Рэнкин Йен : другие произведения.

Битая карта(Инспектор Ребус - 4)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  
  
  Иэн Рэнкин
  Битая карта(Инспектор Ребус - 4)
  
   Единственному Джеку, которого я раздел догола
  
   Он не знает ничего, а думает, что все знает. Ему на роду написано быть политиком.
  
   Бернард Шоу. Майор Барбара
  
   Привычка дружбы созревает благодаря постоянному общению.
  
   Либиан, IV век
  
   (научно доказано проживающим в Эдинбурге Чарльзом Маккином)
  
  Благодарности
  
  Прежде благодарностей должно последовать признание в том, что Северный и Южный Эск — это плод фантазии автора. Но не нужно быть большим знатоком географии, чтобы сообразить, что существует некая корреляция между Северным и Южным Эском и реальным миром: Эдинбург — заметная географическая реальность, и его юг и восток существуют на самом деле, хотя и не имеют административных границ.
  
  На самом же деле Северный и Южный Эск имеет некоторое сходство с избирательным округом Мидлотиан — до изменения административных границ в 1983 году, — но при этом включает в себя некоторые черты южной части избирательного округа Эдинбург-Пентлендс и западной части избирательного округа Восточный Лотиан.
  
  Грегор Джек тоже порожден авторской фантазией и не имеет сходства ни с одним из реальных членов парламента.
  
  Что же касается благодарностей, то я искренне благодарен за неоценимую помощь Алексу Иди, который до ухода на покой был членом парламента от округа Мидлотиан; члену парламента Джону Хоуму Робертсону, а также профессору Бусуттилу (кафедра судебно-медицинской экспертизы Эдинбургского университета); полиции области Лотиан и Шотландские границы; персоналу Эдинбургского зала Центральной библиотеки Эдинбурга; персоналу Национальной шотландской библиотеки; персоналу и посетителям баров «Сэнди Беллс», «Оксфорд бара», «Мэзерс» (в Уэст-Энде), «Даркс-бара» и «Зеленого дерева».
  1
  Коровник
  
  Удивительно, но соседи никогда не жаловались и даже — как впоследствии многие из них говорили журналистам — ничего не знали. До той самой ночи, когда их сон был прерван неожиданным оживлением на улице. Машины, фургоны, полицейские, треск раций. Не то чтобы все они громко шумели. Операцию провели с такой скоростью и с таким добрым (да-да) юмором, что некоторые весь этот аттракцион попросту проспали.
  
  — Я хочу, чтобы все прошло деликатно, — объяснил на вечерней летучке своим людям старший суперинтендант Фермер Уотсон. — Пусть это и дом терпимости, но в хорошем районе, если вы меня понимаете. Я уж не говорю о том, кого мы там можем застать. Вполне возможно, что и нашего дорогого главного констебля.
  
  Уотсон улыбнулся, давая понять, что это шутка, но кое-кто из присутствовавших, знавших главного констебля, судя по всему, лучше, чем Уотсон, переглянулись и иронически ухмыльнулись.
  
  — Так, — сказал Уотсон, — давайте-ка еще раз пробежимся по плану операции…
  
  Господи, да он же кайф от всего этого ловит, подумал инспектор уголовной полиции Джон Ребус. От каждой минуты. А почему бы и нет? В конце концов, это его младенчик, и роды предполагается принимать на дому. Иными словами, на Уотсоне лежит ответственность за всю операцию, начиная от непорочного зачатия и заканчивая непорочным разрешением от бремени.
  
  Возможно, это что-то вроде мужского климакса — потребность слегка поиграть мускулами. Большинство старших суперинтендантов, которых Ребус немало повидал за свои двадцать лет службы в полиции, знай себе перекладывали бумажки и спокойно дожидались пенсии. Но только не Уотсон. Уотсон был как британский Четвертый канал: сплошные независимые программы для узкой целевой аудитории. Нельзя сказать, чтобы он гнал волну, но брызг хватало.
  
  А теперь у него, похоже, появился информатор, некто невидимый, кто шепнул ему на ушко слово «бордель». Грех и распутство! Непримиримое пресвитерианское сердце Уотсона зажглось праведным гневом. Он принадлежал к тем набожным уроженцам Хайленда,[1] которые если и признают секс, то лишь в браке — его сын и дочь были тому доказательством, — но все остальное считают неприемлемым. Если в Эдинбурге действует бордель, Уотсон не был бы Уотсоном, если бы не захотел немедленно его прикрыть.
  
  Но потом информатор сообщил адресок, и тут появились сомнения. Бордель располагался на одной из самых приличных улиц Нового города — тихие георгианские дома, старые деревья, «саабы» и «вольво», и жили там люди образованные: юристы, врачи, университетские профессора. Это вам не какой-нибудь портовый притон с темными, сырыми номерами над пивнушкой. Это район, где кристаллизовалась, по выражению самого же Ребуса, самая соленая соль земли. Уотсон не видел в этом ничего смешного.
  
  Несколько дней и ночей незаметные люди в неприметных машинах вели наблюдение за домом. Наконец сомнений не осталось: что бы ни происходило в комнатах за тяжелыми шторами, происходило это после полуночи и довольно активно. Любопытно, что при всей многочисленности посетителей лишь немногие приезжали в этот дом на машинах, и один наблюдательный детектив, выйдя помочиться посреди ночи, обнаружил почему. Посетители дома парковали свои машины на близлежащих улицах и последнюю сотню ярдов — а то и больше — шли к входной двери четырехэтажного здания пешочком. Возможно, такова была политика заведения: частые хлопки автомобильных дверей по ночам вызвали бы подозрение соседей. А может быть, посетители думали в первую очередь о себе — не хотели оставлять машины на хорошо освещенной улице, где их легко могли узнать…
  
  Регистрационные номера этих машин были переписаны и проверены, так же как и фотографии посетителей. Был установлен владелец дома. Ему принадлежала половина виноградника во Франции и несколько домов в Эдинбурге, а сам он круглый год жил в Бордо. Дом он сдал внаем некой миссис Крофт — весьма благовоспитанной даме лет пятидесяти пяти. Имел с ней дело адвокат владельца. По словам адвоката, она платила всегда вовремя, наличными. Так в чем, собственно, дело?.. Нет-нет, заверили его, все в полном порядке, только желательно этот разговор сохранить в тайне…
  
  Тем временем выяснилось, что владельцы машин — бизнесмены. Некоторые из них местные, но большинство приезжает в город с юга, из-за шотландской границы. Воодушевленный этими сведениями, Уотсон начал планировать операцию. Со своим обычным остроумием и проницательностью он дал операции название «Косарь».
  
  — Понимаешь, Джон, нужно выкосить этот бордель, как сорняк.
  
  — Да, сэр, — ответил Ребус. — Насчет косить-откосить-закосить — это мы понимаем.
  
  Уотсон пожал плечами. Он был не из тех, кого легко сбить с толку.
  
  — Бог с ними, с косарями, — сказал он. — Займемся сорняком.
  * * *
  
  План строился на том, что самый разгар деловой активности в доме — около полуночи, а потому операцию назначили на час ночи с пятницы на субботу. Ордера были выписаны заранее. Каждый в команде знал свое место. Адвокат даже предоставил план дома, и участники операции знали его назубок.
  
  — Там у них настоящий кроличий садок, чтоб им пусто было! — сказал Уотсон.
  
  — Без проблем, сэр, хорьков у нас хватит.
  
  Откровенно говоря, у Ребуса душа не лежала к этой ночной работе. Да, бордели, может, дело и незаконное, но они удовлетворяют вполне понятную потребность, и если еще и сохраняют приличия (как этот), то в чем проблема? По глазам Уотсона он видел, что и у него закрались те же сомнения. Но Уотсон так рьяно взялся искоренять скверну, что отступление для него было бы немыслимым проявлением слабости. И потому операция «Косарь», которую никто по большому счету не хотел проводить, раскручивалась на полную катушку. А другие, менее приличные улицы тем временем оставались без полицейских патрулей. А домашнее насилие расцветало пышным цветом. А дело об уотер-оф-литской[2] утопленнице не расследовалось…
  
  — Начали!
  
  Они вышли из машин и фургонов и двинулись к входной двери. Тихонько постучали. Дверь открылась, и дело пошло крутиться, как видео при ускоренном просмотре. Двери открывались одна за другой… Сколько дверей может быть в одном доме? Постучать, открыть. Да, они вели себя вежливо.
  
  — Будьте любезны, оденьтесь, пожалуйста…
  
  — Не могли бы вы спуститься…
  
  — Если хотите, сэр, можете надеть брюки…
  
  Потом:
  
  — Боже мой, сэр, вы только посмотрите.
  
  Ребус последовал за молоденьким зардевшимся констеблем.
  
  — Здесь, сэр. Вы только полюбуйтесь.
  
  Понятно — экзекуторская. Цепи, ремни, плетки. Два зеркала в полный рост. Шкаф со всевозможными причиндалами.
  
  — Здесь больше кожи, чем в каком-нибудь поганом коровнике.
  
  — Ты, похоже, неплохо разбираешься в коровах, сынок, — сказал Ребус. Он был рад, что хотя бы сейчас комната не использовалась по назначению. Но их ждали и другие сюрпризы.
  
  В известном смысле ничего особо непристойного в доме не обнаружилось — чистый маскарад: медсестры и матроны, чепцы и высокие каблуки. Вот только большинство костюмов не столько прикрывало, сколько обнажало. Одна девица была одета в подобие трико для дайвинга, с прорезями на сосках и лобке. Другая была похожа то ли на Хайди,[3] то ли на Еву Браун. Уотсон смотрел на них, все больше распаляясь праведным гневом. У него не осталось сомнений: он поступил абсолютно правильно, нельзя терпеть такое безобразие. Вдоволь наглядевшись, он вернулся к беседе с миссис Крофт, и все это время неподалеку маячил старший инспектор Лодердейл, который настоял на участии в операции, — он хорошо знал своего шефа и опасался, что в конце концов поднимется грандиозный скандал. Ан нет, с улыбочкой подумал Ребус, пока ничего не поднялось.
  
  Миссис Крофт говорила на несколько окультуренном кокни, который терял свою окультуренность по мере того, как в большую, уставленную диванами гостиную спускались все новые пары. В гостиной пахло дорогими духами и дорогим виски. Миссис Крофт все отрицала. Даже тот факт, что они находятся в борделе.
  
  Не сторож я борделю моему, подумал Ребус. Тем не менее нельзя было не восхищаться спектаклем, который она устроила. Она твердила, что честно ведет свой бизнес, платит налоги, что у нее тоже есть права… и вообще, где ее адвокат?
  
  — Зачем ей адвокат — она сама профессиональная проститутка, — пробормотал Лодердейл Ребусу, который даже удивился, услышав шутку от одного из самых мрачных типов, с какими ему доводилось работать. Это само по себе заслуживало улыбки. — Чего скалишься? У нас что, перекур? Давай-ка работай.
  
  — Да, сэр.
  
  Лодердейл отвернулся, чтобы расслышать слова Уотсона, и Ребус сделал неприличный жест у него за спиной.
  
  Этот жест заметила миссис Крофт и, вероятно решив, что он предназначается ей, ответила тем же. Лодердейл с Уотсоном повернулись в сторону Ребуса, но тот уже уходил прочь…
  
  Полицейские, прятавшиеся в саду за домом, привели нескольких бедолаг с побледневшими лицами. Один сиганул из окна первого этажа и теперь прихрамывал. Но при этом утверждал, что врачебная помощь ему не нужна и вызывать «скорую» нет никакой необходимости. Женщин все это, казалось, очень забавляло, особенно выражение лиц клиентов; диапазон тут был широк — от стыдливой неловкости до неловкости гневной. Некоторые храбрились (впрочем, недолго): я, мол, знаю свои права. Но в основном все делали то, что им говорили: помалкивали и старались проявлять терпение.
  
  Со стыдливой неловкостью стало немного проще, когда кто-то из клиентов припомнил, что посещение борделей законом не запрещается, — запрещается содержать бордель. Все верно, однако это вовсе не означало, что сегодняшнее задержание сойдет им с рук. «Припугнуть, и только потом отпустить». Если никто не будет ходить в бордель, то и борделя не станет. Такова логика. Потому полицейские заготовили свои обычные истории — те самые, которыми они запугивали любителей снимать девочек на улице.
  
  — Сэр, на пару слов, строго между нами. Я бы на вашем месте проверился на СПИД. Я это вам серьезно говорю. Многие из этих красоток вполне могут быть разносчиками заразы, даже если по ним и не скажешь. Когда что-то заметно, обычно сделать уже ничего нельзя. Вы женаты, сэр? Подружка у вас есть? Посоветуйте им тоже сдать анализы. Иначе ни в чем нельзя быть уверенным, вы же сами понимаете…
  
  Это было жестоко, но необходимо, и, как и у большинства жестоких слов, в них была своя правда. Кабинетом миссис Крофт, судя по всему, служила небольшая комната в задней части дома. Там нашли сейф и терминал для кредиток. На квитанционной книге было написано: «Гостевой дом Крофтер». Насколько понял Ребус, номер на ночь стоил семьдесят пять фунтов. Дороговато для простенькой гостинички, но кто из бухгалтеров стал бы проверять? Ребус не удивился бы, если бы оказалось, что заведение исправно платит НДС…
  
  — Сэр? — Это был сержант Брайан Холмс — его недавно повысили, и он готов был лопнуть от усердия. Он стоял в середине лестничного пролета и оттуда взывал к Ребусу. — Я думаю, вам надо подняться…
  
  У Ребуса это не вызвало энтузиазма. Черт понес этого Холмса наверх, тащись теперь к нему, — Ребус, много лет живший на третьем этаже, питал понятную неприязнь к лестницам. В Эдинбурге, как назло, лестниц было полно, как и крутых подъемов, резких ветров — и любителей поворчать на крутые подъемы, лестницы и ветер…
  
  — Иду.
  
  Перед дверью в одну из комнат Холмс что-то тихо обсуждал с констеблем. Увидев Ребуса, который наконец поднялся на площадку, Холмс отпустил констебля.
  
  — И что, сержант?
  
  — Посмотрите сами, инспектор.
  
  — Ничего не хочешь сказать для начала?
  
  Холмс отрицательно покачал головой.
  
  — Я думаю, всякими там членами вас не удивишь, сэр?
  
  Ребус открыл дверь. Что он ожидал увидеть? Имитацию камеры пыток и голое тело истязаемого? Фермерский двор, где разгуливают курочки и овцы? Мужской член. Может быть, у миссис Крофт в спальне на стене коллекция членов. Вот этот мне попался в семьдесят третьем. Он отчаянно сопротивлялся, но победа осталась за мной…
  
  Но все оказалось хуже. Гораздо хуже. Он увидел обычную спальню, правда с красными лампами. На самой обычной кровати лежала обычная женщина, локтем она упиралась в подушку, а головой — на кулак. И на той же самой кровати сидел, не поднимая глаз, одетый человек, которого Ребус узнал: это был член парламента от Северного и Южного Эска.
  
  — Господи Иисусе, — сказал Ребус.
  
  Холмс высунул голову из-за двери.
  
  — Пошли отсюда на хрен — я на публику не работаю! — заорала женщина. Ребус отметил ее английский выговор. Холмс ее проигнорировал.
  
  — Забавное совпадение, — сказал он члену парламента Грегору Джеку. — Я с моей подружкой как раз недавно переехал в ваш избирательный округ.
  
  Член парламента поднял взгляд, в котором было больше печали, чем гнева.
  
  — Это ошибка, — сказал он. — Ужасная ошибка.
  
  — Я так понимаю, вы тут занимались предвыборной агитацией, сэр?
  
  Женщина, не меняя позы, расхохоталась, так что красный свет лампы, казалось, до краев заполнил ее разинутый рот. У Грегора Джека был такой вид, будто он сейчас двинет ее кулаком. Но он решился лишь на пощечину, да и то промахнулся и попал ей по руке. Голова ее откинулась на подушку, и она еще пуще развеселилась, совсем как девчонка, — задрыгала в воздухе ногами и замолотила руками по матрасу. Прикрывавшая ее простыня сползла на пол. Джек поднялся и, переминаясь с ноги на ногу, принялся нервно почесывать палец.
  
  — Господи Иисусе, — повторил Ребус. А потом: — Идемте, провожу вас вниз.
  * * *
  
  Не к Фермеру. Фермер начнет орать как резаный. К Лодердейлу. Ребус подошел к нему, изо всех сил изображая смирение.
  
  — Сэр, у нас маленькая проблема.
  
  — Ясно. Наверняка этот сукин сын Уотсон постарался. Всё славы ищет. Всё хочет быть в центре внимания. — Неужто Лодердейл ухмыльнулся? Тощий, с бескровным лицом, он напоминал Ребусу картину, которую он когда-то видел: каких-то кальвинистов или раскольников-пресвитерианцев… в общем, мрачных типов. Готовых сжечь любого, кто попадет к ним в руки. Ребус старался сохранять нейтралитет и в ответ на инсинуации Лодердейла отрицательно качал головой.
  
  — Вряд ли, нет…
  
  — Проклятые газетчики уже тут как тут, — прошипел Лодердейл. — Ловко подсуетились, да? Даже для наших друзей из прессы слишком уж быстро сработали. Не иначе старый хрен Уотсон их навел. Он сейчас сам к ним побежал. Я пытался его остановить.
  
  Ребус подошел к окну и выглянул наружу. Там, у парадного входа, действительно собралось несколько репортеров. Уотсон, уже закончивший свою заготовленную речугу, теперь отвечал на вопросы, пятясь по ступенькам к двери.
  
  — Боже мой, — сказал Ребус, восхищаясь собственной невозмутимостью. — Значит, плохи наши дела.
  
  — Какие еще дела?
  
  И Ребус ему рассказал. За что был вознагражден такой широкой улыбкой, какой ему еще не доводилось видеть на лице Лодердейла.
  
  — Ну-ну, так кто же оказался плохим мальчиком? Но я пока не вижу проблемы.
  
  Ребус пожал плечами:
  
  — Дело в том, сэр, что никому от этого хорошо не будет.
  
  К дому начали подъезжать фургоны. Два — чтобы отвезти в участок женщин, два — для мужчин. Мужчинам зададут несколько вопросов, узнают их имена и адреса, а потом отпустят. Женщины… ну, с женщинами дело совершенно другое. Им предъявят обвинение. Коллега Ребуса, Джилл Темплер, назвала бы это приметой фаллоцентричного общества. Или завернула бы еще что-нибудь в этом роде. Она здорово изменилась, когда увлеклась книгами по психологии…
  
  — Чепуха, — сказал Лодердейл. — Ему некого винить, кроме себя самого. Что мы, по-твоему, должны делать? Вывести его через заднюю дверь, накинув одеяло на голову?
  
  — Нет, сэр, но…
  
  — Он получит ровно то же, что и все остальные, инспектор. Закон есть закон.
  
  — Да, сэр, но…
  
  — Какое еще «но»?
  
  Какое «но»? Хороший вопрос. «Но». Почему Ребус испытывал беспокойство? Ответ был и прост и сложен одновременно. Речь шла о Грегоре Джеке. Будь это любой другой член парламента, Ребус и бровью бы не повел. Но Грегор Джек был… Грегор Джек!
  
  — Фургоны прибыли, инспектор. Сажаем всех и увозим.
  
  Рука Лодердейла на его плече была тверда и холодна.
  
  — Есть, сэр, — сказал Ребус.
  
  И снова они вышли в холодную темную ночь, в которой светились оранжевые шары натриевых фонарей, яркие круги автомобильных фар, приглушенные пятна открытых дверей и полузашторенных окон. Соседи проснулись. Кое-кто вышел на крыльцо, набросив на себя халат или первое, что подвернулось под руку.
  
  Полиция, соседи и, конечно, газетчики. Мелькание вспышек. Господи, ну разумеется, тут были и фотографы. Ладно хоть телевизионщиков нет. Хотя это странно: значит, Уотсон не сумел уговорить телекомпании принять участие в его маленькой вечеринке.
  
  — В фургон их, живо! — скомандовал Брайан Холмс. В самом ли деле в его голосе появилась новая твердость, новая властность? Удивительно, что` повышение по службе делает с молодежью. Но, ей-богу, как же они спешат! Не столько из-за приказа Холмса, сколько опасаясь фотокамер. Одна или две женщины остановились попозировать в духе таблоидных гламурных картинок, но коллеги из женского полицейского отряда быстро убедили их, что время и место они выбрали неподходящие.
  
  Однако репортеры почему-то не рвались в бой. Любопытно — почему, подумал Ребус. И вообще, зачем они тут собрались? Это что — такая крутая история? Уотсону нужна огласка? Один из репортеров схватил фотографа за руку, словно остерегал его: мол, не делай слишком много фотографий. И вдруг все засуетились, закричали. Вспышки замигали с частотой разрыва зенитных снарядов: по ступенькам выводили Грегора Джека. Он ступил на узкий тротуар и исчез в фургоне.
  
  — Черт, это же Грегор Джек!
  
  — Мистер Джек! Одно слово!
  
  — Не могли бы вы прокомментировать…
  
  — Что вы делали в…
  
  — Можете прокомментировать…
  
  Двери уже закрывались. Констебль хлопнул ладонью по фургону, и машина медленно тронулась с места, а репортеры потрусили за ней. Что ж, Ребус вынужден был признать: Джек высоко держал голову. Нет, это не совсем точно. Джек, скорее, склонил голову ровно настолько, чтобы дать всем понять: это раскаяние, а не стыд, смирение, а не смятение.
  
  — Он семь дней представлял меня в парламенте, — сказал Холмс, стоявший рядом с Ребусом. — Семь дней.
  
  — Видимо, ты плохо на него повлиял, Брайан.
  
  — Неприятно все-таки, разве нет?
  
  Ребус уклончиво пожал плечами. В этот момент вышла женщина, которую застали в спальне с Джеком, теперь она была в футболке и джинсах. Увидев репортеров, женщина неожиданно задрала футболку, обнажив голую грудь.
  
  — Нате, смотрите!
  
  Но репортеры в это время сравнивали записи, фотографы вставляли новые пленки. Они уже собирались нестись к участку, чтобы перехватить Грегора Джека там, у входа. На нее никто не обратил внимания, и она наконец опустила футболку и забралась в фургон.
  
  — Он не очень-то разборчив, а? — сказал Холмс.
  
  — Да как знать, Брайан, — заметил Ребус, — может, и разборчив.
  
  Уотсон потирал вспотевший лоб. Для одной руки задача была серьезная, поскольку лоб у Уотсона простирался чуть не до самой макушки.
  
  — Операция закончена, — сказал он. — Хорошо поработали.
  
  — Спасибо, сэр! — бойко среагировал Холмс.
  
  — И что — никаких проблем?
  
  — Никаких, сэр, — небрежно ответил Ребус. — Если не считать Грегора Джека.
  
  Уотсон кивнул, потом нахмурился.
  
  — Кого? — спросил он.
  
  — Брайан вам расскажет, сэр, — ответил Ребус, похлопав по спине Холмса. — Брайан любит поговорить о политике.
  
  Уотсон, все еще не понимая, радоваться ему или паниковать, повернулся к Холмсу.
  
  — О политике? — спросил он. Он улыбался: прошу, будь со мной поласковей.[4]
  
  Холмс проводил взглядом Ребуса, который исчез в доме. Паразит — он и есть паразит. Чем-нибудь, да поразит.
  2
  Первые проблески
  
  Всем известно, что некоторые члены парламента страдают недержанием брюк. Но Грегор Джек среди таковых не числился. Не говоря уже о том, что во время предвыборной кампании и на многих общественных мероприятиях он вообще избегал появляться в брюках, предпочитая им килт. В Лондоне он без обид воспринимал шутки и старые колкости парировал старыми штампами.
  
  — Скажите нам, Грегор, что надевают под килт?
  
  — Ничего. Абсолютно ничего. Но уверяю вас, там все в полном порядке, так сказать, в полной боевой готовности.
  
  Грегор Джек не был членом Шотландской национальной партии, хотя в молодости и заигрывал с ней. В Лейбористскую он вступил, но вышел по причинам, которых так никогда и не объяснил. Не был он и либеральным демократом. Не вошел и во фракцию такой редкой разновидности, как шотландские тори. Грегор Джек был кандидатом независимым. Именно в этом качестве он избирался в Эдинбурге от Северного и Южного Эска. В первый раз он попал в парламент в 1985 году в результате свободных выборов, одержав «в меру» неожиданную победу. Вообще, слово «умеренность» часто возникало рядом с именем Джека. Как и «честность», «законопослушание» и «порядочность».
  
  Все это Джон Ребус помнил по старым газетам, журналам и радиоинтервью. Но ведь не могло же не быть в этом человеке какого-то изъяна, какой-нибудь трещинки в его сияющих доспехах. Похоже, операция «Косарь» как раз и выявила такой изъян. Ребус просмотрел субботние газеты в поисках разоблачений. Ничего не нашел. Странно. Журналисты ночью, казалось, были настроены довольно решительно. Операция закончилась около половины второго… Времени оставалось вагон, чтобы успеть дать информацию в утренний номер. Разве что репортеры были не из местных. Хотя нет, наверняка все местные. Эдинбургские. Правда, лиц он не узнал. Неужели Уотсону хватило духу вызвать лондонских газетчиков? Ребус улыбнулся. Если не духа, то брюха у него явно хватало — жена об этом заботилась. Трехразовое питание — три блюда на завтрак, три на обед и три на ужин.
  
  — Кормишь тело — кормишь дух, — любил повторять Уотсон. Что-то в этом роде. Но с духом была проблема: хоть Уотсон и почитал Библию, дух от него все чаще исходил алкогольный. Розовые пятна на щеках и двойном подбородке, а к этому немилосердный запах мятных леденцов… Теперь, входя в начальственный кабинет, Лодердейл непременно принюхивался, словно пес. Только вынюхивал он не следы, а повышение по службе.
  
  Прощай, Фермер, здравствуй, Фарт.[5]
  
  Видимо, Лодердейлу так или иначе было не избежать этого прозвища. Возникло оно по ассоциации. Сначала превратился в Форт-Лодердейл,[6] а от Форта до Фарта один шаг. Да и прозвище было вполне подходящее, потому что, где бы ни появлялся старший инспектор Лодердейл, после него в воздухе висел дурной запах. Взять хотя бы дело об украденных книгах. Стоило Лодердейлу войти в кабинет, как Ребус понял, что придется срочно открывать окна.
  
  — Джон, я хочу, чтобы ты вплотную занялся этим делом. Профессор Костелло — человек уважаемый, международная знаменитость в своей области…
  
  — И что?
  
  — И, — Лодердейл сделал вид, будто следующая фраза для него ничего не значит, — он близкий друг старшего суперинтенданта Уотсона.
  
  — О!
  
  — У нас что, неделя моносложных слов?
  
  — Моносложных? — Ребус нахмурился. — Прошу прощения, сэр, придется мне спросить у сержанта Холмса, что это значит.
  
  — Не валяй дурака…
  
  — Я и не валяю, сэр, честно. Сержант Холмс не чета мне, он учился в университете. Э-э… целых семестра два. Он лучше меня сумеет координировать работу полицейских в этом крайне деликатном деле.
  
  Лодердейл разглядывал сидевшего перед ним Ребуса целую вечность, по крайней мере Ребусу так показалось. Боже, неужели этот тип и в самом деле настолько глуп? Неужели нынче никто не понимает иронию?
  
  — Слушай, — сказал наконец Лодердейл, — мне нужен кто-нибудь чуток постарше, чем новоиспеченный сержант. Дай бог нам всем здоровья и долгих лет, инспектор, но у тебя как раз и есть этот самый чуток.
  
  — Вы мне льстите, сэр.
  
  Папка с глухим стуком упала на стол Ребуса. Старший инспектор молча вышел, а Ребус немедля встал со стула и направился к окну, но окно заклинило. Делать было нечего. Ребус со вздохом вернулся к столу и сел. Открыл папку.
  
  Это была обычная кража. Джеймс Алоизий Костелло был профессором богословия в Эдинбургском университете. Кто-то унес из его кабинета несколько редких книг. Бесценных, если верить профессору, хотя цена у них все-таки была, если верить букинистам и аукционерам. Список украденных книг выглядел несколько эклектично: раннее издание «Трактата о предопределении» Нокса, два первых издания Вальтера Скотта, «Мудрость ангельская» Сведенборга, одно из первых изданий «Тристрама Шенди» с автографом автора и несколько книг Монтеня и Вольтера.
  
  Ребусу все это ничего не говорило, пока он не увидел оценку этих изданий, сделанную одним из аукционных домов на Джордж-стрит. И тут у него возник новый вопрос: что вообще эти книги делали в незапертом кабинете? Как они там оказались?
  
  — Я сам их принес, — беззаботно ответил профессор Костелло. — Чтобы их читали, чтобы ими восхищались. Зачем они нужны, если держать их под замком — в сейфе или в библиотечном стенде?
  
  — Кто-нибудь еще о них знал? То есть знал ли их настоящую ценность?
  
  Профессор пожал плечами:
  
  — Я полагал, инспектор, что вокруг друзья.
  
  Голос у него был как торфяная труха, зато глаза сверкали, как хрусталь. Образование он получил в Дублине, но потом жил «затворником», как он сам выразился, в Кембридже, Оксфорде, Сент-Эндрюсе[7] и теперь в Эдинбурге. И всю жизнь собирал книги. Те, что остались в кабинете — по-прежнему не запертые, — стоили не меньше, чем украденные, если не больше.
  
  — Говорят, молния не попадает в одно место дважды, — успокоил он Ребуса.
  
  — Молния, может, и не попадает, а воры — вполне себе могут. Не могли бы вы хоть кабинет запирать, когда уходите, сэр? Если уж других мер принять не хотите.
  
  Профессор пожал плечами. «Это что, стоицизм?» — спрашивал себя Ребус. Он немного нервничал, сидя в этом кабинете на Баклю-плейс. С одной стороны, он и сам был в некотором роде христианином и хотел кое-что обсудить с таким мудрецом. Мудрецом? Ну, наверное, его мудрость не была всеобъемлющей и он не ведал, как работают дверные замки и человеческие мозги, но он был по-своему мудр. С другой стороны, Ребус нервничал, потому что он и себя считал человеком неглупым, а сложись жизнь иначе, мог бы стать еще умнее. Он никогда не учился в университете и не стремился к этому. Он думал о том, каким бы он стал, если бы учился…
  
  Профессор смотрел из окна на улицу. По одну сторону Баклю-плейс стоял ряд аккуратных домиков, принадлежавших различным факультетам университета. Профессор называл эту часть Ботаническим заливом. А через дорогу высились невзрачные современные каменные мавзолеи главного университетского комплекса. Если эта часть тоже входила в акваторию Ботанического залива, то Ребус руками и ногами был за развитие транспортного сообщения.
  
  Он оставил профессора его музам и мыслям. Случайной ли была эта кража? Или же вор знал, что делал, и спланировал операцию? Наверняка среди коллекционеров есть бессовестные типы, которые заплатят, не задавая вопросов, за одно из первых изданий «Тристрама Шенди». Если имена прочих авторов были Ребусу лишь смутно знакомы, то эту книжку он знал. Издание в мягкой обложке, сам купил на барахолке в парке Медоуз за десять пенсов. Может, предложить ее профессору?..
  
  Вот так началось для инспектора Ребуса дело об украденных книгах. Собственно, кое-какое расследование уже проводилось, о чем свидетельствовали протоколы, но ничто не мешало пройти той же дорожкой еще раз. Аукционеры, книготорговцы, частные коллекционеры… Со всеми нужно переговорить. И все это ради невероятной дружбы между старшим суперинтендантом полиции и профессором богословия. Пустая трата времени — чего уж тут говорить. Книги пропали в прошлый вторник. Сейчас суббота, и теперь-то они, несомненно, лежат под замком, где-нибудь в темном и тайном уголке.
  
  Ну и способ провести субботу! Будь у него свободный день, он провел бы его в свое удовольствие… Возможно, именно по этой причине Ребус и не отказался от дела: он собирал книги. Нет, это сильно сказано. Он покупал книги. Покупал больше, чем мог прочесть, если нравилась обложка или название. Иногда покупал потому, что слышал хвалебный отзыв об ее авторе. Нет, если разобраться, хорошо, что он связан заданием, иначе разорился бы в два счета.
  
  Впрочем, о книгах он сейчас не думал. Его мысли были заняты лишь членом парламента. Был ли Грегор Джек женат? Ребус полагал, что да. Кажется, несколько лет назад состоялась свадьба, большой прием, важные гости… Ну, женатые мужчины для проституток — лакомый кусочек. Проглотят, и крошек не останется. Жаль, подумал Ребус. Он всегда с уважением относился к Джеку, — вероятно, как теперь до него это дошло, просто купился на тот образ, который Джек продавал публике. Но вот теперь выяснилось, что образ был неполный, не так ли? Джек был выходцем из рабочего класса, он все ногти себе переломал, карабкаясь наверх, и стал хорошим членом парламента. Северный и Южный Эск не самые легкие территории, там и шахтерские городки, и респектабельные пригороды. Джек, казалось, с легкостью находил общий язык со всеми. Ему удалось перенести уродливую новую дорогу подальше от мест обитания своих зажиточных избирателей, но, помимо этого, он сражался за то, чтобы в его избирательном округе появились высокотехнологичные производства, чтобы переподготовить шахтеров для работы на новых предприятиях.
  
  Слишком благостная картинка. Так не бывает. Не бывает — и все тут…
  
  Книжные магазины. Нужно думать о магазинах. Проверить имело смысл только те, что не работали на этой неделе, а таких не много. Но походить придется… вот это как раз можно было бы поручить кому-нибудь помоложе. Хотя он потом все равно думал бы, что нужно самому перепроверить. Нет. Это себе дороже.
  
  На Баклю-стрит самым странным образом уживались захудалые лавчонки, торгующие подержанными вещами, и модные вегетарианские кафе, отпускающие еду навынос. Студенческий район. Это было недалеко от места, где жил Ребус, но он редко сюда наведывался. Только по делам. Исключительно по делам.
  
  Так, вот что ему надо. «Книги Сьюи». Ему повезло — магазинчик работал. Несмотря на весеннее яркое солнце, через стекло ничего разглядеть не удалось. Магазинчик был крохотный, с унылой витриной, где были выставлены старые книги в твердом переплете, преимущественно на шотландскую тематику. В центре лежал громадный черный кот, который задумчиво — чтобы не сказать недоброжелательно — посматривал на Ребуса. Витрину давно не мыли. Разобрать названия книг можно было, лишь прижав нос к стеклу, чему мешал старый черный велосипед, оставленный кем-то у входа. Ребус открыл дверь. Внутри магазин выглядел так же убого, как и снаружи. У порога лежал волосяной коврик. Ребус сделал себе заметку на память: перед выходом на улицу вытереть ноги…
  
  Полки — некоторые застекленные — были заставлены книгами, а запах стоял такой, какой стоит в домах у престарелых родственников, на чердаках и в ящиках школьных столов. В проходах было не протиснуться. Как следует замахнуться и то места нет… У него за спиной послышался стук, и он подумал, что уронил книгу с полки, но, повернувшись, увидел кота. Кот обогнул Ребуса, направляясь к столу в задней части помещения. Над столом покачивалась голая лампа.
  
  — Ищете что-нибудь определенное?
  
  Она сидела за столом, почти полностью скрытая грудой книг. В одной руке она держала карандаш, которым проставляла цену на форзацах. С расстояния все это напоминало сцену из романа Диккенса. Вблизи выглядело иначе. Ей не было и двадцати, крашенные хной волосы торчали во все стороны. Глаза за круглыми дымчатыми стеклами очков тоже были круглые и темные, в каждом ухе блестело по три сережки, а еще одна красовалась в крыле левой ноздри. Ребус не сомневался, что у нее есть бледнолицый бойфренд с длинными дредами и манерной собачкой-левреткой, которую он водит на обрывке бельевой веревки.
  
  — Я ищу хозяина магазина, — сказал он.
  
  — Его сейчас нет. Могу я вам чем-нибудь помочь?
  
  Ребус пожал плечами, глядя на кота. Тот бесшумно запрыгнул на стол, потерся о книги. Девушка подставила карандаш, и кот почесался о него подбородком.
  
  — Инспектор Ребус, — сказал Ребус. — Ищу похищенные книги. Я подумал, может быть, кто-то пытался продать их вам.
  
  — У вас есть список?
  
  Ребус кивнул. Он вытащил из кармана лист бумаги и протянул девушке.
  
  — Можете оставить себе, — сказал он. — На всякий случай.
  
  Пробежав глазами список, она вытянула губы:
  
  — Не думаю, что это было бы Рональду по карману, даже если бы и хотелось.
  
  — Рональд — это директор?
  
  — Да. Откуда их украли?
  
  — Да тут, с соседней улицы — с Баклю-плейс.
  
  — Ну тогда их вряд ли понесли бы в ближайший магазин. Вы так не думаете?
  
  Ребус улыбнулся.
  
  — Логично, — сказал он. — Но я обязан проверить.
  
  — Ну что ж, буду иметь в виду, — сказала она, складывая лист. Она сунула бумажку в ящик стола, а Ребус протянул руку и погладил кота. Кошачья лапа метнулась молнией, царапнула запястье Ребуса. Он отдернул руку, дыхание перехватило.
  
  — Ах ты господи! — расстроилась девушка. — Распутин не любит чужих.
  
  — Я уже понял, — сказал Ребус, разглядывая запястье со следами когтей — три полосы длиной в дюйм. Они уже набухали кровью, и капли проступали сквозь кожу. — Черт, — сказал он и приложился губами к царапинам.
  
  Он сердито посмотрел на кота. Кот тоже недружелюбно поглядывал на него, потом спрыгнул со стола и исчез.
  
  — Как он вас, не сильно?
  
  — Не очень. Такого нужно на цепи держать.
  
  Она улыбнулась:
  
  — Вы что-нибудь знаете о вчерашнем рейде?
  
  Ребус моргнул, продолжая высасывать кровь из царапины.
  
  — Каком рейде?
  
  — Я слышала, что полиция наехала на бордель.
  
  — Правда?
  
  — И что там поймали члена парламента Грегора Джека.
  
  — Правда?
  
  Она снова улыбнулась. «У слухов длинные ноги, — уже не в первый раз подумал Ребус. — Будто живем не в городе, а в паршивой деревушке».
  
  — Просто я подумала, может, вам что-то об этом известно, — сказала она. — Ну, то есть правда ли это. То есть… — Она вздохнула. — Бедный, бедный Разорёха.
  
  Теперь Ребус нахмурился.
  
  — Это прозвище, — объяснила она. — Разорёха. Так его Рональд называет.
  
  — Значит, ваш босс знаком с мистером Джеком?
  
  — Да. Они вместе в школе учились. Разорёхе принадлежит половина всего этого. — Она обвела рукой помещение с таким видом, будто владела каким-нибудь крупным универмагом на Принсес-стрит, и сразу поняла, что не произвела на полицейского большого впечатления. — Главный бизнес делается за кулисами, — сказала девушка с вызовом. — Главные покупки и продажи. Кому-то может показаться, что это ерунда, но такой бизнес — настоящий золотой прииск.
  
  Ребус кивнул.
  
  — Вообще-то, — проговорил он, — раз уж вы сами об этом сказали, ваша лавка и впрямь смахивает на прииск — отвалы, завалы… — Теперь запястье у него жгло как крапивой. Чертов котяра. — Хорошо, имейте в виду эти книги, ладно?
  
  Она не ответила — видать, обиделась. Она уже взяла со стола карандаш и снова принялась за книги. Ребус мысленно послал ее подальше, пошел к двери и шумно отер подошвы о коврик, прежде чем выйти на улицу. Кот уже вернулся на витрину в окне и теперь вылизывал себе хвост.
  
  «И тебя туда же, приятель», — буркнул Ребус. Ох и не любил же он всех этих домашних любимцев!
  * * *
  
  У доктора Пейшенс Эйткен были домашние любимцы. Очень много любимцев. Крохотные тропические рыбки… ручной еж, который жил в конце сада… два волнистых попугайчика в клетке в гостиной… и, да, кот. Приблудный котяра, который, к облегчению Ребуса, бо`льшую часть времени по-прежнему предпочитал бродяжничать. Окрас у него был пестрый, и звали его Душка.
  
  Душке Ребус нравился.
  
  — Забавно, — сказала Пейшенс, — но кошки, похоже, всегда неравнодушны к тем, кто их не любит, кто старается от них держаться подальше и у кого на них аллергия. Не спрашивай почему.
  
  Пока она говорила это, Душка путешествовал по плечам Ребуса. Тот рявкнул и стряхнул с себя кота, который приземлился на все четыре лапы.
  
  — Терпение, Джон.
  
  Да, она права. Если он потеряет терпение, то может потерять и Пейшенс.[8] Так что он старался. Старался. Может быть, именно потому он и попытался погладить Распутина. Надо же придумать — Распутин! Ну почему домашних любимцев называют либо Душка-Красавец-Крошка-Пятнышко, либо Распутин-Вельзевул-Клык-Нирвана-Бодхисаттва? Спросите у их хозяев.
  
  Ребус сидел в «Резерфорде» за маленькой кружкой пива и смотрел телевизор — результаты футбольных матчей, когда вдруг вспомнил, что вечером его ждут на ужин в новом доме Брайана Холмса и Нелл Стэплтон. Он застонал. Потом вспомнил, что единственный чистый костюм висит в квартире у Пейшенс Эйткен. Это был тревожный сигнал. Он что, переселился к Пейшенс? В последнее время он, похоже, и правда проводит у нее черт знает сколько времени. Ну да, она ему нравится, хоть и относится к нему, как к одной из своих зверушек. И квартира ее ему нравится. Ему даже нравилось, что она в подвале.
  
  Ну, не совсем в подвале. В некоторых районах когда-то этот этаж, может быть, и называли «квартирой в цокольном этаже», но на Оксфорд-террас, благоустроенной Оксфорд-террас, стокбриджской Оксфорд-террас, это называлось «квартира с садом». При ней и правда был клочок земли — узенький равнобедренный треугольник палисадника. Но Ребусу нравилась сама квартира. Она была похожа на убежище, на «штабную землянку» в детском лагере. Стоя у окна в одной из двух спален, можно было разглядывать ноги прохожих. Люди редко смотрят себе под ноги. Ребусу, чья квартира в Марчмонте располагалась на третьем этаже, нравился такой вид из окна. Если другие в его возрасте стремились переехать жить за город в собственные дома, то у Ребуса счастливые мурашки по коже бежали, когда он с улицы спускался, а не поднимался к входной двери. Ему чудилась в этом не только новизна, но нечто обратное привычному ходу вещей, принципиальная перемена — казалось, жизнь обещает ему поворот к лучшему.
  
  Сама Пейшенс тоже была полна обещаний. Она хотела, чтобы он перевез к ней вещи и чувствовал себя здесь «как дома». И она дала ему ключ. Вот почему, когда он допил пиво и убедил машину совершить пятиминутную поездку, он смог попасть в ее квартиру. Его костюм, недавно почищенный, лежал на кровати в гостевой спальне. Вместе с Душкой. Вернее, Душка лежал на костюме, точил когти и терся спиной, оставляя линючую шерсть. Скидывая кота, Ребус держал в уме Распутина. Он взял костюм, отнес его в ванную и, прежде чем пустить воду, запер за собой дверь.
  * * *
  
  Избирательный округ Северного и Южного Эска довольно велик по площади, но не по численности населения. Впрочем, население постепенно увеличивалось. Новые кварталы вырастали плотными гроздьями на окраинах шахтерских деревень и поселков. Да, район менялся. Появились новые дороги, даже новые железнодорожные станции. Поселились новые люди, которые запускали здесь свой бизнес. Но Брайан Холмс и Нелл Стэплтон решили купить старый типовой домик в центре одной из самых крошечных деревенек — в Эсквелле. Вообще-то, Эсквелл практически стал частью Эдинбурга. Город тоже рос, расширялся. Он поглощал деревни, вбирал в себя все новые и новые пригороды. Не люди переезжали в Эдинбург — город наезжал на них…
  
  Но к тому времени, когда Ребус добрался до Эсквелла, у него пропало настроение размышлять о деревенской жизни. Машина завелась с трудом. Она у него всегда заводилась с трудом. Но в костюме и рубашке с галстуком под капотом копаться не очень удобно. Когда-нибудь, в один прекрасный выходной день, он наконец разберет этот двигатель. Непременно разберет. А потом сдастся и вызовет техпомощь.
  
  Дом он нашел без труда — в Эсквелле была одна главная улица и всего пять боковых. Ребус прошел по садовой тропинке и остановился на крыльце с бутылкой вина в руке. Свободной рукой он постучал в дверь. Она открылась почти сразу же.
  
  — Опаздываете, — сказал Брайан Холмс.
  
  — Это прерогатива старшего по званию. Мне позволительно опаздывать.
  
  Холмс провел его в холл.
  
  — Я же сказал — без формальностей.
  
  Ребус сперва озадачился, а потом понял, что речь идет о его костюме. Только теперь он заметил, что сам Холмс стоит в рубашке с расстегнутым воротом, в джинсах и мокасинах на босу ногу.
  
  — Вот как, — сказал Ребус.
  
  — Ничего, я сейчас поднимусь наверх и переоденусь.
  
  — Нет, если из-за меня, то не надо. Это твой дом, Брайан. Одевайся, как тебе нравится.
  
  Холмс кивнул, и у него на лице вдруг появилось довольное выражение. Ребус попал в точку: это его дом. Вернее, его ипотека… половина ипотеки.
  
  — Прошу, — сказал он, показывая на дверь в конце холла.
  
  — Я, пожалуй, сначала поднялся бы наверх, — сказал Ребус, передавая бутылку Холмсу. Он продемонстрировал свои руки. Даже Холмс не мог не заметить следов масла и грязи.
  
  — Проблемы с машиной, — кивнул он. — Ванная справа от лестницы.
  
  — Ясно.
  
  — А что это за жуткие царапины? Я бы обратился к врачу. — Судя по мрачному тону Холмса, он не исключал, что некий доктор причастен к царапинам Ребуса.
  
  — Кот, — сказал Ребус. — Кот, у которого осталось восемь жизней.
  
  В ванной наверху он вел себя как стеснительный подросток. Вымыв руки, он сначала сполоснул раковину, на которой остались грязные подтеки, потом соскреб грязь с мыла, после чего ему снова пришлось сполоснуть раковину. Полотенце висело над ванной, но, когда он начал вытирать руки, обнаружилось, что это не полотенце, а ножной коврик. Настоящее полотенце висело на крючке у двери. «Расслабься, Джон», — сказал он себе. Но сказать легко, а сделать не очень. Светское общение всегда было его слабым местом.
  
  Он высунул голову из-за двери и посмотрел вниз.
  
  — Спускайтесь, спускайтесь.
  
  Холмс протянул ему стакан виски.
  
  — За вас. Будьте здоровы.
  
  — Ты тоже.
  
  Они выпили, и Ребусу сразу стало лучше.
  
  — Дом покажу попозже, — сказал Холмс. — Располагайтесь.
  
  Ребус сел и огляделся.
  
  — Настоящий дом Холмса на холмах, — прокомментировал он. В воздухе витали приятные запахи, а из кухни — которая, похоже, находилась за другой дверью гостиной, — доносилось позвякивание и побрякивание. Гостиная представляла собой почти правильный куб. В одном углу стоял стол, накрытый на три персоны, в другом — кресло, в третьем — телевизор, а в четвертом — торшер.
  
  — Очень мило, — одобрил Ребус.
  
  Холмс сидел у стены на двухместном диване. За головой у него было приличных размеров окно, выходившее в садик. Холмс скромно пожал плечами:
  
  — Нас устраивает.
  
  — Не сомневаюсь.
  
  В комнату вошла Нелл Стэплтон. Здесь она казалась еще выше и внушительнее, чем всегда, — просто Алиса, проглотившая пирожок «съешь меня». Нелл вытерла руки о кухонное полотенце и улыбнулась Ребусу:
  
  — Привет.
  
  Ребус поднялся, она чмокнула его в щеку.
  
  — Привет, Нелл.
  
  Она подошла к Холмсу, взяла его стакан. На лбу у нее блестели капельки пота, одета она тоже была по-домашнему. Глотнув виски, Нелл шумно выдохнула и вернула стакан Холмсу.
  
  — Буду готова через пять минут, — сообщила она. — Жаль, что ваша подруга-доктор не смогла приехать, Джон.
  
  Он развел руками:
  
  — У нее уже была назначена встреча. Ужин с коллегами. Я очень рад, что у меня появилась уважительная причина с ней туда не идти.
  
  Она улыбнулась ему слишком уж дежурной улыбкой.
  
  — Ну, — сказала она, — я вас оставляю, мальчики, поговорите о своем.
  
  Нелл вышла, и в комнате сразу стало пусто. Черт, что он такое ляпнул? Рассказывая Пейшенс Эйткен о Нелл, он не мог найти подходящих слов. Все было не то. Властная, строптивая, бойкая, сметливая, крупная, яркая — просто семь гномов в одной упаковке. Она явно не соответствовала расхожему представлению об университетских библиотекарях. Брайана Холмса это, очевидно, вполне устраивало. Разглядывая остатки виски на дне стакана, Холмс улыбался. Потом он встал, чтобы долить виски, — Ребус от добавки отказался, — и вернулся с папкой.
  
  — Вот, — сказал он.
  
  Ребус взял папку:
  
  — Что это?
  
  — Посмотрите.
  
  В основном это были газетные вырезки, журнальные статьи, пресс-релизы… все про члена парламента Грегора Джека.
  
  — Зачем это?..
  
  Холмс пожал плечами:
  
  — Природное любопытство. Когда я понял, что перееду в его избирательный округ, то решил узнать о нем побольше.
  
  — Газеты, похоже, помалкивают о вчерашней ночи.
  
  — Может быть, им так порекомендовали. — Голос Холмса звучал скептически. — А может, выжидают благоприятного момента. — Не успев сесть, он снова поднялся. — Пойду посмотрю, не нужно ли помочь Нелл.
  
  Он вышел, и Ребус волей-неволей принялся за чтение. В папке не было ничего такого, что было бы ему неизвестно. Выходец из рабочей семьи. Общеобразовательная школа в Файфе, потом Эдинбургский университет. Степень по экономике и бухгалтерскому учету. Аудитор. Женился на Элизабет Ферри. Познакомились в университете. Она — дочь бизнесмена сэра Хью Ферри. Единственная дочь, единственный ребенок. Отец души в ней не чаял, ни в чем ей не отказывал, потому что — как говорили — она напоминала ему жену, умершую двадцать три года назад. Последняя «подруга» сэра Хью, бывшая модель, была в два раза моложе его. Может быть, она тоже напоминала ему жену…
  
  Вообще-то, забавно. Элизабет Джек была женщина привлекательная, даже красивая. Но о ней мало что было известно. С каких это пор хитроумные политики перестали использовать красивых жен для умножения своего политического капитала? Может быть, она хотела жить собственной жизнью. Ездить зимой на горнолыжные курорты, летом на море, а не таскаться за своим благоверным на торжественные открытия заводов, званые чаепития и прочие подобные мероприятия, в которых участвуют члены парламента.
  
  Ребус теперь вспомнил, что` ему нравилось в Грегоре Джеке. В их начальной биографии обнаруживалось много общего. Как и Ребус, Джек родился в Файфе и окончил такую же общеобразовательную школу. Только в те времена школа была не общеобразовательная, а начальная и средняя. Таким образом, и Ребус, и Грегор Джек окончили среднюю школу. Школа Ребуса находилась в Кауденбите, а Джека — в Керколди. В общем-то, совсем рядом.
  
  Вроде бы единственное пятно на репутации Джека — это история с выбором места для завода электроники. Ходили слухи, что его тесть нажал на какие-то тайные пружины… Во всяком случае, скандал быстро замяли. Никаких доказательств не было, и кто-то кому-то пригрозил судебным иском за клевету. Сколько же лет Джеку? Ребус разглядывал недавнюю фотографию в газете. На снимке он выглядел моложе, чем в жизни. Ну да на фотографиях в СМИ люди всегда выглядят моложе. Сколько ему — тридцать семь? Тридцать восемь? Вроде того. Красивая жена, куча денег.
  
  И тут его вдруг накрывают во время полицейского рейда — в постели проститутки. Ребус покачал головой. Да, мир жесток. Потом он улыбнулся: так сукину сыну и надо, нечего бегать от жены.
  
  Холмс вернулся. Кивнул, показывая на папку:
  
  — Ну, чудеса, да и только, правда?
  
  Ребус пожал плечами:
  
  — Да не то чтобы, Брайан. Не то чтобы.
  
  — Ну, допивайте виски, и садимся за стол. Мое начальство говорит, сейчас будут подавать ужин.
  * * *
  
  Ужин был хорош. Ребус поднял три тоста: один за счастье хозяев, один — за их новый дом, и еще один — за служебный рост Холмса. К этому времени они уже допивали вторую бутылку вина и доедали главное блюдо — ростбиф. После был подан сыр, а потом, после сыра, кранахан.[9] А после всего этого — кофе с «Лафройгом»[10] и дремота в кресле и на диване для всех желающих. Ребусу не понадобилось много времени, чтобы расслабиться, — об этом позаботился алкоголь. Но расслабление было какое-то нервное — ему казалось, что он много всего наговорил, и по большей части всякую ерунду.
  
  Поговорили, конечно, на профессиональные темы, и Нелл не возражала, потому что ей все было интересно. И алкогольные привычки Фермера Уотсона («Может быть, он вообще не пьет. Может, он просто любит мятные конфетки».) И амбиции старшего инспектора Лодердейла. И рейд в бордель тоже. Ей было очень интересно, что за удовольствие может получать человек, когда его лупцуют плеткой или одевают в подгузники, и в чем прелесть секса с аквалангисткой.
  
  — Попробуй, и узнаешь, — вставил свое слово Брайан Холмс. И получил за это подушкой по голове.
  
  К четверти двенадцатого Ребус твердо знал две вещи: во-первых, он слишком пьян, чтобы садиться за руль, а во-вторых, даже если бы он мог ехать (сам или в качестве пассажира), то не знал бы куда: на Оксфорд-террас или к себе в Марчмонт? Где он теперь живет? Он представил себе, что останавливает машину на Лотиан-роуд между двумя этими домами — там и засыпает. Решение за него приняла Нелл.
  
  — Постель в свободной комнате готова. Нужно же, чтобы кто-нибудь ее обновил. Тогда мы по праву сможем называть ее гостевой комнатой. Почему бы вам не стать первым?
  
  Он не стал противиться ее спокойной уверенности, пожал плечами и принял предложение. Вскоре она сама отправилась спать. Холмс включил телевизор, но не нашел там ничего достойного, а потому они стали слушать музыку.
  
  — Джаза у меня нет, — сказал он, зная вкусы Ребуса. — Как насчет этого?..
  
  Он поставил «Сержанта Пеппера». Ребус кивнул:
  
  — Если у меня нет под рукой «Роллинг стоунз», я ставлю второе по качеству.
  
  Они поспорили о поп-музыке шестидесятых, потом немного поговорили о футболе, а потом — подольше — опять о делах служебных.
  
  — Сколько, по-вашему, еще понадобится времени доктору Курту?
  
  Холмс имел в виду одного из патологоанатомов, к услугам которого часто прибегала полиция. Он проводил экспертизу тела, выловленного в Уотер-оф-Лит сразу за мостом Дин-Бридж. Покончила ли утопленница с собой, погибла в результате несчастного случая или ее убили? Они надеялись, что экспертиза доктора Курта подскажет, в каком направлении вести розыски.
  
  Ребус пожал плечами:
  
  — Иногда на исследования уходят недели. Но, насколько мне известно, заключение скоро будет готово. Может быть, через день-два.
  
  — И что же он там напишет?
  
  — Бог его знает.
  
  Они оба улыбнулись. Курт славился своим арсеналом дурных шуток и неуместным легкомыслием.
  
  — Думаю, нас ждут новые каламбуры. Вроде: утопленницу нашли у берега, но она себя не уберегла.
  
  Ребус хохотнул:
  
  — Неплохо.
  
  Четверть часа они провели, вспоминая перлы доктора Курта, а потом разговор перешел к политике. Ребус признался, что за свою взрослую жизнь голосовал всего три раза.
  
  — Один раз за лейбористов, один — за шотландских националистов, один раз — за тори.
  
  Холмсу это показалось смешным. Он спросил про хронологический порядок этих голосований, но Ребус не мог вспомнить. Это тоже показалось смешным.
  
  — Может, в следующий раз попробуете голосовать за кого-нибудь независимого?
  
  — Вроде Грегора Джека. — Ребус отрицательно покачал головой. — Думаю, в Шотландии нет такого понятия, как «независимый». Это все равно как жить в Ирландии и пытаться не примыкать ни к тем ни к другим. Чертовски трудное дело. Кстати, о деле. Кое-кто из нас сегодня весь день ездил по делам. Если ты не против, Брайан, то я, пожалуй, присоединюсь к Нелл… — Холмс снова прыснул. — Ну, ты меня понял.
  
  — Понял, понял, — сказал Холмс. — Спокойной ночи. А я еще посижу, посмотрю видео, что ли. Увидимся утром.
  
  — Только не шуми тут, не то не усну, — подмигнув, сказал Ребус.
  * * *
  
  Но он уснул бы, даже если бы его засунули в реактор Торнесской АЭС. И снились ему пасторальные сценки, аквалангистки, котята и решающие голы в последнюю минуту матча. Но когда он открыл глаза, над ним маячила какая-то темная фигура. Он приподнялся на локте. Это был Холмс, одетый, в джинсовой куртке. В одной руке у него была связка ключей от машины, в другой — несколько газет, которые он бросил на одеяло.
  
  — Как спалось? Да, кстати, обычно я не покупаю эту макулатуру, но подумал, вам будет интересно. Завтрак через десять минут.
  
  Ребус буркнул что-то в ответ. Он сел в постели и принялся изучать первую страницу таблоида. Именно этого он и ждал и теперь почувствовал, что часть напряжения покидает его тело и мозг. Заголовок был еще достаточно скромен — «Ай да Джек!», — но подзаголовок вполне откровенен: «Члена парламента застукали в борделе во время полицейской облавы». Тут же была фотография Грегора Джека, спускающегося по ступеням к полицейскому фургону. Газета обещала новые фотографии на внутренних полосах. Ребус перелистал страницы. Фермер Уотсон с его одутловатым лицом; две «девицы», позирующие на камеру; еще четыре фотографии Джека на пути к фургону. И ни одной — на выходе из полицейского участка; значит, предположительно, вывезли его оттуда потихоньку. Но как бы фотогенично или нефотогенично ни было все остальное, «потихоньку» тут уже не работало. Ха! На заднем плане одной из фотографий Ребус увидел херувимскую физиономию сержанта Брайана Холмса. Славное личико — альбома не испортишь.
  
  Холмс принес еще две газеты, и в обеих пережевывали ту же тему, с похожими (а иногда и теми же самыми) фотографиями. «Нечестивый член», «Постыдная слабость парламентария». Да, заголовки в британских воскресных газетах — это шедевр, чеканное слово журналистской элиты. Видать, они там все девственники-трезвенники, таинственно сочетающие в себе мудрость Соломона и великодушие оголтелых фанатиков. Ребус вовсе не считал себя образцом нравственности, но до «тонкой» развязности газетчиков ему было далеко. Он вылез из-под одеяла, встал. Алкоголь в желудке тоже ожил и начал подниматься к голове. Красное вино и виски. Да еще плохие новости. Надо бы чем-то все это запить. Эх, не зря умные люди говорят: не мешай зерно с виноградом. Ну да ладно, два литра апельсинового сока, и все будет в порядке.
  
  Но сначала немного чего-нибудь жареного. У Нелл был такой вид, будто она всю ночь провела на кухне. Она вымыла всю посуду, оставшуюся с вечера, а теперь готовила завтрак, как в гостинице. Овсянка, тост, бекон, колбаса и яйцо. И полный кофейник на почетном месте посредине стола. Не было только одного.
  
  — Апельсинового сока у вас нет? — спросил Ребус.
  
  — К сожалению, — ответил Брайан. — Думал, в киоске будет, но у них кончился. Зато у нас полно кофе. Налегайте на еду. — Он уже читал другую газету, отнюдь не желтую. — Быстренько они его на вертел, да?
  
  — Ты про Грегора Джека? А что ты хотел?
  
  Холмс перевернул страницу.
  
  — Вообще-то, странно, — сказал он и замолчал, выжидая, не подхватит ли Ребус тему…
  
  — Хочешь сказать, — продолжил его мысль Ребус, — странно, что лондонские воскресные газеты прознали про операцию «Косарь»?
  
  Еще одна перевернутая страница. Газеты теперь читаются быстро, если тебя не интересует реклама. Холмс сложил газету вчетверо и положил рядом с собой на стол.
  
  — Да, — сказал он, беря тост. — Вот я и говорю: странно.
  
  — Брось ты, Брайан. Газеты всегда в курсе, если где-то скандал. Если полицейского застукали на взятке или еще какие-нибудь жареные новости… При облаве в шикарном борделе всегда есть вероятность наткнуться на известные лица.
  
  Так, стоп. Еще не закончив фразу, Ребус понял, что тут что-то не сходится. В ту ночь газетчики словно чего-то ждали, кого-то подкарауливали… Они словно знали, кто может выйти из дверей на крыльцо. Холмс пристально смотрел на него.
  
  — Ты о чем думаешь? — спросил Ребус.
  
  — Ни о чем. Правда, ни о чем… пока. Не наше дело, верно? И потом, сегодня же воскресенье.
  
  — А ты хитрожопый, Брайан Холмс.
  
  — У меня неплохой учитель, разве нет?
  
  В комнату вошла Нелл с двумя тарелками — все горячее, жирное, жареное. Желудок Ребуса обратился к хозяину с мольбой не принимать поспешных решений, о которых позже он может пожалеть.
  
  — Ты слишком много работаешь, — сказал Ребус, глядя на Нелл. — Не позволяй, чтобы он обращался с тобой как с прислугой.
  
  — Можете не беспокоиться, — ответила она, — я и не позволяю. Но справедливости ради замечу, что Брайан вчера вымыл посуду. И после завтрака снова вымоет, как миленький.
  
  Холмс застонал. Ребус раскрыл один из таблоидов и постучал пальцем по фотографии:
  
  — Ты уж его побереги, Нелл. Он у нас теперь звезда.
  
  Нелл взяла газету, несколько секунд вглядывалась в снимок, потом взвизгнула:
  
  — Бог ты мой, Брайан! Ты похож на персонажа из «Маппет-шоу». — (Холмс поднялся с места и заглянул ей через плечо). — А так у нас выглядит старший суперинтендант Уотсон? Вылитый абердин-ангус.[11]
  
  Ребус и Холмс обменялись улыбками. Вот же и зовут его Фермер…
  * * *
  
  Ребус пожелал молодой паре счастливого будущего. Они пришли к решению жить вместе. Они вместе купили дом, создали семью. Они, казалось, вполне довольны жизнью. Да, он всем сердцем желал им счастливого будущего.
  
  Но умом он давал им два, максимум три года.
  
  Личная судьба полицейского обычно складывается не очень счастливо. На пути к званию инспектора Брайан Холмс обнаружит, что его рабочий день становится все длиннее. Хорошо еще, если, приходя домой вечером или под утро, он сумеет полностью отключаться от дел. Но Ребус в этом сомневался. Холмс принадлежал к тому разряду полицейских, которые душу отдают работе, и она занимает все их мысли в рабочее и нерабочее время, а это худо сказывается на семейных отношениях.
  
  Худо, а иногда и вовсе катастрофично. Разведенных и одиноких среди полицейских (включая себя самого) Ребус знал куда больше, чем состоящих в счастливом браке. Дело не только в ненормированном рабочем дне, а в том, что работа червем влезает в твое сознание, проникает в тебя все глубже, начинает точить изнутри. Защищаясь от червя, ты надеваешь броню, закрываешься подчас больше, чем нужно. Эта броня отдаляет тебя от друзей, от семьи, от «гражданских»…
  
  О-хо-хо. Приятные мысли для воскресного утра. В конечном счете не все так мрачно. Машина завелась без всяких проблем (в том смысле, что не потребовала буксировки до ближайшей мастерской), а в небе было достаточно синевы, чтобы выманить за город наиболее выносливых любителей природы. Ребус тоже собрался прокатиться. «Просто так, без всякой цели», — говорил он себе. В хороший день приятно посидеть за рулем. Но он знал, куда едет. Знал куда, хотя и не был уверен зачем.
  
  Грегор Джек с женой жили в большом, старом доме на обнесенном забором участке на окраине Роузбриджа, чуть южнее Эксвелла, в местности, немного больше похожей на сельскую, чем Эксвелл. Загород для среднего класса. Поля и холмы, территория, где запрещено новое строительство. У Ребуса для этой поездки не имелось другого предлога, кроме любопытства, но, оказалось, любопытствовал не он один. Дом Джека он легко узнал по полудюжине машин, припаркованных у въезда, по группке репортеров, которые бездельничали поблизости, переговариваясь между собой или выдавая инструкции скучающим фотографам насчет того, как далеко можно зайти (скорее в нравственном, а не практическом смысле), чтобы сделать снимок. Вскарабкаться на стену? Влезть на ближайшее дерево? Попытаться обойти дом сзади? Фотографы реагировали вяло. Но вдруг все, как по команде, оживились.
  
  К этому времени Ребус уже припарковал свою машину чуть дальше по дороге. С одной ее стороны стояли в ряд несколько домов, ни один не выделялся ни архитектурой, ни размерами. Примечательны были разве что высокие ограды, надежно отделявшие их от мира, длинные подъездные дорожки и обширные (несомненно) сады сзади. По другую сторону дороги лежали пастбища. Задумчивые коровы и толстые на вид овцы. Несколько крупных ягнят, у которых еще только ломался голос. Милях в трех от дороги высились крутые холмы. Все было очень мило. Даже у троглодита Ребуса потеплело на сердце.
  
  Может быть, именно по этой причине от вида репортеров во рту у Ребуса остался особенно неприятный привкус. Ребус стоял у них за спиной и наблюдал. Дом был из темного камня и казался издалека красноватым. Двухэтажный, построен, вероятно, в начале 1900-х. Сбоку к дому примыкал большой гараж, а перед фасадом, в конце подъездной дорожки стоял белый «Сааб-9000». Надежный и выносливый, не дешевый, но и не выпендрежный. Солидный автомобиль для солидного человека.
  
  Молодой человек лет тридцати с небольшим, презрительно ухмыляясь, открыл калитку ровно настолько, чтобы совсем юная женщина лет двадцати (старавшаяся выглядеть лет на десять старше), смогла бы просунуть репортерам серебряный поднос. Громче, чем это требовалось, она сказала:
  
  — Грегор подумал, что вы, наверное, хотите чаю. Чашек, кажется, маловато, так что придется вам делиться. В коробочке печенье. Имбирного, к сожалению, нет. Кончилось.
  
  Ее слова были встречены улыбками, благодарными кивками. Но тут же репортеры забросали ее вопросами:
  
  — Есть у нас шанс увидеть мистера Джека?
  
  — Можно ли ждать от него заявления?
  
  — Как он это воспринял?
  
  — А он дома?
  
  — Может, все же он скажет что-нибудь?
  
  — Иэн, он намерен что-нибудь сказать?
  
  Последний вопрос был обращен ухмылявшемуся молодому человеку, который теперь поднял руку, призывая всех к тишине. Невозмутимо дождавшись, когда все умолкнут, он изрек:
  
  — Без комментариев.
  
  Он уже начал закрывать калитку, когда Ребус протиснулся сквозь добродушно настроенную толпу и оказался лицом к лицу с мистером Ухмылкой.
  
  — Я инспектор полиции Ребус, — сказал он. — Могу я поговорить с мистером Джеком?
  
  Мистер Ухмылка и мисс Чайный Поднос продолжали смотреть на него подозрительно даже после того, как изучили его удостоверение. И то сказать: он лично знал репортеров, которые шли на любые уловки, чтобы добиться своего, в том числе при помощи фальшивых документов. Но в конечном счете последовал короткий кивок, калитка снова открылась — ровно настолько, чтобы он мог протиснуться внутрь, — а потом снова закрылась, и замок защелкнулся. Но Ребус уже был внутри.
  
  Внезапно он подумал: «Какого черта я делаю?» И честно ответил себе: «Понятия не имею». Что-то в сцене у калитки вызвало у него желание попасть на другую сторону. Вот он и попал. Его провели по усыпанной гравием дорожке к большому автомобилю, к большому дому и гаражу. Его вели к члену парламента Грегору Джеку, с которым он, судя по всему, хотел поговорить.
  
  Вы хотели со мной поговорить, инспектор?
  
  Нет, сэр, я пришел просто из любопытства.
  
  Не самое удачное начало разговора, верно? Уотсон не раз его предостерегал, чтобы он не шел на поводу у своей… своего… врожденного недостатка, что ли? Вечная его потребность находиться в центре событий, во все влезать, все выяснять самому, а не полагаться на чье-то мнение, не важно чье.
  
  Я у вас просто проездом, решил, так сказать, засвидетельствовать свое почтение. Господи Иисусе, а ну как Джек его узнает? Они же виделись — в борделе. Когда Джек сидел на кровати, а женщина лежала рядом, дрыгая ногами и надрываясь от смеха. Нет, вряд ли он вспомнит. Тогда его мысли были заняты другим.
  
  — Меня зовут Иэн Эркарт, помощник Грегора по избирательному округу. — Теперь, когда рядом не было репортеров, он согнал ухмылку с лица. Осталась смесь беспокойства и недоумения. — Вчера вечером мы узнали, что нас ожидает. С тех пор я здесь неотлучно.
  
  Ребус кивнул. Эркарт был плотно сложен — хорошо тренированные мускулы под хорошо сшитым костюмом. Ростом чуть меньше, чем член парламента, и чуть менее привлекательный. Иными словами, для помощника то что надо. К тому же на вид он был дельный малый, а этим, по мнению Ребуса, далеко не всякий помощник мог похвастаться.
  
  — Это Хелен Грейг, секретарь Грегора. — Эркарт кивнул в сторону молодой женщины. Та вежливо улыбнулась Ребусу.
  
  — Вообще-то, насчет чая это я придумала, — сказала она.
  
  Эркарт метнул на нее быстрый взгляд.
  
  — Это была идея Грегора, Хелен, — предостерегающе проговорил он.
  
  — Да-да, конечно, — сказала она, покраснев.
  
  «Дельный и преданный», — подумал Ребус. Редкие качества в наши дни. Хелен Грейг, как и Эркарт, говорила как все образованные шотландцы, и определить, откуда она родом, было невозможно. Ребус рискнул бы предположить, что они оба с восточного побережья, но точнее сказать бы не смог. Глядя на Хелен, можно было подумать, что она побывала в церкви на утренней службе или собиралась к обедне. На ней был светлый костюм-двойка и белая блузка, простота которой подчеркивалась золотой цепочкой на шее. На ногах практичные черные туфли и плотные черные колготки. Ростом она не уступала Эркарту — не меньше пяти футов и пяти-семи дюймов, — да и сложена была на его манер. Красивой ее назвать было трудно, скорее привлекательной, как и Нелл Стэплтон, хотя две эти женщины мало походили друг на друга.
  
  Они шли мимо «сааба», Эркарт впереди.
  
  — У вас какой-то конкретный вопрос, инспектор? Только хочу предупредить, но вы наверняка и сами понимаете, что Грегор вряд ли в состоянии…
  
  — Я ненадолго, мистер Эркарт.
  
  — Что ж, прошу.
  
  Дверь открылась, и Эркарт пропустил вперед Ребуса и Хелен Грейг. Ребус изумился, увидев модный современный интерьер. Полированный сосновый пол, разбросанные по нему пестрые половички, стулья и низкие столики в стиле шотландского модерна. Они прошли по коридору в большую комнату, мебель в которой выглядела еще современнее. Главной достопримечательностью здесь был угловой диван из кожи и хрома. На нем в той же позе, в какой Ребус впервые увидел его, сидел Грегор Джек. Член парламента рассеянно почесывал палец и смотрел в пол. Эркарт откашлялся.
  
  — У нас посетитель, Грегор.
  
  На глазах у Ребуса произошло превращение, будто талантливый актер сменил роль с трагической на комедийную. Грегор Джек поднялся, изобразил улыбку. В глазах блеснули искры, засветился интерес к гостю, и все его лицо свидетельствовало о неподдельной искренности. Ребуса поразила такая легкость трансформации.
  
  — Инспектор уголовной полиции Ребус, — сказал он, пожимая протянутую ему руку.
  
  — Чем могу быть вам полезен, инспектор? Прошу, садитесь. — Джек показал на солидное черное кресло в том же стиле, что и диван. Ребус сел, словно погрузился в мармелад. — Хотите выпить? — Джек, словно вдруг вспомнив что-то, повернулся к Хелен Грейг: — Хелен, ты отнесла чай нашим друзьям?
  
  Она кивнула.
  
  — Отлично. Не могут же господа из прессы торчать здесь без второго завтрака. — Он улыбнулся Ребусу, потом опустился на край дивана, положив на колени руки так, что кисти остались подвижны. — А теперь слушаю вас, инспектор.
  
  — Видите ли, сэр, я просто проезжал мимо, увидел этих ребят у ворот и решил зайти.
  
  — Но вы ведь знаете, почему они здесь?
  
  Ребус был вынужден кивнуть. Эркарт снова откашлялся.
  
