В третий год Реставрации корона решилась, наконец, распустить некоторые из все еще находившихся под ружьем нерегулярных частей - по требованию казначея и к некоторому беспокойству ополченцев, вынужденных отныне искать себе мирную профессию. Тогда же у короля дошли руки укрепить изрядно пошатнувшуюся свою былую опору - дворянское сословие. По рекомендациям геральдической палаты было решено возродить ряд пресекшихся древних родов путем жалования их владений и титулов наиболее близким родственникам, отличившимся верностью короне. Таким вот образом рыцарь и офицер нашего батальона, Адальберт Аранлоу, стал четырнадцатым бароном Сегваридом, наследником древней фамилии, полуразвалившегося и необитаемого родового гнезда, десятка миль лесов, болот и скал, повсеместно остававшихся во владении древних родов, ибо никто более на них не зарился, и сюзереном пары убогих деревенек. По этому поводу у командира состоялась прощальная офицерская попойка, на которой обмывались так же еще несколько наград и пожизненных пенсий.
К указанному моменту батальон квартировался в деревянных казармах, наскоро сооруженных при гарнизонной крепости Фонтейн. За год, истекший перед получением приказа о демобилизации, поднимали нас всего дважды, когда появлялись сообщения о разбойниках на дорогах - причем на второй раз разбойниками оказались несколько деревенских лоботрясов, сдуру напавшие на проезжего купца и ничтоже сумняшеся пропивавшие награбленное в ближайшем сельском трактире... Большая часть рядовых ополченцев, не дожидаясь приказа, давно вернулась к родным пашням и очагам - кому было куда возвращаться. В крепости стояли еще дивизион гарнизонной артиллерии и жандармы, сторожившие военную тюрьму, и листая засаленную амбарную книгу, я готовился сдавать крепостным интендантам нехитрое военное барахло. Ружья фирмы Шервуда, гладкоствольные, образца прошлого века, 200 штук. Неизрасходованных патронов к ним, восемь ящиков... За этим занятием и застал меня штаб-поручик Аранлоу, с минувшего воскресенья - его милость барон Сегварид. На его шее блистал новенький "Орден Мужества" в серебре, перед которым мои успевшие потускнеть медали "Оборона Сент-Эдерна" и "За верность Короне" блекли еще более.
- Чем собираешься заниматься дальше, Генрих?
Я почесал за ухом пером, нечаянно посадив на него кляксу.
- Куда и остальные. Торговля возрождается... А купеческим обозам нужна охрана, из людей обученных стрелять и фехтовать.
- Не слыхал, чтобы там сейчас платили хорошо. О разбойниках слышно все реже, а купцы не любят раскошеливаться просто так.
- А чего это ты вдруг заинтересовался моим трудоустройством, ваша милость барон? - подозрительно прищурился я.
- Не хотелось бы терять старых проверенных друзей, господин каптенармус... Поместье потребует наверняка многих забот - мало ли в каком состоянии оно находится после смуты. Однако мои ученые занятия удерживают меня в Фонтейне...
- Твои ученые занятия часом не носят голубое платьице с кринолинами? - Как можно невиннее поинтересовался я. Бомбы фитильные, пороховые - 400... 398 штук - поправил я, сунув пару черных металлических шариков в карманы - без конкретных намерений, просто по извечной привычке всех интендантов.
- Генрих, вы пошляк и сплетник! Это просто внучка декана Фоулифа, с которым мы обсуждаем применение новых методов преподавания...
- Когда собираешься ехать?
- Завтра с утра. Я, мой ординарец Матиас, и ты, если согласен...
Седла офицерские, кожаные, три штуки, сумки седельные, плащи походные - списаны, как поврежденные в боях с разбойниками...
? ? ?
Летом шел ремонт главного здания, и на дворе было живее - стучали топоры плотников и мастерки каменщиков, раздавались голоса и стук колес. Осенью дом пустел, и в нем становилось жутковато. Старые крепостные стены кое-где осыпались, местами до высоты человеческого роста. Для человека или мелкого зверя они все еще были преградой, но дикие лесные кошки запросто скакали через них зимними ночами, охотясь на более мелкую живность, гнездившуюся в каменистых осыпях. Ни разбирать, ни тем более восстанавливать их у нас, озабоченных сохранностью главного здания, не было сил.
В первые месяцы мне приходилось часто носиться между замком и ближайшим городком, который на официальных картах назывался Аран-Кастл, а в речи местных жителей - Кэр-Аранрод.
О разбойниках, инсургентах или дезертирах на дорогах было не слыхать уже очень давно, но все же стук копыт сзади меня насторожил и заставил на всякий случай сдать в придорожные кусты. Мой пояс как раз сегодня отягощала пара кошелей с золотом, полученных от залога пары картин из баронской коллекции и предназначенных для оплаты подрядчику... Лошадей в нашей округе, каковые все еще оставались дорогим удовольствием, я знал наперечет, да и слышно было, что это не мерное цоканье крестьянской тягловой лошадки, а именно верховой.
Неизвестный всадник, однако, явно имел дело с партизанскими засадами.
- Ну-ка вылезай, или продырявлю! Именем короля! - Добавил для солидности звонкий, почти мальчишеский голос, старавшийся казаться грубым.
- Имею от короля высочайшее позволение справлять нужду в любых кустах на территории его владений, - пренебрежительно ответил я, дабы обломать нахального юнца. Впрочем, на дорогу вернулся, ибо грабить именем короля могут только сборщики налогов, а не дорожные разбойники.
На дороге гарцевала вороная кобылка, за которую любой конокрад, не торгуясь, заложил бы душу. Рассмотрев её всадника, я покраснел до самых пяток - на лошади, все еще сжимая тяжелый абордажный пистолет, сидела слегка бледная от волнения девушка в бело-голубом мундире королевской гвардейской кавалерии. Увидев мое дурацкое лицо, она звонко рассмеялась.
- С облегчением, прапорщик. Подтереться не забыли с перепугу? - Ехидно поинтересовалась она тоном опытного казарменного шутника, убирая пистолет.
- Солдат не подтирается. Солдат проводит чистку заднего инвентаря, - в тон девице ответил я. - Штаб-прапорщик ландфрида Генрих Дор. Управляющий замка Кэр-Сегварид.
- Лорелея Эдмер-Карн. Поручик лейб-эскадрона ее высочества принцессы Шарлоты. Госпожа ландгута Карн... того что от него осталось.
Я наконец-то осмелился взглянуть новой знакомой в лицо и рассмотреть ее получше. Синие задумчивые глазищи, длинные темные волосы волной спадают на серебряные эполеты... На шее - незнакомая награда: на голубой ленте обрамленный жемчужинами медальон с портретом принцессы Шарлоты - собственно, не награда, а знак личной благодарности августейшей особы. На отвороте мундира - простой медный кружок: "Оборона Сент Эдерна".
Барышня Эдмер-Карн почти одновременно рассмотрела мои медали, и по-мужски протянула руку:
- Южный равелин, не к ночи будь помянут. Не так уж далеко, но вот встретиться тогда не доводилось...
- Какие уж там встречи... Ели и спали на стенах... Но огонь ваших ребят отлично фланкировал нас во время ночного штурма. Тогда, можно сказать, выручили... - Добавила Лорелея бравирующим голосом молодого офицера, которому довелось пройти серьезные дела. Тонкие руки в белых перчатках развернули поводья вдоль дороги и тронули кобылку дальше. Я последовал рядом. Не место было девчонкам с такими руками на бастионе под огнем... Но выхода тогда не было - и у них тоже. Контрнаступление мятежников, предпринявших попытку остановить продвижение принца и сорвать коронацию в Сент-Эдерне, застало нас врасплох, и им удалось окружить город. Все знали, что делают мятежники с барышнями из благородных фамилий...
- Отличная лошадка, - похвалил я вороную, дабы отвлечься от тяжелых воспоминаний.
- Самая быстрая в эскадроне, после коней ее высочества и ротмистра Эстрид, - похвасталась Лорелея.
- Так уж и самая? - недоверчиво улыбнулся я.
- Желаете убедиться? - Она хлестнула кобылу, пустив ее не по дороге, а напрямую по холмистым лугам. Мой гнедой, разумеется, отстал через полверсты, и Лорелея остановила кобылу на гребне холма, где ветерок шевелил ее темные кудри, живописно повернувшись в профиль и довольно улыбаясь.
В воображении сентиментальных романистов, достаточно герою остаться один на один в безлюдном месте с миловидной барышней, как с ними обязательно случается нечто опасное, дающее мужчине возможность красиво зарисоваться. В жизни, как правило, подобные случаи происходят как раз с теми барышнями, которые шастают по безлюдным местам без мужского сопровождения.
Однако всё было не по сценариям. Девушка просто закрыла глаза и молча рухнула на траву под обеспокоенное ржание лошади.
- Лорелея!
Оказавшись рядом, я быстро расстегнул бело-голубой мундир, не особо задумываясь - барышням из эскадрона Шарлоты вряд ли свойственны излишние комплексы, лошадей в реке они купали, не обращая внимания на ошалевшие взгляды несчастных пехотинцев. На белом шелке блузы росло красное пятно.
