полюбил, а потом возненавидел. Просто врага, из плоти и крови, такого, чтобы было, куда ударить мечом. И Эрик, отстранив Эрви, потянулся за мечом.
Твари были еще достаточно далеко. Шли они медленно, не спеша. Числа им не было. И это было прекрасно!
-Беги, Эрви, - бросил он, не задумываясь о том, что говорит.
-От кого? - удивилась она, оборачиваясь туда, куда смотрел он. - От кого, любовь моя?
Эрик непонимающе посмотрел на нее, потом снова перевел взгляд на тварей. Они были реальны, как лес и горы, уже реальны куда более, чем фигуры эльфов на берегу.
-Ты что, их не видишь?
-Нет. А кого я должна видеть?
Эрик даже на мгновенье смог собраться с мыслями. Он не был знаком с магией, но знал, что та, как и все в этом мире, подвластна логике. Происходящее в данном случае могло иметь два объяснения: либо твари для Эрви по какой-то причине невидимы, либо они иллюзорны, причем иллюзия действует только на Эрика. Вспомнив встретившиеся ему на пути к горам чаши, он понял, что второй вариант, возможно, более реален. Но уверенности не было, да и откуда ей взяться? Эрик хотел драки.
-Все равно беги. Здесь твари, и это - мои твари. Я буду с ними сражаться.
-С кем?
Это было уже совсем невыносимо. Как же объяснить ей, что она - в опасности?!
Твари приближались. Страшная волна мерзких существ с буро-зеленой кожей и узкими пылающими глазами, с клыкастыми пастями, с корявым оружием, с корявым говором, с кривыми ногами. Твари всем своим видом просили избавить зелень долины от своего присутствия. Эрик не мог уже сдерживаться, ему хотелось идти с обнаженным мечом им навстречу.
-Беги же!
Ну, это-то любой должен был понять. Опасность, и некогда объяснять, в чем она состоит. Эрви просто обязана была ему поверить. И Эрик пошел вперед, вынув меч и перехватив рукоять обеими руками.
-Эрик, ты куда? - изумленно спросила она.
Он резко остановился, закрыл глаза, заставил ее вопрос прозвенеть еще раз в ушах. И почувствовал себя полным дураком.
Не разжимая век, он на ощупь вложил меч обратно в скобу на спине. И только после этого открыл глаза. Твари были совсем рядом, и все они смотрели на него, голодными алыми глазами.
-Можешь мне не верить, - заявил Эрик, развернулся на пятках и сорвался с места. Эрви только и успела, что удивленно взмахнуть ресницами, когда он на бегу наклонился и подхватил ее на руки. Она взвизгнула, вцепилась в него, впилась ногтями; Эрик только сильнее сжал ее и мужественно дал деру.
За спиной заулюлюкали неубитые враги. Закричали, зашипели, зарычали. Затопотали по лугу вслед за ним. Засвистели стрелами. Завыли отчаянием некоторое время спустя, когда Эрик вырвался вперед, промчавшись по берегу речки, оставляя позади и неподвижных эльфов, чья тайна так и останется для него неразгаданной, и самих тварей, коротконогих и неспособных догнать человека на ровной местности... Эрик бежал, и уже видел впереди мост, узкий каменный мост, в три арочных пролета пересекавший речку. Его ноги опять ступили на брусчатку, он в считанные мгновенья оказался на том берегу. Недовольные крики тварей оставались далеко позади, но он не сбавлял темпа, и не сворачивал более с дороги.
-Ох!... - сказала Эрви, когда он подбросил ее на бегу, перехватывая поудобнее. А чуть позже, когда Эрик перепрыгнул большую выбоину на дороге, добавила: - Ух!
Дорога вновь нырнула в лес, пошла на подъем. Эрик замедлил бег, потом и вовсе перешел на шаг.
-Поставь меня на землю, - попросила Эрви. Он подчинился.
-Уф... Ну ты даешь! Так бежать...
-Нашла, за что хвалить! - вяло возмутился Эрик. - Сбежал с поля боя - это, по-твоему, подвиг?
Эрви уже деловито поправляла растрепавшиеся волосы.
-Драться в одиночку с такой большой ордой гоблинов - это тоже не подвиг. Это - самоубийство.
Он ошарашено посмотрел на нее.
-С кем?... Стой, ты что, видела их?
-Видела. И не смотри на меня так. Остановись, подожди меня!
Он шел вперед, дальше по дороге, быстро, не оглядываясь. Эрви едва успевала за ним, но уже ничего ему не говорила, просто бежала следом. Он не щадил ее, не щадил себя. Он просто злился, как всегда, когда ему препятствовали быть самим собой... теперь уже - привычно. Это стало обычным положением дел, нормой, судьбой, если на то пошло - лишать его возможности сражаться, возможности жить, как он хочет, и поступать так, как подсказывает ему сердце. Эрик не мог терпеть все это спокойно.
И если его судьба именно такова, как он видел в собственном видении, то пусть никто не ждет от него, чтобы он радовался своей судьбе. Не бывать этому. Он - воин, и воином он умрет, даже если злой рок всего мира будет ему препятствовать. Даже если не будет величия в его битве с судьбой, если останется он последним в своем роду и закончит свои дни в безвестности, Эриох ЭахВеррел достигнет своей цели, и его жизнь оборвется в бою.
Он готов отказаться от тщеславных помыслов о собственном величии. Он знает, что время сейчас неподходящее, что ардены тщатся сохранить оставшееся у них, какие уж тут величие и слава? Он согласен отказаться от всего, даже от имени своего - но желает встать в строй и сражаться, одним из многих, простым воином, взять в руки меч и погибнуть в бою. Неужели и это - невозможно?
Эрик не винил Эрви в обмане. Права она была, он бы удивился, поступи она иначе. Она знала и чувствовала его куда лучше, чем он ее. Нашла единственный способ, чтобы удержать его от самоубийственной и бессмысленной драки. Права...
И он тоже будет прав, когда воспротивится судьбе, которой невольно помогает Эрви. Иначе... надоело иначе. Не хочет он. Не может.
Когда Эрик почувствовал, что наконец успокоился, перестал злиться на всех и вся, то остановился. Обернулся.
-Прости, - сказал он, опережая Эрви. - Ты правильно сделала, а я - дурак. Прости.
-Я люблю тебя, - сообщила она ему. - не вини меня за это.
Дальше они шли рядом, держась за руки. Мощеная камнем дорога вилась вверх по склону горы.
Кусты не бывают такими большими. Может быть, в далеком Регаде, а то и еще дальше, в странах, лежащих южнее империи, где всегда лето и много влаги, обычные придорожные кусты и достигают таких размеров, что становятся похожими на деревья - Эрик не знал. Ни в Регаде, ни тем более где южнее он никогда не был. В Баарисе, южном нерберийском городе на засушливом побережье, где Эрику однажды случилось побывать в набеге с дружиной барона Глойдинга, растительность не отличалась пышностью. Виноградники - да, но их Эрик почти и не видел. Южнее Баариса он нигде не бывал.
Куст был просто огромным. Тем более огромным для обычного шиповника. Дорога огибала его, осторожно, словно боясь прикоснуться.
Однако Эрик так и прошел бы мимо этого странного образца растительности, если бы не Эрви.
-Что такое? - спросил он, обернувшись.
Эрви в ответ только приложила палец к губам. Глаза ее были закрыты.
Он подождал некоторое время, однако ничего не происходило.
-Эрви?
Она никак не отреагировала на его оклик. Эрви стояла неподвижно, и лишь колышимые легким ветерком ее волосы не позволяли сравнить ее со статуей. Что это был за транс, чем он был вызван, Эрик не знал, да и знать не мог. Единственное, что приходило ему на ум - это медитация прорицателя. Уивер ЭахТислари не раз на его памяти точно так же застывал со смежеными веками, а потом начинал вещать очередное пророчество.
Однако губы Эрви так ни разу и не разомкнулись. Он подошел к ней, осторожно, стараясь не коснуться ее, приблизил лицо к лицу своей жены, вгляделся.
Губы ее таки шевелились. Еле заметно. И так же, почти неразличимо, трепетали ноздри, чуть вздымалась и опадала грудь. Эрик облегченно вздохнул, огляделся по сторонам. Собственно, в тот момент он наконец и отметил всю странность куста-переростка и огибающей его дороги.
Насколько он вообще мог что-нибудь понимать в этих местах, дорога, по которой они шли, появилась здесь далеко не вчера. Значит, и шиповнику было не меньше лет, если, конечно, он не скрывал под собой что-нибудь еще более древнее. Эрик углядел место, где густо разросшиеся ветки куста не успели затянуть обочину дороги, скинул плащ, расстелил его на траве... что-то говорило ему, что здесь безопасно, и что с Эрви все в порядке. И что транс ее кончится нескоро. И что Эрику было бы неплохо прилечь и отдохнуть после бегства от гоблинов и последующего подъема в гору.
Странно, подумал он, откуда его жена так хорошо разбирается в том, как выглядят те или иные народы Прежних. Сам он в свое время любопытствовал на эту тему, однако смог найти в библиотеке замка Скассл только изображения эльфов. Внешний вид тех же гоблинов, самое ближнее от Арденави обиталище которых находилось далеко за горами Предела мира людей, он до сегодняшнего дня себе даже не представлял. Впрочем, неважно...
Ему показалось, что ветви куста склонились над ним, но он уже ничего не мог поделать со свинцовой тяжестью век.
-Эрик, вставай! Здесь нельзя спать!
-Эрик!...
-Ну открой глаза! Ну пожалуйста! Эрик, любовь моя...
Солнце, подумал он, пока тело его поднималось, протягивало руку Эрви и позволяло отвести себя в сторону.
-Плащ, - пробормотал он. - плащ забери...
-Уже забрала. Идем!
Солнце. Оно стояло на том же месте, ни одна тень не сдвинулась с того момента, как он лег. А ведь он уже начал даже привыкать к тому, что дни в этих горах летят быстро, как мгновенья.
-Идем, здесь нельзя долго оставаться. Ну шагай же! Шагай! Эрик! - в голосе ее скользнул первый порыв отчаяния. - Иди же! Ты можешь, я знаю. Ты упрямый. Ты сильный. Ты воин нашего народа, ты не можешь так просто сдаться.
Уже поднятая для первого шага, его нога при этих словах опустилась.
-Зачем - воин? - услышал он слова, выплеснувшиеся из его губ. - Зачем убивать? Плохо это. Не простит.
Он посмотрел в расширившиеся от удивленного понимания глаза Эрви, кивнул и начал медленно опускаться на землю.
-Эрик, ты пойдешь со мной, - шепнула она, вновь протягивая ему руку. - судьба у тебя такая. Идем, не спорь.
-Не хочу. Там вода...
Он все-таки пошел. Не знал, как. Какая сила смогла сдвинуть его с места, побороть иную силу, ту, что заставляла остаться. Какие слова нашли ключ к его душе, ведь только веления души способны заставить Старшего сделать шаг.
В этом, наверное, еще одно отличие их от Младших. Младшие подвластны велениям тела также.
-Я очень уязвим, правда? - спросил он Эрви.
-Правда, Эрик, - признала она некоторое время спустя. - ты беззащитен перед этим миром. Я не знаю, как ты будешь... как ты пойдешь дальше по своей воле. Так просто заставить тебя остановиться или свернуть.
-Это слабость? - обеспокоился он. Он все еще очень не хотел быть слабым.
-Опять же - не знаю. Может, это другая сила. Может, проверка.
-Проверка чего?
-Того, что ты на самом деле можешь сделать сам, несмотря на воздействия с чьей-либо стороны. Судьба, Эрик.
-Опять судьба?
-Опять. Все еще. Всегда.
Солнце сдвинулось с места и понеслось к горизонту. Приближался еще один вечер.
-Что все-таки это было?
Эрик чувствовал себя исключительно странно. Ясность сознания восстановилась не сразу, а спустя довольно долгое время и несколько миль спуска. Время здесь, в горах, вытворяло совершенно невиданные чудеса, и вечер в этот раз не спешил наступать. Может, ждал чего?
-Это место, где ушла Прародительница.
-Куст?
-Куст, - согласилась Эрви. - Жизнь в нашем мире началась с этого куста. Она возвращалась от того фонтана - помнишь? - но так и не вернулась на Звездный Пик.
-Ты это видела?
-Да, - грустно вздохнула она. - Филласт говорит, что мы не видим. Он прав, но наш язык не имеет других слов для описания дара предвидения.
-У тебя странный дар, Эрви.
-Ты заметил, да? - откинув волосы со лба, она искоса взглянула на него и улыбнулась - чуть-чуть, самыми уголками рта, но Эрик вдруг почувствовал шевеление где-то в груди, и наконец начал окончательно просыпаться, вновь чувствовать себя самим собой. - Я не нуждаюсь в том, чтобы быть услышанной. Мои видения - внутри меня и для меня. Моя судьба, наверное... Я не стану Верховным прорицателем.
-А что, были причины думать, что станешь? - Эрик позволил себе еле заметный оттенок иронии. В самом деле, не было еще в истории арденов Верховных прорицательниц.
-Были, любовь моя, - голос ее оставался серьезным. - Не забывай, что я все-таки - ЭахТислари.
-Дар твоего рода силен, я знаю.
-Этот дар - тоже судьба, Эрик.
-Но если не ты... - вдруг задумался он о том, что как-то забылось за происшедшими с последней мысли об этом событиями. - Тогда - Аэлевит. Она следующая по силе дара после твоего отца. Значит, теперь она - самый сильный прорицатель нашего народа.
-Нет, Эрик.
-Ты - сильнее?
-Не знаю. Не уверена. Это все неважно. У нас больше не будет Верховных прорицателей.
-Почему? Наш народ погибнет?
-Не знаю. НЕ ЗНАЮ, НЕ ЗНАЮ, НЕ ЗНАЮ! Я тоже не знаю, что будет! И никто не узнает, пока оно не станет так, как оно станет! Проклятье, Эрик, я также беспомощна, как и отец! Я... я не знаю. Может, и погибнет. Может, повзрослеет и перестанет подглядывать за грядущим. Прости.
-Вечереет.
Только что размахивавшая руками, она удивленно на него посмотрела.
-Что?
-Вечереет. Значит, наш спуск скоро кончится.
-И что? - не поняла она.
-Ничего, - он отвернулся. Что-то все-таки вновь надломилось в нем, еще один обломок гордости, который мешал - только непонятно, чему он мешал. - Я боюсь, Эрви.
Она поняла его сразу, без лишних слов.
-Давай остановимся здесь. Утром пойдем дальше.
-Здесь тоже нельзя спать, Эрви, - он неуверенно расправил плечи. Получилось неважно, да и колени предательски дрожали. - Идем. Надо идти сейчас. Иначе мы останемся здесь навсегда.
Он не знал, почему так уверен в своих словах. Эрви же, похоже, знала. И не сказала ни слова, следуя за ним. За следующим поворотом их взорам открылась долина.
Эрик прикусил нижнюю губу, делая шаг вперед. Вонзил ногти левой руки в ладонь правой, делая еще один. И на следующем шаге заорал, но все же шагнул вперед. Дальше его не хватило, он остановился. Стоял. Но смотрел, смотрел перед собой, не в силах отвести взгляд, не в силах прервать свой ужас.
А перед ним была долина. Долина, заполненная водой. Текли ручьи, скакали по камням, переливались с уступа на уступ, пенились в выдолбленных в камне чашах и текли дальше, шипели и ревели, и не было слышно ничего, кроме шума текущей воды. По камням прыгали, рычали и кривлялись мерзкие кривоногие твари с острыми клыками и зеленой кожей, с кривыми мечами и короткими луками в руках. Иногда ловкость изменяла тварям, и они оступались, шлепая лапами по воде в очередной чаше.
Чаши. Ими была покрыта вся долина, овальными каменными чашами с глубокой зеленью воды, переливающейся через них.
-Эрик, держись, - услышал он из-за спины негромкий, но твердый голос Эрви. - Держись, не беги. Я сейчас... я помогу.
Где-то снаружи выл свирепый северный ветер. На стенах замка, и в гавани, и над седым древним океаном рвался на части воздух, провожая недавний шторм и предвещая следующий, идущий от берегов Кассории. Буря, несущая холодные струи ливня или хлопья снега. Здесь, на скалистых берегах, никогда не бывало слишком тепло. Только внутри, в толще каменных стен, где жар камина, живые голоса друзей, тепло дома и любви.
-Кэралит...
-Эалит, - поправила она, чуть поведя медным в отсветах пламени плечом.
Пламя шевелилось за невысокой, нарочито грубой каминной решеткой - несколько лет назад он распорядился поставить ее вместо излишне изящного, на его взгляд, изделия прошлого. Ему хотелось суровости быта, словно в ней и без того когда-либо ощущался недостаток. Ему хотелось забыть, как выглядела его спальня раньше. Тогда же чуть было не исчезли со стен гобелены - но рука не поднялась стереть память о предках.
-Лит...
На этот раз она не возразила, ни словом, ни жестом. Его взгляд замер, вонзился в изгибы ее тела, впился, ища хоть что-то, что выдало бы отличие. Но не было отличий. Не было.
-Я сплю?
-Ты сам себе снишься. Спи, Рагон. Спи эту ночь.
-Не могу, Лит.
Даже серые тени по углам перестали беспокойно ворочаться, тревожить, напоминать о тех мгновеньях, что навсегда ушли. Успокоились, улеглись, стали тихими, домашними тенями, отбрасываемыми давно привычными предметами обстановки. Перестали резать глаз изображения на гобеленах, вновь ожило в картинах то, что одно лишь и должно в них быть - история, родовая память. Исчез укор из глаз Синрика на левом гобелене, пропала постылость и серость в скалах и недостроенных стенах правого. И камень, неправильной формы глыба на телеге, возле которой стоял мятежный предок Рагона, перестал навевать те порой приходившие мысли, которые в иное время он предпочитал не вспоминать. Ведь так легко было спуститься в гавань к этому камню, и навсегда из памяти ушли бы самые следы этой комнаты, однажды ставшей пустой.
И вот - опять не пустой. Все вернулось, после смерти опять наступила жизнь. Как сон. Сон. Он так и не поверил, что снова живет, живет эти немногие дни. Сном это казалось - как всегда, когда чувств слишком много.
Пусть - сон. Пусть снится ему это плечо и медная в свете огня кожа. Он готов спать и дальше, всю оставшуюся ему жизнь после смерти. Но камень на гобелене, встроенный позже в стены возле гавани, останется ждать следующего барона ЭахНодера, который, быть может, не захочет видеть такие сны.
-Ты ведь за этим пришла, Лит? Кто тебя послал, скажи?
-Меня послал Верховный прорицатель, - послышался негромкий, но уверенный голос. Лицо говорившей скрывал низко надвинутый капюшон плаща. - Я - прорицательница Круга.
-Да неужели? - хмыкнул Рагон ЭахНодер. - Интересно, чем это нам поможет?
Среди его воинов послышались неуверенные смешки. Прорицательница не пошевелилась, ничем не выдавая своих чувств. Барон понял, что ему это даже нравится.
-Высокая гостья владеет магией, подобно Верховному прорицателю? - поинтересовался он. На этот раз смешков было меньше - многие старые соратники ЭахНодера хорошо чувствовали его интонации. Вопрос был серьезным.
-Высокая гостья владеет знанием настоящего и грядущего, барон. Я пришла, чтобы помочь тебе советом.
Он недовольно дернул плечом. Верховный Прорицатель спас его, это верно. Но всякая благодарность должна иметь свои пределы. Уивер ЭахТислари послал ему в помощь одну женщину - что ж, намек был более чем прозрачен. Рагон ЭахНодер проглотит это оскорбление. Он не дурак, и не станет ссориться с Кругом прорицателей. Но и воли сверх того, чего требуют правила гостеприимства, прорицательница не получит.
-Назови свое имя, пришедшая от Верховного прорицателя.
Она несколько дольше, чем он ожидал, помедлила с ответом.
-Эалит ЭахКиннер, - услышали воины замка Нодер. Опустился на плечи капюшон, открывая до сих пор памятное многим из них лицо. И не сдержал крика несгибаемый барон Рагон.
Ветер не нравился барону Рагону. Ветер был не злым - нет, скорее ехидным. Дергался порывами, швырял воду в лицо стоящим в гавани, уносил самые нужные слова. Мешал прощанью, каким оно должно было быть.
Ветер не нравился никому, но воины Нодера привычно держались под его порывами. Иными не могли быть вассалы несгибаемого барона Рагона. По сходням быстро перемещались скупые на слова и движения долговязые белобрысые фигуры с мешками, свертками, бочонками... иногда кто-нибудь ронял короткое ругательство на Старшей речи.
Мелгеру, носителю имени, некогда проклятого, ветер тоже не нравился, но мальчик не смел показать и тени слабости. Он стоял рядом со своим отцом, внимательно слушая его наставления. Мелгер уже знал, что его путь лежит на юг, вместе с остатками гарнизона замка Нодер, в то время как отец его останется здесь, защищать родовой замок. Мелгер не спорил. Никто не спорил с бароном Рагоном.
Ветер выдирал из-под капюшона светлые локоны прорицательницы. Капюшон скрывал ее лицо, фигура спорила неподвижностью с суровой повадкой воинов Нодера. Но нет-нет, да и поднималась нервно тонкая кисть, поправляя волосы, заталкивая непослушные пряди обратно под капюшон плаща...
-Мы остановимся во фиорде Тислари, и там дождемся тебя, господин мой.
-Нет, - ответил барон. - вы отправитесь в Окбери и встанете под знамена Аэлевит. Вы пойдете за ней на великую битву, и с вами будет мой сын.
Воин, которому были адресованы эти слова, замер неподвижно, склонив голову. Вот только неподвижная поза эта чем-то выдавала беспокойство.
Он знал свое право на пояснения. Суровый владыка Нодера не мог это право не уважить.
-Я буду ждать вас здесь. Я дождусь тех из вас, кто вернется. Я должен защитить наш дом от врагов - зачем еще нужен сеньор?
Сбился на миг ровный скупой шаг воина на сходнях. Едва заметно изменилась осанка склонившего голову воина. Кивнул своим мыслям стоявший чуть в стороне человек в поношенном сером плаще.
И только ветер унес вздох прорицательницы, тяжелый, как время. Рука ее ухватила очередную выбившуюся прядь, но не заправила обратно, а стала теребить, мять маленькими тонкими пальцами.
-Папа... - неуверенно произнес Мелгер. Барон даже вздрогнул от неожиданности, так непривычно было ему услышать от сына такое обращение. - Папа, мы еще встретимся?
Барон на миг опешил, не нашел, что ответить.
-Конечно, встретитесь, Мелгер, - прозвучал из-под капюшона негромкий уверенный голос. - Ну что за глупости?
Мальчик дернулся на этот голос, сделал шаг к прорицательнице. Помотал головой, отгоняя наваждение. Шмыгнул носом, но сдержался и отступил назад, глядя теперь на отца и больше ни на кого. В глазах его было ожидание ответа.
-Да, Мелгер, - кивнул барон. - я буду ждать тебя здесь.
Воин, склонивший голову, коротко кивнул и посмотрел на сына барона.
-Мы отчаливаем, Мелгер.
Мальчик, не сказав ни слова, сорвался с места и легко взбежал по сходням на палубу флагманского драккара. Воин стукнул себя кулаком в грудь и последовал за ним. Слились в один два ответных удара, и с палубы драккара послышались радостные возгласы: барон удостоил своих воинов высшей чести, отсалютовав им на прощанье. Скрипнули весла, уводя драккар от каменного пирса.
И ветер гнал рябь по поверхности воды, мелкую и неприятную. Трепетал в его порывах плащ прорицательницы.
-Мелгер! - позвал барон Нодер.
Драккар уже проходил устье гавани. Воин в сером плаще удивленно вздернул брови.
-Мелгер ушел на корабле, господин мой Рагон, - негромко сказал он.
-Да? - барон обернулся к прорицательнице. - Лит, Мелгер точно ушел?
-Он всегда будет с нами, Рагон, - был ответ. - Мы защитим его, любовь моя.
-Защитим...
-Укрытие, господин мой Рагон? Здесь, в гавани?
Барон дернул плечом - это движение однозначно выдавало его недовольство.
-Ищи, Халбер. Если здесь нет места, где может спрятаться один человек, то такое место надо создать.
Халбер удивленно вздернул брови. Он не понимал замысла барона, а тот, как назло, не спешил посвящать его в детали своего плана. Барон с недавнего времени стал излишне задумчив и немногословен. Как вроде знал что-то, иным неведомое.
Гавань и в самом деле не радовала обилием укромных мест. О, если бы они с Рагоном в детстве играли в прятки именно здесь! Но нет. Старый барон не любил, когда дети шумели и резвились под ногами воинов, и они предпочитали выбираться за стены замка, лазать по отвесным скалам, исследовать темные сырые ущелья, ловить руками форель в горных ручьях... Халбер в очередной раз беспомощно оглянулся по сторонам, и его взгляд вновь задержался на маленькой фигурке в плаще, стоявшей на пирсе.
Капюшон плаща был откинут, светлые волосы развевались на ветру - маленькое белобрысое знамя. Прорицательница смотрела на море.
Неотрывно.
-Госпожа Эалит может простудиться, если будет стоять на ветру так долго, - высказал предположение Халбер, неуверенно оглядываясь на барона.
Халбер уже давно не чувствовал такой неуверенности, как в эти дни. Барон, чей решительный и жесткий голос всегда определял ритм жизни замка Нодер, молчал и был погружен глубоко в себя. Халбер знал, кто тому виной. Но еще не готов был обвинить вслух. Не был до конца уверен.
-Что?... А, понял. Твоя правда, Халбер. Лит, пойдем в замок!
Она безмолвно повиновалась. Халбер смотрел, как движется прорицательница, пока она шла к ним по каменному пирсу, и опять не смог найти отличий от той, чье имя эта гостья присвоила себе. Узурпировала, посягнув при этом на место в сердце барона Рагона, которое ей не принадлежало. Но так и не проявила свое отличие от той, которую помнили самые стены замка Нодер.
И стены ее тоже не отвергли. Лит? Да, барон Рагон быстро понял, как надо звать этот призрак прошлого. Кэралит, Эалит. Он и раньше ее звал только так, ласково - Лит... то есть, не ее, конечно... проклятье!
Они поднимались по узкой, петляющей среди камней дороге: женщина шла впереди, двое мужчин - несколько поотстав. Халбер чувствовал, что хочет протереть глаза, настолько разительным было сходство.
-Ты помнишь, где этот ход, Халбер? Мы с тобой тогда еле отыскали его.
-И с трудом открыли. Я помню, господин мой Рагон. Девять шагов от башни, третий зубец...
-Стой! Это уже пятый! Мы немного подросли с тех пор, ты не находишь?
Халбер посмотрел себе под ноги и рассмеялся. Конечно же, детские шаги были куда меньше. А зубцы стены в те годы казались неприступными каменными глыбами.
-Вот он, господин мой...
-Перестань! - возмутился барон. - Ты же мой брат по отцу, а кроме нас, здесь никого нет. Зачем эти титулы?
И вновь удивился Халбер. Никогда еще со дня смерти старого барона Рагон не пытался стать даже на словах ближе кому-то из вассалов. В детстве они называли друг друга по имени. Но детство давно прошло.
Халбер быстро присел на камень, скрывая выражение лица и невольно прилившую к щекам кровь. Поводил ладонями по камням.
-Здесь, Рагон, - он надавил на угол плиты, одновременно нажав незаметный выступ у основания зубца. Плита подалась в сторону, оставляя узкую щель. Халбер просунул в щель свои пальцы, напрягся и рывком приподнял камень. Под плитой открылся лаз.
-Надо проверить, не завалило ли его, - барон наклонился и посмотрел в черноту открывшегося проема. - Отправишь одного из своих людей.
-Хорошо. - Халбер задвинул плиту на место. - Что дальше, Рагон?
-Дальше? - взгляд барона опустился во двор замка; Халбер проследил за его взглядом и обнаружил во дворе все тот же призрак прошлого. - Дальше мы будем ждать прихода врагов.
Лит набирала из поленницы дрова для камина. Привычно, по-домашнему... она и раньше всегда так делала, не позволяя слугам лишать ее мелких радостей заботы о доме. В замке обожали свою госпожу. Рагон любил ее без памяти, порой открыто и радостно проявляя свои чувства. Она отвечала им всем взаимностью чувств, души Кэралит ЭахКиннер хватало на всех. Только когда она была беременна Мелгером, барон запретил ей носить поленья и стирать белье.
-Ты не видел Мелгера, Халбер?
Халбер вздрогнул, наваждение разбилось в его глазах разноцветным витражом.
-Мелгер уже в Окбери, господин мой Рагон, - хрипло проговорил он. - Ты обещал его дождаться.
Барон улыбнулся, давно забытой всеми в замке Нодер улыбкой.
-Он с нами, Халбер.
Халбер тоскливо обернулся на Лит - так плохо ему вдруг стало. Лит была здесь единственной близкой ему душой... Лит. Лит, женщина, которую он любил больше жизни, больше брата своего - не та. Иная. Подмена. Всех подменили.
Она обернулась и помахала ему рукой. Халбер почувствовал улыбку Рагона, но он знал, что взмах руки адресовался именно ему.
-Они идут, Рагон.
Огонь созвездьем красных звезд угасал в камине.
-Спи, любимая. Они не войдут раньше, чем я им позволю.
Трепыхался неугомонный язычок, не хотел засыпать. Скользил по краю полена, игриво колыхался, звал.
Трепетал, шипел под дождем факел в руках Халбера.
-Быстрее, Мэраэх! Не спи!
-Эй, вы, в башне! Давайте, шевелитесь! Вниз! Все - вниз! В гавань!
Стекали со стен огни, летели по склону горы. Пересекались, замирали - и тогда Халбер подгонял их. Корабли эсгуриев появились на закате, и едва подмигнул миру на прощанье последний луч солнца, как зашевелились на стенах замка воины с факелами.
Воины Халбера встречали врага. Маленький отряд, который остался со своим бароном защищать замок, изображал активность, в иные времена несвойственную Нодерам. Обычно владетели северной оконечности Арденави встречали врага в полной темноте, без спешки и суеты.
Тогда их бывало много, и они были уверены в своих силах.
Сейчас уверенность чувствовал только сам барон. Уверенность эта Халбера пугала. Он едва сдерживал этот страх внутри себя, чтобы не передать его остальным воинам. И нет-нет, да и поглядывал в сторону одиноко светящегося в башне окна.
Не с ревностью смотрел. С любовью. С надеждой.
С тоской.
-Я не хочу умирать, любимый.
-Никто не хочет, Лит, - он пожал плечами. - Но мы не умрем. Ты вернулась. Теперь мы будем жить вечно.
Она промолчала тем молчаньем, что единственное было порой способно вернуть Рагона к реальности. Она не хотела, чтобы ее называли 'Кэралит'. Она ни разу не поддалась грезам Рагона - просто молчала. И тогда он вспоминал, что ее звали Эалит ЭахКиннер, что его покойной жене она приходилась младшей сестрой, и он даже когда-то при жизни жены с ней встречался.
Вспоминал. Ненадолго, всегда - ненадолго. Они были неразличимо похожи, во всем - даже в постели. Рагон же, барон Нодер, был мужчиной. Он не чувствовал разницы.
Конечно, не он один создавал свои грезы. Лит помогала ему. Лит вернулась, чтобы помочь.
-Вечно? Почему?
-Любимая... - протянул он, проведя рукой по светлым прядям. В голосе его было столько нежности, что Халбер, услышав эти интонации от своего барона, мог от неожиданности упасть со стены. - Ты со мной. С нами уже ничего не может случиться.
Она вновь промолчала, но на этот раз пауза была более короткой. Спустя какой-то миг колебаний она прижалась к нему всем телом.
Угомонился любопытный язычок пламени, верно оценив ее движение. И яростней зашипели факелы в руках воинов в гавани замка Нодер.
Халбер стоял на пирсе и вдыхал насыщенный соленой влагой воздух. Корабли врагов в ночи были не видны, но он чувствовал их злое присутствие там, за гранью подкравшейся к гавани тьмы над бурным океаном.
Он был рад встретить их. Он был рад умереть. Там, за его спиной, в угасающем свете одинокого окна, были два любимых им человека.
Два призрака любимых людей. Все, что осталось в его мире. Все, за что стоило умирать. Он был готов.
-Смотри, как красиво!
Халбер невольно обернулся. Да, пожалуй, красиво. Если не знать, что это все - обман.
Белые полотнища нарочито трепетали на ветру. Кого это могло обмануть, Халбер не знал. Во всяком случае, не эсгуриев - опытных мореходов. Не могут корабли стоять в гавани под всеми парусами.
Впрочем, этот замысел Рагона имел определенный смысл.
-Поставь себя на место князя Лагеттийского. - предложил ему барон, когда Халбер выразил свой скепсис вслух.
Он был прав. Владетель северного замка и окрестных бесплодных гор знал, как обмануть врагов. Много их было, этих врагов, за прошедшие века.
Эсгурии не стали подходить ночью к гавани, как и предполагал Рагон. Возможно, факелы в руках воинов Халбера прибавили им осторожности. Утром же они могли видеть стоящий в гавани флот. Неважно, что он стоял под всеми парусами. Для того, чтобы разобраться, что, кроме парусов, там нет ничего, даже бревна с веслом, им потребуется время. На следующее утро белой ткани в гавани уже не будет - и пусть гадают, куда под прикрытием ночи ушли мнимые корабли.
-Красиво. Мы за этим сюда забрались, Эалит? Чтобы полюбоваться на паруса?
Она улыбнулась. В этой улыбке Халбер неожиданно для себя не встретил того, чего ожидал. Улыбка была несмелая, нарочито неуверенная. Или и в самом деле - неуверенная?
Улыбавшаяся женщина не была вернувшейся из прошлого Кэралит. Что-то знакомое чудилось ему в чуть загнутых уголках губ, но он не мог вспомнить - что.
-Идем, Халбер. Ты знаешь это место.
Он вдруг понял, о чем она говорит. Но незнакомка уже уверенно шла впереди, и он последовал за ней.
-Стой, не беги! Упадешь!
Она приняла протянутую вовремя руку, словно почувствовала ее. Откинулась чуть назад и оперлась всем телом.
-Ты не умеешь ходить в горах, - упрекнул он ее. Она в ответ провела рукой по его покрытой недельной щетиной щеке.
-Это неважно. Ты идешь со мной?
Халбер вздохнул.
Горы раскрылись, пропуская их вперед. Вперед и вниз, в клубы пара над водой небольшого озера.
-Откуда здесь теплый источник? Разве гора над замком Нодер - бывший вулкан?
-Действующий, - поправил он ее, по-прежнему помогая ей выбирать дорогу вниз по камням. - Говорят, сам Филласт сообщил когда-то Риммору, что около трех тысяч лет назад здесь было извержение.
Женщина шагнула вперед, скинула одним легким движением плащ. Взялась за шнуровку платья.
-Лит! - воскликнул он, разом забыв обо всем, что думал о ней по дороге сюда.
-Отвернись, - сказала она, и он благодарно отвернулся. Опустился на камень у самого берега. Услышал плеск воды. Поднял руку, задумчиво посмотрел на перчатку тонкой кожи. Стянул ее, всмотрелся в свои мозолистые, неопрятные пальцы с отросшими ногтями. И укусил, больно, до крови.
-Не надо, - послышался сзади плеск. - Халбер, ты ведь помнишь меня?
-Не тебя! - зло воспротивился он, глядя, как красные капли набухают, сбегают по пальцам и, срываясь, падают на влажные теплые камни.
-Меня. Меня - Эалит. Я тогда была еще маленькая, не старше тринадцати.
Рука Халбера невольно опустилась. Нет, конечно же, он не помнил малолетнюю сестру будущей госпожи Нодера. Какое ему могло быть до нее дело, до еще не сформировавшейся девчушки?
Не знавшая загара южан стройная фигура обошла его справа. Присела перед ним на корточки.
-Не помню, Эалит. Это важно для тебя?
Она положила голову ему на колени.
-Я помню тебя до сих пор, воин Халбер. Сорок лет прошло.
Он молчал и смотрел в ее глаза. В жизни Халбера уже не было ответов, а теперь, как он чувствовал, не осталось и правильных вопросов. Ему казалось, что это ему, зрелому мужчине - тринадцать лет. Опять - тринадцать. Он опять ничего не понимал. Все вокруг что-то знали, но он даже не мог толком кого-нибудь спросить.
Лит потянулась вперед, смешно вытянула губы. Халбер еще раз отметил едва заметную несхожесть Эалит с ее старшей сестрой, и мгновенье спустя понял, что это уже и неважно.
Ничего не сказали они друг другу, еще долго и долго. Только когда спускались по тропе к замку, Халбер заметил на стене, обращенной к морю, широкоплечую фигуру барона.
-Как получилось, что Рагон отпустил тебя от себя так надолго?
-Рагон спал, - просто ответила она. - Ему снились тревожные сны. Я должна вернуть ему покой.
Они расстались у ворот замка. Халбер коснулся рукой ее щеки, обернулся и быстро ушел. Она долго смотрела ему вслед.
Следующим утром драккары с парусами цвета императорского индиго начали медленно подтягиваться к скалистым берегам.
Они не знали строя. Еще не знали. Четыре века пасынки арденов не могли вырваться из варварства. Корабли шли каждый сам по себе, и лишь опытный глаз флотоводца мог почувствовать за этими хаотичными перемещениями общую цель.
Целью был замок Нодер, небольшая крепость арденов на северной оконечности Арденави. По суше отсюда на большую землю вели только малохоженые тропы через горы Сейтерга. Гавань замка была невелика, флот князя Лагеттийского вряд ли смог бы поместиться в ней целиком. Да, бароны Нодерские вели торговлю, но очень небольшую. Род этот никогда не был богатым. И завоеватели прежде ни разу не польстились на этот медвежий угол.
Прежде. Сейчас что-то изменилось, раз за последний месяц уже второй могущественный владыка эсгуриев пытался взять штурмом эту твердыню.
Защитники замка копошились во дворе, разбрасывая на стоптанных ногами поколений арденов камнях мелкие предметы утвари: ложку, тряпичную куклу, платок с головы. Рушилась со ступеней каменной лестницы скамья. Стояли в углу двора местами разобранные бочки. Воины трудились, занимаясь странным делом под присмотром барона Нодера.
-Спешное бегство? - предположил с улыбкой Халбер.
-Ваше спешное бегство, - уточнил барон. - Вы уйдете подземным ходом. Будете ждать ночи. Эй, бросьте там пару веревок с крючьями! Одну оборвите!
Воины беспрекословно исполнили приказание. Они все еще верили в барона и свой нерушимый мирок.
-Ты! - спросил Халбер утверждающим тоном. Он уже догадывался об ответе.
-В гавани, - ответил барон. - Ночью вы вернетесь тем же ходом и устроите тут переполох. Они сбегутся отовсюду, покинут гавань. Я выйду и подожгу корабли, и они окажутся заперты здесь... все, уже пора. Лит?
Она все это время стояла и смотрела на творимый воинами обман.
-Рагон! Любимый, не надо! - взмолилась Кэралит.
-Рагон! Любимый, я верю тебе, - неуверенно сказала Эалит. - Я буду ждать тебя.
Халбер сморгнул. Рагон обнял Лит, прижал к себе.
-Мы никогда не умрем, любимая, - прошептал он. - Возьми Мелгера и уходи в горы. Там есть место, я тебе рассказывал.
Он отпустил ее, медленно отстранился. Скользнули по широким грубым ладоням маленькие тонкие пальцы. Отвернулся и быстрым шагом ушел в сторону гавани.
Она смотрела ему вслед. Рука ее сжимала руку Халбера, неожиданно сильно и больно впившись ногтями в его ладонь.
Потом она опустила голову, некоторое время смотрела себе под ноги. У ног ее валялась аккуратно уложенная на камни истрепанная кукла.
-Уберите, - глухо распорядилась она. - Что вы тут устроили? Неужели вы думаете, что это обманет врага? Уйдите. Останутся четверо, которые будут драться в гавани. Они умрут. Остальные ждут сигнала от господина нашего барона.
Она развернулась, подхватила из поленницы вязанку дров и ушла в замок. Воины Нодера, огорошенные и неуверенные, дружно уставились на Халбера.
В глазах Халбера поднимались клубы пара над озером, и всплывало в этих клубах окровавленное лицо Рагона.
-Делайте то, что велела госпожа, - выговорил он. - Потом - как планировали.
Он все же нашел в себе силы отойти за угол, и только тогда прижался лбом к холодной стене замка. Его трясло. Видения будущего, впервые в его жизни, просились в душу, но он не хотел их пускать.
Жар. Жар пламени камина. Холод стены. Огонь. Огни. Тишина, и треск поленьев. Шум океана, гул голосов. Факелы. Ночь.
'Лит. Любимая. Послушайся меня, уйди с Халбером. Останься моей жизнью после смерти. Дай мне уйти, чтобы ты жила. Я знаю цену, я помню, что ты ушла для того, чтобы жил Мелгер - а значит, и я тоже. Послушайся...'
Князь Лагеттийский с удивлением обнаружил пустой замок. Если не считать четверых безумных бойцов на пирсе, больше в крепости никого не было. Но было все, что нужно для жизни. Даже огонь в камине трапезной залы не успел погаснуть. Вроде как всех обитателей замка какой-то колдун сделал вдруг невидимыми.
Однако факелы на стенах, которые эсгурии видели, когда их драккары вползали на веслах в гавань, были более чем многочисленны. Исчезнуть в никуда они не могли - князь не верил в колдовство людей.
-Искать, - распорядился он, осторожно устраиваясь в кресле у камина. - Они здесь.
Немного времени прошло, и его люди привели женщину. Точнее, она сама пришла к нему, воины в меховых куртках лишь сопровождали ее, словно свита.
-Кто ты такая? - поинтересовался он, тщась заглянуть под капюшон плаща. Можно было повелеть воинам снять с ее головы эту тряпку, но князю было неинтересно простое насилие.
-Я - прорицательница, - услышал он из-под плаща. Женщина говорила на ломаном эсгурийском, и князь понял вдруг, что это и была настоящая, никогда прежде не слышанная им речь арденов. - Я буду говорить тебе, что будет дальше.
Князь задумался. Женщина была очевидно безумна, это понимали и сторонившиеся ее воины. Но прорицательница... тут он склонен был ей поверить. Провидцы среди Младшего народа встречались, хоть и очень редко, но об арденских прорицателях легенды рассказывали многое.
-Говори, - приказал он.
Она откинула капюшон. Князь эсгуриев даже не пытался скрыть свое восхищение ее красотой, также и остальные воины, которых в зале набилось уже изрядно. Не слишком высокая даже для северян, она в этой толпе одетых в меха варваров горела подобно свече. И притягивала взоры.
-Твои воины пойдут в гавань, князь. Там, в укрытии, которое они найдут очень быстро, будет воин. Им предстоит драка, но они возьмут его живым. Приведут... - тут она почему-то запнулась, но быстро овладела собой. - приведут сюда.
-Кто этот воин? - спросил князь.
-Это - барон Рагон ЭахНодер, - тихо ответила она, глядя немигающим взором ему в глаза.
