В гаданье тот знаменье ловит,
Кому не знать уже невмочь,
Что день грядущий приготовит...
И хоть бы кто спросил про ночь!
Э.
- Лгунь-я! При-знай! - лиц не различаю, только пульсирующая рябь разинутых глоток, выкрикивающих слажено ритмично: - При-знай! Лгунь-я! При-знай! Лгунь-я!-я!-я!
- Я... не... - сама себя не слышу.
- Знай! ай! ай! - отдается в ушах.
И перекрывая безумный хор спокойно-презрительный голос моего инквизитора:
- Признай, что никакая ты не провидица и даже собственного будущего не знаешь. Не лги хотя бы себе.
Рывком сажусь, сбрасывая тяжелое одеяло. Сердце скачет под ребрами так, будто рвется прочь из ловушки. Отвожу влажной рукой со взмокшего лба прилипшую прядь.
Я никогда не говорю неправды. И я знаю собственное будущее. По крайней мере, на эти дни, оставшиеся до обведенной твердой рукой моего инквизитора даты на календарном листе, что закреплен вот там на стене. И дальше тоже знаю. Примерно.
За легкой, трепещущей от сквозняка занавеской, серый рассвет. Можно выйти на небольшой балкончик и взглянуть на мое будущее. Но слишком тошно.
- Да, я вижу будущее, - твердо говорю я. - Я вижу его как реку времени, которая неудержимо стремится вперед, течет, распадаясь ежесекундно на множество рукавов, русел, речушек, ручьев, ручейков и струек. И нас несет по ним, как яхты и катера, как шхуны и лодочки, или как бумажные кораблики без руля и парусов, как просто щепочки, подхваченные потоком, кидая по порогам, закручивая в водоворотах, сталкивая друг с другом и снова разнося в разные стороны навечно... Я вижу... И, может быть, другие тоже могли бы видеть. Если б присмотрелись...
- Зачем? - мой инквизитор прищуривается, насмешливо кривит красиво очерченные губы. - Те, кто у руля, сами выбирают свое русло, а остальным и знать не обязательно, мимо каких поворотов их проносит.
Он поднимается и идет к двери. Ежевечерняя ритуальная аудиенция окончена.
- Не обязательно? - повторяю я, прислушиваясь к его удаляющимся шагам на лестнице. Сейчас хлопнет нижняя дверь, и можно вычеркнуть еще один день из оставшихся до обведенной даты. - Наверное, знать не обязательно. Но разве к ясновидящим идут за знанием? О, нет... К нам приходят за надеждой.
Робкие девушки, комкающие в сжатом кулачке платочки с неизменными старательно вышитыми фиалками; скромные простушки, едва слышно шепчущие, накручивая на дрожащий пальчик выбившуюся из косы прядку: "А он когда-нибудь хоть взглянет на меня?" Замотанные матери семейств, поднимающие на меня усталые всепонимающие глаза: "Опять ведь к этой своей потащился, кобель проклятущий..." Какой правды о будущем ждут они от меня?
Я вижу их легкие неуправляемые кораблики, влекомые безудержным потоком к очередной развилке. И когда приободренная, расправившаяся как фиалка на выпущенном из кулачка платочке, девушка начнет замечать заинтересованные взгляды и еще более расцветать под ними; а измученная мать семейства решится да и выкинет, наконец, не только за порог, но и из мыслей своих "проклятущего кобеля", потому что "все равно вместе не жить", и правда, обязательно ли им знать, сколько иных вариантов их будущего могла разглядеть провидица?
Моя развилка настигла меня на залитом утренним неярким светом пустынном бульваре, в конце которого серебрится подсвеченное встающим солнцем море.
Безлюдный город очаровывает меня изысканной аристократичностью. Днем за гомоном суетливой толпы, возгласами торговок, скрипом колес и надоедливым громыханием, отчетливо доносящимся с западного мыса, где наш правитель вознамерился укреплять полуразрушенный форт, город теряет свою задумчивую сдержанность. Но ранним утром мы с ним как старые друзья, которым просто приятно помолчать друг с другом. Это время - лучшее для прогулок, и я всегда тихо радовалась, что мало кто понимает это так же хорошо, как я.
На этот раз мое уединение нарушено. Цоканье копыт вдалеке, легкие шаги совсем рядом, за спиной испуганно-восторженное:
- Это вы?! Это, в самом деле, вы? Та самая?..
Случается, меня узнают. Но вообще-то обычно почитатели не бегают за мной на восходе солнца по бульварам. Я оборачиваюсь.
