Ленка была искренняя, улыбчивая и восторженная, очень мимо поколения Next, от слова совсем. Когда Щегол привёл её к нам в тусу знакомиться, она почти сходу отчебучила незабвенное коленце.

  Квартира, которую мы тогда с моим парнем снимали и где зависали у нас все наши, рассыпалась от ветхости буквально на глазах. Ну и наше стадо тому помогало, понятно. Из паркета по очереди выпадали половицы - одну на клей присобачишь, выскакивает другая, обои угрожали близким листопадом, а в ванной плитка их опередила - отлетела напрочь. Остались только стены, покрытые сухим цементом, на который эту плитку клали ещё при бровастом генсеке. Цемент содрать возможным не представлялось, так и стояло всё это серое безобразие с квадратными вмятинами - воспоминание о былой кафельной роскоши.

  Убожество, нищета, потому что девяносто второй год, но Ленка, зайдя помыть руки, ахнула и пылко воскликнула:

  - До чего оригинальное оформление!

  Как в воду глядела - теперь, тридцать лет спустя богатенькие буратинки платят крутые бабки дизайнерам - и те имитируют на стенах навороченных кухонь пятна плесени и облупившуюся краску.

   А тогда я в нерастворимый осадок выпала: здорово же, такой чел в тусе. Но фигвам - национальная индейская изба: вскоре Щегол заставил её сделать аборт, затем бросил её, а ещё более затем она вышла замуж в Америку, потому что в России же девок как грязи, вот козёл Щегол себе по размерчику и отхватил, и в тусе больше не мелькал. Да и мы не звали.