Аннотация: Н.Маккиавелли: "После смерти я бы хотел попасть в Ад. Там я буду наслаждаться обществом министров, королей и Пап".
Много ли я грешил? Бывало. Например, приврать любил. И подменить действительное желаемым. Ленился, переваливал домашнюю работу на плечи жены, даже порой прикрывал безделье видимостью труда. Я работал в институте математики, где высоко ценилась научная честность, и все же если удавалось провести в печать концепцию, в которой были противоречия, я умалчивал о них. Теперь, когда жить оставалось, может, меньше часа, эти огрехи превратились в воспоминания, и я ради эксперимента попробовал положить все свои добрые дела на одну чашу воображаемых весов, а дурные - на другую. Что перевесит: рай или ад?
Оказалось, я не могу разобраться, что класть на какую чашу. Каждый поступок имел две стороны, и одному Богу известно, какая из сторон сильнее повлияла на мир. Если плечи весов замрут горизонтально, вероятно, мне дадут выбрать участь самому?
- А ты бы хотел этого? - спросил врач-реаниматор. Вглядевшись в лицо проницательного доктора, я уловил в нем некоторое перетекание. Глаза, нос, лоб - все его черты непрерывно менялись, оставляя ощущение ускользающего образа. Под санитарной повязкой скрывался не человек.
- Кто ты?
- Ангел смерти. Распорядиться своей душой - это твое последнее желание?
- Да, - почему-то я сразу же поверил в наваждение. Наверное, когда сознание еле держится в теле, легче принимать чудеса.
- Тогда я позволю тебе умереть трижды. Первый раз ты окажешься в раю, второй - в аду, затем же выберешь, куда хочешь уйти.
Иногда, когда становится очень больно, нервные клетки начинают затормаживать болевые сигналы, и чувствительность теряется. Так было и сейчас. Кажется, наступала смерть. Я лишался материальности. Кое-кто утверждает, что, умерев, видишь мир как будто со стороны. Ничего подобного. Очертания предметов менялись, становясь площе, и вскоре все поле зрения сузилось до полосы, на которой причудливо играли светотени. Я перестал ощущать свой вес и объем. Теперь я представлял собой лишь сложный плоский узор, отблескивающий множеством полутонов, которые едва ли различил бы мой глаз, будь я жив. Двумерный мозг удивительно четко и быстро работал, вероятно, по той причине, что физические раздражители почти отсутствовали: я не испытывал ни страха, ни наслаждения, ни голода.
Я попробовал пошевелиться. Движения совершались плавно, как скольжение на льду, и очень точно. Я поплыл к полоске темного цвета, что располагалась в стороне от моего левого завитка, и без усилий прошел сквозь нее. Впереди виднелось еще несколько подобных затененных полос, и я направился к ним. Когда полосы остались позади, у меня появилось смутное подозрение, что это срезы волос моего мертвого тела. Я пригляделся к окружающим линиям тщательнее.
Мир казался другим, и все же я постепенно понял, что он не изменился. Только теперь я смотрел на него как двумерное создание. Я мог проникать сквозь любые сущности, кроме себе подобных, и смотреть на их сечения изнутри, ибо не имел ни кварка толщины.
Плоскость оказалась фрактальной - то есть она изгибалась бесконечно много раз. Я не чувствовал ее изгибов, но догадался о них, увидев, что мне доступна любая точка пространства. Я мог изучить все свое мертвое тело, до последней молекулы, и воссоздать его полный образ из множества плоских сечений.
Значит, рай - это та же Земля? Ведь объекты вокруг остались прежними, я лишь иначе их воспринимал. Они превратились в плоские грезы, превращаемые в трехмерные предметы с помощью интегрирования.
Иногда, когда становится очень больно, нервные клетки начинают затормаживать болевые сигналы, и чувствительность теряется. Так было и сейчас. Наступала смерть. Я менялся. Кое-кто утверждает, что, умерев, видишь мир как будто со стороны. Ничего подобного. Очертания предметов искажались, становясь многограннее, фантастичнее, словно я приобрел способность видеть все пространство целиком. Мне не приходилось перемещаться, чтобы посмотреть, что находится у меня за спиной, и не надо было ломать предмет, чтобы разобраться, что у него внутри. Я видел каждую точку пространства, - но сам мир стал намного богаче, чем пространство. Я не мог найти в нем ничего даже похожего на мое мертвое тело. Оно казалось примитивным. Самые роскошные панорамы, виденные при жизни, выглядели пустыми по сравнению с нынешними. Моя физическая форма тоже усложнилась, став подобной целой планете. Я получил четвертое измерение.
Я попытался пошевелиться. Тело испытывало дискомфорт и плохо подчинялось. Среда вокруг была слишком насыщенной, и конечностям приходилось лавировать. Каждое соприкосновение с предметами мира вызывало в теле реакцию куда более сильную, чем при жизни: сотни оттенков боли и удовольствия, ощущаемые одновременно.
Обретенная сверхчувствительность мешала думать, я лишь с жадностью поглощал сведения, поступавшие из среды. Оказалось, что сны и фантазии, возникавшие в трехмерном мире, были здесь реальностью. Как в раю материальные тела нашей поднебесной, раньше эти фантазии не имели физической формы, и, живой, я никогда не судил о них как о сечениях четырехмерных предметов. Я вспомнил, что видел во снах различные срезы одних и тех же объектов, и сообразил, что земное пространство тоже фрактально!
К сожалению, я не мог довести анализ этого феномена до конца, ибо мозг и без дополнительной нагрузки едва успевал перерабатывать информацию, поступавшую от органов чувств. Как странно! Интегрировать в раю оказалось намного проще, чем проектировать в аду!
... Я сумел оторваться от созерцания мира, когда мозг потрясла идея: ничто ведь не противоречит существованию тел и большей размерности! Пятое измерение: второй круг ада, еще более наполненный материей, чем первый? Как выглядит наша единственная Вселенная с точки зрения пятимерного разума?
- И какую обитель выберешь ты теперь? - ангел ждал меня в больничной палате.
- Ад, - ответил я. - Рай плоский, он предшествует лишь прямой и точке, а за четырьмя измерениями скрывается еще бесконечно много. Я хочу побывать везде.
- Видишь, ты сам признался, какая чаша на весах тяжелее.