Князь отвел взгляд, покачал головой - не отвергая услышанное, лишь обдумывая.
-Если это ловушка...
-Это и есть ловушка! - неожиданно выпалила она, перебивая его. - Ты обнаружишь ее раньше, чем она сработает.
У нее был странный, негромкий и при этом очень сильный, властный голос. Голос, которому хотелось верить. Прорицательница, арденка, или кто она там еще, эта женщина не привыкла, чтобы ее слова подвергали сомнению. И не привыкла, похоже, говорить лжи. Князь не знал, откуда у него взялось это впечатление, но правитель Лагеттии доверял своей интуиции.
Рука его поднялась, указала на одного из лейтенантов, наблюдавшего за разворачивавшейся в зале сценой.
-Иди и сделай то, что она говорила. Возьми десяток.
Лейтенанта этого князь хорошо знал; молодой воин служил на флагмане, отличался рвением и сумасбродной отвагой. Робость, или скорее нерешительность, он проявил впервые.
-Она не врет, ваша светлость? - спросил он после непродолжительной заминки.
Унижаться до объяснений причин своего доверия словам прорицательницы князь, само собой, не стал.
-Вот ты и проверишь, врет она или нет, - недобрым шепотом протянул он. Лейтенант вздрогнул, отсалютовал поднятой рукой, сжатой в кулак, и быстро вышел. Его воины последовали за ним.
-Садись, предательница своего народа, - предложил князь, улыбаясь. - Пока мы будем ждать, ты расскажешь мне, сколько будет мне стоить твое пророчество. Я привык платить по таким счетам.
Прорицательница отвернулась к стене. Князь увидел, как напряглись ее руки, сжались в замке пальцы. Опустилась голова, и волна пышных волос упала, скрывая лицо.
-Позволь мне уйти, - попросила она. - Я не хочу видеть, как его приведут.
-Нет, - улыбнулся нехорошей улыбкой князь.
Его то подгоняли тычками в спину, то волокли, когда силы оставляли пленника. Перед воротами он неожиданно сильно уперся, четверым уцелевшим воинам с трудом удалось заломить ему руки за спину. Так его и втащили во двор, рычащего и сопротивляющегося.
Рагон почти ничего не видел - один глаз был пересечен косым ударом, и кровь стекала со лба, не позволяя нормально смотреть вторым. То, что он устроил перед воротами, лишило бы его, израненного и окровавленного, последних сил, если бы воины эсгуриев не сдержались и выместили бы на нем свою злость. Дисциплина ли остановила врагов, необходимость сохранить пленника в сознании или еще что - он не знал. Ему оставили возможность идти на своих ногах. Так он и вошел - пленником в свой собственный замок.
Его приволокли в трапезную залу, он задохнулся от прилива ненависти, когда скорее почувствовал, нежели увидел, сколько там было врагов. Его попытались поставить на колени перед кем-то богато одетым, но тщетная это попытка была пресечена тихим, но не терпящим возражений голосом:
-Не надо. Незачем.
Рагона по-прежнему держали мертвой хваткой те четверо, которые привели его. Они уже знали, чего можно ожидать от этого дикого зверя в обличье человека, и не ослабляли хватку ни на миг.
Так и молчали. Даже гул голосов, наполнивший залу при появлении пленника, стал стихать. Все ждали, что скажет предводитель.
-Это он?
Ответа не было. Возможно, был кивок того, кому адресовался вопрос.
-Подойди сюда. Ну же!
И были легкие шаги. Был темный плащ и откинутый на спину капюшон. Было солнце волос и медь кожи лица в свете пламени камина. Был тихий шепот:
-Прости, Рагон.
И был ответ:
-С нами ничего не может случиться, Лит. Мы уже живем после смерти. Мы будем теперь всегда.
-Так... - предводитель эсгуриев, надо отдать ему должное, понял, что пленники неведомым ему образом ускользают из его рук. Уходят, как человек под пытками уходит в забытье, и уже никакая боль не может вырвать из него ни слова. Может убить, да, но зачем? Незачем. - Ты, назвавшаяся прорицательницей! Что ты хочешь за свое предательство?
И маленькая женщина вдруг сжалась в камень, железным стержнем вытянулась спина, гордо поднялась голова, и рука решительно откинула волосы назад.
-Я расскажу тебе, князь, что будет дальше.
-Интересно, - проговорил князь после небольшой паузы. - что еще ты можешь мне выдать?
-Великую тайну баронов Нодеров.
-Нет! Лит, не смей!!! - заорал, рванулся в руках эсгуриев Рагон.
Ничего не сказала она. Смотрела жестко на князя Лагеттийского, ждала ответа.
-Сколько человек погибнет на этот раз, предательница? Десяток? Два?
-Все, - выпалила она. Осеклась. Вздохнула, закрыв глаза. И на лицо ее снизошло умиротворение. - Все, князь. - подтвердила она.
Он, естественно, ей не поверил.
-Князь тебя убьет, - с мрачной уверенностью заявил воин-эсгурий, следуя за прорицательницей обратно к воротам замка. Он, как и другие, сторонился ее, старался не приближаться к безумной, что сначала выдала завоевателям своего мужа, а потом заставила их зачем-то выковырять из крепостной стены в гавани большой камень неправильной формы. Они думали, что там - тайник с сокровищами. Никакого тайника они не нашли, и теперь возвращались обратно, усталые и злые.
-Нет, - бросила она, не оборачиваясь. - я знаю. Меня убьешь ты.
Воин вздрогнул, потряс головой, отгоняя наваждение. Плохой у нее был голос, давящий, внушающий, что слова ее - истина, как вроде она была богиней. Он не хотел жить в ее безумном мире.
-Отведи меня на стену, - вдруг попросила она, когда они вошли во двор замка. - Я хочу проститься с горами перед тем, как ты меня убьешь.
Он засомневался, стоит ли слушать ее. Безумие непредсказуемо, потому опасно.
Женщина обернулась, выжидающе посмотрела на него.
-Сейчас ты обнажишь меч. Когда я скажу те слова, что станут тебе понятны, ты ударишь - вот сюда, - палец ее коснулся живота. - Отведи меня на стену.
Он больше не мог выдерживать эту несуразицу, воин в меховой куртке.
-Иди вперед! - прорычал он. И вытащил из ножен меч.
Они поднялись по каменной лестнице, странная процессия с факелами в удивительно тихой после недавней бури ночи. Вышли на стену.
-Раз, - шепнула прорицательница, едва слышно; сделала шаг. - два. У меня маленькие шаги. Значит, где-то семь или восемь. Здесь, возле третьего зубца. Халбер, я знаю, ты слышишь меня.
Воин с обнаженным мечом выругался сквозь зубы. Происходящее бесило его. Он знал, что не может ничего с этим поделать.
-Халбер, вспомни озеро. Это был не обман. Я люблю тебя, люблю слишком давно, чтобы это осталось простой фантазией тринадцатилетней девчонки.
Она опустилась на плиту, которую только днем, внимательным глазом можно было выделить среди остальных. Свесила ноги со стены.
-Ты любил мою сестру, Халбер. Это единственное, чего я еще вчера не понимала. Прости меня, любимый, за то, что обрушила нечаянно твой мир. Так было нужно.
В разрыве туч показалась маленькая жадная луна побережья. И прорицательница, и воин-эсгурий знали, что в глубине большой земли луна большая, страшная, на полнеба. Обитателей берегов она никогда не пугала, напротив - была вторым светочем, отрадой поэтов и мягким предателем влюбленных.
-Уходи, Халбер. Прости за то, что спасла тебя и погубила Рагона. Ступай. Найди Мелгера и служи ему. Иди в ту битву, куда отправится сын Рагона. Я знаю - ты не погибнешь. Знаю. Не жди меня, я должна искупить свою вину перед Рагоном и завершить то, зачем пришла в ваш простой мир.
В темноте подземного хода билось в стены тяжелое дыханье. Упирались в потолок напрягшиеся, вздувшиеся венами руки. Но не сдвинуть было плиту.
-Уходи же! - повысила голос маленькая прорицательница. - Иначе все будет напрасно. Беги!
Ладонь ее хлопнула по плите. В тишине безветренной ночи хлопок этот разнесся по двору замка, ударился об стены и повторился эхом. Воин с мечом дернулся на этот звук, сделал шаг вперед. Он был на пределе, его уши больше не могли слушать эти безумные слова в пустоту.
-Беги! - закричала она, подтягивая под себя ноги. И тут эсгурий вдруг понял.
-Засада! - вскрикнул он, замахиваясь мечом. Прорицательница вскинула руки в попытке защититься. Меч сверкнул в руках опытного фехтовальщика, перепрыгнул из одной руки в другую, сразу в колющую позицию, ударил в живот и ниже, вышел из поясницы и воткнулся в щель между плитами, заклинивая люк подземного хода. Прорицательница слабо застонала, широко раскрыла глаза и последним усилием откинулась назад, обламывая застрявший кончик меча. Тело ее перевалилось через край стены и упало на камни двора.
Из темной щели подземного хода выбирались один за одним воины Халбера. Последним вышел предводитель, и никто не видел его лица в тени от стены замка. Вышел и прислонился спиной к этой стене, вытянулся, откинул голову. Закрыл глаза. Не помогло, и по-прежнему хотелось выть с тоски. Теперь уже безысходной тоски, отсюда и до погребального костра.
И он не сразу понял, что стена за его спиной мелко подрагивает. А потом и крупно.
-В сторону! Быстрее! - крикнул он, и сам рванулся вперед. Ибо не верил Халбер в жизнь после смерти, и сейчас - особенно остро не верил.
-Что это? - недоуменно спросил в трапезной зале князь эсгуриев.
-Твоя погибель, - неожиданно весело прорычал барон Рагон. - Твои воины вытащили замковый камень. Теперь замок рушится. Умри, эсгурий.
-Ты тоже умрешь, вместе с этой женщиной, - еще не понимая серьезности происходящего, пригрозил на всякий случай князь.
-Нет, - улыбнулся Рагон. - мы с Лит будем жить вечно. До смерти и после нее. Всегда. А ты умрешь, и саму память о тебе скроют эти камни.
-Лииииииииииииит!!! - прорезал ночь рев Рагона. Слабо шевельнулось в ответ тело еще каким-то чудом живой прорицательницы. И в тот же миг сдвинулись и посыпались вниз камни башен и стен замка Нодер.
-Женщина должна владеть иглой не хуже, чем воин - топором, - вынес свой приговор истонец. - Ралдэн умеют шить и вышивать еще лучше, чем наши женщины. Так было всегда.
Лорбаэн равнодушно пожала плечами.
-Значит, я - неправильная ралдэн.
Наблюдавший за происходящим Галак, который сидел напротив нее, улыбнулся на мгновенье и опять стал серьезен. Он со своим первым тысячником Талариком ждали с самого утра, пока Броганек пообщается со своими родичами и наконец соизволит обратить на них двоих внимание.
Броганек не спешил. У воина Равнины была бочка гордости и маленькая ложка вредности, которая проявлялась редко, но всегда очень весомо. Как сейчас, к примеру - граф Гисс, по его мнению, обошелся с ним несправедливо, отомстить же ему Броганек пока возможности не видел. Но вот помучить ожиданием ни в чем не повинного темника, еще и единственного из алагоров, кто успел за время похода завоевать некоторое уважение истонцев, - это он мог. Чем и пользовался без зазрения совести, тем более что это понятие было варвару незнакомо.
Незнакомо было такое понятие в последнее время и Лорбаэн. Укоряющий взгляд Галака ничуть ее не трогал. Надо ему - пусть ждет. Девочка видела, что темник своего дождется. Броганек не способен был капризничать слишком долго. Чай, не девка - воин.
Вождь клана потянулся к уже почти пустому бочонку эля (Лорбаэн только диву давалась, какими подвигами истонцы его добыли в этот раз), налил в окованный серебром рог и неожиданно протянул Галаку. Тот заколебался было, но взгляд вождя был настойчив.
-Пить, - повелел он для полной ясности на алагорском. Лорбаэн его понемногу учила языкам.
Галак отхлебнул немного, передал рог Таларику. Тысячник, еще довольно молодой и чем-то похожий на Галака (поговаривали, что он - племянник или еще какой родич темника), выпил в свою очередь и вернул рог вождю. Тот зачем-то заглянул туда, даже намерился понюхать, но тут Броганек бросил ему неизвестное Лорбаэн слово, и вождь быстро приложился к рогу. Допил остаток.
-Спрашивай, - обратился Броганек к темнику, на этот раз на истонском. Галак выжидательно посмотрел на Лорбаэн. Она перевела.
Шить - это, конечно, умение полезное. Много чему учили Лорбаэн в школе, да и родители успели передать девочке массу нужных в жизни навыков. Но вот рукоделие... да, здесь неведомо почему у нее оказался пробел. Невелика потеря, конечно, да и нельзя уметь все - так рассуждала она. Вот только Броганек рассуждал иначе.
Впрочем, он мог бы рассуждать долго и безрезультатно, если бы Лорбаэн сама не почувствовала, что пребывание в лагере становится уже просто скучным. Необходимость чем-то себя занять и отвлечься от своих мыслей и подвигла ее на путешествие через лагерь к обозным телегам. В обозе, как утверждал Броганек, можно было найти все блага земные, еще и выпивку в придачу. Иголки с нитками, по его мнению, должны были находиться там в преогромном количестве. Словом, решение ее научиться шить он одобрил.
Единственно, что обиделся, когда девочка решительно забраковала его собственную костяную иглу как подходящий для обучения инструмент.
Лагеря Лорбаэн больше не боялась. Ей, конечно, и теперь, как в первый день, сыпались в спину всякие недвусмысленные фразочки, а то и просто открытые предложения 'развеять солдатскую скуку'. Но никто не решался подойти и повторить свои слова в лицо. Слишком часто ее видели с Броганеком, слишком много слухов ходило о ее подвигах, включая недавний поход. Мало не единственная женщина в огромном войске, она была постоянным предметом обсуждения солдатни. Воины армии графа Гисса скучали даже больше нее.
Замечания в адрес истонцев она тоже слышала. Алагоры относились к народу Равнины куда как неприязненно, и не стеснялись высказывать свое мнение об 'этих мохнатых варварах', особенно когда ни одного воина в медвежьей шкуре поблизости не было.
Невдалеке проскакал отряд всадников, среди которых она заметила Галака. Темник, как обычно, выполнял множество всякой работы просто для того, чтобы огромное войско не разбрелось кто куда. Сам граф Гисс редко когда утруждал себя заботой о своих людях.
-Эйтории из Мигронта? - вспомнила она вчерашнее удивление темника. Он не присутствовал при памятном истонцам разговоре с графом Гиссом, а сиятельный граф не потрудился рассказать темнику в подробностях 'эти выдумки'.
Галак был встревожен не на шутку. В отличие от графа, он хорошо отдавал себе отчет в том, сколько воинов несет драккар эйториев в боевом походе. Еще он имел свои расчеты, выведенные из наблюдений за активностью врагов в холмах.
-Если там будет дружина герцога Илдинга, да еще ополчение Скейра, да ардены, да бродячие эйтории, включая рыцарей... получается, что их не меньше, чем нас. Что ты сказала про какую-то армию на северном берегу?
-Армия Аэлевит, - повторила девочка то, что слышала той ночью на берегу Арриса. - она должна добить уцелевших, которые переправятся на тот берег.
-Ничего не понимаю, - пожал плечами темник. - Что это за слово - 'аэлевит'?
В обозе стоял шум и галдеж. Возницы и стражники, назначенные Галаком для охраны обоза, с ними фуражиры, снабженцы алагорских частей или дежурные по отрядам дессалиев, оказавшиеся в обозе за своими надобностями, шумно обсуждали некое событие, из-за разноголосицы остававшееся сначала для Лорбаэн неведомым. На нее не обращали внимания; девочка быстро отыскала знакомого возницу, который вез ее в первый день после Гириса.
-Что тут произошло?
-Ты не слышала? - обрадовался возница, имени которого она не помнила. - От арденов перебежчик явился. Говорят, видящий будущее. Обещает, говорят, нашу армию вывести так, чтобы сразу врагам в тыл ударить.
-Среди арденов не бывает перебежчиков, - пробормотала Лорбаэн себе под нос. Возница не обратил на эти слова никакого внимания, принявшись излагать историю 'явления перебежчика' с массой явно придуманных на ходу или перевранных подробностей.
-Иголка есть?
-Чего?
-Иголка, - терпеливо повторила она; взгляд ее блуждал по кругу возов, стоявших на пригорке и начавших за время стояния армии увязать колесами в мягкой весенней земле. - и нитки. Шить буду.
-Где я тебе их возьму? - недовольно проворчал возница, удрученный отсутствием у Лорбаэн интереса к новостям. Однако полез в фургон, покопался там среди ящиков, свертков и редких уже бочек с элем, и добыл оттуда вполне пристойное, хоть и кустарное алагорское изделие из металла вкупе с мотком серой льняной нити. - Годится?
-Годится, - согласилась она, осторожно забирая у возницы опасный и незнакомый инструмент.
-Вернешь только, - предупредил он ее.
-Верну. Научусь с этой колючкой обращаться, и сразу отдам, - она усмехнулась на округлившиеся глаза возницы и поспешила обратно к месту стоянки клана Эктуден.
Из воинов Броганека после встречи в холмах с эйториями выжило четверо. Один из них, именем Арагдек, перехватил ее на подходе к биваку.
-Там пришли люди графа алагоров, - он удержал ее за руку, когда Лорбаэн собралась на это известие пройти мимо. - за тобой пришли. И за Броганеком. Вождь сказал, чтобы ты уходила из лагеря. Я проведу тебя.
Лорбаэн мягко, но решительно освободилась из крепкого захвата воина Равнины.
-Ничего они нам не сделают, - как можно более убедительным тоном сказала она, понимая, что Арагдек иначе не отвяжется. - Я знаю.
-Вождь сказал тебя увести, - настаивал на своем Арагдек.
-Вождь мне - не хозяин, - дернула плечом девочка. И ушла к костру.
Там действительно имелся конвой. Броганек, вопреки ее опасениям, не стал ссориться с людьми графа и согласился идти добровольно. Когда он увидел Лорбаэн, то чуть было не изменил своего решения.
-Молчи, Обладатель заговоренного доспеха, - громко сказала она, прежде чем ее заметили и воины графа Гисса. - Мы пойдем вместе. Я все равно нужна ему только как переводчик.
Варвар не стал с ней пререкаться. Только вождь, брат Броганека, негодующе покачал головой. И негодование его относилось, несомненно, к Лорбаэн и тому странному поведению, который демонстрировал его брат, всюду таскавший с собой это дитя чужеземцев.
Граф ждал их возле своего шатра. Там же находился Галак, подхалимистый полутемник Альбероник Эаприн, Таларик, другие военачальники и советники. Был там и арден, о котором Лорбаэн уже слышала. И догадывалась о том, кто это может быть.
Нет, конечно, она его еще ни разу не видела. Слышала голос, но говорить он не спешил.
'Эрадэах ЭахМираэх', - вспомнила она. Именно этот арден должен был прийти к графу Гиссу.
И долгими ночами кусала себе потом локти за то, что не произнесла его имя первой. Не успела. Арден прочел его в движениях ее губ и быстро сказал:
-Эрадэах ЭахМираэх - мое имя. У тебя на службе есть девушка нашего народа, граф Гисс?
-Помолчи, арден, - огрызнулся граф. Как обычно, он был всем и всеми недоволен. Лорбаэн заметила, что он как-то криво стоит, присмотрелась и поняла, что под ярко-оранжевой, вышитой мелкими рубинами рубашкой грудь и бок его перебинтованы. В одном месте даже выступила кровь. - я дам тебе слово, когда посчитаю нужным.
Она смотрела на ардена удивленно-настороженными глазами. Как он узнал? Как он понял?
-Мое имя тебя не касается, - бросила она и прежде, чем граф Гисс повелел заткнуть рот и ей, обернулась к нему сама:
-Прибыли по вашему повелению, ваше сиятельство, - желчи в свой голос она подпустила совсем чуть-чуть, не желая без нужды злить это мелкое, но себялюбивое ничтожество.
Он смерил ее взглядом, ища издевку, но Лорбаэн была сама покорность.
-Этот человек... арден, он утверждает, что готов провести мое войско безопасной дорогой в Скейр. Ты, перебежчик, сейчас повторишь все то, что уже говорил, в присутствии этих двоих, - он указал на Лорбаэн и Броганека. - Девочка, будешь переводить для своего мохнатого. И больше - ни слова. Приступай, перебежчик.
Граф осторожно, скривившись от боли, опустился в раскладное деревянное кресло - ранение, которое он скрывал, было, очевидно, совсем недавним. Остальные остались стоять; Галак отступил на два шага назад, за ним Таларик и другие военачальники. Последним неохотно отошел чуть в сторону Альбероник.
Эрадэах ЭахМираэх внимательно посмотрел на Лорбаэн. Как будто пытался прочесть незнакомую книгу, понять, что она несет в себе. Почему-то ей казалось, что этот арден на такое способен.
'Видящий будущее, - вспомнила она о том, что слышала в обозе. - Прорицатель'. Да, именно прорицатель. Один из властителей народа ее отца, убивших его.
Броганек впервые за все время с момента, как их привели, нарушил молчание.
-Что они говорили, ралдэн?
-Молчи и слушай, - шикнула она на него. - Это предатель из врагов. Он пришел, чтобы привести вашу армию к гибели. Граф не хочет верить ни нам, ни ему. Он будет сейчас выяснять, кто из нас лжет. Арден будет говорить, а я - передавать тебе его слова на правильной речи.
'Мне так кажется...' - добавила она уже про себя. Арден все смотрел на нее, не давая ей покоя своим внимательным взглядом.
-Что же, я могу и повторить, - выдохнул он; как и до этого, говорил он на алагорском, с резким акцентом севера Арденави. - Я пришел, чтобы предложить тебе своего рода помощь, граф Гисс. Я расскажу тебе, где герцог Илдинг устроил засаду, и как тебе избежать ее.
-Переводить? - спросила на всякий случай Лорбаэн.
-Да! - рявкнул граф Гисс. - Дура...
-Хорошо, - она поспешно склонила голову. - Броганек, этот человек говорит... - надо же, вдруг подумала девочка, она одна, несчастная и всеми презираемая полукровка, из всех присутствующих была способна общаться с любым из них на родном для каждого языке.
-...он пришел для того, чтобы провести воинов графа Гисса безопасной дорогой, чтобы избежать засады герцога... герцога лесных дикарей севера, - соорудив эту словесную конструкцию, она не смогла сдержать улыбку, даже неодобрительный взгляд графа Гисса не заставил ее натянуть на лицо серьезное выражение. Лорбаэн кивнула в сторону ардена, предлагая продолжать.
-Я расскажу тебе, граф Гисс, где расположены войска миакрингов, какой рельеф в тех местах - все, что необходимо тебе для победы. Ты спросишь, зачем я это делаю? Я отвечу - мое желание состоит в том, чтобы твоими силами уничтожить владычество миакрингов на земле арденов.
-Опусти это, - велел граф. - твою мотивацию мы обсудим потом. Переводи, девочка.
-Броганек, этот арден сказал, что расскажет графу алагоров, где находятся воины лесных дикарей, и как... рельеф, э-э... какие в тех местах холмы, леса, вода, и все остальное, что поможет ему лучше воевать в тех местах. Гад ученый! - добавила она на старшей речи, не изменив интонации, не повернув головы, и будучи уверена, что только один человек из присутствующих сможет ее понять - тот, кому адресовались ее слова.
Никто не пошевелился на эту ее выходку. Она кивнула ардену - продолжай.
Арден остался невозмутим, лишь в глазах его Лорбаэн скорее ощутила, чем увидела легкое замешательство.
-Расскажи мне, перебежчик, - спросил граф Гисс, - где ты советуешь мне выйти с войском на берег Арриса? Какое место будет удобным?
-Это место расположено на запад от дороги в Скейр, что ведет через холмы, - ответил после недолгой паузы ЭахМираэх. - Там есть брод для лошадей, и там будут лодки для переправы. Ардены подготовят их для твоего войска. Ты окажешься на северном берегу Арриса, и после этого сможешь взять столицу почти без боя. Герцог Илдинг останется на юге, в холмах. У него не будет другого выбора, кроме как вернуться и принять бой. На открытом месте ты его победишь.
Лорбаэн замешкалась, подбирая слова.
-Броганек, он говорит, что там, где мы с тобой лжец видели укрепления, будет хорошее место там будет ловушка для переправы на другой берег... берег, - она перевела дыханье и затараторила с новой силой: - Там ждут в засаде эйтории оттуда он предлагает быстро захватить большой город Скейр и там будет герцог Илдинг, но потом он уйдет на восток и ждать, пока герцог лесных дикарей севера придет, чтобы забрать свой город обратно. Тогда мы легко победим видишь я все знаю тебе не удастся нас одурачить.
Замешательство ардена уже стало явным. Лорбаэн уставилась на него с выжидающей иронией в глазах.
-Что еще... хочет узнать граф Гисс? - с некоторым трудом выдавил он.
-Я хочу знать, перебежчик... что такое, тысячник Таларик?
-Я хотел поправить эту девочку в переводе, который она делает, ваше сиятельство, - невозмутимо ответил Таларик, чуть отодвинувшись от Лорбаэн. - Я немного знаю язык дессалиев Истона. Она хорошо переводит, но допускает ошибки в военной терминологии и...
-Я понял, тысячник, - прервал его граф Гисс. - это неважно. Пусть переводит, как умеет. А впрочем, я услышал достаточно, перебежчик.
А Лорбаэн наконец поняла, что такое шепнул ей Таларик на ухо перед тем, как это заметил граф Гисс: 'Прекрати'. И шепнул он это слово на Старшей речи.
-Скажи мне только одно: как выглядит то место, где мы выйдем на берег Арриса?
-Так ты проводил там разведку, граф Гисс? - Эрадэах ЭахМираэх уже полностью овладел своими эмоциями. - Тем лучше, твой разведчик лучше меня поймет, когда я опишу это место. Это пологий участок берега, местами болотистый, но в целом проходимый и для пехоты, и для конницы. Он тянется от моста через Аррис вниз по течению на несколько миль. Дальше холмы опять подступают к берегу, и следующее такое же удобное место для переправы находится в двух днях пути на запад. Но там нет брода.
Лорбаэн перевела, на этот раз вняв предупреждению Таларика и не позволяя себе никаких отступлений.
-Хватит, - остановил его граф. - уведите его.
Он выжидательно посмотрел на Лорбаэн.
-И ты ему веришь? - фыркнула она. - На его 'предложение' не купится даже трехлетний ребенок!
-Тебя это не касается! Повтори мне еще раз: что вы там обнаружили?
-Место совпадает с его описанием, - Лорбаэн повторила графу все, что рассказывала тогда, когда они с Броганеком наконец добрались до лагеря армии. В том числе и подслушанный ей разговор. Не стала только говорить о том, что именно тогда она впервые услышала голос Эрадэаха ЭахМираэха и узнала его имя. Граф все равно бы ей не поверил.
Он ей и так не поверил.
-И этому варвару я тоже не верю ни на грош, - заявил он. - Мне передавали, что ты сумела заморочить ему голову. Спишь с этим грязнулей? - он осклабился, увидев, как в лицо Лорбаэн бросилась краска. - Убирайтесь отсюда.
-Подождите, ваше сиятельство, - Галак сделал шаг вперед.
-Что еще, Галак?
-Я тоже не верю этому ардену. Это ловушка.
Граф долго смотрел на своего темника, кривясь все больше и больше. Пауза затягивалась.
-Я знаю, мой старый добрый Галак, - как-то неожиданно ласково сказал он. - Не думаешь же ты, что меня так просто ввести в заблуждение? Знаю я про ловушку. Но, видишь ли, эта девчонка ничего хорошего не желает ни мне, ни своим сородичам. Ее словам я склонен доверять даже меньше, чем предложению ардена - а ведь оно, согласись, не лишено логики. Я говорил с ним, и довольно долго. Он знает, что я не пощажу арденов, помогут они мне или нет. Но говорит, что они рассчитывают со мной справиться после того, как будут побеждены миакринги. Согласись, это уже больше похоже на правду.
-Похоже, - сквозь зубы проговорил Галак. - Но еще больше похоже на то, что ардены собрались в одной битве избавиться и от нас, и от миакрингов.
-Благодарю вас, ваше сиятельство. Мне кажется, что мы имеем случай, когда есть два противоположных утверждения двух сторон, ни одна из которых не достойна доверия. Не имея возможности выяснить истину путем проверки утверждений этих сторон, мы можем, тем не менее, попробовать выяснить ее иным, весьма, смею заметить, распространенным способом...
Галак переменился в лице. Лорбаэн еще не поняла, о чем говорит Альбероник, но непроизвольно попятилась назад. Граф, прищурившись, задумчиво смотрел на то, как она отступает все дальше и дальше и наконец натыкается на Таларика. Тысячник осторожно, но крепко взял ее за руку выше локтя и так удержал.
-Хорошая мысль, Альбероник. Очень странно услышать ее от тебя, ведь ты так редко даешь мне столь дельные советы. Хорошая мысль...
Лорбаэн дернулась, попыталась вырваться. Таларик держал ее крепко. Граф смотрел на нее и смотрел, не отводя взгляда. Ее паника явно доставляла ему удовольствие.
-Приведите кто-нибудь обратно этого ардена, - распорядился он. - Понимаешь, девочка, ваш народ оказался очень стоек ко всевозможным мученьям. Собственным мученьям, - подчеркнул он. - Но мне пока не представлялось случая проверить, как они относятся к тому, что больно может быть не им лично. Отпусти же ее, Таларик!
Почувствовав, что хватка удерживавших ее пальцев ослабла, Лорбаэн рванулась прочь, но зацепилась за носок сапога Таларика и упала. Приподнялась на руках, села, вытирая грязь с лица, обернулась.
Граф осторожно смеялся ей вслед; временами лицо его перекашивалось от боли.
-Этот начальник над десятью сотнями зачем тебя держал? Они хотели заставить тебя говорить больше правды?
Лорбаэн умывалась в корыте. Манера Броганека задавать ей вопросы именно в те моменты, когда она пытается привести себя в порядок, уже перестала ее раздражать.
-Может, еще и заставят, Броганек. И меня, и тебя.
-Я не боюсь боли, - гордо выпятил грудь Броганек.
Лорбаэн усмехнулась, почувствовав неуверенность в его голосе, которую не различил бы, кроме нее, пожалуй, никто.
-Боль бывает разная, Броганек. Есть такая боль, которую не сможешь вынести даже ты.
-Это какая еще?
-Не знаю, - она скосила глаза в сторону, туда, где стоял и притворялся, что совершенно не интересуется их разговором, Таларик. - и не хочу знать.
Броганек возмущенно и громко чихнул.
-Я не скажу ему больше правды, чем уже сказал!
Она не ответила. При малейшей мысли о предстоящем 'выяснении истины' ей становилось дурно. У девочки не получалось даже как следует удивиться тому, что еще недавно такие вещи совершенно ее не страшили.
Эрадэаха ЭахМираэха успели связать по рукам и ногам. Путы были наложены так, чтобы не слишком стеснять его, но исключали возможность сделать сколько-нибудь резкое движение. Стражники стояли за его спиной, следя за тем, чтобы арден не попытался ослабить веревки.
Он, судя по всему, не пытался. Стоял, как столб, сложив спутанные веревками руки на груди, и следил за приготовлениями, которыми командовал один из приближенных графа.
Не было ни Галака, ни Таларика. Присутствовал Альбероник Эаприн - стоял в стороне, отвернувшись. По его выражению лица было видно, что происходящее здесь, несмотря на то, что он сам все это и предложил, вряд ли доставляет ему удовольствие. Мерзавец и сволочь, полутемник тяжелой конницы был при этом очень впечатлительной натурой. В войске поговаривали, что от одного вида крови Альбероник мог лишиться чувств.
'Ничего, - подумала Лорбаэн, - это со временем проходит. Она бросила взгляд в сторону шатра графа Гисса, откуда только что вышел его личный лекарь. - Я была права - он ранен. Как это могло случиться?'
'Заплечная команда', как мысленно обозвала ее про себя Лорбаэн, уже вкопала в землю два столба, и теперь плотник приколачивал сверху перекладину с крючьями. Как называется это жуткое приспособление, она понятия не имела - в школе связанный с 'дознанием' предмет девочкам не читали. После того, как перекладина встала на место, плотнику подали веревку; он перебросил ее через перекладину, после чего уставился на старшего заплечной команды с вопросительным видом: чего ждем, мол? Тот вместо ответа повел подбородком в сторону шатра графа Гисса.
Граф, впрочем, не заставил себя долго ждать и покинул шатер вскоре после ухода лекаря. Проигнорировав сооружение палачей, сразу подошел к Эрадэаху ЭахМираэху. Два охранника графа, неотступно следовавших за ним, выбежали вперед, стали слева и справа от своего повелителя с обнаженными короткими мечами. Насколько помнила Лорбаэн, раньше такой осторожности за графом не водилось.
-Перебежчик, я хочу убедиться, что ты сказал мне правду, - граф Гисс, прищурившись, посмотрел на ардена. - Есть мнение, что в месте, куда ты предлагаешь мне вести войско, помимо пологого берега, имеются также укрепления и засада. Так донесли мои разведчики.
Эрадэах ЭахМираэх не пошевелился. Только глянул в сторону Лорбаэн - и во взгляде этом читался неприкрытый скепсис. Альбероник хохотнул, граф посмотрел в его сторону, и советник быстро подавил смешок.
-Чем я могу помочь, граф Гисс? - спросил арден, пожав плечами. - Ты мне либо веришь, либо нет.
-Веришь ли ты сам себе, Старший? Все, что ты сказал - правда ли это, или плохо придуманная, наивная попытка заманить меня в ловушку?
-Я сказал то, что знаю. От твоей веры либо неверия истина не изменится.
Граф покачал головой, не то отрицая услышанное, не то негодуя на упрямство ардена.
-Начнем, - бросил он в сторону старшего над палачами. - Тащите ее сюда.
Двое 'заплечников' направились в графский шатер; оттуда донесся приглушенный шум, кто-то вскрикнул. Наконец они вывели арденку, одну из наложниц графа. Лорбаэн давно их не видела и полагала, что графу они могли успеть надоесть.
Одного взгляда на нее хватило Лорбаэн, чтобы понять, что именно эта - да, надоела. Женщина едва держалась на ногах, былая гордость в глазах Старшей угасла, там был туман боли. Она, как и граф, была перевязана - грязной окровавленной тряпкой поверх изорваного в лохмотья платья. Девочка начала догадываться, как могло получиться, что граф Гисс оказался ранен, не покидая лагеря.
Палачи выволокли ее под перекладину, с некоторым трудом заставили стоять прямо. Она все еще сопротивлялась, непонятно, зачем и чему.
-Это - женщина твоего народа, перебежчик. Чтобы убедиться в том, что ты сказал правду, я заставлю ее страдать.
-Каким образом ты сможешь убедиться в этом, граф Гисс?
Граф некоторое время испытующе смотрел на ардена; на его лице было написано серьезное сомнение в том, что Старший не издевается над ним.
-Нет, перебежчик, я не собираюсь ни в чем убеждаться. Это ты сам должен будешь убедить меня в том, что рассказанное тобой - правда.
-Не понимаю, - пожал плечами арден.
-Сейчас поймешь, скотина! - вскипел доведенный до предела граф и резко обернулся в сторону старшины палачей: - Начинайте!
Заплечники свое дело знали - арденке быстро и деловито обвязали руки той веревкой, что была переброшена через перекладину. Плотник, который по-прежнему сидел сверху, подтянул веревку, намотал на крючья. Стражники внизу помогали, в результате женщина почти повисла за руки на веревке, лишь едва-едва касаясь ступнями земли. Затем все трое убрались в сторону, и вперед вышел собственно палач - на удивление тщедушный мужичонка, лохматый и бородатый. Он выжидательно посмотрел на графа, нетерпеливо следившего за приготовлениями. В ответ последовал быстрый кивок. Тогда палач подошел, рванул за ворот платье пленницы. Одеяние, которое когда-то было добротным, хотя и простым платьем служанки, поползло вниз, повиснув лохмотьями на пояске на талии. Перевязка тоже слетела; Лорбаэн увидела жуткого вида рану на ее спине, стянутую грубым и неумелым швом.
-Как ты себя чувствуешь сейчас, перебежчик, который, мне кажется, и не перебежчик вовсе? - граф опять перевел взгляд на ардена. - Вы, Старшие, я знаю, друг за дружку жизнь отдать готовы. Готов ли ты, Эрадэах ЭахМираэх, отдать свою жизнь за эту шлюшку?
Ни одна черта на лице Старшего так и не сдвинулась.
-Готов, граф Гисс.
Граф несколько растерялся от такого быстрого и прямого ответа. Впрочем, растерянность его продолжалась недолго.
-Меня радует твоя решимость, перебежчик. Если ты готов отдать свою жизнь за ее жизнь, что же ты предложишь мне за то, чтобы прекратить ее унижение?
-Что ты хочешь взамен, граф Гисс? Мою жизнь? Возьми ее.
-Правду, перебежчик. Где засада, которую мне подготовили? Как расположены войска?
-Засада - на дороге, в полудне пути от моста через Аррис на юг. Я уже говорил об этом.
Граф картинно вздохнул и махнул рукой палачу. Свистнула плеть, щелкнула в спину пленницы.
Та вскрикнула, коротко и страшно.
Лорбаэн поспешно отвернулась - она почувствовала, что дальше не вынесет этого. Не сможет.
Она давно уже, как оказалось, не делала различий между народами, что породили и предали ее, и всем остальным миром. Люди, какой бы речью они не говорили, были ей одинаково неприятны. До того, как она надолго покинула лагерь, заблудившись вместе с Броганеком в холмах Эверин, ей казалось, что она их ненавидит. Теперь это осталось в прошлом. По-прежнему оставались те, чьей смерти она в глубине души желала, но ненависть с каждым днем подергивалась дымкой времени и безразличия. Лорбаэн понемногу начала понимать, что случившееся с ней, с ее братом, с ее родителями - частности, капли несправедливости в океане нелюбви людей к себе подобным. Они, эти ранее ненавистные ей существа, творили такое же и куда худшее друг с другом постоянно. Они не могли жить иначе.
Она не хотела их видеть. Но, увы, уйти ей было некуда.
Крики арденки следовали один за другим, сначала громче, потом все глуше и глуше. Стихли.
-Следующую!
-Не смотри, ралдэн, - вполголоса произнес Броганек, когда взгляд ее обратился к шатру графа, откуда выводили еще одну наложницу графа Гисса. Тело первой не стали убирать, просто отвязали и сдвинули в сторону. Вновь повторили процедуру с веревкой, на этот раз в помощь двум стражникам пришли еще двое. Эта арденка, в отличие от предыдущей, не была ранена, взгляд ее был осмысленным. Увидев тело под перекладиной, она побледнела и начала вырываться с неожиданной силой, едва не расшвыряв палачей в стороны. Но их, конечно же, было слишком много.
Лорбаэн на миг встретилась взглядом с Альбероником Эаприном. Бледный еще до начала экзекуции, полутемник теперь начинал зеленеть на глазах. Наверное, Лорбаэн тоже выглядела не лучшим образом, потому что он быстро отвернулся и направился к ближайшим кустам.
И снова треснула ткань, еще и еще раз. Повисло клочьями платье, и поигрывал плетью в ожидании сигнала от графа тщедушный палач.
Граф сверлил взглядом Эрадэаха ЭахМираэха. Арден спокойно выдерживал этот взгляд, выглядел он несколько напряженным, но держал себя в руках. В глазах его даже читалось нечто вроде удивления.
-Тебе, наверное, это нравится, - предположил граф Гисс.
-Нет, конечно, - ответил арден. - Ты убил женщину моего народа. Хочешь убить еще одну. Я прошу тебя прекратить это.
-Ты сам можешь это сделать, перебежчик.
-Как?
-Ну, знаешь ли...
Резко свистнула плеть. Лорбаэн сжала зубы, стараясь на этот раз не отвести взгляда.
-Не смотри, ралдэн. Не надо тебе такое видеть.
-Буду... - прошипела она сквозь зубы.
Ей хотелось заглянуть каждому из них в лицо. Хотелось видеть, как они встречают еще один удар плети, еще один крик боли, еще один кровавый рубец... Еще один судорожный вздох, еще один раз напрягшиеся на спине мышцы, еще, еще, еще... Хотелось понять, зачем они это делают. Хотелось выяснить наконец, чем эти существа отличаются от нее, где она стала иной, разошлась с ними на развилке, чтобы стать кем-то другим, и почему у нее так до сих пор и не получилось до конца поверить, что между ей и остальными людьми есть эта самая разница. Хотелось поставить их всех к перекладине: палача, и блевавшего в кустах Альбероника, и откровенно наслаждавшегося пыткой графа Гисса, и упрямого ардена Эрадэаха ЭахМираэха, и равнодушных стражников, и Галака, который ушел еще до того, как вкопали первый столб. И Броганека, что сжимал ее руку своей медвежьей лапой, жестко и больно, так, чтобы она не потеряла ненароком остатков самообладания. И ее саму - Лорбаэн, которая ничего не могла поделать с тем, что граф ей не верил, и из-за несдержанности которой эти люди творили сейчас Катаар знает что. И ее тоже - вместе со всеми. И пороть, до смерти.
Ей казалось, что чувства уже отмерли, что ужасные крики этой неизвестной ей арденки лишили ее всякой способности реагировать на происходящее. Ей только так казалось; когда вывели третью арденку, Лорбаэн даже губу закусила: это девушка была вряд ли много старше ее самой, и даже на нее чем-то похожа.
Граф задумчиво уставился на очередную жертву. Она стояла с гордо поднятой головой, и пока еще успешно храбрилась, хотя не могла не слышать криков, и ничто не мешало ей сейчас видеть тела ее подруг по несчастью. В который уже раз граф перевел взгляд на Эрадэаха ЭахМираэха.
Ничем не выдавал арден своих чувств. Только сложенные на груди огромные мозолистые руки сжались в кулаки и побелели от напряжения.
-Хорошо ли тебе думалось, арден? - полюбопытствовал граф Гисс. - Готов ли ты дать ответ? Или требуется забить до смерти еще десяток-другой ваших женщин, чтобы ты наконец сломался?
-Я не понимаю, зачем ты убил тех двух, - выдавил в ответ Эрадэах ЭахМираэх. - Укрепления и засада, которые пригрезились твоим разведчикам на берегу, от этого не появятся. Я пришел предложить тебе помощь, а ты пытаешься придумать заговор. Как хочешь. Ардены одолеют завоевателей и без тебя. Теперь убей меня тем способом, какой тебе по душе. Я не хочу видеть того, что будет происходить дальше.
Граф уставился на ардена тяжелым взглядом.
-Я все равно тебе не верю.
-Испытывай на прочность своих разведчиков, - огрызнулся на это арден. - Может, это они получают от герцога Илдинга золото за свои лживые сведения?
Граф перевел взгляд на Лорбаэн. Но девочка уже владела собой, и на этот раз хладнокровно встретила его взгляд.
