Смерть. Она всегда сопровождала его. И его это упивало. Ибо он считал себя ее великим служителем.
Она приблизилась к нему еще ребенком. Когда умер его отец, и он впервые почувствовал на себе ее леденящее дыхание. И вместе с испугом, который он тогда испытал, в нем проснулся какой-то потаенный восторг.
Восторг оттого, что видит и чувствует нечто скрытное от других. Нечто, присущее лишь ему одному и делающее его, вполне простого ребенка, весьма исключительным.
Да, он исключителен! Весьма исключителен!
Жаль, что никто этого, кроме него самого, не замечает...
Он вырос и достиг юношеского возраста. Его пылкую, не в меру, натуру волновало все- и томный взгляд юной девы, и какие-то чудовища что таились в окружающих его кустах, и химеры, скалившие свои зубы из темных углов, и, конечно, его редкая исключительность. Он Гений! Да, он Гений! Но почему этого никто не замечает?
-Продай душу, о юный Гений, и слава твоя от тебя не убежит!
Он испугался. Весьма испугался. Но искушение славой было слишком велико. И он, трепеща, согласился.
Правда, дьявол не слишком-то торопился исполнять свое обещание. Но он терпеливо ждал. И вот чудо -один известный художник согласился взять его подмастерьем. Он трепетал, ведь здесь было недалеко и до его собственной славы.
Славы он так и не обрел. Даже когда обрел свою мастерскую и заказчиков.
Но он мечтал о ней. Мечтал каждый день. И мечта эта погубила его окончательно.
Как-то раз одна, весьма знатная особа, поручила ему создание своего портрета. Но весьма странно- она поручила ему изобразить себя весьма уродливой. Его крайне это смутило-ведь, как правило, заказчики просили о совершенно обратном. И их облик столь изменялся, что невозможно даже было узнать в нем самого хозяина портрета. И ему приходилось прилагать к этому немалые усилия.
Но сейчас. Молодая красивая дама требовала, чтобы он изобразил ее безобразной. К чему эти чудачества? Но она была непреклонна.
И он стал писать ее портрет. Вначале ему было нелегко. Но странно, по мере того, как он рисовал, он делал это все увлеченнее. С какой-то злобной страстью и удовольствием он проводил кистью, искажая сим прекрасные черты. Словно создавать нечто уродливое для негобыло наслаждением, коего он не испытывал доселе.
Он с трепетом смотрел на отвратительное чудовище, вышедшее из под его кисти. Смотрел и не понимал, от чего все это ему знакомо. Как будто он уже творил нечто подобное. Но крайне боялся все это вспомнить.
Дама подошла и взглянула на портрет. Казалось, она была весьма удовлетворена.
-Прекрасно,- заявила она.-Вот ваши жалкие деньги.
-Прикажете доставить на дом?
-О нет, сударь, свое уродство оставьте при себе! Мне оно более ни к чему!
С этими словами она удалилась, оставив последнего в недоумении. Ведь она сама велела...но спорить с ней он почему-то не отважился.
Оставить себе уродство? Но как?
Он смотрел на жуткое свое произведение. Злобная уродливая женщина гневно на него смотрела. Он поспешил набросить на нее покрывало. Но покой оставил его.
В ту ночь ему приснился жуткий сон. Что он есть исчадье ада, которое берет прекрасных людей и уродует их , превращая в безобразных демонов. И они все окружают его и хотят наказать. Но он убегает, убегает от них...И просыпается в холодном поту.
-Неужели все это правда?-думает он в отчаяньи.
Это было правдой. В очень далекие времена. И теперь он об этом вспомнил. Он вспомнил все. Но особого раскаяния почему-то не испытал. Ведь тогда он был исключительным. Никто до него сим не занимался.
Он долго об этом думал. И долго мечтал о той славе. И, наконец, решил продолжить свои злодеяния и теперь. Но был жестоко наказан. И вот как это было.
