Аннотация: Из глубин чужого тела школьной медсестре Ирине слышится зов Владыки боли, который предлагает ей обменивать страдания на удовольствия.
"Жизнь дерьмо, а я еще большее дерьмо!" - открыв глаза и уставившись в потолок, думала про себя молодая девушка.
Она скинула с себя одеяло, спасаясь от утренней духоты в спальне. Розовая тонкая пижама прилипла к спине от пота. Дотянувшись рукой до проклятого будильника, Ирина швырнула его на пол. Но механическое тело утреннего мучителя не повредилось и продолжало издавать звон еще около минуты.
За окном было еще темно. Утро в девять часов всегда хорошее. А в десять и то лучше. Но в шесть часов утра просто хотелось умереть или уснуть, что ей, в принципе, представлялось равнозначным избавлением от терзающей безысходности однообразных дней.
Убрав с лица налипшие рыжие волосы, она провела утренний ритуал приготовления к работе, состоящий из умывания, завтрака и пары женских дел. Ирина с досадой глядела на тумбочку, где она держала свои недорогие косметические принадлежности. Кончалась губная помада, а зарплата была еще чем-то далеким, как мечты о муже и детях.
"А мама говорила, что я красивая и мальчишки будут за меня драться...", - она вновь отравляла себя мыслями, от которых неприятно щекотало в животе, где, наверное, жила ее измученная душа.
Ирина сидела в пустой квартире и молча плакала, щипая мочки ушей, которые только что собиралась украсить маленькими золотыми сережками. Она не верила, что мама хотела бы видеть ее теперь, да и сама девушка хотела просто не знать ее и не появляться на этот свет. Разве может любимая мамочка болеть несколько лет раком, доводя свою доченьку до безумия истериками и жалобами. Ах, если бы папочка не умер, когда ей было десять лет, он бы очень помог тогда, и Ирине не пришлось бы все думать только о дорогих лекарствах, после медицинского института бежать на подработку в вонючую палату реанимации и готовить опостылевшие марли для перевязки, протирать лежачих больных и смазывать им пролежни, а потом без сил возвращаться домой, где вопит от боли эта сходившая с ума женщина, которая родила ее. Да, в какой-то степени, она желала ей смерти и две недели назад плакала скорее от страха, что немногочисленные родственники, которые крайне скупо оказали ей помощь в похоронах, заметят следы радости в ее глазах.
Закончив в этом году институт, девушка пошла работать школьной медсестрой. Она рассчитывала, что вот теперь начнется ЕЕ жизнь, но она оказалась не намного лучше прежней. Ирина внутренне тряслась от толстощекой сальной рожи директрисы Натальи Петровны, приходившую иногда к ней в кабинет за лекарством от давления. Еще бы у этой толстой суки не было давления, с таким то весом и ежечасным походом в столовую за бесплатными порциями, которые полагались детям из малоимущих семей, но на самом деле уходили на переработку в бездонную требуху сорокалетней бабы. Медсестра не понимала, как можно столько жрать и оставаться в числе живых, нарушая законы природы. А еще у нее была такая же жирная и наглая дочь, которой Ирина вынуждена выписывать справки, чтобы закрывать многочисленные пропуски в классном журнале. Еще она ненавидела утренние автобусы, в которых ездят сплошные алкаши с грязными руками и в потертых куртках, палящие на нее свои дебильные глаза. Помимо всего этого, она задыхалась от злобы на мелькавшие за окном серые дома, улицы и людей, живущих во всем этом дерьме как личинки мух. Всепоглощающей ненавистью, она терзала себя. Эта непонятная ненависть с каждым днем пожирала ее изнутри, разрастаясь мерзостной паутиной в нежном мозгу.
Поздоровавшись с седовласой техничкой Клавой, от которой вечно пахло немытым старым телом, Ирина зашла к себе в кабинет, тщательно вымыла руки, переоделась в белый халат и начала созерцать рабочий кабинет.