  — После ланча мы собираемся выйти к ним с заявлением, — сказал он. — Вероятно, этого будет недостаточно, чтобы они уехали, но все же лучше, чем ничего.
  
  — Вы, разумеется, знаете, — сказал Ребус, стараясь подбирать слова осторожно, — что не совершили ничего предосудительного. То есть, я хотел сказать, ничего противозаконного.
  
  Джек снова улыбнулся и пожал плечами:
  
  — Необязательно делать что-то противозаконное. Им достаточно просто новости. — Пальцы его подрагивали, как веки и голова. Словно мыслями он был совсем в другом месте. Потом в нем будто что-то щелкнуло. — Вы не сказали, инспектор, вам чай или кофе? — встрепенулся Джек. — Может быть, чего-нибудь покрепче?
  
  Ребус отрицательно покачал головой. Похмелье давало о себе знать. Пусть уж оно проходит своим чередом. Джек поднял свои выразительные, проникновенные глаза на Хелен Грейг:
  
  — Хелен, я с удовольствием выпил бы чаю. Инспектор, вы и в самом деле?..
  
  — Нет, спасибо.
  
  — Иэн?
  
  Эркарт кивнул Хелен Грейг.
  
  — Пожалуйста, Хелен, — сказал Грегор Джек.
  
  «Какая женщина могла бы ему отказать?» — подумал Ребус. Это напомнило ему…
  
  — Вашей жены здесь нет, мистер Джек?
  
  — Уехала отдохнуть, — быстро сказал Джек. — У нас домик в горах. Ничего особенного, но нам нравится. Вероятно, она там.
  
  — Вероятно? То есть наверняка вы не знаете?
  
  — Она не составляла план поездки, инспектор.
  
  — Но ей известно?..
  
  Джек пожал плечами:
  
  — Понятия не имею, инспектор. Может быть, известно. Она всегда читает газеты. А «Санди геральд» там продается в ближней деревне.
  
  — Но вы с ней не разговаривали в последние дни?
  
  На сей раз Эркарт даже не откашлялся, прежде чем вмешаться.
  
  — В доме нет телефона.
  
  — Именно это нам и нравится, — добавил Джек. — Мы там отрезаны от мира.
  
  — Но если бы она знала, то, конечно, попыталась бы связаться с вами, — не отступал Ребус.
  
  Джек вздохнул и принялся снова почесывать палец. Потом поймал себя на этом и остановился.
  
  — Экзема, — пояснил он. — На одном пальце, но все равно действует на нервы. — Он помолчал. — Лиз… моя жена… она сама себе хозяйка, инспектор. Она может связаться со мной, а может и не связаться. Вполне вероятно, что она просто не захочет об этом говорить. Вы меня понимаете? — Еще одна улыбка, на сей раз не такая лучезарная — скорее попытка заручиться сочувствием избирателя. Джек провел пятерней по густым темным волосам. Ребус ни с того ни с сего подумал: эти идеальные зубы у него свои или коронки? Может, волосы тоже искусственные? Рубашка с открытым воротом не похожа на вещь из рядового магазина.
  
  Эркарт продолжал стоять. Вернее, все время пребывал в движении. Подошел к окну, посмотрел сквозь тюль. Перешел к столу со стеклянной столешницей, просмотрел лежавшие там газеты. Потом к маленькому столику, на котором стоял телефон, выключенный из розетки. Даже если бы миссис Джек и попыталась позвонить… Похоже, ни Эркарту, ни Джеку это не пришло в голову. Любопытно. Между тем Ребусу подумалось, что эта комната, вся атмосфера в ней были созданы не Джеком, а его женой. Судя по всему, Джек предпочитал старую мебель — привычные, удобные кресла и большие диваны. У него консервативные вкусы. Достаточно посмотреть на его машину, ее-то он точно сам выбирал…
  
  Да, машина и натолкнула Ребуса на эту мысль, точнее, послужила предлогом — предлогом для визита к Джеку Грегору.
  
  — Грегор, было бы лучше, если бы текст заявления у нас появился до ланча, — сказал Эркарт. — Чем скорее разрядить ситуацию, тем лучше.
  
  Не слишком деликатно, подумал Ребус. Смысл сказанного был очевиден: выкладывай, зачем пришел, и до свиданья. Ребус знал, о чем он хочет спросить: по-вашему, вас нарочно подставили? Да, он хотел задать этот вопрос, но не решался. Он приехал не как официальное лицо, так что он тут на правах туриста.
  
  — Я хотел вам сказать о вашей машине, мистер Джек, — начал он. — Я обратил внимание, что она стоит на подъездной дорожке — на виду, иными словами. А там ведь фотографы. Если снимки вашей машины попадут в газеты…
  
  — То потом все ее будут узнавать? — Джек кивнул. — Понимаю, к чему вы клоните, инспектор. Да, благодарю вас. Мы об этом не подумали, верно, Иэн? Поставьте-ка ее в гараж. Мы ведь не хотим, чтобы каждый, кто читает газеты, знал, на какой машине я езжу.
  
  — И номерной знак, — добавил Ребус. — В мире столько странных людей… Террористы… Завистники… Просто психи. Лучше не рисковать.
  
  — Спасибо, инспектор.
  
  Дверь распахнулась, и вошла Хелен Грейг с двумя большими кружками чая, нимало не похожими на чашечки на серебряном подносе у ворот. Одну она дала Грегору Джеку, другую Эркарту, потом вынула из-под руки тоненькую коробочку, которую прижимала рукой к боку. Это была нераскрытая упаковка имбирного печенья. Ребус улыбнулся.
  
  — Спасибо, Хелен, чудесно, — сказал Грегор Джек. И взял две печенины.
  
  Ребус поднялся.
  
  — Ну что ж, — сказал он, — я, пожалуй, пойду. Как я уже сказал, я только хотел…
  
  — Очень вам благодарен, инспектор. — Джек поставил кружку на пол и тоже встал, протягивая руку Ребусу. Теплое, сильное, искреннее рукопожатие. — Да, вот еще что. Вы живете в моем избирательном округе?
  
  Ребус покачал головой:
  
  — Один из моих сослуживцев живет здесь. Я у него ночевал.
  
  Джек медленно поднял голову, потом кивнул. Этот жест мог значить что угодно.
  
  — Я вас выпущу, — сказал Иэн Эркарт.
  
  — Пейте чай, я сама, — сказала Хелен Грейг.
  
  — Что ж, как знаешь, Хелен, — задумчиво сказал Эркарт.
  
  Не было ли в его голосе предостережения? Хелен Грейг, по-видимому, ничего такого не заметила. Эркарт вытащил из кармана ключи и подал Хелен.
  
  — Я пойду, — сказал Ребус. — До свидания, мистер Джек… мистер Эркарт.
  
  Он на мгновение задержал руку Эркарта в своей и пожал ее. Но при этом он успел рассмотреть его левую руку. На одном пальце обручальное кольцо, на другом перстень с печаткой. У Грегора Джека на левой руке было только одно широкое гладкое золотое кольцо. Но не на безымянном пальце, а на среднем. На безымянном у него экзема…
  
  А что у Хелен Грейг? Несколько дешевеньких колечек на пальцах обеих рук — не замужем и не обручена.
  
  — До свидания.
  
  Хелен Грейг вышла из дома первой, но дождалась его у машины, поигрывая ключами в правой руке.
  
  — Вы давно работаете у мистера Джека?
  
  — Давно.
  
  — Тяжелая работа — быть членом парламента, да? Видимо, ему время от времени необходимо расслабляться…
  
  Она остановилась и уставилась на него.
  
  — И вы туда же! Вы ничем не лучше этой шайки! — Она махнула руками в сторону ворот и маячивших за ними фигур. — Не хочу ни слова худого слышать о Грегоре. — Она двинулась дальше, теперь быстрее.
  
  — Он, вероятно, хороший работодатель?
  
  — Работодатель! Таких работодателей поискать. У меня мать болела. Так он дал мне премию осенью, чтобы я могла съездить с ней ненадолго на побережье. Вот он какой. — В глазах у нее появились слезы, но она сделала усилие над собой и сдержалась. Репортеры передавали друг другу чашки, сетуя то ли на излишек сахара, то ли на его отсутствие. Похоже, от них двоих они ничего особо не ждали.
  
  — Поговорите с нами, Хелен.
  
  — Одно словечко от Грегора — и мы все разъедемся по домам. У нас же семьи — сами понимаете.
  
  — Я страдаю от дефицита общения, — пошутил один из них.
  
  — Ну да, общения со своей пинтой пивка за ланчем, — в тон ему заметил кто-то другой.
  
  Один из местных репортеров — судя по произношению, таковых здесь было немного — узнал Ребуса.
  
  — Инспектор, ничего нам не скажете? — При слове «инспектор» некоторые из присутствующих насторожили уши.
  
  — Скажу, — ответил Ребус, и Хелен Грейг заметно напряглась. — Уматывайте отсюда!
  
  В ответ — улыбки, несколько разочарованных стонов. Калитка открылась и уже должна была закрыться, оставив Ребуса снаружи, но он навалился на створку, подался к молодой женщине и прошептал ей в ухо:
  
  — Совсем забыл. Мне необходимо вернуться.
  
  — Что?
  
  — Я кое-что забыл, вернее, забыл мистер Джек. Он хотел, чтобы я выяснил, как там его жена — не слишком ли трагически отнеслась к неприятной новости…
  
  Он ждал, когда она осознает услышанное. Хелен Грейг сложила губы в безмолвное «о». Осознала.
  
  — Вот только, — сказал Ребус, — я забыл взять адрес…
  
  Она приподнялась на цыпочки, чтобы не услышали газетчики, и прошептала ему в ухо:
  
  — «Гнездо глухаря». Это между Ноканду и Томнавулином.
  
  Ребус кивнул и позволил ей закрыть калитку. Его любопытство рассеялось не окончательно. Точнее сказать, теперь оно одолевало его еще больше, чем до того, как он вошел в дом. Ноканду и Томнавулин — названия двух известных вискарен, где производят односолодовый виски. Голова ему говорила: не пей больше никогда. Но сердце нашептывало иное…
  
  Черт, он ведь собирался позвонить Пейшенс из дома Холмса — сообщить, что едет. Не то чтобы она требовала от него отчета за каждый шаг, но все-таки… Он подошел к знакомому репортеру, местному парню по имени Крис Кемп.
  
  — Привет, Крис. У тебя в машине есть телефон? Не возражаешь, если я воспользуюсь?..
  * * *
  
  — Ну, — спросила доктор Пейшенс Эйткен, — как тебе ménage à trois?[12]
  
  — Неплохо, — ответил Ребус, прежде чем громко чмокнуть ее в губы. — А как твоя оргия?
  
  Она закатила глаза:
  
  — Разговоры о работе и передержанная лазанья. А ты, значит, до дома не смог добраться? — (Ребус смотрел на нее непонимающим взглядом). — Я звонила в Марчмонт, но тебя там не было. Что с твоим костюмом, ты в нем спал?
  
  — Это все кот виноват, паразит!
  
  — Душка?
  
  — Такой твист устроил на моем пиджаке — еле спас.
  
  — Твист? Ничто так не выдает возраст мужчины, как его представление о современных танцах.
  
  Ребус снял пиджак.
  
  — У тебя есть апельсиновый сок?
  
  — Головка побаливает? Пора завязывать с выпивкой, Джон.
  
  — То есть осесть и остепениться — ты это хочешь сказать? — Он стянул с себя брюки. — Ничего, если я приму ванну?
  
  Она придирчиво оглядела его с ног до головы.
  
  — Ты же знаешь, что можешь не спрашивать.
  
  — Все равно. Я люблю спрашивать.
  
  — Считай, что разрешение получено… Как всегда. А это тоже Душка сделал? — Она показала на царапины на его запястье.
  
  — Я бы его в микроволновку сунул за такие дела.
  
  Она улыбнулась:
  
  — Пойду найду тебе апельсиновый сок.
  
  Ребус проводил ее взглядом, попытавшись, несмотря на сушь во рту, одобрительно свистнуть ей вслед. Один из волнистых попугайчиков в клетке поблизости показал ему, как это делается. Пейшенс повернулась к попугайчику и улыбнулась.
  
  Он улегся в пенную ванну и, глубоко вздохнув, закрыл глаза — в точности как советовал его доктор. «Методика релаксации» — так это называется по-научному. Доктор настоятельно рекомендовал Ребусу почаще расслабляться. Высокое кровяное давление. Ничего серьезного, но все же… Конечно, можно принимать таблетки, бета-блокаторы. Но доктор был сторонником саморегуляции. Глубокая релаксация. Самогипноз. Ребус хотел было сказать доктору, что его отец был гипнотизером, а брат до сих пор, вероятно, остается профессиональным гипнотизером… в местах не столь отдаленных.
  
  Глубоко дышать… ни о чем не думать… расслабить голову, лоб, челюсть, шею, грудь, руки. Обратный отсчет до нуля. Никаких стрессов, никакого напряжения.
  
  Поначалу Ребус заподозрил доктора в крохоборстве — нежелании выписывать дорогостоящие лекарства. Но рекомендации доктора вроде бы работали, черт его побери. Самопомощь всегда под рукой, как и Пейшенс Эйткен…
  
  — Держи, — сказала она, заходя в ванную. В руке у нее был высокий тонкий стакан с апельсиновым соком. — Выжато доктором Эйткен.
  
  Ребус скользнул мыльной рукой по ее ягодицам:
  
  — Прижато инспектором Ребусом.
  
  Она наклонилась и поцеловала его в лоб. Потом провела пальцем по его волосам:
  
  — Тебе пора пользоваться кондиционером для волос, Джон. У тебя фолликулы совершенно потеряли силу.
  
  — Это потому, что моя сила собирается совсем в другом месте.
  
  Она прищурилась.
  
  — Не спеши, мой мальчик, — сказала она и, прежде чем он успел снова схватить ее за ягодицы, выскользнула из ванной. Ребус, улыбнувшись, погрузился в воду.
  
  Дышать глубже… прогнать все мысли… Неужели Грегора Джека подставили? Если да, то кто? С какой целью? Чтобы устроить скандал, конечно. Политический скандал. Для первых газетных полос. Но атмосфера в доме Джека была какая-то… странная. Безусловно напряженная, это естественно, но еще холодная и нервная, словно худшее впереди.
  
  Жена… Элизабет… что-то с ней не так. Что-то тут не сходится. Предыстория, нужна предыстория. Он должен быть уверен. Адрес домика в горах он запомнил, но, насколько он знал полицейские участки в Хайленде, звонить туда в воскресенье бесполезно. Предыстория… Он снова вспомнил о репортере Крисе Кемпе. А почему бы и нет? Просыпайтесь, руки, просыпайтесь, грудь, шея и голова. Воскресенье не время для отдыха. Кое для кого и воскресенье рабочий день.
  
  Пейшенс высунула голову из-за двери.
  
  — Как насчет тихого вечера? — предложила она. — Я приготовлю…
  
  — К чертям собачьим тихий вечер, — сказал Ребус, внушительно поднимаясь из воды. — Пойдем выпьем где-нибудь.
  * * *
  
  — Джон, ты же меня знаешь, я ничего не имею против дешевых мест, но это совсем убожество. Ты не думаешь, что я заслуживаю лучшего?
  
  Ребус клюнул Пейшенс в щечку, поставил стаканы на стол и сел рядом с ней.
  
  — Я взял тебе двойной, — сказал он.
  
  — Вижу. — Она подняла стакан. — Для тоника места почти не осталось, да?
  
  Они сидели в заднем зале заведения под названием «Конский волос» на Бротон-стрит. За дверью был виден бар, как водится шумный. Собеседники здесь сидели словно дуэлянты, шагах в десяти друг от друга. В итоге все в зале кричали, будто при перекрестном огне или коротком замыкании. Шумно, но весело. Во втором зале было спокойнее. Здесь вдоль стен буквой U располагались мягкие сиденья, стояли рахитичные стулья. Узкие ромбовидные столы были привинчены к полу. По слухам, мягкие сиденья были набиты конским волосом еще в 1920-е годы. Отсюда и название — «Конский волос», а настоящее, прозаическое название все давно забыли.
  
  Пейшенс вылила в свой джин половину маленькой бутылочки тоника, а себе Ребус взял пинту индийского светлого.
  
  — Твое здоровье, — без особого энтузиазма сказала она и добавила: — Я прекрасно понимаю, что для этого есть какая-то причина. Не просто же так мы сюда пришли. Вероятно, это имеет отношение к твоей работе?
  
  Ребус поставил стакан.
  
  — Да, — ответил он.
  
  Она подняла глаза к потолку в никотиновой копоти.
  
  — Господи, дай мне силы, — сказала она.
  
  — Это ненадолго, — сказал Ребус. — Надеюсь, мы успеем зайти еще куда-нибудь… в достойное тебя место.
  
  — Не нарывайся, свинтус.
  
  Ребус опустил глаза в свою кружку, размышляя о различных смыслах высказывания Пейшенс. Потом в его поле зрения возник кто-то из вновь вошедших, и Ребус с места помахал ему. Молодой человек подошел к ним, устало улыбаясь.
  
  — Не часто доводится видеть вас здесь, инспектор Ребус.
  
  — Садись. Я угощаю, — сказал Ребус. — Пейшенс, позволь тебе представить: один из лучших молодых репортеров Шотландии — Крис Кемп.
  
  Ребус встал и направился к бару. Крис Кемп подтащил к их столику стул и сел, предварительно проверив его на прочность.
  
  — Не иначе ему что-то от меня нужно, — сказал он Пейшенс, кивая в сторону бара. — Он знает: немного лести, и из меня можно веревки вить.
  
  Не то чтобы это была бессовестная лесть. В Абердине Крис Кемп не раз получал премии за работу в вечерней газете; в Глазго, куда он потом переехал, его назвали лучшим молодым журналистом года; оттуда он переместился в Эдинбург, где последние полтора года пытался, по его собственному выражению, «расшевелить болото». Все знали, что настанет день — и он уедет на юг. В Шотландии ему «расшевеливать» практически нечего. Он и сам это знал. Это было неизбежно. Его держала здесь только подружка-студентка, которая через год заканчивала университет и слышать не хотела о переезде на юг, по крайней мере до диплома…
  
  Когда Ребус вернулся от барной стойки, Пейшенс уже знала про него все это и еще немного. В глазах у нее стояла скука, чего Крис Кемп — при всех своих замечательных качествах — не замечал. Он говорил, а она, слушая его, думала: стоит ли Джон Ребус всего этого? Стоит ли он всех тех усилий, которые ей, похоже, придется затрачивать всю жизнь? Она его не любила и на этот счет не обманывалась. Да, «любовь» несколько раз случалась в ее жизни, но давно, в ранней юности и потом, когда ей было немногим больше двадцати, нет, было еще и в тридцать с чем-то. И всегда это заканчивалось либо никак, либо мерзко. А потому теперь ей казалось, что «любовь» может с одинаковым успехом означать как начало отношений, так и их бесславный конец.
  
  С подобными случаями она не раз сталкивалась в своем врачебном кабинете. Она видела мужчин и женщин (чаще женщин), сломленных любовью, по-настоящему больных оттого, что они слишком сильно любили и не нашли взаимности. Любовь становилась для них неотвязной болезнью, как у детей воспаление среднего уха, а у стариков стенокардия. И от этого недуга у доктора Эйткен не было лекарства — ничего, кроме слов сочувствия.
  
  Время лечит, могла она сказать в минуту откровенности. Да, оно залечивает рану, и на ней нарастает корка — жесткая, но надежная защита. Именно так она воспринимала себя: несентиментальная, надежная, способная защитить. Но требовалась ли Джону Ребусу ее надежность, ее защита?
  
  — А вот и я, — сказал он, вернувшись. — Прошу прощения, бармен сегодня ползает, как черепаха.
  
  Крис Кемп с натянутой улыбкой взял пиво.
  
  — Я как раз рассказывал Пейшенс…
  
  Боже мой, подумал Ребус, садясь. Она холодна, как ведерко со льдом. Не нужно было тащить ее сюда. Но если бы он сказал ей, что уходит по делам… да, вряд ли было бы лучше. Нужно заканчивать поскорей. Может быть, вечер еще удастся спасти.
  
  — Скажи-ка мне, Крис, — проговорил он, обрывая молодого человека, — какую там грязь раскопали на Грегора Джека?
  * * *
  
  Крис Кемп считал, что грязи оказалось немало, Пейшенс, услышав имя Грегора Джека, навострила ушки и даже на какое-то время забыла, что не получает здесь ни малейшего удовольствия.
  
  Ребуса более всего интересовала Элизабет Джек, но Кемп начал с самого парламентария, и то, что он сказал, было интересно. Ребус узнал про другого Джека, ничуть не похожего ни на его публичный образ, ни на того Джека, с которым познакомился Ребус. Например, ему бы в голову не пришло, что Грегор Джек пьяница.
  
  — Его от виски за уши не оттащить, — сказал Кемп. — Наверно, больше полбутылки в день выпивает, а когда в Лондоне, и того больше. Точно.
  
  — Он никогда не выглядит пьяным.
  
  — Потому, что он не пьянеет. Но пьет.
  
  — Что еще?
  
  Было много чего еще, очень много.
  
  — Он отличный манипулятор, очень умный. От природы. Я ни одному его слову не верю. Я знаком с человеком, который учился с ним в университете. Он говорит: Грегор все продумывает заранее, все просчитывает. Так он и умыкнул миссис Грегор Джек.
  
  — Что ты имеешь в виду?
  
  — История такая. Они познакомились в университете, на вечеринке. Грегор видел ее и раньше, но не обращал особого внимания. А как узнал, что она богата, тут все пошло по-другому. Он начал за ней ухлестывать. До того ее охмурил, что с нее трусы упали. — Он повернулся к Пейшенс. — Извините за грубость.
  
  Пейшенс пила второй джин и в ответ лишь слегка кивнула.
  
  — Расчетливый. Имейте в виду: у него бухгалтерское образование. И мозги тоже бухгалтерские. Что будете?
  
  Но Ребус уже поднялся:
  
  — Нет, Крис, я ставлю.
  
  Но Кемп и слышать об этом не хотел.
  
  — Уж не думаете ли вы, что я все это рассказываю ради кружки пива, инспектор?..
  
  Кемп зацепился за эту мысль и, когда на столе вновь появилась выпивка, в лоб спросил Ребуса:
  
  — Зачем вам все это?
  
  Ребус пожал плечами.
  
  — Есть за этим какая-то история?
  
  — Вполне возможно. В прошлом.
  
  Теперь они говорили как профессионалы: вся суть содержалась в невысказанном.
  
  — Но какая-то история могла быть?
  
  — Если она и есть, Крис, то, в той мере, в какой это зависит от меня, оставляю ее тебе.
  
  Кемп отхлебнул пива.
  
  — Знаете, я провел там весь день. И получили мы только официальное заявление. Простое и незамысловатое. И больше никаких комментариев. Ваша история связана с Джеком?
  
  Ребус снова пожал плечами:
  
  — Прошлое. То, что ты говорил о миссис Джек, это было любопытно…
  
  Но Кемп смотрел на него холодным взглядом.
  
  — Я услышу эту историю первым?
  
  Ребус помассировал себе шею.
  
  — В той мере, в какой это зависит от меня.
  
  Кемп, казалось, оценивает предложение. Сам-то Ребус прекрасно знал: никакого предложения у него нет и оценивать тут нечего. Кемп поставил кружку на столешницу. Он решил рассказать еще кое-что.
  
  — Джек не все знал о Лиз Ферри. Не знал, что у нее, мягко говоря, беспутная компания. Все богатые и беспутные. Вроде нее. Грегору понадобилось немало времени, чтобы его там приняли за своего. Не забывайте, он же был парень из рабочей семьи. Неуклюжий, без лоска. Но ведь подцепил Лиз на крючок. Она ходила за ним как привязанная. А у Джека была своя компания. И до сих пор есть.
  
  — Не понимаю.
  
  — В основном школьные друзья, несколько университетских. Это и есть его круг.
  
  — У одного из них букинистический магазин, верно?
  
  Кемп кивнул:
  
  — Рональд Стил. Они его называют Сьюи. Отсюда и название «Книги Сьюи».
  
  — Странное прозвище, — сказала Пейшенс.
  
  — Не знаю, откуда оно взялось, — сказал Кемп. — Хотелось бы выяснить, но пока не знаю.
  
  — А кто еще? — спросил Ребус.
  
  — Не знаю, сколько их всего. Самые, пожалуй, любопытные — это Рэб Киннаул и Эндрю Макмиллан.
  
  — Рэб Киннаул — который актер?
  
  — Именно.
  
  — Забавно. Нужно будет с ним поговорить. Вернее, с его женой.
  
  — Да? — Кемп почуял, что это связано с обещанной историей Ребуса, но тот отрицательно покачал головой. — Не имеет никакого отношения к Джеку. Просто недавно украли ценные книги. А миссис Киннаул, по слухам, собирает старые книги.
  
  — Это, случайно, не те ли книги, что были украдены у профессора Костелло?
  
  — Именно.
  
  Газетчик в Кемпе всегда был начеку.
  
  — Есть успехи?
  
  Ребус пожал плечами.
  
  — Только не надо мне впаривать, что пока еще рано о чем-то говорить, — сказал Кемп.
  
  Он рассмеялся, а с ним рассмеялась и Пейшенс. Но Ребуса зацепило другое.
  
  — Постой, неужто тот самый Эндрю Макмиллан?
  
  Кемп кивнул:
  
  — Они вместе учились в школе.
  
  — Черт! — Ребус уставился в пластмассовую столешницу. Кемп взялся объяснить Пейшенс, кто такой Эндрю Макмиллан.
  
  — Очень успешный бизнесмен. В один прекрасный день взял и свихнулся. Уехал домой и отпилил жене голову.
  
  Пейшенс охнула.
  
  — Вспомнила, — сказала она. — Голову так и не нашли, да?
  
  Кемп отрицательно покачал своей, крепко сидевшей на плечах.
  
  — Он и дочь пытался прикончить, но девочке удалось убежать. С тех пор она немного не в себе, но это и не удивительно.
  
  — А с ним что теперь? — спросил Ребус. Делу было уже несколько лет. К тому же случилось это не в Эдинбурге, а в Глазго — не на его территории.
  
  — Лежит в этой новой психиатрической лечебнице, которую тогда как раз только что построили, — сказал Кемп.
  
  — В Датиле? — уточнила Пейшенс.
  
  — Да. В Хайленде. По-моему, это недалеко от Грантауна.
  
  Все любопытнее и любопытнее, подумал Ребус. Он был не силен в географии, но ему казалось, что Грантаун находится не слишком далеко от «Гнезда глухаря».
  
  — Джек поддерживает с ним связь?
  
  Теперь настала очередь Кемпа пожимать плечами.
  
  — Понятия не имею.
  
  — Они тоже вместе учились в школе?
  
  — Говорят, что да. Если честно, то я думаю, что Лиз Джек гораздо более интересная фигура. Помощники Джека стараются изо всех сил, чтобы она не светилась.
  
  — Да, а почему это?
  
  — Потому что она, как говорится, непредсказуемая. По-прежнему общается со своими старыми друзьями. Джейми Килпатрик, Матильда Мерриман и другие. Вечеринки, пьянки, наркотики, оргии… Бог знает что еще. Прессе ни хрена не отламывается. — Он снова повернулся к Пейшенс. — Прошу прощения. Ни хрена. А если мы что и добываем, так вычеркивает редактор, на всякий случай.
  
  — Вот как?
  
  — Редакторы вечно перестраховываются, должность такая. К тому же нужно помнить, что сэр Хью Ферри всегда готов предъявить иск за клевету, если дело касается его семьи.
  
  — Как в случае с заводом?
  
  — Показательная история.
  
  — Так что там насчет старых дружков миссис Джек?
  
  — Аристократы, «старые деньги» по большей части. Но есть и новые.
  
  — А что насчет ее самой?
  
  — Ну, поначалу она определенно способствовала карьере Джека. Думаю, он всегда хотел заниматься политикой, а член парламента не может позволить себе быть неженатым. Его начали бы подозревать в неправильной ориентации. Думаю, он искал красивую, богатую женщину из влиятельной семьи. Ну и нашел, и не собирался выпускать из рук. Брак у них был удачный, во всяком случае со стороны. Лиз приезжает на всякие публичные мероприятия, фотографируется с мужем, она фотогенична… А потом снова исчезает. Они с Грегором совершенно разные. Лед и пламень. Она — пламень, он — лед, обычно пополам с виски…
  
  Кемп разговорился. Ему было что еще рассказать, хотя по большей части это всё домыслы. Тем не менее истории занятные, тут есть над чем подумать. С этой мыслью Ребус, извинившись, отправился в туалет. Писсуар в «Конском волосе» имел форму желоба и был наполнен до краев; насколько знал Ребус, картина в этом туалете не менялась годами. Конденсат с емкости наверху капал точно на головы тех, кто имел глупость подойти слишком близко; стены были исписаны идиотами, страдающими дислексией: «ПОМНИ 1960». Но появилось и новые надписи. «Пьян, как отче наш», — прочел Ребус. «Да святится вымя твое…»
  
  Ребус решил, что если он и не получил все, чего хотел, то, по крайней мере, получил все, что знал Крис Кемп. Оставаться дальше не имело смысла. Ни малейшего. Он бодрым шагом вышел из туалета и увидел, что какой-то молодой человек остановился возле их столика и разговаривает с Пейшенс. Тот уже уходил, возвращаясь в бар, и Пейшенс на прощанье одарила его улыбкой.
  
  — Кто это такой? — спросил Ребус, не садясь.
  
  — Сосед. Живет рядом на Оксфорд-террас, — небрежно сказала Пейшенс. — Работает в «Торговых стандартах». Странно, что ты с ним не сталкивался.
  
  Ребус пробормотал что-то в ответ, потом пощелкал пальцем по часам.
  
  — Крис, — сказал он, — это все твоя вина. Ты слишком интересно рассказывал. Мы двадцать минут назад должны были быть в ресторане. Кевин и Майра нам голову оторвут. А пока… — Он наклонился к репортеру и понизил голос: — Попытайся выяснить, кто предупредил газетчиков о рейде на бордель. Тогда ты, может быть, и получишь обещанную историю. — Он выпрямился. — До скорого, да? Будь здоров.
  
  — Всего доброго, Крис, — сказала Пейшенс, поднимаясь со своего места.
  
  — Да, конечно, до встречи. Увидимся. — И Крис Кемп остался один, недоуменно спрашивая себя, он ли сказал эти последние слова?
  
  На улице Пейшенс вопросительно посмотрела на Ребуса:
  
  — Кевин и Майра?
  
  — Наши старинные друзья, — объяснил Ребус. — Чем не предлог, когда нужно уйти? И потом я же обещал тебе ужин. А ты мне расскажешь про нашего соседа.
  
  Он взял ее под руку и повел к машине, к ее машине. Пейшенс никогда прежде не замечала, чтобы Ребус ее ревновал, а потому наверняка не знала, но могла бы поклясться, что он ревнует. Ну и ну, мир полон чудес…
  3
  Предательские ступеньки
  
  В Эдинбурге весна. Промозглый ветер, от которого дождь летит почти горизонтально. Ах, этот эдинбургский ветер, ветер-шутник — с пристрастием к черному юмору. По его прихоти все прохожие на улице идут, как актеры в пантомиме, вытирая слезящиеся глаза, и от слез на щеках образуется заскорузлая корка. А еще вечный кисловатый, дрожжевой запах вискарен. Ночью подморозило, и даже склонный к бродяжничеству густошерстый Душка завопил у окна спальной, требуя, чтобы его впустили. Открыв окно, Ребус услышал чириканье птиц. Посмотрел на часы: половина третьего. Какого черта они распелись так рано? Когда он проснулся в следующий раз — в шесть утра, — птичье пение прекратилось. Может, птицы старались успеть до часа пик…
  
  В это морозное утро ему понадобилось целых пять минут, чтобы завести свою дурацкую машину. Наверное, пришла пора прикрепить красный нос к решетке радиатора.[13] От мороза трещины на ступеньках у входа в полицейский участок на Грейт-Лондон-роуд разошлись, и Ребусу пришлось осторожно ступать по каменным плитам.
  
  Предательские ступеньки. И приводить в порядок никто не собирается. Тем более что ходят упорные слухи, будто участок на Грейт-Лондон-роуд превратился черт знает во что, изжил себя. Поговаривают, что его закроют. Ведь место-то лакомое, под любую элитную застройку годится. Соорудят еще один отель или бизнес-центр. А люди? Разбросают по другим отделениям, если верить слухам. Большинство переведут на Сент-Леонардс, в территориальное (центральное) отделение. Гораздо ближе к дому Ребуса в Марчмонте, но гораздо дальше от Оксфорд-террас и доктора Пейшенс Эйткен. Ребус заключил сам с собой маленький договор: если в течение ближайших двух месяцев слухи воплотятся в жизнь, то это знак судьбы, предупреждение ему не переезжать к Пейшенс. Но если Грейт-Лондон-роуд останется на месте или если их переведут в отделение на Феттс (в пяти минутах от Оксфорд-террас)… То что тогда? Что? Детали договора еще предстояло продумать.
  
  — Доброе утро, Джон.
  
  — Привет, Артур. Есть что-нибудь новенькое?
  
  Дежурный сержант отрицательно покачал головой. Ребус потер ладонями замерзшее лицо и уши и пошел вверх по лестнице в свой кабинет, где вместо предательского камня лежал предательский линолеум. А потом раздался звонок предательского телефона…
  
  — Ребус слушает.
  
  — Джон? — раздался голос старшего суперинтенданта Уотсона. — У тебя есть минутка?
  
  Ребус принялся шумно перебирать бумаги на столе, надеясь, что Уотсон подумает, будто Ребус уже давно на месте, с головой ушел в работу.
  
  — Да как сказать, сэр…
  
  — Не пудри мне мозги, Джон. Я звонил тебе пять минут назад.
  
  Ребус перестал шуршать бумагами.
  
  — Сейчас буду, сэр.
  
  — Именно. Сейчас! — После этого в трубке воцарилась тишина. Ребус скинул свою водонепроницаемую куртку, которая пропускала воду на плечах. Потрогал плечи пиджака. Естественно, они были мокрые, что отнюдь не добавило ему желания в понедельник утром встречаться с Фермером. Он сделал глубокий вдох и расставил руки, как опереточные певцы в прежние времена.
  
  «Шоу начинается», — сказал он себе. Всего пять дней до выходных. Он наскоро позвонил в полицейский участок в Даффтауне и попросил их проверить «Гнездо глухаря».
  
  — Чего-чего? — переспросил голос.
  
  — По буквам: Генри, Николас, Ева, Зои, Дэвид, Оливер. А дальше — глухарь — нераскрываемое преступление, — сказал Ребус и подумал: «Гнездышко наверняка не из дешевых».
  
  — Что там искать, что-нибудь конкретное?
  
  Жену члена парламента… свидетельства оргии… пакеты из-под муки с кокаином…
  
  — Нет, — сказал Ребус, — ничего конкретного. Просто дайте знать, если что-нибудь обнаружите.
  
  — Ладно. Это может занять какое-то время.
  
  — Постарайтесь побыстрее, ладно? — И, сказав это, Ребус вспомнил, что ему пора быть в другом месте. — Не откладывайте.
  * * *
  
  Старший суперинтендант Уотсон сразу взял быка за рога:
  
  — Какого черта ты вчера делал у Грегора Джека?
  
  Вопрос застал Ребуса почти врасплох. Почти.
  
  — Это кто же стукнул?
  
  — Не твое дело. Отвечай на вопрос. — Пауза. — Кофе?
  
  — Не отказался бы.
  
  Жена Уотсона подарила ему на Рождество кофеварку. Может быть, с намеком на то, что ему пора сократить потребление виски «Тичерс». Может быть, в надежде, что вечером он будет приходить домой в трезвом виде. Пока это привело только к резкому повышению утренней активности Уотсона. Но днем, после двух-трех заветных глотков за ланчем, им овладевала сонливость. Поэтому по утрам Уотсона лучше было избегать. Дождись середины дня, и уж тогда иди отпрашиваться с работы или докладывать о последней проваленной операции. При удачном раскладе Уотсон мог всего лишь погрозить пальцем. Но утром… утром все было по-другому.
  
  Ребус взял кружку крепкого кофе. Щедрый Уотсон не иначе как полпакета эспрессо набухал в фильтр. Ребус чувствовал, как кровь насыщается кофеином.
  
  — Может, это прозвучит глупо, сэр, но я просто проезжал мимо.
  
  — Тут ты прав, — сказал Уотсон, поудобнее устраиваясь на стуле. — Звучит и в самом деле глупо. Даже если допустить, что ты действительно просто проезжал мимо…
  
  — Видите ли, сэр, если честно, то у меня были причины. — Обхватив кружку обеими руками, Уотсон откинулся на кресле и приготовился слушать с таким видом, словно думал: сейчас начнет заливать. Но Ребус не видел смысла врать. — Мне нравится Грегор Джек, — сказал он. — Я хочу сказать, он мне нравится как член парламента. Он, по-моему, всегда был чертовски хорошим членом парламента. Поэтому мне кажется… видите ли, я подумал, что уж больно неудачное для него время было выбрано с этим рейдом — как раз, когда он был там… — «Неудачное время»? Неужели он и в самом деле верил, что все так просто? — И вот когда я и в самом деле случайно проезжал мимо… я ездил в гости к сержанту Холмсу, а он теперь живет как раз в избирательном округе Джека… я решил, что неплохо бы взглянуть на его дом. Там была целая толпа репортеров. Не могу точно сказать, почему я остановился, но когда остановился, то увидел, что машина Джека стоит на подъездной дорожке у всех на виду. Я решил, что это рискованно. Ну, в смысле, нехорошо, если фотографии машины попадут в газеты. Тогда все будут ее узнавать, запомнят регистрационный номер. Меры безопасности никогда не бывают излишними, ведь верно? Потому я зашел и посоветовал ему переставить машину в гараж.
  
  Ребус замолчал. Ему ведь больше нечего было сказать? Вроде для отмазки достаточно. Уотсон смотрел на него с задумчивым видом. Прежде чем заговорить, он отхлебнул еще глоток кофе.
  
  — Не только тебе так кажется, Джон. Я сам чувствую себя виноватым из-за операции «Косарь». Не то чтобы мне было за что себя винить… но все равно… А теперь пресса зубами вцепилась в эту историю, и они не отцепятся, пока не заставят беднягу уйти в отставку.
  
  Ребус сомневался в этом. Джек не был похож на человека, который готов или хочет уйти в отставку.
  
  — Если бы Джеку можно было помочь… — Уотсон снова замолчал, попытался перехватить взгляд Ребуса. Взгляд предупреждал подчиненного, что это все неофициально, без всяких протоколов, но вопрос уже обсуждался на уровне куда более высоком, чем уровень Ребуса. Может быть, более высоком, чем уровень Уотсона. Уж не получил ли старший суперинтендант по мозгам за излишнее рвение? — Если в наших силах ему помочь, — продолжал он, — я хотел бы оказать ему помощь. Ты понимаешь, Джон?
  
  — Думаю, что понимаю, сэр. — Сэр Хью Ферри имел влиятельных друзей. Интересно, насколько влиятельных…
  
  — Тогда договорились.
  
  — Еще одно, сэр. Кто навел вас на бордель?
  
  Ребус не успел закрыть рот, как Уотсон замотал головой:
  
  — Этого я тебе не могу сказать, Джон. Я знаю, что у тебя на уме. Ты думаешь, не подставил ли кто Джека. Ну если и подставил, это не имеет ни малейшего отношения к моему информатору. Это я тебе могу гарантировать. Даже если Джека кто-то подставил, то вопрос стоит таким образом: почему он там оказался, а не почему там оказались мы.
  
  — Но журналисты заранее знали об операции «Косарь».
  
  Теперь Уотсон закивал:
  
  — И опять-таки, мой информатор тут ни при чем. Но я тоже об этом думал. Видимо, их предупредил кто-то из наших.
  
  — Значит, больше никто не знал, на какой день запланирована операция?
  
  Уотсон, казалось, на несколько секунд затаил дыхание, потом отрицательно покачал головой. Он явно лгал. Ребус это видел. Не имело смысла дальше задавать вопросы, по крайней мере сейчас. Для лжи есть какая-то причина, и со временем она всплывет. Сейчас же, по причинам, ему непонятным, Ребуса больше волновала миссис Джек. Волновала? Ну, не то чтобы волновала. Скажем… интересовала. Да, он нашел точное слово. Она его интересовала.
  
  — Есть какие-нибудь новости об украденных книгах?
  
  Каких еще украденных книгах? Ах, о тех украденных книгах. Он пожал плечами:
  
  — Мы поговорили со всеми владельцами книжных магазинов. Раздали список. Возможно, его напечатают в журналах для букинистов. Не думаю, что кто-то из торговцев-букинистов решится их купить. Но… остаются частные коллекционеры, с ними нужно будет поговорить. Одна из них — жена Рэба Киннаула.
  
  — Актера?
  
  — Его самого. Живет где-то в Южном Куинсферри. Она коллекционирует первые издания.
  
  — Ты лучше поговори с ней сам, Джон. Не хочу посылать констебля в дом к Рэбу Киннаулу.
  
  — Хорошо, сэр.
  
  Именно этого он и добивался. Он допил кофе. Нервы его шипели, как бекон на сковородке.
  
  — Что-нибудь еще?
  
  Но Уотсон уже поднялся наполнить кружку новой порцией кофе.
  
  — Эта гадость — настоящий наркотик, — сказал он в спину уходящему Ребусу. — Но зато я чувствую себя как огурчик, ей-богу.
  * * *
  
  Рэб Киннаул был знаменитый гангстер.
  
  Он сделал себе имя сначала ролями на телевидении: шотландский иммигрант в лондонском ситкоме, деревенский доктор в фермерском сериале. Иногда в качестве приглашенного актера он получал роли в известных сериалах вроде «Убойного отдела», где играл беглеца из Глазго, или в многосерийных драмах вроде «Лезвие ножа», где сыграл наемного убийцу.
  
  Именно с этой роли и начался крутой поворот в карьере Киннаула. Его заметил один лондонский кастинг-директор, ему сделали предложение, провели пробы на роль убийцы в низкобюджетном британском триллере, который, как ни странно, имел ошеломляющий успех даже в Штатах. Режиссера фильма вскоре пригласили в Голливуд, и тот убедил продюсеров, что Рэб Киннаул будет идеальным гангстером в экранизации романа Элмора Леонарда.
  
  Так Киннаул попал в Голливуд, играл там роли второго плана в гангстерских фильмах второго и даже первого ряда и снова имел успех. С такими глазами и лицом, как у него, можно изобразить кого угодно, абсолютно кого угодно. Если требовалось воплощение зла, он и был воплощением зла, если нужен был психопат, он становился психопатом. Ему предлагали эти роли, и он прекрасно с ними справлялся, но если бы его карьера повернулась иначе, то он вполне мог бы играть романтических героев и чутких верных друзей.
  
  Теперь он обосновался в Шотландии. Ходили разговоры, что он читает сценарии, собирается основать собственную кинокомпанию или вообще уйти на покой. У Ребуса такое не укладывалось в голове — на покой в тридцать девять лет! В пятьдесят куда ни шло, но не в тридцать девять. Чем заниматься целыми днями? Когда он подъезжал к дому Киннаула на окраине Южного Куинсферри, ответ пришел к нему сам. Целыми днями можно красить снаружи свой дом, при условии, конечно, что он размером с дом Рэба Киннаула, это как красить мост Форт-Рейл:[14] пока дойдешь до конца, то место, откуда начал, уже снова требует покраски.
  
  Иными словами, дом был громадный, даже издалека. Он стоял на склоне холма посреди довольно унылого пейзажа. Высокая трава и несколько обожженных молнией деревьев. Неподалеку бежала речушка, впадающая в залив. Поскольку никакой ограды видно не было, Ребус решил, что вся земля окрест принадлежит Киннаулу.
  
  Дом был современной постройки, если постройку 1960-х можно считать современной, и похож на бунгало, только раз в пять больше. Дом напоминал, пожалуй, швейцарские шале на открытках, правда, шале всегда были с деревянной обшивкой, тогда как тут стены были оштукатурены на шотландский манер — с вкраплением галечника.
  
  «Видал я дома и получше», — проворчал он, паркуя машину на гравийной подъездной дорожке. Но, выйдя из машины, он начал понимать, чем привлекателен этот дом — открывающимся с него видом. Оба впечатляющих моста через Форт находились вроде бы совсем рядом, сам залив был спокоен и посверкивал в солнечных лучах; солнце освещало «зеленый славный» Файф на противоположном берегу залива. Росайта отсюда не видно, но на востоке можно было разглядеть курортный городок Керколди, где учились в школе Грегор Джек и, по слухам, Рэб Киннаул.
  
  — Нет, — возразила, входя в гостиную миссис Киннаул — Кэт Киннаул. — Люди снова и снова повторяют эту ошибку.
  
  Когда она минуту назад открыла ему дверь, Ребус все еще не мог оторвать глаз от пейзажа.
  
  — Любуетесь видом?
  
  Он улыбнулся ей:
  
  — Это Керколди — вон там?
  
  — Кажется, да.
  
  Поднимаясь по ступенькам крыльца к двери, Ребус отметил, что вход в дом с обеих сторон украшен альпийскими горками и цветочными бордюрами. Похоже, миссис Киннаул принадлежала к породе садоводов-любителей. На ней была простая безыскусная одежда, на лице — безыскусная улыбка. Волосы явно после завивки, но убраны назад и схвачены заколкой. В ней было что-то от пятидесятых годов. Он не знал, что ожидал увидеть, — может быть, голливудскую блондинку, но только не это.
  
  — Кэт Киннаул, — сказала она, протягивая руку. — Извините, забыла, как вас зовут.
  
  Он, разумеется, предварительно позвонил, чтобы знать наверняка, что застанет кого-то дома.
  
  — Инспектор Ребус, — сказал он.
  
  — Да-да. Проходите, пожалуйста.
  
  Конечно, все можно было обсудить по телефону. Украдены такие-то и такие-то редкие книги… Не предлагал ли их вам кто-нибудь?.. Если вдруг предложат, пожалуйста, дайте нам знать. Но, как и положено полицейскому, Ребус хотел видеть, с кем имеет дело. Люди нередко склонны недоговаривать, когда общаешься с ними по телефону. А при беседе с глазу на глаз они начинают нервничать. Впрочем, Кэт Киннаул, кажется, и не думала нервничать. Оставив Ребуса любоваться видом из окна, она приготовила чай и вернулась в гостиную с подносом в руках.
  
  — Ведь ваш муж учился в Керколди, верно?
  
  Тут она и сказала:
  
  — Люди снова и снова повторяют эту ошибку. Я думаю, это из-за Грегора Джека. Вы, конечно, его знаете — член парламента. — Она поставила поднос на кофейный столик. На стенах висели фотографии Рэба Киннаула — кадры из фильмов. Были тут и фотографии актрис и актеров, которых Ребус, видимо, должен был знать. Фотографии с автографами. Главное место в комнате занимал телевизор с огромным экраном, на котором разместился видеомагнитофон. По обе стороны от телевизора на полу стояли высокие стопки видеокассет.
  
  — Располагайтесь, инспектор. Сахар?
  
  — Только молоко, пожалуйста. Вы говорили о вашем муже и Грегоре Джеке…
  
  — Ах да. Видите ли, они оба люди публичные, все время мелькают в телевизоре, а потому многие считают, что они должны быть знакомы. В сознании людей их жизни, наверно, соединились, а потому в газетах и журналах стали писать, будто они учились в одной школе, но на самом деле это полная чепуха. Рэб учился в Данди. А в одной с Грегором школе училась я. В школе, а потом в университете.
  
  Ага, значит, даже лучшие репортеры Шотландии не всегда докапываются до истины. Ребус взял фарфоровую чашечку с блюдцем и благодарно кивнул.
  
  — Я тогда была, конечно, Кэтрин Гау. С Рэбом я познакомилась позже, когда он уже работал на телевидении. Он играл в какой-то пьесе в Эдинбурге. И я после спектакля столкнулась с ним в баре. — Она рассеянно помешивала чай. — Потом я стала Кэт Киннаул, женой Рэба Киннаула. Больше меня почти никто не называет Гаук.[15]
  
  — Гаук? — Ребусу показалось, что он ослышался.
  
  Она подняла на него глаза:
  
  — Мое школьное прозвище. У нас у всех были прозвища. Грегор у нас был Разорёха…
  
  — А Рональд Стил — Сьюи.
  
  Она перестала помешивать сахар и посмотрела на него так, будто только что увидела.
  
  — Верно. Но откуда…
  
  — Так называется его магазин, — объяснил Ребус, что отвечало действительности.
  
  — Ах да, — сказала она. — Так насчет этих книг…
  
  Три вопроса не давали покоя Ребусу. Во-первых, оказавшись в доме коллекционера, он ожидал увидеть куда как больше книг. Во-вторых, он был бы не прочь еще поговорить о Грегоре Джеке. В-третьих, у него сложилось впечатление, что Кэт Киннаул принимает то ли наркотики, то ли транквилизаторы. Ее губы чуть-чуть запаздывали с каждым словом, а веки были полуприкрыты. Валиум? Может, даже нитразепам?
  
  — Да, — сказал он, — насчет книг. — Потом оглянулся. Любой актер распознал бы в его жесте фальшь. — Мистера Киннаула сейчас нет дома?
  
  Она улыбнулась:
  
  — Его почти все зовут просто Рэб. Всем кажется, что если они видели его по телевизору, то уже его знают, а если знают, то имеют право называть по имени. Мистер Киннаул… Теперь видно, что вы полицейский. — Она чуть ли не погрозила ему пальчиком, но нет — взяла чашку и стала пить. Чашку из тонкого фарфора она взяла не за неудобную ручку, а за корпус, залпом выпила весь свой чай и вздохнула.
  
  — Что-то жажда мучит с утра, — сказала она. — Извините, о чем мы говорили?
  
  — Вы рассказывали о Грегоре Джеке.
  
  Она удивленно посмотрела на него:
  
  — Неужели?
  
  Ребус кивнул.
  
  — Ах да. Я читала об этом в газетах. Пишут всякие ужасы. О нем и о Лиз.
  
  — О миссис Джек?
  
  — Да, о Лиз.
  
  — Что она собой представляет?
  
  Ему показалось, что Кэт Киннаул вздрогнула. Она медленно встала и поставила пустую чашку на поднос.
  
  — Еще чаю?
  
  Ребус отрицательно покачал головой. Она налила себе молока, положила сахар, много сахара, потом налила чая.
  
  — Сегодня с утра жажда мучит. — Она подошла к окну, держа чашку обеими руками. — Лиз всегда была сама по себе. Ею можно восхищаться. Нелегко жить с человеком, который все время в поле зрения публики. Он ее почти не видит.
  
  — Хотите сказать, что он все время в разъездах?
  
  — Да-да. Но и она тоже. Живет собственной жизнью, у нее свои друзья.
  
  — Вы ее хорошо знаете?
  
  — Нет-нет, я бы так не сказала. Вы не поверите, что мы в школе вытворяли. Кто бы мог подумать… — Она прикоснулась к окну. — Вам нравится этот дом, инспектор?
  
  Довольно неожиданный поворот разговора.
  
  — Он… мм… внушительный, — замялся Ребус. — Столько места.
  
  — Семь спален, — сказала она. — Рэб купил его у какой-то рок-звезды. По-моему, не купил бы, если бы дом не принадлежал звезде. Зачем нам семь спален? Нас здесь только двое… А вот и Рэб.
  
  Ребус подошел к окну. По дорожке к дому подъезжал «лендровер». Сквозь лобовое стекло видно было массивную фигуру человека за рулем. Машина, взвизгнув тормозами, остановилась.
  
  — Что касается этих книг, — сказал Ребус, мгновенно превращаясь в следователя. — Насколько я понимаю, вы коллекционер?
  
  — Да, собираю редкие книги. В основном первые издания. — Кэт Киннаул тоже сменила роль, всем своим видом выражая готовность оказать содействие полиции…
  
  Открылась и закрылась передняя дверь.
  
  — Кэт, чья это там машина?
  
  Массивная фигура Рэба Киннаула появилась в комнате. Росту в нем было шесть футов два дюйма, а веса, вероятно, не меньше пятнадцати стоунов.[16] Его широченная грудь распирала клетчатую рубашку, в которой преобладал красный цвет. На нем были мешковатые коричневые вельветовые брюки, стянутые тонким ремнем. Он начал отращивать рыжеватую бородку, а его волнистые каштановые волосы оказались длиннее, чем помнилось Ребусу, — прикрывали уши. Он выжидательно посмотрел на Ребуса, который шагнул ему навстречу.
  
  — Инспектор Ребус, сэр.
  
  Киннаул удивленно посмотрел на него, потом вздохнул с облегчением, потом, как показалось Ребусу, забеспокоился. Что-то у него было не так с глазами; они словно не меняли выражения. Ребус невольно спросил себя: уж не почудилось ли ему, что на лице у Киннаула промелькнуло удивление, облегчение и беспокойство?
  
  — Инспектор, в чем… То есть я хотел сказать, что-то случилось?
  
  — Ничего особенного, сэр. Просто похищены несколько редких книг, и мы объезжаем частных коллекционеров.
  
  — Вот оно что. — Теперь на лице у Киннаула появилась улыбка. Ребус не мог вспомнить, чтобы в каком-нибудь из своих фильмов он улыбался. И понятно почему. Улыбка превращала Киннаула из грозного тяжеловеса в великовозрастного подростка, лицо его сразу светлело, становилось невинно-добродушным. — Так, значит, вам Кэт нужна? — Он через плечо Ребуса посмотрел на жену. — Все в порядке, Кэт?
  
  — В полном, Рэб.
  
  Киннаул снова посмотрел на Ребуса. Улыбка исчезла.
  
  — Вероятно, вы хотите взглянуть на библиотеку, инспектор? Вы могли бы там и поговорить с Кэт.
  
  — Спасибо, сэр.
  * * *
  
  В Эдинбург Ребус возвращался задворками. Там и ехать приятнее, и машин меньше. В библиотеке ему не много удалось узнать, кроме того, что Рэб печется о своей жене, так печется, что даже не счел возможным оставить ее наедине с Ребусом. Чего он боится? Он все время торчал в библиотеке, делал вид, будто ищет что-то, потом уселся с книгой, прислушиваясь к незамысловатым вопросам Ребуса и наблюдая за тем, как Ребус вручает ей список книг с просьбой быть начеку в случае чего. Кэт Киннаул взяла у него ксерокопию и молча кивнула.
  
  Библиотека располагалась наверху, в одной из комнат, изначально отведенных, вероятно, под спальни. Две стены были заставлены шкафами, в основном застекленными. И за этими раздвижными стеклами хранилась скучнейшая книжная коллекция — скучнейшая, на взгляд Ребуса, хотя одного ее вида оказалось достаточно, чтобы Кэт Киннаул вышла из своего сомнамбулического состояния. Она обратила внимание Ребуса на некоторые экземпляры.
  
  — Великолепное первое издание… переплет из телячьей кожи… некоторые страницы так и не разрезаны. Вы только представьте: эта книга напечатана в 1789 году, но если я разрежу страницу, то буду первая, кто их прочтет. А вот это томик стихов Бёрнса, издание Крича…[17] первое издание Бёрнса в Эдинбурге. Есть у меня и кое-какие современные книги. Вот Мюриэл Спарк… вот «Дети полуночи»…[18] Джордж Оруэлл.
  
  — И вы все это прочли?
  
  Она посмотрела на Ребуса так, будто он спросил про ее сексуальные предпочтения. На выручку ей пришел Киннаул:
  
  — Кэт коллекционирует книги, инспектор. — Он подошел и приобнял ее. — Она могла бы с таким же успехом собирать марки, фарфор или старинные китайские куклы. Верно я говорю, детка? Но у нас книги. Она собирает книги. — Он слегка привлек к себе жену. — Она их не читает. Она их коллекционирует.
  
  Ребус покачал головой, постукивая пальцами по рулевому колесу. Потом вставил в магнитофон кассету с «Роллинг стоунз». Подмога конструктивному мышлению. С одной стороны, профессор Костелло с его великолепной библиотекой, книги которой читаются и перечитываются и стоят целое состояние, но они доступны, их можно взять и прочесть. С другой — Кэт Киннаул. Он не мог толком понять, почему сочувствует ей. Наверно, нелегко быть замужем за… Ну да, ведь она сама это сказала? Правда, говорила она об Элизабет Джек. Миссис Джек — вот кто действительно интересовал Ребуса. Чем дальше, тем больше — она просто не шла у него из головы. Он очень надеялся на скорую встречу…
  * * *
  
  Не успел он вернуться в кабинет, как ему позвонили из Даффтауна. Пока он поднимался по лестнице, он узнал, что, по слухам, к середине следующей недели поступит официальное сообщение: участок на Грейт-Лондон-роуд закрывается. «Вот тогда я и отправлюсь восвояси — в Марчмонт», — подумал Ребус.
  
  В кабинете звонил телефон. Он всегда звонил, когда Ребус открывал дверь кабинета — чтобы войти или выйти. Зато когда он сидел за столом, телефон мог молчать часами, и хоть бы один…
  
  — Ребус слушает.
  
  Последовала пауза, а потом раздался такой треск на линии, будто звонили из Сибири.
  
  — Инспектор Ребус?
  
  Ребус вздохнул и расслабился.
  
  — Да. Слушаю.
  
  — Здравствуйте, сэр. Связь ужасная. Говорит констебль Моффат. Вы просили, чтобы кто-нибудь съездил в «Гнездо глухаря»?
  
  Ребус навострил уши.
  
  — Да, просил.
  
  — Так вот, сэр, я только что вернулся и… — Треск раздался такой, будто заработал счетчик Гейгера. Ребус отвел трубку от уха. Когда треск прекратился, констебль как раз заканчивал: — Не знаю, что вам еще сказать, сэр.
  
  — Можете рассказать все с самого начала, — сказал Ребус. — На линии случился атомный взрыв.
  
  Констебль Моффат начал снова, медленно и четко, словно разговаривал со слабоумным:
  
  — Я говорил, сэр, что съездил в «Гнездо глухаря», но там никого нет. И ни одной машины возле дома. Я заглянул в окна. Судя по всему, там кто-то недавно был. Как видно, с компанией. Винные бутылки, стаканы и все такое. Но в данный момент никого нет.
  
  — А у соседей вы не спрашивали?.. — Еще не успев закончить вопроса, Ребус понял, что брякнул глупость. Констебль на том конце провода, понятно, рассмеялся.
  
  — Там нет никаких соседей, сэр. Ближайшие — мистер и миссис Кенноуэй, но до них целая миля пешком, и дом у них за холмом.
  
  — Ясно. И больше вы ничего не можете сказать?
  
  — Ничего больше и в голову не приходит. Если бы вы спросили что-нибудь конкретное… Э-э… То есть, конечно, я знаю, что дом принадлежит члену парламента, я читал в газетах…
  
  — Нет, — поспешил сказать Ребус, — моя просьба не имеет никакого отношения к этой истории. — Он не желал, чтобы еще и по его вине слухи разлетались, как швырки в хайлендских играх.[19] — Просто хотелось перемолвиться словечком с миссис Джек. Мы надеялись застать ее там.
  
  — Да, говорят, она наезжает время от времени.
  
  — Ну если что-нибудь услышите, дайте знать, хорошо?
  
  — Ясное дело, сэр. — Видимо, на это можно было рассчитывать. Голос констебля звучал немного обиженно.
  
  — И спасибо за помощь, — добавил Ребус, но в ответ услышал только краткое:
  
  — Ладно. — И констебль положил трубку.
  
  «И ты пошел подальше, приятель», — беззвучно сказал Ребус, после чего принялся искать номер домашнего телефона Грегора Джека.
  * * *
  
  Конечно, велика была вероятность, что телефон все еще отключен. Но попытаться стоило. Номер наверняка можно было отыскать в компьютерной базе данных, но Ребус решил, что скорее найдет его в шкафу. И разумеется, нашел — страничку, озаглавленную «Парламентские избирательные округа в Эдинбурге и Лотиане», с адресами и номерами телефонов одиннадцати парламентариев. Он набрал десять цифр, подождал и был вознагражден — длинные гудки. Хотя это ничего не озна…
  
  — Алло?
  
  — Мистер Эркарт?
  
  — К сожалению, мистера Эркарта сейчас здесь нет…
  
  Но Ребус к этой минуте уже узнал голос.
  
  — Это вы, мистер Джек? Говорит инспектор Ребус. Мы встречались вчер…
  
  — Да, конечно, инспектор. Вам повезло. Утром мы включили телефон, и Иэн весь день отвечал на звонки. А сейчас устроил себе перерыв. Он считает, что нам нужно снова отключиться, но я без него все-таки опять включил телефон. Не люблю быть отрезанным от мира. В конечном счете моим избирателям…
  
  — А как поживает миссис Грейг?
  
  — Работает. Работа не должна останавливаться, инспектор. У нас тут есть кабинет, она там печатает и прочее. Без Хелен мы как…
  
  — От миссис Джек есть какие-нибудь новости?
  
  Поток слов как-то сразу иссяк. Послышался сухой кашель. Ребус представил себе, как у Джека меняется выражение лица, как он чешет палец или, может, проводит пятерней по волосам.
  
  — Да, знаете, забавно, что вы спросили. Она звонила утром.
  
  — Правда?
  
  — Звонила, бедняжка. Столько часов пыталась пробиться, но телефон все воскресенье был выключен, а сегодня бо`льшую часть дня непробиваемо занят…
  
  — Так, значит, она в вашем коттедже?
  
  — В самую точку. Решила провести там недельку. Я ей сказал, чтобы не вздумала сюда ехать. Какой смысл, когда тут вся эта кутерьма, верно? Скоро все уляжется. Мой адвокат…
  
  — Мы проверили «Гнездо глухаря», мистер Джек.
  
  Снова наступила пауза. Потом раздалось:
  
  — Вот как?
  
  — Похоже, ее там нет. Никаких признаков жизни.
  
  Шея под воротником рубашки Ребуса взмокла. Конечно, можно было списать это на слишком горячие радиаторы. Но он знал, что дело не только в них. Куда он лезет? Во что он вляпался?
  
  — Вот как! — На сей раз это был не вопрос — утверждение, голос упал. — Понятно.
  
  — Мистер Джек, вы мне ничего не хотите сказать?
  
  — Да, инспектор, пожалуй, хочу.
  
  Осторожное уточнение:
  
  — Хотите, я приеду?
  
  — Да.
  
  — Хорошо. Я мигом. Оставайтесь на месте. Договорились?
  
  Нет ответа.
  
  — Договорились, мистер Джек?
  
  — Да.
  
  Но, судя по тону, на уме у Грегора Джека было иное.
  * * *
  
  Машина Ребуса, как и следовало ожидать, не желала заводиться. Мотор издавал звуки, больше похожие на предсмертный смех умирающего от эмфиземы. Кха-кха-кха. Кха-кха-кха…
  
  — Что, не слушается? — раздался с другой стороны парковки голос Брайана Холмса, который, помахав Ребусу, собирался сесть в свою машину. Ребус хлопнул дверцей и резвым шагом направился туда, где Холмс завел — с первого поворота ключа зажигания — свой «метро».
  
  — Домой?
  
  — Да. — Он кивнул в сторону безнадежно заглохшей машины Ребуса. — А вы, похоже, застряли. Хотите, подвезу?
  
  — Честно говоря, да, Брайан, хочу. Можешь прокатиться со мной, если ты не против.
  
  — Не понял.
  
  Ребус попытался открыть пассажирскую дверцу, но безуспешно. Холмс помедлил секунду-другую и только тогда отпер ее.
  
  — Сегодня моя очередь готовить, — сказал он. — Нелл устроит мне головомойку, если я опоздаю…
  
  Ребус уселся на пассажирское сиденье, застегнул ремень безопасности.
  
  — Я тебе все расскажу по дороге.
  
  — По дороге куда?
  
  — Это недалеко от твоего дома. Ты не опоздаешь, честное слово. Обратно поеду на такси. Но мне бы хотелось, чтобы там ты был со мной.
  
  Холмс соображал быстро. Он был осторожен, да, но соображал быстро.
  
  — Вы к нашему члену, — сказал он. — Что он натворил на этот раз?
  
  — Даже думать об этом не хочется, Брайан. Поверь, даже думать не хочется.
  * * *
  
  Больше не было ошивавшихся у ворот репортеров, и сами ворота оказались не заперты. Машину убрали в гараж, подъездная дорожка опустела. Холмс припарковал машину перед воротами.
  
  — Ничего себе домик, — прокомментировал Холмс.
  
  — Ты еще посмотри, что внутри. Как в кино. Ингмар Бергман или еще кто.
  
  Холмс недоумевающе покачал головой:
  
  — Поверить не могу. Как это вы решились явиться сюда вчера без приглашения, можно сказать — вломились в дом…
  
  — Ну, «вломился» — это вряд ли. Слушай меня. Я поговорю с Джеком, а ты тут разнюхай — нет ли где какой гнильцы.
  
  — Вы имеете в виду в буквальном смысле — трупов?
  
  — Я не предполагаю, что тут окажутся разлагающиеся тела в клумбах, если ты об этом. Нет, просто смотри в оба и держи ушки на макушке.
  
  — А нос по ветру?
  
  — Вот-вот.
  
  Они разошлись: Ребус направился к входной двери, а Холмс двинулся вдоль дома к гаражу. Ребус нажал кнопку звонка. Было около шести. Хелен Грейг уже наверняка отправилась домой…
  
  Дверь ему открыла Хелен Грейг.
  
  — Здравствуйте, — сказала она. — Входите. Грегор в гостиной. Вы знаете, как пройти.
  
  — Знаю, знаю. Совсем он вас измучил? — Он ткнул пальцем в циферблат своих часов.
  
  — И не говорите, — улыбнулась она. — Настоящий рабовладелец.
  
  Перед мысленным взором Ребуса возник непрошеный образ: весь затянутый в кожу Джек и Хелен Грейг на поводке… Он поморщился, прогоняя мерзкое наваждение.
  
  — Как он? В порядке?
  
  — Кто? Грегор? — Она тихонько хохотнула. — Ну, учитывая обстоятельства, вполне ничего. А что?
  
  — Просто поинтересовался.
  
  Она задумалась на мгновение, словно собиралась сказать что-то, но потом вспомнила о своих обязанностях.
  
  — Вам что-нибудь принести?
  
  — Нет, спасибо.
  
  — Хорошо, тогда увидимся позже. — И она, минуя дугообразную лестницу, пошла в свой кабинет в задней части дома.
  
  Черт, он забыл предупредить о ней Холмса. Вдруг тот заглянет внутрь через окно кабинета… Ну да ладно. Если раздастся истошный вопль, он будет знать, в чем дело. Ребус открыл дверь гостиной.
  
  Грегор Джек был один. Слушал музыку. Звук был включен на минимум, но Ребус сразу узнал «Роллинг стоунз». Именно этот альбом он и сам слушал в машине. «Let It Bleed».[20]
  
  Джек поднялся с кожаного дивана ему навстречу. В одной руке он держал стакан с виски.
  
  — Вы и правда мигом, инспектор. Застигли меня врасплох, когда я предаюсь своему тайному пороку. Ну у нас у всех есть хотя бы один тайный порок. Верно?
  
  Ребус снова вспомнил сцену в борделе. Джек, по-видимому, прочел его мысли и смущенно улыбнулся. Ребус пожал протянутую руку. Он заметил пластырь на больном пальце. Один тайный порок и одна тайная болячка.
  
  Джек перехватил его взгляд.
  
  — Экзема, — сказал он и вроде бы собирался добавить еще что-то.
  
  — Да, вы говорили.
  
  — Правда?
  
  — Вчера.
  
  — Вы должны меня извинить, инспектор. Обычно я не повторяюсь. Но вчерашний день и все, что было потом…
  
  — Понимаю. — За плечом Джека Ребус увидел открытку на каминной полке. Вчера ее там не было.
  
  Джек вспомнил, что держит в руке стакан.
  
  — Могу я предложить вам выпить?
  
  — Да, сэр, можете, и я принимаю ваше предложение.
  
  — Виски устроит? Не думаю, что у меня есть что-то еще…
  
  — Меня устроит что угодно, мистер Джек. — И неизвестно зачем добавил: — Я тоже люблю «Роллингов», особенно ранних.
  
  — Согласен, — ответил Джек. — Сейчас в музыке сплошной трэш, не так ли?
  
  Он подошел к камину — рядом на полке стояли бутылки и стаканы. Пока Джек наливал виски, Ребус приблизился к столу, за которым вчера Эркарт перебирал бумаги. Тут лежали письма на подпись (все с логотипом палаты общин в виде опускной решетки замковых ворот) и какие-то записи, связанные с парламентскими делами.
  
  — Парламентская работа, — сказал Джек, подходя к Ребусу с его стаканом, — зависит от того, как вы сами ее представляете. Некоторые делают лишь самое необходимое, и уж поверьте мне, это тоже немало. Ваше здоровье.
  
  — Ваше здоровье.
  
  Они оба выпили.
  
  — Но есть и такие, — сказал Джек, — кто выкладывается на все сто. Работают в округе, вовсю участвуют в парламентском процессе и вообще широко понимают свои обязанности. Выступают в публичных дебатах, пишут, ездят…
  
  — И к какому же лагерю принадлежите вы, сэр?
  
  «Что-то чересчур он много говорит, — подумал Ребус, — и в то же время не говорит ничего…»
  
  — Я примерно посередине, — сказал Джек. — Прошу, садитесь.
  
  — Спасибо, сэр.
  
  Они оба сели. Ребус в кресло, Джек — на диван. Ребус сразу же понял, что виски разбавлено. Но кто его разбавил? И знает ли об этом Джек?
  
  — Вы сказали по телефону, что хотите…
  
  Джек поднял пульт и выключил музыку. Направил он пульт, как показалось Ребусу, прямо на стену. Никакой стереосистемы видно не было.
  
  — Я хотел бы расставить точки над i в том, что касается моей жены, инспектор, — сказал он. — Должен признать, я беспокоюсь о Лиз. Хотя не стал об этом говорить…
  
  — Почему, сэр?
  
  Пока что Джек говорил как по писаному. Ничего удивительного, у него было больше часа, вполне достаточно, чтобы хорошо подготовиться. Но заготовка рано или поздно себя исчерпает. Ребус умел быть терпеливым. Интересно, куда делся Эркарт, спрашивал он себя…
  
  — Публичность, инспектор, вечная головная боль. Иэн говорит, что следить за Лиз — моя обязанность. Думаю, он тут перегибает палку, но Лиз… не очень отзывчива…
  
  — Вы думаете, она читала эти газеты?
  
  — Почти наверняка. Она всегда покупает таблоиды. Обожает сплетни.
  
  — Но она вам не позвонила?
  
  — Нет, не позвонила.
  
  — Немного странно, вам не кажется?
  
  Джек нахмурился:
  
  — И да и нет, инспектор. Я хочу сказать… Я не знаю, что думать. Лиз вполне способна просто посмеяться над всем этим. Хотя…
  
  — Вы думаете, она может что-нибудь с собой сделать, сэр?
  
  — Что-нибудь с собой сделать? — Джек не сразу понял суть сказанного. — Вы имеете в виду самоубийство? Нет, я так не думаю, нет, нет, это вряд ли. Но, возможно, она захотела просто исчезнуть, пока не уляжется скандал. А может быть, с ней что-нибудь приключилось… несчастный случай… Бог знает что. Если она уж очень рассердилась… то не исключено… — Он снова опустил голову, уперев локти в колени.
  
  — Вы не думаете, что этим пора заняться полиции, сэр?
  
  Джек сверкнул глазами.
  
  — Трудный вопрос. Если я сообщу, что она исчезла… я имею в виду официальное заявление… а она найдется, и выяснится, что моя жена просто решила держаться подальше от всего этого…
  
  — На нее это похоже — чтобы она решила держаться подальше?
  
  Ребус усиленно думал. Кто-то подставил члена парламента Джека… но ведь не его собственная жена? История в духе воскресных газет, но этот вопрос не давал Ребусу покоя.
  
  Джек пожал плечами:
  
  — Я бы так не сказал. Но с Лиз ни в чем нельзя быть уверенным. У нее переменчивый характер.
  
  — Мы могли бы сделать служебный запрос, сэр. Чтобы наши коллеги на севере негласно проверили отели, гостевые дома…
  
  — Когда речь идет о Лиз, то проверять нужно только отели. И только самые дорогие.
  
  — Ладно. Тогда проверим дорогие отели, поспрашиваем. А не могла она отправиться к кому-нибудь из друзей?
  
  — Ну, ее друзей по пальцам можно перечесть.
  
  Ребус немного выждал, давая Джеку время подумать как следует. Мало ли какие у нее могут быть друзья-приятели, например Эндрю Макмиллан, убийца. Еще кто-нибудь из знакомых где-нибудь там же, неподалеку. Но Джек пожал плечами и повторил:
  
  — По пальцам можно перечесть.
  
  — Хорошо бы составить список, сэр. Вы могли бы даже сами связаться с ними. Позвонили бы, потолковали о том о сем. Если миссис Джек у кого-то из них гостит, человек будет вынужден сказать вам об этом.
  
  — Если только она не попросила его не говорить.
  
  И то верно.
  
