Маленький пыльный человек, маленькая пыльная комната. Таким я его всегда и представлял. Маленький пыльный человек в маленькой пыльной комнате.
Ни одной уборщице не разрешалось заходить в этот кабинет, где грязные портьеры плотно занавесили выходящие на Бердкейдж Укк окна. И вообще никто не смел переступить порог кабинета в отсутствие его владельца — полковника Рэйна.
И ни одному человеку не пришло бы в голову обвинить полковника в нетерпимости к пыли.
Она была повсюду. На полоске дубового паркета вокруг потертого ковра. На книжных шкафах, полках с папками для бумаг, радиаторах батарей, ручках кресел и телефонах. Толстый серый слой ныли покрывал поверхность обшарпанного письменного стола. Прямоугольные темные островки виднелись только в тех местах, где до этого лежали бумаги. Тысячи пылинок деловито отплясывали в узком луче солнца, пробивающемся сквозь щель между занавесками в центре окна. Виновата тут игра света или нет, но не нужно было обладать особым воображением, чтобы увидеть слой пыли на жидких, гладко зачесанных седых волосах сидящего за столом человека, представить, как глубоко она въелась в темные складки морщин на впалых, серых щеках и высоком лысеющем лбу.
Но потом вы замечаете под тяжелыми, сморщенными веками глаза и напрочь забываете о пыли. Отливающие ледяным аквамарином гренландского айсберга, они казались еще холоднее.
Он поднялся, приветствуя меня, пока я подходил, протянул костлявую и холодную, похожую на грабли клешню, кивнул в сторону стула, стоящего напротив нелепой светлой фанеркой панели, зачем-то прилепленной к передней части письменного стола из красною дерева, а сам уселся в кресло. Спина подчеркнуто прямая, пальцы туго сцеплены, руки слегка касаются пыльной поверхности стола
— Добро пожаловать домой, Бентолл. — голосок вполне соответствовал взгляду: как будто с сухим треском где-то крушилась льдина.— Вы быстро управились. Хорошо съездили?
— Нет, сэр. Один текстильный магнат из глубинки, которого пришлось ссадить с самолета в Анкаре, чтобы освободить мне место, остался недоволен. Теперь жду вестей от его адвокатов. Кроме того, он грозился навсегда прикрыть авиакомпанию БЕА. Остальные пассажиры подчеркнуто воротили от меня нос, стюардесса проходила как мимо пустого места, да и летели так, что чуть душу наизнанку не вывернуло. А в остальном все было прекрасно.
— Бывает,— рассудил он. Еле заметное подергивание в левом уголке тонкого рта могло быть, с известной долей воображения, воспринято как улыбка. Но... Если двадцать пять лет совать нос в чужие дела на Ближнем и Дальнем Востоке, как эго делал полковник, не мудрено заработать атрофию лицевых мышц.
— Спали?
Я покачал головой:
— Ни секунды.
— Жаль.— По его лицу этого не было заметно. Он деликатно прокашлялся.— Боюсь, что вам придется снова отправляться в путешествие, Бентолл. Сегодня вечером. Одиннадцать ноль-ноль. Лондонский аэропорт.
Я выразительно подождал несколько секунд, пытаясь мысленно внушить ему то, что хотелось сказать ему в ответ, потом смиренно пожал плечами.
— Обратно в Иран?
— Если бы я собирался переводим, вас из Турции в Иран, то не стал бы вызывать па свою голову гнев столпов текстильной промышленности, заставляя прибыть в Лондон, чтобы узнать эту новость.
Снова легкое подергивание в уголке рта.
— Значительно дальше, Бентолл. Город Сидней, Австралия. Новые места для вас, верно?
— В Австралию?—я вскочил с мест раньше, чем понял это.— В Австралию! Послушайте, сэр, вы что, не получили мою телеграмму на прошлой педеле? Восемь месяцев работы, всё практически готово, оставалось только застегнуть последнюю пуговицу, мне хватило бы недели, от силы двух...
— Садитесь! — Опять голос под стать взгляду. Как будто ледяной водой из ведра окатили. Он внимательно посмотрел на меня, и его тон потеплел, до уровня чуть ниже точки замерзания.— Я ценю ваше усердие, но оно никому не нужно. Будем надеяться, ради вашего же блага, что вы не недооцениваете своих... ээ... противников. Так же, как тех, кто вами руководит... Вы отлично поработали, Бентолл. Я совершенно уверен, что в любом другом правительственном учреждении, более открытом, чем наше, вы бы наверняка были занесены в список на получение Ордена Британской Империи или чего-нибудь в этом роде, но ваша миссия исчерпана. Я не хочу, чтобы мои сотрудники, добывающие информацию, использовались и в качестве палачей.
— Простите, сэр,— робко сказал я.— Я не полностью информирован...
— Выражаясь вашим языком, осталось только застегнуть последнюю пуговицу.— Он продолжал, как будто не слыша моих слов.— Утечке информации из нашего Отдела по исследованию ракетного топлива в Хепуорте, чуть было не приведшей к печальным последствиям, вот-вот будет положен конец. Окончательный и бесповоротный.— Он поднял глаза на электронные часы на стене.— Часа через четыре, по моим оценкам. Можем считать, что это уже в прошлом. Кое-кто из кабинета министров будет спать спокойно сегодня ночью.— Рэйн замолчал, расцепил пальцы, оперся локтями на стол и посмотрел на меня поверх сложенных вместе ладоней.— Выражаясь точнее, они могли бы спать спокойно.— Он вздохнул, издав тихий сухой шелест.— Но в эти дни, когда надо всем царят соображения безопасности, причин для министерской бессонницы нет числа. Этим объясняется ваш вызов. Конечно, другие были под рукой, но, к несчастью, никто из них не обладал необходимой в этом случае конкретной квалификацией. У меня возникает подозрение, весьма смутное и неловкое, что это в какой-то степени связано с вашим предыдущим заданием.— Он потянулся рукой в сторону лежащей на столе розовой пластиковой папки и подтолкнул ее мне.— Взгляните, пожалуйста.
Я поборол желание отмахнуться от нахлынувшей на меня пыльной волны, раскрыл папку и вытащил оттуда полдюжины скрепленных листков бумаги.
Это были вырезки с предложением работы за границей из «Дейли телеграф». На каждой сверху красным карандашом была помечена даты. Самая ранняя — восьмимесячной давности. На каждом листке тем же красным цветом жирно обведено одно объявление. Кроме первого листка, где таких объявлений было три.
Все помеченные объявления принадлежали техническим, инженерным, химическим исследовательским фирмам в Австралии и Новой Зеландии. Люди, которым они были адресованы, должны были быть специалистами в самых передовых областях современной технологии. Мне доводилось и раньше видеть подобные объявления из самых разных стран мира. Эксперты по аэродинамике, электронике, сверхзвуковым летательным аппаратам, физике, радарам и топливной технологии в наши дни нарасхват. Но отличительной чертой этих объявлений, помимо того, что все они исходили из графически близких источников, было то, что приглашались специалисты на руководящие административные и директорские места, с соответствующими, на мой взгляд, астрономическими окладами. Я слегка присвистнул и взглянул на полковника Рэйна, но его холодные глаза сосредоточенно разглядывали что-то па потолке. Поэтому я еще раз пробежал мельком колонки объявлений, вложил их обратно в папку и подтолкнул к нему через стол. В отличие от осторожного полковника, я вызвал на пыльном пруду стола настоящую бурю.
— Восемь объявлений,— сухо, вполголоса проскрипел он.— В каждом более ста слов, но вы, если потребуется, сможете воспроизвести любое наизусть. Верно, Бентолл?
— Думаю, смогу, сэр.
— Необыкновенный дар,— прошептал он. Я вам завидую. Что можете сказать, Бентолл?
