|
|
||
Легко, осторожно ложится он на тротуар,
мягкий полумрак.
Удивляюсь, что он ещё жив.
Здравствуй, печаль.
Сентябрь, декабрь 1999 года, Москва.
Тишина.
Стальные голоса и ночи, шумные осенние ливни, взбитыми сливками грязь на дорогах, равнодушные дома, в толпе всегда незнакомые лица, жёлтые листья как слёзы, кружатся и умирают; тихие аллеи парков, скверы и кладбища, поцелуи дико-диковинных проспектов, непрочитанные книги; я тихо плачу порой, но ты этого не видишь, и все же ещё не поздно, ты ещё можешь спасти меня, не все гости собрались, инструменты не извлечены из футляров и не все Боги убиты, ты ещё можешь спасти меня.
Пошёл в ванную и умылся горячей водой. Оплыло, потеряло форму моё лицо, оплыли губы, красные щёки, нос, кошачьи глаза, прыщи, что есть, морщины, что будут.
Ты всегда хотела чего-то большего, а я был слишком слаб; желание родилось с первым снегом, ты закрывала глаза, я нет, видел твою щёку, лужи, гниющие листья и небо.
Осколки неба.
Оле Сергеевне Кудиновой.
Поют деревья голые в лесу,
там, где красное солнце молчит,
там, где лежит тихо снег,
где, тонкой нитью звеня,
идёт безоружная война.
Воздух полон радостью и ложью,
дождик прошёл, мокрый асфальт,
странно близко к лучшим временам,
полным цветов и долгих поцелуев,
парящих рук и диких звёзд.
терпки поцелуи хлёстких губ
сладок пот как смерть
комнаты черны скандалы
мы запутались в собственных телах
это наши любовь слёзы
Ложась на спину,
кошка - выпускает когти,
женщина раздвигает ноги,
а дерево - гниёт.
Утреет. В пердзаревом лепете,
благоухая, как сладкое детство,
как мотылёк легковея,
сказочной феей вспорхнула
молния.
Взорвите молнией небо, оно
Со свистом снова
сомкнёт свой ряд,
и горизонт на бугре
не проронит о бегстве ни слова.
Взорвите молнией небо, оно
оплывёт в необъятной тоске,
певец печальный,
проструится средь развалин
и закружится каруселью.