Аннотация: Как только речь заходит о легендах Екатеринбурга, так горохом сыплются рассказы о покойниках. И то сказать, если бы не загробные байки, нешто это мистика была бы, а?
Как только речь заходит о легендах Екатеринбурга, так горохом сыплются рассказы о покойниках. И то сказать, если бы не загробные байки, нешто это мистика была бы, а?
Итак, помирает в семидесятых годах один партийный старичок. Всё, как водится - родня уже шушукается, как похороны организовать; сын с дочкой сцепились из-за сада и машины - новенькие жигули первой модели - таких на весь город едва ли полтора десятка бегает! - словом, жизнь кипит, пенится, а старичок врастяжку, не торопясь, Богу душу отдаёт.
А происходит всё это не где-нибудь, а на улице Шейнкмана, дом 19. Эх, и знаменитейший же был дом! Впрочем, он и сейчас стоит в центре Екатеринбурга, только знать надо - как к нему пройти. Ничего страшного, не подумайте чего. Он и строился-то в самом начале тридцатых с таким расчётом, чтобы и в центре быть... и как бы особняком, ибо строили его, как уголок грядущего социализма для работников НКВД.
Интересная, надо сказать, постройка. Сам дом П-образной формы, во дворе автономная котельная построена... с трубой кирпичной. И по сию пору торчит эта труба прямо во дворе дома, вызывая какие-то неприятные ассоциации у жильцов. Котельную потихоньку ликвидировали в те годы, как на центральное отопление перешли, теперь от неё и помину не осталось, а труба - вот она, любуйтесь. Выше дома торчит. Вздымается прямо из земли, - а в трёх метрах от неё банальные песочницы, тополя и качели.
Мечта всех окрестных мальчишек - на трубу залезть. Ан - шиш! Скобы ещё в шестидесятых срезали. Котельную-то разобрали легко... а вот трубу так и оставили. Не подступишься к ней. Взрывать только - очень уж кирпич качественный. А пойди, взорви её аккуратно - торчит, зараза, прямо по центру двора!
Глухие слухи ходили, что котельная была не простая. Мол, привозили сюда в конце тридцатых трупы VIP-расстрелянных. Везти недалеко. Вон оно, гнездо НКВД, - Ленина, 25, - в квартале отсюда. Пять минут быстрой деловой ходьбы дворами, - только сапожки хромовые - скрип-скрип!.. да кобура приятно по боку хлопает.
И дом-то этот чекисты для себя строили, известных архитекторов приглашали.
Словом, работают обладатели холодной головы, горячего сердца и чистых рук, вкалывают, очищая мир от чуждого элемента... и, возвращаясь домой, любуются из окон квартиры на финал-апофеоз своей деятельности. Дым из трубы густыми комьями валит - значит хорошо поработали... да и батареи, - глянь-ка! - тёплые. Кругом польза...
"А жизнь, товарищи, была совсем хорошая!" (с)
И хрена ли ей не быть хорошей, поскольку в любую квартиру, - как у буржуев каких! - есть два входа - парадный и чёрный. Чёрный - это уже для прислуги. Из любой квартиры, прямо в тапочках, на лифте прёшь на второй этаж и мирно направляешься позавтракать/поужинать либо в кафе, либо в ресторан, расположенные там же, в доме. А после обеда приятно посидеть в гигантском холле - перекинуться с друзьями словечком перед сном, покурить, в окна полюбоваться, в бильярд поиграть, оркестр послушать.
Ежели в цокольный этаж спуститься - прачечные, парикмахерские, спортзал, библиотека и прочие блага для героев страны, включая клуб с красным уголком и женсовет. Ну, не должна женщина при социализме убивать себя домашней работой! Поэтому, кстати, кухоньки в этих просторных квартирах ма-а-а-аленькие! Чёрт бы их побрал, - жалуются современные жильцы, - квартирища - будьте любезны, а кухня меньше, чем в хрущёвке... в сортире и то просторнее!
Ну, естественно, чугунная ограда, домик при воротах для постоянной охраны и т.д.
