Небольшая комната озарена светом. На деревянных стенах танцуют солнечные зайчики, блики расчерчивают пыльный пол на неровные полосы, похожие на выцветшие полоски зебры. Комната кажется гораздо больше, чем она есть, маленькая кровать со смятыми серыми простынями чудится огромной, сюрреалистично громадной, занимающей весь пол и наползающей на потолок. В углу стоят грязный мольберт и маленькая скрипка, и вокруг них как будто создается солнечный пузырь, не позволяющий пыли и уличному шуму проникнуть внутрь.
  На трухлявой табуретке перед мольбертом сидит мужчина. Его спина сгорблена, он почти уткнулся лбом в поблескивающий от невысохшей еще краски холст, рука его сжимает кисточку так сильно, что костяшки пальцев побелели. Мужчина не шевелится, словно игнорируя и шум, доносящийся из открытого окна, и периодические стуки в дверь, и строгий голос женщины, требующей впустить ее. Мужчина невидяще смотрит на только законченную картину; на его бледных губах застыла виноватая улыбка.
  Шум за дверью усиливается, к женскому голосу прибавляется мужской; уже слышится треск ломающегося дерева. За окном, где-то недалеко, поет девочка, но ее тонкий голосок заглушают грохот падающей на пол двери, топот шагов и гул разъяренных голосов. В комнату врываются люди, они продолжают кричать, что-то говорить мужчине, но он так и сидит, застыв в сгорбленной позе со сжатыми кулаками: в каждой руке он держит по предмету. Кто-то визжит и тычет пальцем на кровать, кто-то выбегает и зовет доктора; некоторые мужчины застывают у двери, склонив голову и сняв шляпы.
  Шума за окном теперь совсем не слышно. В воздух взметается пыль, поднятая внезапно образовавшимся сквозняком, ветер треплет волосы сидящего мужчины и смятые на кровати простыни.
  Вызванный доктор подходит к кровати, но скорбно качает головой и уходит. Никто не решается приблизиться к мужчине. Он все смотрит на картину, но не видит ни освещенной полуденным солнцем улицы, ни толпы прохожих, образовавших полукруг и мешающих проходу других, ни женщины, играющей на скрипке. Ее лицо освещено тысячами солнечных бликов, она улыбается, играя с закрытыми глазами, и толпа, замерев, слушает прекрасную мелодию, льющуюся из начищенного нежными руками инструмента.
  Мужчина покачивается, почти касаясь лбом нарисованного женского лба, и откидывается назад, падая на спину вместе с табуретом. Влажная кисть вываливается из пальцев, оставляя на полу красный росчерк.
  Присутствующие замирают, женщина пятится из комнаты, что-то тихо шепча. Мужчины кидаются к художнику, но их останавливает выстрел.
  С громким стуком пистолет падает на пол, вываливаясь из ослабевших пальцев. На лице мужчины безумная и слегка виноватая улыбка, он остекленевшими глазами смотрит в деревянный потолок, рассеченный надвое ярким солнечным лучом.
  По румяной щеке скатывается алая капля, размазывая не успевшую высохнуть краску и останавливаясь на грифе скрипки. Инструмент на полу жалобно тренькает, вторя громкому звуку выстрела. Девочка на улице перестает петь, но потом продолжает, снова подставляя лицо под теплое солнышко.
  Люди в белых одеждах перекладывают с кровати тело и ругаются, потому что теперь придется приходить еще раз, а еще потому что теперь некому будет им заплатить. Женщина-хозяйка комнаты ворчит, что теперь ей отмывать стены и пол, и что вряд ли кто-нибудь снимет комнату в ближайшее время.
  Люди постепенно расходятся, возвращаясь к привычным занятиям, но никто не решается притронуться к испорченной картине и скрипке, блестящей начищенными боками. Ветер по-прежнему треплет простыни, уже замененные торопливой хозяйкой, а солнце оставляет тут и там маленьких зайчиков. Девочка на улице продолжает петь, но теперь ее песня кажется немного грустной; высокий мужчина, сняв шляпу, кидает ей пару монет и замирает, прислушиваясь к мелодии, переплетающийся с шумом улицы и громкими голосами прохожих.
  Женщина на картине улыбается, но алая капля крови перечерчивает румяное лицо, и кажется, будто она плачет.