Посвящается Воинам и Сержанту артиллерии Карлосу Н. Хэтчкоку (в отставке), Корпус морской пехоты США, Настоящему Воину и Американскому герою
Ричард Марсинко
Джон Вейсман
Ричард Марсинко
«В истории Военно-морских сил США никогда не было более необычного человека, чем Дик Марсинко. В его автобиографии вы найдете по меньшей мере шесть сюжетов для фильмов с участием А. Шварцнеггера или С. Сталлоне». — Так пишет о Р. Марсинко западная пресса.
Выходец из бедной шахтерской семьи, гордящийся своими славянскими корнями, Р. Марсинко с юношеских лет увлекался специальными способами ведения войны. Став офицером, он мастерски овладел ими. Засады, мины-ловушки, экзотическое оружие, прыжки с парашютом, подводная диверсионная деятельность — во всем этом Р. Марсинко — непревзойденный виртуоз. Но только этим круг его интересов не ограничивается.
Р. Марсинко — бакалавр гуманитарных наук, магистр в области международных отношений.
Все это в сочетании с реальным боевым опытом позволило ему создать по особому приказу две элитные группы специального назначения.
Их главная цель — борьба с вылазками террористов в любой точке мира. На поле боя и в коридорах власти Р. Марсинко всегда оставался верен себе. Он шел напролом. Он верил — цель оправдывает средства, и был за свой напор и неумение лебезить не любим начальством.
Жизнь Р. Марсинко — это не преукрашенный боевик. Поэтому рассказ автора о ней — захватывающий и волнующий — не может никого оставить равнодушным.
«Существует три стратегии для достижения победы: Стратегия Воды, Стратегия Земли и Стратегия Огня»
Генерал Тай Лиань,
Из книги «Лиань Шиху» (374 г. до н. э.)
10 ЗАПОВЕДЕЙ БЕЗЖАЛОСТНОГО ВОИНА СПЕЦНАЗА
Я есть Бог Войны и ужасающее Божество Сражения, и Я буду всегда вести вас за собой, а не вы будете идти впереди меня.
Я буду обращаться со всеми одинаково — как с навозом.
Вы не сделаете ничего из того, что я не смогу сделать первым, и Я создам из вас смертоносных Воинов, подобных Мне.
Я причиню боль телам, ибо чем больше пота вы прольете во время подготовки, тем меньше крови прольете в сражении.
Воистину, если вы страдаете и испытываете боль, пытаясь стать Воином — значит, вы Делаете Все Правильно.
Вам не должно это нравиться — вы должны просто сделать это.
Вы должны Все Делать Просто, Глупцы.
Вы никогда не должны предполагать.
Воистину, вам платят не за способы, а за результаты, что значит — вы должны убить врага любыми доступными средствами, а иначе он убьет вас.
Вы должны каждой частицей Разума и Души своей всегда помнить Мою главную и последнюю Заповедь. Нет Никаких Правил — Вы Должны Победить Любой Ценой.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СТРАТЕГИЯ ВОДЫ
Глава I
Арч Келли — пилот «С-130» — дважды погасил и зажег свет в грузовом отсеке. Он повторил эту процедуру еще раз, подавая сигнал, что снижается. Достигнув высоты тридцать тысяч футов, он уравняет внутреннее и внешнее давление и затем опустит рампу. Тогда мы сможем десантироваться. Двадцать девять тысяч пятьсот футов — минимальная высота, которая позволит нам точно выйти на цель.
Я был настолько занят проверкой креплений штурмовой лодки на роликовых направляющих отсека, что был захвачен врасплох, когда Арч полностью выключил внутреннее освещение. В пяти с половиной милях под нами простирался западный берег острова Борнео, и пилот не хотел, чтобы кто-нибудь заметил наш корабль даже в том случае, если посмотрит вверх.
Я буквально ослеп во внезапно наступившей темноте. Затем Арч — этот гребаный пилот — заложил резкий крен на правое крыло, выводя самолет курсом точно на север. «Приятный» сюрприз. Дум, Дики. На вьетнамском языке, в очень вежливой форме, это значит — тебя опять на…ли. Секунду назад я проверял замки на креплениях УБРШЛ, что расшифровывается как усовершенствованная боевая резиновая штурмовая лодка — для тех из вас, кто не знаком с языком спецназа. В следующий момент, как только грузовой отсек самолета погрузился в кромешную тьму, я уже не мог разглядеть ничего и никого вокруг себя. Что происходит, мать твою?
Заложив правый крен приблизительно в сорок пять градусов, пилот одновременно опустил нос самолета — я полетел кувырком. В темноте, словно трахнутый пинг-понговый шарик, я отлетел от перегородки, споткнулся о роликовые направляющие и сходу врезался в пиллерс.1
Ну и боль! Хотя это слишком мягко сказано. Адская боль! Моя кислородная маска слетела набок. Защитные очки оказались на затылке. Ремешок шлема перехватил горло, и я начал задыхаться.
Все, кто хоть немного меня знает, знает и мое особое отношение к боли. Я считаю ее не какой-то смутной, неопределенной психологической концепцией, требующей исследования; не загадочной, таинственной проблемой, требующей анализа. Я рассматриваю боль как личный вызов.
Боль — это тяжелое испытание. Его нужно пройти, запомнить и оценить от начала до конца. Моя боль существует — следовательно, мои дорогие читатели, — существую и я.
Наверно поэтому, именно в этот, скромно выражаясь, «болезненный» момент старший команды обслуживания, получив сигнал от командира, приоткрыл люк по левому борту. По ушам ударил оглушающий рев выходящего воздуха. «Геркулес» затрясся, как в лихорадке, теряя избыток давления, а температура на борту самолета снизилась за несколько секунд до минус 40 ®C. Черт меня побери еще раз! Я несомненно жив!
Я отчаянно пытался поправить шлем, маску и защитные очки, но это было не так-то просто в полной темноте. Помните? Кроме того, на мне была куча снаряжения, и я едва двигался. Мои ремни, перевязи, петли и даже шнурки все время цеплялись за какие-то крюки, подвески отсека.
В конце концов, вы не прыгаете из самолета с высоты 29 тысяч 500 футов, чтобы убить нескольких плохих парней, с десантным ножом в руках и одетым в трусы и кроссовки. Все, что вам понадобится, вы должны нести с собой. А когда план операции предусматривает тридцатимильный полет в район цели на управляемом парашюте, затем 10–15 миль перехода на лодке, а за всем этим последует черт его знает что, вы должны иметь все необходимое на непредвиденный случай.
Непредвиденный случай! Черт меня побери! К чему о нем беспокоиться, когда с вами закон Мэрфи, гласящий: «Если что-то должно пойти не так как нужно, так оно и случится». Поэтому вы должны покинуть самолет, загруженный таким количеством хлама, которого не найдете и у самого прижимистого бригадного квартирмейстера. И все это цепляется друг за друга, переплетается между собой и запутывается вокруг вас, превращаясь в какой-то клубок. Особенно, когда вы, как я, действуете в полной темноте.
Я был одет в гидрокостюм, черный летний комбинезон и спасательный жилет. Кроме того на мне был бронежилет для ближнего боя с плавательной камерой. И это не считая многочисленных карманчиков, в которых находилось около 20 фунтов самых разнообразных смертоносных «товаров»: пластиковая взрывчатка; карандашные взрыватели; цифровая электронная автоматическая камера (запись изображения идет на диск, а не на пленку); полдюжины запасных обойм для моего пистолета, снаряженных тонкостенными патронами.
Мою талию затягивал мягкий пистолетный ремень, который также поддерживал массу снаряжения. С правой стороны находилась боевая нейлоновая набедренная кобура с 9-ти-миллиметровым самозарядным пистолетом. В отделении кобуры, обычно используемом для запасной обоймы, находился глушитель и пламягаситель для пистолета. К левому бедру прикреплена сумка с шестью запасными магазинами к автомату. В каждом магазине 30 патронов — точно таких же, что и в обойме моего пистолета. Добавьте к этому фляжку с водой, маленькие, но мощные, кусачки, индивидуальный пакет первой помощи и десантный нож. Я уже говорил вам о кислородной маске и шлеме, но забыл упомянуть кислородный баллон, компактную электронную систему определения местоположения и рацию.
Мой нормальный вес около 220 фунтов. Но сейчас я бы точно потянул фунтов на 270, хотя и загружен был всего на три четверти. Я перечисляю снаряжение, чтобы проиллюстрировать возможности, открывающиеся перед вами, когда на вас масса вещей, которые могут зацепиться за выступающие предметы.
