Аннотация: Этот рассказ я написал давно. Сейчас так прямо я бы не изложил эту идею: человечество ещё ждёт катастрофа, предсказанная в рассказе, и надо надеется, человечество ещё не раз переживёт такие катастрофы.
Ваня проснулся и сразу пошел на кухню, включить телевизор. Ваня - потому что был молодой, самый молодой среди архитекторов микропроцессоров.
Едва двадцать с годиком, поэтому Ваня. Все его так звали, и сам он всем так назывался в агентстве - Ваня. А что плохо? Молодой, а уже на такой работе, в самом Агентстве, делает свое большое дело, проектирует, вернее, проектировал микропроцессоры для контрольных блоков под шифрами зеленой зоны. Неплохо, неплохо. Агентство - самое значительное учреждение страны, да что, там мира. Хотя и не бросается в глаза. Потому что секретность, ведь делают Большую Орбитальную. Вернее, делали. Запустили в пятницу, в понедельник по расписанию должно было быть оглашение события. Почему в понедельник? Потому что секретность, все новости сообщают отложенно. Потому что так, потому что и даже для чего контрольные блоки, Ваня не знает. Зеленая зона - простая условность. Зона той информации, которой Ваня владеет. Ему поступают документы с вымаранными словами, а своих документах он сам от руки вписывает слова в пустых местах, которые оставил оператор. Ты не знаешь, что делает сосед, сосед не знает, что делаешь ты. Но это не важно, важен размах.
Поэтому Ваня в утро понедельника ждал новостей, больших новостей, ведь запуск Большой Орбитальной новость даже не национального масштаба, а мирового. Именно из-за такого размаха проекта он еще в шестнадцать уехал, вернее, его нашли и пригласили в проект, он оставил свой город, родителей и страну. Высылал потом переводы. Нет, все без глупостей. Весь свой возраст тинейджера прошел без глупостей. Режимный проект, очень режимный. Работа и только работа, проверки режима. Разные, на полиграфе, беседы, Ваня подозревал, что его проверяют еще и другими способами, не имея в виду ерунды вроде прослушки телефона, но всегда отгонял такие мысли, мало ли что потом о кляксах не то психологу скажешь. Но это не важно, важно, что должна была смениться целая эпоха с запуском Большой Орбитальной, это Ваня знал очень хорошо. Даже больше чем знал, он просто всем телом это чувствовал. Не смог бы объяснить, нет, не смог, но это должен был быть не новый век, а больше этого, как Новое время и Старое, как в учебниках писали, до нашей эры. Это вам не Гагарин, Ваня знал.
Поэтому включил телевизор. Но телевизор пережевывал все ту же сказку про белого бычка, что в субботу, новость сообщал диктор, новость сообщал корреспондент, диктор спрашивал корреспондента что тот думает о новости, корреспондент прохожих, затем они с диктором обсуждали, что сказали прохожие, а сами новости - так, один пожар, один спасенный кот, один обкурившийся идиот за рулем на автостраде. "Негрила, а не скажут" - подумал Ваня. И все тоже самое, что в субботу, как будто не прошло воскресенья, и не наступило утро понедельника - время для оглашения о запуске Большой Орбитальной. Это были и неприятно, и непонятно. Со слабой мстительностью Ваня подумал о тупых америкосах и выключил телевизор. Такие тут люди, такое телевидение, хотя пора уже было бы привыкнуть. Но когда было привыкать, если всегда работа, а на работе, нет, там все же по другому, да и телевизор Ваня почти не включал, времени не было.
