Хруцкая Татьяна Васильевна : другие произведения.

Россыпи слов и уплотнение текста

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
   Татьяна Хруцкая
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   РОССЫПИ СЛОВ И УПЛОТНЕНИЕ ТЕКСТА...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Санкт-Петербург
  
   2014 год
   Уплотнение текста - сливаю воду и
   фильтрую (осадок) сквозь свою душу...
   _____
  
   "Видеть себя в печати - одна из самых сильных искусственных страстей человека, испорченного книжным веком. Но, тем не менее, решаться на публичную выставку своих произведений нелегко..."
  
   "Говорится всё, записывается немногое, и только то, что нужно. Отсюда значительность литературы. Всё, что должно быть передано от отцов к сыновьям в научение, а не то, что болтает ежедневно человек, то должно быть предметом словесности. Поэтому только тот, кто больше, глубже знает какой-либо предмет, кто имеет сказать что-либо новое, тот только может быть литератором. Поэтому злоупотребление, если кто пишет без надобности или потребности внутренней передать свои размышления, кто пишет только затем, чтобы засветиться".
  
   "Опасно шутить писателю со Словом. Слово гнило да не исходит из уст ваших! Если это следует применить ко всем нам без изъятия, то во сколько крат более оно должно быть применено к тем, у которых поприще - слово и которым определено говорить о прекрасном и возвышенном. Беда, если о предметах святых и возвышенных станет раздаваться гнилое слово; пусть уж лучше раздаётся гнилое слово о гнилых предметах".
  
   "Сам необыкновенный язык наш есть ещё тайна. В нём все тоны и оттенки, все переходы звуков от самых твёрдых до самых нежных и мягких; он беспределен и может, живой, как жизнь, обогащаться ежеминутно, почерпая, с одной стороны, высокие слова из языка церковно-библейского, а с другой стороны - выбирая на выбор меткие названья из бесчисленных своих наречий, рассыпанных по нашим провинциям, имея возможность, таким образом, в одной и той же речи восходить до высоты, не доступной никакому другому языку, и опускаться до простоты, ощутительной осязанью непонятливейшего человека, - язык, который сам по себе уже поэт и который недаром был на время позабыт нашим лучшим обществом: нужно было, чтобы выболтали мы на чужеземных наречьях всю дрянь, какая ни пристала к нам вместе с чужеземным образованьем, чтобы все те неясные звуки, неточные названья вещей - дети мыслей невыяснившихся и сбивчивых, которые потемняют языки, - не посмели бы помрачить младенческой ясности нашего языка и возвратились бы мы к нему уже готовые мыслить и жить своим умом, а не чужеземным. Всё это ещё орудия, ещё материалы, ещё глыбы, ещё в руде дорогие металлы, из которых выкуется иная, сильнейшая речь. Пройдёт эта речь ужо насквозь всю душу и не упадёт на бесплодную землю"...
  
   "Если выпарить море слов, останется чайная ложка соли..."
  
   СОКРАЩЁННОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ХОРОШЕЙ КНИГИ
  
   "Библия... Её надо читать как хорошую литературу.
   Вторая книга после Библии - это "Дон Кихот",
   она переведена на все языки" (Даниил Гранин).
  
   "Потомство извлечёт из подобных сочинений немалую пользу"...
  
  
   Мигель де СЕРВАНТЕС Сааведра "ДОН КИХОТ ЛАМАНЧСКИЙ", часть первая
  
   ПОСВЯЩЕНИЕ... Ввиду того, что Вы, Ваша Светлость, принадлежа к числу вельмож, столь склонных поощрять изящные искусства, оказываете радушный и почётный приём всякого рода книгам, наипаче же таким, которые по своему благородству не унижаются до своекорыстного угождения черни, положил я выдать в свет Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского под защитой достославного имени Вашей Светлости и ныне, с тою почтительностью, какую внушает мне Ваше величие, молю Вас принять его под милостивое своё покровительство, дабы, хотя и лишённый драгоценных украшений изящества и учёности, обычно составляющих убранство произведений, выходящих из-под пера людей просвещённых, дерзнул я под сенью Вашей Светлости бесстрашно предстать на суд тех, кто, выходя за пределы собственного невежества, имеет обыкновение при разборе чужих трудов выносить не столько справедливый, сколько суровый приговор, - Вы же, Ваша Светлость, вперив очи мудрости своей в мои благие намерения, надеюсь, не отвергнете столь слабого изъявления нижайшей моей преданности.
   Мигель де Сервантес Сааведра
  
   ПРОЛОГ... Как хотелось бы мне, чтобы эта книга, плод моего разумения, являла собою верх красоты, изящества и глубокомыслия. Но отменить закон природы, согласно которому всякое живое существо порождает себе подобное, не в моей власти. А когда так, то что же иное мог породить бесплодный мой и неразвитый ум, если не повесть о костлявом, тощем, взбалмошном сыне, полном самых неожиданных мыслей, доселе никому не приходивших в голову?..
   Тихий уголок, покой, приветные долины, безоблачные небеса, журчащие ручьи, умиротворённый дух - вот что способно оплодотворить самую бесплодную музу и благодаря чему её потомство, едва появившись на свет, преисполняет его восторгом и удивлением...
   Хотя я потратил на свою книгу немало трудов, однако же ещё труднее было мне сочинить это самое предисловие... Много раз брался я за перо и много раз бросал, ибо не знал, о чём писать...
   Исправить свою книгу я не в состоянии, во-первых, потому, что я не довольно для этого образован и даровит, а во-вторых, потому, что врождённая лень и наклонность к безделью мешают мне...
  
   "Свободу не следует продавать ни за какие деньги"...
  
   "Бледная смерть стучится и в хижины бедняков, и в царские дворцы"...
  
   "А я говорю вам: любите врагов ваших (Евангелие от Матфея)"...
  
   "Из сердца исходят дурные помыслы (Евангелие от Матфея)"...
  
   "Покуда ты будешь счастлив, тебя будут окружать многочисленные друзья, но, когда наступят смутные дни, ты будешь одинок"...
  
   Ваше дело подражать природе, ибо чем искуснее автор ей подражает, тем ближе к совершенству его писания. И коль скоро единственная цель вашего сочинения - свергнуть власть рыцарских романов и свести на нет широкое распространение, какое получили они в высшем обществе и у простонародья, то и незачем вам выпрашивать у философов изречений, у Священного писания - поучений, у поэтов - сказок, у риторов - речей, у святых - чудес; лучше позаботьтесь о том, чтобы все слова ваши были понятны, пристойны и правильно расположены... выражайтесь яснее, не запутывая и не затемняя смысла. Позаботьтесь также о том, чтобы, читая вашу повесть, меланхолик рассмеялся, весельчак стал ещё веселее, простак не соскучился, разумный пришёл в восторг от вашей выдумки, степенный не осудил её, мудрый не мог не воздать ей хвалу. Одним словом, неустанно стремитесь к тому, чтобы разрушить шаткое сооружение рыцарских романов, ибо хотя у многих они вызывают отвращение, но сколькие ещё превозносят их! И если вы своего добьётесь, то знайте, что вами сделано немало...
  
   Какая это была для меня удача - в трудную минуту найти такого советчика...
  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ, повествующая о нраве и образе жизни славного идальго Дон Кихота Ламанчского...
  
   Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам; был он крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку и заядлый охотник...
   В часы досуга, - а досуг длился у него чуть ли не весь год, - отдавался чтению рыцарских романов с таким жаром и увлечением, что почти совсем забросил не только охоту, но даже своё хозяйство; и так далеко зашли его любознательность и его помешательство на этих книгах, что, дабы приобрести их, он продал несколько десятин пахотной земли и таким образом собрал у себя все романы, какие только ему удалось достать; больше же всего любил он сочинения знаменитого ..., ибо блестящий его слог и замысловатость его выражений казались ему верхом совершенства... "Благоразумие вашего неблагоразумия по отношению к моим разумным доводам до того помрачает мой разум, что я почитаю вполне разумным принести жалобу на ваше великолепие". Или такое: "...всемогущие небеса, при помощи звёзд божественно возвышающие вашу божественность, соделывают вас достойною тех достоинств, коих удостоилось ваше величие".
   Над подобными оборотами речи бедный кавальеро ломал себе голову и не спал ночей, силясь понять их и добраться до их смысла...
  
   Одним словом, идальго наш с головой ушёл в чтение, и сидел он над книгами с утра до ночи и с ночи до утра; и вот оттого, что он мало спал и много читал, мозг у него стал иссыхать, так что в конце концов он и вовсе потерял рассудок. Воображение его было поглощено всем тем, о чём он читал в книгах: чародейством, распрями, битвами, вызовами на поединок, ранениями, объяснениями в любви, любовными похождениями, сердечными муками и разной невероятной чепухой; и до того прочно засела у него в голове мысль, будто всё это нагромождение вздорных небылиц - истинная правда, что для него в целом мире не было уже ничего более достоверного...
  
   И вот, когда он уже окончательно свихнулся, в голову ему пришла такая странная мысль: он почёл благоразумным и даже необходимым как для собственной славы, так и для пользы отечества сделаться странствующим рыцарем, сесть на коня и, с оружием в руках, отправившись на поиски приключений, начать заниматься тем же, чем, как это ему было известно из книг, все странствующие рыцари, скитаясь по свету, обыкновенно занимались, то есть искоренять всякого рода неправду и в борении со всевозможными случайностями и опасностями стяжать себе бессмертное имя и почёт...
  
   Первым делом принялся он за чистку принадлежавших его предкам доспехов... Затем он осмотрел свою клячу и, хотя она хромала на все четыре ноги... Несколько дней раздумывал он, как её назвать... Конь должен переменить имя и получить новое, славное и громкое... Росинант...
  
   Вычистив же доспехи, сделав из шишака настоящий шлем, выбрав имя для своей лошадёнки и окрестив самого себя Дон Кихотом Ламанчским, он пришёл к заключению, что ему остаётся лишь найти даму, в которую он мог бы влюбиться, ибо странствующий рыцарь без любви - это всё равно, что дерево без плодов и листьев или же тело без души... В ближайшем селении жила весьма миловидная деревенская девушка, в которую он одно время был влюблён... И вот она-то и показалась ему достойною титула владычицы его помыслов...
   Он положил назвать её Дульсинеей Тобосскою, - ибо родом она была из Тобосо, - именем, по его мнению, приятным для слуха, изысканным и глубокомысленным...
  
   ГЛАВА ВТОРАЯ, повествующая о первом выезде хитроумного Дона Кихота из его владений...
  
   Покончив со всеми этими приготовлениями, наш идальго решился тотчас же осуществить свой замысел, ибо он полагал, что всякое промедление с его стороны может пагубно отозваться на человеческом роде: сколько беззаконий предстоит ему устранить, сколько кривды выпрямить, несправедливостей загладить, злоупотреблений искоренить, скольких обездоленных удовлетворить!
  
   - Блаженны времена и блажен тот век, когда увидят свет мои славные подвиги, достойные быть вычеканенными на меди, высеченными на мраморе и изображёнными на полотне в назидание потомкам!..
  
   А как нашему искателю приключений казалось, будто всё, о чём он думал, всё, что он видел или рисовал себе, создано и совершается по образу и подобию вычитанного им в книгах, то, увидев постоялый двор, он тут же вообразил, что перед ним замок...
  
   - Красоте приличествует степенность, беспричинный же смех есть признак весьма недалёкого ума...
  
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в коей рассказывается о том, каким забавным способом Дон Кихот был посвящён в рыцари...
  
   Он осведомился, есть ли у Дон Кихота деньги; тот ответил, что у него нет ни гроша, ибо ни в одном рыцарском романе ему не приходилось читать, чтобы кто-нибудь из странствующих рыцарей имел при себе деньги. На это хозяин сказал, что он ошибается; что хотя в романах о том и не пишется, ибо авторы не почитают за нужное упоминать о таких простых и необходимых вещах, как, например, деньги или чистые сорочки, однако ж из этого вовсе не следует, что у рыцарей ни того, ни другого не было; напротив, ему доподлинно и точно известно, что у всех странствующих рыцарей, о которых насочиняли столько романов, кошельки на всякий случай были туго набиты...
  
   ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ о том, что случилось с рыцарем нашим, когда он выехал с постоялого двора...
  
   - Неучтивый рыцарь! Как вам не стыдно нападать на того, кто не в силах себя защитить! Садитесь на коня, возьмите копьё, и я вам докажу всю низость вашего поступка...
  
   - Каждого человека должно судить по его делам...
   - Это верно, но в таком случае как же прикажете судить моего хозяина, коли он отказывается платить мне жалованье, которое я заработал в поте лица?
   - Клянусь, что уплачу тебе всё до последнего реала, с радостью уплачу.
   - Можно и без радости, уплатите лишь ту сумму, которую вы ему задолжали: это всё, что от вас требуется. Но бойтесь нарушить клятву, иначе, клянусь тою же клятвою, я разыщу вас и накажу: будь вы проворнее ящерицы, я всё равно вас найду, куда бы вы ни спрятались...
  
   ГЛАВА ПЯТАЯ, в коей продолжается рассказ о злоключении нашего рыцаря...
  
   А в доме Дон Кихота в это время царило великое смятение, и оттуда доносился громкий голос ключницы, разговаривавшей с двумя ближайшими друзьями нашего рыцаря, священником и цирюльником.
   - Что вы скажете о злоключении моего господина? Вот уже три дня, как исчезли и он, и лошадь, и щит, и копьё, и доспехи... Начитался он этих проклятых рыцарских книжек, вот они и свели его с ума... Пускай Сатана и Варавва унесут эти книги, коли из-за них помрачился светлый его ум...
   - Завтра же мы предадим их огню, дабы впредь не подбивали они читателей на такие дела, какие, по-видимому, творит сейчас добрый мой друг...
  
   - Ваши милости! Откройте дверь...
   На крик выбежали все, и как скоро мужчины узнали своего друга, а женщины - дядю своего и господина, который всё ещё сидел на осле, ибо не мог слезть, то бросились обнимать его. Он же сказал им:
   - Погодите! Я тяжело ранен по вине моего коня...
   - Слезайте с богом, ваша милость, мы сумеем вас вылечить. До чего же довели вас эти рыцарские книжки, будь они трижды прокляты!..
  
   ГЛАВА ШЕСТАЯ о тщательнейшем и забавном осмотре, который священник и цирюльник произвели в книгохранилище хитроумного нашего идальго...
  
   Тот всё ещё спал. Священник попросил у племянницы ключ от комнаты, где находились эти зловредные книги...
  
   - Пожалуйста, ваша милость, окропите комнату святой водой, а то ещё кто-нибудь из волшебников, которые прячутся в этих книгах, заколдуют нас в отместку за то, что мы собираемся сжить их со свету...
   Священник настоял на том, чтобы сперва читать хотя бы заглавия. И первое, что вручил ему цирюльник...
   - В этом есть нечто знаменательное. Сколько мне известно, перед нами первый рыцарский роман, вышедший в печати в Испании, и от него берут начало и ведут своё происхождение все остальные, а потому, мне кажется, как основоположника сей богопротивной ереси, должны мы без всякого сожаления предать его огню.
   - Нет, сеньор, я слышал другое: говорят, что это лучшая из книг, кем-либо в этом роде сочинённая, а потому, в виде особого исключения, должно его помиловать.
   - Ваша правда, примем это в соображение и временно даруем ему жизнь. Посмотрим теперь, кто там стоит рядом с ним...
   - Справедливость требует заметить, что заслуги отца на сына не распространяются... Откройте окно и выбросьте его, пусть он положит начало груде книг, из которых мы устроим костёр...
   - За ним идёт... Да, по-моему в этом ряду одни лишь родичи и стоят...
   - Вот мы их всех и выбросит во двор. Только за то, чтобы иметь удовольствие сжечь королеву..., пастушка... и всю эту хитросплетённую чертовщину, какую развёл здесь автор...
   - Эту книгу сочинил автор... Одно могу сказать: книга дерзкая и нелепая, а потому - в окно её...
   - Следующий... Он написан таким тяжёлым и сухим языком, что ничего иного и не заслуживает... Во двор его, а ещё вот этого заодно...
   - Старинный роман, однако ж я не вижу причины, по которой он заслуживал бы снисхождения...
   - Ради такого душеспасительного заглавия можно было бы простить автору его невежество. С другой стороны, недаром же говорится: "За крестом стоит сам дьявол". В огонь его!..
   - Знаю я сию почтенную книгу. В ней действуют сеньор... со своими друзьями-приятелями, жуликами почище самого..., и ...
   - У меня он есть по-итальянски, но я его не понимаю.
   - И хорошо, что не понимаете... Ибо самому добросовестному и самому искусному переводчику никогда не подняться на такую высоту, какой достигают они в первоначальном своём виде. Словом, я хочу сказать, что эту книгу вместе с прочими досужими вымыслами французских сочинителей следует бросить на дно высохшего колодца, и пусть они там лежат, пока мы, по зрелом размышлении, не придумаем, как с ними поступить...
   Цирюльник поддержал священника, - он почитал его за доброго христианина и верного друга истины, который ни за какие блага в мире не станет кривить душой, а потому суждения его показались цирюльнику справедливыми и весьма остроумными...
   - Эта книга достойна уважения по двум причинам: во-первых, она отменно хороша сама по себе, а во-вторых, если верить преданию, её написал один мудрый португальский король... Бдительный автор строго следит за тем, чтобы герои его рассуждали здраво и выражали свои мысли изысканно и ясно, в полном соответствии с положением, какое они занимают в обществе... Этот роман, а также... избегнут огня, прочие же, без всякого дальнейшего осмотра и проверки, да погибнут.
   - Погодите, любезный друг, у меня в руках прославленный...
   - Этому за вторую, третью и четвёртую части не мешает дать ревеню, дабы освободить его от избытка желчи... Давайте отложим судебное разбирательство на неопределённый срок...
   - С нами крестная сила!.. Это же сокровищница наслаждений и залежи утех... Уверяю вас, что в рассуждении слога это лучшая книга в мире... В ней много такого, что в других книгах этого сорта отсутствует. Со всем этим автор её умышленно нагородил столько всякого вздора, что его следовало бы приговорить к пожизненной каторге...
   - А как же быть с маленькими книжками?
   - Это не рыцарские романы, это, как видно, стихи... Эти жечь не следует, они не причиняют и никогда не причинят такого зла, как рыцарские романы: это хорошие книги и совершенно безвредные.
   - Ах, сеньор! Давайте сожжём их вместе с прочими! Ведь если у моего дядюшки и пройдёт помешательство на рыцарских романах, так он, чего доброго, примется за чтение стихов, и... станет бродить по рощам и лугам, петь, играть на свирели или, ещё того хуже, сам станет поэтом, а я слыхала, что болезнь эта прилипчива и неизлечима.
   - Девица говорит дело, лучше устранить с пути нашего друга и этот камень преткновения. Что касается Дианы..., то я предлагаю не сжигать эту книгу, а только выкинуть из неё всё, что относится к..., а также почти все длинные строчки, оставим ей в добрый час её прозу и честь быть первой в ряду ей подобных...
   - Это "Счастье любви в десяти частях", сочинение сардинского поэта...
   - Клянусь моим саном, что с тех пор, как Аполлон стал Аполлоном, музы - музами, а поэты - поэтами, никто ещё не сочинял столь занятной и столь нелепой книги; это единственное в своём роде сочинение, лучшее из всех ему подобных, когда-либо появлявшихся на свет божий, и кто её не читал, тот ещё не читал ничего увлекательного...
   - Эта толстая книга носит название "Сокровищницы разных стихотворений"...
   - Будь их поменьше, мы бы их больше ценили. Следует выполоть её и очистить от всего низкого, попавшего в неё вместе с высоким. Пощадим её, во-первых, потому, что автор её - мой друг, а во-вторых, из уважения к другим его произведениям, более возвышенным и героичным.
   - Вот "Сборник песен ..."
   - С этим автором мы тоже большие друзья, и в его собственном исполнении песни эти приводят в восторг, ибо голос у него поистине ангельский... Присоединим же его к избранникам. А что за книга стоит рядом с этой?
   - "Галатея" Мигеля де Сервантеса.
   - С этим самым Сервантесом я с давних пор в большой дружбе, и мне хорошо известно, что в стихах он одержал меньше побед, нежели на его голову сыплется бед. Кое-что в его книге придумано удачно, но все его замыслы так и остались незавершёнными. Подождём обещанной второй части: может статься, он исправится и заслужит наконец снисхождение, в коем мы отказываем ему ныне. А до тех пор держите его у себя в заточении.
   - С удовольствием. Вот ещё три книжки...
   - Эти три книги - лучшее из всего, что было написано героическим стихом на испанском языке: они стоят наравне с самыми знаменитыми итальянскими поэмами. Берегите их, - это вершины испанской поэзии...
  
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ о втором выезде доброго нашего рыцаря Дон Кихота Ламанчского...
  
   В это время послышался голос Дон Кихота... Пришлось прекратить осмотр книгохранилища...
  
   Дон Кихот по-прежнему шумел, безумствовал, тыкал во все стороны мечом...
   - Полно, любезный друг. Бог даст, всё обойдётся, - что упущено сегодня, то всегда можно наверстать завтра, а теперь подумайте о своём здоровье...
  
   В ту же ночь стараниями ключницы были сожжены дотла все книги: и те, что валялись на дворе, и те, что ещё оставались в комнате; по всей вероятности, вместе с ними сгорели и такие, которые надобно было сдать на вечное хранение в архив, но этому помешала судьба и нерадение учинявшего осмотр, - недаром говорит пословица, что из-за грешников частенько страдают и праведники.
   Священник с цирюльником решили, что первое средство от недуга, который овладел их приятелем, - это замуровать вход в книгохранилище, чтобы, встав с постели, он не нашёл его (если, мол, устранить причину, то следствия, может статься, отпадут сами собой)...
  
   - Ни нарушить, ни обойти предусмотренного небесами никто не властен...
  
   Как бы то ни было, целых две недели сидел он спокойно дома, ничем не обнаруживая желания снова начать колобродить, и в течение этих двух недель у него не раз происходили в высшей степени забавные собеседования с двумя его приятелями, священником и цирюльником, которых он уверял, что в настоящее время мир ни в ком так не нуждается, как в странствующих рыцарях, и что странствующему рыцарству суждено воскреснуть в его лице...
  
   Одновременно Дон Кихот вступил в переговоры с одним своим односельчанином: это был человек добропорядочный (если только подобное определение применимо к людям, которые не могут похвастаться порядочным количеством всякого добра), однако мозги у него были сильно набекрень. Дон Кихот такого ему наговорил, такого наобещал и так сумел его убедить, что в конце концов бедный хлебопашец дал слово отправиться вместе с ним в качестве его оруженосца... Может случиться, что он, Дон Кихот, в мгновение ока завоюет какой-нибудь остров и сделает его губернатором. Подобные обещания соблазнили Санчо Пансу, и он согласился покинуть жену и детей и стать оруженосцем своего односельчанина.
  
   Затем Дон Кихот принялся раздобывать деньги: кое-что продал, кое-что заложил с большим для себя убытком и в конце концов собрал значительную сумму...
  
   Санчо, сославшись на то, что он не мастак ходить пешком, объявил, что у него есть очень хороший осёл и что он поедет на нём...
  
   Когда же всё было готово и приведено в надлежащий вид, Дон Кихот, не простившись ни с племянницей, ни с ключницей, в сопровождении Санчо Пансы, который тоже не простился ни с женой, ни с детьми, однажды ночью тайком выехал из села...
  
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ о славной победе, одержанной доблестным Дон Кихотом в страшной и доселе неслыханной битве с ветряными мельницами, равно как и о других событиях, о которых мы не без приятности упомянем...
  
   - Судьба руководит нами как нельзя лучше. Посмотри, друг Санчо Панса: вон там виднеются тридцать чудовищных великанов, - я намерен вступить с ними в бой и перебить их всех до единого, трофеи же, которые нам достанутся, явятся основою нашего благосостояния. Это война справедливая: стереть дурное семя с лица земли - значит верой и правдой послужить Богу.
   - Где вы видите великанов?
   - Да вон они, с громадными руками...
   - Помилуйте, сеньор, то, что там виднеется, вовсе не великаны, а ветряные мельницы; то же, что вы принимаете за их руки, - это крылья: они кружатся от ветра и приводят в движение мельничные жернова.
   - Сейчас видно неопытного искателя приключений...
  
   Санчо Панса, приблизившись, удостоверился, что господин его не может пошевелиться - так тяжело упал он с Росинанта.
   - Ах ты, господи! Не говорил ли я вашей милости, чтобы вы были осторожнее и что это всего-навсего ветряные мельницы? Их никто бы не спутал, разве тот, у кого ветряные мельницы кружатся в голове.
   - Помолчи, друг Санчо. Должно заметить, что нет ничего изменчивее военных обстоятельств...
   - Это уж как Бог даст...
   - Помнится, я читал... Я тоже намерен... совершить такие подвиги, что ты почтёшь себя избранником судьбы, ибо удостоился чести быть очевидцем и свидетелем деяний, которые впоследствии могут показаться невероятными.
   - Всё в руках Божьих...
  
   Санчо со всеми удобствами расположился на осле, вынул из сумки её содержимое и принялся закусывать; он плёлся шажком за своим господином и время от времени с таким смаком потягивал из бурдюка, что ему позавидовали бы даже малагские трактирщики, а ведь у них по части вина раздолье. И пока Санчо отхлёбывал понемножку, у него вылетели из головы все обещания, какие ему надавал Дон Кихот, а поиски приключений, пусть даже опасных, казались ему уже не тяжкой повинностью, но сплошным праздником...
  
   Эту ночь они провели под деревьями... Дон Кихот не пожелал завтракать, он питался одними сладкими мечтами...
  
   - Упреждаю: какая бы опасность мне ни грозила, ты не должен браться за меч, разве только ты увидишь, что на меня нападают смерды, люди низшего звания: в сём случае ты волен оказать мне помощь. Если же это будут рыцари, то по законам рыцарей ты не должен и не имеешь никакого права за меня вступаться, пока ты не посвящён в рыцари.
   - Насчёт этого можете быть уверены, сеньор: я из повиновения не выйду. Тем более нрав у меня тихий: лезть в драку, затевать перепалку - это не моё дело. Вот если кто-нибудь затронет мою особу, тут уж я, по правде сказать, на рыцарские законы не погляжу: ведь и Божеские и человеческие законы никому не воспрещают обороняться...
  
   - Если я не ошибаюсь, нас ожидает самое удивительное приключение, какое только можно себе представить. Вот те чёрные страшилища, что показались вдали...
   - Как бы не вышло хуже, чем с ветряными мельницами... Право, ваша милость, послушайте вы меня и одумайтесь, а то вас опять лукавый попутает...
   - Я - Дон Кихот Ламанчский, странствующий рыцарь и искатель приключений, прельщённый несравненною красавицей Дульсинеей Тобосскою...
  
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, повествующая об исходе и конце необычайного поединка между неустрашимым бискайцем и отважным ламанчцем...
  
   Я не склонен был думать, чтобы столь забавная история осталась искалеченною и незавершённою, - я был уверен, что её поглотило или сокрыло коварное время, которое всё на свете истребляет и пожирает... Я полагал, что ... она должна быть памятна его односельчанам... Догадка эта волновала меня и усиливала во мне желание добиться точных и достоверных сведений о жизни и чудесных приключениях славного нашего испанца Дон Кихота Ламанчского, светоча и зерцала ламанчского рыцарства, первого, кто в наш век, в наше злосчастное время, возложил на себя бремена и обязанности странствующего воина, долженствовавшего заступаться за обиженных, помогать вдовам и оказывать покровительство девицам, тем отягощённым собственным девством особам...
   Словом, я утверждаю, что за это и многое другое неустрашимому нашему Дон Кихоту должно воздавать неустанную и громкую хвалу, а заодно следовало бы похвалить и меня - за труды и усилия, которые я потратил на то, чтобы отыскать конец занятной этой истории; впрочем, я вполне сознаю, что когда бы небо, случай и судьба мне не благоприятствовали, то род людской навеки был бы лишён развлечения и удовольствия, какое на протяжении почти двух часов может она доставить внимательному читателю. Конец же её отыскался вот при каких обстоятельствах.
   Однажды, идя по улице..., я обратил внимание на одного мальчугана, продававшего тетради и старую бумагу, а как я большой охотник до чтения и читаю всё подряд, даже клочки бумаги, подобранные на улице, то, побуждаемый врождённою этою склонностью, взял я у мальчика одну из тетрадей, которые он продавал...
  
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ об остроумной беседе, которую вели между собой Дон Кихот и его оруженосец Санчо Панса...
  
   - Будьте так добры, сеньор Дон Кихот, сделайте меня губернатором острова, который достался вам в этом жестоком бою. Как бы ни был велик этот остров, всё же я сумею на нём губернаторствовать ничуть не хуже любого губернатора, какой только есть на свете.
   - Это приключение, как и все ему подобные, суть приключения дорожные, но не островные, и здесь ты всегда можешь рассчитывать на то, что тебе проломят череп или же отрубят ухо, но ни на что больше. Дай срок, будут у нас и такие приключения, которые мне возможность сделать тебя не только губернатором острова, но и вознести ещё выше...
  
   - Где ты видел или читал, чтобы странствующего рыцаря привлекали к суду за кровопролития, сколько бы он их ни учинил?..
   - Знаю, что тех, кто затевает на больших дорогах драки, Святое братство по головке не погладит...
   - Читал ли ты в книгах, чтобы какой-нибудь рыцарь смелее, чем я, нападал, мужественнее оборонялся, искуснее наносил удары, стремительнее опрокидывал врага?
   - По правде сказать, я за всю свою жизнь не прочёл ни одной книги, потому что не умею ни читать, ни писать... Вот только дай бог, чтобы вам не пришлось расплачиваться за вашу храбрость в одном малоприятном месте...
  
   - Да будет тебе известно, Санчо, что странствующие рыцари за особую для себя честь почитают целый месяц не принимать пищи или уж едят что придётся. И если б ты прочёл столько книг, сколько я, то для тебя это не явилось бы новостью, а я хоть и много их прочёл, однако ж ни в одной из них не нашёл указаний, чтобы странствующие рыцари что-нибудь ели, - разве случайно, во время роскошных пиршеств, которые устаивались для них, в остальное же время они питались чем бог пошлёт...
  
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ. О чём говорил Дон Кихот с козопасами...
  
   - Уж если на то пошло, так я, конечно, предпочту у себя дома без всяких кривляний и церемоний уписывать хлеб с луком, нежели кушать индейку в гостях, где я должен медленно жевать, всё время вытирать рот, пить с оглядкой, где не смей чихнуть, не смей кашлянуть, не смей ещё что-нибудь сделать - такое, что вполне допускают свобода и уединение...
   - Как бы то ни было, тебе придётся сесть, ибо кто себя унижает, того Господь возвысит...
  
   - Блаженны времена и блажен тот век, который древние назвали золотым, - и не потому, чтобы золото в наш железный век представляющее собой такую огромную ценность, в ту счастливую пору доставалось даром, а потому, что жившие тогда люди не знали двух слов: твоё и моё. В те благословенные времена всё было общее...
   Тогда движения любящего сердца выражались так же просто и естественно, как возникали, без всяких искусственных украшений и околичностей. Правдивость и откровенность свободны были от примеси лжи, лицемерия и лукавства. Корысть и пристрастие не были столь сильны, чтобы посметь оскорбить или же совратить тогда ещё всесильное правосудие, которое они так унижают, преследуют и искушают ныне. Закон личного произвола не тяготел над помыслами судьи, ибо тогда ещё некого и не за что было судить. Девушки всюду ходили об руку с невинностью, без всякого присмотра и надзора, не боясь, что чья-нибудь распущенность, сладострастием распаляемая, их оскорбит, а если они и теряли невинность, то по своей доброй воле и хотению. Ныне же, в наше подлое время, все они беззащитны, хотя бы даже их спрятали и заперли в новом каком-нибудь лабиринте, ибо любовная зараза носится в воздухе, с помощью этой проклятой светскости она проникает во все щели, и перед нею их неприступности не устоять. С течением времени мир всё более и более полнился злом, и вот, дабы охранять их, и учредили наконец орден странствующих рыцарей, в обязанности коего входит защищать девушек, опекать вдов, помогать сирым и неимущим. К этому ордену принадлежу и я, братья пастухи, и теперь я от своего имени и от имени моего оруженосца не могу не поблагодарить вас за угощение и гостеприимство...
  
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Что некий козопас рассказал тем, кто был с Доном Кихотом...
  
   - Сколько ни толковал с нею дядя о её многочисленных женихах и ни описывал достоинства каждого из тех, кто за неё сватался, сколько ни уговаривал её выбрать того, кто ей по сердцу, и выйти за него замуж, Марсела всё отнекивалась: она, дескать, замуж не собирается, она ещё молода и чувствует, что не в силах нести бремя супружеской жизни.
   Доводы эти показались её дяде разумными, и он перестал докучать ей в надежде, что когда она станет постарше, то сама сумеет выбрать себе спутника жизни, ибо он рассудил, что негоже родителям ломать судьбу детей своих...
   В один прекрасный день разборчивая Марсела нежданно-негаданно переоделась пастушкою и...
  
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, содержащая конец повести о пастушке Марселе и повествующая о других происшествиях...
  
   Вивальдо спросил Дон Кихота, что заставило его с оружием в руках разъезжать по столь мирной стране.
   - Избранное мною поприще не дозволяет и не разрешает ездить иначе. Удобства, роскошь и покой созданы для изнеженных столичных жителей, а тяготы, тревоги и ратные подвиги созданы и существуют для тех, кого обыкновенно называют странствующими рыцарями...
   Тут уже для всех стало очевидно, что он сумасшедший...
   - В поисках приключений и заехал я в пустынные эти и глухие места с твёрдым намерением мужественно и стойко выдерживать опаснейшие из всех испытаний, какие пошлёт мне судьбина, и защитить обездоленных и слабых.
   Теперь у спутников Дон Кихота уже не оставалось сомнений в том, что у него помутился рассудок и какой именно вид умственного расстройства овладел им...
  
   - Я хочу сказать, что иноки, в тишине и спокойствии проводя все дни свои, молятся небу о благоденствии земли, мы же, воины и рыцари, осуществляем то, о чём они молятся: мы защищаем землю доблестными нашими дланями и лезвиями наших мечей - и не под кровлей, а под открытым небом, летом подставляем грудь лучам палящего солнца и жгучим морозам - зимой. Итак, мы - слуги Господа на земле, мы - орудия, посредством которых вершит он свой правый суд...
   - Я тоже так думаю. Но вот что мне особенно не нравится в странствующих рыцарях: когда их ожидает необычайное и опасное приключение, сопряжённое с явною опасностью для жизни, то, вместо того чтобы, как подобает христианину, в минуту подобной опасности поручить себя Богу, они поручают себя своим дамам, да ещё с таким молитвенным жаром и благоговением, точно дамы эти их божества. Право, всё это попахивает чем-то языческим...
   - Нравы и обычаи странствующего рыцарства таковы, что, перед тем как совершить ратный подвиг, странствующий рыцарь должен обратить к своей госпоже мысленный свой нежный и ласковый взор, как бы прося её укрепить его и помочь выдержать ожидающее его суровое испытание... Но отсюда не следует делать вывод, что рыцари не молятся Богу: ведь для этого у них всегда найдётся время и повод в ходе самого боя.
   - Чем тратить слова на взывания к своей даме, лучше бы он потратил их на то, к чему обязывает и что нам велит долг христианина. К тому же я убеждён, что не у всякого странствующего рыцаря есть дама, которой он мог бы себя поручить, - ведь не все же они влюблены.
   - Не может этого быть. То есть я хочу сказать, что не может быть странствующего рыцаря без дамы, ибо влюблённый рыцарь - это столь же обычное и естественное явление, как звёздное небо, и я не могу себе представить, чтобы в каком-нибудь романе был выведен странствующий рыцарь, которого сердце оставалось бы незанятым. А если бы даже и существовал такой рыцарь, то его сочли бы не законным, а приблудным сыном рыцарства...
  
   - Это тело, сеньоры, на которое вы с таким участием взираете, являло собою вместилище души, одарённой бесчисленным множеством небесных благ... Да, он любил, но им пренебрегали, он обожал - и заслужил презренье... И в награду за всё стал добычею смерти во цвете лет, увядших по вине пастушки...
   - Опрометчив и безрассуден тот, кто исполняет чьё-либо приказание, идущее наперекор здравому смыслу... Какая печальная участь ожидает тех, кто очертя голову мчится по тропе, которую безумная любовь открывает их взору...
  
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в коей приводятся проникнутые отчаянием стихи покойного пастуха и описываются разные нечаянные происшествия...
  
   - Я пришла оправдаться и доказать, что не правы те, кто в смерти его и в своих собственных горестях обвиняют меня... Небо одарило меня красотою и красота моя вас обезоруживает и принуждает любить меня, но вы изъявляете желание и даже требуете, чтобы я в благодарность за вашу любовь вас любила. Природный ум, которым наделил меня Господь, говорит мне, что прекрасное не любить нельзя, но неужели же та, которую любят за красоту, обязана любить того, кто её любит, единственно потому, что она любима? А теперь вообразите, что влюблённый в красоту к довершению всего безобразен, и как всё безобразное не может не внушать отвращение, то было бы очень странно, если бы он сказал; "Я полюбил тебя за красоту, - полюби же и ты меня, хотя я и безобразен". Положим даже, они равно прекрасны, но это не значит, что и желания у них сходны, ибо не всякая красота обладает способностью влюблять в себя, - иная тешит взор, но не покоряет сердца. Ведь если бы всякая красота влюбляла в себя и покоряла, то желания наши, смутные и неопределённые, вечно блуждали бы, не зная, на чём им остановиться, ибо если на свете есть бесчисленное множество прекрасных существ, то и желания наши должны быть бесчисленны. Я же слыхала, что недробимо истинное чувство и что нельзя любить по принужденью. Но когда так, то можно ли от меня требовать, чтобы я насильно отдала своё сердце единственно потому, что вы клянётесь мне в любви?..
   Я свою красоту не выбирала: какова бы она ни была, она послана мне в дар небом... Я не виновата в том, что родилась красивою, ибо красота честной женщины - это как бы далёкое пламя или же острый меч: кто к ней не приближается, того она не ранит и не опаляет. Честь и добродетели суть украшения души, без которых самое красивое тело теряет свою красоту. Ну, а если невинность - одна из тех добродетелей, что так украшают душу и тело и придают им особую прелесть, то неужели же девушка, которую любят за красоту, должна терять свою невинность, уступая домогательствам человека, который ради собственного удовольствия пускается на всякие хитрости, добиваясь того, чтобы она её утратила? Я родилась свободною, и, чтобы жить свободно, я избрала безлюдье долин: деревья, растущие на горах, - мои собеседники, прозрачные воды ручьёв - мои зеркала. Деревьям и водам вверяю я свои думы и свою красу. Я - далёкое пламя, я - меч, сверкающий вдали. Кого приворожил мой взгляд, тех разуверяют мои слова. Желания питает надежда, а как я никому никаких надежд не подавала, то скорей можно предположить, что его свело в могилу его собственное упорство, но не моя жестокость. Могут возразить, что намерения у него были честные и что поэтому я должна была ответить ему взаимностью, - ну так я вам скажу, что, когда на этом самом месте, где ныне роют ему могилу, он поведал мне благие свои желания, я ответила ему, что моим уделом пребудет вечное уединение и что одна лишь земля насладится плодами моей непорочности и останками моей красоты. Если же он, несмотря на мои разуверения, продолжал безнадёжно упорствовать и плыть против течения, то что же удивительного в том, что в конце концов его захлестнула волна безрассудства? Если б я удерживала его, я бы покривила душой. Если б я уступила ему, я изменила бы лучшему своему стремлению и побуждению. Он не желал внимать разувереньям, крушился он, не будучи гонимым, - судите же теперь, повинна ли я в его страданиях. Пусть ропщет обманутый, пусть сокрушается тот, кого завлекли надеждою, пусть уповает тот, кого я призову, пусть гордится тот, кого я до себя допущу, но пусть не называет меня бесчеловечной убийцею тот, кого я не завлекала, не обманывала, не призывала и не допускала до себя. Небу доселе было не угодно, чтобы я волею судеб кого-нибудь полюбила, а чтобы я сделала выбор сама - этого вы от меня не дождётесь. Пусть же эти всеразуверяющие слова послужат на будущее время предостережением каждому, кто добивается моей благосклонности, и если кто-нибудь умрёт из-за меня, то знайте, что умрёт он не от ревности и не от унижения, ибо кто никого не любит, тот ни в ком не может возбудить ревность, разуверить же не значит унизить...
   Его погубила безумная страсть и пылкий нрав, при чём же тут скромное моё поведение и целомудрие? Я берегу свою честь в обществе дерев, - почему же те, кто хочет, чтобы я общалась с людьми, хотят у меня её похитить? Вы знаете, что у меня есть своё богатство, - чужому я не завидую. Нрав у меня свободолюбивый, и я не желаю никому подчиняться. Я никого не люблю и ни к кому не питаю ненависти. Я никого не обманываю и никого не прельщаю, ни над кем не насмехаюсь и ни с кем не любезничаю. Невинные речи деревенских девушек и заботы о козах - вот что любезно мне. Мои мечты не выходят за пределы окрестных гор, а если и выходят, то лишь для того, чтобы, следуя тому пути, по которому душа устремляется к своей отчизне, созерцать красоту небес.
   И с этими словами Марсела, не дожидаясь ответа, скрылась в чаще ближнего леса, повергнув в изумление присутствующих как своею рассудительностью, так и своею красотою...
  
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в коей рассказывается о злополучном приключении Дон Кихота с бесчеловечными янгуасцами...
  
   - Сеньор! Я человек тихий, смирный, миролюбивый, я готов снести любое унижение, потому как мне надо жену кормить и детей вывести в люди... Ни за что я не обнажу меча ни против рыцаря, ни против смерда, и как перед Богом говорю, что раз навсегда прощаю всем когда-либо обидевшим или же долженствующим меня обидеть, независимо от их чина и звания, независимо от того, кто именно меня обижал, обижает или ещё когда-нибудь обидит: благородный человек или же худородный, богач или бедняк, дворянин или холоп...
   - У меня спирает дыхание, и мне трудно говорить, да к тому же ещё не прошла боль в боку, а то я объяснил бы тебе, Панса, в какую ты впал ересь. Слушай, греховодник: когда бы ветер Фортуны, доселе столь для нас неблагоприятный, сменился попутным и мы на раздутых парусах упования нашего благополучно и беспрепятственно причалили к острову, который я тебе обещал, то что же было бы с тобой, если б я завоевал его и отдал тебе во владение? Да ты ничего с ним не мог бы поделать, раз ты не рыцарь и не желаешь быть таковым, - не желаешь развивать в себе мужество, отмщать за нанесённые тебе оскорбления и отстаивать свои права. Надобно тебе знать, что во вновь завоёванных королевствах и провинциях обыкновенно наблюдается брожение умов, и далеко не все туземцы бывают довольны своим государем, вследствие чего всегда можно опасаться, что кто-нибудь, желая вновь изменить порядок вещей и, как говорится, попытать счастье, задумает произвести переворот, вот почему новый правитель должен уметь властвовать собою и быть достаточно мужественным для того, чтобы в случае необходимости защитить себя или же перейти в наступление...
   - Видно, правду говорят люди, что чужая душа потёмки и что всё на свете меняется...
   - Знай, друг Санчо, что жизнь странствующих рыцарей сопряжена с бесчисленным множеством опасностей и злоключений, но зато, как показывает опыт моих рыцарей, коих разнообразные похождения мне хорошо известны, у них всегда есть возможность стать королями или же императорами...
   Нет такого несчастья, которого не изгладило бы из памяти время, и нет такой боли, которой не прекратила бы смерть... Бери пример с меня и не падай духом...
   Раны, полученные в бою, скорее могут прославить, нежели обесславить... Поэтому не спорь со мной, соберись с силами ... Мы должны тронуться в путь прежде, чем настанет ночь и застигнет нас в этих пустынных местах.
   - Вы же сами говорили, что странствующие рыцари чуть ли не весь год ночуют обыкновенно в пустынных и безлюдных местах, да ещё за великую удачу это почитают.
   - Это в тех случаях, когда им ничего иного не остаётся или же когда они влюблены...
  
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ о том, что случилось с хитроумным идальго на постоялом дворе, который он принял за некий замок...
  
   - Что такое странствующий рыцарь?
   - Да вы что, только вчера родились? Странствующий рыцарь - это, знаете ли, такая штука! Только сейчас его избили - не успеешь оглянуться, как он уже император. Нынче беднее и несчастнее его нет никого на свете, а завтра он предложит своему оруженосцу на выбор две, а то и три королевские короны.
   - Почему же вы у такого доброго господина, как видно, даже графства - и того не заслужили?
   - Больно скоро захотели. Мы всего только месяц ищем приключений и пока что ни одного стоящего приключения у нас не было. Бывает ведь и так, что пойдёшь за одним, а найдёшь совсем другое...
  
   Они заранее уговорились весело провести эту ночь...
   А про эту славную девицу говорили, что такого рода обещания она исполняла даже в тех случаях, когда они были даны ею в глухом лесу и притом без свидетелей, ибо упомянутая девица весьма кичилась дворянским своим происхождением, каковое, по её мнению, не могла унизить служба в трактире, раз что довели её до этого превратности судьбы и выпавшие на её долю несчастья...
  
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, в коей описываются новые неисчислимые бедствия, ожидавшие мужественного Дон Кихота и его верного оруженосца Санчо Пансу на постоялом дворе, который наш рыцарь, на своё несчастье, принял за некий замок...
  
   - Просто-напросто не любитель я что бы то ни было долго хранить в себе: хранишь-хранишь, глядь, а оно уже и прогоркло, - вот я чего боюсь...
  
   - Откровенно говоря, я думал, что это замок, и к тому же не из последних, но если это не замок, а постоялый двор, то единственно, что я могу сделать, это обратиться к вам с просьбой не брать с меня ничего: ведь я не имею права нарушить устав странствующих рыцарей, а между тем я знаю наверняка, - и в доказательство могу сослаться на какой хотите роман, - что на постоялых дворах они никогда не платили ни за ночлег, ни за что-либо ещё, ибо все должны и обязаны оказывать им радушный приём за неслыханные муки, которые они терпят, ища приключений, ищут же они их денно и нощно, зимою и летом, в стужу и в зной, пешие и конные, алчущие и жаждущие, не защищённые от стихийных бедствий и изнывающие под бременем земных тягот.
   - Это меня не касается. Платите денежки, а сказки про рыцарей расскажите кому-нибудь другому...
  
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ, содержащая замечания, коими Санчо Панса поделился со своим господином Дон Кихотом, и повествующая о разных достойных упоминания событиях...
  
   - Так что, господин мой, перескочить через забор и слезть с коня вам помешало не колдовство, а что-то другое. Всё это ясно показывает, что приключения, которых мы ищем, в конце концов приведут нас к таким злоключениям, что мы своих не узнаем. И лучше и спокойнее было бы нам, по моему слабому разумению, вернуться домой: теперь самая пора жатвы, самое время заняться хозяйством, а мы с вами скитаемся как неприкаянные и, что называется, кидаемся из огня да в полымя.
   - Как плохо ты разбираешься в том, что касается рыцарства, Санчо! Молчи и наберись терпения: придёт день, когда ты воочию убедишься, сколь почётно на этом поприще подвизаться... Что может быть выше счастья и что может сравниться с радостью выигрывать сражения и одолевать врага? Разумеется, ничто.
   - Положим, что так, хотя я этого на себе не испытывал. Я знаю одно: с тех пор, как мы стали странствующими рыцарями, мы ещё не выиграли ни одного сражения... Так вот с той поры мы беспрерывно принимаем побои и получаем тумаки... Я так и не узнаю, велико ль подлинное удовольствие от победы над врагом, как уверяет ваша милость.
   - Именно это меня и огорчает... Не унывай, Санчо...
  
   Господи ты Боже мой, какие только страны не назвал Дон Кихот, впитавший в себя всё, что он вычитал в лживых романах, и потрясённый этим до глубины души, какие только народы ни перечислил, в мгновение ока наделив каждый из них особыми приметами!..
  
   - Сеньор! Я, по крайней мере, их не вижу...
   - Как ты можешь так говорить! Разве ты не слышишь ржанья коней, трубного звука и барабанного боя?
   - Я слышу только блеянье овец и баранов.
   - Страх, овладевший тобою, Санчо, ослепляет и оглушает тебя. В том-то и заключается действие страха, что он приводит в смятение наши чувства и заставляет нас принимать все предметы не за то, что они есть на самом деле...
  
   - Знай, Санчо, что только тот человек возвышается над другими, кто делает больше других. Бури, которые нам пришлось пережить, - это знак того, что скоро настанет тишина, и дела наши пойдут на лад. Горе так же недолговечно, как и радость, следственно, когда полоса невзгод тянется слишком долго, это значит, что радость близка...
  
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ о глубокомысленных замечаниях, коими Санчо поделился со своим господином, о приключении с мёртвым телом, равно как и о других необычайных происшествиях...
  
   - Сдаётся мне, государь мой, что беды, которые сыплются на нас все эти дни, вернее всего посланы вам в наказание за ваши грехи...
  
   - Надобно вам знать, ваше преподобие, что я рыцарь Ламанчский, а зовут меня Дон Кихот, и мой образ действий заключается в том, что я странствую по свету, выпрямляя кривду и заступаясь за обиженных.
   - Какой у вас образ действий и как вы там выпрямляете кривду - это мне неизвестно, а меня вы самым настоящим образом искалечили, ибо из-за вас я сломал ногу и теперь мне её не выпрямить до конца моих дней. Заступаясь же за обиженных, вы меня так изобидели, что обиду эту я буду помнить всю жизнь, и потому встреча с искателем приключений явилась для меня истинным злоключением.
   - Раз на раз не приходится...
  