Я заметил, что перестаю ощущать пальцы в кожаных перчатках. Мне все равно: прыгали ли вы с высоты 30 тысяч футов только раз или, как я, пару сотен раз, но, когда происходит быстрая разгерметизация проклятого самолета, становится чертовски холодно и происходит это дьявольски быстро. Даже наши комбинезоны и гидрокостюмы, подбитые дюймовым слоем неопрена, не согревали в неожиданно наступившем жутком холоде.
Я просто чувствовал, как стекла моих как правило не запотевающих защитных очков покрываются инеем, и я вряд ли разгляжу кислородный кран даже перед самым носом, если вообще смогу что-либо видеть в темноте. Я спотыкаясь пошел по самолету, пока не нащупал один из них по методу Брайля. Подсоединив к нему шланг, я глубоко вдохнул.
Ничего не произошло. Я вдохнул еще раз. Результат тот же. Я предпринял третью попытку. Черта лысого! Именно этот кислородный кран не работал. Отсутствие кислорода на высоте в 30 тысяч футов не одобряется ни одним уставом, ни одной учебной инструкцией, не говоря уже о многочисленных «за» и «против», которые угнездились в моем славянском мозгу.
Я потащился в темноте дальше к хвосту самолета и нашел второй кислородный кран. Он, конечно, тоже не работал. И тут до меня дошло, что мой постоянный и упорный враг г-н Мэрфи, автор бессмертного закона, совершает со мной полет «зайцем».
Я вырвал соединительный шланг и воткнул его в разъем кислородного прибора, висевшего у меня на груди вместе с высотомером, компасом, электронными часами, электронной системой спугниковой навигации «Магеллан» и радиостанцией, обеспечивающей скрытную связь. Сделав глубокий вдох, я почувствовал, как легкие наполнились живительным кислородом. По крайней мере, я буду дышать, когда мы покинем самолет. Конечно, после этого возможны разные осложнения. Расчетная скорость снижения — с учетом температуры воздуха, силы ветра, влажности и груза — восемнадцать футов в секунду. Вам необходим кислород до тех пор, пока вы не опуститесь ниже 10 тысяч футов. В боевой обстановке, а мы именно в таковой, может быть, обойдусь без него, начиная с высоты в 12 тысяч футов.
О’кей, считайте сами: 29 тысяч 500 футов минус 12 тысяч футов, деленные на 18 футов в секунду, дают нам приблизительно 972 секунды (я говорю быстро, потому что кислорода остается все меньше и меньше) и, разделив их на 60, получим чуть больше 16 минут, в течение которых мы будем обеспечены воздухом. Итак, если мы совершим прыжок на протяжении следующих трех минут, я буду ханки-дори, т. е. в порядке. Если нет, то прощай, Дики — привет, гипоксия — кислородное голодание.
Вы скажете, что ничего не знаете о гипоксии? Хорошо, я объясню. Это состояние легочной недостаточности. Говоря по-простому, в вашу кровь поступает слишком мало кислорода. Если я совершу прыжок с очень большой высоты, то кровь не сможет обеспечить мозг необходимым количеством этого газа для нормального функционирования. Наступит сонливость, замедлится время реакции, исчезнет контроль за координацией движений, ухудшится зрение. Тот, кто крепко напивался, понимает о чем я говорю. В случае каких-либо осложнений во время прыжка я могу погибнуть, так как все органы чувств сработают не так, как надо.
Неожиданно зажегся слабый красный свет — Арч включил в грузовом отсеке аварийное освещение. Я снова мог видеть. Нас было восемь человек, которые сегодня ночью должны совершить прыжок с большой высоты с немедленным раскрытием парашюта. За ним последует тридцатимильный полет на управляемых парашютах в район цели и десятимильный бросок на штурмовой лодке. И все это было лишь началом, самой легкой частью операции. После того, как мы «весело проведем время», добираясь до места, нам предстоит атака судна, команда которого усилена спецназовцами ВМС КНР. По предположению разведки, они были почти так же хорошо подготовлены, как и мы. Несмотря на их присутствие, нам необходимо захватить судно и отправить его на дно до того, как китайцы сообщат, что подверглись нападению.
Я не говорю о том, что выполнение всего этого представляет какую-либо сложность. Особенно с той веселой бандой джентльменов удачи, которые были со мной. Сегодня ночью я шел на операцию в окружении Воинов. Вон там Дьюи Дак Фут обматывает матерчатой изоляционной лентой свой патронташ, чтобы он не открылся во время прыжка и не оставил его без боеприпасов для автомата «Хеклер-Кох», закрепленного на груди. Слева от него Гатор Шепард проверял, как держит лента, обмотанная вокруг голенищ его десантных ботинок. Динамический удар при раскрытии купала может содрать их с вас в одно мгновенье. Навряд ли вам это понравится при температуре за бортом самолета минус сорок градусов по Цельсию. Если вы останетесь без них, то можете смело начать петь популярную песню «Эта маленькая хрюшка превратилась в сосульку».
Рядом с Гатором, Харрис Полпинты возился с рюкзаком на его напарнике Миде Пикколо. Он тянул и дергал его изо всех сил, чтобы удостовериться в том, что рюкзак не оторвется в момент раскрытия парашюта. Напротив них на корточках сидел старшина Эдди Ди Карло — я звал его Нод — любовно и внимательно осматривавший свой автомат перед тем как уложить в кобуру справа на бедре. Позади Нода, прислонившись к перегородке, стоял главстаршина Ники Грандл, по прозвищу Опасный. Недели три назад я спас его от скучнейшего тренировочного задания на Гавайях. Новый напарник Опасного — Бумеранг — тщательно проверял крепление снаряжения на Ники. Бумеранг — бывший полузащитник и помешанный на серфинге парень с Западного побережья Штатов.
Бумеранг заработал свое прозвище в учебном центре сил специального назначения. Еще бы! В первый раз он прошел четырехнедельную подготовку, а на пятой неделе сломал лодыжку. После лечения его зачислили в новую группу, и он начал все сначала. Во второй раз, в конце шестой недели, он сломал ключицу. Ему предложили уйти. Он отказался. От него попытались избавиться. Не вышло. Бумеранг обошел все начальство и добился зачисления в третий раз. На этот раз он закончил лучшим в своей группе — с двумя сломанными пальцами и трещиной в ребре.
Я рассказал бы вам больше о Бумеранге, но Арч, первый пилот, трижды погасил и включил аварийное освещение. А этот ноющий звук? Гидравлика. Сукин сын начал опускать рампу. Члены экипажа готовятся проложить роликовые направляющие до самого конца, чтобы наш груз «чисто» ушел вниз. Все упаковано вместе — усиленная кевларом резиновая штурмовая лодка, мотор для нее, топливная емкость, штурмовое снаряжение. Увязаны, перевязаны, закреплены и готовы к сбросу с парашютом.
Арч снова трижды погасил и зажег аварийное освещение. Это сигнал «приготовиться к прыжку». Команда прыгать будет подана зеленой лампочкой приблизительно минут через пять.
Проклятье — я еще не был готов оставить борт самолета; Это с одной стороны. С другой стороны, одна из Заповедей спецназовца, вы ее знаете, гласит: «Вам не должно это нравиться — вы должны просто сделать это».
И «этого» было более чем достаточно. Я быстро добрался до пилотов, хлопнул Арча по плечу, тем самым тепло и сердечно желал ему идти к такой-то матери и показал ему кулак с несогнутым средним пальцем, что значило примерно то же самое.
Арч передал управление второму пилоту и развернулся, вместе с креслом, лицом ко мне.
— И тебе того же, — процедил он сквозь маску. В его змеиных глазах играла улыбка. — Постарайся остаться целым.
— Постараюсь. — Я кивнул головой.
Он протянул мне свою громадную руку в перчатке.
— Если когда-нибудь я смогу сделать для тебя что-нибудь — просто позвони. Ты найдешь меня в телефонной книге Кадены — там тьма Келли, но только моя фамилия пишется через «и».
— Почему?
— Мы происходим от кубинских Киллис. Дед был объездчиком лошадей и остался там после смены режима. С годами написание фамилии изменилось, но в телефонной книге осталось по-старому.
Я улыбнулся и пожал его руку
— Ну, Келли через «и» или «е», не давай гребаных обещаний, которые ты не собираешься выполнять.
Его глаза стали серьезными.
