Она - Лизавета Маратовна, Лизка, Лизетта, Лизок, Лизочек, вокруг да около тридцати, писатель.
Он - Антон Петрович, Антуан, Антоний, вокруг да около тридцати, литературный агент, pr-менеджер, бизнесмен.
Настя - юная домработница.
Фарида - пожилая консьержка.
Григорий Леонтьевич - пожилой сосед.
Прочие люди.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.
Картина первая.
Квартира Лизы. Большая комната, неудобно стоит стол, за столом сломанное, кое-как чиненное, замотанное скотчем компьютерное кресло, в кресле сидит Лиза, ноги положив на стол, на ногах раскрытый ноутбук. Стол завален мятой бумагой, распечатками и исписанными от руки листами. Лиза полулежит, откинувшись на спинку кресла, смотрит в потолок, слегка покручивая кресло из стороны в сторону. Руки её расслабленно свисают с подлокотников. Вот Лиза прикрывает глаза и по себя не то декламирует, не то диктует самой себе:
ЛИЗА. Позвольте мне напомнить Вам, что поведение Ваше было не просто бестактным, но и откровенно вызывающим! В связи с чем, не могу не сказать... напомнить... Что напомнить? Напомнить Вам о несообразности Вашего поведения... Напомнить!!! Позвольте указать Вам на то, что... Ткнуть в это самое!
Решительно садится, выпрямляется, ставит со стуком ноутбук на стол, начинает печатать, с остервенением. ЛИЗА. Позвольте указать Вам на ваше недостойное, вызывающее поведение... Какое недостойное? Для него - очень даже достойное. Бестактное, несообразное со всякими приличиями, выпадающее из рамок приличий... Идиотка! Выходящее за рамки всяческих приличий поведение, недостойное даже такого записного негодяя, как Вы! Нет... Так нельзя...
За сценой шум, Лиза настораживается, убирает руки от клавиатуры, чуть отодвигается, смотрит прямо перед собой, мимо экрана, потом опять на экран, и решительно, даже зло бьёт по одной клавише, похоже, удаляя напечатанное. После чего откидывается в кресле, сложив руки на груди, с выражением удовлетворения, и, видимо, ожидая того, кто должен сейчас войти. Опять шум, что-то обрушилось. Вслед за выразительным: "М-м-м-ать твою!" - входит Антон.
АНТОН (прислоняясь к дверному косяку). Привет!
Лиза молчит, пристально глядя на него. Антон отлепляется от косяка, развязной походкой приближается к столу, пиная подвернувшуюся смятую бумажку, наклоняется, подбирает её, рушится в кресло напротив Лизы, по другую сторону стола, разваливается расслабленно. Лиза, с прямой спиной, руки всё так же сложены на груди, всё также пристально следит за его перемещениями, смотрит на него. Антон двумя пальцами держит бумажку, машет ею в воздухе.
АНТОН (небрежно). Эт' что?
Лизамолчит.
АНТОН (разворачивая, распрямляя бумажку, чуть нахмурившись, пытается прочесть, брови удивлённо ползут вверх). Стихи? ЛИЗА Стихи, (с сарказмом) поэма! АНТОН (довольно безразлично, но постепенно повышая голос). Пишешь опять эту ерунду. Вся квартира бумагой забита. Бумажки, тетрадочки, салфетки, даже на туалетной! И ладно бы то, о чём мы с тобой говорили, так нет, опять рифмоплётство! Ещё и от руки, пером, священнодейство у неё, видишь ли, служенье муз... ЛИЗА. Прекрати. АНТОН. И сколько времени на это гробится! Склад макулатуры, пылища, как в дрянной библиотеке, дышать нечем. ЛИЗА. Замолчи. (Видно, как она напрягается с каждым услышанным словом, становится жёстче, бледнеет, губы сжимаются в тонкую злую нитку). АНТОН. Ты ещё спрашиваешь, почему кашель не проходит. Курить она бросила! Ты херню писать бросай! На бумаге туалетной. Как ни придёшь, так весь пол в бумажках, повсюду папочки картонные с листиками, ступить негде. Как просят её статью, сюжетик в номер, так хренушки, нет статьи, нет сюжетика, зато квартира виршами завалена, тоже мне, вдохновение с творческим кризисом в обнимку... ЛИЗА (истерично, ударяя кулачками по столешнице). Замолчи! АНТОН (опять тихо и даже вальяжно). Ну, ладно, ладно... Чё ты, в самом деле.
Лиза смотрит на него злобно, прерывисто дышит.