   - В случае, если эти сеньоры пожелают узнать, кто таков этот удалец, который нагнал на них такого страху, то скажите, что это Дон Кихот Ламанчский, по прозванию Рыцарь Печального Образа...
   Я вам дал это название, что когда я взглянул на вас при свете факела, то у вас был такой жалкий вид, какого я что-то ни у кого не замечал. Верно, вас утомило сражение, а может, это оттого, что вам выбили коренные и передние зубы...
  
   Растянувшись на зелёной траве, они устроили себе завтрак, обед и ужин зараз и набили желудки изрядным количеством холодных закусок - тех самых закусок, что составляли ношу обозного мула господ священников, которые, как известно, редко когда не позаботятся о себе...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ о доселе невиданном и неслыханном подвиге, какого ни один главный рыцарь на свете не совершал с меньшею для себя опасностью, чем доблестный Дон Кихот Ламанчский...
  
   - Жажда доставляет куда больше мучений, нежели голод...
   - Друг Санчо! Да будет тебе известно, что я по воле небес родился в наш железный век, дабы воскресить золотой. Я тот, кому в удел назначены опасности, великие деяния, смелые подвиги. Я тот, кто призван воскресить Рыцарей...
   - Я сколько раз слыхал, как наш священник говорил с амвона: кто ищет опасности, тот от лица её и погибнет. Так вот, не должно испытывать долготерпение Господне столь нечестивыми делами: ведь от расплаты за них вас может избавить только чудо. Небо и так много для вас сделало: оно спасло вашу милость от...
   Я покинул родные края и ушёл от жены и детей, чтобы служить вам, - я полагал, что останусь скорей в барышах, нежели в накладе. Однако жадность, от которой, как известно, глаза разбегаются, погубила все мои надежды...
   У страха глаза велики, и они видят всё, что творится под землёй, а уж про небо и говорить нечего...
  
   - Таковы все женщины. Отличительное свойство их натуры - презирать тех, кто их любит, и любить тех, кто их презирает...
  
   - Я упомянул тебя в скреплённом печатью завещании, которое осталось у меня дома, просто так, на всякий случай: ещё неизвестно, что в наше тяжёлое время ожидает рыцарство, и я бы не хотел, чтобы из-за какой-то безделицы моя душа мучилась на том свете... На этом свете нет занятия более опасного, нежели поиски приключений...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ, повествующая о великом приключении, ознаменовавшемся ценным приобретением в виде Мамбринова шлема, а равно и о других происшествиях, которые случились с нашим непобедимым рыцарем...
  
   - Я полагаю, Санчо, что всякая пословица заключает в себе истину, ибо все они суть изречения, добытые из опыта, отца всех наук, особливо та, что гласит: "Одна дверь затворилась, другая отворилась"...
  
   - Ты дурной христианин, Санчо, ты никогда не забываешь однажды причинённого тебе зла, но да будет тебе известно, что сердца благородные и великодушные на такие пустяки не обращают внимания. Что, тебе перебили ногу, или сломали ребро, или проломили голову, что ты никак не можешь забыть эту шутку?..
  
   Наконец, успокоившись и даже повеселев, они сели верхами, а как у странствующих рыцарей скитаться без цели вошло в обычай, то они и двинулись без всякой определённой цели, положившись на волю Росинанта, которой обыкновенно подчинялась не только воля хозяина, но и воля осла, следовавшего за ним всюду из чувства товарищества...
   - Сеньор! Может статься, вы мне позволите немного с вами потолковать? А то ведь с тех пор, как вы наложили на меня тяжкий обет молчания, в моём желудке сгнило около пяти предметов для разговора, и мне бы не хотелось, чтобы последний, который вертится у меня на языке, тоже без времени скончался.
   - Ну, говори, но только будь немногословен, ибо многословие никому удовольствия не доставляет.
   - Так вот, сеньор, я уже несколько дней размышляю о том, какое это невыгодное и малоприбыльное занятие - странствовать в поисках приключений, которых ваша милость ищет в пустынных местах и на распутьях, где, сколько бы вы ни одержали побед и из каких бы опасных приключений ни вышли с честью, всё равно никто этого не увидит и не узнает, так что, вопреки желанию вашей милости, подвиги ваши будут вечно окружены молчанием, хотя, разумеется, они заслуживают лучшей участи. А потому лучше было бы нам поступить на службу к императору или же к какому-нибудь другому могущественному государю, который с кем-нибудь воюет, и вот на этом-то поприще ваша милость и могла бы выказать свою храбрость, изумительную свою мощь и ещё более изумительные умственные способности, а владетельный князь, у которого мы будем состоять на службе, видя таковое ваше усердие не преминет воздать каждому из нас по заслугам и, уж верно, найдётся там человек, который на вечные времена занесёт в летописи подвиги вашей милости...
   - Отчасти ты прав, Санчо. Однако ж, прежде чем добиться этой чести, рыцарю в виде испытания надлежит странствовать по свету в поисках приключений, дабы, выйдя победителем, стяжать себе славу и почёт, так что ко времени своего появления при дворе он будет уже известен своими делами настолько, что...
   Король умирает, инфанта - наследница, рыцарь в мгновение ока становится королём. Вот тогда наступает время осыпать милостями оруженосца и всех, кто помог ему столь высокого достигнуть положения: он женит оруженосца на служанке инфанты, разумеется, на той самой, которая была посредницею в их сердечных делах, - при этом оказывается, что она дочь весьма родовитого герцога.
   - Этого-то я и добиваюсь, скажу вам по чисто совести, на это я и возлагаю надежды, потому оно как по-писаному и выйдет, коли за это возьмётся ваша милость, Рыцарь Печального Образа.
   - Можешь не сомневаться, Санчо, ибо таким путём и по тем же самым ступеням странствующие рыцари и восходили на королевский и императорский престолы. Теперь нам остаётся только узнать, кто из христианских или языческих королей ведёт войну и у кого из них есть красавица дочь...
   Надобно тебе знать, Санчо, что родословные бывают двух видов: иные ведут своё происхождение от владетельных князей и монархов, однако род их с течением времени постепенно оскудевает и суживается, подобно перевёрнутой вниз остриём пирамиде, иные вышли из простонародья, но мало-помалу поднимаются со ступени на ступень и наконец становятся знатными господами. Таким образом, разница между ними та, что одни были когда-то тем, чем они уже не являются ныне, а другие ныне являются тем, чем они не были прежде. И может статься, что я принадлежу к первым...
   Если же нет, то самый верный способ - похитить её и увезти, куда мне заблагорассудится, а гнев родителей укротят время и смерть.
   - Стало быть, верно говорят иные негодники: "Не проси честью того, что можно взять силой". Впрочем, сюда ещё больше подходит другая поговорка: "Лихой наскок лучше молитвы добрых людей"...
   - Когда я воссяду на королевский престол, ты у меня сей же час получишь дворянство, и тебе не придётся ни покупать, ни выслуживать его. Стоит мне пожаловать тебя графом - и вот ты уже и дворянин, а там пусть говорят, что хотят...
   - А уж я графского устроинства не посрамлю...
   - Достоинство должно говорить, а не устроинство...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ о том, как Дон Кихот освободил многих несчастных, которых насильно вели туда, куда они не имели ни малейшего желания идти...
  
   - Зная, что один из признаков мудрости - не брать силой того, что можно взять добром, я хочу попросить сеньоров караульных и комиссара об одном одолжении, а именно: расковать вас и отпустить с миром, ибо всегда найдутся другие, которые послужат королю при более благоприятных обстоятельствах, - превращать же в рабов тех, кого Господь и природа создали свободными, представляется мне крайне жестоким... Пусть каждый сам даст ответ за свои грехи. На небе есть Бог, и он неустанно карает зло и награждает добро, а людям порядочным не пристало быть палачами своих ближних...
  
   - Люди благовоспитанные почитают за должное отблагодарить того, кто сослужил им службу, ибо из всех грехов наиболее гневящий Господа - это неблагодарность... И вот я хотел бы, чтобы в благодарность вы, отягчённые цепью, от которой я вас избавил, ... явились бы к сеньоре Дульсинее Тобосской, передали ей привет от её рыцаря, то есть от Рыцаря Печального Образа, и во всех подробностях рассказали ей об этом славном приключении... А засим вы можете отправляться куда вам угодно...
   - Пусть лучше ваша милость велит нам, вместо хождения на поклон к сеньоре Дульсинее Тобосской, прочитать столько-то раз "Богородицу" и "Верую", и мы их прочтём с мыслью о вас, - вот это поручение можно исполнять и днём, и ночью, и убегая и отдыхая, как в состоянии мира, так и в состоянии войны...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ о том, что случилось с прославленным Дон Кихотом в Сьерре Морене, то есть об одном из самых редкостных приключений, о которых идёт речь в правдивой этой истории...
  
   - Мне часто приходилось слышать, Санчо, что делать добро мужланам - это всё равно, что воду решетом черпать. Послушайся я твоего совета, я бы избежал этой напасти. Но дело сделано. Терпение, а впредь будем осмотрительнее.
   - Скорей я превращусь в турка, нежели ваша милость станет осмотрительнее...
   Сеньор! Скрыться не значит бежать, и неблагоразумно ждать, когда опасность превосходит все ожидания, мудрым же надлежит оставлять что-нибудь на завтра, а не растрачивать в один день все свои силы...
  
   Однако ж неотвратимый рок, который, по мнению тех, кто не озарён светом истинной веры, всем руководит, всё приуготовляет и устрояет по своему произволению, распорядился так, что ..., знаменитый плут и мошенник, которого избавили от оков доброта и безумие Дон Кихота, влекомый страхом перед Святым братством, коего он имел все основания опасаться, решился скрыться в горах, судьба же и боязнь привели его туда, где находились Дон Кихот и Санчо Панса... А как злодеи все до одного неблагодарны и нужда служит им достаточным предлогом, чтобы прибегать к средствам недозволенным...
   Взошедшая заря обрадовала землю и опечалила Санчо Пансу, ибо он обнаружил исчезновение...
  
   - Хвала небесам за то, что они столь выгодное приключение нам уготовили!..
  
   - Надобно тебе знать, Санчо, что все или почти все странствующие рыцари минувшего века были великими стихотворцами и великими музыкантами: ведь эти две способности или, лучше сказать, два дара присущи странствующим влюблённым. Хотя, по правде сказать, в стихах прежних рыцарей больше чувства, нежели умения....
  
   - Стоит мне удалиться от вашей милости - и страх уже тут как тут, и на меня лезут всякие ужасы и приведения. Так что, не извольте гневаться, я вас упреждаю заранее: от вашей особы я до скончания века не отойду ни на шаг...
  
   - Нечистый хитёр, подставит ногу - вот ты и споткнулся и полетел, а там поди разбирайся, что, да как, да почему...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ, в коей продолжается рассказ о приключении в Сьерре Морене...
  
   Дон Кихот с величайшим вниманием слушал вконец обносившегося Рыцаря Гор...
  
   - В несчастье обрести человека, который вам сострадает, - это тоже своего рода утешение...
  
   Рыцарь Леса, слушая речи Рыцаря Печального Образа, вглядывался в него...
  
   - Мои родители - люди состоятельные, но горе моё таково, что, сколько бы ни оплакивали меня отец и мать и как бы ни страдали за меня мои родичи, всего их богатства недостаёт на то, чтобы его облегчить, ибо с несчастьями, которые посылает небо, благам жизни не совладать...
   Эту самую Лусинду я любил, обожал и боготворил измлада, и она любила меня искренне и беззаветно, как лишь в нежном возрасте любить умеют. Родители знали о наших намерениях, но это их не смущало, - они отлично понимали, что конечною нашею целью может быть только брак, каковой был уже почти предрешён благодаря тому, что по своему происхождению и достоянию мы друг к другу вполне подходили. Годы шли, а взаимная наша склонность всё росла...
   О небо, сколько писем написал я ей! Сколько трогательных и невинных посланий получил в ответ! Сколько песен я сочинил и стихов о любви, в коих душа изъясняла и изливала сои чувства, выражала пламенные свои желания, тешила себя воспоминаниями и давала волю своему влечению!..
  
   Он полюбил крестьянку, дочь богатых вассалов его отца, и была она так прекрасна, благонравна, рассудительна и скромна...
  
   Любовь юношей по большей части есть не любовь, а похоть, конечная же цель похоти есть насыщение, и, достигнув её, она сходит на нет, а то, что казалось любовью, принуждено возвратиться вспять, ибо оно не в силах перейти предел, положенный самою природою и которого истинная любовь не знает, - словом, как скоро дон Фернандо насладился поселянкою, страсть его охладела и пыл его угас...
  
   Мы прибыли в мой родной город, отец принял его как должно, я тотчас же свиделся с Лусиндой, и моя страсть ожила (впрочем, она никогда не умирала и не ослабевала), о чём я, на своё несчастье, сообщил дону Фернандо, - сообщил, ибо мне казалось, что в силу того особого дружеского расположения, какое он мне выказывал, я ничего не должен от него скрывать. Я так расхвалил красоту, прелесть и рассудительность Лусинды, что хвалы мои вызвали в нём желание увидеть девушку, таковыми достоинствами отмеченную. По воле злого рока я исполнил его желание... Он замер на месте, он потерял голову, он пришёл в восторг, он полюбил её...
   Я стал бояться и остерегаться его, ибо он поминутно, при всяком удобном и неудобном случае, заговаривал со мной о Лусинде, каковое обстоятельство возбуждало во мне нечто похожее на ревность... Как бы то ни было, судьба заставляла меня бояться за то, что сама же она мне сулила...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, повествующая о необычайных происшествиях, случившихся в Сьерре Морене с отважным рыцарем Ламанчским, и о покаянии, которое он по примеру Мрачного Красавца на себя наложил...
  
   - Сожительствовали они или нет - за это они дадут ответ Богу. Моё дело сторона, я знать ничего не знаю, не любитель я вмешиваться в чужие дела, кто покупает да надувает, у того кошелёк тощает...
   Ну да разве на чужой роток накинешь платок?.. На самого Господа Бога наговаривали...
  
   - Сдаётся мне, что вытворять всё это рыцарей заставляла необходимость, что у них была причина каяться и валять дурака. Ну, а у вашей милости что за причина сходить с ума?..
   - В разлуке человек всего страшится и всё ему причиняет боль...
   Словом, что бы она ни ответила, так или иначе выйдет срок предстоящему мне испытанию и пройдёт это состояние тревоги, в котором ты меня оставляешь: ведь если ты принесёшь мне радость, то я ею упьюсь, потому что я буду тогда в здравом уме, если же причинишь мне боль, то я её не почувствую, потому что пребуду безумцем...
   - Клянусь богом, сеньор Рыцарь Печального Образа, с вашей милостью всякое терпение потерять можно, - такие вещи вы иной раз говорите, - ведь я начинаю догадываться, что всё, что вы мне толковали про рыцарство, про завоевание королевств и империй, про раздачу островов и прочих милостей и наград, что всё это, видать, россказни и враки, что всё это ахинея...
  
   - Кто попал в ад, то уж от ада нет избавления...
  
   - Надобно тебе знать, Санчо, что более, чем что-либо, возбуждают любовь две вещи, каковы суть великая красота и доброе имя...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ. В коей речь идёт о новых странных поступках, которые Дон Кихот в качестве влюблённого почёл за нужное совершить в Сьерре Морене...
  
   - Я не такой человек, чтоб кого-нибудь грабить и убивать, пусть их убивает судьба или же Создатель...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ о том, как священник и цирюльник справились со своею задачей, а равно и о других вещах, достойных упоминания на страницах великой этой истории...
  
   Что питает в милой твёрдость?
   Гордость.
   Что сулит мне повседневность?
   Ревность.
   Что лишит меня терпенья?
   Презренье.
   Значит, верить в исцеленье
   Мне расчёта больше нету:
   Надломили веру эту
   Гордость, ревность и презренье.
   Кто таит в себе опасность?
   Страстность.
   Кто виновен, что я мучусь?
   Участь.
   Кто судил, чтоб так и было?
   Светила.
   Значит, мне грозит могила
   И лекарства бесполезны:
   Ведь меня толкают в бездну
   Страстность, участь и светила.
   Что лишь множит мук безмерность?
   Верность.
   Что презреть мне надо б разом?
   Разум.
   Что в себе кляну всё вновь я?
   Здоровье.
   Значит, доведён любовью
   Я до гибели телесной,
   Ибо с чувством несовместны
   Верность, разум и здоровье.
  
   Время дня, время года, безлюдье, голос и искусство певца - всё преисполняло обоих путников восторга и неги...
  
   Священник был осведомлён о его беде, и теперь, будучи человеком красноречивым, он приблизился к нему и в кратких, однако ж весьма разумных речах попытался доказать ему, что должно перестать влачить жалкое это существование, иначе земное его существование прекратится вовсе, а это уже величайшее из всех несчастий...
  
   - Но на что я, злосчастный, ропщу! Ведь это уже установлено, что когда напасти влечёт за собою теченье небесных светил и когда они яростно и стремительно рушатся на нас с высоты, то никакая сила на земле не властна их удержать, а изобретательность человеческая - предотвратить...
  
   Кто мог бы похвалиться, что постигнул и разгадал тайные мысли и изменчивый нрав женщины? Разумеется, что никто...
  
   Внезапная смерть мгновенно прекращает страдания, тогда как медленная смерть под пыткою убивает всечасно, но жизни не лишает...
  
   В конце концов я пришёл к заключению, что по причине своего непостоянства, взбалмошности, крайнего тщеславия и жажды почестей она позабыла те слова, коими она меня завлекала, коими она питала твёрдые мои надежды и укрепляла меня в честных моих намерениях...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, повествующая о новом занятном происшествии, случившемся со священником и цирюльником в тех же самых горах.
  
   Блаженны и благословенны времена, когда начал странствовать по свету отважнейший рыцарь Дон Кихот Ламанчский, ибо благодаря великодушному его решению попытаться воскресить и возвратить миру уже распавшийся и почти исчезнувший орден странствующего рыцарства, ныне, в наш век, нуждающийся в весёлых развлечениях, мы наслаждаемся не только прелестью правдивой его истории, но и вкраплёнными в неё повестями и эпизодами, в большинстве своём не менее занятными, замысловатыми и правдоподобными, чем самая история, - история же эта, вновь принимаясь за свою чёсаную, кручёную и намотанную нить, гласит, что...
  
   - И если мы бессильны прекратить ваши муки, то, во всяком случае, мы может дать вам совет, а ведь как бы ни было велико горе и как бы оно ни терзало, страждущий, пока он жив, должен, по крайней мере, выслушать того, кто из добрых побуждений желает дать ему совет...
  
   - Всё моё несчастье, быть может, и состоит в том, что родители мои не имели счастья родиться от людей родовитых. Правда, род их не столь уже низок, чтобы надобно было его стыдиться, но и не настолько высок, чтобы поколебать мою уверенность в том, что горе моё проистекает от его безвестности. Словом, они хлебопашцы, люди простые, ни с каким нечестивым племенем ничего общего не имеющие, самые настоящие, что называется - чистокровные христиане, но они очень богаты, ни в чём себе не отказывают и, в сущности, теперь уже мало чем отличаются не только от идальго, но даже и от кавальеро. Однако ж всё своё богатство и всю именитость свою полагали они в том, что у них такая дочь, как я. А как других наследниц или наследников они не имели, родители же они были чадолюбивые, то я была одною из самых балованных дочек в мире. Я была опорой их старости, зеркалом, в которое они смотрелись, предметом, к коему они устремляли богоугодные свои желания, столь благие, что они не могли идти вразрез с моими. Будучи владычицею их душ, я была хозяйкою у них в доме: сама нанимала и отпускала работников, вела счёт всему, что сеялось и убиралось, крупному и мелкому скоту и пчелиным ульям, наблюдала за маслобойками и давильнями. Словом, всё, чем только мог владеть и владел такой богатый сельчанин, как мой отец, было у меня на учёте, я была и домоправительницею и госпожою, и рачительности моей, а также того удовольствия, которое я этим доставляла моим родителям, я не в силах должным образом описать. Отдав надлежащие распоряжения надсмотрщикам, пастухам и подёнщикам, я проводила время за работою, столь же приличною девушкам, сколь и необходимою, например, за иглою и пяльцами, частенько - за прялкой. Когда же я, чтобы развлечься, эти занятия оставляла, то меня тянуло почитать душеспасительную книгу или же поиграть на арфе, ибо я знала по себе, что музыка успокаивает беспокойный дух и умеряет волнения праздной мысли. Вот какую жизнь вела я в родительском доме, и описываю я её столь подробно не из тщеславия, не из желания похвалиться своим богатством, а единственно для того, чтобы показать, как хорошо жилось мне прежде и в каком плачевном состоянии я, ни в чём не повинная, нахожусь ныне.
   Дело состоит в том, что, неустанно трудясь и живя в уединении, монастырскому затвору подобном, я полагала, что меня никто, кроме прислуги, не видит, ибо я и в церковь ходила ранним утром... и со всем тем очи любви, или лучше сказать, очи праздности, с коими и рысьим глазам не сравниться, благодаря стараниям дона Фернандо... меня заметили...
  
   Я всё ещё не возьму в толк, может ли ложь быть настолько искусною и как она добивается того, чтобы слова, которые она подбирает, казались такими правдивыми. Изменник сумел слезами удостоверить истинность своих речей и вздохами - истинность своего намерения, а я, бедняжка, одна-одинёшенька, не наученная моими домашними, как в подобных случаях должно себя вести, я, сама не знаю почему, вракам этим придала веру...
  
   День, сменивший ночь моего несчастья, наступил всё же не так скоро, как того желал, думается мне, дон Фернандо, ибо стоит лишь исполнить веление плоти, как является настойчивое желание покинуть то место, где страсть была утолена. Я потому так говорю, что дон Фернандо поспешил уйти от меня и благодаря хитрости служанки, той самой, которая его сюда привела, ещё до рассвета выбрался на улицу. Прощаясь со мной (уже не с тем пылом и горячностью, с какими он меня приветствовал), он сказал, чтобы я не сомневалась в его верности и что клятвы его правдивы и нерушимы, и для вящей убедительности снял с руки драгоценный перстень и надел мне его на палец. Итак, он ушёл, а я осталась ни печальна, ни весела, вернее, я была смущена, озабочена и потрясена тем, что со мной случилось... Я сама тогда ещё не решила, хорошо или дурно всё то, что со мною произошло. При прощании я сказала дону Фернандо, что он может таким же точно образом приходить ко мне каждую ночь, ибо теперь уже я принадлежу ему, и так будет продолжаться до тех пор, пока он не объявит о нашей помолвке. Но он пришёл только на следующую ночь, а затем уже не появлялся. И я больше месяца не видела его ни на улице, ни в церкви - нигде. Тщетно домогалась я свидания с ним, хотя знала отлично, что он никуда не уезжал и целыми днями охотится, - надобно заметить, что это любимое его занятие.
   Эти дни и часы были горестны и мучительны для меня, и в эти дни и часы начала я сомневаться в доне Фернандо, - этого мало, я утратила веру в него... И, помню, пришлось мне тогда глотать слёзы и притворяться весёлою, чтобы родители мои не начали допытываться, отчего я такая хмурая, иначе я непременно должна была бы для отвода глаз что-нибудь придумать. Но всё это потом в одно мгновенье кончилось, и настало мгновенье другое, когда соблюдение приличий рухнуло и пришёл конец помышлениям о чести, когда истощилось терпение и обнаружились сокровенные мои думы. А случилось так потому, что вскоре в нашем селении разнёсся слух, что в соседнем городе дон Фернандо женился на необыкновенной красоты девушке, происходящей от родителей благородных, однако ж не с таким богатым приданым, чтобы ей можно было рассчитывать на столь знатного жениха. Говорили, что зовут её Лусиндой и что их свадьба ознаменовалась достойными удивления происшествиями...
   Может статься, что само небо наложило запрет на этот второй его брак для того, чтобы он сознал наконец свой долг по отношению к первому браку и вспомнил, что он христианин и что ему надлежит думать более о душе своей, нежели о том, что скажут люди...
   Но беда, говорят, беду кличет, конец одной невзгоды - это начало другой, ещё более тяжкой...
   Однако праведное небо, которое всегда или почти всегда споспешествует и покровительствует правому делу, оказало и мне покровительство, так что я слабыми своими руками без труда столкнула его с кручи...
   А как судьба далеко не всегда вместе с недугом посылает и средство от него, я решила...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ, повествующая о том, каким забавным и хитроумным способом влюблённый наш рыцарь избавлен был от прежестокого покаяния, которое он на себя наложил...
  
   Она прочла много рыцарских романов и отлично знает, как изъясняются обиженные девицы, когда просят помощи у странствующих рыцарей...
  
   Одно лишь огорчало его - то, что королевство это находится в стране негров и что люди, коих определят к нему в вассалы, будут чернокожие; впрочем, воображение его тут же указало ему недурной выход, и он подумал: "Ну и что ж такого, что вассалами моими будут негры? Погрузить на корабли, привезти в Испанию, продать их тут, получить за них наличными, купить на эти денежки титул или должность - и вся недолга, а там доживай себе беспечально свой век! Будьте спокойны, мы не прозеваем, у нас хватит сметки и смекалки обстряпать это дельце и мигом продать...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ, повествующая о находчивости прелестной Доротеи и ещё кое о чём, весьма приятном и увлекательном...
  
   - В обязанности странствующих рыцарей не входит дознаваться, за что угоняют и мучают тех оскорблённых, закованных в цепи и утесняемых, которые встречаются им на пути, - за их преступления или же за их благодеяния. Дело странствующих рыцарей помогать обездоленным, принимая в соображение их страдания, а не их мерзости... Я поступил согласно данному мною обету, а там пусть нас рассудит Бог...
  
   - Такое уж у напастей свойство - отнимать память у тех, кого они преследуют, так что люди даже собственные имена свои забывают...
   Бесконечные и необычайные испытания отнимают память у того, кому они посылаются...
  
   Слова Дон Кихота о том, что он не хочет жениться, так не понравились Санчо, что он возвысил голос и весьма сердито заговорил:
   - Клянусь вам, ручаюсь вам, ваша милость, сеньор Дон Кихот, что у вас не все дома, потому как же можно колебаться, когда речь идёт о женитьбе на столь благородной принцессе? Или вы думаете, что такие удачи, как сегодня, на полу валяются? Или, по-вашему, госпожа моя Дульсинея красивее?..
  
   - Сделай одолжение, Санчо, не начинай ты опять сначала, мне это надоело. Ведь говорят в таких случаях: "За новый грех - новое покаяние".
  
   - Но ведь тут ещё вот какое обстоятельство, - заметил священник. - Добрый этот идальго говорит глупости, только если речь заходит о пункте его помешательства, но когда с ним заговорят о чём-нибудь другом, он рассуждает в высшей степени здраво и выказывает ум во всех отношениях светлый и ясный, так что всякий, кто не затронет этой его рыцарщины, признаёт его за человека большого ума...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ о любопытной беседе, которую вели между собою Дон Кихот и его оруженосец Санчо Панса, равно как и о других происшествиях...
  
   - Насчёт того, что я кляну судьбу, это ты неудачно выразился, - заметил Дон Кихот. - Напротив, я её благословляю и буду благословлять всю жизнь за то, что я оказался достойным полюбить столь высокую особу, какова Дульсинея Тобосская...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ, повествующая о том, что произошло с Дон Кихотом и со всей его свитой на постоялом дворе...
  
   - Послушайте, сын мой, - снова заговорил священник, - да ведь не было на свете никаких рыцарей, о которых повествуют рыцарские романы, - всё это одна игра воображения, и сочиняют их праздные умы для того, чтобы люди забавлялись... Но я вас клятвенно уверяю, что таких рыцарей на свете не было и столь нелепых подвигов никто в мире не совершал.
   - Ишь вы чего захотели, ваша милость, - уверить меня, будто всё, о чём пишут в этих хороших книгах, - вздор и ерунда, да ведь отпечатано-то это с дозволения сеньоров из государственного совета, а они не такие люди, чтобы дозволять печатать столько дребедени сразу, - и про битвы, и про чародейства, от которых голова идёт кругом!
   - Я же вам сказал, друг мой, что всё это делается, чтобы занять праздные умы. И как в государствах благоустроенных дозволяется играть в шахматы, в мяч и на бильярде, чтобы занять тех, кто не желает, не должен или не может трудиться, так же точно дозволяется печатать и выдавать в свет подобные книги, ибо предполагается, что во всём мире нет такого невежды, который признал бы какую-либо из этих историй за правду...
  
   Хозяин хотел было унести сундучок с книгами, но священник ему сказал:
   - Погодите, мне хочется посмотреть, что здесь написано таким прекрасным почерком... Повесть о Безрассудно-любопытном... Я прочту повесть, хотя бы из любопытства...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ, в коей рассказывается повесть о Безрассудно-любопытном.
  
   Во Флоренции, богатом и славном городе Италии, в провинции, именуемой Тоскана, жили Ансельмо и Лотарио, два богатых и родовитых дворянина, столь дружных между собою, что все знакомые обыкновенно называли их не по имени, а просто "два друга". Были они холосты, молоды, одних лет и одних правил; всего этого было достаточно, чтобы они подружились. Правда, Ансельмо выказывал особую склонность к любовным похождениям, меж тем как Лотарио предавался охоте; случалось, однако ж, что Ансельмо изменял обычным своим развлечениям и принимал участие в развлечениях Лотарио, а Лотарио изменял своим и спешил принять участие в развлечениях Ансельмо; и такое между ними царило согласие, что жили они просто, как говорится, душа в душу.
   Ансельмо без памяти влюбился в одну знатную и красивую девушку, уроженку того же города, и была она из такой хорошей семьи и так хороша собою, что ... решился он просить у родителей её руки...
   Камилла, блаженствуя с любимым своим супругом, неустанно благодарила небо... Первые дни после свадьбы, как всегда протекавшие в веселье, Лотарио по-прежнему часто бывал у друга своего Ансельмо... но вот уж свадебные торжества кончились, поток гостей и поздравителей наконец иссякнул, и Лотарио... он держался того мнения, что женатых друзей не следует посещать и навещать так же часто, как когда они были холосты...
   От Ансельмо не укрылась отчуждённость Лотарио, и он стал горько его в том упрекать, говоря, что если б он знал, что из-за его женитьбы они станут реже видеться, то ни за что не женился бы, ... не желает он из-за одной только чрезмерной осторожности Лотарио лишаться... что он умоляет Лотарио по-прежнему чувствовать себя у него как дома и приходить и уходить когда угодно...
   Однако ж, несмотря на этот уговор, Лотарио порешил вести себя так, чтобы ничуть не страдала честь его друга... Он рассудил, что мужу, которому небо послало красивую жену, надлежит строго следить за тем, кого он сам вводит как друга в свой дом, а также с кем из подруг общается его жена, ибо на улице, в церкви, во время народных гуляний, на поклонении святым местам (куда у мужа часто нет оснований не пускать жену) не всегда удаётся условиться о свидании, но зато его легко может устроить у себя дома подруга или же родственница, которая пользуется особым её доверием...
   Нередко случается, что муж, влюблённый в свою жену, многого не замечает... Лотарио старался ограничивать и сокращать число отведённых для него дней, дабы досужим сплетникам, дабы взору праздношатающегося и завистливого люда не показались предосудительными приходы богатого, благородного, благовоспитанного, отличающегося многими достоинствами молодого человека к такой прелестной женщине, как супруга Ансельмо Камилла; правда, её скромность и добропорядочность способны были обуздать любой, самый злоречивый язык, однако ж Лотарио не желал подвергать опасности её честь и честь своего друга...
  
   Но вот как-то раз, когда они вдвоём вышли погулять в поле, Ансельмо обратился к Лотарио с такими словами:
   - ... Я хочу поведать тебе, друг Лотарио, томящее меня желание знать, так ли добродетельна и безупречна моя Камилла, как я о ней полагаю, - увериться же в справедливости моего мнения я могу, только лишь подвергнув её испытанию... Ведь я убеждён, что не могут почитаться добродетельными те женщины, чьей любви никто не домогался, и что лишь та из них стойка, которую не тронули ни уверения, ни подношения, ни слёзы, ни упорство назойливых поклонников. В самом деле, велика ли заслуга жены в том, что она верна, если никто не соблазнял её стать неверною?.. Следственно, к женщине, добродетельной страха ради или же оттого, что ей не представился случай, я не могу относиться с таким же уважением, как к той, которая в борьбе с домогавшимися и преследовавшими её стяжала победный венок...
   Я хочу, чтобы Камилла, моя супруга, прошла через эти трудности, чтобы она очистилась и закалилась в огне просьб и домогательств человека, достойного избрать её предметом своей страсти. И если из этого сражения она выйдет победительницею, в чём я не сомневаюсь, то я почту себя счастливейшим из смертных...
   Если же всё произойдёт вопреки ожиданиям, то отрадное сознание собственной проницательности поможет мне безболезненно перенести ту боль, которую причинит опыт, доставшийся столь дорогой ценой. И объявляя заранее, что все твои возражения против моего замысла бессильны помешать мне привести его в исполнение, я прошу твоего согласия, друг Лотарио, стать орудием, которое возделало бы сад моего желания, - я же предоставляю тебе полную свободу действий... И, кроме всего прочего, меня побуждает доверить тебе столь сложное предприятие вот какое обстоятельство: если ты и покоришь Камиллу, всё же это покорение не дойдёт до последней черты, - свершится лишь то, что было задумано, - и таким образом честь мою ты заденешь лишь мысленно, и мой позор останется погребённым в целомудрии твоего молчания...
   - Я всё ещё не могу поверить, Ансельмо, что всё, что ты мне говорил, не шутка... Нельзя пользоваться дружбой в делах, не угодных Богу... Христианин знает, что из-за дружбы земной нельзя терять дружбу небесную... Если же человек впадает в такую крайность, что думает не о душе, а лишь о друге своём, то на это у него должны быть немаловажные, веские причины, то есть когда речь идёт о чести или о жизни друга... Чести твоей или жизни не грозит опасность... Ты сам добиваешься и хлопочешь, чтобы я отнял у тебя жизнь и честь, а заодно и у себя самого. Ибо ясно, что, лишив тебя чести, я лишаю тебя и жизни, оттого что лучше умереть, нежели утратить честь, и если ты избираешь меня орудием твоего бедствия, то как же это может не обесчестить и меня и, следственно, не лишить меня жизни?..
   Явившееся у тебя желание в высшей степени сумасбродно, здравого смысла в нём нет...
   Не говорил ли ты мне, что я должен обольщать скромную, преследовать честную, одарять бескорыстную, ухаживать за благонравной? Да, говорил...
   Или ты на самом деле держишься противоположного о ней мнения, или сам не знаешь, о чём просишь. Если ты противоположного о ней мнения, то зачем же тогда испытывать её? Коли она дурна, то и поступай с ней, как тебе вздумается. Но если она так хороша, как ты её считаешь, то было бы безрассудно производить опыты над самою истиной, ибо произведённый опыт не властен изменить первоначально вынесенное о ней суждение. Всем известно, что предпринимать шаги, от коих скорей вреда, нежели пользы ожидать должно, способны лишь неразумные и отчаянные...
  
   ДЕЛА ТРУДНЫЕ СОВЕРШАЮТСЯ ДЛЯ БОГА, ДЛЯ МИРА ИЛИ ЖЕ ДЛЯ ОБОИХ ВМЕСТЕ: для Бога трудятся святые, которые ведут жизнь ангелов во плоти, для мира трудятся те, что переплывают необозримые воды, путешествуют по разным странам, вступают в общение с чужеземцами - и всё ради так называемых земных благ, а для Бога и для мира одновременно трудятся доблестные воины: эти только заметят, что в неприятельском стане ядро проломило брешь, и вот они уже, отринув всякий страх, забыв и думать о грозящей им явной опасности, окрылённые мечтою постоять за веру, отчизну и короля, бестрепетно бросаются навстречу тысяче подстерегающих каждого из них смертей. Вот какие совершаются на свете дела, и, несмотря на сопряжённые с ними лишения и опасности, они служат к чести, славе и благоденствию.
  
   Но тем, что, по твоим словам, намерен предпринять и осуществить ты, тебе не снискать милости Божьей, не снискать земных благ, не снискать почёта среди людей, ибо если даже всё кончится, как ты того желаешь, то тебе от этого не будет ни особой радости, ни прибыли, ни славы. Если же всё кончится по-иному, то ты окажешься в крайне бедственном положении, ... этого будет довольно, чтобы истерзать тебя и сокрушить... Тебя тайна от муки не убережёт, напротив того, ты будешь плакать всечасно, - не слезами очей, так кровавыми слезами сердца...
   Так знай же, друг Ансельмо, что великолепный алмаз - это Камилла, как в твоих глазах, так и в глазах всякого другого, и что бессмысленно подвергать его роковой случайности, ибо если он останется невредим, то ценность его от этого не увеличится, если же не выдержит и погибнет, то обдумай заранее, как ты будешь жить без него и сколь основательно станешь ты обвинять себя в его и в своей гибели. Пойми, что в целом мире нет большей драгоценности, нежели честная и верная жена, и что честь женщины - это добрая слава, которая про неё идёт. И раз эта слава о твоей супруге добрее доброго и ты это знаешь, то для чего же истину эту брать под сомнение? Пойми, друг мой, что женщина - существо низшее и что должно не воздвигать на её пути препятствия, иначе она споткнётся и упадёт, а, напротив того, убирать их и расчищать ей путь, дабы она легко и без огорчений достигла совершенства, заключающегося в добродетели...
   С порядочною женщиной должно обходиться как со святыней: чтить её, но не прикасаться к ней. Верную жену должно охранять и лелеять так же точно, как охраняют и лелеют прекрасный сад, полный роз и других цветов, - сад, которого владелец никого туда не пускает и не позволяет трогать цветы, - можете издали, через решётку, наслаждаться благоуханием его и красотою...
  
   Всё, что я до сих пор говорил, касалось тебя, Ансельмо, а теперь не мешает поговорить и о себе... Этого требует лабиринт, в который ты попал и откуда ты желаешь с моей помощью выбраться. Ты почитаешь меня за своего друга - и хочешь отнять у меня честь, что несовместимо с дружбою. Этого мало: ты добиваешься, чтобы и я, в свою очередь, отнял у тебя честь...
   Когда я по твоей просьбе начну за Камиллой ухаживать, то она подумает, что, уж верно, я человек бесчестный и испорченный...
   Камилла, видя, что я за нею ухаживаю, подумает, что я усмотрел в ней нечто легкомысленное и что это придало мне смелости поведать ей дурной свой умысел, но ведь ты принадлежишь ей, и если Камилла почтёт себя обесчещенною, то бесчестие это коснётся и тебя... Все станут смотреть на тебя с жалостью и презрением...
  
   В Священном писании говорится, что когда Господь создал в земном раю нашего прародителя, то навёл на него сон и, пока Адам спал, вынул из его левого бока ребро и сотворил из него нашу прародительницу Еву, и как скоро Адам пробудился и увидел её, то сказал: "Это плоть от плоти моей и кость от костей моих". И сказал Господь: "Ради жены оставит человек отца своего и мать свою и будут одна плоть". Тогда-то и было основано священное таинство брака, коего узы одна лишь смерть вольна расторгнуть. И такой чудодейственной силой обладает оно, что два разных человека становятся единою плотью, - более того: у добрых супругов две души, но воля у них едина. Отсюда вытекает, что если муж и жена - одна плоть, то пятна и недостатки её плоти оскверняют и плоть мужа, хотя бы он был ни в чём не повинен. Подобно как боль в ноге или же в другом члене человеческого тела чувствует всё тело, ибо всё оно есть единая плоть, и боль в щиколотке отдаётся в голове, хотя и не она эту боль вызвала, так же точно муж разделяет бесчестие жены, ибо он и она - это одно целое. И коль скоро всякая земная честь и бесчестие сопряжены с плотью и кровью и ими порождаются, в частности бесчестие неверной жены, то доля его неизбежно падает на мужа, и хотя бы он ничего не знал, всё же он обесчестен. Подумай же, Ансельмо, какой опасности ты себя подвергаешь, желая нарушить покой, в котором пребывает добрая твоя супруга. Подумай о том, что суетное и безрассудное твоё любопытство может пробудить страсти, ныне дремлющие в душе целомудренной твоей супруги. Прими в соображение, что выигрыш твой будет невелик, а проиграть ты можешь столько... Если же всё, что я тебе сказал, не принудило тебя отказаться от дурного твоего намерения, то ищи себе тогда другое орудие позора своего и несчастья, я не намерен быть таковым, хотя бы через то я потеряю твою дружбу...
   - Всё это так, но ты должен принять в рассуждение, что ныне во мне сидит недуг, какой бывает у некоторых женщин, когда им хочется есть землю, известь, уголь, а то и похуже вещи... Того ради, дабы меня излечить, надобно употребить хитрость, и хитрость небольшую: начни только, хотя бы слегка и притворно, ухаживать за Камиллой, а она вовсе не так слабосильна, чтобы при первом же натиске пасть. И одно это начало меня удовлетворит вполне, ты же не только возвратишь мне жизнь, но и уверишь меня, что честь моя вне опасности, и тем самым исполнишь долг дружбы...
  
   Видя, что решение Ансельмо бесповоротно... видя, что он грозится сообщить другому о дурном своём умысле, Лотарио во избежание большего зла порешил уважить его и удовлетворить его просьбу, однако ж с целью и расчётом повести дело так, чтобы и Ансельмо остался доволен, и чтобы душа Камиллы была спокойна...
  
   На другой день отправился он к своему другу обедать... Кончили обедать, убрали со стола, и Ансельмо сказал Лотарио, что ему надобно отлучиться по одному срочному делу, что воротится он через полтора часа и что он просит его побыть это время с Камиллой. Камилла начала уговаривать его не ходить, Лотарио вызвался проводить его, но Ансельмо был непреклонен...
   И Лотарио рассудил за благо, поставив локоть на ручку кресла и подперев щеку ладонью, попросить у Камиллы прощения за неучтивость и сказать, что до прихода Ансельмо он немного поспит... Ансельмо, застав Камиллу у неё в комнате, Лотарио же спящим...
   И вот уже много дней Лотарио не говорил с Камиллой ни слова, а друга своего уверял, что с нею беседует, но что за всё это время ни разу не сумел он склонить её ни на что дурное, и ни разу не подала она ему никакой, даже слабой надежды; напротив того, грозится всё рассказать мужу, если только он не оставит дурных своих намерений...
   - Отлично, - молвил Ансельмо. - Итак, Камилла устояла против слов, - посмотрим, как устоит она против дел. Завтра же я вручу тебе две тысячи золотых, которые ты ей предложишь и подаришь, и ещё две тысячи на покупку драгоценностей, дабы ими её прельстить, - ведь женщины все, сколько их ни есть, даже самые из них целомудренные, любят хорошо одеваться и франтить, особливо красивые, и вот если она устоит и против этого соблазна, тогда я почту себя вполне удовлетворённым и не стану тебе докучать...
  
   На другой день Лотарио получил четыре тысячи эскудо, а с ними четыре тысячи затруднений, ибо не мог сообразить, как бы это ему солгать...
  
   Судьба, однако ж, распорядилась иначе: Ансельмо, оставив, по обыкновению, Лотарио и Камиллу вдвоём, заперся в смежной комнате и через замочную скважину стал подсматривать и подслушивать, о чём они толкуют и, обнаружив, что за полчаса с лишним Лотарио и двух слов не сказал с Камиллой, пришёл к заключению, что ответы Камиллы, о которых он слышал от своего друга, - сплошная выдумка и ложь...
  
   О злосчастный и недальновидный Ансельмо! Что ты делаешь?..
  
   Если же все, какие только ты пожелаешь, богатства, содержащиеся в недрах её чести, красоты, чистоты и скромности, достаются тебе даром, то к чему тебе рыть землю в поисках новых месторождений нового, доселе невиданного сокровища, рискуя тем, что всё может рухнуть, ибо в конце концов всё держится на неустойчивых креплениях слабой её природы? Помни, что кто добивается невозможного, тому отказывают и в возможном...
  
   На другой день Ансельмо уехал в деревню, объявив Камилле, что во время его отсутствия Лотарио будет присматривать за домом, ходить к ней обедать и что ей надлежит ухаживать за ним так же, как она ухаживает за мужем. Камилла, будучи женщиною скромною и честною, опечалилась и заметила по поводу отданного её мужем распоряжения, что нехорошо, если кто-нибудь в его отсутствие...
  
   Со всем тем польза от множества достоинств Камиллы, заграждавших уста Лотарио молчанием, послужила во вред им обоим, ибо если немотствовали уста, зато мысль не оставалась праздною: она имела возможность созерцать одно за другим все чудеса душевных её качеств и её красоты, способные влюбить в себя мраморную статую, а не то что живое сердце. В те промежутки времени, когда Лотарио должен был с ней говорить, он смотрел на неё и думал, сколь достойна она его любви; и дума эта стала постепенно вытеснять его преданность Ансельмо, и тысячу раз хотел он оставить город и уйти туда, где бы Ансельмо не видел его и где бы он сам не видел Камиллу, однако ж наслаждение, которое он испытывал, взирая на неё, удерживало и не пускало его...
  
   В конце концов красота Камиллы и её душевные качества, а также случай, который ему представился единственно благодаря неразумному мужу, в прах развеяли верность Лотарио...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ, в коей следует продолжение повести о Безрассудно-любопытном...
  
   Уверенная в своей чистоте, Камилла уповала на Бога и на своё собственное благоразумие...
  
   В конце концов Лотарио почёл за нужное, воспользовавшись отсутствием Ансельмо, сжать кольцо осады, а затем, вооружённый похвалами её красоте, напал на её честолюбие, оттого что бойницы тщеславия, гнездящегося в сердцах красавиц, быстрее всего разрушает и сравнивает с землёй само же тщеславие, вложенное в льстивые уста... Лотарио рыдал, молил, сулил, льстил, настаивал, притворялся - с такими движениями сердца и по виду столь искренне, что стыдливость Камиллы дрогнула, и он одержал победу, на которую менее всего надеялся и которой более всего желал.
   Камилла сдалась... Вот пример, ясно показывающий, что с любовною страстью можно совладать, только лишь бежав от неё, и что никто не должен сражаться с таким мощным врагом, ибо нужна сила Божественная, дабы противостоять человеческой её силе. Одна лишь Леонелла знала о падении своей госпожи, ибо от неё не могли укрыться неверные друзья и новонареченные любовники...
  
   Спустя несколько дней Ансельмо возвратился домой и не заметил, что в нём уже недостаёт того, что он менее всего берёг и чем более всего дорожил. Тот же час отправился он к Лотарио и застал его дома; они обнялись, после чего Ансельмо спросил, что нового и должно ли ему жить или умереть.
   - Новое заключается в том, что жена твоя достойна быть примером и венцом всех верных жён. Слова, которые я ей говорил, я говорил на ветер, посулы мои она ни во что вменила, подношения были отвергнуты, над притворными моими слезами она от души посмеялась. Коротко говоря, Камилла - это воплощение красоты, это кладезь честности и средоточие благонравия, скромности и всех добродетелей, приносящих славу и счастье порядочной женщине... Удовольствуйся этим, Ансельмо, и новых испытаний не затевай. Ты, будто посуху, прошёл море сомнений и подозрений, которые обыкновенно возбуждают и могут возбуждать жёны, так не выходи же вновь в открытое море новых опасностей, не поручай другому кормчему испытывать крепость и прочность корабля, посланного тебе небом для прохождения житейского моря...
  
   Слова Лотарио доставили Ансельмо полное удовлетворение, и он поверил им... Со всем тем он попросил друга не оставлять этого предприятия, хотя бы из любопытства и для препровождения времени...
  
   Когда Лотарио особенно его бесчестил, то Ансельмо ему говорил, что теперь-то он больше чем когда-либо спокоен за свою честь; и так же точно Камилла, ступень за ступенью, всё ниже опускалась в бездну своего позора, а супругу её казалось, будто она восходит на вершину чистоты и доброй славы...
  
   "Дёшево обходится - мало ценится"...
  
   - Эта поговорка к вам не относится, - возразила Леонелла, - ведь любовь, как я слышала, то на крыльях летает, то идёт шагом, с этим мчится, с тем еле бредёт, одних охлаждает, других испепеляет, одних ранит, других убивает, бег её желаний в один и тот же миг начинается и прекращается, утром предпринимает она осаду крепости, а вечером крепость уже взята, ибо нет той силы, которая могла бы ей сопротивляться.... Ведь у любви нет лучшего помощника по части исполнения её желаний, нежели случай, и она пользуется им для всех своих затей, особливо на первых порах...
  
   Помните, что он может похвалиться не только четырьмя С, которые будто бы положено иметь каждому порядочному влюблённому, то есть тем, что он Свободен, Сметлив, Стоек и Скрытен, но и всею азбукой... Сколько я понимаю и могу судить, он Богат, Великодушен, Горяч, Добр, Жалостлив, Знатен, Изящен, Красив, Любезен, Мужественен, Настойчив, Обходителен, Постоянен, Рыцарственен, потом эти четыре С, затем Терпелив, Умён, Храбр, Царственен, Чистосердечен (ш и щ сюда не подходят, больно некрасивые буквы), затем Юн и, наконец, Яростен в битве...
  
   Так оно обыкновенно и случается: стоит сделать оплошность госпоже, как тотчас теряет стыд служанка... Таково одно из пагубных последствий греха, совершаемого госпожами: они становятся рабынями собственных своих служанок и принуждены бывают покрывать их бесстыдство и низость...
  
   Лотарио совершенно забыл о существовании Леонеллы, и ему в голову не могло прийти, что человек, в столь неурочное время выходивший из дома Ансельмо, приходил к Леонелле; он вообразил, что Камилла и тут оказалась столь же доступною и податливою, как и по отношению к нему, - таковы последствия, которые влечёт за собою злонравие неверной жены: она теряет уважение в глазах своего же любовника, который мольбами и уверениями достигнул того, что она ему отдалась, ибо он начинает думать, что ей легче будет отдаться другому, и малейшее подозрение кажется ему теперь вполне правдоподобным. И тут здравый смысл, очевидно, изменил Лотарио, и рассудок утратил над ним всякую власть...
  