  — С другой стороны, — сказал Джек, — если выяснится, что она уехала на какой-нибудь остров и просто-напросто ничего не знала…
  
  В конечном счете все сводится к политике — политика превыше всего. Ребус стал, пожалуй, чуточку меньше уважать Грегора Джека, но, как ни странно, нравиться он стал Ребусу чуточку больше. Ребус поднялся и пошел к полке — якобы для того, чтобы поставить стакан. Остановился у камина и взял в руки открытку. На ней был изображен молодой человек в спортивном кабриолете, на пассажирском сиденье в ведерке со льдом стояла бутылка шампанского. Пожелание над картинкой гласило: «Удачи!» Внутри было еще одно послание, написанное фломастером: «Будь спок! Мы с тобой». А ниже шесть подписей.
  
  — Школьные друзья, — сказал Джек. Он подошел и встал рядом с Ребусом. — И еще двое по университету. Мы не теряем связи.
  
  Некоторые имена Ребус уже знал, но он с готовностью изобразил удивление, и Джек принялся объяснять, кто есть кто.
  
  — Гаук — Кэти Гау. Теперь она Кэт Киннаул, жена Рэба Киннаула, актера. — Его палец передвинулся к следующей подписи. — Тампон — это Том Понд. Архитектор, живет в Эдинбурге. Бильбо — это Билл Фишер, работает в каком-то журнале в Лондоне. Он всегда торчал от Толкина. — Голос Джека смягчился от воспоминаний. Ребус подумал о своих школьных друзьях: с кем из них он поддерживает связь — да ни с кем. — Сьюи — это Ронни Стил…
  
  — Почему Сьюи?
  
  Джек улыбнулся:
  
  — Не уверен, что мне следует вам это говорить. Ронни меня убьет. — Он задумался на секунду и добродушно пожал плечами. — У нас была школьная поездка в Швейцарию, и одна девчонка зашла в номер Ронни и обнаружила, что он там занимается кое-чем. Она всем об этом рассказала, а Ронни стало так стыдно, что он выбежал на дорогу и улегся там. Сказал, что хочет самоубиться. Только ни одной машины так и не проехало, и ему в конце концов пришлось подняться.
  
  — Так, значит, Сьюи — сокращенно «суицид»?
  
  — Именно. — Джек снова вгляделся в открытку. — Секстон — это Алиса Блейк. Прозвище у нее от Секстона Блейка.[21] Детектива вроде вас. — Джек улыбнулся. — Алиса тоже работает в Лондоне. Что-то связанное с пиаром.
  
  — А это?.. — Ребус показал на последнюю подпись — «Мэкки». Выражение лица у Джека изменилось.
  
  — А, это… Энди Макмиллан.
  
  — Чем занимается Энди Макмиллан?
  
  «Мэкки, — подумал Ребус, — Мэкки-Нож.[22] Прямо в точку прозвище…»
  
  Джек ответил с готовностью:
  
  — Он в тюрьме, насколько я знаю. Трагическая история, трагическая.
  
  — В тюрьме?
  
  Ребус собрался расспросить подробнее, но у Джека было на уме другое. Он показал на имена на открытке:
  
  — Заметили что-нибудь, инспектор?
  
  Да, Ребус заметил, хотя поначалу и не собирался об этом говорить. А теперь сказал:
  
  — Все подписи сделаны одной рукой.
  
  Джек мимолетно улыбнулся:
  
  — Браво.
  
  — Ну, Макмиллан в тюрьме, а мистер Фишер и мисс Блейк вряд ли могли подписать открытку, так как живут в Лондоне, верно? Ведь все случилось только вчера…
  
  — Да-да, логично.
  
  — Так кто же?..
  
  — Кэти. Она когда-то мастерски подделывала подписи, хотя по ней этого не скажешь. За любого из нас могла расписаться по памяти, не глядя на оригинал.
  
  — Но мистер Понд живет в Эдинбурге… он разве не мог подписать?
  
  — Он сейчас, кажется, по делам в Штатах.
  
  — А мистер Стил?.. — Ребус ткнул пальцем в подпись «Сьюи».
  
  — Сьюи вечно в разъездах, его трудно поймать, инспектор.
  
  — Неужели? — задумчиво сказал Ребус. — Неужели?
  
  В дверь постучали.
  
  — Входите, Хелен.
  
  Хелен Грейг приоткрыла дверь и заглянула в комнату. На ней был дождевик, и она затягивала пояс.
  
  — Я ухожу, Грегор. Иэн еще не вернулся?
  
  — Нет еще. Видимо, отсыпается.
  
  Ребус поставил открытку на каминную полку. Он спрашивал себя, друзья ли окружают Грегора Джека — или кто угодно, только не друзья. Тоже вопрос…
  
  — Да, кстати, — сказала Хелен Грейг, — тут у нас еще один полицейский. Я видела его у задней двери…
  
  Дверь в кабинет открылась полностью, и в комнату вошел Брайан Холмс. Ребусу показалось, что он страшно смущен. Что это с ним? Оробел в присутствии парламентария Грегора Джека?
  
  — Спасибо, Хелен. До завтра.
  
  — Завтра вы будете в Вестминстере, Грегор.
  
  — Господи, совсем забыл. В таком случае до послезавтра.
  
  Хелен Грейг вышла, и Ребус представил Джеку Брайана Холмса. Холмс как-то уж чересчур стушевался. Что с ним такое, черт побери? Загадка. Тут Холмс откашлялся. Он смотрел только на своего начальника, избегая встречаться взглядом с хозяином дома.
  
  — Сэр, э-э… Вам, вероятно, следует кое-что увидеть. За домом. В мусорном баке. Я просто хотел выбросить мусор из карманов, поднял крышку…
  
  Грегор Джек побелел как смерть.
  
  — Хорошо, — быстро сказал Ребус. — Веди, Брайан.
  
  Он сделал рукой приглашающий жест:
  
  — После вас, мистер Джек.
  * * *
  
  Сзади дом был хорошо освещен. Под большим рододендроном стояли два черных квадратных пластиковых контейнера. Холмс поднял крышку на левом баке, приглашая Ребуса заглянуть внутрь. Ребус увидел смятый пакет из-под кукурузных хлопьев, обертки от печенья.
  
  — Ниже, — только и сказал Холмс.
  
  Ребус поднял пакет. Под ним обнаружился небольшой клад. Две видеокассеты с разломанным корпусом и торчащей пленкой… пачка фотографий… два небольших золотистых вибратора… две пары каких-то хлипких наручников… одежда — сексуальное женское нижнее белье, трусики на молнии. Ребус невольно спрашивал себя, что бы написали вчерашние журналюги, если бы увидели все это…
  
  — Я могу объяснить, — надломленным голосом сказал Джек.
  
  — Не надо, сэр, это не наше дело, — сказал Ребус тоном, не оставляющим сомнений: может, это и не наше дело, но лучше вам все же рассказать.
  
  — Я… я запаниковал. Нет, не то чтобы запаниковал. Просто так все сложилось: сначала эта история с борделем, потом Лиз куда-то пропала… А я знал, что вы вот-вот сюда приедете… вот и подумал, что лучше избавиться. — Он взмок. — Понимаю, это может показаться странным, потому-то я и решил избавиться от всего. Видите ли, это не мое, всё это принадлежит Лиз. Ее друзья, ее вечеринки… они там… Я не хотел, чтобы у вас сложилось неправильное впечатление.
  
  Или правильное, подумал Ребус. Он взял лопнувший пакет с фотографиями.
  
  — Прошу прощения, — сказал он, делая вид, что собирает их. Это были фотографии, сделанные поляроидом, снятые, как и говорил Джек, на вечеринке. Та еще вечеринка! Так, а тут у нас кто?
  
  Ребус повернул фотографию так, чтобы было видно Джеку. Две женщины снимали с Грегора Джека рубашку. Глаза у всех были красные.
  
  — Первая и последняя вечеринка, в которой я участвовал, — заявил Джек.
  
  — Да, сэр, — проговорил Ребус.
  
  — Послушайте, инспектор, моя жена живет собственной жизнью. Она делает что захочет, и я на это не могу повлиять. — Теперь он явно злился. — Мне это все может не нравиться, как и ее друзья, но это ее выбор.
  
  — Понятно, сэр. — Ребус бросил фотографии назад в бачок. — В таком случае, может быть, друзья вашей жены знают, где она? На вашем месте я не оставлял бы это здесь, в мусорном баке, потому что именно в баки журналисты и заглядывают в первую очередь. «Найти что погрязнее» — это ведь не случайно говорится. А нас, как я уже сказал, мистер Джек, это не касается… Пока не касается.
  
  Но скоро коснется. Ребус чувствовал это всем нутром, и при этой мысли оно переворачивалось.
  
  Скоро.
  * * *
  
  Вернувшись в дом, Ребус попытался сосредоточиться: нельзя хвататься за все сразу. Это оказалось непросто. Совсем непросто. Джек записал ему на листке адреса и имена нескольких друзей своей жены. Если не высшее общество, то уж и не завсегдатаи «Конского волоса». Потом Ребус спросил, какая у Лиз машина.
  
  — Черный «БМВ-3», — сказал Джек. — Мой подарок на последний день рождения.
  
  Ребус вспомнил о своей машине.
  
  — Отлично, сэр. А номер? — Джек, ни на секунду не задумавшись, написал номер. Ребус удивленно посмотрел на него, но тот ответил:
  
  — У меня диплом бухгалтера. Я цифры не забываю.
  
  — Да, сэр, разумеется. Что ж, мы, пожалуй…
  
  Тут раздался какой-то звук — открылась и снова закрылась входная дверь. Голоса в холле. Неужели возвращение блудной жены? Все трое повернулись к дверям гостиной, и те распахнулись.
  
  — Грегор, посмотрите, кто к нам пожаловал…
  
  Тут Иэн Эркарт увидел, что у Грегора Джека посетители. От неожиданности вздрогнув, он замолчал. За ним в комнату шаркающей походкой вошел усталого вида человек. Он был высок и худ, с прямыми черными волосами и в старомодных круглых очках.
  
  — Грегор, — сказал человек, приближаясь к Грегору Джеку, и они обменялись рукопожатием. Джек положил руку ему на плечо.
  
  — Собирался заглянуть пораньше, — сказал человек, — но ты же знаешь, как все нелегко. — Вид у него и в самом деле был изможденный, вокруг глаз темные круги, сутулые плечи. Говорил он и двигался замедленно. — Я вроде бы договорился наконец о покупке очень неплохой коллекции итальянских книг по искусству…
  
  Кажется, только теперь он обратил внимание на присутствие посторонних. Эркарт обменялся рукопожатием с Ребусом. Человек кивнул на правую руку полицейского.
  
  — А вы, вероятно, инспектор Ребус, — сказал он.
  
  — Точно.
  
  — Как ты догадался? — с удивлением спросил Грегор Джек.
  
  — По царапинам на запястье, — ответил посетитель. — Ванесса сказала мне, что к нам приходил инспектор Ребус и Распутин оставил ему метку на память… судя по всему, надолго.
  
  — А вы, вероятно, мистер Стил, — сказал Ребус, пожимая ему руку.
  
  — Он самый, — ответил Стил. — Жаль, меня не было, когда вы заходили. Вот Грегор вам скажет, что меня трудно…
  
  — Застать на месте, — подхватил Джек. — Да, Ронни, я уже рассказал о тебе инспектору.
  
  — Ничего не слыхали о пропавших книгах, сэр? — спросил Ребус у Стила.
  
  Тот пожал плечами:
  
  — Дураков нет, инспектор. Вы представляете себе, сколько могут стоить эти книги? Рискну предположить, что тут замешан какой-нибудь частный коллекционер.
  
  — Кража по заказу?
  
  — Возможно. Но список потенциальных заказчиков слишком широк…
  
  Стил, по-видимому, уже потерял интерес к этой теме. Он снова повернулся к Грегору Джеку, широко раскинул руки в жесте, выражающем изумление:
  
  — Грегор, чего эти сукины дети добиваются?
  
  — Очевидно, — сказал Эркарт, который без спроса налил себе виски, — кто-то хочет добиться его отставки.
  
  — Но как ты там оказался?
  
  Стил задал самый главный вопрос. В комнате воцарилось молчание, неловкая пауза затянулась. Эркарт налил Стилу виски, протянул ему стакан, а Грегор все разглядывал четверых собравшихся в комнате человек, словно силясь понять, кто из них знает ответ. Ребус взглянул на Брайана Холмса — тот рассматривал картину на стене с таким видом, будто ничего не слышит. Наконец Джек раздраженно что-то буркнул и замотал головой.
  
  — Мы, пожалуй, пойдем, — нарушил Ребус всеобщее молчание. — Не забудьте очистить мусорный бак, сэр, — сказал он на прощание Джеку, и они с Холмсом пошли к машине. Холмс согласился подвезти его до Бонниригга, откуда Ребус мог уже сам добраться до города, но больше не проронил ни звука. Так, молча, они сели в машину и тронулись в путь. И только включив вторую передачу, Холмс наконец сказал:
  
  — Славный парень. Может, он и нас пригласит к себе на вечеринку?
  
  — Брайан, — предостерегающе сказал Ребус. — Это не его вечеринки. Это сборища с участием его жены. И дом на фотографиях вроде как не их.
  
  — Неужели? Я не вглядывался. Увидел только, что депутата парламента от моего округа раздевают две страстные дамочки. — И Холмс неожиданно хохотнул.
  
  — Что такое?
  
  — «Раздеть Джека»!
  
  — Не понял?
  
  — Есть такая карточная игра, — объяснил Холмс. — Называется «Раздеть Джека». Да вы наверняка знаете, может быть, под другим названием: «Разори соседа».
  
  — Правда? — пробормотал Ребус, стараясь скрыть свою заинтересованность. Не этого ли и в самом деле кто-то добивался: раздеть Джека догола, лишить его избирательных голосов, развенчать образ безупречного парламентария и, возможно, даже лишить жены. Неужели кто-то собирается пустить по миру человека, за которым и так уже закрепилось прозвище Разорёха?
  
  А вдруг Джек далеко не так невинен, как кажется? Да нет же, черт возьми, пора посмотреть правде в глаза: Джек в любом случае не кажется невинной овечкой. Факт, что его застукали в борделе. Факт, что он хотел избавиться от улик, изобличающих его участие по меньшей мере в одной развеселой вечеринке. Факт, что после всего происшедшего жена не выходит с ним на связь. Ну и что с того! Ребус все равно в него верил. Ребус был скорее пессимстерианец, чем пресвитерианец, но иногда он упорно держался за веру.
  
  Веру и надежду. Чего ему не хватало, так это милосердия.
  4
  Намеки
  
  — Нельзя допустить, чтобы это попало в газеты, — сказал старший суперинтендант Уотсон. — Пока у нас есть такая возможность.
  
  — Вы правы, сэр, — сказал Лодердейл.
  
  Ребус молчал. Разговор шел не о Грегоре Джеке — они обсуждали подозреваемого по делу об утопленнице, найденной на берегу Уотер-оф-Лита. Тот сейчас находился в комнате для допросов, где с ним под магнитофонную запись разговаривали двое полицейских. Он сотрудничал со следствием. То есть ничего толком не говорил.
  
  — В конечном счете может оказаться, что он ни при чем.
  
  — Да, сэр.
  
  В комнате стоял сильный утренний запах мяты, и, может быть, именно потому старший инспектор Лодердейл выглядел еще более воинственно, чем обычно. Стоило Уотсону отвернуться, как Лодердейл брезгливо морщил нос. Ребус вдруг даже проникся сочувствием к старшему суперинтенданту — сочувствием того рода, какое он испытывал к национальной сборной Шотландии, когда та терпела поражение от никому не неизвестной команды третьего мира.
  
  — Возможно, просто расхвастался в пабе. Он был пьян. Знаете, как это бывает.
  
  — Именно, сэр.
  
  — И все равно…
  
  И все равно они допрашивали этого человека, который в литском баре всем встречным и поперечным рассказывал, что это он сбросил в воду тело, которое нашли под Дин-Бриджем.
  
  «Да это я ее того! Понял? Не веришь, что ли? Я! Я! Я ее того. И мало ей — она еще не то заслужила. Всех бы их!..»
  
  Но о его болтовне сообщила в полицию благочестивая барменша, которой в следующем месяце должно было исполниться девятнадцать, и в баре она никогда раньше не работала.
  
  Мало ей, она еще не то заслужила… всех бы их… Когда приехала полиция, он угомонился, сник и стоял в углу у стены с опущенной головой, словно ее тянула вниз тяжесть сигареты. Пинта пива тоже казалась тяжелой, отчего его запястье согнулось под непосильным грузом, и пиво капало на его ботинки и доски пола.
  
  — Так как там, сэр, насчет того, чтобы повторить историю, которую вы всем здесь рассказывали? Может, расскажете и нам? В полицейском участке? У нас там и места свободные есть. Сидите да рассказывайте…
  
  Сидеть-то он сидел, только ничего не рассказывал. Ни имени, ни адреса, и в пабе о нем никто ничего не знал. Ребус взглянул на него — как и все прочие сотрудники в участке, но его лицо никому ничего не говорило. Серое, безликое существо рода человеческого. Ему было под сорок. Волосы у него поседели и поредели, на небритом лице морщины, на костяшках пальцев ссадины.
  
  — Откуда они у тебя? Дрался? Ударил несколько раз, прежде чем утопить?
  
  Молчание. Вид у него был испуганный, но рта он не открывал. Вероятность того, что суд позволит им задержать его, мягко говоря, была невысока. Адвокат ему не требовался. Он знал одно: сиди себе и молчи.
  
  — Уже попадал в переделки? Знаешь, что почем? Потому помалкиваешь. Смотри, парень, тебе же хуже будет. Тебе же хуже.
  
  И в самом деле. Патологоанатома доктора Курта начали торопить. Им нужно было знать, что это: несчастный случай, самоубийство или убийство? Им это отчаянно нужно было знать. Но прежде чем пришли какие-то известия от доктора Курта, парень заговорил.
  
  — Я был пьян, — сказал он. — Не соображал, что говорю. Сам не понимаю, что на меня нашло.
  
  И он держался за эту версию, повторял ее и совершенствовал. Они требовали, чтобы он назвал свое имя и адрес.
  
  — Я был пьян, — отвечал он. — Пьян — всё тут. Теперь я протрезвел и хочу уйти. Сожалею, что наговорил глупостей. Могу я идти?
  
  Когда буяна увозили в участок, ни у кого в пабе не возникло охоты выдвинуть против него обвинения. Чего не скажешь ради красного словца, подумал Ребус, мы все этим грешим. Так что же, ему просто дадут уйти? Отпустят, и все тут? Может быть; но сначала все же поборются.
  
  — Прежде чем вас отпустить, мы должны узнать ваше имя и адрес.
  
  — Я был пьян. Пожалуйста, отпустите меня.
  
  — Имя!
  
  — Пожалуйста, отпустите.
  
  Курт пока еще не мог выдать заключения. Ему требовался час или два. Ждал каких-то анализов…
  
  — Назовите свое имя и прекратите валять дурака.
  
  — Меня зовут Уильям Гласс. Я живу в Грантоне, на Семпл-стрит, сорок восемь.
  
  Наступило молчание, потом послышался вздох.
  
  — Проверишь, ладно? — сказал один полицейский другому. А потом: — Ну, видите, мистер Гласс, это было совсем не больно.
  
  Второй полицейский ухмыльнулся:
  
  — И правда, Гласс, никто не дал вам в глаз.
  
  — Давай-ка иди проверяй, — сказал его коллега, потирая лоб, раскалывавшийся от головной боли, которая в последнее время донимала его.
  * * *
  
  — Его отпустили, — сообщил Холмс Ребусу.
  
  — И правильно. Пустое это дело.
  
  В кабинет вошел Холмс и устроился на свободном стуле.
  
  — Оставьте церемонии, сержант, — сказал Ребус со своего места. — Пусть вас не смущает, что вы в кабинете старшего по званию. Садитесь, сделайте одолжение.
  
  — Спасибо, сэр, — ответил Холмс со своего стула. — С удовольствием.
  
  Он назвал адрес на Семпл-стрит в Грантоне.
  
  — Это рядом с Грантон-роуд?
  
  — Да. — Холмс огляделся. — У вас тут настоящая парилка. Вы что, окно не можете открыть?
  
  — Заколочено, а радиаторы…
  
  — Да, я знаю: либо на полную, либо вообще никак. Условия тут… — Холмс покачал головой.
  
  — Да ничего такого страшного — нужно только руки приложить.
  
  — Забавно, — сказал Холмс. — Вы никогда не казались мне сентиментальным.
  
  — Сентиментальным?
  
  — По отношению к этому месту. Я хоть сейчас готов переехать на Сент-Леонардс или Феттс.
  
  Ребус сморщил нос.
  
  — Беспринципный какой, — сказал он.
  
  — Кстати, есть какие-нибудь новости о нашем члене?
  
  — Эта шутка уже с бородой, Брайан. Придумай что-нибудь поновее. — Ребус шумно выдохнул через нос и бросил авторучку, которую вертел в пальцах. — На самом деле ты спрашиваешь, — сказал он, — есть ли новости о миссис Джек. Ответ на это — нет, пусто, зеро. Я разослал описание ее и машины, проверяются все шикарные отели. Пока — ничего.
  
  — Из этого мы делаем вывод, что…
  
  — Ответ тот же: нет никаких выводов. Она могла отправиться на какой-нибудь остров Иону, в христианский центр духовного совершенствования. Или же ее приютил какой-нибудь гэльский фермер. Она могла разозлиться на своего муженька, а могла слыхом не слыхивать о случившемся.
  
  — А как быть с тем, что я нашел, со всеми этими штучками из секс-шопа?
  
  — И что такое с этими штучками?
  
  — Ну… — Холмс, казалось, не нашел ответа. — Вообще-то, ничего.
  
  — Вот теперь ты сказал что-то дельное, сержант. Вообще-то, ничего. Извини, мне нужно работать. — Ребус торжественно положил руку на кипу протоколов и папок на своем столе. — А тебе?
  
  Холмс встал:
  
  — Да, у меня масса дел, сэр, за меня не беспокойтесь.
  
  — Беспокойство у меня естественное, Брайан. Ты же мне как сын.
  
  — А вы для меня как папаша, — ответил Холмс, направляясь к двери. — Чем дальше от вас, тем меньше пашешь.
  
  Ребус смял в шарик лист бумаги, но дверь закрылась раньше, чем он успел прицелиться. Да, бывают дни, когда за работой можно посмеяться. Или хотя бы улыбнуться. Если бы можно было забыть про Грегора Джека, у него гора бы свалилась с плеч. Где сейчас Джек? В палате общин? Заседает в каком-нибудь комитете? Угощается за счет бизнесменов и лоббистов? Все это казалось таким далеким от этого кабинета и жизни Ребуса.
  
  Уильям Гласс… Нет, имя ничего ему не говорило. Билл Гласс, Билли Гласс, Уилли Гласс, Уилл Гласс… нет, ничего. Живет на Семпл-стрит, 48. Погодите, погодите… Семпл-стрит в Грантоне. Ребус подошел к шкафу и вынул папку. Точно, в прошлом месяце. Поножовщина в Грантоне. Серьезное ранение, но не смертельное. Жертва проживала на Семпл-стрит, 48. Теперь Ребус вспомнил. Дом, разделенный на комнаты. Все сдаются внаем. Если Уильям Гласс живет на Семпл-стрит, 48, значит он снимает там такую комнату. Ребус потянулся к телефону и набрал номер Лодердейла, которому и рассказал эту историю.
  
  — Когда его привез туда патрульный автомобиль, кто-то за него поручился. Полицейским сказали, что он точно там живет. И, судя по всему, так оно и есть. Зовут его Уильям Гласс, как он и говорил.
  
  — Да, но эти комнаты не сдаются надолго. Арендаторы получают социальную компенсацию и половину денег отдают домохозяину. А может, и больше половины, кто их знает. Короче, я хочу сказать, что это никакой не адрес. Он может в любую минуту исчезнуть оттуда.
  
  — С чего вдруг такая подозрительность, Джон? Мне казалось, ты с самого начала считал, что мы с ним только попусту тратим время, разве нет?
  
  Да, Лодердейл всегда знал, какой вопрос нужно задать — вопрос, на который у Ребуса не было ответа.
  
  — Так оно и есть, сэр, — ответил он. — Просто решил поделиться с вами информацией.
  
  — Спасибо, Джон. Приятно быть в курсе. — Последовало короткое молчание: приглашение Ребусу присоединиться к «лагерю» Лодердейла. Наконец, после паузы: — Есть какое-нибудь движение по делу профессора Костелло?
  
  Ребус вздохнул:
  
  — Нет, сэр.
  
  — Ладно, не буду тебя задерживать, работай. До встречи, Джон.
  
  — До встречи, сэр. — Ребус протер ладонью лоб. В кабинете и в самом деле было жарко, словно им тут устроили генеральную репетицию перед кальвинистским адом.
  * * *
  
  Он достал и включил вентилятор, а примерно еще через час пришел доктор Курт и принес свою бумажонку: нате, разгребайте дерьмо.
  
  — Да, это убийство, — сказал он. — Почти наверняка убийство. Я консультировался с коллегами, и мы все пришли к единому мнению. — Он принялся объяснять про пену, про несжатые руки, про диатомеи — водные микроорганизмы. Остановился на проблеме разграничения признаков утопления трупа и утопления живого человека. Утопленница, женщина около тридцати лет, перед смертью выпила немалое количество спиртного. Но она умерла до того, как попала в воду, и причиной смерти был, видимо, удар по затылку, нанесенный праворуким убийцей (удар нанесен с правой стороны головы).
  
  Но кто она? Они сделали фотографию лица мертвой женщины — зрелище отнюдь не способствовало аппетиту. Разослали описание женщины и ее одежды, но никто ее так пока и не опознал. Ни особых примет на теле, ни бумажника, ни сумочки, карманы пусты…
  
  — Нужно снова обыскать окрестности. Может, найдется сумочка. Или бумажник. Ведь что-то при ней должно было быть.
  
  — И реку тоже обыскать, сэр?
  
  — Для этого уже, пожалуй, поздновато, но попытаться стоит.
  
  — Алкоголь в желудке, — сообщил между тем доктор Курт всем желающим оценить его остроумие, — замутил воду, а в мутной воде, как известно… — Он улыбался своей задумчивой улыбкой. — И рыбки поработали на славу: пальцы объедены, ноги, живот…
  
  — Да, сэр, понимаю, сэр.
  
  Ребус, слава богу, сумел от него увернуться. Как-то раз он сдуру пошутил еще гаже, чем Курт, и в результате заслужил его благосклонность. Но Холмс когда-нибудь придумает каламбур похлеще, и вот тут Курт обретет нового ученика и единомышленника… Ребус проскользнул мимо доктора в кабинет Лодердейла. В этот момент Лодердейл как раз закончил говорить по телефону. При виде Ребуса его лицо окаменело. И Ребус сразу же понял почему.
  
  — Я только что послал человека проверить, на месте ли Гласс.
  
  — А его и след простыл, — добавил Ребус.
  
  — Да, — сказал Лодердейл, все еще держа руку на трубке. — И он ничего или почти ничего после себя не оставил.
  
  — Ну, найти его будет довольно просто, сэр.
  
  — Займись этим, ладно, Джон? Он, вероятно, еще в городе. Сколько там… Часа не прошло. Возможно, прячется где-нибудь в Грантоне.
  
  — Мы немедленно туда отправимся, сэр, — сказал Ребус, радуясь тому, что можно заняться хоть какой-то живой работой.
  
  — Между прочим, Джон…
  
  — Сэр?
  
  — Нечего так самодовольно ухмыляться.
  * * *
  
  День шел к концу, вечер надвигался с поразительной скоростью. Но Уильяма Гласса пока так и не нашли. Ни в Грантоне, ни в Пилмьюире, ни в Ньюхейвене, ни в Инверлите, ни в Каннонмилсе, ни в Лите, ни в Дэвидсонс-Мейнсе… Ни в автобусах, ни в пабах, ни на берегу, ни в Ботаническом саду, ни в столовках, ни на стадионах. У него не было ни друзей, ни семьи, был только номер страховки, выданный министерством здравоохранения и социального обеспечения. Вполне возможно, думал Ребус, что этот тип ни при чем. Но пока только за эту соломинку и можно было ухватиться. Не лучшая метафора, если помнить об обстоятельствах убийства, но, с другой стороны, как сказал бы доктор Курт, жертва канула в Лету.
  
  — Ничего, сэр, — сообщил Ребус Лодердейлу, когда игра закончилась.
  
  День выдался хуже некуда. Все усилия Ребуса пошли насмарку, и при этом он смертельно устал — устал душой и телом. Устал до того, что отверг приятельское предложение Холмса пойти куда-нибудь выпить и не стал терзаться сомнениями, куда отвезти свои усталые кости: он прямиком направился на Оксфорд-террас в объятия доктора Пейшенс Эйткен, хотя прекрасно помнил о том, что там его ждет компания кота Душки, залихватски свистящих попугаев, тропических рыбок и ручного ежа, которого он пока так и не видел.
  * * *
  
  Утром во вторник Ребус первым делом позвонил Грегору Джеку. Голос Джека звучал устало, потому что он накануне весь день провел в парламенте, а весь вечер проторчал на каком-то «нелепейшем совещании, и можете меня цитировать». В его интонации чувствовалась какая-то новая и откровенно фальшивая задушевность, и Ребус не сомневался, что причиной тому было их общее знание о содержимом мусорного бака.
  
  Что ж, Ребус тоже устал. Разница между ними заключалась в размере жалованья.
  
  — Есть какие-нибудь новости о вашей жене, мистер Джек?
  
  — Ничего.
  
  Опять это заколдованное слово. Ничего.
  
  — А у вас, инспектор? Есть какие-нибудь новости?
  
  — Нет, сэр.
  
  — Что ж, как говорят, лучше отсутствие новостей, чем плохие новости. Между прочим, я сегодня прочел, что та несчастная, которую нашли у Дин-Бриджа, была убита.
  
  — К сожалению, да.
  
  — Рядом с этим мои собственные неприятности кажутся мелочью, верно? Впрочем, сегодня утром будет встреча с избирателями, так что мои неприятности, возможно, только начинаются. Вы мне дадите знать, да? Я имею в виду, если появится что-нибудь новое.
  
  — Непременно, мистер Джек.
  
  — Спасибо, инспектор. До свидания.
  
  — До свидания, сэр.
  
  Очень официально и корректно, как и должно быть. При таких отношениях неуместно даже пожелать удачи на предстоящей встрече с избирателями. Он знал, чему будет посвящено это собрание. Люди не любят, когда их избранники становятся участниками скандалов. Будут неудобные вопросы. На них придется отвечать…
  
  Ребус выдвинул ящик стола и вытащил оттуда список друзей Элизабет Джек. Джейми Килпатрик, торговец антиквариатом (наверняка белая ворона в своей титулованной семье); леди Матильда Мерриман, широко известная тем, что якобы провела бурную ночь с одним бывшим министром; Джулиан Каймер — художник, как говорят; Мартин Инман, землевладелец; Луиза Паттерсон-Скотт, бывшая жена миллионера-ретейлера, владельца сети магазинов… Целая страница «имен» тех, кого сам Джек назвал, составляя список, «распутниками и бездельниками со стажем». В основном это были, по выражению Криса Кемпа, «старые деньги», и никакого отношения к «стае» Грегора Джека они не имели. Одно имя оказалось любопытным исключением. Его узнал даже Ребус, когда Грегор Джек написал его на листке бумаги.
  
  — Что? Тот самый Барни Байерс? Который начинал дальнобойщиком?
  
  — Да, тот самый.
  
  — Как-то мало он вписывается в эту компанию. Разве нет?
  
  — Вообще-то, Барни мой школьный приятель. Но со временем подружился с Лиз. Такое случается.
  
  — И все же я никак не могу представить его в этой компании…
  
  — Вы удивитесь, инспектор Ребус. Поверьте мне, вы удивитесь. — Джек каждое слово произносил весомо, чтобы у Ребуса не оставалось сомнений в том, что он говорит. И все же…
  
  Байерс был еще одним парнем из Файфа, знаменитым парнем. Он еще в школьные годы сделал себе репутацию удачливого автостопщика и часто хвастался тем, что съездил на неделю в Лондон, не заплатив ни пенни. После школы он произвел новую сенсацию, проехав автостопом по Франции, Италии, Германии, Испании. Он влюбился в грузовики. Накопил денег, получил права на вождение тяжелых грузовиков, купил себе машину… и со временем превратился в крупнейшего независимого перевозчика. Ребус, во всяком случае, не знал, кто мог бы с ним сравниться. Да что далеко за примером ходить — в прошлом году во время командировки в Лондон Ребус прямо на Пикадилли-серкус увидел тягач с прицепом компании «Байерс».
  
  Что ж, в том и состояла работа Ребуса — опрашивать всех, кто помог бы найти следы Лиз Джек. Он с удовольствием уступит другим беседы с разными там Килпатриками или Каймерами; но Барни Байерса он оставит себе. Если так и дальше пойдет, через неделю-другую придется заводить альбом для автографов, подумал он.
  * * *
  
  Оказалось, что Байерс в Эдинбурге — «скликает клиентов», как сказала девушка в офисе. Ребус дал ей свой телефон, и час спустя ему перезвонил сам Байерс. Весь день он будет занят, а вечером отправится ужинать с «разными жирными ублюдками», но может встретиться с Ребусом пропустить стаканчик в шесть часов, если это удобно. Интересно, в какой роскошный отель он меня пригласит, подумал Ребус, и был ошарашен и, возможно, даже разочарован, когда Байерс назвал бар «Сазерленд», в который нередко наведывался сам Ребус.
  
  — Договорились, — сказал он. — В шесть.
  
  Это означало, что день ему занять нечем. Впрочем, нет, конечно, не совсем так: на нем висело дело об украденных книгах. Но тут он не ждал, затаив дыхание, каких-то неожиданных результатов. Книги либо обнаружатся, либо нет. Ребус считал, что книги уже находятся по другую сторону Атлантики. Кроме книг, был Уильям Гласс, подозреваемый в убийстве; он сейчас прятался где-то в укромном закоулке. Ну, этот объявится, когда придет время получать пособие по безработице. Если так, то он еще глупее, чем кажется. Хотя, возможно, он умнее. И значит, не наведается ни в офис службы социального обеспечения, ни в свою прежнюю нору. В таком случае ему придется добывать деньги где-нибудь в другом месте.
  
  Ладно, значит, нужно отправляться к бродягам, к отверженным. Глассу придется начать воровать или попрошайничать. А если он станет попрошайничать, то делать это он будет там же, где и другие. Нужно будет дать его описание, пообещать десятку в качестве вознаграждения и немного выждать. Об этом, пожалуй, стоило сказать Лодердейлу. Но Ребусу не хотелось подавать старшему инспектору слишком много хороших идей, а то еще подумает, будто Ребус выслуживается.
  
  «Уж скорее я стал бы выслуживаться перед служебной овчаркой», — пробурчал он себе под нос.
  
  Брайан Холмс явился как нельзя более кстати — с белым бумажным пакетом и одноразовым стаканчиком в руках.
  
  — У тебя там что? — спросил Ребус, у которого вдруг от голода засосало под ложечкой.
  
  — Вы же полицейский, догадайтесь. — Холмс вытащил из пакета сэндвич и показал его Ребусу.
  
  — Солонинка?
  
  — Ошибочка. Бастурма с ржаным хлебом.
  
  — Что-что?
  
  — И декофенизированный заварной кофе. — Холмс снял крышечку со стакана и с довольной улыбкой понюхал содержимое. — Из новой кулинарии у перекрестка.
  
  — Разве Нелл не готовит тебе сэндвичи?
  
  — Теперь у женщин равные права с мужчинами.
  
  Ребус и сам это знал. Он подумал об инспекторе Джилл Темплер с ее феминизмом. О придирчивом докторе Пейшенс Эйткен. Он даже вспомнил о взбалмошной Элизабет Джек. Сильные женщины… Потом он вспомнил про Кэт Киннаул. Да, и в их рядах тоже есть слабые звенья.
  
  — Ну и как на вкус? — спросил он.
  
  Холмс вгрызся зубами в сэндвич и теперь разглядывал то, что осталось.
  
  — Нормально, — сказал он. — Интересно.
  
  Бастурма! В баре «Сазерленд» ему такого сэндвича не подадут, это факт.
  * * *
  
  Барни Байерса пришлось ждать. Ребус пришел без пяти шесть, а Байерс — в двадцать минут седьмого. Но он оправдал ожидания.
  
  — Извините, что опоздал, инспектор. Один сукин сын пытался выторговать у меня пятипроцентную скидку на контракт стоимостью в четыре тысячи, да еще просил отсрочку в шестьдесят дней. Знаете, что в таких случаях происходит с оборотом средств? Я ему сказал, что я грузоперевозчик, а не какой-нибудь долбаный рикша.
  
  Все это говорилось по-файфски невнятно, с громкостью, значительно превышающей фоновый шум раннего вечера — приглушенное бормотание телевизора и разговоры посетителей. Ребус, расположившийся за стойкой, встал и предложил сесть за столик. Но Байерс уже устроился на соседнем табурете, положил на стойку мускулистые руки и принялся рассматривать пивные краны. Потом показал на кружку Ребуса:
  
  — Ну и как? Ничего?
  
  — Неплохо.
  
  — Тогда мне пинту того же самого.
  
  То ли из уважения, то ли из страха, то ли просто демонстрируя хорошее обслуживание, бармен тут же подскочил и налил ему пива.
  
  — Вам повторить, инспектор?
  
  — Нет, мне хватит, спасибо.
  
  — И виски, — заказал Брайан. — Только двойную, а не как котенок поссал.
  
  Байерс протянул бармену пятидесятифунтовую банкноту.
  
  — Сдачу оставь себе, — сказал он и заржал. — Шучу, сынок, шучу.
  
  Бармен был новый и совсем молоденький. Он держал бумажку так, будто она могла загореться.
  
  — Э-э… а помельче у вас ничего нет? — проговорил он с жеманным акцентом жителя западного побережья. Интересно, сколько он продержится в «Сазерленде», подумал Ребус.
  
  Байерс, отвергнув помощь Ребуса, раздраженно полез в карман, нашел там две смятые однофунтовые банкноты и какую-то мелочь. Взял назад свои пятьдесят фунтов, подтолкнул монеты бармену, а потом подмигнул Ребусу.
  
  — Я вам открою секрет, инспектор. Если мне приходится выбирать из десяти пятерок или одного полтинника, я выбираю полтинник. Хотите знать почему? Если у вас в кармане десятки, люди не обращают на вас внимания. Но если даешь пятьдесят, они думают, что ты Крез. — Он повернулся к бармену, который пересчитывал монетки и складывал их в кассовый ящик. — Эй, сынок, а поесть что-нибудь найдется?
  
  Бармен подпрыгнул, словно в него попал бильярдный шар.
  
  — Мм… по-моему, с обеда осталась шотландская похлебка. — Из-за растянутых гласных «похлебка» превратилась в «поухулоука». «Шотландская по-уху-ловко», — подумал Ребус. Байерс отрицательно помотал головой.
  
  — Пирог или сэндвич, — сказал он.
  
  Бармен предложил последний оставшийся сэндвич. Начинка была удивительно похожа на бастурму, но оказалась, как сообщил Байерс, честным ростбифом.
  
  — Фунт и десять, — сказал бармен.
  
  Байерс снова вытащил пятидесятифунтовую банкноту, фыркнул, потом извлек из кармана пятерку. Повернулся к Ребусу и поднял стакан:
  
  — Ваше здоровье.
  
  Оба выпили.
  
  — Совсем неплохо, — сказал Байерс, имея в виду пиво.
  
  Ребус показал на сэндвич:
  
  — Мне показалось, вы после собираетесь на ужин.
  
  — Собираюсь. И что еще важнее: платить-то буду я. А так хоть на самом себе сэкономлю. — Он снова подмигнул. — Может, пора написать книгу, а? «Советы предпринимателям». Или что-то в этом роде. Да, кстати, я как-то спросил у официанта, зачем нужны чаевые. Знаете, что он мне ответил?
  
  Ребус наугад ответил:
  
  — Чтобы я обслужил вас по первому разряду?
  
  — Нет! Чтобы я не нассал вам в суп! — Голос Байерса вернулся на прежнюю оглушительную громкость.
  
  Он рассмеялся и вонзил зубы в сэндвич, продолжая смеяться с набитым ртом. Он был невысокий — приблизительно пять футов и семь дюймов. Коренастый. Одет в новые джинсы и черную кожаную куртку поверх белой тенниски. В таком баре его можно было принять за… да за кого угодно. Ребус представил себе, как Байерс качает права в роскошном отеле или бизнес-баре. «Имидж», — сказал он себе. Еще один имидж: жесткий человек, с которым шутки плохи, человек, который сам вкалывает и ждет того же от других, — такие люди всегда вызывали у него симпатию.
  
  Байерс доел сэндвич и теперь стряхивал крошки с колен.
  
  — Вы из Файфа, — сказал он невзначай, понюхав виски.
  
  — Да, — подтвердил Ребус.
  
  — Я так и понял. Грегор Джек тоже из Файфа, вы же знаете. Это как-то связано с бордельным скандалом? Мне было трудно это проглотить. В отличие от сэндвича. — Он кивнул на пустую тарелку перед собой.
  
  — Нет, это не имеет отношения к… тому, что мистер Джек… нет, это больше связано с миссис Джек.
  
  — С Лиззи? А что с ней такое?
  
  — Мы не знаем, где она. У вас есть какие-нибудь мысли на этот счет?
  
  Байерс, казалось, был озадачен.
  
  — Насколько я знаю Лиззи, то к этому делу лучше подключить Интерпол. Она с таким же успехом может оказаться в Стамбуле, как и в Инвернессе.
  
  — Почему вы упомянули Инвернесс?
  
  Байерс не сразу нашелся с ответом.
  
  — Первое, что пришло в голову. — Потом он кивнул. — Но я понимаю, что вы имеете в виду. Вы думаете, она может быть в «Гнезде глухаря» — оно в тех краях. Вы там проверяли?
  
  Ребус кивнул и спросил:
  
  — А вы когда в последний раз видели миссис Джек?
  
  — Недели две назад. Может быть, три. Это можно проверить. Как ни забавно, в том самом домике. Вечеринка на выходных. В основном все та же компания. — Он поднял глаза от стакана. — Пожалуй, нужно объяснить…
  
  — Нет-нет, я знаю про эту компанию. Так вы говорите, три недели назад?
  
  — Да, но я могу уточнить, если это важно.
  
  — Вечеринка на выходных… Хотите сказать, что она растянулась на два дня?
  
  — Э-э, просто несколько друзей… все очень цивилизованно. — В его глазах блеснул огонек. — Ага, я понимаю, на что вы намекаете. То есть вы уже знаете про вечеринки Лиз? Нет-нет, в тот раз все было очень скромно: обед, немного выпивки, воскресная прогулка на свежем воздухе. Не очень в моем вкусе, но Лиз меня пригласила, так что…
  
  — Вы предпочитаете вечеринки другого рода?
  
  Байерс рассмеялся:
  
  — Конечно! Молодым бываешь только раз в жизни, инспектор. Я хочу сказать, тут все по закону… или нет?
  
  Он, казалось, действительно хотел знать ответ, и немудрено, как полицейский пронюхал о «тех» вечеринках? Кто мог ему рассказать, если не Грегор, и что именно он рассказал?
  
  — Да, насколько мне известно, сэр. Значит, вы не знаете причин, почему миссис Джек пожелала бы скрыться?
  
  — Кое-что приходит в голову. — Байерс допил пиво и виски, но, судя по его виду, больше ничего заказывать не собирался. Он ерзал на табурете, словно никак не мог найти удобную позу. — Ну, во-первых, этот газетный скандал. Я наверняка хотел бы оказаться подальше от такого скандала, как по-вашему? То есть я понимаю, насколько это плохо для имиджа Грегора, что его жены нет рядом с ним, но в то же время…
  
  — Какая-нибудь еще причина?
  
  Байерс теперь полустоял.
  
  — Любовник, — предположил он. — Может, он умыкнул ее куда-нибудь на Тенерифе, чтобы предаться пагубной страсти под теплым солнышком. — Он снова подмигнул, но его лицо тут же посерьезнело, словно он только-только вспомнил что-то. — Да, еще были эти телефонные звонки, — сказал он.
  
  — Телефонные звонки?
  
  Байерс уже стоял.
  
  — Анонимные телефонные звонки. Лиззи мне о них говорила. Звонки не ей — Грегору. Подобные вещи неизбежны, политика — серьезная игра. Тот, кто звонил, представлялся сэром таким-то или лордом таким-то. Грегора звали к телефону, но стоило ему ответить, как звонивший бросал трубку. Так она мне рассказывала.
  
  — Эти звонки ее беспокоили?
  
  — Да, было видно, что ей не по себе. Она пыталась это скрыть, но все равно было заметно. Грегор на этот счет только посмеивался. Он не может себе позволить беспокоиться из-за таких мелочей. А еще она говорила про письма. Что, мол, Грегор их получал, рвал и никому не показывал. Но об этом лучше спросить у Лиззи. — Он помолчал. — Или у Грегора, само собой.
  
  — Само собой.
  
  — Ну, в общем… — Байерс протянул руку. — Мой телефон у вас есть, если что — звоните, инспектор.
  
  — Конечно. — Они обменялись рукопожатием. — Спасибо за помощь, мистер Байерс.
  
  — В любое время, инспектор. Да, и если вам когда-нибудь понадобится в Лондон, могу подбросить. Машины ходят четыре раза в неделю. Отвезем вас совершенно бесплатно, а вы востребуете проездные со своей конторы.
  
  Он опять подмигнул, одарил улыбкой всех сидевших за стойкой и вышел — так же шумно, как и вошел. Подошел бармен забрать тарелку и стаканы. Ребус обратил внимание, что галстук у него на застежке — стандартный в «Сазерленде». Если какой буйный клиент схватит за грудки, галстук расстегнется и останется у него в руке…
  
  — Он обо мне говорил?
  
  Ребус моргнул:
  
  — Что? С чего ты взял?
  
  — Мне показалось, он назвал мое имя.
  
  Ребус выплеснул остатки пива себе в рот, проглотил. Трудно поверить, что парнишку зовут Грегор… Скорее уж Лиззи…
  
  — Тебя как звать-то?
  
  — Лори.[23]
  * * *
  
  Ребус проехал уже полпути, когда понял, что направляется не в Стокбридж и в теплые объятия Пейшенс Эйткен, а в Марчмонт, в свою заброшенную квартиру. Значит, так тому и быть. Воздух в квартире был прохладный и застоявшийся. Кружка рядом с телефоном напоминала Глазго, поскольку и там и там, по странному совпадению, взросла зелено-белая культура.[24]
  
  Но уж если плесень пробралась в гостиную, то в кухне дела наверняка обстоят еще хуже. Ребус уселся в свое любимое кресло, нажал кнопку автоответчика, чтобы прослушать пропущенные вызовы. Их было немного. Джилл Темплер интересовалась, куда он пропал… Как будто не знала. Его дочь Саманта позвонила из своей новой квартиры в Лондоне, оставила адрес и номер телефона. Была еще пара вызовов, но звонивший ничего не сказал, просто вешал трубку.
  
  — Не хотите, как хотите.
  
  Ребус отключил автоответчик, вынул из кармана записную книжку, нашел номер и позвонил Грегору Джеку. Ему хотелось знать, почему Джек скрыл от него анонимные звонки. Раздеть Джека… Разори соседа… Что ж, если кто-то и собирался пустить по миру Грегора Джека, то Джека это, похоже, не очень трогало. Он не то чтобы смирился, просто ему вроде бы и дела не было. Если только он не притворялся перед Ребусом… А что же Рэб Киннаул, голливудский убийца? Чем он занимался, когда был вне дома? А Рональд Стил — человек, которого «трудно поймать». Не замышляли ли они чего-нибудь все вместе? Не то чтобы Ребус совсем не питал доверия к роду человеческому и не то чтобы он стал совсем уж пессимистерианцем. Просто он чувствовал: что-то тут происходит… Вот только что?
  
  У Джека никого не было дома. Или он не отвечал на звонки. Или отключил телефон. Или…
  
  — Алло?
  
  Ребус посмотрел на часы. Четверть восьмого.
  
  — Мисс Грейг? — сказал он. — Это инспектор Ребус. Он что — все вас эксплуатирует? Не отпускает домой?
  
  — Вы, похоже, и сами припозднились, инспектор. Который теперь час?
  
  В ее голосе слышалось нетерпение. Возможно, Эркарт предупредил ее: никаких дружеских бесед. Возможно, узнал, что это она дала Ребусу адрес «Гнезда глухаря»…
  
  — Мне нужно поговорить с мистером Джеком, если можно.
  
  — К сожалению, нельзя. — Испуга в ее голосе не слышалось. А если что и слышалось, то самодовольство. — Он сегодня выступает на собрании.
  
  — А-а. А как прошла утренняя встреча?
  
  — Встреча?
  
  — Мне казалось, у него встреча с избирателями?..
  
  — Ах, вот вы о чем. По-моему, все прошло прекрасно.
  
  — Значит, он сохранит свое место в палате?
  
  Она изобразила смешок.
  
  — В Северном и Южном Эске народ еще не сошел с ума — такими людьми не бросаются.
  
  — Тем не менее у него, вероятно, гора с плеч упала.
  
  — Не знаю. Во второй половине дня он играл в гольф.
  
  — Как мило.
  
  — По-моему, член парламента может себе позволить отдохнуть раз в неделю, вы так не считаете, инспектор?
  
  — О да, безусловно. Именно это я и имел в виду. — Ребус помолчал. Вообще-то, ему и сказать было нечего. Он просто надеялся, что если Хелен Грейг будет говорить и дальше, то скажет ему что-нибудь; что-нибудь такое, чего он не знает… — Да, — сказал он, — что касается этих телефонных звонков…
  
  — Каких звонков?
  
  — Звонков мистеру Джеку. Анонимных.
  
  — Я не знаю, о чем вы. Извините, мне пора. Мама ждет меня дома без четверти восемь.
  
  — Я вас ни в коем случае не задерживаю, мисс…
  
  Она уже повесила трубку.
  
  Гольф? Сегодня? Это нужно быть большим любителем, чтобы играть сегодня в гольф. Дождь не прекращался с полудня. Он посмотрел вниз через невымытое окно. Дождь прекратился, но улицы сверкали влагой. Квартира вдруг показалась ему какой-то особенно пустой и холодной. Ребус снял трубку и набрал еще один номер — Пейшенс Эйткен. Чтобы сказать, что едет. Она спросила, где он.
  
  — Дома.
  
  — Вот как? Хочешь забрать что-то из вещей?
  
  — Да.
  
  — Хорошо бы ты привез еще один костюм, если он у тебя есть.
  
  — Ладно.
  
  — И захвати что-нибудь из твоих драгоценных книг, потому что мой литературный вкус тебя, кажется, не устраивает.
  
  — Романтические истории — не мой конек, Пейшенс.
  
  Хоть в литературе, хоть в жизни. Его «драгоценные книги» были разбросаны по всему полу. Он поднял одну, попытался вспомнить, когда ее купил, но не смог.
  
  — Джон, вези что хочешь и сколько хочешь. Ты же знаешь, у нас тут места хватит.
  
  У нас. У нас места хватит.
  
  — Хорошо, Пейшенс. До скорого.
  
  Вздохнув, он положил трубку и оглянулся. Сколько лет прошло, а на полках до сих пор зияют дыры в тех местах, откуда его бывшая жена Рона сняла свои вещи. На кухне тоже пустоты — на месте сушильной машины, на месте посудомойки. На стенах, где раньше висели ее постеры и картинки, остались темные прямоугольники. Когда он в последний раз делал здесь ремонт? В 81-м или 82-м? Ну и ладно, квартира выглядит не так уж плохо… Кого он обманывает? Квартира у него выглядит, как приют бездомного бродяжки.
  
  «Чего ты добился в жизни, Джон Ребус?» И он ответил себе: немногого. Грегор Джек был моложе его и успешнее. Барни Байерс был моложе и успешнее. Знал ли он кого-нибудь, кто был бы старше и менее успешным? Ни единой души, если не считать нищих — тех самых, в обществе которых он провел сегодня несколько часов. Провел безрезультатно, однако ушел от них с беспокойным ощущением какого-то внутреннего сродства…
  
  О чем он тогда подумал? «Так вот незаметно и превращаешься в старого пердуна». Но жалость к себе — это не выход. Выход — это переезд к Пейшенс… Так отчего же он все тянет? Почему переезд представляется ему очередной западней?
  
  Он откинулся затылком на подголовник. Ну и что мне выбрать: и так хорошо, и эдак неплохо? Он долго сидел так, глядя в потолок. Стемнело, опустился туман, от Северного моря нанесло мглу, и в этой мгле Эдинбург словно переместился назад во времени. Ему уже представлялись шайки моряков-вербовщиков на улицах Лита, слышался цокот копыт по булыжным мостовым и крики «Берегись!»[25] на Хай-стрит.
  
  Если бы он продал квартиру, то купил бы новую машину и послал кое-какие деньги Саманте. Если бы продал… если бы переехал к Пейшенс…
  
  «Если бы бабушка была дедушкой…» — говаривал его отец, но не заканчивал фразы и многозначительно замолкал на полуслове, старый хрыч.
  
  Господи Иисусе, с чего он об этом вспомнил?
  
  Толку от этого никакого. Думать логически не получалось, по крайней мере здесь. Может быть, в этой квартире скопилось слишком много воспоминаний, хороших и плохих. Может быть, виноват был вечерний туман.
  
  Или, может быть, лицо Джилл Темплер, всегда непрошено (он убеждал себя, что непрошено) всплывавшее перед его мысленным взором в памяти…
  5
  Вверх по реке
  
  Кража со взломом и применением насилия — самое то для хмурого утра четверга. Жертва лежала теперь в больнице. Голова перевязана, лицо в синяках. Ребус ходил побеседовать с ней, побывал в доме на Джокс-Лодж, понаблюдал за снятием отпечатков пальцев и допросом свидетелей. И тут к нему пришло известие с Грейт-Лондон-роуд. Вызов от Брайана Холмса.
  
  — Да, Брайан?
  
  — Еще один утопленник.
  
  — Утопленник?
  
  — Еще одно тело в реке.
  
  — Черт побери. Где на этот раз?
  
  — За городом. Неподалеку от Куинсферри. Опять женщина. Ее нашли сегодня утром, случайно — кто-то прогуливался по бережку и наткнулся на труп. — Он помолчал, — вероятно, ему принесли что-то. Ребус услышал приглушенное «спасибо» и удаляющиеся шаги. — Может, это наш мистер Гласс, а? — сказал Холмс и снова прервался, чтобы отхлебнуть кофе. — Мы думали, он останется в городе, а он вполне мог податься на север. До Куинсферри легко добраться — и все по открытой местности, вдали от дорог, где его могли бы засечь. Если бы я пустился в бега, то выбрал бы именно такой маршрут…
  
  Да, Ребус знал эту местность. Он был там всего день назад. Тихие проселочные дороги, никакого движения, никто тебя не заметит… Погодите-ка, там был ручей… нет, скорее речка… недалеко от дома Киннаулов.
  
  — Брайан… — начал он.
  
  — Есть еще кое-что, — перебил его Холмс. — Женщина, которая нашла тело… Догадайтесь, кто бы это мог быть?
  
  — Кэти Гау, — наугад сказал Ребус.
  
  Его ответ, кажется, озадачил Холмса.
  
  — Кто? Впрочем, неважно. Это была жена Рэба Киннаула. Вы ведь знаете Рэба Киннаула… актера. А кто такая Кэти Гау?
  * * *
  
  Сначала нужно было идти вверх по склону от дома Киннаулов, потом в низину. Довольно близко, но чем дальше, тем тоскливей становилась местность. В пятидесяти ярдах от быстрой речушки проходила узкая дорога, которая вела к более широкой, а та, петляя, устремлялась к морю. Чтобы добраться сюда, нужно было либо пройти мимо дома Киннаула, либо спуститься от дороги.
  
  — И никаких следов машины? — спросил Ребус у Холмса. Они оба застегнули куртки, спасаясь от холодного ветра и от мороси.
  
  — Какой-то конкретной машины? — спросил Холмс. — Дорога гудроновая. Я сам смотрел — никаких следов покрышек.
  
  — И куда она ведет?
  
  — Она переходит в проселок, а проселок ведет к какой-то ферме и упирается… кто бы мог подумать… в эту ферму. — Холмс переминался с ноги на ногу, тщетно пытаясь согреться.
  
  — Нужно бы зайти на ферму проверить…
  
  — Уже пошли.
  
  Ребус кивнул. Холмс давно усвоил порядок: он что-то делает, а Ребус перепроверяет.
  
  — А миссис Киннаул?
  
  — Она дома с нашей сотрудницей, приходит в себя, пьет сладкий чай.
  
  — Главное, чтобы она не перебрала успокоительных. Нам нужно получить от нее заявление.
  
  Холмс недоуменно посмотрел на Ребуса, и тому пришлось рассказывать о своем недавнем визите сюда.
  
  — А что мистер Киннаул?
  
  — Уехал куда-то рано утром. Поэтому-то миссис Киннаул и пошла прогуляться. Она сказала, что всегда гуляет по утрам, если одна дома.
  
  — Мы знаем, куда он уехал?
  
  Холмс пожал плечами:
  
  — По каким-то делам. Больше она ничего не сказала. Не знает, ни куда, ни на сколько. Но вечером он должен вернуться. Так она говорит.
  
  Ребус опять кивнул. Они стояли над рекой близ дороги. Остальные спустились к самой реке, которая после дождя разлилась. Обрела ширину и глубину и с полным правом могла называться рекой, а не ручьем. «Остальные» — то есть полицейские, обутые в высокие сапоги. Они погружали руки в ледяную воду в поисках улик, которые давно унесло течением. К «остальным» относились и судмедэксперты, кружившие вокруг тела, и члены идентификационной группы,[26] тоже кружившие у тела, но с камерами и видеоаппаратурой, и доктор Курт в длиннополом распахивающемся дождевике с поднятым воротником. Он направился к Ребусу и Холмсу, что-то декламируя на ходу.
  
  — Когда при молниях, под гром мы в дождь сойдемся вновь втроем…[27] Доброе утро, инспектор.
  
  — Доброе утро, доктор Курт. Что у вас?
  
  Курт снял очки и отер с них морось.
  
  — Не удивлюсь, если двусторонняя пневмония, — ответил он, снова водружая очки на нос.
  
  — Несчастный случай, самоубийство, убийство? — спросил Ребус.
  
  — Не гоните лошадей, — ответил доктор, печально покачивая головой. — Вы же знаете, я не делаю скоропалительных заключений, инспектор. Пусть даже эта несчастная провела в воде меньше времени, чем предыдущая, тем не менее…
  
  — Как долго?
  
  — День — максимум. Но с учетом течения и всякого… мусора… ее сильно помяло. Просто повезло, что ее вообще нашли.
  
  — Что вы имеете в виду?
  
  — Разве сержант не сказал? Ее рука зацепилась за ветку. В противном случае ее унесло бы течением в море.
  
  Ребус прикинул, в каком направлении течет река в обход единственного поселения… Да, тело, попавшее здесь в эту реку, вполне могло бесследно исчезнуть в море…
  
  — Никаких предположений, кто она?
  
  — На теле никаких особых примет. На руках кольца, одета в хорошее платье. Хотите взглянуть?
  
  — Почему бы нет? Идем, Брайан.
  
  Но Холмс остался стоять на месте.
  
  — Я уже видел, сэр. Но вас я не хочу задерживать…
  
  Ребус последовал за патологоанатомом вниз по склону. Он подумал: нелегко притащить сюда тело… хотя его можно скатить сверху… да, скатить… услышать плеск — значит, тело упало в реку… В таком случае можно и не увидеть, что рука зацепилась за ветку. Но чтобы доставить сюда тело — живое или мертвое, — явно требовался автомобиль. Способен ли Уильям Гласс угнать машину? А почему нет? Нынче все, похоже, знают, как это делается? Первоклашки и те способны преподать вам урок…
  
  — Как я уже сказал, — продолжал Курт, — тело довольно сильно побито. Пока не знаю, прижизненные это повреждения или нет. Кстати, по поводу той, другой утопленницы у Дин-Бриджа…
  
  — Да?
  
  — Незадолго до смерти она вступала в половой контакт. В вагине обнаружены следы спермы. Возможно, удастся определить ДНК. Ага, ну вот…
  
  Тело вытащили из пластикового мешка. Да, на ней было дорогое платье, приметное, легкое, хотя теперь разодранное и заляпанное грязью. Лицо тоже в грязи… расцарапанное, опухшее… Волосы оттянуты назад, часть черепа обнажена. Ребус с трудом проглотил комок. Ожидал ли он этого? Он не мог бы сказать наверняка. Но в глубине души он был уверен — он ведь видел фотографии.
  
  — Я ее знаю, — сказал он.
  
  — Что?
  
  Даже судмедэксперты посмотрели на него с недоверием. Эта сцена, видимо, насторожила Брайана Холмса, потому что он вприпрыжку спускался по склону.
  
  — Я говорю, я ее знаю. По крайней мере так мне кажется. Нет, я уверен. Ее зовут Элизабет Джек. Друзья называют ее Лиз или Лиззи. Она жена… бывшая теперь… члена парламента Грегора Джека.
  
  — Бог ты мой, — выдохнул доктор Курт.
  
  Ребус смотрел на Холмса, Холмс — на Ребуса, и, похоже, ни тот ни другой не знал, что сказать.
  * * *
  
  Идентификация на этом, конечно, не закончилась. Отнюдь нет. Смерть была определенно подозрительной, но имеется ли тут состав преступления, предстояло решать прокурору, который сейчас, мрачно кивая, разговаривал с доктором Куртом; тот жестикулировал так, что издалека его можно было принять за экзальтированного итальянца. Доктор объяснял — объяснял без устали, в тысячный раз, — как движутся диатомеи внутри тела, и его слушатель все больше бледнел.
  
  Идентификационная группа продолжала видео— и фотосъемку, через каждые тридцать секунд протирая объективы. Дождь усилился, и небо нависло над землей сплошным черно-серым одеялом. Да, необходима аутопсия, согласился прокурор, тело отвезут в морг на Каугейт-стрит в Эдинбурге, и там уже будет проведено формальное опознание с участием двух свидетелей, которые знали покойную при жизни, а также двух полицейских, которые познакомились с ней после смерти. Если окажется, что это не Элизабет Джек, то Ребуса смешают с дерьмом. Глядя, как уносят тело, Ребус позволил себе тихо чихнуть. Возможно, доктор Курт, предположив пневмонию, был не так уж далек от истины. Ребус знал, куда ему теперь надо — в дом Киннаула. Если повезет, угостят горячим чаем. Мокрые судмедэксперты сели в свою машину и отправились назад, в районное полицейское отделение на Феттс-авеню.
  
  — Идем, Брайан, — сказал Ребус. — Посмотрим, как себя чувствует миссис Киннаул.
  * * *
  
  Кэт Киннаул, казалось, пребывала в состоянии шока. У нее уже побывал доктор, но он ушел задолго до того, как явились Ребус и Холмс. Они оставили свои мокрые куртки в холле, где Ребус тихонько перемолвился словцом с приставленной к миссис Киннаул сотрудницей:
  
  — Муж так и не объявлялся?
  
  — Нет, сэр.
  
  — Как она?
  
  — К счастью, в ступоре.
  
  Ребус попытался напустить на себя как можно более уставший и жалкий вид, что сделать было нетрудно. Женщина в полицейской униформе будто прочла его мысли и улыбнулась:
  
  — Приготовить чаю?
  
  — Да, только погорячее.
  
  Кэт Киннаул сидела в одном из громадных кресел в гостиной. Она буквально утонула в нем и казалась в два раза меньше и в четыре моложе, чем та женщина, которую видел Ребус прежде.
  
  — Здравствуйте еще раз, — сказал он с напускной легкостью.
  
  — Инспектор… Ребус?
  
  — Он самый. А это сержант Холмс. Только, пожалуйста, без шуток насчет его фамилии, он их все уже наизусть знает, верно, сержант?
  
  Холмс понял, что они на пару ломают комедию, чтобы вернуть миссис Киннаул к жизни. Он одобрительно кивнул, задумчиво оглядевшись, в надежде увидеть камин с горящим поленом или хотя бы тлеющими угольями. Но ничего подобного не увидел, даже газового огня. Вместо этого в гостиной был включен маломощный электрический обогреватель, но было еще два радиатора. Холмс встал прямо перед одним и отлепил от ног сырые брюки, делая вид, будто восхищается фотографиями на стене. Рэб Киннаул с телеактером… с комиком… с ведущим телевикторины…
  
  — Это мой муж, — пояснила миссис Киннаул. — Он работает на телевидении.
  
  — Не знаете случайно, где он сегодня, миссис Киннаул? — спросил Ребус.
  
  — Нет, — ответила она, — понятия не имею.
  
  Два свидетеля, которые знали покойную при жизни… Ладно, подумал Ребус, можно обойтись и без Кэт Киннаул. Она совсем потеряет голову, если узнает, что нашла Лиз Джек. А уж об опознании и говорить нечего. Полиция пыталась связаться с Грегором Джеком, и Джек, вероятно, прибудет в морг с Иэном Эркартом или с Хелен Грейг. Они оба годятся для опознания. Не имеет смысла беспокоить Кэт Киннаул.
  
  — Вы насквозь промокли, — сказала она. — Хотите выпить?
  
  — Наша коллега пошла заваривать чай… — Но, еще не успев закончить предложение, Ребус понял, что она имеет в виду другое. — Да, глоток виски не помешает, если это не составит труда.
  
  Она кивнула в сторону буфета.
  
  — Дверца справа, — сказала она. — Прошу — угощайтесь.
  
  Ребус подумал, не предложить ли ей присоединиться к ним, но потом решил, что доктор, вероятно, дал ей таблетки, а они вряд ли совместимы с алкоголем. А какие таблетки принимала она по собственному почину, один Бог знает. Он налил «Гленморанджи» в два высоких, узких стакана и протянул один Холмсу, который прочно занял местечко возле радиатора.
  
  — Смотри не задымись, — пробормотал Ребус. В этот момент появилась их сотрудница с подносом. Она увидела спиртное и чуть ли не нахмурилась.
  
  — За нас, — сказал Ребус, в один прием опустошая стакан.
  * * *
  
  Грегор Джек в морге скользнул по Ребусу взглядом, словно не узнав его. Он приехал прямо с еженедельного приема избирателей, заговорщицким шепотом объяснил Ребусу Иэн Эркарт. Обычно прием проводится в пятницу, но в эту пятницу в парламенте ожидались дебаты по какому-то законопроекту, и Грегор Джек хотел в них участвовать. А поскольку в среду Грегор все равно был в своем округе, решили провести прием избирателей в четверг и оставить пятницу свободной.
  
  Молча выслушав все это, Ребус подумал: «Ты мне это для чего рассказываешь?» Эркарт явно нервничал, оттого и разговорился. Да, в морге многие нервничают. Не добавляет спокойствия и тот факт, что у твоего нанимателя скандал за скандалом, не говоря о том, как все это осложняет твою работу.
  
  — Как прошла игра в гольф? — спросил Ребус.
  
  — Какой гольф?
  
  — Вчерашний.
  
  — А-а. — Эркарт кивнул. — Вы имеете в виду Грегора. Не знаю. Еще не спрашивал.
  
  Значит, Эркарта вчера с Грегором не было. Он замолчал так надолго, что Ребус уже было решил: всё, выболтался, но потребность говорить пересилила.
  
  — У них традиция, — продолжал Эркарт. — Грегор играет с Ронни Стилом. Почти каждую среду.
  
  Ну да, Сьюи, несостоявшийся пубертатный суицид…
  
  Следующий вопрос Ребус попытался задать шутливым тоном:
  
  — А работает-то ваш Грегор когда?
  
  Эркарт посмотрел на него с ошарашенным видом:
  
  — Он только и делает, что работает. Этот гольф — практически единственное его отвлечение. Другого я не знаю.
  
  — Но он, похоже, не часто бывает в Лондоне.
  
  — Интересы округа на первом месте. Для Джека это закон.
  
  — Заботься о людях, которые за тебя голосуют, и они позаботятся о тебе?
  
  — Что-то вроде того, — кивнул Эркарт.
  
  Времени для разговоров больше не осталось. Вот-вот должно было начаться опознание. И если до того, как привезли тело, у Грегора Джека вид был неважный, то тут он стал похож на старую тряпичную куклу.
  
  — Господи, это платье…
  
  Казалось, он вот-вот рухнет на пол, но Иэн Эркарт крепко обхватил его.
  
  — Не могли бы вы взглянуть на лицо, — послышался чей-то голос. — Мы должны быть уверены…
  
  Они все посмотрели на лицо. Да, подумал Ребус, та самая, кого я видел у речки.
  
  — Да, — сказал Грегор Джек дрогнувшим голосом. — Это моя… это Лиз.
  
  Ребус вздохнул с облегчением.
  * * *
  
  Чего никто не ожидал, даже отдаленно не брал в расчет, так это вмешательства сэра Хью Ферри.
  
  — Скажем так, — проговорил старший суперинтендант Уотсон, — на нас оказывается… определенное давление.
  
  Ребус, как всегда, не мог держать язык за зубами.
  
  — Так давление-то и оказывать незачем! Что мы должны делать такого, чего уже не делаем?
  
  — Сэр Хью считает, что мы уже должны были поймать Уильяма Гласса.
  
  — Но мы даже не знаем…
  
  — Слушайте, мы знаем, что сэр Хью вспыхивает, как спичка. Впрочем, в его словах есть резон… — (Вернее, у него есть друзья в высоких сферах, подумал Ребус.) — Есть резон. И хорошо бы отделаться от любопытствующей прессы… а пресса начнет любопытствовать, в этом не сомневайтесь. Для нас это означает, что нужно вести расследование с удвоенной энергией. Нужно задержать Гласса, задействовать всех, кого только можно, нужно поскорее получить результаты вскрытия.
  
  — С утопленниками это не так-то просто.
  
  — Джон, ты ведь неплохо знаешь доктора Курта?
  
  — Мы с ним вовсе не в приятельских отношениях.
  
  — Что, если ты его немного подтолкнешь?
  
  — А что, если он в ответ подтолкнет меня, сэр?
  
  Уотсон смотрел на него с видом доброго дядюшки, который вдруг устал от молодого, да раннего племянника.
  
  — Тогда толкни его посильнее. Я знаю, что он занят. Я знаю, что он читает лекции в университете, все такое и еще бог знает что. Но чем больше нам придется ждать, тем больше пресса будет заполнять паузу своими домыслами. Иди, поговори с ним, Джон, а? Донеси до него эту мысль.
  * * *
  
  Мысль? Какую мысль? Доктор Курт сказал Ребусу то, что говорил всегда: «Не торопите меня, дело тонкое. Непросто отличить смерть в результате утопления от утопления мертвого тела… Профессиональная репутация… Не могу себе позволить ошибки… Терпение — высшая добродетель… Вода камень точит…»
  
  Все это говорилось между деловыми встречами, которые происходили у доктора в его кабинете на Тевиот-плейс. Отделение судебно-медицинской экспертизы, как ласковый теленок, сосало двух маток: медицинский факультет и юридический, но размещалось на медицинском факультете, на Тевиот-плейс. Ребусу это казалось вполне естественным. Одно дело штудировать коммерческое право и совсем другое — полосовать скальпелем трупы…
  
  — Диатомеи… — говорил между тем доктор Курт. — Симптом «руки прачки»… пена с примесью крови… вздутие легких…
  
  Все это превратилось в почти ритуальные заклинания, но ни на шаг не продвигало их в расследовании. Тканевые анализы… осмотры… диатомеи… токсикология… разрывы и переломы… снова диатомеи. Эти клеточные водоросли и в самом деле были пунктиком Курта.
  
  — Одноклеточные водоросли, — поправил он.
  
  Ребус склонил голову перед его ученостью.
  
  — Ну, — сказал он, поднимаясь со стула, — значит, договорились, как можно скорее, доктор, а? Если меня нет на месте, вы всегда можете связаться со мной по односотовому.
  
  — Спешу на всех парах, — заверил доктор Курт, язвительно хмыкнув. Он тоже поднялся на ноги. — Одно могу вам сказать уже сейчас. — Он открыл перед Ребусом дверь своего кабинета.
  
  — И что же?
  
  — Миссис Джек по всем признакам женщина. Так что получить признание, выкрутив ей яйца, будет затруднительно…
  * * *
  
  Поскольку Тевиот-плейс находится рядом с Баклю-стрит, Ребус решил, что можно зайти в «Книги Сьюи». Не то чтобы он надеялся застать там Рональда Стила, потому что Рональда Стила вообще «трудно поймать». Закулисная работа, которая позволяла ему оставаться не на виду. Магазин оказался открыт, допотопный велосипед по-прежнему стоял на цепи у входа. Ребус осторожно открыл дверь.
  
  — Входите, не бойтесь, — раздался голос откуда-то из глубины, — Распутин ушел гулять.
  
  Ребус закрыл дверь и подошел к столу. За столом сидела та же девушка, и в ее обязанности, видимо, по-прежнему входило проставлять цену на книгах. На полках уже не оставалось места для новых книг, и Ребус не понимал, куда они определят эти…
  
  — Откуда вы узнали, что это я? — спросил он.
  
  — Увидела вас в окно. — Она кивнула в сторону витрины. — Снаружи оно хоть и кажется грязным, но отсюда прекрасно видно, что за ним происходит. Как через зеркальное стекло.
  
  Ребус посмотрел в сторону окна. В самом деле: отсюда, из темного помещения, было отлично видно, что происходит на светлой улице.
  
  — Никаких следов ваших книг, если вы за этим.
  
  Ребус задумчиво кивнул. Он пришел не за этим…
  
  — И Рональда здесь нет. — Она посмотрела на крупный циферблат своих наручных часов. — Должен был прийти полчаса назад. Наверное, где-то задержался.
  
  Ребус продолжал кивать. Девушку зовут… Он забыл, как ее зовут.
  
  — А вчера он был?
  
  Она отрицательно покачала головой:
  
  — Мы были закрыты. Весь день. Я неважно себя чувствовала и не смогла прийти. Вообще-то, в начале учебного года в середине недели у нас торговля хорошо идет. По средам укороченный учебный день, но не в начале года.
  
  У Ребуса в голове крутилось: вазелин, «Ваниш»… Ванесса! Ее зовут Ванесса.
  
  — В любом случае спасибо. Если что услышите про эти книги…
  
  — Ой, а вот и Рональд!
  
  Ребус повернулся в тот момент, когда дверь распахнулась. Она тяжело бухнула за спиной Рональда Стила, который двинулся по центральному проходу между стеллажами, но едва не потерял равновесие, и ему пришлось ухватиться за полку. Его взгляд остановился на одном из корешков, и он вытащил книгу, зажатую среди других.
  
  — «Тихий омут», — проговорил он. — Омут…
  
  Он в ярости отшвырнул книгу. Она ударилась о стеллаж и, раскрывшись, упала на пол. Потом он принялся вытаскивать книги, все подряд, и с силой швырять их. Глаза его были красны от слез.
  
  Ванесса выскочила из-за стола и с воплем бросилась к нему, но Стил ринулся мимо нее, мимо Ребуса, мимо стола — в какую-то дверь в дальнем углу магазина. Раздался звук еще одной закрывающейся двери.
  
  — Что там?
  
  — Туалет, — ответила Ванесса и нагнулась, чтобы поднять книги. — Что за черт… Что с ним такое?
  
  — Может, получил плохие известия, — задумчиво сказал Ребус. Он пригляделся к рекламной аннотации на задней стороне суперобложки «Тихого омута». На лицевой стороне изображена была женщина, которая более или менее скромно разлеглась в шезлонге, а нахальный ухажер, зайдя сзади, склонялся над ней, готовясь прильнуть губами к ее обнаженному плечу.
  
  — Пожалуй, я куплю это, — сказал он. — Похоже, эта книга как раз по мне.
  
  Ванесса взяла у него книгу, потом перевела взгляд с книги на Ребуса — ее недоумение было притуплено только что пережитым потрясением.
  
  — Пятьдесят пенсов, — тихо сказала она.
  
  — Пятьдесят так пятьдесят, — проговорил Ребус.
  * * *
  
  После формального опознания, пока своим, заранее определенным и мучительным путем шла процедура аутопсии, начались допросы. Допросов было чертовски много.
  
  Нужно было допросить Кэт Киннаул. Допросить мягко, тем более что ее муж сидел рядом, а сама она была напичкана транквилизаторами. Нет, она толком не разглядела мертвое тело. Но даже издали поняла, что это. Она видела платье — разглядела, что это именно платье. Она сразу побежала в дом и вызвала полицию. Три девятки — туда велят звонить в чрезвычайных обстоятельствах. Нет, назад к реке она не пошла. Вряд ли она вообще теперь туда пойдет.
  
  Настала очередь мистера Киннаула, и его спросили, где он был в то утро. Дела, отвечал он. Деловые встречи с потенциальными партнерами и потенциальными кредиторами. Он пытается открыть независимую телевизионную студию и будет признателен, если эта информация не выйдет за пределы его дома. А вечером накануне? Вечером накануне он был дома, с женой. И они ничего не видели и ничего не слышали? Ничегошеньки. Они весь вечер смотрели телевизор… нет, не трансляцию, а всякие старые видеофильмы с мистером Киннаулом… «Лезвие ножа». Он же телевизионный убийца.
  
  — Вы в свое время, вероятно, приобрели кое-какие навыки по этой части, мистер Киннаул.
  
  — Вы имеете в виду актерские навыки?
  
  — Нет, я имею в виду владение ножом…
  
  Потом был допрос Грегора Джека… Ребус в это дело вообще не совался. Он собирался просмотреть протокол допроса позднее. Не хотел участвовать. Он и без того знал слишком много и не мог быть беспристрастным, иными словами, смотрел на дело предвзято. Пусть другие разбираются с Грегором Джеком, и Иэном Эркартом, и Хелен Грейг, и со всеми дружками и кружка`ми Элизабет Джек. Потому что теперь речь уже шла не об исчезновении, а о смерти. Джейми Килпатрик, Матильда Мерримен, Джулиан Каймер, Мартин Инман, Луиза Петтерсон-Скотт, Барни Байерс. Все они либо уже были допрошены, либо будут допрошены в ближайшее время. Возможно, впоследствии их допросят повторно. Необходимо выяснить, чем занималась Элизабет в те дни, когда она исчезла. Восстановить пробелы, всю ее последнюю неделю. Где она находилась? Кого видела? Когда умерла? (Давай, доктор Курт, шевелись, поспеши.) Как она умерла? (Это снова к доктору.) Где ее машина?
  
  Ребус внимательно читал все расшифровки, все протоколы. Он прочел допрос Грегора Джека, допрос Рональда Стила. В гольф-клуб «Брейдуотер» отправили констебля, проверить рассказ об игре в среду днем. Допрос Стила Ребус читал очень тщательно. Когда Стила спросили про Элизабет Джек, он признался: «Она всегда укоряла меня за то, что я не умею веселиться. Наверно, правильно. Я не из тех людей, кого можно назвать „тусовщиком“. И я вечно ограничен в средствах. Она любила таких, которые швыряются деньгами. Даже если не могут себе этого позволить».
  
  В самом ли деле в его словах была горечь? Или только горькая правда?
  
  И еще один вопрос: а уезжала ли Элизабет Джек из Эдинбурга?
  
  Отдельно шла другая охота — охота на Уильяма Гласса. Если он и в самом деле побывал в Куинсферри, то куда направится дальше? На запад — к Батгейту, Линлитгоу или Бонессу? Или на север, через залив, в Файф? Вся полиция поднята на ноги. Ориентировки разосланы. Приезжала ли вообще Лиз Джек в «Гнездо глухаря»? Каким образом сумел исчезнуть Уильям Гласс? Существовала ли какая-то связь между смертью миссис Джек и походом ее мужа «налево» в эдинбургский бордель?
  
  Последнее особенно часто муссировалось в газетах. Они, казалось, предпочитали версию самоубийства Элизабет Джек. Позор мужа, вскрывшийся, когда она уехала отдыхать… Возвращаясь домой, жена понимает, что ей этого не вынести… собирается посетить своего друга, актера Рэба Киннаула… но отчаяние охватывает ее, когда она читает подробности убийства у Дин-Бриджа, и она решает свести счеты с жизнью. Бросается в реку с холма недалеко от дома Киннаула. Всё, конец истории.
  
  Само собой разумеется, для газетчиков история только начиналась. В ней было все, что нужно: известный актер, член парламента, сексуальный скандал, смерть женщины. Авторы заголовков не знали, что выбрать. «Сексуальный скандал, в котором замешан член парламента, заставил его жену броситься в реку возле дома телезвезды». Или: «Душевные страдания телекумира при известии о самоубийстве жены его друга и члена парламента». Проблемы авторов вполне понятны… Столько существительных в ряд…
  
  А скорбящий муж? От прессы его оберегали надежные друзья и преданные коллеги. Но если с ним хотела поговорить полиция, которой требовалось прояснить некоторые моменты, он был всегда готов. Зато его тесть давал прессе столько интервью, сколько попросят, а с полицией был лаконичен и язвителен.
  
  — О чем вы хотите со мной говорить? Найдите подонка, который это сделал, тогда и говорите со мной сколько угодно. Я хочу, чтобы эта скотина сидела за решеткой. И пусть решетка будет покрепче, иначе я ее вышибу и задушу гада собственными руками!
  
  — Мы делаем все возможное, поверьте, сэр Хью.
  
  — Достаточно ли этого, хотел бы я знать!
  
  — Все, что в наших силах…
  
  Да, все. Правда, оставался один принципиальный вопрос: а был ли он, тот самый подонок, который это сделал? Ответить на него мог только доктор Курт.
  6
  Хайлендские игры
  
  Ребус собрал свою командировочную сумку — большую спортивную сумку, которую подарила ему Пейшенс Эйткен, когда решила, что ему пора заняться своей физической формой. Они побывали вместе в фитнес-клубе, купили все необходимое и вместе ездили на занятия в клуб четыре или пять раз. Играли в сквош, ходили на массаж, в сауну, плавали в бассейне, остались живы в оснащенном по последнему слову спортивном зале, пытались бегать трусцой… Но кончилось тем, что они стали все больше времени проводить в клубном баре. А это просто глупо: выпивка стоила там в два раза дороже, чем в приличном баре за углом.
  
  С тех пор сумка перестала быть спортивной и превратилась в командировочную. Не то чтобы Ребус брал с собой в командировку много вещей. Пару рубашек, смену носков и нижнего белья, зубную щетку, фотокамеру, записную книжку, теплую куртку. Понадобится ли ему словарь? Возможно. Только он сомневался, что такой словарь существует. Да, надо бы взять какую-нибудь книжку. Почитать перед сном. Он нашел «Тихий омут» и кинул сверху. Зазвонил телефон. Но он же был сейчас в квартире Пейшенс, а у нее автоответчик. Ну да ладно…
  
  Он прошел в гостиную прослушал наговоренную голосом Пейшенс запись, а потом вдруг услышал:
  
  — Это Брайан Холмс пытается связаться с…
  
  Ребус поднял трубку:
  
  — Брайан, что случилось?
  
  — Хорошо, что вас застал. Думал, вы уже уехали в горы.
  
  — Собираюсь.
  
  — Не хотите ли сначала заглянуть в отделение?
  
  — Зачем?
  
  — Затем, что доктор Курт…
  * * *
  
  Проблема с телами утопленников состояла в том, что утонуть и попасть в воду после смерти — это две совершенно разные вещи. Человек (в сознании или без) может упасть (сам или с чьей-то помощью) в воду и утонуть. Или же в воду могут сбросить уже мертвое тело, чтобы скрыть истинную причину смерти и повести полицию по ложному следу. Установить причину, как и время смерти, в случае с утопленниками непросто. Трупное окоченение может быть, а может отсутствовать. Синяки и повреждения на теле могут оказаться следствием ударов о камни или о другие предметы в воде.
  
  Однако пена изо рта и носа при надавливании на грудь свидетельствует о том, что человек был жив, когда попал в воду. Об этом же свидетельствует присутствие диатомей в головном и костном мозгу, почках и других органах. Диатомеи, не уставал объяснять доктор Курт, — это одноклеточные организмы, которые проникают через легочную мембрану и разносятся потоком крови, если сердце все еще продолжает биться.
  
  Существовали и другие признаки. Илистое вещество в бронхиальных трубах свидетельствует о том, что дыхательный процесс в воде продолжался. Живой человек, упавший в воду, рефлекторно пытается ухватиться за что-нибудь (в буквальном смысле «хватается за соломинку»), а потому в этом случае у трупа пальцы сжаты в кулаки. «Руки прачки», отслоение ногтей и волос, распухание — на основании всех этих факторов можно оценить время пребывания трупа в воде.
  
  Как сказал Курт, проведены были еще не все необходимые анализы. Результаты токсикологической экспертизы поступят только через несколько дней, и тогда он сможет с уверенностью сказать, принимала ли покойная перед смертью алкоголь или наркотики. Спермы в вагинальной полости не обнаружено, но муж покойной сообщил, что она всегда плохо переносила противозачаточные таблетки, предпочитая механическую контрацепцию…
  
  Господи Иисусе, подумал Ребус, представив, каково было бедолаге Джеку отвечать на такой вопрос. Впрочем, вполне возможно, придется отвечать еще и на другие, гораздо более неприятные вопросы…
  
  — Итак, на данный момент, — сказал Курт, понукаемый безмолвным нетерпением остальных, — у нас имеется ряд негативных ответов. Отсутствие пены в полостях рта и носа… отсутствие илистого вещества… отсутствие рефлекторного сжатия рук… Более того, по трупному окоченению можно предположить, что женщина была мертва до попадания в воду и находилась в каком-то замкнутом пространстве. По фотографиям видно, что ноги у трупа неестественно поджаты.
  
  К этому моменту все уже поняли… Но он еще этого не сказал.
  
  — По моим оценкам, тело находилось в воде не менее восьми часов и не более двадцати четырех. Смерть, безусловно, наступила за некоторое время до этого, промежуток не слишком большой — несколько часов…
  
  — Причина смерти?
  
  Доктор Курт улыбнулся:
  
  — На снимках черепа видно повреждение с правой стороны головы. Ее очень сильно ударили сзади, джентльмены. Я бы сказал, что смерть наступила практически мгновенно…
  
  Было и еще кое-что, но немного. Вот чего было много, так это перешептываний среди полицейских. Ребус знал, о чем они думали и о чем шепчутся: это убийство как две капли воды похоже на убийство у Дин-Бриджа. Хотя это только видимость. Женщину, найденную у моста, убили на месте, а не привезли туда, и убили ее на берегу в центре города, а… Кстати, а где убили Лиз Джек? Где угодно. Это могло случиться где угодно. Пока все перешептывались, поминая Уильяма Гласса, Ребус думал о том, как найти «БМВ» миссис Джек, и найти побыстрее. Что ж, он уже собрал вещи и согласовал поездку с Лодердейлом. Встретит его констебль Моффат, а ключи от дома ему дал Джек Грегор.
  
  — Итак, леди и джентльмены, — сказал Курт, — по моему мнению, это убийство. Да, убийство. Остальное должны установить ваши эксперты и вы сами.
  * * *
  
  — Значит, едешь? — сказал Лодердейл, увидев Ребуса с сумкой.
  
  — Да, сэр.
  
  — Хорошей охоты, инспектор. — Лодердейл помолчал. — Как называется это местечко, еще раз?
  
  — Как называется дело, проваленное полицией, сэр?
  
  — Не понял… А-а, «глухарь». «Гнездо глухаря».
  
  Ребус подмигнул начальнику и направился к машине.
  * * *
  
  Глаз радовался, видя, как через каждые тридцать-сорок миль меняется Шотландия — меняется пейзаж, характер и выговор. Хотя если не вылезать из машины, то о последнем и не догадаешься. Дорога вроде бы оставалась неизменной. Как и придорожные бензозаправки. Даже городки с их длинными прямыми главными улицами, с супермаркетами и обувными магазинами, лавками, торгующими пряжей… все это сливалось в одно. Но можно было смотреть дальше них; а можно было попристальнее вглядеться и в них. Маленькая страна, думал Ребус, а какое разнообразие. В школе учитель географии говорил ему, что Шотландия делится на три основные географические зоны. Южное нагорье, Центральная низменность и Северное нагорье — Хайленд… примерно так. Но это само по себе еще ни о чем не говорит. А может, и говорит. Сейчас Ребус ехал на север, к людям непохожим на тех, что живут в южных городах и прибрежных поселках.
  
  Он остановился в Перте и купил кое-каких припасов — яблок, шоколада, маленькую бутылку виски, жевательную резинку, коробочку с финиками, пинту молока… Никогда не знаешь, чего там может не оказаться у них на севере. Пока держишься туристских маршрутов, беспокоиться не о чем, но если углубиться в горы…
  
  В Блэргаури он остановился купить рыбы с жареной картошкой и съел все тут же за столом с пластиковой столешницей. На брусочках картошки следы соли, уксуса и коричневого соуса. Два ломтика формового белого хлеба с тонким слоем маргарина. И чашка темно-коричневого чая. Морской окунь был зажарен в кляре, который Ребус снял и съел, а уж потом принялся за рыбу.
  
  — Судя по вашему виду, вам понравилось, — сказала жена хозяина, вытиравшая соседний стол. Ему и в самом деле понравилось. Нравилось тем больше, что Пейшенс поморщилась бы, почувствовав рыбный запах у него изо рта, принялась бы проверять его холестерин, натрий, крахмал… Он посмотрел на перечень местных вкусностей над прилавком. Красный, белый и черный пудинг, хаггис,[28] копченая колбаса, колбаса в кляре, мясной пирог, сладкие пирожки, курица… с маринованным луком или маринованными яйцами. Ребус не мог отказать себе в удовольствии — купил еще пакетик картошки в дорогу.
  
  Был вторник. Прошло пять дней с тех пор, как обнаружили тело Элизабет Джек, и, вероятно, шесть — со времени ее смерти. Ребус знал, что память коротка. Ее фотография появилась во всех газетах, на телеэкране, в нескольких сотнях полицейских объявлений. Но никто так и не откликнулся, никаких зацепок не появилось. Он работал все выходные, почти не виделся с Пейшенс и решил, что остается последнее — вот эта поездка. Как соломинка.
  
  Местность становилась более необжитой и тихой. Он приехал в Гленши. Приехал и постарался как можно скорее оттуда убраться. Было там что-то зловещее и неуютное, вызывавшее острое чувство беспокойства. Зато Локоть Дьявола[29] вовсе не выглядел таким гибельным местом, каким казался в юности; дорогу немного выровняли — или угол спрямили. Бреймар… Балморал… поворот перед Баллатером к Кокбриджу и Томинтулу — этот участок дороги из-за снежных заносов зимой закрывался в первую очередь. Мрачное место? Да, пожалуй. Но было в нем и что-то впечатляющее. Масштаб, ни конца ни края. Низины, прорезанные ледниками, каменистые осыпи. Учитель географии в школе Ребуса был большим энтузиастом.
  
  Он уже подъезжал к цели. Достал инструкцию, записанную со слов сержанта Моффата и Грегора Джека. Грегор Джек…
  
  Джек хотел поговорить с ним о чем-то, но Ребус не дал ему такой возможности. Чрезмерная вовлеченность слишком опасна. Не то чтобы Ребус хоть на одну минуту верил, что Джеку есть что скрывать. Но все равно… Были и другие — все эти Рэбы Киннаулы, Рональды Стилы и Иэны Эркарты… что-то там определенно… Ну, может, и не определенно… но что-то… нет, он никак не мог выразить это словами. Он, вообще-то, даже думать об этом не хотел. Если дать волю мыслям… обо всех этих перетасовках и вероятностях, обо всех этих «если»… голова начинала кругом идти.
  
  Налево, потом направо… вдоль плантации елочек… вверх по склону… через ворота. Это все равно что играть в «Найди клад». Машина вела себя идеально (постучать по дереву). Постучать по дереву? Для этого нужно было только остановиться и протянуть руку из окна. Посадки елочек закончились, и вдоль дороги стоял дикий лес. Дорога вся была в ухабах, в колеях поднималась высокая трава. Ухабы поглубже были засыпаны гравием, и Ребус ехал со скоростью миль пять в час, если не меньше, но его все равно трясло, голова болталась из стороны в сторону. Трудно было себе представить, что где-то там, впереди, есть жилье. Может, он сбился с пути? Но следы покрышек, по которым он ехал, были совсем свежие, и к тому же ему не улыбалось ехать по этой дороге назад, да и места для разворота в три приема нигде не было.
  
  Наконец дорога стала получше. Теперь он ехал по гравию. Потом крутой поворот, и за поворотом он неожиданно увидел перед собой дом. На травке перед домом был припаркован полицейский «мини-метро». Недалеко от входа в дом бежал тоненький ручеек. Никакого сада не было, только лужайка, окруженная лесом, а в воздухе влажно пахло соснами. За домом начинался высокий склон. Ребус вышел из машины, чувствуя, как спадает напряжение. Дверца «метро» открылась, и из машины вышел человек в полицейской форме с внешностью фермера.
  
  Картина годилась для Книги рекордов Гиннесса: какого роста гигант способен поместиться на переднем сиденье «мини-метро»? Он был молод — лет двадцати, не больше. На румяном лице его сияла улыбка.
  
  — Инспектор Ребус? Констебль Моффат.
  
  Рука, которую пожал Ребус, была размером с совковую лопату, но оказалась на удивление мягкой, почти как у женщины.
  
  — Сержант Нокс тоже собирался приехать, но дела задержали. Он просит его извинить и надеется, что я смогу вам помочь, это ведь мой медвежий угол, так сказать.
  
  Ребус, поглаживая затекшую руку, улыбнулся его словам. Потом помассировал поясницу, распрямился и шумно выдохнул. Позвонки хрустнули и встали на место.
  
  — Издалека ехали? — сказал, глядя на него, констебль Моффат. — Но вы довольно быстро добрались. Я всего пять минут как здесь.
  
  — Вы еще раз тут все осмотрели?
  
  — Нет. Думал, лучше дождаться вас.
  
  Ребус кивнул:
  
  — Давайте начнем снаружи. Большой дом. Я хочу сказать, что после такой дороги я ожидал увидеть что-нибудь поскромнее.
  
  — Ну, дом здесь давно, в этом все дело. При нем был отличный сад, хорошая дорога, да и лес не подступал так близко. Но было это еще до моего рождения. Думаю, дом построили в двадцатые годы. Это остатки большого поместья. Его распродавали по участкам. Раньше тут нанимали специальных людей, которые содержали место в порядке. Но те дни давно прошли, и теперь мы имеем то, что вы видите.
  
  — И все же дом, кажется, в хорошем состоянии.
  
  — Да, но черепица кое-где пообвалилась, да и окна не мешало бы подремонтировать.
  
  Моффат говорил с уверенностью знатока. Они шли вокруг дома — двухэтажного сооружения из прочного на вид камня. На взгляд Ребуса, такой дом смотрелся бы на своем месте и на окраине Эдинбурга, а потому видеть его здесь — на поляне, в глуши — было странновато. У дома имелась и задняя дверь, возле которой стоял единственный мусорный бак.
  
  — Отсюда вывозят мусор?
  
  — Вывозят, если уговоришь их сюда заехать.
  
  Ребус поднял крышку. Запах отвратительный. Тухлый шмат лосося — ему показалось, что это лосось, — куриные или утиные кости.
  
  — Удивительно, что здесь не побывали звери, — сказал Моффат. — Олень, лесная кошка…
  
  — Похоже, это уже давненько лежит, да?
  
  — Да, я бы не сказал, что осталось с прошлой недели, сэр. Если вы это имеете в виду.
  
  Ребус посмотрел на Моффата.
  
  — Я это имею в виду, — подтвердил он. — Всю последнюю неделю и еще несколько дней миссис Джек не было дома. Она ездит на черном «БМВ». Предположительно приезжала сюда.
  
  — Если это и так, то никто из тех, с кем я говорил, ее не видел.
  
  Ребус вытащил дверной ключ.
  
  — Посмотрим, не найдется ли внутри чего-нибудь, что говорило бы об ином. — Но сначала он вернулся и взял две пары новых пластиковых перчаток, одну передал констеблю. — Не знаю, подойдут ли они вам, — сказал он. Но перчатки подошли. — Отлично. Постарайтесь ничего не трогать даже в перчатках. Можно стереть или смазать отпечатки. Помните: мы имеем дело с убийством, а не с лихачеством на дороге или кражей коровы. Ясно?
  
  — Да, сэр. — Моффат шмыгнул носом. — Вкусная картошка? Я отсюда чую запах уксуса.
  
  Ребус захлопнул дверцу машины.
  
  — Идем.
  * * *
  
  В доме пахло сыростью. По крайней мере в узком коридоре. Двери, выходившие в коридор, были распахнуты, и Ребус вошел в первую — в комнату, которая тянулась до самой задней стены дома. Обставлена комната была так, чтобы ее обитатель чувствовал себя комфортно: три дивана, два кресла, кресла-мешки, лежали декоративные подушки. Были тут еще телевизор и видеомагнитофон, стереосистема на полу, один из громкоговорителей опрокинут. А еще — полный кавардак.
  
  Начать с кружек, чашек и стаканов. Ребус понюхал одну из кружек. Вино. Вернее, уксусный осадок, оставшийся в кружке, когда-то был вином. Пустые бутылки бургундского, шампанского, арманьяка. И пятна — на ковре, на подушках, на одной из стен, в которую швырнули стакан, от удара разбившийся. Пепельницы переполнены. Из-под одной из напольных подушек торчало ручное зеркало. Ребус нагнулся к нему. Следы белого порошка по кромке. Кокаин. Он оставил зеркальце на месте и подошел к стереосистеме, посмотрел, какие у хозяев музыкальные предпочтения. Записи в основном на кассетах. «Флитвуд Мак», Эрик Клэптон, «Симпл майндс»… и оперы. «Дон Жуан» и «Свадьба Фигаро».
  
  — Попойка, сэр?
  
  — Да, вот только когда? — У Ребуса создалось впечатление, что этот кавардак — результат не одного вечера. Множество бутылок было сдвинуто в сторону, чтобы освободить небольшое пространство на полу, в центре которого стояла единственная бутылка — именно стояла, не лежала — и две кружки, одна со следами помады.
  
  — И сколько народа в этом участвовало?
  
  — Человек шесть, сэр.
  
  — Возможно. Многовато выпивки для шестерых.
  
  — Может быть, они не убирали после предыдущей попойки.
  
  Именно это было на уме и у Ребуса.
  
  Дальше по коридору находилась гостиная, которая когда-то, возможно, служила столовой, но теперь использовалась как импровизированная спальня. Матрас занимал половину пола, на другой половине лежали спальные мешки. Здесь тоже было несколько пустых бутылок, но ни кружек, ни стаканов. К стене были прикноплены репродукции. На матрасе лежала пара туфель, мужских, девятого размера, из одного торчал синий носок.
  
  Им осталось еще осмотреть кухню. На самом, казалось, почетном месте здесь стояла микроволновка, рядом пустые консервные банки и пакеты с чем-то, называющимся «микроволновый попкорн». В консервных банках прежде был суп из омаров и тушенка из оленины. Двойная раковина была завалена тарелками и наполнена серой грязной водой. На складном столике стояла неоткрытая бутылка лимонада, пакеты с апельсиновым соком и бутылка сидра. Здесь же был и обеденный стол побольше, его столешница заляпана супом, но никакой другой грязи или тарелок на нем не обнаружилось. Но на полу вокруг него валялись пустые пакетики из-под жареной картошки, перевернутая пепельница, сухарики, столовые приборы, пластиковый фартук и несколько салфеток.
  
  — Быстрый способ очистить стол, — сказал Моффат.
  
  — Да, — подтвердил Ребус. — Ты видел «Почтальон всегда звонит дважды»? Последний, с Джеком Николсоном?
  
  Моффат отрицательно покачал головой.
  
  — Но я его видел в «Сиянии».
  
  — Ну, это совсем другое кино, констебль. В «Почтальоне» есть эпизод… да ты про него, наверное, слыхал… в котором Николсон и жена его босса освобождают кухонный стол, чтобы заняться на нем сам знаешь чем.
  
  Моффат подозрительно посмотрел на стол.
  
  — Не-а, не слыхал, — сказал он. Такая идея явно была для него внове. — Как, вы говорите, называется фильм?..
  
  — Да это так, мысли вслух, — сказал Ребус.
  * * *
  
  Потом они пошли наверх. Ванная оказалась самым чистым помещением в доме. Рядом с унитазом лежала стопка журналов, но все были старые — слишком старые, чтобы в них могла отыскаться какая-нибудь улика. На втором этаже располагались и две другие спальни — одна импровизированная, как внизу, в другой стояли новая кровать с пологом, шкаф, комод и туалетный столик. Как это ни невероятно, но на стене над кроватью висела голова хайлендской коровы. Ребус принялся рассматривать предметы на туалетном столике: пудра, губная помада, духи и косметика. В шкафу висела одежда, в основном женская, но еще мужские джинсы и вельветовые брюки. Грегор Джек не смог сказать, какую одежду, уезжая, взяла с собой его жена. Он даже не был уверен, что она вообще что-то взяла, но потом обратил внимание, что отсутствует ее небольшой зеленый чемодан.
  
  Зеленый чемодан торчал из-под кровати. Ребус вытащил его и открыл. Чемодан был пуст. Как и большинство ящиков.
  
  — Мы там держим кое-какую одежду. На всякий пожарный случай, и ничего больше, — говорил Джек детективам.
  
  Ребус задумчиво смотрел на кровать. Подушки были взбиты, пуховое одеяло не смято. Означает ли это, что недавно в доме кто-то жил? Бог весть. А между тем это последняя комната, осмотр дома окончен. Что же он узнал, проделав путь в сотню с лишком миль? Он узнал, что в этом доме находится чемодан миссис Джек, который — по словам мистера Джека — она взяла с собой. Что еще? А ничего. Ребус сел на кровать. Под одеялом что-то зашуршало. Он встал и отвернул одеяло. Постель была устлана газетами — воскресными, — и все они были раскрыты на одной странице.
  
  «Члена парламента застукали в борделе во время полицейского рейда».
  
  Получается, она была здесь и все знала. И про рейд, и про итог операции «Косарь». Если только сюда не заявился кто-то другой и не подложил эти газеты… Нет уж, будем держаться фактов. Его взгляд зацепился за что-то. Он отодвинул в сторону одну из подушек. К столбику за подушкой были привязаны черные колготки. И к столбику с другой стороны тоже. Моффат смотрел на все это с недоумением, но Ребус решил, что молодой человек и так немало нового узнал за один день. В любом случае сценарий был интересный. Допустим, ее привязали к кровати и так оставили. Моффат мог прийти, осмотреть дом и уйти, даже не заподозрив, что она находится наверху. Нет, это вряд ли. Если нужно и в самом деле обездвижить, берут что-то попрочнее колготок. Колготки легко порвать. Они скорее предназначались для сексуальных игр. Чтобы обездвижить, нужны веревка или наручники… вроде тех, в мусорном баке у дома Грегора Джека.
  
  По крайней мере теперь Ребус знал, что ей было известно про рейд. Почему же она не связалась с мужем? В доме не было телефона.
  
  — Где ближайший телефон? — спросил он у Моффата, который, казалось, все не мог оторвать взгляд от колготок.
  
  — Милях в полутора на дороге рядом с фермой Крагстоунов.
  
  Ребус посмотрел на часы — четыре.
  
  — О’кей, я бы хотел осмотреть этот телефон и на этом сегодня закончить. Но я хочу, чтобы здесь сняли отпечатки пальцев. Сколько их здесь, одному богу известно. Потом необходимо проверить и перепроверить магазины, бензозаправки, пабы, отели. Скажем, в радиусе двадцати миль.
  
  Моффат неуверенно сказал:
  
  — Это черт знает сколько работы.
  
  Ребус словно не услышал.
  
  — Черный «БМВ». Думаю, сегодня будут готовы новые ориентировки. Есть фотография миссис Джек, описание машины, ее регистрационный номер. Если миссис Джек сюда приезжала — а она приезжала, — кто-то непременно ее видел.
  
  — Да вы знаете… у нас люди предпочитают держать рот на замке.
  
  — Понятно. Но они ведь не слепые, верно? И если нам повезет, то амнезия не поразила всех в одночасье. Едем! Чем скорее мы доберемся до телефонной будки, тем скорее я найду себе какую-нибудь берлогу на ночь.
  * * *
  
  Вообще-то, Ребус собирался спать в машине, потом выставить счет за ночевку и завтрак бухгалтерии, а денежки прикарманить. Но погода испортилась, и мысль о ночевке на тесном сиденье машины, в позе полусложенного перочинного ножа, его не грела. Поэтому на пути к телефонной будке он притормозил у придорожного дома, где висела табличка, предлагавшая ночлег и завтрак, и постучал в дверь. Пожилая женщина поначалу посмотрела на него с подозрением, но наконец сообщила, что свободное место у нее есть. Ребус сказал, что вернется через час, чтобы у нее было время «проветрить» комнату. Потом он вернулся в машину и поехал следом за Моффатом к ферме Крагстоунов.
  
  На ферму это было мало похоже. Узкая подъездная дорожка вела от главной дороги к нескольким сооружениям: жилому дому, коровнику, сараям и хранилищу. Телефонная будка стояла у обочины, в пятидесяти ярдах от фермы и по другую сторону дороги рядом с площадкой, на которой уместились два их автомобиля. Телефон находился в красной доисторической будке.
  
  — Не решились ее поменять, — сказал Моффат. — У миссис Корби, хозяйки фермы, случился бы сердечный приступ.
  
  Ребус поначалу не понял, но ему все стало ясно, когда он открыл дверь будки. Во-первых, здесь был коврик — хороший толстый отрезок ковра. Пахло в будке освежителем воздуха, в маленькой вазочке на полке рядом с аппаратом стоял букетик полевых цветов.
  
  — Да тут уютней, чем у меня дома, — сказал Ребус. — Когда можно переехать?
  
  — Это все миссис Корби, — сказал, улыбаясь, Моффат. — Она считает, что грязная будка будет плохо влиять на ее здоровье, потому что ближе ее дома к будке ничего нет. С незапамятных времен ее моет, чистит.
  
  Жаль, подумал Ребус. Он надеялся обнаружить здесь какую-нибудь улику. Но если что-то и было, миссис Корби давно все смела и стерла…
  
  — Я бы хотел поговорить с миссис Корби.
  
  — Сегодня вторник. По вторникам она навещает сестру, — сказал Моффат.
  
  Ребус показал на дорогу, где резко затормозила машина с включенным поворотником — судя по всему, она собиралась свернуть на ферму.
  
  — А как насчет него?
  
  Моффат посмотрел, потом холодно улыбнулся:
  
  — Это ее сын. Алек. Отвязный парень. Он ничего не скажет.
  
  — Что, часто попадает в неприятности?
  
  — В основном за превышение скорости. Он один из местных рейсеров. Не скажу, что очень их виню. Здесь молодым парням и заняться нечем, вот и гоняют на автомобилях.
  
  — Ты и сам еще молодой парень, констебль. Но в неприятности не попадал.
  
  — Я хожу в церковь, сэр. Знаете, если ты боишься Бога, то и живешь по-другому…
  * * *
  
  У хозяйки коттеджа миссис Уилки тоже были свои тараканы. Все началось, когда он переодевался в отведенной ему спальне. Спальня была неплохая, правда, не помешало бы поубавить тут всяких кружевных салфеточек и безделушек, но кровать удобная, и телевизор имелся — двенадцатидюймовый, черно-белый. Миссис Уилки привела Ребуса в кухню и сообщила, что он в любое время может приготовить себе чай или кофе. Потом она показала ему ванную и сказала, что есть горячая вода, если он хочет помыться. Потом она снова привела его в кухню и снова сказала, что он может приготовить себе чашку чаю или кофе в любое время, когда пожелает.
  
  Ребусу не хватило духу сказать ей, что это он уже слышал. Она была махонькая, с тоненьким голосочком. Между его первым и вторым приездом она успела переодеться в лучшую униформу владелицы гостевого дома, а на шею повесила жемчужное ожерелье. По его разумению, ей было под восемьдесят. Миссис Уилки жила одна, ее муж Эндрю умер в 1982 году, и она держала гостевой дом «не только ради денег, но и ради общества». Постояльцы у нее были всё люди замечательные и интересные, вроде немца, который скупал здесь джемы прошлой осенью и задержался в ее доме на несколько дней…
  
  — А это ваша спальня. Я ее немного проветрила и…
  
  — Здесь очень мило, благодарю вас. — Ребус поставил сумку на кровать, увидел осуждающий взгляд и составил сумку на пол.
  
  — А покрывало я сама делала, — сказал она с улыбкой. — Мне как-то раз даже порекомендовали заняться этим профессионально — открыть продажу собственных покрывал. Но в моем возрасте… — Она усмехнулась. — Это мне посоветовал джентльмен из Германии. Он приезжал в Шотландию закупать джемы. Вы можете себе такое представить? Он тут на несколько дней задержался…
  
  В конце концов она вспомнила о своих обязанностях. Сейчас она пойдет и приготовит им маленький ужин. Ужин. Ребус посмотрел на часы. Если они не остановились, то еще не было и половины шестого. Он рассчитывал только на ночлег и завтрак, так что сегодня вечером любая горячая еда для него как подарок. Моффат коротко объяснил ему, как добраться до ближайшего паба — «туристское место, туристские цены», — и отбыл наслаждаться радостями Даффтауна. Ишь, богобоязненный…
  
  Ребус снял брюки, и в этот момент дверь открылась и на пороге появилась миссис Уилки.
  
  — Это ты, Эндрю? Мне послышался какой-то шум. — Глаза ее смотрели невидящим взглядом. Ребус постоял несколько мгновений неподвижно, проглотил комок.
  
  — Приготовьте нам ужин, — тихо сказал он.
  
  — Ах да, — сказала миссис Уилки. — Ты, наверно, проголодался. Тебя так долго не было…
  
  Ребус решил, что неплохо бы принять ванну. Он заглянул в кухню, увидел, что миссис Уилки возится у плиты, мурлыкая что-то себе под нос, после чего направился в ванную. Защелки на двери не было. Вернее, защелка была, но висела неприкаянно на одном шурупе. Он оглянулся, но не увидел ничего, чем можно было бы подпереть дверь, и тогда рискнул и включил оба крана. Напор был сильный, и ванная быстро наполнилась горячей водой. Ребус разделся и погрузился в воду. Плечи его занемели от долгой езды, и он как мог помассировал их. Потом поднял колени, и его плечи, шея и голова ушли под воду. Утопление. Он вспомнил доктора Курта, его пояснения о разнице между утоплением и погружением в воду мертвого тела. «Руки прачки»… отслоение ногтей и волос… ил в бронхиальной трубке…
  
  Услышав какой-то шум, он всплыл на поверхность. Протер глаза, моргнул и увидел, что миссис Уилки стоит в дверях с кухонным полотенцем и смотрит на него.
  
  — Ой! — испуганно сказала она. — Ради бога, простите. — И она удалилась со словами: — Я совершенно забыла, что вы здесь! Я собиралась… ну да бог с ним, что я там собиралась. Это может и подождать.
  
  Ребус зажмурил глаза и ушел под воду…
  * * *
  
  Еда, к его удивлению, была совсем неплохой, хотя и непривычной. Сырный пудинг, вареная картошка и морковь. На десерт миссис Уилки подала разогретый на пару консервированный сладкий пудинг с заварным кремом из пакетика.
  
  — Очень удобно, — прокомментировала миссис Уилки.
  
  В ванной она была настолько потрясена видом голого мужчины, что это вроде бы вернуло ее к реальности, и они принялись говорить о погоде, туристах и правительстве; наконец трапеза закончилась, и Ребус предложил помыть тарелки, но, к немалому своему облегчению, получил отказ. Тогда он попросил у миссис Уилки ключ от входной двери и с приятной тяжестью в желудке, чистый, в чистом белье отправился в «Вересковый дом».
  
  Будь он владельцем паба, никогда не выбрал бы для него такого названия. Он сунулся было в зал, но, никого там не увидев, через другую дверь направился к стойке, у которой стояли, посмеиваясь, женщина и двое мужчин; бармен тем временем прилежно разливал виски через дозатор. Ребус остановился в двух шагах от них:
  
  — Добрый вечер.
  
  Мельком взглянув на него, посетители молча кивнули, а бармен ответил на приветствие. Он поставил на стойку три стакана с двойной порцией виски.
  
  — И один налейте себе, — сказал мужчина из группы, протягивая бармену десятифунтовую банкноту.
  
  — Спасибо, — сказал бармен. — Я выпью немного позже.
  
  Стена с полкой, где стояли дозаторы, бутылки и стаканы, была зеркальной, потому Ребус мог легко наблюдать за троицей клиентов. Мужчина, расплатившийся с барменом, по произношению был англичанин. На площадке перед баром стояли только две машины — видавший виды «Рено-5» и «даймлер». Ребус без труда догадался, кто на чем приехал…
  
  — Да, сэр? — обратился к нему бармен — владелец «Рено-5».
  
  — Пинту «Экспорта», пожалуйста.
  
  — Минуточку.
  
  Удивительно, что трое состоятельных английских туристов пьют виски у стойки. Может быть, они не заметили, что в «Вересковом доме» есть зал со столиками. Все трое выглядели слегка помятыми и явно навеселе. Лицо женщины в обрамлении крашеных платиновых волос производило жуткое впечатление. Щеки у нее были слишком красные, а веки слишком черные. Сделав затяжку сигаретой, она выгибала шею и выдыхала дым в потолок. Ребус попытался посчитать число складок у нее на шее. Может быть, тут работало правило годичных колец на дереве…
  
  — Прошу. — На подставку перед ним бармен поставил пинту пива, Ребус протянул ему пятерку.
  
  — Тихо у вас сегодня.
  
  — Середина недели, да и не сезон, — заученно проговорил бармен. — Позже народу будет побольше. — Он направился к кассе.
  
  — Нам еще раз то же самое, когда освободитесь, — сказал англичанин, единственный из троих, кто уже опорожнил свой стакан. Ему было под сорок — меньше, чем женщине. Вид у него был подтянутый, процветающий, но слегка хулиганский. Что-то было такое в его фигуре — в том, как он сутулился, словно нависая над стойкой, того и гляди рухнет на пол или бросится на жертву. Его голова слегка покачивалась в такт с движениями сонных век.
  
  Третий из группы был самым молодым — лет тридцати пяти. Он курил французские сигареты и смотрел на бутылки над стойкой. Либо на бутылки, либо на меня в зеркало, подумал Ребус, как я смотрю на него. Да, не исключено. Этот третий как-то нарочито стряхивал пепел с сигареты. Ребус обратил внимание, что и курит он, не затягиваясь, — удерживает дым во рту, а потом разом резко выдыхает. Если его спутники по-прежнему стояли, то он уселся на высокий табурет у стойки.
  
  Ребус вынужден был признать, что он заинтригован. Невероятная троица. И похоже, это только начало…
  
  В зал вошли двое новых посетителей и, судя по всему, вознамерились там остаться. Бармен поспешил к ним, и это дало повод для обмена репликами между двумя мужчинами и женщиной.
  
  — Черт побери, ну и хамло. Он нас так и не обслужил.
  
  — Успокойся, Джейми, мы вроде не умираем от жажды.
  
  — Ты уж говори за себя. Я и не почувствовал, как выпил. Нужно было вообще четвертную заказывать.
  
  — Допей мою, — сказала женщина, — только не заводись.
  
  — Я и не завожусь, — сказал сутулый, хищного вида англичанин, который и точно завелся.
  
  — Тогда иди в жопу.
  
  Ребус едва сдержал ухмылку. Женщина произнесла это так, будто обменивалась любезностями с приятелем.
  
  — Иди сама в жопу, Луиза.
  
  — Ш-ш-ш, — остерегающе зашипел на них тот, который курил французские сигареты. — Не забывайте, мы здесь не одни.
  
  Второй мужчина и женщина посмотрели в сторону Ребуса, который сидел, уставившись перед собой, и попивал свое пиво.
  
  — Одни, — сказал первый мужчина. — Абсолютно одни.
  
  На этом он иссяк и умолк. Бармен вернулся.
  
  — Еще раз то же самое, бармен, будьте уж так добры…
  
  Атмосфера стала быстро разогреваться. Появилось трое местных — они уселись за столик неподалеку и принялись играть в домино. Ребус подумал, что им, возможно, платят за это, чтобы создавали местный колорит. Даже больше колорита, вероятно, было в товарищеском матче между «Мидоубэнк Тисл» и «Рейт Роверс». Пришли еще два клиента и втиснулись между Ребусом и троицей. Они, казалось, восприняли как личное оскорбление, что кто-то оказался в баре раньше их и что кто-то из этих ранних пташек разместился вплотную к их исконному месту у стойки. Поэтому они пили в мрачном молчании и лишь переглядывались всякий раз, когда англичане обменивались репликами.
  
  — Слушайте, — сказала женщина, — мы что сегодня — возвращаемся? Если нет, то нужно подумать, где будем ночевать.
  
  — Мы могли бы переспать в «Гнезде».
  
  Ребус поставил стакан.
  
  — Что ты несешь? — возразила женщина.
  
  — Я думал, мы для этого сюда и приехали.
  
  — Я не смогу там уснуть.
  
  — Не зря говорят — поминальное бдение.
  
  Англичанин громко, на весь бар, рассмеялся, потом смолк. Костяшка домино стукнула о столешницу, потом еще одна. Ребус поставил стакан на стойку и подошел к трем клиентам:
  
  — Вы тут, кажется, говорили о гнезде?
  
  Англичанин медленно сомкнул и разомкнул веки.
  
  — А вам что до этого?
  
  — Я полицейский. — Ребус показал удостоверение. Два мрачных завсегдатая допили свое и поспешили удалиться. Полицейское удостоверение иногда оказывает такое действие… — Инспектор уголовной полиции Ребус. Так о каком гнезде вы говорили?
  
  Все трое, казалось, мигом протрезвели. Это была напускная трезвость, игра, но хорошая игра, такое умение дается только долгими годами тренировки.
  
  — И все же, — сказал англичанин, — какое вам до этого дело?
  
  — Все зависит от того, о каком гнезде вы говорите, сэр. В Даффтауне превосходный полицейский участок. Если хотите — можем проехаться туда…
  
  — О «Гнезде глухаря», — сказал любитель французских сигарет. — Этот дом принадлежит нашему общему другу.
  
  — Принадлежал, — поправила его женщина.
  
  — Значит, вы дружили с миссис Джек?
  
  Да, дружили. Они представились. Англичанин оказался шотландцем: Джейми Килпатрик, торговец антиквариатом. Женщина: Луиза Паттерсон-Скотт, жена (бывшая) магната-ретейлера. Второй мужчина: Джулиан Каймер, художник.
  
  — Я уже говорил с полицией, — сказал Джулиан Каймер. — Они мне вчера звонили.
  
  Да, с ними со всеми разговаривали, спрашивали, что им известно о перемещениях миссис Джек. Но они не видели ее несколько недель.
  
  — Я говорила с ней по телефону, — сказала миссис Паттерсон-Скотт, — за несколько дней до того, как она отправилась отдохнуть. Она не сказала, куда едет. Просто говорила, что хочет несколько дней побыть наедине с самой собой.
  
  — И что вы делаете здесь? — спросил Ребус.
  
  — Мы приехали на поминальное бдение, — сказал Килпатрик. — Наша маленькая дань дружбе, наш скорбный час. Так что отвязались бы вы лучше от нас и не мешали нам исполнить свой долг.
  
  — Не слушайте его, инспектор, — сказал Джулиан Каймер. — Он немного пьян.
  
  — Если на то пошло, то я немного выбит из колеи, — сердито уточнил Килпатрик.
  
  — Расстроен, — подсказал Ребус.
  
  — Вот именно, инспектор.
  
  Каймер принялся объяснять:
  
  — Это была моя идея. Мы все разговаривали друг с другом по телефону и никак не могли с этим смириться. Не находили себе места. Ну вот я и предложил съездить в «Гнездо». В последний раз мы все встречались именно там.
  
  — На вечеринке? — спросил Ребус.
  
  Каймер кивнул.
  
  — Месяц назад. Жуткая была попойка, — подтвердил Килпатрик.
  
  — Ну так вот, — сказал Каймер, — мы собирались приехать туда, выпить немного в память о Лиззи и вернуться. Не все смогли к нам присоединиться. Дела, дела. Но мы здесь.
  
  — Что ж, — сказал Ребус, — я даже хотел бы, чтобы вы заглянули в дом. Но ехать туда в темноте не имеет смысла. А вот чего я ни в коем случае не хочу, так это чтобы вы трое ехали туда одни. Там должны поработать криминалисты — снять отпечатки и так далее.
  
  Они, услышав это, озадаченно переглянулись.
  
  — Вы разве не знали? — сказал Ребус, вспомнив, что доктор Курт лишь сегодня утром сообщил о результатах вскрытия. — Это убийство. Миссис Джек убили.
  
  — Не может быть!
  
  — Боже мой…
  
  — Меня сейчас… — И Луизу Паттерсон-Скотт, жену магната, вывернуло на ковер.
  
  Джулиан Каймер заплакал, а Джейми Килпатрик побледнел как смерть. Бармен смотрел на них в ужасе. Игроки в домино замерли, повернувшись в их сторону. Одному из них пришлось придержать своего пса, который хотел было разузнать поподробнее, что тут происходит. Пес забился под стол и облизнулся…
  
  Местный колорит в исполнении Джона Ребуса.
  * * *
  
  Наконец они нашли отель неподалеку от Даффтауна. Было договорено, что они втроем проведут там ночь. Ребус хотел было спросить у миссис Уилки, не найдется ли у нее свободных комнат, но потом передумал. Они переночуют в отеле, а утром встретятся с Ребусом в «Гнезде глухаря». С утра пораньше — кое-кому нужно возвращаться к делам.
  
  Когда Ребус вернулся в коттедж, миссис Уилки вязала у газового нагревателя и смотрела фильм по телевизору. Он просунул голову в дверь гостиной:
  
  — Хочу пожелать вам спокойной ночи, миссис Уилки.
  
  — Баиньки, сынок. Не забудь помолиться перед сном. Я попозже загляну, посмотрю, не сбросил ли ты одеяло…
  
  Ребус приготовил себе чашку чая, поднялся в свою комнату и подпер стулом ручку двери. Потом открыл окно, чтобы впустить побольше свежего воздуха, включил собственный маленький телевизор и упал на кровать. С телевизионной картинкой что-то было не так, и у него не получалось ее исправить. Синхронизация кадров не действовала. Поэтому он выключил телевизор и вытащил из сумки «Тихий омут». Больше ему читать было нечего, а усталости он не чувствовал. Ребус открыл книгу и начал с первой главы.
  * * *
  
  На следующее утро Ребус проснулся с дурным предчувствием. Он опасался, что повернет голову и увидит рядом с собой миссис Уилки, которая скажет ему: «Ну-ка, Эндрю, приступай к супружеским обязанностям». Он повернул голову. Миссис Уилки рядом не было. Она была за дверью — пыталась войти.
  
  — Мистер Ребус, мистер Ребус. — Тихий стук, потом громкий. — Дверь, кажется, заело, мистер Ребус! Вы не спите? Я принесла вам чаю.
  
  Ребус уже успел одеться наполовину.
  
  — Иду, миссис Уилки.
  
  Но старушка пребывала в панике.
  
  — Вы заперты, мистер Ребус. Дверь заело! Позвать плотника? Боже мой!
  
  — Подождите, миссис Уилки, я, кажется, знаю, в чем дело. — Не застегнув рубашки, Ребус навалился всем телом на дверь, чтобы она не открылась раньше времени, и одновременно убрал стул, отпихнув его поближе к кровати, потом изобразил, будто обстукивает кулаком дверную обвязку, и лишь после этого открыл дверь.
  
  — С вами все в порядке, мистер Ребус? Боже мой, такого никогда не случалось. Боже мой…
  
  Ребус взял блюдце и чашку у нее из руки.
  
  — Спасибо, миссис Уилки. — Он демонстративно потянул носом. — Кажется, я чувствую приятный запах из кухни?
  
  — Ах да, завтрак. — И она пошлепала прочь вниз по лестнице. Ребус чувствовал себя немного виноватым за трюк с «заклинившей» дверью. Он решил показать ей после завтрака, что на самом деле с дверью все в порядке и нужды вызывать доморощенного плотника нет. Но пока что он еще должен был проснуться окончательно. Он посмотрел на часы — половина восьмого. Чай был холодный, но за окном не по сезону грело солнышко. Он несколько секунд посидел на кровати, собираясь с мыслями. Какой сегодня день? Среда. Что предстоит сделать? В каком порядке? Перво-наперво вернуться в коттедж с Тремя Придурками.[30] Потом поговорить с миссис Корби. И что-то еще… что-то, о чем он думал прошедшей ночью в те несколько пограничных мгновений, когда бодрствование становится сном. Ну да, а почему бы и нет? Он все равно здесь неподалеку. Позвонит после завтрака… Судя по всему, его ждет что-то жареное — не то что обычный набор Пейшенс: мюсли и овсянка. Да, это совсем другое дело! Он собирался вчера вечером позвонить Пейшенс. Позвонит сегодня — просто чтобы сказать «привет». Он несколько секунд думал о ней — о Пейшенс и ее зверушках. Потом закончил одеваться и спустился вниз…
  * * *
  
  К «Гнезду глухаря» он приехал первым, вошел в дом и сразу же понял, что там что-то изменилось. Стало прибраннее. Прибраннее? Меньше мусора. Половина бутылок, похоже, исчезла. Что еще исчезло, спрашивал он себя. В поисках зеркальца он поднял с пола подушку. Черт. Он чуть ли не бегом бросился в кухню. Окно было выбито, и осколки валялись в раковине и на полу. Здесь беспорядок был такой же, как и вчера. Вот только микроволновка исчезла. Он поднялся на второй этаж… очень медленно.
  
  В доме вроде бы никого не было, но как знать? В ванной и маленькой спальне ничего не изменилось. Как и в главной спальне. Нет, постой-ка. Колготки уже не были привязаны к столбикам, а невинно лежали на полу. Ребус нагнулся и поднял одну из пар. Потом бросил. Задумчиво хмуря брови, он снова пошел вниз.
  
  Да, кража со взломом. Выбили окно и украли микроволновку. Так оно должно было выглядеть. Но никакой воришка не стал бы прихватывать с собой пустые бутылки и зеркало, никакой воришка не стал бы отвязывать колготки. Впрочем, суть не в этом. Суть в том, что улики должны были исчезнуть. Теперь вместо улик только слово Ребуса.
  
  «Да, сэр, я уверен, что в гостиной было зеркало. Лежало на полу. Маленькое зеркало со следами белого порошка…»
  
  «А вы уверены, что вам это не кажется, инспектор? Вы ведь могли ошибиться, разве нет?»
  
  Нет-нет, он не мог ошибиться. Но теперь все равно было поздно. Зачем было уносить бутылки… причем только некоторые из них, а не все? Явно затем, что на них были некие отпечатки пальцев. Зачем забирать зеркальце? Может быть, те же отпечатки…
  
  Нужно было думать обо всем этом вчера, Джон. Идиот, идиот, идиот.
  
  — Идиот, идиот, идиот!
  
  И он сам во всем виноват. Разве он не сказал Трем Придуркам, чтобы они не приближались к «Гнезду глухаря»? Потому что не сняты отпечатки пальцев. А потом отпустил их, а в «Гнезде» не оставил охраны. Тут всю ночь должен был дежурить констебль.
  
  — Идиот, идиот!
  
  Это, вероятно, кто-то из них, да? Женщина или один из мужчин. Но зачем им это понадобилось? Чтобы невозможно было доказать, что они здесь были прежде? И опять: зачем? В этом не было смысла. Совсем не было.
  
  — Идиот!
  
  Он услышал звук подъезжающей машины, она затормозила перед домом, и он вышел к ней. Это был «даймлер». За рулем сидел Килпатрик, на пассажирском сиденье — Паттерсон-Скотт, с заднего сиденья появился Джулиан Каймер. Килпатрик выглядел гораздо веселее, чем прежде.
  
  — Инспектор, доброе утро.
  
  — Доброе утро, сэр. Как отель?
  
  — Так себе, я бы сказал. Всего лишь так себе.
  
  — Выше среднего, — добавил Каймер.
  
  Килпатрик повернулся к нему:
  
  — Джулиан, когда ты привыкнешь к роскоши, как я, ты перестанешь замечать разницу между «средним» и «выше среднего».
  
  Каймер показал ему язык.
  
  — Дети, сущие дети, — проворчала Луиза Паттерсон-Скотт. Но все они сегодня пребывали в приподнятом настроении.
  
  — Вы сегодня повеселели, — сказал Ребус.
  
  — Хорошо выспались и прилично позавтракали, — сказал Килпатрик, поглаживая живот.
  
  — Ночь вы провели в отеле?
  
  Они, казалось, не поняли вопроса.
  
  — Никуда не ездили?
  
  — Нет, — ответил Килпатрик настороженным тоном.
  
  — Это ваша машина, мистер Килпатрик?
  
  — Да…
  
  — И ключи ночью оставались при вас?
  
  — Послушайте, инспектор…
  
  — Оставались или нет?
  
  — Думаю — да, в кармане куртки.
  
  — А куртка висела в вашем номере?
  
  — Инспектор, — вмешалась Луиза Паттерсон-Скотт, — может быть, если вы нам скажете?..
  
  — Кто-то вломился в дом этой ночью и вынес возможные улики. Это серьезное преступление, мадам.
  
  — И вы думаете, что кто-то из нас?..
  
  — Пока я ничего не думаю, мадам. Но тот, кто это сделал, приезжал сюда на машине. Вот у мистера Килпатрика есть машина.
  
  — Но машину и Джулиан водит, и я, инспектор.
  
  — Да, — сказал Каймер, — и потом мы все засиделись допоздна в номере Джейми — пили бренди…
  
  — Значит, любой из вас мог взять машину?
  
  Килпатрик энергично пожал плечами.
  
  — И все же я не понимаю, — сказал он, — с чего вы взяли, что нам нужно…
  
  — Как я уже сказал, мистер Килпатрик, я ничего не думаю. Я только знаю, что идет расследование убийства, последним местом обитания миссис Джек, насколько это известно, было «Гнездо глухаря», а теперь кто-то пытается уничтожить улики. — Ребус помолчал. — Это все, что мне известно. Теперь вы можете зайти, только прошу вас ни к чему не прикасаться. Я хочу всем вам задать несколько вопросов.
  * * *
  
  На самом деле он хотел узнать одно: сильно ли изменилась обстановка в доме с того времени, когда эти трое были здесь в последний раз? Но этот вопрос оказался слишком труден для них. Да, они помнили, что пили шампанское, арманьяк и много вина. Помнили, что готовили попкорн в микроволновке. Кто-то из гостей на ночь глядя уезжал — явно в раздрызганном состоянии, — другие оставались спать, разбредались, ничего не соображая, по спальням. Нет, Грегора не было. Ему вечеринки не нравились. Во всяком случае, те вечеринки, которые устраивала его жена.
  
  — Старина Грегор — редкий зануда, — поведал Джейми Килпатрик. — По крайней мере, так я думал до той истории с борделем. Впрочем, это лишний раз доказывает…
  
  Но ведь была и еще одна вечеринка, верно? Совсем недавно. Барни Байерс рассказывал про нее Ребусу в пабе. Вечеринка с друзьями Грегора, с его «стаей». Кто еще знал, что Ребус направляется в «Гнездо глухаря»? Кто еще знал, какие находки его тут ожидают? У кого еще были основания не допустить, чтобы он нашел то, что тут можно было найти? Ну, знал об этом Грегор Джек. А то, что знал он, могла знать и его «стая». Может быть, здесь поработал не кто-то из этих троих; может, кто-то совсем другой.
  
  — Невозможно представить, что у нас тут больше никогда не будет вечеринок, — сказала Луиза Паттерсон-Скотт. — Что Лиз уже здесь не появится… что ее больше нет. — Она начала плакать, громко и обильно. Джейми Килпатрик обнял ее за плечи, и она зарылась лицом в его куртке. Потом вытянула руку, нашла Джулиана Каймера, подтащила его к себе, чтобы можно было обнять и его.
  
  Так они и стояли, когда приехал констебль Моффат…
  * * *
  
  Ребус оставил Моффата — против воли парня — на страже. Но бригаду экспертов они ждали только к обеду. С ними должен был прибыть и сержант Нокс.
  
  — В ванной есть журналы, если захочешь почитать, — сказал Ребус Моффату. — А еще лучше вот это… — Он открыл дверь своей машины и вытащил оттуда книгу «Тихий омут». — Можешь не возвращать. Считай, что это подарок.
  
  После этого — «даймлер» уже к тому времени уехал — Ребус сел в свою машину, помахал на прощание констеблю Моффату и уехал. Он прочел «Омут» прошлой ночью, прочел от корки до корки. Это была ужасающе романтическая история обреченной любви между молодым итальянским скульптором и богатой, но замужней и скучающей женщиной. Скульптор приехал в Англию, договорившись о работе с мужем этой женщины. Она поначалу относится к нему как к очередному приключению, но потом влюбляется по-настоящему. А скульптор, поначалу охваченный страстью к этой женщине, вскоре увлекается ее племянницей. И все в таком роде.
  
  Ребус пришел к выводу, что именно название, и только оно, вывело Рональда Стила из равновесия и заставило выдрать книгу с полки и с таким неистовством швырнуть об стену. Да, только название (название, в свою очередь, повторяло название скульптурной композиции молодого ваятеля). Омут вызвал прямые ассоциации с Лиз Джек. Вопрос в том, как ее в этот омут затянуло…
  * * *
  
  Он поехал на ферму Крагстоунов, припарковался во дворе с задней стороны дома, распугав кур и уток. Миссис Корби была дома, она пригласила его на кухню, где вкусно пахло выпечкой. Большой кухонный стол был обсыпан мукой, но на нем оставалось лишь несколько шариков печенья. И опять Ребусу в голову пришла в голову сцена из фильма «Почтальон всегда звонит дважды»…
  
  — Присаживайтесь, — распорядилась она. — Я только что вскипятила чай…
  
  Ребуса угостили чаем и остатками вчерашних булочек со свежим маслом и густым клубничным джемом.
  
  — Никогда не собирались устроить у себя гостевой дом, миссис Корби?
  
  — Я? Ну, у меня терпения бы не хватило. — Она вытерла руки о хлопчатобумажный передник. Она, казалось, все время вытирала руки. — Только это не потому, что места мало. Мой муж умер в прошлом году, так что теперь мы с Алеком вдвоем остались.
  
  — Вдвоем тут хозяйничаете?
  
  Она поморщилась:
  
  — Кажется, скоро дохозяйничаемся. Алека это не интересует. Это грех, но что уж тут скрывать. У нас есть два работника, но уж коли они видят, что его это не интересует, то им не понять, почему это должно интересовать их. Наверно, придется продавать. Алеку на радость. Может быть, меня только это и останавливает… — Она посмотрела на свои руки. Потом хлопнула себя по бедрам. — Господи боже, я вас заговорила! Вы что-то хотели узнать, инспектор?
  
  Ребус, столько лет проработав в полиции, впервые видел перед собой человека с подлинно чистой совестью. Обычно люди начинали с вопроса полицейскому: а что, собственно, ему надо? Если же этот вопрос задавался не сразу, то потому, что человек либо заранее знал ответ, либо же ему абсолютно нечего было бояться или скрывать. И Ребус без обиняков спросил:
  
  — Я смотрю, у вас телефонная будка просто блестит, миссис Корби. А вы не замечали ничего подозрительного в последнее время? Я имею в виду в будке?
  
  — Так, дайте-ка я подумаю. — Она прижала тыльную сторону ладони к щеке. — Нет, не могу вспомнить… а что, к примеру, вы имеете в виду, инспектор?
  
  Ребус не мог посмотреть ей в глаза, потому что знал: она начала ему лгать.
  
  — Ну, может, какую женщину. Может, она звонила по телефону. Может, оставила что-нибудь в будке… записку или номер телефона… что угодно.
  
  — Нет, ничего такого не было в будке.
  
  Его голос стал чуточку жестче:
  
  — Ну, тогда, может, рядом с будкой, миссис Корби. Меня интересует время около недели назад, прошлая среда. Или, может, вторник?..
  
  Она отрицательно покачала головой.
  
  — Еще булочку, инспектор?
  
  Он взял булочку и принялся неторопливо ее жевать в тишине. Миссис Корби, казалось, размышляла о чем-то. Поднялась, проверила духовку. Потом налила остатки чая из чайника, вернулась на прежнее место и начала снова разглядывать свои руки, положив их для вящего удобства на колени. Однако больше она так и не сказала ни слова. Как и Ребус.
  
  — Вы были здесь в прошлую среду?
  
  Она кивнула:
  
  — Но не во вторник. По вторникам я езжу к сестре. А всю среду я провела здесь.
  
  — А ваш сын?
  
  Она пожала плечами:
  
  — Возможно, он был здесь. А может, ездил в Даффтаун. Он все время волочится за кем-нибудь…
  
  — А сейчас его нет?
  
  — Нет. Уехал в город.
  
  — В какой?
  
  — Он не сказал. Сказал только, что уезжает…
  
  Ребус встал и подошел к кухонному окну. Оно выходило во двор, где курицы теперь поклевывали покрышки его машины. Одна из них забралась на капот.
  
  — А будка из дома видна, миссис Корби?
  
  — Из дома?.. Да, из окна гостиной. Но мы там редко бываем. Вернее, я там редко бываю. Предпочитаю кухню.
  
  — А мне позволите взглянуть?
  
  Стоило войти в гостиную, как становилось ясно, кто проводил в ней время. Диван, кофейный столик и телевизор были установлены на одной оси. Столешница кофейного столика была вся в кольцах, оставленных донышком горячей кружки. На полу у дивана стояла пепельница и остатки громадного пакета с чипсами. Под кофейным столиком валялись три банки из-под пива. Миссис Корби поцокала языком и принялась собирать банки. Ребус подошел к окну и выглянул наружу.
  
  Вдалеке, хотя и не очень хорошо, была видна будка. Не исключено, что Алек Корби и видел кого-то. Не исключено, но сомнительно. Вряд ли стоило тянуть за эту ниточку. Пусть-ка сюда приедет сержант Нокс и поспрашивает Корби сам.
  
  — Ну что ж, — сказал он, — спасибо вам за помощь, миссис Корби.
  
  Она вздохнула с явным облегчением:
  
  — Не за что, инспектор. Я вас провожу.
  
  Но Ребус знал, что ему стоит предпринять еще одну, последнюю попытку. Он остановился с миссис Корби во дворе и оглянулся.
  
  — Я парнишкой любил фермы. У моего дружка родители были фермерами, — не стесняясь, соврал он. — Я туда ходил каждый вечер после чая. Вот было здорово. — Он посмотрел на нее с широко раскрытыми глазами и ностальгической улыбкой. — Не возражаете, если я тут прогуляюсь?
  
  Снова вздох, но уже не облегчения, а скорее неприкрытого ужаса. Но это не остановило Ребуса, напротив, подстегнуло его, и не успела она и слова сказать, как он уже шел к клетям и хлевам, заглядывал внутрь и шел дальше. Мимо куриц и всполошившихся уток в сарай. Резкий запах скотины и солома под ногами. Бетонные перегородки, свернутые в бухту шланги, подтекающий кран. Под ногами повсюду были лужи. Из своего стойла на него смотрела, задумчиво подмигивая, больная с виду корова. Но скот его мало интересовал. А вот брезент в углу — да.
  
  — Что там под брезентом, миссис Корби?
  
  — Это собственность Алека! — взвизгнула она. — Не трогайте! Это не имеет никакого отношения…
  
  Но он уже сдернул брезент. Что он ожидал увидеть под ним? Что-нибудь… ничего особенного. А увидел черный «БМВ-3» с номерами Элизабет Джек. Теперь настала очередь Ребуса цокать языком, но только после того, как он глубоко вздохнул, чтобы не издать ликующий возглас.
  
  — Господи Иисусе, миссис Корби! Это же та самая машина, которую я ищу.
  
  Но миссис Корби не слушала.
  
  — Он хороший мальчик, он не хотел ничего плохого. Не знаю, что бы я без него делала….
  
  И все в таком роде. Ребус тем временем обошел машину. Смотрел, но не прикасался. Наверняка криминалисты уже в пути. Им тут будет с чем поработать…
  
  Постой-ка, а это еще что? На заднем сиденье. Что-то громоздкое. Он вгляделся через тонированное стекло.
  
  — Жди неожиданностей, Джон, — пробормотал он себе под нос.
  
  На заднем сиденье стояла микроволновка.
  7
  Датил
  
  Ребус позвонил в Эдинбург — доложить о находках и продлить командировку еще на день. Обнаружение машины произвело на Лодердейла такое впечатление, что Ребус забыл доложить о взломе в «Гнезде глухаря». Потом, когда Алек заявился домой (пьяный, хотя и за рулем, но это ему не стали вменять в вину), его арестовали и увезли в Даффтаун. Ребус, похоже, напряг всю местную полицию так, как она в жизни не напрягалась, так что пришлось сержанта Нокса направить не в дом миссис Джек, а на ферму. Он был похож на старшего брата констебля Моффата. Или на другого его близкого родственника.
  
  — Нужно, чтобы криминалисты осмотрели машину, — сказал Ребус. — Это главное, дом может подождать.
  
  Нокс потер подбородок.
  
  — Нужно пригнать буксировщик.
  
  — Лучше эвакуатор.
  
  — Посмотрю, что можно сделать. Куда ее отвезти?
  
  — В любое безопасное место, где есть крыша.
  
  — Полицейский гараж подойдет?
  
  — Подойдет.
  
  — А что именно мы ищем?
  
  — Бог его знает.
  
  Ребус вернулся в кухню, где за столом сидела миссис Корби, разглядывая сгоревшее печенье. Он открыл было рот, чтобы заговорить с ней, но промолчал. Она, разумеется, пособница. Она лгала, защищая сына. Что ж, сын теперь у них, и это главное. Ребус как можно тише вышел из дома, завел машину, посмотрел через лобовое стекло на капот, где одна из куриц оставила ему маленький подарок…
  * * *
  
  Он сумел без посторонней помощи добраться до полицейского участка в Даффтауне для допроса Алека Корби.
  
  — Ты, сынок, в дерьме по уши. Начинай с самого начала и смотри ничего не пропусти.
  
  Ребус и Корби сидели за столом друг против друга и курили, сержант Нокс, стоявший у стены за спиной Ребуса, не курил. Корби напустил на лицо неубедительно-презрительное выражение этакого безразличия, но Ребус быстро привел в чувство этого мачо местного розлива.
  
  — Мы расследуем дело об убийстве. У тебя в сарае нашли машину убитой женщины. Машина будет обследована криминалистами, и если в ней найдут отпечатки твоих пальцев, тебе предъявят обвинение в убийстве. Так что, если тебе есть что сказать в свое оправдание, прими мой совет — развяжи поскорее язык.
  
  Вот тогда, убедившись, что его слова произвели должный эффект, Ребус и сказал:
  
  — Ты, сынок, в дерьме по уши. Начинай с самого начала и смотри ничего не пропусти.
  
  Корби закаркал — ну прямо как его тезка.[31] На душеспасительную исповедь это было мало похоже, но страдание было искренним. Для начала он попросил парацетамол.
  
  — Голова раскалывается.
  
  — Нечего пить с утра, — сказал Ребус, зная, что дело тут не в питье, а в том, что оно было прервано.
  
  Таблетки принесли, Корби проглотил одну, запил водой, прокашлялся, потом закурил сигарету. Ребус загасил свою. Он уже накурился так, что дым из ушей шел.
  
  — Машина стояла на парковке, — начал Корби. — Она простояла там много часов, ну я и пошел посмотреть. Ключи были в замке. Я ее завел и перегнал на ферму.
  
  — Зачем?
  
  Парень пожал плечами:
  
  — Дареный конь. — Он усмехнулся. — Тем более если под капотом столько лошадей, да? — Шутка не произвела впечатления на полицейских. — Не, правда, это ж как клад найти. Кто нашел, тот и хозяин.
  
  — А ты не подумал, что настоящий хозяин может вернуться?
  
  Он снова пожал плечами:
  
  — И в мыслях такого не было. Я думал только, как утру всем нос, если я появлюсь в городе на этой машинке.
  
  — Ты собирался на ней ездить? — этот вопрос задал сержант Нокс.
  
  — Конечно.
  
  «Они выезжают на машинах на глухие дороги и устраивают там гонки», — вполголоса объяснил Нокс Ребусу.
  
  Ребус вспомнил про рейсеров, о которых говорил Моффат.
  
  — Значит, владельца машины ты не видел? — спросил он.
  
  Корби пожал плечами.
  
  — Что это значит?
  
  — Это значит «может быть». Там, на площадке, была и другая машина. В ней вроде парочка сидела. Вроде ссорились. Я слышал их аж со двора.
  
  — А что видел?
  
  — Ну, что стоял «БМВ», а рядом еще другая машина.
  
  — Другую машину ты не рассмотрел?
  
  — Не. Но крики я слышал. Вроде мужчина и женщина.
  
  — Из-за чего они ссорились?
  
  — Понятия не имею.
  
  — Точно?
  
  Корби уверенно кивнул головой.
  
  — О’кей, — сказал Ребус. — И это случилось?..
  
  — В среду. В среду утром. Может, ближе к обеду.
  
  Ребус задумчиво кивнул. Все алиби придется перепроверять…
  
  — И где все это время была твоя мать?
  
  — А где ей быть — на кухне.
  
  — Ты ей говорил об этой ссоре?
  
  Корби отрицательно покачал головой:
  
  — Зачем?
  
  Ребус снова кивнул. Утром в среду и была убита Элизабет Джек. Ссора на площадке у телефонной будки.
  
  — Ты уверен, что они ссорились?
  
  — Уж мне-то не знать. Можете не сомневаться. Женщина орала ой-ой как.
  
  — Что-нибудь еще, Алек?
  
  У Корби, казалось, отлегло от сердца, когда он услышал, что к нему обращаются по имени. Может, ему все это и сойдет с рук, если он им расскажет…
  
  — Так вот, вторая машина потом уехала, а «БМВ» остался. Не знаю, был ли кто в машине. Стекла тонированные. Но радио играло. А потом днем…
  
  — Значит, машина простояла там все утро?
  
  — Да. А потом днем…
  
  — А если точнее?
  
  — Понятия не имею. Кажется, по телику передавали скачки или еще что.
  
  — Продолжай.
  
  — Так вот, я выглянул — смотрю, а там еще одна машина. А может, та же вернулась.
  
  — Ее ты тоже не разглядел?
  
  — Во второй раз я получше видел. Не знаю, какая марка, но голубая, светло-голубая. Точно, уверен.
  
  Машины нужно проверить… «Даймлер» Джейми Килпатрика не голубого цвета. «Сааб» Грегора Джека тоже не голубой. «Лендровер» Рэба Киннаула тоже не голубой.
  
  — Ну так вот, — продолжил Корби. — Значит, там снова стали выяснять отношения на повышенных тонах. Я думаю, они ругались в «БМВ», потому что в какой-то момент радио включили на полную.
  
  Ребус одобрительно кивнул, оценив замечание Алека.
  
  — Что потом?
  
  Корби пожал плечами:
  
  — Потом опять стало тихо. Когда я выглянул в следующий раз, второй машины уже не было, а «БМВ» опять стоял на месте. Попозже я вышел во двор, прошел по полянке, посмотреть поближе. Пассажирская дверь была приоткрыта. По всему, в машине никого не было, и я перешел на другую сторону дороги. Ключи были в замке… — Он в последний раз пожал плечами: теперь он сказал все.
  
  И все это было очень любопытно. Еще две машины? Или же вернулась та, что приезжала утром? Кому Лиз Джек звонила из телефонной будки? Из-за чего возникла ссора? Для чего включили радио? Чтобы скрыть ссору? Или просто во время борьбы случайно крутанули ручку звука? Голова снова пошла кругом. Он попросил принести кофе. Принесли три пластиковых стаканчика с сахаром и тарелку с четырьмя диетическими печенинами.
  
  Корби непринужденно сидел на стуле с жесткой спинкой, закинув ногу на ногу, и покуривал. Нокс тем временем умял все печенье…
  
  — Так, — сказал Ребус, — а теперь расскажи про микроволновку…
  
  С микроволновкой все оказалось просто — еще один подарок судьбы. Микроволновка лежала на обочине.
  
  — И ты хочешь, чтобы мы в это поверили? — ухмыльнулся Нокс. Но Ребус в это как раз мог поверить.
  
  — Так оно и было, — невозмутимо сказал Корби, — верите вы в это или нет, сержант Нокс. Сегодня утром поехал прокатиться, смотрю — лежит в кювете. Я глазам своим не поверил. Кто-то взял да выбросил ее туда. Посмотрел — вроде целая. Ну я и прихватил ее.
  
  — А почему ты ее спрятал?
  
  Корби заерзал на стуле.
  
  — Я же знаю, мать решила бы, что я ее спер. Она бы ни за что не поверила, что я микроволновку просто нашел. Я и припрятал ее, пока не придумал, чего ей наплести…
  
  — Ты знаешь, что прошлой ночью кто-то проник в «Гнездо глухаря»? — спросил Ребус.
  
  — В дом члена парламента? Того, которого застукали в борделе?
  
  — Значит, ты в курсе. Думаю, что микроволновку именно тогда и украли.
  
  — Я тут ни при чем.
  
  — Это мы скоро выясним. Сейчас там криминалисты пыль смахивают — ищут отпечатки пальцев.
  
  — Пыль смахивают? Ну и ну, — прокомментировал Корби, — вы, как я погляжу, еще хуже моей матушки.
  
  — Это точно, — сказал Ребус, поднимаясь. — И последнее, Алек. Что ты сказал матери об этой машине?
  
  — Да ничего особенного. Сказал, что приятель попросил поставить на время.
  
  Вряд ли она поверила. Но потерять сына — значит потерять и ферму.
  
  — Хорошо, Алек, — сказал Ребус, — теперь нужно все это изложить на бумаге. Все, что ты нам рассказал. Сержант Нокс тебе поможет. — Он помедлил у двери. — И тогда, если мы придем к выводу, что ты не сказал нам правду, и только правду, мы побеседуем о езде в пьяном виде. Понял?
  * * *
  
  Путь до миссис Уилки был неблизкий, и Ребус пожалел, что не снял номер в Даффтауне. Но за рулем, по крайней мере, у него было время подумать. Он позвонил из полицейского участка, отложил некоторые встречи на утро. Остаток дня у него был свободен. Над горами нависли низкие тучи. Хорошая погода заканчивалась. Именно таким Ребус и помнил Хайленд — хмурым и ничего хорошего не сулящим. Страшные вещи творились здесь в прошлом. Кровавые битвы, насильственные переселения, жестокая родовая вражда. Бывали и случаи каннибализма, насколько он помнил. Жуткое дело.
  
  Кто убил Лиз Джек? И почему? Первым под подозрение попадает муж. Ну, Грегора Джека пусть подозревают другие, а Ребус в его виновность ни минуты не верил. Почему не верил?
  
  Почему?
  
  Достаточно хотя бы взвесить все факты. Утром в среду Джек был на собрании с избирателями, потом играл в гольф, вечером отправился на какое-то мероприятие… Кто это сказал? Это ему сказали сам Грегор Джек и Хелен Грейг. К тому же у него машина белого цвета. Перепутать белый с голубым никак невозможно. Кроме того, кто-то подстраивал Джеку коварные ловушки. И вот этого кого-то и должен найти Ребус… Если только ловушки не подстраивала Лиз Джек. Он и об этом уже подумал. Но были анонимные телефонные звонки… А это кто сказал? Барни Байерс. Хелен Грейг не смогла (или не захотела) это подтвердить. Теперь Ребус понял, что ему очень нужно еще раз поговорить с Грегором Джеком. Был ли у его жены любовник? Судя по тому, что Ребус уже знал о ней, вопрос должен бы звучать иначе: сколько любовников у нее было? Один? Два? Больше? Или же он пытается судить о том, чего не знает? Ведь, собственно говоря, он почти ничего не знал об Элизабет Джек. Знал, что о ней думали ее друзья и ее недруги. Но сам он не знал ничего. Разве что о ее вкусах. Если судить по друзьям и мебели, вкусы у нее были неважнецкие…
  * * *
  
  Утро четверга. Прошла неделя с тех пор, как обнаружили тело.
  
  Ребус проснулся рано, но вставать не спешил. Он ждал, когда миссис Уилки принесет ему чай в постель. Сбоев накануне вечером у нее не было: она ни разу не приняла его за своего давно умершего мужа и давно потерянного сына, а потому он решил, что она заслужила беспрепятственный допуск в его спальню. А вот и чай, да еще с имбирным печеньем. Чай оказался горячий. Зато день выдался холодный, по-прежнему серый и дождливый. Ну да бог с ним, он отправится назад к благам цивилизации, как только заскочит тут в одно местечко засвидетельствовать почтение.
  
  Он наспех позавтракал, и на прощание миссис Уилки клюнула его в щеку.
  
  — Приезжайте еще как-нибудь, — сказала она, махая ему из дверного проема. — Надеюсь, джем у вас продается хорошо…
  
  Дождь полил в полную силу, и дворники сразу же вышли из строя. Ребус остановил машину и принялся изучать карту, потом выскочил наружу и наскоро пошуровал дворниками. Такое уже случалось, их заедало, но, приложив некоторые усилия и смекалку, он всегда возвращал их в рабочее состояние. На сей раз они вышли из строя всерьез. И, как назло, никакой мастерской поблизости. Он поехал медленно и вскоре обнаружил, что чем сильнее дождь, тем чище лобовое стекло. Трудно было ехать, когда шел мелкий дождик. Вот от него-то все и расплывалось, видны были лишь смутные очертания. А теперь, когда на машину обрушивался сплошной поток, струи не затуманивали лобовое стекло, а, напротив, делали его абсолютно прозрачным.
  
  Ему повезло: ливень не прекращался до самого Датила.
  
  Специализированная больница в Датиле была спланирована и построена для того, чтобы стать образцовым заведением, где лечат душевнобольных преступников. Как и другие специализированные больницы на Британских островах, она была больницей, а не тюрьмой. И к пациентам, поступавшим сюда на лечение, относились как к больным, а не как к заключенным. Задача больницы — ставить на ноги, а не наказывать, и в ее новеньких, с иголочки, корпусах применялись новые методы лечения, и на жизнь там тоже смотрели по-новому.
  
  Обо всем этом рассказал Ребусу в своем удобном не только для отдыха, но и для работы кабинете доктор Франк Форстер, главный врач больницы. Ребус довольно долго говорил накануне вечером по телефону с Пейшенс, и она рассказала ему почти то же самое, что сейчас Форстер. Отлично, подумал Ребус. Но ведь больница остается местом принудительного содержания. Попадавшие сюда люди не имели ограничений по срокам содержания, срок они отбывали не по приговору суда. Главные ворота ему открыла охрана с помощью электронного устройства, и куда бы ни заходил Ребус, дверь за ним тут же запирали. Теперь доктор Форстер перешел к рассказу о местах отдыха, численном соотношении персонала и пациентов, еженедельной дискотеке… Он явно гордился своим детищем. И явно преувеличивал достоинства больницы. Ребус видел в нем того, кем он и был на самом деле: номинального главу учреждения, чьей задачей была реклама вверенной ему специализированной больницы, тамошнего отношения к больным, специфике лечения. Больницы с тюремным режимом вроде Бродмура раньше подвергались серьезной критике. Чтобы избежать критики, нужен хороший пиар. Доктор Форстер производил впечатление хорошего пиарщика. Начать с того, что он был молод, на несколько лет моложе Ребуса. У него был здоровый вид, честный взгляд и улыбка всегда наготове.
  
  Он чем-то напоминал Грегора Джека. Энтузиазм и энергия, публичный имидж. Такие вещи ассоциировались у Ребуса с американской президентской кампанией — теперь их методы распространились повсеместно. Дошли даже до сумасшедших домов. Если победили не психи, то, по крайней мере, имиджмейкеры.
  
  — У нас здесь более трех сотен пациентов, — сказал Форстер, — и мы хотим, чтобы персонал знал всех и каждого. Я имею в виду не только в лицо, но и по имени. Не по фамилии — по имени. У нас не Бедлам,[32] инспектор Ребус. Те дни, слава богу, давно миновали.
  
  — Но вы при этом закрытое учреждение.
  
  — Конечно.
  
  — Вы имеете дело с недееспособными преступниками.
  
  Форстер снова улыбнулся:
  
  — О большинстве пациентов ничего такого не скажешь. Вы знаете, что у большинства из них… по-моему, более чем у шестидесяти процентов… коэффициент умственного развития выше среднего? Я думаю, что некоторые из них умнее меня! — Смех, потом снова серьезное, озабоченное лицо. — Многие из наших пациентов в чем-то запутались, они сбиты с толку. У одних депрессия, у других шизофрения. Но заверяю вас, они ничуть не похожи на тех безумцев, которых показывают в кино. Возьмите, например, Эндрю Макмиллана. — Его история болезни все это время лежала на столе, и теперь доктор открыл ее. — Он у нас со дня открытия больницы. До этого он находился куда как в менее… благоприятных условиях. Раньше, пока Эндрю не перевели к нам, его состояние не улучшалось. Теперь он становится более разговорчивым и, похоже, уже готов участвовать в кое-каких из предлагаемых нами видов деятельности. Он, кажется, очень неплохо играет в шахматы.
  
  — Но по-прежнему остается опасным?
  
  Форстер предпочел не отвечать на этот вопрос.
  
  — У него случаются приступы паники… гипервентиляция, но ничего похожего на тот ступор, в котором он пребывал раньше. — Он закрыл папку. — Я бы сказал, инспектор, что Эндрю Макмиллан на пути к полному выздоровлению. Так о чем вы хотите с ним поговорить?
  
  И Ребус рассказал о «стае», о дружбе между Мэкки Макмилланом и Грегором Джеком, об убийстве Элизабет Джек и о том, что он, Ребус, оказался в сорока милях от Датила и решил воспользоваться случаем.
  
  — Мне хотелось бы знать, не навещала ли она его.
  
  — Мы можем это выяснить. — Форстер снова принялся листать папку. — Любопытно, здесь ничего не сказано ни о том, что мистер Макмиллан знаком с мистером Джеком, ни о том, что у него было такое прозвище. Мэкки, вы сказали? — Он взял карандаш. — Запишу… — Он сделал запись, а потом снова принялся листать историю болезни. — Да, мистер Макмиллан в прошлом писал нескольким членам парламента… и другим публичным деятелям. Мистер Джек есть среди них… — Он еще несколько секунд читал молча, потом закрыл папку и взялся за телефонную трубку. — Одри, принесите мне журнал посетителей за последнее время… Скажем, за месяц. Спасибо.
  
  Датил был далеко не туристическим центром, и — с глаз долой, из сердца вон: записей в журнале было совсем немного. Потребовалось всего несколько минут, чтобы найти то, что искал Ребус. Визит состоялся в субботу, на следующий день после операции «Косарь», но еще до того, как эта история попала в газеты.
  
  — «Посетитель: Элиза Ферри, — прочел он. — Пациент: Эндрю Макмиллан. Кем приходится пациенту: друг». Отметка о входе сделана в три часа, а о выходе в четыре тридцать.
  
  — У нас это часы посещений, — объяснил Форстер. — Пациенты могут принимать посетителей в большой комнате отдыха. Но вам я организовал встречу с Эндрю в его палате.
  
  — В его палате?
  
  — На самом деле это довольно большое помещение. На четыре койки. Но мы называем их палатами, чтобы усилить… точнее, наверно, сказать — подчеркнуть… подчеркнуть больничную атмосферу. Эндрю лежит в «палате Киннаула».
  
  Ребус вздрогнул:
  
  — Почему Киннаула?
  
  — Простите?..
  
  — Палата носит имя Киннаула? Почему?
  
  Форстер улыбнулся:
  
  — Да в честь актера. Вы, вероятно, знаете Рэба Киннаула? Он и его жена у нас в числе жертвователей больницы.
  
  Ребус решил пока не говорить, что Кэт Киннаул тоже одна из «стаи» и знает Макмиллана с детства… Это не его дело. Но Киннаулы выросли в его глазах, вернее, Кэт. Она не забыла своего школьного приятеля. «Теперь меня почти никто не называет Гаук». Лиз Джек тоже приезжала сюда, хоть и под девичьей фамилией и искаженным именем. Он мог это понять: газеты оттянулись бы на ней сполна. Жена члена парламента посещает в тюрьме сумасшедшего убийцу. Тут открывается большой простор для фантазии. Она не могла знать, что газеты так или иначе вскоре начнут раскручивать их историю…
  
  — Может быть, вы потом пожелаете увидеть наши достопримечательности? Бассейн, спортзал, мастерские…
  
  — Мастерские?
  
  — Ну, самые простые механические работы. Обслуживание автомобилей и прочее в таком роде.
  
  — Вы хотите сказать, что даете вашим пациентам гаечные ключи и отвертки?
  
  Форстер рассмеялся:
  
  — Мы их пересчитываем в конце рабочего дня.
  
  Ребус задумался.
  
  — Вы сказали — обслуживание автомобилей? А кто-нибудь мог бы посмотреть дворники у меня в машине?
  
  Форстер снова рассмеялся, но Ребус отрицательно покачал головой.
  
  — Я это серьезно, — сказал он.
  
  — Я подумаю, что мы можем сделать. — Форстер поднялся. — Если вы готовы, инспектор…
  
  — Я готов, — ответил Ребус, совсем не уверенный, что это так.
  * * *
  
  В коридорах было полно людей, и санитар, который повел Ребуса к палате Киннаула, без конца открывал и закрывал двери. У него на поясе висела тяжелая цепочка со связкой ключей. Ребус попытался было заговорить с ним, но тот отвечал односложно. По пути с ними случилось приключение. Они шли по коридору, когда из открытой двери высунулась рука и схватила Ребуса. Маленький пожилой человек хотел сказать что-то, глаза у него горели, губы судорожно дергались.
  
  — Ну-ка, назад в палату, Гомер, — сказал санитар, отцепляя пальцы больного от пиджака Ребуса. Человек бочком засеменил назад. Ребус несколько секунд ждал, когда сердечный ритм придет в норму. Потом спросил:
  
  — Почему вы назвали его Гомером?
  
  Санитар посмотрел на него:
  
  — Потому что его так зовут.
  
  Они молча двинулись дальше.
  
  Форстер говорил правду. Стонов, стенаний или неожиданных гневных воплей почти не было слышно, и движения почти никакого, уже не говоря о буйном. Они прошли через большой холл, где пациенты смотрели телевизор. Форстер объяснил, что они смотрят запись, потому что никогда заранее не знаешь, что покажет ТВ. Потому у них шли одни и те же записи. «Звуки музыки» пользовались наибольшим успехом. Пациенты смотрели фильм в полной тишине, как завороженные.
  
  — Они сидят на успокоительных? — отважился Ребус.
  
  Санитар неожиданно разговорился:
  
  — Даем им столько, сколько удается засунуть в их глотки. Так меньше вероятность, что они натворят что-нибудь.
  
  Ага, маски сброшены…
  
  — В этом нет ничего плохого, — заверил санитар, — в том, что они сидят на успокоительных. Это все прописано в ЗПЗ.
  
  — В ЗПЗ?
  
  — В Законе о психическом здоровье. Седативные препараты допущены к применению.
  
  У Ребуса возникло впечатление, что санитар не первый раз произносит эту небольшую защитную речь, предназначенную для посетителей, которые задают разные вопросы. Парень он был крупный — невысокий, но широкоплечий, бицепсы распирали рукава.
  
  — Занимаетесь тяжелой атлетикой? — спросил Ребус.
  
  — С кем? С этой братией?
  
  Ребус улыбнулся:
  
  — Я имел в виду вас.
  
  — А-а. — Он ухмыльнулся. — Да, балуюсь гирьками. Тут все залы для пациентов, а для персонала ничего нет. Но у нас и в городе хороший спортивный зал. Да, очень хороший. Сюда…
  
  Санитар отпер еще одну дверь, махнул головой в сторону еще одного коридора и знаком показал на еще одну дверь — незапертую, — которая вела в палату Киннаула.
  
  — Это здесь, — сказал охранник, распахивая дверь. Голос его зазвучал строго. — Ну, ты, давай к стене.
  
  Ребусу даже на секунду показалось, что санитар обращается к нему, но потом он понял, что адресат этих слов — высокий, худой человек, который поднялся с кровати и пошел к дальней стене. Возле нее развернулся и встал лицом к ним.
  
  — Руки на стену, — скомандовал санитар. Эндрю Макмиллан прижал ладони к стене за спиной.
  
  — Слушайте, — сказал Ребус, — может, это…
  
  Макмиллан иронически улыбнулся.
  
  — Не беспокойтесь, — сказал санитар Ребусу. — Он вас не укусит. Мы его как следует накачали. Можете сесть здесь. — Он показал на стол, на котором стояла шахматная доска. У стола стояли два стула. Ребус сел лицом к Эндрю Макмиллану. В палате стояли четыре кровати, но все пустые. Комната светлая, стены выкрашены ядовито-желтой краской. Через три узких зарешеченных окна с трудом пробивались солнечные лучи. Санитар, похоже, собирался присутствовать при разговоре. Он встал за спиной Ребуса, и это напомнило Ребусу сцену допроса в Даффтауне, когда за его спиной стоял сержант Нокс, а перед ним сидел Корби.
  
  — Доброе утро, — тихо сказал Макмиллан. Он был лысоват. Он начал лысеть еще несколько лет назад. Лицо у него было удлиненное, но не изможденное. Ребус назвал бы его добродушным.
  
  — Доброе утро, мистер Макмиллан. Я инспектор Ребус.
  
  Это, видимо, взволновало Макмиллана. Он сделал полшага вперед.
  
  — Вы инспектируете больницы? — спросил он.
  
  — Нет, сэр, я инспектор уголовной полиции.
  
  — Вот как. — Его лицо немного поскучнело. — Я думал, может быть, вы приехали… Видите ли, с нами здесь плохо обращаются. — Он помолчал немного. — Вот за то, что я вам это сказал, меня, может быть, накажут, может даже, посадят в карцер. За любое неповиновение полагается взыскание. Но я все равно говорю об этом всем приезжающим. Иначе так оно все и останется. У меня есть влиятельные друзья, инспектор. — (Ребус подумал, что эти слова в большей мере предназначались для ушей санитара, чем для Ребуса.) — Друзья в высших сферах…
  
  Ну, теперь-то, спасибо Ребусу, об этом известно и доктору Форстеру.
  
  — …Друзья, которым я могу доверять. Понимаете, люди должны знать об этом. Нашу почту проверяют. Сами решают, что нам можно читать. Мне не позволили читать даже «Капитал» Маркса. И пичкают лекарствами. Видите ли, мы, душевнобольные — а под этим я подразумеваю тех, кого назначили душевнобольным по решению суда, — имеем меньше прав, чем большинство закоренелых серийных убийц… опасных, но здоровых. Разве это справедливо? Разве это… по-человечески?
  
  У Ребуса не было готового ответа. Кроме того, он не собирался отклоняться от цели своего посещения.
  
  — Вас недавно посещала Элизабет Джек.
  
  Макмиллан, казалось, задумался, потом кивнул:
  
  — Да, посещала. Но когда она приезжает сюда, она не Джек, а Ферри. Это наша маленькая тайна.
  
  — О чем вы говорили?
  
  — Почему вас это интересует?
  
  Ребус понял, что Макмиллан не знает об убийстве Лиз Джек. Да и откуда он мог это узнать? К новостям здесь доступа не было. Ребус потрогал шахматные фигуры.
  
  — Это связано с расследованием… Связано с мистером Джеком.
  
  — Что он сделал?
  
  Ребус пожал плечами:
  
  — Это-то я и пытаюсь выяснить, мистер Макмиллан.
  
  Макмиллан повернул лицо к падавшему в окно солнечному свету.
  
  — Я скучаю по жизни, — проговорил он, и его голос упал чуть не до шепота. — У меня там много… друзей.
  
  — Вы поддерживаете с ними связь?
  
  — О да, — сказал Макмиллан. — Меня забирают на выходные. Мы с удовольствием ходим вместе в кино, театры, выпиваем в барах. Мы так чудесно проводим время. — Он горько улыбнулся и постучал себя по голове. — Но это происходит только здесь.
  
  — Руки на стену!
  
  — Почему? — выкрикнул он. — Почему я должен держать руки на стене? Почему я не могу сесть?.. Почему мы не можем поговорить как… нормальные… люди? — Чем больше он сердился, тем тише говорил. В уголках его рта пенилась слюна, над правым глазом набухла вена. Он глубоко вздохнул, потом еще раз, потом чуть наклонил голову. — Извините, инспектор. Меня пичкают лекарствами. Бог его знает, что в них. Они оказывают на меня… такое вот действие.
  
  — Все в порядке, мистер Макмиллан, — сказал Ребус, хотя внутри у него все тряслось. Что это было — приступ безумия или здравый смысл? Куда девается здравый смысл, когда его приковывают к стене? Особенно когда приковывают несуществующими цепями?
  
  — Вы спросили, — продолжил Макмиллан, у которого перехватывало дыхание, — вы спросили про… Элизу… Ферри. Вы правы, она приехала ко мне. Довольно неожиданно. Я знаю, у них тут дом неподалеку, но прежде они никогда не приезжали. Лиззи… Элиза… приезжала только один раз, очень давно. Но Грегор… Он занятой человек, верно? А она занятая женщина. Я понимаю…
  
  Ребус не сомневался, что Мэкки знает об их занятости от Кэт Киннаул.
  
  — Да, она приезжала. Мы провели вместе очень приятный час. Мы говорили о прошлом, о… друзьях. О дружбе. А что… их брак под угрозой?
  
  — Почему вы так подумали?
  
  Еще одна кривая улыбка.
  
  — Она приехала одна, инспектор. И сказала, что поехала отдохнуть одна. Но ее ждал в машине какой-то мужчина. Либо там был Грегор и он не захотел меня видеть, либо там был… один из ее друзей.
  
  — Откуда вы это знаете?
  
  — Санитар сказал. Если хотите обеспечить себе бессонницу, попросите, пусть покажет вам дисциплинарный корпус. Доктор Форстер наверняка про него не рассказывал. Может, они меня туда отправят за то, что я вам наговорил.
  
  — Заткнись, Макмиллан.
  
  Ребус повернулся к санитару.
  
  — Это правда? — спросил он. — Кто-то ждал миссис Джек?
  
  — Да, кто-то ее ждал в машине. Какой-то тип. Я его видел из окна. Он вышел из машины размять ноги.
  
  — Как он выглядел?
  
  Санитар отрицательно покачал головой:
  
  — Он уже садился в машину, когда я выглянул. Я только спину его и видел.
  
  — А что была за машина?
  
  — Черный «БМВ-3», в этом я уверен.
  
  — У него хороший глаз — когда ему это нужно, инспектор.
  
  — Заткнись, Макмиллан.
  
  — Вы задайте себе вопрос, инспектор. Если это больница, то почему так называемые санитары являются членами Ассоциации тюремных работников? Это не больница, это камера хранения, только в ней держат психов, а не чемоданы. Но вся изюминка в том, что главные-то психи тут как раз и заправляют!
  
  Он начал двигаться от стены, медленно, на нетвердых ногах, но сила в нем угадывалась безошибочно. Каждый нерв был натянут.
  
  — К стене…
  
  — Психи! Я отрезал ей голову. Господь знает, я сделал это…
  
  — Макмиллан! — Санитар тоже начал двигаться.
  
  — Но то было так давно… другое…
  
  — Я тебя предупреждаю…
  
  — И я так хочу… так хочу…
  
  — Ну все. — Санитар ухватил его за руки.
  
  — …прикоснуться к земле.
  
  Когда санитар связывал его по рукам и ногам, Макмиллан не оказал никакого сопротивления. Санитар оставил его лежать на полу.
  
  — Если оставить его на кровати, — сказал он Ребусу, — он скатится на пол и покалечится.
  
  — А тебе это ни к чему, — сказал Макмиллан, чей голос теперь, когда он был связан, звучал почти спокойно. — Нет, брат, тебе это ни к чему.
  
  Ребус открыл дверь, собираясь уходить.
  
  — Инспектор!
  
  Он повернулся:
  
  — Да, мистер Макмиллан?
  
  Макмиллан вывернул шею, чтобы видеть дверь.
  
  — Прикоснитесь за меня к земле… пожалуйста.
  
  У Ребуса поджилки тряслись, когда он выходил из больницы. Он не захотел посетить бассейн и спортзал. Вместо этого он попросил санитара проводить его в дисциплинарный корпус, но санитар отказался.
  
  — Послушайте, — сказал он, — вам, возможно, не нравится то, что здесь происходит, мне тоже кое-что здесь не нравится, но вы же видели, как тут в любой момент все может измениться. Они считаются «пациентами», но попробуй повернуться к ним спиной. И одних их нельзя оставлять. Они будут глотать лампочки, переломают все ручки, карандаши и мелки, попытаются засунуть голову в телевизор. Ну, то есть не исключено, что они ничего этого и не сделают, но никогда нельзя быть уверенным… никогда. Попытайтесь посмотреть на это непредвзято, инспектор. Понимаю, что это нелегко, но попытайтесь.
  
  И Ребус, прежде чем уйти, пожелал молодому человеку успеха в тяжелой атлетике. Во дворе он остановился у клумбы, глубоко сунул в нее пальцы, размял землю большим и указательным пальцем. Земля была приятной на ощупь. Приятно было выйти за ворота. До смешного были приятны вещи, которые он воспринимал как нечто само собой разумеющееся: земля, свежий воздух, свобода передвижения.
  
  Он посмотрел на больничные окна, но не мог определить, за каким из них палата Макмиллана, и вообще, выходит ли его окно на эту сторону. Он не видел глазеющих на него лиц, не видел никаких признаков жизни. Ненадолго выглянувшее солнце исчезло. Заморосил дождь, ухудшая видимость. Ребус нажал кнопку… и дворники ожили, ожили и заработали. Он улыбнулся, положил руки на баранку и задал себе вопрос:
  
  «Куда девается здравый смысл, когда его приковывают к стене?»
  * * *
  
  Он снова двинулся на юг. В Кинроссе съехал с шоссе с разделительной полосой. Миновал Лох-Левен (место множества семейных пикников в те времена, когда Ребус был мальчишкой), на следующем перекрестке свернул направо и направился к сонным шахтерским деревушкам Файфа. Этот район был ему хорошо знаком. Он здесь родился и вырос. Он знал эти серые жилые кварталы, магазинчики на углах и убогие пивнушки. Людей, которые с подозрением поглядывают на чужаков (и почти с таким же подозрением — на друзей и соседей). Уличную перебранку, примитивную и злую, как драка на кулачках. Родители на уик-энды увозили его с братом подальше: в субботу ездили за покупками в Керколди, в воскресенье на Лох-Левен, на долгие воскресные пикники. Он помнил, как они теснились на заднем сиденье вместе с припасами — непременными сэндвичами с лососевым паштетом и апельсиновым соком. Термосы с чаем пахли горячим пластиком.
  
  А на летние каникулы они выезжали с автоприцепом «дом на колесах» в Сент-Эндрюс или снимали номер в дешевой гостинице в Блэкпуле, где Майкл непременно попадал в какие-нибудь передряги, из которых его выручал старший брат.
  
  «До хрена благодарностей я за это получил».
  
  Ребус ехал все дальше.
  
  Фирма «Байерс» располагалась в одной из деревень на крутом склоне, в полпути до вершины холма. По другую сторону дороги была школа. Ребятишки возвращались домой, молотили друг друга сумками и отборно бранились. Есть вещи, которые не меняются. Во дворе «Байерс» стоял ряд новеньких седельных тягачей, две невзрачные легковушки и «порше-каррера». Ни одной машины голубого цвета. Конторские помещения размещались в строительных модулях. Он подошел к одному из них с табличкой «Главный офис» (под этой надписью мелком было нацарапано «Босс») и постучал.
  
  Секретарша, оторвавшись от электронного редактора, посмотрела на него. В комнате было душно. У стола гудел газовый обогреватель. За спиной секретарши была еще одна дверь. Оттуда доносился быстрый, громкий, негодующий голос Байерса. Поскольку ответов не было слышно, Ребус предположил, что Байерс говорит по телефону.
  
  — Ну так скажи этому недоумку, пусть оторвет свой зад от стула и сейчас же дует сюда! — (Пауза.) — Болен? Болен?! Знаю я, как он болен, небось, трахается со своей мадам. То есть я, конечно, понимаю, причина уважительная…
  
  — Да?.. — обратилась секретарша к Ребусу. — Чем могу помочь?
  
  — Плевать, что он там говорит, — заорал опять Байерс. — У меня здесь груз, который должен быть в Ливерпуле — вчера!
  
  — Я хотел бы повидать мистера Байерса, — сказал Ребус.
  
  — Посидите тут, пожалуйста. Я узнаю, может ли он вас принять. Ваше имя?..
  
  — Ребус. Инспектор уголовной полиции.
  
  В этот момент дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился сам Байерс. В одной руке он держал трубку беспроводного телефона, в другой — лист бумаги. Он протянул бумагу секретарше.
  
  — Все верно, малыш, а на следующий день ожидается груз из Лондона. — Голос Байерса звучал громче обычного. Ребус обратил внимание, что незаметно для секретарши Байерс разглядывает ее ноги, и подумал, уж не для нее ли Байерс устроил весь этот…
  
  И тут Байерс увидел Ребуса. Потребовалась секунда, чтобы он вспомнил, кто это, и кивнул ему.
  
  — Да, ты уж нажми на него как следует, — сказал он в трубку. — Если у него больничный лист, тогда ничего не поделаешь, но если нет, скажи, что его ждут большие неприятности, ясно?
  
  Он закончил разговор и протянул руку:
  
  — Инспектор Ребус, каким ветром вас занесло в нашу глухомань?
  
  — Да вот ехал мимо и… — начал было Ребус.
  
  — Так я вам и поверил! Тут многие проезжают мимо, но никто не заглядывает, если только им ничего не нужно. А если нужно, я советую ехать дальше своей дорогой. Но вы ведь из этих мест, да? Заходите, могу уделить вам пять минут. — Он повернулся к секретарше и положил руку ей на плечо. — Шин, детка, свяжись с этим говнюком в Ливерпуле и скажи, что завтра утром он железно получит свой груз.
  
  — Хорошо, мистер Байерс. Приготовить вам кофе?
  
  — Нет, не беспокойся. Я знаю, что предпочитают пить полицейские. — Он подмигнул Ребусу. — Прошу, инспектор. Прошу.
  
  Кабинет Байерса напоминал служебную комнату в книжной лавке, специализирующейся на порнографии, стены здесь явно держались только за счет календарей и плакатов с голыми девицами. Календари, судя по логотипам, были подарками от автосервисов и поставщиков. Байерс перехватил взгляд Ребуса.
  
  — Издержки имиджа, — сказал Байерс. — Какой-нибудь дальнобойщик с волосатой жопой вваливается ко мне в офис и думает, что перед ним родственная душа.
  
  — А если придет женщина?
  
  Байерс хохотнул:
  
  — Подумает то же самое. И не скажу, что она так уж ошибается. — Байерс держал виски не в шкафу с папками, а в резиновом сапоге. Из другого сапога он извлек два стакана и понюхал их.
  
  — Свежий, как утренняя роса, — сказал он, разливая виски.
  
  — Спасибо, — сказал Ребус. — Хорошая машина.
  
  — Та, что во дворе, вы хотите сказать? Да, неплохая. И ни единой царапинки. Знали бы вы, сколько стоит страховка. Круче некуда. Вон та гора по сравнению с ней — бильярдный стол. Ваше здоровье. — Он одним глотком осушил стакан, шумно выдохнул.
  
  Ребус, пригубив виски, с удивлением посмотрел на стакан, потом на бутылку. Байер хохотнул.
  
  — Вы что думали, я буду поить элитным «Гленливетом» тех козлов, которые ко мне сюда приходят? Я бизнесмен, а не добрый самаритянин. Они смотрят на бутылку, думают: «Ничего себе!» На них это производит впечатление. Опять же работа на имидж. Как и картинки на стене. Я беру фирменную бутылку и наливаю всякую дешевку. Не многие замечают разницу, виски — и ладно.
  
  Ребус решил, что это комплимент в его адрес. Имидж — в этом весь Байерс, одна показуха. Да сильно ли он отличается от членов парламента или актеров? Или от полицейских, если уж на то пошло? Все скрывают истинные мотивы за всевозможными уловками.
  
  — Так о чем вы хотели со мной поговорить?
  
  Объяснить было просто. Он хотел подробнее порасспросить Байерса о вечеринке в «Гнезде глухаря», предположительно последней вечеринке, там состоявшейся.
  
  — Нас было немного, — сказал Байерс. — Некоторые в последний момент отказались. Том Понд, кажется, не приехал, хотя его и ждали. Да, он еще не вернулся из Штатов. Сьюи был.
  
  — Рональд Стил?
  
  — Он самый. И Лиз с Грегором, конечно. И я. Еще Кэтти Киннаул, но без мужа. Так, дайте-ка вспомнить… Кто еще? Да, еще пара, которая работает на Грегора. Эркарт…
  
  — Иэн Эркарт?
  
  — Да. И какая-то молодая девица…
  
  — Хелен Грейг?
  
  Байерс рассмеялся:
  
  — Зачем тратить время на вопросы, если вы и без того все знаете? Да, я думаю, больше никого.
  
  — Вы сказали «пара, которая работает на Грегора». У вас создалось впечатление, что они пара?
  
  — Да нет же. Эту девицу, по-моему, все пытались затащить в постель. Все, кроме Эркарта.
  
  — И кому-то удалось?
  
  — Я не заметил. После двух бутылок шампанского я мало что замечаю. Но вообще это было не похоже на обычную вечеринку у Лиз. Я имею в виду, все пристойно, без вывертов. Хотя выпивки хватало. Но ничего такого, что бы выходило за рамки.
  
  — Ничего такого?..
  
  — Ну, вы понимаете, компания Лиз… они там все немного сумасшедшие. — Байерс уставился на один из календарей, словно вспоминая что-то. — Все как один чокнутые…
  
  Ребус мог себе представить, как Барни Байерс пытается вписаться в компанию, найти общий язык с Паттерсон-Скотт, Килпатриком и остальными. Как они… терпят Байерса, этого «нуворикшу». Он не сомневался, что Байерс был душой компании, громче всех хохотал. Только вот они смеялись над ним, а не с ним…
  
  — Какая была обстановка в доме, когда вы приехали?
  
  Байерс наморщил нос:
  
  — Отвратительная. Не убирали с предыдущей попойки, а прошло две недели. Вечеринка Лиз, а не Грегора. Грегор вспылил. Лиз или кто-то другой должны были навести там порядок. Та еще помойка, как в логове у сквоттеров в шестидесятые. — Он улыбнулся. — Не нужно бы вам такое говорить — вы ведь полицейский, но на ночь я там не оставался. Часа в четыре ночи поехал домой. Абсолютно пьяный, но на дороге никого не было, так что я не представлял собой угрозы для чьей-то жизни. Но… вы послушайте дальше! Когда я приехал и вышел из машины, чтобы открыть гараж… ногам стало что-то холодно. Посмотрел — а я босой! В одном носке без ботинок, представляете? Одному Богу известно, как я этого не заметил…
  8
  Злость и ненависть
  
  И что же, Джона Ребуса встретили как героя? Как бы не так. Нашлись даже такие, кто счел, что его поездка только все окончательно запутала. Может быть. Старший суперинтендант Уотсон, например, по-прежнему настаивал на том, что им нужно сосредоточиться на поиске Уильяма Гласса. Он сидел и слушал доклад Ребуса, а старший инспектор Лодердейл покачивался из стороны в сторону на другом стуле — иногда устремлял безразличный взгляд в потолок, иногда разглядывал совершенно безупречную стрелку на своей брючине. Было утро пятницы. В воздухе стоял запах кофе. Кофе циркулировал и по нервной системе Ребуса, пока он говорил. Уотсон время от времени прерывал его, задавал вопросы голосом слабым, как запах послеобеденного мятного леденца. Наконец он задал очевидный вопрос:
  
  — И что ты об этом думаешь, Джон?
  
  И Ребус дал ему очевидный и при этом единственно честный ответ:
  
  — Не знаю, сэр.
  
  — Давайте-ка подведем итог, — сказал Лодердейл, отрывая глаза от стрелки на брюках. — Она возле телефонной будки. Говорит с человеком в машине. Они ссорятся. Мужчина уезжает. Она какое-то время остается на месте. Потом приезжает другая машина. А может, та же самая. Снова ссорятся. Машина уезжает, а ее «БМВ» остается на площадке. А в следующий раз ее видят в реке близ дома, который принадлежит мужу ее подруги. — Лодердейл помолчал, словно приглашая Ребуса возразить. — Мы до сих пор не знаем, когда и где она умерла. Известно только, что она оказалась в Куинсферри. А ты ведь говорил, что жена этого актера — старая подруга Грегора Джека?
  
  — Да.
  
  — Есть какие-либо данные о том, что они были больше чем друзьями?
  
  Ребус пожал плечами:
  
  — Мне ничего такого не известно.
  
  — А этот актер, Рэб Киннаул? Может, он и миссис Джек?..
  
  — Может быть.
  
  — Удобненько, правда? — сказал старший суперинтендант, поднимаясь, чтобы налить себе еще чашку черной смерти. — Я хочу сказать, что если мистеру Киннаулу нужно было бы избавиться от тела, то лучшего места не найти. Бросить в быструю речку за домом, и все дела. Тело унесет в море, и найдут его через несколько недель. А то и вообще не найдут. А он всегда играл убийц. Может, все это и засело у него в голове…
  
  — Вот только в тот день, в среду, — сказал Лодердейл, — у Киннаула было назначено несколько встреч.
  
  — А вечером?
  
  — Вечер он провел дома с женой.
  
  Уотсон кивнул:
  
  — И снова мы возвращаемся к миссис Киннаул. Может быть, она врет?
  
  — Она явно у него под башмаком, — сказал Ребус. — И принимает слишком много депрессантов. Я очень удивлюсь, если она сможет отличить вечер среды у себя в Куинсферри от двенадцатого июля в Лондондерри.[33]
  
  Уотсон улыбнулся:
  
  — Хорошо сказано, Джон, но давай держаться фактов.
  
  — А фактов у нас кот наплакал, — сказал Лодердейл. — Ведь мы все знаем, кто наиболее очевидный кандидат на роль убийцы. Муж миссис Джек. Она узнаёт, что его поймали в борделе со спущенными штанами, они ссорятся. Убивать ее он, может, и не хотел, но в сердцах ударил. А она возьми да умри.
  
  — Брюки на нем не были спущены, — напомнил своему начальнику Ребус.
  
  — Кроме того, — добавил Уотсон, — у мистера Джека есть алиби. — Он заглянул в свои записи. — Утром у него была встреча с избирателями. Днем он играл в гольф, и это подтверждено его партнером и проверено констеблем Брумом. Потом заседание, где он выступал с речью чуть ли не перед сотней представителей делового сообщества Центрального Эдинбурга.
  
  — И ездит он на белом «саабе», — добавил Ребус. — Мы должны проверить цвета автомобилей у всех, кто имеет отношение к этому делу, у всех друзей мистера и миссис Джек.
  
  — Я уже дал задание сержанту Холмсу, — сказал Лодердейл. — А криминалисты обещают к утру подготовить результаты по «БМВ». Но у меня есть еще один вопрос. — Он повернулся к Ребусу. — Миссис Джек, судя по всему, целую неделю провела в горах. Она все это время была в «Гнезде глухаря»?
  
  Ребус не мог не отдать должное Лодердейлу — у старого хрена мозги работали. Уотсон кивал так, словно и сам собирался задать этот вопрос, чего, конечно, у него и в мыслях не было. Но Ребус уже и сам спрашивал себя об этом.
  
  — Не думаю, — ответил он. — Я считаю, что какое-то время она и в самом деле провела там, иначе откуда могли взяться номера воскресных газет и зеленый чемодан? Но чтобы целую неделю?.. Сомневаюсь. Никаких следов того, что там готовили пищу. Вся еда, коробки и прочая дребедень, что мы нашли, остались от одной из прошлых попоек. Кто-то пытался расчистить пространство на полу в гостиной так, чтобы там могли сидеть и пить один, максимум два человека. Но это, видимо, тоже все было в прошлый раз. Я полагаю, можно порасспрашивать гостей, когда будем снимать у них отпечатки пальцев…
  
  — Снимать у них отпечатки пальцев? — переспросил Уотсон.
  
  Лодердейл, как рассерженный папаша, начал ему втолковывать:
  
  — Чтобы сузить круг подозреваемых. Нужно посмотреть, не окажутся ли там неидентифицированные отпечатки.
  
  — И чем это нам поможет? — спросил Уотсон.
  
  — Смысл в том, сэр, — объяснил Лодердейл, — что если миссис Джек не оставалась в «Гнезде глухаря», то нам нужно знать, кто был с ней и где она провела это время. Может быть, ее вообще там не было.
  
  — Так… — сказал Уотсон, снова кивая, будто ему все было понятно.
  
  — В субботу она навещала Эндрю Макмиллана, — добавил Ребус.
  
  — Да, — подхватил Лодердейл, — а следующий, кто ее видит, насколько нам известно, — это молодой олух на ферме. Но что было в промежутке?
  
  — В воскресенье она была в «Гнезде глухаря» со своими газетами, — сказал Ребус.
  
  И вдруг он понял, что имеет в виду Лодердейл.
  
  — Думаете, что, прочитав газету, она могла вернуться?
  
  Лодердейл выставил перед собой руки и принялся разглядывать ногти.
  
  — Это только гипотеза, — ответил он.
  
  — У нас до хрена всяких гипотез, — сказал Уотсон, хлопая по столешнице ладонями, гораздо более мясистыми, чем у Лодердейла. — Нам нужно что-то определенное. И не будем забывать нашего друга Гласса. Нам все еще хочется поговорить с ним. Хотя бы про Дин-Бридж, если не про что-то другое. А пока… — Он, казалось, пытается сообразить, куда направить расследование, какие дать подчиненным высокоумные инструкции и наставления. Но в конечном счете сдался и вместо этого отхлебнул кофе. — А пока, — сказал он наконец Ребусу и Лодердейлу, ожидающим, когда он разрешится своей сокровенной мудростью, — давайте проявлять осторожность.
  
  Похоже, он действительно сдает, подумал Ребус, следуя за Лодердейлом из кабинета. Времена героев сериала «Блюз Хилл-стрит»[34] давным-давно прошли. В коридоре, едва дверь за ними закрылась, Лодердейл схватил Ребуса за руку и заговорил взволнованным шепотом:
  
  — Похоже, старший суперинтендант — кандидат на пенсию, как ты думаешь? Скоро большие шишки смекнут, что тут происходит, и отправят его на покой. — Он не мог скрыть радости. Да, думал Ребус, один-два прокола, и ему конец. И он подумал… подумал, способен ли Лодердейл, чтобы ускорить ход событий, подстроить какую-нибудь пакость. Кто-то же дал информацию в газеты об операции «Косарь». Казалось, это было сто лет назад. Вроде бы Крис Кемп обещал разузнать, как было дело. Не забыть спросить у Кемпа, что он накопал. Работы еще выше крыши…
  
  Когда дверь кабинета Уотсона снова открылась, Ребус выворачивал руку из цепких лап Лодердейла. Ребус подумал, что вид у них, вероятно, виноватый и заговорщицкий, вполне соответствующий его чувствам. Наконец глаза Уотсона остановились на нем.
  
  — Джон, — сказал он, — звонит мистер Джек, он говорит, что будет признателен, если ты приедешь к нему. Он хочет о чем-то с тобой поговорить…
  * * *
  
  Ребус нажал на кнопку звонка у калитки. По интеркому ответил Эркарт:
  
  — Кто?
  
  — Инспектор Ребус к мистеру Джеку.
  
  — Да, инспектор, сейчас иду.
  
  Ребус посмотрел через решетку. Перед домом стоял белый «сааб». Ребус покачал головой. Некоторые люди никогда не учатся. Дверь одной из припаркованных поблизости машин открылась, и к Ребусу направился репортер, узнать, кто он такой. Остальные репортеры и фотографы сидели в машинах, слушали радио и читали газеты. Из термосов наливали бульон или кофе. Они все время торчали тут, и им было скучно. Пока Ребус ждал, налетел порыв промозглого ветра, нашел слабое место в его одеянии — незащищенное пространство между курткой и воротником, — и шею словно окатило ледяной водой. Он увидел, как из дома вышел Эркарт, отыскивая нужный ключ в связке. Репортер-разведчик, все еще стоявший рядом с Ребусом, протиснулся вперед в надежде задать вопросы Эркарту.
  
  — Я бы на твоем месте не суетился, сынок.
  
  Эркарт уже подошел к калитке.
  
  — Мистер Эркарт, — сказал репортер, — можете ли вы что-нибудь добавить к предыдущим заявлениям?
  
  — Нет, — холодно ответил Эркарт, открывая калитку. — Но если хотите, я повторю для вас то, что уже говорил: проваливайте отсюда!
  
  С этими словами он, пропустив Ребуса, захлопнул калитку, запер замок, тряхнул решеткой, чтобы убедиться, что заперто. Репортер, кисло улыбаясь, направился к одной из машин.
  
  — Вы, я смотрю, в осаде, — заметил Ребус.
  
  Вид у Эркарта был такой, словно он не спал ночь, если не две.
  
  — Это черт знает что, — доверительно проговорил он. — Они там торчат денно и нощно. Одному Богу известно, что они хотят услышать.
  
  — Признание? — предположил Ребус и был вознагражден слабой улыбкой.
  
  — Этого, инспектор, они не дождутся. — Улыбка сошла с его лица. — Но я беспокоюсь за Грегора… Все это плохо на нем сказывается. Он… Сейчас сами увидите.
  
  — Не знаете, зачем он просил меня приехать?
  
  — Он не сказал. Инспектор… — Эркарт остановился. — Он очень ранимый человек. Я хочу сказать, он может наговорить что угодно. Я только надеюсь, что вы сумеете отличить правду от фантазии.
  
  После этих слов он двинулся дальше.
  
  — Вы по-прежнему разбавляете виски? — спросил Ребус.
  
  Эркарт оценивающе посмотрел на него, потом кивнул:
  
  — Виски не решение проблемы, инспектор. Не это ему нужно. Ему нужны друзья.
  
  Эндрю Макмиллан тоже говорил о друзьях. Ребус хотел поговорить с Джеком об Эндрю Макмиллане. Но это подождет. Он остановился у «сааба», и Эркарту тоже пришлось остановиться.
  
  — В чем дело?
  
  — Знаете, — сказал Ребус, — я всегда любил «саабы», но мне никогда не хватало денег на такую машину. Как вы полагаете, мистер Джек не будет возражать, если я минутку посижу на водительском сиденье?
  
  Просьба, казалось, вызвала недоумение у Эркарта. В конце концов он то ли пожал плечами, то ли покачал головой. Ребус взялся за ручку дверцы, которая оказалась незапертой. Он сел на сиденье, положил руки на баранку, не закрывая дверь, чтобы Эркарт мог его видеть.
  
  — Очень удобно, — сказал Ребус.
  
  — Я тоже так думаю.
  
  — Значит, это вы на ней ездили?
  
  — Нет.
  
  — Вот как. — Ребус посмотрел через лобовое стекло, потом на пассажирское сиденье и на пол.
  
  — Да, удобная. И места много, да? — Он повернулся, чтобы посмотреть на задние сиденья… на пол. — Просто прорва места, — прокомментировал он. — Здорово.
  
  — Может быть, Грегор даст вам прокатиться?
  
  Ребус с любопытством посмотрел на него:
  
  — Думаете, даст? Я, конечно, имею в виду, когда все это рассосется.
  
  Он вышел из машины. Эркарт фыркнул:
  
  — Рассосется? Такие дела не рассасываются, если вы член парламента. Этот борд… обвинения в газетах… как будто их было мало. Теперь еще и убийство. Нет. — Он отрицательно покачал головой. — Это не рассосется, инспектор. Это грязевая ванна, а грязь прилипает.
  
  Ребус захлопнул дверь машины.
  
  — И когда дверь закрываешь, звук тоже приятный, надежный, правда? Вы хорошо знаете миссис Джек?
  
  — Довольно хорошо. Редкий день мы не виделись.
  
  — Насколько я понимаю, мистер и миссис Джек жили каждый сам по себе?
  
  — Я бы не торопился с такими заключениями. Они были супругами.
  
  — Любящими супругами?
  
  Эркарт задумался на мгновение.
  
  — Да, я бы сказал, да.
  
  — Несмотря ни на что? — Теперь Ребус обходил машину, словно решая, купить ее ему или нет.
  
  — Не уверен, что понял вас.
  
  — Ну, вы же понимаете. Разные друзья, разный образ жизни, разное время отдыха…
  
  — Грегор — член парламента. Он не может вдруг сорваться с места и ехать куда-то.
  
  — А с другой стороны, — сказал Ребус, — миссис Джек была… как бы это сказать? Легкой на подъем? Может быть, даже непоседливой? Из тех людей, кто не любит сидеть на одном месте?
  
  — Вообще-то да, это вы довольно точно сказали.
  
  Ребус кивнул и постучал по крышке багажника:
  
  — Вместительный?
  
  Эркарт подошел и открыл багажник.
  
  — Ого-го, — сказал Ребус, — места хоть отбавляй. И довольно глубокий, да?
  
  Багажник, помимо всего прочего, был безукоризненно чист. Ни пятнышка, ни царапинки. Впечатление такое, будто им никогда не пользовались. Внутри лежала небольшая канистра для бензина, красный треугольник аварийной остановки и набор клюшек для гольфа.
  
  — Он любит играть в гольф?
  
  — О да.
  
  Ребус закрыл багажник.
  
  — Я сам не играю. Мячик слишком маленький, поле слишком большое. Ну что? В дом?
  * * *
  
  Вид у Грегора был такой, будто он побывал в аду и вернулся оттуда на общественном транспорте. Волосы в последний раз он расчесывал, наверное, вчера или позавчера, одежду менял тогда же. Он был выбрит, хотя в некоторых местах, пропущенных бритвой, оставались щетинки. Он не дал себе труда подняться, когда вошел Ребус. Просто кивнул и показал стаканом на свободное место — одно из тех жутких мармеладных кресел. Ребус с опаской приблизился к нему.
  
  В хрустальном графине у Джека был виски, а на ковре рядом с ним стояла бутылка, пустая на три четверти. В комнате пахло затхлостью и запущенностью. Джек отхлебнул из стакана, потом почесал красный распухший палец о граненую кромку.
  
  — Я хочу поговорить с вами, инспектор Ребус.
  
  Ребус сел, утонув в кресле.
  
  — Да, сэр?
  
  — Я хочу рассказать кое-что о себе… и, возможно, о Лиз, в некотором смысле.
  
  Это была еще одна заготовленная речь, еще одно продуманное вступление. В комнате, кроме них двоих, никого не было. Эркарт вышел, сказав, что приготовит кофе. Ребус, еще не пришедший в себя после разговора с Уотсоном, попросил чая. Хелен Грейг, похоже, не было — у нее заболела мать. «Опять», — сказал Эркарт, направляясь на кухню. Преданные женщины — Хелен Грейг и Кэт Киннаул. По-собачьи преданные. А Элизабет Джек? Может, это сучья преданность?.. Боже, какие непотребные мысли приходят ему в голову! Нехорошо так думать, в особенности о мертвой, в особенности о женщине, которую он никогда не видел! Женщина, которая любила, чтобы ее привязывали к стойкам кровати, когда…
  
  — Это не имеет никакого отношения к… Впрочем, не знаю, возможно, имеет. — Джек задумался на несколько секунд. — Понимаете, инспектор, я не могу отделаться от ощущения, что если Лиз читала эти газеты и если ее это задело, то она вполне могла сделать что-нибудь… Оставить меня… или даже, возможно… — Он вскочил на ноги и двинулся к окну, глядя в него невидящим взглядом. — Я думаю, а что, если это я виноват в ее смерти?
  
  — Виноваты, сэр?
  
  — Да… в смерти Лиз. Будь мы вместе, будь она здесь, этого, возможно, не случилось бы. Не случилось бы. Вы меня понимаете?
  
  — Что пользы винить себя, сэр?
  
  Джек резко повернулся к нему:
  
  — Но я так чувствую.
  
  — Сядьте, пожалуйста, мистер Джек…
  
  — Давайте лучше — Грегор.
  
  — Хорошо… Грегор. Я прошу вас, сядьте и успокойтесь.
  
  Джек подчинился. Утрата по-разному влияет на разных людей: слабые становятся сильными, а сильные — слабыми. Рональд Стил швырял книги, Грегор… Грегор раскис. Он снова чесал палец.
  
  — Все это настолько нелепо, — проговорил он.
  
  — Что вы имеете в виду? — Ребус хотел, чтобы чай принесли поскорее. Может быть, в присутствии Эркарта Джек возьмет себя в руки.
  
  — Этот бордель, — сказал Джек, поднимая глаза на Ребуса. — С которого все и началось. Причина, по которой я туда пошел…
  
  Ребус подался вперед.
  
  — И почему же вы туда пошли, Грегор?
  
  Грегор помедлил, проглотил комок, набрал в грудь побольше воздуха и, казалось, все еще не решался ответить. Наконец он заговорил:
  
  — Чтобы встретиться с сестрой.
  
  В комнате повисла такая тишина, что Ребус слышал тиканье собственных часов. Дверь распахнулась.
  
  — Чай, — сказал Иэн Эркарт, входя в комнату.
  * * *
  
  Ребус, который мысленно торопил приход Эркарта, теперь не мог дождаться, когда тот уйдет. Он поднялся с кресла и подошел к камину. Открытка от «стаи» была на том же месте, но теперь рядом с ней стояли другие — с выражением соболезнования от членов парламента, от семьи и друзей, от избирателей.
  
  Эркарт, казалось, почувствовал атмосферу в комнате. Он поставил поднос на стол и, не сказав ни слова, вышел. Едва дверь успела закрыться за ним, как Ребус спросил:
  
  — Вы хотите сказать — вашу сестру?
  
  — Именно. Моя сестра работала в этом борделе. Мне так сказали. Я думал, это шутка, грязная шутка. Или ловушка, чтобы заманить меня в бордель. Да, ловушка. Я долго думал, прежде чем пойти, но все же решился. Он говорил так уверенно.
  
  — Кто?
  
  — Звонивший. Были эти звонки…
  
  Да, конечно, и Ребус собирался о них спросить.
  
  — Пока звонок переводили ко мне в кабинет, на том конце трубку вешали. Но как-то вечером человек дождался меня и сказал: «Ваша сестра работает в борделе в Новом городе». Он назвал мне адрес и сказал, что если я приду туда в полночь, то как раз начнется ее… смена. — Слова давались ему с трудом, как еда не по вкусу на каком-нибудь банкете — выплюнуть нельзя, и приходится жевать, изо всех сил стараясь не проглотить… Наконец он проглотил. — Ну вот я и пошел. Звонивший сказал правду. Я пытался поговорить с ней, когда появилась полиция. Это и в самом деле оказалось ловушкой. Газетчики уже меня ждали…
  
  Ребус вспомнил женщину на постели, как она дрыгала ногами в воздухе, как задирала футболку перед фотографами…
  
  — Почему вы сразу этого не сказали, Грегор?
  
  Джек резко засмеялся:
  
  — Ситуация и без того была хуже некуда. Ко всему еще объявить, что у меня сестра проститутка?
  
  — Тогда почему вы говорите мне это теперь?
  
  Голос его прозвучал спокойно.
  
  — У меня такое чувство, инспектор, что я слишком глубоко нырнул. И я делаю аварийный сброс, чтобы не пойти на дно.
  
  — Вы должны были знать, сэр… Должны были сразу понять, что кто-то роет вам яму.
  
  Джек улыбнулся:
  
  — О да, я понял.
  
  — Есть какие-нибудь идеи: кто? У вас есть враги?
  
  Снова улыбка.
  
  — Я член парламента, инспектор. Просто чудо, что у меня еще есть друзья.
  
  — Да-да. Эта ваша «стая». А не мог ли кто-нибудь из них?..
  
  — Инспектор, я голову себе над этим сломал, но ничего не надумал. — Он поднял взгляд на Ребуса. — Честное слово.
  
  — И го`лоса по телефону вы не узнали?
  
  — Он был приглушенный. Сипловатый. Вероятно, мужской. Но это вполне могла оказаться и женщина.
  
  — Та-ак. А ваша сестра? Расскажите о ней.
  
  Рассказ был короткий. Его сестра ушла из дома совсем девчонкой, и с тех пор никто больше о ней ничего не слышал. Доходили какие-то смутные слухи о том, что она уехала в Лондон, потом — что вышла замуж, и всё. А потом был этот телефонный звонок…
  
  — Откуда звонивший мог узнать? Как можно было это обнаружить?
  
  — Не знаю. Сам я никому о Гейл не рассказывал.
  
  — Но ваши школьные приятели наверняка о ней знают.
  
  — Кое-что знают, наверное. Хотя вряд ли кто-то из них ее помнит. Она на два года моложе.
  
  — Думаете, она приехала сюда, чтобы отомстить?
  
  Джек развел руками:
  
  — Отомстить за что?
  
  — Тогда из зависти.
  
  — Почему же она не связалась со мной?
  
  Это был хороший вопрос. Ребус сделал себе заметку на память — нужно связаться с ней. Может быть, она еще здесь.
  
  — С тех пор вы о ней не слышали?
  
  — Ни до, ни после.
  
  — Зачем вы хотели увидеть ее, Грегор?
  
  — Ну, во-первых, мне в самом деле было интересно. — Он замолчал.
  
  — А во-вторых?
  
  — Во-вторых… Не знаю, может быть, уговорить ее перестать заниматься тем, чем она занимается.
  
  — Ради ее блага или ради вашего?
  
  Джек улыбнулся:
  
  — Разумеется. Вы правы. Такая сестра вредит имиджу члена парламента.
  
  — Есть формы проституции и похуже, чем торговля телом.
  
  Джек кивнул. На него эта фраза явно произвела впечатление.
  
  — Очень глубокая мысль, инспектор. Могу ли я использовать ее в одной из своих речей? Хотя вряд ли я теперь буду произносить речи. Как ни верти, моя карьера покатилась под гору.
  
  — Никогда нельзя сдаваться, сэр. Вспомните Роберта Брюса.[35]
  
  — И паука, хотите вы сказать?[36] Ненавижу пауков. И Лиз тоже… — Он запнулся. — Ненавидела.
  
  Ребус хотел продолжить разговор. С учетом того количества виски, которое выпил Джек, он мог вырубиться в любую минуту.
  
  — Позвольте вас спросить о последней вечеринке в «Гнезде глухаря»?
  
  — Что вы хотите знать?
  
  — Для начала — кто там присутствовал.
  
  Необходимость включить память, похоже, немного протрезвила Джека. Хотя он и не смог почти ничего добавить к тому, что уже сказал Барни Байерс. Вечер прошел за пьяными разговорами, утром пешком прогулялись до ближайшего холма, обедали в «Вересковом доме», а потом разъехались по домам. Единственное, о чем сожалел Джек, так это о том, что пригласил Хелен Грейг.
  
  — Не думаю, что кто-то из нас предстал перед ней в достойном свете. Барни показывал слоника, ну, знаете…[37]
  
  — Да, знаю.
  
  — Хелен отнеслась к этому с юмором, но все же…
  
  — Она милая девочка, верно?
  
  — Моя мать хотела бы, чтобы я на такой женился.
  
  Моя тоже, подумал Ребус. Виски развязало Джеку не только язык, но и прежний акцент. Внешний лоск сходил с него, а под ним все яснее проглядывала черная кость — типичный парень, каких можно встретить в Керколди, Левене, Метиле.
  
  — Эта вечеринка состоялась недели две назад?
  
  — Три. Мы вернулись, провели здесь пять дней, когда Лиз решила, что ей нужно развеяться. Собрала чемодан — и привет. Тогда я и видел ее в последний раз…
  
  Он поднял кулак и обрушил его на мягкую обивку дивана, почти беззвучно и не оставив следов.
  
  — За что они меня? Я лучший член парламента, какой когда-либо был в этом округе. Не верьте мне на слово, поговорите с людьми. Зайдите в шахтерскую деревню, на ферму, на завод, посетите какое-нибудь занюханное чаепитие вечерком. Они все говорят: молодец, Грегор, продолжай в том же духе. — Он снова поднялся на ноги. Ноги оставались на месте, но его пошатывало. — Продолжай в том же духе! А кто-нибудь знает, как это трудно? Это чертовски тяжелая работа, можете мне поверить. — Голос его постепенно становился все громче. — Я ради них надрываюсь! А теперь кто-то там, наверху, пытается погубить мою жизнь. Почему меня? Почему меня? Лиз и меня… Лиз…
  
  Эркарт два раза постучал, прежде чем просунуть голову в дверь.
  
  — Все в порядке?
  
  Джек натужно улыбнулся:
  
  — В полном, Иэн. Подслушиваешь под дверью? Отлично! Мы и хотели, чтобы ты ни слова не пропустил, верно?
  
  Эркарт стрельнул взглядом в сторону Ребуса, и тот кивнул: мол, все в порядке, в самом деле в порядке. Эркарт закрыл за собой дверь. Грегор Джек рухнул на диван.
  
  — Все, к чему я прикасаюсь, рассыпается в прах, — сказал он, потирая ладонью лицо. — Иэн хороший друг…
  
  Ах да, друзья.
  
  — Насколько я знаю, — сказал Ребус, — вы получали не только анонимные звонки.
  
  — Что?
  
  — Кто-то мне говорил и о письмах.
  
  — Что?.. Ах да! Письма. Подметные письма.
  
  — Они все еще у вас?
  
  Джек покачал головой:
  
  — Не имело смысла их хранить.
  
  — Вы кому-нибудь их показывали?
  
  — Не имело смысла их читать.
  
  — А что именно в них было написано, мистер Джек?
  
  — Грегор, — напомнил ему Джек. — Пожалуйста, называйте меня Грегор. Что в них было написано? Чушь. Наглая ложь. Бред.
  
  — Я так не думаю.
  
  — Что?
  
  — Кто-то мне говорил, что вы всем запретили их распечатывать. Тот человек думал, что это могли быть любовные письма.
  
  — Любовные письма?! — взвился Джек.
  
  — Я тоже так не считаю. Но я вот что не могу понять: как Иэн Эркарт или кто-то другой могли знать, какие письма вручать вам нераспечатанными? По почерку? Тут почерковед нужен, разве нет? Значит, по почтовой марке. По наличию чего-то на конверте. Я вам скажу, откуда приходили эти письма, мистер Джек. Они приходили из Датила. От вашего старого приятеля Эндрю Макмиллана. И они не были бредовыми, верно? Они не были чушью, наглой ложью. В них была просьба попытаться изменить что-то в системе особых больниц. Верно я говорю?
  
  Джек сел и принялся разглядывать свой стакан, недовольно сложив губы, как ребенок, которого застали за постыдным занятием.
  
  — Разве не так?
  
  Джек коротко кивнул. Ребус тоже кивнул. Неприлично иметь сестру-проститутку. Но еще неприличнее иметь школьного друга-убийцу, так? К тому же еще и психа. Грегор Джек трудился как проклятый, создавая себе публичный имидж, а потом как вдвойне проклятый, чтобы его сохранить. Носился туда-сюда со своей глупой искренней улыбкой и рукопожатиями, соизмеряя их силу с местом и временем. Работал как проклятый в своем округе, работал как проклятый на публику. А личная жизнь… Да, Ребус не хотел бы с ним поменяться личной жизнью. Не жизнь, а катастрофа. Тем более катастрофичная, что он пытался это скрыть. У него не скелеты в шкафу, у него там крематорий.
  
  — Хотел, чтобы я развернул кампанию, — пробормотал Джек. — Но я никак не мог. Почему вы начинаете этот крестовый поход, мистер Джек? Чтобы помочь старому другу. А что это за друг, мистер Джек? Тот, который отрезал голову собственной жене. А теперь прошу меня извинить. Да, и не забудьте проголосовать за меня на следующих выборах… — Он засмеялся пьяным завывающим смехом, безумным, плачущим смехом. Наконец он все же расплакался, слезы потекли по его щекам, падали в стакан, который он по-прежнему держал в руке.
  
  — Грегор, — тихо сказал Ребус.
  
  Он позвал его еще раз. Еще и еще. Тихо, еле слышно. Джек шмыгнул носом, глотая слезы, и посмотрел на него мутным взглядом.
  
  — Грегор, — сказал Ребус, — вы убили свою жену?
  
  Джек отер слезы рукавом рубашки, шмыгнул носом, снова вытер глаза и отрицательно покачал головой.
  
  — Нет, — сказал он. — Нет, я не убивал жену.
  * * *
  
  Нет, ее убил Уильям Гласс. Он убил женщину под Дин-Бриджем, и он же убил Элизабет Джек.
  
  Ребус пропустил всю эту шумиху. Он вернулся в город, ничего об этом не зная. Поднялся по ступенькам участка на Грейт-Лондон-роуд, ни о чем не догадываясь. И вошел в здание под раздраженные возмущенные крики. Господи Иисусе, что тут происходит? Неужели участок решили оставить в покое? Неужели не будет переезда на Сент-Леонардс. Значит, если он не забыл свой обет, то должен переехать к Пейшенс Эйткен. Но нет, это не имело никакого отношения ни к дальнейшему существованию участка, ни к превращению его в прах. Причиной шумихи был Уильям Гласс. Патрульный полицейский натолкнулся на него — тот спал среди мусорных баков за супермаркетом в Барнтоне. Его задержали. Он заговорил. Ему давали суп, без конца поили его кофе, давали сигарету за сигаретой, и он говорил и говорил.
  
  — И что же он говорит?
  
  — Говорит, что убил их обеих!
  
  — Что?
  
  Ребус задумался. Барнтон… Не так далеко от Куинсферри. Они решили, что он двинет на север или на запад, а он вернулся в город… Если только он был в Куинсферри.
  
  — Он признается в обоих убийствах.
  
  — Кто его допрашивает?
  
  — Старший инспектор Лодердейл и инспектор Дик.
  
  Лодердейл! Боже милостивый, вот кто на седьмом небе от счастья. Вот то, чего он ждал, последний гвоздь в кофеварку старшего суперинтенданта. Но у Ребуса были другие дела. Он для начала хотел найти сестру Джека, Гейл Джек. Только она, вероятно, теперь звалась иначе? Он просмотрел протоколы по операции «Косарь». Гейл Кроули. Вот она. Ее, разумеется, отпустили. Адрес она дала лондонский. Ребус нашел одну из женщин-полицейских, которая ее допрашивала.
  
  — Да, она сказала, что собиралась уехать. Мы же не могли ее задержать, верно? Да и не хотели. Дали ей пинок под зад и сказали, чтобы больше здесь не появлялась. Невероятно, правда? Вот так вот взять и поймать Гласса!
  
  — Да, невероятно, — сказал Ребус.
  
  Он сделал ксерокс с протоколов и фотографии Гейл Кроули, приписал кое-что. Потом позвонил приятелю в Лондон.
  
  — Инспектор Флайт слушает.
  
  — Привет, Джордж. Когда тебя на пенсию провожаем? Выпить хочется.
  
  В ответ смех.
  
  — Это ты мне говоришь? Сам ведь и убедил меня остаться.
  
  — Не мог допустить, чтобы ты ушел от нас.
  
  — Значит, хочешь попросить меня об услуге?
  
  — Дело официальное, но тут важна скорость…
  
  — Как всегда. Давай выкладывай.
  
  — Дай мне номер твоего факса, я вышлю подробности. Если найдешь ее по этому адресу, прошу тебя поговорить с ней. Я там записал два номера телефона. В любое время можешь меня застать либо по одному, либо по другому.
  
  — Два телефона? Глубоко нырнул?
  
  Глубоко нырнул… и чего мне не нужно, так это аварийного сброса…
  
  — Можно и так сказать, Джордж.
  
  — Что она собой представляет? — Вопрос относился к Пейшенс, а не Гейл.
  
  — Она представляет собой семейные ценности, Джордж. Кошечки, собачки, ночевать дома, свечи, огонь в камине.
  
  — Идеальная женщина. — Джордж помедлил. — Даю вам максимум три месяца.
  
  — Чтоб тебе! — сказал Ребус, ухмыляясь.
  
  Флайт снова смеялся.
  
  — Тогда четыре, — сказал он. — Но это мое последнее слово.
  * * *
  
  Покончив с Лондоном, Ребус направился в единственное место, побывать в котором ему было совершенно необходимо, — в мужской туалет. Часть потолка здесь обвалилась, и ее прикрыли куском коричневого картона, на котором какой-то шутник нарисовал огромное глазное яблоко. Ребус помыл руки, высушил их, поговорил с коллегой-детективом, угостил его сигаретой. Его могли бы прижучить за бездельничанье. Он и в самом деле бездельничал. И делал это с определенной целью. Дверь открылась. А вот и он. Лодердейл собственной персоной — самый частый посетитель туалета во время допросов.
  
  — Каждый раз, когда отлучаешься, — сказал он Ребусу, — подозреваемый сильнее потеет, потому что не знает, что происходит, какие поступили новости.
  
  — И какие же у нас новости? — спросил Ребус.
  
  Лодердейл улыбнулся, поплескал водой себе в лицо, похлопал по вискам и по загривку. Он, похоже, был доволен собой. И что особенно настораживало: от него не пахло.
  
  — Кажется, наш старший суперинтендант на сей раз прав, — признал Лодердейл. — Это он сказал, что мы должны сосредоточиться на Глассе.
  
  — Гласс признался?
  
  — Считай, что так. Но, видимо, он сначала хочет перебрать все способы защиты.
  
  — Что это значит?
  
  — Что виновата пресса, — сказал Лодердейл, вытираясь. — На эту мысль его натолкнула пресса. Чтобы убить еще раз. Дескать, все от него этого ждали.
  
  — Можно подумать, он костяшка домино, которая мечтает поскорей попасть на свое место.
  
  — Я никаких слов ему не подсказываю, если ты это имеешь в виду. Допрос записывается на магнитофон.
  
  Ребус отрицательно покачал головой:
  
  — Нет-нет, я хочу сказать: если он признается, то нет вопросов. Все прекрасно. И кстати, это я убил Кеннеди.
  
  Лодердейл разглядывал себя в забрызганное зеркало. Вид у него все еще был торжествующий, шея торчала из воротника рубашки так, что голова напоминала мячик для гольфа на подставке для удара.
  
  — Признание, Джон, — сказал он, — это такая мощная штука… Признание.
  
  — Даже если этот парень несколько ночей подряд спал, не раздеваясь, на улице? Одуревший от тормозухи и разыскиваемый лучшими сыскарями Эдинбурга? Признание может быть хорошо для души, сэр, но иногда цена ему — миска бульона и немного горячего чая.
  
  Лодердейл привел себя в порядок, повернулся к Ребусу:
  
  — Ты пессимист, Джон.
  
  — Подумайте обо всех вопросах, на которые Гласс не знает ответа. Задайте хоть несколько. Каким образом миссис Джек попала в Куинсферри? Как получилось, что он сбросил ее в реку именно там? Спросите его, сэр. Мне будет любопытно прочесть протокол. Думаю, у вас получится монолог.
  
  Засим инспектор Ребус уходит, оставляя старшего инспектора Лодердейла, который охорашивается и разглядывает себя, словно статуя, проверяющая, нет ли на ней сколов. Один, кажется, обнаруживает, потому что вдруг хмурится и застревает в туалете дольше обычного…
  * * *
  
  — Мне нужно еще хоть что-нибудь, Джон.
  
  Они лежали в кровати: Ребус, Пейшенс и кот Душка. Ребус заговорил с американским акцентом:
  
  — Я отдал тебе все, что у меня есть, детка.
  
  Пейшенс улыбнулась, но успокаиваться не собиралась. Он взбила подушки и села, подтянув колени к подбородку.
  
  — Я имею в виду, — сказала она, — мне нужно знать, что ты собираешься делать… Что мы собираемся делать. Я не понимаю, то ли ты переезжаешь ко мне, то ли съезжаешь от меня.
  
  — По обстоятельствам, — сказал он, предпринимая последнюю попытку шуткой уйти от серьезного разговора. Она стукнула его в плечо. Сильно. У него даже дыхание перехватило. — Я плохо терплю боль, — сказал он.
  
  — И я тоже! — В ее глазах стояли слезы, но она не имела ни малейшего желания доставлять ему такое удовольствие. — У тебя что, есть еще кто-то?
  
  Он удивленно посмотрел на нее:
  
  — Нет. С чего ты взяла?
  
  Кот прополз по кровати, улегся на коленях у Пейшенс и принялся точить когти об одеяло. Когда он угомонился, она стала его гладить.
  
  — Мне все время кажется, будто ты хочешь мне что-то сказать. Будто собираешься с духом, но все никак не получается. Я бы предпочла знать правду, какой бы она ни была.
  
  Что тут знать? Что он еще не принял решения? Что в его сердце все еще если не горел, то тлел уголек чувства к Джилл Темплер? Что тут знать?
  
  — Ты все знаешь, Пейшенс. Работа полицейского не сахар, ну и так далее.
  
  — Но зачем ты так выкладываешься?
  
  — Что?
  
  — С этими своими расследованиями — зачем ты так выкладываешься, Джон? Это просто работа, как и любая другая. Я же вот умею забывать на несколько часов о своих пациентах. Почему ты не можешь?
  
  Он дал ей почти единственный честный ответ за весь вечер:
  
  — Не знаю.
  
  Зазвонил телефон. Пейшенс подняла аппарат с пола, поставила его между ними.
  
  — Это тебя или меня? — спросила она.
  
  — Тебя.
  
  Она сняла трубку.
  
  — Слушаю. Да, доктор Эйткен. Да, здравствуйте, миссис Лэрд… Сейчас? Вы уверены? Может быть, у него просто грипп?
  
  Ребус посмотрел на часы. Половина десятого. Сегодня Пейшенс дежурила на срочных вызовах.
  
  — Так-так, — сказал она. — Так-так.
  
  Голос в трубке продолжал говорить. Пейшенс на секунду отвела руку с трубкой в сторону и издала безмолвный стон в потолок.
  
  — Хорошо, миссис Лэрд. Нет, вы его не трогайте. Я немедленно выезжаю. Какой, вы сказали, у вас адрес?
  
  Закончив разговор, она поднялась и начала одеваться.
  
  — Миссис Лэрд говорит, что ее муж на сей раз точно собрался на тот свет, — сообщила она Ребусу. — Это уже в третий раз за три месяца, черт бы его подрал.
  
  — Хочешь, я тебя подвезу?
  
  — Нет, спасибо. Я сама. — Она помедлила, подошла и клюнула его в щеку. — Но за предложение спасибо.
  
  — Не за что.
  
  Душка, чей покой был потревожен, теперь топтал ту часть одеяла, где лежал Ребус. Ребус хотел было погладить его по голове, но кот уклонился.
  
  — До скорого, — сказала Пейшенс, целуя его еще раз. — Мы еще поговорим, да?
  
  — Если хочешь.
  
  — Хочу.
  
  С этими словами она вышла. Он слышал, как она в гостиной собирает свой чемоданчик, потом открылась и закрылась входная дверь. Кот сполз с Ребуса и теперь исследовал те части кровати, которые еще хранили тепло Пейшенс. Ребус хотел было подняться, но передумал. Телефон зазвонил снова. Еще один пациент? Нет уж, он не будет отвечать. Телефон продолжал трезвонить. Наконец Ребус ответил уклончивым «Да?..»
  
  — Наберись терпения, — сказал Джордж Флайт. — Я тебя ни от чего не оторвал?
  
  — Что у тебя, Джордж?
  
  — Ну, ты сам спросил. Лично у меня понос. Похоже, не стоило мне вчера в «Ганге» приправлять еду карри. А еще, инспектор, у меня есть информация по вашему запросу.
  
  — Неужели, инспектор? Будьте так добры, поделитесь поскорее, не то хуже будет.
  
  Флайт фыркнул:
  
  — Вот и вся благодарность, которую я получаю за свои тяжкие труды.
  
  — Знаем мы, какие такие труды у вас там в лондонской полиции, Джордж.
  
  Флайт шикнул:
  
  — И у проводов есть уши, Джон. Ну так вот, адресок твой оказался пустым. Правда, там живет подруга мисс Кроули. Но она говорит, что не видела твою мисс несколько недель. Последние новости о ней были из Эдинбурга.
  
  У него получилось «едим-бургер».
  
  — И все?
  
  — Я попытался порасспрашивать пару знакомых мошенников, которые были связаны с Крофт.
  
  — Кто такая Крофт?
  
  Флайт вздохнул:
  
  — Та дама, которая держала бордель.
  
  — А-а, ну да.
  
  — У нее были тут неприятности. Видимо, потому она и переехала на север. Ну я и поговорил с ее «прежними коллегами».
  
  — И что?
  
  — Ничего. Даже скидки на оральный секс не дали.
  
  — Ясно. Все равно спасибо, Джордж.
  
  — Извини, Джон. Когда мы увидим тебя здесь, на юге?
  
  — Когда мы увидим тебя здесь, на севере?
  
  — Без обид, Джон, но от вашей квадратной колбасы[38] и шипучего пива у меня несварение.
  
  — Ну тогда возвращаю тебя к твоему копченому лососю[39] и шотландскому виски. Спокойной ночи, Джордж.
  
  Он положил трубку и на минуту задумался. Потом вылез из кровати и начал одеваться. Кота вроде бы это устроило, и он вытянулся во всю длину. Ребус нашел бумагу и ручку и нацарапал записку Пейшенс: «Скучаю без тебя. Поехал прокатиться. Джон». Он подумал, не добавить ли ему поцелуев. Да, несколько поцелуев явно не помешают, решил он и пририсовал «ХХХ».
  
  Проверив карманы — ключи от машины, ключи от квартиры, деньги, — он вышел и запер за собой дверь.
  * * *
  
  Если не знаешь, то и не заметишь.
  
  Вечер для прогулки на машине был хорош. Тучи укутали землю, потеплело, но ни ветра, ни дождя не было. Нет, вечер для езды был просто превосходен. Инверлит, потом Грантон, легкий спуск к берегу. Мимо того, что служило укрытием Уильяму Глассу… Потом Грантон-роуд… Потом Ньюхейвен. Пристани.
  
  Если не знаешь, то и не заметишь.
  
  Просто одинокий мужчина выехал проветриться и едет себе не спеша. Они появлялись из невидимых дверей или же переходили дорогу туда-сюда под светофором, словно модели, демонстрирующие модные платья на залитом светом подиуме. Переходили дорогу. Водители ехали медленно. Еще медленнее. Еще медленнее. Он не увидел того, что ему было нужно, а потому высунулся на Саламандер-стрит, потом свернул на нее. О да, он был зоркий. Скромный, одинокий, тихий и зоркий. Ехал в своей потрепанной временем и жизнью машине по вечерней улице в поисках… ну, может, и не в поисках, а так, просто чтобы приглядеться, если только им не овладеет искушение…
  
  Он остановил машину. Она, элегантно вышагивая, подошла к нему. Хотя ее одежда была далека от элегантности. Одежда дешевая и неприглядная — великоватый простой дождевик, под ним ярко-красная блузка и мини-юбка. Мини-юбка, подумал Ребус, была большой ошибкой, потому что ноги у нее были голые и довольно некрасивые. Она, кажется, мерзла. Вид у нее был какой-то простуженный. Но она выдавила зазывную улыбку.
  
  — Садись, — сказал он.
  
  — Массаж — пятнадцать, минет — двадцать пять, остальное — тридцать пять.
  
  Наивняк! Он мог бы арестовать ее на месте. Никогда, никогда нельзя заводить речь о деньгах, пока не убедишься, что клиент не подстава.
  
  — Садись, — повторил он. Ей еще учиться и учиться. Ребус вытащил удостоверение. — Инспектор полиции Ребус. Мне нужно с тобой поговорить, Гейл.
  
  — Ваши если привяжутся, то уже не отстанут, да?
  
  В ее голосе еще слышался кокни, но она уже достаточно долго прожила на севере, чтобы родной Файф начал брать свое. Неделя-другая, и ее будет не отличить от землячек.
  
  Соображала она медленно.
  
  — Откуда вы знаете, как меня зовут? — спросила она наконец. — Вы были в том рейде? Вам что, забесплатно надо, да?
  
  Нет, ему этого было не надо.
  
  — Я хочу поговорить о Грегоре.
  
  Она побледнела, теперь на ее лице темнели только тени вокруг глаз и помада.
  
  — Кто он такой, чтобы о нем говорить?
  
  — Он твой брат. Можем поговорить в отделении, а можем у тебя дома. Меня устраивает и то и другое.
  
  Она попыталась выйти из машины. Но достаточно было прикоснуться к ее руке, чтобы она успокоилась.
  
  — Тогда давайте уж в квартире, — сказала она ровным голосом. — Надеюсь, это не на весь вечер, а?
  * * *
  
  Она привела его в крохотную квартирку в доме, полную множества таких же клетушек. У Ребуса возникло такое чувство, будто она еще ни разу не приводила сюда мужчин. Ее присутствие в комнате ощущалось слишком сильно, комнаты проституток обычно более безлики. Во-первых, на туалетном столике стояла фотография ребенка. Потом, к стене были прикноплены газетные вырезки — все о падении Грегора Джека. Ребус старался не смотреть на них. Взял фотографию со стола.
  
  — Не трогайте!
  
  Он поставил фотографию на место.
  
  — Кто это?
  
  — Если уж вам необходимо знать, то это я. — Она сидела на кровати, опершись на заведенные назад вытянутые руки и закинув ногу на ногу — ноги у нее были покрыты веснушками. В комнате было холодно, никаких обогревательных приборов он тут не заметил. Из открытого комода торчала одежда, а на полу валялись всевозможные упаковки от косметики. — Ну, давайте уж, — сказала она.
  
  Сесть было не на что, и он стоял, засунув руки в карманы.
  
  — Ты знаешь, что привело твоего брата в бордель? Только желание поговорить с тобой.
  
  — Неужели?
  
  — И если бы ты сказала об этом кому-нибудь…
  
  — С какой стати? — резко проговорила она. — На кой хрен мне это нужно? Я ему ничего не должна!
  
  — Почему?
  
  — Почему? Да потому, что он слащавый мерзавец, вот почему. И всегда таким был. Все из-за него. И родители его больше любили, чем меня… — Ее голос оборвался, наступила тишина.
  
  — Ты поэтому убежала из дома?
  
  — Не ваше дело, почему я убежала из дома.
  
  — Со старыми друзьями когда-нибудь встречалась?
  
  — Нет у меня никаких «старых друзей».
  
  — Ты вернулась на север. Наверно, знала, что тут есть возможность случайно столкнуться с братом.
  
  Она фыркнула:
  
  — Мы вращаемся немного в разных кругах.
  
  — Так ли? Я думал, проститутки всегда рассчитывают подцепить какого-нибудь члена парламента или судью. Считают их лучшими клиентами.
  
  — Они все для меня на одно лицо.
  
  — Давно ты этим занимаешься?
  
  Она сложила руки на груди.
  
  — Знаешь что? Пошел ты со своими вопросами куда подальше. — И глаза ее повлажнели от навернувшихся слез.
  
  Опять. Второй раз за вечер он сумел довести женщину до слез. Ему захотелось вернуться домой и принять ванну. Но где у него был дом?
  
  — Еще один вопрос, Гейл.
  
  — Для вас — мисс Кроули.
  
  — Еще один вопрос, мисс Кроули.
  
  — Ну?
  
  — Кто-то знал, что вы работаете в борделе. И этот кто-то сообщил о вас вашему брату. Не знаете, кто бы это мог быть?
  
  Она на несколько секунд задумалась.
  
  — Не имею ни малейшего понятия.
  
  Она явно лгала. Ребус кивнул, показывая на газетные вырезки.
  
  — Но брат вас все еще интересует, да? Вы знаете, что он пришел к вам той ночью, потому что ему небезразлично…
  
  — Не вешайте мне лапшу на уши!
  
  Ребус пожал плечами. Да, это была лапша. Но если он не перетянет эту женщину на сторону Грегора Джека, то наверняка никогда не узнает, кто стоит за всей этой грязной историей.
  
  — Я тебе не указ, Гейл. Но послушай. Если захочешь поговорить, то найдешь меня в полицейском отделении на Грейт-Лондон-роуд. — Он вытащил свою визитку.
  
  — Ждите, после дождичка в четверг.
  
  — Ну… — Он направился к двери — всего два с половиной шага.
  
  — Чем больше неприятностей у этого говнюка, тем лучше.
  
  Но в голосе больше не было ожесточенности. В нем слышалась если не неуверенность, то, во всяком случае, что-то похожее…
  9
  На прицеле
  
  Утром в понедельник из Даффтауна стали поступать первые результаты экспертиз по «БМВ» Элизабет Джек. На коврике со стороны водителя были обнаружены капли крови, совпадающей с группой миссис Джек, а также признаки предполагаемой борьбы: царапины на приборном щитке и на обеих передних дверцах изнутри, раздавленная кассета магнитолы — на нее словно наступили каблуком.
  
  Ребус читал отчет в кабинете старшего инспектора Лодердейла. Закончив, протянул бумаги через стол.
  
  — Что скажешь? — спросил Лодердейл, борясь с утренней понедельничной зевотой.
  
  — Сами знаете, о чем я думаю, — сказал Ребус. — Я считаю, что миссис Джек была убита на парковочной площадке перед телефонной будкой. В своей машине или рядом с машиной. Возможно, она пыталась убежать и убийца ударил ее сзади. Возможно, она потеряла сознание и он нанес удар сзади, чтобы придать сходство с убийством под Дин-Бриджем. Как бы то ни было, на мой взгляд, к этому убийству Уильям Гласс не имеет никакого отношения.
  
  Лодердейл пожал плечами и потер подбородок, нет ли щетины.
  
  — Но он продолжает утверждать, что это он. Ты в любое время можешь прочесть расшифровку допроса. Он говорит, что затаился, знал, что мы его ищем. Ему нужны были деньги на еду. Он наткнулся на миссис Джек и ударил ее по голове.
  
  — Чем?
  
  — Камнем.
  
  — А что он сделал со всеми ее вещами?
  
  — Выбросил в реку.
  
  — Послушайте, сэр…
  
  — Денег у нее не было. Вот он и пришел в ярость.
  
  — Он врет.
  
  — Мне это представляется правдоподобным…
  
  — Нет. При всем уважении, сэр, мне это представляется поспешным выводом, который устроил бы сэра Хью Ферри. Неужели вам все равно, что случилось на самом деле?
  
  — Послушай… — Лицо Лодердейла от злости стало пунцовым. — Слушай, инспектор, а что добыл ты?.. Что ты нашел? Да ничего! Никаких достоверных или хотя бы определенных сведений. Ничего, за что можно было бы зацепиться, уже не говоря о том, чтобы предъявить в суде. Ничего.
  
  — Как она попала в Куинсферри? Кто ее туда привез? В каком она была состоянии?
  
  — Да бога ради, я сам знаю, что много еще вопросов. Да, остаются пробелы…
  
  — Пробелы! В эти «пробелы» три «Хампдена»[40] влезут!
  
  Лодердейл улыбнулся:
  
  — Джон, опять ты преувеличиваешь. Ну почему ты не хочешь согласиться с тем, что это дело гораздо мельче, чем тебе кажется?
  
  — Послушайте, сэр… Ладно, предъявляйте Гласу обвинение в убийстве под Дин-Бриджем, я не возражаю. Но в том, что касается миссис Джек, давайте оставим возможности для других вариантов. По крайней мере пока криминалисты не закончат работать с машиной.
  
  Лодердейл задумался.
  
  — Пока не закончат с машиной, — не отступал Ребус.
  
  Он не собирался сдаваться: понедельники были для Лодердейла сущим мучением. Он согласится на что угодно, лишь бы Ребус убрался из его кабинета.
  
  — Ладно, Джон, — сказал Лодердейл, — думай как хочешь. Только не зацикливайся на этом. Помни, я не закрываю возможности для других вариантов, как ты просил. Договорились?
  
  — Договорились.
  
  Лодердейл, казалось, немного расслабился.
  
  — Ты сегодня утром видел старшего суперинтенданта? — (Ребус не видел.) — Я даже не знаю, пришел ли он. Может, у него были тяжелые выходные, а?
  
  — Это, вообще-то, не наше дело, сэр.
  
  Лодердейл уставился на него:
  
  — Конечно, это не наше дело. Но если личные проблемы старшего суперинтенданта начинают мешать выполнению служебных…
  
  Зазвонил телефон, и Лодердейл снял трубку.
  
  — Да? — Он резко выпрямился в своем кресле. — Да, сэр. Я просил? — Он пролистал свой ежедневник. — О да, в десять. — Он посмотрел на часы. — Хорошо, сейчас буду. Да, сэр, прошу прощения. — Он даже покраснел, когда повесил трубку.
  
  — Старший суперинтендант? — предположил Ребус.
  
  Лодердейл кивнул:
  
  — Я должен был явиться к нему пять минут назад. Начисто забыл. — Лодердейл поднялся. — У тебя много дел, Джон?
  
  — Много. Сержант Холмс, надеюсь, уже подобрал для меня какие-нибудь машины, надо посмотреть.
  
  — А, хочешь избавиться от своего корыта? Уже пора, да?
  
  Такое у Лодердейла было представление о юморе. Старший инспектор рассмеялся своей шутке.
  * * *
  
  Брайан Холмс нашел для него столько машин, что хватило бы на десятерых. Вообще-то, работу за него, похоже, сделал констебль. Холмс, судя по всему, учился делегировать полномочия. Список машин, принадлежавших друзьям Джеков. Марки, номера, цвет. Ребус просмотрел список. Так, отлично, единственная голубая машина принадлежала Алисе Блейк (по прозвищу Секстон Блейк), но она жила и работала в Лондоне. У остальных машины были белые, красные, черные и зеленые. У Рональда Стила был зеленый «Ситроен-ВХ». Ребус видел его возле дома Грегора Джека в тот день, когда Холмс шарил в мусорных бачках… Зеленый? Да, точно, зеленый. В памяти он был скорей зеленовато-голубой или голубовато-зеленый. Не закрывать возможности для вариантов. Ладно, пусть машина была зеленая. Но перепутать зеленую с голубой легче, чем, скажем, красную с голубой. Или белую. Или черную. Правильно?
  
  Потом оставались неясности с днем недели — средой. Опросили всех: где они находились в ту среду утром, днем. Кое-кто отвечал довольно уклончиво. Если на то пошло, то алиби у Грегора Джека было куда более убедительным, чем у остальных. Стил, например, не очень уверенно говорил о том, где был утром. Его помощница Ванесса в тот день не пришла в магазин, а Стил не мог вспомнить, был ли он там или нет. В его ежедневнике тоже не нашлось никаких записей, которые помогли бы ему освежить память. Джейми Килпатрик с похмелья отсыпался весь день — ни посетителей, ни телефонных звонков. Джулиан Каймер «творил» в своей студии. Рэб Киннаул тоже что-то мямлил. Говорил про какие-то встречи, но не помнил с кем. Он обещал проверить, но на это потребуется время…
  
  Время — вот чего не было у Ребуса. Ему тоже нужны были все друзья, каких он мог собрать. На эту минуту он отсеял двух подозреваемых: Тома Понда, который находился за границей, и Эндрю Макмиллана, который сидел в Датиле. С Пондом была морока. Он еще не вернулся из Штатов. Конечно, с ним поговорили по телефону, и он знал о случившемся, но с него еще не сняли отпечатки пальцев.
  
  Со всех, кто, возможно, бывал в «Гнезде глухаря» сняли или уже снимали. Делали это, как заверили всех, исключительно, чтобы их отсеять. Следствию важно было знать, не побывал ли в доме кто-то посторонний, чьи отпечатки не совпадают с отпечатками круга друзей. Это была занудная процедура, сбор и сопоставление ничтожных фактов и ничтожных чисел. Но именно так и расследуются дела об убийстве. Ясное дело, работать легче, если найдено место преступления. Ребус почти не сомневался в том, что Элизабет Джек убили или тяжело ранили на площадке перед будкой. Может быть, Алек Корби что-то видел, но решил утаить? Может быть, он знал что-то, даже не подозревая, что знает? Может быть, это просто не кажется ему важным. А если Лиз Джек сказала что-то Эндрю Макмиллану, а тот даже не подозревает, что эти слова — ключ к разгадке? Господи боже, Макмиллан даже не знает еще, что она погибла. Как бы он прореагировал, скажи ему Ребус об этом? Может быть, в его памяти и вспыхнуло бы что-нибудь. С другой стороны, этакая новость могла бы вызвать иную реакцию. И потом, можно ли вообще доверять его словам? Ведь он мог, как и Гейл Кроули, по каким-то причинам ненавидеть Грегора Джека. Как и все остальные…
  
  Кто такой Грегор Джек на самом деле? Оклеветанный святой или мерзавец? Он не отвечал на письма Макмиллана; он пытался отделаться от сестры, чтобы та не запятнала его репутацию, и он стеснялся своей жены. Были ли его друзья на самом деле друзьями? Или они были настоящей стаей. В стаю сбиваются волки. В стаю сбиваются одичавшие собаки. Ребус вспомнил, что ему все еще нужно найти Криса Кемпа. Может быть, он цепляется за соломинку, хотя лично ему казалось, что это соломинки цепляются за него…
  * * *
  
  А если уж речь о цеплянии, то к списку злосчастий с его машиной добавился и еще один пункт — сцепление. Когда он включал первую передачу, собираясь тронуться, раздался неприятный вой и скрежет. Однако машина вела себя не так уж и плохо (исключая дворники, которые снова стало заедать). Она ведь только что довезла его на север и обратно и даже не пикнула. Но это, напротив, беспокоило Ребуса еще сильнее. Ремиссия неизлечимого больного, последний проблеск жизни, после которого — только подключение к системам искусственного жизнеобеспечения.
  
  Пожалуй, в следующий раз он поедет автобусом. В конечном счете Крис Кемп жил всего в четверти часа езды от Грейт-Лондон-роуд. Женщина в справочном раздраженным голосом в один миг сообщила ему адрес. А спросил он об адресе, когда ему сказали, что у Кемпа сегодня выходной. Она для начала дала ему домашний телефон журналиста, а Ребус, увидев три первые цифры, обозначавшие территориальный код, спросил адрес.
  
  — Вы с таким же успехом могли посмотреть в адресной книге, — сказал она, прежде чем отключиться.
  
  — И вам спасибо, — проговорил он в онемевшую трубку.
  
  Квартира оказалась на втором этаже. Он нажал на кнопку домофона, постоял в ожидании. Ожидание затягивалось. Нужно было сначала позвонить, Джон. Потом щелкнуло. А после щелчка:
  
  — Да?
  
  Голос был сонный. Ребус посмотрел на часы. Без четверти два.
  
  — Я что, тебя разбудил? Крис, извини, бога ради.
  
  — Кто это?
  
  — Джон Ребус. Надевай брюки, я принес пинту и пирог.
  
  Стон.
  
  — Который час?
  
  — Почти два.
  
  — Боже… Ни слова про алкоголь. Мне нужен кофе. На углу магазин — принесите немного молока, а я пока поставлю воду.
  
  — Я мигом.
  
  Домофон щелкнул и замолчал. Ребус вернулся с молоком и снова нажал на кнопку домофона. С другой стороны раздалось громкое жужжание, и он, толкнув дверь, вошел на тускло освещенную лестницу. Добравшись до третьего этажа, он дышал как паровоз и тут вспомнил, почему любит жить в подвале у Пейшенс. Дверь в квартиру Кемпа была приоткрыта. Под именем Кемпа к двери клейкой лентой была приклеена карточка с еще одним именем: «В. Кристи». Наверно, подружка, подумал Ребус. У стены в коридоре стояло велосипедное колесо без покрышки. Тут же были книги — десятки книг в неустойчивых высоких стопках. Он прошел мимо них на цыпочках.
  
  — Молочник пришел! — крикнул он.
  
  — Проходите.
  
  Гостиная была в конце коридора — большая комната, где почти не осталось свободного места. Кемп, одетый в несвежую футболку и еще более несвежие джинсы, провел пятерней по волосам.
  
  — Доброе утро, инспектор. Вовремя вы. В три часа мне нужно встретиться кое с кем.
  
  — Намек понял. Вот, ехал мимо и…
  
  Кемп смерил его недоверчивым взглядом, потом принялся отмывать кромки двух кружек, что потребовало немалых усилий. Комната служила и гостиной, и кухней. В камин была встроена старая кухонная плита, которая теперь использовалась как выставочный столик для растений в горшках и декоративных шкатулок. Плита, на которой готовили, — заляпанная жиром электрическая штуковина, — стояла рядом с мойкой. На обеденном столе — процессор, пачки бумаги, папки. Рядом со столом — зеленый металлический шкаф-картотека высотой в четыре ящика, один из которых — внизу, с новыми папками — открыт. Все свободное место на полу завалено кипами журналов и газет, но нашлось место и для дивана, одного кресла, телевизора, видео— и стереоаппаратуры.
  
  — Уютненько, — сказал Ребус.
  
  Он и в самом деле так думал. Но Кемп посмотрел на него и скорчил гримасу.
  
  — Я сегодня должен навести тут порядок.
  
  — Удачи.
  
  Кемп положил кофе в кружки, потом плеснул молока. Чайник закипел и выключился, Кемп разлил кипяток.
  
  — Сахару?
  
  — Нет, спасибо. — Ребус устроился на подлокотнике дивана, словно говоря: не волнуйся, долго я тебя не задержу. Он взял кружку, кивком поблагодарив Кемпа, а тот упал в кресло и глотнул кофе. Лицо у него сморщилось — кофе был горячий.
  
  — Господи, — выдохнул он.
  
  — Нелегкая ночь?
  
  — Нелегкая неделя.
  
  Ребус побрел в направлении обеденного стола.
  
  — Алкоголь — жуткая вещь.
  
  — Может, и жуткая, но я говорил о работе.
  
  — Вот как? Извини. — Он отвернулся от стола и направился к раковине… к плите… остановился у холодильника. Кемп оставил картонку с молоком на холодильнике, рядом с чайником. — Я бы его убрал, — сказал он, поднимая картонку. Он открыл дверцу. — Смотри-ка, у тебя там уже есть молоко. И вроде свежее, а? Можно было мне и не ходить в магазин.
  
  Он поставил новую картонку рядом со старой, захлопнул дверцу и вернулся к подлокотнику дивана. Кемп попытался изобразить что-то вроде усмешки:
  
  — Для понедельника вы достаточно наблюдательны.
  
  — Но если нужно, я могу быть и слепым. Так что ты спрятал от дядюшки Ребуса, Крис? Или тебе нужно было время проверить, что прятать нечего? Немного наркоты? Что-то в этом роде? Какую-то историю, над которой ты работаешь… Засиделся допоздна? Что-то такое, о чем я должен знать? Расскажешь?
  
  — Бросьте, инспектор. Не забудьте, что это я оказываю вам услугу.
  
  — Ты должен освежить мою память.
  
  — Вы просили меня узнать, что удастся, об этой истории с борделем, о том, откуда газетчики прознали про операцию.
  
  — Но ты так мне ничего и не сообщил, Крис.
  
  — У меня не было времени.
  
  — И сейчас его у тебя нет. Ты не забыл, у тебя встреча назначена на три часа. Так что лучше расскажи, что тебе известно, и я не буду тебя задерживать. — Ребус соскользнул с подлокотника и расположился на диване. Через то, что осталось от узорчатой обивки, он задницей почувствовал пружины.
  
  — Видите ли, — сказал Кемп, выпрямившись на стуле, — впечатление такое, будто кто-то нарочно слил информацию. Все газеты считали, что получают эксклюзив. А потом, когда все там встретились, то поняли, что их обвели вокруг пальца.
  
  — Что ты хочешь сказать?
  
  — Что, если бы открылась какая-то история, они были бы вынуждены ее напечатать. Если бы не напечатали они, то это сделали бы их конкуренты…
  
  — Редакторы начали бы спрашивать, почему они не опубликовали сенсацию.
  
  — Именно. Так что тот, кто все это подстроил, гарантировал максимально широкое освещение это случая в прессе.
  
  — Но так кто же это подстроил?
  
  Кемп отрицательно покачал головой:
  
  — Никто не знает. Все было сделано анонимно. В четверг был телефонный звонок во все новостные службы. Полиция собирается совершить рейд на бордель в Эдинбурге в ночь с пятницы на субботу… Адрес — пожалуйста… Если прибудете около полуночи, вам гарантирована встреча с членом парламента, которого там застукают.
  
  — Это сказал звонивший?
  
  — Если точно, то сказал он вот что: «По крайней мере там застанут одного члена парламента».
  
  — Но имени не назвал?
  
  — Да этого и не нужно было. Члены королевской семьи, парламентарии, актеры, певцы… Стоит любой газете получить малейший намек на скандал с их участием, они тут же летят, как ночные бабочки на огонек. Я тут, кажется, напутал с метафорами, но вы поняли суть.
  
  — Да, Крис, суть я понял. И что ты об этом думаешь?
  
  — Похоже, Джека подставили — кто-то хочет его свалить. Но обратите внимание: звонивший не назвал его имени.
  
  — Это не имеет значения…
  
  — Да, не имеет.
  
  Ребус терзал свой мозг. Если бы он не полулежал на диване, то мог бы сказать, что соображает на ходу. Вообще-то, он спорил сам с собой. Спорил о том, оказывать или нет Грегору Джеку громадную услугу. Аргументы против: он ничем не обязан Грегору Джеку и должен сохранять объективность — разве не об этом ему говорил Лодердейл? Аргументы за (всего один аргумент): это можно рассматривать не как услугу Джеку, он просто выведет на чистую воду ту крысу, что его подставила. Он принял решение.
  
  — Крис, я хочу сказать тебе кое-что…
  
  Кемп почувствовал, что тут пахнет чем-то горячим.
  
  — От названного источника?
  
  — Боюсь, что нет.
  
  — Но хоть достоверное?
  
  — О да, достоверность я тебе гарантирую.
  
  — Давайте. Я слушаю.
  
  Последняя возможность дать задний ход. Нет, не будет он давать задний ход.
  
  — Я могу тебе сказать, почему Грегор оказался в борделе.
  
  — И почему же?
  
  — Сначала я хочу узнать кое-что. Ты от меня ничего не утаиваешь?
  
  Кемп пожал плечами:
  
  — По-моему, нет.
  
  Но Ребус не поверил. Правда, у Кемпа не было никаких резонов вообще что-либо говорить Ребусу. А Ребус собирался сказать ему только то, что хотел сказать. Полминуты они просидели в молчании — не друзья и не враги, скорее они напоминали солдат, которые вылезли из траншей на Рождество, чтобы попинать мяч с противником.[41] Ребус вспомнил: он знает кое-что, интересующее Кемпа, — откуда у Рональда Стила его прозвище…
  
  — Ну, — сказал Кемп, — так почему он там оказался?
  
  — Потому что кто-то сказал ему, что там работает его сестра.
  
  У Кемпа вытянулись губы.
  
  — Она проститутка, — пояснил Ребус. — Кто-то неназвавшийся позвонил ему и сказал об этом. И он отправился туда.
  
  — Очень глупо с его стороны.
  
  — Согласен.
  
  — И она действительно оказалась там?
  
  — Да. Она называет себя Гейл Кроули.
  
  — Вы уверены?
  
  — Уверен. Я только что с ней общался. Она все еще в Эдинбурге, продолжает работать.
  
  Кемп говорил ровным голосом, но глаза его зажглись:
  
  — Вы понимаете, что это сенсация?
  
  Ребус пожал плечами, ничего не говоря.
  
  — И вы хотите, чтобы я об этом написал?
  
  Снова пожатие плечами.
  
  — Зачем?
  
  Ребус разглядывал пустую кружку у себя в руке. Зачем? Затем, что, когда об этом станет известно, можно будет считать, что план анонима провалился, по крайней мере пошел по другому сценарию. А в этом случае он обязательно попробует что-нибудь еще. Но если попробует, Ребус будет наготове…
  
  Кемп кивнул:
  
  — Хорошо, спасибо. Я подумаю.
  
  Ребус тоже кивнул. Он уже жалел о решении поделиться информацией с Кемпом. Кемп был журналистом, которому еще предстояло сделать себе имя. Никто не мог знать, что он приплетет к этой истории. Можно ее повернуть так, что Джек будет выглядеть добрым самаритянином, а можно — что подлецом.
  
  — Ну а пока мне нужно принять ванну, чтобы успеть на эту встречу, — сказал Кемп, поднимаясь с кресла.
  
  — Хорошо, — сказал Ребус, тоже вставая и ставя кружку в мойку. — Спасибо за кофе.
  
  — Спасибо за молоко.
  
  — Ну, счастливо. До встречи, Крис.
  
  Он пошел к двери, ступая так, чтобы половицы не скрипели под ногами, потом оглянулся и увидел, что Кемп исчез в ванной. Раздался плеск воды. Ребус тихонько перевел защелку в нейтральное положение, зафиксировал, потом открыл дверь, вышел и громко захлопнул ее за собой. Он постоял на лестнице, придерживая дверь, чтобы она не открылась. В двери был глазок, но Ребус стоял, прижавшись к стене. Ничего, если Кемп подойдет к двери, он так и так увидит, что защелка сдвинута… Прошла минута. Никто к двери не подошел. Повезло ему еще и в том, что на лестницу не вышел никто из соседей. Не хотелось бы объяснять, что это он тут делает, зачем стоит у стены и держит дверную ручку.
  
  По прошествии двух минут он присел, открыл крышку почтового окошка на двери, заглянул через щель. Дверь ванной была чуть приоткрыта. Вода продолжала течь, но он слышал, как Кемп напевает что-то себе под нос, потом с ахами и охами погружается в ванну. Вода продолжала течь, создавая шум, который ему и был нужен. Он осторожно открыл дверь, проскользнул внутрь, закрыл дверь, подпер ее книжкой, которую снял с верхушки одной из стопок. Оставшиеся книги, казалось, вот-вот рухнут, но удержались на месте. Ребус с облегчением вздохнул и осторожно пошел по коридору мимо двери. Вода из крана продолжала течь… Кемп продолжал напевать. Пока все было легко. Выйти будет труднее, если он ничего не придумает.
  
  Он пересек гостиную, рассмотрел, что лежит на столе. Папки ни о чем не говорили. Никаких признаков «большой сенсации», над которой работал бы Кемп. Компьютерные дискеты были помечены номерами — тут ничего не понять. Ничего интересного и в открытом ящике. Он снова повернулся к столу. Никаких записок, подсунутых под чистые листы. Он просмотрел стопку пластинок рядом с аппаратурой, но между ними тоже не было никаких записок. Под диваном… нет. Шкафы… ящики… нет. Черт побери! Он подошел к большой металлической плите. Сзади за тремя или четырьмя горшками с растениями стоял уродливый сувенир — приз, полученный Кемпом как лучшим молодым журналистом года. Спереди на плите стояли декоративные шкатулки. Он открыл одну — значок активиста Компании за ядерное разоружение, пара сережек с символом Африканского национального конгресса. В другой шкатулке значок с надписью «Свободу Нельсону Манделе» и кольцо вроде бы из слоновой кости. Явно побрякушки его подруги. А в третьей шкатулке? Маленький целлофановой пакетик наркоты. Вряд ли этого количества достаточно, чтобы привлечь к ответственности, — максимум четвертушка. Это и спешил спрятать Кемп? Ребус подумал, что судебный приговор вряд ли был бы полезен для имиджа «политически активного журналиста». Неловко вести публицистический огонь по общественно значимым фигурам после отсидки по статье за хранение наркотиков.
  
  Ну его к черту. Помимо всего, ему теперь нужно незамеченным выбраться из квартиры. Краны уже были выключены. Теперь шум его не прикроет… Он сел на корточки возле плиты, задумался. Пожалуй, самая беззастенчивая ложь будет лучше всего. Прошествовать мимо, сказав, что вернулся за оставленными ключами… Да, конечно, так Кемп на это и купится. С таким же успехом можно ставить миллион на то, что «Коуденбит» сделает дубль: возьмет и чемпионат, и кубок.
  
  Он вдруг поймал себя на том, что смотрит на дверцу духовки. На плите стоял горшок с паучником, два листка которого защемило дверцей. Господи боже, не могло у него это быть, ведь не могло? И тогда он открыл дверцу, освобождая листья. Внутри он увидел книги. Старые книги в твердом переплете. Он взял одну, посмотрел на корешок.
  
  Ну и ну. Его вело Провидение, будто он Джон Нокс.[42]
  * * *
  
  Дверь ванной распахнулась.
  
  — Господи боже!
  
  Крис Кемп лежал в воде, выставив на поверхность одну лишь голову. Он вскочил как ошпаренный. Ребус подошел к унитазу, опустил крышку и устроился поудобней.
  
  — Продолжай, Крис, не обращай на меня внимания. Я просто хотел попросить у тебя на время пару книжек, только и всего. — Он похлопал по стопке. Они, все семь штук, лежали у него на коленях. — Люблю хорошие книги.
  
  Кемп залился краской.
  
  — Где ваш ордер на обыск?
  
  Ребус напустил на себя удивленный вид:
  
  — Ордер на обыск? На кой хрен мне ордер на обыск? Я просто беру у тебя почитать несколько книг, и всё. Я подумал — покажу их моему старому другу профессору Костелло. Ты ведь его знаешь, профессора Костелло? Он тут живет недалеко. Не думал, что ты будешь возражать, если я их у тебя позаимствую… Но если ты настаиваешь на ордере…
  
  — Идите в жопу.
  
  — Ты, сынок, с языком-то поосторожнее, — укоризненно сказал Ребус. — Не забывай о своей журналистской профессии. Ты ведь защитник нашего языка. Так что уж не обесценивай его. А себя можешь обесценивать сколько твоей душе угодно.
  
  — Вы же хотели, чтобы я оказал вам услугу.
  
  — Что? Ты имеешь в виду историю о Джеке и его сестре? — Ребус пожал плечами. — Я считал, что это я оказываю тебе услугу. Я знаю бойких молодых журналистов, которые за такую историю еще бы и приплатили…
  
  — Чего вы хотите?
  
  Ребус сел ровнее.
  
  — Откуда они у тебя, Крис?
  
  — Книги? — Кемп провел пальцами по мокрым волосам. — Это книги моей подружки. Насколько я знаю, она взяла их в университетской библиотеке…
  
  Ребус кивнул:
  
  — Очень убедительно. Вряд ли такая история поможет тебе уйти от ответственности, но звучит убедительно. Для начала она не объясняет, почему ты их спрятал, когда узнал, что я иду к тебе в гости.
  
  — Спрятал? Я не понимаю, о чем это вы говорите?
  
  Ребус хохотнул:
  
  — Отлично, Крис, отлично. Вот он я, который думал, дай-ка окажу ему услугу. Еще одну услугу, я бы сказал…
  
  — Какую услугу?
  
  Ребус опять хлопнул по стопке книг:
  
  — Верну книги их настоящему хозяину так, чтобы никто не стал задаваться вопросом, где они были все это время.
  
  Кемп обдумал эти слова.
  
  — В обмен на что?
  
  — На то, что ты утаиваешь от меня. Я знаю, тебе что-то известно. Или ты думаешь, что известно. Я просто хочу помочь тебе исполнить свой долг.
  
  — Мой долг?
  
  — Помощь полиции — вот твой долг, Крис.
  
  — А ваш долг — шарить в чужих вещах без разрешения.
  
  Ребус не стал утруждать себя ответом. Ему нужно было обдумать ситуацию. Теперь, когда книги у него, и журналист у него в кармане. Никуда не денется — можно им пользоваться по собственному усмотрению…
  
  Кемп вздохнул:
  
  — Вода остывает. Не возражаете, если я вылезу?
  
  — Как тебе будет угодно. Я подожду за дверью.
  * * *
  
  Кемп вошел в гостиную в синем халате и с такого же цвета полотенцем, которым он вытирал голову.
  
  — Расскажи про свою подружку, — сказал Ребус.
  
  Кемп снова налил воду в чайник, пользуясь этим, чтобы обдумать ответ. Наконец он был готов отвечать.
  
  — Про Ванессу? — сказал он. — Она студентка.
  
  — Учится богословию? Имеет доступ в кабинет профессора Костелло?
  
  — В кабинет профессора Костелло все имеют доступ. Он сам вам об этом сказал.
  
  — Но не каждый может с ходу определить ценность книги…
  
  — Ванесса на неполную ставку работает и в букинистическом магазине «Книги Сьюи».
  
  — Ну да, — кивнул Ребус. — Проставляет карандашом цены. Сережки и велосипед…
  
  — Старик Костелло — давний клиент магазина, и Ванесса его хорошо знает, — добавил Кемп.
  
  — Настолько хорошо, что ворует у него книги.
  
  Крис Кемп вздохнул:
  
  — Не спрашивайте меня, почему она это сделала. Собиралась их продать? Не знаю. Хотела оставить для себя? Не знаю. Я ее спрашивал. Можете мне поверить. Не исключено, у нее случился… припадок безумия.
  
  — Да, наверно.
  
  — Как бы то ни было, но она решила, что Костелло может даже не заметить пропажи. Книги для него — только книги. Может быть, она подумала, что его вполне устроит замена в виде недавних изданий в мягкой обложке…
  
  — Но ее-то мягкие обложки, судя по всему, не устраивали, да?
  
  — Слушайте, возьмите их, и делу конец, а? Или оставьте себе. Как вам будет угодно.
  
  Чайник, закипев, щелкнул. Ребус отказался от предложенного ему кофе.
  
  — Итак, — сказал он, глядя, как Кемп готовит себе кофе, — что ты мне можешь сказать, Крис?
  
  — Ванесса кое-что рассказала о своем нанимателе.
  
  — О Рональде Стиле?
  
  — Да.
  
  — И что же это такое?
  
  — У него роман с миссис Рэб Киннаул.
  
  — Вот как?
  
  — Да. Но это не ваше дело, инспектор. Не имеет никакого отношения к закону и праву.
  
  — История все же грязненькая, да?
  
  Ребус вдруг понял, что ему трудно говорить. Голова опять пошла кругом. Новые возможности, новые конфигурации.
  
  — Как же она пришла к этому выводу?
  
  — Все началось недавно. Наш корреспондент, обозреватель раздела культуры, поехал интервьюировать мистера Киннаула. Но там произошла какая-то путаница с датами. Он приехал к вечеру среды, а должен был в четверг. Ну, в общем, Киннаула дома не оказалось, но миссис Киннаул была, а с ней — ее друг. Друга она представила как Рональда Стила.
  
  — Друг в гостях у друга… Не понимаю…
  
  — Ванесса сказала еще кое-что. Две среды назад у них в магазине возникла чрезвычайная ситуация. Ну, не то чтобы совсем чрезвычайная. Какая-то старушка, божий одуванчик, хотела сообщить о книгах своего покойного мужа. Она принесла список в магазин. Ванесса увидела, что среди всего прочего там были просто жемчужины, но сначала ей нужно было поговорить с хозяином. Когда речь идет о покупках, он ей не доверяет. Так вот, все среды с утра священные и неприкосновенные…
  
  — Еженедельные игры в гольф…
  
  — С Грегором Джеком. Вот именно. Но Ванесса подумала, что он ее убьет, если эти книги уйдут. И она позвонила в гольф-клуб, в «Брейдуотер».
  
  — Я его знаю.
  
  — Но ей сказали, что мистер Стил и мистер Джек отменили игру.
  
  — И что?
  
  — А то, что я попытался связать концы с концами. Все думают, будто Стил каждую среду играет в гольф, но в одну из сред мой коллега обнаруживает его в доме Киннаула. В другую среду его не оказывается в гольф-глубе. Известно, что Рэб Киннаул — человек горячий. Говорят, ревнивый. Как по-вашему, ему известно, что Стил в его отсутствие посещает миссис Киннаул?
  
  Сердце у Ребуса заколотилось.
  
  — Возможно, в твоих словах есть резон, Крис. Возможно, что есть.
  
  — Но, как я уже сказал, это вряд ли имеет какое-то отношение к полиции.
  
  Вряд ли! Это имело к полиции самое прямое отношение. Два алиби, привязанные к одному и тому же месту. Неужели Ребус оказался ближе к разгадке, чем мог надеяться? Неужели он сыграл в мини-гольф на девять лунок, а не в нормальный, на восемнадцать? Он встал с дивана.
  
  — Крис, мне пора. — В голове у него, как спицы велосипедного колеса, мелькали имена: Лиз Джек, Грегор Джек, Рэб Киннаул, Кэт Киннаул, Рональд Стил, Иэн Эркарт, Хелен Грейг, Эндрю Макмиллан, Барни Байерс, Луиза Паттерсон-Скотт, Джулиан Каймер, Джейми Килпатрик, Уильям Гласс. Как спицы велосипедного колеса.
  
  — Инспектор Ребус?
  
  Он остановился у двери.
  
  — Что?
  
  Кемп показал на диван:
  
  — Не забудьте захватить ваши книги.
  
  Ребус уставился на них так, будто видел в первый раз.
  
  — И то верно, — сказал он и вернулся к дивану. — Кстати, — сказал он, беря стопку, — я знаю, почему у Стила прозвище Сьюи. — Он подмигнул. — Напомни мне как-нибудь, я тебе расскажу. Когда все это закончится…
  * * *
  
  Он вернулся в участок, собираясь частично поделиться тем, что узнал, с начальством. Но у дверей старшего суперинтенданта его остановил Брайан Холмс:
  
  — Я не стал бы сейчас туда входить.
  
  Ребус, который уже поднял руку, чтобы постучать в дверь, замер.
  
  — Это почему? — спросил он таким же спокойным голосом, каким обратился к нему Холмс.
  
  — Там отец миссис Джек.
  
  Сэр Хью Ферри! Ребус осторожно опустил руку и начал отступать от двери. Меньше всего ему хотелось участвовать в беседе с Ферри. Почему вы не нашли?.. Что вы делаете с?.. Когда вы?.. Нет, жизнь слишком коротка, а минуты слишком длинны.
  
  — Спасибо, Брайан. С меня причитается. А кто там еще?
  
  — Только Фермер и Фарт.
  
  — Пусть они в такой компании и остаются, верно?
  
  Они отошли от двери на безопасное расстояние.
  
  — Список машин, что ты составил, практически исчерпывающий. Хорошая работа.
  
  — Спасибо. Лодердейл так мне толком и не сказал, для чего…
  
  — Тут что-нибудь еще происходит?
  
  — Нет. Тихо, как на кладбище. Да, Нелл думает, что, может быть, беременна.
  
  — Что?
  
  Холмс улыбнулся смущенной улыбкой:
  
  — Мы пока еще не уверены…
  
  — А вы собирались… Ну, то есть ждали этого?
  
  Улыбка не сошла с его лица.
  
  — Жди неожиданного, как говорится.
  
  Ребус свистнул:
  
  — Ну и что она по этому поводу думает?
  
  — По-моему, она не хочет верить, пока не будет точно известно.
  
  — А ты?
  
  — Я? Если это будет мальчик, мы назовем его Стюарт и вырастим из него доктора и шотландского интернационалиста.
  
  Ребус рассмеялся:
  
  — А если девочка?
  
  — Кэтрин, и она будет актрисой.
  
  — Буду держать за вас пальцы крестом.
  
  — Спасибо. Кстати, есть еще одна новость: Понд вернулся.
  
  — Том Понд?
  
  — Он самый. Если не Бонд, то хотя бы Понд. Мы с ним связались сегодня утром. Я думал пойти с ним поговорить, если вы не возражаете.
  
  Ребус отрицательно покачал головой — он не возражал.
  
  — Отдаю его тебе с потрохами, Брайан. На сегодня он, пожалуй, единственный, кто вне подозрения. Нет! Он, Макмиллан и мистер Гласс.
  
  — Вы читали распечатку допроса?
  
  — Нет.
  
  — Я знаю, что вы и старший инспектор не всегда согласны друг с другом, но тут я должен отдать ему должное — он это здорово отработал.
  
  — Попал не в бровь, а в Гласс, ты хочешь сказать?
  
  Холмс вздохнул:
  
  — Может, и хотел бы, но знаю, что в каламбурах вы меня всегда уделаете.
  * * *
  
  Эдинбург был окружен гольф-полями на любой вкус и на любого игрока любого класса. Тут были и поля на берегу, где ветер вполне мог снести мяч как в одну, так и в другую сторону. Были поля на холмах — сплошные склоны и овраги, где грины и флажки располагались на участках размером с носовой платок. Поле клуба «Брейдуотер» принадлежало к последней категории. Игроки там по большей части били по мячу, либо руководствуясь чутьем, либо полагаясь на удачу, поскольку флажок, спрятанный за склоном или гребнем, обычно не был виден. Жестокий проектировщик поля начинил бы его песчаными ловушками по другую сторону этих препятствий, и жестокий проектировщик так и сделал.
  
  Люди, незнакомые с полем, обычно начинали игру в надежде размять мышцы и подышать свежим воздухом, а заканчивали с повышенным кровяным давлением и неотложным желанием глотнуть спиртного. Гольф-клуб размещался в двух совершенно непохожих одно на другое зданиях. Первое, построенное изначально, было старое, основательное, унылое. Потом к нему сделали просторную пристройку из шлакобетона с декоративной штукатуркой с вкраплением галечника. В старом здании размещались комнаты комитета, кабинеты и всякое такое, бар был в новом здании. Секретарь клуба провел Ребуса в бар, где, как он думал, можно было найти кого-нибудь из членов комитета.
  
  Бар находился на втором этаже. Здесь было окно во всю стену, выходившее на восемнадцатый грин, а за ним на все холмистое поле. На другой стене висели фотографии в рамочках, списки почетных членов, имитация пергаментных свитков и две очень старые клюшки, похожие на тощие берцовые кости, какие рисуют под черепом. На полке над стойкой бара — малые призы клуба. Большие, более старые и более ценные, хранились в комнате комитета в старом здании. Ребус знал, что их поместили туда, потому что три года назад часть призов украли, и он состоял в бригаде, расследовавшей это дело. Призы нашлись, но совершенно случайно — они лежали в чемодане, который открыли полицейские, приехавшие по вызову уладить семейную ссору.
  
  Но секретарь клуба помнил Ребуса.
  
  — Имя забылось, — сказал он, — а лицо ваше запомнил.
  
  Он продемонстрировал Ребусу новую сигнализацию и полку с высокопрочным стеклом, где стояли призы. Ребусу не хватило духу сказать ему, что даже начинающий взломщик за две минуты проникнет сюда и унесет все, что ему нужно.
  
  — Что будете пить, инспектор?
  
  — Маленькую порцию виски, если не возражаете.
  
  — Ничуть не возражаю.
  
  Бар был немноголюден. Предвечернее затишье, как объяснил секретарь. Те, кто играл во второй половине дня, обычно предпочитали начинать до трех, а те, кто любил приходить ранним вечером, приезжали около половины шестого.
  
  Двое мужчин в одинаковых желтых пуловерах с острым вырезом молча сидели за столиком у окна, смотрели в окно и время от времени прикладывались к одинаковым стаканам с «Кровавой Мэри». Еще двое сидели у стойки. Один — с выпитой наполовину и, судя по всему, выдохшейся пинтой пива, другой — со стаканом, в котором было что-то подозрительно похожее на молоко. Им было за сорок, может, немногим больше. Все мои ровесники, подумал Ребус.
  
  — Билл мог бы рассказать вам несколько историй, инспектор, — сказал секретарь, кивая на бармена. Билл кивнул, то ли здороваясь, то ли подтверждая. Он тоже был в пуловере с острым вырезом, но вишнево-красного цвета; пуловер туго обтягивал округлившийся живот. Билл не был похож на обычного бармена тем, что явно гордился своей работой. Ребус решил, что это один из членов клуба, отбывающий дежурство.
  
  Никто здесь не вздрогнул, услышав, как секретарь произнес «инспектор». Сюда приходили законопослушные люди. А если и нет, то уж наверняка законоуспешные. Они верили в закон и порядок, в то, что преступник должен быть наказан. Они просто не считали увиливание от налогов преступлением. Они выглядели… выглядели уверенно. Судя по их виду, бояться им было нечего. Да они так и считали, что им нечего бояться. Но Ребус знал: у него есть ключи к тем шкафам, где они хранят скелеты.
  
  — Воды, инспектор? — Секретарь пододвинул ему графин.
  
  — Спасибо. — Ребус испортил виски, разбавив водой.
  
  Секретарь оглянулся так, словно его окружали трупы.
  
  — Гектора нет, а мне казалось, он здесь.
  
  Бармен Билл вставил словечко:
  
  — Через секунду придет.
  
  — Ушел искать Джимми, как водится. Это же классика, — добавил любитель молока, а Ребус не понял, о какой такой классике речь.[43]
  
  — А вот и он.
  
  Ребус представлял себе Гектора крупным, с вьющимися волосами, с животом-тыковкой, в оранжевом пуловере с острым вырезом. Но Гектор оказался невысоким, с редеющими черными волосами, блестевшими от бальзама. Ему тоже перевалило за сорок, а на мир он смотрел через мощные линзы в мощной оправе. Твердое выражение рта не очень вязалось с его внешностью, и он, пока их знакомили, внимательно разглядывал Ребуса.
  
  — Здравствуйте, — сказал он, всовывая маленькую влажную руку в ладонь Ребуса. Рукопожатие было как у хорошо воспитанного мальчика. Пуловер у него был верблюжьего цвета и, похоже, дорогой. Кашемир?..
  
  — Инспектор Ребус, — сказал секретарь, — интересуется одной конкретной игрой, которая состоялась у нас или не состоялась две среды назад.
  
  — Слушаю.
  
  — Я сказал, что ты у нас главный по расписанию.
  
  — Слушаю.
  
  Секретарь, казалось, борется сам с собой.
  
  — Мы подумали, может…
  
  Но Гектор уже получил достаточно информации и переварил ее.
  
  — Прежде всего, — сказал он, — нужно посмотреть в журнале заявок. Возможно, это не даст полной картины, но начать нужно с журнала. Какая игра вас интересует?
  
  Вопрос был обращен к Ребусу.
  
  — Меня интересуют два человека, — ответил он. — Мистер Рональд Стил и мистер Грегор Джек.
  
  Гектор бросил взгляд за спину Ребуса, где за стойкой сидели два клиента. В зале не то чтобы воцарилась тишина, но атмосфера явно переменилась. Любитель молока раскрыл рот первым:
  
  — Ох уж эта парочка!
  
  Ребус повернулся к нему:
  
  — Да, сэр, эта парочка. Вы что имеете в виду?
  
  Но ответил Гектор:
  
  — У мистера Джека и мистера Стила здесь постоянное время. Вы ведь знаете, что мистер Джек был членом парламента.
  
  — Насколько мне известно, сэр, он им и остается.
  
  — Ненадолго, — пробормотал сосед любителя молока.
  
  — Мне ничего не известно о том, чтобы мистер Джек совершил преступление.
  
  — Хотелось бы надеяться, — буркнул Гектор.
  
  — С ним сплошной геморрой, — проговорил любитель молока.
  
  — Вы что имеете в виду?
  
  — Резервирует время и никогда не появляется. Ни он, ни его приятель. — Ребус понял, что это давно зреющий нарыв и что слова человека обращены больше к секретарю клуба и Гектору, а не к нему. — И ему все сходит с рук. Потому что он член парламента.
  
  — Мистер Джек получил предупреждение, — сказал Гектор.
  
  — Ему поставили на вид, — поправил его секретарь клуба.
  
  Любитель молока скорчил гримасу:
  
  — Вы лижете его задницу и прекрасно это знаете.
  
  — Ну-ну, Колин, — сказал бармен Билл, — не стоит использовать такие…
  
  — Пора уже кому-то сказать об этом вслух.
  
  — Правильно, — сказал человек с пинтой пива. — Колин прав.
  
  Ребусу от этого спора не было никакого толка.
  
  — Правильно ли я понимаю, что мистер Джек и мистер Стил регулярно записываются на игру, но потом не приходят?
  
  — Вы абсолютно правильно понимаете, — сказал Колин.
  
  — Давайте не будем преувеличивать или искажать ситуацию, — спокойно проговорил Гектор. — Давайте говорить о фактах.
  
  — Что ж, сэр, — сказал Ребус, — если уж мы заговорили о фактах, то мой коллега, констебль Брум, приезжал сюда на прошлой неделе проверить, состоялась ли эта конкретная игра. Кажется, он разговаривал с вами, поскольку секретарь клуба в тот день был болен.
  
  — Ты же помнишь, Гектор, — взволнованно вставил секретарь, — у меня была моя мигрень.
  
  Гектор коротко кивнул:
  
  — Помню.
  
  — Вы не были до конца откровенны с констеблем Брумом, правильно ли я понял, сэр? — сказал Ребус.
  
  Колин облизывал губы, радуясь перепалке.
  
  — Напротив, инспектор, — сказал Гектор, — я был безукоризненно честен, отвечая на вопросы констебля. Но он задавал не те вопросы. Да что говорить, он оказался не очень профессионален. Заглянул в журнал, и все, это его удовлетворило. Насколько я помню, он торопился… Его ждала жена.
  
  Та-ак, подумал Ребус, придется устроить кому-то разнос. Но все равно…
  
  — Тем не менее, сэр, ваш долг состоял в том…
  
  — Я ответил на все вопросы, инспектор. Я не солгал.
  
  — Видимо, вы просто были «скупы на правду».
  
  Колин фыркнул. Гектор посмотрел на него холодным взглядом, но но продолжал говорить с Ребусом:
  
  — Он не вдавался в подробности, инспектор, только и всего. Я не жду от пациентов, чтобы они мне помогали. И вам не следует ожидать, что я буду делать за вас вашу работу.
  
  — Это уголовное преступление, сэр.
  
  — Так о чем речь? Задавайте ваши вопросы.
  
  Тут вмешался бармен:
  
  — Погодите, прежде чем вы начнете, у меня есть вопрос. — Он обвел взглядом всех присутствующих. — Что будете пить?
  * * *
  
  Бармен Билл налил им выпивку. Этот круг был за его счет, потому он записал себе количество в маленькую записную книжку, которую держал возле кассы. «Кровавые Мэри» от окна переместились к ним. Ребусу представили человека, пьющего пиво, — Дэвид Кэссиди.
  
  — Попрошу без шуток — мои родители не могли ничего знать.[44]
  
  Человек, пивший молоко, и в самом деле пил молоко.
  
  — Язва желудка, доктора не велят.
  
  Гектор взял тонкую, изящную рюмку, до краев наполненную сухим хересом, и сказал тост:
  
  — За наше общее здоровье.
  
  — Но не за здоровье службы здравоохранения, а, Гектор? — добавил Колин, объяснив Ребусу, что Гектор — дантист.
  
  — За здоровье частных лиц.
  
  — И предполагается, что именно для таковых и создан этот клуб, — возразил Гектор. — Частные дела членов не должны нас интересовать.
  
  — И потому, — задумчиво проговорил Ребус, — вы предоставляли алиби Джеку и Стилу?
  
  На это Гектор вздохнул:
  
  — Алиби — слишком сильно сказано, инспектор. Будучи членами клуба, они имеют право бронировать время и отказываться от игры в любой момент.
  
  — Именно так они и делали?
  
  — Иногда — да.
  
  — Но не всегда?
  
  — Время от времени они играли.
  
  — Что значит «время от времени»?
  
  — Ну, может быть, раз в месяц, — сказал бармен Билл. Он, словно талисман, держал в руке полотенце для стаканов.
  
  — Значит, в трех случаях из четырех они отменяли игру? — сказал Ребус. — И как это делалось?
  
  — По телефону, — ответил Гектор. — Звонил обычно мистер Джек. Извинялся. Дела в округе… мистер Стил заболел… или… Причины бывали разные.
  
  — Предлоги, вы хотите сказать, — вставил Кэссиди.
  
  — Да, но мистер Джек, — сказал Билл, — иногда появлялся и один, верно ведь?
  
  Колин согласился:
  
  — Как-то раз в среду я сам с ним играл, когда Стил не приехал.
  
  — Значит, мистер Джек бывал в клубе чаще, чем мистер Стил? — спросил Ребус.
  
  Они закивали. Иногда он предупреждал об отмене, но все равно приезжал. Не играл, просто сидел в баре. Но наоборот ни разу не случалось — так, чтобы мистер Стил приехал, а мистер Джек нет. А в ту самую среду — в ту среду, которая интересует Ребуса?
  
  — В тот день лило как из ведра, — сказал Колин. — Тогда почти никто не играл. Я уж не говорю об этих двоих.
  
  — Значит, они отменили игру?
  
  О да, отменили. И… да, он припомнил, что в тот день даже мистер Джек не появился. Ни в тот день, ни в какой-либо другой с тех пор.
  
  Затишье кончилось. Стали подходить члены клуба: одни — чтобы выпить наскоро перед игрой, другие — чтобы выпить наскоро перед отъездом. Они подходили к небольшой группке, пожимали руки, обменивались анекдотами, и сама группка стала распадаться, пока Гектор и Ребус не остались вдвоем. Дантист тронул Ребуса за руку.
  
  — Один пустяк, инспектор, — сказал он.
  
  — Да.
  
  — Надеюсь, вы простите мне мою неделикатность…
  
  — Да?
  
  — Вам нужно всерьез заняться зубами.
  
  — Мне уже об этом говорили, сэр, — ответил Ребус. — Уже говорили. Кстати, я надеюсь, вы простите мне мою неделикатность?..
  
  — Да, инспектор.
  
  Ребус подался поближе к Гектору и прошептал ему в ухо:
  
  — Я приложу все силы к тому, чтобы привлечь вас за противодействие следствию. — Он поставил пустой стакан на стойку.
  
  — Всего доброго, — сказал бармен Билл. Он взял стакан и прополоскал его в моечной машине, потом поставил на пластиковый поднос для просушки. Когда он поднял взгляд, Гектор неподвижно стоял на прежнем месте, сжимая в руке рюмку с хересом.
  * * *
  
  — В пятницу вы заявили, — сказал Ребус, — что сделали аварийный сброс, избавляясь от ненужного.
  
  — Да.
  
  — А потом, насколько я понимаю, вам очень понадобилось алиби из гольф-клуба?
  
  — Что?
  
  — Ваша еженедельная игра с вашим приятелем Рональдом Стилом.
  
  — И что такое с моим приятелем?
  
  — Забавно, не так ли? Я рассказываю, а вы задаете вопросы. Должно быть наоборот.
  
  — Неужели?
  
  У Грегора Джека был вид раненного на войне, который все еще видит и слышит сражение, хотя его уже далеко оттащили от линии фронта. Журналисты по-прежнему дежурили у ворот, а Иэн Эркарт и Хелен Грейг все еще были в доме. Из какого-то кабинета вдалеке доносился звук принтера, занятого своим обычным делом. Эркарт удобно устроился там вместе с Хелен. Еще один день, еще один пресс-релиз.
  
  — Мне нужен адвокат? — спросил Джек, посмотрев на Ребуса темными и невыспавшимися глазами.
  
  — Это вам решать, сэр. Я пока просто хочу знать, почему вы солгали нам об этой игре в гольф.
  
  Джек сглотнул слюну. На кофейном столике стояла пустая бутылка виски и три пустых кружки из-под кофе.
  
  — Дружба, инспектор, — сказал он. — Обязательства дружбы…
  
  — Предлог? Вам теперь нужно что-то более основательное, чем предлог, сэр. А мне сейчас нужны некоторые факты. — Произнеся слово «факты», он подумал о Гекторе. — Факты, — повторил он.
  
  Но Джек продолжал бормотать что-то о дружбе. Ребус неуклюже поднялся из своего неудобного мармеладного кресла и встал, возвышаясь над членом парламента. Членом парламента? Нет, он не видел перед собой члена парламента. Он не видел перед собой прежнего Грегора Джека. Куда девалась уверенность, куда пропала харизма? Где остались это электорально выигрышное лицо и ясный, честный голос? Он стал похож на одну из приправ, что готовят в телевизионных кулинарных программах, — всё выпаривался, и выпаривался, и выпаривался…
  
  Ребус протянул руку и встряхнул его за плечи. Довольно сильно встряхнул. Джек удивленно поднял глаза. Голос у Ребуса был холоден и резок, как дождь:
  
  — Где вы были в ту среду?
  
  — Я был… я… не был… нигде я не был. В самом деле нигде. Везде.
  
  — Везде, кроме того места, где должны были быть.
  
  — Я поехал прокатиться.
  
  — Куда?
  
  — По берегу. Думаю, я доехал до Аймута… Это рыбацкая деревенька. Да, около Аймута. Шел дождь. Я вышел и прогулялся по берегу. Долго гулял. Поехал назад. Да, везде и нигде. — Он запел: — «Ты, детка, везде и нигде».[45]
  
  Ребус снова встряхнул его, и он замолчал.
  
  — Кто-нибудь вас видел? Вы с кем-нибудь говорили?
  
  — Я зашел в паб… в два паба. Один в Аймуте, другой где-то еще.
  
  — Почему? Где был… Сьюи? Где он был?
  
  — Сьюи. — Джек улыбнулся, услышав это прозвище. — Старый добрый Сьюи. Мы друзья, инспектор, поймите. Где он был? Где и всегда — у женщины. Я его прикрытие. Если кто спросит: мы играем в гольф. Иногда действительно играем. Но в остальное время я его прикрытие. Я, в общем-то, не возражаю. Все это очень мило на самом деле — побыть наедине со своими мыслями. Я остаюсь наедине с самим собой, гуляю… думаю.
  
  — Кто эта женщина?
  
  — Что? Не знаю. Я даже не уверен, что это женщина…
  
  — И никто вам не приходит в голову?
  
  — А кто?.. — Джек моргнул. — Вы имеете в виду Лиз? Мою Лиз? Нет, инспектор, нет. — На его лице мелькнула улыбка. — Нет.
  
  — Хорошо. А как насчет миссис Киннаул?
  
  — Гаук? — Теперь он рассмеялся. — Гаук и Сьюи? Может, когда им было по пятнадцать, но не теперь, инспектор. Вы видели Рэба Киннаула? Он ведь как гора. Сьюи и не осмелился бы.
  
  — Ну, может быть, Сьюи соблаговолит и расскажет сам.
  
  — Надеюсь, вы извинитесь за меня? Скажите, что я был вынужден говорить с вами откровенно.
  
  — Был бы вам признателен, — холодно проговорил Ребус, — если бы вы вспомнили тот день. Попытайтесь припомнить, где вы останавливались, названия пабов, любого, кто мог запомнить ваше лицо. Запишите все это.
  
  — То есть дать письменные показания.
  
  — Чтобы освежить свою память. Когда что-то записываешь, лучше вспоминается.
  
  — Что верно, то верно.
  
  — А я тем временем обдумаю, как предъявить вам обвинение в препятствовании следствию.
  
  — Что?
  
  Дверь открылась, и вошел Эркарт. Закрыв за собой дверь, он сказал:
  
  — Все готово.
  
  — Хорошо, — небрежно сказал Джек.
  
  У Эркарта тоже был такой вид, будто он нарочно не спешит выйти из комнаты. Даже когда он говорил со своим нанимателем, взгляд его был устремлен на Ребуса.
  
  — Я попросил Хелен распечатать сотню экземпляров.
  
  — Так много? Ну, как считаете нужным, Иэн.
  
  Теперь Эркарт перевел взгляд на Грегора Джека. Он тоже хочет встряхнуть его, подумал Джек. Но не станет.
  
  — Грегор, вы должны быть сильным. Вы должны выглядеть сильным.
  
  — Вы правы, Иэн. Да, нужно выглядеть сильным.
  
  Как отсыревшая папиросная бумага, подумал Ребус. Как зараженное точильщиком дерево. Как старческие кости.
  * * *
  
  Рональд Стил вполне оправдывал репутацию человека, которого «трудно поймать». Ребус даже съездил к нему в бунгало на краю Морнингсайда и не нашел там никаких признаков жизни. В течение всего оставшегося дня Ребус пытался до него дозвониться. На четвертом гудке у Стила включался автоответчик. И в восемь вечера Ребус попытки прекратил. Ребусу очень не хотелось, чтобы Грегор Джек успел предупредить Стила, что их история трещит по швам. Будь у него соответствующие технические средства, он бы сделал так, чтобы автоответчик в доме Стила крутился всю ночь. Когда зазвонил его собственный телефон, Ребус был у себя в марчмонтской квартире — сидел развалившись в своем кресле без еды и выпивки, и в голове ничего, что могло бы отвлечь его от мыслей о деле.
  
  Он знал, кто звонит. Пейшенс. Она хотела понять, когда он собирается вернуться и собирается ли вообще. Она наверняка беспокоилась. Выходные они провели вместе — редкий случай: днем в субботу съездили за покупками, вечером посмотрели фильм. В воскресенье прокатились в Крамонд, а вечером выпили вина и поиграли в нарды. Редкий случай… Он поднял трубку.
  
  — Ребус слушает.
  
  — Господи, как же вас трудно поймать. — Голос был мужской. Не Пейшенс — Холмс.
  
  — Привет, Брайан.
  
  — Я несколько часов пытаюсь до вас дозвониться. Все время либо занято, либо никто не подходит. Вам нужно купить автоответчик.
  
  — У меня есть автоответчик. Просто я иногда забываю его включить. Так что там у тебя? Только не говори, что ты подрабатываешь продажами по телефону. Как там Нелл?
  
  — Превосходно. Наши ожидания не оправдались.
  
  — Значит, реакция отрицательная?
  
  — Это я вам положительно могу сказать.
  
  — Ну, может, в следующий раз, а?
  
  — Слушайте, спасибо за сочувствие, но звоню я по другой причине. Я подумал, вы захотите знать. У меня состоялся очень любопытный разговор с мистером Пондом.
  
  Он же Тампон, подумал Ребус.
  
  — И что? — сказал он.
  
  — Вы не поверите… — сказал Брайан Холмс. И на сей раз он оказался прав.
  10
  Бордельный сорняк
  
  Как объяснил Ребусу Том Понд, архитекторы обречены либо на неудачу, либо на успех. Том Понд ни секунды не сомневался, что принадлежит ко второй категории.
  
  — Я знаю архитекторов, моих ровесников — вместе учились. Последние лет шесть почти все они сидят на пособии по безработице. Или же бросают профессию и «берутся за ум» — работают на стройке или в кибуце. Но есть среди нас и другие. В какой-то момент мы интуитивно выбираем верный путь. Выигрываешь такой-то конкурс — получаешь такой-то контракт. Твою работу замечает какая-нибудь американская корпорация, и ты выходишь на международный уровень. Заметьте: я говорю «в какой-то момент». Все может измениться в одночасье. Вдруг бац — пробуксовка, или же экономическая ситуация пошла вразрез с твоими замыслами. Я вам скажу: лучшие архитектурные идеи лежат в ящиках столов — никто не может позволить себе строить такое. По крайней мере пока не может. И сможет ли когда-нибудь — неизвестно. Так что я просто радуюсь своему временному везению. Это все, что я делаю.
  
  На самом деле Том Понд делал и еще кое-что. Еще он ехал через мост Форт-Роуд со скоростью выше ста миль в час. Ребус даже боялся смотреть на спидометр.
  
  — В конце концов, — пояснил Понд, — не каждый день превышаешь скорость, сидя рядом с полицейским, который отмажет, если нас остановят.
  
  Он рассмеялся. Ребус нет. Он вообще словно воды в рот набрал, когда скорость достигла сотни миль.
  
  У Тома Понда была итальянская гоночная машина ценой тысяч в сорок. Она больше походила на автомобиль-конструктор, а звук издавала, как газонокосилка. В последний раз так близко к земле Ребус сидел, когда поскользнулся на льду и упал на задницу у своего дома.
  
  — У меня три слабости, инспектор: быстрые машины, догадливые женщины и недогадливые клиенты. — И он снова рассмеялся.
  
  — Если ты не сбросишь скорость, сынок, — возвысил голос Ребус, перекрикивая вой мотора, — я сам тебя оштрафую за превышение скорости!
  
  Понд кинул на него обиженный взгляд, но педаль газа приотпустил. В конечном счете разве он всем им не оказывал услугу?
  
  — Спасибо, — снизошел Ребус.
  
  Холмс сказал Ребусу, что тот ни за что не поверит. Но Ребус все еще пытался поверить. Понд днем ранее вернулся из Штатов и нашел ожидавшее его на автоответчике послание.
  
  — От миссис Хеггарти…
  
  — Миссис Хеггарти — это…
  
  — Она присматривает за моим домом. У меня дом близ Кингасси. Миссис Хеггарти приходит время от времени убирать и проверить, все ли в порядке.
  
  — И на сей раз что-то оказалось не в порядке?
  
  — Именно. Сначала она сказала, что замок взломан, но потом я перезвонил, и выяснилось, что дверь открыли моим запасным ключом. Я держу его под камнем у входной двери. Ничего не сломали, не разгромили — ничего такого. Но миссис Хеггарти поняла, что кто-то побывал в доме и что это был не я. В общем, я сказал об этом сержанту…
  
  Сержанту, который неплохо разбирался в географии. Кингасси находится неподалеку от «Гнезда глухаря». И определенно неподалеку от Датила. И Холмс задал Понду очевидный вопрос:
  
  «А миссис Джек знала о ключе?»
  
  «Может быть. Разорёха знал. Да я думаю, о нем все знали».
  
  Все это Холмс выложил Ребусу, после чего Ребус отправился на встречу с Пондом; их разговор продолжался полчаса, после чего Ребус выразил желание увидеть дом.
  
  — Бога ради, — сказал Понд.
  
  Вот так Ребус оказался в этой тесной металлической коробке, которая временами неслась с такой скоростью, что у него глаза на лоб лезли. Время перевалило за полночь, но Понд, казалось, не замечал этого.
  
  — Я все еще в Нью-Йорке, — сказал он. — Мозги и тело в разных местах… Знаете ли, все это кажется невероятным… то, что случилось с Грегором и Лиз. То, что ее нашла Гаук… Просто невероятно.
  
  Понд провел в Штатах целый месяц, и это не прошло без следа: в его голосе слышались чужой акцент, чужие интонации. Даже в мимике и жестах проскальзывало что-то чужое. Ребус внимательно посмотрел на него. Плотного сложения, вьющиеся светлые волосы (крашеные? обесцвеченные?), мясистое лицо — лицо человека, который в молодости был хорош собой. Невысокого роста, но кажется выше, чем на самом деле. Наверное, из-за осанки. Но не только. У Понда была этакая уверенность в себе, особая аура, какой еще недавно обладал и Грегор Джек. Понд был просто сгустком энергии.
  
  «Да что же такое… Эта машина что, совсем не умеет тормозить? Может, в чем-то итальянцы и знают толк, но мороженое у них гнусное, а машины еще гнусней».
  
  Ребус негодовал всеми фибрами души. Ему нужно было серьезно поговорить с Пондом. Глупо упускать такую возможность, пока они один на один. Он начал разговор, надеясь, что зубы не вышибут друг дружку изо рта.
  
  — Так вы знакомы с мистером Джеком со школы?
  
  — Знаю, знаю, в это трудно поверить, да? Я выгляжу гораздо моложе Грегора. Но да, мы жили рядом — в трех улицах друг от друга. По-моему, Бильбо жил на одной улице с Разорёхой. Секстон и Мэкки тоже жили на одной улице, но на другой. Сьюи и Гаук жили чуть подальше от школы.
  
  — Что же вас всех объединило?
  
  — Не знаю. Забавно, но я никогда об этом не думал. Ну, наверное… мы все были достаточно умны. Так, на этом повороте сбросим скорость… и… черт, вот дерьмо-то…
  
  Ребусу показалось, что сиденье сейчас сомнет его тело.
  
  — Больше похоже на мотоцикл, чем на машину. Что вы думаете, инспектор?
  
  — Вы поддерживаете связь с Мэкки? — спросил наконец Ребус.
  
  — Так вы знаете про Мэкки? С Мэкки… нет, в общем, не поддерживаю. Разорёха был связующим звеном. Наверное, я и с остальными поддерживал связь только потому, что поддерживал с ним. Но после Мэкки… после того, как его посадили в психушку… нет, я не поддерживаю с ним отношения. Кажется, Гаук ездит к нему. Знаете, она в нашей компании была самая умная, а посмотрите, что с ней сталось.
  
  — А что с ней сталось?
  
  — Вышла замуж за этого кретина и принимает валиум бочками, иначе ей не сдюжить.
  
  — Так о ее беде все знают?
  
  Он пожал плечами:
  
  — Я знаю только потому, что видел, как это случается с другими людьми… в другое время.
  
  — Вы пытались поговорить с ней?
  
  — Это ее жизнь, инспектор. У меня у самого проблем выше головы.
  
  «Стая». Что делает стая, когда один из ее членов становится больным, калекой? Бросает его умирать, и самые сильные бегут прочь впереди стаи…
  
  Понд, казалось, прочел мысли Ребуса.
  
  — Прошу прощения, если это звучит грубовато, но в сестры милосердия я не гожусь.
  
  — А кто-то из ваших годится?
  
  — Секстон всегда была готова подставить сочувственное ухо. Но потом она уехала на север. Сьюи, кажется, тоже. С ним можно было поговорить. Ответов у него никогда не было, но слушать он умел.
  
  Ребус надеялся, что Сьюи сумеет и рассказать кое о чем. Вопросов к нему становилось все больше и больше. Ребус решил послать Понду пару крученых мячей (так вроде бы это называется у американцев).
  
  — Если бы Элизабет Джек обзавелась любовником, то кто, по-вашему, это мог быть?
  
  Понд даже чуть сбросил скорость. Он задумался на несколько секунд.
  
  — Я, — сказал он наконец. — В конце концов, с ее стороны было бы глупо искать кого-то другого, не так ли? — Он снова усмехнулся.
  
  — А за неимением лучшего?..
  
  — Ну, ходили слухи… Слухи всегда ходили.
  
  — Ну?
  
  — Господи, вы хотите, чтобы я вам всех перечислил? Хорошо. Во-первых, Барни Байерс. Вы его знаете?
  
  — Я его знаю.
  
  — Барни, думаю, подходящий кандидат. Он, правда, помешан на том, чтобы все было высший класс, но в остальном хороший парень. Они были довольно близки какое-то время…
  
  — Кто еще?
  
  — Джейми Килпатрик… Джулиан Каймер… Думаю, этот жирный ублюдок Киннаул тоже попытал счастья. Потом говорили, будто у нее была интрижка с этой… бывшей женой лавочника…
  
  — Вы имеете в виду Луизу Паттерсон-Скотт?
  
  — Можете себе представить? Болтали, что после одной из вечеринок они утром проснулись в одной постели. Ну так что?
  
  — Кто еще?
  
  — Да их, может, сотня.
  
  — А вы так-таки?..
  
  — Я? — Понд пожал плечами. — Мы несколько раз целовались-обнимались. — Он улыбнулся этому воспоминанию. — Могло бы зайти и дальше… но не зашло. Лиз была такая… щедрая. — Понд несколько раз кивнул, довольный, что нашел точное слово, прямо готовая эпитафия.
  
   Здесь лежит Элизабет Джек.
  
   Она давала всем.
  
  — Можно воспользоваться вашим телефоном? — спросил Ребус.
  
  — Конечно.
  
  Он позвонил Пейшенс. Вечером пытался дважды, но оба раза без толку. На сей раз она ответила. Он вытащил ее из постели.
  
  — Ты где? — спросила она.
  
  — Еду на север.
  
  — Когда увидимся?
  
  В ее голосе не было никаких эмоций, никакого интереса. Ребус подумал, уж не свойство ли это мобильного телефона?
  
  — Завтра. Точно.
  
  — Так дальше не может продолжаться, Джон. Правда не может.
  
  Он попытался найти слова, которые ободрили бы ее и в то же время не осрамили перед Пондом. Он искал их слишком долго.
  
  — Пока, Джон.
  
  Трубка замолчала.
  * * *
  
  Они добрались до Кингасси задолго до рассвета — дороги были почти пусты, ни одной патрульной машины на пути. Они захватили фонарики, хотя нужды в них не было. Дом стоял в дальнем конце деревни, чуть в глубине от дороги, но свет от уличных фонарей освещал его вполне достаточно. Ребус с удивлением обнаружил, что это современное бунгало, со всех сторон окруженное живой изгородью, кроме пространства для ворот, за которыми открывалась короткая гравиевая подъездная дорожка к дому.
  
  — Когда Грегор и Лиз купили себе «Гнездо глухаря», я подумал: какого черта! Только мне не хотелось всей этой старины, как у них. Хотелось чего-нибудь более современного. Меньше очарования, больше удобств.
  
  — Хорошие соседи?
  
  Понд пожал плечами:
  
  — Я их почти не вижу. Они тоже приезжают только по выходным. И таких домов в деревне — половина.
  
  Он снова пожал плечами.
  
  — А миссис Хеггарти?
  
  — Она живет по другую сторону шоссе.
  
  — Так что того, кто побывал здесь, никто…
  
  — Тут можно приезжать и уезжать, и об этом никто не узнает — это факт.
  
  Понд оставил включенными фары и пошел открывать дверь. Внезапно в прихожей и на крыльце вспыхнул яркий свет. Ребус, наконец выбравшись из железной клетки, разминал затекшие ноги, чтобы не идти на полусогнутых.
  
  — Это тот самый камень?
  
  — Он, он, — подтвердил Понд.
  
  Это был здоровенный осколок розоватого гранита в форме валуна. Понд поднял его, показав, что запасные ключи по-прежнему лежат на месте.
  
  — Очень мило, что ключи оставили. Идемте, покажу вам дом.
  
  — Секунду, мистер Понд. Попытайтесь, пожалуйста, ни к чему не прикасаться. Возможно, придется снимать тут отпечатки пальцев.
  
  Понд улыбнулся:
  
  — Да, конечно, но мои отпечатки и так будут повсюду.
  
  — Безусловно. И тем не менее…
  
  — И потом, если миссис Хеггарти убирала после наших «гостей», то дом вылизан от потолка до пола.
  
  Сердце у Ребуса упало, когда он вошел в дом за Пондом. Там стоял отчетливый запах полироля и освежителя воздуха. Все подушки в гостиной, все сувениры лежали на своих местах.
  
  — Все вроде бы так же, как когда я уезжал, — сказал Понд.
  
  — Вы уверены?
  
  — Абсолютно. Я не похож на Лиз с ее приятелями, инспектор. Я не устраиваю вечеринок. Я не против, если ко мне заезжают гости, но меньше всего я хочу очищать с потолка лососевый сок или объяснять местным, что женщина, чей зад торчал в окошке «бентли», на самом-то деле принадлежит к верхушке общества.
  
  — Вы имеете в виду леди Матильду Мерриман?
  
  — Именно. Господи, вы же всех их знаете, да?
  
  — С леди Матильдой мне еще только предстоит встретиться.
  
  — Примите мой совет: откладывайте это как можно дольше. Жизнь и без того коротка.
  
  А часы тянутся слишком долго, подумал Ребус. Сегодня они точно слишком растянулись. В кухне все было в порядке. Стаканы сверкали на сушильной полке.
  
  — Не много вам удастся снять с них отпечатков, инспектор.
  
  — Миссис Хеггарти хорошая хозяйка, как я погляжу?
  
  — Наверху она убирает не так тщательно. Пойдемте посмотрим.
  
  И здесь тоже кто-то поработал. Кровати в обеих спальнях были застланы. Ни оставленных чашек, ни стаканов, ни газет, ни журналов, ни недочитанных книг. Понд демонстративно потянул носом воздух.
  
  — Нет, — сказал, — ничего такого. Я даже духов ее не чувствую.
  
  — Чьих?
  
  — Лиз. Она всегда пользуется одними и теми же. Забыл название. От нее всегда прекрасно пахнет. Прекрасно. Думаете, она была здесь?
  
  — Кто-то здесь был. И мы считаем, что Лиз приезжала в этот район.
  
  — Но с кем? Вас ведь это интересует?
  
  Ребус кивнул.
  
  — Не со мной, к сожалению. Мне приходится довольствоваться девочками по вызову. И представьте себе — они, прежде чем начать, требуют, чтобы вы показали им медицинскую справку.
  
  — Боятся СПИДа?
  
  — Боятся. Что ж, здесь, похоже, закончили? По-моему, только время зря потратили на эту поездку, да?
  
  — Возможно. Остается еще ванная…
  
  Понд толкнул дверь ванной, приглашая Ребуса внутрь.
  
  — Ага, — сказал он. — Кажется, у миссис Хаггерти не хватило времени. — Он кивнул на смятое полотенце на полу. — Обычно все это сразу отправляется в стиральную машину.
  
  Ванна была задернута шторкой. Ребус сдвинул ее. Вода была спущена, и к эмали прилипли два длинных волоса. Проверим, подумал Ребус. Волоса достаточно для идентификации. Потом он увидел на уголке ванны два стакана. Он нагнулся к одному, потянул носом. Белое вино. На донышке одного стакана осталось чуть-чуть.
  
  Два стакана! Для двоих. В ванне лежали два человека и с удовольствием попивали вино.
  
  — Телефон у вас внизу?
  
  — Да.
  
  — Идемте. В ванную не входить до специального разрешения полиции. А я сейчас явлюсь к криминалистам ночным кошмаром.
  * * *
  
  И уж конечно, криминалист, с которым Ребус в конечном счете оказался на связи, не проявил особого энтузиазма.
  
  — Да мы и так уже зашиваемся с этой машиной и другим домом.
  
  — Спасибо, я все понимаю. Но эта экспертиза может быть еще важнее.
  
  Ребус стоял в маленькой столовой. Мебель здесь никак не вязалась с образом Понда. Но потом он увидел фотографию пятидесятых годов — двое молодых влюбленных. Родители Понда, сообразил он. Эту мебель когда-то купили они. Понд, видимо, унаследовал ее, но решил, что она несовместима с его стремительным стилем жизни, зато идеально подходит для этого дачного дома. Понд, до этого спокойно сидевший за обеденным столом, вдруг поднялся на ноги. Ребус зажал ладонью микрофон трубки.
  
  — Вы куда?
  
  — Пописать. Не волнуйтесь. Я выйду во двор.
  
  — Не поднимайтесь наверх, ладно?
  
  — Договорились.
  
  Голос в телефоне продолжал ворчать. Ребус зябко передернул плечами. Ему было холодно. Да нет, он просто устал. Кровообращение замедлилось.
  
  — Слушайте, — сказал он, — тогда ложитесь снова спать, а утром первым делом приезжайте сюда. Записывайте адрес. В буквальном смысле: первым делом. Договорились?
  
  — Вы очень щедры, инспектор.
  
  — На моем могильном камне напишут: он давал.
  * * *
  
  Понд с завистливого благословения Ребуса лег в главной спальне, а Ребус остался дежурить у дверей ванной. Обжегшись на молоке… Он не хотел, чтобы повторилась история со «взломом» в «Гнезде глухаря». Вещественные доказательства, если только это вещественные доказательства, должны остаться в неприкосновенности. Поэтому он уселся в коридоре спиной к двери ванной, завернулся в одеяло и задремал. Потом он соскользнул на пол и свернулся в позе эмбриона на коврике под дверью. Ему снилось, что он пьян… что его везут в «бентли». Водитель умудряется вести машину, высунув задницу в окно. На заднем сиденье «бентли» шло веселье. Там были Холмс и Нелл, они осторожно совокуплялись, надеясь зачать мальчика. Там была и Джилл Темплер, она пыталась расстегнуть ширинку Ребуса, но он опасался, что их засечет Пейшенс… Где-то неподалеку вроде был и Лодердейл. Этот смотрел. Только смотрел. Кто-то открыл шкафчик с алкоголем, но он оказался забит книгами. Ребус вытащил одну и принялся читать. Это была лучшая книга, какая попадалась ему в руки. Он оторваться не мог. Там было все…
  
  Утром, когда он проснулся, окоченевший и с затекшими конечностями и спиной, ему не удалось вспомнить ни строчки, ни словечка из этой книги. Он поднялся, потянулся, снова возвращая себя в человеческую форму. Потом открыл дверь ванной, вошел внутрь и посмотрел туда, где должны были стоять стаканы.
  
  Стаканы были на месте. Ребус, несмотря на то что все тело ныло, улыбнулся.
  * * *
  
  Он долго стоял под душем, и вода лилась на голову, на грудь и плечи. Где он? В квартире на Оксфорд-террас. На работу он уже опоздал, но у него была уважительная причина. Чувствовал он себя паршиво, но лучше, чем ожидал. Как ни странно, но на обратном пути ему удалось подремать, и они не мчались так, как ночью.
  
  Милях в двадцати от Кингасси Понд сказал:
  
  — Сцепление барахлит.
  
  Он съехал на обочину и заглянул под капот. Под капотом был двигатель.
  
  — Понятия не имею, куда тут смотреть, — признался он.
  
  Беда с этими дорогими машинами — механиков, которые в них разбираются, можно по пальцам перечесть. Да что там — на техобслуживание всякий раз приходится ездить в Лондон. Так что назад они ехали тихим ходом. (Дом остался под присмотром озадаченного сержанта Нокса и двух усталых криминалистов.)
  
  И Ребус уснул. Конечно, он не выспался и потому не поддался искушению полежать в ванне, а принял душ. Под душем не уснешь, а в горячей утренней ванне — запросто. И поехал он не в свою квартиру, а к Пейшенс. Выбор был тем легче, что Оксфорд-террас была как раз на въезде в город с той стороны, с которой он и въезжал. На Форт-Бридже им пришлось помучиться в пробке вместе со всеми, кто из пригорода ехал на работу в город. Торговые агенты в «опель-астрах» поглядывали на роскошную итальянку и утешались тем, что ее экипаж смахивает то ли на жуликов, то ли на сутенеров…
  
  Он выключил душ, вытерся, переоделся в чистое и приступил к процессу возвращения в человеческое состояние. Побрился, почистил зубы, выпил чашку свежезаваренного кофе. У окна заорал Душка, и Ребус впустил его. Он даже насыпал ему в плошку немного еды. Кот подозрительно посмотрел на него. Такого Ребуса он не знал.
  
  — Скажи спасибо, что я добрый.
  
  Какой сегодня день? Вторник? Прошло больше двух недель со дня рейда и почти две недели с того дня, когда Алек Корби слышал ссору и видел две или три машины на площадке перед телефонной будкой. Мало-помалу дело двигалось, главным образом благодаря Ребусу. Если бы только он мог заставить начальство забыть про Уильяма Гласса…
  
  На каминной полке он нашел записку, подсунутую под часы: «Почему бы нам не попытаться когда-нибудь встретиться? Поужинаем сегодня вместе или… Пейшенс». И никаких поцелуев-крестиков. А это всегда плохой знак. Нет крестика — значит, она открещивается от него. Сердиться на него у нее были все основания. Нет, ему в самом деле пора было на что-то решиться. Либо переехать, либо съехать. Перестать использовать эту квартиру как гостиницу, где можно принять душ, побриться, посрать, при случае потрахаться. Чем он лучше Лиз Джек и ее таинственного спутника, которые воспользовались домом Понда? Черт, в некотором смысле он даже хуже. «Поужинаем сегодня вместе или…» В смысле — или пошел к черту. Он вытащил из кармана авторучку и перевернул записку.
  
  «Если не ужин, то хотя бы десерт», — написал он. В высшей степени двусмысленно, конечно, но ему это показалось умным. Он подписался и нарисовал целый ряд поцелуев-крестиков.
  * * *
  
  Крис Кемп получил свою сенсацию. Такую сенсацию, что вполне тянула на первую полосу. После разговора с Ребусом молодой журналист немало поработал. Он отыскал Гейл Кроули, не забыв прихватить с собой фотографа. Она была не очень настроена на общение, но им удалось сделать ее фотографию рядом с любительской старой фотографией Гейл, на которой ей было лет пятнадцать. Статья была насыщена всевозможными оговорками на тот случай, если информация окажется ложной. Читателя оставляли в некотором недоумении — пусть думает сам. «Визит члена парламента к таинственной проститутке — его потерянной сестре?» Но фотографии говорили сами за себя. Сходство не вызывало сомнения — тот же нос, те же глаза и подбородок. Несомненно. Фотография Гейл Джек в юности — гениальный ход, и Ребус не сомневался, что стоявшего за этим гения звали Иэн Эркарт. Как бы еще Кемп мог найти — и найти так быстро — нужную фотографию? Звонок Эркарту и простое объяснение, что сотрудничество в его интересах. Фотографию либо отыскал сам Эркарт, либо он убедил Джека найти ее.
  
  Статья появилась в утреннем выпуске. К завтрашнему дню в других газетах появятся другие версии. Газеты не могут себе позволить остаться в стороне. Ребус сел в машину, которую оставлял на парковке возле дома Понда, и, остановившись под светофором, успел прочесть на газетном киоске: «Эксклюзивный материал! Член парламента в борделе». Он притормозил за перекрестком, потрусил к газетному киоску, вернулся в машину и дважды перечитал статью, восхищаясь произведением репортерского искусства. Потом завел машину и поехал, куда собирался. Нужно было купить два экземпляра, подумал он. Он эту газету еще наверняка не видел…
  
  На подъездной дорожке стоял зеленый «ситроен», за ним зияли открытые двери гаража. Ребус остановил машину, блокируя выезд «ситроена». Двери гаража закрылись, Ребус вышел из машины, держа в руке сложенную газету.
  
  — Кажется, наконец-то я вас поймал, — громко сказал он.
  
  Рональд Стил повернулся.
  
  — Что? — Он увидел машину, перегородившую выезд. — Слушайте, если вы не возражаете. Я торо… — И тут он узнал Ребуса. — Ах, это вы, инспектор…
  
  — Ребус.
  
  — Да, Ребус, приятель Распутина.
  
  Ребус показал Стилу запястье.
  
  — Зажило, — сказал он.
  
  — Слушайте, инспектор… — Стил посмотрел на часы. — У вас что-то важное? У меня встреча с клиентом, а я и так проспал.
  
  — Да нет, ничего важного, — беззаботно сказал Ребус. — Просто мы обнаружили, что ваше алиби на среду, когда была убита миссис Джек, — сплошное вранье. И я подумал, может, вам есть что сказать на этот счет?
  
  Лицо Стила, и без того длинное, еще больше вытянулось.
  
  — Вот как. — Он посмотрел на носки своих довольно поношенных туфель. — Я знал, что это так или иначе всплывет. — Он попытался улыбнуться. — При расследовании убийства утаить почти ничего невозможно, верно?
  
  — А вам не следует ничего утаивать, сэр.
  
  — Вы хотите, чтобы я поехал в отделение?
  
  — Возможно, позже, сэр. Чтобы мы сняли с вас показания и составили протокол. А сейчас мы можем поговорить в вашей гостиной.
  
  — Хорошо. — Стил медленно двинулся к своему бунгало.
  
  — В хорошем районе живете, — заметил Ребус.
  
  — Что? Ах да, в хорошем.
  
  — Давно здесь поселились? — Ответы Стила не интересовали Ребуса. Его интересовало другое: чтобы Стил продолжал говорить. Чем больше он будет говорить, тем меньше времени у него останется думать, а чем меньше времени у него останется думать, тем выше вероятность, что он скажет правду.
  
  — Три года назад. До этого у меня была квартира в Грассмаркете.
  
  — Раньше там вешали людей. Вы это знали?
  
  — Неужели? В наше время трудно такое представить.
  
  — Ну, не знаю…
  
  Они вошли в дом. Стил показал на телефон в холле:
  
  — Не возражаете, если я позвоню клиенту? Извинюсь, что не смогу приехать.
  
  — Как вам угодно, сэр. Я подожду в гостиной, если вы не против.
  
  — Это туда.
  
  — Прекрасно.
  
  Ребус вошел в комнату, но дверь оставил открытой. Он слышал, как Стил набирает номер. Телефонный аппарат был старый, из бакелита. У таких аппаратов внизу маленький ящичек для записной книжки. Раньше от них избавлялись, а теперь пошла на них мода, все их возвращали, хотя это удовольствие стало недешевым. Разговор был короткий и невинный. Сначала Стил извинился, потом договорился о новой встрече. Ребус широко раскрыл перед собой утреннюю газету и начал демонстративно изучать внутренние страницы. Раздался легкий щелчок — трубка вернулась на свое место.
  
  — Я закончил, — сказал Стил, входя в комнату.
  
  Ребус секунду помедлил, якобы что-то дочитывая, потом опустил газету и принялся ее складывать.
  
  — Отлично, — сказал он.
  
  Стил, как и предполагал Ребус, уставился на газету.
  
  — Что там пишут о Грегоре? — спросил он.
  
  — А? Так вы еще не читали? — Ребус протянул ему газету.
  
  Стил, так и не сев, пробежал статью глазами.
  
  — Ну и что вы думаете, сэр?
  
  Стил пожал плечами:
  
  — Бог знает. То есть резон в этом есть. Я хочу сказать, никто из нас понять не мог, что Грегору понадобилось в подобном заведении. Это самое разумное объяснение. На фотографиях сходство очевидно… Я не помню Гейл. То есть я хочу сказать, что всегда она была где-то рядом, но я на нее не обращал внимания. Мы с ней никогда не общались. — Он сложил газету. — Значит, Грегор может вздохнуть с облегчением?
  
  Ребус пожал плечами. Стил хотел было вернуть ему газету.
  
  — Оставьте ее себе, если хотите. А теперь, мистер Стил, расскажите о той мифической игре в гольф-клубе…
  
  Стил сел. Комната у него была приятная, обставленная книгами. Она даже напомнила Ребусу другую, ту, где он недавно побывал…
  
  — Грегор для друзей готов на что угодно, — простодушно сказал Стил, — иногда даже на ложь. Ну это не совсем чтобы ложь. Мы придумали эту игру в гольф… Нет, и это не совсем так. Поначалу мы в самом деле играли каждую неделю. Но потом я начал встречаться… с одной дамой. По средам. Объяснил это Грегору. Он не видел причин, почему бы нам не говорить всем, что мы продолжаем играть в гольф. — Он в первый раз поднял глаза на Ребуса. — В нашей истории есть ревнивый муж, инспектор, и алиби в таких случая никогда не помешает.
  
  Ребус кивнул:
  
  — Вы со мной очень откровенны, мистер Стил.
  
  Стил пожал плечами:
  
  — Не хочу, чтобы у Грегора были из-за меня неприятности.
  
  — В ту среду, которая меня интересует, вы уехали на свидание с этой женщиной? Я имею в виду то утро, когда погибла миссис Джек.
  
  Стил торжественно кивнул.
  
  — Она подтвердит ваши слова?
  
  Стил мрачно улыбнулся:
  
  — Ни малейшей надежды.
  
  — Снова муж?
  
  — Муж, — ответил Стил.
  
  — Но рано или поздно он все равно узнает, — сказал Ребус. — О вас и миссис Киннаул уже и так знает немало народа.
  
  Стил дернулся, будто разряд электрического тока пробежал по его спине. Он смотрел в пол, вероятно отдавая ему мысленный приказ превратиться в яму, куда он мог бы провалиться. Наконец он выпрямился.
  
  — Откуда вы?..
  
  — Прозрение, мистер Стил.
  
  — Черт побери все эти прозрения. Но вы сказали, что и другие…
  
  — Других людей тоже осеняют прозрения. Вы убедили миссис Киннаул начать коллекционировать редкие книги. Хорошее прикрытие, не так ли? На случай если вас застанут вдвоем. Я заметил, что она свою библиотеку обустроила на манер вашей.
  
  — Это не то, что вы думаете, инспектор.
  
  — Я ничего не думаю, сэр.
  
  — Кэти нужен человек, который бы ее слушал. У Рэба нет времени. А когда оно есть, он посвящает его себе. Гаук была самой умной из нас.
  
  — Да, мистер Понд говорит то же самое.
  
  — Том? Он вернулся из Штатов?
  
  Ребус кивнул:
  
  — Я видел его сегодня утром… в загородном доме.
  
  Ребус ждал реакции, но мыслями Стил все еще был с Кэт Киннаул.
  
  — У меня сердце разрывается, когда я ее вижу… Вижу, как она…
  
  — Она ваш друг, — сказал Ребус.
  
  — Да, друг.
  
  — Что ж, тогда она подтвердит ваш рассказ. Друзья ведь известно в чем познаются.
  
  Стил отрицательно покачал головой:
  
  — Вы не понимаете, инспектор. Рэб Киннаул… он… Он может быть… жестоким. Я говорю про психологическое и физическое давление. Она в ужас приходит, как только о нем вспоминает.
  
  Ребус вздохнул:
  
  — Значит, в подтверждение того, что вы находились у нее, у нас есть только ваши слова?
  
  Стил пожал плечами. Он, казалось, был готов расплакаться, но слезами безысходности, а не какими другими. Он глубоко вздохнул.
  
  — Вы думаете, я убил Лиз?
  
  — А вы убили ее?
  
  Стил покачал головой:
  
  — Нет.
  
  — Тогда вам не о чем беспокоиться, верно, сэр?
  
  Стил снова выдавил из себя мрачную улыбку.
  
  — Ни малейшего повода для беспокойства, — сказал он.
  
  Ребус поднялся:
  
  — Ну, продолжайте в таком же духе, мистер Стил.
  
  Судя по виду Рональда Стила, духа в нем осталось на чайную ложку.
  
  — И все равно вы себе жизнь не облегчаете…
  
  — А с Грегором вы говорили? — спросил Стил.
  
  Ребус кивнул.
  
  — Он знает про меня и Кэти?
  
  — Не могу сказать. — Они теперь оба шли к двери. — А если бы знал, это что-нибудь меняло бы?
  
  — Бог его знает. Нет, может быть, нет.
  
  На небе появилось солнце. Ребус дождался, когда Стил закроет замок и дважды проверит дверь.
  
  — И еще одно…
  
  — Да, инспектор?
  
  — Не возражаете, если я загляну в багажник вашей машины?
  
  — Что? — Стил уставился на Ребуса, но увидел, что полицейский ничего не собирается ему объяснять. Он вздохнул. — Почему бы и нет? — ответил Стил.
  
  Стил открыл багажник, и Ребус, заглянув внутрь, увидел там пару заляпанных грязью высоких сапог. На дне багажника тоже была грязь.
  
  — Вот что я вам скажу, сэр, — проговорил Ребус, закрывая багажник. — Может быть, лучше всего будет, если вы немедленно проедете в участок. Чем быстрее мы все проясним, тем будет лучше, верно?
  
  Стил встал, как столб. Мимо прошли, перешептываясь, две женщины.
  
  — Я арестован, инспектор?
  
  — Мне нужно убедиться, что все сказанное вами — правда, мистер Стил. Только и всего.
  
  Но думал Ребус о другом. Есть ли сейчас в отделении свободные криминалисты? Или он уже всех задействовал? Если так, машине Стила придется подождать. Если есть, у них будет небольшая дополнительная работа. Это дело уже так и просится в Книгу рекордов Гиннесса. Сколько может один детектив задействовать криминалистов?
  * * *
  
  — Какое дело?
  
  — Я вам только что сказал, сэр.
  
  Лодердейл смотрел на него безразличным взглядом.
  
  — Ты мне ничего не сказал про убийство миссис Джек. Ты мне наговорил про таинственных любовников, про алиби, которым нужно подтверждение, наплел целую бочку арестантов про то, кто с кем в этой компании вундеркиндов, но ни слова об убийстве… — Он показал пальцем в пол. — А там, внизу, у меня есть человек, который признался в обоих убийствах.
  
  — Да, сэр, — устало сказал Ребус, — а еще у вас есть психиатр, который говорит, что Гласс с такой же легкостью может признаться в убийстве Ганди или Рудольфа Гесса.
  
  — Откуда ты знаешь?
  
  — Что?
  
  — Про отчет психиатра?
  
  — Считайте это прозрением, сэр.
  
  Лодердейл теперь выглядел слегка обескураженным. Он задумчиво облизнул губы.
  
  — Ладно, — сказал он наконец. — Давай попробуй еще раз.
  
  И Ребус попробовал еще раз. Теперь перед ним словно был гигантский коллаж: разные рисунки, но тема одна. К тому же художник заложил в этот коллаж одну зрительную иллюзию: чем ближе подходил Ребус к картине, тем дальше она казалась. Его рассказ подходил к концу, Лодердейл по-прежнему смотрел скептически, и тут вдруг зазвонил телефон. Лодердейл поднял трубку, послушал и вздохнул.
  
  — Тебя, — сказал он, протягивая трубку Ребусу.
  
  — Да? — сказал Ребус.
  
  — Тут женщина вас ищет, — сообщила оператор. — Говорит, что срочно.
  
  — Соедините.
  
  Он дождался соединения и сказал:
  
  — Ребус слушает.
  
  До него донеслись треск на линии, объявление по громкой связи. Звонили с вокзала. Потом женский голос произнес:
  
  — Времени у меня чуток. Я на вокзале Уэверли. Мой поезд отправляется через сорок пять минут. Если успеете, я вам кое-что расскажу.
  
  Голос умолк. Коротко и ясно, но в конечном счете любопытно. Ребус посмотрел на часы.
  
  — Мне срочно нужно на вокзал Уэверли, — сказал он Лодердейлу. — А вы пока поговорили бы сами со Стилом, сэр. Посмотрим, что вам удастся из него вытянуть.
  
  — Благодарствую, — сказал Лодердейл. — Может, и поговорю…
  * * *
  
  Она сидела на скамье в главном вестибюле, вызывая подозрение своими темными очками, — надела, чтобы не узнали.
  
  — Этот гад, — сказала она, — напустил на меня репортеров.
  
  Она имела в виду Грегора Джека. Ребус промолчал.
  
  — Вчера хотя бы один, — продолжила она, — а сегодня утром явилось с полдюжины ублюдков. Фотография прямо на первой странице…
  
  — Может, это не ваш брат, — сказал Ребус.
  
  — Что? Да кто, как не он!
  
  Из-за темных стекол очков смотрели усталые глаза Гейл Кроули. Вид у нее был такой, будто она одевалась в страшной спешке: джинсы в обтяжку, туфли на каблуках, футболка мешком. Ее багаж состоял из большого чемодана и двух сумок. В одной руке она держала билет до Лондона, в другой — сигарету.
  
  — Может быть, — предположил Ребус, — какой-то человек, который знал, кто вы такая, тот самый, который и рассказал Грегору, где вас найти.
  
  Ее передернуло.
  
  — Вот об этом-то я и хотела вам рассказать. Бог знает почему. Этому сукину сыну я ничего не должна…
  
  Я тоже, подумал Ребус, и тем не менее, похоже, я то и дело оказываю ему услуги.
  
  — Как насчет выпить? — предложила она.
  
  — Давайте, — сказал Ребус.
  
  Он взял ее чемодан, а она, стуча каблуками, потащила сумки. Туфли громко цокали, привлекая взгляды неспешно прогуливающихся мужчин. Ребус испытал облегчение, когда они вошли в бар, где он купил себе маленькую «Экспорта», а ей «Баккарди» с колой. Они нашли уголок в стороне от однорукого бандита и старого музыкального автомата.
  
  — Будьте, — сказала она, выпив и затянувшись чуть ли не одновременно. Она поперхнулась и выругалась. Потом загасила сигарету и тут же достала новую.
  
  — Ваше здоровье, — сказал Ребус и пригубил пиво. — Итак, вы решили снять камень с души?
  
  Она фыркнула:
  
  — Вот это мне нравится: снять камень с души. — На этот раз она благополучно сумела разделить глоток рома и затяжку. — Вы вот говорили о том, что кто-то, может, знает, кто я такая…
  
  — Да?
  
  — Так вот, я помню. Это было вечером некоторое время назад. Ну, может, месяца два. Шесть недель… что-то в этом роде. Я прожила тут недолго. Так вот, приходит этакая обычная тройка пьяных в хлам клиентов. Забавно, как говорится, Бог троицу любит. — Она помолчала, фыркнула. — Если вы извините такое выражение.
  
  — Значит, в бордель пришли трое?
  
  — Я ведь так и сказала, разве нет? Ну, одному из них я понравилась, и мы пошли наверх. Я сказала, что меня зовут Гейл. Не понимаю, на хрена все придумывают себе эти дурацкие имена — Кэнди, Мэнди, Клодетта, Тина, Сюзи, Жасмин, Роберта. Вообще-то, я просто забыла, как меня там назвали.
  
  Ребус посмотрел на часы. До отхода поезда оставалось чуть больше десяти минут… Она, казалось, поняла.
  
  — Ну так вот, я тоже спросила, как его звать. А он рассмеялся и сказал: «Хочешь сказать, что не узнаёшь меня?» Я отрицательно покачала головой, а он сказал: «Ну, конечно, ты же из Лондона, да? А знаешь, детка, — говорит, — я тут большая шишка». В общем, какую-то такую глупость. А потом говорит: «Я Грегор Джек». Ну, тут я заржала, только не спрашивайте почему. Он спросил. А я сказала: «Никакой вы не Джек. Кого-кого, а Грегора Джека я знаю». Он, похоже, от этого обалдел. Потом он утопал к своим приятелям. Ну, все как обычно — подмигнул, по заду похлопал, а я больше ничего не сказала…
  
  — Как он выглядел?
  
  — Крупный такой. По виду хайлендер. Одна из девчонок сказала, что вроде видела по телику…
  
  — Рэб Киннаул.
  
  Ребус в нескольких словах описал его.
  
  — Вроде он, — согласилась она.
  
  — А те, кто с ним был?
  
  — Я их особо не разглядывала. Один из них был такой скромняга, высокий и тощий как жердь. Другой толстый, в кожаном пиджаке.
  
  — Имен не запомнили?
  
  — Не-а.
  
  Впрочем, это не имело значения. Ребус был уверен, что она сможет их узнать, если провести опознание. Рональд Стил и Барни Байерс. Решили поразвлечься ребята. Байерс, Стил и Рэб Киннаул. Странная компания. Еще одна граната, которую можно бросить в Стила.
  
  — Заканчивай, Гейл, — сказал он. — Пора на поезд.
  
  По пути он взял у нее адрес — тот же самый, что она дала и прежде, который проверял для него Джордж Флайт.
  
  — Я там буду, — пообещала она.
  
  Она оглянулась в последний раз. Поезд был готов к отправлению, пассажиры занимали места. Ребус поднял ее чемодан, поставил в вагон. Она разглядывала стеклянную крышу вокзала. Потом посмотрела на Ребуса:
  
  — Не нужно мне было вообще уезжать из Лондона, да? Может, останься я там, ничего бы и не случилось.
  
  Ребус слегка наклонил голову:
  
  — Тебе не в чем себя винить, Гейл.
  
  Тем не менее он не мог отделаться от ощущения, что она права. Если бы она осталась в Лондоне, если бы не вылезла со своим «кого-кого, а Грегора Джека я знаю»… Кто теперь скажет? Она шагнула в вагон, повернулась к нему.
  
  — Если увидите Грегора… — начала она.
  
  Но продолжения не последовало. Она дернула плечом, отвернулась и потащила в вагон чемодан и сумки. Ребус, не расположенный к сентиментальным прощаниям с проститутками, развернулся и пошел к машине.
  * * *
  
  — Вы — что?
  
  — Я его отпустил.
  
  — Вы отпустили Стила? — Ребус не верил ушам. Он зашагал по кабинету Лодердейла. — Почему?
  
  Теперь Лодердейл ядовито ухмыльнулся:
  
  — А какие обвинения мы можем ему предъявить, Джон? Бога ради, ну посмотри же ты правде в глаза.
  
  — Вы с ним беседовали?
  
  — Да.
  
  — И что?
  
  — Его ответы были убедительны.
  
  — Иными словами, вы ему поверили?
  
  — Пожалуй, да, поверил.
  
  — А как насчет багажника его машины?
  
  — Ты про грязь? Он же сам тебе сказал, Джон. Они с миссис Киннаул ходили на прогулку. Склон холма там вряд ли похож на тротуар. Чтобы ходить по нему, нужны сапоги. На сапогах остается грязь. Для этого они и созданы.
  
  — Он признал, что виделся с Кэт Киннаул?
  
  — Ничего такого он не признал. Он просто сказал про «женщину».
  
  — Именно это он и мне сказал, когда я с ним говорил. Но потом, дома, признался.
  
  — Я думаю, с его стороны довольно благородно — пытаться ее оградить.
  
  — А если он просто знает, что она не может подтвердить его историю?
  
  — Ты хочешь сказать, что он нам наврал с три короба?
  
  Ребус вздохнул:
  
  — Да, я так и думаю.
  
  — Ну, тогда, — голос звучал — для голоса Лодердейла — искренне и мягко, — присядь, Джон. У тебя была трудная поездка.
  
  Ребус сел.
  
  — У меня была трудная поездка.
  
  Лодердейл улыбнулся:
  
  — Чаю?
  
  — На мой вкус, чашка кофе от старшего суперинтенданта была бы лучше.
  
  Лодердейл рассмеялся:
  
  — Ну да, либо труп, либо живчик. Послушай, ты только что сам признал, что веришь Стилу…
  
  — До определенного момента.
  
  Лодердейл принял оговорку.
  
  — Но человек говорит, что ему нужно идти. Как я мог его удерживать, черт побери?
  
  — По подозрению. Нам позволяется удерживать по подозрению чуть больше полутора часов.
  
  — Спасибо, инспектор, мне это известно.
  
  — Теперь он возвращается домой и тщательно моет свои сапожки.
  
  — Для приговора нужно нечто большее, чем грязные сапоги, Джон.
  
  — Вы удивитесь, но криминалисты могут…
  
  — Теперь другой вопрос. Насколько мне известно, ты тут кое-кого так достал, что не знают, куда от тебя деться.
  
  — Это кого же?
  
  — Похоже, на тебя уже зуб у всех экспертов. Хватит их гонять, Джон.
  
  — Хорошо, сэр.
  
  — Отдохни немного. Сегодня. Как насчет пропавших книг профессора?
  
  — Они уже у хозяина.
  
  — Неужели? — Лодердейл ждал объяснения.
  
  — Чудеса случаются, — сказал вместо объяснения Ребус, потом встал. — Ну если больше ничего нет…
  
  Зазвонил телефон.
  
  — Постой, — приказал Лодердейл. — По тому, как тут все разворачивается, может, это опять тебя. — Он поднял трубку. — Лодердейл слушает. — Он помолчал немного. — Сейчас буду. Догадайся, кто ждет внизу.
  
  — Оркестр волынщиков?
  
  — Близко. Джанет Олифант.
  
  Ребус нахмурился:
  
  — Я знаю это имя…
  
  — Это адвокат сэра Хью Ферри. И кажется, мистера Джека. Они оба пришли с ней. — Лодердейл поднялся и разгладил на себе пиджак. — Посмотрим, что им надо, а?
  * * *
  
  Грегор Джек хотел сделать заявление касательно своих перемещений в день убийства жены. Но основным инициатором был сэр Хью Ферри. Это стало понятно с самого начала.
  
  — Я видел утреннюю газету, — сказал он. — Позвонил Грегору узнать, правда ли это. Он сказал, что правда. Я почувствовал себя немного лучше, хотя и сказал ему, что с его стороны было дьявольски глупо не заявить об этом с самого начала. — Он повернулся к Грегору. — Дьявольски глупо.
  
  Они сидели за столом в одной из комнат для переговоров — это была идея Лодердейла. Комната для допросов явно не подходила для беседы с сэром Хью Ферри. Грегор Джек привел себя в божеский вид ради такого случая: глаженый костюм, причесанные волосы, ясный взгляд. Но, сидя между сэром Хью и Джанет Олифант, он в этой тройке был под третьим номером.
  
  — Дело вот в чем, — сказала Джанет Олифант. — Мистер Джек сообщил сэру Хью еще кое-что. Прежде он предпочитал хранить это в тайне. А именно, что показания об игре в гольф в ту среду — ложь.
  
  — Идиот!..
  
  — И, — продолжила Олифант чуть громче, — сэр Хью позвонил мне. Мы полагаем, что чем скорее мистер Джек сделает заявление касательно его истинных перемещений в тот день, тем меньше останется места для сомнений.
  
  Джанет Олифант было лет пятьдесят пять — высокая, элегантная женщина со строгим лицом. На узких губах светлая помада, взгляд цепкий, ничего не упустит. Уши чуть выступают из-под коротких завитых волос, словно в готовности мгновенно ухватить любую двусмысленность, неточное слово или затянувшуюся паузу.
  
  Сэр Хью был, напротив, коренастый и сварливый — человек, который больше привык говорить, чем слушать. Его ладони лежали на столешнице так, словно пытались ее продавить.
  
  — Давайте все расставим по своим местам, — сказал он.
  
  — Если этого хочет мистер Джек, — тихо сказал Лодердейл.
  
  — Он этого хочет, — ответил Ферри.
  
  Дверь открылась, и появился сержант Брайан Холмс с чайным подносом в руках. Ребус посмотрел на него, но Холмс не пожелал встречаться с ним взглядом. Обычно сержанты не исполняют роль официантов, но Ребус понял, что Холмс перехватил настоящего официанта по дороге. Уж очень ему хотелось знать, что тут происходит. Интересовался этим и старший суперинтендант Уотсон, который вошел следом за Холмсом. Ферри приподнялся со своего стула:
  
  — А-а, старший суперинтендант.
  
  Они обменялись рукопожатием. Уотсон перевел взгляд с Лодердейла на Ребуса и обратно, но они ничего не могли ему сказать — пока не могли. Холмс, поставив поднос на стол, уходить не спешил.
  
  — Спасибо, сержант, — сказал Лодердейл, выпроваживая его из комнаты.
  
  Во время этой паузы Ребус увидел, что Грегор Джек смотрит на него и глаза у него сияют, а на губах играет мальчишеская улыбка. Мы еще поживем, всем своим видом говорил он. Мы еще поживем.
  
  Уотсон решил остаться. Потребовалась еще одна чашка, но Ребус от чая отказался, так что его чашку отдали Уотсону. По лицу суперинтенданта было видно, что он предпочел бы кофе из своей кофеварки. Но он без возражений взял чашку от Ребуса, поблагодарив его кивком. И тогда Грегор Джек заговорил:
  
  — После визита ко мне инспектора Ребуса я стал вспоминать. Мне удалось вспомнить названия некоторых мест, где я был в ту среду… — Он достал из кармана лист бумаги. — Я заходил в бар в Аймуте, но там было слишком много народа, и я не остался. В отеле на окраине города я выпил томатный сок, но и там в баре было слишком людно, так что не думаю, что меня кто-нибудь запомнил. Потом на обратном пути я купил жевательную резинку в газетном киоске в Данбаре. Все остальное, боюсь, слишком туманно. — Он протянул список старшему суперинтенданту. — Я прогулялся по набережной в Аймуте… Остановился на смотровой площадке северней Бервика… Там стояла еще одна машина. В ней сидел торговый агент или кто-то вроде, но он, по-моему, больше интересовался дорожной картой, чем мной… Вот, пожалуй, и все.
  
  Уотсон кивнул, разглядывая список так, будто там были экзаменационные вопросы. Потом протянул Лодердейлу.
  
  — Ну это хоть что-то, — сказал Уотсон.
  
  — Дело в том, старший суперинтендант, — сказал сэр Хью, — что парень знает: он попал в беду, но мне сдается, единственная его беда в том, что он пытается помогать людям.
  
  Уотсон задумчиво кивнул. Ребус встал.
  
  — Прошу меня простить, я на минуту, — сказал он и направился к двери.
  
  Закрыв за собой дверь, он испытал истинное чувство облегчения. У него не было желания возвращаться. Пусть Лодердейл или Уотсон устроят ему потом головомойку, — так себя не ведут, Джон! — но он не мог больше сидеть в этой душной комнате со всеми этими душными людьми. В дальнем конце коридора слонялся Холмс.
  
  — Что там? — спросил он у подошедшего Ребуса.
  
  — Ничего хорошего.
  
  — Вот как. — Вид у Холмса был разочарованный. — А мы все думали…
  
  — Вы все думали, будто он пришел с признанием? А он пришел совсем не для этого, Брайан.
  
  — И что, Гласс пойдет теперь по обоим убийствам?
  
  Ребус пожал плечами.
  
  — Я ничему не удивлюсь, — сказал он.
  
  Несмотря на утренний душ, он чувствовал себя грязным и больным.
  
  — Выходит, все чисто-аккуратно, да?
  
  — Мы полицейские, Брайан, а не уборщицы.
  
  — Не кто?
  
  Ребус вздохнул:
  
  — Не уборщицы, Брайан! Стряхни пыль с ушей.
  
  Они несколько секунд смотрели друг на друга, потом рассмеялись. Не ахти какая шутка, но лучше, чем ничего.
  
  — Ладно. Я в Куинсферри.
  
  — За автографом?
  
  — Вроде того.
  
  — Шофер не требуется?
  
  — А почему нет? Поехали.
  
  Это спонтанное решение, как думал потом Ребус, вероятно, спасло ему жизнь.
  11
  Школьные друзья
  
  По дороге в Куинсферри им удалось не сказать ни слова о работе. Они говорили о женщинах.
  
  — А что, если мы все вчетвером как-нибудь соберемся вечерком? — предложил в какой-то момент Брайан Холмс.
  
  — Не уверен, что Пейшенс и Нелл подружатся, — задумчиво сказал Ребус.
  
  — Неужели они такие разные?
  
  — Нет, как раз похожие. В этом-то и вся проблема.
  
  Ребус размышлял о предполагавшемся вечером ужине с Пейшенс. О том, как бы ему оторваться хотя бы на время от дела Джека. Не заджекать себя окончательно.
  
  — Да нет, я просто подумал, — сказал Холмс. — Подумал — и больше ничего.
  
  Когда они подъехали к дому Киннаула, начался дождь. По пути небо с каждой минутой темнело, а теперь будто наступил вечер. У входной двери был припаркован «лендровер» Рэба Киннаула. Как ни странно, дверь дома была приоткрыта. Дождь стучал по капоту машины и с каждой секундой становился все сильнее.
  
  — Придется бегом, — сказал Ребус.
  
  Они быстро выбрались из машины и понеслись. Но Ребус был со стороны дома, а Холмсу пришлось огибать машину. Так что Ребус оказался на ступеньках первым, первым пробежал в дверь и очутился в холле. Он тряхнул головой, разбрызгивая по сторонам капли, и открыл глаза.
  
  И увидел занесенный нож для разделки мяса.
  
  И тут же услышал визг:
  
  — Ублюдок!
  
  Потом кто-то оттолкнул его в сторону. Это был Холмс, влетевший в дверь следом за ним. Нож ударил в пустоту и улетел вниз, а вместе с ним и Кэт Киннаул. В следующее мгновение Холмс оказался на ней верхом, заломил ей руку за спину, прижал к спине. Ногами он твердо упирался в ее спину чуть ниже лопаток.
  
  — Господи милостивый! — выдохнул Ребус. — Господи ты боже мой!
  
  Холмс разглядывал лежащую фигуру.
  
  — Она ударилась, когда упала, — сказал он. — Вырубилась.
  
  Он вывернул нож из ее пальцев и отпустил руку. Нож упал на пол. Холмс встал. Он казался удивительно спокойным, но его лицо побледнело. Ребуса трясло, как больную дворняжку. Он прислонился к стене и, тяжело дыша, на мгновение закрыл глаза. От двери донесся какой-то звук.
  
  — Какого чер?.. — Рэб Киннаул увидел их, потом посмотрел на безжизненное тело жены. — Боже! — сказал он и опустился на колени, дождевая вода капала с него ей на спину, на голову. Он промок до нитки.
  
  — С ней ничего страшного, мистер Киннаул, — сообщил Холмс. — Упала, потеряла сознание, только и всего.
  
  Киннаул увидел нож в руке Холмса.
  
  — Этот нож был у нее? — сказал он, и его глаза расширились. — Боже мой, Кэти. — Дрожащей рукой он прикоснулся к виску. — Кэти, Кэти.
  
  Ребус немного пришел в себя. Проглотил слюну.
  
  — Но синяки на ней не от падения.
  
  Да, у нее на руках были синяки. Свежие. Киннаул кивнул.
  
  — Мы немного повздорили, — сказал он. — Она набросилась на меня, и я… я пытался ее оттолкнуть. Но она впала в истерику, и я решил пойти прогуляться, пока она не успокоится.
  
  Ребус уже обратил внимание на ботинки Киннаула — ботинки, заляпанные грязью. Пятна грязи были и на брюках. Пойти прогуляться? В такой дождь? Нет, он, конечно, сбежал. Пустился наутек.
  
  — Она, видать, не успокоилась, — походя проговорил Ребус.
  
  Так же походя она чуть не убила его, приняв за мужа или распалившись до такой степени, что ей уже было все равно кого ударить.
  
  — Я вот что вам скажу, мистер Киннаул. Я бы не отказался от выпивки.
  
  — Посмотрю, что есть, — сказал Киннаул, поднимаясь на ноги.
  
  Холмс вызвал врача, а Кэт Киннаул все еще лежала без сознания. Они для вящей безопасности оставили ее в холле. И вообще после такого падения человека лучше не трогать без врача. К тому же за ней можно было присматривать через открытую дверь гостиной.
  
  — Ей нужно лечиться, — сказал Ребус.
  
  Он сидел на диване, баюкая виски и то, что осталось от его нервов.
  
  — Ей нужно, — спокойным тоном сказал Киннаул, — быть от меня подальше. Вместе — это кошмар, инспектор. Впрочем, по отдельности тоже.
  
  Он стоял, опершись руками о подоконник и уперев лоб в стекло.
  
  — Из-за чего вы поссорились?
  
  Киннаул отрицательно покачал головой:
  
  — Теперь это кажется глупым. Всегда начинается с какой-нибудь мелочи, а потом растет как снежный ком…
  
  — А в этот раз?
  
  Киннаул отвернулся от окна.
  
  — Я слишком много времени провожу вне дома. Она не верит в мои «проекты». Она считает, что это все выдумки, чтобы я мог уезжать из дома.
  
  — Она права?
  
  — Отчасти, наверно, да. Она женщина проницательная… иногда с замедленной реакцией, но все равно в цель попадает.
  
  — А вечера?
  
  — Что вечера?
  
  — Вы их тоже не всегда проводите дома, ведь так? Иногда закатываетесь куда-нибудь на вечер с друзьями.
  
  — С кем?
  
  — Ну, скажем, с Барни Байерсом… с Рональдом Стилом.
  
  Киннаул уставился на Ребуса, не понимая, куда тот клонит, потом щелкнул пальцами.
  
  — Господи, вы имеете в виду ту ночь… — Он покачал головой. — Кто же вам сказал? Впрочем, не отвечайте. Это мог быть либо один, либо другой. Ну и что?
  
  — Я просто подумал, что из вас троих вряд ли может получиться теплая компания.
  
  Киннаул улыбнулся:
  
  — Тут вы правы. Я не очень хорошо знаю Байерса, то есть почти не знаю. Но в тот день он оказался в Эдинбурге и заключил сделку… крупную сделку. Мы встретились случайно в «Орлином гнезде». Я зашел туда выпить, утопить, как говорится, печаль в вине, а он собирался дальше, в какой-то в ресторан. Ну и я за ним увязался. Оказался в компании с ним и его контрагентами. А спустя немного… да, мы тогда неплохо развлеклись.
  
  — А Стил?
  
  — Понимаете… Барни решил отвезти этих ребят в бордель. Он знал одно такое заведение. Но они отказались. Они ушли по своим делам, а мы с Барни заскочили в «Чучело» выпить еще по стаканчику. Там-то мы и встретили Ронни. Он тоже был слегка подшофе. У него были какие-то проблемы с его женщиной… — Киннаул задумался на мгновение. — Он вообще обычно такой нудный, хоть ложись и помирай, но тем вечером вроде тоже встряхнулся.
  
  Интересно, знал ли Киннаул про Стила и Кэти, спрашивал себя Ребус. Вроде непохоже, но ведь Киннаул актер.
  
  — Короче, все закончилось тем, — сказал Киннаул, — что мы оказались в одном веселом заведении.
  
  — Хорошо провели время?
  
  Киннаул, казалось, задумался над этим необычным вопросом.
  
  — Вроде бы да, — ответил он. — Но, честно говоря, я плохо помню.
  
  Это вряд ли, подумал Ребус, все-то ты прекрасно помнишь. Ничего не забыл. Но Киннаул уже смотрел в холл на неподвижную Кэти.
  
  — Вы, наверно, думаете, что я говно, — безразличным голосом сказал он. — Вы, вероятно, правы. Но, господи… — Он не мог найти слов.
  
  Киннаул огляделся, посмотрел в окно, откуда в хорошую погоду открывался роскошный вид, потом снова перевел взгляд в сторону двери. Шумно выдохнул, отрицательно покачал головой.
  
  — Вы кому-нибудь говорили то, что сказала вам проститутка?
  
  Киннаул кинул на него испуганный взгляд.
  
  — Я спрашиваю, — сказал Ребус, — вы им передали то, что она вам сказала про Грегора Джека?
  
  — Откуда вы это знаете, черт побери? — Киннаул рухнул в одно из кресел.
  
  — Видение свыше. Так передали?
  
  — Кажется, да. — Он задумался. — Да, точно. Понимаете, услышать такое от нее было довольно странно.
  
  — Услышать такое от вас тоже странно, мистер Киннаул.
  
  Киннаул пожал могучими плечами:
  
  — Так для смеха, инспектор. И к тому же я был пьян. Я подумал, что было бы забавно притвориться Грегором. Откровенно говоря, меня немного уязвило, что она не знает Рэба Киннаула. Посмотрите на эти фотографии на стене. Я знаком со всеми знаменитостями.
  
  Он снова поднялся на ноги, принялся разглядывать собственные фото, словно явился в картинную галерею и видит их в первый, а не в десятитысячный раз.
  
  — Боб Вагнер… Ларри Хэгман… когда-то я знал их всех. — Перечисление продолжилось. — Мартин Скорсезе… режиссер первого ряда, абсолютно выдающийся… Джон Херт… Робби Колтрейн и Эрик Айдл…
  
  Холмс жестом позвал Ребуса в холл. Кэти Киннаул приходила в себя. Рэб Киннаул все стоял перед своими фотографиями, своими воспоминаниями, смакуя громкие имена.
  
  — Осторожнее, — сказал Холмс, обращаясь к Кэти Киннаул. — Как вы себя чувствуете?
  
  Язык у нее еле ворочался. Понять было невозможно.
  
  — Сколько вы приняли, Кэти? — спросил Ребус. — Скажите нам, сколько?
  
  Она пыталась сосредоточиться.
  
  — Я осмотрел все комнаты, — сказал Холмс. — Ни одной пустой бутылки.
  
  — Но что-то она приняла.
  
  — Врач разберется.
  
  — Да, разберется. — Ребус наклонился к Кэти Киннаул так, что его губы чуть не касались ее уха. — Гаук, — тихо сказал он, — расскажи мне про Сьюи.
  
  Два этих имени, казалось, что-то значили для нее, но она не ответила.
  
  — Ты и Сьюи, — продолжал Ребус. — Ты встречалась со Сьюи? Ты и он, а? Как в прежние времена? Ты встречалась со Сьюи?
  
  Она открыла рот, помолчала, потом снова закрыла и начала отрицательно качать головой. Пробормотала что-то.
  
  — Что ты сказала, Гаук?
  
  На этот раз она произнесла отчетливо:
  
  — Рэб не должен знать.
  
  — Он не узнает, Гаук. Поверь мне, не узнает.
  
  Она теперь сидела, придерживая голову одной рукой, а другой — упираясь в пол.
  
  — Ну, — не отступал Ребус, — ты и Сьюи — вы ведь виделись? Гаук и Сьюи?
  
  Она улыбнулась бессмысленной улыбкой, как пьяная.
  
  — Гаук и Сьюи, — сказала она, наслаждаясь звуком этих слов. — Гаук и Сьюи.
  
  — Вспомни, Гаук, вспомни тот день, перед тем как ты нашла тело. Помнишь ту среду? Вторую половину дня? Сьюи к тебе приезжал? Приезжал, Гаук? Заглядывал к тебе Сьюи в ту среду?
  
  — В среду? В среду? — Она отрицательно покачала головой. — Бедная Лиззи… Бедная, бедная… — Она подняла руку ладонью вверх. — Дайте мне нож, — сказала она. — Рэб никогда не узнает. Дайте мне нож.
  
  Ребус посмотрел на Холмса.
  
  — Нельзя, Гаук. Это будет убийство.
  
  Она кивнула:
  
  — Да, верно, убийство. — Последнее слово она выговорила очень тщательно, подчеркивая каждую букву, потом повторила его. — Чтобы отрезать ему голову, — сказала она. — И меня посадят рядом с Мэкки.
  
  Она снова улыбнулась. Мысль ей понравилась. А все это время из гостиной доносились имена, произносимые Рэбом Киннаулом…
  
  — …лучшие, самые-самые… хотел бы снова с ним поработать. Профессионализм высшей пробы… и старый добрый Джордж Коул… старая школа… да, старая школа… старая школа…
  
  — Мэкки… — проговорила Кэти Киннаул. — Мэкки… Сьюи… Секстон… Разорёха… Бедный Разорёха… Старая школа.
  * * *
  
  Некоторые чересчур долго не разрывают школьные узы. Держатся за них, когда их давно пора порвать.
  
  Ребус позвонил Барни Байерсу. Секретарша соединила его.
  
  — Инспектор, — раздался голос Байерса, деловитый и энергичный, — мне от вас никак не отвязаться, да?
  
  — Уж очень легко вас поймать, — сказал Ребус.
  
  Байерс рассмеялся.
  
  — Иначе и быть не может, — сказал он. — В противном случае клиенты меня не смогут найти. Я всегда на связи. Ну, какое обвинение вы припасли на этот раз?
  
  — Я по поводу одного вечера, который вы не так давно провели с Рэбом Киннаулом и Рональдом Стилом…
  
  Байерс подтвердил эту историю во всем, кроме главных подробностей. Ребус напомнил ему, как Киннаул спустился и сообщил о том, что сказала Гейл.
  
  — Я этого не помню, — сказал Байерс. — Я к тому времени уже здорово набрался. Так набрался, что заплатил за всех троих. — Он хохотнул. — Сьюи прибег к своей обычной уловке, сказал, что на мели, а у Рэба к тому времени наличкой осталось всего каких-то десять миллионов. — Снова смешок. — Ну, видите, я цифры никогда не забываю. В особенности если речь идет о деньгах.
  
  — Вы уверены, что не помните рассказа мистера Киннаула о том, что` он услышал от проститутки?
  
  — Заметьте, я не утверждаю, что он ничего не говорил, я просто не помню.
  
  Таким образом, у Ребуса было слово Киннаула против слова Байерса. Единственное, что ему оставалось теперь, — это поговорить со Стилом. Ребус мог по пути заехать к Пейшенс. Для этого пришлось бы сделать крюк, но не такой уж большой. Еще одна проблема — Кэти Киннаул. Негоже оставлять на свободе людей, которые, наглотавшись таблеток, размахивают ножом. Семейный врач, вызванный Холмсом, выслушал их историю и предложил положить миссис Киннаул в больницу на окраине города. Будут ли ей предъявлены какие-то обвинения?..
  
  — Конечно, — раздраженно сказал Холмс. — Налицо ни много ни мало попытка убийства.
  
  Но Ребус думал. Он думал о том, какой жуткой жизнью она жила. Думал и о тех обвинениях в воспрепятствовании следствию, которые он мог бы предъявить Гектору, Стилу, Джеку. Больше всего он думал об Эндрю Макмиллане. Он видел своими глазами, что делают с душевнобольными преступниками «специализированные больницы». Кэт Киннаул так или иначе нужно лечиться. А если она пройдет курс лечения, то какой смысл предъявлять ей обвинение в попытке убийства?
  
  Потому он, к удивлению Брайана Холмса, отрицательно покачал головой. Нет, никаких обвинений при условии, что ее немедленно положат в больницу. Врач позвонил в больницу, после чего сказал, что на оформление бумаг уйдут считаные минуты, и Киннаул, который более или менее вернулся в нормальное состояние, на все согласился.
  
  — В таком случае, — сказал доктор, — можно положить ее в больницу сегодня же.
  
  Ребус сделал еще один звонок. Старшему инспектору Лодердейлу.
  
  — Ты куда исчез, черт побери?
  
  — Долго рассказывать, сэр.
  
  — У тебя всегда так.
  
  — Как прошла встреча?
  
  — Да уж прошла. Слушай, Джон, мы предъявляем официальное объявление Уильяму Глассу.
  
  — Что?
  
  — Жертва под Дин-Бриджем перед смертью имела половой контакт. Судмедэксперы говорят, что пробы ДНК совпадают с пробами нашего приятеля Гласса. — Лодердейл помедлил, но Ребус ничего не сказал. — Ты не волнуйся, Джон. Мы начнем с убийства под Дин-Бриджем. Но, откровенно говоря… между нами… Как по-твоему, у тебя что-нибудь получится?
  
  — Откровенно, сэр, между нами… Не знаю.
  
  — Ну тогда тебе лучше поторопиться, иначе я предъявлю Уильяму Глассу обвинение и в убийстве миссис Джек. Ферри и адвокат в любую минуту начнут задавать неудобные вопросы. Мы тут как на лезвии бритвы, Джон, разве ты не понимаешь?
  
  — Да, сэр, о да. Про лезвие бритвы прекрасно понимаю, поверьте…
  * * *
  
  Ребус не пошел к входной двери Рональда Стила — не пошел прямиком. Сначала он остановился перед гаражом и заглянул в щель между створками ворот. «Ситроен» Стила стоял на месте, а это означало, что и сам он, вероятно, дома. Ребус подошел к двери и нажал на звонок. Он услышал звон в холле. Холлы — он теперь целую книгу мог о них написать. Как я спал в холле. Как меня чуть не зарезали в холле… Он нажал на кнопку еще раз. Звонок был резкий, неприятный, не из тех, что можно не услышать.
  
  Он позвонил еще раз. Потом подергал ручку. Дверь была заперта. Он направился к узкому газону перед бунгало и прижался лбом к окну в гостиной. Комната была пуста. Может быть, хозяин вышел из дома купить молока… Ребус подергал калитку сбоку от гаража, которая вела в сад за домом. Она тоже оказалась заперта. Он вернулся к входной калитке и остановился, оглядывая тихую улицу. Потом посмотрел на часы. Он мог посвятить этому пять минут, максимум десять. Меньше всего ему хотелось сейчас садиться за ужин с Пейшенс. Но и терять ее он тоже не хотел… Четверть часа до Оксфорд-терасс… Ну, двадцать минут максимум. Да, он все еще мог успеть туда к половине восьмого. Времени было достаточно. «Ну тогда тебе лучше поторопиться». В чем, собственно, дело? Пусть Гласс получит свою геростратову славу на крови знаменитой жертвы.
  
  И вообще, ради чего суетиться? Не ради же того, чтобы начальство похлопало по спине, и не ради справедливости. Значит, из упрямства. Да, это, пожалуй, именно то, чем он руководствуется. На улице кто-то появился… Машина его стояла капотом в другую сторону, но он заметил фигуру в зеркало заднего вида. Не мужскую — женскую. Красивые ноги. В руках два магазинных пакета. Походка красивая, но усталая. Не может быть… Черт…
  
  Он опустил стекло.
  
  — Привет, Джилл.
  
  Джилл Темплер остановилась, посмотрела на него, улыбнулась:
  
  — Знаешь, мне сразу показалось: больно знакомое ведро.
  
  — Тсс! У машин тоже есть чувства. — Он похлопал по рулевому колесу.
  
  Она поставила свои пакеты на землю.
  
  — Ты что здесь делаешь?
  
  Он кивнул в сторону дома Стила:
  
  — Жду человека, который не хочет со мной встречаться.
  
  — Верю.
  
  — А ты?
  
  — Я? Я здесь живу. Вернее, на следующей улице, направо. Ты же знал, что я переехала.
  
  Он пожал плечами:
  
  — Я не знал, что сюда.
  
  По ее улыбке нельзя было сказать, что она поверила.
  
  — Правда-правда, — сказал он. — Но теперь я здесь и могу тебя подвезти.
  
  Она рассмеялась:
  
  — Тут осталось всего сто ярдов.
  
  — Пожалуйста.
  
  Она посмотрела на свои пакеты.
  
  — Ладно, давай.
  
  Он открыл ей дверцу. Она поставила на пол пакеты и втиснула между ними ноги. Ребус включил стартер. Двигатель фыркнул, чихнул и заглох. Он попробовал еще раз. Движок вздохнул, застонал, потом понял, что от него требуется.
  
  — Я же так и сказала: ведро.
  
  — Ты так сказала, вот она и ведет себя как ведро, — предостерегающе возразил Ребус. — У нее норов, как у чистокровного скакуна.
  
  Но если бы пришлось состязаться на скорость с участниками соревнований «пронеси яйцо в ложке», то его машина, вероятно, пришла бы последней. Наконец они в целости и сохранности добрались до места. Ребус огляделся.
  
  — Мило, — сказал он, глядя на дом с эркерами по обеим сторонам от входной двери.
  
  Три этажа, маленький сад на крутом склоне, разделенный каменными ступеньками, которые вели от калитки к дверям.
  
  — Я купила не весь дом, только нижний этаж.
  
  — Все равно мило.
  
  — Спасибо. — Она открыла дверь машины и не без труда выставила свои пакеты на тротуар. — Овощи для жарки. Интересуешься?
  
  Ему потребовалось целое мгновение длиной в вечность, чтобы решить.
  
  — Спасибо, Джилл. У меня сегодня дел по горло.
  
  Ей хватило воспитания напустить на себя разочарованный вид.
  
  — Может быть, в другой раз.
  
  — Да, — сказал Ребус, закрывая пассажирскую дверцу. — Может быть, в другой раз.
  
  Машина поползла назад. Если она заглохнет, вернусь и воспользуюсь предложением Джилл, это будет знак свыше, подумал Ребус. Но когда он проехал бунгало Стила, двигатель выздоровел. Признаков жизни внутри дома по-прежнему не было, поэтому Ребус поехал дальше. Перед его мысленным взором возникли весы. На одной чаше сидела Джилл Темплер, на другой — доктор Пейшенс Эйткен. Чаши попеременно перевешивали одна другую, и Ребус думал. Господи, до чего же это нелегко. Ему бы побольше времени на размышления, но он попал в зеленую волну и вернулся к Пейшенс в половине восьмого.
  
  — Глазам своим не верю, — сказала она, когда он вошел в кухню. — Я, вообще-то, не верю, что у тебя была с кем-то назначена встреча.
  
  Она стояла у микроволновки, в которой что-то разогревалось. Ребус прижал ее к себе и крепко поцеловал.
  
  — Пейшенс, — сказал он, — по-моему, я тебя люблю.
  
  Она чуть отстранилась от него, чтобы получше разглядеть.
  
  — И он сегодня не принял ни капли спиртного. Ну просто вечер сюрпризов. Что ж, пожалуй, должна тебе сообщить, что у меня день был отвратительный, и я в отвратительном настроении… поэтому у нас сегодня курица. — Она улыбнулась и поцеловала его. — «По-моему, я тебя люблю», — передразнила она его. — Видел бы ты свое лицо, когда говорил это. Картина полного остолбенения. Ты явно не из последних страстных романтиков. Верно ли я говорю, Джон Ребус?
  
  — Так научи меня, — сказал Ребус, снова целуя ее.
  
  — Я думаю… — сказала Пейшенс, — я думаю, мы будем есть курицу холодной.
  * * *
  
  На следующее утро он проснулся рано. Как ни странно, раньше Пейшенс, которая спала с довольным беспутным выражением на лице, с волосами, разметавшимися на подушке. Ребус впустил Душку и насыпал ему в миску еды больше обычного, потом приготовил чай и тосты для себя и для Пейшенс.
  
  — Ущипни меня. Мне, наверно, это снится, — сказала она, проснувшись.
  
  Она выпила чай, потом откусила от намазанного маслом треугольника. Ребус до половины наполнил свою чашку, выпил и поднялся с кровати.
  
  — Ну все, — сказал он. — Меня нет.
  
  — Что? — Она посмотрела на часы. — Ты на этой неделе в ночную смену?
  
  — Сейчас утро, Пейшенс. И у меня дел по горло.
  
  Он наклонился и клюнул ее в лоб, но она ухватила его за галстук, подтащила к себе поближе, чтобы осчастливить соленым поцелуем с крошками.
  
  — До вечера?
  
  — Можешь не сомневаться.
  
  — Было бы неплохо — мочь.
  
  Но он уже шел к двери. В комнату вошел Душка, прыгнул на кровать и принялся удовлетворенно облизываться.
  
  — Вполне тебя понимаю, Душка, — сказала Пейшенс. — Вполне.
  * * *
  
  Он поехал прямиком к Рональду Стилу. Машины всей массой вливались в город, но Ребусу нужно было в другую сторону. Не было еще и восьми. Насколько он знал Стила, тот не был ранней пташкой. Мрачный сегодня был юбилей: две недели со дня убийства Лиз Джек. Пора уже разобраться.
  
  Машина Стила по-прежнему стояла в гараже. Ребус подошел к дверям и нажал на кнопку, пытаясь придать звонку этакий веселый ритм: мол, заявился друг или почтальон. Кто-то такой, кому ты хочешь открыть дверь.
  
  — Давай, Сьюи, топ-топ.
  
  Но ответа не последовало. Он заглянул внутрь через щель почтового ящика — ничего. Заглянул через окно гостиной. Всё как вчера. Занавески даже не задергивались. Никаких признаков жизни.
  
  — Надеюсь, ты не сбежал, — пробормотал себе под нос Ребус. Хотя, возможно, было бы и лучше, если бы Стил сбежал. По крайней мере появилось бы какое-то движение, признак страха или желания что-то спрятать. Он мог бы спросить соседей — не видели ли они чего-нибудь, но бунгало Стила от соседей было отделено стеной. Ребус решил не ходить к соседям. Это могло только насторожить Стила: с чего это Ребус заявился в такую рань? И тогда он сел в машину и направился в «Книги Сьюи». Один процент, что он застанет его там. Как он предполагал, магазин оказался заперт и зарешечен. В окне-витрине спал Распутин. Ребус сложил руку в кулак и постучал по стеклу. Голова кота поднялась, и он недовольно мяукнул.
  
  — Помнишь меня? — спросил, усмехаясь, Ребус.
  
  Трафик замедлился — струйки в сите дорожной системы. Он съехал на Каугейт, чтобы избежать худшего. Если Стила и можно найти, то для этого нужно было сначала убедить Фермера Уотсона. Главное, нужно было успеть сделать это утром, пока старикан накачан кофеином. Тут у него возникла идея… Когда открывается этот гастроном у Лит-уок?..
  * * *
  
  — Спасибо, Джон.
  
  Ребус пожал плечами:
  
  — Мы пьем столько вашего кофе, сэр. Я просто подумал, что пора кому-нибудь из нас для разнообразия тоже купить.
  
  Уотсон открыл пакет и понюхал.
  
  — Мм… свежемолотый. — Он принялся сыпать темный порошок в фильтр. Вода в кофеварке уже была. — Какой сорт, ты сказал?
  
  — Смесь для завтрака, кажется, сэр. Робустика и арабика… что-то в этом роде. Я не очень разбираюсь.
  
  Но Уотсон отмел всякие извинения. Он поставил колбу на место и щелкнул выключателем.
  
  — Минуты две, — сказал он, садясь за стол. — Ну, Джон. — Он сцепил руки и положил их перед собой. — Что я могу для тебя сделать?
  
  — Да я все о Грегоре Джеке.
  
  — Да?..
  
  — Помните, вы говорили, что хорошо бы помочь мистеру Джеку? Вы чувствовали, что кто-то его подставил. — (Уотсон кивнул в ответ.) — Так вот, сэр, я близок к тому, чтобы доказать, что его и в самом деле подставили. И не только доказать, но и сказать, кто это сделал.
  
  — Да? Давай.
  
  И тут Ребус рассказал всю историю — историю о случайной встрече в комнате с красной лампой. Историю о трех мужчинах.
  
  — И вот о чем я подумал… Знаю, вы сказали, что не можете раскрывать свои источники, сэр… Но не был ли это кто-то из них?
  
  Уотсон отрицательно покачал головой:
  
  — Холодно, Джон. Извини. Мм… Чувствуешь, какой запах?
  
  Комната наполнилась ароматом кофе — как Ребус мог его не почувствовать?
  
  — Да, сэр, замечательный запах. Значит, это был не?..
  
  — Этот человек не знает Грегора Джека. Если про… — Он оборвал себя на полуслове. — Очень хочется кофе, — слишком уж нетерпеливо сказал он.
  
  — Вы едва не проговорились, сэр?
  
  Но что за «про»? Провидение? Продукт? Просмотр? Проблема? Проректор? Нет-нет. Не проректор. Протестант? Прохвост? Имя, звание?
  
  — Ничего, Джон, ничего. Посмотрю, есть ли у меня чистые чашки…
  
  Имя или звание? Профессор. Профессор!
  
  — Вы собирались сказать «профессор»?
  
  Уотсон плотно сжал губы. Но Ребус теперь соображал быстро.
  
  — Профессор Костелло, например. Он ваш друг, верно, сэр? И он не знает мистера Джека?
  
  У Уотсона покраснели уши. Та-ак, я тебя поймал, подумал Ребус. Поймал, поймал, поймал. Кофе стоил того.
  
  — Но интересно: откуда профессор узнал про бордель? — задумчиво сказал Ребус.
  
  Уотсон шарахнул ладонью по столешнице:
  
  — Хватит! — Его беззаботное утреннее настроение улетучилось. Лицо покраснело, кроме двух пятен на щеках. — Ладно, — сказал он. — Почему бы тебе в самом деле не узнать. Да, мне об этом сказал профессор Костелло.
  
  — А откуда это стало известно профессору Костелло?
  
  — Он сказал… сказал, что от друга, который посетил однажды то заведение, а потом устыдился. Конечно, — Уотсон понизил голос до шепота, — никакого друга нет. Старик сам там побывал. Но не может признаться. Так вот, — голос снова стал громче, — нами иногда овладевают искушения, разве нет? — Ребус вспомнил о вчерашней своей встрече с Джилл Темплер. Да, воистину искушения овладевают нами. — Вот я и пообещал профессору, что закрою это заведение.
  
  Ребус задумался:
  
  — И вы ему сказали, на какой день назначена операция «Косарь».
  
  Теперь пришла очередь задуматься Уотсону. Потом он кивнул:
  
  — Но он же… Он… профессор богословия. Он не стал бы сливать это в газеты. Да он и не знает этого Грегора Джека.
  
  — Но вы ему назвали? Дату и время?
  
  — Более или менее.
  
  — Зачем? Зачем ему это нужно было знать?
  
  — Нужно это было знать его «другу». Он хотел предупредить своих приятелей, чтобы те не пошли туда в этот день.
  
  Ребус вскочил на ноги.
  
  — Господи Иисусе, сэр! — Он умолк. — При всем моем уважении. Но неужели вы не понимаете? Друг-то все же был. Был кто-то, кого требовалось предупредить. Но не для того, чтобы кто-то не попался… А чтобы заманить Грегора Джека в ловушку. Как только им стала известна дата, оставалось только позвонить Джеку и сказать, что там его сестра. Они знали, что он не сможет не пойти и не проверить.
  
  Ребус толкнул дверь.
  
  — Ты куда?
  
  — К профессору Костелло. Не то чтобы мне это нужно, но я хочу, чтобы он сам назвал имя. Приятного вам кофепития.
  
  Но кофе не доставил Уотсону удовольствия. У него был вкус горелого дерева. Слишком горький. Слишком крепкий. Уотсон некоторое время колебался, но теперь принял решение. Он вообще откажется от кофе. Это послужит ему наказанием. Как инспектор Джон Ребус служит ему утешением…
  * * *
  
  — Доброе утро, инспектор.
  
  — Доброе утро, сэр. Не помешал?
  
  Профессор Костелло обвел руками пустую комнату:
  
  — В этот нечестивый — для них — час наши студенты еще спят. Во всяком случае, студенты теологии. Нет, инспектор, вы мне не помешали.
  
  — Вы получили ваши книги, сэр?
  
  Костелло показал на застекленные полки:
  
  — В целости и сохранности. Полицейский, который их доставил, сказал, что их где-то бросили?..
  
  — Что-то вроде того, сэр. — Ребус оглянулся на дверь. — Вы так и не сделали себе стоящего замка.
  
  — Mea culpa,[46] инспектор. Но не тревожьтесь, замок уже заказан.
  
  — Не хотелось бы, чтобы вы еще раз потеряли ваши книги…
  
  — Я вас понял, инспектор. Присаживайтесь. Кофе?
  
  Жестом он указал на зловещего вида кофейник, из которого поднимался пар.
  
  — Нет, сэр, спасибо. Рановато для меня.
  
  Костелло слегка кивнул. Он уселся в удобное кожаное кресло за удобным солидным столом. А Ребус расположился в одном из современных вращающихся металлических кресел по другую сторону стола.
  
  — Итак, инспектор, начнем без церемоний… Чем я могу быть вам полезен?
  
  — Вы поделились кое-какой информацией со старшим суперинтендантом Уотсоном, сэр.
  
  Костелло сложил губы трубочкой.
  
  — Конфиденциальной информацией, инспектор.
  
  — Прежде она, возможно, и была конфиденциальной. Но теперь она может способствовать раскрытию убийства.
  
  — Не может быть!
  
  Ребус кивнул:
  
  — Так что ситуация несколько изменилась. Нам необходимо знать, кто этот ваш «друг», кто сказал вам о… гм…
  
  — Вы, кажется, пытаетесь произнести «о публичном доме». Звучит почти поэтически, не так грубо, как «бордель». — Костелло слегка передернуло. — Я обещал своему другу, инспектор…
  
  — Это убийство, сэр. Я не рекомендовал бы вам утаивать информацию.
  
  — Да, я согласен, согласен. Но совесть…
  
  — Это Рональд Стил?
  
  Глаза Костелло округлились.
  
  — Так вы ведь уже сами знаете.
  
  — Наитие, сэр. Вы, насколько я понимаю, частенько заглядываете в его магазин?
  
  — Да, я люблю просматривать…
  
  — Там он вам и сказал.
  
  — Верно. Был обеденный перерыв. Его помощница Ванесса вышла перекусить. Она, вообще-то, учится в университете. Милая девушка…
  
  Если бы он только знал.
  
  — Да, так вот. Рональд признался в своем маленьком грехе. Его привел туда как-то вечером один из друзей. Его все это и в самом деле сильно смутило.
  
  — Правда?
  
  — Ужасно. Он знал, что я знаком с суперинтендантом Уотсоном, и потому спросил, не мог бы я сообщить полиции об этом заведении.
  
  — Чтобы мы его закрыли.
  
  — Да.
  
  — Но ему нужно было знать, в какой день это произойдет.
  
  — Ему очень нужно было это знать. Видите ли, друзья, которые и привели его туда… Он хотел их предупредить.
  
  — Вы знаете, что мистер Стил друг Грегора Джека?
  
  — Кого?
  
  — Члена парламента.
  
  — Прошу прощения, это имя мне ничего не… Грегор Джек? — Костелло нахмурился, отрицательно покачал головой. — Нет.
  
  — Про него пишут все газеты.
  
  — Неужели?
  
  Ребус вздохнул. Реальный мир терял свою власть в кабинете Костелло. Да, здесь была другая жизнь. Он едва ли не вздрогнул, услышав электронное чириканье современного телефона. Костелло извинился и снял трубку.
  
  — Да, слушаю. Да, он здесь. Одну секундочку. — Он протянул трубку Ребусу.
  
  Тот почему-то даже не удивился.
  
  — Слушаю?
  
  — Старший суперинтендант сказал, что я найду тебя по этому номеру. — Это был Лодердейл.
  
  — И вам доброе утро, сэр.
  
  — Прекрати заниматься черт знает чем, Джон. Я только что вошел, а тут обвалился кусок потолка и чуть меня не угробил. Я не в настроении шутить.
  
  — Ясно, сэр.
  
  — Я звоню только потому, что тебе, наверное, будет интересно узнать.
  
  — Да, сэр.
  
  — Криминалисты очень быстро закончили экспертизу по тем двум стаканам, что ты нашел в ванной Понда.
  
  Действительно очень быстро. Там всего-то нужно было сравнить отпечатки пальцев, чтобы отсеять людей из «Гнезда глухаря».
  
  — Догадайся, кому они принадлежат? — спросил Лодердейл.
  
  — Одни миссис Джек, другие Рональду Стилу.
  
  Молчание на другом конце провода затянулось.
  
  — Тепло?
  
  — Откуда ты знаешь, черт побери?
  
  — Ну, вам я могу сказать: меня осенило.
  
  — А я тебе могу сказать, что ты лжец. Возвращайся. Нужно поговорить.
  
  — Вы правы, сэр. Только один вопрос…
  
  — Что еще?
  
  — Мистер Гласс… Ему все еще грозит обвинение в двух убийствах?
  
  Связь прервалась.
  12
  «Эскорт»
  
  Как это представлял себе Ребус…
  
  С той минуты, когда стало известно имя, все было, в общем-то, ясно. Он представлял себе это так: Рональд Стил и Элизабет Джек какое-то время были любовниками. (Черт, вот уж кто порадуется, так это сэр Хью.) Возможно, об этом никто не знал. Возможно, знали все, кроме Грегора Джека. Так или иначе, Лиз Джек уехала на север, а Стил ее навещал, когда мог. (Гонять каждый день в «Гнездо глухаря» и обратно? Нужно быть суперменом. Неудивительно, что у Стила все время был усталый вид…) «Гнездо глухаря» постепенно превратилось в черт знает что, поэтому они переехали в дом Понда, а в «Гнездо» заезжали взять чистую одежду. Возможно, в тот раз Лиз Джек съездила за чистой одеждой, по пути купила воскресные газеты, в которых оболгали ее мужа.
  
  У Стила были далеко идущие планы. Его не устраивало спать с ней время от времени, он хотел владеть ею безраздельно. Тихие люди в таких ситуациях теряют головы, ведь верно? Анонимные звонки, видимо, его рук дело. И письма. Он использовал любую возможность, чтобы плюхнуть еще одну ложку дегтя в бочку их супружества, чтобы вывести из себя Грегора. Возможно, Лиз именно потому и поехала в горы — чтобы сбежать от всего этого. Стил увидел в этом свой шанс. К тому времени он уже побывал в борделе и знал, кто такая Гейл Кроули. (Ему понадобилось для этого лишь порыться в памяти и, возможно, задать вопрос-другой кому-нибудь вроде Кэти Киннаул.) Кстати, Кэти… Да, возможно, Стил встречался и с ней. Хотя Ребус сомневался, что эти встречи имели какую-то другую цель, кроме разговоров да утешений. Еще один штрих к портрету Стила.
  
  Впрочем, это ничуть не мешало его планам пустить по миру Грегора Джека, школьного друга, партнера по книжному бизнесу и просто хорошего парня. Разорить вчистую, раздеть догола. План с борделем был простым и беспроигрышным. Узнать время запланированного рейда… позвонить Грегору Джеку… оповестить грязекопателей из желтых газетенок.
  
  Ловушка. И Грегор Джек лишился верхней одежки.
  
  Пытался ли Стил скрыть это от Лиз? Может быть, да, может быть, нет. Он хотел вбить последний гвоздь в гроб их брака. Так оно почти и случилось. Но он не мог все время быть с ней на севере, повторяя, как им хорошо будет вместе, какое дерьмо Грегор и прочее, прочее. А оставшись одна, Лиз начинала колебаться и в конце концов приняла решение не порывать с Грегором и бросить Стила. Примерно так. Она ведь была непредсказуема. Загоралась, как спичка. И они поссорились. Он сам это косвенно подтвердил во время разговора с Ребусом: «Она всегда говорила, что со мной скучно… а у меня вечно не хватало денег…» Вот они и поссорились, он уехал, оставив ее одну на площадке перед телефонной будкой. Голубая машина, о которой говорил Алек Корби, оказалась зеленым «Ситроеном-ВХ». Стил уехал, но вскоре вернулся, и они продолжали ссориться, и тон ссоры все повышался, они зашли слишком далеко.
  
  Следующий шаг, на взгляд Ребуса, был самым умным. Или Стилу просто повезло. Ему нужно было избавиться от тела. Прежде всего увезти подальше. Слишком много улик говорило о том, что они проводили там время вдвоем. Тогда он вернулся в Эдинбург, спрятав тело в багажник. Но что дальше? Тут он вспомнил, что недавно произошло еще одно убийство. Тело женщины сбросили в реку. Можно было сделать так, чтобы эти случаи казались похожими. А еще лучше, если ее унесет в море. И тогда он поехал в одно знакомое ему место рядом с домом Киннаулов. Он столько раз гулял там с Кэти. Он знал дорожку, которой никто никогда не пользовался. И знал, что, даже если тело найдут, первым подозреваемым станет убийца с Дин-Бриджа. И вот в какой-то момент он нанес ей удар по голове — удар, похожий на тот, каким была убита женщина под Дин-Бриджем.
  
  По иронии судьбы алиби на этот день ему обеспечил Грегор Джек.
  
  — Но это только твоя гипотеза, верно?
  
  Разговор происходил в кабинете Уотсона: присутствовали сам Уотсон, Лодердейл и Ребус. По пути Ребус столкнулся с Брайаном Холмсом.
  
  — Я слышал, на ферме заседание.
  
  — У тебя хороший слух.
  
  — По поводу?
  
  — Ты хочешь сказать, что тебя нет в списке приглашенных? — Ребус подмигнул. — Вот беда. Я тебе принесу крошки со стола.
  
  — Как это благородно с вашей стороны.
  
  Ребус повернулся:
  
  — Слушай, Брайан, на приказе о твоем повышении еще чернила не успели просохнуть. Так что расслабься и получай удовольствие. Если ты ищешь короткий путь к званию инспектора — найди графа Лукана.[47] А меня пока ждут в другом месте. О’кей?
  
  — О’кей.
  
  Ну совсем парень обнаглел, подумал Ребус. Правда, если уж говорить о наглости, то тут и у Ребуса рыло было в пушку. Нет, что ли? Сидит в кабинете Уотсона, заливается соловьем, пока Лодердейл тревожно поглядывает на своего освободившегося от кофеиновой зависимости начальника.
  
  — Значит, ты так себе это представляешь? — спросил Уотсон.
  
  Ребус в ответ только пожал плечами.
  
  — Похоже на правду, — сказал Лодердейл.
  
  Ребус приподнял бровь: получить поддержку Лодердейла — это как запереть себя в клетке с голодной немецкой овчаркой…
  
  — А что с мистером Глассом? — спросил Уотсон.
  
  — Понимаете, сэр, — сказал Лодердейл, чуть поерзав на стуле, — психиатрическая экспертиза говорит, что он не самый психически устойчивый человек. Он живет в некоем мире фантазий, я бы сказал.
  
  — Ты хочешь сказать, он все это выдумал?
  
  — Вполне вероятно.
  
  — Тут мы опять возвращаемся к мистеру Стилу. Думаю, нам пора с ним поговорить. Ты, кажется, сказал, что вчера привез его, Джон?
  
  — Привез, сэр. Я считал, что нужно сделать экспертизу его багажника. Но мистера Лодердейла, похоже, убедила история Стила, и он его отпустил.
  
  Ребус надолго запомнит выражение лица Лодердейла. Человек укусил овчарку.
  
  — Это правда? — спросил Уотсон, который, казалось, тоже получил удовольствие от сконфуженного вида Лодердейла.
  
  — Тогда у нас не было основания для его задержания, сэр. Лишь информация, полученная утром, позволила нам…
  
  — Хорошо, хорошо. Так что, мы его уже задержали сегодня?
  
  — Его нет дома, сэр, — сказал Ребус. — Я проверял вчера вечером и сегодня утром.
  
  Оба посмотрели на него. Взгляд Уотсона говорил: молодец. Взгляд Лодердейла: ах ты сукин сын.
  
  — Что ж, нужно выписать ордер на задержание, верно? Думаю, у нас накопилось достаточно вопросов к мистеру Стилу.
  
  — Его машина все еще в гараже, сэр. Можно попросить экспертов осмотреть ее. Вполне вероятно, что он ее вычистил, но никогда не знаешь наверняка…
  
  Эксперты? Вот кто обожал Ребуса. Он был их ангел-хранитель.
  
  — Ты прав, Джон, — сказал Уотсон. — Займись этим, ладно? — Потом повернулся к Лодердейлу: — Еще кофе? Там много, а кроме тебя, кажется, никто больше не пьет…
  * * *
  
  Топ-топ-топ. Красный маленький куриный топтун. Петух Севера. Он с самого детства это чувствовал: Рональд Стил. Сьюи, который как-то раз пытался покончить с собой, потому что одна девчонка застала его в номере, где он мастурбировал.
  
  «Наверное, он чокнутый». Кому нужна степень по психологии? Вот, скажем, Ребусу сейчас больше нужно было умение ориентироваться на местности и охотиться на людей, как в старину. Интуиция подсказывала, что Стил отправился на юг, оставив машину в гараже. (В конце концов, какой от нее прок? В полиции есть ее описание и регистрационный номер, а он знает, что кольцо вокруг него сжимается. Вернее, он знает, что Ребус сжимает это кольцо.)
  
  «Я всего лишь ищейка», — мурлыкал он себе под нос. Он позвонил в больницу, где лежала Кэти Киннаул. Еще рано что-либо говорить, сказали ему, но ночь она провела спокойно. Правда, Рэб Киннаул там не появлялся. Наверно, его можно понять. Она вполне могла наброситься на него с бутылкой (предварительно отбив горышко) или попытаться удавить резинкой от пижамы. Конечно, Киннаул такой же поганец, как и все они. Грегор Джек тоже все поставил на карту ради политической карьеры, карьеры, которую строил, кажется, чуть ли не с рождения. Он женился на Лиз Ферри не ради нее, а ради ее отца. Управлять ею было совершенно невозможно, а потому он засунул ее в дальний ящик, откуда доставал лишь для очередной фотосессии или какого-нибудь публичного мероприятия. Да, он тоже поганец. Лишь один человек, по мнению Ребуса, сумел сохранить подобие достоинства во всей этой истории, да и он оказался взломщиком.
  
  Эксперты нашли на микроволновке отпечатки пальцев Джулиана Каймера. Это он украл ключи у Джейми Килпатрика, поехал посреди ночи в «Гнездо глухаря», выбил окно и пробрался внутрь.
  
  Зачем? Чтобы уничтожить самые скандальные улики. Ручное зеркало со следами кокаина и колготки, привязанные к столбикам кровати. Зачем? Затем, чтобы защитить, насколько это удастся, репутацию друга. Глупо, но в некотором роде благородно. С похищением микроволновки он явно перебрал. Расчет на то, что туповатый полицейский объяснит все это озорством подростков, которые решили проникнуть в пустой дом на авось… и сперли если не радиоаппаратуру (это всегда первый кандидат на кражу), то хоть микроволновку. Он вывез ее, а потом выбросил там, где ее нашел — какое совпадение — Алек Корби.
  
  Да, Стил уже наверняка в Лондоне. Его магазин работал с наличкой, так что где-то у него точно было припрятано. И наверное, немало. Может, купил билет на самолет и сейчас в Хитроу или Гэтвике ждет вылета, а может быть, едет в поезде к побережью, а оттуда на катере — во Францию…
  
  «Поезда, катера, самолеты…»[48]
  
  — У кого-то, кажется, хорошее настроение.
  
  Это был Брайан Холмс. Он стоял в дверях кабинета Ребуса. Ребус сидел, положив ноги на стол, закинув руки за голову.
  
  — Можно войти? Или нужно заранее испрашивать разрешения, чтобы прикоснуться к краю одежды.[49]
  
  — Ты мой край сюда не примешивай. Садись.
  
  Холмс на полпути к стулу споткнулся о проплешину в линолеуме. Чтобы не упасть, он выставил вперед руки и ухватился за стол Ребуса. Его лицо оказалось в дюйме от одного из Ребусовых туфель.
  
  — Да, — сказал Ребус, — разрешаю тебе их поцеловать.
  
  Холмс выдавил нечто среднее между улыбкой и гримасой.
  
  — Это место воистину проклято.
  
  Он плюхнулся на стул.
  
  — Осторожнее, у него ножка почти отломалась, — предупредил Ребус. — Есть какие-нибудь новости по Стилу?
  
  — Похвастаться нечем. — Холмс помолчал. — Вообще нечем. Почему он не взял свою машину?
  
  — Нам это прекрасно известно, не забывай. Мне казалось, что ты должен был составить список — все в мире марки машин, цвета и регистрационные номера. Ах да, я забыл: ты поручил эту работу какому-нибудь констеблю.
  
  — А для чего это? — Ребус уставился на него. — Нет, серьезно. Я ведь всего лишь сержант, если вы не забыли. Мне никто ничего не сообщает. Лодердейл говорил еще туманнее, чем обычно.
  
  — «БМВ» миссис Джек был припаркован на площадке перед телефонной будкой, — сообщил Ребус.
  
  — Это мне известно.
  
  — Как и другая машина. Свидетель сказал, что она, возможно, была голубого цвета. Но она оказалась зеленая.
  
  — Да, кстати, — сказал Холмс. — Хотел у вас спросить: а чего она там ждала?
  
  — Кто?
  
  — Миссис Джек. На этой площадке. Почему она никуда не уехала?
  
  Пока Ребус обдумывал этот вопрос, Холмс задал другой:
  
  — И что с машиной мистера Джека?
  
  Ребус вздохнул:
  
  — А что с ней?
  
  — Я ее не очень хорошо разглядел тем вечером, когда вы меня туда завезли… ну, то есть она была в гараже, а дом был освещен спереди и сзади, но не сбоку. А вы сказали, чтобы я там порассмотрел. Боковая дверь в гараж была открыта, ну я и вошел. Там было слишком темно, а выключатель я не нашел…
  
  — Господи Иисусе, Брайан, да говори уже!
  
  — Нет, я только хотел спросить: как насчет той машины, что стояла в гараже Джека? Она была голубая. По крайней мере я думаю, что она была голубая.
  
  Теперь Ребус потер виски.
  
  — Она белая, — медленно проговорил он. — У него белый «сааб».
  
  Но Холмс отрицательно качал головой.
  
  — Голубая, — сказал он. — Она не могла быть белой, потому что была голубой. И это был «эскорт», определенно «эскорт».
  
  Ребус перестал тереть виски.
  
  — Что?
  
  — На пассажирском сиденье что-то лежало. Я глянул через боковое окно. Печатные рекламки, какие дают к прокатным машинам. Всякое такое. Да, чем больше я об этом думаю, тем яснее вижу. Голубой «форд-эскорт». И что бы там еще ни находилось, для «сааба» в гараже места просто не было…
  * * *
  
  К чертям куриного топтуна, гордого петуха Севера, к чертям ищейку. Теперь испуганный, трусливый пес, поджатый хвост между ног… Ребус повел Холмса к Уотсону, а Уотсон вызвал Лодердейла.
  
  — Мне казалось, — обратился Лодердейл к Ребусу, — ты говорил, что у мистера Джека белая машина?
  
  — Белая и есть, сэр.
  
  — Ты уверен, что та машина была взята напрокат? — спросил Уотсон у Холмса.
  
  Холмс задумался на несколько секунд, потом кивнул. Это было серьезно. Он находился там, где всегда хотел быть — в эпицентре событий, — но понимал, что достаточно одной ошибки, самой малой, и он полетит ко всем чертям.
  
  — Можно проверить, — сказал Ребус.
  
  — Как?
  
  — Позвонить домой Грегору Джеку и спросить.
  
  — И таким образом насторожить его?
  
  — Необязательно говорить с Джеком. Можно поговорить с Иэном Эркартом или с Хелен Грейг. Они должны знать.
  
  — Но они могут сообщить о нашем любопытстве Джеку.
  
  — Могут. Есть, конечно, и другая вероятность. Машина, которую видел Брайан, могла принадлежать Эркарту или даже мисс Грейг.
  
  — Мисс Грейг не водит машину, — сказал Холмс. — А машина Эркарта ничуть не похожа на то, что я видел. Не забудьте — их всех проверяли.
  
  — Как бы там ни было, — сказал Уотсон, — действовать нужно осторожно, да? Для начала свяжитесь с прокатными конторами.
  
  — А как быть со Стилом? — спросил Ребус.
  
  — Пока мы не знаем, с чем имеем дело, нам он нужен только для беседы.
  
  — Ясно, — сказал Лодердейл.
  
  Он, казалось, почувствовал, что Уотсон снова взял бразды правления в свои руки. По крайней мере на какое-то время.
  
  — Ну, — сказал Уотсон, — чего ждем? Быстро за дело!
  
  И они взялись за дело.
  
  Прокатных контор в Эдинбурге было не так уж и много, и уже третий звонок дал результат. Да, мистер Джек брал машину на несколько дней. Да, голубой «форд эскорт». Не объяснил ли он, зачем ему нужна машина? Объяснил. Его собственная машина отправлялась на обслуживание.
  
  И к тому же, подумал Ребус, ему нужно было поменять машины, чтобы ускользнуть из-под носа журналистов. Господи боже, уж не сам ли Ребус внедрил эту мысль ему в голову? Ваша машина там на виду у всех… ее фотографируют… все будут знать, как она выглядит. И Джек взял на несколько дней в прокате другую машину. Так легче было оставаться неузнанным.
  
  Ребус разглядывал стену кабинета. Идиот, идиот, идиот. Он бы стукнулся лбом об стену, если бы не боялся, что она рухнет…
  
  Не работа была, а каторга, сказал человек из прокатной фирмы. Клиент просил перенести телефон из его машины в нашу.
  
  Разумеется. А как иначе Лиз Джек могла бы с ним связываться. Ведь он весь тот день провел на колесах, верно?
  
  Машину, которую он вернул, после этого мыли? Естественно: она прошла полное обслуживание. А багажник? Багажник? Багажник тоже чистили? Ну, может быть, пылесосом прошлись… Где сейчас эта машина? Снова в аренде. Взял бизнесмен из Лондона. На сорок восемь часов, должен вернуть к шести. А сейчас без четверти пять. Двое полицейских дождутся ее и отгонят на полицейскую стоянку. Есть ли в отделении на Феттс-стрит свободные эксперты?..
  
  Идиот, идиот, идиот. На площадку к телефонной будке приехала не та же самая, а другая машина. Холмс спросил: а чего там ждала Лиз Джек? Она ждала своего мужа. Вероятно, позвонила ему из будки. Она только что разругалась со Стилом и, вероятно, была в слишком растрепанных чувствах, чтобы сесть за руль и ехать домой. И тогда Джек сказал ей, чтобы она ждала его, он за ней приедет. У него вторая половина дня была свободна. Он решил, что приедет к ней на голубом «эскорте». Но когда он приехал, они поссорились. Из-за чего? Да из-за чего угодно. Что могло расплавить такую ледяную глыбу, как Грегор Джек? Газетный скандал? Обнаружение полицией свидетельств беспутного образа жизни его жены? Стыд и смущение? Мысль о дальнейшем пристальном внимании к нему публики, о потере его драгоценного избирательного округа?
  
  Причин могла быть целая куча.
  
  — Итак, — сказал Лодердейл, — машина у нас есть. Теперь проверим, дома ли Джек. — Он посмотрел на Ребуса. — Давай, Джон, звони.
  
  Ребус позвонил. Ответила Хелен Грейг.
  
  — Здравствуйте, мисс Грейг. Это инспектор Ребус.
  
  — Его здесь нет, — выпалила она. — Я его весь день не видела. И вчера тоже, если хотите знать.
  
  — Он не в Лондоне?
  
  — Мы не знаем. Вчера утром он был у вас, верно?
  
  — Да, он заезжал в участок.
  
  — Иэн готов на стену лезть.
  
  — А где его «сааб»?
  
  — Машины тоже нет. Секундочку…
  
  Она прикрыла микрофон рукой, но не очень плотно. «Это тот самый инспектор Ребус», — услышал он ее голос. Потом лихорадочный шепот: «Ничего ему не говори!» Потом снова Хелен: «Поздно, уже сказала». Послышался стон Эркарта. Наконец она сняла руку с микрофона.
  
  — Мисс Грейг, — сказал Ребус, — в каком состоянии был Грегор в последние дни?
  
  — Как может чувствовать себя человек, у которого убили жену?
  
  — И как?
  
  — Он был подавлен. Сидел все время в гостиной, смотрел перед собой. Почти все время молчал. Думал о чем-то. Мне удалось только раз поговорить с ним. Да и то лишь потому, что он спросил меня о моем прошлогоднем отпуске.
  
  — Это когда вы уезжали с матерью?
  
  — Да.
  
  — Напомните мне, где вы тогда были?
  
  — На побережье, — сказала она. — Вблизи Аймута.
  
  Да, конечно. Джек назвал первый городок, который пришел ему на ум. Потом Ребус задал Хелен несколько вопросов, пытаясь получить подпорки для своей шаткой версии…
  
  — Ну? — спросил Уотсон, когда Ребус повесил трубку.
  
  — Нет ни машины, ни Грегора Джека. Все, что он наговорил нам про Аймут, сплошная аймуть. Про этот поселок он узнал у своей секретарши. Она ездила туда в прошлом году.
  
  В комнате было душно, собиралась гроза. Первым заговорил Уотсон:
  
  — Ну дела!
  
  — Да, — согласился Лодердейл.
  
  Холмс кивнул. Он вздохнул с облегчением. Более того, он торжествовал: существование прокатной машины подтвердилось. Он доказал, что не даром ест свой хлеб.
  
  — Что теперь?
  
  — Я вот думаю, — сказал Ребус, — об этой площадке у телефонной будки. Лиз Джек ссорится там со Стилом. Говорит ему, что возвращается к мужу. Стил уезжает. И что он узнает о ней сразу после этого?
  
  — Что она мертва, — ответил Холмс.
  
  Ребус кивнул. В ярости Стил раскидывает книги в своей лавочке…
  
  — Не просто мертва — убита. А когда он с ней прощался, она ждала Грегора.
  
  — Значит, — проговорил Уотсон, — Стил убежал, чтобы защитить Грегора Джека?
  
  — Нет, я так не думаю, — сказал Ребус. — Но если убийца — Грегор Джек, то Рональд Стил об этом уже знает. Почему он ничего не предпринял? Вот если подумать: как он мог пойти в полицию? Он и сам в этом деле был замаран. В полиции он должен все объяснить, а если он это сделает, то окажется под подозрением в большей мере, чем Грегор Джек!
  
  — И что же он, по этой логике, должен делать?
  
  Ребус пожал плечами:
  
  — Попытаться убедить Джека рассказать обо всем полиции.
  
  — Но это означало, что он сам должен был признаться Джеку…
  
  — Именно! Что был любовником Элизабет Джек. Как бы вы поступили на месте Джека?
  
  Холмс осмелился предложить ответ:
  
  — Я бы его убил. Я бы убил Рональда Стила.
  * * *
  
  Ребус весь вечер просидел в гостиной с Пейшенс, обнимая ее за плечи. Они смотрели видео. Любовную комедию, в которой почти не было любви и едва присутствовала комедия. Сразу было ясно, что секретарша сойдется с зубастым студентом, а не с тираном-боссом. Но они все равно сидели и смотрели. Впрочем, он думал о другом — о Грегоре Джеке, каким тот казался и каким был на самом деле. Он снимал с него слой за слоем, раздел его догола, но истины так и не узнал. «Раздеть Джека» — карточная игра, известная также под названием «Разори соседа». И «Пейшенс» тоже карточная игра — пасьянс. Он погладил Пейшенс — шею, волосы, лоб.
  
  — Приятно.
  
  Этот пасьянс был беспроигрышным.
  
  Фильм шел сам по себе. На экране появился еще один персонаж — обаятельный проходимец. В реальной жизни такие проходимцы Ребусу пока не попадались, все как один были жадные, хищные акулы. Как это говорят — такой не только кошелек, но и вставную челюсть украдет. Что ж, похоже, у экранного проходимца появился неплохой шанс. Секретарша вроде как была не против, но ей мешала преданность своему боссу, а тот пустился во все тяжкие, разве что брюки перед ней не расстегивал…
  
  — Ты о чем задумался?
  
  — Да так, лезет в голову всякая ерунда, Пейшенс.
  
  Скоро найдут Стила, найдут Джека. Почему он не может о них забыть? Он продолжал думать об одежде и записке, оставленных на берегу. Стоунхаус.[50] Лукану это удалось, да, он исчез без следа. Это было нелегко, но все же…
  
  Вдруг он понял, что Пейшенс трясет его за плечо:
  
  — Просыпайся, Джон. Пора спать.
  
  Он проспал целый час.
  
  — Так кто — студент или проходимец? — спросил он.
  
  — Ни тот и ни другой, — сказала она. — Босс изменился к лучшему и сделал ее своим партнером в бизнесе. Ну, вставай, партнер… — Она протянула руки, чтобы помочь ему подняться. — Завтра будет новый день…[51]
  * * *
  
  Новый день, новые заботы. Четверг. Две недели со дня обнаружения тела Элизабет Джек. Теперь им оставалось только ждать… и надеяться, что не будет новых трупов. Ребус снял трубку телефона в своем кабинете. Звонил Лодердейл.
  
  — Старший суперинтендант принял удар на себя, — сказал он Ребусу. — Мы проводим пресс-конференцию, объявляем в розыск обоих — Стила и Джека.
  
  — Сэра Хью известили?
  
  — Не хотел бы я звонить ему с таким сообщением. Он заявляется сюда со своим зятем, не зная, что этот сукин сын убил его дочь? Нет, я бы не хотел ему звонить с этим.
  
  — И что, я должен присутствовать?
  
  — Конечно. И Холмса с собой возьми. В конечном счете ведь это он увидел машину…
  
  Лодердейл отключился. Ребус уставился на трубку. В конечном счете овчарка укусила человека…
  * * *
  
  Увидел машину и прошлым вечером похвастался Нелл. Повторил всю историю, добавил отсутствующие детали, вертелся, как на сковородке. Наконец она заорала на него, потребовала, чтобы он остановился, иначе у нее голова пойдет кругом. Это его немного успокоило, но не очень.
  
  — Понимаешь, Нелл, если бы они сказали мне сразу, если бы объяснили, что это за история с цветом машины, мы могли бы поймать его раньше, понимаешь? Я не хочу обвинять Джона, но это он виноват. Это он…
  
  — Мне казалось, ты говорил, что тебе Лодердейл поручил это дело?
  
  — Да, верно, но и в этом случае Джон должен был бы…
  
  — Замолчи! Ради бога, замолчи!
  
  — Нет, ты пойми, я не спорю, это Лодер…
  
  — Замолчи!
  
  Он замолчал.
  
  И вот теперь он сидел на пресс-конференции. Тут же была инспектор Джилл Темплер, которая так ловко умела работать с прессой, раздавать пресс-релизы и вообще организовать все так, чтобы каждый понимал, что происходит. Ребус, конечно, выглядел как всегда. То есть уставшим и подозрительным. Уотсон и Лодердейл еще не появились, но ожидались с минуты на минуту.
  
  — Ну, Брайан, — тихо сказал Ребус, — как думаешь, повысят ли тебя за это?
  
  — Нет.
  
  — А что тогда? Ты похож на мальчишку, который заслужил приз в школе.
  
  — Да ладно. Мы все знаем, что основную работу проделали вы.
  
  — Да, но ты меня остановил, когда я чуть было не пустился в погоню не за тем человеком.
  
  — И что?
  
  — И потому за мной должок. — Ребус ухмыльнулся. — Не люблю оставаться в долгу.
  
  — Леди и джентльмены, — раздался голос Джилл Темплер, — если вы все сядете, мы сможем начать…
  
  Минуту спустя в помещение вошли Уотсон и Лодердейл. Первым заговорил Уотсон:
  
  — Думаю, вы все знаете, почему мы пригласили вас на эту пресс-конференцию. — Он помолчал. — Мы разыскиваем двух людей, которые, как нам кажется, могут оказать помощь в расследовании одного дела, в расследовании убийства. Имена этих людей Рональд Адам Стил и Грегор Гордон Джек…
  
  Местная вечерняя газета напечатала это в специальном дневном выпуске. Радиостанции каждый час передавали имена в новостях. Телевизионные новости вечером первым делом оповестили об этом зрителей. Были заданы обычные вопросы, на которые давали обычный ответ: «Без комментариев». Но телефонный звонок раздался только в половине седьмого. Звонил доктор Франк Форстер.
  
  — Я узнал бы раньше, инспектор, но мы не хотим, чтобы наши пациенты слушали новости. Это их тревожит. Я уже собирался идти домой, когда включил радио у себя в кабинете…
  
  Ребус едва не падал от усталости. Он устал бесконечно, бесконечно.
  
  — И что же, доктор Форстер?
  
  — То, что этот ваш человек… Джек, Грегор Джек. Он был здесь сегодня во второй половине дня. Навещал Эндрю Макмиллана.
  13
  Горячие головы
  
  До больницы в Датиле Ребус добрался в девять часов. Эндрю Макмиллан сидел в кабинете Форстера, ждал, сложив руки.
  
  — Здравствуйте еще раз, — сказал он.
  
  — Здравствуйте, мистер Макмиллан.
  
  Их было пятеро: два санитара, доктор Форстер, Макмиллан и Ребус. Санитары стояли за спиной Макмиллана, всего в двух дюймах от него.
  
  — Мы ему дали успокоительное, — сказал Форстер Ребусу. — Пусть он не такой разговорчивый, как обычно, но мы хотели, чтобы он вел себя спокойно. Я знаю, что произошло в прошлый раз…
  
  — В прошлый раз ничего не произошло, доктор Форстер. Он просто хотел, чтобы мы нормально поговорили. Разве в этом есть что-то предосудительное?
  
  Макмиллан, казалось, вот-вот уснет. Веки его смыкались, улыбка застыла на губах. Он разжал сложенные руки, осторожно положил их на колени, напомнив Ребусу этим жестом миссис Корби…
  
  — Инспектор Ребус хочет спросить вас о мистере Джеке, — сказал Форстер.
  
  — Верно, — подтвердил Ребус, стоя опираясь о край стола. Ему принесли стул, но после долгой езды у него затекли руки и ноги. — Я хотел узнать, зачем он приезжал. Ведь это довольно неожиданно с его стороны, правда?
  
  — Он вообще первый раз ко мне приехал, — уточнил Макмиллан. — Им бы теперь доску мемориальную повесить. Когда я его увидел, то подумал, он приехал открыть тут новое отделение или еще что. Но нет, он направился прямо ко мне… — Его пальцы начали двигаться, шевелить воздух, зрачки следили за движениями пальцев. — Направился прямо ко мне и сказал… Он сказал: «Привет, Мэкки». Вот так взял и сказал. Словно мы только вчера расстались, словно встречаемся каждый день.
  
  — О чем вы говорили?
  
  — О старых друзьях. Да, о старых друзьях… о старой дружбе. Мы навсегда останемся друзьями. Так он мне сказал. Мы не можем не быть друзьями. Мы сидели и вспоминали всё. Всё-всё… Про всех. Про Сьюи и Гаук, про нас с Разорёхой, про Бильбо, Тампона, Секстон Блейк… Друзья — это важно, так он сам мне сказал. Я ему говорил про Гаук, про то, что она иногда приезжает… про деньги, которые она жертвует больнице… Он ничего об этом не знал. Ему было интересно. Он очень много работает, это по нему видно. И выглядит он паршиво. Мало бывает на свежем воздухе. Вы видели палату общин? Да там и окон-то нет. Они там сидят как кроты…
  
  — А еще что-нибудь он говорил?
  
  — Я спросил, почему он ни разу не ответил на мои письма. И знаете, что он сказал? Что не получал их, ни одного. Сказал, что обратится на почту, но я-то знаю, чьих это рук дело. — Он повернулся к Форстеру. — Это вы, доктор Форстер. Вы не выпускаете отсюда мои письма. Отклеиваете марки и используете для своих нужд! Так вот, я вам говорю, член парламента Грегор Джек теперь знает об этом. Теперь будут приняты необходимые меры. — Он вспомнил что-то и повернулся к Ребусу. — Вы прикоснулись к земле, как я просил?
  
  Ребус кивнул:
  
  — Я сделал, как вы просили.
  
  Макмиллан удовлетворенно кивнул:
  
  — И что вы почувствовали, инспектор?
  
  — Мне было приятно. Необычно. Я всегда относился к этому как к чему-то само собой разумеющемуся…
  
  — Никогда ни к чему не относитесь как к чему-то само собой разумеющемуся, — сказал Макмиллан.
  
  Он понемногу успокаивался. Было заметно, что он борется со снотворным в крови, борется за право разозлиться, за право… прийти в бешенство.
  
  — Я спросил его про Лиз, — сказал он. — И Грегор ответил, что она как всегда, но я не поверил. Я уверен, что их брак на грани развала. Они не-сов-мес-тимы. У нас с женой было то же самое… — Его голос замер. Он проглотил слюну, снова положил ладони на колени, уставился на них. — Лиз была не из «стаи». Ему нужно было жениться на Гаук, но его опередил Киннаул. — Он поднял глаза. — Вот кому нужно лечиться. Если бы Гаук знала, что ее ждет, она бы его отправила к психиатру. Все эти сыгранные им роли… они явно на него повлияли, верно? Я скажу об этом Гаук, когда увижу ее в следующий раз. Я что-то давно ее не видел…
  
  Ребус переступил с ноги на ногу.
  
  — А Разорёха еще что-нибудь рассказывал, Мэкки? Что у него головные боли, что он куда-то собирается ехать, почему наконец приехал сюда?
  
  Макмиллан отрицательно покачал головой. Потом хихикнул:
  
  — «Головные» вы сказали? Головные? — Он несколько секунд смеялся себе под нос, потом прекратил так же неожиданно, как начал. — Он заехал, чтобы просто сказать, что мы по-прежнему друзья. — Он тихо рассмеялся. — Словно мне нужно об этом напоминать. И еще вот что…. Догадайтесь, что он хотел узнать. Догадайтесь, о чем он спрашивал. Через столько лет…
  
  — О чем?
  
  — Он хотел узнать, что я сделал с ее головой.
  
  Ребус сглотнул слюну. Форстер облизывал губы.
  
  — И что вы ему сказали, Мэкки?
  
  — Правду. Сказал, что не помню. — Он поднял ладони и соединил их, словно в молитве, поднес кончики пальцев к губам. Потом закрыл глаза. Когда он заговорил, его глаза оставались закрытыми. — Это правда про Сьюи?
  
  — Что про Сьюи, Мэкки?
  
  — Что он эмигрировал и, вероятно, не вернется?
  
  — Это вам Джек сказал?
  
  Макмиллан кивнул, открыл глаза и посмотрел на Ребуса:
  
  — Он сказал, что Сьюи, наверное, уже не вернется…
  * * *
  
  Санитары отвели Макмиллана в палату, Форстер надевал пальто, собираясь запереть свой кабинет и проводить Ребуса до машины, когда зазвонил телефон.
  
  — В такое время?
  
  — Может быть, это меня, — сказал Ребус и поднял трубку. — Слушаю.
  
  Звонил сержант Нокс из Даффтауна.
  
  — Инспектор Ребус? Я сделал, как вы просили, — установил наблюдение за «Гнездом глухаря».
  
  — И?
  
  — Меньше десяти минут назад туда въехал белый «сааб».
  * * *
  
  У дороги были припаркованы две машины. Одна блокировала въезд на длинную дорожку, ведущую к «Гнезду глухаря». Ребус вышел из машины. Сержант Нокс представил ему констебля Райта и констебля Моффата.
  
  — Мы уже знакомы, — сказал Ребус, пожимая руку Моффату.
  
  — Ах да, — сказал Нокс. — Как же я забыл! Вы же задали нам всем работенку. Ну и что вы думаете, сэр?
  
  Ребус думал, что на улице холодно. Холодно и сыро. Дождь прекратился, но в любую минуту мог начаться снова.
  
  — Подкрепление вызвали?
  
  — Всех, кто есть, — кивнул Нокс.
  
  — Что ж, можно дождаться их приезда.
  
  — Да?
  
  Ребус оценивающе посмотрел на Нокса — тот не был похож на человека, который любит ждать.
  
  — Или можем пойти сами, втроем, — сказал он. — Один останется у ворот. В конце концов, там у него либо тело, либо заложник. Если Стил еще жив, то чем скорее мы войдем, тем больше у него шансов жить и дальше.
  
  — Так чего мы ждем?
  
  Ребус посмотрел на Райта и Моффата, которые одобрительно кивнули, выслушав его предложение.
  
  — Только идти до дома далековато, — сказал Нокс.
  
  — Если на машине, он наверняка нас услышит.
  
  — Можно часть пути проехать, остальную пройти пешком, — сказал Моффат. — Так у нас и выезд будет заблокирован. Мне не улыбается идти по этой дороге в темноте, ожидая, что он в любой момент выскочит на нас в своей машине.
  
  — Хорошо, договорились, возьмем машину. — Ребус повернулся к Райту. — Ты оставайся у ворот, сынок. Моффат знает план дома.
  
  Райт посмотрел на него обиженно, а Моффат, напротив, от этих слов приободрился.
  
  — Ну, — сказал Ребус, — тронулись.
  * * *
  
  Они взяли машину Нокса, оставив машину Моффата блокировать выезд. Нокс, посмотрев на «ведро», в котором приехал Ребус, отрицательно покачал головой:
  
  — Лучше на моей, а?
  
  Машину он вел осторожно. Ребус сидел на пассажирском сиденье рядом с ним, Моффат — сзади. У машины был отличный, тихий движок, но все равно… вокруг стояла полная тишина. Любой шум будет слышен издалека. Ребус едва не начал молиться, чтобы разразилась внезапная гроза с дождем и громом — что угодно, лишь бы он их не услышал.
  
  — Мне понравилась эта книга, — сказал Моффат, который сидел ровно за Ребусом.
  
  — Какая книга?
  
  — «Тихий омут».
  
  — Господи! Я и забыл про нее.
  
  — Классная история, — сказал Моффат.
  
  — Сколько еще? — спросил Нокс. — Я что-то не помню.
  
  — Тут поворот налево, а потом еще один — направо, — сказал Моффат. — После второго лучше остановиться. Там останется всего ярдов двести.
  
  Они остановились, открыли двери и не стали их закрывать. Нокс вытащил из бардачка два больших фонарика в резиновых кожухах.
  
  — Я был в команде скаутов, — объяснил он. — «Будь готов» и все такое. — Один фонарик он отдал Ребусу, другой оставил себе. — Моффат ест морковку, так что ему фонаря не нужно. Ну, как будем действовать?
  
  — Посмотрим, что там происходит в доме, тогда я скажу.
  
  — Разумно.
  
  Они двинулись цепочкой. Пройдя ярдов пятьдесят, Ребус выключил фонарик. Нужды в нем больше не было: в доме и вокруг него горели, казалось, все лампы. Они остановились перед полянкой, стали разглядывать дом из-за веток. «Сааб» был припаркован у входной двери, стоял с открытым багажником. Ребус повернулся к Моффату:
  
  — Помнишь, там есть задняя дверь? Обойди дом и прикрывай ее.
  
  — Ясно. — Констебль сошел с дороги в лес и исчез из виду.
  
  — А мы пока сначала проверим машину, а потом заглянем в окна.
  
  Нокс кивнул. Они вышли из леса и осторожно двинулись вперед. Багажник был пуст. На заднем сиденье машины тоже ничего не обнаружилось. Свет горел в гостиной и передней спальне, но никаких признаков жизни там не было видно. Нокс указал фонариком на дверь, попробовал ручку. Дверь приоткрылась. Он открыл дверь еще больше. В холле никого не было. Они замерли на несколько секунд, прислушались. Неожиданно раздался звуковой взрыв — бой барабанов, стон гитарных струн. Нокс отпрыгнул назад. Ребус положил руку ему на плечо, успокаивая, потом вышел из дома и снова заглянул внутрь через окно гостиной. Стереоаппаратура. Он видел, как светятся и пульсируют диоды. Кассетник; возможно, с автоматическим включением воспроизведения. Пока они подбирались к дому, пленка перематывалась назад. Теперь магнитофон включился.
  
  Ранние «Роллинги». «Закрась черным». Ребус кивнул. «Он в доме», — сказал себе Ребус. «Мой тайный порок, инспектор». Один из многих. По крайней мере это могло означать, что он, вероятно, не слышал звука подъезжающей машины, а теперь, когда снова играла музыка, он, вероятно, не услышит, как они войдут в дом.
  
  И они вошли. Моффат прикрывал кухню, а Ребус пошел прямо наверх. Нокс — следом. На деревянных перилах был виден мелкий белый порошок, оставшийся после работы криминалистов, снимавших отпечатки пальцев. Вверх по лестнице… на площадку. Что это за вонь? Что это за вонь?
  
  — Бензин, — прошептал Нокс.
  
  Да, бензин. Дверь спальни оказалась заперта. Здесь музыка, казалось, звучала громче, чем внизу. Буханье барабанов и бас-гитары. Гитара против ситары. И этот надрывный вокал.
  
  Бензин.
  
  Ребус отошел назад и с силой ударил ногой по двери. Она распахнулась. Ребус оглядел комнату. Посредине стоял Грегор Джек, а у стены — связанный человек с кляпом во рту. Лицо опухшее, на лбу кровь. Рональд Стил. Кляп? Нет, не совсем чтобы кляп. Его рот был забит, кажется, клочьями воскресных газет — тех самых номеров с кровати, в которых была напечатана история, начавшаяся с его козней. Что ж, Джек заставил Рональда проглотить эти слова.
  
  Бензин.
  
  Пустая канистра лежала на полу. В комнате стоял густой запах бензина. Стил, казалось, весь был пропитан им. Или он был мокрый от пота? А посредине Грегор Джек, чье лицо, искаженное ненавистью, постепенно начало изменяться, изменяться, смягчаться. На нем появилось выражение стыда. Вины и стыда человека, который попался на месте преступления.
  
  Все это Ребус оценил в одну секунду. Но Джеку понадобилось еще меньше времени, чтобы чиркнуть спичкой и уронить ее на пол.
  
  Ковер схватился мгновенно, и Джек тут же метнулся к двери, оттолкнул Ребуса и мимо Нокса бросился к лестнице. Пламя занималось слишком быстро. Ребус схватил Стила за ноги и потащил к двери. Тащить пришлось через пламя. Если Стил был облит бензином… Нет, на эти мысли не оставалось времени. Пламя только лизнуло его, но не охватило разом все тело.
  
  Нокс уже несся по лестнице следом за Джеком. Спальня превратилась в ад, кровать в центре стала похожа на жертвенный костер. Ребус оглянулся и увидел, как вспыхнула и затрещала коровья голова над изголовьем. Ребус захлопнул дверь, благодаря Бога за то, что она не сорвалась с петель, когда он ее вышиб…
  
  Ему удалось поднять Стила на ноги, хотя это и было нелегко. На его лице запеклась кровь, один глаз распух и был закрыт. Из другого текли слезы. Он выплевывал клочья газет, пытаясь что-то сказать. Ребус попробовал его развязать, но безуспешно. Связан Стил был шпагатом, узлы туго затянуты. Черт, Ребусу жгло затылок. Он не понимал почему. Взвалил Стила себе на плечо и двинулся вниз по лестнице.
  
  Наконец Стил выплюнул бумагу изо рта. Его первые слова были:
  
  — У вас волосы горят!
  
  И точно — сзади. Свободной рукой Ребус похлопал себя по шее. Голова на затылке была словно посыпана сухим завтраком. И еще боль, невыносимая боль.
  
  Они уже добрались до нижних ступенек. Ребус сбросил Стила на пол и выпрямился. В ушах словно прибой шумел, в глазах на несколько секунд потемнело. Сердце стучало в ритм с рок-музыкой.
  
  — Сейчас принесу нож из кухни, — сказал он.
  
  В кухне он увидел, что задняя дверь раскрыта. Снаружи доносились шум, крики, но слышал он их неотчетливо. Потом появилась чья-то фигура — оказалось, Моффата. Тот обеими руками держался за нос, закрывая его, словно защитной маской. Кровь стекала по рукам и подбородку. Он отвел руки, чтобы сказать:
  
  — Этот гад меня боднул! — Кровь капала из его рта и ноздрей. — Боднул! — По нему было видно: он считал это нечестной игрой.
  
  — Ничего, жив будешь, — сказал Ребус.
  
  — Его преследует сержант.
  
  Ребус показал в холл:
  
  — Там Стил. Найди нож и разрежь, чем он там связан, а потом оба скорее отсюда. — Он бросился мимо Моффата через заднюю дверь. Свет из кухни распространялся на ближайшую территорию — дальше царила темнота. Фонарик он выронил в спальне и теперь выругался по этому поводу. Потом, когда глаза немного приспособились к темноте, он побежал в сторону леса.
  
  Поспешишь — людей насмешишь. Он осторожно пошел мимо стволов, кустов и побегов. За него цеплялся шиповник, но это было не самое скверное. Хуже всего было то, что он не понимал, куда идет. Он только чувствовал, что вверх по склону. Пока он поднимался, ему казалось, что он движется в верном направлении. Нога зацепилась за что-то, и он упал на поваленное дерево. Ему нужно было передохнуть. Рубашка на нем стала мокрая, глаза жгло от дыма и от пота. Он остановился. Прислушался.
  
  — Джек! Не валяйте дурака! Джек!
  
  Это оказался Нокс. Где-то выше по склону. Далеко, но не очень. Ребус сделал глубокий вдох и пошел. Странным образом он вдруг вышел из леса и оказался на довольно большой поляне. Склон здесь был круче, порос папоротником, можжевельником и другими низкорастущими колючками. Вдруг он увидел луч, это был фонарь Нокса. Справа и выше по склону. Ребус припустил рысцой, высоко поднимая ноги, чтобы не споткнуться о корни. Бежать было трудно, колючки цеплялись за брючины, за щиколотки. Царапали и жгли ноги. Потом начались травяные проплешины, где можно было двигаться быстрее… вернее, можно было бы, будь он моложе и в лучшей форме. Впереди мелькал луч фонарика, который описывал круги. Это могло означать только одно: Нокс потерял добычу. Ребус продолжал двигаться вперед, но не в направлении фонаря — он резко взял в сторону. Если силами всего двоих преследователей можно прочесывать местность, то нужно хотя бы увеличить расстояние между зубцами «гребня».
  
  Он поднялся на вершину склона — земля здесь выровнялась. У него возникло ощущение, что при свете дня этот пейзаж довольно мрачен. Здесь не было ничего, кроме чахлой травы, вряд ли годившейся даже для самых неприхотливых овец. Далеко впереди в небо устремлялись темные уступы какого-то холма. Ветер, который высушил на нем рубашку, но проморозил до мозга костей, теперь стих. Господи, как же болит голова. Он посмотрел в небо. Увидел очертания облаков. Небо прояснялось. Вместо шума ветра он услышал другой звук.
  
  Шум бегущей воды.
  
  Ребус сделал еще несколько шагов — звук становился громче. Он теперь не видел фонарика Нокса и чувствовал, что остался один. Еще он чувствовал что если зайдет слишком далеко, то, возможно, не отыщет дороги назад. Выбери он неверный путь — и будет бесконечно блуждать среди холмов в лесу. Он оглянулся. Линия деревьев все еще смутно виднелась, а огни дома — уже нет.
  
  — Джек! Джек!
  
  Голос казался таким далеким, будто Нокс находился за милю от него. Ребус решил, что пойдет в ту сторону, но по дуге — не напрямую. Если Грегор Джек где-то там, в холмах, то и пусть его замерзнет до смерти. Спасательная служба найдет его завтра…
  
  Бегущая вода теперь была гораздо ближе, он чувствовал камни под ногами, растительности стало меньше. Вода была где-то внизу. Он снова остановился. Формы и очертания перед ним… он их не понимал. Земля здесь словно заканчивалась. В этот момент из-за тучи вынырнула луна, большая, почти полная луна. Сразу стало светло, и Ребус увидел, что стоит менее чем в четырех шагах от края отвесной скалы высотой в пять или шесть ярдов, а внизу петляет река. Справа раздался какой-то звук. Он повернул голову в ту сторону. К нему, пошатываясь, приближалась фигура, согнутая пополам от изнеможения, руки болтались, чуть не касаясь земли. Обезьяна, подумал он поначалу. Он похож на обезьяну.
  
  Дышал Грегор Джек хрипло. Он едва не стонал от усталости. Он не смотрел, куда идет, знал только одно — он должен двигаться.
  
  — Грегор.
  
  Тень засопела громче, голова дернулась. Грегор остановился. Выпрямился в полный рост, поднял лицо к небу. Упер усталые руки в бока, как бегун в конце дистанции. Потом пятерней машинально пригладил волосы, согнулся пополам, уперся руками в колени. Волосы снова упали на лицо. Но дыхание выравнивалось. Наконец он выпрямился. Ребус увидел, что Грегор улыбается, показывая свои идеальные зубы. Потом он затряс головой и захохотал. Ребус слышал подобный смех — так смеются люди, потерпевшие поражение. Не важно, что это за поражение: потеря свободы, проигрыш крупной ставки или матча в мини-футбол — смеются одинаково. Смеются над самой ситуацией.
  
  Смех перешел в кашель. Грегор похлопал себя по груди, потом посмотрел на Ребуса и улыбнулся.
  
  А потом сорвался с места.
  
  Ребус инстинктивно пригнулся, но Джек устремился в другую сторону. Они оба точно знали — куда. Достигнув обрыва, он подпрыгнул и ушел вниз ногами вперед. Секунды через две до Ребуса донесся удар тела о воду. Ребус осторожно подошел к краю обрыва, посмотрел вниз, но в это время туча вновь закрыла луну. Стало темно, и Ребус ничего не увидел.
  * * *
  
  На обратном пути к «Гнезду глухаря» фонарь не требовался. Пламя осветило окрестности. Они шли и видели, как тлеющий пепел падает на деревья. Ребус потрогал сзади шею. Кожу жгло. Но ему казалось, что шок сглаживает боль — она стала не такой острой, как прежде. Щиколотки тоже жгло, — наверное, от чертополоха. Он пробежал по полю, которое, как выяснилось, все заросло этой дрянью. Рядом с домом никого не было. Моффат и Стил ждали у машины Нокса.
  
  — Он хорошо плавает? — спросил Ребус у Стила.
  
  — Разорёха? — Стил массировал развязанные руки. — Как утюг. Мы все научились плавать в школе, но его мать прислала какую-то записку, и его освободили.
  
  — Почему?
  
  Стил пожал плечами:
  
  — Он боялся подхватить заразу. Как ваша голова, инспектор?
  
  — Некоторое время стрижка мне не понадобится.
  
  — А что с Джеком? — спросил Моффат.
  
  — Ему тоже стрижка уже не понадобится.
  * * *
  
  Тело Грегора Джека начали искать на следующее утро. Правда, Ребус в поисках не участвовал. Он был в больнице, весь грязный и небритый. Кроме головы.
  
  — Если не хотите ходить лысым, — сказал ему один из врачей, — можете поносить парик, пока волосы не отрастут. Или шляпу. Кожу в обожженных местах берегите от солнца.
  
  — От солнца? Какого солнца?
  
  Но солнце было, пока он отсутствовал на работе, было много солнца. Он оставался в квартире, под землей, читал книгу за книгой, ходил в Королевский лазарет на перевязки.
  
  — Я могла бы сама тебя перевязывать, — сказала ему Пейшенс.
  
  — Не стоит путать бизнес с удовольствием, — последовал на это предложение загадочный ответ Ребуса. На самом же деле он приглянулся одной сестре в больнице, да и она ему приглянулась… Ничего серьезного, легкий флирт. Он бы ни за что в жизни не причинил боль Пейшенс.
  
  К нему приходил Холмс, каждый раз приносивший дюжину банок с какой-нибудь газировкой.
  
  — Привет, лысый, — таково было постоянное приветствие, даже когда волосы у Ребуса отросли до ежика, а потом и еще длиннее.
  
  — Какие новости? — спросил Ребус.
  
  Во-первых, тело Грегора Джека так и не было найдено, а во-вторых — и это было главной новостью, — Фермер бросил пить, потому что на одной из встреч баптистов-ривайвелистов[52] ему «явился Господь».
  
  — Теперь пьет только вино причастия, — сказал Холмс. — Да, кстати… — показал он на лысую голову Ребуса, — я какое-то время думал, что вы уйдете от нас в буддистские монахи.
  
  — Может, еще и уйду, — сказал Ребус. — Может, и уйду.
  
  Пресса вцепилась в историю Джека, мусолила версию о том, что он, возможно, жив. Ребус тоже думал об этом. Мало того, он все еще пытался понять, почему Джек убил Элизабет. Рональд Стил не смог ответить на этот вопрос. Судя по всему, Джек с ним об этом не разговаривал, пока держал в плену… По крайней мере так говорил Стил. О чем они говорили, осталось неизвестным.
  
  Ребусу открывался полный простор для размышлений и догадок. Он раз за разом проигрывал перед своими глазами эту сцену: Джек приезжает на площадку перед будкой, ссорится с Элизабет. Возможно, она сказала, что хочет развестись. Возможно, ссора началась из-за статьи о борделе. Возможно, была другая причина. Стил сказал только, что он уехал, а она осталась ждать мужа.
  
  — Я хотел остаться и разобраться с ним…
  
  — Но?
  
  Стил пожал плечами:
  
  — Струсил. Дело не в боязни совершить что-то «противозаконное», дело в боязни наказания, инспектор. Разве вы не согласны?
  
  — Но если бы вы остались?..
  
  Стил кивнул:
  
  — Знаю. Может быть, Лиз сказала бы Грегору, чтобы он убирался, и осталась бы со мной. Может быть, они оба были бы сейчас живы.
  
  Если бы Стил не сбежал с площадки перед телефонной будкой… Если бы Гейл Джек для начала не приехала на север… То что тогда? Ребус не питал на этот счет иллюзий: дело разрешилось бы каким-нибудь иным способом, и, может быть, не менее драматичным. Лед и пламень. Скелеты в шкафу. Он жалел, что не встретился с Элизабет Джек. Хотя бы раз. Впрочем, ему казалось, что они вряд ли нашли бы общий язык…
  
  Появилась еще одна новость. Началось со слухов, потом оказалось, что это утечка, а потом последовало объявление: участок на Грейт-Лондон-роуд закрывается на ремонт и переоборудование.
  
  Это означает, подумал Ребус, что я перееду к Пейшенс. Да он практически уже и переехал.
  
  — Необязательно продавать квартиру, — сказала Пейшенс. — Ты можешь ее сдавать.
  
  — Сдавать?
  
  — Студентам. В твоем районе их полным-полно.
  
  Так оно и было на самом деле. По утрам можно было наблюдать их миграцию в сторону Медоуз с сумками, и папками, и пакетами из супермаркетов, а вечером (или ближе к ночи) — в обратную сторону с грузом книг и идей. Эта мысль ему понравилась. Если он сдаст свою квартиру, то сможет давать что-то Пейшенс.
  
  — Принято, — сказал он.
  
  Он успел вернуться на работу и проработать целый рабочий день, когда в полицейском участке на Грейт-Лондон-роуд начался пожар. Здание сгорело дотла.
  Примечания
  1
  
  Хайленд — административная область на севере Шотландии, расположенная в гористой местности (Северо-Шотландское нагорье).
  (обратно)
  2
  
  Уотер-оф-Лит — река в Эдинбурге.
  (обратно)
  3
  
  Хайди — героиня книги Иоганны Шпири (1827–1901), маленькая девочка, живущая в горной Швейцарии. — Здесь и далее примеч. перев.
  (обратно)
  4
  
  Отсылка к песне «Будь поласковей со мной» британского поп-дуэта «The Boy Least Likely To»; их композиции часто используются в рекламных роликах разных компаний.
  (обратно)
  5
  
  Fart (англ.) — пердун.
  (обратно)
  6
  
  Район в Шотландии, где когда-то существовал римский форт.
  (обратно)
  7
  
  Город на берегу Северного моря, где находится старейший в Шотландии университет, основанный в начале XV в. Встречается вариант перевода — Сент-Андрус.
  (обратно)
  8
  
  В оригинале игра слов, основанная на том, что имя Пейшенс (Patience) означает «терпение».
  (обратно)
  9
  
  Традиционный шотландский десерт; представляет собой смесь взбитых сливок, виски, меда, малины, обжаренных овсяных хлопьев.
  (обратно)
  10
  
  «Лафройг» — название марки односолодового шотландского виски.
  (обратно)
  11
  
  Абердин-ангус — бык шотландской породы.
  (обратно)
  12
  
  Семья на троих (фр.).
  (обратно)
  13
  
  Красный нос — наиболее известный символ благотворительной организации «Разрядка смехом».
  (обратно)
  14
  
  Мост в Эдинбурге через залив Ферт-оф-Форт (разг. — Форт), имеет протяженность около 14 км.
  (обратно)
  15
  
  В шотландском и североанглийском диалекте gowk означает: 1) дурак, балда; 2) кукушка.
  (обратно)
  16
  
  В переводе на понятные единицы рост Киннаула около 190 см, а вес — около 95 кг.
  (обратно)
  17
  
  Уильям Крич (1745–1815) — шотландский издатель, печатник и политик; опубликовал первое издание стихов Роберта Бёрнса.
  (обратно)
  18
  
  Роман Салмана Рушди 1981 г.
  (обратно)
  19
  
  Имеется в виду традиционная игра шотландских лесорубов: участники соревнуются, кто дальше кинет часть древесного ствола (швырок).
  (обратно)
  20
  
  «Пусть кровоточит» (англ.).
  (обратно)
  21
  
  Секстон Блейк — частный детектив, персонаж множества английских комиксов и романов.
  (обратно)
  22
  
  «Баллада о Мэкки-Ноже» (в английском переводе — «Mack the Knife») — популярный зонг из «Трехгрошовой оперы» немецкого драматурга Бертольда Брехта и композитора Курта Вайля.
  (обратно)
  23
  
  В оригинале игра слов, построенная на созвучии имени Лори (Lawrie) и слова «грузовик» (lorry), неоднократно звучавшего в разговоре Ребуса с Байерсом.
  (обратно)
  24
  
  Намек на цвета популярного футбольного клуба «Селтик» из Глазго.
  (обратно)
  25
  
  «Берегись!» — крик, предупреждающий, что сейчас из окна будут выплеснуты помои.
  (обратно)
  26
  
  Идентификационная группа собирает вещественные доказательства, анализирует данные криминалистов с целью определить причастных к преступлению; группа использует такие методы, как создание фотороботов, видеосъемка, исследование отпечатков пальцев.
  (обратно)
  27
  
  См.: Шекспир. Макбет. Акт I, сцена 1 — реплика второй ведьмы (перевод Ю. Корнеева).
  (обратно)
  28
  
  Национальное шотландское блюдо: бараний рубец с бараньими потрохами, луком, толокном, салом и пряностями.
  (обратно)
  29
  
  Горный перевал в Северо-Шотландском нагорье.
  (обратно)
  30
  
  Персонажи американского кинематографа, герои множества комедий.
  (обратно)
  31
  
  На шотландском английском «corbie» означает «ворон».
  (обратно)
  32
  
  Название известной лондонской больницы для душевнобольных, первые упоминания о которой относятся к XIII в.
  (обратно)
  33
  
  День Оранжевого ордена, национальный праздник в Северной Ирландии в ознаменование победы, одержанной 12 июля 1690 г. протестантом Вильгельмом Оранским над католиком Яковом II. Марш оранжистов традиционно сопровождается резким обострением противостояния между католиками и протестантами. Лондондерри (Дерри) — город в североирландской провинции Ольстер.
  (обратно)
  34
  
  Американский драматический телесериал, выходивший в 1980-х гг., представлял собой хронику из жизни сотрудников одного небольшого полицейского участка.
  (обратно)
  35
  
  Роберт I Брюс — король Шотландии (1306–1329), организатор обороны страны в начальный период войны с Англией за независимость, основатель королевской династии Брюсов.
  (обратно)
  36
  
  После шестого поражения от английского короля Роберт Брюс бежал и спрятался в пещере. Он лежал в отчаянии, когда ему на глаза попался паук, который висел на нити паутины и пытался раскачаться так, чтобы попасть на соседнюю перекладину в потолке. Паук предпринимал одну неудачную попытку за другой, и лишь на седьмой раз ему удалось перебраться на соседнюю перекладину. И тогда Брюс решил, что это знак ему: после шести поражений он должен в седьмой раз сразиться с королем Англии и вернуть свое королевство. Брюс собрал армию и одержал победу над королем Англии при Баннокберне.
  (обратно)
  37
  
  Английское выражение «do elephant impression» означает вывернуть карманы брюк и расстегнуть ширинку: карманы изображают слоновьи уши, а то, что между ними, — хобот.
  (обратно)
  38
  
  Имеется в виду так называемый колбасный хлебец.
  (обратно)
  39
  
  Ирония в том, что Шотландия славится своим копченым лососем, который наиболее популярен на английском рынке.
  (обратно)
  40
  
  Стадион в Глазго.
  (обратно)
  41
  
  Исторический факт: в 1914 г., во время Первой мировой войны, британские и немецкие солдаты, выйдя из траншей, играли в мяч.
  (обратно)
  42
  
  Джон Нокс (1514–1572) — шотландский священник и один из вождей протестантской реформации.
  (обратно)
  43
  
  Имеются в виду персонажи американской кинокомедии «Лезвия славы» (2007) — фигурист Джимми и повсюду следующий за ним его фанат Гектор.
  (обратно)
  44
  
  Так же зовут американского актера, певца, автора песен и гитариста Дэвида Кэссиди (р. 1950).
  (обратно)
  45
  
  Из песни Джеффа Бека, английского рок-гитариста, основателя двух известных музыкальных групп.
  (обратно)
  46
  
  Моя вина (лат.). Первые слова покаянной молитвы.
  (обратно)
  47
  
  Ричард Джон Бингам, граф Лукан (р. 1934), подозревался в убийстве, но бесследно исчез в 1974 г. Выдвигались предположения о самоубийстве графа, о его бегстве в Австралию, однако подтверждений какой-либо из версий так и не было найдено.
  (обратно)
  48
  
  Слова из известной песни Берта Бакарака (р. 1928), американского пианиста и композитора.
  (обратно)
  49
  
  Евангельское выражение. См.: Матф. 9: 20.
  (обратно)
  50
  
  Джон Томсон Стоунхаус (1925–1988) — английский политик, министр в правительстве Гарольда Вильсона. Более всего известен неудачной инсценировкой самоубийства в 1974 г., явно по примеру графа Лукана. Подозреваемый в связях с чешской разведкой, Стоунхаус инсценировал самоубийство, оставив свою одежду на пляже в Майами-Бич. Однако впоследствии был обнаружен и выдан Англии.
  (обратно)
  51
  
  Этой фразой заканчивается фильм «Унесенные ветром».
  (обратно)
  52
  
  Ривайвелизм — движение в протестантизме, возникшее в XVIII в.
  (обратно)
  Оглавление
  1 Коровник
  2 Первые проблески
  3 Предательские ступеньки
  4 Намеки
  5 Вверх по реке
  6 Хайлендские игры
  7 Датил
  8 Злость и ненависть
  9 На прицеле
  10 Бордельный сорняк
  11 Школьные друзья
  12 «Эскорт»
  13 Горячие головы
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"