О разгроме на востоке стало известно среди ночи. Прискакал гонец от самого герцога, сообщил, что армии защитников больше нет. Остались тысяч пять из тех, что уцелели на левом фланге, и не больше трех тысяч из почти тьмы дружинников герцога, принявших удар южан, присоединились к ним позже. Все это побитое воинство спешно отступает к Последнему рубежу. Множество ополченцев разбежалось по лесам и деревням, собирать их никто и не думает.
-Совсем ослабел наш брат миакринг, - проворчал барон, выслушав гонца. Молодой парень из герцогской конной дружины назвался Берейхом - он приходился сыном покойному барону Мару Валендингу, пирату с Римморского побережья.
Дигбран, в отличие от барона, уже видел, как хорошо миакоранские ополченцы умеют бегать, и не удивился происшедшему. По словам Берейха, трусость центра в бою и сыграла основную роль в разгроме. Удержи ополченцы зеленокожих, и битву еще можно было повернуть вспять.
Что до самих зеленокожих, то развивать успех они не стали. Бойцы левого фланга отступили в лагерь на берегу Длинного озера беспрепятственно. Дикари же покинули поле боя и убрались обратно на восток, позволив остаткам герцогской дружины соединиться с основной армией. Конница истонцев некоторое время преследовала их, но потом отстала.
-Ерунда какая-то, - барон поглядел на Старших, но и ардены, и эйтории словно воды в рот набрали. - Что скажете, господа мудрые? Следует ли нам продолжать опасаться дикарей, или в этих местах они так и не появятся?
Один из эйториев посмотрел в свой хрустальный шарик и изумленно покачал головой, словно не веря увиденному.
-Они уходят! - воскликнул он. - Уходят обратно к океану!
-Я же говорю - ерунда, - барон явно не ожидал услышать ничего иного. - Сначала продули так хорошо спланированную битву, а теперь оказывается, что мы и вовсе победили. Армии, правда, больше нет, и южане хозяйничают в Дассиге и его окрестностях беспрепятственно, но от зеленомордых-то избавились. Я уж думал, они никогда не закончатся, проклятые.
Дигбран с Виластисом покинули городок перед рассветом, в суете и суматохе, царившей в поселении. Проснувшиеся едва ли не раньше них арденские всадники уже спешили на юг, в деревни, где по приказу барона Глойдинга готовились к отправке на юг обозы с припасами для уже разбитой армии. Дозоры также отправились к лесу, встречать и собирать бегущих с востока ополченцев. Большая же часть арденских сотен ушла в сторону Дассига, где надо было следить за перемещениями армии южан и беспокоить ее по мере сил. Рыцари пока задержались в городке, но тоже подумывали переместиться южнее или хотя бы западнее, к Катасте. В глуши оставаться резона не было.
Герцог Илдинг не передал с гонцом никаких приказов, и конная тысяча Старших вместе с миакоранским бароном вольны были действовать по своему усмотрению. Врагов же хватало с избытком.
Позавчерашняя буря не пощадила округу, и дороги не стали исключением. Предвидя долгий и нелегкий путь, Виластис оставил в городке своего тяжеловоза и рыцарские латы, облачившись вместо них в короткую кольчугу из темной стали и оседлав белую кобылу изящных статей.
Кобыла вызвала у Дигбрана определенные сомнения.
-Хрупкая же лошадка, - заметил он, увидев, как низко эйторий опускает стремена. Виластис был широк в плечах и выше Дигбрана на голову, белая лошадь под ним казалась игрушечной. - не под вашего брата Старшего выращена. Возьми тяжеловоза лучше.
Виластис отрицательно мотнул головой.
-Рыцарский тяжеловоз создан для боя. В дороге его можно использовать, но только если никуда не торопишься. Он силен, но не вынослив. А моя кобылка родом из стикрейских конюшен, внешний вид ее обманчив.
Дигбран глянул на грязное месиво, в которое превратилось дорога. К полудню лошадка под молодым рыцарем станет не белой, а гнедой.
Протолкавшись наконец к околице, остановились выбирать, по какой из дорог ехать.
-Та, что правее, ведет к бродам через Катасту, - сказал Виластис, указывая на менее наезженную дорогу, спускавшуюся в балку и далее петлявшую по склонам холмов. - Места не самые людные, но так мы вернее окажемся у бродов раньше моего отца.
-А вторая дорога?
Дигбрану путь на юго-запад нравился больше. Не менее раскисшая, чем западная, эта дорога уходила сразу на равнину, к пастбищам и возделанным полям. Даже если грязь и лужи сделают ее непроходимой, можно было скакать по обочине.
-Так тоже можно добраться до Катасты, но мы сделаем большой крюк. Я же предпочитаю опередить отца, а не догонять его по левому берегу реки.
-С чего ты решил, что он поедет к бродам? Катаста - речка узкая, насколько я помню. Мало ли где можно переправиться.
-С женщиной и ребенком? - Виластис усмехнулся. - Я верю, Дигбран, что твои родичи и не такое препятствие одолеть способны, но зачем лезть в болота и камыши, если можно проехать полдня на север и перейти реку там, где воды - лошади по колено? Кроме того, чем севернее от Арриса, тем меньше шансов в неподходящий момент нарваться на неприятельский разъезд. Зная отца, я склонен считать, что ради твоей дочери и внучки он выберет путь безопасный, пусть и более долгий.
Тут Дигбран возразить ничего не мог. О его домашних Лагорис заботился, как о собственных родичах.
Дорога оказалась именно такой паршивой, как выглядела с холма, на котором стоял городок. К следующей возвышенности оба всадника успели основательно перемазаться в грязи и многократно проклясть недавнюю непогоду. Виластис в ругани не уступал Дигбрану, чем немало того удивил. Лагорис на месте своего сына молчал бы в тряпочку, не подавая виду, как ему не нравится ехать по непросохшей земле.
Молодой рыцарь своих эмоций не стеснялся. Белая кобыла шла резво, но как раз резвость на скользких склонах была больше помехой, чем преимуществом. Не раз Виластису приходилось ее придерживать, и ругань на Старшей речи восхитила даже видавшего виды бывшего воеводу.
-И многие у вас говорят на языке арденов? - спросил он. - Вроде ж самих арденов с севера давно выжили.
-Арденов выжили, язык остался, - объяснил Виластис. - Эсгурии говорят на его диалекте, в том же Мангехоре Старшую речь, как вы ее называете, до сих пор принято учить среди благородного сословия, как язык книжной премудрости. Империя арденов оставила после себя богатое наследие, Младшие едва ли способны постичь его даже в малой степени.
-Ну а вам-то, эйториям, арденская речь к чему?
Виластис медлил с ответом. По выражению его лица Дигбран понял, что отвечать ему не очень-то и хочется.
-У арденов было много времени, чтобы писать умные книги. - наконец сказал рыцарь. - Мы, эйтории, своей прародины лишились очень давно, и с тех пор скитались по всем северным и западным землям. Хоть мы и не любим в этом признаваться, но и наука, и искусство арденов превзошли наши собственные. Больших трудов стоит нам сохранять Старшинство, которое позволяет эйториям жить по триста лет.
-И что вы для этого делаете?
-Да все то, что тебе известно об эйториях, - Виластис обвел рукой представшую их взорам с возвышенности страну. - Это большой мир, Дигбран. Все северные и западные земли - наш дом. Эйтории следят за порядком в этом доме.
-Рыцари? - уточнил Дигбран.
-Не только. Обычные эйтории-бродяги делают не меньше нашего. Они и сказители, и лекари, и кузнецы, и гончары, и воины тоже. Они несут свои знания по миру, щедро делясь ими с Младшими. А кто-то там, - рука с длинными узловатыми пальцами указала в сторону гор. - засчитывает наши дела как достойные Старших, и позволяет нам три долгих века скитаться под этим небом.
-Кто же?
-Катаар, скорее всего. Ему подвластно время и все, что с ним связано.
Слова Виластиса заставили Дигбрана задуматься. Старших он успел принять в свою душу как обычных людей, но оставалась и разница между ними и Младшими, которой он до сих пор не понимал. Первым в ряду отличий стояла как раз долгая жизнь.
Он знал, что Младшие когда-то тоже были Старшими. Все человеческие народы в северных и западных землях вели свой род либо от арденов, либо от эйториев, но в родовых древах Младших народов многое было забыто. Миакринги помнили только то, что ардены приходились им далекими предками. Пришли ли Старшие когда-то в Миакр и там уже одичали, или они уже были Младшими, когда вступили под деревья южного леса - об этом миакоранские сказки умалчивали. На севере миакринги вели счет времен от Завоевания, до истории родичей в Миакре им чаще всего дела не было.
-Не знаю, как это было у арденов, - ответил Виластис на сомнения Дигбрана. - Эйтории же в прошлом чаще всего становились Младше, осев на одном месте. Оторванные от народа поселения быстро скатывались к более примитивной технологии, забывали о своем происхождении, утрачивали фольклор, в битвах с Прежними и арденами становились более жестокими. Те, кому случалось осесть на плодородных землях, подобно нерберийцам, в варварство скатывались быстрее. Бродячая же часть народа эйториев вынуждена была сохранять все знания, что мы успели накопить за то недолгое время, которое провели в своей прародине - это помогало выжить. Многое досталось нам от Прежних, с которыми мы жили в добром соседстве, пока не пришли гоблины и не согнали нас с нашей земли. Со временем мы научились оставаться эйториями в любых обстоятельствах. А еще позже смогли наконец договориться с арденами о союзе и получить от них в дар земли Мигронта и Синдрии. Младшие же наши пошли своим путем, и путь этот не менее крут и извилист, чем дорога, по которой мы едем.
Дорога давала жару. Часто им приходилось спешиваться, чтобы подняться на очередной склон. В низинах лужи превратились в целые болота, в рощах встречались поваленные деревья, вынуждавшие искать объезд. Разговор двух всадников постоянно прерывался спорами о том, как объехать очередное препятствие, а то и вовсе умолкали оба, сосредоточившись на подъеме или спуске.
-Так мы Лагориса в жизни не догоним, - сказал Дигбран после того, как они преодолели разлившуюся реку. Поток вышел из берегов, вода в нем была бурой от грязи. Раньше тут был деревянный мост, остатки его еще можно было наблюдать ниже по течению, на камнях.
Переправа отняла и время, и силы. Не сговариваясь, оба спутника остановились на привал.
-Холмы скоро кончатся, - Виластис вылил воду из сапога и оглянулся на дорогу, взбиравшуюся на очередной склон. - Тут недалеко есть деревня, за ней начинается низина - она до самой Катасты идет.
Посмотрев на грязного и мокрого рыцаря, Дигбран понял, что и сам выглядит не лучше.
-Не пустят нас на ночлег в таком-то виде.
-Думаешь? - Виластис улыбнулся, непонятно чему.
-Ну я бы точно не пустил. Оборванцы и грязнули. Оно по деревням у нас знаешь какие нравы? На тебе может быть одна старая рубаха, но она должна быть без дыр и чисто выстирана.
Виластис разложил свои сапоги на просушку, подошел к лошади, осмотрел ее, поцокал языком и принялся рвать пучки травы, чтобы хоть немного ее почистить.
-Нас не пустят на ночлег по другой причине, Дигбран.
-По какой еще?
-Я ж эйторий, - усмехнулся рыцарь. - Нашего брата они сроду не видели, и теперь боятся. В этой самой деревне моих братьев по копью обозвали колдунами и выгнали взашей.
Бывший воевода еле сдержал напросившееся на язык 'хватит врать-то' и вместо этого изобразил на лице скепсис. С Виластисом он почему-то стеснялся привычных деревенских повадок, и не раз уже порадовался, что Старшая речь его словно дисциплинирует, заставляя следить за словами.
В разговорах с Лагорисом таких трудностей он не испытывал. Виластис же, выглядевший на восемнадцать, по годам приходился ему мало не ровесником. Для своего народа он был молод и вел себя соответственно, для Дигбрана же рыцарь являлся не только Старшим, но и банально более опытным, исходившим больше дорог по миру и многое видевшим.
Перекусив на скорую руку, поехали дальше. Дигбран все же решил попытать счастья в деревне, ночевать на сырой земле ему не улыбалось. Однако добрались до цели только в сумерках, наткнувшись на разлившееся озеро и проведя много времени в поисках обходного пути.
Первым делом им встретился выгон на окраине деревни. По всему пустырю разбрелись коровы. Среди коров носился мальчишка лет десяти, в коротких штанах, босой и растрепанный. За ним с руганью гнался встопорщенный мужичонка с красным лицом и в одном сапоге. В руке у мужичонки была хворостина.
-Малец, наверное, не всех коров с выпаса пригнал, - предположил Дигбран. Краснолицый мужик тем временем, заметив всадников, обернулся невовремя и споткнулся, огласив окрестности незатейливой миакоранской руганью.
Мальчик-пастушонок отбежал на безопасное расстояние и встал, ожидая, пока тот поднимется на ноги.
-Похоже на то, - согласился Виластис. - Этот человек хочет наказать ребенка?
-Вне всякого сомнения, - кивнул Дигбран. - Что ж его, по головке гладить? А ну как буренку к ночи волки задерут?
-Ребенок не виноват! - вскинулся рыцарь. - Я уверен, что он даже считать не умеет. А в стаде голов сорок, не меньше. Кто ж такую работу дитяте неграмотному доверяет?
Дигбран покачал головой.
-Не будь так уверен, эйторий. Наших детей часто ардены воспитывают. Чтению и устному счету в моей родной округе любой сопляк в его возрасте обучен.
-В твоей, может, и обучен. А на здешних, Дигбран, я уже насмотрелся. Ардены в этих местах не воспитанием детей занимаются, а в поле на вашего брата завоевателя батрачат.
В словах рыцаря был свой резон. Дигбран вспомнил свои разговоры с тезкой-крестьянином, который приютил его после бегства из Дассига. Народ в этих местах дикий.
-Дай угадаю, Виластис. Ты хочешь защитить ребенка, как того от тебя требует твой рыцарский долг?
Виластиса передернуло.
-О долге мы еще поговорим, Дигбран. Позже. Ты прав, я хочу удержать этого человека от избиения ребенка. Так не поступают даже самые дикие варвары.
-Вот еще! - возмутился Дигбран. - Хочешь сказать, что в других странах детей как-то иначе воспитывают?
-Да, хочу! - вскрикнул рыцарь. - Я нигде такого не видел, ни в одной северной земле, и ни в одной западной! Только в вашем захолустье, где прежде не ступала нога эйтория, люди позволяют себе вести себя, как скоты!
Мальчик и краснолицый мужик успели забыть о погоне. Раскрыв рты, они стояли и слушали, как орут друг на друга на Старшей речи двое всадников.
-Ну так давай его пожалеем, дурачка малолетнего! Ах он бедненький-несчастненький, колотят его с утра до вечера за провинности малые... а что корова семью чью-то кормит, ты не думал?
Дигбран понял, что рассердился не на шутку. Молодой рыцарь норовил сунуть свой нос в привычный бывшему воеводе уклад деревенской жизни и объявить его к Амунусу неправильным и варварским. От Лагориса он бы такое стерпел, от сопляка-рыцаря - ни в жизнь.
-А я и не говорю, что никто ни в чем не виноват. Виноваты те, кто отправил его на выпас, дурачка такого. Не его надо бить, а тех взрослых, которым хватило ума доверить ему такую ценность.
Мужик при этих словах на всякий случай попятился назад, чуть не свалившись повторно. Дикий или нет, а Старшую речь он определенно знал.
-Ты, Виластис, судишь со своей колокольни. Для тебя десятилетний мальчуган - дитя неразумное. Но ты учитывай, что мы, Младшие, поменьше вашего живем. Житейскую науку приходится осваивать с малолетства, времени по-доброму воспитывать ни у кого нет.
-И сколько вы живете в среднем? - спросил рыцарь.
-Ну... - Дигбран задумался. - до семидесяти мало кто доживает.
-Кошмар, - констатировал Виластис. - Нерберийцы живут до ста лет, алагоры - восемьдесят-девяносто, дессалии из долины Сакара - тоже что-то около того. Выводы сам сделаешь, Дигбран? Дикие нравы и варварская культура перечеркивают все, что дает вам арденское воспитание. Поднимая руку на ребенка, ты сам себя загоняешь до срока в погребальный челн.
Дигбран посмотрел на Виластиса с любопытством.
-Ладно, рассуждаешь ты хорошо. У тебя самого дети-то есть?
-Трое.
Бывший воевода счел за лучшее промолчать. Вместо ответа глянул на небо, постепенно темневшее, потом на мужичка с мальчиком.
-Любезный, нам бы переночевать где. Пустишь на сеновал?
Краснолицый мужичок закивал так часто, что Дигбран побоялся, как бы у него голова не отвалилась.
Обещанная Виластисом низина, хоть и была промокшей не меньше, чем покинутые ими балки, а все же оказалась куда проходимее. Расставшись на околице с мужиком, с лица которого к утру краснота успела сойти, всадники поехали к бродам.
На прощанье Виластис склонился с седла и что-то тихо сказал мужику. Дигбран увидел, как широкое крестьянское лицо исказилось от страха.
-Расправой угрожаешь? - уточнил бывший воевода, когда они отъехали подальше.
-Плохого ты о нас, рыцарях, мнения, - однако по тону Виластиса было понятно, что он не обиделся.
-Уж какое сложилось. Я других рыцарей, кроме тебя, считай, и не видел. Смотрю, что на суждения ты скор не меньше, чем на действия.
-Это ты верно заметил. Рыцари обычно долго не рассуждают. А насчет мужика - ошибся. Я всего лишь пообещал ему, что вернусь сюда. И если мальчик скажет, что на него тут руку поднимали, я заберу его отсюда.
-Жестоко, - оценил Дигбран. - Они этого оболтуса растили до десяти лет, а ты вот так просто возьмешь и увезешь его.
-А ты, Дигбран, не путаешь часом детей с рабочей скотиной? У мальчика в крестьянской общине одна дорога - на поле горбатиться. Община считает его своей собственностью. Община всегда права. Община, если выхода другого не будет, может и убить того, кто пойдет против нее.
-Община и помогает, и защиту дает. Считаешь, что каждый сам по себе может прожить? Кто позавчера о долге рассуждал?
Виластис нахмурился.
-Дикость и варварство, в котором они влачат свое существование, ты называешь жизнью?
-Чем же она тебе не по нраву?
-А чем тебе она пришлась не по нраву? - парировал Виластис. - Или ты воеводой баронской дружины на свет родился?
Бывший воевода хмыкнул, но не смог с места придумать достойного возражения. В молодости его не то что работа на земле не прельщала, но даже более свободный образ жизни, какой вел его отец-лесничий, был Дигбрану не по душе. Своя логика в словах рыцаря была. Крестьянские дети редко когда 'выбивались в люди', как это у них называлось. Ковырялись в земле от заката до рассвета, не будучи способны разогнуться и посмотреть вдаль.
-А кто, по-твоему, будет хлеб выращивать, если все так рассуждать будут? - наконец нашелся, что ответить, Дигбран.
-Для того, чтобы выращивать хлеб, не обязательно быть тупым быдлом.
-Да ну? - притворно удивился Дигбран. - Ты лопату-то в руках держал когда, или за плугом ходил? Тяжелая работа отупляет.
-И держал, и ходил. На арденов лучше посмотри, Дигбран. Они работают на той же самой земле, что и вы - но где ты видел ардена, бьющего ребенка?
Бывший воевода вынужден был признать, что таки да, ничего подобного в своей жизни он не видел. Признание это далось ему тем легче, что спорить с Виластисом он устал. Рыцарь оказался на редкость твердолобым в своих убеждениях.
-Защитник обиженных, - передразнил Дигбран своего спутника. - Что же, теперь вы в наших местах частыми гостями будете?
-Завтрашний день покажет, - ответил Виластис на полном серьезе. - Я бы поучил твоих соотечественников уму-разуму. Но пока неясно, будет ли кто из миакрингов, эйториев и арденов к завтрашнему дню жив.
-А куда ж мы денемся? Ну возьмут Скейр штурмом, так мы в леса уйдем. Ардены в свое время из лесу наших предков так достать умудрились, что имя Серого волка мало кто из моих сородичей без содрогания произносит.
-Наслышан я о Сером волке, - Виластис направил свою кобылу в обход очередной лужи, каких на дороге попадалось по-прежнему много. - Жестокий был человек, прозвище ему в самый раз. Удивительно, как такое чудовище смогло дожить до трех с половиной сотен лет.
-Сказки все это. Серый волк, когда воевал, молодым еще был, а вскоре после того, как тогдашний герцог Илдинг с арденами мир заключил, погиб.
-Ардены рассказывают другие сказки, Дигбран. Я расспрашивал их о Сером волке. Он умер этой весной, в марте. В глубокой старости.
-Очуметь! Так выходит, ардены не зря волком детей наших стращали?
-Может, и не зря.
Дигбран сильнее запахнул плащ на груди. Зябко ему стало при мысли, что прожил он жизнь, не ведая, что где-то рядом затаился кровавый ужас прошлых дней. А может, холодный ветерок, тянувший с гор, заставлял его ежиться.
После восхода ветер стал еще сильнее. В нем безошибочно чувствовалось дыхание мороза.
-Студеная какая-то погода, - заметил Виластис. - Тепло же было. С чего вдруг такая холодина?
-Не знаю, Виластис, - сказал Дигбран, вглядываясь на север, где меж холмов висел плотный туман. В белой пелене мерещились просверки яркой голубизны, словно прожилки в камне. Но то был, скорее всего, обман зрения.
-Часто такое в ваших краях?
-Заморозки весной бывают, конечно. Но чтобы в конце мая - не припомню.
-Поехали-ка быстрее, - предложил рыцарь. - Не нравится мне это.
Съехав с дороги на обочину, поросшую травой, они пустили коней вскачь. Стук копыт, сначала сопровождавшийся чавканьем влажной земли, становился с каждым шагом все звонче.
-Земля замерзает! - крикнул Виластис, обернувшись в седле. - Посмотри на север!
Дигбран глянул и обомлел. С севера по полю катилась волна инея, на глазах оседавшего на траве и земле.
-Стой! - окликнул он Виластиса. - От мороза все одно не убежишь.
Они остановились посреди поля, наблюдая, как ползет к ним белая простыня, укрывая землю.
-Урожай, считай, пропал, - посетовал Дигбран. - Мой знакомый в Дассиге недавно говорил, что летом в Сиккарте будет голод. Чует мое сердце, что и осенью не оставит он нас в покое.
-До осени еще дожить надо, - Виластис, как водится у Старших, в разговорах о будущем буквально лучился жизнерадостностью. - Мороз с севера пришел. Понимаешь, что это значит? Боги к нему руку приложили.
Дигбран помнил, что причиной вторжений в Сиккарту Лагорис считал очередную ссору между богами. До сих пор подтверждений словам старого эйтория он не видел, но внезапно наступившая в конце весны зима никакому иному объяснению не поддавалась.
Иней вполз под копыта лошадей, незримая волна морозного воздуха заставила Дигбрана вздрогнуть. Кольчуга рыцаря покрылась белым, и выглядела теперь, словно выкованная из какого-то сказочного металла.
-Ехать надо, - нарушил завороженное молчание Дигбран. - иначе замерзнем. Одеты мы всяко не по погоде.
-Надо, - согласился Виластис. - У бродов деревня есть, там и разживемся теплой одеждой.
-Думаешь, мороз этот надолго?
-Думаю, что он неспроста, Дигбран. И солнце его не прогонит, - он принюхался и добавил: - Запах, кстати, знакомый. Так у нас на севере в холода пахнет.
До деревни добрались куда быстрее, чем ожидали. Стужа подгоняла, стужа и дорогу замостила. Лужи застыли, земля смерзлась в грудки, и лошади шли ровной рысью.
Берег Катасты с этой стороны зарос лесом. Кое-где его, конечно, вырубили, и можно было увидеть покрытую свежим льдом поверхность реки. Лед был гладким, как стекло, и таким же прозрачным. Мшистые камни по берегам стали белыми, ветви деревьев, листья, изгороди и черепичные крыши домов - все было укрыто изморозью. Из труб над крышами поднимался дым.
Трактир на переправе имелся. С трудом разыскав место на конюшне, порядком замерзшие путники протолкались в большой зал, наполненный самым разным народом. Были тут и местные крестьяне, и воинственного вида ардены с луками, и такие же красные от мороза путешественники, как Дигбран с Виластисом. Обнаружились и несколько эйториев в искристых плащах, потягивавших эль за столиком в углу. Свои огромные двуручные секиры они приставили к стене.
К эйториям Виластис в первую очередь и направился. Дигбран же решил первым делом расспросить трактирщика, суетившегося за стойкой. Наплыв посетителей у него случился небывалый, но коренастый дядька с трехдневной щетиной на лице, из-за которой вид у него был сугубо разбойничий, не растерялся и успевал всюду. Две служанки бегали по залу, разнося заказы и уворачиваясь от миакоранских рук, норовивших ущипнуть их пониже спины.
-Чего? - переспросил трактирщик, не расслышав слов Дигбрана. В зале было гулко от голосов. Люди обсуждали невиданный в конце мая мороз.
-Пожрать, говорю, - усмехнулся Дигбран, вспоминая, как сам вот так же суетился вместе с Эриком и сезонными слугами, когда в трактире останавливался целый караван торговцев. - горячего желательно.
Трактирщик посмотрел на монету, которую бросил на стойку Дигбран. Монета была серебряная, взгляд трактирщика - немного удивленный.
-Не местный? - уточнил он. Дигбран кивнул. - А, ну понятно. Ты из Дассига, наверное. Забери свое серебро, я проезжих бесплатно кормлю.
-С чего такая щедрость? - не понял бывший воевода.
-Госпожа Аэлевит повелела деньги из обращения убрать. Нынче, говорит, у нас беда за бедой, и наживаться друг на друге негоже.
-Быть того не может! - воскликнул Дигбран. - Что, и в Скейре тоже все задаром?
-Ну, допустим, не все. Но накормят тебя везде, где пожелаешь, и на ночлег пустят за просто так.
-Дела... - протянул порядком удивленный бывший воевода. - Слушай, хозяин, я тут родных своих разыскиваю. Дочка моя с внучкой, лет семи от роду. И с ними старый эйторий - высокий, седой, со шрамом вот тут. - он ткнул пальцем в угол рта. - Не видел таких? Четыре дня назад я с ними под Дассигом расстался, они в твою сторону должны были ехать.
Трактирщик покачал головой.
-Тут много кто проходит в последнее время. Но эйтория с женщиной и ребенком не припомню. Пешими шли?
-Да нет, верхами. Эйторий на рыцарском коне был - может, видел, большие такие звери...
-Видел, ясное дело. Нет, прохожий, не было тут твоих родных. Разве что ночью броды миновали, не останавливаясь.
Дигбран засомневался в последнем варианте.
-Кто ж ночью в воду полезет?
-Твоя правда, - согласился трактирщик. - тут камней на дне много, и ямы тоже есть. Недолго и оступиться. Значит, не было здесь тех, кого ты ищешь.
-А по времени? - на всякий случай спросил Дигбран. - Хватило бы им четырех дней, чтобы сюда из Дассига добраться?
-За четыре дня через нашу переправу можно и в Скейр попасть, если верхом... Чего? - трактирщик отвлекся на следующего постояльца и тут же забыл о Дигбране.
Виластис успел выяснить у своих сородичей примерно столько же. Лагориса, Бенару и Лани никто из них не встречал.
Похлебка у трактирщика была достаточно постной, но двоим путникам больше требовалось согреться, чем насытиться. Покончив с едой, пошли с одним из эйториев на конюшню, где Старшие Запада оставили свои пожитки. Из мешков были извлечены на свет божий две добротных стеганых куртки на меховой подкладке и два плаща с искрой.
-На юг поедем, - сказал Виластис, когда они переоделись и были, в принципе, готовы ехать дальше. - Если их здесь не было, то поиски надо продолжать в сторону Дассига. Не исключаю, что отцу и в самом деле пришлось искать переправы ниже по течению.
-Не разминуться бы, - усомнился Дигбран.
-Я наших предупредил, - Виластис уже сидел в седле. - Если они встретят Лагориса - передадут, что мы их разыскиваем.
Дорога на юг здесь была ровно одна. Покидая берег Катасты, она по равнине уходила к Дассигу. Вокруг двух неглубоких колей от тележных колес расстилались пшеничные поля, неведомо чьей волей перекрашенные в белый цвет. С неба падал легкий пушистый снег.
-Короткое выдалось в этом году лето, - пошутил Дигбран. Виластис засмеялся и дал шпоры кобыле.
Деревни им в пути попадались часто. Укутавшись снежным покрывалом, они дымили трубами. Взрослые сидели по домам, дети играли в снежки, собаки разрывались между желанием облаять проезжих и забраться от мороза поглубже в свои конуры.
Расспросы результатов давать не спешили. Никого похожего на Лагориса и Бенару с Лани никто здесь не видел.
-А не мог Лагорис южнее взять? - спросил рыцаря Дигбран.
-Ближе к тракту он бы вряд ли сунулся, - рассудил Виластис. - но вполне мог уйти вдоль берега Катасты ниже по течению и переправиться где-то там.
-Так чего мы тогда от реки удаляемся?
Виластис вместо ответа приподнялся в стременах и, прикрыв глаза от снега рукой, посмотрел на запад.
-Мы и не удаляемся, Дигбран. Река рядом. Скоро, если я все правильно помню, будет развилка. В Дассиг мы не поедем, так близко к городу легко напороться на южан. Состязаться с истонскими всадниками в скорости я бы не стал даже на своей кобыле. Поедем правее, вдоль реки. Если отцу удалось отъехать от города хоть на полдня пути, то в одной из деревень его всяко должны были видеть.
Последняя фраза молодого рыцаря отразила его беспокойство. Дигбран и сам уже думал, не случилось ли с Лагорисом чего. Встреченные бывшим воеводой на окраине Дассига всадники могли быть не единственным патрулем, а старого эйтория задерживала Бенара, неспособная удержаться в седле на большой скорости.
Он вспомнил, что Лагорис говорил ему о своем видении. Что-то там было про погоню, овраги и ручьи.
Виластис даже лошадь остановил, когда Дигбран рассказал ему о предвидении Лагориса.
-Что ж ты раньше-то молчал?
-А что бы это изменило? Мало ли перелесков, ручьев и оврагов в округе? По таким ориентирам Лагориса искать бесполезно.
-Ты неправ, Дигбран. Равнина большей частью очищена от леса. Рощи и перелески начинаются ближе к Катасте. Судя по описанию, местность, представшая отцу в видении, больше походит на верхнее течение речки, севернее бродов. А мы на юг едем.
-А с чего ты решил, что его видение по времени приходится именно на прошедшие дни? - Дигбран спорил из чистого упрямства, но уступать молодому рыцарю не хотел. Была в Виластисе этакая непоколебимая убежденность в собственной правоте, которая невольно вызывала желание цепляться чуть ли не к каждому его слову.
-'Лес, овраги, пение птиц', - повторил Виластис слова Дигбрана. - Так ты запомнил пророчество моего отца?
-Ну, - согласился Дигбран, не понимая, к чему клонит его собеседник.
-Птицы, Дигбран. Прислушайся и скажи мне, слышишь ли ты хоть кулика какого-нибудь? Боюсь, от мороза большая часть перелетных птах уже дуба врезала.
-Так что, обратно поворачиваем?
-Ни в коем случае. Каким бы путем мой отец с твоей дочерью не попали в верховья Катасты, здесь они не проезжали. Надо искать, где они переправились, и оттуда уже ехать за ними следом.
Искали они до вечера. Заночевали на хуторе у реки. Хозяева по одежке приняли их обоих за эйториев. Дигбран спорить не стал, потому как накормили их вкусно и от души. Здесь эйториев не боялись.
На следующий день они добрались до границы зимы.
Как таковой, никакой границы, ясное дело, не было. Но впереди виднелись зеленая листва на деревьях, чистая от снега и даже инея. А за спиной оставались заснеженные рощи, сугробы и лед на лужах.
-Сроду такого не видел, - удивился Дигбран.
-Я видел, - спокойно сказал Виластис. - только наоборот. В Ниаранде магия держит на границах страны эльфов стужу и снег. А здесь кто-то холод наворожил и весну на север не пускает.
Ветер, стихший накануне, сегодня дул с новой силой. Эйторийские плащи и куртки неплохо от него защищали, но Дигбран в который раз за последние два дня пожалел, что не привык носить шапку. Уши у него мерзли нещадно.
И все же с каждым шагом теперь становилось теплее. Добравшись до следующей деревни, оба всадника скинули плащи и порасстегивали куртки. Погода рядом с границей холодов была если не майской, то апрельской уж точно.
Здесь им наконец посчастливилось напасть на след Лагориса и дигбрановых родичей. Первый же попавшийся им на пути крестьянин, выслушав описание, кивнул и махнул рукой на запад, где на горизонте виднелась полоса леса.
-Давно? - спросил Виластис.
-Дня четыре тому. Здесь переночевали и уехали на заре.
Арденский патруль, встретившийся им на окраине деревни, слов крестьянина не подтвердил. Всадники в легкой броне, с каплевидных щитов которых скалилась литая волчья морда, были здесь недавно. Десятник признал Виластиса - встречал его в городке на севере, служившем базой конной тысяче Старших.
-Брода на реке поблизости нет, - рассказал он. - но переправиться можно, если дорогу найдешь и воды не боишься. Берег тут высокий, обрывистый, весь лесом порос.
Дигбран с Виластисом переглянулись.
-Езжайте, может и найдете своих, - посоветовал арденский десятник и добавил: - Южнее ехать я вам не советую. С южанами сейчас перемирие, но лучше с ними лишний раз не пересекаться.
-Перемирие? - удивился молодой рыцарь.
-Да, ты не ослышался, эйторий. Южане сами на переговоры пошли, и госпожа Аэлевит вроде бы согласилась обсудить условия мира.
Дигбран понял, что рыцарь намерен как следует расспросить арденов о новостях, и расспросы эти грозят затянуться надолго.
- Поехали, Виластис. Не нашего это ума дело.
-Что значит - не нашего? - взвился на дыбы рыцарь.
На этот раз Дигбран не поддался на провокацию и кричать в ответ не стал.
-А то и значит. Твою судьбу Галд-лекарь на бумажке четко написал: со мной ехать. Вот и поехали.
Виластис отвесил челюсть, но похоже, что в кои-то веки миакрингу удалось его уесть. Упоминание о судьбе на Старших действовало безотказно.
Овраги, ручьи, лес с густым подлеском. Проплутав неизвестно сколько по зарослям, выбрались наконец к обрыву. Внизу Катаста катила свои воды. В прозрачном потоке время от времени попадались темные льдины.
-Я бы не стал здесь переправляться, - Виластис с сомнением посмотрел вниз.
-А никто и не говорил, что Лагорис именно тут и пересек реку, - возразил Дигбран. - Ему погоня виделась, а от погони он мог просто забраться поглубже в лес и там отсидеться. Переправиться же он мог и позже, в другом месте.
В густой майской листве заливались птицы. Под скупое описание Лагориса местность подходила по всем признакам.
Пройдя выше по течению, спустились в один из оврагов, вдоль ручья вышли к самой реке. Напоили лошадей, умылись с дороги сами, перекусили остатками припасов, что брали с собой в дорогу.
-Надо искать, где на тот берег перейти, - невнятно проговорил Виластис, вцепившись зубами в жесткое вяленое мясо. - Здесь их нет.
-В зиму надо возвращаться, - сказал на это Дигбран. - Если река как следует промерзла, то по льду перейдем. А нет, так к бродам поедем.
Виластис покрутил перед глазами хрустальный шарик, заглядывая в него то с одной стороны, то с другой, то ловя гранью солнечный луч, пробившийся через листву.
-Что-нибудь видно? - спросил его бывший воевода.
Рыцарь покачал головой.
-Ничего. С тех пор, как мы выехали в путь позавчера, грядущее словно окна занавесило. Прежде видения меня постоянно преследовали. Прошлое увидеть могу легко, особенно твое, Дигбран. А будущее скрыто.
Выехать из леса по нехоженым тропкам оказалось не проще, чем добраться до берега Катасты. Когда наконец предстало их глазам поле, день клонился к вечеру.
-Всадники. - сказал Дигбран, протянув руку в сторону далекой деревни.
Самих верховых отсюда, конечно же, видно не было. Но поднимавшаяся над дорогой пыль безошибочно выдавала большой отряд конницы. Ни пехота, ни телеги, ни стадо коров так напылить не могли.
-Наши, наверное, - решил Виластис. - Поехали на север. К зиме с ними как раз встретимся. - сострил он.
Поле было засеяно прядильным льном. Не успевшие еще зацвести стебли ближе к замерзшему северу увядали и желтели, а потом и вовсе скрылись под снегом. Виластис и Дигбран постепенно сближались с отрядом конницы, и чем дальше, тем чаще рыцарь останавливался и вглядывался в восточном направлении.
-Что тебя смущает, Виластис? - спросил его Дигбран.
-Обилие красного и оранжевого цвета в одежде всадников. Ни ардены, ни эйтории красного не носят. В дружине герцога Илдинга я тоже ничего подобного не заметил - у скейрских дворян больше в чести серебристый и серо-голубой.
-Кто же это тогда?
-Скорее всего, алагоры.
-Алагоры? У нас же перемирие с ними, - неуверенно сказал Дигбран.
Виластис шумно фыркнул.
-Хочешь проверить, соблюдают ли они мир? Поворачиваем обратно к реке.
Далеко отъехать они не успели. Как и в прошлый раз, новых всадников Дигбран заметил раньше рыцаря. Этот отряд был ощутимо больше первого и следовал за ним, постепенно настигая. Ничего красного и даже оранжевого в нем заметно не было.
-А вот это точно наши, - удовлетворенно отметил Виластис, откидывая в сторону полу куртки, чтобы достать свой молот. - Чую, будет славная драка!
Дигбран на всякий случай тоже обнажил свой меч. Первый отряд заметил преследователей, сбавил ход и стал разворачиваться им навстречу.
-Не спеши, - попридержал он рыцаря, который явно рвался в бой. - Подождем, пока они сшибутся, и поедем дальше на север. Наши, скорее всего, верх возьмут - их слишком много. Если тебе так уж не терпится своим молотком помахать, то кого-нибудь обязательно да встретишь.
Нетерпение рыцаря передалось и его кобыле, нетерпеливо переступавшей ногами. Тем не менее Виластис послушался и сдержался, не спеша немедленно мчаться на врагов.
Насчет второго отряда Виластис не ошибся. Каплевидные щиты выдавали арденов, а в центре развернувшегося строя образовался клин из всадников в полных латах, верхом на огромных боевых конях. Их всех было около пяти-шести сотен, в то время как алагоров - едва ли двести.
Наблюдать за боем, оставаясь от него в стороне, было тяжело и Дигбрану. Уж сколько раз он пытался себя переубедить за весну, что не место ему, немощному, в битве, а все одно заскучавшее по лютой сече тело рвалось в бой, и хотелось скрежетать зубами от того, что вот уже в очередной раз не до того ему, и есть дела поважнее.
Всадники сшиблись на полном скаку. Крики, лязг стали, ржанье лошадей разорвали тишину ранних сумерек. Началась отчаянная рубка, которая, впрочем, довольно быстро скрылась от взглядов Дигбрана и Виластиса - легкие арденские всадники на флангах обошли алагоров, взяв их в кольцо. Вырваться успели немногие из южан. Остальные еще сражались, но было ясно, что долго уцелевшие после первого столкновения алагоры не продержатся. Силы были слишком неравны.
За теми, кто успел отступить до того, как кольцо вокруг алагорской конницы сомкнулось, погони не было.
-Вот тебе и соперники для боя, - Дигбран кивнул в сторону быстро скакавших на север всадников в красно-оранжевых плащах. - Нам с ними по пути, заодно и согреемся.
-Верно говоришь! - воскликнул Виластис. Белая кобыла сорвалась с места, пошла вскачь, быстро перейдя на галоп. Пришпорив своего жеребца, Дигбран поспешил за рыцарем, стараясь не слишком отставать.
Битва осталась позади. Ближайшие беглецы, заметив за собой погоню, сворачивали с дороги в поле. Один всадник отбросил в сторону меч и поднял руки, сдаваясь в плен. С морды его коня падала хлопьями пена.
Обернувшись, Дигбран заметил, что за ними в отдалении уже следуют несколько десятков арденов.
-Нечего с ним возиться, - проворчал он. - Брось его, едем дальше. Там вроде ихний предводитель скачет, латы у него богатые.
Перспектива пленить вражеского предводителя отвлекла Виластиса от алагорского всадника. Миновав южанина, так и сидевшего в седле с поднятыми руками, они поскакали дальше, провожаемые его удивленным взглядом.
Впереди оставалось только двое беглецов. На ближайшем были полные латы и плащ с богатой вышивкой. Переднего всадника им удалось рассмотреть не сразу. Только когда он свернул в поле, Дигбран увидел развевающиеся светлые волосы, голые до середины берда худые ноги и что-то вроде черной шкуры на узких плечах.
Предводитель алагоров свернул в поле следом за первым всадником. В руке у него был обнаженный меч.
Виластис придержал свою кобылу, ожидая, пока Дигбран его догонит. Жеребец бывшего воеводы был родом с Гирисской равнины и резвостью белой стикрейской кобылке уступал.
-Будь я проклят, Дигбран, если первый всадник - не девица! - воскликнул он, приноравливаясь к скорости своего спутника. - А алагор в латах за ней гонится.
-Что с того? - не понял Дигбран.
-Не понимаешь? - удивился Виластис. - Это же замечательно! Мой долг, как рыцаря - охранять мирных жителей от всяких там разбойников. Мало того, что мы возьмем в плен вражеского военачальника, так еще и спасем невинную девушку от преследующего ее негодяя. О таких деяниях баллады сочиняют!
-Сумасбродство какое-то, - заявил на это Дигбран. - В чем разница? Все равно больше одного человека мы в плен не возьмем. Кстати, уже и не взяли...
Виластис резко обернулся и успел увидеть, как конь под всадником в латах оступился и рухнул в снег. Девушка тоже это заметила, остановила свою лошадь, соскочила на землю и подбежала к приваленному конем воину, тщетно пытающемуся высвободиться. Они увидели, как сверкнула в руках девушки сталь меча.
-Э, да она же сейчас его прирежет! - заорал Виластис. - Ходу, Дигбран! Ходу!
После того, как мой гарнизон по следам своего бесчувственного коменданта прибыл на новое место службы, потянулись тоскливые дни в ожидании неизвестно чего. Я маялся и думал думы, Арварих маялся и злобился на меня за то, что я врезал ему в морду, все остальные тоже скучали в меру сил. И хотя мы старались разнообразить свое времяпровождение, как только возможно, безделье и безрадостные предчувствия все равно занимали большую часть времени.
И все же эти дни представляются мне достаточно важными, чтобы отразить происходившие на Последнем рубеже события в своих мемуарах. Кажется, только теперь, будучи насильно оторван от своей любимой, загнан на край света и лишен права самостоятельно выбирать свой путь, я начал наконец что-то понимать. Мысль же, изложенная на бумаге, часто позволяет разобраться в чувствах лучше любых дум и разговоров.
Солдаты стараются меня лишний раз не дергать. И напрасно, ведь смешанные чувства, охватившие меня, когда я понял, что все они в той или иной степени оказались причастны к моему похищению из Скейра, уже давно пришли в порядок. Люди часто норовят заботиться о своих близких против их воли и желания, и винить их за это бесполезно. И мне ли осуждать разношерстную братию, уцелевшую после падения замка Риммор, что они не смогли противостоять воле Аэлевит? Я и сам уже успел смириться с ее решением. Оказавшись вдали от нее, я вернул себе способность рассуждать трезво.
Я слишком люблю ее для того, чтобы оставаться эгоистом. Она согласилась ради спасения своего народа поступиться личным счастьем, и я сомневаюсь, что решение было для нее легким.
До того, как я попал на Последний рубеж, степень отчаяния Старших я просто не понимал. Даже зная о количестве завоевателей. Даже поверив в то, что в весенних событиях на севере Арденави замешаны боги. Только здесь, каждый день поглядывая на Звездный пик и вспоминая все, что легенды и мифы говорили об Элбисе, я смог наконец оценить угрозу.
Катаар, нынешний верховный бог, распоряжался временем. Плохо он повелевал мирозданием или хорошо, но все же именно от него исходил тот миропорядок, который каждому человеку знаком с рождения. Элбису же до всемогущества было далеко, в его власти находилось лишь устное слово - и то до определенных пределов. Смести он Катаара, и мир окажется под властью демагога, который отнюдь не так инертен, как его дядя. Все, к чему привыкли люди, отправится к Амунусу на скалу, если не дальше. Скорее всего, в процессе перекройки мира погибнут целые народы, и меня гложут серьезные сомнения, что Элбис оставит в покое тех немногих, кто оказался неподвластен его дару убеждения. Арденам и эйториям точно несдобровать.
Лично я считаю, что людям иногда полезны небольшие встряски. Но все должно иметь свой предел. Люди не приучены поклоняться богам, и нынешняя ситуация, когда высшие существа со Звездного пика не вмешиваются в жизнь людей, всех устраивает. Кроме тех, кому Элбис запудрил мозги.
Беда в том, что их очень много - этих обманутых богом, недалеких людей. А нас, избранных Лайтой в качестве спасителей, всего четверо. И если у покойного Верховного прорицателя, по слухам, был сильнейший пророческий дар и даже какие-то способности к магии, то ни я, Мальтори, ни Эрик ничем таким выдающимся не отличаемся. Кроме, конечно, выдающегося горя, которым нас наградили прорицатели арденов.
Да-да, нельзя сказать, что я особо счастлив. Стоит мне прикрыть глаза, и передо мной встает лицо Аэлевит, обрамленное золотыми локонами. Все чаще я представляю себе, как эти локоны собираются в изящную прическу, и вижу на ней темно-вишневое бархатное платье, о котором сказал ей когда-то в парке.
Когда-то. В прошлой жизни. Во сне.
Обстановочка тут, кстати, подходящая для писанины. Десять тысяч арденов способны перемолчать кого угодно, и даже самые шумные из моих солдат стараются говорить вполголоса. В крепости обычно тихо, как на кладбище, и так же весело.
Наше место на стене - справа. Выбрал его я сам. Здесь стена упирается в скалу, нависающую над пологим склоном. В толще камня есть несколько неглубоких пещер, позволяющих укрыться от непогоды. Снаружи на скалу попасть невозможно - ее стены отвесны. С нашей стороны одному из миакрингов удалось забраться на самый верх, и теперь наблюдатели пользуются веревочной лестницей.
Однажды я и сам туда залез, провожаемый взглядами всех арденов, оказавшихся поблизости. Они продолжают за мной присматривать, хотя всякие мысли сбежать в Скейр я уже оставил. Когда я оказался наверху, прибежал Лаграох и крикнул, чтобы я спускался. Пришлось подчиниться, чтобы он не нервничал.
Лаграох - прорицатель Круга. Для ардена он несколько суетливый, хотя на взгляд любого Младшего, не успевшего пообщаться со Старшими севера, прорицатель выглядел бы кладезем спокойствия. Он постоянно оказывается где-то неподалеку, когда надо и когда не надо, не хочет откровенно отвечать на мои вопросы, и я часто вижу его на стене, вглядывающимся вдаль. Он словно ждет кого-то, кто снимет с него ответственность. Это странно, потому что виденные мной до сих пор арденские прорицатели не имели привычки перекладывать заботы на чужие плечи.
При этом Лаграох в крепости - главный. Под его руководством она и была построена, хотя чертежи рисовал кто-то другой. Раньше он был предводителем плотников, но еще до моего появления ардены отложили топоры и надели обратно доспехи. Лаграох же стал им темником. По лицу прорицателя, когда ему случается принимать доклады от арденских тысячников и сотников, я вижу, что бытие военным вождем его тяготит.
В крепости есть человек, который с радостью бы заменил суетливого прорицателя на его посту. Но что-то непохоже, что ардены спешат подчиниться Младшему. Нет, я не о себе, а о герцоге Илдинге.
Этот персонаж появился следом за моим гарнизоном, ближе к вечеру. С ним пришло тысяч пять войска - побитого и израненого, но каким-то чудом боеспособного. Еще три тысячи были на подходе. Это все, что уцелело от трех с лишним тем, вставших против зеленокожих дикарей на востоке. Примерно четверть из них составляли Старшие - эйторийские рыцари и арденские пешие мечники.
Конница сразу ушла к Скейру, пехота вместе с герцогом осталась здесь, на Рубеже. Насколько я понял, его светлость даже не потрудился узнать, кто тут командует. Ему было не до того - герцог Илдинг был зол и недоволен.
Меня заинтересовали подробности происшедшего на востоке, и я пошел мириться с Арварихом. Ему, как миакрингу, скорее всего удалось бы узнать у соотечественников больше, чем мне.
-Арварих, ты - сукин сын и подлец, - сообщил я дружиннику, отведя его в сторону. Он тут же расплылся в улыбке и заключил меня в объятья прежде, чем я успел пуститься в повествование о его умственных способностях и вредных привычках.
-Ожил наконец! - довольно сказал он, отпуская меня. - Я уж думал, ты до пробуждения Амунуса горевать намерен.
-Ничего я не намерен, - жестко заявил я, глядя в его радостную морду. - и мои чувства к Аэлевит вас, мерзавцев, никаким боком не касаются.
Арварих посерьезнел и кивнул. Чему именно он кивал, мне было не совсем ясно, но уточнять я не стал. От солдата чаще требуется согласие подчиниться, чем собственно подчинение.
Я изложил ему свою просьбу, Арварих поспешил ее исполнить. Тем более что баронского сына Берейха он так до сих пор и не нашел. У дружинника были свои обязательства перед собственным прошлым, хотя вряд ли он по-прежнему полагал себя вассалом баронов Валендингов. Слишком много воды с тех пор утекло, слишком много замков пало перед захватчиками, слишком много пальцев были отрезаны ножом старика Вальда. Берейх не пережил всего, что пришлось пережить нам, и не мог претендовать на главенство над бывшим гарнизоном родового замка, но меч его отца Арварих по-прежнему носил с собой.
Что ж, Берейха он не нашел и в этот раз. Наследник Мара Валендинга уцелел при разгроме герцогской армии на востоке, но его светлость отправили молодого человека гонцом в междуречье Катасты и Арриса, где в тылу его люди занимались сбором продовольствия и фуража. Вместо Берейха Арварих привел за собой самого герцога.
Мы обменялись оценивающими взглядами. Не знаю, что он думал о наемниках вообще, но в первую очередь герцог поинтересовался, своевременно ли мы получаем плату. Пришлось его разочаровать на сей счет. Кажется, он так и не поверил, что в нынешнем своем составе гарнизон замка Риммор готов сражаться за бесплатно.
Герцог Илдинг довольно высок - всего на пару дюймов ниже меня. Для миакринга у него весьма выразительное, волевое лицо, в котором уже с трудом угадываются свойственные этому народу округлость и простоватость. Латы либо подчеркивают атлетичность фигуры, либо удачно скрывают ее недостатки. Точнее узнать не удается - без лат его я пока что не видел.
Имея определенный опыт общения с представителями родовой аристократии, я не спешил с вопросами, ожидая, пока владыка миакрингов удовлетворит свое любопытство. Демонстрировать данному конкретному герцогу отсутствие у меня привычки кланяться перед благородными я не стал. Нам предстоит биться в одном строю, если крепость, в которой мы оказались - не следствие чрезмерной паранойи арденских прорицателей.
Разумеется, его заинтересовала история нашего отряда. Я кратко рассказал все, что произошло с нами за весну. Мне пришло в голову, что целых два месяца мы в замке Риммор были словно на острове вдали от обитаемых берегов. Вокруг происходили какие-то события, содрогался в преддверии кровавых сражений мир, а мы вцепились в свои стены и взирали на подползающую к нам все ближе нерберийскую осадную башню, не зная, что осада замка Риммор - лишь капля в море.
Это, конечно, обобщение. Взирал на башню только комендант замка Риммор. Остальные солдаты сражались.
Выражение лица у герцога Илдинга недовольное, а взгляд - тяжелый. Не знаю, всегда ли с ним так. У меня еще будет время и понаблюдать за ним, и выяснить причины его недовольства. Хотя одна из них довольно прозаична и не нуждается в подтверждении. Герцог Илдинг на Последнем рубеже не командует.
Дослушав меня, его светлость сообщили, что готовы нам помочь всем, в чем мы будем нуждаться, и удалились прежде, чем я успел рот раскрыть. С расспросами у меня вышел облом, и я набросился на Арвариха.
Выяснить он успел немного. Поражение на востоке стало следствием малодушия миакоранского ополчения, бежавшего с поля боя, и самоуверенности арденских прорицателей, которые не предусмотрели ни того, что зеленокожие дикари подготовят к бою щиты, заостренные копья против конницы и сети, чтобы стаскивать с коней всадников в латах; ни появления на правом фланге защитников севера двадцатитысячной армии южан.
Разумеется, все это было изложено миакрингами. С местными арденами и эйториями дружинник еще не успел перезнакомиться, хотя, зная его, я предполагал, что это ненадолго.
Периодически я вижу, как герцог мечется по стене, вглядываясь вдаль. У меня возникает впечатление, что всех нас сюда согнали насильно и заставили мучаться неопределенностью. Рано или поздно должен появиться некто, знающий ответы на наши вопросы. Либо мы сами должны их найти. Примерно это и подразумевала Аэлевит, отправив меня на Последний рубеж против моей воли.
Сначала я удивлялся, как она могла так со мной обойтись. Поступок моей любимой не укладывался в голове. Хотелось спорить, обвинять, говорить обидные слова.
Сейчас меня уже попустило. Она жаждет спасти свой народ, а я хочу спасти только ее. От меня в эти дни зависит и ее судьба тоже, и неплохо бы наконец понять, чего от меня ждут все те, кто знает о моей избранности.
Кстати, насчет того, что мне таки предназначено совершить некое деяние - это еще большой вопрос. Аэлевит не видела моей судьбы, и Лаграох ее тоже не видит. Чтобы выяснить последнее, мне пришлось подкараулить прорицателя у его собственной палатки и перекрыть единственный путь к бегству.
Он отказывался говорить. Он кивал в сторону задней стенки палатки, обращенной к Звездному пику, и делал многозначительное лицо. Он написал на листке бумаги, что он слабый прорицатель, и моя судьба ему неведома. Я сказал ему, что сейчас выйду наружу, повернусь лицом к Звездному пику и подробно изложу, кто я такой, как меня зовут и что я здесь делаю. Лаграох не на шутку испугался и наконец заговорил вслух.
-Это опасно, пойми! Мы слишком близко к Звездному пику. Власть богов за запретной чертой, скорее всего, выше, чем в остальном мире. Возможно, они могут слышать не только наши слова, но и мысли.
-Это только твои предположения, прорицатель, - прервал я поток его сомнений. - и даже если ты прав насчет того, что наши мысли открыты богам - совершенно все равно, будем ли мы говорить вслух или молчать.
Он смирился - я видел это по выражению его лица. И наконец полностью изложил ситуацию с избранниками Лайты.
Никто из прорицателей не знал, что именно предстояло сделать избранным, чтобы остановить полчища Элбиса. Некоторые даже не были уверены, что роль пятерых заключается именно в том, чтобы противодействовать армиям Младших. Но на теории и споры времени не было. Среди прорицателей были двое сильнейших, которым Уивер ЭахТислари предоставил после своей смерти свободу действий. И они делали все, чтобы собрать выживших избранных в пределах Последнего рубежа.
Первой из этих двоих прорицателей была Аэлевит. Вторым - Галдор ЭахКоллар. Тот самый, который инсценировал смерть жены Эрика. Что до Лаграоха, то, подобно многим другим членам Круга, он был всего лишь рядовым исполнителем предсмертной воли Верховного прорицателя. И если Марген ЭахДариг, внесший разброд в ряды нерберийцев, сыграл активную роль в событиях, то моему собеседнику выпало строить крепость и переживать по всяким пустякам. Чем он и занимался.
После разговора с Лаграохом я стал лучше понимать герцога Илдинга. Галдор ЭахКоллар еще недавно звался просто Галд-лекарь, он был придворным врачевателем его светлости. Теперь врачеватель командовал, а герцог вынужден был подчиняться. И даже после разгрома, в котором герцог Илдинг в немалой степени винил Галдора и его товарищей-прорицателей, ситуация не изменилась.
Именно этого Галдора ждали с таким нетерпением и Лаграох, и герцог. Один хотел свалить на него ответственность за крепость, второй - напротив, вернуть право принимать решения себе. Меня это все в немалой степени развеселило, но я предпочел остаться в стороне от дележа власти между арденами и миакрингами. Разбирательства между Галдором, Лаграохом и герцогом Илдингом - это буря в песочнице. В Скейре правит Аэлевит, и если все нынешние события завершатся благополучно для защитников севера, то миакоранскому владыке еще предстоит выяснить, что у арденов в его отсутствие завелась своя герцогиня.
'Если'. Я отнюдь не переполнен оптимизмом насчет грядущего. Слишком уж все туманно. Но и унывать не собираюсь. Глядя на написанные мной строки, я словно смотрю в зеркало собственной души, пытаясь отыскать там хоть какую-то зацепку к разгадке собственной судьбы. Уверен, что этими поисками занят и Лаграох, когда думает, что я его не вижу. Смотрит на меня и исходит сомнениями.
А вот причину собственного нежелания вешать нос я знаю прекрасно. Я успел поверить в собственное счастье, и упускать такую удачу я не намерен. Жизнь Младших коротка, и настоящее счастье нам выпадает не чаще одного раза.
Аэлевит сложнее, она неспособна верить. Мне очень хочется быть с ней рядом, протянуть руку и погладить по голове, утешая. Очень. Иногда, когда я уверен, что меня не видит даже Лаграох, я позволяю себе расслабиться. Зажмуриваю глаза и снова вижу ее лицо. На высокий лоб падает выбившаяся из прически прядь, тонкой ниткой белеет шрам на левой скуле, грустно смотрят голубые глаза, заглядывая мне в самую душу. Губы шевелятся, пытаясь выговорить имя...
Галдор ЭахКоллар оказался маленьким противным человечком. Черты лица его были настолько неприятными, что я сначала не поверил, что вижу ардена. Одетый в черный балахон прорицателя, он шел пешком впереди обоза к воротам крепости, уже открытым. В воротах переминался с ноги на ногу от нетерпения Лаграох.
Прорицатели встретились, обменялись парой фраз. Я смотрел на них с крепостной стены. Лаграох указал рукой в мою сторону, Галдор обернулся, вздрогнул и схватил за руку Лаграоха, чтобы не упасть. Другой рукой он прикрыл глаза.
Я усмехнулся. Аэлевит, увидев меня впервые, упала в обморок. Расспросив ее впоследствии, я узнал, что чересчур многое обрушилось на нее в один момент, и она просто не выдержала. Одновременно увидеть впервые в жизни человека, которого любила всю жизнь, и заметить печать Лайты на его судьбе - это оказалось для нее слишком. Что такого усмотрел во мне Галдор, я не знал. Ардены на Последнем рубеже, наблюдая за мной, обычно отворачивались, когда я смотрел им в глаза. Прорицателям видно больше, чем обычным Старшим. Наверное, что-то для них в этой избранности есть неприятное, шокирующее. Я догадываюсь, что именно.
Ардены привыкли доверять свою судьбу прорицателям. Сами прорицатели никому и никогда своей судьбы не доверяли, будучи верховными владыками мироздания для своего народа. Узнать, что какой-то Младший, еще и пришлый к тому же, держит в руках будущее арденов, могло оказаться для них неприятным. И ладно бы этот Младший был человеком значимым или обладал какими-нибудь выдающимися талантами. Так нет же, самый обычный нербериец, каких много.
Если я правильно понял слова Аэлевит, сказанные ею у фонтана с танцующими статуями, Галдор ЭахКоллар владеет магией и умеет перемещать предметы на расстоянии. Придется ему поработать почтальоном. Я уверен, что он не сможет мне отказать.
Герцог Илдинг зря ругается с Лаграохом на людях, требуя, чтобы арденские прорицатели хотя бы ставили его в известность о своих планах. Герцогу следовало бы обращаться со своими проблемами к странному нерберийскому наемнику, командующему тремя сотнями солдат на западном участке стены. Я почему-то уверен, что стоит мне приказать арденам бросить мечи и пуститься впляс, и они немедленно исполнят мой каприз. Они все от меня чего-то ждут. Любое мое желание может открыть для Старшего народа будущее. Именно я, Мальтори, до сих пор не совершивший ничего спасительного, заслоняю глубины хрустального шара их прорицателям. Я и еще трое.
Странно, почему тут нет Эрика. Следуя логике Лаграоха, он должен был привезти меня на Последний рубеж и остаться здесь. Но Эрик ускакал обратно в Скейр.
Его я даже осуждать не стал за участие в моем похищении. Сложно требовать адекватности от человека в его состоянии. Горе цепко держит его в своих когтях. Он отдал свою волю к жизни Аэлевит. Волю, судьбу и тяжесть принятых решений.
Галдор и Лаграох, стараясь не смотреть на меня, ушли вглубь лагеря. Войско тут собралось немалое, и палатки из серой ткани образовали целый город. Правда, уже так тепло, что даже здесь, в предгорьях, можно спать под открытым небом. Скоро лето.
Разговор с Галдором оставил у меня двойственное впечатление. С одной стороны, человеком он был на редкость неприятным. Прорицателю, конечно, не обязательно быть душкой; но Галд еще и лекарь - по словам Арвариха, один из известнейших в Скейре. Я бы не хотел оказаться на больничной койке у такого равнодушного, противного типа.
Мое письмо к Аэлевит он пообещал отправить сегодня же. Отвернулся и протянул руку. На меня он смотреть не хотел категорически, а когда мне случалось ловить его взгляд, Галдор напоминал мне Вальда. Та же глубокая задумчивость, периодически охватывавшая старого летописца, непонятная и тревожная. Галдор был погружен в себя; понимая это, осуждать его за черствость не хотелось.
Расспрашивать его о вещах, связанных с лежащей на мне печатью Лайты, я не стал. Вряд ли Галдор скажет что-нибудь, чего не сказал Лаграох, а по словам последнего я понял, что и знает он ненамного больше своего собрата по Кругу прорицателей.
Не ведая, чем еще себя занять, я тынялся по всему лагерю внутри стен крепости. Дошел до левого края, где стена на несколько футов выдавалась над пропастью, опираясь на сложную систему раскосов. Посмотрел вниз, стараясь не подходить слишком близко. Высоты я, как и многие, побаиваюсь, а пропасть была довольно-таки глубокой. На дне ее бежала небольшая речка, прыгая по камням.
Вернувшись к нашему участку стены, застал Арвариха в обществе арденского тысячника - нашего соседа слева. Подошел, поздоровался, выяснил, что они обсуждают взаимодействие в предстоящем бою. Вставил несколько умных фраз на этот счет.
В том, что бой неминуемо произойдет, никто на Последнем рубеже не сомневался - такое скопление прорицателей в одном месте в наши дни к добру не приводит. Споры вызывало только то, с кем нам предстоит драться. На роль более вероятного противника ставили регадцев, и только некоторые считали, что Аэлевит не справится с кассорийцами, и мы увидим их в рядах штурмующих крепость врагов. Мои солдаты заключали ставки, тем более что даже те небольшие деньги, что остались у них после потери замка Риммор, девать было некуда.
-Тут у нас новые постояльцы, - пошутил Тирвали, заметив меня. Я удивленно вздернул брови. Вместо ответа он кивнул в сторону ближайшего костра, где среди солдат в арденской кожаной броне мой взгляд сразу выделил эйтория.
Старшего запада не заметить сложно - они довольно-таки высокого роста. Даже выше нерберийцев. Этот эйторий был не только длиннее меня, но и совершенно седой. На нем не было брони, а искристый плащ, какие носят эйтории-бродяги, обнаружился на плечах женщины-миакоранки, для которой солдаты разыскали где-то раскладной деревянный табурет. На коленях у женщины сидела белобрысая девочка лет шести-семи.
-Кто такие? - спросил я племянника.
-Беженцы. Говорят, из Дассига.
Эйтория в роли беженца я представить себе не мог, но эту странность можно было выяснить и потом.
-А чего они к нам-то приткнулись? Чем их ардены не устроили?
-Лагорис говорит, что у арденских костров легко замерзнуть. Ребенок простудиться может.
Я не сдержал невольного смешка. Поразительно точная характеристика. И ведь нельзя сказать, что ардены не стараются помочь, если у кого есть нужда в их помощи. Стараются так, что мало лбы не расшибают от усердия. Но дурацкий аскетизм Старшего народа делает эту помощь подозрительно скупой для любого, кто незнаком с традициями арденов. Сложно понять, что они готовы поделиться последним, что у них и в самом деле больше ничего нет - даже дров для костра запасли ровно столько, чтобы едва-едва тьму разогнать.
-Лагорис - это эйторий?
Племянник кивнул. Я подошел к костру, поприветствовал новоприбывших.
-Имени назвать не могу. - мое лицо изобразило гримасу, долженствующую объяснить эту странность. Однако Лагорис только кивнул и посмотрел на меня с интересом.
-Стало быть, ты знаешь, кто ты? - спросил он.
Меня тоже разобрало любопытство.
-Знаю. Я смотрю, это не так уж типично.
-Пожалуй, что нет, - согласился седой эйторий. - Двое таких же, как ты, встреченных мной ранее, насчет своей судьбы были не в курсе.
-Двое? Не трое?
-А почему именно трое? Ты знаешь, сколько вас всего?
-Знаю, - я сел на траву напротив Лагориса, принял протянутый мне стакан с желтоватой жидкостью, в каковой, принюхавшись, признал яблочную водку. На вкус она оказалась кисловатой, но крепкой. В Стикре яблочную водку делают из более сладких сортов, а вообще в Нерберии напитки из яблок не в чести и считаются пойлом для бедноты.
-Поговорили бы о чем другом, - Арварих, похоже, был не особо доволен тем, что мы с Лагорисом с места принялись обсуждать такие опасные вещи. Один Катаар знает, что было известно дружиннику о моей избранности. Просветить его, во всяком случае, было кому - начиная с Аэлевит и заканчивая тем же Вальдом, который, как я теперь уверен, что-то такое во мне видел еще в апреле.
-Я бы рад, Арварих, поговорить о чем другом, - я попытался улыбнуться; к счастью, я не видел, что из этой попытки получилось. - но пока я не разберусь, что со мной происходит или должно произойти, других тем для разговоров у меня нет.
-Времени у тебя нет разбираться, - сказал на это Лагорис. - весна на исходе.
-А при чем тут весна?
Лагорис не ответил, а я, поразмыслив, и настаивать не стал. Лагорис ведь может и не знать ответа. Сказал то, что ему в видении приоткрылось, а что оно значит - поди разбери так сразу.
Он не спешил рассказывать о себе. Похоже, что арденская неразговорчивость уже накрыла и его. Последний рубеж - на редкость молчаливая крепость.
Ладно, в конце концов мне-то какое дело, кто он и откуда, какими путями ходил, чтобы попасть к подножью Звездного пика, и кого встретил по дороге? Мне своей собственной судьбы хватает с избытком, а у Лагориса есть огромная секира, которая пригодится в бою. Большего мне от него и не надо.
Женщине с ребенком выделили место в одной из неглубоких пещер под скалой, где потеплее и меньше дует. Я велел было Тирвали поискать для них теплых вещей, но оказалось, что беженцы на редкость хорошо экипированы. Словно знали, куда собирались. У них были и шерстяные одеяла, и всевозможная утварь, и довольно много всяких припасов. Еще до вечера у сложенного из камней очага в пещере гремели котелки и кастрюли, а визгливый детский голос громко сообщал окружающему миру, что не желает иметь ничего общего с овсянкой, и вообще это не благородная еда. Спутницы Лагориса оказались родичами какого-то миакоранского барона. Для большей странности, словно нам тут и других мало.
Впрочем, удивляться чему-либо у подножья Звездного пика не стоит. Я, наверное, вызываю у Лагориса не меньше вопросов, чем он у меня. И по тем же самым причинам он мне их не задает - не до меня ему. Стоя на стене плечом к плечу, мы смотрим в ожидании на дорогу. Я жду хоть каких-то вестей из Скейра. Эйторий, как я понял, ждет своего друга, с которым расстался где-то под Дассигом. Мы молчим, а вокруг нас наползают сумерки и пламенеет закат, да тенькают соловьи где-то в роще. И шумят, заглушая пение птиц, солдаты, суетящиеся вокруг вас. Гарнизон распределяет обязанности во время будущего сражения. Завтра отрепетируем по полной программе, вместе с арденами.
Не то чтобы я или Арварих верили, что это нам чем-то поможет. Но солдат чем-то занять надо. Меня подобные вещи, конечно же, развлечь неспособны.
Почему Лагорис уверен, что его друг Дигбран, который приходится отцом сопровождавшей эйтория женщины по имени Бенара, и дедом - девочке Лани, разыщет его на Последнем рубеже, мне неизвестно. Однако эйторий ждет его с тех самых пор, как мы закончили разговор у костра и, надо полагать, будет ждать и завтра. Я не считаю нужным ему мешать.
Появился Галдор, посмотрел на то, как возятся на стене солдаты. Я прогнал его пристальным взглядом. Обернувшись, заметил, как скривилось лицо Лагориса.
-Знакомы? - уточнил я.
-К сожалению, да, - он покачал головой каким-то своим мыслям, а потом спросил: - Он тут командует, что ли?
-По-моему, он.
-'По-твоему'? - удивился Лагорис.
-Да мне все равно, - я пожал плечами. - У меня свои заботы, Лагорис.
-Понимаю, - протянул он.
-Нет, не понимаешь.
Он не стал спорить. Старшие пререкаться по пустякам не склонны.
Вечером я долго сидел в своей палатке, шкрябая пером по бумаге. Время от времени добавлял дров в очаг, с каждым разом все больше. Только обратив внимание на капельки влаги на пологе палатки, я понял, насколько похолодало. Закутавшись в плащ, вышел наружу и порядком удивился тому, что увидел - все вокруг было белым от инея. Ярко горели костры, и к ним подтягивалось все больше народа. Сверкали холодные колючие звезды, и рисунок их казался мне каким-то странным. Я был уверен, что еще прошлой ночью созвездия на небосводе располагались иначе.
Разыскав Арвариха, поделился с ним своими наблюдениями. Он подтвердил, что рисунок звезд на небе сместился к югу.
-Так звезды на севере в эту пору расположены, - добавил он, подумав немного. - возле берегов Лагеттии, а то и еще дальше на полночь.
Заглянув в пещеру к Лагорису, я убедился, что Бенаре и Лани двух шерстяных одеял достаточно, и отправился к арденским прорицателям выяснять, что, по их мнению, происходит. Внезапное похолодание и сползшие к югу звезды естественными мне не казались, но мы как-никак находились у самой обители богов, где по легендам возможны любые чудеса.
Под ногами хрустело, навстречу мне дул легкий морозный ветерок, постепенно усиливаясь. До палатки Галдора я не дошел - меня просто не пустили.
-Там сейчас опасно, - объяснил один из арденов. Объяснение мне не понравилось, но подробностей не последовало. Краем глаза я успел заметить, что воздух вокруг палатки арденского прорицателя колеблется и плывет, как в жару над равниной. Только никакой жары, естественно, не было. Был лютый мороз, пронизывающий до костей ветер и сверканье синих огней вокруг жилища Галдора. Стражи, не пускавшие к прорицателю любопытных, постепенно покрывались изморозью.
Из всего увиденного я сделал вывод, что боги к внезапной непогоде отношения не имеют.
На обратном пути я наткнулся на герцога Илдинга. Он спешил туда же, где успел не побывать я. Я резонно предположил, что и миакоранского владыку ардены к своему чародею не пустят.
-Перемудрили ардены со своей магией, - высказал я Арвариху.
-А я тут при чем? - возмутился он.
-А чего ради ты меня сюда приволок? Чтобы я замерз насмерть?
