В год одна тысяча восемьсот такой-то, двадцать осьмого мая, в уездном городе N N-ской губернии все решительно было вверх дном. Неожиданное явление всем ныне в городке известного гостя смутило умы многих добропорядочных горожан и привело к таким последствиям, что упаси Господи упоминать их ко сну. Но автор уходит от искушения вывалить на читателя все эти весьма пикантные обстоятельства прямо с ходу, как потроха из корыта свиньям, и расскажет все по порядку, как выразились бы ученые мужи нашего государства, в эволюции.
Гость этот появился совершенно неожиданно. Как стояли на дороге два крепостные мужика и спорили об урожае и говорили о том, что непосильно его собирать, столько уродилось в этот год зерновых, так появилась, прямо сказать, из воздуха, необычная бричка об одном колесе и без пристяжных, и давай себе колесить по мостовой, видно, выбирая направление, пока наконец не остановилась, не помедлила мгновение-другое и не покатила в сторону уездной гостиницы. Бричка самым непостижимым образом сохраняла равновесие на одном колесе, не угрожая пассажиру, что тот выпадет как-нибудь ненароком на мостовую и не поотломает себе бока.
- Эка невидаль! - почесал затылок один из мужиков и утер бороду от табака. - Посмотри, Петро, бричка сама катит, без лошадей.
- Додумается же барин! - отвечал второй мужик, без бороды. - Небось, самого черта припряг.
И оба сплюнули через левое плечо, постучали по коленке и перекрестились, ибо суеверия и вера перемежались в душе нашего русского мужика самым затейливым и филигранным образом.
На том и позабудем наших мужиков и обратим все свое внимание к гостю.
Бричка его была в форме яйца, и когда она подъезжала к гостинице, верхняя половина скорлупы стала невидимой, и через мгновение откинулась, явив миру самую странную особу, разъезжающую в таком диковинном средстве передвижения.
Это был господин средних лет, среднего роста, безбород и безус, с волосами цвета меда и пронзительно голубыми глазами. Улыбка, блуждающая на губах его, была не лишена приятности. Он был не то, чтобы слишком толст, ни то, чтобы слишком тонок, но он сумел положительно вскружить головы всем дамам в уездном городке, но об этом читатель узнает в свое время, так как не на этом закреплены все пружины моего рассказа.
Гость подъехал к двухэтажному, вытянутому на манер галдареи, зданию гостиницы, у которого первый этаж был выщекатурен, а второй покрыт голубенькой краской на вроде серенькой. Здание было покрыто мезонином, а кое-где на крышу взобрались побеги плюща со сломанной посередине ствола березы, что росла тут же, сбоку.
Половой впоследствии клялся и божился и стучал себя по темени, и даже бил себя по щекам, как бы в подтверждение того, что он видел, но никто ему так и не поверил - и так было слишком много странностей в приезжем господине. Половой увидел, что приезжий, вместо того, чтобы сказать слуге отвезти его диковинный экипаж на конюшню, вылез из него, свернул свое транспортное средство в трубочку и убрал в миниатюрный саквояж.
Половой смекнул, что ему привиделась не химера, и что нужно быть поосторожнее и пообходительнее с приезжим господином.
Гость поднялся по широкой выщербленной лестнице на первый этаж гостиницы и испросил у полового, где и у кого можно снять нумер. Половой отослал его к полному господину с усами и в пенсне, стоящему за конторкой, у которого гость и снял известные покои по рублю за сутки, состоящие из комнаты с красной резной мебелью двадцатых годов и умывальником, прилаженным у стены.
И вот наконец, путник остался в номере один. Позволим себе маленькую вольность, и вслед за автором приникнем к щелке между дверью и косяком, чтобы увидеть уединенные занятия гостя.
