- Миледину посылайте, она у нас молодая, перспективная, амбициозная. Пусть энергию прикладывает, куда надо.
- Миледина в совмине.
- Конечно. Девица в дерьмовом совмине, сидит на очередном дерьмовом совещании, а я должен переться на какой-то криминал, и с оператором-стажёром!
- Ну некому больше ехать, ты понимаешь?! Петраков и Саляхова в отпуске, Норбеков в командировке...
- В заграничной, за свой счёт и с редакционной камерой...
Редактор будто подавился. Чёрными круглыми глазами уставился на строптивого сотрудника и медленно, тщательно проговаривая слова, выдавил из себя:
- Послушай меня внимательно, Сева. То, что ты собираешься увольняться, не даёт тебе никакого права устраивать скандалы и отказываться работать. Формулировка-то в причинах увольнения может быть разная...
- А мне, Рустем Рузальевич, это уже вовсе пофиг. Хоть "за развратные действия по отношению к редакционной аппаратуре" увольняйте. Я больше в поганые средства самой массовой информации не полезу.
- ...А что ты ещё умеешь...
- Вот что умею и хочу, тем и буду заниматься. Репортаж я, конечно, сделаю. Напоследок, так сказать. Надо же поставить жирную точку в дурацкой журналюжьей карьере. Удачно Вам в Париж скататься.
Сева развернулся на каблуках и, издевательски чеканя шаг, направился прочь из редакции. Про предстоящую поездку шефа с молоденькой практиканткой Люцией во Францию шепталась вся редакция. Было это противное сплетнеобразное шушуканье, в котором Сева активного участия не принимал, но слушал его внимательно. Профессиональная привычка - слушать Сева умел и любил. И вот теперь, примерив на себя пошлую маску сплетника и общественного обвинителя, поведя себя мерзко и хамски, он вдруг почувствовал невероятную легкость, свободу и блаженный покой.
В операторской стоял такой густой дух перегара, вонючих дешёвых папирос и старых ношеных носков, что можно было смело вешать прямо в воздухе не просто топор, а полный доспех тяжело вооружённого конного рыцаря. Вместе с конём. И они бы висели в этой плотной, малоприспособленной для дыхания атмосфере, будто саранча в янтаре. Оторвавшись от разглядывания герба на рыцарском щите, Сева повернулся к грязному продавленному дивану. На диване в форменной куртке, мятых штанах и нечищеных ботинках возлежал юный помощник оператора Коля Брынкин и курил. Более никого на диване и вообще в операторской не наблюдалось. Ни одного оператора, тем более, стажёра. При виде вошедшего Коля, кряхтя, как старик, поднялся и протянул руку с целью поздороваться по-мужски. Сева пристально посмотрел на переносицу помощника оператора, перевёл взгляд на протянутую руку, вновь сосредоточился на Колиной переносице. Брынкин смутился, почувствовал, что сделал что-то не то, вообще перестал понимать, куда девать руки, сунул их в карманы мешковатых брюк, вытащил, захватив какую-то мятую бумажку, брезгливо отбросил её и беспомощно оцепенел под холодным взглядом журналиста. А журналист без всякого выражения произнёс:
- Здравствуй, Николай.
Всеволод Афанасьевич Старостин не боялся того, что увидит. Он знал, что потом жуткие картины будут ему сниться и даже мерещиться иногда наяву. Пару недель он вообще не сможет нормально спать, читая на кухне до одури или тупо щёлкая пультом, надеясь обнаружить в телевизоре хоть что-нибудь приличное, хоть какую-нибудь программу с содержанием и со смыслом. Только под утро вырубится, провалится в глухой и тёплый сон без сновидений. Это всё будет, но потом. А сейчас он изображает хладнокровного мерзавца, прожжённого журналюгу, который и не такого навидался.
Ожидалось худшее, но оказалось всё не так отвратительно. Картина была такая, как будто в контейнер с пищевыми отходами бросили гранату. Пожилой оперативник, глянув на Севины штиблеты, посоветовал к месту происшествия не приближаться, мол, они и здесь поговорят, а если оператору неймётся всё снять крупно, пусть у ребят сапоги одолжит.