-Это - вряд ли. Но на всякий случай... - он сделал едва заметное движение рукой, и не успели Лорбаэн и Броганек дернуться, как их уже крепко держали стражники графа.
-Девчонку не надо. А мохнатого возьмите под стражу и в яму, пусть посидит. Не знаю я, что у него на уме.
Лорбаэн тут же отпустили, а Броганека - поспешно разоружили и увели. Личная стража графа Гисса была вышколена отменно.
-А вот этого, - рука его указала на Эрадэаха ЭахМираэха, - обработайте как следует. Может, он боится боли. Только не до смерти, не дождется. Что выпытывать, узнаете у темника Галака.
-Что с бабой-то делать? - старшина палачей указал на девушку-Старшую, которую стражники успели примотать за веревку к перекладине.
Граф недоумевающе посмотрел на палача.
-Ты что, совсем дурак? Отведите ее обратно в шатер. Только связать не забудьте, - рука его непроизвольно дернулась в сторону перевязки на груди.
-Что еще там, Брионек?
Лорбаэн оторвала красные от напряжения и слез глаза от шитья, посмотрела на подошедшего брата Броганека, вождя клана Эктуден.
Она с трудом выяснила, как его зовут. Если все остальные воины клана звали один другого по имени, и с ними все было просто, то к вождю воины обращались только 'вождь', и никак иначе. Лорбаэн же не любила титулы и звания.
Брионек подошел, сел у костра напротив нее.
Он был старше Броганека лет на десять, в волосах и бороде его золото было обильно разбавлено серебром. Лицо его, как и положено лицу уважающего себя воина Равнины, изобиловало шрамами, отчего с виду вождь всегда казался серьезен и свиреп.
-Ты знаешь, зачем Броганека засунули в яму? - спросил он.
Не знай девочка, что дессалии Истона - самый прямодушный народ на свете, могла и не принять этот вопрос всерьез.
-Из-за меня, - ответила она, сворачивая шитье, которое так и так не шло. Ковыряясь с иголкой и нитками, она пыталась успокоиться, но только исколола себе все пальцы; разревелась, и слезы помогли ей куда больше. - Граф алагоров не доверяет Броганеку, потому что не доверяет мне.
-Броганек - не предатель!
-Это знаешь ты, и знаю я. Арагдек знает... - она махнула рукой вслед прошедшему мимо них воину. - Графа переубедить нельзя. Только когда он увидит все то, что мы ему рассказывали, то согласится отпустить Броганека. Если успеет.
Вождь задумчиво засунул один из своих усов себе в рот. Погрыз немного. Выплюнул.
-Воин клана Эктуден не может сидеть в яме, если есть другие воины Эктуден, которые могут его оттуда вытащить.
-Не делай этого, Брионек. Они убьют всех вас и убьют Броганека, но ты ничего не добьешься.
Он поднялся и ушел, не ответив. Она вздохнула ему вслед.
Ночью ей с трудом удалось заснуть. Сначала вокруг шумели истонцы, собираясь на затеянное Брионеком сумасбродство. Потом, несколько погодя, шум поднялся по всему лагерю. Наконец пришли люди Галака во главе с Талариком, разбудили ее и отвели к шатру графа.
Граф был бледен и в ночной рубашке. В свете факелов Лорбаэн заметила хлопочущего над ним доктора, перевязывающего графу руку. Вокруг собралось множество военачальников и простых воинов, было очень шумно и беспорядочно.
Но только когда мимо проволокли тело в медвежьей шкуре, Лорбаэн проснулась окончательно.
-Только не говори, что ты ничего не знала, - зарычал на нее граф.
-Знала - не знала - какая разница? - она пожала плечами. - Я не могла их остановить.
-Ваше сиятельство, - вмешался Альбероник Эаприн. - Дозволено ли мне будет сделать предположение?
-Дозволено, - бросил граф, даже не обернувшись в его сторону.
-Лично мне кажется, что сами дикари эти не могли придумать двойное нападение, которое, по недосмотру стражей глубокоуважаемого темника Галака, чуть было не привело их к успеху.
-Какое-такое двойное нападение? - не поняла Лорбаэн.
-Это у тебя надо спрашивать! - рявкнул граф. - У тебя! Альбероник прав, только твои мозги могли такое породить: напасть сразу и на меня, и на охранников, которые стерегли яму для провинившихся! Надо было уже давно от тебя избавиться, полукровка.
-Так забей меня плетью! - вскипела вдруг Лорбаэн. - Меня, Броганека, темника Галака... Альбероника Эаприна, который всем этим заговором руководил, а сейчас открещивается от тех, кто попался на горячем!
Граф недоверчиво глянул в сторону советника. Тот побледнел.
-Смени свою стражу - они лишь ждут условного знака, чтобы броситься на тебя и порубить на куски! - продолжала неистовствовать Лорбаэн. Двое крепких мечников Таларика с трудом удерживали ее. - Всех убей... параноик!
Ненадолго установилось молчанье, разрываемое лишь громкими взглядами, которыми сверлили друг друга Лорбаэн и граф Гисс. Сам воздух, казалось, накалился в этом поединке без слов - поединке злости и выдержки.
Шум послышался откуда-то из-за спины Лорбаэн. Воины справа расступились, пропуская темника Галака.
-Все, ваше сиятельство, - устало сообщил он. - почти все перебиты. Нескольким удалось уйти.
-Кроме того, что сидит в яме? - уточнил граф.
-Да, кроме Броганека. Он жив и под стражей.
-Отпусти его, Галак.
-Ваше сиятельство, это опасно! - вмешался Альбероник. - Нет больше доверия дикарям! Они спят и видят, как вас убить!
-Так что же, Альбероник, прикажешь перебить их всех? - съязвил граф. - Ты знаешь, сколько воинов Истона в моей армии?
Альбероник раскрыл рот, закрыл и потупился. Он не знал, но догадывался - много.
-Отпусти его, - повторил граф Гисс. - и пусть прекратят дознание у ардена. Если он до сих пор ничего нового не сказал, то это бесполезно. Отведи к нему моего лекаря. И еще... - тут он помедлил, обвел взглядом воинов, стараясь заглянуть каждому в глаза. - Завтра мы выступаем на Скейр. Сбор - с самого утра, разведчики и передовые части выходят с первым лучом солнца. Диспозицию уточните у темника Галака. Ступайте.
-Как ты можешь здесь оставаться?
-Мой клан запятнал себя предательством. Я должен очистить имя клана и доказать, что не мы первые предали графа алагоров. Только тогда я буду иметь право на месть.
-Другие истонцы так не считают.
-Ты, ралдэн, могла слышать слова воинов Эковадак, их стоянка была рядом с нашей. Я скажу тебе, что Эковадак не знают чести.
Лорбаэн и Броганек ехали в свите графа Гисса. Так распорядился сам граф, несмотря на протесты Альбероника и даже предостережения Галака. С них не спускали глаз - тут, по совести, и граф Гисс, захоти он предоставить им полную свободу, был бы бессилен что-нибудь сделать.
Здесь же были, как водится, и Галак, и Альбероник, и многие другие военачальники высокого ранга, которые могли себе позволить не слишком-то слушаться Галака и ехать в свите, вместо того чтобы находиться со своими подразделениями. Здесь был и Эрадэах ЭахМираэх, весь в бинтах и перевязках. Он с трудом держался в седле, но ни разу не позволил кому-либо поддержать себя. Арденская гордость, как обычно, выпирала у Старшего севера отовсюду и без меры.
-Что говорит разведка, Галак? - спросил впереди них граф Гисс.
-На несколько часов пути вокруг все чисто.
-Тебе это нравится?
-Нет, ваше сиятельство. Мне это все совсем не нравится.
-Эй, перебежчик! - граф обернулся к ардену. - Ты не передумал случайно? Может, там все-таки засада?
Ничего не ответил графу Гиссу Эрадэах ЭахМираэх. Даже в седле не покачнулся.
Граф поцокал языком.
-Какая стойкость, после всех испытаний! Ведь о том, что ты перенес, перебежчик, мне, например, и подумать страшно. Галак, может быть, этот Старший все же говорит нам правду?
-Я ему не верю, ваше сиятельство, - Галак стоял на своем.
Граф, как это ни удивительно, промолчал. Впрочем, способности наслаждаться тишиной у него всегда хватало ненадолго. Вскоре все в свите правителя Гиссаны уже слушали очередную историю, вычитанную графом в его книгах, с его личными пространными комментариями...
Ближе к вечеру второго дня перехода арден лишился чувств и чуть не свалился с лошади. То есть, свалился бы, не приди ему на помощь охранявшие его стражники.
-Лекаря! - потребовал граф Гисс. Кто-то бросился выполнять его приказ, тем временем граф быстро обернулся к Галаку.
-Я не хочу, чтобы этот тип что-то заподозрил. Слушай и не перебивай, темник. Я не знаю, что ждет нас на берегу Арриса. Никому не верю - ни ардену, ни девчонке с варваром, но кто-то из них, наверное, все же говорит правду. Мы должны быть готовы ко всему. Поэтому ты возьмешь сейчас свою тьму и по возможности без шума уведешь ее на северо-восток. Ты вчера предлагал вывести часть войска к мосту через Аррис, чтобы блокировать возможной засаде подмогу из города. Так сделай это сам. Езжай же! И держи со мной связь.
Галак коротко кивнул и ускакал вперед по дороге. Таларик и еще один тысячник последовали за ним.
После того, как появился лекарь, ардена довольно быстро смогли привести в себя. Но вот поставить его на ноги удалось с большим трудом.
-У него жар, ваше сиятельство, - словно оправдывался лекарь. - Если надо, чтобы он пошел на поправку, то необходимо обеспечить ему покой. Хотя бы носилки, это будет лучше, чем седло.
Граф распорядился о носилках. Свита хором удивилась такой чести для пленника, но приказание было исполнено. Между двумя смирными тягловыми лошадьми были устроены две жерди, на которые натянули несколько слоев крепкой ткани. Получился перевозной гамак, в котором Эрадэах ЭахМираэх и путешествовал дальше.
Третий день все больше молчали. Следующим вечером передовые отряды должны были выйти к берегу реки. Граф постоянно получал донесения от разведчиков, и все чаще, судя по залегшей у полководца между бровей складке, новости были неутешительными. Однако, в отсутствие Галака, ему было не с кем советоваться, и граф молчал.
-...уважаемый Альбероник, мне любопытно узнать причину, по которой ты так высокомерно относишься к дессалиям.
Обрывок разговора между арденом и подхалимом Альбероником привлек внимание Лорбаэн. Вероятно, потому, что сложно было вообразить себе двух наименее склонных общаться друг с другом людей.
-Что же вызвало твое любопытство, перебежчик? - Альбероник именовал ардена так же, как и граф. Надо сказать, что больше так никто не делал даже в свите графа. Его отношение к Старшим, как она успела выяснить за проведенное с войском графа время, разделяли очень и очень немногие. Как правило, для тех же алагоров происхождение их народа от арденов было предметом гордости.
-Мне странно, уважаемый Альбероник, что вы находите различия между вашим 'цивилизованным' народом и племенами Истона столь существенными. Мне, Старшему, они кажутся очень незначительными, особенно в свете различий между нами и всеми вами, Младшими.
Лорбаэн обернулась на графа - но нет, тот общался сразу с двумя посыльными, слушая одного и выдавая указания второму. Арден как будто знал, когда завести такой разговор. То, что оскорбило бы графа Гисса до глубины души, у Альбероника вызвало лишь возмущение, и то - совсем по иному поводу.
-Как можно даже сравнивать! - забрызгал слюной он. - Как можно ставить рядом алагора и истонского дикаря! Это же примитивные, вонючие хамы, только по недосмотру властей Кагониса остающиеся пока на свободе, а не в рабстве. Они...
-Что там такое, Альбероник? - недовольно обернулся граф. - Что за шум?
-Я доказываю перебежчику превосходство народа алагоров над прочими Младшими народами Арденави, - заявил гордо Альбероник и осекся, наткнувшись на взгляд, которым сверлил его Атранек Экмарен, вождь большого кланового союза с запада Равнины и негласный предводитель истонской части войска графа Гисса. Лорбаэн нечасто его видела, но слышала, что Атранек свободно говорит на языках алагоров и южных миакрингов, и чуть ли и вовсе не учился в университете Кагониса.
Учился или нет, но был при этом истинным сыном своей земли. Взгляд Атранека не предвещал Альберонику Эаприну ничего хорошего. Вот только Альбероник, в отличие от Лорбаэн, не знал, что воины презираемой им народности не слишком-то любят трепать языком и больше предпочитают действовать.
Ночью девочка разбудила Броганека.
-Вставай, Обладатель заговоренного доспеха, - она трясла его до тех пор, пока истонец не соизволил перевернуться на спину и приоткрыть один глаз.
-Что такое случилось, дитя двух народов? Что не дает тебе спать?
-Твой народ готовит заговор, Броганек. Я слышала, что сказал Атранек Экмарен другому вождю, уж не помню, как того зовут.
-И что он сказал?
-Сказал, что сегодня ночью кланы вернут долг алагорам.
Броганек резко сел.
-Почему они не предупредили меня?
-Тише! Потому что это было опасно, Броганек. За тобой следят, - она уперлась ладонями ему в грудь и уложила его обратно на землю. - Тише, не разбуди никого, - шептала она ему в ухо. - Ты должен выбраться отсюда. Найдешь лошадь, и быстро скачи вслед за Галаком. Если ты не приведешь его сюда до рассвета, то можешь возвращаться на Равнину. Войска больше не будет.
Броганек задумался.
-Я не хочу спасать поганые шкуры алагоров, - прошептал он в ответ. - Если мой народ решил разорвать договор с графом, я подчинюсь решению великого совета кланов.
-Они перебьют друг друга, Броганек. Послушай меня, я хоть и младше, да еще и женщина к тому же, и шить не умею, но зато умею считать до большего числа, чем ты. Вас, истонцев, сейчас примерно столько же, сколько и алагоров. Значит, силы равные. У вас - преимущество неожиданности. Они - лучше вооружены. Все, чего достигнет Экмарен, это взаимное истребление. Кому выгодна ссора союзников?
-Врагам, - не задумываясь, ответил Броганек.
-Вот и делай выводы, вождь клана Эктуден, - она вздохнула, вспоминая Брионека, которого не смогла отговорить от самоубийственного нападения на графа Гисса и тем погубила. - Думай, чем ты поможешь своему народу, встав на его сторону в этой бойне, и как ты сможешь его спасти.
Броганек перевернулся на бок, посмотрел на нее. Она увидела, как в его глазах блестят два отражения молодой луны.
-Позвать Галака - это ты правильно придумала. Воины Равнины больше никого из алагоров не уважают, - он легко поднялся на ноги, сделал шаг, другой и неслышно растворился в ночи. Она вздохнула, откинулась на теплую медвежью шкуру, оставленную Броганеком, закуталась в нее и постаралась заснуть. У нее еще было немного времени до того, как люди вокруг нее начнут убивать друг друга.
Ей не спалось. Не давал покоя граф Гисс, который опять начнет допытываться, почему она его не предупредила о готовящемся нападении - если жив останется, конечно. Не давала покоя луна в небе. Не давали покоя какие-то мелькавшие на обратной стороне век образы, ускользавшие в сторону, едва Лорбаэн пыталась получше их разглядеть. Не давала покоя она сама, только что отправившая единственного еще сколько-нибудь дорогого ей человека куда-то в ночь, не зная, сможет ли он пройти все посты, сможет ли увести лошадь (хотя тут она беспокоилась меньше всего, способности истонцев как конокрадов ей были хорошо известны еще в годы ее жизни в Кагонисе), сможет ли не заблудиться и найти дорогу к Галаку (тут, вспоминая ее и Броганека блужданья по холмам Эверин, у нее возникали основные сомнения в успехе всего замысла). Она не чувствовала беспокойства, достаточно сильной тревоги за широкого прямодушного варвара. Сделала, что могла, и перевернулась на другой бок... Камень, грубый и бесчувственный камень - вот что она себе напоминала. Осталось ли в ней еще хоть что-нибудь человеческое? Что-то, кроме страха, кроме желания есть и спать? Что-нибудь общее с этими чудовищами, для которых главное в жизни - отравлять существование себе подобных? Неужели и ненависть окончательно ее покинула? Лорбаэн попыталась вспомнить арденских женщин, которых на ее глазах забили плетью до смерти - без толку. Ни жалости, ни злорадства. Ничего.
Впрочем, насчет ненависти она все-таки ошиблась. Это чувство еще осталось в ней, но только одного человека в этом мире она ненавидела. Себя. Себя - ту, в которую превратилась. Себя, для которой любой светлый луч в этой жизни уже не вернет радости прежних дней. Никогда не вернет...
Есть ли что-то еще у людей, кроме желания есть, спать, трахаться и убивать?
Когда она наконец услышала крики и звон оружия, они были еще довольно далеко от места, где они с Броганеком устроились на ночлег.
Спать, сказала она себе. Есть еще немного времени, чтобы поспать...
Ночь затаилась, расселась стрелками в зарослях, спряталась конницей за холмами, и даже броня панцирной пехоты алагоров ни разу не нарушила настороженной тишины случайным звоном. Праздник холодного железа, распугавший всю оставшуюся в холмах Эверин живность на две-три мили вокруг, прервался неожиданно, остановился, как по волшебству. И вправду, волшебством только и могло быть то, что расцепило сражавшихся, развело по кустам по разные стороны дороги. Но никакому волшебству не по силам было унять желание обеих сторон продолжить этот праздник до конца, до утра, пока не дрогнет одна из сторон, не побежит, оставив другую наслаждаться недолгим пьянящим чувством победы.
Недолгим, потому что победа эта была бы концом похода. И его поражением.
В месте, где дорога некоторое время шла по ровной и довольно широкой долинке, вышли из-под деревьев два человека. Оба были в броне, но без оружия; один выше и более сутулый, другой же ростом не вышел, зато отличался гордой осанкой аристократа.
Некоторое время они стояли, ожидая. Потом кусты на другой стороне дороги раздвинулись, выпуская сразу троих. Этих глаз с трудом мог отличить одного от другого: равно длинноволосые и бородатые, одинаково широкие в плечах, и все - примерно одного роста. Неотличимы одна от другой шкуры медведей, заменявшие им плащи, и металлом блестят в свете луны панцири.
Не видно в свете молодой луны, чем отличаются панцири друг от друга. Нужен был свет солнца, чтобы понять, что один из панцирей - бронзовый, с древней чеканкой, в то время как два остальных - темной стали оружейников Кагониса.
-Я пришел предложить мир вождям кланов Истона, - решительно начал аристократ. И замолчал, потому что стоявшие против него широкие воины в медвежьих шкурах не обратили на него никакого внимания. Их взгляды были прикованы ко второму, сутулому, что остался позади.
-Ты не один пришел сюда, граф алагоров, - произнес один из обладателей металлических панцирей на чистом, без акцента, алагорском. - Ты не можешь говорить за того, кто просил у нас мира. Ты не можешь предлагать мир, поскольку не ты его нарушил, а мы. Кланы Равнины не станут слушать тебя до тех пор, пока не выслушают слово воина. - и он повел подбородком в сторону спутника аристократа.
Надо сказать, аристократ не дал гордости взять верх над благоразумием. И ни мгновенья не мешкал - отступил назад, обернулся к сутулому.
-Говори с ними, Галак.
Галак вышел вперед, медленно, устало. Если бы на дворе стоял день, можно было бы увидеть залегшие у него под глазами тени.
-Я прошу мира у вождей клана, как уже просил сегодня ночью. Я готов выслушать их и узнать, в чем виновен перед ними народ и правитель алагоров. Я повторю то, что уже говорил: в военном походе нет места гордости перед благоразумием, ибо наш общий враг не будет делить нас на правых и виноватых, но только на живых и мертвых.
Головы истонцев склонились друг к другу, послышались приглушенные звуки чужой речи. Продолжалось это недолго - скорее всего, они для себя уже успели все решить.
-Ты хорошо сказал, воин, - сказал все тот же варвар, что и говорил до этого. Очевидно, только он хорошо владел языком алагоров. - Кланы признают справедливость твоих слов. Мир среди нас важнее гордости. Но и гордость не должна быть уязвлена. Кланы хотят виру за вождя Брионека и воинов Эктуден.
-О какой вире может идти речь? - вмешался граф Гисс, очевидно, решив, что пора бы и ему поучаствовать в переговорах. - Вождь Брионек и его воины напали на меня и хотели убить. Я считаю это предательством. Они могли прийти ко мне и потребовать справедливости.
-Что ты знаешь о справедливости, граф алагоров? - хмыкнул истонец. - Ты посадил в яму воина Эктуден за то, что он выполнил твое задание лучше, чем тебе хотелось. Ты высмеял Броганека и брата его, вождя Брионека, и выгнал их с позором. Ты позволял своим людям говорить глупые слова о народе Равнины, полагая, что мы не станем связываться и стерпим. Вот твоя справедливость, граф алагоров. А теперь - не мешай темнику Галаку говорить. Он лучше тебя знает, как восстановить мир.
-Я жду твоих слов, Атранек, вождь Экмарен, - слова Галака падали тяжело, как бы неохотно. - Какой виры хотят кланы за вождя Брионека и воинов Эктуден?
Головы истонцев опять склонились, забормотали на своем наречии. И вновь заговорил Атранек Экмарен:
-Кланы возьмут виру золотом и добычей, взятой на поле боя с убитых арденов - доспех, оружие, одежда.
-Кланы получат такую виру, - склонил голову Галак. За его спиной зашипел недовольно граф Гисс, но не стал вмешиваться.
-Кланы хотят, чтобы граф алагоров отпустил из-под стражи Броганека из клана Эктуден, и чтобы ты, Галак, передал Броганеку право собственности на женщину Лорбаэн.
-Броганек, как я заметил, и так на свободе, а девчонки я со вчерашнего дня не видел, - проворчал граф, покосившись в сторону Броганека, который стоял справа от Атранека Экмарена. - Соглашайся, Галак.
-Кланы получат такую виру, - повторил Галак.
-Кланы хотят голову Альбероника Эаприна, который оскорбил народ Равнины перед арденом. Перед Старшим, - добавил Атранек со значением.
Задохнулся от возмущения граф Гисс, отказала ему и выдержка, и благоразумие. А Галак... Галак не дрогнул, с места не сдвинулся. Только сказал тем же ровным, усталым голосом:
-Кланы не получат такой виры, Атранек Экмарен. Я предлагаю поединок: либо Альбероник докажет справедливость своих слов одному из ваших воинов, на ваш выбор, либо кланы Равнины смоют нанесенное оскорбление кровью Альбероника Эаприна.
В тени деревьев, откуда вышли недавно Галак и граф Гисс, возмущенно пискнул чей-то тонкий испуганный голос. Пискнул и затих - очень хорошо представлялось, как пищавшему зажали широкой ладонью рот.
-Кланы не согласны на такую виру, темник Галак, - сообщил Атранек после очередного совещания с Броганеком и третьим истонцем. - Альбероник Эаприн - трус и не согласится принять вызов на поединок.
-Значит, тот, кто его вызовет, сможет перед воинами Альбероника назвать его трусом, - тут же ответил Галак.
Воцарилось недолгое молчание. Трое истонцев переглянулись.
-Ты хорошо знаешь обычаи Равнины, темник Галак, - наконец сказал Атранек Экмарен. - Кланы принимают такую виру. Я сам вызову на бой Альбероника Эаприна. А граф алагоров пускай позаботится о золоте и дележе добычи.
-Сколько? - выдавил граф Гисс.
-Сколько сам считаешь достаточной ценой за воинов клана Эктуден, - презрительно обронил Атранек. - Мы уж определим, дал ли ты достаточно, граф алагоров, или пожадничал. Но лучше бы ты не скупился.
Истонцы развернулись и скрылись в кустах.
-Они будут нам подчиняться, Галак? - услышала Лорбаэн, прятавшаяся в тех же кустах неподалеку от места переговоров.
-Им это выгодно, ваше сиятельство. Обычаи Истона не слишком-то строги по части соблюдения договоров с чужеземцами, но я знаю Атранека Экмарена. В уме ему не откажешь, он знает, что за пределами Равнины человек, который держит слово, пользуется уважением.
-Я так и не понял, как ты заставил их остановить бой.
-Не я, ваше сиятельство. Это сделал Броганек.
-Твою мать... теперь я вообще ничего не понимаю.
-Да все тут просто, ваше сиятельство. Броганек считает, что его клан виновен в предательстве. Он лично придет к вашему сиятельству и будет оставаться добровольным заложником до тех пор, пока не убедит ваше сиятельство в том, что они с Лорбаэн говорили правду.
-Не называй при мне этого имени! Ненавижу ее! Ненавижу тот день, когда ты мне ее подсунул!
-Успокойтесь, ваше сиятельство... сколько мы потеряли этой ночью?
-Странно, не находишь? Этой ночью ты вправе требовать у меня отчета... Около трех тысяч.
-И еще примерно столько же истонцев. Враг может торжествовать. Ваше сиятельство, может, я лично вырежу Альберонику Эаприну его поганый язык?
-Не вздумай. Я сделаю это сам... позже. Ступай, Галак. Ты сделал все, чтобы спасти нас, и не говори, что я не признаю своих ошибок. Дальше мы справимся сами, я надеюсь. Отправляйся в путь, твои люди ждут тебя.
-Никуда я уже не поеду, ваше сиятельство. Моя тьма на ночном переходе, идет на северо-восток. Я не успею за ними. Таларик выведет их далеко восточнее моста, тем отвлечет внимание врагов. Таким образом, и в том случае, если нас ждет засада, и в том, если арден говорит правду, мы получим эффект неожиданности и спутаем планы противника. Мне кажется, я больше нужен здесь.
-Только не задирай особо нос, - проворчал напоследок граф, и больше Лорбаэн ничего не расслышала - Галак с графом ушли.
Утром они с Броганеком снова ехали в свите графа Гисса. Там были все те же: и сам граф, и Атранек Экмарен, успевший вызвать на поединок Альбероника Эаприна и объявить его 'обделавшимся трусом' перед полутьмой алагорской тяжелой конницы, которой командовал Альбероник. Ехал там и собственно Альбероник, сегодня старавшийся держаться подальше и от истонцев, и от ардена, лежавшего в своих носилках с закрытыми глазами.
По лицу Старшего чувствовалось, что ему очень плохо. Личный лекарь графа Гисса постоянно хлопотал над ним, но видно было, что облегчить страданья пленника ему не под силу.
Галак ехал рядом с графом. Рассылал адъютантов и посыльных, принимал донесения, вызывал к себе военачальников, одного за другим. Спорил с графом, что-то постоянно ему втолковывал или доказывал. Даже жестикулировал куда интенсивнее, чем обычно, загибал перед лицом графа пальцы, водил руками, изображал в воздухе какие-то схемы... Граф большей частью слушал его, не перебивая.
Оценил наконец, злорадно подумала Лорбаэн, в очередной раз толкая в бок чересчур серьезного с самого утра Броганека в бок.
-Перестань, ралдэн, - не выдержал наконец варвар. - Время для шуток было вчера и будет завтра. Сегодня мы будем драться.
-Нет, ты послушай. Я тут случайно услышала разговор двух воинов из личной стражи графа. Они говорили, что граф велел Альберонику Эаприну сменить личный герб. Раньше у него там был черный единорог, а теперь будет другой зверь. Зверь, которого обычно на гербах не изображают.
-Герб? Что это за штука?
-Тотем. Символ рода.
-И какой тотем будет теперь у Альбероника?
-Кролик. Черный, естественно, в серебряном поле.
Броганек ухмыльнулся.
-Есть звери и трусливее. Кролик - слишком достойный тотем для этого, пачкающего штаны.
Впереди на дороге колыхался лес рогов над шлемами конницы и пехоты Истона. Сзади звенели броней алагоры и дессалии Кагониса. Галак и Атранек Экмарен быстро нашли решение, как сегодня избежать конфликтов между отрядами разных народов. Простые воины не склонны забывать то, что согласны как можно быстрее забыть полководцы. А поводов для склоки можно найти по три десятка на каждый шаг дороги.
Она все не решалась попросить у Броганека топор - у него теперь было два, свой собственный и Брионека, родовой. Потом поняла, что и не решится - вон, вчера все время побоища между алагорами и истонцами мужественно просидела на дереве. Не хотелось ей больше брать в руки оружие. Разве что тогда, когда ненависть ко всем вокруг, выбравшись из памяти, ослепляла ее... девочка очень не хотела, чтобы это повторилось еще раз. Но догадывалась, что в этом не властна над собой. От таких мыслей у нее на душе становилось еще более муторно, чем обычно. И чувствовала Лорбаэн неожиданную зависть к лежащему на носилках ардену, замученному до полусмерти, но спокойному и уверенному в том, что он делает.
Эрадэах ЭахМираэх... уже в который раз спрашивала она себя, случайным ли был разговор между ним и Альбероником, который спровоцировал мятеж истонцев прошлой ночью? Спрашивала и не находила ответа. Да, если арден затеял предательство - а только она и Броганек знали, что так оно и было, - то гибель полутьмы воинов графа Гисса в нелепейшем побоище могла быть ему только на руку. Но доказать это, пожалуй, еще сложнее, чем доказать наличие укреплений на берегу, куда они выйдут сегодня вечером.
И стоит ли доказывать? Кому и зачем? Она уже не желает зла арденам, не желает его и южанам, если вдуматься. Готова искать в себе силы их всех простить... вот только нет ни одной причины прощать. Даже повода. Пусть грызут друг друга, если им это нравится.
-Мы не остановимся на ночной привал, ваше сиятельство, - заявил Галак на привале. - Слишком большая армия, и слишком легко ее обнаружить. Если нас уже не обнаружили, что очень даже вероятно. Пока мы будем спать, они успеют перегруппироваться.
-Что удалось выяснить по поводу засады на дороге, о которой говорил перебежчик? - спросил граф.
Галак, и без того хмурый, совсем помрачнел.
-Разведчикам не удается подобраться к тем местам слишком близко. Ближе к берегу - много вражеских отрядов, конница и лучники. Я не уверен, что все это - не для отвода глаз. Узнать, есть там засада или нет, можно только одним способом - идти прямо к Скейру, вслед за моей тьмой.
-Мы не будем прибегать к этому способу, Галак, - сказал после недолгого раздумья граф Гисс. - На дороге останется тысяча Эртолика Эанилина, определи кого-нибудь ему в прикрытие. Мы движемся на запад и выходим к берегу там, где сказал перебежчик. Что слышно от Таларика?
- Сообщений от него еще нет, но гонцов могли перехватить. По времени он уже должен вступить в бой, ваше сиятельство.
Лучи солнца отражались от высоких шпилей Скейра. Золотом горели горы южного хребта Эггора. Темнела внизу лента реки, и темнела за ней равнина у стен столицы севера. Чиста была равнина, чиста и темна в заливших ее вечерних сумерках. Но на ближнем берегу, у подошвы холмов, в низкой и достаточно широкой низине стояла ровная стена частокола, невысокого, но на вид прочного - на его постройку пошли вековые корабельные сосны. За частоколом земли не было видно от воинов севера, над войском колыхались стяги с гербом герцога Илдинга.
Только драккаров эйториев не было - вот и все, что успела отметить Лорбаэн перед тем, как люди вокруг нее внезапно пришли в движение. Рванулись к своему господину стражники графа Гисса, заслоняя его своими телами. Кто-то еще только поворачивал коня, кто-то уже мчался во весь опор. Эрадэах ЭахМираэх приподнялся в своих носилках, сделал странное движение рукой. Что-то сверкнуло в лучах закатного солнца. Кто-то вскрикнул, громко щелкнул арбалет, и еще один... когда мельтешение вдруг прекратилось, она увидела графа Гисса, склонившегося над лежащим на земле арденом. Тот, кого считали перебежчиком, уже истекал кровью. Его туловище было пробито двумя арбалетными болтами.
-Почему он?! - в голосе графа было плохо скрываемое бешенство. - Почему не я?!
-Дурак ты потому что, - громко и внятно произнес арден. Улыбнулся и умер.
'Прорицатель Круга. Подмастерье Эрд с Серебряной улицы в Скейре, - Лорбаэн моргнула несколько раз, потрясла головой. - Откуда я это знаю?'
Граф провел рукой над лицом ардена, закрывая ему глаза.
-Он был достойным противником, - мягко пояснил он недоумевающему рядом Альберонику. - Нам с тобой этого не понять, Альбероник Эаприн. Эй, Атранек Экмарен, мы идем в бой! Твои воины ударят первыми.
Атранек выхватил топор, поднял над головой.
-Кланы видят врага! - заорал он во всю мощь своей глотки. Холмы ответили ему слитным ревом всадников и пеших воинов в рогатых шлемах. И темный склон холма, спускающийся к берегу, почернел от медвежьих шкур устремившихся в атаку воинов Истона.
Атранек ударил пятками бока своего коня, сорвался с места подобно порыву ветра. Броганек устремился следом за ним прежде, чем Лорбаэн успела сообразить, что происходит.
-Броганек! - вскрикнула она, уже понимая, что бесполезно, что ей не остановить воина; и ничто его не остановит, даже если солнце упадет на землю. Броганек шел драться.
И тут она наконец смогла увидеть еще одно лежащее на земле тело. Это было тело Галака; над металлическим воротом его доспеха аккуратно торчала короткая рукоять метательного ножа.
-Ваше сиятельство! Ваше сиятельство, враги атакуют! - голос посыльного пробился сквозь ряды все еще заторможенной после происшедшего свиты графа Гисса.
-Где? - граф резко обернулся; свита поспешила расступиться, пропуская молодого воина на взмыленной лошади.
-В холмах! Нас преследует большая армия арденов! Тысячник Эртолик Эанилин занял оборону на дороге, но он не сможет удерживать ее долго. Основные силы врага на подходе.
Граф закрыл глаза, задержал дыхание.
-Тысячнику Эртолику Эанилину - держать оборону. Кто там еще, в арьергарде? Раник Эаскин и этот, из Кагониса... воевода. В помощь Эртолику, не мешкая! Не дать себя обойти, если будет прорыв - немедленно сообщить мне. Все, сейчас или никогда. Альбероник Эаприн, ступай и прими командование конницей. Ты ударишь следом за истонцами, но не раньше, чем я скажу. Гонца к тысячнику Таларику! Пусть ударит с правого фланга, так скоро, как только сможет! Боги Звездного пика, мне нужен этот берег свободным от врагов! Иначе мы погибнем!
Лорбаэн заметила, как некоторые из придворных графа Гисса при этих словах побледнели.
В низине всадники Равнины были уже на расстоянии полета стрелы от частокола.
Не было барона, который уходил воевать. Не было Ахроя, злокозненного и простодушного. Не было Лагориса, который вошел в его дом и остался там судьбу свою ждать. Дождался, вот. Впрочем, Лагорис-то как раз есть. Пока что - есть.
Не было Малыша-Нилруха, хорошего воина с характером ребенка. Старого стражника Браха, что любил поспать в дождь на лавке у стены в трактире Дигбрана - его тоже, наверное, не было никогда. Не было синего мельника Ора, не было дней, в которых страх за безопасность Ланнары мешался со злостью на ее озорные выходки. Никогда не было ополчения и единственной его бесславной битвы. Не было прощанья с округой - и вот опять вдали, за рекой, видны высокие башни замка Дубр. Не было охотника Кантаха, спасшего Дигбрана на погибель всем остальным.
Как вроде и не жил эти два месяца. Всего каких-то два месяца холодной весны, а лучше бы их не было. Лучше сидел бы, как прежде, у реки, бросая камни в воду, и не обращал никакого внимания на круги на воде, которых так и так не появлялось. Теперь уже и не будет, сумерки жизни переходили в ночь, вслед за весенними заморозками сразу наступала зима, а потом... неважно, теперь уже - совершенно неважно. Мало кто остался в живых из тех, что были Дигбрану близки и дороги. Кантах? Старый хрыч не даст себя в обиду, случись что - в холмах Эверин зеленокожие будут искать его до пробуждения Амунуса. Барон Глойдинг? Ну, тому по рождению положено на поле боя помирать. Стало быть, за него только радоваться надо, что предстоят ему еще многие лютые сечи, в коих встречается такое изобилие способов достойно сложить голову.
Ахрой? Странно, что вспомнился, синелицый сукин сын... освети Лайта путь всем помнящим покойную жену барона. Так и не почувствовал Дигбран к младшему из Глойдингов настоящей злобы. Не получалось у него злиться на это ничтожество, тем более что оное ничтожество помнил он еще сопливым мальчуганом.
Эрви... и Эрик. Удивительно и то, что успел подзабыть потомок баронских лесничих своего наследного воспитателя. Мало же, однако, места занимал тот в Дигбрановой душе. Кто он там - потомок Ровенда Великого? Это ему, кажется, Эрви рассказала. Эрви. Словно и ее тоже не было.
Обман, сон, колдовство какое. Сумерки жизни, и грезится чушь всевозможная. Плачущая у камина девушка-Старшая, в каменной гордости которой слезы проточили дыру - путь для понимания и желания быть понятой. Это ли было? Нет, не может быть. Не бывает так. Ардены никогда не простят завоевателей, и этот всадник, что командовал зеленокожими, кажется куда более правильным Старшим.
А Лагорис, еще один Старший? Он, конечно, эйторий, но - не обман ли и он тоже?
-Лагорис, ты живой?
-А то, - коротко выдал в ответ Лагорис. Даже головы не повернул, смотрел на ползущие по небу облака, темными своими космами предвещавшие дождь. Смотрел, глубоко задумавшись, погруженный в себя, и пальцы его лениво теребили хрустальный шарик на запястье.
Словно и не было вокруг больше ничего.
Моряка звали Гларек э'Гларек. Имя его Лагорис, - еще не успевший тогда потерять, подобно остальным пленникам, присутствия духа и старавшийся разговорами отвлечь их от тоскливой предопределенности происходящего, - сразу определил как латонсийское.
-Приставка 'э' характерна для Кагониса. Когда-то, пока ардены в долине Сакара не стали младше, она произносилась 'эах', - объяснил он, не успел моряк и рта раскрыть после того, как назвался, - но вот само имя Гларек в Кагонисе не встречается. Тем более в сочетании 'Гларек э'Гларек' - в Кагонисе не принято давать имена собственные по родовым. Имя созвучно тем, которые носят на севере Латонсы - а там, если кто не знает, живет совершенно другой по диалекту, культуре и даже происхождению народ. Гларек, сын Гларека, ты в Кагонисе был пришлым.
-А что делать? - моряк даже не удивился прочтенной Старшим лекции. - Когда я стал капитаном, провинциальное имя без родового мне носить было уже не с руки. Гларек я, так звали моего отца, деда, прадеда, так же зовут моего сына, освети Лайта его пути, если он жив, и память помнящих его, если нет.
Они стали непрошеными гостями в его клетке. Кроме него, там никого не было. Непохоже было на то, что он новым соседям обрадовался. Посмотрел, прищурился разок на Лагориса и отвернулся. Так и разговаривал с ними - не глядя, бросая слова в пустоту. Усталость за ним чувствовалась. Усталость от всего, что есть в жизни.
Лагорис с любопытством смотрел на их соседа. С серьезным любопытством, пытливым, изучающим человека до глубины души, до разбитой в детстве вазы и склонности к ковырянию в носу. Иного любопытства, как знал Дигбран, эйтории и не признавали. Потому и выжили, бродяги, за две-то тысячи лет - знали все, что нужно и что не нужно.
-За что сидишь? - выпалил вдруг Старший. Моряк вздрогнул.
-За свободолюбие, - отрезал он, подобравшись; так и не обернулся.
Говорил новый знакомец семейства Дигбрана с легким, едва уловимым акцентом. С севера дессалийская Латонса вплотную подступала к отрогам гор Сатлонда, где уже вовсю обитали северные миакринги. Неудивительно, что язык Сиккарты был ему известен.
-А чего боишься? - не унимался Лагорис.
-Безумного прорицателя боюсь, - честно ответил упрямый моряк, глядя в никуда. Каковым честным ответом поверг Лагориса в глубокую задумчивость и безразличие к происходящему вокруг.
Одет был этот латонсиец довольно пестро и не в меру потрепанно. Кожаная безрукавка, очевидно, была позаимствована им у зеленокожих; покрой и материал были сходными, если не одинаковыми, да и мала она ему казалась, по швам трещала. Под безрукавкой выглядывала чудом уцелевшими рукавами и на нескольких нитках держащимся воротом полосатая рубашка моряков; на ногах были выцветшие штаны чудаковатого покроя - да и все, пожалуй. Голову и ступни моряк не накрывал ничем, подобно самим зеленокожим.
-Я с ними давно, если хочешь знать, - сообщил он Дигбрану, заметив его изучающий взгляд. - лет пять, не меньше. Речь этих чудиков вполне понимаю, говорю более или менее сносно. Жениться даже хотел одно время, на одной... зелененькой. Можешь смеяться, если есть охота. Я вот часто думаю, какого цвета были бы мои дети...
Дигбран с трудом сдержал улыбку. Сосед по клетке оказался очень кстати. Иначе Дигбран так бы и ковырялся в себе, не видя спасенья для своей семьи и не зная покоя для своей души.
Клетка была бамбуковая, с маленькими ячейками между толстыми прутьями, с небольшой щелью сверху, через которую их сюда затолкали; пола не было, им служила земля. Бамбук был связан сплетенными из какой-то травы канатами, по нижнему краю из этих же канатов были выплетены петли.
-А, это ее на плотах так крепят, кольями и веревками. Здесь, как ты понимаешь, колья в щели между бревен не закрепишь, а земля мягкая - смысла нет. Им вообще тут сложно, на суше.
Клетку стерегло что-то около десятка зеленокожих. Они расселись на земле неподалеку, постоянно оглядываясь в сторону пленников и непрерывно мяукая на своем кошачьем языке. Больше вокруг никого не было, чистое поле, холмы и перелески вдалеке. Остальная орда либо еще не подошла, либо разбила лагерь где-то еще.
Еще было что-то, что напоминало сваленные небрежно в кучу пожитки. Дигбран заметил их сразу после того, как зеленокожие привели их сюда и посадили в клетку. Приглядевшись, он понял, что это такое.
Оружие, доспехи. Одежда - вся, что была на дружинниках Нилруха. Кроме сапог.
-Пиратом я был. Твой друг-эйторий это сразу понял, - Гларек э'Гларек кивнул в сторону Лагориса. Тот и не пошевелился, по-прежнему глядя в никуда. - Мы забрались слишком далеко на восток. Ходили слухи, что там есть острова, где вместо песка - золото. Сказки, конечно, но моряки и не в такое верят. Слышал бы ты, что твои сородичи из Миакра рассказывают - понял бы, что золотой песок еще правдоподобно звучит. Парни у меня были отчаянные, а на побережье между замком Хаудр и Кагонисом для нашего брата становилось слишком жарко. Выгоняли нас оттуда веггарские бароны и дож Кагониса совместными усилиями. Эй, смотри! Идут!
Гларек вскинулся, вскочил на ноги. Рука его указала на северо-восток, туда, где виднелся край далекого леса. Дигбран присмотрелся и тоже заметил шевеление, такое, что бывает на высокой траве, когда по ней пробегает ветер. Трава была уже высокой, конечно... нет, Гларек оказался прав: это шли зеленокожие. Обещанные бароном Кирдингом тьмы.
