Аннотация: Земное и божественное. Действительное и мистическое. Жизнь и смерть - у каждого свои...
Сергей ИЛЬИН
ВЕРА
"А тем, которые приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими."
(Евангелие от Иоанна 1:12)
1.
Шел третий год правления Бориса Кровавого, пьяницы и самодура. Огромная страна погрузилась в пучину всевластия пороков. Жулики всех мастей с остервенением разрывали на куски великую империю. Бывшие чиновники становились банкирами, бывшие воры - президентами фирм. Дележ добычи обрел вселенский масштаб. По всей стране лилась кровь, царил разврат и насилие. Покупалось и продавалось всё. А с экранов телевизоров нелепо таращились архитекторы-разрушители и под ободряющее мычание нетрезвого правителя вещали народу о великом благе перемен. Поповская братия бесперебойно отпускала грехи вдруг ставшим набожными бандитам, укладывая под рясы увесистые пачки денег. Казалось, Бог покинул мир навсегда...
Центром всей этой вакханалии был Город. По улицам древней столицы непрерывно сновали шикарные лимузины новоявленной знати с небритыми лицами, бычьими шеями и узкими лбами. Словно соревнуясь с ними, на бешеной скорости проносились черные автомобили с мигалками и сиренами, заполненные дородными телами вчерашних клерков, ныне высокопоставленных лизоблюдов у трона властителя. И те, и другие спешили. Спешили нарезать побольше кусков от уже остывающего, но все еще свежего тела империи.
Ночью жизнь Города разгоралась с новой силой. По центру и окраинам во всевозможных ночных заведениях бурлило пьяное гульбище. Пропивались, проедались, проигрывались целые состояния, нажитые в погоне за золотым тельцом. Только под утро наступала короткая передышка. На эти мгновения Город затихал и забывался коротким нервным сном, чтобы, очнувшись, опять погрузиться в круговерть порочных страстей.
* * *
Этот день ничем не отличался от других, лишь с погодой творилось что-то неладное. В середине зимы на Рождество вдруг растаял весь снег и к вечеру пошел проливной дождь. Небо, затянутое клочковатыми тучами, изредка озарялось бледным светом и через мгновение протяжно гремело. Свет уличных фонарей с трудом пробивался сквозь пелену дождя и размывался в бесформенные пятна над головами редких прохожих, спешащих поскорее укрыться от ледяных струй в каком-нибудь кафе или магазине.
Вера Петровна неторопливо шла по небольшой улочке, которую еще не коснулись атрибуты смутного времени. Редкие фонари под завесой дождя, да одинокое кафе со старомодной вывеской "Закусочная" - это все, что здесь было. Мрачные мокрые стены одетых в гранит домов с узкими окнами-бойницами сжимали пространство. Казалось, что через этот коридор не протиснется даже легковой автомобиль. Тем не менее, пара стареньких ржавых легковушек, сиротливо прижавшись к каменным стенам, доживала свой век. "Наверно, я на них очень похожа", - подумала Вера Петровна и тут же усмехнулась про себя, - "Только ползаю еще, коряга старая".
Она вошла в кафе, потопталась на коврике, чтобы немного сбить уличную грязь со стареньких бот, и, выбрав столик в уголке, направилась к нему.
Внутри кафе было таким же старомодным, как и его вывеска. Оно скорее напоминало вокзальный буфет с круглыми столами, за которыми едят и пьют стоя.
Возле мутноватого с треснутым стеклом окна бурно беседовали двое подвыпивших мужчин. Они так самозабвенно о чем-то спорили, что Вера Петровна какое-то время пыталась прислушаться, но вскоре оставила эту затею. И тут на нее нахлынула волна воспоминаний. Потоки давно минувших событий подхватили ее и понесли, понесли, понесли...
2.
Вера Петровна с неожиданной для себя готовностью подчинилась. Память высвечивала отдельные эпизоды удивительно отчетливо, в то же время, без всякого интереса пропуская целые годы жизни. Это было похоже на поезд в ночи. Поезд мчится, колеса стучат, за окном тьма кромешная. Вдруг в окне начинают мелькать фонари, поезд замедляет ход. Станция. Уткнувшись носом в стекло, разглядываешь людей на перроне. Пытаешься запечатлеть в памяти безвестный полустанок, а поезд уже тронулся, набирает ход и вновь погружается во мрак ночи до следующего светлого проблеска на своем пути...
