Ты же знаешь, я рекламу не люблю. Не выношу просто. А того гадёныша, "креейтора" того, который про "милую Милу" придумал, я бы своими руками задушила, мерзавца. И маникюра бы не пожалела, вцепилась бы когтями в его наглый выпяченный кадык и душила бы. Что значит: "Душат не так!"? А как ещё душат? Таких гадов только так и душить. И ведь понимаю, что реклама-то безвредная. Добрая даже, с национальным колоритом, опять же. Но знал бы ты, как меня затрахали потом наши мальчики, блин, вечные пОдростки. Школьные годы чудесные вспомнили, не иначе. При каждой встрече, своими хриплыми басами, пытаясь изобразить русское народное пение, как заведут опять про "милую Милу". Я же зверела просто от этих шуточек. Ничего, казалось бы, особенного, а злило очень. Нравится мне моё имя, а им вот не нравится, они его с той самой школы помнят и издеваются над ним всячески. Как мерзко, что большинство моих одноклассничков осталось в родном городе! Ты не представляешь, как обрыдло видеть их морды. И вот ведь представь, те, кто хоть что-то из себя представлял, с кем поговорить можно было, разъехались. А из девчонок вообще только я и Зулька остались. Я - потому что учёба и работа, Зулька - потому что муж и дети. Кроме меня её тогда, кстати, никто и не поддержал, все пальцем у виска крутили, куда, мол, замуж собралась, и за кого. За любимого собралась, а что? Ладно, загрузила я тебя. Нет? Слушай, скажи мне, как в вас столько пива влезает? Ну как... Нет, это ты не пьёшь пиво, а остальные же пьют. Вот я не могу столько. Ага, ты ещё скажи, что женщина должна пить только дорогое вино. Вот у Вертинского в песенке "пила своё тёмное пиво" или как-то так. Подумаешь, "богема"! Мы тоже богема. Хотя, слава Б-гу, не совсем. А то видел бы ты меня... Прекрати смеяться, я ничего смешного не сказала. Вепрева помнишь Пашку? Они тогда после выпускного с Татьяной в Питер уехали поступать. Он-то поступил, а она - нет. Умудрилась на вступительном нахамить там кому-то. Год протусовалась, уехала в Москву, там студенткой стала, наконец, но компания такая у неё сложилась - мама не горюй. Недавно по телеку даже сюжет видела с ней и про её студию. Эдакая готишная дама, сигарка в длинном мундштуке, в двух пальцах, на отлёте, дымок струится, макияж роковой такой, похудела втрое, наверное. И не говорит, а вещает. Так вот, кто, кроме меня знает, что всё, о чём она так вдохновенно вещает, Пашек сделал? Он теперь редкими частными заказами перебивается. После того, как ушлая, "богемная" Татьяна у него через суд дело отобрала (никогда он не смотрит, что и где подписывает, дурачок). Приезжал недавно, жаловался, что никак отвязаться не может. Весь помятый, потёртый. Фраза из романа, "одет дорого, но неопрятно". И фляжка с коньяком на поллитра в кармане. Это у него-то! Школьную шутку помнишь? "Три трезвых мушкетёра", Пашек, Лёшек и Сашек. Даже на выпускном не пили. Всё она, жизнь богемная под бдительным руководством госпожи Сагдеевой Татьяны. И ведь у неё-то всё в порядке, а вот Пашек по наклонной вниз. Может, ты его пристроишь куда-нибудь, а? На постоянной основе и с перспективой карьерного роста. На самом деле, таких, как ты, талантливых и удачливых вольных стрелков совсем мало. Чтобы ещё и не сволочь был. Это не комплимент. Ты знаешь, что я в выражениях не стесняюсь. Ну не сме-е-ейся! Совсем я не играю, спроси у моих на службе, за какую стерву меня держат. Что думаю, то и говорю, просто, в отличие от наших блондинок, я действительно думаю, прежде чем говорить. Ну да, и думаю быстро. В отличие от. В отпуск? Нет, в отпуск не получается