А гость тем временем выудил откуда-то буквально из воздуха перо, чернильницу, четвертушку бумаги, даже слегка засаленной и пожелтелой, как водилось в уездных бедных городках, и написал свое имя и чин. Он позвал полового и тот отнес бумажку в городскую управу, дабы заявить о новоприбывшем. Спускаясь по широкой лестнице, половой прочитал по складам: "Эльхинор Орхус (Эдуард Васильевич Орехов). Посол от планеты Микуп (коллежский секретарь города Эбб государства Микупского)". Половой слегка протер глаза, дабы не впасть в заблуждение, и даже заподозрил свою голову, давшую дурака, (на просторах Руси все может случиться - глядишь, и стал умалишенным!), и прочитал бумажку на ново, но ничего не изменилось. Словно, (приди фантазия) буквы могли пуститься в пляс по листку и выстроиться в привычные русскому глазу слова и имена! Тогда половой позавидовал фантазии чудаковатого постояльца, потому что сроду не слыхивал ни о таких городах, ни о таких державах.
А новоприбывший, как и следовало ожидать, решил навести туалет и подкрепиться с дороги. Он умылся из рукомойника и достал оттуда же, куда убрал перо и чернильницу, а если быть точным - то из воздуха, тарелку с сосиской зеленого цвета, более похожей на соленый огурец, нежели на сосиску, салфетку и вилку. Но тут он спохватился, будто вспомнив о чем-то важном: и впрямь, чтобы приличествовать обычаям этих мест, он достал из воздуха то, что умный человек называет кадавром, и, вдохнув в него воздух, поставил на ноги.
- Теперь ты зовешься Петр Михеев, ты - мой крепостной дурак, - назидательно произнес гость кадавру, а тот только похлопал глазами. - Принеси мне из столовых комнат чаю, - сказал Орехов и сунул в руку Петру медный грош, что выудил из саквояжа.
И Петр отправился в столовую, уже от рождения наделенный всеми свойствами русского крепостного: он любил втихую от барина залить за воротник, ленился безбожно и всегда врал своему барину. Впрочем, ничего удивительного тут нет - простой русский мужик, которому столько внимания уделять и не следует, поэтому обратимся сразу к другой вехе нашего рассказа.
Орехов в тот же вечер явился на бал, который давался в доме генерал-губернатора. Орехов сотворил не одного кадавра, а много числом, и заслал их в самые отдаленные места города и даже в губернские деревеньки. Кадавры в городе под видом изысканных молодых людей выяснили из разговоров с дамами и почтенными господами, что нынче вечером проходит бал, и телепатически передали эти небезынтересные сведения Орехову. Тот сразу же облачился в невесть откуда взявшийся фрак брусничного цвета с искрой (в канцелярии его города нашлась всего одна земная русская книжка, а именно "Мертвые души" Гоголя, и Орехов почерпнул все сведения о мире и высшем обществе из нее) и отправился в своем диковинном экипаже на бал.
Но что за балы даются в уездных городах, читатель, мнится мне, осведомлен не хуже автора: те же что и в Петербурге молодые дамы с напомаженными волосами в модных капотах и престарелые представительницы этого высшего света в миниатюре - престарелые жены всех видных чинов города, с таким количеством пудры на лице, что лица их были положительно похожи на плохо отштукатуренные стены с обваливающимися кусками, однако же одетые также не без вкуса и по моде. Было где разгуляться заезжему франту, что тут и говорить. Но Орехов не принадлежал к их числу, а скорее состоял в когорте тех, кто уж прочно стоит на ногах, имеет состояние и растрачивает себя только на вист с такими же почтенными и серьезными в высшей степени и во всех отношениях господами. Этим и занялся Орехов, усевшись за стол, крытый зеленым сукном и не вставал из-за него до трех часов ночи.
В перерывах между партиями Орехов разговорился с весьма любезными господами, как то: почтмейстер Серебряков, прокурор Мучнин, сам генерал-губернатор с чудной фамилией Корыто и именем вполне себе на русский лад - Иваном Ивановичем, и несколькими помещиками: Хладолюдовым, Прямолинейко и Шекерявым. Герой наш все делал расспросы, а о себе, подобно Чичикову, отвечал все книжными оборотами, например: "о, я не значащий червь мира сего" и все в таком духе. Орехов осведомился у господ о состоянии, имениях, сколько у них душ и проч. Орехов, прочитав Гоголя, решил, что Чичиков - образец определенного вкуса в делах экономических, и решил во всем следовать примеру.