Портрет. Портрет той дамы. Портрет ее уродливого тела. Теперь он вспомнил, что когда-то оно было настоящим. И всех своих жертв он тоже вспомнил. Но раскаиваться не собирался. И весьма напрасно.
Он уже собирался вновь проделать сие с каким-то ребенком. Сиротой, у коего не было родителей. Но Господь сумел предотвратить его зловещие планы. Да и не было у него средств для этого. И дитя непременно умерло бы от мучений. Ведь злодей полагал, что сила его гения исключительно в злобе и дерзновении. Но не было в у него в сем мире средств, чтобы ее в жизнь воплотить.
Усыпленный ребенок уже лежал на столе мерзавца, когда к нему ворвались солдаты. Он ничего не понимал. Ведь действо сие он совершал в строгой тайне. Но есть Некто, Кто видит и все наши помыслы.
Мерзавца схватили и бросили в темницу. Он с ужасом ждал своей мучительной казни. Но к нему долгое время никто вообще не приходил. Он ждал и трепетал. Но странно- казалось о нем вообще забыли. Может, так оно и было? И он, несколько утешенный сими мыслями, стал вести себя более спокойно.
В его камере ничего не было, кроме небольшой лампы на стене. Никто его не посещал. Раз в день он находил под дверью кусок черствого хлеба и стакан воды. Он ждал казни, но его, кажется ,помиловали. Негодяй веселился, чувствуя свою безнаказанность. Но радость его была излишней.
Как-то раз он не обнаружил ,как обычно, пищи под дверью. Он терпел три дня. Муки голода преследовали его. Он хотел закричать, потребовать себе еды, но... Страх быть казненным был сильнее голода. А может, о нем просто забыли? Нет, лучше затаиться.
Через неделю ему перестали подавать воду, а через три дня после этого погас свет.
Он испытывал жуткие мучения. Все его жертвы мерещились ему в темноте. Раздираемый голодом, страхом и жаждой он молил о смерти. Но она не приближалась.
И вот, двери в его камеру раскрылись. На пороге возник силуэт какого-то мужчины. Злодей затрепетал- неужели дни его сочтены? И в этот момент чей-то пронзительный голос спросил:
- Раскаялся ли ты?
- Нет, нет! - сам не зная почему, закричал осужденный. - Я - гений! Я -уникален! Да! Да!
- Что ж! Хорошо! Тогда носи свою уникальность вечно!
Двери захлопнулись. Злодей недоумевал. Почему же он сказал - нет? Вот глупец! Быть может, его бы выпустили. Надо было хотя бы солгать...
Но лгать он больше не мог.
Он сидел в темноте, томимый жаждой и голодом. И уже безропотно ждал смерти. Что ж, пусть он умрет! Пусть! Но он останется Гением!
Но вот, свет вновь загорается. Заключенный жмурит глаза, потом осматривается, и о, ужас! Ужас! На стене висит большое зеркало. И из него смотрит жуткая звериная морда. Нет! Нет! Прочь мерзкое чудовище! Но что? Что это? Неужели это я? Я?
Он смотрит на свое тело. Оно теперь покрыто шерстью. На уродливых лапах когти. А на голове - рога! Он - зверь! Он - животное! Ему отомстили его же оружием.
- Это не месть! Это - твой облик!
- Но!
- Ты сам предпочел быть уникальным!
Он остается наедине с самим собой. Он зол и тосклив. Зверь! Он - зверь!
Он в отчаянии разбивает зеркало. Но оно восстанавливается. Нет! Теперь он обречен смотреть на свое уродство вечно!
- Приятно ли быть столь уникальным шедевром?
Он молчит. Он не знает, что говорить.
Дверь открывается. Его выпускают! Или это ловушка? Но какая разница?
Он выходит. И, невесть почему, оказывается в каком-то лесу. И видит там похожих на него существ. И они висят связанные на деревьях вниз головами. Но это зрелище его мало огорчает. Его беспокоит другое - он не уникален! Нет! Похожих на него много! Тех, что создавали уродов
Его нога попадает в петлю. Он в ловушке. Веревка взвивается вверх и он виснет вниз головой. Он провисел так достаточно времени.
