Хруцкая Татьяна Васильевна : другие произведения.

Головоломка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


  
   Анатолий Хруцкий
   Н Е Ч И С Т Ы Е Д Е В Я Н О С Т Ы Е Г О Д Ы
   п о в е с т и
  
  
   содержание:
   Головоломка, повесть.................................................
   Играем в кубики, повесть..............................................
   Признаки Титаника, повесть..........................................
  
  
  
   Представленные в сборнике повести опубликованы:
   "Головоломка" - журнал "Знамя" N 6/2003
   "Играем в кубики" - журнал "Дон" N2/2005
   "Признаки Титаника" - журнал "Дон" N2/2007
  
  
  
   А. Хруцкий
   Г О Л О В О Л О М К А
   повесть
  
   1
  
   В Петербурге наступила осень. Все шло к концу. Летний сад засыпало листьями. Липы, мощно вымахавшие за столетие и раздавшиеся так, что ветвями сплелись в шатер, сбрасывали листья, готовясь к зиме. Упавшее люди запихивали в мешки и увозили прочь, но сверху, из-под небес, доставлялись новые порции. За обнажившимися ветвями наконец-то должно было показаться солнце, но оно ленилось: вставало поздно, садилось рано да еще прикрывалось километровой толщью блеклых, сероватых облаков. Оттуда не лилось, но капало не переставая, мелко и нудно. И оттого пышные поначалу навалы листьев, - желтых, оранжевых, багряных, - жухли и скукоживались влагой в тоненький слой чернушек. Их уже не сгребали и не увозили, - махнули рукой. Было зябко. Обнаженные языческие богини на аллеях сада пытались прикрыться от холода ладонями, но это не помогало. Увядали и цветы, и женщины. Цветы - навсегда, женщины - до весны.
   В Москве тоже наступила осень. Но было сухо и еще тепло. И радовало неяркое солнце. И с девушек еще не сошел летний загар, и они лихо демонстрировали его и высоко оголенными ногами, и низко открытой грудью. А на бывшей выставке достижений сельчан мощные и счастливые бронзовые женщины вздымали над собой тяжеленные снопы нового урожая. И под этой тяжестью они выглядели очень горячими.
   Так что отозвали меня из Петербурга домой в Москву вовремя, хотя как-то раздражающе сумбурно. В северную столицу я был направлен на несколько дней помочь деловой партнерше нашего фонда отыскать сбежавшего мужа. Меня часто бросают на такие вот работы... Решил эту задачку я быстро, но мелкая та история стала обрастать другими происшествиями и мне пришлось задержаться аж на целых четыре месяца. И оттого поспешность моего отзыва выглядела головотяпством, - неделя - другая ничего не решала.
   Наш московский фонд с частым для нашего нечистого времени названием "Чистыми руками..." и всякое такое, не сомневаюсь, известен истинным любителям детективного чтения по опубликованным мною отчетам о некоторых случившихся в его стенах расследованиях. Для менее же искушенных скажу, что упомянутый фонд, разумеется, не занимается ни разоблачением супружеских измен, ни поисками пропавших мужей, ни делами о сговоре экспедитора с поваром при закупке продуктов для харчевни Петра, - отчеты именно об этих делах я имел в виду выше, - но чего не сделаешь ради прибавки к скорой уже пенсии. Все мы, - и Петр, президент фонда, и другие пайщики, - когда-то работали вместе, всем нам по шестому десятку, так что приходится торопиться, чтобы встретить заслуженный отдых не нищими. Каждый из нас вносит в это благое дело посильное. Мне выпадают обычно задания особой важности...
   По дороге домой, - по шоссе, ребром линейки разрезавшем леса, так что впереди аж до горизонта - асфальт между елями и можно педаль скорости выбирать до упора, - из всех возможных причин возникшей суматохи я отделил две. Первая заключалась в том, что небольшое промышленное предприятие, которое мне удалось поставить на ноги в Петербурге, набрало за эти месяцы обороты, и необходимость в моем присутствии перестала быть острой. Вторая причина, - если это она, - была обидной. Петру еще с нашей молодости, - а мы приятели много лет, - представляется, что где бы я ни появился, тут же возникают некие личные мотивы, которые ставят под удар дело. Так было и на этот раз. Действительно, мои отношения с нашей петербургской клиенткой подернулись легким романтическим флером, однако не более. Но это дало повод Петру уже несколько раз воскликнуть по телефону: "Костя, доколе! Уймись!" Да точно так же можно винить не меня, а петербургскую ауру. Летний сад, набережные и белые ночи, воспоминания о юности, улицы без подъемов и спусков, по которым можно бродить и бродить без устали. Да этот город особенно пригоден для прогулок тем, кому шестой десяток! У них много воспоминаний и уже мало сил, чтобы долго ходить по московским холмам ...
   И только в кабинетике - клетушке Петра на задворках кафе, - оно принадлежало ему лично, но в трудные для фонда времена подкармливало и пайщиков, - я понял истинную причину моего срочного вызова.
   - Костя, тут вот какая история на другом краю, так сказать, привычного для нас с тобой жизненного спектра...
   В нашем фонде я занимаюсь обычно делами такими: пишу письма - напоминания должникам "гоните наши денежки!", ищу товары для продажи, подыскиваю покупателей. Но в последнее время меня все чаще стали применять в качестве этакого домашнего детектива в розыскных делах, где не стреляют, не грабят, не убегают от погони. Где требуется расследование такого свойства, что в милицию с этим не пойдешь, засмеют. Именно я занимался делом о раскрытии супружеской измены, потом изобличал сговор повара и экспедитора при закупке продуктов для харчевни Петра. А уж делами в Петербурге я и вовсе прославился. Мало того, что в считанные дни я нашел сбежавшего супруга, так еще и клиента уберег от банды ее же охранников, а следом вскрыл коррупцию в одном из подразделений мэрии.
   И вот когда звучит еще только начало этой знаменитой фразы о другом конце жизненного спектра, я уже знаю, какое окончание последует. Петр очень гордится тем, что мои детективные способности он подметил первым.
  
  
   2
  
   Ни смягчения нравов, ни облагораживания людей, на что столетиями надеялись, не наступило. И даже намерений смягчиться или облагородиться не замечено. И уже все больше на расположение планет полагаемся, - мол, скоро планеты особым образом расположатся, тогда и приоткроется свет.
   У преступности рыночный характер. Она динамична, открывая все новые и новые возможности упорством мысли своей недюжинной и волей такой, что позавидуешь. И только спустя время, и немалое, после совершенных преступных открытий и совершения преступных действий, отправляются следом те, кому положено отправляться, и приступают надевать наручники, допрашивать, изобличать, ставить следственные эксперименты, расширять штаты, проверять, правильно ли эти штаты расширены. Трудная и, главное, серая работа, ибо нет в ней романтики грабительства и душегубства. И это отличие особенно вопиет, когда тут как тут, словно за кустом сидели, появляются ухоженные, ироничные и приятные на вид адвокаты, благоухающие вчерашними дорогими женщинами, редкими винами и высшим знанием законов, и оттесняют от сочувствия широкой общественности далеко в сторону вечно нахмуренных, косноязычных, противных своим видом прокуроров, знающих о своей ущербности и оттого заранее обреченных и смирившихся.
   Так что только и остается поискать в преступности нечто полезное, а в преступниках - что-то для положительного взгляда на окружающее состояние сущностей. То ли в смысле необходимости преступности и преступников для какой-то составляющей прогресса, то ли в том смысле, что каждый что-то преступает. Ибо эвон сколько всяческих законов! И еще разрабатывают. Значит, каждый обречен что-то да преступить. И, значит, все зависит от методики подсчета. И когда два числа - преступников и непреступников - сравняются, то станут считать наоборот и кривая неприятной статистики резво покатится вниз. Да хотя бы путаны эти, массово заполонившие все вокруг. Ведь прежде при ограниченном количестве полезность их для сохранения домашнего очага даже великими мыслителями признавалась. А нынче! При снижении требований к их умению уже чуть не каждая девица норовит себя испробовать. Так что и тут пришла пора считать наоборот, чтобы именно оставшиеся в меньшинстве упорные в своей добропорядочности женщины статистику не портили. А семьей бы называлась вольница... А вообще-то каждому народу присуща своя мера способности сопротивляться злу, и этим-то и определится, до каких рубежей будет отступление.
   - Не тренди! - оборвал меня Петр.
   В том рухнувшем НИИ, где мы вместе работали, я был начальником Петра, и в той жизни такая реплика была для него непозволительной. Но когда в девяностые наступили новые времена, я, честно признаться, подрастерялся. Петр же - будто всю жизнь готовился к переменам, настолько к месту оказался. В эти новые времена он имел право сказать - "не тренди!" Ведь прежде и у меня были похожие права. Однажды, еще в восьмидесятые, он отказался идти на овощную базу перебирать гнилую картошку и ссылался при этом на свое высшее образование. Но я спросил его: "Ты что ж, не разделяешь политику партии и правительства?" - и он пошел.
   Петр, жалея видимо о своей грубости, вздохнул:
   - А что делать... Хоть и на другом краю жизненного спектра, а надо. Итак! Есть у меня приятель, а правильнее сказать - бывший приятель, по фамилии... - Он назвал и фамилию, и имя, но для последующего, как оказалось, это не имело значения. - Очень богатый человек. Очень! Такое вот... - Петр обвел пальцем комнатенку, но я понял, что он имел в виду целиком свое кафе. - Такое вот данный мой бывший приятель для сдачи мелочью использует. И такой человек имеет намерение нас озолотить. Итак! Задачка пустяковая. Тебе такая задачка - раз плюнуть. Особенно после Питера, где ты этого из мэрии да еще призвав того полковника из милиции...
   Я насторожился. По тому, как медленно Петр подбирался к сути, я заподозрил, что задачка окажется не такой уж и пустяковой.
   - Да, Костя! С полковником из милиции ты лихо прокрутил! Лично я, а также и другие твои поклонники и поклонницы пальчики от удовольствия облизывали!.. Так вот, в квартире этого моего приятеля... А точнее - бывшего приятеля. И еще уточняю дополнительно - квартира большая. Даже очень большая. Ты же меня знаешь, Костя. Я никогда не преувеличиваю, но и не преуменьшаю. Что есть то есть. Квартира очень большая! А вот задачка пустяковая. Такие задачки для тебя... Впрочем, я тебе уже это говорил. И вот в этой очень большой квартире где-то лежит очень тоненькая, - тонюсенькая - претонюсенькая! - папочка. И даже не папочка, а прямо таки конвертик... Не, преуменьшать не стану, ты меня знаешь. Не конвертик, а конверт. Большой такой служебный конверт с документами. Хотя все же не с документами, а с документиками. Так вот, этот конверт надо найти. И - все. И - свободен.
   - Та-а-ак... И зачем этот конверт спрятали? И кто спрятал? Кто владелец этих документов?
   Петр округлил глаза.
   - Как - кто владелец? Я же с этого начал! Мой приятель, а точнее - бывший приятель, и есть владелец. Я ж тебе и фамилию назвал, и имя. Тебе что, отчество требуется? Год рождения?
   - Он что, забыл, куда сунул эти документы? И сам поискать не может, сильно занят? - Я прямо излучал иронию. - Петр, не морочь мне голову. Я вице-президент нашего фонда. Да, в нашем фонде для его пайщиков должностей ниже вице-президента нет, ибо не жалко, а нам приятно. Однако я как-никак вице-президент, и мне письма должникам писать надо! Согласен, работа - не ахти. Однако ты и сам, хоть и президент, пирожками за стойкой порой торгуешь...
   - В точку, как всегда! И ты занят. И я. И он. А он, скажу тебе, в данное время занят больше нашего. Нам что, трудно поискать для хорошего человека эти чертовы документы? Работы - на день. Или на пару часов. Хотя преуменьшать не хотелось бы, но и преувеличивать тоже...
   Все-таки прежде я долго был начальником Петра и поэтому еще помнил, какое у него бывает лицо, когда ему приходится хитрить. С таким же вот лицом он в наши молодые годы лихо докладывал на самых высоких совещаниях о досрочном перевыполнении плана.
   - Петр, по-моему, дело тут вот в чем. Ты что-то пронюхал про эти документы и намереваешься их стащить.
   От возмущения Петр даже в кресле подскочил.
   - Костя, ты сошел с ума! Я пошлю тебя красть? Да если красть, я сам впереди пойду!
   Он говорил правду. Наша дружба проверена временем. Я предложил:
   - Тогда говори начистоту. Уверен, ты что-то скрываешь.
   - Костя, если я чего-то не сказал, так оттого только, что и в голову не приходит, чего ты ждешь от меня. - Лицо у него опять стало хитрым. - Ты задавал вопросы, я на них честно отвечал. А если обстоятельства заставят еще чего полезное для дела вспомнить, так я скрывать не стану. Вот тебе крест!
   - Петр, я ухожу. Твоему бывшему приятелю я ничем не обязан... - Я стал подниматься из-за стола.
   - О, вспомнил! Я же тебе сказал, - как вспомню чего, так сразу и скажу. Как раз очень кстати вспомнил, чем мы ему обязаны. - Петр полез в сейф и достал пачку банкнот и какие-то бумаги. - Костя, тут пять тысяч сам видишь чего. А эти бумаги - договор о сотрудничестве. Заводишко, который ты запускал в Питере аж целых четыре месяца, и десятой части этого договора не стоит. Тут нашему фонду надолго. Костя, надо найти те документы. Кровь из носу!
   Я пробежал глазами текст договора и еще раз взглянул на пачку долларов. Потом, откинувшись на спинку стула, некоторое время молча, со значением разглядывал приятеля.
   - Петр, ты хоть понимаешь, что за документы там могут быть, если за них такой гонорар и такой договор?.. Об отмывании денег? О тайных счетах президентской рати? О красной ртути, - слышал о такой?
   - Вот! Именно такой реакции я и опасался, когда позабыл тебе сказать про гонорар и договор. И поэтому с этой минуты о документах - ни слова. Мы ищем не документы, а тонюсенький конвертик. Нет, врать не стану, - конверт. И - все!
   - Петр, вот если снова кому-нибудь надо будет отыскать сбежавшего мужа или жену или за экспедитором последить, то я так и быть готов. Но столь крупными делами мы никогда не занимались. Мы с тобой никогда не видели ни "Крестов", ни "Бутырок", ни "Матросской тишины". Теперь наш кругозор расширен, мы каждый вечер можем глядеть на них по телевизору. Но не дай нам Бог увидеть их изнутри, а не по телевизору.
   - Костя! - Петр подался ко мне, в глазах у него была боль. - Костя, ты забыл, как еще недавно мы голодали, а?
   Мы с ним никогда не голодали, но я надолго замолк. Не голодали, так, может, будем. Вот для этого время у нас еще есть.
   - Петр, почему он обратился именно к тебе?
   Ответ, однако, был мне не нужен. Я глядел поверх головы Петра на стену, где висела сильно увеличенная фотография. На ней был изображен Петр в молодости. Во весь рост и в борцовском трико. Расставив крепкие ноги и сложив мощные руки на груди, он спокойно и уверенно взирал на меня. Вот так же спокойно и уверенно глядит он нынче и на рэкетиров, забредающих в его кафе, и на сотрудников санэпидемнадзора, и на прочих бандитов.
   Но ко мне-то почему Петр обращается по таким делам? Надо бы и мне достать свои давние фотографии. Что на них? Какие черты уже тогда определили мое сегодняшнее положение? Отчего я соглашаюсь заниматься черт знает чем? Что такое во мне допустило эти социальные опыты надо мной уже не Петра, а властей? Отчего не воспрепятствовал бунтом поставленный на колени?.. Надо будет повесить на стену свои фотографии и, отойдя, вглядеться.
  
