Хруцкая Татьяна Васильевна : другие произведения.

Я - переписчик

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Татьяна Хруцкая
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Я - П Е Р Е П И С Ч И К
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Санкт-Петербург
  
   2014 год
   КНИЖНЫЕ СЛОВЕСА СУТЬ РЕКИ, НАПОЯЮЩИЕ ВСЕЛЕННУЮ...
  
  
   Каждая такая КНИГА,
   иногда украшенная разноцветными каменьями,
   осыпанная жемчужинами,
   с серебряными коваными застёжками,
   представляла собою целое сокровище,
   но люди бережно брали её в руки не столько ради
   высокой цены жемчужин и серебра, сколько
  
   ИЗ УВАЖЕНИЯ К ИСКУССТВУ ПИСЦА...
  
   ТРУД ПЕРЕПИСЧИКА СЧИТАЛСЯ КАКИМ ЖЕ СВЯТЫМ, КАК ТРУД ПАХАРЯ...
  
  
   Ант. Ладинский (1896 - 1961) "АННА ЯРОСЛАВНА - КОРОЛЕВА ФРАНЦИИ"
  
   Несмотря на непредвиденные задержки в пути и огромные расстояния от Парижа до русских пределов, послы кроля Франции благополучно прибыли в Киев. Посольство возглавлял епископ шалонский Роже... Даже на лопоухом муле епископ сидел с таким достоинством, что одной посадкой доказывал своё благородное происхождение...
   Незадолго до утомительного и не лишённого опасностей путешествия в Киев епископ Роже совершил благочестивое паломничество в Рим, и Вечный город произвёл на него тягостное впечатление своими обветшалыми церквами и заросшими плющом руинами, по которым бродили пастухи в широкополых соломенных шляпах и прыгали дьявологлавые козы. В Латеранском дворце жил папа. О его непотребстве много рассказывали смешливые простолюдины в римских тавернах. Впрочем, Роже утешал себя тем, что в каждом человеке живут две натуры, божественная и животная, и что рано или поздно первая превозможет вторую...
   Однако Роже не отличался глубокими познаниями в богословии, а во время переговоров в Киеве предстояло затронуть и некоторые церковные вопросы, в частности о приобретении мощей святого Климента, поэтому вторым послом в Руссию отправился Готье Савейер, епископ города Мо, человек совершенно другого склада, малопригодный для хозяйственных дел, но весьма учёный муж, прозванный за свою начитанность Всезнайкой. Если не говорить о склонности прелата к чревоугодию, к чаше золотистого вина и к некоторым другим греховным удовольствиям, вроде чтения латинских поэтов или, может быть даже допросов под пыткой полунагих ведьм, обвиняемых в сношениях с дьяволом, когда в человеческой душе вдруг разверзаются чёрные бездны, то это был вполне достойный клирик, изучивший в молодости не только теологию, но и семь свободных искусств...
   Сопровождающий посольство сеньор Гослен де Шонн, получивший повеление защищать епископов от разбойных нападений, был рыцарем до мозга костей...
   Во взгляде у рыцаря явственно выражались ненасытная жадность и чувство превосходства над людьми, не обладающими рыцарским званием. Гослен де Шонн надменно смотрел перед собой, не утруждая себя никакими размышлениями; по его мнению, всякая умственная работа более приличествовала духовным особам, чем рыцарю, понимающему толк в конях и охотничьих псах...
   Получив королевский приказ сопровождать епископов в далёкую Руссию, славившуюся золотом, мехами и красивыми девушками, Гослен де Шонн из этого путешествия также надеялся извлечь немалые выгоды, и в частности привезти для супруги несколько соболей...
   Как известно, меха весьма украшают женщин... Её наряды будут свидетельствовать перед людьми о богатстве фамилии. Жене, преждевременно располневшей, он предпочитал юных поселянок, застигнутых случайно где-нибудь на укромной лесной тропинке во время охоты на оленей. В свою очередь и супруга, огрубевшая в ежедневных заботах... давно забыла о нежных чувствах к своему господину и порой, разгорячённая на пиру чашей вина, вздыхала неизвестно почему, бросая затуманенные взоры на литые торсы молодых оруженосцев, прислуживающих ей за столом. От них пахло мужским потом и кожей колетов!
   Будучи страстным охотником, Гослен де Шонн рассчитывал принять участие в прославленных на весь мир русских ловах и в пути настойчиво расспрашивал переводчика Людовикуса, на каких зверей охотятся в Руссии.
   - О, эта страна покрыта дремучими лесами.
   - Какие же звери водятся там?
   - Олени, лоси, вепри. В степях носятся табунами дикие кони. Но князья предпочитают охотиться на лисиц, енотов и бобров, ещё на выдр и соболей. Меха находят большой спрос в Константинополе. Поэтому Ярослав собирает дань с покорённых племён шкурами зверей.
   - На кого охотятся его сыновья, чтобы показать рыцарские достоинства?
   - На медведей. Однако самой благородной забавой в Руссии считается охота на диких быков, которых называют турами...
  
   Людовикус... По обстоятельствам своей жизни то торговец, то переводчик, то посредник, он с юных лет странствовал и переезжал с одного места на другое и поэтому хорошо знал все большие города, расположенные на торговых дорогах... Сам этот бродяга уже позабыл, из какого города он родом, считая, что родина там, где лучше живётся...
  
   Два ирландских монаха, Брунон и Люпус... плелись в задних рядах на мулах и тоже вдоль и поперёк исколесили Европу, проповедуя Слово Божье и приторговывая христианскими реликвиями, пользуясь тем, что аббаты охотно закрывали глаза на обман, приобретая по дешёвке какой-нибудь сомнительный голгофский гвоздь... Подобные люди возили из одной страны в другую не только кости мучеников, которых никто не мучил, но и украшенные драгоценными миниатюрами Псалтири или еретические трактаты...
  
   Послы покинули Париж ранней весной... Едва епископы выбрались из городской тесноты, как парижское зловоние сменилось свежестью весеннего утра, в тишине которого уже пробуждались и щебетали птицы...
  
   Конюхи, погонщики, повара и прочие слуги ехали на кобылах, тряслись на повозках или бежали рядом с конём господина, держась за его стремена. Они с любопытством смотрели по сторонам и убеждались, что повсюду в мире установлен один и тот же порядок: бедняки жили в лачугах и питались ячменным хлебом да варёной репой, а сеньоры обитали в замках...
   - Куда бы мы ни пришли, всюду богатые живут в своё удовольствие, а бедняки страдают...
   - Значит, так уж устроено, чтобы нам страдать до самой смерти.
   Епископ, отправляя в рот куски жирной колбасы, только вздохнул с прискорбием при этих словах, удивляясь грубости простолюдинов, а с другой стороны, признавая в глубине души, что не всё на земле подчиняется принципу справедливости...
   - Откуда им знать, что не все люди имеют одинаковое назначение. Рыцарь сражается за догматы церкви и охраняет труд поселянина, епископ молится пред престолом Всевышнего, а крестьянин трудится на ниве, чтобы пропитать их. Иначе в мире не было бы гармонии, и никто не мог бы выполнять своих священных обязанностей...
  
   У просвещённых людей сердце не закрыто на ключ для человеческих страданий...
  
   - Эти ленивцы только и думают о том, как бы избавиться от работы, и бегут куда глаза глядят. Они воображают, что новые господа будут лучше старых...
  
   И вот в одно прекрасное утро, даже не заметив, что пересекает какую-то государственную границу, посольство очутилось в русских пределах. Никаких пограничных знаков там не оказалось, если не считать выбитого на камне креста...
  
   Перед отъездом посольства из Парижа король Генрих спросил, что представляет собою страна, куда едут за его невестой...
   - Руссия - огромное царство...
  
   Генрих не очень интересовался латинскими хрониками, однако до него дошли слухи о плодовитости русских принцесс. Когда умерла королева, по рождению своему дочь германского императора, французский король решил найти себе новую подругу. Между тем почти все соседние монархи уже состояли с домом Гуго Капета в кровном родстве, а церковь сурово карала за брак на родственницах до седьмого колена. Тогда Генриху пришла в голову счастливая мысль обратиться в поисках невесты к далёкому русскому властителю, о котором во Франции стало известно, что он уже выдал одну дочь за норвежского короля, а другую - за венгерского. Кроме того, Генриха уверяли, что у русского короля лари набиты золотыми монетами, и это обстоятельство ещё более усилило влечение к далёкой русской красавице...
  
   Поучительно и любопытно попасть в чужую страну и наблюдать там иные нравы...
  
   Ярослав страдал бессонницей и, чтобы скоротать ночные часы, читал книги, лёжа в постели, и это вошло у него в привычку. Ведь столько хотелось узнать повестей, что на это не хватило бы времени днём, когда нужно советоваться о государственных делах, разбирать тяжбы, присутствовать на богослужениях, выезжать на звериные ловы. Так он полюбил книжное чтение паче жизни и часто говорил сыновьям:
   - Книжные словеса суть реки, напояющие Вселенную...
   В тихой княжеской ложнице потрескивала в серебряном подсвечнике толстая восковая свеча, наполовину сгоревшая, и её трепетный свет казался человеку, ещё помнившему о лучине и светце, вполне достаточным, чтобы разбирать письмена. Ложе было узкое, почти монашеское, но под навесом из тяжкой парчи на четырёх точёных позолоченных столбиках. У одной из стен, обитых жёлтой материей, стоял раскрытый ларь, наполненный книгами в переплётах из кожи, из алого или синего, как васильки, сукна. Каждая такая книга, иногда украшенная разноцветными каменьями, осыпанная жемчужинами, с серебряными коваными застёжками, представляла собою целое сокровище, но люди бережно брали её в руки не столько ради высокой цены жемчужин и серебра, сколько из уважения к искусству писца. Труд переписчика считался таким же святым, как труд пахаря. Следующее можно сказать о книгописании: бывает доволен купец, получив прибыль, и кормчий, пристав с кораблём в затишье, и странник, вернувшись в милое отечество; так же радуется переписчик, доведя до конца своё предприятие. При всей бережливости Ярослав тратил огромные деньги на покупку и переписку славянских и греческих книг, и не мудрено, что ларь оковали железом и устроили в нём хитроумный замок...
   Лёжа на боку, чтобы удобнее было больной ноге, которая всё больше и больше стала напоминать о себе при перемене погоды, Ярослав одной рукой подпирал голову, в другой держал раскрытую книгу. Он читал "Притчи Соломона".
   Вглядываясь в красные буквы, чётко написанные рукою писца Григория и украшенные цветами и прихотливыми злаками юным художником, кому, казалось, сами ангелы подарили это необыкновенное искусство, Ярослав шептал, едва двигая губами:
   - "Не премудрость ли взывает и не разум ли возвышает голос свой? Она становится на возвышенном месте, при дорогах и на распутьях. Она взывает у городских ворот, при входе в город и у дверей дома..."
   Эти странные слова, не похожие на обычную человеческую речь, напоминали звон гуслей. Но они открывали сердцу, что мир не застыл в оцепенении, а полон жизни и движения.
   - "Не разум ли возвышает голос свой?.."
   Ярослав оторвался от книги. Где родились люди, писавшие подобное?.. Он умел оценить великолепие слога и мудрость писательского замысла.
   - "Когда был дан устав морю, чтобы волны не преступили пределы его, и положено основание земли, и тогда я уже трудилась художницей на земле, и был радостью каждый день..."
   Всё представлялось смутным в этих строках, однако сквозь туман древних слов, опьяняющих, как церковный фимиам, светилась мысль, что мир полон неизъяснимой красоты. Какими возвышенными казались эти строки по сравнению с ежедневными маленькими заботами, отвлекающими человека от помышлений о величии мироздания.
   Но чтение утомило глаза, заглавные буквы из красных сделались голубыми. Ярослав отложил книгу, и тогда мысли князя, цепляясь одна за другую, возвратили его к действительности, к жизни, прошедшей в большой тревоге. Горница наполнилась видениями.
  
   Уже достигнув преклонного возраста, отец, великий царь Владимир, захворал и лежал на одре болезни в своём любимом берестовском дворце. Ярослав сидел посадником в Новгороде, в том северном городе, который так удивил греков бревенчатыми банями, где люди бичевали себя берёзовыми вениками, хотя делали это не для мучения, а для омовения. Любимцами старого князя считались самые младшие сыновья - Борис и Глеб. К Ярославу отец особой нежности не питал. Ещё с тех дней, когда в лучших своих чувствах была оскорблена мать, гордая Рогнеда, он тоже затаил в сердце зло против родителя. Отец возвратился из Корсуни с греческой царицей, красота которой заключалась не в нежности румянца на щеках, не в соболиных бровях, а в белилах, в шуршащем шёлке одежд, в жемчугах. Она привезла с собою драгоценные скляницы, полные благовоний и притираний, и ради всего этого Владимир забыл о Рогнеде. Но мать с презрением отвергла предложение выйти замуж за какого-нибудь знатного дружинника, заявив с гневом, что, будучи госпожой, она не желает стать женою раба, и маленький Ярослав воскликнул, рукоплеская:
   - Поистине ты царица царицам и госпожа госпожам!
   Когда Ярослав подрос, отец отослал его подальше от себя, и молодой князь жил на новгородском дворе, как в осаждённой крепости, под охраной варяжских наёмников... Пришла весть о смерти великого князя...
   У Владимира было много сыновей... В Киеве в те дни оказался лишь Святополк, сын той пленной гречанки, жены Ярополка, которую Владимир взял на своё ложе после смерти брата ради красоты её лица. Воспользовавшись отсутствием братьев, Святополк захватил власть в Киеве... Ярослав был очень осторожен... Начиналась братоубийственная война...
   - А ты за что служишь? За гривну в месяц?..
   Благодаря мужеству новгородцев Святополк потерпел жестокое поражение и бежал с остатками своих союзников в степи, а оттуда перебрался в Польшу, Ярослав же отпраздновал победу и сел на киевском столе...
  
   Положение Ярослава оставалось ещё весьма непрочным... Но он, по своему обыкновению, медлил начать военные действия, не стремясь проливать человеческую кровь. В этом сказывался его русский характер: никогда не начинать драку первым...
   Повода для войны не было. Ярослав читал книги и предавался рыбной ловле... Болеслав по наущению Святополка напал на киевское войско, и сам Ярослав едва спасся после этого разгрома. С немногими воинами, бросив всё на произвол судьбы, он опять бежал в Новгород. Дорога на Киев была теперь открыта для врагов, и поляки вступили во главе со своим королём и Святополком в притихшую столицу...
  
   - Зачем мы будем проливать кровь наших воинов? Хочешь, сразимся друг с другом, и если ты одолеешь, то возьмёшь мои сокровища и моих жён, а если я одолею тебя, то ты отдашь мне всё, что тебе принадлежит...
   - Выходи на единоборство!..
  
   Между тем наступали иные времена. Илларион вразумительно объяснил всем в своих сочинениях, что земля, и люди, и всё, что стоит на земле, - города, погосты, церкви, гумна, всё произрастающее на ней - составляют государство, и за это придётся дать ответ перед судом потомков...
  
   Новгородские мужи понимали, что сила государства в единении всех русских областей, и могли с одинаковым упорством сражаться за Киев и Тмутаракань, как и за свой город и его торговые пути.
   Но Мстислава не тянуло на берега Днепра. Он велел сказать Ярославу:
   - Садись в Киеве, ты старший брат, а мне будет та сторона.
   Границей между двумя владениями стал Днепр. К Ярославу отошли Киев, Новгород, Ладога, Смоленск, Полоцк и многие другие города, к Мстиславу - Чернигов, Любеч, Переяславль и милая его сердцу Тмутаракань, где уже плескалось тёплое море. Окончательный мир был подписан в Городце...
  
   Но вскоре в Тмутаракани умер сын князя Евстафий, а некоторое время спустя, простудившись на охоте, преставился и сам Мстислав... Теперь уже ничто не мешало Ярославу объединить русские земли от Тмутаракани до Карпат. Снова Русская земля стала единой. Происходили и другие события в жизни Ярослава... Ярослав ходил войною на поляков, ятвягов и литовцев и неизменно возвращался с победой...
   Короткая ночь проходила за книжным чтением и в воспоминаниях...
  
   Княгиня рожала мужу одного за другим здоровых детей. Сначала появился на свет Владимир, потом Изяслав, Святослав, Всеволод и Вячеслав, и всем сыновьям были даны русские имена, а при крещении - греческие... В те годы родились и три дочери: Елизавета, Анна и Анастасия. И вот дети подросли и стали взрослыми, и у каждого из них была теперь своя жизнь. Они говорили между собою о непонятных для матери вещах, но эта властная женщина, привыкшая на севере к другому укладу жизни, чем это житие с трогательными разговорами, считала, что назначение мужей - война и охота, а участь женского пола - деторождение. Между тем, что она видела! Не расставался с книгой ни днём, ни ночью старый супруг, сыну Владимиру переписывал пророческие книги в Новгороде поп, странный человек, неизвестно откуда взявшийся; был полон книг дом Святослава; читает славянские и греческие книги Всеволод; и даже Анна, вместо того чтобы заниматься рукоделием или хозяйственными делами, как это надлежит делать каждой благонравной деве, проводит часы за книжным чтением, а потом смотрит куда-то вдаль ничего не видящими глазами и не отзывается на своё имя, когда мать зовёт её.
   Ингигерда видела, что наступили иные времена. Теперь князья не стремятся на поля сражений, а предпочитают битвам беседы с греческим митрополитом или чтение Псалтири...
   Княгиня вспомнила, как супруг сказал ей однажды;
   - Неужели ты не в состоянии постигнуть это?
   - Не понимаю, о чём ты говоришь.
   - Бог поручил мне Русскую землю, чтобы я и мои сыновья хранили всё, что на ней. Её процветание и нам с тобой на пользу...
  
   - Женщины коварны от рождения. Коварство - их сила...
  
   Её удивляло, что муж не ищет славы. Он говорил:
   - Из пустого славословия не сошью даже шапку. А моя задача - наполнить богатством духовные житницы. За это меня будут прославлять в грядущие века певцы и книжники...
  
   - Говорят, послы приехали.
   - Какие послы?
   - Говорят, что послы приехали за Ярославной...
  
   Анна родилась в Новгороде... Но когда был подписан братский мир, Ярослав перебрался со всей семьёй и дружиной на берег Днепра. Анне было мало лет, и она едва помнила новгородские бревенчатые мостовые... Детские её годы прошли в Вышгороде, среди дубовых рощ, или в Берестове, любимом селении Ярослава, где он построил церковь во имя Апостолов. Там она училась вместе с братьями, Святославом и Всеволодом, у священника Иллариона и прочла первую книгу, которая называется Псалтирь. С такими книгами она не расставалась потом ни на один день, потому что в них были волнующие душу слова...
   Илларион часто говорил о грехах, о милосердии, об адских муках. Но Анне не хотелось думать о смерти и о гробовых червях. Жить было сладко, она росла в холе и довольстве, дышала чистым воздухом, пила прозрачную воду, питалась здоровой пищей, в которой было много целительного русского мёда и пшеничного хлеба, и её вкус услаждали то грибы, то серебристая рыба, то упоительно пахнущая и собранная на пригретых солнцем лужайках земляника.
   Порой ласковая рука отца ложилась на её детскую голову, иногда порицали её строгим взглядом холодные глаза матери...
   Юность Анны тоже была связана с Вышгородом... Илларион называл Вышгород святым, честным и блаженным...
   Когда Анна подросла, князья стали брать её с собой на охоту, и она научилась ездить верхом... Хочется всей грудью вдыхать осенний воздух, полный грибных запахов и тления вянущей листвы. Весной дубраву наполняли другие ароматы, и среди них Ярославна ничего не знала более прекрасного и упоительного, чем благоухание ландышей, которое напоминает девушкам о счастье...
   Было сладко и в то же время грустно жить на земле. Но таилась в душе Анны и гордыня. Разве не принадлежала она к роду, который вёл своё начало от героев? Разве не из их семьи явились мученики, стоявшие у престола Всевышнего? А Илларион говорил при всяком удобном случае о ложном благополучии сего мира и о тщете человеческого существования...
  
   Ярославу хотелось, чтобы в сонме небесных угодников находилось хотя бы несколько мучеников, говоривших по-русски...
  
   Далеко на другом берегу Днепра пылили степные дороги... То двигались на Русь новые орды, ханы спешили за добычей...
   Уже в полночной темноте Ярослав вернулся в город, в котором в ту ночь никто не спал. Воины несли убитых товарищей, и женщины встречали их с плачем, а некоторые бежали в поле и там искали трупы близких...
  
   В те полные событий годы навеки уходила простая жизнь, когда князь и рядовой воин жили как братья, спали в походе под одной овчиной, ели мясо от одного вепря и одинаково думали о том, что происходит в мире... Теперь у ворот дворца стояли вооружённые и лёгкие на издёвку отроки, и князя стало так же трудно увидеть, как солнце в дождливую погоду за облаками. Его окружали теперь разодетые пышно бояре, епископы, дворские, мечники и вирники. В Киеве появилось много людей, каких раньше никто не видел на его улицах, - монахи и свечегасы, писцы и учителя церковного пения. На глазах у Анны всё чаще появлялись в родительском доме не виданные раньше вещи - мыло, издающее приятный запах, золотая и серебряная посуда, книги, чернила, свечи, пергамент, лекарственные снадобья, сладкое греческое вино. Мир, лежащий за пределами Русской земли, уже не казался таким неведомым, как прежде, и многие из тех людей, которых ежедневно видела Анна, успели побывать в Константинополе и даже в Иерусалиме.
   Событием в жизни Анны было каждое посещение св. Софии... Ярославна смотрела украдкой на стоявших в церкви людей. Внизу молился простой народ. Но впереди обычно занимали места богатые люди с жёнами в золотых ожерельях. Они приходили в церковь, чтобы показывать людям свои наряды, приобретённые у греческих купцов...
  
   Как опытный оратор, Илларион возвысил голос в том месте, где это требовалось по правилам риторики:
   - И дуб высок величием своим и прекрасен листвием, но без полезного плода для человека, ибо жёлуди потребны лишь для свиней, а малый злак, едва видимый на земле, родит нам зерно. Это - сильные мира сего, если они не творят добрых дел, и трудящиеся в поте лица...
   Он громил богатых и возгордившихся:
   - Были двое возниц, мытарь и фарисей. Последний запряг двух скакунов - добродетель и гордость, но гордыня помешала добродетели, колесница его разбилась, и сам он погиб. Мытарь запряг других коней - свои грешные дела и смирение - и не отчаяние получил, а спасение...
  
   На сердце у Анны пели жаворонки, она испытывала благожелательство ко всему миру. Но странно... Ей казалось, что это чувство родили не выспренные слова Иллариона, а красота воина, что стоял в церкви. Пусть все люди живут в радости!.. Где-то в таинственных глубинах женского сердца рождалась любовь, древняя, как пробуждение природы, как вешняя гроза, когда Перун мечет молнии и потрясает небеса громом, орошает землю тёплым дождём, и она вздыхает о жатве...
  
   - Ярославна, ты как утренняя заря!..
  
   Все были полны веселия, шумно усаживались за столы. Только Ярослав хмурился, поглощённый важными мыслями. Для него этот праздник и предстоящий брак дочери являлись государственными делами. Немного огорчали расходы, связанные с устройством празднества, однако пиры и женские прелести иногда могут сделать больше для укрепления мира, чем мужской ум, золото, тысячи воинов, закованных в железо. Ярослав с гордостью посмотрел на Елизавету. Ей шёл двадцатый год, красота её была в полном расцвете. Так стоит весной бело-розовая яблоня в ожидании золотых пчёл...
   С пылающим лицом, опустив ресницы, рядом с Елизаветой сидела Анна. Девушку волновало, что возле неё случайно оказался человек, которого она некогда увидела в церкви, и теперь в её чистом и доверчивом сердце вновь вспыхнули волнующие чувства...
   Ярл Филипп мог выгодно жениться на любой богатой константинопольской вдове и даже на дочери самого логофета... Он ни на ком не женился, хотя ему уже стукнуло двадцать восемь лет. За эти годы Филипп никого не полюбил, сердце его осталось свободным, и Анна могла стать его царицей, если бы пожелала...
  
   - Слышал я, что ты был в Иерусалиме?
   - Я был в этом святом, а ныне несчастном городе.
   - Что же ты видел там?
   - Я видел страшное запустение. После войны греков с сарацинами Иерусалим лежит в развалинах. Храм, построенный на Голгофе, разрушен до основания. Василевс послал меня в Иерусалим, чтобы восстановить рухнувшие стены этого здания, и каменщики трудились много месяцев, прежде чем удалось выполнить повеление...
   - Пришлось тебе видеть Иордан?
   - Я искупался в этой реке, чтобы омыть грехи...
   - А ещё что видел ты?
   - Ещё я видел Мёртвое море. Воды его полны серы, упавшей с небес, когда были истреблены Содом и Гоморра, и в этой чёрной воде не может жить никакая рыба...
  
   - Что такое тело человека? Повозка, запряжённая теплом, холодом, сухостью и влажностью. Это те же четыре элемента. Огонь, вода, воздух, земля. Поэтому лечить болезни нужно, сообразуясь с природой человека...
   - Болезни надо изгонять из человеческого тела постом и молитвою или помазанием елеем. Ибо всякий недуг - зловредный дух...
   - К чему эти ухищрения? Если Господь не поможет совладать с недугом, не исцелят никакие снадобья...
   - Гиппократ говорит, что зевота или потягивание происходят отнюдь не от влияния нечистой силы, а от усталости тела. Конечно, бывает, что злые духи овладевают человеком, особенно во сне, принимая в сонном видении образ соблазнительной женщины или даже крылатого чудовища. Однако чаще всего это объясняется слишком обильной пищей, принятой во время позднего ужина...
   - Молись святому Пантелеймону и будешь здоров. Господь лучше знает, какая у тебя болезнь...
   - Для чего же нам дан разум? Не для того ли, чтобы распознавать болезни и лечить больных травами, произрастающими на земле. Что мы лечим у тебя? Болезнь печени. Её признаки налицо. Боли в боку, в спине и правом плече. Правая рука у тебя отяжелела? Отяжелела. Как обычно бывает у тебя в таких случаях. Судя по биению жилы, тебя лихорадит. Причина всему - вино, поглощённое свыше меры. Я уже тебе говорил. Пьянство - не для тебя...
   Вино разрешается, но в небольшом количестве. Оно пламенем сжигает человеку печень. У пьяниц сердце и печень ослабевают и находятся в состоянии угнетения. Вино вызывает тяжесть в желудке и гнилую отрыжку. Не говоря уже о том, что душа у опьянённого человека не способна приобщиться ни к чему разумному и как бы находится во мраке...
  