Медицину я знал ровно столько, дабы сообразить, что девушке нужна квалифицированная помощь. Открывшаяся старая рана, кровь с нехорошим запахом воспаления. Дура в эполетах. Скачек наперегонки ей захотелось. Ведь знала же... До поместья Карн, в котором я, кстати, никогда не был и дорогу представлял весьма приблизительно, было не меньше версты - по холмам и ухабам. До замка и окрестных деревень - еще больше. Город, в котором имелся госпиталь с врачами, и вовсе остался далеко за горизонтом. По счастью, я вспомнил о хуторе сельского ветеринара, лечившего от хромоты лошадей и овец.
Если все это и развивалось по книжному сценарию, то романист мне явно попался тупой.
Сбросив рубаху, десятки раз в свое время отработанными движениями я разорвал ее на узкие полосы. Коновал, по счастью, оказался дома. Оценив серьезность ситуации, он тут же отправил жену готовить припарки, а слугу - в село за "человеческим" доктором. Через полчаса из дома раздался крик "Лапы убери, мужлан!" - и звук пощечины, а затем снова слабый стон. Несколько минут спустя усатый ветеринар вышел из дома и направился к колодцу отмывать от крови руки и кожаный фартук - наверняка тот же самый, в котором ставил клистиры селянским хрюшкам.
- Кобылка хороша, хоть и необъезженна. - Сообщил он с северным окающим говором. - Но жить будет. Вот когда пастуха волки подрали...
Спалось плохо. Снились кошмары, но к замку с его странностями они отношения не имели. Я снова был на проклятом Южном равелине Сент-Эдерна, и молотом звучала в голове команда "огонь", но наш огонь все равно не мог остановить рвущихся к бастионам врагов, потому что их было слишком много, и рядом страшно орал парень, которому санитар пытался наложить жгуты на ошметки оторванных ядром ног, и взводные постоянно слали ко мне людей за патронами, а патронов оставалось мало, патронов не подвезли, хотя я еще вчера отправлял заявку в гарнизонное интендантство, вонючие тыловые крысы, а еще у интендантов, судя по всему, заканчивались продукты, потому что похлебку в котлах доставляли на равелин каждый день все более жидкую, и отвратительно воняли снаружи неприбранные после прошлого штурма трупы, смешиваясь с запахом порохового дыма, и кто-то охнул рядом - я подумал, ранен, а потом повернул голову в ту же сторону и увидел, как из-за бастиона справа вылетает, под огнем разворачиваясь в боевой порядок, кавалерия в бело-голубых мундирах, рвущаяся в безумную, обреченную контратаку прямо на жерла тяжелых осадных орудий, с росчерками похожих на молнии сабель врубаясь в пешую толпу штурмующих, и как развевается в дыму вымпел принцессы, и светлые волосы девушки без шлема впереди, и Адальберт заорал "вперед!" и первый вскочил на бруствер и ринулся по валу вниз, и мальчишка-знаменоносец, поднявшийся следом за ним, тут же был скошен шальной пулей, и как вслед бессильно орал вслед раненный беспомощный командир батальона: "стойте, придурки, назад, нельзя!" А я бежал, сжимая "Шервуд" с примкнутым штыком, перепрыгивая через чьи-то тела, и сам понимал что нельзя, что это конец, что осаждающих больше вчетверо и только валы крепости дают нам шанс, но сидеть за валами сейчас тоже нельзя, неправильно, не годится, и я с размаху бил штыком в чьё-то брюхо, и вспоротые кишки вываливались мне под ноги, я в них поскальзывался и падал, вставал, и колол, и уклонялся от ударов, и не сразу заметил замешательство в рядах осаждавших, крики в лагере противника и за ним, с той стороны - зеленое с золотым крестом из стрел знамя "лесных стрелков" знаменитого аббата Дора, в существование которого многие из нас до той поры не верили... И на следующий день, прекрасный, тёплый и солнечный, под залпы ружейного салюта хоронили всадницу с золотыми волосами, хоронили в закрытом гробу, и многих других хоронили там же. Выспишься тут, как же. Спокойной ночки...
Наутро в замок доставили благодарственную записку на бумаге с тисненным гербом Эдмер-Карнов. Барышня Лорелея чувствовала себя лучше. Благодарила за участие и извинялась за состояние своего здоровья, доставившее неудобства господину управляющему. Приглашала непременно посетить поместье Карн в удобное время...
Только через пару дней до меня вдруг дошло, что осада Сент-Эдерна была три года назад, последние крупные бои отгремели перед запрошлым Рождеством, и даже о крупных шайках - хотя на них вряд ли бросали бы гвардейский дамский эскадрон - не слышно уже несколько месяцев. Старые раны не открываются год спустя. Не на дуэлях же дерутся такие вот благородные барышни, не поделившие галантного кавалера?
? ? ?
Адальберт наезжал в свои владения как правило летом, реже весной. Чтобы не отапливать пустую громаду, зимой мы занимали только угловой флигель - точнее, сохранившуюся башню крепостной стены. На первом этаже и в подвале было хозяйство ключника Гаранира, ведавшего приёмом платы от арендаторов. На втором этаже по-прежнему проживал сам старик, а вершину башни - если не считать чердака под черепичным шатром - занял я. Привратник Дилан, усатый отставник с раздробленной рукой, как и многие мужчины, прошел смуту в армии одной из враждующих сторон - а какой именно, допытываться сейчас было не принято. Он жил в привратницкой у арки замковых ворот.
По ночам уже выпадал снег, задерживавшийся в низинах и оврагах. Утром стоял густой туман, в котором глухо позвякивали жестяные колокольчики - это пастухи гнали отары с холмов обратно в деревню.
Село Олисава располагалось в паре верст от Кэр-Сегварида, так что с башен вечером были видны огоньки сельских хат, а в дни праздников и свадеб доносились нетверезые голоса поющих. Здесь тоже чувствовалось дыхание новых времен, веющее из городов: по утрам окрестные фермы и хутора объезжал помощник деревенского почтаря - не на лошади, а на странном приспособлении, именуемом иноземным словом самокат, с колокольчиком, коим он оповещал о своем прибытии. Этими странными приспособлениями по инициативе нового реформаторски настроенного генерал-почтмейстера теперь, говорят, были оснащены все провинциальные почты. Раз в неделю он привозил в замок также плотный бумажный свиток, покрытый печатными литерами, каковые во времена моего детства были в ходу только в столице и развозились только знатным фамилиям. Второй такой свиток доставлялся в деревню и вечером в корчме торжественно зачитывался сельским учителем в собрании не обремененных грамотой земляков. На этот раз, вместе с газетой посыльный доставил так же три письма - из столицы, на пергаментном свитке с сургучной печатью, и криво писанное на не очень чистом листе от деревенского старосты Олисавы. Письмо на пергаменте было из Геральдической палаты, коим сообщалось, что ученые мужи утвердили новый герб для наследника двух фамилий, соединив серебряного льва Аранлоу с семью розами Сегваридов. Записка от деревенского старосты сообщала, что господина управителя, как заведено обычаем, приглашают в Олисаву на выборы ведьмы. Всё. Крестик вместо подписи. Я перечитал записку еще раз, пытаясь вникнуть в ее смысл, который был, с одной стороны, вроде бы предельно ясен, а с другой...
Третье письмо было с городским штампом и баронским вензелем. Наш рыцарь извещал о своем приезде и просил подготовить дом к его пребыванию. Адальберта сопровождало двое слуг - оруженосец из ветеранов добровольческого батальона, и секретарь. С тем же мальчишкой я отправил записку деревенскому старосте, требуя прислать телегу дров, а так же людей, занимавшихся обычно обслуживанием хозяина при его приездах в поместье. Для шести голодных мужчин уже понадобится повар, и пара женщин чтобы прибраться в запыленных коридорах господского дома. О том, что поместью нужен бы также садовник, дабы разгрести завалы и заросли замкового сада, с нашими доходами и расходами заикаться не приходилось.
Следует сказать, что в качестве управляющего деревню я старался не давить, и отношения с крестьянами у меня сложились. Тут, конечно, тоже следовало знать меру, ибо больше всех рассказывали о плачущих голодных детях, умирающих стариках-родителях и неплодородных наделах те, кто приезжал на конной упряжке, и сам немилосердно угнетал и обсчитывал батраков. Впрочем, куда было мелким хуторянским прохиндеям морочить голову бывшему военному каптенармусу, закаленному в битвах с евреями-поставщиками и гарнизонным казначеем. Приблизительно треть арендаторов была нам должна, а остальные расплачивались с задержками, на которые я смотрел сквозь пальцы - но зато никто в деревне не отказывался помочь, когда в замке нужны были свободные руки на ремонте или заготовке дров.
А вот уголь придется покупать - его к нам привозят из города. Прикидывая количество имевшегося в сейфе серебра, я направился сообщать новость Гараниру.
? ? ?
Тяжелая, потемневшего от времени дверь под сводом с вырезанным на камне гербом со скрипом отворилась, всколыхнув тишину пустого здания. Словно прикидывая, за что взяться вначале, я огляделся вокруг. Витая лестница на верхние этажи. Справа из холла - двери в трапезную, в кухню и дальше кладовую и комнаты для слуг. Слева - в гостиную. У камина был заготовлен запас сухих дров. Отодвинув решетку, я нагрузил бронзовую подставку поленьями, сверху - брикет торфа, сверху - опять дрова, снизу - хворост и сено... Лепестки пламени заиграли на черно-белой плитке пола. Еще нужно протопить спальню и кабинет на третьем этаже, где обычно останавливается Адальберт. И, пожалуй, комнаты рядом тоже - не будет же его милость при каждой необходимости посылать за управляющим через двор в башню?