АНТОН. Я же несерьёзно. Серьёзно если, то давно бы что-нибудь придумал. И согласия бы твоего не спрашивал. Жалко только тебя. И времени жалко. Убиваешься над этим своим, как будто жить без него не можешь. ЛИЗА (вдруг обмякнув, опустив голову подбородком на грудь,глухо, с тоской). Не могу... АНТОН (всё более нервно). Можешь. Жила же. Нормально, спокойно. Нет, вспомнила детство золотое! Поэтесса я! И даже не поэтесса, а поэт! (Цитирует). "Ангел светлыми крылами меня утром окрестил...". Выходит не нормальная ты женщина, и не женщина даже, а поэт! Ничего нет кругом. Ни любви, ни людей, ни природы, одни только образы витают, с рифмами. А то и без рифмы. Чего, ну чего тебе надо, а? Ты же можешь книги, как пирожки печь, почему тебя всё время надо оттаскивать от очередной ерунды, как дитёнка от сладкого? (Уже почти кричит). Время, талант свой тратишь на подростковый бред, с которым все адекватные люди распростились раньше, чем с девственностью! Тебя же любят, повести вот эти твои любят (махнул рукой на полкус её книгами). И что ты делаешь теперь со своим "новым словом в женской литературе"? Вот же, написал этот придурок - "женская литература"!!! Неужели тебе простенькие стишки ближе качественной прозы, а? За которую, кстати, деньги платят! ЛИЗА (опять сложив руки, совершенно успокоившись, с интересомсмотрит на Антона). Ты что, выпил? АНТОН (горячась). Это с чего вдруг? Если раньше я молчал, а тут решил высказаться, наконец, значит, пьян? Мне для правды пить не надо, у меня честность врождённая! ЛИЗА. Хамство у тебя врождённое. АНТОН. За то живое, натуральное, а у тебя всё придуманное, ты уже разницы между собой и героинями своими не видишь. В образ так вживаешься? Как её, эту истеричку твою зовут? Надежда? Это ведь она стишки пишет романтицские? Может, и тебя теперь Наденькой звать? (Голосом Ленина). Это, Наденька, конт'геволюция и вгажеская пгопаганда! ЛИЗА. Нет, что ты завёлся? АНТОН. Я не завёлся, я спокоен.
Лиза насмешливо смотрит на него.
АНТОН. Чего? ЛИЗА. Ты заметил, что мы похоже говорим? АНТОН. Нет, не заметил. Вот уже пятнадцать минут говорю я. А ты молчишь и фигню всякую думаешь. ЛИЗА. Я тебя наблюдаю. Не часто ты так открываешься. АНТОН. Я тебе что, свинка морская, наблюдать за мной? ЛИЗА. Нет, ты не свинка. Ты свин. Или даже кабан, хряк такой наглый. АНТОН (совершенно успокоившись). Так, хватит. ЛИЗА. Что "хватит"? АНТОН. У тебя есть что-нибудь готовое? Хотя бы на авторский лист, есть? ЛИЗА. Есть. Только я не вычитывала ещё, там ошибок полно, имена разные...
Антон молчит, не мигая, смотрит на неё.
ЛИЗА (словно оправдываясь). Ты же знаешь, я с ошибками пишу, не могу без черновиков. Я спешу очень, когда пишу, из-за этого ошибки. Даже слова сокращаю, потому что надо быстро записывать... Ну, что ты молчишь? Скажи что-нибудь! АНТОН. Му-му. ЛИЗА. Дурак! АНТОН (как само собой разумеющееся). Дура. ЛИЗА (неуверенно). Есть ещё прошлогодняя повесть. Ты её помнить должен, которую в сборник сунуть не успели. АНТОН. Не помню. ЛИЗА. Про неё никто не знает. АНТОН. Ну? ЛИЗА. Правда-правда, никто. Можно сказать, что новая, только что законченная. АНТОН. Не про принцесс и принцев? ЛИЗА. Нет, современная, городской романс... рассказ. Экзистенция... он, она, проблемы... АНТОН. Ладно. В четыре я за тобой заеду. ЛИЗА (как будто о мягкую стену ударилась). Как в четыре? АНТОН. А что, раньше? ЛИЗА. Ты с ума сошёл? АНТОН. Нормально, душ, макияж, и вперёд, с песней! ЛИЗА. Как?! (Передразнивая). "Душ, макияж"! Что я тебе, девка по вызову?! У меня же вид, как после запоя! Из дому пятый день не выхожу. Только вчера... И ты только сейчас удосужился... АНТОН. Я тебе звонил два дня назад? ЛИЗА. Звонил. АНТОН. Ты что мне отвечала? "Не мешай, я работаю!" Собирайся, по дороге в салон заедем. ЛИЗА. Какой салон!!! Как с Луны свалился! Всю жизнь как с Луны свалился! Ничего, кроме денег не видишь и не знаешь, как ты вообще в этом всём разбираешься, блаженный!? Кто тебе верит? Как такому можно доверять? Агент, издатель, коммерсант! Улыбочка эта твоя мерзкая, клейма ставить негде! И вчера... АНТОН (заинтересованно). Что вчера? ЛИЗА. Что ты вчера в клубе устроил? "Позвольте представить вам новую книгу"! Это мой дневник, мать твою! Ты его вообще украл, можно сказать... АНТОН. Ты мне сама его дала. И мы же с тобой говорили о публикации... ЛИЗА. Мы много о чём говорили! Это не повод лазить ко мне в душу и вываливать оттуда всё перед всеми! АНТОН (снисходительно с усмешкой). "Лазить", значит... Писатель, поэт!.. ЛИЗА. Да!!! Лазить! Грязными своими лапами! Скандала хочется? Денег тебе мало? АНТОН (также насмешливо). А тебе деньги не нужны? ЛИЗА (истерично). Но не за стриптиз же!!! Ты бы лучше прямо там, перед всеми меня раздел! АНТОН. Для рекламы можно. Трюк старый, но может прокатить... ЛИЗА. Прекрати издеваться! Прекрати! Ты всё время надо мной издеваешься! Всё время меня унижаешь! Ты удовольствие получаешь от моего унижения?! Господи!!! Ещё и улыбалась вчера, дура пьяная! Как ты мог? Скотина! АНТОН (согласно кивая). Да. ЛИЗА. Мерзавец, сволочь, гнида!.. АНТОН. Угу. ЛИЗА. Подонок, подлец, извращенец похабный су, .. су,.. (почтизадыхается от истерики). АНТОН (устало). Чего ты завелась? ЛИЗА. ...чонок. АНТОН. Подумаешь, дневник. Ничего такого особенного там нет. Ты же не Ксавьера, не Генри Миллер... ЛИЗА. Идиот! При чём здесь! Они же врали всё! А я не вру! И я не шлюха! А ты меня всё время используешь! Имеешь, как хочешь! Считаешь это в порядке вещей! У меня же своего ничего не осталось! Всё в печать, всё! Сколько ни напишу, всё мало тебе! АНТОН. Так ведь читают. Чушь, а читают. ЛИЗА. Это для тебя чушь! АНТОН. Для меня это деньги. Да и для тебя тоже. А не бумажки вот эти. ЛИЗА. Мне... Я... Боже мой...