   И вот по пути на охоту, в тусклом рассвете прохладного утра, Анна иногда оборачивалась или тайком смотрела в ту строну, где ехал Филипп, и ей казалось, что она ловила на себе его взгляды. При мысли об этом у неё несколько раз щемило в груди. Она ещё не знала, что бедное женское сердце способно так сладко замирать. И вдруг неожиданная радость наполняла всё её существо. Ей хотелось смеяться, неизвестно почему, без всякой причины, а потом вдруг становилось грустно до слёз...
   Ярославна чувствовала себя молодой, красивой, способной покорить весь мир...
   Анна ещё раз оглянулась, и ей показалось, что она прочла в глазах Филиппа любовь. От этого взгляда, полного мужского любования, её сердце возликовало...
   Ярославна ехала, сама не зная куда, без всякой цели, по тропинке, едва видной среди редких и поэтому казавшихся особенно величественными дубов. Красота каждого из них была создана природой по особому замыслу, как красота человека. Деревья застыли в солнечной тишине, они созерцали мироздание, в котором существовали сотни лет. Им не было дела до того, что происходило в мимолётном времени людской жизни.
   В мире людей всё казалось хрупким и бренным и не могло устоять против бури. Анна тоже чувствовала себя былинкой, что несётся в потоке неизвестно в какое море. Её душу наполняли неведомые доселе ощущения, каких она ещё никогда не испытывала в жизни, самые радостные, какие только существуют на земле, и самые печальные, когда хочется умереть. Она не могла бы выразить их на скудном человеческом языке. Это всё возможно передать только первым поцелуем, молчаливым взглядом, шёпотом в лунную ночь...
   И вдруг Анна увидела, что Филипп смотрит на неё такими глазами, какими ещё никто никогда не смотрел на неё... Ей стало страшно и сладко... И хотелось, чтобы эта волна счастья поднималась всё выше и выше, чтобы так продолжалось бесконечно...
  
   - Сестра, или ты забыла о светильниках благоразумных дев?
   Князь начитался книг, собирая в них, как пчела, словесную сладость...
   - Почему вы здесь?..
   - Заблудились, брат...
   - Заблудиться легко, труднее выбраться на истинный путь...
  
   Перед тем как принять послов франкского короля, Ярослав позвал митрополита Феопемпта на совещание. Оно происходило в глубокой тайне, в присутствии двух любимцев: княжича Всеволода и пресвитера Иллариона, которого старый князь очень уважал за благочестие, учёность и беспокойство о Русской земле. На другой же день на торжище стало известно, что греческий митрополит недоволен приездом посольства и укорял Ярослава за его стремление выдавать дочерей замуж за латынян... На совещании митрополит Феопемпт имел неосторожность ещё раз напомнить Ярославу, что он должен чтить греческого царя как своего духовного отца...
  
   Из Греции приходили художники, учителя четырёхголосого пения, строители церквей, и им надо было платить. Без этих людей Русь ещё не могла обходиться. Это связывало русских князей по рукам и ногам, и Всеволод, наделённый пониманием политической обстановки, многому научившийся у греков, старался смягчить напряжённое положение и не доводить дело до кровопролития...
   Греки свысока смотрели на "варваров", и, оскорблённые таким пренебрежением, горячие головы толкали Ярослава на необдуманные действия...
  
   - Греческий царь будет недоволен подобным браком...
   - Пусть греческий царь не вмешивается в мои дела, как и я не вмешиваюсь в его помыслы...
   - Если есть един Христос на небе, то должен быть и единый царь на земле...
   - Пусть царь правит в своей земле, а я в своей. Каждая страна имеет пастыря. Твоё же дело, святой отец, молиться о нас и помогать мне мудрыми советами в церковных делах. Однако я не потерплю, чтобы кто-нибудь думал, что он господин мне...
  
   - Такого никогда не было на Руси. Его мнение, что лучше убить человека, чем лишить зрения...
  
   - Убеждай князя, что отрыв от греческой иерархии чреват гибельными последствиями. Доказывай, что без апостольской церкви нет спасения в загробной жизни... Увы, чем другим мы можем держать скифов в повиновении?..
   - Я говорил Ярославу, что василевс награждает чинами за приверженность к греческой церкви.
   - Что же он ответил?
   - Ответил, что не нуждается в этом...
  
   В те дни в Константинополе делил правление со стареющей Зоей легкомысленный Константин Мономах... Целью существования на земле император считал жизнь, полную наслаждений и ограждённую от всего, что угрожает страданиями или может заботами омрачить у человека хорошее настроение. Константин не выносил никакого длительного труда, торжественные церемонии наскучили ему до крайности, и он предпочитал им хорошую пирушку в присутствии красивых женщин и образованных собеседников; старое вино и редкостные яства были ему милее всякого коленопреклонения, однако выше всего он ставил любовные утехи. Государственные средства таяли в его руках, как снег от лучей весеннего солнца...
  
   - Он большой поклонник гомеровского мира, любит Платона. Считается у нас великолепным стилистом.
   - Слог - это великий дар. Но этот писатель играет словами, как фокусник на ярмарке мячами...
   - Человеку дан такой прекрасный талант, а он тратит свой дар на пустяки. Или его увлечение философией! Неужели Пселл не понимает, что, читая Платона, он подвергает опасности свою душу?
   - Хоть философ и друг мне, но должен тебе по совести сказать, что ради одного красиво построенного периода этот муж способен погубить и собственную душу.
   - Сие весьма печально...
   Феопемпт презирал всякие бесплодные упражнения ума и всячески препятствовал просвещению порученной ему скифской паствы, считая, что людям, недавно приобщённым к христианству, книги могут принести лишь вред, сея в неопытных душах сомнение, ибо родят у человека пытливость к земному и могут поколебать веру и Святую Троицу.
   - Паче всего надлежит помышлять о вечном спасении.
   - Только безумцы могут мыслить иначе...
  
   В ожидании приёма у русского короля, как в своих разговорах послы называли Ярослава, они знакомились с городскими достопримечательностями, главным же образом с церквами и рынками, удивляясь богатству и многолюдству Киева... Особенно изумляла послов церковь св. Софии, поражавшая при медленном приближении к ней своей огромностью и пятнадцатью золотыми главами. Внутри она казалась созданием ангелов, сияющая мозаиками и позолотой, росписью и подвешенными на цепях светильниками, дивно сработанными русским медником...
   - Какое величие...
   Епископы поднимали взоры к повисшему в воздухе куполу и должны были признаться, что ничего подобного не видели раньше...
   Работы по расписыванию храма ещё продолжались. В некоторых местах франкские послы видели живописцев, устроившихся на помостах, на которых стояли горшочки различной величины с красками. Это были мастера, вызванные из Греции. Но им помогали, перенимая искусство живописания, здешние отроки; они растирали краски, давали советы художникам, так как лучше, чем греки, знали русский мир, и даже иногда брали в руку кисть. Все трудились с большой поспешностью, торопясь закончить работу прежде, чем высохнет свежая штукатурка на стене, и на деревянных помостах царило большое оживление. Наверху два иконописца клали последние краски на картине "Тайная вечеря"; было занимательно смотреть, как оживали лики участников этой странной трапезы и оставались тёмными черты Иуды.
   Дольше всего помедлили послы перед изображением семьи Ярослава. По словам Иллариона, её написал какой-то русский художник. На главном месте восседал Христос. С одной стороны князь подносил ему подобие киевского храма, с другой простирала руки в христианском благоговении Ирина. Оба они были в золотых коронах. За Ярославом стояли сыновья, за Ириной - дочери, со свечами в руках. Все были в пышных греческих одеяниях.
   - Которая из них Анна?
  
   Епископ Готье изумлялся больше всего красоте мозаик. Илларион объяснял, почему они сияют цветами радуги:
   - Для зелёного цвета подбирается двадцать пять оттенков, для коричневого - двадцать три. И так для прочих. Кроме того, художник располагает камешки не прямо, а под некоторым углом, поэтому они освещаются по-разному и тем самым принимают различную окраску. Вот почему всё это так прекрасно!
   Епископа Роже особенно поражали огромные средства, затраченные на постройку и украшение храма, на покупку церковных сосудов. Он покачивал головой, когда переводчик сообщил ему, что мраморные колонны доставили сюда из Херсонеса. На порогах их с невероятными трудностями перетаскивали берегом при помощи катков. Кирпичи русские научились делать и обжигать уже давно. Так рассказывал Илларион, весь сиявший гордостью за Русскую землю. Его слова тут же переводил Людовикус, так как священник не знал латыни, а епископы не изучали греческого языка. При церкви находилась палатка, где происходили суды, помещалось книгохранилище, куда желающие могли прийти и читать книги. Готье с любопытством рассматривал их, но, к его огорчению, они были написаны на славянском или греческом языках.
   Осматривая храмы и торжища, епископ Роже не забывал о поручениях короля. Генриху очень хотелось получить в приданое за невестой мощи папы Климента...
   В церкви воздух был необычайно гулким, благодаря вделанным в стены кувшинам, которые называются голосниками, так как делают особенно звучным человеческие голоса и церковное пение. Этот воздух напоминал о горных высотах...
   - Здесь покоятся великий наш царь Владимир, создавший эту красоту, и супруга его, греческая царица Анна...
   Просветитель нашей земли! Новый Константин!..
   - А где же мощи святого Климента?
   Илларион показал рукой на серебряный ковчежец на престоле...
  
   Епископы стали подниматься в город. По дороге Людовикус показывал им достопримечательности:
   - Вот Бориславлев двор...
   - Чудин двор...
   - Здесь живёт Путята...
   За дубовыми частоколами стояли высокие хоромы с птицами и фантастическими узорами на оконных наличниках.
  
   В тот день Анна с печалью любовалась Днепром, на пороге расставания с родиной. Это происходило в Вышгороде, куда Ярославна приехала на конях с братьями Всеволодом и Святославом и немногими отроками, чтобы, может быть, в последний раз побывать в городе, где прошло её милое детство...
   Поселение называлось Вышгородом потому, что неведомые люди построили его в отдалённые времена на горе, на берегу Днепра, в нескольких поприщах от Киева, куда из вышгородских ворот вели две дороги: одна по берегу реки, другая в объезд, лугами и рощами. Град окружали прочные бревенчатые стены и башни...
   Ярославна смотрела на Днепр. С горы открывался чудесный вид: весь склон был в цветущих деревьях, а внизу струилась величественная река, голубеющая вдали; воды её разделялись на рукава, образуя острова и заливы с серебристою водою и розоватыми отмелями. На востоке за Днепром тянулись широкие луга, на западе зеленели весенние дубравы, а на полночь темнели непроходимые дебри, в которых водились всякие звери, от легконогих оленей до яростных туров.
   Сооружённая на холме пятиглавая деревянная церковь была произведением рук местных древоделов, которые в большом числе населяли город. За кладбищенской оградой росли плакучие ивы, стояла тишина...
  
   - Скажи, почему иногда неспокойно на душе?
   - Неспокойно на душе, когда какая-нибудь печаль тревожит человека. Но печаль земная мимолётна. Каждый час её может сменить радость.
   - Возможно ли изгнать печаль из души?
   - Возможно.
   - Чем ты изгоняешь её?
   - Постом.
   - Как же ты постишься?
   - Монаху надлежит вкушать пищу один раз в день. В понедельник, среду и пяток - сочиво, в прочие дни - рыбицу и мёду по чаше в день. И лишь когда трижды зазвонят в церкви, то есть в воскресенье, мясо разрешается есть. В великий же пост сухоядение...
   - А мёд?
   - Мёду не пить...
  
   - Знаю, как монахи умерщвляют свою плоть. Посмотри, какие они толстые в монастырях...
  
   На сердце у Анны лежал камень. Куда бы они ни пошла, всюду на пути её стояли монахи, епископы. Они говорили о посте и покаянии, а ей хотелось жить, быть счастливой. Она вся наполнялась радостью, вспоминая о Филиппе, хотя знала, что судьба разлучит их навеки, и когда думала об этом, то радость её угасала, как задутая ветром свеча...
  
   На яблоне, под которой Анна нашла с братьями приют, среди розоватых цветов, тронутых иногда пятнышком пурпура, гудели трудолюбивые пчёлы. Всеволод, которому хотелось сегодня рассуждать о высоких материях, глядя на пчелиную суету, покачал головой:
   - Пчела собирает мёд, пахарь трудится на ниве...
   Анна подняла глаза к яблоневым цветам, и у неё тоже мелькнула мысль, что в словах брата - истина: маленькая пчела трудится изо всех сил, а она проводит время праздно.
   За цветущими деревьями была видна зелёная долина, усыпанная жёлтыми цветами. Далеко за долиной синел лес...
  
   Анна смотрела вдаль, занятая своими мыслями. Вышгород, Вышгород! Никогда она больше не увидит этот священный город! Многих людей она встретит на своём пути, но никогда уже не улыбнётся ей Филипп...
  
   Патрикий справлялся у Святослава о его здоровье и давал врачебные советы:
   - Избегай по возможности того, чтобы попадать в лапы лекарей. Даже если у больного пустячная болезнь, врач непременно станет убеждать, что недуг требует применения дорогостоящих лекарственных трав, и будет до бесконечности затягивать свои посещения, чтобы получить побольше денег. Поэтому позволь тебе посоветовать: коль хочешь быть здоровым и избавиться от своих болячек, ешь до сытости только за обедом, но избегай ужинов, и пусть пища никогда не отягощает твой желудок. Постись, и ты обойдёшься без услуг эскулапов. Если желаешь принимать что-нибудь приносящее пользу человеку, то пей полынь, а коль страдаешь желудком, принимай настойку из ревеня. Бросай кровь три раза в году - весной, зимой и в месяце септембрии - и будешь здоров...
  
   - По-моему не следует предоставлять другу кров у себя в доме. Лучше найти для него какое-нибудь подходящее помещение и посылать туда всё необходимое, пищу и вино. А если ты поселишь его у себя, то послушай, что может произойти. Во-первых, ни супруга твоя, ни дочери не будут чувствовать себя свободным в своём собственном доме. Если им потребуется выйти по какому-нибудь делу из женской половины, твой приятель будет вытягивать шею и устремлять на них любопытствующие взоры. В твоём присутствии он, пожалуй, потупит голову, якобы из скромности, но станет подсматривать, какая у твоей жены походка, какие ноги, как она поворачивается и подпоясана, начнёт разглядывать твоих дочерей с головы до ног, а потом будет рассказывать об этом на пирушке приятелям и тихо посмеиваться. Ещё найдёт плохим твой стол. Если же подвернётся удобный случай, постарается делать любовные знаки хозяйке или будет смотреть на неё бесстыдными глазами и, может быть, даже соблазнит её...
  
   Боярин смотрел на грека непонимающими глазами. Он славился богатством, однако не был наделён быстрым разумом. Соль разговора он постиг, когда греческий хитрец уже отбыл в Константинополь...
  
   - Братие и дружина...
   Ещё в дни великого Владимира, когда из Царьграда приехала впервые на Русь греческая царица, при киевском дворе создался некий церемониал, и выход князя к народу обставили известной торжественностью. Так же это происходило и теперь...
   В наступившей тишине князь и княгиня заняли троны, и Анна опустилась рядом с отцом на соё место...
   Ярославна сидела как приговорённая к казни, и приветственные речи доносились до её слуха откуда-то издалека...
   Епископы тихо переговаривались с усатым рыцарем, и все трое с удовлетворением кивали головами, рассматривая красоту королевской невесты...
  
   Три месяца спустя, расставшись в слезах и древних причитаниях с больной матерью, стареющим отцом и братьями, Анна навеки покинула Русскую землю...
  
   Анна смотрела с высоты коня или с повозки на всё, что попадалось на пути, и думала, что жизнь везде одинакова: люди трудятся, добывают хлеб, родят детей, умирают...
  
   В тот час, когда путешественники прибыли наконец в Гнезно, на землю уже опускалась ночь. К счастью, городские ворота оказались незапертыми. В те годы царило большое согласие между Польшей и Русью, и никто не опасался нападения...
  
   - Значит, и вы христиане?
   - Христиане, платим десятину. Если курка снесла десять яиц, одно отдай в церковь. И многие другие пошлины платим.
   - Куда же идут деньги?
   - То нам неведомо. Может, на кормление монахов? Их у нас в Польше как ворон развелось.
   - И у нас в Киеве попов немало...
  
   Шурша шёлком, в горницу стремительно вошла полная женщина. Это была королева. Она раскрыла объятия племяннице, и обе заплакали. Мария помнила Анну девочкой и изумилась, увидев перед собой рыжеволосую красавицу в парчовой шапочке, опушенной мехом, какие носят русские князья и княгини...
   В дверях уже стоял король Казимир...
   - Не плачь! Ты увидишь благословенную французскую землю!..
  
   Казимир скучал в своём королевстве. Стоило отъехать пятьдесят миль от Гнезно, как уже начинались непроходимые топи и дебри, в которых хоронились языческие селения...
  
   Только что миновал тысячный год, когда погрязшие в грехах народы и за десять веков не успевшие приготовиться к царству небесному, с трепетом ждали конца мира. Однако первое тысячелетие прошло без особых потрясений, и люди снова приступили к своим ежедневным занятиям...
  
   Прошло ещё два года. За это время благополучно закончились переговоры с Ярославом, и его дочь отправилась в далёкое французское королевство. Но Марии не хотелось расставаться с племянницей, и она под всякими предлогами затягивала её отъезд из Гнезно. В конце концов Ярославна покинула Польшу и, перевалив лесистые Судеты, очутилась в Чехии... В Праге посольство остановилось только на отдых...
   Приближалась осень с её дождями, распутицей и тёмными ночами. Анна спешила добраться поскорее до Эстергома, намереваясь провести зиму у сестры Анастасии... Свернув с большой дороги, посольство прибыло в Угрию, и в Эстергоме начались бесконечные беседы с Анастасией...
  
   Наступила зима... Мир наполнился ледяным воздухом, в серебряных кубках искрилось янтарное вино, от которого в сердце сладкая грусть. Где-то находился в этот час Филипп, голубоглазый воин?..
  
   Но как только пришла весна, растаял снег на полях, и дороги стали проезжими, Анна рассталась с милой сестрицей Анастасией и направилась в Регенсбург.
   Сначала поплыли в ладьях по Дунаю. Король Андрей снабдил посольство всем необходимым для водного путешествия, и Анна испытала много удовольствия, когда на обоих берегах Дуная сменялись один за другим живописные пейзажи, рощи, торговые города, каменные монастыри и замки. Она наблюдала изумительные закаты над водою и восходы солнца... Это была часть древнего торгового пути...
  
   Весна была в разгаре... Когда ладьи сменили на повозки, Анна поняла, что Русская земля осталась далеко позади. Теперь путь лежал среди гор Франковии, и в пути часто попадались шумные водопады, производившие большое впечатление на Ярославну...
  
   - Говорят, он весьма знатного происхождения. Во всяком случае, наружность его привлекает взоры. Архиепископ Адальберт красноречив, удачлив в своих предприятиях, богат. Поговаривают даже, что он властолюбец и якобы намерен создать второе папство в Гамбурге, чтобы под своим духовным руководством, как под крылами орлицы, объединить все немецкие епархии и Скандинавию. Под духовным ли только? Ведь ни для кого не тайна, что у него есть один большой порок. А именно - любовь к славе. Архиепископ честолюбив до крайности. Этим он снискал себе немало врагов, а, как известно, честолюбие - плохой советник в делах смирения. Однако мы должны быть осторожными в осуждении этого пастыря, ибо сказано, что каким судом ты судишь ближнего, таким и тебя будут судить...
  
   В честь Анны в огромном императорском дворце устроили пир...
   Генрих, полный сознания своей власти над Германией, но меланхоличный, потому что всякая власть есть суета сует и жизнь человеческая бренна, усадил Анну рядом с собой и любовался ею...
  
   Успешно выполнив в Киеве королевское поручение, послы возвращались в Париж...
   Медленно уплыли назад франконские горы, умолкли водопады, остался за спиной многоводный Рейн. И вдруг в одно туманное утро огромным цветком раскрылась перед глазами прекрасная Франция. Она была такой же лесистой и заболоченной страной, как Польша или Лотарингия, но Анне представилась в особом свете: воздух здесь казался необыкновенно приятным для дыхания, нигде так не зеленели лужайки, после нагромождения гор и скал небольшие холмы приветливо возвышались на долинах, и всё было полно соразмерности...
   - Здравствуй, Франция!..
  
   Когда весть о благополучном возвращении посольства достигла ушей короля, находившегося в те дни в парижском дворце, им овладело такое нетерпение, что, не медля ни единого часа, невзирая на то, что день уже клонился к вечеру, Генрих помчался в сопровождении немногих спутников по реймской дороге навстречу невесте...
  
   А между тем Ярославна приближалась к своей судьбе. Дорога поднялась на холм, и с возвышения Анна увидела, что навстречу, поднимая облако пыли, стремительно скачут всадники... Анна придержала лошадь...
   У Анны колотилось сердце. Она представляла себе жениха совсем другим, более красивым и молодым, а перед нею тяжеловато сидел на коне довольно мрачного вида сорокалетний человек с неказистой бородой. Но она уже знала от Милонеги, что красота не нужна для мужчины, а требуется от него сила мышц, желание повелевать и мужество в сражениях...
  
   В Реймсе господином был архиепископ Ги...
   В Реймсе должна была состояться брачная церемония и коронация Анны, хотя ещё ни одна французская королева не удостоилась подобной чести. Однако Генрих считал, что такой обряд только упрочит права его наследника, рождённого от матери, чьё чело помазано священным миром.
   Всю зиму в хижинах ткачих и вышивальщиц изготовлялась торжественная одежда для будущей королевы... Искусные мастерицы шили голубое платье, сотни раз примеряя его на высокой и бледной девушке Жанне... Верхнюю хламиду, украшенную тонкими кружевами, сделали из материи вишнёвого цвета и усыпали золотыми лилиями, излюбленным цветком французских королей... Лучшие башмачники в королевстве смастерили для королевской невесты красивые туфельки из голубого шёлка, осыпанные жемчужинами...
  
   Уже с первых дней пребывания Анны во Франции король столкнулся с упрямым характером супруги. Она решительно отказалась присягать, положив руку на латинскую Библию, и заявила во всеуслышанье, что клятву принесёт только на славянском Евангелии. Очарованный её прелестями, Генрих уступил под ворчание епископов.
   Анна привезла эту книгу с собой, среди прочих своих книжных сокровищ...
  
   Бракосочетание происходило в аббатстве Сен-Реми, а церемония коронации - в церкви св. Креста.
   Анне казалось, что всё это она видит во сне...
   В самый торжественный момент коронования вдруг Анна почувствовала на своих плечах тяжесть хламиды - пышного красного одеяния на белой подкладке и отороченного русскими горностаями. Эти белоснежные шкурки считались символом чистоты...
   Наступила минута, когда надлежало принести королевскую клятву. Анна со страхом приблизилась к алтарю и увидела широко раскрытую знакомую книгу, написанную славянскими письменами...
   Потом было приятное ощущение тяжёлой золотой короны на голове...
   По окончании коронации в архиепископском дворце устроили пир...
   В опьянении люди вели себя так, как будто это был последний день их жизни...
  
   - Что ты плачешь по мне, как по умершей? Разве не участь каждой женщины иметь мужа и рожать детей?
   Так с детства была воспитана Анна, в полной уверенности, что красота имеет государственное значение...
  
   - Об Оттоне можно говорить разное. Но думаю, что мало рождалось на земле людей, в такой степени обуреваемых мечтами о прекрасном, как он, и в этом выразилось, вероятно, влияние Герберта. Став императором, Оттон назначил своего учителя аббатом, а затем епископом древнего города Равенны. Отсюда он перебрался в Реймс и под конец жизни сделался папой...
  
   - Ты прав. Сначала священное писание, а потом уже поэты и философы.
   - Философия есть служанка теологии!
   - Кто же станет спорить с этим! Но чтобы познать с пользой для души священное писание, необходимо быть знакомым с философией, хотя бы для того, чтобы опровергать учения ложных мудрецов. Следовательно, нужно знать латынь. Постичь же её можно, только читая поэтов. Так замыкается круг. Вот почему в школе у Герберта мы изучали Вергилия. Но его любимыми книгами были Боэций и Сенека. Разве не может христианин искать в этих книгах утешения в трудную минуту жизни?
   - Утешение в часы душевных сомнений, или когда смущают мысли о смерти, христианину надлежит искать в Псалтири.
   Как большинство князей церкви, Ги не отличался большой учёностью, считая, что для спасения души достаточно малого знания и большой веры...
  
   - Вот что мне говорили в Испании... Якобы Герберт, когда он изучал там чернокнижие, похитил у какого-то сарацинского волшебника магическую книгу...
   Анна не знала, что такое чернокнижие или магические книги. Её душевный мир был полон солнца...
   - Магические книги содержат тайны, помогающие господствовать над миром. Обладающий ими всемогущ и может медь превращать в золото...
   Анна внимательно слушала, пока король обсуждал с епископами ссору двух аббатов...
   - И такой человек стал папой?
   - Под именем Сильвестра.
   - Хотя занимается волшебством?
   - Уверяют даже, что он заключил союз с Вельзевулом...
   - Откуда ты знаешь всё это?
   - Мне рассказывал об этом некий бродячий монах... Он был с нами, когда мы направлялись в Киев, а потом куда-то исчез...
   - И всё это правда?..
  
   Дворцовые помещения были обширны, но неуютны. Зимой требовалось топить очаги с утра до ночи, чтобы прогнать сырость каменных зал, где тихо бродили, поджав хвосты, королевские псы и в углах пахло собачьей мочой...
  
   Если король отсутствовал, Анна поднималась иногда на дворцовую башню, куда вела каменная винтовая лестница. Отсюда открывался вид на весь Париж, и его окрестности лежали вокруг как на ладони. Внизу протекала зеленоватая Секвана, и над водою склонялись старые ивы. Город был обнесён стенами, наполовину каменными, наполовину дубовыми. Всё пространство внутри укреплений застроили высокими, но узкими домами, среди которых кое-где возвышались белые церкви...
   Анне казалось, что нельзя шагу ступить, чтобы не встретиться на земле с каким-нибудь святым, мучеником, блаженным. А в то же время в мире было столько грехов и злодеяний, и дьявол бродил поблизости от монастырей и дворцов...
  
   В этот полный шума и волнений солнечный день французский народ радостно приветствовал свою новую королеву криками, в надежде, что она будет не такая, как другие. Вокруг была беспросветная жизнь. Хотя в бедных хижинах ещё хранились воспоминания о том волнительном годе, когда сервы, презрев покорность Богу и властям предержащим, восстали на сеньоров и попов, вообразив, что могут жить по-иному и не платить оброк. За это им отрубали руки и ноги. Но никакими муками нельзя задушить в человеке стремление к счастью и свободе...
  
