Аннотация: Три первые сказки, являющиеся началом почти бесконечной сказки.
Мы с Маринкой прилетели на Остров рано утром.
У нас вьюжило, а здесь было тепло, пахло соленым морем, в небе носились зигзагами птицы, а на деревьях распустились разноцветные цветы с неизвестными нам названиями.
Мы вышли из автобуса, привезшего нас из космопорта, взяли свои нетяжелые рюкзачки и пошли в отель обживаться на ближайшие три местных дня.
Мы с Маринкой работали вместе, частенько пили офисный чай вдвоем или с Димкой, и вместе взяли отпуск на неделю, чтобы слетать на Остров и увидеть Красную Чайку, которая может говорить как четырехлетний малыш или как наши попугаи, а вот встает на крыло, лишь увидев свое третье лето. Три дня мы посещали интенсив в турбюро, и там слушали подробные наставления о том, что нам предстоит увидеть и услышать, а также предостережения об одиночных походах в Горы и выходах в Море без гида. Ну и конечно, были ознакомлены с требованиями карантинной службы насчет контактов с местными жителями, а также флорой и фауной. Мы получили список несъедобного этой планеты, а также краткий словарик, в котором описывалось, что и кого называют земными словами на острове и на что это похоже на самом деле. А еще нам рассказывали про Серую Рыбу Ом, которая совсем не чувствует боли, но больше самого моря любит людей и понимает человеческую речь. Еще день мы среди зимы носились в погоне за кремами от загара, купальниками и даже масками и ластами. И вот, наконец, мы здесь.
Номер в отеле был аккуратен и выдержан в фиолетовых тонах. Не знаю, мне сказали, что местные островитяне принимают людей и обустраивают их так, чтобы им все напоминало их родные земли, но чтобы на Земле кто-то сделал гостиничный номер в фиолетовых тонах... по-моему - это не по фен-шую. Но на самом деле, подавляющее настроение не создавалось, и краски органично настраивали нас на приключения, отключали от офисной будничной жизни, и вообще, способствовали замечательному отпускному настроению.
Маринка села зашивать порвавшиеся в пути колготки, а я, выйдя из ванны, возмутилась и стала ее торопить:
- Брось ты это дурное дело, у нас всего три дня, выбрось их или дома зашьешь, пойдем скорее смотреть Горькое море, купаться и искать Красную Чайку!
Она не возражала, кинула колготки под подушку, сбросила с себя походные брюки и хлопчатую клетчатую рубашку, переоделась прямо при мне в яркий желтый купальник с черной тесьмой отделки, и сказала:
- Больше разговоров, я готова!
Она была поджарая веселая женщина, которая много повидала в этой жизни, и которая никогда не разводила философских разговоров, как я. Она, не глядя, запустила руку в рюкзак и вынула оттуда маску и складные ласты: у нее всегда был идеальный порядок во всем, зачем ей было искать, где у нее лежат вещи, понадобившиеся сию минуту? Испытав этот легкий укол зависти, я порылась в своем рюкзаке, тоже достала маску и ласты, наклонилась, чтобы достать из-под кровати пляжный тапок (который уже успела туда закинуть, садясь по-турецки на пушистый плед) и тоже встала.
Хотелось завернуть что-нибудь мудреное, чтобы замять свою такую паузу в сборах, но я решила отрешиться от всех офисных привычек, потому просто сказала:
- И я.
Мы вышли на террасу, выложенную из вполне земных плит а-ля бетон, и прямо от дверей номера увидели безбрежное море. То есть, прямо у отеля оно было совсем даже 'брежное', одомашненное: это был искусственно прорытый канал от моря непосредственно к отелю, и можно было прямо из дверей номера прыгнуть в море, поплавать, не встретив ни одного опасного местного морского жителя, а потом вернуться в номер, принять душ и отправиться завтракать.
Собственно, именно это мы и собирались проделать, и где-то даже проделали. Маринка классно плавала, она стремительно переместилась на середину 'моря', точнее, канала между нашим отелем и соседним, помахала оттуда рукой и, повозившись немного с маской, погрузила лицо в воду. Уж не собралась ли она прямо здесь искать Серую рыбу Ом, - усмехнулась я. Я поплыла неспешно и, вдыхая соленый аромат моря, смотрела над водой, откладывая момент погружения. Хорошо!