уйти. Да и смысла нет, сам понимаешь. Я вот ближе к осени, чтобы отсюда подальше куда-нибудь. Анжелка со своим финном приглашали по скандинавским странам. Там хорошо, в прошлом году мы же прямо у них гостили, у Эйно в его, как он говорит, "хибаркэ". Море, дюны, даже лес. Такое всё древнее, настоящее. Как подумаю, что по этим лесам викинги шлялись... Что? А, фиг с ним, неважно, тогда-то там тоже лес был. Ну тебя, всю поэзию с романтикой испортил. Теперь точно поеду. Уж фьорды-то за тыщу лет никуда не делись. Буду там по скалам лазить и над тобой, циником, хихикать. А здесь осенью вообще невозможно. Не могу я здесь осенью ничего. Всё у меня здесь осенью не так, как хочется. Я не преувеличиваю, ты же знаешь. Неделю назад в родительской квартире убиралась перед ремонтом... А, они в Архангельск уехали, там у маминой мамы с маминым папой какая-то свадьба то ли самоцветная, то ли из драгметалла. Вот, убиралась и в секретере дневник свой нашла старый. Зачиталась. Сперва смешно было, а потом как зареву. Знаешь, всё так и вспомнилось; и старики, и дача, и машинка, и лето, и осень. Только те, другие. Извини... Я не хотела, прости, пожалуйста. Я сейчас успокоюсь. Спасибо. Всегда твоими платками утираюсь. Своих то нет, когда насморк, бумажными пользуюсь. Кто ж виноват, что ты всегда на моменты моей меланхолии нарываешься? Ну вот, уже почти человек. Только знаешь, до сих пор иногда хочется и дом обратно и машину дедову найти. Хоть она в хорошие руки досталась. А что сейчас с домом, я даже не знаю. Я там с одиннадцати лет не была. Ты посидишь ещё? Машутка через час придёт, она по тебе соскучилась, рада будет. Вот и хорошо, спасибо.
Вечер осенний
В детстве я очень любила осень. Заботы, наваливающиеся на взрослого человека вместе с тяжелыми дождевыми тучами после летнего отдыха, ещё ничего не значат для ребёнка, которому даже в школу идти только на следующий год. Впрочем, первые три года в школе я продолжала искренне любить осень, потому что почти до ноября жила на даче у дедушки, "папиного папы". У деда была машина, древняя двадцать первая "волга", он каждое утро отвозил меня в школу и забирал после уроков обратно, в деревню. Дачей мы называли дедушкин дом, скорее, по традиции. Это был действительно дом, но не крепкое приземистое деревенское строение из брёвен или кирпича, а красивое двухэтажное здание с подвалом, гаражом, летней кухней, просторной баней и ещё семью "сотками" свободного пространства, которое бабушка, "папина мама", засадила травой, цветами, ёлками, берёзами и лиственницами. В общем, получилось разумное продолжение близкого леса, будто захватившее кусочек свободного пространства под командованием дома. В зарослях мы даже играли в прятки всей нашей дачно-деревенской компанией малолеток, подброшенных на лето к дедушкам-бабушкам. А в двух шагах, по лесной тропинке бегом - огромное озеро с жирными дурнями-карасями. К рыбалке меня тоже деда приохотил.
Потом дедушки не стало. Я как раз пошла в четвёртый класс. Бабушка одна тянуть хозяйство не могла, машину почти не водила, дедушкин уход вообще вышиб из колеи большую часть нашего семейства. Даже архангельские родственники ("мамин папа и мамина мама") сорвались и приехали, потерянные и потрясённые. Деда Фима был будто опорой какой-то, гарантией стабильности и благополучия в нашей семье. Вот пишу сейчас это и думаю, что за слово такое дурацкое, "гарантия". Но не знаю, как ещё объяснить... Такой пустоты и тоски я больше никогда не испытывала. Даст Б-г, и не испытаю. Просто не выдержу больше, не то у меня уже мировосприятие.