   Анна лежала в постели, вытянув руки поверх одеяла из беличьих шкурок, привезённого из Киева. В этом мире, где человек человеку волк и люди помышляли с жадностью о выгоде, одинаково в Париже и в Киеве радость человеческой жизни нарушали войны, моры, болезни, страдания. Анне больше нравилась та жизнь, что описывалась в книгах, в прочитанных трогательных историях о любви, какой ей не суждено было испытать на земле. Анне с детства внушили, что судьба помазанников не такова, как у обыкновенных людей. По вечерам Генрих рассказывал о непокорных вассалах, о не доставленном вовремя продовольствии, о постройке очередного замка. А между тем существовала на земле любовь до гроба, счастье свидания с любимым, песня влюблённого менестреля...
   Король жаловался:
   - Каждый день новые неприятности. Никто не хочет думать о бедной Франции, и всякий считает, что прежде всего ему надо приумножить свои владения. Вот опять граф Рауль... Этот наглец знает, что у меня не хватает сил наказать всех нарушителей божеских и человеческих законов, а ведь от этого королевское имя терпит ущерб...
  
   - Плохие новости из Рима. Папа обвиняет меня в том, что я торгую епископскими местами. Но ведь это приносит немалый доход королевству...
   - А если папа отлучит тебя от церкви?
   Что Генрих мог ответить на этот страшный вопрос? Людям становилось не по себе при одной мысли, что им придётся гореть в аду. Загробные муки представлялись грешнику столь ужасными, что порой он как бы чувствовал на своей коже долетавший из преисподней жар. Король Франции и последний конюх были равны в этой детской вере. Не говоря уже о том, что отлучение или запрет совершать в церквах богослужение подрывали королевскую власть. Народ послушно брёл туда, куда его вели монахи...
   - А разве в Риме не торгуют престолом Петра? Мне рассказывали пилигримы...
  
   Во всём мире было мрачно и безнадёжно. Вавилонский принц разрушил храм Христа. Мир жил как в подземелье. В соборной крипте слышались рыдания. Это плакали люди, потерявшие веру в Бога и готовые обратиться за помощью к сатане. Но дьявол не обращал внимания на души бедняков, а денно и нощно бродил около королевских дворцов или у ворот богатых монастырей, где розовощёкие аббаты запивали жирное мясо Орлеанским вином и пели непристойные песни. Везде, во всём мире, в келии киевского монастыря и в скриптории турской школы, сатана раскидывал свои сети и улавливал человеческие души... Монашеское одеяние не спасало человека от содомских пороков. Дьявол толкал людей на злодеяния и внушал им сладострастные мечты...
  
   Анна сидела у очага, проводила дни за книгой или слушала епископа Готье... Он заставлял отвечать на свои вопросы Анну и тем самым укреплял её разум.
   - Что такое небо?
   - Вращающаяся сфера.
   - Что такое день?
   - Возбуждение к труду.
   - Что такое солнце?
   - Украшение небес, счастье природы.
   - А ещё что?
   - Распределитель часов.
   - А что такое луна?
   - Подательница росы, свет ночи, предвестница погоды.
   - А что такое звёзды?
   - Путеводительницы морехода, краса ночи.
   - Что такое дождь?
   - Дождь есть зачатие земли, кончающееся рождением плодов.
   - Что такое ветер?
   - Колебание воздуха.
   - Что такое земля?
   - Кормилица живущих.
   - Что такое весна?
   - Художница земли.
   - Что такое лето?
   - Спелость плодов.
   - Что такое осень?
   - Житница года.
   - А зима?
   - Изгнанница лета.
   - Что такое год?
   - Колесница мира.
   - Кто везёт её?
   - Ночи и день, холод и жар.
   - Кто её возницы?
   - Солнце и луна.
   - Сколько они имеют домов?
   - Двенадцать.
   - Кто живёт в них?
   - Овен, Телец, Близнецы, Рак, Лев, Дева, Весы, Скорпион, Стрелец, Козерог, Водолей, Рыбы...
  
   В парижском дворце текла размеренная жизнь. Никаких событий, но много суеты... Весной обычно начинались военные действия. Но если не шумела война, то с наступлением тёплых дней король и королева, а вместе с ними двор, все придворные чины отправлялись в какой-нибудь отдалённый домен...
  
   Сама того не подозревая, Ярославна сеяла на французской земле русские семена...
  
   - Не позволяй отнять ребёнка у матери. Ты - король и должен защищать обиженных и гонимых.
   Королева только вчера сообщила Генриху о своей беременности, и он теперь готов был сделать для супруги всё, чего бы она ни попросила...
   Восстановление справедливости на земле Генрих считал бесплодным занятием. Для этого не хватило бы и тысячи лет. Единственное, что волновало его в этот час, было сообщение Анны. Теперь надлежало принять все меры, чтобы оградить здоровье королевы. Ничто не должно повредить плоду в её чреве. Она носила в себе наследника французской короны...
  
   Санлис со своими пятью высокими башнями представлял собою довольно живописное зрелище. Расположенный на возвышенности и окружённый дубравами, он напомнил Анне Вышгород. У неё сжалось сердце, когда она подумала об этом русском городе на берегу Днепра и о проведённой там юности...
   Она заглянула с моста в воду. В реке блеснули серебристые рыбёшки. Лесной воздух был сладостен, как везде на земле, где произрастают дубы, привлекающие бури и молнии...
  
   День был воскресный, и после обеда в харчевню набилось немало народу. Кто пришёл залить горе на последний грош, кто тайком от жены пропивал базарную выручку, а те, кто побогаче, собрались здесь, чтобы за свои собственные деньги получить удовольствие и послушать, о чём говорят люди...
  
   - Юноша, спой нам какую-нибудь песню про любовь!
   - Не спеть ли мне песню о Тристане и Изольде?..
   Самые простые слова: дерево, ручей, пряжа, дуб... Но кто-то дал певцу такую власть, что из этих простых слов слагалась возвышенная песня, волнующая душу. Под звуки виелы они складывались в историю о любви двух сердец. Воображение, подогретое вином и печалью, рождённой внутренней тревогой, помогало Анне представить себе и одинокое дерево в саду, и прихотливо вырезанные дубовые листья, и волны пряжи, и серебряный ручей, и шевелившиеся от движения струй зелёные водоросли, и суетливого водяного жучка. Анна припомнила вдруг запах речной воды, нагретой полуденным солнцем, когда над склонёнными ивами трепещут зелёные стрекозы.
   Смутно чувствуя, что он создаёт особый мир, в который могут проникнуть только люди, способные на нежные чувства, Бертран рассказывал в песне историю двух сердец...
   Волнение Анны достигло предела... Так всегда Анна зарождала в мужских сердцах любовь, как будто явилась в этот грубый мир с другой планеты...
  
   Однажды Милонега доложила госпоже, что её желает видеть какой-то чужеземный купец, прибывший в Париж с Руси, по его словам - с важными известиями. Анна разволновалась... Нет ничего страшнее для человека, чем разлука с родной землёй...
   - Что ещё тебе сказать? Кажется, всё важное сообщил. Вот разве о молодом ярле. Был в Киеве начальник охранной дружины, забыл его имя...
   Сердце у королевы болезненно защемило, хотя она уже не думала об этом человеке, промелькнувшем в жизни, как стрела.
   - Князь Святослав рассказал мне о нём...
   - Где же теперь молодой ярл?..
   - Молодой ярл победил печенегов и возвратился с добычей в Киев, но не остался там, а уплыл в Константинополь и потупил там на царскую службу. Он где-то погиб недавно в греческих пределах...
  
   Прошёл ещё один месяц. Когда же случилось то, к чему предназначена женщину природа, Анна, к великой радости короля, родила здорового и невероятно крикливого младенца, епископы Роже и Готье, в течение многих лет остававшиеся советниками Генриха, пришли к нему и спросили:
   - Как ты пожелаешь, чтобы назвали твоего сына?
   Отец чувствовал себя на седьмом небе. Едва сдерживая наполнявшую его сердце радость, он ответил:
   - Спросите у королевы!..
   У Генриха не было силы противостоять Анне в важных решениях. Так же он уступил ей, когда она захотела присягать на странной славянской книге. Едва епископы ушли в королевскую опочивальню, король сказал окружающим с привычной своей грубоватостью:
   - Пусть назовут моего наследника как угодно, лишь бы французская корона держалась у него на голове!
   Прелаты явились к Анне. Королева прижимал к себе сына...
   - Король прислал нас узнать, как хочешь ты, чтобы нарекли новорожденного?
   Счастливая мать посмотрела куда-то вдаль, видя перед собой нечто скрытое от зрения остальных людей, и тихо сказала:
   - Хочу, чтобы его нарекли Филиппом! Пусть будет таким его имя...
   - Но почему ты пожелала дать сыну это странное имя? Ни один французский король не назывался так. Разве не более достойно назвать его, например, Робертом, в память благочестивого отца нашего короля? Или в честь славного предка дать ему имя Гуго?
   Но Анна оставалась непреклонной. Она ответила:
   - Робертом я назову второго сына...
  
   Все помыслы короля были направлены на укрепление его дома, который ещё совсем недавно колебала буря гражданской войны. Теперь у него есть сын! Он думал также о приумножении богатства. Ведь деньги дают возможность нанимать большое число норманнских рыцарей, ковать оружие, строить неприступные каменные замки. Только хорошо вооружённый и сытно накормленный воин способен с успехом сражаться...
   Генрих рассказывал королеве о том, что произошло во время очередного набега, и Анна не знала, кто больше враг королю Франции - немецкий ли кесарь или собственные графы. Ей представлялось, что французское государство - здание, построенное на песке: в нём каждый сеньор жил как независимый властелин, и король только делал вид, что власть его простирается от моря до моря.
   На Руси отец был одинаково господином в Киеве и в Тмутаракани, в Ладоге и Новгороде... А в Полоцке? Нет, видно, везде на земле происходит то же самое. Непомерная жадность вельмож, стремление к золоту, ненасытное желание собрать в своих житницах и погребах возможно больше пшеницы, ячменя, хмеля, вина, льна, мехов, пряжи, мёда... Везде графы хотят одеваться в дорогие одежды и владеть породистыми конями, драгоценным оружием. Она сама носила красивые платья из шёлка, ела на серебряных тарелках и пила из золотой чаши...
   Впрочем, иногда поднималась на миг завеса над страшным миром, и Анна видела нищету, человеческие страдания, жалкую покорность бедняка своей судьбе. Но как возможно изменить участь этих людей?..
   Везде одно и то же...
   - Почему же жадны графы? Ведь нельзя же унести богатств с собой в могилу.
   - Всем нужны деньги. Появилось много дорогих товаров... Вот почему у каждых городских ворот, а иногда даже при переходе с одной улицы на другую установлен мытный налог. Но я опять скажу тебе, что если бы жители платили одному королю, то разорения для народа было бы значительно меньше.
   Анна знала, что королевские Прево грабят народ не менее беспощадно, чем графы, однако промолчала. Ей приходилось читать в книгах, что страдальцы на земле получат награду на небесах. Это успокаивало её, хотя она сама не страдала... Значит, будет лишена вечного блаженства? Королева гнала прочь печальные мысли. И всё-таки иногда приходило в голову, что не всё благополучно вокруг. Так, до слуха её доходили страшные рассказы о манихеях. Будто бы в Сауссоне жители слышали по ночам, как из неких глубоких подземелий доносились чудовищные вопли:
   - Хаос! Хаос!..
  
   - Сатана покровительствует манихеям. В чём сущность их учения? Объясняя, почему на земле добро перемешалось со злом, они утверждают, что мир создавали одновременно Бог и дьявол. Свет и тьма! И они поклоняются злому началу, сиречь сатане!..
  
   Епископ Роже уверял королеву, что после сожжения нечестивых еретиков католическая вера во Франции заблистала ещё более ярко.
   Но вскоре произошло очень важное событие в христианском мире, а именно - разделение церквей...
  
   Готье было сейчас не до тонких восприятий: он ругал себя за длинный язык, который рано или поздно мог уготовить ему что-нибудь вроде монастырского заточения на хлебе и воде, что далеко не прельщало этого чревоугодника. Увы, таков был его характер: часто из чувства противоречия он говорил лишнее, а потом трепетал. Сейчас епископ тоже опасался, что королева пожалуется на него. Но Анна сокрушённо сказала:
   - Ты слишком много размышляешь о вещах несказуемых, и это помрачило твой разум.
   - Разум мой близок к безумию.
   - Успокойся. Мы все несчастны в этом мире, и ещё неизвестно, обретём ли блаженство в будущем. Но что теперь будет с нами? Почему христиане не могут жить в мире между собой?..
  
   В те годы одинаково на Руси и во Франции пересекали небо кровавые кометы, и люди выходили по ночам из своих жилищ, чтобы следить за ними, предчувствуя новые несчастья. В этом страшном мире, как беспомощная птичка, трепетала душа Анны.
  
   Годы текли как вода... Один из пилигримов, питаясь, как птица небесная, подаянием, принёс во Францию известие о разделении церквей.
   Едва ли эта новость особенно потрясла французский народ, до крайности измученный войнами, засухами, неурожаями и другими бедствиями. Тем не менее, лишь только Генриху стало известно о событиях в Константинополе, он прежде всего подумал о том, какую пользу можно извлечь из них в трудной борьбе с папским Римом...
  
   - Я вызвал тебя, чтобы ты просветил наше невежество и рассказал о церковной смуте.
   В глубине души Генриху было совершенно безразлично, кто в этой тёмной истории прав, кто виноват.
   - Разве не известно тебе, король, что натворил в Константинополе этот сатана?
   - Какой сатана?
   - Константинопольский патриарх.
   - Что же он натворил?
   - Велел закрыть латинские храмы в Константинополе, где бескровная жертва правильно совершалась на опресноках, а не на квасном хлебе, как у греческих еретиков. А, кроме того, кто же посмеет теперь не признать, что дух святой нисходит и от сына?
   Но вопрос о квасном и пресном хлебе тоже не очень волновал короля. И даже не мучила его проблема о нисхождении святого духа. Ему хотелось узнать о положении, которое создавалось на Востоке...
   - Что же всё-таки произошло в Константинополе?
   - Единая церковь распалась...
   К своему глубокому сожалению, королю Генриху из подобных епископских споров никакого полезного вывода сделать не удалось...
   Королева сидела с опечаленным лицом. Жизнь походила на море, взволнованное бурями, и Анна со страхом плыла в нём, как утлый чёлн среди пучин.
  
   Несмотря на большое душевное потрясение Анны, когда она поняла, что с разделением церквей будет жить в ином мире, чем тот, в котором оказались её близкие, королеве представлялось, что всё так и останется до скончания века: жить с Генрихом, заботы о детях, материнское умиление перед первым детским лепетом, женские радости и слёзы...
   Вспыхивали и утихали непродолжительные, не очень кровопролитные и мало славы приносившие французскому королю битвы...
   Анна почти не участвовала теперь в этом потоке событий, а только олицетворяла величие Франции своей царственной красотой, и люди с улыбками взирали на королеву, не причиняющую никому зла. Человеческое бытие представлялось таким неприглядным... Анна стала явственно замечать на каждом шагу бедность и угнетение... Однако епископы и монахи утверждали, что всё в мире совершается по замыслам провидения, а если и бывают бедствия, или довольно частые неурожаи, или мор, то это лишь испытания, посылаемые людям, чтобы направить род человеческий на истинный путь. Следовательно, какое малое значение имели все эти беды по сравнению с вечным блаженством! Плохо знакомые с богословием, крестьяне мрачно слушали, переглядываясь друг с другом и почёсывая в затылках.
   Даже Анна, несмотря на свою гордыню, поддавалась уговорам о необходимости смириться пред небесами. Но она чувствовала, что в мире клокочут подземные страсти, и убедилась в этом, когда ей пришлось присутствовать на соборе, где предали анафеме...
  
   - Нужно тебе сказать, милостивый король, что Беренгарий человек, полный ума, красноречив, как Цицерон, и способен часами произносить пламенные речи. Кроме того, он первостепенный диалектик, поэтому всегда утверждал, что диалектика есть мать всякого знания. Помню, в одной из своих речей он сказал, что риторика украшает, музыка поёт, арифметика считает, астрономия изучает движение небесных светил и только диалектика учит познавать истину во всей её полноте... К тому же он получил обширное медицинское образование... Мне приходилось бывать в его доме, потому что Беренгарий отличается большим гостеприимством. Стол у него всегда обилен и полон самых разнообразных яств... Во время ужина у Беренгария велись речи, полные неизъяснимой сладости, но никогда я не слышал, чтобы там произносились еретические мысли...
  
   Не привыкший к богословским диспутам король потирал рукою лоб, стараясь понять, в чём же различие двух мнений. Анна тоже с трудом следила за словами епископа, но догадывалась, что приходит конец её детской вере. Ныне она уже попала в мир, где во всё вмешивается беспокойный человеческий разум...
  
   - Чем прославлен Лафранк?
   - Он написал трактат в защиту евхаристии, под названием "О плоти и крови". Беренгарий ответил на него своим сочинением, о котором я тебе говорил. Оно называется "О тайной вечере"...
   Король подивился в душе умению монахов писать подобные книги...
  
   - К заблуждениям человеческим, если они порождены стремлением убедиться в истине, надо относиться со всем возможным милосердием...
  
   - Что я могу сделать? Пожалуй, он в самом деле будет гореть на костре.
   - Не запятнай себя опрометчивым поступком.
   - Разве ты не слышала, какие обвинения возводят на этого безумца. Они кричат как одержимые.
   - Громкие голоса ещё не доказательство истины.
   - Чего же ты хочешь от меня?
   - Пусть его осудят на заключение в темнице.
   - Это хорошее решение. А потом мы увидим, как поступить.
   Генрих вздохнул с облегчением...
  
   Анна слушала Готье, пытаясь пробраться в чащу этих хитросплетений.
   - Постигаешь ли ты мои слова, госпожа?
   Анна ответила, что постигает. По взволнованному лицу королевы можно было заметить, что её радует восхождение по лестнице мудрости. Ещё одна ступенька преодолена, чтобы приблизиться к пониманию вещей! Каждый раз, когда она слушала Готье, у Анны было такое ощущение, точно она поднималась на высокую гору, откуда открывается вид на земные красоты. Она не читала книг, что тихо, храня какую-то тайну, стояли на полке у епископа, - ни аристотельского трактата "Об истолковании", ни сочинений Боэция или Сенеки, но умела как никто внимать словам Готье Савайера, и старик любил развивать перед королевой свои затаённые мысли, если поблизости не торчали лопоухие соглядатаи...
   Погружённая в созерцание мира, который медленно раскрывался перед нею...
  
   Смакуя реймское вино, рождающее у глупца сонливость или желание затеять драку, а у мудреца - щедрость мысли и яркость восприятия, и не опасаясь, что его осудят здесь за ересь, епископ Готье... рассказывал королеве обо всём, что ему приходило в голову.
   - Тебе известно, милостивая госпожа, что я учился у прославленного Герберта. Потом изучал теологию у Фульберта Шартрского и от обоих узнал многое. Но разве может человеческий разум постичь и вместить всё знание мира?..
   Один человек сообщил мне, что где-то очень далеко на Востоке, в стране, которая называется Бухара, не то умер, не то ещё живёт некий замечательный учёный. Его зовут Авиценна. Будто бы он написал трактат под названием "Книга о выздоровлении"... Говорят, что прочитавший это сочинение может продлить свою жизнь до бесконечности.
   - Ты хотел бы жить возможно дольше?
   - Да, как папа Сильвестр.
   - Ах, никому не хочется расставаться с земным существованием!
   - Нет, у меня особые соображения.
   - Все люди смертны... Но о чём ты хотел сказать?
   - Увы, по моим великим прегрешениям мне уже уготовано место в аду. А там препротивно. Вот почему я не спешу покинуть сей мир. Впрочем, может быть, я встречу в преисподней некоторых грешников, с которыми будет занятно побеседовать. Например, Аристотеля!..
   Анна не знала, говорит ли епископ серьёзно или шутит под влиянием выпитого вина. Самой же ей не хотелось думать о смерти.
   - Я вспомнил об этом бухарском учёном, когда мы с тобой беседовали о Беренгарии. Как и наш турский еретик, он утверждает, что мир вечен и никем не сотворён.
   - Откуда они знали друг друга?
   - Едва ли Беренгарий читал Авиценну. Я сам только случайно услышал об его книге. Но это носится в воздухе...
   Королева видела, как поблёскивают у старика глаза. В них светились лукавые огоньки. Но каким образом он мог соединять в себе огромную учёность с неизменно весёлым настроением? Она же читала книги о любви, и такие повести родят в сердце печаль...
  
   Текли годы, отмечаемые только празднованием Пасхи и Троицы или удачной охотой. Но для Анны и короля они были полны событий. После Филиппа у королевской четы родился сын, которого назвали Робертом, а ещё год спустя - третий сын, Гуго. Генрих благодарил небеса, что не ошибся в плодовитости королевы, и очень восхвалял её разум и рассудительность. Анна нередко принимала участие в совете, ставила наравне с супругом своё имя на хартиях и дипломах. Иногда она подписывалась под ними по-русски...
  
   Для упрочения короны своим потомством Генрих решил, по примеру отца, короля Роберта, короновать Филиппа заблаговременно.
   Коронация состоялась в Реймсе 23 мая 1059 года...
   Для Анны она превратилась в событие, полное волнений, и было, вероятно, самой большой её материнской радостью...
   Хотя Филиппу едва исполнилось семь лет, но Генрих пожелал, чтобы древний обряд совершили полностью...
   - "Я, король Франции, обязуюсь помнить, что тремя королевскими добродетелями являются благочестие, справедливость и милосердие...
   Клянусь судить без лицемерия, взять под свою защиту вдов, сирот и чужестранцев, наказывать татей и прелюбодеев...
   Клянусь не предаваться в благополучии гордыне, с трепетом переносить невзгоды, принимать пищу только в часы, указанные обычаем для трапезы..."
  
   Приятно было бы, конечно, сидеть на пиру не с каким-нибудь тупицей, а с соседом, с которым можно поговорить о философии, этой утешительнице всех одиноких и грустных людей...
  
   Прошёл год. Ещё раз весна улыбалась природе, и зелёные лужайки покрылись жёлтыми цветами. Но так как зимою дни слишком коротки для ведения военных действий, долгие ночи утомляют стражей, то опытные военачальники предпочитают начинать войны в марте... в месяце, посвящённом римлянами богу войны...
  
   Большинство пленников, старые и молодые, смотрели в тупом безразличии себе под ноги, уже привыкнув к мысли, что страдание стало их вечным уделом...
  
   Граф в гневе стал выговаривать рыцарю:
   - А зачем стариков взял?
   Ренуар тоже посмотрел на дорогу. Действительно, среди захваченных поселян были дряхлые старики и старухи, уже не пригодные ни к какой хозяйственной работе.
   - Я дармоедов кормить не намерен!
   - Как же мне поступить с ними?
   - А как же ты думаешь?
   - Перебить их?
   - Проще прогнать беззубых на все четыре стороны...
  
   В тот день была среда, и назавтра, с девятого часа четверга, наступало божье перемирие. Оно длилось до утренней молитвы в понедельник. В течение этого времени запрещалось пролитие крови, нападение на врагов и, в особенности, на безоружных людей, идущих в церковь или возвращающихся из неё, на всех клириков, а также на дома, расположенные не дальше тридцати шагов от церковной ограды...
   - Ваш король антихрист! Разве вы не знаете, что наступило божье перемирие. Никто в эти дни не должен проливать христианскую кровь!..
   - По обычаю, мир наступает с девятого часа в субботу и длится до первого часа понедельника.
   - В других областях! А у нас богу посвящены четыре дня. Четверг - по причине вознесения Христа на небо, пятница - ради крестных мук, суббота - чтобы почтить его пребывание во гробе, а в воскресенье следует воздержаться от человекоубийства в память восстания Христа из мёртвых.
   - Когда же воевать?
   - В остальные дни недели. Их вполне достаточно для тех, кто хочет проливать кровь. Страшно подумать, что творится на земле! Селения сжигаются, жители уводятся в плен, кони топчут нивы. Кроме того, дороги стали небезопасными, и купцы не имеют возможности торговать, а паломники посещать монастыри. Прошу тебя, останови войну!
   - Вот о чём ты заботишься больше, чем о мире. Сокрушаешься, что паломники не несут тебе свои денарии? Уходи отсюда и не мешай мне карать врагов. Твоё дело - молиться, моё - воевать.
   Напрасно аббат грозил церковными карами и даже вечными муками. В пылу борьбы адский пламень перестал казаться королю таким страшным, каким представлялся порой в часы раздумий...
   Когда тесную замковую лестницу очистили от трупов и выбросили их через бойницы во двор, Генрих поднялся на закопчённую пожаром башню и окинул взором окрестности. Казалось, он смотрел не только на завоёванную область, а и на двадцать лет тяжёлой борьбы. Битвы его были по большей части неудачны, им не хватало блеска и славы больших сражений, воспетых и увековеченных в памяти народа поэтами. Чаще всего дело ограничивалось небольшими стычками... Но что великого мог совершить король, имея в своём распоряжении триста или четыреста рыцарей и две или три тысячи пехотинцев и арбалетиков! Даже удивительно, что и с такими незначительными силами ему удавалось более или менее успешно бороться с феодалами за объединение Франции. Правда, уже начали оказывать поддержку королю богатеющие города...
   Третий день шумел проливной дождь, какие бывают только в Нормандии. В сопровождении немногих спутников французский король возвращался тайком в Париж после поражения под Варавилем...
   Король вытирал рукой мокрое лицо и говорил епископу с горечью:
   - Я верую в Троицу... Но, может быть, сатана сильнее Бога и побеждают те, кому он помогает? Скажи мне, есть дьявол или нет его?
   - Если есть Бог, то существует и сатана.
   - И архангел не смеет поразить его огненным мечом?
   - Настанет день, и Бог сокрушит силы ада. И тогда сатана погибнет постыдным образом.
   - А в ожидании этого он пакостит Франции?
   - По своим непостижимым замыслам Господь терпит козни дьявола для нашего испытания.
   - Вместо того чтобы помочь мне.
   - Умоляю тебя, мой король, не относись к подобным вещам с легкомыслием.
   - Но разве христианский король не возвращается ещё раз в Париж с позором? Несмотря на молитвы епископов и монахов и на святыни, заключённые в рукояти его меча...
   - Будь осторожен! Сатана неистощим в злобных выдумках против христиан. Опасайся попасть в его западню! Потому что мы часто даже не знаем, в каком образе он является и какие мысли нашёптывает в часы сомнений...
   Чувствую великое смятение в твоём сердце. Однако не надо падать духом, это недостойно французского короля. Ты взял на плечи тяжёлое бремя, тебе ещё многое надлежит совершить, чтобы Франция была счастливой...
   Генрих видел на полях битв, как умирали люди. Настанет и его час. О, неужели и королям грозят вечные муки, о которых ему прожужжали все уши монахи? Помазанник Божий метался, как загнанный зверь, между страхом перед геенной и необходимостью выполнять трудное королевское дело...
   Епископ Агобер поддерживал короля в борьбе за независимость галльской церкви, но многие другие прелаты выполняли волю далёкого Рима. Генрих знал, что по единому слову папы они отлучат его от церкви и запретят богослужения в церквах. Тогда народ может отвернуться от законного государя...
  