Временами он впадал в забытье. И вновь видел в своих кошмарах жутких существ созданных им. Вскоре он уснул. Надолго. Но потом вновь очнулся. Он оказался в весьма странном мире. В жутком мире. Где не было неба. Вернее оно было. Оно висело над головой как громадный свод. Ему было очень страшно. Но ему казалось, что он здесь уже был.
Злодея окружают странные существа. Его бывшие творения. Они смотрят на него и смеются. И говорят - урод, урод. Он озирается. Они повторяют это слово. Повторяют. Он - урод. Он уникальный моральный урод. И для такой мерзкой рожи как у него не требуется никаких усилий. Потому что он дрянь от природы. Дрянь. Уникальная дрянь.
Они окружают, толкают и бьют его. Бьют с силой. Бьют руками и ногами. Урод, урод. Уникальный урод. Такие есть, но их мало. Такие редкостные придурки и слабаки. Отбросы общества. Мразь, подобная той, что выбрасывают в сор.
Он метался среди них. Их крики были несколько беспорядочны. И как ни странно, все эти существа сейчас вдруг напомнили ему его самого. Его собственные беспорядочные мысли. И этот беспорядок, этот хаос теперь отразился в этих созданиях, которые преследуют его как собственное безумство.
Он мечется среди них. Он не может их выносить. Нет, это нестерпимо. Нестерпимо. Его голова раскалывается от боли. Он падает на землю и закрывает лицо руками. Он больше не хочет их видеть. Видеть свою уникальность. Его бьют ногами. Он ревет закрыв лицо руками и трясется всем телом. Достаточно! Не хочу! Не хочу! Нет! Не хочу!
Он лежит на земле. Ударов больше не чувствуется. Кажется его оставили в покое. Он встает и озирается.
Да. Никого нет. Никого. Он в каком-то поле. Вдали виднеется лес. И он спешит к нему. Спешит уйти, скорее уйти от этого неба. Спрятаться. Да! Спрятаться!
Спрятаться ему не удалось. Ибо в лесу находились созданные им уроды. И радостно и злобно крича, подзывали его к себе. Он вновь бежит прочь. Нет! Нет! Куда идти? Куда спрятаться?
Небо висит над ним так, будто готово его раздавить. Он падает на землю и закрывает лицо. Ничего нет. Ничего нет. Ничего.
Слышится какой-то грохот. О, ужас! Небо как будто раскалывается. По своду пробегают огни, похожие на стрелы молний. Кажется, что небеса не выносят сих злодеяний и готовы рухнуть на грешную голову злодея. Он отчаянно кричит. И теряет сознание.
Очнулся он в своей мастерской. И вновь видит портрет той дамы. Но теперь он боится своей славы. И уникальности.
Уничтожить. Уничтожить полотно. Он хватает нож. И начинает наносить удары. Он рвет ткань. Но...
Портрет оживает. И меняется на глазах. Теперь на нем изображена хозяйка портрета. Красивая. Изрезанная ножом. Портрет красивой женщины, испорченный чьей-то трусливой яростью.
- Так в этом твоя уникальность?
Он оцепенело стоит. Вопрос стоит в его голове. Испортить. Испортить нечто прекрасное. Уничтожить нечто достойное восхищения. Злобно, трусливо и мелко. И в этом его уникальность? В порче? В порче чего-то достойного хвалы? И в этом его гений? В том, что он вредитель? Паразит?
Он видит яблоко на столе. Прекрасное сочное яблоко. Оно манит его. Ему хочется его съесть! О да! Ведь он так долго был голоден.
Он не может совладать с собой. Он бросается, хватает его и...
Червь. Огромный отвратительный червь выползает из яблока и кусает его за палец. Испуганный, он швыряет плод прочь от себя. Что? Что это? О, горе! Его палец болит, он распухает и гниет на глазах. А за ним и вся рука. О нет! Нет! Но это не самое страшное.