— Я никогда этого не делаю. — Арч развернулся, взял штурвал, твердо поставил ноги на педали и кивком головы дал знать второму пилоту, что берет управление на себя.
Я подключил свой «Магеллан» к бортовой спутниковой навигационной системе. На экране высвечивалась наша цель. Приблизительно в 125 милях от нас она двигалась на север со скоростью шесть узлов.
А где находились мы? Мы были над водой — точнее говоря над водами Южно-Китайского моря — к западу-северо-западу от острова Белитунг, в двухстах милях к югу от экватора, на 110-м градусе восточной долготы. Мы вылетели с острова Гуам одиннадцать с небольшим часов назад на этом же самолете МС-130Е «Боевой Коготь», окрашенном специальной, матово-черной, поглащающей радиолокационные лучи краской. На самолете отсутствовали опознавательные знаки, также как и на одежде членов экипажа. Несмотря на это, я могу вам теперь сказать — только между нами, — что и самолет, и экипаж были из 1-ой эскадрильи специальных операций(СО), 353-й Группы СО, Командования СО ВВС США с базы ВВС США в Кадене, на Окинаве.
Я не большой поклонник ВВФ (Военно-Воздушный Фарс).2 Но эти ребята знали свое дело — настоящие профессионалы. Я уверен, что подполковник Арч и его экипаж могли доставить меня по категории В3 в кубе — Всюду, Всегда, Везде. Арч именно тот человек, что требуется для участия в подобной операции. Он делал свою работу без жалоб, не считаясь ни с чем. Я понял это сразу же, как мы встретились. У него были холодные, безжалостные глаза, и он всегда говорил только в утвердительной форме.
Как только мы взлетели с Гуама, Арч быстро набрал высоту в 33 тысячи футов — практически потолок «Боевого Когтя» и лег курсом на юг-юго-восток. Нам предстояло пролететь около 4 тысяч миль. Мы обогнули остров Пулау, прошли остров Минданао, над Макасарским проливом получили горючее с самолета-заправщика без опознавательных знаков и затем полетели на запад над джунглями острова Борнео, прежде чем повернуть на север, чтобы начать сближение с целью. Мы держались подальше от радиолокационных станций и летели, как мы надеялись в то время, когда над нами не «висят» чужие спутники. Мы поддерживали полное радиомолчание. Эта операция должна быть проведена в абсолютно полной тайне.
Я посмотрел через лобовое стекло в кабине пилотов. Обстановка для операции была прекрасной: нигде не видно ни огонька. Я отвернулся, подключил свой «Магеллан» к штурманской консоли и снял информацию с радиолокатора переднего обзора.
Затем я подключился к консоли офицера, ответственного за радиоэлектронную борьбу, и проделал то же самое. Таким образом я смогу определить правильный курс — курс, позволяющий нам завершить выброску именно там, где надо. Загрузив информацию, я набрал серию команд и проверил — все ли нормально. Все в порядке.
Отключив «Магеллан» и подождав несколько секунд, я включил его снова. Вижу вы начали махать рукой. Что вы сказали? Что я только что проверил навигационную систему и просто трачу время? Надо помнить восьмую Заповедь спецназовца. Вы никогда не должны предполагать. Я провел двойную проверку, чтобы убедиться в том, что вся загруженная информация записана правильно и что она появляется в нужном мне порядке. Я посмотрел на экран. Все нормально.
Затем я съехал вниз по трапу, разыскал остатки своего снаряжения, закрепил его на себе, дважды проверил все ремни и застежки и надел запасной парашют. Я включил дисплей «Магеллана» и сообщил своим ребятам координаты цели, чтобы они также на нее настроились. Получив подтверждение от каждого из них, я взобрался на штурмовую лодку и пристегнулся к черному грузовому парашюту, которым буду управлять сегодня ночью. Опасный и Бумеранг раскрыли замки крепления груза и начали подталкивать его по роликовым направляющим к хвосту самолета. Они контролировали движение с помощью пары тросов, прикрепленных в головной части грузового отсека.
Я рукой подал сигнал остальным ребятам, и Гатор, Нод, Полпинты, Дат Фут и Пик, став по обе стороны платформы, присоединились к ним. При этом каждый нес свыше ста фунтов необходимого снаряжения.
Я взглянул в лицо старшего команды обслуживания, скрытое за кислородной маской и защитными очками, и тот дал сигнал Бумерангу и Грандлу отойти в сторону и присоединиться к своим. Их места мгновенно заняли два члена команды, в комбинезонах, крест-накрест перехваченных желтыми нейлоновыми фалами с карабинами, закрепленными за поручень на конструкции самолета.
Мы медленно продвигались к хвосту, пока не достигли начала рампы. Старший команды обслуживания приказал остановиться. Внизу черная пустота. Я поднял глаза и посмотрел прямо перед собой — на безлунном небе мерцало созвездие. Южный Крест? Возможно. Кто его знает.
И тут вспыхнули и дважды мигнули две зеленые лампочки. Я приставил ребро ладони к горлу. Члены экипажа кивнули и отстегнули тросы, контролирующие платформу. Стоя позади, я навалился на нее изо всех сил и, заорав, как Джон Сильвер, «Йо-хо-хо», с упоминанием соответствующей матери, покатил к срезу рампы и полетел в пустоту, увлекаемый грузом.
Обычно после прыжка я люблю наблюдать, как позади меня исчезает самолет. Но сегодня ночью это невозможно. Прыжок вместе с грузом подразумевает быстрое принудительное раскрытие парашюта. Какая-то невидимая гигантская рука ухватила меня за яйца и треснула пару раз о планширь УБРШЛ, затем попыталась повернуть мой шлем, вместе с моей головой, на 360 градусов, совсем как в кинофильме «Экзорсист». В довершение, меня приложило несколько раз лицом к лодке, да так, что я почувствовал себя очень даже живым. Это все прекратилось так же неожиданно, как и началось. С висящей подо мной УБРШЛ, я начал плавный спуск.
Достав из нагрудной сумки маленький фонарик с красной линзой и закрепив его шнур на поясе, я проверил стропы и фалы управления грузового параплана. Не дай Бог перепутаются. Но парашют находился в лучшем виде, прямо по инструкции. Компас показывал на северо-северо-запад. Потянув за одну из строп управления, я развернул парашют-крыло вправо на 12 градусов, ложась курсом на север. Высота продолжает уменьшаться. Услышав слабый шум, я огляделся в поисках куполов семи других парашютов. Нигде не видно. Пока беспокоиться не о чем. Ведь парни прыгали на парашютах черного цвета в полной темноте.
Кроме того, каждый из моих ребят совершил сотни таких прыжков. Им предстояло ориентироваться по импульсным инфракрасным маякам, прикрепленным к моим лодыжкам. Если они не поймают сигнал или маяки выйдут из строя, то у каждого имеется «Магеллан». Ну а если и эти откажут, парням предстоит долгий, долгий заплыв.
Но это был не тот случай, чтобы думать о неудаче. Я вообще не признаю этого слова. В своей жизни при проведении операций я использую только один вариант: атаковать, атаковать, атаковать.
Поэтому я закинул голову назад и посмотрел на звезды. Бывают мгновения, когда Мир Воина достигает совершенства и становится невыразимо прекрасным — это и был один из таких моментов. Поверьте мне, немногое можно сравнить с тем упоительным восторгом, который вы испытываете в миг прыжка с отличного самолета, летящего на запредельной высоте, чтобы приступить к миссии, потребующей от вас колоссального напряжения физического, умственного и боевого потенциала.
А наше невозможное задание потребует от нас именно этого. Властью (в нашем случае Белым домом) перед нами была поставлена цель, являющаяся тайным продолжением государственной политики страны. Поскольку у меня есть еще пара минут, разрешите сообщить вам следующее.
По мнению мудрецов у кормила власти в Вашингтоне, сейчас для нас решающим фактором является поддержание сбалансированных отношений с Китаем. Во-первых, Китай располагает потенциалом, чтобы стать сверхдержавой. А со сверхдержавой приходится считаться. Затем, экономический фактор. Видите ли, Китай — один из наших крупнейших заморских торговых партнеров. Нефтяные компании инвестировали в него миллиарды долларов. Американские телекоммуникационные корпорации, продавая китайцам свое оборудование, обеспечивают работой десятки тысяч людей. Машиностроительные фирмы надеются модернизировать заводы Китая. Не говоря уже о фабрикантах игрушек, покупающих там товар за гроши и продающих его у нас по головокружительным ценам. Китай важен для американской экономики. Насколько важен? Наш торговый дефицит с Китаем в прошлом году превысил 50 миллиардов долларов. Что, конечно, позволит ему закупить кучу кислой капусты.