  
   3
  
   По дороге Петр так старательно успокаивал меня, - и люди там интеллигентные, мол, и покормят вовремя, и телевизор во всю стену, - что я не на шутку встревожился.
   Квартира, как оказалось, занимала весь подъезд двухэтажного особнячка, с улицы прикрытого высоченными домами. Петр шел сзади и как бы втолкнул меня в квартиру, чтобы тут же со мной и распрощаться:
   - Костя, ты же знаешь, каждое утро я на рынок за мясом. Ведь никому нельзя поручить! Все ученые-переученые, а простое мясо купить не могут! В общем ты здесь не тушуйся и выводов скоропалительных не делай. Народ тут не простой, врать не буду, ты меня знаешь, но добродушный. И вот еще что. Я тебя умоляю и категорически предупреждаю, - никаких женщин! Тут и женщины есть, а ты - падок. Привет! - И толкнув пяткой дверь, - ею он, отставив ногу назад, дверь и придерживал, не давая закрыться, - Петр исчез.
   А я попал в руки очень коротенького и очень широкого человечка. Лет ему было около семидесяти, но прожить он мог еще столько же, - таким жизнелюбивым он явился передо мной, воскликнув:
   - Так и заподозрил, вашу фамилию и прочие реквизиты честь имея знать до! Со стороны позвольте своей напомнить, представившись, как выражались в старину, - Воротила!
   "То есть как напомнить? - не понял я. - Мы знакомы? Как его фамилия? И кто его Воротилой прозвал?"
   - Вспомнить - не старайтесь. Бесцельно! Доктор наук такой-то вы есть. - Он назвал меня. - А я не сподобился. Ибо широко брал! А когда от достигнутого возвращался к оставленному, - не обнаруживал прискорбно. Идеи крадут шире, нежели их выдвигают. А жизненный результат есть концентрации следствие. Вы ведь, помнится, и государственной премией сдобрены?
   Я давно уже устал разъяснять интересующимся, что являюсь лауреатом премии Совета Министров исчезнувшей страны, а это рангом пониже. Так что я согласно хмыкнул, занятый все тем же вопросом, - встречал я его прежде или нет?
   - Полагаю, будем близки! - Воротила держал меня чуть не в объятиях. Мы уже были близки, как бывают близкими маринованные грибочки в банке. При этом я был длинной ножкой, а мой новый приятель - небольшой крепенькой шляпкой, которую вытаскивают первой. - Домоправительницей широких полномочий поручено встретить, сопроводив! Постоянное движение мысли и тела - старым клячам особенно. Иначе - падут! - Он захохотал. - Прошу милости. То есть не милости прошу, а, как выражались в старину, - милости прошу! Вперед - куда видите!
   Он отпустил меня, и мы пошли. Такие жилища появились недавно. Несколько квартир прежних времен соединяют в одну и получают обитель переходного к настоящему богатству времени. И когда недавно стали беспокоиться, заклиная: "Не допустить нового передела собственности!", я вспоминаю эти новые квартиры и понимаю беспокоящихся. Не восстанавливать же старые стены!
   Убранство комнат, которые мы проходили, озадачивало. То ли здесь были оставлены вещи из соединенных квартир, то ли сюда свезли все, что дорого и новому владельцу обители, и его родителям, и было дорого бабушкам его, и прабабушкам. Последние иноземные модели мебели были прикрыты коврами и ковриками отечественных фабрик, которые уже полвека гнали одно и то же. На тумбочках, шкафчиках, столиках стояли океанские раковины, фарфоровые кошечки, уточки, собачки. А на пианино фирмы "Стенвей" вызывающе торчал завидно больших размеров мраморный фаллос. На стенах висели и картины, и рога. Одним словом, любой, попавший сюда, мог найти себе уголок по вкусу. Что бы это означало? Однако ни на стенах, ни на столах не было ни единой фотографии, значит, здесь не жили, здесь служили...
   Домочадцы или служащие не попадались. Наконец, мы услышали в соседней комнате ссору. Воротила, оживившись, тут же повернул на крики. Я пошел следом. Ссорились две женщины - молодая и старая. Старыми я называю женщин моего возраста. Женщины держались за небольшой письменный стол и тянули каждая к себе.
   Старая кричала молодой:
   - Передвигать стол я не дам! Когда вы передвинули кресло - он чуть не плюхнулся! Он уже привык опускать зад не глядя, куда опускает! Отцепитесь, девушка, в последний раз говорю!
   - Ему не нужен стол!
   - Он ученый! Он работает за письменным столом!
   - Хватились, мадам! За письменными столами никто уже не работает! Исторические перемены вокруг!
   - Все ваши исторические перемены - вон тот фаллос всем на обозрение! И сопутствующее умыкание молоденькими преклонных мужей!
   Воротила следил за перебранкой, как следят за полетом теннисного мяча, - мотая головой из стороны в сторону. И, казалось, был готов в любой момент вмешаться в борьбу, выскочив на площадку. Я же был равнодушно спокоен. И напрасно. О, если бы я знал, как важна эта сцена с перетягиванием стола для дальнейшего! О, как бы все оказалось проще...
   Но тут женщины приметили меня. Они оставили стол в покое и выпрямились. А младшая даже сделала несколько шагов в мою сторону, взывая к сочувствию:
   - Она учит меня жить! Это что-то!
   На очень высоких каблуках девушка была с меня ростом, то есть за сто восемьдесят. Так что наши глаза оказались друг против друга. Мои-то сильно уже выцвели от времени, ее же были прекрасны - синего цвета и какого-то странного нездешнего мерцания. Она была в маленькой шляпке, то ли не успев ее снять, то ли собравшись уходить. Шляпка была красного цвета. Маленькая красная шляпка и черные волосы. И синие глаза. Оказывается, такое сочетание цвета обладает сильнейшим эмоциональным воздействием. А вот внешность другой женщины не произвела на меня никакого впечатления, поскольку описывалась всего двумя словами - большое тело.
   Большое тело двинулось вперед и, закрыв девушку, словно холодной луной солнце в минуты полного солнечного затмения, заявило:
   - Вот эта так называемая новая наша сотрудница считает, что может сыграть роль порядочной жены. А я говорю, - из шлюхи получаются только нимфоманки! И семья распадается не из-за потери интереса друг к другу, а из-за таких вот в большом количестве! - И без паузы спросила меня: - Это о вашем появлении тут говорили?
   - Позвольте представить взаимно! - возвестил Воротила. Он назвал меня, затем женщин: - Вера Степановна, домоправительница. А данное произведение многочисленных искусств на стыке - Влада!
   Вера Степановна опять отнеслась ко мне:
   - Вот вы спрашиваете, отчего я возражаю против перестановки мебели? Отвечаю! Тот некрепкий физически человек распростерто лежит на своем узеньком диванчике в крохотной комнатке. Единственная радость его увядающей жизни - он может смотреть телевизор в открытую дверь, не вставая. Если же она передвинет стол, ему придется двигать диван, но куда? К тому же стол прижимает ковер, что необходимо из-за его шарканий с последующей подвижкой ковра! Он уже ног почти не поднимает! Он же свалится!
   - Да еще вчера стол стоял в том самом месте, куда я его двигаю! И всех это устраивало! - Влада возмущенно застучала кулаками по бедному столу.
   Воротила встал между женщинами:
   - Ни слова больше! Брэк и внимайте! Мы с гостем поглощаемы данной минутой и кабинетом. Однако нас там нет никому. И - тишина! - Он погрозил женщинам пальцем, а мне показал в сторону коридора: - Прошу!
   Мы двинулись дальше. Миновав еще несколько комнат, мы добрались до кабинета. По дороге я подвел некоторые итоги. Качество машин, стоявших перед домом, обширность квартиры, стоимость мебели и антиквариата, а еще - эта юная женщина с лицом и фигурой фотомодели, все это тянуло тысяч на десять, а то и двадцать в месяц. Долларов, разумеется... Так высоко со своими расследованиями мне забираться не доводилось. Было любопытно, конечно, узнать, что за документы причастны к таким деньгам. Но любопытство в таких делах чревато бедой.
   Когда я усаживался в кресло, зазвонил телефон, и мой гид схватился за трубку:
   - Воротила слушает!
   "Да как же это! - опять изумился я. - Он и на сторону объявляет, что - Воротила?"
   - Вы соображать умеете или противоположно?! - завопил в трубку Воротила. - Лично я в два раза интенсивней! Или в три! Талдычу не первый день - предлагаются скульптуры во весь рост! Частично в пояс! Барельефы! Статуи и статуэтки! Настольные и напольные! Первой половины века! Нет, наскальных изображений нет! Все подлинное. Я отвечаю! Вам этого мало?! Мне семьдесят, а я хочу еще пожить! А вы поживете еще лучше и дольше, если будете соображать хотя бы вполовину моего! Или вы хотите, чтобы я разорвал с вами отношения? Хотите или нет? Все! - Воротила бросил трубку на рычаг, тут же поднял ее и стал крутить диск, из-за спешки срываясь пальцем. - Это брокер? Что значит - Соню или Фаню?! Брокер есть брокер! Да не фамилия Брокер, а занятие - брокер! Все! Я разрываю с вами отношения всякие и навсегда! - Он опять швырнул трубку на рычаг. - Тупой народ! Теперь еще сто лет пройдет, пока они усвоят новые слова, вдалбливаемые! Все силы многих достойных уйдут - вдалбливать и вдалбливать! Ибо кашу эти ребята заварить могут, сварить - никогда! - Однако уже через секунду - другую выражение лица у него вновь изменилось. Из гневного оно опять стало жизнерадостным, и он бодро заверил меня: - С вами еще шибче раскрутим! Помню по прежним проектам вас и вашим. Принесли что-то? Или к нашим присоединение ожидаемо быть?
   Я уже научился расставлять в правильном порядке произносимые им слова и переписывать падежи, так что был в силах поддержать беседу. Но не мог же я объяснить ему, что пришел перерыть весь их дом, чтобы найти некие документы, о которых я ничего не знал, - ни о чем они, ни по какой причине припрятаны. И поэтому я сказал, что пришел со своим. А поскольку ничего подходящего в голове у меня не вертелось, я принялся рассказывать ему про тот проект, что мы реализовали в Петербурге... Все замусорили, сказал я. Страна покрыта отвалами, Так называются горы, навороченные после того, как другие горы были сворочены. Теперь ясно, что существовавшие когда-то змеи-горынычи питались этими самыми отвалами и, сжигая их, выплевывали пламя. Но секрет утерян. И горожане тупеют все по той же причине - из-за мусора. Они мусорят, тупеют и еще больше мусорят! Поглядите на улицы и скверы. А вдоль железнодорожных путей что делается! Однако виден и свет в конце тоннеля. Нам удалось приспособить рыжих муравьев для индикации полезных составляющих с последующей переработкой. Муравьи и свинец указывают - где! И даже драгоценные металлы. А из добытого прочего можно производить даже лекарства. Ибо мусорящих надо лечить лекарствами именно из мусора!..
   Я тарахтел, выкраивая время, чтобы обдумать возникшую ситуацию. Дело в том, что этот Воротила мне не нравился. Эка лихо как он расправился с брокером! К тому же он странным образом переиначивал произносимые фразы. И ведь зачем-то он это делал! Не акцент же это заокеанский. Не разведчиков же от международных финансовых кругов ловить тут мне досталось!.. Оба эти процесса - и проговаривание вышеприведенного текста, и размышления, - были прерваны хохотом моего слушателя. Я уже заметил, что Воротила либо хмур, либо оглушительно хохочет, улыбаться или негромко смеяться он не умел.
   - Подвигаете нас мусорами звать? - Он снова захохотал. - Не для того собраны полным пансионом! Схлестнемся с вами до раздолбания! Званиями не осыпан - авторитеты мне по фигу!
   Он вскочил, подбежал к шкафу, - простому канцелярскому шкафу, - и, вернувшись, разложил передо мной несколько долларовых банкнот.
   - Фальшивые, честь имею! А, между тем, на этой сотенной часы дворца правосудия показывают 16.10! Четко, как у настоящих! А вот на этой двадцатке видны решетки и занавески на окнах Белого дома. Высший класс! Мастерил неприметный научный сотрудник вследствие его научной тематики закрытия! Даю дополнительно! - Воротила снова бросился к шкафу и вернулся с горсткой золотых монет. - Золотые, полагаете? Двойка с минусом! Золотые - мало, ибо сверх того - коллекционные! Изготавливает другой, тематикой прикрытый! Не говорит из чего, но владеет тремя иностранными языками! Свободно! Переодевшись пенсионером и с кувшином в руках для помещения монет, идет по банкам, взывая вопросом: а чего такое нашел на своем садовом участке? Из банка монеты уже не выпускают, а выпускают пенсионера и его оттопыренные деньгами карманы. И даже кувшинчик забирают! Редкостью раскопанной полагая!
   Озадачен - не то слово. Я был здорово напуган. В прежних своих расследованиях я помогал встать на праведный путь не закоренелым там преступникам, а слегка заблудшим овечкам. Услышанное выводило, - чего и опасался с самого начала и предчувствовал, - на несоответствующий моему профессионализму и полномочиям уровень преступности. Фальшивые доллары и поддельные коллекционные золотые монеты - это уже сравнимо с продажей оружия и наркобизнесом. Не из этого ли канцелярского шкафа и те пять тысяч, что лежат в сейфе у Петра?.. Мне захотелось вернуться в кафе, посидеть среди своих товарищей и просто покалякать о том, о сем, хотя бы и о разгуле преступности. В облаке нежного взаимного внимания, в уютной атмосфере кафе мы бы, пожалуй, даже согласились, что ликвидируй все эти безобразия, так произойдет то же, что случилось, когда исчезла единственная партия, социалистическое соревнование и руководящие парткомы. Люди, - решили бы мы в уютном кафе, - потеряются окончательно, поскольку они уже привыкли к безобразиям.
   Я встал и двинулся к выходу из этого дома. Меня не преследовали, хотя я много чего уже знал, опасного для доверившихся. И Воротила не пошел за мной, а принялся убирать показанные фальшивки в шкаф, хотя и выкрикнул вслед:
   - Вы ахнете, обременившись, чего мы тут вытворяем! Вы и о дефлекторах еще услышите! Хоть и лежебокой у телевизора, а до сих пор живет на дефлекторы! - Но тут зазвонил телефон, и он отвлекся: - А-а, брокер! Что значит, я не давал, когда вы просили?! Я вам не девка непотребная, чтобы давать, когда просят! Я даю, когда есть возможность!
   Мне оставалось несколько шагов до выходной двери, и я был бы свободен. Но именно там меня остановила Вера Степановна, объявив, что живет в диком времени.
   - Именно так! В диком первобытном времени и обществе! Как древние дикари, они убеждены, что для крепости дома его следует воздвигнуть на трупе первого попавшегося им из другого племени! А ведь это я сообщила о дефлекторах! И привела главного за них!
   Так за короткое время я дважды услышал это неведомое мне прежде слово - дефлектор.
   - Поначалу и я думала: форточка ну и форточка. А оказалось, что за эти форточки платят огромные деньги. Многие полагают, что драма - это когда женщина разочаровалась и ушла. О, нет! Драма - это когда после разочарования женщина возвращается. Женщине простительно ошибаться, не так ли? Кстати, вы не работали в Союзпроммонтаж?
   - Нет, - заверил я. - Там я никогда не работал.
   - А, может, вы работали в Центрмонтажтяжавтоматика?
   - Нет, нет, и там я не работал.
   - У них прекрасная спецлечебница для своих. Я лежала там дважды и скажу вам, я побывала в Эдеме! Все приятельницы, навестившие меня, говорили в один голос: ты лечишься в раю! И я не собираюсь отказываться от заслуженного многими годами преданной службы! Кстати, именно там я узнала, что у него нет даже мозга. То есть не в переносном каком-нибудь смысле, а именно в буквальном. Хотя то же самое можно сказать о многих, уверяю вас!
   Видимо, даже в полумраке коридора Вера Степановна увидела, что глаза мои полезли из орбит. Она прикрыла ладошкой рот и так постояла несколько секунд. Потом ладошку отняла и спросила:
   - Разве вам не сказали, для чего вас пригласили сюда? - И не дожидаясь моего ответа, стала от меня пятиться. - Извините. Ради бога, извините... - С тем Вера Степановна и скрылась в лабиринте боковых комнат.
   А я продолжал стоять. Это была моя ошибка. Меня тут же позвали:
   - Мужчина!
   Ко мне приблизилась Влада и встала так близко, что острые соски ее грудей чуть не касались моей рубашки, а коленки - моих колен. Точно так же поступали в прежней моей жизни студентки, умолявшие пересдать вечером экзамен, который они завалили утром. И поэтому я знал, что делают в таких случаях, - я отступил и от сосков, и от коленок.
   Влада спросила, исполнилось ли мне пятьдесят, и, получив ответ, объявила, что для нее мужчины начинаются именно с этого возраста, - истинного совершеннолетия мужчины!
   - Константин! - воскликнула она, отбрасывая мое отчество. - Знаете, отчего мне нравятся пятидесятилетние? Это же так интересно узнать, а как было раньше! Ведь говорят, даже половину эрогенных зон наше поколение утеряло! Прости меня, Господи... Однажды я была на археологических раскопках. Мы долго ничего не находили, но этот напряг, что вот-вот найдем - потрясен! Правда, когда нашли какую-то железку, я была в отпаде. И пришлось долго расслабляться. Лучше бы мы ее не нашли. Вы женаты?
   Я сказал, что разведен.
   - Это мой пунктик! - обрадовалась она. - Я так люблю разведенных пятидесятилетних мужчин! Прости меня Господи...
   Широко распространено заблуждение, что на шестом десятке лет теряется интерес к женщинам. О, нет! Как можно не изумляться, - и уж теперь, полагаю, до конца, - удивительной живописности женского тела. Как удивителен, например, этот переход вертикальных линий шеи в горизонтальные обрамления плеч и наклонные линии груди. А какие лекала использует Создатель, чтобы очертить плоский живот и тонкую талию, а затем соединить их с аккуратными бедрами и выпуклыми ягодицами! А линии спины, изумительные своей геометрией сами по себе, но вдобавок придающую полную завершенность этой части творения перед тем, как приняться за дело внизу... Сколько художников слова мечтали достойно изобразить женское тело, но так и не одолели! И, должно быть, по этой причине пришлось выдумывать живопись, а потом и фотографию и, наконец, иллюстрированные журналы для мужчин.
   Влада прервала мои размышления, опять подступив ко мне:
   - Константин, вы должны помочь передвинуть стол. Вас она постесняется. Потом мы поставим его обратно.
   - Зачем тогда его двигать?
   - Я ищу кое-какие бумаги. Хочу поднять ковер, а стол мешает.
   - Вы работали в Союзпроммонтаж?
   - Не-е-т... - Она, как и я давеча, была искренне удивлена вопросу.
   - А в Центрмонтажтяжавтоматика?
   - Боже меня упаси! Я и в театрах никогда не работала. Я хозяину об этом честно сказала. А он все равно: жену сыграешь и точка! А перед какой тусовкой играть и чью жену - сказать не успел. И до какого упора играть? Спать с ним или не спать? Приглядись, говорит, но боже тебя упаси до особой команды приступать! То есть спать... Слушайте, а может, мне вашу жену надо сыграть? Мне нравятся, кому пятьдесят. Но разве я когда-нибудь говорила - семьдесят? А здешним ребятам - не меньше...
   Быстрым шагом я шел к выходу. И только закрыв за собой дверь, я перевел дух. Потом ладонью похлопал стенку дома, прощаясь с ним. Я твердо решил убедить Петра отказаться от этой затеи. И однако ж запомнил, что Влада ищет документы. И про ее роль чьей-то жены запомнил, и про дефлекторы, и про лежебоку возле телевизора. Я все запомнил.
  
  
  
  
  
   4
  
   Еще по дороге я сообщил Петру по телефону замысловатое: срочно проверь на качество то, что ты мне показывал размером пять штук.
   А прибыв в контору доложил ему и про человека, называющего себя Воротилой, и про старую женщину, и про молодую. Про последнюю, правда, кратко и скороговоркой, не хотел расстраивать приятеля. Сформулировал и выводы. Первый - бежать оттуда и бежать резво. Второй - и не думать возвращаться, забыть этот особняк намертво! Третий...
   - Хватит и двух! - остановил меня Петр. - Что, собственно, произошло? Что такое случилось, чтобы так напугаться? А чего ты ждал? Встретить там наших вице-президентов и покалякать с ними насчет новой национальной идеи - даст заграница заем или не даст?
   Удивившись его непонятливости, я заново рассказал ему и про фальшивое золото, и про фальшивые деньги. Усилив нажим, не исключил и торговлю оружием, и наркотиками. А вспомнив Владу, подпустил и про живой товар.
   - Кстати, ты уже проверил купюры, которыми расплатились с нами?
   Петр вздохнул:
   - Что значит заоблачная образованность! Как же она тебе мешает!.. А теперь послушай меня. В далеком сорок пятом году наши доблестные войска штурмом овладели городом Кенигсберг, ныне Калининград. И в одном из шикарных особняков, - не чета тому, где ты был сегодня, - мой отец и его боевые товарищи обнаружили скрипку, сделанную Страдивари. Ну, ты человек начитанный, ты конечно знаешь, кто такой Страдивари... И с полчаса эту скрипку отец держал в руках. Полчаса, не больше. А потом до конца дней своих он, царство ему небесное, выпивши, рассказывал про своих фронтовых товарищей и про ту скрипку. Ну и что? За всю свою жизнь он, представь себе, не то что скрипки, он ни гармошки, ни балалайки не сделал! Правильные те пять тысяч, правильные! Фу! Кажется, ничего убедительней в жизни не рассказывал...
   - Петр, я уверен, ты неверно формулируешь исходную задачу. Я хочу поговорить с хозяином сам. О чем документы? С чего это они вдруг пропали? Кто на подозрении? И главное - чем таким он занят, почему он не может посетить свою квартиру и забрать эти документы? Короче, я не понимаю условия задачи. Я не буду ее решать!
   Петр внимательно разглядывал меня, словно оценивая. Оценив, решился:
   - Вот, очень кстати ты о хозяине сказал, я тут же кое-что и вспомнил. Помнишь, я обещал: как только вспомню полезное для дела, так сразу и сообщу. Костя, дело в том, что хозяин сидит.
   - Что значит - сидит?
   - То есть не сидит, а сел. Временно... То есть не временно и не сел, а его задержали на короткое время. Вот это точная формулировка: временно задержали на короткое время во время прогулки.
   - Ну и ну... Уж не за прогулкой ли через границу его задержали на короткое время?
   - Не надо так шутить. Ему сейчас очень плохо. А задержали его, конечно, не на границе, а в центре города. Недалеко отсюда. На Красной площади. Да, это точная формулировка: его задержали на очень короткое время, потому что он продолжительно прохаживался по Красной площади. Ты же знаешь наши спецслужбы!.. Но, Костя, это очень порядочный человек. Я же сказал - мой приятель. Ну, на всякий случай скажем так: бывший мой приятель. А документы столь пустяковые, что я и знать не хочу, про что они. Поначалу он адвоката своего просил их спрятать понадежней. А тот на указанном месте документов не нашел. А получше поискать, - и в других, неуказанных местах, - времени, видишь ли, у него нет. У него, видишь ли, исключительно высокая загруженность непрерывными судебными процессами и раздачей интервью. Ты очень точно в прошлый раз подметил: мало того, что надушен, так еще и бабами пахнет!
   Я молча и решительно поднялся из-за стола.
   - Сядь! - рявкнул Петр. - Сядь, пожалуйста... - смягчил он приказ. - Когда ты был моим начальником, я слушался тебя безоговорочно. Но, Костя, пришли другие времена, и эти времена - не твои. Поэтому доверься мне полностью. Теперь я командую.
   - Да, это не мое время... - Голос у меня дрогнул. - И нынче мне приходится заниматься всякой белибердой. Но я рассчитываю все-таки на воле дождаться тех лет, когда буду делать то, что мне нравилось делать и для чего я был рожден.
   - Костя, я тебя расстрою, но лучше знать правду, хоть она и горькая. Нам уже не дождаться такого времени. Скоро мы станем слабыми и старыми. И чего будем делать? Собирать пивные бутылки? Торговать лотерейными билетами? Ходить с предвыборными плакатами? И гадать - выплатят пенсию или нет?
   В общем-то, я и сам подозревал, что пришествия лучших времен мне не дождаться. Однако признаваться в этом не хотел ни себе, ни кому-либо. Я вяло посопротивлялся:
   - Петр, мы никогда не имели дел с людьми, которых задерживают на Красной площади.
   - Костя, у меня тоже на душе полного покоя нет. Мне и других забот хватает. Сколько стоит милиция, что ходит сюда порядок наблюдать? Думаешь, первое, второе и компот? А санэпидемнадзор сколько стоит? А экологическая лицензия? А лицензия на торговлю спиртным? Мне всего этого с лихвой! По острию хожу! Даже за компот упечь могут. Дача взятки должностному лицу в форме компота. Но, Костя, пока что мы в том доме не сделали ничего худого. И не станем делать. Мы вовремя уйдем, если что. Ну, сам подумай, какие самые-самые страшные бумажки могут быть спрятаны у задержанного? "Долой преступный режим!"? Или "Вернуть награбленное народу!"? С такими делами мы справимся...Ты познакомился с одним - Воротилой. А там еще есть! Есть, есть, и не один... Я сразу понял, что ты и оглядеться не успел толком, как дал деру!
   - Петр, я туда возвращаться не стану.
   - Не станешь? А помнишь, как ты отправлял меня на овощные базы отделять гнилую морковь от мокрых мышей? Я тоже не хотел. Но ты меня просил, и я шел... Я что, много прошу? Я всего-то прошу тебя немного поработать. Ты почитай газеты, сколько людей просятся поработать!
   Я махнул рукой и пошел к выходу. Уже в дверях услышал:
   - Костя, а ведь ты не задал вопроса, который я давно жду. Может, эти бумажки и не в квартире уже, а? Может, их давно уже вынесли... Не дождавшись твоего вопроса, отвечаю в инициативном порядке. Адвокат передал мне от хозяина деньги, договор и следующие слова: документы в доме, они имеют ценность только там, а до этого они валялись никому не нужными. Тебе придется подумать над этими словами, я их не понимаю... Может, пистолет возьмешь?
   Про пистолет было сказано на полном серьезе. В голосе моего друга звучала искренняя забота обо мне. Я повернулся к нему:
   - Ага! Ты понял, наконец, куда завел наш фонд "Чистыми руками"! Прежде ты никогда не предлагал мне пистолет!
   - Предлагал. Помнишь то дело с изобличением в супружеской измене твоей жены с владельцем "Мерседеса"?
   - Да, ты предлагал. Но тогда у тебя и пистолета не было!
   Я здорово шарахнул дверью. Надеюсь, у него там в кабинете что-либо да обвалилось.
   Той драме из моей жизни два года. И нынче это уже не драма, а воспоминание. Но из тех воспоминаний, которые и друзьям не следует ворошить.
   Жизнь - считай, уже промелькнувшая - представляется мне такой вот последовательностью: сперва происходит некое случайное событие, и уж за ним следуют вытекающие из него совершенно определенные, даже предписываемые этим событием шаги. Потом вновь случай, - и вновь точные и единственные отклики...
   Так и в той истории. Случай, что рухнул привычный уклад жизни, что я оказался погребенным обвалом и стал никому не нужным, а ей попался на пути тот, на кого можно было опереться в такое зыбкое и зябкое время.
   Теперь и ей, и мне жаль случившегося два года назад. Напрасно и бесцельно это произошло. Случайно случилось. Случилось случайно и бесцельно... Но после случившегося пошла цепочка предписываемых и точных откликов. И наша с ней жизнь тоже скукожилась в тонкий слой чернушек, как от дождей и холода те разноцветные листья, - багряные и желтые, - в Летнем саду.
   Любить надо в августе. Даже городская квартира в этот месяц полна цветов, они в эту пору недороги. А сейчас уже октябрь.
  