В общем, по свидетельствам бабок, дежуривших на скамеечке у подъезда, в переулок зашли четверо, вернее, некрупного мужичка волокли под руки два бугая, и ещё один мощный амбал шёл вразвалку следом. Одна из бдительных бабулек тут же пошла звонить в милицию, остальные остались наблюдать. Впрочем, смотреть было не на что. Было что послушать. Нарастающий свист, заглушивший чьи-то крики и резкий хлопок, больно ударивший старушек по ушам. И тишина. И выходящий из переулочка мужичок, тот самый, которого волокли. Вышел бодрым шагом, направился в сторону шоссе, откуда его притащили неудавшиеся мучители. Милиция прибыла на редкость резво. Вслед за стражами порядка, спустя всего пять минут, появилось аж три кареты "скорой помощи". Самая смелая из бабулек пошла на разведку, но в переулок её не пустили, оперативник беседовал с ней и её товарками прямо возле дежурной скамеечки.
В общем картина складывалась следующая. Трое отморозков решили "разобраться" с неким гражданином. Но гражданин "разобрался" с отморозками сам. Видимо, при помощи гранаты. Как он при этом не пострадал, и даже не испачкался, остаётся непонятным. Отморозки же находились в данный момент в больничке.
- Этот, который главный, Буйвол, в реанимации, а двое других - друганы евонные, - отделались парой переломов и ушибами, - вещал оперативник, постоянно хмурясь.
- А что с мусорными баками-то?
- Взрывной волной опрокинуло, не иначе. Хотя...
- Так говорите, сильно покалечило этого, Буйвола?
- Сильно.
- А как же "жертва нападения", бабульки говорят, он таким бодрячком выскочил...
- Может, у него шок был, или он за баком спрятался.
- Нет, погодите, трое в больнице, баки всмятку, даже штукатурка на стенах кое-где отлетела, а он здоровёхонек.
- Этого мы не знаем, ещё вопросы есть?
- Нет, спасибо.
Заблёванный Брынкин, навьюченный камерой, грустно спросил, поедут ли они в больницу снимать пострадавших. Всеволод сурово ответил, что обязательно поедут, и позвонил в редакцию предупредить о задержке. Маша-координатор усталым голосом сказала, что могут снимать хоть два часа.
Ночью опять приснилась старуха-колдунья. На этот раз выглядела не так страшно, как в прошлом сне, но Сева всё равно не утерпел, проснулся, и остаток ночи провёл на кухне, добивая на ноутбуке рекламную статью, которую обещал знакомому редактору в провинциальный "глянец". Из головы не шли сцены в переулке и знакомство с гопниками в больнице. Пацаны (а напугавшие бабулек амбалы действительно оказались шестнадцатилетними пацанами) ничего говорить не хотели, один послал корреспондента на три весёлые буквы, другой вообще накрылся одеялом с головой и что-то истерично из этого укрытия орал. Медсестра выпроводила съёмочную группу вон из палаты. Старший, Буйвол, в себя ещё не пришёл и, по уверению зав.отделением травматологии, придёт не скоро. Сюжет склепали на удивление быстро. Сева намеренно избегал крупных планов, которые, борясь с приступами тошноты, снимал на месте происшествия чувствительный Николай. Больше внимания было уделено словам оперативника и врача. Экспрессивную речь самой смелой бабульки, подумав, тоже решил не брать, хотя сам заставил Брынкина снять и её. Сюжет и без того получился слишком растянутым для банальной новостной заметки на криминальную тему.
Поставив финальную точку в статье, Сева закурил и откинулся на мягкую спинку офисного стула, который прикупил специально для ночных кухонных посиделок. Хороший стул, удобный, с подлокотниками, мягкий. Накатила дремота. Перед глазами вертелась картинка, описанная смелой бабулькой: незаметный такой дядечка... Сидит за столом, покрытым узорчатой скатертью. Старуха, уже совсем не страшная, приветливо улыбается и наливает дорогому гостю густую тёмно-янтарную заварку из пузатого фарфорового чайничка. Всеволод переступает через порог, прикрывает дверь, дверь чуть скрипит, гость оборачивается. И Сева видит его лицо.
Такой прыти от себя он не ожидал, влетел в редакцию, кинулся к Машиному столу, выпалил:
- Помнишь сюжет про сельского учителя?
Марья испуганно отшатнулась, непонимающе уставилась на Севу, обозвала идиотом и велела посмотреть в архиве, сюжет назывался "Воздушный змей".
Точно! Про пожилого преподавателя, который организовал авиамодельный кружок. За год до закрытия школы. Десять человек учеников на всё учебное заведение - каково? Детей стали возить на автобусе в школу соседней деревни, что была поближе к городу. А учитель уж перебираться не стал, устроился сторожем на складе и вот, кружок ведёт. Даже на соревнования какие-то не то районные, не то областные выезжали, с призами вернулись. Занятный мужичок, тихий такой, незаметный, а иной раз как зыркнет в камеру - точно искрой из глаза стрельнёт. Оказалось, даже рабочие материалы не затёрли, что уже вовсе редкость. Выяснив, кто делал сюжет, Сева удивился и опять сунулся к Маше:
- Слушай, а Миледина где сегодня?