Дикари, которые сторожили клетку, заметили оживившегося латонсийца. Несколько из них тоже подскочили, возмущенно заверещали и принялись выразительно тыкать в направлении Гларека дротиками. Он, надо сказать, в долгу не остался и замяукал в ответ, указывая в сторону приближающейся орды. Дикари заметили, закричали на новый лад. Несколько даже побежали навстречу войску. В сторону клетки уже никто не смотрел.
-Быстрее, - тихо сказал Дигбран, одним движением поднимаясь на ноги. Подхватил под мышки Лани и поднял ее, наверх, к щели в потолке клетки. - Бенара, не сиди!
Тяжелая, как клешня, рука Лагориса сомкнулась на дигбрановой щиколотке.
-Не сейчас, - так же тихо остановил его эйторий. - обернись.
Дигбран обернулся и вздрогнул. Прижавшись к прутьям, с другой стороны клетки стоял тот самый арден со шрамом. Стоял и смотрел на него своим тяжелым взглядом. Молча.
Ланнара пошевелилась в его поднятых руках; он опомнился, опустил внучку обратно на землю. Выпрямился.
-Не надо, Дигбран, - снова подал голос Лагорис. - сядь.
Он и сам уже понял, что не надо. Но и сесть, просто опуститься на землю под этим взглядом он не мог.
Арден все смотрел, внимательно, пристально, но только не на самого Дигбрана. Арден смотрел вроде как сквозь него, словно Дигбран был окном, а за ним происходило что-то еще. Бывшему воеводе даже захотелось обернуться, но он сдержался.
За спиной Старшего стояли несколько зеленокожих. В отличие от обычных воинов, встречавшихся Дигбрану до сего момента, эти были разнаряжены в более пеструю, разноцветную одежду, чем-то напоминавшую платье крестьянки, но куда ярче и бесформеннее. Лица у них также были разукрашены, в расцветке преобладали красный и лиловый. В руках они держали странные предметы, напоминавшие небольшие продолговатые бочонки. Назначение их оставалось для Дигбрана загадкой до того момента, когда арден с той стороны клетки опустился на землю. Точнее, встал на четвереньки. И пополз, влево, огибая клетку, не отрывая взгляда от Дигбрана, все того же безумного взгляда сквозь него, в неведомую даль.
Один из ряженых поднял руку и ударил по своему бочонку. Дигбран вздрогнул от низкого и громкого звука. Потом ударил следующий, еще один, еще... Инструменты дикарей, в которых Дигбран с большим трудом признал барабаны, сплетали ритм, но ритм рваный, а не монотонный, как стук барабана на драккаре, задающего темп гребцам, или простые сигналы боевого барабана нерберийской пехоты, с которой Дигбран сталкивался далеко на юге, близь Баариса. То были боевые инструменты, эти же служили совсем иным целям. Каким - Дигбран не знал, да и не до того ему оказалось, чтобы думать о барабанах. Все его внимание поглощал арден, двигавшийся в ритме ударов, то припадающий к земле, то хватавшийся за прутья клетки, и при этом начавший бормотать на совершенно невразумительной смеси арденских и миакоранских слов, невнятно, то еле слышно, то резко. Лицо его покраснело, пылал налившийся кровью шрам. Ритм все нарастал, безумец двигался все быстрее... Дигбран почувствовал, что сам сходит с ума под этим взглядом, не имеющим ничего общего с тем, что он видел в своей жизни, чужим, устремленным в его душу и в пустоту одновременно. Взгляд спрашивал, взгляд обвинял, выпученные от напряжения глаза Старшего рвали его на куски, а стук тем временем окружал клетку, по мере того как ряженые один за другим устремлялись следом за арденом, уже успевшим оказаться с другой стороны клетки. Все сильнее, все громче, зеленокожие уже начали подвывать в такт своим барабанам, и вдруг - все. Смолкли удары. Арден замер, повиснув на прутьях, склонив голову набок. Взгляд его прояснился, он по-прежнему смотрел на Дигбрана, и только на него, но уже нормальным, пытливым взглядом.
-Ты! - бросил он в лицо бывшему воеводе, коротко, резко, утверждающе. И больше не прибавил ничего. Отвернулся, резко бросился в сторону, перекувыркнулся через голову и, легко вскочив на ноги, пошел навстречу орде, с развевающимся черным плащом за спиной. Вновь ударили барабаны, еще сильнее, продолжая с того места, на котором остановились. Взвыли ряженые своими высокими голосами, срывающимися в визг, и поскакали следом за арденом.
Дигбран почувствовал, как ноги его подгибаются. Лагорис успел подхватить его, помог сесть, привалиться к клетке. Бывший воевода поднял на него глаза, ища поддержки, но лицо эйтория выдавало лишь тревогу и, как ни удивительно, даже едва заметную тень испуга.
-Это он что делал? - проговорил Дигбран, которого покинула всякая стройность речи.
Не ответил ему Лагорис. Открыл было рот, чтобы что-то сказать, да передумал и лишь отвернулся, покачав головой. Дигбран перевел взгляд на Бенару, чтобы только найти слезы на глазах дочери. Одна лишь Лани, похоже, не испугалась того, что случилось. На устах внучки Дигбран обнаружил совершенно неожиданную для него улыбку.
-Я тоже хочу так танцевать! - радостно сообщила девочка своему деду.
Дигбран вздохнул и закрыл глаза. Его трясло.
-Когда он пришел?
-Осенью. Где-то в ноябре, хотя я давно потерял счет дням и точно сказать не могу. Зеленые как раз устраивались на зимовье на побережье, солили рыбу и готовились к празднику...
-Они зимуют на берегу?
-Ну да. Зимой часто штормит, особенно в восточной части океана. До нереста они зимуют на скалистом побережье на севере, где никто не живет.
Дигбран с трудом слышал, о чем говорили Лагорис с Глареком. Слишком шумно было вокруг, и гомон толпы зеленокожих все усиливался по мере того как подходили все новые отряды. Впрочем, отрядами он мог назвать их лишь скрепя сердце - эти неорганизованные группы выделялись порой лишь наличием вождя, да и тот часто терялся в толпе ему подобных - одинаковых низкорослых чужаков в бурой кожаной одежде, мелких, быстрых и очень шумных.
Они не разводили костров, хотя огонь им был знаком. Казалось, что они вообще с опаской относятся ко всему, что есть на суше, и даже ходят как-то странно, словно цепляясь своими маленькими ступнями за землю, пригнувшись, готовые чуть что опуститься на четвереньки, подобно диким зверям.
-Каждое племя - это плот. Когда племя становится большим, оно строит еще плоты, но такие племена быстро распадаются. Иногда несколько племен держатся вместе, особенно если они охотятся на китов.
-Воюют?
-Не то чтобы часто, но бывает. Иногда делят рыболовные угодья, порой и кровная вражда бывает. Зимой никто не воюет. Все держатся вместе, в нескольких заливах. Плоты вытаскивают на берег для ремонта, а сами живут в каменных домах или в землянках.
-Они умеют строить из камня?
-Да нет, что ты... Старые дома, красивые, с резьбой по камню. Зеленые считают, что в них когда-то жили их предки. В одном заливе целый город из таких домов, там обычно сразу много племен останавливается.
-Всегда - на одном месте? Или кому что достанется?
-Нет, всегда - на одном. Избави Лайта занять чужое место! Там же предки этого племени жили... ну, они так считают. Предки только своих защищают, а чужому племени они - враги.
-Ты сам-то понял, что сказал? - усмехнулся Лагорис.
-Не-а, - с улыбкой согласился моряк. - я в ихних предков не верю. А вот зеленые верят, и на полном серьезе. Предки их типа хранят, когда племена останавливаются на зимовье. Они считают, что зимой миром правит зло, и всю зиму добрый бог сражается со злым, чтобы победить весной и открыть им дорогу обратно в океан. Зимой заливы замерзают, и плоты не могут выйти в море. Добрый бог занят, и только предки могут оберечь племя от зла, что является с гор в образе белых волков...
-Волков? - в голосе Лагориса прозвучало удивление.
-Ага. Видел я их - не белые, скорее серо-желтые. Типа обычных, только крупнее. Волк для зеленых - это зло.
Отряды-племена возводили на равнине не то шатры, не то палатки. Воины несли с собой длинные жерди и рулоны полотна, сшитого из кож. Жерди втыкались в землю, травяными канатами сплетались между собой, потом на каркас натягивалась кожа - получалось жилище, достаточно просторное, чтобы вместить многих. Несколько таких жилищ, выставленные кругом, вмещали в себя одно племя.
-Перед зимовьем, пока заливы еще не покрылись льдом, они солят рыбу и празднуют свадьбы. У нас, на побережье, тоже похожий праздник есть. Но наши просто празднуют, а эти еще и предков призывают, жертвы им приносят всякие. После окончания засола все пляшут, радуются и варят уху из требухи, а потом, с первым морозом, закрываются в своих домах и сидят безвылазно до самой весны, чинят сети да травят байки. Собственно, в эти дни он и пришел, этот человек. Или не человек, не знаю.
-Какой он был?
-Да разве ж я его видел? Другие видели, кто ходил на него посмотреть. Меня в доме оставили - я ж чужой, а про него слух прошел, что общий предок явился. Вот слова его пересказывали, только каждый раз - по-разному. Понятно было только одно: надо, мол, идти доброму богу помогать против злого. Не справляется он, вроде как, у людей помощи просит.
-Люди - это зеленокожие, что ли?
-Ну да. Других они за людей не считают, и если попадает кто вроде меня к ним в руки, относятся соответственно.
-Ты-то как у них выжил?
-А, не спрашивай, - махнул рукой Гларек и поморщился. Потом, подумав, решил все же рассказать: - Команду-то мою они всю порешили. Причем простенько так перерезали, без особой жестокости. А меня оставили. Чем-то я их шаману глянулся. А потом прижился. Научил их кое-чему из рыбацких уловок, им понравилось.
-Так как ты все-таки в клетке оказался?
-Глупый ты, хоть и эйторий, - удивился Гларек. - Бежать я пытался, что ж тут непонятного? Век мне, что ли, с ними плавать, когда я так близко от родных мест оказался? Только поймали меня быстро, заблудился я в холмах. Убить хотели, но тут появился этот арден и приказал оставить меня в живых и в клетку посадить.
-Они его понимают?
-Угу. Хотя ж ни слова не разбирают, что говорит безумный прорицатель, но он им жестами показывает.
-Почему они его слушаются?
-А ты попробуй его не послушаться. Видел, что он вытворяет? То-то же...
Дождь таки начался - не ливень, как следовало бы ожидать в это время года, но все же довольно сильный и притом холодный. Пленники сдвинулись плотнее, кое-как прикрываясь от непогоды своей потрепанной одеждой. Эти перемещения вызвали у зеленокожих приступ бурного, неуемного веселья. Некоторое время дикари толпились вокруг клетки, тыкая в них пальцами, гогоча и приплясывая от восторга.
-Они считают воду даром своего бога, - проворчал Гранек. - а всякого, кто боится воды, признают злым.
-Ну и болтун же ты, Гларек, сын Гларека, - Лагорис, отдавший свой искристый плащ Бенаре и Лани, и потому уже вымокший до нитки, неожиданно улыбнулся. - Давно, наверное, у них в плену живешь?
Гларек лишь возмущенно фыркнул в ответ.
Дигбран один сидел в стороне от всех, подставив лицо дождю, прикрыв глаза и только иногда отирая рукавом капли с отросшей за последние дни щетины на щеках. Оперся о клетку спиной, и хотя уже пару раз зеленокожие с той стороны решетки швыряли в него комьями влажной земли, перебраться на другое место не пытался. Пытался же он думать, но не думалось ему. Нечего тут было думать, а можно было лишь ждать, смотреть и слушать, пока не прояснится, что с ними будет дальше.
Сверкнула зарница, гулко пророкотал над дальним лесом на востоке гром. Темные тучи ползли со стороны Веггара, без единого просвета, обещая дождь на весь остаток дня, а то и на ночь тоже. Галдеж зеленокожих дикарей несколько поумерился, сменился шорохом капель в траве. Влажный воздух мешал свободно дышать, но зато возвращал спокойствие в душу. Эх, вот так бы и помереть! Под тихий монотонный шорох, под зябкий шепот северной весны - так и сидеть с закрытыми глазами, заснуть, да и не проснуться. А перед концом - видеть сны из вчерашнего дня, о том, как на самом деле хорошо было еще совсем недавно, и какими пустяковыми на проверку оказались все головные боли старого воеводы...
-Ну и что теперь? - беззвучно шевелились губы Дигбрана, повторяя его мысли. - А все, нет теперь ничего. Вчера был последний день мира, в котором мы жили, и последний воин, защищавший этот мир, пал на берегу у брода. То, что пришло на смену вчерашнему дню, как бы и не существует вовсе. Теперь на этой земле станут жить зеленокожие...
-И детей растить. Чужих, но детей.
-Чужие люди. Даже если приживутся, все равно - чужие. И говор у них непонятный, и нравы иные. Разве смогут они жить той, вчерашней жизнью на этой старой земле? Разве оставят все по-старому? Нет, не оставят. Зачем же тогда ждать этого дня, когда родной дом станет чем-то совсем другим?
-Но ведь выжили же миакринги на крови арденов. И вжились в эту землю. Земля Риммарави стала их землей, и осталась землей арденов. Земля примет многих.
-Что это за слово - Риммарави?
-Старое это слово, Дигбран, - просвистел тихий, шелестящий шепот над ухом у старого воеводы.
Он попытался вскочить, резко дернулся, и вновь его остановила рука. Но это уже была не рука Лагориса. Нет, то была тонкая, изящная, похожая на женскую кисть. Кисть, обтянутая черной кожей перчатки, неженской хваткой держащая его за плечо.
И Дигбран, не в силах противиться естественному движению, обернулся. И встретил взгляд безумных глаз, в нескольких ладонях от своего лица. Один из глаз был слегка навыкате, в перечеркнутой шрамом глазнице.
Арден. Тот самый. Опять.
Никогда Дигбран не боялся арденов. Не любил - да, было дело. Понимать их научился лишь немного, но все же. Но бояться - нет, даже в детстве его не впечатляли сказки о Сером волке. Слуг нельзя бояться, иначе что же это за слуги? Практичный склад ума сына лесничего позволил ему быстро прийти к выводу, что если бы ардены хотели сделать завоевателям гадость, то давно бы ее сделали. А раз этого не произошло - значит, нечего их бояться. Однако и унижать не стоит - это он тоже быстро понял, однажды попытавшись заставить своего воспитателя Эрика сплавать за подстреленной им уткой.
Эрик, не моргнув глазом, сгреб тогда мальца в охапку и швырнул в озеро. Когда Дигбран выплыл на берег, отплевываясь и ругаясь на чем свет стоит, Эрик швырнул его обратно в воду. Так продолжалось до вечера, пока Старший не сжалился над своим 'хозяином'. Позже отец Дигбрана, услышав от возмущенного сына эту историю, смеялся до икоты...
А вот этого ардена он боялся. Боялся тем более, что Лагориса безумец тоже пугал. А ежели эйторий кого-то боится, то Младшему и вовсе надо бежать от такого без оглядки.
Вот только некуда бежать.
Один костер утром все-таки разожгли - из сухой травы, связанной в тюки. Арден постоянно крутился рядом с ними, размахивал руками, что-то втолковывал зеленокожим. Они его, похоже, понимали, спорили, махали руками в ответ, подпрыгивали и визжали на своем ужасном наречии.
В костре обжигали длинные жерди. В стороне Дигбран заметил большую группу дикарей, сооружавших нечто вроде небольшого плота. Маленькие ловкие руки сноровисто плели веревки, соединяя толстые бамбуковые бревна между собой. Закончив работу, они все, как один, вскочили на ноги и принялись мяукать на разные голоса. Набежало еще множество зеленокожих, подошел и шрамолицый. Внимательно осмотрел получившийся плотик, кивнул и махнул рукой куда-то в сторону лагеря. Зеленокожие одобрительно заверещали и потащили свое творение в указанном направлении. На его месте тут же принялись плести следующий щит.
-Кстати, на щит это и похоже, - произнес Лагорис, тоже наблюдавший за активностью дикарей.
Дигбран пожал плечами. Щит так щит, какая в сущности разница? Для них, естественно, для пленников.
Позже ему довелось наблюдать, как несколько дикарей тащат мимо большую сеть из канатов.
-Это для ловли большой рыбы, - сообщил на этот раз уже Гларек. - Не всякое племя такие сети плетет, у них разную рыбу разные племена ловят - так заведено. Кто что умеет, кто к чему привык... поколениями наука передается. Есть такие, что на китов охотятся - у них в большом почете метатели гарпунов. А есть племена, что больше мелкую рыбу ловят, те считаются бедными и слабыми. Большая рыба - большим воинам, как везде впрочем.
-А что - там, на дальнем берегу, где они зимуют - другие люди бывают? - спросил Лагорис.
-Другие? - не понял моряк. - А, ты о местных. Ну, на самом берегу никто не живет, я помнится уже говорил. А вот дальше, на юге - да, есть. Зеленые их боятся, потому что оттуда зимой иногда приходят воины с сетями и собаками и ловят этих дикарей да уводят прочь. Надо думать, что в рабство продают. Порой и торговцы оттуда забредают, меня правда к ним тоже не пускали.
-Как выглядят-то?
-Кто, пришлые? Я ж говорю, что не видел.
-А чем торгуют?
-Веревки покупают в основном, иногда рыбу сушеную - правда, не всякую. Меняют на безделушки, на стальные ножи, крючки для рыбной ловли, ткани и всякое такое. Дурят наверное зеленых без всякой жалости, я правда не знаю, что у них, пришлых, ценится, чтобы так уж судить.
-А бронзу они сами выплавляют?
-Сами. Но только на берегу. Там есть плавильни, тоже древние - видел одну.
-А руду откуда берут?
-Вот уж не знаю.
К вечеру суета в лагере поутихла, дикари, крутившиеся весь день возле клетки с пленниками, в основном разбрелись. Остались только несколько вокруг костра, поддерживавших его. Потом объявились ряженые да крашеные с барабанчиками, притащили большой котел с водой, пристроили над огнем на крепкой жерди.
Гларек как-то неуверенно покосился на Лани с Бенарой, потом наклонился к Дигбрану и прошептал ему в самое ухо:
-Человека есть будут.
-Че-его? - выпучил глаза Дигбран.
-Того. Сварят сначала, потом съедят.
-Врешь! - не выдержал Дигбран.
-Не врет, - сообщил Лагорис, нехорошо глядевший в сторону костра. Бенара, слышавшая часть разговора и сообразившая, о чем речь, сидела бледная и неотрывно смотрела на суетившихся вокруг костра ряженых, которые все чаще оглядывались на них и тыкали пальцами.
-Да нет, убивают сначала, - Гларек уже тоже заметил по поведению ряженых, что на съедение предполагалось пустить кого-то из пленников. - Разделывают, кожу снимают...
-Избавь, - отмахнулся Лагорис. - У них часто так?
-Да бывает, - по тону Гларека чувствовалось, что происходящее нервирует его не меньше остальных. - Порой море заштилеет, рыбы нет, птицы нет, а жрать охота. Тогда выбирают, кого съесть. Чаще всего стариков или детей. Очень редко - взрослых мужчин, и почти никогда - молодых девок. Своих без нужды не едят, чужих - если попадутся.
-Продолжение рода превыше всего... - пробормотал Лагорис. - И что его теперь нам делать, непонятно... сгрызут ведь гады.
Пламя под котлом разгоралось, дым от травяных тюков валил все гуще.
-Схлебают, - зачем-то уточнил Гларек, как и все они, не отрывая глаз от происходящего. - Они из человека похлебку на водорослях варят...
Дигбран едва успел отвернуться, и его вырвало на землю желчью. В ушах зазвенело, потом позывы к рвоте прошли. Он вдруг понял, что стало тихо. Поднял голову, обернулся.
Ряженые столпились вокруг клетки, молчали и смотрели на них. Дигбран поднялся с колен, попятился, тщась закрыть собой Бенару и Лани. Один из ряженых сделал шаг к прутьям и ткнул пальцем ему за спину. И тишина взорвалась слитным воем из сотен глоток дикарей.
Они сноровисто приподняли клетку, несколько зеленокожих рванулись мимо Дигбрана к Бенаре, которая, обняв Лани, припала к земле. Первого Дигбран уложил на землю ударом кулака, еще одного схватил Лагорис и одним движением могучей руки сломал ему шею. Потом их повалили на землю, навалились всем весом, начали выкручивать руки, пальцы, кто-то давил на кадык...
Смерть не пришла в этот раз. Давление сверху ослабло, руки с горла убрались, Дигбран судорожно вздохнул и закашлялся, сгибаясь пополам. Едва его чуть-чуть отпустило, рывком поднялся и сбросил с себя последнего дикаря. Огляделся: Бенара и Лани забились в угол клетки, в другом сидел Гларек, посреди отползающих прочь зеленокожих стоял, широко расставив ноги, Лагорис, выставив вперед напряженные руки с длинными узловатыми пальцами. Рядом с ним стоял арден со шрамом, стоял и смотрел на Дигбрана. Дигбран увидел свежую ссадину у него на скуле, меч в руке и труп дикаря у ног ардена. Безрукавка на трупе почернела от крови. В стороне валялся еще один, убитый Лагорисом.
Арден склонил голову набок, внимательно изучая Дигбрана. Удовлетворившись увиденным, он огляделся, нашел взглядом Гларека и ткнул в его сторону мечом. Притихшие дикари за прутьями клетки зашевелились.
-Не тронь его! - зашипел Дигбран, но Лагорис внезапно шагнул к нему и обхватил его за плечи своими руками. Дигбран как-то сразу понял, что не вырвется, и опустил голову.
Последовавшее вслед за тем пиршество дикарей он запомнил слабо. Человеческая память придирчива и часто щадит человека от слишком ярких воспоминаний - надо полагать, чтобы крыша у него не съехала. Помнил короткий вскрик Гларека, помнил дым от костра, помнил, как его тошнило большую часть времени - впрочем, и Бенара не избежала того же, и только Лани с Лагорисом держались, хотя эйторий повернулся спиной к костру и девочке тоже глядеть не позволял. Ланнара, скорее всего, не поняла из происходящего ничего, кроме того факта, что Гларека убили - а смерть и кровь внучка барона уже видела в достатке.
-Вот и я не ем, - сообщил ему из-за прутьев решетки безумный прорицатель. - Надо бы - да не могу, боюсь совсем с ума сойти.
Дигбран сквозь выступившие слезы глянул на него, вытер рукавом губы.
-Издеваешься?
-Вот мне больше делать нечего, - ответил шрамолицый. - Ты смотри, Дигбран, смотри да запоминай. Редкое зрелище, поучительное.
-Да пошел ты... - сплюнул Дигбран и отвернулся. Бояться он уже устал.
Следующий день в клетке никто не разговаривал. Их накормили - к счастью, всего лишь рыбой. Выводили по одному по нужде. Иногда подходили к прутьям решетки и тыкали пальцами, мяукая и визжа - но ничего более. Стража у клетки сменилась один раз в полдень. Пару раз невдалеке промелькнул безумный прорицатель, но на пленников он внимания не обращал.
Даже Лани притихла - вот уж что было невероятно. Ни разу за весь день не попросила Лагориса что-нибудь рассказать, не нудела, не капризничала и вообще сидела тихо, зыркая по сторонам исподлобья. Если ей было что-то надо, девочка подбиралась к матери и спрашивала ее тихонько.
Лагорис обратился в статую - сидел и смотрел в одну точку. Дигбран тоже не особо активничал, тем более что смысла в этом не видел никакого. Да и в себе копаться перестал. После вчерашнего как вроде опустела его душа, следом за желудком. Время требовалось, чтобы сгладилось в памяти происшедшее.
Времени у них было в достатке.
Зеленокожие знай плели свои щиты, да таскали всякие колья и жерди. Один раз колесо от телеги мимо клетки прокатили. Один раз две группы дикарей поругались из-за чего-то, чуть стенка на стенку не пошли - и опять арден со шрамом положение спас, разнял и обругал. Один раз были какие-то крики где-то, наверное, аж на дальней стороне лагеря, а потом Дигбран увидел, как меж жилищ зеленокожих пронесли несколько трупов, утыканых стрелами.
-Как на вид, так стрелы арденские, - нарушил наконец молчание Лагорис. Странно, как он углядел-то все это, сидя недвижимым весь день. - Что скажешь, Дигбран?
-Арденские. Трехфутовые стрелы только ардены делают, видал как-то. Долго думал, на кой ляд им такие длинные - вот, оказалось, что для войны. У них и луки под стать, в рост человека.
-Впечатляет, - Лагорис поцокал языком, да и умолк.
Вечером их вытащили из клетки, связали и куда-то повели краем лагеря.
Никто не сопротивлялся, даже Дигбран - никакого резона не было, сил - тем более. Они проходили в сумерках мимо жилищ дикарей, видели мельтещащие среди них многочисленные низкорослые тени. Лагерь тихо гудел в сгущающейся тьме, где-то раздавался стук дерева по дереву, где-то - песня, больше похожая на вой. За спиной уже отгорел закат, впереди, над высокими холмами восточной Сиккарты, густела непроглядная темень. Потом они остановились, и Дигбран узнал местность. Они были на берегу речушки, впадающей в Аррис чуть ниже замка Дубр.
На берегу речки, по пояс в камышах, стоял и что-то слушал безумный прорицатель. На возглас одного из конвоиров он обернулся и махнул рукой, подзывая их поближе. Дигбран переглянулся с Лагорисом, кивнул и пошел вперед. Эйторий и домашние Дигбрана остались стоять, где были.
Прорицатель, вопреки ожиданиям Дигбран, не спешил нарушить молчанье. Так они и стояли по колено в воде, а вокруг них наступала ночь и гудели комары.
Дигбран пожал плечами. В сапоге у него хлюпало. Хлюпало и рядом, он обернулся и увидел, что Лагорис присоединился к ним и замер в своей обычной для последнего времени манере, вглядываясь куда-то в темноту.
Когда окончательно стемнело, прорицатель вздохнул и посмотрел наконец на Дигбрана.
-До Длинного озера мои вас проводят. Дальше уж, пожалуйста, сами. И в темноте осторожнее, там лучники с вашей стороны взяли привычку на любой шорох стрелять. Ступай, Дигбран, рассветает сейчас рано.
Старый воевода только брови слегка вздернул.
-А зачем вообще в плену держал?
-Хочешь обратно?! - взвился шрамолицый. - Не задавай мне глупых вопросов! И без тебя вопросов слишком много, ты мне еще поспрашивай тут! Давай, вали, пусть с тобой другие нянчатся! С меня хватит!
Дигбран дернулся слегка да пошлепал на берег. Выйдя на сухое место, обернулся.
-Руки-то развяжи, полоумный.
-Сам ты... - беззлобно ругнулся безумный прорицатель, однако с шумом выбрался из воды и принялся срезать путы с пленников. Дикари-конвоиры все это время стояли непривычно молча, смотрели да слушали чужую речь, не перебивая.
Размяв руки, Дигбран сел на землю, стянул сапог, вылил воду. Потом второй.
-Нет, ты мне все-таки объясни... - и осекся, увидев перед своим лицом острие меча.
-Ничего. Я. Тебе. Объяснять. Не буду, - раздельно проговорил шрамолицый. - Не положено тебе лишнего знать, Дигбран-воевода. Знай только то, что видел и слышал. Это своим и расскажешь, вот кстати, письмецо я им накропал... - он порылся за пазухой и извлек свиток, запечатаный сургучом. - Отдашь герцогу завоевателей в собственные руки.
К утру они добрели до берега Длинного озера. Берег был болотистый, в камышах зеленокожие их оставили и убрались обратно. Дигбран воспользовался случаем и глянул при свете дня на Лани с Бенарой. Обе выглядели сильно уставшими, но в общем-то пока держались.
-Что там, Лагорис? - он перевел взгляд на высоченного эйтория, взиравшего куда-то вдаль.
-А ничего так особо не видать, - весело ответствовал Лагорис. - Идем, чай при свете дня свои не подстрелят. Лани, полезай к дедушке Лагорису на шею, нечего грязь месить.
Люди не могут не шуметь, даже если они почти ничего не говорят.
В городе всегда шумно. Даже на небольшой террасе, в тени виноградных лоз, прогибающихся под тяжестью огромных гроздей, слышен невнятный и вместе с тем яркий шум южного моря, слышна прохожими улица за стеной, слышна торговлей близкая рыночная площадь; слышны резкие чайки над морем, и слышны гудящие насекомые в листве деревьев.
Я не знаю, как можно в таких условиях вести серьезный разговор. Однако эсталийцы это умеют: неспешно, с чувством собственного достоинства восседая в плетеных креслах, прихлебывая прошлогоднее вино, обсуждая все на свете - от вкуса и аромата этого самого вина до погоды на Уольских островах, - почтенные купцы ведут дела. Я смотрю на них, пытаясь вникнуть в разговор, но тщетно. Я давно не был дома, пыль чужих дорог въелась в мою кожу намертво, и ее не соскоблить никаким песком за те несколько дней, что я пробыл в доме моего отца. Многое, что раньше я встречал лишь в книгах, мне теперь знакомо и близко. Но вот родной город я успел забыть.
Сижу. Пью вино, наслаждаясь вкусом и не понимая ворчанья Лагрели, берегового адмирала славного города Эсталы. Я успел привыкнуть к элю северян и стикрейскому бренди, заодно и разучился разбираться в вине.
Моя пыльная, в чем-то даже неряшливая одежда вызывает неодобрительные взгляды гостей. Я лишь улыбаюсь, когда замечаю это неодобрение. Я - воин, и мне на парадах не маршировать. Пыль на моей рубашке задешево не дается.
И еще шум. Он мешает слушать. Веки сами опускаются, уши слышат лишь далекое, неясное, цельное и живое, не различая отдельных звуков в этом многоголосье, а если и различают - то слышат звук, а не слово или фразу. Я не сразу понимаю, что обращаются ко мне.
Люди не могут не шуметь, даже если они молчат, затаив дыханье.
Я чувствую их сквозь сжатые веки. Они ждут, когда я открою глаза. Разлеплю ссохшиеся губы. Хрипло откашляюсь. Попрошу у Арвариха флягу с бренди, которым он разжился у кого-то из офицеров герцога Эретви. Глотну непривычно крепкого пойла, и из сухих глаз потекут слезы. Подниму руку, чтобы их вытереть, и сожму зубы, чтобы к слезам не прибавился еще и стон боли. А потом, через некоторое время, все возможные и невозможные ужимки кончатся. И надо будет вырваться из сна о ясном солнечном дне в Эстале, оставшемся в моем прошлом, и смотреть им всем в глаза. И говорить.
Но пока что они еще согласны ждать. Они признают за мной право не спешить с решением. Ведь это мне они вручили ответственность за всех. И право на слабость. Право на слезы. На стон. На носилки, в которых меня перенесли с корабля на берег. На единственный, кое-как сплетенный шалаш. Ведь это я стоял у столба.
Они не признают только одного - права быть сломленным. Нет у предводителя такого права. А ведь поломал меня проклятый столбик. Научил бесстрашного Мальтори бояться. Но нет - даже в снах я не могу себе позволить увидеть себя у столба еще раз. Право решать дается лучшим из людей. Мне придется стать этим лучшим; если же не получится, то надо хотя бы выглядеть таковым. Днем и ночью. Я могу видеть во сне море, виноградные лозы и тучных купцов в плетеных креслах. Я могу танцевать в праздник на набережной Эсталы, могу флиртовать с незнакомыми девушками, могу проваливаться в самое детство и играть в солдатиков, если моим снам будет угодно. Я не могу только одного - сломаться. Лишь согнуться, да и то - ненадолго.
-Сейчас... сейчас я встану. Подождите немного. Сейчас.
-Лежи, Мальтори. Тебе пока лучше не вставать, - услышал я голос Арвариха. - Вот, глотни лучше.
Я сжал зубы и усилием воли открыл глаза.
Надо мной была крыша шалаша, точнее, простого навеса из сосновых лап, кое-как связанных между собой. Рядом со мной сидел на корточках Арварих. И больше поблизости, как оказалось, не было никого.
-Дай сюда! ѓ- несколько резко я вырвал у Арвариха флягу, жадно отхлебнул. Крепкое пойло устремилось в мою глотку, я закашлялся и едва не выронил флягу. Слезы брызнули из моих глаз.
Арварих подождал, пока пройдет приступ кашля, и мягко, но уверенно забрал у меня флягу.
-Где остальные? - спросил я, все еще не веря. Сон был слишком ярким, чтобы быть просто сном.
Арварих неопределенно указал рукой куда-то в сторону.
-Делом занимаются, - пояснил он.
-А Вальд?
-Еще не подошел.
-То есть - не подошел? - не понял я. - Разве вы шли не вместе?
Дружинник покачал головой.
-Ардены остались прикрывать наш отход. К ним там помощь пришла, с оружием.
-Поня-атно... - протянул я. Ясность сознания возвращалась пугающе стремительными темпами. - Где эти вессейские моряки?
Арварих дернул плечом.
-Работают. Что они, умнее других, что ли?
Аргумент дружинника сразил меня наповал.
-Арварих, найди мне ихнего капитана.
Сидеть в шалаше было неудобно, но лежать я уже не мог. Все тело ломило, и почти все болело... не так сильно, как я боялся, но достаточно ощутимо. Встать я бы не смог, так что даже и не пытался. Вообще, о ногах мне лучше было на некоторое время забыть. Просто чтобы не расстраиваться о потерянных пальцах.
Капитан (на самом деле - лейтенант, но для Арвариха это звание было незнакомым) некоторое время потоптался передо мной, потом наконец решился и сел на землю. Вид у него был несколько смущенный, как и положено его безусому возрасту. Я, собственно, потому и запомнил его лицо ночью: слишком юным он мне показался для столь ответственного дела. Но обсуждать решение герцога я не стал - не до того было.
Кого-то он мне напоминал, этот Аинви. Вот только я никак не мог понять, кого.
-Аинви?
-Как ты запомнил? - он так удивился, что даже забыл смутиться. - Ты же был почти без сознания.
-Почти, лейтенант. Это хорошее уточнение, - я вспомнил свое состояние после той дряни, которую в меня влил Вальд, и поморщился. Приятного в том сочетании боли и возбуждения было мало. - Чем ты командовал, пока у герцога был флот?
-Второй помощник флагманского корабля 'Престол запада'.
Мимо неспешно прошли двое нерберийцев. Заметив меня, наемники вяло отсалютовали и побрели дальше.
-Малые корабли водил?
-Да, неоднократно... как мне называть тебя?
Вот ведь привыкли вессейцы к титулованию. Настолько же, насколько эсталийцам неприятно само слово 'господин', настолько жители острова и их соседи-стикрейцы жить без главенства и подчинения не могут.
-'Комендант', - улыбнулся я. Видно, привяжется ко мне эта кличка, с легкой руки моего бывшего гарнизона.
-'Комендант'? - удивился Аинви. - Начальник гарнизона?
Я уверенно кивнул. Он совсем растерялся. Видимо, Аинви не присутствовал при допросе, который мне учинили, прежде чем привязать к столбу.
-Целиком должность именуется 'комендант замка Риммор и командующий его гарнизона до возвращения в гавань барона Мара Валендинга, Хранителя запада, Стража мыса Аори, известного в северных морях как Морской дракон'.
Взгляд у моего собеседника сделался совсем беспомощным. Что мне и требовалось. Я усилием воли согнал с лица улыбку и пристально посмотрел в глаза Аинви.
-Возьмешь корабль. Возьмешь десяток своих, еще десяток я тебе сам выделю. Пойдешь вниз по течению. Мне необходимо знать, что творится в устье Арриса и севернее, до самого замка. Справишься?
Он хотел возразить. Он очень хотел возразить. У него были приказы от герцога Эретви, которые не обсуждаются. Он должен был выполнить их в точности. Но... он понял по моему тону, что я не приемлю возражений.
У него не оказалось выхода. К счастью, мне не пришлось ломать его, мальчишка сам все понял.
Невдалеке, у слабого костерка несколько миакрингов о чем-то жарко спорили. Я различал отдельные слова, но смысл спора улавливал с трудом. Спорили о чем-то, связанном со Скейром и тропами в холмах Эверин. Лица у спорщиков были злые, человеческого в них осталось мало. Только усталость, которая и не позволяла спору перерасти в драку.
-Ступай, готовь корабль и людей, - я шевельнул рукой, как заправский герцог, сообщая об окончании аудиенции. Лейтенант бодро вскочил на ноги и ушел к берегу. Только оглянулся один раз.
Сквозь голые еще ветви деревьев проглядывала громада горы мыса Аори. Здесь заканчивался, обрываясь в море, Римморский хребет - неуютное скалистое побережье, которое избрали когда-то своим домом арденские герцоги ЭахРимморы. Здесь уже была растительность, здесь была река - самая полноводная из рек северного Арденави. И остатки гарнизона замка Риммор, укрывшиеся здесь, было не так просто найти, даже зная, в какую сторону мы подались.
Задумка с направлением бегства принадлежала герцогу Эретви. Если бы нас вздумали искать, то в первую очередь отправились бы вверх по течению Арриса. Не обнаружив в той стороне наших следов, могли бы подумать, что беглецы каким-то образом переправились на южный берег Арриса, и махнули бы рукой - в холмах Эверин искать даже втрое больший, чем наш, отряд было просто бессмысленно. А вот вниз по течению... так могли поступить только те, кто совершенно не знает местности. Мыс Аори был ловушкой, даже с моря сюда было не подойти - подходящих гаваней не было. Здесь нет поселений; контролировать подступы к горе со стороны равнины было для столь большого войска, как нерберийское, достаточно просто. Да и мы смогли бы тут обороняться, будь у нас оружие и хоть какие-то припасы. Но у нас не было ни того, ни другого, и нерберийцы об этом знали. Так что искать нас тут пока никто не стал.
Однако, и мы не могли отсюда никуда деться. Корабль, который оказался в нашем распоряжении, был тем самым быстроходным парусником, который я использовал для разведки, пока мы еще обороняли замок. Раньше это была яхта кого-то из эсталийских толстосумов, пока Мар Валендинг не взял ее на абордаж. Кораблик был мало приспособлен для северных штормов, не отличался вместительностью, а единственным его достоинством была его быстроходность. Нашему же отряду потребовались бы пять-шесть таких яхт, чтобы добраться до Вессея. Таким образом, беглецы должны были оставаться в Сиккарте до тех пор, пока за нами не пришлют транспорт с острова. Но не все. Лично я должен был покинуть Арденави в первую очередь, вместе с Аинви, чтобы заняться тем самым делом, ради которого герцог меня и снял со столба.
Уж не знаю, чем я ему так приглянулся. Великим полководцем я себя не считал, хорошим организатором - тоже. Первое же самостоятельное командование в моем исполнении закончилось проигрышем осады одного из лучших укреплений в северных и западных землях. Удача мне давно изменила. Все мои достоинства заключались в хорошо подвешенном языке, что успешно компенсировалось моей же несусветной глупостью.
С другой стороны, сам герцог Эретви был слабеньким полководцем. В Гиссане его наемным войском командовал наемный же генерал из Баариса. Моя кандидатура в качестве вессейского полководца выглядела, возможно, и получше кандидатуры самого герцога.
Мысли о герцоге с его планами приходили легко, и не оставляли в моей душе никакого следа. Мне не было дела до амбиций кайльского престола.
У меня были какие-то свои ценности, которые я пока так и не сумел сформулировать. Что-то, что заставило меня во дворе замка Риммор ввязаться в бой с прорвавшимися баарисскими латниками. Что-то, что приказало встать на стене замка в строй и драться. Что-то, что принуждало ползти вперед и вперед по стылой равнине. Что-то, что подтолкнуло меня к столбу.
И что-то, что сейчас, после того, как закончилась наконец эта осада, почему-то говорило о том, что это еще не конец. Я не знал имени этому неведомому, незнакомому мне ранее чувству. Впрочем, почему - незнакомому? Когда мы штурмовали замок Гисс, разве не я первым полез на стену с осадной башни? Или то было просто безрассудство?
Я сидел, привалившись к шершавому стволу дерева, и сквозь прищуренные ресницы смотрел на темный силуэт горы. Вокруг меня на берегу устало сидели беглецы. Никто из них не смотрел на меня. Но все ждали. Ждали, пока их комендант разберется в себе и наконец скажет им, куда идти и кого убивать.
Меня никто не освобождал от ответственности. Власти такой нет. Должность моя - постоянная.
Когда начало смеркаться, я попросил Арвариха помочь мне дойти до воды. Он в ответ покачал головой, кликнул двух дружинников покрепче и приказал им меня нести. Мои нерешительные протесты были молча отклонены; меня подняли и понесли, как ребенка. Арварих подхватил мой плащ и пошел следом.
На берегу было сыро и прохладно. Арварих расстелил на гладком камне мой плащ, меня усадили на него и накрыли еще двумя. Я уже и не спорил, смирился с заботой, которую ко мне проявляли мои люди. Но все равно не понимал, почему они считают меня способным их спасти.
Аррис ближе к устью становился широким и ленивым, но то была леность гиганта. Противоположный берег сливался в одну темную полосу, вершины отдельных холмов в темноте становились совершенно неразличимы. Прохладный ветер с моря шумел в еще голых ветвях, терпеливо ждущих прихода настоящего тепла, чтобы в считанные дни покрыться наконец непривычно скупой северной зеленью. Какое-то зверье шуршало в кустарнике чуть дальше по берегу. Я по-прежнему чувствовал себя здесь чужим, хотя и прожил на севере целую зиму. Я не любил эту землю. Я не любил этих людей. Не понимал их. Но хотел здесь... нет, не остаться. 'Задержаться' - вот верное слово. Попытаться понять их, принявших безнадежный бой. Попробовать понять своих сородичей, пришедших сюда сражаться неизвестно за что. Что-то подсказывало мне, что весь остальной мир в эти дни затаился и ждет, пока здесь, в маленькой Сиккарте, решится некий вопрос. Какой? Я могу узнать это только одним способом - остаться здесь и посмотреть самому, что будет происходить.
Но и уходить - надо. Так говорит здравый смысл, который я в последнее время вообще в расчет не принимал. Мы малочисленны и безоружны. Мои воины злы, голодны и без гроша в кармане. Вряд ли у них есть желание задерживаться в Сиккарте, где им не светит ни сытная кормежка, ни звонкая монета. Здесь можно только умереть, причем умереть неизвестно за что. Но если нерберийцев экспедиционного корпуса четырех городов на самоубийственную войну толкает фанатизм, то моими ребятами не движет уже ничего. Если нас опять начнут убивать, мы будем сражаться, как звери. Но сейчас-то, сейчас нас никто не убивает! Нам, напротив, дают возможность уйти с этой войны. В кои-то веки гарнизону замка Риммор улыбнулась удача. Не стоит так просто отвергать возможность, которая может оказаться последней.