Кухня - большое длинное помещение под тяжелым сводчатым потолком, с несколькими очагами. В былые времена здесь готовили на всю баронскую дружину, да на высоких гостей... Тяжелый дубовый стол наверняка был рассчитан на разделку добытого на охоте кабана. Сейчас огромные бронзовые котлы и жаровни едва ли мхом не покрыты.
Вы когда-нибудь находились одни в большом и старом доме? Особенно зимой, когда дрова разожжены в очагах, и воздух гудит и свистит в каминных трубах, каменная кладка и деревянные балки, нагреваясь, трутся друг о друга с треском, шорохом и непонятными звуками, издаваемыми то ли мышами, то ли оторвавшейся под ветром ставней, то ли угнездившимися на чердаке птицами? Я уж не говорю - если вы вернулись с войны и привыкли на каждый шорох просыпаться и тянуть руку к ружью, и незнакомые звуки долго не дают вам заснуть, потому что вы не понимаете - ждать от них опасности или нет? Это одна из причин того, почему я предпочитал не жить в замке один.
Гаснущий в канделябрах свет - сквозняк. Закрытая за спиной дверь, которую вы оставляли открытой (или наоборот) - сквозняк и расшатанные петли. Шаги ночью в пустых комнатах над головой - всего лишь рассохшиеся доски. Шум и уханье на чердаке - залетевшая сова. Стуки в подвале - рассыпающаяся ветхая кладка. Шевелящиеся тени за окном - деревья. Максимум - уже упомянутая дикая кошка, перелезающая через забор из лесу. Леденящее ощущение взгляда в спину, от которого вы ночью просыпаетесь и подскакиваете на постели - дурацкий сон, в чем вы убеждаетесь, взглянув и вспомнив что за спиной от вас находится стена. Упавший со стены со звоном и лязгом мясной топорик на кухне - мыши. Книга, упавшая с полки в библиотеке... очень большие мыши. Рассказы пьяного подмастерья, невесть чего полезшего на стройку ночью - всего лишь бред испуганного пьяницы. И упаси Господь вас начать выискивать другие объяснения - ибо тогда никто ломаного сольдо не даст за ваш рассудок и нервы...
Љ Љ Љ
Второй этаж дома занимала анфилада из четырех залов: пиршественный, танцевальный, тронный и библиотека. Лестница с массивными резными перилами выводила в небольшой холл между танцевальным и тронным залами и вилась дальше, на третий этаж. Двери друг напротив друга вели из холла также на балкон над крыльцом, выходивший на передний двор и ворота, и на террасу, выходившую в сад, с которой с обеих сторон спускались наружные лестницы. Западное крыло - танцевальный и пиршественный залы - не использовалось, хотя сохранилось вполне сносно. Шаги на шахматной плитке отдавались гулким эхом под сводчатыми потолками, опиравшимися на два ряда колон.
Гораздо живописнее смотрелись стены тронного зала, увешанные тремя десятками портретов былых обитателей замка - самые старые из них были написаны еще не на холстах, а на досках - и их гербовыми щитами. Две дверцы по бокам от возвышения вели в замковую библиотеку. У этого книжного собрания своя история...
Она досталась нам пустой, как и все поместье, с окнами, закрытыми деревянными ставнями, а то и просто выбитыми. О замке Кэр-Сегварид его новый владелец имел представление весьма приблизительное, как и вообще о своем новом титуле. Как успел нам рассказать по пути Адальберт, семейство Аранлоу действительно состояло в Сегваридами в родстве, однако весьма отдаленном и не очень почетном - лет сто назад один из тогдашних молодых баронов не сумел сдержать своей страсти к приглянувшейся девице. Хотя барон оказался достаточно принципиальным и признал появившегося отпрыска, в семье об этом по понятным причинам предпочитали не вспоминать, тем более что любвеобильный Сегварид был всего лишь вторым сыном, и никаких наследственных перспектив его признание не сулило. Последний из Сегваридов, как явствовало из королевского рескрипта, пал в начале смуты, то есть около двадцати лет назад...
В деревню мы въехали в сопровождении коронного пристава и нотариуса из ближайшего городка, должных провозгласить и засвидетельствовать принятие лена новым наследником. Крестьяне, собранные колокольным набатом, на площадь с церковью и корчмой напротив, настороженно поглядывали на стоявших на церковном крыльце незнакомых людей в серой форме земского ополчения, с пришитой к воротнику красной лентой - знаком заслуженного в боях права носить форму после демобилизации. Жители зябко ежились на мартовском ветру, внимательно слушая голос сельского настоятеля, зачитывавшего указ Его величества короля.
- ...Божьей милостью, Венделин IV, король Виронии, принц Гервена и Виндальбена. Писано в замке Кэр-Изабель...
К церковным ступеням не очень смело, по одному потянулись селяне, с приветствиями, а так же с вопросами и просьбами. Какова будет арендная плата при новом бароне? На лесной дороге снова завелись разбойники, изловить бы их. В Кэр-Аранроде установили совершенно живодерскую пошлину на привозимую из деревень шерсть, так и разориться недолго, не замолвил бы его милость слово перед князем-наместником?
Из толпы выделился старик в черном сюртуке.
- Состоит ли ваша милость в родстве с покойным бароном Александром? - поинтересовался он. Адальберт кивнул.
- Его предку, тоже звавшемуся Александром, однако жившему сотней лет раньше, я прихожусь правнуком.
- Ваша милость, стало быть, из фамилии Аранлоу? - старик проявил познания в дворянской генеалогии.
- Именно так.
Собеседник извлек из-под полы связку тяжелых ключей и протянул ее Адальберту.
- Двадцать лет назад я обещал барону Александру хранить его владения до его возвращения... или его наследников. Я сдержал свое обещание.
- Позвольте, но разве замок не разорен во время мятежа? - удивленно спросил нотариус.
- Замок - да. Имущество замка - нет.
? ? ?
Широкие ворота замка обильно заросли высокой травой, по которой была протоптана лишь узкая тропинка.
- Мятежники убрались из замка пять лет назад, после высадки войск принца. По окрестным селам тогда вспыхивали восстания, ибо многим новая власть уже сидела в печенках. До того здесь стоял конный отряд, и под конюшни использовали залы первого этажа...
Гаранир повел нас мимо здания, в запущенный парк, к давным-давно нечищеному искусственному пруду в форме ступенчатого амфитеатра, заполненного черной водой. Сидевший на краю амфитеатра бронзовый позеленевший сатир держал в руках амфору, из которой в пруд лилась тонкая струйка воды. Бронзовая нимфа в центре пруда задумчиво любовалась своим отражением в темной глади. На обеих фигурах выделялись не очень давние следы пуль - неизвестные стрелки явно упражнялись в меткости...
Просунув руку в горловину бронзовой амфоры, ключник что-то перекрыл, и струя воды иссякла. Затем черная спокойная поверхность воды забурлила и стала опускаться, обнажая влажные ступени - по невидимым трубам вода уходила в сторону высохшего рва. Опираясь на лопату, старик осторожно спустился по скользким ступеням вниз и принялся разгребать слой ила, гнилых листьев и веток на дне бассейна. Наконец, ему это удалось, и он попытался отодвинуть одну из каменных плит да дне, что ему, впрочем, не удалось. Мы с Матиасом, поддерживая друг друга, спешно спустились вниз и втроем схватились за бронзовое кольцо, вделанное в плиту, которая наконец с мокрым чавканьем поддалась, открывая лаз и ведущую вниз лестницу. Потянуло сыростью, холодом и как ни странно сквозняком - вход в подземелье был не единственный...
Љ Љ Љ
С лестницы я услышал стук деревянных колес по старой дворовой брусчатке и ржание незнакомой лошади, раздававшееся со стороны заднего двора и черного хода. Кухарка тётушка Мантвида, зная наше холостяцкое хозяйство, обычно приезжала с телегой свежих продуктов с фермы своего зятя, получавшего за них мзду из замковой кассы. На кухне уже гремела посуда, снаружи стучал топор, которым кололи дрова. Значит прибыл также Матиас-младший, парнишка лет семнадцати, которого так называли чтобы отличать от оруженосца Матиаса, теперь именовавшегося старшим. Замок оживал. Спустившись вниз, я с торжественным чувством открыл дверцу стоявших в холле тяжелых старых часов, потянул гирю и качнул маятник. Раздалось мерное тиканье механизма и щелчки маятника. Пошевелив разгоревшиеся поленья в камине гостиной, я прислушался. Мне нравились такие моменты, нравились доносящиеся с разных сторон звуки пустовавшего дома, в который возвращаются люди. Звуки и шорохи пустого замка отступали, казались сейчас ненастоящими, а страхи - смешными.
- Тик-так! - задавали ритм часы в гостиной. Они считали, что они здесь главные и все должны следовать указаниям их стрелок.
- Ух-ух-ух-ух! - весело шумел огонь в очагах и горячий воздух в каминных трубах, будто согреваясь после холодов.
- Брря-ак! - что-то большое с лязгом падало на кухне, и матушка Мантвида беззлобно ругалась на свою юную племянницу и помощницу, ворча что-то о кривых руках, растущих не оттуда.
- Тук-тук-тук! - мерно стучал топор у поленницы.
