"И сказал Бог: "Да будет свет!" И стал свет. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро. Это и был первый "день" мира", - именно так повествует книга "Бытия". И этот первый день по здравому разумению и был наречён Понедельником, днём во всех смыслах судьбоносным как для Вселенной, так и для всего её наполняющего. И лишь миллиарды лет спустя, от дня сотворения Мира знаменитые братья Стругацкие уточнили с поправкой на местный менталитет, что, дескать, "Понедельник начинается с Субботы". Мы же в свою очередь, исключительно в нашем контексте осторожно добавим, что начинается он в тяпницу.
Одним словом, как не трудно заметить из вышесказанного, Понедельник в иерархии дней недели совершенно справедливо занимает перовое и особое место, ибо, если сам Господь начал Творить в сей день, то уж нам грешным остаётся лишь следовать мудрому примеру. Собственно, именно эта логика и до сих пор подвигает подавляющее число людей начинать "новую жизнь" исключительно c Понедельника. И пускай уже во Вторник, как правило, большинство сходит с условной дистанции по совершенствованию себя или чего-либо иного, решительно заявленного накануне желаемого преображения, главное заключается уже хотя бы в том, что человек задумался о себе и своём следе в Мире. И пусть немногие доберутся с первого раза до финиша достойно и подобающе, - ведь путь этот торный и зачастую неблагодарный, - самое важное, для начала, - участие, а ...результат обязательно придёт при должной Вере и усердии...
Посему, следуя устоявшейся традиции Уклейкин, после всего, что на него со всех сторон рухнуло, включая даже божественной явление ему Воскресенской, пусть и не первый уже раз, решил начать "новую жизнь" с наступившего Понедельника, готовится к которому начал ещё вчера, вернувшись из Церкви, словно бы очистившийся от скверны.
Во-первых, вместе с Наденькой они сделали генеральную уборку комнаты, а заодно и всех иных мест общего пользования коммунальной квартиры, чему Шурупов был несказанно рад и даже лично поспособствовал, как обычно, взяв на себя руководство трудоёмким процессом.
Во-вторых, пока Воскресенская хлопотала на кухне, Володя на основании информации из пухлого конверта от Сатановского об исключительных "положительных" качествах Лопатина, сделал рыбу предвыборный статьи о том, какой замечательный человек Павел Павловичи, и почему в таком разрезе он ещё не депутат Государственной думы РФ, дабы там, на поприще законотворчества послужить Отечеству.
Так же, вскользь заметим, что после ужина, уже на основании материалов выуженных Сашкой из тайн всемирной путины, Уклейкин начал скрупулезно, взвешивая каждую букву и знак препинания, готовить статью, совершенно противоположного содержания, о чём будет сказано в своё время.
Ну, и, в-третьих, - сменив в 2 часа ночи дремлющего Шурупова на посту, Уклейкин, вновь, но с особенным усердием принялся за продолжение романа, свято памятуя об обещании данное Ему накануне в Храме соответствовать высочайшему статусу причастности к узкому кругу "коллег по цеху".
И вот сегодня на рассвете Понедельника он едва ли не впервые после офицерских сборов сделал зарядку и облился холодной водой, благо горячей не было по причине традиционной летней профилактики исключительно ради того, что бы в дальнейшем предоставить гражданам в полном объёме ныне отсутствующую и оплаченную ими услугу. Приготовив завтрак, Уклейкин отнёс его в постель благодарной Наденьке и, с забытым аппетитом наскоро перекусив, они вместе отправились в редакцию. Следы бурной свадьбы Крючкова на лице Володе практически исчезли, оставив под глазами лишь едва заметную желтизну, и более не могли удерживать его дома, дабы не давать пищу для лишних взглядов и ненужных вопросов на их основе в редакции.
Дружный коллектив газеты встретил влюблённую парочку, которая, к слову, не стала скрывать своих чувств, друг к другу, но и не выпячивала их, дежурными улыбками и недоумённым шушуканьем, когда он оказывался за её спинами. Одному Богу известно, - по каким неведомым каналам просочилась информация об их неожиданно вспыхнувшем романе, который собственно и вызвал в целом осуждающую реакцию у коллег обоих полов. Причём, так сказать, для более точного психологического портрета современников того смутного времени России, представляется не безынтересным расклад сложившихся мнений коллег Наденьки и Володи.
Итак. Мужская половина "Вечёрки" в ещё неженатой её части сходилась в том, что считавшемуся пусть и умным, но недотёпой Уклейкину не заслуженно и крупно повезло в том, что безусловная красавица Воскресенская остановила свой выбор именно на нём, игнорировав их притязания, имеющие, как им однозначно представлялось, более веские к тому основания. Женская, - почти единодушно, - осуждала Надежду, называя про себя, - дурой, ибо, считала, что такой великолепный, до невыносимой зависти, внешний вид Наденьки требует куда более выгодного ему соответствия, во всех смыслах. И вот что характерно: никто из коллектива, за исключением старшего корректора Элеоноры Генриховны Заславской, дамы многих не увядших достоинств, хотя и в почтенных летах, даже не упомянул о любви, как о единственно возможной и должной причине союза мужчины и женщины, вызвав у возмущённых коллег ещё одну волну не понимания...
O tempora! о mores!.. - ни убавить, ни прибавить, из гранита мудрости, в высеченном изречении древних латинян.
Однако к обеду градус самой обсуждаемой в редакции новости ожидаемо понизился, и работа вошла в привычное рутинное русло, медленно стекая остывающими утренними ручейками с берегов любопытства и вывешивания ярлыков: Воскресенская затерялась в лабиринтах гранок, а Уклейкин был неожиданно оторван от сочинительства очередной статьи из серии "Невероятно и очевидно" вызовом к Сатановскому.
Борису Абрамовичу, безусловно, доложили о "фишке" дня чему он поначалу также весьма удивился. Впрочем, это почти мгновенно выветрилось из его занятой головы, ибо, в ней роились куда более интересные ему мысли: официально стартовавший сегодня предвыборный марафон сулил немалые барыши, которые он мечтал, наконец, материализовать в виде коттеджа где-нибудь на солнечном побережье Испании, дабы провести там с наслаждением и без нервов остатки дней своих. И исходя из непересыхающего потока валивших валом к нему кандидатов, алкающих во что бы то не стало поиметь высокий государственный статус, дающий воистину безграничные возможности, дела складывались как нельзя лучше. И, собственно, от этого главред пребывал в прекраснейшем расположении духа и чуть ли не с порога начал обнимать ошарашенного подчинённого, как родного:
- Ну, что брат, Уклейкин, поздравляю, наслышан... так держать!..
- Спасибо... - немного растеряно поблагодарил Володя, не понимая истинных причин столь бурного и горячего к нему расположения шефа.
- Спасибо на хлеб не намажешь, - покровительственно похлопал его главред по ещё не залеченному плечу, - вот предвыборную жатву закончим, - я тебе, дружище, премиальных подброшу: будет хоть чем невесту-красавицу удивить: хочешь в свадебный круиз, а хочешь мебель в новую квартиру!
- А... вы... в этом смысле... - чуть смутился Уклейкин.
- В каком же ещё?.. - вся редакция гудит, а работа, между прочим, - тормозится, - поднял начальник в верх указующий перст, что бы подчеркнуть важность непрерывности трудового процесса, мол, "делу время, а потехи час". - Кстати, как там у тебя дела с моим маленьким, но очень ответственным поручением... тебе Наденька передала конверт?..
- Да, конечно, вот набросал "рыбу", посмотрите, пожалуйста, Борис Абрамович, а то для меня эта тема новая... - протянул Уклейкин шефу черновик хвалебной предвыборной статьи о Лопатине.
- Ничего, научишься... про Нострадамуса вон какую статью накатал, аж целый Чёрт заграничный возмутился, что б ему пусто было! - неуклюже попытался пошутить Сатановский с едва заметным раздражением, - чуть всю обедню, сволочь, не изгадил...
- Так он всё-таки снял претензии?.. - с явным облегчением спросил Уклейкин.
- А шут его знает... - не поднимая головы, отвечал Сатановский, жадно вчитываясь в предвыборный рабочий текст о Павле Павловиче, - мы твоё опровержение, кстати, - тоже отлично написал, - только, завтра, в номер тиснем: пока молчит, чёртов родственничек предсказателя, надеюсь, что пронесёт...
- Хорошо бы... - вырвалось у Володи, по лицу которого параллельно пробежались тень усталости от неизъяснимых злоключений и лучик надежды избавления от оных.
- Так-с, так... - оторвался от текста Борис Абрамович, дочитав его до конца, - а, что, - неплохо для первого раза. - Только добавь каких-нибудь трагических подробностей из биографии, нарой где-нибудь или пофантазируй немного, что б слезу из избирателя выдавить - у нас народ даже отъявленных прохиндеев жалеет, если у них горе какое-нибудь было.
- Это точно, - согласился Уклейкин с как-то неуловимой злой хитринкой в глазах, - я постараюсь, Борис Абрамович...
- А вообще, - вновь покровительственно и не без удовольствия потрепал шеф подчинённого по больному плечу, - если, Володя, так и дальше стараться будешь, глядишь скоро и отдел политики возглавишь, хватит уже всякую небывальщину сочинять, пора расти над собой и заняться серьёзной темой!..
- Что вы... - замялся польщённый Уклейкин. - Я, наверное, не потяну, - тут же добавил он, скромно и заметно растерявшись.
- Не скажи... - Сатановский, - я вон тоже не думал, не гадал, что главредом "Вечёрки" стану, после двадцати лет службы замполитом, а оно, видишь, как судьба вывернула... - Мы предполагаем, а Господь располагает... - философски заключил он, провожая с наставлениями Уклейкина к двери, словно отец сына.
- Это точно, - неожиданно для себя и главреда твёрдо согласился Уклейкин.
- Ну, а раз так, то бери свою "рыбу" и приготовь из неё к пятнице достойное блюдо, успеешь?.. - подытожил Сатановский давая понять, что разговор окончен.
- Я постараюсь... - заклинило Володю на одном и том же слове от неожиданного поворота в необъяснимо доверительном разговоре с шефом, пусть и питавшем к Володе симпатию.