Пауза.
АНТОН. Можем сегодня и не ехать. Пошлю кого-нибудь. Прокрутят фильм. Про сценарий наш рЭжиссЭр потреплется. Обойдутся и без тебя. Ты не в форме, это видно. Но я бы поехал. ЛИЗА (устало, безразлично). Вот и езжай. АНТОН. Я-то поеду. ЛИЗА. Как ты мне надоел... АНТОН. А ты мне как. ЛИЗА. Придушила бы. АНТОН. Нет, не придушила бы, где ты ещё такого идиота найдёшь? ЛИЗА. Там же, где ты нашёл идиотку вроде меня, которая согласилась на такого агента. АНТОН. Это было давно и неправда. И почему обязательно идиотку? Почему в женском роде? Среди мужчин тоже бывают писатели... ЛИЗА. Мужчина тебе не доверил бы и ботинки чистить... АНТОН. Ты мне льстишь. ЛИЗА. Ай, мерзавец. АНТОН. В общем, ладно... Ты психуешь, погано себя чувствуешь, может, у тебя болит что. Душа, например. Или нет? ЛИЗА. Что нет? АНТОН. Души нет. ЛИЗА (возмущённо). Чего?
Молчат, глядя друг на друга.
АНТОН (словно оторвавшись от взгляда, смущён, собирается). Ну, я пойду. Позвоню, скажу, как прошло. А ты сиди... работай. Адьё (уходит). ЛИЗА. А, иди ты...
Сидит, молча, расслабленно. Начинает плакать. Просто рыдает.
ЛИЗА. За что... Почему? Почему так! Не хочу, не надо. Всё, хватит. Хватит уже. Всё! (Вскакивает, кричит в сторону двери). Я жить без тебя не могу, сволочь!!! Ты слышишь!!! Жить не могу! Без тебя!!! (Уже упав обратно в кресло, закрыв лицо руками). Ой, Боже мой, Боже...
ЗАНАВЕС.
Картина вторая.
Вечер. Квартира Григория Леонтьевича. Здесь всё старое, будто пыльное. Более всего квартира напоминает деревянную шкатулку из потемневшего от времени дерева. Буфет, комод, круглый стол под старой скатертью. На столе бутыль коньяку. За столом Антон и старик. Перед стариком пузатая рюмочка. Время от времени он берёт её, держит двумя пальцами, нерешительно покачивая, ставит на место. Антон наливает и выпивает, наливает и выпивает. Плескает в рюмочку по чуть-чуть, но темпы потребления стремительные. Судя по всему, они так давно уже сидят.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Вы, Антоша, меня извините, но так нельзя. Я неважно разбираюсь в нынешних рыночных отношениях, однако, привык считать, что работу и личную жизнь смешивать нельзя.
АНТОН. Вы о чем, Григорий Леонтьич?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Антоша, Вы прекрасно понимаете, о чём я. Ваша работа с Лизанькой. Вы молодец, этого нельзя не признать. Если бы не Вы, то, боюсь, девочка превратилась бы в одну из многих несчастных наших тётушек, небесталанных, воспитанных, интеллигентных, ставших придатками к своим среднестатистическим семействам или тихо спивающихся в захламлённых комнатках древних коммуналок. Знаете, Антоша, спивающийся мужчина - это нехорошо (кинув взгляд на бутылку), но когда пьёт женщина - это трагедия, настоящая трагедия.
АНТОН. Лизка бы не спилась. Она мамы своей до сих пор боится. Помню, как в девятом классе её мать нас застукала за сигаретами... Ох и жуть... Причём, никакого крику ведь, стоит, спокойно смотрит, и будто жёсткой ладонью своей по щекам хлещет. Казалось бы, за что? Ну, покурили, ну, взрослые же люди почти, полкласса дымили уже, что мы, рыжие? А вот...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Вы, Антоша, знаете ведь, отчего Лизонькин папа умер...
АНТОН. Знаю! Мне эти разговоры о вреде курения никогда не нравились! У самого дед до глубокой старости и курил и пил. Кремень был мужчина!
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Я помню, Антоша... Но, всё-таки, вы слишком много пьёте. Как будто задались целью не алкоголиком даже стать, а довести себя до гибели.