- Скриип! - скрипел колодезный ворот, неспешно поднимая ведро с водой. Словно в ответ скрипнула дверца в углу под лестницей, ведущая из холла в коридор к служебным помещениям - кухне, кладовым и комнатам слуг, а затем к черному выходу. Горничная Элена - молодая русоволосая крестьянка с простым, но милым лицом, уже в белом переднике и чепце, приготовилась вступить в бой со скопившимися залежами пыли и паутины, о чем свидетельствовала швабра наперевес.
- Добрый день, господин управитель, - заметив меня, она склонилась в не очень умелом книксене.
- Добрый день, Элена. Начните, пожалуйста, с комнат на третьем этаже, чтобы успеть привести их в порядок до приезда хозяина. Как обычно, комнаты для трех человек...
Над моей головой раздался четкий скрип половиц, удаляющийся через зал в сторону библиотеки. Хлопнула дверь. Наверху не было никого - я спустился оттуда несколько минут назад. Пройти мимо меня никто не мог, а застекленная дверь, ведущая на террасу с наружными лестницами, была заперта на замок. С уже знакомым мне звуком где-то упала на пол одна из тяжелых книг в библиотеке. Одновременно раздался стук рядом - упала на пол швабра из побелевших рук Элены. Я хотел сказать ей что-то успокаивающе-шутливое про очень больших мышей, но остановился, внимательно посмотрев в расширенные голубые глаза девушки. Мне много приходилось видеть, как люди боятся - да что там, приходилось бояться и самому. Так вот - не так отражается в глазах страх перед неизвестным и непонятным. Так боятся, когда хорошо знают, чего именно боятся...
Љ Љ Љ
Седую женщину, лежащую в свежесбитом гробу, я видел один раз на празднике урожая - восседавшую за главным столом вместе со старостой, настоятелем и учителем сельской школы. Однако познакомиться с ней мне тогда не довелось: при виде красной ленточки и медалей меня утащили в свою компанию несколько сельских ветеранов ландфрида, старейшиной которых был древний и лысый обер-фельдфебель в старомодном мундире времен позапрошлого царствования.
Однако по оказываемому старушке уважению я счел ее то ли женой, то ли матерью сельского старосты. Как теперь оказалось - ошибся.
Патер Арнвальд дочитал литанию, последний раз взмахнул кадилом. Перед тем, как закрыли гроб, к телу приблизилась молодая черноволосая женщина и вложила что-то в руки покойной - я успел разглядеть ключ, венок из сушеных трав и две выкатившиеся серебряные монеты. На крышку гроба посыпались комья мокрой земли. После этого ход обряда стал несколько непривычным: вместо креста в свежий холмик воткнули соломенное чучело в остроконечной шляпе и черном платье. Церковный сторож поднес к нему факел, присутствующие терпеливо и сосредоточено глядели, как горит не очень сухая солома. Только после того, как чучело рассыпалось пеплом, патер Арнвальд, подойдя к могиле, осмотрел дымящиеся остатки и громко провозгласил:
- Ведьма умерла!
- Ведьма умерла... умерла...- нестройно отозвалась толпа, и потихоньку потянулась к кладбищенским воротам.
? ? ?
- Без ведьмы в деревне никак нельзя, - согласился корчмарь, выслушав короткую вступительную речь старосты, как я понял - ритуальную и отточенную поколениями. - Кого выберем, честной люд?
Ведьму выбирали только мужчины старше восемнадцати. Съехались даже фермеры из округи. Женщины стояли поодаль, в том же вместительном общинном амбаре.
- Так ведь есть у старой Инары ученица - кому, как не ей перенимать ремесло?
- Молода еще Мальва, неопытна, - возразил корчмарь. - Рано ушла матушка Инара, всего восьмой десяток шел - разве ж то возраст для ведьмы?
- А чего думать-то, вот есть теща у пана трактирщика - та еще ведьма, и выбирать не надо! - подал голос пьяница Микал. Пожилая полная селянка тут же взвилась со своего места:
- И не совестно тебе, покрой тебя короста, раздери тебя бугай, вонючий пропойца, гнилой бурдюк с дешевым пивом, на честных достойных женщин напраслину возводить, кикимору тебе в жены и ежа в подушку?
Вокруг захихикали, лысый обер-фельдфебель, приложив ладонь к уху, уважительно покачал головой.
- Юна Мальва, так и негоже ей быть старой. Ведьму выбирают надолго.
- Так ведь и Тереза не стара. А про нее поговаривают...
Проследив за несколькими взглядами, я заметил впереди женской части толпы белокурую молодуху с несколько резкими чертами лица. Белокурая кидала ревнивые взгляды на стоявшую также впереди других девушку с черными вьющимися волосами, миниатюрную и большеглазую - ту самую, что была на кладбище у могилы старой ведьмы.
- А что, должность доходная? - тихо поинтересовался я у стоявшего рядом корчмаря.
- Отчего же недоходная, пан управитель, - шепнул тот. - Поветрие прекратить, град с суховеем отвести, урожай наворожить... Тут никто не скупится. Да только вот не каждая возьмется.
- И не каждую выберут? - уточнил я.
- Не каждую, - кивнул корчмарь и задумался. - Молода Мальва, а все ж недобрая из Терезы ведьма.
Наконец седобородый староста, поправив шляпу, вышел вперед и жестом подозвал обеих претенденток на доходную должность.
- Есть ли у тебя знак, Мальва? - спросил он. Брюнетка на минуту замешкалась.
- Есть, - она повернулся спиной, и, откинув волосы, расшнуровала платье у затылка. Староста присмотрелся.
- Святый отче, пан управитель, пан учитель, пан корчмарь... - подозвал он. Я подошел ближе. На загорелой девичьей коже проступало родимое пятно, похожее на летящую птицу. Староста повернулся к блондинке.
- Есть ли у тебя знак, Тереза?
- Есть! - с готовностью ответила та, приподняв блузу и открыв кожу на животе. Кто-то рядом громко крякнул, патер Арнвальд благочестиво отвел глаза. На белой коже виднелось такое же пятно.
Взгляды младшей части мужчин, изучавших не столько ведьминский знак, сколько изгибы ее фигурки, явственно говорили о том, в чью пользу склоняется их выбор. Я уже рассказывал вам, как трудно провести каптенармуса, неоднократно имевшего дело с фальшивыми клеймами на краденых лошадях и фальшивыми штампами на головках некачественного сыра? Достав флягу с добрым немецким шнапсом, я смочил им платок и на глазах у всех протер им кожу незадачливой ведьмы, успевшей только вздрогнуть и ахнуть. "Родимое пятно" на глазах расплылось и исчезло.
- Свершилось чудо. Душа твоя отныне свободна от ведьминского рока, - смиренно произнес я, глядя в испуганно-ненавидящие глаза блондинки.
Љ Љ Љ
Учитель, поправив очки, выводил грамоту, закончив - передал пергаментный лист старосте. Полуграмотный староста поставил свой обычный крестик и, наклонив свечу, приложил к горячему воску деревянную печать. За ним расписался и приложил серебряный перстень патер Арнвальд, и пергамент поднесли мне. В грамоте значилось, что девица Мальва из Олисавы общим согласием избранна деревенской ведьмой, и ей единственной дозволяется отправление означенного ремесла в селе Олисава, замке Сегварид и их округе. В случаях, когда это ремесло будет применятся во благо людей, животных и урожая, оно не подлежит наказаниям, установленным обычаем, что и заверяется властью общинной, баронской и церковной... Прочитав текст, я поставил в свободном углу подпись и заверил ее хрустальной замковой печатью, которую вместе с ключами носил в кармане на цепочке. Окромя всего прочего, военная служба совершенно отучивала удивляться.
В корчме обильными возлияниями справляли поминки по старой ведьме и избрание новой. На стене на специальной доске висела последняя городская газета, в которой, как я из любопытства прочитал, сообщалось о публичном испытании в столице приводимой в движение паровым котлом "самобеглой коляски", которое успешно провел известный естествоиспытатель профессор Атлис Гангульф. Городской журналист, судя по тексту весьма юных лет, с восторгом писал о триумфе разума и науки и открытии новой эпохи, поминутно употребляя неведомое слово "прогресс".
- ... уже с утра Тереза хвасталась подружкам, что завтра будет читать черную книгу старой Инары, где о каждом в Олисаве записано, что ему в жизни суждено и сколько лет отмерено. Да только не может ведьма этим знанием ни с кем делиться... - приглушенным голосом повествовал пьяница Микал, подняв к потолку указательный палец и наклонившись над столом. - А еще говорят, что на посвящение новой ведьмы ночью слетаются на метлах ведьмы со всей округи на капище к Старым камням.
- А еще говорят, что под столами корчмы живут зеленые чертенята, но видит их только Микал после восьмой кружки! - в тон ему добавил корчмарь под всеобщих хохот.
Љ Љ Љ
Заснуть мне не удавалось. Оторвавшаяся ставня чердачного окна на главной башне, зловеще скрипевшая и стучавшая на ветру, на этот раз вывела меня из себя, и несмотря на усталость, я, вооружившись молотком, решил, что сегодня вечером одним "замковым призраком" в старом Сегвариде станет меньше.
С вершины башни открывался обзор на всю округу, вплоть до села. Старыми камнями именовался круг меловых плит, установленных когда-то на вершине пологого, срытого временем холма. Место было уединенное, отдаленное от ближайших ферм, а от дороги укрытое зарослями небольшого леска. Но с башни огонь на плоской вершине холма был хорошо заметен.