- Всю ночь не могла уснуть. Сидела у окна. Понимаете, у меня сегодня свадьба! А тут, смотрю, вы... - очаровательное босое создание в легкой шали, накинутой прямо на ночную сорочку, глядит умоляюще. - Пожалуйста, скажите, что меня ждет?
Девушка робко протягивает руку ладошкой вверх, в глазах счастливое волнение и предвкушение, и надежда. Серебристые ручейки ее времени бегут, журчат, звенят, переполненные молодостью и жаждой жизни...
- Все у тебя будет замечательно! - с удовольствием подтверждаю я, касаясь ее руки. - Ты любишь и любима, твое будущее ясно и солнечно.
Она зачарованно смотрит на свою ладонь, а я любуюсь ею, юной и словно окутанной яркой аурой любви и счастья. Вывернувший из боковой улочки всадник притормаживает, разглядывая нас.
- Беги, - говорю я девушке. - И пусть этот день будет всего лишь одним из череды самых счастливых, что тебе предстоят.
Она чмокает меня в щеку и убегает, не оглядываясь.
- Ну, а мне что напророчишь, гадалка? - мужчина останавливает коня рядом со мной, слегка наклоняется. - Что там тебе нужно для предсказания? Рука?
Перехватив поводья, он нетерпеливо срывает перчатку.
- Глаза, - отвечаю я, всматриваясь в почти скрытое полями низко надвинутой шляпы лицо.
Он бросает поводья и спрыгивает с коня.
Чтобы рассмотреть, все равно приходится задирать голову.
Ему лет тридцать. В темных глазах холодный недобрый огонек, красиво очерченные губы кривятся презрительно, а четкие брови - высокомерно... Такие люди не обращаются к гадалкам, потому что привыкли считать, что держат в своей крепко сжатой руке будущее не только собственное, но и окружающих. Ему не нужно мое пророчество. Но реки, ручьи, ручеечки уже струятся, переливаются....
- И что ты видишь? - торопит он бесцеремонно. - Что же, по-твоему, меня ждет?
- Любовь, - говорю я удивленно. - Вас полюбит женщина... Полюбит искренне и глубоко...
Он усмехается:
- Как банально, - поворачивается к коню, берется за седло и все же снова оглядывается, уточняет небрежно: - И когда же это случится?
Я пожимаю плечами:
- Точной даты я не разглядела. Скоро. В течение месяца.
- Тем лучше, - заключает он и вдруг, грубо сцапав, мгновенно, даже вскрикнуть не успеваю, перекидывает меня впереди седла и припечатывает тяжелой ручищей. - Значит, конца эксперимента ждать не так уж долго!
Мостовая раскачивается перед моими глазами, постепенно затягиваясь туманом.
- Пленница? Можешь считать себя гостьей. Со свободой передвижения в пределах этой башни. А уж на какой срок ты загостишься, это тебе лучше знать... Это ты же у нас видишь будущее! - он зло усмехается. - До тех пор, пока меня не полюбит... как там, - прищелкивает пальцами, вспоминая, - глубоко и искренне?.. какая-то дура! Или пока тебе не надоест притворяться, и ты не решишься признаться, что никакая ты не пророчица, а просто мошенница и лгунья, и морочишь людям головы! Признаваться придется публично, вот там, - он кивает за окно на мощеный неровными булыжниками двор и прибавляет мечтательно. - Велю собраться горожанам... Чтоб все узнали цену этим, так называемым, гадалкам. Признаешься, и иди себе на все четыре стороны. Удерживать не стану...
Взглядывает насмешливо. Сжав зубы, качаю головой.
- Не хочешь признаваться? Ну, может, еще захочешь... - холодно предполагает он. - Потому что по истечении заявленного тобой месяца я сам публично объявлю тебя лгуньей и мошенницей. И выставлю на всеобщее обозрение с соответствующей табличкой. Вот у того столба. Взамен отсутствующего позорного. А затем вышвырну из моего герцогства!
Дверь за ним захлопывается.
Я, прижимаясь лбом к оконному стеклу, смотрю вниз на торчащий посреди булыжного двора столб.
Есть еще один путь. Головой вниз с этого балкончика. Я заточена почти в настоящей башне, до спасительных булыжников метров десять. Хватит.
Темница у меня роскошная. Особенно по сравнению с комнатушкой, в которой я обитала последние годы, где мыть посуду приходилось на подоконнике, а умываться чуть ли не в шкафу. Здесь же в отгороженной нише даже имеется ванна. Таскание в нее воды по винтовой лестнице, думаю, может прекрасно заполнить досуг заключенной, которая с утра пораньше подмела своими волосами все бульвары. Это печально отражает овальное, слегка затуманенное временем зеркало, висящее над изящным комодиком в углу. В противоположном углу рядом с небольшим камином старинное бюро и два кресла. На вид удобных.