— Там есть одно довольно витиевато сформулированное объявление: специалиста по жидкому топливу приглашают для разработки аэродвигателей, предназначенных к эксплуатации с числом Маха более десяти. Откровенно говоря, таких аэро-двигателей не существует. Только ракетные двигатели, для которых проблемы с подбором металла уже решены. Им нужен знаток ракетного топлива, а кроме нескольких человек в ведущих аэрофирмах и парочке университетов все мало-мальски стоящие специалисты работают в Хепуорте.
— Именно здесь возможна привязка к вашей прежней работе,— кивнул он.— Это только догадка, и она может запросто оказаться ошибочной. Всего лишь соломинка из соседнего стога. — Он что-то рисовал на пыльной поверхности стола указательным пальцем.— Что еще?
— Все объявления происходят почти из одного и того же места,— продолжал я.— Новая Зеландия или восточное побережье Австралии. Везде специалисты требуются срочно. Всем предлагается бесплатное жилье, переходящее в собственность жильца в случае успешной работы, и зарплата по крайней мере в три раза больше той, которую могут предложить лучшему из них в этой стране. Очевидно, что идет охота за нашими лучшими головами. Все объявления подчеркивают, что претенденты должны быть женаты, но добавляют, что принять детей нет возможности.
— Вам это не кажется несколько необычным? — лениво спросил полковник Рэйн.
— Нет, сэр. Естественно, что иностранные фирмы предпочитают женатых. Люди зачастую поначалу чувствуют себя неуютно в незнакомой стране, а если у человека семья, то меньше шансов, что он вдруг соберет вещички и махнет домой на ближайшем пароходе. Эти работодатели выплачивают сразу только месячную зарплату. На те деньги, которые человек скопит за первые несколько месяцев, невозможно перевезти домой семью.
— Но речь идет не о семьях, а только о женах,— настаивал полковник.— Одних женах.
— Возможно, они опасаются, что топот детских ног отвлечет высокооплачиваемые умы от работы.— Я пожал плечами.— Или у них с жильем проблемы. А может, дети должны приехать позже. Там просто сказано: «Возможностью устройства детей не располагаем»...
— Ничто не кажется вам подозрительным?
— С общей точки зрения, нет. При всем уважении, не пойму, что вас может настораживать, сэр. Множество наших лучших умов за последние годы уплыло за границу. Но, конечно, если вы сообщите мне то, что наверняка не договариваете, я, вполне возможно, начну разделять ваше беспокойство.
Еще один еле заметный тик в левом уголке рта. Что-то он сегодня разошелся. Выудив из кармана небольшую темную трубку, Рэйн начал выскребать из неё остатки табака перочинным ножом. И, не поднимая глаз, произнес:
— Есть еще одно странное совпадение, о котором мне следовало бы упомянуть. Все ученые, откликнувшиеся на эти объявления, так же как и их жены, исчезли. Бесследно.
Вместе с последним словом он снизу вверх бросил на меня взгляд своих арктических глаз, проверяя, как я отреагирую. Не люблю, когда со мной играют в кошки-мышки, поэтому, в свою очередь, бесстрастно вперил в него глаза и спросил:
— Исчезли здесь, по дороге или после прибытия?
— Мне кажется, вы действительно подходите для этого дела, Бентолл,— ни с того, ни с сего ляпнул он.— Все они выехали из этой страны. Четверо, похоже, пропали по дороге в Австралию. По сведениям из иммиграционных служб Австралии и Новой Зеландии нам стало известно, что один человек прибыл в Веллингтон и трое в Сидней. Это все, что они знают. Больше властям этих стран неизвестно ничего. Люди прибыли, потом исчезли. Конец.
— Есть какие-нибудь зацепки?
— Ни одной. Возможно несколько вариантов. Но я никогда не трачу времени на гаданье, Бентолл. Все, что нам известно — и это объясняет большое беспокойство официальных кругов, — состоит в следующем: хотя все эти люди работали в промышленных исследовательских лабораториях, их уникальные знания могут быть легко использованы в военных целях.
— Насколько тщательно их искали, сэр?
— Можете сами представить. И мне кажется, что полиция в ... ээ... странах другого полушария ничуть не хуже, чем у нас. Но эта работенка вряд ли по плечу полицейским, верно?
Он откинулся на спинку кресла, выпустил сизые клубы вонючего дыма в и без того спертый воздух комнаты, выжидательно посмотрел на меня. Я почувствовал усталость, раздражение, мне не нравился тот оборот, который принимала беседа. Он ждал, что я проявлю сообразительность. Ничего не поделаешь, придется подчиниться.
— В качестве кого я туда отправлюсь? Специалиста по ядерной физике?
Он погладил ладонью ручку кресла.
— Я буду греть это кресло для тебя, мой мальчик. Придет день, когда оно станет твоим.— Вы можете себе представить веселый айсберг? Ему почти удалось его изобразить.— Никаких фокусов, Бентолл. Поедете в том самом качестве, в каком работали в Хепуорте, когда мы обнаружили ваши уникальные способности в другой, не совсем академической области. Вы поедете как специалист по ракетному топливу.— Он вытащил из другой папки листок и протянул мне.— Прочтите внимательно. Девятое объявление. Появилось в «Дейли телеграф» две недели назад.
Я не притронулся к этой бумаге. Даже не посмотрел в ее сторону.
— Повторное объявление о специалисте по топливу,— сказал я.— А кто откликнулся на первое? Я должен его знать.
— Разве это важно, Бентолл? — его тон похолодел на несколько градусов.
— Конечно, важно.— Я тоже в долгу не остался.— Возможно, они — кем бы «они» ни были — с ним прокололись. Он слишком мало знал. Но если это был кто-нибудь из ведущих специалистов, то все усложняется. Что-то произошло, и им потребовалась замена.
— Это был доктор Чарльз Фейрфилд.
— Фейрфилд? Мой бывший шеф? Второй человек в Хепуорте?
— А кто же еще?
Фейрфилда я хорошо знал. Блестящий ученый и одаренный археолог-любитель. Мне это дело нравилось все меньше и меньше, что должно было быть видно полковнику Рэйну по выражению моего лица. Но он изучал потолок с сосредоточенностью человека, ожидающего, что крыша рухнет с минуты на минуту.
— И вы просите, чтобы я...
— Вот именно,— перебил он. В его голосе вдруг прозвучала усталость. Просто невозможно было вдруг не проникнуться симпатией к человеку, на плечах которого такое тяжелое бремя.— Я не приказываю, мой мальчик, я прошу,— глаза его все еще буравили потолок.
Я пододвинул к себе листок и взглянул на обведенное красным карандашом объявление. Оно почти в точности повторяло то, что я читал за несколько минут до этого.
— Наши друзья просят срочно телеграфировать ответ,— медленно произнес я.— Видимо, их время поджимает. Вы отослали телеграмму?
— От вашего имени и с вашего домашнего адреса. Надеюсь, вы не обидитесь на меня за подобную беспардонность,—сухо проскрипел он.
— Инженерная компания «Аллисон и Холден», Сидней,— продолжал я.— Действительно существующая и уважаемая компания, разумеется?
— Конечно. Мы навели справки. Фамилия их управляющего по кадрам указана верно. Письмо, которое пришло четыре дня назад с подтверждением получения телеграммы, отпечатано на фирменном бланке компании. Подписано от лица управляющего. Только подпись не его.
— Что вам еще известно, сэр?
— Ничего. Прости. Совершенно ничего. Видит Бог, я бы хотел тебе помочь.
Возникла короткая пауза. Я подтолкнул к нему листок и сказал:
— Вы, по-моему, просмотрели одну вещь. В этом объявлении, как и в остальных, требуется человек женатый.
— Я не могу просмотреть то, что очевидно,— без выражения произнес он.
Я вылупил глаза.