Вера Петровна вспоминала далекое и недавнее прошлое. Видела себя то маленькой девчушкой со смешными косичками, гордо восседающей на шее отца, то юной выпускницей педагогического училища, мечтающей о счастье в уже подступившей вплотную взрослой жизни, то строгой учительницей в далекой от столицы деревенской школе, куда пришлось эвакуироваться во время войны. Тогда она впервые вступила в конфликт со своими представлениями о смысле жизни и предназначении человека. Судьбой была уготована встреча, перевернувшая внутренний мир Веры Петровны.
Виной всему оказался пожилой деревенский священник, у которого Вере пришлось поселиться на время эвакуации. Долгими зимними вечерами в тихих и задушевных беседах с отцом Николаем Вера, воспитанная на воинствующем атеизме, медленно, но неотвратимо шла к Богу.
Поначалу она пыталась сопротивляться, спорить, выискивала, как ей казалось, доказательства несостоятельности религии в научной литературе. Отец Николай снисходительно улыбался в бороду и мягко, дабы не оскорбить право на собственное мнение, но удивительно легко разбивал все ее аргументы, да так, что и крыть было нечем. Однажды, священник предложил Вере Петровне зайти в церковь, не на службу, а просто, ну, как бы, на экскурсию. Вера, борясь с еще крепко сидящем в ней представлением о религии, как "опиуме для народа", решила все-таки не отказываться.
Отец Николай пробудил в ее душе новое, еще не до конца осмысленное, но уже начавшееся формироваться ощущение бытия. Войдя в Храм, Вера поначалу растерялась. Она никогда не бывала в подобных местах и не знала, как себя вести. Но мягкая тишина и умиротворенность, печально ласковые лики святых и ароматы священных курений возымели свое действие, и Вера неожиданно поняла, что нигде и никогда ей не было так хорошо. Вера почувствовала близость к тому, в чье существование еще вчера не верила. В груди что-то клокотало, и к сердцу приливала теплая волна любви и восторга.
Выйдя из церкви, Вера еще долго не могла прийти в себя. Она понимала, что произошло самое важное событие в ее жизни, которое будет определять все дальнейшее существование в этом мире и в грядущей вечности. Бог пришел в ее сердце и освятил ее душу...
* * *
Нет, она не стала набожной святошей, отбивающей поклоны Господу при каждом удобном случае, она не выучила молитв, не бросилась на службы в церковь. Вера Петровна по прежнему оставалась строгой школьной учительницей и отдавала себя этому делу без остатка. Может потому, после возвращения из эвакуации в Город она так и не устроила свою личную жизнь, посвятив лучшие годы любимой работе.
Судьба Веру Петровну не баловала, впрочем, как и многих в послевоенные годы. Отец, вернувшись с фронта, пожил недолго. Последствия тяжелых ранений в конце концов свели его в могилу. А мать... Мать безумно любила его и после смерти отца потеряла всякий интерес к жизни. Она целыми днями просиживала у его фотографии и что-то беззвучно шептала. Иногда лицо ее озарялось каким-нибудь светлым воспоминанием, и тогда она на мгновение оживала и едва заметно улыбалась, но чаще всего тихо плакала. А через год матери не стало.
Чтобы заглушить горечь потери, Вера с головой окунулась в работу. Она преподавала в дневной школе, а по вечерам - в школе рабочей молодежи. Войдя в этот напряженный ритм, она не замечала, как стремительно проносятся год за годом. И вот уже заслуженную учительницу страны провожают на пенсию. Было сказано много слов благодарности, последний выпускной класс провожал ее до дома. Ей подарили такую гору цветов, что в маленькой комнате коммуналки все не поместились, и Вера Петровна раздавала их соседям. Целую неделю квартира благоухала ароматами гвоздик, гладиолусов и роз. А потом....