   - Знай, Ансельмо, что уже много дней... и не вправе дольше от тебя скрывать... Однако ж я просил бы тебя удержаться от безрассудной и скорой мести, ибо грех совершён ею пока только в мыслях, и может статься, что, прежде чем он будет совершён на деле, мысли её примут иное направление и место греха заступит раскаяние... Сделай вид, что ты уезжаешь дня на два, на три, как в прошлый раз, а сам спрячься в гардеробной...
  
   Лотарио , выйдя от Ансельмо, горько пожалел, что сказал ему всё это, и понял, как глупо он поступил... Он проклинал себя за безрассудство, порицал за легкомыслие и не знал, на что решиться, дабы исправить ошибку и найти какой-нибудь разумный выход. В конце концов он решился повиниться во всём Камилле...
  
   Признание Лотарио ужаснуло Камиллу, и она в превеликом гневе разразилась потоком справедливых укоризн и разбранила его за то, что он столь низкого о ней мнения, и за его нелепую и дурную затею; но как женский ум по природе своей отзывчивее, нежели мужской, и на доброе и на злое, хотя и уступает ему в умении здраво рассуждать, то Камилла мгновенно нашла выход из этого, казалось бы, безвыходного положения и велела Лотарио устроить так, чтобы Ансельмо на другой день, точно, спрятался в условленном месте, ибо она рассчитывала, что из этих пряток можно будет извлечь пользу и что в дальнейшем они уже без всяких помех будут наслаждаться друг другом; и не раскрывая до конца своих намерений, она предуведомила его, чтобы он, когда Ансельмо спрячется, явился по зову Леонеллы и на все вопросы отвечал так, как если бы он и не подозревал, что Ансельмо его слышит. Лотарио упрашивал её поделиться с ним своим замыслом, дабы тем увереннее и осмотрительнее начал он действовать.
   - Тебе не нужно действовать; повторяю: тебе надлежит лишь отвечать на мои вопросы...
  
   А на другой день...
   - Как же я несчастна! Ведь нетрудно сообразить, из-за чего не сообразовался ты с велениями долга: должно думать, это некая с моей стороны вольность, - я не могу сказать: нескромность, ибо заранее обдуманного намерения тут не было, а была какая-нибудь оплошность, которую женщины обыкновенно допускают по рассеянности, когда они знают, что опасаться им некого. В самом деле, скажи, изменник: ответила ли я на твои мольбы хотя единым словом или же знаком, который мог бы в тебе пробудить тень надежды на исполнение гнусных твоих желаний? Был ли когда-нибудь такой случай, чтобы я своими речами не уничтожила и со всей суровостью и строгостью не осудила любовных твоих речей? Поверила ли я хотя одному из щедро расточаемых тобою слов и приняла ли я хотя единый из ещё более щедрых твоих даров?..
   Я хочу, чтобы ты был свидетелем жертвы, которую я намереваюсь принести поруганной чести моего честнейшего супруга, которого ты постарался оскорбить, как только мог, и которого оскорбила и я недостаточною решительностью, с какою я избегала - и, по-видимому, так и не избежала - случая поддержать и поощрить дурные твои намерения...
   И тут она, взмахнув кинжалом...
  
   С величайшим вниманием слушал и смотрел Ансельмо, как играют трагедию гибели его чести ...
  
   Так презабавнейшим образом был обманут Ансельмо... Обман этот длился несколько месяцев, а затем Фортуна повернула наконец своё колесо, вследствие чего низость, до тех пор столь искусно скрываемая, вышла наружу, и Ансельмо поплатился жизнью за безрассудное своё любопытство.
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ, в коей речь идёт о жестокой и беспримерной битве Дон Кихота с бурдюками красного вина и оканчивается повесть о Безрассудно-любопытном...
  
   Итак, уверившись в благонравии Камиллы, Ансельмо был счастлив и беззаботен, а Камилла, чтобы он ничего не заподозрил, нарочно при виде Лотарио делала злое лицо; Лотарио же для вящей убедительности попросил у Ансельмо позволения больше к нему не ходить, - ведь он, мол, явно неприятен Камилле; однако, обманутый Ансельмо решительно воспротивился, - так, на тысячу ладов, прял он пряжу своего бесчестия, полагая, что это пряжа его счастья. А Леонелла, будучи счастлива тем, что на её любовные похождения смотрят сквозь пальцы, и уверена, что госпожа не выдаст её, а в случае чего и предостережёт, так что она может безбоязненно, уже ни на что не обращая внимания, предаваться своей страсти, кинулась очертя голову в омут греха. И вот как-то ночью Ансельмо заслышал шаги в комнате Леонеллы...
   - Успокойтесь, государь мой, не волнуйтесь и не бегите за тем, кто выпрыгнул из окна, - всему причиной я,... Это мой муж... Он обещал на мне жениться... Не убивайте меня, сеньор, я сообщу вам более важные вещи, чем вы можете предполагать... Сейчас не могу, я сама не своя. Подождите до утра, и я расскажу вам такое, что приведёт вас в изумление...
   Затем Ансельмо пошёл к Камилле рассказать обо всём, что произошло между ним и служанкой... Ужас, объявший Камиллу, едва она предположила, что Леонелла намерена рассказать Ансельмо об её измене, был так велик, что, не имея сил ждать, оправдается её предположение или нет, в ту же ночь, как скоро она удостоверилась, что Ансельмо уснул, взяла она самые дорогие свои вещи и немного денег и, никем не замеченная, вышла из дому, побежала к Лотарио, поведала ему о случившемся и стала умолять его спрятать её или бежать вместе с нею туда, где Ансельмо не мог бы сыскать их. Всё это привело Лотарио в великое смятение, и он не знал, что сказать и на что решиться. Наконец положил он отвезти Камиллу в монастырь, коего настоятельницею была его сестра. Камилла изъявила согласие, и с подобающею в сём случае поспешностью Лотарио отвёз её в монастырь, а затем и сам, никого решительно не предупредив, покинул город.
   Поутру Ансельмо, даже не заметив, что Камиллы подле него нет, мучимый желанием узнать, что хочет сказать ему Леонелла, встал и пошёл туда, где он её запер. Он отворил дверь и вошёл в комнату, но Леонеллы не обнаружил; обнаружил лишь прикреплённые к окну простыни - явный знак и доказательство того, что по ним она спустилась и убежала. Пошёл он, весьма огорчённый, рассказать об этом Камилле и, не найдя её ни в постели, ни во всём доме, испугался... Разыскивая Камиллу, случайно обнаружил он, что сундуки её раскрыты и многих драгоценностей недостаёт, и тут он познал всю глубину своего несчастья и уразумел, что виновницею его была не Леонелла; и он как был, не приодевшись, погружённый в мрачное раздумье, отправился к другу своему Лотарио поведать ему своё горе. Но и Лотарио не оказалось дома...
   Он видел и понимал, что разом лишился жены, друга, слуг, ему казалось, что его оставило само небо, а главное, что он обесчещен, ибо исчезновение Камиллы означало для него утрату чести...
   После долгого раздумья решился он наконец поехать в деревню к своему приятелю... Когда стемнело, он увидел, что из города едет всадник, и, поздоровавшись с ним, спросил, что нового во Флоренции. Горожанин отвечал:
   - Так много, как давно не было. Говорят открыто, что Лотарио, ближайший друг богача Ансельмо, нынче ночью увёз его жену Камиллу, и сам Ансельмо тоже исчез. Обо всём этом рассказала служанка Камиллы, которую градоправитель застигнул ночью, когда она спускалась по простыне из окна дома Ансельмо. Я, собственно, толком не знаю, как было дело. Знаю лишь, что весь город потрясён этим обстоятельством, ибо ничего подобного нельзя было ожидать от их великой и тесной дружбы...
   Эти мрачные вести довели Ансельмо до такой крайности, что он был теперь на волосок не только от безумия, но и от смерти. Он встал через силу и поехал к своему приятелю, - тот ничего ещё не знал о его несчастии, но, видя, какой он бледный, осунувшийся, измождённый, догадался, что, верно, тяжкое горе так его подкосило. Ансельмо захотел лечь и попросил письменные принадлежности...
   И когда он остался один, мысль о случившейся с ним беде так его стала терзать, что он теперь ясно сознавал, что конец его близок; и по сему обстоятельству положил он оставить записку и объяснить причину необыкновенной своей смерти; и он начал было писать, но, прежде чем он успел высказать всё, что желал, дыхание у него пресеклось, и дни его прекратило горе, которое было ему причинено его же собственным безрассудным любопытством... Он был мёртв...
   Хозяин дома... прочитал письмо:
   "Нелепое и безрассудное желание лишило меня жизни. Если весть о моей кончине дойдёт до Камиллы, то пусть она знает, что я её прощаю, ибо она не властна была творить чудеса, а мне не должно было их от неё требовать, и коль скоро я сам созидал своё бесчестие, то и не для чего..."
   На этом обрывается письмо Ансельмо; отсюда явствует, что в эту самую минуту он, не докончив мысли, окончил дни свои...
   Камилла в монастыре... едва не оказалась спутницею своего супруга в этом вынужденном его странствии, и причиной тому было не столько известие о смерти мужа, сколько известие об исчезновении друга. Говорят, что и овдовев, она не пожелала ни уйти из монастыря, ни принять постриг, но не в долгом времени дошла до неё весть о гибели Лотарио в бою... где и сложил голову этот слишком поздно раскаявшийся друг; и вот, когда Камилла про это узнала, то постриглась и вскоре, под бременем тоски и печали, окончила дни свои. Так безумное начинание одного уготовало всем троим общий конец.
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ, в коей речь идёт о других редкостных происшествиях, на постоялом дворе случившихся....
  
   Лусинда первая нарушила молчание ... такими словами:
   - ... Смотрите, какими необычными и неисповедимыми путями небо меня привело к истинному моему супругу...
   Не покидай и не бросай меня, иначе пойдут толки и пересуды о моём позоре, отврати от моих родителей горькую старость: ведь они, как добрые вассалы, не за страх, а за совесть служили твоим родителям и вправе ждать от тебя иного. Если же ты полагаешь, что, смешав свою кровь с моею, ты тем самым унизишь её, то прими в рассуждение, что все или почти все славные роды через это прошли и что не кровь матери принимается в расчёт, когда определяют знатность происхождения. Истинное благородство заключается в добродетели, и если ты такой недобрый, что откажешь мне в том, на что я имею полное право, значит, я благороднее тебя...
   Среди твоих веселий неминуемо раздастся безмолвный глас твоей совести и, напомнив высказанную мною правду, спугнёт приятнейшие утехи твои и забавы...
   Долго ещё говорила страждущая Доротея с таким чувством и слезами...
   - Ты победила, прелестная Доротея, ты победила. Ни у кого не хватило бы духу отрицать, что все твои слова - сущая правда...
   - Подумай, можно ли и хорошо ли расстраивать то, что устроило само небо, или же тебе надлежит поднять до себя ту, что, преодолев все трудности, доказав тебе свою преданность и свою правоту, смотрит тебе в глаза и слезами любви орошает лицо и грудь истинного своего супруга. Богом тебя заклинаю и к чести твоей взываю...
  
   Высшая мудрость - в трудных случаях жизни, поборов и одолев самого себя, выказать благородство души и пожелать сделать так, чтобы два других существа наслаждались счастьем, которое им даровало небо...
   Пусть помнит, что если он почитает себя за кавальеро и христианина, то не может не исполнить своего долга, - исполнив же его, он исполнит свой долг перед Богом и обрадует всех разумных людей, разумные же люди знают и понимают, что преимущество красоты заключается в том, что, даже будучи воплощена в существо низкого состояния, в сочетании с душевною чистотою она способна возвыситься и сравняться с любым величием, нимало не унизив того, кто возвышает её до себя и равняет с собою; и нельзя-де осуждать человека, следующего непреложным законам влечения, если только в этом влечении нет ничего греховного...
  
   И так, сопутствуемые молчанием и слезами, попали они на этот постоялый двор или, как ему теперь кажется, на небо, где предаются забвению и прекращаются все земные страдания...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ, содержащая продолжение истории славной инфанты Микомиконы и повествующая о других забавных приключениях...
  
   Дон Фернандо благодарил провидение за то, что оно над ним сжалилось и вывело его из сложнейшего лабиринта, где он чуть было не погубил свою душу и доброе имя; словом, все, кто находился на постоялом дворе, были рады и счастливы, что это, казалось, безнадёжно запутанное дело так благополучно окончились...
  
   - Тем, кто принадлежит к ордену странствующих рыцарей, случается быть свидетелем великих и неслыханных событий... Рыцарское искусство превосходит все искусства и занятия, изобретённые людьми, и оно тем более достойно уважения, что с наибольшим сопряжено опасностями. Пусть мне не толкуют, что учёность выше поприща военного... Довод, который они обыкновенно приводят и который им самим представляется наиболее веским, состоит в том, что умственный труд выше труда телесного, а на военном, дескать, поприще упражняется только тело, - как будто воины - это обыкновенные подёнщики, коим потребна только силища, как будто в то, что мы, воины, именуем военным искусством, не входят также смелые подвиги, для совершения коих требуется незаурядный ум, как будто мысль полководца, коему вверено целое войско или поручена защита осаждённого города, трудится меньше, нежели его тело! Вы только подумайте: можно ли с помощью одних лишь телесных сил понять и разгадать намерения противника, его замыслы, военные хитрости, обнаружить ловушки, предотвратить опасности? Нет, всё это зависит от разумения, а тело тут ни при чём. Итак, военное поприще нуждается в разуме не меньше, нежели учёность...
   Тот помысел выше, который к благороднейшей устремлён цели. Мета и цель наук, - я говорю не о богословских науках, назначение коих возносить и устремлять наши души к небу, ибо с такой бесконечной конечною целью никакая другая сравниться не может, - я говорю о науках светских, и вот их цель состоит в том, чтобы установить справедливое распределение благ, дать каждому то, что принадлежит ему по праву, и следить и принимать меры, чтобы добрые законы соблюдались. Цель, без сомнения, высокая и благородная, достойная великих похвал, но всё же не таких, каких заслуживает военное искусство, коего цель и предел стремлений - мир, а мир есть наивысшее из всех земных благ...
   "Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение". И лучший учитель земли и неба заповедал искренним своим и избранным при входе в чей-либо дом приветствовать его, говоря: "Мир дому сему". И много раз говорил он им: "Мир оставляю вам, мир мой даю вам; мир вам", и воистину это драгоценность и сокровище, данные и оставленные такою рукой, - драгоценность, без которой ни на земле, ни на небе ничего хорошего быть не может. Так вот, мир и есть прямая цель войны, а коли войны, то, значит, и воинов...
  
   Итак, тяготы студента суть следующие: во-первых, бедность (разумеется, не все они бедны, я нарочно беру худший случай),...жизнь бедняка беспросветна. Он терпит всякого рода нужду: и голод, и холод, и наготу, а то и всё сразу. Впрочем, он всё-таки питается, хотя и крохами со стола богачей... И наконец спят они под кровом... И вот тернистым и тяжёлым путём, то и дело спотыкаясь и падая, они доходят до вожделенной учёной степени... И вот уже многие из них, сидя в креслах, на наших глазах правят и повелевают миром, и, как достойная награда за их добронравие, голод обернулся для них сытостью, холод - прохладой, нагота - щегольством, спаньё на циновке - отдыхом на голландском полотне и дамасском шёлке. Но сопоставьте и сравните их тяготы с тяготами воина-ратоборца, и...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, в коей приводится любопытная речь Дон Кихота о военном поприще и учёности...
  
   И вот оказывается, что беднее солдата нет никого на свете, ибо существует он на нищенское своё жалованье, которое ему выплачивают с опозданием, а иногда и вовсе не выплачивают, или на то, что он сам сумеет награбить - с явной опасностью для жизни и идя против совести. С одеждой у него подчас бывает так плохо... В зимнюю стужу, в открытом поле он согревается обыкновенно собственным своим дыханием, а я убеждён, что, вопреки законам природы, дыхание, коль скоро оно исходит из пустого желудка, долженствует быть холодным... И вот наконец настаёт день и час получения степени, существующей у военных: настаёт день битвы... Но пусть даже милосердное небо убережёт его и сохранит, и он пребудет здрав и невредим, всё равно вряд ли он разбогатеет, и надлежит быть не одной схватке и не одному сражению, и из всех сражений ему надлежит выйти победителем, чтобы несколько продвинуться по службе, но такие чудеса случаются редко... Награждённых на войне гораздо меньше, чем погибших...
  
   Учёные люди утверждают, что без них не могли бы существовать военные, ибо и у войны есть свои законы, коим она подчиняется, и составление таковых - это уж дело наук и людей учёных. Военные на это возражают, что без них не было бы и законов, ибо это они защищают государства, оберегают королевства, обороняют города, охраняют дороги, очищают моря от корсаров, - словом, если б их не было, в государствах, королевствах, монархиях, городах, на наземных и морских путях - всюду наблюдались бы ужасы и беспорядки, которые имеют место во время войны, когда ей дано особое право и власть. А ведь что дорого обходится, то ценится и долженствует цениться дороже, - это всем известно...
   Что такое страх перед бедностью и нищетою, охватывающий и преследующий студента, по сравнению с тем страхом, который овладевает солдатом, когда он в осаждённой крепости стоит на часах, охраняя ...
   Ещё страшнее, когда в открытом море... Один неосторожный шаг - и он отправится обозревать Нептуновы подводные владения...
   Благословенны счастливые времена, не знавшие чудовищной ярости этих сатанинских огнестрельных орудий, коих изобретатель получил награду в преисподней за своё дьявольское изобретение, с помощью которого чья-нибудь трусливая и подлая рука может отнять ныне жизнь у доблестного кавальеро...
   Шальная пуля в одно мгновение обрывает и губит нить мыслей и самую жизнь того, кто достоин был наслаждаться ею долгие годы.
  
   И вот я вынужден сознаться, что, приняв всё это в рассуждение, в глубине души я раскаиваюсь, что избрал поприще странствующего рыцарства в наше подлое время... Но на всё воля неба...
   Слушатели снова пожалели, что человек, который так здраво рассуждает и так хорошо во всём разбирается, чуть только речь зайдёт о распроклятом этом рыцарстве, безнадёжно теряет рассудок...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ, в коей пленник рассказывает о своей жизни и об её превратностях.
  
   - В одном из леонских горных селений берёт начало мой род, по отношению к которому природа выказала большую щедрость и благосклонность, нежели Фортуна...
   Солдатчина - это школа, в которой бережливый становится тороватым, а тороватый становится мотом, на скупого же солдата смотрят как на диво, ибо это редчайшее исключение. Щедрость отца моего граничила с мотовством, а человеку семейному, человеку, которому надлежит передать своим детям имя и звание, таковое свойство ничего доброго не сулит. У моего отца было трое детей, всё сыновья, и все трое вошли в тот возраст, когда пора уже выбирать себе род занятий. Отец мой, видя, что ему, как он выражался, с собою не сладить, пожелал лишить себя орудия и источника своей расточительности и страсти сорить деньгами, то есть лишить себя достояния, а без достояния сам Александр Македонский показался бы скупцом. И вот однажды заперся он со всеми нами у себя в комнате и повёл примерно такую речь:
   "... Дабы отныне вам было ясно, что я люблю вас как отец, а не желаю погубить, как желал бы отчим, я по зрелом размышлении, решился предпринять нечто. Вы уже в том возрасте, когда надлежит занять положение или избрать род занятий, который впоследствии послужит вам к чести и принесёт пользу. А надумал я разделить моё имение на четыре части: три части я отдам вам, никого ничем не обделив, а четвёртую оставлю себе, чтобы было мне чем жить и поддерживать себя до конца положенных мне дней. Но я хотел, чтобы каждый из вас, получив причитающуюся ему часть имения, избрал один из путей, которые я вам укажу. Есть у нас в Испании пословица, по моему разумению, весьма верная, как, впрочем, любая из пословиц, ибо все они суть краткие изречения, принадлежащие людям, многолетним опытом умудрённым, та же, которую я имею в виду, гласит: "Либо церковь, либо моря, либо дворец короля", - иными словами: кто желает выйти в люди и разбогатеть, тому надлежит или принять духовный сан, или пойти по торговой части и пуститься в плавание, или поступить на службу к королю, - ведь недаром говорится: "Лучше крохи с королевского стола, нежели милости сеньора"... Я бы хотел, чтобы один из вас посвятил себя наукам, другой - торговле, а третий послужил королю в рядах его войска - дело нелёгкое, на военной же службе особенно не разбогатеешь, но зато можно добыть себе великую славу и великий почёт. Через неделю каждый из вас получит от меня свою часть деньгами"... После того, как все мы по собственному желанию избрали себе род занятий, отец обнял нас...
  
   Случилось, однако ж, не так - и не по вине или небрежению нашего адмирала, но по грехам христиан и потому, что произволением и попущением Божиим всегда находятся палачи, которые нас карают...
  
   - Благодарю тебя, Боже, за великую твою милость! По мне, нет на свете большей радости, нежели радость вновь обретённой свободы...
  
   - Турки имеют обыкновение давать прозвища по какому-либо недостатку или же достоинству - и это потому, что у них существует всего лишь четыре фамилии, ведущие своё происхождение от Дома Оттоманов, тогда как прочим имена и фамилии даются по их телесным недостаткам или же душевным качествам....
  
   - Каждый день он кого-нибудь вешал, другого сажал на кол, третьему отрезал уши, - и всё по самому ничтожному поводу, а то и вовсе без всякого повода, так что сами турки понимали, что это жестокость ради жестокости и что он человеконенавистник по своей природе...
  
   - Положили мы предаться в руки господа Бога и в руки отступника, и в ту же секунду был составлен ответ Зораиде, гласивший, что мы неуклонно будем исполнять все её советы, ибо она всё так умно придумала, словно ей это внушила сама Лела Мариам, и что теперь от неё одной зависит, отложить это предприятие или же немедленно осуществить. При этом я ещё раз дал слово на ней жениться...
  
   ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ, в коей пленник всё ещё продолжает свой рассказ...
  
   Известно, что у красоты иных женщин есть свои дни и своя пора, и от какой-нибудь случайности они дурнеют или хорошеют, и вполне естественно, что душевные потрясения действуют на них таким образом, что они становятся более или, напротив, менее красивыми, чаще же всего уродуют их...
  
   Счастье так просто почти никогда не приходит и безоблачным не бывает, вместе с ним или же следом за ним непременно приходит несчастье, которое спугивает и омрачает его, и вот - то ли так угодно было судьбе, то ли подействовали проклятья...
  
   ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ, повествующая о том, что ещё случилось на постоялом дворе, и о многих других достойных внимания вещах...
  
   - Отважный капитан, о котором вы рассказываете, это мой старший брат; будучи человеком более мужественным и более возвышенного образа мыслей, нежели я и другой мой брат, избрал он почётное и достойное поприще, то есть один из тех путей, которые предначертал нам отец, о чём вы уже знаете со слов вашего товарища, чьё жизнеописание показалось вам похожим на сказку. Я избрал учёную часть и на этом пути с Божьей помощью, а также благодаря собственному моему прилежанию достигнул известных вам степеней. Другой мой брат так разбогател в Перу, что теми деньгами, которые он посылал отцу и мне, он не только с лихвою возместил полученную им в своё время долю имения, но ещё и предоставил возможность моему отцу выказывать присущую ему щедрость, а мне с честью и успешно окончить занятия и вступить в теперешнюю мою должность. Отец мой на краю могилы, жаждет вестей о старшем своём сыне и неустанно молит Бога, чтобы смерть не сомкнула ему очей до тех пор, пока он ещё при жизни не взглянет в очи своего сына...
  
   ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ, в коей рассказывается занятная история погонщика мулов и описываются другие необычайные происшествия, на постоялом дворе случившиеся...
  
  
  
  
   О светило, в чьём сиянье Моя надежда! К цели
   Просветляюсь я душою! Прокладывай себе тернистый путь,
   Коль погаснешь для меня ты, которым шла доселе,
   Жизнь во мне погаснет тоже. И малодушно не мечтай свернуть
   С дороги этой длинной,
   Где каждый новый шаг грозит кончиной.
   Тем, кто ленив и вял,
   Кто в этой жизни грудью встретить беды
   Ни разу не дерзал,
   Не суждены триумфы и победы:
   Нет счастья для того,
   Кто не умеет с бою взять его.
   Любовь, что и понятно,
   В ущерб себе не раздаёт наград
   Бессчётно и бесплатно.
   Она свои дары хранит, как клад.
   От века так ведётся:
   В цене лишь то, что трудно достаётся.
   Упорство - вот залог
   Того, что невозможное возможно,
   И хоть я изнемог,
   Взаимности взыскуя безнадёжно,
   А всё ж упрямо жду,
   Что на земле небесный рай найду.
  
   - О госпожа моя Дульсинея Тобосская, венец красоты, верх и предел мудрости, родник остроумия, обиталище добродетели и, наконец, воплощение всего благодетельного, непорочного и усладительного, что только есть на земле! О чём твоя милость в сей миг помышляет?..
  
   ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЁРТАЯ, в коей продолжается рассказ о неслыханных происшествиях на постоялом дворе...
  
   ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ, в коей окончательно разрешаются сомнения по поводу Мамбринова шлема и седла, а также со всею возможною правдивостью повествуется о других приключениях...
  
   - Кто он, не ведающий, что странствующие рыцари ничьей юрисдикции не подлежат, что их закон - меч, их юрисдикция - отвага, их уложения - собственная добрая воля? Кто этот олух, который не подозревает, что ни одна дворянская грамота не даёт столько льгот и преимуществ, сколько получает странствующий рыцарь в тот день, когда вступает в рыцарский орден и посвящает себя нелёгкому делу рыцарства?..
  
   ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ о достопримечательном приключении со стражниками и о великой свирепости доброго нашего рыцаря Дон Кихота...
  
   ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ о том, каким необыкновенным способом был очарован Дон Кихот, равно как и о других достопамятных событиях.
  
   Дон Кихот, видя, что его посадили в клетку и погрузили на телегу, сказал:
   - Много чудесных историй довелось мне читать о странствующих рыцарях, но
   никогда я не читал, не видал и не слышал, чтобы очарованных рыцарей так увозили... Впрочем, чего доброго, рыцарство и чародейство нашего времени идут не по тому пути, по какому они шли в старину. И ещё может статься, что коли я - рыцарь нового времени, первый рыцарь в мире, воскресивший давно забытое поприще рыцарства, ищущего приключений, то появились и новые виды чародейства и новые способы похищения очарованных...
  
   - Меня околдовали и посадили в клетку, а виной тому зависть и коварство злых волшебников, ибо добродетель сильнее ненавидят грешники, нежели любят праведники...
   Где царствует зависть, там нет места для добродетели, а со скаредностью не уживается щедрость...
  
   - Недаром у нас люди говорят: колесо Фортуны проворнее мельничного, и кто вчера был высоко-высоко, тот нынче лежит во прахе...
  
   - Признаюсь, я совершенно уверен, что так называемые рыцарские романы приносят государству вред, и хотя, движимый праздным и ложным любопытством, я прочитал начала почти всех вышедших из печати романов, но так и не мог принудить себя дочитать ни одного из них до конца, ибо я полагаю, что все они, в общем, на один покрой, и в одном то же, что и в другом, а в другом то же, что и в третьем. И ещё я склонен думать, что этот род писаний и сочинений приближается к так называемым милетским сказкам, этим нелепым басням, которые стремятся к тому, чтобы услаждать, но не поучать - в противоположность апологам, которые не только услаждают, но и поучают. Если же основная цель подобных романов - услаждать, то вряд ли они её достигают, ибо они изобилуют чудовищными нелепостями. Между тем душа наслаждается лишь тогда, когда в явлениях, предносящихся взору нашему или воображению, она наблюдает и созерцает красоту и стройность, а всё безобразное и несогласное никакого удовольствия доставить не может...
   Кто, кроме умов неразвитых и грубых, получит удовольствие, читая о том, что... Вымысел тем лучше, чем он правдоподобнее, и тем отраднее, чем больше в нём возможного и вероятного. Произведения, основанные на вымысле, должны быть доступны пониманию читателей, их надлежит писать так, чтобы, упрощая невероятности, сглаживая преувеличения и приковывая внимание, они изумляли, захватывали, восхищали и развлекали таким образом, чтобы изумление и восторг шли рука об руку. Но всего этого не может достигнуть тот, кто избегает правдоподобия и подражания природе, а в них-то и заключается совершенство произведения...
   Кроме того, слог в этих романах груб, подвиги неправдоподобны, любовь похотлива, вежливость неуклюжа, битвы утомительны, рассуждения глупы, путешествия нелепы - словом, с искусством разумным они ничего общего не имеют и по этой причине подлежат изгнанию из христианского государства наравне с людьми бесполезными...
   Рыцарские романы при всех отмеченных недостатках обладают одним положительным свойством: самый их предмет позволяет зрелому уму проявить себя, ибо они открывают перед ним широкий и вольный простор, где перо может бежать свободно, описывая кораблекрушения, бури, схватки, битвы; изображая доблестного полководца, обладающего всеми необходимыми для того, чтобы быть таковым, качествами: предусмотрительного, когда нужно разгадать хитрости врага, красноречивого, когда нужно убедить или же разубедить солдат, мудрого в своих советах, быстрого в решениях, столь же храбро обороняющегося, как и нападающего; описывая то печальные и трагические случаи, то события радостные и неожиданные, то прекраснейшую даму, добродетельную, благоразумную и осмотрительную, то рыцаря-христианина, отважного и учтивого, то бессовестного и грубого хвастуна, то любезного государя, доблестного и благовоспитанного, живописуя добропорядочность и верность вассалов, величие и добросердечие сеньоров. Сочинитель волен показать, что он знает астрологию, что он и превосходный космограф, и музыкант, и в государственных делах искушён, а коли пожелает, то всегда найдёт повод показать, что он и в чёрной магии знает толк...
   Непринуждённая форма рыцарского романа позволяет автору быть эпиком, лириком, трагиком и комиком и пользоваться всеми средствами, коими располагают две сладчайшие и пленительные науки: поэзия и риторики, - ведь произведения эпические с таким же успехом можно писать в прозе, как и в стихах.
  
   ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ, в коей каноник продолжает рассуждать о рыцарских романах, равно как и о других предметах, достойных его ума...
  
   - Авторы рыцарских романов заслуживают особого порицания, ибо они не сообразуются со здравым смыслом и не подчиняются правилам искусства, руководствуясь коими, они могли бы прославиться в прозе, подобно как в стихах прославились два столпа поэзии - греческой и латинской...
  
   - Я, по крайней мере, поддался искушению написать рыцарский роман, соблюдая все перечисленные мною пункты, и, признаться сказать, написал я более ста листов. А дабы удостовериться, правильно ли я оцениваю свой труд, я читал его любителям такого чтения, и не только людям образованным и умным, но и невеждам, для которых послушать какую-нибудь нелепицу - первое удовольствие, и все отзывались о нём с похвалой. Но продолжать я не стал: во-первых, я полагал, что сан мой этого не позволяет, а во-вторых, я удостоверился, что дураков на свете больше, чем умных, и хотя похвала горсточки знатоков стоит дороже насмешек собрания глупцов, однако я не желаю зависеть от невразумительных суждений суетной черни, которая главным образом и читает подобные книги. Но окончательно охладел я к роману и отказался от намерения его продолжать после того, как меня навели на размышления комедии, которые теперь играют.
   Все или, во всяком случае, большинство современных комедий, основанных на вымысле, равно как и на событиях исторических, - гниль и в них нет ни складу ни ладу, а между тем чернь смотрит их с удовольствием, одобряет их и признаёт за хорошие, хотя они отнюдь не заслуживают подобной оценки; авторы, которые их сочиняют, и актёры, которые их представляют, говорят, что иными они и не должны быть, ибо чернь любит-де их такими, каковы они есть, а те, в которых есть связь и в которых действие развивается, как того требует искусство, удовлетворяют, мол, двух-трёх знатоков, всем же остальным их мастерство - не в коня корм, и что авторам и актёрам кусок хлеба, который им даёт большинство, важнее мнения немногих, следственно, то же самое получится и с моим романом:
   я буду ночи напролёт корпеть, только чтобы соблюсти указанные правила, а в конце концов выйдет, что я вроде того портного, который со своим прикладом шьёт и за работу денег не берёт. И ведь я неоднократно пытался убедить актёров, что они неправильного придерживаются взгляда и что они привлекли бы больше зрителей и славы было бы у них больше, если бы они представляли комедии, написанные по всем правилам искусства, а не всякую дребедень, но они закостенели и упёрлись на своём, так что никакие доводы и даже самая очевидность их не разуверят...
   Комедия должна быть зеркалом жизни человеческой, образцом нравов и олицетворением истины, меж тем как нынешние комедии суть зеркала бессмыслицы, образцы глупости и олицетворения распутства...
   Скажут, что основная цель, которую преследуют государства благоустроенные, дозволяя публичные зрелища, это доставить обществу невинные увеселения и отвлечь его от дурных наклонностей, праздностью порождаемых, и если, мол, цели этой достигает любая комедия, как хорошая, так и дурная, то незачем устанавливать правила и стеснять сочинителей и актёров определёнными рамками... Я бы на это возразил, что указанная цель была бы гораздо скорее достигнута с помощью не плохих, а хороших комедий; посмотрев комедию замысловатую и отличающуюся искусством в расположении, зритель уйдёт из театра, смеясь шуткам, проникшись нравоучениями, в восторге от происшествий, умудрённый рассуждениями, предостережённый кознями, наученный примерами, возмущённый пороком и влюблённый в добродетель, ибо хорошая комедия способна пробудить все эти страсти в любой душе, даже самой грубой и невосприимчивой, и, само собою разумеется, комедия, всеми этими качествами обладающая, должна гораздо больше увеселять и забавлять и доставлять гораздо больше удовольствия и наслаждения, нежели качеств этих лишённая, а таковы почти все современные комедии. И поэты, их сочиняющие, тут ни при чём, ибо некоторые прекрасно видят свои недостатки и отлично понимают, как должно писать, - беда в том, что комедия нынче превратилась в товар, и авторы говорят, и говорят сущую правду, что иного сорта комедию ни один театр у них не купит, и по сему обстоятельству поэт приноравливается к требованиям того театра, который его произведения покупает...
  
   ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ, в коей приводится дельный разговор между Санчо Пансою и его господином Дон Кихотом...
  
   - Неужели, сеньор идальго, чтение тошнотворных и пустопорожних рыцарских романов так на вас подействовало, что вы повредились в уме и вообразили, будто кто-то вас заколдовал и прочее тому подобное, столь де далёкое от истинного устройства вещей, сколь ложь далека от истины? И как мог человеческий разум допустить, что... словом, всякий вздор, коим набиты рыцарские романы? О себе могу сказать, что пока я их читаю, не думая о том, что всё это враки, что всё это пустое, я ещё получаю некоторое удовольствие, но как скоро я себе представляю, что это такое, то мне тогда ничего не стоит хватить лучший из них об стену, а если б у меня в эту минуту горел огонь, я бы и в огонь их пошвырял, и они в самом деле заслуживают подобной казни, ибо всё это выдумки и небылицы, и поведение их героев не соответствует природе вещей; ибо они создают новые секты и новые правила жизни; ибо невежественная чернь верит всей этой ерунде и принимает её за истину. И сочинители этих романов ещё имеют наглость смущать умы здравомыслящих и благородных идальго, как это мы видим на примере вашей милости, ибо они довели вас до такой крайности, что пришлось засадить вас в клетку и везти на волах, подобно как возят с места на место тигров и львов и показывают их за деньги. Полно же, сеньор Дон Кихот, пожалейте себя, возвратитесь в лоно разума, обратите ко благу тот светлый ум, коим небо вас наградило, и употребите счастливейшие способности ваши на иного рода чтение, которое послужит вам к чести и на пользу вашей душе.
  
   Если же, несмотря ни на что, вследствие природной склонности, вас потянет к книгам о подвигах и о рыцарских поступках, то откройте Священное писание и прочтите Книгу Судей: здесь вы найдёте великие и подлинные события и деяния столь же истинные, сколь и отважные... Повесть об их доблестных подвигах способна развлечь, обогатить познаниями, усладить и удивить самые высокие умы. Вот это чтение, и правда, и достойно светлого ума вашей милости, сеньор Дон Кихот: благодаря такому чтению вы будете знать историю, полюбите добродетель, научитесь всему хорошему, станете лучше сами, будете смелым, но не безрассудно, решительным без тени малодушия, - и всё во славу Божию, себе самому на пользу и к чести Ламанчи, откуда вы, ваша милость, родом...
  
   ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ об остроумном словопрении, имевшем место между Дон Кихотом и каноником, равно как и о других событиях...
  
   - Щедрость - это такая добродетель, которую бедняк ни на ком проявить не способен, хотя бы она была ему в высшей степени сродна, отзывчивость же, которая далее благих намерений не идёт, так же мертва, как мертва вера без дел...
  
   - Есть на свете такие люди, которые берут в аренду поместья сеньоров, сколько-то платят за это в год и принимают на себя обязанность управлять ими, а сеньор лежит себе на боку, живёт на арендную плату и ни о чём не заботится. Вот так я и сделаю: морочить себе голову не стану, тут же сдам все дела и буду жить на арендную плату, что твой герцог, а уж они там как хотят...
   - Так обстоит дело в рассуждении доходов, брат Санчо, но суд чинить обязан сам владелец имения, и вот тут-то и необходимы смекалка и здравый смысл, а главное - искреннее желание решить дело по справедливости: ведь если его не обнаружить в самом начале, то и в середине и в конце выйдет путаница, ибо Господь споспешествует благим желаниям простодушных и губит недобрые желания мудрецов.
   - Эта философия - не моего ума дело. Я знаю одно: только бы мне получить графство, а уж управлять-то я им сумею - души у меня столько, сколько у всех, а тела даже побольше, и управлял бы я своим имением не хуже любого короля, став же королём в своём имении, я буду делать, что хочу, делая же, что хочу, я буду жить в своё удовольствие, живя же в своё удовольствие, я буду наверху блаженства, а кто наверху блаженства, тому и желать нечего, а коли нечего желать, так и дело с концом...
  
   - Признаться, в моих словах есть скрытый смысл. Я хоть и деревенский житель, однако ж не из таких, чтобы не уметь обходиться с людьми и животными.
   - Охотно этому верю, я знаю по опыту, что горы вскармливают учёных, а в пастушеских хижинах скрываются философы...
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯ ПЕРВАЯ, в коей приводится всё, что козопас рассказал сопровождавшим Дон Кихота.
  
   - В трёх милях от этой долины стоит село, хоть и небольшое, да зато одно из самых богатых во всей округе. Жил в этом селе один весьма почтенный крестьянин, столь почтенный, что, хотя обыкновенно людям оказывают почёт за богатство, его почитали не столько за богатство, сколько за качества души. Однако ж, по собственному его признанию, наивысшее своё счастье он полагал в том, что у него есть дочь такой необычайной красоты, столь редкого ума, столь прелестная и столь добродетельная, что всякий, кто только знал её и видел, дивился тем необыкновенным щедротам, какими небо совместно с природою её осыпало. Она ещё в детстве была красива, потом всё хорошела и хорошела, и в шестнадцать лет она была уже просто красавицей...
   Отец оберегал её, и она сама себя оберегала, ибо никакие замки, сторожа и засовы так не уберегут девушку, как строгие её правила...
  
   Держал он себя развязно, с невиданною наглостью, и хвастал, что его рука - вот его родная мать, его дела - вот его родословная и что когда он в солдатском мундире, то ему и король не король. Самоуверенность его питалась ещё тем, что он был немного музыкантом и так умел бренчать на гитаре, что, как уверяли некоторые, гитара у него прямо так и разговаривала. Но этого мало: он обладал ещё даром стихотворца и по поводу всякой безделицы, случавшейся в нашем селе, сочинял романсы...
   И вот этого-то самого солдата, этого удальца, этого франта, этого музыканта, этого стихотворца, не раз видела и созерцала Леандра из окна своего дома, выходившего на площадь...
   Словом, уж верно, так устроил дьявол, но только она в него влюбилась прежде, нежели ему самому вспало на ум за нею ухаживать. А как сердечные дела быстрее всего идут к развязке, когда к ней стремится и женщина, то Леандра и Висенте столковались без труда, и прежде, нежели кто-либо из многочисленных её поклонников проведал об её намерении, она уже привела его в исполнение: оставила дом горячо любимого своего отца, - матери у неё нет, - и бежала из нашего села с солдатом, который в этом деле добился большего успеха, нежели во множестве тех, которые он себе приписывал...
   Через три дня нашли своенравную Леандру в пещере... крупной суммы денег и драгоценностей, которые она взяла с собой из дому, при ней не оказалось... Она по неопытности далась в обман и поверила ему ... Солдат, не покусившись на её честь, ограбил её и бросил в этой пещере, а сам убежал...
   Отец услал её в городской монастырь. Молодость Леандры служила ей оправданием, по крайней мере, в глазах тех, которым было безразлично - хороша она или плоха. Но те, кому ведомы были её рассудительность и светлый ум, объясняли её поступок не неопытностью, но легкомыслием, а также отличительными особенностями женской натуры, то есть опрометчивостью и нескромностью.
   Когда Леандру заточили в монастырь, ... свет померкнул и уже не озарял ничего отрадного. В разлуке с Леандрой росла наша тоска... В конце концов мы уговорились оставить село и отправиться в эти луга, и здесь он пасёт изрядное количество собственных овец, я же - огромное стадо коз, моих собственных, и живём мы среди дерев, давая полную волю нашим чувствам... По нашему примеру многие другие поклонники Леандры устремились в эти скалистые горы и занялись тем же, чем и мы. И столько их собралось, что местность эта точно превратилась в пастушескую Аркадию, ибо здесь полно пастухов и загонов, и нет такого уголка, где бы не было слышно имени прелестной Леандры. Этот проклинает её и называет взбалмошной, ветреной и бесчестной, тот обвиняет её в податливости и легкомыслии, один оправдывает и прощает её, другой осуждает и порицает, кто восторгается её красотою, кто хулит её нрав - словом, все поносят её и все боготворят, и до того доходит это безумие... Нет ни одной теснины, ни берега ручья, ни древесной сени, где кто-нибудь из пастухов не поверял ветру свои злоключения, эхо повторяет имя Леандры всюду, где только оно раздаётся...
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ о стычке Дон Кихота с козопасом и о редкостном приключении с бичующимися, которое Дон Кихот, изрядно попотев, довёл до победного конца...
  
   Рассказ пастуха всем слушателям понравился; однако ж наибольшее удовольствие пастух доставил канонику, который особенно был поражён его манерой рассказывать, обличавшей в нём скорее просвещённого жителя столицы, нежели деревенского пастуха, а потому каноник сказал, что он вполне согласен со священником, что горы вскармливают учёных...
  
   К о н е ц п е р в о й ч а с т и
  
   Мигель де СЕРВАНТЕС Сааведра "ДОН КИХОТ ЛАМАНЧСКИЙ", часть вторая
  
   ПРОЛОГ. К читателю...
   Шрамы на лице и на груди солдата - это звёзды, указывающие всем остальным, как вознестись на небо почёта и похвал заслуженных...
  
   Сочиняют не седины, а разум, который обыкновенно с годами мужает...
  
   Из двух существующих видов зависти мне знакома лишь зависть святая, благородная и ко благу устремлённая...
  
   Я хорошо знаю, что такое дьявольские искушения и что одно из самых больших искушений - это навести человека на мысль, что он способен сочинить и выдать в свет книгу, которая принесёт ему столько же славы, сколько и денег, и столько же денег, сколько и славы...
   Что вы скажете, ваша милость: лёгкое это дело - написать книгу?
   Наш сочинитель не отважится более сбрасывать на бумагу твёрдые, как камень, плоды своего гения, ибо кому охота стараться разгрызть плохую книгу!..
  
   Честь может быть и у бедняка, но только не у человека порочного: нищета может омрачить благородство, но не затемнить его совершенно, а как добродетель излучает свой свет даже сквозь щели горькой бедности, то ей удаётся заслужить уважение умов возвышенных и благородных, а с тем вместе и их благорасположение...
  
   Когда чего-нибудь слишком много, хотя бы даже хорошего, то оно теряет цену, а когда чего-нибудь недостаёт, хотя бы даже плохого, то оно как-то всё-таки ценится...
  
   ГЛАВА ПЕРВАЯ о разговоре, который священник и цирюльник вели с Дон Кихотом касательно его болезни...
  
   Речь зашла и так называемых государственных делах и образах правления, причём иные злоупотребления наши собеседники искореняли, иные - осуждали, одни обычаи исправляли, другие - упраздняли, и каждый чувствовал себя в это время новоявленным законодателем...
   Дон Кихот обо всех этих предметах рассуждал в высшей степени умно, и у обоих испытателей не осталось сомнений, что он совершенно здоров и в полном разуме...
   - Только ведь опыт показывает, что все или же большая часть проектов, которые поступают к его величеству, неосуществимы, бессмысленны или же вредны и для короля и для королевства.
   - Ну, а мой проект не неосуществим и не бессмыслен, напротив того: никакому изобретателю не изобрести столь удобоисполнимого, целесообразного, остроумного и краткого проекта... Мне бы не хотелось излагать его сейчас, иначе он завтра же достигнет ушей господ советников, и благодарность и награду за труд получу не я, а кто-нибудь другой... Да что стоит его величеству приказать через глашатаев, чтобы все странствующие рыцари, какие только скитаются по Испании, в назначенный день собрались в столице?.. Слушайте меня со вниманием, ваши милости, и следите за моею мыслью...
  
   - В севильском сумасшедшем доме находился один человек, которого посадили туда родственники, ибо он лишился рассудка. Он получил учёную степень...
   Сумасшедший объявил, что смотритель на него клевещет, ибо не желает лишиться взяток, которые ему дают родственники больного: якобы за взятки смотритель, мол, и продолжает уверять, что больной всё ещё не в своём уме, хотя, по временам, дескать, и наступает просветление; главная же его, больного, беда - это, мол, его богатство, ибо недруги его, чтобы таковым воспользоваться, пускаются на всяческие подвохи и выражают сомнение в той милости, какую явил ему Господь, снова превратив его из животного в существо разумное. Коротко говоря, смотрителя он выставил человеком, доверия не внушающим, родственников - своекорыстными и бессовестными, а себя самого столь благоразумным, что...
  
   - Смею вас уверить, как человек, испытавший это на себе, что все наши безумства проистекают от пустоты в желудке и от воздуха в голове. Мужайтесь же, мужайтесь: кто падает духом в несчастье, тот вредит своему здоровью и ускоряет свой конец...
  
   - Сравнение одного ума с другим, одной доблести с другою, одной красоты с другою и одного знатного рода с другим всегда неприятно и вызывает неудовольствие...
  
   - Наш развращённый век недостоин наслаждаться тем великим счастьем, каким наслаждались в те века, когда странствующие рыцари вменяли себе в обязанность и брали на себя оборону королевства, охрану девственниц, помощь сирым и малолетним, наказание гордецов и награждение смиренных. Большинство же рыцарей, подвизающихся ныне, предпочитают шуршать шелками, парчою и прочими дорогими тканями, нежели звенеть кольчугою...
   В наше время леность торжествует над рвением, праздность над трудолюбием, порок над добродетелью, наглость над храбростью и мудрствования над военным искусством, которое безраздельно царило и процветало в золотом веке и в век странствующих рыцарей...
  
   - Недаром поэтов называют прорицателями... Поэтам, которыми пренебрегли и которых отвергли их дамы, как воображаемые, так равно и не воображаемые, словом, те, кого они избрали владычицами мечтаний своих, свойственно и присуще мстить за себя сатирами и пасквилями, - месть, разумеется, недостойная сердец благородных...
  
   ГЛАВА ВТОРАЯ, повествующая о достопримечательном пререкании Санчо Пансы с племянницею и ключницею Дон-Кихотовыми, равно как и о других забавных вещах...
  
   - Я хочу сказать, что когда болит голова, то болит и всё тело, а как я есмь твой господин и сеньор, то я - голова, ты же - часть моего тела, коль скоро ты мой слуга, потому-то, если беда стряслась со мною, то она отзывается на тебе, а на мне твоя.
   - Так-то оно так, однако ж когда меня, часть вашего тела, подбрасывали на одеяле, то голова моя пребывала за забором, смотрела, как я взлетаю на воздух, и не чувствовала при этом ни малейшей боли, а если тело обязано болеть вместе с головою, то и голова обязана болеть вместе с телом...
   - Не говори так и не думай, ибо душа моя болела тогда сильнее, нежели моё тело... А теперь скажи, друг Санчо, что говорят обо мне в нашем селе? Какого мнения обо мне простонародье, идальго и кавальеро? Что говорят о моей храбрости, о моих подвигах и о моей учтивости? Какие ходят слухи о моём начинании - возродить и вновь учредить во всём мире давно забытый рыцарский орден?..
   - Во-первых, я вам скажу, что народ почитает вашу милость за самого настоящего сумасшедшего, а я, мол, тоже с придурью. Идальго говорят, что звания идальго вашей милости показалось мало и вы приставили к своему имени дон и, хотя у вас всего две-три виноградные лозы, землицы - волу развернуться негде, а прикрыт только зад да перёд, произвели себя в кавальеро. Кавальеро говорят, что они не любят, когда с ними тягаются идальго, особливо такие, которым пристало разве что в конюхах ходить и которые обувь чистят сажей, а чёрные чулки штопают зелёным шёлком.
   - Это ко мне не относится, одет я всегда прилично, чиненого не ношу. Рваное - это другое дело, да и то это больше от доспехов, нежели от времени.
   - Касательно же храбрости, учтивости, подвигов и начинания вашей милости, то на сей предмет существуют разные мнения. Одни говорят: "Сумасшедший, но забавный", другие: "Смельчак, но неудачник", третьи: "Учтивый, но блажной", - и уж как примутся пересуживать, так и вашей милости и мне все косточки перемоют.
   - Прими вот что в соображение, Санчо, стоит только добродетели достигнуть степеней высоких, как её уже начинают преследовать. Никто или почти никто из славных мужей прошлого не избежал низкой клеветы...
  