Но на беду Орехова, во время перерывов к столу подавали рейнвейн и бургундское, и деликатно устроенный организм инопланетного гостя оказался не в силах сопротивляться зеленому змию, потому у него развязался язык. Да и помещики желали узнать причину такой заинтересованности.
- А скажи, брат, Орехов, зачем тебе знать про наши имения? - сразу в лоб задал вопрос решительный Прямолинейко Артем Геннадьевич.
- Видите ли, сударь, - несколько даже заплетаясь языком, начал Орехов: - Я хочу провести некоторую мистификацию в духе "Мертвых душ" Гоголя. Хочу скупить мертвые души на вывод и в опекунском совете вытребовать по двухсот рублей за душу.
"Эх, каналья, куда метит!" - подумал про себя Прямолинейко, а сам сказал:
- Но все это мы уже читали у этого, с позволения сказать, бездарного писаки, бросающего тень на наше высшее общество. Мы уж не продешевим, брат Орехов!
- Да, мы в курсе той изображенной в книжке аферы, - надменно и медленно вымолвил Хладолюдов.
- Извольте! - отвечал Орехов. - Плачу по те же двести рублей за душу!
"Эк, чорт его знает, что задумал!" - опять подумал про себя Прямолинейко. "Ну какая ему с того выгода? Одно слово - иностранец какой-то, и акцент у него странный".
Но, как водится в застольных беседах по всей Руси, разговор в скором времени плавно перетек на другой предмет, чего также желал Орехов, а именно на государственное устройство. Орехов отметил для себя премного любопытного.
- А я говорю, что завоюй нас Наполеошка - и духу крепостного права уже не было бы! - заявлял Прямолинейко.
- Но позвольте, уважаемый, - возражал Шекерявый Павел Сергеевич. - Вы же сами помещик!
- А я бы не моргнув глазом, распродал все свое имение, получил бы с этого дела капиталец и поехал на Урал, открыл там небольшое дельце и зажил себе припеваючи!
- Но отмены крепостничества можно было добиться и без завоевания французом, - Молвил Хладолюдов. - Вот декабристы.
- Тю! Декабристы! Да вы знаете, что Пестель хотел учредить на Руси республику?! - взвился на манер укушенного мухой, Прямолинейко. - Это ж рай земной - без государя-то!
- Но как, - недоумевал Шекерявый. - Как же Руси без государя?
Орехов в это время не вмешивался в разговор и внимательно слушал каждую из сторон, поминутно немного передвигая в сторону говорившего изящной работы табакерку с причудливым гербом его родного города на крышке. Дело было в том, что табакерка являлась неким языковым аппаратом, с помощью которого Орехов понимал речь собеседников и сам говорил на их языке. Один раз прокурор даже заметил: "какая у вас, Эдуард Васильевич, красивая табакерка!"- и потянулся к ней посмотреть, но Орехов взметнул брови, пробормотал что-то вроде: "ни-ни! Фамильная ценность!" и отодвинул "табакерку" в сторону.
- А Муравьев хотел учинить федерацию с государем во главе, - произнес Хладолюдов.
- А все ж про Наполеона-то я дело говорю! - опять вставил Прямолинейко.
Читатель видимо, лишь усмехнется иронически над словами этого героя, потому что все мы знаем, что приди Наполеон в какое-нибудь поместье в глуши и поживи там с нашим русским мужиком месяц-другой - махнул бы рукой на все да и ушел в свою Францию. Только наш помещик может совладать с пьяницей и вором русским хлебопашцем. Только наш помещик сдерет с ленивого мужика последнюю рубашку и оставит впроголодь, и только наш мужик не преминет тут же насолить барину своей нерадивостью и наш барин понесет от этого убыток. Или взять аккуратного немца - вот уж кто не потерпит беспорядок! - и тот плюнет через неделю на раздрай в русских селеньях и сбежит в родные пенаты, несмотря на "дранг нах остен", а крепостные еще долго будут чесать в затылках - чем они не угодили новому барину? Хлебом-солью встретили, ан нет, убег заграницу. Ну а коли надо прогнать супостата - так мужик первым побежит в партизаны защищать барина и императора. Отчего, скажет читатель, мы тогда не прогнали враз татар а целых два столетия сидели под игом? Это оттого, что тогда еще не было мудрого государя, а Русь была удельная со множеством мелких князьков. Издавна на Руси такая любовь между подчиненными и начальством.