- Вот и ладушки, привет Наденьке... - весело подмигнул он на прощанье Уклейкину, а когда тот покинул кабинет, развернулся и, подойдя к огромному окну, вновь с тоскливым трепетом взглянул на кремлёвские звёзды, замерев в задумчивости пока телефонный звонок очередного кандидата в депутаты не вывел его из состояния философской созерцательности действительности.
Эх... знал бы Борис Абрамович, какую бомбу невольно готовит ему и всему издательству Уклейкин, то уволил бы любимчика тут же к чёртовой матери и даже лично выплатил из собственного кармана выходное пособие, что бы тот не маячил перед округлившимися до предела глазами постоянно-подожжённым бикфордовым шнуром положенных по КЗОТу две недели.
Однако, "всему свой срок", - сказала как-то ветхозаветная Ева, сплёвывая кислующее яблоко на твердь Земную в саду Райском. Ну, и мы, памятуя о мудрой мысли первой женщины, торопиться не будем, повествуя последовательно.
От главреда Уклейкин вышел со смешанными чувствами. С одной стороны он был искренне благодарен Сатановскому за доверие и некоторое покровительство по работе, а с другой - Володя прекрасно отдавал себе отчёт, какому риску с неизвестными и, скорее всего, крайне негативными последствиями подвергает он Бориса Абрамовича в случае реализации тайного плана, разработанного у Подрываева. И сколько не прикрывайся пусть благородной и оправданной целью, - по любому выходило, что Уклейкин подкладывает под главреда изрядно вскормленную свинью вместо благодарности. При всём уважении к шефу, посвящать его в секретное авантюрное дело не представлялось никакой возможности, ибо Уклейкин на 100% знал, что реакция его будет - сугубо отрицательная, поэтому Володя в связи с особыми обстоятельствами, авансом попросил у него мысленно прощение и отправился наводить мосты к выпускающим редакторам, коих было двое: Демьян Тарасович Яценюк и Алла Ивановна Кривицкая.
С обоими Уклейкин был почти не знаком - иногда пересекался на корпоративных вечеринках, летучках и в курилке. Однако осторожно наведя справки, Володя узнал, что Демьян Тарасович - без пяти минут пенсионер, а потому относился к своим должностным обязанностям крайне внимательно. Кроме того, оказалось, что он действующий поэт, и в далёкой советской молодости в Ужгороде даже был издан его небольшой сборник стихов "Любовь и Украина", к слову сказать, в первый и единственный раз в жизни. Но мимолётная слава, так вскружила голову, а необоримая тяга к высокому слогу настолько укоренилась в его вдохновлённом сознании, что он до сих пор обильно засыпал своими произведениями все подряд литературные издательства, пусть пока и безуспешно.
Кривицкая напротив, была чужда высокой лире, ибо, обладала редким для женщин аналитическим складом ума, с успехом окончив в своё время МАИ. Но последующая постперестроечная вакханалия бардака каким-то образом забросила её в "Вечёрку", где прилежно выполняя работу, она дослужилась до заместителя главного редактора ответственного за выпуск и числилась на хорошем счету. Впрочем, среди мужской части спаянного коллектива она слыла непреступной крепостью, в том смысле, что, будучи дамой в самом соку бальзаковского возраста и свободной от брачных уз, пресекала любые притязания на свой счёт, вызывая естественное внутреннее раздражение уязвлённым эго у отшитых ею претендентов.
Смысл установления по возможности максимально коротких отношений с вышеуказанными лицами в сжатый срок, заключался в том, что бы Уклейкин смог получить доступ к сформатированным к выпуску файлам или на худой конец понять технологию этого процесса. Это и было решающей частью коварного тайного плана разработанного посредством мозгового штурма трёх товарищей в минувшую пятницу не пожалевших собственного здоровья ради благой цели, и даже невольно лишив жизни любимого хомяка Подрываева.
Таким образом, задача представлялось очень не простой, ибо, Володя совершенно не представлял себе, с какой стороны лучше подкатится аппетитным колобком к кому-либо из них, что бы, не спугнуть в зародыше столь необходимую удачу. Но деваться было некуда: выбор был сделан - на кону стояло слишком многое, что бы позорно отступать. И Уклейкин, решив про себя, что литература ему гораздо ближе авиации, - отправился в ближайшую районную библиотеку искать вышеупомянутое творение Яценюка среди прочих несчётных произведений признанных и абсолютно неизвестных авторов, коих было, как и во все времена, подавляющее число.
Задумка Володи была крайне проста в сложившемся цейтноте: прочитав хотя бы пару стихотворений Демьяна Тарасовича, как бы восхитится ими и на этой вспаханной его возможно несправедливо забытом талантом современниками почве максимально сблизится с выпускающим редактором.
Однако обойдя три ближайшие библиотеки, Уклейкин не обнаружил куце растиражированного в 60-е годы советской эпохи для потомков творчества Яценюка, чему, впрочем, не удивился, помня его некоторое, режущее слух, окраинное косноязычие.
"На нет и суда нет", - как-то на удивление спокойно про себя подумал Уклейкин, с пустыми руками пересекая в обратном направлении порог третьей и последней библиотек района за минуту до её закрытия. Впрочем, в загашнике оставались надежда на бессрочный абонемент Воскресенской в Ленинскую библиотеку и, на компьютерный гений Подрываева, хотя обращаться к Сашке за помощью в траурном свете случившейся трагедии с Флешкой Володя пока не решался, дабы лишний раз не теребить ещё не затянувшиеся временем раны души настоящего друга. Кроме того, в самом худшем раскладе, можно было, всегда рассчитывать, что всё как-нибудь само собой решится или, иначе говоря, - вновь уповать на чудо русского авось. На том Уклейкин и порешил, направившись в весьма радужном настроении домой, которое переливалось верой в лучшее, с упоением купаясь в ласковых лучах великолепного заката Московского вечера.
А пока Володя пружинистой походкой направлялся в родные ветхие пенаты, шестью часами ранее, отстояв прежде немалую очередь из подобных себе помощников Лопатина, шикарном кабинете размера не менее четверти футбольного поля его хозяин выслушивал своих угловатых помощников: "Круглого" и "Сытого".
- Ну, гуси-лебеди, что на сей раз: снова порожняк?.. - позёвывая, начал рабочую неделю кандидат в депутаты государственной думы России.
- Что вы, Пал Палыч, как можно... - стараясь тщательно взвешивать каждое слово, и улыбаясь золотыми коронками, отвечал Петя Шаров, он же - "Круглый".
- Вижу, вижу по вашим сияющим рожам, что кое-что нарыли, - крепко пожал довольный шеф руку каждому, - а ну: вываливай на стол всё что есть!
И на идеально ровное зелёное шёлковое сукно огромного стола Сеня Караваев, он же - "Сытый", распахнув настежь малиновый пиджак, аккуратно, словно карту несметных сокровищ самого Флинта, выложил немного мятую и засаленную неподписанную школьную тетрадку в клеточку без обложки.
- Так-с... - нарочито брезгливо взял её самыми кончиками холёных пальцев Лопатин, словно за кончик хвоста дохлую мышь, - вы, блин, что в ней чебуреки заворачивали?
- Никак нет, Пал Палыч... жарко: вот, тетрадка и взопрела... в кармане, - виновато оправдывался Сеня, вновь ковыряя музейный персидский ковёр ботинком, пряча глаза в уникальном ворсе.
- В следующий раз, гуси-лебеди, в таком виде работу не приму - зарубите себе на носу - ни в тошниловке... надо соответствовать высокому статусу помощников кандидата в депутаты, - начал не в счётный раз учить нерадивых помощников уму-разуму Лопатин, открывая тетрадь. - А это что?! - округлил он до физического предела глаза, будто внезапно напуганный японец.
Желтоватые листы были плотно нашпигованы хотя и крупными, но крайне неровными печатными буквами, выведенными рукой, которая, по-видимому, держала перо два-три раза в жизни.
- Вы вообще, ребятушки, в школе-то учились? - отчаянно прищуриваясь, с трудом разбирал шеф скачущие друг за другом наперегонки обрусевшие иероглифы.
- Давно... отвыкли мы, - начал в свою очередь оправдываться Петя "Сытый", - нам бы, Пал Палыч, чего попроще: прессануть кого или должок там выбить...
- Эх, гуси-лебеди, - всё в 90-х тусуетесь... учу-учу вас, а всё бес толку - сейчас мозгами бабки зарабатываются, а вы всё по старинке отжимаете, - тем не менее, продолжал Лопатин упорно читать бесконечный лекцию об особенностях текущего периода. - С кем приходится работать... хоть бы на курсы какие-нибудь записались, - в тысячный раз резюмировал он, но всё-таки держал при себе далеко неблистательного ума парочку за редкую силу, преданность и надёжность. - Хорошо, что хоть печатными буквами додумались накарябать, а то вовсе бы не разобрать...
- Ага... мы специально так нацарапали, что б вам удобнее читать было, - довольные хоть какой-то похвалой из уст грозного шефа чуть повеселевшим дуплетом выпалили они.
- Ладно... проехали, - смягчился Лопатин. - Так-с... Выходит, что из 120-ти квартиросъёмщиков всего 14 взяли смотровые ордера и только троё из них согласились на Южное Бутово, - не густо... хотя всего за три дня... ну, поглядим-поглядим... А это, стало быть, актив народного сопротивления исходу коренных Москвичей из столицы?
- Ага... четыре терпилы... - аккуратно подглядывая из-за плеча в тетрадь, услужливо поддакивали шефу помощники.
"Пинсионеры Шурупов и Звонарёва" - продолжал расшифровку клинописи Лопатин, сокрушённо покачивая головой, как учитель словесности, проверяющий сочинение неисправимого двоечника, - охо-хо... пенсионер через е пишется, олухи царя небесного.
В ответ подопечные лишь традиционно виновато шмыгнули носами, молча, переминаясь с ноги на ногу, как ломовые жеребцы в стойле, почёсывая огромные бритые затылки.