И не нужно забывать о макиавеллиевской составляющей нашей политики. В ходе холодной войны мы использовали Китай, чтобы все время держать Советы в напряжении. Это одна из причин, почему Ричард Никсон возобновил отношения с Пекином в 1972 г. Если Советам необходимо было держать миллион солдат Красной Армии на маньчжурской границе — значит, на миллион меньше противостояло НАТО на Западе. Сегодня Советского Союза больше нет. Но русские все еще хотят расширить сферы влияния. И лучший способ блокировать их — разыграть китайскую карту. Но в наши дни Пекин стал весьма опасной картой в игре.
Хватит истории. Оценим текущую ситуацию. Мы столкнулись с проблемой недавнего потепления отношений между Москвой и Пекином. Это опасно тем, что они могут координировать свою политику, направленную против Соединенных Штатов. Еще одна проблема — китайцы ищут новые пути применения своей политической и экономической мощи. Они только что вернули контроль над Гонконгом и добавили к своей экономике миллиарды в твердой валюте. И неизменно стремятся расширить сферы своего влияния в Азии и во всем Тихоокеанском регионе.
Один из способов — торговля оружием. Сегодня в мире китайцы занимают в этой области второе место, уступая только нам. Но, что более опасно, «шишки» в Пекине торгуют не только обычным оружием. В течение последнего года они начали поставлять компоненты ракетного оружия Пакистану, Ливии и Ирану, откровенно нарушая законы и договоры.
Сейчас для меня стало очевидным, что китайцы решили использовать вновь обретенные позиции и влияние, чтобы «прижать» Соединенные Штаты везде, где это только возможно. А мы не предпринимаем никаких ответных шагов.
Разрешите мне коротко изложить вам одну из теорий международных отношений. Эта концепция была выдвинута полковником Артуром Саймоном, по прозвищу Бык, Воином, возглавлявшим известный рейд на лагерь военнопленных Сон Тай в Северном Вьетнаме в 1970 году. После выхода в отставку он был нанят Россом Перо для того, чтобы спасти людей последнего в Иране в 1979 г.
Бык вдалбливал нам — молодым спецназовцам: «Если история хоть чему-нибудь учит, — рычал он, — так это тому, что если потеряешь волю к борьбе и тобой овладеет безразличие ко всему, всегда найдется другой сукин сын с этой самой волей. Он и одержит над тобой победу».
Это слова, которые мы не должны забывать. Но большинство в нынешней администрации невысоко ценило жизненный опыт Быка. Наш последний советник по вопросам национальной безопасности, новый директор ЦРУ и госсекретарь практиковались в тонком и подленьком искусстве умиротворения. Что? Хотите пример умиротворения?
Отлично. На последней китайско-американской встрече министров иностранных дел госсекретарь, колеблясь и почти извиняясь, подняла вопросы о разгоне демонстрации студентов на площади Тяньаньмэнь, использовании заключенных для производства потребительских товаров, пытках инакомыслящих и преследованиях христиан.
Китайский министр иностранных дел хлопнул ладонью по столу и заявил, цитирую: «Обвинения в том, что кто-то погиб на Тяньаньмэни являются ложью. Все другие ваши утверждения также лишены оснований».
И что сделала госсекретарь? Да ничего! Она проглотила все это. Эпизод стал «гвоздем» всех вечерних программ новостей. Я почувствовал тошноту, когда это увидел.
И это было еще не самое скверное. Худшее состояло в том, что вопрос о нераспространении ядерного оружия вообще не затрагивался. Тот факт, что у госсекретаря не хватило «пороху», удручил меня. Я еще больше расстроился, когда узнал из верного источника, что в ее портфеле были доказательства. Но вместо того, чтобы воспользоваться ими, она сидела и молчала.
Официально Соединенные Штаты никак не реагировали на китайские провокации. Более того, наш госсекретарь попросила китайцев рассмотреть расписание встреч на следующие три года. Китайцы приняли просьбу госсекретаря к обсуждению. Черт побери, мы должны не просить, а требовать.
И о чем же сказало китайцам подобное поведение госсекретаря? Оно убедило их, что нас можно не воспринимать всерьез, что у нас нет ни решимости, ни стойкости. Словом, подчеркнуло нашу слабость. А это то, что никогда нельзя показывать другим и, уж конечно, такому государству, как Китай, намеренному установить свое господство в азиатско-тихоокеанском регионе.
По секрету я рад сообщить, что не все в администрации занимают позицию — лапки вверх и пузо кверху — обычное состояние наших госсекретаря, директора ЦРУ и советника по национальной безопасности.
Недели через три председатель Объединенного комитета начальников штабов и министр обороны убедили президента, точнее, заставили убедиться — я не присутствовал при разговоре — в том, что Пекину нельзя позволять действовать безнаказанно, особенно когда он продает оружие массового уничтожения государствам, организующим международный терроризм.
Не привлекая внимания Госдепа, ЦРУ и председателя Совета национальной безопасности, министр обороны убедил президента подписать директиву, санкционирующую проведение секретной акции в случае наличия неопровержимых доказательств, свидетельствующих о серьезных нарушениях китайцами Договора о нераспространении ядерного оружия. Министр обороны аргументировал свое предложение тем, что тайные действия, о которых ничего не знают ни Госдеп, ни ЦРУ, ни председатель СНБ, не нанесут ущерба обычной дипломатии и позволят беспрепятственно ее продолжать. Президент сможет, как и прежде, участвовать, мило улыбаясь, во встречах с китайцами, проявлять радушие и гостеприимство в ходе государственных приемов. Но в то же время он даст понять им, что мы не позволим игнорировать себя.
Вот тут я и появился. Как вы знаете, пять месяцев назад председатель Объединенного комитета начальников штабов, четырехзвездный генерал и настоящий Воин, Крокер, назначил меня командиром боевой группы «Морских котиков», подчиняющейся ему напрямую. Сразу же после назначения меня направили «разобраться» с «плохими парнями» в Москве и на Ближнем Востоке.3
А сейчас меня вновь бросили в бой. Задание было самым простым. Приблизительно шесть недель назад с помощью разведывательных спутников были получены данные о перемещении компонентов ракет с ядерными боеголовками по территории Китая. За ними следили на всем протяжении длинного и запутанного маршрута из самой глубинки Китая до побережья. В течение следующих двух недель компоненты перевозились с одного склада на другой. Словно при игре в наперсток, китайцы пытались обмануть наблюдавшие за ними спутники. В конце концов все компоненты были погружены на борт торгового судна «Принцесса Нантонга», стоявшего в шанхайском порту. Транспорт вышел в море, но агентурная разведка не смогла подтвердить информацию, полученную со спутников.
Но Соединенные Штаты точно знали, что судно не имело никакого отношения к торговому флоту. Об этом безусловно говорили данные электронной и радиоразведки Агентства национальной безопасности (АНБ). Кроме того, транспорт совершил несколько заходов в разные порты, начиная от Пусана в Южной Корее и кончая Карачи в Пакистане. Дополнительные сведения об этом, полученные «Несуществующим агентством» (АНБ), военной разведкой, а также парой других организаций, за одно упоминание которых я сразу же получу не менее десяти лет тюрьмы, подтвердили, что «Принцесса Нантонга» — военный транспорт. Его экипаж — моряки китайских ВМС — усилен спецназовцами. Таким образом, и судно, и его экипаж представляли собой вполне законную цель для вашего покорного слуги.
Председатель Крокер и я не только называем друг друга по имени, но и одинаково смотрим на все, что касается активных действий. Поэтому он попросил меня подготовить план операции, цель которой — организация бесследного исчезновения транспорта и груза. Причем все нужно было сделать так, чтобы у китайцев не возникло даже и тени подозрения в отношении США.
Ровно через шесть часов после получения задания я появился в кабинете Крокера с готовым планом. С небольшой группой я скрытно захвачу «Принцессу Нантонга» в открытом море во время ее перехода из Джакарты в Сингапур и отправлю вместе с грузом на дно.
А как же китайцы? Ведь они могут что-то заподозрить. Но я не дам им такой возможности, так как не оставлю никаких следов, которые хоть как-то могут связать происшествие в Южно-Китайском море и США. Широко известно, что между Джакартой и Сингапуром свирепствуют пираты, а в море полно акул. Здесь неоднократно бесследно исчезали морские суда.