Впрочем, я всегда была равнодушна к комфорту, и вот эта, занимающая почти треть доступного мне пространства кровать под мрачным балдахином, меня просто пугает. Но делать нечего, придется учиться ценить комфорт. Встаю на кровати на четвереньки и заползаю под балдахин. Внутри еще гора подушек. Я в третий раз перебираю их, пытаясь отыскать в изобилии рюшечек и воланчиков такую, на которой можно просто спать, когда раздается стук. Не вполне еще убаюканная окружающей антикварной роскошью, хорошо помню, что нахожусь в темнице. И потому не сразу понимаю, что стучат в дверь. Причем стучат давно и настойчиво. Инквизитор? Невольно фыркаю, представив, как явившемуся, чтоб тащить к позорному столбу палачу томно отвечу: "Ах, нет, мой друг, сегодня я не принимаю!" Стук продолжается.
- Кто там? - неуверенно отзываюсь я, выбираясь из-под балдахина, высыпавшего на меня в отместку облако пыли.
- Горничная? - растерянно гляжу на юное существо, все в веснушках и оборочках. Всю жизнь справлялась без горничной, вполне обойдусь и дальше.
- Меня прислали вам прислуживать, - юное существо вдруг приседает, молитвенно складывая ладошки: - Ну, пожалуйста! Я умею причесывать! И гладить кружева! Можно я останусь?
- Я тоже все это умею, - бормочу я в смущении. - К тому же и кружев у меня здесь никаких нет... Как тебя зовут?
- Кая.
- Ладно, Кая, хочешь, оставайся. А чистить балдахины ты умеешь?
- Не-а! - моя горничная радостно мотает головой. - А вы... Вы, правда, та самая прорицательница?! Мелинья говорит, что та!
И ведь всегда найдется кто-то, кто углядит, как тебя рано утром сгружают с лошади, словно бесчувственный куль, да еще при этом умудрится опознать в тебе ту самую прорицательницу...
- А это правда, что вы предсказываете не всем? А почему? - круглые глазищи в рыжую крапинку лучатся бесхитростным любопытством. Кая сыплет вопросами, не дожидаясь ответов: - А вы, в самом деле, никогда не берете плату за предсказания? А мне что-нибудь предскажете?
Кая еще столь безоблачно юна, что самый важный вопрос о будущем, который она так рвется задать "той самой", касается лишь того, сойдут ли у нее когда-нибудь веснушки.
Быстро перескочив с темы прорицаний к обсуждению отбеливающих кожу притираний, мы в четыре руки набрасываемся на пыльный балдахин.
- Ну, как, не надумала? - деловито осведомляется инквизитор, появляясь на пороге.
Стучать, он, разумеется, и не собирался. Почти незаметное движение его руки, и Кая тут же бросает метелку и молниеносно шмыгает на лестницу.
- Я спрашиваю, признаваться не надумала? - уточняет он, чеканным шагом пересекая мою темницу от двери к окну. Его грязные сапоги оставляют комья глины на ковре.
Я молча качаю головой.
- В таком случае, - говорит он равнодушно, - если желаешь предупредить кого-нибудь о том, что... гм... ближайший месяц гостишь у... меня, напиши письма и отдай мне. Незапечатанными, - он распахивает крышку бюро. - Письменные принадлежности здесь.
- Мне некого предупреждать, - отвечаю я.
- Тем лучше, - замечает он и недобро усмехается: - Ну, да... ты же, пророчица великая, наверняка предвидела такой поворот событий и, конечно, заранее подготовилась. Но если все же позабыла запастись какими-то вещами, которые тебе здесь понадобятся, составь список с указанием, что доставить из твоего дома, и что докупить. И отдай Кае. Не хочу выглядеть негостеприимным.
- Негостеприимным тюремщиком? - уточняю я.
- До конца оговоренного срока твоя вина, так и быть, доказанной не является. Потому до тех пор предпочитаю считать себя этаким навязчивым в своем гостеприимстве хозяином, - холодно объясняет он. - Да, внизу у выхода из башни я на всякий случай поставил охранника. Не то чтобы я думал, что ты сможешь, удрав из башни, выбраться из замка, просто неохота потом разыскивать тебя по всем закоулкам...
Он направляется к выходу.
- Книги можно? - спрашиваю у его презрительной спины.
- Составь перечень, отдай Лансу, - доносится уже с лестницы.