Уходить... вряд ли все из них согласятся уйти. Ардены - те точно останутся. И миакринги, скорее всего, тоже. Насчет регадцев - не знаю. Итак, есть уверенность только в моих наемниках. А это уже не гарнизон, это так - осколки. Меня же это мало устраивает. Одно дело, когда за твоей спиной - четыре сотни верных бойцов, и совсем другое, когда их меньше ста.
Я прекрасно понимал, что комендантом меня делает гарнизон. Я достаточно времени потратил на то, чтобы они признали за мной право решать, и достаточно глупостей совершил, чтобы это право стало безоговорочным. Но радовал ли меня достигнутый результат? Мои решения больше не распространялись на меня одного; я стал маленьким монархом в своем потрепанном королевстве, оборванным генералом бродячей армии. Никто иной уже не сможет меня заменить - ни Арварих, ни Вальд. Мне с этим жить. Потому что не смогу я отвернуться и уйти. Даже если захочу.
Какие простые вопросы, и как же сложно с ответами! Грустно, да и смешно: ведь пока я тут сижу, старый летописец Валедир ЭахАлмери уже что-то решил и действует, независимо от меня и моих мыслей. Не зря же он до сих пор не появился. Арварих говорил что-то про подмогу, которая подошла к арденам. Ну да, для Арвариха все просто: появились неожиданные помощники, дали беглецам передышку и какую-то надежду, слабый отголосок того невероятного факта, что гарнизон замка Риммор все же не забыли. Арварих уже все для себя решил, и единственно ждет, пока комендант определится с тем, комендант он еще - или все же сложил полномочия. Если я решу уходить - Арварих пожелает мне попутного ветра и пойдет драться в одном строю с Вальдом. Если останусь - он и дальше будет идти вслед за мной. Простая варварская логика: или друг, или враг, или ступай своей дорогой.
Но как же я могу уйти, после столба?!
Появление Вальда меня не удивило. Он появился не один, со старым летописцем пришли все остальные уцелевшие ардены замка Риммор. Лагерь наполнился уверенной жизнью, светловолосыми фигурами в кожаных доспехах и мягких сапогах, с мечами, щитами и мешками, в которых разнообразно звенело и постукивало все, в чем мы нуждались.
-Откуда это все? - не удержался я, когда Вальд вывалил на землю перед моим шалашом содержимое своего мешка. Глазам моим предстали несколько фляг, хлеб, круг сыра и какие-то копчености местного происхождения; следом на землю аккуратно вытекла кольчуга, блеснувшая темным металлом в свете луны.
-Часть дал герцог, - объяснил старый летописец, снимая со спины аккуратно завернутый в тряпки меч.
-А вторую часть?
Он даже не запыхался, пока нес все это. Вальд по-прежнему был способен меня удивлять.
-Нам помогли, - уклончиво ответил он, опустился на землю, отложил в сторону меч и развернул один из свертков, выпавших из мешка. Я увидел какие-то тряпки и склянки; Вальд открыл одну из них, запах ударил мне в нос, пробуждая воспоминания о вчерашнем вечере, которые я старательно гнал от себя весь сегодняшний день. Я невольно отшатнулся; Вальд усмехнулся и покачал головой: - Спокойно, Мальтори. Я больше ничего резать не собираюсь.
Я почувствовал, как краска заливает мое лицо, и ругнулся сквозь зубы. Еще не хватало, чтобы меня уличили в подобной слабости, неподобающей не то что военному вождю, но даже простому воину. Резким движением я оперся на руки, чтобы сменить позу, и чуть не упал, когда мои слабые еще руки подогнулись. Вальд успел меня подхватить. Больше я не сопротивлялся. Подошли еще один арден и регадец, который, как мне помнилось, был сведущ во врачевании, меня повернули в нужную позу, ногами к Вальду. Принесли факел из сосновых веток. Рука Вальда коснулась перевязок на моих ступнях. Я сжал зубы, чтобы не заорать от боли...
-Ты бы радовался, что на руках у тебя все пальцы остались, - сказал Вальд, затягивая последний узел на свежей перевязке.
-Ага. Только не слушаются они, эти пальцы, - пробурчал я, морща нос от жуткой вони, исходившей от перевязки. - Как я сражаться-то буду?
-Прямо сейчас тебе сражаться не надо. А через неделю поправишься, руки будут почти как новые.
-Почти?
-Ну, из лука тебе стрелять будет сложно, пока подвижность не восстановится. Но мечом махать сможешь. Сила к рукам вернется. Вот тебе мазь, - он протянул мне очередную вонючую склянку, я с трудом заставил себя спокойно ее взять. - Будешь каждый день мазать ею руки. Лучше, если кто-то будет тебе ее втирать.
-А ты?
И опять не ответил мне Вальд-летописец. На этот раз - просто промолчал.
А я... у меня не было сил принуждать его говорить. И я не был уверен, что смогу его принудить. Вальд - это не Аинви, с ним дешевые уловки не сработают.
-Расскажи, что происходит в лагере нерберийцев.
Вальд отцепил от пояса фляжку, открыл и глотнул. Я почувствовал уже знакомый запах стикрейского коньяка.
-Завоеватели переругались. До драки у них пока дело не дошло, но все может случиться. Однако берег Арриса они по-прежнему контролируют, и нам успокаиваться рано.
-Переругались? Кто и с кем?
Подошел Арварих и еще несколько человек. Принесли еще пару факелов, я наконец смог рассмотреть Вальда. Выглядел он совершенно измученным. Еще бы, за время с момента побега вряд ли старый летописец хоть раз нормально спал, да и отдыхать ему, скорее всего, не доводилось. Но... никаких эмоций на его лице я так и не обнаружил. Старший не терял самообладания даже сейчас. Как не терял его и в бою, в изгнании, в плену. Я хотел бы уметь так держать себя в руках. Мало того - мне следовало бы это уметь, если и дальше я хочу оставаться комендантом. Уметь говорить только то, что надо. Уметь согнать все черты лица в непроницаемую маску. Уметь ходить, когда у тебя отрезаны пальцы на ногах. Уметь сражаться дрожащими руками. Уметь... уметь стоять у столба за всех. Идти в драку первым, и отступать последним. Быть способным на то, чего не могут обычные люди - ведь только тем, кто 'больше, чем человек', и доверяют свою судьбу остальные.
Да, не только варвары-миакринги нуждаются в сильном военном вожде. И нерберийцы в лидере потребность имеют, тем более что они-то как раз привыкли призывать тех, кто стоит над народом, к ответу. Поэтому и нужен сильный образ, харизма, которая работает там, где пасует разум. Трезвый ум - хорошее подспорье и сомнительное достоинство, его способны оценить лишь немногие. Куда лучше работает хорошо подвешенный язык, но и его недостаточно. Людям нужен вождь-герой, нужен кто-то, на кого можно положиться и кого можно обвинить. Люди не склонны принимать решения самостоятельно, и не склонны нести за них ответственность. Люди любят себя, им противна сама мысль о том, что это из-за них, любимых, случилась беда. Впрочем, лавры они тоже частенько не прочь отдать тому, кто их вел. По крайней мере, поделиться этими лаврами.
-Как и опасался герцог Кайльский, его обвинили в попустительстве нашему побегу. Заодно в этом же обвинили и эсталийцев, которые прошлой ночью сторожили подступы к реке.
Кайль и Эстала? Я уже думал над этим.
Именно эти два города дали силам вторжения флот. Флот же был потерян в морском сражении с эйториями Мигронта. Итак, что же получается? А получается, как ни странно, что и герцог Эретви, и стратег Лагрели уже успели потерпеть поражение в этой войне. И если вдруг война закончится победой, в дележе добычи их обойдут - в этом можно не сомневаться. Более того, сейчас оба города оказались уязвимы перед остальными двумя: Баарисом и Стикром. Равновесие, которое не одно поколение хранило мир меж нерберийских городов, нарушено, и вряд ли генералы Баариса и феодалы Стикра удержатся перед соблазном устроить передел сфер влияния, а то и пойти на прямое завоевание соседей.
Следовательно, в равной степени эсталийцам и вессейцам выгодно продолжение этой войны. А также, по возможности, и поражение экспедиционного корпуса. Тогда все нерберийские города будут ослаблены в равной степени, и до междоусобицы среди городов Нерберии вряд ли дойдет.
Замысел герцога Эретви шел еще дальше. Он хотел, пользуясь военными неудачами соседей, подгрести под себя всю Нерберию. Не знаю, имел ли этот план шансы на успех. Я бы попробовал, не будь у меня иных вариантов, провернуть это дело. При грамотном подходе можно достичь многого. Нерберийцы напрашиваются на объединение, слишком уж давно они наслаждаются своей свободой, и не идет свобода им впрок.
Что же теперь? Герцог подставился, заодно - вольно или невольно - подставил стратега Лагрели и усадил его в одну лодку с собой. Но ведь и вессейцы, и эсталийцы сейчас в меньшинстве. Как же, интересно, выглядит это противостояние в лагере?
-А их уже в лагере нет, - ответил Вальд, когда я задал этот вопрос вслух. - Они отошли в замок Риммор и укрепились в донжоне.
Я рассмеялся. Блестяще, герцог Эретви, блестяще! Теперь и конница Стикра, и железная пехота Баариса у тебя на поводке. Можешь творить с ними все, что душа пожелает.
Как же я мог забыть? В подвалах замка Риммор осталась сокровищница Мара Валендинга, единственная пока военная добыча нерберийского экспедиционного корпуса. Впрочем, добыча эта весьма велика. Я ее своими глазами, естественно, не видел - Арварих в самом благодушном настроении не позволил бы мне этого, - но представление о богатстве покойного Морского дракона имею.
Собственно, богатство Валендингов началось с вторжения миакрингов на север Арденави три века назад. Замок Риммор был резиденцией герцогов ЭахРимморов, правителей северной части острова и наследников императорской династии Ровендии. Сказать, что они были богаты - ничего не сказать. Замок был занят предком Мара Валендинга после перемирия между Эрганом Вторым и Дайхом Илдингом. Этот же предок и прирезал герцога Эргана по приказу Илдинга. Тогда же наследство ЭахРимморов было разделено между Валендингом и Илдингом. Конечно, барон умудрился утаить многое из того, что полагалось отдать. Разумеется, герцог завоевателей об этом догадывался. Но восстание арденов заставило их временно забыть о дележе добычи и окопаться в своих замках. А когда война закончилась договором Райдоха Илдинга и Круга прорицателей Эггора, в живых не было уже ни первого барона Валендинга, ни Дайха Илдинга, ни вообще кого-либо из свидетелей того дележа. А читать миакринги тогда еще не умели, и перечень, записанный оказавшимся в плену у Валендига арденским летописцем, остался для них лишь еще одной рукописью в библиотеке замка.
Не знаю, как этот список мне-то на глаза попал. В дни осады я забрел в библиотеку замка Риммор за трудом как-его-там ЭахВеррела по осадному делу. Список лежал рядом с фолиантом. Меня терзали смутные сомнения насчет того, что он оказался там не случайно. С Вальда - а если задуматься, то и с Арвариха сталось бы подложить его мне. Они оба имели склонность испытывать меня на прочность время от времени. А что может быть большим соблазном для наемника, чем сундуки с сокровищами?
Я не поддался на соблазн. Есть деньги - и есть Деньги. То, что упоминалось в списке баронской сокровищницы Валендингов, у меня просто не укладывалось в голове. Одна корона императоров Ровендии чего стоила. Избави Лайта, ну зачем мне так много? Что я с этим делать-то буду? Всю жизнь прятаться где-то в горах от желающих завладеть этими богатствами?
Вокруг нас шумно переговаривались воины, обсуждая случившееся и пользуясь молчанием вождей. Я собрался, вновь взглянул на Вальда. Он не двигался, глядя на меня прищуренными глазами.
-Нам двоим надо поговорить наедине.
Я сказал это тихим голосом, но довольно быстро вокруг нас не стало никого. Последним ушел Арварих, лишь один раз нерешительно обернувшись.
-Хорошо у меня получается, уважаемый Валедир ЭахАлмери? - спросил я ехидным голосом.
-Хорошо, - совершенно серьезно ответил арден. - Они тебя признали, Мальтори. Пойдут за тобой, куда ты скажешь.
-А если я скажу - на Вессей?
Молчанье длилось недолго. Арден знал ответы, просто знал. В его жизни не было места сомнениям. Точнее, он не давал возможности другим заподозрить в нем сомнения.
Боги Звездного пика, неужели все ардены - такие? Тогда почему они - покоренный народ?
Я никогда их не пойму.
-Пойдут и на Вессей.
-И в Регад?
-И в Регад.
-И в Кассорию? И за Предел мира людей?
-И туда тоже, Мальтори.
-А ты? Ты - пойдешь?
Вальд улыбнулся.
-За Предел мира людей?
-На Вессей.
Я поймал его взгляд и не отпускал его, держал всей своей силой, всей харизмой, всем тем образом, который во мне признали. Я даже смог убедить самого себя в том, что я - тот самый военный вождь, которого все мои бестолковые воины так хотят видеть в пустобрехе из Эсталы, за которым не числится ни одной победы, а одни лишь глупости да безрассудство. Я смотрел, смотрел и тянул из старого ардена правду - правду, которую он так не хотел говорить.
И затуманившийся было взгляд его вспыхнул в ответ. Стал острым, как нож, сгладилась и куда-то пропала улыбка.
-Пойду, Мальтори. Если ты скажешь.
Я выдохнул. Краткое, но сильное напряжение начало отзываться в самых неожиданных местах моего пострадавшего тела. Просыпалась утихшая было боль.
-Ты считаешь, что я этого не скажу. Почему?
Он не успел ответить. С берега послышался шум, воины у костров зашевелились. Пока я пытался понять, что происходит, шум приблизился. Я увидел Аинви и его людей, направлявшихся к нам.
Вальд как-то странно посмотрел на меня, поднялся и отошел в сторону.
Аинви остановился передо мной, застыл. Я недовольно шевельнул рукой, показывая, что он может говорить.
-Я прошел по реке вниз до мыса Аори, комендант. Дальше мне пройти не удалось.
-Почему? - поинтересовался я.
-В эстуарии Арриса стоит флот большой численности. Кому принадлежит этот флот, мне неизвестно. Пройти мимо него при свете луны было невозможно.
Я бросил взгляд в ту сторону, куда отошел Вальд. Но его там уже не было.
-А вдоль южного берега? Или эти неизвестные корабли патрулируют эстуарий?
-Нет, стоят на якорях. Их... их просто настолько много, что там негде проскочить.
Среди воинов, вновь собравшихся вокруг моего шалаша, послышались недоверчивые возгласы. Я поднял руку, призывая всех к тишине.
-Лейтенант Аинви, у тебя есть какие-либо предположения насчет происхождения этих кораблей?
Мальчишка-вессеец замялся.
-Говори.
-Это слишком невероятно...
-Говори!
-Это регадские боевые галеры, комендант!
-Быть того не может... - вырвалось у меня.
-Я думаю точно также, комендант, - с готовностью подтвердил Аинви.
Я вновь поискал глазами Вальда. Но старик куда-то запропал.
Я вообще не видел вокруг ни одного ардена. Как вроде их и не было. Мой вопросительный взгляд остановился на Арварихе; как мне показалось, он понял мой невысказанный вопрос, но лишь пожал плечами в ответ. Неуверенно как-то пожал.
Меня опять несли. На этот раз - на носилках. Я не возражал. Достаточно было того, что я убедил их взять меня с собой.
Веса кольчуги я почти не чувствовал. Хорошая была кольчуга, но происхождение ее, равно как и металл, из которого она была сделана, оставались для меня загадкой, которую я планировал разгадать на досуге. Сейчас мне было достаточно ее удобства и уверенности в том, что кольчуга эта выдержит большинство ударов. Другой бы мне Вальд и не дал.
Вот меч мне был пока неудобен. Перед выходом я попробовал прокрутить им пару простых финтов. Чуть не убился. Оружие тоже оказалось непривычно легким, вряд ли созданным для того, чтобы рубящим ударом пробивать доспехи. Разве что колющим, но нерберийская школа фехтования колющие удары почти не использовала. Нерберийцы вообще лучше обращались с секирами и топорами, чем мечами и саблями. Я не был исключением, и хотя владел несколькими приемами, использующими колющий удар, они годились для ножа или кинжала, но никак не для длинного меча.
Меч определенно был арденским. Я уже узнавал руны Старших севера, хотя все еще не умел читать на Старшей речи.
Мы шли по следам арденского отряда. Следов этих в ночи было немного, да и сами ардены достаточно неплохо умеют перемещаться по лесу, чтобы не выдавать своего присутствия. Мы отставали, отставали безнадежно. Необходимость нести меня еще больше задерживала наше продвижение, но именно мне-то и требовалось в первую очередь попасть к стенам замка Риммор. Остальные были моим эскортом.
Что я ожидал там увидеть? Предположений у меня было множество, но стоили они недорого.
Я знал мотивацию нерберийцев, точнее, догадывался о ней. Я мог с большим успехом предугадывать действия герцога Эретви и стратега Лагрели, баарисский генерал и стикрейский стратег тем более не были для меня закрытыми книгами. Мне казалось, что я знаю, чем могут закончиться их переговоры. Мне не было известно только одно: что будут делать ардены. Потому как ардены могли просто знать больше моего.
Небольшой отряд давно покинул берег Арриса, заросли успели смениться голыми скалами, в которых сложно было передвигаться, но и сложно было нас обнаружить. Я не верил, что нерберийцы выставили посты в этом направлении. Позже, когда мы спустимся к равнине, придется соблюдать осторожность - мы приблизимся к лагерю армии завоевателей и к месту высадки. Но я надеялся на то, что ардены знали, каким путем идти. Мне хотелось верить, что мы пока еще идем по следам Валедира ЭахАлмери, хотя на камнях, в отличие от зарослей, следы прошедшего здесь отряда было сложно обнаружить.
Что старику вообще там могло понадобиться? Нерберийцы, скорее всего, и так передрались из-за денег. Конечно, нельзя было не брать в расчет ту ничтожную возможность, что им удалось договориться. На это, как мне казалось, и рассчитывал герцог Эретви, когда укрепился в замке с сокровищами. В его интересах было продолжение войны. Имея в своих руках всю военную добычу, он мог диктовать условия стратегам Баариса и Стикра. Мог даже возглавить армию, если бы они от него этого потребовали. Но вряд ли стратеги согласятся поставить над собой предателя. А ведь они считают его именно предателем.
Я вспомнил арденского посла, которого видел в лагере в дни моего стояния у столба. Он-то ко всему происходящему каким образом относился? Подлил масла в огонь? Или действительно приехал договариваться о мире? В последнее я не верил совершенно.
Ехать на носилках было неудобно, отчасти оттого, что я почти ничего не видел. Только небо, полное звезд. Только темный силуэт горы мыса Аори слева, заслонявший луну и укрывший нас тенью; по мере того, как мы продвигались вперед, он медленно сползал к югу, к оставленному нами отряду. Я с трудом отговорил Арвариха сопровождать меня; пришлось громко, не терпящим возражений голосом приказать ему. Если я не вернусь, Арварих станет комендантом остатков бывшего гарнизона. И пусть сам решает, что ему делать. Я буду наконец свободен от своей должности.
Что ли, и в самом деле не вернуться? Взять и сбежать от этого груза ответственности? Да, было бы неплохо, но куда же я побегу, на своих-то подрезанных ногах?
А вот Аинви мне убедить так и не удалось. Новости из лагеря нерберийцев, принесенные Вальдом, очень быстро распространились среди беглецов. Аинви явился ко мне, когда я уже объявил сбор, и заявил, что 'ввиду сложившихся обстоятельств его место - рядом с его герцогом'. Где он только таких слов набрался? Я не смог его разубедить - разве что сам бы никуда не пошел. Пришлось брать с собой. Одного, без его моряков - это позволит мне в нужный момент не дать ему совершить глупость или еще какой подвиг.
Не хотелось бы мне, чтобы мой племянник Тирвали вырос таким же - влюбленным в своего кумира, готовым слепо подчиняться. Потому я и учил сына своей сестры только одному - думать своей головой. Лейтенант герцога Эретви, судя по тому, что я успел увидеть, думать сам не умел. Только по команде, и только в одну сторону. Вряд ли, конечно, я осуждал бы его, будь он предан мне. Но он был предан герцогу Кайльскому.
Аинви шел рядом с моими носилками. Несколько раз он порывался сменить одного из дюжих регадцев, которых Арварих назначил 'носителями коменданта'. Регадцы плохо понимали нерберийский язык, или удачно прикидывались - мальчишка так и не преуспел в своих попытках потаскать вверенный ему герцогом ценный груз.
Тирвали... о Тирвали я сегодня чуть не забыл. Племянник остался с герцогом, я сам доверил его Алагли. Не то чтобы я тогда, в бреду у столба, поспешил с этим решением - нет, тогда еще никто ни в чем не был уверен, и я - в первую очередь. Я и вовсе помирать собирался. Но теперь Тирвали надо было вытаскивать. И это было главной причиной, по которой я гнал людей в темную ночь на север, к стенам потеряного нами замка, в самую гущу врагов. Ардены со своими загадками беспокоили меня значительно меньше.
И не осуждайте меня за это.
Ближе к равнине мы снизили темп. Ночь наполнялась звоном железа, храпом лошадей, голосами и топотом тяжелых сапог 'железной пехоты'. След арденов был потерян, и было решено отклониться к западу, ближе к береговым скалам. Путь этот был неудобен, но сравнительно безопасен. Мы пробирались по камням, оставляя в стороне огни костров на равнине. Я начал узнавать местность - слишком долго я обозревал ее со своей башни в дни осады, и даже ночью очертания скал мне были знакомы. Где-то на грани слышимости появился шум моря, суровый и недовольный гул северных вод. С запада тянуло прохладой, я ежился под налетавшими порывами ветра и кашлял. Простуда моя за время стояния у столба никуда не делась, просто теперь это была меньшая из моих бед, и я ее почти не замечал, сжимая зубы от боли в ногах и руках.
Езда на носилках чем дальше, тем больше оборачивалась для меня пыткой. Я с силой вцепился в рукоять меча; изредка, когда шум ветра заглушал все остальные звуки, я позволял себе стон сквозь зубы. Не больше.
Место высадки нерберийцев мы прошли беспрепятственно. То ли нам не удалось обнаружить присутствие патрулей, то ли их и в самом деле не было. Небольшой фиорд, служивший в мирное время удобной гаванью для торговцев, был тих и погружен во тьму. У нерберийцев не осталось кораблей. Гавань им была ни к чему.
Чуть позже мы миновали сожженную деревню. Какие-то тени скользили среди разрушенных стен, пугая моих суеверных носильщиков. Скрипела повисшая на одной петле обгоревшая дверь. Даже мне стало немного неуютно, а ведь я гордился порой тем, что не верю в призраков и прочую небывальщину, о которой так часто рассказывают моряки и регадские купцы. Здесь когда-то жили люди. Мне неизвестно, что с ними стало, когда пришли завоеватели. Надеюсь, они ушли в леса или на восток, ближе к Скейру. Возможно, они сражались с нами в одном строю при штурме замка Риммор. Помнится, после высадки нерберийцев мы принимали каких-то беженцев...
Замок Риммор все четче проступал в ночном небе, скупой свет луны выдирал из тьмы башни и стены. Отсюда я не мог видеть пролома в стене и прочих разрушений. Твердыня казалась цельной, грозной и страшной. Неприступной. Но ее однажды взяли штурмом. Отсюда, с равнины, я не мог понять, как нерберийцам это удалось. Видимо, тот, кто предложил построить осадную башню, видел замок иным, не таким страшным. Или умел бороться со своим страхом.
Чуть позже я приказал остановиться на привал. Не сердцем, но умом я понимал, что люди измотаны не меньше меня. Носилки со мной опустили на землю, я с огромным трудом сел, удерживаясь от слишком сильных стонов. Носильщики мои просто попадали там, где стояли. Остальным было чуть легче, лучше всех держался лейтенант Аинви. Хотя это могло быть показным - я не знал, да особо и не задумывался. Ветер выл все сильнее, предвещая очередную бурю. Только бы не снег...
Сначала мы услышали скрип. Примешиваясь к шуму ветра, он мог показаться тем скрипом, что издают деревья в лесу, когда над кронами несется ураган. Но не было здесь никакого леса. Потом скрип обратился в сухой деревянный треск, пробирающий до костей, и вот наконец - грохот, глухой, сотрясающий землю, отозвавшийся в груди на миг замершим сердцем.
Я, кажется, знал, что это был за звук. Когда мы вскоре снова двинулись в путь, я понял, что не ошибся.
Отсюда уже было хорошо видно и освещенный тусклым светом луны склон перед замком, и темное пятно на дороге, поднимающейся к воротам. То, что было осадной башней. По краю пятна уже плясали язычки пламени, свершая наконец то, что не удалось защитникам замка.
Вокруг, по всему склону, тянулись цепочки огней. Правее, на равнине, один за другим вспыхивали факелы, освещая шевелящееся в ночи немалое войско. Нерберийцы опять стянули к замку всю свою армию.
Наш путь становился все опаснее, по мере того, как мы приближались к воротам замка. Здесь. На краю вересковой пустоши, тень от скал пока еще давала нам укрытие, но до рассвета было уже не так долго. Весна добралась и до севера, ночи становились все короче. Я стал опасаться, что мы не успеем, и придется искать в этих скалах укрытие до следующего вечера. Такое меня совсем не устраивало, я надеялся лишь на то, что Вальд прекрасно знал, сколько темного времени у него есть на то, чтобы осуществить задуманное им.
Я так до сих пор и не понял, что именно готовился совершить старый арденский летописец. Армию арденов он с собой не привел, это было очевидно. В его распоряжении вряд ли было больше нескольких сотен воинов, да и то я не очень понимал, где именно он умудрился их спрятать. Чем сильнее разгоралась обрушенная осадная башня, тем больше я сомневался в том, что и нам-то удастся подобраться к воротам настолько близко, чтобы не только видеть, но и слышать то, что там будет происходить. А у ворот явно что-то намечалось: вдоль стены и в проеме ворот, уже расчищенном от завала, который я там устроил в дни осады, выстроились эсталийские арбалетчики, на стене над ними цепочка факелов также выдавала присутствие воинов. Внизу, у подножья холма, тоже было достаточно светло, можно было различить гарцующих всадников и даже какие-то стяги. Похоже, несмотря ни на что, готовились переговоры. Герцог Эретви смог убедить стратегов Стикра и Баариса не лезть в драку.
Значит, сможет убедить их и в том, чтобы продолжить эту войну. Вот что могло быть целью арденов - помешать этим переговорам. Что ж, я был не склонен препятствовать в этом Вальду. Моей целью был Тирвали. Мне следовало попасть в замок. И выбор у меня был небогатый: либо прорываться в ворота, либо лезть в пролом. И в том, и в другом случае мне придется открыться. Но лучше было сделать это как можно позже.
И мы возобновили движение, медленно, осторожно пробираясь к юго-западной башне. Здесь еще никого не было, воины с обеих сторон скопились преимущественно вдоль южной стены или внизу, на равнине. Никто пока не спешил сократить разрыв, все словно ждали чего-то.
В какой-то момент я приказал опустить носилки на землю. Мне помогли надеть сапоги - к счастью, то была арденская обувь, мягкая и удобная, но я все равно заскрежетал зубами от боли. Потом с помощью регадцев я встал. Постоял некоторое время - это оказалось не так сложно, я еще в лагере пробовал подняться на ноги, когда пытался упражняться с мечом. Сделал первый шаг...
И пошел. Как по углям, как по острым лезвиям. Боль пронзала ноги и отдавалась в висках, я хромал всем телом и изгибался, как только возможно, чтобы было не так больно. Если бы я шел по ровной местности! Если бы на каждом шагу мне не попадались под ноги камни! Если бы мне не приходилось при этом еще и подниматься вверх...
Через некоторое время один из регадцев подхватил меня и понес. Когда подъем стал особенно крутым, меня стали передавать наверх, как мешок. Я пытался помогать им, но выглядело это, как мне казалось, довольно жалко. Совершенно вымотаные ночным переходом, мои воины все же были целы, с нормальными руками и ногами. Я же воином уже не был... или еще не был? Мне хотелось верить Вальду, что все обойдется, и я снова смогу и ходить, и держать в руках оружие.
Мы, к счастью, не успели добраться до башни. Впереди, у самой стены, мелькнул огонек, другой. Мы замерли среди каменного крошева, оставшегося здесь после штурма замка, когда с одной стороны летели снаряды с осадной башни, а с другой - выворачивались на головы осаждающим зубцы из древних стен.
Патруль нерберийцев прошел над нами, дошел до самой башни. Через некоторое время, которое мы благоразумно решили переждать в нашем пусть ненадежном, но все же укрытии, дозорные прошли обратно.
Нечего было туда и соваться. Риск был слишком велик. Даже если бы нам повезло столкнуться с людьми герцога Эретви, а не с эсталийцами, и то вряд ли я бы успел объяснить им, кто мы такие, прежде чем они подняли бы шум. Да и не хотел я видеться с герцогом. Тем более что я знал о готовящемся ударе арденов, а значит, должен был выбирать, кого мне предать.
Мой взгляд зачем-то остановился на лежащей на боку осадной башне, огромном чудовище, которое я так и не смог опрокинуть. Кто и зачем ее обрушил - этого я не понял. Как-то странно она лежала, на мой взгляд, и понять, в чем странность, я упорно не мог. Странно, и все тут. Неправильно. Я откуда-то помнил, что она должна лежать иначе.
Впрочем, несмотря на мои опасения, мы очень даже неплохо устроились среди камней. До тех пор, пока мы не движемся, нас могут и не обнаружить. Патруль же может забрести сюда только нарочно, иначе что ему тут делать? Чуть в стороне находился изгиб дороги, поднимавшийся к воротам - один из последних витков, по которому прошла осадная башня нерберийцев, прежде чем остановиться на краю подкопа и оттуда решить судьбу замка Риммор. Там периодически тоже появлялись огни факелов, но значительно реже, а с какого-то момента я их больше там не видел.
-Лейтенант Аинви, - шепотом позвал я.
Мальчишка шевельнулся, оборачиваясь. Двое из моих нерберийцев, которых я именно из-за него взял с собой, ощутимо напряглись, готовые броситься на него, повалить на землю и скрутить, обездвижить, чтобы и пикнуть не мог. Но он вроде не собирался пока делать глупости, или же ничем своих намерений не выдавал. Впрочем, откуда у этого бесхитростного молодого человека могли быть тайные намерения? Аинви послушно перебрался поближе ко мне, замер, показывая готовность слушать.
-Лейтенант, мне нужно, чтобы ты пока забыл о вопросах и просто сделал то, о чем я тебя попрошу. Каким бы странным оно тебе не показалось. Потом, если пожелаешь, ты получишь ответы на свои вопросы у меня или у герцога Эретви. Сейчас надо действовать...
Так, и только так. С мальчишками иначе нельзя. Если бы меня заботило отношение ко мне вессейского лейтенанта в будущем, я бы не пошел на этот обман. Но оно меня не заботило совершенно. Мне был нужен Тирвали.
Он выслушал описание примет моего племянника, повторил их на всякий случай. На имя 'Алагли' - я полагал, что Тирвали по-прежнему держится моего сослуживца, - он сразу кивнул и бросил: 'Знаю'. После этого я его отпустил, и Аинви ужом заскользил меж камней, укрывшись плащом мало не с головой. Да, у него были шансы добраться до пролома, не показываясь на глаза воинам на равнине. Он был молод и подвижен. Дальше ему придется объясняться со стражей, которая несомненно выставлена в проломе. Но тут я уже был ни над чем не властен. Мне оставалось лишь ждать - да еще гадать, чего ждут ряды воинов с обеих сторон. Рассвета? Или прибытия военачальников? Не знаю, как насчет последнего, но рассвет постепенно приближался.
Сидеть на земле было холодно, даже на плаще, но холод донимал меня в самую последнюю очередь. Я опять чувствовал, что ввязался в авантюру, и опять не знал, ради чего. Тирвали-то я вытащу, наверное. Но мне хотелось задержаться и понять, чем закончатся переговоры, и что вытворит Вальд. Увидеть своими глазами, а не услышать в пересказе. Зачем? Понятия не имею. Затем же, зачем я уже твердо решил, что ни на какой Вессей я не поплыву.
Мой взгляд вновь задержался на осадной башне, которая 'неправильно лежала'. Да что же, боги Звездного пика, в ней не так? Как она должна лежать? Как обычно лежат осадные башни?
И тут я вспомнил ответ. 'Осадные башни лежат так, как их уронили'. Именно так, почти слово в слово, выразился Лайох ЭахВеррел в своем опусе на тему осадного дела.
Я планировал уронить башню в подкоп, который для этого специально и устроил. Надо полагать, что подкоп за это время никуда не делся - вряд ли нерберийцам пришло в голову его засыпать. Отсюда я видел, что даже искусно возведенное над подкопом покрытие, должное имитировать нетронутую дорогу, тоже осталось на месте. Слой земли и камня опирался на толстые деревянные балки, там могла свободно проехать лошадь со всадником, и только звук мог выдать пустоту внизу. Он и выдал, похоже - во время осады нерберийцы каким-то образом узнали о подкопе, хотя все работы по сооружению ловушки производились по ночам. Подкоп остался невостребованным. И нетронутым. Башня лежала в стороне от него, хотя раньше стояла на самом его краю и, по всем законам осадного дела, должна была обрушиться в приготовленную ей яму. Как это могло произойти, я не понял. Вроде бы расчеты по сооружению подкопа делал самолично Вальд, он мне и показывал, куда должны рухнуть амбиции нерберийских инженеров.
Движение на равнине привлекло мой взгляд. В ранних сумерках я разглядел кавалькаду всадников, направлявшуюся от лагеря в сторону замка. Над кавалькадой реяли два стяга, а позади всадников подпрыгивала на кочках нелепая черная карета арденского посла. Я невольно напрягся - происходящее начинало интриговать меня все сильнее и сильнее.
Аинви все не было. Неужели я ошибся в этом сопляке? Да нет, не должен был. Другое дело, что он мог не справиться. А если он столкнулся с герцогом, тогда... тогда - все, придется прорываться с боем и забыть о Тирвали до лучших времен. Если не навсегда. Но, если бы все случилось именно так, мы бы сейчас здесь не сидели. Однако сидим, и нас пока каким-то чудом никто не обнаружил. Удача?
Не верю я своей удаче. Давно уже не верю. А в судьбу верить так и не научился. Недостаточно, видно, общался с арденами, чтобы принять как данность то, чего я не знаю.
Крики внизу заставили меня напрячься. По дороге поднималась небольшая группа людей, вокруг нее квадратом шли воины с факелами. Одновременно навстречу им из ворот вышла похожая процессия, но поменьше, и направилась вниз, по направлению к подкопу.
Мне показалось, что я узнаю герцога Эретви по цветам плаща и одежды. Человек рядом с ним, полноватый и низкорослый, мог быть стратегом Лагрели, но я мог и ошибаться - на этом расстоянии, в огненных бликах от разгорающейся осадной башни, различить что-либо было сложно. Но я заметил еще кое-что, чего сопровождающие герцога могли и не видеть: от пролома вниз по склону медленно спускались, прячась за камнями, двое.
Они продвигались медленно, очень осторожно. Света на склоне становилось все больше и больше, патрули у стен замка усилились, да и процессия снизу поднималась все выше и выше. Отряд из замка тем временем достиг края подкопа, осторожно прошел по его краю и остановился, ожидая тех, что поднимались с равнины. Замерли и двое на склоне, затаились, укрывшись плащами. Я уже понял, что то были Аинви и Тирвали. Но я ничем не мог им помочь. Лишь ждать.
Башня разгоралась, треща и разбрасывая по сторонам пылающие головешки. Свет от огромного костра все больше меня беспокоил - не столько из-за нас, сколько из-за двоих мальчишек, чье укрытие было далеко не безупречным. К счастью, глаза как арбалетчиков у стены, так и воинов на равнине были прикованы к сходящимся полководцам.
Процессия с равнины промаршировала мимо нас, я легко различил высокого стикрейского аристократа в изящной броне и квадратного генерала 'железной пехоты' в панцире. Полководцы очевидно не доверяли друг другу, даже обговорив место и условия переговоров. У стен и на стенах замка замерли со взведенными и заряженными арбалетами стрелки, сопровождавшие стратегов Стикра и Баариса 'железные пехотинцы' тоже были напряжены.
Стороны сошлись. По нерберийской традиции, произошел обмен эскортами: 'железные пехотинцы' отошли к краю подкопа, в то время как эсталийцы и вессейцы оказались совсем недалеко от нас, за спинами у стикрейского и баарисского стратегов. Уж не вспомню, кто и когда в Нерберии ввел этот обычай. Не раз его нарушали, размен охраной редко спасал стороны от предательства, хотя и облегчал мщение за измену, которое происходило прямо на месте.
Знали ли ардены об этом обычае? Возможно, что и знали.
Аинви и Тирвали, пользуясь тем, что в их сторону пока никто не смотрит, возобновили движение вдоль склона, очень медленно продвигаясь в нашем направлении. Я почувствовал, как стекает по моему телу холодный пот. Нервы мои были на пределе, если бы не армейская выучка, которую я еще не успел позабыть, я бы уже начал делать глупости.
Рука десятника Гарини, затаившегося рядом со мной, вдруг коснулась моей руки. Я наклонил к нему голову, не отрывая взгляда от происходящего.
-Сзади, - прошептал он. - у них за спинами.
Сначала я ничего не увидел. Потом присмотрелся и наконец заметил то, на что обратил внимание Гарини: на трещину.
Там, где покрывавший подкоп слой дерна, земли и камней смыкался с твердой землей, появилась трещина на всю ширину дороги. Даже отсюда можно было видеть, как она расширяется прямо на глазах. Стоявший рядом с самой трещиной баарисский солдат тоже заметил происходящее, отшатнулся в сторону, и тут покрытие подкопа со вздохом осело вниз. В воздух над дорогой поднялись клубы пыли, напрочь скрыв из вида противоположный его край.
От неожиданности воины с обеих сторон похватались за оружие, но чей-то громкий голос призвал всех к порядку. Все замерли, настороженные, не очень понимающие, что происходит. Тот же голос - я теперь понял, что узнаю интонации герцога Кайльского, - приказал одному из своих солдат подойти к провалу и проверить, что там творится.
Солдат поспешно бросился выполнять приказ. На краю ямы он ненадолго замер, тщась разглядеть что-либо в поднявшейся пыли.
А потом я увидел, как из его спины вырос наконечник стрелы. Время остановилось, вздрогнуло, и понеслось вскачь. Из ямы один за другим выбирались на дорогу арденские воины, в легких доспехах, вооруженные лишь мечами.
-Измена! - заорал кто-то. В ответ на крик со стен замка полетели стрелы.
'Железные пехотинцы', надо отдать им должное, не растерялись и спешно сомкнули щиты. Их было десятка полтора; выстроившись в линию, они смогли перегородить дорогу и ненадолго задержать арденов. Однако эскорт герцога Эретви и стратега Лагрели находился в замешательстве, все еще не понимая, что происходит, кто здесь враг, а кто - друг. Полководцы тоже замерли друг напротив друга, с оружием в руках, нервно оглядываясь и очевидно ожидая удара в спину.
Наблюдая за происходящим, я не мог не восхититься тем, как воплотил свой замысел Вальд - а в том, что из подкопа выскакивают один за другим воины Вальда, я не сомневался. Еще немного, и нерберийцы бросятся друг на друга, и уже никакое вмешательство богов не заставит их снова встать в один строй.
Строй баарисцев подался назад. Шаг, еще шаг. Ардены не напирали числом, но брали искусством, мечи так и мелькали в воздухе, пытаясь найти щель в обороне 'железных пехотинцев'. Те лишь отступали, стройно, не разрывая цепь щитов. Долго это продолжаться, естественно, не могло. Вот упал первый, потом еще один. Арденские мечники бросились в образовавшуюся щель, и судьба баарисской пехоты была решена.
Я увидел, как со склона вниз, на дорогу, бежит лейтенант Аинви. Попытался найти Тирвали и обнаружил его, пробирающегося меж камней к нам. Племянник уже особо не прятался, но в движениях его чувствовалась неуверенность - он не знал, где нас искать.
Нерберийцы отступали. Точнее, они бежали. Герцог Эретви с несколькими воинами отбивался от наседающих арденов, в то время как Лагрели со своими эсталийцами срочно ретировался в нашу сторону.
Что ж, они обнаружили бы нас в любом случае. Я встал в полный рост, поднял руку, подавая знак Тирвали, который в очередной раз осматривался, пытаясь понять, где мы прячемся.
Эсталийцы на дороге сбавили скорость при моем появлении. Лицо Лагрели, который бежал впереди всех, перекосилось и налилось кровью, когда он узнал меня.
-Предатель! Я сам выпущу тебе кишки! - эсталийский стратег перехватил обеими руками секиру и побежал на меня, переваливаясь и потрясая своим объемным брюхом. Я не удержался и отсалютовал ему мечом.
Что ж, их было не так много. Возможно, нам удастся удержать их до того момента, когда ардены разделаются с герцогом Эретви и придут нам на помощь. Мои воины встали вокруг меня, обнажив оружие и ожидая приближения эсталийцев.
А потом позади зашуршали мягкой кожей камни, зашелестели мечи, покидая ножны. Я обернулся и не поверил своим глазам: вокруг нас вставали из таких же, как наше, каменных укрытий арденские мечники. Совсем рядом, за соседним камнем, появился Вальд.
Эсталийцы опять остановились, а потом уверенно показали нам спины. Ардены устремились следом.
-Вальд! - окликнул я. Он обернулся.
Летописец барона Валендинга Валедир ЭахАлмери посмотрел на меня. Старый, мудрый, многое знающий арден. Неприметный старик, со своим мнением на все и на всех, лучше всего в замке ладивший с неотесаным солдафоном Арварихом. Помогавший мне при осаде словом и делом. Дравшийся со мной на стене замка. Прошедший со мной через мерзлую равнину. Спасший мои руки, и отрезавший пальцы на моих ногах, чтобы спасти и ноги тоже. Тот, кто согласился бы плыть со мной на Вессей.
Только я уже не плыл на Вессей. Я оставался здесь, чтобы сражаться. Он остался со мной, и сражался.
И все еще учил. Все объяснял, не успокаивался свидетель лет. Рассказывал то, что мне непонятно. А сейчас мне было непонятно, за что мне здесь сражаться. Вот он и показывал, за что.
Лицо у Вальда было каким-то... просветленным, что ли. Даже половина морщин куда-то делась, я бы и не узнал его, если бы не глаза. Глаза остались те же, что и были в день, когда Арварих нас познакомил: глубокие, чуток смеющиеся, и при этом - не злые и не добрые. Чужие глаза. Взгляд человека, который читает тебя, как книгу, но даже и не думает из-за этого считать себя выше, а тебя - ниже; напротив - говорит, как с равным. Неуютный взгляд для того, кто встречает его впервые.
Я привык к этому взгляду. Был в нем уверен, а почему - не спрашивайте. Необъяснимо это чувство.
Вслух же ничего не произнес Вальд. Вновь поднял свой опущенный меч и побежал следом за арденами, уверенно преследовавшими эсталийцев.
-Дядя Мальтори!
