Недавно было седьмое ноября, эта любимая многими дата неизменно наводит меня на мысли о моей семье. Она - крошечная капля людского океана, отражающая суровую историю страны. Мы - продукт великой и ужасной октябрьской революции, соединившей родственными узами тех, кто раньше никогда бы не встретился и разметавшей дружные семейные кланы.
Сословные предрассудки жили веками. До тысяча девятьсот семнадцатого года было принято подбирать себе пару из своего круга: духовные - из духовных, купечество - из купцов, крестьяне - из крестьян, дворяне - из дворян, мещане - из мещан. Каждый сверчок знал свой шесток.
Разразившаяся в семнадцатом году буря уничтожила привычный миропорядок. Деление на сословия отменили, все перемешалось. Старый уклад рухнул, родовые гнезда опустели, судьбы выбились из наезженной колеи и, причудливо переплетаясь, взмывали к звездам или падали на дно.
Один мой прадед был диаконом, его братья, отец и дед были священниками, жена училась в епархиальном училище. Перед Первой Мировой войной Андрей покинул духовное сословие и вскоре ушел добровольцем на фронт. Позже он примкнул к Колчаковским войскам, жил во Владивостоке, в Манчжурии, но в двадцатых годах вернулся на родину, в северные края, чтобы нести людям слово Божье. Жизнь совершила петлю, которая его и погубила. В тридцатом году дали Андрею срок по пятьдесят восьмой статье и больше о нем ничего не известно и поныне.
Жена Андрея, моя прабабушка Евдокия, родившаяся в семье улусного письмоводителя, слыла первой красавицей Колымы. Я и не представляла, какие сериальные страсти кипели вокруг колымской прабабушки! Был в них и богатый покровитель, и незаконнорожденные дети, и безответная любовь... Как говорится, не родись красивой... Умерла Евдокия якобы от туберкулеза, но никто так и не назвал места ее смерти.
Брат Евдокии, тоже бывший священником, революцию отверг, воевал на стороне белых и до сих пор числится белобандитом. Мужская часть семьи с этой стороны попала под репрессии, женщины спасались, выходя замуж и меняя фамилии.
Рано осиротевших сыновей Андрея воспитывала дальняя родня. Позже в бесконечных анкетах дед Саша писал, что родился в семье бедняков, родители его умерли перед революцией. Это позволило ему получить образование. Призванный в армию, Александр был тяжело ранен в боях на Халхин -Голе и во время Отечественной войны работал в тылу.
Однажды, в начале девяностых, бабуля рассказала мне,что когда деду Саше было двенадцать, воспитывающие его родственники дали ему лошадь и отправили в самостоятельную жизнь. Через полтора десятка лет я читала копию допроса прадеда Андрея в ОГПУ и, сопоставив даты, поняла, почему малолетний Саша оказался на улице. Во времена страха, доносов и публичных отречений от родных случалось и не такое.
Двоюродная сестра деда отрекаться от отца священника отказалась. Она успела закончить только семь классов школы. Дорога в техникум или институт для поповской дочки закрылась. Я хорошо помню эту интеллигентную, полную достоинства старушку. Таких называли старорежимными.
Вадим, мой прадед с папиной стороны, происходил из потомственных служивых дворян. В его роду было много офицеров. Братья Вадима встретили Первую Мировую войну полковниками. О них я знаю больше, чем о Вадиме: архивы оказались "разговорчивей", чем Вадимов сын.
Дед Сергей тайну хранил крепко. Мой папа и не подозревал о его дворянских корнях. В поворотный для страны год дед стал сиротой, как это случилось, никогда не рассказывал. По странному совпадению, было ему в ту пору, как и моему второму деду, двенадцать лет.
Хлебнул парень горя: беспризорничал, перенес тиф и поволжский голод. Выжил, поступил в ремесленное училище, работал на заводе, а потом ударился в бега.
С тридцать пятого судьба носила его по всей стране и к началу войны привела на Ленские берега. В небольшом заполярном поселке он познакомился с простой неграмотной крестьянкой, которая тоже очутилась там без семьи, без родни. Анастасия говорила, что все сгорели при пожаре. Скорее всего, девушка была из раскулаченных, их тогда на север гнали тысячами.
Сергей прекрасно разбирался в математике и технике, слыл местным Кулибиным, играл в шахматы, запоем читал. Несмотря на большую разницу в возрасте, жили Сергей с Анастасией хорошо, дружно. А поженились только после смерти Сталина, когда уж семерых деток родили. Для регистрации брака они предъявили не паспорта, а какие-то справки. Возможно, оба были ссыльными. О своих родителях не рассказывали ничего, умерли - и точка.
Катя, моя вторая бабушка, тоже была из крестьянок, но из зажиточных, грамотных. Дом, где росла бабуля был самым большим и крепким в селе, в нем часто проводили крестины и молебны. На бабулиного отца работала половина села. Таких, как прадед Кузьма и прабабушка Агафья потом стали называть мироедами.
Наперекор семье старший из бабиных братьев примкнул к красным и погиб за дело революции. Под угрозой раскулачивания семью вынудили вступить в колхоз. Лишившись нажитого добра, бабин отец с горя повесился. Его сыновья и дочери влились в новую жизнь, учились, добросовестно трудились, жили не богато, но честно, достойно. В Великую Отечественную войну один бабин брат погиб под Москвой, трое вернулись с фронта с ранениями.
Вот такая картина моей семейной истории: пестрота, извилистые линии и белые пятна. Собирала я ее по кусочкам почти два десятка лет. Мой папа даже имен бабушек, дядек, теток не знал!
"Официальная" родословная, которую я слышала в детстве, ловко обошла все скользкие для советских времен моменты. По сути, мои родные искусно врали! "Не стоит ворошить прошлое", - сказала мама, когда я занялась семейной историей. Наверно ей было доподлинно известно то, к чему я пришла запутанными стежками-дорожками: пятнающие советскую семью скелеты можно отыскать в любом шкафу.
Я так и не поняла, знала ли мама, вступая в комсомол и в коммунистическую партию, о дедах священниках. От моих вопросов она уклонилась. При этом считала себя атеисткой, церковь не посещала. Я же покрестилась именно тогда, когда обнаружила на родословном древе духовные ветви. Как-то неловко мне стало перед дедами, будто предала я их. Правда, сейчас я в церкви разочаровалась. В бога, как в высшую разумную силу, великое всемогущество и любовь верую всей душой, а вот церковной жизнью не прониклась.
Папины предки дворяне озадачили меня не меньше маминых попов. О тяжелой участи крепостных и сатрапах помещиках мое поколение слышало с детства. Мне и в голову не приходило, что я могу иметь с ними что-то общее. Царские офицеры тоже были у советской власти не в чести, не мудрено, что я всегда выбирала сторону красных. И вот такой казус... Забавно, мой прапрадед по этой линии когда-то преуспевал на журналистском поприще, писал стихи. Вероятно, в моей графомании повинны его гены. В детстве я мечтала стать журналисткой, но, к счастью, одумалась.
Предки крестьяне живут во мне любовью к земле. Работа с ней меня всегда успокаивает, умиротворяет. Здесь, с этой стороны рода, мне встретился травник. А я то все гадала, откуда во мне интерес к нетрадиционной медицине.
Я не боюсь тяжёлого физического труда, ценю простые радости жизни, неприхотлива, умею обходиться малым. Крестьянская кровь перебила барские замашки напрочь.
Да, замес генов получился любопытный. Мне предстоит переосмыслить многое, но одно уже определилось: я - внучка революции, без нее меня бы не было.