Перечень книг составляю довольно быстро. А вот над списком вещей, которые могут понадобиться, сижу в раздумьях. Потом прихожу в раздражение и решаю, что раз уж вынуждена пользоваться навязчивым гостеприимством, то могу себе ни в чем не отказывать. И подробнейше вписываю в раздел "докупить" все необходимое для приготовления кофе со специями. Специи указываю самые редкие и дорогие. Не обеднеет.
Возвращается Кая, молча принимается сметать глиняные следы с ковра.
- Кто такой Ланс? - вспоминаю я, перечитывая список книг.
- Да никто, - отзывается Кая, охотно опуская метелку, - воображала один! Мнит из себя, - потешной гримаской она изображает, что именно мнит из себя этот воображала, - а на деле просто мальчик на побегушках!
После нашей самоотверженной борьбы с пылью вопрос наполнения ванны становится просто насущным. Кая говорит, что колодец недалеко. Поглядев, как она затаскивает первое ведро по башенной штопорной лестнице, во второй заход спускаюсь вместе с ней. Дверь на улицу настежь. Девчонка выбегает беспрепятственно, мне же преграждает путь обещанный охранник. Отступив, заверяю:
- Я никуда не иду. Можно, я просто тут постою?
Высоченный охранник переминается с ноги на ногу в дверном проеме и, наконец, робко выдавливает:
- А вы... Вы, взаправду, та самая прорицательница?
Вопроса о своем будущем он так и не задает, зато помогает втащить наверх пару ведер. Древний камин оборудован подвеской для чайника, так что воду даже удается нагреть.
Покончив с мытьем, мы с Каей, совершенно изможденные, сохнем и отдыхаем - валяемся на вычищенном ковре и азартно режемся в "дурачка" на щелчки по носу найденной мною в бюро за чернильницей колодой. Очень способствующее отвлечению занятие. Настолько, что когда раздается стук в дверь, я уже не сразу вспоминаю, что нахожусь в роскошной незапертой темнице, и спокойно кричу: "Входите, открыто!"
Юноша оторопело застывает на пороге, потом спохватывается и, представляясь, склоняет темноволосую голову в столь церемонном поклоне, что мы с Каей, переглянувшись, дружно хихикаем.
Но молодой человек уже полностью обрел самообладание. Ловко обойдя разлегшихся на ковре игроков, он разворачивает и прикладывает к стене над бюро плотный лист.
- Его светлость велел повесить... вот здесь... - аккуратно прикрепив лист, юноша отходит, давая нам возможность рассмотреть.
- Просто календарь, - Кая разочарованно шмыгает покрасневшим носиком. - А почему там одно число черным обведено?
- Это день, в который мне придется покинуть этот гостеприимный замок, - объясняю я, поднимаясь.
- Открыто! - уже привычно кричу я.
За дверью какое-то шуршание. Моя горничная отсутствует. Отворяю сама. На лестнице нагруженный башней разнообразных томов пританцовывает, пытаясь удержать всю эту книжную конструкцию в равновесии при помощи одной руки, давешний темноволосый юноша Ланс. Постучать он ухитрился, а открыть дверь оказалось сложнее. Тянусь, чтобы перехватить, но он уворачивается и роняет свою ношу уже на ковер в башне.
Подбираем, складывая в две стопки на бюро. Подняв последний томик, Ланс задерживает его в руках, рассматривая, затем поднимает на меня смущенные глаза цвета кофе с корицей и спрашивает:
- А вы... вы на самом деле... разбираетесь в геометрии?
Мне хочется расцеловать его. За оригинальную версию надоевшего вопроса.
- Немного, - признаюсь я. - А что?
- Ничего, - поспешно говорит он. - Просто у меня такой же учебник. Его светлость говорит, он лучший, но сложный. Хорошо, что в библиотеке не один экземпляр. Я еще не все книги из вашего списка нашел, но, думаю, отыщутся и оставшиеся. У его светлости самая полная библиотека на континенте! - прибавляет он с гордостью. - Но вот журналов, где печатают романы с продолжением, у нас точно нет. Его светлость сказал, что это бульварная пресса. Буду возвращаться из форта, поищу на бульварах.
На лестнице опять какая-то возня. Это Кая. Она не стучит. Просто распахивает дверь. Наверное, ногой. В руках у нее поднос с моим ужином, на выразительной мордашке истаивает лукавое оживление, переходя в нарочито безразличную мину. Походкой образцовой горничной она обходит мою темницу, ища куда бы поставить поднос - бюро занято книгами. Пристраивает на кровать.
