Оборачиваюсь и захожусь в крике: на площадку уже выбрались пятеро гроллов. И они отличались от того, которого убил Рейнхард. Двое так походили на трехметровых младенцев, если бы не змеиные глаза и длинная полоска безгубого рта. Остальные трое - сначала я подумала, что на вершину заползли просто огромные светлые ящерицы. С длинными шеями, обвислой прозрачно-молочной кожицей и сумчатыми наростами внизу живота, но вполне себе человеческим телом. Наполовину ящерицы, наполовину люди. Наги, только наоборот. Казалось, человеческое туловище им только мешает, и потому они то приподнимались с корточек, то начинали ползать совсем как ящерицы.
Воины бросились на чудовищ, те остановились и зашипели, поднявшись на задние лапы. Самый огромный, раза в два превышающий человеческий рост, что-то шикнул остальным четырем, и те кинулись на оборотней, руками помогая себе при беге. Гигант же остался позади, наблюдая узкими раскосыми глазами за нападением. Когда первый гролл напоролся на меч одного из воинов, гигант по-змеиному изогнул шею и зашипел. 'Что-то... Что-то знакомое внутри. Волосы. Яркие, рыжие!'
Гролл дернул головой на крик из окна, где нет-нет, да и мелькали перепуганные детские мордашки, и я не смогла вымолвить больше ни звука - внутри его шеи кто-то бился о розовато-молочные складки.
'Сера! Это же Сера!'
Я узнала преданную бету императрицы. Но как же мне хотелось знать, что все это сон, что это неправда! Кошачий оскал, уже разъедаемый гролльим ядом, выражение боли и ужаса. Бета императрицы стучала по прозрачным стенкам у самого горла чудовища, из ее рта пузырьками вырвался кислород. Она была жива! Жива! Ее зеленые кошачьи глаза смотрели прямо на Рейна.
Воины встали стеной между гроллами и будущим Повелителем, Донна собралась было поднять мальчика, но тот вдруг резко распахнул длиннющие ресницы и вскочил на ноги. Не успела Донна и рта раскрыть, как Рейн уже протискивался между оборотней. Вновь схватив свою палку, подпрыгнул и с силой припечатал светившуюся ветку в живот гиганта. Тот взвыл, упав на четвереньки, раскрыл безгубый широкий рот и стал нападать на Наследника, изгибая шею под немыслимым для человека углом. Рейн будто того и ждал. Сжав губы так, что они превратились в щелочку, наследник перехватил ветку и закричал:
- Ту энд дарроу!
Луч света прорезал шею гиганта в двух местах: у головы и основания плеч. Чудовище все еще продолжало шипеть, а его шея изворачиваться, как змея, но тело уже валялось отдельно, чуть-чуть подрагивая, словно вот-вот готово было подняться. Голое, почти человеческое. 'До чего отвратительно!'
- Сера! - Рейн подскочил к корчащейся внутри пленки женщины. - Давай, держись. Ты же сильная, ради мамы, пожалуйста.
Розовато-оранжевый яд хлынул из оторванной конечности, будто из шланга, а Сера, задыхаясь, барабанила по ее стенкам, но не могла разорвать плотную розоватую кожицу.
Другие гроллы зашипели и с еще большим остервенением стали нападать на вер-ястребов. Птицы с яростным клокотанием рвали врага сверху, воины пыталась оттеснить их к обрыву, но чудовища, как завороженные, лезли к домам, принюхиваясь узкими ноздрями к запахам боли и страха. Видимо, женщины не могли справиться с детьми, и те нет-нет да и высовывались из окошек, выискивая испуганными глазами своих родителей.
- Дарроу! -голыми руками Наследник разорвал плотную змеиную кожу, и Сера, отплевываясь и хватая ртом воздух, вывалилась из внутренностей.
Как горевшая заживо, бета императрицы стала кататься по земле, стараясь стереть гроллий яд, который разъедал ее кожу до мяса.
- Почему, почему я ничего не могу сделать?! - изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не зарыдать, когда вижу, как маленькие руки наследника покрываются волдырями.
Рейн спешно обтер руки об ошметки туники, ногой отбросил змеиную кожу и поспешил к Сере. Женщина все еще каталась по земле и шипела от боли. На пальцах и на лице яд пожрал плоть до костей, но невероятная регенерация уже начала заживлять раны. 'Так вот почему гроллы предпочитают нападать на оборотней! У них же нечеловеческая регенерация, вот и перевариваться они могут часами... Господи Боже!'