— Да как вам...— и осекся. Через некоторое время пришел в себя. — Вы наверное уже побеспокоились об оглашении имен брачующихся, и невеста ждет в церкви?
— Я сделал лучше,— опять щека чуть дернулась. Он потянулся к ящику стола и вытащил пухлый конверт размером четыре на девять дюймов. Подтолкнул его по столу в мою сторону.— Берегите его, Бентолл. Это ваше брачное свидетельство. Выдано муниципалитетом Кэкстона два с половиной месяца назад. Можете проверить, если угодно, но думаю, что придраться не к чему.
— Все же придется посмотреть, — проворчал я.— Не хотелось бы мне вляпаться во что-нибудь противозаконное.
Он как будто меня не слышал.
— А теперь вам наверняка не терпится познакомиться с женой. — Он поднял телефонную трубку: — Пригласите ко мне миссис Бентолл, будьте любезны.
Трубка его догорела, и он возобновил прочистку с помощью все того же перочинного ножа и с той же тщательностью, время от времени исследуя состояние трубки. Мне исследовать было нечего, и посему я праздно водил глазами по комнате, пока мой взгляд вновь не наткнулся на фанерную панель письменного стола. Предысторию возникновения этой панели я знал. Не более девяти месяцев назад, сразу после гибели в авиа-катастрофе предшественника полковника Рэйна, в кресле, в котором устроился теперь я, сидел другой человек. Это был один из личных агентов Рэйна, но, к несчастью, полковник не знал, что агент этот — двойник и завербован еще и в Центральной Европе. Его первое задание — оно же оказалось и последним — поражало своей дерзостью: ни много ни мало — убийство самого Рэйна. В случае успешного завершения этой операции шеф секретной службы полковник Рэйн (никогда не знал его настоящего имени) унес бы с собой в могилу тысячи секретных данных. Невосполнимая потеря. Полковник ни на мгновение не предполагал опасности до тех пор, пока не увидел в руках агента направленный на него револьвер. Но и агенту было известно далеко не все. Впрочем, до того момента об этом не ведал никто: под рукой, в кресле, полковник Рэйн всегда держал наготове «люгер» с глушителем и со снятым предохранителем, прикрепленный с помощью пружины зажима. После этого случая ему и пришлось ремонтировать, а вернее просто менять переднюю панель стола.
Намеренно убивать полковник Рэйн никого не собирался. Но как только возникала необходимость розоружить или ранить противника, он его наверняка убивал. Он был самым безжалостным человеком, которого мне когда-либо приходилось встречать, и я не припомню случая, чтобы мне пришлось изменить свою точку зрения. Именно не жестоким, а безжалостным. В его понимании, цель всегда оправдывала средства, и если эта цель была, по его мнению, достаточно значительна, он не останавливался ни перед чем, чтобы ее достигнуть. Поэтому он и сидел так прочно в этом кресле. Но когда безжалостность превратилась в бесчеловечность, я решил, что наступил момент выразить протест.
— Вы серьезно намерены послать со мной туда женщину, сэр?
— Я не намерен,— спокойно сказал он, заглянув в который раз в недра своей трубки с видом геолога, обследующего кратер вулкана.— Таково решение.
Думаю, у меня на несколько единиц подскочило кровяное давление.
— Пусть так, но мне кажется, вы должны знать: что бы ни случилось с доктором Фейрфильдом, жена наверняка разделила его участь.
Он положил на стол трубку и нож и посмотрел на меня взглядом, который, видимо, считал удивленно-насмешливым. Мне же в тот момент показалось, что в меня летит не менее пары отточенных, как бритвы, стилетов.
— Вы сомневаетесь в правильности моего решения, Бентолл?
— Я сомневаюсь в гуманности и законности решения, вследствие которого женщина должна выполнять работу, предполагающую возможную гибель.— Я злился и не пытался это скрыть.— И сомневаюсь в необходимости посылать ее со мной. Вы знаете, полковник, я одиночка по натуре и вполне справлюсь, объяснив отсутствие жены болезнью. Не желаю, чтобы на шее у меня камнем повисла женщина.
— Повесить себе на шею такую женщину,—сухо сказал Рэйн,— многие мужчины посчитали бы за честь. Советую отказаться от ваших претензий. Более того, считаю необходимым ее присутствие там. Эта молодая леди добровольно вызвалась. Она умна, умела и чрезвычайно опытна. Кстати, Бентолл, гораздо опытнее вас. Может случиться так, что не вам придется ее опекать, а ей вас. Что касается заботы о себе, она справляется с этим превосходно. У нее есть оружие, с которым она никогда не расстается. Думаю, что вы...
Он замолчал, потому что в этот момент открылась боковая дверь и в комнату вошла девушка. Я сказал «вошла» потому, что не знаю другого слова, каким характеризуется перемещение человеческого существа на двух нижних конечностях. Но про нее надо было бы сказать «вплыла», «вскользнула» или еще что-нибудь вроде этого, пытаясь словом изобразить ту грациозную плавность, с которой двигалась эта женщина. На ней было светло-серое платье из шерстяного трикотажа, настолько плотно облегавшее фигуру, что как будто с восхищением облизывало ее; тонкая талия стянута узким темно-серым кожаным пояском, сочетавшимся по цвету с туфлями на низком каблуке и сумкой из крокодиловой кожи. Там, наверное, револьвер, подумал я, больше ей негде его спрятать, платье слишком облегающее. У нее были шелковые золотистые волосы, расчесанные на косой пробор так, что основная их масса падала на левую сторону лица; темные брови и ресницы, карие глаза и золотисто-смуглый оттенок кожи.
Я знал, откуда этот загар, и знал ту, которой он принадлежит. Она работала по тому же договору, что и я, но большую часть времени проводила в Греции. Пару раз я встречал ее в Афинах. Если быть точным, видел ее теперь в четвертый раз. Я знал ее, но ничего не знал о ней. Кроме того, что звали ее Мари Хоупман, что родилась она в Бельгии, но не была там с тех пор, как умер отец, инженер, который привез ее и мать-бельгийку с континента после падения Франции. Родители ее погибли в авиакатастрофе, и девочка, оставшись сиротой, воспитывалась в приюте на чужой земле. Заботиться о себе она наверняка научилась. Во всяком случае, я так решил.
Я встал. Полковник Рэйн сделал приглашающий жест и светским тоном провозгласил:
— Мистер и... э-э-э... миссис Бентолл. Вам ведь уже приходилось встречаться, не правда ли?
— Да, сэр.
Как будто ему это неизвестно! Мари Хоупман одарила меня холодным твердым пожатием руки и таким же взглядом. Может быть, работа со мной и была мечтой всей ее жизни, но внешне это, пожалуй, ничем не выражалось. Мне уже представился в Афинах случай почувствовать эту свойственную ей отчужденность и самоуверенность, и все же теперь это не помешало мне высказать то, что намеревался.
— Рад вас видеть, мисс Хоупман. Во всяком случае, должен быть рад. Но не здесь и не сейчас. Вам известно, на что вы идете.
Она широко распахнула свои карие глаза, насмешливо изогнула бровь и, слегка скривив в улыбке губы, отвернулась к полковнику.
— Неужели у мистера Бентолла имеются на мой счет рыцарские притязания, полковник? — Не говорит, а щебечет.
— Боюсь, что так оно и есть, в некоторой степени,— признался полковник.— Впрочем, в ней нет ничего предосудительного для молодой супружеской пары.— Он просунул ершик в мундштук своей трубки и, вытащив его наружу чернее сажи, удовлетворенно кивнул и произнес почти мечтательно:— Джон и Мари Бентолл. Неплохо звучит.
— Вы тоже так считаете? — Она обратила ко мне сияющий взор и обворожительнейшую из улыбок.— Я вам несказанно благодарна за участие. Вы так добры...— Немного помолчала и добавила: — Джон.