- Севка, достал ты меня ведь уже, а! В студии она сидит, там из мэрии какой-то хмырь приехал на прямое включение.
- Спасибо, Машенция!
Зинка Миледина обнаружилась злой и курящей на крыльце.
- Какой же он придурок! Ведь начальство же, хоть что-то соображать должен, так мало того, что двух слов связать не может, ещё и поучает, дундук!
- Зинуля, не надо так, побереги нервы, не тебе же с ним в прямом эфире сидеть. К тому же, если ты планируешь и дальше трудиться на ниве политинформации, запасись успокоительным и терпением.
- Ой, Сева, не учите меня жить! Лучше помогите материально.
- Кстати, это я могу. Вспомни адрес, телефон, хоть что-нибудь вспомни про сельского моделиста-конструктора и проси чего хочешь.
- Чего хочу, говоришь?..
- В разумных пределах, конечно.
Зина сбегала в студию, вернулась с листочком из блокнота.
- Это адрес. А зачем он тебе, а?
- Сюжет интересный наклёвывается. Лето же, сезон у авиамоделистов.
- Ты разве не увольняешься?
- Вот, хочу завершить карьеру красивым душещипательным материалом про сельского энтузиаста. Спасибо, Зинуля, за мной не заржавеет.
- Смотри, я ведь напомню.
- Ладно, ладно.
Выбраться из пропыленного "пазика" казалось почти счастьем. На остановке "Завьялово" росли берёзки, создававшие приятную тень и дул ветерок, которого горячее и душное нутро автобуса было лишено. Сева вдохнул, будто выпил холодной воды в жару и медленно выдохнул. Хорошо дышалось за городом, живительно.
- Я не понимаю, Вы завсклада?
- Я!
- Так отчего же Вы не знаете, где Ваш работник?
- Что я за ним, следить буду? Идите в поле. Может, он там с пацанами самолётики свои пускает. И змеев этих воздушных.
- А змеи Вам чем не угодили?
- Молодой человек! Вам Даниленко нужен? Нужен. Здесь его нет? Нет. Где он может быть, Вам сказали. Что ещё?
- Ничего. Спасибо, Вы очень помогли следствию.
- Какому следствию?
Но Сева не ответил, резко развернулся и зашагал по дороге в сторону полей.
Он уже вышел за гостеприимно распахнутые свежеокрашенные ворота, когда вдруг ощутил, что ветер, приятно овевавший разгорячённое лицо, заметно покрепчал. Через некоторое время, когда Сева увидел высоко в светло-голубом жарком небе еле различимые с земли цветные квадраты и треугольники воздушных змеев, его отвлёк от созерцания странный назойливый звук, будто жужжало крупное насекомое. Всеволод завертел головой в поисках источника звука и обнаружил у себя за спиной, в полутора метрах над головой штурмовик Ил-2. Насколько мог судить журналист, модель была выполнена прекрасно. Только вот вела себя странно, летая, не снижаясь и не поднимаясь, по кругу, в центре которого стоял любопытный человек. "А где-нибудь на дереве сидит юный шалопай с дистанционным управлением и хихикает над городским дядькой", - подумалось журналисту, но вокруг было поле, поросшее высокой травой, берёзки и осинки остались в деревне. "В подзорную трубу смотрят, что ли?" Всеволод двинулся, самолётик полетел за ним. "Сопровождение, почётный эскорт. А ведь и правда, эскорт!" К штурмовику присоединились два истребителя Ла-5. "Как-то неприятно, боюсь, что ли?" Журналист прибавил шаг. Самолёты сопровождения оставили его, когда он добрался до группы подростков, увлечённых запуском очередного воздушного змея. Руководил пацанами низенький, плотный мужичок лет под пятьдесят. Загорелый, серебрится стрижка "ёжиком", рубашка в бело-голубую полоску, светлый лёгкий костюм, коричневые сандалии на босу ногу. Будто отдыхающего с черноморского курорта перенесли в Центральное Нечерноземье. Журналиста вроде бы не заметили, хотя появление самолётов говорило об обратном, но Всеволод всё равно решил взять инициативу в свои руки.
- Даниленко? Михаил Фёдорович? Здравствуйте!
