Наши боги требуют крови, и она должна литься рекой. Их боги оказались не столь кровожадны, поэтому они не смогли вторгнуться в наш пантеон. Но мы устроили им Рагнарек.
Мы слышали, когда-то давно эти земли завоевали мрачные нордические воины - викинги. Эти варвары захватили все земли этого континента - от Парижа до Киева - брр, какие варварские названия! И все погрязли в варварстве и темноте. Прогресс здесь застыл на месте.
Сначала наши миссионеры подарили этим убогим дикарям достижения цивилизации, но потом к власти пришел наш Вождь и мы решили стереть с лица земли эти жалкие попытки выстроить достойное уважения общество.
Что за убожество! Они не знали даже колеса! Но что поделаешь, все равно на этом континенте не водилось лошадей.
Я вышел из темной и терпко пахнущей редкими травами хижины и вдохнул свежий весенний воздух. Мои словно вырезанные ноздри затрепетали, а раскосые глаза сузились - я увидел это в своем отражении, выгнувшемся вверх ногами на большом бронзовом щите, прибитом к забору, огораживающему мое скромное жилище. Я прищурился от бьющего по щиту бело-желтого блика солнца и вдохнул еще раз, уже глубже.
Вот змея, подумал я. Никак не могу привыкнуть к этому треклятому снегу, который тут выпадает. И сейчас мое горло закололо от пахучего холодка, исходящего от грязно-коричневых кучек снега, видневшихся то тут, то там на черной земле. Заморская погода, сдохший орел.
Моему внутреннему взору тут же представились родные места: затопленные влажным белесым туманом ароматные эвкалиптовые низины, древние деревья, дающие прохладу изможденному путнику в тени своей пышной листвы, болота и топи, дышащие зловонными испарениями - даже они были мне родней и ближе этого убогого ландшафта.
Но не мой это удел - унывать, не зря я обучался в Доме Юношей военному ремеслу.
Я поплотнее запахнул шерстяной кафтан и отправился на работу - убивать. Мои сабо шлепали по серому месиву раскисшей грязи, снега и травы. Хорошая одежда у этих аборигенов Заморских Земель. В такую погоду не пропадешь, хоть и погодка здесь что надо - холодрыга.
Я вышел за ограду своего участка и направился через небольшое озерцо по земляной насыпи, к пирамиде. Смотря, как ветер волнует водную гладь и разгоняет медленно и неповоротливо плывущие льдины, я думаю о судьбах людей, которые так же плывут по поверхности моря жизни, сталкиваются друг с другом, расходятся и, в конечном счете все равно - тонут или тают.
Я смотрю в небо - на небе ни облачка, небо - молочно-белая пелена, равнодушная и такая беззащитная одновременно. Мы знаем это - брюхо небосвода дырявят наши ракеты и запускаемые спутники. С них мы и смотрим на еще не колонизированные земли. Судя по снимкам здесь располагалось множество городов - их правильный геометрический рисунок огней свидетельствовал об этом.
Но не все так просто. На деле все гораздо тяжелее, чем в планах наших вождей. Местные люди оказались просто зверями, они дрались как безумцы, дрались за свою свободу. Но что за чушь - драться за свободу? Кому она нужна? Свобода личности - для индивидуалистов. Это местные (или не совсем местные) философы. Я слышал, самый главный представитель этой философии плохо кончил. Правильно. Индивидуализм - это эгоизм, и больше ничего. Нужно уметь положить свою жизнь на алтарь общего дела, нужно уметь подчиниться воле более сильного, воле вождя. Люди этого континента называют нас тоталитаристами, а себя - анархистами.
Я подхожу к сетчатому забору, сверху увитому колючей проволокой под напряжением и мысленно радуюсь. Наконец-то можно приступить к исполнению своих прямых обязанностей, после болезни, которая подкосила меня на пару недель. Мне еще повезло - некоторые из наших умерли. Поговаривают, это аборигены вытащили из своих лабораторий штамм. Новый вид гриппа. Но глядя, как вставшее солнце освещает двор за забором, плац и бараки, я радуюсь не только этому. Я радуюсь, что увижу Милу - местную девушку. Меня необъяснимо тянуло к ней, в первую очередь - к ее не сплющенной голове. Местные варвары даже не слышали о нашем обычае зажимать головы новорожденных между двумя дощечками, для того, чтобы подчеркнуть благородство нашего племени.
Меня не просто по-человечески тянуло к этой рыжей девушке, ее безупречно круглая голова меня возбуждала. Но я знал, что за сношение с сынами или дочерьми змеи карают смертной казнью.
- Да здравствует 2012 год! - рявкнул неокрепшим баском юноша на посту.
- И погибнут все неразумные твари, - откликнулся я.
Я оделся в камуфляж и берцы и вышел на улицу. Я прислушался. Вдали звучали барабаны. Я зачем-то пощупал свой нож для жертвоприношений, чья ручка торчала из ножен, что висели у меня на поясе, и твердым шагом отправился к пирамиде, чья громада вырисовывалась в дымке весеннего неба.
Мила...что-то шевельнулось у меня в груди, дернулся кадык. Смотря на убожество жизни этих дикарей, мне хотелось взять и похитить ее отсюда, и уехать из Европы куда-нибудь в Африку, затеряться там в тропических джунглях и тихо-мирно зажить в свое удовольствие. Но не к лицу солдату со званием Синее Перо думать о таких вещах. Синее Перо тем и прославился, что был безжалостен к своим врагам, змеенышам.
По высоким ступенькам на вершину пирамиды двое молодых солдат втаскивали тело в холщовом мешке. Из мешка раздавались стоны боли.
Я проследил, как из мешка вытаскивают грязное женское тело, голова которого была в пакете, обвязанном бечевкой. От тела несло тошнотворно-сладким приторным запахом конопли.
Богам неугодно видеть презренные лица обдолбанных жертв. Им не нужно видеть, как стекленеют глаза, и на губах вскипает пузырями слюна.
Толпа у подножия пирамиды страшно закричала. Этого требовал обряд. Пернатый Змей следит за всем очень пристально - одна ошибка - и ты снят с должности и сам оказался на жертвеннике.
С новой силой загремели жаждущие крови барабаны.
Я вновь ощущал себя самим богом, вершащим судьбы людей. Точнее, нелюдей.
Я взглянул в небо и вытащил из ножен свое оружие.
Я замахнулся и вонзил лезвие ножа под левую грудь жертвы. Она глухо вскрикнула и обмякла.
Я сбросил мертвое тело с алтаря, и оно покатилось вниз по лестнице.
У подножия лестницы я взглянул на лицо своей жертвы. С головы слетел пакет.
Да, это была Мила.
Все ее плотное тело пестрело кровоподтеками, синяками, ссадинами и ушибами, левая рука неестественно вывихнулась. Я почувствовал кислый запах немытого тела, смешанный с запахом конопли. Ее некогда роскошные рыжие волосы свалялись и засалились.
Я расхохотался, нагнулся и поцеловал ее в мертвые губы.