Я не ударил ее только потому, что такое поведение, по-моему, свойственно троглодитам. Я позволил себе ледяную загадочную улыбку и обратился к полковнику.
— Относительно одежды, сэр. Думаю, придется кое-что подкупить. Там теперь лето в самом разгаре.
— У себя дома, Бентолл, вы найдете два чемодана со всем необходимым.
— Билеты.
— Прошу.— Он протянул мне конверт.— Они были отправлены на ваше имя четыре дня назад. Оплачены по чеку человеком по имени Тобиас Смит. Никто о нем слыхом не слыхивал, но банковский счет его в полном порядке. Полетите не на восток, как, вероятно, предполагаете, а на запад, через Нью-Йорк, Сан-Франциско, Гавайи и Фиджи. Кто вас ужинает, молодой человек, тот вас и танцует, как говорится.
— Паспорта?
— Оба в чемоданах.— Знакомый тик прервал его.— Ваш, для разнообразия, выписан на настоящее имя. Пришлось. Все равно они будут вашу подноготную выяснять — образование, род занятий и так далее, и тому подобное. Мы сделали так, что ни одному любопытному и в голову не придет, что вы покинули Хепуорт год назад. В своем чемодане также обнаружите чековую книжку «Америкэн экспресс банк» на тысячу долларов.
— Надеюсь, мне будет на что их потратить. Кто поедет с нами, сэр?
Молчание в ответ, только две пары глаз, узкие зеленоватые льдинки и огромные, теплые, влажные, смотрят на меня не мигая. Мари Хоупман заговорила первой:
— Может быть, вы соблаговолите объяснить...
— Ха! Может быть, и соблаговолю, хотя и вас тоже из числа подозреваемых не исключаю. Шестнадцать человек вылетают отсюда в Австралию или Новую Зеландию. Восемь из них прибывают в никуда. Пятьдесят процентов. Значит, пятьдесят процентов за то, что мы прибудем туда же. Так вот, я предполагаю, что в самолете будет находиться представитель полковника Рэйна, который в случае необходимости будет знать, на каком месте воздвигнуть надгробие. А скорее всего, бросить поминальный венок на воды Тихого океана.
— Мысль о возможности непредвиденных обстоятельств во время перелета приходила мне в голову,— невозмутимо заявил полковник.— Так что сопровождающий будет, и не один и тот же на всем протяжении пути. Мне сдается, что вам лучше их не знать.— Он поднялся и обошел вокруг стола. Брифинг окончен.— Приношу искренние извинения, но другого выхода у меня нет. Посудите сами: приходится действовать как слепцу, в полной тьме. Будем надеяться на лучшее.— Он по очереди протянул нам руку и сокрушенно покачал головой.— Еще раз великодушно простите. И до свидания.— Он вернулся и сел за стол.
Я открыл дверь, пропустил вперед Мари и оглянулся— захотелось убедиться, насколько искренни его сожаления. Как и следовало ожидать, на лице ни намека на печаль: сосредоточенно занят самым важным — ковыряется в трубке. Я тихо прикрыл за собой дверь и оставил его одного — маленького и пыльного в маленькой пыльной комнате.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
Вторник, 3.00 — 3.30
Пассажиры самолета, ветераны рейса Америка— Австралия, на все лады расхваливали отель «Гранд Пасифик» в Вити Леву, как самый лучший в западной части Тихого океана. И при первом же беглом знакомстве с ним я вынужден был признать, что они оказались правы. Старомодный, но величественный и сверкающий, как новенькая серебряная монетка, он любого служащего английских гостиниц поверг бы в панический ужас королевской безукоризненностью своего обслуживания. Спальни обставлены с роскошью, еда — превосходна (память об обеде из семи блюд, который нам подали в тот вечер, останется, вероятно, навеки), а великолепный вид, открывающийся с веранды на пологие вершины гор, ограждающие залитую лунным светом гавань, принадлежали, казалось, иному, неземному миру.
Но нет в мире совершенства — замки в дверях номеров отеля «Гранд Пасифик» никуда не годились.
Понял я это, когда посреди ночи проснулся от того, что кто-то тряс меня за плечо. Правда, вначале я подумал не о замке, а об этой назойливой нетактичной руке. Пальцы были невероятно сильными, пожалуй, мне с такими не приходилось встречаться — как будто отлиты из стали. Я с трудом открыл глаза, сопротивляющиеся яркому свету и усталости, и, наконец, усилием воли смог сосредоточить взгляд на своем левом плече. И тогда понял, что удивился крепости пальцев не зря, поскольку это были вовсе не пальцы, а дуло автоматического кольта 38-го калибра. Видимо, для того, чтобы исключить ошибку, если мне заблагорассудится выяснить, кто хозяин этого оружия, он поднял дуло на уровень моего правого глаза. Я решил, что ошибаться не стоит. Так, оружие в полном порядке, дальше волосатое запястье, чуть выше — белый рукав и, наконец, смуглое, не слишком доброжелательное лицо. В довершение всего — белая шапочка яхтсмена. Больше смотреть было не на что, поэтому я вернулся к изучению кольта.
— Ладно, приятель,— выдавил я, надеясь, что это восклицание прозвучит легко и небрежно, но мне не повезло — получился хриплый рык, приблизительно такой, наверное, издавали участники рыцарских турниров в замке Макбет.— Я уже понял — это револьвер. Ухоженный, вычищенный, смазанный. Но не лучше ли его слегка отодвинуть, во избежание неприятностей? Револьверы — опасная штука.
— Умный какой! — Вот ему-то как раз удалось изобразить то, что не получилось у меня, холодное спокойствие.— За спиной у женушки спрятался, герой. Но ведь тебе на самом деле совсем не хочется изображать героя, правда, Бентолл? И кашу заваривать ты не собираешься. А?
Вот как раз кашу заварить мне в этот момент очень хотелось. Просто руки чесались вырвать у него из рук эту пушку и садануть по башке. Я очень плохо себя чувствую, когда в меня дулом тычут — во рту сохнет, сердце начинает учащенно биться, адреналина сверх меры в крови накапливается. Только я начал представлять себе, что бы еще с ним сделал, как он кивнул на другую сторону кровати.
— А если собираешься, то сперва взгляни туда.
Я медленно и аккуратно повернул голову, чтобы не дай Бог никого не потревожить. У того, кого я там увидел, только глаза были желтые, все остальное черное: костюм, морская тельняшка, шляпа, а главное — лицо, чернее не видел; узкое, длинное, остроносое — лицо настоящего индийца. Он был узкоплечий и низкорослый, но рост и мускулы ему были ни к чему — то, что он держал в руках, вполне заменяло и то и другое. Обрез двуствольного дробовика двенадцатого калибра. От его первоначального размера осталась одна треть. Смотришь в него как будто в сдвоенный железнодорожный тоннель. Я все так же медленно повернул голову от черного человека к белому.
— Я вас понял. Можно сесть?
Он кивнул и отступил на пару шагов. Я опустил ноги с кровати и взглянул в другой конец комнаты, где на своей постели сидела Мари Хоупман, а рядом с ней стоял третий гость, тоже черный. На ней было голубое шелковое платье без рукавов, и именно потому, что оно было без рукавов, мне удалось увидеть пять темных отметин на ее руке. Видимо, тот, кто ее будил, был не слишком галантен с дамой.
Я был тоже почти полностью одет, не считая башмаков, галстука и пиджака. И все это несмотря на долгое мучительное путешествие, которое нам пришлось завершить всего лишь несколько часов назад. Путешествие вынужденное, вызванное отсутствием ночлега в аэропорту на другом конце острова.
