ФИОЛЕТОВЫЕ МЕЛОДИИ.

Фантастический рассказ.

Сидзускаса я

Ива-ни симииру

Сэми но коэ.

Мацуо Басё. Тишина. Сквозь скалы просачивается цикады звон. (Из японской поэзии "хайку").

Совершив неуклюжий вираж, Сизокрыл приземлился на каменный выступ у вершины поросшей лесом горы. Инерция протащила его по острому щебню, бросила на большой, замшелый валун. Получилось...

Сложив за спиной лёгкие крылья, он огляделся: нет ли кого? Вроде, всё тихо. Конечно, кто может ещё добраться сюда, на этот стык земли и неба, кривой изгиб неисповедимой фантазии Творца? Разве что птица, или юркая ящерка. Но такому маленькому существу, как он, следовало опасаться даже их.

Осторожно подойдя к краю скалы, Сизокрыл присел, свесив вниз полупрозрачные ноги. Перед его взором раскинулся небольшой городок, большей частью одноэтажный, лишь центральная улица его была застроена более или менее современными зданиями. По дорогам сновали маленькие разноцветные коробочки машин, людей почти совсем не было видно. Солнце уже начало клониться к закату, лучи его были всё ещё яркими, но уже не жгли. Вокруг только шумела листва на деревьях, да изредка раздавались гудки поездов.

Где-то там, внизу, в одном из маленьких домиков, жил тот, кто его вызывал. Лететь прямо туда Сизокрылу не требовалось. Связь и так была прекрасная:

От боль-шого ог-ня

У-неси ты ме-ня...

Человек уже начал. Надо было спешить. Сизокрыл принялся быстро вспоминать, как это всё делается...

-Эй, чудик! - окрикнул его вдруг кто-то.

"Вот незадача. Как не вовремя! Кто бы это мог быть?" - подумал он, начиная свою партию. Теперь назад пути нет. Или он создаст эту мелодию, или...

-Я почти такой же дурень, как ты, - хриплый голос, пропитанный готовностью в любой момент разразиться ехидным смешком, не собирался, похоже, отставать, - два дурака в дурацком месте в дурацкое время - это повод, не так ли?

...И ос-тань-ся со мной

В ми-ре но-вого дня...

"Коробочка силы" уже была открыта. Песня не должна прерываться!..

-Ну, давай, прекращай это гиблое дело, поговорим, что ли? - не унимался невидимый незнакомец.

Да как же он не поймёт!

-Простите, я очень занят, - отвлёкся лишь на мгновение Сизокрыл.

И тут же потерял ритм. Мелодия прервалась. Поток силы, будто растянутый и отпущенный резиновый жгут, ринулся в обратный путь, стремясь скрутить и утащить за собой крохотное полупрозрачное существо. Бездна, из которой он начинался, представляла собой раскалённое, кишащее злобными призраками, пространство между мирами...

-Нет, нет!.. Я ещё не закончил!!!

Но неуправляемая стихия, не желающая слушать жалкие оправдания, угрюмо влекла за собой беспомощную козявку, не сумевшую справиться со своей задачей. Всё или ничего: таково условие. Иначе было бы слишком много "мусора". Лишь одна из сотен тысяч попыток оказывается успешной. А уж о том, чтобы заработать бессмертие, и мечтать не приходилось. Большинство исчезает, едва появившись на свет...

Но что это? Чудо! Поток ослаб, миг озарения - и вот снова песня льётся, как и прежде, мятые крылья расправляются, удерживая от падения медленно набирающее силы после маленькой смерти тельце.

*****

Человек играл на скверно настроенном пианино со столь же неважным мастерством. Собственно, он никогда и не умел играть на нём. Просто, проснувшись в этот выходной позже обычного, когда жена уже ушла куда-то по своим делам, он вдруг ощутил жгучую потребность сделать что-то из ряда вон выходящее. Что именно, понять он не мог ещё полдня. Чашка чаю, добродушно бормочущее на средних волнах радио, шелест листвы за окном - всё на что-то намекало. Он пытался смотреть телевизор - не то. Ходил из угла в угол, читал, просто лежал, но успокоиться не мог.