АНТОН. Это я не пью, это я выпиваю, гашу стресс, чтобы он не погасил меня.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Как бы лекарство не оказалось хуже болезни.
АНТОН. Не окажется. Вы не переживайте, вот бутылочку эту добьём и на боковую. Извините, Григорий Леонтьич... Вы дружны были с дедом, я помню.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Дружны, с Первого Белорусского. Я тогда как раз из тыла в действующую армию прибыл...
АНТОН. Знаю, знаю, Григорий Леонтьич... Извините меня опять.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Чего уж там извиняться, Антоша, не вечер же воспоминания устраивать.
АНТОН. Да нет... Кстати, Григорий Леонтьич, а что с Вашей книгой? Я видел Вас у Петруши, он сказал, что один экземпляр он переплёл и в электронке копия есть. Всё ещё не хотите издавать?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Ох уж этот Петруша. Трепачишка.
АНТОН. Он мне должен. Так что, не вините его. И почему не издать? Там что, секретные сведения? Так ведь уже несколько человек прочли...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Я с них взял подписку о неразглашении... (Антон собирался выпить, остановился,удивлённо посмотрел на старика). Шучу. Просто ни к чему сейчас.
АНТОН. То, что Вы мне давали читать, очень даже к чему. И актуально, опять же, к вопросу о недопустимости переписывания истории... Взгляд очевидца и участника, работа контрразведки... Это же чистый военный детектив!
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Антоша! Ну что вы, как ребёнок! Это ведь не "В августе 44-го" какое-нибудь! Это мемуары. А за моим скромным опытом военного журналиста можно проследить по тому сборнику, что я лично подготовил и Вам передал, не так ли?
АНТОН. Но это же совсем другое дело! По очеркам уже даже сценарий пишут. Мини-сериал. Всё разошлось, Вы знаете.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Рекламу сделали просто неприличную...
АНТОН. Бросьте, Григорий Леонтьич, уж в рекламе-то я понимаю.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Так, Антоша, мне кажется, или вы так хитро сменили тему нашей беседы?
АНТОН. Какую тему? Мы о книгах говорили, о них и говорим.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Не хитрите, Антоша. Мы говорили о Лизаньке.
АНТОН (хмурится, наливает). А что, собственно?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Мне кажется, У Лизаньки сейчас серьёзный кризис. И вызван он Вашим невниманием к её переживаниям. Вы либо чётко поставьте себя, как агент и даже издатель, либо помогите ей.
АНТОН. Взрослая девочка, чего ей помогать. Книги пишет, как пироги печёт. И ни одного промаха! Так нет, опять в стихи ударилась! Не печатают сейчас стихов! Не буду я этого делать! Ну какая любовная лирика может быть сейчас, а?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Я читал кое-что. Стихи превосходны.
АНТОН. И я читал. Рифма есть.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Вы лукавите, Антоша, Вам ведь понравилось, это же видно.
АНТОН. Мне, Григорий Леонтьич, Ваши психологические опыты всегда нравились, но сейчас Вы ошиблись.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Нет, именно сейчас я прекрасно вижу, что прав. Вам нравятся лизанькины стихи. Это зрелая, взрослая, хорошая поэзия. Не психологические триллеры, написанные крепко и с выдумкой, хорошим литературным языком, но только развлекательные, согласитесь! Это мудрые и честные стихи, которые не оставляют равнодушным ни Вас, молодого преуспевающего бизнесмена, ни меня, гриба старого. А я, уж поверьте, в поэзии понимаю.
АНТОН. Помню, помню, Арсений Тарковский...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. И не только. Почему бы Вам не издать сборник стихов Лизаньки? Почему автор остросюжетных романов не может писать стихи? Что Вы уперлись, как баран?
АНТОН (вскакивая, пошатываясь, идёт вокруг стола к полке скнигами).Григорий Леонтьич! Ну как Вы себе это представляете? Она же ничего писать больше не будет! Как только сборник выйдет, как только она поймёт, уверится, что и такую её кто-то любит и ценит, всё, работа прекратится! Наступит опять богема, лихое творчество, джинсы-клёш и вермут ночи напролёт, то самое, из чего я её вытащил давно. Кому это надо? Впрочем, вермута-то не будет...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Я думаю, что дело даже не в стихах. Дело в том, что вы оба давно и безнадежно влюблены друг в друга.
АНТОН. Вы что, Григорий Леонтьич?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Похоже, это только вам двоим и не видно. Я не случайно заговорил о необходимости разделять работу и личные отношения. Вы сейчас явно зашли в тупик. Вы хотите оградить её от очередных разочарований, от нищеты, которой боитесь, от которой отучали её все эти годы. Так поступают друзья, разумеется.
АНТОН. Её талант - это хорошее вложение средств
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Прекратите, Антоша. Вы же сами себя уговариваете. Не один же у вас автор! Но именно с Лизанькой Вы предусмотрительны, заботливы, иногда даже суровы. Вы её опекаете.
АНТОН. Чёрт бы побрал Вашу психологию, Григорий Леонтьич. Что вы от меня хотите? Чтобы я ей признался? Она же меня юбилейным томом по башке огреет! Или, того хуже, смеяться будет мне в лицо! Вы бы только слышали, что она мне говорит!