  
   5
  
   К утру похолодало. Небо закрыли тучи. Сильный ветер проносил их над городом. И, видно, только из-за бешеной скорости они не успевали вылиться холодным дождем на горожан, задиравших головы в гаданиях, чего теперь ждать. Месяц назад в Питере начиналось вот так же...
   Это распространенное заблуждение называть документы бумажками, - думал я, спеша, чтобы не попасть под дождь, к заветной двери. Карта острова сокровищ тоже была бумажкой. И секретное приложение к пакту Риббентропа - Молотова, что долгие годы горячило многие головы и страны, тоже бумажка. А совсем недавно из архивов украли подлинники указов российских императоров с их автографами. На это можно долго безбедно жить...
   Дверь мне открыла Вера Степановна. Она искренне удивилась моему появлению:
   - А я думала, что вы уже не вернетесь. - Но тут же заговорила так, словно мы не расставались, а на минуту прервали беседу: -- Все талдычат, что женщин больше, нежели мужчин. А я вам скажу, что мужчин и вовсе не осталось! Тех, кто может обеспечить врученных им судьбой женщин! Да, я боролась за налаженную счастливую жизнь. Да, я писала в партком и про нетрудовые доходы, и про неисполнение супружеских обязанностей. Я не о том, что он и гвоздя в доме не забьет. Вы прекрасно понимаете, о чем я... Да куда же вы так быстро?
   Не слушая ее, но вежливо улыбаясь, я шел по коридору. Трусившая следом женщина была в белом халате, и тут впервые меня посетила банальная мысль, - да не в частной ли я какой-нибудь клинике? Но мысль была мимолетной, она скользнула легким ветерком и вернулась много позже. А в это утро я, не отвлекаясь, целеустремленно шагал знакомиться и с другими обитателями дома.
   - Вот вы спрашиваете, а какое я имею право в создавшихся условиях говорить об исполнении супружеских обязанностей... - Вера Степановна не отставала.
   Ни о чем таком я не спрашивал, но это позволило ей перезарядить пулемет и пустить новую очередь мне в спину:
   - А я в ответ скажу вам вот что. Это же дико - мужу и жене спать отдельно! До войны, рассказывает мама, она еще жива, об этом и не слыхивали. У всех на всех была одна комната. Тут уж не поспишь отдельно! А у древних греков было еще мудрее. У них было много комнат, но был один очень мудрый закон. Что бы ни случилось, муж должен был по этому закону - понимаете, по закону! - раз в неделю входить к жене и снимать все накопившиеся неудовольствия! Кстати, мужчина должен благотворить женщину. Любую! Не так ли? Даже если она обращалась в партком за помощью. И меня сильно тревожат сохранившиеся на этот счет документы...
   Мне все же удалось оторваться от нее. Я уже решил для себя, что миндальничать с аборигенами не стану, времени нет. Я намеревался разыскать остающихся неизвестными мне и жестко их допросить. Между прочим, и Влада была мною определена тоже для тщательного, но более тонкого допроса.
   Первого из неизвестных я нашел там, где в прошлый раз дамы перетягивали стол. Все стояло на прежнем месте - Вера Степановна взяла верх, - но дверь в соседнюю комнату была отворена и там на диване - канапе для тех, кто понимает отличие - лежал, вперившись в телевизор, он. У меня в кармане теперь была записка со всеми именами и отчествами, но поскольку вчерашний знакомец уже крепко засел в моей голове, как Воротила, так и этого я стал называть для себя Дефлектором, помня предупреждение Воротилы о лежебоке, торгующим дефлекторами. Это был мужчина все тех же семидесяти лет. Он был красив, если можно быть красивым в этом возрасте, и строен, если можно определить это применительно к лежащему. Был крупноват нос - к старости носы отчего-то сильно отрастают, - однако этот недостаток уравновешивался пышным темно-каштановым, без седины, коком, взметнувшимся над высоким лбом. Глаза - это я заметил чуть позднее - были по-детски ясными, что могло быть отнесено на частые и долгие просмотры телепередач.
   Дефлектор поднял палец, призывая меня помолчать, а потом тем же пальцем указал на стул.
   - Вы безнадежно опоздали. Сейчас конец серии.
   Я сел. По телевизору показывали очередной мексиканский сериал. С экрана кричал красавец с напомаженными и оттого особенно красивыми волосами: "Я под покровительством Дона Витторе!" А по лестнице к нему спускалась, эротично и таинственно натягивая подол пеньюара круглыми коленями, тоже красавица и повторяла: "Кто видел Ричи? Кто-нибудь может сказать, где Ричи?" Но ответить ей уже никто не успел, ибо зазвучала музыка и потекли титры. Дефлектор тягуче вздохнул, опрокинулся на спину и уставился в потолок. А между тем, ему не так уж много и осталось, чтобы вот так транжирить время.
   Я было открыл рот, чтобы приступить к допросу, но он опередил меня:
   - Итак, Ревекка собирается родить. Признаться, для меня это неожиданность. Как же я проглядел сей пассаж? - Он опять вздохнул и потянулся. - Старость не радость, а пришибить некому... - Затем он перевернулся на бок, чтобы, как я было подумал, лучше видеть меня. Оказалось, нет. Так ему было удобнее поправить свой кок. - Видите, что получается, когда семья - это всего лишь группа людей, прибитых друг к другу случаем. Бранко, как только поняла это, тут же бросила и мужа, и виллу. А Ниссия? Это она спускалась по лестнице в желании предупредить Ричи насчет завещания. И заметьте, чужой человек никогда не скажет такие слова, которые позволяют себе говорить так называемые близкие люди. Н - да... Не у всякого жена - Марья, а кому что Бог послал. А вот сеньору Вальдемиру я по-настоящему завидую! Но лишь по той причине, что у него тысяча быков. Хотя поглядел бы я на него, не будь этих быков! Странно, я сделал в своей жизни не меньше, чтобы они у меня были, но их нет. Как хотите, но перед выходом на пенсию надо выдавать быков. Тогда стариков уважали бы... - Дефлектор продолжал лежать, но это не мешало ему вовремя набирать в легкие воздух и продолжать говорить без видимый усилий. - Кстати, вы не следите за судьбой Мартелло? Интересно, что он скажет своей юной Антонелле, когда она узнает, по какой причине рушится фирма. У ее соперницы Клаудиа появился неплохой шанс... - Дефлектор спустил ноги на пол и попал не глядя в шлепанцы. И опять, теперь уж достав расческу, принялся прихорашивать свою прическу. - Предполагаю, хотите поспорить со мной.
   Однако он не на того напал. Я пропустил предложение мимо и перешел к делу:
   - Что такое дефлектор?
   В течение всего-то нескольких секунд выражение его лица менялось трижды. Сначала оно стало по-школярски растерянным, словно он, отвечая урок, перепутал революционера Спартака с одноименным футбольным клубом. Потом оно сморщилось в отторжении моего вопроса, - он понял, что его переместили из прекрасной Мексики черт знает куда. И, наконец, его лицо стало таким же равнодушным, какими полны вагоны метро. И я подумал, что нахожусь на верном пути.
   - Дефлекторы - это вентиляторы больших помещений. - Помолчав, он вяло добавил: - Например, в церквах дефлекторы издревле сооружали. И народу битком, немытого даже, и лампады, и свечи, а - свежо. Дефлекторы ловят ветерок и правильно его используют, эффективно распределяя...
   - Вы торгуете дефлекторами?
   - Я изобретаю дефлекторы.
   - Разве такое изобретают?
   Дефлектор горько усмехнулся:
   - Моя теща спрашивала похожими словами: разве это приличное занятие в вашем возрасте - изобретать форточки?
   Я насторожился. Двое людей, - здешняя домоправительница и некая теща, - применяли это нечастое слово - "форточки". Это не могло быть простым совпадением...
   - Заметьте, - продолжил Дефлектор, - вот точно так же Мариетта спрашивает у старца Саргерадиуса насчет того, что...
   Но я не дал ему увильнуть. Я принялся выстраивать свои вопросы тесно один подле другого: могут ли дефлекторы быть привлекательными для коммерции? Как насчет экспорта? Существует ли техническая документация на них? И можно ли ее засунуть в конверт или небольшую папку? А в отсутствии автора ее можно использовать? Суть последнего вопроса заключалась в том, что я хотел прояснить сказанное Петром на прощание: если документы вынесли из дома, а изобретатель остался лежать на канапе и его не сдвинуть с места, то имеют ли они ценность сами по себе? И еще я задал вопрос: не обращались ли к нему за документами другие обитатели квартиры?
   - Давайте поговорим откровенно! - призвал я его под конец.
   Но Дефлектор уже не слышал меня. Его лицо снова стало покойным. Он снова пустил расческу в дело. По тому, как часто он взбивал свои вихры, было ясно, что он вряд ли хорошо себя чувствует. Этакое легкое душевное недомогание. С другой стороны, это могло быть и уловкой. Хотя уловкой очень уж простенькой, разве что для самых доверчивых.
   - Вы заметили, какой любопытной мыслью они завершили сегодняшнюю серию? - Дефлектор по всему был крепким орешком, стоя на своем. - Когда у женщины появляется новый мужчина, характер прежнего называется невыносимым. Я предвижу, что сеньора Гереро ждет та же участь, что и Хозецерариуса...
   Хотел бы я поглядеть, что делал бы на моем месте Петр! Впрочем, наконец-то мне повезло. В комнату вошел неизвестный. Это означало, что мне повезло дважды. Ибо неизвестных для меня в этом доме оставалось все меньше. Более того, кажется, это был последний. И он пришел сам, его не надо было искать.
   Вошедший спросил у меня:
   - Что? Задумались? То-то! Я тоже гадаю: под ненормального косит или в натуре? Встряхнуть людей надо! То ли войной, то ли законом каким, еще более необыкновенным! Помните, дубинки для ментов вводили? Экое возмущение подавлением прав вызвало! А прошло всего ничего - и уже обрыдла мелкостью своею та дубинка! И уже не обращают внимания! Ибо народонаселению требуется постоянное расширение и возрастание суровости мер. А что делать? Приучен чудной наш народ. И крепко сидит на игле принуждения, не замечая. С братвы пример надо брать! Там - дисциплина, а дисциплина - это всеобщее удовлетворение обеспеченностью жизненных потребностей! Братва давно рынок у себя завела, но базара не допускает! У них и зарплата вовремя, и пенсии!
   Короткое имя вошедшему я еще не придумал, но склонялся назвать его Паханом. Выглядел он, как на фотографии разыскиваемого: выбритый угловатый череп, глубокие глазницы, волевой подбородок с бороздой посередине и четко очерченный крупный рот. Внешности соответствовала и манера говорить: мысли формулировал четко и доводил их собеседнику напористо. Так что уже к концу первой своей реплики он взял меня за лацкан пиджака и слегка подтянул к себе:
   - Говорят, не учли биологический фактор жажды сытой и красивой жизни. А Христос учел? Паства тоже манкирует, но хоть боится, веруя, что если не тут ее достанут, так уж на том свете наверняка! А пока, веруя, боится, так и надежда остается, что будет исполнять предписываемое. Не в биологическом факторе дело! А тогда в чем? Где решающая ошибка? Обращаюсь ко всем присутствующим: кто желает помочь в отыскании решающей ошибки?
   На предложение откликнулся Дефлектор:
   - Семидесятый год прошел - ум назад пошел. Решающая ошибка известна - у каждого должны быть собственные быки!
   - Косит! - решил Пахан и отпустил мой пиджак. - Я тут для того, чтобы общаться с народом и открывать ему глаза, понятно?
   В комнату энергично влетел Воротила.
   - Раздолбал я все-таки отнюдь! Они - Арон Моисеевич да Арон Моисеевич, а я им - дисконт свой покажите! Арона же Моисеевича надобность если и будет, то не ранее!
   - Тоже косит, - пояснил мне Пахан. - Нарочно слова уродует, рейтинг свой повышая. А прежде ко всем словам спереди "архи" приставлял, а сзади - "измы". Так и говорил архаизмами! - Пахан загоготал.
   Я, не мешкая, вышел на середину комнаты и поднял обе руки, призывая к тишине:
   - Господа!
   - Господ здесь нет, - возразил Пахан. - Здесь товарищи.
   Воротила поморщился, но промолчал.
   - Товарищи!
   Учитывая высокий интеллектуальный уровень аудитории, я начал с оценки ситуации по стране в целом: все, что было тайным, обнародовано, все, что можно было продать, продано, все, кто смог сбежать с не обнародованным и непроданным, сбежали. Остались всякие пустяки, не стоящие и медного пятака. Далее я как бы спросил: о чем конкретно идет разговор? А вот о чем. Мне поручено вашим отсутствующим руководителем некоторая аналитическая работа, адекватная работам, ведущимся под этой крышей. Мне поручено в некотором смысле классифицировать и упорядочить, имея в виду эксклюзивность тематики... Я старался говорить позаковыристей. Это, по моим расчетам, должно было произвести особое впечатление на старых боевых коней, наслушавшихся за свою жизнь заковыристого. В этом доме, продолжил я, где-то находится папка с документами. Папка не очень толстая, документы не очень важные. Но в силу некоторых обстоятельств их надо найти. Может, кто-то знает, где находится папка, особо интересная для вашего задержавшегося с возвращением руководителя? Тогда пусть соответствующий товарищ поднимет руку. Это сильно бы уменьшило взаимные беспокойства. А товарищу ничего не будет. Он ведь намеревался сделать, как лучше, не сообщая до сих пор, куда дел и зачем...
   Я как-то незаметно для себя перешел на тон, которым когда-то разговаривали со мной в детском саду. Таким же манером разговаривает с пациентами дурдома и врач, если он милосерден.
   Руку, однако, никто не поднял. Тогда я продолжил свои вопросы. А вообще, какие-либо папки где хранятся? Где хранятся, так сказать, входящие и исходящие? И что в особо интересной для руководителя папке может быть? Ибо какую-либо папку в такой большой квартире мы безусловно отыщем. Но когда мы ее отыщем, придется решать, то ли нашли? Может, вовсе другую папку искать надо? А сейчас, в ответ на последние вопросы, никто не хочет поднять руку? Кстати, спросил я, все присутствующие товарищи понимают, что такое входящие и исходящие?.. С минуту я выжидал, потом сообщил завлекательное и для детей в детском саду, и для пациентов сумасшедшего дома:
   - За информацию, способствующую отысканию бумажек, даю вот эту бумажку.
   Я показал им стодолларовую купюру, которая принадлежала фонду, но всегда хранилась у меня в кармане для таких вот критических моментов. Разумеется, парни на такую сумму не клюнули. Только Дефлектор, с любопытством прищурившись, разглядывал денежку и, как мне показалось, что-то вычислял. Держа купюру двумя руками за края, я поднес ее поближе к нему.
   - Согласен! - сказал он. - Все документы, интересные для руководителя, не в папке, а у меня тут!
   Он постучал себя по голове, и я разочарованно спрятал деньги в карман. Итак, я намеревался хоть чуть-чуть сдвинуть телегу с места, но она и не скрипнула. Признаться, я не знал, чего мне делать дальше. Выручил Пахан:
   - Я хочу поднять руку, но только затем, чтобы задать уточняющие вопросы.
   - Пожалуйста! - Ободряя его и себя, я улыбнулся.
   - Вопрос первый: не принимаете ли вы нас за сумасшедших?
   Улыбка исчезла с моего лица, меня расстроила его проницательность.
   - Если же вы не принимаете нас за сумасшедших, то давайте уточним исходные позиции. Необходима ли власти при существующем развале жесткая политическая воля? Согласны ли вы, что только неотвратимость самых широких революционных репрессий может уберечь страну от уголовного переворота? Разделяете ли вы, что нужна ликвидация под корень вновь народившегося кулачества, незаконно присвоившего имущество народа? Свое согласие можете обозначить поднятием руки... Далее. Не пора ли на предстоящую зиму повсеместно объявить оттепель, дабы настрадавшиеся люди хоть немного отогрелись? И не подумать ли опять о постановлениях по снижению цен? Еще. Как вы относитесь к неотлагательности резкого ускорения и чтобы экономика вновь стала экономной? И вообще - не взяться ли опять, засучив рукава, за перестройку? И, наконец, не пора ли процессам пойти? Вкратце я перечислил главные документы за исторический период. А тогда - какие документы вам еще надобны? Чего еще вы ищите?
   Я понял две вещи. Первое - имя Пахан было выбрано мною неудачно, несоответственно, и второе - на помощь этого человека в поисках документов рассчитывать не стоило. В образовавшейся паузе Дефлектор меланхолично заметил:
   - Ораторы идут на больший риск, однако быстрее выдвигаются.
   А Воротила вскочил и, радостно потирая руки, зашагал по комнате:
   - Схлестнемся для раздолбания эффектно! Готов со всеми! Продано, да не все. Сбежали, да не все! А насчет репрессий не отмажитесь до скончания времен ! И про дело врачей тоже! И куда золото дели непременно!
   Пахан ткнул в него пальцем:
   - Перекрашивался с падением любого, кто выше. А нынче крестится и дурит, что и слова такого "партком" не знает! НКВД уже и расшифровать не может! Не может - научим. Забыл - напомним!
   - Не могу, и слава Богу! - Воротила перекрестился. - Ни ГОЭЛРО не могу, ни колхозы, ни совхозы, ни БАМ, ни райпотребсоюзы, - ничего расшифровать не могу, не желая! - Когда Воротила хотел, чтобы его поняли быстро, он выстраивал почти нормальные фразы. - Ни съездов не помню, ни пленумов, - ничего не помню! - Окончив бить поклоны, он обратился ко мне: - И времени не тратьте на поиски! От его, если именно, документов только волосы дыбом встают исключительно! Документы многолетней тирании авторитаризмом ничему не подлежат! Ни классификации также, ни упорядочению! Нынче не документы суть, а живая работа элиты по упорядочению всех прочих, приводя в первоначальный разум. Даешь живую работу!
   Пахан сардонически захохотал:
   - Двурушники всегда одинаковы! Не помнят, чего говорили, чего подписывали, за что голосовали. После тридцать седьмого года, наученные, ни документов, ни следов они не оставляют! У них - живая работа резать по живому! Вот вам и следующий мой вопрос - что с такими делать, а? А вот и ответ - меры революционного воздействия должны приводить их в трепет! Вводимый для персонального дела должен представать перед совещанием уже с мокрыми штанами!
   - Не бойтесь, - успокоил меня Воротила. - Пугает - не дерется. А пугает по привычке бывшего члена комитетов всяческих. Членком он членком и есть!
   Итак, человек, похожий на пахана, приобрел свое правильное имя - Членком. А Дефлектор, раскачиваясь на диване с зажатыми между коленями ладонями, произнес:
   - Во всех документах - про меня. А все, что про меня, - здесь. - И он опять постучал себя по голове. Тут же попытался включить телевизор - пульт висел у него на шее на особом шнурке, - но Воротила ласково отвел его руку и сказал:
   - Истину глаголющий во свет! Не документы категорически, а - это! Это перед вами есть вытаскивающий остальных. А его из бессознательной данной комы страдальца - мы. И не теряя мига! Тут все документы. Тут искать! - Он тоже легонько постучал Дефлектора по голове, и тот встретил постукивание нежной улыбкой.
   Членком встал из кресла и зашагал по комнате, бормоча:
   - Из отчетного доклада - в директиву. Из директивы - в план мероприятий. Или наоборот? Где решающая ошибка? - Остановившись возле меня, он опять взялся за лацкан моего пиджака. - Хозяин что, сбежал? Скрылся от возмездия? А вас сюда за достоянием республики? Вы кто, - комиссар или сатрап? А мы кто? Свидетели, соучастники, подстрекатели?
   Воротила всплеснул руками:
   - За спасение передовых рубежей - возмездие? За тонкую технологию печати на купюрах занавесок - убегать? За передовой сохранение рецепт плавки и штамповки монет - соучастники?
   Отпустив меня, Членком спокойно прокомментировал:
   - Этот новообращенный решил, что за подделку иностранного срок будет меньше. Дадим по полной катушке! Грядет!
   - Вы можете сказать, что здесь делает этот человек? - Воротила спрашивал у меня, хотя я и сам хотел бы узнать это и про Членкома, и про самого Воротилу. - Все, что делает он, я могу между! Бормоча пустое и прохаживаясь праздно, ищет решающую ошибку? Я давно нашел, не утаив! Нет уж, позвольте! - Воротила подскочил к Членкому: - По всей стране наставили памятников с указующей рукой, а не озаботились, чтобы указующими руками показывать одну одинаково сторону. А именно - направление прогресса, всеми шагаемо едино! Вот и разбрелись! Памятники не должны махать руками по разным сторонам, они должны стоять смирно, отмахавшись живьем! И рукой - единообразно!
   - А не троцкист ли ты, приятель? - И вслед за вопросом Членком угрожающе двинулся к оппоненту.
   - Нет уж, позвольте! Ибо понять уже смысл имеет пора, что любая моя мысль обладает последующей нетленной ценностью! А любое соприкосновение со мной - обогащение соприкасающегося!
   Членком очень близко подошел к Воротиле, отчего тот поспешил уточнить:
   - Я имею в виду духовное соприкосновение! Исключительно!
   Однако он не оробел и не отступил. И, кажется, сказал все, что хотел сказать. Он хоть и глядел на Членкома снизу вверх, но бородка его была так лихо задрана, что тронуть его Членком не решался.
   И в это время раздался тихий и спокойный голос Дефлектора, и все развернулись в его сторону:
   - Некогда в Америке члены одной банды, оставшись без главаря, которого посадили, задумали выкопать Авраама Линкольна и обменять его останки на томящегося в неволе соратника. Сорвалось в последний момент...
   Скажу откровенно, мало того, что я ничего полезного для своего дела не улавливал в их ожесточенной перепалке, так я и вообще не мог связать их реплики в какую-то логическую цепочку. Происходящее было похоже на беседу перед телевизионной камерой десятка самых знаменитых и оттого слушающих только самих себя политологов. Да к тому же из беседы этих политологов вырезали половину, чтобы успеть к началу выпуска последних известий...Потом-то, когда все было уже позади, каждая их реплика заняла свое место и стала понятной. Но в тот момент я желал лишь одного: чтобы здесь все-таки оказался Петр и послушал их, а я бы вместо него покупал на рынке мясо... Наверное, по этой причине - из-за желания быть в любом, но другом месте - я проявил в следующую минуту такую резвость.
   Я увидел, что дверь слегка приоткрылась и в образовавшейся щели мерцает любопытствующий глаз. Я бросился к двери. Кое-что из продолжившегося спора Воротилы и Членкома я все же услышал.
   - Ошибка из многих близко решающей! Данный находящийся в коме был уволен незаконно. И сломлен до сих пор!
   - Рвач! А его дефлекторы - предвестники бандитских сверхприбылей!
   Я мчался по коридору за Владой, это была она. Догнал я ее быстро. Она прислонилась к стене и тяжело дышала.
   - Я только хотела узнать про Карла Ивановича.
   - Не понял. Про карла, - я показал метр от пола, - Ивановича узнать или про Карла Ивановича?
   От этакого вопросика Влада вытаращила на меня глаза и испуганно молчала. Ей достается в этом доме, - к тем трем добавился еще и я.
   Я достал бумажку, где были написаны имена и отчества обитателей дома. Там действительно значился Карл Иванович, хотя я так и не узнал, кого из них как зовут.
   - Что за черт! - пробормотал я, разглядывая бумажку. Один из записанных там назывался Ароном Моисеевичем, его вспоминал Воротила, однако никто из моих новых знакомых на такое имя не вытягивал. Его, выходит, среди них не было. Но в списке всего три имени. Значит, кого-то нет, а кто-то лишний...
   Пока я изучал свою шпаргалку, Влада передвинулась по стенке и попала на освещенное место. И когда я поднял глаза, я ее не узнал. Дело не в том, что она была в коротеньком халатике, который едва прикрывал ягодицы сзади и свешивался маленьким передничком спереди. И не в том, что она стояла передо мной босиком - узкие ступни и ногти, покрытые ярким фиолетовым лаком, - и, следовательно, стала меньше ростом. И даже не в том, что чуть ниже моего лица и совсем рядом дышала полуобнаженная грудь, едва прикрытая несколькими золотыми цепочками. А не узнал я ее оттого, что сегодня у нее были не вчерашние длинные смоляные волосы, а короткая каштановая челка над хотя и мерцавшими все тем же нездешним светом, но зелеными глазами. Вчера, и я готов был поклясться, глаза у нее были синими! Именно так - синие глаза, красная шляпка и темные волосы.
   Заметив мое замешательство, Влада сказала:
  