Неожиданная оккупация отеля «Гранд Пасифик» несчастными авиапассажирами была настолько стихийна, что недоумения по поводу требования двух отдельных постелей для мистера и миссис Бентолл не последовало. Но то, что они посреди ночи были почти полностью одеты, не имело ничего общего с застенчивостью молодоженов, обманом или чем-то еще. Этого требовали соображения безопасности. Вторжение в гостиницу было вызвано незапланированной задержкой самолета на местном аэродроме. А вот причина этой задержки и являлась предметом моих постоянных размышлений. Официально задержка была вызвана воспламенением электрической проводки па нашем ДС-7 сразу же после того, как были отсоединены шланги, по которым заправляли горючее. И хотя пожар был потушен в мгновение ока, командир корабля отказался продолжать полет до тех пор, пока с Гавайев не прилетят механики для определения степени повреждения и его возможного устранения. Но мне было более всего интересно, что именно вызвало тот пожар.
Я глубоко верю в случайные совпадения, но вера отступает на пороге идиотизма. Четверо специалистов с женами уже исчезли по пути в Австралию. Вполне возможно, что пятую пару подстерегала та же участь и что остановка для дозаправки в Фиджи, на аэродроме Сува, была запланирована для осуществления планов по нашему исчезновению. И вот именно поэтому мы не стали раздеваться, заперлись на все замки и назначили дежурство: я был на вахте первым и просидел до трех ночи, безмолвно пялясь в темноту. Потом растормошил Мари Хоупмап, а сам завалился спать. Я заснул мгновенно, и, вероятно, точно так же поступила она, потому что, кинув взгляд па часы, я с недоумением установил, что было всего двадцать минут четвертого. Или я недостаточно ее растряс, или она еще не отошла от предыдущей бессонной ночи перелета Сан-Франциско — Гавайи. Временной пояс нам пришлось поменять так быстро, что даже привычные ко всему бортпроводники падали с ног. Но теперь выяснение причин уже помочь не могло.
Натянув башмаки, я взглянул на нее. Не было в ее лице ни страха, ни напряжения, ни отчужденности. Только усталость — бледная, голубые тени пролегли под глазами, короче, замученная путешественница, лишенная ночного сна. Она увидела, что я на нее смотрю, и заговорила.
— Я... боюсь, я...
— Молчи! — рявкнул я.
Она сморгнула, как будто получила пощечину, и, поджав губы, уставилась на свои босые ноги. Человек в белом рассмеялся тем приятным музыкальным смехом, который похож скорее на водоворот сточных вод в канализации.
— Не обращайте внимания, миссис Бентолл, он не хотел вас обидеть. Таких, как ваш муж, пруд пруди.
Снаружи вроде ничего, крепенький, а внутри один кисель. Как разнервничаются, так на других злость срывают. Душу отводят, но, конечно, только на тех, кто не может дать сдачи.— Он бросил на меня взгляд, в котором было все, кроме восхищения.— Разве я не прав, мистер Бентолл?
— Что вам нужно? Что значит это... это вторжение? Мне кажется, вы теряете время. У меня наличными денег очень мало, думаю, не больше сорока долларов. Есть чеки, но они вам не годятся. Драгоценности жены...
— Почему вы оба одеты? — перебил он меня.
Я нахмурился.
— Не вижу необходимости...— Что-то острое уперлось мне сзади в шею. Не знаю, кто обрезал стволы этого дробовика, но он явно не позаботился о том, чтобы края обработать шкуркой.— Мы с женой путешествуем по личным делам.— Очень трудно сохранить благородное негодование и при этом делать вид, что напуган до смерти.— У меня неотложное дело. Я уже сообщил об этом... администрации аэропорта. Мне дали понять, что внеочередные задержки в Суве иногда бывают при дозаправке, и пообещали посадить на ближайший самолет, вылетающий рейсом на запад. Администрация гостиницы тоже предупреждена, и поэтому мы с минуты на минуту ожидаем вызова.— Это, конечно, неправда, но дневная гостиничная смена уже ушла, так что быстро проверить мои объяснения было нелегко. Но я видел, что он мне поверил.
— Очень интересно. И главное, удобно,— пробормотал «белый».— Миссис Бентолл, подойдите к своему мужу и поддержите за руку. Он того и гляди в обморок свалится.— Мари подошла и села не менее чем в двух футах от меня, уставившись неподвижным взглядом прямо перед собой. Тогда «белый» сказал: — Кришна!
— Да, капитан? — Ответ последовал от индийца, который был приставлен к Мари.
— Выйди на улицу и позвони в регистратуру гостиницы. Скажи, что звонишь из аэропорта и что для миссис и мистера Бентолл есть два места на самолете компании КЛМ, который через два-три часа заканчивает дозаправку. Скажи, мол, они должны поторопиться и выехать немедленно. Понял?
— Есть, капитан.— Индиец сверкнул белоснежными зубами и бросился исполнять приказ.
— Не туда, идиот! — «Белый» кивнул на другую дверь, выходящую на веранду.— Хочешь, чтобы на тебя все полюбовались? После того, как позвонишь, хватай такси своего приятеля, подъезжай к парадному входу и скажи, что тебе тоже позвонили из аэропорта. Просили забрать миссис и мистера Бентолл. Потом поднимайся сюда за чемоданами.
Индиец кивнул и испарился. «Белый» затянулся сигарой, выдохнул на нас облако черного вонючего дыма и осклабился:
— Здорово, правда?
— Что вы, собственно, намерены сделать?
— Отправлю вас в небольшое путешествие. Он снова ухмыльнулся, обнажив прокуренные желтые зубы.— Никто вас и не хватится, все решат, что вылетели самолетом в Сидней. Разве не печально? — Он измывался над нами.— А теперь вставайте, руки за голову и лицом к стене.
Увидев направленные на меня три ствола, я решил, что самое лучшее — подчиниться. Тем более что один из стволов находился от моей драгоценной физиономии не далее, чем в восемнадцати дюймах. Он уже увидел, что я уже всласть насытился зрелищем сдвоенного железнодорожного тоннеля, и ткнул меня в спину. Я повернулся, и он опытной рукой, которая едва ли упустит коробок спичек, обшарил меня сверху донизу. Наконец, я почувствовал, как давление ствола на мой несчастный позвоночник ослабло.
— О’кей, Бентолл, садись. Даже странно, обычно такие слюнтяи, как ты, не могут удержаться от удовольствия потаскать в кармане пушку. Может, она у тебя в чемодане. Ладно, потом поглядим.— Он, хитро прищурившись, посмотрел на Мари Хоупман.— Ну, а вы, леди?
— Не смейте до меня дотрагиваться, вы... ужасный человек.— Она вскочила и стояла теперь, вытянувшись как вахтенный, во фрунт, руки по швам, кулаки сжаты, дышит глубоко. Не думаю, что без каблуков в ней было больше пяти футов четырех дюймов, но в гневе она казалась гораздо выше. Просто цирк.— За кого вы меня принимаете? Неужели думаете, что я могу носить оружие?!
Он медленно и задумчиво обвел взглядом ее фигуру, обтянутую довольно выразительно легким платьем, и вздохнул.
— Было бы просто чудо, если бы вы его носили. Разве только тоже в чемодане. Но вам не удастся их открыть до тех пор, пока не прибудем на место.— Он задумался.— Кстати, мадам, а сумочки у вас разве нет?
— Не смейте трогать мою сумку своими грязными лапами!—снова взорвалась Мари.
— Они вовсе даже не грязные.— Он для пущей убедительности сам их осмотрел.— По крайней мере, не очень. Сумку, миссис Бентолл.
— В тумбочке,— презрительно фыркнула Мари.
Он двинулся в другой угол комнаты, не спуская с нас глаз. Я подумал, что, видимо, он не слишком уверен в своем помощнике вместе с его дробовиком. Достав из тумбочки маленькую сумочку из крокодиловой кожи, он щелкнул замочком и высыпал содержимое на постель. Куча всякого барахла — деньги, носовой платок, расческа, косметичка, в которой тоже, в свою очередь, было много всякой женской белиберды, но только не оружие. Оружия не было, это определенно.