- И "...бугай из метро с Уклейкиным кажися газетчиком" - наконец дочитал он до конца, смахивающий на тяп-ляп составленный ребус отчёт, наглухо хромающих по грамматике и синтаксису "учеников", и откинулся в мягкую глубину огромного из реликтовой кожи нильских аллигаторов кресла. - Нда... высокий штиль... - после минутной паузы осмысления, капнул себе сотку грамм "Лопата" эксклюзивного коньяку, что бы потушить неугасающий фитиль возмущения вопиющей безграмотности. "...с Уклейкиным кажися газетчиком...", "... с Уклейкиным кажися газетчиком..." - неприятно звенело в голове шефа.
Однако приняв последний оборот шефа за очередное неудовольствие, Петя и Сеня, на всякий случай, наперебой принялись уточнять устно то, что коряво изложили, с позволения сказать, - письменно:
- А бабка эта - походу партизанила... или в ЧК работала, ей Богу, - чуть мне в кадык не вцепилась... зверюга!
- Да и у деда метла путём подвешена... пипл аж по самые гланды хавает...
- А который из метро мужик - вообще беспредельщик - майки на груди рвёт, здоровенный бычара!..
- А журналюга этот - так себе... очкарик недоделанный, сразу видать - хлюпик... хоть и упитанный...
- Стоп! Прям детский сад... на базаре... - оборвал их резко Лопатин, - до 62-го размера доросли вы, гуси-лебеди, а главного так и не поняли: вот как раз от таких очкариков Л... Лейкиных или как его чёрта - Уклейкин и жди подляны... тем более от журналиста...
- Угу, - вынужденно согласились помощники с мудрым шефом, вновь, качнув головами, шмыгнув носами и неуклюже перетаптываясь.
- Значит так, горе-следопыты, - начал подытоживать Лопатин, взглянув на внушительные напольные золотые часы, расположенные в углу кабинета стилизованные под Спасскую башню Кремля. - Я на днях заскачу в жилищный департамент и выпишу местной бюрократии хорошего пинка, что б шевелились лучше за мои кровные, а вы, без палева продолжаете наблюдать и аккуратно агитировать - рекламный материал возьмёте у секретарши. И главное, - никакой самодеятельности, действуем в рамках закона, а там видно будет... Хорошо бы, конечно, кого-нибудь в штабе завербовать... или свои уши туда тиснуть, - как бы вслух рассуждал он, - но у вас, ребята, боюсь, мозгов не хватит... Ну, всё, надеюсь, ясно?! - раздался контрольный вопрос шефа.
- Так точно! - по-военному бодро отрапортовали помощники, радуясь про себя уже тому, что в этот раз всё обошлось без особых проколов.
- Ну, тогда по коням, орлы! - подхватил боевой задор подчинённых Лопатин, решительным взглядом указав на выдающуюся бронзовую дверь с изумрудно-рубиновыми барельефами профилей Ивана Грозного и Петра I.
Однако "орлы" неохотно седлали приказ главнокомандующего, продолжая, словно стреноженные топтать ковёр, едва пятясь к выходу.
- Что-то ещё, гуси-лебеди? - слегка удивился шеф.
- Там это... - замялся "Сытый", - ...пришлось бабули заслать в ЖЭК... паспортистке и ещё одному дядьке...
- Сколько?.. - привычно спросил Лопатин, услышав традиционную причину заминки, и открыл безразмерный ящик стола, полностью забитый ограниченно и полностью конвертируемыми купюрами...
- Триста бакинских... - выдавил из себя "Круглый" хорошо поставленной сожалеющей интонацией, 100% -но зная, что шеф всегда компенсирует затраты, даже если они завышены в разумных прелах.
- Каждому... - подобно одному их колоритных героев неповторимой советской кинокомедии "Операции "Ы" скромно уточнил Сеня, и также нарочито тяжело и грустно выдохнув, и вновь начал нервно ковырять изящное персидское произведение искусства ручной работы тупым носком ботинка не менее известной питерской фабрики "Скороход".
- А вы, ребятушки, часом не переплатили? - скорее ради проформы и укрепления дисциплины спросил "Лопата" нарочито пристально заглядывая в глаза помощникам, великолепно зная столичные расценки за подобные, нарушающие закон услуги.
- Как можно, Пал Палыч, - преданно заморгали они, едва заметно розовея, словно два здоровых вызревших для холодца хряка завидевшие вдалеке хозяина с огромным тесаком.
- Ладно, пошутил я, - тем не менее, прохладно улыбнулся шеф, - держите с премиальными штуку баксов - на сей раз отработали почти без изъянов.
- Ага... - искренне расплылись в неестественных улыбках подопечные по причине редкого появления оных на своих в целом хмурых физиономиях.
- А ты Сеня, - тут же прервал мимолётную радость на лице "Сытого", - пришли-ка, родной, взад сотку за порчу персидского ковра, я тебя, блин, сто раз предупреждал.
И зелёная банкнота с изображением Линкольна беспрекословно перекочевала из огромных ручищ помрачневшего Семёна в карман бархатного с золотым подбоем халата Пал Палыча.
- Всё! - находясь в хорошем профите, несмотря на упущенную по глупости сотку зелёных американских енотов, так же бодро подтвердили они.
- И впредь, гуси-лебеди, за базаром своим следите, - не на кичмане, - обстоятельно напутствовал повеселевших помощников Лопатин. - Сами знаете - как только осенью в государственную думу выберусь, так тут же будем на международный уровень выходить. А вы, непутёвые, всё по фене, как в лихие 90-е ботаете... опозорите меня в каком-нибудь Брюсселе на всю Европу, - скандала не оберёшься, англосаксы любят из мухи слона раздувать, хлебом их не корми. Так что в последний раз предупреждаю: учитесь английскому языку, хорошим манерам, грамоте, но... - угрожающе вознёс унизанный редкой красоты и ценности перстнем указательный палец, - ...но, в свободное от работы время, если не хотите болтаться безработными в подворотнях, отжимая до первого шухера цацки у терпил... и это в лучшем случае.
- Мы постараемся, Пал Палыч, - вновь синхронно отдуплились быковатые помощники и учащённо кланяясь подобно китайским болванчикам, с неописуемым облегчением покинули утопающий в роскоши кабинет могущественного шефа...
- Не сомневаюсь... - уже в звенящую пустоту мечтательно выдохнул Лопатин, и, важно подойдя к огромному хрустальному глобусу, - властно крутанул его вдоль собственной оси, на минуту задумавшись о чём-то сокровенном, пока очередные помощники не запросили у него аудиенции.
Глава 2
Вечер Понедельника так больше и не принёс хоть сколько-нибудь существенных новостей с полей двух противоборствующих лагерей накануне неизбежной схватки, разве что Звонарёва доложила вечером штабу, что сегодня за смотровым ордером обратилась только одна семья, и это вдохнуло в него свежий воздух осторожного оптимизма. Похоже, ситуацию удалось локально переломить без особенных на то усилий, что не могло не радовать лидеров народного сопротивления, ибо, говорило о, в целом, высокой сознательности жильцов и их готовности к защите своих, пусть отчасти и шкурных, интересов.
Более того, чуть забегая вперёд, отметим, что во Вторник в Департамент жилищной политики Лефортово и вовсе никто не явился за ордером, оставив соответствующих работников администрации в полном недоумении, о чем один из них, будучи на конкретном кормлении у Лопатина, ему незамедлительно и сообщил, через своего непосредственного начальника в конце дня.
И это несмотря на то, "Круглый" и "Сытый", которым не пришлось долго уговаривать местного почтальона уже известного нам экстравагантным одеянием, ещё к обеду понедельника выполнили часть хитроумных поручений их могущественного шефа. Гоша Горемыкин, едва робко подняв снизу вверх побледневшие глаза на двух характерных типов в малиновых пиджаках, которые его как бы случайно встретили в глухом переулке, сразу всё понял без лишних слов и уже к вечеру скрупулезно рассовал под двери и почтовые ящики жильцов новую партию буклетов о Южном Бутове. Из ярких глянцевых рекламных проспектов вновь выходило, что проживание в любом ином месте Планеты - есть сущая дичь, жлобство, безвкусица, моветон и откровенная глупость или иными словами - пустое, некомфортабельное прожигание времени и без того куце отпущенного человеку свыше.
Вообще же второй день текущей недели был весьма скуден на выпуклые новости, достойные развёрнутой подачи. Хотя... как знать, памятуя о так называемом "эффекте взмаха крыла бабочки"... Что в итоге явится первопричиной того или иного судьбоносного события изначально одному Богу ведомо, а нам, грешным, - лишь постфактум. А посему, что бы, не упустить что-нибудь на поверхностный взгляд кажущееся пустяшным, - не поленимся и изложим всё по порядку.
Итак. По заведённому с незапамятных времён порядку застрельщик бытия Понедельник благочинно уступил место младшему брату Вторнику.
Уклейкин, встав рано, вновь окатил себя относительно прохладной водой (горячую так и не включили) и сделал плотную зарядку, после чего опять сварив кофе и нарезав бутерброды, отнёс завтрак Наденьки в постель, чему последняя была несказанно рада и благодарна. Едва влюблённая парочка покинула коммунальное гнёздышко, отправляясь зарабатывать в редакцию хлеб насущный посредством творческой самореализации, с дачи вернулась Роза Карловна, заполнив собою только что образовавшуюся пустоту, хотя грозилась это сделать утром Понедельника. Но цветы, составляющие её основную статью никогда не декларируемых доходов, в образовавшейся в Московском регионе жаре требовали дополнительного полива, и Флокс, недолго думая, скорректировала план своего активного участия в помощи штабу на сутки, также памятуя и о сбыте оных в местном ЗАГСе и его окрестностях.
Шурупов же в 9-ть утра узрев в коридоре до нервного зуда знакомый силуэт Розы Карловны, по выдрессированной годами привычке было шарахнулся, как задремавший кот от вдруг внезапно появившегося перед усами сторожевого пса, к себе в комнату, но был проворно схвачен за воротник железной рукой соседки. Но неожиданно заискивающая пусть и увядающая улыбка её вкупе с ласковым, как и в минувшую пятницу, приглашением на чай с тортом, вернули ему чувство внутреннего равновесия и последующей уверенности, когда он вспомнил причины такого разительного поведения по весьма убедительной версии Уклейкина.
