Истленд С. Зверь в красном лесу 560k "Роман" Детектив, Приключения
Истленд С. Красный мотылек 642k "Роман" Детектив, Приключения
Истленд С. Архив 17 553k "Роман" Детектив, Приключения
Истленд С. Элегантная ложь 672k "Роман" Детектив, Приключения
Истленд С. Око красного царя 596k "Роман" Детектив, Приключения
Истленд С. Элегантная Ложь 601k "Роман" Детектив, Приключения
Истленд С. Берлин красный 629k "Роман" Детектив, Приключения
Сэм Истленд
Зверь в красном лесу
(Почтовый штемпель: Элизабет, Нью-Джерси. 4 марта 1936 года.)
(Обратный адрес: отсутствует)
Для:
Объединенное братство сталелитейщиков, филиал 11,
Улица Джексона,
Ньюарк, Нью-Джерси, США
Ребята, я уезжаю сегодня!
Мои сумки упакованы, и я направляюсь к новой жизни в России. У меня есть гарантия работы, жилья и учебы для моих двоих детей, как только я сойду с корабля. Они практически выпрашивают квалифицированных мастеров там, в то время как здесь, в Америке, более 13 миллионов безработных. Как вы знаете, есть члены нашего отделения в Нью-Йорке, которые в настоящее время живут со своими семьями в заброшенных зданиях на Уолл-стрит. Мы боремся друг с другом за подачки в очередях за хлебом. В прошлом месяце я продал за один доллар все медали, которые я выиграл, сражаясь в Аргоннском лесу во время Великой войны.
Приезжайте в Россию, ребята. Вот где будущее. Я понимаю, что покидать дом тяжело, а начинать новую жизнь еще тяжелее, но я знаю, ты так же, как и я, устал от того, что тебя жуют и выплевывают, и ты выпрашиваешь то, что, как мы знаем, принадлежит нам по праву. Разве вам не надоело не спать допоздна и беспокоиться, внесете ли вы арендную плату в этом месяце, или же вас вышвырнут на улицу?
Советское торговое агентство имеет офис на Манхэттене. На каждом этапе пути они помогают тем, кто ищет новое начало. Тысячи американцев прибывают в Россию каждый день, и их встречают с распростертыми объятиями. Им все равно, черный ты или белый, главное, чтобы ты был готов работать. В Москве есть собственные школы с изучением английского языка, англоязычная газета и даже бейсбольная команда!
Я надеюсь, что скоро увижу вас всех снова в великой новой стране, которую строит господин Иосиф Сталин с помощью мужчин и женщин, таких же, как вы и я.
Искренне ваш,
Уильям Х. Васко
Западная Украина
Февраль 1944
Капитан Грегор Гудзик отметил про себя, когда его лопата вонзалась в мерзлую землю, у скольких скелетов все еще были четки, обвитые вокруг запястий.
К югу от города Цумань, на западной Украине, на грунтовой дороге между селами Олика и Долгошей, лежали руины местечка под названием Мисовичи. Его население никогда не превышало нескольких сотен. Они были фермерами, выделывающими кожу и производящими крепкий алкоголь, известный как самахонка, который приобрел некоторую известность в регионе. Их ничем не примечательный, но устойчивый образ жизни изменился навсегда, когда в конце 1918 года солдат по имени Коля Янкевич вернулся в Мисовичи после службы в царской армии. Вскоре после возвращения домой Янкевич заболел вирусом испанского гриппа, который за годы, непосредственно последовавшие за конфликтом, унес жизни большего количества людей, чем сама Великая война. Вирус распространился по городу. Немногие были спасены. Мертвых хоронили в лесу, в братских могилах, вырытых мужчинами и женщинами, которые сами вскоре были похоронены в тех же самых ямах.
К тому времени, когда эпидемия прошла своим чередом, исчезнув так же внезапно, как и появилась, в деревне Мисовичи никого не осталось.
