Как холодно бывает утром,ярким майским утром,когда не произошло ещё ничего. Эти уродливые повествователи думают,что совершают благое дело. Достоевского и Толстого никто не читал. Я уверен. Пусто светящееся окно приоткрывает дверь в непонятные корридоры тревоги. Мои страсти изливаются на восемнадцать строчек,не больше. Ни одно издательство не возьмёт печатать обрывок тетрадного листа. Я пытался растянуть свои фразы на сотни страниц. Не надо лгать себе.

В одном из своих стихов я написал: я то вхожу то выхожу в чёрную комнату в которой поселились мои детские страхи. Эти страшные стихи. Они тоже пугали меня.

Я проводил время на пустынных улицах и мой неопределённый талант превращался во что-то. Мы пили с псевдодрузьями пиво и делали вид, что культурные люди. Мой самый ненастоящий друг погиб в автокатастрофе в девятнадцать лет. Глупая смерть - сказал его отец. Что ж, моя страшно глупая жизнь. В килопарсеках отсюда нахожусь настоящий я. И он недосягаем.

Классики вызывают моё живое удивление. Гончаров писал обрыв чёртову тучу лет. Обрыв,готов поспорить на любые деньги,не читал вообще никто. Мне страшно брать в руки это тысячестраничное орудие убийства.

Моя бессмысленная жизнь приблизилась к своему апогею. Мне страшно заглядывать за кулисы. И скоро конец антракта.

Что же я вру себе?

Сэй-Сёнагон была очень талантливой. В её обрывках мыслей сохранилось что-то от колышимых ветром картонных японских стен.

В глазах восемнадцатилетней девушки светится безбрежное желание получить кайф. Мы все имеем право быть счастливыми эгоистами.

У Толстого спросили что же вы хотели сказать своей войной и миром? Хуй его знает. Он ответил что-то в этом роде.

Я видел как сражаются за неопределённые ценности. Они приходят и в ярости бросаются друг на друга. А их девочки непонимающе стоят в стороне.

А проститутки в Риме...

Когда медленно дрожит свет в глубине комнаты и ты не знаешь его источник и не хочешь знать потому что есть только этот момент жизни в котором происходящее является тобой время уже не имеет значения.

Когда та которую ты любил не понимает этого и у неё в голове совершенно непонимающая пустота,когда любовь способна дарить только боль,и когда до тебя доходит что любовь - удел слабаков и слюнтяев вроде тебя,становится темно.

Мне тоже тогда было девятнадцать.

Блядь,почему-то все кто собирается умереть не прощаются со мной. Они оставляют мне удивлённые взгляды и я порчу неизменно порчу с ними отношения.

Чёрный опустошённый вечер навеял мне такую инсталляцию:четыре,или семь роботов,отдалённо человекоподобных механически подёргиваясь играют средневековые мотивы на,скажем, мандолине, между стульями на которых они сидят, бегают одна за одной дворняги, сзади, декорации изображают разрушенную атомной войной чужую планету, видны горные хребты и неземной всех тонов красного полдень. Здание театра располагается в ядре нашей планеты. Вход, пожалуй, бесплатный,если сможете войти.

Бесстрастные полулюди,разнесённые в клочья жизни,насмешки непонимания,сёрферы,красящие небо в аквамарин,счастье нашей молодой человеческой расы. Человек,пришедший тихо,присел позади всех,принёс в чемодане бессмысленность. Достоевский бы над нами посмеялся,как он язвительно умел это делать. Мохаммед Али наносит совершенно неожиданный удар. Струны дребезжат на границе слышимости. Архитектура желает быть купленной. Мартовский кот умер. Чередой хрустальных трав,клеющих на одежду пыльцу,осыпается роса. Звенящая в ушах пустота. Ты будешь вспоминать каждую секунду своей жизни в мрачном предсмертном сне,обняв зеленоглазую китаянку,входить под звуки барабанной дроби дождя о стекло в завтрашний день. Переделать улицу за окном. Переключить жизнь на другой канал. Там где яблоки,падающие с дерева не долетают до земли. Где весной просыпаются ураганные ветры,а по ночам бродячие поэты ведут свою двойную жизнь. Где лист бумаги терпит твой бред ровно пятнадцать секунд,а книжный червь обращается в бабочку.

Там запах костёрного дыма мгновенно развеивает наши иллюзии и дым от первой выкуренной сигареты попадает прямо в закоулки души.

Хочется сделать маленькое предсказание:XXI век будет веком полу и антиписателей,настоящие маститые мастодонты несколько поднадоели,если не сказать больше. Их великие идеи стоят ниже себестоимости одной страницы их монстративных размеров откровений.

Чтобы хорошо писать,нужно уметь в этот момент ничего не думать.