Но вернемся к нашему герою, он уж, видно, заскучал без нас за очередной партией в вист. Автор упомянул уже, помнится, выше, что Орехов помимо города заслал кадавров и в деревеньки. Кто из этих новоявленных мужиков очнулся в стоге сена, кто приехал на телеге, запряженной каурой кобыленкой, а кто просто возьми да и появись из воздуха. И все в Шекерявке, Хладолюдовом сельце и Прямолинейковском имении уже знали и помнили этих мужиков. "Как же, - сказал бы иной крепостной, - помним-помним этого Федула Феоктистовича, он сын ключницы и неизвестного заезжего молодца, пропил намедни свои сапоги и по весенней грязи босиком по двору теперь ходит", или же: "Вот и наш Митрофан! Еще не сполз с лица кузнеца препорядочный фингал, который туда засадил наш Митрофан! Вот он и с заработков приехал, рубашку прикупил холщовую, наш Митрофан! Эка роскошь!" и все в том же духе. Мужики эти держали ухо в остро и постоянно слушали жалобы дворовых людей на своих хозяев, и приговаривали: "А что бы ты хотел, Боря, заместо всего этого?"- и внимательно выслушивали ответы. А ответы уже шли в искусно встроенный чудо-аппарат в голове нашего героя Орехова - или не аппарат, бог его знает, я никогда не видел таких приспособлений. Может быть, мозг у приезжего гостя работал на все сто процентов? Но этого нам, дорогой читатель, не дано знать.
Зато следует знать, что Орехов был вовсе не обидчив и весьма отходчив. Прослышав о слухе, пущенном неизвестно кем, будто Орехов - ревизор инкогнито, горожане начали всячески допекать нашего героя и следить за ним. Мальчишки забросали его в весьма опрятном сюртуке комьями сухой грязи, а нарочно подосланный человек подглядывал через окно в комнату Орехова, не пишет ли тот жалобу на директора местной школы. К Орехову подсылали созданий ночи - неких, с позволения сказать, дам, которые предлагали гостю ласки Гименея, но тот решительно был настроен против - и каково было удивление достопочтенных горожан, когда и на этот раз скрытый ревизор не написал жалобу о падении нравов в губернии. В общем, кто угодно и как угодно городил огород и водил хороводы вокруг нашего героя.
А теперь перенесемся в момент, который произошел несколько позже в доме одной знатной дамы.
В этом доме в одном тихом переулке стоял решительно переполох. Все достопочтенные горожане собрались здесь, чтобы обсудить новоприбывшего гостя. К слову нужно заметить, что с момента прибытия Орехова миновала уже неделя, и он успел побывать и на вечерах у прокурора, и почтмейстера и всех остальных влиятельных лиц города. Также он свел приятельство с помещиками и побывал у них в имениях, где приобрел много душ по двести рублей за штуку, и расстался с сими помещиками в самых дружеских чувствах. Генерал-губернатор дал за неделю еще один бал - да и там умудрился побывать наш герой. В этот раз он отступил от своих правил и на зависть молодым франтам и щеголям выделывал такие вензеля ногами во время танцев, каких в губернии уже лет десять не видывали, и увивался вокруг дам и смешил их немилосердно, в общем, показал себя во всей красе и приобрел расположение у всего высшего света. Но вместе с расположением пришло и любопытство, которое подогрел уже упомянутый нами Прямолинейко, когда прямолинейно напился пьян и начал всем рассказывать про мертвые души, которые, как в поэме Гоголя, скупал Орехов.
Первой вперед выступила дама, славящаяся на всю губернию своими богатством и глупостью.
- А может быть, этот Орехов есть восставший мертвец? Он скупает мертвецов у помещиков на вывоз куда-нибудь в Херсонесскую губернию и там устроит свое некрогосударство, с самим собой в роли монарха?
Мертвеца все испугались необыкновенно. Кто-то мелко закрестился, кто-то забормотал что-то вроде: "Не приведи Господь к вечеру вспомнить! Батюшки, страх-то какой!".