Ланс раскланивается со мной в своей чуть преувеличенно-церемонной манере, вызывая этим серию весьма удачных пародийных каиных ужимок за своей спиной. Похоже, совсем неоцененными не оставшихся - успеваю заметить его быстрый взгляд в угол, где зеркало.
- Кая, - говорю укоризненно, когда шагов его на лестнице становится не слышно, - хватит передразнивать мальчика. Он просто пытается быть галантным.
- Он просто обезъянничает с его светлости! - заявляет моя горничная категорично.
Я поражена. Похоже, Ланс и я общаемся совсем с разными его светлостями.
Ланс приносит стопку бульварной прессы. Извиняется, что последнего номера указанного мной журнала не нашел, все распродано. На всякий случай притащил все, что оказалось в городской библиотеке.
Листая журнал, интересуюсь как бы между делом:
- Так что у тебя там с геометрией?
- Я уже решил сам! - не без гордости объявляет он.
Настроенная Каей, невольно отмечаю, что подбородок мальчик вскидывает почти в точности как его светлость.
- И что была за задачка? - любопытствую я, пододвигая ему лист бумаги.
Точными линиями он быстро набрасывает чертеж.
- В цилиндре, параллельно оси, проведена плоскость, отсекающая дугу 60 градусов. Дана длина оси и расстояние от оси до секущей плоскости. Найти площадь сечения. Оказалось, все довольно примитивно. Но это ведь не просто задача, - говорит он, поднимая от чертежа вдохновленное лицо. - Смотрите!
Несколькими штрихами он превращает цилиндр в башню, а рассекающий его прямоугольник в основание крепостной стены.
- Теперь можно определить толщину стен, с учетом желаемых размеров потерны, - предполагаю я.
- Ага, - довольно соглашается он, продолжая быстро рисовать. - Вот здесь будут капониры, а вот тут может быть ров с контрэскарпом. Правда, его светлость говорит, что в первую очередь надо восстановить стены со стороны моря. Там, конечно, рва нет. Но зато его светлость собирается рассчитать высоту капониров так, чтобы простреливалась вся бухта! - с горящими очами рассказывает он и немного грустнеет: - В баллистике я еще не очень разобрался, Его светлость такие сложные задачи придумывает... Но зато он обещал, что скоро сможем проверять расчеты на практике! А если его светлость пообещал, то обязательно сделает!
Значит, к громыханию с западного мыса, которое доносится теперь целыми днями, прибавится вскоре еще и пушечная пальба.
Окинув взором стопки принесенных Лансом книг и журналов, инквизитор лишь хмыкает.
- Признаваться не надумала, - отвечаю на его еще сегодня не произнесенный традиционный вопрос. - За месяц успею прочитать все это.
- За двадцать восемь дней, - ехидно уточняет он. - Если раньше не поумнеешь.
Берет из стопки верхнюю книгу и парочку журналов, разглядывает обложки:
- Приключения принца Флориана, роман господина Н. Мирея, часть двадцать третья, продолжение следует... Альманах географического общества за прошлый год, - хмыкает: - Гляжу, интересы у тебя разнообразные.
Уходит, хлопнув дверью на прощание.
А я принимаюсь сметать с ковра осыпавшуюся с его сапог грязь, размышляя о том, какова же должна быть официальная версия моего заточения в башне, что ни удивления, ни любопытства по этому поводу не проявляют ни моя озорная горничная Кая, ни сдержанный галантный юноша Ланс. Может, у них так принято, держать тут гадалок? Каждый месяц новых...
Неужели, я здесь только три дня? Кажется, что гораздо больше. Обстановка уже становится привычной. Необходимые мне вещи из моей квартирки доставили. Уже вроде и к скрипучей кровати начинаю привыкать. Вот только балдахин, даже избавленный от пыли, по-прежнему безмерно раздражает. Не зря он мне сразу не понравился - кошмары под ним снятся просто изматывающие постоянством сюжета.
Кая притаскивает большую корзину и начинает вынимать из нее... Я счастлива! Джезва, спиртовка, мельница, кофейные зерна и куча пакетиков со специями! Моя роскошно-обветшалая темница начинает казаться мне почти домом.
Кая из вежливости пробует глоток сотворенного мною напитка и отставляет чашку. Морщится:
- Как такое можно пить? Горечь одна!
Сахар я не заказывала.
Усаживаюсь со своей чашкой и книгой в кресло, предвкушая простые радости моей непростой жизни. Но Кае скучно.
- Вы все читаете, читаете или пишите чего-то... А мне что делать? - канючит она. - Давайте, я хоть попричесываю вас? Надо же мне научиться причесывать.
