Inspektorpo.... Quid est veritas

Quid est veritas

Так тесно в Храме Воскресения Христова может быть только в Великую Субботу.

Храм - огромный, запутанный, как лабиринт - поделен Церквями, разрезан, как политическая карта мира. Но сегодня Церкви забыли - по крайней мере, попытались создать видимость - о разногласиях ради свершения таинства сошествия Святого Света.

В Храм уже вошли армяне в черных остроконечных клобуках. Двери Кувуклии запечатал восковой печатью - кустодией - греческий монах Пантелеймон. Когда-то он жил в Австралии, сколотил приличное состояние, но продал все имущество, чтобы служить на Святой Земле. Армяне, францисканцы поставили на кустодии печати, свидетельствуя, что внутри Кувуклии ничего нет.

В турецких фесках, ударяя в землю жезлами, входят кавасы: телохранители, протокольщики патриарха. Тишина Храма разрывается криками, громом барабанов, когда врываются шакриаты - арабская молодежь, размахивающая крестами с красными и синими лентами. Некоторые арабы забираются на стальное оплетение у Храма Гроба Господня, оглушая всех песнопениями.

В воротах, пройдя через Храм Святого Апостола Иакова, появляется Греческий Патриарх. За ним армянское, коптское и сирийское духовенства. Игумен Храма Воскресения вносит неугасимую лампаду. Патриарх с трудом пробирается в густой толпе. Его сопровождают греческие гвардейцы в национальной одежде.

Исчезает свет - ни одна из свечей не горит. Лампу ставят в придел Ангела Кувуклии. Тысячи людей в Храме, миллионы зрителей у телеэкранов по всему миру погружаются в молчание. Великая Суббота - день, когда все умолкает, ибо Господь погружается в бездну, Он - солнце, закрытое луной, зерно, погруженное в землю, виноградная лоза, дающая жизнь, весна, дарующая жизнь миру.

Крестный ход во главе с Патриархом в белом облачении трижды оборачивается вокруг Кувуклии. Круг - вечность. Три дня Христос лежал в гробе, как Иона три дня пребывал в чреве Кита. Крестный ход останавливается перед Кувуклией.

Патриарх с помощью диаконов снимает митру, саккос, омофор и палицу, остается лишь в подризнике, епитрахили, поясе и поручах, разоблачаясь в образ Спасителя. Патриарх смотрит на кустодию, символизирующую запечатывание Гроба Господня, когда иудеи, придя к Пилату, сказали: "Обманщик тот, еще будучи в живых, сказал: после трех дней воскресну. Прикажи охранять гроб до третьего дня, чтобы ученики Его, придя ночью, не украли Его и не сказали народу: воскрес из мертвых, и будет последний обман хуже первого".

Когда опускаются сумерки, становится неуютно. Вдруг чувствуешь себя одиноким, крошечным, затерявшимся в огромном мире. Вокруг тихо и темно, а холодным звездам на далеком небе до тебя никакого дела. И только огни Храма, которые никогда не гаснут, освещают ночной Иерусалим.

Понтий Пилат, в который раз поразившись исполинской мощи иудейской святыни, подходит к окну и обращает взгляд на чуть заметные в темноте белые ступени театра. Сцена и каменные скамьи пусты - зрители и актеры удалились на покой.

Пилат днем играл в очередной трагедии, развернувшейся на иудейской земле. Римский префект не актер, он - постановщик, хотя и присутствовал на сцене среди центральных персонажей. Пилат остался доволен собой. Он давно заучил древнюю, как Рим, истину: divide et impera, вынуждай врагов делать так, как нужно тебе.

Пилат прилагал все силы, чтобы выставиться защитником галилеянина. Сначала отправил к Антипе, потом велел бичевать: отморозки-легионеры исполосовали жертву так, что на теле не осталось живого места: они вырывали целые куски мяса специальными крючьями, они возложили на голову терновый венец, впившийся остриями в виски и затылок, причиняя нестерпимую боль. Пилат с нескрываемым отвращением смотрел на избиение: он жесток, но он не палач, но это необходимо для трагедии, это необходимо для величия Рима.

Пилат мысленно все чаще возвращался в Рим. Рим: огромный, цветущий, притягивающий все дороги, товары Средиземноморья. Рим вечный. Рим, которому Юпитер даровал право повелевать миром. Римляне знали это с того дня, когда потомки Энея основали город. Веками Рим железной поступью шел к мировому господству. Любой, кто вставал на пути Рима - этруски, карфагеняне, греки - бесславно проигрывая, преклоняли колени и голову перед Вечным городом. Ради великой миссии, ради свершения предначертанного, кому-то из римлян приходилось отправляться в забытую богами - но не Яхве - Иудею.

Пилат побрил голову, боясь, что от удушающей жары заведутся вши. Вши завелись в других местах, поэтому Пилат удалил все волосы с тела. Пилату трудно дышать, он даже здесь - в претории - чувствует дыхание пустыни, чувствует жар раскаленных камней, чувствует, как эта чуждая, бесплодная земля ненавидит Рим, римлян и Пилата.

Поэтому он разыгрывал трагедию.