Арварих хмыкнул и отправился разыскивать Лагориса, у которого вроде еще оставалась одна фляга с водкой. Я вернулся в палатку, попытался вытащить вмерзшее в чернильницу перо, но не преуспел. Закутался в плащ и сел поближе к очагу. Никогда не любил зиму. А после столбика, отобравшего пальцы у моих ног и жизнерадостность у нрава, и вовсе возненавидел.
Утром теплее не стало. За ночь мир из зеленого стал белым, по доскам лестниц и стены ходить надо было осторожно, чтобы не поскользнуться, а завтрак пришлось съесть очень быстро - все теплое и жидкое норовило моментально остыть и покрыться корочкой льда.
Со стены было хорошо видно, как расползается мороз. Половину равнины на юге перекрасило в белый, и если приглядеться, можно было заметить, как граница теплой погоды уходит все дальше и дальше.
Герцог Илдинг негодовал, его гневный голос разносился по всей крепости. Я заинтересовался, на кого в этот раз обращено его недовольство, и заметил среди арденов на стене Галдора. Он смотрел вслед непогоде через сжатые трубочкой пальцы, в которых сверкало что-то синее. В другой руке он сжимал стакан, время от времени прихлебывая из него. Над стаканом поднимался пар.
Если предположение дружинника верно, то своей цели Галдор достиг: целое войско на Последнем рубеже застужено до костей. Мерзли даже ардены, которым, как мне раньше думалось, все нипочем. Удовольствие от непогоды получала только Лани, которая уже скатала одного небольшого снеговика и теперь принялась за второго - инея столько, что он вполне способен заменить снег в упорных детских руках.
Солдаты грелись у костров. Дрова исчезали с пугающей скоростью, а строители Последнего рубежа тщательно вырубили все внутри крепости. Посоветовавшись с Тирвали, я отрядил его и Гарини в сопровождении полусотни солдат в лес, а сам взял с собой Арвариха и отправился исследовать склон в тылу крепости. Узнав, что мы идем в сторону Звездного пика, дружинник скис, но спорить со мной не стал. Миакоранскими суевериями меня не проймешь.
Пологий луг быстро сменился каменистыми склонами. Пройдя с запада на восток, мы обнаружили всего несколько проходимых участков. Ближний к нам выглядел довольно неплохо с точки зрения обороны - взобраться наверх можно было только в одном месте, прикрытом с обеих сторон нагромождениями камней. Поднявшись, мы нашли относительно ровную площадку, с которой можно было заваливать наступающих всем, что под руку попадет. Я распорядился разбить тут лагерь и снести в него часть припасов. Арварих с удивительной для него прытью убежал в лагерь выполнять мой приказ, а я задержался, пользуясь редкой возможностью остаться в одиночестве и немного собраться с мыслями.
Не верится мне в то, что Последний рубеж устоит. Говорливый сукин сын сверху, который заварил всю эту кашу, знал, что делал, когда пригнал в Сиккарту такое количество завоевателей. Случай же в замке Риммор, когда герцогский лизоблюд Балах Арвинг закрыл перед нами ворота внутреннего замка, научил меня прикрывать тылы.
Я посмотрел в сторону Звездного пика. Склон громадной горы скрывался в плотной пелене облаков. Ниже, между камней, что-то двигалось в моем направлении. На какое-то мгновенье мне стало не по себе, но тут я разглядел человеческую фигуру, а потом и узнал Галдора-прорицателя. Он бежал по едва заметной тропинке, и бежал очень быстро, спотыкаясь и падая. Но, сколько бы я не вглядывался, никого и ничего, кроме Галдора, я так и не заметил. Что бы его не напугало, преследовать оно арденского прорицателя не стало.
Вернувшись в лагерь, я обнаружил, что не одному мне пришла в голову мысль запастись дровами. Герцог Илдинг направил своих воинов следом за моими, и в лесу уже вовсю стучали топоры. По дороге с юга медленно ползли подводы с дровами - кто-то позаботился о войске на севере заранее. Кто-то, кто знал о предстоящих заморозках.
Лагорис все так же торчал на стене, застыв без движения. Единственным изменением со вчерашнего вечера стал искристый плащ, который Бенара вернула эйторию. Женщину я не обнаружил, зато заметил Лани. Девочка старательно фехтовала с Равом деревянными палками. Мальчишка двигался осторожно, стараясь не задеть малявку, а она, напротив, бросалась на него очертя голову. Судя по ее радостному визгу, Лани было очень весело. Ну хоть кому-то...
На следующий день выпал снег, и веселья детишкам прибавилось. Даже Тирвали не удержался и присоединился к игре в снежки. Что до солдат, то им пришлось сгребать снег со стены и лестниц, что, конечно, было отнюдь не так увлекательно.
К полудню с юга прибыл гонец. Галдор даже не вышел его встречать, и общался с вестником герцог Илдинг. Я решил не церемониться с миакоранским правителем и после того, как герцог отпустил гонца греться, подошел к нему, чтобы выяснить, какие новости пришли с юга.
Сообщение гонца было лаконичным: битва с кассорийцами началась. Аэлевит выступила из города всеми силами и приняла бой.
-Она просит меня не вмешиваться в битву, - озадаченно сказал герцог Илдинг. - Она - просит. Меня. Странно, правда?
-Что же тут странного, ваша светлость? - спросил один из придворных герцога, закутанный в огромный меховой плащ. - Ардены - завоеванный народ, они не могут нам приказывать, какие бы должности по вашей воле они не занимали.
Мы с герцогом засмеялись, не сговариваясь. Лицо придворного выдало его замешательство - он не понял, что такого смешного мы усмотрели в его словах.
-И как же намерена поступить ваше светлость? - поинтересовался я, отсмеявшись.
Герцог посмотрел на меня, словно чувствуя в моих словах какой-то подвох. Однако я был сама искренность.
-Моя светлость выполнит просьбу прорицательницы Аэлевит, - произнес он с какой-то мрачной торжественностью. - Она знает, что делает. В отличие от Галдора с Лаграохом.
Лаграох, отиравшийся тут же неподалеку, сделал вид, что ничего не слышал.
-Пошел бы ты погрелся, что ли.
-Мне не холодно, комендант.
В Лагорисе, как и во всем его народе, нет этой насупленной молчаливости, которую я постоянно замечаю в арденах. Но и веселым его назвать я бы не решился. С того момента, как я его впервые увидел, старика-Старшего не покидает задумчивость и едва-едва заметная со стороны тревога.
-Что тебя беспокоит? Твой друг?
Он чуть не повернул в мою сторону голову, но передумал.
-Нет. Мой сын.
-Сын? Ты не говорил о нем.
-Я и не знал, что они с Дигбраном встретились. Только сегодня увидел.
-И что в этом такого тревожного?
-Еще не знаю, комендант...
'Знаю-не знаю'. Тяжело так, наверное. Закрыла туча свет в хрустальном шарике, и Старший в растерянности замирает, не понимая, куда же ему идти. А что мешает топать и дальше туда же, куда шел? Великое множество людей во всем мире живут, не имея ни малейшего представления о завтрашнем дне. И ведь нельзя сказать, чтобы они жили особо плохо. Лишь два народа Старших постоянно требуют от мира полной ясности и на вчера, и на сегодня, и на завтра. Я, Младший, не вижу в этом никакого смысла. Если завтрашний день заранее известен, то он, считай, уже и прожит.
Под вечер я наведался в новый лагерь. Караул здесь несли только нерберийцы - ни миакринги, ни регадцы не соглашались подобраться так близко к Звездному пику, пока им не грозит непосредственная опасность. При этом солдаты из местных боялись богов, а темнокожие южане - диаволов. По вере, распространенной в Регаде, на Звездном пике вовсе не боги обитают.
Времени караульные не теряли. Возле подъема я обнаружил несколько пирамидок из камней. Даже снег с него успели счистить почти до середины.
-А это еще что такое? - спросил я, указав в сторону Звездного пика.
Высокий уступ на склоне горы был накрыт снежной шапкой. Однако даже на ее фоне нечто проступало на наших глазах пронзительной белизной. Оно было похоже на клок клубящегося тумана, однако с каждым мгновеньем становилось все четче и четче.
-Избави Лайта... - пробормотал один из караульных. Даже в темноте было заметно, как он побледнел.
-Ты нашел, к кому обращаться в таком месте, - я прищурился, потому что мне показалось, что белоснежный предмет начинает приобретать очертания человеческой фигуры.
Чуть позже я мог с уверенностью утверждать, что так оно и есть. На уступе стоял человек в свободных белых одеждах, развевающихся на ветру. Однако никакого ветра и в помине не было. Морозный воздух, в котором я и двое караульных застыли, затаив дыхание, замер, не шевелясь, и ничто не нарушало ночную тишину.
Ни Арварих, ни Лагорис, ни наш сосед арденский тысячник - никто из них не знал, что это такое мы увидели под Звездным пиком. Подозрения о божественной сущности существа в белых одеяниях, естественно, высказали все трое. Ну так это и мне было понятно.
Галдора я спрашивать не стал. Спросил Лаграоха. Лаграох забеспокоился и попытался немедленно отправиться на доклад к Галдору. Я его не пустил.
-Синрик это, - нехотя сообщил прорицатель. - вестник богов. А на скале под Звездным пиком он появляется только тогда, когда где-то близко есть потомок Ровенда Великого.
Я невольно обернулся в сторону стены, озаренной редкими факелами в ночной тьме. Надеяться, что появление божества говорит о приближении Аэлевит, конечно же, глупо. Скорее всего, это Эрик возвращается на Последний рубеж.
Треска чистилась плохо. Лезвие снимало с рыбины полосы кожи, на которых оставалось довольно много мяса. Можно было сдаться и воспользоваться, как все нормальные люди, ножом, но Эрик сдаваться не привык.
Сегодня утром он обнаружил на лезвии меча первое пятно ржавчины. До этого момента Эрик и не думал, что есть еще в мире вещи, способные его пронять.
Трактирщик вполглаза наблюдал, как мучается его единственный постоялец. Когда Эрик замечал его взгляд, трактирщик спешно возвращался к протиранию стаканов. Других дел у него, в общем-то, и не было. Деревня опустела, остались лишь несколько стариков. Путники тоже предпочитали здесь не задерживаться и спешили на север, поближе к Катасте. В долине реки шансы укрыться от врагов резко возрастали.
Наверное, Эрик оказался единственным за последние два дня человеком, чей путь лежал на юг, в Скейр. Похоже, однако, что путь его в этой деревне и завершится. Дальше дороги не было: с околицы уже можно было разглядеть кассорийские лагеря и патрули. Скейр за время его отсутствия оказался в плотной осаде.
Эрик как чувствовал, что не стоит ему уезжать с Последнего рубежа. Никаких особых приказов на этот счет Аэлевит ему не отдавала. Но сидеть в деревянной крепости под Звездным пиком и ждать неизвестно чего ему претило. Даже задерживаться не стал - сдал Мальтори с рук на руки Лаграоху, прорицателю Круга, и ходу назад, в столицу. Благо вьючная лошадь его больше не задерживала.
С этой лошадью оказалась просто беда. Она шла так медленно, словно на ней не один Мальтори ехал привязанный, а как минимум двое. Эрик вынужден был подстраиваться под ее скорость и добрался до Последнего рубежа совсем не так быстро, как рассчитывал. На обратном пути хотел было наверстать потерянное время. Да только вороной его словно распробовал медленной езды и вошел во вкус, никак не желая проявлять привычную резвость. В итоге Эрик столкнулся с тем, что кассорийцы успели перекрыть дорогу в Скейр.
-Еще эля? - спросил трактирщик, не успев в очередной раз отвести глаза, когда Эрик на него покосился.
-Еще эля.
До вечера спешить ему было некуда. Днем пытаться проскользнуть мимо завоевателей - чистое самоубийство. А Эрику после приключения с похищением Мальтори по неведомой ему причине вдруг опять жить захотелось.
Бывает ли так, чтобы над погребальным костром возлюбленной дым не успел рассеяться, а жить уже снова хочется? Бывает. Но не с Эриком. И не после того, что он успел увидеть за прошедшие с момента смерти Эрви дни. Мир вокруг весь какой-то невеселый, угрюмый - с чего бы? А вот.
Меч, конечно, Эрик от ржавчины отчистил. Долго думал, какое бы найти применение бесполезному клинку, расстаться с которым он не мог. И надумал почистить рыбку.
Рыбу в Скейр навезли эйтории. Собственные припасы Сиккарты никак не были рассчитаны на вторжение армий со всего севера и запада, и заморские гости понимали это лучше местных, когда брали с собой в дорогу такое количество вяленой и соленой рыбы. Поначалу, по словам трактирщика, у постояльцев треска даже пользовалась популярностью.
Рыбу Эрик любил с детства, и долгие годы вдали от побережья уж никак эту любовь выветрить не могли. Но вот чистить ее не умел, и любопытные взгляды трактирщика его непривычно смущали. Хорошо, что он взялся за меч - это можно списать на Старшую странность. Вот если бы миакринг увидел, что Эрик и ножом рыбину разделать неспособен, тогда можно и со стыда сгореть.
Рука Эрика замерла над зверски располосованной треской. Он удивленно прислушался к собственным ощущениям. Надо же, какие глупые, суетные, ничтожные вещи беспокоят его. А ведь еще пару дней назад спал Эрик на скамейке под дождем, как бездомный бродяга, и все ему было трын-трава. Бывает такое? Нет, не бывает.
-Надо сказать, господин Старший, я впервые вижу, чтобы рыбу мечом чистили, - не сдержался наконец трактирщик. - Это у вас традиция такая?
Эрик спрятал невольную улыбку в бокал с элем.
Если свернуть ближе к Катасте, то распаханную равнину сменяют болотистые низинки и овраги. В целом местность в нижнем течении речушки напоминает холмы Эверин, только, конечно, ровнее. Верхом здесь проехать даже сложнее, чем месить грязь на своих двоих, однако бросать коня Эрик не хотел категорически. В одном он был уверен - врагов он на выбранном им пути не встретит, пока не свернет к городу.
Он не ошибся. Пока не сгустились сумерки, он изредка видел на западе конные патрули, однако в болота они не совались, даже если и замечали всадника на вороном коне. До темноты он успел пересечь самую топкую низину. Когда ночная мгла и висящая в воздухе водяная пыль окончательно скрыли от его взгляда и равнину, и близкие уже стены Скейра, и северных верховых, Эрику наконец попалась тропинка, ведущая в сторону города.
Почва была мягкой от сырости, и копыта жеребца ступали по ней тихо, почти бесшумно. Эрик не торопился. Насколько он успел разглядеть до темноты, от города его отделяло часа два пути. Нечего было загонять коня и выматываться самому. Ночи уже коротки, но ему всяко хватит времени и до города добраться, и придумать, как в него попасть через закрытые ворота.
Конь охотно разделил мнение хозяина. Дневной отдых в конюшне не прибавил ему прыти, шел он по-прежнему тяжело, под стать мыслям всадника.
Мысли же всадника одолевали не самые приятные. Утренняя жизнерадостность утонула в нескольких бокалах эля. И пусть миакоранское варево крепостью не отличалось, но Эрик чувствовал себя далеко не самым трезвым. Эль высвободил сдерживаемые мысли, сумерки заслонили мир и выпустили наружу образы, которых он бежал. Видения на грани пророчеств вставали перед его глазами, и напрасно вытирал он рукавом влагу с ресниц. Раз за разом из тумана над тропой вставал перед ним бревенчатый дом на высоких утесах Иссет-фиорда, манил приоткрытой дверью. Но сколько бы он ни вглядывался, не открывалась дверь.
И не мог он вспомнить лица Эрви, представить его себе даже и сотканным из клочьев тумана, теней по краям тропы и едва светящегося неба на закате. Напрасно только глаза напрягал. Чудилось ему, что слышит он ее голос, чувствует прикосновения рук к плечам - и только. С трудом сдерживался, чтобы не обернуться.
Задумавшись, он не заметил, как тропинка вышла на сухое место, и выступившие из темноты факелы застали его врасплох. Сначала ему показалось, что огни горят на городских стенах, однако то был лишь холм, и несколько огоньков, растянувшись в линию, спускались прямо на него. Прежде, чем Эрик успел сообразить, что происходит, его заметили, и бежать было поздно.
Мизерный шанс, что всадники с факелами окажутся арденами или эйториями, быстро исчез, едва он услышал резкие гортанные выкрики. Эрик знал, как звучит кассорийская речь. Рука потянулась к плечу, нащупывая рукоять меча.
Меча не было. Невероятно, но Эрик, похоже, забыл его в трактире. Он и не думал, что способен расстаться с клинком - ардены даже во сне оставляли свои мечи не дальше, чем на расстояние вытянутой руки.
Утешая себя мыслью, что клинок вряд ли помог бы ему хоть чем-то, Эрик придержал жеребца. Тот даже осел немного на задние ноги, но сразу же выровнялся.
Факелов было четыре, всадников - вдвое больше. Окружив его, они выкрикивали что-то на своем языке, которого Эрик не знал. Среди кассорийцев же не нашелся ни один, владеющий Старшей речью, и предводитель патруля жестами объяснил пленнику, чтобы он спешился.
Спрыгнув на землю, Эрик передал поводья одному из северян. Его обыскали, нашли нож и забрали его. Кто-то начал отвязывать от седла веревку, чтобы связать ему руки. Кто-то вскрикнул...
Чья-то лошадь заржала и взвилась на дыбы, сбрасывая седока. Эрик, метнувшись в тень, успел увидеть, как кольчуга на груди предводителя разошлась аккуратной прорезью, и брызнула из этой прорези темная кровь. Отбежав за пределы освещенного факелами участка, он упал в траву, прячась от кассорийцев, хотя уже понимал, что завоевателям было сильно не до него. Их кто-то убивал, причем Эрик не успел заметить, кто, и не смог понять, как.
Удаляющийся топот копыт заставил его поднять голову. Один из факелов тлел в мокрой траве, остальные двигались прочь, вверх по склону холма. Возле его жеребца стояли две живых лошади, да одна лежала мертвой, с перерезанным горлом. В схватке кассорийцы потеряли и троих воинов, включая командира.
Подняв факел, Эрик оглянулся в поисках своих неожиданных спасителей, но вокруг не было ни души. Пожав плечами, он перевернул один из трупов, ожидая увидеть стрелу. Однако раны, от которых умер кассориец, определенно нанес арденский полуторный меч. Эрик еще раз огляделся - нет, никого не видать. Странно, почему он не заметил своих сородичей. Очень странно.
Меч, который прогнал завоевателей, Эрик вытащил из последнего из павших врагов. Взялся рукой за рукоять, вздрогнул, как от удара, поднес к мечу факел и присел на землю, чтобы не упасть.
Многого на свете, как ему казалось, не бывает. Но утром этот меч чистил треску, а совсем недавно, получается, им убили троих кассорийских всадников. И Эрик мог поклясться хоть чем угодно, что его собственная рука меч в этой схватке не сжимала. Не так уж много он выпил.
Ночная тишина была ему ответом на все вопросы. Даже стук копыт кассорийских лошадей стих в отдалении. Никто в белом платье не стоял в тени скалы, чтобы подтвердить свою причастность к происшедшему. И не было рядом Эрви, способной заглянуть в будущее и увидеть там объяснение волшебному спасению Эрика.
А он-то думал, что свою долю чудес в горах вычерпал без остатка.
Лагерь кассорийцев, попавшийся ему на пути, Эрик все же обогнул стороной - во второй раз чудо могло и не случиться. Добрался без приключений до восточных городских ворот, заранее окликнул стражу, чтобы не стать мишенью для стрел своих же соотечественников. Выяснил, что до утра его никто в город пускать не собирается, привязал жеребца к коновязи, расстелил под нависающими машикулями плащ и уснул. Ему приснилось, что Эрви прижалась к его спине и обняла рукой.
Аэлевит выглядела не просто плохо - кошмарно. Глаза запали, на лице маской затвердела усталость, заплетенные в тугую косу волосы поблекли и напоминали прошлогоднюю солому. Прежде она следила за осанкой, но плечи женщины, встретившей Эрика в зале собраний ратуши, не расправлялись. Один ясный взгляд остался от былой прорицательницы, но был этот взгляд жестким и злым. На все это преображение у герцогини арденов ушло два дня.
-Что ты здесь делаешь, Эрик? - бросила она вместо приветствия. - Разве я не сказала тебе оставаться на Последнем рубеже?
-Нет, моя госпожа, - он предпочел сразу перейти на официальное обращение, чем набивать шишки, пытаясь выяснить, что с ней произошло. - не сказала.
-Тогда почему ты здесь?!
Эрик придал своему лицу непонимающее выражение. Давненько ему не приходилось так изощряться, не привык Эрик быть слугой своим сородичам. С миакрингами ему было проще, достаточно было вида загадочного и глубокомысленного.
До Аэлевит наконец дошли слова Эрика. Она отвернулась, испепеляя взглядом витраж в окне.
-Ну и что ты еще от меня хочешь?
Услышав за спиной шаги, он обернулся и увидел двух эйториев в латах. Оба были ему смутно знакомы - возможно, встречал их раньше в Скейре. Старшие Запада стояли аккурат за пределами слышимости, ожидая, пока Аэлевит закончит разговор.
-Хочу сказать, моя госпожа, что приказ ваш выполнен в точности.
-Знаю, Эрик, - она обернулась к нему, но тут же опустила глаза, изучая пол под его ногами. - Ступай, я очень занята.
Пожав плечами, Эрик развернулся и вышел вон из ратуши. Не то чтобы он ожидал от Аэлевит благодарности, но столь жесткий прием его удивил. И ведь непонятно, с чего вдруг такая перемена. Не бывает, чтобы человека так срубило расставанье с близким. Неважно, насколько близким - не навсегда же они распрощались, в самом деле.
Впрочем, чего только на свете не бывает.
Идти Эрику в Скейре было особо некуда. Накормят его в любой харчевне, а ночевать он может и на скамейке в парке - все равно. Тут он вспомнил о лечебнице и уверенно свернул на перекрестке в сторону западной части города. И дело ему будет, и новости заодно узнает.
Если лекарь и удивился его появлению, то вида не подал ничем. Он как раз обедал, и Эрик, приняв его приглашение, присоединился к трапезе. На обед у лекаря была бобовая похлебка и треска.
-Работы сейчас немного, - промычал он с набитым ртом. - Солдаты на стенах отсиживаются. Вот когда битва будет, тогда и начнется самая жара. Мы походный лазарет готовим, будем возле одних из ворот работать, поближе к сражению.
-Возле которых из ворот? - спросил Эрик. В Скейре их было четыре, включая южные, что выходили на мост.
-Неведомо. Воеводы еще не определились ни с планом сражения, ни с днем. Нам скажут накануне, куда выдвигаться.
Из слов лекаря Эрик заключил, что само решение принять бой с кассорийцами никто даже не обсуждает. Расспросив его подробнее, узнал, что город осажден с запада и с севера, однако восточные ворота кассорийцы блокировать не стали - это слишком растянуло бы их силы и сделало армию уязвимой для внезапных атак конницы как из города, так и с равнины.
На равнине осталось две-три тысячи всадников, которые беспокоили тылы осаждающих. Река все еще была в руках эйториев, и войска то и дело перебрасывались то выше по течению, то ниже. Делалось это преимущественно ночью, чтобы враги не могли толком понять, что происходит. Часть мигронтских драккаров патрулировала реку у Дассига, на случай, если южане захотят переправиться обратно в холмы Эверин. Отпускать их, по словам лекаря, никто не собирался.
Для врачевателя он был очень даже хорошо осведомлен о событиях в городе и вокруг него.
-А чего ж тут удивительного? У меня пациенты знаешь какие говорливые.
Обнаружился среди его пациентов и герцогский дружинник, рассказавший не далее как вчера лекарю, что произошло на востоке. Так Эрик узнал о разгроме восточной армии, причиной которому стало вмешательство графа Гисса в битву.
-Выходит, нам следует еще и дикарей с зеленой кожей в гости ждать?
-Знаешь, Старший, хотел бы я глянуть на этакую невидаль, как зеленокожий человек. Но не такой ценой, - лекарь хохотнул и вцепился зубами в жесткую треску. Прожевав кусок, добавил, что вроде как дикари убрались восвояси.
-Армию нашу, правда, угробили совершенно. Дружинник этот рассказывал, что ополчение и вовсе по кустам разбежалось, а остатки дружин и Старшие к Последнему рубежу отступают.
-А как он здесь оказался-то, этот дружинник?
-В городе? Его герцог гонцом к госпоже Аэлевит послал. А если ты про то, как его в лечебницу занесло - живот прихватило. Аппендицит - слышал про такую штуку?
-Нет.
-А, ну да, откуда вам, Старшим, про него знать. У вас такая хворь почти не случается.
Пообедав, Эрик разыскал одну из сиделок, которая занималась подготовкой снаряжения для походного лазарета. До самой ночи раскладывал банки и склянки по длинным деревянным ящичкам, сверяясь со списком. Сиделка некоторое время наблюдала за его работой, потом убедилась, что Старший относится к делу внимательно, и занялась другими делами. Эрик тоже то и дело поглядывал на нее, пытаясь понять, что во внешности женщины его так сильно смущает. Потом понял, что для относительно молодого возраста у нее слишком много морщин на лице, да и губы она красит ярче, чем большинство горожанок.
Под вечер, покинув лечебницу, он забрел в первый же попавшийся трактир, попросил у служанки бутыль вина и, получив желаемое, отправился на Торговую набережную. Сел на перила, глядя на проплывающие мимо драккары, открыл вино и прихлебывал до темноты. А в темноте понял, что уже некоторое время сидит на кованых перилах не один, и голова Аэлевит покоится на его плече, а бутыль уже перекочевала к ней в руку, и то и дело герцогиня арденов к этой бутыли прикладывается, никого и ничего не стесняясь.
Эрику подумалось, что все же есть в положении Аэлевит свои преимущества. Если ей удастся одолеть всех врагов и спасти свой народ, она сможет за своего Младшего хоть замуж выйти. Да и сейчас ей никто слова поперек не скажет, как бы она себя не вела. Может напиваться на людях, сидеть в обнимку со своим вассалом, может запустить себя до непотребного состояния, орать на кого хочешь и хоть в канаве спать. Важно, что утром она из этой канавы встанет и поведет арденов в бой. Арденам - им только того и надо, чтобы их вели. Отказавшись от права на наследство Ровенда, Эрик понял, какое на самом деле это облегчение - не нести никакой ответственности и ждать от прорицателей откровения о завтрашнем дне.
Поставить же себя на ее место он не мог, как ни старался. И трудностей, с которыми ей наверняка приходится сталкиваться, как прорицательнице и правительнице, тоже не понимал.
-Как там твой возлюбленный? - поинтересовался он, полагая, что раз уж Аэлевит смогла разыскать его в этом городе, то дар ее по-прежнему силен, и судьбу близких ей людей она может видеть на любом расстоянии.
-Не так плохо, как я боялась. Письмо вот прислал... не осуждает и все понимает, как ему кажется.
-Письмо? Гонцом, что ли?
-Нет, его Галдор магией скаранита переправил, - она осеклась и вздрогнула, словно сказала лишнее. Эрик молчал, ожидая продолжения, но Аэлевит лишь вздохнула и снова приложилась к бутыли.
-Выходит, Галдор ЭахКоллар может перемещать предметы на расстоянии?
-Да, может. ЭахКоллары среди нашего народа о скаранитах больше всего знают. В свое время прадед Галдора занимался изучением двух уцелевших камней по приказу герцога Аори.
-А зачем же Галдор меня в Скейр послал?! - не сдержался Эрик. - Он мог получить свои книги в любой момент силой своей магии! И тогда...
-Что - тогда? - в голосе Аэлевит он услышал утренние жесткие нотки. - Тогда бы ты смог сам положить тело своей жены на погребальный костер?
-Ну и черствая же ты дрянь ... - пробормотал Эрик.
-Дрянь, - согласилась Аэлевит. - Забыл уже, кто я? Мне доброй быть не положено, - и снова положила голову ему на плечо, как ни в чем не бывало.
Глядя в темную воду под ногами, Эрик понимал, что и сам он ненамного лучше Аэлевит. Даже, если вдуматься, хуже. Она хоть какую-то пользу для людей делает. А он зачем? А один Катаар на горке знает, зачем. Выжил, уцелел - и все тут. Может, хоть врачевать научится, помогая миакоранскому лекарю. А может и не научится - тогда вообще никакой от него пользы.
Но помирать ему не хочется. Во всяком случае, не хочется отдать концы почем зря. Придумать бы какой полезный способ двинуть кони, да только никак не находится такой способ.
-Найдется, - уверенно сказала пьяным голосом Аэлевит, и Эрик сжал челюсти, осознав, что повторяет свои мысли вслух. Снова стало тихо. Остались лишь сумерки, драккары на темной воде Арриса, редкие звезды в ночном небе и двое жутко одиноких под этим небом людей, прихлебывающих из одной бутылки.
Таивис был старой ехидиной и к тому же рыцарем. Чем-то по манере общения он напомнил Эрику Лагориса, но только дигбранов друг отличался добрым характером и любил детей. Таивис, похоже, не любил вообще никого, зато по ехидству давал Лагорису сто очков вперед.
-Вот и арденского князя к полезному делу приставили, - одобрительно отметил он, увидев Эрика среди прочих служителей лечебницы, таскавших ящики на драккар в скейрской гавани.
Эрик предпочел промолчать. Еще недавно он за такие слова разбил бы эйторию лицо, не посмотрев на возраст. Но товарища по оружию бить в морду нехорошо, какие бы он слова не говорил.
-Вам, арденским аристократам, не вредно немного шею согнуть, - не унимался Таивис. - Сильно у вас прямая эта шея, как я заметил.
Заметив, что Эрик остановился и уставился на него тяжелым взглядом, едва сдерживая гнев, Таивис ухмыльнулся, подошел поближе и положил Эрику руку на плечо.
-Ты не серчай, князь Эриох, - примирительным тоном сказал эйторий. - я ж не со зла. Раньше и вообразить себе не мог, что увижу арденского князя таскающим тяжести.
-Ты себе много чего вообразить не можешь, эйторий, - процедил Эрик. - Я больше века прослужил завоевателям, и от тяжелой работы не бегаю.
-Но шея все равно не гнется, - Таивис лукаво подмигнул ему. - Не пошла тебе служба на пользу, арден. А ведь давно пора забыть таким, как ты, о своем происхождении. В тяжелые времена не родом своим, а заслугами должен выделяться человек.
-Скажи это Аэлевит, - бросил ему Эрик.
-Не скажу. Госпожа Аэлевит свое место как раз заслужила. Тебе же твой княжеский титул сейчас только помеха.
Эрик расцепил зубы и вздохнул.
-Ну и чего ты ко мне прицепился, эйторий? Мораль почитать решил?
Таивис жизнерадостно стукнул себя кулаком в грудь. У арденов этот жест был военным салютом, но эйторий имел ввиду указать на свои доспехи. Сталь кирасы глухо бухнула под латной перчаткой.
-Я же рыцарь! Мое дело - помогать людям. Вот тебе моя помощь определенно нужна.
-Ничего мне от тебя не нужно, - буркнул Эрик, взялся за ящик и пошел по сходням. Таивис еще что-то крикнул ему вслед, но он успел скрыться в трюме и не расслышал, что именно.
Положив ящик на штабель таких же, сквозь узкое круглое окошко он выглянул наружу. Сапоги Таивиса сталью выделялись на фоне кожаной обуви моряков и босых ног грузчиков. Рыцарь явно решил помучить его как следует, и Эрик, вздохнув, выбрался обратно на палубу.
-Тебе больше заняться нечем? - он сложил руки на груди и посмотрел на эйтория сверху вниз. На людей, которые привыкли считать себя очень высокими, такой прием обычно действует, как солнечный свет в глаза.
-Наставление тебя на путь истинный - самое полезное из всех занятий, которые я смог придумать на сегодняшнее утро, - ответил ему Таивис, нимало не смутившись нехитрым способом, которым Эрик попытался сбить с него спесь.
-Амунус тебя забери, - беззлобно пробормотал Эрик. - Ладно, идем выпьем, и ты подробно расскажешь мне, в чем я неправ.
-Дело! - обрадовался эйторий.
Трактир назывался 'Меч миакринга' и располагался на Торговой набережной неподалеку от гавани. Эрику в это заведение раньше заходить не доводилось, зато Таивис, похоже, был здесь завсегдатаем. Служанка-арденка при его появлении улыбнулась, затем перевела взгляд на небритое лицо Эрика и скисла. Нехорошо, видать, выглядел Эрик. Запустил себя совсем, никак не меньше, чем Аэлевит. Отчаялся выглядеть прилично?
Мысль эта как громом поразила Эрика. Служанка успела принести эля, Таивис успел рассказать ему, как славно устроена жизнь у эйториев, которые не заводят себе благородное сословие, и все должности до самого конунга являются у них выборными. Эрику было не до морали.
Отчаяние - вот что определяло в эти дни его поведение. И ладно бы только его. Один отчаявшийся Эрик - это полбеды. Но отчаяние охватило и Аэлевит. Непонятно, отдают ли себе в этом отчет те, кто ее окружает? Понимают ли, что ни прорицательница, ни герцогиня, ни даже простая, обычная арденка из какой-нибудь захолустной эггорской деревни никогда не позволит себе появиться на людях с немытыми волосами? Ан нет, похоже, что не понимают. Заранее простили все, объяснили Старшими или просто личными странностями, горем и трудами тяжкими, и тем удовлетворились.
Таивис уже замолчал и посматривал на него, словно пытаясь угадать, что за думы одолели его собеседника.
-Вижу, что не проняла тебя моя речь, - сказал он, отставив пустой бокал.
-А должна была? - Эрик выдавил из себя усмешку.
-Нет, ясное дело.
Пить Эрику не хотелось. Вчера он, похоже, перестарался. Проснулся на рассвете в парке, под кустом, на мокрой от росы траве. Аэлевит в процессе пьянки куда-то задевалась, он не запомнил, в какой момент это произошло. С утра даже заподозрил, что прорицательница ему просто померещилась.
-Что тебе на самом деле нужно, эйторий? - он упорно не называл Таивиса по имени, хотя помнил его еще по совету, на котором впервые увидел Старшего запада. На совете Таивис говорил хорошо и лаконично, не в пример сегодняшнему.
-Мне нужно, чтобы ты убрался из города. Ты мешаешь Аэлевит.
-Чем же я ей мешаю? - удивился Эрик.
-Объяснять сложно, и тебе не нужно. Просто поверь, что в Скейре ты лишний.
Эрик, разумеется, не поверил. Логикой объяснение Таивиса и не пахло. Пахло же оно, как ни странно, все тем же отчаянием. Если Таивис действительно хотел, чтобы Эрик покинул столицу, то способ он для этого выбрал на редкость хлопотный. Сложно было взять нескольких рыцарей покрепче и выкинуть его за ворота? Или опоить, как Мальтори...
Стоп. А что общего в его случае с Мальтори? Эрик разозлился, понимая, что окончательно запутался в происходящем, и не находит логики в поступках буквально никого из тех, кто встречается ему на пути. Отодвинув нетронутый бокал, он поднялся и вышел из трактира, не попрощавшись со старым рыцарем.
В жизни человека иногда наступает момент, когда он окончательно перестает понимать мироздание. Чаще всего это происходит, когда намерения и действия человека приводят совсем не к тем последствиям, которых он ожидал, и все идет наперекосяк. В молодости Эрик переживал что-то подобное, и чувства, которые он тогда испытывал, вернулись к нему сейчас в полной мере. Вот только никак не мог он понять, что в его поступках оказалось настолько неправильным.
Вселенная словно ополчилась на него, вознамерившись сделать его жизнь непонятной, невнятной и невыносимой. Куда ни тыкался Эрик, какое бы занятие ни пытался себе придумать - все не ладилось. Таивис своими бреднями достиг того, что и работа при лечебнице стала Эрику поперек горла. Все не так, и город вокруг погружен в тоску и уныние. Разве могут горожане чувствовать себя уверенными в завтрашнем дне, когда герцогиня который день не моет голову и пьет на набережной со всякими проходимцами? Могут, а?
Ноги сами свернули на улицу, где находилась лечебница. Не закончив порученную ему погрузку в порту, Эрик все же решил сообщить лекарю, что на его помощь больше рассчитывать не стоит. Куда идти после этого, он пока еще не придумал.
Лекарь паковал в сундучок книги. Услышав, как вошел Эрик, обернулся и попросил его увязать бечевой две стопки, все еще лежавшие на столе. Эрик машинально взялся вязать узел, взгляд его задержался на корешке верхней книги. 'Яды и способы их лечения'.
Распутав бечеву обратно, он открыл книгу и пробежал глазами оглавление.
-Что-то конкретное ищешь? - спросил лекарь, заметив, что за книгу взял Эрик.
-Яд скальной гадюки.
Смешок лекаря больно резанул его.
-Не ищи. Не бывает такой гадюки. Только в суевериях.
-Что значит - не бывает? - возмутился Эрик. - Моя жена от ее яда умерла!
-Старший, ты ведь умный человек и должен знать, что от яда несуществующей змеи умереть никак не возможно. На всем Арденави водится только одна ядовитая змея - гадюка обыкновенная. Она встречается и в горах, и в лесу.
Дом Галдора Эрик разыскивал долго. Объяснения, которые дал ему лекарь в стане герцога Илдинга, успели подзабыться, и он намотал не один круг по прилегающим к ратуше улицам, прежде чем нашел особняк ЭахКолларов. Здание было старым, в два этажа и с единственным освещенным окошком. Дворецкий не хотел его впускать, но Эрик был не в том состоянии, чтобы углубляться в объяснения. Имя и титул возымели свое действие, и старый арден последовал за ним в библиотеку.
Книги, которые его просил привезти Галдор, были на своих местах, под которыми значились в картотеке. Затребовав у дворецкого чаю, Эрик вооружился свечкой и терпением и углубился в поиски.
На третьей чашке чая он поверил в слова миакоранского лекаря. Ни в одном труде ни словом не упоминались никакие скальные гадюки. Что бы не убило Эрви, к укусу змеи оно отношения не имело.
Будь проклят этот мерзавец Галдор! Рано или поздно Эрик доберется до его горла и подержится за него своими сильными пальцами, привычными к тяжелой работе. Но сейчас... сейчас ему, разочаровавшемуся в собственной судьбе по самое некуда, наконец потребовался прорицатель. Его интересует прошлое, которое видящим будущее всегда давалось легче завтрашнего дня. И он знает только одного человека в этом городе, к которому он может обратиться со своим вопросом.
Аэлевит не спала и была нетрезва, как и вчера. Распущенные волосы сосульками падали на лицо, одна рука сжимала очередную бутыль с вином, другая вцепилась в лист бумаги, исписанный миакоранскими упрощенными рунами. За левым плечом ее на столике дрожал огонек свечи, круги под глазами в падающей на лицо тени казались черными. Она сложилась в кресле целиком, подтянув под себя ноги, но даже в такой позе не казалось хрупкой и тонкой, как Эрви. Хоть и маленького роста, Аэлевит на вкус Эрика была слегка широковата в кости.
-Побрейся, - встретила она его появление. Голос прорицательницы потерял привычную внятность.
-Думаешь, ты выглядишь лучше меня? - не сдержался он. - Хоть бы волосы вымыла.
-Зачем ты пришел? - она проигнорировала его замечание. - Тебе надоело жалеть себя в одиночестве?
Эрик оперся спиной о дверной косяк и сложил руки на груди.
-Я пришел узнать, что на самом деле произошло с Эрви.
-Ах вот как...
Выражение лица прорицательницы не выдавало ничего, кроме плохого настроения и количества выпитого вина. Однако Эрик безошибочно почувствовал в том, как едва заметно забегали ее глаза, мимолетную растерянность.
-А ведь ты участвовала в обмане, Аэлевит. Не только Галдор соврал мне насчет скальной гадюки. Ты тоже соврала.
-Я ничего тебе ни про каких гадюк не говорила, Эрик.
-Верно. Ты сказала, что Эрви умерла.
-Нет уж, будь добр не обвинять меня во лжи. Я сказала тебе только правду...
-Аэлевит! - рявкнул Эрик, подавшись вперед и схватив ее за плечи. - Да ты хоть понимаешь, что я чувствую?! Неужели сложно перестать паясничать?
Она высвободилась неожиданно сильным для женщины движением.
-О да, Эрик, понимаю я тебя просто прекрасно. - она подняла бутыль, салютуя ему. - Даже лучше, чем ты сам себя понимаешь и вообще когда-либо поймешь. А вот насчет паясничанья ты неправ. Мало ты Эрви попил крови своими выкрутасами с самого момента вашей женитьбы? Должна же за это быть хоть какая-то расплата? А, князь Эриох? Должна или нет?
-Боги Звездного пика... - пробормотал Эрик. - если бы я знал, кому я отдал власть над нашим народом...
-Той, кому эта власть по плечу! - возвысила голос Аэлевит, и голос этот был четким и звонким, словно и не пила она ни глотка. - Той, что не согнется! Не сдастся! Не станет ныть!
-Это ты-то не сдалась? Посмотри на себя в зеркало.
-Я смотрела, - спокойно и ровно сказала Аэлевит. - То, что я вижу в зеркале, страшно мне и противно. Я это существо вымою и заставлю протрезветь - завтра же, Эрик. А вот когда наконец протрезвеешь ты, не знает никто во всем свете.
-Я трезв, - он понял, что Аэлевит продолжает ту же песню, что завел сегодня днем Таивис. - и хватит учить меня жить. Скажи лучше, что произошло с моей женой.
-А почему бы тебе не спросить Галдора?
-Ты же обещала взять на себя груз моей судьбы!
Аэлевит едва слышно вздохнула.
-Я и несу его, Эрик. Но за ответом на свой вопрос ты отправишься к Галдору на Последний рубеж.
Вот так - лаской или таской, но из города его таки выставят. Эрик уже понял, что и сам не хочет оставаться в Скейре.
-Ты все-таки мне солгала, Аэлевит.
-Я сказала тебе правду. Эрви и сейчас с тобой. Вместе и только вместе - так напророчил вам Уивер.
-Это иносказание. В памяти моей она жива, но даже лица ее я вспомнить не могу.
-Никакого иносказания, Эрик.
-Но...
-К Галдору! - вскрикнула прорицательница. - На Последний рубеж! Выметайся прочь из Скейра!
Прочь так прочь. Ночью его за ворота не выпустили, и Эрик провел еще одну ночь на скамейке в одном из скверов в центре города. За ночь его два раза будили прохожие, предлагали перебраться под крышу. Эрик вежливо отказывался и переворачивался на другой бок. Скамейка, конечно, удобством не отличалась, но вокруг нее по крайней мере не было людей, лица которых Эрику опостылели.
Весь Скейр ему опостылел. Как будто вместе с Мальтори и его наемниками ушел из города всякий оптимизм и вера в завтрашний день. Лица горожан, всплывавшие из утреннего тумана, были угрюмы и тревожны, а встречавшиеся ему солдаты, похоже, пользовались бритвой не чаще самого Эрика. Все было каким-то скользким, подгнившим и неряшливым. Не верилось, что этот город способен выдержать осаду - не то что бой дать. И тем не менее, Скейр к бою готовился.
Эрик решил возвращаться на север тем же путем, что и приехал в столицу - через восточные ворота, от которых начинался Веггарский тракт. Этот же путь выбрали и многочисленные отряды защитников Скейра, повыползавшие из всех щелей, как тараканы. Злые, отчаявшиеся и небритые, они тем не менее держали строй, и ни одной щели в этом строе не осталось Эрику, чтобы проскочить через арку ворот. Он ждал, пока проедут бесчисленные всадники его народа, пока выступит из города фаланга, готовая тут же занять оборону и прикрыть выступление остального войска. Следом за фалангой шли эйторийские рыцари, и Таивис, словно ожидая, что увидит здесь Эрика, покинул свое место в строю в сопровождении двух рыцарей помоложе и вьючной лошади.
-Мои парни проводят тебя до Катасты.
Эрик посмотрел на него и понял, что спорить с рыцарями бессмысленно. Все равно ведь проводят, и не оторвется он от них на своем неторопливом скакуне.
-А не пошел бы ты к Амунусу на скалу, эйторий, со своей помощью и заботой?
-И тебе доброго пути, князь Эриох, - Таивис, не улыбнувшись даже, отсалютовал ему пикой и вернулся в строй, утекавший в каменный проем ворот стальной громыхающей рекой.
Двое молодых рыцарей выжидающе смотрели на Эрика.
-Проедут ваши - тогда и выдвинемся, - бросил он навязанным ему сопровождающим. - Подождете немного, не заржавеете.
За рыцарями ехала Аэлевит со свитой военачальников и посыльных. Над ее кольчужным воротником золотом сияла волна густых волос. Она тоже заметила Эрика, едва заметно кивнула ему и отвернулась. Только круги под глазами выдавали сегодня ее беспробудное пьянство в последние дни. Люди под стенами и в окнах домов не замечали этих кругов и приветствовали герцогиню арденов нестройными криками.
Дождавшись, пока проедет кортеж Аэлевит, Эрик двинул коня следом. Рыцари громыхали слева и справа от него, вьючная лошадь трусила следом.
За воротами войска ускоряли шаг и разворачивались в боевые порядки - похоже, что по заранее оговоренной схеме. Севернее было видно, как разгораются частокол и палатки ближайшего кассорийского лагеря.
-За мной! - Эрик пришпорил коня и поскакал в строну зеленевших на востоке деревьев в долине Катасты. Он взял направление левее тракта и сильно южнее боевых порядков защитников, чтобы как можно скорее выбраться из столпотворения под стенами и не угодить в самую гущу боя. Время от времени придерживая жеребца, в котором проснулись былые силы, он дожидался, пока рыцари нагонят его на своих тяжеловозах, и приподнимался в стременах, сверяясь с положением на поле боя. Пока все шло неплохо - не ожидавшие, что защитники Скейра выступят из города с восточной стороны, кассорийцы не держали здесь почти никаких войск, а те, что стояли ближе всего к восточным воротам, теперь бросали свои лагеря и спешно отступали севернее, сохраняя, впрочем, полный порядок в строю. Аэлевит сегодня придется здорово потрудиться, чтобы битва закончилась в ее пользу. Кассорийцы - не мальчики для битья. Шесть веков назад этот народ опрокинул империю арденов.
Оглянувшись назад, он заметил белый вымпел над строем фаланги, медленно ползущим вперед. Справа от нее выстроились клином несколько тысяч эйторийских рыцарей, а отряды арденской легкой кавалерии наводнили чуть ли не всю равнину, подгоняя отступающих врагов и не давая им закрепиться на одном месте. Из ворот тем временем выходили лучники и пехотинцы-эйтории с двуручными секирами, чьи плащи искрились под солнцем, словно куча драгоценных камней. Не видно было лишь моряков из Мигронта и отрядов из Сатлонда и южной Сиккарты, но Эрик не далее как вчера видел их в гавани грузящимися на драккары. Что бы ни придумала Аэлевит для кассорийцев, без своей доли сюрпризов они не останутся.
Едва заметное волнение, охватившее Эрика, напомнило ему, что всю свою жизнь мечтал он вести армию своего народа в бой. Второй раз уже видит он воочию, как арденской фалангой командует златовласая прорицательница, и все еще не может успокоиться, что судьба так жестоко с ним обошлась. Может, и не успокоится никогда, несмотря на принятые решения, взятые обязательства и наследство Ровенда, от которого он отрекся.
Рыцари еле поспевали за ним, но не ворчали и не жаловались. Лишь когда под копытами жеребца начало хлюпать, Эрик сбавил ход. Звуки битвы удалялись, но тише не становились - сражение набирало обороты.
В этот раз путь ему был уже знаком, и под дневным светом Эрик преодолел его быстрее. Латы рыцарей покрылись грязью, и на лице одного из молодых эйториев он заметил недовольную гримасу. А знай наших! - как любила говорить Аэлевит. Терпи, пришлый народ! Нечего было воображать, что арден на своей земле, как собака, на поводке у эйтория ходить будет.
Злиться по-настоящему на рыцарей и Таивиса, который наградил его охраной, не получалось. Покинув Скейр, Эрик почувствовал, что словно и воздух стал чище, и солнце стало ярче светить. Душно все же было в столице, противно и муторно. И далеко не факт, что сегодняшняя битва, даже завершись она уверенной победой, вернет улыбки на лица горожан. Кассорийцы - не последние завоеватели под стенами города.
В деревню, запомнившуюся ему по неудачной попытке приспособить меч к чистке рыбы, Эрик заезжать не стал, взял правее, ближе к реке. Между Катастой и Скейром, насколько он мог видеть с редких возвышенных участков, шло самое жаркое побоище. Чем дальше он будет держаться от боя, тем больше шансов, что еще до полуночи он окажется на Последнем рубеже.
На пути им никто не попадался. Все, кто хотел покинуть округу, уже давно сбежали, а вооруженные отряды все были в бою. Эрик видел, как из перелесков на севере выполз строй всадников с белым флагом и заставил кассорийцев, наметившихся было навалиться на арденскую фалангу, спешно перестроиться и вместо атаки перейти к обороне. Аэлевит, контролируя Аррис и тем самым - всю страну за пределами равнины под стенами Скейра, имела свободу маневра, которая завоевателям и не снилась. Из укрытий вдруг появлялись тысячи и тысячи воинов, вступая в бой и меняя планы врага. Битва понемногу смещалась вдоль северной стены Скейра к западу, хотя до победы, чувствовалось, еще далеко.
На дорогу трое всадников выбрались только сильно за полдень, ближе к руинам эльфийского города на берегу Катасты. За руинами, насколько помнил Эрик, была деревенька - там и остановились на привал.
В деревне было очень оживленно. Под охраной сотни арденских всадников селяне грузили многочисленные подводы. Груз был странный: дрова и хворост.
-К зиме готовитесь? - пошутил один из рыцарей.
Ближайший крестьянин пробурчал что-то себе под нос, но до более подробных объяснений не снизошел.
-На севере мороз, господин Эриох! - крикнул Эрику один из арденов, лицо которого было ему знакомо. - Обсушись, прежде чем дальше ехать, иначе и не заметишь, как простудишься.
-Мороз? - хором удивились Эрик вместе с рыцарями.
-Да, мороз! - арден подъехал к ним поближе, Эрик вспомнил его - ЭахМилтор, из эридарских изгнанников. - Холодина жуткая. Реку льдом сковало, и земля снегом покрылась. Настоящий январь, а не май!
В горах, где обитают боги, Эрик насмотрелся еще и не такой небывальщины. Но одно дело - видеть чудо, а другое - слышать о нем. В россказнях да байках чудеса всегда кажутся порожденными воображением рассказчика, как следует приукрашенными и оттого неправдоподобными.
-А здесь почему тепло?
ЭахМилтор бросил взгляд за плечо, где заслонял северное небо высоченный горный хребет.
-Поговаривают, что это совсем не простые заморозки. Я сам видел, господин Эриох - будто линию через поле провели, с одной стороны все зеленое, с другой - белое. Скоро и здесь холодно будет, мороз постепенно на юг ползет.
-А дрова, я так понял, для Последнего рубежа?
-Именно так. А кстати, - всадник оглядел их, мокрых и грязных с дороги. - вы же из Скейра едете? Что там, как битва идет?
Эрик рассказал ЭахМилтору все, что успел увидеть. Вокруг собрались послушать еще несколько всадников. Потом кто-то наконец догадался отвести путников в трактир, накормить да дать наконец возможность обсушиться.
К тому моменту, когда рыцари засобирались в обратный путь, снаружи послышался шум большого конного отряда. Ардены похватались за мечи и выскочили наружу, Эрик с рыцарями - следом. Но паника оказалась напрасной - то оказались герцогские конные дружинники в сопровождении нескольких сотен эйторийских рыцарей. Судя по отсутствию знамени Илдингов, самого герцога с дружиной не было. Вел отряд молодой воевода, шрамы на лице которого указывали, однако, что повоевать в своей жизни он успел основательно. Всего всадников было около полутора тысяч.
-Все силы Аэлевит к Скейру стянула, - заметил ЭахМилтор.
-Кроме Последнего рубежа,. - поправил его еще кто-то из арденов.
-Да, кроме рубежа, - и мелькнула в голосе эрикова вассала легкая задумчивость.
Распрощавшись с рыцарями и даже найдя в себе силы поблагодарить их, Эрик раздумал сразу скакать на север. До вечера осталось не так много времени, ночевать же в снегу не хотелось. Никуда от него Галдор убежать уже не сможет. Завтра, еще до полудня, Эрик доберется до злосчастного волшебника.
Не доехав до поворота на брод через Катасту, которым обычно пользовались, если хотели попасть из здешней округи в междуречье и Дассиг, Эрик свернул к реке. Обещанная ЭахМилтором зима запорошила все вокруг белым пушистым одеялом, однако именно здесь на Катасте были пороги, которые разбивали лед, и прозрачная вода журчала меж укрытых снежными шапочками камней. Растопив костер, он старательно и аккуратно побрился мечом-бастардом. Занятие это оказалось не настолько сложным, как чистка рыбы - важно было зафиксировать меч как можно более основательно, а дальше знай води по нему подбородком да щеками. С верхней губой оказалось сложнее всего, но в конце концов Эрик справился и с усами. Все, теперь он хоть немного похож на ардена.
За порогами у самого берега вода была гладкой, как зеркало. Он склонился над ней, вглядываясь в свое отражение. Порезов после бритья на лице хватало.
-Ох и противна же мне твоя рожа, князь Эриох, - подбодрил он сам себя. - Надо надеяться, что Галдору ЭахКоллару она тоже не понравится.
Взгляд с противоположного берега он скорее почувствовал, чем заметил. Подняв голову, увидел девчонку-арденку в накинутой на плечи черной шкуре и поношенном красно-оранжевом платье, смывавшую, как и он сам, кровь с лица. Однако прежде, чем он успел ее окликнуть, девчонка тоже заметила его, резво вскочила на ноги и скрылась в камышах.
Ты смотришь на стол. В четырех углах его лежат четыре листка бумаги. Каждый сложен вдвое, на каждом - всего несколько строк. Ты смотришь на них через синеву камня. Ты прикрываешь глаза, шепчешь про себя несколько слов, должных вселить в тебя уверенность. Тебе нужна эта уверенность, чтобы обрести власть над миром. Прикрытые веки скрывают все лишнее, остается только легкий, привычный запах лекарств и звук бури снаружи, завывающей в кронах сосен. Ты слышишь ее голос, ты ощущаешь бурю, как живое существо... нет. Как мир.
Ты вытягиваешь перед собой руки и сжимаешь кулаки жестом, который подсмотрел у герцога Илдинга. Задерживаешь дыхание, открываешь глаза и хлещешь взглядом по камню. Вспыхивают сапфировые молнии, скачут по столу к листкам бумаги. Раз. Два. Три. И четыре. Всё - будущее сотворено!
Буря воет снаружи, услаждая твой слух. Буря - это хаос вселенной, в которой нет ничего определенного. Ничего, кроме видений, которые ты отринул. Просто хаос, из него лепишь ты завтрашний день по собственному разумению. Сжимаешь руки, и чувствуешь в них поводья. Ноги в стремена, шпоры в бока, вперед! Вперед...
Все, хватит себя накручивать. Почта улетела к своим адресатам, и пора оплатить доставку. Вина бы, только где его взять в лесу?
Ты смотришь на маленькую, едва заметную молнию пронзительно-синего цвета, зацепившуюся за щербинку на столе. Молния дергается, как живая, тщась освободиться. Протягиваешь руку, накрывая ее, стискиваешь в ладони и сжимаешь зубы от боли. Сдавливаешь и убиваешь, чувствуя, как она с чудовищной силой пытается вырваться перед смертью. Молния порождена тобой, и она не больше, чем ты сам. Ты справишься.
Справишься ли с миром? Не пытайся оседлать бурю, лекарь. Ты же видел, что случилось с Безумным прорицателем. Не твое это, не тебе суждено усмирить ураган. Иным это предначертано. Твое дело - лечить людей, спасать жизни, облегчать муки. Тебе мало? Тебе хочется власти над миром? Умерь аппетит.
Ты смотришь на стол, в самый его центр. Доставка оплачена сомнениями, этого должно хватить. Сомнения - как обезболивающее, они ложатся на выжженную сильными чувствами душу и отвлекают, не позволяя поддаться слабости после чародейства, желанию поверить, что ты сделал великое дело. Вино было бы тут еще более кстати, но вина нет. Остается надеяться, что сил на задуманное тебе достанет - ты ведь еще не стар. Тебе нужен ответ и ничего, кроме ответа. Сложная задачка, но один раз ты ее уже решал.
Ты смотришь на щербатую поверхность стола, прищурив глаза. Ты словно близорук, и в плывущей перед тобой картине ты пытаешься создать другое место - комнату в далеком Скейре, на предпоследнем этаже ратуши. Тебе нужно открыть маленькое, совсем крошечное оконце. Ты даже не будешь пытаться в него протиснуться - только глянешь одним глазком и убедишься, что твое письмо уже прочтено, и ответ написан. Твой глаз замечает волну золотых волос, напряженную спину под тканью платья, руку на столе. Рука словно указывает на листок бумаги, лежащий от нее в паре дюймов. Ты можешь напрячься и прочесть, но не хочешь задерживаться в видениях. То, что ты сейчас делаешь, не требует магии. Здесь нужен только твой природный дар видения сквозь пространство и время. И он опасен!
Ведь всего одно маленькое, слабое, случайное пророчество может освободить бурю от твоей узды.
Ты открываешь глаза, смотришь на синий камень и велишь вселенной переместить ответ на твое письмо в центр стола. И вселенная подчиняется, недовольно заржав. Н-но! Пошла, родимая, скачи галопом!
Ты читаешь ответ:
'Я смогу'.
Да, конечно, ты его и так знал. Но теперь его знает и она. Ты же лекарь, ты не привык делать все самостоятельно. У тебя всегда были помощники.
Да, ты лекарь. Спрятав Камень магии в карман, ты идешь в лазарет. Тебя ждут раны и кровь.
Раны. Кровь. Остановись перед входом в палатку, возьми себя за шкирки и встряхни немного. Есть много способов уйти в опасные видения. Случайный взгляд на огонь, расслабленная поза, мимолетная эмоция - и ты на месте, точнее совсем не на месте, а где-то и когда-то еще. Ты всегда был одним из самых сильных прорицателей в Круге, и теперь этот дар - твой бич. Ты взялся создавать грядущее, а не подчиняться ему. Держи себя в руках. Буря внутри тебя способна вызвать не меньшие разрушения, чем буря снаружи.
Раненых не так много. В битве с зеленокожими было не до того, чтобы выносить людей из боя. Ты говоришь своей помощнице, чтобы она размотала повязку на ополченце, который беспокоит тебя сильнее всех остальных. У него - резаная рана в живот, каким чудом он смог после нее выжить, ты и сам не понимаешь. Ополченец стонет, помощница разматывает бинты, ты тем временем расспрашиваешь ее, как чувствуют себя другие раненые. Она рассказывает, и ты одобрительно киваешь. Да, лекарь, свое дело ты знаешь хорошо - из тех, кто попал на твой стол после битвы, не умер ни один.
Так зачем же ты пытаешься оседлать чужую бурю? Не потому ли, что хорошо знаешь свое дело - как прорицатель, а не только как лекарь? Ты хочешь вылечить будущее.
Рана выглядит, как и должна на второй день после того, как ее зашили. Кожа бледная, сам живот слегка вздулся. Один Катаар знает, что там внутри творится. Эх, ну почему ты никогда не интересовался тонкой работой со скаранитом? Смог бы заглянуть под кожу и посмотреть.
-Тошнит? - спрашиваешь ты. Ополченец едва заметно качает головой. Он еще молод и старается крепиться, чтобы не стонать.
Хорошо, что его не тошнит. Когда ему кишки обратно заправляли, тебя рядом не было. Легко могли грязь занести.
Помощница знает, что ей делать. С этим парнем остается только надеяться и ждать. Станет ему хуже - придется резать и смотреть, что у него в брюшной полости происходит. И дальше уже творить ему персональное будущее по обстоятельствам.
Ты осматриваешь еще нескольких, остальных расспрашиваешь о самочувствии. Ты немногословен и редко смотришь им в глаза. Тебя привыкли считать черствым и грубым, и ты не склонен с этим спорить. Тебе некогда и не до них. Ты вылечишь всех, кого возможно вылечить, но ты не отдашь им и мельчайшей частицы своей души, как то делают лекари помоложе. Они удивляются, почему у тебя все получается лучше, чем у них, сопереживающих. Ты пожимаешь плечами. Ты лучший из них, только и всего.
Ты смотришь на раны, на спекшуюся на повязках кровь, на гной и кровоподтеки, на культи, оставшиеся от рук и ног. Ты окончательно приходишь в себя, и ни одно видение больше не пытается перейти тебе дорогу, поманить ручкой и увести за собой.
Ты - укротитель бури, громовержец с синим камнем в кармане.
Ты смотришь в глаза герцога Илдинга. Он не болен, он просто очень зол. Второй день он пытается поймать тебя, все еще не решаясь отдать приказ. А ведь раньше спокойно приказывал, не зная, что имеет дело с прорицателем Круга. Боится?
Ты вглядываешься в его жесткие, уставшие глаза и понимаешь, что не боится. Он может приказать, но прежде он желает знать ответы на свои вопросы. Почему зеленокожие шли в бой со щитами и кольями? Почему никто не предвидел, что в битву вмешаются южане? Почему у него, герцога, такое чувство, что его опять лишили права решать самому?
Некоторые ответы ты знаешь, но герцогу их слышать нельзя. Младший не должен знать, что Эриак ЭахТих позволил себе слабость ценой в несколько тысяч жизней. Младший не поверит, что прорицатели видят не все будущее. Младший не поймет, что сидящий перед ним маленький неприятный человечек намеренно подавляет свои видения, чтобы не обречь их всех на поражение. Для Младших предвидение - вопрос веры. Можно ли верить в своевольных, беспомощных, не ведающих истины?
-Мы победили, герцог завоевателей, - говоришь ему ты своим противным голосом без единой эмоции.
-Победили? - он горько смеется, этот человек в латах. - Мы потеряли войско! Это ты называешь победой?
-Да, это победа. Уцелевшие дикари ушли на восток и больше не вернутся. Цена не важна.
Он смотрит на тебя со смесью отвращения и гадливости. Ты долго добивался такого отношения, теперь ты можешь быть доволен. Ты неприятен, с тобой никому не хочется находиться рядом.
-Ты не лучше этих дикарей, Галдор ЭахКоллар, - цедит герцог. - Тебе все равно, сколько людей погибло в этой битве.
Тут герцог, конечно, неправ. Но ты не споришь с ним, ты просто молчишь и смотришь ему в глаза. И он не выдерживает этих гляделок, сплевывает сквозь зубы и выходит из палатки, рванув полог в сторону.
Ты идешь по лесу вместе с обозом, в котором едут твои раненые. Ты смотришь на то, что натворила в этих местах буря. Ближе к западу она пошла на спад, и поваленные деревья уже лежат в стороне - здесь успели пройти остатки армии герцога Илдинга, расчистившие завалы. С гор на дорогу намыло мусора, вода в ручьях до сих пор мутная. Кучи сломанных веток напоминают о разбушевавшейся не так давно стихии.
Следом за обозом идут несколько сотен герцогских дружинников. Герцог завоевателей не поверил, что дикари ушли после битвы, и барон Эвих Кирдинг прикрывает отступление. Оглянувшись, ты можешь увидеть среди других воинов и самого барона - массивного, как медведь, и такого же свирепого в бою. Когда зеленокожие в битве прорвали центр строя защитников, барон удержал левый фланг от полного разгрома и позволил многим ополченцам благополучно сбежать.
Вот это и сердит герцога Илдинга больше всего. Он не понимает, почему ты считаешь разгром на востоке победой. Он не знает про голос бога, звучавший в ушах детей океана. И голос Безумного прорицателя, перекрывший его своим отчаянием, он тоже не слышал. Он видит только то, что его войско разбежалось по лесам и деревням.
Дорога еще не просохла, и обоз ползет медленно. Тебя зовет твоя помощница, ты спешишь следом за ней к фургону, в котором среди прочих едет раненый в живот ополченец. Его мучают боли, лицо бледно и искажено мукой. Ты даешь ему сонный настой и некоторое время едешь с ним в фургоне, пока не разгладится складки на лбу и в уголках рта, не сомкнутся глаза. До конца путешествия он проспит, и последним его воспоминанием перед сном будут ссутуленные плечи лекаря, сидящего рядом с ним. Ему все равно, что тебе нет дела до его страданий. Ополченцу достаточно всего лишь знать, что он не один.
Достаточно ли этого тебе самому, прорицатель?
Ты смотришь в глаза Лаграоху, встретившему тебя в воротах Последнего рубежа. Лаграох немолод, бледен, мучается мигренью и грядущим. Бедолага уже весь испереживался, и твои письма к нему не уменьшили его сомнений в собственных силах. Для прорицателя Лаграох всегда был слишком нервным. Его собственный дар был совсем не ровней твоему, и клочья завтрашнего дня, представавшие обычно глазам Лаграоха, только добавляли беспорядка в и без того неясное будущее.
-У тебя, я смотрю, полный порядок, - говоришь ты ему, указывая на массивную деревянную стену и сухой ров в рост человека. Лаграох неуверенно кивает, словно не зная, в самом деле ты его хвалишь, или же иронизируешь.
Верховный прорицатель отправил его в помощь Аэлевит, а она, в свою очередь, выслала его из Скейра строить Последний рубеж. Сомнения Лаграоха в Скейре были вредны, а тут у него была четко поставленная задача, и он навалился на стройку всеми силами.
Каждый хорош на своем месте, лекарь. Правительница Аэлевит это знает. А знает ли то же самое твоя рука, сжимающая скаранит в кармане?
-Галдор... - рука Лаграоха вытягивается в сторону стены, где стоит, глядя на вас сверху вниз, высокий человек с каштановыми волосами, в кольчуге темной стали и плаще нерберийского покроя. Тебе достаточно одного взгляда, и ты понимаешь, кто перед тобой, раньше, чем успеваешь к этому подготовиться. В один миг калейдоскоп видений проносится перед твоими глазами. Прикрыв глаза, как от солнца, ты полуослепшим взглядом смотришь на Лаграоха и хватаешься за его руку. Сверху слышится негромкий смешок, ты жмуришься, пальцы твои сжимают скаранит, словно пытаясь найти в магическом камне спасение от собственного дара.
-Уйдем отсюда, - бросаешь ты Лаграоху. Он не торопится, как всегда размышляя над каждым своим действием, ты подхватываешь его под руку и решительно тянешь прочь, к выстроившимся рядами палаткам и шатрам.
-Ты не заглядывал в его будущее? - на всякий случай спрашиваешь ты у своего товарища по Кругу. Конечно, Лаграох не такой человек, чтобы идти на риск, не посоветовавшись с половиной вселенной, но рядом с этим нерберийцем пророчества являлись непроизвольно.
-Нет, Галдор, что ты... - заплетающимся языком отвечает Лаграох. Он услышал в твоем голосе непривычную злость. - У него все скрыто... слишком яркая судьба, но видения дают только сцены из прошлого этого человека.
-Этого человека? - удивляешься ты. - Разве у него нет имени? Я успел услышать его в видениях в первый же миг, как посмотрел на него.
-Аэлевит запретила называть его по имени, - объясняет Лаграох.
Ты задумываешься над тем, что это значит. И быстро понимаешь, а поняв - ухмыляешься своей неприятной ухмылкой. Не ты один пытаешься оседлать бурю. Аэлевит вычеркнула имя нерберийца из числа звучащих слов, но легко писала его на бумаге. Могущественный бог устной речи не властен над речью письменной, и вследствие этого далеко не так всеведущ, как Катаар. Имя для Элбиса - маяк, по нему легко найти человека. Затихший звук - погасший маяк. Бог никогда не отыщет нерберийца, даже если поймет, кого именно ему надо искать.
-Держи его от меня подальше, ладно? - говоришь ты Лаграоху. - И сам возле него не крутись. Не исключено, что он - наша единственная надежда.
-Галдор, но у него же нет будущего! - восклицает твой вечно сомневающийся товарищ, в кои-то веки произнося что-то с уверенностью. - Как такое может быть?
-Есть только два объяснения, Лаграох, - ты берешь интонацию, которой читал лекции своим ученикам. - В первом случае человек может скоро умереть. Тогда будущего действительно нет. А во втором... - ты делаешь паузу и пристально смотришь в глаза Лаграоха. - во втором случае человек властен над своей судьбой. И ни ты, ни я ее увидеть неспособны, пока он сам не сделает выбор.
-Выбор? - глаза Лаграоха округляются. - Галдор, ты сам-то понимаешь, что сказал? Если путь избранных - это их собственный выбор, то зачем мы вмешиваемся в него?
Да, иногда сомнения полезны. Они заставляют мозги работать с удвоенной скоростью и мгновенно выдавать те ответы, на которые у более уравновешенных людей уходит много дней.
Ты отворачиваешься от Лаграоха. В его глазах ты прочел даже больше, чем надо.
-Мы не просто вмешиваемся, Лаграох. Мы этот выбор перед ними ставим.
-Мы? А разве не судьба?
-А что есть судьба, Лаграох? - спрашиваешь ты.
Конечно же, он не знает ответа, и ты спиной чувствуешь, как он пялится на тебя изумленно. Лаграох, как и многие в этой вселенной, привык к обреченности. Он убежден, что его судьбу уже кто-то давным-давно за него определил, и даже свои видения он воспринимает как части некоей цельной картины, нарисованной неизвестным художником. Лаграох не может поверить, что никакого художника нет - только вы сами, люди, творящие своими решениями собственные судьбы. Нет решения - нет судьбы. Есть сомнения - опять нет судьбы. Конечно, речь идет не о тех сомнениях, которые склонен так часто испытывать сам Лаграох. Его колебания - всего лишь разновидность подчинения. Он знает, что судьба существует помимо его воли, и беспокоит его только то, что эта самая судьба от него большей частью скрыта.
А вот тебя это как раз не тревожит, лекарь. Ты не смотришь на умирающих больных, ты берешь в руки инструменты и лекарства - и лечишь. Ты привык полагаться только на свои руки, ты умеешь вырывать жизни людей из жадных языков погребального костра. С такой логикой, как у Лаграоха, ты бы никогда не стал врачевателем. А ты стал им, и в твоей власти - жизнь после смерти. Жизнь в ее самом обычном смысле. Те, кому не помог бы ни один прорицатель, становятся на ноги и живут дальше, и ты рассмеешься в лицо любому, кто узрит в этом предопределенность.
А теперь тебе все же придется посмотреть и в глаза избранного. Громовержец ты или нет, этот человек пугает и тебя тоже. Обычные ардены тянутся к нему, как мотыльки на свет, пока не почувствуют жар пламени. Тебе не надо повторять их ошибки, чтобы узнать, что в этом пламени можно сгореть. Тогда зачем ты идешь смотреть в глаза тому, кто едет верхом на буре, не ведая того и сам? Что ищешь ты в его серых внимательных глазах, в самой глубине которых плещется неизбывная тоска? Чего ты ждешь от него - решения? Выбора? Ты не ставил перед ним выбор, лекарь. Только подтолкнул, сам не понимая, куда.
Обмануть его не получится, прорицатель. Этот человек знает, кто он. Ты не можешь понять, зачем Аэлевит рассказала ему о том, что он избран. Ты смотришь на него и ждешь вопросов.
А он сверлит тебя своим взглядом, не давая покоя и лишая равновесия, и когда все твои силы уже, казалось, потрачены на сопротивление подступающим видениям, протягивает тебе сложенный вдвое лист бумаги.
-Это письмо ты передашь Аэлевит, прорицатель Галдор, - говорит он приказным тоном и выходит прочь, когда ты поспешно киваешь.
Ты обессиленно опускаешься на пол, руку в кармане, сжимающую скаранит, сводит от напряжения. Избранный хорошо понимает свою роль, и знает, что вправе тебе приказать - ты не ослушаешься, не осмелишься. Тебе бы радоваться, прорицатель. Почему же ты сжал зубы и готов заорать от боли? Тяжело ехать на буре, правда?