План, который я положил на старинный письменный стол председателя, был не нов. Это был один из многих моих планов времен «холодной войны». Я просто взял его с полки и приспособил к требованиям момента. План эпохи «холодной войны» предусматривал перед началом операции постановку радиоэлектронных помех, чтобы лишить противника возможности выйти в эфир. Сейчас у меня такой роскоши не будет. Все придется сделать своими собственными руками. Старый план предусматривал быструю эвакуацию десанта после завершения операции вертолетом. Я заменил его на подводную лодку, которую мы вызовем после «исчезновения» судна. Предыдущий план финансировался из бюджета специальных операций министерства обороны. Новый — из «черного фонда». Я предложил Крокеру использовать часть тех 50 миллионов, которые месяца три назад мы «изъяли» у русских. Вместе с моим старым другом Ави Бен Ганом, подполковником израильской военной разведки, в ходе операций в Париже и на Ближнем Востоке мы наткнулись на пару дюжин секретных банковских счетов, открытых Москвой. Депонированными на них долларами, точнее швейцарскими франками, можно было пользоваться, не привлекая внимания. Таким образом, наша операция не будет стоить американскому налогоплательщику ни цента. Все наши расходы оплатит Виктор Гринков — отвратительная, беспринципная и жадная личность, практически глава русского МВД.4
Это были его деньги. Через закрытые каналы он неоднократно давал нам понять, что весьма расстроен «изъятием» валюты.
Председатель Крокер взял мой новый план и, надев очки, начал читать. Закончив, он задал мне полдюжины конкретных вопросов. Выслушав ответы, он попросил меня подождать в приемной, пока он позвонит по защищенной линии правительственной связи.
Через четыре минуты он приоткрыл дверь своего кабинета и пригласил меня зайти.
— В принципе, мне нравится, — сказал, улыбаясь, Крокер. — Министру обороны тоже. — Но есть один пункт, который я хотел бы изменить.
— Да, генерал? — Я приготовился принять предложения, которые могут улучшить оперативный план.
— Я хочу, чтобы вы изменили схему эвакуации после завершения основной части операции. У командира подводной лодки не должно возникнуть и самой отдаленной догадки о том, где вы были и что делали. Поэтому увеличьте расстояние до точки встречи с подлодкой миль на шестьдесят-семьдесят, а лучше бы и еще больше. Даже в том случае, если вам придется брать дополнительное топливо. Из бортового журнала подлодки нельзя будет выяснить даже приблизительно координаты того места, где эта чертова посудина пошла ко дну.
Я подумал. В его предложении был здравый смысл. Изменение плана позволяло отрицать наше участие в случившемся и оставляло командира подлодки в полном неведении.
— Будет сделано, сэр.
— Хорошо. — Он кинул мне план.
Я поймал его одной рукой. Генерал, сделав вид, как будто стреляет в меня из пистолета, произнес:
— Давай, Дик, сделай их.
Затем он сообщил условия проведения операции, которые нельзя нарушить ни в коем случае. Первый закон тайных операций: всегда есть условия, не подлежащие нарушению.
В отличие от большинства из них, эти были простыми и однозначными.
— Ты не имеешь права потерпеть провал, оставить после себя даже малейший след и попасться в руки противника, — вот что сказал с серьезным выражением лица Крокер.
Как обычно, мне не оставили возможности допустить хоть малейшую ошибку. Я должен организовать на падение на транспорт в абсолютной тайне. Я должен захватить его до того, как экипаж сможет с кем-либо связаться или просто выйти в эфир с сообщением о нападении. И я должен полностью нейтрализовать всю гребаную команду. Сегодня ночью я не собирался брать пленных.
Ах, вы шокированы! Но, запомните, война — грязное и мерзкое дело. А это, что бы вы ни думали, была война.
Однако вернемся к делу. В мою задачу входило обеспечить приводнение всей группы в десяти милях к югу от цели. Включив свой «Магеллан», я запросил соответствующую информацию. Экран засветился, но на нем ничего не появилось. Ни расстояния до цели. Ни азимута на нее. Ни широты. Ни долготы. Ничего.
Что происходит, мать твою? Я выключил и снова включил свою навигационную систему, и опять на дисплее ничего не появилось.
Разрешите мне быстро объяснить крайне паршивую ситуацию, в которой я оказался.
Поиск одиночного судна в Южно-Китайском море может представить серьезную проблему в нескольких случаях: если вы находитесь в воздухе; если все происходит ночью; если корабль пытается уйти от наблюдения; и если вы не знаете своего положения относительно цели. Надеюсь, я доходчиво объясняю?
Да, у меня был компас. Я мог определить стороны света. У меня имелся альтиметр, и я знал на какой высоте нахожусь. Но без «Магеллана», принимавшего информацию с глобальной спутниковой системы, я не мог определить своего положения относительно цели.
У моих парней также были «Магелланы». Но я не мог воспользоваться ими, так как они не были объединены в сеть. Конечно, у меня была рация, но она была упакована в нагрудную сумку. И даже если я достану ее оттуда, рации ребят находились в их нагрудных сумках, естественно, выключенными.
И вам и мне известно, что всего десять минут назад «Магеллан» был в полном порядке. Я понял, что здесь не обошлось без мистера Мэрфи.
О’кей. Давайте мыслить логически. Батареи работали, так как экран светился. Но явно не действовала антенна. Почему? Я уставился на блок и тут меня озарило. Как говорит мой старый приятель Док Тремблей, иногда у меня в голове каша вместо мозгов. Проклятая система не работала потому, что я забыл подключить к ней антенну, вмонтированную в шлем.
Я сунул руку за пазуху, вытащил соединительный провод, воткнул его в разъем и включил снова. Блеск! Экран заполнила необходимая информация. Пришло самое время расположиться поудобнее и наслаждаться полетом.
Высота шесть тысяч футов, спускаюсь через сгущающиеся облака. Кислорода хватало до пятнадцати тысяч футов, и ко времени, когда я достиг десяти тысяч, на мне начала сказываться гипоксия. Я почувствовал сонливость, замедленность реакции, в глазах все расплывалось. Это значило, что я, не совершая необходимых маневров, уводил всех нас в сторону от, правильного курса.
Я попытался совладать с собой, но безрезультатно.
Твою мать! Я резко подрифовал правую часть парашюта и начал быстро снижаться, вращаясь по часовой стрелке. За минуту я потерял полторы тысячи футов высоты. Войдя в более плотные слои атмосферы, я полностью овладел собой. Поймав восходящий поток и набрав немного высоты, я определил курсовую ошибку.
Все оказалось не столь уж и плохо. Несмотря на мой приступ гипоксии, мы, благодаря попутному ветру, оказались даже ближе к цели, чем я планировал. Прекрасно! Чем меньше нам придется идти на лодке, тем лучше для нас. Я взглянул вниз, где в миле подо мной катило волны Южно-Китайское море. Оно, как и Тихий океан, весьма непредсказуемо и может доставить вам кучу неприятностей. Даже тогда, когда вы находитесь на борту приличного судна. А наша лодка была меньше двадцати футов в длину и оснащена всего одним, правда мощным, подвесным мотором.
Свист в полотнищах моего парашюта усилился. Я вам никогда не говорил, что по характеру шума парашюта вы можете определить поведение последнего? Так вот, это возможно. Судя по звуку, мы явно входили в полосу бокового ветра.
Неожиданно меня и УБРШЛ рвануло влево, причем довольно здорово. Боковой ветер — черта лысого! Ураганный вихрь! Я схватился за стропы и фалы управления, чтобы вернуться на прежний курс. Ничего не получилось. Я повис на них всем своим весом. Опять дохлый номер. Я взглянул вверх и увидел, что одна из тринадцати ячеек парашюта-крыла сложилась.
Дело, плохо. Просто дрянь. Да и то мягко сказано. Вряд ли вы захотите, чтобы ваш парашют сложился и вы пошли в воду со скоростью 120 футов в секунду. Результат тот же, как если бы вы приземлились на бетонную поверхность.
Я не собирался, черт меня побери, умирать. Во всяком случае не сегодня ночью. Я встал на планширь лодки, схватил пучок строп с правой стороны и полез по ним вверх, как по канату. Парашют резким виражом пошел вниз. Струя воздуха наполнила ячейку, и мы вновь начали плавно спускаться. Отпустив стропы, я свалился на лодку с высоты футов шесть. При этом лямки так врезались мне между ног, что искры посыпались из глаз. Кроме того я почувствовал, что в течение, минимум, двух недель буду разговаривать очень тонким голосом.