- Может, тогда следовало брать с него по пятисот рублей за штуку? - сделал предположение Шекерявый. - Очевидно, он усопший- миллионщик, раз собирается содержать свой королевский двор и неживых подданных?
Но на Шекерявого сразу же зашикали и тот обиженно умолк.
Генерал-губернатор, заслышав такое начало беседы, начал нервически помаргивать глазом и усом.
А между тем замечу читателю: наш мужик, очевидно, прознав такие дела, сказал бы: "Это непорядок, что мертвый ходит как живой. Надо его обратно в могилу принудить лечь. Это ничего. Загоним вилами обратно в гроб - иначе всех перегрызет - кто барину будет оброк давать? Это будет непорядок, так что мы..."- но что "так что они" мы оставим на уме мужика, а сами вернемся в гостиную, где протекал оживленный разговор.
- А он бы составил весьма выгодную партию, - картаво и несколько в нос, на французский манер, как любят теперь у нас выражаться в высшем свете и особенно дамы, произнесла некая молодая особа с изъяном на лице, заключающемся в бородавке на носу. К слову замечу, что из бородавки торчала пара волосков. - Дамы на балу были им буквально очарованы и завалили любовными посланиями!
- Я знаю, кто он! - вдруг выкрикнул Шекерявый. - Он не кто иной, как Зеленый Помещик! Просто он надел человеческую личину!
- Кто такой зеленый помещик? - спросили вдруг все.
- Вы не знаете? - потер руки Шекерявый. - Тогда извольте слушать.
ПОВЕСТЬ О ЗЕЛЕНОМ ПОМЕЩИКЕ
Давно, уже лет дцать тому назад, объявился в одной губернии Зеленый Помещик. Так его прозвали мужики, за то, что был похож то ли на какую-то жабу, то ли вовсе на лешего. Свалился в прямом смысле, с неба. Ну это еще ничего. А тут - глядь - и у него уже своя деревенька, и он скупает мужичков у окрестных помещиков.
Стал он заезжать к ним в гости и однажды даже явился на бал, но все дамы были от него в пренеприятном расположении духа, как он ни увивался вокруг них - так уж был мерзок с лица, да еще вдобавок как-то престранно булькал, когда говорил. Его приглашал к столу сам генерал- губернатор и даже к императору он съездил на прием.
В общем, зажил он в той губернии припеваючи, знай, только, крепостных своих гоняет. А те, лентяи, не привыкли к такому обращению, и затаили недовольство.
Как-то раз учинили они бунт, пришли жечь имение своего барина, а тот как-то чудно глазами поморгал - и раз - все его крестьяне стали как шелковые, по домам разошлись.
Смекнули мужички, что дело дрянь, кое-кто даже заподозрил нечистую силу.
Тут случись Зеленому Помещику производство на имении открыть - производил какую-то чудную водоросль из отваров разных, на которые травы ему девки дворовые собирали. (Кстати, девок ни-ни, не портил наш барин).
Кто-то с неба прилетал такой же зеленый и у него этот отвар покупал - видно, только у нас на Руси такая травка росла.
Но набил оскомину крепостным помещик наш смертельно, и решили они его попросить слетать домой, на небеса, ангел ведь, даром, что зеленый! - принести им новых обухов и всего прочего, дескать, соврали, что на рынке закончились.
А Зеленый Помещик им и говорит:
- Не могу я, братцы, улететь, продовольствие для аппарата кончилось, да еще это продовольствие словом каким-то чудным назвал: "горючее", говорит.
Тут мужики пошли на кузню и в две недели ему аппарат сделали. Только этого самого "горючего" на один конец закачали. Так и улетел Зеленый Помещик, а мужики ударились в пьянство и после разбежались - кто на Дон, кто в Запорожье, кто в бурлаки подался, а кто просто в разбойники. Вот такая история.
- А случайно, - сказала другая, весьма богобоязненная дама, - этот Орехов не тот, кто поднимает мертвых из могил, и не скоро ли суд, о котором мы все знаем? Быть может, он оживляет усопших и исцеляет больных?