— Похоже, вы действительно не из тех.— У него в голосе даже виноватые нотки послышались.— Но знаете, леди... для того, чтобы дожить до пятидесяти, нужно научиться никому не верить, даже собственной матери... — Он вдруг замолчал, взвешивая на руке пустую сумку. Что-то она тяжеловата...
«Белый» заглянул внутрь, пошарил там рукой, потом ощупал дно снаружи... Послышался щелчок, и второе дно открылось, повиснув на петлях. Глухой стук, и некий предмет лежит на ковре. Что же это? Он нагибается и поднимает маленький коротконосый пистолетик.
— Наверное, одна из забавных игрушек-зажигалок. А может быть, духи или распылитель пудры? Чего только сейчас не придумают.
— Мой муж ученый и очень известный человек в своей области,— заявила Мари Хоупман, сохраняя каменное выражение лица.— На него уже дважды покушались. У меня есть разрешение полиции на это оружие.
— Я тоже дам вам разрешение, не беспокойтесь, леди. Все будет в ажуре.— Он не сводил с нас подозрительного взгляда, но тон оставался спокойным.— Ну ладно, Рабат,— это уже индийцу с дробовиком.— Выйди на веранду и посмотри, не балуется ли кто-нибудь около такси.
Да, у этого типа все продумано до мелочей. Даже если бы я захотел, все равно не мог ничего предпринять. Но я и не хотел, во всяком случае, сейчас. В расход он нас явно не собирался отправлять, а вопросы, которые меня мучали, бегством не решишь.
В дверь постучали, и он, быстро задвинув шторы на открытом окне, спрятался за ними. Вошел коридорный в сопровождении Кришны и подхватил три чемодана. На Кришне форменная фуражка таксиста, через руку перекинут плащ. Вполне естественно в дождливую погоду, но я мог поклясться, что рука его под плащом была не безоружна. Он почтительно выждал, пока мы вышли из номера, и, взяв четвертый чемодан, последовал за нами. Дойдя до конца коридора, я заметил, что из нашего номера вышел «белый» и пошел следом. На таком расстоянии его нельзя было заподозрить в причастности к нашей компании, но в случае, если бы мне взбрела в голову какая-нибудь фантазия, он успел бы подскочить. Меня все время мучила неотвязная идея, что он уже когда-то все это проделывал.
Ночной дежурный, худой, темнокожий, со свойственным такого рода служащим выражением утомленного всезнайства, уже держал наготове наш счет. «Белый», с сигарой в зубах, небрежной походкой подошел к дежурному и кивнул ему как старому знакомому.
— С добрым утром, капитан Флек,— почтительно приветствовал его дежурный.— Ну как, разыскали своего приятеля?
— Да, все в порядке. Надменная холодность на его лице сменилась беспечным дружелюбием.— Он сказал, что человек, который мне нужен, в аэропорту. До чего же не хочется посреди ночи тащиться в такую даль! Но ничего не поделаешь, придется. Ты не мог бы мне машину устроить?
— Конечно, сэр.— По всей видимости, этот Флек считался здесь крупной шишкой.— Вам срочно, капитан Флек?
— У меня несрочных дел не бывает.
— Конечно, конечно,— засуетился дежурный. Он явно побаивался Флека и изо всех сил старался услужить.— Дело в том, что мистер и миссис Бентолл тоже сейчас туда едут и их уже ждет такси...
— Рад познакомиться, мистер Бентолл,— расплылся в улыбке Флек и правой рукой стиснул мою стальным пожатием морского волка. При этом левая рука, почивавшая в кармане, привела его широкую бесформенную куртку в полный беспорядок, выставив дуло револьвера настолько далеко из кармана, что мне показалось: этот несчастный карман вот-вот с треском оторвется.— Меня зовут Флек. Мне очень срочно нужно попасть в аэропорт, и, если вы не возражаете... расходы пополам, конечно... я был бы вам несказанно благодарен.
Если у меня и оставались какие-либо сомнения относительно его профессионализма, они тут же уступили место твердой уверенности в его полной компетентности. Нас выпроводили из гостиницы и заткнули в такси с такой учтивой поспешностью, с какой метрдотель проводит вас к самому паршивому столику в переполненном зале ресторана. На заднем сиденье я оказался плотно сдавлен с одной стороны Флеком, с другой — Рабатом. Надежные тиски. Мало того, в бока мне туг же ткнули слева — двустволку, справа— револьвер прямо под нижние ребра. Двинуться я был просто не в состоянии и сидел ни жив ни мертв, моля Бога, чтобы старые изношенные рессоры нашего такси и неровная ухабистая дорога не помогли моим телохранителям невзначай нажать курки.
Мари Хоупман сидела впереди рядом с Кришной: спина прямая, плечи расправлены, короче, исполнена собственною достоинства. Я вспомнил, как она себя вела в кабинете полковника Рэйна два дня назад, и попытался предположить, смогла ли эта дива сохранить до сего дня свою самоуверенность и чувство юмора. Трудно сказать. Мы покрыли сообща расстояние в 10000 миль, а я до сих пор так ничего о ней и не узнал. По всей видимости, она за этим строго следила.
Ни малейшего представления я не имел о городе Сува, но даже если бы это было не так, все равно едва ли смог бы теперь определить, куда нас везут. Двое впереди, двое по бокам, а окна задернуты завесой дождя — как тут разглядишь. Вот мелькнули темные очертания кинотеатра, а вот это, наверное, банк, канал с тускло поблескивающим на поверхности мрачных вод отражением уличных фонарей; вот мы оставили позади несколько узких неосвещенных улочек, тряско перебрались через железнодорожные пути, на которых мне удалось заметить длинную кишку небольших вагонов со штампами КСР на влажных боках. Все это, в особенности товарный состав, совпадало с моими представлениями об острове, расположенном на юге Тихого океана. Обдумать свои впечатления мне не пришлось. Такси резко остановилось, и при этом мне показалось, что двустволка проткнула мой бок насквозь. Флек мгновенно выскочил и приказал последовать его примеру.
Я вылез из машины, не слишком при этом торопясь и, потирая измученные бока, стал оглядываться. Темно было, как в могиле, да при этом еще лило как из ведра. Так что я поначалу ничего разглядеть толком не мог, кроме, пожалуй, размытых контуров двух изогнутых конструкций, которые по виду напоминали строительные краны. Но должен заметить, что глаза мне в тот момент не слишком требовались, чтобы определить наше местонахождение, вполне хватало носа. Я вдыхал запах дыма, гари, горючего, дегтя, пеньковых канатов и других снастей, но прежде всего и превыше всего — пронзительный, ни с чем не сравнимый запах моря.
Нельзя сказать, что после бессонной ночи и всей той кутерьмы, которая обрушилась па меня за последние часы, я хорошо соображал, но, во всяком случае, вполне достаточно, чтобы понять: Флек привез нас в порт вовсе не для того, чтобы посадить на самолет, отлетающий в Австралию. Я хотел было открыть рот, чтобы выразить справедливый протест, но он тут же дал мне понять, чтобы я заткнулся, поднял из маслянистой радужной лужи два чемодана, которые Кришна успел туда аккуратно поместить, и приказал мне взять два других и следовать за ним. Ребра у меня назойливо ныли от длительного соседства с двустволкой Рабата, и сам я уже тоже порядком устал от его настойчивости. Видимо, Флек основательно напичкал своего приятеля однообразным содержимым американских гангстерских комиксов.