Проверив азимут и вернувшись на правильный курс, я приступил к предпосадочной проверке снаряжения, так как до поверхности моря оставалось меньше трех тысяч футов. Я услышал шум других парашютов и осмотрелся вокруг. Одна, две, три, четыре тени приближались ко мне сзади. Я надеялся, что и остальные ребята находились где-то рядом. Но полностью в этом можно будет удостовериться только после приводнения.
На поверхности моря вздымались трехфутовые волны. Хорошо бы они были поменьше, но ведь могло быть и хуже. Я обрезал капроновые тросы, крепившие лодку с упакованным грузом к парашюту. Рухнув как камень, она приводнилась так, как нужно и закачалась на воде. Затем вниз полетел мой десантный ранец, связанный со мной длинным фалом.
И вдруг, вместо того, чтобы медленно спланировать с высоты последних четырех футов, я взмыл ввысь. Громадный грузовой парашют, оставшийся от лодки, попал в восходящий поток воздуха и потащил меня вверх. Дьявол! Я был уже на высоте футов десяти и двигался со скоростью миль 16–18 в час, когда перерезал стропы. Ударившись о воду животом, я запрыгал вперед, как камень, запущенный с берега блинчиком. Приложившись пару раз о поверхность моря, я запутался ногой в фале своего ранца и ушел под воду, Бешено работая руками и ногами, я пытался всплыть. Но ничего не получилось. Дернув изо всех сил тросик плавательной камеры бронежилета, быстро наполнившейся газом, я всплыл как кашалот, извергая морскую воду и жадно глотая воздух.
Я кашлял, ругался и плыл к лодке, болтавшейся от меня ярдах в ста пятидесяти. Поверьте — совсем нелегко плыть, даже с наполненной газом камерой, таща за собой свыше ста фунтов промокшего снаряжения.
Я привязал свой ранец к скобам на планшире лодки и обрезал «пуповину», соединявшую его со мной. Надув свой жилет для большей плавучести, я занялся грузом, чтобы превратить бесполезный резино-кевларовый кусок в штурмовую лодку.
Прежде всего, я избавился от платформы, быстро ушедшей под воду. Я много раз видел, как протыкали резиновые лодки и не собирался превратить себя и своих ребят в жратву для акул, поэтому спрятав нож в ножны, я перевалил через планширь и очутился на дне УБРШЛ, умудрившись приложиться к нему лицом.
Сняв бронежилет и привязав его к борту лодки, я хотел начать проверку груза, когда через борт с ворчанием перелез Ники Грандл, дружески пославший меня по соответствующему адресу. Я ответил ему тем же.
Опасный стащил с себя свое снаряжение и, прикрепив его к скобам на планшире, принялся отвинчивать мощный подвесной мотор, лежавший боком на дне лодки. Он почти справился с задачей, когда я услышал фырканье и шлепки по воде. Посмотрев через борт, я увидел Бумеранга, Гатора Шепарда, Нода Ди Карло и Харриса Полпинты, подплывающих к нам. Ярдах в двадцати позади них Дак Фут и Пик играли в догонялки. Вся восьмерка была на месте.
Пока мы с Опасным устанавливали мотор, Бумеранг закрепил рядом с ним тринадцатигаллонную топливную канистру, которую он притащил с носа лодки. У нас было почти в два раза больше горючего, чем необходимо для достижения цели. Но я бы захватил и второй бак, если бы для него нашлось место. С горючим лучше не шутить: бак может быть пробит или бензин будет расходоваться быстрее, чем предусматривалось. Вряд ли вы бы хотели оказаться без капли горючего посреди пустынного океана.
Вскарабкавшись на борт, мои весельчаки сразу же приступили к делу, превращая лодку в настоящую боевую единицу. Они почти не разговаривали друг с другом — они просто работали. Это общая черта, присущая подразделениям, подобным моему. Парни столько вместе прослужили, что понимали друг друга без слов.
Неожиданно начался дождь. Проливной дождь — обычный для тропиков. Начал меняться ветер. Взглянув на светящийся циферблат своего «таймекса», я увидел, что уже шел второй час ночи. Восход на этой широте в 6 часов 50 минут утра. К тому времени «Принцесса Нантонга» должна покоиться на глубине 17 тысяч футов.
Глава II
1 час 27 минут. УБРШЛ считается весьма мореходным и надежным малоразмерным судном. В большинстве случаев, но не сегодня ночью. Лодка была перегружена фунтов на триста и имела очень большую осадку. А океан разыгрался не на шутку. Нас швыряло из стороны в сторону, вверх и вниз. Резкие порывы ветра, шквалы дождя превращали плавание прямо-таки в «американские горки». Мы медленно взбирались на гребень волны и летели вниз с головокружительной скоростью, так, что душа уходила в пятки. Вы видели японскую резьбу по дереву XVI века, где волны напоминают звериные когти? Резчики отлично знали море и реалистически изобразили его. Испытываешь не самые приятные чувства, когда, взглянув вверх, видишь зловеще нависший над тобой гребень двадцатифутовой волны. Я говорю о волнах, которые вот-вот обрушатся на вашу голову и зальют крошечную посудину. В лодке было столько воды, что нам приходилось непрерывно ее вычерпывать.
ГО — аббревиатура, как вы уже догадались, означающая график операции — сегодня могла бы расшифровываться как график оптимистов. Итак, нам предписывалось поддерживать постоянную скорость 18 узлов на всем пути до «Принцессы Нантонга», делавшей 6 узлов. Таким образом, мы приближались к ней фактически двенадцатиузловым ходом, и график отводил нам всего полтора часа, чтобы настичь ее.
Но человек предполагает, а Господь располагает. Несмотря на то, что я включил мотор на полную мощность, мы едва-едва делали 8 узлов. «Принцесса Нантонга» находилась впереди нас к северу и имела постоянный шестиузловый ход. То есть мы нагоняли ее со скоростью всего лишь два узла!
Я говорил вам, что рассвет наступал в 6 часов 50 минут? Я упоминал, что к этому времени я уже должен был послать гребаный китайский транспорт на дно? Я объяснил, что чертова «Принцесса Нантонга» находилась впереди нас в 18 милях и у нас не было девяти часов, чтобы нагнать ее? Теперь вы понимаете мое эмоциональное состояние? Хорошо. Я просто обожаю откровенность, точность и прямолинейность.
2 часа 14 минут. Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. Мы набрали скорость 17 узлов. Я включил «Магеллан». Китайцы были впереди в 16 с половиной милях. Нам нужно было чуть больше двух часов, чтобы подойти к ним.
2 часа 49 минут. Мотор начал работать с перебоями, чихнул пару раз и заглох. Помянув всех чертей, я бросился к нему.
Мы проверили бензопровод. В норме. Вода вроде бы не попала ни в него, ни в сам двигатель, ни в выхлопные патрубки. Открыв крышку мотора, я увидел вылетевшую из своего гнезда свечу зажигания. Нод вытер ее досуха и вставил на место. Полпинты подкачал бензин и дернул за шнур. Двигатель зачихал и вновь заработал.
3 часа 17 минут. Мы шли со скоростью 16–17 узлов. До китайского транспорта оставалось чуть больше 6 миль. Мы не могли его видеть, но я шкурой чувствовал, что эта гребаная посудина недалеко.
3 часа 31 минута. До цели оставалось 2 мили. Взлетая на верхушки волн, мы могли видеть ходовые огни «Принцессы Нантонга».
3 часа 40 минут. Настроение парней изменилось. До этого они молча смотрели на воду, погруженные в свои собственные мысли. Сейчас они вышли из этого состояния и начали готовиться к бою.
Бумеранг и Дак Фут, которые должны были первыми подняться на борт транспорта, проверили абордажные лестницы, скатанные в рулоны. Остальные ребята зарядили и изготовили к бою оружие, осмотрели снаряжение. Гатор прикрепил катушку стофутового нейлонового линя к носу лодки. Мы привяжем ее к судну, а затем уйдем на ней после установки подрывных зарядов.
3 часа 55 минут. Мы вышли точно к корме судна.
Она возвышалась над нами подобно гребаному небоскребу. Лодка прыгала в кильватерной струе. Название корабля, написанное на корме желтыми иероглифами и английскими буквами, напоминало улыбку черепа.
Я промок, продрог и устал. Все тело болело, как будто по нему прошелся паровой каток. Но, невзирая ни на что, я начал настраивать себя на схватку.
Я не рассказываю вам сказки, но ваше состояние перед боем проходит через несколько стадий.