Всё покатилось тогда под горку. Баба Паня заболела сердцем, братец мой старший со своим дурацким бизнесом "попал на бабки" и ударился в бега. На семейном совете было решено дачу продать. И машину. Продали какому-то ушлёпку из братовых же новых знакомых. И вот, когда до меня, пацанки беззаботной, дошло, что от деда останется только фотоальбом и так и не опубликованная книга воспоминаний ("От Суоми до Поднебесной. Документальный военный роман"), что никогда больше не загудит под окнами "двадцать первая", ухоженная, сверкающая, будто новенькая (она в любую погоду, после любой дороги была чистенькой и сверкающей, как это у деды получалось?), не высунется деда Фима из открытого окна генеральской волги, не крикнет зычно: "Людмилка, спускайся, караси заждались"; и рыбалки никакой не будет, когда вся наша деревенская кодла под руководством деды тихо сидит на бережку и внимательно следит за удочками; и осеннего дождя, стучащего в окно моей комнатки на втором этаже, а за серой водяной завесой - оранжево-жёлтый, будто светящийся без всякого солнца, сам по себе, лес; и рассказов после ужина не будет, мы с бабой Паней помыли посуду, сидим за круглым столом, а дед в кресле у камина, прихлёбывает густой чай из огромной глиняной кружки и вспоминает... ничего этого не будет больше - тут то я и заревела по-настоящему. В три ручья, не переставая, до сухих глаз, до заикания и истерики, перепугав маму и отца. Из комнаты вышла баба Паня, опираясь на полированную трость (деда из сухой дубовой ветки вырезал.. вот, ещё и трость осталась), и сказала только: "Не плачь, Мила." - меня будто выключил кто. Ткнулась ей в живот, в любимую её джинсовую юбку и стою.
Ефим Поликарпович Студенцов, боевой генерал. "Будет тебе, Людмилка, как подрастёшь, приданое, и дом, и хозяйство, и транспорт." Эх, деда, деда...
Нету больше осени для меня. Мерзкое время, тягостное. Сбежать хочу подальше из города, только не всегда получается. Когда приезжаю с практики с ворохом рисунков, с кучей идей, почти довольная собой, и вижу опять осклизлые улицы, грязные автобусы, милых моих сограждан, как по мрачному волшебству лишившихся пола и возраста, похожих на мокрых злобных ворон, весь заряд бодрости и энтузиазма испаряется. Улетает туда, обратно, в Самару, Суздаль, Новгород, Тверь, к церквушкам стареньким, к домам живым, к площадям, где дети голубей гоняют. Как пелена у меня на глазах появляется, и не вижу я там ничего дурного, на мольберте, или в видоискателе "Зенита", только красота и древность. Такая вот я прекраснодушная максималистка.
Вот и сейчас, с планшетом в промокшем чехле, запрессовавшись в трамвай, стараясь дышать только носом, матерю погоду, транспорт, сограждан и старого пердуна Валиева, кторому именно вот сегодня надобно сдать проект. Он, видите ли, на конференцию уезжает, ему некогда с нами, непризнанными гениями, возиться. Гад такой. В центре города три коробки административных страшенных стоит, видели? Его работа. Точнее, его, и братца его, начальничка. Ведь конкурс же объявляли, там же прекрасные проекты были! Нет! Ни Тальберг, на Рихимуллин, ни Князев даже в финальное голосование не вышли. Там царил Валиев, наш, местный Церетели от архитектуры. "Вы, Студенцова, слишком смелы. Вот как вы себе представляете такой фасад, стекло и колонны, колонны и стекло? Во Франции? Так это ещё и не ваша придумка, а французская? Ах, ваша, вот оригинал... Нет, невозможно. Не в нашей средней полосе". Причём тут "средняя полоса"!? Не всем же, как ему, уродские железобетонные бункеры строить.
Тучи висят плотно, тяжело и так низко, что, кажется, задевают за телевизионные антенны пятиэтажек. И сеется из этих туч противная холодная морось, то и дело густеющая неутомимыми струями, хлещущими город водяными плетьми осеннего недоброго ветра. Рвёт из рук зонт, планшет хлопает по боку и лицо мокрое не то от дождя, не то от слёз жалости к себе. Тьфу.