- Ты же уверяла, что умеешь причесывать и гладить кружева? - напоминаю я.
- Умею, - соглашается она. - Но только себя!
С сомнением смотрю на каины растрепанные пшеничные косички, но чем-то ее занять надо.
Девчонка радостно хватается за щетки, а я за книгу. Но идиллия длится недолго.
- Ай, - вскрикиваю, - что ты делаешь?
- Седой волос, - деловито объясняет Кая. - Их надо выдергивать.
- С ума сошла! - пугаюсь я. - Что тогда останется? Пусть будут.
- Ну, ладно, - смиряется она. - У вас волосы светлые, еще не очень заметно.
- Признаваться не надумала? - привычно спрашивает мой инквизитор вместо приветствия. И не дожидаясь столь же привычного моего ответа, интересуется, принюхиваясь: - Что за запах? Зелья варишь?
- Я видящая, а не ведьма, - напоминаю я. - Это всего лишь кофе.
- Всего лишь кофе так не пахнет, - замечает он и вдруг заявляет весело: - Хоть бы угостила!
- А если я туда чего-нибудь подмешала? - злюсь я.
Кофе я сварила всего на одну чашку, и угощать своего инквизитора как-то не расположена.
- Если бы подмешала, непременно бы предложила сама, - резонно предполагает он.
- А если не предлагаю, чтобы как раз создать впечатление, что ничего не подмешала?
- Не жадничай, - усмехается инквизитор, усаживаясь в левое кресло и вытягивая ноги на середину ковра. - Если и подмешала, так, сама знаешь, помру не сразу. Меня же еще ждет в ближайшие три с половиной недели любовь какой-то идиотки... да к тому же глубокая и искренняя!
Пихаю ему по крышке бюро свою чашку и снова берусь за мельницу. Вращая ручку, бормочу сварливо:
- Что ж вам, ваша светлость, такое предрекли когда-то, что вы столь гадалок не переносите?
- Я не переношу ложь, - чеканит он твердо и холодно. - И тех, кто лжет, никогда не оставляю безнаказанными.
- И вы совершенно уверены, что все предсказатели лгут?
- Уверен, - подтверждает он. - Лгут и наживаются на людской доверчивости.
- И исключений не допускаете?
- Не допускал бы, не сидел бы тут с тобой, - говорит он с усмешкой. - Я же дал тебе шанс переубедить меня.
Добросовестный Ланс отыскал-таки где-то экземпляр полностью раскупленного последнего номера журнала из моего списка и кладет его передо мной со словами.
- А можно мне взять ненадолго какие-то из старых номеров? Про этого принца Флориана мне понравилось...
- И что же тебе понравилось в приключениях Флориана? - любопытствую я, собирая ему пачку старых журналов.
- Сам принц! - отвечает он воодушевленно. - Ри умный и веселый, и при этом настоящий. То есть он как обычный человек, а не книжный герой. Бывает, в чем-то сомневается, чего-то боится, иногда ошибается, но все-таки старается поступать правильно, - и признается смущенно: - Я бы хотел иметь такого друга.
- Там внизу две прачки, - выпаливает, влетая, Кая. - Очень стремились сюда пробраться. Хорошо, что его светлость поставил охранника, а то вообще покоя не было бы! - сварливо прибавляет она, буравя Ланса многозначительным взором.
Как бы Кая ни паясничала, на моих глазах ей пока еще ни разу не удалось привлечь внимание объекта своих стараний.
- Но ведь эти ограничения только до окончания эксперимента? - тактично уточняет Ланс у меня.
В его коричных глазах откровенное любопытство, но я отмалчиваюсь. В подробности эксперимента пусть его посвящает его светлость.
Однако, официальная версия становится более-менее понятной.
Перед часом вечерней аудиенции мелю кофе сразу на две чашки.
- А чего это он все таскается сюда? - вдруг спрашивает Кая хмуро, опуская на колени шитье.
Я размышляю о том же самом. И только спустя мгновение соображаю, что все же на самом деле каждая из нас думает о своем.
- Вижу, так и не готова признаваться, - заключает мой инквизитор, усаживаясь в кресло и придвигая налитую мною чашку. - А время-то идет...
Он протягивает руку и берет одну из книг с бюро.
- А влюбленных дам все не видно...
Из взятой им книги торчит листок. Это чертеж Ланса с задачей по баллистике, с которой мы разбирались несколько дней.
- Откуда ж взяться дамам, - невинно замечаю я, - если вы, господин гостеприимный хозяин, с визитами не выезжаете, а каждый вечер просиживаете здесь?