А потом вдруг Вера Петровна пронзительно остро почувствовала, что все кончилось. Не будет больше в ее жизни класса, в который она столько лет входила с утра, и ученики как один вставали, приветствуя любимого учителя. Не будет внимательных сосредоточенных лиц, слушающих ее тихий проникновенный голос, не будет напряженных дней выпускных экзаменов. Все это кончилось.
Вера Петровна не могла смириться с таким положением дел и решила отказаться от пенсии и вернуться в школу. Пусть не в эту. В любую. Она была уверена, что ее знания и опыт еще могут приносить пользу. Так и случилось. Веру Петровну приняли в одну из школ - новостроек. Ездить туда, конечно не ближний свет, но это ее не смущало. Главное - жизнь продолжается.
* * *
Время от времени, когда сердце вдруг начинало щемить от одиночества, Вера Петровна шла в Храм. Она подолгу стояла возле икон и безмолвно рассказывала Богу о своих переживаниях, не жалуясь и не выпрашивая для себя милостей. И каждый раз, как в тот памятный день, в ее сердце с новой силой начинал бить источник неизъяснимой радости и любви к Миру.
Но Мир вдруг стал меняться. И эти изменения были поразительны и необъяснимы. Великая страна вдруг в одночасье начала рушиться. С полок магазинов сначала исчезли все товары, потом появились опять, но уже по заоблачным ценам. Странным и непонятным для Веры Петровны образом промышленность перестала функционировать, а потом у заводов и фабрик появились новые хозяева с темным и, явно, криминальным прошлым. Эти новые хозяева наводнили страну наркотиками, игорными заведениями и всевозможными притонами. По улицам Города, вдруг стало опасно ходить. В сводках новостей непрерывно мелькали трупы, трупы, трупы...застреленных, зарезанных, изнасилованных людей. И все это на фоне какого-то фантасмагорического всеобщего "праздника жизни".
В одной из освободившихся комнат коммунальной квартиры, где проживала Вера Петровна, появились новые соседи. Они в первый же день устроили перестановку мебели в общей кухне, бесцеремонно заняв своей бытовой техникой половину помещения. Здоровенные лбы свалили старенькие столики и полки других жильцов в один угол, а попытавшихся возмутиться соседей вышвырнули в коридор. Иван Сергеевич пригрозил, было, милицией, но в ответ услышал только лошадиное ржание и изощренную матерщину.
В эту ночь ни один из прежних жильцов не спал. До самого утра на кухне шла пьяная гульба. И это было только начало.
Ночные пьянки не прекращались. Милиция, конечно, приходила, но безрезультатно. Каждый раз новый хозяин комнаты, огромный бугай с бычьей шеей и толстой золотой цепью на шее, заводил участкового к себе и через минуту, похлопывая по плечу, выпроваживал. Участковый, виновато пряча лицо от жильцов, поспешно уходил и недели три не появлялся. Постепенно визиты милиции прекратились и вовсе.
Через некоторое время квартира вдруг начала пустеть. Соседи Веры Петровны один за другим стали выезжать куда-то на окраины Города. Говорили, что новый жилец покупал им маленькие квартирки в захолустных районах и добровольно - принудительно выпроваживал из коммуналки, занимая при этом освободившиеся комнаты.
Вера Петровна не хотела никуда переезжать. Родные стены, мебель, вещи - все это - ее дом, и другого быть не может.
"Бугай" приходил несколько раз. Сначала уговаривал, рисуя, как хорошо ей будет на новом месте. Потом кричал и угрожал, что выживет ее любыми способами. Вера Петровна была непреклонна. Но здоровье старого человека зыбко, и, в конце концов, она слегла. Слегла надолго. Еще в больнице она получила уведомление из школы об увольнении в связи с реорганизацией. Оказывается, школа тоже стала "чьей-то", преобразовалась в частный лицей и в ее услугах больше не нуждалась.
Вера Петровна тяжело переживала. Она не понимала, как можно не нуждаться в квалифицированном учителе пусть даже и частному лицею. Но, видно, время настало такое, что привычные понятия поменяли знаки.