   Королева Анна родила трёх сыновей и дочь Эмму, умершую в младенческом возрасте. Роберт тоже умер...
  
   Мудрый наставник Готье Савейер с удовольствием взирал на Анну. Но на него действовали не чары красоты, а стремление этой женщины понять смысл вещей, на что весьма редко оказывался способным и мужской ум.
   Происходила очередная беседа королевы с учителем, одна из тех, что приоткрывали для неё среди мелочных забот суетной жизни высшие области мира, в каких жили Готье и ему подобные. По-прежнему она впитывала слова поучения, как пустыня - пронесшийся над песками дождь. В тот день они занимались повторением пройденного. Речь шла о семи свободных искусствах. Ещё раз епископ разъяснял с отеческой улыбкой:
   - Грамматика учит нас говорить членораздельно, диалектика помогает открыть истину, риторика украшает нашу речь, арифметика считает, астрономия изучает течение небесных тел, музыка поёт, а философия приносит утешение. Это и есть семь свободных искусств.
   - И начало их грамматика?
   - Она - как бы мать всего. На картинах её изображают в виде царицы, покоящейся под древом познания добра и зла. На голове у неё корона, в правой руке она держит нож, служащий для подчистки сделанных писцом ошибок, а в левой - розгу, чтобы наставлять нерадивых...
   Когда Анна впервые приступала к учению, Готье сказал:
   Мы начнём изучение грамматики с басен Эзопа. С подобной книгой в руках легче всего постичь тайны латыни. Я имею отличный перевод. Затем придётся перейти к другим книгам.
   - А изучив грамматику...
   - Изучив грамматику, мы приступаем к риторике, и я научу тебя составлять латинские хартии. Что не лишнее для королевы.
   Во время этих бесед у Анны было такое чувство, что у неё вырастают крылья...
   - Сладостно познавать мир.
   - Человек познаёт как ангел, умозаключает как человек, ощущает как животное, прозябает как растение...
   Мы познаём всё, что живёт и что не живёт. Но жизнь - как древо. Корни древесные - материя, ветви и листья - всё преходящее, цветы - наши души, плоды - добрые дела.
   Это было непонятно, но прекрасно...
  
   4 августа 1060 года король Генрих I скончался в замке Витри-о-Лож, недалеко от Орлеана...
  
   Смерть есть естественное завершение бытия. Поэтому недостойно и бесполезно для разумного человека предаваться чрезмерному горю даже по поводу кончины близких людей...
  
   По завещанию короля Анна стала опекуншей сына, малолетнего короля Филиппа...
   С юных лет Филипп отличался острым умом, подозрительностью, недоверием к людям, презрением к их слабостям и неразборчивостью в средствах для достижения какой-нибудь дальновидно поставленной перед собою цели...
   С самого начала своего правления юный король заставил слушаться себя, и в этом отношении ему помогала мать, так как трудно было избежать сетей её очарования и не сделать того, чего она хотела...
   Суждения короля давали повод думать, что французское проникновение в суть вещей соединялось у него со спокойным русским умом...
  
   Королева вырыла лопатой небольшую ямку и положила в неё камень. Ему надлежало быть основанием будущего здания. На этом месте зодчий должен был возвести храм. Он показывал королеве планы, начертанные на пергамене, и объяснял с улыбкой:
   - Всякое строение имеет четыре стены, в знак того, что люди живут в четырёх концах земли. Каждый камень определяется четырьмя углами, потому что существуют четыре главных добродетели: мудрость, сила, умеренность и справедливость...
   - А любовь?
   - Любовь не добродетель, а цемент, связующий два человеческих сердца. и если он замешан правильно, никакая сила, даже смерть, не разъединит их...
   Церковь делится на хор и корабль. Хор - только для духовенства, корабль - для мирян, ибо они ещё находятся в море суетной жизни...
   Камнестроению учил меня один итальянский зодчий. Он принёс чертежи из монастыря и показал, как надо возводить свод. Распределение всех частей храма этот строитель производил на примере Ноева ковчега и скинии завета.
   - Как же надо приступать к возведению церкви?
   - О, это великая тайна. Не осуди меня за подобный ответ, но даже тебе я не имею позволения открыть её.
   - Жаль. Тогда бы мне было легче понять твои замыслы.
   - Я предварительно сделаю подобие храма из воска...
   - И всё это ты узнал, изучая скинию?
   - Читая мысленно её чертёж на плоскости... Так я начал строительную науку...
   - Странное создание человеческих рук эта скиния...
   - Ещё более скрыто чудес в храме Соломона. Когда великий зодчий Хирам строил его, он сообщил каменщикам тайные слова. Мастерам - одно, подмастерьям - другое, ученикам - третье. При получении платы за труд они шептали на ухо выдающему деньги своё слово, и каждый получал положенное ему...
   Время шло. Среди санлисских лужаек прелестным видением вырастала изящная церковь...
   - Внизу будет усыпальница.
   Анне опять пришла в голову мысль, что может быть, именно здесь назначено ей лечь под тяжким камнем гробницы, на которой молодой каменотёс выбьет её имя и годы рождения и смерти. Но среди такой красоты, на берегу этой струящейся по белым камушкам прозрачной и весёлой реки, не хотелось думать о печальном. Вокруг всё было усыпано белой кашкой. Над цветами боярышника гудели пчёлы. В роще трижды прокуковала кукушка и умолкла...
   К церкви примыкала колоколенка...
   В 1065 году церковь была закончена, и вокруг аббатства постепенно выросло целое поселение...
  
   Филипп относился к монахам и монахиням без должного уважения, считая первых бездельниками, а вторых распутницами, и церковные люди платили ему тою же монетою, распространяя о короле всякие небылицы, хотя жизнь его действительно не отличалась большой святостью и воздержанием...
  
   Несмотря на желание Анны, чтобы в её жизни произошло что-нибудь необыкновенное, ничего не случалось, что могло бы вдохновить певца...
   И вот неожиданно вспыхнуло чувство, которое Анна заглушала, пока носила корону. Конечно, Рауль не походил на тех воинов, о которых она читала в юности. О нет, это был жестокий и жадный человек, за всю свою жизнь не державший ни одной книги в руках, кроме молитвенника, и наделённый невероятной гордыней...
   Лишь после смерти короля она появилась перед ним как свободная женщина, так же страстно предающаяся охотничьим забавам, как и граф. Рауль дождался своего часа. Но, кажется, впервые в жизни у него не рождались похоть и хозяйственные расчёты, когда он смотрел на Анну или слушал её беседы с епископом Готье о труднопостигаемых вещах. Королева не походила на других женщин и на его супругу... Рауля влекло к Анне, как в глубокую воду. Рауль почёл бы за счастье упасть перед королевой на колени и поцеловать край её платья. Так он и поступил однажды, когда случайно остался наедине с госпожой в одном из дворцовых помещений. Анна отступила на шаг и тихо сказала:
   - Не забудь, что я королева Франции!
   Но с той поры она ловила рассказы о графе Рауле...
   Она чувствовала на себе взгляды Рауля, но делала вид, будто его поведение докучает ей, а её сердце наполнялось томлением при одном воспоминании о графе! Не потому ли, что каждой женщине суждено хотя бы раз в жизни испытать подобную бурю любви?..
  
   Королева вдовствовала второй год. Она находилась в полном расцвете своей красоты, между тридцатью четырьмя и тридцатью пятью годами, способная внушить любому человеку пламенную любовь и разделить её...
  
   При французском дворе хорошо знали, что Анна - родственница святых, предстоящих у престола Всевышнего, и это обстоятельство ещё более делало её в глазах людей необыкновенной.
  
   Анну давно влекло к этому сильному человеку. Но книги, за чтением которых она проводила порой, как и старый отец, ночи напролёт, родили у неё тоску по великолепной любви. А между тем как всё просто было на земле: мужчина обнимал женщину, и когда она, воспламенённая своим женским естеством или, уступая силе и необходимости, отдавалась ему, он удовлетворял своё желание и храпел или тут же покидал любовницу и на пирушке бесстыдно рассказывал приятелям о её прелестях.
   Совсем другая жизнь - в книгах и сагах. Там люди любили друг друга с нежной страстью и были верны до гроба; там прекрасные юноши пели под окнами своих возлюбленных, играя на кифаре; там в садах росли книжные цветы, которые назывались розами, каких она нигде не видела в королевских садах; там женщин сравнивали то с цветком, то с утренней зарёй, то с белым лебедем, то с кораблём. Недавно она со слезами на глазах прочла книгу, которую прислал с путешествующим купцом брат Святослав. Она называлась "Приключения Дигениса Акрита". Совсем недавно её список приобрёл в Константинополе русский посланец и привёз князю Святославу, а тот, не без любопытства почитав повесть и даже подивившись описанным в ней подвигам, решил послать сочинение Анне, зная, что она любит читать про любовь. Сам князь предпочитал хроники и философские рассуждения...
  
   - Мы живём в грубости, как бессловесные. А существуют высокие чувства, которые, может быть, не испытаем до смерти...
   - О чём ты говоришь?
   - Недавно читала я в дождливые дни книгу. В ней рассказывается о необыкновенной любви. Это было в греческой земле, за синим морем. Где греки воюют с сарацинами. Там горы поднимаются до самого неба, а лужайки покрыты лазоревыми цветами.
   - Что же случилось там?
   - Там жила вдова царствующего рода. В своё время она произвела на свет трёх могучих сыновей, прославившихся своими подвигами, и дочь, блистающую необычайной красотой. Услышав о ней, Амир, царь Аравийской земли, собрал множество воинов и начал войну с греками. Однажды мать молилась в церкви, а в это время Амир увидел прекрасную деву, тотчас же полюбил её и увёз на своём быстром коне в неприступный замок, возымев желание сочетаться с красавицей браком.
   - Как может быть, чтобы сарацин женился на гречанке? Ведь греки христиане?
   - Послушай меня с терпением! Братья стреляли лебедей, когда Амир похитил их сестру. Но, вернувшись с охоты домой и обнаружив похищение, они, как три золотокудрых ястреба, полетели на бой с Амиром и после ужасного сражения отбили сестру. Царю ничего не оставалось, как нагрузить триста верблюдов золотом и драгоценными каменьями и отправиться с этими дарами в греческий город, где жила красавица. Там Амир принял крещение от самого патриарха в реке Евфрате и женился на своей возлюбленной. И вот что произошло потом! В назначенное время у счастливой четы родился сын, которого назвали так: Дигенис Акрит. Дигенис - значит двоеродный, так как он происходил от сарацина и гречанки, а что означает слово Акрит, я не знаю. Кажется, пограничный житель...
   Дигенис вырос и превратился в красивого юношу с чёрными кудрями. Глаза у него блистали, как две чаши. Он научился читать и писать, красиво говорить и петь, сопровождая своё пение игрой на кифаре. Дигенис изучил также науку о звёздах и умел различать полезные для врачевания травы. А когда юноше пришло время сделаться рыцарем, отец подарил ему белого как снег и быстрого как ветер коня, и Дигенис стал предаваться звериным ловам и воинским упражнениям. Он во множестве убивал оленей, вепрей и даже львов, но презирал охоты на зайцев. А потом, подобный розе, садился на коня и возвращался в свой дворец, целиком построенный из мрамора. Гриву его скакуна украшали золотые колокольчики.
   - Но разве бывают дворцы, целиком построенные из мрамора?
   - Тот дворец, в котором жила Евдокия, дочь греческого военачальника, выглядел ещё прекраснее. Когда юный Дигенис Акрит проезжал под окном Евдокии, он брал в руки кифару и пел о том, что юноша, страстно влюблённый в красавицу и желающий обладать ею, но не видящий милых прелестей, тоскует днём и ночью...
   - А разве я не тоскую днём и ночью?
   - Он не был таким нетерпеливым, как ты, и добивался обладания любимой нежными мольбами. Только так можно настроить женщину для любви, как многострунную арфу.
   - Разве я не обращаюсь к тебе с нежной мольбой?
   - Лучше послушай, что было потом.
   - Что же было потом?
   - Дигенис Акрит воевал с сарацинами, побеждал полчища врагов и приводил тысячи пленников. Но он не мог забыть прекрасную Евдокию и каждый раз, когда проезжал мимо её дворца, пел и играл на кифаре. Однажды девушка, забыв об осторожности, спустилась к нему по мраморной лестнице, и Дигенис поднял Евдокию, как ребёнка, посадил на своего коня и умчал красавицу.
   Анне вдруг захотелось, чтобы и в её жизни случилось нечто подобное, чтобы и её увезли в далёкие края.
   - А кто меня похитит? - прошептала задумчиво Анна, не зная ещё, что этими опрометчивыми словами она подписала свой приговор. Королеве и в голову не приходило, что граф осмелится снова посягнуть на неё, и уже забыла об осторожности, с какой держала себя возле этого страшного человека. Она не заметила, что граф вновь переживает бурю в своём сердце. Анна мечтала, а Рауль запутался в нежных тенетах Анны, как зверь в охотничьей сети, и чем больше пытался разорвать путы, тем сильнее покоряла его странная женщина, не похожая ни на одну из тех, которых он целовал. Но, не имея привычки размышлять, граф не спрашивал себя, почему же именно к королеве испытывает подобное чувство. А в эти минуты любовь Рауля снова превратилась в телесное влечение. В своей рассеянности Анна не видела, что приближалась гроза... Лицо графа потемнело. Он тяжело дышал.
   Наклонив голову, как бык, у которого кровь застилает зрение, граф схватил Анну и, прежде чем она успела крикнуть, легко поднял её на воздух.
   - Гуго! Коня!..
   Анна отчаянно билась в сильных руках Рауля и с искажённым от негодования лицом взывала о помощи к пажу:
   - Гийом! Гийом!..
   - Я здесь госпожа! Я здесь!
   Но граф грубо оттолкнул Гийома ударом ноги, и юноша упал...
   Граф Рауль уже пришпорил коня и помчался в ту сторону, где находился неприступный замок Мондидье. Он крепко сжимал Анну, потерявшую сознание, и даже не потрудился оглянуться на схватку оруженосца с пажом...
  
   Впервые в жизни Анны произошло необычайное событие. Вскоре душа её успокоилась, и, покорившись вечной женской участи, она уже отвечала на ласки Рауля привычными поцелуями. Но испытывала стыд перед сыновьями. Однажды в Санлис приехала королевская охота, и графа вызвали туда для объяснений. Когда он вернулся после свидания с сюзереном в замок, Анна спросила:
   - Что тебе сказал Филипп обо мне?
   - Не высказывал никакого неудовольствия. Ограничился легкомысленной шуткой. Ты знаешь его...
   Всё-таки она некоторое время не решалась встречаться со своим язвительным в суждениях сыном...
  
   Совершил таинство брака аббат Леон...
   История с этим бракосочетанием наделала много шума. Предварительно Раулю пришлось развестись с женой. Сделать это не представляло больших затруднений для графа, так как её уже не было в замке. Незадолго до похищения Анны он неожиданно вернулся с охоты, вывихнув ногу, и ему показалось, что жена нежничала с Бертраном. Никто не видел, что произошло затем в замке и в соседней роще, но поселянки, искавшие в лесу грибы, набрели спустя несколько дней на страшный труп. Жонглёр висел на суку...
   Во время одной из встреч с графом Раулем Анна спросила, давно не видя жонглёра:
   - Где же Бертран?
   - Он навеки покинул мой замок.
   - Почему?
   - Разве ты не слышала, что я застал его с моей женой?
   - Ты убил его?
   - Не всё ли равно тебе?
   - А где Алиенор? Как ты поступил с нею?
   - Она уехала к парижской тётке. Пусть подумает там о своём легкомысленном поведении...
  
   Слухи о том, что произошло с бывшей французской королевой, поползли по всей Европе. Развод графа Рауля и его брак с Анной были незаконными с точки зрения канонических установлений...
  
   Обрушившиеся на голову графа Рауля анафемы ни в какой степени не помешали ему жить в своё удовольствие, счастливо охотиться и приумножать богатство...
  
   Сыновья графа Рауля от первой жены ненавидели Анну, как только могут ненавидеть мачеху пасынки, хранящие память о матери...
  
   Анну кружило в омуте страсти. Но она не знала, счастье это или только сладость запретного греха...
  
   Купец побывал в Киеве и по прибытии во Францию решил разыскать бывшую королеву... и сообщить о событиях на Руси... Вести оказались невесёлыми. Братья уже давно ни о чём другом не уведомляли, как только о смерти и погребениях близких. Ещё в 1050 году скончалась в Ладоге мать... Четыре года спустя умер на семьдесят восьмом году от рождения и отец, великий князь Ярослав. Это случилось в Вышгороде, 20 февраля...
  
   Русские книжники, ум которых туманила гордыня, считали Ярослава царём наравне с греческим...
  
   На смертном одре отец завещал сыновьям жить в любви и согласии между собою, чтобы не рассыпалась храмина русского государства...
   У старого отца, дух которого был ослаблен недугом, не хватило решимости оставить верховную власть какому-нибудь одному из сыновей. Кроме того, он опасался междоусобия. Поэтому сыну Изяславу дал Киев и Новгород, надеясь, что он, стоя во главе этих двух городов, сумеет держать в повиновении и другие области. Святослав получил Чернигов и земли по реке Десне. Всеволоду достался Переяславль во всем его богатством и беспокойством. Вячеславу были поручены Суздаль и Белозерский край, а Игорю - Смоленск...
  
   За два года до смерти отца умер в Новгороде старший брат, задумчивый князь Владимир... В 1058 году скончался в Смоленске брат Вячеслав, а в 1060-м, в год смерти короля Генриха, не стало на земле Игоря, незадолго до смерти переведённого из Смоленска на Волынь. Тогда Смоленск передали Вячеславу, где он и умер вскоре...
  
   - На русских границах появились в степях новые враги. Никому не ведомо, откуда они пришли и куда идут... Число их как песок морской.
   - Что же это за племя?
   - Половцы. Кони их подобны птицам. Они налетают, понукая скакунов ногами и бичом, выпускают на врагов стрелы и вдруг поворачивают и мчатся назад, исчезая в облаке пыли. Потом снова несутся в бой с дикими криками. От этого воя у хлебопашцев стынет кровь в жилах...
  
   По лицу Анны текли слёзы. Уже немало лет прошло с тех пор, как она покинула Киев, а русскую землю забыть невозможно...
  
   Людовикус привёз недобрые вести. Чёрные тучи обложили со всех сторон Русскую землю...
  
   Елизавета, старшая дочь Ярослава, покинула Киев ещё до отъезда Анны во Францию. Она отплыла с Гаральдом Смелым на корабле в Скандинавию и спустя два года сделалась норвежской королевой. Впрочем, её супруг правил только половиной страны. Другой половиной Норвегии управлял его родственник Магнус, проведший в юности значительное время при дворе киевского князя. Там он многому научился и славился мудростью и книжным просвещением...
   Сестра родила Гаральду двух дочерей, Марию и Ингигерду. Сын короля, Олаф, был прижит от красивой наложницы... После смерти Магнуса Гаральд сделался королём всей Норвегии...
   - Гаральду стало скучно. У него возникла мысль обессмертить своё имя чем-нибудь необычайным, и тогда он решил предпринять завоевание Англии... Желая поддержать супруга в таком трудном и опасном предприятии, Елизавета решила сопровождать его в морском путешествии. Возможно также, что Гаральд, которому всё удавалось в жизни, настолько был уверен в победе, что захватил с собой и семью, чтобы поселиться в покорённом Лондоне... Он погиб на поле брани... Мария, любимая дочь Гаральда, умерла в то самое мгновение, когда погиб король... Таким образом, Елизавету посетило двойное горе.
   - Не говоря уже о крушении всех надежд...
   - Елизавета возвратилась с Олафом и дочерью Ингигердой в своё королевство и перевезла на родину гробы с телами Гаральда и Марии... Королём же стал его сын Олаф...
  
   На этом географические познания бакалавра кончались. Дальше уже начинался сплошной туман, среди которого лежали неведомые земли и богатая золотом Руссия. Из случайно подслушанных разговоров паломников и монахов, рыцарь знал, что на русских тучных пастбищах пасутся огромные табуны великолепных скакунов. Ему было доподлинно известно, что там живут красивые язычницы и кузнецы делают замечательные кольчуги. Одну такую, из крепких железных колечек, он видел на одном знакомом бароне, который заплатил за неё бешеные деньги. А на плечах у него красовался русский плащ, подбитый соболями. По-видимому, это великая страна. Оттуда доносились слухи о победах князей над каким-то ханом... Вообще, по словам многих путешественников, лучше не предпринимать войн против Руссии, ибо это сулит верную гибель...
  
   На поприще любви, оказывается, не в росте дело...
  
   Только что входили в обычай гербы, на которых каждый знатный человек изображал какой-нибудь условный предмет, напоминавший о храбрости или благородстве, о силе и могуществе, - например, орла или льва, короны или мечи. Когда Генрих спросил супругу, что она желает избрать в качестве эмблемы, Анна, вспоминая разговор с кесарем, сказала, что на своём гербе просит изобразить Золотые врата. Придворный живописец, расписывавший дворцовую капеллу, намалевал сусальным золотом на красном поле ворота и три серебряные ступени...
  
   Смерть беспощадно уносила родных, друзей, встреченных на пути певцов, воинов...
  
   Рыцарь ещё раз удивился той власти, которую красота даёт женщине над королями и графами. Анна распоряжалась в Мондидье, как королева, не потрудившись даже спросить у мужа... Бакалавр слышал много рассказов о графине, о её щедрости, милосердии и любви к книжному чтению...
  
   Прошёл мало чем примечательный год...
  
   В следующем году случайно забредший в посад пилигрим из Рима рассказывал, что греческие мастера построили в некоем городе Венеции замечательный храм, сияющий золотом и мозаиками, и что нигде в Италии нет подобной красоты. Слушая благочестивый рассказ, Анна с грустью подумала о том, как много есть на свете городов, которых она никогда не увидит...
  
   Что же касается охотничьих забав, то Анна уже не садилась на кобылицу: давали себя знать годы, и вместе с возрастом приходила потребность спокойствия... Аббат Леон намекал Анне, что уже настала пора подумать о спасении души...
   К Раулю тихими стопами подкрадывалась старость, и он сделался по-стариковски брюзглив. Анна молча выслушивала его ворчание: не всё ли равно было теперь, когда лучшее время в жизни прошло, растаяло как дым, и мечты, обуревавшие её, оказались пустыми призраками. Нет, не мечтания, а она сама обманула себя, ожидая чего-то необыкновенного, хотя вокруг тянулось самое обычное существование...
  
   Шёл 1074 год... В одну из тёмных ночей граф Рауль де Валуа и де Крепи скончался, и Анна вторично осталась вдовой...
  
   Анна похоронила мужа в Мондидье. Но, зная отношение к себе Симона, ставшего после смерти Рауля графом де Валуа, да и неприязнь многих его приближённых, она покинула замок, с которым было столько связано в её жизни, и перебралась в Париж, к сыну Филиппу...
  
   В парижском дворце наступал вечер. Анна сидела на скамье у окна, смотрела на туманный Париж и размышляла, вспоминая мудрые наставления епископа Готье Савейра. Да, всё в мире разумно. Человек родится, живёт и в назначенный час умирает. Земное существование не может длиться без конца, и если бы люди не страшились смерти, то и жизнь потеряла бы для них всякую сладость. Уже покинули сей суетной свет отец и мать, многие братья... епископ Готье. Погиб Филипп, истёк кровью на поле сражения Гарольд... Множество других скосила неумолимая коса...
  
   В тяжёлые минуты жизни Анна всегда вспоминала своё детство, Киев, широкий Днепр, Вышгород, пир, на котором скальд пел песню, посвящённую сестре Елизавете, о корабле, огибавшем Сицилию. В тот вечер случайно рядом с нею за столом оказался голубоглазый ярл. Но тогда она ещё не знала, что ей предстоит дальняя дорога. Опять в представлении Анны возникли огромные Золотые ворота...
   Около королевы уже почти никого не было из тех, кто приехал с нею во Францию. Борислав с женою возвратились на Русь. Елена и Добросвета вышли замуж за франков... Только Милонега не расставалась со своей Ярославной...
  
   Анна часто оставалась в полном одиночестве... Никому теперь не было дела до королевы, и навеки ушли в прошлое годы, когда люди считали Анну счастливой и любовались её красотой.
   Время тянулось в сводчатых залах парижского дворца томительно. Иногда королеву мучила бессонница. А если она спала, то первая мысль Анны утром, по пробуждении, летела к милым сёстрам и братьям, и однажды у неё родилось пламенное желание отправить кого-нибудь на Русь, чтобы этот человек посетил близких, своими глазами посмотрел на то, что там происходит, и, вернувшись во Францию, обо всём рассказал.
   Но кого послать? Выбор Анны пал на Вольца...
   Путешествие Вольца продолжалось несколько месяцев, а по истечении времени, которое требуется для такого далёкого пути, он вернулся во Францию, и рассказы его были полны волнения...
  
   В Киеве самый воздух был наполнен тревогой, и новые враги угрожали Русской земле...
   Печальные вести привёз Волец из родных пределов. Преграждая путь торговым людям к морю, которое называлось Русским, и к солеварням, киевскую область обложили со всех сторон половцы...
  
   Страшные дела творились на Руси, русская кровь текла рекой, а братья, вместо того чтобы беречь от врагов достояние предков, тратили напрасно силы в междоусобной войне...
  
   - Изяслав велел перенести торг с Подолия на гору, чтобы во дворце было слышно, о чём шумит народ. Все волнения начинаются на торжищах. Там каждый может говорить и кричать, что ему вздумается.
   - О чём же кричал народ?
   - О том, что стало тяжело жить на Руси.
   - Половцы по-прежнему тревожат русские пределы?
   - Над половцами твой брат Святослав одержал великую победу. С тремя тысячами воинов разгромил множество кочевников и далеко гнал в степи, а их было более двадцати тысяч. Но другие бедствия постигли Киев. В те дни случился мор, три года тому назад произошёл великий пожар, сгорело много домов.
   - Живы ли твои в Курске?
   - Никого не осталось. И там свирепствовал мор...
   - Худо нам с тобой, Волец.
   - Худо нам с тобою, госпожа.
  
   Над землёю пролетали чёрные годы. Тёмная ночь стояла на земле, и люди слепли от слёз. Лишь те, кому было внятно книжное чтение, лелеяли в душе надежду, что когда-нибудь настанут лучшие времена. Сверкали молнии, слышался гром приближающейся бури, и пламя светильника металось на ветру, но люди верили, что после непогоды вновь займётся над Русской землёй светлая заря...
  