Вечер зимний
Я опять завела дневник. Причём этот самый, старенький мой продолжаю, новый не стала покупать. Интернетный аналог меня вдохновляет почему то только на не здравую меланхолию, от которой берёт такая тоска, что Машутка крутит пальцем у виска и с издевательским поклоном, семеня ножками, несёт из кухни поднос с крепким чаем, корвалолом и россыпью валерьяновых таблеток. Никакого воспитания. Что бы я без моей пацанки делала, ума не приложу. По крайней мере, одна заслуга у её папы есть - он её папа. В смысле, без него её бы не было. Впрочем, у него есть ещё одно достоинство - он живёт и работает в дальнем зарубежье. И не забывает про Дни Рожденья дочки. Даже на мои иногда подарки присылает. Всегда поздравляет с Новым годом. Нет, он совсем не такая сволочь, какой я его называла. Он - другая. У него проблем нет. Проблемы есть у окружающих его людей, которые попадают в систему его расчётов и математических выкладок и однажды обнаруживают, что за людей их не считают вовсе, а полагают некими функциями в уравнении великого и ужасного Петра Сабирзянова. Он, великий и ужасный, всё делает чётко и расчётливо. Так чётко, что и не объяснишь себе потом, как это тебя так ловко сосчитали. Это чудо просто, что мне удалось от него вырваться, порушить его теорему и изображать теперь из себя независимую белую женщину, находящуюся на воспитании у малолетней дочери. Я смотрю иногда на неё и думаю, что она, ещё сидя во мне, узнала все ошибки, которые успела насовершать её мама, и теперь умудрена чужим опытом по максимуму, пугая иногда взрослым поведением своих дедушек и бабушек. И моих подруг, кстати, тоже. Только Зуля с Машуткой спокойно общается. Подружки. Я даже ревную иногда. Многодетная мамаша и двенадцатилетняя девчонка беседуют совершенно на равных. А теперь, когда я Зулю на работу взяла, они ещё и в офисе встречаются. Зульфия фантастически рисует. Не рисует, пишет. У неё серия есть, "Гаиле" называется. Семейные портреты. С ума сойти! Не знаю никого из нынешних "художникофф", кто такой точности изображения характеров способен добиться. Разве могла я такого человека к себе не зазвать? Тем более, что старшие у неё уже вполне самостоятельные ребятки, а с младшими дедушки-бабушки сидят, когда надо. Теймур сперва весьма снисходительно к живописным упражнениям жены относился, а как-то папку с "Гаиле" посмотрел и совершенно растаял: "Рисуй, Зулейха, обязательно рисуй!". Продвинутый восточный муж. Забавно и завидно было наблюдать, как они друг друга воспитывают с первой встречи, со школы ещё. Предупредительно, мягко, доброжелательно, никаких выяснений отношений, ни, тем более, скандалов. Нет, у них бывают разногласия, конечно. Но видел бы кто, как они выбираются из критических жизненных ситуаций, как не допускают в свою жизнь разлада и ссор! Уважение, непоколебимое взаимное уважение, вот чем эта семья отличается от всех моих знакомых. Первая супружеская пара среди выпускников. С ними всегда просто приятно находиться рядом. Тепло, светло, уютно. Удивительно по-доброму они друг к другу относятся. И дети у них такие же, генераторы хорошего настроения, внутренней собранности и разумной доброжелательности. Будто каждый - маленький Будда.