Опасаясь, что болезнь, возможно, все еще таится в постелях тех, кто умер, в их выцветших портретах на стенах и в ящиках со сломанными столовыми приборами, дома и их содержимое были оставлены гнить. Целые полки с книгами, страницы которых вздулись от сырости, а обложки позеленели от плесени, оставались заброшенными. Прогнулись половицы. Потолки просели, а затем рухнули, разбросав ульи, переполненные медом, и деревянные сундуки с чашами для крещения, подтверждающими документами и свадебными платьями по нижним комнатам. Улицы и переулки Мисовичей превратились в реки полевых цветов.
Никто больше не говорил об этом городе, как будто это место было стерто из воспоминаний всех, кто жил в близлежащих деревнях Борбин, Милостов и Клевань.
Почти все.
Местный житель по имени Грегор Гудзик думал о жителях Мисовичей и братской могиле в лесу, где все они были похоронены.
Гудзик по профессии был кузнецом. Когда-то его бизнес сделал его одним из самых богатых людей в Борбине. Он путешествовал из города в город, вплоть до Ровно и Луцка, с наковальней, мехами, щипцами и молотками на своей тележке. Но быть кузнецом - это нечто большее, чем просто подковывать лошадей весь день напролет. Он также должен был быть слушателем. Люди разговаривают с человеком, который приходит только раз в месяц, так, как они никогда бы не разговаривали, если бы видели его каждый день. Он терпеливо выслушал их страхи, надежды и разочарования. Влюбленные и любовницы. Ложь и предательства. Ни одна деталь не была слишком незначительной, чтобы кто-то не захотел сообщить ему об этом. Гудзик молча выслушивал их истории о тщеславии, наполненном жалостью к себе, именно так он узнал, что значительная часть богатств Мисовичей поблескивает в челюстях их жителей.
К тому времени, как в 39-м началась война, Гудзик подковывал лошадей более двадцати лет. Сначала он воображал, что перспективы его работы могут даже улучшиться, но однажды летом 1941 года его остановила на дороге колонна солдат Красной Армии, отступавших от вторгшейся немецкой армии. Они передвигались в скопище едва функционирующих грузовиков, истощенные лошади тащили перегруженные фургоны, а мужчины ковыляли босиком, их плохо сшитые ботинки давно развалились.
Они быстро конфисковали его фургон, лошадей и все его припасы. Они даже отобрали у него обувь.
Когда Гудзик, рыдая от бессильной ярости, спросил, что ему теперь делать со своей жизнью, командир колонны предложил взять его с собой. В противном случае, как сказали Гудзику, он мог бы попытать счастья с немецкой армией, которая к тому времени находилась всего в нескольких километрах по дороге.
Осознав истинную природу своего затруднительного положения, Худзик согласился. Ему вернули его ботинки вместе с лошадью и повозкой, теперь нагруженной ранеными солдатами, и он присоединился к отступающей Красной Армии.
Прибыв в Киев неделю спустя, Гудзик был официально зачислен кузнецом в Красную Армию. Ему выдали форму и звание сержанта.
Поначалу Гудзику все это казалось жестокой шуткой, но со временем он понял, что этот поворот судьбы, вероятно, спас ему жизнь.
Обе его лошади погибли зимой того года. Первый наступил на русскую мину, когда однажды ночью сорвался с привязи и забрел в поле. Второй замерз насмерть в городе Пожаистс и был немедленно разрублен на куски для еды. Тележка износилась весной 1942 года. Колеса с железными ободами проваливались на осях, и в конце концов он развалился под весом тысячи подков, которые Гудзик перевозил из литейного цеха на склад снабжения.
Когда он смотрел на развалины своей повозки и беспорядочную кучу подков, разбросанных поперек дороги, Гудзику показалось, что последняя связь с его домом наконец-то оборвалась.
Восприняв это как знак того, что он никогда не вернется туда живым, Гудзик сел на обочине дороги, обхватил голову руками и заплакал.