   - Но это ещё не конец бедам. Князь Святослав и князь Всеволод напали на брата Изяслава. Польский король не оказал ему помощи, ибо за это время Святослав успел выдать за Болеслава свою дочь...
   Анна знала дочь Святослава ещё светловолосой девочкой, и вот она уже польская королева...
   - Рассказывали мне в Киеве, что Святослав тоже вёл переговоры с папой. А Изяслава король обманул и отнял у него сокровища. Будто бы князь теперь появился где-то в Саксонии, у графа, которого зовут Деде, и это вельможа хочет вести его к кесарю Генриху, чтобы просить о поддержке в борьбе с братьями за киевский престол. Свою просьбу Изяслав подкрепил дарами - серебряными сосудами, которые ему ещё удалось сохранить. Но когда и где это было, чтобы русский князь иноплеменную помощь дарами покупал? Горько узнать мне про это.
   Анне стало стыдно за брата. Простой человек, как Волец, не княжеского рода, и имеет гордость. А князь постыдно ползает у ног кесаря...
  
   - Спасибо тебе, друг, что выполнил мою волю. Я награжу тебя.
   - Награды я не ищу. Но сними камень с сердца, напиши князю Изяславу, чтобы не воевал Русской земли с чужеземцами.
   - Уже ты учишь меня, как быть.
   - Не я учу, судьба наша учит.
   - Какая судьба?
   - Чтоб путь был свободный на Руси от моря до моря.
   Так Волец понимал величие русского государства. До другого ещё не дано было ему подняться. Нивы и гумна, торговые ладьи, плывущие в греческую землю с мехами, мёдом и воском, счастливые девичьи хороводы... Вот была Русь! Границы её - Варяжское море на севере, Русское море на юге. А вдали плескался океан...
  
   Везде в мире происходило одно и то же, и казалось, что Бог не помогает больше правителям и королям...
   - Теперь всех почтенных людей охватил страх. И сами саксонские графы, ещё вчера мечтавшие отложиться от короля, уже считают, что лучше его власть, чем гибель от руки мятежников...
   Всюду чувствовалось в воздухе беспокойство, и крестьяне только ждали удобного случая, чтобы расправиться со своими угнетателями...
  
   И вдруг королева решила, что сама отправится в дорогу, чтобы поскорее повидать брата. Ей даже захотелось посетить в Дании сестру Елизавету, вышедшую после смерти Гаральда за датского короля Кнута. Разве она, дважды вдовица, не была свободной, как ветер? Разве у неё не хватит сил совершить путешествие даже на Русь? До Киева было далеко. Однако если ехать не торопясь и с частыми остановками в монастырях, то и немолодая женщина может совершить такой путь, если около неё будут верные люди.
   Когда король Филипп узнал о безрассудном намерении матери совершить путешествие в Майнц, а может быть даже поехать с братом на Русь, хотя сама королева с замиранием сердца думала о таком трудном предприятии, он стал уговаривать её отказаться от подобного паломничества.
   - Что тебя ждёт на родине? Одни могилы там.
   - А братья?
   - Они уже стали чужими тебе, забыли сестру. У каждого полно забот. Мы с тобой для них - латыняне.
   Но Анна твёрдо стояла на своём...
  
   Королева стала собираться в путь, и ей казалось, что она уже покидает Францию навеки. Предстоящая дорога обещала всякие неожиданности, и перед большим странствием Анне страстно захотелось побывать в Санлисе, где она столько пережила...
   И вот она ещё раз выезжала из рощи на ту долину, с которой открывался вид на каменный город, на аббатство св. Викентия, построенное ею, и римские развалины в плюще. У неё хватило сил ступенька за ступенькой подняться на замковую башню, и с этой высоты королева вновь увидела голубеющие дубравы, где некогда охотилась с графом Раулем на оленей. Может быть, по-прежнему лежал там поваленный бурей дуб, на котором они сидели в день, изменивший её судьбу...
   Это было прощание с греховным прошлым, со сладостными поцелуями, горестное, но успокоительное прощание, потому что каждому цвету, каждому плоду своё время. Жизнь уже не бурлила в её сердце, и поступь старости полна спокойствия и величия...
   Приблизившись к монастырю, Анна остановилась на мгновение... Белая церковь... Круглый портал с каменным изображением строительницы... Колоколенка с медным петушком... Огороды, засаженные репой... Запустение...
   Видя радость монахов, Анна растрогалась и объяснила причину своего неожиданного посещения:
   - Скоро я покину Францию и, может быть, даже возвращусь в страну, где родилась и где мне хотелось бы покоиться в земле. Кто знает, увижу ли я вас вновь?..
   Взволнованные известием монахи тут же стали жаловаться на своё бедственное положение, умоляя королеву не покидать их... Анна слушала монахов с огорчением. Прошло время, когда они вели строгую жизнь и добывали хлеб насущный трудами рук своих; теперь обленились, жили тем, что доставляли сервы из пожертвованных селений, и в сердце у Анны стало больше одним разочарованием. В ответ на мольбы приора остаться в Санлисе она покачала головой и промолвила:
   - Я только осенний лист, сорванный ветром с ветки...
   Королева ещё раз взглянула на своё изображение над порталом... Её не будет на земле, а этот камень переживёт века и не перестанет напоминать людям о существовании странной королевы. Потом случится пожар или землетрясение, храм разрушится, и только в какой-нибудь латинской хронике, сочинённой благочестивым книжником, сохранится её имя, потому что написанное - прочнее, чем каменные здания...
   Такие же печальные разговоры и мысли ожидали Анну в аббатстве Сен-Дени, где она побывала перед отъездом, и где недалеко от алтаря лежал под каменным полом её супруг, король Генрих...
   Но королеве было затруднительно попрощаться с прахом Рауля. Симон, ставший владельцем замка Мондидье, перенёс гроб отца в Крепи, где была похоронена первая жена графа, мать его сыновей. И Анна не решилась поехать туда...
  
   Сын Анны Филипп ковал будущее французского государства, и рядом с ним сражался брат Гуго...
  
   Путешествие началось при неблагоприятных обстоятельствах. Уже наступила осенняя пора... Анна взяла с собой Милонегу. Сопровождать королеву захотел также Волец с двумя юными сыновьями, только что посвящёнными в рыцарское звание. Жена у Вольца неожиданно скончалась в прошлом году, и теперь ничто уже не удерживало его от служения королеве, а сыновья готовы были пуститься в любое странствие, лишь бы на пути встречались красивые девушки и весёлые приключения...
  
   Анну уже не встречали с такой радостью, как в прежние времена. Многое изменилось теперь, монахи считали её сына антихристом, графы всё больше и больше чувствовали на себе тяжёлую руку Филиппа, поэтому не испытывали особенной нежности к его матери. А красота королевы, некогда привлекавшая все взоры, поблекла...
  
   Годы никого не щадят... Она хорошо знала своего брата Изяслава. Князь считает, что Русская земля - его достояние. Отец думал по-другому и понимал, что правитель есть пастырь, поставленный для того, чтобы защищать вдовиц и сирот, хранить Русь от врагов, что щёлкают со всех сторон зубами...
  
   - Что же обещал кесарь брату?
   Ничего утешительного епископ не изрёк в ответ.
   - Он выслушал русского короля с большим благожелательством, однако в настоящее время ничем ему не может помочь, так как занят войной с саксами. Впрочем, велел Трирскому епископу Бурхарду отправиться в русскую страну и рассудить твоих братьев по справедливости.
   Анне было больно слышать, что чужестранец едет на Русь наводить порядки.
   - Разве его послушают там?
   - Твой брат уверял императора, что послушают...
  
   Явился врач...
   - Очень сильный жар. Лихорадка усиливается...
   - Единственное спасение - милосердие Божие...
  
   На учёных мужей, способных изъясняться по-латыни, все взирали с уважением, смешанным с некоторым страхом. Для малых сих наука была закрытым миром, в который они даже не пытались проникнуть. Всякая книга оставалась для простодушных полной заманчивых тайн.
   Бонифациус заметил произведённое им впечатление, и лицо медика стало ещё более надменным. Такие мгновения вознаграждали лекаря за бедность и все житейские невзгоды. Красноватый носик между отвисающих щёк и плотно сжатый, маленький, как у младенца, рот - всё дышало величием философского мышления...
  
   - Чем больна королева? Обыкновенная ли это болезнь или что-либо другое?
   - Полагаю, что у королевы поражена недугом плевра.
   - Болезнь её в лёгких?
   - Там она гнездится и наполняет всё тело жаром и холодом. Да будет тебе известно, что в человеческом организме четыре жидкости. Кровь, лимфа, жёлтая и чёрная желчь. От них и зависит здоровье человека. Оно заключается в равновесии этих жидкостей, и когда одна из них убывает, то наступает нарушение телесной крепости...
  
   Всю ночь Анна бредила, призывала к себе сыновей... Перед наступлением рассвета она очнулась, пришла в себя и села на постели... Глаза у Анны горели лихорадочным огнём...
   - Неужели я умираю?
   Она не отрываясь смотрела куда-то вдаль...
   Душа Анны снова погрузилась во мрак. Борьба между жизнью и смертью продолжалась...
   Было пять часов пополудни... Душа наполнилась горечью и сердце пронзила острая боль...
   Москва, 1960 год
  
  
   ХЕРСОНЕС... ХЕРСОНЕС... АННА... АННА...
  
   Антонин Петрович Ладинский (1896-1961) "КОГДА ПАЛ ХЕРСОНЕС"
  
   Я довольствовался тем, что переписывал его
   произведения, никогда не расставался с ними и
   черпал в них мысли для понимания мира и людей
  
   (Словарь малоупотребительных слов:
   Василевс - титул византийского императора
   Геникей - часть византийского дома, отведённая для женщин
   Легаторий - византийский чиновник, выполнявший полицейские обязанности в
   Константинополе
   Магистр - высокое придворное звание в Византии
   Медимн - мера веса, около 50 килограммов.
   Милиариссий - серебряная монета.
   Номисма - золотая монета.
   Порфирогенит - рождённый в Порфире, то есть во дворце Константина I из
   красного порфира.
   Ромеи - римляне в греческом произношении.
   Серикарии - ремесленники шёлковой промышленности. Серика - Китай.
   Скарамангий - длинное парадное одеяние византийских чиновников.
   Скифы - древний народ, обитавший на северном берегу Чёрного моря;
   Византийцы обычно так называли русских.
   Фибула - застёжка.
   Эпарх - губернатор Константинополя.
   Ярл - скандинавский титул, соответствующий графу).
  
   Во дворце просыпается жизнь...
  
   Облачившись, благочестивый император появляется в дверях...
  
   Ромейское царство - как некий огромный улей или полный трудов муравейник. Все в нашем государстве должны трудиться, и каждому назначены определённое место, обязанности и права.
  
   Однажды я проходил мимо муравьиной кучи и некоторое время с любопытством наблюдал, как эти неутомимые труженики суетились, стараясь доставить в подземные кладовые мёртвую осу, и я изумился их терпению и упорству. На пасеке в имении магистра я неоднократно имел случай наблюдать, как собирают цветочную сладость трудолюбивые пчёлы.
  
   Такова и наша жизнь, и всё в ней установлено на вечные времена законом...
  
   Каждый шаг василевса определяют древним римским церемониалом, который нельзя нарушить ни при каких обстоятельствах...
  
   В "Книге эпарха" точно указано, как и где разрешается производить куплю и продажу, какая цена назначена за барана или медими пшеницы, сколько милиариссиев имеет право нажить с номисмы торговец шёлком и почему булочники имеют двадцать четыре процента дохода с продажи хлебов, так как должны исчислять прибыль, исходя из стоимости зерна, размола и закваски и принимая о внимание топку печи, освещение хлебопекарни и прокорм животного, приводящего в движение жернов. Легаторий и его помощники следят за тем, чтобы весы торговцев были точными, чтобы менялы, которые во время военных действий благодаря знанию ими иностранных языков часто используют как лазутчиков, не подпиливали золотых монет, лишая их законной стоимости, чтобы свечники не прибавляли в воск сало, чтобы золотых дел мастера не покупали более одного фунта золота в год, чтобы серикарии, производящие шёлк, не окрашивали своих материй в пурпур. Торговцы бальзамом, пшеничной и житной мукой, солёной рыбой, твёрдой или жидкой смолой, коноплёй или гвоздями, свечники, менялы, мясники, мыловары, башмачники и пекари объединены в содружества, подчиняющиеся строгим правилам и облегчающие надзор за трудом и податным обложением. Золотых дел мастера продают свои изделия на Мессе, восточные товары можно продавать только в Эмволах, торговцы ароматами выставляют сосуды с благовониями между Милием и Халкой, чтобы благоухание амбры долетало до дворцовых портиков. Здесь продаются амбра, мирра и прочие благовония из Счастливой Аравии, перец из Индии, нард из Лаодикии, корица с острова Цейлона. Но мироварам строжайше запрещено продавать цикуту, мандрагору, употребляемую для усыпления, и другие халдейские снадобья...
  
   - Страсть к путешествиям подобна любви. Новые страны - как новые встречи...
  
   Может быть, на этом рынке мы сеем ту бурю, которая когда-нибудь разрушит ромейское государство. Но люди не думают о будущем. На базарах толпятся праздные люди... покупатели спорят... И всюду - на форумах, на базарах, на рыбных рынках, у цирюльников или хлеботорговцев - споры о догмате святой Троицы мешаются с неизменными разговорами о житейских делах...
  
   Все, от василевса до последнего человека, подчиняются установленным законам. Но что значит наша бренная жизнь в сравнении со славой ромейского государства? И вот мы трудимся, несём бремя налогов и проливаем кровь на полях сражений, потому что лишь способные на лишения и страдания достойны бессмертия в памяти потомков.
  
   Среди этой трудной жизни и житейской суеты взоры невольно обращаются к величественной громаде св. Софии. Создание ромейского гения служит нам вечным утешением и надеждой, и когда смотришь на совершенный купол, понимаешь, почему люди приписывали его построение ангелам... Такого храма не было на земле даже в дни Соломона...
  
   Но разве это единственное чудо? Вот форум Августа...
   Одно из этих чудес также дворец василевсов...
  
   Однако солнце медленно склоняется к западу, и вечерняя тишина нисходит на город Константина, на его форумы и сады...
   Что ещё сказать о нашем великом городе? Дворцы и хижины строились в Константинополе по соседству. Дома богатых людей прячут свою хозяйственную жизнь во внутренних дворах, выставляя на улицы только глухие каменные стены или скудные окошки, из которых безопасно обозревать народные волнения. Форумы, триумфальные арки, базилики, термы, квадриги, увенчанные ангелами колонны, библиотеки, статуи - все сокровища древнего мира, собранные за прочной оградой крепостных стен, делают наш город похожим на Рим...
  
   А на полке лежат любимые книги, утешающие в минуты сомнения и в одинокие ночи...
  
   Всюду жизнь! Всюду красота! И женские глаза, увиденные украдкой в церкви, прекраснее звёзд...
  
   Весь мир наполнен беспокойством и бурей... Весь мир полон движения и перемен. Но подобно двум солнцам сияет над ним слава василевсов Василия и Константина. Бремя государственного правления взял на себя Василий. Мужественный и неутомимый, он крепко держит в руках кормило ромейского корабля... Мы родились в годы бурь и потрясений; в дуб, под которым спасаются во время грозы, ударила небесная молния, и вот женщины трепещут в гинекее, опасаясь за своих мужей и сыновей. Но василевс умеряет жадность богатых, считающих, что им всё позволено, сокрушает ярость врагов, угрожающих нам гибелью, и награждает достойных.
  
   В печальное время посетила землю моя душа. Что я? Червь, рождённый во мраке. И в то же время меня озарила необыкновенная любовь, моя мысль, как орлица, взлетает на высочайшие горы, откуда открывается зрению вся земля, где становятся близкими звёзды и родится надежда, что среди этих рек крови когда-нибудь возникнет иная, лучшая жизнь...
  
   Василий не любил поэтов и соблазнительных философских рассуждений, патриарх же грозил, что чтением подобных книг мы можем погубить наши бессмертные души. Однако теперь все читают тайком Платона...
  
   Темнота застигла нас ещё в пути, и тогда мы неожиданно увидели на чёрном небе комету, которая была подобна огненному мечу архангела и тихо плыла в небесных пространствах. Потрясённые страшным зрелищем, мы вздыхали...
  
   - На земле должно случиться нечто страшное! Сама природа возвещает нам о каком-то важном событии. Может быть, предсказывает падение Херсонеса...
  
   Я неоднократно бывал в Херсонесе и хорошо знаю этот шумный город. Жители его коварны, туги на веру, лгуны, легко поддаются влечению всякого ветра, как писал о них ещё епископ Епифаний. Они жалкие торгаши и неспособны на великое. Торжище - их душа, нажива - смысл жизни и цель всех трудов. Нельзя доверять им ни в чём. Разве не нашёлся среди них изменник, что пустил стрелу с указанием, в каком месте надо перекопать трубы подземного акведука, чтобы лишить осаждённых воды. Теперь я уже спокойно смотрю на события и понимаю, что он действовал так потому, что был варвар по рождению или ждал награды от Владимира, но в те дни моё сердце кипело от негодования.
   Расположенный на берегу Понта, на пересечении важных торговых путей, обнесённый стенами из прочного желтоватого камня, укреплённый башнями и военными машинами, счастливый обладатель бесподобной гавани, Херсонес сделал себе богом золотого тельца...
   Всё в этом городе зиждется на прибыли, и когда вспоминаешь о Херсонесе, видишь, что ничему не предаются люди с таким прилежанием, как торговле...
   Сколько раз я ходил по улицам Херсонеса, бродил по его торжищам, с удивлением взирая на торговую суету...
   Продавец обманывает покупателя, а покупающий, может быть, платит серебром, похищенным из церковной сокровищницы! Зернохранилища, солеварни, склады и масличные точила важнее здесь, чем базилики. Разве способны эти жадные и лживые люди на великие деяния?..
  
   Мы все живём в этом ограниченном океаном мире... Люди привыкли к незначительному пространству. А меня это низкое небо сковывает, как железом. Порой хотелось бы разорвать его руками, прободать трезубцем, посмотреть, что скрывается за его голубой прелестью. Где конец земли? Существует ли ещё за океаном тот материк, на котором жили наши праотцы? Что было бы, если бы плыть на корабле на запад до тех пор, пока не покажется земля? Что там?..
   - Умрёшь - тогда узнаешь. А пока едва хватает времени управиться с земными делами. Откуда у тебя такое беспокойство? Смотри, чтобы тебя не отлучили от церкви. Зачем ты читаешь богохульные книги?
  
   Сам он плавал в земных делах, как рыба в воде, был большим стяжателем, покупал земли и виноградники, содержал в порядке свой дом, выгодно выдавал дочерей замуж, неоднократно исполнял ответственные государственные поручения, мечтал, что со временем его сделают логофетом дрома, так называется в Священном дворце императорский чин, ведающий сношениями с другими государствами, и пока мы читали божественные строки о Психее, он играл в кости или осматривал лозы и порицал за нерадивость работающих на нивах...
  
   Мы снова двинулись в путь. Но наши взоры непрестанно обращались к комете. В этом тягостном молчании я ехал на муле и размышлял о своей необыкновенной судьбе...
  
   Я мог бы заплыть жиром и сытое существование предпочесть очищающим нас трудам и страданиям и, как многие другие, стремиться к земному благополучию, пресмыкаться, ползать на брюхе, льстить сильным мира сего, откладывать в глиняный горшок милиариссий за милиариссием...
  
   Однако во мраке земной ночи меня вёл свет неразделённой любви. Она спасала меня от ничтожных устремлений, от чревоугодия и грубого смеха. Какая польза была мне в богатстве, если то, к чему я стремился, нельзя было приобрести ни за какие богатства мира? Голубка не захотела променять небеса на курятник...
  
   В те годы любовь наполнила всё моё существование. Руководимый ею, я пересекал житейское море, как ромейские корабли пересекают в бурю Понт, и равнодушно взирал на опасности и кипение пучин...
  
   Люди полагают, что весь мировой порядок существует только для того, чтобы жить в тепле и довольстве, не хотят помыслить о высоком... Только отдающий свою жизнь за других заслуживает сожаления и слёз, и только погибающий ради высокой цели достоин бессмертия. А ромеи копошатся среди маленьких дел, трусливо прячутся от непогоды, закрывают уши от шума бурь. Спросите их: жаль им героя, который борется за спасение их ленивых и дрожащих от страха душ? Им всё равно. Если случится катастрофа, они предадутся унынию. Злобу возбуждает во мне нежелание этих торговцев, стяжателей, судей, писателей хроник и гимнослагателей загореться ревностью к общему делу.
   Одни говорят:
   - Мы соблюдаем посты, платим налоги и подчиняемся законам. Пусть всё останется как есть.
   А другие уверяют:
   - Мы пишем стихи, форма которых совершенна. Мы можем из гекзаметров "Илиады" составить новую поэму. Мы объяснили у Платона каждую строку и подсчитали число букв и придыханий в его диалогах. Чего вы ещё хотите, любители прекрасного?..
   Ромеи живут как на вулкане, и каждый день нас могут затопить волны варварского моря, а эти люди не хотят расстаться с теплом супружеских постелей. Но сколько раз мы с василевсом поднимали их среди ночи, гнали жезлом на поля сражений, однако они не могли понять, что назначение человека - жить и умереть ради прекрасного, а не цепляться за ничтожную жизнь. Они плакали и жаловались на невыносимую тяжесть возложенного на их слабые плечи бремени. Не плакать надо, а пылать, как свеча среди ночного мрака, стоять непоколебимо среди бури! Только то прекрасно, ради чего человек согласен отдать свою жизнь, не имея от этого никакой личной выгоды. Иначе как вы проверите ценность вещи? Посмотрите на руссов и берите пример с них! Бесстрашно они идут на смерть в сражениях, презирая щиты и всякие военные ухищрения и считая, что умирают ради счастья своей земли.
  
   Дни текли. Мрачные предсказания Льва Диакона сбывались... Северная Аврора возвестила ромеям о падении Херсонеса...
  
   Суждено было, что я родился в предместье, где часто слышится русская речь. Кроме того, дед приставил ко мне старую служанку по имени Цвета. Девушкой пленили её хазары и продали в рабство в Херсонес, где её купил мой дед. Она не могла до старости забыть свою страну, томилась и плакала в плену, рассказывала мне русские сказки о добродушных медведях и хитрых лисицах. На улице я тоже часто разговаривал с руссами на их языке, и среди них у меня был большой приятель, научивший меня многим полезным вещам и даже стрельбе из лука. Впоследствии я научился у него вскакивать на всём скаку на коня, ухватившись рукою за гриву...
  
   Теперь я с благодарностью вспоминаю этого человека, но мне неизвестно, что сталось с ним с тех пор. Тысячи людей встречаем мы на своём жизненном пути и потом теряем навеки из виду среди житейского моря...
  
   Лекарь Никита был просвещённым человеком и хотел, чтобы я постиг не только священное писание, но и светские науки. Полнота образования требует того и другого, но наши учителя неизменно и скучно настаивали на том, что нельзя ставить рядом человеческие познания и Божественную мудрость, ибо никогда служанка не сделается госпожой.
   Окончив школу я научился многому, в том числе безошибочно определять размер стихов, хотя сам никогда не занимался стихосложением, а также искусству точно выражать мысли и украшать свой слог примерами из поэтов и цветами риторики. Затем я усвоил математическую четверицу - астрономию, которая изучает величины движущиеся, геометрию с её постоянными величинами, музыку с соотношением величин, а также безотносительные величины арифметики. И только тогда я перешёл к философии, познавая, что такое подлежащее и сказуемое, относятся ли они к целому или к части, сколько видов суждений, силлогизмов и фигур, всё ли можно доказать сведением к невозможному, что такое аксиома, сколько видов тождества, непрерывна ли цепь причинности и прочее. И лишь потом я приступил к чтению Гомера и тайком, пряча книгу под подушкой, зачитывался при тусклом мерцании светильника Платоном, к которому нужно приближаться с большой осторожностью, чтобы не попасть в греховные тенета его очарования...
  
   Не меньше, чем звёзды, я полюбил книги. Забывал о времени и пище, с упоением читая Платона, который так замечательно умел говорить о любви. Равного ему в этой области не было и не будет на земле. Отражённая в душе, как в некоем божественно тихом море, любовь очищается от всего плотского и нечистого. Та же, но совсем иная. Неудовлетворённая, но счастливая, ликующая даже в страдании.
   Потом прочёл я Плотина и Прокла и поражался их гению, увлекался некоторое время Дионисием Ареопагитом. В этих книгах мир был совсем другим, не грубым, как наше тело со всеми его низменными желаниями, а лёгким, лишённым неприятных запахов и слишком резких цветов, и я блаженно вдыхал его прохладный, разреженный воздух и только впоследствии познал на жизненном опыте, что подобные рассуждения бесплодны. Необходимо вспахать землю, чтобы на ней колосилась пшеница, нужны искусные человеческие руки, чтобы построить корабль или мельницу для зерна, и во всём требуется труд...
  
   Но годы шли... Я возвратился домой... встретил тысячи людей. По возвращении в Константинополь я поселился в доме деда, лекаря... Жизнь протекала без больших потрясений и была полна приятных переживаний...
  
   - Смотри, вот стихотворец Иоанн. Говорят, у некоторых его стихи вызывают слёзы на глазах...
   Я удивился могуществу поэзии...
  
   Событием по-прежнему было прибытие русских купцов, привозивших товары из Скифии. Сначала они распродавали меха и шкурки и прятали деньги в кожаные пояса. Потом значительная часть денег уходила на покупку тканей, на вино и развлечения.
   Из любопытства я иногда сопровождал варваров в город. Мне было интересно наблюдать, как они с изумлением смотрели на великолепие нашей столицы. Их, как детей, поражала величина триумфальных колонн и храмов. В храм св. Софии язычников не впускали, но они могли вдоволь наглядеться на красоту наших дворцов, на статуи и водомёты. Потом варвары возвращались в предместье св. Мамы, пили в тавернах вино, шумели, хватались за мечи, и тогда являлись присланные градодержцем отряды городской стражи с привычным с таким делам кандидатом. Он прикладывал руку к сердцу, увещевал, старался уладить ссору миром, не прибегая к оружию, чтобы не затруднять отношений с варварами в будущем. Три месяца спустя варвары покидали ромейские пределы.
   Кроме Иванка, у меня было много других друзей среди руссов. Это были рослые и красивые люди, искусные в употреблении меча и секиры, и многие из них превосходные наездники. От них я научился умению владеть оружием, ездить верхом без седла. Беседуя с ними, я совершенствовался в русском языке, и впоследствии его знание мне пригодилось...
  
   Время было тревожное. Над ромейским миром сгущались чёрные тучи. Всё труднее и труднее становилось отражать удары многочисленных врагов...
  