- Хорошо бы, - заметил генерал-губернатор, - тогда на нашу землю снизошла бы благодать, император на радостях повысил бы всех поочередно в чине! И у меня что-то поясница побаливает. Да и простой народ обрадовался бы, начал бы ревностнее служить господам.
- Нет, я знаю! - выбился вперед Прямолинейко. - Это есть переодетый Наполеон!
- Но помилуйте, он же умер двадцать лет назад! - воскликнула богобоязненная дама.
- А вот и не умер! Он сбежал со своего острова, а за место себя оставил мертвого двойника! И сейчас разведывает, чтобы опять напасть на Россию!
- А что, господа, в этом есть смысл, - промолвил почтмейстер. - Ведь в книге Гоголя все думали, что Чичиков - переодетый Наполеон? А чем наш Орехов не Чичиков? Тоже скупает мертвые души?
В общем, решительно всем стало совершенно очевидно, что скупка Ореховым мертвых душ - это прикрытие для какого-то другого дела.
- Чичиков не был блондином с голубыми глазами, - веско отвечал Прямолинейко, переча теперь уже самому себе, но с пылом таким, что остановить его было невозможно. - Скорее всего, он ревизор!
- Кхм. Тогда добрая половина наших достопочтенных господ полетит со своих мест, - спокойно и рассудительно заметил генерал-губернатор, потеребив макаронину своей эполеты.
Высказывание генерал-губернатора вызвало небывалое оживление в собравшемся обществе. Со всех сторон полетели восклицания:
- Ах, плут!
- Как надул!
- Господа, меня, меня-то за что?
- Хорошо нашему Иван Иванычу - с ним лично император беседует!
- А уж не вы ли, Иван Иванович, в сговоре с этим ревизором, проживающем здесь инкогнито?
Увидев, что дело приобрело такой оборот, генерал-губернатор Иван Иванович пошел красными пятнами и поперхнулся, затем подставил ко рту надушенный платок и еще долго кашлял в него. Наконец, оторвавшись от платка, он степенно сказал:
- А не лучше ли нам самим выспросить обо всем этом у нашего уважаемого Эдуарда Васильевича?
- А что? Дело говорят! Давайте его позовем на бостончик и чашку чаю и там все выудим! - воскликнул Прямолинейко и потер руки.
На том и порешили, но еще долго не утихали разговоры в доме в уединенном переулке.
Увидев в окно прямо-таки бегущих к нему первых лиц города, а они как раз забегали на двор гостиницы, Орехов решил поскорее убраться прочь. Он хлопнул в ладоши, и все его кадавры тотчас лопнули, как мыльные пузыри. Следом у всех столь пылко ищущих общества нашего героя отшибло память, и они встали посреди двора гостиницы в нерешительности и недоумении. Они удивленно озирались друг на друга, словно говоря: "Эк нас угораздило здесь очутиться! Ну, ты, брат, - ну хоть положим, почтмейстер- почтмейстер, нас завел неведомо куда".
Орехов торопливо протрусил по двору с саквояжем в руке, опасаясь, что технология стирания памяти даст досадную осечку, потому как была не до конца разработана учеными мужами планеты Орехова, но все глянули на него, как на красивое ни то, ни се, - ни в селе Богдан, ни в городе Селифан.
Укрывшись от посторонних глаз за случившимся тут же фонарным столбом, Орехов выудил из саквояжа свернутое в трубочку свое транспортное средство, развернул его и залез внутрь. И причудливое яйцо пошло скакать по ухабам, а после на всем ходу взяло да исчезло, только перекрестилась старушка, торговавшая на углу мылом и пряниками, похожими на мыло.
А Орехов был уже далеко за пределами нашей с вами, любезный читатель, земной атмосферы. Яйцо Орехова летело к краю солнечной системы, все набирая скорость, и неслись мимо планеты и астероиды, да завихрилась по пути звездная пыль.
Теперь же откроем все карты, что затаил герой наш от обывателей городка, опустив верхнюю губу на нижнюю и так просидев до конца этой партии, предварив объяснение изложением некоторых обстоятельств жизни Орехова.