Здесь и только здесь она чувствовала себя королевой личного мира, состоявшего из большого шкафа, кушетки, эмалированной раковины и водопроводного крана в углу, письменного стола возле окна. К ней приходили ее поданные, которым она делала больно и научилась получать от этого удовольствие. Осенью, когда Ирина делала детям прививки от гриппа, она упивалась своей королевской властью над чужой плотью, доставляя им мгновения мучений, которые чувствовала душевным носом. За миг до того, как игла осквернит чистую кожу кровавой точкой, девушка в белом халате смотрела в глаза жертвы и цеплялась там за горевшие огоньки страха. Признаться, она не любила мальчишек, потому что те всегда старались поднять голову и принять храбрый вид. А девочки, особенно те, что помладше, бледнели и буквально впивались взглядом в место предполагаемого ранения, дрожа от грядущей маленькой агонии. Постепенно боль доставляла не только душевное удовольствие и приходилась следить за участившимся дыханием и ощущать эрекцию сосков, делая очередную прививку.
Сев за старый письменный стол с обшарпанной краской на ножках, Ирина подвинула к себе кругленькое зеркальце и весело подмигнула себе. Правая рука нетерпеливо расстегнула нижнюю пуговку халата и проникла в брюки. Все равно к ней утром никто никогда не заходит, так почему бы не использовать это время с пользой?
На конопатых щечках уже горел румянец и, закусив нижнюю губу, она ощущала, как иногда непроизвольно вздрагивают колени, и не отводила взгляда от зеркальца. В такие минуты Ирина даже любила себя. Хотя скорее не себя, а функции своего организма, который, обманывая природу, дарил ей сладкую благодать.
Она издала еле слышный стон и пришлой закрыть себе рот левой рукой. Получив заслуженный оргазм, девушка вытерла со лба пот. Но на какое-то время в зеркале мелькнуло багровое свечение позади нее. Ирина резко обернулась, но увидела лишь окно, за которым начинался пасмурный день.
В дверь постучали. "Войдите!" - растерянно сказала она, пытаясь принять спокойное выражение лица.
На пороге стоял бледный мальчишка лет четырнадцати в джинсах и черной рубашке.
- Здравствуйте, Ирина Васильевна!
- Здравствуй, проходи. Ты кто у нас?
Школьник несмело подошел и сел на кушетку.
- Андрей Никонов. Восьмой "А".
Ирина зачем-то встала, принялась суетиться и искать его карточку. Она еще не отошла от пика полученного удовольствия и ноги ее не слушались, когда она подходила к шкафу.
- А зачем ты пришел? Беспокоит что-нибудь? - догадалась спросить она через минуту.
- У меня это...голова. Наверное, на погоду.
- Болит?
- И болит и кружиться. Бывает иногда, особенно осенью.
Обнаружив карточку Андрея, Ирина ознакомилась с его заболеваниями и, сев рядом на кушетку, начала измерять давление. Она отмеривала удары сердца, но в фонендоскопе почему-то раздавались странные шорохи.
Шорохи? Прислушавшись, она различила голос, будто кто-то кричал ей из глубин тела мальчика. Ничего не понимая, Андрей следил за тем, как медсестра буквально застыла и стала похожей на статую.
Ирина закрыла глаза, но вместо темноты на нее обрушилась красная пелена. Она плескалась перед ней, будто океан неизвестной планеты. Постепенно океан начал кипеть, пузыриться и рождать странные силуэты, которые пугали своими судорожными движениями, будто сотни умирающих свалились сюда и мучились в бесконечной агонии. Но вскоре все они слились в одну странную многорукую фигуру. Лицо еще не сформировалось, но сомнений, что оно будет ужасно, у девушки не было.
- Что с вами?
Она открыла глаза и увидела перед собой прежнюю картину мира, состоявшую из испуганного подростка, сидевшего напротив и пытавшегося высвободить руку. Ее ногти впились ему в запястье. Вне сомнений, мальчишке было больно. Отпустив его, Ирина потерла виски и произнесла:
- Прости, мне самой нехорошо стало.
Шатаясь, она доковыляла до раковины, и ее вырвало темной кровавой слизью. Андрей что-то крикнул и вскочил с места. Ирине стало совсем дурно, ей нужно было что-то сделать, чтобы вновь стало хорошо, но она никак не могла сообразить, что именно.