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Я слышал
АНТОН (запнувшись). Когда это?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. А на презентации в клубе ветеранов.
АНТОН. А... "Янтарная комната"...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Именно-именно. Кстати, замечательная книга у Лизаньки вышла. Мои консультации почти и не требовались. Но тот диалог ваш возле бара я помню очень хорошо. Отойти было неловко, подходить ближе тем более, я беседовал с австрийским послом.
АНТОН (конфузясь и зло). Стыдобища какая...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Нет, напрасно вы так думаете, Антоша. Ничего стыдного не было. Но сторонний наблюдатель легко бы решил, что его угораздило оказаться при незначительном и довольно доброжелательном семейном скандальчике. Кстати, посол так и решил.
АНТОН. Блин...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Не выражайтесь, Антоша.
АНОТОН. Она меня терпеть не может, Григорий Леонтьич.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Подозреваю, Лизанька то же самое думает о вас. Школа и институт за плечами. Ваших романов она навидалась изрядно, сама успела, как это мерзко сейчас говорят, "сходить замуж", ничего хорошего там не увидела, как, впрочем, и Вы в своих бабах. Потому что все эти годы вы смотрели только друг на друга. Скандалы, поклонники и поклонницы, пьянство Ваше, её поэтический угар. Вы хоть понимаете, что чуть ли не все стихи её - про вас? Ваш единственный поцелуй на выпускном курса и ни слова тёплого все эти годы - вот где сюжет для психологического триллера. Даже психопатологического. Знаете, что эта девочка, Настенька, спросила, когда вас увидела?
АНТОН. Нет.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. "А почему у них детей нет?"
АНТОН. О, Господи!!!
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Теперь вам понятно, Антоша?
АНТОН. Нет, Григорий Леонтьич, теперь мне вообще ничего не понятно. Я просто не знаю, как дальше быть. Она меня на новый год букетом избила.
АТОН. Вы бы ещё набор косметики ей подарили, Антоша...
АНТОН (как обиженный мальчишка). А что?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. А то, что надо было сходить в театр, как вам и говорил старый чекист.
АНТОН. Вы, всё-таки, Григорий Леонтьич...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Но вы предпочли напиться и приволочь, влюблённой в вас по уши женщине, стандартный букет из ближайшего салона! Отвязаться.
АНТОН. Какой влюблённой!!! Себя так влюблённые не ведут!
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ (снисходительно, с иронией). И этому человеку скоро сорок...
АНТОН. Григорий Леонтьич!!!
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Тихо, Антоша.
Антон сникает, рушится в кресло, роняет руку на стол рядом с рюмкой.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ (вновь берёт рюмку, критически еёрассматривает, выпивает). А неплохой коньяк.
АНТОН. Что? А... да хороший... Что мне делать, Григорий Леонтьич. Я, правда, люблю её. Я жить без неё не могу.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Это банально, признаться надо.
АНТОН. Чтобы она меня послала?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Не пошлёт.
АНТОН. Мне бы вашу уверенность.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Вот доживёте до моих годочков, будет и уверенность. А пока будьте любезны, мучайтесь.
АНТОН. Спасибо на добром слове.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Всегда пожалуйста. Я вам, флешку с проектом отдам, посмотрите, отвлекитесь. А завтра поговорим. Идёт?
АНТОН (понурившись). Разумеется. Макет у Петруши?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. У Петруши, у Петруши.
АНТОН. Григорий Леонтиьич, я...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Вы, Антоша, завтра же во всём признаетесь Лизавете Маратовне. Утром и днём мы с вами работаем, в издательство я уже звонил. А вечером, вам ведь всё равно надо будет к Лизаньке зайти с бумагами по новой книге, вы всё и скажете. Без отрыва от производства.
АНТОН. Иногда мне кажется, что это не я ваш агент, а вы - мой.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Нет, Антоша, что вы. Просто я привык быть в курсе всех дел.
АНТОН. Это правильно... Наверное... Я пойду?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Вы же не за рулём, Антоша?
АНТОН. Нет, как можно...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Вот и славно. Завтра я вам позвоню.
АНТОН. Тогда до завтра, Григорий Леонтьич.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. До завтра.
ЗАНАВЕС.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.
Картина первая.
Примерно четверть сцены затемнена, там нечто вроде пресс-конференции или презентации. Люди что-то говорят, постоянно двигаются, в полутьме, пьют шампанское, проходят журналисты с камерами. На освещённой части сцены - квартира Лизы. Непривычно чистенько. Лиза сидит за компьютером, увлечённо строчит по клавиатуре, у неё явно вдохновение. На голове монументальные наушники. Здесь же Настя орудует пылесосом. Некоторое время ничего не происходит, кроме увлечённой работы двух женщин. Но вот Лиза демонстративно ставит точку, и поворачивается к Насте. Настя, заметив это, быстренько выключает пылесос.
НАСТЯ. Я Вам мешаю, Елизавета Маратовна?
ЛИЗА. Нет, Настенька, вовсе нет. К тому же, я уже всё добила! Надо же... Не ожидала, сама не ожидала.
НАСТЯ. Мне показалось, что мешаю. Как это у Вас всё так быстро, так легко...
ЛИЗА. Ну что ты, Настя, это редкость (смеётся). Это тебе повезло, такое увидеть. Чтобы целую главу на одном дыхании. Пылесос твой помог, не иначе. Знаешь, как он с Джаггером гармонирует, оказывается, ух!