Твои пациенты выздоравливают и покидают лазарет. Новых не так много.
Из лесу время от времени появляются отставшие от войска отряды, присоединяются к защитникам Последнего рубежа. Раненых с ними нет, они остались в деревнях на юго-востоке или умерли по дороге.
Со скейрской дороги приходят патрули. Иногда тебе приходится вытаскивать стрелу или штопать легкие раны. Всадники не вмешиваются в открытый бой с кассорийцами, пока не подоспеет время решающего сражения.
Ополченец все мучается с животом. Ты удивлен, что нет тошноты и крови. Рубец стягивается, еще несколько дней, и можно будет снимать шов. Да и жар у парня спал.
Кроме ополченца, никто не вызывает у тебя особого беспокойства. В лазарете дел особо нет, как бы ни хотелось тебе там задержаться. Время на Последнем рубеже застыло, ветер с юга приносит лишь отголоски идущей вверх лавины. Ты готовишь узду, стремена и поводья, проверяешь ремень подпруги. Скоро уже, скоро.
Герцог Илдинг мечется, словно дикий зверь в клетке, не находя себе места. Его город на юге осадили вражеские армии, а он ничего не может сделать. Аэлевит прислала письмо, в котором убеждала его остаться на Последнем рубеже и удерживать его всеми силами. Герцог согласился, а ты согласился уступить ему командование. Это успокоило властителя миакрингов на полдня, не больше. Потом он обнаружил, что ардены лучше него знают, как надо оборонять построенную ими крепость, и ни одной светлой мысли к разработанным Лаграохом планам ему не добавить. Теперь он злится.
Ты знаешь, что скоро он разозлится еще сильнее. Ты уже успел найти в лагере вино, обнаружил и специи к нему. Верховный прорицатель в свое время только вином со специями и спасался от перенапряжения, связанного с использованием магии скаранита. Вот, теперь и твое время пришло.
Ты велишь своей помощнице найти теплые одеяла для пациентов, и запастись дровами для сложенной из камней небольшой печи. Ночью будет холодно.
Ты смотришь на то, как гарнизон замка Риммор отрабатывает взаимодействие при обороне своего участка деревянной стены. Они выбрали себе место справа, у самых скал. Лаграох засомневался, но не стал спорить. Теперь сомневаешься ты. Для твоих целей лучше всего подходит левый край рубежа, где стены нависают над пропастью. Если внимательно посмотреть, то ты увидишь, что ниже по краю отвесной скалы проходит едва заметная тропинка. Но нет, нербериец сам выбрал свое место, и ты опять имеешь дело с уже сотворенным кем-то другим будущим.
Ты забыл? Тебя посадил в седло Верховный прорицатель. Ты - руки его, а бурей правит из могилы сам Уивер ЭахТислари. Тебе и Аэлевит - сильнейшим из видящих, - он доверил самые опасные части своего замысла. Те дни и места, где его знание о собственной правоте подтачивала червоточина сомнений. И в сегодняшнем Скейре, и в завтрашнем Последнем рубеже он не смог очертить грядущее. Как и ты, как и все остальные прорицатели, старик не знал, что ждет избранных, какую роль предназначила им Лайта. Слишком много неопределенности в этих днях и местах, и вместо того, чтобы творить, Уивер ЭахТислари поставил в ключевых точках мироздания двоих, способных обуздать бурю так, как обуздал ее он сам. И дал им право действовать по своему усмотрению.
Все остальные прорицатели уже сделали свое дело. Даже Филласту нашлось место в замыслах Верховного прорицателя. Враги ослаблены настолько, насколько это вообще было возможно. С регадцами Верховный прорицатель не смог сделать ничего - сил не хватило. Но кто сказал, что у него не осталось ни одного козыря в колоде? У старого хитреца припрятано целых два туза.
Нербериец на стене замечает тебя, и ты спешишь покинуть это место. Меньше всего тебе хочется говорить с избранными. А у них с каждым днем возникает все больше вопросов, да только все - неправильные. Как объяснить им, что спрашивать им надо не тебя, а самих себя? Где-то в них самих, в их личностях и жизнях, скрыты отгадки на загадку несущей свет богини. И никто, кроме этих пятерых, решить головоломку не сможет.
Пятерых? Лекарь, ты так легко причисляешь себя к замыслу Уивера ЭахТислари? Ты хочешь быть его жизнью после смерти?
Кстати, вы похожи, лекарь. То же равнодушие к боли и страданиям других людей, та же властная самоуверенность. Та же готовность принести в жертву целый мир во имя спасения мира же. Вот только ты знаешь, что смерть не способна никого спасти, потому что ты - лекарь. А Верховный прорицатель этого никогда не понимал.
Стакан с горячим вином опустошен на треть. Свет свечи играет в гранях синего камня. Шерстяной плед лежит на плечах, у ног притаился очаг с углями. Во втором стакане, в самом центре стола - обычная вода.
Сегодня твой дар тебе поможет. Ты часто холоден, как лед, но истинной стужи ты никогда не знал. Лютые морозы замерзших равнин и болот за пределами мира людей ты можешь увидеть только в том случае, если проникнешь сквозь пространство своим пророческим зрением. А скаранит позволит усилить видение.
Замерзшие топи Биста ты когда-то видел на картине. В этом месте маги народа троллей сковали болота вечной стужей, чтобы остановить преследовавшую их после битвы на Лиртодийской равнине армию арденов. Войско Ровенда вмерзло в лед, и выбиралось из него три дня. За это время Прежние успели оторваться от погони и добраться до своих каменных крепостей. Холод в Бисте остался и поныне. Даже думать о нем зябко. Но надо.
Уже темно. Ночь подкралась и к заледеневшей равнине. Ты видишь конный отряд с факелами, он быстро движется по льду навстречу южным звездам. По длинным пикам ты узнаешь эйторийских рыцарей. На них - теплые плащи с капюшонами, скрывающие под собой латы. Далеко впереди - граница стужи. Словно невидимая стена отгораживает лед от влажной земли, и снег, который несет с собой ледяной ветер, взрывается облаком пара, окружая скованное морозом болото.
На скараните оседают капли влаги, ты стираешь ее рукавом и переводишь взгляд на север Биста. Там нет тепла и тумана, там только лед и колючие звезды. Ты чувствуешь, как ветер, способный убить птицу на лету, забирается под твою рубашку, и спешно стягиваешь плед на груди. Теперь главное - не отводить взгляда и терпеть. Положив скаранит перед собой, ты наощупь находишь в густом-густом тумане стакан с вином, спешно делаешь большой глоток. Вино еще не успело остыть, но ты допиваешь его, зная, что тепло в стакане сохранится недолго. Пальцы коченеют, ты натягиваешь перчатки и придвигаешь ноги поближе к углям.
Туман рассеивается. Стены палатки покрывает иней. На твоих глазах струйка воды, текущая с полога вниз, застывает сосулькой.
И с хрустальным звоном разлетается на осколки стакан с замерзшей водой.
-Ты очумел, маг?! - кричит тебе снизу герцог Илдинг, кутаясь в шерстяной плащ. - Ты нас всех заморозишь своим чародейством!
Ты не отвечаешь ему, вглядываясь вдаль сквозь синеву скаранита. Проще продолжать делать свое дело, чем пытаться что-нибудь объяснить. После битвы с зеленокожими герцог все равно не верит прорицателям.
Вдали белый круг становится все шире. Ты хлещешь горячее вино без остановки, и скоро тебе будет все нипочем. За то время, пока ты будешь отсыпаться, погода устаканится и станет ровной. Потом время от времени придется поддерживать мороз. Маги Прежних застудили Бист на веки вечные, но скаранит на такое неспособен.
Инеем покрыто все - и бревна, и доски, и земля. Редкие сосны с этой стороны склона, не попавшие под топор, окутались белым одеянием, словно зимой. Если пойдет дождь, то он обратится в снег или град. С северной стороны лагеря границы мороза уже и не видно - затерялась среди камней. Скоро она появится снова, на склоне Звездного пика. Ты гадаешь, станут ли боги препятствовать твоей магии.
Солдаты в лагере мерзнут, но помалкивают. Ардены привыкли терпеть выходки своих прорицателей. Остальных слишком мало, чтобы их голос что-то значил. Единственный, кто возмущается - сам герцог Илдинг. И его возмущает не столько мороз, сколько то, что с ним опять никто не советуется.
'А не пошел бы он в свой шатер погреться?!' - ты так хочешь осадить его, что эти слова буквально отражаются на твоем лице. Если бы только этот Младший знал, с чем тебе приходится иметь дело. Он ведь слышит только отголоски бури. Для герцога завоевателей сегодняшние дни просты и понятны, а завтрашнего и вовсе не существует.
Еще глоток, еще несколько футов. Незримое, висит над тобой окно, распахнутое на ледяную равнину Биста. Сегодня она безлюдна, рыцари-эйтории успели ее покинуть. Или не успели - кто знает? Тебе нет дела до эйториев на далеком севере. Здесь, в Сиккарте, большая часть уцелевших в битве с дикарями Старших запада ушла к Скейру, чтобы присоединиться к войску Аэлевит. Некоторые попали на Последний рубеж, сейчас они с любопытством смотрят, как ты творишь чародейство. Пусть смотрят.
Дело идет медленно, но ты и не торопишься. Сражение с кассорийцами только началось. К тому времени, когда мороз подберется к стенам Скейра, оно успеет завершиться.
А ты рисковый, лекарь! Ты осмеливаешься подойти к самому подножью Звездного пика.
Склон из искристого камня, почти отвесно вздымающийся в небо, покрыт изморозью. Где-то там, наверху, она заканчивается, и до самой снежной шапки камень горы остается голым.
Ты стоишь на уступе. Немногие из арденов знают легенду о боге Синрике, встречающем здесь потомков Ровенда Великого, если им случается оказаться неподалеку. Ты входишь в число этих немногих. Да, именно здесь стоит божество в белых развевающихся одеждах, готовое ответить на любые вопросы. Или признать, что ответ ему неведом. Синрик - всего лишь вестник богов, до всемогущества ему далеко. А люди горазды задавать заковыристые вопросы.
Ты смотришь вверх и шутливо грозишь богам кулаком. Потом разворачиваешься и идешь к пропасти, которая начинается совсем рядом и тянется на юг, огибая Последний рубеж с востока. Еще дальше склоны пропасти расходятся и становятся более пологими. На равнину вытекает речка, которая затем впадает в Катасту. Река тебя не интересует - только склон. Здесь он очень крут, но сосны все равно умудряются расти на нем, изгибаясь и раскалывая камень. Тропинка появляется чуть дальше, выходя на ровную площадку между скал, одна из которых сверкает хрустальными прожилками. Некоторое время ты стоишь, рассматривая это место, потом вздрагиваешь и спешно убегаешь прочь. Больше ты сюда не вернешься ни за какие коврижки - здесь очень страшно.
Ты пробегаешь мимо каменной глыбы, по форме напоминающей наковальню, и ненадолго задерживаешь взгляд на чем-то, блеснувшем на ее поверхности. Твои глаза узнают бордовый скаранит Верховного прорицателя арденов, родной брат камня, что сжимает в кармане твоя рука. Тебе не хочется даже задумываться, как он сюда попал. Ты еще больше ускоряешь шаг, почти не глядя под ноги.
Ты наконец понял, громовержец, что за бурю ты собрался оседлать? Ты теперь оценил свои силы? Сможешь?
Ты сомневаешься. Подошва сапога скользит на обледеневшем камне, ты едва успеваешь присесть на одной ноге, чтобы смягчить падение. Ссадина на ладони, и болит ушибленный локоть. Тебе кажется, что это предупреждение, лекарь. 'Не лезь не в свое дело, Галдор ЭахКоллар', - словно говорят тебе скалы в преддверии обиталища богов. Ты хочешь возразить, что ты вовсе не Галдор, что на самом деле ты - Уивер ЭахТислари, его руки, его сон, его жизнь после смерти. Нет, ты и сам знаешь, что в этом не так много от истины. Верховный прорицатель уже большей частью мертв.
Ты проходишь по краю пропасти. Ниже ты снова видишь тропинку, а в одном месте замечаешь уступ под ней. Отсюда не разглядеть, можно ли оттуда выбраться на тропу без посторонней помощи, но ты почему-то уверен, что нельзя. Уверенность не имеет логического объяснения, и она пугает тебя до тех пор, пока ты не видишь в блеске ручья на дне пропасти протянутую руку. Когда ты узнаешь форму кисти и шрамы на ней, тебе становится спокойнее. На всякий случай ты вытаскиваешь руку из кармана и долго смотришь на нее, вертя ею перед глазами. Она это, лекарь, она! Иди же, не задерживайся.
Ты смотришь в календарь. До конца весны - всего несколько дней. Тебе страшно, лекарь - ведь ты так мало успел сделать.
Ты смотришь на покрытую снегом равнину. Таки снег выпал, не град. Лаграох переминается с ноги на ногу, ему холодно стоять на ветру. Он сомневается, нужен ли он тебе. Да, он прав в своих сомнениях. Рядом с собой ты предпочел бы видеть другого прорицателя. Тебе нужен равный - тот, кто сможет тебя понять и подтвердить, что ты все делаешь правильно - или поправить, если ты, избави Лайта, ошибся. Только Аэлевит годится на эту роль. Поэтому ее здесь и нет, а тебя, лекарь, нет в Скейре. Каждому из вас - своя задача. Как прорицатель и предводитель, Аэлевит сильнее тебя. Как наездник на буре, ты увереннее ее. Тебя не удержит ни любовь, ни страх, ни ненависть. На пороге лета именно тебе лучше подстраховать избранных, направляя их к ожидающему их выбору. А пока до этого не дошло, можешь поиграть с синим камнем и выморозить округу как следует. Гостям с юга холод ой как не понравится.
Ты смотришь со стены вниз, на открытую площадку перед рвом. На дороге еще никого нет, но ты чувствуешь, что четверо уже идут к Последнему рубежу. И пятый уже несколько дней как здесь.
Четверо? Пятый? Уивер ЭахТислари мертв!
Но ты чувствуешь четверых, спешащих навстречу своей судьбе, и пятого, что ожидает их, сам того не зная. Ты не видишь объяснения своему видению.
Нет никакой жизни после смерти. Тебе ли, как лекарю, этого не знать? Тогда кто? Неужели богиня выбрала кого-то еще взамен умершего Верховного прорицателя?
Ты оборачиваешься на Звездный пик, словно в поисках ответа. Ответ не приходит. Ты и сам его знаешь. Уивер ЭахТислари живет в тех следах, что оставил он на этой земле. Своей волей сотворил он грядущее и будет жить, пока ты и Аэлевит не закончили свою работу. Четвертой, чья судьба приближается к Последнему рубежу, может быть только она.
Разве что в замысле Верховного прорицателя присутствовал кто-то еще. Ты же не знал, что в судьбе летописца Филласта проявилась воля Уивера ЭахТислари, пока тот не обратил свою магию на эсгуриев. О ком еще ты не знаешь, прорицатель, боящийся увидеть будущее? В ком живет после своей смерти мрачный старик с бордовым камнем на шее?
Ты смотришь в глаза ополченца, потемневшие и усталые. Боль за ночь совсем его доконала, живот вздулся, и не до конца заживший рубец сочится желчью. Тянуть дальше нельзя, надо резать.
От лошадиной дозы сонного настоя ополченец засыпает быстро. В палатке тепло от жара печи, ты сбрасываешь с себя все лишнее, закатываешь рукава и моешь руки. Взгляд твой то и дело возвращается к рубцу. Нехорошо он выглядит, очень нехорошо. Помощница протягивает тебе хирургический нож, очищенный в кипящей воде. Ты берешь его за рукоять, заранее продумывая последовательность действий в том или ином случае. Времени у тебя может оказаться не так много.
-Ну что, громовержец, готов ли ты и дальше править бурей?
Я понимаю, что не сдержалась и произнесла последние слова вслух.
Ты оборачиваешься и видишь женщину в белом платье, что стоит за твоей спиной. Исходящее от нее сияние не позволяет разглядеть черты лица. Ты жмуришься и улыбаешься своей неприятной улыбкой.
-Пей, - Таларик поставил перед Лорбаэн рюмку с водкой. У рюмки была изящная круглая ручка и короткая тонкая ножка.
-Не хочу.
Стол и второй стул притащили со второго этажа мечники. Выпускать ее из дома, куда девочку привели против ее воли, Таларик отказался.
-Мне нужно всего лишь встретиться с кем-то из арденов. Я готов пойти на встречу один, но мне нужны гарантии, что я оттуда вернусь.
-И ты ждешь от меня этих гарантий, темник? - выдавила она смешок. - Кто я такая?
-Я не знаю, кто ты, Лорбаэн. И мне это неважно, - Таларик склонился над столом, глядя ей в глаза. - Ты дрожишь и боишься. Выпей и слушай. Не надо меня бояться, я тебе ничего не сделаю.
-Не хочу.
-Пей! - не сдержав эмоций, темник схватил рюмку и со стуком поставил ее перед Лорбаэн.
Рюмка пошатнулась и упала с обломившейся ножки. Водка выплеснулась на грубые доски стола.
-Я же сказала тебе, что не хочу пить, - укоризненно произнесла девочка. - Я не дам тебе никаких гарантий, темник. Если ардены пообещают тебя не трогать - они тебя и не тронут. Наверное. Но сначала ты выпустишь меня отсюда. И я не желаю, чтобы хоть один из твоих лакеев следил за мной. Ты меня понял, темник?
-Ну ты и нахалка, оказывается, - Таларик повертел в руке рюмку с отбитой ножкой, зачем-то внимательно ее разглядывая. - Иди. Тебя пропустят.
Броганек не сказал ничего ей в укор. Она и так понимала, что он ее обыскался, что он зол, что несмотря на насупленный вид, варвар все же рад ее видеть. А сказал он только одно:
-Арагдек погиб.
И Лорбаэн поняла, что ей впервые за долгое-долгое время очень жаль, что кто-то ушел из жизни, оставшись лишь в ее воспоминаниях. И так удивили ее собственные чувства, что не глядя взяла она протянутый Броганеком стакан с яблочной водкой и осушила его в три глотка, а потом смахнула слезы с глаз и прижалась к широкой груди истонца, обхватив его руками.
-Мы теперь в клане Эктуден одни, выходит?
-Мы? - озадачился Броганек.
-Ну, я вроде как твоя собственность, а ты вроде как вождь клана.
-Нет, ралдэн, собственность клану принадлежит, но кланом не является.
Если вчера миакринги в доме глядели на завоевателей со страхом, сегодня в глазах женщин Лорбаэн замечала и едва скрываемую ненависть. Нетрудно было догадаться, что в битве с армией графа Гисса сражались их мужья, братья и отцы. Победа не прибавила завоевателям популярности. В доме оставаться было опасно, она намекнула на это Броганеку.
-Атранек Экмарен уже предложил мне перебраться к нему. В доме Атранека много добрых воинов, и не надо бояться удара в спину.
Однако прежде, чем собрать пожитки Броганека и идти на новое место, девочка потребовала, чтобы ей нагрели воду для мытья. Ночью она успела и промокнуть, и замерзнуть, да и настроение у нее было не самое радужное. За проведенное в обществе Таларика и графа Гисса время Лорбаэн успела испугаться до холодного пота, хотя осознание собственного страха пришло потом. Там, в доме, слушая темника, она настолько обалдела от испуга, что вела себя нагло и уверовала к тому же в слова ардена Сантора, что ей дана власть самой выбирать свой путь. Разбившуюся рюмку она приняла как само собой разумеющийся факт.
Воду в медной лохани ей нагрели так сильно, что девочке пришлось два раза ходить к колодцу с ведром, прежде чем она стала приемлемой температуры. Всякий раз миакоранки провожали ее злорадными взглядами. Лорбаэн была к таким взглядам более чем привычна, и легко их проигнорировала. Обнаружив, что полотенце, которое ей выдали, свежестью не отличается, поднялась на второй этаж, распотрошила бельевой шкаф в хозяйской спальне и выбрала себе чистое, по вкусу.
Высушив волосы у камина и кое-как их расчесав, она разыскала Броганека. Варвар был на площади перед домом - проверял сбрую на лошади, по нему было видно, что ждать Лорбаэн он уже умаялся.
Прежде, чем приступить к выполнению возложенной на нее Талариком задачи, она помогла Броганеку свезти его имущество в дом, занятый Атранеком Экмареном и его людьми. Алагоры, встретившиеся им по пути, украдкой поглядывали на Лорбаэн, но никто за ними следом не увязался. Таларик навел в войске порядок, которого под началом графа Гисса и Галака и в помине не было, и приказы его выполнялись.
Куда делся граф Гисс, девочка не запомнила. Когда она закончила разговор с Талариком и вышла на улицу, его сиятельства не было ни внутри, ни снаружи.
Броганек вознамерился было оставить ее в доме и уехать по своим делам, но неожиданно для него Лорбаэн остановила истонца.
-Я должна искать арденов. Таларик хочет говорить с ними о мире, он попросил меня быть посредницей в переговорах.
Она не была уверена, что слова 'переговоры' и 'посредница' в истонском диалекте употребляются. Девочка произнесла их на языке Кагониса, но Броганек, похоже, понял, о чем идет речь.
-Я поеду с тобой, ралдэн, - как обычно, решения Броганек принимал без долгих размышлений. - В одиночку ты опять найдешь неприятности на свою голову, и Броганеку придется тебя выручать.
-Нет. Ардены не знают тебя, Броганек. Я пойду одна.
Броганек все же настоял на том, чтобы проводить ее по тракту. Лорбаэн решила дожидаться арденов на дороге в стороне от города, где яблоневые сады сменялись сплошной стеной леса. Она была уверена, что за трактом наблюдают разведчики.
-Теперь возвращайся. Ничего со мной не случится.
Броганек кивнул, развернул коня и ускакал обратно в город. Лорбаэн перешла через дорогу и села на обочине спиной к лесу, глядя на блестевшую в отдалении ленту реки. Она догадывалась, что ее поведение говорит само за себя, и долго ждать ей не придется.
Стук копыт, однако, оказался для нее неожиданностью. Девочка полагала, что арденские разведчики появятся из леса.
-Садись на лошадь! - услышала она крик. - Быстрее!
Обернувшись, увидела знакомого ей уже всадника по имени Сантор. В поводу он вел еще одну лошадь, оседланную.
Проскакав по тракту, они свернули в лес, отъехали по тропе поглубже в заросли и остановились.
-Ты к нам? - спросил ее арден.
-Да. Темник Таларик ищет встречи с вами.
-Ты все же рассказала ему о нас.
-Он сам догадался! - возмутилась Лорбаэн.
-Неважно, - отрезал Сантор. Сегодня он был отнюдь не так добр, как накануне. - Чего хочет Таларик?
-Не сказал. Но я думаю, что он ищет способа переправиться на южный берег Арриса и уйти из Сиккарты.
Губы Сантора тронула усмешка.
-Понял, значит, южанин, что попался. А что же граф Гисс?
-Больше не командует. Таларик его сместил.
Арденский всадник посмотрел куда-то в глубину леса.
-Мы догадывались, что Таларик пойдет на переговоры рано или поздно. Передай ему, что на закате мы будем ждать его в том же месте, где я подобрал тебя.
Лорбаэн перекинула ногу через седло, чтобы спрыгнуть на землю, но Сантор жестом остановил ее.
-Потом вернешь лошадь. Езжай, время не ждет.
Сантор ускакал в лес, она же повернула обратно и вскоре выехала из леса на тракт. Дассиг отсюда не был виден, но Лорбаэн ожидала, что за поворотом дороги увидит Броганека. Так и вышло.
-Я же просила тебя вернуться в город! Ардены могли тебя застрелить, ты ничего не успел бы сделать!
Броганек хитро ухмыльнулся.
-Заговоренный доспех бережет Броганека от смерти. А Броганек бережет глупую ралдэн, которая лезет в мужские дела и рискует почем зря.
Ругать истонца было бессмысленно. Все равно, что ребенку пытаться втолковать, что озоровать нехорошо. Ребенок, конечно, нотацию выслушает, и даже, возможно, сделает виноватый вид - только толку с того?
Таларика они разыскали в доме, который он сделал своим штабом. Лорбаэн уже бывала здесь два дня назад, когда темник раздавал приказы перед боем. Сейчас здесь почти никого из военачальников не было, но совершенно неожиданно за круглым столом она увидела рядом с Талариком графа Гисса. Удивилась, почему он на свободе, но спрашивать, естественно, не стала.
Темник посмотрел на нее, вопросительно вздернув бровь. В свете единственной лампы она разглядела, как по его обтянутому кожей лицу пролегли тени от глубоких морщин. Не только солдаты южной армии вымотались до смерти, командир их устал за последние дни не меньше.
-Вечером на тракте, за первым поворотом, тебя будут ждать.
-Покажешь место?
-Сам найдешь.
-Вот! - граф Гисс, сперва изображавший статую, оживился и назидательно поднял вверх указательный палец. - Этим твой мятеж, темник, и закончится. Сначала тебе хамит пленная девица четырнадцати лет от роду, а со временем то же самое будет делать каждый солдат в армии. Ты рассчитываешь, что алагоры будут слушать приказы простолюдина? Ошибаешься.
Лорбаэн, которая сначала хотела убраться отсюда как можно скорее, заинтересовалась разговором.
-Ну, чего встала? - в голосе Таларика была злость, которую он почему-то не хотел вымещать на графе. - Я понял тебя. Иди, куда твоей душе угодно.
-Нет, ты, Таларик, в военачальники не годишься, - граф развеселился. - Тактик ты отменный, признаю, и со временем мог бы командовать армией. Но не одной же тактикой выигрываются войны. В политике ты ноль без палочки, и в мирное время править людьми не приучен. Стоит тебе повернуть на юг, и солдаты задумаются, какой прием ждет их дома, если ведет их мятежник и бунтарь. Неужели ты рассчитываешь на помощь истонцев? Зря, ой зря. Истонцы коварны и часто меняют своих друзей, как ветер над равнинами меняет свое направление.
-Гиссана далеко, ваше сиятельство, - негромко сказал Таларик. - а ардены близко. И шкуру волка делить мы с вами будем не раньше, чем выясним, почем волки оценят наши собственные шкуры.
-Вот только не рассчитывай, что я потерплю твое присутствие в Гиссане после мятежа, темник! - фыркнуло его сиятельство. - Ты же не считаешь меня дураком?
-Не считаю. И в Гиссану вы можете выметаться прямо сейчас, ваше сиятельство, - Таларик таки завелся. - Но армия останется со мной, и после заключения мира с арденами я сам выберу, куда мне ее вести, кому в Арденави быть другом, а кому - врагом. Да убирайся же ты прочь! - вскрикнул он, обратив внимание, что Лорбаэн так и стоит, слушая перебранку между темником и графом.
Таларика после сегодняшнего его поступка девочка невзлюбила. Но граф Гисс вызывал у нее еще меньше сочувствия, а потому решила она не усложнять темнику жизнь и наконец вышла за дверь, потянув Броганека за собой. Варвар подчинился охотно, потому как из услышанного в штабе Таларика понял мало.
-О чем говорили алагоры? - спросил он, едва они отошли к коновязи.
-Гиссану делили, по-моему, - хмыкнула девочка. Она так и не поняла, насколько солдаты в армии осведомлены о происшедшем утром между Талариком и графом - том, что граф вполне справедливо назвал мятежом.
Как уехал Таларик на переговоры, и как вернулся - ни Лорбаэн, ни Броганек не видели. Пообедав, она поехала к реке мыть лошадь. Броганек увязался за ней, и прогонять его Лорбаэн не стала. После утреннего происшествия оставаться одна она не хотела.
Гнедая кобыла была гирисской породы, хорошо ей знакомой. Стройнее, чем лошади истонцев, она все же уступала им в резвости. Варвары равнин выращивали верховых лошадей, северная же порода равно шла и под седло, и под плуг. Шерсть на ней была не в пример гуще, чем на коне Броганека, и девочка замаялась ее тереть, но не отступилась, пока не достигла удовлетворившего ее результата. Стреножив кобылу и отпустив ее пастись, села у воды, прислонившись спиной к стволу развесистой ивы и прикрыв глаза. Усталость и бессонная ночь наконец взяли свое, все тело болело, и ее клонило в сон.
Броганек сел рядом, протянул ей флягу с водкой. Лорбаэн глотнула, сморщилась и вернула ее истонцу.
-Ну хорошо, - высказала она наконец то, что беспокоило ее. Беспокоило с того момента, когда Таларик сказал ей, что хочет встретиться с арденами для переговоров. - помирится он с арденами. Дальше-то что?
-Войне конец, - ответил Броганек.
-Это для тебя войне - конец. Здесь-то, в Сиккарте, война продолжится.
-Броганеку до чужих войн дела нет. Броганеку домой пора, его клан без воинов остался. Пока молодые подрастут, Броганека ждут трудные годы.
-Как у тебя все просто, Броганек из клана Эктуден, - улыбнулась девочка. - Ну никаких ведь сложностей в жизни, все проблемы решаются раньше, чем возникают, и на все-то ты знаешь ответ. Мне бы так.
-А тебе, ралдэн, какая печаль с того, что Таларик с арденами мир заключит?
-Да никакой на самом деле. Напротив, хорошо это и даже здорово. Крови я за эту весну напилась на всю оставшуюся жизнь, еще и внукам хватит. Пусть будет мир. Но ведь для арденов-то мира не будет.
-Броганек помнит, что ралдэн не любила арденов раньше. Ардены ее отца убили.
-Убили, - согласилась Лорбаэн, удивляясь своему спокойствию. Раньше эту тему она так хладнокровно обсуждать не могла. - Но не могу же я ненавидеть их всех за это. Кровь моего отца - на руках пятерых арденов, которые его судили. Один из них уже мертв, другого я обещала не трогать, потому что он за моего отца пытался отдать собственную жизнь. Остальные трое вряд ли попадутся на моем пути. И спасибо Лайте, если так, потому что не хочу я больше видеть крови.
-Ралдэн, во всем мире нет места, где время от времени не проливается кровь. Не надо печалиться, если пролита кровь врага. Надо только стараться, чтобы не проливалась кровь твоих родичей.
-Вот и я о том же. Ардены приняли меня обратно, теперь они - мой народ.
-Ралдэн не говорила об этом раньше.
Из-за поворота реки выскользнул высокобортый пузатый драккар, развернув под ветром пурпурный парус. За ним следовали еще два.
-А ралдэн, Броганек, не чувствует себя арденкой. Я вообще не понимаю, кто я такая и что мне делать, когда вы на юг повернете. У меня теперь есть целый народ, но что общего у меня с ними? И в то же время я словно чувствую себя обязанной арденам чем-то. А чем - не знаю.
Броганек собирался с мыслями непривычно долго, и успел сделать три целых глотка из фляги. Драккары приблизились, Лорбаэн уже различала на палубах рыжеволосых мигронтских моряков. Паруса поползли вверх, сворачиваясь, весла вспенили воду, замедляя ход огромных кораблей.
-Когда сын или дочь Дессала не знают, чем могут помочь своему клану - обычно они идут к вождю и спрашивают, какую пользу могут принести.
-Предлагаешь мне поехать в Скейр, к прорицательнице Аэлевит? Вообще-то, я хочу побывать в Скейре. Отец рассказывал, там много цветов и даже парк есть, очень красивый.
-Езжай.
В голосе Броганека ей послышалась странная нотка, непривычная. Удивительная в нем, и совсем уж поразившая ее тем, что она вроде как нарочно добивалась того, чтобы ее наконец услышать.
-И бросить тебя одного, Броганек? Нет уж, ты мне дороже всех арденов, вместе взятых. Я бы поехала, но где я тебя потом искать буду? Война-то не закончилась. Вот возьмут кассорийцы Скейр штурмом, и увезет меня какой-нибудь северянин за море. И не встретимся мы больше никогда.
-Если это случится, то Броганек станет ры-ты-са-рем и поплывет в лодке за море вызволять ралдэн из неприятностей. Броганек хорошо умеет спасать ралдэн, ты его уже третий месяц этому учишь.
Отсмеявшись, она поняла, что таки общение с ней отточило шутки Броганека до той остроты, где они не казались плоскими и наивными даже ей.
-Я подумаю, Броганек. Может, и в самом деле поеду в Скейр. Не знаю еще.
Лорбаэн и в самом деле не знала, что ей делать. К войне и непрерывному походу она привыкла настолько, что совершенно забыла, что бывает и другая жизнь. Но солнце сегодня светило ярко, и мысль о мире после многочисленных сражений ей была по душе не меньше весеннего тепла.
Эйторийские драккары развернулись и поползли на веслах обратно. Мир между Талариком и защитниками севера пока еще не был заключен, реку северяне стерегли днем и ночью.
Слухи по армии расползались быстро, а тайны из своих переговоров с арденами Таларик, похоже, не делал. Еще до полудня следующего дня Лорбаэн узнала, что ардены успели и послать весть в Скейр, и ответ получить, и полководцу южан об этом сообщить. Прорицательница Аэлевит согласилась на переговоры, и готова была встретиться с Талариком на мосту через Катасту через два дня.
Таларик оценил имеющееся в его распоряжении время и объявил войску полный сбор, требуя готовности до вечера выступить в поход на запад. На переговоры он, очевидно, собрался явиться во главе всей своей армии.
-Мир, да?! - орал на темника на площади граф Гисс. - Мир?! Арденская ведьма заставит тебя отдать все награбленное, да еще и оружие сложить! А потом отпустит, аккурат под стрелы своих лучников. Ну ты и дурень, Таларик. Кому ты веришь? Забыл, на что способны арденские прорицатели? Так я тебе напомню, как мы по милости одного такого две тьмы на берегу Арриса положили!
-Его сиятельство правы, темник, - манерно произнес Альбероник Эаприн, в числе прочих военачальников слушавший очередную перебранку между графом и Талариком.
К утру отказ темника подчиняться приказам графа уже не был секретом ни для кого из южан, однако раз граф остался на свободе, то и мятежом действия Таларика как бы не ощущались, и военачальники алагоров не спешили предпринимать какие-то действия по этому поводу. Приказы по-прежнему исходили от Таларика, и внешне ничего не изменилось.
-Что, Альбероник, не можешь спокойно смотреть на город, в котором не сожжен ни один дом? - съязвил Таларик.
-Именно так, темник. Не могу, - Альбероник сокрушенно вздохнул. - Разве будет враг уважать нас, если мы не внушаем ему страха? Дассиг следовало бы спалить дотла, и перевешать для подтверждения серьезности наших намерений каждого десятого из горожан. Потом пройти огнем и мечом по округе, выжигая деревни, и только после этого идти на переговоры. К этому моменту в Скейре будут рады от нас избавиться и согласятся на любые условия.
Таларик, выслушав вельможу, расхохотался во весь голос.
-Ну конечно же, они будут просто счастливы от нас избавиться. Уважаемый Альбероник, как ты думаешь, почему переговоры назначены на послезавтра? Ведь я мог бы успеть добраться до моста еще сегодня ночью.
-Ответ на твой вопрос очевиден, темник. Стоит тебе покинуть армию, и армии у тебя не будет. Обманутые твоими ложными посулами солдаты вспомнят, кто их командир, и снова признают власть его сиятельства. Северяне понимают, что торопить тебя не следует, иначе мятеж твой, темник, завершится так же внезапно, как и начался.
Если с лица Таларика не сходила улыбка, то граф слушал своего советника с неожиданным интересом. Похоже, что с его точки зрения в кои-то веки Альбероник вещал нечто толковое.
-Не сомневаюсь, Альбероник, что происходящее видится тебе именно в таком свете, - Таларик уставился на Альбероника, в его глазах искрилось веселье. - Весь мир, затаив дыхание, ждет, пока восторжествует справедливость в нашей армии, а все враги и злодеи, разумеется, собрались в одном лагере. Однако истинная причина промедления арденов куда проще. За два дня они успеют разгромить кассорийцев под стенами Скейра, и руки Аэлевит будут развязаны. Сорок тысяч? Шестьдесят тысяч? Восемьдесят? Я не прорицатель и не знаю, сколько войска они собрали в столице. Арденам и миакрингам помогают эйтории, числа Старших запада, собравшихся в Сиккарте, никто точно не знает. Следуя твоему совету, мы бы разорили междуречье Катасты и Арриса, а северяне, будучи рады от нас избавиться, пригнали бы сюда все свои силы. И никакой военный гений с ними бы не справился, смею тебя заверить. И в то же время нам недостаточно двух дней, чтобы успеть прийти на помощь кассорийцам, как мы до того помогли зеленокожим дикарям. Ардены хорошо считают, как видишь.
-Нет, Таларик, все же ты дурак из дураков, и дураком помрешь, - высказался граф Гисс, уже куда спокойнее, чем до того. - Про арденскую крепость на севере слышал?
-Слышал. Что мне до нее?
-Тебе не приходило в голову, что ардены неспроста там окопались, под Звездным пиком? Зачем им строить крепость у богов в прихожей и держать там тьму солдат, если бы Старшие были уверены, что Скейр устоит?
-Приходило. Что же это, по-вашему, значит, ваше сиятельство?
-Да только то, что на западе есть кто-то еще, идиот, кроме кассорийцев! - граф Гисс аж покраснел от возмущения. - Таларик, я не могу смотреть, как ты делаешь глупость за глупостью, профукивая все свои успехи. У меня сердце кровью обливается. Даже после твоего мятежа мне больно видеть, что война, столь удачно шедшая к победе, обратится позорным миром. Вместо переговоров тебе следовало бы выдвинуться маршем на север. Я уверен, что твой талант сможет расколоть этот Последний рубеж, как его называют ардены, даже со всего лишь двукратным превосходством в силах. И вот после этого уже можно начинать диктовать свои условия на переговорах.
-А зачем мне его раскалывать, ваше сиятельство? - деланно удивился Таларик.
-А зачем он арденам? - парировал граф. - Ты не можешь выступить против западной армии открыто, сам признал. Так разбивай северян по частям, пока другие отвлекают их основные силы под Скейром. Стань для них занозой в пятке и выторгуй нормальные условия мира. Тогда я наконец смогу поверить, что в Гиссане ты не натворишь глупостей, если тебе вдруг взбредет в голову сесть на мое кресло в замке Гисс. Юг получит ту победу, за которой я привел сюда войско, и даже если она не будет моей победой, я буду удовлетворен.
-Ба, сколько патетики, ваше сиятельство! Однако дался же вам этот Последний рубеж, как я посмотрю, - Таларик стер с лица остатки веселья и сложил руки на груди. - Вот что я скажу на все ваши с Альбероником замечательные планы. Коли у кого найдется охота последовать за вами - я не буду их удерживать. Можете убираться на север и штурмовать арденские укрепления, сколько вам нравится. А тех, кто хочет жить и унести домой и добычу, и голову на плечах, я зову следовать за собой. В отличие от вас, ваше сиятельство, и от тебя, Альбероник, я еще ни разу не бросал солдат на убой по глупости, и все, что я им обещал, было выполнено.
Граф скривился. Он понимал, что за ним последуют немногие. Однако проворчал:
-Быть по сему, темник, - и обернулся, вглядываясь в глаза военачальников, которых еще недавно считал своими.
Несколько аристократов выступили вперед и встали за его спиной. Насколько заметила Лорбаэн, все они командовали десятками и сотнями в остатках дворянской конницы Гиссаны.
-Всё? - спросил на всякий случай Таларик. - Вот и славно. Скатертью дорога, ваше сиятельство. Желаю вам найти на севере то, зачем вы сюда явились, да не разочароваться.
Граф злобно посмотрел на мятежника, укравшего у него армию, но сдержался и промолчал. За спиной Таларика стоял Атранек Экмарен, не проронивший за все время ссоры ни слова, и на лице вождя кланов застыло удовлетворение от сцены, которой он стал свидетелем. Лорбаэн помнила, что истонец добивался такого развития событий давно.
Покидать Дассиг девочке было не жаль, хотя город ей, как ни странно, понравился. Пройдет время, сотрутся следы войны, и она с радостью наведается сюда еще раз - посидеть у прудов, побродить по улицам, послушать шуршанье листвы плакучих ив. В Дассиге чувствовался былой безмятежный уют, который не смогли придавить ни беженцы, ни завоеватели. Сюда еще вернется мирная жизнь, вернется и она.
Только здесь Лорбаэн поняла, что не так уж много в своей жизни видела разных мест. Ее всегда манили дальние страны, и если даже неряшливый, прибитый войной Дассиг показался ей интересным, то стоило задуматься, не напрасно ли они с Равом в свое время осели в Гирисе вместо того, чтобы отправиться в странствия. В мире много интересного, и в той же Нерберии вряд ли кому было бы дело до того, что родители Лорбаэн и Рава происходили из разных народов.
Судьба, впрочем, имела на нее свои виды, и жалеть о том, что ее жизнь сложилась не лучшим образом, было глупо. Да и сколько той жизни прошло? Все чаще задумываясь об арденах, Лорбаэн ловила себя на мысли, что на фоне полутора веков, которые она себе наметила, четырнадцать уже прожитых лет - ничто.
Сидя у коновязи, она наблюдала, как собираются в дорогу всадники, принявшие сторону графа Гисса. С его сиятельством на север уходила вся оставшаяся в армии тяжелая конница - около двух сотен. Таларик отпустил их без сожалений, потому что в противодействии огромной армии защитников севера эти остатки бронированных всадников ничего уже не решали. Проблем от чопорных аристократов Гиссаны было больше, чем пользы. Раньше их было порядка полутьмы, но в двухдневном сражении на берегу Арриса граф Гисс угробил почти всю тяжелую конницу и, по сути, свою главную опору в собственном войске. Из тех, кто уцелел, не все даже согласились присоединиться к графу. Барон с переломаными ногами, например, отказался, и достаточно резко.
Броганек уехал с передовыми отрядами, в задачу которых входило предупреждать северян о приближающейся армии - во избежание эксцессов. В случае же, если северяне коварно подготовили движущемуся по тракту войску ловушку, истонцы должны были ее обнаружить и сообщить об этом. За Броганеком среди сородичей прочно закрепилась репутация великого разведчика, и последний из Эктуден не отказывался от чести подтверждать ее при всяком удобном случае. Лорбаэн он наказал ехать вместе с людьми Атранека Экмарена, но их очередь выступать была последней - конница равнин, как и прежде, прикрывала армию на марше и с фронта, и с тыла.
Алагорские всадники помогали друг другу облачаться в доспехи. Раньше эту братию сопровождало множество оруженосцев и всевозможной прислуги, но все они где-то растерялись за время похода. Непривычные самостоятельно готовиться к сражению дворяне излишне суетились и ругались. Лорбаэн изредка позволяла себе улыбнуться, благо в темноте алагоры не видели выражения ее лица.
Покинул свой штаб и прошел мимо Таларик. Повернул голову в ее сторону, замедлил шаг.
-Ты с нами, девочка?
-Ну не с ними же, - фыркнула она, кивнув в сторону отряда графа Гисса. - Я поеду с людьми Атранека.
Темник одобрительно буркнул что-то и ушел в сопровождении нескольких мечников.
-Эй, ваше сиятельство! - крикнула она, заметив среди всадников графа Гисса. - А зачем вы все же собрались на север? Медом вам там намазано, что ли?
Неприязненное выражение на лице графа не надо было видеть - оно угадывалось и так.
-Что, так сильно хочется убить еще нескольких арденов? Или вы к богам на поклон собрались?
Граф в своих эйторийских доспехах подошел к ней, с яростью посмотрел в глаза.
-Как же я тебя, девчонка, ненавижу... - прошипел он. - Давно следовало тебя, сучку, придушить. Жаль, не успел. Но всему свое время. Рано или поздно я до тебя доберусь.
Она поднялась с лавки у старого вяза, на которой сидела. Стоя она была с графом Гиссом одного роста.
-Поздно, - бросила она, разворачиваясь, чтобы отвязать свою лошадь от коновязи.
-Нет, лучше рано, - услышала Лорбаэн голос графа. - Некоторые ошибки можно вовремя исправить.
И тут она наконец заметила, что кое-кто из всадников уже успел подойти поближе.
-Буду орать, - предупредила она, замерев и пытаясь не позволить голосу выдать охватившее ее беспокойство. Если умом она и забыла, что когда-то боялась графа Гисса - тело ее помнило все прекрасно.
-Не будешь, - резко развернув ее, граф ударил девочку кулаком в живот. Она задохнулась от боли, ноги подкосились, но ее сразу же подхватили под руки, выкрутили их, заткнули рот какой-то тряпкой.
-Вот такой ты мне больше нравишься, девчонка, - в поздних сумерках усмешка графа была зловещей. - Ты, кажется, никогда не любила слушать мои рассказы? Ну, придется немного потерпеть, пока мы не доберемся до Звездного пика. Грузите ее на лошадь, и в путь!
Руки ей, к счастью, связали впереди. Подняли в седло и примотали к передней луке за руки. Один из алагоров взял ее лошадь за поводья и поехал, насколько она поняла, в сторону северной окраины Дассига. Еще несколько всадников окружили ее слева и справа.
Лорбаэн было слишком больно, чтобы она успела проникнуться тем, что с ней произошло. Мимо мелькали темные улицы, на головой проплывали, уходя назад, пышные кроны старых деревьев. Сквозь ставни на окнах под копыта лошадей падали изредка полоски света. И все это было покрыто красным маревом, застилавшем ей глаза, и хотелось кричать, но тряпка заглушала все звуки, которые издавало ее горло.
Алагоры скакали быстро, и все силы девочки уходили на то, чтобы не выпасть из седла, вывернув и переломав себе руки. Все же весенний поход с южной армией научил ее не терять рассудок даже в таких ситуациях, удерживая эмоции на той грани, где кровь еще не настолько сильно бьет в голову, чтобы забыть обо всем вокруг. Она даже пыталась запоминать дорогу, но в этой части города ей бывать не доводилось, и вскоре девочка сосредоточилась на одной только езде.
Один раз им встретился отряд истонцев, даже в темноте легко узнававшихся по черным медвежьим шкурам. Алагоры сдвинулись теснее, заслоняя ее от взглядов воинов равнин. Предводитель истонцев не окликнул всадников графа Гисса, отряды разъехались, не задерживаясь. Черта между армией Таларика и сторонниками графа уже была проведена, и перешагивать через нее обратно никто не собирался.
Двухэтажные дома торговых кварталов остались позади, промелькнули несколько складских кварталов с глухими заборами, а потом начались крестьянские домики, скрывавшиеся за многочисленными цветущими яблонями, белевшими в ночи - словно снегом укрытыми. Сумерки сменились звездной ночью, в которой всадники в красно-оранжевых плащах были похожи на тени. Окраина города была уже близко, и чем ближе к ней была Лорбаэн, тем призрачнее становились ее шансы спастись из передряги, в которую она по собственной глупости попала.
Ведь ничто ей не мешало держаться с истонцами Атранека и ждать, пока они выступят в поход? Чего же она поперлась на площадь? Правильно - поглазеть на графа Гисса и поехидничать. Сама, выходит, спровоцировала графа, и может теперь только радоваться, что алагорский аристократ сразу ее не убил.
В душе поднималась обида. Ей было жаль своей вчерашней спокойной усталости, грез о мирных днях, которые вот-вот должны были наступить, да скорее всего и наступят - но не для нее. Нет, себя Лорбаэн было не жалко ни капельки. Ничего в ней не осталось такого, что было бы ей приятно. Всё убили люди, своей черствостью и жестокостью, а до чего не дотянулись жадные пальцы графа Гисса и ему подобных, прикончила она сама, ударами топора по беззащитному Ладираху ЭахЛесмару, утопила в крови, поплакала и давно смирилась. Нет больше той девочки из Кагониса, из которой еще могло вырасти что-то хорошее и доброе. А что выросло - то граф Гисс может и убить, если захочет. Жаль лишь одного - не успела она посмотреть на каменный город в цветах, да и вообще почти ничего не успела.
На окраине конвоиры остановились, дожидаясь подхода остальных всадников. Ожидание было недолгим, и ночь вокруг наполнилась ржаньем лошадей и звоном доспехов. Она слышала жесткий голос графа и визгливый - Альбероника, они спорили о том, куда ехать. Наконец выбрали, и отряд поскакал в ночь, увозя ее прочь из Дассига, оставившего у Лорбаэн столь тягостное впечатление поначалу, и показавшегося ей таким уютным и даже красивым впоследствии. Прочь, на север, к высоким горам, к арденской крепости у подножья Звездного пика.
За полночь, по ощущениям Лорбаэн, они отъехали от города на большое расстояние. Граф велел искать место для привала, и вскоре такое нашлось - достаточно глубокая балка с озерцом на дне, окруженном густыми рощами. Развели костры, для графа разбили шатер, остальные устроились кто как мог, и некоторые всадники даже доспехи снимать не стали, так спать и повалившись. Самому же графу не спалось, и Лорбаэн привели к нему, предварительно выдернув тряпку из рта и дав откашляться.
Граф лежал в гамаке, закинув руки за голову, и насвистывал популярный в последние годы мотивчик, который разнесли по всему югу Арденави эйторийские трубадуры. Увидев девочку, двинул подбородком в сторону раскладного кресла. Она не хотела сидеть, после скачки у нее затекли не только руки, но спорить было не время и не место.
Что граф от нее хотел, Лорбаэн не ведала, но испуг на ее лице, видимо, был слишком силен, потому что его сиятельство, разглядывая ее, улыбалось все шире и шире.
-Как здорово, Лорбаэн, что ты вспомнила наконец свое место. Нет, это же просто замечательно! - он встал с гамака, подошел к небольшому столику, налил в серебряный кубок вина из чайника. - Твое здоровье, девчонка. Тебе оно пригодится, я уверен. Многое, ой многое тебе еще предстоит пережить.
Он подошел поближе, поймал рукой ее подбородок, поднял голову и заставил посмотреть себе в глаза. Лорбаэн с трудом сдержалась, чтобы не зажмуриться.
-Боишься. Прекрасно, - граф отхлебнул вина. - Ты слишком долго наслаждалась своей неприкосновенностью под защитой истонцев и обнаглела, полукровка. Но на самом деле мне до мести такому ничтожеству, как ты, дела нет. Если мне захочется, чтобы ты испытала мучения, я отдам тебя Альберонику... хотя нет, он же крови боится. Впрочем, неважно. Ты нужна мне, как свидетель великих событий. И после всего того, что ты увидишь в следующие дни, я, быть может, даже отпущу тебя.
Лорбаэн смотрела на графа, стараясь не моргать слишком часто, а он все держал ее за подбородок и пил вино.
-Помнишь, я рассказывал о том, сколько живут мои предки?
Она промолчала, и граф, отпустив ее челюсть, коротко размахнулся и ударил ее по лицу.
-Тебя, похоже, не учили поддерживать беседу. Придется восполнить этот пробел в твоем образовании. Помнишь или нет?
-Помню, - выдавила она, скривившись от боли. Но так и не закрыла глаза, крепилась.
Ведь стоит ей хоть на миг смежить веки, и предстанут перед ней картины из прошлого, вспыхнет с былой силой ненависть, и потеряет Лорбаэн над собой всякую власть. Чей-то голос внутри шептал ей, что не надо бороться с собой, не по возрасту ей такие испытания, не по силам, что надо смириться и пусть все будет, как будет, а потом она придумает, как отомстить, и стоит ли мстить вообще. Возможно, то был глас рассудка. Но не хотела его слушать Лорбаэн, отказывалась закрыть глаза и держалась, держалась, держалась - прямо, как натянутая струна, крепко, как сжатый кулак.
-Я и не сомневался, что ты все прекрасно помнишь. Должна помнить и о том, кто мешает мне прожить до трех сотен лет, как живут Старшие.
Кисть с золотыми перстнями зависла перед ее глазами, пальцы графа напряглись, готовые ударить.
-Помню, - это звучало как плевок, но граф отвел руку.
-Есть вещи, о которых ты помнить не можешь никак. Я никогда не говорил о том, что мое намерение избавиться от арденов и тем самым достичь долгой жизни не является пустыми домыслами. Этой зимой я заключил одно интересное соглашение с не менее интересным существом. Суть его заключалась в том, что я, Лорик, граф Гисс, приведу в Сиккарту армию и, разгромив защитников, дойду до подножья Звездного пика. А существо, со своей стороны, обещало мне за это триста лет жизни.
-Какое еще существо? - спросила Лорбаэн, понимая, что графу ничего не стоит продолжить избивать ее, если она не будет ему время от времени поддакивать.
-Бог Элбис, девочка. Это был сам бог Элбис. Понимаешь теперь, на кого ты открывала свой грязный рот? Я - рука бога, орудие его. Я послужу его целям, и получу от него награду, о которой никакой Таларик не смеет и мечтать. Чего стоит его мятеж? Я обрету долгие годы жизни, получу возможность вернуть себе и утраченное, и даже больше, чем потерял. Младшие спешат жить и делают множество ошибок, но я стану Старшим. У меня будет много времени, очень много.
-Ты сам себе противоречишь, граф. Разве ты выполнил условия соглашения с богом? Защитников арденской крепости ты не победишь своими двумя сотнями.
Граф покачал в руке кубок и вылил остатки вина на землю.
-У подножья Звездного пика будет достаточно и одного, девочка. Пусть погибнут в пути все, пусть дойду только я один - этого хватит. В древних летописях можно обнаружить один занятный и не совсем очевидный факт, который обычно ускользает от внимания не самых радивых исследователей: бог не может поднять руку на собственное творение. Другой из богов - пожалуйста, да и вообще кто угодно. Но Катаар, сотворивший людей, не способен даже младенца по попке отшлепать. Достаточно будет одного меня, чтобы низвергнуть верховного бога с его престола, как того хочет Элбис. Важно лишь дойти до подножья Звездного пика, дальше он подскажет, что надо делать.
И я дойду, поверь. А тебе, Лорбаэн, если все сложится для тебя хорошо, предстоит увидеть час моего величия. После этого я, наверное, отпущу тебя на все четыре стороны, и тебе предстоит жить в новом мире, где будет новый верховный бог, и новые Старшие.
Лорбаэн попыталась прикусить язык, но поняла, что дальше сдерживаться просто неспособна.
-В твоем шатре только один Старший, граф Гисс. И вторым ты не станешь, как бы ни пыжился.
Удар графской ладони был так силен, что она опрокинулась вместе с креслом. Пытаясь перевернуться и встать хотя бы на колени, она увидела, как в шатер вбежали охранявшие его воины.
-Упирается, ваше сиятельство? - спросил один из них.
-Что? Да за кого ты меня принимаешь?! - возмутился граф. - Я не подбираю объедки за истонскими дикарями! Уведите ее, да следите, чтобы не сбежала.
Подняв ее на ноги, алагоры повели Лорбаэн прочь. Она опасалась, что воины графа Гисса окажутся не столь привередливы к 'истонским объедкам', но все обошлось. Ее связали покрепче и бросили на голую землю. До самого утра девочка пыталась хоть как-то ослабить веревки, но у нее ничего не вышло.
С севера тянул холодный ветер. Двигаясь наперекор ему, отряд всадников шел по равнине на север.
Утром Альбероник предложил предать огню встретившуюся по пути деревню, но граф приказал не задерживаться. Ночной привал был коротким, и видно было, что останавливаться его сиятельство собирается как можно реже.
Лорбаэн развязали, и ехала она теперь со свободными руками. Алагорских всадников было слишком много, чтобы даже мысль о побеге посещала ее. На дневном привале ее внимательно стерегли, но, к счастью, накормили.
В ветре ощущалось стужа, удивительная для этого времени года. Даже учитывая близость предгорий, здесь, на равнине, в последние дни мая никак не могло быть так холодно.
-Зря вы с ней возитесь, ваше сиятельство, - услышала она голос Альбероника Эаприна. - Повесьте девчонку, пока не случилось от нее какой новой подлости. Мало из-за нее бед было, что ли?
-Мне интересно ее сломать, Альбероник, - ответил граф. - Малявка упряма, как чистокровная арденка. У меня не вышло победить гордость арденских женщин, но с этой я еще поэкспериментирую.
-Хм. Женщин ломают не только побоями, ваше сиятельство. Даже и не столько побоями...
-Окстись, Альбероник! Она же спала с грязнулей своим бородатым, я уверен. Я не унижусь до того, чтобы прикоснуться к истонской подстилке.
-Ну и бросили бы эту подстилку, зачем она вам в таком случае? Неужели, ваше сиятельство, вашу гордость потешит победа над таким жалким существом, как она?
-Сложно ответить на твой вопрос, Альбероник. Я словно чувствую, что она должна ехать с нами и увидеть все, что случится, своими глазами. Не знаю точно, почему. Не исключаю, что в моем роду наконец просыпается положенный нам по степени Старшинства пророческий дар.
-И что же должно случится с нами, ваше сиятельство?
-Всему свое время, Альбероник. Увидишь.
Слова 'пророческий дар' всколыхнули в памяти то, что она услышала от ардена Сантора. Неужели ее способность самой выбирать собственный путь ограничилась одной разбитой рюмкой в руке Таларика? А как же вышедший из берегов Аррис, буря с поваленными деревьями, враги в засаде?
Поразмыслив как следует, девочка пришла к выводу, что Сантор мог, в конце концов, и ошибаться. Он сам говорил, что не прорицатель - откуда ему знать? Развлечения ради она попыталась представить какую-нибудь гадость, которая может случиться с отрядом алагоров, но как назло, в голову ничего не приходило. Какие неприятности могут ждать отряд в чистом поле? Аррис далеко, и деревьев тут никаких нет, да и засаду врагам устроить негде. Даже рюмки ни одной под рукой не имеется.
Задумавшись, она даже не удивилась толком, когда поняла, что под копытами лошади земля покрыта снегом. Разочаровавшись во всем, что видела и слышала в последние дни, Лорбаэн уткнулась взглядом в холку своей кобылы и ехала так, пока крики из арьергарда отряда не привлекли ее внимание. Обернувшись, она увидела, что по дороге их преследует конный отряд, числом превосходящий ее похитителей втрое.
Граф был прав - после ночного перехода лошади устали, и бежать от врагов было бесполезно. Лорбаэн оттиснули в сторону и потеряли к ней всякий интерес. Алагоры строились в три шеренги, вытягивая фланги, чтобы избежать бокового удара и окружения. Враги тоже растекались по полю; приподнявшись в стременах, Лорбаэн увидела, что центр отряда преследователей составляют эйторийские рыцари, а по флангам, обходя алагоров, скачут светловолосые всадники с каплевидными щитами, на каждом из которых наверняка скалится стальная волчья морда.
Серый волк наконец пришел, чтобы спасти ее. Четыре сотни серых волчьих пастей на щитах арденских всадников. И не меньше двухсот эйториев в латах, на конях-тяжеловозах.
Рядом с ней уже не было никого из алагоров. Осторожно двигая поводьями, она отъезжала все дальше по дороге, стараясь не привлекать к себе внимания. А два отряда всадников сближались, набирая скорость, и когда грохот стали заставил ее на миг зажмуриться и прижать ладони к ушам, Лорбаэн наконец решилась, схватила поводья и, ударив кобылу пятками, понеслась вскачь, не оглядываясь, пригнувшись к холке лошади, и холодный ветер засвистел у нее в ушах, и холодом резало голые ноги.
Спасение. То, что она никак не могла себе вообразить. Теперь бы ускакать подальше, да подождать, пока ардены и эйтории разделаются с графом Гиссом. А потом назад, на юг, наверное... потом. Стук копыт кобылы словно эхом разносился по равнине, и не сразу она поняла, что за ней кто-то гонится. А когда наконец обернулась, то увидела всадника в латах эйторийской работы, но эйторием он не был, потому что развивался за его спиной красно-оранжевый плащ. Девочка узнала графа Гисса и заколотила пятками по бокам кобылы, выжимая из нее все, на что та была способна. Графский жеребец был быстрее ее лошади, но ему приходилось нести всадника в полном вооружении, и это давало ей хоть какое-то преимущество в гонке.
Волосы Лорбаэн развевались на ветру. Верхом она ездила по-прежнему отвратительно, но сейчас, в момент, когда ее жизни наконец угрожала реальная опасность, ей удалось и удерживать скорость, и самой из седла не выпасть. А кобыла показала, что даже гирисская порода в определенных обстоятельствах может тягаться со скаковыми лошадьми. Несмотря на усталость, лошадка неслась очень резво. Впереди дорога резко забирала левее, и Лорбаэн, чтобы не сбавлять ход, понеслась прямо через поле, по заснеженной земле, забирая по широкой дуге обратно к дороге. Она гнала и гнала лошадь, оглядываясь на графа, который не желал от нее отставать, а следом за ним мчались еще два всадника, один из них был на белой лошади, но разглядывать его у нее не было времени. Обернувшись в очередной раз, она увидела, как оступился наконец графский жеребец и рухнул в снег, подминая под себя седока, и осадила кобылу, не задумываясь соскочила с коня и побежала к графу, поглядывая на двух неторопливо приближавшихся всадников.
Граф копошился, пытаясь не то выбраться из-под жеребца, не то дотянуться до меча, который он выронил. Лорбаэн метнулась к клинку и подхватила его, направив острие на графа.
-Обман... - стонало его сиятельство, кривясь и сжимая кулаки. - И бог тоже обманул меня... лжецы, все вы лжецы. Ну бей же, что уставилась? Бей, пока можешь!
Лорбаэн не могла. В первый момент она еще ударила бы мечом, если бы не прислушалась к тому, что бормочет граф. Но сейчас, когда порыв миновал и ушел, убивать ей не хотелось. Мелькнула на краю сознания едва заметная мысль, что кровожадность, преследовавшая ее с тех пор, как армия графа Гисса вошла в Гирис и сделала ее своей добычей, ушла, похоже, безвозвратно.
Обернувшись на всадников, девочка увидела, что они ускорили ход и стремительно к ней приближаются. Так ничего и не придумав, что сказать графу, она отвела клинок в сторону и бросилась бегом к взмыленной от скачки кобыле. Вскочила в седло, положила перед собой меч и пустилась вскачь, не желая выяснять, кто ее преследует и зачем. Кто бы ни был. Если это друзья, то не станут они за ней гнаться, а если, как она подозревала, эти двое - из числа алагорских всадников, то ей следует поспешить.
И она поспешила, да так, что на краю рощи, за которой в вечерних сумерках виднелась белая гладь покрытой льдом реки, кобыла ее пала замертво, и на глаза Лорбаэн, сидевшей на снегу рядом с мертвой лошадью, спасшей ей жизнь, навернулись слезы и не прекращали течь, пока не замерзла она до костей и не побрела вдоль опушки неведомо куда, не особо надеясь даже, что доживет до утра в обступившей ее со всех сторон зиме.
Когда-то Лорбаэн прочла в одной из книг, что лучший способ пережить мороз на открытом воздухе - закопаться в снег. К тому моменту, когда она вспомнила об этом, сил у девочки хватало лишь на то, чтобы упасть и лежать. Как она сгребала сугроб, Лорбаэн, во всяком случае, не запомнила. Утром она проснулась свернувшая калачиком, закутавшаяся целиком в медвежью шкуру и приваленная сверху снегом, с затекшими руками и ногами, заложенным носом - но живая. Выбравшись на воздух, растерла руки и ноги снегом, чтобы восстановить кровообращение, а потом пошла к реке умываться.
Речка была совсем узкой, и если Лорбаэн все правильно помнила, это была Катаста. Вода выше по течению разбивалась о каменные пороги, и стекала с них, обращаясь в ровное зеркало, чуть дальше подернувшееся ледяной коркой. Подойдя к берегу, она опустилась на корточки и склонилась над гладью прозрачной воды, вглядываясь в свое едва заметное отражение.
Из реки на нее смотрела девчонка с растрепанными волосами. На лице застыла коркой струйка крови, оставшаяся после удара графской ладони, и Лорбаэн зачерпнула ледяную воду, сморщившись, окатила лицо, потом зачерпнула еще раз, открыла глаза и увидела, как из сомкнутых ладоней смотрят на нее глаза арденской девушки, которую она не раз уже видела в текущей воде.
-Лорбаэн-Лорбаэн, и кто тебя такую воспитывал? - укоризненно сказала девушка, расчесывая ей волосы.
-Лорбаэн-Лорбаэн... - словно разнеслось над рекой, и подняв глаза, девочка увидела на противоположном берегу ардена со свежими, кровоточащими порезами на лице, а он смотрел на нее, и она вдруг узнала его, узнала и вскрикнула, потому что неизвестно откуда пришло знание, что именно о нем говорил Ладирах ЭахЛесмар - этот человек пытался спасти ее отца ценой своей жизни, и прежде, чем она сообразила, что делает, Лорбаэн подскочила и побежала прочь, в камыши, и дальше, дальше, не разбирая дороги, и только вконец выдохшись, попыталась понять, что же ее так сильно напугало. И бредя вдоль опушки на север, наконец осознала, в чем же дело. Больше всего она боялась увидеть его глаза, его и еще троих, тех, кто судил ее отца и предал его смерти, а боялась потому, что хотела раз и навсегда вычеркнуть это событие из своей жизни, и, вспоминая отца, не вспоминать ненависти своей к его убийцам, и ненависти к самой себе.
Ей было все равно, куда идти, но ноги, так получилось, несли Лорбаэн на север через заснеженное поле, рощи и перелески, овраги и балки, мимо редких в этих местах деревень и изредка видневшейся слева белой ленты реки. Она смотрела по сторонам, но видела лишь собственную душу, в которой с таким трудом смогла достичь хоть какого-то спокойствия, и в котором поднял такую бурю один-единственный взгляд над рекой.
-Лорбаэн-Лорбаэн... - шептали ее потрескавшиеся от холодного ветра губы. - Лорбаэн-Лорбаэн...
Девчонка, кто бы она такая ни была, оказалась на диво прыткой и дала деру, едва Виластис с Дигбраном приблизились. Преследовать ее молодой рыцарь отказался.
-Спасли девицу от негодяя, и ладно. - удержал он Дигбрана. - Рыцари не ждут благодарности за свои деяния. Часто бывает так, что спасенный человек боится нас еще больше, чем того мерзавца, от которого мы его уберегли. Беды в этом большой нет. Добро, которое мы несем людям, существует независимо от того, что они про это добро думают. Пойдем лучше негодяя осмотрим. Кажется мне, что он ногу сломал.
Всадник в латах лежал неподвижно, придавленный конем. Только рука его скребла по снегу, и губы бормотали что-то неразборчиво.
Подойдя к нему, Виластис собрался было помочь алагору выбраться из-под туши коня, но почему-то засомневался и отступил назад.
-А ты знаешь... знакомы мне эти латы, Дигбран, и человека этого я знаю.
-Кто же это такой? - спросил бывший воевода, оглядывая поверженного предводителя отряда южан.
-Не кто иной, как сам граф Гисс перед нами. Мерзавец редкий, извращенец, убийца и садист. А доспех на нем раньше принадлежал одному из моих братьев по копью, которого этот гад замучил в своих застенках и предал смерти. Не будем мы его вытаскивать, Дигбран. Лучше всего будет, если размозжу я ему своим молотом голову.
Дигбран посмотрел на беспомощного южанина, чьи латы действительно напоминали доспехи эйторийских рыцарей, потом на Виластиса, уже потянувшего из петли на поясе свою жутенькую кувалду.
-Чудной вы народ, рыцари. То детей от побоев защищать беретесь, то убиение беспомощного врага за доброе дело считаете.
-Это не простой враг, Дигбран. Спроси любого из арденов, они тебе и о предках его расскажут, и ему самому найдут что припомнить. Серый волк на фоне графа Гисса - добрейший из людей, тем более что жестокости свои арденский герой совершал все же ради своего народа, а не для удовольствия.
-Да бей уже, чего там разглагольствовать, - Дигбран махнул рукой. - Я бы, конечно, оставил его арденским воинам, мало ли какую пользу они из него извлекут. Ценный трофей все же.
Виластис опустил молот.
-Не нравится мне это. Вдруг ардены решат его отпустить за выкуп. А ведь он арденских женщин насиловал и убивал.
-Если насиловал - не жить ему, - успокоил его Дигбран. - У арденов на этот счет строго. Одного нашего герцога когда-то за такие делишки убили до смерти, и трупа не нашли.
Дождавшись арденов, которые успели переловить всех бежавших с поля боя алагоров, рассказали им, что тут произошло.
-Девчонка, говоришь? - спросил сотник по имени Эраэх. - Как выглядела-то?
-Ну светлая вроде, как арденка. В черной шкуре на плечах и красном платье.
-Амунус ее забери! - вскричал Эраэх. - Я-то думал, чего мне так хотелось северное направление проверить. Вот шельма!
Дигбран с Виластисом воззрились на него удивленно. Сотник усмехнулся, но объяснять свои слова не стал.
-Правильно вы за ней не погнались, опасное это дело. Да осветит Лайта ваш путь! - и Эраэх поскакал прочь, даже не спросив, куда они едут и зачем.
-Сейчас, Дигбран, ты скажешь, что все Старшие - чудаки, - подначил его Виластис.
-И скажу, - кивнул Дигбран, вставляя ногу в стремя. - Почему это гнаться за девчонкой было опасно? Мастер клинка она, что ли?
-Всякое бывает, Дигбран, - Виластис бросил полный сожаления взгляд на графа Гисса, которого уже добыли из-под трупа его коня и уложили на носилки, чтобы тащить в ближайшую деревню, вскочил в седло и поехал следом за Дигбраном на север.
На хуторе, где они ночевали в предыдущую ночь, хозяева снова приняли их радушно. Удивились немного зачастившим в гости эйториям, но накормили до отвала и спать уложили на мягкие перины. Жили здешние миакринги не то чтобы богато, но с толком, держали большое хозяйство, а детей хозяйских арденская старуха воспитывала - высокая, худая как жердь и величественная, как статуя. Она единственная, наверное, поняла, что один из эйториев никакой вовсе не Старший, а обычный себе миакринг - но хозяев своих разубеждать не стала.
-Далеко еще ехать будем, Виластис? - спросил Дигбран, ворочаясь в поисках подходящей позы - спина по холодной и сырой погоде опять заныла. Завтра он попросит рыцаря натереть ее лагорисовой мазью.
-Думаю, к бродам надо возвращаться, - ответил сонным голосом рыцарь. За ужином он приналег на яблочную водку сродни той, что делали в Дассиге, и быстро начал клевать носом. - У бродов проще переправиться, оттуда на юг вдоль берега поедем - след Лагориса искать. Неизвестно ведь, куда он повернул за рекой - к Скейру или на север.
-Может, сразу в Скейр и ехать?
Сопение было ему ответом. Хмыкнув, Дигбран смежил веки и сам не заметил, как тоже уснул.
Встали засветло, быстро позавтракали и выехали в дорогу. Торопили лошадей, чтобы поспеть к бродам пораньше. Однако в первой же деревне услышали такое, что Виластис засомневался, стоит ли продолжать путь дальше.
Едва разбила Аэлевит в лютой сече кассорийских завоевателей, как тут же под стены Скейра заявились новые гости.
-Черные, говорят, как головешки, - сказал им столичный торговец, убравшийся из Скейра в междуречье пополнить истощившиеся припасы. Отмена денежной торговли в городе пошатнула его дела, и как всякий порядочный купец, горожанин отправился в поисках наживы в те места, где золото и серебро по-прежнему были в ходу. - Много их, как тараканов, тьмы и тьмы. Ни пройти в столицу теперь, ни проехать.
-Регадцы, - сказал рыцарь, выслушав описание чужеземных воинов. - Плохи дела. О регадцах говорили еще тогда, когда я был в Скейре и заседал в совете военачальников. Их больше ста тысяч, это такое огромное войско, что его и в расчет-то принимать было сложно. Все планы наши, Дигбран, строились под нерберийцев и кассорийцев, с последней армией вторжения мы тогда просто не знали, что делать. Теперь их черед пришел.
-Сто тысяч? - Дигбран про такие армии на своем веку и не слышал. - Они ж нас, как котят малых...
-Ну, допустим, у котят есть когти. Но в Скейр мы с тобой не поедем.
-А куда же нам ехать-то?