Флек, в отличие от меня, вероятно, видел в темноте, как кошка, а может быть, он хорошо представлял себе расположение всех этих бесконечных канатов, швартовых, кнехтов и тому подобной снасти на пристани, потому что ни разу не споткнулся. Я же свалился раз пять, пока мы не свернули направо и не стали спускаться по каменной лестнице. Тут даже он замедлил шаг и рискнул осветить путь фонарем. Но я бы не стал обвинять его в неосмотрительности: ступени поросли скользким зеленоватым мхом, а перилами тут не пахло. Желание опустить на его голову один из моих чемоданов возникло и исчезло почти одновременно, но не только потому, что в спину мне по-прежнему упирались старые железные знакомые. Дело в том, что глаза мои понемногу все-таки привыкли к темноте и теперь я уже разглядел некое судно, пришвартованное у подножья той самой лестницы, по которой мы спускались. От моего удара Флек получил бы незначительные синяки и несколько более значительный ущерб самолюбию. Думаю, настолько серьезный, что он смог бы и пренебречь соблюдением тишины и таинственности в пользу немедленного реванша. Никак он не походил на человека, который не воспользуется такой прекрасной возможностью, и посему я, глубоко вздохнув, покрепче вцепился в чемоданы и продолжил свой путь вниз по осклизлым, неверным ступеням с осторожностью пророка Даниила, прокладывающего путь в логове спящих львов. Пожалуй, мне было даже потрудней, поскольку мои хищники бодрствовали. Несколько секунд спустя я услышал за спиной шаги Мари Хоупман и двух индийцев.
Вода теперь была уже не более чем в восьми футах, но как я ни старался пристальнее разглядеть форму и размеры судна, мне не удавалось этого сделать — дождевые тучи, нависшие над головой, были чернее воды. Широкопалубное, футов семьдесят в длину (впрочем, я вполне мог ошибиться в ту или другую сторону на добрых двадцать футов), две-три мачты (за точность тоже ручаться не мог), объемная рубка, дверь в которой внезапно открылась, выплеснув яркий пучок света и разрушив таким образом мое с таким трудом наладившееся зрение. Некто длинный и худой, как мне показалось, выскользнул из образовавшегося светового прямоугольника, и дверь закрылась.
— Все в порядке, босс? — Никогда мне не приходилось бывать в Австралии, но австралийцев встречал, и немало, так что характерный выговор распознал сразу.
— Порядок. Забирай их. И смотри, со светом поосторожнее. Мы уже поднимаемся на борт.
Поднимаемся — легко сказано. Выполнить это было гораздо труднее. Верхний край борта находился на уровне пристани, где мы стояли. Надо было ступить на нею и прыгнуть вниз на палубу. Когда я почувствовал ее под ногами, то мысленно констатировал, что она была деревянная, а не стальная. Когда мы все благополучно спустились, капитан Флек сказал:
— Мы готовы к приему гостей, Генри? — Мне показалось, что он повеселел. Видимо, почувствовал облегчение, оказавшись там, куда стремился.
— Каюта готова, босс.— Голос у него был хриплый, а слова он растягивал как резину.— Проводить?
— Давай. Я буду у себя.— Он оглянулся на меня.— Все, Бентолл. Оставь чемоданы здесь. Увидимся позже.
Генри пошел по палубе в сопровождении двух индийцев. Между ними вклинились мы с Мари. Подойдя вплотную к надстройке, он повернул направо, включил фонарь и остановился у небольшого люка. Наклонился, откинул задвижку и поднял крышку. Потом отступил на шаг и указал фонарем вниз.
— Спускайтесь, оба.
Я пошел первым: десять влажных узких ступенек по стальной вертикальной лестнице. За мной спускалась Мари. Не успела ее голова сравняться с поверхностью палубы, как крышка люка захлопнулась и мы услышали, что замок тоже вернулся па свое место. Мари осилила последние две ступеньки, и мы огляделись.
Какая, к черту, каюта?! Камера, темная, как могила, тюремная камера. Нет, правда, не совсем темная. Крохотная лампочка в стеклянном плафоне, опутанном стальной сеткой. Только-только чтобы разглядеть, куда ступить. Но какая вонь! Как будто здесь прошлась бубонная чума, вильнув смердящим шлейфом смерти. Я никак не мог понять источника этой вони. Вот, пожалуй, и все, что я мог бы сказать о том трюме, куда нас спустили. Выход из него был единственный. Он же и вход. В кормовой части поперек судна шла деревянная переборка. Меж двух досок я заметил щель. Заглянув в нее, ничего не увидел, но почуял запах. Машинное масло, а следовательно, машинное отделение, сомнений никаких. В этой же переборке обнаружил небольшую дверь. Она была незаперта и вела в примитивного устройства туалет. Там же находилась и старая проржавевшая раковина. Из крана при небольшом усилии можно было выжать небольшую струйку бурой воды неморского происхождения. С обеих сторон переборки, ближе к углам, я обнаружил два отверстия в полу диаметром по шесть дюймов каждое. Туда тоже сунул нос, но, как и следовало ожидать, ничего интересного не нашел. Вероятно, вентиляционные ходы, изобретение века. Но в такую безветренную ночь и на стоянке они вообще бесполезны.
По всей длине переборки выстроились в четыре ряда перегородки из деревянных реек, по типу штакетника. Между двух рядов, ближних к правому и левому бортам, были сложены до самого верха деревянные ящики и открытые коробки. Свободными оставались только вентиляционные отверстия. Между внутренними и внешними рядами реек тоже были сложены ящики и еще мешки, но только до середины высоты переборки. Между двух внутренних рядов, идущих от того места, где предполагалось машинное отделение, и до двух небольших дверей в противоположном направлении был небольшой проход приблизительно фута в четыре шириной. Пол в этом месте, по всей видимости, мыли в последний раз во время вступления на престол короля.
Итак, я внимательно оглядывал наше безрадостное прибежище и, чувствуя, как сердце потихоньку пробирается в пятки, надеялся только на то, что в такой темноте Мари Хоупман сможет различить па моем лице выражение непоколебимого мужества, которое я все время пытался сохранить. В этот момент желтовато-грязный свет, исходящий от лампочки сверху, поменялся на густо-красный, со стороны кормы послышался пронзительный вой, секунду спустя затарахтел дизельный двигатель, судно нервно затряслось как в падучей, потом постепенно успокоилось, и я услышал над головой шлепанье ног по палубе. Небольшой крен на правый борт (отход от пристани дал нам дополнительное доказательство тому, что мы уже в пути).
Я отвернулся от переборки и тут же натолкнулся на Мари Хоупман, схватил ее за руку, чтобы поддержать, да и самому ненароком не свалиться. Кожа на руке у нее была влажная, «гусиная» и ледяная. Я чиркнул спичкой и взглянул на нее, но Мари от неожиданной вспышки света зажмурилась. Светлые волосы спутанной копной падали на лоб и щеку, тонкое шелковое платье настолько вымокло и облепило ее, что походило скорее на оболочку кокона. Мари тряслась, как в лихорадке. Тогда я вдруг почувствовал сам, что в этой крысиной дыре чертовски холодно и сыро. Я загасил спичку, стащил с ноги башмак и принялся колотить им по переборке. Никакого эффекта. Поднялся на несколько ступенек и заколотил в крышку люка.
— Что это вы такое вытворяете?! — возмутилась Мари Хоупман.
— Если нам немедленно не отдадут одежду, у меня на руках окажется больная двусторонней пневмонией.
— А не лучше ли поискать оружие? Вам не приходило в голову задаться вопросом: почему и зачем нас сюда притащили?