Черви. Много червей. Они появляются в его ранах. Они появляются, будто из самого отвратительного гноя. И они впиваются в его плоть. И поедают его. Отвратительные раны разрастаются по его телу и в них сразу начинают кишеть черви. Он в ужасе кричит. Вскоре все его тело становится сплошной отвратительной язвой. И когда это происходит, черви перестают его есть. Они просто копошатся в нем.
- Червь, пожирающий добрые плоды,- вновь слышит он голос. - В этом твой Гений? Но посмотри как их много. Уникален ли каждый из них?
Он ходит изуродованный в своем подвале, издавая отвратительный смрад. Здесь же стоит и исполосованный ножом портрет. Не зная покоя, кружит он в своем логове долгие годы. Но, наконец, не выдержав мук, хватает нож. И пронзает себя самого.
Но это еще не конец.
Он очнулся в своей колыбели. Со своими родителями, одного из коих он потерял тогда в раннем детстве. И притом почувствовал себя весьма уникальным. Они вновь с ним и заботятся о нем. Но он для них вроде чужого. Уже с самого рождения. Ведь он все помнил.
Дьявол посещал его неоднократно и предлагал былую славу. Но теперь он боялся. И отмахивался от него. До поры, до времени.
Он уже достиг того возраста, когда отец должен был умереть. Но тот был еще жив. Он, как-то сам не понимая того, ждал его смерти. Смерти родного отца. Чтобы вновь испытать те пугающие и одновременно восторженные чувства.
Отец тогда погиб в поединке.
Он ждал. Он терпеливо ждал.
Но, к его досаде ничего похожего на дуэль не предвиделось. А ему столь хотелось лицезреть Смерть!
Она приходила к нему по ночам в виде нагой женщины с косой. И гневно на него смотрела.
- Когда? Когда?- задавала она единственный вопрос. - Когда?
Он просыпался в холодном поту. И, затаив дыхание, представлял себя рядом с нею. Он достойный ее спутник и он обязан свершить то, что сия дама требовала - убийство.
Дьявол сидел в его слишком юной голове и без всяческого договора. Ибо он был подобен ему.
Он лихорадочно смаковал орудия убийства. Что это будет - нож или яд? Или коварная интрига, в кои он уже пытался проникнуть, подслушивая то, что детям слышать не велено. Но нет! Нужно самому. Самому.
Как-то раз отец сильно заболел. И он, прикинувшись заботливым, попросил разрешения посидеть у его изголовья. Тот согласился, но как-то странно на него посмотрел. Казалось, он что-то чувствовал. Но он попросил сына почитать ему Евангелие. Тот, открыв на странице указанной его отцом, начал читать:
-Не почитающий отца и матери своей в угоду своей похоти осужден будет на вечное изгнание. И в геенне огненной будет почитаться, словно демон низшего порядка.
Он чрезвычайно удивился. Как это возможно? Ведь слов сих в Евангелии не могло быть. Он сам читал неоднократно эту страницу и не видел там ничего подобного.
Он в удивлении смотрел на отца. Но тот лишь улыбался.
- Читай далее.
Он стал читать. И, к некоему страху своему, прочитал то ,что читал когда-то давно. Но не в Евангелии. В другой книге. И почему-то память о сей книге относилась к тому времени, когда он был "уникальным".
Он в страхе отложил книгу.
- Что это значит, батюшка?- в деланном недоумении спросил он. -От чего в Писании нашем приведены столь странные слова? Коих там нет? И почему вы велели мне их читать?
- А разве слова сей книги не похожи на тексты евангельские?- сурово спросил отец.
- Не знаю, батюшка.
- Не знаешь? Дитя мое, стоит ли читать книги, не разумея их сути? И особенно, ежели книги сии даны нам Господом Богом?
- Я слишком юн, батюшка, простите.
- Юн говоришь?