* * *
А жизнь продолжала преподносить отвратительные сюрпризы. Вернувшись домой, Вера Петровна обнаружила разительные перемены в когда-то шумной и многолюдной, но до боли родной коммуналке. Квартира встретила ее холодной тишиной и пустотой. В коридоре не было ни одной вешалки, не стояли в углу лыжи и велосипеды, не громоздились огромные старинные шкафы напротив комнат, только рядом с ее дверью, сиротливо прижавшись к стене, стоял ее маленький кухонный столик с сушилкой, да старенькая с облупившейся краской табуретка.
Дверь одной из комнат вдруг открылась и оттуда высунулась заспанная морда "бугая". Ухмыляясь "бугай" вразвалочку подошел к Вере Петровне:
- Ну что, вернулась все-таки, коза старая? Не подохла?
Вера Петровна изумленно смотрела на эту говорящую глыбу мяса и не находила, что ответить. Она просто не представляла, что такое может говорить нормальный человек.
"Бугай" между тем продолжал:
- Слушай сюда, старуха. Я тебя по-любому выживу. Мне вся квартира нужна. Так что кумекай. Есть у меня на примете избушка загородом. Могу купить для тебя. На большее не рассчитывай. Я и так с вами, козлами, поистратился...
- Я никуда не уеду, - холодно перебила его Вера Петровна.
- Ну, как знаешь. Пеняй на себя. Да, дорогу на кухню забудь. Там теперь все мое. Жри в своем гадюшнике и рухлядь эту - он пнул ногой столик, - отсюда убери. Не уберешь сегодня - завтра выкину.
Он резко повернулся и ушел к себе.
Вера Петровна впервые в жизни растерялась. Она не знала, как поступить. Обращаться в милицию бесполезно, бороться за свое право жить в своем доме в одиночку ей было не под силу, а согласиться на предложение "бугая", значит, перестать уважать себя. Вера Петровна никогда и ни у кого не просила помощи, ей претила даже мысль о такой возможности. В конце концов, она решила оставить все как есть. "Непозволительная роскошь, тратить немногие оставшиеся годы на эту мерзость, - думала она, - а проблему с питанием я как-нибудь решу".
* * *
Поначалу Вера Петровна попробовала готовить в своей комнатке. С помощью кипятильника приноровилась даже варить суп. Но вскоре "бугай" затеял ремонт в ванной, и вода стала недоступна.
Вера Петровна вспомнила о небольшом старом кафе на соседней улице и пристрастилась ходить туда. Она брала только суп, на большее рассчитывать не приходилось. Скромная пенсия не позволяла "шиковать". Еще она наливала литровую бутылку воды из стоящего на раздаче большого, пышущего паром "титана". Из этой воды Вера Петровна готовила дома чай и оставляла немного наутро, чтобы умыться.
Налаженное, было, жалкое подобие быта окончательно расстроилось, когда перестали платить пенсию. Чиновники успокаивали и говорили, что это временные проблемы, что скоро все наладится, но проходил месяц за месяцем, а денег не было и не предвиделось.
Вера Петровна, проев последние остатки скромных сбережений, начала потихоньку продавать книги из старой, еще отцовской библиотеки. Книжные "жучки" давали немного, хватало только на хлеб. Они предлагали приличные деньги за всю библиотеку сразу, но Вера Петровна все еще на что-то надеялась и пыталась сохранить свое единственное сокровище и когда-нибудь, в лучшие времена подарить библиотеку детскому дому или школе. Она наивно думала, что случившийся в стране кошмар очень скоро прекратится, как дурной сон, и все снова заживут хорошо и счастливо. Иначе и быть не должно. Она верила, не сдавалась и продолжала жить этой надеждой...
3.
Неожиданно громко хлопнула входная дверь, вырвав Веру Петровну из цепких объятий памяти. Пронизывающий уличный холод скользнул сырым языком по ее ногам и затаился возле двери. Недавние спорщики, впустившие его, промелькнули за мутными стеклами кафе и пропали в пелене дождя. Вера Петровна достала из сумки полиэтиленовый пакет с нарезанным хлебом, взяла с раздачи чистый стакан, налила кипятка из "титана" и принялась сосредоточенно есть, запивая горячей водой слегка зачерствевший любимый "бородинский".