-Не придумал еще. Давай до бродов доберемся, там может что еще интересное узнаем.
Деревня у бродов показалась на горизонте задолго до заката. В трактире уже не было тех эйториев, что встретились им в первый раз, да и вообще народу было как-то поменьше. Из воинов обнаружились только пятеро арденских лучников и странный тип в бронзовой кирасе, с черной медвежьей шкурой на плечах и топором на поясе.
Тип этот был высок, массивен и бородат. Голубые глаза его имели какое-то детское выражение, немного наивное и чужое. Впрочем, любому при первом взгляде на бородача сразу бы стало ясно, что он не местный.
-Истонец! - удивился Виластис и на всякий случай потянулся за молотом.
-Не трожь его, эйторий, - тут же обернулся один из лучников. - он не враг нам.
-Знаю я этих 'неврагов', - рыцарь с молотом был не из тех, кого легко остановить, если ему что втемяшилось в голову. - Вчера целых две сотни алагоров мои братья по копью и ваши всадники в капусту изрубили на юг отсюда. Может, этот истонец оттуда же сбежал?
Лучник, впрочем, тоже оказался не склонен к долгим разговорам. Не успел Виластис вынуть молот из ремня, как на него уже смотрел наконечник трехфутовой стрелы.
-Эйторий, я сказал, что он не враг, и я говорю, что ты не поднимешь на него руку.
Дигбрану происходящее не понравилось очень и очень. Ардены с эйториями в прежние времена друг дружку не сильно-то любили, и совсем ему не хотелось стать свидетелем пробуждения старой вражды.
-Виластис, ну его, этого истонца. Чего ты уперся, в самом деле?
Рыцарь прятать молот не спешил.
-Вчера добрые ардены графа Гисса пожалели и лечить повезли, сегодня добрые ардены истонского дикаря отпустят. Мы за них кровь, значит, проливаем, а они врагов убивать отказываются.
-Это ты зря, рыцарь. Арденов добрыми не назовешь.
Лучник по-прежнему целился Виластису в грудь.
-Слушай, что тебе Дигбран говорит, Виластис-с-молотом. На южном берегу Арриса мы бились в одном строю, но я не поколеблюсь, если надо будет спустить стрелу с тетивы.
-Дигбран, откуда он тебя знает? - не понял Виластис.
-А они все меня знают, как мне кажется. Я уже привык, что незнакомые ардены меня по имени кличут.
-Амунус вас всех забери на скалу, господа Старшие! - закричал трактирщик, выбравшись из кладовки и увидев, что в его заведении вот-вот смертоубийство начнется. - Ану прекратите безобразие немедля! А то выметайтесь все вон из моего трактира, в чисто поле, и убивайте там друг дружку, сколько вам нравится. И этого, в шкуре, с собой забирайте тоже.
Виластис опустил наконец молот и нехотя засунул его обратно в ременную петлю.
-Этот, в шкуре! - окликнул он истонца на Старшей речи. - Ты на каком языке говорить умеешь, кроме своего собственного? А то ж я ни одним дессалийским диалектом не владею.
Могучий бородач сидел и беспомощно хлопал ресницами. Он явно не понимал ни слова из того, что здесь говорилось.
-Как вы с ним общаетесь? - спросил рыцарь у лучника. Тот тоже опустил лук и спрятал стрелу обратно в колчан.
-Да никак, на самом деле. Старшей речи он не понимает, миакоранского тоже не знает. А дессалийскими наречьями я и сам не владею.
Виластис сел напротив бородача и начал издавать всякие странные звуки на известных ему языках. В какой-то момент бородач оживился, мяукнул басом что-то в ответ рыцарю, потом стукнул себя кулаком в грудь и внятно изрек:
-Броганек.
-Это его зовут так, - пояснил для остальных Виластис.
-И меня он уже видел, оказывается, - добавил он чуть позже, обменявшись с истонцем несколькими фразами на мягком, богатом протяжными гласными языке. - Я его еще в марте в холмах Эверин с коня сшиб, только я этого уже и не помню. А говорит он на алагорском, правда, довольно плохо, но любопытно то, что произношение у него правильное, школьное аглайльское, а вовсе не гиссанский говор, как того следовало ожидать. Хозяин, ты его кормил хоть?
-Вот еще! - возмутился трактирщик, поставив перед Дигбраном и Виластисом по миске постной похлебки. - Чего ради я чужую страхолюдину кормить должен? Брат он мне, что ли, защитник мой от врагов или еще кто?
-Накормить, - распорядился рыцарь.
Ардены прислушивались к словам рыцаря с заметным любопытством. Виластис же явно наслаждался тем, что оказался в центре внимания местных.
Дигбран погрузил ложку в похлебку, поводил по дну в поисках какого-нито куска если не мяса, то хоть овощей. Успеха не достиг и вцепился зубами в краюху черствого хлеба. После трапезы на хуторе кормежка в трактире на бродах удручала своей бедностью. Однако и трактирщика можно было понять - народу тут останавливалось много, и запасы ему приходилось экономить.
-А вот что интересного он говорит, этот Броганек. Разыскивает он одну девицу-арденку, по возрасту лет четырнадцати-пятнадцати, одета в шкуру вроде той, что у него на плечах, и в красный плащ. Помнишь такую, Дигбран?
-Как не помнить. Зачем она ему, Виластис?
Молодой рыцарь спросил что-то у истонца. Тот ответил. Некоторое время Виластис молчал, а потом расхохотался так, что стекла задрожали.
-Нет, вы это должны услышать... ой, не могу... Броганек говорит, что он рыцарь и едет эту девицу спасать... Амунус меня на скалу забери, рыцарь он, видите ли!
Бородатый истонец был абсолютно серьезен.
Лучники тоже заулыбались. Единственным, кто не разделил веселья Виластиса, помимо истонца, был тот арден, что угрожал выстрелить в молодого эйтория.
-Где вы видели Лорбаэн? - спросил он, когда Виластис отсмеялся.
-Я не знаю, как ее зовут, арден, забывший назвать мне свое имя, - Виластис многозначительно посмотрел на лучника. - но если ты о девице, которая подходит под описание Броганека, то вчера мы встретили ее южнее на дороге, убегающей от одного мерзавца по имени Лорик, граф Гисс. Мерзавцу этому предприятие его не удалось, и был он пленен моими братьями по копью и арденскими всадниками. Девица же сбежала, увидев нас с Дигбраном.
-Куда?
-Сначала я хотел бы знать, о безымянный арденский лучник, какое тебе до нее дело?
-Куда она сбежала, Виластис-с-молотом? - лицо ардена стало жестким, как маска. - Меня зовут Кант из Хигорта, и я - отец Лорбаэн. Где она?
-Так бы и говорил сразу, - Виластис примиряюще поднял руки ладонями вперед. - Ускакала она на север, но в пути мы ее не встречали.
-Понятно... - протянул лучник. - сами небось тоже на север направляетесь?
-С чего ты взял?
-По спутнику твоему, эйторий, вижу. Как и дочке моей, туда ему самая дорога.
Дигбран опустил ложку и уставился на лучника.
-Судьбу мою читаешь, Старший?
-Судьбу твою, Дигбран, никакой прорицатель не прочтет, - серьезно ответил Кант из Хигорта. И до более подробных объяснений не снизошел.
Виластиса, однако, таким многозначительным молчаньем успокоить было невозможно. Подхватив Канта под локоть, он отвел его в дальний угол зала и долго там с ним шушукался. Вернулся за стол с лицом изумленным до крайности, а потом и вовсе озадачился, глядя на столешницу и водя по ней пальцем.
-Ешь давай, рыцарь, - сказал ему Дигбран. - похлебка остынет.
И пошел расспрашивать трактирщика о регадцах, о чем Виластис за другими делами благополучно забыл.
Регадцы, по словам трактирщика, уже были за рекой и совсем недалеко отсюда. Миновав броды, Виластис с Дигбраном смогли убедиться в этом воочию. На юге виднелось какое-то шевеление, белую от снега равнину словно саранча укрыла, и была эта саранча черной и весьма многочисленной.
-Наступают на север, - резюмировал Виластис. - Мне все ясно. Двигаем на Последний рубеж, Дигбран. Других путей у нас все равно нет.
-А на кой нам этот рубеж? - не понял Дигбран. - Ну приедем мы туда, а эти за нами следом и в осаду крепость возьмут, ясное дело. Нам Ланнару сыскать надо, внучку мою непутевую. Давай лучше на тот берег вернемся, подальше от вражеского войска.
-Ты уверен? - Виластис внимательно посмотрел на него. - Нет, ты точно уверен, Дигбран, что нам надо на восток, а не на север?
-Да что тебе такого этот арден наговорил?! - в сердцах воскликнул Дигбран. - Ну вас всех к Амунусу на скалу! Лагорис в моем доме судьбу мира встречать собирался, чужие ардены меня по имени кличут, Безумный прорицатель вокруг меня скакал и бред всякий рассказывал, теперь еще и ты на меня смотришь, как на чудо какое! Отстаньте от меня, и без вас спина болит!
-Поехали назад, - решился Виластис. - Не могу я тебе, Дигбран, рассказать, что такого мне Кант поведал. Узнаешь все со временем, очень скоро узнаешь. А вот спину твою починить не мешает. Мазь с тобой?
-Со мной, ясен пень.
Дигбран протянул руку к поясному кошелю, где возил взятые в дорогу деньги да баночку с лекарством, и нащупал лишь место на ремне, где раньше висел кожаный мешочек.
-Похоже, что придется мне помучаться маленько, - проворчал он, отвечая на вопросительный взгляд Виластиса. - Потерял я ее. Поехали, нечего тут задерживаться. Не пропаду небось.
Виластис покачал головой и поскакал вслед за Дигбраном обратно к бродам.
В трактир еще раз заезжать не стали. Выехали на околицу, остановились, гадая, куда же им теперь ехать.
-Если в Скейр, то однозначно на юг, - рассудил Виластис. - Но там - армия графа Гисса, правда уже без графа, но и помимо него там вроде бы воинов тысяч двадцать имелось. На север ты ехать не хочешь определенно. Можно на восток направиться. Глядишь, и застанем еще твоего барона там, где мы его оставили. Вряд ли он из округи уедет, у него здесь дел хватает.
К барону Дигбрану возвращаться хотелось еще меньше, чем ехать на Последний рубеж. Скакать на юг, откуда они только сегодня прибыли, душа тоже не желала, да и при мысли о Скейре сомнения его брали, что Лагорису удалось туда прорваться. Где же его носит в таком случае?
-А что тут на севере, если по нашему берегу ехать? - спросил он Виластиса.
-Поселений особых нет, насколько я помню. Тропа имеется, ей пользуются охотники на бобров. Так можно доехать до самого озера, из которого Катаста вытекает. Дальше холмы да предгорья, места дикие и нехоженые. В принципе, можно таким путем и к самому Последнему рубежу добраться, но ты же отказался туда ехать.
Дигбран почесал в затылке.
-Утром решим. Сейчас место для ночлега искать надо, Виластис. Я бы не стал задерживаться в деревне, когда враги так близко. Поехали на север по берегу, заберемся подальше и там где-нибудь привал устроим.
-Согласен.
В одной миакоранской сказке, которую Дигбран слышал когда-то от южанина Майраха, трактирщика в подзамковой деревне у замка Дубр, пошел герой за какой-то надобностью к богам на Звездный пик. Какого диавола ему от богов потребовалось, бывший воевода уже позабыл, да и сказка та, как водится у южных миакрингов, была длинная и унылая. Но вот одно ему хорошо из той сказки запомнилось. Пока шел герой к обиталищу богов, заплутал он в горах и встречал в пути самых разных невиданных существ вкупе с прочими чудесами. То фонтан замерзший ему на пути попался, то эльфы, наподобие статуй застывшие, то твари клыкастые и страшные, то кусты живые.
Сейчас они с Виластисом тоже ехали в сторону Звездного пика и были в общем-то не так от него и далеко, но встретился им пока только странный истонец, вообразивший себя рыцарем. И сказку Дигбран не припоминал до того момента, пока не выскочило на тропинку перед двумя всадниками чудовище. Выглядела эта тварь зловеще, соломенного цвета шерсть на голове сбилась в колтун, тело было тощее, с длинными тонкими передними и задними лапами, и одежда на нем была вся изодрана в клочья. Это, во всяком случае, успел заметить Дигбран, осадив коня и помянув диаволов, Амунуса и скалу его в придачу. Виластис же первым делом за свой молоток схватился. Между тем чудовище, в котором Дигбран уже успел признать человека, бухнулось перед лошадьми на колени и взмолилось плаксивым голосом:
-Не убива-айте!
И подняло голову, взглянув на Дигбрана, а тот от неожиданности аж в седле подскочил.
Исхудавший, грязный и оборванный, но все такой же синий, как при последней их встрече, глядел на него Ахрой Глойдинг, баронский сын.
-Мать твоя была хорошей женщиной, - членораздельно выговорил Дигбран. - и отец у тебя, Ахрой, человек достойный. Но вместо младшего сына подкинули им в детстве ублюдка жабы и свиньи, какого диавола ты здесь очутился, у меня чуть сердце не остановилось, сукин ты сын!
Виластис поглядел на Дигбрана с уважением. Потом перевел взгляд на Ахроя и присвистнул.
-Да это ж синий диавол! Все междуречье застращал, деревенские его пуще эйториев боятся. Как ты его назвал, Дигбран?
-Ахрой это, - признался бывший воевода. - младший сын барона Глойдинга.
-Эмм... а чего он такого странного цвета?
-Внучка моя, Ланнара, воспользовавшись скаранитом, Камнем магии то есть, по моей просьбе перекрасила этого подонка, ибо задолбал он меня сверх всякой меры. А жаль, надо было просто его убить.
-Не убива-айте! - снова завыл Ахрой.
-Жуть какая, - отметил Виластис. - Красить живого человека в синий цвет - это жестоко. Свирепая у тебя внучка, Дигбран.
-Да уж не сахар. Твой папаша, впрочем, не лучше, потому что именно он Ахрою одно ухо обкорнал. Ахрой, покажи ухо!
Ахрой покорно продемонстрировал место, где раньше росло его левое ухо. Выглядело оно не лучшим образом и гноилось.
-Не убива-айте! - на всякий случай добавил он.
Дигбран оглянулся назад. На тропе, которой они приехали, никого больше не было. Броды и деревня остались далеко позади, и вокруг были лишь заснеженные морозные сумерки, деревья и река Катаста неподалеку, здесь уже больше напоминавшая ручей.
-Порешим гада и дальше поедем, Виластис, - шепнул он, подъехав поближе к рыцарю.
-Нет, ну это ты совсем уж злое дело замыслил, - возмутился Виластис, и не подумав понижать голос. - За что его убивать, такого несчастного и жалкого? Думаю, он достаточно натерпелся за свои прошлые проделки.
Глядя на стоящего в снегу на коленях Ахроя, Дигбран понимал, что Виластис прав. Ничего не осталось от нагловатого красавчика, точившего на Ланнару зуб.
-Ладно, пусть живет, - выдохнул бывший воевода, повернулся к Ахрою и добавил: - Но вижу я тебя, нечисть, в последний раз. Больше мне на глаза не попадайся.
-Тьфу на тебя! - рассердился Дигбран. - На кой ты нам нужен, синемордый? Можешь тут в лесу сдохнуть, я и слезинки не пророню.
-Я скажу, где тебе найти Ланнару.
Вот тут уже Дигбран не выдержал, слез с коня, обнажил меч, схватил Ахроя за волосы и, оттянув ему голову назад, приставил лезвие клинка к шее.
-Говори, падаль.
-Она на Последнем рубеже, - просипел Ахрой, бешено вращая глазами. - Я видел ее с матерью и эйторием твоим на дороге, что за рекой.
-Когда?
-За день до мороза.
Отбросив Ахроя, Дигбран вложил меч в ножны и вскочил на коня, забыв и про ноющую спину, и вообще про все на свете.
-Поспешим, Виластис. Надо успеть на рубеж до того, как регадцы его в осаду возьмут.
Виластис не сдвинулся с места.
-Несправедливо поступаешь, Дигбран. Ахрой свое слово сдержал и сказал тебе, где внучку искать. Мы должны взять его с собой, как он просил.
-Да у Амунуса на скале я твою справедливость видел, рыцарь! - закричал Дигбран. - Он же прирежет нас во сне, не понимаешь? Ты эту дрянь впервые видишь, а я с ним полжизни бок о бок прожил. Во всей округе замка Дубр не сыскать второй такой скотины, как эта уродина синемордая.
-Дигбран, я не могу позволить тебе поступить несправедливо, - стоял на своем Виластис. - Мы должны взять его с собой.
Бывшего воеводу отпустило. Скор был на гнев Дигбран, однако и отходил быстро.
-Ну и вези его, коли тебе охота.
-И повезу.
Ночь сгустилась вокруг стоянки маленького отряда, увеличившегося за счет синего диавола. Глядя на него, съежившегося у костра, Дигбран не мог взять в толк, почему деревенские в междуречье его боялись. Жалкое ведь существо, и если ему не давать воли, то и пакостить он не сможет.
-Дигбран, мне нужен камень твоей внучки. - Ахрой, раньше умевший говорить красиво, теперь лепетал, захлебываясь. Страх и лишения последнюю гордость из младшего Глойдинга выбили. - Пусть она меня расколдует обратно. И я уеду, клянусь! Вообще из Арденави уеду и не вернусь больше!
-О да, камень... - Дигбран пошевелил дрова в костре. В огне ему чудилась опять темные скалы, усеянные ярко-красными искрами и прожилками. Не первый раз он уже передвигал дрова, несмотря на ворчанье Виластиса. Красные камни и не думали исчезать, даже очертаний своих не меняли. - А ты знаешь, Ахрой, что Ланнара с помощью скаранита только в один цвет красить умеет?
Ахрой ему, конечно же, не поверил. Зыркал глазами и рот раскрывал, словно что сказать хотел, но так и не издал ни звука.
Вдалеке послышался волчий вой. Давно Дигбран его не слышал, с самой зимы. Правда, сейчас опять зима наступила. Ну и погодка, с ума сойти. Послезавтра - последний день мая, а в Сиккарте сугробы по колено.
-А ведь у арденов есть свой волшебник, - нарушил молчанье Виластис. - тот, который мне письмо прислал с повелением сопровождать тебя, Дигбран. Скаранит у него, и он умеет им пользоваться.
Противное лицо арденского лекаря тут же всплыло в памяти бывшего воеводы.
-Галд-лекарь? Да пожалуйста, Ахрой, иди к нему на поклон, я не против. Только помни, что Галдор этот - шарлатан редкий, и сволочь не меньшая, чем ты. Два сапога пара, мать вашу. Может, и споетесь. Но к внучке моей чтобы на выстрел из лука не подходил. Надеюсь, ты помнишь, что стреляю я хорошо?
Ахрой часто-часто закивал.
Как не исчезали красные скалы в огне камина, так и боль в спине не унималась. Завтра ему придется найти в себе силы преодолеть остаток пути до Последнего рубежа. По словам Виластиса, к полудню они доберутся до крепости. Он найдет Ланнару, а дальше хоть трава не расти... впрочем, какая тут трава, в зиме-то.
Лишь бы спина не подвела. Одно дело - немощным по равнине скакать, и совсем другое - от врагов спасаться.
Преодолев бесчисленное множество склонов и ложбин, кое-где норовивших превратиться в настоящие пропасти, они на рассвете выбрались наконец на дорогу. Лесной путь был хоженым, натоптанным, по обочинам лежали стволы деревьев, очищенные от сучьев и местами распиленные на части. Видно было, что кто-то недавно тут то ли строительный лес рубил, то ли дрова заготавливал. Впрочем, следов ни человеческих, ни лошадиных Дигбран с Виластисом не обнаружили - за ночь и утро дорогу припорошило свежим снегом, и ничья нога еще по нему не ступала.
Снег сыпал и сейчас, а в кронах вековых сосен путники слышали шум ветра, грозившего вскоре обратиться настоящей бурей.
-Нам на запад, Дигбран, - Виластис махнул рукой влево. - рубеж в той стороне.
Ахрой за спиной Виластиса стучал зубами от холода, но помалкивал и больше не жаловался. Младший сын барона Глойдинга, сколько его помнил Дигбран, был на редкость отходчивым типом, и страх у него сменялся нагловатой радостью в считанные мгновенья. По сравнению с ним бывший воевода смахивал на злопамятного буку, тем более что характерец у Дигбрана был на редкость жесткий.
Поехали не спеша, так как дорога шла по краю склона, и за снегом легко было не заметить, где под его толщей нет никакой опоры. Дорога петляла, снег сыпал, как вроде его боги со Звездного пика метлой выметали, и впереди толком ничего не было видно.
За деревянным мостом, перекинутым над ущельем, дорога свернула на север, и сквозь шум нарастающей бури все чаще прорывалось многоголосое гудение, какое могло издавать, например, большое войско. Слышалось и ржанье лошадей, и лязг стали, и вскоре уже ни у Дигбрана, ни у Виластиса никаких сомнений не осталось, что впереди происходит битва.
-Опоздали все же, - буркнул Дигбран. - Что делать будем, рыцарь?
Виластис остановил лошадь, стряхнул с волос снег и посмотрел на своего попутчика.
-Тебе очень надо к Ланнаре, Дигбран? Очень-очень надо?
-Почему ты спрашиваешь? Знаешь же, что надо.
-Насколько сильно? Подумай внимательно, Дигбран.
-Да чего ты пристал?
Рыцарь вздохнул.
-Это важно. Я не могу объяснить, почему, но важно.
-Так а как мы к ней попадем-то? Этих регадцев там толпы небось.
-А вот это как раз значения не имеет совершенно. Надо нам в крепость? Больше жизни надо?
Дигбран вздохнул. Вокруг, как ни крути, было красиво. Хоть и зима нежданная, хоть и холодно, а все одно залюбовался он на заснеженные сосны, и кружащиеся хлопья, что медленно опускались вниз меж красноватых стволов. Может, в последний раз он на мир ресницами хлопает.
-Больше жизни, Виластис. Не успокоюсь я, пока не увижу внучку и не буду знать, что с ней все в порядке.
-Тогда поехали.
И Дигбран увидел, как в глазах рыцаря появилась стальная решимость.
За деревьями они видели только последние ряды осаждающих. И только когда дорога выбралась на открытое место, их глазам предстала и длинная деревянная стена, и пологий склон перед ней, и войско осаждающих крепость регадцев во всей его бесчисленности.
Дигбран однажды видел подобное множество врагов - когда сидел в клетке у Безумного прорицателя. Но тогда толпа зеленокожих воинов на зеленой же траве не произвела на него такого впечатления. Черное же на белом всегда смотрится эффектно.
Регадские солдаты были высоки ростом - не ниже нерберийцев и арденов, - темны кожей, и шли в бой полуодетыми. К вооружению их Дигбран приглядеться не успел, потому что Виластис резко осадил свою кобылу и спихнул Ахроя в снег.
-Бери его к себе, Дигбран! - крикнул он. - Не медли, времени нет!
Если воевода на миг замешкался, то Ахрою два раза повторять было не надо. Не успел Дигбран воспротивиться, как младший Глойдинг уже сидел за спиной своего злейшего врага, обхватив его тонкими озябшими руками. От отвращения бывшего воеводу аж передернуло.
-Я отвлеку их, насколько могу! - Виластис уже держал молот в обеих руках. - А вы, когда они на меня кинутся, прорывайтесь к воротом. И да осветит Лайта твой путь, Дигбран!
Ударив пятками белую кобылу, рыцарь воздел над головой молот и с ревом, сделавшим бы честь медвежьей семье, поскакал прямо на врагов, некоторые из которых уже успели заметить новых участников сражения, но не спешили уделять им особого внимания. Все силы свои бросили регадцы на штурм крепости, во многих местах деревянная стена была облеплена ими, как мухами. Воины с далекого юга перебирались через ров, иногда по головам друг у друга, передавали вперед по рукам бревна, лестницы, еще какие-то приспособления, приваливали все это к стене и лезли наверх. А наверху не было ни единого просвета в рядах защитников, и среди светловолосых арденов, сражавшихся в пешем строю без шлемов, изредка попадались конические стальные шапки миакоранских дружинников. Отстреливаясь, сталкивая лестницы вниз, сбрасывая врагов со стен, они держались на всем протяжении стены, сколько ее отсюда было видно, и нигде регадцам пока не удалось прорваться. А над полем боя сгустились тяжелые снеговые тучи, и выла волком буря, щедро разбрасывая снег на схватившихся насмерть воинов.
Отвлечь все вражеское войско один-единственный всадник, конечно же, не мог. Но Виластис, похоже, и не преследовал такой цели. Дигбран вообще не понимал, что делает рыцарь, пока эйторий на полном скаку не влетел в плотные ряды темнокожих воинов, и молот в его руках, казалось, ожил, завертелся, круша все, что попадалось на его пути.
-Скачи же! - крикнул он, на миг обернувшись. И Дигбран поскакал.
От напряжения спина его взорвалась болью. Одной рукой вцепившись в поводья, Дигбран выхватил меч, надеясь все же, что в ход его пустить не придется. Регадцы сгрудились вокруг Виластиса, вращавшего молот, словно мельница свои крылья, только во много раз быстрее, и оравшего дурным голосом. Впереди образовалось относительно небольшое свободное пространство, примерно на половину глубины регадского строя. Дигбран бросил коня туда, еще не понимая, как будет преодолевать оставшееся расстояние до стены, и как попадет внутрь, но более чем ясно осознавая, что другого шанса попасть в крепость у него все равно не будет.
Время, как такое порой бывает в минуты величайшего напряжения человеческих сил, замедлило свой бег. Вопли Ахроя под ухом Дигбрана стали похожи на заунывное гудение. Снег в воздухе лениво полз в разные стороны, и можно было собирать снежинки прямо в полете и лепить из них разнообразные фигуры. Регадцы, как пьяные, медленно-медленно оборачивались, и некоторые так же неспешно падали в сторону, освобождая путь еле плетущемуся коню, а другие, наоборот, прикрывались высокими щитами, плетеными из лозы и формой напоминавшие пшеничное зерно, и замахивались, кидая в них копья. Движения Дигбрана были так же неспешны, но он успевал среагировать и уклониться от плывущих по воздуху копий с большими бронзовыми наконечниками. А вот конь, к сожалению, подобной сообразительностью не отличался. На глазах Дигбрана одно из регадских копий пробило шею коня. Все еще удерживаясь каким-то образом в замедленном мире, он успел соскочить на землю, и гудящего Ахроя стащить за собой следом.
Вот-вот вселенная должна была вернуться в свой обычный ритм, и Дигбран, сжимая меч, беспомощно обернулся по сторонам. Со всех сторон его и Ахроя обступали темнокожие, высокие, мускулистые воины с копьями, и крепость впереди была уже совсем рядом, но так и осталась недостижимой. Дигбран смотрел на нее, сцепив зубы от боли и отчаяния, а на стене крепости, совсем рядом с воротами, стоял среди других воинов светловолосый человек в черном балахоне, и в одной руке этот человек сжимал синюю молнию, а в другой - оловянную кружку, и смотрел этот человек прямо на Дигбрана.
А потом в единый миг обрушились на Дигбрана и шум битвы, и крик Ахроя, и вторившие ему крики регадцев, испуганно бросившихся в стороны. Со стены ударили во врагов пронзительно-синие молнии, сжигая их дотла, и бесновался на стене маг в черном балахоне, а потом заскрипели ворота, отворяясь, и сначала тонкой струйкой, а потом и сплошным потоком потекли сквозь открывшуюся щель арденские воины с полуторными мечами, ввинчиваясь в строй регадцев, убивая и погибая, но заставляя ряды воинов, отделявшие Дигбрана и Ахроя от ворот, наконец расступиться. Впрочем, задерживаться регадцы и сами не хотели, и поглядев на Ахроя, увидел он, как тот откинул с лица волосы и скалился, крутясь на одном месте, и всюду, куда он оборачивался, темнокожие здоровяки вскрикивали от испуга и бежали прочь.
-Хватит! Скорее, Ахрой! - схватив увлекшегося синего диавола за тонкую руку, Дигбран потащил его за собой. Меч он бросил, и вторую руку прижимал к спине, в которой то и дело взрывалась боль. Так, скособочившись, добежал до ворот, и его буквально затолкали внутрь возвращавшиеся после своей самоубийственной атаки мечники. И едва захлопнулись ворота, как силы оставили Дигбрана, и повалился он прямо на снег, как стоял.
Чьи-то руки приподняли его голову, сунули в зубы кружку, от которой пахло перцом и горячим вином. Глотнув, бывший воевода посмотрел в глаза поившего его, и увидел Галда-лекаря в черном балахоне.
Губы арденского прорицателя потрескались, в ноздрях и на верхней губе запеклась кровь, а в глазах плескалась такая бездна ярости, что даже в его нынешнем состоянии Дигбрану стало страшновато.
-Живой?! - заорал Галдор ему в лицо. - Живой?! Замечательно! Несите его в лазарет!
Приятный холод разлился по спине. Вытащив нос из подушки, Дигбран повернул голову набок. Перед ним оказалась стена палатки, ничего для себя интересного он в ней не нашел. Тогда усилием воли бывший воевода заставил себя еще раз поднять голову, тяжелую и задурманенную чем-то - не то болезнью, не то лекарствами.
-Дедушка! - воскликнула Лани, сидевшая на краю постели. - Мама! Лагорис! Дедушка проснулся!
Одинокий всадник на дороге, ведущей с юга, привлек внимание дозорных.
Утренние обозы с дровами уже прибыли, следующие ожидались ближе к вечеру. Кое-кто высказывал предположения, что снабженцы могут и не успеть вовремя, так как регадские полчища уже маршируют на север и вполне могут перехватить неторопливые повозки.
Всадник на черном жеребце медленно приближался, ведя в поводу вьючную гнедую лошадь, и мне показалось, что вороной конь мне знаком. Дорога проходила прямо вдоль рва. Когда путник оказался напротив нас, я окликнул его.
Эрик обернулся, узнал меня и, приветственно стукнув кулаком в грудь, поехал дальше к воротам крепости.
Вот и еще один избранный Лайтой мне в компанию. Был на Последнем рубеже один беспомощный, станет два.
До вечера Эрик у нас, впрочем, не появился. Где пропадал и чем был занят, я понятия не имел, да и не спешил его разыскивать. У меня накануне прибытия регадцев резко прибавилось дел, и мне было не до забот Старшего.
Недовольство с лица герцога Илдинга исчезло. Появилась тяжелая сосредоточенность, широкие шаги закованного в латы с головы до ног властителя выдавали уверенность и решимость. Я предположил, что Галдор таки позволил ему взять оборону крепости под свое начало, и был прав.
-Наемник, твои солдаты отказались назвать мне твое имя.
-У меня нет имени, ваша светлость, - я ответил на его требовательный взгляд взглядом наглым и самоуверенным.
-Дело твое, наемник, - герцог показал рукой наверх, где на скале вели наблюдение дозорные из числа моих людей. - Надо счистить оттуда снег. Хорошая позиция для лучников. Подготовь там все, стрелы подними туда же. И лучше повесить еще пару лестниц.
Отвык я, оказывается, чужие приказы выполнять. Первой моей реакцией было возмущение, однако приказ герцога представлялся разумным, и не мне, на чьем счету удачно отбитых штурмов пока не числилось, было ему противиться.
Помимо стрел и лестниц, надо было позаботиться о дровах и каком-нибудь укрытии для стрелков. Собравшиеся у склонов Звездного пика тучи предвещали снегопад, а переливавшаяся синими огнями палатка Галдора укрепляла меня во мнении, что буран будет настолько сильным, насколько это вообще возможно. Из плотной промасленной материи, которую мои солдаты привезли из Скейра, они сделали несколько навесов. Поднявшись наверх, я осмотрел то, что получилось, и остался доволен. Для лучников был готов полноценный лагерь, и они могли хоть неделю обороняться без посторонней помощи. Пока стрел хватает.
Стрел на Последнем рубеже было запасено прилично, но не всем лучникам они годились. Ардены стреляют из длинных луков, в рост человека, и стрелы у них трехфутовые. Что до миакрингов, то сиккартские охотники из войска герцога Илдинга предпочитают луки короткие. Они бьют не так далеко, но метко, однако длинные стрелы для них не подходят.
Лаграох уже прибежал, прознав, что я полез на скалу. Я послал его к Амунусу. Не до лаграоховых мне волнений.
Небо затянуло тучами. Куда бы я ни смотрел, нигде под серым небом не было видно и следа весенней зелени. Галдор нашаманил добротную зиму - половину Сиккарты выморозил, не иначе.
Короткие сумерки быстро сменились ночной тьмой, в которой, впрочем, хорошо было видно заснеженную равнину. Вдали разгорались первые костры. Я сначала удивился, кому взбрело в голову заночевать посреди поля, а потом вспомнил о регадцах. Холодно им там, наверное. Несколько темнокожих солдат в моем гарнизоне на севере уже не первую зиму, а все равно от мороза страдают. Одного даже пришлось отправить к Галдору в лазарет. Маг и прорицатель все еще находил время для своего основного занятия.
В темноте с юга доносился слабый гул, который я поначалу принял за шум большого регадского лагеря. Однако чем дольше я прислушивался к нему, тем чаще различал в гуле отдельные звуки и даже слова. Язык был мне незнаком, но голос, монотонно бубнящий что-то над равниной, наводил на меня оторопь.
Я был уверен, что голос доносится издалека. Откуда - понятия не имею. Однако сколько я не всматривался в огоньки далеких костров, ничего исполинского, под стать разносящемуся на мили голосу, не увидел.
-Не смотри туда, - прорицатель Галдор схватил меня за плечи и развернул к себе лицом. - ни в коем случае не смотри.
-Почему? - от завораживающего своей невыразительностью голоса перед глазами у меня все поплыло, и я покорно позволил прорицателю вертеть мной, как ему угодно.
-Нельзя смотреть на бога. Он сейчас там, готовит регадцев к завтрашней битве. Это его голос ты слышишь, - Галдор старательно избегал любых имен. - Знай, что боги всегда чувствуют, когда на них смотрят смертные. Всегда. Если тебе покажется, что ты можешь увидеть бога - отведи глаза в сторону или закрой. Понял?
Вроде понял, но подтвердить это словами или кивнуть я забыл. По голове словно пыльным мешком ударили, в глазах у меня слегка потемнело, и я даже опустился на холодный камень скалы, чтобы ненароком не кувыркнуться вниз.
-Задницу простудишь, - язвительно сказал Галдор, протянув мне руку. - Идем-ка отсюда, нечего тебе тут делать.
Спускался я вниз долго - помню. На твердой земле окончательно пришел в себя. Галдора уже и след простыл, зато наконец появился Эрик. Он, оказывается, Галдора как раз разыскивал с самого приезда.
-К нему сейчас на аудиенцию не пробиться, - попытался я успокоить ардена. Взгляд же мой не отрывался от цепочки следов, оставленных сапожками небольшого размера и заканчивающимися слева от Эрика.
Эрик хмурился, но решил на сегодня свои попытки добраться до прорицателя закончить. Зачем ему потребовался Галдор, я догадывался, но вслух ничего не сказал.
-Ты был в Скейре? - я протянул ему фляжку, в которой еще оставалась яблочная водка. Расходовал я ее экономно и ни с кем до сих пор не делился, тем более что Лагорис отдал мне ее в мое полное распоряжение.
Повертев в руках флягу, Эрик принюхался и подозрительно посмотрел в мою сторону.
-Боишься, что опою сонным зельем и обратно в Скейр увезу?
Он едва заметно улыбнулся. Сколько я его знал, улыбки на лице Эрика я не видел еще ни разу.
-Это было бы ужасно - вернуться в Скейр. Для меня, конечно же, - он глотнул водки, вернул мне флягу и добавил: - Да, я был в столице все это время.
-Как она?
Эрик, конечно же, знал, о ком я спрашиваю. Еще бы ему не знать.
-Сложно сказать. Плохо ей, очень плохо. Но держится молодцом. Получше, наверное, чем я, когда узнал о смерти Эрви. Не волнуйся, в Скейре есть, кому поддержать ее. Она не упадет.
Не сказать, чтобы Эрик пролил бальзам на мои раны, но опечалиться я просто не успел. В Сиккарте все, казалось, знали друг друга, потому что явившийся к костру Лагорис в компании Бенары и Лани приветствовал ардена, как старого друга. Малявка же Лани просто повисла у Эрика на шее и слезать оттуда отказалась.
-А мы давно знакомы, - рассказал Лагорис. - лет тридцать, наверное. Когда-то на Вессее Эрик с его тогдашним хозяином Дигбраном отбились от дружины своего барона и заплутали. Принарядились кое-как в крестьянскую одежу, чтобы местные их на вилы не подняли, и все думали, как им в Кайль пробраться да на родину уплыть. А на нерберийском что один, что другой ни слова-то и не понимают. И тут им случился по пути я, а мне как раз и делать было нечего, шел себе дорогой от деревни к деревне, зарабатывал чем придется. Смотрю, как эти двое на околице хуторка пытаются курицу поймать себе на обед, а куры шустрые и в руки не даются. Понимаю, что никакие это не крестьяне, и скоро им настоящие землепашцы руки-то за воровство пооткручивают. Но и на разбойников не похожи, лихой люд кур ловить всяко умеет. Конечно, потом я понял, что ошибся, потому что миакоранские бароны со своими дружинами - самые настоящие грабители и душегубы. Но раз уж взялся помогать - отказываться поздно. Так до самого Кайля с ними и дошел, да потом еще несколько раз с Дигбраном жизнь меня сводила.
-Это его ты ждешь?
Лагорис прищурился на меня загадочно, и еле заметно так рукой знак сделал - отойти, мол, надо поговорить. Заинтригованный, я последовал за эйторием в темноту.
-Раз ты знаешь, чем отличаешься от прочих людей, то старайся, пожалуйста, с Эриком рядом не особо засиживаться. А как доберется сюда друг мой Дигбран, то и к нему близко не подходи. Они такие же, как ты - те двое, о ком я упоминал. И чувствую я, что враг ваш уже кое о ком из вас прознал. Лучше не подставлять друг друга накануне свершения вашей судьбы, и держаться порознь.
-А что, скоро следует ждать этого самого свершения?
В темноте я не видел выражения лица Лагориса, но голос он понизил до шепота.
-Все должно решится весной, такое мне видение было. Завтра - предпоследний день мая. Два дня осталось, не больше.
-Ничего другого ты не видел, Лагорис?
-Нет, увы. Тьма застилает будущее, никому не проникнуть сквозь завесу своим провидческим взором. Нельзя увидеть того, чего еще на свете нет - ни в деяниях, ни в помыслах.
-Я понял тебя, Лагорис. Сможешь увести Эрика?
-Да, именно это я и собирался сделать, - высокий старик в плаще, искрившемся даже в скупых бликах костра, посмотрел в сторону мрачной фигуры ардена, чей профиль очерчивал оранжевый свет пламени. - Все равно я с ним о его жене потолковать собирался. Она исчезла некоторое время назад...
-Я знаю, что случилось с Эрви.
Направившийся было к костру эйторий застыл, как статуя.
-Говори, - сказал он, не оборачиваясь.
-Она рядом с Эриком. Подойди к нему, и ты увидишь следы ее ног на снегу. Она невидима, но жива. Но ты не должен говорить об этом Эрику ни в коем случае. Он считает, что Эрви умерла.
-Как скажешь, - плечи под плащом едва заметно дернулись. - Ты меня успокоил. Я подозревал худшее. Надеюсь, потом как-нибудь ты расскажешь мне больше.
-Летом, Лагорис.
Эйторий усмехнулся и пошел к костру. Я же направился к себе в палатку, где чернила уже наверняка успели оттаять возле очага.
Старая мудрость гласит, что солдат, бегущий с поля боя, будет драться опять.
Старая мудрость не уточняет, вступит ли солдат в бой по своей воле, или его к этому вынудят. Эта двусмысленность всегда забавляла меня, но следующим утром я понял, что смысл на самом деле у этой фразы ровно один. Солдат будет сражаться снова. Так ли важно, почему? Стоит ли задумываться, что было бы, если бы он остался драться на поле боя? Шансы бывают разные, и из некоторых безнадежных сражений надо бежать, не оглядываясь. В замке Риммор мы не защищали ничего особо такого ценного, и отступление наше я позором не считаю.
Сегодня мы снова вступили в бой с врагом. Впервые за долгое время я взял в руки оружие не для того, чтобы поддержать форму, а для сражения.
Терпеть ненавижу ближний бой. И чего я в лучники не пошел? Умею же стрелять, и неплохо умею, кстати. Нет, надо было Мальтори погнаться за званием сначала десятника, потом сотника, а после и вольного командира, который может быть назначен во главу любого подразделения нерберийских наемников. Лучникам такой карьерный рост не светит, потому что с той позиции, откуда они обычно расстреливают противника, сложно совершить такое количество сумасбродств, которые наниматели наши полагают воинской доблестью. Вот и сегодня сиккартские охотники вместе с арденскими лучниками сгрудились на вершине скалы, непрестанно поливая приближающихся регадцев дождем из стрел. И кто узнает, сколько народа они положили? Мне почему-то казалось, что счет у стрелков идет на десятки. Слишком плотной массой валили темнокожие воины.
Огромные регадские щиты, конечно, давали хорошую защиту атакующим. Миакрингам приходилось хорошо целиться, чтобы вырвать из ровных рядов наступающего войска еще одного врага. Ардены, напротив, особо не целились - огромные луки обладали жуткой убойной силой, и плетеные из лозы щиты выдержать удар трехфутовой стрелы не могли.
Свои лучники у завоевателей тоже были, однако пока их стрелы до нас почти не долетали. Последний рубеж стоял ощутимо выше той позиции, откуда стреляли регадцы, и для прицельного боя им надо было приблизиться. Что было для них опасно, опять же из-за риска попасть под обстрел наших.
На стене стояла едва ли треть гарнизона замка Риммор. Больше на нашем участке просто не помещалось. В первый ряд я поставил нерберийцев, чьи короткие секиры, овальные щиты и искусство в обращении с оружием будут там наиболее уместны. Во втором собрались и миакринги, и мускулистые регадские воины. Снизу им подносили камни, которые Арварих натащил со всей округи. Будь у нас время, я бы попробовал соорудить хоть небольшую катапульту, чертеж которой я перерисовал когда-то из книги по осадному делу. Но я поздно сообразил. Ардены - те додумались раньше, и на некотором расстоянии от стены стояли несколько метательных орудий.
У наступающих же не было почти ничего для осады, и подготовкой они заниматься не собирались. Так и повалили, едва построившись, по всему фронту - с бревнами и считанными лестницами. Могли бы хоть фашины из хвороста связать, по идее, но ничего такого я не видел. Как они, интересно, ров преодолевать собрались?
Лагорис сегодня тоже пошел на стену. Вокруг него было несколько больше свободного пространства, чем в других местах - соседи справедливо опасались размаха его огромной секиры.
Позади воинов на дощатых мостках оставалось места как раз для прохода одного человека. У соседей там ходил вдоль ровного ряда арденских воинов тысячник, с нашей стороны вышагивал я.
Герцог Илдинг распределил вдоль всей стены резервные отряды. В случае, если где защитникам пришлось бы туго, они должны были немедленно вступить в бой. Пара сотен всадников - вся наша наличная конница, - застыли у ворот в ожидании, если вдруг не справятся пехотинцы. Лагерь уже успели перенести выше по склону, чтобы расчистить место прямо под стенами.
Позаботился герцог и о том, чтобы организовать дальше на скалах лагеря наподобие того, что приказал сделать я. Как раз сейчас часть свободных дружинников перетаскивала туда припасы. Но мы, наемники, набранный со всего света гарнизон замка Риммор, оказались все же сообразительнее советников его светлости и успели подумать о тылах раньше.
Бенару и Лани я хотел было отправить наверх, к лучникам. Но малолетняя наследница миакоранского барона оказалась на редкость несносным ребенком и подчиняться отказалась. Внизу ей было интереснее, и никакие угрозы и увещевания на нее не действовали.
-С ней всегда так, комендант, - развела руками мать. - Упрямая до безобразия. В деда пошла, в отца моего.
Мне с упрямством ребенка бороться было недосуг. Наказав Раву следить за малявкой, чтобы она не подходила слишком близко к стене, я ушел к солдатам.
Эрика я с самого утра не видел. Вокруг палатки Галдора колдовские огни погасли, но вдали над стеной плавился воздух, и что-то в нем время от времени синее сверкало. С неба сыпались хлопья снега. Прикрыв глаза рукой, я посмотрел наверх - там творилось что-то несусветное. Над Последним рубежом собрались самые непроглядные тучи, в других местах небо было ощутимо светлее.
Все было готово, воины отдохнули перед боем и были уверены в своих силах. Единственный, кого терзали сомнения на нашем участке стены, был комендант замка Риммор. Я успел примерно прикинуть размер вражеского войска, и получившееся число с пятью нулями мне не понравилось. Больше пяти тем шло на приступ, если не все шесть. Нас же тут едва ли набиралось полторы тьмы. Четверо на одного.
Так нечестно - регадцы могли спокойно положить половину войска при штурме, и все равно их оставалось бы двое больше, чем нас. Но кто же будет играть в честные игры, когда речь идет о войне? Наемники никогда не славились тем, что рвались умирать при таком численном превосходстве противника. Правда, мы больше не наемники, но разве это добавляет нам доблести, или делает нас глупее?
Под непрекращающимся обстрелом, который с левого фланга регадского войска был значительно интенсивнее, темнокожие солдаты южной империи бросили первые бревна через ров, и устремились по мосткам к валу и вверх, к самой стене. Первые лестницы легли на ее бревна. Штурм начался, и мне стало не до праздных размышлений.
К полудню я сменил солдат на стене в третий раз. Я мог себе это позволить, и ардены, как я заметил, поступали похожим образом. Те, кто бился с утра, сейчас отдыхали.
Уследить же за перемещениями регадских отрядов не было никакой возможности - они все для меня были одинаковые. Враги то накатывались на стену, то отступали, выпуская вперед лучников. Когда они отходили, я видел, что снег перед крепостью покрывается постепенно телами убитых врагов. Штурм давался южанам кровью и пока не принес никаких ощутимых результатов.
Да, потери несли и мы. Один раз на нашем участке часть темнокожих, уйдя в мертвую зону, где наши лучники не могли их обстреливать, собрались с силами и в один прием соорудили из бревен целый пандус, по которому тут же устремились на стену. Я бросился туда сам и повел за собой все резервы. К тому времени, когда конница герцога Илдинга, почуяв неладное, примчалась на наш фланг, все было кончено. Пандус мы разрушили, прорвавшихся регадцев истребили, потеряв при этом три десятка воинов. В остальных стычках и от вражеских стрел погибло еще примерно столько же. Какую цену заплатили за это регадцы, мы не знали, но судя по постепенно заполняющемуся телами рву, приличную.
Снежная буря не стихала. На востоке со стены время от времени били синие молнии, отгоняя самых ретивых врагов. Галдор защищал ворота - об этом я узнал от арденского тысячника, бившегося рядом с нами. В какой-то момент напротив места, где стоял на стене маг и прорицатель, началось и вовсе светопреставление какое-то. Молнии били без остановки, разгоняя тьму. В тех местах, где они вонзались в плотный строй штурмующих, все на миг застывало, как в грозу ночью, и люди в колдовском свете казались покрытыми блестящей синей краской. Начали открываться ворота, выпустив отряд мечников, и ненадолго мне померещилось, что воцарившийся в результате колдовства Галдора и внезапной атаки арденов хаос повернет битву в нашу пользу.
То была тщетная надежда. Атака быстро захлебнулась, уцелевшие мечники отступили, ворота закрылись.
-Комендант! - окликнул меня Лагорис. - Найди кого-то, пусть сменит меня ненадолго.
Старый эйторий был неутомим. Его секира с самого начала штурма крушила черепа регадцев, и спустя некоторое время стало заметно, что в том месте, где возвышался над моими воинами Лагорис, регадцы не особо усердствуют с попытками взобраться на стену. Я обернулся к стоявшим у подножья лестниц воинам, готовым сменять павших в бою и выносить раненых, отжестикулировал, что нужны двое. Когда они оказались на стене, Лагорис, не задерживаясь, спрыгнул вниз и побежал к воротам.
Регадцы начали выдыхаться или, как минимум, задумались, стоят ли потери достигнутых успехов. Оценить, сколько погибло защитников, и сколько еще воинов у нас в запасе, они никак не могли. Пока что нам хватало людей, чтобы на стене не оставалось незащищенных участков.
Воспользовавшись передышкой, я спустился вниз. Бенара и еще несколько солдат нагрели котел воды у одного из костров, и выдавали по чашке чая каждому, кто подходил. Глотнув обжигающе горячего напитка, я почувствовал себя лучше. Не сказать, чтобы я сильно замерз - в жарком бою надо очень постараться, чтобы озябнуть. Но и простудиться после такой усердной мясорубки проще простого.
Арварих до сих пор в бой не вступал, я наказал ему быть при резерве. У нас в гарнизоне осталось не так много командиров любого уровня, чтобы подставлять их под регадские копья одновременно.
-Устал? - спросил дружинник.
Я улыбнулся вопросу. Конечно, устал. Но жив ведь, ни царапины пока, и стену мы удержали, хоть и с потерями.
-Пока еще держусь, Арварих. Слабенько они что-то. Хотят нас числом задавить, а не выходит никак.
-Поглядим, комендант. Что там, отошли они?
-Да пойди сам глянь, - взгляд мой остановился на высокой согбенной фигуре, бредущей в нашем направлении. Секиру Лагорис опустил и едва ли не волочил по земле, и за ней на снегу оставалась полоска крови.
Спрашивать Старшего в таком состоянии, что с ним стряслось, у меня язык не поворачивался. Лагорис разрешил мои затруднения сам. Подошел прямо ко мне, посмотрел в глаза и уронил:
-Мой сын погиб.
-Нос подними, Старший, - не знаю, почему, но я вдруг понял, что выражать ему сочувствие сейчас будет ошибкой. - На тебя Младшие смотрят. Успеешь погоревать.
Стальные глаза Лагориса, казалось, смотрели мне в самую душу.
-Уверен, Младший?
-Уверен.
-Поразительные дела творятся, - пробормотал эйторий, отвернувшись. - Младший Старшему будущее предсказывает. - и, подойдя к Бенаре, что-то ей на ухо прошептал, а она уронила от неожиданности половник в котел и побежала в ту сторону, откуда пришел Лагорис, а Лани поскакала вприпрыжку за матерью, не обращая внимания на крики Рава.
Герцог Илдинг успел потерять где-то свой шлем и обзавестись ссадиной на скуле. Однако собранности и решимости не утратил. Я кратко доложил ему о своих потерях.
-Терпимо, - произнес он. - Не везде так легко отделались, но пока что регадцы платят пятью воинами за одного нашего. Однако не думаю, что они и дальше будут переть нахрапом, полагаясь лишь на численное превосходство.
Сегодня придворные вокруг герцога не крутились. Одного я заметил невдалеке, арденский кузнец выковыривал его из сильно помятых доспехов.
-Что же они предпримут, по-вашему?
Вместо ответа герцог махнул рукой, приглашая меня следовать за ним. Мы поднялись на стену, где сейчас осталась от силы десятая часть тех, кто удерживал ее во время штурма. Остальные отдыхали, пока враги давали им такую возможность.
Регадцы даже не стали убирать с поля боя тела павших воинов. Отойдя к кромке леса ниже по склону, они разбивали лагеря и валили деревья.
-До сих пор у них почти не было осадных орудий. Видимо, решили ликвидировать упущение.
Предположение герцога было вполне резонным. Один к пяти - это не те потери, что позволят регадцам взять Последний рубеж. Уравнять же соотношение убитых они могут только в случае, если ворвутся на стены.
-Ты защищал замок Риммор, наемник. Скажи: что, по-твоему, можно соорудить в таких условиях из осадного снаряжения?
Герцог Илдинг переоценивал мои знания в осадном деле. Ну да, откуда ему знать, что Мальтори как был в этом отношении профаном, так и остался?
-Такой толпой - все, что строится из дерева и других материалов не требует. Это только мое мнение, естественно. Предполагаю, что в первую очередь они позаботятся о переносных пандусах. Лестницы при таком плотном строе, как у нас, неэффективны - их сбрасывают раньше, чем первый солдат успевает подняться наверх.
После штурма у стены остались несколько мостков из бревен, по которым регадцы перебирались через ров. Караульные на стене развлекались тем, что забрасывали в ров привязанные к веревкам кованые крючья и растаскивали мостки, обрушивая их вниз.
-Я пришел к похожим выводам, наемник. Если мы с тобой правы, то при следующем штурме нас ждет прорыв. Я вот думаю, не стоит ли постепенно отводить резервы к скалам.
Я не нашел, что ему посоветовать. Отступать раньше времени было и правильно, и неправильно. Непонятно еще, где лучше позиция для обороны - здесь или на скалах.
Возвращаясь к своим, возле лазарета я заметил Бенару. Подойдя к женщине, выяснил, что ее отец находится в одной из палаток, им сейчас занимается сам Галдор. Задумавшись, хочу ли я видеть третьего избранного или арденского прорицателя, я понял, что ни от кого из них мне пока ничего не нужно. Время шло, а я не был готов с вопросами, потому что никакой возможности совершить нечто выдающееся для спасения мира мне никак не подворачивалось. И близко в голову не приходило, что же такое мне предназначено.
Может, мне в бою небывалый подвиг предначертан? Так ведь не маг я, и сколь бы хорошо не владел Мальтори из Эсталы секирой, навряд ли сможет он уложить больше трех-четырех противников, прежде чем сам падет под ударами копий.
Конечно, враг врагу рознь. Если мне случится убить вражеского полководца, то такое деяние при определенном стечении обстоятельств может и все регадское войско в бегство обратить. Но, вспоминая слышанный мной вчера голос над равниной, не верилось мне, что регадцы отступят, даже оставшись без командующего.
У нас был маг Галдор, метавший молнии, и как минимум трое избранных с нереализованным еще потенциалом. На стороне врага было трепливое божество, и пусть сам Элбис не показывался, сила его была в каждом из искаженных ненавистью черных, как уголь, лиц, взиравших сейчас в нашу сторону с опушки леса.
У ближайшего же костра в нашем лагере я обнаружил среди своих солдат синерожего уродца, едва глянув на которого, ни разу не суеверный Мальтори помянул про себя диаволов и Амунуса в придачу. Солдаты тоже его сторонились, рядом с синемордой страхолюдиной отваживался находиться только Лагорис.
-Ахрой Глойдинг, - представил мне его эйторий. - Он малехо заколдованный, но ты не пугайся, комендант. Кроме расцветки, ничего страшного в нем нет. Характерец, правда, паршивый, да воспитывали его слишком добрые няньки. Дружок мой Дигбран его с собой притащил.
-А что это у него с цветом кожи?
-Скаранит у Галдора видел? Камешек синий?
-Ну видел.
-Вот этим скаранитом его Ланнара когда-то и раскрасила. Ахрою к Галдору надо, чтобы расколдоваться, но я вот слушаю, как он хвалится, что распугал всех регадцев, пока к воротам бежал, и думаю, не приспособить ли нам его на стену в качестве пугала...
Я мысленно порадовался, что эйторий все же нашел в себе силы удержать свое горе внутри и не позволить ему взять над собой верх. У многих из нас были поводы и слезы лить, и в отчаяние впасть. Но держались ведь? Дойдя до последнего рубежа, встав на склоне у подножья гор, защищая не только себя, но и никому из нас ничем не дорогих богов - держались? Держались. Сегодня мы потеряли каждого пятого. Завтра нас и вовсе останется едва ли половина.
Лучники спустили вниз ранее поднятые лестницы, я забрался проверить, что у них творится. Потерь у стрелков почти не было, и вообще они чувствовали себя на высокой скале, как у богов на чердаке. Стрел, правда, оставалось не так много, но тут уже ничего поделать было нельзя. Все камни, какие у них тут имелись, лучники уже отправили вниз, на головы атакующих.
-Снежками будем закидывать, когда стрелы все выйдут, - пошутил один из охотников. Я задумался над его словами и полез вниз, озадачивать Тирвали новой затеей.
Племянник, услышав, что мне пришло в голову, скатал снежок, покрутил его в руках. Снег был сухим и рассыпался в его покрасневших пальцах.
-Лед, - сказал он наконец. - Надо воды натопить из снега, в формы какие-нибудь залить, пусть застывает. До утра будут ледышки. Это лучше снега. Все равно что камни кидать.
К обсуждению идеи присоединились и Арварих, и Гарини, и многие из простых солдат. Кто-то предложил утаптывать снег, делать в нем лунки и туда уже заливать воду. Чем немедленно и занялись. Дров в крепость навезли достаточно, и костры все равно горели непрерывно. Снега же в наличии было и вовсе навалом.
Я решил еще раз наведаться к герцогу Илдингу, тем более что регадцы возобновлять штурм не спешили. В огромном лагере осаждающих тоже разгорались костры, дым от сырых поленьев поднимался в небо огромными столбами. Весь сухостой и хворост в округе снабженцы из крепости вымели начисто, а деревья по весне налились соками, и горели свежие дрова плохо. Что не могло не радовать.
Сейчас уже только самые глупые солдаты в лагере не понимали, зачем Галдор-прорицатель наколдовал такую холодину. Все мы - и миакринги с арденами, и эйтории, и даже нерберийцы -привычны к морозным зимам. Чего нельзя сказать о темнокожих регадцах, состав войск и вооружение которых однозначно указывали на происхождение осаждавшей нас армии из центральных провинций империи Младших юга. Я там не бывал, не доводилось, но по рассказам эсталийских купцов, в Баарисе летом будет похолоднее, чем в сердце Регада - зимой. Выросшие в таком климате люди к морозам должны относиться весьма и весьма отрицательно.
Герцог Илдинг развил мою ледяную идею еще дальше.
-Облить водой вал, на котором стена стоит. Для этого и наружу выходить не надо, можно со стен воду лить. Пусть регадцы попробуют на него взобраться, когда вода застынет. - я видел, что герцога затея со льдом воодушевила.
В результате вся армия защитников до самого вечера увлеченно топила снег. Едва он успевал подтаять, воду сливали во всевозможные формы - кто в снег, кто в котелки, бочки и даже ящики, обложенные снегом со всех сторон. Воду выливали на вал, на бревна стены по наружной стороне, несколько отчаянных парней даже совершили несколько вылазок за стену и качественно залили снег перед воротами. Из форм к утру должен был получиться лед, который годился и как боеприпас для лучников, когда стрелы у них закончатся, и как снаряды для катапульт. Сегодня метательные орудия молчали, но завтра герцог Илдинг собирался пустить их в ход на полную катушку.
Ночь Галдор наколдовал морозную и бесснежную. Тучи клубились где-то на склонах Звездного пика, в недосягаемой вышине, и пока к нам не приближались.
-Завтра будет большая буря, - сказал он, словно ни к кому не обращаясь. Но на стене рядом с прорицателем был только я. - Завтра - последний день весны.
-Почему к врагам не приходит помощь сверху? - я тщательно подбирал слова, чтобы не сказать чего лишнего. Опасностью быть услышанным и узнанным Элбисом я успел проникнуться основательно, да и общество мрачного, погруженного в себя прорицателя располагало к сосредоточенности.
От Галдора несло перегаром. За последние несколько дней он выпил, наверное, бочку горячего вина. Ардены поговаривали, что покойный Верховный прорицатель тоже прибегал к этому напитку, когда творил волшебство. Удивительно, что после такого количества выпитого Галдор не только стоял на ногах, но и говорил внятно.
-Можешь не осторожничать, ему не до тебя, - фыркнул он. - В крепости вас уже трое, и четвертая где-то совсем близко. Я тут в видении подслушал один разговорчик между богами, состоявшийся две-три недельки назад... одним словом, он уже тогда всех нашел. Всех, кроме тебя, нербериец. И сейчас, я думаю, он очень занят наблюдением за остальными, известными ему.
-И что он с ними сделает? Убьет?
-До сих пор ведь не убил. Странно, но тут вообще много чего странного. Эх, было бы время все это обдумать как следует, - Галдор оперся о бревна стены, вглядываясь в морозную ночь. - Мы так хотели опередить события, остановить бурю... так хотели. А буря все равно пришла, и теперь надо ее седлать и укрощать, иначе не свернуть нам ее с пути, и сметет она нас.
-Любите вы, Старшие, загадками поговорить, - усмехнулся я.
-А ты думал. Надо же нам как-то поддерживать вокруг себя ауру загадочности и непостижимости. Избави Лайта поймут Младшие, что ничего такого особенного у Старших нет, за что их следует уважать или бояться. Что тогда с нами будет?
По тону Галдора я понял, что говорит он несерьезно.
-Ты не ответил на мой вопрос.
-Почему регадцам не помогает их покровитель? - Галдор мерзко хихикнул. - А он не может, понимаешь? Только им - не может. И нам навредить неспособен по той же причине. Если он пойдет воодушевлять регадцев на битву, то воодушевимся и мы. Если станет убеждать нас, чтобы мы сложили оружие - его вояки тоже свои копья побросают. Это ж голос, пойми, его все слышат. Вчера он был далеко от нас, только ты со скалы его и расслышал, и то еле-еле. А здесь так не получится.
-Почему же тогда он не может убедить нас просто перейти на его сторону? Это не навредит регадцам никак.
-Просто? - удивился мой собеседник. - Ты считаешь, что это так просто? Младший, ваша наивность должна быть воспета в анекдотах. Просто - это воодушевить. Всегда есть что-то, ради чего стоит сражаться, всегда можно самого отчаявшегося и потерявшего надежду заставить вспомнить нечто такое, что будет для него лучом света среди кромешной тьмы. Любой может обрести надежду, если сказать правильные слова.
-Просто эту надежду и отнять, - продолжал Галдор, размахивая кружкой и явно увлекшись своей проповедью. - Подбери аргументы, построй их в правильном порядке, выбей из-под ног своего слушателя камень за камнем, которые он считает своей надежной опорой. В любой ситуации есть свои плюсы и минусы, не существует абсолютно неуязвимых позиций. Ведь все мы знаем, что как бы надежно в этой жизни не удалось нам закрепиться, а все равно сильный шторм может сорвать нас с якоря и бросить на рифы. Все это просто. Если ты властен над словами и над интонацией, то воздействовать на настроение слушателей тебе не составит труда.
-А вот знание отнять невозможно. У тех, кто не склонен к вере, кто привык знать наверняка, никакие рассуждения на пустом месте не вызовут доверия - каким голосом ты их ни произноси. Мой народ обладает многими знаниями, а эйтории, хоть и уступают нам в этом, полны цинизма и здорового скепсиса ко всему сказанному, что не имеет под собой серьезных оснований. Почему, думаешь, мы стоим с ними в одном строю против завоевателей? Наш враг не мог убедить нас встать под свои знамена и раньше, не сможет и сейчас. Никакие посулы благ, никакой обман для Старших не годятся. Мы слишком давно живем на свете, чтобы позволить богам играть собой в свои игры.
-А разве мы сейчас не оказались на стороне Катаара и Лайты?
-Я ждал, что ты именно так и скажешь, Младший. Нет, не оказались. Мы-то понимаем, что происходит. Мы сами выбираем, какое верховное божество нам больше по душе. Катаара нашему народу благодарить особо не за что, но при нем никто из божественной семейки нам не пакостит, а Лайта вон даже и помогает порой. Никто не заставлял и не просил нас встать под Звездным пиком заслоном, это только наше решение. Я уверен, что если у нас все получится, то и благодарности мы с горки не дождемся. Нет, Младший, Старшие давно выросли из пеленок и сами выбирают свой путь.
Прорицатель отхлебнул из кружки остывшего уже вина, скривился, но проглотил.
-Пойду я в лазарет, уже заждались меня, наверное.
-Пойду и я... - я посмотрел еще раз на поле сегодняшнего боя, где полегла четверть регадского войска. Мы потеряли около трех тысяч. - думать пойду, что же мне такого надо отчебучить за завтрашний день... выдающегося.
Я обернулся на Галдора, ожидая встретить его взгляд, но прорицатель смотрел куда-то мимо меня, в пустоту.
-Ты помни, главное, что смотреть на него нельзя. Гляди мимо, отворачивайся, закрывай глаза - все, что угодно, только не прямо на него.
-Я запомнил, Галдор.
Перед сном я еще раз наведался в лагерь на скалах. Проверять тут было особо нечего, я и так был уверен, что у стерегущих наши тылы двух десятков солдат все в порядке. Просто мне захотелось еще раз взглянуть на божество.
Синрик так и стоял на уступе, белые одеяния высшего существа развевались на несуществующем ветру. Интересно, чувствовал ли он мой взгляд? Чувствовал, наверное. Синрика ведь никто не считает неполноправным богом, хоть он и служит у остальных богов на посылках.
И не холодно ему там стоять?
Согласно легенде, которую мне поведал Лаграох, Синрик появляется на уступе независимо от того, собрался к нему некий потомок Ровенда Великого в гости, или просто мимо проезжал. У богов своя логика поступков, которая нам, смертным, чаще всего до одного места. Мало кто задумывается, почему обитающие на Звездном пике существа делают то или иное - в основном, кстати, потому, что обычно они ничего такого заметного и не делают.
Значимыми из богов на севере и западе считаются только Праотец и Прародительница. Первый стал миром, вторая - жизнью, и в своих творениях растворились они без остатка. Нет их больше, совсем нет. А мир есть, и жизнь тоже - огромные просторы и бесчисленные живые существа, населяющие их. Величие налицо. Один мудрец из Баариса даже когда-то пытался вывести из этого целую теорию, что в каждом из людей есть частица бога, только умер он от голода, говорят, потому что баарисцы в эту чушь не поверили и на подаяние мудрецу скупились.
Деяния же прочих богов оценить не так просто. Да, Катаар, как считается, властен над временем. Но пока что не нашелся ни один мудрец, который бы объяснил, в чем эта власть проявляется. Что - если Катаара кто-нибудь угробит, солнце на небе остановится? Да вроде нет, не должно. Точно так же и с прочими. Лайту поминают в пожеланиях доброго пути, или просят заступничества от неприятностей - но это лишь присказки, не более. Диаволов вон тоже поминают, а кто их когда видел, этих диаволов?
Даже сейчас, когда о вмешательстве богов в жизнь людей как минимум многие Старшие знают, никто толком этого вмешательства не чувствует. Ну пришли завоеватели в Сиккарту. Так они и раньше приходили, и никто в прежние времена никаких богов за этими вторжениями не подозревал. Чудес великих не происходит, все нынешние завоеватели в большинстве случаев даже имеют какие-то более приземленные причины для войны, чем голос Элбиса.
Или вот я, например. На мне есть некая печать Лайты, знак моей избранности. Старшие его даже видят. Но я сам, как ни стараюсь, ничего такого нового в себе ощутить так и не смог. Пятая нога не выросла, третий глаз не открылся. Может, я сам по себе какой-то не такой?
-Тирвали, со мной что-то не так в последнее время? Что во мне изменилось? Ты же давно меня знаешь, ты должен был заметить.
-Да все как и прежде, дядя... а нет, вспомнил. Ты реже стал полагаться на удачу. Я думаю, это Старшие на тебя влияют. Ты уже не хочешь ни во что верить, тебе надо знать наверняка.
-Лагорис, а в чем моя особенность проявляется? И у других двоих? Это же не просто ясность нашей судьбы, мне говорили, что мою судьбу вообще никто увидеть не может. Что она за штука, эта избранность?
-Ну ты и вопросы задаешь. Сложно сказать так сразу. Впрочем, есть один тонкий момент. Вы сами выбираете свой путь.
-Все Младшие так делают. У нас нет прорицателей.
-Не скажи. И Младшие, и Старшие склонны выбирать один из двух, реже из трех возможных вариантов. Это значит, что варианты заранее очевидны, а по характеру человека можно догадаться, какой из путей он выберет. Это обреченность. Слышал я от кого-то, что именно склонность людей сужать свое будущее до единственного пути и делает возможным провидческий дар Старших. А в тебе этого нет. Ты чаще всего просто не хочешь ничего выбирать, пока не узнаешь наверняка, что тебе именно это и нужно.
-То есть, я не склонен к вере, а предпочитаю знание?
-Не только это. У тебя еще и нет никаких авторитетов. Старшие верят своим провидцам, верят книжной премудрости, верят накопленному опыту своих предков. И даже не верят, а пользуются тем знанием, что заслуживает у них доверия. Ты же лишен всего этого груза веков и культурных установок. Живи ты в своей Нерберии, на тебя бы влияла культура твоих сородичей. Но сейчас ты - лист на ветру, и зацепиться не можешь только потому, что никак не выяснишь наверняка, за что же тебе цепляться. А ненадежные опоры ты отвергаешь.
-Ну, кое-что в этой жизни я про себя знаю совершенно точно.
-Арварих, а ну-ка поди сюда. Сейчас ты мне ответишь на все мои вопросы.
-Не брал. Я точно не брал. Гарини спроси.
-Брал-не брал - это нам еще предстоит выяснить. Скажи-ка мне, Арварих: тебе я тоже кажусь листом на ветру, который не знает, за что ему зацепиться?
-Кто тебе такое сказал-то? Поэзия прям... нет, комендант. Ты больше на надежную скалу похож. За тебя люди цепляются, а не ты за них.
-Когда вы меня, сволочи, сонным настоем поили, небось скалой не считали.
-Злопамятный ты, комендант. Тебе тоже иногда помощь нужна, не все ж нам на твоей шее висеть.
-Помощнички, мать вашу. Просил я вас мне помогать?
-Не просил. Но ведь помогли?
-Сие пока что неизвестно, Арварих, кому вы на самом деле помогли и чем.
-Рав, может хоть ты мне скажешь...
-Дяденька, мне еще целый котел по лункам разлить надо. Поможешь?
Записывая события и впечатления сегодняшнего дня, я перебирал в своей памяти все пережитое мной за весну. Так ребенок на галечном пляже пытается сложить из камешков пирамидку, а она все осыпается раз за разом, округлые гальки не желают держаться вместе, не выходит из них надежного столбика. Ну две положит, ну три, а следующая падает, стоит ее отпустить. И когда ребенку это надоедает, забрасывает он свое занятие и начинает кидать камни в воду, а те скачут по поверхности и потом тонут, потому как ни на что другое и не годятся.
Ну разметал я себя по страницам, исписанным миакоранскими рунами - что толку с того? Помогло это мне разобраться в том, кто я, зачем я, и куда меня занесло? Нет. А должно было?
Время уже за полночь. Любой нормальный солдат на моем месте давно бы спать завалился, зная, что завтра снова в бой, и надо дать телу отдых. Я же сижу, бумагу мараю и сержусь, что чернила на морозе загустевают.
Откуда люди берут знание - то, чего по мнению Лагориса и Тирвали, мне не хватает для полного счастья? Из книг. Чаще - из опыта, в основном из собственного. Чужой опыт доверие редко когда вызывает, мы все любим набивать шишки самостоятельно. Так что мне, выходит, шишек не хватает?
Выйдя опять на стену, я смотрел на юг, в сторону равнины. Скейр не виден даже со скалы, где мерзнут сейчас лучники. Но для меня словно окно в воздухе раскрылось. Я видел Аэлевит, бредущую под снегопадом по улицам Скейра. Капюшон плаща откинут на плечи, повязка на голове сбилась набок, и рассыпались по плечам золотые пряди, в которых тают снежинки. В руке у нее бутыль с вином, в глазах - непроглядная зимняя ночь.
Я откуда-то знаю, что вижу не сегодняшнюю ночь, а вчерашнюю, что сегодня ей наверняка легче, что она успела уже пережить то, чему я стал свидетелем. Но для меня ее вчерашний день еще не прошел. И я иду вслед за ней, пытаясь догнать, окликнуть, схватить за плечи. Но она не слышит и не видит, только оглядывается иногда в поисках меня, словно чувствует, что я рядом.