-Ладно, поговорим об этом после. А сейчас принеси мне воды! Меня томит жажда.
Крадучись, словно вор, вышел он в комнату, граничащую со спальнею. В ней никого не было. Удобный случай. Юный негодяй даже не задумался, когда выливал в стакан флакон с ядом. Но отец не даром давал ему читать слова из святых книг.
Вернувшись, негодяй почтительно подал стакан с водой отцу. Тот взял его и внимательно смотрел на сына. Тот в помешательстве опустил глаза. Отец протянул стакан.
-Пей!
-Нет, батюшка!- испуганно воскликнул тот.
- Пей!
-Нет! Нет!
-Либо ты выпьешь, либо я убью тебя сию минуту!
Тот бросился на колени и залился слезами.
- Ты слишком юн, чтобы понять простую истину - отца надо хотя бы почитать. Ибо я от тебя любви не требовал! Но похоже, что сыпать отраву собственному отцу и бесстыдно при этом лгать ты уже горазд?! И во имя чего?! Во имя развлечения?! Во имя игры?! Во имя какого-то глупого мимолетного удовольствия? Или голой девицы с косой? Из твоих глупых сновидений?
Тот ревел и испуганно взирал на гневного родителя. Откуда? Откуда он все знает?
Тот откинулся на подушки.
- Ты больше мне не сын. И книгу эту я дал тебе неспроста. Посмотри на нее.
Тот, трепеща, повиновался. И странно. Он увидел, что книга сия носит иное название и украшена весьма древними письменами. Знакомо. Но что это?
-Это книга того, пред чем ты сейчас преклоняешься. Это древняя Книга Смерти. Это не есть Евангелие, которое является по сути своей Книгой Жизни. Но ты попрал и то, и другое. Лишая жизни человека и не имея для этого никаких серьезных обстоятельств.
- Тот, кто не возненавидит отца и матери,- с надеждой выкрикнул злодей, желая оправдаться.- Ведь это слова Евангелия, не так ли, отец?
- Не называй меня отцом более. И не обольщайся словами книги, которой ты толком не разумеешь. И не прикрывай ею свою злобу и трусость. Ибо не тебя Господь имел в виду, а подобных тебе родителей ,которые предпочитают служить своей трусливой смерти и обрекают на нее и своих детей. Тех, что приносят их в жертву своим пустым кумирам и заставляют их нарушать пути Господа. Вот о этих родителях Господь и говорил. К тому же, ты вовсе не похож на его ученика! Иначе не стал бы его предавать!
Тот хотел было воскликнуть, но отец его опередил:
-Но раз уж ты упомянул сии строки, позволь я продолжу:" Любящий сына или дочь, более чем Меня, недостоин Меня. Теперь я вижу полную справедливость сего утверждения. И менять Его на тебя более не намерен. Прочь из моего дома и с моих глаз! И будь благодарен, что я тебя, мерзавца, оставляю в живых! Впрочем, ты уже давно мертв. Еще с рождения.
Тот еще хотел что-то сказать.
-Прочь.
Испуганный и униженный, он уходит. Без гроша в кармане, он спешит перебраться в иной город. Боясь, что отец раздумает и казнь таки настигнет его.
В унынии он проводил свои дни. Смерть его более не манила. С тех пор как
Он понял, что в ней нет ничего особенного. А для высокой смерти он слишком низменный.
Он жил тем, что рисовал портреты. Красивые портреты для стареющих богачей. Они платили за его старания довольно щедро. И он впоследствии приобрел некий достаток. Но славы он не обрел. Ибо великие беспристрастны в своем искусстве. Хотя, зачастую, изменяют сами себе.
Наш же живописец обрел свою мастерскую, завел себе юного ученика и неплохо существовал, благодаря своим заказам. И связям с некоторыми обеспеченными дамами, кои щедро снабжали его иногда не в меру расточительный кошелек. И, будучи таковым, он мог существовать вполне прилично , и ни в чем себе не отказывая. Но жажда злодеяний в ем проснулась и толкала на новые преступления. Ему хотелось чего-то запретного и порочного, что возвысит его над остальными и даст возможность вновь почувствовать себя уникальным. И он, не наученный предыдущими страданиями, словно приблудный пес возвращался на свою блевотину.