Над головой пронеслась стая темно-зеленых птиц - слишком быстро, чтобы разглядеть, но достаточно низко, чтобы понять: бояться людей или моря они не привыкли.
Так мы знакомились с морем еще с полчаса, я тоже успела опробовать маску, а Маринка - недвижно полежать на поверхности моря и медленно поплавать вдоль загораживающей сетки между каналом и собственно морем.
Мы вышли из воды и приняли душ в двух соседних душевых комнатах, перекрикиваясь через перегородку и взвизгивая иногда, когда теплая вода на миг становилась вдруг ледяной, потом горячей, а потом снова теплой.
Переодевшись к завтраку, мы отправились в ресторан отеля. Там у столика нас ожидал наш гид Роберт (имена работников здесь адаптировали под земные, я спросила его настоящее имя, но не смогла его повторить ни с третьей, ни с восьмой попытки, и согласилась называть его Робертом).
Он спросил разрешения позавтракать с нами, мы удивились, но, конечно, согласились. Пища была вся незнакомая, и, положив себе понемногу несколько разных кушаний на одну тарелку, мы пробовали, шутя и стесняясь, поскольку не знали, во-первых, правильно ли мы это едим, а во-вторых, как наши желудки в ближайшем будущем отнесутся к нашему поведению. Роберт вежливо подсказывал, чем и что посыпать и поливать, и называл то, что мы ели, русскими словами. Но груши не были грушами, макароны не были макаронами (разве что по форме), и все остальное тоже не становилось более знакомым от того, что это называли русскими словами.
Сразу из-за стола мы отправились на экскурсию с Робертом. Это была его работа, делал ее он привычно, профессионально и с удовольствием. Речь его лилась, и к акценту и некоторым нерусским оборотам русской речи мы быстро привыкли. Мы проходили по острову весь день, посмотрели и 'городскую часть', и участки местных жителей, и еще много чего, и лишь под вечер поняли, что абсолютно не голодны, но устали насмерть.
Мы знали, что время здесь идет совсем не так, как у нас, и к вечеру здесь, на Острове, у нас было бы еще только пора обедать (это если по расписанию, а не по чувству голода). Мы устали, и Роберт видел это, и предложил просто посидеть у моря. Мы с радостью согласились, а когда подошли к воде, там обнаружили удобные лежаки и тут же все втроем устроились загорать.
Здесь нас ожидал неприятный сюрприз: ровно через 15 минут нам пришлось одеться и оставить открытыми только лицо и руки, иначе все остальные части наших земных организмов могли получить опасные ожоги. Роберт наблюдал за нами без любопытства, он каждый день принимал и провожал здесь земных гостей, и ничего выходящего за рамки его опыта мы сделать не могли.
Я подсела к нему и стала расспрашивать его лично о нем. Его рабочее время еще не закончилось, и он отвечал на все вопросы ровно настолько, насколько глубоко я спрашивала. Это было похоже на игру, и я старалась задавать вопросы одновременно просто, чтобы не возникло языкового барьера, и в то же время сложно, чтобы получить более полный и глубокий ответ. Я рассказала ему о своей любви к животным, и спросила о флоре и фауне Острова. Он отвечал, и рассказал мне о темно-зеленых птицах, которых я видела утром.
Он назвал их попугаями, но добавил, что они едят водоросли и умеют плавать, а гнезда вьют на воде, и в непогоду парой уносят гнездо на берег, прячут в зарослях деревьев, а потом, когда море успокаивается, снова несут гнездо на воду и кормят малышей только на воде. А если самец или самка погибает во время гнездования, птицы из стаи относят гнездо вдового попугая после того, как отнесут свое. И иногда они не успевают вернуться за вдовцом или вдовицей, и тогда птенцы погибают...
Мне показалось, Роберта зацепило то, что я говорила о животных и птицах, а не об украшениях из 'ампира', который славился здесь. Говорили, он был мастер изготавливать из него самые удивительные вещи.
Ровно в момент, когда его рабочее время закончилось, он встал и стал прощаться. Маринка была в море, и он должен был попросить ее выйти из воды, поскольку в темное время островных суток безопасность не гарантировалась, а он за нее отвечал. И тогда я перебила его в намерении позвать ее и сказала:
- Роберт, Вы не могли бы показать мне что-то, чего не показываете в рабочее время, что не входит в Ваши прямые обязанности. То, что любите Вы сами, то, что занимает Ваши вечерние часы.