   - Вы не думайте, что я какая-нибудь такая.
   Я поклялся, что вовсе ни о чем таком и не думаю. И что часто и сам становлюсь жертвой недоразумений: даже близкий друг чего только обо мне не придумывает, а я совсем другой. Кажется, я ее не успокоил. Она продолжила:
   - Я даже с охраной премьер-министра знакома. Они на шестисотом "Мерседесе" ездят. Сопроводят премьер-министра, а потом девочек катают. Меня хозяин с ними и увидел. Я вся из себя была, со вкусом. А он говорит: "Ты эти свои цацки снимай и в скромненькое переоденься. И у меня поживешь." Я сразу поверила, что ничего худого со мной не случится.
   Я кивнул головой, одобряя ее дальновидность, и приступил к допросу:
   - Влада, вы ведь здесь для каких-то серьезных дел, не так ли?
   Она широко распахнула глаза:
   - А как вы догадались? Хозяин так и сказал: ты здесь не для хухры-мухры, а для серьезного дела. Ты хоть и поживешь со мной, но со мной жить не будешь. Я-то поначалу думала - массажисткой работать, а Вера Степановна нашей мамой будет. Даже расстроилась, очень уж она злая...
   - Не отвлекайтесь, - попросил я.
   - А хозяин говорит: массажисткой - это потом. Ты сперва к Карлу Ивановичу приглядись. Но боже тебя упаси к нему и близко приближаться! А кто такой Карл Иванович - показать не успел. И Вера Степановна не показывает. На член на этот, что на пианино стоит, кивает и говорит: вон он, твой Карл Иванович! А про Карла Ивановича забудь!
   Если Влада - первая из массажисток, которых собирает злая Вера Степановна, а клиентура катается на шестисотых "Мерседесах", то... То из этого дела можно выжимать и двадцать тысяч долларов в месяц, и сорок. Но тогда - что тут делают старички? Они-то для чего? Для охраны будущего сераля?.. Еще пять минут назад у меня было кое-что для ответа на вопрос: а чего тут делают старички? Однако встреча с Владой и всего несколько ее реплик вернули меня к началу и даже дальше, в отрицательную область. Зачем девушке приглядываться к Карлу Ивановичу? Похоже, именно в ответе на этот вопрос находился теперь ключ к пониманию происходящего в этом доме.
   - Влада, я проникся симпатией к вам с самой первой секунды. И поэтому скажите мне, как своему другу, - вы бумаги с адресами своих друзей давеча искали, да?
   Она опять в изумлении распахнула глаза, обдав меня свежей весенней зеленью.
   - Как вы догадались? У меня, и правда, один раз украли записную книжку. Мент поганый украл. Приходил что ни день, а даже копеечного подарка не сделал. Я, говорит, в интересах бдительности к тебе хожу... Я с тех пор их брата за версту чую!
   - Влада, не отвлекайтесь. Так вы адреса искали, да или нет? Адреса будущей клиентуры?
   - То, чего искала, - никогда никому не признаюсь. Даже вам. И даже маме. Она правду истинную говорит: не живи с мужем до свадьбы, боже тебя упаси! Я и не живу. А с кем если и живу, так я за него никогда не выйду. Еще чего! Коль он бегать начал, так уж до конца не успокоится. Пришел, сделал свое дело и свободен. Никаких обязанностей.
   Неумные девушки все очень похожи друг на друга. У них одинаково нарисованы глаза и губы. И то, и другое они обводят черным карандашом: и уголки глаз, и контуры губ. И рот у них одинаково приоткрыт. Впрочем, глупо выглядящие мужчины тоже похожи друг на друга и даже на тех же неумных девиц. Я поймал себя на том, что у меня тоже оказался приоткрыт рот.
   И тут Влада, словно нашла себе подружку, взяла меня за руку:
   - Может быть, я вам все когда-нибудь расскажу. Все, все! Знаете, что эта вот фишка означает? - Она слегка запрокинула голову и покачала ею из стороны в сторону. - Это означает, что вы мне тоже сильно нравитесь. Слушайте, а может нам за знакомство по чуть - чуть выпить? И не здесь, а у меня. А то чего вы меня тут к стенке прижали! Увидят еще...
   Я освободил свою руку и отечески потрепал ее по щечке:
   - Я запомню это приглашение.
   Я пошел было к выходу, мне опять не терпелось повидать Петра. Но тут же остановился и повернул назад. Я решил все же хотя бы узнать, кого из старичков как зовут. Но быстро понял, что если задам этот вопрос, то выглядеть буду уж совсем глупо. Это будет конец. И я вновь повернул к выходу.
   Так что я метался перед девушкой, а она, усмехаясь, наблюдала за моими перемещениями. И несомненно приписывала мою юношескую растерянность своим чарам. Исправляя положение, я остановился возле нее и сказал:
   - О чем нам говорить, милая девушка? Вам вообще не надо открывать рот, ибо у вас такие красивые ноги и такая повергающая в изумление грудь...
   И я опять двинулся к выходу. Я решил, что Петр об этом разговоре не услышит от меня ни слова. Его предубежденность была известна, он будет придираться ко мне только оттого, что я стоял с полуобнаженной девицей в полуосвещенном коридоре. И лишь позже решение не рассказывать Петру стало выглядеть моей ошибкой. Как потом оказалось, девушка эта была не такой уж и простушкой.
   Однако у самого входа я снова засомневался. С чем я появлюсь у Петра? Опять ни с чем! Может, устроить в квартире небольшой пожар? Великий Шерлок Холмс как-то учинил крик: "Пожар! Пожар!" Злоумышленник побежал спасать припрятанные документы государственного значения, тут его и схватили...
   Меня обняли сзади. Воротила улыбался и потащил меня за собой. Мы оказались в узеньком боковом коридорчике.
   - Вам верю! - с пафосом сказал он. - Насчет документов готов открыться, ибо предупреждал - беру широко, нужны последователи детализаций. Однако никому более! Подвиньте ухо, намерен перейти на шепот. - Он исполнил свое намерение и тихо заговорил: - Разработал ряд документов о всевозможных способах. А именно! О способах получения кредитов безотказно. Также о способах неуплаты долгов, тут же и о способах их отмывания, если припрятаны. Однако главный документ идет шире и глубже. Несравненно! - Воротила придвинулся ко мне еще ближе и губами чуть не влез в ухо. - Имею документ особой чрезвычайности. О невозможности построения капитализма в отдельно взятой понюхавшей социализма стране. Поясняю!.. В чем суть капитализма? Прибавочная стоимость - суть! В чем суть периода после социализма? Прибравочная стоимость - суть! От слова - прибрать. И вкусившие прибрать никогда не станут капиталистически прибавлять. Так что все, что есть, надо безостановочно и не медля прибирать! До самого логического конца! И только потом начать сначала! Ну как? - Глаза у Воротилы нехорошо горели. А еще он оглядывался по сторонам, как оглядывается собака, обрабатывающая кость и любопытствующая, нет ли поблизости желающих эту кость отнять.
   Если Воротила чего и спрятал, искать это я не буду. Один из ложных путей этой головоломки, по которому я мог бы сгоряча отправиться, был обозначен. Я ринулся развивать успех:
   - О возможностях ваших партнеров насчет сокрытия документов что скажете?
   - Никаких возможностей! Ни мыслить, ни документировать!
   - Но хозяин, должно быть, умеет отбирать из бурлящего здесь котла идей самые что ни на есть...
   - Близорук! Только-только вступив в сии апартаменты, я тут же предложил рекламный сюжет увеличения продаж отечественных автомобилей. Девушка Влада бросает отечественное яйцо на сидение отечественного автомобиля. Крупно показываем: мягко качаются отечественные рессоры и бережно принимает не разбившееся отечественное яйцо отечественное сидение. Так ведь захохотал хозяин, отвергая: "Да мы по нашим дорогам не только отечественные яйца на сидения кидаем, но и их владельцев! И не разбиваем!"
   - Кстати, а что тут делает девушка Влада?
   - Для повышения тонуса научных мыслей мыслящих! - Воротила облизнул замаслившиеся губы.
   Уходя, я благодарно пожал Воротиле руку.
   Я вышел было на улицу, но тут же вернулся. Нудный дождик, порой моросивший час назад, превратился-таки в ливень. Надо было что-то набросить, чтобы добежать до машины.
   - Руки вверх! Лицом к стене! - раздалось у меня за спиной.
   Будь я настоящим детективом, я бы наверняка послушался. Но я им не был. Я обернулся. Членком, наставив на меня указательный палец, ухмылялся... Если вы думаете, что приключения и есть жизнь, то мне вас жаль. Вы многое не знаете о жизни. По крайней мере, на шестом десятке хочется, чтобы приключений уже не было, а чтобы случился тихий теплый осенний денек, с мягким нежарким солнцем и еще не опавшими багряными листьями на деревьях. И чтобы рядом с вами... Членком подтянул меня за лацкан пиджака поближе:
   - Не мог говорить в присутствии народа, оттого вынужден решительно задержать. Пройдемте в мой кабинет...
   Мы - он впереди, я послушно следом - прошагали в маленькую комнатку. Отличалась она от прочих тем, что на стенах висели бумажные портреты основоположников известного учения и их продолжателей. Да, многое дозволялось здешним обитателям...
   - В отсутствии хозяина появлялись некие личности и что-то искали. Если не нашли они, надо найти нам. Готов оказать содействие, ибо относительно вас навел справки и удовлетворен.
   Я поблагодарил. Членком продолжил:
   - Непременное условие: время на бредни этого ... - Он кивнул куда-то наверх. - Не тратить! Матерщинник. Уравнения с членами придумывает. Итак, к делу... Конверсию разделяете?
   Обычно я воздерживаюсь что-либо разделять, если не понимаю, что это такое. С этой самой конверсией как раз тот случай. Так что я промолчал.
   - И правильно делаете, - одобрил мой собеседник. - Этот... - О Воротиле он говорил не иначе, как "этот". - Этот и тут побежал в толпе конверсионных отморозков. С трибуны предложил из противогазов делать презервативы. - Членком впился в меня тяжелым взглядом, но на моем лице и мускул не дрогнул. - Вы, наверное, решили, что из лицевой части делать, раскатывая резину до приемлемой тонкости? Нате вам! - Возле моего носа появился кукиш, но я и не пошевелился. - Из гофрированной трубки, запаивая один из концов! Так-то вот!
   Конечно, мне надо было уходить немедленно.
   - Теперь о нашем с вами сотрудничестве. Мною упорядочены и переданы хозяину документы исключительной ценности. Они где-то хранятся. И я тоже беспокоюсь, чтобы не попали в чужие руки. Их и будем искать... Скажите, зачем это надо было переименовывать города и улицы? Отчего памятники стащили со своих мест? Отвечаю. Чтобы затруднить поиски прихваченной народной собственности отсутствием привычных ориентиров. Запутать народ! Закружить на местности! Однако шалишь. Маршруты движения колонн, мною разработанные, учитывают произведенные иссечения, а произведшие иссечения об этом не догадываются! Для них мы готовим сюрприз. Колонны маршируют прямиком к банкам и телеграфу. Ибо наши сохранившиеся кадры не только автостоянки охраняют, но и... Что это вы делаете? Сидеть!.. Но и телеграф охраняют и банки. Колоны двинутся туда, а там их уже ждут наши из охраны, - добро пожаловать! И двинутся колонны к телеграфу, и банкам, и к мостам в день, когда вчера еще было рано, а завтра будет поздно! То есть двинутся скоро. То есть чтобы непременно успеть, пока наши еще хоть что-то охраняют... Куда это вы? Я же сказал - сидеть!
   Но я решительно двинулся из комнаты. Именно в этот момент мне пришла в голову мысль, что меня сюда прислали не документы искать, а занять этих парней, чтобы они не разбежались до возвращения хозяина или прихода врачей.
   Членком провожал меня до выходных дверей.
   - И непременно отыскать решающую ошибку! Говорят - пайки. Чушь! Заметьте, нынче женщины поголовно требуют оргазму. А прежде не требовали. Отчего? Оттого, что прежде, к примеру, я получал райкомовский паек и мог по два раза в день. А когда мы были на семинаре в Пицунде, где икра, красное вино и отличные коньяки, то все поголовно могли и по три. А теперь при отсутствии пайков...
   Я шел под ливнем к машине. Именно ливень спас меня, он отсек Членкома. Я не смеялся над ним и не осуждал. Лет через двадцать, если доживу, наступит и мой черед вспоминать. А еще через двадцать - не успеют и оглянуться - придет пора и для нынешних молодых. И будут они вспоминать похожее. Как бились за регламент демократического обсуждения всяких вопросов. Как протестовали поднятием задов и выходом из залов заседаний. Какие пламенные слова при этом они произносили. Сколько круглых столов и посиделок было в их жизни! Как они решали мужественно не вставать при исполнении гимна. А самые упрямые старушки и старички будут гордиться, что так никогда и не встали. А теперь уж и не могут, если бы и захотели... Для новых юных, - для тех, которые будут через двадцать и двадцать лет, - это будет, должно быть, тоже забавным.
   А между тем, в доме находился еще кто-то, пока что неизвестный мне. Во-первых, списку не соответствовал личный состав, - это я уже отметил. А во-вторых, в туалете была оставлена пустая бутылка очень и очень дорогого коньяка Hennessy. И можно было присягнуть, что она опустошена не стариками! Значит, есть четвертый? И молодой?.. Я вновь достал свою шпаргалку с именами. Ни один из тех, кого я уже знал, не мог называться Ароном Моисеевичем. И в то же время невероятно, чтобы не встреченный мною Арон Моисеевич крепко выпивал. Ну, уж этого среди Аронов Моисеевичей не бывает... Вот когда начиналась настоящая головоломка!
  