Вначале он, поправ не только божеские, но и естественные законы, приобщился к содомскому греху, заведя себе молодого любовника. Того самого юного ученика, что достойной парой своему Мастеру. И это бесстыдство намеревался увековечить на своем новом полотне. Но перед тем они решили создать еще один шедевр. И для этого убили одну из его любовниц(и Муз). Правда сия дама оказалась им под стать. И шедевра с нее особого не получилось. Но она принесла им немало хлопот. Муж, прознав о любовнике супруги, решил ему отомстить и едва не отдал последнего под суд за ее убийство. Его бросили в темницу. Тот был в страхе. А вдруг былые мучения вернутся?
- Продай душу, - вкрадчиво сказал нечистый.- И сможешь выбраться.
-Но я продал тебе, о демон. И славы так и не обрел.
-Свою, любезнейший, вы обрели! Но речь сейчас кажется о вашей свободе и жизни.
-Так чего же ты хочешь?
-Можно еще одну.
-Тогда, тогда возьми душу моего ученика.
-Да, сударь мой.
Ему на сей раз повезло. Он откупился. И вернулся в свой подвал, где имел мастерскую и проводил свои оргии. И там же он создавал свое новое "гениальное" творение. Портрет своего юного любовника, что бросает вызов небесам.
Вскоре после этого ему пришлось его убить. И себя тоже. Дабы укрыться в этом подвале навечно. Но им там вскоре надоело.
Как-то раз их посетили гости. Двое незнакомцев. И, весело смеясь, усмотрели то, чего Гений и его Ученик забыли отразить на своей гневной картине.
Шедевр сразу же утратил цену. Ведь он просто смешен. Смешен! Над ним смеялись! Молодчик был взбешен. Он осмеян. И все из-за того, что кое-кто не умеет рисовать. Душа Мастера была весьма сконфужена. И он поспешил скрыться от своего любовника. Правда, вскоре он вернулся. И остался со своим бесстыдным любовником навсегда. И вот, что послужило этому причиной.
Он летел по городу, желая укрыться от бывшего ученика. И нечаянно залетел в один дом. И почему-то в этот дом его ученик предпочел не входить. Видимо, он был ему чем-то неприятен. И Мастер, если можно его так назвать, решил в последнем задержаться.
Но лучше бы он этого не делал.
Ибо в доме сием обитали чудовища. Нет, они не были уродливы. Но они были таковыми в своих душах. И кто знает, в ком больше отвращения: в уродливом, но страдающем и честном лице. Либо в прекрасной и привлекательной, но отвратительной в своем пороке душе. Которая проявляется на сием лице, словно гниль, точащая плод изнутри.
Гниль.
Жаль, что он успел о ней позабыть.
У этих чудовищ был ребенок. И он весьма сильно страдал от их грубого воспитания. Вернее, его вообще не воспитывали. Над ним просто издевались, взваливая на чистую детскую душу всю грязь и трусость их испорченных душ. Несчастное дитя под их влиянием считало себя чуть ли не исчадием ада, а истинные исчадия были в его глазах весьма благородными и почитаемыми опекунами. И вот к этим нескольким мучителям присоединился еще один.
Вначале он просто развлекался с несчастным, пугая его по ночам, а иногда- и днем! Но вскоре его развлечение приобрело иной характер. Он прикинулся другом и стал ласковыми речами смущать сей юный ум. Дитя встрепенулось. Ведь еще никто до этого не обращался к нему с добрым словом.
-Кто ты?
-Я... эльф. Я сказочный эльф из далекой-далекой страны, о милая девочка.
-А я?
-А ты? Не знаю, о милое дитя, вполне возможно. Да-да, ведь я вспомнил. Я послан именно к тебе!
