Мы сидим на вершине скалистой сопки. Хоть вокруг и солнечный день, но нам зябко. Потому что вокруг шелестит сердитый ветер. Наверху всегда шепчут ветра. Когда вот такие отходчиво-сердитые, а когда и шипяще-злые, норовящие утянуть с вершины вниз. Мишка, парень восемнадцати лет, облаченный в черные адидасовские треники, белую футболку и невесомую синюю ветровку, смешно машет головой, позволяя ветру взъерошить отросшие темно-русые волосы. Он забавно жмурится на солнце, переводит взгляд на меня и говорит:
-Стас, давай останемся здесь навсегда?
Я смеюсь и отвечаю:
-Давай!
Хоть между нами и стоят те десять лет, на которые я старше Михаила, но стоят они совсем незаметно, в сторонке. Как стенка для граффити нашей любви. Мой мотылёк вскакивает с камня, на котором сидел, смотрит в небо, а затем указывает рукой на едва заметную звёздочку над горизонтом:
-Знаешь, что это за звезда?
-Венера, наверное, - неуверенно отвечаю я.
Мишка снова трясет головой:
-Нет... Это ты.
И я улыбаюсь очередной его мечте. Он продолжает:
-Это моя звезда по имени Стас.
После чего раскидывает руки в стороны, позволяя куртке затрепыхать на ветру синим флагом, и кричит на весь белый свет:
-Я король мира!
И ветер уже не шелестит. Он уносится вдаль, наполненный ликующими звуками. И долго играет словами, отбивая их от склонов близлежащих сопок...
-Король... король... мира... мира...
2.
Мой сон стоит перед глазами, как наяву. Память всё время подсовывает Мишкино лицо.
Ничего у нас не было. И уже не будет. Хотя могло бы быть. Компания у нас была разношерстная. Оболтусы всех возрастов собирались на регулярные посиделки-пьянки, сабантуи и сауны. Разговоры на разные темы, от тяжелой музыки до книг Стивена Кинга, никогда не замирали. Именно эта разносторонность и спаивала нас во что-то единое, органичное, своё.
На Мишку я сразу обратил внимание. Появился он через месяц после того, как я влился в компанию. Хотя вспоминали его часто. Так часто, что мне стало очень интересно посмотреть на этого загадочного парнишку, так крепко завоевавшего сердца моих новых друзей. И вот он появился. Небольшого роста, худенький и донельзя язвительный образец современной молодежи. Первое, что он сказал, войдя в зал квартиры, где мы собрались:
-И таки шо ви тута делаете, граждане извращенцы?
-Почему извращенцы? - удивился тогда Антон, являвший собой перекачанную тумбочку.
-Нет, чтобы сексом заниматься, они тут пиво распивают, - ответил Мишка и улыбнулся.
-Приводи девчонок, и мы тогда подумаем о смене ориентации с пива на них, - проворчал Тимур, худощавый чернявый узбек.
И только тогда вся орава взорвалась приветственными криками. Началась толкотня, расцвели обнимашки... Познакомил нас Эдик, полненький русый парень двадцати лет отроду. Глянув на мои двадцать восемь лет двухметрового роста и перекошенное обаяние портрета, вихрастый отрок требовательно развернул меня к себе спиной, кузнечиком сиганул на спину и лихо свистнул, чуть не передавив худыми руками шею. А потом патетически произнёс, обдав жаром дыхания левое ухо:
-С высоты этого полёта даже падать не хочется! Так и висел бы всю жизнь!
Его мосластый метр семьдесят пять (примерно) уютно стелился по моему тылу. И почему-то стало как-то хорошо, даже уютно. Так что я, особо не задумываясь, ответил:
-Тебе можно.
Мишка тут же отлепился от моей многострадальной шеи, стукнул об пол пятками, вихрем переместился на прежнее место, пристально посмотрел мне в глаза и сказал:
-Я запомню, Стас.
Вот так и познакомились. А потом, следующий год, мы дружили. Крепко, шумно, весело. Большой компанией выбирались летом в лес - пожить в палатках, у костров и с гитарами. Совершали марш-броски к морю, купались, орали и волейболили. Почему нет? А зимой были мирные посиделки на кухне, то у одного, то у другого, то у третьей. Девчонки в нашей компании подобрались нам под стать. Умные, способные творить, умеющие просто жить. Подпольный бомонд - так про нас сказала мать Виталия, ещё одного нашего друга. И, конечно, масса фривольных шуточек и скабрезных сальностей тоже были в наличии. Мальчики и девочки, вольные птицы такой сложной и такой простой жизни. Как мои друзья высмеивали нетрадиционность в окружающей жизни! И я, уже давно осознавший свою инаковость, но так и не принявший её, старательно подстраивался под общее течение. Терять такую компанию мне не хотелось. И через год я совершил первую ошибку.