Вы начинаете реже дышать. Появляется слабость в ногах. Может слегка подташнивать. Затем вы чувствуете, как адреналин буквально переполняет кровь. Те же самые ощущения испытывают великие артисты перед выходом на сцену и выдающиеся спортсмены перед началом соревнований. С этим не нужно бороться, так как это нормальная реакция организма на предстоящие вам перегрузки. Через несколько мгновений я был полностью готов к схватке.
3 часа 58 минут. Для торгового судна «Принцесса Нантонга» была весьма невелика. Она выглядела, как обычный пароход длиной 250–260 футов и водоизмещением около двух тысяч тонн.
Но с нашей лодки она смотрелась бегемотом. Мы подошли к самому борту. Нод старался держаться к нему как можно ближе. Но это было не так-то просто. Вы находитесь в крошечной лодке в бушующем океане. Его волны швыряют вас в одну сторону, волны от корабля — в другую. Вы одновременно двигаетесь вперед, назад и вбок.
Эй, вы там. Да, да в очках, с авторучкой в нагрудном кармане, размахивающий руками. Вы говорите, что подобное положение невозможно исходя из законов гидродинамики? Послушай, парень, если ты не попадал в подобные ситуации, то заткнись, сядь на место и продолжай читать.
На 18 узлах мы могли занять любое положение относительно судна, делавшего 6 узлов. А вот идти вплотную к нему было трудно.
Ну, а теперь вы, по всей видимости, интересуетесь, как это мы могли подойти к транспорту незамеченными. Нас было прекрасно видно, и мотор лодки ревел во всю мощь. Ответ прост — гудели дизеля судна, работавшие в полную силу. «Принцесса» с грохотом разрезала волны бушующего океана; винты со свистом вращались в воде; шумели волны и ветер. Все это составляло для нас прекрасную звукомаскировку.
Кроме того, мы плыли в маленькой, окрашенной в темный цвет лодке, трудно различимой ночью в неспокойном океане. И не забывайте, что мы подошли к цели ранним утром, когда большинство команды спало, а остальные находились не в самой лучшей форме. Чтобы увидеть нас, вам потребуется:
А). Находиться в нужном месте в нужное время;
Б). Специально высматривать именно нас;
В). Быть победителем ежедневной гребаной лотереи «Счастливый шанс».
Дошло? Хорошо.
4 часа 1 минута. Я дал сигнал Ноду. Он подвел УБРШЛ впритирку к середине левого борта. Бумеранг и Дак Фут попытались абордажными крючьями зацепиться за его обрез. Это оказалось не так-то просто. Судно раскачивалось на волнах в одном ритме, наша лодка в другом, и нас все время отжимало от него. На языке «морских котиков» подобная ситуация называется «Все пошло к такой-то матери на легком катере». Влипнув в такое дело, вы вполне можете сыграть в ящик.
Понимаете, когда обрез борта судна находился достаточно низко, чтобы зацепиться за него, мы сидели в воде еще ниже и длины наших абордажных крючьев просто не хватало. А когда мы находились в удобном положении, транспорт взмывал вверх, и нам опять не хватало футов четырех, чтобы зацепиться.
— Забирайся на плечи Бумеранга и постарайся закрепить крюк, — прокричал я Дьюи Дак Футу.
— Слушаюсь, шкипер. — Дак Фут взобрался на Бумеранга. Но встать на ноги не так-то просто. Нас мотало из стороны в сторону, вверх и вниз.
Шатаясь словно пьяный, Бумеранг поднялся во весь рост, и в этот момент волна резко подбросила лодку.
— Твою мать! — выругался Бумеранг и рухнул вниз.
Дак Фут задом наперед полетел в сторону. Опасный и я попытались его перехватить. Споткнувшись о штурмовую лестницу, я расквасил губу и нос и не смог поймать Дака. Ники удалось схватить его в последний момент — тот уже летел через борт.
Сплюнув кровь, я хлопнул Опасного по плечу.
— Молодец, парень.
Он ухмыльнулся и погладил Дак Фута по голове.
— Шкипер, я уже как-то привык, когда он крутится вокруг меня. Такой хорошенький и маленький, как гребаный хомячок.
Дак Фут поцеловал громадину и произнес:
— Большущее спасибо, мать твою за ногу.
4 часа 2 минуты. Трепаться было некогда — мы находились в крайне уязвимом положении. Если не удастся быстро зацепиться за борт китайской посудины, нам обеспечен визит со стороны г-на Мэрфи. Дак Фут снова взобрался на плечи Бумеранга и со второй попытки сделал то, что нужно. Закрепив штурмовую лестницу, он начал подниматься по ней. Гатор и Пик прикрывали его снизу.
Подъем по штурмовой лестнице требует большой силы, вот почему все мы постоянно занимаемся штангой. Лестница изготовлена из стальных нержавеющих тросов с титановыми перекладинами. Чертова штуковина болтается, словно маятник, и каждый шаг дается с громадным трудом. По ней и во время тренировок трудно карабкаться, а уж в боевых условиях, с оружием и снаряжением, это становится дьявольски трудно.
Дак Фут добрался до самого верха, осмотрелся и, увидев, что он никем не замечен, перевалился через леера.
Это был самый опасный момент. В таком положении человек полностью беззащитен. И если какой-нибудь китаец вышел бы на палубу покурить, то у нас были бы большие неприятности.
Но все обошлось. К тому времени, когда Дак Фут вытащил свой автомат из кобуры, Бумеранг уже быстро поднимался на борт.
Двое наших наверху — положение гораздо лучше, чем полторы минуты назад. Дак Фут бросил веревку вниз, и я привязал к ней вторую штурмовую лестницу. Он подтянул ее и закрепил. Пик и Полпинты быстро очутились на палубе. Теперь мы располагали там кое-какой огневой мощью. Гатор и я полезли вслед за ними. Гатор нес с собой катушку нейлонового линя, принайтованного к носу УБРШЛ.
4 часа 9 минут. Нод, задыхаясь, перевалил через борт. Я дал ему несколько секунд, чтобы отдышаться. В двух дюжинах футов под нами у борта прыгала по волнам УБРШЛ.
4 часа 10 минут. Мы выбились из графика операции на 45 минут.
Я подал рукой сигнал, и мы разделились на две группы. Да, я знаю, что у нас у всех были рации. Но вы не будете пользоваться ими без крайней необходимости. Они могут заработать в самый неподходящий момент, и, кроме того, включенная рация создает статические помехи. А они, особенно если вы находитесь близко от другого приемника или телевизора, могут выдать вас. Поэтому, согласно оперативному плану, мы должны были соблюдать радиомолчание до последней возможности.
Отлично, Опасный, Бумеранг, Полпинты и Пик — «Красная команда» — направились на ют, где находился трап, ведущий в машинное отделение. Они знали свой маршрут на память, так как внимательно изучили спутниковые снимки «Принцессы». Одновременно Гатор, Дак Фут, Нод и я — «Синяя команда» — двинулись к капитанскому мостику, который мы должны были захватить.
Перед тем, как мы приступим к делу, разрешите мне сказать несколько слов о тактике скрытного проникновения на борт корабля и последующей нейтрализации противника. Первостепенная задача — захват капитанского мостика. Если он в ваших руках, вы контролируете весь корабль. В вашем распоряжении машинный телеграф. Рядом с мостиком обычно находятся капитанская каюта и часть кают командного состава, а также радиорубка и радиолокатор. Это — положительная сторона. А отрицательная — в районе капитанского мостика царит, даже в поздние часы, большее оживление, чем где-либо еще. Согласно действующему Наставлению спецназа ВМС по захвату враждебного судна даже для штурма капитанского мостика самой что ни на есть маленькой посудины требуется минимум четверо стрелков первой линии, поддерживаемых стрелками прикрытия. Штурмовая группа должна состоять из восьми человек и аэромобильного снайперского отделения.
Мы осторожно крались по палубе к трапу, который вел к рубке радиста.
Ребята из «Несуществующего агентства» (АНБ) снабдили меня хорошими, но неполными разведданными. Я знал как пройти к радиорубке, чтобы нейтрализовать ее обитателей, однако, понятия не имел о ее конкретном расположении.
4 часа 12 минут. Поднявшись по корабельному трапу, мы увидели перед собой две двери. Я выбрал ближайшую к мостику и бесшумно открыл ее. По обе стороны слабоосвещенного коридора я насчитал шесть дверей. На меня пахнуло застоялой смесью табачного дыма, пота, чеснока и грязи. Судя по всему, команда не слишком утруждала себя поддержанием чистоты кают и соблюдением правил личной гигиены.