-Ко мне? Но как?
-Тебя похитили. Да, тебя похитили эти злые люди. Они украли тебя у твоих настоящих родителей. Ведь ты дочь короля.
- Я - принцесса? Не может быть!
-Верь мне, дитя, верь. И я послан к тебе, чтобы тебя спасти. И вернуть в твою
далекую страну.
-Ты меня заберешь? Заберешь от них?
-О, конечно, конечно!
-А могу ли я тебя увидеть?
-О нет, нет! Видишь ли, я заколдован! Да! И я смогу стать видимым лишь там, в стране эльфов!
Такими сказками он все более и более входил в доверие к маленькой девочке, относительно которой у него были самые гнусные намерения. И он уже собирался воплотить свои грязные мысли на деле. И, увлекаемый ими, летел со своего чердака в ее комнатку под лестницей. Как вдруг...он видит, что в комнатке она не одна. Здесь много детей. Странно. Весьма странно. Откуда они здесь? Но движимый любопытством, влетел. И...его сразу же увидели. Он испугался. Как? Его видят? Его вновь видят? Но он же призрак! Но девочка, выйдя вперед, все объяснила.
-О, милый эльф, ты расколдован.
-Но...
-Видишь ли , мои друзья. Их тоже похитили, как и меня. Но ведь мы- эльфы.
-И..
-И мы тебя смогли расколдовать. И сейчас ты отведешь нас всех домой!
-О нет, нет,- заулыбался он.
-Да как это нет?- воскликнул какой-то дерзкий мальчишка.- Немедля веди нас домой!
-Нет, нет!
-Веди, веди нас! - заверещали дети.- Мы требуем, требуем, требуем!
На их крики сбежался весь дом, но, о ужас, никого не было видно, включая и саму девочку. Те, кто когда-то ее мучил, теперь метались в страхе, не зная куда бежать. Детские крики слышались по всему дому. За ночь ее мучители полностью обезумели.
Лжеэльф тоже хотел было сбежать. Но дети, что оказались теперь тоже не обыкновенными, окружили его и не давали ему покоя. Их было весьма много и он метался среди них и бранил их. Но они не отступали. Ему казалось теперь, что они были знакомы. И какое-то неприятное знакомство.
Желая отделаться от них, он повел было их в свой подвал. Теперь он уже не опасался так своего бывшего ученика. Но тут какой-то юный эльф вспомнил, что дорога отчего-то лежит в совсем ином направлении. Мерзавец смешался.
Впервые в жизни он ощутил страх перед детьми. Хотя. Впервые ли?
Маленькие человечки окружили его со всех сторон.
-Да он не знает!
- А чего он тогда говорит?
-Он лжет! Он лжет нам! Он хочет нас заманить!
- Заманить? Да, наверное, иначе бы давно отвел!
- И он голый!
- Да, что за неприличие!
-Тьфу! Да он, видимо, грешная душа!
- И куда же он нас отведет?
- Не иначе как в ад!
- Не иначе!
- Сознавайся! Сознавайся, мерзавец! - обступили его со всех сторон.- Чего ты хотел от нашей подруги?
Он улыбался. Он хотел, хотел сказать. Чтобы устыдить их своим собственным стыдом. И унизить своей собственной низостью. Но...не знал как это сделать.
- Что бы я сделал с вашей подружкой?- порочно улыбаясь сказал он. -Да и с вами со всеми...
-И что же?
-Я... бы ее,- он замялся. Взрослые его бы поняли. Но удовлетворить детское любопытство оказалось гораздо сложнее.
- Чего ее?- допытывался дерзкий мальчишка.- Чего ее?
- Того...- мерзавец сощурил глаза и изобразил некий неприличный жест.- Того...
- Чего того?
- Ну, того...
- Чего? Чего? Чего?
Он смутился. Как объяснить? Смущение нарастало. И детское любопытство тоже.