   Когда почил блаженной памяти император Константин, автор замечательных книг, трудолюбивый, как пчела, писатель, на престол василевсов вступил его сын Роман, двадцатилетний юноша... Он предпочитал государственным делам конские ристания и охоту... Роман был женат на Феофано, дочери простого трактирщика, пленившей легкомысленного кесаря изумительной красотой. История их встречи похожа на сказку.
   Но бывает на земле, что любовь разит человека как молния, и, увы, я сам испытал подобное...
  
   Я счастлив, что встретил на жизненном пути людей, подобных Иоанну, а тогда смотрел на него как на чудо... Однажды он сказал мне:
   - Удались, юноша, от тех, кто презирает истину. Полагаю, что ты не похож на этих бездельников, что толпятся у трона в ожидании подачек!..
   Иногда он беседовал со мною о стихах, удивляясь, почему я не посвящаю свой досуг поэзии. Но я довольствовался тем, что переписывал его произведения, никогда не расставался с ними и черпал в них мысли для понимания мира и людей. Впоследствии, когда жизненный опыт дал мне возможность взирать спокойно на человеческие деяния, я понял, что в стихах Иоанна Геометра было много искусственности, и что от них веял холодок, но то, что поэт пережил лично, он живо изобразил в своих творениях, и я уверен, что они переживут века. Порой Иоанн забавлялся аллитерациями или совпадением собственных имён и содержащихся в них понятий, иногда жалил в своих эпиграммах, как пчела, но в жизни это был любезнейший и полный благожелательности человек, и можно было позавидовать богатству его души.
  
   Иногда целый день проходил в томительном бездействии... Но у меня было много случаев, чтобы присмотреться к моему господину. Василий был мрачного характера, молчалив, угрюм. К наукам относился с нескрываемым презрением, читал с удовольствием только Плутарха и с жадностью набрасывался на военные трактаты... Во дворце было скучно и тихо... Во дворце царил всемогущий евнух. Все говорили шёпотом, боялись сказать лишнее слово. Что-то страшное висело в воздухе. Казалось, самые стены дворцовых покоев были пропитаны ядом, интригами, заговорами, тайнами и кровью.
  
   По городу ходили тревожные слухи о положении на восточных границах. Люди с опаской шептали, что василевс страдает неизлечимым недугом. На базарах откровенно говорили о яде, якобы посланном евнухом в императорскую ставку. Но всюду шныряли соглядатаи и доносчики. Все трепетали...
  
   И вот распространилась весть:
   - Ромеи! Василевс Иоанн в бозе почил! Ромеи, умер наш герой!
   Какой-то просто одетый старик плакал :
   - Скончался наш лев! Что будет с нами, грешными? Мы веруем в Троицу, и было у нас три василевса - Иоанн, Василий и Константин. А теперь мы погибнем...
   Во дворце люди метались по залам, как в час землетрясения...
  
   Был ли это пустой случай или воля провидения? Но с этой памятной ночи я вошёл в доверие к Василию. Василевс приблизил меня к себе, и я стал делить его воинские предприятия. Я полюбил эту жизнь, полную перемен, волнений, глубокого дыхания на полях сражений и незабываемого привкуса конского пота. Моё сердце не отвращалось от крови, пролитой в битве, от гор трупов после победы, и рука у меня не дрожала, когда требовалось обнажить меч. Но я не хочу возомнить себя героем. Одно дело - стоять в первых рядах и рубить секирой, другое - принимать участие в военном совете или сидеть на коне за непоколебимой стеной воинов, прикрывающих тебя щитами, и с каждым истекшим годом я всё больше и больше постигал, что пролитие крови противно христианскому сознанию. Пришлось мне читать в житии Андрея Юродивого предсказания о том, что Египет снова принесёт свою дань ромеям, и я знаю, что победы любезны константинопольской черни, так как отмечаются раздачей денег и съестных припасов. Но не вздыхал ли сам Андрей, подобно пророку Исайе, о том времени, когда мечи превратятся в серпы, копья - в полезные в сельском хозяйстве шесты или в орудия для возделывания почвы?
  
   Евнух Василий уцелел, зубами цеплялся за власть, лукавил, всячески ублажал юных василевсов и соблазнял их молоденькими иверийскими наложницами. Константин подрастал и вполне удовлетворялся охотой, а Василий с каждым годом всё больше мрачнел, всё чаще метал молнии из голубых глаз, всё крепче сжимал в руках кормило ромейского корабля. Своё внимание он направил на борьбу с самоволием стратигов, на воинские предприятия и приготовления к походам, предоставив ведение запутанных государственных дел евнуху Василию, хранителю государственной печати.
   Но ради чего, спрашивал я себя иногда, цеплялся за власть этот человек? Не ради же одного корыстолюбия? Должно быть, вкусившему власти уже трудно оторваться от этой сладостной чаши, и каждый мнит себя спасителем отечества.
  
   Сколько событий совершилось в эти годы!..
  
   Когда наступал вечер и прекращались военные действия, мы собирались вокруг василевса. В хижине тускло горели светильники, пахло овчиной, в лагере ржали кони, догорали дымные костры. Стояла осень, часто шли дожди, закрывая туманом горы.
   Василия терзали мысли о будущем. Его сопровождал в походе историограф Лев Диакон. Лев захватил с собою редкий список "Последнего видения Данила". По вечерам, покончив с трапезой, мы читали вслух эту страшную книгу и пытались найти в её тёмных словах намёки на судьбы ромеев.
   Будущее покоилось во мраке. Уже истекало первое тысячелетие с того дня, когда родился в яслях спаситель мира. Последние годы были полны таинственных событий....
   - "В третье лето царствования Кира Персидского послан был архангел Гавриил к пророку Даниилу. И сказал ему архангел: "Муж, преклони ухо твоё, ибо я открою тебе всё, что совершается на земле, до самых последних дней..."
   Мы не отрывали глаз от шевелящихся губ чтеца. Со всех сторон нас окружала чёрная ночь. Мы знали трудности, которые стояли перед нами. В воздухе явственно чувствовалась трагедия.
   - "Пошлёт господь огонь с небес, земля покроется водою, а Седмихолмный будет окружён врагами! Горе тебе, Седмихолмие! Увы тебе, Вавилон! Вода потопит высокие твои стены, и не останется в тебе ни одной колонны, и возрыдают о тебе приплывшие к твоим башням корабли..."
   - Господи, спаси наши души!
   - "Стены его падут, и будет царствовать в нём юноша, который наложит руки свои на священные жертвы. Тогда восстанет спящий змей и убьёт юношу и будет царствовать пять или шесть лет. После него воцарится дикий волк, и поднимутся народы севера, которые приступят к великой реке..." ...
   - "Восстанет великий Филипп с шестнадцатью языками, и будет битва. Но глас с небес остановит сражение. Тогда перст судьбы укажет человека. Ангел возьмёт его в святую Софию и скажет ему: "Мужайся!"...
   - "Тогда настанет изобилие плодов и мир на земле. Тогда лоза будет приносить тысячу гроздий, а жатва даст неисчислимое множество колосьев, но зубы у антихриста будут железные, и скоро во всём мире останется одна мера пшеницы..."
   - "Десница его будет медная, а когти в два локтя длиной. И будет он долгонос, глаза его будут как звёзды, что сияют утром. И на челе его будут написаны стихи..."...
   - Что случилось?
   Мы были окружены...
  
   Я видел, что по щеке василевса скатилась слеза...
   - Никому не говори об этом. Я плачу не от слабости, а от злобы. Бежали, как овцы... С тех пор, как я живу, я не встретил в своей жизни ни самой малейшей удачи, и напротив, кажется, не осталось такого несчастья, которое не выпало бы на мою долю...
  
   Все сидели мрачные, подавленные несчастьем последних дней...
  
   На обязанности историка лежало записывать всё достойное запоминания, хотя он и не любил писать о поражениях...
  
   - Отечество моё - Калоя. Тихое селение среди холмов на берегу Калистра, впадающего в море недалеко от Эфеса. Дивная там природа!.. Как там всё дышит миром! А здесь я едва не сделался жертвой скифского меча...
   Ни для кого не было тайной, что в этой войне вместе с болгарами действовали против нас и отряды скифов, которые Владимир тайно послал на Дунай, чтобы издалека добиться осуществления своих планов. Теперь я понял, откуда возникли разговоры о браке Анны с Владимиром. Дело в том, что её руки добивался Самуил. Но к нему отправили простую девицу, выбранную потому, что она походила лицом на Анну. Однако болгары немедленно раскрыли обман и в наказание сожгли митрополита Севастийского, который привёз им подложную царевну...
  
   - Отца моего звали Василием. Когда решено было послать меня в царственный город, чтобы я вкусил там плодов просвещения, я отправился в путь на корабле, нагруженном быками. Это был сущий хлев под парусами! В Константинополь я прибыл в тот самый день, когда происходил триумф императора Никифора. Спокойно он ехал на коне среди всеобщего ликования и улыбался. Это был титан! Сражался, как лев, а под пурпуром носил власяницу. Но как он притеснял церковь, разорял монастыри, гнал митрополитов и епископов!
   - А зачем им богатство? Стяжание мешает спасению души. Легче верблюду...
   - Знаю, знаю...
   - А они строят пышные дома, имеют табуны коней и множество скота... У нас епископ говорит, что не надо пещись о завтрашнем дне, а у самого лари набиты золотыми монетами...
  
   - Слышишь ли ты в воздухе веяние катастрофы?..
  
   - Не следует забывать, что эту войну василевс начал не столько движимый благоразумными расчётами, сколько пламенным гневом. И вот расплата. Мы проводили время в бездействии и гадали на священном писании, а болгары сражаются за свою свободу...
  
   Вдруг произошло невероятное. Над лагерем возникла огромная звезда, озарила светом шатры, хижины, церковь и даже отдалённые горы и, упав на землю с западной стороны, рассыпалась на мелкие искры и погасла...
   - Боже!.. Это означает всеобщее истребление...
   На земле происходили необъяснимые вещи...
  
   Течёт неуловимое время, увлекая в небытие людей, их важные и пустячные дела, трагедии героев и жалкие иллюзии глупцов. Среди этих перемен иногда казалось, что государство ромеев уже на краю гибели. Внутри Василию приходилось бороться с надменными магнатами, собравшими в своих руках огромные богатства и окружёнными тысячами слуг, а на границах - сражаться с внешними врагами...
   Пожар восстания быстро распространился по всему Востоку...
  
   Именно в те дни было получено взволновавшее всех нас известие, что князь руссов Владимир принял крещение. К нему отправили незамедлительно посольство с богатыми подарками, чтобы заключить с ним договор. Выполняя условия подписанного соглашения, киевский князь прислал нам на помощь шесть тысяч руссов и варягов, которые разгромили под Христополем войско Фоки и освободили осаждённый Авидос...
   Это время было наполнено страшными потрясениями. Ходили слухи, что Владимир сам водил своих варягов на Хрисополь, но это не соответствует действительности: князь руссов был слишком гордым, чтобы снизойти до роли наёмника...
   Василий согласился принести неслыханную жертву и отдать русскому князю Анну. Когда же обстановка несколько изменилась к лучшему, было решено повременить с выполнением данного обещания...
   Снова в Азии запылал пожар мятежа...
   И в довершение всех бедствий Владимир, рассерженный невыполнением договора, осадил Херсонес...
   Это был исключительно одарённый вождь, в юности предававшийся страстям, а в зрелом возрасте посвятивший все свои силы государственным делам...
  
   - Херсонес... Херсонес... Анна... Анна...
  
   На золотом фоне мозаики сияли широкие глаза спасителя мира, скорбные от грехов человечества...
  
   Князь руссов осаждал Херсонес и из Таврики приходили тревожные известия, а во внутренних делах царил беспорядок, всюду имели место самоволие, хищения, вымогательства и мздоимство, и епископы, стратиги и евнухи не давали покоя василевсу кляузами и жалобами...
  
   Вдруг мы услышали в одной из зал женский смех... По мраморному полу к нам навстречу бежал чёрный пушистый котёнок, играя с золотым шариком... За маленьким проказником бежали с радостными восклицаниями две молодые женщины...
  
   Это была Анна, Багрянородная сестра василевсов!..
  
   В тот день я впервые увидел Анну. Опомнившись, мы упали ниц. А когда поднялись, Порфирогенита всё ещё стояла перед нами и широко раскрытыми глазами смотрела то на евнуха, то на меня. Эти глаза были ослепительны!.. Никогда в жизни, нигде и ни при каких обстоятельствах, я не видел таких огромных, глубоких, немигающих глаз. Только однажды по делам службы пришлось мне побывать на короткое время в Равенне, и там в одной из церквей я видел мозаику, изображающую императрицу Феодору. В этих устремлённых на зрителей глазах есть некое подобие Анны. Они ослепили меня, закрыли своим сиянием пышную залу, малахитовые колонны, мозаики Юстиниановых побед, всю вселенную! Мгновения бежали, а мне хотелось, чтобы они остановились. Как сладко было стоять и смотреть на Анну!..
  
   Она скрылась за малахитовыми колоннами, с нежностью прижимая к своей груди котёнка.
   Прошло ещё мгновение, и Анна растаяла, как видение...
  
   Но я не знал, что отныне жизнь моя до конца дней связана с судьбою Анны...
  
   У меня в сердце был праздник, но среди орлов и лабарумов неотступно сияли глаза Анны! Я понял, что теперь не будет для меня покоя на земле до конца дней, что дромоны и огонь Каллиника и оружие фем существуют только для того, чтобы служить ей.
   В тот день была Троица...
  
   - Здравствуй, отче. Не правда ли, какое великолепие?
   - Опиши всё это в звучных стихах!
   - Я уже не пишу о земном. Ты говоришь - великолепие... Но посмотри вокруг себя со вниманием, и ты увидишь рубища и бедность.
   Я последовал его совету и окинул взором толпу, что была передо мной, и моё праздничное настроение во мгновение ока растаяло. Я действительно увидел тысячи бедняков, вероятно пришедших сюда в надежде на бесплатную раздачу хлеба и вина. За пурпуром и парчой царственных одеяний, за шёлком знамён и дымом кадил я не заметил их раньше.
   "Ты испортил мне радость сегодняшнего торжества"...
  
   Это происходило в те дни, когда пал Херсонес...
  
   Судьба наша в руках Господа. Покров Богородицы охранит нас вернее всех стен и кораблей...
  
   - Что с тобою? Странный ты человек! Муж, наделённый крепостью в мышцах и разумом, осыпанный милостями благочестивого, а презираешь радости жизни. Другие имеют жён, потомство, приобрели имения, а ты тратишь средства на переписку книг, как будто они могут заменить человеку земные блага. Почему ты не хочешь быть таким, как все?
   - В книгах и есть настоящая жизнь...
  
   Итальянцев было трое. Самый молодой из них, Лука Сфорти, происходил, вероятно, из патрицианской семьи... На поясе у него висел кошелёк из чёрного шёлка, полный серебряных монет, как потом я узнал... он был молод, румян, беззаботно улыбался среди чужих людей, красивый юноша с чёрными кудрями до плеч. По всему было видно, что это расточитель отцовского богатства, блудный сын. Остальные двое были значительно старше его и одеты не так нарядно, но с такими же кошельками у пояса. Они были купцы...
   Ксифий, любитель греховного времяпрепровождения, бывавший в Италии, хорошо знавший тамошние обычаи, тихо сказал мне:
   - Надо показать гостям наши злачные места. Они люди молодые и не откажутся от чаши вина...
   - Как тебе не стыдно думать о подобных вещах! И в такое время! В нашем ли звании посещать кабаки? Предоставь это грубым корабельщикам...
   Но дьявол бродит не в пустынных местах, а во дворцах, поблизости от церквей и монастырей, там, где высокие помышления.
   Когда стемнело, мы надели плащи с куколями и, как воры, пробрались в запретный квартал, над воротами которого сохранилась статуя Афродиты. Здесь часто происходили драки, убийства и ограбления...
  
   Посадив на корабли шестьсот воинов, погрузив военные припасы, мы отплыли на одоление врагов...
   Плыли мы два дня и две ночи.
   В пути мы часто беседовали с магистром о трагическом положении в мире... Леонтий всего год тому назад возглавлял посольство, отправленное в тяжёлую минуту к русскому князю... в Киев... и теперь мы с большим интересом расспрашивали о его путешествии, князе Владимире и Херсонесе. В данное время этот город сделался центром мировых событий и поэтому был главной темой наших разговоров. В существовании ромейского государства Херсонес всегда играл огромную роль... Херсонес является местом, где скрещиваются торговые пути из Азии в Скифию...
   Но в последние годы этот вековой кругооборот золота и товаров превращается в хаос. В необозримых степных пространствах передвигаются огромные орды кочевников... Кочевники часто нападают на купеческие караваны - поэтому торговля в последние годы терпит большой ущерб, и в связи с этим беднеют приморские города. Понимая важность торговых сношений с греческим миром и с Багдадом, Владимир прилагает все усилия, чтобы сделать степные пути безопасными. Его владения огромны и полны богатств всякого рода. На берегах русских рек стоят многочисленные города, где живут искусные ремесленники...
   Теперь снова народы с изумлением повторяют имя Владимира. Леонтий рассказывал нам о нём любопытные подробности. Князь был сыном Святослава, того скифского героя, с которым сражались...
  
   Под свист ветра в корабельных снастях магистр рассказывал нам о событиях, которые совсем недавно происходили в Скифии, как мы привыкли называть страну руссов... Магистр не без тревоги говорил о планах Владимира. Мы спрашивали:
   - Не от латынян ли принял крещение русский князь?
   - С какой целью посылает римский папа посольство в Киев?
   Магистр ничего не мог ответить на эти вопросы.
   Жизнь Владимира была полна превратностей. После Святослава, погибшего на Борисфене, осталось три сына. Ярополк сидел в Киеве, Олег - в дикой стране древлян, Владимир - в богатом и торговом городе Новгороде, в котором было много варягов. Дальнейшие события разыгрались таким образом...
  
   Погода была тихая, на море почти не наблюдалось волнения. Корабельщики расстилали на помосте ковёр, и мы беседовали о судьбах мира...
   - Все человеческие дела имеют своим побуждением выгоду. Золото - кумир всех людей. Оно не знает ни границ, ни религии... Это оно заставляет людей вставать на заре, отправляться в дурную погоду в дальний путь, где человека, может быть, поджидают разбойники и воры. Но золото необходимо государству. Вот почему так тяжки налоги...
   - Да, что касается налогов, то их у нас немало.
   Он стал загибать пальцы:
   - Поземельный, подушный, подымный, мытный, налог с пастбищ, налог на скот, на пчёл...
   Но пальцев не хватало, и он прекратил подсчитывать...
   - Золото - двигатель торговли и государственной машины. Всё остальное - химеры... Такова жизнь...
   - Ты, конечно, прав, такова жизнь... Но есть нечто более высокое, чем золото, расчёты торговцев и нажива... Вспомни...
   Только тот народ достоин славы, который ставит перед собой великие задачи, и не заботится о брюхе...
   - Ты, может быть, прав, но если покопаться хорошенько, то всюду ты найдёшь стремление к пользе...
   Люди уходят в тихие монастыри, чтобы спасать свою душу постом и молитвами. Уйти туда? Но не значит ли это покинуть в трудную минуту василевса и товарищей по оружию? Нет, будем тянуть ярмо, пока хватает сил. Я знаю, не так-то легко сделать мир справедливым и удобным для жития. Пусть жадные думают о наживе, а раболепные ползают на брюхе! Когда-нибудь и их поразит гнев небес.
   - Не ради временных благ мы страдаем, а для того, чтобы небеса озарили светом землю, грубую и жалкую...
   - Ты начитался Платона, мой друг...
   - Наша цель - преуспевание ромейского государства. Нельзя без страданий служить великому делу...
   - А где же завещанная нам милость к падшим и убогим?..
   - Пусть страдают! Сейчас не до страждущих. Ты видишь, всё рушится у нас под ногами. Сама земля колеблется. Люди жрут, спят, удовлетворяют свои естественные надобности и воображают, что они венец творения.
   - Жестокое сердце у тебя...
   - А почему они не хотят оторваться от корыта? Почему они не хотят стать в наши ряды? Только воины в эти дни достойны преклонения. Помнишь, Никифор Фока требовал от церкви, чтобы были причислены к лику святых все павшие на поле брани? Ему отказали. Патриарх говорил, что среди павших могут быть грешники и даже еретики. А по-моему, кровь воина смывает все грехи и все заблуждения. Подвиг его, отдавшего свою жизнь за других, выше, чем молитвы епископа. Слишком высока цель, за которую они умирают.
   - Какая цель?..
   - Понимаешь? Мы страдаем, чтобы на земле не угас светильник.
   - Светильник есть церковь.
   - Не только церковь, но и другое. Диалоги Платона, которые ты сам читаешь тайком от епископа. А разве ты не будешь жалеть, если погибнет в Херсонесе твоя библиотека?..
   - Ты думаешь, книги могли погибнуть?
   - Всё может быть, когда свирепствует война...
   - Мы погибнем, но будут другие светильники на земле. У тебя много гордыни... Вспомни, какие государства погибали. Всему свой черёд...
   Как обычно, разговор снова вернулся к рассказам о Владимире. Меня удивляло, как мог этот непросвещённый человек, варвар, может быть ещё совсем недавно приносивший человеческие жертвы своим скифским богам, совершить предприятие, начатое им с таким успехом...
   - У вас в константинопольских оффициях имеют довольно смутное представление о стране руссов. Вас интересует только, какую пользу вы можете извлечь из их оружия. А я родом их Херсонеса, где по торговым делам бывает много руссов, сорок лет прожил в этом городе, отлично знаю пресвитера Анастаса, который переписывал книги для богатых русских купцов, принявших крещение. В епископской библиотеке хранится Псалтирь, написанный русскими письменами. Сам Владимир читает книги. Подумай: как мог бы властитель такой обширной страны править многими народами, издавать законы и заключать договоры, не зная грамоты? Уже его бабка была христианкой и собирала книги, и я своими собственными глазами видел, как русские торговцы мехами и перцем заключают в Херсонесе торговые сделки в письменном виде. В Киеве - тысячи иноземных купцов, из многих стран, и там отлично знают о Константинополе, Херсонесе, Ани и других городах и любят слушать рассказы странников. Русские торговые люди охотно совершают путешествия вплоть до Багдада и не уступают никому в производстве оружия или украшений, но ещё не научились строить каменные здания, так как их страна обильна лесными материалами...
   - Хотел бы я знать, что происходит сейчас под стенами Херсонеса...
   Русская страна переживала в настоящее время большие перемены. Первоначально Владимир пытался возвысить древних славянских богов и укрепить веру в них, поставив недалеко от своего дворца идолов и принося им жертвы. Но вскоре его внимание привлекли к себе другие боги. По этому поводу ходят любопытные рассказы. Говорят, что русского князя пытались склонить в свою веру болгарские мусульмане с реки Камы и будто бы описание магометанского рая с гуриями весьма понравилось женолюбивому князю, но, узнав, что закон Магомета запрещает вкушать вино, он ответил болгарам: "Руси есть веселие питии!" Властелины хазар уже давно приняли иудейскую веру. Будто бы пытались и они обратить Владимира в иудейство. Но он отверг и это, так как иудеи находятся в рассеянии. Затем якобы князю пришлось беседовать с греческим философом, который рассказал ему историю сотворения мира, жизнь и страдания Христа и в заключении показал картину Страшного суда, на которой были красочно изображены праведники, идущие в светлый рай, и грешники, претерпевающие ужасные муки в аду, и будто бы эта картина произвела на князя сильное впечатление, что вполне возможно, так как у варваров есть что-то от детей.
   Были, вероятно, у русского князя и более веские соображения, которые склоняли его к принятию христианства. Он не мог не видеть, что христианскую религию исповедуют самые могущественные и богатые народы и что язычникам грозит участь остаться в стороне от мирового потока жизни. Однако Владимир советуется во всех важных государственных делах с городскими старейшинами и боярами, и те сказали ему:
   - Господин, каждый хвалит свою веру. Если ты хочешь узнать, какая из них самая лучшая, пошли разумных людей в разные земли, и пусть они исследуют, какой народ достойнее поклоняется божеству.
   Владимир отправил послов. Они побывали в различных странах - у болгар, у немецких католиков, даже в Риме. Но больше всего им понравились храм Софии в Константинополе и греческая литургия, которую для них служил сам патриарх. Великолепие храма, богатые облачения, убранство алтарей, красота живописи и мозаик, благоухание фимиама и сладостное пение пленили варваров. Вернувшись в Киев, они рассказывали князю:
   - Мы не знали, где находимся, на небе или на земле. Всякий человек, вкусив сладкого, не захочет горького. Так и мы. Не хотим иной веры, кроме греческой.
   Вспоминая роскошь Софии, я охотно верил восторгу варваров. Необыкновенное волнение охватывает человека, когда он поднимает взоры к куполу, наполняющему храм светом и воздухом, ибо ничего подобного этому храму нет и не было на земле...
  
   Так мы плыли два дня и две ночи...
  
   Небо было в звёздах. Я без труда находил среди них Большую и Малую Колесницу. Проводя умозрительную линию по небу, я определял Полярную звезду. Она стояла над Херсонесом и указывала нам путь. А я спрашивал себя: что двигает моими поступками? Корысть? Честолюбие? Или помыслы о вечном спасении? Даже наедине с собой я не находил ответа, но мне казалось, что я, как вол, влеку некое ярмо.
  
   Вместе со звёздами сияли глаза Анны, и я не знал, несчастье или радость я нашёл на земле, увидев эти глаза. Я потерял покой навеки. Но была какая-то сладость в беспокойстве, что овладело всем моим существом с тех пор, как её встретил, и я готов был благодарить судьбу за свои муки.
  
   Но мы уже приближались к цели нашего путешествия...
  
   Земля медленно приближалась... Блистали мраморные колонны древнего храма Артемиды-звероловицы, покровительницы Херсонеса...
  
   Но, увы, мы опоздали! Над городом медленно поднимался к голубым небесам чёрный столб дыма... Глядя на пожар, мы поняли, что прекрасный и сильный город, как его называли древние авторы, с неприступными стенами, протянувшимися на протяжении шестидесяти стадий, уже во власти руссов...
  
   Херсонес пал. О подробностях этого события я узнал потом от монахов острова Климента и от жителей Таврического побережья. Руссы приплыли к Херсонесу от устьев Борисфена, который на их языке называется Днепр...
  
   Как меняется лицо земли!..
  