Пилат предложил евреям выбрать между еле держащимся на ногах галилеянином и отвратительным Вараввой. Префект чувствовал, какой ненавистью дышит толпа, и не сомневался в выборе. Трагедия разыграна именно так, как задумывал постановщик, поэтому, когда рука мыла руку, Пилат знал: евреи верят, что это они распяли галилеянина, они уверены в этом настолько, что готовы взять кровь его на себя и своих детей.

Образ галилеянина, стоявшего днем перед Пилатом, до сих пор не выходит из головы. Живой мертвец - его судьба уже решена. Пилат беседовал с мертвецом. Он видел галилеянина, раскинувшегося на кресте, видел, как гвозди пробивают руки, как кровь сочится из ран, как он из последних сил хватает ртом воздух.

Пилат любил разговаривать с мертвецами, читая книги греческих философов. Эллины могли поведать многое о бытие, об истине, о царях и царствах. В библиотеке претории Кессарии пылилась Септуагинта. Пилат не единожды подступался к иудейским сказаниям, но каждый раз тонул в вязком тексте, обилии имен, бессмысленности повествования и вновь возвращался к любимым Одиссее, Иллиаде и Запискам о Галльской войне.

Пилат не верил, что галилеянин вправду сын Бога. Но важно, не кто ты на самом деле, а смог ли убедить в этом окружающих. Цезарь прекрасно знал, что не происходит от Венеры, но заставил остальных поверить в это. У галилеянина получалось убеждать: апостолы и ученики умело распространяли слухи о чудодействиях, сам он говорил красивые речи и ловко отбивался от нападок служителей Храма.

Галилеянин раскалывал общество. Рим обязан это использовать. Пилат не мог упустить шанса - укрепить власть Рима. Убить галилеянина, сделав это руками синедриона, а после воплотить в жизнь бытующие легенды: мессия должен погибнуть и воскреснуть.

Каиафа чувствовал неладное, поэтому просил выставить охрану, опасаясь, что ученики вынесут галилеянина, но знал ли он, что под покровом ночи стражники передадут тело всаднику, а тот расчленит его на несколько частей, затолкав каждую в топку печи. Утром пепел развеет прах галилеянина, а вместе с ним по Иудее разнесется слух, что распятый воскрес, а кто-то расскажет, что видел его на дорогах вокруг Иерусалима. Тогда иудейское общество расколется на сторонников и противников галилеянина, они сойдутся в неистовой схватке, а над ней встанет укрепивший власть Рим.

Пилат улыбается в ночи, упиваясь гениальностью замысла. Он чувствует себя в чем-то равным Цезарю и Августу. Возможно, они тоже улыбаются, глядя на Пилата с высоты Олимпа. Жаль, никто не узнает об истинной истории. Может, оставить записи? Нет! Тайна должна остаться тайной навечно. Могущество Рима приумножается и укрепляется трудом именно таких, не ищущих славы, кирпичиков монолитной стены.

Пилат часто думал, каким предстанет в истории. Будут ли помнить его имя и титул. Останется ли жестоким, беспощадным правителем или же философом, ищущим истину, пытавшимся понять галилеянина. Какова будет смерть? Он умрет с почестями и славой; или же, сойдя с ума от учиненных жестокостей, наложит руки, и ни одна река не примет нечестивого тела.

Вскоре на востоке восстанет из тьмы обжигающее солнце, пробуждая стены Иерусалима, террасы, утопающие в зелени, величественный Храм, людей в домах. Утро наступит, чтобы сыграть очередной акт трагедии.

Жаль, Пилат так и не узнал, что есть истина. Истина уйдет вместе с ним. Но так ли она нужна людям? Легенда гораздо интереснее.

Кустодия срывается, Кувуклия раскрывается, принимая в себя Патриарха и армянского Архиерея. Двери смыкаются - мгновенно пропадает весь шум, гам, напряжение, волнение и страх, царящие в Храме Воскресения. Блаженная тишина. Архиерей остается в приделе Ангела. Патриарх, проходит к Гробу Господнему, падает на колени, кладет рядом два пучка из тридцати трех свечей - по числу лет жизни спасителя - и молится.

Неизречимым благоутробием Своим и светом познания Своего просвети язычников, во мраке пребывающих; чрез сошествие Свое в ад исполни света, сей свет, раздаваемый от светоносного гроба Твоего, послужит даром освящения, исцелением от болезней, демонам - ужасом; благослови и освяти благочестиво прикасающихся к нему и даруй им ходить во свете заповедей Твоих, как сынам света.

Арабы пляшут и поют: "Шакрия! Шакрия!". Напряжение возрастает. Собравшиеся в Храме сливаются в молитве на разных языках. Кажется, что воздух вокруг искрится от напряжения. Тысячи людей в Храме, миллионы зрителей у телеэкранов по всему миру изнывают, ожидая схождения божественного благословления.

Патриарх заканчивает молитву, открывает глаза, проводит ладонями по влажным от слез щекам. Страшные страстные минуты - целый век трепетного ожидания. Гробовое молчание. Мертвенная тишина многотысячной дикой толпы, такая, что пролетит птица - услышишь шум крыльев. Только в эти минуты можно почувствовать, как бьются сердца.