Помню, когда с Петром началась невозможная, невыносимая тягомотина выяснения отношений, я, совершенно никакая (глаза на мокром месте, руки дрожат, хожу пешком, потому что у меня хватает ума не садиться в таком состоянии за руль моей "ладушки") совершенно случайно встретила Зулю на улице. Она гуляла с двойняшками и младшеньким Рашидиком, который, сидя в коляске, и попивая сок из бутылочки, вертел кудрявой головушкой, следя за яркими огнями вывесок. Меня заметили двойняшки, Малика и Малик, как всегда одновременно, одновременно заорали (и куда вся чинность-степенность делись?): "Тётя Люда!" и кинулись ко мне. Рашидик отвлёкся от вывесок, и сока, Зуля отвлеклась от вытирания сока с персиковых рашидиковых щёчек. Все смотрели на меня, а я стояла и плакала. С той поры наша школьная дружба не только восстановилась в полном объёме, но приобрела дополнительные крепость и глубину. Так вот официально. Мы сидели тогда на их крохотной кухоньке, Теймур отпаивал меня изумительно вкусным зелёным чаем (от одного только этого вкуса мне расхотелось плакать), а Зуля с Рашидиком на коленях сидит и слушает мои излияния, гладит меня по руке, говорит что-то утешительное тихо. Фантастическая терапия, ненавязчивое участие в чужой проблеме. Я будто сил набралась тогда. На следующий же день с недовольной Машуткой под мышкой, рюкзаком, чемоданчиком на колёсиках и ноутбуком в зубах я перебралась из хором господина Сабирзянова в родительскую квартиру. Папа и мама укатили в очередную командировку и квартира ещё месяц должна была пустовать. За месяц я рассчитывала подыскать приличную жилплощадь и, чем чёрт не шутит, место под студию. Мама, выслушав от меня до безобразия логичный и стилистически безукоризненный отчёт о перемене моего семейного положения, только вздохнула и спросила, не нужны ли мне деньги. Мама не удивилась. А вот отец, всегда симпатизировавший Петру, перезвонил вечером, прочёл небольшую лекцию о пагубном влиянии неполной семьи на формирующуюся психику детей, советовал ещё раз хорошенько подумать, "всё взвесить и рассудить здраво". Я, грубая, непокорная дочь, сказала только: "Всё уже взвешено, измерено и сочтено, папа. Думаю, что гораздо пагубнее на Машку повлияют её папаша и мамаша, если будут и дальше жить вместе." Через три дня вернулся из столицы господин Сабирзянов (за всё это время он даже не позвонил ни разу! А зачем, куда мы денемся?) и был очень удивлён, что жена и дочь не дома. Он искренне не понимал, почему я больше не хочу с ним жить и не хочу, чтобы моя дочь брала с него, биоробота, пример, чтобы он принимал хотя бы минимальное участие в её воспитании. Я всё объяснила. Объяснила так, как обычно что-либо объяснял он сам, по пунктам, чётко, просто, холодно и аргументировано. После его объяснений я всегда чувствовала себя тупой идиоткой, недостойной целовать подмётки его туфлей. Я оказалась хорошей ученицей. Теперь Петр стоял передо мной, как лист перед травой и я с ехидным торжеством наблюдала смену выражений, - от удивления до раздражения, - на его арийском, обычно невозмутимом, лице. Развелись мы стремительно. А выйдя из суда, я закричала "Йес!" и рассмеялась. Я поняла, что значит выражение "гора с плеч". Но вот ведь помню, всё помню до сих пор. И всплывают эти тяжкие воспоминания с завидной регулярностью - стоит мне простудиться. Сидеть с шерстяной банданой на горле, вся в пледу, в объятиях дивана - такой вот внеочередной отпуск. На столике - термос, кружка, таблетки, стопка бумажных платочков, две вазочки, с малиновым вареньем и мёдом. В термосе - божественный обжигающий нектар из сладкого крепкого чая с лимоном и той же малиной, Машутка расстаралась с утра, как только услышала, как я перхаю. Дочка рефлекс уже выработала, в декабре она почти каждый день наготове, потому что по декабрям я обычно болею. У меня аллергия на холод. Начинается в ноябре, выражается состоянием общей вялости, лёгким насморком и нежеланием работать. Во второй половине декабря аллергия переходит в стадию тяжёлую, сопровождающуюся противной простудой со всеми полагающимися простуде гадостями. Новый год я встречаю то в соплях и пледу, то в вечернем платье и в кабаке. Ещё в студенческие годы, мучительно кашляя и чихая, я поругалась с родителями, сказала всё, что думаю по поводу "семейного праздника" и обязательной его встречи дома. Вот когда "простуда взяла тебя за горло" (тьфу!), тогда деваться некуда. А если я здорова, как корова, то сидеть в дому не буду ни за что. Так мой организм распорядился, природа сама указывает, когда мне встречать Новый год с семьёй, а когда - с друзьями в кабаке. На этот раз, похоже, праздник будет сугубо семейный. Даже Машутка раздумала ехать со своими каратистами за город в профилакторий. Кому в голову пришло устраивать детям "спортивный Новый год"? В программе - поздравления от инструкторов международной категории, чемпионов мира, заслуженных сенсеев и звёзд шоу-бизнеса. В этом случае я понимаю маму и папу. Лучше - дома. Доча на программу праздника посмотрела и говорит: "Может, дедушку и бабушку к нам позовём?". Умница моя.