Мальчишка стоял рядом и пытался помочь. От страха он стал еще бледнее, чем был.
- Ирина Васильевна! Давайте, я вам помогу сесть.
Ирина вытерла окровавленный подбородок, замарав белоснежный рукав халата, и обняла за плечи Андрея, навалившись на него. Тот осторожно довел ее до кушетки.
Владыка боли в это время явил себя перед внутреннем взором Ирины и говорил ей, что она самая красивая и что он готов сделать для нее все. Многорукое длинное существо со странным лицом, на котором можно было различить только пустые глазницы, где пульсировало алое пламя, звало ее из тела Андрея все сильнее. Оно молило освободить его из плена этого трусливого смертного.
Как только подросток отпустил ее, Владыка боли умолк и ей вновь стало невыносимо плохо.
- Поцелуй меня! - неожиданно вырвалось у нее.
Эти слова повисли в медицинском кабинете как ком застывшей субстанции желания и обмана.
Андрей на ее беду оказался действительно труслив. Вне сомнений, его сверстники поступили бы, как она просит. Но он лишь покраснел и что-то тихо забормотал.
Тот сделал шаг вперед и склонился над ней, пытаясь побороть смущение. Она нащупала и крепко сжала его холодные от волнения пальцы. Андрей осторожно прикоснулся губами к ее губам, закрыв глаза.
Ирина вновь услышала голос Владыки, который просил преподнести ему боль. Ради интереса девушка еще несколько секунд забавлялась со школьником, играя с его языком во рту, дивясь такому неумению и робости.
Андрей сдавленно крикнул и мотнул головой в сторону, когда Ирина со всей силы укусила его за нижнюю губу. Кусок мяса, оказавшийся у нее во рту, напомнил кусок жирной говядины. Ученик приглушенно выл и вырывался, но медсестра крепко держала его за голову, продолжая яростно кусать за нос, уши, щеки, зажмуриваясь от капавшей теплой крови, и вместе с этой кровью в нее вливался Владыка.
Мальчишку пришлось придушить, он даже не смог оказать сопротивления, лишь слабо пытался убрать руки Ирины со своей шеи. Она задумчиво глядела на то, что раньше было учеником восьмого класса, но теперь являлось совершенно непригодным для жизни куском растерзанного мяса. Поборов соблазн еще полакомиться Андреем, она убедила себя, что это бессмысленно, потому что он мертв, а падалью пусть питается смерть.
Ирина покинула свой кабинет и в коридоре столкнулась с Натальей Петровной.
Тушу директрисы завалить оказалось не так просто, та вертелась и отбивалась от нее мощными ударами кулаков. Наконец медсестра сумела буквально вскочить на необъятное пузо своей начальницы и вцепилась зубами в шею. Наталья Петровна пыталась сбросить девушку с себя, издавая булькающие звуки, исходившие из раздираемого горла. Мягкая женская плоть очень понравилась Ирине и ее хозяину, поэтому она с остервенением отрывала все новые и новые куски. И подобно ревущему мамонту, олицетворявшему бездумную мощь и силу минувшей эпохи, Наталья Петровна рухнула на пол. А рядом с ней, словно торжествующий доисторический охотник, провозгласивший власть ловкости, ликовала Ирина.
Еще несколько школьников и школьниц медсестра успела познакомить со смертью, перед тем как милицейская машина с воющей сиреной остановилась на школьном дворе, и оттуда вылезли представители органов правопорядка. Один из них обнаружил Ирину на верхнем этаже, куда она загнала нескольких зареванных младшеклассников. Милиционер приказал ей поднять руки, но та ответ грозно взглянула на него и бросилась в атаку. Сержант в другой ситуации может быть и не стал стрелять в девушку, но ее заляпанный чужой кровью халат, кусок кожи, торчащий в зубах и звериное выражение лица не оставили выбора его храбрости и он нажал на курок.
Пуля вошла в череп девушке, разнося на клочки уютный домик, в котором в это время пировал Владыка боли. Он разочарованно цокнул языком, заросший язвами, и покинул Ирину, плюнув на прощание в ее рассеивающуюся душу.