- Щас вот все брошу и начну выезжать, - противным тоном отвечает он. Но книгу кладет обратно и поднимается. - Может, прикажешь еще балы устраивать? Чтобы какой-то безмозглой курице легче было влюбиться.
- Вы бы для начала хоть побрились, что ли... Ну и умываться тоже иногда не лишнее, - полуприкрыв веки, я смакую свой кофе. - И сапоги отдавать чистить... Дамы, хоть и обещанные судьбой, бывают разборчивы, знаете ли... Или вы намеренно пытаетесь сорвать наш эксперимент?
Если он и меняется в лице, то лишь на секунду. Машинально проводит ладонью по заросшему подбородку. Некоторое время стоит, возвышаясь надо мной как-то угрожающе. Потом бросает:
- Нет уж, я твою задачу облегчать не намерен!
Кофе допиваю в одиночестве.
На следующий вечер тоже.
Сижу, уныло уставясь в пустую чашку.
- И что сулит кофейная гуща? - входит, как ни в чем не бывало, усаживается, смотрит насмешливо.
Щетина на подбородке, разумеется, только удлинилась,
- Сулит, что придется разжигать спиртовку снова, - как прилежная ученица отвечаю я.
- Надо же, на этот раз угадала, - говорит он, вытягивая ноги в грязных сапогах на середину ковра.
Стою над спиртовкой. Молча наблюдаю, как вспенивается дразнящий нездешними соблазнами напиток. Наливаю чашку, оборачиваюсь.
Он спит, неудобно прислонив затылок к высокой спинке кресла.
Даже во сне его темные брови сведены, а губы твердо сжаты.
Не знаю, сколько проходит времени. Свеча почти совсем оплыла, когда он вдруг резко выпрямляется, открывает глаза, смотрит на остывший кофе на бюро, на меня, прикорнувшую на краешке своей широкой кровати, и говорит утомленно:
- Слушай, я страшно занят... На мне недостроенный форт, на мне вдрызг разбитые дороги и пара дырявых корыт вместо флота... В Триокеании военный переворот, знаешь, наверное. Я со дня на день жду их корабли в своей бухте. Время, мне так нужно время! - и прибавляет, вставая: - А тут еще с тобой возись... Может, признаешься наконец и покончим с этим?
- Можно подумать, я свое общество навязываю! - возмущенно восклицаю я.
Он безнадежно машет рукой и направляется к выходу.
- Время еще есть, - все-таки говорю я тихо. - Со дня на день нападения не будет. Год без войны я вижу точно.
Тщетно. Он не верит.
В эту ночь кошмары мне не снятся. Потому лишь, что вообще уснуть не удается.
Спорим с Лансом о сравнительных достоинствах шхун и каравелл. Пылко спорим. Он даже позабыл о своей церемонной вежливости и чуть не выхватывает у меня перо, чтобы на чертеже доказать преимущества трапециевидных парусов перед треугольными. Мне же просто нравятся слово "каравелла" и мальчишеская горячность оппонента.
- Вот! Вот, смотрите, - тычет в чертеж Ланс, - косые паруса гораздо лучше при боковом ветре. Да если бы у принца Ри в десятой части была такая шхуна, пираты никогда бы его не догнали!
- А может, автору как раз и нужно было, чтоб догнали? - смеюсь я.
Кая, делая вид, что занята приборкой, бродит и роняет предметы, выражая таким образом презрение к нашим детским забавам. Краем глаза слежу, чтобы она не подходила к кофейным аксессуарам.
Осторожный стук в дверь. Кричу: "Открыто!" в полном недоумении - все, кто мог бы постучаться ко мне, уже здесь. Никто не входит. Встаю и открываю сама.
На лестнице мой охранник. Тот самый, что всегда помогает нам поднимать по лестнице ведра.
- Госпожа... - произносит он хрипло. - Госпожа, пожалуйста... Мать у меня... совсем плоха.... Помрет скоро. Хочет перед смертью вас повидать... Очень просит... Пойдемте, сделайте милость...
- Куда идти? - спрашиваю я.
Он приободряется, суетливо бормочет:
- Здесь, недалеко... Господин герцог приказывал никуда вас не выпускать, но мать умирает... очень зовет... что ж поделать...
- Послушай, - я касаюсь его плеча, заглядываю в почти бесцветные от горя глаза, - Я иду с тобой. Мы успеем, поверь!
- Стойте!
Потрясенный Ланс хватает меня за рукав.
- Ему приказано не выпускать вас или все-таки не впускать к вам?!