Во время еды она старалась ни о чем не думать, но в голове назойливой мухой кружилась мысль о сегодняшнем вечере и, возможно, ночи. Дело в том, что сегодня она не могла вернуться домой. У "бугая" - соседа отмечали день рождения, и сожительница его в грубой форме заявила, чтобы "старуха не шокировала гостей своим позорным видом и свалила куда-нибудь на ночь". В довершение к сказанному, пышнотелая девица сунула к носу Веры Петровны увесистый кулачище и, витиевато выругавшись, ушла на кухню. Конфликтовать с соседом себе дороже, вот и пришлось идти ужинать в кафе...
* * *
Тем временем в кафе вошел высокий худощавый молодой человек. Внешность его была весьма примечательной. Длинное, до пят черное пальто и широкополая шляпа уже представляли некий колорит. Шелковистые русые волосы, плавно ниспадающие на плечи, скрывающая нижнюю часть лица, небольшая русая бородка, тонкий крупный с горбинкой нос и пронзительный, будто видящий насквозь взгляд голубых, глубоко посаженных глаз - таким он представлялся стороннему наблюдателю.
Молодого человека сопровождало существо мужского рода настолько невзрачной внешности и неопределенного возраста, что описать его не смог бы даже профессиональный сыщик.
Вошедшие заняли столик неподалеку от двери. Спутник молодого человека принес какие-то закуски и стаканы с чаем, поставил все на столик и тут же принялся за еду. Он ел жадно и быстро, словно боялся, что не успеет насытиться. Молодой человек, напротив, не проявлял никакого интереса к трапезе и, помешивая ложечкой чай, наблюдал за одинокой пожилой женщиной в уголке кафе, размачивающей черствые черные сухари в стакане с кипятком и неторопливо поглощающей свой нехитрый ужин. Он что-то спросил у своего спутника, кивнув в сторону старушки. Тот суетливо полез за пазуху, долго рылся и, наконец, достал толстую потрепанную книгу, напоминающую распухший гроссбух. Открыв ее на торчащей закладке начал оттуда зачитывать какой-то текст, но молодой человек, нетерпеливо махнув рукой, прервал его. Книга тут же пропала за пазухой, и процесс ликвидации содержимого тарелок продолжился.
Молодой человек некоторое время продолжал смотреть на старушку. Казалось, он обдумывал какое-то решение, оценивал все "за" и "против". В его глазах отражалась борьба целой гаммы чувств. Иногда в них сквозила умиротворенная доброта, иногда брови хмурились, и глаза гневно сверкали, потом в них появлялось сомнение, сострадание и снова доброта.
Между тем, старушка закончила ужин и стала собираться. Она аккуратно сложила остатки хлеба в пакет, наполнила водой из "титана" большую бутылку из-под "Пепси-колы", убрала все это в сумку и неспеша направилась к двери. Перед тем, как выйти, она вдруг обернулась и, встретившись с изучающим ее взглядом, неожиданно улыбнулась.
Молодой человек резко дернул своего спутника за рукав, что-то вполголоса ему сказал, и тот торопливо засеменил к выходу.
* * *
Вера Петровна вышла из кафе и остановилась. На улице продолжался ливень, и страшно не хотелось куда-то идти под ледяными струями дождя. "И, все-таки, где же я видела этот пронзительный, одновременно строгий и ласковый взгляд?", - размышляла она, - "Этого молодого человека я откуда-то знаю, но откуда?" Возникший вопрос неожиданно взволновал ее. Вере Петровне на миг показалось, что она вот-вот вспомнит, кто он. Память уже зацепила ускользающую нить и непременно должна была привести к ответу, но как только из глубины неопределенности начал вырисовываться образ, нить оборвалась. Так и не оформившееся воспоминание бесследно растаяло.
"Я должна вспомнить. Я обязательно вспомню", - решила она и шагнула под дождь. Кто-то придержал ее за рукав. Вера Петровна обернулась. Это был спутник того молодого человека, о котором она только что думала.