-С видениями всегда так, - Лагорис тоже не спал. Эйторий сидел у костра и грыз костяшки своих длинных пальцев. - Это же не просто подсматривание за прошлым или будущим, это присутствие в нем. Только не полностью, а одними лишь чувствами.
-Выходит, у меня провидческий дар открылся?
-Не только у тебя. Мы на пике напряжения сил, на самом краю пропасти. Тут даже у лягушки провидческие способности проявятся.
-Ну спасибо тебе за сравнение, Старший. Ква-ква.
-Да ладно тебе, не обижайся... - он протянул руку, но вместо того, чтобы слегка сжать мою кисть, эйторий вдруг вцепился в нее, да так, что у меня кости затрещали. Глаза его остановились на чем то за моей спиной, я обернулся, одновременно пытаясь выдернуть руку из его захвата.
По искрящемуся снегу вдоль стены к нам брел, пошатываясь, какой-то человек. Он был довольно высокого роста, какого бывают лишь эйтории, но только когда он вступил в круг света от нашего костра, я наконец узнал Виластиса, которого в свое время не раз видел в 'Мече миакринга'. Молодой рыцарь был бледен, и кольчуга из темного металла потемнела от крови. Левую руку он прижимал к телу, в правой тащил свой молот.
Лагорис наконец отпустил меня и бросился навстречу Виластису. Еще до того, как старый эйторий обнял рыцаря за плечи, я догадался, что Виластис и есть его сын, который, судя по всему, чудом избежал сегодня смерти.
И хоть в его спасении не было абсолютно никакой моей заслуги, я почему-то почувствовал себя так, словно сделал доброе дело. И понял, что смогу наконец уснуть, оставив все недодуманные мной мысли на завтрашний день.
Завтра разберемся, за каким диаволом меня избрали в спасители мира. В любом случае выбор будет за мной. Я уверен, что пойму, когда этот выбор передо мной встанет.
Морозная ночь обступила его со всех сторон. Костерок едва тлел, и холод пробирал Эрика до костей. Он терпел, потому что только стужа позволяла ему сохранять ясным рассудок и не скатываться в меланхолию.
Что же все-таки ждут от него прорицатели народа? Зачем вели его всю жизнь к этому костру, к этим холодным звездам, к этим мыслям? Почему отняли у него Эрви, что сделали с ней?
По прибытии в крепость он, не задерживаясь, отправился искать Галдора. Искал долго, расспрашивал всех, кто попадался ему на пути. Однако защитники Последнего рубежа словно были предупреждены о его желании найти прорицателя, и всячески ему в этом противодействовали. Никто ничего не знал, не видел, понятия не имел. И столько в этом было фальши и откровенного вранья, что Эрику не составило труда догадаться, что встречи с ним Галдор избегает.
Оставив попытки разыскать мерзавца самостоятельно, Эрик вернулся к лошадям. Вот о лошадях в его отсутствие позаботились, расседлали и поклажу отдельно сложили. Зарывшись во вьюки, Эрик среди прочих вещей обнаружил хорошо знакомый ему рюкзак, раньше принадлежавший Эрви. Последний раз он его видел в стане герцога Илдинга на Длинном озере.
Несколько блузок, вязаная кофта, домашнее платье. Книжка, название которой Эрику ни о чем не говорило. Лютня, на которой его жена иногда играла, когда было настроение. Белье, кое-какая косметика и всякие другие мелочи, применения некоторым из них Эрик даже придумать не мог - женщины часто носят с собой всякие странные штуки, которые служат для ухода за собой. Вся одежда была чистой, и все из вещей Эрви были на месте, кроме деревянного гребня, которым она по утрам расчесывала волосы.
Кто же преподнес ему этот подарок? Скорее всего, благодарить за него следует Аэлевит. Непонятно только, как рюкзак Эрви к ней попал и, самое главное, что ему теперь с ним делать. Выбросить его у Эрика рука не поднимется.
В дороге он как следует обдумал все, что открылось ему в Скейре. И по мере приближения к Последнему рубежу все больше приходил к выводу, что Эрви, вопреки всему, что говорило об обратном, жива.
Жива! Надежда его была смутной, логики в рассуждениях имелось негусто. Аэлевит сказала, что Эрику она не лгала. Да, и раньше ему тоже не лгали, когда говорили, что он узнает, что стал последним потомком Ровенда Великого. Всего лишь игра словами. Так можно самую наглую ложь объявить иносказанием, метафорой и всем таким прочим. Сам Элбис, бог устной речи, позавидовал бы изощренности прорицателей Круга. Так его одурачить - это надо уметь.
Но никто ему ни разу прямо не сказал о смерти Эрви. Он и не подумал, что за словами 'она теперь всегда будет с тобой' скрывается нечто иное, нежели обычный такт человека, которому выпало стать вестником смерти. С ним? Эрви - с ним? Загадка тут какая-то, и Эрик все не мог ее разгадать.
Вещи ее он сложил обратно в рюкзак. Покопался в других мешках, решив, что раз все на Последнем рубеже от него отвернулись, то и пропитание ему придется добывать самостоятельно. Но воины у ближайшего лагерного костра, заметив, как он вцепился зубами в полуочищенную треску, задубевшую на морозе, сразу же позвали его к столу.
Судьба раскидала потомков изгнанников Эридара по всей Риммарави. Но каждый год, осенью, у берегов давно потерянного арденами княжества тяжелые волны Северного моря принимались бить одна за другой в скалу, на вершине которой еще сохранились руины замка Асиранд. Осенние шторма на севере еще только начинались, а в поселении на берегу озера Орри собирались в эту пору все, чьи предки когда-то жили в лесах Эридара. ЭахВеррелы всегда были на таких сборищах желанными гостями, Эрик почти никогда их не пропускал. Самые разные люди приходили в поселение, часто издалека, а многие жили там постоянно. Всех своих номинальных вассалов он помнил если не по имени, то в лицо, а так как мир очень тесен, то время от времени кто-нибудь из них встречался Эрику на пути.
Вот и сейчас он признал одного из воинов, пригласивших его к костру, а тот, конечно же, вспомнил Эрика.
-Говорят, завтра к крепости враги подойдут. Ты же приехал из Скейра, господин Эриох? Кто сюда идет - кассорийцы или регадцы?
Эрик не мог однозначно ответить на вопрос вассала. Когда он уезжал из города, битва с кассорийцами только началась.
-Регадцы, я думаю. Кассорийцы, скорее всего, уже разбиты.
В способности Аэлевит разгромить Младших с севера он не сомневался. До какого бы состояния прорицательница себя не довела, а он уже видел ее в бою и понимал, что когда надо, Аэлевит может взять себя в руки.
-Никогда еще не видел регадцев, - воин был молод и для ардена даже чрезмерно словоохотлив. - А ты, господин Эриох?
-Видел. Но в бою сталкиваться не приходилось.
Регадские купцы были частыми гостями в нерберийских гаванях, и миакоранские морские разбойники не упускали случая взять на абордаж тяжелые и медленные южные корабли. На своих галерах южане использовали рабов в качестве гребцов, и среди них кто только не попадался. Сами же имперские жители в большинстве своем были темнокожими, с широкими носами и короткими курчавыми волосами, жесткими, как щетина.
Само по себе приближение вражеского войска Эрика беспокоило мало. Все одно в бою ему поучаствовать не придется - не судьба.
За время, прошедшее с его первого визита в северную крепость, строители Последнего рубежа успели сделать из обычного палисада внушительную деревянную стену. Сухой ров в рост человека отделял ее от пустоши. С другой стороны, где только редкие пни указывали, что раньше тут был лес, раскинулся огромный лагерь.
Здесь были и Старшие, и Младшие. К десяти тысячам арденских воинов не так давно присоединились те, кто уцелел на востоке после поражения от зеленокожих дикарей. Сам герцог Илдинг был здесь со своими солдатами, и если Галдора Эрик ни разу еще даже не видел, то миакоранского владыку не замечать было сложно.
Высокий человек в простых латах без украшений командовал гарнизоном крепости. Эрик обратил внимание, что и Старшие ему подчинялись беспрекословно. Удивился - такое положение дел было ему непривычно. В мирное время миакринги могли считать себя хозяевами, сколько им нравится. Но в отношении их талантов в военном деле у Эрика были определенные сомнения. Да, в набегах на гиссанцев, нерберийцев и варральцев миакоранские бароны были грозны, но одно дело - ограбить и сбежать, пока не подошли регулярные войска защитников, и другое - биться в строю. Арденов этому учили всех подряд, ардены же и следили, чтобы завоеватели на севере год за годом утрачивали былую воинственность и, соответственно, воинские навыки. В последние полвека Эрик полагал, что вздумай Старшие наконец восстать и сбросить ярмо со своей шеи, миакоранские вояки ничем им помешать не смогут.
Но сейчас ардены выполняли приказы Младшего полководца. Эрик что-то упустил в эволюции отношений двух народов, пока брел через горы на юг.
От костра его никто и не думал гнать, Эрик и не уходил. Идти смотреть в глаза Мальтори ему не особо хотелось, а единственный человек в лагере, который был ему действительно нужен, избегал его просто виртуозно. В конце концов Эрик решился и направился к дальнему участку стены, где видел нерберийца.
В сумерках ему померещилась впереди фигура в черном. Эрик сначала ускорил шаг, а потом и на бег перешел, уже будучи уверен, что видит Галдора, стоящего у отвесной скалы и взирающего наверх, где горел одинокий костерок и несли стражу дозорные. Но тут, словно почувствовав его приближение, прорицатель обернулся, заметил его, поднял руку. И растаял в воздухе.
В лагере наемников Эрик обнаружил все семейство Дигбрана. Не было только самого бывшего воеводы. По словам Лагориса, тот отстал в пути, но вскоре должен прибыть в крепость.
Мальтори появился позже, спустившись со скалы по веревочной лестнице. Выглядел он, словно пьяный, пошатывался и хватался за людей, чтобы не упасть. Солдаты проводили своего командира к костру, усадили на пень. Взгляд нерберийца наконец перестал блуждать по сторонам и остановился на Эрике.
Нет, он не злился на Эрика за то, что тот опоил его сонным настоем и увез на Последний рубеж против его воли. Как и Эрику, ему много всяких дум пришлось передумать за это время, и к каким бы выводам Мальтори не пришел, обвинять его ни в чем не стал. Съязвить, правда, не преминул, когда Эрик с подозрением принюхался поначалу к фляге с водкой.
Конечно, его интересовали новости из Скейра, и Эрик рассказал ему об Аэлевит. Затем появились Лагорис с Бенарой и неугомонной Лани, которая тут же запрыгнула к Эрику на колени. Ему в любом случае не хотелось отсюда уходить. У наемников было теплее, чем у арденских костров - и дело было даже не в количестве дров. Добрее они были, что ли... человечнее. Младшие. Недолгоживущие. Обычные люди, которых не тяготил груз веков, тяжесть истории и традиций. Совершенно чужие в этой стране. И все же с ними было уютно.
Глядя в яркое пламя костра, он снова видел перед собой родной дом в Иссет-фиорде, светлую древесину приоткрытой двери, замершей в единственный миг, что еще не наступил. И все никак не наступит следующий. Будущее скрывалось за этой дверью - в этом он, арден, знакомый с пророческими видениями и умеющий их анализировать, был уверен. Будущее, которое кто-то никак не желает выпустить наружу.
Символы в видениях попадаются редко. Чаще всего даже прорицатели видят людей и происходящие с ними события, а не замещающие их метафоры. Правда, случается и такое, но Эрик хорошо знал то место, что проступало сейчас на его глазах в пламени костра. И все ему было в этом видении понятно, почти все. Кроме разве что новой двери. Впрочем, он давно не был в Иссет-фиорде и понятия не имел, живет ли в доме его родителей кто-нибудь, или так и стоит он с заколоченными окнами. Восемьдесят лет он дома не бывал.
Сумбурно прошел его первый день на Последнем рубеже. В дороге Эрик в ярких красках представлял себе, как вытрясет душу из Галдора, как заставит его наконец открыть ему правду. Жалел, что не прихватил из особняка Галдора книги, которые тот просил Эрика привезти когда-то. Неплохо было бы этими увесистыми фолиантами лекаришке несчастному по голове навернуть. Геройствовал, одним словом.
Бродя весь день среди бесчисленных палаток, он успел успокоиться. Ничего бы ему сделать не дали. Раньше - да, возможно, ардены бы заколебались, решая, имеет ли право наследник древней династии лупить прорицателя медицинским справочником по лбу. Но палаток в лагере было слишком уж много. Последний рубеж охраняло целое войско, все они подчинялись вполне реальным прорицателям и полководцам, а не мало кому известным бродягам. Ощущая в полной мере свою ничтожность, Эрик перестал наконец воображать картины кровавой расправы над Галдором ЭахКолларом, вместо этого сосредоточившись на способах просто поговорить с ним.
Зачем-то же Аэлевит направила его за ответом к своему товарищу по Кругу прорицателей. Не просто же для того, чтобы от него избавиться? Есть куда более тривиальные способы отгородиться от неудобных вопросов, которые вдруг вздумал задавать Эрик.
Но так и не преуспел он в своем намерении допросить Галдора. Утром прорицатель был уже на виду и не прятался, но было поздно - к Последнему рубежу подошли враги и сразу, без задержки, пошли на приступ.
Шерстяной плащ, которым Эрик разжился в деревне на берегу Катасты, грел хорошо. Кутаясь в колючую ткань, дыша на закоченевшие пальцы, он все сидел на морозе и смотрел на незнакомые звезды в ночном небе. Привычные ему созвездия сместились к югу, а вместо них с севера наползли другие, названия которым только в старых книгах найти можно. Иной на месте Эрика удивился бы невиданному чуду, но он насмотрелся в горах, где обитают боги, такого, что перекошенным небосводом, как и зимой в конце весны, пронять его было сложно. Звездный пик-то рядом, и удивляться нечему. Кроме разве что долготерпения богов, которые до сих пор не выгнали со своего порога смертных, вздумавших тут убивать друг друга до смерти.
Второй день на Последнем рубеже грозил пройти для него и вовсе без особых впечатлений. С самого утра, как только зазвенела сталь на стене, поспешил Эрик скрыться среди палаток, разыскал место поукромнее и сидел там, ожидая, когда закончится штурм. Он полагал, что защитники сумеют отбиться в первый день.
В Скейре он нашел в себе смелость признаться в позорной своей судьбе, запретившей ему выходить на поле боя. Тогда ему, только что узнавшему о смерти Эрви, было все нипочем, и стыдиться было просто смешно. А здесь он стыдился. По совести, надо было с самого утра идти к наемникам Мальтори. Перед ними Эрик краснеть бы не стал. Но Лагорис еще вечером попросил его не слишком часто беспокоить Мальтори, а Эрик был так расстроен тем, что не смог отловить Галдора, что возьми да пообещай сдуру, что не будет, и вот теперь сидел меж двух примыкавших друг к другу палаток, прикрыв от снега голову капюшоном плаща, да слушал доносившийся от стены шум величайшей битвы. Ему не надо было стоять на стене среди защитников, чтобы видеть само сражение - в падающем снеге перед его глазами картины кровавого боя проступали во всех подробностях. В этот раз, ради разнообразия, слышал он и звуки, самые настоящие.
...вот за спинами полуодетых южан, подпрыгивающих от холода, из-под склонивших свои лапы под тяжестью снега сосен выскочил всадник на белой лошади, изящной, как фарфоровая статуэтка. На всаднике кольчуга, и темный цвет стали выдает ее происхождение - не людская это работа, да и не сталь даже. Ниарандский булат - редкий материал, но всадник высок, волосы его, даже намокнув от снега, отсвечивают рыжиной. Это эйторий, а они с эльфами Ниаранда до сих пор в большой дружбе.
В руках у всадника вертится, словно живой, боевой молот. Такое оружие в человеческом мире нигде не встречается, но Эрик происходит из Эридара, где когда-то, еще шесть веков назад, в глуши по-прежнему можно было изредка встретить гнома. От гномов боевые молоты перекочевали даже в гербы некоторых благородных семейств укрытого лесом княжества, а уж легенды это оружие элитных войск подгорного народа стороной не обходили и вовсе.
Ворвавшись в ряды регадцев, всадник в эльфийской кольчуге и с гномьим молотом в руках начинает творить смертоубийство. Регадские солдаты высоки ростом, и длиннорукому эйторию не надо даже особо свешиваться с лошади, чтобы дотянуться до их голов. Вокруг него быстро образуется свободное пространство. Прикрывшись щитами, озябшие темнокожие солдаты готовятся кидать копья в наглого одиночку. Но эйторий не мешкает. Лошадь под ним слушается малейших движений ног седока, и поводья он давно выпустил из рук. Скакнув вперед, грациозное белое животное сокращает расстояние между собой и подавшимися назад врагами, копья летят мимо, а молот, аж загудев в долгом замахе, переламывает и плетеный щит, и держащую его руку, и снова падают один за другим враги.
А за спиной всадника скачут во весь опор на одной лошади двое. И первого из них, хоть и пригнувшегося к холке своего коня, узнает Эрик - это Дигбран. А второй ему незнаком, и только странное что-то чудится ему в спутнике бывшего воеводы, но не до размышлений Эрику, что не так со вторым всадником...
Подскочив на ноги, помчался он к воротам, отбросив в сторону плащ и выхватив меч, забыв и о судьбе своей проклятой, и о том, что не так уж сильно хотелось ему рисковать жизнью после того, как обрел он надежду вновь увидеть Эрви. Сам не понимал, что его подбросило, ведь никогда Дигбран ему не был особо ничем дорог, хотя, конечно, прожили они вместе Катаар знает сколько лет и успели по-своему сродниться. Бежал Эрик спасать своего в прошлом хозяина, а прежде того - воспитанника.
Как потом понял Эрик, много ради кого бросился бы он, очертя голову, в драку, в воду, в пропасть. И ради Лани, гораздой на всякие шалости сопливки, бросился бы. И ради Бенары даже, которая ему никогда не нравилась - но ведь и ее приходилось в свое время наставлять Эрику. И ради нерберийца, и даже Аэлевит, много чего обидного ему наговорившей в Скейре. Пожалуй, и Галдора бы заслонил он собой, дай ему судьба такую возможность.
Глядя на Галдора, склонившегося над лежащим на снегу бывшим воеводой, опустил Эрик меч. Дигбран пошевелился и, похоже, все с ним было в порядке. Галдор орал над ним и бесновался, с его балахона скатывались на снег и с шипением гасли синие молнии. Ворота закрылись. Эйтория на белой лошади нигде не было видно, а видения уже оставили Эрика.
Галдор распорядился унести Дигбрана в лазарет и шатающейся походкой пошел на стену, размахивая оловянной кружкой и вопя какую-то разухабистую застольную песню. Голоса у прорицателя не было, но он очень старался. Воины на стене расступились, пропуская его, он поднял руки над головой и сыпанул на врагов каскадом синего огня. Эрик вздохнул, развернулся и пошел прочь.
За весь вечер его никто не окликнул, не заговорил даже. После боя солдатам было не до праздной болтовни, все устали, много было раненых. Эрик прибился к лазарету, и его, вопреки ожиданиям, не прогнали.
В палатку, где оперировал Галдор, он попал случайно, помогая отнести очередного раненого воина.
-Останься, - сказал лекарь, не оборачиваясь, когда Эрик уже собрался было уйти. - Подойди, - это после того, как он встал у стены палатки и попробовал прикинуться статуей. - Смотри за мной и запоминай, как это делается. Только руками ничего не трогай, грязные они у тебя.
Галдор накладывал шов на резаную рану. Две арденки разного возраста помогали ему, подавая инструменты и прочие принадлежности. Воин, которого оперировал прорицатель, спал, опоенный сонным настоем.
Движения рук лекаря были спокойными, лишенными суеты. Не дрожали руки, и словно это не он недавно плевался молниями во врагов и похабные песни орал, вино прихлебывая. В иных людях, кажется, живет не одна душа, а две или даже больше. Только редко когда такие люди показывают окружающим все, что есть они. Даже от самых близких прячут большую часть себя, давно утратив надежду на понимание. У Галдора, похоже, близких не было. Человеком он всегда был не самым приятным и в общении, и в поведении, и отличался тем, что плевал на мнение всех и вся о собственной персоне. Скрывать от людей все то, чем он был, прорицатель не считал нужным.
-Думаешь, мне это пригодится? - спросил Эрик, когда Галдор наложил последний стежок и обрезал нить.
-Не повредит уж точно, - лекарь отошел к рукомойнику и долго мыл руки чуть теплой водой. Проследовав за ним, Эрик встал за его спиной.
-Ты наконец скажешь мне...
-Нет.
-Тогда...
-Валяй. Можешь нож со стола взять, им сподручнее и крови меньше.
-Амунус тебя забери, Галдор!
Прорицатель обернулся. Поверх черного балахона на нем был белый фартук, уже успевший покрыться кровавыми пятнами.
-Делай свое дело, герой! - крикнул он в лицо Эрику. - Хорошо его делай, как следует. И тогда, может быть, в конце концов ты встретишь Эрви. Если тебе, конечно, повезет. А вопросы свои оставь при себе, Эриох. Я, если хочешь знать, спас дочь Уивера от твоей злосчастной судьбы, и намерен беречь ее и впредь, пока не истопчешь ты наконец свою гордость в пыль. А теперь исчезни с глаз моих, надоел.
Ответом слова Галдора можно было считать лишь условно. Сейчас, после первого дня осады, Эрик так до сих пор и не был полностью уверен, что Эрви жива. И понимал, почему не хочет в это поверить. Слишком уж страшными были ощущения в первый раз, когда узнал он о ее смерти. Пережить их заново у него не было никакого желания.
Что прорицатель там про гордость говорил? Не осталось у Эрика никакой гордости, ни следа даже от былого князя ЭахВеррела в нем нет. Опять врет Галдор, темнит. Что ему надо от Эрика? Ведь ничего же у него нет, ничего. Только меч за плечами... рыбку почистить да лицо побрить. Надо? Пусть забирает.
Но вряд ли именно это имел ввиду прорицатель. И раньше в пророчествах ясности не было, и сейчас, после всего, что случилось с ним за весну, не прибавилось ее. Сколько бы ни метался Эрик по Эггору и Сиккарте, сколько бы дорог ни исходил, сколько бы слов ни говорил - каждый раз, сделав что-то, выбрав тот или иной путь, чуть позже узнавал или сам понимал, что опять ошибся.
Нельзя так с героями поступать. С теми, кто готов пожертвовать собой - даже если жертвует он ради пустого тщеславия, а не чьего-то счастья. Нельзя остановить человека на полпути к еще не совершенным подвигам и сказать, что его путь окончен. Все, хватит, уже никуда идти не надо. Без тебя справятся. Вот тебе любовь, вот тебе счастье, живи да радуйся. Не будет счастья. И справиться с самим собой после такого - подвиг не меньший, чем многие воспетые в балладах героические деяния. Эрик справился. Смирил себя. Отбросил лишнее и оставил только то, что и в самом деле для него ценно. И что теперь? Набраться терпения и ждать, когда ему, как выразился Галдор, повезет?
Кто-то подбросил дров в костер. А он даже не заметил, что тут кто-то успел побывать.
Согревшись, Эрик поднялся на стену. Всего несколько караульных на протяжении всей длины укрепления следили за склоном, с которого враги так и не потрудились убрать тела своих убитых. Снег сверкал на морозе, и на нем четко выделялся каждый из мертвецов, застывших в разных позах. Странные темнокожие южане, забравшиеся далеко на север, устлали своими телами обжигающе холодный снег, и не понимал Эрик, за что они тут сегодня бились, за что погибали.
Все опять начало плыть у него перед глазами. Пронзительный черно-белый мир не должен, по всем правилам, вызывать видения. Для пророчеств предпочтительнее затуманить взор - огнем, водой, падающим снегом, туманом или слезами. А у Эрика разве что пар изо рта идет, и то он поднял уже воротник свитера, слишком уж сильно кусался мороз к полуночи. Почему же тогда казалось ему, что трупы шевелятся?
Он долго вглядывался туда, где ему почудилось движение. И в какой-то момент понял, что ничего ему на самом деле не чудится, а и в самом деле ползет там кто-то, и вопреки всякой логике не прочь ползет, к лагерю регадской армии у кромки леса, а наоборот, к крепости.
-Открывайте ворота! - крикнул он двоим дозорным у больших створок, окованных сталью. - Быстрее!
Эрик даже не стал удивляться, что его сразу же послушались. Откуда ни возьмись прибежали еще несколько арденов, вместе они выскочили наружу и побежали за Эриком, а он уже догадывался, кого они бегут спасать. И верно, стоило им приблизиться к тому месту, где он видел медленно ползущего человека, как один из мертвецов поднялся на колени, опираясь на молот, а потом усилием воли и на ноги встал. Его подхватили под руки и потащили к крепости, Эрик шел следом, озираясь, чтобы не пропустить момент, когда их заметят из вражеского лагеря. Но даже если враги и видели, что осажденные совершили вылазку наружу, ни одного нового звука не донеслось с юга, и в крепость они вернулись, никем не преследуемые.
-Жить расхотелось? - полюбопытствовал Галдор, встретивший их в воротах. Вопрос его был обращен к Эрику.
-Тебе-то что за печаль, если меня убьют? - зло ответил ему Эрик.
-Мне - никакой, - легко признал Галдор. - а вот Эрви плакать будет. Одна ее слезинка всей твоей шкуры не стоит, герой.
-Да знаю я... - и Эрик пошел к своему костру, скрипя сапогами по снегу. Об эйтории было кому позаботиться, и не хотелось ему сейчас оставаться с ним рядом и выслушивать благодарности за свое спасение.
Утром он твердо решил больше не прятаться. Хватит, надоело. Арденские воины, разделившие с ним завтрак, ожидали, что сегодня штурм будет куда более тяжелым, чем накануне. Вчера регадцы валили в лесу деревья, и вырубка вышла впечатляющей. Вдоль всего строя темнокожих южан можно было видеть сооружения из бревен, высотой почти такой же, как стена Последнего рубежа.
-Пандусы! - кричал герцог Илдинг, медленно двигаясь вдоль стены с внутренней ее стороны. - Враги приготовили переносные пандусы, с которых будут взбираться на стену! Отталкивайте их! Вооружитесь копьями! Не позволяйте им приблизиться! Если они ворвутся на стену - зовите на помощь!
Многие из арденов, услышав его слова, спускались со стены и бежали в лагерь. В снаряжение каждого воина арденской фаланги входят копья, но вчера ими вооружилась только половина Старших, а каждый второй воин на стене прикрывал копейщика щитом. Судя по предупреждению герцога завоевателей, сегодня запасные копья лишними не будут.
Утром регадцы выносили из своего лагеря трупы и складывали их штабелями. Как бы не старались они согреться у чадящих костров, ночной мороз взял свою дань с теплолюбивых южан. Зрелище было жутковатым.
С самого рассвета потеплело, и снеговые тучи, вечером еще державшиеся в вышине у склона Звездного пика, как приклеенные, постепенно ползли к полю боя. Галдор, занявший, как и вчера, позицию на стене у ворот, стоял неподвижно, воздев над головой руку с зажатым в ней синим драгоценным камнем. Это, видимо, и был упомянутый Аэлевит скаранит, легендарный Камень магии - тот, что давал возможность людям, не способным от природы к волшебству, творить магию. Похожим камнем пользовался когда-то Уивер ЭахТислари, но тот был бордовым.
Эрик не стал занимать место в строю на стене. У него не было ни доспеха, ни щита, один только меч. Но внизу, на снегу, застыли в ожидании резервы, и многие воины в запасных отрядах тоже были вооружены одними бастардами. К одному из таких отрядов он и присоединился.
Если вчера регадцы остервенело бросались на приступ, пользуясь всем, что под руку попадет, и умылись кровью с ног до головы, поплатившись за это, то сегодня, даже замерзнув за ночь как следует, они не спешили погибнуть от клинков и копий защитников. Последний рубеж оказался крепковат для зубов Младших завоевателей, нахрапом его взять не получилось. И теперь, подготовившись более основательно, южане медленно, судя по шуму, приближались к стене.
Заговорили катапульты защитников. Их было всего пять, и все они почти одновременно выстрелили. Тяжелые камни со свистом унеслись за стену, и судя по крикам оттуда, кто-то на Последнем рубеже заранее позаботился пристрелять метательные машины.
Вскоре вступили в бой и лучники. Эрик оказался возле западной стороны стены, где она нависала над пропастью, а стрелки заняли позицию на высокой скале на востоке, и до них было не меньше мили. И все же даже отсюда некоторое время можно было видеть, как шевелятся фигурки людей на относительно ровной вершине скалы, и как темные облачка одновременно выпущенных стрел срываются вниз. Но снег вскоре скрыл и людей на скале, а затем и сама скала вместе с окружающими ее отрогами Звездного пика исчезла за сплошной белой завесой. Галдор на стене начал приплясывать и светиться синим призрачным светом, пару раз Эрик уже слышал его громкие свирепые крики. Маг накручивал свои эмоции, что для колдовства скаранитом было самым лучшим способом многократно усилить магию камня.
Глухой удар сотряс стену. Правее, за воротами, воины на стене забегали, заметались. К ним бросились на помощь несколько отрядов снизу, зашевелилась немногочисленная конница, готовая скакать на выручку.
-Жарко сегодня будет, - нарушил напряженное молчание эриков вассал, волей случая оказавшийся с ним в одном отряде.
Его желания поговорить никто не поддержал. Большинство Старших все же не склонны попусту трепать языком. Все наблюдали, как отбивают первую сегодняшнюю попытку регадцев взобраться на стену соседи справа. И все же, когда они справились, некоторые ардены не сдержали вздоха облегчения.
Катапульты били без остановки. Ближайшее к ним орудие плевалось камнями и замороженным за ночь льдом. Воины во втором ряду на стене тоже сначала кидали во врагов булыжники и ледышки, но у них запас снарядов для метания иссяк довольно быстро.
Конный отряд по сигналу, которого Эрик не заметил, ушел на запад, где атакующим, похоже, удалось прорваться в крепость. Довольно долго скрывшейся за снежной завесой конницы не было видно. Когда она вернулась, поредевший строй всадников говорил сам за себя.
И снова глухой удар, на этот раз в ворота. Отряд зашевелился, готовясь вступить в бой. Но Галдор был начеку. Полыхнуло яркое синее пламя, посыпались молнии, закричали люди по ту сторону стены. И на этом попытка осаждающих пробить ворота, похоже, и закончилась. Мимо пробежал молодой арден с кружкой, над которой поднимался пар, быстро поднялся на стену к прорицателю. Обернувшись спиной к врагам, прорицатель поднял кружку и крикнул:
-Ваше здоровье, бравые воины!
Веселья мага никто не разделил.
Снег милосердно скрывал от Эрика стену почти на всем ее протяжении. Он не знал, что творилось на западе, держатся ли еще защитники. Утром за завтраком один из воинов сообщил, что на случай, если не удастся удержать врагов на стене, все уцелевшие должны отступить выше и удерживать проходы в скалах. Вроде как разведчики облазили там все, и обороняться в скалах вполне возможно.
Галдор уже несколько раз пропадал со своего места, просто исчезал. Потом возвращался обратно. Конницы давно не было видно, она или непрерывно сражалась с прорвавшимися регадцами, или вся успела полечь в боях. Правее ворот герцог Илдинг и двое арденских военачальников отвели часть отрядов резерва за палатки, на свободное место выше по склону и построили их в защитное каре фаланги. Все говорило о том, что прорыва врагов ждать уже недолго, и когда в стену напротив отряда Эрика ударил наконец переносной пандус, он понял, что уже заждался этого момента.
Раньше других он бросился вперед, но неловко оступился и упал на снег. Не растерявшись, прикрыл голову руками и сжался, позволяя другим воинам перепрыгивать через себя без задержки. Арденов этому учат еще в школах - сражаться, как единое целое, сводить к минимуму последствия своих ошибок, не рваться лично заткнуть каждую дыру и убить каждого врага, если есть кто-то, кто может сделать это быстрее, не ломая строя. Воинов в отряде, к которому примкнул Эрик, учили тому же. Ни один сапог не коснулся его спины. Когда все они убежали вперед, он наконец поднялся и первым делом огляделся. На стене уже кипел бой, регадцы перепрыгивали через заостренные бревна стены, расталкивая защитников или просто спихивая их в снег. Один пандус прижался к стене почти у самой пропасти; с той стороны, у последней лестницы, бой был жарче всего. Туда и помчался Эрик, на ходу потянувшись к мечу, и почувствовал, как кто-то уже тянет его клинок из скобы на ременной перевязи.
Тело, как водится в бою, сообразило раньше разума. Вместо того, чтобы удерживать рукоять, Эрик рванулся в сторону, разворачиваясь и поднимая руку для удара. Щелкнула скоба, выпустив меч-бастард, но перед Эриком никого не было. Не задерживаясь, он снова развернулся, замахнувшись рукой, кто-то вскрикнул до боли знакомым голосом...
Но прежде, чем Эрик сообразил, что слышит голос Эрви, меч его взлетел над ущельем и полетел вниз.
И исчез прямо в воздухе, не успев скрыться с глаз за краем пропасти.
Герцогиня арденов снимает с головы помятый шлем, откидывает волосы с лица. Золото прядей смешано с багрянцем крови. Она касается места на темени, куда пришелся скользящий удар. Царапина, но болезненная, и герцогиня едва заметно морщится.
Вокруг герцогини продолжает кипеть бой. Фаланга раскололась на несколько отрядов, через проходы между щитоносцами вперед выбегают эйтории с двуручными секирами и проламывают своим устрашающим оружием строй кассорийских воинов. За ними идут арденские мечники, ввинчиваясь в прорехи, сделанные эйториями, и кроша все, что попадется под лезвия мечей-бастардов. Атака за атакой терзают строй кассорийской пехоты, и закаленные в боях с Прежними северяне-Младшие подаются перед натиском Старших, перед выучкой и мастерством, которых им никогда не достичь.
А знай наших! Они думали, что за шесть веков ардены ничему не научились? Полагали, что их так же легко побить, как на закате Ровендии? А ничегошеньки подобного, не дождетесь!
На правом фланге магистр Таланос врубился в полуторатьму кассорийской конницы и плотно в ней увяз. Первый натиск пошатнул врагов, но не опрокинул, и теперь рыцари пытаются соперничать мастерством и доспехами с кассорийцами, потому что подвижностью, увы, похвастаться эйторийские всадники не могут. Она уже направила посыльного с приказом к арденским легким всадникам, и ожидает, что те вот-вот ударят кассорийской коннице во фланг. Но те почему-то медлят, и герцогиня злится, что ее приказ не выполняется.
-Телиох! Залп!
Командир лучников машет рукой, и стрелы почти отвесно устремляются вверх, чтобы обрушиться на задние ряды кассорийского строя. Ливень трехфутовых оперенных капель обрушивается на ряды врагов, и все заметнее колеблются они. Не ожидали, что ардены способны выставить на поле боя такое войско? И лучников не ожидали? А знай наших!
Битва уже сместилась так сильно к западу, что слева скоро можно будет увидеть реку. У реки тоже идет бой: моряки Мигронта, дружинники барона из замка Хигорт, мечники-ардены со всей южной Сиккарты и миакоранские лучники из Сатлонда ударили от берега, из леса, куда их перебрасывали на драккарах несколько ночей. Сначала кассорийцы пытались повернуть против них основные силы, но тут пришла весть, что защитники Скейра выступили из восточных ворот огромным войском, и завоеватели, оставив лагеря под защитой эсгуриев и лиртодийцев, ушли их встречать. А одних эсгуриев с лиртодийцами против засадных сил было все же маловато. В тесноте частоколов мигронтские эйтории показывали все, на что способны, мало кто мог противостоять им в плотной рубке на мечах и секирах. Два больших лагеря уже пали, и третий тоже вот-вот окажется в руках защитников Сиккарты.
Посыльный трогает Аэлевит за руку, она оборачивается и видит, как наконец приходит в движение арденская конница, устремляясь на северных всадников с кривыми клинками, облепивших рыцарей со всех сторон. Понятно теперь, почему они медлили - к арденам присоединилось около пятисот тяжелых всадников, среди которых как конные дружинники герцога Илдинга, так и эйторийские рыцари с востока. Немного их, но вполне способны они протаранить кассорийский фланг.
Грохот сшибшейся конницы слышен даже здесь, вблизи городских стен. Герцогиня видит, как подаются назад кассорийцы, а рыцари, воспользовавшись этим, отводят часть сил назад, чтобы снова взять разгон и ударить еще раз на полном скаку, сшибая копьями и людей, и лошадей, прорубая целые просеки в лесу врагов своими тяжеловозами.
Все более спешно отступает кассорийская пехота, понимая, что поражение конницы оголит левый фланг строя и поставит его под угрозу окружения. Завоеватели уклоняются от боя, не позволяя эйториям и арденам развить успех, разорвать плотное построение на несколько частей и втянуть их в бой на одном месте.
-Телиох! Залп!
Стрелы уходят вверх, падают на отступающих кассорийцев, но те показывают невиданное умение идти назад, не ломая строя. Здесь, в Арденави, никто такими приемами боя не владеет, да и читать ни о чем подобном герцогине не доводилось. Да, вторые завоеватели под стенами Скейра отнюдь не так беспомощны, как нерберийцы. Кровью оплатят защитники сегодняшнюю победу. Только бы успеть.
-Гонец, моя госпожа! Гонец от Ригалиса!
Герцогиня рукавом стирает кровь с лица и смотрит, куда указывает посыльный. Эйторийский моряк колотит пятками по бокам коня, скача от западных ворот, и развевается на воздетом вверх копье небольшой пурпурный вымпел. Она взмахивает рукой, веля свите следовать за ней, и скачет ему навстречу.
-Идут галеры! - кричит гонец. - Много!
-Скоро? - спрашивает она, осадив коня. Запыхавшийся от непривычной ему скачки на лошади моряк кивает, задыхается, откашливается и выдавливает наконец:
-Да, но времени добить врагов вам должно хватить... кхе... госпожа Аэлевит.
Она смотрит на поле боя. Картина, в общем-то, ясна и никаких поправок не требует. Конница кассорийцев понесла большие потери и отступает, неумело отстреливаясь. Стрелы не приносят преследующим их арденским всадникам большого вреда: кассорийцы не обучены стрелять на скаку, для этого им надо остановиться, а задерживаться копья арденов не дают.
Гонец скачет к Таланосу с приказом оставить преследование на арденскую легкую конницу и отходить в Скейр. Пока всадники топтались на одном месте, пехота успела уйти слишком далеко, и на фланговый удар у рыцарей уйдет много времени. Кроме того, их нужно поберечь - помимо фаланги, это главная сила защитников. Рыцарям и так сегодня сильно досталось, но кассорийскую конницу они вывели из боя напрочь.
Последний из кассорийских лагерей взят. Несколько групп оборонявших его эсгуриев в белых меховых куртках и литродийских моряков в желтых рубахах бегут прочь, их уцелело совсем немного. Здесь можно уже и сворачивать бой, пусть Мигронт и сатлондцы идут на помощь фаланге.
Гонец скачет и на юг, к конунгу Ригалису, который командует сегодня, помимо флота на реке, и засадными силами на суше.
Остаются основные части кассорийцев - больше тьмы тяжелой пехоты еще сражаются из тех восемнадцати тысяч, что вступили в бой утром. Этих можно гнать по равнине до самого римморского побережья, строй они разрывать не желают. Надо втягивать врагов в бой и держать, пока не подойдут мигронтцы и сатлондцы, держать крепко, как волк держит добычу.
-Телиох! Опустить луки!
Командир лучников вскидывает обе руки вверх, повторяя приказ герцогини своим воинам.
-Фаланга! Мечи в бой!
'Мечи в бой' - это древний приказ к атаке. Фаланга ломает строй, мечники из второго и третьего ряда устремляются на врага, за ними следом идут четвертая, пятая, шестая волна, и сколько их там еще - зависит от плотности строя. Задним рядам требуется время, чтобы избавиться от копий и щитов, достать мечи и присоединиться к атаке. Воины из второго и третьего ряда, орудующие короткими мечами, в подготовке не нуждаются. Первый же ряд творит и вовсе странный маневр: с выставленными вперед щитами бежит прямо на противника, не особо соблюдая строй, но принимая на себя дротики, стрелы или что там летит со стороны врага, чтобы остановиться перед его защитным построением и даже, если необходимо, принять на себя удар, пока подбегают остальные. А потом между щитоносцами протискиваются мечники и вспарывают строй вражеских воинов, втягивая их в ближний бой.
Герцогиня скачет вперед с мечом в руке, и воины фаланги бегут за ней со скоростью, для пехотинцев просто невероятной. Еще бы им не бежать - она не первый раз сегодня в схватку лезет, и один раз уже получила по голове кривым северным мечом. Совершить самоубийство воины ей не позволят. Они видели ее на улицах Скейра в обнимку с бутылкой, они все понимают, но не дадут ей умереть ни в бою, ни как еще иначе. Они бегут, подняв щиты и размахивая мечами, и кассорийцы все ускоряют свое рачье передвижение задом наперед, поддерживая друг друга, чтобы не упасть, и все же бежать спиной вперед они не могут, и ардены настигают их, опрокидывая на землю, перепрыгивая через копошащихся на земле упавших кассорийских щитоносцев и рубя все на своем пути. Герцогиня, прикрываясь щитом, разит своим клинком по головам врагов, но если в первой схватке кассорийцы пытались добраться до вражеской предводительницы, то сейчас им уже не до того. Посыльные наконец догоняют ее, один перехватывает поводья ее лошади и держит, пока она орет на него, требуя отпустить ее обратно в бой. Посыльный неумолим. Сам ли он додумался выполнять роль ее телохранителя, или кто из военачальников накрутил ее свитским хвост - так просто не узнаешь. Наконец посыльный отпускает поводья, но и битва успела уйти вперед, и с герцогини спал воинственный раж. Она вновь окидывает взглядом поле боя. Кассорийцы разгромлены, теперь это не вызывает сомнений. Фаланга арденов прорвала строй вражеской пехоты, разрезала его на несколько частей и жует. Мигронт и сатлондцы на подходе. Удар с тыла деморализует утомившего ее своей стойкостью врага окончательно.
Она смотрит на север: там тяжелая конница, построившись, движется к городским воротам. Арденские всадники продолжают преследовать кассорийцев, но не так уж много из них уцелело. Можно не добивать: на Римморском побережье у них остались корабли. Что бы не наплел Младшим на севере бог Элбис, вряд ли после сегодняшней сечи у них возникнет желание сунуться к защитникам Риммарави еще раз. Пусть убираются к себе в Кассорию, герцогине сейчас не до них.
Стоя на стене, правительница Скейра смотрит на почерневшее от врагов поле.
Она понимает, что сосчитать регадцев так сразу не представляется возможным. Больше ста тысяч, но насколько больше? Остроглазый Телиох берется прикинуть общую численность темнокожих южан и бормочет себе под нос, загибая пальцы. Она же просто смотрит, понимая, что в Риммарави нет таких сил, которые могут противостоять последней волне вторжения в открытом бою. Бог устной речи подготовился к своей войне основательно. Все предыдущие армии, которые она и другие защитники севера разбили тем или иным способом, были предназначены, чтобы вымотать силы обороняющихся. А регадцы и есть основная сила бога.
-Фанатики, - говорит Таивис, указывая вниз, на вражеские толпы. - Регадцы - фанатики.
Правительница Скейра просит рыцаря пояснить незнакомое слово. Таивис говорит, что термин придумали нерберийцы, чтобы описать бездумно верующего во что-то человека, готового ради своей веры убивать и умирать. Регадцы верят в выдуманного бога. В Катаара и прочих богов, реально существующих, тоже верят, но считают их диаволами.
Она понимает, что имеет ввиду Таивис. Элбису не составило труда направить Младших юга на Арденави, воспользовавшись их фанатизмом. Эта же вера делает их опасными врагами, не менее стойкими, чем ардены в защите.
Прочитав о регадцах довольно много, она не ожидала, что увидит здесь не северные легионы империи, а отборные части из центральных районов. Не хватает только императорских уольцев, элитной гвардии лучников. Но уольцы - миакринги, и было бы глупо посылать их в бой с собственными сородичами. Вместо них в числе врагов легко заметить блестящие бронзовые кирасы 'золотой стражи'. Они тут все - пять тысяч отборных воинов, охраняющих императора Регада на ступень ниже уольцев в его трехъярусном дворце-пирамиде. И это не игрушечные солдатики, разбалованные столичной роскошью и гарнизонной службой. Золотая стража часто перебрасывается туда, где требуется усилить регулярные войска, и из сражений не вылезает.
Правительница готовилась к встрече со степными лучниками и слабовооруженной пехотой с северных границ Регада. Однако если в прилегающих к Нерберии провинциях конница пользуется большой популярностью, так как только ей под силу уклониться от боя с железным строем баарисцев, то в сердце тропической империи в фаворе пехота и только пехота. Ни одной лошади не привезли регадцы со своего жаркого юга.
-Девять тем рядовой пехоты, - говорит наконец Телиох. - полутьма панцирников, полторы тьмы лучников. Итого одиннадцать тем, не считая моряков.
Одиннадцать тем! Правительница осажденного города в растерянности. Чем эту толпу бить, она не знает.
А регадцы под стенами Скейра не теряют времени. Многие отряды, не задерживаясь, маршируют на север, к горам. Остальные роют рвы, поднимают из принесенных с собой бревен частоколы вокруг будущих лагерей, вяжут рогатки.
Две вражеские армии она разбила. Третья может оказаться ей не по силам. Но если часть темнокожих воинов уйдет штурмовать Последний рубеж, как правительница того ожидала, то можно будет попробовать справиться с оставшимися. Пока еще неизвестно, какими силами после битвы с кассорийцами она располагает. Потери велики, и дым от погребальных костров вчера заслонил небо.
Магистр Таланос при смерти. Его выковыряли из разбитых лат и залатали все, что можно, но великан-рыцарь все равно готов уйти. Госпожа Аэлевит сидит у постели своего боевого соратника, положив руку поверх его могучей кисти. Они прошли вместе многое и теперь разойдутся в разные стороны.
Рыцарям досталось основательно. Магистр оказался в самой гуще сражения, и нагромоздил вокруг себя три яруса павших врагов, прежде чем сам был сражен ударами кривых мечей. Он достойно бился за чужой народ.
Госпожа Аэлевит оборачивается к Таивису, ожидающему, пока она попрощается с магистром.
-Кто примет командование рыцарями, Таивис?
-Временно - я. Но я не магистр, госпожа Аэлевит, магистра выбирают на большом сборе.
Она поднимает с тумбочки магистерскую цепь Таланоса и защелкивает ее на шее пожилого эйтория.
-Так нельзя, госпожа Аэлевит, - тихо укоряет он ее. - Я не имею права носить эту цепь.
-Мне некогда ждать, пока вы выберете нового магистра, Таивис. Твои воины должны слушаться тебя так, как слушались Таланоса, и на советах твое слово должно весить не меньше. Цепь добавит ему веса.
Таивис не находит, что возразить. Госпожа Аэлевит сжимает в последний раз руку Таланоса и покидает лечебницу. Могучий эйторий так и не пришел в сознание; лекари говорят, что скоро уйдет магистр, не открыв глаз на прощанье.
Раненая воительница кривится и шипит, пока лекарь промывает ей рану на темени.
-Будешь ерзать, Старшая - всю голову измажу и обмотаю по самые брови.
-Не смей! - восклицает она, но все же старается не дергаться. Миакоранский лекарь нравом недалеко ушел от Галдора, и с него станется выполнить свою угрозу. Ей же, еще позавчера столь равнодушной к собственной внешности, сегодня не хочется выглядеть, как ветеран в шрамах. Она все же женщина, и это часто помогает ей в делах ратных и государственных. Мешает тоже, но меньше. Миакринги после двух побед смирились с тем, что в городе правит юбка, а ардены - ардены всегда видели в ней в первую очередь прорицательницу, а теперь признали и законную герцогиню. Они уже знают, что Круг прорицателей потерял и власть, и большую часть своих членов. Не знают только, что это - навсегда.
Спиртовой раствор печет, слезы готовы хлынуть из глаз. Воительница мужественно терпит, прикидывая, как будет выглядеть с окровавленной повязкой на голове. Ничего хорошего ей в голову не приходит.
-Госпожа Аэлевит! - раздается из дальнего конца большой палаты голос Телиоха, перекрывая другие голоса, стоны и ругань раненых, увещевания сиделок. Она пытается повернуться к командиру лучников, лекарь бесцеремонно сжимает ее голову своими отнюдь не ласковыми руками, заставляя сидеть неподвижно.
-Вот беспокойная, - ворчит миакринг. - Когда шили твою рану - смирно же сидела. Что сейчас мешает не вертеться?
-Наглый же ты, лекарь, - притворно возмущается воительница. - Как ты обращаешься к Старшей?
-Ты мне не Старшая, а сопливая девчонка, - отвечает лекарь. - Думаешь, если арденка, так я и возраст определить не смогу? Тебе тридцать от силы, а то и меньше. Сиди же смирно, Амунус тебя на скалу забери!
Воительнице тридцать семь, и она с трудом сдерживает улыбку, понимая, что миакринг польстил ей намеренно.
-Телиох, встань пожалуйста поближе. Видишь, этот тиран мне даже голову повернуть не дает. Говори.
Телиох появляется перед ее глазами, коротко рассказывает самые важные новости. Ее присутствие требуется в гавани, но слушает она вполуха. Седые волосы Телиоха перехвачены серой лентой, завязанной на затылке. И чем дольше она на эту ленту смотрит, тем яснее представляет себе, как надо делать ее перевязку.
-Лекарь...
-Ну что еще? Я почти закончил.
-Лекарь, ты сможешь намотать бинты так, как я скажу?
-Нашла время модничать, - он молчит и добавляет: - Смогу, наверное, если они держаться будут.
Ага, вот так - другое дело!
Прорицательница, сменив кольчугу на платье, крутится перед зеркалом, пользуясь тем, что ее никто не видит. На людях такое поведение она себе в эти дни позволить не может. Легкомысленную модницу ни горожане, ни воины не потерпят, пока под стенами стоят тьмы темнокожих врагов.
Повязка намотана наискосок, от темени до основания затылка. Тяжелая волна волос удерживает ее сзади, падая на спину, сверху ту же роль выполняют несколько медных шпилек, искусно спрятанных в густых локонах. Кровь на ткани уже проступила, но это не беда. Беда была бы, выполни лекарь свою угрозу и намотай ей на голову целую шапку из бинтов. А так - даже интересно.
Прорицательница смотрит на стоящую на столе бутыль вина. Второй день она к ней не прикасается. Вылить его вовсе, что ли? Не помогло ей вино ничуть, не притупило боли в душе.
В гавани, как всегда, суматоха и толкотня. Выскочив из кареты, она быстрым шагом идет к флагманскому драккару, на борту которого стоит в окружении нескольких капитанов конунг Ригалис, о чем-то с моряками споря. Прорицательница взбегает по сходням, спор стихает, эйтории расступаются, а конунг смотрит на повязку на ее голове и чему-то ухмыляется.
-Скажешь хоть слово - столкну в воду, - шутливо грозит она. Настроение у нее все еще приподнятое, эйфория после вчерашней победы не успела ослабнуть. Даром что новые враги под стенами, даром что крови пролилось столько, что вся равнина ею пропиталась - прорицательнице кажется, что ей и горы по плечо, и море вброд перейти она тоже способна. И разве только она одна? Унылый в последние дни и серый Скейр наконец ожил и встряхнулся. Горожане и в нее поверили, и в себя поверили, и в усталых своих, небритых и немытых защитников тоже. Справятся. А если не справятся, то такую цену за победу с врага запросят, что внуки регадские помнить будут.
Ухмылка на лице конунга становится еще шире.
-Что с брандерами, Ригалис?
-Третий отправили.
-Мало, - недовольно хмурится прорицательница.
Ригалис указывает рукой себе за спину. Там, на южном берегу Арриса, словно вырос в холмах новый город. Дымы поднимаются над сосновыми борами во множестве мест. Эйтории гонят из сосновой живицы скипидар, которым пропитывают стоящие в городе торговые суда и сплавляют их вниз по реке, ближе к стоянкам регадского флота поджигая брандеры и распугивая верткие галеры.
-У меня мало людей, Аэлевит, - он единственный в городе не прибавляет к ее имени 'госпожа', полагая себя равным арденской герцогине. - Все свободные уже заняты в холмах.
-Возьми сатлондцев. Возьми всех, кто тебе нужен, Ригалис. Но галеры не должны прорваться к городу. Пусть хоть весь Аррис до устья запылает, но ты же сам понимаешь, что будет, если регадцы высадятся в гавани!
-Понимаю, Аэлевит. Хорошо, я справлюсь с рекой. Что с южанами?
Прорицательница смотрит на солнце.
-Скоро уже надо ехать на переговоры. Рыцари Таивиса будут сопровождать меня.
-Десять моих кораблей стоят против устья Катасты. Но все же будь осторожна, прошу тебя.
Она молчит, уже погрузившись в мысли о предстоящих переговорах. Легкими они не будут. Она знает о предстоящих сложностях, для этого ей не надо быть прорицательницей.
Кольчуга надоела невысокой арденке до ужаса. Сколько же могут женщины ее народа готовиться к бою наравне с мужчинами? Когда все это закончится? Раньше ведь такого не было. До Завоевания ни один арден и подумать не мог, что старикам, женщинам и детям придется сражаться наравне с мужчинами. Война Серого волка сломала все традиции, поставив в строй весь Старший народ. До сих пор так и стоят, забыв, что не всем это по плечу. Она пока еще держится, но с синяками от тяжести доспехов и постоянной езды верхом компрессы уже не справляются.
И все же она втискивается в узкую, облегающую кольчугу, натягивая ее поверх ватника. Опоясывается мечом, поправляет перед зеркалом повязку на голове. Круги под глазами никакая пудра, конечно, не скроет, но их Таларику придется пережить. Она не ставит себе целью очаровать южанина. Он увидит перед собой не прекрасную Старшую, но решительную и уверенную в себе тетку, уничтожившую две армии и готовую, если надо, расколошматить еще парочку. Условия должна диктовать она.
Рыцари уже ждут на площади перед ратушей. Таивис надел магистерскую цепь, чтобы она не ругалась. Гнева арденки старый эйторий боится больше, чем молчаливого осуждения своих братьев-рыцарей. Она может быть бескомпромиссной и даже жестокой, окружающие успели это хорошо усвоить.
Вскочив на коня, арденка поднимает руку, давая кортежу знак следовать за ней. Она едет впереди, Таивис пристраивается слева и чуть позади.
-Разведчики вернулись, Таивис?
-Да, госпожа Аэлевит. Южане встали лагерем за мостом, к нашей заставе выходил парламентер от Таларика.
-Меня больше интересуют новости из-за Катасты, Таивис. Что сообщают лучники о южанах? Какие настроения в армии?
-Точной информации нет, госпожа Аэлевит. Эраэх прислал сообщение, что граф Гисс и еще две сотни всадников покинули войско южан и уехали ночью в неизвестном направлении.
-Эраэх не смог сделать это направление известным? - удивилась арденка. - Я была лучшего мнения о его способностях.
-Пока нет, но он отправил патрули во все стороны. Реку алагоры пересечь не могли. Для Последнего рубежа никакой угрозы отряд графа Гисса не представляет...
-Позволь мне судить, для кого и для чего представляет угрозу граф Гисс! - она повышает голос, и Таивис смотрит на нее удивленно. Она запоздало соображает, что новый магистр не знает того, что знал Таланос. - Таивис, в междуречье Катасты и Арриса сейчас находятся несколько людей, чья жизнь очень важна для нашей победы. Кто они и чем важны, я расскажу тебе позже. Сейчас просто поверь, что даже такая мелочь, как двести всадников из Гиссаны, там крайне нежелательны.
-Я понял, моя госпожа. Виластис-с-молотом и его рыцари получат приказ искать алагоров.
Восточные ворота раскрываются перед кортежем герцогини. Ее сопровождают полсотни эйторийских рыцарей, а вдоль тракта патрулируют равнину и болота отряды арденской легкой конницы. Регадцы, как и кассорийцы до них, с востока Скейр блокировать не стали, путь свободен.
Ветер задувает слева, развевая плащи всадников и белое знамя с головой волка. В ветре арденка чувствует ледяное дыханье зимы. Вестники с севера уже сообщали о внезапных холодах в верховьях Катасты. Последний рубеж обледенел, Галдор ЭахКоллар спешно гонит в крепость последние обозы с дровами. Скоро всякое снабжение крепости прекратится - регадские отряды подходят все ближе.
Половина южного войска ушла к горам. Под столицей осталось около шести тем, включая моряков на галерах. Это преодолимо, с этим можно биться. Справятся ли защитники Последнего рубежа с еще шестьюдесятью тысячами темнокожих воинов? Военачальники на совете были уверены, что шансы на удачу и провал защиты примерно равны. Крепость на севере отнюдь не так неприступна, как стены Скейра, но на каждые два фута ее стен приходится по пять защитников. Атакующих вчетверо больше, но все военные теории твердят о том, что для успешной атаки нужно минимум троекратное превосходство. При четырехкратном - повышаются требования к выучке защитников и таланту полководца, защищающего крепость.
Командование при обороне Последнего рубежа примет герцог Илдинг. Галдор не намерен лезть не в свое дело, у прорицателя и без того забот полон рот.
Арденка прикладывает руку к глазам, заслоняя их от солнца и ветра, смотрит вперед. На берегу Катасты темнеет полоса леса. Тракт поднялся на насыпь, слева и справа от мощеной дороги тянутся мокрые низины, поросшие осокой, камышом и осиновыми рощами.
-Таларик наверняка понял, зачем я отсрочила переговоры, - говорит она Таивису.
-Не сомневаюсь в этом, госпожа Аэлевит, - соглашается рыцарь. - Но ты же видишь, что спешить на выручку кассорийцам он не стал.
-Это большой плюс, Таивис. Таларик твердо решил не продолжать войну, пока есть шанс договориться миром. Но он вряд ли ожидает услышать от меня те условия, которые я собираюсь предложить.
Добравшись до моста, арденка и Таивис спешиваются на заставе. Возле рогаток ожидает ее прибытия бородатый истонский воин в черной медвежьей шкуре и стальной кирасе, с короткой секирой на поясе. Он удивленно смотрит на маленькую женщину в кольчуге, не понимая, зачем она направляется к нему.
-Я - Аэлевит, - сообщает ему арденка властным голосом. Она говорит на северном миакоранском диалекте, надеясь, что истонец его знает. - Сообщи темнику Таларику, что я жду его здесь.
-Атранек Экмарен передаст Таларику твои слова, женщина, - несколько удивленно говорит воин равнин. В его миакоранском слышен жесткий акцент и произношение, более характерное для южных миакрингов, но все слова ей понятны.
Вскочив на коня, истонец мчится в сторону лагеря южан, раскинувшегося на берегу. Стан Таларика кажется нарочито незащищенным, но арденка замечает и отряд конницы дальше по тракту, и мелькающие среди деревьев слева от дороги красные сюрко алагорских пехотинцев. Миром закончатся переговоры или войной, но Таларик не даст застать себя врасплох.
Солдаты на заставе приглашают ее подождать у костра. Ветер дует все сильнее, ватник под кольчугой и легкий плащ не спасают от холода. Арденка соглашается, солдаты освобождают ей и Таивису место. Отказавшись от дассигской яблочной водки, принимает кружку с чаем и пьет маленькими глотками, ловя на себе любопытные взгляды и арденов, и миакрингов. Многие из воинов на заставе видели ее раньше лишь издали.
От костра ей видно тракт, и арденка заранее замечает, как от лагеря отъезжает небольшой отряд верховых. Когда те приближаются к рогаткам, она возвращает воинам кружку, поднимается и идет навстречу самому талантливому из своих врагов.
Арденка легко выделяет темника из группы южан. Она много слышала о Таларике, разведчики приводили ей и описания его внешности. Из всех военачальников, сопровождающих его, Таларик едва ли не самый молодой. Лицо обтянуто кожей, скулы и подбородок выступают так, словно темника голодом морили. Глаза внимательные, смотрят изучающе и пытаются заглянуть в душу. К счастью, Младшие пророческим даром редко обладают, иначе Аэлевит почуяла бы неладное.
Обмен приветствиями короток. Таларик тоже не любит расшаркивания, по происхождению он простолюдин, по роду занятий - воин.
-Я готов услышать цену мира, Аэлевит.
А повадка у него властная. Алагорский самородок, еще месяц назад ходивший в тысячниках, быстро привык командовать армией.
-Мира не будет, Таларик.
Отметив, что и мускул не дрогнул на его лице, арденка делает шаг вперед, сжав руками колья разделяющих их рогаток.
-Мне не нужен нейтралитет, Таларик. Мне не нужна твоя армия ни на южном берегу Арриса, ни в Веггаре, ни в Гиссане, ни в междуречье.
Она внимательно смотрит на молодого темника. Он насторожен, он удивлен, он напрягся, готовый бежать, сражаться или что еще потребуется, когда стоящая перед ним женщина доведет свою мысль до него полностью. Не готов Таларик только к тому, что ему предстоит услышать.
-А нужна она мне под стенами Скейра, Таларик. Бейся со мной против моих врагов, и ты получишь не мир, а союз с Риммарави.
Стоящий на костылях слева от Таларика алагор с седой бородкой не сдерживает удивленного восклицания.
-Это... неожиданное предложение, Аэлевит, - наконец прерывает молчанье Таларик. - Я должен над ним подумать.
-Сутки! - взмывает ввысь ее голос. И уже тише арденка добавляет: - Если будешь готов дать мне ответ раньше, отправь гонца сюда, на заставу. Но не жди от меня простого мира и дозволения уйти невозбранно.
В открытом кафе к вечеру сидеть холодно, но служанка говорит, что внутри тоже есть столики. Повелительница арденов в сопровождении Таивиса заходит в открытые девушкой двери, обнаруживает небольшой зал, разделенный стойкой на две части. Столик у окна уже накрыт, словно ее ждали. Не исключено, что так и есть, она часто и завтракает тут, и ужинает тоже. Скинув шерстяной плащ, она расправляет свободную рубаху на бедрах и садится за столик. Снимает колпак с плошки с салатом, невольно улыбается. За окнами настоящая метель, а здесь - свежие овощи. Что считать большим чудом - зиму среди весны или огурцы среди зимы?
Таивису приносят эля, ей - яблочный сок. Даже в худшие свои дни повелительница Старших не позволяла себе напиваться в этом заведении. Она ценила здешний уют и отношение слуг к постоянной клиентке, но больше всего ценила воспоминания о тех днях, когда ей случалось здесь завтракать не одной, а...
Задержав дыхание, она считает до десяти. Этот способ всегда помогал ей сосредоточиться после пророческого транса. Сейчас она едва удержалась на грани вторжения в будущее, которой ей видеть нельзя, нельзя, нельзя... Удержалась. Таивис, заказав жаркое, посматривает на нее поверх бокала с элем. Наверняка чувствует ее состояние, и ей не по себе от внимательного взгляда серых глаз эйтория. И все равно она старается не оставаться одна до самого позднего вечера, до того, как ее свалит с ног усталость, следом за которой быстро придет сон без сновидений. Ей страшно оставаться одной и днем, и ночью. Та, кто повелевает в эти дни всем народом арденов, не имеет власти лишь над собой. Она нужна им всем, а они все нужны ей.
Таивис и Ригалис чаще оказываются ее спутниками, чем арденские военачальники. С эйториями ей проще, от них не надо прятать ни волнение, ни слезы. Перед своим народом повелительница старается не давать себе воли. И так уже один раз не сдержалась, ушла в запой, как моряк какой-нибудь. Один раз ей это простили. Она не уверена, что простят снова.
-Ты считаешь, что Таларик согласится на твои условия? - спрашивает наконец Таивис.
-А куда он денется? - отвечает она с набитым ртом. - Регадцам он не нужен, на западе и на севере ему делать, следовательно, нечего. На юг мы его не пускаем. Остается только отступать по Веггарскому тракту до Дассига, а дальше через болота выбираться к замку Дубр и искать переправу в верховьях Арриса. Зеленокожие ушли к берегам океана, но Таларик об этом не знает и, скорее всего, считает восточное направление рискованным. Сидя же без дела в междуречье, он просто дождется, пока освободятся либо наши войска, либо регадские, и зададут ему трепку.
-Таларик сидеть не будет.
-Не уверена, Таивис, - она отодвигает пустую плошку в сторону, и служанка ставит перед ней тарелку с оладьями, залитыми ежевичным вареньем. Заинтересовавшись, Таивис просит себе того же, служанка улыбается.
Даже в эти трудные дни здесь исхитряются добывать откуда-то продукты и вкусно готовить. Повелительница арденов старается никому не рассказывать об этом кафе, справедливо полагая, что излишняя популярность ему на пользу не пойдет.
-Не уверена, - повторяет она. - но сюрпризы от Таларика нам тоже не нужны. Он нужен нам целиком, весь. Я предложила ему союз. После окончания войны здесь он получит мою поддержку в Гиссане.
-Далеко же ты заглядываешь! - восклицает Таивис. - Наши провидцы все глаза проглядели, но ничего дальше чем на полчаса рассмотреть не могут. Да и то не всегда.
-А это и не пророчество, Таивис. Это мои планы.
-Вот как? Неожиданно.
-Я отказалась от своего дара предвидения. Ни к чему хорошему он привести не может. Пользуйся я им, мы бы проиграли еще в первом сражении с графом Гиссом.
-Ты хочешь сказать...
-Да, Таивис. Мы были обречены!
Она воскликнула так громко, что служанка с горшком жаркого на подносе застыла, не дойдя до столика.
-Уивер, наш Верховный прорицатель, чуть не обрек весь мой народ на гибель своим пророческим даром. Мне горько это говорить, Таивис, я его очень любила и верила в него. Но Уивер не верил в себя сам, ненавидел себя за бессилие, которое сам себе придумал. Ему казалось, что он не справится с бурей, и он не справлялся, раз за разом бросая людей в бой и заранее предвидя их поражение и гибель. Он пытался строить свои планы на отчаянии и едва не выстроил их до конца, заперев нас в своей ненависти к себе, в своей беспомощности и безысходности.
Девушка с жарким подошла на цыпочках, не осмеливаясь прерывать повелительницу арденов, вещающую чудовищные откровения. Девушка была арденкой, и звучавшие в маленьком кафе слова она понимала отлично. И она знала, кто эта раскрасневшаяся от волнения женщина, и знала, что ее слова - не пустой звук. Посмотрев служанке в глаза и увидев, что они расширились от ужаса, повелительница Старшего народа пришла в себя.
-Я вижу, тебе внове эта мысль, Таивис. Не судьба определяет нашу жизнь, но мы ее создаем. Прорицатель видит лишь то, что неизменно случится - а значит, случившееся уже предопределено в мыслях и поступках того, чье будущее видится прорицателю - ведомо то самому человеку либо неведомо. Сами носители судеб сужают для себя многовариантность будущего до одного-единственного выбора - чаще всего простого и понятного, в ущерб сложным и неоднозначным.
Эйторий поперхнулся пивом.
-Сама придумала?
-Да, сама. И доказательств моей теории больше, чем достаточно.
-Например?
-Например, все тот же Уивер ЭахТислари. Когда он понял то, о чем я рассказываю, то сумел, переломив себя и свое отчаяние, сотворить будущее таким, каким оно досталось нам сегодня. Ты наверняка слышал о гибели эсгуриев в замках Нодер и Скассл, о семи тысячах кассорийцев, растаявших в лесах Эггора, о том, как завел в ловушку южан Эрадэах ЭахМираэх, и как перессорил нерберийцев Марген ЭахДариг. О Безумном прорицателе слышал наверняка.
-Кое-что я, конечно, слышал, госпожа Аэлевит.
-Так вот, Таивис. Все эти события были тщательно распланированы нами, Кругом прорицателей Эггора, незадолго до смерти Уивера ЭахТислари. Большая часть операций придумана им лично. Заведя нас в обреченность, он сделал все, чтобы вывести нас обратно.
-Допустим, так и есть, госпожа Аэлевит, - Таивис поднял крышку с горшочка, с наслаждением принюхался и посмотрел на служанку, что замерла в двух шагах от столика.
-Можно, я послушаю? - попросила девушка, глядя на эйтория. В сторону своей повелительницы она посмотреть не решалась.
-Можно, конечно. Госпожа Аэлевит не будет возражать, - он подмигнул своей спутнице над куском мяса, нацепленным на вилку, она согласно кивнула. - Но как с твоим объяснением вяжется случай с Безумным прорицателем? Таланос говорил, что он выступил против вашего народа и чуть не загубил все ваши планы на востоке.
-Таланос ошибался. Эриак ЭахТих не пошел против нас. Он просто решил внести свои коррективы в будущее, по причинам, которые я сама до конца не понимаю.
-А может, он просто не смог преодолеть судьбу? Всегда считалось, что с уже определенным будущим справиться невозможно.
-А это будущее не было определено до конца, насколько мне известно. Никто не знал исхода битвы на востоке заранее. Уивер говорил однажды, что мы проиграем все битвы, которые планируем, однако этого сражения тогда в планах еще не было.
Таивис не спешил с ответом, отдавая должное жаркому, и она занялась оладьями. Служанка, присев за соседний столик, опустила глаза и смотрела на свою руку, лежащую на коленях. Ногти ее пальцев впились в ладонь, и уже выступили из-под них маленькие капельки крови.
- Обреченность создаем мы сами, Таивис. Мы обречены думать и решать так, как у нас заведено. И пророчества лишь подтверждают нашу привычку, порождая все новые и новые поколения обреченных. Надо... надо расширить кругозор. Надо сделать выбор невозможного - возможным, и только с этой точки зрения оценивать все варианты. Сделать так, чтобы могло случится все, что угодно. Принять как реальность, как мир. Тогда пророки умолкнут, а народ обретет будущее.
-За тобой записывать надо, госпожа Аэлевит.
-У меня все записано. Я долго над всем этим думала.
Женщина с золотыми волосами, подтянув под себя ноги в кресле, в очередной раз перечитывает письмо. Слезы в три ручья бегут по ее щекам, она не может и не хочет их сдерживать. Только трет остервенело платком глаза, не позволяя влаге затуманить ее взор.
Дрова трещат в камине, гудит труба. За окном снег скрыл все огни ночного города. Из рассохшегося окна тянет легкий сквозняк, но ей плевать, на все плевать, ей плохо - так плохо, что впору наложить на себя руки, но нельзя, у нее еще есть маленькая надежда, что все кончится хорошо, да и знает она, что суждено ей остаться в живых.
Ее дыхание сбивается на всхлипывания. Отставив руку с письмом в сторону, она смотрит перед собой, не видя ничего. Глаза покраснели, в глазах плещется горе.
Она пытается успокоиться, но спокойствия ей не видать. Взгляд начинает метаться по маленькой спальне, останавливаясь на немногочисленных предметах обстановки, но каждый из них напоминает о нем. Здесь он лежал, закинув руки за голову, здесь стоял, глядя на нее прищурившись и улыбаясь той улыбкой, которую она всю жизнь видела во сне, и вот наконец узрела наяву, ненадолго, чтобы самой оттолкнуть его, отбросить как можно дальше от себя, прямо в кровожадные лапы судьбы.
Когда взгляд золотоволосой женщины останавливается на картине, с которой сползла прикрывающая ее материя, она понимает, что дальше так не выдержит. Она сама рисовала эту картину, и человек, из руки которого сыплются на камень скалы листки бумаги, слишком на него похож, слишком...
Натянув сапоги, накинув плащ и схватив бутыль с вином, она выскакивает за дверь. Сбегает по широкой мраморной лестнице вниз, проносится мимо скучающего у дверей стражника.
-Госпожа Аэлевит! - кричит он ей вслед, но захлопнувшаяся дверь заглушает его слова. Снег бьет ей в лицо, тяжелые хлопья остужают его, пока она стоит у фонтана, глядя на танцующие статуи. Сегодня они не стесняются взглядов и пляшут, актеры кланяются, а танцовщицы взмывают вверх, приседают в реверансах, кружатся, вздымая юбки, и кружится снег, падая на сверкающую в свете фонарей воду и тая. Она глубоко дышит, пытаясь прийти в себя.