  
   6
  
   Итак, чтобы не морочить читателя, вторично объявляю, что после разговора с Воротилой, а теперь и с Членкомом я отсек обоих безжалостно - это были ложные пути в лабиринте моих поисков. Таких документов, чтобы стоило искать, у них быть не могло. На таких ребят я за свою жизнь нагляделся, они для меня были ясны.
   Воротилы нам все и устроили, откликаясь на каждый чих, написанный не кириллицей, а латинскими буковками. Тамошнее рядовое, но латинское здесь доводилось ими до религии: и бороды брить, и прусские мундиры шить, и марксизм внедрять. И многоуважаемая кибернетика, и простенькое сетевое планирование, и научная организация труда, и многое такое же превращались этими парнями в единственную волшебную палочку, обещавшую и теплую просторную печь - лежанку, и щедрую скатерть - самобранку. Они рылись в зарубежных книжках, отыскивали там искорки и здесь раздували их до пожара, пользуясь доверчивостью и восприимчивостью местной публики. А когда очередная искорка отгорала, они принимались за новые поиски. Нынче с особым энтузиазмом: лизинги, инжиниринг, реструктуризация. И свое неиссякаемое рвение парни объясняют всегда одинаково: у тех, мол, бум, а у нас - рецессия. Надо, чтобы и у нас был - бум. Вот и лупят в барабаны: бум! бум! бум!
   А Членкомам и вообще не одна сотня, а то и тысяча лет. Эти борцы за всеобщее счастье не переводятся. По-разному только себя называют. Недавно еще - специалисты по пламенной классовой борьбе, нынче - либералы и правозащитники. И чем щедрее подкормка, тем больше защитников, с каждым годом все более изобретательных. Граждане! Непременно интересуйтесь не только их программами, но и тем, умеют ли ваши защитники делать чего-нибудь еще. А также считайте их секретарш и помощников, компьютеры и машины, водителей и прочих трудоспособных ребят, обслуживающих ваших защитников!..
   Я отсек обоих, но оставался непонятый мною Дефлектор. Я чувствовал, что неведомые дефлекторы - это та деталь, которая может стать ключом к ответу на вопрос: что делают в том доме старики? зачем их туда собрали? Было ясно, что так вот просто, одними призывами вывести Дефлектора из созерцательного телевизионного состояния невозможно . Конечно, я мог бы сломать телевизор, но он придумал бы что-нибудь похлеще. Я должен был стать для него интересным собеседником, оказавшись в мире его воспоминаний...
   По этой причине я появился в библиотеке. Ленинка - библиотека до сих пор среди завсегдатаев называется Ленинкой - поменялась. Старики и помоложе приходят сюда не работать, а цепляться за ту жизнь, в которой на видном месте была эта библиотека. Они идут сюда, а их жены с гордостью тут же звонят подругам: мой-то неугомонный опять отправился заниматься. Такое вот старинное слово - заниматься... Их - седых, медлительных, неопрятных щетинистыми лицами, нестрижеными головами, неглажеными брюками - привечают только здесь. И уважают... Хотя вряд ли уважают. Их смиренно терпят. Они по-пустому загружают библиотечные службы заказами на книги, шуршат газетами, занимают места, расходуют бумагу для каких-то выписок и заметок, но эти выписки и заметки уже никому и никогда не понадобятся. Согнувшись над столами и скрываясь, они жуют бутерброды, - дешевая библиотечная столовая им не по карману. Жевать бутерброды над книгами нельзя, но и это терпят вежливые служащие. Они еще помнят этих людей молодыми, честолюбивыми. Они помнят их авторами здешних книг, статей.
   Их терпят из-за того, что книги кто-то должен читать. Страницы надо переворачивать, согревать руками, иначе они желтеют и начинают дурно пахнуть, тлеть. От этих болезней книги умирают. Вот и боятся здесь пуще всего, - что, если некому будет читать! Поглотит лета эти седые головы, согбенные спины, артритные пальцы, - уйдут за ними и книги. Однако ж...
   Однако ж совсем недавно появились тут и молодые. И веселее зашуршали страницами книги. И снова за столами парни и девушки берут интегралы, и читают Платона. Но вот что любопытно. После меня, которому шестой десяток, сразу идут те, кому третий. Тридцатилетних мало, сорокалетних совсем нет. Такой перерыв брала страна. Потом, наверное, наладится. И книга - навсегда. Как навсегда и колесо, и лошадь, и вино тоже. Хотя замену им, казалось, отыскали. Теперь уж, внедрившись за тысячелетия, книги переживут и новый ледниковый период, и непременное после него потепление. Так я думаю...
   Слово "дефлектор" я отыскал в двух справочниках. Комментарии были похожи на то, что сказал мне лежебока, но было и еще кое-что. Стадо в двести коров выделяет две тонны паров, которые надлежит тут же убрать из коровника. А еще - аммиак и серу, их тоже надо убрать. Ибо один процент лишней влажности ведет к снижению удоев - а для свиней привесов - на четверть. Потребление кормов при этом увеличивается на треть. Вентиляторы? Но вентиляторы уже съедают десятую часть энергетики страны. Автоматизация? Но внедрение автоматизации - там, где ее могут осилить, - ведет к тому, что стакан молока становится по стоимости равным стакану хорошего бензина. И вот поэтому так хороши дефлекторы. Им не нужны ни электричество, ни мазут, чтобы работать... Ну и что из этого следует для моего дела? - задал я себе вопрос и не смог на него ответить.
   Собственно, я узнал две вещи. Первое - абсолютному большинству населения это странное слово "дефлектор" не известно. И второе - конструктивно дефлектор представлял систему труб. И в них мог гулять не только ветерок. Там можно было и перемещать нечто. Хоть самому ползти. Все зависело от диаметра труб...
  
   В кафе я увидел наших вице-президентов, тесно сдвинувшихся вокруг Петра. Они, словно в телевизионном ток-шоу, выкрикивали свои предложения насчет грузовиков и сахара, рассчитывая заработать очки. В нашем фонде, как и везде, тоже никому не хочется прослыть никудышним вице-президентом.
   Я подмигнул Петру и кивнул в сторону, и он, обеспокоенный, встал. Мы прошли в его кабинетик, он уселся под своим знаменитым портретом, а я стал докладывать, что ничего не получается и не согнать ли туда всех наших вице-президентов, чтобы начать обыск сразу со всех концов, а найденные папки сносить в кучу. Но какой крик при этом поднимется, - это легко себе представить!
   - Так что я присоединяюсь к хору.
   - К какому еще хору? - насторожился Петр.
   - К хору юных политиков, задающих и с плакатов, и с экранов телевизоров этот вопрос: зачем нам старики? Не брать же их в следующий век! Со стариками пора поступить решительно!.. Вот и я спрашивал себя: зачем там старики? что хозяин собирался с ними делать? Стариков применяют, чтобы создать партию пенсионеров, или построить финансовую пирамиду, или отпраздновать День Победы. Ничем этим хозяин не занимается! Или, прогуливаясь по Красной площади, он парад ко Дню Победы готовил? Чего мне делать в том доме, если я на свой простой вопрос себе же ответить не могу?
   Я намеревался получить от Петра деньги, поэтому и пугал его своим отходом от дел.
   - Н-да... - Петр покусывал губы и о чем-то напряженно думал. - Вопрос о стариках не такой уж и простой. После вчерашнего нашего разговора это и меня заинтересовало: чего там делают старики?.. Я навел кое-какие справки и вот что выяснил. Они что-то распространяют. У них налажена какая-то сеть реализации чего-то. Там и казино, и ночные клубы, и ипподромы, и тут же - железнодорожные вагоны и какие-то поставки чего-то в сельскую местность. Ничего себе куча мала! Эти железнодорожные вагоны меня как раз поначалу и сбили. Нету законченной концепции, как ты любил когда-то научно выражаться. Оно, конечно, любой железнодорожный проводник может сбыть две - три фальшивые купюры на промежуточной станции, и после - ищи его! Но ведь второй раз он сделать этого уже не сможет.. Костя! - Петр встал из-за стола, как встает судья при объявлении приговора. - Костя! Они через эту сеть сбывают наркоту. Старики устойчивы к этой заразе. Как ты знаешь, стариков, употребляющих наркотики, не бывает. Наркоманы до старости не доживают. Вот почему там старики! Вот в чем законченность концепции!.. Ну? Как тебе моя версия?
   Только общая нервозная обстановка в стране и отсутствие хоть какой-либо собственной версии помешали мне сказать Петру короткие слова - чушь несусветная! Вдруг мне показалось, что Влада не какие-то свои бумаги искала с таким рвением, что чуть стол не разломала пополам, а дозу наркотиков, утаенную из общей партии. А тут еще эти ребята на "Мерседесе"...
   - А ведь чем черт не шутит... - Хоть и без особого энтузиазма, но я согласился с возможностью появления в нашем деле наркотиков. - Там одна девушка крутится. И можно предположить, что она в кайфе. Не сегодня, сегодня ничего такого не было, а вот вчера, когда я разговаривал с ней, у нее были расширены зрачки до какого-то нездешнего мерцания, а сосками она прямо-таки опиралась о меня. Мне пришлось даже сделать шаг назад...
   - Костя! - Петр отшвырнул в гневе стул и навис надо мной. - Доколе?! Тебе шестой десяток, а у твоих собеседниц все еще расширяются зрачки и набухают грудные железы! Уймись! Сколько же ты времени своей единственной жизни бесцельно загубил! Сколько полезного бы сделал! Я и себя порой кляну. Я своих двух парней со своей боевой подругой за две ночи склепал. Чего я другие ночи не спал? Чего за другими бегал?.. Костя, женщины уже не могут играть в нашей жизни полезную роль! - Он принялся шарить на столе среди бумаг. - Вот! На! Читай! По факсу получил от твоей питерской подружки! Не хотел тебя расстраивать! - Он швырнул мне лист бумаги. - Подчеркнуто - наступило бабье лето. Это у тебя, что ли, наступило бабье лето?!
   Разумеется, я не стал читать, а сложил бумагу и сунул ее в карман. Это прежде я пытался убеждать Петра, что он ошибается, что у меня было не так уж и много женщин, хотя, признаю, все они были самого высокого качества. Теперь я молчу... Петр еще немного попыхтел надо мной, ожидая возражений, вот тогда бы он и взялся за меня по-настоящему, но я молчал, и он вновь уселся на свое место под портретом. Был он по-прежнему суров, но уже отходил от гнева. Я решил, что пора.
   - Петр, мне нужны сто долларов.
   Петр побледнел. То есть из гневно красного он в миг стал розовым.
   - У тебя же была сотня. Ты что, ее потратил?
   Он буравил меня взглядом, но я не снизошел до объяснений. Он долго молчал, потом достал и свою шпаргалку, точно такую же, что была у меня, и стал читать:
   - Арон Моисеевич, Карл Иванович, Булат Германович... Ну и имена! И кого же из них ты намереваешься озолотить?
   - Пока не знаю.
   - Что значит - не знаю?
   - Я знаю его в лицо, но как зовут - еще не выяснил. Все это время они кричат друг на друга, не называя имен.
   - Тьфу! От твоей кипучей деятельности одни убытки! - Петр в досаде сплюнул. - Теперь мне окончательно ясно, чем ты занимался там эти дни. Ясно, говорю, окончательно, понял? Бабы тебя доконают раньше, чем определил тебе лет Господь! И, Костя, вот тебе мой последний совет: не вздумай менять место работы. Испытательный срок ты уже нигде не пройдешь. Держись меня! - Он вынужден был замолчать, потому что засунул голову в сейф достать деньги. Наконец, он их достал. - До чего же мне все-таки жалко этой сотни, которую ты отдашь неизвестно кому, неизвестно за что. Ты еще не отдал, а мне уже жалко. А что будет, когда отдашь! Нарочно даю мелкими купюрами. Даже если десятку сбережешь, уже хорошо. Ты ведь знаешь, как они тяжело нам достаются...
   За дверью я достал письмо, присланное из Питера по факсу. Он еще и солгал. Были подчеркнуты совсем другие слова - "в Летнем саду опять солнечные и сухие дни"... Надо было вернуться в кабинет и наконец-то взорваться! В конце концов, этими расследованиями я занимаюсь по привычке занять работой мозг! А еще я привык встречаться с друзьями, я люблю застолья. И хожу в Ленинку. А совсем недавно я был в Летнем саду, и рядом шла красивая женщина. У меня много хороших привычек! И я не хочу отвыкать от них!
  
  
   7
  
   Детективные занятия явно не шли нам с Петром на пользу. Огромный мир сузился для нас до макового зернышка. И не удивительно. Какую кнопку у телевизора ни нажми, всюду наркотики. Их тайно сеют, их употребляют, их ищут, за них убивают и так - с утра до ночи. И, может быть, Петр прав? Какие еще занятия могут принести такие деньги, чтобы содержать богатый дом, фотомодель, стариков и кого-то, кто употребляет коньяк Hennessy?.. Однако в нашей истории присутствовали еще и дефлекторы. Хотя и для них в версии о наркотиках можно найти место. Если при перевозке наркотиков в накладной написать "дефлекторы", то надо знать наших людей, они ни за что не признаются, что впервые слышат это слово. Пропустят, не проверяя!
   Разработка старика Дефлектора стала неизбежной. Кажется, это будет стоить мне ста долларов, но я решил потратить эти деньги. Что я знаю о нем? Во-первых, он выбит из жизненной колеи. Во-вторых, по услышанным репликам выбивали его с участием Членкома. Значит, были какие-то парткомы. разборки - прежде они назывались персональными делами, - резолюции. Обычные по тем временам занятия. В-третьих, вылетел он на свободу, которая возле телевизора, из-за дефлекторов и вместе с дефлекторами. Но теперь они показались кому-то нужными...
   Дефлектор не вполне душевно здоров. Но это не означает, что он не пригоден для общения. С годами моя вера в относительность окружающего мира окрепла. Каждый человек мыслит по-своему, представление о мире у него свое, а значит и количество миров неисчерпаемо. Мешает ли это общению? Скорее напротив. Какой смысл был бы в общении, будь мир одинаков для всех живущих?
  
   Как всегда, встретила меня Вера Степановна.
   - Я все знаю! - сказала она. - И я готова вам помочь. Я уже искала и могу указать, где документов точно нет. Значит, в остальных местах они могут быть. И когда мы их найдем, вы отдадите мне всего лишь один лист...
   Я обошел ее стороной и двинулся по коридору. Однако и на этот раз она увязалась за мной.
   - Сейчас вы поймете, что за документ мы с вами ищем. Это совершенно жуткая история! Несколько лет назад в их институте умер директор. А его любовница представила старое заявление в партком от его совершенно законной жены о моральном разложении мужа на тот момент и о том, что он не живет с ней... ну, вы сами понимаете, о чем я... уже несколько лет. Мерзавка гнусно, хотя, признаюсь, предусмотрительно сохранила это заявление! И потребовала объявить ее наследницей, потому что покойный спал с ней! И такие люди живут с нами рядом!
   Следующие слова она выкрикнула мне вслед, потому что все-таки, запыхавшись, отстала:
   - И суд присудил этой дряни и дачу, и машину! Из-за того лишь, что благородная женщина и законная жена в свое время написала в партком правду! Боюсь, и мое благородство сыграет со мной такую же злую шутку!
  