Вдруг его взгляд упал на пианино, на котором давным-давно никто не играл. Человек подошёл к нему, вытер пыль со стула, сел и рывком приподнял крышку. В голове его стала рождаться музыка.

Ему было невдомёк, как работает инструмент, как называются ноты и что означает каждая из почти сотни блестящих клавиш. Он нажимал на них наугад, и вскоре их как бы почувствовал, сроднился с каждой. Какофония первых проб постепенно стихла, и сквозь частокол дребезжащих в негармоничном хоре звуков проклюнулись ростки чего-то нового, находящего отклик в его проголодавшейся душе.

Ты вла-деешь ог-нём,

Бес-по-койная тварь,

В ко-ро-левстве моём,

Где бу-шует ян-варь...

*****

Звуки плясали в руках, словно пьяные черти. Сизокрыл едва успевал хватать их и вплетать звеньями в мелодию - цепь. Времени обращать внимание на боль и досаду не было. Закон, по которому он жил, требовал лишь одного: закончить начатое дело, довести его до совершенства, ибо отныне он и то, что получается в результате его работы стали единым целым.

-Ну, что ж, раз ты не хочешь говорить со мной, то я буду разговаривать с воздухом. А ты слушай, - проснулся опять сгинувший было голос.

"Да что же это такое, отстанет он от меня, или нет?"

Сизокрыл был очень молод, всего пару часов от роду. Он не знал имени незнакомца только потому, что про него ему забыли сказать другие акустины. Враг. Сомнение. Он был известен не только Живущим в Звуке, но и другим Творческим - графоидам, кинетикам.

Работали, кстати, они сейчас как минимум втроём. Сизокрыл плёл музыку, но кроме неё явственно слышались и слова:

А ког-да от-свистит,

А ког-да от-гуляет

Без-умная блажь,

Я возь-му те-бя в ру-ки,

И ты мне от-ветишь,

И сердце от-дашь...

Здесь чувствовалась горячая, но нетвёрдая рука молодого графоида - стихогеноида. А уж без кинетика вообще трудно что-то создать. Должен же кто-то верно направлять кисть или речевые мышцы исполнителя, хотя последний об этом вовсе не догадывается. Что ему-то - он жизнью своей не рискует. Ну, не вышло произведение - подумаешь! Выкинуть из головы эту идею. Откуда она вообще взялась? Кто её звал? И невдомёк ему, что в эту идею Порывчик уже вложил самого себя - всего, без остатка, без оглядки на прошлое, только лишь с верой в лучшее, что ещё не пришло. И не доходит до него, что это тоже убийство - не внимать голосу вдохновения.

Зато если творение удастся - честь и хвала исполнителю! Это его заслуга, это он всё сам сделал! Эй, гордись, исполнитель! Гордись, не бойся - ты живёшь в мире, где пока ещё умеют ценить искусство, где тебя понимают и любят. Гордись - от этого не умирал никто. А если и умирал, то это была, наверное, хорошая смерть.

*****

Сизокрылу наконец полегчало. Вопреки всему он, кажется, сумел поймать свою игру. Он уже видел всю мелодию, от начала до конца, он знал, какой она будет, и плёл её уверенно и радостно.

Но незнакомец всё ещё вертелся рядом, что-то бубнил, бубнил...

-Чего ты стараешься? Слышишь, малый, как там тебя? Посинел весь от натуги, лопнешь! Бедняжка, как хочется сделать что-то великое! Да пойми ж ты, наконец: всё, что можно было сказать, уже кем-нибудь сказано. Нет под солнцем ничего нового. Нет, и не было никогда. Суди сам: ноты. Их семь. Всего семь, это скажет любой. Их придумали давным-давно. А ты пользуешься ими без зазрения совести. Одни и те же, одни и те же, только в разном порядке... Брось, не занимайся плагиатом. Имей гордость! Не слушаешь... Ладно. Ага, вот что ты хотел сказать этим легато? Думаешь, первым его изобрёл? Да тысячи, миллионы... О, какое упрямство! Да ты, братец, маньяк! Ради чего эти старания? Ради чужой славы? Ведь кто-то из вашей компании всё равно будет главнее других. В славе пианиста живёт кинетик. В славе поэта - графоид. Чего ждёшь ты? Что доходяга сможет стать композитором, и ты будешь его личным акустином? Не будет этого! Я-то знаю. Вон, приглядись - тренькает, бедный, взмок весь... Погоди, придёт его жена...