Мишка, Мишка, ах, твоя улыбка! Помню тот поход. Долго добирались до места. Поезд, автобус, морской катер, и вот мы на пресловутом полуострове. И вокруг бушует тайфун. Без приключений у нас никогда не получалось попутешествовать. Смех и слёзы, право слово. Через пять дней жизни посреди воды я почувствовал себя лягушкой, даже квакать начал, вызывая смех у друзей. Именно в том походе я открыл для себя, что тащить мокрую брезентовую палатку лучше всего пинками по земле. А потом был посёлок, старая заброшенная хлебопекарня и штормовое предупреждение. Нам предстояло ждать обратный паром суток двое. При том, что ни денег, ни продуктов, ни спиртного уже не осталось ни у кого. В следующие двенадцать часов местные жители обзавелись кучей мокрых вещей, горстью разномастных часов и даже старым сотовым телефоном. За что героически поили и кормили нас.
Катер всё-таки пришёл. Как нам сказали, кто-то из местных пожалел нас и вызвал по рации управу морского порта в городе за проливом. Тут ещё и тайфун притих. Так что мы всё-таки выбрались в цивилизацию. И половиной табора завалились на квартиру к трём нашим. Они снимали её скопом, учась в разных институтах города. Снова пьянка, песни и веселье. Гудящие от усталости ноги и пустая голова. А потом ночь и множество мыслей. Поход пока ещё не отпустил нас из своих цепких лап. Часам к трём ночи задремал, чтобы почти сразу проснуться. И было от чего! По мне робко скользили чьи-то руки. Приятно, чёрт возьми! Это был не кто иной, как Михаил. И вот тогда меня словно окатили из ушата холодной водой. Я вспомнил, где и с кем нахожусь, кто я сам и так ли уж надо этому мальчишке то, что он себе навоображал? Что ещё я мог тогда сделать? Притворился, что просыпаюсь, ворочаюсь... И словно случайно, мимоходом, убрал с себя тёплые ладошки. Миша тут же отвернулся и затих. Я же так и не уснул больше, растревоженный до самой глубины души. А то, что было утром, я даже не знаю, как назвать - было ли это продолжением моей ошибки? Или тогда ошибку совершил уже он? Большинство народа разбежалось, кто по делам, кто по домам, кто в универ, кто на межгородской автобус... Мы с Мишкой задержались. Он поступал учиться, а мне спешить было некуда.
Балкон, сигарета, рядом друг с другом. Смотрим на улицу, молчим и думаем каждый о своём. А может быть - и об одном и том же. Кто знает? Почему я спросил, так и не знаю. Но спросил:
-Миша, ты зачем меня ночью трогал?
Замкнутый в себе взгляд чёрных глаз на миг оживает испугом, а потом слышу в ответ:
-Правда, что ли? Не помню такого.
-Было, было, - продолжил я.
-Ну, - он смущённо пожимает плечами, - Да ладно тебе, забудь.
И на этом всё. Теперь любой вправе сказать мне - вот же два идиота. А тогда всё получилось именно так, а не иначе.
3.
Следующие два года были в чём-то обычными, в чём-то странными. Это я понимаю сейчас. Мы с Мишкой встречались довольно редко. Но в те дни, когда были рядом, проводили их вместе. Вдвоём работали, бродили по городу, радовались и делились бедами. Помогали друг другу. Как-то раз даже задумались о том, чтобы приобрести жильё вскладчину, и жить-поживать под одной крышей. И ни одной мысли в голове о возможных причинах таких отношений. Словно две половинки чего-то большего.
Моя же слепота прогрессировала. Мишку стало заносить в какие-то странные компании. У него появились тёмные дела, про которые он хоть и рассказывал, но как-то сумрачно, словно чего-то боялся. Ну, а потом у него появилась девушка. Вся такая тонкая, светлая и ранимая. Пара была просто великолепная. Он тёмненький, хрупкий, весёлый и бесшабашный. Она же солнечная, лёгкая и серьёзная. Были уже и откровенные разговоры о свадьбе с назначением даты. Но почему-то Мишка стал раздражительным и ещё больше замкнулся в себе. Мы продолжали быть вместе, когда он возвращался в родной город из своих университетов, когда на день, а когда на неделю.
Почему он бросил учёбу, я так и не понял. Но это было его право. Я помог ему устроиться на работу в фирму своих друзей. Приближался Новый Год. И как гром среди ясного неба... Мишка пропал. Его девушка даже приехала к нам в город, чтобы узнать, что случилось. Но что мы могли сказать? Что вечером 31 декабря Мишка выбежал из квартиры, где мы собрались, по какому-то срочному делу? Сказали. Больше я его не видел. Сначала предполагали самое плохое. Всё-таки мир наш жесток. Но где-то через полгода его двоюродная сестра дала нам знать, что Мишка написал ей письмо. Мол, не ищите, всё в порядке.
Я искал, не мог не искать. Словно лишился части самого себя. Но все поиски окончились ничем. А ещё через год перестал. Слово там, слово тут... Стало понятно, что он прячется от всех. А особенно - от меня. С другими-то он хоть иногда связывался. На все просьбы дать номер телефона или адрес ответ был один - он не хочет никого видеть. Вот и всё. Но именно тогда я, наконец, понял, что никогда его не забуду. И никогда не признаюсь ему в своей любви. Потому что - поздно. Но, если вдруг он прочитает эти строки (чудеса случаются), я хочу сказать самое главное:
-Мишка! Ты король мира! Я люблю тебя!
Вернись, мой весёлый паяц. И мы всё-таки нарисуем граффити на пустой стене так и не случившейся любви. Хотя, может быть, я снова ошибаюсь. И стены этой не было и нет.