   ГЛАВА ТРЕТЬЯ об уморительном разговоре, происходившем между Дон Кихотом, Санчо Пансою и бакалавром Самсоном Карраско...
  
   - Коль скоро это книга о странствующем рыцаре, она по необходимости долженствует быть красноречивою, возвышенною, изрядною, великолепною и правдивою...
   - Сущая правда, сеньор, и я даже ручаюсь, что в настоящее время она отпечатана в количестве более двенадцати тысяч книг. Коли не верите, запросите Португалию, Барселону и Валенсию, где она печаталась, и ещё ходят слухи, будто бы её сейчас печатают в Антверпене, - мне сдаётся, что скоро не останется такого народа, который не прочёл бы её на своём родном языке.
   - Ничто не может доставить человеку добродетельному и выдающемуся такого полного удовлетворения, как сознание, что благодаря печатному слову добрая о нём молва ещё при его жизни звучит на языках разных народов. Я говорю: добрая молва, ибо если наоборот, то с этим никакая смерть не сравнится...
  
   - Одно дело - поэт, а другое - историк: поэт, повествуя о событиях или же воспевая их, волен изображать их не такими, каковы они были в действительности, а такими, какими они долженствовали быть, историку же надлежит описывать их не такими, какими они долженствовали быть, но такими, каковы они были в действительности, ничего при этом не опуская и не присочиняя...
  
   - Положись на Бога, Санчо, и всё будет хорошо, и, может быть, даже ещё лучше, чем ты ожидаешь, ибо без воли Божией и лист на дереве не шелохнётся...
   - Да пошлёт меня Господь Бог туда, где я больше всего могу пригодиться... Каждый должен думать, что он говорит или же что пишет, а не ляпать без разбору всё, что взбредёт на ум...
  
   - Автор этой книги обо мне - не мудрец, а какой-нибудь невежественный болтун, и взялся он написать её наудачу и как попало - что выйдет, то, мол, и выйдет...
   - Ну, нет, ОНА СОВЕРШЕННО ЯСНА И НИКАКИХ ТРУДНОСТЕЙ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕТ: ДЕТЕЙ ОТ НЕЁ НЕ ОТОРВЁШЬ, ЮНОШИ ЕЁ ЧИТАЮТ, ВЗРОСЛЫЕ ПОНИМАЮТ, А СТАРИКИ ХВАЛЯТ.
   Словом, люди всякого чина и звания зачитывают её до дыр и знают наизусть... Коротко говоря, чтение упомянутой истории есть наименее вредное и самое приятное времяпрепровождение, какое я только знаю, ибо во всей этой книге нет ни одного мало-мальски неприличного выражения и ни одной не вполне католической мысли.
   - Писать иначе - это значит писать не правду, а ложь, историков же, которые не гнушаются ложью, должно сжигать наравне с фальшивомонетчиками...
   Я полагаю, что для того, чтобы писать истории или же вообще какие бы то ни было книги, потребны верность суждения и зрелость мысли. Отпускать шутки и писать остроумные вещи есть свойство умов великих... История есть нечто священное, ибо ей надлежит быть правдивою, а где правда, там и Бог, ибо Бог и есть правда, и всё же находятся люди, которые пекут книги, как оладьи.
   - Нет такой дурной книги, в которой не было бы чего-нибудь хорошего.
   - Без сомнения, однако ж часто бывает так, что люди заслуженно достигают и добиваются своими рукописаниями великой славы, но коль скоро творения их выходят из печати, то слава им изменяет совершенно или, во всяком случае, несколько меркнет.
   - Суть дела вот в чём. Произведения напечатанные просматриваются исподволь, а потому и недостатки таковых легко обнаруживаются, и чем громче слава сочинителя, тем внимательнее творения его изучаются. Людям, прославившимся своими дарованиями, великим поэтам, знаменитым историкам всегда или же большею частью завидуют те, которые с особым удовольствием и увлечением вершат суд над произведениями чужими, хотя сами не выдали в свет ни единого.
   - Удивляться этому не приходится. Сколькие богословы сами не годятся в проповедники, но зато отличнейшим образом подметят, чего вот в такой-то проповеди недостаёт и что в ней лишнее.
   - Всё это так, сеньор Дон Кихот, однако ж я бы предпочёл, чтобы подобного рода судьи были более снисходительны и менее придирчивы и чтобы они не считали пятен на ярком солнце того творения, которое они хулят, ибо ... пусть они примут в расчёт, сколько пришлось ему бодрствовать, дабы на светлое его творение падало как можно меньше тени, и притом, может статься, те пятна, которые им не понравились, - это пятна родимые, иной раз придающие человеческому лицу особую прелесть. Коротко говоря, кто отдаёт своё произведение в печать, тот величайшему подвергается риску, ибо совершенно невозможно сочинить такую книгу, которая удовлетворила бы всех.
   - Книга, написанная обо мне, удовлетворит немногих.
   - Как раз наоборот, число глупцов бесконечно, а посему ваша история пришлась по вкусу неисчислимому множеству читателей...
  
   ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ, в коей Санчо Панса разрешает недоумённые вопросы бакалавра Самсона Карраско, а также происходят события, о которых стоит узнать и рассказать...
  
   - Пусть каждый спросит сначала свою совесть, а потом уж белое называет чёрным, а чёрное - белым: ведь все мы таковы, какими нас Господь сотворил, а бывает, что и того хуже...
  
   - А не собирается ли, чего доброго, автор выдать в свет вторую часть?
   - Как же, собирается, только он говорит, что..., так что это ещё под сомнением, выйдет ли она или нет, да и потом некоторые говорят: "Вторая часть никогда не бывает удачной", а другие говорят: "О Дон Кихоте написано уже довольно", вот и берёт сомнение, будет ли вторая часть. Впрочем, люди не угрюмые, а жизнерадостные просят: "Давайте нам ещё Дон-Кихотовых похождений, пусть Дон Кихот воинствует, а Санчо Панса болтает, рассказывайте о чём угодно - мы всем будем довольны".
   - К чему же склоняется автор?
   - Он с крайним тщанием историю эту разыскивает, а коль скоро она найдётся, он сей же час предаст её тиснению: ведь он не столько за похвалами гонится, сколько за прибылью.
   - Так, стало быть, автор жаден до денег, до прибыли? Ну, тогда это просто чудо будет, коли он напишет удачно: ведь ему придётся метать на живую нитку, как всё равно портняжке перед самой Пасхой, - произведения же, написанные наспех, никогда не достигают должного совершенства...
  
   Дон Кихот положил дня через три, через четыре снова отправиться в поход...
  
   - Посредине между двумя крайностями, трусостью и безрассудством, находится храбрость, а коли так, то не должно удирать неизвестно из-за чего, а равно и нападать на превосходящие силы противника...
  
   - Смотри, Санчо, от должностей меняется нрав; может случиться, что, ставши губернатором, ты от родной матери отвернёшься.
   - Так можно сказать про басурмана, а у меня в жилах течёт чистая-расчистая христианская кровь. Да нет, вы только присмотритесь ко мне: разве я способен отплатить кому-либо неблагодарностью?
  
   Затем Дон Кихот попросил бакалавра, если только он поэт, сделать ему одолжение - сочинить на предстоящую разлуку с сеньорой Дульсинеей Тобосской такое стихотворение, где бы каждый стих начинался с одной из букв её имени, так что в конце концов, если соединить начальные буквы, можно было бы прочитать: Дульсинея из Тобосо... Ни одна женщина не поверит, что стихи посвящены ей, если имя её не обозначено в них ясно и отчётливо...
  
   ГЛАВА ПЯТАЯ об остроумной и забавной беседе, какую вели между собой Санчо Панса и супруга его Тереса Панса, равно как и о других происшествиях, о которых мы не без приятности упомянем...
  
   - Ну нет, муженёчек, живи... живи себе...Не губернатором вышел ты из чрева матери, не губернатором прожил до сего дня и не губернатором ты сойдёшь... когда на то будет Господня воля. Не все же на свете губернаторы - и ничего: люди как люди, живут себе и живут. Самая лучшая приправа - это голод, и у бедняков его всегда вдоволь, оттого-то они и едят в охотку. Но только ты смотри у меня, Санчо: коли ты ненароком выскочишь в губернаторы, то не забудь про меня и про детей. Помни, что Санчико уже исполнилось пятнадцать и ему в школу пора... Дочка твоя, Марисанча, совсем даже не прочь выйти замуж... для девушки лучше плохой мужинёк, нежели хороший дружок.
   - Клянусь честью, коли господь пошлёт мне что-нибудь вроде губернаторства, то я выдам Марисанчу за такое высокое лицо...
   - Ну нет, Санчо, выдай её за ровню, это будет лучше, а то если... так девчонка растеряется, на каждом шагу будет попадать впросак...
   - Молчи, дура, годика два-три ей надобно будет попривыкнуть, а там барские замашки и важность придутся ей как раз впору, а если не придутся - что за беда?
   - Сообразуйся, Санчо, со своим собственным званием, не лезь в знать и затверди пословицу: "Вытри нос соседскому сыну и бери его себе в зятья". Подумаешь, какое счастье - выдать Марию за какого-нибудь графчонка или там дворянишку, чтобы он после шпынял её и, чуть что, обзывал деревенщиной... Лучше, Санчо, привози-ка скорей деньжат, а выдать её замуж - это моё дело: у меня на примете... крепкий, здоровый малый, мы все его знаем, и девчонка, видать, ему приглянулась: вот с ним-то, потому как он ей ровня, она и будет счастлива, и будут они всегда у нас перед глазами, и заживём мы одной семьёй, родители и дети, зятья и внуки, в мире и в ладу, и благословение Божие вечно будет со всеми нами, и не смей ты мне отдавать её в столицу или в какой-нибудь громадный дворец: там и люди её не поймут и она никого не поймёт.
   - Ах ты дурища! Ну какая тебе корысть - не давать мне просватать дочку за такого человека, чтобы внуков моих все величали "ваше сиятельство"? Мне частенько приходилось слышать от стариков: кто не сумел воспользоваться счастьем, когда оно само в руки давалось, тот пусть не сетует, коли оно прошло мимо...
   - Да ведь я чего боюсь: что это самое графство погубит мою дочку... Я всегда была за равенство и терпеть не люблю, когда начинают важничать...
   Я своим именем довольна, и не нужно мне никакой "доньи", а то это такой тяжёлый довесок, что мне не под силу будет его носить, и не хочу, чтобы про меня шушукались...
  
   ГЛАВА ШЕСТАЯ, о чём обменялся мнениями Дон Кихот со своею племянницею и ключницею, и это одна из самых важных глав во всей истории.
  
   Пока Санчо Панса и его супруга Тереса Касхато вели между собой бестолковый разговор, племянница и ключница Дон Кихота... по многим признакам догадались, что дядя их и господин, томимый жаждой рыцарских похождений, намерен в третий раз от них вырваться...
  
   - А что, сеньор, при дворе его величества есть рыцари?
   - Есть, и даже много, и на то есть причина, ибо они служат блестящим украшением двора и усугубляют величие королевского престола.
   - Так почему бы и вам, ваша милость, не послужить королю, своему господину, сидя смирно при дворе?
   - Не все рыцари могут быть придворными, как не все придворные могут и долженствуют быть странствующими рыцарями: в жизни бывают нужны и те и другие. И хоть и все мы - рыцари, однако ж есть между нами огромная разница, ибо придворные, не выходя из своих покоев и не переступая порога дворца, разгуливают по всему свету, глядя на карту, и это им не стоит ни гроша, и они не терпят ни зноя, ни стужи, ни голода, ни жажды, тогда как мы, рыцари странствующие в полном смысле этого слова, в жар, в холод, в бурю, в непогоду, ночью и днём, пешие и конные из конца в конец самолично
   ОБХОДИМ ДОЗОРОМ ЗЕМЛЮ, и мы знаем врагов не только по картинкам, но и на деле...
   Не все рыцари равно учтивы и обходительны, есть среди них невежи и грубияны. Ведь не все именующие себя рыцарями являются таковыми в полной мере: иные сделаны из настоящего золота, иные - из поддельного. С виду все как будто бы рыцари, однако ж не все выдерживают испытание пробным камнем истины. Есть люди низкого звания, которые из кожи вон лезут, чтобы сойти за рыцарей, есть и родовитые рыцари, которые готовы наизнанку вывернуться, чтобы сойти за простолюдинов: первые стремятся вверх то ли из честолюбия, то ли из добрых побуждений, вторые стремятся вниз то ли по слабости, то ли по своей порочности, и нужно обладать тонким умом, дабы различать эти два рода рыцарей, столь сходных по названию и столь разных по образу действий...
  
   - Все существующие в мире родословные можно свети к четырём видам, а именно: есть роды, у которых начало было скромное, но мало-помалу они ширятся и распространяются и, наконец, достигают величия наивысшего; у других начало было высокое, и они его блюли неукоснительно, и продолжают блюсти, и удерживаются и поныне на той высоте, с которой начали; у третьих начало было столь же высокое, однако впоследствии они сузились наподобие пирамиды, - они постепенно оскудевали, впадали в ничтожество, а затем и вовсе сходили на нет, подобно вершине пирамиды, ибо по отношению к своему фундаменту или же основанию она есть ничто; и есть роды (таких большинство), которые не могут похвалиться ни счастливым началом, ни приличной серединой, и конец их будет столь же бесславен, - это конец всех плебеев и людей обыкновенных. Примером первого вида, то есть скромного начала и неуклонного возвышения, служит Дом Оттоманов: основание ему положил скромный, простой пастух, а ныне мы видим, какой высоты достигла эта династия. Примером второго вида, то есть высокого начала и сохранения его без приумножения, могут служить многие государи, к которым престол перешёл по наследству и которые свято охраняют его, не расширяя, но и не уменьшая своих владений и по миролюбию своему оставаясь в раз навсегда установленных пределах. Примеры высокого начала и постепенного оскудевания многочисленны... О родах плебейских я могу сказать одно: единственное их назначение - увеличивать собою число живущих на свете, и многочисленность их не стоит ни славы, ни похвал... С этими родами путаницы не оберёшься и только те роды истинно велики и славны, коих представители доказывают это своими добродетелями, богатством своим и щедростью... Злочестивый властитель - это всё равно что властительный злочестивец, а нещедрый богач - это всё равно что нищий скупец: ведь счастье обладателя богатств заключается не в том, чтобы владеть ими, а в том, чтобы расходовать, и расходовать с толком, а не как попало.
  
   Бедному же рыцарю остаётся только один путь, на котором он может показать, что он рыцарь, то есть путь добродетели, а для того ему надлежит быть приветливым, благовоспитанным, учтивым, обходительным и услужливым, не высокомерным, не заносчивым и не клеветником, главное же ему надлежит быть сострадательным, ибо, с весёлым сердцем подав бедному...
  
   Я человек скорее военный, нежели учёный, и, судя по моей склонности к военному искусству, должно полагать, родился под знаком Марса, так что я уже как бы по необходимости следую этим путём и буду им идти, даже если весь свет на меня ополчился, и убеждать меня, чтобы я не желал того, чего возжелало само небо, что велит судьба, чего требует разум и, главное, к чему устремлена собственная моя воля, это с вашей стороны напрасный труд, ибо хотя мне доподлинно известны неисчислимые трудности, с подвигом странствующего рыцарства сопряжённые, однако ж мне известны и безмерные блага, которые через него достаются; и ещё я знаю, что стезя добродетели весьма узка, а стезя порока широка и просторна, и знаю также, что цели их и пределы различны, ибо путь порока, широко раскинувшийся и просторный, кончается смертью, путь же добродетели, тесный и утомительный, кончается жизнью, но не тою жизнью, которая сама рано или поздно кончается, а тою, которой не будет конца...
   По этим скалам можешь ты взойти
   К обители бессмертия высокой,
   Куда иного не сыскать пути...
  
   ГЛАВА СЕДЬМАЯ. О чём говорили между собой Дон Кихот и ого оруженосец, равно как и о других достославных происшествиях...
  
   - Я хочу сказать, милейший сеньор бакалавр, что он вознамерился ещё раз, и это будет уже в третий раз, постранствовать по белу свету и поискать... облегчений... В первый раз, когда нам его вернули, он был весь избит и лежал поперёк осла. Во второй раз его посадили и заточили в клетку и привезли домой на волах, а он себе внушил, что его околдовали. И в таком он был жалком виде...
  
   - Тереса говорит, чтобы..., что уговор дороже денег, а после, мол, снявши голову, по волосам не плачут, и лучше синица в руках, чем журавль в небе. И хоть я и знаю, что женщины болтают пустяки, а всё-таки не слушают их одни дураки...
   Все люди смертны, сегодня мы живы, а завтра померли, и так же недалёк от смерти птенец желторотый, как и старец седобородый, и никто не может поручиться, что проживёт на этом свете хоть на час больше, чем ему положено от Бога, потому смерть глуха, и когда она стучится у ворот нашей жизни, то вечно торопится, и не удержать её ни мольбою, ни силою, ни скипетром, ни митрою, - такая о ней молва и слава, и так нам говорят с амвона...
  
   Бакалавр поверил всему, что о нём читал, и, укрепившись во мнении, что перед ним один из самых круглых дураков нашего столетия, подумал, что таких двух сумасшедших, каковы эти господин и слуга, ещё не видывал свет...
  
   ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в коей рассказывается о том, что произошло с Дон Кихотом по дороге к сеньоре Дульсинее Тобосской...
  
   - Ничто в этой жизни не придаёт странствующим рыцарям такой отваги, как благоволение их дам...
  
   - О зависть, корень неисчислимых зол, червь, подтачивающий добродетель! Всякий порок таит в себе особое наслаждение, но зависть ничего не таит в себе, кроме огорчений, ненависти и злобы...
  
   - Правда, я немножко себе на уме и не прочь иной раз сплутовать, но хоть я и плутоват, да зато простоват, и простота моя - от природы, а вовсе не напоказ, и когда б у меня не было ничего за душой, кроме веры, а я всю свою жизнь искренне и твёрдо верю в Бога и во всё, чему учит и во что верует святая римско-католическая церковь, и являюсь заклятым врагом евреев, то из-за одного этого сочинителям следовало бы отнестись ко мне снисходительно и в своих писаниях выставить меня в выгодном свете, а впрочем, пусть себе говорят, что хотят, голышом я родился, голышом весь свой век прожить ухитрился, и что про меня пишут в книгах и теперь будут по всему свету трепать моё имя - на это мне наплевать: пусть говорят всё, что им заблагорассудится....
  
   - Здесь уместно вспомнить рассказ о пастухе, который поджёг и спалил знаменитый храм Дианы, почитавшийся за одно из семи чудес света, единственно для того, чтобы сохранить имя своё для потомков, и хотя было повелено не упоминать и не называть его имени ни устно, ни письменно, дабы цели своей он не достигнул, всё же стало известно, что звали его Герострат. Ещё сюда подходит то, что произошло между великим императором Карлом Пятым и одним римским дворянином. Император пожелал увидеть знаменитый храм Ротонду, который в древние времена именовался храмом всех богов, а ныне с большим правом именуется храмом всех святых, и среди прочих зданий, воздвигнутых римскими язычниками, он особенно хорошо сохранился и особенно наглядно свидетельствует о том, что у его строителей был вкус ко всему пышному и величественному: по форме он напоминает половинку апельсина, велик он необычайно и весьма светел, хотя свет проникает в него через одно-единственное окно, или, вернее, через круглое отверстие на самом верху...
  
   Желание прославиться сильно в нас до невероятности... Что подвигло Юлия Цезаря наперекор всевозможным дурным предзнаменованиям перейти Рубикон? А если обратиться к примерам более современным...
   Все эти и прочие великие и разнообразные подвиги были, есть и будут деяниями славы, слава же представляется смертным как своего рода бессмертие, и они чают её как достойной награды за свои славные подвиги, хотя, впрочем, нам, христианам, надлежит более радеть о славе будущего века там, в небесных эфирных пространствах, ибо эта слава вечная, нежели о той суетной славе, которую возможно стяжать в земном и преходящем веке и которая, как бы долго она ни длилась, непременно окончится вместе с дольним миром, коего конец предуказан, - вот почему дела наши не должны выходить за пределы, положенные христианской верой, которую мы исповедуем.
  
   Наш долг ... сокрушить гордыню, зависть побеждать великодушием и добросердечием, гнев - невозмутимостью и спокойствием душевным, чревоугодие и сонливость - малоядением и многободрствованием, любострастие и похотливость - верностью, которую мы храним по отношению к тем, кого мы избрали владычицами наших помыслов, леность же - скитаниями по всем странам света в поисках случаев, благодаря которым мы можем стать и подлинно становимся не только христианами, но и славными рыцарями. Вот таковы средства заслужить наивысшие похвалы, которые всегда несёт с собой добрая слава...
  
   - Вывод такой, что нам с вами надобно сделаться святыми, тогда мы скорей достигнем доброй славы, к которой мы так стремимся...
   Так что, сеньор, лучше быть смиренным монашком какого ни на есть ордена, нежели храбрым, да ещё странствующим рыцарем, и ежели раз двадцать хлестнуть себя бичом, то это лучше до Бога доходит, нежели двадцать тысяч раз хватить копьём всё равно кого: великана, чудовище или же андриака.
   - Всё это справедливо, но не все же могут быть монахами, да и пути, по которым Господь приводит верных в рай, суть многоразличны...
  
   ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в коей рассказывается о том, что из неё будет видно...
  
   - Мне сдаётся, что во всём Тобосо ни одной принцессы не сыщешь. Барынь, правда, много, да ещё и важных: ведь у себя дома все принцессы...
  
   - Ты ухитрился замкнуть множество мыслей в круг небольшого количества слов. Я с превеликою охотою принимаю твой совет и горю желанием последовать ему...
  
   ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в коей рассказывается о том, как ловко удалось Санчо околдовать Дульсинею, а равно и о других событиях, столь же смешных, сколь и подлинных...
  
   Истина иной раз истончается, но никогда не рвётся и всегда оказывается поверх лжи, как масло поверх воды...
  
   - Действия и внешние движения влюблённых, когда речь идёт об их сердечных делах, являют собою самых верных гонцов, которые доставляют вести о том, что происходит в тайниках их души.
  
   - Вы, государь мой, постарайтесь расширить ваше сердечко, а то оно сейчас, уж верно, не больше орешка, и вспомните, как это говорится: храброе сердце злую судьбу ломает, а бодливой корове бог рог не даёт, и ещё говорят: никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь...
  
   - Отвяжись, сатана! Наше место свято! И что это меня понесла нелёгкая, ради чужого удовольствия, за птичьим молоком?..
   Ну ладно, всё на сете можно исправить, кроме смерти, - хочешь не хочешь, а в ярмо смерти всем нам в конце жизни предстоит впрячься. Мой господин по всем признакам настоящий сумасшедший, ну да и я ему тоже не уступлю, у меня, знать, этой самой придури ещё побольше, чем у него, коли я за ним следую и служу ему, а ведь не зря говорится: "Скажи мне, с кем ты водишься, и я тебе скажу, кто ты", а ещё есть другая пословица: "С кем поведёшься, от того и наберёшься"...
  
   - Видно и впрямь я появился на свет как пример несчастливца, дабы служить целью и мишенью, в которую летят и попадают все стрелы злой судьбы...
  
   ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ о необычайном приключении доблестного Дон Кихота с колесницей, то есть с телегой Судилища Смерти...
  
   - Сеньор! Печали созданы не для животных, а для людей, но только если люди чересчур печалятся, то превращаются в животных. А ну-ка, совладайте с собой, возьмите себя в руки, ... приободритесь, встряхнитесь и будьте молодцом, как подобает...
  
   - Будем же уповать на Бога: Ему одному известно всё, что случится в этой юдоли слёз, в нашем грешном мире, где ничего не бывает без примеси низости, плутовства и мошенничества...
  
   - Мы уж тут как-нибудь приспособимся и потерпим, будем себе искать приключений, а всё остальное предоставим течению времени: время - лучший врач, оно более опасные болезни излечивает, а уж про эту и говорить не приходится...
  
   - Лицедейство пленило меня, когда я был ещё совсем маленький, а в юности я не выходил из театра...
  
   - Послушайтесь моего совета: никогда не следует связываться с комедиантами, потому как они на особом положении. Знавал я одного такого: его посадили в тюрьму за то, что он двоих укокошил, но тут же выпустили безо всякого даже денежного взыскания. Было бы вам известно, что как они весельчаки и забавники, то все им покровительствуют, все им помогают, все за них заступаются и все их ублажают, особливо тех, которые из королевских либо из княжеских групп, - этих всех или почти всех по одежде и по осанке можно принять за принцев...
  
   - Мстить никому не следует, доброму христианину не подобает мстить за обиды, тем более что я уговорю моего осла предать его обиду своей доброй воле, а моя добрая воля - мирно прожить дни, положенные мне Всевышним...
  
   ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ о необычайном приключении Дон Кихота с отважным рыцарем Зеркал...
  
   - Театральным украшениям не подобает быть добротными, ин надлежит быть воображаемыми и только кажущимися, как сама комедия, и всё же мне бы хотелось, чтобы ты, Санчо, оценил и полюбил комедию, а следственно и тех, кто её представляет, и тех, кто её сочиняет, ибо все они суть орудия, приносящие государству великую пользу: они беспрестанно подставляют нам зеркало, в коем ярко отражаются деяния человеческие, и никто так ясно не покажет нам различия между тем, каковы мы суть, и тем, каковыми нам быть надлежит, как комедия и комедианты... Разве ты не видел на сцене комедий, где выводятся короли, императоры, папы, рыцари, дамы и другие действующие лица? Один изображает негодяя, другой - плута, третий - купца, четвёртый - солдата, пятый - сметливого простака, шестой - простодушного влюблённого, но, едва лишь комедия кончается и актёры снимают с себя костюмы, все они между собой равны...
   То же самое происходит и в комедии, которую представляет собою круговорот нашей жизни. И здесь одни играют роль императоров, другие - пап, словом, всех действующих лиц, какие только в комедии выводятся, а когда наступает развязка, то есть когда жизнь кончается, смерть у всех отбирает костюмы, коими друг от друга отличались, они между собою равны.
   - Превосходное сравнение, только уже не новое, мне не однажды и по разным поводам приходилось слышать его, как и сравнение нашей жизни с игрою в шахматы: пока идёт игра, каждая фигура имеет своё особое назначение, а когда игра кончилась, все фигуры перемешиваются, перетасовываются, ссыпаются в кучу и попадают в один мешок, подобно как всё живое сходит в могилу.
   - С каждым днём, Санчо, ты становишься всё менее простоватым и всё более разумным.
   - Да ведь что-нибудь да должно же пристать ко мне от вашей премудрости. Земля сама по себе может быть бесплодною и сухою, но если её удобрить и обработать, она начинает давать хороший урожай. Я хочу сказать, что беседы вашей милости были тем удобрением, которое пало на бесплодную почву сухого моего разума, а всё то время, что я у вас служил и с вами общался, было для него обработкой, благодаря чему я надеюсь обильный принести урожай, и урожай этот не сойдёт и не уклонится с тропинок благого воспитания, которые милость ваша проложила на высохшей ниве моего понятия...
  
   - Послушаем же его и по шерстинке песни узнаем овчинку его помыслов, ибо уста глаголют от полноты сердца...
  
   ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в коей продолжается приключение с Рыцарем Леса и приводится разумное, мирное и из ряду вон выходящее собеседование двух оруженосцев...
  
   - Связался я со службой оруженосца вторично, оттого что меня соблазнил и попутал кошелёк, который я однажды нашёл..., а теперь чёрт то и дело машет у меня перед глазами мешком с ..., и мне всё чудится: вот я его хватаю руками, прижимаю к груди, несу домой, приобретаю землю, сдаю её в аренду и живу себе, что твой принц, и стоит мне об этом подумать, как мне уже кажутся лёгкими и выносимыми те муки, что мне приходится терпеть из-за моего слабоумного господина, которого я почитаю не столько за рыцаря, сколько за сумасброда.
   - Вот потому-то и говорят, что от зависти глаза разбегаются...
  
   ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ, в коей продолжается приключение с Рыцарем Леса...
  
   - Время и так постарается нас уморить, а нам самим не стоит хлопотать, чтобы век наш кончился до поры и до срока: созреем, тогда и упадём...
   И всем нам нужно держать ухо востро, а главное, не будить чужой гнев, пусть он себе спит, потому чужая душа - потёмки: пойдёшь за шерстью - ан, глядь, самого обстригли, да ведь и Господь благословил мир, а свары проклял. И то сказать: затравленный, загнанный, прижатый к стене кот превращается в льва, ну, а я-то человек, так я бог знает в кого могу превратиться, а потому я вас предуведомляю: за весь вред и ущерб от нашей драки в ответе вы и никто другой.
   - Добро, утро вечера мудренее.
  
   ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ, в коей рассказывается и сообщается о том, кто такие были Рыцарь Зеркал и его оруженосец.
  
   Дон Кихот был чрезвычайно доволен, горд и упоён своею победою над столь отважным рыцарем, каким ему представлялся Рыцарь Зеркал...
  
   ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ о том, что произошло между Дон Кихотом и одним рассудительным ламанчским дворянином...
  
   - Я человек более чем среднего достатка... Жизнь свою я провожу в обществе жены, детей и друзей моих. Любимые мои занятия - охота и рыбная ловля, однако ж я не держу ни соколов, ни борзых, но зато у меня есть ручные куропатки и свирепые хорьки. Библиотека моя состоит из нескольких десятков книг, есть у меня и романы, есть и про божественное, но рыцарские романы я на порог не пускаю. Я чаще почитываю светские книги, нежели душеполезные, но только такие, которые отличаются благопристойностью, радуют чистотою слога, поражают и приводят в изумление своим вымыслом. Изредка я обедаю у моих соседей и друзей и часто приглашаю их к себе: мои званые обеды бывают чисто и красиво поданы и нимало не скудны; я сам не люблю злословить и не позволяю другим злословить в моём присутствии; не любопытствую, как живут другие, и не вмешиваюсь в чужие дела; в церковь хожу ежедневно; делюсь достоянием моим с бедняками, но добрых своих дел напоказ не выставляю, дабы в сердце моё не проникли лицемерие и тщеславие, эти наши враги, которые исподволь завладевают сердцами самыми скромными; стараюсь мирить поссорившихся, поклоняюсь владычице нашей богородице и уповаю всечасно на бесконечное милосердие Господа Бога нашего...
   - Я первый раз в жизни вижу святого, да ещё верхом на коне.
   - Я не святой, я великий грешник, а вот ты, видно, человек хороший, что доказывает твоё простодушие...
   Дон Кихот спросил своего спутника, много ли у него детей, и тут же заметил, что древние философы, истинного бога не знавшие, за величайшее благо почитали дары природы, дары Фортуны, а также когда у человека много друзей и много славных детей.
   - У меня один сын, однако ж если б у меня его не было, пожалуй, я был бы счастливее, и не потому, чтобы он был дурён, а потому, что он не так хорош, как мне бы хотелось. Лет ему от роду восемнадцать, шесть лет он пробыл в Саламанке, изучал языки... Когда же я нашёл, что ему пора заниматься другими науками, то оказалось, что он всецело поглощён наукой поэзии (если только это можно назвать наукой) и отнюдь не склонен посвятить себя ни правоведению, ни теологии. Я мечтал о том, что он будет украшением нашего рода, ибо в наш век государи щедро награждают учёность добродетельную и общеполезную, учёность же, лишённая добродетели, это всё равно что жемчужина в навозной куче...
   - Дети суть частицы утробы родительской, вот почему, хороши они или же дурны, должно любить их, как любят душу, которая даёт жизнь нашему телу. Долг родителей - с малолетства наставить их на путь добродетели, благовоспитанности и доброй христианской жизни, с тем чтобы, придя в возраст, они явились опорою старости родителей своих и гордостью своего потомства. Принуждать же их заниматься той или другой наукой я не почитаю благоразумным, - здесь можно действовать только убеждением, и если школяру не приходится заботиться о хлебе насущном, ибо он такой счастливый, что кусок хлеба обеспечен ему родителями, то мне думается, что родителям надлежит предоставить ему заниматься той наукой, к которой он особую выказывает склонность, и хотя наука поэзии не столь полезна, сколь приятна, однако ж в её изучении ничего зазорного нет. По мне поэзия подобна нежной и юной деве, изумительной красавице, которую стараются одарить, украсить и нарядить многие другие девы, то есть все остальные науки, и ей надлежит пользоваться их услугами, им же - преисполняться её величия. Но только дева эта не любит, чтобы с нею вольно обходились, таскали её по улицам, кричали о ней на площадях или же в закоулках дворцов. Она из такого металла, что человек, который умеет с ней обходиться, может превратить её в чистейшее золото, коему нет цены. Ему надлежит держать её в строгости и не позволять ей растекаться в грубых сатирах и гнусных сонетах; её ни в коем случае не должно продавать, за исключением разве героических поэм, жалостных трагедий или же весёлых и замысловатых комедий. Ей не должно знаться с шутами и невежественною чернью, неспособною понять и оценить сокровища, в ней заключённые. Пожалуйста, не думайте, что под чернью я разумею только людей простых, людей низкого звания, - всякий неуч, будь то сеньор или князь, может и должен быть сопричислен к черни, имя же того, кто обходится с поэзией и обладает ею на указанных мною основаниях, будет окружено славою и почётом у всех просвещённых народов мира...
   Все древние поэты писали на том языке, который они всосали с молоком матери, и для выражения высоких своих мыслей к иностранным не прибегали, а посему следовало бы распространить этот обычай на все народы...
   Справедливо было замечено, что поэтами рождаются, - это значит, что поэт по призванию выходит поэтом из чрева матери, и с одною только этою склонностью, коей его наделило небо, без всякого образования и без всякого навыка, он создаёт такие произведения, которые подтверждают правильность слов: Бог внутри нас. Затем я должен сказать, что прирождённый поэт, вдобавок овладевший мастерством, окажется лучше и превзойдёт стихотворца, который единственно с помощью мастерства намеревается стать поэтом, и это оттого, что искусство не властно превзойти природу - оно может лишь усовершенствовать её, меж тем как от сочетания природы с искусством и искусства с природою рождается поэт совершеннейший... Вашей милости не следует препятствовать своему сыну идти, куда ведёт его звезда, ибо если он, должно полагать, школяр добрый и уже благополучно взошёл на первую ступень наук, а именно ступень языков, то теперь обладая таковыми знаниями, он самостоятельно взойдёт и на вершину светских наук, которые так же к лицу истинному дворянину... так же возвышают его и служат ему к чести и украшению... Пожурите своего сына, если он станет писать сатиры, которые задевают чью-нибудь честь, накажите его, разорвите его писания, но если это будут нравоучения в духе Горация, в коих он с горациевым изяществом станет клеймить пороки вообще, то похвалите его, ибо поэтам положено писать против зависти и обличать в своих стихах завистников, а равно и против других пороков, не касаясь, однако же, личностей, хотя, впрочем, есть такие поэты, которые ради удовольствия сказать что-нибудь злое готовы отправиться в ссылку... Если поэт целомудрен в жизни, то он пребудет таковым и в своих стихах. Перо есть язык души: какие замыслы лелеет поэт в душе, таковы и его писания, и если короли и вельможи видят, что чудесная наука поэзии в руках людей благоразумных, добродетельных и степенных, то к таким поэтам они проникаются уважением, чтут и награждают их и даже венчают листьями дерева, в которое никогда не ударяет молния...
  
   ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, из коей явствует, каких вершин и пределов могло достигнуть и достигло неслыханное мужество Дон Кихота, и в коей речь идёт о приключении со львами, которое Дон Кихоту удалось счастливо завершить...
  
   - Кто к бою готов, тот уж почти одолел врагов...
  
   - Затевать такое дурачество - это значит испытывать Господне долготерпение...
  
   - Храбрость - это такая добродетель, которая находится между двумя порочными крайностями, каковы суть трусость и безрассудство...
  
   ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ о том, что случилось с Дон Кихотом в замке, то есть в доме Рыцаря Зелёного плаща, равно как и о других необыкновенных событиях...
  
   - Так кто же, скажите, пожалуйста, этот кавальеро, которого ваша милость к нам пригласила?
   - Не знаю, что тебе на это ответить, одно могу сказать: действия, которые он совершал на моих глазах, под стать величайшему безумцу на свете, речи же его столь разумны, что они уничтожают и зачёркивают его деяния...
  
   - Я имею некоторое пристрастие к поэзии и люблю читать хороших поэтов, однако ж всего этого ещё недостаточно, чтобы признать меня за изрядного поэта.
   - Мне нравится ваша скромность, обыкновенно поэты спесивы и думают, что лучше их нет никого на свете.
   - Нет правил без исключения, есть подлинно хорошие поэты, которые, однако ж, этого не думают.
   - Таких мало. А скажите, что за стихи сочиняете вы ныне?.. Если глоссу, то я охотно бы вас послушал, и если вы готовитесь к литературному состязанию, то постарайтесь получить вторую премию, ибо первая премия неизменно присуждается особам влиятельным или высокопоставленным, вторая же присуждается исключительно по справедливости, - таким образом, третья премия становится второю, а вторая первою, точь-в-точь как учёные степени в университете...
   - Какую же науку вы изучали?
   - Науку странствующего рыцарства. Она так же хороша, как и наука поэзии, даже немножко лучше.
   - Не знаю, что это за наука, до сей поры мне не приходилось о ней слышать.
   - Это такая наука, которая включает в себя все или почти все науки на свете; тому, кто ею занимается, надобно быть законоведом и знать основы права дистрибутивного и права коммутативного, дабы каждый получал то, что следует ему и полагается; ему надобно быть богословом, дабы в случае, если его попросят, он сумел понятно и толково объяснить, в чём сущность христианской веры, которую он исповедует; ему надобно быть врачом, в особенности же понимать толк в растениях, дабы в пустынных и безлюдных местах распознать такие травы, которые обладают способностью залечивать раны, ибо не может же странствующий рыцарь поминутно разыскивать лекаря; ему надобно быть астрологом, дабы уметь определять по звёздам, какой теперь час ночи и в какой части света и стране он находится; ему надобно быть математиком, ибо необходимость в математике может возникнуть в любую минуту. Не говоря уже о том, что ему надлежит быть украшенным всеми добродетелями богословскими и кардинальными, и, переходя к мелочам, я должен сказать, что ему надобно уметь плавать, надобно уметь подковать коня, починить седло и уздечку. А теперь возвратимся к предметам высоким. Ему надлежит твёрдо верить в Бога и быть верным своей даме, ему надобно быть чистым в помыслах, благопристойным в речах, великодушным в поступках, смелым в подвигах, выносливым в трудах, сострадательным к обездоленным и, наконец, быть поборником истины, хотя бы это стоило ему жизни. Вот из таких больших и малых черт и складывается добрый странствующий рыцарь...
   Благодетельны и необходимы были миру странствующие рыцари времён протекших и полезны были бы они ныне, если бы они ещё действовали, однако ж ныне в наказание за грехи людей торжествуют леность, праздность, изнеженность и чревоугодие...
  
   Все сели обедать, и обед вышел... сытный, вкусный и хорошо поданный...
  
   - Чтобы не походить на тех поэтов, которые, когда их умоляют прочитать стихи, отнекиваются, а когда никто не просит, готовы вас зачитать ими, я прочту вам мою глоссу...
   - Один мой приятель, человек просвещённый, полагает, что сочинять глоссы не стоит труда, по той причине, что глосса обыкновенно не выдерживает сравнения с текстом, а в подавляющем большинстве случаев не отвечает смыслу и цели той строфы, которая предлагается для толкования...
   - А теперь послушайте заданные стихи и самую глоссу.
  
   Если б жить я прошлым мог ГЛОССА
   И грядущего не ждать
   Иль заране угадать Время мчится без оглядки,
   То, что сбудется в свой срок. И Фортуна отняла
   То, что мне на миг столь краткий
   От щедрот своих дала
   Не в избытке, но в достатке.
   И тебя молю я, рок,
   У твоих простёршись ног:
   Мне верни былые годы.
   Минули б мои невзгоды,
   ЕСЛИ Б ЖИТЬ Я ПРОШЛЫМ МОГ.
  
   Славы мне уже не надо,
   Не желаю я побед.
   Я хочу одной награды -
   Возвращенья прежних лет
   Мира, счастья и отрады.
   Перестал бы я сгорать
   От тоски, когда б опять
   Было мне дано судьбою
   В прошлое уйти мечтою
   И ГРЯДУЩЕГО НЕ ЖДАТЬ.
  
   Но бесплодно и напрасно
   Снисхождения просить
   Тщусь я у судьбы бесстрастной:
   То, что было, воскресить
   И она сама не властна.
   Не воротишь время вспять,
   Как нельзя и обогнать
   Ход событий непреложный:
   Отвратить их невозможно
   ИЛЬ ЗАРАНЕ УГАДАТЬ.
  
   То надежде, то унынью
   Предаваться каждый час
   И не знать конца кручине -
   Горше смерти во сто раз.
   Я безвременной кончине
   Уж давно б себя обрёк
   И давно б в могилу лёг
   Если б смел с судьбой поспорить
   И насильственно ускорить
   ТО, ЧТО СБУДЕТСЯ В СВОЙ СРОК.
  
   - Хвала всемогущему Богу! Благородный юноша! Вы - лучший поэт во всей вселенной, вы достойны быть увенчанным лаврами...
  
   О сила похвал! Как далеко ты простираешься и сколь растяжимы границы упоительного твоего властительства!..
  
   Несколько дней Дон Кихот наслаждался жизнью в доме дона Дьего, а затем попросил позволения отбыть... Он объявил, что странствующим рыцарям не подобает проводить много времени в неге и праздности, а потому он-де намерен возвратиться к исполнению своего долга и отправиться на поиски приключений...
  
   - Вы прославитесь как стихотворец, если будете прислушиваться к чужому мнению, нежели к собственному, ибо нет таких родителей, коим их чадо казалось бы некрасивым, в чадах же разумения нашего мы обманываемся ещё чаще...
  
   ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ, в коей рассказывается о приключении с влюблённым пастухом, равно как и о других поистине забавных происшествиях...
  
   - Моя жена стоит на том, что каждый должен жениться на ровне, по пословице: два сапога - пара...
   - Если бы все влюблённые вступали в брак...
   И если бы дочери сами выбирали себе мужей, то одна выскочила бы за слугу своих родителей, а другая - за первого встречного повесу и драчуна, который пленил бы её своей самоуверенностью и молодечеством. Ведь любовь и увлечение без труда накладывает повязку на очи разума, столь необходимые, когда дело идёт о каком-нибудь рискованном шаге, в выборе же спутника жизни весьма легко ошибиться: чтобы брак вышел удачным, нужна большая осмотрительность и особая милость Божия. Положим, кто-нибудь желает предпринять далёкое путешествие; если он человек благоразумный, то, прежде чем отправиться в дорогу, он подыщет себе надёжного и приятного спутника - зачем же не последовать его примеру тем, кому положено вместе идти всю жизнь, до сени смертной, тем паче что спутница ваша делит с вами и ложе, и трапезу, и всё остальное, а таковою спутницею и является для мужа его супруга? Жена не есть товар, который можно купить, а после возвратить обратно, сменять или же заменить другим, она есть спутник неразлучный, который не уйдёт от вас до тех пор, пока от вас не уйдёт жизнь. Это - петля: стоит накинуть её себе на шею, как она превращается в гордиев узел, и узел сей не развязать, пока его не перережет своею косою смерть...
  
   - Храни его Господь. Господь посылает рану, Господь же её и врачует, никто не знает, что впереди, до завтра ещё далеко, а ведь довольно одного часа, даже одной минуты, чтобы целый дом рухнул, я видел собственными глазами: дождь идёт, и тут же тебе светит солнце, ложишься спать здоровёхонек, проснулся - ни охнуть, ни вздохнуть...
  
   Любовь, как я слышал, носит такие очки, сквозь которые медь кажется золотом, бедность - богатством, а гной - жемчугом...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ, в коей рассказывается о свадьбе Камачо Богатого и о происшествии с Басильо Бедным.
  
   Светлая Аврора только ещё изъявляла согласие, чтобы блистающий Феб жаром горячих лучей своих осушил влажный бисер в золотистых её кудрях...
  
   - О ты, счастливейший из всех в подлунном мире живущих, счастливейший, ибо ты спишь со спокойною душою, не испытывая зависти и ни в ком её не возбуждая, не преследуемый колдунами и не волнуемый ворожбою! Так спи же, ибо тебя не принуждают вечно бодрствовать муки ревности при мысли о возлюбленной, и от тебя не отгоняют сна думы о том, чем ты будешь платить долги и чем ты будешь завтра питаться сам и кормить свою маленькую горемычную семью. Честолюбие тебя не тревожит, тщета мирская тебя не утомляет, ибо желания твои не выходят за пределы забот о твоём осле, заботу же о своей особе ты возложил на мои плечи: это уж сама природа совместно с обычаем постарались для равновесия возложить бремя сие на господ. Слуга спит, а господин бодрствует и думает о том, как прокормить слугу, как облегчить его участь, чем его вознаградить. Скорбь при виде того, что небо сделалось каменным и не кропит землю целебною росою, стесняет сердце не слуги, а господина, ибо того, кто служил у него в год плодородный и урожайный, он должен прокормить и в год неурожайный и голодный...
  
   - Моё мнение такое: что бедняку доступно, тем и будь доволен, нечего на дне морском искать груш...
   Коли способности и дарования не приносят дохода, то чёрт ли в них? А вот ежели судьба надумает послать талант человеку, у которого мошна тугая, так тут уж и впрямь завидки возьмут. На хорошем фундаменте и здание бывает хорошее, а лучший фундамент и котлован - это деньги...
  
   - Сколько имеешь, столько ты и стоишь, и столько стоишь, сколько имеешь... все люди делятся на имущих и не имущих... А в наше время богатеям куда привольнее живётся, нежели грамотеям, осёл, покрытый золотом, лучше оседланного коня...
  
   - На смерть полагаться не приходится: для неё что птенец желторотый, что старец седобородый - всё едино,... она так же часто заглядывает в высокие башни королей, как и в убогие хижины бедняков. Эта госпожа больше любит выказывать своё могущество, нежели стеснительность. Она нимало не привередлива: всё ест, ничем не брезгует и набивает суму людьми всех возрастов и званий. Она не из тех жниц, которые любят вздремнуть в полдень: она всякий час жнёт и притом любую траву - и зелёную и сухую, и, поди, не разжёвывает, а прямо так жрёт и глотает что ни попало, потому она голодная, как собака, и никогда не наедается досыта, и хоть у неё брюха нет, а всё-таки можно подумать, что у неё водянка, потому она с такой жадностью выцеживает жизнь изо всех живущих на свете, словно ковш холодной воды...
  
   - Живи по правде - вот самая лучшая проповедь, а другого богословия я не знаю...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ, в коей продолжается свадьба Камачо и происходят другие занятные события...
  
   - Если бы ты пожелала, бессердечная Китерия, в смертный мой час отдать мне свою руку в знак согласия стать моею женою, я умер бы с мыслью о том, что безрассудство моё имеет оправдание, ибо благодаря ему я достигнул блаженства быть твоим.
   На это священник сказал Басильо, что ему должно помышлять о спасении души, а не о плотских прихотях, и горячо молить Бога простить ему его грехи и отчаянный его шаг...
   - Для тяжелораненого этот парень слишком много разговаривает, скажите ему, чтоб он прекратил объяснения в любви, пусть лучше о душе подумает: мне сдаётся, что она у него не желает расставаться с телом, а всё вертится на языке...
  
   - Остановитесь, сеньоры, остановитесь! Никто не вправе мстить за обиды, чинимые нам любовью. Примите в рассуждение, что любовь и война - это одно и то же, и подобно как на войне прибегать к хитростям и ловушкам, дабы одолеть врага, признаётся за вещь вполне дозволенную и обыкновенную, так и в схватках и состязаниях любовных допускается прибегать к плутням и подвохам для достижения желанной цели, если только они не унижают и не позорят предмета страсти...
  
   У бедняков, если только они люди добродетельные и благоразумные, находятся друзья, которые их сопровождают, почитают и защищают, подобно как у богачей всегда находятся льстецы и прихвостни...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ, в коей рассказывается о великом приключении в пещере Монтесиноса, в самом сердце Ламанчи, каковое приключение для доблестного Дон Кихота Ламанчского полным увенчалось успехом...
  
   - Нельзя и не должно называть обманом то, что имеет благую цель...
   Далее он заметил, что брак двух влюблённых существ есть цель превосходная и что злейшими врагами любви являются голод и вечная нужда, ибо любовь есть непрестанное веселье, восторг и блаженство, особливо в том случае, когда любовник обладает предметом своей любви, и вот тут-то на него и ополчаются ярые его враги: нужда и бедность; и всё это он, Дон Кихот, говорит, мол, к тому, чтобы сеньор Басильо перестал упражняться в тех родах искусства, к коим он питает пристрастие, ибо подобные упражнения приносят ему славу, но не приносят денег, и чтобы он постарался нажить себе состояние путями законными и хитроумными, а человек смышленый и работящий всегда такие пути отыщет. Почтенный бедняк (хотя, впрочем, бедняку редко когда оказывают почёт) в лице красавицы жены истинным обладает сокровищем, и похитить её у него - это значит похитить и погубить его честь. Красивую и честную женщину, вышедшую замуж за бедняка, должно венчать лаврами и пальмовыми ветвями, венками победы и тожества. Красота сама по себе покоряет сердца тех, кто её видит и знает, - словно лакомая приманка, влечёт она к себе царственных орлов и других птиц высокого полёта, но если с красотою соединяются скудость и нужда, то на неё налетают вороны, коршуны и прочие хищные птицы, и та, что все эти испытания выдержит, по праву может именоваться венцом для мужа своего...
   Какой-то мудрец утверждал, что на свете есть только одна достойная женщина, и советовал, чтобы каждый думал и считал, что эта единственная достойная женщина и есть его жена, и тогда он будет чувствовать себя спокойно...
   Чести женщины более вредят вольности и явная распущенность, нежели недостатки тайные. Если ты введёшь к себе в дом хорошую жену, то уберечь её и даже развить её качества особого труда не составит, а вот если введёшь дурную, то исправить её будет не так-то легко, ибо перейти от одной крайности к другой дело совсем не такое простое...
  