Пытаюсь занять себя чем-то, только не смотреть на то, как покрываются корочкой раны Наследника, не смотреть, с какой осторожностью он отскребает прилипшую гроллью кожу от Серы, на которой даже одежды сейчас не было. Каждый клочок разъел желудочный яд. 'Да Сера сама похожа на сплошной ожог. Будто гранат, разорванный пополам, - вот во что превратилась красавица-бета'.
Чувствую, что тошнота накрывает меня. Все подернулось, поплыло перед глазами.
'Нет! Неужели Рейнхард вновь собирается забрать меня в будущее? Не пойду, ты обещал, Рейн!'
Опасения мои были напрасными, это не Рейнхард тянул мои душу вперед, это мой собственный Зверь хотел показать только самое главное. 'Интересно, зачем ему это?' - не успеваю подумать, как я вновь стою на том же самом месте на верхушке скалы, только тех оборотней, что сражались за Рейна, в живых уже не было.
Только разодранные тела, только десятки гроллов, только кровь, боль и грязь. И Эя, стоящая между чудовищами и Рейном. Худенькая, как тростинка, белая, словно мел. Высокие кораллообразные дома в двух местах напоминали обломки. Видимо, именно сюда падали гроллы, сломленные магией императрицы.
Небо, уже посветлевшее, вспыхнуло очередной яростной вспышкой от магии веров. Видимо, кто-то у подножия скал также использовал магию. Неужели Сера? Она поправилась? Или это кто-то еще? Подмога? Успели? Тогда почему такое отчаяние на лице Рейна?
- Превращайся! - крикнула Эя, не отрывая взгляда от двоих плосконосых гроллов, что пошли совсем близко.
- Я не могу, мам! Не получается! - впервые вижу, чтобы Рейн так кричал. У меня сердце сжалось от жалости, стоило только увидеть его глаза: огромные, почерневшие. - Пожалуйста, уходи! Я не могу нарушить волю отца! Я не могу превратиться в Зверя! Мама, мам, пожалуйста, улетай!
Эя зыркнула на него, поджав губы, и все повторяла и повторяла:
- Ту энд дарроу! Энд дарроу!
Ослепительный свет, вырывающийся из ее рук начал тускнеть. Никогда не видела, чтобы человек худел на глазах. Словно в ускоренной пленке императрица становилась все тоньше и тоньше.
- Пожалуйста, мам, улетай, - голос Рейна дрожал. Он стоял на коленях, туника грязными лохмотьями повисла на худеньких плечах, и яростно сжимал кулаки. - Зачем умирать вдвоем? Папа не вынесет, пожалуйста, мама!
Не могу смотреть на него, подбегаю, и прижимаю к себе, больше всего на свете желая, чтобы мои руки смогли защитить, чтобы мои руки стерли боль и отчаяние с этого прекрасного, пусть пока детского лица.
- Когда я скажу, превратишься и полетишь к отцу, - Эя повернулась к сыну. Говорила она с трудом. Грива ее серебристо-черных волос облепила влажный лоб и резко выступившие скулы.
- Но приказ альфы мне не нарушить, разве только... - глаза Рейна расширились в ужасе. - Мам? Ты не сделаешь этого!
Эя ласково посмотрела на сына:
- Я люблю тебя, - скорее одними губами, нежели голосом, прошептала она и опустила руки.
Луч дрогнул, замер и быстро погас. Один из гроллов, самый шустрый, головою похожий на кобру, вдруг резко извернулся, прищурив черные глаза-бусинки, и резанул императрицу когтем по груди. Эя раскрыла рот в немом крике, дернулась и повалилась на землю. Рейн закричал, и его крик потонул в сотне других, детских и женских. Мельком замечаю, как высовываются из окон крохотные лица, а Рейн все кричал и кричал, но приказ матери выворачивал его жилы и менял кровь. Вот передо мной прекрасный маленький принц, кричащий и пытающийся подхватить свою мать, а в другое мгновение черный ястреб расправляет крылья и издает такой жалобный клич, что у меня внутри что-то переворачивается.
- Лети к отцу, Рейнхард ту Иден. Приказываю тебе! - Эя громко рыкнула, закашлялась, и изо рта ее побежала кровавая пена.
Птичий крик, стон, а потом все заволокло, смешалось, словно само небо потекло вниз, превращаясь в стылую грязь.