Каждый раз Патриарх задается вопросом: что, если не делать этого?

Он поднимается с колен, спиной чувствует армянина, смиренно ожидающего в приделе Ангела. Патриарх подходит к образу Богоматери, несколько мгновений смотрит в глаза Марии, а после пальцами хватается за край иконы, открывает ее, обнажая нишу в стене Пещеры Гроба. Там уже лежит дощечка и палочка.

Каждый раз открывая икону Патриарх видит дощечку и палочку.

Каждый раз они появляются в опечатанной Кувуклии.

Каждый раз Патриарх задается вопросом: что, если не делать этого?

Патриарх берет инструменты, вновь падает на колени перед Гробом, кладет дощечку, вставляет палочку в отверстие и начинает тереть. Ладони мгновенно нагреваются, будто их опаляет пламя самого Ада. Ладони съезжают вниз, так что приходиться останавливаться, перебрасывая их на самый верх палочки.

Каждый раз Патриарх задается вопросом: что, если не делать этого?

Если выйти из Кувуклии без огня, если показать дощечку и палочку, если рассказать: никакого света нет, никакого таинства нет, никакого чуда нет. Миллионы людей ждут сошествия Света, чтобы знать: Господь не оставил нас, еще хотя бы один год, но мир проживет с Его Благословлением, под Его защитой. Если в мгновение лишить их веры. Миллионы самоубийств в один день, разрушенные церкви, поруганные святыни, язычники и атеисты торжествуют победу. Мир погружается во тьму. Для этого нужен лишь один шаг, нужно лишь набраться смелости, открыть миру истину.

Древесный порошок, скапливается вокруг палочки, дымится.

Эти мысли каждый раз лезут в голову Патриарха. Он знает, кто нашептывает, он знает, кто искушает. Идут века, но его речи неизменны. Патриарх чувствует устремленные взгляды миллионов христиан, чувствует ожидания, чувствует, как на хрупких старческих плечах раскачивается мир. Он чем-то подобен греческому Атланту, но тот - огромный великан исполинской силы, а он - немощный старик в одном подризнике, но своей немощью обязанный держать мир. Судьба мира между его ладоней, судьба мира у его ног. Он не может оступиться. Кажется, что горят уже ладони, мышцы рук неимоверно ноют. Но он должен делать это.

Огонь вспыхивает в боковой прорези дощечки. Сначала отдельные всполохи, а потом, когда занимается древесный порошок, уже полноценный огонь. Патриарх облегченно выдыхает, отпускает палочку, бессильно бросает руки, переводит дух, берет в одну руку свечи, в другую горящую дощечку с палочкой. Ставит их в нишу, поджигает свечи. Ладонью накрывает дощечку с палочкой. Огонь жжет, но надо терпеть. Огонь пропадает, остаются лишь тлеющие угольки. Икона Богоматери возвращается на место. Патриарх еще раз смотрит в ее глаза. Разворачивается и выходит в придел Ангела.

Тьму рассекают проблески света из овальных окон Кувуклии.

- Благодать! Господи, помилуй! Кирие элейсон! Воля-дин, илля-дин, эль-Мессия!

Все сливается в одно: крики с балконов, галерей, лож, карнизов, оглушительные возгласы, звон колоколов, треск барабанов, трели молотков, все скачет, кричит, лезет на плечи друг к другу. Гонцы подхватывают огонь с пучка Патриарха и в мгновение разносят по Храму, выбегают за ворота, спеша сообщить: "Свет сошел!". Храм напоминает огромный пожар.

Патриарх идет. Бледный, со страдальческими чертами лица. Он, как в тумане, скорыми шагами проходит в алтарь Храма. Каждый старается зажечь пучок от его свечей. Патриарх будто прозрачный: волосы развеваются по плечам, глаза устремлены к куполу. Вокруг радость. Люди видят в нем вестника небесного, но никто не знает, что на самом деле ему довелось пережить. Так Моисей оставлял выси Синайские.

Это чувство надо пережить, его не передать. Ясно чувствуешь, что сам Христос, как незримое явление Господа, такое убедительное, явное, Он здесь. Все неприятности наши, все прискорбности, все, что человек претерпевает, кажется ничтожным. Ради этого чуда, ради этой Благодати все ничтожно.

28.05.12 - 31.05.2012, Львов

Комментарии: 66, последний от 22/05/2022. © Copyright Inspektorpo... (cordedkrieg@gmail.com) Размещен: 31/05/2012, изменен: 01/05/2021. 14k. Статистика. Рассказ: Проза, Фантастика Фантастика Скачать FB2		Оценка: *4.6713** Ваша оценка:
Аннотация: Так тесно в Храме Воскресения Христова может быть только в Великую Субботу. Храм - огромный, запутанный, как лабиринт - поделен церквями, разрезан, как политическая карта мира. Но сегодня церкви забыли - по крайней мере, попытались создать видимость - о разногласиях ради свершения таинства сошествия Святого Света.

Inspektorpo... : другие произведения.

Quid est veritas