Более того, Василий Петрович воспользовался положением и, оставив вместо себя на дежурстве Флокс, предварительно снабдив соседку инструкциями, отпросился до после обеда к товарищам по партии, дабы сверить политические часы и ещё раз заручится поддержкой в случае активизации конфликта, что и было с успехом реализовано.
После обеда отпросившись с работы, Воскресенская по настоятельной просьбе Володи и на основании бессрочного абонемента Ленинской библиотеки, так и не удалось найти в её уникальных запасниках хоть маломальского упоминание о творчестве Яценюка. Однако Наденька не опустила нежных рук и, заехав вечером к родителям, начала методично обзванивать однокурсниц филфака родной альма-матер, что бы с их помощью выйти на неуловимый поэтический след Демьяна Тарасовича в виде худосочной брошюры "Любовь и Украина". Большинство её подруг-филологов, даже после перестроечной чехарды в силу особой специфики полученного образования было разбросано по различным учреждениям, так или иначе, связанных с литературой: от библиотек до издательств и, следовательно, пусть и призрачная надежда отыскать избранное творение выпускающего редактора "Вечёрки" ещё теплилась.
Далее. С полудня до обеда в местном отделение милиции на стол дежурного легло сразу два заявления с одним и тем же адресом, а именно, - Красноказарменная 13, вызвав у принимающего документы молодого лейтенанта плохо скрываемое раздражение. Причина подобного не подобающего поведения служителя закона лежала тогда, увы, на поверхности и не представляла никакого секрета, ибо, система МВД зеркально отражала общее деградирующее состояние российского общества после навязанных ему очередных псевдо переменах к лучшему. Почти любое зарегистрированное заявление гражданина на фоне общего профессионального упадка с высокой степенью вероятности, могло превратиться в не раскрытое дело, именуемые на милицейском сленге "висяком", за обильное наличие которых начальство всякий раз жёстко выносило подчинённым остатки и без того измученного пустопорожними реформами мозга.
Тем не менее, хоть и со скрипом, но офицер принял оба, официально занеся в журнал регистраций правонарушений не сознательных граждан. Первое - милиционер акцептовал во многом потому, что оно было представлено лично темпераментной Агнессой Моисеевной Стуканян, в котором настоятельно требовалось найти и обезвредить банду хулиганов, терроризирующую её законопослушное семейство круглые сутки, протыкая колёса "Жигулей" с ужасающей частотой и с дальнейшей непременной материальной компенсацией нанесённого ущерба. Вторая же петиция была составлена обаятельным прорабом СМУ No66 Китайцевым, о порче вверенных ему заказчиком бульдозеров посредством кражи с оных аккумуляторов и прочих деталей, нарушающих должную их эксплуатацию и срывающие план сноса дома по вышеуказанному адресу. Завораживающая развязная флегматичность бывалого Суринамом Занзибаровича, да ещё обладающего уникальным именем, смотрелась куда как убедительней истерик сотни Стуканянш и также в определяющей степени повлияли на положительное решение дежурного.
Надобно заметить при этом, что информацию о варварстве по отношению к технике прораб получил анонимно (анонимно женским голосом) по телефону, номер которого был предусмотрительно вывешен на табличке о подрядчике СМУ No66 на столбе рядом с помойкой между Жигулями Стуканян и бульдозерами. Многоопытный Китайцев лично явился к месту происшествия, и визуально убедившись в отсутствии фар и прочей мелочи, ничего не трогая, дабы случайно не уничтожить улик в виде отпечатков пальцев злоумышленников вызвал наряд милиции, который всё и запротоколировал.
По горячим следам прибывший наряд так ничего и не смог определить, ибо они, похоже давно остыли и более того, - были начисто затёрты, по-видимому, опытными преступниками. Также совершенно не было понятно: орудовала слаженная группа джентльменов удачи или вор-одиночка. За неимением подкреплённых уликами версий подозрение милиции от гнетущей их безысходности пало на актив штаба, о котором услужливо упомянула, мгновенно появившаяся невесть откуда Агнесса Моисеевна, с тем расчётом, что быстро покончив с бульдозерами, оперативники тут же займутся её Жигулями.
Однако стражи порядка даже и не думали расточать на неё своё драгоценное время, лишь кисло взглянув на груду уныло-ржавеющего металлолома с вторично проколотыми колёсами именуемого с позволением сказать авто, на которое их всячески пыталась натравить Стуканян. Причиной такого брезгливо-равнодушного поведения милиционеров послужил не отвратительно-утилизационный вид частного транспортного средства заявительницы, а произнесённое Китайцевым как бы вскользь, но исключительно для их ушей всего лишь одно, но очень влиятельное в районе и его окрестностях имя: Пал Палыч Лопатин, который в одном лице был заказчиком, подрядчиком, а также - собственником запланированного к строительству объекта на месте ещё не снесённого дома.
Таким образом, вокруг дома сложилась напряжённая криминальная обстановка, о чём, скрипя зубами, было доложено вышестоящему начальству УВД района, которое взяло чрезвычайную ситуацию на карандаш и в свою очередь поручило нижестоящим инстанциям в самые кратчайшие сроки ликвидировать очаг правового беспредела. Объединив, оба дала в одно, разобраться с оным, было поручено уже известному нам опытному следователю майору Чугунову Х.З., на котором, если кто вдруг забыл, весело незавершённое дело Уклейкина, проживающему по тому же злополучному адресу.
Собственно это явление наряда милиции по поводу варварски обнесённых бульдозеров и стало главной обсуждаемой новостью истекающего временем вторника, когда люди, яки усталые пчёлы, начали, тяжело барражируя, слетаться в коммунальный улей, для восстановления сил к завтрашней очередной их растрате.
В кулуарных разговорах на кухнях, большинство жильцов, поначалу склонялось к версии, согласно которой вина падала на Звонарёву ввиду её постоянных публичных угроз в сторону властей всех мастей, жаждущих ради очередных нечестных барышей лишить её возможности провести остатки дней в благоухающей тени вековых лип родного Лефортова. Однако противники этого поверхностного предположения в пух и прах разбивали обвинения железобетонным аргументом, о не подъёмном, для Зинаиды Ильиничны весе бульдозерного аккумулятора, масса которого была не менее трёх пудов, коих исчезло в лабиринтах мегаполиса аж четыре штуки.
Некоторые, впрочем, грешили подозрением на пронырливую неразлучную троицу - Толю, Колю и Егорыча, которые ради внеплановых граммов спиртосодержащей жидкости могли отчебучить всё что угодно, правда, стараясь не переступать линию закона, которая, надобно сказать, - давно и изрядно истёрлась под их неуёмными ногами. Но и у этой в целом небезосновательной версии нашлись критики, говорящие, мол, что б тщательно и без шума провернуть операцию по обильному изъятию внутренностей бульдозеров, надобен навык работы с инструментами, а это вечно не просыхающее трио кроме стакана ничего в дрожащих руках последние лет двадцать не держало. Да и связываться с ними для выяснения возможного их правонарушения, добавим откровенно, - мало, кто из рассуждающих по этому поводу жильцов горел желанием.
Были и вовсе оригинальные версии, в которых среди прочих упоминались залётные банды гастарбайтеров сникающие по ночам хлеб насущный, шастающие в поисках кладов и приключений по канализациям диггеры, прораб Китайцев в сговоре с некими страховщиками и едва ли не марсиане. Но все они, не выдержав копеечной претензии логикой, так и растворились в закатывающемся за горизонт бытия втором по счёту июньском Вторнике 2006 года от Рождества Христова.
В общем, дом, не найдя общего знаменателя по бульдозерному делу, так и заснул в лёгком нервном предвкушении развязки посредством официального следствия. Но реально, сдерживая волнение, тихо психовал по вышеуказанному поводу, в одночасье, лишившись сна, аппетита и покоя, Степа "разводной ключ", никак не предполагавший такого скорого и бурного развития событий. Впрочем, к рассвету и его измученный тайными терзаниями совести организм сдался под агрессивным напором добившего его организм крайне мрачного чёрно-белого сна, мутного бессвязного содержания.
Стоит оставить в памяти, как говорится, на всякий практический случай и тот интересный психологический эскиз, что, вторичное вспарывание колёс убитого судьбой и дорогами авто Стуканянов осталось как бы незамеченным всегда внимательными к чужой беде соседями. Все об этом, безусловно, знали и при встрече с разгневанно-раздражительной Агнессой Моисеевной даже сочувственно качали головами, говоря ей вслух, что-то типа "ай... ай, какое горе, - и куда только милиция смотрит?" Однако выглядела эта солидарность не своему несчастью, - не искренне, как в целом фальшивая, дежурная улыбка Запада.
Более того, если большинство реагировало про себя в основном нейтрально, то нашлись, пусть и немногие, которые про себя уже добавляли: "так тебе, змеюка, и надо!" И вот уже эта последняя ремарка была вполне искренняя, ибо исходила из сердца человека по разным на то причинам и, вероятнее всего, - сугубо личного свойства вследствие известного несносного характера потерпевшей.
Кроме этого, в восьмом часу вечера к Уклейкину вбежал взмыленный Серёга и торжественно показал 3-х литровую банку, на дне которой беззаботно дремал похожий, как два капли воды, на нелепо погибшего Флешку хомяк. Володе от неожиданности даже показалось, что это он и есть, чудесным образом воскреснувший, но практичный Крючков мгновенно развеял было наметившуюся в сознании друга очередную неизъяснимую мистификацию:
- Ну, что, брат, похоже это пушистое среднее между хорьком и мышью на Сашкиного бедолагу?!
- Близнецы! - уже открыто восхитился Володя поразительной схожести потешных грызунов, один из которых прежде чем трагически кануть в лету, явился ему в ужасном сне, - я поначалу даже оторопел малость...
- То-то, знай наших! - не без гордости и, как всегда, задорно воскликнул Серёга, - я после работы всю "птичку" раза три оббегал, пока этого хомяка нашёл. - Вроде бы все на одну мордочку, как китайцы, а приглядишься эдак с пристрастием - ан нет: то рожица глупей, то усики короче, то шёрстка не так блестит, то глаз не так косит... то даже прикус не тот.
Тщательность подхода Крючкова к делу в очередной раз восхитительно поразила Уклейкина, при этом, упоминание им о прикусе хомяка вынудило Володю нервно передёрнуться, ибо, вновь ярко освежило в памяти давешнюю апокалипсическую картину сновидения, в котором ныне покойный Флэшка остервенело вгрызался в его ухо.