Взмах, всхлип, еще один взмах. Хриплые выдохи и едва слышное шебуршание крыльев. Я вижу ястреба со стороны: большого, черного, он летит так, словно кто-то движет его телом, словно ломает ему жилы в полете, а он сам извивается, крутит шеей, пытаясь разглядеть что-то там, позади, пытаясь освободиться, пытаясь вернуться. Черные провалы глаз пронзают пространство.
- Рейн, - я не чувствую тела, я вся - боль, его, Рейнхарда боль.
И меня тянет вверх, вверх, пока я сама не начинаю махать крыльями, пока я сама не рву жилы, пытаясь вернуться назад. Все тело сводит судорогой, но я не могу прекратить биться. Каждый вдох - страх, каждый взмах - боль. Рейн все еще сопротивляется, потому что не может иначе.
- Мам! - полустон-полукрик. Воистину, по-ястребиному это жутко звучит.
Я чувствую, как отчаяние и злость наполняют Рейнхарда, как бессилие превращается его в ярость.
'Он же порвет свои связки, он же просто уничтожит себя. Думай, Кира, пожалуйста, думай! Как мне помочь ему? Что же мне делать? Я дух, я всего лишь чертов беспомощный дух... Точно, я дух!'
Не знаю, как, но мы с Рейном связаны. И если я чувствую то же, что он, значит, и он может ощутить меня, взять мои силы, забрать все, что потребуется, все, что ему будет нужно!
И я представляю, что наполняюсь светом, что заполняю каждую клеточку птичьего тело собой. И отдаю все любовь и всю нежность. Рейн замирает. Моргает, словно очнувшийся ото сна. Вздрагивает, спешно оглядывается, не понимая, где он, не понимая, что с ним.
- Я с тобой, я всегда буду только с тобой. Все хорошо, Рейн. Я люблю только тебя, - шепчу и мысленно прошу простить, потому как не оставляю ему выбора.
Сознание Рейна гаснет, и я остаюсь одна в этом огромном пустом небе. Крылья сами несут меня к Каурусу, не подвластные ни желаниям Рейна, ни моим жалким потугам.
Яркое солнце слепило, и не будь у меня зрения птицы, я бы не видела ничего, кроме неясных силуэтов и темных пятен. Но птичье различало каждый завиток облаков и каждую прожилку желто-красного листа, что сорвался с клена и полетел, подхваченный ветром, прямиком в бурлящую воду. Горы остались уже позади, и внизу серебристой лентой извивалась река.
'Эя. Зачем она позволила гроллу победить себя? Почему перестала сражаться?'
Осознание приходит медленно. Приказ альфы не мог нарушить даже Наследник, потому как Каурус невероятно силен. Значит, чтобы спасти Рейна, чтобы снять запрет на превращение, нужно было ослабить самого альфу. А как это сделать, тем более на расстоянии?
'Уничтожить его пару. Эя должна была уничтожить себя. Вот почему она сдалась, вот почему приказала сыну улетать прочь!'
Как больно летать. Крылья - они ощущаются почти как руки - и их сводит так, что хочется закричать. И вижу я как-то не так. Округло, словно через дутое стекло и так четко, остро, как никогда прежде. Долина внизу окрасилась в осенний багрянец, горная река давно разделилась на узкие реки-полоски, что прорезали долину, деля на трапеции. Красиво. Могло быть, если бы я не чувствовала, как внутри бьется маленькое сердечко. Часто-часто. Хрипло, с трудом. Даже в беспамятстве Рейн все еще пытался сопротивляться, он все еще пытался вернуться. И все еще надеялся спасти Эю.
- Упрямый, - растворяюсь в его боли и своей нежности. - Спи, маленький.
Я охватываю птичье тело своим теплом, невидимым, неощутимым, но почему-то мне кажется, что Рейнхарду становится легче. Его уже не разрывало в разные стороны. Он словно повис на невидимых нитях, и наше тело само двигалось по себе, будто неопытный кукловод дергал за ниточки. И крылья рвано отвечали ему - взмах, взмах.
Рыжие долины с мелкими реками сменялись горным пейзажем. Сперва голые горы, затем редкий лес и, наконец, заснеженные вершины. Тело ястреба окоченело. Я сама чувствовала боль от разорванных мышц, сама ощущала застывшую влагу на пернатом лице. 'Умеют ли птицы плакать?' - теперь я знала ответ. И неважно, что я и не спрашивала.
- Прости, Рейн, - шептала я, не знаю, зачем. Возможно потому, что не могла защитить, возможно, потому, что не смогла помочь. А, может, потому, что знала, сколько еще ему предстоит пережить. - Но ты теперь не один. Я всегда буду с тобой. Я обещаю.