   - У меня есть книга, которую я хочу озаглавить "Метаморфозы, или ...", отличающаяся новизною и своеобразием вымысла: в ней я перелицовываю Овидия на шутовской лад и рассказываю, что такое..., и при этом я не скуплюсь на аллегории, метафоры и риторические фигуры, так что книга моя в одно и то же время увеселяет, изумляет и поучает. Ещё есть у меня книга, которую я называю "Дополнением к ..."; в ней речь идёт об изобретениях разных вещей, и она потребовала от меня больших знаний и большой усидчивости, ибо ряд чрезвычайно важных вещей, о которых умолчал автор, пришлось устанавливать мне, и в своей книге я изящным слогом о том повествую...
  
   - Иные тратят много труда, чтобы узнать и выяснить нечто, а когда наконец выяснят и узнают, то оказывается, что это ни для разума нашего, ни для памяти не представляет решительно никакой ценности....
  
   - Учёного учить - только портить...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ об удивительных вещах, которые, по словам неукротимого Дон Кихота, довелось ему видеть в глубокой пещере Монтесиноса, настолько невероятных и потрясающих, что подлинность приключения сего находится под сомнением...
  
   - При неблагоприятных обстоятельствах и вовсе уж не в пору и в злосчастный день спустились вы, дорогой мой хозяин, в подземное царство... Сидели бы вы, ваша милость, тут, наверху, не теряли разума, какой вам дарован от Бога, всех поучали бы и ежеминутно давали советы, а теперь вот и порите чушь несусветную...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ, в коей речь идёт о всяких безделицах, столь же несуразных, сколь и необходимых для правильного понимания великой этой истории...
  
   - Доблестного римского императора Юлия Цезаря однажды спросили, какая из всех смертей лучше, - он ответил, что лучше всего смерть внезапная, мгновенная и непредвиденная, и хотя он ответил, как язычник, истинного Бога не знающий, всё же он хорошо сказал, ибо этим он дал понять, что свободен от слабостей человеческих...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, в коей завязывается приключение с ослиным рёвом и забавное приключение с неким раешником, а также приводятся достопамятные прорицания обезьяны-прорицательницы...
  
   - Я вам расскажу такие вещи, что вы диву дадитесь...
  
   - Много редких способностей гибнет на свете и не находит должного себе применения, оттого что люди не умеют пользоваться ими...
  
   - Дьявол никогда не дремлет, потому он любитель всюду сеять и разжигать раздоры и смуту, распускать сплетни и делать из мухи слона... И так далеко зашла злополучная эта шутка, что осмеянные уже не раз в полном боевом порядке и с оружием в руках ополчались на насмешников, а им всё нипочём...
  
   - Он человек благородный и добрый малый, живёт в своё удовольствие, говорит за шестерых, пьёт за двенадцать - и всё за счёт своего языка, обезьянки и балаганчика...
  
   - Кто много читает и много странствует, тот много видит и много знает...
   Я благодарю небо за то, что оно создало меня с душою мягкою и сострадательною, склонною всем делать добро и никому не делать зла...
  
   - Я со вниманием изучал необычайное искусство... и пришёл к убеждению, что у него, конечно, имеется секретный союз с дьяволом, давно обеими сторонами апробированный и вступивший в силу де-факто...
   Насчёт будущего у дьявола бывают только догадки, да и то не всегда, - одному Богу дано знать времена и сроки, и для Него не существует ни прошлого, ни будущего, для Него всё - настоящее... По чьему внушению она прорицает: ведь я уверен, что она не астролог и что ни она, ни её хозяин не чертят и не умеют чертить так называемые астрологические фигуры, ныне получившие столь широкое распространение, что всякие никудышные бабёнки, мальчишки на побегушках и самые дешёвые сапожники воображают, будто составить гороскоп легче лёгкого, и своим враньём и невежеством подрывают доверие к этой поразительно точной науке...
  
   - Будущее покажет, всеразоблачающее время ничего не оставляет под спудом - всё вытаскивает на солнышко, даже из недр земли...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ, в коей продолжается забавное приключение с раешником и повествуется о других поистине превосходных вещах...
  
   - Многословие обыкновенно вызывает скуку...
  
   - Проще, малыш, не пари так высоко, напыщенность всегда неприятна...
  
   - Не придирайтесь к мелочам и не требуйте совершенства, - всё равно вы его нигде не найдёте. Разве у вас сплошь да рядом не играют комедий, где всё - сплошная нелепость и бессмыслица? И, однако ж, успехом они пользуются чрезвычайными, и зрители в совершенном восторге им рукоплещут... Пусть в этом воём представлении окажется столько же несообразностей, сколько песчинок на дне морском, - у меня одна забота: набить кошелёк...
   - Ваша правда...
  
   - Господь каждому воздаёт от щедрот своих, нам же надлежит ходить дорогой прямою и не кривить душою...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ, в коей поясняется, кто такие были маэсе Педро и его обезьяна, и рассказывается о неудачном для Дон Кихота исходе приключения с ослиным рёвом, которое окончилось не так, как он хотел и рассчитывал...
  
   - Нет, нет, сохрани, Господи, и помилуй! Мужи благоразумные и государства благоустроенные берутся за оружие, обнажают шпаги и рискуют собою, своею жизнью и достоянием своим только в четырёх случаях: во-первых, для защиты нашей веры, во-вторых, для защиты собственной жизни, ибо так велит закон Божеский и таково наше естественное право, в-третьих, для защиты чести своей, семьи и имущества, в-четвёртых, служа королю на бранном поле, когда он ведёт войну справедливую, и, если угодно, назовём ещё и пятый случай, - его, впрочем, можно считать вторым, - а именно: защита родины своей. К этим пяти основным поводам мы вправе присоединить несколько других, столь же справедливых и разумных поводов, чтобы взяться за оружие, но о тех, кто прибегает к нему из-за какой-то чепухи, которая скорей может служить поводом для смеха и весёлого времяпрепровождения, нежели для обиды, можно подумать, что они совершенно лишены здравого смысла. К тому же месть несправедливая (а справедливой мести вообще не существует) противоречит нашей религии, религия же велит нам делать добро врагам и любить ненавидящих нас, каковая заповедь представляется трудноисполнимою лишь тем, кто помышляет более о мирском, нежели о Божественном, и для кого плоть важнее духа, ибо Иисус Христос, истинный богочеловек, который никогда не лгал и не мог и не может лгать, сказал, давая нам свой закон, что иго его благо и бремя его легко, а значит, он не мог заповедовать нам ничего непосильного. Итак, государи мои, по всем законам Божеским и человеческим выходит, что вы должны утихомириться...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ о событиях, которые, как говорит Бен-инхали, станут известны тому, кто о них прочтёт, если только он будет читать со вниманием.
  
   Когда храбрец бежит, значит, он разгадал военную хитрость противника, а мужам благоразумным должно беречь себя для более важных случаев...
  
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ о славном приключении с заколдованною ладьёю...
  
   Он любовался приветными её берегами, светлыми её струями, мирным течением полных её и зеркальных вод, и это увеселяющее взоры зрелище навеяло Дон Кихоту множество отрадных воспоминаний...
  
   Тут только Бог может помочь, ибо весь подлунный мир - клубок козней и противоречивых устремлений. Я же ничего не могу в сём случае поделать.
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ о том, что произошло между Дон Кихотом и прекрасной охотницей...
  
   Молча сели они верхами и покинули берега славной реки, и тут Дон Кихот погрузился в любовные свои думы, а Санчо - в думы о своём возвышении...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ, повествующая о многих великих событиях...
  
   Санчо... обожал довольство, и как скоро ему представлялся случай понаслаждаться жизнью, он неукоснительно хватал его за вихор...
  
   Когда с Дон Кихота сняли доспехи, он, тощий, высокий, долговязый, с такими впалыми щеками, что казалось, будто они целуют одна другую изнутри...
  
   - Помни, греховодник, что господа пользуются тем большим уважением, чем добропорядочнее и благовоспитаннее их слуги, и что одно из главных достоинств, коими принц отличается от остальных людей, состоит в том, что слуги его так же хороши, как и он сам...
  
   - Пригласил к себе один идальго из нашего села, очень богатый и знатный... одного честного, но бедного крестьянина... Собираются они оба садиться за стол, тут крестьянин и заладил: пусть, дескать, на почётное место садится идальго, а идальго заладил: пусть туда садится крестьянин, у него, мол, в доме всё должно быть, как он прикажет, однако ж крестьянину хотелось блеснуть своей вежливостью и благовоспитанностью, и он - ни за что; наконец, идальго рассердился, схватил крестьянина за плечи, насильно усадил его и сказал: "Да садись же ты, дубина! Куда бы я ни сел, моё место всё будет почётнее твоего"...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ о том, как Дон Кихот ответил своему хулителю, а равно и о других происшествиях, и важных и забавных...
  
   - Люди учёные не владеют никаким другим оружием, кроме оружия женщин, то есть языка...
  
   - Одни шествуют по широкому полю надутого честолюбия, другие идут путём низкой и рабьей угодливости, третьи - дорогою лукавого лицемерия, четвёртые - стезёю истинной веры, я же, ведомый своею звездою, иду узкой тропой странствующего рыцарства, ради которого я презрел житейские блага, но не честь. Я вступался за униженных, выпрямлял кривду, карал дерзость, побеждал великанов и попирал чудовищ. Я влюблён единственно потому, что так странствующим рыцарям положено, но я не из числа влюблённых сластолюбцев, моя любовь - платоническая и непорочная. Я неизменно устремляюсь к благим целям, а именно: всем делать добро и никому не делать зла...
  
   - Про таких, как я, говорят: "К добрым людям пристанешь, сам добрым станешь", а потом ещё: "С кем поведёшься, от того и наберёшься, и ещё: "Доброго дерева сень сулит тебе добрую тень"...
  
   - Ваша светлость не хуже меня знает разницу между обидой и оскорблением: оскорбление исходит от того, кто может его нанести, кто его наносит и кто в нанесении его упорствует, меж тем как обида может исходить от кого угодно и не заключать в себе ничего оскорбительного...
  
   - Выходит, стало быть, век живи - век учись, говорят ещё: дольше проживёшь на свете - больше горя ты хлебнёшь, хотя вот этак помыкаться - это не горе, а одно удовольствие...
  
   - Одному Богу известно, существует Дульсинея на свете или же не существует, вымышлена она или же не вымышлена... Я не выдумывал мою госпожу и не создавал её в своём воображении, однако всё же представляю её себе такою, какою подобает быть сеньоре, обладающей всеми качествами, которые способны удостоить её всеобщего преклонения, а именно: она - безупречная красавица, величавая, но не надменная, в любви пылкая, но целомудренная, приветливая в силу своей учтивости, учтивая в силу своей благовоспитанности и, наконец, бесподобная в силу своей родовитости, ибо на благородной крови расцветает и произрастает красота, достигающая более высоких степеней совершенства, нежели у низкого происхождения красавиц...
   Дульсинею должно судить по её делам, кровь облагораживают добродетели, и большего уважения заслуживает худородный праведник, нежели знатный грешник. Дульсинея обладает таким гербом, благодаря которому она может стать полновластною королевою: достоинства прекрасной и добродетельной женщины способны творить чудеса необыкновенные и если не явно, то, по крайней мере, в скрытом состоянии заключают в себе наивысшее благополучие....
  
   - Мы знаем по долгому опыту: для того, чтобы быть губернатором, не надобно ни великого умения, ни великой учёности, - сколько таких губернаторов, которые и читают-то по складам, а насчёт управления - сущие орлы! Важно, чтобы они были преисполнены благих намерений и чтобы они добросовестно относились к делу, советники же и наставники у них всегда найдутся: ведь неучёные губернаторы из дворян вершат суд непременно с помощью заседателя. Я бы, со своей стороны, посоветовал Санчо взяток не брать, но и податей не упускать...
  
   - Обычаи разных стран и княжеских палат тогда только и хороши, когда они не причиняют неприятностей...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ о приятной беседе герцогини и её горничных девушек с Санчо, достойной быть прочитанною и отмеченною...
  
   - После того как я выслушала рассказ доброго Санчо, на душу мне пало новое сомнение, и некий голос мне шепчет: "Коль скоро Дон Кихот Ламанчский - сумасшедший, невменяемый и слабоумный, а его оруженосец Санчо Панса про то знает и, однако, продолжает состоять у него на службе, всюду сопровождает его и всё ещё верит неисполнимым его обещаниям, то, по всей вероятности, он ещё безумнее и глупее своего господина. А когда так, то смотри, сеньора герцогиня, как бы ты не просчиталась, доверивши Санчо Пансе управление островом: ведь если он сам с собой не может управиться, то как же он будет управлять другими?"
   - Ей-богу, сеньора, сомнение это явилось у вас не зря...
   А ежели ваше высоколетство не соизволит пожаловать мне обещанный остров, стало быть, уж это Господь Бог сотворил меня таким незадачливым, а может, для души моей оно ещё выйдет на пользу: я хоть и простоват, а всё-таки смекаю, что значит пословица: "На беду у муравья крылья выросли", и пожалуй, что Санчо-оруженосец скорее попадёт в рай, нежели Санчо-губернатор...
   - Добрый Санчо, уж верно, знает, что если дворянин что-либо пообещал, то постарается это исполнить даже ценою собственной жизни. Герцог, мой муж и повелитель, хотя и не из странствующих, а всё же рыцарь, и того ради сдержит своё слово касательно обещанного острова наперекор зависти и злобе всего мира. Итак, Санчо, воспрянь духом: в один прекрасный день ты будешь возведён на престол своего острова и государства, примешь бразды правления и станешь жить, поживать да добра наживать. Единственно, что я вменяю тебе в обязанность, это как можно лучше управлять своими вассалами: предуведомляю тебя, что все они - люди честные и благородные.
   - Насчёт того, чтобы управлять по-хорошему, меня просить не нужно, душа у меня добрая, и бедняков я жалею, а кто сами месят да пекут, у тех краюхи не украдут, и, Бог свидетель, при мне никто карты не передёрнет, я - старый воробей: меня на мякине не проведёшь, я знаю, когда нужно ухо востро держать, и в грязь лицом не ударю, потому я знаю, где собака зарыта, и говорю я всё это к тому, что для добрых людей я в лепёшку расшибусь, а для дурных - вот Бог, а вот порог. И сдаётся мне, что в управлении страной лиха беда - начало, и, может статься, недельки через две я так наловчусь губернаторствовать, что буду понимать в этом толк побольше, нежели в хлебопашестве, хоть я и хлебопашец от молодых ногтей.
   - Твоя правда, Санчо, учёным никто не родится, даже епископы делаются из людей, а не из камней...
   - Возьми-ка ты осла с собой, Санчо, когда отправишься управлять, там он у тебя будет в холе, и работать ему не придётся.
   - А что вы думаете, сеньора герцогиня? Я сам не раз видел, как посылали ослов управлять, так что если я возьму с собой своего, то никого этим не удивлю...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ, в коей рассказывается о том, как был изобретён способ расколдовать несравненную Дульсинею Тобосскую, что составляет одно из наиславнейших приключений во всей этой книге...
  
   - Не люблю я, когда вельможи и короли подвергают себя такой опасности будто бы ради удовольствия, да и удовольствия-то я никакого не нахожу в убийстве ни в чём не повинного животного.
   - Нет, Санчо, ты ошибаешься, нет занятия более подходящего и более необходимого для королей и вельмож, нежели псовая охота. Охота - это прообраз войны: на охоте также есть свои военные хитрости, засады и ловушки, дабы можно было без риска для себя одолеть противника. На охоте мы терпим и дикий холод, и палящий зной, презираем и сон и негу, укрепляем свои силы, упражняем наше тело, чтобы оно сделалось более гибким, - одним словом, это занятие вреда никому не причиняет, а удовольствие доставляет многим, наиболее же ценное свойство псовой охоты заключается в том, что она - не для всех, и это её отличает от других видов охоты, за исключением, впрочем, соколиной, которая также предназначена только для королей и знатных особ. Итак, Санчо, измени своё мнение, и когда будешь губернаторствовать, то выезжай на охоту, и ты сам увидишь, что это пойдёт тебе на пользу.
   - Ну уж нет, губернатор честный - сиди дома, и ни с места. Хорош бы он был: к нему посетители по самонужнейшему делу, а он себе развлекается в лесу! Да этак у него всё государство развалится! По правде вам скажу, сеньор: охота и всякие иные потехи - это скорей по части бездельников, нежели губернаторов. Я же для препровождения времени по большим праздникам буду играть в свои козыри, а по воскресеньям и в небольшие праздники - в кегли, а все эти охоты да чертохоты - не в моём духе, да и совесть мне этого не позволит.
   - Дай Бог, Санчо, чтобы так оно и было. На словах-то мы все, как на гуслях.
   - Что вы там не говорите, а исправному плательщику залог не страшен, и не у того дело спорится, кто до свету встать не лениться, а кому от Бога подмога, и ведь не ноги над брюхом начальники, а брюхо над ногами. Я хочу сказать, что если Господь мне поможет и я честно буду исполнять свой долг, то, без сомнения, из меня выйдет орёл, а не губернатор, мне палец в рот не клади!..
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ, в коей продолжается рассказ о том, как Дон Кихот узнал о способе расколдовать Дульсинею, а равно и о других удивительных происшествиях...
  
   Хоть принято считать, что чародеев,
   Волшебников и магов отличает
   Завистливый, коварный, злобный нрав,
   Я кроток, ласков, к людям благосклонен
   И всячески стремлюсь творить добро...
  
   - Видно, забыла, как у нас говорят: навьючь осла золотом - он тебе и в гору бегом побежит, а подарки скалу прошибают, а у Бога просить не стыдись, но и потрудиться для него не ленись, и синица в руках лучше, чем журавль в небе...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ, в коей рассказывается о необычайном и невообразимом приключении с дуэньей Гореваной, иначе называемой графинею Трифальди, и приводится письмо, которое Санчо Панса написал жене своей Тересе Панса...
  
   - К сведению вашей светлости, дорогая моя сеньора, я написал письмо моей жене Тересе Панса и уведомил её обо всём, что со мной произошло с тех пор, как мы с ней расстались; письмо у меня тут, за пазухой, остаётся только надписать адрес, и мне бы хотелось, чтобы ваше благоразумие его прочитало, потому мне сдаётся, что оно написано по-губернаторски, то есть так, как должны писать губернаторы.
   - А кто же его сочинил?
   - Кто же, как не я, грешный?
   - И сам же и написал?
   - Какое там, я не умею ни читать, ни писать, я могу только поставить свою подпись.
   - Ну что ж, посмотрим, я уверена, что в этом письме ты выказал свои блестящие умственные способности...
  
   "Ты жена губернатора, смотри же: у тебя всё должно быть так, чтобы комар носа не подточил!..
   В здешних краях говорят, что мой господин Дон Кихот - помешанный разумник и забавный сумасброд и что я ему отличная пара...
   Как говорит мой господин, учтивые выражения - это самая дешёвая и ни к чему не обязывающая вещь на свете. Богу было неугодно послать мне ещё один чемоданчик с сотней эскудо, как в прошлую поездку, но ты, милая Тереса, не огорчайся, козла пустили в огород, и в должности губернатора мы своё возьмём. Одно только сильно меня беспокоит: говорят, если этого хоть раз попробуешь, то язык проглотишь, а вот коли так оно и будет, то губернаторство недёшево мне обойдётся. Впрочем, калекам и убогим подают столько милостыни, что они живут как каноники. Вот и выходит, что не так, так этак, а ты у меня, надо надеяться, разбогатеешь. Пошли тебе бог счастья, а меня да хранит он ради тебя.
   Писано в этом замке 1614 года 20 дня.
   Твой супруг, губернатор
   Санчо Панса".
  
   - Вы здесь выказали чрезмерное корыстолюбие, но ведь погонишься за прибытком, а вернёшься с убытком, от зависти, говорят, глаза разбегаются, и алчный правитель творит неправый суд...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ, в коей продолжается славное приключение с дуэньей Гореваной...
  
   - Боюсь, как бы сеньора дуэнья не подложила мне свинью по части моего губернаторства...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ, в коей приводится рассказ дуэньи Гореваны о её недоле.
  
   Следом за унылыми музыкантами по саду шли двумя рядами двенадцать дуэний в широких хламидах...
  
   ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ, в коей Трифальди продолжает удивительную свою и приснопамятную историю.
  
   Каждое слово Санчо Пансы восхищало герцогиню и приводило в отчаяние Дон Кихота; и как скоро Дон Кихот велел ему замолчать, то Горевана продолжала...
  
   ГЛАВА СОРОКОВАЯ о вещах, имеющих отношение и касательство к этому приключению и к приснопамятной этой истории...
  
   Все охотники до таких историй, как эта, должны быть воистину благодарны Сиду Ахмету, первому её автору, который по своей любознательности выведал наимельчайшие её подробности и ярко их осветил...
  
   ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ о том, как появился Клавиленьо, и о том, чем кончилось затянувшееся это приключение...
  
   - Начать какое-нибудь дело - значит уже наполовину его кончить...
  
   - Обманывать тех, кто тебе верит, - это занятие не из весьма доблестных...
  
   ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ о советах, которые Дон Кихот преподал Санчо Пансе перед тем, как тот отправился управлять островом, а равно и о других весьма важных вещах...
  
   - С тех пор как я спустился с неба и с тех пор как я с поднебесной высоты окинул взглядом землю и увидел, какая она маленькая, моё огромное желание стать губернатором слегка ослабело: в самом деле, что ж тут такого величественного - владеть горчичным зерном, что ж это за высокая должность и что ж это за владычество - управлять полдюженою людей с орешек ростом? А ведь мне тогда показалось, что на всей земле больше никого и нет. Вот если б вы, ваша светлость, соизволили пожаловать мне малую толику неба, хотя бы так с полмили, я бы обрадовался больше, нежели величайшему острову в мире.
   - Послушай, друг Санчо, я не властен кого бы то ни было наделять ни единым кусочком неба, будь он даже величиною с ноготь, - подобные милости и щедроты могут исходить только от Господа Бога. Я даю тебе, что могу, а именно самый настоящий остров, круглый и аккуратный, в высшей степени плодородный и обильный, так что если тебе удастся прибрать его к рукам, то при наличии стольких земных благ ты приберёшь и блага небесные.
   - Ин ладно, остров так остров, я постараюсь быть таким губернатором, чтобы назло всем мошенникам душа моя попала на небо. И это я не из корысти мечу в высокие начальники и залетаю в барские хоромы, - просто мне хочется попробовать, какое оно, это губернаторство.
   - Раз попробуешь, Санчо, язык проглотишь, нет ничего слаще повелевать и видеть, что тебе повинуются. Могу ручаться, что когда твой господин сделается императором, - а судя по тому, как идут его дела, он будет таковым непременно, - то этого сана никакими силами у него уже не отнимешь, и в глубине души он будет сожалеть и досадовать, что так поздно стал императором.
   - Сеньор! Я нахожу, что повелевать всегда приятно, хотя бы даже стадом баранов.
   - И во всём-то ты разбираешься, я надеюсь, что и управлять ты будешь столь же мудро, сколь мудры твои речи... Ты отправишься управлять островом... завтра, а сегодня вечером тебе выдадут приличное новому твоему званию платье и снарядят в дорогу.
   - Пусть одевают, как хотят, я в любом наряде останусь Санчо Пансою.
   - И то правда, но всё-таки одежда должна соответствовать роду занятий и занимаемой должности: так, например, законоведу неудобно одеваться, как солдат, а солдату - как священник. Ты же, Санчо, будешь одет наполовину как судейский, а наполовину как военачальник, ибо на том острове, который я тебе жалую, в военных такая же нужда, как и в учёных, а в учёных, - такая же, как и в военных.
   - Вот по учёной части я как раз слабоват, я даже азбуки и той не знаю. Впрочем, хороший губернатор должен уметь вместо подписи крестик поставить - и ладно. Если же мне выдадут оружие, то с Божьей помощью я не выпущу его из рук, доколе не упаду.
   - Всегда руководствуйся высокими этими соображениями, Санчо, и ты избежишь ошибок...
  
   В это время вошёл Дон Кихот и, узнав, о чём идёт речь, и что Санчо спешно принимает бразды правления, взял его за руку и с дозволения герцога увел к себе, дабы преподать советы, как ему в той должности подобает себя вести...
  
   - Я возношу бесконечные благодарения Богу за то, что прежде и раньше, чем счастье улыбнулось мне, на тебя свалилась и на твою долю выпала такая удача. Я надеялся, что счастливый случай поможет мне вознаградить тебя за верную службу, и вот я только-только начинаю преуспевать, а твои чаяния прежде времени и вопреки здравому смыслу уже сбылись. Иные действуют подкупом, докучают, хлопочут, встают спозаранку, выпрашивают, упорно добиваются - и цели своей, однако ж, не достигают, а другой, неизвестно как и почему, сразу получает должность и службу, коей столь многие домогались, и тут кстати и к месту будет привести пословицу, что как, мол, ни старайся, а на всё - судьба. По мне, ты - чурбан, и ничего более, ты спозаранку не вставал, допоздна не засиживался, ты палец о палец не ударил, но тебя коснулся дух странствующего рыцарства - и вот ты уже, здорово живёшь, губернатор острова. Всё это, Санчо, я говорю к тому, чтобы ты не приписывал собственным своим заслугам оказанной тебе милости, - нет, прежде возблагодари всевышнего, который отеческою рукою всё направляет ко благу, а затем возблагодари орден странствующего рыцарства, наивысшего благородства исполненный. Итак, постарайся всем сердцем воспринять то, что я тебе сказал, а затем, о сын мой, выслушай со вниманием своего Катона, желающего преподать тебе советы и быть твоим вожатаем и путеводною звездою, которая направила бы и вывела тебя к тихому пристанищу из того бурного моря, куда ты намереваешься выйти, ибо должности и высокие назначения суть не что иное, как бездонная пучина смут.
   Прежде всего, сын мой, тебе надлежит бояться Бога, ибо в страхе Господнем заключается мудрость, будучи же мудрым, ты избежишь ошибок.
   Во-вторых, загляни внутрь себя и постарайся себя познать, познание же это есть наитруднейшее из всех, какие только могут быть. Познавши самого себя, ты уже не станешь надуваться, точно лягушка, пожелавшая сравняться с волом, если же станешь, то, подобно павлину, смущённо прячущему свой пышный хвост при взгляде на уродливые свои ноги, ты невольно будешь прятать хвост безрассудного своего тщеславия при мысли о том, что в родном краю ты некогда пас свиней...
   - Ведь не все правители королевского рода.
   - Твоя правда, и вот почему людям происхождения незнатного, занимающим важные посты, надлежит проявлять мягкость и снисходительность, каковые в сочетании с благоразумною осторожностью избавляют от злостной клеветы, а иначе от неё ни в какой должности не убережёшься.
   О своём худородстве, Санчо, говори с гордостью и признавайся, не краснея, что ты из крестьян, ибо никому не придёт в голову тебя этим стыдить, коль скоро ты сам этого не стыдишься; вообще стремись к тому, чтобы стать смиренным праведником, а не надменным грешником. Бесчисленное множество людей, в низкой доле рождённых, достигали наивысших степеней и были возводимы в сан первосвященнический или же императорский, чему я мог бы привести столько примеров, что ты устал бы меня слушать.
   Помни, Санчо: если ты вступишь на путь добродетели и будешь стараться делать добрые дела, то тебе не придётся завидовать делам князей и сеньоров, ибо кровь наследуется, а добродетель приобретается, и она имеет ценность самостоятельную, в отличие от крови, которая таковой ценности не имеет.
   А когда так, то в случае, если кто-нибудь из родственников твоих вздумает навестить тебя на твоём острове, то не гони его и не обижай, но, напротив того, прими с честью и обласкай, - этим ты угодишь Богу, который не любит, когда гнушаются кем-либо из его созданий, и вместе с тем соблюдёшь мудрый закон природы.
   Если привезёшь с собою жену (ибо нехорошо, когда люди, призванные к исполнению служебных своих обязанностей на долгий срок, пребывают в разлуке с супругами), то поучай её, наставляй и шлифуй природную её неотёсанность, ибо что умный губернатор приобрёл, то может растерять и расточить глупая его и неотёсанная жена.
   Если ты овдовеешь (что всегда может случиться) и благодаря своему положению составишь себе более блестящую партию, то смотри, как бы новая твоя жена не превратилась в удочку с крючком и не начала приговаривать: "Ловись, ловись, рыбка, большая и маленькая", - истинно говорю тебе, что за все взятки, которые вымогает жена судьи, в день Страшного суда ответит её муж, и после смерти он в четырёхкратном размере заплатит за те побочные статьи дохода, на которые он при жизни не обращал внимания.
   Ни в коем случае не руководствуйся законом личного произвола: этот закон весьма распространён среди невежд, которые выдают себя за умников.
   Пусть слёзы бедняка вызовут в тебе при одинаково сильном чувстве справедливости больше сострадания, чем жалобы богача.
   Всячески старайся обнаружить истину, что бы тебе ни сулил и ни преподносил богач и как бы ни рыдал и ни молил бедняк.
   В тех случаях, когда может и должно иметь место снисхождение, не суди виновного по всей строгости закона, ибо слава судьи сурового ничем не лучше славы судьи милостивого.
   Если когда-нибудь жезл правосудия согнётся у тебя в руке, то пусть это произойдёт не под тяжестью даров, но под давлением сострадания.
   Если тебе когда-нибудь случится разбирать тяжбу недруга твоего, то гони от себя всякую мысль о причинённой тебе обиде и думай лишь о том, на чьей стороне правда.
   Да не ослепляет тебя при разборе дел личное пристрастие, иначе ты допустишь ошибки, которые в большинстве случаев невозможно бывает исправить, а если и возможно, то в ущерб доброму твоему имени и даже твоему достоянию.
   Если какая-нибудь красавица будет просить, чтобы ты за неё заступился, то отврати очи от её слёз и уши от её стенаний и хладнокровно вникни в суть её просьбы, иначе разум твой потонет в её слезах, а добродетель твоя - в её вздохах.
   Если ты накажешь кого-нибудь действием, то не карай его ещё и словом, ибо с несчастного довольно муки телесного наказания, и прибавлять к ней суровые речи нет никакой надобности.
   Смотри на виновного, который предстанет пред твоим судом, как на человека, достойного жалости, подверженного слабостям испорченной нашей природы, и по возможности, не в ущерб противной стороне, будь с ним милостив и добр, ибо хотя все свойства божества равны, однако же в наших глазах свойство всеблагости прекраснее и великолепнее, нежели свойство всеправедности.
   Если же ты, Санчо, наставления эти и правила соблюдёшь, то дни твои будут долги, слава твоя будет вечной, награду получишь ты превеликую, блаженство твоё будет неизреченно, детей ты женишь по своему благоусмотрению, дети твои и внуки будут иметь почётное звание, уделом твоим будет мир и всеобщее благорасположение, а затем, в пору тихой твоей и глубокой старости, в урочный час за тобою явится смерть, и нежные, мягкие руки правнуков твоих закроют тебе очи. Все эти назидания должны послужить к украшению твоей души, а теперь послушай назидания, имеющие своею целью украшение тела.
  
   ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ о второй части советов, преподанных Дон Кихотом Санчо Пансе.
  
   Кто бы из тех, кто слышал вышеприведённые рассуждения Дон Кихота, не признал бы его за человека совершенно здравомыслящего и преисполненного самых благих намерений? Но, как это на протяжении великой нашей истории не раз было замечено, он начинал нести околесную, только когда речь заходила о рыцарстве, рассуждая же о любом другом предмете, он выказывал ум ясный и обширный, так что поступки его неизменно расходились с его суждениями, а суждения с поступками; что же касается второй части правил, коим он обучал Санчо, то здесь он выказал остроумие чрезвычайное и в рассудительности своей и в своём помешательстве дошёл до наивысшей точки. Санчо слушал его с неослабным вниманием и старался удержать в памяти его советы: видно было, что он намерен хорошенько запомнить их, дабы с их помощью рождение нового губернатора протекло благополучно. Дон Кихот между тем продолжал:
  
   - Касательно того, как надлежит держать свой дом и самого себя, Санчо, то прежде всего я советую тебе соблюдать чистоту и стричь ногти, а ни в коем случае не отращивать их, как это делают некоторые, по невежеству своему воображающие, будто длинные ногти составляют украшение рук, меж тем как если не обстригать грязные эти наросты, то они смахивают на когти хищной птицы: это чудовищное безобразие и нечистоплотность.
   Никогда не ходи, Санчо, распоясанным и неопрятным: беспорядок в одежде есть признак расслабленности духа, если только это не нарочитая небрежность и распущенность, в чём, например, подозревали Юлия Цезаря.
   Установи с наивозможною точностью, сколь важен твой пост, и если занимаемое тобою положение дозволяет людям твоим носить ливреи, то позаботься, чтобы эти ливреи были не столько ярки и пышны, сколько приличны и прочны, и распредели их между своими лакеями и нищими, то есть, вместо того чтобы одеть шесть слуг, лучше одень трёх слуг и трёх нищих, и тогда у тебя будут слуги на земле и на небе: этот новый способ распределения ливрей недоступен пониманию людей тщеславных.
   Не потребляй ни чеснока, ни лука, дабы по запаху нельзя было догадаться, что ты из мужиков.
   Ходи медленно, говори раздельно, но не до такой степени, чтобы можно было подумать, будто ты сам себя слушаешь, ибо всякая напыщенность противна.
   За обедом ешь мало, а за ужином ещё меньше, ибо здоровье всего тела куётся в кузнице нашего желудка.
   Будь умерен в питье из тех соображений, что человек, выпивший лишнее, не хранит тайн и не исполняет обещаний.
   Не вздумай, Санчо, жевать обеими челюстями сразу, а также эрутировать в присутствии кого бы то ни было.
   - Я не понимаю, что значит эрутировать.
   - Эрутировать, Санчо, значит рыгать, но это одно из самых грубых слов во всём испанском языке, хотя оно и весьма выразительно, по сему обстоятельству люди с нежным слухом прибегли к латыни и слово "рыгать" заменили словом эрутировать, слово же "рыгание" - словом эрутация, а что не все пока ещё понимают вновь образованные слова, но этого бояться нечего, со временем слова эти войдут в наш обиход и станут всем понятны: язык находится под властью обычая и под властью тёмного народа, а таким путём он обогащается...
   Равным образом, Санчо, оставь привычку вставлять в свою речь уйму пословиц, ибо хотя пословицы суть краткие изречения, однако ж ты в большинстве случаев притягиваешь их за волосы, вот почему в твоих устах они представляются уже не изречениями, а просто-напросто бреднями...
   Когда сидишь на коне, не откидывайся на заднюю луку седла, не вытягивай и не расставляй ноги, а держи их поближе к конскому брюху, и не сиди раскорякой, будто едешь на своём сером, ибо по тому, как человек сидит на коне, всегда можно определить, кто он, - знатный верхоконный или же простой конюх.
   Спи умеренно: кто не встаёт вместе с солнцем, тот не знает радостей дня; прими в соображение, что расторопность есть мать удачи, врагиня же её, леность, всегда препятствует достижению благой цели...
  
   - Никогда не оспаривай знатности чьего-либо рода, во всяком случае не сравнивай один род с другим, оттого, что при сравнении один род невольно окажется более знатным, и тот, кого ты унизил, возненавидит тебя, тот же, кого ты превознёс, ничем тебя не отблагодарит.
  
   - Сеньор! Я отлично понимаю, что ваша милость учит меня вещам благим, святым и полезным, но могут ли они мне пригодиться, раз я их все до одной позабуду?.. А потому не мешало бы вам записать всё это на бумажке и дать мне: правда, я сам ни читать, ни писать не умею, но я передам бумагу моему духовнику, - пусть он по мере надобности твердит и напоминает мне об этом.
   - Как плохо, когда губернатор не умеет ни читать, ни писать! Надобно тебе сказать, что если кто не знает грамоте, то это означает одно из двух: либо он из очень скромной или даже совсем простой семьи, либо он сам по себе настолько испорчен и дурён, что на него не могли оказать воздействие ни благой пример, ни благое учение. Это твой большой недостаток; мне бы хотелось, чтобы ты, по крайней мере, научился подписывать свою фамилию.
   - Поставить-то свою подпись я умею... А затем я всегда могу сделать вид, что у меня отнялась рука, и велю кому-нибудь подписываться за меня: всё на свете поправимо, кроме одной смерти, а как я буду там царь и бог, то, стало быть моё слово - закон... Со мной шутки плохи... А кого Господь возлюбит, того он на дне моря разыщет... И потом: глупые речи богача сходят за мудрые изречения, а ведь я буду богат, коли буду губернатором, и к тому же я намерен быть губернатором щедрым, а значит, все мои недостатки будут не видны. Нет, мы тоже себе на уме, "сколько имеешь, столько ты и стоишь", с человеком великого достатка ссориться несладко...
  
   - Сеньор! Коли ваша милость думает, что я не гожусь в губернаторы, то я тут же, не сходя с места, сложу с себя это звание, потому малюсенькая частица моей души, величиною с чёрный кончик ногтя, мне дороже всего моего тела: останусь-ка я просто-напросто Санчо, и на одном хлебе с луком я проживу не хуже губернатора со всеми его куропатками да каплунами, и то сказать: когда мы спим, мы все равны - начальники и подначальные, и бедные и богатые. И если вы, ваша милость, над этим делом подумаете, то, конечно, вспомните, что сами же вы и толкнули меня на губернаторство, а я во всех этих губернаторствах и островах понимаю, как свинья в апельсине, и если вы полагаете, что из-за губернаторства меня чёрт схватит, то я предпочитаю как простой Санчо отправиться в рай, нежели губернаторством - в ад.
   - Я считаю, что за эти последние твои слова тебя можно назначить губернатором тысячи островов. У тебя доброе сердце, а ведь без этого никакая наука впрок не пойдёт. Поручи себя Господу Богу и старайся не уклоняться от первоначального своего решения: я хочу сказать, что ты должен поставить себе за правило и твёрдо наметить себе цель - добиваться своего в любом деле, а небо всегда споспешествует благим желаниям...
  
   ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЁРТАЯ о том, как Санчо Панса принял бразды правления, и об одном необычайном приключении Дон Кихота в герцогском замке...
  
   - Я не так воспитана, чтобы оскорблять скромность сеньора Дон Кихота, - сколько я понимаю, из многочисленных добродетелей, присущих вам, особенно украшает целомудрие. Ваша милость вольна раздеваться и одеваться в полном одиночестве и по своему хотению, как и когда вам вздумается, - никто вам мешать не будет...
  
   - Я отлично знаю, что святость заключается в милосердии, смирении, вере, послушании и бедности, но со всем тем я утверждаю, что человек, который в бедности находит удовлетворение, должен быть во многих отношениях богоподобен, если только это не та бедность, о которой говорится у одного из величайших святых: "Пользующиеся миром сим должны быть как не пользующиеся", то есть так называемая нищета духа. Но ты, второй вид бедности!..
   Жалок тот дворянин, который дома ест впроголодь, а на улице напускает на себя важность и лицемерно ковыряет во рту зубочисткой, меж тем как он не ел ничего такого, после чего ему требовалось бы поковырять в зубах! Жалок тот, у кого честь стыдлива и которому кажется, будто всем издали видно, что башмаки у него в заплатах, шляпа лоснится от пота, накидка обтрёпана, а в животе пусто!..
  
   ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ о том, как премудрый Санчо Панса вступил во владение своим островом и как он начал им управлять...
  
   Итак, Санчо со всею своею свитою прибыл в городок, насчитывающий до тысячи жителей и являвшийся одним из лучшим владений герцога. Санчо Пансе сообщили, что остров называется Баратария...
  
   - На нашем острове, сеньор губернатор, издревле ведётся обычай: кто вступает во владение славным этим островом, тому задают некоторые вопросы, иногда довольно запутанные и трудные, он же обязан на них ответить, и по его ответам горожане составляют себе мнение о сметливости нового своего губернатора и радуются его прибытию или напротив, приунывают...
  
   - Сеньоры! Я бедный свиновод. Нынче утром, продавши нескольких, извините за выражение, свиней, я ехал из вашего города, и продал-то я их в убыток: почти всё, что выручил, ушло на пошлины да на взятки...
  
   ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ об ужасающей кутерьме с колокольчиками и котами, прервавшей объяснения Дон Кихота с влюблённою Альтисидорою...
  
   - Распорядитесь, сеньора, чтобы вечером в мой покой принесли лютню: я, сколько могу, утешу страждущую эту девицу, ибо скорое разочарование, наступающее в первоначальную пору любви, - это самое верное средство...
  
   С петель разума срывать
   Душу страсть умеет ловко,
   Расслабляющую праздность
   Применяя вместо лома.
  
   Но работа, и шитьё,
   И домашние заботы -
   Верное противоядье
   От тревог и мук любовных,
  
   Честной девушке, о браке
   Помышляющей законном,
   Скромность служит и приданым,
   И завидной похвалою.
  
   Ведь и странствующий рыцарь,
   И столичный франт-придворный
   Бойким только строят куры,
   А берут в супруги скромниц.
  
   Грех считать любовью чувство,
   Что живёт лишь миг короткий,
   Что при встрече возникает,
   А при расставанье блекнет.
  
   Это лишь каприз минутный,
   Что назавтра же проходит,
   И не может он оставить
   В нашем сердце след глубокий.
  
  
   Кто по старой краске пишет,
   Тот маляр, а не художник;
   Там, где страсть жива былая,
   Места нет для страсти новой.
  
   Так мне в душу врезан образ
   Дульсинеи из Тобосо,
   Что никто её оттуда
   Втеснить уже не может.
  
   В человеке постоянство -
   Драгоценнейшее свойство:
   С помощью его влюблённых
   До себя Амур возносит.
  
   ГЛАВА СОРОК СЕДЬМАЯ, в коей продолжается рассказ о том, как Санчо Панса вёл себя в должности губернатора...
  
   - Учитель наш Гиппократ, светоч и путеводная звезда всей медицины, в одном из своих афоризмов говорит: "Всякое объядение вредно"...
   - Выберите мне, сеньор доктор, изо всех кушаний, какие есть на столе, самое полезное и наименее вредное... И дайте мне его спокойно съесть, потому ... я умираю с голоду... отнимая у меня пищу, вы не только не продлите, а скорей укоротите мой век...
  
   - Убить плохого лекаря, врага моего государства, - это дело богоугодное...
  
   ГЛАВА СОРОК ВОСЬМАЯ о том, что произошло между Дон Кихотом и дуэньей герцогини доньей Родригес, равно как и о других событиях, достойных записи и увековечения...
  
   - Я буду слушать вас ушами целомудрия и окажу вам помощь делами милосердия...
  
   ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ о том, что случилось с Санчо Пансою, пока он дозором обходил остров...
  
   Высокие посты и должности либо оттачивают ум человеческий, либо притупляют его...
  
   - Надобно вам знать, друзья мои, что праздношатающийся люд в государстве - это всё равно что трутни в улье, которые пожирают мёд, собранный пчёлами-работницами. Я намерен оказывать покровительство крестьянам, охранять особые права идальго, награждать людей добродетельных, а самое главное - относиться с уважением к религии и оказывать почёт духовенству...
  
   - Сеньор губернатор! Я вам всё расскажу возможно короче. Этот господин только что выиграл в игорном доме более тысячи реалов, и одному Богу известно, каким образом. Я при сём присутствовал, и в ряде сомнительных случаев, хотя и против совести, присуждал в его пользу. Он огрёб свой выигрыш, и я надеялся, что получу от него магарыч хотя бы в размере одного эскудо: это уж так принято и так заведено - вознаграждать столь важных лиц, каков я, следящих за правильностью ходов, содействующих беззакониям и предотвращающих ссоры, а он спрятал деньги и ушёл. Я разозлился, догнал его и в самых нежных и учтивых выражениях попросил подарить мне хотя бы восемь реалов, а ведь он знает, что я человек честный и что я должности никакой не занимаю и доходов ниоткуда не получаю, ибо родители мои ничему меня не учили и ничего мне не оставили, но этот мошенник, который в жульничестве самому Каку сто очков вперёд даст, а в шулерстве самому Андрадилье, не пожелал мне дать более четырёх реалов. Подумайте, сеньор губернатор, какое бесстыдство и какая наглость!..
  
   - Ты же, что должности не занимаешь и доходов не получаешь, а только небо коптишь, самое позднее отправляйся с нашего острова в изгнание на десять лет, а нарушишь мою волю - будешь отбывать свой срок на том свете, потому я собственноручно повешу тебя на столбе, в крайнем случае это сделает палач по моему повелению...
  
   - Во что бы то ни стало закрою все эти игорные дома: я так полагаю, что от них вред немалый.
   - Вот этот дом вашей милости, во всяком случае, не удастся закрыть: его содержит одно значительное лицо, которое, кстати сказать, в течение года неизмеримо больше проигрывает в карты, нежели получает барыша со своего заведения...
  
   ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ, в коей выясняется, кто были сии волшебники и палачи, которые высекли дуэнью и исщипали и поцарапали Дон Кихота, и повествуется о том, как паж герцогини доставил письмо Тересе Панса, жене Санчо Пансы...
  
   - Молчи, дочка, ты сама не знаешь, что говоришь... Времена меняются: когда отец твой - просто Санчо, так и ты - Санча, а когда он - губернатор, как ты - сеньора...
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ о том, как Санчо Панса губернаторствовал далее, а равно и о других поистине славных происшествиях...
  
   Видя однако ж, что выбор блюд не от него зависит, он, к великому прискорбию своей души и мучению для своего желудка, покорился и проникся доводами Педро Нестерпимо, утверждавшего, что пища умеренная и лёгкая способствует оживлению умственной деятельности, в чём особенно нуждаются лица, стоящие у кормила власти и занимающие важные посты, которые требуют не столько сил телесных, сколько духовных...
   Санчо испытывал голод, и при этом столь мучительный, что в глубине души проклинал и губернаторство, и даже того, кто ему таковое пожаловал...
  
   - Коль скоро оснований у них для того, чтобы осудить его, и для того, чтобы оправдать, как раз поровну, то пусть лучше они его пропустят, потому делать добро всегда правильнее, нежели зло... В сомнительных случаях должно внимать голосу милосердия...
  
   Домоправитель слово своё сдержал: ему не позволяла совесть морить голодом столь рассудительного губернатора... И вот случилось так, что когда Санчо, наевшись вопреки всем правилам и наставлениям доктора, встал из-за стола, явился гонец с письмом от Дон Кихота к губернатору...
  
   "Я ожидал услышать о твоих оплошностях и упущениях, друг Санчо, а вместо этого услышал о твоём остроумии, за что и вознёс особые благодарения господу Богу, который из праха поднимает бедного, а глупца превращает в разумного. Меня уведомляют, что ты правишь, как настоящий человек, но что, будучи человеком, ты смирением своим напоминаешь тварь бессловесную; и, однакож, надобно тебе знать, Санчо, что во многих случаях приличествует и даже необходимо ради упрочения своей власти поступать наперекор смирению своего сердца, потому что особе, занимающей видную должность, надлежит поставить себя сообразно высокому своему положению и не слушаться того, что ей подсказывает её худородность. Одевайся хорошо, потому что и дубина, если её разукрасить, перестаёт казаться дубиной. Из этого не следует, что тебе подобает увешиваться побрякушками и франтить... тебе надлежит одеваться, как того требует занимаемое тобой положение...
   Чтобы снискать любовь народа, коим ты управляешь, тебе, между прочим, надобно помнить о двух вещах: во-первых, тебе надлежит быть со всеми приветливым, а во-вторых, тебе следует заботиться об изобилии съестных припасов, ибо ничто так не ожесточает сердца бедняков, как голод и дороговизна.
   Не издавай слишком много указов, а уж если задумаешь издать, то старайся, чтобы они были дельными, главное - следи за тем, чтобы их соблюдали и исполняли, ибо когда указы не исполняются, то это равносильно тому, как если бы они не были изданы вовсе; более того: такое положение наводит на мысль, что у правителя достало ума и сознания своей власти, чтобы издать указы, но недостало смелости, чтобы принудить соблюдать их, закон же, внушающий страх, но не претворяющийся в жизнь, подобен чурбану, царю лягушек: вначале он наводил на них страх, но потом они стали презирать его и помыкать им.
   Будь отцом родным для добродетелей и отчимом для пороков. Не будь ни постоянно суров, ни постоянно мягок - выбирай середину между этими двумя крайностями, в среднем пути и заключается высшая мудрость. Осматривай тюрьмы, бойни и рынки; посещение губернатором таковых мест - вещь чрезвычайно важная: губернатор утешает узников, надеющихся на скорое окончание своих дел, он - пугалище мясников, которые в его присутствии перестают обвешивать, и, по той же причине, он - гроза всех торговок. В случае если ты корыстолюбец, волокита и лакомка, то не показывай этого, ибо когда народ и твои приближённые узнают о резко означенной в тебе наклонности, то начнут тебя за это допекать и в конце концов свергнут. Просматривай и пересматривай, продумывай и передумывай те советы и правила, которые я дал тебе в письменном виде накануне твоего отъезда на остров, и коли будешь их соблюдать, то увидишь, какую бесценную помощь окажут тебе в преодолении тех препятствий и затруднений, которые на каждом шагу перед правителями возникают. Напиши герцогу и герцогине и изъяви им свою признательность, ибо неблагодарность - дочь гордости и один из величайших грехов, какие только существуют на свете; между тем от человека, питающего благодарность к своим благодетелям, можно ожидать, что он выкажет благодарность и Господу Богу, который столько посылал ему и посылает милостей...
   Господь с тобой, и да будет ему угодно сделать так, чтобы тебе никогда не пришлось в ком-либо возбуждать сострадание.
   Твой друг Дон Кихот Ламанчский".
  