Пойми, лучшие мгновенья ты уже прожил. Миг Начала, - вот цель и вершина жизни Творческого. Всё остальное - скучное повторение. Я знаю многих, продолжающих жить: они мечтают о том, когда это всё закончится. Знаешь, как их эксплуатируют? Они не знают отдыха и сна, не помнят своего имени, их дёргают по делу и без дела, в пьяном угаре, в помешательстве... Им плохо, тоскливо, они потерялись в мире, они мечтают о смерти. У тебя такая чувствительная натура... Да остановись ты!!!

Сизокрыл не слушал слова незнакомца. Восторг и упоение работой настолько захватили его, что он уже не мог вникнуть в смысл сказанного ему. Похоже, говорящий это понял.

-Что ж, играйся, играйся! Я уж достану тебя по-другому, - проворчал он тихо, и, подстёгиваясь горечью неудачи, отправился искать существо посговорчивее в этом мире тщеславных упрямцев. - Ишь, жить они хотят! Мало ли, кто чего хочет....

*****

Старое пианино тряслось и стонало под мощным натиском фантазии человека. Гудел, наверное, весь дом, но в данный момент его это не волновало.

Ко-ро-лева по-коя,

С то-бою я рань-ше

Бы-ыл не-знаком.

А те-перь ви-жу, сно-ва

Лю-бовь рас-цветает

Цвет-ком под ок-ном!..

Стоп! Что-то не то, не то что-то... Гармония распалась. Хотелось сделать своё, непохожее, новое, возвышенное. А тут снова - "любовь", "цветы"...

*****

Музыка оборвалась на полутакте. Сизокрыл почувствовал, что теряет опору, и всё вокруг вместе с ним куда-то испаряется, уносится в пасть всежадной пустоты...

*****

Человек с силой наморщил лоб. Как же это... как сказать?..

...А те-перь я рас-таю,

В те-бе я рас-таю

Ля-ля, ле-пес-тком...

Нет, не то! Просто жуть! А музыка, куда же делась музыка?..

*****

Всё падало и вырывалось из рук Сизокрыла. Он слышал ещё напряжённый поиск рифмы и догадывался о муках своих товарищей по труду. Видимо, незнакомец всё же добрался, завладел душой нопытного графоида и толкнул его на путь колебаний.

Поскольку помочь ему Сизокрыл ничем не мог, оставалось только одно - попытаться продолжить музыку без слов. Он из последних сил взметнул руки и, поймав ими невидимые небесные струны, продолжил творить свою судьбу. Будто учуяв это, в поддержку ему, в своём недоступном Сизокрылу вязком континууме, ожил, встрепенулся, взмахнул руками - не своими, Исполнителя, неизвестный пока никому, тоже совсем юный кинетик.

*****

...я...ля-ля...вы-растаю...

ля-ля... я рас-таю...

прос-тая... в ра-ю...

-Тьфу! - плюнул он в сердцах, окончательно запутавшись в капризной материи слов.

Потом махнул рукой, освободился, отрешился от них, повернувшись лицом к поднимающейся перед ним широким фронтом сияющей волне музыки. И заиграл. Так уверенно и вдохновенно, что, казалось, никакая сила не способна его остановить. Его музыка росла, катясь всё той же волной, девятым валом, вбирая в себя всё сущее от песчинки до космоса, и он сам восседал верхом на её великолепном, белом, искрящемся гребне!