- Не хитрите, моя дорогая, мне не положено работать с туристами в нерабочее время. Кроме того, у Вас будут проблемы с карантинной службой.
- Нет, Вы не так меня поняли. Я говорю о Ваших увлечениях, возможно, о домашнем любимце, или Ваших талантах певца или танцора...
Об ампире я не сказала ни слова умышленно, потому что получила бы ровно ампир и все. Я смотрела на него в ожидании отказа, но он сказал, подумав минуту:
- Хорошо, я покажу Вам своего любимца, не домашнего, морского...
У меня перехватило дух - неужели Грустная Рыба Ом? Это было слишком здорово, чтобы оказаться правдой.
Роберт отвернулся от меня и крикнул:
- Марина, наступил вечер, Вас не предполагается в море в это время.
Вот как завернул. Ее в море не предполагается! Маринка нырнула в последний раз и медленно подплыла к берегу. Сняла ласты и, отряхнув капли с волос, подобно кошке или львице, подхватила легким жестом полотенце и отправилась в номер, в душ. Пройдя несколько шагов, обернулась, помахала мне рукой с лукавой улыбкой и пошла, больше не оборачиваясь.
Роберт повернулся к морю и издал похожий на свист, а может быть, на дельфиний ультрасигнал, звук. Сначала ничего не происходило, но потом (я сразу вспомнила Пушкинского Старика с его Золотой рыбкой) темнеющее море всколыхнула стрелка пены от ограждения в нашу сторону, и крупное тело серой рыбины, прорезав волну, оказалось неподалеку от берега. Рыба высунула нос из воды, как дельфин в океанариуме, и мотнула им справа налево. Роберт сел на корточки и протянул рыбе угощение в ладони. Она приняла его солидно, неспешно, и потерлась усатой мордой о его руку.
Роберт бережно взял ее на руки и погладил по жабрам. Она не сопротивлялась и не пыталась вернуться в воду, а закатила большие глаза с серыми длинными ресницами и мерно дышала в руках островитянина. Казалось, он взял на руки толстую лысую кошку, и та зажмурилась от почесывания шейки. Роберт говорил ей что-то тихим голосом, а Грустная Рыба Ом (это действительно была она) слушала и хлопала ресницами, вернее, не хлопала, а словно бабочка крыльями, мерно покачивала ресницами, закрывая и открывая глаза.
У нее были голубые глаза с разрезом, похожим на человеческий, и это была ну совершенно неправильная рыба: такая же неправильная, как еда за завтраком. Она называлась рыбой, но она не обжигалась от рук человека, не вырывалась и не задыхалась без воды!
Я тихонько спросила, подойдя к Роберту сбоку совсем близко:
- А она понимает, что Вы ей говорите?
- Конечно, - спокойно ответил Роберт. - Иначе - зачем бы я ей это говорил?
- Но она же не отвечает, откуда Вы знаете?
- Она смотрит на меня, - так же спокойно словно бы удивился Роберт. Видимо, я задала глуповатый вопрос, с его точки зрения, но я была гостья...
- Можно ее погладить? - так же тихо спросила я.
- Спросите у нее сами, это невежливо, она не вещь.
Я, немного озадаченная, обратилась к Рыбе Ом.
- Можно мне погладить Вас?
Ее ресницы снова сделали бабочкин взмах, и когда я посмотрела в ее глаза, я вдруг поняла, что она согласна, и словно бы шорох пронесся в моей голове. Я поняла, что она отвечает мне прямо в мозг, и я понимаю ее! Я протянула руки так, словно бы она попросила меня об этом, а Роберт, как само собой разумеющееся, передал мне красавицу Грустную Рыбу Ом.
Я понравилась ей, она хотела ко мне на руки, она разрешила мне взять ее и готова была говорить со мной! Я не знала, как реагировать, держала ее в руках, как годовалого ребенка, и уже ничего не говорила, а словно бы заглядывала в то, что хотела узнать.
И я понимала, что у Рыбы Ом есть гнездо в море, среди кораллов, и я понимала, что это не такие кораллы, как на Земле, а они только называются кораллами для моего понимания, и это неправильные кораллы Острова. И вдруг понимала, что там у нее есть дети, и она их любит, и я не знала, сколько там детей, потому что и Рыбе не приходило в голову сказать мне, сколько их было, или вообще подумать о том, чтобы их считать. Я вдруг поняла, что Рыба Ом поняла, что я с другой планеты, и она знает, что я прилетела с Маринкой, и что Маринка здесь рядом в отеле, и мне вдруг показалось, что Рыбе Ом стало грустно от этого знания. И мне захотелось оправдаться, защитить Маринку, которая ни в чем не виновата и даже не знает о том, что мы сейчас разговариваем с Рыбой Ом. И мне показалось, что Рыба говорит мне отнести ее в номер отеля, и она хочет увидеть Маринку.