   Ответное письмо:
   "Я так занят делами, что у меня нет времени ни почесать в голове, ни...
   На днях сеньор герцог писал мне и извещал, что к нам на остров пробрались какие-то лазутчики и хотят меня убить, но до сих пор мне удалось обнаружить только одного, некоего лекаря, которому здесь платят жалованье, чтобы он всех назначаемых губернаторов отправлял на тот свет... Он сам про себя говорит, что не лечит болезни, а только предупреждает, лекарство же у него одно: диета да диета, пока больной до того исхудает - в чём только душа держится, как будто истощение не вредней горячки! Словом сказать, он морит меня голодом, а я умираю с досады: ведь я думал, когда собирался губернаторствовать, что буду есть горячее, пить прохладительное, нежить свою плоть на голландских простынях да на пуховиках, а приехал - и стал вести такую строгую жизнь: ну ни дать ни взять отшельник, а как это не по моей доброй воле, то и боюсь я, что в один прекрасный день отправлюсь ко всем чертям.
   До сих пор мне ещё ни податей не приносили, ни подношений не подносили, и я не могу взять в толк, что бы это значило, потому я здесь кое от кого слыхал, что обыкновенно, когда назначается новый губернатор, то ещё до его прибытия на остров жители дарят ему или же ссужают много денег, и что обычай этот существует у всех решительно правителей, а не только у здешних...
   Рынки я посещаю, как Ваша милость мне советовала, и вчера при мне одна женщина торговала орехами, будто бы свежими, а я доказал, что свежие орехи она мешает со старыми, пустыми и гнилыми; я велел отдать все эти орехи в сиротскую школу - там разберутся, торговке же воспретил в течение двух недель появляться на рынке...
   Да хранит Вас Господь от зловредных волшебников, а мне да поможет уйти отсюда добром и с миром, в чём я, однако же, сомневаюсь: по всей видимости, придётся мне на этом самом острове сложить свои кости - так хорошо меня пользует доктор...
   Слуга Вашей милости губернатор Санчо Панса".
  
   Заговорщики, дурачившие Санчо, собрались и стали между собой совещаться, как бы им отправить отсюда губернатора, а губернатор провёл этот день в принятии мер по улучшению государственного устроения во вверенной ему области; так, например, он воспретил розничную перепродажу съестных припасов во всём государстве и разрешил ввоз вина откуда бы то ни было, с тою, однако же оговоркою, что должно быть указано место его изготовления и что цена на него должна быть устанавливаема сообразно с его действительной стоимостью, качеством и маркою, тем же продавцам, которые будут уличены в разбавлении вина водою, а равно и в подделке ярлычков, губернатор положил смертную казнь; он снизил цены на обувь, определил размеры жалованья слугам, которые в своём корыстолюбии не знали удержу; установил строгие взыскания для тех, кто всё равно - днём или же ночью - вздумал бы распевать непристойные и озорные песни; воспретил слепцам петь о чудесах, если только у них нет непреложных доказательств, что чудеса эти подлинно происходили, ибо он держался того мнения, что большинство чудес, о которых поют слепцы, суть чудеса мнимые и только подрывают веру в истинные, и, наконец, придумал и учредил новую должность - должность альгуасила по делам бедняков, не с тем, однако ж, чтобы преследовать их, а с тем, чтобы проверять, подлинно ль они бедны, а то ведь бывает иной раз и так, что калекою прикидывается вор, у коего обе руки целёхоньки, и выставляет напоказ мнимые язвы здоровенный пьяница. Одним словом, он ввёл столько улучшений, что они до сего времени не утратили в том краю своей силы и доныне именуются "Законоположениями великого губернатора Санчо Пансы".
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯ ВТОРАЯ, в коей рассказывается о приключении с другой дуэньей, тоже Гореваною, или, иначе, Прискорбией, другими словами - с доньей Родригес...
  
   - Добрая дуэнья! Сдержите ваши слёзы или, вернее, осушите их и не вздыхайте понапрасну: я берусь помочь вашей дочери, хотя, замечу кстати, было бы лучше, если б она не придавала особой веры обещаниям влюблённых, ибо влюблённые по большей части легки на обещания и весьма тяжелы на исполнение. Итак, я сей же час поеду искать бесчестного этого юношу, разыщу его, вызову на поединок и в случае, если он откажется от своего слова, убью, ибо главная цель моей жизни - прощать смиренных и карать гордецов, другими словами: выручать несчастных и сокрушать жестокосердных...
  
   "Письмо твоё, дорогой ты мой Санчо, я получила и, как истинная христианка клятвенно тебя уверяю, что чуть не рехнулась от счастья. Право, миленький, как услыхала я, что ты - губернатор, ну, думаю: вот сейчас упаду замертво от одной только радости, а ведь ты знаешь, как это говорится: нежданная радость убивает как всё равно большое горе. А дочка твоя Санчика от восторга даже...
   Наряд, который ты мне прислал, лежал передо мной, кораллы, которые мне прислала сеньора герцогиня, висели у меня на шее, в руках я держала письма, гонец был тут же, а мне, однако, чудилось и мерещилось, будто всё, что я вижу и до чего дотрагиваюсь, это сон, и ничего больше. И то сказать: кто бы мог подумать, что козопас вдруг станет губернатором острова? Помнишь, дружочек, что говорила моя мать: "Кто много проживёт, тот много и увидит? Это я к тому, что надеюсь увидеть ещё больше, если только суждено мне ещё пожить. Нет, правда, я не успокоюсь до тех пор, пока не увижу тебя арендатором либо откупщиком, а кто на таком месте, тот хоть и может угодить к чертям в пекло, коли будет чинить злоупотребления, а без денег всё-таки никогда не сидит. Сеньора герцогиня тебе передаст, что мне припала охота съездить в столицу: подумай и отпиши мне, согласен ли ты, а уж я буду там разъезжать в карете и постараюсь тебя не обесславить...
   Жду ответа на это письмо и решения относительно моей поездки в столицу. Засим пошли тебе господь больше лет жизни, чем мне, или, лучше, столько же, а то не хотелось бы мне оставлять тебя одного на белом свете.
   Твоя жена Тереса Панса"
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ о злополучном конце и исходе губернаторства Санчо Пансы.
  
   "Кто думает, что всё на земле пребывает в одном и том же состоянии, тот впадает в ошибку; напротив того, нам представляется, что всё в мире свершает свой круг, вернее сказать, круговорот: за весною идёт лето, за летом осень, за осенью зима, за зимою весна, - вот так и движется время, подобно вращающемуся непрестанно колесу, и только жизнь человеческая легче ветра стремится к концу, надеясь возродиться лишь в иной жизни, никакими пределами не стеснённой"...
   Многие, лишённые светоча веры и ведомые лишь светом натуры, возвышались до понимания скоротечности и непостоянства жизни земной и бесконечности чаемой нами жизни вечной; впрочем, в сём случае автор наш рассуждает об этом применительно к той быстроте, с какою окончилось, рухнуло, распалось, рассеялось, словно тень или дым, губернаторство Санчо.
   В седьмую ночь своего губернаторства, пресыщенный не хлебом и вином, но судебным разбирательством, вынесением приговоров, составлением уложений и изданием чрезвычайных законов, находился в постели, и сон назло и наперекор голоду уже начинал смыкать его вежды, как вдруг послышались шумные крики и столь оглушительный звон колоколов, что можно было подумать, будто остров проваливается сквозь землю...
   - К оружию, к оружию, сеньор губернатор! Несметная сила врагов вторглась на наш остров! Мы погибли, если только ваша находчивость и стойкость нас не спасут...
   Сильно потрепанный Санчо всё это слушал, терпел и говорил себе: "О господи! Сделай так, чтобы остров как можно скорее был взят, а меня или умертвили, или избавь от этой лютой невзгоды!" Небо услышало его мольбы, ибо нежданно-негаданно раздались крики:
   - Победа, победа! Неприятель разбит! Сеньор губернатор, а сеньор губернатор! Вставайте, ваша милость! Спешите пожать плоды победы и распределить трофеи, захваченные у неприятеля благодаря твёрдости и неустрашимости вашего духа!
   - Поднимите меня... Плюньте мне в глаза, если я и впрямь кого-то победил. Не желаю я распределять трофеи, я прошу и молю об одном: кто-нибудь из вас, будьте другом, дайте мне глоточек вина, а то у меня всё в горле пересохло, и вытрите меня, а то я весь взмок от пота.
   Когда же Санчо обтёрли, принесли ему вина и сняли с него щиты, он сел на кровать и тут же от страха, волнения и усталости лишился чувств. Наших забавников уже начинала мучить совесть, что забава их оказалась столь для Санчо мучительной, однако Санчо скоро очнулся, и это их утешило. Санчо осведомился, который час; ему ответили, что уже светает. Он ни о чём более не стал спрашивать и, без всяких разговоров, совершенно храня молчание, стал одеваться... Наконец он оделся и, еле передвигая ноги, ибо он был сильно потрёпан и двигался с трудом, направился к конюшне, а за ним последовали все прочие, он же приблизился к серому, обнял его, в знак приветствия поцеловал в лоб и, прослезившись, заговорил:
   Приди ко мне, мой товарищ и друг, деливший со мною труды и горести! В ту пору, когда я с тобой водился и не имел других забот, кроме починки твоей упряжи и поддерживания живота твоего, часы мои, дни и ночи текли счастливо, но стоило мне покинуть тебя и взойти на башни тщеславия и гордыни, как меня стали осаждать тысяча напастей, тысяча мытарств и несколько тысяч треволнений.
   Произнося такие речи, Санчо одновременно седлал осла... Как скоро он оседлал серого, то с немалым трудом и с немалыми мучениями на него взобрался и, обратясь со словом и речью к домоправителю, секретарю, дворецкому, доктору и ко многим другим, здесь присутствовавшим, начал так:
   - Дайте дорогу, государи мои! Дозвольте мне вернуться к прежней моей свободе, дозвольте мне вернуться к прежней моей жизни, дабы я тог восстать из нынешнего моего гроба. Я не рождён быть губернатором и защищать острова и города от вторжения вражеских полчищ. Я куда лучше умею пахать и копать землю, подрезывать и отсаживать виноград, нежели издавать законы и оборонять провинции и королевства. Апостолу Петру хорошо в Риме, - я хочу сказать, что каждый должен заниматься тем делом, для которого он рождён. Мне больше пристало держать в руке серп, чем жезл губернатора. Лучше мне досыта наедаться похлёбкой, чем зависеть от скаредности нахального лекаря, который морит меня голодом. И я предпочитаю в летнее время развалиться под дубом, а в зимнюю пору накрыться шкурой двухгодовалого барана, но только знать, что ты сам себе господин, нежели под ярмом губернаторства спать на голландского полотна простынях и носить собольи меха. Оставайтесь с Богом, ваши милости, и скажите сеньору герцогу, что голышом я родился, голышом весь свой век прожить ухитрился: я хочу сказать, что вступил я в должность губернатора без гроша в кармане и без гроша с неё ухожу - в противоположность тому, как обыкновенно уезжают с острова губернаторы...
   - Сеньор губернатор! Мы вполне согласны отпустить вашу милость, хотя ваш отъезд весьма для нас огорчителен, ибо рассудительность ваша и христианские поступки таковы, что мы не можем о вас не сожалеть, однако вам должно быть известно, что всякий губернатор, прежде чем выехать из вверенной ему области, обязан представить отчёт. Так вот, ваша милость, прежде представьте отчёт за десять дней вашего губернаторства, а тогда поезжайте с богом.
   - Никто не вправе требовать с меня отчёта, за исключением лица, имеющего на это полномочия от самого сеньора герцога, а я как раз к герцогу и еду и представлю ему отчёт по всем правилам. Тем более уезжаю я отсюда голяком, а это самое лучшее доказательство, что управлял я, как ангел...
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯ ЧЕТВЁРТАЯ, в коей речь идёт о вещах, касающихся именно этой истории и никакой другой...
  
   - Не хранили мы того, что имели, а теперь вот, потерявши, и плачем, и почти всем нам до того хочется возвратиться в ...
   И теперь я знаю по себе, что недаром говорится: "Нет ничего слаще любви к отечеству". Ну так вот, покинул я наше село и перебрался во Францию, и хотя нас встретили там радушно, у меня, однако ж, явилось желание посмотреть и другие края. Сначала я побывал в Италии, а потом очутился в Германии, и вот там мне показалось привольнее, оттого что местные жители на разные мелочи не обращают внимания: каждый живёт, как хочет, ибо почти во всей стране существует свобода совести. Я снял дом в одном местечке, а затем пристал к этим паломникам, которые ежегодно толпами отправляются на поклонение святым местам в Испанию, оттого что Испания - это для них вторая Америка, источник вернейшей наживы и вполне определённого заработка. Они имеют обыкновение обходить всю страну вдоль и поперёк, и нет такого местечка, откуда бы они ушли, как говорится, не солоно хлебавши и заработав меньше одного реала деньгами, так что к концу путешествия у них образуется более ста эскудо чистой прибыли, каковые они выменивают потом на золото, а золото вделывают в посохи, либо зашивают в подкладку пелерины, вообще пускаются на какую-нибудь хитрость и, несмотря на заставы и таможни, проносят через границу. И вот, Санчо, я собираюсь теперь выкопать клад, который я в своё время зарыл в землю... Дочка моя и жена - христианки, а я хоть и не католик, всё же во мне более христианского, нежели мавританского, и я вечно молю Бога, чтобы он открыл мне очи разума и научил, как должно ему служить...
  
   - Я бы тебе помог, но я нимало не корыстолюбив, иначе я нынче утром не выпустил бы из рук одной должности, - останься же я на ней, так у меня стены в доме были бы золотые, а через полгода ел бы я на серебре. Да и потом помогать врагам его величества - это, по моему разумению, измена, и оттого не только что за двести эскудо, которые ты мне обещаешь, но если б ты даже чистоганом выложил сейчас передо мной все четыреста, и то бы я с тобой не пошёл...
  
   - Сколько же ты на губернаторстве заработал?
   - Заработал я вот что. Я уразумел, что гожусь управлять разве что стадами и что за богатство, которое можно нажить на губернаторстве, человек платит покоем и сном, и не только сном, но и пищей, потому на островах губернаторы едят мало, особливо ежели при них состоят лекари, которые следят за их здоровьем...
  
   - Лучше подумай, не пойти ли тебе всё-таки со мной и не помочь ли отрыть клад... я дам тебе столько, что ты станешь жить безбедно.
   - Я тебе уже сказал, что не желаю. Скажи спасибо, что я тебя не выдам, а теперь - час добрый, ступай своей дорогой, а я поеду своей: я хорошо знаю, что с праведно нажитым иногда расстаёшься, а с неправедно нажитым беды не оберёшься...
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ о том, что произошло с Санчо в дороге, равно как и о других прелюбопытных вещах...
  
   - Ах! Сколько неожиданных происшествий на каждом шагу случается с теми, что живут на этом злополучном свете! Придёт ли кому в голову, что человек, который вчера ещё занимал должность губернатора острова и повелевал прислужниками своими и вассалами, нынче будет погребён в яме, и не найдётся никого, кто бы его выручил, не найдётся такого слуги и такого вассала, который пришёл бы на помощь? Видно, погибать нам здесь с голодухи, и мне, и моему ослу, если только мы раньше ещё не помрём, он - от своих ушибов и увечий, а я - с тоски...
   Видно, уж такая наша несчастная доля: не суждено нам умереть на родине, среди своих близких, - ведь если бы там с нами и стряслась беда непоправимая, то всё-таки сыскались бы люди, которые нас пожалели бы и в смертный наш час закрыли бы нам глаза...
   С хлебушком нипочём и горюшко... Беда, когда приходит одна, это ещё не беда...
  
   - Вот так следовало бы удалять с должностей всех дурных правителей - точь-в-точь как этого греховодника, вылезшего из глубокой пропасти: он голоден, бледен и, сколько я понимаю, без единого гроша в кармане.
   - Назад тому дней восемь или десять я, господин клеветник, вступил в управление островом, который был мне пожалован, и за всё это время я даже хлеба и того вволю не видел. За это время меня измучили лекари, а враги переломали мне все кости. Я и взяток не брал, и податей не взимал, а когда так, то, думается мне, я заслужил, чтобы со мной расстались по-другому, ну да человек предполагает, а Бог располагает; Господь знает, что для нас лучше и что каждому из нас положено, дают - бери, а бьют - беги... Бог правду видит...
   - Не сердись, Санчо, и не огорчайся: мало ли что про тебя скажут... Лишь бы у тебя совесть была чиста, а там пусть себе говорят, что хотят, пытаться же привязать языки сплетникам - это всё равно что загородить поле воротами. Если правитель уходит со своего поста богатым, говорят, что он вор, а коли бедняком, то говорят, что он простофиля и глупец...
   - Ни у кого я не брал взаймы и ни в каких прибылях не участвовал, и хоть я и думал было издать несколько полезных законов, но так и не издал: всё равно, мол, никто соблюдать их не будет, значит, издавай не издавай - толк один...
   Перед вами губернатор ваш Санчо Панса, который из тех десяти дней, что он прогубернаторствовал, извлёк только одну прибыль, а именно: он узнал, что управление не то что одним островом, а и всем миром не стоит медного гроша. Приобретя же таковые познания, я ... перехожу на службу к моему господину Дон Кихоту, потому на этой службе мне хоть и страшновато бывает, да зато хлеб-то я, по крайности, ем досыта, а мне - хоть морковками, хоть куропатками - только быть бы сытым.
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕТЯТ ШЕСТАЯ о беспримерном и доселе невиданном поединке между Дон Кихотом Ламанчским, вступившимся за честь дочери дуэньи доньи Родригес, и лакеем Тосилосом...
  
   Дон Кихоту он пояснил, что по законам христианской веры, которые он-де свято соблюдает, нельзя допустить, чтобы эта битва была сопряжена с таким риском и опасностью для жизни...
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯ СЕДЬМАЯ, повествующая о том, как Дон Кихот расстался с герцогом, а также о том, что произошло между ним и бойкой и бедовой Альтисидорой, горничной девушкой герцогини.
  
   Дон Кихот уже начинал тяготиться тою праздною жизнью, какую он вёл в замке; он полагал, что с его стороны это большой грех - предаваясь лени и бездействию, проводить дни в бесконечных пирах и развлечениях, которые для него, как для странствующего рыцаря, устраивались хозяевами, и склонен был думать, что за бездействие и праздность Господь с него строго взыщет, - вот почему в один прекрасный день он попросил у их светлостей позволения уехать...
  
   - Голяком я вступил в должность губернатора, голяком и ушёл, и могу сказать по чистой совести, а чистая совесть - это великое дело: "Голышом я родился, голышом весь свой век прожить ухитрился".
   Так рассуждал сам с собою Санчо в день своего отъезда...
  
   Ибо часто в этом мире
   Праведник за грешных платит...
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ, в коей речь идёт о том, как на Дон Кихота посыпалось столько приключений, что они не давали ему передышки...
  
   - Свобода, Санчо, есть одна из самых драгоценных щедрот, которые небо изливает на людей; с нею не могут сравниться никакие сокровища: ни те, что таятся в недрах земли, ни те, что сокрыты на дне морском. Ради свободы, так же точно, как и ради чести, можно и должно рисковать жизнью, и, напротив того, неволя есть величайшее из всех несчастий, какие только могут случиться с человеком. Говорю же я это, Санчо, вот к чему: ты видел, как за нами ухаживали и каким окружали довольством в том замке, который мы только что покинули, и, однако ж, несмотря на все эти роскошные яства и прохладительные напитки, мне лично казалось, будто я терплю муки голода, ибо я не вкушал их с тем же чувством свободы, как если б всё это было моё, и то сказать: обязательства, налагаемые благодеяниями и милостями, представляют собою путы, стесняющие свободу человеческого духа. Блажен тот, кому небо посылает кусок хлеба, за который он никого не обязан благодарить, кроме самого неба!
   - А всё-таки, что б вы ни говорили, нехорошо это будет с нашей стороны, если мы не почувствуем благодарности за кошелёк с двумя сотнями золотых, который мне преподнёс герцогский домоправитель...
  
   - Кто умом горазд, тот себя в обиду не даст...
  
   - За счастливое предзнаменование почитаю я то, что мне довелось увидеть эти изображения, ибо святые эти рыцари подвизались на том же самом поприще, что и я, то есть на поприще ратном, и всё различие между ними и мною заключается в том, что они были святые и преследовали цели божественные, я же, грешный, преследую цели земные. Они завоевали себе небо благодаря своей мощи, ибо царство небесное силою берётся, я же ещё не знаю, что я завоёвываю, возлагая на себя тяготы, - впрочем, если только Дульсинея Тобосская избавится от своих тягот, то мой жребий тотчас улучшится, разум мой возмужает, и, может статься, я перейду на иную стезю, лучшую, нежели та, которою я шёл до сих пор.
   - В добрый час сказать, в худой помолчать...
  
   - День на день не приходится и счастье изменчиво. То же, что простой народ называет приметами и что не имеет под собой разумных оснований, человеку просвещённому надлежит почитать и признавать всего лишь за благоприятные явления. Иной суевер встанет спозаранку, выйдет из дому, и по дороге встретится ему... так он скорей назад. Какой-нибудь... рассыплет на столе соль, и по сердцу у него сей же час рассыплется тоска, словно природа обязана предуведомлять о грядущих невзгодах именно такими ничтожными знаками. Между тем просвещённый христианин не станет посредством таких пустяков выведывать волю небес...
   Так вот, Санчо, встреча с этими изображениями явилась для меня радостнейшим событием...
  
   - Дивлюсь я, сеньор, до чего ж бесстыжая девка эта Альтисидора, герцогинина служанка. Видно, здорово ранил и прострелил её этот, как его, Амур, - говорят про него, что он мальчонка слепенький, но хоть и гноятся у него глаза, а пожалуй, что и совсем не видят, всё-таки стоит ему нацелиться кому-нибудь в сердце, пусть даже в малюсенькое, и он уж непременно попадёт и пронзит его насквозь. Ещё я слыхал, будто любовные его стрелы притупляются и ломаются о девичью стыдливость и скромность, ну, а с этой Альтисидорой они скорее заострились, нежели притупились.
   - Прими в соображение, Санчо, что любовь ни с кем не считается, ни в чём меры не знает, и у неё тот же нрав и обычай, что и у смерти: она столь же властно вторгается в пышные королевские чертоги, как и в убогие хижины пастухов, и когда она всецело овладевает душой, то прежде всего изгоняет из неё страх и стыдливость: вот почему, утратив стыд, Альтисидора и призналась в своих чувствах, в моей же душе они возбудили не столько жалость, сколько смятение.
   - Чудовищная жестокость! Неслыханная бесчеловечность! Доведись до меня, я бы размяк и растаял от первого же её ласкового словечка. Чёрт возьми! Что за каменное у вас сердце, что за медная грудь, что за известковая душа! Но только я никак не пойму, что такое в вас-то нашла эта девушка, отчего она размякла и растаяла: какой такой блеск, какую такую молодцеватость, какую такую особую прелесть, и что такое у вас есть в лице, что могло бы прельстить её, и наконец всё ли это вместе взятое или же какая-нибудь отдельная ваша черта? По правде сказать, мне частенько приходилось окидывать вашу милость взглядом... и всякий раз я находил в вашей милости больше такого, что может скорее отпугнуть, нежели прельстить. Притом же, я слыхал, что любят прежде всего и главным образом за красоту, а как ваша милость совсем даже некрасива, то я уж и не понимаю, во что же бедняжка влюбилась.
   - Прими в рассуждение, Санчо, что есть два рода красоты: красота духовная и красота телесная. Духовная красота сказывается и проявляется в ясности ума, в целомудрии, в честном поведении, в доброте и в благовоспитанности, и все эти свойства могут совмещаться и сосуществовать в человеке некрасивом, и если внимание приковывается к этой именно красоте, а не к телесной, то здесь-то и возникает любовь пылкая и наиболее сильная. Я, Санчо, и сам вижу, что некрасив, но я знаю также, что я и не урод, а чтобы хорошего человека можно было полюбить, ему достаточно быть только что не чудовищем, но зато он должен обладать теми свойствами души, которые я тебе сейчас перечислил...
  
   - Хотя иные утверждают, что величайшим из всех человеческих грехов есть гордыня, я же лично считаю таковым неблагодарность, ибо придерживаюсь общепринятого мнения, что неблагодарными полон ад. Греха этого я, сколько мог, старался избегать, как скоро достигнул разумного возраста; и если я не в силах за благодеяния, мне оказанные, отплатить тем же, то, по крайней мере, изъявляю желание отплатить благодетелю, а когда мне это представляется недостаточным, я всем об его услуге рассказываю, ибо если человек всем сообщает и рассказывает о милости, ему сделанной, значит, он бы в долгу не остался, будь у него хоть какая-нибудь для этого возможность, а ведь известно, что в большинстве случаев дающие по своему положению выше приемлющих: потому-то и Господь Бог - над всеми, что он есть верховный податель всякого блага, и с дарами Божьими не могут сравняться дары человеческие, - их разделяет расстояние бесконечное, скудость же наших средств и ограниченность наших возможностей отчасти восполняется благодарностью...
  
   ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ, в коей рассказывается об из ряда вон выходящем происшествии, случившемся с Дон Кихотом и могущем сойти за приключение...
  
   - Кушай, друг Санчо, поддерживай свои силы, тебе жизнь дороже, чем мне, а мне предоставь рухнуть под бременем моих дум и под гнётом моих злоключений. Моя жизнь, Санчо, - это всечасное умирание, а ты, умирая, всё будешь питать свою утробу...
   - Стало быть, ваша милость не одобряет пословицы: "Кто поел всласть, тому и смерть не напасть"... Буду себя подпитывать и растяну свою жизнь до установленного ей Богом предела, и знайте, сеньор, что нет большего сумасбродства, чем нарочно доводить себя до отчаяния, как это делает ваша милость, послушайте вы меня: сначала поешьте, а потом немного сосните на этом зелёном травянистом тюфячке - вот увидите, что когда проснётесь, то вам станет чуточку легче... Ведь пока смерти нет, ты всё ещё живёшь...
  
   - Пожалуйста, сеньор дон Херонимо, пока нам не подали ужин, давайте прочтём ещё одну главу из второй части "Дон Кихота Ламанчского".
   - Ну к чему нам, сеньор дон Хуан, читать такие нелепости? Ведь у всякого, кто читал первую часть истории Дон Кихота Ламанчского, должна пропасть охота читать вторую.
   - Со всем тем прочитать её не мешает, оттого что нет такой плохой книги, в которой не было бы чего-нибудь хорошего...
  
   ОТ ВЕЩЕЙ ЖЕ НЕПРИСТОЙНЫХ И БЕЗОБРАЗНЫХ ДОЛЖНО ОТВРАЩАТЬ ПОМЫСЛЫ, А ТЕМ ПАЧЕ ВЗОРЫ...
  
   ГЛАВА ШЕСТИДЕСЯТАЯ о том, что случилось с Дон Кихотом на пути в Барселону.
  
   - Печаль моя вызвана... тем, что из-за своей беспечности я дал себя захватить врасплох твоим воинам, меж тем как по уставу странствующего рыцарства, к ордену которого я принадлежу, мне подобает находиться в состоянии вечной тревоги, быть всечасным стражем самого себя...
   - Доблестный рыцарь! Не гневайтесь и участь свою не почитайте злою: может статься, что в этих-то ухабах извилистый жребий ваш как раз и выпрямится, ибо провидение поднимает падших и обогащает бедных путями необыкновенными, невиданными и неисповедимыми...
  
   - О жестокая и безрассудная женщина! С какою лёгкостью привела ты преступный свой замысел в исполнение! О бешеная сила ревности! К какому гибельному пределу влечёшь ты всех, кто дал тебе приют в своём сердце! О мой супруг! Ты был моим сокровищем, но завистливый рок уготовал тебе вместо брачного ложа могилу!..
  
   - Судя по тому, что я сейчас видел, справедливость - такая хорошая вещь, что её и с ворами соблюдать должно...
  
   - Необычайными должны были показаться сеньору Дон Кихоту та жизнь, которую мы ведём, наши похождения, наши приключения, - необычайными и опасными, и это меня не удивляет, я и сам сознаю, что нет образа жизни более беспокойного и чреватого треволнениями, нежели наш. Меня на это толкнула неутолимая жажда мести, а ведь эта жажда обладает свойством возмущать сердца самые мирные: от природы я человек отзывчивый и благонамеренный, но, как я уже сказал, желание отомстить за одно нанесённое мне оскорбление оказалось настолько сильнее добрых моих наклонностей, что я вопреки и наперекор рассудку закоренел в этой своей страсти, а как одна бездна влечёт за собой другую и один грех влечёт за собой другой, то мстительные мои деяния до того переплелись, что ныне я мщу уже не только за свои, но и за чужие грехи. Однако, по милости Божией, я хоть и запутался в лабиринте своего смятения, а всё не теряю надежды из него выбраться и достигнуть тихого пристанища.
   С удивлением слушал Дон Кихот благие и разумные слова Роке, - прежде он был уверен, что среди тех, кто занимается грабежом, убийством и разбоем, нельзя найти человека, способного здраво рассуждать, и повёл он с атаманом такую речь:
   - Сеньор Роке! Знание своей болезни и готовность принимать лекарства, прописываемые врачом, - это уже начало выздоровления: вы, ваша милость, больны, знаете свой недуг, и небо, или, лучше сказать, Господь Бог, который является нашим врачом, назначит вам лекарства, от коих вы поправитесь, - лекарства, исцеляющие постепенно, но не вдруг и не чудом. К тому же грешники разумные ближе к исправлению, чем неразумные, а как ваша милость выказала в своих речах мудрость, то вам остаётся лишь не терять бодрости и надеяться на облегчение недуга совести вашей. Если же ваша милость желает сократить путь и как можно скорее выйти на путь спасения, то следуйте за мною: я научу вас быть странствующим рыцарем, - странствующий же рыцарь претерпевает столько мытарств и злоключений, что, являясь для него покаянием, они приводят его прямо в рай...
  
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ о том, что случилось с Дон Кихотом при въезде в Барселону, равно как и о других вещах, вполне правдоподобных при всей их видимой нелепости.
  
   Три дня и три ночи провёл Дон Кихот в обществе Роки, но, проживи он с ним и триста лет, всё равно не уставал бы он с удивлением наблюдать, как живут разбойники: пробуждались они в одном месте, обедали в другом; то вдруг бежали, сами не зная от кого, то неведомо чего ожидали. Спали они на ходу, поминутно прерывая сон и беспрестанно кочуя. Всё время они высылали разведчиков, выслушивали дозорных... На ночь Роке уединялся в укромные места, никому из его людей не известные, ибо многочисленные указы барселонского вице-короля, в коих была оценена голова атамана, держали его в состоянии вечной тревоги и страха; он никому не доверял, он боялся, что его убьют или выдадут властям свои же: воистину жалкая и тягостная жизнь...
  
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯ ВТОРАЯ, повествующая о приключении с волшебной головою, равно как и о прочих безделицах, о коих невозможно не рассказать...
  
   ШУТКА, ОТ КОТОРОЙ СТАНОВИТСЯ БОЛЬНО, ЭТО УЖЕ НЕ ШУТКА, И НИКУДА НЕ ГОДИТСЯ ТО РАЗВЛЕЧЕНИЕ, ОТ КОТОРОГО БЫВАЕТ УЩЕРБ ДРУГОМУ...
  
   - Как? Санчо был губернатором?
   - Да, губернатором острова Баратарии. Десять дней я управлял им по своему усмотрению, и за эти десять дней я утратил душевный покой и научился презирать все правления, какие только есть на свете...
  
   - Клянусь, и для большей верности готов прикрыть сию тайну каменною плитою, ибо знайте, что вы говорите с человеком, у которого уши слушают, но язык не выдаёт тайн, а потому вы смело можете открыть мне всё, что у вас на душе: уверяю вас, что всё это будет погребено в бездне молчания.
   - Итак, заручившись вашим обещанием, я намерен поразить вашу милость тем, что вам предстоит увидеть и услышать, - это несколько облегчит те муки, которые я терплю из-за того, что ни с кем не делюсь моею тайною, ибо далеко не всякому можно её доверить...
  
   - Подобно как пламя нельзя спрятать или утаить, так точно доблесть не может пребывать в безвестности, та же доблесть, которую выказывают на ратном поле, затмевает все иные доблести и берёт верх над ними...
  
   Проходя по какой-то улице, Дон Кихот поднял глаза и над дверью одного дома увидел вывеску, на которой огромными буквами было написано: ЗДЕСЬ ПЕЧАТАЮТ КНИГИ. Это его несказанно обрадовало, потому что до той поры ему ещё никогда не приходилось видеть книгопечатню, и у него явилось желание узнать, как в ней всё устроено. Он вошёл внутрь со всею своею свитою и увидел, что в одном месте здесь тискали, а в другом правили, кто набирал, кто перебирал, - одним словом, пред ним открылась картина внутреннего устройства большой книгопечатни...
  
   - Сеньор! Вот этот кавальеро перевёл одну итальянскую книгу на наш язык, а я набираю её для печати.
   - Как называется эта книга?
   - В переводе на испанский язык значит безделки, но, несмотря на скромное своё заглавие, книга эта содержит и заключает в себе полезные и важные вещи...
   - Могу ручаться, что ваша милость не пользуется известностью в свете, ибо свет не умеет награждать изрядные дарования и почтенные труды. Сколько через то погибло способностей! Сколько дарований прозябает в безвестности! Сколько достоинств не обратило на себя должного внимания! Однако ж со всем тем я держусь того мнения, что перевод с одного языка на другой, если только это не перевод с языка греческого или же латинского, каковые суть цари всех языков, - это всё равно что фламандский ковёр с изнанки: фигуры, правда, видны, но обилие нитей делает их менее явственными, и нет той гладкости, и нет тех красок, которыми мы любуемся на лицевой стороне, да и потом, чтобы переводить с языков лёгких, не надобно ни выдумки, ни красот слога, как не нужны они ни переписчику, ни копиисту. Я не хочу этим сказать, что заниматься переводами непохвально; есть занятия куда ниже этого, и, однако ж, мы ими не гнушаемся, хоть и приносят они нам гораздо меньше пользы. Исключение я делаю для двух славных переводчиков... - столь счастливо исполненными трудами, что невольно задаёшься вопросом: где же тут перевод и где подлинник? Скажите, однако ж, ваша милость: вы намерены издать эту книгу на свой счёт или же вы запродали её какому-нибудь книготорговцу?
   - Я издаю её на свой счёт и рассчитываю заработать не менее тысячи дукатов на одном только первом её издании, а выйдет оно в количестве двух тысяч книг и будет распродано в мгновение ока по цене шесть реалов за книгу.
   - Нечего сказать, точный расчёт! Сейчас видно, что ваша милость понятия не имеет о лазейках и увёртках книгоиздателей и о том, как они между собою сплочены...
   - Вы хотите, ваша милость, чтобы я отдал её книгоиздателю, который за право печатания даст мне три мараведи, да ещё будет воображать, что облагодетельствовал меня? Я издаю свои книги не для славы, - я и без того известен своими произведениями, - я ищу барыша, потому что слава без барыша не стоит ни кватрина.
   - Дай вам Бог удачи!
   Затем он пошёл дальше и, обратив внимание на правку одного из листов книги, озаглавленной "Светоч души", заметил:
   - Подобные книги, хотя их не так уж мало издано, необходимо издавать и впредь, ибо грешников на земле много, и великое множество светочей требуется для стольких неозарённых.
   Он прошёл дальше и увидел, что правят листы ещё одной книги; когда же он спросил, как она называется, ему ответили, что это вторая часть "Хитроумного идальго Дон Кихота Ламанчского"...
   - Слыхал я об этой книге. Признаться сказать, я полагал, что её уже успели сжечь за её вздорность, а пепел развеяли по ветру... Истории вымышленные только тогда хороши и увлекательны, когда они приближаются к правде или правдоподобны, истории же, имеющие своим предметом происшествия истинные, тогда только и хороши, когда они правдивы...
  
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯ ТРЕТЬЯ, повествующая о несчастии, постигшем Санчо Пансу во время осмотра галер, и о необычайном приключении с прекрасною мавританкою...
  
   Санчо, несмотря на то, что губернаторство было, как мы знаем, ему ненавистно, мечтал снова начать повелевать и приводить других к повиновению, - такая злая доля выпадает всякому человеку, который хоть когда-нибудь властвовал, пусть даже в шутку...
  
   - Кругом столько мук и страданий, что тебе не так тяжко было переносить свои...
  
   - Отвечай, неразумный пёс, зачем тебе понадобилось убивать моих людей в ту самую минуту, когда ты уже видел, что спастись вам не удастся?.. Или ты не знаешь, что безрассудство не есть отвага? Когда человек находится на краю гибели, ему надлежит выказывать беззаветную храбрость, но не безрассудство...
  
   - Я происхожу из того племени, которое скорее заслуживает название несчастного, нежели благоразумного, из племени, ныне ввергнутого в пучину зол... Когда настало тяжёлое для моих соплеменников время, мои дядя и тётя увезли меня в Берберию, несмотря на то что я говорила им, что я христианка, а я точно христианка: не ложная и не притворная, но истинная и правоверная. Напрасно я поведала эту истину людям, которые руководили злополучным нашим изгнанием, даже мои родные и те не хотели мне верить: они думали, что я нарочно лгу и выдумываю, чтобы остаться на родине, и увезли они меня насильно, а не по моей доброй воле. Мать моя - христианка, отец мой, человек благоразумный, - тоже христианин. Я с молоком матери всосала истинную веру, воспитана была в строгих правилах, и ни в языке, ни в манере держаться у меня, как мне кажется, ничего мавританского не было. По мере того как я укреплялась в своих добродетелях (я признаю эти мои свойства за добродетели), я становилась всё миловиднее, - впрочем, я так и не знаю, подлинно ль я мила собою, - и хотя уединение моё и затворничество было весьма строгим, однако ж, по-видимому, не до такой степени, чтобы не дождался случая меня увидеть некий юный кавальеро..., старший сын и прямой наследник нашего соседа. О том, как он со мною увиделся, о чём мы с ним говорили, как он потерял из-за меня своё сердце, да и я не сумела уберечь своё, - обо всём этом не стоит рассказывать, в особенности теперь, когда я в страхе ожидаю, что жестокая петля, грозящая мне, обовьётся вокруг моего горла, и я прямо перехожу к тому, что дон Грегорьо пожелал разделить моё изгнание...
   При мысли об опасности, грозившей дону Грегорью, я невольно смутилась: ведь у этих варваров-турок красивый мальчик или же юноша ценится дороже любой женщины, хотя бы то была писаная красавица. Король тотчас же изъявил желание посмотреть на него и велел его привести...
  
   - Таков, сеньоры, конец печальной моей истории, столь же правдивой, сколь и горестной. Об одном я прошу вас: дайте мне умереть по-христиански, - я уже вам говорила, что не несу вины за то, в чём повинен народ мой...
  
   И он велел немедленно вздёрнуть на рею двух турок, которые убили его моряков, однако ж вице-король решительно за них вступился на том основании, что это было-де с их стороны не столько проявлением удали, сколько актом безумия. Командор уступил просьбе вице-короля тем охотнее, что мстить бывает приятно только сгоряча...
  
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯ ЧЕТВЁРТАЯ, повествующая о приключении, которое принесло Дон Кихоту больше горя, нежели все, какие до сих пор у него были...
  
   - Кроме смерти всё на свете поправимо, к берегу пристанет корабль, и если бы даже весь мир захотел чинить нам препятствия, всё же мы на тот корабль сядем.
   - Ваша милость всё это здорово расписывает, и всё это у вас идёт как по маслу, но только скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается...
  
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯ ПЯТАЯ. В коей сообщается о том, кто был Рыцарь Белой Луны, и повествуется об освобождении дона Грегорьо, равно как и о других событиях...
  
   - В добрый час сказать, в худой помолчать. Мне частенько приходилось слышать, что лучше на что-нибудь хорошее надеяться, чем иметь в руках что-нибудь дрянное...
  
   Рикоте с дочерью вышли ему навстречу, отец - со слезами на глазах, дочь - приличия ради сохраняя наружное спокойствие. Дон Грегорьо и Анна Фелис не бросились друг другу в объятия, оттого что истинное чувство избегает слишком бурных проявлений. Сочетание красоты дона Грегорьо с красотою Анны Фелис произвело на всех присутствующих впечатление неотразимое. Молчание обоих влюблённых было красноречивее всяких слов, и не уста, но взоры выражали их радостные и безгрешные мысли. Вероотступник рассказал о том, какой хитроумный способ применил он, чтобы освободить дона Грегорьо; дон Грегорьо, в свою очередь, рассказал о том, какой опасности и какому риску он подвергался... Затем Рикоте расплатился с вероотступником и гребцами и щедро их вознаградил. Вероотступник воссоединился с церковью, вновь вступил в её лоно и, пройдя через покаяние и епитимью, из гнилого её члена вновь стал здоровым и чистым...
  
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ, в коей излагается то, о чём читатель прочтёт, а слушатель услышит...
  
   - ДОБЛЕСТНЫМ СЕРДЦАМ СТОЛЬ ЖЕ ПОДОБАЕТ БЫТЬ ТЕРПЕЛИВЫМИ В ГОДИНУ БЕДСТВИЙ, СКОЛЬ И РАДОСТНЫМИ В ПОРУ ПРЕУСПЕЯНИЙ...
  
   Когда я был губернатором, я был весел, но и теперь, когда я всего только пеший оруженосец, я тоже не унываю, потому я слыхал, что так называемая Фортуна - это пьяная и вздорная бабёнка и вдобавок ещё слепая: она не видит, что творит, и не знает, кого она низвергает, а кого возвеличивает.
  
   - Ты изрядный философ, Санчо, ты весьма здраво рассуждаешь, не знаю только, от кого ты этому научился. Полагаю, однако ж, не лишним заметить, что никакой Фортуны на свете нет, а всё, что на свете творится, доброе или же дурное, совершается не случайно, а по особому предопределению неба, и вот откуда известное изречение: "Каждый человек - кузнец своего счастья". Я также был кузнецом своего счастья, но я не выказал должного благоразумия, меня подвела моя самонадеянность...
  
   Итак, вперёд, друг Санчо: мы проведём этот год искуса у себя дома, накопим сил за время нашего заточения и вновь устремимся на бранное поприще, вовеки незабвенное... Пусть мои доспехи висят в виде трофея...
  
   - Если так умён слуга, каков же должен быть господин!..
  
   УЧИТЬСЯ И УЧИТЬСЯ - ВОТ ЧТО НУЖНО; НУ, КОНЕЧНО, НАДОБНО ЕЩЁ, ЧТОБЫ ТЕБЕ ПОРАДЕЛИ, И ЧТОБЫ ТЕБЕ ПОВЕЗЛО: ГЛЯДИШЬ, В ОДИН ПРЕКРАСНЫЙ ДЕНЬ У ТЕБЯ В РУКЕ ЖЕЗЛ, А ТО И МИТРА НА ГОЛОВЕ...
  
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ о том, как Дон Кихот принял решение стать пастухом и до истечения годичного срока жить среди полей, равно как и о других вещах, поистине приятных и превосходных...
  
   - Волокитства и нечистых помыслов - этого и в полях, и в городах, и в пастушеских хижинах, и в королевских палатах сколько угодно, стало быть, отойди от зла - сотворишь благо, с глаз долой - из сердца вон, один раз не остережёшься - после беды не оберёшься.
   - Довольно пословиц, Санчо, любая из них достаточно изъясняет твою мысль... Пословицы - это краткие изречения, добытые из опыта, и это плоды размышлений древних мудрецов, пословица же, приведённая не к месту, это не изречение, а благоглупость. Однако довольно об этом, уже стемнело, давай-ка свернём с большой дороги и заночуем где-нибудь поблизости, - утро вечера мудренее...
  
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ об одном свинском приключении, выпавшем на долю Дон Кихота...
  
   - Меня приводит в изумление, Санчо, беспечный твой нрав: можно подумать, что ты сделан из мрамора или же из прочной меди, ибо и тот и другая недвижны и бесчувственны. Я бодрствую, в то время как ты спишь, я плачу, в то время как ты поёшь, я изнуряю себя постом, а ты наедаешься до того, что тебе трудно бывает двигаться и дышать. Доброму слуге подобает делить с господином его невзгоды и, хотя бы для виду, горевать вместе с ним...
   - Сеньор! Я не монах, чтобы вставать среди ночи и начинать умерщвлять свою плоть... Дайте мне поспать, ваша милость, и не приставайте ко мне...
   Я знаю одно: когда я сплю, я ничего не боюсь, ни на что не надеюсь, не печалюсь и не радуюсь. Дай Бог здоровья тому, кто придумал сон: ведь это плащ, который прикрывает все человеческие помыслы, пища, насыщающая голод, вода, утоляющая жажду, огонь, согревающий холод, холод, умеряющий жар, - словом сказать, это единая для всех монета, на которую можно купить всё, это весы и гири, уравнивающие короля с пастухом и простака с разумником. Одним только, говорят люди, сон нехорош: есть в нём сходство со смертью, потому между спящим и мёртвым разница невелика.
   - Никогда ещё, Санчо, ты столь изысканно не выражался, теперь я начинаю понимать, сколь справедлива та пословица, которую ты приводил неоднократно: с кем поведёшься, от того и надерёшься...
  
   - Оставь их, мой друг: это оскорбление послано мне в наказание за мой грех, ибо в том-то и заключается справедливая кара небес, постигающая побеждённого странствующего рыцаря, что на него нападают шакалы, что его жалят осы и топчут свиньи.
   - Что касается небесной кары, постигающей оруженосцев, которые состоят на службе у побеждённых рыцарей, то она, как видно, заключается в том, что их кусают мухи, едят вши и мучает голод. Добро бы мы, оруженосцы, приходились рыцарям родными сыновьями или же близкими родственниками, - тогда не обидно было бы, что нас карают за их грехи даже до четвёртого колена, но в каком таком родстве состоят Кихоты и Панса? Ну, ладно, давайте устроимся поудобнее и поспим до утра, а там видно будет.
   - Спи, Санчо, ты рождён для того, чтобы спать, я же, рождённый бодрствовать, в эти часы, оставшиеся до наступления дня, дам волю моим думам и выражу их в небольшом мадригале, который я без твоего ведома прошедшей ночью сочинил в уме.
   Санчо свернулся клубочком и заснул сном праведника, не нарушаемым ни заботами о долгах и поручительствах, ни душевными горестями...
  
   ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ о наиболее редкостном и наиболее изумительном из всех происшествий, какие на протяжении великой этой истории с Дон Кихотом случались...
  
   Верховые спрыгнули с коней и, вместе с пешими внезапно подхватив на руки Санчо и Дон Кихота, вошли во двор; кругом всего двора пылало около ста факелов...
  
   Герцог велел всем покинуть двор и разойтись по своим комнатам, Дон Кихота же и Санчо поместили в том самом покое, который они занимали прежде...
  
   ГЛАВА СЕМИДЕСЯТАЯ, следующая за шестьдесят девятой и повествующая о вещах, не лишних для правильного понимания этой истории...
  
   - И я ещё раз прошу вашу милость: не мешайте мне спать, ибо сон есть облегчение мук, испытанных наяву...
  
   - Когда знатные женщины или же скромные девицы поступаются своею честью и позволяют своим устам переходить всякие границы приличия и разглашать заветные тайны своего сердца, то это означает, что они доведены до крайности. Я принадлежу к числу именно таких девушек: я влюблена, покорена - и отвергнута, однако ж со всем тем я терпелива и добродетельна, и вот из-за того, что я молча сносила всё, сердце моё не выдержало, разорвалось, и я лишилась жизни...
   - Лучше бы Амур определил пострадать моему ослу... Скажите, однако ж, сеньора, что вы на том свете видели? Что творится в аду? Я потому вас об этом спрашиваю, что если кто умирает от отчаяния, то после смерти ада ему не миновать...
  
   Если бы эта история была хороша, достоверна и правдива, она прожила бы века, если же она плоха, то путь её от рождения до гроба недолог...
  
   - Смерть от любви - это же курам на смех: сказать-то влюблённые всё могут, но чтобы взаправду - ни один дурак им не поверит...
  
   - Голос у вас поистине превосходный, но то, что вы пели, показалось мне не совсем уместным...
   - Вас это не должно удивлять, ваша милость, таков обычай нынешних стихоплётов-недоучек: пишут они о чём угодно и где угодно крадут, не считаясь с тем, сообразуется ли это с их намерением, и о какой бы чепухе они ни пели или ни писали, у них на всё припасена отговорка: это, мол, поэтическая вольность...
  
   - Государыня моя! Да будет вашей милости известно, что весь недуг этой девицы проистекает от безделья, и лучшее от него средство - это честный и постоянный труд... И это есть истинная правда, и таково моё мнение, и таков мой совет.
   - И мой, потому что я отродясь не видал кружевницы, которая умерла бы от любви: девушки-труженицы больше думают о том, как бы скорей окончить работу, нежели о сердечных своих делах. Я сужу по себе: когда я копаю землю, я не думаю о моей благоверной, то бишь о Тересе Панса, но это не мешает мне любить её больше всего на свете...
  
   - Кто в словах излил обиду, тот уже почти простил...
  
   ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ о том, что случилось с Дон Кихотом и его оруженосцем Санчо, когда они ехали в своё село...
  
   - Есть же такие лекари, которые уморят больного, а потом всё-таки получают за труды, хотя весь-то их труд только в том и состоит, что они пропишут какие-нибудь снадобья, изготовляют же эти снадобья вовсе не они, а аптекари, - одним словом, денежки в кармане, а там уж лекарю на всё наплевать...
  
   - Так и быть, сеньор, я готов угодить вашей милости и доставить вам удовольствие, с пользою, однако ж, и для себя: из любви к детям и к жене поневоле станешь сребролюбивым. А скажите, ваша милость, сколько ж вы мне положите за...
  
   - Бьюсь об заклад, что вскоре не останется ни одной харчевни, гостиницы, постоялого двора или же цирюльни, где не будет картин с изображением наших подвигов. Только я бы хотел, чтобы их нарисовал художник получше этого.
   - Твоя правда, Санчо, этот художник вроде Орбанехи, который, когда его спрашивали, что он пишет, отвечал: "Что выйдет"...
  
   ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ВТОРАЯ о том, как Дон Кихот и Санчо прибыли в своё село...
  