   Я нашел Дефлектора в компании с Воротилой в так называемой оранжерее. Когда я открыл туда дверь, Дефлектор ласково кивнул мне, Воротила помахал рукой, и они продолжили движение.
   Оранжерея была устроена на первом этаже в просторной лоджии. Стояли две пальмы и горшочки с цветами - нищенская копия существующих где-то далеко в жарких краях роскошных пальм и садов. Воротила держал Дефлектора под руку и водил его кругами. Каждый раз, проходя мимо меня, Дефлектор приветливо мне улыбался и раскланивался. Каждый раз!.. Если бы окна были забраны металлическими решетками, чтобы никто не выпрыгивал, я бы не удивился. Но решеток не было, а никто не выпрыгивал. Вот это удивляло.
   - Прелестные девушки национальных особенностей, - журчал на ухо собеседнику правильно выстроенными фразами Воротила, - обитают не только в чуждой нам Мексике, однако и в пенатах многострадальной нашей страны. Возьмите хотя бы тургеневских барышень. Не буквально руками из-за отдаленности эпох, но фигурально...
   - Тоже иноземки. В Париже он их придумал, глядя на француженок, но чтобы поведением противоположно. Стар уже был кот, но масло любил.
   Воротила дернулся, однако совладал с собой.
   - Тогда возьмем тоже фигурально женские образы другого нашего великого писателя Бунина Алексея Николаевича.
   - Тоже во Франции писал. А девственности эти образы лишались в Константинополе по дороге в эмиграцию. В Мексике если эмигрируют, так сразу без девственности.
   Воротила повернул ко мне страдающее лицо и закатил глаза. Работа по выведению пациента из мексиканской комы была тяжкой.
   - Женщины, - добавил Дефлектор, - должны пить кофе хоть и маленькими чашечками, но зато весь день. При сем они должны возлежать возле бассейна и вести беседу о мужчинах, кто с кем спал, - и тоже весь день. Имею в виду не спал весь день, а беседу весь день... Женщины нашей многострадальной страны такой жизни не выдержат, тут и спорить не о чем. К тому же и бассейнов в достаточном количестве нет. - Он достал расческу и принялся за свой кок. А мне, не прерывая свое занятие по расчесыванию, напомнил, постучав расческой по голове: - У меня все тут, все ношу с собой.
   - Дело именно в данном парадоксе! - воскликнул Воротила, разворачивая спутника на новый круг. - У вас все тут, а достать не можем. Вам надо поделиться достигнутым вкупе с оставшимся ни с чем коллективом. Подходим к вопросу со стороны, однако другой. Счастливо равная жизнь всех уравнивает. Лозунг равенства в нашем коллективе разделяете?
   - Всецело! - Дефлектор глянул на часы. - Каждому одно рабочее платье и одно праздничное, украшенное скромно и к лицу, никому не доставляя преимуществ. Покрой одинаков, однако достаточен, чтобы отличить мужчину от женщины.
   - Неплохо! И свободы идеалы использовать достигнутое и хранимое в вашей голове аналогично разделяете?
   - Я еще про равенство не закончил, - поморщился Дефлектор. - Когда я был молодым, у нас в цехе все по четвертому разряду вкалывали, а двое по шестому выпендривались. Эти двое и говорят: поскольку мы стружки меньше даем, нам платить больше надо. Мастер тоже с ними заодно запел. Я, говорит, этих, которые по четвертому, под зад бы, а тем, которые по шестому, прибавил бы. И делу, мол, польза, и стружки меньше. Но директор, голова, вмешался. Как это, говорит, под зад, численность сокращая? А на демонстрации кто ходить будет? Тогда на демонстрации то и дело ходили...
   - Отлично! - опять обрадовался Воротила и подмигнул мне: - Вспомнил про демонстрации! Теперь дело пойдет! - Он снова взялся за Дефлектора: - Чьи портреты имели носить на демонстрациях впереди прочих? Ну! Кто из носимых в форме портретов сказал еще, что электрон - неисчерпаем? Ну! А также про шаг вперед и два назад.
   - На время демонстраций я буду теперь уезжать на ранчо. - Дефлектор опять вынул расческу. - А на партком, - снова отнесся он ко мне, - я больше не пойду. Ни на партком, ни на демонстрации. На ранчо или в бунгало сидеть буду. Нынче уж многие так для себя решили и бунгалами обзавелись.
   Воротила тоже обратился ко мне:
   - Скажите ему, чтобы выбирал слова! Еще раз про бунгало или ранчо - взорвусь в любой последующий момент!
   - Потерпите немного. Я сейчас все устрою... - Я раздвинул их и, втиснувшись, взял обоих под руки. - Почему бы для начала вам не назвать друг друга на российский наш манер по имени-отчеству?
   Мне предстояло беседовать с Дефлектором, и я наконец-то должен был узнать, как его зовут.
   - Да как же мне назвать его на российский наш манер, если я должен вывести его из мексиканского манера постепенно! Меня и самого подмывает огорошить его чем-либо российским, так ведь потом начинай все сначала! За что мне пыток испытания духовно и физически? Грешен, да не настолько же! Устройством творческого потенциала должен сопротивляться, оппонируя всему, мне сообщаемому. А все, что он мне сообщает, этот Альпачидо, про Кассиана, Марко Виллу и Арминдо, требует немедленного возражения и долбания! А я не могу и тем самым корежу индивидуальность темперамента, задавливая!
   Дефлектор слушал эту ахинею , ангельски улыбаясь.
   - Терпите! - опять призвал я Воротилу, отправляясь с обоими в путь мимо кадок с пальмами. - Кстати, а как ваше имя-отчество?
   - Да и этого нельзя в его присутствии! - возмутился Воротила моему неразумению. - Может, я для него Хозе Капабланка или Аугусто Пиночет! Все надо исключительно постепенно!
   - Хорошо, хорошо... Давайте постепенно, однако и не затягивая.
   - Затягивать нельзя, - поддержал меня Дефлектор. - Через двадцать минут мы должны узнать, родила Ревекка или все еще мучается. Воды отошли аж две серии назад.
   Воротила вздрогнул, но я сильно сдавил его локоть, и он промолчал. Вообще он быстро усвоил мои знаки: если крепко сжимаю - молчи, если мягко - говори. Зрелище со стороны мы представляли презабавное. Я почти что на голову возвышался над спутниками и как бы переставлял их в тесной оранжерее так, чтобы не зацепить горшки с цветами. Работа тяжелая, но еще пять лет назад я по грудь выпрыгивал над волейбольной сеткой и вколачивал мяч по центру площадки. Нынче не то, но двадцать минут я рассчитывал продержаться... Мягким пожатием я просигналил Воротиле, тот откашлялся и приступил:
   - Гробница Мавсола простояла 1800 лет и была разрушена дикими крестоносцами. А в нашем техническом задании сколько было предписано простоять относительно возможного нового пришествия диких племен?
   Дефлектор не откликнулся, а я, сильно озадаченный гробницей, однако и заинтригованный, сжал локоть слева, давая сигнал терпеть.
   - Более десяти минут я все равно не продержусь, - оценил свое состояние Воротила. Но все же сделал еще одну попытку: - А наша гробница, вверенная исследованиям, на сколько метров ниже поверхности земли? На три? Не так ли? Вся общественность именно волнуется решающим аргументом степени опущения уровня - ниже земли или выше? И насколько ниже? - Справа снова молчание, и поэтому слева задается новый вопрос: - А что было прежде на том месте, где нынче вазы революционных бойцов, павших? Нет, не смогу, - сообщил мне Воротила. - Я и пяти минут не продержусь. Сейчас взорвусь непосредственно за этим!
   Очень вовремя справа, от Дефлектора, прозвучало:
   - Когда самолет Фернандо упал и все думали он погиб, так нет. Он провел в пещере на три метра ниже целых четыре месяца. Именно на три метра и четыре месяца, тут и спорить нечего.
   Воротила даже подпрыгнул. А я, осаживая его, сдавил ему локоть так сильно, как только мог. Пришлось уже мне продолжить допрос:
   - Предполагаю, когда-то вы работали вместе, не так ли?
   - Это я работал. - Не часто Дефлектор вспоминал скрывшееся для него во мраке. - Я работал, а он долбал меня. Точно так же долбает синьора Мариэлла своего несчастного мужа.
   - Да, я долбал многих! Долбал и буду долбать покусившихся логикой содержания мысли! Высекая искры истины своим научным предназначением! Хотя всячески держу себя в руках! Ладно, принимаюсь в последний раз! Из последних распоследний! Самый!
   Воротила сделал ласковое лицо, что далось ему с превеликим трудом, и нежно - это было еще труднее - обратился к Дефлектору:
   - Друг мой, вспомните, пожалуйста, длинный ряд новейших машин. Мерно гудят их двигатели. Подземный цех, командный, так сказать, пункт научно-технической мысли в целях штурма великой цели сохранения на века самого дорогого. Специальные датчики сигнализируют состояние режима...
   - Вспомнил! Про состояние режима вспомнил! - Дефлектор остановился, и мы тоже замерли, боясь помешать забрезжившему рассвету.
   - Ну, ну... - осторожно подтолкнул воспоминания Воротила. - Вам еще поручили систему терморегулирования и еще чего-то автоматизировать, а когда подошел срок сдачи, то у вас никакой автоматизации не оказалось, а оказались эти дефлекторы...
   - Да, да... Железнодорожный транспорт, ипподромы, коровники. Везде нужны дефлекторы. И на скотных дворах тоже. Но казино и ночных клубов тогда не было.
   - Верно! И когда для системы терморегулирования самого дорогого вы предложили эти дефлекторы, вас повели на партком...
   - Меня водили не только на партком, но и к прокурору, - с некоторой гордостью заметил Дефлектор.
   - Он вспомнил! - поделился со мной своей радостью Воротила и с ожившей надеждой принялся тормошить бывшего коллегу. - Вам за эти дефлекторы со всех неучтенных сторон неучтенные деньги пошли! На парткоме вас назвали рвачом, а всех рвачей тогда прямо с парткомов водили к прокурорам!
   - Помягче, помягче... - шепнул я Воротиле, но тот гнул свое.
   - И рвач, и ущерб от вас игнорированием научной мысли, и с магистральной колеи прогресса вами на обочину - последующий съезд!
   - На обочину - последующий съезд... Съезд... Так, так... - Дефлектор напряженно вспоминал. - Съезд... Двадцатый второй съезд, двадцать третий. На обочину?.. Съезд помню! Все съезды на обочину помню! - решительно заявил Дефлектор. - Кто кого! Или они нас, или мы их!
   - Они нас! - окончательно расцвел Воротила. - Они нас! И ныне следствием, что нас они окончательно, дозволяется торговать всем, обладающим хоть чем-либо обладающем! И надо вспомнить, где стоят дефлекторы вверенной гробницы и куда раструбы выходят. И все остальные технологии особенностей тоже вспомнить! Ибо некому: Членком никогда до мелких особенностей не поднимался, а я не опускался!
   Мне показалось, что Дефлектор честно пытается вспомнить. Однако, помучившись, он тяжело вздохнул и заявил:
   - Ни свободы, ни равенства не помню, да и быть не может. Поглядите что на донну Мариэтту, что на донну Агустину. Это сколько же материальной субстанции на них уходит! Сколько окладов жалования надо, чтобы им физиономии в порядок привести! А ведь они мажут их с утра до вечера! А кофе целый день, а? А платья! А туфли! А в кожу их сверху донизу одеть! Это сколько же быков надо только на одну женщину! А ведь иному сваливается и бриллианты добывать для них, и машины, и яхты. А для особо привлекательных и любовников содержать! Как же ему, несчастному, за равенство выступать? И кто ему свободу даст? Так что ни свободы, ни равенства не будет, пока существуют женщины! И больше ни слова. Две бараньи головы в один котел не лезут.
   Я поймал себя на том, что с интересом слушаю Дефлектора и ничего ненормального в его рассуждениях не нахожу. Это встревожило меня. Видимо, я уже встраивался в их компанию.
   Дефлектор поглядел на часы и объявил:
   - Господа - товарищи! Сейчас мы узнаем, родила ли Ревекка.
   В дверь заглянула Вера Степановна и сказала о том же:
   - Пора!
   Она взяла Дефлектора за руку и повела его смотреть телевизор. Мимо меня прошагал вскипевший наконец Воротила:
   - Все! Утекаю мозгами невозвращенцем! Оперировать на рынке ценных бумаг, а не оперировать безнадежных здесь!
   Я стоял, собирая из услышанных обрывков целое. Итак, эти люди работали когда-то вместе по делам сохранения национального достояния, помещенного в гробницу. Еще я понял, что работа эта остается все еще совсекретной и лишних слов тут не произносят. Вспомнил я и организации, что упомянула Вера Степановна при нашей первой встрече, тут же прикрывшись ладошкой. И прогулка хозяина по Красной площади улеглась в общую логическую цепь. И байка про Линкольна тоже... Но что эти люди собираются делать с раструбами дефлекторов, найди они их? Намереваются через них проникнуть вовнутрь? А ведь точно, я и раньше предполагал, что все дело в этих дефлекторах, в них можно ползать... Мне стало жарко. Я вспомнил своего верного друга и его указание: "Костя! Если мы почувствуем худое, мы тут же уйдем!" Я проверил, на месте ли деньги, и, вспоминая путь из оранжереи к выходу, толкнул ближайшую дверь.
  
   В комнате за дверью на кровати животом вниз лежала Влада. Ее платье было высоко задрано, но зато голова была прикрыта черным с длинными локонами париком. В нем-то она и была, когда мы впервые встретились. Ближе всего ко мне - собственно, эта часть ее тела и встречала входивших - была ступня. Как известно, ступня состоит из пяточной кости и ее бугра, дистальных, проксимильных и средних фаланг, лодыжковой поверхности и прочего такого же. Так вот, ничего этого не было и в помине. Взору открывался на фоне синего покрывала прекрасный белорозовый остров причудливый формы из возвышенностей и ложбин и с пятью чуть отстоящими кругленькими скалами. Этот белорозовый остров и был подошвой ступни, а к ней примыкали подушечки пальцев, маленькие острова. Вторая нога была под покрывалом, и, следовательно, ее не было видно.
   Наркотиками тут и не пахло, а пахло отличным коньяком. Я-то думал, что за эти годы и забыл о существовании такого дивного запаха. Однако нет, узнал... С моим приходом леди пробудилась и села на кровати. Она была пьяна, но не той степенью опьянения, что обезображивает, особенно женщину. Ни отечности лица, ни запекшегося рта, ни блуждающего взора. Напротив, взгляд ее был более разумен, нежели в последнюю нашу встречу. В глазах, когда она глянула, чтобы признать меня, была даже некая глубина, которую прежде то ли я не заметил, то ли она хитроумно ее скрывала.
   - Выпьешь? - спросила она.
   - Я на службе.
   - А я где?
   Она потянулась за полупустой бутылкой Hennessy. Стоимость ее была в четверть моего месячного заработка.
   - Нашел?
   - Чего - нашел?
   - Да ладно тебе! Вижу - ты тоже чего-то ищешь! И я не нашла. - Она махнула рукой. - Плевать! Все равно на утро смешно выглядит. Выпей, Христа ради. Не могу одна.
   - Да ты вроде до этого одна пила.
   - И без всякого удовольствия! Я одна и сплю без всякого удовольствия. А когда с кем выпью, - другой человек! Такая, знаешь, умная - разумная, сама удивляюсь. И спать - то же самое. Когда в первый раз мне деньги давали, я не взяла. И во второй тоже не взяла. А потом: раз ему хорошо, чего не взять! Я свою работу люблю. Мне нравится получать удовольствие. Но и давать тоже! Вот отгадай, чем проститутка отличается от шлюхи? Ни за что не отгадаешь! Проститутка знает, как взять, но она знает и как дать. Запомнил? Я это люблю, и тут уж ничего не поделаешь... - Она налила коньяк в два бокала, и один из них подвинула мне. - И я тебе еще скажу: никогда не целуйся с закрытым ртом. Боже тебя упаси! Ну, давай!
   Я выпил, рассчитывая, что этим войду в доверие и добьюсь хоть чего-нибудь.
   Влада держала свой бокал обеими руками и, глядя в одну точку перед собой, говорила:
   - Я ведь пишу. Почти каждое утро. Прихожу с работы, вымоюсь до скрипа и пишу. Каюсь, пишу и плачу. А потом прочитаю - и уж вовсе рыдаю, слезами заливаюсь. А потом днем на свежую голову прочитаю, и смех разбирает. Ну, и написала! Писатель задрипанный!
   Я ввернул интересовавший меня вопрос:
   - Ты эти записи ищешь? Их потеряла?
   Влада с грохотом поставила бокал и один из освободившихся кулачков поднесла к моему носу.
   - Вот тебе! Не будь сволочью! Выведать собираешься, да? Мы с тобой выпили, меня повело, а ты - расспрашивать! Если ты собираешься быть сволочью - пить мой коньяк и меня же расспрашивать, - то боже тебя упаси!
   - Понял... - Я допил свой, то есть ее, коньяк и попытался объясниться: - Не расспрашивал я, а хотел узнать, какой у тебя номер?
   - Что еще за номер? - Она подозрительно глянула на меня.
   - Номер, по которому до тебя можно дозвониться.
   Она не поняла изящества метафоры и решила еще выпить. Потом, закурив, спросила:
   - Тебе женщина нужна? Да не в том я смысле! Я тебе не лечь предлагаю, а спрашиваю вообще. Вообще в твоем возрасте любить могут?
   - Только в моем возрасте и любят по-настоящему. Нам осталось полчаса, и мы об этом помним. Освободившись от любви к себе, мы всю душу, весь ум свой...
   - Боже тебя упаси верить в такие глупости! Для любви надо иметь крепкое тело и крепкий пенис. Конечно, правильный мужчина должен быть остроумным, вежливым и щедрым. Но у него непременно должны быть крепкое тело и крепкий пенис. И не спорь, чего не знаешь! Вот мне тридцать. А ты подумал - двадцать. Это оттого, что я умею делать глупое лицо, чтобы помоложе казаться. А все остальное, я тебе скажу, у меня тридцатилетнее, и тут уж ничего не поделаешь... Хозяин сказал, здесь скоро большие деньги появятся. Это хорошо. Но все-таки, как у здешних парнишек с остальным? Я, конечно, люблю свою работу. Но не до такой же степени, чтобы с такими. И от этой неизвестности я страдаю... Знаешь что, я еще, пожалуй, посплю. - Она забралась под покрывало. - Ты не думай, я не какая-нибудь такая. Мне обязательно нужна хоть маленькая искорка, чтобы лечь с кем. Хоть маленькая... А иначе жену сыграть я не смогу. Даже твою...
   - Эй, постой! - Я потряс ее за плечо. - Ты узнала, кто из них Карл Иванович? А как зовут того, что возле телевизора?
   Но все было напрасным. Она уже крепко спала. А я оказался нетрезв... Более того, я оказался сильно нетрезв, ибо, сидя на кровати рядом с девушкой и глядя на ее лицо, я вдруг расчувствовался ее судьбой, представив себе дороги, которыми прошагала она из отчего дома в этот чужой странный дом - и не первый - и горячо принялся убеждать себя, что это не чужие дома состоялись в ее жизни и не многие десятки мужчин, а исполнение высокого общественного предназначения, отмеченного мыслителями не мне чета, по сохранению других, правильных семей... Одним словом, я оказался нетрезв в решающий момент. Ведь мне было предписано уходить, как только станет горячо. Но мне не хотелось уходить.
  