Осторожно и медленно мы двинулись вперед. Я держал автомат у бедра, готовый в любой момент открыть огонь.
За мной справа крался Нод. Тенью следом скользил Дак Фут с автоматом в руках и дробовиком за спиной. Гатор Шепард прикрывал нас с тыла, идя спиной вперед.
Меня прежде всего заботила радиорубка. Мы не должны были дать экипажу и малейшей возможности выйти в эфир. Надписей на дверях не было никаких. Скорее всего, это были каюты командного состава.
Черт! Это еще больше выбивало нас из графика операции. Я молча дал команду Гатору и Дак Футу проверить их, когда мы с Нодом пойдем дальше.
Да, пожалуй, мою идею разделиться на две группы нельзя признать удачной. Но выбора у меня не было. Судя по снимкам со спутников, моей восьмерке противостояло дюжины три китайцев. Но я убедился на собственном опыте, что спутники иногда ошибаются. Особенно, когда дело касается подсчета личного состава. Вы же не можете собрать весь экипаж на палубе, чтобы сделать групповое фото на память. Спутники снимают серию кадров за определенный отрезок времени, а затем крошки-разведчики, претендующие на распознание следов птицы в воздухе, разъясняют мне, что, по их мнению, они увидели на фотографиях.
Поэтому, если они говорят о трех дюжинах, я увеличиваю цифру процентов на двадцать, а то и больше. Сейчас ставки были пять к одному не в нашу пользу.
Но, в общем, дела обстояли не так уж и плохо. Наставление, о котором я упомянул чуть ранее, было разработано для двух человек, а не четырех или шести. Почему? Потому, что за исключением капитанского мостика, кают-компаний и машинного отделения, большинство помещений на судне очень невелики. Если вы попытаетесь втиснуться туда все сразу, то дело закончится тем, что кто-нибудь подстрелит своего.
Это с одной стороны. С другой — мы должны «зачистить» каждое помещение на пути к мостику. Я не хотел, чтобы кто-то из экипажа оставался у нас за спиной. Эта работа может занять некоторое время, но ваши ребята останутся в живых.
4 часа 13 минут. Дойдя до конца коридора, я посмотрел налево — тупик. Ни люков, ни дверей.
Я осторожно двинулся вправо с автоматом наизготовку. По левой стороне короткого коридорчика было три двери — с правой стороны глухая переборка.
Позади, где были Гатор и Дак Фут, вроде бы захлопали короткие глухие выстрелы, как будто пробки вылетали из бутылок.
Первая дверь. Никаких надписей. Вторая дверь — на ней иероглифы. Я взглянул на шпаргалку, накарябанную на левой руке — знаки не совпадали. Третья дверь. Иероглифы подошли. Я перепроверил. Точно. Дверь открывалась внутрь. Глазами я показал Ноду, что собираюсь делать и чего жду от него.
Нод кивнул и попятился к первой из трех кают. Он займется двумя первыми, пока я буду возиться с радиорубкой.
Я упал на пол и заглянул в щель под дверью. Из каюты пробивался слабый голубовато-зеленый свет.
Поднявшись на ноги и держа свой «Хеклер-Кох МП5» стволом вверх у правого плеча, я медленно повернул ручку двери.
Она оказалась незапертой. Потихоньку я приоткрыл ее на одну треть.
В каюте я увидел трех китайских радистов.
Непосредственную угрозу представлял лишь сгорбившийся за консолью, перед экраном компьютера. Свежий, как огурчик. Рядом с ним — пульт со множеством кнопок и переключателей, вид которого мне сразу же не понравился.
Двое других спали в койках в передней части каюты. Один был в трусах и застиранной футболке. Второй спал, не раздеваясь, в военной форме противно желто-зеленого цвета, напоминавшего окраску мест общего пользования морской пехоты времен корейской войны.
Я проскользнул в каюту, держа автомат вверх стволом и внимательно следя за китайцами. Настало, дамы и господа, время спектакля. Возможно сидящий заметил мое движение, или шестое чувство предупредило его об опасности, но он развернулся на вращающемся кресле и протянул руку к чему-то рядом с компьютером.
В таких ситуациях время начинает ползти еле-еле, и все участники событий двигаются, как в замедленной киносъемке. Но, на самом деле, все происходит настолько быстро, что не остается и секунды на размышление — вы должны действовать молниеносно.
Я мгновенно опустил ствол автомата и выстрелил. Очередь из трех пуль попала точно в голову китайца. Он, как мешок, свалился с кресла. Ударившись лицом, точнее тем, что от него осталось, о консоль, он все еще пытался дотянуться до пистолета, в конце концов отлетевшего в угол в результате его судорожных движений.
Один готов. Я приблизился к двум другим. Во время перестрелки, вы все время должны двигаться, не уступая противнику ни дюйма. Радисты заворочались, разбуженные странными звуками.
Вы можете спать в любой обстановке, если вы к ней привыкли. Рядом с вами могут громыхать поезда, лаять собаки — все что угодно. Если это происходит постоянно, вы приспосабливаетесь. Поэтому люди, спящие под рев урагана, мгновенно просыпаются, когда в их дом пытаются проникнуть воры. Дело в том, что новые звуки отличаются от привычных, отпечатавшихся в подсознании.
Они подскочили на своих койках, как будто через них пропустили высоковольтный разряд. Я выглядел так, что при взгляде на меня у каждого отвисла бы челюсть. Весь в черном, из рассеченной губы кровь стекала по вязаной шапочке с прорезями для глаз. Ствол моего автомата был направлен прямо на них. Я стоял перед ними, как исчадие ада.
Радист с левой койки скатился на пол и попытался дотянуться до пистолета в кобуре, висевшей на спинке стула. Я прошил его парой коротких очередей, и он замер без движения. Противник справа лихорадочно шарил рукой под матрасом верхней койки.
Его нужно было немедленно вывести из строя. Наведя автомат точно в середину его груди, я нажал, спуск.
Автомат молчал. Я передернул затвор, досылая патрон, неиспользованный вылетел. Снова нажал на спуск. Результат тот же.
Я отшвырнул оружие и прыгнул в направлении радиста, чтобы рукой раздробить ему дыхательное горло. Иначе он мог криком поднять тревогу.
Мне удалось схватить его за адамово яблоко, но он воспользовался поступательным движением моего тела и вмазал меня головой в переборку.
Искр из моих глаз посыпалось столько, что их хватило бы на все фейерверки в честь Дня независимости, Нового года и Коронации. В голове гудели колокола собора Святого Петра. Глаза вылезали из орбит от боли в шее — моей шее, не его.
Этот парень не только занимался боевыми искусствами, но и явно читал Сунь-Цзы,5 так как последовал совету старого черта: «Когда твой противник слабеет, стань сильней его».
Сначала он попытался вырвать мне глаза. Черт с ней, с болью в шее — я откинул голову назад, и он промахнулся, но впился когтями в лицо, раздирая мне щеки в кровь. Затем он попытался воспользоваться моей шапочкой, как удавкой.
Когда до него дошло, что из этого ничего не получится — правда, после того как я саданул его коленом в пах — он попытался откусить мое правое ухо, одновременно старясь достать стилет, заткнутый между пружинами верхней койки.
Я не очень люблю стилеты, если, конечно, они не у меня в руках. Поэтому надо было как-то выпутываться. Я весил фунтов на 60–70 больше, чем китаец. Но мы возились в ограниченном пространстве, на его койке размером шесть на полтора фута. И он был упорный малый и верткий, как черт. С каждой секундой он все ближе и ближе подбирался к этой штуковине для резки свиней.
Ну и, конечно, нельзя забывать о звуках. Проще говоря, я не только должен был убить этого сукина сына, но должен был сделать это как можно быстрее, чтобы никто не услышал нашей схватки.
Обхватив противника руками и ногами, я скатился с ним с койки, оказавшись на нем. Из этого положения он уже не смог дотянуться до стилета, а мне было удобнее левой рукой ломать ему горло.
Он отчаянно сопротивлялся, но постепенно ослабел, и я стал брать над ним верх. В этом сыграли свою роль и разница в нашем весе, и разница в питании, но в основном то, что я желал его смерти сильнее, чем он моей. Правой рукой я всадил десантный нож ему под ребра, вскрывая грудную клетку в направлении легких и сердца до тех пор, пока он не перестал сопротивляться.