Утром Денис позвонил, услышал, как я говорю ("бде очедь бдиятна"), расстроился, велел немедленно выздоравливать. Вспомнилось, как на первом курсе я оказалась дома одна на Новый год, потому что свалило меня как раз тридцатого, а родители за неделю до праздников укатили на север, лыжи ломать. Планировалось, что я составлю им компанию первого января. Не получилось. С трудом уговорив папу с мамой не возвращаться ради сопливой дочки с горнолыжного курорта (я девочка взрослая, чем и как лечится - знаю, опыт есть, хе-хе), осталась дома, обложившись книжками, подушками и кассетами с не посмотренными за год фильмами. В десять утра позвонил Денис, услышал, как я говорю, расстроился и сказал, что приедет обязательно. Я сначала обрадовалась, а потом поняла, что он из кабака звонит, мне его жалко стало. Очень хорошо тот день помню. С утра - классическая иллюстрация, "мороз и солнце". А потом - снежные сумерки. Не темно, скорее светло. Теней нет, рассеянный свет. Снег пошёл и не переставал уже. Поздно стемнело, аномалия какая-то. Но Денис приехал в полдень, наряженный Дедом Морозом, с огромным красным рюкзаком, отряхнулся в прихожей от снега, как большой лохматый пёс, вылезший из речки. Сказал, что девочке Люде сегодня стихов рассказывать не надо, он и так знает, что девочка Люда весь год себя вела хорошо и подарок заслужила. Под мой хриплый кашлесмех степенно разоблачился из шубы, шапки и валенок, прошествовал вместе с рюкзаком на кухню, выгрузил из красного монстра какие-то свёртки и бутылки, строго посмотрел на меня и выгнал из кухни: "Иди почитай, кино посмотри". Вредитель. Как можно спокойно сидеть и читать или, тем более, смотреть кино, когда в кухне гремит, звенит, шипит, булькает, тянет оттуда потрясающими обоняние вкуснющими запахами? Такими запахами, что никакой насморк не преграда! Впрочем, мучение длится недолго. Перед диваном материализуется из гостиной большой круглый стол, покрывается сам собой праздничной китайской скатертью с драконами и свастиками, а на скатерть расторопный ресторатор Денис выставляет блюда, тарелки, тарелочки, пиалушечки, салатники, кувшины, графины, вилки, ложки, чашки, стаканы и плошки. Солянка в обливном чугунке, бульон в супнице, гусь с яблоками, телячьи отбивные, баранина тушёная, заливное из карпа, "рыба фаршированная по-еврейски", спагетти, три вида соусов к ним, картофель жАреный, картофель вАреный, салат из помидоров, салат зимний, салат из морепродуктов и ещё полно всего, чего с учётом выпивки я уже и не помню. Сказать, что я была потрясена - это ничего не сказать. Во-первых, я не представляла, что у нас столько посуды, в которой всё это великолепие можно приготовить, в которую красиво разложить и разлить. Во-вторых, мама тоже любила иногда на праздники или по воскресеньям побаловать семейство разносолами, но такого не было ни разу. Подобным образом отрывались только Студенцовы - старшие, деда и баба, устраивая форменные кулинарные поединки. Фирменное блюдо деды - гречневая каша с говядиной. Казалось бы, проще некуда, а такой деликатес получался, который больше нигде и никогда не доводилось попробовать. В-третьих... В-третьих, мы этого всего просто не съедим. "Это так только кажется!" - говорит Денис и выставляет на стол глиняный горшочек с гречневой кашей.