- А он плясать-то умеет?.. - совершенно неожиданно для себя и, как оказалось, для Серёги спросил Уклейкин.
- О, блин! а я и не спросил у продавца... совсем из головы вылетело... - растерялся, немного расстроившийся он.
- Да брось, Серёга, - где ты видел, что б на рынках пляшущих хомяков продавали... - тут же успокоил его Володя, - их и в цирке-то, наверное, нет... - это я так - шутейно...
- Согласен... - успокоился мгновенно Крючков, обретя вновь бодрое расположение духа, - ничего Сашка и этого хомячеллу научит цыганочку отжигать!
- Факт! Кстати, как он сам-то, отошёл или ещё в печали?
- Внешне ничего, вроде, а в душе, наверняка, тоскует - любил он его...
- Да уж... любовь она, как огонь, - может и согреть и спалить дотла, - выдохнул понимающе Уклейкин, вспомнив нежно любимую Наденьку, которая тут же в пяти метрах в его комнате сосредоточенно разбирала взятую на дом работу.
- И не говори... - философски-покаянно кивнул ухоженной модной причёской головой Серёга. - Я чего собственно к тебе забежал, - словно бы опомнился он, - Сашка-то наш делся куда-то...
- Как это... пропал что ли?! - насторожился Володя.
- Ничего не знаю, Вовка, я с птичьего рынка как хомяка купил, так сразу к Подрываеву и метнулся - хотел это чудо в банке от нас подарить, что б хоть как-то Сашку утешить: может мы действительно спьяна его хомяка до бесчувствия перекормили...
- Вполне возможно... - вынужденно согласился Уклейкин сокрушённым голосом, - я, например, вообще мало что помню...
- Ну, так вот... - продолжал встревоженный Крючков, - звонил-звонил я ему в дверь - тишина, как на кладбище, и главное - мобильный недоступен. - Я даже чего-то волноваться начал - не случилось ли что?..
- Брось... Серёга, - вновь начал успокаивать Уклейкин друга, - а то ты Подрываева не знаешь: куда-нибудь забурился наш компьютерный гений с такими же хакерами или с девчонками шуры-муры разводит - молодой ещё... вот и бесится неизвестно где...
- Может и так... - гораздо спокойней выдохнул в задумчивости Крючков, - а всё равно что-то мне на душе как-то муторно...
- Пройдёт... - продолжал, словно опытный психолог, вербальную терапию Уклейкин. - У меня тоже два дня после тяпницы душа отмокала в терзаниях, думал на лоскуты изорвётся... и ничего - отошёл, вроде. Может, чайку, чего мы в дверях-то стоим?..
- Нет, спасибо, я и так как сто эстонцев торможу, - лучше возьми, дружище, хомяка пока Сашка не объявится, а то у меня Светик грызунов всяких жуть как боится...
- Да ну?.. - чуть улыбнулся Уклейкин, - у неё же мама ветеринар, сам же говорил, что она всяких тигров со львами на раз строит.
- Гм... ты не поверишь, дружище, тёща тоже как мышонка булавочного увидит - мухой на стол взлетает с визгом - парадокс...
- Да уж, загадка природы... - пожал плечами Володя, - ну, давай тогда твою зверюгу - надеюсь, что Наденька от него на люстру не полезет... А в случае чего - Петровичу одолжу, - он, говорит, после войны, пугаться разучился, а уж за чекушку - крокодила рядом с собой спать положит.
- Классный дядька! - выразил своё искреннее восхищение фронтовиком Крючков, - веришь ли, я после того как он тут у вас во дворе речь зажёг, "Капитал" Маркса взялся читать.
- Мощно, ну и как?! - удивился Уклейкин неожиданному увлечению друга, в своё время проштудировавший труд знаменитого немецкого теоретика коммунизма, который едва до основания не стряхнул весь мир.
- Да я прочёл-то с гулькин нос... - чуть смутился Крючков, взглянув на часы, - но честно скажу, - пока не впечатляет Карл шалом Генрихович, - муть какая-то... и как только народ на баррикады повёлся ума не приложу.
- Маркса, Серёга, с наскока не возьмешь, - писал, чёрт, основательно и весьма убедительно, но слог действительно тяжёлый плюс издержки перевода, а на кровавую бузу людей уже другие вели, с револьверами в руках и с "Капиталом" за пазухой, из которого соорудили что-то типа библии для кучерявых революционеров-подвижников, прости Господи. "Да что ж это такое!.. - автоматически, как приобретённый рефлекс на нечто ужасное, отложилось в голове Уклейкина, - и этот, блин, Карл, со всех сторон черти обложили...".
- Ладно, тебе видней... - небось, этого дьявола наизнанку вывернул ещё в институте? - в несчетный раз отдавал должное известной эрудированности и начитанности друга Крючков с едва уловимой интонацией белой зависти.
- Был грех... - но нисколько, Серый, не жалею... хоть и пришлось изрядно попотеть, - не без гордости подтвердил Уклейкин, - всё-таки много интересного и полезного узнал при неоднозначности его выводов.
- Ну, и к лешему его тогда!.. - в случае чего Ильича от пыли ототру - у меня полное собрание на антресолях давно томится, - Ленин, вроде, попроще излагает и даже с огоньком, - закруглялся Крючков. - А сейчас, брат, извини, мне домой дуть надо: Светка уже два раза звонила; держи хомяка, только салом не корми - не дай Бог и этого стошнит до смерти...
- Добро... - ответил Володя, аккуратно принимая из рук в руки хомяка в банке, который неожиданно очнулся и, как показалось, Володе многозначительно подмигнул ему, отчего он вторично за не полных пять минут внутренне неприятно содрогнулся.
- Вот и отлично... давай краба, и я - полетел! - заключил удовлетворённо Крючков, пожав на прощанье взмокшую от нахлынувшего вдруг подспудного волнения ладонь друга.
- Лети, Серёга, лети... - отстранённо прошептал немного растерявшийся Уклейкин вслед исчезнувшему в сумраке лестничной площадки Крючкову, и озадаченный неприятной галлюцинацией попятился с выведшим его из состояния относительного душевного равновесия хомяком в комнату.
- Ой, какая прелесть, откуда это?! - как маленькая девочка воскликнула Воскресная, увидев окончательно взбодрившегося от постоянного сна пушистого зверька, и едва не захлопала от восторга в ладоши.
- Серёга просил день-другой подержать его у нас, если ты не, конечно, не возражаешь, Наденька... - всё также слегка растерянно ответил он.
- Что ты, Володя, как можно, он же такой смешной, и симпатичный, - подлетела она бабочкой к банке и, улыбаясь, стала с нескрываемым любопытством разглядывать хомяка. - Смотри, какие, шёрстка, хвостик, усики, носик и зубки, наверное, острые-острые?!..
- Это точно... - согласился Уклейкин, непроизвольно проверив целостность мочки своего уха ощупью и, передав банку с грызуном Наденьке, побрёл к недремлющему Петровичу уточнить график ночного дежурства, что бы в работе над рукописью забыться от навязчивых ассоциаций.
На этом собственно в исследуемом нами ареале главных и не очень героев вышеописанный Вторник и был перевёрнут временем, как микроскопическая страничка бесконечной книги бытия.
Глава 3
На следующий день, ровно в 10:00 к зданию Департамента жилищной политики Лефортово подкатил шикарный серебряный Mercedes с позолоченными бамперами, в сопровождении огромного чёрного джипа "Круглого" и "Сытого". Из первой машины, как спецназ ГРУ из прижавшегося к земле военного вертолёта, выскочили три мощных личных телохранителя и, осмотревшись, почтительно открыли заднюю дверь, из которой величаво и вразвалочку вышел Павел Павлович собственной персоной.
Столь относительно ранний визит депутата Мосгордумы, кандидата в нижний Парламент РФ, а также не мелкого строительного магната, был вызван вчерашним звонком из прикормленных источников в департаменте о том, что упала до нуля явка за ордерами жильцов дома, где он запланировал новый проект и, который по этой причине стопорился. Кроме того, обычно приподнятое настроение олигарха, подпортила, просочившаяся неприятность из некоторых особо питаемых им милицейских недр об акте форменного вандализма по отношению к бульдозерам его СМУ No66 всё по тому же злополучному адресу. Вкупе это ни сулило нечего хорошего руководящим сотрудникам департамента, а равно и всему иному персоналу, но чуть позже от вздрюченого Лопатиным непосредственно начальства, как говорится, строго по иерархии "пищевой" цепочки или пирамиды - кому как нравится.
Тем не менее, высокую сторону, словно многоопытный швейцар, у чёрного входа учреждения уже лично ожидал начальник сего заведения Половиков Евгений Викторович с не менее прогнутой когортой замов, извергающих из себя подобострастные, отточенные до "совершенства" шершавой служебной лестницей дежурные, едва ли не мёртвые улыбки.
Однако Павла Павловича встречали не только услужливые до отвращения чиновники, но и тщательно загримированный активный член штаба народного сопротивления, бесподобная Зинаида Ильинична Звонарёва. От проницательного взгляда бывшей партизанки (хотя, как известно, бывших не бывает) не ускользнул вызывающий справедливое раздражение рядовых граждан отблеск дорогущих иномарок, которые обогнув здание, подъехали к нему с заднего двора. Мгновенно сориентировавшись, она метнулась за авто и залегла в близлежащем густом кустарнике шиповника, стойко, как в армейском уставе, перенося тяготы и лишения его колючек и пристально всматриваясь в происходящее действо через выданный для общего дела Шуруповым трофейный морской бинокль. Помимо этого, она была вооружена подаренным ей накануне Коловратовым за проявленную смелость и находчивость миниатюрным фотоаппаратом, которым выдающийся метростроевец-забойщик был в свою очередь награждён за ударный труд на юбилей Московской подземки.
Богатый опыт проведения боевых действий в тылу врага подсказывал бабке Зинаиде, что, судя по безумно дорогим автомобилям и безуспешной попытки скрытно от простого народа проникнуть в департамент с заднего хода, приехали какие-то важные прохиндеи. "Возможно, это было как-то связано с их домом" - мелькнула искрой мысль в её седой, покрытой платком цвета хаки голове. Она ещё чётче навела окуляры раритетного бинокля и, стоически вжавшись в иглы шиповника, до предела навострила уши, хотя расстояние до объекта наблюдения было метров пятьдесят.