Проектировали этот дом при одном чекистском руководстве, да и строили при нём же... а потом пошла полная чехарда. Одни чекисты других по ночам арестовывают, пытают до седьмого пота, пристреливают под патефон в подвале и ночью везут обратно. В родную котельную. И поднимается такой работник органов над родным домом в виде маслянистого дыма... а в окошко ему и помахать на прощание некому - в его квартире уже другое чекистское семейство живёт: славит благоустроенную жизнь и товарища Сталина, форсит перед друзьями-знакомыми, - мол, в гости к нам и по пропускам-то не всякого родственника пускают!..
...а потом так же высвистывают через трубу в холодное ночное небо... и в квартире снова топают детские ножки, а возбуждённая хозяйка вешает на окна любимые занавески и покрикивает на сантехника, меняющего в смесителе душа прохудившуюся прокладку...
...и снова - ночной стук в дверь - Ленина, 25 - допрос - подвал - пуля - труба.
Совсем уж глухо шепоток ходил, что кое-кто и... живым в топку... мол, в назидание...но об этом лучше - тс-с-с!
Вернёмся в семидесятые, к помирающему партийному старичку.
Батюшки-светы! Да пока мы с вами тут трали-вали, он уже отошёл! Уже и медсестра-сиделка собрала свой чемоданчик и уехала отсыпаться на машине "Скорой помощи". О, Господи, воля твоя... перекрестимся, да и выйдем на цыпочках... невидимые тем, кто подвязывает покойнику челюсть и связывает руки на груди. Вскрытия не будет - родня особо просила. Да и что там вскрывать? Уж года три только и ждали, что вот-вот...
Так что, скоро приедет машина и отвезёт старичка туда, где будут готовы гроб и венки с едва-едва просохшими "Вечная память", "От коллектива 18-го управления КГБ СССР дорогому усопшему..." и прочими разными "От...". Обмоют, в костюм уже приготовленный родственниками обрядят, ну, а потом - зал, прощание, речи, машина... и поехали на кладбище.
А пока старичок тихо лежит на своей кровати, поскольку вышла какая-то хреновина, - машина не приехала и по телефону просили часок-другой-третий обождать. Мол, мы Иваниваныча заберём, но чуток попозже, хорошо? Не в обычный же морг его везти... где простые смертные, - пардон, - простые покойники лежат?! Так что, извиняйте сердечно и ждите - приедем.
Покойник, он, конечно, есть-пить не просит... хлопот не доставляет... а марксизм-ленинизм учит нас, что в нём (покойнике) ничего страшного нет... однако, между нами, товарищи, говоря, ночью как-то жутковато. Дверь в комнату прикрыли, в другой - самой большой комнате, роднёй собрались... ждут. Переругиваются шёпотом. В наследство, так сказать, вступают. Соседи тут же толкутся, любопытствуют, советы дают...
...И вдруг открывается дверь и проходит через комнату целое шествие - прямо в открывшуюся дверь комнаты покойного: люди, люди, люди... и идут... и идут... священники, работяги, военные, дети, взрослые, мужчины и женщины ... вон, Господи, и с грудными на руках!..
Кто светом осиян и смотрит сурово, а кто лицом тёмен... отворачивается...
И всё идут и идут в гробовой тишине... только откуда-то снизу гул... не столько слышен, сколько всем телом ощущается, как вибрация сдержанной, но страшной силы...
А у дверей стоит наш мертвец на коленях... ниц пал. Только больничная рубаха на костлявой спине разъехалась - позвонки торчат, тощая синяя задница видна. Таким, говорят, его и нашли позже.
Так разогнуть и не смогли - в специальном гробу хоронили.
А люди проходят мимо него молча и конца-края им не видно... и не смотрят на него. Ни светлые, ни тёмные...
...
Говорят, что, мол, кто с ума сошёл, кто в монастырь подался, да только не верится мне. Какой такой монастырь в семидесятые?! Библию-то хрен достанешь...
А дом и по сию пору стоит. Куда он денется...
Я там в 1992 году в подвале - бывшей прачечной - в издательском кооперативе работал.
Жутковато по ночам, врать не стану. Очень уж дом непростой...