Тут же в памяти всплыл голос деревенского пьяницы: "ночью слетаются на метлах ведьмы со всей округи..."
Я присмотрелся. Время от времени костер заслоняли полуразличимые фигуры. Ведьмы или не ведьмы, а здесь баронская земля. От разожженного и не затушенного костра бывают пожары. Любопытство боролось с усталостью. Наконец, мне пришел в голову компромиссный вариант: спустившись в лабораторию, я откопал в одном из шкафов медную подзорную трубу, давным-давно принадлежавшую прижившемуся у старых баронов полусумасшедшему астрологу, и потащил довольно большую и тяжелую медную конструкцию на чердак. Настраивать агрегат, привыкший глядеть на небо, а не на землю, пришлось долго - я уже беспокоился, что за годы бездействия линзы сместились и он пришел в негодность. Но вот в окуляре размытым пятном мелькнул огонь. Инструмент не подвел: чуть подкрутив его, я различил не только человеческие фигуры, но даже их лица. И сразу передумал смеяться над рассказами пьяного Микала, взглянув в темные настороженные глаза чернокосой Мальвы, как будто увидевшие меня сквозь телескоп обратно. Их было четверо, и я узнал всех - не так уж велика и многолюдна здешняя округа. Две пожилые женщины и две девушки, в длинных белых рубахах, с повязанными лентами распущенными волосами... Знахарке из соседнего села я не удивился: как и покойная Инара, она не скрывала своей профессии. А вот чопорная городская старушка - учительница колледжа из Аран Кастела, заядлая материалистка и поборница женской эмансипации... Я присмотрелся еще раз - несмотря на распущенные седые волосы и отсутствие строгого позолоченного пенсне, ошибки быть не могло. Есть многое на свете, друг Горацио... - подумал я, переводя объектив на четвертую фигуру. Передо мной, так что казалось, можно протянуть руку и дотронуться, расчесывала длинные густые темные волосы и что-то шептала бледными розовыми губами благородная девица Лорелея Эдмер-Карн - поручик гвардейского эскадрона принцессы Шарлоты, героиня Сент-Эдерна и молодая хозяйка соседнего поместья...
Явлений дьявола не было, и полетов голышом на метле я тоже не дождался. Наоборот, добропорядочные дамы, уединившись в растущих здесь же на вершине кустиках, переоблачились кто сельский костюм, кто в городское платье и знакомое пенсне, кто в гвардейский мундир, и направились к подножию холма. По неслышному для меня сигналу из мрака вынырнули почти сливающиеся с ним, очень похожие друг на друга черные кони, и в лунном свете умчали ночных путешественниц в разные стороны.
Љ Љ Љ
Адальберт привозил с собой новые веяния. Ученые занятия с барышней в платье с кринолином не минули бесследно, и молодой барон всерьез рассказывал о создании колледжа для благородных девиц, о котором он уже ездил хлопотать в столицу и в Кэр-Изабель. Разрешение от министерства просвещения получено; герцогиня Диверикс отнеслась к инициативе благосклонно, возьмет колледж под свое покровительство и даже разместит его в одном из своих особняков, профессор Фоулиф взялся читать лекции, а если понадобится - то и возглавить новое заведение.
Идея, разумеется, привела в восторг не всех: престарелый кардинал сквозь зубы согласился не мешать, философски заметив "выйдут замуж - перебесятся", а вот пуритански настроенные секты взвыли о падении нравов и разрушении устоев, и не столь громко - о небогоугодности нынешней власти.
- Девицы в колледже? - недоверчиво переспросил я, почесывая вилкой за ухом, когда Адальберт после завтрака рассказывал о своем предприятии. - А получится? Это же не просто знать грамоту, там же книги читать надо будет...
- Науки сегодня делают семимильные шаги, мой друг! - уверенно доказывал барон. - Давеча в Виндальбенском цирке показывали обезьяну, играющую менуэт на клавикордах. Уж если обезьяну можно выучить, то девиц тем более можно!
- Науки, оно конечно да. - Не стал спорить я - против обезьяны с клавикордами не попрешь. Еще в Фонтейне я стал замечать, как выжившие после прошлых двадцати лет отчаянно пытаются забыть, отгородиться, отдалить от себя воспоминания войны, междоусобицы и казней. Отсюда - всеобщее увлечение новыми фокусами, детское стремление удивлять и удивляться новыми кроликами из шляпы, учить почтарей самокатам, барышень - наукам, а обезьян - клавикордам. И одновременно - вытряхивать из сундуков истории и бережно реставрировать замшелые феодальные институции, вроде геральдической палаты, пажеского корпуса и пресекшихся баронских родов, долженствующие наглядно убеждать, что ничего страшного не произошло, что все - как раньше... Отсюда - всплеск истовой, средневековой религиозности с многодневными постами и массовыми паломничествами, и рядом - разгул отчаянно-фривольной моды и свободной любви в аристократических салонах и на городских улицах - люди как будто боялись не успеть получить свой кусок счастья, проснуться завтра и обнаружить, что последние три года им приснились, а там, за окном, стоит черный эшафот. Отсюда - надрывный апофеоз веселья, балов и развлечений при герцогских дворах. Королевский был исключением - принц Венделин, во время оно укрытый и воспитанный рыцарями-монахами на островах Рюгенберга, по слухам, до сих пор ценил тишину и одиночество. Предпочитал одеваться в черное, совещания и аудиенции проводить один на один, равно не подпускал к себе фанатичных проповедников и придворных вертихвосток, и, возможно, единственный не терял контакта с реальностью.
- Тут такое дело, Адальберт... Перед твоим приездом приходили из деревни. Кто-то овцу из сельской отары уволок, - предпочел я перейти к прозаическим деревенским заботам.
- Волк? Или скотокрады?
- Так вот и непонятно. Следов нет. Кроме следов самой овцы, отбившейся от отары. Здесь ведь по утрам густые туманы бывают, ты знаешь. Вот шла она, шла - земля мокрая, после дождей, видно четко - а потом пропала. Следы обрываются посреди чистого поля, я сам ездил смотреть, думал, наплели селяне. Последние следы - размазанные, как будто овца брыкалась. И все. Больше ничьих других. Леший тут знает, что и думать. Слыхал, что есть в горах Новой Гранады хищные птицы, способные поднять крупное животное, а то и человека...
- Ну там-то может и есть, так мы то тут при чем? - резонно заметил Адальберт. Я развел руками.
- Мы-то не при чем, но другого ничего и в голову не приходит. Вот ты и думай, раз у вас там нынче наука с семимильными шагами, да прогрессы с самокатами...
Долгий, пронзительный женский вопль, приглушенный тяжелыми дверями и стенами, раздался сверху. Мы с Адальбертом вскочили одновременно, на ходу срывая со стен висящее на них оружие. Я нацелился было на старинный мушкетон, но вовремя сообразил, что от него незаряженного мало толку, а зарядить его я не успею, и схватил устрашающего вида алебарду. Кричали из библиотеки. Адальберт со шпагой в руке первым рванул на себя кованную железную дверную ручку. Первое, что бросилось в глаза - перевернутое ведро и разлитая по полу вода. Элена, с наполненными паникой глазами, стояла на библиотечном столе, дрожа и глядя на что-то маленькое, на что мы не сразу обратили внимание. У стола на задних лапах стоял внушительных размеров упитанный мыш, ростом, пожалуй, с хорошего хомяка, задрав мордочку и вопросительно глядя на визжащую девицу, чуть шевеля усами. С кухни мчался вооруженный кочергой Матиас-младший, вслед ему встревожено выглядывали тетушка Мантвида и ее рыжая племянница. Мыш, наконец, потерял интерес к влезшей на стол Элене, казалось, вздохнул, всем свом видом показывая безнадежность попыток добиться от женщин чего-то вразумительного, и вперевалку деловито посеменил наискосок под книжный шкаф в углу.
? ? ?
На следующий день я решил, что настало время воспользоваться приглашением в Карн. Совершить визит вежливости и получить ответы на некоторые скопившиеся вопросы у того, кто явно их знает. По крайней мере, некоторые из них...
Поместье Карн, приютившееся в стороне от небольшой, вполовину меньше Олисавы, деревушки, представляло из себя аккуратный деревянный домик в два этажа с мансардой и верандой с колоннами, за невысоким палисадом, под сенью трех огромных, выше дома, древних дубов. Жилище было небольшое, больше подходящее городу, чем дворянскому имению, и явно новое, с не до конца еще выветрившимся запахом свежей древесины. А на коре дубов, со сторон, повернутых к дому - не сошедшие еще черные пятна незатянувшихся ожогов... Вход в дом располагался со двора, а не со стороны дороги. Привязав гнедого к палисаду, я прохаживался вокруг живописного особняка и очевидно увлекся созерцаниями его красот. Острое лезвие уперлось мне между лопаток, когда я прошел мимо высокой поленницы на заднем дворе. Вот леший, до чего же расхолаживает мирное время...
- Двинешься - убью, - голос был женский, незнакомый. Не сразу за плечом, а чуть поодаль - значит, в руке не простой бандитский нож, а шпага или кавалерийская сабля. - Руки за голову.
Когда лезвие настойчиво упирается вам в позвоночник, лучше, знаете ли, подчиняться. Тем более что убивать сразу и просто так меня, стало быть, не собирались, что уже радовало.
- Повернись. Медленно.