Мужичок внимательно посмотрел на гостя, склонил голову набок, прищурился, сделавшись вдруг похожим на птицу и тихо произнёс:
- Здравствуйте, Сева.
Всеволод прихлёбывал душистый чай и внимательно слушал. Это профессиональное - уметь слушать. Михаил Фёдорович колдовал над очередной порцией заварки, помешивал в чайнике серебряной ложечкой и рассказывал.
Странные, пугающие сны начались у него давно, лет в пятнадцать. Долго не хватало духу досмотреть их, что называется, до конца, всякий раз какая-нибудь дрянь, без спросу влезая в сновидение, заставляла его просыпаться в холодном поту и бессмысленно таращиться в темноту. Продолжалось это безобразие долго, пока однажды во сне он, вместо того, чтобы испугаться, люто разозлился на очередную мерзкую тварь, преследовавшую его по залитому призрачным лунным светом лесу. Он встал, как вкопанный и, поражаясь собственной наглости, зло и властно выпалил в ужасную морду:
- Пошла вон!
Тварь не вняла. Тогда Михаил взмахнул рукой, будто отгоняя назойливую муху, и тотчас порыв ветра отшвырнул животное прочь. Однако, это не заставило тварь отказаться от добычи. Мягко, по-кошачьи, приземлившись на все четыре когтистые лапы, она присела, готовясь к прыжку, гнусно, утробно заворчала.
- Не дошло до тебя, похоже, - уже совсем успокоившись, проговорил Михаил и выставил перед собой ладонь. Зашумели кроны деревьев, посыпались сухие сучья и листья, и вдруг монстра будто распластало по земле, тут же подняло, закрутило, тварь завыла, почувствовав собственную беспомощность, замолотила лапами в воздухе, будто пытаясь уцепиться за что-нибудь, прекратить безумное вращение. Отвратительный, царапающий уши, скулёж был прерван очередным порывом ветра, бросившим ночного хищника на темный ствол ближайшего дерева. Тварь всхрапнула, дёрнулась и затихла. Через мгновение её туша истаяла светящимся туманом. Михаил с облегчением вздохнул и проснулся. С той памятной победы во сне он стал замечать за собой странную способность чувствовать воздух, малейшие его колебания, улавливать их и направлять. А во снах всё чаще теперь попадал в гости к милой старушке, которую, казалось, знал всю жизнь, да вот не случалось зайти, проведать. Чаёвничали, разговаривали про жизнь. Звалась старушка Баба Слава и рада бывала гостю несказанно. Именно ей Михаил рассказал про свои новые уменья. От неё услышал немало мудрых советов о том, как обернуть силу на пользу людям и себе. И ведь не молодой уже мужик, а слушал, будто прилежный школьник любимую учительницу.
- А меня чего ж она всё пугает?.. - с тоской проронил Всеволод.
- Вы, Сева, сами у неё и спросите. Вот, как в следующий раз мы там свидимся, так и спросите. Это ведь она мне про Вас рассказала. "Умненький мальчик", сказала, - в глазах Даниленко заиграли смешливые искорки.
- Попробую спросить, попробую... А что у Вас с городскими гопниками стряслось, а?
Михаил Фёдорович посуровел, взгляд из задорного сделался тяжёлым, за столом будто похолодало.
- Нелюди они, Сева. Особенно старший. Как я сдержался - самому не понятно.
- Ну а как, всё-таки?
- Девушку они в машину к себе затянуть пытались. Я и намекнул, что не надо бы так делать. А дальше Вы знаете. Кабы в город не надо было за материалами ездить, я бы там и не появлялся. Плохое место, неприятное. Воздух стоит, гарью пропитан. Может, и люди оттого в нелюдей превращаются, что дышат ядом?
- Ой, Михаил Фёдорович, бросьте Вы. Будто у Вас в деревне все такие хорошие.
- Хорошие или плохие, а всё люди, нелюдей не замечено.
Помолчали. Всеволод смаковал чай, мелкими глоточками пил горячий травяной настой. Михаил Фёдорович прихлёбывал из блюдечка, закусывая ванильным сухариком. Первым молчание нарушил Даниленко.
- Вы, Сева, вот что... Когда соберётесь с духом вопросы задавать, спросите, почему у Бабы Славы ровно пять пар тапочек для гостей в сенях под вешалкой стоит?
Всеволод вздрогнул, чуть не пролив чай. За окном давно полыхал оранжевым закат. Скоро синие сумерки нальются ночной тьмой. Но теперь-то всё будет хорошо. Будем надеяться...