Он подарил мне импортный набор рапидографов, на который я облизывалась в "Художественном салоне" весь прошедший год, а я ему - альбом "Сады и фонтаны", который отец из Англии привёз. Почему-то в дневнике нет записи про тот Новый год, но помню я всё равно всё отлично. А забросила я дневник только на третьем курсе. И заканчивался он коротким словом "тьфу!". На этот раз напишу другое слово, точнее, три: "С Новым Годом!"
Вечер весенний. И немного утро
Вот странно. Обычно в поезде я высыпаюсь. А тут какая-то фигня. Лучше бы на "пежопке" своей поехала. Взяла бы Макса в качестве охранника и поехала бы. А тут выясняется, что я совершенно отвыкла ездить поездом - во-первых, и очень давно не ездила в столицу надолго - во-вторых. Соседи по купе попались приятные: две умненькие девочки-студентки и пожилая дама, которую я про себя назвала "балериной". Осанка, манера речи... Даме, по идее, в спальном вагоне надо бы ехать в сопровождении такой же пожилой служанки. Девчонки смешные, похожие друг на друга - "мы не сёстры!" - сразу ускакали к друзьям в соседний вагон, но быстро вернулись, притихшие и какие-то обиженные. "Балерина" ("Очень приятно, Вероника Андреевна.") завела с ними светскую беседу о каких-то пустяках, к девушкам вернулось хорошее настроение, обстановка в нашем купе сложилась тёплая и дружественная. И в Москву-то я приехала свежая и бодрая. А вот через три дня фестиваля, одна в двухместном купе сначала не могла заснуть, потом не могла проснуться. На вокзале меня встретил Макс, я царственно заявила, что "никаких офисов! Только домой!" Дома хотела было заснуть на коврике в коридоре, но отказалась от этой затеи из педагогических соображений. Представила себе Машутку, которая, придя с тренировки, обнаруживает маму, спящую на коврике в прихожей в обнимку с дорожной сумкой и захихикала. Заставила себя раздеться, принять душ, после чего рухнула прямо на диван в гостиной, так и не добравшись до своей комнаты.
- Денис! ("Денис?!") А когда ты приехал? Мама тоже сегодня вернулась. Ой, она же даже на фестиваль этот ехать не хотела, тебя хотела дождаться ("Ах ты, предательница маленькая!"). Когда появишься? Ладно, ага. Нет, спит ещё. Как приехала утром, так и спит до сих пор, весь день, даже сумку не разобрала. Ну, договорились.
- Я не сплю!
- Ой, Денис, Денис! Мам, он уже трубку положил.
- Что ты ещё интересного Денису рассказала?
- Ну, например, что я теперь супрегирла и у меня вот чего есть - с этими словами Машутка вытащила из своего баула чёрный пояс и помахала им перед моим непроспатым лицом. Наши туземные пляски по поводу получения заслуженного каратэшного знака отличия прервал громкий сигнал автомобильного гудка во дворе. Мы выбежали на балкон и обе тихо офигели. Под нашими окнами стояла сверкающая хромом и никелем серо-бежевая "двадцать первая", а возле неё эдаким Бельмондо стоял Денис весь в светлом, от туфель до плаща и хулигански улыбался.
Разумеется, я заснула в машине. Там ведь и передние и задние сиденья - диваны, мягкие такие. Обычно я на заднее залезала и в окно всю дорогу смотрела. На заднем диване теперь Машутка тараторила без умолку, а я на переднем, рядом с Денисом, кивала головой, отвечала на какие-то вопросы, улыбалась, как дурочка и заснула. Поздние весенние сумерки, вечер. Хорошо.
Проснулась от грохота. За окном, за сверкающей завесой ливня - лес в зелёной дымке молодой листвы, умытый, светящийся на утреннем солнце. Опять громыхнуло, уже далеко, первая майская гроза стремительно уходила прочь. Я, боясь поверить, никакая, слетела с кровати, по лестнице - вниз, на первый этаж. В дверях стоял Денис, с мокрого дождевика лилась вода, в руках - удочки и пластиковый пузырь с уловом.
- Машутка на кухне блины делает. А в озере теперь легче карпа поймать, чем карася. Ты не против карпов?