Это была не Лорелея. Передо мной стояла девчонка на несколько лет младше, в таком же бело-голубом гвардейском мундире и белых облегающих рейтузах, но без офицерских эполет и аксельбантов, и в отличие от худощавой барышни Эдмер-Карн - пухленькая и круглолицая. Стриженные коротко, выше плеч, густые волосы необычного цвета - не седые, не русые, не светлые, а какие-то серебристые. Глаза из-под пушистых соболиных бровей настороженно ощупывали мою фигуру поверх нацеленного мне в шею лезвия сабли.
Скрипнуло окно сверху.
- Что случилось, Криста?
- Поймала какую-то штатскую сволочь, госпожа поручик! - звонко отрапортовала Криста. За "штатскую сволочь" я на девчонку обиделся - специально, собираясь в Карн, одел вместо старого мундира свою лучшую, а точнее единственную, городскую визитку с белым воротничком и шляпой. Сверху раздался заливистый смех.
- Однако же, господин штаб-прапорщик, у вас каждый раз оригинальная манера знакомиться с девицами!
В новоотстроенном уютном домике явно не расхолаживались и ждали незваных гостей. И учитывая, что высокородная хозяйка имеет привычку получать неизвестно откуда взявшиеся ранения...
В комнате, несшей, судя по всему, функции кабинета, вопреки моему ожиданию не оказалось ни тяжелых черных портьер и пентаграмм на стенах, ни даже древних фолиантов и обязательной черной кошки. Пастельные обои с несложным узором, украшенные кое-где небольшими портретами и гравюрами со сценами из романов прошлого века. На книжной полке - все томики Ангильрама, сентиментального и довольно легкомысленного поэта, бесследно сгинувшего в первые годы смуты. У окна - мраморный бюст, в котором я откуда-то из прошлой жизни, из занудного и нелюбимого всей гимназией курса изящных искусств, узнал Сафо параклетовой работы - то есть, конечно, его итальянскую копию времен аджорнаменто. Цветы и вышитые занавески. Совершенно не вязалось ни с Пятым бастионом, ни с негласными ночными похождениями по сомнительным сборищам, ни просто с весьма симпатичной молодой девицей, приближенной ко двору и живущей в довольно бурную и стремительную эпоху. Детство - понял я вдруг. Тщательно восстановленное и оберегаемое. Сколько ей было лет, когда грянуло? Плюс, возможно, еще несколько, пока события докатились из столицы в забытые деревеньки...
Поручик лейб-эскадрона несколько непривычно смотрелась в светлом домашнем платьице, какое обычно носят горожанки и небогатые провинциальные барышни. Волосы были уложены в прическу на затылке и только одна прядь то ли случайно, то ли намерено выбилась из нее и свисала вдоль щеки, контрастно оттеняя бледную кожу.
Белобрысая Криста внесла поднос с большим фарфоровым чайником и большой вазой шоколадных конфет, поставила на стол и по гвардейскому щегольски щелкнула каблуками, перед тем как выйти. Лорелея наглядно подтвердила мою догадку о детстве, мгновенно отправив в ротик сразу две конфеты и устроившись в кресле с ногами.
- А я уж думала, не приедет господин штаб-прапорщик. Не захочет иметь дела с глупой девчонкой, с которой вечно что-то случается, - грустно вздохнула Лорелея, скромно потупив взгляд и бесстыдно кокетничая.
- Ну что вы, милая Лорелея, разве я мог пренебречь приглашением столь очаровательной девицы, тем более как-никак соседи, - как можно беззаботнее и невиннее болтал я, помешивая чай. - Дай думаю заеду, справлюсь о здоровье. А заодно спрошу, имеется ли у благородной барышни Эдмер-Карн патент, дозволяющий отправление ведьминского ремесла, в частности, ритуалов посвящения, на землях баронства Роан. - Я поднес чашку к губам, как можно доброжелательнее глядя на собеседницу, но внутренне готовый ко всему вплоть до вонзенных в шею коготков. Однако девушка лишь на момент скользнула по мне удивленными синими глазищами и тут же снова прикрыла их густыми ресницами.
- Даже не думала, что баронского управляющего, слывущего сугубым прагматиком, могут интересовать столь специфические сферы, - столь же светским тоном произнесла она.
- Мы, замковые управляющие и войсковые каптенармусы, знаете ли, большие педанты в том, что касается бумаг. Мало ли кто из начальства решит придраться. Говорят, в тупике левого коридора на втором этаже кардинальского дворца до сих пор сидит один общительный старичок-архидьякон в комнате с картотеками и золотой табличкой "Sanctum officium".
- Упомянутый почтенный прелат в незапамятные времена учился на одном курсе семинарии с его высокопреосвященством кардиналом, и по замшелым легендам, все пять лет давал списывать латынь, что и спасало будущего иерарха от отчисления, - беззаботным голоском продолжала темноволосая хозяйка. - А кроме того, происходит из младших сыновей герцогов Диверикс. Пожалуй, только поэтому его синекурная должность существует до сих пор, и на покой его отправит только Господь. Но впрочем, дабы избавить вас от ненужного беспокойства...
Трудноуловимым движением она прикоснулась к постаменту в форме дорической колонны, на который опирался бюст знаменитой гречанки. От колонны тут же отошла незаметная дверца, открывающая вырезанный в мраморе небольшой сейф. Вот там я успел заметить пару потемневших томов весьма характерного вида, и еще какие-то мелочи понятного лишь знатоку профессии назначения.
- Извольте, господин штаб-прапорщик.
На протянутом мне бланке с гербом и грифом некоего "Королевского общества по изучению наследия предков", официальной готической вязью с красной заглавной литерой значилось, что благородная барышня Лорелея Эдмер-Карн, поручик кавалерийского гвардейского эскадрона, находится на королевской службе в должности эксперта по малоизученным духовным и материальным явлениям, в просторечии именующихся волшебством, в каковом качестве ей дозволяется производить исследования и действия, ранее считавшихся ведовскими, и при условии направленности этих действий на выполнение королевской службы и общественное благо, они не подпадают под наказания, установленные ранее принятыми законами. Над огромной печатью красного воска красовался вензель такого ранга, которые всуе не произносятся. Рядом, в том углу, где на патенте деревенской знахарки Мальвы стояла печать патера Арнвальда, разместилась аккуратная стариковская подпись и небольшая, судя по всему от перстня, печатка с переплетенными литерами S.O. и всем хорошо известной эмблемой креста и факела.
"Ну ничего себе, и куда я вообще попал?" - если я не произнес этого вслух, то наверняка именно эти слова читались на моем лице, когда я, перечитав раза три для верности, возвращал патент мило улыбащейся Лорелее.
- Кушайте варенье, Генрих. Это я сама готовила прошлым летом, по рецепту бабушки, - тихо прощебетала патентованная ведьма, скромно не поднимая глаз. - Ваше любопытство удовлетворено, или хотите спросить еще что-нибудь?
- Хочу, - кивнул я. Я действительно по дороге сюда всерьез хотел поинтересоваться, как отнесется барышня-поручик к совместной поездке в Кэр-Аранродский княжеский театр в грядущее воскресенье. - В ваших землях никогда не пропадали овцы со следами, обрывающимися посреди чистого поля?
Девочка с большими синими глазами мгновенно повзрослела, и даже взгляд ее, казалось, несколько потускнел.
- В моих нет. Однако подобные случаи за прошлый месяц бывали трижды в разных концах княжества. В достаточно отдаленных друг от друга деревнях, чтобы хозяева не слыхали друг о друге, и никто не обратил внимания на закономерность...
- Однако же кто-то обратил.
- Кто-то обратил, - не глядя на меня, подтвердила Лорелея. - Ведьма есть в каждой округе. И после трех овец, пропала именно одна из них.
- Как?
- Точно так же. Следы, оборвавшиеся посреди дороги в туманное утро. Знаешь... - она замолчала и нахмурила лоб, в чем-то сомневаясь, - мне кажется, что кто-то - или что-то, на овцах просто тренировалось. Пробовало силы. Понимаешь? А теперь... - из-под темного локона на меня смотрели много видевшие глаза девушки с Пятого бастиона.
- Исчезновением человека уже должна заниматься коронная жандармерия...
- И занимается. В смысле приехали, посмотрели на следы и грустно сели на камешек у дороги. Ни свидетелей, ни улик, ни самой зыбкой почвы, на которой можно выстроить более-менее пригодную версию.
- Так-таки и никаких? Во всех случаях - и с овцами, и с человеком?
- Нет. Ну... одна странность была, но я не знаю, какое она имеет отношение к делу. Песок.
- Э?
- Песок, непонятно откуда взявшийся в одном из случаев. Как будто просыпавшийся из рваного мешка. Только, опять же, не знаю, при чем тут это - ну может, проходил там кто-то куда-то с мешком песка?
- И что говорит по этому поводу ваша тайная мудрость веков, госпожа патентованная ведьма?
Ведьма нервно теребила кулон на изящной шейке.