Свидетелем этого события был известный журналист Василий Семенович Гроссман, который написал статью об этом для красноармейской газеты "Красная звезда" . В статье Гроссман превратил остатки фургона Гудзика в символ героической борьбы Красной Армии. Они даже сфотографировали Худзика, на котором было изображено несчастное существо, созданное из грязи и сажи, со спутанными волосами, вытаращенными глазами и дорожками слез, похожими на боевую раскраску, размалеванную по его щекам.
Если бы не эта фотография, мрачное предсказание Худзика вполне могло сбыться. Но в залах Кремля его усталое от сражений лицо не осталось незамеченным.
Вскоре после этого Худзик получил медаль, повышение в звании до капитана и приказ о переводе в штаб-квартиру. С тех пор он больше не был возницей повозок и подковником лошадей на передовой. Эта работа перешла к другим людям, которые продолжали умирать в большом количестве, их покрытые плесенью кости лежали вперемешку с костями лошадей, которые погибли вместе с ними, непогребенные в русской степи.
В 1943 году, когда Россия перешла в наступление, Гудзик обнаружил, что направляется в сторону своего дома на западной Украине. Вскоре он даже начал узнавать места и названия на карте. Чем ближе он подходил, тем больше он начинал думать о том, что с ним станет, когда война закончится. Его лошади, повозка и инструменты - все исчезло, их разбросало по всей России. Худзик знал, что ему придется начинать все сначала, но для того, чтобы начать с нуля, требовался капитал, и откуда, черт возьми, у него могло взяться такое богатство?
Именно тогда Гудзик понял, что пришло время навестить могилы Мисовичей.
Холодным ясным февральским утром 1944 года колонна Гудзика остановилась в двадцати километрах к востоку от Ровно, всего в часе ходьбы от Мисовичей.
Зная, что пройдет несколько часов, прежде чем его отсутствие будет замечено, Гудзик ускользнул, захватив с собой винтовку и лопату.
Братскую могилу было нетрудно найти. Он стоял, уютно устроившись в ивовой роще, всего в двух шагах от дороги.
Определив местоположение места, Худзик прислонил ружье к дереву, повесил пальто на сломанную ветку, взял лопату и начал копать. Под снегом был слой твердой промерзшей земли глубиной примерно в длину ладони. Он чуть не сломал лезвие лопаты, пробираясь сквозь него, но под этим слоем забитой льдом грязи земля была лишь покрыта кристаллизацией инея и откалывалась с гораздо меньшими усилиями.
Тела лежали близко к поверхности. Гробы не использовались. Некоторые скелеты были одеты в одежду, но большинство были завернуты только в простыни. Трупы были сложены так глубоко, что даже когда яма, которую вырыл Гудзик, доходила ему до груди, казалось, что под ней все еще было больше слоев.
За первый час раскопок он заработал более двадцати золотых зубов, которые он вытащил из челюстей и поместил в маленький кожаный мешочек на шее, обычно предназначенный для сыпучих табаков. Он поражался тому, сколько драгоценного металла было вбито в уста тех самых людей, чьи заявления о бедности, когда пришло время платить по счетам, он молча научился презирать.
Пока он вглядывался в заполненные грязью глазницы, поворачивая их из стороны в сторону в поисках металлического отблеска, лица тех мужчин и женщин, которых он знал в Мисовичах, проходили перед его глазами с мерцающей неуверенностью старой пленки, сорвавшейся с катушки.
От пота на спине Гудзика поднимался пар, когда он отбрасывал ребра, лопатки и таз, все еще покрытые хрящевой коркой. Затхлый запах костей висел в воздухе вокруг него.
Однажды он прекратил свои раскопки и прислушался, на случай, если кто-нибудь может прийти. Но было слышно только безобидное гудение самолета высоко над облаками. Худзик провел большую часть своей жизни в этих лесах и всегда был способен чувствовать, скорее, чем слышать, когда что-то было не так. Никто не мог застать его врасплох. Не в этом месте.
Гудзик вернулся к работе, расширяя яму, в которой он стоял. Повсюду вокруг него из грязи торчали белые палочки костей, и он откалывал их лезвием своей лопаты.