Охранник, немного выйдя из оцепенения, подтверждает:
- Никуда не выпускать, приказ его светлости.
Ланс в смятении переводит взгляд с него на меня и обратно. Мысль, что приказа его светлости можно ослушаться, для него слишком мучительна.
- Но вам нельзя покидать пост, это же дезертирство! - восклицает он, поворачиваясь к охраннику. - И побег! - оглядываясь на меня. - Вы не понимаете... Подождите! Кажется, его светлость должен быть еще в замке, я сбегаю, попрошу, чтобы он вам позволил... Он позволит! Я сейчас!.. - он срывается с места и, обогнув охранника, несется по лестнице.
- Только не уходите, пока я не вернусь! - доносится уже снизу.
Охранник устало приваливается к стене. Я прислоняюсь к косяку двери. В комнате Кая роняет что-то оглушительно звенящее.
Его светлость позволяет. Хотя его ноздри трепещут от еле сдерживаемого бешенства, когда он появляется пред нашей мятежной компанией. Надо отдать Лансу должное, он нашел его, притащил и умудрился уговорить по дороге. Нам не приходится уже ничего объяснять.
- Идите! - велит его светлость вымороженным тоном, глядя поверх моей головы.
Парламентер наш держится поодаль, бледен, взъерошен и удручен. Проходя мимо, я шепчу ему:
- Спасибо.
Подхожу к постели старой женщины. Она так слаба и хрупка, что кажется истаивающей с каждой секундой. И взгляд ее полуприкрытых глаз уже безразличен к картинам этого мира. Но когда я беру ее за руку, веки ее вздрагивают, и губы чуть шевелятся. Я наклоняюсь, чтобы расслышать.
- Девонька, - шепчет она, - ты и вправду та... что видит?
- Да, - твердо говорю я. - Я та, которая видит.
Она облегченно вздыхает.
- Сын... - доносится до меня. - Где мой сын?
Я поворачиваюсь к своему охраннику, горестно застывшему у изножья постели.
- Брата моего зовет, - хриплым шепотом объясняет он.
- Где мой старший? - с трудом повторяет умирающая. - Ты только скажи мне, девонька, жив ли он иль нет? Встречу ли я его там или уйду, не простясь?
Всматриваюсь в истончающиеся черты лица старой женщины до тех пор, пока вместо него не начинают струиться, переливаться, смешиваться ручейки, потоки, речушки...
Вздрагиваю и выпрямляюсь.
- Жив! - говорю громко. - Жив ваш старший. И вы еще успеете повидаться с ним здесь.
На улице замираю ошеломленная, почти подавленная новизной восприятия ночи. Кажется, я так давно взаперти, что успела забыть ощущение свежего ветра на коже и глубину пронзенного звездами неба, и гулкость своих шагов по мостовой...
В башню возвращаюсь совсем обессиленной. Винтовая лестница изматывает окончательно. В комнате темно. Осторожно продвигаюсь, тут же запинаюсь обо что-то и едва не падаю.
Рядом чиркает спичка. Загорается свеча в подсвечнике на бюро, освещая сидящего в левом кресле герцога. Он не шевелится, только смотрит. Смотрит так, что становится ясно, что он не ждал моего возвращения, и что лучше бы мне было вообще не возвращаться.
- Ты не меняешь своих решений, да? - спрашивает он тихо.
Я молча киваю. Он встает.
- Но ведь и я тоже не меняю.
Хлопок двери, удаляющиеся шаги на лестнице. Опускаюсь прямо на ковер. Тень балдахина настигает и здесь.
Кружатся лица, мельтешат, сливаются в одно, кривящееся в глумливой усмешке: "Так ты та самая? Та самая... та самая... самая..." И не убежать, и не скрыться, запястья притянуты к вбитому в столб кольцу... И мучитель мой, жесткими быстрыми пальцами касаясь шеи, резко скручивает мои волосы, дергает, заставляя выгнуться... И вдруг впивается горячими губами в мои, приоткрытые в жалобном всхлипе... Даже во время поцелуя его темные брови сведены. И этот поцелуй - лучшее из того, что со мной случалось...
Просыпаюсь, почти задохнувшаяся.
Читать не могу, думать тоже. Горячечное смятение не дает найти ни места, ни занятия и, наконец, вырывается сумбурными словами, которые я торопливо записываю на первом попавшемся листе, зная, что иначе от них не отделаешься.
Расплывчат контур, связь легка...
Потом? Сейчас?
Смешала времени река
Века для нас.
Откуда помню вот такой
Изгиб бровей?
И жаркость кожи под рукой
Твоей? Моей?