- Тайная мудрость озадаченно молчит либо несет нечто невразумительное. В том-то и дело, прапорщик, что согласно всему, что мы знаем, такого быть просто не могло. Алиса - это не просто любопытная самоучка вроде меня, это ведьма с меткой. С родовым знаком. Урожденная носительница силы своей земли. Её здесь в принципе ничего не могло тронуть, понимаешь? Старухи проводили круг. Единственное прорицание, которое они получили об источнике угрозы - "смешение пяти стихий". Самые нервные истолковали это как грядущую гибель мира. Самые умные промолчали. Я не знаю, что делать и чего ждать. И мне страшно, Генрих, - еле слышно произнесла она. - Я ведь обычная девчонка, понимаешь? Вы, мужчины, такие глупые, особенно когда видите это всё - пистолеты, ботфорты и регалии... А мне было до холода страшно тогда, на бастионе, когда я поняла что их не остановить, и Шарлота сказала, что нужно выходить и контратаковать, иначе крышка - и нам, и городу, и всем. И самой Шарлоте тоже было страшно, и Эстрид, и Кристе, и всем, понимаешь?
Я понимал. Я осторожно взял ее тонике белые пальцы, совершенно не созданные для сабельного эфеса, и тихо говорил что понимаю, и что все будет хорошо. Не говорил только, что страшно было и мне там, на равелине - ибо нам, глупым мужчинам, не полагается... А Лорелея отвечала, что ничего я не понимаю, ибо мужчины никогда не могут понять женщин, а ведь это так просто, а потом позвала Кристу и приказала подать вина, на столике оказалась пузатая оплетенная бутылка и барышня Эдмер-Карн драгунским залпом влила в себя полный стакан темно-фиолетовой жидкости. Дева-оруженосец, все так же молчаливо наполняя стаканы, чуть наклонилась, и у меня прямо перед глазами оказался обтянутый застегнутым на все пуговицы мундиром невероятно пышный бюст, больше подходящий для развратного по столичной моде декольте, так что у меня перехватило дыхание, и хотя я старался не пялиться ей вслед, Лорелея перехватила мой взгляд и лукаво улыбнулась, стряхивая хандру.
- Хорошая девочка, только своенравная. Могу познакомить поближе, если понравилась. Позовем выпить с нами. А то деревенских к себе не подпускает - не складывается.
Я задумчиво рассмотрел на свет хрустальный стакан.
- Барышня Эдмер-Карн, а как вы относитесь к театру?
- К театру? - удивилась вопросу барышня. - Очень давно не была, даже не знаю, что там сейчас ставится...
- Сочинение маэстро Сальери.
Барышня Эдмер-Карн снова опустила взгляд, вертя в пальцах стакан.
- А оно вам надо, штаб-прапорщик? Дура в эполетах, с которой всегда неприятности? Еще и ведьма в придачу.
Я вздохнул. Вот леший, услышала все-таки.
- Знаете ли, с детства являюсь поклонником Сальери. Но его так редко ставят в нашем захолустье...
Сверху, на чердаке, что-то со стуком упало. Послушались удаляющиеся мелкие шажки.
- Этот дом не слишком молод для фамильных привидений? - удивленно спросил я. Хозяйка улыбнулась.
- Мыши, Генрих. Всего лишь большие мыши, - заметив мой недоумевающий взгляд, она объяснила: - Какая-то местная порода, размерами чуть меньше крыс. Ты ведь здесь приезжий, а я к ним привыкла с детства. Это мелочи, а вот когда просыпаешься от шороха на крыше и видишь за окном горящие желтые глаза и острые уши с кисточками...
Ќ Ќ Ќ
Недооценивать рвение коронной жандармерии, признаться, все же не следовало. Как впоследствии оказалось, накануне в столице некий светловолосый кавалер в хорошем партикулярном костюме побывал в Королевском университете, где нестарый еще, но весьма солидный профессор провел ему краткую экскурсию по одному из залов естественноисторического музея.
- Ну что вы, молодой человек, совершенно ничего сложного в вашем запросе не было, так что никого беспокойства. - Степенно говорил профессор, ведя гостя между рядами высоких стеллажей с разноцветными образцами почвы в больших стеклянных сосудах. -Во-первых, ваш песок морской. Навскидку этого не видно, но под микроскопом там заметны частички морских раковин, причем не вымерших видов, а современных. Где, вы говорите, его нашли? Совершенно ничего удивительного, сейчас его добывают и продают - хороший чистый песочек. В первую очередь, строителям, а также садоводам и всем кому надо. Вот мы и пришли, - он остановился перед большой запылившейся колбой с образцом номер 706 и взял из рук молодого человека до половины наполненный песком пузырек, поставив их рядом. - Можете сравнить сами. Ваш образец намыт у границы - потому что на западном побережье и на островах он другого цвета и крупнее, - геолог кивнул на соседние колбы. И насколько я помню, на побережье у границы только один песочный карьер - дома "Блатман и сыновья". Надеюсь, вам это чем-то поможет, и передавайте мой поклон господину ротмистру и его супруге.
Спустя полчаса, ознакомившись с докладом, господин ротмистр отправил своего подчиненного к Блатману и сыновьям, с заданием поднять учетную книгу и прошерстить списки всех последних покупателей. Ехать на побережье тому не пришлось - у фирмы оказалась своя торговая контора в столице...
* * *
Ох, не люблю слышать за спиной звук несущихся галопом вслед лошадей. С юности не люблю. Особенно вечером, на проселочной дороге, после тревожного разговора оставившего более новых вопросов, чем ответов. Лошадей было две - разобрал я еще прежде, чем в густом ночном тумане увидел приближающихся всадников. И почти не удивился, увидев блеск гвардейских шлемов.
- Тебе же нельзя... - начал было я, договорить мне не дали.
- Алиса мертва.
- Что?
- Та ведьма, которая пропала. Мы же все как сестры, мы это чувствуем, понимаешь? - Глаза Лорелеи взволнованно горели под козырьком шлема, лицо было очень бледным. - Я это почувствовала только что. Это была страшная смерть... То ли пытка, то ли что-то ритуальное, то ли... Не знаю. Но я знаю теперь, где это случилось. Какое-то место в нашем княжестве, на севере.
- Лорелея... у тебя нет горячки? - как можно доверительней спросил я.
- У меня нет горячки, - она раздраженно схватила мою ладонь и приложила к своему лбу. - Я должна быть в Олисаве как можно скорее.
- Зачем? Сейчас почти ночь...
- Не могу этого объяснить, сама не знаю, только догадки, подозрения... У Мальвы тоже есть знак... И сегодня ночь с туманом, понимаешь? Мальву нужно спрятать. Генрих, ты мне веришь?
- Хорошо, я это сделаю. Если хочешь, возьму с собой Кристу для верности. А ты возвращайся домой. Тебе нельзя носиться верхом, ведь у тебя же рана, доктор запретил...
- Рана затянулась, - запальчиво отмахнулась госпожа поручик, пуская свою вороную вскачь и оставляя меня перед нехитрым выбором - нестись следом или дальше стоять на здесь дороге.
Мальва жила в том самом домике на краю Олисавы, ранее принадлежавшем ведьме Инаре. Было видно, что в доме новая молодая хозяйка - стены заново выбелены, забор подправлен, дорожка к дому чисто выметена. Однако на стук в запертую дверь никто не отвечал, пока наш грохот не разбудил в соседней покосившейся хате пьяницу Микала, убедившегося что мы не черти и сообщившего, что панночка ведьма с вечера отправилась собирать травы на Нижний луг. Я выругался, снова залезая в седло. По счастью, на выезде из деревни четко различались следы босых девичьих ног, по которым мы поехали в туман, свернув с дороги в сторону заливного Нижнего луга. И там услышали в тумане женский крик и увидели обрывающиеся следы. Последние из них были реже и глубже других, а самые последние - размазаны. Молодая деревенская ведьма пыталась убегать и брыкаться.
- Не успели. Не успели... - горько простонала Лорелея, бессильно стискивая поводья. Что чувствовал я, лучше и не говорить. Если бы на несколько минут меньше сомневался и переспрашивал там, на дороге из Карна... Мокрый, липкий туман забирался под одежду. Перед глазами встали выборы в деревенском амбаре, стыдливо потупленный взор, черные кудри и пальцы Мальвы, развязывающие блузу на смуглой, покрытой чуть заметным пушком спине... Ну что, честолюбивая дура Тереза, ты всё еще жалеешь, что не получила доходную должность?
- Лорелея... - тихо позвал я.
- А? - девушку словно выдернули из забытья.
- Ты говорила, что знаешь место гибели пропавшей ведьмы?
Ќ Ќ Ќ
Адальберт, поднятый с постели, по счастью, долгих вопросов не задавал. Единственный кого он отказался брать с собой из мужчин - это Матиаса младшего, заявив, что на его век еще хватит и дерьма и крови. Видя что его слова не произвели достаточного впечатления, он приказал тетушке Мантвиде запереть конюшню и не подпускать возмущенного Матиаса ни к ней, ни к оружейной. Усатый привратник Дилан, несмотря на свою раздробленную руку, вызвался сам.
Все остальные, включая воевавшего, кажется, не на той стороне Дилана, были привычными, на заряжание ружей и пистолетов и седлание лошадей ушли считанные минуты. Имевшаяся в библиотеке Кэр-Сегварида карта княжества Морвен, была, судя по всему, выполнена одним из первых приезжих картографов лет триста назад и сходство с реальностью имела смутное. Поместья Карн и сосенней деревни на ней не было вовсе, а был лес, а город Аран Кастл был обозначен как замок.
- Вот здесь, - сказала Лорелея, кладя руку на карту и закрыв глаза. - Отсюда я почувствовала смерть Алисы.
- Ненадежные, конечно, данные разведки, - скривился Адальберт. - Но что уж поделать, за неимением других.