   Уже к концу беседы с Владой я услышал доносившийся сверху шум. Когда я вышел из комнаты, то понял, что это наверху, переместившись туда, Воротила сражается с Членкомом.
   - Ваше беспрерывное состояние раздражения есть следствие отсутствия у вас банковского счета! - услышал я Воротилу.
   - Стою за отсутствие и буду стоять! - бухнул басистым колоколом Членком.
   - Сдвину. И не таких сдвигал! Следите за моей мыслью. Не почувствуете, как и сдвинетесь!.. Что видим окрест из нашим поколением наработанного и выстраданного? Куда делось? Где портреты вождей, вымпелы социалистических соревнований и переходящие знамена? Где статуи, статуэтки, мемориальные доски и даже памятники? Малая часть торгуется юнцами не им принадлежащим на Арбате. Остальное втоптано в землю. Буквально и фигурально. Буквальным втоптанием еще и вводим в исторические заблуждения грядущее! При раскопках предвижу вывод - обитавшие и вымершие были лысыми и усатыми, ибо где ни копни - лезут лысые и усатые! В форме портретов, памятников, статуй и статуэток! Аналогично возьмите фигурально остров Пасхи и тамошних каменных колоссов. Что видим анализом? Тайны не раскрыты исключительно древней безответственностью! Теперь поглядеть на этих истуканов везут огромные деньги, а вручают пришлым проходимцам без права принадлежности! Мы же говорим - везите сюда ваши денежки посмотреть и вручайте, пока есть кому! Не хотите ехать, мы к вам приедем со статуями и портретами! А всем сопричастным к созданию былого, а теперь правильному использованию - банковский счет в целях ликвидации раздражения! Сохраняем и состояние спокойной души, и символы учения для тех, кто не расстался!
   Опять бухнуло колоколом:
   - Египтяне допустили вытащить фараона из гробницы. Где теперь тот великий и гордый народ? Чем занимается? Кем знаменит? Туристов купаться зазывает!.. Нет, счастлив вымерший народ острова Пасхи, не застав явления туристов!
   - Слушайте, давайте договоримся о порядке дискуссии. Сначала говорю я, а уж потом - по очереди! Сосредоточьтесь, отслеживая мысль. Мою! Она становится предельной по глубине. Бьет дробь барабанов. Притушен свет. Внимание!.. Что там памятники и мемориальные доски! Внимание, говорю я! У разрушающегося Колизея итальянцы разбрасывают камушки свежего изготовления. Овладеть данными древними сувенирами слетаются миллионы со всего света. К нам, если прекратим быть дураками, явятся в два раза больше, если не дураки! Не явятся, мы к ним явимся с нашей исторической уникальностью!
   - Приползут! Империалисты и так приползут за нашими им долгами, стеная! Думают, что победили. Накось выкуси! Это мы побеждаем их нищетой нашей и несчастьями! Будут они теперь платить нам Христа ради до гробовой доски своей или нашей. Мы им показали кузькину мать, как и обещали!
   - А сдача помещений, к бывшему телу прилегающих! А если казино оборудовать, а? Мир твоему праху, Лас Вегас, - так скажем!
   - Мешок! - загремело наверху. - Дайте кто-нибудь мешок надеть на этого умника! И на всех остальных! Всех умников - в мешки! Чтобы отдаленным только мычанием их слова достигали ушей наших! Бессмыслицу слов подчеркивая!
   - И более того, идти дальше - не глазеть на лежащего, а выбранным лечь под колпак на освобожденное место. Живыми или после. А выбор на возлежание - предварительной записью миллионеров по таксе ограниченного времени из-за обилия желающих!
   Наверху Членком заревел разъяренным зверем и, видимо, стал гоняться за оппонентом. Топот его был страшен.
   - Вождя место - прохвостам из очереди? Дождетесь! Понесете - он еще встанет на броневике, предъявляясь массам! И протянет руку в правильном направлении!
   - Берем и шире! Да разве был бы он против перемещения по континентам великим произведением вещного искусства для вытряхивания карманов империалистов последней стадии?! Он крикнул бы пламенно: "Товарищи! Везите, куда хотите, но примените для общего блага угнетенных всего мира! Ибо таков мой революционный темперамент, сохранившийся нетленно!"
   Стоя внизу - уже возле лестницы, чтобы лучше слышать, - я приготовился ловить Воротилу. Но видимо, благодаря малому росту и юркости ума, ему удавалось ускользать от Членкома. Только слышались звуки падающих стульев и все тот же страшный топот.
   - Грянут еще марши! И шарахнут лучи прожекторов по площади, скрещиваясь в точке распростертой длани вождя! И вольются на все площади страны со всех сторон колонны, скандируя: "Наша линия - единственно правильная! Откроем всем глаза на достижения наших побед!"
   - Послушайте, давайте без рук! Снижаем накал! Вот-вот наступит и ваша очередь изложить! И значение ваше для реализации проектов никто не умаляет. Мы с вами должны быть заодно, а не против. Наш коллега - единственный, кто знает детали, до которых нам не было дела, сосредоточившись на принципах. И поэтому девушка именем Влада как бы извлекает его из Мексики, переодевшись, и перевозит как бы постепенно в Европу, постоянно не только переодеваясь, но и меняя цвет глаз к привычному в точке перемещения! И - как бы! И тут вы, снимая его последние сомнения, выходите вперед и ласково говорите... Ласково и с улыбкой! "Парткомов больше нет, а я - вы то есть! - демократ и либерал!" Давайте прорепетируем. Вот я как бы он, а вы как бы выходите либералом и демократом... О-о! Больно же!
   На лестнице загрохотало и, спустя секунды, в моих объятиях очутился Воротила. Сверху прогремело:
   - Насилие есть повивальная бабка истории!
   Я усадил Воротилу на ступеньку и, не мешкая, приступил решать свою задачку:
   - Вы, конечно, Карл Иванович? Или все же Булат Германович?
   А сверху неслось:
   - Демократы! Либералы! Прислушайтесь! Уже слышна тяжелая поступь трудовых коллективов!
   - Ну, признавайтесь. Вы - Карл Иванович? - настойчиво повторил я свой вопрос.
   - Вы с ума сошли. И тот наверху сошел. А Карл Иванович - наперед всех, усевшись возле телевизора. А я все же Арон Моисеевич. И не отказываюсь.
   - Никогда бы не подумал, - пробормотал я.
   - Не вы первый заблуждением объят.
   Невидимый Членком прокомментировал:
   - Вовсе обесстыдел народ! Уже не стесняется признаваться, что он Арон Моисеевич! Додемократились!
   - Сто несчастий на мою голову... - Воротила вздохнул. - Имею отсутствие выраженной национальности как результат борьбы за всеобщее счастье трудящихся. Моисеем крещен батюшка. Арон - первые буквы Ассоциации революционных отрядов народа. А оба мы - Ворошиловы. Скажите, можно логикой обострения классовой борьбы терпеть в стране человека названием Арон Моисеевич Ворошилов, если уже есть знаменитый маршал самой красной армии с такой же фамилией? Нашу семью надо было сажать. Однако проявлением гуманности убрали последнюю букву, всего-то! А уж верхнюю черточку у буквы "ш" я нарисовал сам с приходом рыночных отношений. Стало - Воротило. А вы наверное подумали, что это прозвище такое Воротила, - не так ли? Делал и акцент, да получилось сам не пойму что. История эта, однако, не кончилась. Теперь обижается старший, отчего не назвал его Марком или Семой. Ему было бы легче в делах. Но он не знает, сколько за свою жизнь я написал объяснений про эту Ассоциацию революционных отрядов! А если сын тоже доживет до перемен, но обратных, а?..
   Все, именно все наконец-то встало на свои места. "Уходим, Костя!" - опять прозвучал приказ шефа. Общаться с Карлом Ивановичем, наблюдающим роды Ревекки, смысла уж не имело. Я двинулся к выходу.
   Но из комнаты, где работал телевизор, выглянула Вера Степановна:
   - С вами хотел поговорить муж.
   - Какой еще муж?
   Значит, четвертый все-таки есть? Сверх того списка из трех...
   - Какой список! Какой четвертый! Первый!.. Вы поглядите на его ужасное состояние, ухудшившееся именно с вашим появлением здесь!
   Оставив Веру Степановну в коридоре, я заглянул в комнату. Дефлектор - оказывается, он еще и муж - сидел почти впритык к экрану, расчесывал свой кок и блаженно улыбался. Ничего ужасного в его состоянии не было. То ли роды прошли благополучно, то ли до них дело так и не дошло. На экране металась юная женщина с голой поясницей, и взламывал ящики секретера по всему бурно поживший и немало повидавший на своем веку немолодой мужчина с цветочком в петлице.
   - Он ищет письма ее любовника, - пояснил мне Дефлектор. - А она не признается, куда их спрятала. Сейчас будет самое интересное. Он станет спрашивать, часто ли она спала с любовником. А она скажет: "Какое тебе дело!" И сразу после этого мы узнаем наконец-то о Ревекке...
   Я с болью и сочувствием глядел на несчастного Карла Ивановича. Не хотел бы я состариться вот так. И тут произошло неожиданное. Дефлектор приглушил телевизор и развернулся ко мне. То ли приглядевшись, то ли принюхавшись, заметил:
   - От вас пахнет, как от донны Валенсии. Коньяк? Виски? А теперь вы пойдете пить водку, угадал? Только не кладите бутылку под кровать. Тогда до нее очень легко дотянуться. И туда очень легко положить следующую вместо пустой. Но самое трудное будет потом, - придется долго отыскивать клин, чтобы вышибить этот. Ино горько проглотить, но как же сладко выплюнуть... - Он подмигнул мне и спросил: - Деньги с вами? Хочу их потратить. Вокруг столько соблазнов. Так что я буду расчесывать свой чуб, это производит на всех крайне сильное впечатление, а
   вы уж постарайтесь не привлечь внимания Веры Степановны. Кладите! - Он оттопырил карман куртки и замурлыкал: - Девка парня извела, под свой норов подвела. Н-да, молодой человек, не у всякого Ивана жена - Марья. Главный вывод моей жизни...
   Видел бы меня Петр! Ни за что, ни про что, а за здорово живешь я опустил сотенную в его оттопырившийся карман.
   - А теперь, молодой человек, запомните. Исчезнувшие документы надо искать в столах, но там, куда не падает свет настольной лампы. Запомнили? Хорошо запомнили? И правильно поняли меня? А помочь вам в поисках не могу по причине признанного окружающими плачевного состояния здоровья... - Тут он снова подмигнул и добавил телевизору звука. - Ну, что там с нашей грешной Ревеккой? Присаживайтесь! Заметьте, младенцы сами не желают выходить в этот мир. Их выталкивают любящие матери. Отчего так устроено? Тайна!..
   Итак, за сто долларов мне достался в этой лотерее воздушный шарик, который к тому же по дороге к Петру лопнул.
  
  
   8
  
   Петр сидел под своим портретом, и зрелище это было не для слабонервных. Сильный, уверенный в себе жизнелюб - вверху, на портрете, - и вмиг после моего рассказа постаревший на полвека и раздавленный он же - внизу. Таким я видел его лишь однажды, - когда разбился самолет, для которого он проектировал систему посадки. Причиной аварии, как потом выяснили, была не эта система. Но это выяснили потом, а до этого Петр выглядел вот таким же.
   Между нами на столе стояли, как и предсказывал Дефлектор, бутылка водки и стаканы. Шепотом, глядя на дверь, не приоткрыта ли, Петр говорил:
   - Ну, коммуняки проклятые! Правильно перед выборами демократы предупреждали: доиграетесь, потакая! - Он погрозил, было, кулаком, но тут же вновь ослабел. - Хотя какие они коммуняки... Ведь и мы с тобой приплясывали и флажками размахивали, когда нас выводили генсеков зарубежных встречать. И на собраниях, маясь, одобряли все подряд... Мама родная! Это ж сколько я членских взносов всяких заплатил! И кому их я только ни платил! - И от обиды за уплаченные взносы он опять погрозил кулаком. - Ну, старичье поганое! До чего ж правы молодые наши реформаторы, заклиная: ни в коем случае их в будущее не брать! Нечего им там делать! Тут их всех надо складывать! - И вновь смягчался грустью: - Слушай, а ведь и нас могут объявить непригодными. Оно и понятно, молодым для тусовки своей место надобно... Костя, ты ведь не хочешь давать показания об участии в террористической деятельности?
   Похоже, я достойней перенес открывшееся нам, поскольку еще находил в каких-то тайниках силы поддержать боеспособность приятеля и свою тоже:
   - Петр, только без паники. Думаю, старички кое-где и заговариваются. Такое сплошь и рядом даже с молодыми. Был у меня институтский приятель... - Я налил в стаканы, и мы подкрепились. - Начал-то приятель с маленького. Не целиком и полностью политику партии поддерживаем, как тогда во всех резолюциях собраний писали, а достаточно, мол, ради правильности стиля, одного слова на выбор, - либо целиком, либо полностью. И пошло - поехало. На всех, не пропуская, собраниях с этими "целиком и полностью" гневно вставал. Письма всякие стал писать в инстанции, возбуждаясь не на шутку. А кончил покрупнее. Методику встречи первых лиц составил и разослал, ею до сих пор, по-моему, пользуются. К моменту, писал в методике, прибытия первого лица все встречающие находятся в шереножном строю, размещаясь по силе своего значения. Если же кто встал не по силе равнодействующего внутреннего напряжения коллективного руководства... Ну, тогда, помнишь, как раз коллективное руководство вводили... Так жди неприятностей от последующей конфронтации справедливых амбиций. Так и писал! Прибывшее первое лицо, в свою очередь, идет вдоль шереножного расположения и здоровается пожатием рук. С пожатием все ответно кланяются. Подобострастно, но с достоинством. Наиболее близко приближенные целуют прибывшего. Ну, тогда, помнишь, любили целоваться... Если кто поцеловал ошибочно не по силе своего приближения и частоты предыдущих застолий, а от энтузиазма, так тут же вылетает из членов в кандидаты. Ну, тогда, помнишь, были члены и кандидаты в члены... Без права последующего построения в шеренгу!
   Я полагал, что Петру интересно и оттого он меня не перебивает. Оказалось, причина его терпения была иной.
   - Костя, ты как себя чувствуешь? Я понимаю, у тебя были трудные дни и ты немного выпивши...
   Я отмахнулся:
   - Нормально я себя чувствую!.. По завершении пожатий и целований, все поздравляют друг друга с взаимными победами и влезают на трибуну. Первое лицо влезает первым, остальные в порядке предыдущего построения...
   - Костя! - Петр был очень серьезен. - Прошу тебя сделай вот так. Пальцем правой руки дотронься до кончика носа. Потом сделай то же левой рукой.
   Должен признаться, я послушался его и пальцем правой руки коснулся кончика носа. Только после этого я остановился и захохотал. Петр с облегчением присоединился ко мне.
   - Парень потом, в общем-то, выправился и место свое нашел. Сейчас и программу для любой партии написать может, и для сочинения протоколов презентаций всяких незаменим.
   - Костя, я вот что решил. Мы даже не уходим, мы туда и не приходили. Запомни: в том доме мы никогда не были! Запомнил? Никогда!
   - Петр, ведь сумасшедшие - это как больные дети. К тому же это старики. Мы обязаны о них побеспокоиться и пристроить куда-нибудь. Не у всякого Ивана жена Марья......
   - Там нет сумасшедших! Где ты видел сумасшедших, которые делают деньги? Сумасшедшие бывают только Наполеонами. Теперь послушай, что я тебе и говорить боялся... Хорошая водка. Почем брал? Ладно, потом... Ведь хозяина держат не в районном сизо, куда помещают загулявших. И не на Петровке, которая для уголовников. Его сразу доставили на Лубянку. Ты понял, что это означает? - Он встал, щелкнул замком на дверях и перешел на шепот: - Незадолго до задержания он был у меня. Посидели, повспоминали. И, между прочим, он в подвал лазил. И не после того, как посидели и повспоминали, а до этого! Теперь я понимаю, чего он туда полез. Ведь отсюда до исторического объекта - рукой подать. А у меня в подвале какой-то трубопровод идет...
   - Петр, если твоего приятеля отвезли на Лубянку, а до этого он лазил в подвал, так тем более документы надо изымать. Представляешь, придут и найдут эти документы, а потом спросят: а не интересовался ли ими кто-либо? И как выглядит интересовавшийся? А про подвал он ничего не говорил? Мне необходимо вернуться! Хотя бы отпечатки пальцев там стереть...
   Петр окаменел. Он с уважением глядел на меня. Водка, видать, и вправду, была хорошая: я вдохновенно нес чепуху и ей верили.
   - К тому же, я заплатил за документы сто баксов. Не найду документов, ты вычтешь из моей зарплаты, я тебя знаю!
   - Костя, ты слишком любишь деньги! - В голосе Петра были и упрек, и сочувствие. - Я тоже их люблю, но не до такой же степени! И отчего ты у Дефлектора расписку взять не догадался?
   Я был уже возле дверей, когда прозвучало последнее его указание:
   - Костя! Ты сюда пока не ходи! А если будешь звонить, так из автомата! И смотри, чтобы не подглядели, какой номер набираешь, - они страсть какие дошлые! Я не за себя беспокоюсь, я ничего не боюсь. Мне наш фонд жалко. Это же все для людей! Такие показания чистосердечные и дам, если чего!
  
  
   9
  
   Вера Степановна встретила меня упреками:
   - Кому вы дали деньги! Что вы наделали! Вы знаете, как он ими распорядился? Теперь он пребывает в абсолютно полном отключении от общественной жизни!
   Я ответил, что пришел искать интересующий ее документ и попросил сделать так, чтобы мне никто не мешал.
  
   Во время вчерашних посиделок с Петром я вспомнил давнюю историю, когда чуть не слетел с должности его начальника. Дело было так.
   На рабочем столе у меня лежала бумага с грифом "совершенно секретно". Я ее уже изучил и должен был положить в папку, а папку в особый чемоданчик, а чемоданчик сдать на хранение в особую комнату. Но в этот момент ко мне в кабинет, протягивая пачку сигарет, вошел Петр. Такое он проделывал частенько. Вместо того, чтобы идти далеко в конец коридора, где курили, он шел в соседнюю комнату, то есть ко мне. Мы отошли к форточке и задымили. Но перед этим по привычке - подальше от любых посторонних глаз - я положил совершенно секретную бумагу в ящик стола. Когда я, проводив Петра, вернулся за свой стол и выдвинул ящик, бумаги там я не обнаружил. Не было ее там. Мистика!
   Все, кто работал в ту пору с секретными документами, знают, что происходит дальше. Сперва расписавшийся за бумагу бледнеет, потом кровь приливает к лицу и голове. Затем он начинает суетливо рыться во всех ящиках своего стола в надежде, что наваждение вот-вот схлынет и он снова станет счастливым человеком. Но бумаги нет, сколько ни произноси: чур меня! чур! Тогда несчастный пытается взять себя в руки. Он подходит к двери, запирает ее и нарочито не спеша, расслабленно возвращается к столу, чтобы на этот раз, усмехаясь недоразумению, спокойно начать все сызнова - перекладывать, ощупывать, разглядывать на свет все, какие только есть бумаги в комнате. Этим он занимается до позднего вечера, до последней минуты, когда уже совершенно необходимо сдавать свой особый чемоданчик в ту особую комнату.
   На следующий день я заявился на работу чуть свет. Я был бледен, проведя бессонную ночь, но боевит. Я начал все сначала: справа налево по одной - и бумаги, и ящики, и все столы, какие были в комнате. Совершенно секретная бумага не нашлась.
   Поскольку бумага считалась очень важной, то разбираться с происшествием прибыла комиссия из министерства. Они не хотели неприятностей и поэтому очень быстро сочинили акт о том, что в бумаге той совершенно уж секретных сведений нет, а есть всего лишь секретные. Это позволило спихнуть разбирательство происшествия на институтское начальство.
   Институтское начальство тоже было не лыком шито. И поэтому оно написало еще один акт о том, что в документе даже и секретных сведений нет и может он считаться по разряду "для служебного пользования". Мне объявили наистрожайший выговор и лишили квартальной премии. В тот день я сел за свой рабочий стол заново рожденным для продолжения счастливой жизни. Я дал себе зарок никогда больше не класть важных бумаг в ящик, а сразу - в особую папочку, а ее - в особый чемоданчик. Я выдвинул ящик стола, искомая бумага лежала сверху. Опять мистика, да?
   Только через несколько дней, проведя небольшие опыты, я понял, что же произошло. Этот никчемный документ я двигал в раздражении по столу, и он набрал статическое электричество. И положенный в стол, взмыл вверх, притянувшись к внутренней стороне стола. Как в далеком школьном опыте, - эбонитовую палочку натирают и она притягивает мелкие бумажки... Потом электричество с моей бумаги стекло, и она плавно опустилась на свое место.
   Итак, в моем распоряжении были эта давняя история и намек Дефлектора - я очень надеялся, что это было сказано им в минуту просветления, - что документы надо искать там, куда не падает свет настольной лампы. Сурово и методично я стал осматривать комнату за комнатой квартиры. Я выдвигал ящики - все, какие попадались, и у столов, и у тумбочек, и у диванов - и осматривал и верхние внутренние поверхности, и все другие, если на них не падал свет и даже если он падал. В одном из письменных столов - именно в том, который уже в первые минуты моего пребывания в этом доме две женщины пытались разорвать на части, - я и обнаружил то, что так долго искал. Папка была приклеена липкой лентой к внутренней верхней поверхности стола. В ней лежали аккуратно оформленные плотной печати листы бумаги. Каждый лист - нечто вроде технического задания для отдельного проекта. Среди проектов были: возможности промышленного ядерного взрыва в целях переброса северных рек на юг, стабилизация уровня Каспийского моря, анализ керна антарктической глубинной скважины, опыт строительства первой ядерной подводной лодки, защита от астероидной атаки... На каждом листе внизу - перечень исполнителей. На одном из них были и фамилии моих клиентов. Начинался лист с истории: вспоминался какой-то древний галикарнасский мавзолей и торговые ряды возле Кремлевской стены. Было и про захоронение Линкольна - про памятник в виде античного храма, окруженного тридцатью шестью огромными дорическими колоннами. Излагался и опыт работы с нашим историческим памятником: о биохимии клеточного ядра, о сохранении информации в заснувших вечным сном клетках и возможности ее будущего дешифрирования, о бальзамировании формалином и спиртоглицериновым раствором, о способах обработки лабрадора и инкрустации порфиром, было также про электрические приборы отопления, вмонтированные в стены, и о суперсистеме регулирования режима поддержания... Одним словом, там было много чего, захватывающего дух. Эх, будь побольше времени для чтения! Про дефлекторы тоже было. Их задумали на случай, если ядерная война сметет всю энергетику. Но Дефлектора, видать, занесло. Вместо дорогой автоматики дефлекторы предлагались и для железнодорожных вагонов, и для скотных дворов, и для конюшен. Была приколота выписка из протокола заседания партбюро, осудившего отклонение от магистральной линии на всеобщую автоматизацию и наказавшего изобретателя за рвачество. Дело в том, что за комплекты технической документации на дефлекторы его автору стали платить хорошие деньги. И железная дорога, и совхозы, и даже ипподромы. Было также письмо из прокуратуры. В письме сообщалось, что к Дефлектору претензий за распродажу комплектов технической документации на дефлекторы предъявлено, к сожалению, быть не может, поскольку в деле имеется заявление его жены о том, что большие деньги за дефлекторы в доме появились только благодаря ей и деньги эти фактически ее, но и к ней тоже претензий не предъявить из-за крайней ее возбудимости и нервности. Однако какого-либо иного типового по тем временам заявления Веры Степановны в партком о многолетнем супружеском невнимании Дефлектора - как раз эту бумагу и хотела она заполучить обратно - я не нашел. Естественно, из-за несовпадения чистых и нечистых времен, не было там также теоретического открытия о невозможности построения капитализма в отдельно взятой стране, вкусившей социализма. Не было и маршрутов движения колонн к банкам и телеграфу. Эти бумаги хранились, видно, в другом месте... В папке находились также три паспорта моих клиентов.
   Паспорта и кое-какие документы я взял с собой, остальное вернул в папку. Потом я осмотрелся, соображая, куда бы ее перепрятать, чтобы перед уходом мог легко забрать с собой. Ничего лучшего я не придумал, как сунуть папку под ковер. А там, под ковром, тоже чего-то прятали. Я извлек какие-то записки и письма к некой Нине, Ниночке... Так что в руках у меня оказалась целая охапка тайн.
  
