Аннотация: На конкурс остросюжетного рассказа. То, что я думаю о ваших кумирах.
Дмитрий HOOLIGAN
Участь
(рассказ)
В этот вечер я вышел из отеля достаточно поздно и поспешил в сторону метро. Я был одет в свои любимые боевые шмотки - старые джинсы, побитые гриндера и короткую черную куртку. В Нью-Йорке мы с друзьями пребывали уже около трех дней, причем время проводили, тупо щелкая пульт телевизора. Сегодня же мы должны встретится далеко от места нашего обычного пребывания в данном городе.
Денег в карманах было мизерное количество, и я скорехонько перепархнул через турникет и скрылся в недрах всепоглощающего метро. Через две минуты подошел мой поезд, и я запрыгнул в переднюю дверь. Народу было не очень много. Несколько мажоров тупо втыкали в книжки, остальные таким же безучастным взглядом смотрели в одну точку.
Сколько бы не говорили о Великой Америке, все равно все ее жители тупые. Это видно даже по их рожам. Они думают: МЫ правильные, МЫ несём миру справедливость и порядок, МЫ лучшие, МЫ - идеал, это у НАС идеальная страна. И их американские "ценности" внедряются теперь и к нам. Макдональдс, Коки-Колы и прочая херня. И вашей женой станет не светловолосая Марья, а жена - Витя или Джон!
Наконец-то моя остановка и я с облегчением выхожу, нет, выпрыгиваю из этой тупой зомбированной толпы. Выйдя из метро, я обнаружил, пройдя метров 10, что ничего не вижу. Смотрю влево - ничего, смотрю вправо - ничего. Лишь светящиеся надо мной огоньки указывают мне дорогу, расположившись своеобразной дорожкой. После нескольких секунд раздумья я, наконец, понял, что просто стемнело. Неужели, я тоже отупел? Толпа захватывает личность.
Вскоре я вышел на небольшую, ярко-освещенную площадь. Передо мной открывался старый периферийный район Нью-Йорка. Деревянные неказистые дома сразу выдавали контингент проживающих здесь маргиналов. Я шел по дороге пока, наконец, не вышел к небольшой пивной. Светящаяся красными неонами надпись "Дюк-оф-Нью-Йорк" говорила мне, что я на месте.
- Диман!! - послышался знакомый уху голос Бурого. Санек Бурый, Пистон, Сергей Зигф и Паша сидели на противоположной стороне улицы и пили пиво. Я перебежал дорогу и поздоровался. Бурый был в своем репертуаре. Светло зеленая военная куртка сразу выделяла его. Он звонко поигрывал готической резной цепочкой. Остатки моего бабла быстро пошли вход и, спустя некоторое время, я делаю первый глоток прохладного пива и ощущаю, как приятная свежесть и сила разливаются по моему телу.
Нью-Йорк уже порядком поднадоел. Вернее даже будет сказать, конкретно заеб! Хорошо, что через два дня мы будем уже дома. Сидеть в пыльном номере, поглощая вонючий чай с сахарином и проводить целые дни то во сне, то, прохаживая по близлежащим магазинам, торгующим всяким калом и мочой. За эти три дня мы проехали три города и не увидели ничего, что нас удивило. В старых заброженных районах нашими соседями были алкаши, убивающие время в барах после работы, да грязные, вонючие бомжи. Великая, блядь, Америка!
Через пол-часа нашего незабвенного пребывания в кафе "Дюк-оф-Нью-Йорк" я посмотрел на часы и решил, что нам уже пора: "Ну, парни, нужно выдвигаться!"
Мы расплатились по счету и направились по улочке на восток. Всюду по пути нам попадались муниципальные конторы. Я уже начал было сомневаться, правильно ли мы идем, но старая полуразрушенная библиотека, показавшаяся впереди, рассеила мои сомнения.
- Вот и парк Победы, - воскликнул Пистон.
- Да уж, - скептически промолвил Бурый.
Мы прошли еще пару кварталов и попали в совсем старинный район.
- Олдтаун? - заволновался Пистон.
- Похоже на то, - подтвердил я.
На улице уже было абсолютно безлюдно, лишь одинокие фонари говорили о том, что здесь живут люди. Окна у половины из построек напоминали темные и пустые глазницы.
- Ну, бля, пришли!!! - оживился Зигф.
Мы быстро свернули за угол старого темного здания, судя по всему, магазина, так, чтобы нас никто не мог видеть со стороны. Зато нашему взору представала вся линия улицы, со всеми ее одинокими фонарями и домами. Напротив нас возвышалась "Усадьба". О названии дома нам говорила деревянная вывеска, висевшая над воротами, резные буквы которой освещались двумя фонарями, стоящими на железных стойках.
- Значит так, - начал я, - действуем по обстоятельствам. Примерный план помним? - в ответ мои товарищи дружно закивали.
- Ну, с богом! - сказал я.
- Ты же не веришь в бога? - с ухмылкой осекся Паша, проронивший первую фразу за вечер.
- Я верю в себя, а ведь я бог!? - улыбнулся я.
Далее Паша, Зигф и Пистон, оглядываясь по сторонам, быстро перебежали через улицу и скрылись за углом "Усадьбы".
- Скажи, Дмитрий, когда все закончится, что будет дальше? - спросил вдруг Бурый.
- Незнаю, - ответил я. - Но мы ведь должны что-то сделать.
Свет в "Усадьбе" горел только на первом этаже, где-то вглубине. Мы молча ждали. Довольно долго. В душу уже было началась закрадываться тень сомнения. Я облокатился о каменную стену, спиной к дому и улице и начал вертеть в руках деревянную палку, которую я подобрал на пути к этому злачному месту. Я задумался и совсем забылся.