Я посмотрела на Роберта и хотела спросить, не хочет ли он пойти к нам в номер отеля выпить чаю. И я имела в виду добрый русский церемониал - чай, и знакомство Грустной Рыбы Ом с Маринкой, а Роберта я звала, потому что он мне казался удивительно родным и близким, как далекий старший братишка, и без него беседа с удивительной Рыбой с длинными ресницами казалась невежливой, некорректной. И я чувствовала благодарность к Роберту за то, что он познакомил меня с Рыбой Ом: вот так, удивительно коротко, и показал мне способ общаться через мысли, и за то, что я вообще оказалась на этом Острове, и просто за все на свете. И благодарность переполняла меня безо всяких дополнительных причин, и он читал это в моих глазах и смотрел на меня невозмутимо и мудро.
Роберт ответил на незаданный вопрос:
- Я не могу пойти к Вам в номер, и у меня есть дома дела, и я должен идти. Но Вы можете взять Рыбу Ом к себе в гости, а через три-четыре часа вынести ее и выпустить в море, иначе ее дети будут голодны, и Рыба Ом будет грустить.
Он, не дожидаясь ответа, повернулся ко мне спиной и ушел. Мне показалось, что он все же расценил мое желание пригласить его как непристойное предложение. Я негромко и смущенно попрощалась и пошла в номер со своей гостьей.
Маринки не оказалось, видимо, она ушла в ресторан отеля, там намечалась вечеринка, а меня не позвала, видимо, из деликатности, предоставив провести вечер с Робертом. Я усмехнулась, а Рыба Ом удивленно взмахнула ресницами. Она не поняла, что такое из деликатности, и я не нашлась, что подумать, чтобы ей объяснить. Я взяла большое блюдо с тумбочки, положила на нее гостью (руки изрядно подустали-таки от ее веса), и села рядом в кресло. Я поняла, что Рыба Ом не против бы поесть, открыла холодильник и нашла там на тарелочке маленькие кусочки 'рыбы', подобные тем, которыми угощал ее Роберт.
Рыба брала кусочки из рук аккуратно, и ее на удивление большие мягкие губы, подобно губам какой-нибудь медузы или живого коралла, оставляли на пальцах влажные следы, и они не были противны, как слюна, они были как поцелуи рук, нежны и трогательны.
Так пролетело два или три часа, потом Рыба Ом 'сказала' мне, что ей пора. Я взяла ее на руки и понесла к морю. На берегу все было в огнях, теплый воздух пах цветами, обстановка напоминала Крым, или Египет, или Финский Залив вечерней закатной порой. В душе поднимались обрывки воспоминаний и ассоциаций... 'Все было и так, и не так' - как говаривал мне один хороший человек о своем прошедшем романе.
Я опустила ее в воду и снова поймала себя на том, что жду, что она рванется на свободу и исчезнет, как мелочь, которую мы выпускали на рыбалке в детстве. Но она покачалась в воде, чем-то напомнив дельфина, и не спеша двинулась к ограждению, вокруг ее спинного плавника не было пены, просто такая серая спина и плавник солидной Грустной Рыбы Ом.
Я пошла в номер, взяла книгу, вспоминала этот - короткий по земным меркам и длинный по здешним - день, и не читала, конечно. Пришла Маринка, стала рассказывать о шоу, одновременно разбирая вещи из рюкзака и аккуратно развешивая и раскладывая их в шкафчик. Я усмехнулась снова, отметив себе, что она ищет следы пребывания здесь Роберта, но не стала ей ничего говорить - пусть ищет, кто же против? Она как бы невзначай переставила на место блюдо из-под Рыбы Ом, наверняка отметила, что еды на блюде не было, и наверняка удивилась тем следам, которые там были, но ничего не сказала, а продолжала балагурить. Я сидела в кресле и тихонько прикалывалась ситуации.
Потом она все же обернулась ко мне и прямо спросила:
- А что, Роберт здесь не был?
