|
- Четырнадцать ножевых?! - ахает Ксения и в ужасе зажимает ладонью рот. - Страшно Санька умер... Лёня не спешит отвечать, Лёня думает. Всегда старался верно подбирать слова, да и принято не суетиться в тех кругах, где он много лет свой. Но этот Ксенин взгляд - комсомольский, краснознамённый - трудно выдерживать, не ёрзая, и потому солидный, дорого упакованный молодой человек напряжённо выдаёт: - Обманывал он всех. Ксения кивает сочувственно, с пониманием - и Лёня внезапно выдыхает, и голос его мальчишески вздрагивает при том: - А на опознание я не поехал. А вокруг них, кормящих обжор-голубей во дворике где-то возле Патриаршьих, заканчивается кризисный одна тысяча девятьсот девяносто восьмой. Сырая муть в воздухе, сырая муть в глазах. Люди мечутся, всем подряд затариваются, пытаются выковырять хоть сколько-то своего из тех банков, которые ещё не приказали долго жить. - Дежавю? Лёня улыбается ветхозаветно: - Да, мы с тобой ещё были... Ксения опять крошит немного булки голубям, смотрит, как те топчутся временами по мыскам её сапожек, молчит. Не то, что бы нечего было сказать - но без трындящих слов порою куда правильнее. И опять на Лёнином лице проступают праотцы: - Помнишь, ты тогда сказала - как почувствовать себя богом? Всего лишь покормить голубей. "Тогда" - это счастливый восемьдесят девятый. Они только-только отгуляли выпускной, смылись от всей компании и обнимаясь по бульварам забрели на рассвете в этот тишайший дворик у Патриков, где под лохматыми тополями так хорошо целовалось им. Они не знают ещё, что через четыре года разведутся, но прежде станут друг другу первыми во всём и всём - и в радости, и, естественно, в беде. Прежде - Лёня решит, что с ним Ксеня должна жить не хуже, чем с родителями, бросит вечерний факультет и ломанётся из своего НИИ в бизнес. А она, дочь известных журналистов-международников, с детства жившая в довольстве, не поймёт его - из-за ранней смерти отца выросшего на той грани скромности, за которой уже нищета. Прежде - родители Ксени уедут в командировку и останутся на пмж, оставив Ксене и Лёне свободной квартиру. Куда Лёня приведёт бандитов во главе с тем самым Санькой на переговоры. Прежде - Ксеня будет спасать пьющего друга мужа, да так в том и завязнет. А Лёня пожалеет одинокую подругу жены. В этой точке кипения они и разведутся. Зато вскоре после развода, лишь только Санька обманом отожмёт главную надежду на стабильное завтра - квартиру Лёниного дяди, из-за чего тот с женой, дочкой и всем скарбом втиснется в малогабаритку сестры - Ксеня предложит бывшему мужу снова перебраться к ней. И в одной комнате продолжит маяться с запоями его приятеля, а в другую Лёня примется водить всевозможных ласковых девушек, одна из которых наутро вдруг попросит Ксеню: - Можно, мы поживём у тебя до свадьбы? После начнём снимать, а пока... И разведёт руками, показывая пустоту их с Лёней кошелька. Разведёт руками и Ксеня - располагайтесь, мол, о чём разговор-то? И вот девяносто восьмой. Не выдержал испытания героином второй Лёнин брак, рассталась и Ксеня с депрессией своего алкоголика. Газета, где она старшим редактором, скрипит и трещит, того и гляди, развалится. Фирма Лёни только что потеряла миллион сто тысяч рублей - мелочь, но досадно. И вот опять тот же дворик, и скамья та же самая, только голуби, наверное, пра-пра-правнуки тех, которых кормили здесь однажды семнадцатилетние бог и богиня. Вопрос уже сгустился над их головами, он уже готов разомкнуть Лёнины губы, но Ксеня опережает. Взглядывает точно в зрачки, ласково, твёрдо: - Лёнечка, я тебя люблю - навсегда. И мы не будем вместе. Тебе нужна голубка, для которой ты станешь зарабатывать свои миллионы, и шикарно их с нею тратить. А мне оно всё скучно. Лёня вздыхает - он так и знал. Хотя и надеялся. И наросшая было купеческая хитреца химерой сходит с его лица - вновь проступают те, кто читал скрижали... Он берёт руку Ксени, поворачивает ладонью вверх, смотрит на черты и резы её судьбы, целует их прощально: - Найди себя. Иди - и найди. Своего, единственного.
|