Сколько мы так летели? Не думаю, что Рейн сам хорошо запомнил весь этот путь. Просто в какой-то момент мы стали снижаться. Резко и рвано приблизилась тропка. Переплетения ветвей, какие-то силуэты. Обеспокоенный Торон, удивленный Зерон и, конечно же, Каурус. Все оборотни суетились, Каурус же лежал на земле, прижимая руки к груди и рвано дыша.
Рейн упал с высоты, еще в падении меняя черные крылья на худенькие изрезанные руки. И как только Торон его подхватил?
- Рейн?
- Рейн! Что с тобой? - Торон с Зероном мгновенно положили наследника рядом с отцом. Остальные оборотни подбежали, встав полукругом. 'Сколько же их здесь?'
Каурус сел. Резко, стремительно. Один взгляд на сына - и он уже на ногах. Глаза побелели, волосы встали дыбом.
- Эя? Рейн, что с ней?
Рейн хватал воздух ртом, смахивая слезы. И все силился, силился что-то сказать, но разорванные связки не слушались.
- Что с ней? Где она? Где она, Рейн? - Каурус подскочил к сыну и начал трясти.
Рейн изогнулся. Тело его сотрясала крупная дрожь. Он смотрел на отца, открывал рот, пытаясь кричать, но все, что получилось издать - это полувсхлип-полувой, похожий на 'гролл'.
Но Каурусу и не требовалось знать. Он покачнулся, сжимая плечо сына до синяков.
- Остаешься... за главного, - будто в горле что-то мешало, будто Каурус не мог говорить и все тер, тер грудь, словно там что-то застряло.
- Владыка, что с Рейном, что с вами, что?.. - Торон придерживал своего воспитанника, а тот застыл, глядя на отца остекленевшими глазами.
- Эя мертва, - Каурус сказал это так спокойно, словно говорил о погоде, а не о смерти любимой жены.
Зерон со свистом втянул воздух, Торон отшатнулся от них, не веря. К Рейну подскочил Дин.
'И как он в отряд пробрался?' - сама не знаю, чья это мысль, моя или Рейна.
- Господин, гроллы не сразу переваривают жертву, если мы поспешим, если успеем... - блондин не договорил, но глаза его альфы уже засветились тем безумным огнем, который обжег и меня, и его бету.
- Зерон, - Каурус схватил бету за руку, заглянул в глаза, пытаясь понять, шутить ли он.
- Прислушайтесь, может, она просто слаба. Вы же сами знаете, как сильна воля правителей. Она не могла просто так сдаться! Не верю я в это, и вы не должны! - Зерон махнул рукой
Каурус секунду стоял, а затем воздух вокруг него замерцал, подернулся дымкой, и вот уже не человек, а волк стоит передо мной. Огромный, черный, только на морде его серебрились две полосы, проходя от подбородка к заостренным ушам и далее по спине. Ни слова никому не сказав, не бросив даже взгляда на Рейна, он с места сорвался на юг, только грязь отлетела из-под его когтей. Не дожидаясь приказа, остальные веры мгновенно последовали за императором. Вспышки, стоны, поваленная одежда - и вот уже десятки зверей, в основном, белые и черные волки, устремились за своим альфой.
Рядом с окоченевшим Рейном остались только Торон и Дин. Торон долго еще смотрел вслед стаи, но не мог покинуть воспитанника. А Дин... Дин тоже знал, каково это - лишиться матери. Да и чем он поможет стае? Он даже не мог превратиться. Подросток с силой ударил себя кулаком по ноге. Наверное, это ужасно, но я не чувствовала к нему жалости. Для меня существовал только Рейн. Застывший, неподвижный в своей агонии Рейн. Маленький принц, который лишался в этот момент своего детства.
Торон охнул, будто очнувшись, и поспешил к наследнику. Дин рухнул возле брата и положил голову брата себе на колени.
- Рейн, ты как, ничего не болит? - спросил Дин, неловко откидывая влажные волосы с лица брата.
Рейн не ответил. Он все также смотрел в сторону, но, готова поклясться, что видел совсем не горную тропку средь осенних дубов.
Страшно видеть глаза взрослого на детском лице. Дин все еще что-то спрашивал, Торон все пытался узнать, не ранен ли мальчик, а Рейн встал, резко и неожиданно, и зашатался, сжав губы.
'И как только встать смог? На нем же живого места нет. Ох, Рейнхард'.