- Вера Петровна, мне поручено передать вам вот это. - Он сунул руку за пазуху и, вытащив оттуда какой-то сверток, вложил его в руку женщины. - И еще. Эта машина отвезет вас, куда скажете.
К дверям кафе подъехал шикарный лимузин и задняя дверь приглашающе открылась.
- Простите, а кто вам... - начала было она, но странный человек уже шагнул в темноту и исчез.
Вера Петровна растерянно развернула сверток. Там были деньги. Очень много денег. Она посмотрела на стоящий у тротуара лимузин, потом опять на деньги. Нет, она решительно не понимала, что происходит.
Дверь кафе распахнулась. На пороге показался молодой человек в черном пальто и шляпе. Он на секунду остановился и Вера Петровна вдруг ощутила этот обжигающий пронзительный взгляд голубых глаз.
Она вспомнила.
Сомнения и неопределенность растаяли.
Она знала, кто он.
Сердце заколотилось.
Волна восторга и любви затопила душу.
Ей хотелось рвануться к нему, припасть к ногам и упиваться счастьем быть рядом с ним.
Но молодой человек уже удалялся. Его силуэт постепенно таял в дождливой пелене.
Ей хотелось кричать: "Не уходите! Не оставляйте меня!"
Но голоса не было.
Ей хотелось побежать, догнать его.
Но ноги отказывались служить.
Вера Петровна выронила сверток с деньгами на асфальт и умоляюще протянула руки вслед уходящему...
И он обернулся.
Он стоял, смотрел на Веру Петровну и печально улыбался. Потом приглашающее поднял руку.
Она все поняла.
Потянулась к нему.
Слезы счастья потекли по ее щекам.
Морщинки на лице разгладились. Тело приобрело молодую легкость.
Это была уже не старая, прожившая тяжелую трудовую жизнь Вера Петровна.
Это была Вера, Верочка, юное счастливое создание, не знающее печали.
Вера порхнула к нему, как мотылек, крепко взялась за руку и они пошли рядом, постепенно растворяясь в туманном мареве дождя...
4.
Небо над Городом все еще продолжало озаряться удаляющейся грозой и изредка протяжно грохотать. Дождь постепенно сменился снегом. Крупные белые хлопья густо сыпали на прохожих и машины, плотно облепляя их и превращая в каких-то сказочных нереальных существ. На дорогах в мгновение ока образовалась такая слякоть, что автомобили буквально вязли в кашеобразной жиже из снега и воды.
Дворники патрульной машины не справлялись со снегопадом. Они с трудом сдвигали толстый непроницаемый слой с лобового стекла, который тут же образовывался вновь.
Патрульная машина медленно ползла по улице, где располагалась дешевая забегаловка с реликтовой вывеской "Закусочная". Скучное дежурство никак не хотело заканчиваться, а в кафешке можно было взять по сто грамм, перекусить горячими сосисками, да и вообще, там было просто тепло и уютно.
Старшина, дородный мужчина сорока с чем-то лет с пышными усами и багровым обветренным лицом, еле помещался в тесном салоне машины. Бронежилет впивался в плотное тело и не давал свободно дышать. Он мечтал поскорее выбраться из этой скорлупы и, как только машина поравнялась с кафе, гаркнул напарнику:
- Стоп. Приехали.
Молоденький тощий напарник тут же припарковался у тротуара и, ожидая дальнейших указаний, вопросительно уставился на старшину.
- Ты пока посиди, а я пойду посмотрю, как там.
Старшина неопределенно махнул куда-то рукой и, пыхтя от натуги стал выбираться из тесной машины. Наконец, он выгрузился на тротуар, расправил плечи, потянулся и, предвкушая более менее приятное продолжение вечера, вразвалочку направился к дверям кафе. "Молодого" он решил позвать немного позже. "Сначала надо пропустить стаканчик, - подумал он, - "а уж потом и салагу пожрать свистну".