   - Открой очи, желанная отчизна, и взгляни на сына своего Санчо Пансу: он возвращается к тебе не сильно разбогатевший, но зато лихо исполосованный плетьми. Раскрой объятия и прими также сына своего Дон Кихота: его одолела рука другого, но зато он преодолел самого себя, а ведь это он же мне и говорил, что более доблестной победы невозможно себе пожелать. Я возвращаюсь при деньгах, потому хоть и славно меня выпороли, зато я славно верхом прокатился...
  
   ГЛАВА СЕМЬДЕСЯТ ТРЕТЬЯ о знамениях, последовавших при въезде Дон Кихота в его село, равно как и о других событиях, служащих к украшению и вящему правдоподобию великой этой истории...
  
   - Что это с тобой, муженёк? Возвращаешься домой вроде как пешком и притом ещё еле ковыляешь; право, вид у тебя не как у губернатора, а словно ты уже отгубернаторствовал.
   - Молчи, Тереса, по уму встречают - по платью провожают, дай только до дому дойти - уж наслушаешься ты чудес. Я привёз денег, это самое главное, и нажил я их собственной смекалкой, а чтобы кого обидеть - Боже упаси.
   - Давай сюда денежки, любезный муженёк, а нажиты они могут быть всяко. Как бы ты их ни нажил - этим ты никого не удивишь...
  
   ГЛАВА СЕМЬДЕСЯ ЧЕТВЁРТАЯ о том, как Дон Кихот занемог, о составленном им завещании и о его кончине.
  
   Ничто на земле не вечно, всё с самого начала и до последнего мгновения клонится к закату, в особенности жизнь человеческая, а как небо не наделило жизнь Дон Кихота особым даром замедлять своё течение, то смерть его и кончина последовала совершенно для него неожиданно; может статься, он сильно затосковал после своего поражения, или уж так предуготовало и распорядилось небо, но только он заболел горячкой, продержавшей его шесть дней в постели, и всё это время его навещали друзья: священник, бакалавр и цирюльник, добрый же оруженосец Санчо Панса не отходил от его изголовья... Друзья всячески старались развеселить Дон Кихота... Всё это, однако ж, не могло развеселить печаль Дон Кихота.
   Друзья послали за лекарем; тот прощупал пульс, остался им недоволен и посоветовал Дон Кихоту на всякий случай подумать о душевном здравии, ибо телесному его здравию грозит, мол, опасность. Дон Кихот выслушал его спокойно, но не так отнеслись к этому ключница, племянница и оруженосец - они горькими слезами заплакали, точно дон Кихот был уже мёртв. Лекарь высказался в том смысле, что Дон Кихота губят тоска и уныние. Дон Кихот попросил оставить его одного, ибо его, дескать, клонит ко сну. Желание это было исполнено, и он проспал более шести часов подряд, как говорится, без просыпу, так что ключница и племянница уже забеспокоились, не умер ли он во сне. По прошествии указанного времени он, однако ж, пробудился и громко воскликнул:
   - Благословен всемогущий Бог, столь великую явивший мне милость! Милосердие его воистину бесконечно, и прегрешения человеческие не властны ни ограничить его, ни истощить...
   РАЗУМ МОЙ ПРОЯСНИЛСЯ, теперь он уже свободен от густого мрака невежества, в который его погрузило злополучное и постоянное чтение мерзких рыцарских романов. Теперь я вижу всю их вздорность и лживость, и единственно, что меня огорчает, это что отрезвление настало слишком поздно, и у меня уже нет времени исправить ошибку и приняться за ЧТЕНИЕ других КНИГ, КОТОРЫЕ ЯВЛЯЮТСЯ СВЕТОЧАМИ ДЛЯ ДУШИ...
  
   - Поздравьте меня, дорогие мои: я уже не Дон Кихот Ламанчский, а Алонсо Кихано, за свой нрав и обычай прозванный Добрым... Ныне мне претят богомерзкие книги..., ныне я уразумел своё недомыслие, уразумел, сколь пагубно эти книги на меня повлияли, ныне я по милости Божией научен горьким опытом и предаю их проклятию... Я называю бреднями то, что было до сих пор, бреднями воистину для меня губительными, однако с Божьей помощью я пред смертью обращу их себе на пользу. Я чувствую, сеньоры, что очень скоро умру, а потому шутки в сторону, сейчас мне нужен духовник, ибо я желаю исповедаться, а затем - писарь, чтобы составить завещание...
  
   - Я желаю, чтобы денег моих, находящихся на руках у Санчо Пансы, которого я в пору моего помешательства взял в оруженосцы, с него не требовали и отчёта в них не спрашивали ввиду того, что у нас ним свои счёты...
  
   - Ах! Не умирайте, государь мой, послушайтесь моего совета: живите много-много лет, потому величайшее безумие со стороны человека - взять да ни с того ни с чего и помереть, когда никто тебя не убивал и никто не сживал со свету, кроме разве одной тоски. Полно вам в постели валяться, вставайте-ка, одевайтесь - и пошли в поле, как у нас было решено...
  
   - Полно, сеньоры, новым птицам на старые гнёзда не садиться. Я был сумасшедшим, а теперь я здоров, я был Дон Кихотом Ламанчским, а ныне, повторяю, я - Алонсо Кихано Добрый. Искренним своим раскаянием я надеюсь вновь снискать то уважение, коим я некогда у вас пользовался, вы же, господин писарь, пишите дальше. Завещаю всё моё достояние здесь присутствующей племяннице моей Антонии Кихано с тем, однако ж, условием, чтобы предварительно из него была изъята часть, предназначаемая мною для иных целей; и прежде всего я желаю, чтобы ключнице моей было уплачено положенное ей жалованье за всё то время, что она у меня прослужила... Душеприказчиками же моими назначаю господина священника и господина бакалавра, здесь присутствующих...
  
   На этом Дон Кихот окончил своё завещание и, лишившись чувств, вытянулся на постели. Все в испуге бросились ему на помощь; и в течение трёх дней, которые дон Кихот ещё прожил после того, как составил завещание, он поминутно впадал в забытье. Весь дом был в тревоге; впрочем, это отнюдь не мешало племяннице кушать, а ключнице прикладываться к стаканчику, да и Санчо Панса себя не забывал: надобно признаться, что мысль о наследстве всегда умаляет и рассеивает ту невольную скорбь, которую вызывает в душе у наследников умирающий. Наконец, после того как над Дон Кихотом были совершены все таинства и после того как он, приведя множество веских доводов, осудил рыцарские романы, настал его последний час...
  
   В январе 1605 года мадридский книготорговец Франсиско де Роблес начал продавать первые экземпляры романа Сервантеса "Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский". А в июле того же года в Валенсии продавали уже пятое издание первой части "Дон Кихота". Книга пользовалась огромным успехом не только в Испании, но и в других странах, о чём свидетельствуют издания 1607 года в Брюсселе и 1612 года в Англии.
   Непосредственным поводом для создания "Дон Кихота" послужило чрезмерное увлечение рыцарскими романами в Испании XVI века, особенно в первой половине столетия. С 1508 по 1603 год в стране было опубликовано сто двадцать рыцарских романов. Многочисленные документы говорят о том, что королевская администрация и церковные власти были очень обеспокоены этим увлечением.
   Начало работы над романом обычно датируется 1600 годом, когда немолодой уже Сервантес сидел в долговой тюрьме Севильи. Вначале замысел Сервантеса, очевидно, ограничивался пародией на рыцарские романы... Но многоплановость и глубокое содержание произведения привели к тому, что роман перерос рамки обыкновенной пародии и стал одним из самых великих творений человеческого гения.
   "Дон Кихот" заключает в себе энциклопедию целой эпохи европейской истории. В нём участвуют 669 действующих лиц, принадлежащих ко всем слоям тогдашнего общества.
   Неизвестно, собирался ли Сервантес продолжать историю своего "Дон Кихота". В течение всего последующего времени он работал над другими произведениями, и подлинная вторая часть "Дон Кихота" появилась в 1615 году.
   С тех пор имя Рыцаря Печального образа стало нарицательным, так же как и имя его верного оруженосца Санчо Пансы.
   Влияние этого произведения ощутили на себе величайшие писатели всех европейских литератур. Русские писатели и общественные деятели середины и конца XVIII века были уже знакомы с романом Сервантеса. Это название встречается у Тредиаковского, Сумарокова, Радищева, Карамзина и Левшина. Они читали "Дон Кихота" в французских переводах. Первые переводы романа Сервантеса на русский язык делались также с французского языка.
   В 1838 году в России появился первый перевод "Дон Кихота" с испанского, выполненный К. Масальским. Полностью этот перевод вышел в свет в 1849 году.
  
  
   Януш Леон Вишневский "ОДИНОЧЕСТВО В СЕТИ"
  
   Из всего, что вечно, самый краткий срок у любви...
  
   С одиннадцатой платформы при четвёртом пути железнодорожной станции Берлин-Лихтенберг бросается под поезд больше всего самоубийц. Так официально утверждают неизменно скрупулёзные немецкие статистики...
  
   У человека, лишающего себя жизни на станции Берлин-Лихтенберг, впечатление, будто он уходит из серого, грязного, провонявшего мочой мира, где на стенах облупилась штукатурка, где полно торопящихся унылых, а то и отчаявшихся людей. Покидать навсегда такой мир куда легче...
   На платформе при четвёртом пути есть две деревянные скамейки, все в граффити и изрезанные ножами...
  
   Он не первый раз приходит к этому поезду.
   Мужчина боялся. Однако сегодняшний страх был совершенно другим. Универсальный, повсеместно известный, названный и основательнейшим образом исследованный. И мужчина ясно знал, чего он боится. Ведь хуже всего страх перед тем, что невозможно назвать. От страха без названия не помогает даже шприц.
   Сегодня мужчина пришёл на эту станцию в последний раз. Потом он уже никогда не будет одинок. Никогда. Нет ничего хуже одиночества. Дожидаясь поезда, мужчина был спокоен, он примирился с собой. Он испытывал чуть ли не радость...
  
   На второй скамейке... сидел ещё один мужчина... Лет тридцать семь - сорок. Загорелый, пахнущий дорогим одеколоном... Рядом со скамейкой он поставил металлический чемодан с наклейками авиалиний. Включил компьютер...
   Минула полночь. Он опустил голову и почувствовал себя таким одиноким. Это всё из-за дня рождения. В последние годы при бешеном темпе его жизни он редко испытывал чувство одиночества. Одиноким бываешь только тогда, когда на это есть время. А времени у него не было. Он постарался так организовать свою жизнь, чтобы не иметь свободного времени...
   Обречённый на бездействие на этом сером безлюдном вокзале, он не мог ничем заняться, чтобы забыть, и одиночество напало на него, как приступ астмы. Его присутствие здесь и этот незапланированный перерыв - всего лишь ошибка...
   День рождения в полночь на вокзале Берлин-Лихтенберг. Абсурдней ничего быть не может. Уж не оказался ли он тут с какой-нибудь миссией?..
   День рождения. А как он родился? Как это было?.. Он ни разу не спросил маму. Почему не спросил?.. Сейчас он хотел бы это знать, но тогда, когда она была жива, ему ни разу не пришло в голову спросить. А сейчас её нет. И других тоже. Все те, кто для него был дороже всего, кого он любил, умерли. Родители, Наталья... У него никого нет. Никого, кто был для него необходим. Остались только проекты, конференции, сроки, деньги да порой признание...
  
  
  
   - Приятель, выпьешь со мной глоток пива? Последний глоток. Выпьешь?..
   Послушай, приятель, я не хотел тебе мешать... Я тоже не люблю, когда кто-нибудь лезет ко мне, когда я плачу. Плакать надо, когда никто не мешает. Только тогда от этого получаешь радость...
   - Ты мне не мешаешь. Ты даже не представляешь себе, как мне хочется с тобой напиться. Несколько минут назад начался мой день рождения...
   То была всего лишь минутная слабость...
  
   У неё есть красивый муж, объект зависти всех её сотрудников. Как далеко она может пойти, чтобы ощутить нечто большее, нежели этот давно забытый трепет, когда мужчина вновь и вновь целует твои волосы и закрывает при этом глаза? Муж давно уже не целовал её волосы и вообще он... такой чудовищно предсказуемый.
   В последнее время она очень часто думала об этом. И обычно с тревогой. Нет, не то чтобы всё стало обыденным. Вовсе не так. Но исчезла та движущая сила. Развеялась где-то в будничности. Всё остыло. Разогревалось только иногда, на минутку. В первую ночь по возвращении его или её из дальней поездки, после слёз и ссоры, которую они решали закончить в постели, после выпитого или каких-нибудь благовонных листьев, которые жгли на приёмах, в отпуске на чужих кроватях, на чужом полу, в чужих стенах или в чужих машинах.
   Это было постоянно. Лучше сказать, бывало. Но без былого неистовства. Без той мистической Тантры, что была вначале. Без той ненасытности...
   Наверно, причина в доступности. Всё было на расстоянии вытянутой руки. Ни ради чего не надо было стараться. Они уже знали друг у друга каждый... Знали все тайные уголки, слышали все вздохи, предвидели все реакции и давно уже поверили всем признаниям. Некоторые из них время от времени повторялись. Однако уже не производили впечатления. Они просто входили в сценарий...
   Может, так у всех? Возможно ли неутолимо желать того, кого знаешь уже несколько лет, кого видел, когда он кричит, блюёт, храпит, мочится, не смывает после себя в клозете.
   А может, это не так уж и важно? Может, необходимо только вначале? Может, хотеть лечь с кем-то в постель не самое важное, может, куда важней проснуться вместе утром и приготовить друг другу чай?..
  
   Родилась она недалеко от станции Берлин-Лихтенберг в больнице сестёр-самаритянок. Дед уехал вместе со своей находящейся на сносях женой в Берлин в надежде, что жить там им будет легче. Как это теперь называется? А, экономическая эмиграция. Да, именно так. Спустя неделю после приезда в Берлин бабушка родила его мать. В больнице самаритянок. Только туда привозили рожениц прямо с улицы. То есть бесплатно...
   Через три месяца дед и бабушка возвратились в Польшу. Не смогли они жить в Германии. Но то, что они пробыли там всего три месяца, не имеет значения. В свидетельстве о рождении его матери навсегда осталась историческая помета: место рождения - Берлин. Так его мама стала немкой. И благодаря этому у него теперь есть немецкий паспорт, и он может летать в Сиэтл без визы. Но он всё равно летает с двумя паспортами. Однажды он забыл польский паспорт и чувствовал себя как перемещённое лицо. Потому что он может быть только поляком...
  
   Я уже четыре дня голодаю, так как два раза в год "очищаюсь", голодая по неделе. Знаешь ли ты, что если выдержишь первые три дня полного голодания, то входишь в состояние своеобразного транса? Твоему организму ничего не нужно переваривать. Только тогда ты понимаешь, что крадёт у тебя процесс пищеварения. У тебя внезапно появляется бездна энергии. Живёшь, как под хмельком. Ты ощущаешь в себе творческие силы, возбуждение, все чувства невероятно усиливаются и обостряются. Твоя восприимчивость подобна сухой губке, готовой всосать всё, что окажется поблизости. В такие периоды сочиняют прекрасные стихи, придумывают неслыханно революционные научные теории, ваяют или пишут провокативные или авангардные произведения, а также с небывалым успехом делают покупки на бирже...
   Но подобное состояние достигается, только если продержишься "в муках" первые два или три дня. Эти два или три дня - непрестанная борьба с голодом. Я даже ночью просыпаюсь от голода. Но я прошла через всё это и сегодня утром начала ощущать возбуждение "непереваривания".
  
   И в этом состоянии возбуждения наткнулась на твою Интернет-страницу. Лучший момент просто придумать невозможно. И всё остальное стало совершенно неважно...
  
   Не может быть для женщины большей муки, чем мужчина, который так добр, так верен, так любит, такой неповторимый и который не ждёт никаких клятв. Он просто существует и даёт ей уверенность, что так будет вечно. Вот только боишься, что вечность эта - без всяких стандартных обетов - будет короткой. Моя вечность длилась 88 дней и 16 часов... Он просто исчез из моей жизни...
   Я страдала, как ребёнок, которого отдали на неделю в приют, а потом забыли взять. Я тосковала. Невероятна. Я любила его и потому не могла желать ему плохого и оттого ещё больше страдала...
   Я вернулась в Дублин, закончила институт. Потом отец решил, что я буду вести дела нашей семейной фирмы... Я выдержала год. Я убедилась, что мой отец - человек с нулевым коэффициентом эмоциональной интеллигентности. Его высокий IQ тут ничего изменить не мог... Я уехала в Лондон. Защитила докторскую по экономике..., научилась играть на фортепьяно, ходила на балет, нашла работу на бирже, слушала оперы...
   Потом пошли мужчины без всякого смысла. И чем больше их было, тем меньше мне хотелось сближаться с каждым последующим. Дошло даже до того, что порой, когда мы лежали в постели и мужчина целовал меня..., я всё равно чувствовала себя одинокой...
   После двух лет пребывания в Лондоне я обратила внимание, что у меня совсем нет подруг, а большинство моих друзей гомосексуалисты...
   Потом ушла из жизни мама. Никто не знает, как это произошло. Она плыла на пароме и упала за борт. Тело её так и не нашли. Зато в её спальне в шкатулке нашли завещание, написанное буквально за неделю до смерти, и обручальное кольцо, перепиленное пилкой для металла пополам.
   Первое время горе моё было так огромно, что я не могла по утрам заставить себя встать. У меня была депрессия...
   А знаешь ли ты, что в депрессии люди чаще всего совершают самоубийства...
   Мой психиатр объявил мне, что я должна... поехать в Польшу. Этакий психоаналитический эксперимент, чтобы сократить лежание на диване...
  
   Милая женщина сказала мне, что он уехал в Германию и вряд ли вернётся, потому что "нужно быть полным идиотом, чтобы вернуться сюда".
   Как он мог уехать в Германию? После того, что немцы сделали в лагере с его отцом?..
  
   Последнее время я чувствую себя очень одиноко. У меня будет ребёнок. Сейчас самое время родить ребёнка. Ведь мне уже тридцать пять лет. Кроме того, я хочу иметь что-то принадлежащее одной мне. Что-то, что я буду любить. Ведь если говорить по правде, то больше всего в жизни я хочу кого-нибудь любить.
   Несколько дней назад я послала e-mail в самый лучший банк спермы в США. Они строже всех хранят тайну, делают самые лучшие генетические тесты, и у них самые полные каталоги. Через месяц я лечу на встречу с их генетиком. В принципе это всего лишь формальность. Мне бы хотелось девочку. Я послала им свой профиль. Ты даже не представляешь себе, как много доноров с IQ выше 140! Кроме того, донор должен быть "из музыкально одарённой среды", иметь докторскую степень и происходить из Европы. Мне прислали список фамилий более 300 доноров. Я выбрала только тех, у кого были польские фамилии...
  
   Жизнь по преимуществу печальна. А сразу потом умираешь...
  
   Не случайно Сеть пишется с большой буквы. Интернет постепенно становился чем-то культовым. Особенно для молодого поколения. Назвать его просто сетью, как ничего не значащее переплетение кабелей в банке или учреждении, означало бы отнять у Интернета мистическое очарование чего-то, что объединяет вне зависимости от любых разделений...
   Люди, подключённые к Сети, находили друг друга. У себя в компьютерах они создавали список друзей, которых искали... Это было всё равно как войти в зал, осмотреться и определить, кто из друзей там находится. Только залом был весь мир...
   Чат... Означает "беседа", "болтовня", но в Интернете это подлинный разговор. Без границ... Это была гениальная идея. Все гениальные идеи возникают из простейших основных потребностей. Здесь основной потребностью было неограниченное общение... Потому что люди с самого начала любили общаться...
  
   Подобное общение было необходимо: они вместе писали программу. То есть каждый из них писал свой кусок. В самом начале они установили, как эти два куска сложатся, чтобы всё функционировало. Большие программы сейчас пишутся только так. Каждый делает свой кубик, а потом они складываются вместе. И чтобы сделать качественные кубики, а потом правильно сложить их, вовсе нет необходимости встречаться и даже быть знакомыми. Для этого вполне достаточно Интернета. Он вспомнил, с каким интересом читал о совместном инженерном проекте... Над проектом работали в Японии, на Западном побережье США и в Германии. Группа в Японии начинала программировать. Когда она кончала рабочий день, в свои кабинеты после завтрака приходили немцы, а когда они уходили домой, работу от них перенимали программисты из Калифорнии... Таким образом работа над проектом шла круглые сутки...
  
   В принципе, больше всего сюрпризов устроили миру немцы, и я не собираюсь их оправдывать...
  
   - Скажи только, какое у тебя образование. Это не нахальство. Всего лишь любопытство. Мне бы хотелось иметь с тобой общую частоту.
   - Образование? Нормальное. Как у всех. Магистр математики, магистр философии, доктор математики, доктор информатики.
   - Господи! Ну я попала! Тебе что, уже под семьдесят? Если так, то это замечательно. Значит, у тебя есть опыт. Ты выслушаешь меня и дашь совет, ведь верно?
   - Если это грустно, то не выслушаю... Я борюсь с печалью в среднем 24 часа в сутки. Сейчас я порекомендовал бы тебе крайние средства: химия либо спиртное. А вот завтра я внимательно почитаю твой e-mail и дам совет. Впрочем, тебе не нужны советы. Просто ты должна кому-то рассказать, поделиться, а твой психотерапевт сегодня занят или в отпуске.
   - Ты считаешь, что славянам может помочь психотерапевт? Ведь они и так всё всегда знают лучше. Кроме того, у меня впечатление, что все психотерапевты в Польше либо пишут книжки, либо организуют издательства, либо состоят на постоянной работе на телевидении или радио. Ты продолжаешь ещё оставаться славянином?
   - Наверное, уже нет. Я не пью водку, пунктуален, держу слово и не устраиваю восстаний. Но психотерапевт у меня был ещё в Польше. Но это было так давно, что его называли ещё психиатром...
   - И помог тебе психиатр?
   - Сам психиатр - нет. Но то, что я услышал в его приёмной, очень помогло.
   - У тебя был болен разум или душа?
   - Ты думаешь, можно отличить больной разум от больной души? Спрашиваю это из любопытства. У меня было всё больное. Каждая клеточка. Но это уже прошло. Может, я не вполне здоров, однако, вне всяких сомнений, излечен...
  
   Интернет, он такой. Немножко напоминает исповедальню, а разговоры - нечто наподобие групповой исповеди. Иногда ты оказываешься исповедником, иногда - исповедующимся. Это результат расстояния и уверенности, что всегда можно вытащить штекер из гнезда. Здесь ничего не отвлекает внимание. Ни запах, ни внешность, ни слишком маленькая грудь. В Сети свой образ создаёшь словами. Собственными словами... Если не знаешь, что сказать, говори правду...
  
   Ей захотелось узнать о нём как можно больше. Она запустила на своём компьютере программу поиска. В поле запроса вписала его имя и фамилию... Система поиска дала ей двадцать восемь адресов Интернет-страниц, на которых он упоминается хотя бы раз. Она принялась открывать их одну за другой...
  
   Женщину, которую встречаешь в реальной жизни, можно определить как вызывающую по её внешности, по тому, как она двигается. Но и в Интернете в некотором смысле действовал точно такой же механизм. Вызывающий облик, слишком яркая, не соответствующая времени косметика, демонстративное покачивание бёдрами или чрезмерно глубокое декольте были заменены в Сети преувеличенной непосредственностью либо провокативными или слишком глубоко нацеленными и чересчур личными вопросами. Такое поведение очень часто прикрывает неуверенность, робость, страх, комплексы или простую впечатлительность...
   Он поймал себя на том, что ему хочется, чтобы она была красивая. И в этом смысле виртуальность ничегошеньки не меняет. Мужчины до того тщеславны, что жаждут, чтобы даже в Интернете с ними знакомились только красивые женщины. И неважно, что в данном случае красота не играет никакой роли. Она незрима и потому несущественна. Но мужчины, даже совершенно случайно выбранные для знакомства, хотят верить и по преимуществу свято верят, что являются настолько исключительными, что привлекают внимание только красивых женщин. Он представлял себе, как многие из этих мужчин, сидя у своих компьютеров...
  
   Они с мужем переживали трудный период их брака. Всё стало каким-то поверхностным. Муж захлебнулся богатством, которое приносили ему его проекты. Он впал в зависимость от денег и от работы. Никогда раньше у него не было денег, и теперь он не умел справляться с ними. Внезапно всё, что можно было купить, оказалось вполне достижимым. Нужно было только реализовать очередные проекты. Машина, стоящая у дома. Новая квартира в хорошем районе, где эта машина не казалась диссонансом. Всякая техника, которая через полгода указывалась устаревшей. Он работал с рассвета и до рассвета, воскресенье путал с четвергом. Покупал новую технику. Брал новые проекты. "Ещё один год, и всё. Мы только купим тебе машину и дачу около леса", - говорил он, когда она спрашивала, нельзя ли продлить уик-энд на денёк и поехать в... "И вообще, просто поговорить, как раньше", - думала она. Они не разговаривали, "как раньше", уже очень, очень давно. У них становилось всё больше техники и всё меньше общения. Как-то она, не подумав, пожаловалась на это матери. И услышала, что она дура, не понимающая, какой замечательный, работящий муж ей попался. Её родители радовались каждому новому приобретению в их доме так, словно они сами это купили... Они гордились её богатством и с наслаждением рассказывали о нём всем, кто желал, а порой и не желал слушать...
   Она пыталась сблизиться с мужем и найти у него хоть капельку нежности, в которой она так нуждалась. Она жаждала обычного разговора. О книжке, о фильме, о предназначении. О чём-то, что не связано было с будничными делами, покупками, деньгами и воскресными обедами у матери. Но у мужа не было для неё времени в перерывах между работой над проектами. Да, по сути дела, и перерывов этих не было. И тогда она начала...
  
   Он рассказывал о себе. Она знала, как нелегко выбрать интересную информацию о себе и выставить её для всеобщего обозрения на веб-странице. Когда-то она тоже подумывала сделать в Сети свою страничку, но отказалась от этого намерения - главным образом потому что не знала, что рассказать о себе, чтобы это не выглядело безвкусно и банально.
   А он очень здорово обошёл эту трудность: он сосредоточился на других и через других рассказывал о себе. Он говорил, как важны для него Моцарт, Шопен, Моррисон, какие стихотворения Рильке он знает наизусть... Рассказывал, какие книги читает и что о них думает, а какие больше никогда в жизни не возьмёт в руки... Он демонстрировал неправдоподобно красивые фотографии... У его мира не было границ. Он рассказывал о науке, о Вселенной, о мудрости и мозге... Она пришла к выводу, что он скорей всего человек несмелый. Он не мог напрямую писать о себе. Он рассказывал о том, что думает, что чувствует, чем восхищается... Если бы ей нужно было одним словом охарактеризовать его на основе этой Интернет-страницы, то она использовала бы, пожалуй, одно-единственное - впечатлительность. А вторым словом, пришедшим ей на ум сразу же после впечатлительности, было "печаль". Его страница была исполнена печали. Печали и грусти... Ну а кроме того, вся его страница была похвалой мудрости... "Будь мудрей других и не показывай им этого..."
  
   В Интернете самое главное - слова и воображение. Каждый разговор, каждая встреча с нею в Интернете воссоздавали настроение свидания. Они были по-своему торжественны, он ждал их, и никогда не было известно, как они кончатся...
  
   Ген - это не что иное, как последовательность около 3,5 миллиардов простых органических оснований, которые располагаются подобно ступенькам лестницы между двумя нитями из фосфата и сахара. Эти тончайшие нанометрические нити свиваются в знаменитую двойную спирать...
   Благодаря химическим связям основания образуют пары, составляющие ступеньки лестницы, которые соединяют обе нити...
   Как-то я провёл несколько дней в одной из таких лабораторий... По вечерам я иногда подходил к окнам, за которыми в голубоватом полусвете цвета ясного неба роботы и тончайшие механизмы пытались расшифровать то, что, возможно, зашифровал Творец. И когда забываешь обо всех этих компьютерах, лазерах и капиллярах, можно подумать о том, что ты являешься свидетелем гигантского труда, предпринятого человеком. И мне неизменно тогда приходили мысли о мудрости, о Боге и о том, какое это великое счастье - участвовать в таком труде...
  
   Когда он закончил писать, она продолжала неподвижно сидеть в кресле и думала, что совершенно случайно повстречала необыкновенного человека... Она напечатала: вдруг так тихо сделалось в моём мире без тебя...
  
   Для меня хирурги - это бесспорная элита медицины. Художники. На мой взгляд, у них гораздо больше извилин в мозгу по сравнению с другими врачами, а кроме того, они являются обладателями демонических рук, от которых зависит жизнь или смерть. Так что нет ничего удивительного в том, что в Польше из всех не вылезающих из стрессов врачей хирурги гораздо чаще умирают от цирроза разрушенной алкоголем печени, впадают в зависимость от всевозможных опиатов или попросту, когда уже совсем не в силах выбраться из депрессии, скальпелем взрезают себе вены...
  
   Два года он учился на архитектурном факультете во Вроцлаве. Общежития он не получил, и его мать, участвующая в церковном хоре и вообще активная прихожанка, устроила ему комнату у иезуитов. Поначалу предполагалось, что это только на месяц. А там что-нибудь найдут. Затянулось же это на два года. Он учился, играл на органе во время мессы, молился вместе с монахами и всё больше отдалялся от реального мира. Сразу же после Пасхи он запаковал свои пожитки..., сел в поезд и поехал в Краков. Там он вступил в орден доминиканцев и поступил в духовную семинарию. Он уединился в келье. Наконец-то он был счастлив. Его переполняли гармония и душевный покой. Родители, когда поняли, что произошло, две недели не показывались на глаза соседям по дому. Монастырь в сравнении с архитектурой - это чудовищная деградация...
  
   Одиночество, способствующее общению и единению с Богом, он сделал философией своей жизни.
  
   Знаешь ли ты, что по убеждению людей одиночество - наихудший род страданий? И представление это универсально для всего мира. В Нью-Йорке так же, как и на Новой Гвинее, люди цепенеют от страха перед одиночеством и покинутостью. Известно ли тебе, что по одному из древнейших индийских мифов Создатель вызвал мир из небытия только лишь потому, что чувствовал себя одиноким? Известно ли тебе также, что американские учебники психиатрии квалифицируют отшельничество как форму психического расстройства?..
  
   Представляешь, что такое измена всеведущему Богу? Скрыть её никаким образом невозможно. И дело даже не в том, что невозможно скрыть поступки. Мысли не укроешь! Желания, волнения, мечты...
  
   Срок в чистилище. Когда-нибудь он кончается, а потом наступает вечное блаженство...
  
   Я стал другой. Тихий. неразговорчивый. Задумчивый. Напуганный. Я не пил. Я читал. Просыпался и читал. До вечера.
   Ты знаешь, что книжки могут стать бинтом и гипсом?..
   В октябре всё опять стало как прежде. Не было только Натальи. То есть была, но не могла прийти. Так я сказал себе. Сказал себе, что просто она не может быть со мной. А так она есть. Случалось, я забывал об этом и высматривал её... Привычка...
  
   Это становилось опасным. Она угрожающе близко подбиралась к состоянию, когда мужчина опять заполняет весь её мир. Ей не хотелось этого. Это должна быть дружба. Отнюдь не любовь!.. Она не хотела никакой любви. Любовь включает в себя страдание. И оно неизбежно, хотя бы при расставании. А они расстаются каждый день. Дружба - нет. Любовь может быть неразделённой. Дружба - никогда. Любовь преисполнена гордыни, эгоизма, алчности, неблагодарности. Она не признаёт заслуг и не раздаёт дипломов. Кроме того, дружба исключительно редко бывает концом любви. И это не должна быть любовь! Самое большое - асимптотическая связь. Она должна непрестанно приближать их друг к другу, но так и не наградить прикосновением.
   Да она и не любит его! Это просто очарованность женщины, на которую не обращает внимания муж. К тому же он виртуальный. Она не может с ним взять и согрешить. Хотя сегодня она чувствовала, что, несмотря на это, ей хочется сорваться с этой асимптоты и прикоснуться к нему. Неужто это было грехом?..
  
   Надо было что-то делать, чтобы настроение улучшилось. Ей всегда помогала парикмахерская... Пани Ивона знала, что посещение парикмахерши - переживание куда более интимное, чем даже визит к гинекологу. У неё не только укладывают волосы. У неё зачастую начинают строить планы на жизнь...
  
   На спине над узким пояском чёрных брюк видна была красно-синяя татуировка. Роза, наполовину прячущаяся под брюками, наполовину открытая взглядам.
   Ах, как она понимала всех этих мужчин! Она сама не могла оторвать взгляд от татуировки... Её тоже возбуждала эта татуировка. Кок-то она даже спросила мужа, не хочет ли он, чтобы у неё была маленькая татуировка, которую будет видеть только он. Он высмеял её.
   - Такое может прийти в голову только пьяному матросу, - закончил он свою отповедь...
  
   "Зачем людям психотерапевты? Надо просто чаще ходить в парикмахерскую. Ничего странного, что тут всегда толпы"...
   Виски, новая причёска, звёзды на небе. Она испытывала блаженство. "В Интернете трудно рассказать, что такое блаженство"...
  
   Лучшие тексты он писал после того, как выпьет вина. А текст доклада в Женеве должен быть на самом высоком уровне... Чувствовал он себя уютно и хорошо: у него был компьютер, было вино и были идеи насчёт доклада...
  
   Воспоминания о виртуальных свиданиях с ней - это главным образом воспоминания об эмоциях...
   Неужто их воспоминания останутся навсегда такими же? Клавиатуры, мониторы, быстродействие модемов, почтовые программы или названия серверов, позволявших им открывать чат? А в сущности, почему бы и нет? Неужели скамейка под старым каштаном более романтична, чем компьютер?..
   Всё зависит от того, что произошло на скамейке и что благодаря этому компьютеру.
   Для большинства преимущество скамейки очевидно и не подлежит сомнению. Главным образом благодаря соседству объекта, обонянию и осязанию. Слова на скамейке отходят на второй план. Но он и не спорил. Он только считал, что словами можно заместить и запах, и прикосновение. Да, словами можно прикасаться. И ещё нежней, чем руками. Запах можно описать так, что он обретёт и вкус, и цвет. А когда от слов исходят нежность и аромат, тогда... тогда надо чаще отключать модем. На скамейке в такие минуты обыкновенно отключается рассудок. Но он всё равно предпочёл бы сидеть на скамейке...
  
   До сих пор он ещё никому так подробно не описывал свои страдания. Не хотел. Да и потребности не было... А вот ей он захотел рассказать всё... Почему? Потому что она далеко и не увидит слёз?.. А может, это чистой воды эгоизм? Желание поделиться с кем-нибудь печалью прошлого и тем самым уменьшить её бремя?..
   Слушай меня внимательно. Ты превратил меня в самую печальную женщину в этой стране. Ты раздавил меня. И уменьшил до размера вируса. Да, именно так. До размера вируса. Ты поведал мне историю единственной любви. Ты мог бы не приводить все эти подробности. Ведь мог же, да?..
   Я хотела знать о женщинах из твоего прошлого совсем немножко. Самую малость. Всего лишь, что они существовали... и что они в прошлом. Главным образом я хотела знать, что они окончательно и бесповоротно в прошлом. Их должно было быть много, и они должны были быть разными. И должны были оставить разные следы. Их значение должно было распределиться. Чтобы ты не предпочитал ни одну из них. Такой у меня был план. У любой женщины на моём месте был бы точно такой же...
   Но когда имеешь дело с тобой, планировать невозможно... У тебя слишком запутанная биография. К тому же ты меняешь биографии других людей...
  
   Зачем ты всё это делаешь? Для переживаний и воспоминаний? Боишься, что когда-нибудь будешь биться над именинным тортом, трагически полным свечек, и сожалеть, что время твоё прошло, а ты так ничего и не пережило? Ни одной стоящей аритмии, ни одной романтической долговременной тахикардии или хотя бы мерцания предсердия? Этого ты боишься, Сердце? Или ты боишься, что если будешь биться ради одного-единственного мужчины, у тебя возникнет чувство утраченных возможностей?..
  
   Он ощущал растущее оцепенение. Это ему было знакомо. И вместе с оцепенением вернулось то самое чувство. Такого не было уже несколько лет, а он ждал это чувство. Выискивал. Вызывал в себе. Всем, чем только можно. Музыкой, вином, литературой, таблетками, религией, психотерапией, различными веществами. Слишком хорошо он помнил, насколько оно важно для него. Но оно ушло вместе с Натальей... И вот уже несколько месяцев, как оно снова появилось. Сперва на мгновение. Что-то вроде проблеска. Сверкнёт и погаснет. Но сейчас оно не исчезало. Так же, как тогда. Теперь всё будет, как тогда!..
  
   Его электронные письма стали полны нежности и неподдельной тоски по ней. Он был в них тонкий, снисходительный, терпеливый, любознательный, непроизвольный, спокойный и временами невротически впечатлительный...
   Она очень любила, когда он начинал протестовать. Именно тогда, когда он протестовал и приводил доказательства, она больше всего узнавала о нём и о том, что он думает...
   Для него её муж был чем-то наподобие штампа регистрации в паспорте... Они словно сговорились не касаться темы "муж"...
  
   "Виртуальная действительность точно так же полна искушений, как реальная. Грех прелюбодеяния можно совершить в Интернете, не выходя из дома".
   Нет, этот поп был не прав. Да и что может знать священник об искушениях? Виртуальная реальность вовсе не так же "полна искушений", как реальная. В виртуальной их куда как больше...
  
   На этом снимке она была поразительно красива. Она тратила много времени, чтобы хорошо выглядеть на этих мероприятиях. Главным образом для того, чтобы девочкам из маркетинга и администрации нечего было бы сказать, когда на следующий день они за кофе будут вплоть до каждой мелочи обсуждать "старых" сотрудников фирмы...
  
   Он страшно устал, глаза слезились от непрестанного вглядывания в три монитора, к тому же он ощущал хорошо знакомую внутреннюю тревогу, которая неизменно посещала его, стоило выпить более десяти чашек кофе и выкурить две пачки сигарет...
   У них на двое суток вылетел Интернет, и он был оторван от мира, как эскимос на льдине...
  
   А потом у него заболела дочка, и мир рухнул... Чтобы как-то вынести это, он начал пить. Он плакал и пил, и чем больше пил, тем больше плакал...
   Он потерял веру в Бога. Бога не было и быть не могло. Потому что если он существовал, то был злой и бессильный одновременно. Но даже теперь он не мог в такое поверить и потому исключал возможность его существования...
   Они уже знали: она будет жить... Он вдруг подумал, что Бог всё-таки есть. Просто какое-то время Он отсутствовал...
  
   До конца урока оставалось минут пятнадцать... Он начал читать своё сочинение. Он так сильно, так хватающее за душу написал о смерти, о страдании, о выживании, о недолговечности и о достоинстве человека, что учительница плакала... Все слушали в каком-то странном остолбенении, и такой тишины, как в тот раз, в классе ещё никогда не было. И потом тоже больше никогда не было...
  
   Подходил к концу восьмой месяц его научной стажировки в университете... Уже несколько недель он пребывал в состоянии непреходящего умственного и эмоционального возбуждения. Проект, над которым он работал и который составлял основу его докторской диссертации, вступил в решающую фазу. Двадцать человек в нескольких университетах по всем Соединённым Штатам писали отдельные модули уникальной программы для установления последовательности в ДНК... То был отчаянно смелый проект, и он объединил экзотических людей. Это была группа маньяков, подстрекаемых любознательностью, честолюбием и жаждой пережить одно из научных приключений, которые происходят безумно редко. Если проект удастся, он откроет путь к началу разработки карты генома человека. Той самой оригинальной формулы человека, что записана во всем известной двойной спирали ДНК. Он был одним из тех, кто пытался создать эту формулу... Они дали ему три месяца, чтобы он показал, на что способен. И наблюдали за ним...
  
   Результатом вибрации голосовых связок вовсе не обязательно должны были стать осмысленные слова или фразы. И хотя Джанет принадлежала к тем женщинам, которые путают простейшие понятия, он обожал слушать её. Главное, что она говорила о чём угодно своим сдобным голосом...
  
   Сейчас, когда о генетике разговаривают чуть ли не у каждого пивного ларька, после того как она одарила мир театральным клонированием небезызвестной овечки, сейчас, после стольких лет, с нынешней своей перспективы, он воспринимает тот проект и те исследования с некоторой долей иронии и превосходства, но в то же время с задумчивостью и удивлением своим тогдашним энтузиазмом...
   И тогда, и сейчас он порой задумывается, а не Бог ли это сделал. Тогдашнее малое знание отдалило его от Бога. Но он заметил, что теперь, зная и понимая гораздо больше, чем тогда, он стал куда смиренней и более склонен поверить, что тем Великим Программистом всё-таки был Бог... Сейчас было совершенно понятно, что полностью эти пазлы не могли сложить несколько мечтающих о славе перебравших никотина компьютерщиков, генетиков и молекулярных биологов...
  
   Он был почти уверен, что предназначение - это выдумка и предрассудок. У Бога слишком много важных дел в голове, чтобы предназначать судьбу каждому в этом многомиллиардном человеческом муравейнике. Да и не может быть такого предназначения, которое обрекает на смерть восьмилетнего ребёнка...
   Мозг хорошо функционирует, только когда спокойна душа. За спокойствие души надо платить...
   И он подумал, что всё-таки предназначение, наверное, существует. В противном случае он не встретил бы Джима...
   Когда Аня, сидящая в инвалидной коляске, исчезла внутри самолёта, Якуб неожиданно ощутил пустоту, печаль и одиночество. Наверное, то же самое испытывала его мама, когда он, совсем ещё мальчик, расставался с ней и ехал...
   Проталкиваясь сквозь толпу в аэропорту, он вдруг подумал, а не является ли вся эта... судорожная и возбуждённая работа и вся его суматошная жизнь лишь формой бегства от пустоты и одиночества. Аня заполнила на несколько недель эту пустоту радостью, волнением и чем-то поистине важным...
  
   Она неожиданно вошла в его жизнь. И была необыкновенной с той первой минуты, как появилась. Он никогда не забудет тот день, когда, работая над программой, краем глаза заметил, что кто-то прислал ему сообщение. Он открыл и прочёл:
   Я всё ещё немножко влюблена, ещё полна остатками бессмысленной любви, и мне так грустно сейчас, что захотелось кому-нибудь рассказать об этом. Кому-нибудь совершенно чужому человеку, который не сможет меня обидеть. Наконец будет хоть какая-то польза от этого Интернета. Я попала на тебя. Могу я тебе рассказать?..
  
   Они представляли собой громогласную, крикливую компанию молодых людей, убеждённых в своей правоте и безошибочности, в необыкновенности и исключительности того, что они делают, и переполненных уверенностью, что они-то и открывают новые горизонты в науке... Они были тогда как молодые львы. Уверенные, что мир будет принадлежать им, они были близки к звёздам, что горели на ночном небе...
  
   Он подумал, как далеко они зашли уже в виртуальный мир, научившись жить в нём так же, как в реальном. Людям хочется иногда расстаться, чтобы иметь возможность тосковать, ждать и радоваться возвращению...
  
   Ярмарка тщеславия, каковой, в сущности, является научный мир...
   Он заметил, что из всех слышанных докладов лучше всего ему вспоминались те, в которых были остроумные анекдоты...
  
   Сколько боли и горя можно передать человеку меньше чем за две минуты...
  
   Да как же так получается, что некоторым не везёт до такой степени, что их унижают ещё до рождения?..
  
   Откровенно говоря, она иногда воображала себе мир без мужчин, но мир без двух этих своих подруг представить не могла. В её жизни они были "всегда". И хотя, а может, потому, что все три они были совершенно разные, ей казалось, что без них мир лишился бы одного измерения. Стал бы плоским...
  
   Она мечтала о большой любви... И повсюду отчаянно искала её. Уже на первом свидании она думала, какое платье наденет на свадьбу, а на втором, когда он пытался понять, куда они пойдут после ужина: к ней или к нему, - она размышляла в основном над тем, будет ли он хорошим отцом их ребёнку. Почти все её мужчины поселялись у неё уже во вторую неделю их знакомства, но только один выдержал дольше двух месяцев. В своём красочном представлении "своего единственного" она забыла о сером цвете. У мужчин, кроме того большого достоинства, что они согласились быть с ней, имелись также и обычные человеческие недостатки: они храпели, слишком рано извергали семя, мочились стоя и забрызгивали её стерильно чистый унитаз, после бритья и чистки зубов оставляли грязную раковину и вообще не имели большой охоты к утончённому сексу только потому, что она весь день провела в кухне, готовя ужин при свечах. Мало того, что она была выпускницей лучших кулинарных курсов, она ещё неделю брала у знакомого бармена уроки по приготовлению наилучших коктейлей. Всё для "него". Но если говорить правду, она не до конца верила, что путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Она считала, что путь этот можно сократить. И потому отдала целое состояние за то, чтобы приобрести последнее двухтомное издание "Камасутры", читала "Космополитен"... Всё дело в том, что она хотела огня каждую ночь, забыв, что каждую ночь огонь бывает только у пожарных. В такие моменты она ловила себя на мысли, от которой в жилах у неё стыла кровь, а именно, что в сущности тип, лежащий с нею в постели, нарушает то, что она больше всего любит: гармоническое, всхоленное и привычное одиночество. Одиночество с неизменно чистой ванной комнатой, посудой, аккуратно стоящей на сушилке, ... и её любимыми субботами перед телевизором или за книгой под негромко звучащую музыку... вместо кошмарно тоскливого бриджа, когда к тому же все беспрерывно курят, или идиотских встреч под водку с его друзьями по армии, техникуму или конторе.
   Однако, возникнув, мысль эта мгновенно исчезала, оставив чувство вины. Ведь одиночество - наихудшая разновидность страдания!! Разве не потому Господь Бог сотворил мир, что чувствовал себя одиноким? Ладно, пускай он храпит, оставляет носки посреди комнаты, курит в спальне. Но только пусть будет...
  
   С минуту она смотрела на Асю. А та читала книгу всем своим существом. Вздыхала, улыбалась, покачивала головой, прикрывала глаза и на миг задумывалась, чтобы тотчас вернуться к чтению. Она так переживала всё и всегда. Этакий синдром прогрессирующей сверхвпечатлительности...
  
   Не могу избавиться от впечатления, что весь этот проект мог возникнуть только в бесконечном разуме некоего Конструктора. И я никогда также не слышал о какой-нибудь научной конференции, где читались бы доклады о существовании или несуществовании Бога... Нет абсолютно никаких причин, кроме психологических, которые воспрепятствовали бы мне верить в Бога... Идея Творца становится ещё соблазнительней, когда ... переходишь к жизни. Возникновение жизни на клочке материи, каковым является наша Земля, служит доказательством, что невероятные события всё-таки случаются. И совсем уж невероятно, с точки зрения вероятностных моделей, существование человека, который, даже если не принимать во внимание разум, обладает телом, являющимся такой сложной системой, что невольно возникает идея существования Великого Программиста. Некоторые считают, что Бог запустил программу, и на том роль Его закончилась. Программа исполняется сама без Его участия и вмешательства... Порой, когда я вижу, сколько зла вокруг, я начинаю думать, что они правы...
  
   Джим был одним из его немногих друзей. Он изменил его, изменил его мир, научил дружбе, пытался научить, что самое главное - ничего не изображать. Но до конца так и не сумел научить. Главным образом потому, что он понимал жизнь иначе, чем Джим. По Джиму жизнь слагалась только из тех дней, которые заключали в себя волнение. Все другие не шли в счёт и были подобны времени, потерянному в приёмной дантиста, где нет даже газет...
   И Джим искал волнение везде - в женщинах, которых он способен был поначалу почитать и боготворить, а потом бросал без всяких угрызений; в книгах, которые он порой покупал на последние деньги, даже зная, что у него не останется на сигареты; в спиртном, которым он глушил свои страхи; в наркотиках, которые "помогали ему извлечь подсознание на поверхность".
   Подсознание было его хобби. Пожалуй, он знал о нём больше, чем сам Фрейд. И похоже, как Фрейд, проводил с ним разнообразнейшие эксперименты... В основном он "извлекал" подсознание на поверхность с помощью разнообразных химических веществ... И хоть Джим не признавался в этом, в конце концов он впал в зависимость от этих "веществ". Главным образом психически. Джим увлекался всем связанным с мучительным вопросом: "Что было в самом начале?"...
   - Прошу прощения, не могли бы вы сказать, что такого было в этом Альварес-Варгасе, что к его могиле просто настоящее паломничество?..
  
   Статистика не лжёт. Лгут только статистики...
   Может, ты знаешь, что будет с нами дальше?
  
   По мнению большинства иммунологов, уныние, скорбь и боль способны убивать точно так же, как вирусы...
  
   Ему не хотелось весь вечер составлять общество почтенным и бесконечно усталым супругам профессоров, которым, как и их жёнам, давно уже нечего сказать, и единственно, на что они способны - ездить с конгресса на конгресс и стричь купоны со своих давно уже пожухших достижений и славы...
  
   Интернет мне необходим... как кислород, то же я предположил и о вас, так как вы похожи на потребительницу Интернета...
  
   - Вам предстоит чудесный день... Ренуар - единственный из импрессионистов, кто писал исключительно для удовольствия, так что вы тоже получите огромное удовольствие...
   Она чувствовала, что благодаря второму кофе и бокалу шампанского её восприятие мира стало...
  
   Как правило, женщины ненавидят тех, кто привлекает внимание мужчин дешёвой и вульгарной сексуальностью. Они считают, что такая дешёвая вульгарность ведёт к инфляции этого общего для всех женщин аргумента в их отношениях с мужчиной...
  
   Он был убеждён, что при их встречах в Интернете нежных прикосновений бывало куда больше, чем при свиданиях так называемых обычных парочек на парковой скамейке... Эротика - это всегда создание воображения, но у большинства людей воображения, инспирированного некой телесностью...
  