Торон попытался было его остановить, но Дин схватил учителя за руку и покачал головой. Торон с удивлением посмотрел на племянника императора.
- Ему стоит побыть одному. Кому хочется показывать свою слабость, тем более, если ты альфа?
- А ты изменился, - Торон окинул Дина пристальным взглядом, подмечая и гордую осанку, и надежду в прежде унылых глазах.
- Мой альфа дал мне надежду, - Дин прикрыл темные, как ночное небо, глаза.
- Ты ведь говоришь сейчас не о Каурусе.
Дин лукаво и как-то грустно улыбнулся. Все же, было в Дине что-то надломленное.
- Нет, не о Каурусе. Я говорю о настоящем альфе.
- Ты о чем? - Торон насторожился, не нравился ему этот фанатичный взгляд. И откуда у ребенка такому взяться?
- Скоро увидишь, - Дин вновь улыбнулся одному ему известной причине, опустился на землю и сел, по-турецки скрестив ноги.
Торон посверлил его минуты две взглядом, а затем отошел в ту сторону, в которой скрылся молодой господин.
- Может, все же проведать? - тихо пробурчал воин.
Дин не ответил, продолжая думать о чем-то своем. Интересно, мне показалось, или он действительно немного подрос? Нет, все тот же нескладный подросток, но уже не побитый, не смирившийся, а уверенный. Не знаю, правда, в чем, в себе, в своих силах или же будущем.
Все эти мысли мелькали на заднем плане. Волновало же меня только одно. Рейн. И если Торон с Дином могли помешать, то неужели я, невидимый и бесплотный дух, могу потревожить кого?
Поплыла над тропинкой. Осенний туман, прохладный, утренний, скользил по бесплотному телу. Ежусь от холода, скорее душевного, не физического.
'И куда он ушел?' - оглядываюсь, а кругом только деревья. Цветная листва, кое-где голые ветви и скрюченная фигурка возле мощного дуба. Подхожу ближе, протягиваю руку и чуть не вскрикиваю, когда Рейн разворачивается и дотрагивается до нее. Серебряное сияние вспыхивает в том месте, где соприкасаются наши ладони.
- Ты обещала, что будешь со мною всегда.
Голос Рейна, но только того, из будущего, а маленький Рейн просто смотрит, и глаза его округляются от счастья и удивления. Он пытается что-то сказать, он пытается схватить меня и притянуть ближе. И его счастливая широкая улыбка преображает потемневшее от горя лицо.
- Ты! - шепчет маленький принц.
Момент узнавания, воспоминание полета и единения, когда все пополам - и сердце, и крылья, и боль. Все одно, на двоих.
Детские руки с легким шлепком обхватывают самого себя. Конечно, разве можно обнять призрака? Маленький принц хмурится, недовольно бурчит и снова пытается обнять или хотя бы коснуться меня. Возмущение на этом упрямом лице до того напоминает мне взрослого Рейнхарда, что я смеюсь, и принц замирает, очарованный моим смехом. Чудоковатая улыбка и озорные ямочки, и мне хочется прижать эту моську к себе. 'Как хорошо, что он отвлекся, слава Богу, что мне удалось его успокоить'.
Осторожно касаюсь его щеки. Рейн смотрит на меня, словно на чудо. Жаль, я не могу стереть слезы с его лица. Рейн хмурится, наверное, даже не заметил, что плакал. Он закрывает глаза, сглатывает, словно пытаясь протолкнуть ком, и вновь его взгляд находит меня.
Качаю головой и ободряюще улыбаюсь. Нежно и искренне.
- Мне очень жаль, Рейн. И твою маму и... твоего отца.
Рейн зажмурился. Упрямый, даже ребенком предпочел уйти в лес, лишь бы не ощущать чью-то жалость. Не хотел показывать свою боль?
'И сейчас не хочет', - подумала я, но Рейн вновь удивил меня.
Всхлипнув, он кинулся ко мне, остановился, вспомнив, что я бесплотна, и заревел. Громко, в голос, как могут плакать только малые дети.
'Почему у меня нет рук? Почему я бесполезна, когда так нужна? Нет, ничто не остановит меня. Я обниму его, я утешу, чего бы мне это не стоило!'
И я раскрываю объятья. И Рейн ныряет в них, и пусть я не чувствую его маленькое продрогшее тело, пусть он не может ощутить тепло моих преданных рук, зато теперь он знает, что где-то есть та, которая всегда поймет и утешит. Та, в объятьях которой он может быть просто собой.