   Отправляя меня в путь, василевс, положив мне руки на плечи и глядя в глаза, сказал:
   - Ты сделаешь всё, чтобы оказать помощь осаждённым. А если Херсонес падёт ещё до твоего прибытия, возвратись ко мне. Впрочем, не отвергай варваров, коль скоро представится случай завязать переговоры...
   Я догадывался, какое тайное поручение было доверено магистру. Речь шла о том, чтобы ради спасения государства отдать Владимиру Порфирогениту и пойти на уступки по целому ряду других вопросов.
   Теперь в падении города сомневаться не приходилось... Здесь руссы жили в шатрах и кое-как устроенных среди виноградников шалашах из тростника, но дневные часы проводили обычно в Херсонесе, любуясь его зданиями и статуями и совершая омовения в термах, до чего эти люди были большие охотники.
   Уже давно Херсонес находился в упадке. Его разоряли хазары и кочевники. Русские владения были близко... Но за последние годы в Херсонесе снова стала расцветать торговля...
   Ту трагическую ночь херсониты провели без сна. Церкви были переполнены молящимися, а утром жители, стоя в безопасности на стенах, увидали варваров. Руссы подошли к городу на расстояние стрелы, но ничего не предпринимали...
   Начались тревожные дни осады...
   - Это Христианский Бог помогает грекам!
   Но Владимир грозил:
   - Буду стоять под стенами три года, но возьму город!
   Однако для него нашлись в городе неожиданные союзники... Они решили войти в сношение с Владимиром. Они пустили в лагерь руссов стрелу с посланием. В нём было указано, где проходили трубы подземного акведука и на какой глубине. Они советовали Владимиру разбить трубы и перенять воду, чтобы принудить жителей сдаться по причине жажды...
   Одна обыкновенная стрела повернула огромное колесо истории...
   С ужасом увидели херсониты, что вода перестала наполнять городские водохранилища. Теперь спасти их мог только василевс. Но напрасно они смотрели в строну Понта - ромейские корабли не приходили...
   Прошло три дня. Люди в Херсонесе стали походить на путников в Аравийской пустыне... Не выдержав мук женщин и детей, они решили сдать город...
   Доведённые до крайности, они произносили пересохшими устами слово "мир"... Но ещё до переговоров скифы ворвались в город...
  
   - Теперь уже можно молиться о спасении их душ...
   Я понял его. Единственное спасение в битвах с русскими однодревками надо искать в огне Каллиника. В тот час, когда руссы поднимаются на корабль, уже ничто не может противостоять их ярости. Ободрённые успехом, опьянённые лёгкой победой, скифские ладьи неслись на дромоны, рассчитывая захватить нас врасплох...
   Сражение во мраке ночи можно было уподобить картине Страшного суда...
  
   Это произошло в глубокой древности. В Херсонесе в те годы градодержцем был Ламах, враждовавший с боспорскими царями. Но Асандр, царь Боспора Киммерийского, сказал ему: "У меня есть сыновья, у тебя дочь. Пусть один из моих сыновей возьмёт её себе в жёны, и тогда между нами воцарится навеки мир"...
  
   - Что происходит в Херсонесе?
   - Погиб Херсонес! Разорён прекрасный город! Скифы наводнили его, как волны морские...
   Монахи подтвердили, что некоторая часть города сгорела. Базары были разграблены, и в городе не осталось ни одной амфоры вина. Владимир занял со своими близкими дом стратига, и каждый день там происходят пиры. Руссы любят пить вино, может быть в связи с суровым климатом своей страны. Но князь запретил воинам осквернять церкви и наносить ущерб домам и имению священнослужителей. Якобы епископ уже дважды совещался с князем. Монахи уверяли, что на этих совещаниях речь шла не о чём ином, как о мирных переговорах с василевсами. Дальнейшее подтвердило их слова...
  
   Странно меняется жизнь, когда военные обстоятельства вдруг нарушают её мирное течение...
  
   Небо сделало меня свидетелем величайших событий, ужасных войн, несчастий и катастроф... Необычайное действо разыгрывалось перед нами. Владимир предлагал мир, обещал вернуть ромеям захваченный город и всю Таврику, предлагал помощь с борьбе с азийскими мятежниками, но требовал соблюдения обещаний, данных василевсами. Они ни для кого не были тайной. За шесть тысяч варягов против Варды Фоки василевсы обещали отдать варвару руку своей сестры. Теперь он требовал соблюдения договора. В противном случае угрожал, что пошлёт воинов на Дунай, сотрёт с лица земли несчастный Херсонес...
  
   На другой день переговоры продолжались в Херсонесе... Дело было весьма ответственным...
  
   Я смотрел на князя ВЛАДИМИРА с большим любопытством...
  
   Да, это был русский герой, человек с жестоким сердцем, колебавший теперь самые основы нашего государства...
  
   ВЛАДИМИРА он называл то "новым Моисеем", то "вторым Константином", уверяя, что он "равноапостольный", ибо ныне выводит свой народ из языческого мрака и идолопоклонства в свет истинной православной церкви. А ещё не так давно сам рассказывал нам, что русский князь ставил идолов на одном из киевских холмов и недалеко от своего дворца устроил капище, где приносились богу грома и молнии человеческие жертвы. И вот на наших глазах всё менялось теперь на земле...
  
   Победа сделала варваров неуступчивыми. Владимир требовал не только руку Порфирогениты Анны, но и целый ряд привилегий и отмены невыгодных торговых соглашений. Мало того - он хотел получить титул кесаря...
   Какие унижения приходилось испытывать ромеям!..
  
   - Позволь тебе сказать, достопочтенный архонт, что блаженной памяти император Константин Великий оставил нам грозное и ненарушимое запрещение. Оно хранится на престоле христианской церкви святой Софии и гласит, что василевсы не могут заключать брачные союзы с народами, нравы которых не сходны с ромейскими. Особенно же возбраняется родниться им с не принявшими святое крещение. Кроме одних только франков.
   - Почему кроме франков?
   - Потому, что сам великий Константин был в родственных отношениях с франкскими королями.
   - Мы ни в чём не уступаем франкам!
   - Совершенно согласен с тобой, достопочтенный архонт, вы даже превосходите их во многих отношениях, но таков ромейский обычай. И нарушители его подвергнуться анафеме, то есть вечному проклятию во всех ромейских церквах. Тебя не должно оскорблять это. Василевсы весьма хотели бы этого брака и считают родство с тобой большой честью, но они вынуждены отвергнуть твоё лестное предложение и не могут поступить иначе. Ведь несколько лет тому назад даже франкский король Гуго Капет, сватавший Порфирогениту, тогда ещё отроковицу, для своего сына Роберта, получил самый решительный отказ и, насколько мне известно, весьма огорчался по этому поводу. Повторяю, сие невозможно...
   - А когда им угрожала гибель, они считали это возможным?
   И я увидел, что в гневе Владимир был ужасен...
  
   Но зачем Владимиру нужна красота Анны? Разве мало было ему красивых рабынь и пленниц? Ходили рассказы, что у него в Киеве был гарем и что в гареме вздыхают сотни наложниц, и само место поэтому называется Вздыхательницей. Но, видно, ему захотелось теперь озарить свою страну славой ромеев, породниться с наследницей Рима, возвысить в глазах народов темноту своего происхождения. Этого варвара вдруг обуяла ревность к христианской вере! Или у него возникли в мозгу какие-то гениальные планы? Мне передавали о его любопытстве к тому, что происходит в мире. Его интересовал Рим, Багдад, Константинополь. Он расспрашивал путешественников о нравах и обычаях чужих стран, якобы огромное впечатление производят на него рассказы о великолепии наших зданий, о пышности ромейской литургии и ипподромных ристаниях.
  
   Его ум и ясность мысли необычайны. Как орёл, он окидывает умственным взглядом огромные пространства и морские побережья, не имея перед собою никаких путеводителей. Он взвешивает все обстоятельства и с необыкновенной быстротой разбирается в хаосе современного политического положения. Владимир прекрасно понимает важность водных и караванных дорог, по которым товары и золото совершают мировой оборот. Он отлично знает о всех затруднениях, которые испытывало в данный момент ромейское государство, и всегда искусно пользовался этими обстоятельствами. Сейчас он имел возможность настаивать на своих требованиях, потому что за его спиной стояли тысячи воинов... Но и в Константинополе догадывались, что перед Владимиром стоят огромные трудности, связанные со всё усиливающим передвижением кочевником.
   С тех пор как я стал принимать участие в государственных трудах, я постиг, насколько сложна мировая политика...
  
   Такие мысли приходили мне в голову, когда я надевал торжественные одеяния, собираясь на очередное собрание в доме стратига.
   Служитель подавал мне с поклоном красный скарамангий. Я надевал его, и эта длинная одежда сразу же отделяла моё тело со всеми слабостями от внешнего мира. Вместе с тем она защищала меня от холода и от всех влияний атмосферы, а также от тех опасных эманаций, что излучают люди и некоторые животные. Я опоясывался, и моё тело приобретало в золотом поясе опору, необходимую для мужа во всех его предприятиях. Поверх скарамангия я набрасывал на плечи чёрную хламиду с вышитым на левой поле золотым орлом, и эта одежда, украшенная серебряными бубенчами, указывала на занимаемое мною в ромейском мире место. Золотая цепь на шее и украшенная золотым шитьём чёрная обувь, в которой я мягко ступал по дворцовым лестницам и по корабельным помостам, довершала моё одеяние. Уже не было жалкого тела, подверженного недугам и страстям; оно укрылось в пышных складках материи, в золоте инсигней. Это шёл не обыкновенный смертный, как всякий другой человек, а другнарий императорских кораблей и патрикий. Бубенцы символизировали мою ревность в непрестанном труде всюду, куда бы меня ни послала судьба, они возвещали тихим серебряным звоном о моей готовности служить василевсу.
  
   Когда я смотрел на Анну, я видел только пышность её одеяния и глаза - выражение её бессмертной души. А всё низменное и физическое было скрыто от меня шёлком, пурпуром и золототканой парчой. Так несовершенство и грубость человеческой фигуры прикрывают красиво накинутым плащом... Смысл всякого одеяния один и тот же: во-первых, укрыть нас от холода и, во-вторых, отвлечь наши мысли от плотского.
  
   Мы являлись на переговоры красиво одетыми, с высоко поднятыми головами, благоухающими духами и розовым маслом. Но сердца наши не были спокойны...
   Трудно было в таких условиях сохранить твёрдость духа и быть неуступчивым...
  
   Впрочем, всё уже было решено историей... Торговля, которую вели за красоту Порфирогениты, была последним актом нашей трагедии...
  
   Шёл третий день переговоров. Магистр пытался выиграть время, шуршал папирусными свитками. Вдруг Владимир встал, подошёл к столу и, водя пальцем по строкам злополучного договора, сказал:
   - Здесь написано всё, в чём василевсы обязались перед нами и клятвенно обещали выполнить. Время не терпит. Или вы выполните все условия, или мы идём на Дунай и вместе с болгарами уничтожим ваше царство навеки.
   - А как же ты обещал возвратить василевсам Херсонес?
   - Когда прибудет сестра царей, я возвращу вам город...
  
   После благополучного окончания прений был устроен пир...
   Этот пир не был похож на благочестивые трапезы христиан, с пением псалмов и чтением житий святых и мучеников. Руссы ели с большим аппетитом, смеялись, разрывали мясо пальцами или отрезали куски ножами, и отроки едва успевали наполнять кубки вином. Надо сказать, что всё было благопристойно и полно веселия, но мы сидели за столом как приговорённые к смерти.
   Молодой русский военачальник, по имени Всеслав, один из немногих знавших наш язык, усердно угощал меня:
   - Пей, грек, - ведь теперь мы братья! Вчера меня крестили в церкви. Принесли туда огромный сосуд. Говорят, в нём совершала омовения дочь стратига. Трижды я окунулся. Неужели достаточно трёх омовений, чтобы попасть после смерти в рай? А что такое рай? Странно! А знаешь, какое я теперь ношу имя? Илия...
   Я стал христианином, чтобы сделать приятное князю. А вдруг ваш священник говорит правду? И существует ад и рай? Страшно гореть в вечном огне...
   Я неоднократно видел, с каким страхом рассматривали варвары картину, на которой был изображён ад - муки грешников среди пламени, на которых взирали с облаков праведники. Видно было, что и душа молодого варвара потрясена. За время пира он не один раз обращался ко мне с недоуменными вопросами. Это было понятно. Ему трудно было оторваться от старого и привычного и постичь, что существует единый Бог в трёх ипостасях.
   Он повторял в раздумье:
   - Отец, сын и святой дух...
  
   Насытившись, варвары пожелали слушать музыку... Отроки привели в залу... Их было трое... Они сели и положили перед собою варварские арфы, на которых множество струн. Руссы называют их "гуслями". В зале воцарилась тишина...
  
   Опьянённый вином и музыкой, Владимир подпёр рукою голову и о чём-то думал. В своей ревности я представлял себе, что он мечтает об Анне.
   У руссов нет гинекеев. У них женщины не опускают глаз при встрече с мужчинами и участвуют во всех общественных делах, открыто выражают своё мнение на собраниях, а при случае даже сражаются рядом с мужьями и братьями на городских стенах. Они также принимают участие в пирах. Но русские жёны были далеко...
  
   Сколько испытаний в водовороте военных событий выпадает на долю ни в чём не повинных людей!..
  
   - Прекратите вашу ссору, лучше будем скорбеть, что мы отдали Порфирогениту варварам.
   - А, по-твоему, лучше погибнуть ромейскому государству?
   - Что стоит государство, которое торгует женской красотой...
  
   "Господи, помоги всему этому дому! Аминь!"...
  
   - Меняются времена, и вместе с ними изменяются обстоятельства...
  
   Начиная со следующего дня, мы стали готовиться к отплытию в обратный путь... На базаре толпились херсониты. Мирная жизнь понемногу вступала в свои права...
   На улице стояла тишина, потому что вся хозяйственная жизнь происходит на внутренних дворах, куда надо пройти узким переулком...
  
   Трубы акведука уже починили, и в городе снова было изобилие воды, но наученные горьким опытом люди берегли её...
  
   С тяжестью на сердце я жил в этом несовершенном мире, который сгорит когда-нибудь в мгновение ока за свои грехи...
  
   Мы совершили обратный путь без событий и благополучно прибыли в Константинополь...
  
   Надо, чтобы душа чувствовала не движение грубого земного ветра, а дыхание небесного Иерусалима...
  
   Молодой русский военачальник Всеслав, которого я привёз из Херсонеса, был поручен моим заботам. Руссы с нетерпением ждали, когда им будет позволено видеть василевсов.
   Приём послов состоялся по традиции в Магнаврской зале...
  
   Варвары с удовольствием помылись в термах, потому что руссы весьма опрятны. Впоследствии я узнал, что у них в Новгороде, Плескове, Ладоге и других северных городах большое количество бревенчатых бань, где в облаках горячего пара они имеют обыкновение бить себя берёзовыми ветвями, чтобы усилить выделение пота.
  
   Мы подвели руссов к двери в тронную залу и ещё раз напомнили им о троекратном земном поклоне, без которого не могло состояться торжество приёма...
  
   Послы стояли растерянные, позабыв о всех наставлениях, однако я видел, что всё это не устрашает их, а только кажется любопытным.
   - Падайте! Падайте ниц!
  
   Но они стояли... Потом я расспрашивал их. Они говорили, что больше всего им понравилась музыка...
   - А троны и рычащие львы?
   - Разве мы дети?
  
   Наконец музыка умолкла. Послы всё так же молча озирались по сторонам.
   Никаких земных метаний! Мы с магистром растерянно смотрели друг на друга. Церемониал был нарушен...
  
   - Благочестивые василевсы Василий и Константин выражают радость по поводу благополучного прибытия послов их любимого брата во Христе Владимира в сей город...
  
   Обстоятельства торопили нас. Судьбы ромеев висели на волоске. Как хрустальный шар, вращался в руке ромейского автократора мир, порученный его заботам. Но судьбе было угодно, чтобы именно я отвёз Анну варварам, своими собственными руками вручил жестокому волку наше лучшее сокровище.
   Никогда не забуду того чёрного в моей жизни дня, когда был назначен час отплытия в Таврику. Как убивалась Анна, покидая гинекей, осыпая поцелуями близких! Зачем в ней расцвела нежным цветком смуглая красота Феофано! Зачем мы не уберегли её! Но спросите сердце и разум: что было делать нам, прогневавшим господа?...
   Мне рассказывали, что Анна плакала, заламывая руки:
   - Лучше бы мне умереть, чем ехать в Скифию!..
   Константин рыдал:
   - Прощай, сестра! Как в гроб я кладу твою красоту! Да не погубит тебя гиперборейский климат!
  
   В третий раз за короткое время я отправлялся в далёкое морское путешествие...
  
   Жертва вечерняя, Анна плыла навстречу своей печальной судьбе...
  
   Как ничтожна человеческая душа, когда она не обуреваема великими страстями! Какая забота этому человеку до прекрасного! Как свиньям, таким нужны не страшные небесные громы, не бури, а спокойное житие, корыто, тёплая постель. Не героическая стихия морей, а грязная лужа... Каким грузом висят эти люди на рвущейся к небесам душе. Они - плевелы, засоряющие поле с пшеницей господа, сорные травы, достойные быть вверженными в печь. Они не холодны и не горячи и не способны ни на какое прекрасное дело...
  
   Чем возвышеннее стремления человека, тем больше суждено ему вкусить печали...
  
   Глаза Анны были печальны. От слёз и бессонных ночей их красота стала ещё страшнее. Они были огромны, эти никогда не мигающие глаза. Брови над ними взлетали ещё выше, придавая что-то нечеловеческое бледному лицу. На нём отражалось внутреннее страдание. Это была не обыкновенная смертная, а дочь и сестра василевсов, которая живёт, повинуясь иным законам, чем судьбы женщин в обычных домах...
  
   - Госпожа! Я вижу твои слёзы. Я слышу, как ты плачешь по ночам. Как пёс, я брожу около тебя, никому не доверяя. Хочешь, я направлю корабль к берегам Иверии?.. Там ты найдёшь безопасное убежище. Что значит судьба ромеев в сравнении с твоим счастьем?
   - Что ты говоришь?.. Опомнись!
   - Я вижу слёзы твои, госпожа, а с тех пор, как я тебя увидел, там, во дворце, в зале с малахитовыми колоннами, я ни о чём другом не могу думать, кроме тебя.
   - Когда ты видел меня?
   - Помнишь, ты бежала за котёнком и смеялась?
   - Теперь я вспоминаю. Это был ты?
   - Это был я.
   - Да, теперь я вспомнила. Припоминаю твоё лицо. Сколько у нас было разговоров по этому поводу.
   Не в силах сдержать своей страсти, я припал к её ногам, покрывая поцелуями жемчужные крестики обуви...
   - Встань, встань!.. Ты потерял разум...
  
   Она была спасительницей государства ромеев, и красота её оказалась сильнее нашего оружия и даже греческого огня...
  
   Утро было свежее, но солнечное, радостное. Ветер нёс корабли в мягких и упругих объятиях к Херсонесу...
  
   С волнением смотрели мы на город. Толпы народа ждали нашего прибытия...
   Анна стояла на корабельном помосте, в клубах фимиамного дыма, окружённая магистрами, патрикиями и пресвитерами, ведомая на заклание, оплаканная и отпетая...
   Владимир ждал свою невесту, прекрасную дщерь василевса, совершившую ради него длительное и опасное путешествие...
  
   - Ну что ж! Утаим слёзы и порадуемся, что богохранимое государство ромеев вышло невредимым из таких испытаний...
  
   Казалось, не было предприятия, которое не удавалось бы руссам...
  
   Переговоры были закончены, и руссы собирались в обратный путь. Впервые их князь клялся в тексте договора не мечом, не языческими богами, а Троицей...
  
   Перед отъездом руссы ходили толпами по городу, в котором снова кипела торговая жизнь...
  
   Один раз я видел, как по базару проезжал в сопровождении друзей Владимир. Воины оставили свои торговые дела и кричали:
   - Слава нашему прекрасному солнцу!..
  
   Князь ликовал, и в глазах его можно было прочесть довольство. На днях в базилике св. Апостолов состоялось, по древнему ромейскому обряду, венчание его с Порфирогенитой. Сколько было пышности и тожества, сколько было сказано по этому поводу пустых и фарисейских слов!..
  
   Владимир добился всего, чего желал. Но во исполнение договора он возвращал ромеям Херсонес, все прилежащие к нему земли, рыбные промыслы и солеварни, посылал на помощь василевсу новые отряды воинов...
  
   Только один раз имел я случай взглянуть на Анну. Наши корабли должны были вернуться в Константинополь. На них возвращались домой ромеи, провожавшие Порфирогениту в её путешествии. Сопровождать её до Киева остались только прислужницы, мы с Леонтием, священнослужители и наши писцы. На кораблях отплывали также в Константинополь варяги, поступившие на службу к василевсам. Меня посылали в Киев, как знающего язык варваров...
  
   Владимир явился вместе с Анной в порт в день отплытия, чтобы пожелать ромеям и варягам благополучного плавания... Анна стояла бледная, как всегда, и взволнованная. Она с грустью смотрела на корабли, уплывающие к братьям. Глаза её никогда не мигали, такие же огромные и глубокие, как глаза на церковных изображениях. Но было что-то новое в её лице. Как будто бы оно было опалено каким-то внутренним огнём... Всё было понятно - впервые страсть прошумела над нею и опалила уста...
  
   У меня не было ни жены, ни любовницы. Фелицитата, вдова покойного логофета, принимавшая тайно меня в своей увешанной иконами опочивальне, ничего не вызывала в памяти, кроме отвращения. Грузная женская плоть, вскормленная жирными пирогами. Тамар? Я старался не думать о её смуглом теле, с которым в моей жизни были связаны такие греховные воспоминания...
  
   Страшно жить в нашем мире!.. Почему одна в пурпуре, а эта продаёт свои ласки за медную монету? Обеим Господь дал бессмертные души, а судьба у них не одна...
  
   Мы возвращались из порта усталые и хмурые... На завтра было назначено оставление Херсонеса. Анна уезжала в холодную страну гипербореев.
  
   На другой день, на рассвете, Анна поднялась на малый корабль, украшенный сарацинскими коврами, который должен был доставить её в Киев. На других ладьях Владимир увозил военную добычу, статуи, мощи св. Фивы, ковчежец с нетленной главой св. Климента. Останки его покоились в Риме, глава досталась русским. Они поделили с Римом драгоценное сокровище.
  
   Солнце сияло трагическое и ослепительное... Анна стояла на помосте корабля, тоже готовая оставить навеки ромейские пределы... Мне показалось, что глаза её блистали счастьем...
  
   Путешествие наше напоминало переселение народа - такое множество людей, коней, ладей, волов двигалось в гавань Символов, чтобы плыть к устью Борисфена...
  
   После пронесшийся бури в городе наступила странная тишина. Херсонес снова стал жить куплей и продажей...
  
   Всё было иным на берегах Борисфена, чем у нас, - растительность, воздух, полный незнакомых ароматов, даже самое небо...
  
   Князь смотрел на Анну любящими глазами, и она улыбалась ему в ответ с нежностью...
  
   - Патрикий чтением услаждает душу?.. Книжные слова утешают нас среди горестей...
   - Каких горестей?
   - Разве мало огорчений выпало на долю ромеев в последние годы?
   - Ромеи непобедимы, а тебя, предавшего христиан, ждёт геенна огненная.
   - Ромеи хитры, как змеи, но разум их мал. Почему ты, ослеплённый злобой, называешь меня предателем? Я не предатель, а служитель Русской земли...
  
   Снова мы двинулись в путь, и опять мимо поплыли блаженные берега Борисфена. Владимир спешил вернуться в Киев...
  
   Была последняя остановка в пути на ночлег. По обыкновению руссы развели костры, чтобы приготовить пищу. Как всегда, Владимир куда-то ускакал со своими воинами... Вероятно. Они отправились на очередную звериную охоту или разведать, всё ли спокойно в полынных степях.
   Анна сошла на берег... Я стоял у дуба, когда Анна проходила мимо... У меня сильно забилось сердце.
   - Здравствуй, патрикий...
   Она очень изменилась за последние дни, стала радостной и спокойной, и грудь её дышала мерно и глубоко...
   - Как хорошо здесь!..
  
   Ко мне спешил Димитрий Ангел. Уставший от путешествий, больной, но с необыкновенной жадностью воспринимавший всё новое, он был взволнован открывшимся ему миром.
   - Какая прекрасная река! Какое обилие рыбы! Думал ли я, когда читал у Багрянородного о Борисфене, что поплыву по его водам?
   - К чему всё это, когда на душе так печально?
   - Выпей чашу вина или вспомни что-нибудь забавное. Нет, как благодарен я небесам, что посетил русский мир! Какие храмы я построю в Киеве! Сколько богатства, скота, мёда, мехов, золота!
   Он был прав. На берегах этой реки цвела жизнь, полная изобилия. Над Русской землёй веял совсем иной воздух, чем на наших форумах. С какой радостью вдыхала его Анна!..
   Русский воздух был не для меня. Он волновал, манил в туманные дали, где сероглазые девы пели грудными, тёплыми голосами и среди полынных полей ржали скифские кони...
  
   Пользуясь надёжной защитой от кочевников, вместе с русскими воинами в Киев направлялись из Херсонеса и других Таврических городов многие купцы. Среди них был иудей по имени Авраам. Он ехал с тремя сыновьями в Киев по торговым делам. Хотя он был израильтянином, но я не пренебрегал беседами с человеком, видевшим столько на земле, и расспрашивал его о стране Владимира.
  
   - Славян много, как песчинок на морском берегу. Если найдётся человек, который объединит их и положит конец их распрям, они будут непобедимы...
   - Удастся ли это Владимиру?..
   - Никому не известно, какая судьба приготовлена для руссов... Страшные люди! Посмотри на эти мышцы! Кто может противостоять такому народу? Была Хазария, страна, полная золота, и нет теперь Хазарии. А они - как песок морской. Сегодня неприятель сожжёт их город, а завтра они построят новый. Они неуязвимы в своих огромных пространствах...
  
   В одно раннее утро мы приплыли в Киев...
   - Вот и конец нашего путешествия...
   Я с любопытством смотрел на легендарный русский город...
   Тысячи женщин сбегали с горы с радостными криками... Среди шума и радостной суеты воины вручали жёнам подарки...
  
   С большим достоинством старцы приблизились к Владимиру, обнимали и целовали его, как сына, с отеческой любовью. Потом с улыбкой смотрели на сестру василевса. Но не падали перед нею ниц, так как этот народ полон гордости и ни перед кем не склоняет шею...
  
   Всюду встречали меня приветливо, если не были заняты работой, и я уже неоднократно имел случай убедиться, что всё это были сильные и трудолюбивые люди. Умеренный и даже холодный климат полнощных стран благоприятствует крепости мышц, в то время как обитатель юга более отдыхает, чем трудится. Здесь любят движение, пляски и верховую езду. Руссы выносливы и быстры в передвижении и отличаются большой телесной красотой. В бою они не знают, что такое страх, и бросаются в самую гущу врагов без всякой осторожности. Им также ничего не стоит подкрасться к вражескому лагерю и взять неприятелей живьём. С рабами они обращаются с большой мягкостью и по истечении некоторого времени отпускают на свободу. Теперь я убедился, что и у русских есть богатые и бедные: одни из них живут в дворцах, а другие в жалких хижинах. У них нет замков, и только в самое последнее время, рассказывали мне, богатые люди завели такие приспособления, потому что опасаются за свои сокровища. Русские жёны и девы славятся целомудрием, и это засвидетельствовано рассказами многих древних писателей...
  