Да, это был Тирвали, сумевший наконец до нас добраться целым и невредимым. Я не удержался и обнял племянника.
-Цел? - на всякий случай спросил его. Тирвали кивнул.
-Отходим! - скомандовал я, обернувшись к своему эскорту. - Обратно к скалам!
Пока мы пробирались по камням, со стен замка в нашу сторону летели стрелы. Укрыться от них мы не могли, и в какой-то момент один из регадцев дернулся и повалился на камни. Второй южанин тут же подбежал, наклонился над ним, но почти сразу же поднял голову и, глядя на меня, беспомощно развел руками.
-Быстрее! - ободрившись успехом, стрелки на ближнем участке стены целиком перенесли внимание с арденов на нас. Дальше продолжать путь под столь сильным обстрелом было сродни самоубийству, и я решил сменить направление. - На равнину!
Через некоторое время я почувствовал ощутимый тычок в спину. К счастью, стрела была на излете, да и кольчуга выдержала. Отряд спешно спускался по камням, оставляя позади стены замка. Я задерживал их, в какой-то момент мне пришлось прибегнуть к помощи уцелевшего регадца, чтобы не упасть.
Чуть дальше местность стала чуть ровнее. Обстрел прекратился, и я смог наконец спокойно оглядеться. На равнине царила суматоха: какие-то отряды лезли на холм, выручать своих полководцев, какие-то беспорядочно перемещались, какие-то стояли.
Нас пока что не заметили. Это можно было считать полноценным чудом.
Тем временем ардены, насколько я понял, уже успели расправиться с охраной герцога. Знамени его, по крайней мере, я не видел. Часть Старших еще сражалась там, на дороге, с подошедшими из замка подкреплениями, остальные же, те, что преследовали ранее стратега Лагрели, теперь сцепились чуть ниже пылающей осадной башни с подступившими с равнины 'железными пехотинцами'. Бой этот был безнадежен, ардены это знали. Они всего лишь пытались продать подороже свои жизни; дело же свое они уже сделали.
-Дядя Мальтори, сзади!
Я обернулся и не поверил своим глазам. Следом за нами спускались со склона холма стратеги Стикра и Баариса, непонятно каким чудом сумевшие уйти от арденов.
Они нас видели. Оба были целы, оба - в доспехах и при оружии. Но их было только двое, без охраны. Оставлять их за спиной было бы неразумно.
Но и убивать их я не считал нужным. Ардены, насколько я понимал их замысел, не ставили себе целью избавиться от всех нерберийских полководцев. Лишь от тех, кто хотел продолжать эту войну. Теперь, без герцога Эретви, Лагрели быстро сдастся на милость победителей, а те, полагаю, должны удовлетвориться казной барона Валендинга.
У моих рассуждений был ровным счетом один изъян: они не годились для боя. Хорошо раскладывать врагов по полочкам, сидя на берегу реки и глядя на воду. Когда враги - перед тобой, их приходится убивать, хочешь ты того или нет. Нас было слишком мало, чтобы убедить их не связываться с нами или попытаться взять их в плен.
Что ж. Убивать, так убивать. Я перехватил поудобнее меч, который так и не спрятал в ножны. Остальные тоже достали оружие и выступили вперед.
Двое на холме приостановились, осмотрелись по сторонам. Возвращаться обратно под стены замка они были явно не рады - там стреляли. Идти к дороге, к арденам в руки, им тоже вряд ли хотелось. Из всех противников мы были самым слабым, даже при том, что нас было шестеро, а их - всего двое. И генерал 'железной пехоты', и стикрейский аристократ были серьезными бойцами.
-Уходите! - крикнул я им. - Мне не нужны ваши жизни!
-Попробуй их взять! - презрительно бросил в ответ стикреец, выдернул из петли на поясе секиру и начал спускаться к нам. Генерал последовал за ним. Мои люди, не дожидаясь команды, устремились им навстречу. Со мной остались Тирвали, да еще пират-проводник, который не отличался особой храбростью.
Регадский воин, ростом и силой не уступавший покойному Кухут-Пухуту, схватился со стикрейцем, в то время как оба моих наемника насели на генерала. Я велел Тирвали держаться позади, а сам готов был вмешаться в бой, буде мне предоставится удобная возможность.
Генерал отбивался скупо, но уверенно. Щита у него не было, он блокировал удары тяжелой секирой. Панцирь хорошо защищал его, в то время как мои наемники были без доспехов. Ардены снабдили нас оружием, но и только. Мои ребята тоже сражались секирами - насколько я успел их разглядеть, то были эйторийские боевые топоры, причем какие-то странные, незнакомых мне формы и пропорций.
Регадец был вооружен двуручной секирой. Вращал он ею легко, словно хворостиной, но ему определенно не хватало умения, которое было у стикрейца. В какой-то момент он открылся, и я не успел даже дернуться, как аристократ точным ударом раскроил ему грудь. Южанин пошатнулся, его противник сделал широкий замах, и острие его секиры ударило регадца в голову. Он еще падал, когда стикреец обернулся и поспешил на помощь генералу, которого уверенно теснили мои наемники.
Где-то невдалеке уже стучали копыта. Я, не оборачиваясь, понял, что нас заметили, и сжал зубы. Что бы ни случилось, второй раз я у столба не встану.
Пират помялся немного, а потом самоотверженно дал деру. Мы с Тирвали посмотрели ему вслед, и я взял племянника за руку.
-Беги за ним, Тирвали. Он расскажет, где найти наших.
-Никуда я не побегу! - Тирвали недовольно вывернулся из моего слабого захвата. - Хватит уже, набегался.
Я даже не нашел в себе сил злиться. Лишь плечами пожал.
-Ладно, будем помирать вместе, - и пошел на помощь своим наемникам.
И опять не успел. Топот копыт приближался, сопровождаемый странным скрипом и грохотом. Я не выдержал и обернулся на эти звуки. Глазам моим предстала карета арденского посла, несущаяся по кочкам в нашу сторону. Странный экипаж грохотал и лязгал, на козлах же сидел сам арденский посол, огромный, похожий на медведя в своей нелепой шубе.
Карета еще не успела остановиться, когда он соскочил на землю, неожиданно ловко приземлившись на ноги, одним движением высвободил из захвата-скобы на спине чудовищных размеров двуручный меч и побежал к сражающимся.
-В карету! Быстро! - бросил он мне на ходу.
Вмешательство ардена вновь изменило баланс сил в схватке. Мои нерберийцы, которым после вмешательства стикрейца пришлось туго, получили неожиданно серьезное подкрепление. Удар меча отшвырнул баарисского генерала в сторону, точно котенка. Стикреец парировал второй удар, но довольно быстро отступил. Мастерство встретилось с мастерством. Арден орудовал своим мечом медленнее, чем нербериец - секирой, но орудовал четко. Длина меча не позволяла аристократу приблизиться. Он шел и шел по кругу, пока не оказался напротив меня. Рука с мечом сама, против моей воли, рванулась вперед, нанося один из тех колющих ударов, которые мне были известны.
Для этого удара, однако, меч был слишком длинным и одновременно - слишком легким. Лезвие лишь скользнуло по пластинам доспеха стикрейца. Он почувствовал удар и отскочил в сторону, оказавшись в пределах досягаемости двуручника арденского посла. Он понял это на мгновенье позже, чем надо. И принял единственное решение, которое было возможно в этой ситуации.
И успел. Его удар даже чуть опередил удар ардена. Секира ткнулась в шею посла, над толстым воротником шубы. И тут же на голову стикрейца опустился двуручник, проламывая шлем, раскалывая череп...
Арден медленно осел на каменистую землю. Я подковылял к нему, наклонился, оттянул воротник шубы.
В кровавом месиве, в которое превратилась шея посла, разобраться смог бы только врач. Я обернулся, неуверенно посмотрел на уцелевших бойцов.
-Кто разбирается во врачевании?
-Могу перевязать, - ответил Гарини. - Только нечем, комендант. Разве что рубашкой?
-Сойдет и рубашка, - я встал, освобождая ему место, и отошел в сторону. Вновь осмотрелся.
Бой на дороге по-прежнему не утихал. Ардены вцепились в землю, отступая, теряя людей, но и не думали бежать. Все новые и новые отряды подходили с равнины, не прекращался и обстрел со стен замка. Нерберийцы каким-то чудом еще не перессорились между собой, хотя действовали не так слаженно, как при осаде. На нас никто не обращал внимания, и путь по равнине был не то чтобы свободен, но открыт.
-Готово, комендант.
Гарини и второй наемник по моему знаку подхватили ардена, осторожно поднесли его к карете, мы с Тирвали пришли им на помощь, и вчетвером нам удалось таки пропихнуть посла внутрь.
Я последний раз посмотрел в сторону арденов, ведущих безнадежный бой. Как же мне хотелось оказаться рядом с ними. Но я не мог. Не имел права. У меня были люди, о которых мне следовало заботиться. Люди, которых надо было выводить из боя. Чтобы потом вести обратно в бой.
Гарини вскарабкался на козлы, второй наемник сел рядом с ним, а мы с Тирвали полезли внутрь кареты.
Солнце устроилось на затылке, пробиваясь сквозь чащу моих отросших волос, давно не чесаных и не мытых. Теплые весенние лучи ухитрились просочиться даже через плотный плащ, нагреть кольчугу и спину под ней. Но с реки по-прежнему дул холодный ветер, гнал рябь по поверхности глубокого, уверенно текущего в море потока. Вода была темной, непроглядной, еще не летней, и таким же было небо на западе, куда вновь и вновь устремлялся мой взор.
Посол арденов Марген ЭахДариг умирал. Лекари моего гарнизона признали свою беспомощность. Возможно, ему смогли бы помочь арденские врачеватели, но ни один из арденов не вышел из бойни под стенами замка Риммор. Все остались там, на склоне холма. И Вальд тоже. Вальд... я на миг прикрыл глаза, еще раз позволяя старому летописцу встать передо мной. И он явился на мой зов, вышел из памяти таким, каким я видел его в последний раз: с мечом в руке, с огнем в глазах. А где-то в глубине этого огня стояла уверенная, радостная обреченность человека, знающего, за что он умирает.
Вот таким был этот старый летописец. Такими были все ардены, что попадались мне до сих пор. Все еще не веря в то, что весь народ мог быть настолько безумным, я уже привык видеть их такими. Фанатики? Возможно. Ардены не колебались, когда шли на смерть. Они знали, за что умирают.
Нерберийцы, штурмовавшие замок Риммор, тоже знали. У каждого из противников на том поле боя была своя правда. Чья правда вернее?
Да и можно ли так ставить вопрос? Правда у каждого - своя. Просто чья-то правда человеку ближе, а чья-то - нет. Нерберийскую правду я уже видел, и она мне не понравилась. А арденскую... не понимал я арденов, до сих пор не понимал. Но они мне были симпатичны и в чем-то близки, в своей отчаянной, безнадежной борьбе против всего мира.
Огромный древний старик полулежал под старой ивой, чьи бурые ветви уже покрылись легким зеленым налетом распускающихся почек. Глаза арденского посла были закрыты, с большим трудом можно было различить в глубоких морщинах на его лице гримасу боли. Я стоял рядом; мне не хотелось ни сесть, ни уйти. Я достаточно насмотрелся на смерть, чтобы начать воспринимать ее, как нечто неизбежное. Быть к ней готовым. Провожать тех, кто дрался в одном с тобой строю, спокойно, и так же спокойно провожать взглядом челн с телом, которое еще недавно было живым человеком.
Ветер шумел в деревьях, ветер нес запах близкого моря. Почему-то этот запах, привычный мне с детства, именно сейчас меня раздражал. Но я терпел. Мне не хотелось уходить отсюда.
Я не ждал от ЭахДарига каких-то слов, откровений, ценных сведений. Он успел рассказать мне все по дороге, пока наша карета неслась по кочкам и ухабам, уходя от преследователей. Я уже знал, что произошло у стен замка Риммор на самом деле. Уже понял, кто был целью арденов. Первоначальные мои предположения оказались неверными.
В той схватке, где вессейцы схлестнулись с арденами, пал Аинви, молодой и глупый лейтенант герцога Эретви. Его сын и наследник.
Как случилось, что я сам его привел под эти стены? ЭахДариг не стал объяснять, для него происшедшее было понятным и логичным. 'Судьба' - и этим все сказано. Это слово в устах арденов оправдывало все, что происходит в мире, в куда большей степени, чем любая логика.
Та же судьба направила мою руку, нанесшую удар в спину стратега Стикра.
А вот самого герцога ардены не тронули намеренно. Равно как и баарисского генерала, который после удара ЭахДарига остался жив, хоть и без сознания. И теперь все нерберийцы готовы были мстить арденам, мстить вопреки здравому смыслу. И при этом по-прежнему не верили друг другу.
Стикрейская конница и эсталийцы признали главенство герцога Эретви. Баарис отказался встать под его знамена, не доверяя амбициям герцога. Но и уйти не мог, после того, как ардены нанесли свой коварный удар. Угасший было фанатизм проснулся в нерберийцах с новой силой, со дня на день они должны были выступить на Скейр. Двумя армиями, не желающими иметь между собой ничего общего.
И никто из них ни разу не посмотрел в сторону моря. Никто не отправил дозорных на мыс Аори, откуда только слепой не увидел бы армаду регадских кораблей. Нет, нерберийцы прибывали в полной уверенности, что они здесь, в Сиккарте, единственные завоеватели.
Две смерти. Небольшая битва, без особых потерь для нерберийского войска. Даже штурм замка Риммор обошелся им куда дороже. Они по-прежнему здесь, никуда не делись, и даже более склонны наступать на Скейр, чем раньше. Что же изменилось? Чего достигли ардены этим намеренным жертвоприношением? Чего добивался этот грузный посол, умирающий здесь, у моих ног, с таким выражением на лице, словно вся долгая жизнь его прошла лишь ради этой битвы и этих двух убийств?
Еще он, ввязавшись в схватку с нерберийскими полковдцами, спас мою жизнь. Случайно ли?
Мне еще предстоит понять происшедшее. Я еще встречусь с нерберийцами, гарнизон замка Риммор снова выйдет на поле боя, снова примет на свои щиты удары нерберийских секир. Большая часть моих людей уже ушла по берегу на восток - рискованным, но самым быстрым путем к Скейру. Оставшиеся готовили в путь корабль, сносили припасы и прилаживали на яхте на скорую руку сработанные весла. Нам предстояло идти вверх по течению, а ширина реки вряд ли позволит яхте маневрировать по ветру. Бросать же кораблик я не хотел, да и пеший путь для таких подранков, как я, мог оказаться слишком тяжелым.
Чуть в стороне, среди россыпи камней, что ближе к морю часто встречались на берегу Арриса, уже лежали вязанки дров и валежника. Марген ЭахДариг отказался от погребального обряда нерберийцев, предпочтя традиционный для арденов костер.
Он так и не открыл глаза. Через некоторое время я понял, что массивное тело, привалившееся к такому же массивному стволу старой ивы, уже не дышит. Вот так - взял да умер. Почти незнакомый мне человек, пришедший под белым знаменем посла и совершивший чудовищное, возможно, предательство. Хотя... кто мог ожидать от одного человека столь разрушительных действий? Его оружием было слово. Слово - против слова. Элбис тоже говорил, и не более. Бог своим словом сдвинул целый народ и отправил его воевать. Арден тоже сражался словом, но никому и в голову прийти не могло, что его оружие будет не менее смертоносным.
Двое миакрингов-пиратов, ожидавшие в сторонке, по моему знаку приблизились. Я указал им на тело ардена, кивнул в ответ на вопросительный взгляд. Потом отвернулся и осторожно пошел по камням к кораблю. Сегодня ноги, несмотря на вчерашние испытания, слушались меня немного лучше, но ходил я по-прежнему с большим трудом.
Через некоторое время пираты догнали меня. К кораблю мы пришли вместе, они сопровождали меня, иногда поддерживая, чтобы я не упал. Я поднялся на борт, еще раз обернулся. Над деревьями поднимался легкий дымок. Ветер подхватывал его и уносил куда-то на север, в сторону равнины и замка Риммор.
Три дня прошли в ожидании, в предчувствии, предугадывании. Давно забытое ощущение, последний раз испытанное мной в пути из Эсталы в Сиккарту. Тогда я тоже не знал, куда, в какое будущее несет меня тяжелый торговый когг скейрского купца. Даже и догадываться не мог, что со мной случится. В самую последнюю очередь мне бы тогда пришло в голову предполагать, что я стану комендантом осажденной крепости, буду сражаться со своими сородичами, отступать, бежать, замерзать в плену у столба, сидеть в засаде, бить мечом в спину того, кто никогда не был моим врагом, предавать... Ну да, сейчас и ожидание было для меня другим. Я устал, сильно устал от всего, что случилось, устал от плена, устал от интриг и смертей, от ответственности за своих людей, что приросла ко мне крепче, чем собственная кожа. Там, под стенами Скейра, решения будет принимать кто-то другой. Я на это надеялся. С моей-то удачей, с моей проигранной осадой только войска водить.
К вечеру второго дня по левому борту показалась вот уже которая по счету деревня. В отличие от встреченных нами ранее деревень, она не казалась покинутой, и на берегу мы заметили вооруженных всадников. Они что-то кричали нам, но я приказал команде не останавливаться и продолжать грести. Мало ли, кто это был? Может, и стикрейцы.
Прошел еще день. Северный берег все явственнее носил все признаки обжитых мест. Да, нас встречали встревоженные поселения и сигнальные костры, но люди определенно не спешили покидать эти места, хотя о присутствии в нескольких днях пути на запад большой вражеской армии они не могли не знать.
На рассвете четвертого дня меня разбудили.
-Корабли, комендант! - орал мне в самое ухо бородатый пират в рваной кольчуге, драных штанах и стоптанных, но еще хранящих следы былой роскоши сапогах кайльского покроя.
Я обулся, стараясь сократить этот ставший теперь для меня очень долгим и мучительным обряд, насколько возможно. Накинул плащ и вышел из каюты на палубу.
На глади утренней реки выступали резкие силуэты уже знакомых мне эйторийских драккаров. Высокобортые корабли отчаливали от южного берега, разворачивались на веслах и медленно, гордо ползли вверх по течению, один за одним. Наверное, тут была вся та сотня кораблей Старших, что определила участь нерберийского флота во время осады замка Риммор. На их фоне моя яхта казалась просто скорлупкой.
Мы сбросили ход, пропуская их и ожидая, что вот-вот один из драккаров подойдет к нам. Но они проходили мимо, один за другим. С палуб на нас смотрели воины в полном облачении, с небольшими круглыми щитами и одноручными секирами, в круглых шлемах и коротких кольчугах. Смотрели молча, не делая попыток подать знак или крикнуть что-нибудь. Эйтории шли в бой, в какую-то свою битву, неведомую и непонятную мне. Я, Младший, их заблудившийся на севере потомок, был им неинтересен.
Мы встали на якорь, ожидая, пока пройдут эйторийские корабли. Потом, наконец, это шествие завершилось, и мы смогли продолжить свой путь. По утверждениям миакрингов из команды яхты, до Скейра было уже рукой подать.
Вот будущее и наступило. Недолгое спокойное плавание по Аррису после насыщенных событиями последних дней и недель принесло, как ни странно, отдых и новые силы. Позади остались поражения, смерти, плен. Я принял все это, пропустил через себя и оставил в прошлом, унося с собой целиком лишь проклятый столбик, который упорно снился мне по ночам. Но и с ним я уже привык жить, привык его бояться и привык его забывать, когда надо. Все. Больше, кроме загадок, я не нес в душе ничего.
Я по-прежнему не знал, что ждало меня впереди. Но я уже готов был это узнать.
Эрик чувствовал, как что-то в нем готово взорваться.
Твари и чаши, чаши и твари - куда ни кинь взор. Везде. Всегда. Они одни, только они - враги, которых нельзя одолеть, и магия, которую нельзя превозмочь. Он не пройдет здесь, и не уйдет отсюда. Он в ловушке. Он попался. Он пропал... пропал для мира, для всех, кроме Эрви, но Эрви тоже тут пропадет. Это конец.
-Нет, милый, это еще далеко не конец.
Откуда ей знать? Откуда она взяла эту манеру спорить со своим мужем, и вообще вести себя так, словно она всегда знает лучше, что было, что будет, что должно быть? Кто ей дал право на это, будь она хоть трижды ЭахТислари?
Твари... тьма-тьмущая тварей, ходят и бродят и рычат и ворчат и шлепают, зар-разы, по чашам, по темно-зеленой магической воде... Да не бей же меня!
-Надо, милый. Так надо. Мы должны пройти.
-С ума сошла? Здесь?
-Другого пути нет. Не бойся.
А ведь он и правда боится. Не первый раз уже за весь путь через запретные горы. А ведь как выходил, как уверенно бежал от своей судьбы на юг - а? Быстро бежал, уверенно. Как ошпаренный.
Да уж... и чего после этого стоят все его грезы о воинской славе - непонятно. Трус он, всего лишь обычный трус. Этот ли человек вызвался умереть вместо своего вассала полтора года назад? Скажи кому - не поверят.
-Да идем же, Эрик!
Не поверят, и будут правы. Вот он спускается в долину с чашами, и его ведет за руку его молодая жена. Совсем волю потерял, ноги подгибаются, поджилки трясутся - аж ходуном ходят. А чего нервничать-то? Кто подскажет? Ну, убьют их твари, тоже мне невидаль. Каждый день кто-то помирает, и далеко не всегда ему в этом не находятся помощники. Почему же ему так страшно, так чудовищно страшно?
-А ты всегда считал себя сильным, могучим воином, любимый мой. Такие легко ломаются.
-А ты?
-А что я? Я всего лишь женщина.
Странно, но твари как вроде не замечают их. Эрик чувствует, что стоит ему остановиться или сделать шаг назад - они заметят пришельцев и разорвут их в клочья. Эрви права, здесь есть путь - только он сам бы его не преодолел.
Да и в остальном, что она говорила - тоже права.
-Как ты сегодня откровенна, родная...
Она утерла рукавом пот со лба, бросила на него мимолетный напряженный взгляд.
-Здесь нельзя врать. Место такое... смотри под ноги, будь так любезен.
Эрви тащит его мало не на себе. Впереди широкий поток, его, похоже, придется обойти. Они поворачивают, идут вверх по течению. Твари скачут вокруг, рычат, толкаются, брызгаются водой.
-Эрви, а чего ж ты тогда в меня так вцепилась, если я такое ничтожество?
-Ты не ничтожество, - тихо ответила она.
-Неужели?
-Эрик, душа моя, - ему показалось, что она сейчас остановится, но Эрви лишь вздохнула и потянула его дальше. - Понимаешь, ты ведь можешь обижать меня. Злые слова говорить, обманывать, убегать, бросить даже. А вот я не могу. Хотя хочется порой, знаешь, но... ты ведь не простишь, единственный мой. И что мне тогда делать?
Ему даже не хотелось спорить. Эрви и тут была права.
-Неужели ты не хочешь ничего для себя? - поразился он, и удивление его не было притворным. - Хоть кусочек счастья?
-У меня уже есть кусочек счастья, - она откинула волосы с лица и неожиданно улыбнулась. - Ты и есть мое счастье.
И Эрик не нашел что на это подумать - куда уж там сказать. Ибо в словах Эрви не было ничего, кроме правды, но эту правду ему, похоже, понять было не дано.
Долина оставалась позади, чаш было все меньше, твари рычали все глуше. Пошел мягкий снег.
-Эрви, откуда ты так хорошо здесь все знаешь? Ты бывала тут раньше?
Тропа круто забирала в гору - опять тропа, без признаков дороги и без следа чудес. Эрик давно обрел над собой контроль и шел без помощи жены, впереди.
-Тут - нет. Севернее - пару раз с отцом. На могиле дяди...
-О, кстати. Как так получилось, что твой дядя похоронен в запретной земле, да еще по чужому обычаю?
Не услышав ответа, он обернулся. Эрви стояла на тропе, тяжело дыша.
-Привал? - она кивнула в ответ, Эрик скинул плащ и расстелил его на участке ровной земли, сыскавшемся как раз рядом. Эрви легла на плащ, поджала ноги, отвернулась.
Эрик пожал плечами и занялся содержимым своего рюкзака, прикидывая, на сколько им еще хватит еды. Насчет охоты в этой местности он испытывал справедливые сомнения.
-Пару дней, - пробормотал он. - если экономить.
-Что? - Эрви обернулась, приподнявшись на локте.
-Еда кончается. Через два дня начнем голодать.
-Через два дня мы либо выйдем из этих гор...
-Либо не выйдем?
Она прикрыла глаза рукой, потерла лоб.
-Выйдем, вижу. Худшее позади.
-Отлично, - Эрик достал нож и разделил на две части кусок вареного мяса, которым разжился у Илирии ЭахЛиас, и ломоть хлеба. Эрви, вопреки его опасениям, не отказалась, тут же принявшись за еду.
-Дядя сам попросил похоронить его в том месте, - ответила на его вопрос Эрви, когда Эрик уже и ждать перестал. - У Дегарта ЭахТислари к старости были очень странные мысли насчет богов, он донимал ими всех окружающих. Отец рассказывал, что дядя хотел этой могилой попытаться остановить богов. Как Кастай - из камня.
-А что такого делали боги, что требовалось их остановить?
-Ох... я думаю, он предвидел нынешние события.
-Глупо все это, - хмыкнул Эрик. - Кого может остановить своей смертью один старый прорицатель?
Эрви задумчиво на него посмотрела, но не сказала ничего более. Чуть позже они продолжили свой путь.
Хребет был справа, море - слева. Точнее, внизу. Они забрались очень высоко, это был основной хребет гор, где обитают боги, это же был и край горного массива. За ним местность резко уходила вниз в Сиккарту.
Больше никакие чудеса, похоже, их не ждали. Эрик втайне на это надеялся - уже виденным он был сыт по горло. Да и самих богов он видеть особо не стремился. Правда, вскоре после полудня среди облаков ему удалось разглядеть на дальних вершинах нечто вроде двух исполинских фигур, перекидывавшихся мячом через пропасть, однако он не стал вглядываться и тем более задерживаться в этом месте, и Эрви с ним согласилась. Боги чувствуют взгляд смертных - так считается. Порой и присутствие тоже.
Эрви все больше молчала, а однажды не успела опустить глаза, и Эрик увидел на ее лице слезы.
-Что опять не так?
Она дернула плечом, протиснулась по узкой тропе мимо него и быстро пошла вперед. Эрику ничего не оставалось, кроме как последовать за ней.
Ровная площадка нашлась незадолго до заката, и довольно большая. По краю замерзшего горного озера тянули в небо голые ветви редкие деревья, склон горы на том берегу белел наледями на уступах. С этой стороны берег тоже укрывал снег, однако нашлось и чистое место. Несколько ударов топора обратили его в место для привала - ствол дерева, чтобы сидеть, и куча веток для костра. Таиться Эрику надоело, да и толку - их скорее всего уже давно заметили те, кто обитает в горах. Если они все еще живы и даже идут дальше - на то есть свои причины у хозяев. Знать о таковых Эрику не особенно хотелось.
Сиккарта. Точнее, восток Сиккарты, где немногочисленные ардены, еще уцелевшие баронские дружинники да наспех собранное ополчение с трудом сдерживают натиск зеленокожих дикарей. Там же, наверное, и Дигбран, бывший хозяин Эрика - сражается.
А западнее, не так уж далеко - Скейр и его битвы. Скейр осажден врагами со всех сторон. Там, наверное, каждый воин на счету - там Эрику и место. Полководцем ему, скорее всего, стать не светит, однако о лаврах он уже готов не задумываться. В конце концов, не стремился же к славе Серый волк? Несогласный с решением прорицателей, он ушел в глушь и там умер - никем не узнанный, оставшийся в стороне от своей страшной славы. Что ж, Эрик не настолько чужд тщеславия, но готов потерпеть.
Боги Звездного пика, да он готов сдохнуть в безвестности, последним и всеми забытым - но пусть его рука в этот миг сжимает меч. Все, что угодно, лишь бы не предназначенное ему...
В сгустившихся сумерках отсветы костра на лице Эрви выдали текущие по щекам слезы.
-Ты можешь быть откровенна, как ты была в долине с чашами? - спросил он. Эрви резко мотнула головой, потом так же быстро кивнула, фыркнула, усмехнулась и наконец спрятала лицо в ладонях.
-Ничего себе я растерялась... - услышал он несколько погодя. -Сейчас, Эрик, пройдет. Слишком много эмоций, правда.
-Лучше рассказывай, как есть. Я постараюсь понять.
-Что тебе рассказать? Что я думаю, что я чувствую, да?
-Да, - Эрик понял, что ему действительно интересно. А ведь еще недавно ему казалось, что он чувствует Эрви не хуже, чем самого себя. Невероятно, как все может поменяться в мгновение ока.
Эрви отвела взгляд.
-Я себя жалею, Эрик. Это неинтересно и пройдет.
-А как же счастье в моем лице?
-Вот ты прицепился... впрочем, почему бы тебе и не услышать? Я хотела счастливой любви, как тогда, на скале... понимаешь? Ты был бы моим героем, даже не соверши ты в жизни ничего героического. Моим любимым, единственным, счастьем до смерти. А вместо этого у нас что? Испытания, которые я вижу впереди - и ни одно из них, поверь, не доставит мне никакой радости. И потом, после, возможно... только возможно. Там все неясно, Эрик. Нами играют, играют те, кто живет в этих горах, и... - она замолчала, но слезы на ее щеках уже высохли.
-И - что?
-И... сыграют. Будем живы - хорошо, но и только. Я видела испытания, да я и сейчас их вижу - после такого никакой радости нет, кроме той, что все кончилось. А так хотелось настоящей, живой, яркой любви - ты и я, вдвоем и всегда вместе, как... впрочем, неважно. Уже не получится.
-Ты часто видишь будущее?
-Со дня смерти отца - постоянно. Эрик, я словно две жизни одновременно живу, все вокруг как во сне! - Эрви усмехнулась и запахнула сильнее куртку. - Как будто мой отец решил отдать мне свой остаток жизни, который он не дожил, и смотрит, смотрит, смотрит на дела рук своих. А я лишь зритель в этом театре, смотрю вместе с ним, как приходят в движение чудовищные силы, как совершаются страшные дела и как гибнут по всей Риммарави люди. А ты еще собрался в самую гущу событий, в Скейр...
-Откуда ты знаешь?! - вскинулся он.
-Я все знаю, Эрик, - она наконец встретила его взгляд, и Эрик ей тут же поверил - в глазах Эрви плескалась бездна. Таким он не видел даже Верховного прорицателя. - Почти... все, что происходит сейчас.
-И что же происходит сейчас? - тихо проговорил Эрик. Он уже ожидал, что по волосам Эрви вот-вот заструятся бордовые молнии.
-Сейчас... сейчас просыпаются феи.
Эрик открыл рот, но вовремя удержал себя. Голос Эрви тоже изменился - она прорицала, а пророчеств не прерывают.
-Феи - это маленькие и неразумные существа, у них есть крылья, и они светятся в темноте. Очень похожи на людей или эльфов. Боги создали их для красоты, думаю. Феи проснутся, зажгут фонарики и полетят, танцуя в воздухе. Летят над склонами гор, к ледяному озеру, в котором лед светится изнутри бирюзовым светом, озаряя заснеженные берега, голые ветви деревьев и танцующих на льду людей...
-Никогда ничего подобного не слышал, - завороженно сказал Эрик, глядя на нее.
-Ты умеешь кататься на коньках, Эрик?
Он улыбнулся.
-Да, знаешь, даже люблю.
-Тогда пойдем. Она встала и протянула ему руку, озаренную бирюзовым светом.
Они танцевали на льду. Сияющая бирюзой поверхность была бесконечной, но одновременно была озером - с берегами, с деревьями, с пристроившимися на ветвях феями с фонариками. Феи, как и обещала Эрви, были светящимися и с крыльями.
Коньки легко скользили по льду, не оставляя следов. Откуда у них на ногах взялись коньки, они не задумывались - их целиком захватил танец. Гремела музыка, и непонятно было, гремит она на самом деле или в лишь в душах. В музыке была и боль, и ярость, и безудержная радость, и бесконечное удивление, и безграничное отчаяние - быть может, и другие эмоции, столь же яркие, но и тех, что они различали, было достаточно, чтобы весь остальной мир исчез, рассыпался и ушел в небытие до поры - куда, вообще-то, ему и положено уходить время от времени от настоящих, живых людей.
Сцепившись пальцами, они кружились - Эрик на месте, Эрви вокруг него. На ней было короткое ярко-малиновое платье с глубоким декольте, на нем - черный искрящийся камзол до середины бедер и узкие штаны. Накружившись, они обнялись и помчались вперед, разгоняясь все быстрее - но берег в какой-то момент мигнул, исчез и отскочил назад, а они вылетели опять на середину озера и от неожиданности чуть не упали оба. Крепко держа друг друга за руки, они наконец посмотрели друг на друга и увидели все то, что чувствовали в музыке. Их лица горели - счастьем, болью и отчаянием, гневом и радостью - всем сразу, всеми чувствами - на пределе. И на этом пределе они держались, держались друг за друга и не отпускали, а музыка не отпускала их, подгоняя и заставляя сорваться места и нестись по озеру, по кругу вдоль берега. Эрви мчалась впереди, Эрик - следом. В какой то момент она взяла хороший разбег, подпрыгнула, закружилась и легко приземлилась обе ноги и вновь мчалась прочь. Он замер, провожая ее взглядом, она почувствовала, что он остановился, обернулась. Музыка становилась все тише, и хотя Эрик не узнавал ее, но чувствовал - это не конец.
И не ошибся - сойдя почти на нет, мелодия грянула вновь, а они, словно повинуясь ей, двинулись навстречу друг другу - зная, уже зная, что притягивает их, а что отталкивает. И что больше на самом деле нет ничего, лишь бесконечное озеро и они вдвоем, и куда бы не лежал путь, он обязательно выведет их обратно на лед, где будут только Эрик и Эрви, и только феи в ветвях деревьев будут светить своими фонариками и, трепеща крыльями, завороженно смотреть на двух людей посреди озера, озаренных бирюзовым светом и оттого - а, может, и не только поэтому, - необычных. Феи неразумны, им не понять, что делает этих мужчину и женщину столь яркими, столь запоминающимися любому, кто увидит их - но сейчас их почти никто не видит, кроме фей и женщины в белом платье, замершей под заледеневшим уступом на дальнем, обращенном к склону горы берегу. А потом... а нет никакого 'потом'.
-И никогда не было, - пробормотала Эрви ему в куртку, засыпая.
-А как же судьба?
Она подняла голову.
-Понятия не имею. Видно-то не все, Эрик. Спи. Завтра в это время мы будем уже в предгорьях, в Сиккарте.
Он вздохнул, глядя на звезды над обрывом. Горизонта отсюда видно не было, и казалось, что они уснули на краю мира.
А может, так оно и было.
-Эрви...
-Ну что еще?
-Женщина в белом под скалой... кто она?
-Ты тоже заметил? Лайта. Озеро и танец - подарок Несущей свет нам с тобой.
-Невероятно. Зачем ей это?
Вопрос был откровенно риторическим, тем удивительнее было Эрику услышать ответ.
-Чтобы поняли и запомнили. Да и... не знаю, как объяснить. Не так много радости у богов, как нам может показаться. Лайта любит людей, любит видеть их счастливыми.
-А мы... разве мы были счастливы, когда она на нас смотрела? - и, не дожидаясь ответа, сам и добавил: - Да, были. Такое не забудешь, вот пойму ли я то, что мы пережили...
-Поймешь. - уверенно ответила Эрви. - Ты дашь мне наконец поспать?
И утром ничто не напоминало о происшедшем с ними вчера. Тщетно Эрик вглядывался в лед, силясь увидеть хоть слабый отсвет бирюзы на тусклом льду, под которым уже темнела весенняя вода. Нет, и фей в ветвях деревьев тоже не было.
А после полудня не стало и гор. Они спускались вниз, в раскинувшуюся под ногами Сиккарту, с ее холмами, перелесками, реками и пастбищами, с городками и деревушками по берегам Арриса и высокими шпилями Скейра в сердце страны. В Сиккарту, объятую войной. Они шли рядом, держась за руки, где это позволяла тропа. Останавливались и целовались, время от времени. Никуда не спешили -чувствовали, что боги, сколько бы их не следило за путем двух смертных через запретные хребты, уже отпустили их - и есть ли разница, чем они руководствовались при этом. Эрик и Эрви уходили, унося с собой подарок Лайты - в памяти и в душе, навсегда.
Может, так и стоит идти в страну, охваченную войной - с чистой душой и любовью в сердце, рука об руку с любимым человеком? Кто сказал, что в таком месте будут испытывать нехватку в очередном самоубийце, готовом умереть за сколь угодно правое дело? Людям, не видящим просвета в прорези шлема, на острие наконечника стрелы, в прицеле арбалета, в исчерканной карте, в изгрызенных до крови ногтях или искусанных губах - разве не нужна улыбка на чьем-то лице?
Может, и нужна. Проверить в любом случае предстоит если не сегодня, так завтра. Склон становится пологим, все больше деревьев, все меньше камней, все гуще трава и все теплее воздух. Эрви давно скинула меховую куртку, завязав ее рукава на поясе. Весна в Сиккарте уже вступила в свои права, весенние заморозки остались позади. По крайней мере, для них двоих.
-Не пойду я в Скейр, наверное, - признался наконец Эрик. Они отдыхали в тени деревьев - слишком уж сильно жарило солнце. Тропа успела пересечься с другой, более нахоженой, скоро они доберутся до мест, где обитают не боги, но люди. До заката как раз успеют найти ночлег.
-Почему нет? - удивилась Эрви. - Я же пойду с тобой.
В окно стучал дождь. Учитель сидел у окна, подперев голову рукой, и водил пальцем по шершавой поверхности подоконника, привычно пытаясь наощупь прочесть оставленные поколениями учеников надписи: вырезанные ножом или, чаще, процарапанные стилом. Взгляд его блуждал от капли к капле - то лениво ползущие, то бежавшие ручейком, они неуклонно стремились вниз, вниз, вниз - к потемневшему от влаги штапелю. Двора школы за каплями он словно не замечал, да и не было там ничего интересного в такую погоду. Лишь дождь да пара луж на гладкой, отполированной за долгие века брусчатке.
Надписи не давались, да и не больно-то учителя интересовал их смысл. Искать судьбу наощупь глупо. Примерно так же глупо, как покорно идти ей навстречу, так и не выяснив до конца, что она из себя представляет.
-Нет, ты послушай, Мирни, что они пишут: 'В криках чаек живут души умерших. Когда много чаек кричит одновременно - это значит, что предки недовольны'. Вона как оно. Всякий раз, когда чайки собрались на рыбалку, предки недовольны и кричат.
-Варвары, - бросил из своего угла Энтор, не отрывая глаз от лезвия меча, по которому уверенной рукой водил точилом. - Глупости сочиняют и детей своих тому же учат.
Мальчишки сидели в большой комнате на первом этаже, обычно использовавшейся для лекций, за большим круглым столом. Кто на стульях, кто на столе, а кто и на дощатом полу - кому как удобно. Вечерами им позволяли расслабиться, отдохнуть от строгой дисциплины, и часто учителя приходили и участвовали в играх, наивных спорах и бурных обсуждениях, иногда даже и вина выпить позволяли. Да и сами не отказывались.
Школа была домом для детей арденов, которых родители не могли в силу каких-то причин учить сами. Раньше обучение в школе было общепринятым среди арденов, но Завоевание сломало многие традиции. Правда, и сейчас, когда большая часть арденов служила завоевателям, они часто отдавали детей в такие вот школы, вроде той, что стояла на скалистых берегах Керрийского фиорда. Еще не так давно тут было много детей разного возраста, но младших уже отправили подальше от опасных берегов, в поселения изгнанников Ровендии на берегах озера Орри.
-Энтор, глупыми эсгурии станут, когда не они нас будут гонять по всему Эггору, а мы - их, - недовольно проговорил учитель.
Даргон, прочитавший отрывок про чаек, негодующе вскинулся.
-Но, учитель! Мастер Ригаэх говорит, что никакие подвиги на ратном поле не отменяют того, что победитель может быть глуп и недалек, а побежденный - умен и дальновиден. Разве наша служба завоевателям не подтверждает...
Учитель перевел взгляд за Мирниэха, но тот, казалось, был погружен в себя и не замечал ничего вокруг. В отсветах пламени камина лицо мальчика, все еще сохранявшее юношескую припухлость, казалось вырезанным из дерева - та же скупая гамма красок, те же нечеткие блики, когда непонятно, где тень и где цвет. Глаза полуприкрыты, силуэт неподвижен - кажется даже, что не дышит.
Даргон проследил за взглядом учителя, но ничего не сказал. О даре Мирниэха знали - как скроешь такое, если твои глаза время от времени подергиваются туманом, и ты начинаешь вещать торжественным голосом всякую несуразицу? Но всей правды не знал никто из учеников.
-Мастер Ригаэх понимает больше меня в философии и литературе, - нахмурился учитель. - В конце концов, он вас этому учит. Я - всего лишь учитель фехтования, и вся моя правда - на острие меча. Там, на этом острие, побежденный всегда глуп.
-Как мы? - растерялся Даргон.
Учитель опустил глаза на свои руки, грубые и мозолистые. Руки мечника. Руки... руки живого ардена.
-Мы пока еще не побеждены, - наконец ответил он. - Пока еще...
Ученики притихли. Горели дрова в камине, наполняя щелчками, треском и шипением вечернюю тишину, и горел неясный огонек в полуприкрытых глазах Мирниэха. Учитель знал, что там горит.
И боялся услышать.
Одинокий снежный драккар медленно полз мимо скалистых берегов Керрийского фиорда на юг. Мальчик и учитель стояли на прибрежной скале, провожая его взглядами. Холодный ветер трепал полы их плащей.
-Последний, - сказал Мирниэх. - Больше никого не будет.
-Это флагман барона Нодера, - учитель прищурил глаза. - Надо полагать, что замок потерян.
Белые паруса драккара наполнял ветер. Нодерские и осеннийские ардены делали белила из пористой руды, которую добывали в недрах своих гор. Раньше корабли арденов влекли наперекор волнам паруса цвета индиго, но деревья, из которых добывали темно-синий с фиолетовым отливом краситель, остались на севере, в укрытых от холодных ветров долинах Эридара и Лагеттии, и в Риммарави не прижились.
-Нет больше никакого замка! - прокричал мальчик, перекрикивая ветер. - Нет! Разрушен!
-Ты это видел?
-Да я видел это неделю назад, когда нас собрал Верховный прорицатель! Я тогда много чего видел!
Учитель резко обернулся, схватил мальчика за плечи, встряхнул.
-Видел, говоришь? Молчи об этом, Мирниэх! Молчи!
-Почему? - удивился мальчик.
-Я тебя прошу, - порыв ярости, только что охвативший его, улетучился так же внезапно, как и появился, и учитель чувствовал лишь усталость.
-Но почему? - настаивал мальчик.
-Не хочу знать, что с нами будет.
Мирниэх некоторое время испытующе глядел на учителя, а тот был не в силах отвести взгляда, хотя ему очень хотелось. Неуютным был взгляд Мирниэха - в нем наивность ребенка мешалась с бездонной мудростью прорицателя Круга.