Я расхохоталась, и она через миг тоже! Мы стали подтрунивать друг над дружкой, 'а я-то уж решила!', 'а ты-то уж подумала!', а потом достали фрукты из холодильника и сели перекусить. Здесь стоял вполне так на вид земной телевизор, и мы включили его посмотреть, 'шо кажуть на Острове', как выразилась моя спутница.
На деле в комнате стоял вполне серьезный аппарат, принимающий как земные телепередачи, там и изделия Острова. По первому каналу показывали островной фильм, и сейчас шла сцена из вполне земных анекдотов - о том, как муж возвращается, а там любовник. Говорили не по-нашему, но суть была предельна ясна, любовник выпрыгнул из круглого окна в море, муж схватил агрегат и стал из него громко палить водой, а Маринка переключила канал. Здесь все было гораздо интереснее: в другом фильме, земном, итальянском... происходило то же самое: муж застал любовника у жены и земляне импровизировали в том же духе. Любовник был обаятелен, жена находчива, муж смешон. На заднем плане что-то взорвалось, вспышка заставила мужа подпрыгнуть, выглянувший в окно любовник обернулся с черной чумазой физиономией.
Мы переглянулись, и Маринка снова переключила канал. Рассказывать дальше? Там показывали 'Ирония судьбы, или С легким паром', как раз когда возвращается Яковлев. На этот раз канал переключила я, и увидела, как два бегемота выясняют отношения, а бегемотиха крутится в грязи рядом...
Я выключила телевизор.
Мы легли спать, этакий дневной сон по человеческим меркам, и в потемках Маринка рассказала мне о местном товарище Олеге - земном туристе или работающем здесь землянине, или островитянине, я не вникла - который был в баре. Засыпая, я все видела Рыбу Ом, берущую из моих рук кусочки 'рыбы'.
Утром мы встали и пошли смотреть базар и сувениры. Интересного хватало, но рассказывать об этом мне сейчас лень, потому просто расскажу о вечере и утре, чтобы не рисковать наскучить вам длиннотами своего рассказа.
Мы вернулись в отель после ужина, Роберт ушел ровно тик-в-тик, а за Маринкой зашел некий молодой человек, а его приятель переминался с ноги на ногу под окнами нашего номера. Я идти не захотела, сказала, что устали ноги, а как только они ушли, побежала к морю звать Рыбу Ом. И - о чудо - она приплыла на мой зов!
Я взяла ее на руки, пребывая в некоторой эйфории от такой удачи, а Рыба Ом осведомлялась у меня о том, как прошел день, и сказала ли я Маринке о нашей встрече. Я призналась, что нет, не сказала, и мне показалось, что Грустная Рыба Ом опять вздохнула. Мы пошли в номер, и я снова кормила ее 'рыбой', а она рассказала мне старинное морское поверье о том, что раньше Рыбы Ом чувствовали боль, но потом случились страшные события в море и на берегу, и Рыбы Ом утратили такое свойство. С тех пор они разучились любить своих детей, бояться акул и радоваться восходу солнца.
Я слушала ее островитяно-морской рассказ и думала о своем, там, на далекой Земле. Я не прочь была бы пройти через что-то, чтобы перестать чувствовать боль. И уж поверьте, я бы не разучилась тогда любить, бояться и радоваться!
Не знаю, что случилось потом, но, видимо, я уснула, продолжая слушать Грустную Рыбу Ом и вспоминая и переживая свое, близкое и наболевшее...
Когда я проснулась, я лежала в своей постели, накрытая мягким пледом... а Грустной Рыбы Ом нигде не было! Я ужаснулась, вспомнив ее голодных детей, и вскочив (резкое сердцебиение заставило меня остановиться и немного прийти в себя, задерживая дыхание и придерживая аритмично вздымающееся из-под грудной клетки сердце), побежала в душ, туалет и на порог номера искать свою гостью. И - о, ужас! - я нашла ее.
Она лежала на боку на блюде, в котором я ее оставила вечером. Живот ее был вспорот, половина мяса от хребта до живота (брюхом я не могла назвать часть рыбы даже сейчас) вдоль костей вынута, кишки Маринка вынимать не стала, и они торчали и подсыхали на взошедшем уже солнышке. Рыба была жива, она смотрела на меня грустными глазами и хлопала плавными движениями ресницами на грустных глазах. И - или мне показалось? - ей было больно!