НАСТЯ. Смеётесь, Елизавета Маратовна, так и знала, что мешаю. Надо было мне позвонить сначала, я же не знала... Это же обычное время, Вы всегда уходите... Я бы тут прибралась, никому не мешала...
ЛИЗА. Настенька, прекратите. Я сама виновата, не предупредила Вас, что буду дома. И это замечательно, что так получилось. Вы ведь не торопитесь?
НАСТЯ. Н-нет... С утра лекции были и мастер-класс, а вечером ничего нет.
ЛИЗА. Вот и славно! Значит, отметим этот несчастный рОман ромовым тортом и хорошим чаем с настоящим ромом. Вы любите ром, Настенька?
НАСТЯ. Я торты люблю.
ЛИЗА (смеётся). А по Вашей фигурке не скажешь. Молодость - это сильная штука!
НАСТЯ. Так ведь и вы совсем не старая... Ой, извините.
ЛИЗА. Бросьте, бросьте извиняться, Настенька. Что я, не знаю? Девчонкам-выпускницам все женщины старше тридцати старухами кажутся, а все мужчины того же возраста - потенциальными благодетелями (смеётся). Впрочем, Настенька, это Вы меня извините, Вы - девочка воспитанная...
НАСТЯ (засмущавшись). Ну что Вы, Елизавета Маратовна...
ЛИЗА. Нечего краснеть, нечего... Лучше-ка торт достаньте из холодильника. И порежьте его крупными такими кусками. Не забудьте, еще Григорию Леонтьичу оставить надо и Фариде. Мы-то всё равно тортик не одолеем, правда?
НАСТЯ. А Антону Петровичу?
ЛИЗА (меняясь в лице, улыбка пропадает). А Антон Петрович сладкого не любит. Он больше по виски и коньяку специалист.
НАСТЯ. Хорошо...
ЛИЗА. Ничего хорошего, Настенька, ничего. Пойду чай заварю.
НАСТЯ. Ой, простите, Елизавета Маратовна...
ЛИЗА. Бросьте, Настенька, бросьте...
Уходит на кухню. Хватает обычный чайник со свистком, оглядывается в поисках шнура и розетки, явное непонимание. Смотрит на чайник, меняется в лице, ставит его обратно. Идёт к электрическому, наполняет его в раковине, собирается поставить кипятиться на плиту, медлит, выливает воду из него в обычный, и уже чайник со свистком ставит на плиту и включает газ. Из холодильника достаёт ром. Решительно ставит бутылку на стол, достаёт бокалы, наливает по чуть-чуть, с бокалами идёт назад, в комнату.
ЛИЗА. Ну, отпразднуем!
НАСТЯ. Нет, Лизавета Маратовна, я не буду, наверное.
ЛИЗА. Настенька, тут же капелька. А потом чай заварим, тортик поедим, и как будто не пили ничего, я же тоже только для традиции, новый рОман надо нашкипидарить, как говорит Артём Эдуардович...
НАСТЯ. Ой, а у вас тоже он преподавал?
ЛИЗА. Он у всех преподавал. Ещё и у твоих внуков преподавать будет. Предмет у него такой, нетленный, современная русская литература, она всё время есть, хоть какая, но есть, современная. Вот и он с ней всегда современный. Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым. Ну, нашкипидарим!
ЛИЗА. Сколько там у нас времени? По местному презентацию должны показывать, что он там наболтал, надо же знать.
Лиза идёт на кухню, оглядываясь на затемнённую сцену.Настенька включает телевизор, там выпуск новостей.
Включается свет на тёмной части сцены, там за столом сидит Антон, рядом стопки книг, у него берут интервью.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Интерес к личной жизни, исповедальный характер произведений Елизаветы Вербиной обусловлены чем-то конкретным?
АНТОН. Разумеется! Интересом автора к человеку, его внутреннему миру и бла-бла-бла! Послушайте! Всем и всегда нравится подглядывать в замочную скважину. Но рассказывать при этом о себе. Кто-то знает в этом меру, кто-то нет. Вербина вернула нам уважение к индивидуальности, к личности, к приватности даже!
КОРРЕСПОНДЕНТ. Это не слишком пафосно?
АНТОН. Никакого пафоса, это проза жизни!!!
КОРРЕСПОНДЕНТ. Спасибо! А мы продолжаем репортаж...
Настя за время передачи допивает бокал. Лиза вернулась с чайником, стояла всё время трансляции и смотрела, не наливая чай. Выключает телевизор, сцена с презентацией опять затемнена. Лизаставит чайник на стол, несколько подавлена, вернее, задумчива.
ЛИЗА. Что ж за человек такой!..
НАСТЯ. Антон Петрович?
ЛИЗА (машинально разливая чай). А?.. Да, Антон Петрович... Антон Петрович...
НАСТЯ. Елизавета Маратовна, вы ведь давно знакомы?
ЛИЗА (беря кружку обеими руками).Со школы.
НАСТЯ. А почему ругаетесь?
ЛИЗА. Потому и ругаемся, наверное. Привыкли уже друг к другу, простить трудно, когда даже маленькие ошибки...
НАСТЯ. Странно, я думала, наоборот, когда долго кого-то знаешь, уже со всеми его недостатками смирился.