И интуиция Звонарёву не подвела: из джипа с нагловатыми рожами выгрузились знакомые ей до мгновенно проступившего зуда возмездия быковатые помощники Лопатина "Круглый" и "Сытый", - и фотоаппарат застрочил как легендарный пулемёт "Максим" - отчаянно и кучно. Более того, от гнева рука её машинально достала специально припасённое для подобных случаев шило, посредством которого она планировала нанести материальный урон противнику, лишив его манёвренности в городе через прокалывание шин. Но коварную диверсию пришлось отложить до лучших времён, так как не вся охрана проследовала за своим шефом в логово департамента: два здоровущих шкафа в чёрных зеркальных очках и костюмах остались курить рядом с автомобилями.
Ввалившись в кабинет Половикова, как к себе в офис, Лопатин плюхнулся в его кресло, и по-ковбойски закинув ноги на стол, начал метать громы и молнии в уныло и беспомощно стоящего на казённом коврике по стойке смирно начальника Департамента.
- Я тебя, Жека, для чего на эту должность пропихивал, а?!!
- Что б, т... так сказать, содействовать... - промямлил он в ответ, заикаясь в волнении, словно вдрызг проштрафившейся школьник пред завучем, великолепно зная мощь и дальнобойность гнева, скажем нейтрально, - своего негласного, но очень грозного и авторитетного куратора.
- А почему тогда явка за ордерами упала из моего дома?!! - тут же добавил Лопатин бронебойных фугасов, - ты, что, дружок, первый день замужем или мы до этого мало домов расселили...
- Но, Пал Палыч, м... мы сделали всё, как и всегда... по инструкции... - бледнел больной поганкой Половиков, покрываясь холодной испариной, так и не смея поднять с пола глаза.
- Ты свои инструкции засунь себе и своим бюрократам в задницы!!! Видишь, людишки не идут за ордерами - тут же метнулся по скорому, узнал причину, исправил ситуацию и мне доложил. Или мозги совсем тут в кресле зажирели?!! Знаешь, во сколько мне обходится день простоя?! Может, ты, бездельник, из своего кармана покроешь убытки, а!? - нещадно и безостановочно продолжал палить около смертельными словами-снарядами в совершенно понурого начальника департамента Лопатин.
- Да откуда у меня... - еле слышно доносилось виноватое едва не хлюпанье в ответ.
- Ты мне только про "откуда" не втирай, понял!!! - мгновенно добавил огня всё по тому же почти в прах раскуроченному адресу Павел Павлович. - Я, блин, на этой кухне не одну стаю собак сожрал и ни разу не поперхнулся!..
- Так-то... вы... - как-то совсем уж глупо и не к месту подхалимничал Половиков, надеясь хоть на градус остудить ярость не официального, но реального шефа, зная его слабость к сантиментам и ностальгии, что отчасти и случилось.
И действительно. Немного смягчившейся, в назидание, словно мастер ученику и не без удовольствия, Лопатин вкратце поведал самые яркие эпизоды своей бурной автобиографии, которые Половиков и без того знал на зубок. Ещё чуть остыв от гнева, кандидат в Государственную думу РФ минут пять разжёвывал окончательно взмокшему протеже тонкости психологического и не только давления упёртых, после чего зычным командным голосом, не принимающих никаких возражений, резюмировал:
- В общем, так, Жека, если через неделю, хотя бы половину жильцов не возьмут ордеров в Южное Бутово, ты мало того, что, пулей с треском вылетишь из этого прикормленного мною кресла, но и, продав трёшку на Волхонке за мои издержки, в лучшем случае тоже будешь прозябать остатки дней за МКАДом! - Вопросы есть?!
- Нет... - рухнула челюсть Половикова на ковёр к уже валявшимся там от страха глазам. Он никак не ожидал, что шеф уже знает, о купленной им недавно трёхкомнатной квартире в центре Москвы, тем паче, что этот факт он тщательнейшим образом скрывал ото всех, и от этого в заячьей душе Евгения Викторовича стало втройне поганей.
- Ну, тогда, голубок, "прощай и помни обо мне!" - добавил Лопатин при выходе в дверях, очень убедительно продекламировав строчку из самой знаменитой трагедии Шекспира.
Едва неотомщенная тень "отца Гамлета" исчезла в воображаемой предрассветной туманно-скалистой жути гениальной трагедии, как в Департаменте, словно в термоядерном чреве атомного реактора, мгновенно зародилась и пошла нервическая цепная реакция.
Отойдя от минутного оцепенения, Половиков вызвал смазливую секретаршу Лидочку Сердцеедову и приказал немедленно найти своего пронырливого первого зама Коростелёва, которого он за собой тащил лет пять по служебной лестнице вверх из Сыктывкара, откуда и сам был родом и откуда его самого выдернул в Москву Пал Палыч после отбытия там срока.
И уже через 30-ть секунд Станислав Игоревич стоял монолитно-вбитым в ковёр столбом пред превратившимся в огромную кувалду начальником, ибо все сотрудники учреждения, включая уборщиц и поварих, были уже в курсе приезда к шефу хорошо известного им очень влиятельного Лопатина, которые, как правило, заканчивались показательным разносом всего штата департамента. А потому все опытные сотрудники находились как можно ближе к искрившемуся невыносимым напряжёнием кабинету Евгения Викторовича в подобострастном ожидании, дабы быстро среагировать на любоё указание руководителя, максимально проявляя пред ним своё безусловное рвение и усердие в работе, следуя многовековой мировой традиции чиновничества вообще и России в частности.
- Ты слышал, Стас, поговорку "Хочешь жить умей вертеться"?! - начал накатываться асфальтовым катком гнева Половиков на зама.
- Да, Евгений Игоревич! - отвечал максимально просто и односложно зам, боясь сболтнуть лишнего и тем самым ещё больше озлобить своего взбудораженного шефа, предчувствуя что-то страшное.
- Вот с этой самой секунды, - он назидательно посмотрел на часы, - закручивайся юлой, в мёртвый узел, во что хочешь коли жизни мила вокруг дома по Краснокозарменной 13, но что б через неделю, как минимум, половина жильцов были с ордерами в Южное Бутово! - И что б каждый вечер ко мне лично на доклад, уяснил!?
- Так точно, Евгений Игоревич... - преданно моргал Коростылёв, взмокшими от перенапряжения ресницами.
- Смотри, Стас, ...тебе жить... - чуть сбавил обороты Половиков. "Вернее нам..." - поправился он уже про себя, и грустно выдохнув, с трудом отвёл тяжёлый взгляд от висевшей на окне в виде петли верёвки жалюзи, когда строптивый подчинённый, схватив ноги в руки, умчался на всех парусах выполнять поручение.
Уже через минуту по департаменту, подобно цунами, распространилась новая упругая волна приказов, инструкции, указаний для более мелких чиновников, импульсом которой был уже Станислав Игоревич, участившимся пульсом робкого сердца понимая, чем грозит его изнеженной шкуре невыполнение ответственного поручения шефа. Вмиг начали клацать клавиатуры, судорожно заметались замы замов, их секретари, курьеры и даже вечно дремлющая охрана государственного учреждения, в виде двух отставных военных пенсионного возраста, но ещё крепкой наружности, нашла в себе силы стряхнуть с себя невероятно липкие остатки сна, и зачастила курить, в мельчайших подробностях обсуждая визит Лопатина.
Одним словом, махровый и безоткатный маховик отечественной бюрократии был запущен на полную и беспощадную мощность, в очередной несчётный раз, доказывая, что когда кому-то очень надо он работает не хуже чем пресловутые швейцарские часы.
И, спустя всего лишь два часа, весь дом, включая детскую площадку, частный автотранспорт и даже помойные ящики, были как новогодние елки, увешены объявлениями следующего содержания:
"Уважаемые жители,
сегодня в среду 12 июня 2000 года в 20:00 состоится встреча с заместителем департамента жилищной политики по району Лефортово города Москвы Коростылёвым Станиславом Игоревичем в связи с признанием дома по адресу Красноказарменная 13, аварийным и расселением жильцов оного в новые отдельные квартиры Южного Бутово. Явка строго обязательна".
Более того, на всякий случай были официально выделены два не самых последних сотрудника департамента с удостоверениями, что б никакая (в их понимании) сволочь, не смогла даже случайно сорвать казённые объявления. Вдобавок, болтаясь во дворе и подъездах дома, они дублировали суть объявления устно каждому встречному и поперечному, толсто намекая, что отсутствие жильца на встрече будет иметь для него самые негативные последствия, впрочем, не разъясняя их коварной сути.
Это был неожиданный, весомый, а главное - молниеносный удар по обороняющимся позициям штаба народного сопротивления переселению жильцов из родного Лефортова к чёрту на рога - в Южное Бутово. Но самое неприятное заключалось в том, что всё было официально и законно, а потому как-то легитимно сорвать, отсрочить назначенное администрацией департамента мероприятие не представлялось никакой возможности, во всяком случае, пока. Оставалось придумать некую контригру и, Шурупов, будучи опытным боевым фронтовиком, молниеносно решил провести экстренное собрание штаба для мозгового штурма сложившейся чрезвычайной ситуации.
Однако бабка Зинаида, как мы убедились выше, была на боевом посту у департамента, а Стечкина, Коловратов и Уклейкин - на работе, ибо текущее московское время только-только разменяло 2 часа дня. Оставалось ждать вечера, параллельно вызванивая соратников, что б они пришли как можно раньше. А меж тем дом и его ближайшие окрестности, разноголосыми устами тех его жильцов, кто по разным причинам не расточал свою жизнь в офисах и производствах, уже начинали предсказуемо и неприятно гудеть, бурно обсуждая неожиданную новость.
И начштаба, как и положено мудрому и ответственному руководителю, не теряя ни минуты, озадаченный мгновенно переместился в квартиру, где и принялся в одиночестве составлять примерный план возможных ответных действий, и, параллельно оседлав телефон, как лихой будёновец вороного коня, советоваться со своими старшими товарищами по общественно-политическому движению " За Родину, за Сталина".