Маринка вышла из моря, подобная русалке - поджарая, красивая, блестящая, отряхивая свои волнящиеся волосы - и сказала:
- Доброе утро! Где это ты взяла такую огромную рыбу? Ты ходила в город? Прикинь, я стала ее чистить, а она вдруг открыла глаза! Я ее огрела по голове, а она все равно была жива! Мне как-то не по себе стало живую-то рыбу чистить, я мясо повытащила с одного боку, а остальное не трогала. И такое чувство было, что она плачет от боли, кошмар какой-то! Что за странные здесь флоры с фаунами! Я пожарю нам немного рыбьего мяса, пойдем...
Она осеклась, посмотрев мне в глаза.
Только что я хотела просто убить ее, а сейчас стояла и смотрела на нее, не зная, как поступить...
- Что ты наделала? - сказала я, наконец, переходя на крик. -. - Это же Грустная Рыба Ом! Она же как человек, она же... у нее дети, в конце-то концов...
Наверное, я должна была кричать что-то еще, но законы жанра как-то были не здесь и слова все потерялись, рассыпались в моей голове.
- Голодные, - прибавила я зачем-то после небольшой паузы.
Я подошла к Рыбе Ом и взяла ее на руки... Поправила ей кишки, ужасаясь тому, что делаю и... услышала ее голос в мозгу:
'Не печалься, - говорила Грустная Рыба Ом. - Мне больно, впервые с тех самых времен больно, понимаешь? И я скучаю по своим детям, мне мучительно грустно без них. Я подумала - сколько их у меня? Жаль, теперь уже не узнать... Отнеси меня Роберту, а когда он поможет, сама отпусти меня в море. Твоя подруга не виновата. Просто теперь мои новые дети будут знать боль. И любовь, и страх, и радость...'
Я сделала, как она сказала... но Грустная Рыба Ом умерла на руках у Роберта. Он смазывал ее чем-то, пробовал склеить живот, морщился от боли, когда она кричала ему в мозг. Он выпустил ее в море мертвую сам, покачивая головой и не глядя на меня. Он ничего не говорил с момента, как я принесла ему рыбу и до момента, пока рыба пошла ко дну.
Тогда он посмотрел на меня официальным взглядом и сказал:
- Ваш автобус будет через шесть часов. Всего вам хорошего и передавайте привет Марине.
Шесть часов! Я была опустошена и не хотела никого видеть. Но это был последний день на Острове, и я могла увидеть еще что-то. И я пошла к Морю, где и провела оставшееся время, вспоминая то историю Рыбы, то произошедшее с Рыбой, то происходившее когда-то со мной, то просто лежала на камнях и смотрела в небо на птиц, казавшихся парящими людьми с белыми крыльями. Тогда боль то отпускала меня, то накатывала с новой силой, и слезы бежали из внешних уголков глаз к мочкам уха, и убегали в местную землю. Ну, что потом? Потом встала, конечно, пошла к автобусу в космопорт... время никто не отменял, даже такое странное, как здесь...
Я не передала ей привет.
Мы ехали в автобусе молча, потом, не разговаривая, вернулись на Землю, а потом я уволилась, чтобы больше не видеть Маринку никогда. Но я знала, что была не права - ведь Рыба Ом знала, на что шла, знала зачем...
А Маринка не знала. И она не собиралась убивать Грустную Рыбу Ом. Она пришла домой, увидела на блюде рыбу и уставшую меня, и решила просто пожарить рыбы к завтраку, не более того, благо, что в отеле была возможность что-то пожарить при вящей надобности, и были нужные приспособы, похожие на земные тостеры...
В чем же была ее вина? Я была несправедлива и не раскаивалась в этом.
А Грустная Рыба Ом? Возможно, она сама знала, зачем приехала на остров земная мессия Маринка, сама стремилась попасть под ее нож... Зачем она рассказала мне свою старинную историю? И почему я так невнимательно слушала ее (вот ведь был бы сюжет для моей новой сказки). Может быть, она верила, что сможет вернуть своему роду утраченную способность любить, бояться и радоваться? И может быть, она вполне готова была пройти ради этого через боль. Она могла надеяться выжить и вернуться в свой мир... к своим детям... просто у нее не получилось... или у меня... или у Маринки... или у Роберта... у нас...
В тот вечер Маринка видела Красную Чайку, и она мне и Димке пробовала рассказать об этом как-то за чаем в офисе...