-Да и не надо, наверное, - сказал Мирниэх. И учитель вдруг почувствовал себя лучше.
Драккар из Нодера уже скрылся за похожими на зубы скалами, словно охранявшими выход из фиорда. Теперь - несколько дней покоя, и мир рухнет. С севера идут новые завоеватели - об этом известно без всяких пророчеств.
-Слышите, учитель? - вдруг спросил мальчик, отвернувшись и приложив руку к уху.
-Что? - учитель слышал только вой ветра в скалах фиорда.
-Чайки кричат! Предки, наверное, сердятся! - на лице Мирниэха сияла совершенно неожиданная в этот момент улыбка.
-Сжечь! - кричал во дворе школы мастер Ригаэх. - Сжечь все! Завоевателям не должно достаться даже доски, выстроганной арденом!
-Стойте! - заорал учитель, сбегая по лестнице по двор. - Прекратите!
Мастер Ригаэх в своем длинном красновато-буром балахоне удивленно посмотрел на учителя фехтования.
-Малкаих, пока что ректором нашей школы остаюсь я.
-Когда вы ее сожжете, мастер Ригаэх, вы перестанете быть ректором.
-Но не раньше, - мастер Ригаэх улыбнулся, давая понять, что на конфликт идти не намерен. - В чем дело, Малкаих? Какие есть причины не жечь дома?
'Жечь дома'. Мастер Ригаэх избегает говорить 'жечь школу', и учитель его понимает.
-Есть план, вообще-то, - он подхватил мастера под локоть и отвел в угол двора, где долго и обстоятельно объяснял то, что знал и был способен понять сам.
Мастер Ригаэх выслушал его, и по мере рассказа учителя его брови вздымались все выше и выше.
-Это твоя затея? Малкаих, знаешь ли, я много фантазий слышал от наших детей, но чтобы такое, да от тебя...
-Нет.
-Что - 'нет'? - не понял мастер Ригаэх.
-Не моя. Это план Круга прорицателей.
-А ты об этом откуда знаешь? Ты... - мастер осекся и бросил косой взгляд в сторону детей, быстро найдя взглядом Мирниэха. Мальчик стоял с вязанкой хвороста в руках и покорно ждал, пока учителя, закончив разговор, примут решение. Или делал вид, что ждал. - Он?
-Он, - признался учитель.
Они грузили последние подводы. Основная часть имущества школы, включая все книги, уже отправилась к озеру Орри. Уехал и мастер Ригаэх, напоследок грустно попрощавшись с учителем. Тоску навевало это прощанье, мастер наверняка думал, что учитель и десяток учеников постарше остаются здесь на верную смерть. Не будь Мирниэха с его пророческим даром - наверное, так бы оно и было. Но тут замешалось какое-то неведомо грозное будущее, которому уделил внимание перед смертью сам Уивер ЭахТислари - и что в нем крылось, не ведал ни учитель, ни ученики. В прощании с мастером Ригаэхом учитель был тверд и собран, как воин перед боем. Судьбе надо идти навстречу, бегать от нее бесполезно. Даже если неясно, что впереди.
-Про то, почему не надо жечь дома, ты сам придумал? - спросил учитель, закидывая на телегу последний тюк. Все, что осталось, они смогут унести на своих плечах. И часть уже унесли, спрятали в тайнике в лесу.
-Вообще-то, да, - признался Мирниэх, покраснев. - Я просто видел в одном из видений, что они останутся целыми, и решил, что на это должна быть причина. И вот я думал, думал...
-Ну и неплохо придумал, - одобрил учитель. - Сжигают за собой все только те, кто не надеется вернуться. Пожалуй, есть еще какие-то шансы на то, что завоеватели поверят в нашу байку.
-Ну почему байку? - возмутился мальчик. - Ведь вы сами знаете, что у озера Орри собирается ополчение!
-Ополчение, - фыркнул учитель. - Старики, женщины и дети. Все взрослые мужчины Эггора уже под Скейром. И я бы там был, если бы ты меня не удержал. Ты веришь, что наши матери и дети смогут остановить армию Кассории?
-Так туда ж пойдет не вся армия... - Мирниэх осекся и испуганно посмотрел на учителя. - Ой, я же обещал молчать. Простите, учитель.
-Пустяки, - учитель отвернулся, зажмурился и резко открыл глаза. - Пустяки, Мирниэх.
В лесу еще местами лежал снег, оставшийся после недавнего похолодания. С каждым днем становилось все теплее, но на побережье Эггора весна и раньше приходила с запозданием. Лишь только когда с юга начинал тянуть мягкий ветер, приносивший тучи с теплыми ливнями, вечный сосновый бор стряхивал с себя зимнее оцепенение, оживал, наполнялся птичьим гомоном, наливался проникавшим под кроны деревьев солнечным светом. Покрывались неуверенной зеленью кусты орешника. Впрочем, уже скоро. Погода все лучше с каждым днем, май все же.
Однако пока что кустарник стоял голый, и тонкие ветви с трудом могли скрыть сидевших в засаде пятерых мальчишек. Тем более что мальчишки беспокойно ерзали, норовя высунуться и поглядеть, что там творится на дороге.
На дороге стоял учитель фехтования, скрестив руки на груди. На нем была свободная рубаха из простого сукна, узкие штаны из мягкой кожи да сапоги до колен на шнуровке. Меч без ножен висел на поясе в зажиме, откуда в случае необходимости он высвобождался одним движением. Этому движению, которым открывался замок зажима, учитель учил мальчиков специально.
-Придавить внутрь, - он показывал, они неуверенно повторяли. - Вот так, плашмя. Потом резко назад и поворот. Да, отлично, Мирниэх. Ты вроде как знаешь, как это делается.
-Неа, - мотал головой Мирниэх. - видел.
Навстречу учителю двигался патруль кассорийцев - трое конных со щитами, в кольчужной броне с вставками литой стали, вооруженных копьями, мечами и луками. Кассорийские воины - универсалы, сражаются и в ближнем бою, и в дальнем. Лошади им под стать: невысокие, но крепкие твари, которые охотно представляются преодолевающими горные перевалы, и если бы не длинная шерсть, то были бы очень похожи на лошадей сиккартской породы - правда, те все же повыше.
Учителя они заметили уже давно, но продолжали ехать, не задерживаясь и не пытаясь повернуть. Сразу видно - опытные воины, знают, что если здесь засада, то они уже попались, и бежать поздно.
Ага, таки мечи у них короче, чем одноручный клинок арденов, и слегка изогнутые. Учитель ни разу не держал в руках меча кассорийских всадников, но слышал о нем и видел на гравюрах в старинных книгах. Таким оружием удобно рубить с седла, утяжеленный у острия клинок пробьет и стальной доспех, и арденский кожаный, который по прочности стали не уступает. Вот только нет на учителе никакого доспеха. Он не собирается допускать, чтобы его зарубили.
-Здесь ловушка, арден? - кассориец говорил на диалекте эсгуриев, но учитель его понял - наречие самого юного из Младших народов севера не слишком далеко ушло от Старшей речи.
-Здесь ловушка, - признал учитель. - Но вы можете убираться прочь живыми. Вам все равно не войти в лес Эггора, будь вас хоть тьма.
Всадники переглянулись и расхохотались.
-А ты смелый, - сообщил ему старший патруля. - Ты хоть знаешь, сколько воинов нашего короля идут на кораблях герцога Лиртодии?
-А мне все равно, - учитель даже улыбнулся, поняв, что ему и врать-то не приходится. - вам так и так не пройти.
Улыбка сползла с лица кассорийца.
-Пусть выйдут твои воины! - воскликнул он, выхватив свой кривой клинок. - Я хочу встретить смерть в честном бою!
-А тут только один воин, - негромко произнес он. - и вам его хватит с лихвой.
Кассориец толкнул пятками коня, направляя его на наглеца, потом резко развернул, взмахнул клинком - но напрасно, учителя уже не было там, где сверкнула сталь. Зато он был с другой стороны лошади, перекатившись кувырком под брюхом, и где-то в этом кувырке меч покинул зажим и оказался в его руке. А когда он вскочил на ноги, меч сверкнул один раз - и второй всадник, который невовремя развернулся, вглядываясь в заросли орешника, кулем рухнул на землю.
-Смерть с мечом! - заорал старший, едва успев парировать колющий удар снизу. Учитель отскочил, уходя от ответного замаха, метнулся к ближайшей сосне, обернулся, поигрывая мечом. Кассорийцы смотрели на него с опаской, но гнева в их взглядах все же было больше. Третий, заставив коня попятиться назад, потянулся за луком.
-Глупо, - сказал учитель. - Я же говорил вам - проваливайте, откуда пришли.
Старший патруля колебался. Он понимал, что выиграть схватку с вертким арденом им не дано, но не мог вот так просто сбежать, пока их двое конных на одного пешего. Тем временем его уцелевший товарищ таки вытащил лук, положил стрелу на тетиву. Учитель отступил на шаг назад, чтобы в случае необходимости укрыться за толстым стволом дерева.
-Ладно, я не собираюсь играть с тобой в догонялки, - сказал наконец старший. - Мы уходим, но мы вернемся.
-Уходить надо было, когда предлагали, - и учитель, вопреки всем ожиданиям кассорийцев, бросился вперед, замахиваясь мечом. Старший вздыбил коня, прикрываясь от удара, его товарищ выстрелил влет, но мимо - слишком быстрым был бросок учителя, и совсем не туда, куда предполагал стрелок. А из кустов орешника уже выскакивали и с гиканьем неслись пятеро подростков.
Увернувшись от копыт коня, учитель проскользнул левее, пригнулся, пропуская удар мимо себя, отбил второй, сделал выпад - и старший патруля захрипел, покачнувшись в седле, взмахнул руками, роняя свой кривой клинок, выпустил поводья и откинулся назад, его конь рванулся с места и помчал прочь, унося застрявшее в высоких луках тело. Учитель бросил взгляд в сторону второго кассорийца - все, с ним уже покончено. И нарочито небрежным движением вытирал тряпицей кровь с меча Энтор, но лицо его светилось гордостью.
И только одно было неправильно - Даргон, катающийся по земле, зажимая рану у основания шеи. Лицо мальчика побелело, глаза помутились от боли, а между пальцами хлестала кровь - но он так и не издал ни звука.
Так и умер - одного взгляда на рану учителю хватило, чтобы понять, что Даргона ничто спасти не может. Мальчишкам, обступившим своего еще только что живого друга, пришлось дважды повторить, чтобы они пришли в себя и занялись делом, оставив скорбь на потом. Соорудили носилки, на них унесли тело Даргона - вечером они предадут его огню на берегу моря. Учитель остался - якобы прикрывать отход. А на самом деле, едва скрылись мальчишки, сел на ковер прошлогодней хвои, положил рядом с собой меч, медленно поднес к лицу руку и вцепился в нее зубами, заглушая свой собственный крик. И лишь когда терпеть стало совсем уж невмоготу, разжал зубы, стер рукавом кровь, забрал оружие и ушел вслед за своими учениками.
Чайки наполняли фиорд нестройными криками, которые ложились сверху на басовитый вой ветра и рокот прибоя далеко внизу. Между каменных стен фиорда все звуки удваивались. Два человека в серых плащах опять стояли на скалах, но на этот раз взгляды их были обращены вниз, к сгрудившимся у пристани кораблям.
Длинные корпуса боевых драккаров отсюда казались рыбами, которые тянутся к корму. По пристани сновали многочисленные фигурки воинов, среди грязно-белых плащей кассорийцев мелькали желтые рубахи лиртодийских моряков. Взбирались по сходням бочки с пресной водой, пересекали планширы доски, очищенные стволы молодых сосен и вязанки дров. Звенели латы и оружие, нестройным гулом доносились голоса - много голосов, много чужих глоток, изрыгавших чуждую речь.
Как многие в его народе, учитель не мог понять, что нужно новым завоевателям в стране арденов. Как все Старшие севера, он никогда бы не задал ни одному пришельцу такого вопроса. Ардены нынешних времен - дети Серого волка; они не спрашивают, но берут мечи и уходят в леса - чтобы там, на извилистых тропинках в вечном сосновом бору, подстерегать неосторожного врага, а ночами приходить в захваченные чужими поселения и убивать всех завоевателей до одного, оставляя с утра лишь трупы врагов.
Но он тут один, если не считать мальчишек, а завоевателей - тьмы. Вчера на его глазах на юг ушли эсгурийские драккары, скоро отчалат и лиртодийцы. Один перебитый патруль, второй - это все не убедит северян, что в лесах затаилась большая армия арденов. Убедит лишь чудо, но откуда взяться чудесам в человеческих землях? Магия людям почти недоступна.
-Мы - ардены на своей земле, а вы - мертвецы.
Странно слышать наивную патетику в устах Мирниэха. Его любимый ученик - ребенок во всем, кроме своих видений, но в последние дни ребенка почти целиком вытеснила тяжелая печать будущего на юношеских чертах. Учитель не мог без боли смотреть на то, что делает дар с подростком, но не в его - и не в чьей-либо еще - власти вернуть этому лицу простоту и честность юности, понятные и привычные счастье и горе, пытливый взгляд, непонимающее выражение глаз, обиженно сжатые губы и упрямо вздернутый подбородок. О нет, ничего подобного в Мирниэхе уже не осталось. И неизвестно, вернется ли.
-Все ли мы делаем правильно, Мирни?
Он сам не знал, что заставило его решиться наконец спросить о будущем. Может, само зрелище многочисленной армии врагов так подействовало на учителя.
Мирниэх встряхнул головой, вьющиеся русые волосы рассыпались по плечам, взгляд на мгновенье прояснился.
-Учитель, вы же наверное не знаете... мне всегда говорили, что будущее неизменно там, где его единожды увидел прорицатель. Ни люди, ни Прежние, ни даже боги не властны над таким будущим.
-И... много ли ты видел из того, что случится с нами?
-Вы же не хотели знать!
-А теперь хочу.
Мирниэх отвернулся, взгляд его чайкой упал с высоты скал на корабли внизу.
-От этого момента - почти все.
-Но я не понимаю, как нам удастся задуманное.
-Оно не задуманное, учитель, оно предопределенное.
-Так неужели мы ни над чем не властны?! - учитель всплеснул руками, разом выдавая и свое отчаяние, и чувство полной беспомощности, и протест - протест против неведомой судьбы, которую кто-то определил за него раз и навсегда.
Мирниэх снова смотрел тяжелым взглядом в пустоту меж берегов фиорда, в воздух, в самый ветер, который, казалось, был осязаемым и мало не зримым.
-Не судьба определяет нашу жизнь, но мы ее создаем. Прорицатель видит лишь то, что неизменно случится - а значит, случившееся уже предопределено в мыслях и поступках того, чье будущее видится прорицателю - ведомо то самому человеку либо неведомо. Сами носители судеб сужают для себя многовариантность будущего до одного-единственного выбора - чаще всего простого и понятного, в ущерб сложным и неоднозначным. Так говорит Аэлевит из Окбери.
-Так, выходит, чтобы избежать судьбы... - учитель задумался, подбирая слова в разговоре, где тема была ему непривычна. - чтобы избежать судьбы, надо разубедить человека в его собственном будущем?
-Возможно, что его уже разубедили - в мыслях и поступках другого человека. И тогда будущее опять же предопределено.
-И совсем никакого выхода нет?
Мирниэх замолчал, взгляд его сверлил корабли внизу.
-Выход... выход из обреченности? Обреченность создаем мы сами. Мы обречены думать и решать так, как у нас заведено. И пророчества лишь подтверждают нашу привычку, порождая все новые и новые поколения обреченных. Надо... надо расширить кругозор. Надо сделать выбор невозможного - возможным, и только с этой точки зрения оценивать все варианты. Сделать так, чтобы могло случится все, что угодно. Принять как реальность, как мир. Тогда пророки умолкнут, а народ обретет будущее.
-Я не читал ничего подобного в записях Аэлевит, которые публиковали в Окбери. Это сокровенное?
И опять Мирниэх умолк ненадолго.
-Нет, - нарушил он молчание, его слова падали тяжело, как падали слова взрослых прорицателей, находящихся в пророческом трансе. - нет, не сокровенное. Она еще это скажет.
Учитель чувствовал, что голова его идет кругом. Юный прорицатель цитировал еще не прозвучавшие слова.
-Но как же тогда победим мы с тобой?
-Да просто! - воскликнул Мирниэх, откидывая волосы назад и подставляя лицо соленому ветру. - Мы же - ардены на своей земле, а они - мертвецы!
Широкой мозолистой ладонью учитель сгреб в горсть свое лицо, жестко провел по коже пальцами - большой и указательный чувствительно надавили на веки, убирая зрение и чувство реальности как таковой. А потом, отведя руку от лица, он открыл глаза и увидел, что они окружены кассорийскими воинами, и уже луки натянуты, и грубой ковки наконечники стрел смотрят на них.
-Кто вы такие? - рявкнул, перекрикивая ветер, один из них. Слова были сказаны на Старшей речи.
-Мы... - учитель помедлил, подбирая слова, и слова пришли - те слова, что только и могли прозвучать здесь и сейчас, в предопределенной им самим жизни. - Мы - ардены на своей земле, а вы - мертвецы.
Их заперли в библиотеке. Завоевателям она была, очевидно, без надобности.
Окна в библиотеке располагались высоко под потолком и были достаточно узкими, чтобы через них нельзя было выбраться наружу. Мирниэх забился в угол возле двери, учитель же расхаживал меж стеллажей и полок, пробегая взглядом по корешкам книг. Интересовали его кассорийские клинки, а на самом деле он стремился убить время. Рано или поздно их допросят, а потом, скорее всего, прирежут за ненадобностью. В ожидании же смерти ничего приятного нет, и если есть возможность скоротать это время за книгой - почему бы и не скоротать?
Нужная книга все не попадалась. Взгляд его ненадолго задержался на 'Торговле с севером' времен Эргана Второго, но нет - экономические труды учителю никогда не давались. Учитель начал было склоняться к какому-нито приключенческому роману, как вдруг обратил внимание на внушительный фолиант под названием 'Законы и законники Лиртодии'. Что-то вспомнилось ему в связи с этим названием, связанное с лиртодийцами, рука сама потянулась к полке и вытащила книгу. Да уж, вполне в духе арденов: перед смертью сесть почитать что-нибудь о стране, из которой явились твои палачи. Высокомерно и с должным презрением к смерти, как и положено Старшим.
Фолиант оказался довольно скучным, если воспринимать его серьезно. У лиртодийцев было много законов - по всякому поводу имелись свои правила, установления, освященные временем традиции, решения герцогского суда и прочее в том же духе. Строгие правила описывали всю человеческую жизнь. За исполнением правил следили законники, больше, правда, наставляя, нежели карая: вот сюда ступить левой ногой, а сюда - правой, вдохнуть, выдохнуть, посмотреть налево, одернуть платье, теперь опять левой... страх и ужас. Учитель пролистал несколько разделов, показавшихся ему любопытными, и закрыл книгу.
И действительно, вскоре в коридоре послышался шум, дверь распахнулась, и в комнату вступили двое кассорийских воинов с кривыми мечами наголо.
-Пойдешь с нами, - один из них указал острием клинка на учителя.
Учитель сложил руки за спиной, бросил на всякий случай взгляд на Мирниэха.
-Ударят один раз, по щеке, - сообщил мальчик. - Останется царапина от перстня. Больше ничего.
Ему стянули руки за спиной, он не сопротивлялся. Отвели вниз, в большую комнату, где ученики постарше сиживали вечерами, играя либо просто разговаривая. За большим круглым столом сидел кассорийский военачальник неизвестного ему ранга, в богатых латах, бородатый и почти лысый. Учителя посадили напротив него, кассориец принялся расспрашивать о войсках, что скрываются в лесах.
-Целое войско в засаде? - удивился он. - Ты врешь, арден. Все ваши войска - в Сиккарте.
-Проверь, - учитель ухмыльнулся самой пакостной из всех возможных ухмылок - обычно ею он пытался вывести учеников из равновесия на тренировочной площадке.
Вышел из равновесия и кассориец, вскочил, быстро обошел стол и отвесил ему пощечину. Что-то остро резануло щеку - перстень, наверное.
-Ты - врешь, - удовлетворенно произнес кассориец, глядя ему в глаза. - Увести его.
Конвоиры выдернули его из-за стола, развернули к выходу.
-Воевода Греглиг! - вдруг воскликнул один из них, указывая на учителя. - Мальчишка-то - прорицатель!
-Какой еще мальчишка? - недовольно спросил воевода.
-Второй, был с этим, когда мы их повязали. Когда вели этого, мальчишка сказал, что его один раз ударят по щеке, и будет царапина.
-Что за чушь? Где этот мальчишка?
-Дык там же, с в комнате с книгами.
Воевода Греглиг ненадолго задумался, пристально глядя на учителя, потом махнул рукой.
-Увести. Потом с этим мальчишкой разберемся, потом.
-Тобой заинтересовались, Мирни.
-Я знаю, учитель. Завтра утром будут вместе допрашивать.
-Нас - вместе?
-И нас, и они. Будет еще лиртодийский законник, который у них за адмирала.
-А этот Греглиг - кто?
-Предводитель кассорийской армии.
-Значит, оба главных будут?
-Да, оба.
Ветер завывал в скалах фиорда, отсюда его вой казался далеким. В библиотеке было тепло, запах старой бумаги и пыли был уютным и привычным. Едва теплился фитиль в плошке, которую им оставили.
Мирниэх спал, ворочаясь и что-то бормоча себе под нос. Учитель сидел, прислонившись спиной к стене и глядя на огонь. В огне прорицатели часто видели свои видения, но не шли к нему никакие предсказания. Из них двоих будущее было открыто только Мирниэху, и учителю оставалось лишь верить, что будущее это мальчику не пригрезилось.
Что-то стукнуло по полу рядом с его ногой, заставив учителя напрячься. Взгляд скользнул по доскам, остановился на продолговатом предмете в шаге от его сапога, которого раньше там не было. Наклонившись вперед, учитель протянул руку и взял предмет, оказавшийся свернутым в трубочку листом плотной бумаги. Развернул.
'Завтра ночью мы вас вытащим' - было написано неровным мальчишеским почерком. Кто из его учеников это написал, учитель определить не мог.
-Энтор... - пробормотал Мирниэх, не просыпаясь. - Зря... догонят...
Через некоторое время учитель услышал какие-то крики, отдаленный шум драки. Это продолжалось недолго, вскоре все стихло. Похоже, что догнали.
Утром их вывели обоих, провели по двору. На перекладине ворот висел труп подростка, в котором учитель без труда узнал Энтора. Их провели на пирс, мимо бородатых кассорийских воинов в грязно-белых плащах и коротко стриженых лиртодийских моряков в длинных желтых рубахах и штанах в обтяжку, мимо бочек и корзин, мимо уткнувшихся в пирс боевых драккаров лиртодийской постройки - к самому большому из кораблей, на палубе которого обсуждали что-то вчерашний кассорийский воевода и седовласый человечек в желтой мантии с узорчатой вышивкой.
Про мантии учитель вчера читал - их носили законники.
-Ты прорицатель? - спросил воевода без всяких предисловий, глядя на Мирниэха. Мальчик кивнул.
Лиртодиец посмотрел на него недоверчиво.
-Чем докажешь?
-Уже доказал, - воевода ткнул пальцем в щеку учителя, где красной полосой спекшейся крови тянулся след от перстня. - Вот это вчера предсказал, по словам стражников.
Законник хихикнул.
-Такие предсказания и мне по силам, воевода Греглиг. Пусть предскажет что-нибудь близкое по времени и легко проверяемое, но не столь банальное. Ну-ка, мальчик, поведай нам о будущем.
Мирниэх посмотрел на человечка, который едва ли был его выше, с презрением.
-Дар прорицателя - не для балаганных клоунов, которые даже по сходням не могут пройти, не сломав себе ногу.
Законник вскинулся, размахнулся для удара, но кассориец успел сделать шаг вперед и заслонить пленника.
-Погоди руками махать, законник. Успеется. Не захочет говорить - пойдет палачам в работу. Рассказывай лучше, мальчуган, по-хорошему, потому как времени у меня на вас нет.
-Что тебе рассказать, завоеватель?
-Слышал я, что в здешних лесах укрывается войско. Это правда?
-Правда.
-Зачем оно тут?
-Чтобы принять бой с твоими солдатами.
-С чего ты решил, что я отправлю солдат в лес? Наш путь лежит в Сиккарту, Эггором мы потом займемся.
-Видел.
-Что с того? - хохотнул кассориец. - Видеть можно многое.
-Видения не лгут, завоеватель.
-Хм... эйтории из Синдрии говорят то же самое. Ну, может, и вправду не лгут. А если я не хочу отправлять солдат в лес?
-Значит, еще захочешь.
-Что-то изменится, что заставит меня передумать?
-Ты хорошо соображаешь для Младшего, завоеватель.
-А ты борзеешь, мальчишка, - воевода сморщился, словно уксуса хлебнул, но ничем более не проявил своего недовольства. - Отвечай на мой вопрос.
-Изменится.
-Что именно?
-Будет нападение.
-Когда?
-Сегодня ночью.
Воевода внимательно посмотрел на мальчика, потом повернулся к лиртодийцу.
-Вот тебе, законник, и твое легко проверяемое пророчество. Завтра узнаем, правду ли он говорит, или же врет.
Человечек в мантии подошел к учителю, посмотрел на него снизу вверх, склонив голову набок и щурясь.
-Это может быть подстроено, воевода Греглиг.
-Ага, враги пойдут на верную смерть, чтобы мы поверили в существование их самих. Нелогично, законник.
-У меня есть имя, воевода Греглиг! - вспылил вдруг лиртодиец. - Утруди себя произносить его, обращаясь ко мне!
-Утихни, - лишь отмахнулся воевода. - Твое имя, Ма-ла-та-ниох, разве что эльфийский шаман без запинки выговорит. Увести этих!
Их наконец накормили. Учитель и ученик с одинаковой жадностью набросились на еду, обе миски опустели очень быстро.
Будущее казалось ясным, как летний полдень, и не особо интересным. Скоро будет безнадежное нападение, которое завоеватели уже ждут, а завтра их, судя по всему, повесят на воротах рядом с Энтором.
С другой стороны - чему удивляться? Ардены всегда жертвовали собой, не задумываясь, умирали, не прося пощады, не гнули шеи ни перед кем. Их ненавидели, их преследовали - но их боялись. Они умирали, чтобы жил народ. И народ жил - лишившись своей родины, потом и оставшихся владений, да и свободы тоже - однако же держался и все еще внушал страх и уважение любому, пожелавшему прийти в земли Старшего народа. Так и не стали ардены младше, по сей день век их был долог. И сейчас должны выдержать, а что ценой тому будут жизни многих сыновей и дочерей народа - горько, но не смертельно. Будет еще теплое утро после морозной весенней ночи.
-Жестоко было подставлять наших, Мирниэх, - все же обронил учитель. - Я, конечно, понимаю, что ты все это видел...
-Кого? - не понял Мирниэх. - Тех, кто нападет ночью? Вы про них, учитель?
-Про кого же еще?
-Они знают, что их ждут. Ничего с ними не случится, все живые уйдут. Слышите? Началось.
Стук, который учитель принимал за дождь, дополнился криками за окнами. Полыхнуло где-то невдалеке пламя, слегка осветив погрузившуюся во тьму комнату, простучали копыта лошадей, кто-то кричал диким криком, кто-то отдавал приказы на резкой и жесткой кассорийской речи.
-Горящие стрелы? - догадался учитель.
-Да. Издалека бьют, с того берега фиорда. Ветер сейчас потише, так что попадают часто.
-Кто там? Старики да подростки?
-Ага. Сотен пять где-то. Кассорийцы-то ждали, что будет атака на саму школу, а наши подожгут пару кораблей и уйдут прежде, чем их отрежут от леса.
Действительно, обстрел вскоре прекратился. Шум в лагере продолжался, наверное, до полуночи, однако наконец смолк и он. Лишь перекрикивалась стража, да изредка под окнами проезжали всадники.
-Думаешь, это их убедит? - недоверчиво спросил учитель. Спать им обоим все равно не хотелось, да и масла в плошке еще хватало, чтобы разгонять тоскливую темень.
-Кассорийского воеводу - уже убедило. Остался старикашка в желтом.
Утро было безоблачным, и даже обычного ветра почти не было. Легкая рябь в устье фиорда сменялась спокойной, едва колыхавшейся водой между скал, над ней с криками носились чайки.
Эх, если бы хоть кусок хлеба в желудке! А лучше мяса, с подливой, да вина глотнуть или, на крайний случай, миакоранского эля... учитель встряхнул головой, тяжелой после бессонной ночи, и пошел вперед, не дожидаясь, пока его подтолкнут сзади.
Оба военачальника завоевателей на сей раз ожидали их на пирсе. Воевода стоял, заложив руки за спину, законник сидел на изящном кресле. Правая нога его была в лубках и покоилась на ящике, лицо было еще более недовольным, чем вчера.
-Ай, нехорошо, мальчуган! - улыбнулся кассориец, увидев их. - Ты зачем законнику перелом напророчил? Испортил хорошего человека, понимаешь.
Лиртодиец скривился еще больше, сделал жест рукой - тут же подбежали двое моряков в желтых рубахах, помогли ему встать, подали костыль.
-Итак, твои пророчества не врут, мальчуган. Быть может, ты сможешь мне напророчить, что ждет моих воинов в лесу? Вернутся они с победой, или же арденского войска там слишком много, и я отправлю их на смерть?
-Патрули-то исчезают, законник, - сказал зачем-то Мирниэх, не ответив на вопрос воеводы. Тот удивленно поднял брови.
-Нет там никакого войска, - фыркнул законник. - враки все это. Когда мы жгли Окбери, там обнаружилось лишь несколько старух, что предвещали нам гибель. Почему мы должны верить, что здесь арденов будет больше? Кто их видел?
-Патрули-то исчезают, законник... - возразил воевода. Запнулся, потряс головой, посмотрел в изумлении на мальчика.
Лиртодиец вроде и не заметил происходящего.
-Чтобы уничтожать наши патрули, больших сил не требуется...
-Верно я говорю, воевода Греглиг? - возгласил Мирниэх и сжался весь, насколько позволяли стянутые за спиной руки. Его тут же выпрямили стоявшие за спинами пленников конвоиры, поставили прямо.
-...верно я говорю, воевода Греглиг? - закончил свою фразу лиртодиец, переводя взгляд с кассорийца на мальчика и обратно. Потом шагнул вперед, опираясь на костыль, и наотмашь ударил мальчика по лицу. - Ах ты мерзость!
-Уймись, законник, - спокойно сказал кассорийский воевода. - Вчерашнее нападение - это уже посерьезнее, чем патрули. Мы остались без двух кораблей, хотя были предупреждены об атаке. Теперь мы должны принять решение о том, оставлять здесь часть войска, или же двигаться всеми силами на юг.
Учитель слушал спор вполуха, взгляд его был устремлен в сторону моря, где чайки с криками носились над волнами. Сегодня их крик казался ему каким-то довольным. Может, и в самом деле предки радуются, глядя на них? Одобряют их глупое геройство, поддержать пытаются... нет, глупость все это и варварство. Все - глупость, абсолютно все. А верхом всей глупости стала его жизнь - жизнь мастера клинка, что учил Мирниэха владеть собственным телом, предугадывать движения противника, уклоняться и уметь отбрасывать все мысли в бою - нужные и ненужные. Шаг в сторону, поворот на пятке, выпад... еще шаг, пригнуться. Нет, Мирниэх, ты не владеешь в нужной степени левой рукой, и не надо изображать тут из себя великого фехтовальщика. Перебросить-то оружие в другую руку ты сможешь, а вот ударить как надо - вряд ли. Нет, Мирни, нет и еще раз нет... и еще раз нет. Все, чему он учил мальчика, оказалось зря. Вместо собственного тела дерется он своим внутренним взором, ясно различая грядущее, и бредет следом за ним беспомощный учитель, которому так и не открылось в этой жизни будущее - идет чужой дорогой и живет чужой жизнью, даже руки у него связаны за спиной, и не получится выпад, да и незачем. Все уже за него решено.
-Отвечай на вопрос, мальчуган. Справится ли с арденами в эггорском лесу войско, которое останется здесь?
-Прорицателю не все видно! - Мирниэх сплюнул кровь, глядя мутным взглядом куда-то в сторону. - Может, ответ на твой вопрос мне откроется завтра, а может, позже. Или вообще не откроется. Может, ты, законник, мне чего-нить напророчишь?
-Жить хочет, - удовлетворенно произнес лиртодиец, повернувшись к воеводе. - Все эти пророчества яйца выеденного не стоят. Ардены давно выродились, воевода - я давно это говорю. Дар прорицания в этом народе слаб, не то что в прежние времена, когда они правили всем севером.
Шаг в сторону, поворот на пятке, выпад... шаг в сторону, поворот. Руки связаны, но зубы пока еще есть. До воеводы не дотянуться, но можно вцепиться зубами в желтую мантию и рвануть за собой, с пирса и в воду, а там постараться утащить его за собой на дно. Пока опомнятся, пока следом нырнут - захлебнется лиртодиец. Одним врагом будет меньше, да и вырвется наконец учитель из вцепившейся в него предопределенности, из чужого сна, от которого к утру не останется и воспоминания. Всего-то и надо - выбрать невозможное. Вряд ли враги ожидают от него такой прыти.
Кассорийский воевода задумчиво посмотрел на Мирниэха, потом перевел взгляд на седого человечка в желтой мантии.
-Может, ты, законник, мне чего-нить напророчишь? - медленно сказал он.
Лиртодиец подпрыгнул, как вроде его ужалили, развернулся и с ревом кинулся к Мирниэху, размахивая руками и роняя костыль. А мальчик... мальчик сделал шаг в сторону, раскрутился на пятке, сбрасывая с себя вцепившегося в него законника, присел на краю пирса и, оттолкнувшись от края, бросился вниз, в просвет между бортами двух пришвартованных рядом драккаров. И только плеск воды донесся снизу.
Учитель не успел ничего сделать. Едва он шагнул к скорчившемуся на краю пирса лиртодийцу, как его повалили на доски, сверху навалился кто-то тяжелый, не давая шевельнуться.
-Поднимите обоих, - услышал он голос воеводы. Его тут же поставили на ноги, придерживая за связанные руки, чтобы не сбежал.
Законник кривился и шипел от боли. Моряки в желтом усадили его обратно в кресло, кто-то уже звал лекаря. Лубки съехали, и нога лиртодийца была вывернута под неестественным углом.
-Законник Малатаниох, - тяжело уронил воевода, ни разу не запнувшись на имени лиртодийца. - ты утопил моего пленника.
Человечек в желтом поднял перекошенное лицо, глядя куда-то в сторону края пирса.
-Он хотел меня утопить, воевода. Я защищался.
-Будешь спорить, законник?
-Ладно, твоя взяла... ты получишь виру. Выберешь любого взрослого из числа пленных, которых мои люди взяли на островах Осенни. Этого хватит с избытком за мальчишку.
-За прорицателя?
-Возьми двух. Ну трех возьми!
-Нет, - вдруг нарушил молчание учитель. - такая вира будет не по закону Лиртодии.
Воевода посмотрел на учителя с неожиданным любопытством.
-Надо же, а ты что, разбираешься в законах наших смешных соседей, арден?
Учитель покачал головой.
-Нет, в них и сам Катаар не разберется... помню, что за чужого пленника, нечаянно убитого, полагается отдать не только человека, но и умения человека, который был убит.
-Та-ак... - протянул воевода. - Это уже интересно. Чем же владел мальчуган, кроме как даром прорицания? Боюсь, у законника Малатаниоха не найдется ни одного прорицателя среди пленных. Нет, арден, увы, но теперь мы остались без пророчеств. Я не узнаю будущего и не смогу обрести над ним никакой власти.
Лицо его вдруг просветлело.
-Хм. Кажется, я понял, чем я потребую виру. Законник, ты отдашь мне власть над будущим.
Законник даже кривиться перестал, глядя на кассорийского воеводу удивленными глазами.
-Не понимаешь? Решение о том, оставлять ли здесь заслон или нет, по договору между моим королем и твоим герцогом можем принять только мы с тобой совместно. Теперь я приму его самолично.
-И каково же будет твое решение, воевода Греглиг? - спросил лиртодиец.
-Семь тысяч, - ответил воевода. - ровно столько я готов здесь оставить без опасения, что чрезмерно ослаблю остальную армию, которая пойдет на Скейр. Семь тысяч отправятся в арденский лес и выяснят, что там за войско скрывается. Если арденов там много - они будут удерживать их, сколько возможно, а нам будет проще, потому что вражеская армия в столице будет слабее. Если арденского войска в лесу нет - они пойдут к Скейру и присоединятся к осаде. Но я не могу пренебрегать опасностью обнаружить в нашем тылу серьезные силы врага, которые в нужный им момент нанесут нам удар в спину под стенами Скейра. Я взял с тебя виру, законник. Пленников же себе оставь, мне ардены без пророческого дара ни к чему.
Лиртодиец снова сморщился, но промолчал.
Кассорийский воевода приблизился к учителю, задумчиво посмотрел ему в глаза.
-Мнится мне, арден, что в ловушку попадут мои воины. Ловко вы это с мальчуганом провернули, ой ловко. Ведь нет у меня другого выбора, кроме как перебдеть и оставить заслон, правда?
Учитель смотрел ему в глаза немигающим взглядом, и ничего не выражал этот взгляд.
-Увести, - распорядился воевода. - и повесить.
При этих словах учитель улыбнулся. В криках чаек ему чудился голос Мирниэха. И этот голос утверждал, что все учитель сделал правильно. Шаг в сторону, поворот на пятке, выпад.
Кассорийский воевода шарахнулся назад, однако учитель не пытался до него дотянуться. Вырвавшись из рук стражников, он упал набок, перекатился к краю пирсу, перевалился через край и упал в холодную воду Керрийского фиорда.
Он не верил, что Мирниэх смог выплыть со связанными руками. Мальчик многого еще не умел, не успел научиться владеть своим телом как следует. Но он - он, мастер клинка, владеющий собственным телом не хуже, чем мечом - он должен хотя бы попытаться. И сначала стянуть сапоги, а потом попробовать выплыть, отталкиваясь одними ногами. Веревки - потом.
Лежа на едва выступавшей из воды скале, он слушал крик чаек, пытаясь понять, есть ли в нем хоть какой-то смысл. Ему не верилось, что он все еще жив.
Но даже если он умер, то теперь он свободен от чужого сна, от предопределенного кем-то другим будущего. А если жив - он расширит свой кругозор, обязательно расширит и станет по-настоящему свободен... если его найдут здесь, на скалах, до того как силы оставят его, и если те, кто найдет его, будут сородичами, а не завоевателями. Ведь на самом деле все может случиться - все, что угодно.
Граф Гисс со свитой командовали войсками со склона холма. С того самого, на котором умирающий арденский прорицатель убил Галака. Собственно, все, что изменилось с того момента - со сцены исчезли трупы Галака и Эрадэаха ЭахМираэха, добавилось гонцов, добавилось суматохи, сгустились тени. Ночь шаг за шагом подбиралась к полю боя, не то спеша остановить кровопролитие, не то, напротив, торопясь ускорить разгром завоевателей.
Да, именно к разгрому шло все дело. Ушли вниз и увязли в драке воины с равнин Истона, ушли следом и закованные в броню всадники Гиссаны. Воины севера, защищавшиеся на берегу, не спешили сдаваться, хотя и отступали шаг за шагом к городу. А из холмов вестники приносили все более панические рапорты, и с этим граф и его полководцы не могли поделать совершенно ничего. Все резервы давно были в бою.
Лорбаэн сидела на дереве. В суматохе после гибели Галака она решила не лезть под руку переполненным эмоциями воеводам, однако и покидать столь удобное для наблюдения за происходящим место было глупо. Что ж, старая береза оказалась достаточно ветвистой, и в то же время листва ее не была слишком густой, чтобы Лорбаэн лишилась обзора. Слышно же отсюда было прекрасно.
-Эртолик Эанилин убит! Заслон отступает!
-Ты как обращаешься к его сиятельству, холоп?!
-Заткнись! Говори, гонец. Ты видел мертвого Эанилина?
-Нет... ваше сиятельство. Мне его старший сотник весть передал, он сейчас там командует отступлением.
-Бегством... не врал бы уж своему графу, гонец. Ладно, будь неподалеку, понадобишься еще.
-Ваше сиятельство, мы не можем их отрезать! Они не позволяют прорвать строй, дерутся что дьяволы!
-Где?
-Вон там, правее, видите? Сам Атранек Экмарен сейчас там, пытается пробиться.
-Да, вижу. А где Альбероник Эаприн?
-Ищут. Вроде бы видели, как он пал в первой же атаке.
-Как-то это не похоже на Альбероника. Ищите, такие в бою не умирают.
Частокол на берегу был облеплен воинами в черных медвежьих шкурах. Перед ними, на относительно ровном лугу, беспорядочно суетились тяжелые всадники алагоров. Лорбаэн, видевшая стройный порядок сражения фаланги арденов с армией графа Гисса, находила происходящее каким-то неправильным. Воины юга вроде бы атаковали, и вроде бы их было значительно больше - однако никакого видимого успеха не достигали. Местами скопления истонцев были весьма многочисленны, девочка заметила даже несколько проломов в частоколе, но не видела движения вперед. Сражались по всей длине укреплений, и сражались, похоже, без толку.
-Гонец от тысячника Таларика!
-Пропустить немедленно!
-Ваше сиятельство, тысячник Таларик идет к вам.
-Скоро?
-Несколько часов. До темноты не успеет.
-Что?!
-Тысячник Таларик сообщает, что имеет дело с превосходящими силами врага.
-Во сколько раз превосходящими?
-Примерно вдвое, точнее определить невозможно.
-Боги Звездного пика, а кто же тогда атакует заслон Эанилина?
-Если мне будет позволено высказать свое мнение...
-Высказывай, гонец, чего уж тут... все равно больше никто ничего путного сказать не может.
-Атака на заслон - отвлекающий маневр. Там может быть всего несколько сотен легких бойцов, в темноте они могут кое-кому показаться и армией. Основной удар идет по тьме Галака.
-Зачем?
-Чтобы вы тут остались одни, когда подойдут основные силы врага.
-Мда... а может, все обстоит строго наоборот? А, гонец? Может, это Таларика отвлекают несколько сотен легковооруженных воинов, а на заслон навалились те самые основные силы?
-Если мне будет позволено высказать свое мнение, ваше...
-Позволено! Говори, не тяни.
-Тысячник Таларик умеет считать врагов.
-Может, тут ты и прав, гонец. Может, и прав... хорошо. Темнику Таларику - приказ: не щадить людей и прорываться к нам. Только вместе у нас есть шанс выйти с этого берега живыми.
-Так и передать?
-Так и передай.
Северные сумерки долгие. В школе учитель рассказывал о 'северных днях' - в Кассории, например, летом солнце не заходит неделями. А еще бывали и 'северные ночи'...
Битва не стихала. Истонцам наконец удалось прорваться за частокол на левом фланге, и он тут же запылал, отрезая оказавшихся внутри от остальной армии стеной огня и дыма.