   Я собрал их в гостиной. Дефлектор вошел с новеньким плеером на груди и с большими звуконепроницаемыми наушниками, естественно, уже надвинутыми на уши.
   - Дорогие Арон Моисеевич, Карл Иванович и Герман Булатович! - Я впервые и с наслаждением произнес их имена.
   Далее я сообщил, что мы коллеги, что я доктор технических наук по такой-то и такой тематике, тоже совершенно секретной и особой важности, что мы с ними входили в одно и то же министерство, наши институты и сгинули вместе с этим министерством.
   Воротила, то бишь Арон Моисеевич, энергично кивал головой, удостоверяя мою правдивость, а вот Герман Булатович, бывший член всяческих комитетов, засомневался:
   - Сильно сомневаюсь! Сильно сомневаюсь, что вас допускали к особо важным работам. Очень уж вы легко сходитесь с девицами сомнительной нравственности! Игнорируя маршруты движения колонн!
   Я не стал с ним связываться, по таким упрекам у меня имелся Петр, и продолжил:
   - Итак, ваш институт сгинул. Но прошло несколько лет, и вас пригласили в этот дом. Одному из вас сказали, что востребованы его изобретения, другому - что востребована его неуемная энергия, третьему предложили участвовать в сохранении национальной реликвии...
   Тут Булат Германович согласился со мной:
   - Так точно! Этими словами именно и подманили. А пришел - тут эти сидят. Тьфу! - И он совершенно натурально и обильно сплюнул на пол.
   Карл Иванович, задвинув до этого свою знаменитую расческу под наушник, чтобы хоть немного слышать, обратился ко мне:
   - Молодой человек! А не замечали вы, что люди думают совсем не так, как о них думают, что они думают?
   Я продолжил:
   - Вас собрали сюда для решения задачи национального калибра. Не дать пропасть наработанному годами и несколькими поколениями талантливейших людей! Не допустить, чтобы уходящие из жизни унесли с собой знания, которые там не пригодятся, ибо там, уверен, совсем иные законы существования и совсем иные ценности... Два слова о вашем руководителе. Недалекие и жадные трясут кошельки у стариков. Умные и предприимчивые смотрят дальше и глубже, - в головах у стариков ресурсы, не уступающие по своей ценности нефти и газу. Конечно, существует проблема - как извлечь эти своеобразные, как бы тактильно неосязаемые ценности. И вот здесь-то и сказался предпринимательский талант вашего работодателя. Некоторые проекты уже были реализованы в этом доме. Вот - о скважине в Антарктиде... - Я доставал из пачки бумаг нужное и показывал. - Вот очень дешевая установка очистки плутония от примесей. Не забыта и отечественная лунная программа. А вот для будущего - получение на самых новейших ускорителях искусственных черных дыр. Проект очень опасен, создание совершенно новой материи может разрушить планету. И оттого дело это разумно отложено хозяином для более глубокого изучения. Может быть, именно по этой причине он так опасался за судьбу исчезнувших документов. А может, он тоже знал, что идеи крадут быстрее, чем их предлагают! - Тут я улыбнулся Арону Моисеевичу. - Или он опасался, что к сокровенному прикоснутся руки оппортунистов. - Тут я поглядел на Германа Булатовича. - А, возможно, их просто хотели сберечь для понимающих толк во всем этом....
   Карл Иванович одобрительно поглядел на меня и опять сказал разумное:
   - Как это верно! Представьте на минуту, что кто-то когда-то впопыхах унес бы с собой величайшее изобретение - колесо! И что тогда было бы?
   - Совершенно с вами согласен, глубокоуважаемый Карл Иванович!
   Наконец-то я понял, для чего здесь Арон Моисеевич и Герман Булатович. В обстановке, когда рядом коллеги и все напоминает симпозиумы или парткомы, Карл Иванович должен был выйти из комы быстрее, - таков был великолепный замысел хозяина! Арон Моисеевич и Герман Булатович нужны были как цветы в клинике. Цветы не лечат, но очень помогают исцелению.
   - С этого момента вся документация, - я потряс бумагами, - по распоряжению вашего руководителя будет храниться в сейфах благотворительного фонда, где я имею честь быть вице-президентом. Далее. В связи с задержкой возвращения вашего руководителя... что-то там с обратными визами... - Я проглотил эту часть фразы. - ... оставаться вам здесь вряд ли целесообразно. В моих руках ваши паспорта. Я возвращаю их вам. Следовательно, с этой минуты вы свободны и можете использовать свои знания, как пожелаете. Перед вами открыты все пути!
   Карл Иванович улыбался и благосклонно кивал головой. Пускать в ход расческу по ее прямому предназначению он не торопился, она все еще торчала из-под наушника. Арон Моисеевич был озадачен, пытаясь, видимо, вспомнить, что именно из своих знаний и куда он может пристроить. Герман же Булатович был бескомпромиссен:
   - Хрен вам! Проходили уже! Ротацией кадров называется! Слазь, говорят, с этой трибуны, мы тебя на другую перебрасываем. Слез, прихожу туда, а там уже племяш из обкома. И оказался я со своими тридцатью годами руководящей работы в том институте рядом вот с этими. И какой год уже! Бойтесь свободу несущих! Кроме свободы у них ничего нет!
   - Трутни горазды на плутни, - меланхолически заметил Карл Иванович то ли в мой адрес, то ли в адрес своего коллеги.
   Собравшись с мыслями, ко мне обратился и Арон Моисеевич:
   - Правильными рассуждениями начав, концом сбились. Вопрос стоит выше лунных программ и ниже антарктических кернов. И в стороне дефлекторов, а именно сейчас объявлю где!
   - Вот он, гнойник стяжательства! - загудел Герман Булатович. - Опять заблатовали со своими дефлекторами, как и в тот раз! Рыночникам тысячелетия отпущены были и нынче сколько уже лет колупаются, а нам семьдесят годков и все! Доиграетесь! Придут новые экспроприаторы! Явится возмездие с палкой и сунет в кучу стяжателей, разворачивая! Найти могущего сунуть палку - вот лозунг момента! Для вихря поднятия масс!
   Арон Моисеевич не обращал на оппонента внимания:
   - Вопрос стоит масштабно остротой ребра. Мы - как? Со всем цивилизованным миром или с прежними идолами?
   - Опять свою контрреволюцию делаешь, гнида! Я и нынче не замежуюсь, а сполна дам! Не идолы, а кадры, вкусившие сладость достижений и побед! Которых нынче нет! Ни кадров нет, ни побед!
   Вчерашнее падение с лестницы не сломило Арона Моисеевича, он был по-прежнему храбр:
   - Продолжаю не вступая. Больной стране не вкусившие надобны, а врачующие животворностью инвестиций. Обмен по курсу выше курса обмена надобен. Мы им - идолов, они нам - финансовые потоки! Только и требуется рты пошире разевать, дабы не захлебнуться!
   Герман Булатович заревел, вскакивая и обращаясь ко мне:
   - Трибуну мавзолея в аренду сдать собирается! Миллионеров под революционными знаменами укладывать хочет, навзничь и ручки сложив! Казино планирует!
   Арон Моисеевич поморщился:
   - Будет казино, не будет, хоть что-нибудь и будущим поколениям оставить надобно политику делать. А нам действовать масштабно и моментально. Ибо эти, - большим пальцем он показал за спину на Германа Булатовича, - близки к использованию достижений самых новейших, не прикладывая. Хотят ползком через трубопровод, отщипнуть кусочек и новейшими технологиями размножить молекулы, клонируя, с последующим внедрением...
   Я видел, что Арон Моисеевич продолжает раскрывать рот, но уже не слышал его. Все накрыл голос Германа Булатовича:
   - И размножим! Исключим самок из кругооборота! Известна их склонность выбирать для спаривания крупных красавцев - брюнетов! А мы выбираем физическую невзрачность мелких, но мощных духом миллионов экземпляров! - Он призывно вытянул руку. - В каждую партийную ячейку своего Ильича! Не остановить поступь истории!
   А умный Карл Иванович, давно уже вытащив из-под наушника расческу и, прикрыв веки, блаженно слушал музыку.
   Я бережно положил их паспорта на стол и вышел из комнаты.
  
   С Владой мы встретились возле лестницы, она спускалась вниз. Была она одета для улицы и в руках держала сумку, которая годилась и чтобы, собрав немногие вещи, уйти из дома навсегда, и чтобы сходить по делам и вскоре вернуться. На этот раз она была голубоглазой блондинкой. Я не был удивлен, я уже знал о существовании цветных линз.
   - Что я должна вам сказать, так вот что. Ничего не могу с собой поделать. Как невинность потеряла, так все время хочется. А тут неделю уже - и ни с кем! Поневоле запьешь. Так что уж извиняйте нас.
   Лицо ее было трезвым и глуповатым. Но я уже знал эту ее уловку. Указательный палец я направил ей прямо в переносицу и предупредил:
   - Послушай, миленькая. Убери это гнусное выражение с лица. И немедленно. Я хорошо помню - лицо у тебя вполне разумное!
   - Боже меня упаси! Это когда же оно было у меня разумным?! Когда я говорила, что старички, навроде вас, должны быть остроумными и щедрыми? Так я перепутала все. Это импотенты завсегда остроумные и щедрые. Им девушку надо чем-то умненьким занять, а потом хорошо заплатить, чтобы она никому - боже упаси!
   - Еще раз... - Я опять направил, было, свой палец к ее переносице, но она отвела мою руку. Руку я убрал, однако намерение перед расставанием произнести небольшую проповедь не исчезло. - Влада, я повторюсь, но должен еще раз сказать. У тебя важное общественное предназначение. И это мнение не только мое, но и многих выдающихся умов. Ты сберегаешь семейный очаг от покушений мужчин, не сумевших найти своего применения в супружестве. А, с другой стороны, своим высоким профессионализмом ты удерживаешь и многих женщин от соблазна явиться там, где они будут слабыми статистами. И все же ты - именно ты, но не твои подруги, просто я их не знаю! - живешь, как мне кажется, не в своей стране. Сейчас я объясню тебе смысл последней очень важной фразы...
   Она не стала слушать. Слегка толкнув, она обогнула меня и, лихо размахивая сумкой, двинулась к выходу.
   - Влада! - позвал я ее, намереваясь договорить приготовленное.
   - Какая там Влада! Это мое артистическое имя. На самом деле я - Нинка!
   Я присел на ступеньку. Все стало ясным только теперь, прежде я ошибался и не раз, объявляя все ясным... "Господи, а также святой угодник Николай! Я отдаюсь мужчинам за деньги. Что мне делать? Помоги чем-либо!" "Господи! Помоги, чтобы меня взяли замуж. Я буду хорошей женой." Среди найденных под ковром бумаг были такие вот записки, а еще письма. Год назад она купила квартиру сестре, и сестра благодарила ее за этот хороший поступок. И сообщала, что теперь они со своим парнем смогут пожениться и быть счастливы. А недавним письмом сестренка сообщала, что родила, и спрашивала, нельзя ли взять немного денег из тех, что им оставлены на хранение. Ребенку, оказывается, много чего требуется после того, как он родился.... А из другого города писал ее отец. Он тоже благодарил. За грузовичок. И сообщал, что теперь он с работой, а что еще мужику надо! Еще он подбадривал дочку Нину: это ничего, что она пока не встретила своего суженого, не встретила, так встретит, ее половинка где-то еще бродит и непременно появится. Он так и писал старую и пустую байку о половинке, которая затерялась, но где-то на подходе... Папаша этот сильно мне не понравился. Признаюсь, и сестренка мне не показалась, но она родила, и по этой причине письма ее заслуживали снисхождения.
   Я плохо помню даже близких когда-то мне женщин, если они отделены от нынешнего времени многими годами. Не помню, ни о чем мы говорили, ни чему смеялись, из-за чего ссорились. Все стирает время. Но две-три черты или хотя бы одну их характеров или внешности я запоминаю навсегда. Что-либо самое яркое, вроде толстой косы у первой девочки, в которую я был влюблен. Лица не помню, а вот косу не забыл... Теперь до самого конца я буду помнить эти письма и ее записки к Богу с мольбой о помощи.
  
   Я шел от дома. Подойдя к машине, оглянулся и увидел в окнах первого этажа - каждый стоял в своем окне - всех троих: Воротилу, Членкома и Дефлектора. Последний счастливо улыбался - еще бы! с такими надежными звуконепроницаемыми наушниками! - и махал мне рукой. Губы у него шевелились. Наверное, он сообщал мне, что Ревекка все же родила. Членком открыл форточку и, выглянув, крикнул:
   - Есть врата справедливости не только у Господа! Ходит призрак по Европе! До сих пор ходит!
   Открыл свое окно и Дефлектор:
   - Да здравствует дефлекторизация всей страны! - И подмигнул мне.
  
   9
  
   В начале ушедшего недавно века в достояние народившейся республики отписывали брошенные в дворянских усадьбах и казавшиеся ненужными для упростившейся жизни картины, мебель, книги. В конце того же века не меньше добра было оставлено в обвалившихся лабораториях, в закрывшихся институтах, в осиротевших письменных столах. Прошлый труд - всегда источник вдохновения для реформаторов... Я докладывал Петру о завершении дела, но рвение мое потихоньку ослабевало.
   Кажется, вчера я был легкомыслен, объявив старикам, что для них опять открыты все пути - дороги. Увы... Проложены новые пути. Молодыми и сильными и по-своему. И эти дороги уже не одолеть уставшим. Да они и не влекут долго шедших иными трактами и тропинками. Вдоль которых совсем другие - свои узнаваемые и родные - рощи, реки, переправы, пригорки, спуски. И давно не встречаемые уже раки, удирающие из-под отвороченных камней на дне реки, и вымытые кони без седел в ночном, и валенки в морозные и белые зимы. К таким сладким и чистым картинам былого и прикипела душа. И если жить, так только там...
   Петр слушал невнимательно, он о чем-то сурово думал - ну, прямо опальный Меншиков в Березове, - и это меня насторожило. Как патефонная пластинка, под которой пружина совсем ослабла, я еще немного попел, все басовитей к концу, а потом остановился, так и не кончив куплета.
   - Да ты, никак, не слушаешь меня?
   - Слушаю, - ответил Петр и похвалил меня: - До чего разумное ты всегда говоришь! Но интересно все-таки, сколько стоит нынче какой-нибудь Тутанхамон, а? Почем, так сказать? Костя, в твоих научных кругах не могут дать справку?
   Я был решителен:
   - Петр, ты клялся, что это наше последнее дело.
   - Да я и сейчас клянусь. Конечно, последнее! О чем ты! Но дело-то ведь не кончено. Чего деды эти там остались, чего ждут? Может, еще какое добро бесхозное имеется?
   Наконец-то я вспылил и сказал ему все!.. У преступности рыночный характер. Она динамична и широко разлилась по просторам. Это и есть тот российский бунт,
   который страшен. Только на этот раз явился он в ином обличье, и его не узнали. Как и прежде, всяк думает, что и он может поучаствовать в разбое и что-либо урвать. Однако ж за всяким бунтом низов следует и бунт верхов. Когда уж вовсе невмоготу править разгулявшимися! И бояр самостийных усмиряли, и революционеров, к убийствам склонных, и занесшихся насмешников из бывших соратников с их политическими чаепитиями, ухмылочками, анекдотами. Всех в чувство приводили! Опоминались, только когда команду выходить на прогулку слышали! Ты этого для нас хочешь?
   - Я вот чего, Костя, думаю. Не взять ли нам этих старичков к себе вице-президентами? И им будет лестно, и нам полезно. Я уже знаю, как и Воротилу приспособить. А погляди на Членкома . Ведь до чего полезный даже он. Ведь нынче что ни год, то перемены. Да разве ж угадать, куда мы полыхнем в следующие выборы!
   Он продолжал говорить, но я встал и вышел из кабинета.
  
   А еще в этот день меня разыскала Влада.
   - Послушай, чего мне когда-то один рассказал, а сегодня вспомнила! - кричала она в трубку. - Будто есть такой рассказ про принцессу. Будто родилась в одной стране жутко некрасивая принцесса. И король, папаша ее, приказал убрать все зеркала даже. Но когда она выросла, она обо всем догадалась и без зеркал. По лицам этих поганых придворных! И ушла она в горы помирать от своих неприятностей. А там встретился ей такой же принц уродливый. И повел он ее в свою страну мыкать горе вместе...
   Я попытался прервать ее и сказал, что знаю эту историю в гораздо лучшем изложении. Я и писателя назвал, но ее было не остановить.
   - А там, в его стране, все такие же страшилы безобразные. И слушай, чего страшилы эти стали делать! Они стали расступаться перед этой парочкой и ахать. Кричать стали! Слушай, чего они стали кричать! Сейчас ты тоже ахнешь!.. Какая прекрасная принцесса! Какие у нее чудные синие глаза! Какая белая кожа! Люди, поглядите, какая прекрасная пара!.. Понял, да? Принцесса тоже ничего не понимала. В ее стране, дурдоме этом, красивыми считались грубая кожа, жесткие волосы, кривые ноги. Вот так-то! Во всем - случай, что встретила того мужика! У тебя нет этой книжки почитать? А мне чего делать? Где мне своих искать? Ты о чем тогда говорил? Про какую такую страну?
  
   Была пятница. Только в этот день недели и через час в Питер уходил самый быстрый дневной поезд. Я успевал к нему.
   Бабье лето было везде. И в Клину, и в Бологом, и в Малых Вишерах. Питерские пригороды мы проскочили уже в сумерки. Нервен последний час и особенно последние минуты перед тем, как увидишь встречающую тебя женщину. Обнимешь и прижмешь ее к себе ее и увидишь ее лицо так близко и вдохнешь запах ее духов. Горький миндаль, давняя примета для меня перемены судьбы...
  
  
   2000 г.
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"