Но тут его взгляд привлекло подозрительное зрелище. Возле двери, прислонившись к стене спиной, кто-то неподвижно сидел. Старшина довольно ухмыльнулся. Мелькнула мысль: "Ну вот и шанс поживиться есть. А то с этой грозой никакого навара". Он решительно двинулся к вожделенной жертве, на ходу принимая суровый вид блюстителя закона.
Подойдя ближе и разглядев сидящего человека, старшина разочарованно сплюнул. Это была старуха, да к тому же, кажется мертвая. Ее лицо было запорошено снегом, глаза широко раскрыты, а на губах застыла улыбка. Но старшину эти детали не интересовали. Он присел на корточки, сдернул с плеча женщины сумку и начал в ней рыться, брезгливо выбрасывая в снег все, что не привлекало его интереса. Открыв кошелек и обнаружив там несколько мелких монет, старшина злобно выругался и, отшвырнув кошелек, встал.
Надежда найти что-нибудь стоящее растаяла, и настроение испортилось окончательно. Он пнул ногой какой-то засыпанный снегом бугорок и вдруг замер в изумлении. Под ногами на белом снежном покрывале лежали деньги. Они рассыпались от удара ногой в широкое грязное пятно. Старшина побледнел от возбуждения, воровато оглянулся по сторонам, упал на колени и стал лихорадочно хватать купюры и засовывать под бронежилет.
Собрав последние, он еще некоторое время ползал вокруг мертвой старухи, разгребая снег руками, потом встал и бегом бросился к машине. Втиснувшись в салон, он резко бросил молодому:
- Поехали отсюда.
- А как же ужин? - заныл тощий напарник.
- Успеешь еще, нажрешься. На вот.
Старшина сунул руку под бронежилет, долго там копался. Наконец, вытащил пару бумажек и ткнул под нос напарника.
Тот хотел было еще поныть, но при виде денежных купюр успокоился и затих.
* * *
С момента неожиданной находки и короткого разговора с напарником старшина больше не проронил ни слова.
Чтобы ни перед кем не светиться в отделении, перед окончанием дежурства он решил заехать домой и выложить найденное сокровище.
Напарник удивленно взглянул на старшину, но ничего не сказал. Раз командир приглашает, отказываться нельзя. Да и зачем? Уж лучше чай в уютном тепле пить, чем месить жижу по дорогам.
Подъехав к дому старшины напарник заглушил мотор и уже собрался вылезать, но старшина придержал его за рукав и, необычно заискивающим голосом произнес:
- Ты, сынок, подожди тут минут пять. Я тебя потом позову. Ну, понимаешь... Надо посмотреть на обстановку... Как там жена... Ну и всякое такое...
Все еще как-то неестественно смущаясь, старшина вылез из машины и зашел в подъезд. У почтовых ящиков он резко остановился. В груди что-то кольнуло, в глазах потемнело. На лестнице метнулась какая-то тень. Она стала увеличиваться в размерах и обволакивать старшину. Глаза уже ничего не видели. Сердце сковал ледяной ужас и старшина закричал...
* * *
Сержант сидел в машине уже полчаса. Он злился. Время дежурства подходило к концу. Пора было возвращаться в отделение, а старшина не появлялся. Что-то тут было не так. Просидев еще десять минут, сержант уже не на шутку забеспокоился. Наконец, он решительно распахнул дверцу машины и, прихватив автомат, направился к подъезду.
Он шел медленно, и с каждым шагом чувство тревоги нарастало. Сержант опасливо взялся за ручку двери и потянул ее на себя.
Дверь со скрипом открылась. В полутемном углу возле почтовых ящиков лежал старшина. Глаза его были широко раскрыты. Лицо исказила гримаса ужаса. Тело застыло в какой-то несуразной позе, будто старшина извивался, лежа на полу, да так и замер. Бронежилет на груди был оплавлен по краям, а вокруг валялись обгорелые бумажки. Сержант поднял одну из них. Бумажка очень напоминала денежную купюру.
На лестнице что-то колыхнулось и надвинулось на сержанта. Он вскинул автомат и попятился к двери. Необъяснимый страх вышвырнул сержанта на улицу. Ему показалось, что за ним рванулось нечто. Сердце екнуло, и тогда он побежал...