-Эдак мы без укреплений останемся.
-Ваше сиятельство, а зачем они нам, эти укрепления?
-Зачем, говоришь... если прав все же я, а не гонец Таларика, к нам скоро пожалуют из холмов гости... а армия копается внизу, как вроде они там клад нашли и поделить не могут. А еще может быть, что правы мы оба... тогда мы в ловушке, и нам безусловно конец. Одного не пойму - откуда у них столько воинов? Мы же их били уже не раз.
Противоположный берег уже полностью погрузился во тьму, и тьма медленно наползала на укрепления, озаряемые теперь лишь светом пожара слева. Чуть позже загорелся частокол ближе к центру, в отблесках пламени метались какие-то фигуры.
Из холмов доносились крики и шум не то битвы, не то погони. Время от времени оттуда появлялись воины южан - иногда раненые, чаще просто перепуганные, некоторые без оружия вовсе. Часть из них собралась вокруг графа Гисса и его свиты, среди них даже нашлось двое десятников, не потерявших голову подобно остальным. Многие же не задерживались, невзирая на окрики, и проходили мимо.
-Эй, девчонка! Да, ты, на дереве! Тебе еще что-то видно?
Лорбаэн, если и удивилась, что граф Гисс ее заметил, то старалась не подавать виду.
-Ничего не видно! Темно слишком!
-Ясно. Сворачиваемся здесь, пора поторопить наше бравое войско со штурмом этого забора.
Свита графа Гисса прозвенела сталью вниз по склону холма. Следом, озираясь и сжимая в руках мечи и булавы, потянулись воины заслона. Лорбаэн подумала немного и, спрыгнув с дерева, побежала следом.
Склон холма был истоптан копытами и сапогами прошедших здесь тысяч. Осторожно переступая, девочка спустилась вниз, к зарослям высокой травы и камыша, и увидела первую яму.
'Они говорили о том, чтобы вырыть ловчие ямы', - вспомнила она. Ямы с кольями. Самих кольев она не видела, но яма была завалена телами людей и лошадей. Впрочем, нет, кто-то там еще стонал.
-Убей меня, - попросил алагор с аккуратной седой бородкой, которого она с большим трудом вытащила из-под лошади. У него были переломаны обе ноги.
-Разве ты не хочешь жить?
-Хочу, - прохрипел он. - только уже не получится. Ты не сможешь меня дотащить... помоги лучше тому, у кого сломано меньше ног.
-Вот еще, - фыркнула Лорбаэн. И потащила, как котенок-крысолов тащит задушенную им крысу - волоком, пятясь назад, падая на колени, когда силы оставляли ее, и не в силах понять, что она делает и зачем. Потом и задумываться перестала - все вытеснила усталость и боль в руках и спине. А потом ее заметили, забрали стонущего алагора, унесли куда-то. Потом появился Броганек, залитый кровью везде, где только можно, и покрытый копотью там, где крови не было, посмотрел на нее свирепо, отругал на истонском и прибавил пару алагорских словечек, выдохся и отвел ее к арбалетчикам У стрелков было тихо и спокойно, в бою они уже не участвовали - в непроглядной тьме легко перестрелять своих же. Да и вытеснили уже северян с этого фланга, или они сами ушли - непонятно.
Битва стихала. Таларик со своей тьмой так и не появились, правда, и миакрингов из-за частокола удалось выбить, и они организованно растаяли в ночи. Так утверждали воины, пути которых пересекались с путем арбалетчиков, перебиравшихся за частокол. За ними следовало то, что осталось от обоза - несколько подвод, одна из них, кстати, та самая - с элем. Возница узнал Лорбаэн, помахал рукой.
На оставленных армией холмах мелькали факелы. Сколько бы ни было там врагов, они пришли и заперли армию южан на берегу. Что, как помнила Лорбаэн, и было их целью. Граф Гисс образцово-показательно влез в ловушку.
Лагерь неуверенно озарился кострами, и свет пламени открыл во всей красе картину поражения. Воины юга не выглядели победителями, и не чувствовали себя таковыми. Потери по тем скромным подсчетам, что делали сотники и тысячники, многократно превысили те, что понесли оборонявшиеся здесь миакринги - если они и правда оборонялись, а не удерживали армию до подхода подкреплений из холмов. Битва прошла так, как хотели северяне, и это был еще не конец.
Какой-то порядок в лагере успел установиться, когда из-за сильно поврежденного в бою частокола полетели первые стрелы. Сколько бы ни было вражеских воинов в холмах, давать южанам отдыхать они определенно не собирались. По лагерю промчался один из тысячников на взмыленной лошади, зычным голосом требуя гасить костры. Воины неохотно повиновались.
Броганек появился ближе к полуночи. Ругаться не стал, просто взял ее за руку и отвел к стоянке Эктуден. Здесь жгли костер, не обращая внимания на прозвучавший приказ. Воинов клана уцелело совсем немного, один из них - кажется, Арагдек, - приветственно махнул ей рукой и улыбнулся. Истонцы подвинулись, освобождая ей место у костра.
-Говорят, ты спасла алагорского барона.
-Барона? Не знаю, на нем не было написано, что он барон.
Воины расхохотались.
-Тебя не поймешь, ралдэн. То убиваешь раненых, то спасаешь.
-Я и сама себя давно не понимаю, - Лорбаэн пожала плечами, отобрала у Арагдека кусок вяленого мяса и вцепилась в него зубами. С истонцами ей было легко - легче, чем с кем-либо еще в этом мире. Они были как дети, и в то же время были лишены детской жестокости, зависти, истеричности... да, наверное, они были добры. К своим, конечно же.
Воины по большей части молчали. Молчали и во всем лагере, только кричали и стонали раненые, ржали лошади, да где-то у самого частокола стояла шумная перебранка.
Чуть позже стало понятно, кто там бранится. К костру явился один из лизоблюдов графа Гисса, прищурился на Лорбаэн, вытер слезящиеся от дыма глаза тыльной стороной ладони.
-Его сиятельство к себе требуют. Немедленно.
Лорбаэн решила не ерничать, тем более что ей и самой было любопытно, чего от нее понадобилось сиятельству.
Если днем граф Гисс был меланхолично спокоен, то сейчас он был просто мрачнее тучи. Окружавшие его военачальники и ординарцы откровенно держали дистанцию в несколько шагов, даже Альбероник Эаприн не пытался приблизиться к графу ближе, чем на расстояние вытянутой руки.
-Таки вы с этим твоим Броганеком не врали, - сообщил он, едва заметив Лорбаэн. - однако я помню, что в вашем донесении упоминались эйтории Мигронта. Я их не вижу.
Лорбаэн хмыкнула.
-Я их никуда не спрятала. Когда мы с Броганеком смотрели сюда с холмов, они были здесь.
-Расскажи еще раз, что ты тогда подслушала из разговора военачальников.
Она рассказала, хотя уже начала забывать подробности. Граф и военачальники слушали, не перебивая.
-Всё?
-Всё.
-Мда... неувязочка. По твоим словам, дружина герцога Илдинга и ополчение Скейра должны было отступить без боя, а не удерживать частокол в течение нескольких часов. Что думаешь, Эаскин?
Раник Эаскин и остатки его тысячи вырвались из холмов последними, буквально по пятам преследуемые эйторийской конницей - об этом Лорбаэн услышала еще от лучников. Заслон был разбит, рассеян, перестал существовать. Воины Кагониса, две тысячи алагоров - всего полутьма пехоты, из которой до берега добралась едва ли тысяча.
-Я, ваше сиятельство, еще не видел ни одного плана битвы, который был бы выполнен в точности, - ответил усталый дядька простоватой внешности, с покрытым ссадинами лицом.
-Нам надо понять точно, что произошло. Мы пока что делали все, что они от нас хотят - значит, мы движемся к своему поражению и гибели. Если что-то помешало их планам - это важно.
-Таларик, - бросил Атранек Экмарен.
-Что - Таларик? - не понял граф.
-Таларик упорно дрался, они этого не ожидали. Они думали, что убьют Галака, и его тьма без командира будет легкой добычей. А Таларик оказался сильным вождем. У них не хватило сил, чтобы ударить нам в спину до заката.
-Домыслы... - бросил Альбероник Эаприн, но как-то тихо, неуверенно.
-У тебя есть другие идеи? - так же тихо и невыразительно спросил граф Гисс.
-Нет, ваше сиятельство.
-Тогда заткни пасть, сделай милость.
Альбероник дернулся, но тут же потупился и промолчал. Лорбаэн догадывалась, почему. Полутьма гиссанской конницы, которой командовал Альбероник, сегодня сильно поредела. Если бы не помощь истонцев, ударный кулак южной армии мог вообще прекратить существование.
-Итак, у нас, похоже, есть непредвиденный фактор - тьма Таларика. Или что там от нее осталось. Они не так далеко от нас и, как сообщает Таларик, неплохо укрепились. Утром, если нас атакуют, Таларик сможет вмешаться. Тогда у нас есть шансы на победу.
-Скорее, шансы выжить, - вставил вельможа, имени которого Лорбаэн не запомнила. - С нашими силами не взять Скейр. Мы даже здесь, в холмах, бессильны, а основная армия миакрингов ушла в город. Если завтра нам удастся не проиграть, я предлагаю отступать на юг.
-Завершить поход... - мрачно проговорил граф Гисс, глядя куда-то в сторону. - Кто еще согласен на поражение?
-Армия потеряла обоз, - бросил Атранек Экмарен. - армия потеряла много людей. Кланы готовы драться, но умирать с голоду кланы не будут. Если набег оборачивается затяжной войной на голодный желудок, набег надо признать неудачным и уйти - чтобы вернуться через год или два.
Короткая речь истонца встретила несколько одобрительных кивков среди алагоров. Граф Гисс поморщился.
-Я никого не держу, - фыркнул он. - Все, кто уйдут после завтрашней битвы, не будут считаться предателями. Даже мои вассалы. Всего лишь... трусами. Да, трусами они будут именоваться, когда я вернусь в Гиссану с победой. - и он мрачно, с издевкой посмотрел на Атранека Экмарена.
Истонец усмехнулся и кивнул.
Ей не спалось.
Броганек что-то мычал во сне. Прижавшись спиной к его широкой спине и ухитрившись натянуть на себя уголок его медвежьей шкуры, Лорбаэн чувствовала себя более чем уютно, однако сон не шел. В упавшей на лагерь предрассветной тишине она невольно ловила все подозрительные шорохи, и в какой-то момент осознала, что же не дает ей покоя. Ожидание. Она знала, что на лагерь скоро нападут, и ей не терпелось, чтобы это поскорее случилось и поскорее закончилось.
Ночь прошла не без событий. Еще не успел закончиться совет у графа Гисса, как послышался крик часовых возле одного из проломов, а мгновеньем позже в лагерь ворвались всадники в латах, с копьями и секирами. И с факелами. Промчавшись среди устроившихся на отдых воинов, эйтории принесли больше паники, чем крови. Еще не успели погасить разгоревшийся частокол, как на другом конце укреплений враги ударили снова, но иначе - сначала облитые маслом связки хвороста, потом горящие стрелы, потом просто стрелы - лагерь озарился светом, и лучники легко находили себе цели.
После этого нападений не было, но пытающиеся спать воины дергались на каждый шорох. А шорохов и шумов хватало. Всю ночь вокруг лагеря шуршало, шумело, звенело сталью. Враги перекрикивались, особо не таясь, иногда ржали лошади. На холмах постоянно перемещались факелы, но здесь, внизу, было темно. После двух атак даже самые упрямые погасили костры. И удвоили посты.
Не спится, когда волнение. Или когда мысли не дают покоя. Лорбаэн не волновалась, к постоянно грохочущему вокруг железу и крови она, пожалуй, уже привыкла.
Но ей и не думалось. Просто лежала себе, ощущая полную пустоту в голове и в душе. Что-то всю эту весну происходит вокруг, иногда это даже интересно, но чаще скучно, а еще чаще гнусно и отвратительно. Она понимала, что эти сцены, возможно, останутся самым ярким воспоминанием на всю ее оставшуюся жизнь, что она невольно оказалась на пути великих событий - но девочку-полукровку это все не воодушевляло. Ее несло потоком, и она неслась вместе с ним - щепка, которая уже и забыла, что была когда-то частью дерева. Подобно щепке, она не могла воссоединиться с деревом вновь. Даже и не представляла, что такое возможно - как и положено щепке. И не думала ни о чем, словно и в самом деле одеревенела изнутри. Перед прикрытыми глазами проплывали образы из недавнего прошлого, образы из давнего прошлого, а также образы вообще ей незнакомые. Вот склон горы, поросший лесом. Вот пропасть, вот и уступ, на котором едва может поместится человек. На уступе сидят, свесив ноги в пропасть, две девушки - постарше и помладше - и болтают ни о чем...
Лорбаэн вздрогнула, приподнялась на локте. Броганек не шевелился, но по его изменившемуся дыханию она почувствовала - проснулся, насторожился, прислушивается. Вокруг было тихо, истонцы спали кто где. С реки полз туман.
Пожалуй, что слишком тихо.
-Сейчас ударят, - внятно и уверенно произнес Броганек.
И ударили.
Воздух наполнился шипением. Вокруг спросонья еще не соображали, что происходит, а с неба уже сыпались стрелы, выбирая себе жертвы среди спящих. Броганек закинул за спину щит и навалился на Лорбаэн, прикрывая ее собой. Она только пискнула.
За первым залпом последовал второй, потом через стену полетели уже знакомые вязанки хвороста - на этот раз их подожгли заранее.
-К реке! - Броганек толкнул ее в сторону камышей и, пригнувшись, побежал в сторону частокола.
Лорбаэн послушно побежала в камыши, влетела по колено в кажущуюся теплой утреннюю воду, споткнулась и едва не упала, подобрала подол платья и осторожно пошла, переступая кочки и оглядываясь. Нет, никому в лагере не было до нее дела - там уже убивали друг друга. Ардены и эйтории лезли через частокол, конница эйториев врывалась через проломы, которые вчера сделали те, кто сегодня защищался. Приглядевшись, Лорбаэн поняла, что атакующих не так много, но в лагере этого еще, похоже, не поняли. Все знали, что утром враги ударят - и все равно среди защитников не было никакого порядка.
Впрочем, нет, кое-где порядок был. Истонцы сбивались в кучи и дрались спиной к спине, чуть дальше алагорские мечники сомкнули строй. Вот конница - та оказалась в западне, на узком участке между частоколом и берегом большому количеству всадников было не развернуться, а летящие из-за частокола горящие вязанки хвороста только усугубляли сумятицу. В то же время рыцари-эйтории чувствовали себя верхом внутри частокола просто отлично. Они врывались малым числом, сметая защитников в проломах, следом за ними заходила пехота и добивала уцелевших. Потом они быстро отступали, при этом пехота прикрывала отход. Пролом некоторое время оставался свободным, затем защитники все же пытались заткнуть дыру.
По лагерю промчался Раник Эаскин верхом на истонском жеребце, перекрикиваясь с защитниками у частокола. Вот он приподнялся в стременах, высматривая кого-то впереди. Выкрикнул незнакомое Лорбаэн имя, кажется, дессалийское. Опустился в седло, пришпорил коня. Через некоторое время Лорбаэн увидела, как он возвращается в сопровождении двух десятков арбалетчиков из Кагониса - наверное, все, что уцелело из трех с половиной тысяч, отправленных долиной Сакара в поход на север. Арбалетчики заняли позицию слева и справа от ближайшего к Лорбаэн пролома, несколько мечников по знаку тысячника встали в проломе, прикрывшись щитами. И рыцари-эйтории не заставили себя долго ждать.
Мечники вдруг посыпались в стороны, уходя от копыт закованных в сталь лошадей. Щелкнули арбалеты, выбив из седел пятерых рыцарей, еще трое не успели остановиться и полетели с коней. К ним тут же кинулись ближайшие истонцы, размахивая секирами. Остальные эйторийские рыцари повернули от пролома прочь. У Раника Эаскина получилось. Чуть поодаль Лорбаэн увидела алагорских всадников, идущих через лагерь колонной по три к удержанному пролому.
Дым стелился над лагерем, но уходил в сторону холмов. Если бы он шел к реке, Лорбаэн так и осталась бы в камышах наблюдать за битвой. Но комары донимали, и она с некоторым сожалением выбралась на сухое место и стала осторожно пробираться вдоль берега вниз по течению. Из лагеря надо было уходить, это она тоже понимала.
Частокол на западе не доходил до самой воды, тут было топкое место - хотя и проходимое. Лорбаэн вздохнула, оглянулась на лагерь позади и, подобрав подол, полезла в грязь. Она надеялась, что Броганек там выживет.
Ардены нашли ее, когда Лорбаэн вынырнула возле обрыва. Платье осталось на берегу; девочка ухватилась рукой за торчащий из песчаного склона корень какого-то дерева, чтобы не сносило течением, и равнодушно смотрела на пятерых лучников в легких кожаных кирасах поверх облегающих рубах, бурых штанах, заправленных в сапоги, со стянутыми в узлы на затылках длинными светлыми волосами.
-Вылезай, - приказал один из них.
-Отвернитесь.
-Убежишь.
-Вне всякого сомнения. Голышом.
Арден усмехнулся и повернулся к ней спиной. То же сделали и остальные. Лорбаэн выбралась на берег, отжала волосы...
-Что ты там копаешься? - недовольно спросил арден.
-Я еще не высохла.
Арден нервно дернул плечом, и Лорбаэн не стала искушать судьбу. Со вздохом натянула на еще мокрое тело платье, быстро зашнуровала сандалии.
-Я готова, ведите.
-Куда? - удивился арден, оборачиваясь.
-Куда собирались.
-Да никуда не собирались, - на лице его читалось удивление. - Ты что тут вообще делаешь? Заблудилась?
Лорбаэн обернулась. Скейр отсюда был еще виден, по крайней мере мост и западная стена с башнями. Конечно же, тут заблудишься. Арден проследил за ее взглядом и опять усмехнулся.
-Так а все же? Тебе по возрасту, вообще-то, в Сиккарте делать нечего.
Она скривилась, глядя на его участливое лицо.
-Я не арденка.
-Да что ты говоришь? - они все впятером расхохотались. Было с чего - арденские черты лица нельзя было спутать ни с каким другим народом, да и чистая речь без акцента противоречила словам девочки. Впрочем, следующие слова заставили их помрачнеть.
-Я полукровка. Моя мать - миакоранка.
Веселость сразу куда-то исчезла, четверо из пятерых отвели глаза. 'Опять', - подумала Лорбаэн. Странно, но в этот раз горечи она не почувствовала. Смирилась? Или все же очерствела?
Арден, который говорил с ней, взгляда не отвел. И прочесть что-либо в его глазах ей не удавалось.
-И как же тебе удалось тут выжить, а? - наконец произнес он.
-Я с завоевателями была.
-Миакринги приняли ребенка арденов?
-Нет, конечно. С новыми завоевателями.
-В плену? - уточнил арден.
-Сначала - да, - Лорбаэн уже поняла, что им можно не врать. У арденов нет власти над ней. Даже убить не смогут, побоятся. Сами себя боятся, если вдуматься.
Лучники отошли в сторону, посовещались. Лорбаэн достала из поясного кошеля гребень и начала осторожно расчесываться. Волосы были еще мокрые и постоянно путались, расчесывание увлекло ее целиком, и она не сразу поняла, что к ней обращаются.
-Мы можем переправить тебя в Скейр, - сообщил ей тот арден, что вел беседу все время. Видимо, в пятерке он был старшим.
Она посмотрела на ардена долгим задумчивым взглядом. Интересно, ему уже есть сто лет, или еще нет? Никогда ведь не поймешь, не научили ее различать возраст Старших.
-Мне не надо в Скейр. Я здесь останусь.
-Здесь война.
-Ну, пока вроде не убили, - то, что появилось на ее губах при этих словах, должно было изображать улыбку, но судя по лицу ардена, оказалось чем-то куда менее приятным на вид.
-Поступай, как знаешь, - арден пожал плечами, отступая на шаг. - Надеюсь, ты не вздумаешь шпионить на наших врагов.
-Уже.
-Что?!
-Я была с отрядом из Истона в дальнем походе. Видела драккары эйториев... - она с некоторым злорадством наблюдала, как меняется выражение лица ее собеседника. Невозмутимого, непроницаемого Старшего перекосило от ужаса. - Да не переживай ты, в самом деле. Граф Гисс нам тогда не поверил, иначе ждали бы вы его на этом берегу еще долго. Они там в лагере в ловушке, и уже никуда не денутся, если сами не отпустите.
Вздох облегчения мог ей послышаться, а мог и быть на самом деле.
-На что они рассчитывают?
Лорбаэн вспомнила о тьме Таларика, которая должна скоро прийти на выручку прижатой к берегу армии.
-Нет уж. На вас я шпионить не обещала.
-Странно. На завоевателей-то шпионила, - осуждения в голосе ардена не было. Он действительно не имел над ней власти.
-От вас я ничего доброго в жизни не видела. Да и сейчас не вижу. Даже искупаться толком не дали.
-Я предлагал отвезти тебя в Скейр, - возразил арден. - но ты же сама отказываешься.
-Тоже мне, доброе дело. Вот если бы ты предложил меня удочерить...
Ардена перекосило.
-Шучу. Я не настолько жестока, как вы.
Он долго и внимательно смотрел на нее, словно запоминая.
-Кантраэх ЭахСтилларт меня звать. Или Кант из Хигорта, если для завоевателей. Для старых завоевателей, - уточнил он. - Если у тебя будут проблемы с нашими или с миакрингами, ссылайся на меня.
-И что им в этом случае сказать насчет тебя?
На этот раз он молчал еще дольше, и взгляд его был устремлен за реку, в сторону Звездного пика.
-Скажи, что ты моя дочь, Лорбаэн. До встречи.
Она задумчиво посмотрела ему вслед. Что-то в словах Кантраэха показалось ей даже более странным, чем само предложение представляться, если что, его дочерью.
-Кант!
Он обернулся, отступил в сторону, пропуская мимо себя по тропе остальных четверых лучников.
-Ты не пожелал, чтобы Лайта осветила мой путь, - с укоризной сказала она. Не смогла удержаться от издевки.
-Зачем тебе... - тут вдруг его глаза увеличились. - Ты что, еще не поняла?!
-Что я должна была понять?
-Поразительно, - пробормотал Кантраэх, она еле его услышала. - А с другой стороны - логично. Власть над светом есть одновременно и власть над тьмой. Ступай, Лорбаэн. Ступай навстречу своей судьбе. И помни: если спросят, ты - моя дочь! - Кантраэх отвернулся и побежал по тропе вслед за своими.
Лорбаэн села на край песчаного обрыва, свесив ноги, и принялась расчесываться дальше. Странный разговор выбил ее из колеи, его следовало обдумать и понять, что только что произошло. Расческа и спутавшиеся пряди помогут ей сосредоточиться.
Если спросят... а если не спросят?
Под ее ногами текла вода, приковывая взгляд, как приковывает его горящий огонь, как приковывает летящая под копытами идущей рысью лошади дорога. В мутной воде вдруг открылась глубина, Лорбаэн вздрогнула и едва не выронила расческу. В глубине росли сосны, на дне ущелья сверкала ленточка реки.
-Не так, - девушка решительно забрала у нее гребень, расправила спутавшуюся прядь и начала расчесывать - от самых кончиков. - Если расчесывать сразу от корней, то половину волос порвешь. Эх, Лорбаэн-Лорбаэн, кто тебя такую воспитывал?
-У моей мамы были короткие волосы. И более редкие, чем у меня и у отца.
Лорбаэн моргнула, видение пропало. Мимо нее медленно поднимался на веслах вверх по реке драккар эйториев. Высокие медноволосые воины в серых плащах стояли у бортов корабля, их взгляды были прикованы к ней, и во всех этих взглядах было одинаковое удивление. И чего уставились, спрашивается? Сидит себе девушка, расчесывается.
И тут до нее вдруг дошло. Кантраэх назвал ее по имени. Вот это и было неправильным во всей их беседе.
Верба была хуже березы, но все же лучше, чем плакучие ивы, которыми тут зарос весь берег. Забравшись повыше, Лорбаэн увидела перед собой лагерь, как на ладони. Отсюда был виден и ровный луг перед частоколом, и склон холма чуть дальше. На склоне она видела многочисленные отряды арденов и эйториев, внизу маневрировала конница. В лагере установился относительный порядок, защитники контролировали все проломы. Последних, кстати, прибавилось. Конница собиралась возле них, готовясь вступить в бой. Среди них порой попадались алагорские латники, однако больше все же было всадников Истона.
Драккары пока не появились, притаившись за ближайшим мысом. Насколько Лорбаэн успела рассмотреть, в авангарде было не меньше десятка, а чуть дальше она разглядела небольшой парусник, в обводах которого угадывалась рука нерберийского кораблестроителя, и остальные драккары Мигронта.
На соседнем дереве девочка обнаружила одного из уже знакомых ей лучников. Он, несомненно, давно уже ее заметил, однако не подавал вида, лишь время от времени что-то писал грифелем на маленьком листке плотной бумаги, сворачивал его в трубочку вокруг древка стрелы, плотно привязывал и отправлял в сторону холмов. Лорбаэн не могла разглядеть, куда улетают стрелы, да и вообще ей было странно, как лучник до сих пор не свалился с дерева, стреляя из такого неудобного положения. Однако тот знал свое дело. Один раз она все же поймала его изучающий взгляд, но арден тут же отвернулся.
Суета в лагере тем временем набирала обороты, но и тут, под деревьями, спокойно не было. Некоторое время Лорбаэн прислушивалась, потом обернулась, пытаясь рассмотреть среди ив приближающихся всадников. Звон стали выдавал эйторийских рыцарей за милю, не меньше.
Их было довольно много, скоро звенел уже весь берег. Под ее деревом собрался один из отрядов, Лорбаэн пригляделась и выругалась сквозь зубы: у одного из рыцарей к седлу был приторочен молот. Только бы не заметили!
Арден с соседнего дерева окликнул рыцарей, Виластис-с-молотом (если она правильно запомнила его имя) откликнулся, завязался разговор. Арден вкратце сообщил ситуацию в лагере, Виластис кивнул, звякнув шлемом о нагрудную пластину, и заговорил со своими на эйторийском, который Лорбаэн знала плохо. Переводил, наверное.
В лагере зазвенел гонг, пехотинцы в проломах частокола расступились, и конница пошла вперед, разворачиваясь в шеренги и быстро набирая ход. Лорбаэн обратила внимание, что алагоры идут в первых рядах. Рыцари-эйтории на лугу быстро перестроились, двинулись навстречу южанам. Из проломов же тем временем следом за конницей пошла пехота. Грохот стоял неимоверный, потом всадники на равнине сшиблись, и Лорбаэн пожалела, что она не глухая. С дерева она, впрочем, не упала, удержалась.
Среди эйториев внизу этот жуткий звук вызвал оживление. Виластис воздел вверх руку с молотом, все замерли, затихли. Потом рука качнулась вперед, и рыцари двинулись к полю боя. Через некоторое время они скрылись среди деревьев.
Поле боя превратилось в пеструю кашу, Лорбаэн уже не могла понять, кто кого одолевает, да и одолевает ли? Лагерь, выпустив большую часть войска графа Гисса, вновь закрыл проломы, на подмостках за частоколом застыли оставшиеся защитники. Лорбаэн разглядела и самого графа со свитой. Великий полководец не спешил принять участия в бою лично, эту честь он, очевидно, доверил Атранеку Экмарену, Ранику Эаскину и другим менее значительным персонам.
Над холмами пропел одинокий рог - тонкоголосый, но звучный. Сигнал. Кому? Лорбаэн не знала, но скоро ответ должен был нарисоваться на поле боя.
И ответ нарисовался. Она не сразу догадалась обернуться в сторону реки, и когда таки обратила внимание на гладь Арриса, по ней уже плыли, рассекая водную гладь прямыми форштевнями, драккары, один за другим. В лагере их заметили чуть позже, зашевелились, стали подавать знаки воинам за частоколом, забили в гонг.
Ловушка. Снова ловушка. Утром северяне ударили, потом отступили, туман растаял под лучами утреннего солнца, и граф Гисс увидел перед собой немалое, но вполне победимое войско. И не удержался, послал свою армию в бой, не догадываясь, что перед ним даже не половина - от силы треть всех вражеских сил. Галак бы догадался, но Галака ардены предусмотрительно убили.
Сигналы были услышаны, и войска начали отступать к частоколу. Маневр был замечен - рог снова пропел, дважды. Лорбаэн увидела, как ближайший к ней участок луга вдруг заполнился виденными ей недавно рыцарями, набирающими ход. Теперь она оценила их численность: примерно полутьма.
Хм. Полутьма латной конницы. И тех рыцарей, что приняли бой первыми, было около двух тысяч. Семь тысяч тяжелых конников. Да пехотинцев-эйториев не меньше, а скорее всего, что больше. Да двадцать тысяч эйториев на драккарах. И совершенно непонятно, сколько арденов, хотя на склонах холма и у его подножья их было не меньше, чем пеших эйториев, а еще Лорбаэн заметила несколько явно миакоранских отрядов. Даже по грубым прикидкам их больше, чем всех южан вместе вчера, перед боем. А сейчас преимущество Севера может быть и двукратным. Откуда их тут столько? Кому удалось собрать их всех вместе, сконцентрировать в кулак, разыграть по шагам всю комбинацию, которая привела казавшуюся непобедимой армию графа Гисса на край пропасти, когда полный разгром очевиден даже мало что понимающей в военном деле девчонке?
Южане поспешно отступали в лагерь, но было ясно, что они не успеют. Рыцари набрали скорость и шли по лугу лавиной, левым флангом почти касаясь частокола. Казалось очевидным, что они собирались отрезать армию от лагеря, однако вдруг вся эта стальная река начала плавно загибать вправо, целясь в самую гущу боя.
Еще один подобный грому удар, на этот раз Лорбаэн предусмотрительно прикрыла ладонями уши. Рыцари смяли фланг всадников Истона, сметая на своем пути людей и лошадей. Самые предусмотрительные из истонцев спешили ретироваться, остальные просто не успели. Один удар конницы - и полный разгром. Лавина прошла сквозь ряды южан, повернула, замерла. Воины графа Гисса бежали по всему полю боя. Жуткая картина, на взгляд Лорбаэн.
Северяне на лугу сомкнули строй, подтянули часть отрядов со склонов и медленно двинулись в сторону частокола. Спешить им было некуда: мышеловка захлопнулась, и грызуны могли лишь нервно попискивать от отчаяния. Да и зрелище это было впечатляющее: Старшие хорошо держали строй, и казалось, что по лугу движется стена. А с другой стороны, по реке, уже подошла другая стена - из высоких бортов, и выстроившиеся напротив лагеря драккары поворачивали к берегу, готовясь пристать одновременно вдоль всего лагеря. Эта картина завораживала не меньше.
Лагерь освободил проломы, впуская уцелевших воинов. Уцелело вроде бы прилично, удар конницы эйториев был скорее деморализующим. Пехоты он и вовсе почти не коснулся. Но вот способность воинов, бегущих с поля боя, продолжать сражаться вызывала у Лорбаэн сомнения. Она помнила, что испытала сама, когда за ней гнался Виластис со своим молотком, и подозревала, что даже самые сильные и уравновешенные мужчины вряд ли ощущают страх как-то иначе. В памяти тут же всплыло лицо Ладираха ЭахЛесмара. Лорбаэн сильно зажмурилась и резко открыла глаза, прогоняя неприятное воспоминание.
С драккаров донесся слитный боевой клич, форштевни вспороли песок на мелководье и замерли, с высоких бортов опустились сходни, и воины Мигронта хлынули на берег. Войска на равнине ускорили движение. Не успевший уйти под защиту частокола отряд мечников побросал оружие и сдавался в плен. На холмах зашевелились оставшиеся там отряды, но они почему-то не спускались к берегу, а поворачивались к востоку, спешно пытаясь сформировать строй. Лорбаэн долго вглядывалась в ту сторону. И вскоре увидела. Отбиваясь от наседавших с флангов отрядов легковооруженных арденов и эйториев, на выручку к основной армии шел Таларик.
Дело приняло неожиданный оборот, и воины на равнине даже ненадолго растерялись. Пехота бывшей тьмы Галака была набрана по всей Гиссане и не могла похвастаться особо искусными бойцами и вооружением, зато отличалась дисциплиной. Воины Таларика держали строй и шли колонной по десять человек в ряду наискосок по склону холма, кратчайшим путем к лагерю. Северянам на лугу следовало принимать решение быстро, и тот, кто ими командовал, это решение принял. Строй северян развернулся навстречу Таларику, конница оттянулась на фланги, пехота заняла центр, лучники выдвинулись вперед и сразу же перешли к делу. Все это заняло время меньшее, чем требовалось Таларику для того, чтобы спуститься на равнину, и теперь уже он оказался перед необходимостью принимать решение: идти вперед или отступить.
Однако Таларик, с точки зрения Лорбаэн, не зря был правой рукой Галака. Решение у него, скорее всего, было заготовлено заранее. Колонна повернула и полезла обратно на склон, перетекая через ложбину. За ложбиной был холм с достаточно крутыми склонами, оборонять который было бы довольно легко - единственное что сначала надо на него забраться.
Северяне на равнине некоторое время следили за маневрами Таларика, ограничиваясь лишь обстрелом. Командующий очевидно колебался. Лорбаэн мысленно была с ним согласна: простых решений не было, Таларик создал патовую ситуацию. Атаковать его всеми силами северяне не могли: коннице на крутых склонах делать было нечего. Развернуться к нему спиной и атаковать лагерь, как они первоначально и собирались, не могли тем более. А в лагере тем временем кипел бой. Правда, эйтории одолевали, ну да паникующую армию одолел бы сейчас и ребенок. Только отсутствие помощи с берега мешало северянам обратить битву в бойню. Южане сдавались, бежали, иногда организованно отступали - тем же путем, каким покинула лагерь Лорбаэн. Ну что же, она и так догадывалась, что ее судьба переплетена с судьбой армии графа Гисса, и не рассчитывала, что даже разгромное поражение их разлучит.
Командующий на лугу тем временем принял решение. Пехота двинулась на Таларика, а конница спешно развернулась и ударила по лагерю. Тьма Таларика, не успевшая занять позицию на холме, свернулась в ложбине, разбилась на три батальона и ощетинилась копьями. Пехота северян приблизилась, но в бой не вступила, в ход пошли луки. Правда, эффект был невелик, воины Таларика сомкнули щиты. Часть северян с флангов двинулась в обход, но на завершение маневра им потребовалось бы довольно много времени.
В лагере все оказалось проще. Проломы давно никто не удерживал, и появившиеся на поле боя рыцари быстро смели оставшиеся очаги сопротивления. Началось беспорядочное бегство, через болото ломились конные и пешие, часто по головам друг у друга. 'Скоро самые шустрые будут здесь', подумала Лорбаэн. И не ошиблась: под деревом простучали копыта, и она успела заметить блеск бронзы под покрытой болотной тиной шкурой.
-Броганек! - крикнула она. Один из всадник развернулся, завертел головой. Она вдруг вспомнила и не успела даже вскрикнуть: свистнула стрела, ударила в заговоренный доспех, отскочила.
-Не стреляй! - крикнула она зачем-то, но арден уже опустил лук, а рядом с ним на стоял на ветке Кантраэх ЭахСтилларт, и его рука сжимала правое запястье сородича. Их с Лорбаэн взгляды встретились, Кантраэх едва заметно кивнул.
-Ралдэн, кто там с тобой? - крикнул снизу Броганек. - Враги?
-Нет, свои! Я сейчас спущусь.
-Свои... не поймешь, кто тебе свои, а кто чужие, - Броганек щурился, пытаясь разглядеть в ветвях соседнего дерева стрелка, неудачно пытавшегося застрелить Обладателя заговоренного доспеха. Рядом гарцевал на лошади Арагдек, Обладателем магической цацки не являвшийся и оттого нервничавший в присутствии невидимого стрелка.
-Быстро же вы бежите, - Лорбаэн схватилась за протянутую ей могучую длань и буквально взлетела за спину Броганека. Устроившись, она попыталась разглядеть в густой листве сверху двух арденов, но тщетно. На всякий случай помахала рукой.
-Мы не бежим! - возмутился Броганек. - Мы - гонцы к темнику Таларику.
-А где остальные Эктуден?
-Нет больше никого, - мрачно ответил вместо своего вождя Арагдек. - Помолчала бы ты, ралдэн, а? Наговоришься еще, а нам тут стрелу поймать проще простого.
-Вперед! - возгласил Броганек, ударив коня пятками. Лорбаэн спешно вцепилась в медвежью шкуру на спине истонца.
-Лови мяч, кузен! Игра - это навык, чистые рефлексы без примеси мысли. Нечего раздумывать; пока ты думаешь, мяч летит, и вот он уже пролетел мимо, пронесся, упал, отскочил, оставив вмятину на еще мокрой после дождя земле, и полетел дальше, а тебе за ним гнаться... а гоняться за мячом - не по правилам. Кто пропустил бросок - тот и проиграл. Незачем думать. Просто позволь своему телу ловить мяч - оно лучше тебя, многомудрого, знает, что делать. Эх... ну вообрази, что это наш мир, а вовсе не мяч. Вообрази, что от твоей способности отрешиться зависит его спасение. Не хочешь? А ведь я недалек от истины, Синрик. Мячик-то большой, тяжелый.
Руки Элбиса, до того неподвижные, вдруг сделали едва уловимое движение, и мяч полетел над пропастью в сторону фигуры в белом. Он должен был пролететь рядом с коленом Синрика, но тот спокойно нагнулся и подобрал его из воздуха, даже не качнувшись в момент, когда мяч ударился о его ладонь.
-Браво, кузен! Ну чего стоило Лайте доверить тебе ту игру, что мы с ней сейчас играем. Нет, я преклоняюсь перед тетей, она великолепна... в своем роде. Но слишком уж много эмоций. И это - богиня? Смешно. Эмоции - ее слабость, причина ее ошибок. В гневе ли, в ярости, в гордыне ли безмерной - но она выдвинула против меня всего лишь пятерых. Пять человек - и это должно меня остановить.
-Твоему отцу хватило одного человека, - Синрик размахнулся и запустил мяч в Элбиса; тот сосредоточился и перехватил его одной рукой, изящно перекатил по плечам и груди в другую, погасил скорость, остановил на ладони, внимательно посмотрел на него, улыбнулся.
-Не путай, - сказал он, обращаясь, казалось, к мячу. - не путай меня с моим отцом. Твоя мать уже недооценила меня - и каков результат?
-Каков? - бесстрастно спросил Синрик. Его белые одежды развевались на ветру, как знамя.
-А таков, кузен, что она проигрывает. Один-ноль в мою пользу. Одного из ее избранных больше нет.
-Ой ли?
-Ой, - мяч взвился вверх, вращаясь, завис на миг над пропастью и обрушился на Синрика. Тот поймал его, не шелохнувшись, однако лицо его выдало напряжение. Элбис улыбнулся.
-Нет его. Да, он много успел начудить, старый прорицатель. Его надолго запомнят - уж я-то знаю. Если бы его замысел достиг цели, был бы я бит. Хороший бросок - даже, пожалуй, великолепный. Только игрок слабоват. Не смог сделать завершающий удар, сил не хватило. Ну и все. Это и было основное орудие Лайты, теперь я в этом уверен. Остальные четверо - статисты.
-Ой ли?
-Ой. Не играй со мной в те игры, где ты беспомощен, отпрыск Несущей свет. Не пытайся жалким рефреном вывести меня на откровенность и сбить с меня спесь. Услышишь то, что я пожелаю, и будешь лицезреть меня таким, каким мне угодно казаться: самоуверенным, наглым, почти Первым богом. Недолго осталось дяде Катаару. Мои самоуверенные, наглые Младшие маршируют к Звездному пику, и ничто уже их не остановит. Лучше целься, Синрик, лучше целься. За моей спиной - Эггор с твоими любимыми арденами. Мячик может упасть в озеро Орри, устроить небольшое цунами и - вот беда-то - погубить женщин и детей столь любимых тобой арденов, сгрудившихся на его берегах.
-Лови мяч, Элбис! - рявкнул, не сдержавшись, Синрик, размахиваясь. Элбис улыбнулся и в момент броска вдруг отвернулся от пропасти, казалось, заинтересовавшись чем-то в океане на востоке. Время как вроде замерло на миг, а спустя этот миг он протянул руку и, не глядя, догнал ею мяч в воздухе, сдержал, вынул его оттуда и обернулся со все той же улыбкой.
-Что же ты так неосторожно? Еле поймал ведь...
Синрик смолчал. Он не мог отказаться от этой игры, хотя заранее понимал, чем дело кончится - издевательством. Элбис отлично играл в мяч, а уж языком трепал и вовсе лучше всех в мире.
-Так что ты думаешь, кузен? Ситуация у твоей матери проигрышная. Она здорово играет, но я вижу все карты. Надо же было выбрать своими орудиями тех, кто связан между собой судьбами. Чем она думала? Верховного прорицателя я нашел довольно быстро, а печать Лайты легко увидеть на человеке. Следующим был этот глупый князек. Затем его хозяин, миакринг. Или Лайта думала, что встреча Эрика и Эрви в доме Дигбрана будет выглядеть случайной? Ха-ха-ха, смешно.
Да и остальные двое... вот только с девчонкой-полукровкой мне пришлось повозиться. Но я знал, где искать, и я нашел. Что дальше? Кстати, ты в курсе, что нас видят смертные?
-В курсе, - обронил Синрик.
-Между прочим, это Эрик. Потомок Ровенда Великого, ты к таким всегда вниз на скалу спешишь, когда они в округе появляются. Вот тут, кстати, тетя Лайта меня хорошо обыграла. Ты знаешь, почему я ничего не могу сейчас сделать Эрику и Эрви?
-Не имею ни малейшего понятия.
-Может быть, и не имеешь... Лайта открыла дочке прорицателя глаза, и та успела увидеть весь путь через горы, прежде чем я сообразил, что с играми пора завязывать. Теперь они пройдут и уйдут - над судьбой даже я не властен. Красиво. Ярко. Блестяще. Но - ничего, увы, не решает в свете того простого факта, что я уже знаю все ее козыри. И никто из них ничего мне не противопоставит, кроме собственной ненависти к самим себе. Увы, это орудие уступает себялюбию. Готов ловить, Синрик?
-Главное, чтобы ты был готов бросать, кузен, - все так же бесстрастно произнес Синрик. - Ведь за моей спиной - Сиккарта, наводненная сейчас твоими воинами. И неудачно брошенный мяч может случайно покалечить две-три армии вторжения, сдвинув баланс на игровой доске.
-Лови мяч, Синрик! - вскрикнул Элбис, не сдержав волнения. Но не улыбнулся Синрик. Скупым движением достал из воздуха мяч.
-Хватит. Ничья.
-Нет! Я выигрывал!
-Ты не выигрываешь и сейчас. Ты так и не нашел пятого избранного, Элбис, как бы ни старался скрыть этот факт своими витиеватыми рассуждениями. И ты нервничаешь, бог устной речи... бог болтовни. Болтай дальше.