ЛИЗА. Это не недостатки, Настенька, это какая-то дурацкая игра, когда уже знаешь, как и что человек должен сказать и сделать, но очень хочешь, чтобы он говорил и делал по-другому, не так, как обычно, как надоело уже. Потому что это всё ненастоящее, игра идиотская, и ему и тебе уже надоевшая. А вы всё играете, пыжитесь, изображаете что-то, потому что уж очень страшно не играть.
НАСТЯ. Вот-вот! Точно! Он же лучший на курсе, публикации в "Неве" и в этом, студенческом... А хоть бы слово натуральное в жизни! Как рассказики свои мелодраматические писать - так все девки рыдают, я им говорю, дуры, чего вы рыдаете, это же враньё всё, слёзовыжималка, у него же первое образование психологическое, он вас разводит, как дурочек, модно это нынче, слезу давить, а они нет, говорят, ты завидуешь, говорят. Чему там завидовать? Ну, красавец он, точно, не отобрать, пишет борзо, но ведь, ни слова правды!
ЛИЗА. О ком это Вы, Настенька, раскраснелись даже... Чайку выпейте.
НАСТЯ (наливая себе и Лизе из бутылки, Лиза заинтересованно смотрит на неё, ставит кружку на стол, берёт бокал). А с преподавателями как разговаривает! Хоть с Артёмом Эдуардовичем! Прямо так елей и льёт. Только старика не прошибёшь! Он его так на военной прозе прокатил, что Колька бледный с экзамена вышел, чуть ли не ноги трясутся, никакая лесть не помогла! За принципиальность старых акул пера!
Чокается с Лизой, выпивает залпом. Лиза отпивает глоток, опять смотрит на Настю, решительно допивает. Ставит бокал, наливает Насте и себе, берёт бокал. Настя таким же движением берёт свой.
НАСТЯ. Вот чтобы он не врал! За честность, Лизавета Маратовна!
Чокаются, выпивают. Осоловело смотрят друг на друга, наливают опять. Лиза включает телевизор.
Освещаетсясцена презентации.
АНТОН. От дурацкого ярлыка "Акунин в юбке" избавляться не пришлось. Он отпал, как рудимент, сам по себе, стоило выйти в свет второму роману - "Камень Петра". Разумеется, важную роль сыграл и отзыв на книгу Георгия Чхартишвили. После такого многим, особенно язвительным критикам, пришлось либо заткнуться, либо сменить гнев на милость.
КОРРЕСПОНДЕНТ. То есть, критики вы не любите?
АНТОН. Неправильный вывод! Там, где ярлыки и глумёж вместо серьёзного разбора, там нет критики. Есть бездарная трата денег на оплату злопыхательской халтуры. На неё не стоило бы обращать внимания, если бы не эффект ложки дёгтя, когда один грубый выпад неумного критикана портит работу более ответственных специалистов. И знаете, думаю, на этом можно сегодняшнюю встречу закончить. Будем ждать новой книги и разговаривать более предметно.
КОРРЕСПОНДЕНТ. Остаётся пожелать нашему писателю неиссякаемого вдохновения и успехов в личной жизни...
Трансляция гаснет, в полутьме продолжается неслышное движение, посетители и журналисты расходятся, Антон встаёт из-за стола, выбирается ближе к свету, подхватывает со стула плащ, надевает его, из кармана достаёт фляжку, отвинчивает медленно пробку. Пьёт. Потом опускает руку с фляжкой, Лиза отрывается от бокала, они смотрят друг на друга, как будто видят.
Лиза, продолжая смотреть на Антона, опять подносит бокал, пьёт, Антон, глядя на неё, пьёт из фляжки. Лиза закрывает глаза, ставит бокал на стол. Антон машинально завинчивает пробку, опускает фляжку в карман, отворачивается, уходит в потемневшую сцену.
ЛИЗА. Муд-дак!!! (Швыряется пультом дистанционного управления, наливает себе, медленно пьёт).
НАСТЯ (совершенно трезвым голосом).Вот ведь любит же он Вас. Колька меня любит, а Антон Петрович Вас. Они и похожи даже. Я сперва думала, вы вообще женаты, только вместе не живёте, бывает ведь, а как узнала, что нет, так удивилась очень. (Всё болеезаплетающимся языком, постепенно в голосе слёзы). Это же видно, он только не говорит ничего, или говорит какую-нибудь глупость, как мальчишка. Ну, как в школе за косицы девчонку дёргать, которая понравилась. А я же знаю! Он же мне рассказ посвятил, я видела случайно в ноуте у него, а сам не говорит ничего, ходит букой. С дурами этими флиртует, Дашку Лямзину тискает, придурок. Пить начал!.. Не могу я так больше, Лизавета Маратовна, не могу!!! (тихо плачет).
Лиза лицо обхватив ладонями, смотрит на Настю всё это время, качает головой, плачет. Порывисто обнимает её, "баюкает". Настя прячет лицо на груди Лизы.
ЛИЗА. Всё хорошо, Настенька... Он образумится, вот увидишь... Он поймёт, куда денется...
Смотрит куда-то поверх, из глаз потоком текут слёзы. Так они и сидят.
ЗАНАВЕС.
Картина вторая.