   Первые дни по приезде в Киев проходили в вынужденном безделье. Но я наблюдал, что в княжеском дворце царила необыкновенная суета...
   К князю нас не вызывали, а Анна как будто забыла о нашем существовании, точно растаяла в русском воздухе. Однако нам хорошо было известно, что во дворце происходят важные совещания, на которых присутствует рядом со своим супругом и Анна...
  
   Я был рад, когда однажды Добрыня сказал:
   - Завтра собираюсь в Будятин. Там опытные ловчие. Охота веселит сердце мужа... Почему бы вам не поехать со мною?
   Я с удовольствием отправился с Добрыней и в сопровождении его вооружённых слуг на заманчивую охоту. Как выяснилось, селение, куда мы направлялись, принадлежало сестре Добрыни и матери Владимира...
  
   - Смотри, будь осторожен! Ты едешь в дом, где господствуют тёмные силы. Мне доподлинно известно от варягов, что мать князя чародейка.
   - Меня охранит крест.
   - Крест - прибежище для всякого христианина. Но не забывай, что в этих тёмных лесах сильны демоны...
  
   Уже приближалась осень. Утро было солнечное, но прохладное, и над полями лежал ночной туман. По обеим сторонам дороги далеко простирались сжатые нивы, и я имел случай убедиться, что руссы природные земледельцы. Жнивьё было покрыто скромными полевыми цветами - то голубыми колокольчиками, то розовой повиликой, то мелкой ромашкой, - и на нём паслись кое-где отары овец...
   - Почему вы не продаёте пшеницу в Херсонес?
   - Пшеницу трудно везти через пороги. У нас другие товары. Меха и воск. Ими выгоднее торговать...
  
   За обедом Добрыня, выпив большое количество мёда, разоткровенничался и стал рассказывать семейные истории.
   - В те дни я был посадником в Новгороде. Святослав посадил Ярополка в Киеве, Олегу дал древлянскую землю. Владимиру ничего не хотел дать... Не любил его. Но я сказал новгородским мужам: "Просите себе князем Владимира". И они просили... Он сказал: "Берите".
   Я представлял себе русского льва, которому были чужды всякие ухищрения и эта необыкновенная ловкость в государственных делах, способность видеть за сто лет вперёд, какой был наделён Владимир, и я понимал, что теперь наступили иные времена. Теперь мало было умения вести воинов на смерть. Пора легенд миновала. На берегах Борисфена и в далёком Новгороде родилось русское государство...
  
   Прибыл гонец из Киева... Он сообщил, что князь Владимир завтра приезжает на охоту...
   Князь приехал на заре, в сопровождении друзей и охотников...
  
   В пути как-то случилось, что князь позвал меня...
  
   Речь зашла о ярлах, ехавших позади. Помня повеление василевса, чтобы были приняты меры для приглашения возможно большего количества варягов на императорскую службу, я спросил Владимира, не будет ли он иметь что-либо против, если я переговорю в этом духе с ярлами. Владимир ответил в явном раздражении:
   - Это твоё дело. Я в них не нуждаюсь. Сегодня они в Киеве, завтра в Царьграде, потом ещё где-нибудь. У меня теперь довольно своих воинов. А с варягами слишком много беспокойства. Мне нужны не разбойники, а люди, которые просветили бы нас книжным учением. Чему доброму могут научить нас эти бродяги? А, между прочим, я не видел людей более жадных до золота и серебра, чем им подобные...
   Потом разговор перешёл на Константинополь, и Владимир сказал, что хотел бы повидать такой замечательный город.
   - Я видел Херсонес, и настанет день, когда наш город также будет украшен каменными церквами и зданиями. Но сразу нельзя всего сделать.
   - Василевсы будут счастливы видеть тебя в своей столице.
   - Если они согласны принять меня как равного. А дожидаться вместе с просителями у ворот царского дворца я не намерен...
  
   Мы ехали некоторое время молча... В голове у меня мешались самые разнообразные мысли, в которых на мгновение возникал образ Анны и вновь исчезал. Я думал то о её будущей судьбе, то о предстоящем возвращении к василевсу и ещё о многом другом. Однако мне в голову не приходило, что Владимир был в этот час в моей власти, если бы я захотел убить его. Даже было странно, что этот, такой осторожный и предусмотрительный человек решился пуститься в путь в обществе чужестранца, без преданных телохранителей. Впрочем, всё произошло случайно, и, кроме того, откуда он мог знать, что в моём сердце его имя тесно связано с именем Анны?
   Дальнейшее совершилось в течение каких-то мгновений. Вдруг огромный зверь молниеносно упал с придорожного дуба на круп княжеского коня и когтистой лапой вцепился в плащ Владимира... В это же мгновение я выхватил меч и поразил зверя, не помедлив ни одной секунды и без всякого размышления... Рысь!..
   - Ты спас мне жизнь... Я у тебя в долгу...
   Мы снова поехали по тропинке...
  
   Этот правитель был полон для меня загадок. Даже для малонаблюдательного человека было видно, что варварские навыки, жестокость и необузданное женолюбие перемешались в нём со стремлением к великому. А как ясно он смотрел в грядущее!..
   - С Царьградом, с Римом, с ляхами, моравами или немцами мы договоримся. А пока нам надо оградить наши нивы от кочевников. Вот задача на многие годы!..
  
   Остаток пути мы ехали молча... Перед нами вдруг открылся охотничий лагерь. Там пылали костры, на которых жарили туши убитых зверей, лежали уложенные в ряд олени, вепри, дикие косули, зайцы и гуси...
  
   Люди вскочили с лужайки, где отдыхали от охотничьих трудов, и смотрели на нас с тревогой и недоумением, видя разорванный плащ на князе...
  
   - Если бы не патрикий, мне было бы плохо... Рысь бросилась на меня с дуба. Но патрикий поразил её мечом... Когда мы возвратимся в город - лучший мех тебе, и в серебряных ножнах меч, и конь, и золотая чаша. Всегда из неё пей за моё здоровье...
  
   Турьи рога уже были полны пенного мёда, который не казался мне теперь варварским напитком, так как веселит человеческое сердце. Нет ничего приятнее, как вкусить зажаренного на вертеле под открытым небом мяса, когда усталость и свежий воздух служат лучшей приправой для пищи... Сквозь винные пары, которые очень быстро овладели усталым телом, я видел перед собой Анну, и мне казалось, что она благодарила меня за спасение супруга. Разве могло быть иначе? Не раб ли я её до конца своих дней?..
  
   Поев, мы отправились в обратный путь, и позади отроки везли добычу охоты - вепрей и оленей. На свежесрубленном шесте покачивалась туша рыси, привязанная за передние и задние лапы... Я попросил князя, чтобы он позволил мне увезти эту шкуру в Константинополь...
  
   Вечером, едва я вернулся домой и хотел прилечь, чтобы отдохнуть после всего, что пережил в этот день, и ещё раз перебрать в памяти все подробности сцены под дубами, как явился золотоволосый княжеский отрок и объявил, что князь зовёт греков на пир... Я набросил на плечи присвоенную моему званию друнгария царских кораблей чёрную хламиду с вышитым на ней золотым орлом, красотой которой я некогда так гордился, а с летами понял, что блистающая украшениями одежда часто скрывает под собою печаль, душевную неудовлетворённость и сомнения... В тот вечер я впервые побывал в княжеском доме...
  
   Анну все здесь называли царицей, а к новому титулу своего князя ещё не привыкли. Но, получив звание кесаря во время бракосочетания, Владимир стал также называть себя царём, что было равно императорскому титулу и являлось явным нарушением самых основных положений Священного дворца. Но что мы могли сделать с этими варварами, которые не признавали никаких традиций и забавлялись титулами и инсигниями, как детскими игрушками?..
  
   Я старался незаметно выливать вино, чтобы не опьянеть и не потерять ясность мысли и твёрдость воли, так как состязаться с руссами в этом предприятии мне было не под силу...
  
   Украдкой я наблюдал за Анной... Очевидно, судьба ей ниспослала счастье! Пусть радуется и долго живёт на земле!..
  
   Вдруг подошёл ко мне отрок и сказал, что царица хочет говорить со мною...
   - Спасибо тебе, патрикий Ираклий!..
  
   Из событий тех дней запомнилась мне также поездка в село Предславино, где горестно жила с сыновьями княгиня Рогнеда...
   - Не ждала гостей в такой час.
   - Есть нужда говоритьс тобой.
   - Не жду услышать от тебя что-нибудь хорошее...
   - Привёз царскую сестру на Русь?..
  
   - Рогнеда, слышала, что случилось на Руси?
   - Всё слышала.
   - Большие перемены произошли на Руси.
   - Может быть, и так.
   - Трудно тебе это понять, Рогнеда.
   - Тогда зачем ты говоришь мне об этом?
   - Говорю потому, что новый век настал на Руси, и жизнь наша переменилась.
   А я так мыслю, что всё так же девушки поют на Руси, пахарь возделывает ниву и солнце всходит и заходит над миром.
   - Солнце всходит и заходит. Но жизнь стала другой, и теперь и нам с тобой надо жить по-иному.
   - В чём же перемена?
   - Люди стали другими и будут жить по-иному. Христианин имеет одну жену...
   - Чего ты хочешь от меня? Зачем ты пришёл мучить меня и этих людей привёл? Я жила спокойно, а ты явился - и мой покой исчез. Хочешь хвалиться передо мною твоей царицей? Грека привёл в свидетели? Чтобы он засвидетельствовал твоей красавице, что я уже не жена тебе больше? Для этого привёл его в мой дом?
   - Язык твой как нож. Но я хочу нечто сказать тебе.
   - Тогда говори.
   - Ты истину сказала. Анна должна знать, что я оставил всё старое. Патрикий скажет ей об этом. Царица поможет мне в моём трудном предприятии. Одно её присутствие рядом со мной служит мне поддержкой. Я не хочу ссориться с её братьями, греческими царями. У меня большие планы. Но твоя красота беспокоит Анну. Поэтому возьми себе в мужья кого-нибудь из моих знатных и богатых воинов, и тогда мы расстанемся с тобой как друзья.
   - Я тоже была царицей и не хочу быть рабой.
   - Твоя воля.
   Отворилась дверь, и отроки стали вносить яства... После обеда Владимир прилёг в соседней горнице. Воспользовавшись его сном, пришла Роднега и смотрела на спящего. Потом подняла нож, который она прятала за спиной, и хотела ударить князя в сердце, но он проснулся ... и отвёл руку обезумевшей женщины...
   - Зачем ты хотела убить меня?
   - Горько мне стало. Отца моего ты убил и братьев. И теперь ты не любишь меня. И сыновей своих не любишь.
   - Уйди и жди моего решения...
   Решение князя было суровым.
   - Скажите ей, чтобы она надела своё княжеское одеяние, в каком она была в день свадьбы. И пусть ожидает своей участи на богато убранной постели.
   Мы не сомневались, что Владимир прикажет убить её ударом меча или задушить. Но уже вернулся с лова Изяслав. Это был шестнадцатилетний, не по годам высокий юноша, с такими же огромными и красивыми глазами, как у матери, стройный, как пальма. Она сказала сыну:
   - Когда войдёт в горницу отец, ты обнажишь этот меч и скажешь: "Разве ты думаешь, что ты один здесь?" Этим мечом сражался ещё твой дед.
   Владимир вошёл в покои... Изяслав преградил путь отцу, и Владимир отступил. В это мгновение отворилась дверь, и появился Ярослав, бледный как смерть. Он припал к матери и сказал:
   - Поистине, мать, ты царица царицам и госпожа госпожам!
   Владимир вышел, хлопнув в сердцах дверью...
  
   Ярослав сидел на камне и плакал...
   - Успокойся, дружок!
   - Где же правда? Почему он хотел убить её?
   Я подумал, что и Рогнеда, его мать, тоже покушалась на жизнь человека, но вслух произнёс:
   - Ты хорошо делаешь, что читаешь книги. Они облегчают человеческие горести. Я сам поступаю так...
  
   Несколько дней спустя я узнал, что Владимир хотел предать Рогнеду казни...
  
   Я понял, что живу в трагическом мире, в котором простому смертному неоткуда ждать помощи, и что так будет со мной до конца жизни...
  
   В дело вмешались княжеские советники. Они просили князя:
   - Пожалей Рогнеду хотя бы ради маленького Ярослава!..
  
   Владимир послал Рогнеду в далёкую область и построил ей там городок, который в честь старшего сына назвал Изяславлем. В нём красавица кончила свои дни... Русский народ прозвал Рогнеду Гориславной, что на языке руссов значит "дочь горя"...
  
   Скоро под этим языческим небом должны были совершиться великие события... На княжеском дворе произошло столкновение между приверженцами русских богов и христианскими воинами Владимира. Пролилась человеческая кровь...
  
   Они были возбуждены происходящим и готовы на всякую крайность. В глазах у женщин можно было прочитать смятение, даже ужас перед тем, что совершалось в те дни в Киеве. Кончался привычный уклад, рушились верования...
  
   Но было ясно, что Владимир захотел воспринять славу нового Константина...
  
   Вопрос о всенародном крещении обсуждался на княжеском совете...
  
   - Князь, трудное ты предлагаешь нам дело. Но вот и бабка твоя Ольга жила в греческой вере. А это была мудрая женщина. Видно, новая вера лучше старой...
  
   Меня очень занимали русские боги...
  
   Да, судьба сделала меня свидетелем многих необыкновенных событий. Но, может быть, самым важным из них было низвержение идолов и крещение русского народа.
   Из разговоров с князем Владимиром я вынес убеждение, что его охватывает порой беспокойство. Безусловно, он видел и понимал превосходство мира христиан, культурных людей, над прозябанием язычников. Жизнь греков, с которыми он сталкивался, и тех руссов, которые побывали в Константинополе и приняли христианскую веру, была несравненно богаче и сложнее, чем жизнь какого-нибудь доителя кобылиц. Мало того - новая вера казалась ему необходимой, чтобы скрепить, как обручем, русское государство; он хотел использовать её в своих собственных целях. Но новые понятия уже проникали в русскую жизнь: любовь к ближнему, единый Бог на небесах, история сотворения мира, евангельская история. Анна тоже пришла к нему из этого мира. От княгини Ольги остались во дворце книги, по которым она научила внука читать. Правда, его душу обуревали порой страсти, порой жизнь была сильнее этих душеспасительных книг, неслась куда-то, со всеми человеческими радостями и печалями, но в разговорах с Анной или с этими лукавыми, но благопристойно улыбающимися людьми, какими мы были в его глазах, князю хотелось быть равным нам, жить с нами в одном мире, говорить с нами на одном языке. Владимир не раз говорил мне, что ему очень бы хотелось увидеть все эти чудесные города, о которых он слышал от путешественников и своих посланцев. Один варяг говорил мне, что Владимир, спасаясь от Ярополка, два года провёл в Скандинавии и участвовал в варяжских набегах на землю франков и на Италию, но когда я спросил его об этом, он покачал головой.
   Однажды, в припадке откровенности, он сказал мне на пиру:
   - Тянет меня в греческую землю. Но как покину такое хозяйство, нивы и звериные перевесы?
   Да, он не мог противиться тому жизненному потоку, что увлекал Русскую землю к её новой судьбе...
  
   Глашатаи звали народ явиться на речку Почайну, которой суждено было сделаться северным Иорданом...
   Наступило солнечное утро. Весь берег был заполнен народом...
   Епископ херсонесский и священники стояли у самой реки и читали положенные молитвы. Руссы садились на землю, снимали обувь и входили в воду. Хотя многие делали это явно с недовольным видом... Видно было, что руссы не понимали, что происходит с ними, но они не осмеливались нарушить волю князя...
   После знаменательного события на площади перед дворцом был устроен всенародный пир...
  
   Руссы, принимавшие святое крещение, действительно оставались такими же, как и раньше. Они по-прежнему любили мёд, веселье, музыку...
  
   Даже на пиру не прекращалось прение о новой вере. Но колесо истории повернулось безвозвратно...
  
   Приближался день нашего отъезда в Константинополь...
  
   Владимир спешил с возведением христианского храма. Об этом умоляла его Анна, желавшая слушать литургию...
  
   - Хотелось бы построить что-нибудь грандиозное, прежде чем умереть...
  
   Я понимал его томление. Сколько раз я думал о том, что не стоит жить на земле ради маленьких дел. Только великие деяния могут оправдать смысл существования. Счастлив тот, кто в смертный час свой может сказать: "Я трудился и творил". Впрочем, каждый вносит свою лепту в строительство прекрасного - зодчий, и простой каменщик, и тот, кто терпеливо замешивает известь...
  
   - Нам нужны пресвитеры, умеющие читать священное писание. И не только пресвитеры. Большая нужда в княжеских слугах, которые могли бы писать договоры с другими народами, переписывать судебники и книги для чтения и духовного утешения. Везде в государстве нужны люди, владеющие тростником для писания.
  
   Но неразумные матери плакали, когда в дом приходили княжеские люди и отнимали детей от медовых лепёшек для книжного учения. Этим простодушным женщинам казалось, что они теряют своих детей навеки... Однажды во время своей ежедневной прогулки по городу я зашёл в школу...
  
   Вспоминая безвозвратно ушедшие школьные годы, слушал я, как Анастас учил своих питомцев...
   Дети смотрели на него широко раскрытыми глазами. Их юные умы были полны кипения. Мир раздвигался перед ними до бесконечных пределов...
  
   Ладьи уже были готовы к отплытию...
  
   Перед отъездом я удостоился видеть Порфирогениту. В тот день составляли список подарков, которые Владимир посылал в Константинополь. Анна сидела рядом с супругом...
   А я стоял и думал о своей жизни, спрашивая себя мысленно, чем бы она была, если бы моя судьба походила на участь тысяч других людей. Я мог легко представить себе это. Спокойное существование, добродетельная супруга, отпрыск какой-нибудь почтенной семьи, а вместе с нею имение и тёплый вместительный дом, потом дети, утешение на старости лет, и на склоне жизни красная хламида магистра...
  
   Когда всё было закончено и списки проверены, мы стали перед Порфирогенитой, чтобы отдать ей последнее поклонение, как перед покойницей, и пали ниц. Поднявшись, я увидел, что лицо Анны стало печальным. А у меня мелькнуло в мыслях, что уже ничего не будет в моей жизни, прошедшей в военной суете и одиночестве, кроме этих мук и воспоминаний об этой разлуке...
  
   "Прощай! Прощай навеки!"
  
   Но почему даже в минуту расставания моя душа испытывала похожее на блаженство? В нашем ромейском мире, где всё установлено незыблемо на вечные времена, нельзя изменить судьбу человека, один рождается во дворце, другой - в хижине. Небо послало мне испытание неразделённой любви. Но я не ропщу. Эта мука была лучше, чем многие блага земные и довольство своим существованием.
  
   Анна всё также печально смотрела на нас, отбывающих в ромейские пределы, оставляющих её в стране скифов. А я мысленно говорил перед нею:
   "Благодарю судьбу, что мне суждено было взглянуть на твоё лицо, сказать тебе несколько слов, услышать твой голос и ответ и очутиться в поле зрения твоих прекрасных глаз! Благодарю небо, что моя душа посетила этот мир в те годы, когда и ты жила на земле, что я ступал там, где и ты ступала, молился в церквах, где и ты молилась! Легко могло случиться, что мы не встретились бы в море жизни. Однако я нашёл тебя в земной суете, и мне суждено было полюбить тебя!"
  
   Я знал, что где бы мне ни суждено было умереть - на постели от болезни, на поле сражения от меча или на погибающем в бурю корабле, - моя последняя мысль будет о ней...
  
   На другой день, на рассвете, мы тронулись в путь... Скоро Киев исчез в утреннем тумане...
  
   Мы влекли колесницу тысячелетнего ромейского государства. Она со страшным скрипом двигалась медленно в темноте мировой ночи. Всюду царит мрак...
   Латинская церковь отошла от апостольских правил. И только в ромейском государстве истинная вера не угасает, как вечный светильник, и процветают художества. Даже в наши трудные времена живописцы удивляют весь мир своим искусством, склоняясь трудолюбиво над книгами патриарха. Не будем предаваться отчаянию.
  
   Эллинские семена, посеянные на русской почве, упали не на камень и в своё время принесут обильную жатву. Как засохшая земля жадно впитывает потоки дождя, так и варварская душа жаждет, чтобы её напоили книжные реки...
  
   По-прежнему висел в воздухе купол св. Софии, символ небес на земле. Как орлица, он укрывал своими крыльями всю нашу жизнь. Но в страшное время жили христиане... Со всех сторон ромеев теснили враги...
  
   - Не скорби! Сильных духом испытания только закаляют...
  
   - А кто же будет пахать землю, если все мы в монастыри разбредёмся?
   - Душа важнее всего...
  
   Страшно было подумать о том, что мог переживать в эти часы победитель. Он достиг своей цели, сломил упорство врагов, наполнил государственную сокровищницу золотом и раздвинул пределы государства. Но разве может быть человек уверенным в том, что всё останется так, как он устроил на земле? Ведь всё в мире непрочно и подлежит непрестанному изменению, как учили древние философы. Вчерашняя победа может смениться поражением и надо быть бдительным каждое мгновение.
   Мы дорого заплатили за свою победу. Лучшие пали на поле битвы...
  
   Я решил, что по возвращении в Константинополь воспользуюсь первым же представившимся случаем, чтобы просить василевса отпустить меня, и тогда посвящу жизнь писанию книги о своей судьбе... На душе у меня было грустно, но спокойно. Страсти угасали. Образ Анны представлялся мне теперь как смутное видение, как сон, приснившийся среди земной суеты. Всё проходит в жизни человека, как дым...
   Возвратился из Киева отвозивший туда дары патрикий Калокир. От него я услышал о переменах в северном городе. Там уже возвышались прекрасные каменные церкви. В одной из них, украшенной мозаиками и золотом, он видел мраморную гробницу... В ней покоился прах Анны, закончившей свой земной путь...
   Там жила Мария, дочь Анны...
  
   Жизнь неистребима, и невозможно никакими жестокостями остановить её...
  
   Такая жизнь не может продолжаться до бесконечности. Разве не мечтали лучшие умы человечества о золотом веке? Может быть, мои дни пресекутся ещё задолго до этого счастливого времени, но настанет день, когда люди перекуют мечи на орала, и народы станут жить меду собою в мире.
  
   Русская земля! Откуда она родилась в этих пространствах? Откуда возникла громоподобная музыка этого нового мира? Из ледяного небытия? Увы, мы не внимали, мы проглядели, а теперь уже ничто не может остановить бег истории!..
  
   Больше всего мой ум занимал Владимир... Этот человек может решиться на самое трудное, обратить свою страну в христианство, пойти войной на Константинополь. Казалось, ничего нет на земле, что могло бы его остановить. В его голубых глазах пылала прекрасная решимость. С каким искусством он обошёл все козни наших хвалёных магистров! И есть в нём какая-то завидная лёгкость, великодушие. Я слышал однажды, как он говорил на пиру:
   - Что мне серебро! Серебром я не куплю себе друзей, а с ними найду достаточно серебра и золота...
  
   - Смотрите, не прогадайте! Сомнут нас кочевники - будет плохо и вам. Мы можем защитить вас от врагов, а без нашей помощи вы не охраните ромейское государство. Какие вы воины!
   - Победы не покидали нас!
   - Знаю, кто стяжал вам победы! Разве дело в победах? У нас тоже были победы. Тысяча русских воинов разгромит все ваши гетерии, только пыль поднимется облаком! На Дунае руссы сражались с ничем не прикрытой грудью, нагие, бросив щиты и сорвав с себя рубахи, и побеждали ваших закованных в железо катафрактов. Дайте нам железо и греческий огонь. Вот этого нам не хватает. Не хотите дать - сами возьмём! Построим корабли, мечущие пламя!..
   Только бы нам не помешали обстоятельства...
  
   - Всё в руках Всевышнего. Это ты справедливо сказал. Но наш царь...
   - Кесарь...
   - Царь!
   - Кесарь!
   - Царь!
   - Царь, кесарь, князь - какое это имеет значение? Важнее, что Владимир обладает великим умом. Это мудрый правитель. А всякий мудрый правитель побеждает врагов, но предпочитает мир войне, объединяет народы, а не разделяет их, собирает в житницы, а не расхищает, любит мирную торговлю, обо всём помышляет и заботится о том, чтобы поселянин получил пользу от своих трудов. Если бы вы знали, какие замыслы у него! Он хочет строить школы и академии, перекинуть мосты через реки и устроить дороги, чтобы укрепить наше обширное государство. Он хочет знать, как живут люди в других странах, отправляет посланцев в Рим, Иерусалим, Багдат, Александрию, и путешествующие рассказывают ему обо всём, что они видели и слышали в этих городах. Чего вы хотите от него? С греками он живёт в дружбе, с болгарами заключил вечный мир. Мы не нарушим его... никогда. Он не гордец, хотя породнился с ромейскими василевсами. Самых простых людей он делает участниками своего совета... Нет, ему надо помогать по мере сил, ибо он доброе творит для народа...
  
   Требуется государственный ум правителя, накопленная веками мудрость Сената и всё хитроумие логофетов, чтобы сохранить на земле свет Всемирной Империи. И вот в эти дни, когда колеблется мир, на арену истории выходят русские племена. Что их толкает? Почему они так яростно стучатся в наши ворота? Какая сила влечёт их к южным морям? Чрезмерное число их или мечта о чём-то прекрасном, чего ещё никому до сих пор не удалось осуществить на земле?
   Париж - Москва
  
   1937 - 1958 годы...
  
  
   2014 год... август... Сочи... Международный турнир по боевому самбо в честь великих русских полководцев от князя Владимира Святославовича до Маршала Жукова...
  
   Поединок: чемпионы России против чемпионов мира...
  
   9:1 в пользу России! Мы - впереди планеты всей!
  
   Символический пояс чемпиона на победителя надел Владимир Владимирович Путин. Он сказал:
   - В Советском Союзе родился этот вид спорта.
   Мы всегда болеем за наших, но на ринге нет чужих.
   На ринге всегда есть противник, но никогда нет врагов...
   Вот так бы всегда и в жизни было...
  
   Тема становления русской государственности...
  
   - Ты выражаешься, как хороший ритор...
  
   - За свою жизнь я столько переписал книг самого разнообразного содержания, что научился говорить, как это полагается в образованном обществе...
  
   - Странный ты человек! Тратишь время на переписку книг, как будто они могут заменить человеку земные блага. Почему ты не хочешь быть таким, как все?
  
   - В книгах и есть настоящая жизнь.
  
   "О, я хочу безумно жить:
   всё сущее - увековечить,
   безличное - вочеловечить,
   несбывшееся - воплотить!" (Александр Блок, 1914 год)
  
  
  
   75
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"