Теплый шерстяной плащ хорошо греет. На улицах Скейра ни ветерка, снежные хлопья падают вниз и оседают на камнях мостовой. Отвернувшись от фонтана, она идет вниз по улице, мимо освещенных окон, мимо залепленных снегом фонарей, мимо темных подворотен и клумб с цветами, постепенно скрывающимися под белым покрывалом. Ее рука нащупывает пробку бутыли, она останавливается и делает первый глоток. Кровь оживает в жилах, женщина в плаще с капюшоном, из-под которого выбиваются золотые локоны, идет дальше, не утруждая себя поднимать ноги повыше, а снега уже намело по щиколотку, и чем дальше, чем труднее идти.
Она идет по заснеженным дорожкам, на которые сегодня не падает свет - фонарщик не стал зажигать в парке фонари, полагая, что вряд ли в такую погоду они там кому понадобятся. Смахнув снег со скамейки, она садится и смотрит на прогнувшиеся почти до самой земли тяжелые ветви деревьев. Стоит в ажурной деревянной беседке, откинув на плечи капюшон и прикрыв глаза. Она видит каждый их шаг, но только тогда было тепло и весна, а сейчас тут все белым-бело, и только темнеет пруд среди камышей.
Выйдя из парка, она отбрасывает пустую бутыль в сугроб. В глазах у нее уже мутится.
-Обреченность создаем мы сами, - повторяет она в такт своим шагам. - Мы сами. Мы сами...
Упершись лбом в шершавые брусья ворот, женщина с золотыми волосами колотит в них кулаками; повязка успела сползти с ее темени, и стражники уже столпились вокруг нее, увещевая и упрашивая, а она повторяет раз за разом:
-Пустите же меня! Пустите! Я нужна ему! Ну откройте ворота, ну что вам стоит... сволочи вы бездушные, выпустите же меня...
Палуба драккара едва шевелится на спокойной речной воде, но ей достаточно и такой малости, чтобы то и дело кидаться к фальшборту и склоняться над темной речной водой. Ригалис рядом, на палубе корабля он становится проворным, как кот, и успевает схватить ее за шиворот, чтобы она случайно не выпала за борт. Рука конунга надежно держит ее, пока ее тело содрогается от позывов рвоты. Обессилев, она шевелит рукой, и тогда конунг поднимает ее, ставит вертикально, вытирает губы.
-Я думал, Аэлевит, тебя уже отпустило. Зачем надо было опять напиваться? Легче стало?
Она еле-еле качает головой. В глазах темнеет, но конунг держит ее, не давая упасть.
-Ну а зачем тогда? Прекращай, ты не маленькая девчонка, Аэлевит.
-А кто я?.. - чуть слышно бормочет она.
Конунг ухмыляется.
-Ты красивая женщина. Гордая женщина. Ты - герцогиня Риммарави, единственная надежда своего народа. Ты Аэлевит из Окбери, прорицательница Круга. Ты глупая курица, которая пытается утопить в алкоголе чувства, вину неподвластные.
-Кто все эти люди, Ригалис? - она находит в себе силы улыбнуться.
-Посмотри в зеркало, и ты увидишь... впрочем, сейчас я тебе зеркало не дам. Позже. Пока просто поверь старому морскому волку, что в твоих силах выдержать больше, чем тебе кажется. Сегодня от тебя вообще многого не потребуется.
Она знает. Ей всего лишь надо выглядеть прилично перед Талариком, когда тот будет давать ответ на ее вчерашнее предложение. Она и так знает, что скажет темник, хотя и не видела ничего своим пророческим зрением. Таларик обречен согласиться на союз, она сама создала для него эту обреченность, а воли темника не хватает, чтобы из нее вырваться.
В руках прорицателей - великая сила, они способны творить будущее, но для этого им надо сдерживать в себе желание увидеть завтрашний день заранее, до того, как предприняты все усилия. Прорицание грядущего - для ленивых, и как же глупо было полагать, что завтра и солнце взойдет само по себе, и цветы распустятся, и птички будут петь, и трупы врагов поплывут вниз по реке без посторонней помощи. Поколения и поколения предков взирали на воду, а враги все не спешили умирать. Они что, дураки все были, глупцы беспомощные? Не могли понять, что не течет вода под лежачий камень?
-Что, опять? - спрашивает Ригалис, заметив странное выражение на ее лице.
-Нет, вроде попустило. У тебя чай есть?
-Идем, заварю.
Над лагерями регадцев поднимаются струйки дыма. Возле частоколов чернеют влажной землей свежевырытые ямы. Темнокожие войны южной империи, кутаясь в тряпье и смешно подпрыгивая в своих сандалиях на непривычном им холодном снегу, сносят к ямам тела умерших этой ночью от обморожения. Тел много, их сбрасывают в ямы и закапывают.
-Как нарочно эта зима, - Таларик цокает языком. - Может, боги на нашей стороне, Аэлевит?
-Боги тут не при чем, Таларик.
Темник таращит на нее глаза, но Аэлевит не спешит с объяснениями. Уивер хотел, чтобы Младшие уважали арденов, и Эрик желал того же. Они будут уважать Старший народ, научатся со временем. Пройдут века, и арденов таки будет, за что уважать. А сейчас пусть боятся, пусть считают прорицателей магами и чародеями, пусть с воем лезут на деревья, услышав о приближении фаланги. А если заключили союзы с ними, то пусть трижды подумают, прежде чем их нарушить.
Она вызовет лавину. Протянув руку, она сделает несколько движений кистью, и мазки на холсте сложатся в картину. Не увидит, нет - сначала придумает, потом будет рисовать. Наоборот она однажды поступила, и кто знает, чем обернется для нее висящая на стене ее спальни картина, где сморит на море призрак с каштановыми волосами?
Снег укрыл всю равнину. Сегодня небо ясное, но за ночь его наметет еще больше. Вокруг Звездного пика собираются тучи, и остроглазый Телиох говорит, что различает сверканье синих молний ближе к подножью горы. Галдор разошелся и колдует по-крупному, готовя снежную бурю в подарок теплолюбивым южанам.
-Завтра утром мы идем в бой, господа воеводы, - наконец озвучивает Аэлевит свое решение. - За ночь нам придется подготовиться к сражению. Конница не пройдет по глубокому снегу. Я предлагаю ночью утоптать участок равнины вдоль восточной стены. Воинов выматывать без нужды не стоит, но есть горожане, которые, я уверена, охотно нам в этом помогут. Верно, бургомистр?
-Все верно, ваша светлость. Скейр поможет всем, что в силах простых людей.
-Фаланга на рассвете выйдет из города и встанет строем с запада на восток. Как только регадцы двинутся на нее, строй должен отступить к самому тракту и там уже встать насмерть.
Невысокой полноватый арден в кирасе из заговоренной бронзы молча бьет себя кулаком в грудь.
-Таларик, твои воины укроются в болотах вдоль берега Катасты. Займи позицию ночью, позаботься, чтобы люди были тепло одеты. Если теплых вещей не хватает, скажешь - я велю бургомистру обеспечить тебя всем необходимым. Костры жечь я запрещаю. В болотах есть где укрыться и от снега, и от посторонних глаз. В бой вступишь по моему приказу.
-Будет сделано, Аэлевит. Ты хорошо придумала.
-Это не касается конницы Истона. Атранек Экмарен, ты объединишь свои силы с конницей арденов. Ваша позиция - у западных ворот. По сигналу вы выйдете в поле и будете действовать дальше автономно. Ваша задача - беспокоить регадцев с тыла и не давать им сосредоточить большие силы на одном направлении.
-Я понял тебя, женщина.
-Я выполню приказ, моя госпожа.
-Ригалис, ты сможешь подняться по Катасте?
-Несколько легких драккаров, может, и способны пройти милю-другую, но не более того. Что ты хочешь, Аэлевит, чтобы я сделал?
-Мне нужно как можно больше воинов на северо-восточном направлении. Ударив сразу после того, как фаланга вступит в бой, они оттянут на себя часть сил регадцев и заставят их растянуться по всей равнине. Чем дальше вы зайдете, тем лучше. Но часть сил, конечно, надо оставить на реке.
-Десяти тысяч на реку хватит. Все остальные воины Мигронта, сатлондские лучники, мечники южной Сиккарты встанут там, где ты скажешь. Как их туда доставить - моя забота.
-Верю, что ты справишься, Ригалис. Во-он та группа деревьев в отдалении пусть служит для тебя ориентиром.
-Вижу. Утром мои воины будут там, Аэлевит.
-Телиох, твои лучники займут позицию на стенах - оттуда зона обстрела будет больше. Позаботься о запасных тетивах, погода будет сырая.
-Госпожа Аэлевит, мои люди без запасной тетивы на бой не выходят.
-Таивис. Тебе в подкрепление пойдут конные дружинники герцога Илдинга. Встанешь у восточных ворот, внутри городских стен. Я буду с фалангой и дам тебе знать, когда пора будет открыть ворота и ударить во фланг регадцам.
Аэлевит обвела взглядом военачальников.
-Таким образом мы возьмем завоевателей в полное окружение. Вступая в бой один за другим, вы усугубите панику среди врага, который будет вынужден метаться. Буря и снегопад станут нашими союзниками, холод убавит регадцам сообразительности. Против нас - всего шестьдесят тысяч, из них не меньше десяти останутся при галерах. Итого пятьдесят в поле. У нас преимущество в числе войск, преимущество в вооружении, преимущество в том, что наши воины более привычны к холоду. Я уверена в победе.
Ступайте же к своим войскам и займитесь подготовкой. Завтра мы окончательно выгоним завоевателей из Риммарави.
Военачальники давно разошлись. Аэлевит стоит, опершись локтями о каменный зубец, и смотрит на север. Там, под Звездным пиком, уже падает сплошной стеной снег...
Немногие знают, что будущее Риммарави решится не здесь. Мало кто понимает, что решается не судьба арденов и миакрингов, а судьба всего мира. Деревянная крепость на севере построена по ее приказу. Все, что она может еще сделать, чтобы помочь избранникам Лайты, будет сделано завтра под стенами Скейра. Четверым же надо выдержать натиск второй половины регадского войска. Аэлевит отдала Последнему рубежу столько воинов, сколько могла себе позволить. Волей случая туда же отступили остатки армии герцога Илдинга, и теперь их там полторы тьмы.
Полторы против шести. Пятнадцать тысяч против шестидесяти. И мороз со снегом.
Она до сих пор не знает, что предназначено сделать четверым избранным. Аэлевит склоняется к мысли, что никто и не узнает этого до того момента, когда они сделают свой выбор. Каждый - свой. Они сами выбирают свое будущее, и ни один прорицатель на свете над ним не властен.
Какое будущее выберет ее любимый? Какой выбор встанет перед ним? Почему, в конце концов, именно его избрала Лайта для своих целей? Что, других не нашлось? Мало людей в мире, что ли?
Завывает ветер над белой равниной. Она не слышит ответа на свои вопросы в вое ветра.
Левую руку она простерла навстречу завоевателям, чтобы остановить их. Но есть еще правая, она свободна. Грядущее же близко, выбери, протяни руку - и ты слепишь из снега то будущее, которое тебе больше по душе. Если очень хочется, то можно постараться слепить его одной рукой, но снежок, скорее всего, получится кривым. Чтобы быть уверенным в результате своих действий, нужны обе руки.
Две руки, чтобы слепить снежок. Две руки, чтобы схватить и держать. Две руки, чтобы драться. Две руки, чтобы протянуть их навстречу тому единственному будущему, которое для нее как последний глоток воздуха.
Аэлевит протягивает руку на север, пальцы замирают в холодном воздухе. Губы шевелятся, не решаясь произнести имя...
В предрассветных сумерках она едет впереди колонны щитоносцев по улицам Скейра. Горожане прижимаются к стенам, пропуская воинов, смотрят из окон, машут руками. Аэлевит замечает, что за последние дни в моду у горожанок вошли красно-белые платки, перехватывающие волосы от темени и завязанные у основания затылка под распущенными волосами.
Подняв руку, Аэлевит протягивает ее вперед в жесте, так много значащем для нее, но вряд ли понятным тем, кто на нее смотрит. И все же горожане истолковывают его по-своему и кричат, приветствуя свою герцогиню, и вторят им воины за ее спиной.
Везде, где прежде доводилось жить Лорбаэн, зимы были холодными, и к морозу она привыкла. Медвежья шкура грела, как печка, и если бы не голые ноги, обутые в одни хлипкие сандалии, так и брела бы она, не видя перед собой дороги, не ведая, куда, погрузившись целиком в себя и собственные мысли. Но мороз щипал за икры, не позволяя ей заблудиться окончательно. В какой-то момент она посмотрела наконец вокруг и обнаружила, что стоит буквально на околице какой-то деревни.
Ничего не оставалось, как постучаться в первый же дом. На стук долго никто не отзывался. Девочка спустилась с крыльца во двор, обошла дом по кругу. Пустая собачья будка навела ее на мысль, что жилье брошено хозяевами, а заглянув в хлев, Лорбаэн убедилась в этом окончательно. Здесь еще пахло коровами, но скотины не было.
Вернувшись к двери, толкнула ее без особой надежды, но та неожиданно отворилась. В сенях девочка разулась и босиком вошла в дом, где печь еще не успела окончательно остыть. Хозяева ушли совсем недавно, забрав с собой лишь самое необходимое из вещей.
Она особо не колебалась, закопавшись в короб, в котором нашла ворох одежды. Одни из шерстяных штанов пришлись ей впору, в сенях же Лорбаэн заприметила валенки. Задерживаться в доме ей не хотелось. Одно дело - запустить руку в чужие вещи, и другое - попасться на горячем. Поди объясни потом, что чуть не замерзла до смерти. Валенки оказались для ее ног великоваты, но выбирать не приходилось - других не было. Так и вышла на порог, стараясь не думать, как она выглядит в обносках со всего света. Да и не до того ей было, чтобы беспокоиться о собственной внешности.
Падал снег, и деревня замерла среди заснеженных полей. Ни звука не доносилось до девочки, а ведь человеческие поселения так на них богаты. Кроме нее, тут, похоже, никого не было. Жители куда-то сбежали. Удивления это у нее не вызвало. Когда приближается враг, деревенские часто хоронятся в лесах. А в Сиккарте все же война.
Берег реки был близок, но к реке она выходить опасалась. И не потому, что могла там кого-то встретить. Ее больше пугала вода, из глубины которой к ней раз за разом обращалась незнакомая девушка Старшего народа. Раньше она не особо тревожилась по поводу этих видений - мало ли что почудиться может. Но после происшедшего сегодня утром больше не хотела слышать этот голос.
Обойдя деревню, Лорбаэн наткнулась на тропу. Не лучше и не хуже других дорог, ведь она все равно не знала, куда ее занесло. Чуть позже она снова вышла к реке, но другую дорогу искать уже не хотелось. Так и пошла под медленно падающим снегом, разгребая снег валенками и придерживая шкуру, отяжелевшую от влаги.
Голод давал о себе знать, но в ее нелегкой жизни Лорбаэн приходилось порой целыми днями обходиться без еды, и она терпела. По крайней мере, замерзнуть насмерть ей не грозит, больше ее пока ничего не волновало. Ее мир опустел, она снова была одна. Торопиться же заполнить это одиночество хоть кем-то девочке не хотелось. Слишком часто она видела от людей одну жестокость, и слишком расслабилась за то время, пока ее защищал Броганек. Забыла, что на самом деле ничего в мире не изменилось, и стоит истонцу исчезнуть, все эти люди, притворявшиеся добрыми, не замедлят показать свое истинное лицо.
В вечерних сумерках дорогу перед ней перебежал волк. Остановился, посмотрел на нее недобрым взглядом желтых глаз. Лорбаэн даже испугаться не успела. Вовремя вспомнила, что нельзя показывать дикому зверю свой страх и, помедлив немного, пошла вперед, прямо на хищника. Волк тоже не стал долго думать и продолжил свой путь, потеряв к ней всякий интерес. Скорее всего, зверь был сыт, а человека боялся. Но ей подумалось, что иначе волчище поступить просто не мог. Она арденка. Серый волк не должен трогать арденов, напротив - защищать обязан.
Ей захотелось пить. Вместо того, чтобы жевать снег, она продралась через кустарник к реке. От Катасты осталось одно громкое название, теперь это был просто большой ручей. Наклонившись, она зажмурилась на всякий случай, зачерпнула ледяной воды руками и сделала пару глотков. Зубы свело от холода.
Уже приготовившись снова ночевать в сугробе, за поворотом тропы она обнаружила поляну. Дальше за деревьями белело ровное пространство, сначала показавшееся ей полем. Но то оказалось озеро. На берегу стоял деревянный сруб без подклети, одной стороной нависший над водой и опиравшийся на сваи. Между сваями была привязана лодка, вмерзшая в лед, к ней с высокого пирса вела веревочная лестница.
На пирсе никого не было, но одно из маленьких окошек светилось. Лорбаэн, окончательно проголодавшаяся и, несмотря на теплую одежду, успевшая продрогнуть, ускорила шаг, вышла на пирс и постучалась в низкую дверь.
Открывший ей миакринг был молод. Одежда из шкур выдавала его занятие, и в доме, куда он впустил Лорбаэн, едва ее увидев, повсюду сохли бобровые и ондатровые шкурки.
-Заблудилась? - спросил он. Девочка кивнула. Хозяин зачем-то тоже кивнул, развернулся, сгреб со стола всякий мусор, расчищая место, порылся в шкафу, достал оттуда деревянную тарелку, протер рукавом, отвернувшись, чтобы Лорбаэн не видела. Она видела все прекрасно, но ей было не до стараний охотника выглядеть не таким грязнулей, каким он казался. Неряшливость в доме выдавала отсутствие женской руки, но здесь было тепло, и ее собирались накормить - все остальное ее не волновало ничуть.
Каша оказалась пересоленной, горячий отвар из трав - напротив, душистым и приятным на вкус.
-Как тебя сюда занесло? - он почему-то поглядывал на нее с опаской. - Война?
Она кивнула.
-Заблудилась я, ты правильно подумал. Мне вообще-то в Скейр надо.
-Ну это далековато ты забрела. Скейр на юге. Но туда, я слышал, враги пришли.
-А здесь что есть поблизости?
Охотник на бобров задумался.
-На юге есть деревня у бродов, это самое ближнее поселение. Ты же с юга пришла?
-Да, - Лорбаэн заглянула в кружку, но там не осталось ни капли отвара. Миакринг заметил ее движение, подскочил, чуть не своротив стол, и налил ей еще из большого чайника. - Там пусто, в этой деревне, жители ушли.
-Хм... Ну тогда на север тебе. На Последний рубеж.
Вот где она, значит, оказалась. Слова графа Гисса об арденской крепости на севере она запомнила хорошо. Ее защищает десятитысячное войско Старших. Там она может попытаться разыскать Канта-лучника.
Если захочет. Сейчас ей плохо думалось. В тепле ее потянуло на сон. Оглянувшись по сторонам, она заметила, что в доме две кровати, а не одна, как следовало бы предположить.
-Ты здесь не один живешь?
-Нет. То есть да, сейчас уже один. А раньше слуга у меня был из арденов, только помер он в марте, много ему лет было.
-Это его кровать? - она встала, подошла к одной из лежанок, застеленной одеялами из шкур. Над ней на стене висела полка с несколькими книгами, успевшими покрыться пылью.
-Да, его, - молодой миакринг поднес лампадку к полке и вытащил одну из них, самую замусоленную, с темными пятнами на обложке. - Вот это он сам написал, слуга мой. А я забыл отдать ее тому ардену, что проводил его по вашей традиции. Если хочешь...
-Дай сюда.
Она открыла книгу. На первой же странице обнаружила гравюру тушью. На ней был изображен воющий на полную луну волк.
На следующей было название. Арденские руны выглядели немного непривычно, отец, научивший ее писать на Старшей речи, выводил буквы иначе. Но прочесть она все же смогла, и то, что она прочла, поразило Лорбаэн, как удар грома.
'Дневник и воспоминания Элваиха ЭахРиммора, прозванного завоевателями Серым волком'.
...отец отгородился от меня и не желает ни слушать, ни говорить. Пророчество Дегарта слышал только он. Я никак не могу заставить его рассказать, что такого наплел ему ЭахТислари. Как воды в рот набрал, молчит и прячется от всех в своем кабинете. А враги уже под стенами Скейра...
...вассал? ВАССАЛ МЛАДШЕГО? Не могу поверить, что мой отец принес присягу дикарю из Миакра! Никогда еще ардены не опускались до такого позора. Кто-то должен за это заплатить. Если не заплатят дикари, то я поставлю перед Кругом прорицателей вопрос о низложении герцога Эргана. Да, он мой отец. Но он предает свой народ...
...не могу понять, зачем надо увозить отца в замок Риммор. Мать терзается дурными предчувствиями, и мне никак ее не утешить. Отец же давно согласен на все и не спорит с проклятыми дикарями. Как же они мне противны! Это не люди, это животные какие-то. Кто мог подумать, что настанет день, когда Старшие станут прислуживать за столом вонючим варварам...
...я уверен, что у нас все получится. Нас всего два десятка, но для того, что я задумал, больше и не надо. Мы пройдем в замок Риммор подземным ходом, о существовании которого варвары и не догадываются. Слуги из замка сообщили, что Валендинг, вождь миакрингов, пьет целыми днями и спит. Ну да, он же думает, что довольно убить герцога, и Старший народ немедленно поднимет лапки кверху. Как мало он знает об арденах...
...Скейр пылает. Дайх Илдинг, 'герцог Севера', приказал за каждого убитого миакринга лишить жизни сотню арденов. На улицах города - самая настоящая война. Пробиться в город невозможно, все ворота закрыты. Мои соратники предлагают попробовать ночью переправиться через Аррис, но что-то я сомневаюсь, что миакринги оставят реку без присмотра.
Пусть убивают. Я не буду вести счет трупам. Пока в Риммарави еще остается хоть один завоеватель, я не успокоюсь и не сложу оружие...
...Сиккарта пока что для нас потеряна. Подошли дессалии из Кагониса, все города и деревни теперь напоминают военные лагеря. Арденам запрещено носить оружие, даже ножи забрали.
Вдоль всех дорог - виселицы. Днем там вешают арденов. Ночью мы снимаем тела наших сородичей, а вместо них цепляем миакрингов. И конца-края этому не видно...
...алагоры в Сатлонде уже прослышали, что я нашел убежище в лесах и скоро навещу их в замке Хигорт. Кажется, прозвище 'Серый волк' начинает ассоциироваться у завоевателей с неизбежной кровавой расправой. Понаехавшие было поселенцы уже убрались обратно в Гиссану, остались только солдаты. Сам нынешний граф Гисс здесь, со своей гвардией. Он думает, что ему удастся урвать свой кусок от Риммарави. Придется его разочаровать...
...снова в Сиккарте. Как же я люблю ее просторы! В лесу мне тесно, я начинаю чувствовать себя диким зверем, загнанным в чащу.
Перебили отряд миакрингов на дороге неподалеку от замка Дубр. Отрубили всем головы, ноги, руки. Слабаков, которые отказались расчленять трупы, я велю выгнать из отряда. Мне нужны только отчаявшиеся, которые не струсят. Тот, кто ничего не боится, никогда не склонит головы...
...не понравился мой подарочек прорицателям. Видел бы кто их лица, когда я вывалил из мешка на стол в замке Скассл головы миакоранских вождей. Кажется, только Дегарта это не впечатлило...
...в мои руки попал сам Дайх Илдинг. Вот и встретились, гаденыш. Двадцать лет я за тобой охотился, долгих двадцать лет... Ты будешь умирать долго и при свидетелях, которые потом расскажут вашему народу, какое ужасное чудовище живет в арденских лесах...
Забрезживший рассвет застал ее за чтением. Глаза устали, но оторваться она не могла. Легенду, которой она привыкла прикрываться от жестокости завоевателей-миакрингов, никто толком не знал. Отдельные истории о Сером волке слышали все, но полный перечень его деяний открылся ей только сейчас.
Многие из записей она пробегала глазами, не вчитываясь. Серый волк не стеснялся во всех подробностях расписывать картины кровавых расправ над своими жертвами. Большая часть его дневника повествовала о жестокости - том, чего ей и так в жизни хватало. Лорбаэн сама не знала, что ищет в дневнике, пропитанном кровью. Разочарования ли в том, кого считала своим незримым защитником, или же остатков жестокости в самой себе, до конца еще не вытравленных.
Как и Серому волку, ей раньше хотелось мстить за убитого отца. Раньше. Постепенно жажда крови ушла из нее, затерялась среди прошедших дней - вытесненная ужасом при виде мучений и гибели людей, растворенная в доброте немногих, кто повернулся к ней лицом, смытая слезами, перечеркнутая, казалось, навсегда после того, как она убила Ладираха ЭахЛесмара.
Но жажда мести была для нее и стержнем. Лишившись ее, потеряла она и всякую цель в этой жизни. Брела, куда глаза глядят, и здесь, на краю света, пригревшись в тепле, уже не хотела идти дальше, вообще никогда и никуда. Устала.
Переворачивая страницу за страницей, Лорбаэн задерживалась в тех местах, где Серый волк отстранялся от подробностей жестоких расправ и излагал свои мысли. Чем дальше, тем интереснее становился их ход.
...нельзя воевать двадцать лет и верить в победу. Мы убивали завоевателей сотнями, вырезали деревни и целые гарнизоны, а меньше их не становится. Младшие плодятся, как кролики. За двадцать лет в Риммарави выросло новое поколение завоевателей, которые уже считают эту землю своей. В первые годы у меня еще был шанс выгнать миакрингов из нашей страны, но он давно потерян.
Я еще хорошо держусь. Братья мои по оружию в каждый новый поход собираются, как на смерть. Завоеватели кое-чему научились за это время, все сложнее заставать их врасплох, все чаще они готовят нам засады. Все меньше новичков приходит в мои отряды, все больше ветеранов покидают их и идут в Эггор, где еще держится Нодер, где все еще остались свободные поселения, где нет войны...
...Дегарт хочет мира. Он не может мне приказать, он знает об этом и только просит меня задуматься о такой возможности. Лет пять назад я послал бы его к Амунусу на скалу, еще и провожатых бы дал...
...Райдох Илдинг, значит, мириться хочет. И почем же нынче арденская свобода, господа прорицатели?...
...хотите служить? Флаг вам в руки. Моя шея не гнется. Зачем звали, спрашивается? Заключили бы договор за моей спиной. Я же не герцог, никто меня не короновал. Какое вам дело до лесного разбойника? Ах, без моего согласия мира не выйдет? Ну так подвиньтесь и заткните свои рты, пророки. Серый волк речь рычать будет...
...и семью заведу. А они думали, что смогут держать волка на цепи? Не родился еще тот прорицатель, которому это по силам. Где хочу, там и буду жить. Я сам своей судьбе хозяин. Мой народ отвернулся от меня и выбрал другой путь - на здоровье. Не мне их судить, но и им я себя судить не позволю...
Проснулся хозяин дома, спросил, завтракала ли она. Разогрел вчерашнюю кашу, она съела целую тарелку, а потом ее наконец сморил сон. Во сне ее волки выли на кровавую луну, и снег падал на землю, устланную телами павших воинов. Девочка проснулась, мокрая от пота. В доме она была одна. Молодой миакринг куда-то ушел по своим охотничьим делам.
Натянув на плечи шкуру, она влезла в валенки и вышла наружу. Холод вцепился в нее ледяными пальцами, но ветра не было, и стужу можно было терпеть. Снегопад уже прекратился. Гладь озера, скованная льдом и укрытая снегом, показалась ей безопасной, не способной вернуть пугающие видения. Подойдя к деревянным перилам, Лорбаэн с недоверием посмотрела вниз. Нет, только снег, сверкавший на морозе, как будто усыпанный крошкой из драгоценных камней.
Охотник появился к вечеру. Его появление оставило ее равнодушной. Своим присутствием он Лорбаэн не стеснял, зато сам молодой завоеватель, похоже, смущался ее прилично. Даже спал в одежде, отвернувшись к стене и укрывшись с головой одеялом.
Хозяин дома чем-то напоминал ей Рава. Брат мог вырасти таким же нелюдимым одиночкой, если ему так же не повезет в жизни, как не повезло Лорбаэн. Да и она от такой судьбы недалека, если вдуматься и перестать себя обманывать.
...Маргена больше нет. Мой сын умер где-то в Веггаре, его тело сожгли в одном костре с другими, которых забрал мор. Неужели мне суждено пережить всех, кого я знал, и остаться в одиночестве?...
...кашель донимает меня меньше, чем воспоминания. Миакринги, что живут в моем доме уже третье поколение, привыкли меня не тревожить. Раньше я едва сдерживался, видя каждый день их наглые рожи. Это стало моим испытанием, моей платой за гордость нашего народа.
Кому мы платим? Самим себе? Дегарт надел на нас кандалы, поставил на службу варварам. Он назвал это 'воспитанием'. Хотел бы я видеть того ардена, который действительно воспитывает Младших, а не занимается самодисциплиной в ожидании, когда пророчество Дегарта сбудется. Правда, говорят, в Аксэде завелся один безумец, который в самом деле учит миакоранских детей чему-то полезному...
...я хорошо потрудился в свое время. Мой народ спит по ночам спокойно, пока вскрикивают во сне миакоранские дети, наслушавшись на ночь глядя сказок про Серого волка. Этой легенды им хватит надолго. Для самых маленьких уже и какую-то Красную шапочку приплели, и хороший конец сказке придумали. Ну да, конечно, если человеку ободрать кожу с головы, то она всяко будет не белой. Но додуматься до такого иносказания... боятся говорить детям всю правду, ой боятся.
Кричу иногда во сне и я, и мои крики будят всех обитателей дома. Они думают, что мне плохо. Да, на четвертом веку жизни выгляжу я неважно. Но причина не в донимающей меня болезни. Я раз за разом вижу во сне лицо матери, в тот миг, когда она увидела пророческим взором смерть моего отца. Я кричу, мне хочется бежать через чащу, оскалив клыки, рвать глотки, пить кровь, терзать плоть и переламывать кости.
Я - Серый волк. Я остался один и умру в одиночестве, но меня не забудут. Мое имя и века спустя будет наводить ужас на всех, кто осмелится поднять руку на арденов. Под знаменами с волчьей головой мой народ встанет на пути завоевателей, сколько бы их ни было. У них, склонивших в притворной покорности свои головы, осталась гордость, которую не смирить никаким пророчествам. Я рад за них, выживших в этом служении и оставшихся самими собой. Я могу уходить спокойно...
С некоторым разочарованием Лорбаэн закрыла книгу. Подспудно она надеялась, что Серый волк к концу своих дней пожалел о кровавых своих делах. Но нет, ни о чем он не жалел, оказывается. Больше трех веков пылала жарким костром его ненависть к завоевателям.
Ей ли, малолетней полукровке, пытаться смирить в себе то, с чем не справился взрослый арден с такой сильной, как у Серого волка, волей? Он, правда, и не пытался справиться с собой, не видел в этом никакой нужды.
Хозяин дома спал. Выбравшись из-под одеял, она оделась и вышла на мороз. На востоке уже светлело, и девочка не видела, зачем ей еще здесь оставаться.
Кто-то должен знать ответ, оправдана ли месть, есть ли ей место в душе, и станет ли от нее кому-нибудь легче. Она ведь толком никого и не спрашивала. Точка зрения Серого волка ей уже была известна, но это было всего лишь мнение мертвой легенды. Пришло время спросить у живых.
Обойдя озеро по кругу, Лорбаэн пошла напрямик через заросли, кутаясь в шубу. Ночью, похоже, был страшный мороз, но сейчас уже немного потеплело. Тучи снова наползали с севера, обещая сильный снегопад.
Впереди показался деревянный мост, укрепленный раскосами; снизу он весь порос сосульками. Тропинка, по которой она пробиралась по краю пропасти, проходя под мостом, стала совсем узкой, и Лорбаэн продвигалась вперед очень осторожно.
Мост был широк и, скорее всего, сверху была дорога. Но край пропасти, хоть и был недалеко, нависал над тропой и оставался для девочки недостижимым. Рано или поздно она рассчитывала найти место, где сможет взобраться наверх и вернуться к наезженному пути. Проблуждав до полудня по предгорьям, она уже не раз думала, что умудрилась окончательно заплутать в глуши и никогда не найдет арденскую крепость.
Какой-то шум доносился до нее уже некоторое время. Такой гомон издавал Гирис, если отойти от него в степь на порядочное расстояние. Она определенно приближалась к большому скоплению народа, и ничем иным, кроме Последнего рубежа, оно быть не могло.
Снега местами намело по колено, и он продолжал падать. Дальний край пропасти, более пологий и поросший соснами, был еще виден в белой пелене, и на дне ее даже можно было различить небольшую речку, журчащую среди камней. Впереди же она толком ничего не могла разглядеть, словно снегопад там был сильнее.
Чем дальше она продвигалась, тем отчетливее слышала отдельные звуки в приближающемся шуме. Крики людей, какие-то глухие удары, звон и лязганье металла. Девочка повидала достаточно битв, чтобы не перепутать их яростный голос с шепотом мирного поселения. Ее опять занесло на войну, и те вопросы, которые она несла с собой, убивающим друг друга людям покажутся, вероятнее всего, неуместными.
Но ей некуда было больше идти. Серый волк за триста лет в своей глуши не придумал ничего нового. Ей ли, маленькой и слабой, надеяться, что ее мысль выйдет за пределы, которые не смог перешагнуть великий герой?
Лорбаэн доводилось слышать о людях, которых за совершенные преступления сажали в темницу и держали в полном одиночестве. Многие из таких преступников быстро сходили с ума. Ни один из тех, о ком она слышала или читала, не раскаялся в своих злодеяниях. Из всего этого она сделала когда-то вывод, что в одиночестве можно только собраться с мыслями. Собраться - с теми мыслями, которые уже приходили человеку в голову. Ничего же нового ему не придумать, сколько лет не сиди.
И она упрямо шла вперед, и все отчетливее слышала звуки боя, не уступавшие громкостью сражению, в котором граф Гисс потерял на берегу Арриса две тьмы своих воинов. В какой-то момент она настолько приблизилась к месту битвы, что ей казалось, что она происходит чуть ли не у нее над головой. Подняв голову, она увидела деревянные раскосы и выступающие над краем пропасти бревна. Испугавшись, что все это сооружение может обрушиться прямо на нее, девочка заторопилась вперед, высоко поднимая отяжелевшие от набившегося в них снега валенки и переступая через сугробы. Мимо пролетел с воплями какой-то человек, она вздрогнула и прижалась к каменной стене. Сверху орали, убивали, что-то ломали и чем-то гремели. Прижав ладони к ушам, Лорбаэн двинулась дальше, стремясь оставить весь этот грохот позади как можно скорее, но едва она добралась до места, где тропа немного расширилась, и каменный козырек сверху прикрыл ее от снега и приглушил немного звуки, как снова кто-то вскрикнул сверху и полетел вниз. Обернувшись, девочка уже никого не увидела. Снег в сугробе на краю пропасти был примят и медленно сползал вниз. На снегу остались два следа сапог - похоже, именно сюда упал сверху один из воинов, но не удержался и рухнул в пропасть.
Когда перед ней появился третий след, а за ним сразу и четвертый, Лорбаэн вскрикнула и попятилась. Упершись лопатками в каменный склон, она смотрела, как возникают на снегу из ниоткуда следы, все ближе и ближе к ней. Девочка зажмурилась, потеряв голову от страха и не понимая, что же ей делать с невидимым призраком, ведь ничто в ее опыте не говорило, как поступать в таких случаях, несуеверными были ардены и всякую нечисть только в сказках терпели.
Перед ее закрытыми глазами появилось лицо знакомой девушки-арденки из видений.
-Привет, Лорбаэн, - сказала девушка.
Лорбаэн открыла глаза. В воздухе перед ней висел подсвеченный синим туман, из которого сгущалась изящная фигурка в меховой куртке до талии, обтягивающих штанах и кожаных сапожках. Затаив дыхание, она смотрела, как все четче становится силуэт, а туман, напротив, рассеивается, и когда последние блики синего исчезли, перед ней стояла та самая девушка, а в руке у нее был полуторный меч.
Но она не замахивалась мечом, а опиралась на него, и на лице ее была улыбка.
-Перепугала я тебя, да? - отложив меч, она отряхнула со штанов снег. - Знала бы ты, Лорбаэн, как я сама перепугалась. Чуть в пропасть не упала, просто чудо, что мне уступ на пути попался. Даже ничего не сломала, похоже... ой, ты же меня впервые видишь. Зови меня Эрви.
Эрви шла впереди, Лорбаэн - следом. Она охотно поменялась бы местами с девушкой из своих видений, и причин тому было несколько. Эрви все еще немного вызывала у нее страх, девочка была уверена, что молодая арденка появилась перед ней прямо из воздуха. Но больше всего ей, к ее собственному великому удивлению, было неприятно смотреть на ее изящную фигуру, легко преодолевающую путь, который с таким трудом давался Лорбаэн. Непритязательный походный наряд Эрви был красивым и гармоничным, как красива и гармонична была она сама. Не попадался еще на пути Лорбаэн никто, перед кем она чувствовала себя такой замухрышкой, грязной, с нечесаными волосами, в обносках и краденых вещах, в валенках не ее размера. Ее спутница в горах чувствовала себя куда как уверенно, и легкость ее движений была для девочки как соль на открытую рану.
-Все, надо передохнуть, - по Эрви нельзя было сказать, что она сколько-нибудь устала, и Лорбаэн заподозрила, что отдыхать на самом деле предполагалось ей самой, а не арденке.
Склон то и дело нависал над тропой, и место, которое они выбрали для привала, было чистым от снега. Медвежья шкура у Лорбаэн была довольно длинной и позволила ей сесть на камень без риска что-нибудь себе отморозить. Эрви же осталась стоять.
-Откуда ты меня знаешь? - наконец решилась спросить девочка.
-В моей семье у всех силен пророческий дар, - Эрви пристально посмотрела на нее, но тут же отвела глаза. - Я уже видела тебя в видениях, Лорбаэн, а однажды и вживую.
-Когда? То есть, где?
-На берегу Катасты, где ты испугалась Эрика, моего мужа.
-Так он, оказывается, твой муж... - протянула Лорбаэн, вспомнив то утро, реку, голос над рекой и человека с окровавленным лицом на другом берегу.
Арденка быстро подошла к ней, опустилась перед девочкой на корточки.
-Он не виновен в смерти твоего отца, Лорбаэн. Ты же знаешь.
-Знаю, - теперь уже она отвернулась, не желая глядеть в глаза Эрви. Слишком умными, слишком понимающими были эти глаза. Лорбаэн не привыкла, чтобы ее так хорошо понимали. - Виновны другие. Еще четверо. Я убила одного, но трое еще ходят по земле.
Она чувствовала, что готова расплакаться. С ее уст слетали не те слова, которые она хотела сказать. Никого Лорбаэн не собиралась обвинять, ни одного человека в целом свете, кроме самой себя, да и то... не за тем она шла на Последний рубеж, чтобы снова поднялись из глубин ее души горькие слова обвинения, чтобы проснулась ярость, которую ей стоило таких трудов загнать в самый дальний чулан своей памяти, и которую раз за разом каждый второй встречавшийся ей на пути человек норовил вытащить наружу.
-Нет их уже, - грустно сказала Эрви. - никого больше нет.
-Я не верю! - воскликнула она, но тут же спокойнее добавила: - Правда?
-Правда. Рагон ЭахНодер погиб, когда обрушился его замок. Бантор ЭахТислари пал, защищая свою родовую твердыню. ЭахЛесмара ты сама... ну и Верховный прорицатель тоже умер.
-И никого не осталось? Только твой муж?
-Никого. Если ты не ищешь кровной мести, конечно.
-Странно, - Лорбаэн поднялась на ноги, вышла из-под козырька, и подняла вверх лицо, подставляя его падающему снегу. - Я все время с тех пор, как Ладирах ЭахЛесмар назвал мне имена убийц, гадала, смогут ли они смотреть мне в глаза. Все хотела прочесть в них, что чувствуют они, каково им видеть перед собой дочь убитого ими человека.
-Попробуй прочесть в моих.
-Что?!
-Верховный прорицатель был моим отцом, Лорбаэн. Частица его души все еще жива во мне. Посмотри мне в глаза. И, может быть, ты наконец сможешь простить себя, если так и не смогла простить других.
Но Лорбаэн вдруг оказалось не до рассуждений о прощении. Темная ярость поднялась из глубины души, когда она представила себе, что один из убийц ее отца стоит рядом с ней на краю пропасти. Ни одной светлой мысли ни осталось в ее голове в этот миг, да и вообще ничего не осталось, померк мир, раскололся на части и обрушился в пропасть, и ее руки вцепились в отвороты меховой куртки Эрви. Арденка попыталась удержаться на краю пропасти, но тщетно, а Лорбаэн даже и не пыталась. Земля ушла у нее из-под ног, и бросился навстречу снег, ударил в глаза и забился в рот.
Фыркая и отплевываясь, девочка выбралась из сугроба. Эрви сидела в шаге от нее, укоризненно глядя на Лорбаэн и поправляя прическу.
-Я уже смотрела - дальше никаких уступов нет. Падать высоко. У тебя есть последняя возможность подумать, так ли тебе сильно хочется кого-то убить.
Мало какое решение обходилось у Лорбаэн без рева. Вот и сейчас она рыдала в три ручья на груди у Эрви. А та гладила ее по голове, что-то негромко говорила, и голос ее замолкал лишь в те минуты, когда пальцы арденки путались у Лорбаэн в волосах.
-Не надо обвинять во всех своих бедах других, Лорбаэн. Тебе не один раз за весну протягивали руку. Самые разные люди помогали тебе, или же предлагали помощь: Галак, Броганек, Виластис, Кант, Рав, алагорский барон с седой бородкой, солдат в лагере, помогавший тебе идти, истонец, отдавший тебе шкуру, Арагдек и даже Таларик... Ты уже давно могла выбраться из той кромешной тьмы, в которую сама себя загнала, и вернуться к людям.
Слова были обидными и правдивыми. Лорбаэн всхлипывала, понимая, что должна наконец услышать все это из чужих уст. Иначе ей примириться с собой не суждено.
-Так, все, с меня хватит. Это не прическа, это колтун какой-то. Сможешь привести себя в порядок?
Лорбаэн мотнула головой, затем кивнула, шмыгнула носом и не глядя взяла деревянный гребень, который ей протягивала Эрви. Провела пару раз по волосам, безжалостно выдирая целиком спутавшиеся пряди.
-Ты что это творишь? - после двух падений в пропасть Эрви сохраняла просто поразительное хладнокровие, или же искусно прятала свой страх. - Не так, - девушка решительно забрала у нее гребень, расправила спутавшуюся прядь и начала расчесывать - от самых кончиков. - Если расчесывать сразу от корней, то половину волос вырвешь. Эх, Лорбаэн-Лорбаэн, кто тебя такую воспитывал?
Девочка почувствовала, как все наконец встало на свои места. Видение сбылось один в один. Слезы высохли сами собой.
-У моей мамы были короткие волосы. И более редкие, чем у меня и у отца.
-Ясно. Но это же не повод такую красоту портить. Учись.
И еще долго они сидели на краю пропасти, болтая о самых разных вещах. Эрви успела облазить весь уступ, но нигде не нашла места, откуда можно было взобраться обратно на тропу. Оставалось ждать, пока их найдут.
Лорбаэн, впрочем, никуда и не торопилась.
-Ну что, девчонки, не поубивали еще друг друга?
Громкий голос сверху застал Лорбаэн врасплох. Она подскочила, но Эрви удержала ее, схватив за руку.
-Спокойно, Лорбаэн. Все в порядке. Это не враг.
Над ними стоял на уступе арден в черном балахоне, сжимая в одной руке большой синий драгоценный камень, а в другой - оловянную кружку. Черты лица его были мелкие и гадкие, но улыбка оказалась вполне искренней и широкой.
-Сволочь ты, Галдор, - сказала ему Эрви, прикрывая ладонью лицо от снега. - Вытащи нас отсюда.
Поглядев на камень, арден, названный Галдором, сосредоточенно нахмурился, и к ногам его откуда-то сверху упала веревочная лестница с деревянными перекладинами. После чего маг - а в том, что лестницу он раздобыл волшебством, Лорбаэн не сомневалась, - спрятал камень в карман, поставил на снег кружку и огляделся, думая, как закрепить лестницу. Через некоторое время он, похоже, надумал, потому как пропал из виду.
-Кто это? - тихо спросила Лорбаэн.
-Тебе же сказали - сволочь! - услышала она сверху веселый голос мага. - Давайте, поднимайтесь. Успеете еще языками почесать.
Конец деревянной лестницы упал к ним под ноги. Лорбаэн поднялась первой, маг помог ей выбраться наверх, протянув руку - она была вся в шрамах; за ней вылезла и Эрви, закрепив свой меч в скобе на ременной перевязи, стягивавшей ее куртку.
-Дальше сами разберетесь? - спросил Галдор, подхватив свою кружку. Лорбаэн удивленно отметила, что ростом он ненамного выше нее. Снизу маг производил более внушительное впечатление.
-Думаю, да, - Эрви перевела взгляд на Лорбаэн. - Возвращайся. Тебя ждут.
-А ты?
Эрви вздохнула.
-Твой путь пройден, Лорбаэн. Мой - еще нет. Иди. Все будет хорошо. Если ты постараешься, то все обязательно будет хорошо.
-Я пойду с тобой, - решительно заявила девочка. - Я сама выбираю свой путь, мне так говорили. Тебе нужна помощь, я же чувствую!
-Ты уже выбрала, Лорбаэн. На самом деле ты уже выбрала. И я вижу, как ты идешь по тропе к деревянному мосту. Ступай.
Отойдя на несколько шагов, девочка обернулась. Эрви и Галдор смотрели друг на друга, не двигаясь, и глаза молодой арденки были бездонной пропастью, в которой можно лететь вечно и никогда не достичь дна. А взгляда Галдора она не видела, он стоял к ней спиной.
-Невероятно... - сказал маг. - Кто мог догадаться, что некоторые слова надо понимать буквально?
-Не считай себя самым умным, Галдор, - бросила ему Эрви. - и иди лучше занимайся своим собственным делом.
Что-то подсказало Лорбаэн, что дальнейшее ее никаким боком не касается. Справиться с любопытством было непросто, но и интонация Эрви, и ее взгляд оставляли столь тягостное ощущение, что Лорбаэн удалось пересилить себя. Отвернувшись, она сделала еще один шаг назад по тропе над пропастью. А перед ее глазами все стояла девушка в короткой меховой куртке, с мечом за плечами, и ее поза выдавала напряжение и готовность идти куда-то, навстречу своей судьбе. И была она ослепительно красивой, изящной и стройной, и Лорбаэн аж зубы сжимала от зависти, и хотелось ей срочно, просто-таки немедленно найти зеркало и посмотреть, сделал ли деревянный гребень из бродяжки-полукровки хоть отдаленное подобие Эрви.
А еще ей хотелось помочь Эрви. Не зная, в чем, не имея представления, как - но помочь. Поддержать на ее пути, который, как ей казалось, легким быть просто не может.
А еще... ей много чего вдруг захотелось, здесь, над пропастью, куда она чуть было не сбросила вместе с Эрви все то немногое хорошее, что еще оставалось в ее душе. И, перебрав свои желания, она наконец нашла, что ей хочется больше всего на свете. Эрви была права - она уже выбрала свой путь.
И девочка решительно сделала следующий шаг обратно по тропе, на юг.
Из лазарета Дигбрана отпустили только к утру. Приглядывавший за ним лекарь долго совещался с Лагорисом, но наконец согласился с эйторием и разрешил бывшему воеводе идти хоть в бой, хоть к Амунусу на скалу. К вящей радости и Лани, и самого Дигбрана, которому бока отлеживать надоело.
-Спина как? - спросил Лагорис по пути к ближайшей стоянке воинов, от которой доносились всякие вкусные запахи.
-Да вроде ничего, - Дигбран пощупал поясницу, но ничего особенного не ощутил.
-Странно это. Мази-то у меня нет, какой я тебе спину натирал. Ардены тебе, Дигбран, боль сняли, но знаю я то лекарство, что тебе дали. Еще немного продержишься, потом опять сляжешь.
-Да мне много и не надо. Вас-то я сыскал наконец, теперь можно и болеть, сколько влезет.
Лагорис покачал головой.
-Вокруг вообще-то война, если ты не заметил. Некогда тебе будет разлеживаться, дружище.
Только-только начало светать. Над лагерем висела тревожная тишина, изредка в ней раздавалось ржанье лошадей откуда-то слева, и слышались иногда негромкие разговоры защитников крепости. И еще частый деревянный стук, доносившийся от костра, к которому направлялись Дигбран с Лагорисом, сопровождаемые скачущей на одной ноге Ланнарой.
Стук издавала ложка Виластиса об его же миску. Рыцарь с жадностью поглощал бобовую похлебку. Был он бледен, основательно помят и перевязан бинтами в нескольких местах, однако жив. Левая рука его была прибинтована к туловищу, и миску ему пришлось зажать между коленями. Молот Виластиса лежал в сторонке, прямо на снегу.
-Освети Лайта путь выходцев с того света! - поприветствовал его рыцарь. - Как жив-здоров, Дигбран-воевода?
-Да какой я воевода...
У костра суетилась Бенара, разливая похлебку в миски и раздавая то и дело подходившим солдатам. Дигбран сунулся было в очередь, но дочь наконец заметила отца, улыбнулась и выдала ему завтрак.
-Я смотрю, крепость вчера отбилась, - сказал Дигбран, поглядывая на стену, где уже занимали свои места защитники.
-То было вчера, - Лагорис тоже получил похлебку и основательно на нее приналег. - Сегодня еще неизвестно, чем дело кончится. Регадцы за ночь целый лес на осадные орудия вырубили.
Старый эйторий хотел сказать что-то еще, но тут где-то слева, совсем недалеко от них, громыхнуло, и в темное еще небо ударила синяя ветвистая молния. Дигбран вздрогнул и чуть не разлил себе на колени похлебку.
-Галдор проснулся, - усмехнулся Лагорис. - Сейчас он нам, чувствую, погодку наколдует что надо.
И действительно, не успел Дигбран доесть свой завтрак, как с неба посыпался снег.
На стену его Лагорис не пустил.
-Виластису не дам, и тебе не позволю. Стойте с резервом, коли вам охота. Сегодня на стене жаркая сеча будет, нечего туда лезть ни со сломанной рукой, ни с больной спиной. Согласен?
Попробовал бы Дигбран не согласиться. Его старый друг сегодня имел вид до того грозный и свирепый, что иные воины ему дорогу уступали, едва завидев. Секира Лагориса сияла чистотой и свежей заточкой, чувствовалось, что оружие свое он приводил в порядок всю ночь.
-Вот только не надо делать обиженное лицо. Как маленький, Дигбран, ну прям стыдно мне за тебя. Если мы стену не удержим, то и до вас очередь дойдет. Тебе от этого легче? А ну как не справишься ты с мечом, сил не хватит?
-Сил - хватит! - отрезал Дигбран, которому лагорисовы поучения надоели. И пошел, не оборачиваясь, обратно к костру, выгонять Лани с Бенарой в ближайший лагерь на скалах.
Лагеря эти организовали чуть ли не в последнюю очередь, по совету какого-то нерберийского наемника. Выше по склону, где ровная местность сменялась нагромождениями камня, крутыми склонами и трещинами в земле, сделали несколько стоянок с кострами и штабелями припасов. Герцог Илдинг, который командовал обороной, предполагал отступить туда, если стену удержать не удастся, и там уже либо справиться с врагом окончательно, либо всем погибнуть героически и славно.
-А что, таки не удержим? - спросил Дигбран у Виластиса.
-Считай, что вопрос решенный. Врагов слишком много, и сегодня они куда лучше готовы к штурму, чем вчера.
Такое настроение воинов бывшему воеводе было не по нраву, но в тоне Виластиса он не услышал и намека на пораженчество.
-Я смотрю, рыцарь, что ничуть ты этим не обеспокоен.
-А чего мне печалиться? - удивился Виластис. - Крепость мне ничем не дорога, а врагов все одно где бить, хоть тут, хоть в скалах. Кстати, ходил я туда и тебе советую поглядеть. Нормально там обороняться, враги мало где пролезть смогут.
Дигбран и наведался. Ланнару он взял на руки и нес всю дорогу до лагеря в скалах, невзирая на протесты шедшей за ним следом Бенары. Словно все еще хотел доказать Лагорису, что сил у него хватит на многое, хотя эйторий его в этот момент и не видел.
Валуны всевозможных форм образовывали в одном месте что-то вроде гигантских ступеней. Сверху поднимались острые зубцы отрогов Звездного пика. Склонов самой гигантской горы за сплошной пеленой снега не было видно. Взобравшись наверх, Дигбран обнаружил большой костер, несколько палаток и с полсотни арденских воинов в полном вооружении. Они помогли Бенаре и Лани одолеть подъем, а командовавший в лагере сотник пообещал бывшему воеводе, что присмотрит за малолетней разбойницей.
-Нет, ты лучше к ней пару парней пошустрее приставь, Старший. Оторва такая, что неизвестно что вычудит в следующий миг.
Сотник, улыбнувшись, скосил глаза на Лани, осматривавшуюся по сторонам с присущим ей озорным выражением лица.
-Я справлюсь, Дигбран. У меня мальчонка ее возраста, тоже сорвиголова редкий.
Дав последние наставления Бенаре, бывший воевода полез вниз. Место для обороны и в самом деле годилось, но утверждать, чтобы оно было таким уж неприступным, Дигбран бы не стал. Сверху были хорошо видны и склон справа, достаточно пологий, чтобы по нему взобраться, и камни слева, по которым привычный к горам человек при известной осторожности тоже сможет подняться. Позади лагеря была узкая расщелина, стиснутая с двух сторон крутыми склонами. Ее ардены не охраняли.
-Ну что, посмотрел? - Виластису приходилось говорить громко, потому что битва уже началась, и регадцы ломились на стену сразу во многих местах.
Бывший воевода кивнул. Взгляд его не отрывался от мелькавшей то и дело среди защитников огромной секиры Лагориса. Лезвие эйторийского оружия уже успело окраситься кровью.
К полудню оба недавних путешественника успели измотаться, не сделав ничего полезного. Совсем рядом с ними бушевала битва, гремело оружие, свистели булыжники и льдины, выстреливаемые катапультой защитников, сверкали молнии над Галдом-лекарем - а они сидели у костра, не зная, пора ли им бежать на выручку удерживавшим стену воинам, или пока в дополнительной помощи нужды нет. Пару раз им казалось, что пора, но прежде, чем они успевали добежать до стены, прорвавшихся регадцев успевали оттуда выбить.
Оборона давалась защитникам недешево. Из ближайшего резервного отряда его предводитель уже выделил десяток, задачей которого было оттаскивать от стены тела павших воинов. Их складывали в стороне, не разбирая, свои то или чужие. Другие отряды занимались ранеными, люди с носилками сновали туда-сюда, унося выбывших из боя солдат к скалам, куда уже успел перебраться лазарет.
Отряд конницы проносился мимо двоих калек то в одну сторону, то в другую. С каждым разом всадников было все меньше и меньше. Потом остатки конницы ушли на запад и больше не вернулись.
-Неужто не удержим? - волновался Дигбран.
Виластис промолчал, но на лице рыцаря бывший воевода прочел те же чувства, что испытывал сам. Воины на стене отбивались отчаянно, но все чаще регадцы оказывались среди них, и порой даже резервным отрядам мечников, стоявших наготове под стеной, не сразу удавалось их со стены выбить.
Снег пошел такой густой, что даже молнии Галдора отсюда казались просто синими сполохами. Прорицатель колдовал усердно, без остановки, и только благодаря его усилиям единственные ворота крепости еще оставались в безопасности.
-Уходить надо, - высказал наконец Виластис. -Еще немного, и враги прорвутся.
Дигбран был схожего мнения. Регадцы или не знали устали, или им не было конца. Отсюда, из лагеря, было не понять, сколько еще темнокожих копейщиков скопилось у стен Последнего рубежа.
-Смотри! - воскликнул Виластис, указывая на стену.
Они увидели, как следом за обычными регадскими воинами, которых они уже наблюдали множество, с очередного пандуса выплеснулись бойцы в бронзовых кирасах, вооруженные короткими мечами.
-Золотая стража, - Виластис уже стоял на ногах, сжимая здоровой рукой молот. - Личная охрана регадского императора, лучшие его войска. Эти парни сражаться умеют.
Не то чтобы Дигбран был невысокого мнения о рядовых регадских солдатах. Они тоже неплохо справлялись со своим делом, выматывая и ослабляя защитников. Но доспехов у них почти никаких не было, только нагрудники из деревянных планок, скрепленных веревками. Новоприбывшие же были хорошо защищены, действовали слаженно и четко. Прикрывая друг друга, они вытеснили обороняющихся арденов с довольно большого участка стены и оказались в опасной близости от ведущих вниз лестниц.
Не сговариваясь, Дигбран с Виластисом побежали к стене. Золотая стража тем временем развивала успех, продвигаясь к лестнице слева, но справа у них вышла заминка. Расставив ноги на ширину своих могучих плечей, поперек стены встал высоченный седой старик, и вертел своей двулезвийной секирой мельницу. Приблизиться к мелькающей в руках Лагориса секире никто не решался, а за его спиной растерявшиеся было ардены, пользуясь передышкой, сдвигали щиты и выставляли копья.
Дигбран пожалел, что нет при нем лука. В этой ситуации регадских воинов можно было отстреливать без остановки, они были совсем рядом, сверху, беспомощно сгрудившиеся на стене.
-Отступаем! - услышал бывший воевода крик откуда-то со стороны ворот. Оглянулся на миг, увидел машущего рукой герцога Илдинга в своих всегдашних латах, а когда снова перевел взгляд на Лагориса, эйторий уже не стоял, а шел вперед, заставляя завоевателей испуганно пятиться прочь. Некоторые не удерживались и падали со стены, и Виластис, быстрее него сообразив, что надо делать, побежал к ближайшему из золотых стражников и одним ударом молота расколол ему и шлем, и череп под шлемом.
И все же защитники отходили. С левой стороны Золотая стража достигла лестницы, часть темнокожих воинов спустилась вниз и вступила в бой с резервными отрядами. Лагорис смел со стены еще нескольких врагов, а потом перехватил секиру обеими руками и отшатнулся, уходя от ударов, прижался спиной к каплевидным арденским щитам, и те пропустили его, снова сомкнувшись за эйторием, а щитоносцы начали медленно отступать. Прикончив очередного упавшего сверху регадца, Дигбран отбежал назад, подальше от стены, заслонился от снега и вгляделся в то, что творилось на западе. И увидел, что защитники спешно покидают стену, а следом за ними бегут, не отставая, враги, и не всегда арденам и миакрингам удается вовремя обернуться, чтобы отбить удар.
-Посторонись! - крикнул кто-то, Дигбран, не раздумывая, упал в ближайший сугроб, и где-то совсем рядом услышал стук лошадиных копыт, ржанье, а потом громыхнуло, как в сильную грозу. Поднявшись, он увидел Галда-лекаря верхом на эйторийском тяжеловозе, скачущего вдоль стены и мечущего в прорвавшихся врагов молнии. Лекарь что-то вопил или даже пел, но разобрать в его крике отдельные слова в шуме боя было невозможно. И везде, где он проезжал, где били в бревна стены и в тела врагов его молнии, натиск регадцев ослабевал, они замирали ненадолго или даже подавались назад, и защитники, пользуясь замешательством врагов, успевали отойти и построиться для боя.
Откуда-то появился Лагорис. В противостоянии на стене он не получил ни царапины.
-К скалам! Виластис, к скалам! - он подхватил Дигбрана, помогая ему подняться, повернул лицом к северу и даже пнуть не постеснялся. Бывший воевода фыркнул возмущенно, но побежал, куда направили, понимая, что ерепениться не время.
В лагерь на скалах они успели далеко не первыми. Здесь уже было множество легкораненых, сюда же отступил в полном порядке большой отряд арденских щитоносцев, пополнивший полусотню своих сородичей и занявший позиции на скалах. Лани и Бенара были в полном порядке, внучка Дигбрана даже не успела ничего вытворить, а возможно, что арденский сотник действительно знал, как надо себя вести с такими беспокойными детьми.
Врагов пока видно не было, но постоянно подходили небольшими группами свои. Места для них пока хватало, и арденский сотник, взявший на себя командование обороной, уже направил часть воинов к склону, который еще с утра вызвал у Дигбрана подозрения.
Пользуясь передышкой, он отыскал свободное место у костра и сел на бревно, стараясь, чтобы выражение лица не выдало, как ему паршиво. Лагорисовы обещания сбылись, немощь отошла от лекарств и принялась за свою жертву с новыми силами. Терпеть пока что было еще можно, но того медленного пробуждения болей в спине и пояснице, что давала мазь эйтория, не было. Боль проснулась резко и была очень-очень голодна.
Скрыть истинное положение дел от Лагориса ему не удалось. Тот читал Дигбрана, словно книгу, и одного взгляда ему хватило, чтобы понять, что происходит.
-Совсем плохо? На, выпей.
Дигбран глотнул яблочной водки, которую помнил еще по Дассигу, и нашел в себе силы улыбнуться.
-Сберег, надо же.
-Да чуть всю не выпили. - проворчал Лагорис. - Я тут, пока тебя ждал, с наемниками сдружился, а у них знаешь какие глотки луженые. Только наливай.
Хотелось бывшему воеводе поддержать шутливое настроение эйтория, но слишком уж сильно прихватило его - не смог.
-Все по местам! - закричал сотник. - Они идут!
Сцепив зубы, Дигбран поднялся и потащил меч из ножен. С сомнением посмотрел на него Лагорис, но не решился ничего сказать поперек дигбранова желания идти в бой. И правильно сделал, потому что ну так плохо было бывшему воеводе и телом, и духом, что не стал бы он слушать никаких возражений и увещеваний.
Стена Последнего рубежа отсюда была практически не видна. Из снежной пелены выступил очередной отряд, направлявшийся к лагерю - но в этот раз уже не отступавшие защитники, а враги. Прикрываясь высокими плетеными щитами, они медленно подступали к скалам, держа наготове свои копья. Регадцев было немного, и они, уже заметив врага, не спешили идти на штурм каменной лестницы.
-Сейчас еще подойдут, - уверенно сказал сотник, оказавшийся неподалеку от Дигбрана. - Не расслабляться! Убивать всех!
Действительно, вскоре вслед за первым отрядом копейщиков появились еще два, а затем и Золотая стража подошла. Воинов в бронзовых панцирях было несколько сотен, они шли, построившись ровной колонной. Командовавший ими рослый южанин с плюмажем на шлеме кричал на своем языке и размахивал длинным жезлом с чем-то вроде пучка перьев на конце. Подчиняясь его приказам, копейщики построились в несколько прямоугольников и, прикрываясь щитами со всех сторон и даже сверху, двинулись к началу подъема.
-Толку с их построения, - в голосе Виластиса была насмешка. - Посмотрим, что от него останется, когда они наверх полезут.
Рыцарь оказался прав. Едва достигнув основания каменной лестницы, южане сломали строй. Сверху в них уже летели камни и целые глыбы. Преодолев несколько ступеней, копейщики раздумали совершать самоубийство и ретировались.
Регадский военачальник разорался на своих солдат. Пристыженные или же, наоборот, воодушевленные, они снова построились и пошли на штурм сотворенной природой крепости. Теперь за ними следовали и золотые стражники, а над подходе было еще два крупных отряда.
Ардены приволокли и опрокинули на наступающих внушительного размера глыбу, но это задержало их ненадолго. Переступая через раздавленные валуном тела, они лезли наверх. Щиты защищали регадцев от мелких камней, а крупные наверху в какой-то момент кончились. Длинные копья арденов уже дотягивались до ближайших врагов. Закипел ближний бой.
Старшие севера выстроили стену из щитов, второй ряд воинов выставил вперед копья, а спины им прикрывали мечники. Местность была неровной, то и дело в арденском строю зияли прорехи, и из-за этого сделать свой строй непробиваемым они не могли. То тут, то там напиравшие регадцы врывались в промежутки, лезли на камни, метали копья, выбивая одного защитника за другим. Их было по-прежнему очень много, они все еще позволяли себе менять двух или даже трех своих солдат на одного северянина. Постепенно оттесняя оборонявшихся к расщелине, регадцы готовы были взять верх, и хоть никто из арденов, миакрингов и немногих эйториев, оказавшихся на Последнем рубеже, не дрогнул и не побежал, они были не железными и не бесконечными.
Громыхнуло. Воины севера с надеждой поднимали головы, и одновременно испуганно пятились враги. Гром сопровождался вспышками яркого синего света, на миг освещавшего скалы, и с каждой вспышкой все сильнее пятились южане, успевшие познакомиться с магией арденского прорицателя.
-А ну марш отсюда! - закричал Галд-лекарь, оказавшийся на вершине каменного зуба над самым сражением. Он размахивал руками и сыпал синими брызгами. - Пошли-пошли! Нечего мне тут!
Регадцы вряд ли поняли Старшую речь, но зато, похоже, прекрасно поняли, чем чревато появление мага. Строй держала только Золотая стража, остальные южане бежали прочь в полном беспорядке.
За Галдом-лекарем тянулся шлейф перегара. В безветренном воздухе разило от него нещадно, многие попавшиеся ему на пути Старшие отворачивались и зажимали украдкой носы. Маг покачивался и то бормотал себе под нос, то принимался кричать и воодушевлять защитников на бой, а потом запел лирическую балладу.
-Чего это он? - удивился скрючившийся в три погибели на чьем-то спальном мешке Дигбран. Такая поза немного ослабляла боль, усиливавшуюся всякий раз, стоило ему сделать лишнее движение.
-Пьян, - Лагорис сидел рядом с ним, держа друга за руку и тем поддерживая, напоминая, что тот по-прежнему не один. - Напряжение сбрасывает. Магия скаранита много сил отнимает, а Галдор который день колдует без остановки. Так и помереть недолго, вот и спасается, как умеет.
С камня, на который перенес себя магией лекарь, спуститься самостоятельно ему не удалось. Размахавшись руками на отступающих и бегущих регадцев, он так увлекся, что выронил скаранит. Камень нашли, но даже с пятого раза не удалось забросить его к незадачливому магу обратно. Пытаясь поймать свое грозное оружие, он так опасно пошатывался, что решили эти попытки оставить. Ардены встали плотной группой, на плечи им забрались еще трое Старших, а один из эйториев вскарабкался на самый верх, дотянулся до Галда и помог ему слезть. В процессе спуска лекарю что-то разонравилось, и он полез обратно на камень. Еле уговорили прекратить безобразничать.
-Прежде я отродясь пьяных арденов не видал, - Дигбран смотрел, как Галд пробирается среди раненых, осматривая их, а зам ним следуют двое сведущих во врачевании воинов и силятся разобрать, что им говорит пьяный в стельку лекарь.
-Я тоже, - сказал Лагорис.
Бенару и Лани насилу удалось прогнать к самой расщелине за лагерем, где собрались наиболее тяжело раненые из воинов. Лазарет и лекари были в другом лагере, добраться до него отсюда было не так просто, и помогали раненым кто чем может, в силу знаний и способностей своих.
-Уже смысла нет их лечить, - Дигбран уставился на огонь, едва теплившийся. В лагере никому не было дело до костра, да и потеплело немного. Снегопад почти прекратился. - Перебьют нас еще до заката всех.
-Жизнерадостность из тебя, Дигбран, так и прет, - услышал он голос Виластиса. Рыцарь тоже был где-то рядом.
Бывший воевода и сам понимал, что с таким настроением битвы не выигрывают.
-А ты меня не слушай, рыцарь. Я и так одной ногой в могиле, меня хворь рано или поздно доконает. Слушай тех, кому еще жить охота - глядишь, и пробьетесь.
Эйтории промолчали, и Дигбран решил, что возразить им нечего.
-Вот, правильно же я сказал - пробиваться надо. Спускаться вниз и уходить отсюда. Здесь мы в ловушке, отсюда только к богам на гору лезть. Только кто же нас туда пустит? Уходить в леса, там глядишь - к следующему утру регадцы сами вымерзнут.
-Нельзя нам уходить, - буркнул на это Лагорис. - Надо держаться, ни один из врагов не должен пробиться.
-Куда пробиться? - Дигбран был озадачен. - Я думал, они просто нас перебить хотят.
Эйторий, не поворачивая головы, показал оттопыренным большим пальцем себе за спину.
-На горку они рвутся, Дигбран. Помнится, говорил я тебе, что война эта непростая совсем.
-Так а мы тут причем? Пущай его боги хоть все друг дружку перебьют. Чего ради мы за ихние ссоры помирать должны?
-Хорошие слова, - вмешался Виластис. - Умные. Трезвые. Ардены многому вас научили, Дигбран. Но все же ошибаешься ты. Если мы выстоим здесь, многие люди и в вашем народе, и в нашем, и среди арденов живы останутся. А не выстоим - смерть им, скорее всего.
-Скорее всего? А точнее ничего сказать не можешь?
-Не могу, - признал Виластис. - Но проверить мои слова, как ты понимаешь, можно только одним способом, и второй попытки нам никто не даст. И лучше я помру здесь, но моя жена и мои дети, да и весь мой народ цел останется.
-Тебе хорошо, Старший. Твои родичи далеко отсюда. А мои тут, рядом, и если помру я, то их убьют тоже, ну или в рабство угонят - еще неизвестно, что лучше.
-Ну так придумай, как сделать, чтобы они не погибли! - неожиданно вспылил Лагорис, и Дигбран от изумления аж приподнялся, уставившись на друга.
-Ты сам-то понял, что сказал?
-Прекрасно понял, - эйторий понизил голос, но уставился на бывшего воеводу непривычно тяжелым взглядом, как умеют смотреть лишь Старшие. - Ты же нашу судьбу в руках держишь, Дигбран. Неужели ты до сих пор не догадался? Сколько раз мы по твоей милости во всякие неприятности влипали? Сколько раз ты нас оттуда вытаскивал? Да уже младенцу ясно бы стало, что тут к чему. Даже твой барон, хоть и Младший, сообразил давно, что Ланнаре надо при тебе быть, дабы от беды ее уберечь надежнее всего. А ты все никак не поймешь.
-Да как же это... - пробормотал Дигбран. - Каким это образом я над вашей судьбой властен?
-А это, Дигбран, такой вопрос, - послышался противный голос Галда-лекаря. - Это такой, я скажу тебе, вопрос!
Бесцеремонно подвинув его, арденский лекарь уселся на спальник, едва не расплескав вино из кружки. Над вином поднимался пар, пахло от него перцем, гвоздикой и какими-то травами.
-Это такой, я скажу тебе, вопрос, - повторил он еще раз, сделал глоток, вытер рукавом своего балахона струйку вина с подбородка и уставился на угли. - никто до сих пор понять не может, что это за вопрос. Лучшие мудрецы головы ломают. Я вот тоже чуть не сломал. А ответа нету! Нету ответа, и все тут. Никак не догадаться, в чем тут дело.
-Глубокомысленно, - отметил Лагорис, выслушав речь ардена.
Дигбран, задумавшись, протянул руку, забрал у Галда кружку и отхлебнул оттуда. Тот не воспротивился ни словом, ни жестом.
-Ты лучше скажи, мудрец, куда ты нашу девочку задевал? - спросил он, впрочем, не особо рассчитывая, что нынешний пьяный Галд окажется более откровенным, чем в прошлый раз, когда добрый тумак от Лагориса не возымел на него должного действия.
-Эрви, что ли? Да никуда я ее не девал. Заколдовал малехо, ну так ведь расколдовал же обратно! А она меня прогнала. Говорит, иди мол, Галдор, своим собственным делом занимайся. Как вроде я бездельничаю. Обидно такие слова слышать, Дигбран, ой как обидно. Мало я потрудился, что ли...