Внезапно он остановился и поднял голову.
Кто-то был там.
Гудзик осторожно отложил лопату и взглянул на свою винтовку, все еще прислоненную к дереву на краю могилы. Он огляделся, но никого не увидел. Он также не слышал ничего необычного; только ветер в верхушках деревьев и дыхание, вырывающееся из его легких. Как раз в тот момент, когда Гудзик почти убедил себя, что его разум играет с ним злую шутку, он увидел фигуру, идущую по середине дороги со стороны Мисовичей.
Худзик был сбит с толку. В Мисовичах никто не жил. Этой дорогой больше никто даже не пользовался. Ему пришло в голову, что, возможно, он смотрит на привидение.
Незнакомец был гражданским, мягкая кепка с короткими полями сдвинута на затылок, открывая чисто выбритое лицо. Он был одет в короткое коричневое холщовое пальто с двумя большими накладными карманами на бедрах и двойным рядом пуговиц на груди. Пальто было расстегнуто, а под ним у него были кожаный ремень и кобура. Через плечо была перекинута холщовая сумка с кожаными ремнями, содержимое которой, судя по тому, как мужчина ее нес, оказалось довольно тяжелым.
Хотя мужчина был явно молод, вся молодость исчезла из его глаз, сменившись пустым взглядом, в котором Гудзик узнал скрытые кошмары всего, что пережил этот человек.
Наверное, партизан, подумал Гудзик. В этом регионе их было много, и не всегда было легко определить, на чьей стороне они сражались.
Гудзик пригнулся, предвидя, что этот человек, должно быть, возглавляет патруль. К его удивлению, однако, больше никто не появился. Мужчина был полностью предоставлен самому себе и, казалось, не обращал внимания на все вокруг.
Что он здесь делает, недоумевал Гудзик. Люди из леса никогда не ходят вот так посреди дороги, как будто боятся дикой природы, которая их окружает. Они держатся в тени сбоку, зная, что дикая местность защищает их. Как может такой одинокий человек быть таким уверенным? Его нервировало, что он не мог найти ответ.
Стоя абсолютно неподвижно, когда человек прошел мимо не более чем в двадцати шагах, Худзик почувствовал прилив уверенности, что он действительно может остаться незамеченным.
Затем, как только незнакомец поравнялся с Гудзиком, он внезапно остановился и обернулся.
В этот момент Гудзик понял, что этот человек знал о нем все это время. Стоя по грудь в яме, среди черепов, реберных костей и искореженных позвонков, разбросанных повсюду, Гудзик знал, что не может найти слов, чтобы выбраться из ловушки, которую он сам для себя устроил. Казалось, кровь отхлынула от его сердца. Он еще раз взглянул на свою винтовку, прислоненную к дереву.
Незнакомец проследил за его взглядом.
Гудзик ждал, зная, что он никогда не доберется до своего оружия, прежде чем мужчина вытащит пистолет. Все, что он мог делать, это беспомощно ждать, пока человек решит, что делать.
Медленно, не говоря ни слова, незнакомец повернулся и продолжил свой путь вниз по дороге. Вскоре он скрылся из виду.
Только когда звук шагов затих в его ушах, Гудзик снова почувствовал себя в безопасности. Его плечи поникли, когда он выдохнул, тяжело опираясь на лопату, как будто силы покинули его вены. Худзик задумался, стоит ли ему возвращаться. Будет ли этого достаточно, спросил он себя, крепче сжимая кожаный мешочек на шее? Может быть, еще немного. Еще немного золота. Какая им от этого польза сейчас? И тогда я оставлю их в покое и никогда не вернусь. Никогда. Почти наверняка никогда.
Гудзик вернулся к своим раскопкам и с удовлетворением обнаружил, что следующий череп, который он выкопал, был снабжен двумя золотыми зубами. Удовлетворенно хмыкнув, он вытащил их со звуком, похожим на то, как разламывают пополам стебель сельдерея, и сунул в кожаную сумку.