- Я бы овладел ею, - наконец, с трудом выдавив слово "овладел", -проговорил он.
- Овладеть? А это как?
- Могу показать. Сию минуту. На ней же!
- Э нет, приятель. Мало ли чего ты задумал? Ты вначале объясни.
- А что такое "похотливые"? И чего у тебя свое? Отвечай живо!
- Я не знаю, как это сказать!- едва не заревел он.- Идите прочь, дьяволята!
- Не оскорбляй нас! Выходит, ты сам не знаешь, что делаешь! Неопытный!
- Я не знаю, что делать? Да...
- Тогда скажи.
-Нет.
-И объясни, как это делается! Давай! Давай!
- Прочь от меня!
- Нет, нет, ты от нас не уйдешь!
- Дьявол! От этого дети рождаются!
- От чего?
- От этого.
- От чего?
- Какие дети, - говорит девочка.- Детей приносит аист. И это всем известно.
- Нет! Они рождаются от...
-Чего?
- Когда ваши чертовы родители в недобрый час решили заняться Этим...
- Чем?- хором спросили дети!
-Ну и чем же мы решили заняться, любезнейший?- спросили, невесть откуда взявшиеся, люди. Много взрослых, среди которых наш злодей с ужасом обнаружил своего отца и ту молодую даму с портрета.
- Отвечайте, сударь!- сказал какой-то высокий господин.- Чем это мы решили заняться в недобрый час?
Он замялся.
-Ну-с-с? Давайте!
- Я не могу.
- Полноте, сударь! Мы не дети, как-нибудь уразумеем! Так чем таким порочным мы занимаемся?
- Я стесняюсь.
- При детях вы не стеснялись?
- Нет, что вы, сударь, я стесняюсь именно детей,- лукаво уворачивался тот.
- Но заниматься-то ты этим хотел!- сказал мальчишка.- Только объяснять не хотел.
И они заговорили почти хором.
- Он хотел чем-то своим...
-А чем так и не объяснил!
- Ах, от этого дети рождаются!- радостно выкрикнула девочка.- Но от чего?
- Овладеть, вот чего он говорил. Но как овладеть?
- Ах вот как,- заговорили взрослые.- Это так вы стесняетесь?
- Развращаете их юные души?
- И толком ничего не объясняет,- заговорили дети.- Наверное, сам в этом ничего не смыслит.
- Ну и что с вами, сударь, делать?
Он озирался. Детей уже не было. И женщин тоже. Только мужчины.
-Что с вами делать, скотина вы редкостная?
- Может оторвать вам то, чего вы не дорисовали?
- Пощадите! Пощадите!
-Щадить тебя? Да с какой стати?
- Но я ничего не сделал!
- Не успел, тварь! И только!
- Не буду! Не буду!- кричал он, в то время, как его волокли.
- Нет, не будешь. Уж в этом будь уверен!
Ему на голову набросили мешок. Руки связали. Его грубо волокут. Он чувствует, как телу стало холодно. Рядом плещет вода. Его утопят! Нет! Нет!
Он боится воды. Почему-то очень боится.
На шею его надевают камень. И грубо сбрасывают вниз. Он тонет, захлебывается. Нет! Нет! Это не вода, это какой-то омут. Он сдергивает с себя мешок, когда руки вдруг освободились, и пытается отвязать камень... Но у него не выходит.
Он видит дно. Дно, покрытое костями. И кости эти шевелятся. И он медленно к ним движется. В мутной воде. Все ближе и ближе к смерти. К смерти.
Странное оцепенение им овладевает. И какой-то страх. Новый, непонятный. Едва заметный. Но он боится, боится этого мелкого, едва заметного страха. Ведь так боятся все. А он все еще считал себя уникальным.
Считал.
Он трус. Он попросту трус. Который боится всего на свете. И злодеяния свои он проделывает лишь от трусости. Он медленно, медленно опускается на дно. В мутной, как и его душа, воде. К таким же, как и он, мертвецам. К трусам.