А примерно в это время, в центре столицы, в корректорском отделе "Вечёрки" раздался долгожданный для Воскресенской телефонный звонок от однокурсницы и подруги Сонечки Милорадовской, которая, как оказалось, работала секретарём-архивариусом в издательском доме Российско-Украинской дружбы.
В последнее время подобные учреждения, стали появляется, как грибы после Чернобыльского дождя, словно бы компенсируя Великую трагедию XX века, когда в 91-м году на референдуме о независимости республик СССР народы дружно сказали "нет", и его организаторы-политиканы тут же объявили об окончательном разводе членов Союза. И теперь на обломках Советской Империи, традиционно гордо и одиноко, подобно двуглавой птице-Фениксу, новая Россия, как всегда, медленно, но последовательно распрямляла помятые и обожженные лихолетьем крылья.
И весь мир, и в особенности теперь уже ближайшие соседи, затаив дыхание, наблюдал, куда взлетит эта необъятная, никем так и несломленная загадочная русская Душа, когда вновь отрастут её перья, а окрепшие крыла нальются богатырской силой. Обретёт ли она растерянное, впитает в себя что-то новое или это будет нечто совершенно иное, фантастическое и будет ли она вообще? - один Бог ведает... В то переломное время, да и сейчас, как, впрочем, и всегда: очень, очень многие люди на Земле смотрели на Россию с надеждой, что, вновь возродившись, она сумеет отвести от планеты угрозу ложных материальных ценностей, вирус которых постоянно запускался алчущими безграничной порабощающей всё и вся власти денег ушлыми дельцами.
Поэтому во все эпохи находилась те, кто смотрел на Москву с опаской и завистью к её необъятным богатствам и радостно потирали руки любой её неудаче, всячески этому способствуя.
Но, как говорил проницательный гений Альберт Эйнштейн, всё относительно: и то, что сейчас кажется трагедией, завтра, пройдя болезненный кризис очищения от скверн и заблуждений, обернётся спасительным выздоровлением и отрезвлением, на пути торном к созидательно-творческой жизни человечества.
Итак, о чудо! Соня поведала Воскресенской по телефону, что перебирая в издательстве архив, она таки обнаружила пожелтевший от беспощадного времени никем не тронутый экземпляр поэтического сборника Яценюка, который и обещала передать подруге после работы в оговоренном ими кафе, что бы заодно и поболтать о своём, о женском.
Приятную новость Наденька тут же сообщила Уклейкину, встретив его в редакторском буфете за творческим обеденным кофе. Володя воспринял добрую весть с большим облегчением, ибо, уже сутки ломал голову над тем, как войти в доверие к неприступной Кривицкой, у которой ещё и высшее техническое образование в случае неудачи с Демьяном Тарасовичем. Теперь же оставалось дождаться вечера и, проштудировав сборник "Любовь и Украина", лавируя, как ценитель и едва не мастер художественного слова, средь вечно вздымающихся к идеальной форме волн поэзии ранних изысков Яценюка, отобрав лучшее, пришвартоваться к выпускающему редактору как можно плотнее.
Дальнейшее представлялось делом техники, если конечно, удастся, коротко сойтись с напрочь забытым и презираемым критиками пожилым поэтом: проникнуть в "святая святых" выпускающего редактора, - его персональный компьютер,- скопировать и внедрить ряд файлов, что б получить удалённый доступ к нему. Ещё в трагическую для хомяка Подрываева тяпницу, когда трое друзей разрабатывали стратегический план мероприятий по экстренной защите дома от алчных притязаний Лопатина, Уклейкин получил от компьютерного гения тщательные инструкции: что, как и в какой последовательности делать с системным блоком. И, хотя Володя был в этом деле, что называется, заиндевелым "чайником", в его гуманитарном понимании - это не вызывало особого беспокойства, что несколько удивило, как его самого, так и сверх продвинутого инструктора.
Безусловно, в идеале к винчестеру Яценюка стоило бы пустить самого Сашку, которому на всю операцию хватило бы и пары минут, но физически проникнуть в, достаточно добросовестно охраняемый кабинет, стороннему человеку было почти невозможным, ибо не всякий высокопоставленный сотрудник редакции мог туда проникнуть без разрешения выпускающих редакторов. Собственно именно поэтому роль Штирлица по копированию файлов пала на Уклейкина, заполучив которые Сашка мог бы на раз управлять компьютером выпускающим "Вечёрку" хоть из тридевятого царства - лишь бы там был высокоскоростной интернет. В этом и заключалось одна тактическая составляющая из сонма иных коварного стратегического плана, точная реализация которых в случае необходимости позволила бы взорвать Лопатина посредством информационной бомбы, "тротил" для которой уже тщательно собирался.
Но одно дело план, другое - реальность: две вещи, крайне редко совпадающие даже в самом ближайшем будущем, разве что на самом верху, куда вход простым смертным заказан. Впрочем, будем - надеяться, что чаша незримых, но всегда наличествующих весов провидения склонится в пользу народного ополчения. Так как, правда, по нашему субъективному мнению, за ними; и русский авось, гонимый самым искусным во Вселенной Возницей, подобно лихой тройке, - вынесет их из алчной пасти обнаглевших от безнаказанности воров и бандитов, расплодившихся на просторах Отечества Российского в последние времена, что саранча ненасытная.
А пока, в том числе и бесконечных коридорах небесной канцелярии, решается судьба всего предприятия, опустимся на грешную землю и продолжим повествование как можно ближе к хронологическому порядку.
Между тем, примерно через час после того как в доме и его окрестностях окончательно примелькались два навязчивых представителя департамента, в его двор ступила немного хромающая, в яловом сапоге нога следователя УВД Лефортово Чугунова. Ловко подтянув вторую нижнюю конечность к первой, майор, наконец, твердо встав на асфальт под аркой, как бывалый сыщик, дотошно осмотрел двор. Прежде всего, он трижды обошёл осиротевшие без многих уворованных частей бульдозеры, на корпусах которых за истекшие сутки появились очень краткие и ёмкие не печатные слова, которые в свою очередь с неприязненной гримасой на чуть зардевшемся лице были скрупулезно занесены им в протокол осмотра места преступления.
Не стал экономить Харитон Захарович своё драгоценное внимание и над беспросветно ржавеющими и вдрызг исколотыми Жигулями Стуканянов, дважды обойдя вокруг них и так же обнаружив свежие, однозначного толкования нецензурные выражения - хмуро занёс их в документ.
Не побрезговал он заглянуть и в расположенные между покореженной злою судьбою техникой мусорные баки, отважно внюхавшись в их разлагающееся содержимое. Запомнив на всякий пожарный случай режущие до слёз "ароматы" отходов человеческой жизнедеятельности Чугунов, было, отправился осуществлять поквартирный опрос жильцов на предмет свидетельств воровства, как спотыкнулся о приоткрытый люк канализации.
Во вчерашнем протоколе осмотра места преступления его коллеги об этой важной детали следствия даже не упомянули. "Эх... молодежь... " - сокрушался безалаберности и непрофессионализму подрастающей смене Чугунов, поднимаясь с асфальта и отряхивая бывший безупречно выглаженный и чистый мундир до нечаянного падения от дворовой пыли, насквозь пронизанной смрадным духом от помойных ёмкостей. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что вроде бы никто не видел сего небольшого конфуза, майор принялся подручными средствами сдвигать неподъёмную крышку люка в сторону, что б исследовать спрятанное под ней канализационное пространство на предмет причастности к делу, как возможного пути подхода-ухода преступников.
Однако Харитон Захарыч ошибался, что впоследствии с ним и сыграло очень злую шутку, которая в одночасье навсегда лишила его нервную систему пару миллиардов клеток и чуть не уволила с безупречной службы.
Фактически с момента его появления во дворе в него, словно рассвирепевший бульдог в шею кроткого кролика, вцепились взглядом Стёпа Ломакин, который со вчерашнего дня взял бюллетень по причине крайнего нервного расстройства вызванного, как уже наверняка многие догадались, своей непосредственной причастностью к порче дорогой техники СМУ-66. Всю ночь ему мучили кошмарные сны, угрызения совести и подспудный, не выветривающийся страх перед неминуем наказанием за преступление. И с рассвета, когда терзания оборвали ужасные сновидения, потерянный и несчастный, притаившись за занавеской, он обречённо и напряжённо взирал за всеми движениями во дворе, внутренне надеясь на неизвестно что. И когда во дворе появился какой-то прихрамывающий с папкой милиционер и начал нарезать вокруг треклятых бульдозеров круги, вынюхивая следы преступления, сердце слесаря почти остановилось. Оставалось только пропадать...
Но, вдруг, когда Стёпа заметил что милиционер начал сдвигать крышку канализационного люка какая-то неизъяснимая сила, подтолкнула его, как бы говоря: "действуй, не сиди сиднем, защищайся пока не поздно!". И, в раскалывающейся от дикого перенапряжения голове Ломакина, сверкнула зловещая мысль, в отблесках которой он узрел, если не полное своё спасение, то пусть и временное, но отведение от себя конкретной угрозы в виде дотошного милиционера, напавшего на его след.
Схватив полупустое мусорное ведро, он пулей вылетел из комнаты к двери подъезда и, убедившись, что майор опустился в люк, и никто во дворе не маячит, - метнулся к бульдозерам. Ещё раз оглянувшись, он ловко сдвинул тяжеленную крышку люка на прежнее место и, видимо, от страха, чудом, накатил на неё ближайший неподъёмный мусорный бак. Дело было сделано и с чувством выполненного долга, Стёпа Ломакин нарочито спокойно, чуть насвистывая и раскачивая пустопорожнее ведро, пошёл к дому, дабы не вызвать резкими, скованными от страха движениями подозрения в случайном взгляде, который мог появиться в любое мгновение став ненужным свидетелем.