Положив голову на плечо Дигбрану, лекарь шмыгнул носом.
-Ты как, в порядке? - вдруг спросил он. - Спина не донимает?
-Донимает, - проворчал Дигбран. - Сам не видишь, что ли?
-Так чего ты молчишь? Сейчас поможем твоему горю. Врачеватель я или нет?
Галд порылся в кармане. Потом отставил кружку на снег, неуклюже встал, обыскал и второй карман.
-Да где же он? Только что держал в руках, Катаар свидетель и Амунус тоже, чтоб ему скала ногу отдавила... потерял. Как есть потерял.
Оглянувшись по сторонам, Галдор возопил не своим голосом:
-Все ищите мой камень! Скаранит потерялся! Без него нам тут верная смерть!
И они искали - все, кроме Дигбрана. Перерыли весь снег вокруг, три раза мало не через сито просеяли. Дигбран же в суете этой участия не принимал, потому как углядел немного в стороне свою внучку, с нетипичной для нее осторожностью кравшуюся прочь от костра. Но сказать лекарю, что камень его уже успешно найден, не решался, пока Лани, оглянувшись, не заметила его взгляд. Скорчив деду рожу, озорница бросилась наутек.
-Эй, Галд! Знаю я, где твой камень.
Лекарь уставился на него недобрым взглядом.
-Только не говори, что твоя диаволица-внучка снова до него добралась.
-Именно так оно и есть, лекарь. Только что ее видел.
-Где?
Обернувшись по сторонам, Дигбран успел заметить, как мелькнуло возле расщелины платьице Лани.
-Кажется, она в ту сторону убежала.
-Ну так чего ты тогда расселся?! - Галд даже протрезвел немного. - Дуй за ней и без скаранита не возвращайся. Нам же в натуре без магии не выстоять.
-Я пойду, - поднялся Лагорис.
-Ты - посидишь! - лекарь решительно вытянул руку в сторону эйтория и уперся ладонью ему в грудь. - Не твое это дело. Пущай Дигбран сам идет.
-К бою! - послышался от края скал крик дозорного. - Враг наступает!
Видимо, регадцы успели расчухаться от предыдущей неудачной попытки, либо к ним подошло подкрепление. Дигбран, со стонами поднявшись со спальника, не смог разглядеть, что происходит, но зато заметил кое-что другое.
-Лагорис! Галд! Смотрите-ка вон туда, левее!
Камни, которые Дигбран отметил еще утром, до сих пор никто не охранял. Подъем там был возможен, но небыстрый и трудный, и защитники рассудили, что вряд ли с той стороны кто-то полезет. И решили, как оказалось, зря, потому что воспользовавшись суматохой и снегопадом, с левого фланга уже зацарапались десятка два регадских воинов, и за ними поднимались по спущенным вниз веревкам новые.
-Айайай, - сокрушенно покачал головой Галд-лекарь. - А я даже ничего наколдовать не могу. Дайте-ка мне меч, а миакрингу Дигбрану - пинка, чтобы пошевеливался.
Судя по выражению лица Лагориса, в этот раз он с Галдом был полностью согласен.
-Иди. Мы будем держаться, пока ты не вернешься.
-Идите вперед, мы прикроем вам спину собо-ою! - запел Галдор, которому уже сыскали арденский меч-бастард, и пошел, все еще шатаясь, на врага.
С трудом выпрямившись, Дигбран направился к расщелине.
Скалолазанье было бывшему воеводе в новинку. Редко когда в этой жизни случалось ему преодолевать подъемы по каменистым кручам. Больше привычен он был к лесам и болотам, и через самые густые заросли шел быстрее, чем карабкался сейчас, оступаясь и падая, проклиная и судьбу свою, и внучку-непоседу, неспособную проникнуться серьезностью происходящего и только о шалостях своих думающую. Припомнил Ахроя, который куда-то задевался, и его проклял тоже. Барона Глойдинга, и Мурроха, сына его покойного. Галда с Лагорисом последними словами ругал, и вообще ворчал без остановки, лишь бы хоть как-то отвлечься от гнувшей к земле боли в пояснице. Немощь уже и в коленях пробудилась, а на локти и запястья, лишь слегка поднывавшие, он почти не обращал внимания.
Холодным был камень гор, где обитают боги, но воздух стал ощутимо теплее, чем с утра. Колдовство Галда рассеивалось, и недалек был час, когда разойдутся облака и выглянет наконец солнце. Но Дигбрану солнечные лучи казались слабым утешением. Ругая и себя тоже, честя последними словами и всю правду-матку рассказывая, полз он по кручам, пробирался между скал, скатывался вниз, снова вставал и упрямо продвигался вперед. Не раз хотелось ему обернуться назад, ведь поднялся он уже прилично и мог бы увидеть и лагерь внизу, и стену Последнего рубежа, но сдерживал себя из последних сил. Впереди то и дело мелькало среди камней платье Ланнары, и бывший воевода боялся потерять ее из виду.
'Больше жизни' - так выразился вчера Виластис, спрашивая, насколько сильно надо Дигбрану найти внучку. Рыцарь уже тогда понимал, что слова его не пустые, и таки чуть не погиб, расчищая Дигбрану путь и отвлекая на себя врагов. Сегодня наконец понял и старый, усталый, ворчливый дед, которому так хотелось еще немного продлить преждевременно закончившуюся молодость, что это значит - хотеть чего-то больше жизни.
Ведь не в скараните дело, если вдуматься. И даже злости на дитя малое он толком не испытывает. Боится Дигбран, вот в чем дело. За Лани боится. И за Бенару, дочь нелюбимую, боится. За Лагориса и Виластиса, и за Эрви, которую носит незнамо где, и даже за зловредного барона, оставшегося в междуречье, тоже ему страшно.
Неужели он и в самом деле держит в своих руках судьбы своих близких? Не стали бы Старшие говорить такое почем зря, они с судьбой шутки шутить неспособны.
Руки бывшего воеводы крутило нещадно. Но он полз и не сдавался, пока силы окончательно не оставили его.
Впереди что-то сверкало. С трудом приподнявшись, он заставил себя вглядеться. Далеко, возвышаясь среди прочих камней и отрогов, виднелась скала, высокая и щербатая сверху. Камень этой скалы был весь в прожилках и вкраплениях светлого, искрящегося в дневном свете минерала. Прожилки ветвились, пересекались, в местах, утолщений сияя подобно бриллиантам.
На своем пути Дигбран уже замечал похожие скалы. Но в этот раз рисунок на камне был ему знаком. Не раз представал он глазам бывшего воеводы в пламени костра. Но был при этом красным, а не белым.
Осторожно потряс головой Дигбран, отгоняя воспоминания. Успеет он разобраться с видениями. Сейчас бы встать, хоть на четвереньки. А нет, так поползет он на брюхе. Пока он валялся тут без сознания, Лани успела убежать довольно далеко, а то и вовсе заблудилась. Зная свою внучку, Дигбран был почти уверен, что та не станет плакать и звать на помощь, пока окончательно не вымотается. В него пошла внучка - и твердостью характера, и упрямством, и нежеланием подчиняться кому бы то ни было. Вот только шалила не в меру, но это, как он предполагал, с возрастом должно было пройти.
Все тело превратилось в сгусток боли, но как когда-то на поле возле замка Дубр, преследуемый зеленокожими, обрел Дигбран второе дыхание, так и сейчас оно открылось. Превозмогая себя, полз он вперед, зажмурившись, и только когда понял, что земля под ним пошла под уклон, открыл глаза, но было уже поздно. Съехав вниз, он неуклюже сложился у какого-то камня, чудом об него не расшибшись.
Камень был гладкий и ровный. Пощупав его ладонью, Дигбран отодвинулся, посмотрел на него внимательно. Причудой ли природы, руками ли людей, а может и не людей вовсе, но имел этот валун форму, похожую на наковальню. Кое-как приподнявшись на колени, опираясь на странный булыжник, Дигбран дотянулся-таки до его края. И увидел перед собой бордовый драгоценный камень в оправе, на цепочке с крупными звеньями, лежащий на наковальне.
Скаранит до сих пор он видал только один, и то мельком, но узнал сразу же. Этот Камень магии был цвета густого, как запекшаяся кровь.
Вцепившись скрюченными пальцами, Дигбран смотрел и смотрел на свою находку, не в силах оторвать глаз. Он понял, что может взять камень и ползти назад. Галду-лекарю должно быть едино, из какого скаранита молнии метать. Может. А Лани они отыщут потом, когда от врагов отобьются.
Рука его потянулась к камню, сжала его. Бордовый скаранит был холодным, но повернувшись, заиграл он на свету. Спасение. Спасение для всех, кто сейчас бился где-то позади, удерживая вражеские орды и надеясь лишь на него одного.
Подтащив камень к самому краю наковальни, почти касаясь его своими ресницами, глядя в темные глубины, он догадался наконец, почему не спешит сжать свою находку в руках и возвращаться в лагерь защитников.
Неспроста этот подарок тут валялся, ой неспроста. Звездный пик совсем рядом, Дигбран давно зашел дальше, чем даже в мыслях заходит большинство его суеверных сородичей. Негласный запрет лежит на горах, где обитают боги. Не может смертный ступить туда безнаказанно. Сказочные герои редко возвращались от богов счастливыми или вообще живыми, в то время как убиение тех же горных драконов большинство таких персонажей даже подвигом не считало.
Не был Дигбран суеверен, но одно дело - верить, и совсем иное - знать. Ардены про горы знали, и миакоранских детей сызмальства учили, что людям туда путь заказан. Лани тоже это знала, но разве ж ее когда останавливали запреты? Не пошло ей впрок воспитание Эрви, свои шишки малявка предпочитала набивать самостоятельно. И этим тоже, как ни смешно, пошла она в деда.
Смех смехом, однако что же ему делать? Ползти ли искать внучку, или возвращаться, понадеявшись, что с ней ничего не случится? Колени предательски дрожали, напоминая, что сил у него не так много, и прежде чем немощь снова погрузит его в беспамятство, едва ли успеет он сделать хоть что-то из задуманного. А пока колеблется Дигбран, взирая сквозь скаранит на скалу с яркими вкраплениями, гибнут люди, и грозит его внучке опасность быть замеченной богами и, подобно сказочным героям, пропасть ни за что.
А он слаб. Он стар и слаб, сколько бы ни спорил с собой, как бы не пытался доказать себе и всему миру обратное. И сделать он может ровно столько, сколько по силам старому, слабому и больному человеку.
-Ненавижу... - захрипел Дигбран, впившись взглядом в бордовый скаранит. - как же я сам себя ненавижу...
И грянул гром. Полыхнуло красным, осветив все камни вокруг, и наковальню, и прожилки на далекой скале, и даже тучи над его головой. Вцепившись в скаранит, Дигбран сдернул его с наковальни, а потом встал на ноги и пошел вперед. Спина не разгибалась, и он видел лишь камни под своими ногами, но когда подъем кончился, он снова нашел в себе силы, выпрямился и посмотрел по сторонам.
Не так уж он, похоже, далеко и забрался. Очертания скал позади казались знакомыми, он даже узнал каменный зуб, с которого ардены снимали пьяного Галда-лекаря. С другой стороны совсем рядом были поднимавшиеся на недосягаемую высоту склоны, и что-то там на одном из уступов такое белело странное, но не это привлекло его внимание. Скала с прожилками, оставшаяся в стороне от него, стала теперь красной. Совсем как в его видениях в пламени костров и каминов.
-Маляр из тебя, Дигбран, конечно, знатный, - пробормотал бывший воевода, вглядываясь в красные прожилки. - Разукрасил богам сени.
Он сам не понял, как ему это удалось. Вспомнил только, как потемнело у него в глазах от ненависти к себе и своей немощи, а потом сразу и полыхнуло, да так ярко, что ему почудилось в глубине камня чье-то незнакомое лицо, и было это лицо удивленным до невозможности - как удивился бы Дигбран, если бы, к примеру, на него табуретка залаяла.
-Дедушка! - услышал он. Обернулся резко, застонав от боли.
Лани была совсем рядом. Девчонка успела забраться на довольно высокий для ее роста уступ и теперь стояла там, вертя синий скаранит на цепочке.
-Я - маг Галдор! - заявила она своим тонким голоском. - Сейчас я буду метать молнии. Отойди, дедушка, а то зацепит!
-Спускайся, - устало промолвил бывший воевода, привалившись к скале.
Лани и не думала его слушать. Стояла сверху, напевала какую-то песенку и все пыталась создать молнию. Пока что у нее получилось перекрасить два валуна, но ни одной молнии и даже искры из скаранита так и не вылетело.
-Спускайся, - повторил он. - У меня тоже такой камень есть, только красный. Если хочешь посмотреть - слезай вниз.
-Врешь, - неуверенно послышалось сверху. - Нет у тебя никакого камня.
-Как хочешь. Сиди там, если тебе нравится. А я назад пошел.
-Дигбра-ан! - заверещала Лани. - Стой! Я не могу сама слезть!
Отойдя от скалы, он посмотрел наверх. Действительно, совершенно непонятно, как внучка туда попала. Для взрослого человека не так высоко, и если бы у Дигбрана были силы, то смог бы он подтянуться на руках и добраться до карниза, где стояла малявка. Но не в его состоянии было такие трюки вытворять.
-А как ты залезла туда, а?
-Не знаю.
Если бы Дигбрану не приходилось в своей жизни снимать с деревьев котят, он бы в жизни внучке не поверил.
-Ладно, - он задержал дыхание и выпрямился. Слезы навернулись на глаза от пронзившей спину от лопаток до копчика боли, но Дигбран терпел. - Прыгай, буду тебя ловить.
-А поймаешь? - недоверчиво спросила девочка.
-Постара... - он осекся и решительно сказал: - Поймаю. Прыгай.
Лани присела на край карниза, спрятала скаранит в карман и бросилась вниз, прямо в вытянутые руки своего деда. Он крепко схватил ее и удержал, даже смог поставить на землю. И только потом сдался и осел, повалился на острые камни, не чувствуя, как они впиваются в тело, а чувствуя только, как мутится у него в глазах, и мир вокруг куда-то проваливается, и плывет, и меркнет, и какие-то тени вокруг.
-Беги в лагерь... - ему казалось, что голос его едва-едва слышен. - Беги, отдай камни Галду. Они же там все погибнут без его магии... Лани, ну послушайся деда хоть один раз, будь хорошей девочкой...
-Поздно бежать, дедушка. Враги уже здесь.
Беспамятство тут же отступило. Повернув голову, Дигбран увидел, что по еле заметной среди камней тропе приближаются к ним темнокожие воины с короткими копьями. Впереди шли двое, и они уже заметили их и что-то выкрикивали на своем непонятном языке.
-Я - маг Галдор! - девочка прыгнула вперед, вытащила скаранит из кармана и поднесла его к глазам. - Сейчас я вас испепелю, враги! Стойте смирно!
И не успел Дигбран слова вымолвить, как один из регадских солдат сменил оттенок кожи на темно-синий.
-Дигбран, а ты так умеешь? Ты, кстати, так и не показал мне свой камешек, а обещал!
Бывший воевода, усмехнувшись через силу, вынул бордовый скаранит. И посмотрел сквозь него на регадцев, которые приближались, все еще не замечая, что один из них выглядит как-то странно.
-Один красненький, другой синенький! - радостно закричала Лани. И тут до южан наконец дошло.
Темно-красный и темно-синий солдат посмотрели друг на друга, завопили от ужаса, бросили свои копья и побежали прочь, не разбирая дороги и пугая своих сородичей.
Дигбран поймал себя на том, что улыбается. Ланнара же - та просто лучилась от радости, попрыгивая и размахивая руками, и бывший воевода наконец разобрал, что она такое напевает, и узнал на редкость непристойную солдатскую песенку, которую любили в походе орать баронские дружинники, и вспомнил, что уже хотел один раз сделать воякам по этому поводу внушение, но руки все не доходили.
-Вот оно как, оказывается, - пробормотал он.
Ланнара посмотрела наконец на деда.
-Идем на выручку! - вскрикнула она.
-Идем, - согласился Дигбран, собираясь с силами, чтобы встать. Но не успел. Где-то позади него загремел гром, и был тот гром куда сильнее, чем магия Галдора, да и вообще сильнее всего того, что он когда-либо слышал в жизни. Померк на миг солнечный свет, успевший пробиться сквозь рассеивающиеся тучи, и ощутил бывший воевода на миг всю тоску и всю горечь этого мира, все бессилие и боль, ярость, и жалость о несбывшихся мечтах, и сжигающую дотла все прочие чувства ненависть. Но отпустило его так же быстро, как и проняло, и снова засияло солнце, а мир окрасился в светлые тона. Только Лани, стоя на тропе, удивленно трогала свою щеку, мокрую от слез....
Разноцветные регадцы в панике бежали прочь. Небольшая группа уцелевших северян, сбившихся в круг спина к спине, отбивавшаяся у самой расщелины, опустила свои мечи и секиры. Среди них были, к счастью, и Лагорис, и Виластис, даже Бенара вооружилась клинком и вспомнила, чему учил ее когда-то отец. Стоял среди них и Галдор - лекарь, прорицатель и маг, обратившийся в воина, - и по самую рукоять был вымазан кровью его клинок.
Непонимающе смотрели они вслед убегающим врагам, и один Лагорис догадался оглянуться по сторонам, а потом и вверх, и заметил наконец сидящих на краю скального выступа Дигбрана с Ланнарой. Свесив ноги, они озирались, выискивая еще не перекрашенных врагов, а когда находили, подносили к глазам скараниты и исправляли упущение.
-Что, вот так просто? - удивленно и радостно крикнул он. - Взял да перекрасил, и больше ничего и делать не надо?
-Хо-хо-хо! - развеселился Галд-лекарь, сообразив, что произошло. - Ну не дураки ли мы, Старшие? Двое миакрингов догадались о том, что мы всегда знали, но на практике применить не умели. Ты понял, Лагорис? Вера и суеверие - они же рука об руку ходят. Регадцы верят в выдуманного бога и поклоняются ему. Мы всегда удивлялись этому, но думали, что такая убежденность дает только силу. А ведь это же и величайшая слабость. Человек, верящий выдумкам, способен в любую глупость поверить - хоть в диаволов, хоть в других чудищ. Это у нас диаволы только в присказках встречаются, а южане на самом деле убеждены, что бывают такие чудища в человеческом обличье, лишь цветом они от обычных людей отличаются, да еще зловредностью и магическими способностями, и боятся южане этих диаволов до икоты.
Лагорис его уже не слушал. Взгляд его был прикован к расщелине, и, обернувшись туда, увидел Дигбран человеческую фигуру в развевающихся белых одеждах, а на руках этот человек нес бесчувственное тело, и понял как-то сразу бывший воевода, что тот, который в белом, никакой не человек, но и не диавол, конечно же, нет.
-Боги Звездного пика... - воскликнул Галдор, отступая в сторону.
Существо в белом прошествовало мимо них, осторожно держа свою ношу, и лишь на миг задержалось, приблизившись к Дигбрану, а он все смотрел то на бога, то на человеческое тело в его руках. И где-то в глубине души чувствовал бесконечную тоску и жалость, и ярость, и все остальные чувства, которые совсем недавно испытал и пропустил через себя, и ощущал, что сейчас развернется божество и унесет все эти чувства прочь, и останется только мир, и будет этот мир немного чище и лучше.
-Это Синрик, да? - дернула его Лани за рукав.
-Ага, его в легендах таким описывают, - кивнул воевода. - Наверное, Синрик.
Вестник богов уже удалялся. Ничего не сказал он Дигбрану, да и не должен был, наверное. Люди на скалах стояли неподвижно и смотрели ему вслед, и бывший воевода, а нынче просто старый, усталый, но счастливый человек понимал, что каждый из них пережил те же самые чувства, что и он, пропустил их через себя и поднял наконец голову, или еще поднимет, поймет, что какие бы немощи и прочие невзгоды не одолевали его, иногда надо собраться с силами и держаться, а не бросать в воду камни и исходить жалостью к себе.
Первым нарушил молчанье Галд-лекарь.
-Камень мне отдайте, а?
-Дудки, - сказал Дигбран. Лани молча показала магу язык.
-Ну вы и жадные, ужас, - возмутился Галд. - У вас же целых два скаранита.
-Я не жадная. Я щедрая, потому что благородного происхождения. Дарую тебе этот камень за заслуги перед... - Лани запнулась, посмотрела на Дигбрана, но быстро нашлась: - Просто дарую. Лови.
Синий скаранит полетел в сугроб. Галд бросился за ним, споткнулся и растянулся на снегу под хохот миакрингов, эйториев и арденов.
Остатки гарнизона замка Риммор отступали, держа строй и сохраняя порядок. Здоровые помогали раненым, многие тащили на себе мешки с припасами. Нерберийские наемники образовали две шеренги и пытались изображать ходьбу задом наперед. Тактика эта была в Нерберии еще новой, не так давно завезенной из Кассории, и получалось у моих ребят не ахти - то и дело норовили они обернуться, оступались, падали, забывали поддерживать друг друга и предупреждать о неровностях.
Слева нас прикрыли построившиеся в фалангу ардены, справа все еще тянулась скала, с которой увлеченно кидались ледышками лучники. Регадцы, выбившие нас со стены и сразу же бросившиеся в погоню за отступающим гарнизоном, попали под такой плотный обстрел сверху, что поумерили прыть и позволили нам уйти.
Стена была потеряна. Нам досталось крепко - регадцы решили, что с нашей стороны, где Последний рубеж обороняют одни Младшие, им будет проще, чем на других участках. Надеюсь, они успели понять, что не на тех напали.
И все же мы вынуждены были отступить. Ардены поддерживали нас, как могли, присылали на выручку целые отряды. Даже сейчас в рядах гарнизона хватало тех Старших, кто сражался плечом к плечу с моими бойцами.
Сражался и я. Во время упражнений с секирой мне казалось, что подвижность рук у меня полностью восстановилась. Битва показала, что все не так радужно, и тем не менее меня задели только один раз. Кольчуга из темного металла, которую мне дал когда-то Вальд-летописец, к моему удивлению, выдержала удар бронзового наконечника регадского копья, лишь несколько колец разошлись.
Сигнал к отступлению пришел с востока, от герцога Илдинга. По всей длине стены воины покидали ее, строились и частью уходили к скалам, частью собирались в плотное построение и прикрывали отступающих.
Мы с Арварихом заранее предчувствовали, что недалек тот час, когда нам придется оставить стену. Вырвавшись из схватки, я нашел дружинника. После быстрого совещания он забрал всех тех, кто в бою участия не принимал, и увел их в лагерь на скалах. Я же остался с остальными, не решаясь приказать отступить первым, когда рядом еще сражаются ардены, и надеются, что мы прикрываем им правый фланг. Хорошо, что и не пришлось отдавать такой приказ, и отступление наше стало общим.
Стена постепенно скрывалась в сплошной пелене падающего снега. На краю видимости суетились регадцы, уклоняясь от камней и ледышек и пытаясь построиться. Сейчас они были беспомощны, и один удар конницы вымел бы южан с Последнего рубежа. Но конницы у нас не было, а те двести всадников, что я видел вчера, уже давно не появлялись.
Гарнизон замка Риммор снова шел по снегу, как тогда, в апреле, на Римморском побережье. Но в ту ночь мы были разбиты и отчаялись. Сейчас никто не сказал бы, что мы побежали. Что-то переменилось во всех нас. Оставив один рубеж обороны, мы отступали на другой, чтобы, если придется, оставить и его тоже. Никто еще не придумал, куда отступать со скал. В отличие от меня, солдаты не считали уцелевших. Я же знал, что отступление нам больше не грозит. Нас осталось не больше сотни, и этого числа хватит только на один бой. Бой, из которого уже никто из нас не выйдет.
Тирвали ушел вместе с Арварихом. Раву я велел лезть к лучникам еще с утра. Десятник Гарини был со мной, прикрывая меня своим щитом. Сам я предпочитал обходиться без щита, оставляя руки свободными и сохраняя таким образом подвижность.
С самого утра я не видел Лагориса, Бенару и Лани. Задевался куда-то и Виластис. Предположив, что они перебрались поближе к лазарету, где отлеживался Дигбран, я тут же выбросил их всех из головы и даже вздохнул с облегчением. Все меньше забот, которых мне и так хватает, а лазарет все же недалеко от ворот, которые охраняет своей магией Галдор.
Ну и вопросы вчерашние я тоже благополучно позабыл. Битва отнимала все мои силы и все внимание, углубляться в философию и самокопание мне было решительно некогда.
Добравшись до скал, мы получили непродолжительную передышку. Регадцы не отставали, и недолго было ждать того момента, когда они полезут за нами по склону, усыпанному каменной крошкой.
Число защитников лагеря, конечно, увеличилось за счет арденов и составляло теперь около трех сотен. Многие из Старших остались внизу. Сменив широкий строй фаланги на каре, они ожидали приближения регадцев, ощетинившись копьями во все стороны.
Снегопад пошел на убыль. Я отогнал мысль, что причиной этому может оказаться гибель Галдора. Слишком уж невеселым получался расклад в этом случае, маг был одним из самых страшных наших орудий.
Регадцы все прибывали. Внизу их собралось никак не меньше трех тысяч. Облепив со всех сторон арденское каре, они метали в Старших копья и все выискивали, куда ткнуть, чтобы прорвать строй. Мы ничем не могли им помочь - только спуститься и умереть вместе со Старшими, в безнадежной схватке с многократно превосходящим нас численностью врагом.
О да, они сражались не лучшим образом. Только фанатизм подогревал темнокожих солдат, и перекошенные от злобы лица с выпученными глазами действовали на мораль моих воинов подавляюще. Мороз же, напротив, снижал их боеспособность, студил почти ничем не прикрытые руки и ноги. В равном бою мы давно погнали бы их прочь.
Ардены вцепились в каменистый склон, не желая отступить даже на шаг. Я уже видел, как обороняются Старшие - в день, когда пал замок Риммор. Это было здорово и страшно, стойкость арденов не уступала в тот день фанатизму нерберийцев. Сейчас все было очень похоже, и в памяти моей всплыло лицо Вальда, его мудрый взгляд, его привычка учить чему-то каждым своим поступком, каждым словом и жестом. И многое другое всплыло в моей памяти, стоило мне ненадолго перевести дух.
Откуда люди берут знание? Вот что я так и не понял вчера, так и не сформулировал ответ на этот вопрос. А ведь на самом деле в нем могла крыться отгадка.
Люди читают книги. Люди слушают, что им рассказывают другие, кто умнее и больше знает. Люди задают вопросы. Все это я уже делал. А чего еще не делал?
-Сейчас арденов перебьют, комендант, и настанет наш черед, - пробурчал Арварих, сжимая меч.
-В Скейре надо было оставаться, - сказал на это я. - В Скейре стены высокие, толстые. Были бы живы.
-Может, ты и прав, комендант, - однако в голосе его я слышал несогласие и возмущение. Как будто не было у Арвариха другой мечты, кроме как погибнуть тут, у подножья Звездного пика, незнамо за что.
-У тебя есть мечта, Арварих?
Так в глупых романах у героев спрашивают. И они отвечают что-нибудь возвышенное, про мир и про любовь и про всякие там другие абстракции.
-Есть, как же не быть. Берейха наконец сыскать и меч баронский ему отдать. Больше я уже ничего не хочу, комендант. А потаскал бы ты эту железяку, так и у тебя бы другой мечты не было, уж больно она тяжелая.
-Ну так ступай и ищи своего Берейха. Чего ж ты тут с нами отираешься, когда у тебя такая важная миссия в жизни?
-Обидеть хочешь, комендант? - насупился Арварих.
-И в мыслях не держал. Понять я хочу, Арварих, что нами всеми движет, и чего нам такого не хватает, что мы так увлеченно смерти своей ищем.
-Много со Старшими общаешься, комендант. Раньше я не помню, чтобы тебе такие глупости в голову лезли.
-А вроде ты с ними мало времени проводишь, - усмехнулся я на это.
-Дык... я-то трезво на них гляжу, комендант. Хоть и мудрые они, знающие и все такое, а живут так, будто уже покойники. У Старших не грех поучиться всякой премудрости, и воины они добрые, тут я слова поперек не скажу. Вот и набираюсь от них помаленьку, а видения свои да пророчества пусть себе оставят. Не верю я в судьбу, комендант.
Ардены с мрачной обреченностью отбивались от регадцев. Их становилось все меньше и меньше. Многие отбросили копья и щиты, достали свои полуторные клинки и бросались на регадцев, некоторое время рубя всех без разбора, но быстро встречая свою смерть.
-Ну все, поболтали, и хватит. Ардены все вышли, скоро за нас примутся, - Арварих сплюнул сквозь зубы и пошел к остальным солдатам, уже перегородившим щитами самый ровный участок склона, который мы использовали для подъема в лагерь. Я медленно поплелся следом, потому как размышления меня отпускать не желали.
И чувствовал я себя на редкость паршиво и неуютно. И Галдор, и Аэлевит были убеждены, что от меня что-то зависит. В том, что я до сих пор не догадался, что именно - только моя вина. Только из-за меня погибли ардены, защищая подходы к лагерю. Из-за меня скоро начнут умирать и уцелевшие солдаты из гарнизона замка Риммор, доверившие мне свои судьбы. И нечего надеяться, что исходящий от Лайты свет вызовет прояснение в моих мозгах, ведь давно она могла подсказать своему избранному, что ему надо делать, а значит есть какие-то причины, почему этого не происходит, и должен я догадаться сам. А также нельзя исключать, что ни о чем таком я догадываться не должен, что все произойдет само собой... вот только не видит же никто моей судьбы.
Забравшись повыше, я озирал окрестности. Арварих внизу пока справлялся, уже отбив один раз навал регадцев, и мое участие не требовалось.
Снег еще падал, но куда реже. Я смог разглядеть соседний лагерь, там дела обстояли не так хорошо, как у нас - южане определенно брали верх.
По всему склону между нами и Последним рубежом уцелевшие отряды арденов сражались с регадцами. Врагов было куда больше, чем Старших, и чем заканчиваются такие безнадежные схватки, я уже недавно наблюдал.
Хорошо я устроился, ничего не скажешь. Как раз так, как я люблю - забраться повыше и наблюдать за боем, вместо того, чтобы лезть под удар регадского копья. Ну и приказы отдавать, в этом Мальтори вообще равных нет. Помнится, примерно так я себя и в замке Риммор вел, пока удача не отвернулась от меня. А потом просто сидел в донжоне и напивался, и только когда положение дел стало совсем отчаянным, позволил себя уговорить и принял командование.
Сейчас меня уговаривать не надо. Я давно понял, в чем был неправ в пору своего комендантства. И кого недооценил. И чего просто не знал. Я еще осмотрюсь немного и пойду сражаться плечом к плечу со своими солдатами. Секирой я владею всяко лучше, чем головой. Никудышный из меня комендант получился, а солдат еще, может, и выйдет напоследок. Солдат без удачи, которую встретил я всего однажды за всю свою жизнь.
Нет, не хочется мне открывать окно в пространстве и времени, да смотреть, что там поделывает Аэлевит, как чувствует себя, жива ли еще. Снова смотреть на ее лицо, не в силах даже коснуться ее - нет, увольте. Солдаты предпочитают вещи реальные, те, что можно потрогать руками. Вот вернусь в Скейр, тогда и увижу ее наконец.
Конечно, для оптимизма поводов особых не было. Регадцы готовились снова идти на штурм, всеми силами, какие удалось собрать. Пора бы мне убираться со своего наблюдательного поста и встать в строй.
Я еще раз огляделся напоследок, помахал рукой Синрику на уступе, и тут заметил одинокую фигуру, бредущую по гребню одного из отрогов Звездного пика.
Все, что я мог отсюда рассмотреть - светлые волосы до плеч и серый плащ, какие носят ардены. Осанка у человека выдавала не то усталость, не то горе какое, шел он медленно, едва переставляя ноги. Сложив все вместе, я наконец понял, кого он мне напоминает. Если бы я не видел его так часто за последнее время, мог бы и не узнать на таком расстоянии.
То был Эрик, вне всяких сомнений.
Куда это он, интересно мне, намылился? Битва в другой стороне. С его всегдашним настроением я ожидал, что Эрик будет искать смерти в бою скорее, чем уныло бродить по склонам и ложбинам. Однако Старший, хоть и медленно, но уверенно куда-то шел, и глядя на него, я раздумал слезать и спешить на помощь своему гарнизону.
Все говорило о том, что Эрик наконец что-то такое про себя понял. Иначе ему просто незачем идти прочь от битвы. Арден до мозга костей, он не смог бы оставить ряды защитников, если бы не видел перед собой более важной задачи.
А где понял один, нельзя исключать, что сообразит и второй. Лучший способ узнать что-то, чего не знаешь - пойти и посмотреть.
Окрыленный подобными размышлениями, я полез вниз. Эрик успел отмахать приличное расстояние, но я надеялся его догнать. Все равно дальше Звездного пика тут никак не заберешься, в какую сторону не пойди.
Поплутать мне, конечно, пришлось порядком. Когда очередная расщелина, казавшаяся удобным проходом, сужалась или упиралась в неприступную скалу, я ругался, но терпеливо возвращался назад. Быстро добраться до отрога, где я видел Эрика, мне не удалось, и когда я наконец, как мне казалось, вышел к нужному склону, Старшего уже и след простыл.
Где его искать, я понятия не имел. Местность изобиловала всевозможными укрытиями, здесь самое оно в прятки играть. Очень на нашу жизнь похоже - ходишь, тычешься всюду, все глаза проглядишь, а она все ставит тебе на пути новые препятствия, и хоть плачь, хоть головой бейся - камню все едино.
Я озадаченно почесал в затылке, но никакие идеи, куда идти дальше, мне в голову не приходили. Оставалось только забраться повыше и сидеть ждать, пока промелькнет где серый плащ Эрика. Что, учитывая обилие оттенков серого в окружающем пейзаже, было не слишком-то перспективным занятием.
Пока я царапался наверх, обдирая ногти и кожу на руках, что-то мне такое померещилось справа странное. Как будто сияло там нечто. Может, у богов на пороге бриллианты рассыпаны? Мало ли какие у них причуды.
Сторона, в которой я увидел что-то сверкающее, была ничем не хуже всех остальных. Туда я и направился, так как склон, куда я полез поначалу, оказался слегка крутоват. Через некоторое время я потерял блестящий предмет из виду, но зато обратил внимание, что под ногами у меня - что-то вроде тропы.
Пользоваться торными дорогами у подножья Звездного пика мне казалось делом не самым безопасным. Но я уже так близко подошел к его устремляющимся в небеса склонам, что переживать на этот счет не стал. Запретная черта, за которой боги могут счесть, что я вторгся в их владения, скорее всего, давно осталась позади, да и плевать мне было на мнение богов, если честно.
В прежние беззаботные времена мне вообще до них дела не было. Когда Алагли сказал мне, что Элбис накрутил моим сородичам хвосты и послал их умирать по его прихоти в Сиккарту, я сначала не поверил, потом возмутился, огорчился и даже, помниться, был на него зол. Смешно вспоминать. Куда больше меня беспокоило то, что я узнал от Аэлевит о Лайте и павшем на меня выборе, который уже успел нас один раз разлучить. Если Элбис обошел две сотни нерберийских наемников, охранявших замок Риммор, своим вниманием, то несущая свет богиня, вся такая из себя, если верить легендам, положительная, зачем-то решила испоганить жизнь строго определенному Младшему. И ладно бы то был кто-то другой, так нет же. Одним словом, сердит я был что на Лайту, что на амунусово болтливое отродье, и были у меня на то все причины.
Из-за поворота тропы что-то снова блеснуло, а потом открылась передо мной во всем своем великолепии высоченная скала, серый камень которой весь был испещрен разводами и вкраплениями горного хрусталя или чего-то, очень сильно на него похожего. Вся эта красота сияла в дневном свете, и не верилось, что ее не сотворили нарочно, а впрочем, почему бы богам ее было и не создать.
Я уже как-то видел такой камень, из него частично были сложены стены городской тюрьмы Скейра. Там он не показался настолько красивым - может, просто был неуместным материалом для такого здания, как темница.
Налюбовавшись как следует, я обратил внимание, что тропа, по которой я иду, к этой самой скале и ведет. Подножье сверкающего чуда скрывалось за другими скалами и просто валунами, пониже. Ну и что мне там надо? Шанс, что Эрик направился именно туда, конечно, был, но следов на снегу я не видел, да и не так уж много тут навалило снега, как южнее, на Последнем рубеже.
Монетку бросить? Аверс - иду вперед, реверс - возвращаюсь. Я порылся в кармане, где последний раз находил какую-то мелочь, с трудом отыскал какой-то кругляшок, достал. Надо же, серебряная, да еще и эсталийской чеканки.
Повертев ее в руках, я с подозрением царапнул монету ногтем. Так и есть - фальшивая. Кто и когда мне ее всучил, я уже и не помнил. За эту весну деньги мне ни разу еще не понадобились, заработанное в замке Риммор я откладывал, не имея особых возможностей потратить свое жалование в горах Римморского побережья, да там и оставил. А в Скейре деньги были в последнее время не в ходу.
Мда... занятно и, в общем-то, даже смешно. Я подкинул монетку, она завертелась в воздухе, звякнула о камень. Звук только подтвердил мою уверенность в том, что серебро фальшивку лишь тонким слоем поверху покрывало. Я наклонился, чтобы посмотреть, что же мне выпало, и разинул рот. Плотно застряв в щели между камнями, монета смотрела на меня рубчатым ребром.
А ведь и правильно, Мальтори. Не так просто тебе выбор дается. Не хочешь ты принимать неосознанный путь, и пойдешь только туда, куда тебе действительно надо.
Хотелось мне идти только в одно место на свете - в Скейр. Скейр - это назад, на юг. Но, оценив трезво все свои желания, я с некоторым удивлением понял, что не хочу возвращаться к Аэлевит с пустыми руками, так ничего и не сделав полезного - того, ради чего мы с ней пережили разлуку.
Если не назад - значит, вперед. К сверкающей скале.
Не успел я пройти и нескольких шагов, как услышал чей-то голос. И замедлил шаг, пригнулся и пошел дальше неспешно, крадучись.
Старшую речь Мальтори в силу лености своей так и не выучил. Голос же говорил на арденском. Интонации были богатыми и самыми разнообразными. То говоривший ехидничал, то сокрушался, то насмехался или откровенно радовался, а иногда вещал возвышенно, как поэты говорят.
Подкравшись как можно ближе, я выглянул из-за скалы и увидел наконец Эрика. Голос принадлежал не ему, Эрик молчал. В его положении я делал бы то же самое, потому как висел он, прижавшись спиной к сверкающей скале, на высоте человеческого роста, без всякой опоры под ногами, и по вздувшимся на его ладонях жилам я понял, что делает Эрик это не по своей воле, напротив - пытается от скалы отклеиться, да не выходит.
Ничего себе скала!
Говорившего я не видел, он стоял в нескольких шагах от Эрика, и только по направлению взгляда Старшего я мог представить, где тот находится. Некоторое время я гадал, кто бы это мог быть, но тут его голос стал глуше, сходя в невнятное бормотание, и догадка поразила меня, а вскоре переросла в уверенность.
Спрятавшись за большим валуном, я сел на корточки, положив на колени секиру, и сосредоточился на том, чтобы унять дрожь.
Я никогда не хвастался особым бесстрашием, хотя в схватке частенько овладевала мной бесшабашность и полнейшее презрение к смерти. Осознав, что совсем рядом от меня находится Элбис, я слегка, как бы это сказать, занервничал. Но вот дрожь моя имела несколько другую причину, чем близость божества, которому прихлопнуть меня, человека, даже проще, чем мне убить муху. Нет, слишком часто я и сегодня, и вчера смотрел в глаза смерти, чтобы все еще ее бояться. А испугался я того, что по желанию моему или по воле случая, а добрался я наконец до места, где мне предстояло совершить нечто настолько важное, что весь народ Старших севера готов был мою спину прикрывать. И только один поступок представлялся мне стоящим таких усилий.
Они ожидают, что я убью бога. Не больше и не меньше.
Амунус их всех на скалу забери. Я, конечно, попытаюсь. Но прежде я хотел бы наконец понять, почему эту роль отвели именно мне.
Мои соотечественники в качестве богоборцев не годятся - слабоваты и голосу его поддались. Почти все, за редкими исключениями. По той же причине можно отмести всех остальных завоевателей. Ладно, возьмем арденов... чуть позже возьмем. Голос Элбиса немного удалился, и я рискнул высунуться из-за валуна.
На этот раз и Эрик меня заметил. Он все так же висел в воздухе, обездвиженный некоей чудовищной силой, и при нем даже меча не было. Взгляд его лишь на миг задержался на мне, в глазах мелькнуло узнавание, и он едва заметно покачал головой. Мне два раза повторять было не надо, и я спрятался обратно.
Итак, вернемся к арденам. Они все готовы жертвовать собой с утра до вечера, лишь бы продолжался мрачный сон Старшего народа, лишь бы вещали прорицатели и ясным, хотя и безрадостным, было будущее. Ну не все, конечно, но большинство. Эрик как раз из таких, пессимистичных и обреченных. Чем они Лайте не подошли?
Э... а кто сказал, что не подошли? Эрик же не просто так там висит и мышцы напрягает. Он тоже избранный. Не исключено, что ему просто не повезло, как ранее не повезло Верховному прорицателю арденов.
Дигбран, которого я толком даже и рассмотреть не успел - Младший, как и я. Так и не понял я из описаний Лагориса, что в нем такого выдающегося. Как и во мне, как и в Эрике. Есть кто-то еще, четвертый. Может быть, Дигбрану или этому четвертому удастся то, что не удалось Эрику и может не получиться у меня. Если за этим нас выбрала Лайта, то можно ее и понять. Я, в конце концов, не самый бездарный из воинов, и Эрик вроде тоже мечом владеть умеет.
Но что ей мешало набрать пару тысяч таких воинов - Среди арденов, на худой конец эйториев или даже миакрингов? Чего ради при наличии такого шикарного выбора она откопала в замке Риммор чужеземца и поставила на нем свое клеймо?
Ох и с большим же удовольствием я саданул бы секирой Несущей свет по котелку. Хоть она и женщина, а все же богиня, и никаких угрызений совести я бы на этот счет не почувствовал. Разве можно так над людьми издеваться?
Не один Элбис виноват в сегодняшних событиях. Во власти Лайты было поднять на его пути полчища не меньшие, нежели собрал тот, кто вещал сейчас совсем рядом с моим укрытием, прохаживаясь перед Эриком взад-вперед. Однако Несущая свет удосужилась избрать своим орудием лишь пятерых, и один из них не справился уже давно, а второй, который висит сейчас за моей спиной, тоже, видимо, не преуспел. Да и Катаар мог бы хоть пальцем пошевелить, чтобы своего племянничка на место поставить, но что-то не похоже, чтобы повелитель времени сделал хоть что-нибудь. Аэлевит, во всяком случае, его вовсе не упоминала.
И все же мои чувства к Лайте - это всего лишь моя личная злость. Элбис же вредит не только мне, и из всех людей, что гибнут сейчас по его воле, кое-кто мне дорог, а одна - дороже больше всех остальных вкупе с богами и всем этим миром. Ради нее я попытаюсь, ради того, чтобы она имела хоть тень надежды на счастье.
Последняя мысль показалась мне неправильной. Надежда? Она сродни удаче. Человек сидит и надеется, человек идет и надеется, человек даже в сражении сохраняет надежду, что победит. А не надо надеяться. Надо просто знать. Как привыкла знать Аэлевит. Это сложно. Много дорог приходится порой исходить, прежде чем выяснишь, что к чему. Но стоптанные сапоги того стоят. Зная наверняка, что ты делаешь и зачем, сможешь ты сделать правильный выбор. Надежда же - подмена знания, лекарство для ленивых, кому хочется ничего не делать и все равно достичь успеха в своих начинаниях.
Я снова высунулся поглядеть, что происходит за моей спиной. Элбис оказался исключительным треплом, он болтал без умолку. Я догадывался, что умолкнет он нескоро, слишком уж увлеченно вещало божество.
На Эрика было страшно смотреть. Лицо его выдавало отчаяние. Разве что не плакал.
Мне хотелось поддержать его, протянуть руку, дать понять, что еще не все настолько плохо. Отчаяние и вера - две стороны одной монеты, и фальшивая это монета. Не расплатишься ей по счетам, которые предъявляет жизнь.
Мои руки сжали секиру. Я не мог видеть бога, не знал, куда он смотрит. Но я знал, что Эрик, если что, предупредит меня движением головы, что момент неподходящий.
Голос Элбиса вдруг переместился выше, стал громче, торжественней. Я втянул голову в плечи и замер, пока он возносился куда-то вверх.
И тут что-то сверху полыхнуло зловещим красным светом. Да так полыхнуло, что Элбис даже заткнулся ненадолго. А когда снова заговорил, в голосе его было изумление и какая-то детская обида. И голос вернулся на прежнее место, а я, не медля, поднялся и двинулся вперед, сжимая секиру обеими руками.
Мои глаза встретились с глазами Эрика, и он, поколебавшись лишь мгновенье, кивнул, подтверждая, что момент для атаки удачный. Я выпрямился и пошел вперед, перехватив секиру поудобнее. Я знал, что ударить у меня получится только один раз. Просто знал.
Стоя на четвереньках, Эрик смотрел вниз. Отсюда он мог видеть часть склона пропасти, довольно крутого. На дне блестела маленькая ленточка реки. Падал снег, улетая прочь, и он почувствовал легкое головокружение.
-Тебя учили, что ползать на четвереньках некрасиво?
Эрик не обратил на слова Галдора, успевшего оказаться рядом с ним, никакого внимания. Все смотрел и смотрел, но ни Эрви, ни меча своего нигде не видел.
-Что, совсем никакой гордости не осталось? - поинтересовался прорицатель. - Точно? От всех своих заморочек избавился, князь Эриох?
Поднявшись на ноги, Эрик даже отряхиваться от снега не стал.
-Я столкнул Эрви в пропасть?
Галдор смотрел в свой камень и молчал. Над скаранитом повисло облачко пара, светящееся синим светом.
-Прорицатель, ты же должен указывать нам путь! Тебе сложно ответить на один вопрос? Я убил ее?
-Позолоти ручку, - фыркнул Галдор.
Кровь бросилась Эрику в лицо, он замахнулся, чтобы ударить, но рука его пробила воздух. Галдор исчез.
Не глядя по сторонам, Эрик брел прочь от стены. Иногда перед его глазами появлялись отдельные сцены из огромного сражения. То Лагорис, стоявший поперек стены и удерживавший своей секирой регадцев в начищенных до блеска бронзовых кирасах. То герцог Илдинг, окруженный своими телохранителями, кричащий и машущий рукой. То мальчишка Равераэх, без остановки кидающий ледышки с высокой скалы. Галдор тоже не забыл ему привидеться - на эйторийском тяжеловозе, с неизменной кружкой в одной руке и скаранитом - в другой, прорицатель скакал вдоль стены и метал во врагов молнии.
А что, самое время для героизма. Подвиги защитников Последнего рубежа будут воспеты в веках. Сохранит их память трех народов, и далекие потомки по праву будут гордиться своими предками. И не стоит их за это осуждать, да и не Эрику их судить, если на то пошло. Все эти люди оказались на своем месте и в свое время, и те, кто уже погиб или еще погибнет, знают, что их смерть не напрасна, а с таким знанием и умирать можно.
Эрику же не то что гордиться нечем - с горя и стыда самое время повеситься. Зря он не сделал этого раньше. Меньше вреда бы натворил.
И никто во всем мире не смог сказать ему, что случилось с Эрви, жива ли она. И все молчат. Крик над пропастью пробудил надежду в его душе, но даже заметить ее Эрик не успел, и все больше подозревал, что этот крик ему почудился.
А вот меч, пропавший в воздухе, ему не почудился совершенно точно. Эрик мог еще поверить, что не увидел за своей спиной Эрви, и она упала в пропасть раньше, чем он успел обернуться. Но меч-то он видел. И видел, как тот пропал.
Подняв голову, он посмотрел, куда его занесло. Он был совсем рядом с одним из лагерей в скалах. Впереди был узкий проход между двух каменных уступов, валуны перед ним были сдвинуты вместе, а за валунами стояли воины, охранявшие лагерь, и все они смотрели на Эрика не то с укоризной, не то с надеждой, а он не мог сообразить, чего они от него ждут.
Снегопад пошел на убыль. Вдали, над скалами, высилась громада Звездного пика. Где-то в вышине, за облаками, склон разделялся, и левая вершина была выше, а правая - массивнее. Одна из них и была Звездным пиком, но которая - не знал никто.
А ниже был уступ, и острое зрение Эрика позволило ему разглядеть на нем пятно, которое было белее самого чистого снега, яркое и четкое. В прошлый раз, вспомнив о Синрике, Эрик прошел мимо. Тогда ему казалось, что одного пророчества Уивера ЭахТислари ему хватит на всю оставшуюся жизнь.
Синрик стоял, где ему и велели стоять легенды. Рядом был потомок Ровенда Великого, и богу было, похоже, все равно, отказался Эрик от своего наследства или нет; ему была важна только кровь его и древний уговор с Риммором. Бог ждал, на случай, если наследник первого императора арденов пожелает приблизиться и поговорить, и он готов был ответить на все его вопросы.
Эрик почти уверил себя в том, что Эрви уже мертва. Теперь у него был способ окончательно в этом убедиться. Спешить услышать слова, которые окончательно поставят крест на всей его жизни, ему не хотелось. Но и бежать не хотелось. Лучше знать наверняка, чем долгие годы мучаться сомнениями.
Ардены пропустили его в проход в скалах, не задав ни единого вопроса.
Сколько времени он шел к Звездному пику, Эрик не знал. Все реже падал снег, и фигура Синрика успела скрыться за краем уступа. Казалось ему, что прошло много дней, как тогда, в горах, где они с Эрви смотрели на разные чудеса и восстанавливали из руин свою любовь, а день сменял ночь куда чаще, чем ему было положено от природы.
Раньше Эрик ни разу не приближался к богу, которого легенды называли Другом людей. Откуда Синрик получил это прозвище, он не помнил. Однако Вестник богов был единственным, к которому могли обратиться хоть некоторые из смертных, и на фоне остальных своих соседей со Звездного пика действительно мог считаться дружелюбным. Еще была Лайта, ее часто поминали в пожеланиях, а прорицатели полагали, что в ее власти находится пророческий дар Старших. Но считать этот дар проявлением доброты богини и заботы ее о людях несколько самонадеянно.
Подарок Лайты ему и Эрви он, конечно, помнил. Ледяное озеро, и феи с фонариками, и безумный танец на коньках под торжественную музыку, гремевшую в их душах. Помнил, как спускались они вдвоем с Эрви с горы, и эти два дня оказались самыми счастливыми в его жизни, а потом все снова испортилось и так и не наладилось уже. Лайта подарила им два дня счастья. Зачем? Чтобы помнили? Чтобы навсегда поняли, что важнее всего на свете, за что стоит жить и сражаться, что следует схватить и держать обеими руками, и никогда не отпускать?
Эрик понял. Но понял слишком поздно.
Перед ним была скала, сверкавшая, как драгоценный камень. Он знал этот минерал, читал, что встречается он только на южных склонах гор, где обитают боги, и рисковые старатели во времена, когда Риммарави еще была княжеством в составе Ровендии, добывали его, порой даже неплохо добывали, и высекали из него статуи и даже целые здания строили, только давно уже большинство тех зданий разрушено временем и завоевателями.
Под скалой же стоял человек в темно-бордовом плаще, капюшон которого свободно падал на плечи. Волосы его были стрижены ежиком, и Эрик четко разглядел орлиный профиль, потому что человек стоял к нему вполоборота, слегка наклонив голову и словно прислушиваясь к чему-то. Что-то в этом незнакомце было тревожное, рука Эрика привычно потянулась за мечом и нащупала лишь воздух. А человек в бордовом плаще улыбнулся в этот момент и, обернувшись, посмотрел на Эрика.
-Что, даже оружия с собой не взял, Эриох? - он смотрел Эрику в глаза, и взгляд его вызывал дрожь и желание бежать без оглядки. - Потрясающая самонадеянность. Шапками меня закидывать будешь? Так ведь и шапки у тебя нет, я смотрю.
-Кто ты такой? - только и смог вымолвить Эрик. И услышал в ответ громоподобный хохот, хотя едва шевельнулись уста стоявшего перед ним существа, так похожего на человека.
-Ты и этого не знаешь? Нет, ты вообще хоть что-то знаешь о том, что тебе предназначено? Нет?
Он отвернулся, посмотрел куда-то вверх и крикнул:
-Тетя, ты нашла способ меня удивить! Он не знает, кто я, он понятия не имеет, что его избрали для высокой миссии! Ты еще скажи, что он вообще здесь оказался случайно!
Эрик прищурился, пристально глядя на того, которого уже мысленно причислил к богам. Слишком уж жуткой силой от него разило, слишком странно он себя вел. И по внешности его нельзя было утверждать, к какому народу он принадлежит, а что-то в чертах лица было непохоже ни на арденов, ни на эйториев, ни на кого из их потомков, оно вообще было чуждым людям.
-Элбис я, - простецки сообщил бог, обернувшись. - Я надеюсь, что ты хоть что-то обо мне слышал, Эриох. Как-то даже обидно, что герой, явившийся по твою душу, без малейшего понятия, зачем его прислали.
-Я не по твою душу здесь оказался, - наконец вымолвил Эрик. - Я иду к Синрику.
-Ах, к Синрику... - Элбис задумчиво поскреб подбородок. - Это ты плохо придумал. Это неправильно. Знаешь, Эриох, я тут поразмыслил и решил, что к Синрику тебе ходить совершенно незачем. И ты к нему не пойдешь.
Эрик помнил, что бог устной речи славился своей разговорчивостью. Так утверждали легенды времен Ровенда Великого, когда боги сошли со Звездного пика и прибыли на север, и некоторое время пробыли с людьми, пока не случилась битва на Лиртодийской равнине, положившая конец амбициям Амунуса.
-Ты меня не остановишь, Элбис.
Вместо ответа бог шевельнул пальцами в театральном жесте, и Эрик почувствовал, что ноги его отрываются от земли.
-Уже остановил. Готов выслушать твои возражения, Эриох. У тебя есть возражения? Нет? Значит, к Синрику ты на самом деле не хочешь.
Он взмахнул рукой, и Эрик, пролетев по воздуху, впечатался спиной в сверкающую скалу. И повис. Руки его оказались разведены в стороны, и сколько ни пытался он напрячь мышцы, не получалось у него оторвать их от камня. Незримые оковы держали его надежно. Спина болела от удара.
Заложив руки за спину, Элбис прохаживался перед ним взад-вперед, что-то бормоча себе под нос.
-Лайта, ну где же ты?! - воскликнул он в какой-то момент. - Это все, что ли? Больше ничего не придумала, кроме как безоружного ко мне послать?
-Прячется, - пожаловался он Эрику. - с самого утра не показывается. Понимает, что проиграла, а признаться стыдно. Ох, да ты же ничего не знаешь, бедненький. Ну да я расскажу. Времени у нас с тобой, Эриох, еще немножко есть.
Происходящее было странным и нелепым, однако и зловещим тоже. Не будь Эрик так придавлен своим горем, он бы испугался капризов эксцентричного божества. Однако душа его была настолько выжжена испытанными эмоциями, что слушал он бога спокойно и отстраненно.
-Это я привел завоевателей на остров богов, - бог встал в позу оратора. - Вы, кажется, назвали его Арденави? Название я скоро поменяю, оно мне не нравится. И вы мне тоже не нравитесь, о упрямые Старшие. Я собрался смести Катаара с его престола, а заодно смету и вас. Потом и до эйториев доберусь, но позже. Сначала надо дома навести порядок.
Ты спросишь - а ты тут причем? Справедливый вопрос, Эриох. Я с радостью на него отвечу. Ты тут очень даже причем, потому как тете Лайте моя затея не понравилась. В противовес пяти армиям завоевателей она решила выставить пять своих бойцов.
Знаешь, это было бы даже честно. Я еще помню Кастая. Один герой способен таких дел натворить, что и богам не снилось. Но Лайта решила бить себялюбивых Младших страннейшим оружием - ненавистью, которую человек питает к самому себе.
Это великая редкость. Я не удивлен, что нашла она всего пятерых. Надо полагать, одним из требований Лайты к бойцам была искренность в своих чувствах. Ненависть к себе должна быть как следует выстрадана и обоснована. При этом человек, столь сильно возненавидев самого себя, должен по тем или иным причинам не наложить до сих пор на себя руки. И это - самая большая редкость в мире. Чудо из чудес.
Элбис остановился прямо под Эриком.
-Ты! - воскликнул он, ткнув в него пальцем. - Ты - один из избранников Лайты. Тебе и еще четверым предназначено было меня остановить. И что же я вижу? - прищурившись, бог заулыбался. - Я вижу Эрика! Он висит в воздухе, и не может пошевелить ни рукой, ни ногой. У него даже меча нет. Ты не удивлен, Эриох? Тебе не странно, что тебя послали на битву с богом безоружным?
А вот я уже не удивляюсь. Я подозревал, что тут что-то нечисто. Теперь я почти уверен, что так оно и есть. Истинное оружие Лайты - вовсе не свет. Власть над светом дает ей одновременно и власть над тьмой, и тетка водила меня за нос все это время. Нет никаких избранных, а вся ваша ненависть - ее рук дело. Ваша ненаглядная Лайта отравила вам жизнь, всем пятерым. И все лишь ради того, чтобы убедить меня, что она не блефует.
Тьфу на нее! Даже долго искать не стала, где взять пятерых для ее целей. Выбрала одного, потом из его родичей да знакомых отобрала самых несчастных, усугубила их страданья - и вот, пять героев готовы изображать из себя защитников Катаара.
Элбис отвернулся и что-то долго рассматривал на противоположной стороне ложбины.
-Нет, Эриох, никакие вы не герои. Так, статисты, сугубо для отвода глаз. Оружие Лайты - обман. Во тьме прячет она большую часть грядущего, открывая прорицателям лишь то, что ей угодно. Как я собираю сторонников и одолеваю врагов словом, так она убеждает Старших правильно подобранными образами. Она уверила ваших прорицателей в существовании пятерых, она создала муляжей, и на некоторое время даже меня заставила поверить, что мне противостоят пятеро неизвестных и грозных противников. А на самом деле противник был только один. Твой тесть, Эриох, Верховный прорицатель народа арденов, оказался единственным, кто реально смог мне противостоять. И обман был настолько грамотно состряпан, что я чуть было этого единственного не проворонил, хотя узнал о его существовании в первую очередь. К счастью для меня, тетя Лайта переоценила силы своего героя. Уивер ЭахТислари умер, не успев уничтожить регадский флот со всей огромной армией Младших. Если бы он справился - мы бы с тобой сейчас не болтали, пока мои воины добивают защитников этого вашего Последнего рубежа. Я убрался бы на края мира, куда-нибудь к Прежним, и долгим стало бы мое ожидание, пока снова представилась бы мне возможность попытать счастья в надежде свергнуть Катаара.
Эрику показалось, что кто-то пошевелился за краем скалы, откуда в ложбину выходила тропа, приведшая его в это место. Он пригляделся, но ничего не заметил. Напряг на всякий случай руки, проверяя, не ослабли ли незримые кандалы. Нет, не ослабли. Сколько бы Элбис ни болтал, а держал он его крепко.
-А вот после смерти Верховного прорицателя никаких способов противодействовать мне у Лайты уже не осталось. Но, надо отдать ей должное, играла она свою партию до самого конца, не сдаваясь и заставляя меня тревожиться, не упустил ли я чего. Ведь одного из пятерых я так и не нашел. Тебя нашел, Дигбрана тоже нашел, а дольше всех я искал девочку-полукровку, дочку Блера. Ты ведь помнишь Блера, Эриох? Вот его дочери выпала честь стать одной из избранных, а ведь ей всего четырнадцать лет - совсем дитя.
Лайта даже пригнала вас всех к Последнему рубежу. Троих. Пятого же либо и вовсе не было, либо умер он раньше, чем я разыскал его, не оправдав ожиданий Лайты.
На этот раз шевеление за скалой Эрику не почудилось. Там определенно кто-то был.
-И я догадываюсь даже, кто мог быть этим пятым. Да, если бы он выжил, то мог оказаться противником не менее грозным, чем Верховный прорицатель. Намаялся бы я с ним, ох и намаялся бы. Но Серый волк умер. Остались вы трое.
Эрик старался смотреть только на Элбиса, когда тот обращал к нему свой взор. Кто бы не прятался за скалой, в тот момент Эрику он был другом. И выдавать его присутствие раньше времени было нельзя.
Есть время для героизма, а есть - для осторожности и терпения. И для них выдержка нужна не меньшая, чем для боя с превосходящим тебя противником.
-И что бы ты думал, Эриох? Все вы занимались чем угодно, кроме противодействия моим усилиям. Дигбран пошел свою внучку искать, да похоже, что не дойдет, потому что скрутило его от боли. Девчонка-полукровка и вовсе ушла прочь, так сюда и не добравшись. Я резонно предположил, что единственный воин из оставшихся - ты, Эриох. Только от тебя мне следовало ждать опасности, и я, как видишь, позаботился тебя встретить во всеоружии. Но ты даже меч не взял!
Теперь он отчетливо разглядел, что человек за скалой - Мальтори. По выражению лица нерберийца Эрик понял, что тот готов прийти ему на помощь и вступить с богом в поединок. Но Элбис стоял так, что успел бы заметить Мальтори, прежде чем тому удалось бы приблизиться к богу. Улучив момент, когда бог отвернулся, Эрик помотал головой. В глазах нерберийца промелькнуло понимание, он отступил и спрятался за большим валуном.
А Эрик, не в силах вырваться из-под власти божества, закрыл глаза и постарался выровнять дыхание, собираясь с мыслями. Перед его глазами снова появился дом в Иссет-фиорде, поманила его приоткрытая дверь. Насилу отогнав видение, он окончательно успокоился и постарался понять, что в болтовне Элбиса на самом деле важно, а что - просто хвастовство.
Выходит, все происходившее с ним было не случайно. Как не случайным было пророчество Эриака, которое напомнил ему перед смертью Серый волк. Есть времена для героев, но может не найтись героя для времени. Каждый его шаг после того, как развеялся дым над костром великого человека, когда-то сражавшегося за свободу Старшего народа, был подтверждением древнего предсказания. Он не герой и быть им не может, потому что времена для героев предполагают, что события эпохи требуют от людей героических поступков.
Так стал героем Кастай, повергнувший в бою Амунуса. Так Аори, наследник императора, защищал свой народ, искавший укрытия в Арденави. Так ушел в леса Серый волк и двадцать один год совершал набеги на миакрингов, заставив их навсегда запомнить свое прозвище и побояться притеснять завоеванных арденов. Но сейчас определенно не такое время.
Да, отдельные героические деяния возможны и в эти дни. Бесстрашно сражается с завоевателями Аэлевит, герцогиня арденов. Жертвуют собой и другие прорицатели. Гибнут обычные воины, сдерживая врага. Но истинный враг, причина всех бед, обрушившихся на арденов и миакрингов - вот, расхаживает внизу. Амунус бы принял бой, а безоружному противнику дал бы меч - он был по-своему благороден, этот древний исполин. Элбис боя не примет. Он обезопасил себя, как только мог, и привел в Арденави несметные полчища Младших. Самого же его до сих пор никто из защитников Сиккарты не видел, и вряд ли бог собирался сражаться своими руками. Не героем надо быть, чтобы одолеть его. Коварство тут требуется, подлость или что иное, но никак не геройство. Сейчас не время для героизма. Не время для Эрика. Всю весну он воевал с самим собой. Только сейчас, на исходе мая, понял наконец, что бессмысленна его война, что не в этом его предназначения, если вообще Лайта предполагала, что сыграет он активную роль в событиях. Элбис может быть и прав в своих предположениях, что Эрик служил ей только для отвода глаз.
-Что же ты молчишь, князь Эриох ЭахВеррел? - отсюда, сверху, Элбис не казался величественным и грозным. - Неужели тебе не обидно, что тебя использовали и бросили? Еще и поизмывались как следует, жену от тебя спрятали, гоняли тебя по всей стране туда-сюда за ответами на вопросы, которые тебе на самом деле не нужны. Надо было сразу ко мне идти, я бы растолковал тебе, что происходит, да и Эрви твою помог бы найти. Не веришь?
Эрик снова смежил веки. Мальтори не показывался. Не исключено, что нербериец понял, с кем ему предстоит иметь дело, и решил не испытывать судьбу. И правильно, пусть идет за своим счастьем в Скейр. Пусть хоть кто-то в этом мире будет счастлив, если не суждено это Эрику. Он потерпит, пока бог наговорится, а потом тот, скорее всего, уничтожит его. И это тоже будет правильно, потому что слишком многое он сказал Эрику, чтобы так просто его отпустить.
-Не веришь. Ты вообще не веришь в мое могущество. Ну и твои проблемы, Эриох, мне до твоего неверия дела нет. Не одни вы, Старшие, цените знание. Боги тоже его ценят. Я знаю, как мне свергнуть Катаара. Для этого мне достаточно всего лишь одного Младшего. Скоро они прорвутся сюда, мои воины, и я даже выбирать смогу. Любой из них с радостью встанет на страже Катаара и будет охранять его сон столько, сколько мне вздумается. Слабенькие они совсем, и волей слабенькие, и вообще сильны только кулаками да поразительной способностью верить во все, что им скажут.
А Лайта проиграла, Эриох. Поздно дергаться, поздно пытаться изобрести более толковый способ остановить меня. Я мог бы сказать, что проиграл и ты, но мне на самом деле жаль, что с тобой так несправедливо обошлись. Нет ничего обиднее, чем понять, что твою жизнь кто-то превратил в кошмар всего лишь для того, чтобы сохранить свое лицо.
Элбис пристально посмотрел на него.
-Чему ты там улыбаешься, Эриох?
А Эрик действительно улыбался. Похвальба бога так затянулась, что этому нельзя было не улыбаться. Напыщенный и гордый собой, Элбис был смешон. Так, как он, могли бы вести себя Младшие. Никогда прежде не подумал бы он, арден, что столь величественные существа, как боги, могут быть настолько мелочны и чванливы.
Эрик хотел было сказать об этом своему пленителю, но вовремя прикусил язык. Не ему вступать в словесный поединок с богом устной речи. Ведь неизвестно еще, что прочтет Элбис в его словах. Иногда малейшая дрожь в голосе может выдать больше, чем кажется на первый взгляд.
-Не веришь ты в мое величие, Эриох. А это куда хуже, чем неверие словам. Вот поэтому я вас, арденов, сживу со света в первую очередь. Вас невозможно переупрямить, вы способны скатиться до состояния рабов, но так и будете упорствовать в своих заблуждениях, да точить втихомолку мечи. Ваше коварство не знает пределов, и чем ожидать удара в спину, я лучше истреблю вас на корню. Я, Элбис, новый верховный бог этого мира!
Глаза Элбиса полыхнули огнем, грудь раздалась, ноги вытянулись. Он стал расти на глазах, увеличиваясь в размерах, и скоро его голова оказалась на одном уровне с головой Эрика и была огромной, как бочка.
-Я уберу из мира все, что мне не по нраву. Все, кто останутся, будут верить моему слову. Даже гоблинов, свое неудачное творение, я уничтожу, потому что оказались они слишком своевольными. Вот такой вас ждет мир, Эриох. Точнее, не вас, а Младших.
Вы давно отжили свое, Старшие, и вы знаете это. Знаете, но все еще не хотите уступить свое место более жизнеспособному племени. Ваше время вышло. Прежние были честнее, они ушли, когда поняли, что пора бы и честь знать. Вы же уперлись и отказываетесь подвинуться. А чего стоит ваше Старшинство? Способность обманываться, поддаваться убеждению Лайты? Велика ценность. Даже срок вашей жизни вы не заслужили. В лучшие свои годы, быть может, вы еще и создавали нечто прекрасное. Но годы эти давно прошли. Давно уже поэты Младших сочиняют стихи не хуже, чем ваши, и научились они и ваять из камня, и строить, и воевать, и других знаний поднакопили. Недалек тот час, когда наука и технология Младших превзойдет вашу, и что останется тогда от Старших севера и Старших запада, кроме громкой и покрытой пылью истории?
В этом и крылась опасность голоса Элбиса. Он говорил убедительно, и в словах его было много такого, с чем сложно было не согласиться. Эрик понимал, что в случае нужды бог потратит несколько часов, но убедит своего слушателя в чем угодно. И в рядах его воинства добавится еще один солдат. Да, с Эриком у него такой номер не пройдет, но лишенный Старших мир будет обречен служить своему новому богу.
Служить? Служить богам? Никому и никогда не хотел Эрик служить, и служба его Дигбрану и его предкам была лишь его осознанным выбором. Когда пришел срок, Эрик ушел со службы. И теперь, оглядываясь назад, понял, что никакая судьба его в тот день не позвала. Просто встретил он Эрви, и полюбил ее, и понял, что с него хватит прозябать в дигбрановом трактире, и захотел всего лишь нормальной жизни - для себя и для нее. Вот и весь поиск судьбы, а все остальное - тлен и заблуждения.
-Ну? - Элбис истрактовал его молчание по-своему. - Убедил?
Бог возвышался над ним, теперь это был исполин. Но грозным он по-прежнему не казался.
-Не убедил, вижу. Жаль.
И тут над головой Эрика вспыхнул свет. Красный луч ударил откуда-то из-за скал, осветив все вокруг. Небо, и скалы, и фигура Элбиса над ним на какие-то мгновенья стали бордово-красными, зловещими, а потом все погасло, и снова светило солнце.
Только верхушки скал на противоположной стороне ложбины остались темно-красными, как вино.
И верхняя половина тела Элбиса - туловище, руки и голова.
Эрик скривился от боли, когда его вдавило в скалу. Невидимые тиски сжали его, он зажмурился, а перед глазами снова всплыл дом, и светлая древесина новой двери, и с прошлого раза она даже на дюйм не сдвинулась.
-Какая подлость, - пораженно бормотал откуда-то снизу Элбис. - не выиграть, так напакостить... Вполне в духе Лайты. Это же магия скаранита, гномы их создавали для эйториев, и заложили туда кое-что от себя - нам, богам, в подарок... я же теперь это никак не уберу! Лайта, это подло! Я прощу твоего недоумка, но пусть он вернет мне нормальный цвет кожи!
Повисший в воздухе пленник его уже не слушал. Обида в голосе Элбиса была, в отличие от всех его предыдущих разглагольствований, искренней, и отразилась в самом Эрике самым настоящим отчаянием. Эрик видел перед собой дверь, и как бы ни хотелось ему, чтобы она наконец распахнулась - ничего не происходило.
Открыв глаза, он снова увидел Мальтори. Нербериец, вопреки его подозрениям, не ушел. Секира была в его руках, и смотрел он на Эрика, явно ожидая от него сигнала.
И Эрик кивнул. Время для героизма наступило, но героем снова выпало стать не ему. Пусть. Пусть ударит другой. Неважно на самом деле, кто. Главное, чтобы удар у него получился.
Мальтори выскочил из-за скалы, замахнулся секирой. Элбис почувствовал его взгляд, начал оборачиваться. Но как бы быстр ни был бог, его противники хорошо подгадали момент. Не успел еще наполовину красный повелитель устного слова отойти от удивления и обиды, смотрел, отвернувшись, на свои руки, бормоча и жалуясь и проклиная. Он успел обернуться только наполовину и заслониться рукой, и секира Мальтори обрушилась на его руку, отсекая ее выше локтя.
Бог вскрикнул от боли, но завершил поворот. Ладонь его с чудовищной силой ударила в грудь Мальтори, отбрасывая его к скале, и Эрик услышал глухой удар, но ни одного стона не издал нербериец и сполз вниз, сложившись в неестественной позе. И лежал недвижим.
-Кто это? - в голосе Элбиса слышалось возмущение вперемешку с болью. Одной рукой он зажимал культю, откуда хлестала красная, как у обычного человека, кровь. - Как его зовут? Где ты его прятала, Лайта?