Квартира Лизы. Стол, на столе банка с огурцами-помидорами и два высоких стеклянных стакана. За тем же столом, в халатах, Лиза и Настя. На голове у каждой по полотенцу. Лиза сидит, откинувшись на спинку стула, Настя - подперев голову руками. Обе, видимо, дремлют. Звонок в дверь. Женщины одновременно стонут, просыпаются, Настя медленно поднимается, идёт открывать.
ЛИЗА (слабым голосом). Настя, кто это? (Про себя). Господи, в такую рань...
Входит Настя, за ней следом Фарида.
ФАРИДА. Лиза, Вы бы предупредили что ли, я же не знаю, как их к Вам отправить, одна-то я не дотащу.
ЛИЗА. Что такое?
ФАРИДА. Так цветы же! Корзин пять.
ЛИЗА (дремоту как ветром сдуло). Какие цветы? Зачем цветы? Откуда цветы?
НАСТЯ. Это с презентации, наверное, я схожу. Пойдёмте, Фарида Мансуровна, я помогу, только переоденусь...
ФАРИДА. Пахнут хорошо. Одни розы и все одна к одной.
ЛИЗА (в недоумении). Не надо сюда, оставьте в коридоре, на площадке, я не знаю... Они же там не мешают, зачем же они тут? Сами же говорите, пахнут хорошо. Вот пусть там и пахнут. На лестнице.
ФАРИДА. Лиза, они мне в подъезде ни к чему, на подоконниках цветочки есть, зачем ещё-то? К тому же, это ведь Вам, там и записка есть, открытка, поздравительная, красивая... (уходит).
ЛИЗА. (задумавшись, запоздало, уже вслед Фариде). Записки? Какие записки?
Остаётся расслабленно сидеть, глядя перед собой и вздыхая. Звонит телефон. Лиза вздрагивает, берёт трубку, лежащую тут же на столе.
ЛИЗА. Алло... Ты? Это зачем? Цветы зачем? А чьи же? Не ври мне. Хватит врать, говорю. У меня голова раскалывается, а ты мне ещё и врешь! Куда приедешь? Что объяснить? В смысле? Что ты несёшь? Ты опять пьян? Не смей! Не смей, понял!? Алло? Алло!..
Тупо смотрит на умолкшую трубку, медленно и осторожно кладёт её на стол, забирается на стул с ногами, заворачивается в халат, смотрит на трубку настороженно. Входят Настя и Фарида, за ними Леонтьич, все с корзинами цветов.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ (ставя корзины). Однако, Лизанька, как после удачной премьеры в театре... Что это с Вами?
ЛИЗА (не поворачивая головы, продолжая смотреть на телефон). Так, сосуды расширяли. В честь окончания очередного шедевра.
НАСТЯ (порывисто ставя корзины, быстро подходит к Лизе). Лизавета Маратовна, Вам нехорошо?
ЛИЗА (медленно поворачивая к ней голову). Нет, Настенька, мне очень даже хорошо. Щас вот Антон Петрович заявятся, и совсем хорошо будет... Уж так хорошо будет всем, что просто зае...сь.
Фарида качает головой, ни слова ни говоря, идёт на кухню, по-хозяйски ставит чайник, открывает холодильник, достаёт из него сыр, колбасу, сооружает бутерброды.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ (осуждающе). Лизанька, разве ж так можно, что это Вы, как маленькая. Настюша, отнесите этот натюрморт в холодильник, в тёплом виде такое не употребляют.
Настя берёт банку и один из стаканов, уносит, на ходу допивая так, чтобы не видел Леонтьич.
ЛИЗА. А как можно, дядя Гриша? Как, скажите?
Григорий Леонтьич, снимает плащ, вешает на вешалку, проходит к столу, садится напротив Лизы, смотрит на неё. Настя с Фаридой хозяйничают на кухне, Настя что-то в полголоса рассказывает Фариде, время от времени бурно жестикулируя.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Вчера я имел с Антоном Петровичем интереснейшую беседу.
ЛИЗА (устало-деланно-безразлично). О чём же?
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. О влиянии бизнеса на личную жизнь.
ЛИЗА. Опять?
ГРИГОРИЙ ЛЕОТЬЕВИЧ. Не опять, а снова. Вы, судя по всему, продолжаете затянувшуюся уже позиционную войну?
ЛИЗА. Какую ещё войну, Григорий Леонтьич? Я слабая женщина, я ни с кем воевать не в состоянии.
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Этих сказок мне можете не рассказывать. Ваша матушка, помнится, так и говорила, "Ты Гриша, за неё не переживай, она девочка крепкая, в обиду себя не даст, сама кого хочешь, обидит. Но ведь бывают в жизни обстоятельства, сила силу ломит". Вы, Лизанька, сами себя вот уже который год об колено ломаете. И не себя одну. Зачем?
ЛИЗА. Для поломанной об колено я неплохо выгляжу...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Особенно, сейчас.
ЛИЗА. Я взрослая девочка, Григорий Леонтьич...
ГРИГОРИЙ ЛЕОНТЬЕВИЧ. Нет, не взрослая. Вы всё ждёте от себя и от других чудес. Предъявляете совершенно запредельные требования. А ведь даже книги у Вас выходят ладно и складно именно те, которые Вы пишете легко, с душой. Вот, хотя бы с "Янтарной комнатой", как чудно получилось! Хит, бестселлер!