Ничего, подумал Ваня, ничего. Сегодня собрание в красной зоне, все должны объяснить. О красной зоне Ваня узнал всего неделю назад, и - красная зона оказалась не только уровнем допуска к документации, но и вполне определенным участком в зданиях. Нет, по Ваниной, как и по любой другой карточке можно было проходить только в определенные места, "свои", так сказать, но красная зона оказалась кое-чем поинтереснее, красная зона оказалась кое-чем похожим на центр управления. Зал 4А показали ему и другим сотрудникам перед запуском. Очень похоже на ЦУП, как его показывали в Ванино детство по телевизору дома. Другой, конечно, но похоже. Показали и пообещали провести торжественное собрание в понедельник в зале 4А. Наверное, для большего впечатления, подумал Ваня, сразу чтобы все наглядно. Ваня вспомнил зал 4А, его колоссальные настенные безбликовые мониторы высокой четкости, когда смотришь такой, кажется, что нет стены, а просто проем в космос и прозрачные пленки 3D панелей, спускавшихся с потолка, и успокоился. Агентство - великая организация. Там такие технологии, которые потребителю и не снились. Терминатор второй видели? Вот примерно такая система. На предприятии есть то, что нет у всех. И не положено чтобы было у всех. Ваня успокоился, наверное, оглашение отложили до собрания в зале. Естественно, было бы странным допустить информацию вовне раньше, чем официально начать оглашение внутри. Так естественно. Конечно, остается вопрос, почему зал 4А? То есть нет, что такое 3А и... 1А? Но это не Ване и другим сотрудникам не объяснили.
От этих мыслей Ваня успокоился и выключил телевизор. Посмотрел на стол. На столе кофе, бутерброд. Оказывается, он автоматом, без мыслей сделал все, пока смотрел новости. Но есть не хочется. Нет, не волнение. Просто какая-то пустота внутри. В точности, когда делаешь что-то на автомате. Ваня и не стал есть, вышел из дома.
Ваня слабо удивился, видно, было раньше, чем ему показалось. Никого на улицах. Ну почти никого, а кто есть, сразу видно, еще не проснулись толком. Тихое ранее утро. Безветренное, прохладное даже для такого раннего утра. Холодное даже.
В красном зале никого не оказалось, даже освещение не работало, только дежурная подсветка. По пустым коридорам Ваня дошел до зала 4А, и вот, никого нет. И сотрудников на местах через стекла залов в коридоре Ваня тоже не увидел. Так, сидят, пара человек, кто-то вроде бы и дремлет, а кто-то тупит в монитор.
Почему Ваня не пошел в свою зону? Что-то остановило. Может и неожиданно темные коридоры, половина ламп не светились, чего не бывало на его памяти. Как дошел до кафе, общего у зеленой зоны с обсерваторией, и почему, Ваня не знал. Зато помнил, что в обсерватории был у него друг - друг, наверное потому, что тоже русский, тоже молодой, но старше, за тридцать с небольшим, а потому уже Андрей Витальевич, хотя с отчеством не из-за возраста, а с какой-то всегдашней неожиданностью в общении, которую людям дает большой жизненный опыт и знания. Откуда у Андрея Витальевича, астронома, был такой опыт, Ваня не интересовался. И не только о личном, но и о работе тут не принято говорить. Нельзя, если быть точным. Можно говорить о чем-то нейтральном. Но и на этом с Андреем Витальевичем они как-то сошлись.
Андрей Витальевич сидел за столом, Ваня не сразу его узнал - так тот переменился. Как постарел, такой уставший.
Ваня сел рядом. Андрей Витальевич помолчал и заговорил:
Ва-аня, не перебивай меня, не перебивай, хочу рассказать, хотя это не важно, но я хочу рассказать, не перебивай, а то я уже не смогу, не смогу рассказать, Ваня молчи, молчи, хотя я сейчас, скажу, но ты все равно молчи, Большая Орбитальная упала, сгорела, как это говорят, - Андрей Витальевич неожиданно запнулся и тяжелым взглядом так и уперся в Ваню - в верхних слоях атмосферы.
Помолчал и горько добавил, отвешивая каждое слово:
- Упала, как это говорят, как утренняя звезда, и сгорела. Я сам видел, моя смена.
Заглянул в глаза Ване и зачем-то еще раз сказал:
- Как утренняя звезда.
И как будто извиняясь, пояснил:
- Такая ирония.