Уже миновав Олисаву, я во второй уже за сегодня раз услышал конский топот за спиной. Вскоре нас догнал Матиас-младший, на незнакомой лошади и с охотничьим дробовиком за спиной.
- Где взял лошадь? - угрюмо спросил барон.
- Достал, - уклончиво ответил Матиас.
- Ну и что я буду говорить твоим родителям, если... - Адальберт чертыхнулся и не закончив фразу пришпорил коня. За спиной я услышал насмешливый голос Кристы:
- Не маловат ли ты для ландфрида, мальчик?
- А саму ревматизм не замучает, бабуля? - в тон ей парировал Матиас. Криста была если не одного с ним возраста, то от силы на пару лет старше. И оба были очень бледными, как наверно, впрочем, и я. Дальше скакали молча, быстро, тенями пролетая сквозь не успевающие проснуться сонные деревеньки, на ходу перескакивая через повалившиеся на лесных просеках деверья и ухабы сельских дорог, разбрызгивая во все стороны воду глубоких луж. И корявые ветки, неожиданно вытягивающиеся из мглы над самой дорогой, норовили поймать, сбить шапку с головы, и туман собирался на лице крупными каплями, стекавшими за воротник, и холод пробирал до костей, и я успокаивающе гладил коня, который чутко понимал тревогу всадников. Иногда останавливались на раздорожьях, или с лету въехав в грязное топкое болото, и Адальберт по компасу и Лорелея по собственному чутью пытались определить, куда ехать дальше.
- Пан управитель... - со мной поравнялся Дилан. - Я понял, куда мы едем. Я эти места узнаю...
- Откуда?
- Там дальше - заброшенный женский монастырь. Разоренный в смуту и с тех пор не восстанавливавшийся. Во времена Святой Республики... ну, вы знаете, пан управитель... пытаясь на скаку не сбиваться с речи, рассказывал привратник. - Мы туда людей конвоировали из городской тюрьмы. А обратно - нет. Плохое место.
- Что там было? Тюрьма? Расстрельная?
- Не ведаю, пан управитель. Место было секретное, нам не говорили. Офицеры между собой говорили - лабораториум... для этих, как его, для изысканий.
Рассказанное Диланом проясняло мало, чтоб не сказать - ничего, и останавливать барона я не стал. Что конечную станцию нашего вояжа хорошим местом не назовешь, это было и так ясно.
И что-то ухало в лесу по сторонам, и я убеждал себя что это совы, а вовсе не борута смеется над глупцами, которые добровольно едут туда, куда ездить не стоит, глядя горящими глазами им вслед... И я знал, что назад лучше не оглядываться, чтобы не думать лишнего, видя, как потревоженные движением молочно-белые струи сплетаются за спиной в медленные водовороты и странные фигуры, недовольно тянущие белые щупальца вслед, и старался не думать о затянувшейся ране Лорелеи, которой по доброму надо бы до сих пор сидеть дома...
Скакали долго, когда не пойми с чего - вокруг стоял все та же непроглядная мгла - поручик Эдмер-Карн громко скомандовала: "Врассыпную, оно нас заметило!". Я починился мгновенно, потому что приказам учили подчиняться, и свернул с дороги к маячившему во мгле леску, еще до того как заметил сгущавшуюся наплывающую тень и услышал странный шум сверху. А потом я в первый раз увидел... что-то увидел. Сверху из тумана выплыли большие железные когти, раскрываясь для захвата. Зазвенела сабля, бессильно высекая искры. Ударили выстрелы. На этот раз страшные когти схватили пустоту. Большая тень стала разворачиваться для нового броска. Я почувствовал, как на голове шевелятся волосы, а спину заливает холодный пот. В голове крутилась только одна фраза: "что это за чертовщина и берут ли ее пули?"
- Госпожа, что с ним делать? - услышал я растерянный крик Кристы. Как спешился, я не помню, и как рядом со мной оказался Матиас-старший. Нашим окопом оказалась придорожная канава.
- Огоньку не найдется? - поинтересовался я, вспомнив о любимой трубке оруженосца. Он посмотрел на меня как на слабоумного - ему сейчас наверняка не пришло бы в головку раскуривать трубку, однако огниво все же достал.
Задумка удалась: враг разглядел в тумане что-то светящееся. И клюнул. В тот момент, когда железные когти были готовы сомкнуться над добычей, раздался грохот - взорвалась одна из ручных бомбочек, по привычке всех интендантов втайне припасенных в крепости Фонтейн.
В этот момент туман, надо думать от поднятой нами кутерьмы, частично развеялся. К тому времени я уже видел (на гравюрах, разумеется) французские монгольфьеры, но эта штука была на них похожа только отдаленно. В темном небе на нас шли три соединенных между собой монгольфьера с длинной корзиной, позади которой торчала и дымила такая же труба, как на самобеглой коляске с газетной литографии. Спереди корзины торчали железные рычаги с когтями, похожие на большие каминные щипцы. Один из них, отломанный, остался валяться на земле - взрыв сделал свое дело. Однако когти оказались не единственным оружием врага (этим коротким военным словом удобней всего было называть трудноописуемое нечто). По деревьям и по земле рядом с моей головой ударили пули, причем выстрелы шли частой чередой с равными короткими паузами. Такая штука называлась "орган" и представляла из себя ружье с десятью-пятнадцатью стволами. Однако в армии от нее давным-давно отказались, ибо орган уж слишком долго перезаряжать.
- Огонь! - я уж не слышал кто из наших отдавал команду. В ответ из-за деревьев и из канавы нестройно залаяли ружейные и пистолетные выстрелы.
- Мать честная! - сдавленно раздалось рядом.
- Науки, мать их так. Семимильные шаги, - проворчал я, извлекая из кармана вторую бомбу. По крайней мере, теперь у нас был видимый, осязаемый и, в общем-то, понятный враг, вполне материальный, хотя и весьма необычный.
Лорелея схватила меня за руку.
- Осторожнее! Там Мальва!
Сверху снова ударили частые выстрелы, разбивающие в щепки древесные стволы. У них там что, два органа?
- Раненые есть? - раздался голос Адальберта. Ответом было молчание - раненых не было. Хорошо, если убитых тоже. Однако наши пули тоже сделали свое дело - "самобеглый монгольфьер" со свистом испускал воздух из многочисленных пробоин и медленно начал опускаться, сбросил несколько мешков с песком, но это не помогло. Тот, кто был внутри, будто услышал слова Лорелеи.
- Бросайте оружие, или я убью девчонку!
- Нельзя. Все равно убьет, - негромко произнесла коронная ведьма. - Для того и похищал.
Демонстрируя серьезность намерений, мужская рука приподняла над бортом тело бессознательной Мальвы, к голове которой был приставлен пистолет. За ее телом прятался человек с черной с бородкой и усами, в дорогом модном костюме, которого я раньше не видел. Но его портрет в газете - видел.
- Это ж надо! Профессор Атлис Гангульф, знаменитый естествоиспытатель!
Похититель бросил в мою сторону испуганно-удивленный взгляд. Быть узнанным в этой глуши в его планы явно не входило. Но что поделаешь, прогресс, самокат и семимильные шаги...
- Считаю до трех, или ей конец! - истерично выкрикнул он.
- Ищи дураков! Думаешь, мы не видим, что она уже мертвая! - Огрызнулся я. Врал, конечно - из уст неудачливой ведьмы явно вырвался стон. Но это пусть ее похититель теперь доказывает, а наше дело его заболтать, пока с другой стороны монгольфьера тихо крадется на удобную позицию Дилан с хорошим егерским ружьем в руках... Издалека раздавался стук множества копыт очень куда-то спешащего отряда, и выдающийся естествоиспытатель нервничал - их приближение явно не добавляло ему оптимизма.
Остальное произошло очень быстро. Дилан выстрелить не успел. От резкого толчка в спину профессор-похититель кувырком вылетел из корзины, выронив пистолет, и что-то вылетело из-за его плеча, и я увидел, что это птица, хищная и не очень крупная, неуловимо похожая на родимое пятно на спине ведьмы. Черноволосая Мальва кулем рухнула обратно в корзину.
- Бедная Алиса... - прошептала Лорелея. - Её знаком была змея. И в воздухе они помочь ничем не могли...
Несколько человек вышли из укрытий и бросились к поверженному похитителю. Гангульф, поднявшись на четвереньки, сделал круговое движение рукой и Матиас-старший, бежавший первым, неожиданно с разбегу остановился и тихо вскрикнул, как от удара. Подбежавшая следом Криста растеряно тыкала руками воздух, который чуть заметно переливался, как над горячими камнями. Лорелея Эдмер-Карн принялась читать что-то на латыни и старогерманском вперемешку, отбросив шлем, как будто он ей мешал. Поднялся ветер, разгонявший туман и развевавший ее змеящиеся волосы, хотя только что и всю ночь было тихо. Гангульф так и остался на карачках, подняв одну руку с раскрытой ладонью, Лорелея стояла, опустив руки, и только губы ее что-то шептали. Стена воздуха между ними напряженно вибрировала, то двигаясь с места, то вновь замирая. Птицы начали слетаться с разных сторон и кружить над нами. Мы стояли вокруг, опустив оружие и не пытаясь вмешиваться, ибо как правильно вмешиваться в происходящее, никто из нас не знал, и лишь иногда настороженно поглядывали в ту сторону, где уже вблизи звучал цокот копыт.