Абу Саид ибн-Дауд тяжело вздохнул и поднялся от постели внука. Мальчик умирал. Совершенно очевидно и безнадежно. Тело его худенькое и лёгкое, высохшее за неделю вполовину, сжигал яд.
Глава большого рода, оседлавшего караванные тропы у барханов оазиса Горького родника, был богат; ещё не стар, похож на пропечёный солнцем базальтовый останец у перекрёстка дорог, сед, как пепел перекати-поля, и мрачен. Всё его золото было бессильно спасти первенца старшего сына.
- Это судьба, господин, - вынес приговор этим утром ибн-Саин, несмотря на молодость, доверенный лекарь эмира Керпемы. Три дня назад сыновья Абу Саида выкрали отказавшегося от богатой платы врача и, загнав двенадцать лошадей, привезли к больному.
Крепкое, эбеновое, испещрённое морщинами и шрамами лицо вождя исказилось гримасой. Процедив несколько ругательств в адрес пустынных демонов, ибн-Дауд потер ноготь большого пальца, и, более не сомневаясь, повернул к шатру колдуна.
Сморщенный рот, почему-то располагавшийся на иссушённом землистом лице не по центру, пустил пузыри. Выше, закрывая нос и глаза, был намотан в несколько слоев румель, теперь совсем потерявший свой цвет, но Абу Саид ещё помнил его красным.
- Тебе нечем оплатить то что просишь, - наконец проскрипел старик.
- Я готов принести жертву, большую жертву, колдун, - угрюмо ответил вождь. Мне сказали это судьба, но разве не властен твой зодиак над ней? Ты рассказывал про круг небесных животных, помнишь? Я тогда не был даже подростком, а ты решил будет забавно - напоить раба дурманом и отомстить старому вождю. Вот только я запомнил, что ты бормотал под нос.
- Судьба - это звёзды, - шипел ты, - прочти их правильно и будешь властен над роком. Заставь ребёнка родиться на час позже - изменишь его фатум. Я помню, как переменилась моя жизнь, колдун. Ты мстил другим, но оказался добр ко мне. Я не забывал это, и ты получал всё что просил. Пусть мой внук живёт - поверь, я отплачу.
- Глупец, - взвизгнул старик, - ты не представляешь, что должно прийти в мир, чтобы сын твоего сына прожил дольше отпущенного срока.
- Мне всё равно, - черные маслины глаз Абу Саида сверкнули злобой, - но поверь, - если он умрёт до утра, как уверяет лекарь, ты отправишься вслед за ним! Я распну тебя на кресте, а на следующий день обложу хворостом и сожгу заживо. И тебе не поможет ни твой бог, ни твои звёзды! Как тебе такая жертва и такая плата, старик?!
Колдун застыл, потом начал медленно хихикать и, наконец, разразился хриплым, захлёбывающимся смехом. - О, да, вождь, это достойная плата. Ты всё сказал хорошо. А теперь иди, я собираюсь выполнить твою мольбу. Зодиак поможет мне в этом, будь уверен. Но ты должен принести жертву - дюжину невольников. Положи их вокруг моего шатра и вонзи нож им в грудь. Сам, - безумец вдруг оказался рядом, и схватил Абу Саида за ворот халата. - Сам! - грозно проревел он, уставившись замотанной головой на него. И проследи, чтобы ни один не дожил до полуночи, но и не умер слишком рано.
- Иди! - старик оттолкнул его от себя, - и не беспокой меня до рассвета.
... Вскрик вырвал ибн-Дауда из странного забытья, в котором где-то невообразимо далеко рушились горы и кипели моря. Перед входом в шатер стоял исхудавший внук и смотрел на него. Странно смотрел, с жалостью, печалью и чем-то ещё, для чего суровый вождь пустыни просто не знал слов.
Абу Саид хотел подойти к нему, взять за подбородок и сказать, как он рад, что маленький Яхудха жив, но от границы костров раздались крики.
В круг света вошли три богато одетых человека, за их спинами угадывались силуэты множества слуг и верблюдов. Ибн-Дауд не понял, как они смогли подобраться вплотную, не подняв никакого шума.
Старший из прибывших, белобородый, с ухоженными розовыми руками, поклонился и сказал:
- Прости, о достопочтенный сын славного отца, позволишь ли ты переночевать у твоих костров? Мы идём поклониться новому царю и утром покинем твои владения.
Царю, - нахмурился Абу Саид, - какому? Наследнику Керпемы?
- Нет, - жестко ответил младший из троих. Черноволосый, громадный, больше похожий на разбойника: - Новому, истинному царю царей и всех людей.
- Отец!
Изумлённый возглас заставил Абу Саида перевести взгляд на небо: в густом бархате пахнущей медью ночи, на западе, разгоралась ослепительно белая звезда с пышным хвостом.