Именно тогда он услышал, прямо за своей спиной, слабый шорох чьего-то прерывистого дыхания. В ужасе он замер. " Кто там? " прошептал он, слишком напуганный, чтобы посмотреть.
Ответа не последовало, но Гудзик все еще слышал дыхание.
Гудзик медленно повернулся, прикрывая лицо лезвием лопаты, и обнаружил, что смотрит на незнакомца.
Мужчина стоял на краю ямы с пистолетом в руке, ствол которого был направлен прямо в лицо Гудзику.
"Ты нашел то, что искал?" - спросил незнакомец.
Гудзик медленно выглянул из-за лопаты. "Да!" - хрипло ответил он, хватаясь за крохотную надежду, что ему, возможно, удастся выкупить свой выход из этого затруднительного положения. "Здесь достаточно для нас обоих". Несмотря на свой ужас, он сумел обнажить зубы в улыбке. "Много", - снова сказал он.
С глухим лязгом пуля пробила ржавый металл, прошла через правый глаз Гудзика и пробила затылок.
На мгновение мужчина уставился на Гудзика, лежащего на дне ямы. Затем он вытащил тело, снял форму Гудзика и надел ее на себя. Он закатил пузатый белый труп обратно в яму, бросил туда винтовку, свою одежду и лопату, прежде чем засыпать землю обратно в яму, пока от кузнеца не осталось и следа.
Он осторожно отряхнул грязь с рукавов, вернулся по своим следам с кладбища и продолжил идти по середине дороги.
Москва
Кремль
Майор Киров стоял по стойке смирно, его взгляд был прикован к кроваво-красной стене за столом Иосифа Сталина.
В течение последних нескольких минут Сталин игнорировал присутствие майора. Вместо этого он внимательно изучил несколько папок, разложенных перед ним - хотя, действительно ли Сталин читал их или просто получал удовольствие от того, что заставлял Кирова нервничать, майор не мог сказать.
К тому времени, когда Сталин наконец отложил документы, рубашка Кирова насквозь пропиталась потом.
Сталин откинулся на спинку стула и поднял голову, желто-зеленые глаза спокойно оценивали человека, который стоял перед ним. "Майор Киров".
"Товарищ Сталин!"
"Есть ли какие-нибудь известия от Пеккалы?"
"Никаких, товарищ Сталин".
"Как давно он пропал на данный момент? Два года, не так ли?"
"И три месяца. И пять дней."
*
Пеккала родился в Лаппеенранте, Финляндия, в то время, когда она все еще была русской колонией. Его мать была лапландкой из Рованиеми на севере. В возрасте восемнадцати лет, по желанию своего отца, Пеккала отправился в Петроград, чтобы поступить на службу в элитную царскую кавалерийскую гвардию. Там, в начале его обучения, он был выделен царем для выполнения особых обязанностей в качестве своего собственного специального следователя. Это была должность, которой никогда раньше не существовало и которая однажды даст Пеккале силы, которые считались невообразимыми до того, как царь решил их создать.
Готовясь к этому, он был передан полиции, затем Государственной полиции - жандармерии - и после этого царской тайной полиции, которая была известна как Охранка. В те долгие месяцы перед ним открылись двери, о существовании которых мало кто даже подозревал. По завершении его обучения царь подарил Пеккале единственный знак власти, который он когда-либо носил, - тяжелый золотой диск шириной с длину его мизинца. По центру проходила полоса белой эмалированной инкрустации, которая начиналась с точки, расширялась, пока не заняла половину диска, и снова сужалась до точки с другой стороны. В середину белой эмали был вделан большой круглый изумруд. Вместе эти элементы образовали безошибочно узнаваемую форму, и вскоре Пеккала стал известен как Изумрудный Глаз. Публике мало что еще было известно о нем. Его фотография не могла быть опубликована или даже сделана. В отсутствие фактов вокруг Пеккалы выросли легенды, включая слухи о том, что он даже не был человеком, а скорее каким-то демоном, вызванным к жизни с помощью черного искусства арктического шамана.