В чувство меня привел Бурый. Он не сказал ни слова, но выражение его лица меня очень взволновало. Рот его вдруг открылся, будто из его челюсти изчезли мышцы, глаза вылупились. Бурый лишь болтал во рту онемевшим языком, тыкая пальцем куда-то в сторону улицы. Я повернулся и увидел то, что его так ошарашило. Рот открыл и я. Вдоль по улице, в тишине и безмолвии, не издавая ни малейшего звука, двигался человек. Он был чрезвычайно больших размеров, великан, словно парящий над дорогой. Ног его видно не было. Он был одет в длинный черный плащ, его черты лица было очень размыты. В руках человек держал красную толстую тетрадь. Через мгновение человек изчез.
Я толкнул в бок своего друга: "Саня, приди же в себя, наконец!"
- Да, да, все нормально, - промолвил Бурый. -Что это было?
- Это был он. Их отец. Художник воплоти.
-Че? - глупо захлопал глазами Бурый.
- Ладно, забей. Посмотри лучше вон туда, - показал я пальцем в четыре силуета, медленно пробирающиеся вдоль стены.
- Они! - промолвил я. И мы замолкли, тихо наблюдая за происходящим.
По мере приближения, можно было рассмотреть довольно габаритных четырех молодых людей. Они были одеты в черные штаны, на их коленках вырисовывались какие-то картинки. Штанина на одном парне была разрезана. На ногах у них были массивные ботинки. Все это было закончено короткими куртками и черными галстучками на белых рубашках.
Молодые стосы остановились у "Усадьбы", подкрались к единственному светлому окну и начали в него наблюдать за тем, что происходит внутри и о чем-то перетирая. Через минуту все четверо медленно прокрались к входной двери. Один поднялся на крыльцо и позвонил. Трое его друзей спрятались в темноте.
- Бля, а что же со старухой? - прошептал мне Бурый.
- Ничего. Мы тут бессильны, - ответил я.
Тем временем, видимо, у стоса на крыльце и бабуси в доме (которая, к слову жила одна одинешенька со своей стаей котов) проходил оживленный разговор. Видимо, не найдя общего языка, парень показательно сошел с крыльца. За ним последовали его напарники. Мы наблюдали.
- Ну, когда? - спрашивал меня Саня Бурый.
- Рано, рано, - ответил я.
А, тем временем, молодые люди начали активную деятельность. Самый массивный из них подошел к двери, другой запрыгнул ему на плечи, поддериваемый двумя товарищами. Он слегка подтянулся и залез на карнизик над дверью. Он оказалося перед маленьким стеклянным окошком, пригодным для того, чтоб в данный момент стать парадным входом для парня. Он как можно тише разбил стекло, вынул кусок прозрачной материи и, просунув руку внутрь, отпер дверцу. Через мгновение он был уже внутри.
Прошло какое-то время. Мы напряженно ждали. Я чувствовал, как к мозгу и кулакам приливает кровь. Вдруг послышались звуки полицейской сирены.
- Бабка уже позвонила! - для нас это был сигнал.
- Пора!- скомандовал я, и мы вышли на дорогу.
Три парня по ту сторону улицы удивленно уставились на нас. Они не успели ничего сообразить. Даже на расстоянии я почувствовал недоумение в их глазах. Несколько ударов палками и тяжелыми ботинками застали их врасплох. Самый здоровый, Тем, повернул лицо, по которому через мгновение прошла красная линия. Кожа разошлась, по лицу разлилось темное пятно. Еще через мгновение его ребра хрустнули под тяжестью удара тяжелого носка ботинка. Пистон вовсю орудовал кулачищами по лицу второго. Зигф помогал ему палкой, а Паша иногда одаривал "друзей" ногами. Через пять секунд они уже тащили три тела за угол "Усадьбы". Мы подошли с Бурым к входной двери. Раздались звуки открываемых дверей. Саня достал цепь. Дверь отворилась, из нее показалось лицо парня, по имени Алекс.
- Менты! Атас! - проговорил он. Цепь, прошедшая по его глазам, причинила ему ужасную боль.
- АААуууааа!! - завертелся парень в болевой агонии. Он кривлялся на земле, обхватив лицо руками и визжал.
- Ладно, сваливаем, - сказал я, и мы спешим прочь. Взади слышатся сирены подьезжающих машин. На теле стонущего парня лежал в малиновой обложке томик романа Ф.Александра "Заводной апельсин". А в доме, в небольшой алой, уже спекшейся крови вперемешку с молоком и прочим скамом, лежала пожилая женщина, облепленная со всех сторон ордами мяукающих животных.
Четверо молодых парней шли по бульвару Маргарита в сторону центра. Они весело смеялись и пили пиво. Сейчас их заботило только одно - побыстрей бы оказаться дома. Подальше от этих злачных, зловонных, серых и злых мест.
Писатель Энтони Берджесс сидел за письменным столом. Сидел и смотрел на красную тетрадь, открытую на наполовину исписанном листе.
- Что произошло? - промолвил он. - Что с моими детьми? Епа мать, блядь, сука. Что я сделал? Кто это сделал? Зачем, нафиг, блядь, сука!
В голове его мелькали мимолетные мысли. И пять фигур. Пять фигур, парящие над улицей с неясными размытими лицами.
- Суки! Демоны! Что вы сделали с моими детьми!? Блядь!
Он со злостью вырвал лист из красной тетрадки и сьел его.
- Нееееттт! Все было не так! Нет! Блядь! Сука!
Всю следующую неделю писатель не вставал с кровати. Его поразила непонятная мигрень. Ночью ему снились пять фигур. Он просыпался в холодном поту и долго сидел на краю кровати, бубня непонятные слова небе под нос.