Детство нашего героя протекало в безвестной деревеньке Енга, в одной из многих деревенек, что были щедрой рукой основателей раскиданы по теневой стороне луны планеты Микуп. В детские свои годы Орехов отличался от однокорытников тихим нравом, не шалил, зато с усердным прилежанием занимался науками в закрытой школе под присмотром своего патрона, которому отец еще во младенчестве передал Орехова. Что поделать - таков удел детей высокопоставленных, и не очень, чиновников. Отец Орехова был из бедных, ничего почти не добившихся на государственном поприще людишек, но хотел для сына большого будущего и всячески прочил его своему чаду, когда приезжал навестить сына. Он с младых ногтей учил его: "запомни, Эльхинор, - говаривал он, - нет ничего страшнее бессребренничества и самопожертвования, но всегда нужно стремится к личной выгоде". Сын впитал эти советы, как губка и сделал азами своей жизни. Десяти лет от роду он написал донос на пьяницу-учителя, которого все гимназисты любили за добрый нрав, и того сняли с места, и прислали другого, сущего Цербера, который положительно относился хорошо только к Орехову, которому за донос дали жалованную грамоту и возможность выезжать за пределы гимназии на планету или в родную деревеньку. Так прошли годы ученичества нашего героя. По окончании гимназии ему за отличный аттестат дали место Главного Секретаря в главном городе луны, где тот отличился все тем же прилежанием и доносами. По прошествии двух лет его перевели в город Эбб, столицу планеты Микуп, где он пошел по дипломатической службе, что более всего отвечало его наклонностям. Он хитрил с восставшими праведно колониями планеты Микуп, заставлял всякими обходными путями их смириться, натравливал одних экономических конкурентов планеты на других и вскоре выслужился до Главного Посла. Тут-то возьми и умри Император, у которого Орехов был на хорошем счету и даже допускался в палаты. Чтобы угодить новому Императору, Орехов разработал прожект по захвату планеты Земля, которую астрономы Микупа увидели в свои телескопы. Прожект был принят, и Орехова отправили на Землю в качестве шпиона.
Но на Земле Орехов столкнулся с такими обстоятельствами, что не приведи господь их когда-нибудь вспомнить, так думал про себя Орехов. Во-первых, все его кадавры оказались в тот же день споены сотоварищами-мужиками, и отправляли в голову нашего героя послания совершенно путаные, а подчас и вовсе нелепицу, так, что волосья у Орехова на голове вставали дыбом. Крепостные говорили, что им нужен справедливый государь, а иногда и вовсе говаривали, что никакой государь и барин не нужны, и вспоминали временя Стеньки Разина и Пугачевщину. Это не понравилось Орехову. Все помещики и чиновники показались Орехову через чур уж твердолобыми, но патриотически настроенными, и герой наш понял, что каши с ними не сваришь. Также убивали Орехова слухи, которые поползли о нем по городу, и те, с позволения сказать, дамы, которые были к нему подосланы. И любовные послания, которыми завалили нашего героя, также поставили его в пренеприятное положение. К тому же его возница напился пьян, когда Орехов ездил по помещикам, и перевернул бричку, которой на Земле пользовался Орехов. Он чуть не свернул себе шею, и заключил, что "воистину деловым людям" можно запросто расстаться с жизнью на просторах Руси, ни за пятак, из-за пьяного мужика, и что дела вести в силу этих обстоятельств чрезвычайно сложно.
Русский народ поразил Орехова своей совершеннейшей иррациональностью, а хладный ум обитателей планеты Микуп привык к совершенно противоположному. И по всем вышеизложенным причинам Орехов хотел написать своему Императору рапорт, что завоевание Земли решительно никак невозможно, раз самая отсталая страна на планете такая грозная и причудливая.
С тем и уезжал Орехов с планеты Земля.
О, Русь - транспортное яйцо! Куда несешься ты? Еще не перевелись богатыри на земле русской - так говорил писатель. А что, если народ наш русский - и сам богатырь, со стесненной налогами и государством грудью? Подлостью чиновников и прочих? Гниет под ярмом своим и иностранным мужик наш русский, но погоди, любезный читатель, вот встанет он, расправит спину, выправит грудь колесом - и пойдет себе богатырской поступью, и расступятся и посторонятся все другие народы и государства...