Положение же Чугунова было отчаянным, если не сказать больше. Как он, опытный сотрудник внутренних дел, следователь со стажем, медалями и грамотами от начальства за службу, как мальчишка мог попасться в такую нехитрую, а главное, - заполоненную мерзко воняющими нечистотами ловушку в виде канализации?! Майор по яловые с иголочки сапоги увязший в агрессивной для человеческого организма жидкости, и вынужденно вдыхающий пары разночинных миазмов, и ощущающий вечно голодное дыхание местных крыс, снующих со всех сторон, тщетно задавался этим вопросом. И не находя вразумительно ответа, - заочно проклял весь дом с его хулиганистыми жильцами, твёрдо решив для себя жестоко покарать всех причастных к своему профессиональному позору.
Но прежде надо было, каким-то образом вылезти на свет из гадкого во всех отношениях положения. Однако спасительный путь наверх был наглухо отрезан пока неизвестными ему обстоятельствами, сколько бы он не пытался приподнять люк головой, неистово напрягая мышцы шеи и упираясь жилистыми руками. Его вопли о помощи вплетённые в непечатные устойчивый фразеологизмы характерные для подобных ситуаций беспощадно разбивались, как заблудшие корабли о ночные скалы, о непроницаемое равнодушие толстой чугунной крышки, наглухо придавленной вонючим с весом порядка 1/3 тонны железным помойным ящиком.
В довесок ко всему, судьба, откровенно повернувшаяся сегодня к Харитону Захарычу задом, щедро отвесила очередной ломоть злого рока - единственная батарейка карманного фонарика предательски сдохла уже через минуту, в течение которой он, правда, успел разглядеть два теряющиеся в непролазной темени противоположных направления канализационного тоннеля. Ещё с час, безуспешно истязав голосовые связки и энергию, майор был вынужден признать поражение в сражении, но никак в битве. Будучи не из робкого десятка и атеистических убеждений, он, тем не менее, мысленно перекрестился, и принял решение искать другой выход.
Напрочь потеряв ориентацию в замкнутом и лишённого хотя бы маломальского просвета пространстве канализации относительно внешнего благоухающего и пышно цветущего в июньском тепле московского двора, он воспользовался проверенной народной мудростью при выборе направления движения, всецело доверившись русскому авось, - двинулся, как говорят в народе, наугад, по-вятски. В нашем случае - налево.
Сверх медленно и архи осторожно, крайне аккуратно ступая по скользко-вязкому днищу тоннеля, словно по минному полю, черпая сапогами отвратительную субстанцию и стряхивая с погон, обнаглевших от безнаказанности крыс, проклиная всех и вся, майор начал неспешный путь в спасительную неизвестность, прилагая для этого неимоверные усилия духа и плоти.
Глава 4
Как и первое шоковое объявление о выселении дома в Южное Бутово, второе - также вызвало заметный резонанс среди ответственных квартиросъёмщиков, хотя и меньшей амплитуды. Очередной мощный шквал звонков родственникам в массе своей находящихся в тот момент на работе хоть и не вывел из строя местную АТС, как ранее, но перегрузил её по самые до предела перегревшиеся реле.
В результате всеми правдами и не правдами к вечеру среды работящая часть жильцов дома, а также их дальние родственники, знакомые и жители близлежащих ветхих домов стеклись заметно раньше обычного времени, часа за полтора до собрания. При этом, поскольку максимально удельный вес в процессе коммуникативного обмена чрезвычайно важной информацией пришёлся на Шурупова, то члены штаба собрались ещё раньше, на чрезвычайное заседание экстренного характера. Василию Петровичу даже удалось почти невероятное: он буквально из под земли вызвонил Коловратова, оборвав провода начальству московского метрополитена, в глубинах которого, Жора традиционно по-ударному отбойным молотком и не менее увесистыми матюгами вгрызался в породу, расширяя полезный для людей ареал подземки.
И в 18:00 штаб в полном составе начал мозговой штурм, ощущая на себе прессинг цейтнота времени и бремя оказанного доверия со стороны других жильцов, взволнованный гул которых за стенами коммуналки и во дворе нарастал по мере возвращения оных с работы домой. Кроме того, на правах соседки и в качестве активного соратника (по крайней мере - на словах она так себя позиционировала), к заседанию присоединилась и Роза Карловна Флокс, сердце которой искренне ныло лишь по оставленных на даче без присмотра дорогих ей во всех смыслах цветах.
Как и полагается в подобных критических ситуациях первым слово взял лидер народного сопротивления фактически принудительному выселению жильцов дома за МКАД в Южное Бутово - Шурупов Василий Петрович, настроив тембр на соответствующий серьёзности текущему моменту лад:
- Итак, товарищи... Как вы уже знаете, через какие-то два часа, в форме собрания состоится активная агитация по скорейшему выселению со стороны чиновников департамента, но эффективных и главное - легальных способов этому воспрепятствовать пока вы отсутствовали, - я, увы, не нашёл. Поэтому попрошу максимально кратко и по существу вносить предложения на обсуждение, если таковые наличествуют. И помните, товарищи, что за нами люди: братья, и сёстры, и их дети которые доверили нам свою защиту от произвола властей.
Штаб ещё больше наморщил разновозрастные и разнополые лбы, но все предложения, которые он отчаянно генерировал, - никак не вписывались во временные и законные рамки. По этим причинам среди прочих были отвергнуто предложение Уклейкина о ложном минировании дома, о котором ему в свою очередь неделю назад говорил Крючков, и - идея Жоры о блокировании в живую и возведением баррикады в арке, которая напрямую соединяла двор с внешним миром.
- Эх... - сокрушался Шурупов, - всё не то... нам бы на заказчика выйти, - вмиг бы все чинуши схлынули и языки прикусили. - Как бишь его, дьявола-олигарха, Володь, кличут - всё забываю?..
- Лопатин... - напомнил Уклейкин о чём-то напряжённо думая, - у меня, кстати, его фотографии есть - сейчас, принесу - врага надо знать в лицо, каким бы оно отвратительным ни было.
И Уклейкин уже через полминуты раздавал членам штаба с десяток различных фотокарточек Павла Павловича, которые были приложены к редакционному материалу в конверте от Сатановского.
- У тебя, Володя, к слову, как с компроматом на этого прощелыгу, нарыл чего по своим журналистским каналам?.. - поинтересовался Шурупов, насквозь буравя злыми глазами фото Лопатина.
- Кое-что есть, ещё бы неделю другою и можно будет...
- Ба!!! - оборвал Уклейкина вопль бабы Зины, - это ж он, ирод сегодня в департаменте был - а ещё в очках, под порядочного, гад, косит!
На всякий случай Володя быстро снял очки, и все взгляды, включая нарочито услужливый Фокс, с надеждой и искренним удивлением устремились на Звонарёву, которая продолжала заочно и нещадно клеймить супостата:
- То-то я думаю, с чего вдруг пред ним всё начальство в Департаменте, как халдеи, спины в асфальт гнут! - едва не разорвала она от гнева фотокарточку Лопатина, на которой тот довольно улыбаясь, резал ножницами ленточку, открывая какой-то свой очередной торговый центр. - Ну, ничего... - кипела тульским самоваром Звонарёва, - у меня этот барыга, ещё взвоет козлом: на всякий воздушный шарик - всегда гвоздик вострый найдётся!
Товарищам Ильиничны стоило не малых усилий, что б успокоить чрезвычайно возбуждённую соратницу и добиться внятного пересказа всего того, что она мало того что воочию видела у департамента, но ещё и засняла на фотоаппарат и не без гордости щеголяла этим полезным фактом или лучше сказать - уликой.
- Что ж... - вот теперь всё окончательно и сошлось... - резюмировал Шурупов эмоциональный доклад Звонарёвой. - Судя по всему, товарищи, наши оппоненты также испытывают дефицит времени, и всеми правдами и не правдами будут пытаться как можно быстрее нас выселить за кудыкины горы в Южное Бутово и начать своё незаконное строительство на этом месте. А раз так, то в суматохе они не минуемо будут делать ошибки - это я вам как фронтовик говорю: даже опытные генералы просчитывались, когда сверху давили на сроки операций. Поэтому этот фактор мы и должны использовать против них: и сегодня на собрании, и в будущем. Сейчас нужно составить примерный перечень вопросов, желательно около провокационных, требующих однозначного ответа, которые в последствие мы предъявим в качестве доказательной базы на суд не равнодушной общественности через прессу и иски в Прокуратуру. Следовательно, надо будет вести видео, и аудиозапись всех наших вопросов и ответов продажных чиновников департамента. Кроме того, надо постараться успеть до начала собрания разъяснить нашу позицию людям и предостеречь их от скоропалительных решений и резких движений - всё должно быть в рамках закона, во всяком случае, на этом этапе противостояния. На том и они решили.
Однако членам штаба разъяснительную работу среди жильцов в полной мере провести не удалось. Вдруг, ровно за полчаса до начала собрания в уже почти заполненный гудящими, как улей, людьми двор вкатились белая "Волга", за которой прижимался, стараясь быть незамеченным, серый милицейский уазик. Из первой машины подчёркнуто скромно вышел заместитель начальника Департамента жилищной политики Лефортово Станислав Игоревич Коростелёв, одетый в строгий чёрный костюм, в сопровождении двух малоприметных помощников и внимательно оглядевшись, закурил; а из второй - местный участковый Семён Михайлович Потапчук, и также осмотревшись, достал газету и начал читать её с таким видом, словно приехал сюда исключительно для этого, при этом его сержанты остались в авто, по-видимому, что бы до поры не раздражать и без того возбуждённых граждан.
Во дворе немного насторожились "гостям", но все сделали нарочито независимый вид, говорящий, что они тут хозяева и боятся никого - не собираются, продолжая обсуждать своё, словно бы их и не было, правда, искоса всё ж поглядывая на не званых пришельцев.
Однако Коростылёв был из тех редких чиновников, которые подходили к своему делу мало того, что вполне профессионально, но и творчески за что собственно и был особо ценен вечно недовольным начальством. В свои сорок лет, он был весьма опытным переговорщиком и умел находить с различными людьми ниточки, которыми умело ими манипулировал, когда надо предлагая "пряник", а когда - и "кнут", свято памятуя об известном управленческом законе. Он не зря приехал за полчаса, внеся некую сумятицу в ряды штаба, о наличие которого был уже осведомлён, но и, привыкнув к местности, примелькавшись в глазах толпы, чувствовать себя более раскованным, естественным и хоть на миллиметр, но уже как бы "своим".