Стуки в стену, возмущённые крики соседей - всё это было лишь потоком грязи, щепок, поднятых со дна и несущихся в одном потоке с Волной, дополняя её стихию несмываемой краской реализма, воплощением силы и грубости материального бытия.

Да, это было пркрасно! Свобода и лёгкость в душе - так и умереть не страшно!

Неожиданно случилось то, чего человек совсем не ожидал. Входная дверь сбоку от него отворилась, и на пороге возникло одновременно насмешливое и грозное, родное и ненавистное лицо его лучшей половины.

Руки безвольно повисли в будто загустевшем воздухе, так и не долетев до клавиш, и брови его сами собой поползли вверх, стараясь показать то ли растерянность, то ли негодование и злость хозяина.

-Ну, и что это ты тут такое творишь, дорогой?

Вопрос был что ни наесть самый "уместный". Внутреннему взору человека вдруг открылась подлинная панорама всего происходящего: он сидел верхом не на гребне белой волны, а на загривке беспрестанно булькающей, суетной, вонючей смывной струи, как в чёрную пасть унитаза, уносящуюся в хищный проём открытой двери, мимо ног уважаемой супруги.

-Я...это... - нашёл в себе смелость сказать он и в изнеможении опустил руки.

-Так, так. Тарахтишь на всю подсолнечную? Что за муза на тебя напала? От самой остановки твой концерт слышно. Я сначала не поняла, а как подошла к подъезду, соседка кричит с балкона, мол, совсем твой старый хрыч свихнулся, битый час струмент терзает, мочи нет более терпеть!

-Я, Клава, забылся. Ты извини, нашло...

-Э-эх! Постыдился б людей, раз мою репутацию ни во что не ставишь. Да и пианино окончательно добил. У меня послезавтра планы были друзей позвать, поиграть им немного. Где уж теперь. Настройщика поди сыщи попробуй. Ваня, Ваня...

Человек тяжело вздохнул. Всё верно. Старый, глупый, никому не нужный хрыч. Жена была младше его на девять лет, но обычного в таких случаях уважения с её стороны в помине не было. Он понимал, почему. Кто он такой? Прожил на свете почти полвека, и ничего не добился. Всё как-то обыденно и скучно. Дом, работа, работа, дом... Детей у них быть не могло, а начинать жизнь заново тоже никому не хотелось. У жены с каждым годом появлялись новые друзья, заботы, а у него только убавлялись. Он напоминал сам себе кастрированного кота, у которого кроме еды и сортира других дел быть не могло. Как он мог допустить себе стать таким? Как он не заметил раньше, как он смирился?

-Всё за тобой нужен глаз да глаз! Есть хочешь? - кричала она из кухни, гремя кастрюлями, - Вальку сегодня видела, внук у неё родился, представляешь? Ей ещё и тридцати семи нет, уже бабка! Иди, я борщ подогрела!

-Знаешь, Клав, я забыл... В общем, мне срочно сходить надо... там... по делу.

-"По делу"! Знаем мы твои дела. В пивнушку небось? Смотри, нагряну я как нибудь туда!

Но он уже не слышал. Быстро сунув ноги в серые от пыли, бывшие когда-то чёрными туфли, он выбежал на улицу, с облегчением вдохнул воздух, ловя в душе приятно согревающий отголосок чьей-то благодарности.

*****

Кинетик умер. Это было ясно. И теперь, потеряв всякую надежду на воплощение, Сизокрыл падал в клокочущую чёрную бездну. Но подлому духу сомнения не удалось победить. Вырванные из ткани мироздания небесные струны в его руках снова проснулись. Заиграли, запели никому почти теперь не слышную песнь торжества. Ибо от второсортных повторений он был теперь застрахован.

*****

А человек шёл по освещённой весенним солнцем аллее навстречу спешащей толпе, спокойный и довольный собой. В голове его звучали нежные фиолетовые мелодии - как жизнь, как полёт неизвестного ему, далёкого, но родного, отважного, хрупкого, скромного и вечно надеющегося существа.

9-10.07.1992г. Энем.