Хорошо утром. Тихо, спокойно. Редкий проспавший рабочий час человек спешит на автобус или лихорадочно щелкает по кнопке пульта сигнализации. Видно, как жизнь просыпается и потихоньку втягивается в дневную рутину. В это время сложно ожидать чего-то необычного или, по крайней мере, интересного. Мало кто услышал бы этот сдавленный хлопок, зато нарастающий гул, медленно переходящий в визг, всегда растрясет покой утреннего двора. На асфальте, в медленно растекающейся луже крови, лежал молодой человек в оранжевой футболке и затертых дешевеньких джинсах.
8.59
"Это что-то новое. Странно. Вроде как лечу, хотя скорее падаю. Крылья... Почему они не раскрываются... Они же есть. Или... Да нет же я чувствую, что-то есть. Зачем я лечу? Хотя какая разница. Раствориться в этой теплоте... Наконец-то..."
8.55
Ноги... Сначала именно они начинают тонуть в этой золотой теплоте. Невозможно объяснить, как физическое свойство способно обрести оттенок цвета, но сейчас было именно так и никак иначе. Потом, будто кошка лапой, что-то бьет тебя по затылку, и уже оттуда растекается настоящее блаженство. Мышцы привязаны к костям? Это морок и бред, придуманный чванливыми и глупыми докторами, учеными, желающими все разложить и упорядочить... Они же глупые, они не знают Истину.
"Их тут нет... Почему их тут нет? Было бы неправильно мне постигать знание одному. За ними надо сходить. Но... Ноги для глупых... Это тепло не даст мне упасть, оно словно невесомый кокон, окутавший с ног до головы и делающий все тело таким же легким..."
8.50
Сейчас он чувствовал. По-настоящему, а не как пишут во всяких книжках или в фильмах. Да что они там в конце концов знают? Зато здесь все реально, все без купюр и политкорректной цензуры. Он ощущал, как инъекция вошла в кровь, как с легкостью она потеряла ацетильные группы, освобождая молекулы морфинов, как с радостным упоением возбуждаются нейроны, обостряя все доступные человеку ощущения. Мозг лихорадочно начинал отвечать на такой взрыв волной эндорфинов, гормоном удовольствия, пытаясь защитить нервные клетки, окончательно вводя разум в наркотическую нирвану.
8.40
- Повтори-ка, повтори? - Олег нацепил на себя оранжевую майку и, скользнув по ламинату, сел на стул. - Ты сошел с ума, разве это не очевидно? - быстро сняв с себя только что надетую майку, парень опять сделал скользящее движение и развалился на диване. - Сумасшедший никогда не скажет себе, что он сумасшедший, равно как и не признается в этом. По-моему, вполне очевидный факт. - А ты думаешь, что все еще говоришь сам с собой? Кстати, самое любопытное, что поодиночке мы с тобой нормальные. Наверное, это судьба многих людей - быть нормальным безумцем. - Софист выискался. Нет, ты представляешь, она сказала, что я не умею чувствовать. - Да ты вообще ей зря звонил, а ведь я тебя пытался отговорить. - Сгинь, придурок. Без тебя тошно... Я ей докажу. Да разве она знает о том, что значит чувствовать? По-настоящему... Дура...
8.30
Смотреть в прошлое - дело гиблое. И неприятное. Точнее даже не так: смотреть-то куда ни шло, но вот жить им, в упор не видя чего-то нового, это уже проблема. Представьте, что вы пользуетесь старыми печатными машинками вроде ремингтона или ундервуда, когда рядом, на столе, стоит современный компьютер с лазерным принтером - глупо выглядит, да? С другой стороны, там, где замешаны чувства и эмоции, увы, человек отключает на корню рациональное мышление, уступая всего себя импульсивным порывам. - Вик, да ладно тебе... ну, помню, что ты просила. - Олег лежал на диване, зажав телефонную трубку плечом, и усиленно жестикулировал руками, как если бы собеседник видел, что он делает. - Позвонил первый раз за месяц, и уже скандал, будто я тебя у дверей караулю... Нет, я не настолько двинутый крышей. Повисла небольшая пауза. Молодой человек перестал дергать руками, будто заведенный, и уже просто лежал, внимательно разглядывая потолок.
8.25
Бросив ключи на тумбочку и сняв куртку, Олег поплелся на кухню. Недорогой, но очень симпатично смотревшийся кухонный гарнитур, мягкий уголок со столом и табуретками на трех человек, плита, большой двухсекционный холодильник с морозильной камерой, да стиральная машина - вот вид скромной, но очень практичной кухни, на которой Олег любил проводить время подолгу, готовя очередной деликатес. Сейчас есть не хотелось, но среди шкафов с едой и продуктами ему было довольно комфортно думать. На столе лежали неоплаченные счета. Телефон уже отключили, на очереди был свет.
8.00
Вы когда-нибудь ходили на кладбище каждый день в течение двух недель? Это сводит с ума. Постоянно видишь один и тот же автобус, доставляющий по одному, а то и по два свежих постояльца в эту гостиницу тлена и скорби. И, хотя чужое горе угнетает, оно дает чувство облегчения, что ты сейчас не один. Люди умирают - это естественно и неотъемлемо, но по настоящему всю красоту и мерзость этой вещи мы поймем всего лишь один раз, на одно мгновенье, в последнюю секунду. Наверное, нас постигнет разочарование. Всю жизнь придумывать и гадать о чем-то, чтобы в последний момент к тебе зашла костлявая и сказала: "Вот и я!" Абсурд. Олег бережно, стряхнул опавшие за ночь листья с надгробия, протер мраморный памятник. Кто-то, стоя перед могилой близкого человека, что-то говорит. Оправдывается, кается, прощает, мирится. Другие же просто молчат, и не потому, что нечего сказать, а потому, что это уже пустое и никчемное. На черном мраморе было выбито имя: "Крамова Виктория Александровна", а в самом низу - аккуратная эпитафия, выгравированная и выкрашенная золотистым цветом:
В этой жизни умирать не ново, Но и жить, конечно, не новей. NoС. Есенин