Он опустился на колени, согнулся. Кровь уже шла медленнее, и хоть Элбис явно потерял много сил, он по-прежнему был жив.
-Пятый, - прохрипел бог. - это был пятый. Ты снова почти победила, Лайта. Но 'почти' - не считается. Ты красиво сыграла, тетя, но все же ты проиграла. Все пятеро уже сказали свое слово. Эрик отвлек меня своей улыбочкой, вывел из себя, чтобы Дигбран смог воспользоваться скаранитом. А когда я ненадолго растерялся, ты привела этого безымянного воина. Девчонка ушла прочь и уже не успеет вернуться. А Верховный прорицатель мертв. Я изуродован и искалечен, но я победил. Вы все дали новому миру очень жестокого бога. Кто-то должен ответить за мое уродство, и я найду, кого привлечь к ответу.
С надеждой смотрел Эрик на Мальтори, но тот так и не пошевелился. Понял он, что надежды его тщетны. В них вообще нет никакого смысла. Бесполезно надеяться. И обвинять бесполезно. И бегать от судьбы - тоже. Да и идти ей навстречу не стоит. Нет никакой судьбы! Есть только выбор пути - уже совершенный, или еще нет. Но мало кто это знает.
Эрик закрыл глаза, и своим внутренним взором посмотрел на дверь.
-Эй, ты, сверху! - крикнул ему Элбис. - Ты что, вырваться пытаешься? Лучше не пытайся, не выйдет.
-Уже вырвался, - ответил ему Эрик. Шагнул к двери и открыл ее, распахнул настежь.
На пороге стояла Эрви, сжимая в руках полуторный меч. В ее глазах была вся мудрость мира, вся его горечь, вся его злость. И вся решимость, какую только можно было себе вообразить. Глаза ее смотрели мимо Эрика, костяшки тонких пальцев побелели, сжимая рукоять меча.
Он отстранился, пропуская ее, и Эрви бросилась вперед.
До последнего поворота тропы Эрви могла идти с закрытыми глазами. Она и так видела каждый камень под своими ногами.
Видения, усилившиеся после смерти отца, в последнее время часто пропадали. Чаще всего ей удавалось понять, что произойдет в самом ближайшем будущем. Порой и на полдня вперед видела ясно, словно уже прожила это время. Так оно и было на самом деле.
Эрви не сразу поверила, что в своих видениях она не просто смотрит в некое окно в грядущее, а присутствует там на самом деле. Одновременно можно находиться только в одном месте. Но не зря же говорят - 'ушел в свои видения'. Прорицатели в эти мгновенья именно уходят, странствуют по миру и времени, по уже определившимся путям, которые выбрали для себя люди.
Прорицатели могут предсказывать погоду. Но любая деревенская бабка знает приметы, по которым можно определить - дождь завтра будет или солнце, тепло или мороз. Так и прорицатель, просто в движении воздуха он видит больше деревенской бабки.
Но в основном видящим будущее открыты намерения людей. Ничего удивительного в этом нет. Часто ураганы и снегопады имеют меньше влияния на мир, чем затаенное желание одного-единственного человека, его несбывшаяся мечта.
Впереди, за последним поворотам тропы, в ее видениях была черная стена. И маленькая щелочка света в приоткрытой двери. Там, за поворотом, кто-то еще не решил для себя окончательно, что ему делать, куда идти дальше.
Две судьбы. Два человека, которых Лайта избрала для того, чтобы удержать рвущегося к власти бога. Обоих Эрви знала. Одного - любила. За вторым успела понаблюдать, привыкнуть к его мягкому чужеземному акценту, увидеть свет в его глазах, которыми он смотрел на Аэлевит. Он был одним из немногих, кто знал о ее незримом присутствии рядом с Эриком. Она придерживала его, погруженного настоем в сон, в пути на Последний рубеж, и видела лицо Аэлевит, когда прорицательница прощалась с ним в северных городских воротах. Этот человек был ей дорог - наверное, не меньше, чем Эрик.
Эрви никогда не считала себя слишком доброй и способной полюбить весь мир. Таких сил в ее душе просто не было. Она была ЭахТислари, и в наследство от предков-прорицателей получила тот стальной стержень, который позволил ей пережить все, что с ней случилось. Этот же стержень и не давал ей возможности протянуть руки навстречу всем людям, и попытаться сделать их жизнь счастливее. Ее мир был шире, чем мир Эрика, но все же по-настоящему она способна была заботиться только о тех, кто был ей близок. Что ж... она все же не Лайта. Свет, сияющий над миром, не в ее власти. Только небольшой огонек, и хватит его немногим.
Стена была рядом. Остановившись, Эрви несколько раз выдохнула и вдохнула, прогоняя видения и успокаиваясь. Стена и приоткрытая дверь существовали только перед ее внутренним взором. Открыв глаза, она не увидела ничего подобного. Зато услышала голос. Она знала, кому он принадлежит. Знала, кого встретит в конце тропы. Для этого не надо быть прорицательницей. Закрыв глаза, она могла бы увидеть его силуэт, проступающий сквозь камень отделявшей ее от Элбиса скалы. Но как раз этого делать было ни в коем случае нельзя. Взгляд сквозь пространство и время - это тоже взгляд. Он еще не знает о ее присутствии. У бога нет никаких оснований думать, что здесь есть кто-то еще. Он наверняка уже пересчитал всех пятерых.
Он глуп. Он так и не понял смысл жизни после смерти, ее суть. Он считает, что если человека убить, то не останется ничего, словно тот и не жил вовсе. Да любой Младший знает, что это не так!
Эрви осторожно вытянула меч Эрика из скобы за спиной. Еле слышно щелкнула скоба, и она замерла, опасаясь, что выдала свое присутствие. Но нет, бог вещал без остановки и слушал, такое впечатление, только себя самого.
С ораторами так бывает. С мужчинами чаще, с женщинами - реже, но и с ними тоже случается, что увлекшись, они вещают, кричат, бубнят или ворчат без перерыва, и собственный голос заглушает для них все звуки вселенной.
Вес меча был ей привычен, она достаточно упражнялась с ним в своей жизни. Ардены придумали, как избежать вреда для женской фигуры в обучении искусству фехтования, и некоторые этим искусством пользовались. Не все, конечно. Не женское это оружие - тяжелый полуторный меч. В поединке с опытным воином шансов у Эрви было немного. Разбойников - да, с лихим людом, да в честном бою, она справиться могла бы. Вдвоем с Лагорисом они когда-то троих пособников Ахроя порубили - и ничего, даже устать не успела. А сейчас от нее и вовсе многого не потребуется. И то еще неизвестно, так ли нужно ее вмешательство в происходящее за поворотом тропы.
Эрви видела, что Мальтори сидит в засаде, как и она - с другой стороны ложбины. Бог еще не обнаружил его. Он был занят Эриком и хвастовством. Может статься, что нерберийцу удастся повергнуть бога самостоятельно. Это будущее еще не определено. Оно зависит не только от Мальтори, но и от Эрика, и от Элбиса, и даже от нее самой. В ложбине сошлись те, кто сами выбирают свой путь.
Лорбаэн она уже не видела, девочка осталась далеко позади, пробираясь к мосту над пропастью по глубокому снегу. Но где-то неподалеку был кто-то еще. Человек с яркой, пронизанной болью и ненавистью судьбой. И ненависть его была обращена внутрь, на самого себя. Ее беспощадное пламя выжигало из души все лишнее, наносное, ненужное, все то, что заслоняло свет солнца, как снеговые тучи заслоняют его сейчас над ними. И когда этот огонь выжег все дотла, в очистившейся судьбе человека Эрви узнала Дигбрана, и вздохнула с облегчением, потому что бывший воевода, который когда-то смог вытряхнуть ее из детства и всей глупости, которой ей рассказывали учителя и воспитатели о Младших, не сжег себя до конца, удержался на самом краю и готов излить свою ненависть вовне.
Она увидела алое зарево за миг до того, как оно появилось. Третий из избранных Лайтой сделал наконец то, что от него ждала богиня, и снова удивилась Эрви тому способу, которым воспользовалась Несущая свет, чтобы остановить своего противника.
Ее отец понял, что будущее можно не только видеть, но и создавать. И успел сотворить его для большинства прорицателей Круга и для тех, против кого выступили вооруженные предопределенностью люди в черных балахонах. Это было необычно и странно.
Лорбаэн примирилась с собой и каким-то чудом не столкнула ее в пропасть. Эрви еще до конца не осознала, что произошло на уступе, но догадывалась, что ее встреча с Лорбаэн тоже что-то определила в грядущем. Только поэтому она стоит здесь, сжимая в руках меч, и ждет, когда настанет ее черед вступить в бой с божеством. Долгий путь прошла Лорбаэн, чтобы прийти к тому уступу. Так ли много она сделала? Еще неизвестно.
Дигбран же неосознанно выбросил свою ненависть в скаранит, раньше принадлежавший отцу Эрви. И сила его эмоций была такова, что бог, неосторожно высунувшийся над скалой, оказался на ее пути. Если бы Дигбран умел пользоваться Камнем магии, то мог силой своей ненависти испепелить и Элбиса, и сам Звездный пик. Но его хватило только на то, чтобы раскрасить бога в красный цвет, и теперь повелитель устной речи безыскусно сокрушался за поворотом тропы, разглядывая свои руки.
Снежинка попала ей в глаз, Эрви невольно моргнула и на миг снова увидела перед собой стену, щель приоткрытой двери, дневной свет, в эту щель пробивающийся. Она могла приникнуть к щели попытаться рассмотреть, что там снаружи. Эрви шагнула к двери, но тут что-то заслонило свет, словно кто-то пробежал мимо нее, и она остановилась.
Яркий огонь судьбы одного из избранных сдвинулся с места. Было это пламя чистым и ровным, в нем и близко не было ничего похожего на ненависть, которую испытывал Дигбран не так давно. Мальтори знал, что делает, зачем, и сколько у него шансов на победу. И больше не колебался.
Эрви до боли в руках сжала рукоять меча, следя за тем, как движется только ей одной видимый огненный силуэт, как ускоряет он шаг, бросается вперед. Она открыла глаза, потому что дальше следить за ним было нельзя, он был уже близок к богу, и если ее пророческий взор случайно коснется его, все страданья Лорбаэн и Эрика, все усилия Галдора и Аэлевит будут напрасны - ее обнаружат. Весь путь, который она прошла незримой и неслышимой, безмолвным наблюдателем, тенью Эрика в его скитаньях по Сиккарте, потеряет смысл. Она должна оправдать ожидания всех, кто ей близок, и смерти тех, кого она не знает, но кто сейчас встал на пути регадцев и не пропускает их к подножью Звездного пика, где уже заждался покорных его воле Младших повелитель изреченного слова.
Элбис вскрикнул.
Но недолго прожила надежда, что Мальтори удалось сразить бога одним ударом. Бог снова заговорил. И на этот раз он был уверен в окончательной победе, и даже недалек от истины. Прищурившись, Эрви видела все ту же стену, и приоткрытую дверь. Это был больше символ, чем настоящее пророчество. Кто-то еще не сделал своего шага в грядущее, не выбрал свой путь. Она знала, что это мог быть только Эрик, что висел в воздухе, прижатый к скале и дошедший до последней стадии отчаяния.
И в этот момент она ничем не могла ему помочь. Только он сам мог что-то сделать. Нечто такое, что отвлечет раненого бога и даст ей время, чтобы успеть нанести удар.
Дверь распахнулась. На крыльце стоял Эрик, и смотрел на нее так, словно давно уже заждался. Но он не проронил ни слова, просто отступил в сторону. Эрви, не раздумывая, бросилась вперед.
Элбис стоял на коленях, спиной к ней, сжимая здоровой рукой культю и глядя вверх, на Эрика, а тот извивался всем телом и напрягал мышцы, и сыпалась вниз каменная крошка. Он почувствовал ее взгляд, вздрогнул, начал подниматься на ноги и даже расти в размерах, но она уже бежала к нему, прыгая по камням, занося тело на разворот и одновременно замахиваясь мечом, и видела, что ее жертва не успеет ни уклониться, ни парировать удар. Вращение придало силы ее удару, лезвие меча сверкнуло, отразив пробившийся сквозь расходящиеся тучи солнечный луч. Голова Элбиса скатилась с плеч и упала на камни.
Бог умер. Голова его лежала на камнях, цвет кожи ее был темно-красным. На лице Элбиса застыла обиженная мина. И одновременно Эрви, стоявшая над телом поверженного ей существа, своей невероятной силой приводившего в движение целые народы, увидела где-то внутри, в душе своей, лицо отца. Морщины разгладились на нем, мрачный старик, которого она любила больше всех на свете, улыбнулся, потрепал ее по щеке. Отступил на шаг, обернулся, глядя куда-то вдаль. И ушел.
Эрик стоял рядом с ней, крепко держась на ногах. На запястьях его остались красные полосы от оков, которыми удерживал его Элбис. Под ногами лежала каменная крошка, в которой попадались прожилки сверкающего минерала, чем-то похожего на горный хрусталь.
Каким-то образом Эрику удалось разрушить камень. Поглядев наверх, Эрви увидела выемки в скале, где прежде были прикованы его руки и ноги. Она догадывалась, как это могло случиться. Это же просто. Протяни руку - и ты сотворишь то будущее, что тебе больше нравится. Хоть камни ломай, хоть горы вороти.
Отец понял это первым. Но сомневался в своем открытии до самого конца. Потому и придумывал всевозможные хитроумные способы остановить завоевателей. И еще он не верил в победу, и если бы все зависело только от него одного, то многочисленные жертвы, которые понесли ардены, миакринги и эйтории, оказались бы напрасны.
Эрви огляделась, задержала ненадолго взгляд на Лайте, выступившей из тени скалы. Ни она, ни Эрик не заметили, когда появилась богиня, и казалось, что она стояла тут и раньше, и ее можно было бы увидеть, если бы Лайта не была Несущей свет. Она не хотела, чтобы свет падал на нее - он и не падал.
А за спиной богини, на камнях, лежал тот, кто вышел на бой первым. Кто отсек Элбису руку, обескровил и ослабил его, убедил в том, что больше богу ничего не грозит. Мальтори не шевелился. Эрви бросилась к нему, и Лайта отступила в сторону, пропуская ее. Склонившись над телом нерберийца, Эрви нащупала жилку на его шее. Пульс едва ощущался.
И в ее взгляде, которым она посмотрела на богиню, была вся горечь и злость, которые Эрви так долго сдерживала, вся обида и вся ненависть к существам, вмешавшимся в жизнь людей и так многих из них обрекших на смерть.
-Спаси его. Ты же можешь, Лайта! Он же спас всех нас! Неужели он мало сделал? Ну что тебе стоит его спасти?!
Богиня покачала головой, и на лице Лайты Эрви сквозь слезы увидела... да, горечь, не меньшую, чем испытывала сама.
-Никто не в силах его спасти, Эрви. Ни могущественные боги, ни опытнейшие врачеватели. Он сам выбрал свой путь, сам ступил на него, и знал, что его на этом пути ждет. Не в наших силах обратить прошлое вспять. Некоторые пути уже пройдены.
Эрви поднесла руку к лицу Мальтори и ощутила легкое движение воздуха. Он все еще был жив.
-Какие же вы сволочи, - прошептала она. - Какие же вы все-таки сволочи. Зачем было вмешивать нас в свои склоки? Чем мы вам помешали, я не понимаю...
-Не суди нас слишком строго, Эрви. Я не могла противостоять Элбису прямо. Ты просто не представляешь, что могло произойти, сойдись боги в схватке. Даже Амунус не хотел разрушения мира, а ведь никто из нас не мог ему противостоять. И даже Элбис не хочет, чтобы наш мир прекратил существование. Ему нужен этот мир целым и невредимым.
-Почему ты говоришь об Элбисе в настоящем времени? - вмешался Эрик.
-Потому что бога убить нельзя, - ответила ему Лайта. - Вы повергли его и ослабили, но он жив и вернется. Кастаю в свое время не удалось убить Амунуса, не смогли и вы. Только сами мы можем уйти из мира, если захотим.
-Вот и шли бы, - Эрви смотрела на лицо Мальтори, бледное и неподвижное. - Без вас этот мир был бы светлее.
Лайта приблизилась, опустилась на камни рядом с Эрви.
-Скоро все кончится, Эрви. Осталось немного. Способ остановить Элбиса, конечно же, есть. Таким способом когда-то воспользовался Кастай, что по сей день охраняет сон Амунуса.
-Что, вам мало?! - вскинулась Эрви. - Вам все еще мало? Вам нужны еще жертвы? Да когда же вы наконец напьетесь нашей крови?!
Богиня молчала. Гнев покинул Эрви, в душе осталась лишь горечь и боль.
-Сначала я предполагала, что на страже Элбиса встанет Эрик. Но он встретил тебя, и с того момента путь к героическим поступкам был для него закрыт. Ты ведь не согласишься, Эрик? Я права?
Эрик резко мотнул головой.
-Ни за какое счастье для этого мира, Несущая свет.
-И Эрви не согласится. Не спорь со мной, - она подняла руку, останавливая возражения, готовые слететь с уст Эрви. - Я же вижу, что ты не хочешь. Не так сильно ты любишь людей, дочь Верховного прорицателя. Когда я поняла, что Эрик в герои не годится, я предназначила эту роль Лорбаэн. Девочка-полукровка, отринутая всеми, она единственная среди всех вас была одинока, как только может быть одинок человек. Но в ее душе сохранилось достаточно тепла, чтобы ненависть к себе могла найти выход в самопожертвовании. Она - могла, она бы справилась. До сегодняшнего утра все говорило о том, что Лорбаэн выберет именно такой путь.
Я не властна над судьбами. Что бы ни говорил Элбис, я могу лишь развеять тьму, облегчить выбор вариантов. Я не способна сбить человека с пути, если он твердо на него встал. Лорбаэн сама шла к своей судьбе, но почти добравшись до цели, остановилась и пошла назад.
Я недооценила ни ее, ни Верховного прорицателя, ни тебя, Эрви. Я даже и предположить не могла, что ты станешь его жизнью после смерти, его последним орудием, припрятанным в рукаве кинжалом.
-Смешно мне тебя слушать, Лайта, - Эрви откинула с лица светлую прядь и посмотрела на богиню. - В ком же еще живет человек после смерти, как не в собственных детях? Или ты думала, что развеялся дым над погребальным костром, и все?
-Вы сотворены Катааром, Эрви. Мне вы всегда нравились, но я толком никогда не понимала, что движет вами.
Над ложбиной повисла тишина. Солнечные лучи, проделав в тучах прореху, падали на сидящую на камнях женщину в белом платье. На обезглавленное тело в бордовом плаще. На воина, стоявшего на осколках сверкающего камня. И на темную сталь кольчуги человека с каштановыми волосами, что лежал у подножья скалы неподвижно, и голова его покоилась на коленях девушки в меховой куртке.
Лайта повернула голову, глядя куда-то в толщу окруживших их скал.
-Все. Дигбран тоже выбрал свой путь, и здесь мы его не увидим.
Кивнув в сторону поверженного бога, Эрви спросила:
-Это надолго?
-К полуночи он восстанет, - голос Лайты был ровным и спокойным. - Конечно, ему потребуется время, чтобы восстановить силы. Десять лет, двадцать, сто - никто не знает. Но рано или поздно он вернется и снова возьмется за свое. Какое-то время вы выиграли. Вам - тем, кто однажды встал на его пути, - бояться нечего. Я знаю Элбиса, он осторожен и своих ошибок не повторяет. Никогда больше вы его не увидите, не осмелится он еще раз вступить с вами в бой. Есть ведь много других людей. Не таких знающих, не таких сильных, как вы. Не таких глубоких, с бедными чувствами и весьма слабым представлением о том, что им в этой жизни надо.
-Ну и пусть убирается хоть к Амунусу на скалу, - усмехнулся Эрик.
-Было бы неплохо, если бы он так и поступил, - Лайта серьезно посмотрела на Эрика. - Катаар смог бы погрузить Элбиса в сон, как однажды усыпил Амунуса. Но кто-то должен его охранять, не позволить ему пробудиться и вернуться в мир.
-Кто бы это мог быть? - Эрик обернулся по сторонам. - Я на такие подвиги не способен.
-Знаю, Эрик. Ни ты, ни Эрви. И Дигбран тоже не согласился. А Лорбаэн уже почти добралась до моста над пропастью, и назад не вернется. Мальтори же...
Она запнулась. Взгляд богини был прикован к лицу нерберийца, который лежал с открытыми глазами. В серых глазах его был туман боли, и чуть заметно шевелились губы.
-Если... - с трудом расслышала Эрви, наклонив голову к самому его лицу. - если я еще... гожусь на что-то... все равно умирать...
Лайта кивнула, решительно встала и подняла над головой руки.
Громоподобный звук прокатился над скалами и расщелинами, ударил в противоположный склон пропасти и отразился эхом. Словно лавина сошла с гор, и накрыло мир этой лавиной. Свет померк, и в наступившей кромешной тьме Эрви ощутила присутствие кого-то, кто прежде не спешил появиться в ложбине, но все это время наблюдал за развитием событий.
Она знала, что то был сам Катаар. Ведь остановилось на какое-то мгновенье время, и в мире что-то неуловимо изменилось.
А потом снова выглянуло солнце. Все осталось, как и прежде. Но не было уже на камнях тела бога, и отсеченной головы, взиравшей в небеса с обидой и разочарованием.
Фигура в белых развевающихся одеждах спустилась со скалы. Синрик подошел к Эрви, встал над ней. Она последний раз посмотрела на лицо Мальтори. Нербериец еще был в сознании, но глаза его уже ничего не видели. Коснувшись кончиками пальцев его губ, она позволила Синрику взять его на руки, а сама поднялась и подошла к Эрику, и наконец обняла его и спрятала лицо у него на груди, а он прижал ее к себе так крепко, что никаких сомнений у Эрви не осталось - не отпустит. Уже никогда не отпустит.
Ей не надо было оглядываться. Она видела, как уходил Синрик, унося тело Мальтори прочь.
-А как же мы? - спросил Лайту Эрик. - Что еще мы можем сделать?
Эрви все же обернулась, чтобы посмотреть на богиню.
-Будьте счастливы, - Лайта неожиданно улыбнулась. - Просто будьте счастливы. Я давно вам об этом говорила, еще на ледяном озере... - и она, шагнув следом за Синриком, исчезла, словно ее тут и не было.
Счастливы? Эрви знала, что так и будет. И Эрик это знал. Они слишком долго пытались заплатить за свое счастье, не понимая, что кое-что в этой жизни можно получить только даром, случайно встретив его на пути. А вот удержать счастье порой совсем непросто.
Она вспомнила день, когда они с Эриком прыгнули с обрыва в ледяной океан. Как сидели у костра, и смотрели друг на друга, и дым над сыроватыми поленьями служил им единственной одеждой, и еще не сказал Эрик первых обидных слов, а она даже не догадывалась, что скоро ступят они на кружной путь, и будут долго бродить по свету, не понимая, что не надо было никуда уходить, что все уже есть, только протяни руку - ведь это всего лишь дым, он бесплотен, и развеявшись на холодном ветру, он исчезнет, оставив лишь то, что существует на самом деле, чего можно коснуться, что можно прижать к груди и держать. А дальше все лишь в силах держащего, в его знании и уверенности в себе.
И уж чего-чего, а уверенности в собственных силах им теперь не занимать.
Уже и снег не шел, и тучи рассеялись. Снизу поднимался теплый воздух, похоже, что реку на дне пропасти питали горячие ключи. Сверху пригревало солнце, не по-зимнему жаркое. Да и с чего бы ему не греть? Последний день мая - считай, лето на дворе.
Раскосы и бревна, опасно нависавшие над тропой, давно остались позади. Шума битвы она тоже не слышала. Кто бы там с утра ни сражался, судя по почти полному отсутствию звуков, воины давно успели определиться, кто победил. В книгах пишут, что самая яростная битва обычно надолго не затягивается. Если с утра началось сражение, то до полудня какая-то из сторон, скорее всего, дрогнет и побежит. От рассвета до заката только герои в сказках бьются, живым людям такое не под силу.
Лорбаэн приближалась к мосту. Шла она осторожно, стараясь не приближаться к краю пропасти. Что она будет делать дальше, девочка не знала. На мост ей самостоятельно не забраться. Можно было идти дальше на юг, где склоны пропасти становятся ниже и не такие крутые, а речка, напротив, становится более полноводной и, сворачивая на восток, течет куда-то в междуречье, позже впадая либо в Катасту, либо в Аррис. С речкой ей не по пути.
Мост показался из-за выступавшего утеса, весь обросший сосульками, с покрытыми снегом перилами. На мосту стоял человек, рядом была привязана его лошадь. Чем ближе подходила Лорбаэн, тем больше в ней крепла уверенность, что человек этот ей знаком.
-Эй, Броганек! - окликнула она истонца, который наблюдал за ее приближением и тоже, видимо, давно ее узнал. - Ты как меня нашел?
-Броганек - великий прорицатель! - ответил он. - Броганек видел в падающем снеге этот мост и тропинку, и ралдэн тоже. Броганек теперь будет будущее предсказывать!
-Вот так, значит? Прорицатель? Ну предскажи мне, как отсюда выбраться.
-Это будет очень простое предсказание, ралдэн, - Броганек ухмыльнулся, отвязал от пояса веревку и кинул вниз. - Привяжись покрепче.
Некоторое время они пререкались, пока истонец, свесившись через перила моста, объяснял ей, как закрепить веревку, зачем надо обматывать бедра, а не только талию. Наконец, достигнув положительного результата, он приподнял ее на веревке над тропой, убедился, что девочка хорошо держится и от страха даже пошевелиться не рискует, и вытянул ее наверх.
-Броганек - ры-ты-сарь. Броганек поехал спасать ралдэн, когда ее похитил граф алагоров. Броганек ее спас.
-Броганек - хвастун, - фыркнула девочка, но не смогла сдержать улыбку. Она была рада видеть варвара с равнин Истона. Больше, чем кого-либо на свете. - Поехали, что ли?
Истонец вскочил в седло, протянул ей руку и помог забраться на лошадь.
-А куда мы едем, ралдэн?
Лорбаэн задумалась.
-Ну тут, похоже, одна дорога. На востоке я не знаю, что находится. Поехали на запад.
И они поскакали. Дорога за мостом свернула севернее, прошла по краю пропасти, потом углубилась в лес.
Несколько раз мимо них пробегали какие-то люди. У большинства из них кожа была синяя до черноты, но попадались и темно-красные. Одежды на них почти никакой не было, а та, что имелась, гармонировала своим оттенком с цветом кожи. На лицах у всех был страх... нет, не страх даже, а панический ужас, и они даже не смотрели на двух всадников, ехавших на одной лошади. Ни у кого из встреченных ими не было оружия.
-Что за чудеса тут творятся! - изумился Броганек, проводив взглядом очередных темно-синих людей.
-Не забывай, Броганек, что мы у самого подножья Звездного пика. Мало ли кто тут живет.
-На Звездном пике живут боги, - уверенно сказал истонец. - Ни в одной легенде не говорится, что кроме богов, тут еще и разноцветные люди водятся.
-Богов я пока что не видела, Броганек, - девочка высунулась из-за широкого плеча своего спутника, стараясь разглядеть из-за деревьев арденскую крепость. Они были уже совсем близко от нее.
Впереди на дороге, снег на которой уже выглядел не таким белоснежным и пушистым, как утром, навстречу им шел человек. Не был он ни красным, ни синим. Развевались на ветру белые одежды, хотя никакого ветра под деревьями не было. И что-то в этом человеке было такое, что Лорбаэн как-то сразу отчетливо поняла, что только внешне он похож на людей, а на самом деле никакого отношения к ним это существо не имеет.
Серьезным и каким-то торжественным было лицо с правильными чертами. Медленно ступая по снегу, который не проминался под его ногами, бог приближался к ним, и даже самоуверенный Броганек придержал коня и свернул с дороги на обочину, а Лорбаэн, повинуясь внезапному импульсу, соскочила на землю и выбежала на дорогу, и увидела, что бог, несущий на руках бесчувственное тело, замедлил свой шаг. Не колеблясь, она подбежала к нему, заглянула в лицо того, кого несло божество.
Глаза его были закрыты. Лицо в обрамлении слегка вьющихся каштановых волос казалось спящим, но только казалось. Слишком уж бессильно свешивались его руки и ноги, и запекшаяся в уголке рта кровь говорила сама за себя.
Лорбаэн не знала этого человека. Но при взгляде на него почувствовала такую жалость и смертную тоску, что чуть не разрыдалась. Рука ее невольно потянулась к нему, коснулась кисти, пальцев... они были еще теплыми. Он еще недавно был жив.
-Кто он, ралдэн? - непривычно тихим голосом спросил Броганек, когда она отступила с дороги, и бог пошел дальше со скорбной своей ношей.
Наверное, истонец имел ввиду самого бога в белых одеждах.
-Не знаю, Броганек. Но как-то очень плохо, что он умер. Я не знаю, почему именно он... так много людей погибло этой весной. Но этого человека мне жалко так, что сейчас расплачусь...
Они выехали на обширную вырубку, за которой виднелся большой лагерь с палатками и навесами. В лагере тлели костры, а среди многочисленных пней во множестве лежали тела убитых. Красные и синие.
-Великая битва тут была, - Броганек ударил коня, они быстро миновали лагерь, в котором не было ни одной живой души, и выехали на обширную пустошь. Здесь убитых было еще больше.
-Боги Звездного пика... - вздохнула Лорбаэн. - Какой кошмар.
За пустошью возвышалась деревянная стена. Единственные ворота ее были проломлены, во многих местах они видели брошенные осадные орудия. И трупы, трупы, трупы... множество погибших, десятки тысяч темнокожих воинов. А внутри крепости, помимо темнокожих, красных и синих, были и ардены, и миакринги, и даже эйтории, и все тела лежали в беспорядке, и никому до них не было дела. Даже воронье не успело расправить крылья после недавнего снегопада и разнюхать, что предстоит ему невиданного размаха пиршество.
Но были в крепости и живые.
Маленькими группами подходили по склону со стороны скал на севере уцелевшие защитники. Спускались с отвесного утеса по веревочным лестницам лучники.
-Туда! - Лорбаэн тронула Броганека за плечо. Она не знала, что именно гнало ее именно к западной стороне стены. Предчувствие, возможно. Девочка не удивлялась своему необъяснимому побуждению. Она, в конце-то концов, Старшая. Ей положено видеть то, что не видят обычные люди.
В толпе стрелков, среди которых попадались и ардены, и миакринги, она заметила низкорослую на фоне остальных воинов фигурку.
-Рав! - окликнула она.
Вне всякого сомнения, это был ее брат. Недоверчиво приблизившись, он злобно покосился на Броганека.
-Все же ты, Лорби, к врагам прибилась, - буркнул Рав.
Он был не таким чумазым, как при последней их встрече, да и одежда на нем уже не была теми лохмотьями, в которых ее братишка скитался в холмах Эверин. Но и добрее он не стал.
-Никакие они не враги, - поправил его один из лучников. - Армия Таларика перешла на нашу сторону. Прорицатель Галдор сказал, что они сегодня под стенами Скейра с регадцами бились, и вроде уже обратили их в бегство.
-Он не враг, Рав, - повторила за лучником Лорбаэн. - Он меня защищал все это время. Без него я бы, наверное, уже погибла.
Рав смотрел на нее насупленно, но так и не придумал, что возразить.
В крепости они задерживаться не стали. Рав не захотел ехать с ними и пошел разыскивать каких-то наемников, к которым, судя по всему, прибился. Оставаться же среди многочисленных мертвецов, которых Лорбаэн и в лучшие времена побаивалась, она не имела никакого желания. Много деревьев придется срубить уцелевшим, чтобы предать огню тела павших, но помогать им в этом деле она не станет. Слишком солнечным и теплым был для нее этот день.
Она понимала, что война, временно отступив, еще не закончена. Есть, наверное, недобитые враги. А даже если и нет их, если ардены с миакрингами победили наконец всех завоевателей - слишком глубоки раны, оставленные войной. Долго придется сжигать мертвых на кострах, вытирать слезы, восстанавливать разрушенные и сожженные дома. Очень долго. Не одной ей довелось хлебнуть горя этой непривычно холодной весной. Многих не пощадила судьба, очень многих. Она хотя бы жива.
Они ехали по дороге на юг. Покинув предгорья, она вывела их на равнину. Снег все еще лежал на земле, но бежали в ложбинах и оврагах ручьи, а ближе к сумеркам она услышала какую-то пташку, неуверенно пробовавшую голос в зарослях на берегу Катасты.
На перекрестке, где ответвлявшаяся влево дорога уходила, по-видимому, к бродам, они встретили отряд из пятерых арденских лучников. Один из них, услышав стук копыт, обернулся, приложил руку ко лбу, прикрываясь от клонившегося к закату вечернего солнца, и замахал рукой, привлекая их внимание.
-Придержи коня, Броганек, - попросила она. Соскочила с лошади и пошла навстречу Канту из Хигорта, которого узнала.
Они остановились на дороге, их разделяло всего несколько шагов. Ни один не решался сделать шаг навстречу.
-Все в порядке, Лорбаэн? - спросил Кант.
Девочка смотрела на него, прищурившись. И так внимательно его разглядывала, что в какой-то момент он даже смутился. Но глаз не отвел.
Нет, он не был похож на ее отца. Во всяком случае, не более, чем похожи друг на друга все ардены. Обветренное лицо лучника, с мозолью от тетивы на скуле и остатками загара ничем не напоминало Блераэха ЭахТаранда. И все же он вступался за нее не раз, как должен вступаться за свою дочь любой родитель, и ничего от нее не требовал взамен. Он протянул ей руку, когда она осталась одна среди враждебных ей арденов, и вытащил ее из пропасти, и заставил наконец почувствовать, что она в этом мире не одна.
-Все в порядке, - ответила она и, помедлив, добавила: - Все в порядке, папа.
Они заночевали в трактире, в деревне за рекой. Лорбаэн уже бывала в этой деревне, именно тут она раздобыла себе штаны и валенки, и теперь боялась, что кто-нибудь из завсегдатаев трактира признает одежку. Деревенские уже вернулись из леса, и в трактире их было множество. Шумно обсуждая свои беды и доносившиеся до них слухи о великих сражениях, миакринги нет-нет да и поглядывали в сторону странной компании, в которой за одним столом сидели пятеро арденов, бородатый тип виду разбойничьего и чужеземного, и девочка-подросток, в которой угадывались черты Старшего народа. Никто из миакрингов прежде не видел детей арденов, ведь они росли и воспитывались в Эггоре.
-Теперь все переменится, - сказал Кант. - Вряд ли после того, как мы стояли в одном строю против общего врага, ардены продолжат служить завоевателям.
-Это прорицатели так говорят? - спросила Лорбаэн, вымакивая ржаной горбушкой остатки похлебки со дна миски.
-Прорицатели молчат, дочка. Никто не знает, почему. Может, рано еще им говорить. Только ж сегодня врагов разбили.
Броганек в беседе не участвовал, потому что Старшей речи не знал. Лорбаэн переводила для него то, что считала важным и интересным для истонца.
-Если война закончилась, то Броганеку домой пора, - сказал он, выслушав ее. - Найду Атранека Экмарена и поеду с его людьми на юг.
Задумавшись, она перевела на Старшую речь слова Броганека.
-Нам с тобой тоже домой пора, Лорбаэн, - Кант задумчиво посмотрел на истонца. - Заберу из Скейра жену, и пойдем в Сатлонд.
-Что значит - 'нам'? - удивилась Лорбаэн. - С чего ты решил, что я с тобой пойду?
-Я не настаиваю, дочка. Выбирай сама. Можешь ехать с Броганеком, если тебе так больше по душе. Я только предлагаю.
-Нет, погоди, - Лорбаэн озадачилась. - Ну что мне делать в Сатлонде? Я там и не бывала-то никогда.
-А где ты бывала? - лучник усмехнулся. - Ты согласилась вернуться к Старшему народу, и ардены тебя приняли. Ты можешь уехать сейчас, и мы больше никогда не увидимся. Но мне бы очень не хотелось, чтобы ты ушла от нас, ничего толком о своем народе не зная. Ты же видела нас только в бою, и обычной жизни не застала. Да и не была та жизнь обычной, разве это нормально - три века завоевателям служить? Ты арденка, но ты еще не понимаешь, что это значит - быть Старшей.
-А ты, значит, понимаешь, что это значит? - и девочка увидела, что Кант, открыв рот, так и не придумал, что сказать.
-Странный ты, Кант, - она уставилась на дно своей миски, но там было пусто. И никакие видения не спешили к ней на помощь, чтобы облегчить ей выбор пути. - Я до сих пор не понимаю, зачем ты согласился удочерить меня.
-Кто-то же должен наконец пересилить свой страх, - вздохнул лучник. - Мы ведь боялись тебя, Лорбаэн. Убить твоего отца - не боялись. А видеть тебя рядом было страшно. Ты не должна была быть, ты была преступлением своего отца - так нам говорили, и мы не сомневались, что прорицатели не лгут. Но ты была, ты ходила по нашей земле, ты смотрела в наши глаза - и мы испуганно отворачивались. Ты была Старшей уже тогда - мы видели это. Только Старший способен так долго стоять в подном одиночестве против своей судьбы и не сломаться. Мы всегда знали, что не кровь наше Старшинство определяет, совсем не кровь. А прорицатели говорили иное.
Так не могло продолжаться вечно, ты бы не выдержала. И еще неизвестно, чем бы все для тебя кончилось.
-Вот тут ты прав, - проговорила девочка, вертя в пальцах ложку, и все глядя на дно миски. - даже возразить нечего. Никто не знает, чем бы все закончилось, если бы я не помнила о том, что ты для меня сделал...
Броганек заметил, что никто уже некоторое время не беспокоится о том, что он ни слова из разговора не понимает, и тронул девочку за руку.
-Этот арден от тебя что хочет, ралдэн?
-Он хочет, чтобы я шла с ним в Сатлонд и жила там.
-А кто он тебе? Родич?
-Отец он мне, Броганек. Названный.
Истонец задумался.
Свободных комнат в трактире оказалось много, а плату трактирщик с них не брал. Оставшись одна, Лорбаэн долго ворочалась с боку на бок, и все ей было неудобно, и никак она не могла найти себе подходящую позу и наконец заснуть, а ведь совсем недавно спала чуть ли не на голой земле и никакой бессонницей не страдала.
Она не привыкла делать такой выбор. Прежде судьба, предлагая ей развилку, позволяла выбирать в лучшем случае из двух безрадостных путей, а то и вовсе злых. Лорбаэн отвыкла надеяться, отвыкла ждать от жизни подарков, и все, что у нее было - вера в ее страшную судьбу, предсказанную ей когда-то эйторием на набережной эстуария Сакара. Когда же сбылась она, эта судьба? И сбылась ли уже? Вдруг за поворотом дороги ее ждет новая беда, хуже прежних?
Еще раз перевернувшись, на этот раз она оказалась лицом к окну. В небе светила полная луна, ее свет просачивался через ставни и тонкой серебряной полоской пересекал ее руку. Где-то вдали выли волки.
Нет. Не может с ней быть хуже, чем уже бывало. Она видела свой предел, знала, что не выдержит больше, чем ей довелось пережить. И не хочет она никакой страшной судьбы, а хочет лишь сидеть на берегу моря, по которому, как оказалось, смертельно соскучилась, и бросать гальки в воду, и смотреть, как они скачут по глади морской воды, и ни о чем не тревожиться.
-Там, куда ты зовешь меня, есть море? - спросила она у Канта на следующее утро.
-Конечно, - лучник, похоже, искренне удивился ее вопросу. - Я живу в деревне возле замка Хигорт, на самом берегу.
-Тогда я иду с тобой, - решила она.
Броганек же даже не удивился. После вчерашнего разговора он ожидал подобного развития событий.
-Скажи ему, - сказал ей Кант. - что по нашим законам ты еще несовершеннолетняя. Так оно и есть, кстати. Скажи ему, что ты будешь жить в Сатлонде, и в замке Хигорт всегда можно будет выяснить, где тебя найти. И еще скажи ему, Лорбаэн, что если ты и в самом деле так ему дорога, как мне то кажется, то через три года он сможет приехать за тобой. И если ты до того момента не раздумаешь, то сможешь уехать с ним, или как тебе больше понравится. Ты сама выбираешь свой путь, Лорбаэн...
-Ну конечно же, сама! - воскликнула девочка и осеклась. Слишком уж непривычно было ей слышать радость в собственном голосе.
На скале посреди моря, вдали от всех берегов, обитают только чайки. Тяжелые черные стены отвесно рушатся в воду, не оставляя ни единой щели, куда могла бы причалить даже лодка. Сюда никто и не причаливает - боятся.
Сверху нагромождение скал кажется похожим на зубы: ни одного ровного места, негде даже и ступить. Человеку, по всяком случае, негде. Чайки здесь чувствуют себя вольготно.
Чайки на редкость болтливы. Они рассказывают мне обо всем, что творится в мире. Естественно, со своей, чаячьей, точки зрения. Многого они не понимают и просто пересказывают увиденное и услышанное. А вдали от морских и речных берегов чайки не бывают, и что там происходит, им неизвестно.
Одну легенду чайки особенно любят. Я слушаю, как год от года она обрастает новыми подробностями, которыми украшает ее человеческое воображение. Сейчас, две с лишним сотни лет спустя, свидетелей тех событий осталось не так много, чтобы кто-то помнил всё в точности так, как оно происходило. Однако находятся и такие, кто не одобряет новомодных придумок, и повествует как можно ближе к истине.
Вот как рассказывает эту легенду мастер Равераэх, последние годы живущий в Иссет-фиорде.
-Говорят, что Синрик с телом павшего героя на руках прошел по дороге до моста над пропастью, и свернул в лес, и больше воины, что защищали Последний рубеж, его не видели. Но позже нашлись другие, что наблюдали на следующее утро, как плыла по Катасте лодка, в которой лежало тело героя, а Синрик сидел на корме и правил веслом. Лодка спустилась до самого устья, и дальше вниз по Аррису, и прошла мимо гавани Скейра, и мимо Торговой набережной, и везде стояли люди и провожали ее глазами, и всех тех людей при виде лодки, и бога, и мертвого героя одолевала великая скорбь, и многие не могли сдержать слез.
Сам я, конечно, ничего из перечисленного не видел. В то время я был на Последнем рубеже, и там в первый раз услышал от других воинов, что совсем недалеко прошел Синрик, но как-то не заметил я его. А потом уже, добравшись до Скейра, узнал, что происходило в столице.
Множество людей высыпало, говорят, на набережную. Все они стояли и смотрели вслед лодке, но мало кто узнавал человека, которого вез Синрик. Только на мосту почти никого не было, а стояла там одна лишь герцогиня арденов, и смотрела, как проплывает под мостом лодка, и знала, кто в ней. И когда скрылась лодка за поворотом реки, обернулась она к набережной, и посмотрела на народ свой, и многие отворачивались, потому что лицо ее исказило чудовищное горе, и мало кто мог на него смотреть. И так, говорят, в тот момент герцогине жить расхотелось, что протянула она руки в будущее, и обрушила под собой каменный мост, и упала вместе с его обломками в воду. Вот такая страшная сила дана прорицателям Старших, и хорошо на самом деле, что мало кто из них этим пользуется.
А среди других людей на набережной стоял миакоранский герцог, и когда увидел он, что рушится мост, то не раздумывая бросился в воду - герцогиню спасать. А так как славился герцог тем, что всегда и везде носил стальные латы, то немедленно пошел он ко дну, как топор. Словом, спасать пришлось обоих. Герцога откачали быстро, а вот герцогиня одной ногой на погребальном костре стояла, и только когда прибыл наконец Галдор, известный в те времена лекарь, маг и прорицатель, пошла она на поправку. А миакоранский герцог не отходил от нее ни на шаг, потому что, говорят, в тот миг, когда она смотрела на людей, столпившихся на набережной, он один разглядел ее красоту, и хоть виделись они с герцогиней прежде, только теперь он понял, насколько она прекрасна. Впрочем, вы сами сможете судить об этом, коли попадете в Скейр. В городской ратуше есть портрет герцогини Аэлевит в молодости, и я, видевший ее не раз в те годы, могу сказать, что передал ее образ живописец с большой точностью.
Одним словом, поправилась герцогиня, и даже к государственным делам вернулась, потому как была она законной правительницей своего народа, и без ее участия ни одно важное дело не обходилось, и знала она, что кроме нее, заняться всеми этими делами и некому. А герцог долго молчал, и думал, а потом наконец не выдержал и попросил ее руки, и настолько, говорят, тронута она была его заботой, что отдала ему свою руку, но не отдала сердце, потому как сердце ее навсегда уплыло за море в той лодке.
-Выходит, герцогиня Аэлевит стала бессердечной? - перебивает мастера Равераэха один из слушателей.
-Доброй ее, молодой господин Эриох, не назовешь. Одно то, что держала она графа Гисса в темнице долгих сорок лет, до самой его смерти - и все лишь ради того, чтобы новые властители Гиссаны остерегались разорвать союз с Риммарави, потому как были они все же узурпаторами. Да и другие ее деяния не говорят о доброте. Но вы учтите, что в те годы страна была фактически беззащитна перед врагами, слишком много воинов пало в битвах, и даже сеять и жать во многих местах было некому. Трудные времена требовали жесткого правления, и герцогиня Аэлевит еще оказалась не самой кровожадной, хотя врагов она, конечно, не щадила. Но к своему народу она никогда не поворачивалась спиной, и благодаря ей и только ей ардены не пали духом в первые годы, лишившись прорицателей и пророчеств, и смогли наконец научиться выбирать свой путь без посторонней помощи и подсказки.
-Мастер Равераэх, а кто же все-таки был этот герой? Кого увез Синрик за море?
-Мы с ним недолго были знакомы. Был он в нашей земле чужим, даже Старшей речи не знал. Я тогда был еще мальчонкой несмышленым и мало что о нем могу поведать. Ты, молодой господин Эриох, лучше деда своего спроси, он его тоже знал. Но одно могу сказать про этого человека точно. Он научил меня, маленького и злого мальчугана, не ждать подсказок от взрослых и думать своей головой. Был у нас с ним один разговор, я тогда все подначивал его, а он не сдавался и заставил меня решать самостоятельно, как мне быть, а решать надо было, потому как я зол был тогда на весь мир и вашего деда, кстати, чуть не убил до смерти... эх, и смешно вспоминать, и страшно подумать, что из меня могло вырасти, кабы не этот человек, а потом и Виластис, с которым я за море уплыл.
-Вот опять ты про Виластиса, мастер Равераэх. В жизни не поверю, что ты был знаком с самим Виластисом-с-молотом!
-Это не вопрос веры, молодой господин Эриох. Это вопрос знания одного, и если спросишь ты у знающих людей, то подтвердят они, что действительно учил меня Виластис и оружием владеть, и отличать справедливость от несправедливости, и еще много чему другому. То есть, сначала он учить меня не захотел, воспротивился и сказал, что в рыцари одних эйториев берут, а я, сын ардена и миакоранки, могу считаться кем угодно, но только не Старшим запада. И чуть было на этом все мои намерения стать рыцарем и не кончились, но тут Таивис, тогдашний магистр эйторийских рыцарей, что-то Виластису такое сказал, и тот согласился меня с собой взять.
-Ну и спрошу у людей, что ты думаешь. А легенда красивая, мастер Равераэх.
Вот такие старые легенды чайки любят больше всего. А еще им нравится, что я их понимаю, и галдят они просто без остановки, с утра до вечера. Чайки говорят, что многие люди способны различать в их криках отдельные слова, но вот разбирать все, что они хотят поведать людям, мало кому дано. Правда, по их словам, еще не так давно жил в Керрийском фиорде один человек, который учил детей фехтованию, а по вечерам сидел на прибрежных скалах и слушал чаек, и даже иногда им что-то отвечал, и по его ответам чайкам казалось, что он их прекрасно понимает.
Кроме чаек, тут нет никого. Только море и черный камень скалы. Моряки обходят скалу Кастая стороной, и за все двести с гаком лет я могу припомнить лишь несколько случаев, когда корабли подходили к самим камням, и только один раз с высокого борта спустили шлюпку, и она подошла к самым скалам, а капитан, что стоял в шлюпке, прыгнул и уцепился за выступ скалы, и поднялся по почти отвесной стене на самый верх.
Он словно знал, где искать меня, этот рослый моряк, которому на вид можно было дать лет сорок, а на самом деле было уже тогда за семьдесят. Он смотрел на меня, не говоря ни слова, а я вглядывался в его черты лица, узнавая и его, и себя в нем, ведь капитан этот был моим племянником. Он привез мне мои мемуары, которые я забыл в палатке на Последнем рубеже, а позже и не вспоминал о них. Ничего не сказали мы друг другу, да и не уверен я, что смогу издать хоть звук.
Мои руки прозрачны. Прозрачен я сам, и ступая по камню, не касаюсь я его и не чувствую. Как не чувствую больше ничего, только слышу и вижу. При мне - моя память, мои мысли, и зримый облик, сквозь который просвечивают скалы.
Кастай говорит, что со временем я привыкну к своему призрачному состоянию. То есть, на самом деле он не говорит, но я каким-то образом его слышу, или просто понимаю. Наверное, он слишком громко думает, в этом все дело.
Арденскому лорду больше нравится северный берег скалы. Я же смотрю на восток, сидя на камне и перелистывая свои мемуары. В моих руках они становятся такими же прозрачными, как и я сам, но стоит мне выронить один из листков, как он снова обретает плотность, присущую обычной бумаге.
Если бы я мог испытывать удивление, то не смена состояния бумажных листков была бы ему причиной. В моих мемуарах есть последняя часть, записанная от моего имени, моим слогом, и даже я не могу отличить стиль изложения событий от других частей повествования, что совершенно точно были написаны мной. И события, которые в этой части описаны, я прекрасно помню.
Вот только я ее не писал. Слишком уж я был занят, чтобы бумагу марать, а потом и вовсе чуть кони не двинул, и о своем путешествии в лодке вынужден был узнавать из легенд. Только когда мы прибыли на скалу Кастая, Синрик привел меня в чувство, и что-то такое со мной произошло к тому моменту, что я уже был призраком. Наверное, где-то по дороге я просто умер и перешел в иное состояние, а как - никто не знает, и вряд ли узнает.
Ведь здесь, на скале посреди моря, вдали от всех берегов, есть только чайки. В мире же множество людей, и происходят там всякие разные события. А уж за двести лет столько всего случилось, что я бы, наверное, всего и не упомнил, если бы у меня были другие занятия, кроме как слушать крикливых птиц.
Сначала, как говорят чайки, людям Риммарави пришлось тяжело. После войны герцогство было обескровлено и с трудом защитило бы даже собственные земли, если бы не решительность его правителей. Заключенные союзы с Гиссаной и кланами Истона позволили Риммарави не только продержаться, но и выбить из аглайльского герцога договор о ненападении. С Нерберией оказалось проще, потому что хоть и пострадала она не так сильно, но потери все же были велики, а мои бывшие соотечественники не привыкли к такому ходу событий. Вессей и вовсе сидел тише воды ниже травы, герцог Эретви старательно выплачивал дань зерном, а когда вдруг решил, что с него хватит, у берегов Вессея появились драккары Мигронта, и герцог тут же передумал упираться. С эйториями не шутят, это в северных и западных землях уже все поняли. Мирные бродяги, собравшись кучей, могли таких дел наделать... взять хоть тех же эсгуриев.
Конунг Ригалис, отчалив от берегов Арденави, первым делом взял курс на острова Осенни и выбил оттуда завоевателей. А потом вместе с осеннийскими арденами, которые все еще держались в горах, отправился дальше, к островам Филласта, занял их и начал уже угрожать самим эсгурийским княжествам. Кассорийцы, прознав об участии мигронских эйториев в войне в Арденави, навалились на Синдрию и даже некоторое время побеждали, и все это положение дел на севере оказалось весьма неустойчивым. Но потом на море впервые за много веков появились корабли эльфов из Ниаранда, и было их такое нешуточное количество, что Младшие пошли на попятный. Мигронт и Синдрию оставили в покое, рыцари вернули себе право разъезжать по всем северным землям и творить справедливость на свой рыцарский вкус, а острова Филласта спустя пять столетий вернулись к арденам. Ценности в тех клочках суши для эсгуриев было немного, а ардены все же на этих островах были сотворены когда-то, для народа Старших севера обладание ими было ценно само по себе.
Ну а рыцари вышли кассорийцам боком, потому что потеряли северяне в войне слишком много войск, чтобы в стране у них после этого был порядок. И рыцари устанавливали им порядок по своему усмотрению. За двести лет кассорийцы так и не пришли в себя. Звезда Кассории клонится к закату, в стране редкий бардак, тот же Мангехор уже третий раз независимость объявляет. Эсгурии же после войны с арденами так Старших боялись, что в первую же смуту в Кассории несколько княжеств от нее отложились окончательно, заключили вечные миры с Риммарави и эйториями, и предоставили кассорийцев своей собственной судьбе.
Альянс двух Старших и нескольких Младших народов оказался маленьким, но на редкость грозным. Война в Сиккарте это показала, а последующие события подтвердили, и спустя полвека никто и в мыслях не держал на Риммарави не то что нападать, но и сказать что-то на эту тему. Кому охота воевать, те ищут других противников, послабее.
Мир очень сильно изменился. И коснулось это не только арденов с миакрингами, что наконец перестали смотреть друг на друга волками и стали если не одним народом, то почти братьями. Еще одну легенду чайки слышали в Нерберии, ее рассказывают моряки Эсталы и Стикра. Как водится в таких байках, главным героем ее выступает некий предприимчивый нерберийский капитан.
Однажды этот самый капитан направил свой корабль к берегам Риммарави. Он обогнул с севера нодерское побережье и бросил якорь в Иссет-фиорде. Моряки остались на корабле, а капитан сошел на берег, поднялся по скалам наверх, где среди других домов был один, у которого дверь была моложе стен и отличалась более светлой древесиной. Капитан постучал в нее, и открыла ему арденка... в этом месте моряки принимаются описывать красоту Старшей, и такого приплетают, что слушатели им чаще всего не верят. Она узнала капитана, так как видела она его когда-то, много лет назад, а вот он видел ее впервые. Он вошел в дом, пригнувшись в дверном проеме, потому что был этот капитан высок ростом и широк в плечах, как водится у всех легендарных нерберийских капитанов. В доме же встретил его и муж арденки, с которым капитан тоже некогда встречался и был знаком. Они долго говорили, а о чем был тот разговор, про то ни моряки, ни чайки не ведают, однако закончив его, вдвоем арден и капитан сели на корабль и поплыли на юг. У мертвого города Аксэда сошли они на берег, и дальше лежал их путь на восток, к самому подножью Звездного пика. А когда подошли они к тому подножью, то встретил их бог Синрик, потому что арден принадлежал к древнему роду, наследники которого имеют право говорить с богом и спрашивать его обо всем, что в голову взбредет. Ну а капитану тоже надо было поговорить с Синриком, но сам он никогда бы не смог встретиться с вестником богов, и потому только и прибег к помощи ардена.
Дальше моряки пускаются во все тяжкие и врут без зазрения совести. То двоим путникам, помимо Синрика, Лайта явилась, а некоторые говорят, что и сам Катаар спустился со своего трона и слушал, что они говорят. Однако, как бы то ни было на самом деле, в одном все варианты легенды сходятся: капитан пришел требовать платы за смерть своего дяди, который вроде как, защищая этих самых богов, погиб. И плату свою он получил. В этом как раз никто из слушателей не сомневается, потому что сложно сомневаться, если смотришь на себя в зеркало и видишь там еще не старого человека, а потом переводишь взгляд на календарь и понимаешь, что уже вторую сотню лет небо коптишь.
Тирвали знал, что потребовать от богов. Мой племянник и в молодые годы отличался сообразительностью, а с возрастом еще и опыт жизненный приобрел немалый. Боги заплатили за мою жизнь по выставленному им счету, и нерберийцы стали жить по двести лет, а кто и поболе. Вообще-то, я всегда считал, что мои бывшие соотечественники уже давно не варвары и заслуживают большего, чем сто лет в среднем - а именно столько они и жили в мое время.
Его уже нет. Моего племянника запомнили, как помнят и меня. В Риммарави, где оставил я свою жизнь и свою любовь, мало кто знает мое имя - я так и остался для большинства арденов и миакрингов безымянным. Но в Нерберии стараниями Тирвали рассказывают легенды о Мальтори из Эсталы, сокрушившем Элбиса.
А я и в самом деле его сокрушил? Долгое время я был практически в этом убежден, хотя помнил только, что отрубил ему руку, а ответный удар отправил меня в беспамятство, и дальше я очнулся только для того, чтобы согласиться на свою нынешнюю работенку.
Больших трудов мне стоило выискать в криках чаек истину. Ардены с годами не стали менее молчаливы, а некоторых вещей и вовсе даже волнам морским не доверяют. Но однажды довелось мне услышать наконец, что вовсе не моя рука нанесла последний удар, а была то рука Эрви, чье лицо я видел перед собой, когда готовился отчалить из мира живых. Вдвоем мы его зарубили, как оказалось.
Чайки носятся над водой, камнем падают вниз, выхватывая из волн мелкую рыбешку. В кажущихся тоскливыми криках много разных историй. Некоторые из них следовало бы записать, но некому. Здесь нет никого, кроме них. И нас с Кастаем здесь нет тоже. Только память о нас, что позволяет людям видеть на черной скале наши полупрозрачные силуэты. Это и есть наша жизнь после смерти. Все так сильно убеждены, что с некоторых пор на черной скале проплывающие мимо моряки видят не одного призрака, а двоих, что эти призраки действительно тут стоят, и один из них, с вихрастыми волосами, держит в руках букет увядших цветов и глядит на север, а другой сидит на камне, и падают из его рук листки бумаги, исписанные миакоранскими упрощенными рунами, а взгляд его устремлен на восток, к берегам Риммарави.
Я не знаю, что было раньше - яйцо или курица. Знаю только, что к вере это все отношения не имеет. Люди помнят, что мы здесь, они твердо знают об этом. И мы с Кастаем несем нашу стражу. Каждый - свою.
А на берегах Риммарави живут люди, которым не нужна чужая память для того, чтобы быть. Или нужна? Что останется от них, если они окажутся забыты всеми? Есть ли на самом деле человек, если никто о нем не знает и не помнит?
После двухсот лет в призрачном состоянии я задаю много всяких вопросов, которые прежде мне бы и в голову не пришли. Я сохранил способность размышлять, даже утратив чувства. Чайки же подбрасывают мне множество пищи для размышлений.
Они рассказывают о девушке, что сидела и играла на лютне на песчаном обрыве над суровым северным морем, и пела красивые песни. Петь чайки не умеют, но я уверен, что песни действительно были прекрасны. Множество людей из городка с бревенчатыми домиками приходили их послушать.
Рассказывают они и о другой девушке, что жила на теплом сатлондском побережье. Она любила плескаться в море, и сидеть на берегу, кидая камни в воду, и просто гулять по песчаному пляжу, и часто за ней наблюдали двое арденов постарше, и на лицах этих арденов чайки видели улыбки. Вечерами она танцевала с другими девушками и парнями у костра, или сидела над книгами, или заводила с родителями и гостями долгие разговоры. Впрочем, куда чаще она проводила время одна, но никогда не оставалась одинокой. Так прожила она три года, и была счастлива, а потом из леса приехал всадник в бронзовой кирасе, и девушка, простившись с родителями, уехала с ним, и больше чайки ее не видели. Странная история. Я бы пропустил ее мимо ушей, как многие другие, но девушку звали Лорбаэн, и где-то в моих мемуарах это имя встречалось, вот только я никак не могу его найти. Уверен, что я никогда не знал никого с таким именем.
Чайки рассказывают и о тех, кого я помню.
Тирвали умер не так давно, в глубокой старости. За свою жизнь он дважды входил в городской совет Кайля, так как после смерти герцога Эретви вессейцы поскребли затылки и решили больше герцогов не заводить. Прославился племянник и в легендах, и даже в нескольких анекдотах.
Арварих чудом выжил в бою под Звездным пиком, разыскал таки Берейха и вручил ему железяку, в смысле меч баронский. А вот наследство баронское вручить не смог, потому как едва ардены выбили из замка Риммор нерберийский гарнизон, как герцогиня Аэлевит заявила на родовую твердыню ЭахРимморов свои права, и спорить с ней даже Арвариху в голову не пришло.
Эрик и Эрви поселились в Иссет-фиорде, в доме родителей Эрика, и живут там по сей день в окружении многочисленных потомков. Эти двое насладились своим счастьем сполна, как и следует, вообще-то, поступать. В последнее время там же живет и Рав, а ныне мастер Равераэх, который за свою жизнь нарыцарствовался по самое немогу и теперь помогает Эрику по хозяйству. Он считает себя вассалом Эрика. Я думаю, что просто с возрастом он стал испытывать перед стариком вину. Раньше Рав ничьим вассалом себя не считал.
Эрик уже стар. Неудивительно - четвертое столетие наматывает. Он почти не выходит из дома, и чайки видят его редко. Раньше, после войны, он и прорицатель Таргон основали в одном из поселений на берегах озера Орри лечебницу, и даже сам маг и волшебник Галдор им в этом деле помог. Таргон со временем прославился, как лекарь, а Эрик - нет, но я не думаю, что его это так уж сильно волновало. Чайки говорят, что человек он такой, что не привык довольствоваться жизнью, а предпочитает ею упиваться - что и делает, и неудачная карьера лекаря ничуть ему в этом не помешала. Ну занялся не своим делом, подумаешь? Век Старших долог.
Эрви же, хоть и тоже давно не девчонка, однако приезжает порой в Скейр. И слухи о ее неземной красоте наполняют в эти дни множество разговоров, и скрипят зубами от зависти столичные модницы да копируют ее неброские наряды. Потому как хоть Старшей и за двести, а выглядит она, по мнению жителей Скейра, по-прежнему потрясающе. Ну а чайки все эти разговоры до меня доносят.
Я видел ее только один раз. Она действительно очень красива, в этом смысле Эрику несказанно повезло. Наверное, Эрви красивее всех женщин на свете, кроме одной.
Дигбран умер через несколько лет после меня. Доконала его болотная немощь, и так никто и не нашел от нее лекарства. Правда, по мнению тех, кто его помнит, умер он если не счастливым, то вполне довольным жизнью. Лагорис пережил его почти на полвека, а Виластис, напротив, даже до своей сотни не дотянул и, совершив множество подвигов, героически погиб в неравной схватке с бочонком яблочной водки. О чем тоже немало рассказывают, и вообще из эйториев он, похоже, самый знаменитый, примерно как Ровенд у арденов.
Малолетняя хулиганка Ланнара выросла в редкую шалунью, и став баронессой, весьма своими шалостями прославилась. Я никак не могу представить ее взрослой, все мне ребенок озорной чудится, что на одной ножке скачет по снегу.
Я иногда думаю - что станется со мной, если меня забудут? Я исчезну? Или, вопреки всякой логике, останусь здесь сидеть, глядя на море?
Некому ответить на мой вопрос. Кастай ничего определенного сказать не может. А кроме чаек, тут и вовсе никого нет. Да и быть не может, здесь же даже ступить некуда. О том, что среди камней вьется тропа, нельзя догадаться - надо знать.
И есть одна женщина, которая знает. Одетая в белое платье с едва различимым узором, она проходит по тропе, и ее босые ноги уверенно ступают по черному камню. Отойдя от относительно ровной площадки на самом верху на несколько шагов, она оборачивается, но не видит ни меня, ни Кастая. Затем она идет дальше, где камни по сторонам тропы становятся выше, и под ее босыми ногами появляется некое подобие ступеней. Грубые и шершавые, они кажутся старыми и истершимися. Только если внимательно приглядеться, можно заметить, что они растут прямо из скалы, и резец никогда их не касался. Камни на пути женщины перегораживают тропу, лишь узкая трещина в черном монолите указывает, что путь дальше существует. Пригнувшись и подобрав подол платья, она протискивается в трещину и идет дальше, вниз по ступеням. В ее ладони теплится огонек.
Камни расступаются, образуя грот. Стены, пол и потолок его гладкие, как зеркало, и черные, как весь камень скалы Кастая. В середине грота стоят два постамента. Один из них очень велик, и тот, кто лежит на нем, под стать своему ложу. Тело исполина одето в латы. Профиль с орлиным носом, и коротко стриженные волосы, и решительное, волевое лицо. Гигант пышет силой, да он и есть - сила.
Женщина в белом платье некоторое время молча стоит в изголовье его ложа. Потом огонек гаснет в ее руке, и грот погружается во тьму, и даже если снова зажечь свет, то никакой женщины там больше не будет. Она уже ушла.
Но после того, как гаснет свет, шевелится на своем ложе спящий. И тогда Кастай, отбросив букет увядших цветов, спускается в глубины камня и вступает с исполином в бой, и чайки носятся над скалой, которая мелко дрожит и, кажется, вот-вот обрушится.
Кастай всегда побеждает. Но победы даются ему нелегко. Выйдя из грота, он садится рядом со мной, и я вижу на его лице тоску и печаль. Я кладу руку ему на плечо, и через некоторое время лицо арденского лорда возвращает себе бесстрастность. А потом он полночи бродит по скалам, собирая призрачные увядшие цветы, что успел разметать ветер.
Беспокойный у Кастая подопечный, что и сказать. Моего же посетители не тревожат, и большую часть времени он спит беспробудным сном. Ну, или успешно притворяется. Я подозреваю, что он меня боится.
Лайта часто приходит летом, когда солнце подолгу висит в вышине. К осени же визиты ее случаются все реже, а море все темнее, и тучи часто собираются над волнами. А когда выпадают погожие дни, под поблекшей голубизной осеннего неба море становится почти черным, как скала, что стала моим пристанищем на долгие века, и лишь белая пена на гребнях волн выдает отличие, да непрестанное их движение. Все реже показываются паруса на горизонте, все холоднее и короче становятся дни.
И в тот день, когда первые заморозки сковывают землю, чайки рассказывают, что на верхний этаж ратуши в Скейре выходит женщина в вишневом бархатном платье. Она становится, облокотясь на перила, и смотрит на запад, на островерхие крыши домов, на мощеные улицы, на пожелтевшие кроны деревьев в парке, на фонтан на площади, на краю которого танцуют в бликах закатного солнца статуи. На городские стены, на равнину за ними, что тянется до самого горизонта. И хоть красота ее с годами не поблекла, в волосах ее больше серебра, чем золота. Внизу, в зале собраний, ее далекий потомок вершит суд, не снимая лат даже на своем троне, а она, давно оставив все государственные дела, только смотрит вдаль, и губы ее шевелятся, повторяя одно только слово, но ни один звук не слетает с ее уст...
И тогда в глубине черного камня рождается шепот.
Вкрадчиво уговаривает он меня бросить глупое мое занятие. Манит он за море, обещая, что вернет меня в мир живых, и хоть не может он возвратить нам двоим молодость, но не меньше полувека сможем мы прожить вместе и обрести наконец то счастье, которого нас с ней незаслуженно лишили.
'Что тебе все эти люди?' - спрашивает он. И я знаю, что ничем мне большинство живущих не дороги.
'Ты же не хотел такой судьбы!' - восклицает он. И я признаю его правоту. Не хотел.
'Зачем же ты сидишь здесь? Ты же можешь быть с ней. Она еще жива.'
В моей душе эти слова находят отклик. И просыпаются чувства. Сначала горечь, за ней - обида, злость, гнев и, наконец, приходит всесокрушающая ненависть, черная, как камень под моими ногами, и стоя на краю скалы, над бурным осенним морем, я кричу от этой ненависти, и больше всех на свете ненавижу я себя самого - за то, каким я так стремился стать, и стал наконец, окончательно потеряв способность верить, и теперь могу только знать, а ведь мне так хочется поверить Элбису, ведь его слова так похожи на правду, и больше всего на свете хочу я вернуть те дни, когда мы с Аэлевит были вместе, и я так был уверен, что никогда уже свое счастье не отпущу, и вот теперь у меня есть шанс, и мне надо только поверить в его слова... а я не могу.
Я ненавижу свое знание, ведь я знаю - Элбис лжет.
Приступ ярости минует, я снова сажусь на камень, и мне не надо смотреть в зеркало, чтобы знать, что творится сейчас на моем лице. Я знаю, что он лжет, что никто во всем мире не сможет вернуть меня в мир живых, ведь нет меня вовсе, это память людская стоит на страже Элбиса, и пока люди не хотят, чтобы он пробудился - болтливый бог будет спать. Я все это знаю, но легче мне не становится. Видно, и всей силы мира мало, чтобы противиться столь сладким обещаниям.
И когда я практически готов сдаться, Кастай бежит ко мне, хватает меня за плечи, встряхивает и смотрит в глаза. 'Ну что же ты?' - словно говорит он мне. Я склоняю голову, отворачиваюсь, смотрю на волны. Меня отпускает. Я не верю Элбису. И шепот умолкает. До следующего раза.
Весь следующий день после таких приступов я обычно не слушаю чаек. Я размышляю, что есть я, что стало с моей жизнью, зачем я с ней это сделал, и был ли у меня шанс поступить иначе. Последний вопрос - самый важный. Вспоминая все мои поступки той весной, я прихожу к выводу, что шансов пойти другим путем у меня и не было. Я бы свернул раньше, еще до столба в лагере нерберийцев, и не встретил бы Аэлевит. А я не мог ее не встретить, ведь она любила меня всю свою жизнь, и вряд ли нашелся бы хоть кто-то, способный противиться такой любви. Она - как магнит, я все равно бы отправился в Скейр на ее безмолвный зов.
С прошлым мне все ясно. Вот с будущим не так просто. Аэлевит еще жива, и проживет не меньше полувека. Когда же развеется дым над ее погребальным костром - как поступит с ней человеческая память? Оставит ее в прошлом, как величественную герцогиню - ту, что подняла из руин свое государство, и подарила будущее своему народу? Или же сделает из нее героиню сражений под стенами Скейра, в который она остановила бесчисленные вражеские армии? А может, вернется к тем дням, когда Аэлевит была известна как прорицательница, и согласно нынешней традиции, поместит ее образ в мрачную легенду о сбывшихся предсказаниях?
Тирвали перед смертью таки решился издать в Скейре мои мемуары. Разумеется, прежде, чем отдать мне оригинал, он снял с него несколько копий, и одну даже отправил Эрику с Эрви, которые, возможно, лучше кого бы то ни было знали нашу с Аэлевит историю. И чайки говорят, что уже пользуется эта книга в Риммарави немалой популярностью, а кое-кто даже планирует переводить ее на нерберийский. Там все есть. Умный человек даже поймет, что сталось со мной, чей призрак видят рядом с Кастаем на черной скале, кто стережет мир от разговорчивого чудовища в человеческом обличье. До сих я был для них безымянным.
И если так... я же наконец нашел то место в моих мемуарах, где указано, кто дописал последнюю главу. 'Записала Эравиа ЭахТислари по чувствам и памяти своей' - так гласит подпись.
Если Эрви смогла восстановить те события, мои мысли и чувства - всегда есть шанс, что кого-то вдохновит история нашей с Аэлевит любви, или не устроит печальный ее конец, или еще что захочется переписать в том, что большинство ныне живущих вряд ли считают чем-то большим, чем сказка. Окажись такой писака достаточно талантлив, и этой истории поверят, и версия эта сможет вытеснить реальность, сделать ее новой истиной. Вера без всяких оснований - это фальшивая монета, за которую нельзя ничего купить, но слишком тонка грань между тем, что нам кажется, и что есть на самом деле.
Да, я бы хотел, чтобы люди оказались твердо убеждены, что в конце концов мы с Аэлевит будем бродить тут вместе, и наших с ней сил хватит на всех богов этого мира. Шанс невелик, но если вам кажется, что у нашей истории мог быть иной конец - напишите его.
И не забудьте прочесть его вслух, ведь чайки не умеют читать. Я бы тоже хотел знать, что все кончилось хорошо.