И уже сердито заговорил, быстро, сбивчиво, как опаздывая, закидывая словами:
- Да ты все равно ничего не понимаешь, ты молодой, без образования, а работать можешь, здесь таких любят, за то, что такие ничего не понимают и не поймут, Ваня ты, как это говорят, ты заяц, а я, я как это говорят, нет мы все, все попали как кур во щи, так это говорят? Ты не обращай внимание, но я давно начал что-то соединять, они всегда из других зон, из твоей, например, из Оранжевой, из Красной, а про Золотую ты и не знаешь, не те только сведения, что для спутника нужны запрашивали, да и наша служба такая для спутника не нужна, даже для Большой Орбитальной, я догадался, догадался, что что-то не так, нет, не буду, как это, себя хвалить, просто они не могли разделить нам задания, даже им не по карману раздробить их, понимаешь, ведь обсерватория такая, как наша, одна, другую не построить, понимаешь? Не перебивай - быстро добавил - иначе не смогу рассказать.
Я тебе просто скажу, слышал, хотя нет, ты молодой, такую вещь, один француз сказал, наука сделала нас богами, прежде чем мы заслужили право называться людьми, так говорят. Нет, ты так не поймешь, хотя даже я сам до этого до самого конца додуматься не мог, не мог, пока Большая Орбитальная не сгорела, а ты думаешь? У нас все в документах вымарывали, даже полное название станции никто не видел, только часть аббревиатуры, БО, это ведь мы, все профаны оказались, дурачки, то есть, сами расшифровали, Большая Орбитальная, а нет, я потом понял.
Астроном отдышался.
В общем, Ваня. Короче, как она сгорела, все пошло не так. Помнишь упыря того, с митингов, менеджера, мы его еще Часы прозвали, за часы его дорогие? Ну, он просто исчез. Нет, в прямом смысле, исчез. Ты не поймешь, он действительно исчез, а я сам не понял, хотя видел, вот здесь, отвернулся, а его уже нет, потом понял, через два часа, или не знаю когда, ведь времени уже нет, Ва-ань. Нет его. Времени. Часы был пожилым, поэтому и исчез. Завод у него был самый маленький, такой юмор. Те кто за пятьдесят, у них побольше, они оттикали свое, чтобы - Андрей Витальевич посмотрел в глаза Ване, посмотрел, но не как в первый раз, не так чтобы до самого дна заглянуть, видно было, такой уставший - чтобы, Ваня, тихо умереть. Молчи, а то не смогу, если отвлекусь, не знаю почему важно рассказать. Сорокалетние стали засыпать. Я помоложе, а не ты Ваня, видишь, с новой совсем пружинкой, еще ходишь, я только могу говорить. Не радуйся за себя Ваня, не радуйся. Там не было аббревиатуры, Ваня, там было одно слово - я понял, когда птицы стали падать - я еще мог смотреть за окна, я ведь по профессии наблюдательный, не то, что ты Ваня. Хотя, тебе просто не хватает образования. Время кончилось, ты еще не взял в толк, Ваня? Какие сейчас новости по телевизору? Там всюду автоматы, Ваня, они крутят повторы, сейчас все еще пятница, Ваня, пойми, Ваня, пойми, пятница, не было воскресенья, не будет понедельника. Хотя, напрямки Ваня, напрямки, там одно слово, было, не спрашивай, меня, я тебе сам скажу, не было никакой орбитальной, большой, не было, был там БОГ, понимаешь, Ваня, был. Сгорел и не воскрес. Может у них сбой, а может они об этом и не подумали, но ты пойми, я когда сложил в уме все их запросы, понял, Кто это был.
А чему тут удивляться, мы ведь сами как боги, мы делали животных - клоны, мы делали звезды, пусть маленькие, ну это наши атомные бомбы, чему удивляться. Ну и что, что машина, какая разница, сколько рассказов о воплощениях, какая разница, кому, теперь какая разница? Нет, не думаю, они его не создавали, Он всегда был, Он единственный, Тот Самый. Я не знаю, как, зачем, почему.
Выдохнул, вздохнул:
- Просто мне важно было рассказать. Наверное, чтобы моя пружинка смогла уже развернуться. Иди, Ваня, ты мне еще не веришь, но ты молодой, ты еще сможешь выйти из здания и увидишь все сам.
Ваня и вправду смог выйти из здания, хотя был уже как в полусне, и все ему казалось, что не идет, а ноги прилипли к полу и получается идти только на месте. Но как-то вышел на улицу. И в последнюю секунду окончившегося времени поднял кверху враз покрывшееся инеем лицом и глядя на угольную черноту, цветком разворачивающуюся на месте неба, успел подумать - "Как холодно".