Литературный критик Иван Себастьянович Гах шёл по коридору космического корабля. Он чувствовал себя невероянно одиноким в этот момент. Только разноцветные чужие огни, мелькающие за окном в густой синеве холодной дали, напоминали о существовании чего-то ещё. "Непостижимо, иррационально, - думал он, - как велика и прекрасна наша вселенная. И насколько ничтожен в ней каждый отдельный человек. Всё относительно. И мы - всего лишь мелкие песчинки в пустыне пространства и времени..." А ещё он с сожалением думал о булочке с маком и недопитом какао, оставленном дома на кухонном столе. Потянув носом воздух, как будто желая уловить в нём пьянящий запах сдобы, Иван Себастьянович Гах громко чихнул. Потом он деловито поправил залапанное пенсне, сбившееся на бок, вытер свой большой красный нос старым клетчатым платком и сказал, задумчиво глядя под ноги: "Да, нет ничего лучше, чем такая вот булочка. Свежая, купленная в магазине сразу же после завоза".
В этот момент он услышал странное копошение, которое носило довольно подозрительный характер. Иван Себастьянович съёжился и закрыл глаза, словно педчувствуя грозящую ему опасность. "Врёшь, собака!" - громом раздался хриплый голос старшего механика Владлена Петровича Михалкова. Эти слова доносились откуда-то с другого конца коридора и звучал как-то очень уж оскорбительно. Преодолевая вездесущую невесомость, Владлен Петрович подплыл к Ивану Себастьяновичу, держа в руке небольшую коробку, перевязанную розовым бантиком. Дыша перегаром в интеллигентное лицо господина Гаха, механик гордо сообщил, что медовый торт гораздо лучше булочки с маком, после чего звучно щёлкнул собеседника по носу и хотел уже удалиться, но Иван Себастьянович, оскорблённый до глубины души, стал выкрикивать всякие нехорошие слова и назвал Владлена Петровича, извиняюсь, козлом. (Нет, вы только не подумайте, что я называю его этим милым парнокопытным животным из семейства полорогих, просто господин критик так сказал.)
Всё то время, пока мы слушали растяпу-автора, дорогой наш Иван Себастьянович старательно висел на бороде механика, явно намереваясь её оторвать. Он пыхтел от усталости, по лбу его струилия едкий трудовой пот. Казалось бы, господин Гах готов был сдаться, отпустить противника и упась без сил, но глаза его, как сказал бы классик, "горели неугасимым огнём". Его жидкие волосы, зачёсанные на затылок, слиплись, обнажая и без того слабо прикрытую лысину. Но Иван Себастьянович, увлечённый процессом борьбы, не обратил на это ровным счётом никакого внимания. Задыхаясь и всхлипывая, он кричал: "Сейчас я покажу тебе торт. На деятелей культуры нападать. Булочки, я говорю, с маком булочки!" Транспортное средство внезапно снизило скорость, и Владлен Петрович, хоть и не без потерь, воспользовался моментом. Оставив половину своей несчестной бороды в руках собеседника, старший механик, похожий на в этот момент на охотника из палеолита, с громким рыком бросился на Ивана Себастьяновича. Испуганная им невесомость внезапно расступилась, и противники, сцепившись в крепких объятиях, вывалились наружу. Помятый медовый торт, кусок бороды и пернсне остались лежать на полу. Двери автобуса закрылись.