   Мир классической музыки и музыкантов, который открывала ему Дженнифер, был подобен закрученному роману о всех грехах мира. Раньше ему казалось, что из музыкантов по-настоящему грешить были способны только... или вечно одурманенный всем, что можно сосать, глотать или вкалывать... Как он заблуждался! Порочность началась вовсе не с рок-н-ролла. История греха в музыке оказалась старше... Главными грехами было пьянство и прелюбодеяние. С самого начала...
   Большинство великих композиторов тех времён пребывали в зависимости не только от музыки, но и от алкоголя, своего безмерного тщеславия и не своих женщин.
   К примеру, Бетховен умер от цирроза печени. Он сильно пил, потому что был впечатлителен, беден и к тому же глох. В 1818 году - в этом году восьмилетний Шопен впервые выступил с публичным концертом - Бетховен оглох окончательно, но тем не менее продолжал сочинять музыку. Когда он узнал, что у него цирроз, то перестал пить коньяки и перешёл на рейнские вина, поскольку считал, что они обладают необыкновенными целебными свойствами. У Бетховена это было генетическое. Алкоголизм, за который ответственна самая маленькая из хромосом, хромосома 21, передаётся по наследству. У матери он был восьмым ребёнком - три из них были глухими, два слепыми, а один душевнобольным... Как хорошо, что тогда ещё не было феминисток, борющихся за право женщин на аборт! Уж они точно посоветовали бы матери Бетховена сделать аборт, и человечество осталось бы без Седьмой симфонии!
   - Ты можешь себе представить мир без Седьмой симфонии?
   Он-то прекрасно мог... Однако он предпочёл не провоцировать её. А она продолжала:
   - Ведь эта симфония так же бесконечно важна для человечества, как египетские пирамиды, китайская стена, мозг Эйнштейна, первый транзистор или открытие ДНК. Она настолько гениальна, что в цифровой записи полетела вместе с фотографией человека и рисунком Солнечной системы в космос на американском зонде, который через несколько лет покинет Солнечную систему и в принципе может быть получен другой космической цивилизацией. Но прежде всего она просто прекрасна. Ты знаешь, что для этой единственной симфонии в Париже и Вене построили концертные залы увеличенных размеров.
   Дженнифер знала множество пикантных историй о порочном мире прославленных композиторов XIX века. Например, о Брамсе, произведения которого наряду с бетховенскими чаще всего оказывались в списке шлягеров того времени.
   Брамс так же, как Бетховен, сильно пил. Но только вино и никогда коньяк. Зато постоянно прелюбодействовал. Между прочим и с женой своего доброго друга и музыкального покровителя. Прелюбодеяние его вошло в историю главным образом потому, что он спал с Кларой Вик, женой Роберта Шумана, ещё одного великого композитора XIX века. Свет никогда ему этого не простил. Но не потому, что он спал с ней. Это как раз соответствовало образу человека искусства. Всё дело было в обстоятельствах, при которых это произошло. Когда в 1854 году после неудачной попытки наложить на себя руки Шумана заключили в сумасшедший дом, Брамс приехал в Дюссельдорф, где у Шуманов был собственный дом, дабы "утешить" жену неудачливого самоубийцы красавицу Клару. Из утешителя он быстро стал её любовником и даже жил два года вместе с ней. Именно тогда Брамс сочинил свой подлинный шлягер, Первый фортепьянный концерт d-moll, целый год числившийся в списке самых исполняемых произведений концертных залов Европы. Когда в 1856 году Шуман умер в сумасшедшем доме, Брамс оставил Клару и уехал из Дюссельдорфа. После этого он стал пить. Иногда он пил вместе с Вагнером, ещё одним знаменитым композитором, которого ненавидел и который вечно завидовал Брамсу, но не его славе, а успеху у женщин.
   В общем, мирок композиторов покроя Брамса и Листа исполнен зависти, ревности, суетного тщеславия и интриг. И лишь одного все они чтили и восхищались им. Его играли Моцарт и Бетховен. На нём, кстати, учился музыке Шопен. Композитор этот всегда был в моде - как прежде, так и теперь. Это Бах... Его музыка - это математическая точность. А между тем им восхищались и холодные рационалисты, и сентиментальные романтики. И джазмены никого так не любили, как Баха. В Бахе есть драйв и свинг... Бах - он как Бог. Невозможно Баха любить или не любить. В Баха либо верят, либо нет. Бах, несомненно, был запланирован в момент сотворения мира. Баха можно играть на любом инструменте, и это всегда будет звучать, как Бах. Даже на электрогитаре или губной гармошке...
  
   Браки не должны заключаться в тот лихорадочный период, каким является так называемая влюблённость. Это нужно запретить законом. Если уж не в течение всего года, то хотя бы в период с марта до мая, когда это состояние из-за нарушений в механизме выделения гормонов становится всеобщим и симптомы его особенно усиливаются. Прежде надо излечиться, пройти детоксикацию и только после этого вернуться к мысли о браке. В том состоянии, в каком пребывают влюблённые, допамин переливается у них через каналы разумного мышления и затапливает мозг. Особенно левое полушарие... Если бы влюблённость длилась слишком долго, люди умирали бы от истощения, аритмии или тахикардии, голода либо бессонницы. Ну а те, кто случайно не умер, в наилучшем случае кончали бы жизнь в сумасшедшем доме...
  
   В девять утра его самолёт вылетал в Нью-Йорк. "Будем надеяться, что хотя бы один пилот этого самолёта выпил сегодня ночью меньше, чем я"...
  
   Кристина была абсолютно нетипичная немка. Спонтанная, разбросанная, неорганизованная, впечатлительная, пылкая, открыто выражающая свои чувства. Она частенько посмеивалась над ним, говоря, что учится у него немецкой педантичности, а он ей говорил, что она по-славянски "расхлябанная" и время у неё протекает сквозь пальцы... "Он - поляк. Им вечно нужно что-то ломать, нарушать всяческие правила..."
  
   Турбулентность продолжалась до самого конца, и посадка тоже была чудовищная...
   - Мы сели или это нас сбили?..
  
   Выпускник Цюрихского университета - он это с гордостью подчёркивал, напоминая, что и Эйнштейн закончил университет в Цюрихе, - относящийся терпимо ко всему, кроме непунктуальности, курения и женщин, занимающихся наукой...
  
   Он знал про последнюю волю Эйнштейна, который велел, чтобы его останки сожгли, а прах развеяли в месте, которое будут знать только самые близкие его родственники. Эйнштейн не хотел, чтобы его похоронили в могиле... Да, действительно его могилы не существует. И это очень соответствует Эйнштейну. У богов могил не бывает...
   Для клонирования человека... вполне хватит нужным образом сохранённой капельки крови, кусочка волоса или лоскутка кожной ткани. Полный генетический материал человека хранится в ядре каждой его клетки...
  
   Вдова - блондинка с печальными глазами неопределённой вследствие множества операций формы. У неё две слабости, вторая из которых попросту трогательная. А первая - это болезненное чувство необходимости "сосуществования с миром". Она сама призналась, что это своего рода мания, причём в психиатрическом смысле. У неё во всех помещениях стоят телевизоры, поскольку она считает, что в мире происходит множество важных событий, о которых она должна знать. Поэтому она встаёт в пять утра и смотрит новости на всех возможных каналах... Вдова просто-напросто тревожится за наш мир и желает знать причину своих тревог...
  
   Когда-то ты спросил, что значит "тосковать по тебе". Приблизительно это сочетание задумчивости, мечтательности, музыки, благодарности за то, что я это ощущаю, радости, оттого что ты существуешь, и волн тепла в районе сердца...
  
   Ему не хотелось в очередной раз мысленно повторять, что он скажет ей, о чём спросит, как дотронется до её руки. Не хотелось, потому что он знал: сё будет не так, как в том сладостном плане, который он составил для себя. Не так, потому что она непредсказуема, и ей достаточно будет сказать всего одно слово, и всё пойдёт совершенно иначе...
  
   Ты не представляешь, как много ты значишь для меня. Я многим обязана тебе, и не только своими чувствами. Благодаря тебе я стала наполненней, лучше, чувствую себя исключительной и незаурядной. Может, чуточку менее умной, но уж совершенно бесспорно чудесным образом отличённой. Да, я чувствую, что сейчас живу полней и куда осознанней. Я обожаю все те мысли и размышления, которыми ты одариваешь меня. Ты даже не представляешь, как они меня радуют. Разумеется, в голове у меня по-прежнему чудовищный беспорядок, до сих пор просто не было повода, стимула, чтобы мне захотелось дисциплинировать свои мысли... Ты принуждаешь меня мыслить, формулировать...
  
   Сон всегда очень сокращает ожидание...
  
   Медленно, но неумолимо он попадал в зависимость от Интернета... Он убеждал себя, что это временное увлечение, но так продолжалось уже более...
  
   Она откупоривала бутылку вина и "размягчала" чувство нетерпения, впадая в романтически-распутное настроение. А если вино не помогало, она отправлялась в Интернет-кафе... и писала ему обо всём, что чувствует...
  
   Они поехали в больницу. Отец, совершенно голый, лежал на залитом водой бетонном полу тёмного и воняющего сыростью больничного морга среди других трупов. Якуба заколотило от такого оскорбительного пренебрежения к мёртвым. Он сбросил куртку, накрыл ею тело, схватил за грязный халат приведшего их сюда краснорожего санитара, от которого уже с утра пахло водкой. Тот не понимал, в чём дело. А Якуб притянул его к себе и прошипел, что даёт ему десять минут на то, чтобы подготовить тело отца для вывоза отсюда. Спустя час ... он в "нисе" похоронного бюро вёз гроб с телом отца в их квартиру. Впервые жители дома видели, чтобы покойника вносили из машины в квартиру, а не наоборот. В больнице сказали, что у отца был рак желудка и метастазы пошли уже по всем другим органам. Он никогда не забудет, как молодой врач совершенно безмятежно сказал:
   - Вашему отцу повезло: он умер от инфаркта...
  
   - Нет, Якуб никого не способен обидеть. Это другая модель. Потому-то он так часто бывает печальным...
  
   Вечерняя молитва - это благодарность Богу за прожитый день...
  
   Обязательно заведи дневник. Именно сейчас. Это важно. Описывай каждый день беременности. Потом, когда дочке исполнится восемнадцать, дашь ей прочесть...
  
   Ты подарил мне нечто, чему трудно даже подобрать название. Расшевелил во мне что-то, о существовании чего я даже не подозревала. Ты - часть моей жизни и всегда будешь ею. Всегда...
  
   Она вызвала почтовую программу. Там её ждали послания всей предыдущей недели и сегодняшнее утреннее письмо. Не читая, она перенесла их в "ящик для удаления"... После этого она набрала его адрес... "В последний раз", - подумала она, отсылая e-mail. И почувствовала облегчение.
   Это всего лишь Интернет
   Затем открыла папку, в которой хранила все мейлы, полученные от него. Дала команду удалить. Программа осведомилась: Вы уверены, что хотите удалить эти сообщения? (Да/Нет)
   Несколько секунд она сидела не шевелясь и всматривалась в экран... И вдруг почувствовала себя так, словно от ответа на этот дурацкий вопрос зависит чья-то жизнь...
   Зазвонил телефон. Подъехал муж, он ждёт её внизу. Она щёлкнула на "Да". Ничего не произошло. Мир не провалился в тартарары... Она выключила компьютер. Встала. Коснулась ладонью экрана монитора. Экран был ещё тёплый. Прощай, Якуб... Она погасила свет и вышла...
  
   С утра на несколько часов их отключили от Интернета. Кошмар. Все болтались по институту, не зная, куда себя деть... У кофейного автомата вдруг заклубилась толпа. Но цель оправдывала эту неприятность, которую все переносили достаточно спокойно: им должны были поставить каналы, в двадцать раз увеличивающие быстродействие...
  
   Почему все покидают меня? Почему? Найди меня. Как нашла год назад. Прошу тебя, найди меня. Спаси!..
  
   Ему всегда нравилась... За то, что она рассказывала в своих песнях необыкновенные истории. Слушая её, ты переживаешь, а переживания - это самое важное. Только ради переживаний и стоит жить. И ради того, чтобы потом можно было о них кому-то рассказать...
  
   Януш Леон Вишневский. Родился в 1954 году. Один из самых популярных писателей современной Польши. Был моряком рыболовного флота, затем окончил университет, получил степень доктора информатики и доктора химических наук. Живёт во Франкфурте-на-Майне, занимается молекулярной биологией. Дебютировал в литературе романом "Одиночество в Сети" - историей виртуальной любви, ставшей реальностью.
  
   СОВРЕМЕННЫЙ РОССИЙСКИЙ ПИСАТЕЛЬ. Как стать писателем? Попробуем проследить на примере ... Чтобы никого не обидеть, обозначим его как Автор...
  
   "Самые влиятельные и загадочные писатели современной России. Кто прототипы самых известных героев их произведений? Что скрыто в их книгах между строк? Каков истинный смысл их произведений? Какова роль писателя в современном мире, когда настало время айпадов и андроидов, Интернет-телевидения и фейсбука?
  
   Лучшие молодые писатели на свете... Молодые, то есть лет тридцати пяти (тридцать - мало, сорок - много).
  
   Важные писатели под пятьдесят.
  
   Современные русские писатели? Главные интеллектуалы России? Их читают и интеллектуалы, и менеджеры. Знаем мы о них гораздо меньше, чем о любом русском писателе XIX века.
  
   Одних хлебом не корми - дай поговорить о своём творчестве, а другие избегают давать интервью и тщательно оберегают свою частную жизнь от посторонних.
  
   Сегодня издатели не хотят даже начинать разговор с писателем, если у него нет собственного раскрученного блога. А они не ведут публичной жизни. Никакой.. у них нет даже своего сайта. Может - это свойство характера. Может - сознательная стратегия прожжённого пиарщика, подогревающего к себе интерес молчанием. Так или иначе, это явно противоречит сугубо писательской традиции, по которой у литератора есть всего одна опция карьерного роста - в пророки.
  
   У нас огромная страна, уступающая по масштабу собственной словесности. Так исторически сложилось, что худлит - наш основной продукт, подороже нефти и газа. Писать книги в России всё равно что готовить фондю в Швейцарии или быть актёром в Голливуде: замучают советами.
   Все русские писатели из века в век проходили путь от сочинителя к публицисту, пытаясь сеять разумное, доброе, вечное.
   Является ли труд современных писателей попыткой повлиять на мир? Или это просто интеллектуальная игра? А может быть, исключительно заработок, производство востребованного продукта с хорошо просчитанным рыночным потенциалом?
   Ну а что. Кто-то выпускает в свет дышащие памперсы, кто-то - пиво в пятилитровых бутылках, а кто-то - злободневные романы.
   Как, собственно, сами писатели относятся к тому, что понаписали? Что же они, как любят спрашивать в школе, имели в виду? Что они считают своими удачами? Что поражениями? И совпадают ли они с публикой? С критиками? Чего они вообще хотят? Какая у них сверхзадача? И есть ли она? В какой степени они поняты своими читателями от клерка до критика и что именно они должны были понять?
  
   В большой степени все эти вопросы даже не про писателей, а про литературу и про нашу жизнь.
  
   Есть линия, что называется, реального плана: живёт такой человек... писатель с читателями по всему миру. Это реальное лицо. Он с кем-то общался, где-то появлялся, давал интервью. Кроме реальной линии есть ещё жизнь книг - наверное, более важная для писателя: когда что вышло, зачем и почему. И что же там написано. И как сказанное слово отозвалось. Есть, уже на другом уровне, сквозные сюжеты и герои, есть дорогие писателю идеи и приёмы, о которых хочется сказать отдельно, есть влияния и вливания.
   Вот несколько энергетических линий, которые будут здесь перемежаться, переплетаться, сталкиваться, искрить - и в результате, мы надеемся, подведут чуть ближе к ответам на вопросы, сформулированные полшага назад.
  
   Точка отсчёта. Излюбленный писателями сюжет: случайная встреча, мимолётное столкновение с прохожим - и вся жизнь круто меняется. У каждого из нас есть такие "прохожие" - случайные модуляторы принятия решений. Незнакомые нам вершители наших судеб. Сколько народу осталось в живых, опоздав из-за случайной встречи или тривиального похмелья на работу 11 сентября 2001 года?
  
   Дефицит детства. Литературное детство придумали сентименталисты во главе с Лоренсом Стерном, автором "Тристрама Шенди". До этого детства не существовало. Античные авторы изображали забавные детали первых лет жизни, но напрочь игнорировали переживания: ребёнок не считался человеком. В эпоху Возрождения персонажи появлялись на авансцене уже сформировавшимися индивидуумами. Тема "Ребёнок у Шекспира" не тянет даже на курсовую. Где там дети? Ромео, Корделия - дети, конечно. Но половозрелые. Романтики, подхватив многие идеи сентименталистов, тоже не сильно увлекались детским вопросом. Только во второй половине XIX века тему принялись раскрывать: "Рыжик" Жюля Ренара, "Детство" Толстого, а потом ещё и Горького. Затем подоспел Марсель Пруст... И вот уже без детства невозможно понять человека, а всё, что мы собой представляем, - логический вывод из первых лет жизни. Теперь детство настолько прочно обосновалось в мировой литературе, что она уже никак не может обойтись без эскимо на палочке, первомайского парада и картинки в букваре.
  
   У наших писателей было относительно обычное для их времени советское детство относительно обеспеченного класса. И можно предположить, что общего там было больше, чем частного.
  
   Отец Автора всю жизнь был связан с военным делом. Через год после окончания десятилетки поступил в Политехнический институт. Был призван в армию. Затем Артиллерийская академия. Инженер.
   Мать после окончания Института народного хозяйства работала директором гастронома.
  
   Миф о мифе. Они пришли в мир, где разные системы мирно сосуществовали. Запад был Запад, Восток - Восток. Но вместе они сходились не только на спортивных соревнованиях или на космической станции "Союз" - "Аполлон". Другими точками пересечения оказывались валютные магазины, пластинки и книги... Железный занавес не отличался герметичностью... В самом СССР сосуществовали две страны: официальная и полуподпольная...
   Раннее детство закончилось... Во весь рост пошла психология, эзотерика и прочее протаскивание глубокомысленности ...
  
   "После войны"... Карта мира поменялась. Германия была разгромлена и расколота. Немецкий язык перестал быть первым иностранным. Теперь на передний план вышел английский... Школа... Спецшкола... с углублённым изучением английского языка... Элитная школа, в ней учились дети актёров, министров, государственных деятелей и просто знаменитых людей... "Мажорная" школа, где получали образование дети жуликов, министров и знаменитостей, родители у них были влиятельные... В общем, хорошая советская средняя школа... Пионер, член ВЛКСМ. Практически все советские школьники много читали.
   Некоторым в этой жизни просто везёт. После элитной школы перспективные выпускники в основном поступали в МГИМО, ГИТИС, ВГИК, Академию народного хозяйства имени Плеханова... А некоторые писатели поступали в технические институты. И только отучившись там и даже окончив аспирантуру, пошли в Литературный институт. Почему? А потому, что не хотели идти в армию. Но дело не только в этом. Профессиональные физики имели явное преимущество перед лириками. Поэтому-то ни в одной мировой культуре технари не потребляли и не производили столько культурных ценностей, как в позднем СССР. Чего стоит одна только авторская песня - жанр, за пределами России известный, но нигде не достигший такого охвата.
  
   Человеческая память - обманчивая штука, особенно когда речь заходит о знаменитостях. Слишком велик соблазн, если не приписать задним числом человеку какие-то характерные черты, подходящие позднему - звёздному - образу, то хотя выбрать подходящие из богатого ассортимента обрывочных воспоминаний. Отсюда логичное недоверие к мемуарам людей, знававших в детстве будущих певцов и политиков.
  
   Конец СССР. Молодость их пришлась на старость империи, которая со скоростью один мёртвый генсек в год катилась в котёл капиталистической переработки. И от этого никуда не деться.
  
   Человек привязан к дате рождения плюс-минус несколько лет. Чтобы мужчинам разного возраста попасть в одно поколение, им надо вместе пройти войну или подвергнуться соразмерному по силе и продолжительности воздействию...
   Их одногодки - рок-музыканты... По-настоящему их поколение - комсомольские удальцы, первые кооператоры, первые олигархи. Те, кто начал реализацию в стремительно менявшихся условиях и продолжил карьеру в условиях, радикально изменившихся.
  
   Восьмидесятые - это ненужное техническое образование, журналистские халтуры, запойное чтение и общение с теми, кого принято называть интеллектуалами... В облике будущего писателя была ещё одна характерная визуальная константа. В конце восьмидесятых молодой человек без кожаной куртки автоматически выпадал из верхней трети пирамиды перестройки. Сейчас смешно, но в то время - необоримый фетиш.
  
   Замкнутость писателя - качество не врождённое, а приобретённое. Затворничество - достижение более позднего времени.
  
   Кружки и сообщества. Здесь встречались писатели, без пяти минут политиканы, создатели новых эзотерических культов, провокаторы, лоботрясы и мистики - все те, кого впоследствии стали называть современными художниками. Для будущего автора бестселлеров - чрезвычайно питательная среда... Писатели создавали свой язык из всей той ахинеи, что творилась в головах у перестроечных детей, всех этих залпом прочитанных "Роз мира".
  
   Писатель окончил технический ВУЗ и пришёл на работу... Работа не нравилась. И он стал писать, писал статьи для журналов. Уже появлялись совместные предприятия, которые издавали журналы. За это хорошо платили. И работа несопоставимо проще, легче... И писатель подал заявление о приёме в Литературный институт имени Горького, на заочное отделение. В Литинститут его приняли. Но обучение он не закончил. Что не понравилось молодому писателю? Учёба в Литинституте не дала ему ровным счётом ничего. Все студенты института хотели только наладить связи...
  
   Если посмотреть, из каких профессий приходят в писательство, то на первом месте, конечно, будут врачи: Чехов, Булгаков, Верещагин. Это в России. В литературно дружественном Соединённом королевстве больше шансов стать писателем у шпиона: Грэм Грин, Сомерсет Моэм, Энтони Бёрджесс. Но журналистика тоже служит неплохой школой: из газетных подвалов поднялся до хрестоматий Оноре де Бальзак. И из переводчиков.
  
   Достигшие успеха авторы частенько уничтожают свои первые публичные опыты (как Гоголь) или, что, может быть, ещё страшнее, переписывают их (как Тургенев). Вторая редакция принижает значение первой и становится основной. Ничего хорошего из этого обычно не выходит...
  
   Современные писатели не переписывают, не уничтожают, а, напротив, охотно переиздают. Такой писатель - человек потрясающего трудолюбия. Он может часов двенадцать методично работать - и продуктивно!
   Он не пытается выдавать себя за тонкого стилиста. Ему важнее лавры не Набокова, но Борхеса - ёмкого, легко переводимого писателя новых интересных идей.
  
   Как это часто бывает с начинающими авторами, рассказ для него - основной жанр, полигон, тренировочная площадка перед выходом на более крупные формы.
  
   Новое время, новый тип героя, адекватный новому герою язык. Он сильно отличался от советской и постсоветской литературы, которая тогда была в начале 1990-х. Пустовавшие ниши заполнились новыми авторами.
  
   Деньги. Появились успешные авторы небульварной литературы. Сколько в современном мире может зарабатывать автор интеллектуальных бестселлеров? Какова вообще роль писателя в России? Не девальвирована ли она новыми медиа и литературным кризисом?
  
   У каждого на Земле есть своё главное десятилетие. "Я человек восьмидесятых", - говорил один чеховский персонаж (это значило - либерал). Шестидесятники были и в XIX, и в ХХ веках. Поколения формируются с оглядкой на возраст и с широко раскрытыми глазами на некоторые другие вещи: историю страны, кривую личной реализации.
  
   Писатель девяностых. Это его время. От распада СССР и первых публикаций до ухода Ельцина и повального чтения ...
  
   После краха Советского Союза одни бывшие советские граждане начинают быстро зарабатывать и обогащаться, в то время как другие ещё более резко нищать. В эти времена он становится профессиональным писателем. Появилась возможность заработать стабильные деньги литературным трудом.
  
   Это не богатство, но таких денег вполне достаточно, чтобы жить не впроголодь и даже позволить себе иногда небольшие вольности.
  
   Древнегреческий философ Протагор объявил, что мера всего - человек. А как измерить человека? С чем сравнить?
  
   Его первые рассказы, его литературное окружение, весь его оккультно-андеграудный генезис лепили из него писателя-фантаста. В то время задача стояла гораздо более серьёзная. Молодой автор хотел с наскока вырваться из жанрового гетто - превратиться в большого русского писателя.
  
   Не вся, но огромная часть русской литературы вышла из гоголевской "Шинели".
  
   Одновременно с ростом популярности молодого писателя растёт и его благосостояние. Профессионалом - то есть автором с контрактом - он стал в 1991 году, когда принёс свои рукописи в издательство и подписал свой первый договор.
   С 1994 года он обозначил приемлемый для себя гонорар в 100 долларов за машинописную страницу. Эту сумму он объявляет всем заинтересованным в его текстах редакторам изданий.
  
   Обычно начинающему автору платят около десяти процентов от издательской цены книги, умноженной на проданный тираж. Бывает, некоторая сумма выдаётся авансом. Но чаще не происходит и этого, и автор получает лишь авторские отчисления - роялти - по результатам продаж.
  
   Издательская цена намного ниже той, что мы видим на ценниках в книжных магазинах и тем более на лотках. В России нередки случаи, когда на пути от издательства до прилавка книга дорожает вдвое и даже втрое.
  
   Наркотической традиции в европейской литературе два века. Её, как и много чего ещё, придумали романтики. Можно ли всех писателей назвать наркоманами? У нас в стране тоже не только пили горькую. Современная российская рок-культура прошита упоминаниями различных видов наркотиков, намёки на злоупотребления рассыпаны повсюду. Наркотики, безусловно, присутствовали и в СССР, но именно в 1990-е страна прошла ускоренное развитие в том числе и в этом вопросе. Современный модный автор - очевидец и летописец строительства нового мира - уделяет наркотикам много, даже слишком много места в своих произведениях.
   Наркотики - это личное дело каждого. Если человек черпает оттуда вдохновение и выдаёт оттуда произведения, то, наверное, так и надо, и мы не вправе давать какие-то оценки... Хотим мы, не хотим, это является неотъемлемой частью современного общества - вот что он хочет сказать.
  
   После удачно проданной книжки автор жил по иностранному гранту в писательском коттедже и просто отдыхал в своё удовольствие.
   Тургенев писал быстро, а Гончаров медленно. Но четыре года молчания - внушительный срок. Это примерная протяжённость мировой войны. За четыре года можно из пятикурсника превратиться в кандидата наук, из юной модели - в пенсионера фэшн-индустрии. Киноактёру, а тем более рок-музыканту приходится постоянно чем-то напоминать миру о своём существовании - не работой, так хоть досугом. Растянутая на несколько лет тишина - запредельная роскошь.
  
   Наконец он высказался. И в жизни писателя за это время произошёл и конкретный мирской переход - из одного издательства в другое. Эта перемена участи и гонорарной ставки. Это переход из категории хорошо продаваемого автора в категорию рок-звезды современной литературы.
  
   Основанное в 1992-м издательство на заре второго русского капитализма было показательно успешным проектом и одним из самых замысловатых акронимов в истории отечественной литературы. Название издательства возникло из первых букв фамилий основателей. Это был классический издательский проект... На ранней - "гаражной" - стадии, когда не совсем понятно, где заканчивается труд и начинается веселье, созданный друзьями и единомышленниками преуспевал, заполняя своей продукции книжные полки и интеллектуальное пространство всё ещё читающей страны.
  
   Мозг читателя, особенно читателя русского, устроен таким образом, что в писателе хочется видеть пророка.
  
   Любой автор всегда тянется к силе: интеллектуальной, духовной, материальной, физической. Современный автор, как классический русский писатель - властитель дум тянется к власти в широком смысле слова. Не к правительственной верхушке, а к людям, определяющим ход событий.
  
   У писателя случился кризис среднего писательского возраста. Наступил спад.
  
   Они совершенно разные. Так вышло, что они стали доступными примерно в одно время, но это абсолютно другая школа, другой тип юмора, другое отношение к языку. Тем не менее к широкому читателю оба вышли приблизительно одновременно - в девяностые. И по ряду формальных признаков оказались в связке - наверняка неудобной им обоим. В число таких признаков входят: популярность у относительно массового читателя, успех у одних критиков пополам с раздражением у других и довольно высокий статус в литературном мире. С понятными перекосами: один более элитарный, другой - народный. Но многие люди охотно закрывают глаза на такие мелочи.
   "Трудно спорить с тем, что самыми характерными писателями новой России стали они. Лично мне они кажутся ещё и лучшими, но дело не только в этом. Оба автора лучше других помогли освоить постсоветское культурное пространство".
  
   Мир убыстряется, растут скорости всего - от передвижения до передачи и обработки информации - и скорость общения здесь не исключение. Переписка, растянутая на месяцы, уступила место перестрелке короткими репликами в Интернет-чатах. Повесть в виде чата на русском материале напрашивалась...
  
   Проект продолжается, но уже сейчас можно сказать, что главный его успех связан не с художественными достижениями выпущенных книг, а с "пакетированием". Подача уникальна с маркетинговой точки зрения...
  
   Каламбур (игра слов) проник в литературу в эпоху Просвещения, закрепился в XVIII веке и по-хорошему мог бы там и остаться, как маркер эпохи, как характерная деталь. Как отжившая форма познания и организации словесного мира: человечество попробовало и такое - проехали. Примерно так на самом деле и произошло. Из популярной игры каламбур превратился в сомнительный приём, в детскую шалость, которой не место в высокой литературе. Серьёзные авторы позволяли себе его лишь изредка - как шутку, отклонение от нормы. Пушкин отдавал каламбурами дань XVIII веку, откуда был родом. Маяковский ими не брезговал, ну так он вообще давал пощёчину общественному вкусу. Набоков подмечал возможности для каламбуров, считывая языковые валентности, но старался отстранять эти сполохи элементарного остроумия, вкладывая их в уста героев и не хвалясь сомнительным авторством. К нашему времени словесное жонглирование на уровне первой сигнальной системы перешло в арсенал кавээнщиков, а также детских песен, рекламных слоганов и бойких заголовков. Современные писатели не в силах отказать себе в удовольствии воспользоваться ситуацией и пошутить. Это грубо-комическое, заборно-задорное. За это им часто достаётся от критиков.
  
   В 1990-х рухнула стена, обрушился разъеденный ржой железный занавес, и на советского человека хлынул селевой поток новой информации. Перекраивалась ментальная картина мира. Появлялись новые означаемые и означающие. Кто-то обязательно должен был пошутить над многозначностью слов...
   Хороша же шутка, которую приходится трёхэтажно объяснять. После чего она, кажется, не в силах рассмешить даже самого преданного и благодарного читателя.
  
   Было известно, что по контракту он обязался каждый год выдавать по новой книге... Пятница, тринадцатое, в связке с вампирским сюжетом тянет больше чем на совпадение. И действительно, файл был закачан в сеть за десять дней до сброса. За пятницу контрафактного автора скачали десятки тысяч пользователей. В случайную утечку верили не все. Как вообще текст нового романа, который должны были беречь и прятать не хуже прототипа айфона, попал в общий доступ? Происходившее слишком уж напоминало срежиссированную постановку. Мистическая дата и дюжина только что зарегистрированных аккаунтов в "Живом журнале", которые молниеносно распространяли ссылки, наводили чуткого читателя на мысль о хорошо просчитанном рекламном ходе. Тем не менее издательство выступило в роли пострадавшего...
  
   Автор ничего не выдумывает и даже не берёт из литературы, как это любят делать коллеги. Его конкурентное преимущество - потрясающая память и способность переносить на бумагу в слегка изменённом виде впечатления от встреч с интересными людьми.
  
   Мир без женщин, без любовной интриги, без переживаний по вопросам пола - редкость даже на бумаге.
   Как известно (от Пастернака), всякое искусство имеет дело со смертью и тем самым утверждает жизнь. Древнегреческий философ Платон считал, что любовь и есть лучший способ борьбы - хоть со смертью, хоть с её страхом. Кино или книжка, лишённые красивой женщины и борьбы за её внимание, изначально отказываются от мощнейших инструментов воздействия и вынуждены брать зрителя-читателя чем-то другим. Он и берёт другим. Его героев сильнее всего интересуют иные вопросы: мироустройства, масштабных заговоров, тайных орденов и наркотических практик.
  
   Любовь к высшему знанию важнее. Что для героя, что для писателя.
   Любой актёр всё равно играет самого себя. Роли нежных и ласковых плохо удавались даже старику Де Ниро: не тот темперамент. Писатель пишет про себя. "Мадам Бовари - это я", - говорил Флобер потому что а кто же ещё?
   У кого-то корпус текстов биографичен показательно, у кого-то нет, но вложить свои мысли и настроения в голову героя не избитый ход, а суровая производственная необходимость. Другие-то где взять?
  
   Наш автор имеет разные эпитеты: постмодернист, мистик, эзотерик, писатель для детей и юношества, автор приключенческой литературы. Его называют бытописателем, сказочником, пророком. Но одно определение возникает сразу и чаще других: он - сатирик.
  
   Писатель-сатирик. Цепкий образ перестроечной поры: немолодой мужчина в сомнительном костюме, вооружившись стопкой листков, читает со сцены забавные тексты, критикующие действительность. Рангом чуть выше писателя-юмориста, который больше про тёщу. Но всё равно не литература, и не комедия. Инженеры шутят. У писателя-сатирика была короткая бурная слава. Сатира занимает своё, вполне определённое место и в иерархии литературных жанров. Трагедия описывает идеальный мир, в котором герой гибнет по воле рока, но в этом присутствует высший смысл и системность. Комедия описывает неидеальный мир, в котором несоответствия, сбои в системе приводят к забавным ситуациям. Сатира - критикует этот неидеальный мир. Казалось бы, каждый делает своё дело и все по-своему хороши. Но статус сатиры принципиально ниже. Оттого, что найти несоответствие в мире легче, чем системность. Исключения виднее правила, особенно в обществах, где правила нарушаются сплошь и рядом. Писателю-сатирику проще.
   Плюс комическое легче воспринимается. Сатира таким образом сразу даёт автору дополнительные очки в плане читательской благосклонности. Это как кинопремьера, где ещё и шампанское наливают.
   Конечно, бичевание пороков и выделение жирным шрифтом уморительных дикостей требует мастерства. Это широкое поле, на котором конкуренция не меньше, чем в традиционно более высоких жанрах. И он автор с феноменальной наблюдательностью и нечеловеческой работоспособностью - успешный сатирик.
   У него уникальный талант сатирика, который бывает раз в два-три поколения в России. Это идёт от Гоголя через Щедрина, Носова. Не все согласны с такой высокой оценкой: "Он не сатирик вроде Гоголя, Щедрина. Мне у него литературы недостаёт. Это публицистика. Читаешь и видишь, что так и журналисты могут, пусть это и самонадеянно".
   Автору явно не мило лихолетье девяностых, которому он обязан своим успехом, но "стабильные" сырьевые двухтысячные ему ещё менее любезны: "У российской власти есть две основные функции, которые не меняются уже много-много лет. Первая - это воровать. Вторая - это душить всё высокое и светлое. Когда власть слишком увлекается своей первой функцией, на душение времени не хватает и наступает так называемая оттепель - ярко расцветают все искусства и общественная мысль..."
  
   Помните главное: в эпоху политических технологий наши самые естественные и спонтанные чувства рано или поздно оказываются мобилизованными в чужих корыстных целях - на это работают целые штабы профессиональных негодяев.
  
   В искусстве повтор сам по себе не означает ничего плохого. Американский писатель Уильям Фолкнер, найдя однажды своё, это своё не отпускал и продолжал множить эпизоды южной саги. Старого пса не научишь новым приёмам. Если что-то хорошо работает, зачем чинить?
   Однако, базируясь на старом, большие писатели всегда ставили перед собой какие-то новые художественные задачи, а если не ставили, получали законную долю критики.
   Писатель должен развиваться. У некоторых, как у Джеймса Джойса, кривая роста круто загибается вверх. Другие менее изобретательны. Но всё равно стараются.
   У него проявляется одно из универсальных качеств писателя-профессионала на контракте: писать и издаваться регулярно, вне зависимости от флуктуаций вдохновения.
  
   Практически все книги автора - о поиске Бога как высшей силы, которая упорядочивает хаос. Бога, который знает, как и почему всё это крутится, Бога-кукловода, Бога - владельца компьютерного кода, автора программы, Того, Кто в Курсе.
  
   В России XIX века литература выполняла также функции журналистики и философии. Внутрилитературная борьба заменяла гражданам парламентские прения.
   Литературная вражда, словесные дуэли, памфлеты, пасквили и пародии можно встретить во всех странах. Но нигде писательская драка не освящена такой традицией, как в России.
   Он в принципе едкий и желчный писатель, даром что буддист. Долгое время от него как следует доставалось властям, что вообще привычно для русского человека, а также литературным критикам, что характерно вообще для любого писателя.
   Он замахнулся на литературную власть, то есть самих писателей. И пошёл крушить коллег по цеху.
  
   "Не имею ничего против детективов, но терпеть не могу, когда детективщики начинают объяснять, как нам обустроить Россию". Элегантная шпилька.
   Причина наезда? Возможно, мы имеем дело с обыкновенной писательской завистью. Один Автор создал свой непротиворечивый литературный мир и потеснил Другого Автора на литературных верхах. Одному Автору удалось усидеть на двух стульях, одной рукой производя востребованный населением продукт, другой - жонглируя смыслами для избранных и сохраняя профессорское обаяние умника-интеллектуала, япониста, переводчика, литературоведа.
  
   Вопрос о писательском статусе. От русского писателя XIX века с его войнами, бюрократией, запоздалым запуском капитализма, мерзостным плюмбумом жизни и зачастую бессмысленным характером смерти осталась великая литература. У нас эпоха тоже так себе. Вопрос: что же останется от нас?
  
   Простота. Однажды на приёме встретились Чарли Чаплин и Альберт Энштейн.
   "Вы великий человек, - сказал Эйнштейн своему визави, - ваши фильмы понимают все в мире". - "Это вы великий человек - ответил Чаплин, - вашу теорию относительности не понимает никто".
   Чаплин и Эйнштейн - два полюса сверхуспешности, две радикальные стратегии. Таких немного. Все деятели искусств в широком смысле слова располагаются где-то между, калибруя кто как может свою элитарность и доступность.
   Про сложность Автора напечатаны диссертации и набиты километры Интернет-комментариев. Литературу нового и новейшего времени непросто описать без такого термина, как палимпсест, означающего текст, написанный поверх другого, соскобленного с пергамента. Скоблили неаккуратно, и предыдущие культурные слои иногда проступали в более свежих письменах.
   Позже палимпсест стал писательской стратегией. Как мы знаем из "Фрагментов речи влюблённого" Ролана Барта, невозможно просто сказать "я тебя люблю", не процитировав тысячу источников от античности до Голливуда. Предыдущие надписи обязательно проступят.
   У Автора проступают Кастанеда, "Книга перемен", Борхес и Набоков.
   При этом отличительная особенность Автора - литературная простота, грубость, возможно, тщательно выверенная, но скорее всего имманентная небрежность. Автор - сомнительный стилист, не желающий озаботиться отделкой своих произведений.
  
   Парадокс, но может статься, что именно в этом и таится главный секрет писательской популярности. Автор прост и народен. Он не интеллигент. Он каратист и толковый парень с некоторым литературным образованием, знающий иностранные языки и начитавшийся эзотерики. Ненавидящий и Советский Союз, и новый режим. Он сочинитель увлекательных сюжетных конструкций, который не заботится о тщательной шлифовке деталей.
  
   "Модным Автор стал только потому, что был, по сути, единственным. Все остальные литераторы сочиняли для себя или для критиков, которые их обслуживали. Некоторые писали для "Буккера" или для перевода на европейские языки. Автор был единственным, кто думал о читателе и о реальности, помогая первому преодолеть вторую.
  
   Образ писателя Толстоевского в своё время придумали Ильф и Петров: они любили поиздеваться над всем святым. Если выпарить живительный физраствор русской литературы до кристаллов, до одной основной характеристики, то мы увидим не увлекательность сюжета, не флоберовское тщание по части стиля, а привычку задавать мучительные вопросы. Ильф и Петров потешались над такой привычкой.
   Несмотря на склонность Автора придумывать самые фантастические объяснения социальным явлениям, в сухом остатке от его книг остаются одни проклятые вопросы. Это литература беспокойства, никак не умиротворяющая читателя.
   Русский читатель всегда был скорее равнодушен к стилю, нежели к смыслу.
   Автор - своего рода проводник высокого в массы, коллективный психотерапевт. Той части российских граждан, которая посвящает своё время заботам нефтегазовой экономики, но по советской ещё привычке страдает от каких-то интеллигентских комплексов, он позволяет чувствовать себя людьми, что называется, в теме.
   Между двух огней выживают немногие, хотя с коммерческой точки зрения эта стратегия оказалась блистательной.
  
   Подготовка публикации проходила в обстановке... Договор согласовывался долго и мучительно, переделывали раз пять. Авторский агент и сам Автор вычёркивали целыми параграфами предложенные формулировки. Текст из соображений суперсекретности не дали читать даже корректору, и он вышел с диким количеством ошибок.
  
   В благословенной середине девяностых для соблазнения девушки с филфака иногда достаточно было с умным видом произнести: "Пруст - гений, но не пророк. - И, помолчав, добавить: - В отличие, скажем, от Джойса". При всём многообразии писательских стратегий главные среди них - эти две. Быть гением и быть пророком.
  
   В культурном многоборье, как в спорте, у стран-цивилизаций разные стартовые позиции. Может Россия выиграть чемпионат мира по футболу? Ну, сначала пусть выиграет по хоккею.
   С литературой у нас получше, однако авторитет былых времён утрачен.
   Когда Тургенев наставлял Мопассана, как писать романы, учил "чудесно сгруппировать обстоятельства и создать живые, осязаемые, захватывающие образы, очертив их всего несколькими штрихами", он это делал в качестве не только уважаемого автора, но и представителя главенствующей школы. Сейчас это воспринимается как курьёз.
  
   Какой статус у Автора в мировом масштабе?
   Путь Автора на Запад начался в 1990-е. Его одним из первых среди новых русских авторов нашли и стали печатать в Америке. Там за него взялось престижное издательство, которому принадлежит слава открытия Набокова и Борхеса для американского читателя...
   В двухтысячные случаются годы, когда Автора издают на Западе больше, чем дома.
   Рецензенты сравнивают Автора с "психоделическим Набоковым кибервека", но, опомнившись и разобравшись, объясняют, что он, конечно, никакой не Набоков и даже не пророк кибервека, а "болезненно башковитый летописец посткоммунистической, монструозно капиталистической городской России".
  
   Велики ли потери при переносе Автора на другой язык?
   Интересная история вышла с переводом... Переводчица писала диплом "Проблемы перевода уголовной лексики"... И произведения Автора использовался там как яркий пример. Адекватно перевести блатные куски оттуда невозможно... Поэтому переводили на молодёжный. Было смешно, но не то... Тем не менее, несмотря на очевидные проблемы со слоганами и феней, Автор должен относительно легко переводиться. Его произведения - романы идей, а не торжество стиля.
   Но некоторые считают иначе: "Автор плохо конвертируется, как и Гоголь, кстати. Как я знаю, он сам помогает себя переводить, но иностранцу даже в хорошем переводе плохо понятны эти произведения. Тут нужно знать контекст. А у Автора - шутки для своих".
   Литературный критик продолжает эту тему: "Многие романы Автора всё ж не идеальное чтение для Запада: насколько же в курсе русской жизни надо быть, чтобы всё про ларьки и чеченцев понимать. Думаю, возможно составить сборник "Автор для Запада". А, скажем, роман ..., который мне не нравится, вот он вполне конвертируется. Но эта его конвертируемость мне представляется недостатком: Автор пишет там как бы про Россию, однако видно, что эта действительность уже не беспокоит его вовсе".
   Несмотря на аванс, данный Автору, он не стал для Запада своим. Отчасти проблема действительно в конвертации смыслов, отчасти - в том, что он не Тургенев.
  
   Для мирового читателя Автор не международный бренд, а просто важный представитель чужой культуры. Известный, с именем на слуху, но не проникший в коллективную подкорку.
  
   Супербест. "Национальный бестселлер"... Тут и там снующие и пихающиеся локтями фото- и телерепортёры создают обстановку, приближённую к светской. Ведущий церемонии раздаёт интервью налево и направо. Писатели подчёркнуто радушно здороваются друг с другом. Дамы демонстрируют декольте.
  
   "Супернацбест" - премия лучшей книге, выбранной совсем не тайным, а очень даже публичным, прямо со сцены голосованием. Выбор из десяти лауреатов "Национального бестселлера" с момента возникновения премии в 2001 году.
  
   Победителей не судят, но читают. Сегодня голосует жюри, составленное из почётных председателей жюри прошлых лет: власть, бизнес, оппозиция, банки, мир театра и кино, литераторы - от каждого сегмента по неподкупному и субъективному представителю. Каждый объясняет своё решение. Писатели-номинанты, собравшиеся в зале, с ложно-невозмутимыми лицами тщатся угадать, куда эта кривая экспликация выведет.
  
   Ну и все, конечно, ждут Автора. Нельзя сказать, что он совсем обделён призами за писательские заслуги, но на этом поле он далеко не чемпион.
  
   Склонен ли сам Автор придавать этому значение? На словах - нет.
  
   По положению о премии за ней необходимо явиться лично... Мы к тебе с уважением, ну и ты уж изволь.
   "Престижная премия" - это не про Россию. Но "сто тысяч долларов - большие деньги, их заработать надо". Поэтому Автор где-то рядом.
   Ещё чуть-чуть, и начнётся хлестаковщина, мол, только что видели его в баре. Известно, что Автор точно в Москве. Наверняка в гостинице. Скорее всего в номере люкс неподалёку.
   В главном зале писатели, издатели, литераторы. Коллеги Автора по профессии. Практически равные. Ну ещё несколько журналистов. Этим никогда не сравняться по статусу.
   На кону сто тысяч долларов. Хорошая прибавка к авансу. Все ждут Автора.
   Придумавший премию критик объясняет со сцены, что премию вручат только тому, кто явился лично. Но не просто поднялся за портфелем с купюрами, а присутствовал с начала церемонии. В противном случае премию разделят на десять частей между победителями "нацбеста" следующих десяти лет.
   Это важная информация. Потому что все ждут Автора...
   Начинается то, за чем пришли. Модельер говорит первым. Почему модельер судит "Супернацбест"? Почему он вообще оценивает книги? Кто знает, но так или иначе ему скоро уходить. Он за Автора.
   На доске напротив Автора появляется фломастерный крестик. Что называется, определился лидер. Вторым выходит экономист-бизнесмен. Его выбор ... Затем поднимается генеральный директор холдинга... Банкир прислал письмо с голосом за роман... Актриса написала в жюри из родильного дома. Теперь в соревнование вступает театральный художник... Интрига сохраняется. Голоса подаются вразнобой. При такой дисперсии любое совпадение может привести к точке сгущения. Если никто не вырвется вперёд, решать придётся председателю жюри. Ему и так сейчас несладко. Следующий выборщик... Для начала он требует провести в стране свободные выборы. Затем голосует за однопартийца...
   Светская львица выводит Автора в лидеры. Теперь у сборника рассказов два голоса. Это в два раза больше, чем у других основных претендентов, но в то же время перевес минимальный. Автор ещё может победить.
   Петербургский писатель выбрал... Лидеров двое. Однако любой из получивших "крестик" может с ними сравняться, и тогда все будут ждать решения председателя жюри.
   Единственный и номинант, и член жюри - должен внести ясность: "Когда двое говорят одно и то же, они говорят не одно и то же. Я голосую..."
   Спонсор премии не меняет расклад. Он забивает гол престижа за номинанта и члена жюри.
   Победил... Поздравления, толкотня, короткая речь победителя.
   На какое-то время про неявку Автора или то, где он мог находиться во время церемонии, забывают. Чуть позже вспоминают снова..."
  
  
   Было время, когда первобытный человек развивал физические способности, возможности тела, он учился работать, он выживал. Тогда не было книг. Потом, когда он уже многое умел, пришла пора развивать душу человека. И появились душеполезные и душещипательные книги. Душа научилась любить, верить, надеяться, страдать, переживать, мечтать... Душевное накопление росло и превратилось в...
   Сейчас наступило время развивать и усиливать дух, и нужна духовная литература, не разлагающая то, что уже достигнуто, а возвышающая человека, усиливающая его дух.
   Разбудить совесть человека, восстановить связь с Создателем. Попробовать убедить людей, что только следование Божьим Заповедям даёт перспективу вечной жизни человечества.
  
   УДОВОЛЬСТВИЕ КРИТИКОВАТЬ МЕШАЕТ НАСЛАЖДАТЬСЯ ПРЕКРАСНЫМ...
  
   ЛОРЕНС СТЕРН (1713-1768) "Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена"
  
   Скажите мне, господа учёные, вечно будем мы прибавлять так много к объёму - и так мало к содержанию?
  
   Вечно будем мы изготовлять новые книги, как аптекари изготовляют новые микстуры, лишь переливая из одной посуды в другую?
  
   Вечно нам скручивать и раскручивать одну и ту же верёвку? Вечно двигаться по одной и той же дорожке - вечно одним и тем же шагом?
  
   ­­­­­­­________________________
  
   "Россия поглощала печатный материал с такой же ненасытностью, с какой сухой песок впитывает воду, и всё это были не сказки, не фальсифицированная история, не разбавленная водой религия, не дешёвая, разлагающая макулатура, а общественные и экономические теории, философии, произведения Толстого, Гоголя и Горького...
  
   Следует подчеркнуть разницу между обучением и образованием. Обучение есть передача готовых знаний учителем ученику. Образование есть творческий процесс. Всю жизнь "образуется" личность человека, ширится, обогащается, усиливается и совершенствуется".
  
  
  
   96
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"