Что-то происходит. Сияние вокруг нас разгоняет осенний туман и скрывает нас в серебристых сполохах от всего мира. И мое тело обретает плоть, и я могу сжать Рейна так крепко, чтобы он понял - я здесь, с ним и готова разделить его боль. Кудрявая макушка ребенка внезапно перестает быть иссиня-черной, и серебряные пряди вспыхивают в его волосах, теперь таких же двуцветных, как у меня.
Рейн плакал, а я прижимала его к себе и шептала какие-то глупости. Не знаю, сколько мы просидели так, но в какой-то момент Рейн отодвинулся и долго-долго смотрел на меня, будто рисуя в памяти каждую черточку.
- Когда я найду тебя, я буду сильным. Клянусь тебе, кара, больше никто из моих родных не пострадает из-за меня.
Взгляд ребенка и, одновременно, существа более мудрого, сильного. 'Может это и есть проявление его Зверя?'
Рейн ждал, внимательно наблюдая за мной, и я сказала, искренне веря в каждое свое слово:
- Так и будет, я знаю. Но ты и сейчас сделал все и даже больше, чем мог.
Губы наследника дрогнули. 'Не верит? Сомневается в моих словах?'
Щелкаю по его аристократическому носику. Рейн ахнул и так забавно скосил глаза на нос, что я не смогла удержаться от смеха.
- Это тебе за самоуправство в будущем, - и хватаюсь за свои волосы, вернее, за пряди, что серебрили мои бока.
Рейн нахмурился, проследил за моим взглядом и коснулся своих собственных побелевших волос. Миг сомнения, непонимания - и вдруг лицо его озаряет ничем не прикрытое счастье. 'Наверное, об этом ритуале он знает больше меня'.
Волосы выскальзывают из рук, наши пальцы соприкасаются, и мы улыбаемся, когда серебристое пламя начинает танцевать на наших ладонях. Сейчас руки Рейна почти такие же маленькие как у меня, но пройдут года, и он сможет этими самыми руками полностью обхватить мою талию. Улыбаюсь, зная, что дома меня уже ждет Он.
- Молодой господин!
Мы вздрагиваем, когда Торон оказывается так близко. И почему мы ничего не заметили? Дин маячит позади Торона, во все глаза смотря на то, как нестерпимо яркое сияние окружает нас с Рейнхардом. 'Интересно, видит ли Дин меня?'
Рейн резко встал и вышел вперед, загораживая меня в неосознанном жесте. Улыбаюсь. Даже крохой он пытается защитить меня. Мой маленький принц. Мой несчастный упрямец.
- Что вам?
Не одна я вздрогнула. Голос Рейна до того насыщен властными нотами, что оборотни прогибаются перед ним в низком поклоне.
- С тобо... С Вами все хорошо? - Торон не замечает меня, он не отрывает потрясенного взгляда от своего ученика. И я на всякий случай отхожу подальше. Не нужно, чтобы будущее мешало прошлому. Не правильно это как-то.
- Да, все хорошо, - отрывисто бросил принц, скосив глаза в мою сторону, словно боялся, что я исчезну. Его воля, так он привязал бы меня к себе. Вот же упрямец!
- Вас долго не было, мы беспокоились, мой Господин, - Дин еще раз поклонился и выпрямился.
Странно, но он был спокоен, будто все так и должно быть, словно уже знал, что Рейн будет таким. Может ли быть, что кинжал показал императорскому племяннику именно такого Рейнхарда: маленького, но уже тогда сильного, властного, пусть пока еще и не всемогущего альфу?
- Ясно. Со мной все в порядке. Седлайте коней, необходимо как можно быстрее собрать веров. В Гнезде ястреба есть пострадавшие, их еще можно спасти. Нужно взять с собой лекарей и столько воинов, сколько мы сможем найти.
Рейн махнул головой туда, где были привязаны кони, и Торон с Дином побежали исполнять волю молодого Владыки. А Рейн повернулся ко мне, и маленькие ямочки проступили на его щеках, как будто бы говоря: 'Вот он я, посмотри, какой взрослый!'
Ободряюще улыбаюсь и раскрываю объятья. Рейн бежит ко мне, и я чувствую, как внутри разливается такая щемящая радость.
Вспышка. Я не вижу Рейнхарда, не вижу осенней листвы и высоких деревьев. Один белый свет, который растворяет меня. Моргаю, потому как свет становится все ярче и ярче. Слышу, как вдалеке вскрикивает маленький принц и зовет меня, все повторяя и повторяя свое заветное: