В справедливом мире совершение добрых дел наделило бы благотворителей среди нас соразмерной физической красотой и социальным изяществом, и Эммет П. Нойбергер не выглядел бы как готовящаяся тыква с соответствующим цветом лица и не вел бы себя как шут на званом обеде, который отчаянно хочет произвести хорошее впечатление, но не может перестать громко рассказывать плохие шутки и чей галстук каким-то образом всегда оказывается плавающим в супе. У него были бледно-зеленые глаза, которые всегда казались расфокусированными, как будто их неправильно настроили на фабрике, и он выглядел как человек, от которого должно было плохо пахнуть, хотя это было не так. Подобострастная манера, в которой он общался с большинством людей, только усугубляла ситуацию.
Я считал свое отвращение к Нойбергеру недостатком характера с моей стороны, но я находил некоторое утешение в том факте, что даже мой брат Гарт, типичный защитник неудачников и шутов, старательно избегал этого человека не только в наших деловых отношениях с ним, но и на многочисленных нью-йоркских благотворительных балах и других разнообразных торжествах, на которые часто недоверчивых, но, несомненно, известных братьев Фредриксон просили оказать свои добрые услуги и присутствовать.
Я, конечно, уважал то, что сделал Нойбергер, что объясняло тот факт, что где-то на этом пути мы стали называть друг друга по имени. Его дед был одним из самых безжалостных баронов-разбойников девятнадцатого века, который сколотил состояние как на угле, так и на железных дорогах для его транспортировки. Перед смертью патриарх, возможно, чтобы смягчить чувство вины за те жизни, которые он раздавил и исковеркал, чтобы завладеть ордой сокровищ, выделил значительную часть своего гигантского состояния на создание Фонда Рога изобилия, филантропической организации с основным, если не эксклюзивное, то задание финансировать как научные, так и чрезвычайные усилия по оказанию помощи, направленные на борьбу с голодом, болезнями и недоеданием в мире. Эммет П. Нойбергер был нынешним старшим отпрыском клана, продолжающим семейную традицию управления многомиллиардной благотворительной организацией за зарплату в один доллар в год. Фредриксон и Фредериксон часто брали щедрые гонорары за проведение рутинных расследований в отношении предположительно святых людей и организаций, занимающихся исследованием голода, или организаций по оказанию помощи, которым совет директоров Cornucopia рассматривал возможность выделения части своей легендарной щедрости, и я иногда выполнял для них некоторую безвозмездную работу. Сердце Нойбергера, безусловно, находилось в нужном месте, и под его десятилетним руководством Фонд "Рог изобилия" укрепил и без того безупречную репутацию. Я хотел бы, чтобы лично он нравился нам с Гартом больше, чем мы сами.
Этим солнечным летним утром в понедельник он был в моем офисе, чтобы попросить меня съездить в Цюрих, потому что человек, которого все считали самым разыскиваемым преступником в мире, человек, который специализировался на том, что можно описать как мошенничество с доверием на почве террора и вымогательство, ограбил Фонд "Рог изобилия" на громкую сумму в десять миллионов долларов, а впоследствии выжег глаза и вырезал сердце незадачливому инспектору Интерпола, который, по-видимому, подобрался слишком близко к своей жертве, возможно, даже увидел ее настоящее лицо.
"Но почему?" Я спросил.
Эммет П. Нойбергер несколько мгновений смотрел на меня своим расфокусированным взглядом, нервно потянул себя за отвисшую нижнюю губу, покачал головой. "Почему?"
"Почему ты хочешь, чтобы я поехал в Цюрих, Эммет? И что же, по-твоему, я должен там делать?"
Он неуверенно улыбнулся, убрал пальцы ото рта и принялся теребить кончик своего слишком широкого галстука. "Я удивлен, что ты вообще спрашиваешь, Монго. Наверняка вы читали, что Интерпол и швейцарские власти сообщают, что этот Чант Синклер пойман в ловушку на территории Швейцарии, и что это только вопрос времени, когда их сеть накроется на него. Я бы подумал, что человек с вашими достижениями и интересами, бывший профессор с докторской степенью по криминологии, знаток причудливого и всемирно известный следователь, по крайней мере, захотел бы быть на месте преступления, когда поймают этого легендарного преступника. Я бы подумал, что это было бы похоже на то, как футбольный фанат получает бесплатные билеты и оплаченную поездку на Суперкубок ".
"Очень колоритно, Эммет. Но то, что я был вовлечен в несколько странных дел, не делает меня знатоком причудливого, как ты выразился. В глубине души я действительно всего лишь простой фермерский парень из Небраски. И я не журналист, а это значит, что все, что там происходит, меня не касается. Кроме того, если бы у меня был доллар за каждый раз, когда Интерпол или какая-либо другая полиция где-нибудь в мире объявляла, что они собираются поймать Синклера, я мог бы улететь в Европу на своем личном самолете ".
"На этот раз все по-другому. Швейцарская армия используется для того, чтобы помочь перекрыть границы".
"Черт возьми, никто не может даже согласиться с тем, как он выглядит сейчас; последней его фотографии двадцать пять лет. Я знаю, ты стремишься вернуть десять миллионов "Рога изобилия", Эммет, но я бы не стал, затаив дыхание, ждать, пока кто-нибудь поймает Синклера."
Эммет П. Нойбергер снова уставился на меня своим жутким, расфокусированным взглядом. В его бледно-зеленых глазах было много тревоги и напряжения. "И ты говоришь, что тебя не заинтриговало необычное? Ты, очевидно, много знаешь о Чанте Синклере".
"Не больше того, что мог бы знать любой, кто читает газеты и смотрит телевизор".
Что эти читатели и наблюдатели, вероятно, знали, так это то, что "Песнь" - это прозвище, которое Джон Синклер получил во Вьетнаме, хотя, похоже, никто не знал, как он его приобрел или что это может означать. Он был капитаном армии США в войсках специального назначения и высокооплачиваемым героем войны после двух с половиной сроков службы. Однажды он, по-видимому, просто встал утром и решил дезертировать. По пути из страны ему удалось убить не меньше пяти хорошо обученных армейских рейнджеров, которым не повезло получить приказ преследовать его. никто не знал, как ему удалось выбраться из страны с вьетконгом, северным Вьетнамом, и США.S. Army все по его делу, но он был. Никто не знал, куда он пошел или где живет сейчас. Пожалуй, единственное, в чем все были согласны, так это в том, что в течение пяти лет после того, как он ушел с войны, он приобрел репутацию опытного преступника, который украл миллионы у различных частных лиц и компаний по всему миру, обычно с помощью зачастую очень изощренных афер. Но он не был жуликом-беловоротничком; очень грязное, иногда причудливое насилие было своего рода его фирменным знаком, как в случае с отсутствующими глазами и сердцем инспектора Интерпола. Казалось, ему нравилось, чтобы люди знали, когда он бывал по соседству.
"Он украл у нас десять миллионов долларов", - коротко сказал Нойбергер. В его голосе было много гнева, но мне показалось, что я увидел не меньшую долю страха, отраженного в его глазах.
"Как?"
Он моргнул и улыбнулся мне, как будто я сказала что-то особенно приятное для него. "На самом деле, это довольно сложно. Ты уверен, что хочешь, чтобы я тебе это объяснила?"
"Ну, Эммет, я не знаю", - ответил я, взглянув на свои часы. "Если это все так сложно, может быть, лучше подождать, пока..."
"Ему каким-то образом удалось получить доступ к одному из хранилищ нашего фонда в Европе".
Я подавил вздох, откинулся на спинку своего обитого кожей вращающегося кресла, заложил руки за голову. "В твоих устах это звучит как транзакция в банкомате".
Он подумал об этом, кивнул. "На самом деле, аналогия не является неуместной - но только до некоторой степени. Видите ли, на том уровне финансов, на котором мы работаем, при работе с нашими инвестициями, а также с организациями и частными лицами, которых Cornucopia желает поддержать финансово, деньги фактически никогда не переходят из рук в руки ".
"Как вы платите зарплату и покупаете скрепки?"
"Это просто домашнее хозяйство", - ответил он, пренебрежительно махнув пухлой правой рукой. "Такого рода административные детали обрабатываются через отдельные учетные записи, которые поддерживаются и управляются региональными директорами по всему миру, так же, как и в любой глобальной корпорации. Эти учетные записи, конечно, регулярно проверяются, как и в любом бизнесе. Однако наш бизнес заключается в выделении многих миллионов долларов на достойные цели. Хотя мы иногда предоставляем гранты частным лицам, большинство наших сделок заключаются с корпорациями, а иногда и с национальными правительствами. В наших благотворительных выплатах и в управлении нашими инвестициями задействованы десятки различных валют ".
"Эммет, это все очень интересно, но у меня действительно нет времени на..."
"За один час в любой данный день сотни миллионов долларов могут быть переведены из одной инвестиционной деятельности в другую, из одной страны в другую. Это делается нашей собственной командой инвестиционных банкиров с использованием компьютеров и так называемых электронных ключей, которые похожи на номера, присвоенные вам для ваших сберегательных и текущих счетов в вашем банке. Конечно, для совершения такого перевода между счетами необходимо иметь разрешение, но для любой крупной корпорации нет ничего необычного в том, что дюжина или более инвестиционных банкиров, работающих под пристальным наблюдением, уполномочены осуществлять такие переводы ".
"Но мы здесь говорим не о деньгах".
"Точно. Мы говорим только о числах, таких как котируемая стоимость акций, по сути, символах ценности, которые могут быть использованы только при конвертации в некоторую валюту. Фактическая конвертация кредитов в валюту производится получателем гранта, будь то Международный Красный Крест или какой-либо предприимчивый ученый, после получения гранта организацией или частным лицом. Кредит, если вы хотите это так назвать, переводится на счет получателя с помощью специального электронного ключа, созданного для этой единственной транзакции. Такой ключ не может быть создан без подписанного разрешения трех человек - нашего финансового директора, одного члена совета директоров и меня. Создать специальный электронный ключ, перевести кредиты на новую учетную запись, а затем иметь возможность фактически конвертировать кредиты в наличные без какой-либо авторизации теоретически невозможно ".
"Вот и вся теория. Джон Синклер воплотил это в жизнь".
Тыквообразное лицо Эммета П. Нойбергера приобрело чрезвычайно проникновенный вид, как будто он готовился заплакать. "Да. По сути, то, что он сделал, это открыл свой личный текущий счет на десять миллионов долларов наших денег, а затем опустошил его. Чтобы добиться этого, ему пришлось взломать самую сложную электронную систему безопасности в мире ".
"Может быть, вам лучше поговорить по душам со своими людьми в Цюрихе".
"О, полиция и Интерпол тщательно опросили всех наших сотрудников там, хотя я мог бы сказать им, что они зря тратят свое время. Хаятт Померой - исполнительный директор, отвечающий за наши операции в Западной Европе, но он никак не мог быть причастен к преступлению ".
"Почему бы и нет?"
"У него нет разрешения на перевод средств, и я сомневаюсь, что он даже понимает связанные с этим сложные процедуры".
"Просто чем это занимается Померой?"
"Он управляет нашим офисом в Цюрихе. У него, конечно, есть доступ к некоторым средствам, но только для управления офисом, оплаты труда персонала и тому подобного. У нас есть офисы по всему миру для приема заявок и собеседования с потенциальными получателями грантов".
"Но он, должно быть, разговаривал с Синклером, даже если он не знал, что это был Синклер".
"Предположительно", - сказал Нойбергер слегка отсутствующим тоном. "Деньги, которые взял этот человек, были средствами, предназначенными для экстренной помощи голодающим в Судане. В самом реальном смысле инспектор Интерпола - не единственный человек, которого убил Синклер. Неисчислимое количество мужчин, женщин и детей теперь могут умереть от голода, потому что средства на оказание помощи, которые должны были быть предоставлены, теперь не поступят ".
Я хмыкнул, слегка наклонил голову и уставился на Нойбергера, который в ответ с тревогой уставился на меня. Наконец, я спросил: "Что именно ты хочешь, чтобы я сделал, Эммет?"
Он быстро заморгал, по-видимому, удивленный. "Я думал, что ясно дал это понять. Я бы хотел, чтобы ты поехал в Цюрих".
"Ты сказал мне, куда ты хочешь, чтобы я пошел, а не то, чего ты ожидаешь от меня, когда я туда доберусь. Моя лицензия частного детектива не годится в Европе. У меня нет права действовать там в качестве следователя, и я действительно не думаю, что Интерпол или полиция Цюриха были бы слишком нетерпеливы, чтобы даже купить стакан зинфердала для частного лица, которого они должны были бы воспринимать как умного американца, прибывшего на место происшествия, чтобы заглянуть им через плечо и передумать ".
"Ты всемирно известен и уважаем, Монго. С тобой бы поговорили".
"О чем? Я не знаю, какие вопросы задавать. У меня нет финансовых или компьютерных знаний, чтобы даже начать разбираться в том, как Синклер сделал то, что он сделал. Вы, безусловно, знаете о своих собственных операциях больше, чем я когда-либо узнаю. У вас уже есть городская и международная полиция, не говоря уже о швейцарской армии, работающие от вашего имени. Мне действительно не хочется тратить свое время или деньги Cornucopia ".
"Я заплачу тебе лично, Монго", - быстро сказал Нойбергер, наклоняясь вперед в своем кресле. "Никто из людей, которых вы упомянули, не работает на меня; они не отчитываются передо мной, и вся информация, которую я получаю из вторых рук. Все, что я хочу, это отчет о случившемся и ходе событий от кого-то, кто заботится об интересах Рога Изобилия. Отчет, Монго ; это все, чего я хочу. И если ты не можешь узнать ничего больше, чем я уже знаю, все в порядке. Все, о чем я прошу, это чтобы ты поехал как можно скорее и взглянул на вещи. Пожалуйста. Я не могу передать вам, насколько это важно для меня ".
"Я вижу это", - сказала я, подавляя вздох. "Послушай, Гарт в Брюсселе, улаживает кое-какие дела для другого клиента. Он закончит через день или два, и я попрошу его заскочить по пути в Цюрих ..."
"Нет, нет, Монго!" - сказал он резко, почти жалобно. Когда я посмотрел на него, несколько ошеломленный горячностью его реакции, он быстро продолжил: "Гарт - это не ты, Монго. Я имею в виду, у него нет твоего такта. Он может быть довольно резким с определенными людьми, как я знаю, вы в курсе. Я не уверен, что он смог бы справиться с работой ".
"Черт возьми, Эммет, это оскорбление Гарта. Он профессионал, и он так же хорошо известен и уважаем, как и я. Кроме того, он бывший полицейский; полиция Цюриха и Интерпол могли бы произвести на него гораздо большее впечатление, чем на меня, и они могли бы оказать ему профессиональную любезность, в которой отказали бы мне. У Гарта, возможно, больше шансов выполнить работу, чем у меня, и он уже в Европе. Это не только сэкономит тебе деньги, Эммет, но и будет иметь больше смысла ".
Нойбергер еще больше наклонился вперед в своем кресле, сложил руки на коленях и склонил голову, предоставляя мне привилегию изучать его лысину и ярко выраженную перхоть. Он издал странный, приглушенный звук глубоко в горле, и когда он поднял взгляд, я была поражена, увидев, что его бледно-зеленые глаза были затуманены слезами, которые скапливались на припухших веках, а затем скатывались по круглым щекам. "Но я не нравлюсь Гарту, Монго. Ты это знаешь. Не многим людям нравлюсь. Возможно, я тебе не очень нравлюсь, но, по крайней мере, ты относишься ко мне с вежливостью и уважением".
"Ты мне очень нравишься, Эммет", - неубедительно сказал я, смущенно отводя взгляд.
"Даже будучи ребенком, я никогда не мог завести много друзей, как бы сильно я ни старался. Иметь много денег было недостаточно; это просто побуждало людей пытаться воспользоваться мной. Я хотел что-то делать, быть кем-то. Рог изобилия дал мне шанс наполнить свою жизнь смыслом. Основа - это моя жизнь. Тебе это может показаться странным, Монго, но то, что Джон Синклер сделал с Cornucopia, заставляет меня чувствовать себя оскорбленным лично. Я просто хочу чувствовать, что у меня есть какая-то мера контроля или, по крайней мере, что меня должным образом информируют о событиях, касающихся моего. . ребенка. То, что ты лично отправишься в Цюрих для подготовки этого отчета, принесло бы мне огромное облегчение. Пожалуйста, Монго. В качестве личного одолжения, не мог бы ты сделать это для меня?"
"Эммет", - тихо сказал я, надеясь, что мое раздражение не отразилось в моем тоне, "У меня есть личные причины, по которым я не могу поехать в Европу прямо сейчас. У меня есть подруга, которую я давно не видел, которая приезжает в город, и...
"Мисс Рис-Уитни", - сказал он, широко улыбаясь. "Женщина-змея. Такая милая леди. Я встретил ее на благотворительном вечере в Музее естественной истории, помнишь?"
"Мы с Харпер планировали провести некоторое время вместе, Эммет. Мы с нетерпением ждали этого".
"Тогда проведи это вместе в Швейцарии! Она может встретиться с тобой там. Я возьму на себя все расходы, так что можешь считать это оплачиваемым отпуском, если хочешь. Тебе не потребуется много времени, чтобы встретиться с людьми, с которыми ты захочешь поговорить. Ты можешь отправить мне свой отчет по факсу, а затем вы двое сможете отправиться в путь ".
На самом деле, мысль об отпуске в Европе с Харпером не была непривлекательной; мы говорили о том, чтобы съездить куда-нибудь на пару недель, но так и не решили, куда именно хотим поехать. "Я не принимаю оплачиваемые отпуска от клиентов, Эммет. Но я съезжу в Цюрих и немного покопаюсь, если ты настаиваешь, что хочешь потратить свои деньги таким образом".
Эммет П. Нойбергер прямо-таки сиял. "Я не могу выразить тебе, насколько я ценю это, Монго. Просто скажите мне, когда запланирован прилет мисс Рис-Уитни, и я приму все меры, чтобы ее доставили самолетом в Цюрих ".
"Не беспокойся об этом, Эммет. Ты позволишь мне позаботиться о Харпер. Я выставлю тебе счет за то, что считаю справедливым. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы предоставить вам четкую картину происходящего, но я хочу, чтобы вы четко понимали, что, независимо от того, сколько моего времени и ваших денег я потрачу, маловероятно, что я узнаю намного больше, чем вы знали до того, как вошли сюда ".
"Если так оно и есть, пусть будет так", - сказал Нойбергер, вставая и протягивая руку, чтобы пожать мою. "По крайней мере, я буду знать, что это правда, и я не буду зависеть от незнакомцев или подчиненных, которым, возможно, есть что скрывать. Я не могу выразить тебе, как сильно я ценю это, Монго". "Правильно".
Он быстро подошел к двери, затем обернулся и неуверенно улыбнулся. "Ты будешь. . уходить прямо сейчас?"
"Нет, Эммет, я не уйду прямо сейчас. У меня назначены встречи и другие дела, о которых нужно позаботиться. Но я буду там к концу недели".
Он широко улыбнулся, нетерпеливо кивнул, затем повернулся и вышел из кабинета. В его походке чувствовалась решительная подпрыгиваемость.
Глава вторая
Вейл Кендри был моим другом и самым необычным человеком с темным прошлым, в тайны которого мы с Гартом были посвящены, прошлым, которое однажды, предположительно, могло взорваться у нас на глазах и разрушить множество жизней, а также набирающее силу президентство Кевина Шеннона. Большая часть мира знала Вейла как художника, которым он был, художника, который за последние несколько лет получил международное признание за свои определенно жуткие "картины сновидений", очень масштабные работы, состоящие из множества небольших отдельных полотен, которые существовали сами по себе как произведения искусства и продавались отдельно. Я был , вероятно, одним из немногих людей в мире, кто действительно видел одну из "картин мастера" целиком, со всеми составляющими полотнами, развешанными аккуратными рядами и занимающими всю стену в просторном лофте Вейла в принадлежащем ему здании в Нижнем Ист-Сайде Манхэттена.
Гарт считал этого человека с длинными желтыми волосами и ледяными голубыми глазами очень опасным человеком, что было прямо в точку. Моему брату не очень нравилась Вейл, его вражда восходила к тому времени, когда я был втянут в туман скрытого прошлого Вейл, и мы все чуть не расстались с жизнью. Но, в конце концов, путешествие, которое мы предприняли, обогатило всю нашу жизнь. Многие, если не все, друзья и связи, которые у нас с Гартом теперь были в Вашингтоне, появились у нас в результате моего погружения в историю этого человека, которого когда-то знали и боялись как смертоносного "Архангела", экстраординарного бойца, мастера боевых искусств и одно время разыгрывавшего главную роль в тайной войне ЦРУ в Лаосе.
Действительно, чем больше я думал об этом, тем больше мне казалось, что прошлое Вейла как солдата имело много общего с тем, что я знал о военном послужном списке Джона Синклера. Оба мужчины были высокооплачиваемыми солдатами во Вьетнаме, оба были офицерами, и оба уволились со службы при необычных обстоятельствах - Синклер как дезертир, а Вейл после того, как его заклеймили как предателя и впоследствии уволили в рамках коварного заговора с целью его уничтожения, состряпанного его куратором из ЦРУ, человеком, который десятилетия спустя сформировал бы внешняя политика страны, если бы не его одержимость убийством Вейла, и, кстати, Гарта и меня. Оба мужчины были способны на крайнее насилие - Синклер, очевидно, намеренно, а Вейл в результате повреждения мозга, полученного при рождении; Вейл превратил свою склонность к насилию в высокое искусство, в то время как Синклер использовал свою в карьере мастера-преступника и в том, что можно назвать искусством коммерческого террора. У обоих мужчин были необычные имена, хотя "Пение" было таинственным прозвищем, в то время как имя Вейла было дано ему родителями как своего рода молитва об избавлении от удушающего оболочка, которая окутала его при рождении. Синклер был легендарным бойцом рукопашного боя, возможно, самым опытным мастером боевых искусств в мире, и часть мистики, окружавшей его, заключалась в том, что он обладал особыми способностями, приобретенными в качестве послушника тайного общества японских мастеров. Это был тот материал, который Гарт, с его давним презрением к любому виду драк, которые не проводились на кулаках, назвал бы типичной "историей о дерьме ниндзя", и я вроде как согласился. Я очень скептически относился ко всем этим "особым способностям", и на самом деле я подозревал, что многое из того, что сообщалось о Джоне Синклере, было чистым мифом, "дерьмовыми историями ниндзя", но я не сомневался, что он был грозным воином, даже сейчас, в среднем возрасте.
Как и Вуаль. Вуаль был самым опытным уличным бойцом и мастером боевых искусств, которого я когда-либо видел. В то время как Синклер, по сообщениям, начал официальное обучение в раннем детстве в Японии, где его отец был чиновником Госдепартамента, Вейл был полностью самоучкой, его боевой стиль был эклектичным, смесь многих дисциплин восточных боевых искусств, сдобренных множеством разрушительных приемов, которые он разработал сам. У меня был черный пояс по каратэ - плод природных физических навыков, быстроты и нескольких тысяч часов, потраченных на практику ката. Мои навыки каратэ сослужили мне отличную службу во множестве сложных ситуаций, но все мои знания, талант и умения были ничтожны по сравнению с Вейлом, и он стал моим учителем. Мы занимались два или три вечера в неделю, используя маты и оборудование, установленные в углу лофта Veil's.
Как обычно, мы начали вечер с практики музукаши джотай кара деру , отвратительной практики, изобретенной Вейлом, которую можно свободно перевести как "выпутываться из запутанных ситуаций", и которая показалась мне скучной и отнимающей много времени. Однако, поскольку Вейл был учителем, а я учеником, я сделал то, что мне сказали, держа свое нетерпение при себе, несмотря на настойчивость Вейла в том, что "музу", как он это называл, было полезно знать.
Я был счастлив, когда мы перешли к более традиционным физическим упражнениям и приступили к отработке навыков боя на палках, заменив более тяжелые палки для кендо, которые мы иногда использовали, длинными шестами из расщепленного бамбука. Мы использовали шесты для тренировки быстроты и маневренности, и упражнение в основном состояло из того, что мы по очереди отбивались друг от друга; пока один атаковал, другой пытался избежать болезненного удара, блокируя или уходя с дороги. На нас не было подкладки, которая замедляла бы нас, поскольку - в отличие от работы с нунчаку или палочки для кендо- реальной опасности получить травму не было; удар бамбуковым шестом мог оставить болезненный рубец, но костей не сломать.
Я был довольно хорош в этом деле, редко нанося полный удар - но тогда я точно не был маячащей мишенью. Вейл, ростом в шесть футов, представлял собой прекрасную мишень, когда стоял неподвижно, но когда вы замахивались на него, он всегда оказывался где-то в другом месте к тому времени, когда шест прорезал пространство, где он стоял всего мгновение назад. В защите он редко утруждал себя использованием своего шеста для блокирования или парирования. Его навыки уклонения были, мягко говоря, экстраординарными, и казалось, что он мог без особых усилий перепрыгнуть, пригнуться или увернуться практически от любого удара, нанесенного под любым углом. Иногда он поручал другому из своих студентов записывать на видео одно из наших занятий, и у меня всегда захватывало дух, когда я наблюдал за ним на пленке; он напоминал танцора балета.
Мы занимались этим уже десять минут с момента нашего последнего перерыва на воду, причем я взял на себя роль нападающего. Бесспорно, было более утомительно постоянно уходить с дороги, чем рубить фонарным столбом, но это я вспотел и запыхался, продолжая рассекать воздух вокруг постоянно уворачивающегося и извивающегося тела Вейла.
"У меня есть билеты на "Метс" на вечер четверга", - сказал Вейл, высоко подпрыгнув в воздух, чтобы избежать моего удара по коленям. Я нанес ему удар по голове, и он отвернулся. "Хочешь пойти?"
"Я не могу", - прохрипела я, рубанув его по правому плечу и промахнувшись, как обычно. "Я буду в Швейцарии".
"Дело или удовольствие?"
"Поехать в Швейцарию - это всегда приятно". Пуф-пуф.
"Ты все правильно понял".
Я нанес ложный удар по его левому бедру, затем развернулся и нанес удар в то место, где должен был находиться его живот. Я промахнулся на фут; Вуаль всегда казалась недосягаемой. "Я планирую заняться небольшим бизнесом и побольше отдыхать". Паф-паф. "Харпер приезжает в субботу".
"По-моему, звучит неплохо. Что такого готовят в Швейцарии, что требует внимания старшего партнера Frederickson and Фредериксон, если можно спросить?"
"Старший партнер "Фредериксон и Фредериксон" на самом деле не уверен, что он должен делать в Швейцарии", - сказал я, резко прыгнув вперед и нанеся серию жестоких коротких ударов, нацеленных на голову и плечи Вейла. Он отступил, и я последовал за ним, ловко перемещая его по чердаку, но так и не нанеся удара. "Насколько я могу судить, мой клиент" - пуфф-пуфф - "просто хочет, чтобы я поехал в Цюрих и попросил Интерпол оценить их успехи в охоте на очень извращенного мошенника по имени" -пуфф-пуфф - "Джона Синклера, который ограбил фонд мой клиент работает за крутые десять миллионов. Поскольку я не могу поверить, что он верит, что Интерпол и тамошняя полиция скажут что-нибудь, кроме того, что они делают замечательную работу, я считаю свою миссию немного туманной ". Паф-паф.
Я сильно замахнулся на голову Вейла, и, к моему крайнему изумлению, растопыренный конец шеста с громким шлепком пришелся прямо ему по правой щеке. Поскольку я так привыкла к тому, что Вейл избегал всего, что я могла в него бросить, я замахнулась изо всех сил. Но он внезапно и необъяснимо остановился как вкопанный за мгновение до того, как я нанес свой удар, и теперь конец шеста рассек его плоть. В его темно-синих глазах не отразилось ни удивления, ни боли, но кровь выступила по краям пореза длиной в два дюйма, а затем алой струйкой потекла по его щеке.
"Иисус, вуаль!" Я закричала, отбрасывая шест в сторону и спеша к нему. "Прости!"
"Это не твоя вина", - несколько рассеянно сказал Вейл, подходя к покрытому циновками месту. Он взял полотенце, прижал его к порезанной щеке, затем направился к отгороженной жилой зоне в дальнем конце лофта. "Ты ожидал, что я уберусь с дороги, и я должен был это сделать. Я поскользнулся, потерял равновесие".
Чувствуя тошноту и вину, я последовала за ним в гостиную, через маленькую, по-спартански обставленную спальню в ванную, где он открыл кран, наклонился над раковиной и начал промывать порез холодной водой. Мне не показалось, что он поскользнулся; он просто перестал двигаться. "Тебе нужна помощь?" С тревогой спросила я.
Он покачал головой, открывая аптечку над раковиной и достав марлевый компресс, который прижал к щеке. Затем он повернулся, уставившись на меня своими льдисто-голубыми глазами. "Я в порядке, Монго. Это всего лишь поверхностный порез". Он сделал паузу, и тени, казалось, шевельнулись в глубине ярких глаз, которые продолжали пристально смотреть на меня. Наконец, он продолжил: "Ты не возражаешь, если я задам тебе вопрос о твоем бизнесе, Монго?"
Это показалось странным вопросом, исходящим от Вейла, и в его голосе прозвучал нехарактерно лаконичный тон. "Когда я когда-нибудь возражал, чтобы ты спрашивал меня о чем-нибудь?"
"В чем ваш - или вашего клиента - интерес в том, поймает Интерпол Джона Синклера или нет?"
"Ты издеваешься надо мной? Я уже говорил тебе".
"Побалуй меня, Монго. Расскажи мне еще раз, подробно, если хочешь".
"Синклер использовал небольшое финансовое волшебство, которого я не понимаю, чтобы присвоить десять миллионов долларов средств, предназначенных для помощи голодающим в Судане. Директор благотворительного фонда, который предоставил деньги, просто немного взбешен этим. Он принимает это близко к сердцу и хочет, чтобы его собственный человек на месте происшествия доложил ему о том, что происходит. Я не ожидаю узнать что-то, чего он еще не знает, но, похоже, он будет вполне удовлетворен, просто получив независимый отчет с моим именем в нем. Это такой молочный поток, что мне неловко. Я должен закончить к выходным. Харпер встретит меня там, и мы отправимся в Церматт ".
Вейл тихо хмыкнул, затем повернулся обратно к аптечке. Он снял компресс, промыл порез перекисью водорода, затем нанес антисептическую мазь. "Как Гарт и Мэри?" спросил он ровным тоном.
"Просто отлично", - ответила я, глядя на его отражение в зеркале. У меня было отчетливое впечатление, что его мысли витали где-то далеко. "У Мэри вышел новый альбом, который поднимается в чартах, а Гарт в Брюсселе, улаживает кое-какие дела для клиента". Я наблюдал, как он наложил на рану чистый компресс поменьше и закрепил его пластырем. "Возможно, тебе захочется наложить несколько швов на этот порез. Может остаться шрам. Хочешь, я отвезу тебя в больницу?"
Он повернулся, мягко положил руку мне на плечо. "Давай выпьем немного сока".
Мы пошли на кухню, и я села за маленький столик из крашеного дерева. Вейл поставила два стакана, затем достала из холодильника покрытый глазурью кувшин со свежевыжатым грейпфрутовым соком. Он налил нам обоим, затем сел напротив меня. Он потягивал свой напиток, изучая меня поверх края стакана.
"Что у тебя на уме, Вуаль?"
Вейл осушил бокал и поставил его обратно на стол. Он вздохнул, слегка покачав головой. У меня было ощущение, что он принял какое-то решение - которое его не особенно устраивало. "Я хотел бы дать тебе несколько бесплатных советов".
"Ты знаешь, я ценю любой совет, который ты можешь предложить, мой друг. Что это?"
Он налил себе еще грейпфрутового сока, снова устремив на меня свой твердый взгляд. "Держись подальше от всего, что связано с Джоном Синклером".
Внезапно я почувствовал легкий озноб. Я не был уверен, было ли это последствием упражнения или от внезапного прилива возбуждения, которое я испытал. "Эй, ты знаешь этого парня?"
Вейл перевел взгляд на стакан перед собой, покачал головой.
"Когда-нибудь встречал его?"
"Нет. Я просто знаю, что читал в газетах". Теперь он поднял на меня глаза, и у меня снова создалось впечатление, что ему не по себе и что он борется с какой-то личной дилеммой. "Но я тоже кое-что слышу. Я хотел бы быть более конкретным, но не могу. Это просто ощущение. Я знаю, ты думаешь, что это легкая работа, Монго, но, может быть, тебе стоит отказаться от этой. Не езди в Цюрих ".
Нехарактерная сдержанность моего друга начинала меня нехарактерно раздражать. "Ух ты", - сказала я, и в моем тоне не хватило одного-двух миллиметров до сарказма. "Итак, есть несколько довольно простых бесплатных советов, Вуаль. Мне не следует ехать в Цюрих, потому что ты что-то слышишь и у тебя есть предчувствие".
"Монго"...
"Что ты слышишь такого, чего не слышал я, Вуаль? Что говорят на улицах о Джоне Синклере?" Есть ли что-то еще более ужасное о нем, что я должен знать, помимо того факта, что он морил голодом детей, чтобы набить свои карманы, и что у него отвратительная склонность пытать, калечить или убивать любого, кто встанет у него на пути?"
"Монго", - сказала Вейл медленным, размеренным тоном, - "если ты отправишься в Цюрих, чтобы расследовать это дело ..."
"Я ничего не расследую. У меня нет права расследовать что-либо за пределами штата Нью-Йорк. Я отправляюсь туда, чтобы вежливо спросить Интерпол и полицию Цюриха об их расследовании".
"— вы можете оказаться в зеркальном зале, а не на каком-нибудь молочном сбеге. В этом зале ничто не обязательно может быть тем, чем кажется. На самом деле, я намекаю вам, что ничто из того, что вы, возможно, читали или слышали о Джоне Синклере, не обязательно является правдой ".
Слова Вейла, а также его искренность и очевидная забота о том, чтобы дать мне такое дорогое предупреждение, заинтриговали меня. Я знал, что, вероятно, мне следует быть терпеливым и позволить ему объяснить свой несколько загадочный подход по-своему, но мое раздражение тем фактом, что он, казалось, утаивал информацию, которая подкрепляла бы его предупреждение, взяло верх. "О чем, черт возьми, ты говоришь, Вуаль?" Спросил я, несколько удивленный резкостью своего тона. "Что не обязательно может быть правдой? У этого человека есть почерк и послужной список, насчитывающий двадцать лет. Он крупный вор и убийца, порой невероятно жестокий. Если тебе есть что еще рассказать мне о нем, почему бы просто не выйти и не сказать это? Какого черта ты меня так дергаешь?"
"Ты злишься на меня", - ровно сказал Вейл, откидываясь на спинку стула и тонко улыбаясь. "Ты чувствуешь, что я сую свой нос в твои дела. Прости. Я не хотел тебя обидеть ".
"Я скажу тебе, что меня оскорбляет, Вуаль. Конечно, не то, что ты заботишься обо мне, или что ты беспокоишься о моей безопасности. Я принимаю это как должное. Но вы, кажется, играете здесь в какую-то игру, и это меня оскорбляет".
"Монго, я..."
"Ради Бога, Вейл, у нас с тобой общая история. Ты знаешь, в каких ситуациях я бывал, и ты знаешь, с чем я могу справиться. Ты, Гарт, и я вместе противостояли довольно опасным людям. Теперь я случайно упоминаю, что отправляюсь в Европу, чтобы сделать не что иное, как запросить отчет о ходе работы у властей, а вы звонко предупреждаете меня, чтобы я избегал чего-либо, связанного с Джоном Синклером. Это ясно говорит мне, что ты действительно что-то знаешь, но не хочешь сказать мне, что именно."Я сделал паузу, глубоко вздохнул. Внезапно я понял, что то, что я чувствовал даже больше, чем гнев, было болью. Возможно, я слишком остро реагировал, но мне показалось, что очевидная сдержанность Вейла в обсуждении всего, что он знал или подозревал о Джоне Синклере, подразумевала, что, несмотря на все, что я знал о Вейле, и другие откровения, которыми мы делились на протяжении многих лет, он не полностью доверял мне. Это стало для меня шоком и вызвало во мне чувство абсолютной пустоты. "Ты чертовски хорошо знаешь кое-что еще о Синклере", - тихо продолжил я. "Ранее, когда я упомянул его имя, это напугало тебя, и ты потерял концентрацию. Вот почему я смог ударить тебя. Но ты не говоришь мне, что именно тебе известно. Это совсем на тебя не похоже, Вуаль. Ты знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понимать, что я не сую нос в чужие дела, но ты тот, кто поднял эту тему в первую очередь ".
"Мне жаль, что ты злишься, Монго", - сказала Вейл, отводя взгляд. "Я бы восприняла это как личное одолжение, если бы ты позволил мне пойти с тобой".
"Спасибо за предупреждение и предложение, Вуаль", - холодно сказал я, резко вставая, "но в данный момент я не вижу, насколько это имеет большую ценность. Я еду в Цюрих, чтобы разобраться со своими делами, затем я собираюсь провести несколько дней в горах с Харпер, а затем я возвращаюсь домой. Я пришлю тебе открытку ".
Я ждал, все еще надеясь, что Вейл скажет что-нибудь еще, или, по крайней мере, объяснит, почему он больше ничего не сказал. Я не столько думал, что мне нужна информация для выполнения того, что я все еще не мог представить себе как нечто большее, чем незначительное поручение, но потому что я чувствовал, что всего за несколько минут, из-за слов, которыми мы обменялись - или не обменялись - дружба, которую я ценил выше того, что невозможно описать никакими словами, была безвозвратно испорчена.
Когда Вуаль не ответила, я повернулась и направилась к грузовому лифту, который должен был доставить меня на улицу.
Глава третья
Я вышел из таможни в главный терминал аэропорта Цюриха и был поражен, увидев фигуру в невероятно плохо сидящей униформе шофера, держащую табличку с тем, что могло бы быть моим именем, если бы оно не было написано с ошибкой, с двумя к "с". Он был очень высоким мужчиной, значительно выше шести футов, чье физическое величие было омрачено искалеченной левой ногой и тем, что, казалось, было постоянной сутулостью. Его синяя саржевая униформа выглядела так, словно была собрана из запасных частей; хотя кепка, ненадежно сидевшая у него на макушке, была ему, по крайней мере, на один размер мала, остальная одежда выглядела так, словно ее наспех скроили и сшили из какого-то огромного одеяла с единственной целью - просто задрапировать его крупное тело. В нем чувствовалась тревога, почти вороватость, когда он выглядывал поверх голов окружающих его людей в поисках своей добычи. Толкая перед собой тележку с багажом, я свернула направо, направляясь к боковому выходу, где у обочины было припарковано множество сверкающих серебристых и синих автобусов.
"Доктор Фредриксон! Доктор Фредриксон, пожалуйста, подождите!"
Казалось, человек с табличкой все-таки ждал меня. Я остановился и обернулся, когда крупный мужчина, пошатываясь, направился ко мне, тяжело опираясь на свою толстую трость и наполовину волоча за собой искалеченную ногу. К тому времени, как он добрался до меня, ему явно не хватало дыхания, и ему потребовалось добрых тридцать секунд, чтобы восстановить дыхание. Покончив с этим, он выпрямился настолько, насколько позволяло его поврежденное тело, затем потянул за фалды своего пиджака и смахнул несколько воображаемых ворсинок с лацканов. Несмотря на его наряд в стиле комической оперы, в том, как он себя подавал, чувствовалась особая, трогательная аура достоинства.