На протяжении всех лет своей службы Пеккала подчинялся только царю. За это время он узнал секреты империи, и когда эта империя пала, а те, кто делился этими секретами, унесли их с собой в могилу, Пеккала был удивлен, обнаружив, что все еще дышит.
Схваченный во время революции, он был отправлен в сибирский трудовой лагерь Бородок, самый печально известный во всей системе ГУЛАГ, расположенный глубоко в Красноголянском лесу.
Там они забрали его имя. С тех пор он был известен только как заключенный 4745.
Как только Пеккала прибыл в лагерь, чтобы начать отбывать тридцатилетний срок за преступления против государства, комендант лагеря отправил его в пустыню в качестве разметчика деревьев для лесозаготовительных бригад ГУЛАГа, опасаясь, что другие заключенные могут узнать его настоящую личность. Средний срок службы разметчика деревьев из Бородока составлял шесть месяцев. Работая в одиночку, без шансов на побег и вдали от любого человеческого контакта, эти люди умерли от воздействия, голода и одиночества. Тех, кто заблудился или упал и сломал ногу, обычно съедали волки. Разметка деревьев была единственным заданием в Бородоке, которое, как говорили, было хуже смертного приговора.
Все предполагали, что он умрет до конца зимы, но девять лет спустя заключенный 4745 продержался дольше, чем любой другой показатель во всей системе ГУЛАГ.
Провизию для него оставляли три раза в год в конце лесовозной дороги. Парафин. Банки с мясом. Гвозди. В остальном Пеккале приходилось заботиться о себе самому.
Он был высоким мужчиной, широкоплечим, с прямым носом и крепкими белыми зубами. Его глаза были зеленовато-карими, зрачки имели странный серебристый оттенок, который люди замечали, только когда он смотрел прямо на них. В его длинных темных волосах пробивалась преждевременная седина, а на обветренных щеках густо росла борода.
Он передвигался по лесу с помощью большой палки, узловатый наконечник которой щетинился гвоздями в виде подковы с квадратным навершием. Единственной другой вещью, которую он нес, было ведро с красной краской для обозначения деревьев, которые предстояло срубить. Вместо того, чтобы использовать кисть, Пеккала окунул пальцы в алую краску и нанес свой отпечаток на стволы. Для большинства других заключенных эти призрачные отпечатки рук были единственным его следом, который они когда-либо видели.
Лишь изредка его видели те лесозаготовительные бригады, которые приезжали рубить лес. То, что они наблюдали, было существом, в котором едва можно было узнать человека. С коркой красной краски, покрывавшей его тюремную одежду, и длинными волосами, обрамлявшими его лицо, он напоминал зверя, с которого сняли плоть и оставили умирать, но которому каким-то образом удалось выжить. Его окружали дикие слухи - что он был пожирателем человеческой плоти, что он носил нагрудник, сделанный из костей тех, кто исчез в лесу, что он носил скальпы, сшитые вместе в виде шапки.
Они называли его Человеком с окровавленными руками. Никто, кроме коменданта Бородока, не знал, откуда взялся этот заключенный и кем он был до прибытия. Те же самые люди, которые боялись пересечь его путь, понятия не имели, что это был Пеккала, чье имя они когда-то призывали так же, как их предки взывали к богам.
В лесу Краснагольяна Пеккала пытался забыть мир, который он оставил позади.
Но мир, который он оставил позади, не забыл его.
По приказу самого Сталина Пеккала был доставлен обратно в Москву, чтобы служить следователем в Бюро специальных операций. С тех пор Изумрудный Глаз поддерживал непрочное перемирие с человеком, который однажды приговорил его к смерти, но после его последней миссии, которая привела его глубоко в тыл немецким войскам, Пеккала исчез и теперь предположительно был убит.
*
"Но вы, майор Киров, убеждены, что он все еще жив".
"Да, товарищ Сталин, " ответил он, - пока я не увижу доказательств, которые убедят меня в обратном".
