Аннотация: Я совру, если скажу, что никогда не любила его. Ведь он воплощал то, что я всегда хотела увидеть в реальности, почувствовать наяву. Мы прекрасно понимали друг друга. Блок...
"Твои стенанья и мученья,
Твоя тоска - что мне до них?
Ты - только смутное виденье
Миров далеких и глухих"
Блок.
Заточение, убожество. Существование как в подполье, быстро, переминаясь с ноги на ногу, под заборами, на ряд и вон, в те самые гиблые места, с крученой темнотой. С наклоном на север, бережное дыхание клоками дыма, отдельные тусклые восприятия, одеревенелая чувствительная система. Подобно приморозило все окончания, открывать рот глотать, держать свой воздух на минуту. Целесообразность, свои резкие, убогие, худощавые движения, взгляды. Гулкие, холодные нервные узлы сбитые в одном направление, обычный способ, перебежек, костляво прячась от тепла и солнца. В отвращение, прогрызая кошек, раскидывая собак, крыс о любом способе, чтобы глотать, резать стены тенями, молча взирать на каждый час как на глумящийся момент расправы. Не обманчивое знание, о недоверие, отсутствии идеологии вещей, простой пронырливый взнос на распределенные часы, происходящее быстро, становится из тихого в заносчивое и одинаковая реакция, бегство, подальше от своего пронырливого горла, хрипя под нос. Не кашель, не язвы, так не пугают как чуждые слова на стороны, умея общаться исключительно с теми, разделяющими взгляд его ума, износившиеся ценности, крайней цинизм, когда циничность перерастает, то он убивает и всякую жалость, всякие морали и занозы в сердечном ритме, типичный случай, все исключает другое. В одном из другого, в любом случае, все перешагивает из подытоженной ситуации в развитие бесполезной игры. Как в русской рулетки на везение, не везение. Быстро угробится или ставится на кон, косые взгляды, кривые ухмылки, кривой умственный процесс. И все зациклено на малом, на себе лично. В неодушевленном видя одушевленное, в одушевленном видя неодушевленное, испытывая склонность к кукольном мистерии, пропадает любой способ бежать, и все заканчивается, вырываться, бежать, обезьяний страх мертв, без погани, морща лоб как в гимнастической реанимации, вытаскивая изподтишка всякое, что только возможно, слабости или укоры. Плутоватые набеги, медлительные походы, без постоянства, от края до другого края. Вместо привычка, стало смыслом жизни в рациональном движение. Вне мирской суеты, с презренными именами, читая презрение-ненависть, ненависть-презрение, заклинивает одно на другом, не сочетаясь в одном существе, только презрение к тому, что выше стоит, ничто более. Замкнутый круг, но мирской, без зависимости и зависти. По примитивным меркам. Не счастья, не долговременного отдыха, ничего это не приманивает, придавливает к жизни вплотную, заставляя цепляться за красно-серый цвет. Не мешает и близорукость, и пол мера некоторых недугов, не разъедает тоска о предках, припадке ярости оставили обветренное тело, и все идет долго, томно, в нудной атмосфере. Не стоит и говорить с собой лично, осознать как было бы долго и медленно. Запертое убожество в теле, пропитанном ядом, гнилью, трупной яд, бегая, кромсая не делая по большей части совсем ничего. Как безобидный паразит, прорастая на самых низах. В притворной, наговоренной трусости, только храбрость от трусости, предметные страхи, смерть от света, спасение в темноте, сумерки сгущающее гамму, времени, на время. Щурится, прислушивается, бег - как самый обычный день. Ворует, не исключается, что стал полным клептоманом, обманывает всеми способами, старательно, почти точно, насколько бы умел врать, должно - урвать кусок. Уродское восприятие, самые низкие, жесткие способы, от каннибализма до некрофилии. Это делает ему приятнее, безболезненно, в отстранение в отдельности. Все так бывает. Бывает. Единственное слово, что пророчится.
"Когда ж конец? Назойливому звуку
Не станет сил без отдыха внимать...
Как страшно все! Как дико! - Дай мне руку,
Товарищ, друг! Забудемся опять"
Блок.
Не исправное положение, куда не ходи, не сыскать ничего прежде, было всегда, осталось тем же. Влечется на свой лад, не к прекрасному и дивному миру, к помойкам, к трубам, в обратную сторону. Цепь звенит яснее, преданность своему делу, отдельное понятие, к себе только, как к носителю подобной чумы. Так и умирать не страшно. Подыхать как прежде не в поле, в канаве, яме. В одиночестве, правильный выбор, личностный опытный сговор с собой. Нужда только в своем потребление. Отправляя свое субъективное под топор. Сколько не резал жизнь, таких не зарежешь, не сразу, нося с собой колкие раны, страдает лишь тело. На сколько можно судить таким вещам не дают имен, они бессердечные, неодушевленные, привратники своей участи, тушить пожар, а там только холод. Чем больше ран, тем больше разбираешься в эмоциях других, в частности в агрессии, это сохраняет приоритет. Соблазнительный обман, доживешь до завтра или сгинешь. Не следует полагаться на судьбу. Помрешь так от болезни. Выживешь только своими усилиями. Ничто более, положение в котором не жалеет себя, только-то. Убожество.
"Верни мне, жизнь, хоть смех беззубый
Чтоб в тишине не изнемочь!"
Блок.
Так и старится. Так все и заканчивается. Плавно и никак в общей схеме. Только гулкий смех в подворотнях, как дело привычки, свертываться калачиком. Сердечные шутки, без случая, крайне. Угробится, говорят черти, толи смерть. Не изменяя конца. "Ищи смерти, рваный" шепчут во сне черти. Там все пьяно, там не о чем жалеть.