"Тот факт, что его личные вещи были сняты с тела на поле боя, никак не убедил вас. Некоторые могут счесть это достаточным доказательством того, что Пеккалы больше нет с нами."
Эти вещи состояли из удостоверения личности инспектора, а также его револьвера "Уэбли" с медной рукояткой, который был подарком царя Николая II. Они были найдены советским стрелком по фамилии Стефанов, последним выжившим из зенитного расчета, который был практически уничтожен боями под Ленинградом. После нескольких дней блужданий по оккупированной немцами территории он, наконец, достиг безопасности советских позиций, только для того, чтобы получить приказ сопровождать Пеккалу в качестве проводника обратно в Царское Село, где находилась летняя резиденция царя и то самое поле битвы, с которого он недавно бежал.
Целью миссии Пеккалы было определить местонахождение бесценных инкрустированных панелей Янтарной комнаты, величайшего сокровища Романовых, которое в последний раз видели висящим на стенах Екатерининского дворца.
Первоначальные попытки хранителей дворца снять панели и перевезти их в безопасное место к востоку от Уральских гор потерпели неудачу. Клею, который удерживал фрагменты янтаря на месте, было более двух столетий, и он стал слишком хрупким, чтобы его можно было перемещать. В отчаянии, поскольку наступление немецкой армии грозило в любой момент захватить Царское Село, кураторы решили спрятать панели под слоями обоев и муслиновой ткани. Их ставка на то, что немцы могут поверить, что янтарь уже вывезен, была подкреплена передачей, сделанной по Советскому государственному радио, чей сигнал постоянно контролировался немцами, о том, что янтарь теперь в безопасности в Сибири.
Но размещение панелей было лишь частью приказа Сталина.
Если янтарь действительно был обнаружен, Пеккале было поручено уничтожить содержимое комнаты с помощью взрывчатки, а не позволить перевезти панели обратно в Германию.
По словам стрелка Стефанова, к тому времени, когда они добрались до Царского Села, панели не только были обнаружены, но и уже загружались в грузовик для перевозки на железнодорожный узел в Вильно. Оттуда, как узнал Пеккала, янтарь должны были перевезти в город Кенигсберг, где Гитлер распорядился, чтобы он оставался до тех пор, пока панно не смогут установить в качестве части постоянной коллекции в обширном художественном музее, который он запланировал для австрийского города Линц.
Надеясь перехватить грузовик до того, как он достигнет железнодорожной станции, двое мужчин всю ночь ехали по Муромскому лесу и подложили заряд динамита к мосту на опушке леса.
На рассвете появились две машины, одна из которых была бронированной, которая была уничтожена в засаде.
Стрелок Стефанов описал майору Кирову, как он и Пеккала затем попали под огонь нескольких немецких солдат, следовавших в качестве вооруженного сопровождения конвоя. Никто из солдат не выжил в последовавшей перестрелке, и Пеккала приказал Стефанову возвращаться к русским позициям, в то время как он сам готовился уничтожить панели.
Добравшись до укрытия на лесистом склоне, Стефанов остановился, чтобы подождать, пока Пеккала догонит его. Именно тогда, как он сообщил Кирову, он увидел мощный взрыв с того места, где был остановлен грузовик. По прошествии некоторого времени, а Пеккала так и не появился, Стефанов забеспокоился и вернулся на место взрыва.
То, что он нашел, было человеком, лежащим мертвым на дороге, его тело было поглощено взрывом. Из обугленных останков Стефанов извлек личные вещи Пеккалы и подарил их Кирову по прибытии в Москву.
"Товарищ Сталин, " сказал Киров, - этот труп был слишком сильно обожжен, чтобы его можно было опознать. Есть шанс, что это мог быть и не Инспектор."
"Конечно, если бы это было правдой, " утверждал Сталин, " тогда Пеккала уже всплыл бы на поверхность. И все же, несмотря на все ваши усилия найти его, этого человека нигде не найти."