— В расход что ли пустить? Ерунда! — Я попытался небрежно рассмеяться, но у меня ничего не получилось. Вместо смеха послышалось настолько неубедительное кудахтанье, что самому неловко стало.— О том, чтобы пустить нас на корм рыбам, не может быть и речи. Во всяком случае, не теперь. Зачем надо было тащить меня сюда? Это можно было сделать и в Англии. А если так необходимо уничтожить меня, то зачем тогда вы здесь нужны? Это во-первых, и во-вторых. А в-третьих, к чему такие сложности с посадкой на корабль? Мы проезжали по дороге сюда канал — по булыжнику на шею и... бултых! Все шито-крыто. Есть еще и в-четвертых: капитан Флек похож на кого угодно — хулигана, мошенника, но только не на убийцу.— Так держать, Бентолл! Если будешь повторять это через каждые пять минут, может быть, и сам поверишь. Мари Хоупман притихла. Может быть, в моих философствованиях действительно есть разумное зерно?
Через пару минут я решил повторить попытку и снова заколотил в переборку. На этот раз меня, видимо, услышали, потому что не прошло и полминуты, как поднялась крышка люка и яркий луч фонаря скользнул вниз.
— Будьте так любезны, дорогие гости, перестаньте барабанить.— Голос у Генри был чрезвычайно недовольный.— Поспали бы лучше.
— Где наши чемоданы? Нам нужно переодеться в сухое. Моя жена промокла насквозь.
— Даю, даю,— проворчал он.— Идите сюда, оба.
Мы подошли. Он спустился вниз и, приняв сверху от кого-то, кого мы не видели, четыре чемодана, отошел в сторону, чтобы пропустить того, кто спускался следом. Это был капитан Флек: с револьвером, фонарем и окутанный парами виски. Этот запах принес приятное разнообразие в душную вонь трюма.
— Прошу прощения, что заставил ждать,— радостно провозгласил он.— Замки на ваших чемоданах очень хитрые. Итак, Бентолл, у вас нет оружия?
— Конечно, нет.— Было, но осталось под матрасом в отеле «Гранд Пасифик», — Что это за вонь здесь?
— Вонь? Неужели? Он принюхался с блаженством знатока, склонившегося над бокалом «Наполеона». Копра и плавники акулы. В основном копра. Говорят, очень полезно.
— Да уж, конечно,— буркнул я.— И сколько же нам придется торчать в этой дыре?
— Это вам не яхта...— возмутился было Флек, но вдруг осекся.— Не знаю, посмотрим. Может быть, еще несколько часов. Завтрак в восемь.— Он осветил фонарем все помещение и сказал уже несколько виноватым тоном: — Нам нечасто приходится принимать на борту женщин, мадам, во всяком случае, таких. Надо было, конечно, получше все прибрать. Не снимайте на ночь башмаки.
— Это еще почему?
— Тараканы.— Он сокрушенно покачал головой.— Любят кусать за ноги, подлюки. — Он быстро направил луч фонаря на одну из стен, и мы тут же увидели парочку темно-коричневых усатых монстров не менее двух дюймов в длину, которые поспешно скрылись из виду.
— Какие... огромные!..— прошептала Мари Хоупман.
— Это из-за копры и машинного масла,— мрачно объяснил Генри.— Их излюбленная пища, не считая ДДТ. Мы им галлонами скармливаем все это. Те, что вы видели, детишки. Родители слишком умны, чтобы появляться на свету.
— Ну ладно, хватит,— оборвал столь увлекательный рассказ Флек и сунул мне в руку фонарь.— Возьмите, пригодится. До завтра.
Генри дождался, пока голова Флека исчезнет в люке, вытащил пару досок из тех, что ограничивали проход, и положил на чемоданы. Получилась платформа фута в четыре высотой.
— Спите здесь.— Он кивнул на сооружение. — Другого места нет. До завтра.— С этими словами он исчез, и крышка люка плотно закрылась.
Ну что ж поделаешь, если больше негде? Так мы и спали плечом к плечу на кровати из чемоданов и досок. Во всяком случае, Мари спала. А у меня было над чем поразмыслить.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
Вторник, 8.30 — 19.00
Три часа кряду она спала как мертвая. Я едва слышал ее дыхание. Со временем движение судна становилось все менее плавным и, наконец после одного из наиболее сильных толчков, Мари проснулась, и я заметил в ее глазах смятение, может быть, даже страх. Через несколько минут она, видимо, вспомнила все, что произошло накануне, и села.
— Привет.
— С добрым утром. Ну как, лучше?
Корабль еще раз основательно тряхнуло, наверху заколотились друг о друга ящики, и Мари схватилась за доску на нашем ложе.
— Долго я не протяну, если будет так продолжаться. Ничего не могу с собой поделать. Не выношу качки. Который час? Половина девятого на твоих? Как поздно! Куда все-таки направляемся?
— То ли на север, то ли на юг. Качка бортовая, значит волна у нас на траверзе. Я мало что понимаю из географии, но хорошо знаю одно: в это время года пассаты дуют с востока на запад, гоня волну. Вот и остается только север или юг.
Я спустил ноги с нашей шикарной кровати и прошел по центральному проходу к тому месту, где были не загороженные ящиками вентиляционные отверстия. Подошел по очереди к каждому и потрогал потолок с левого и правого борта. Слева он был явно теплее. Значит мы все же двигаемся в южном направлении. Ближайшей землей должна быть в таком случае Новая Зеландия, приблизительно в тысяче миль отсюда. Удовлетворенный полученной информацией, я уже хотел было удалиться, но услышал голоса. Они доносились сверху — слабо, но все-таки слышно. Я вытащил из-за рейки ящик, встал на него и прижался ухом к вентиляционной трубе.
Она, вероятно, выходила из радиорубки и благодаря своей форме служила идеальным рупором для приема и усиления звуковых волн. Мне было слышно тарахтение морзянки, а внакладку — беседа двух людей. Настолько отчетливо, как будто они разговаривали в трех футах от меня. Но вот беда, разговаривали они на языке, который был мне незнаком. Понять я все равно ничего не мог и посему спрыгнул со своего постамента, водрузил ящик на место и вернулся к Мари.
— Что ты там так долго делал? — укоризненно спросила она. Бедняга, ей было совсем не по себе в этом мрачном смердящем склепе. Впрочем, и мне тоже.
— Прошу прощения. И все же ты должна оценить мои старания. Я окончательно убедился в том, что мы направляемся на юг, и к тому же обнаружил, что можно запросто подслушать, о чем говорят люди на верхней палубе.— Я рассказал ей о результатах своих исследований.
— Эго может пригодиться.
— Еще бы! Есть хочешь?
— Как тебе сказать...— Она скорчила гримасу и погладила живот.— Не могу утверждать, что из меня плохой моряк, но эта вонь...
— Да уж. А вентиляция ни к черту. Но мне кажется, чаю все же можно было бы выпить. — Я подошел к переборке и напомнил о своем существовании тем же способом, что и несколько часов назад. Минуты не прошло, как люк открылся.
Я зажмурился от яркого света, ворвавшегося в пашу могилу. Кто-то спускался. Узколицый, худой, скорбного вида человек. Имя его было Генри.
— Что за шум?
— Нам обещали завтрак,— напомнил я.
— Вы его получите через десять минут.— Сообщив эго, он ушел, закрыв за собой крышку люка.
Даже скорее, чем он обещал, люк снова открылся, и появился коренастый молодой человек с темными курчавыми волосами. Он аккуратно спустился с лестницы с деревянным подносом в руках, приветливо мне улыбнулся,прошел по проходу и водрузил поднос на один из ящиков рядом с Мари. Потом снял крышку с оловянного блюда с видом Искофера, сбрасывающею покрывало со своего последнего творения. Я недоверчиво взглянул на коричневую клейкую массу и с трудом различил там рис и нарезанные кусочками кокосы.
— Это что такое? Отходы недельной давности?
— Пудинг «дало». Очень вкусно, сэр.— Он показал на эмалированный кофейник.— А тут кофе. Тоже хороший.— Он поклонился Мари и удалился так же бесшумно и быстро, как появился. Само собой разумеется, крышку люка накрепко запер.
Объяснить, что представлял собой этот пудинг, очень трудно. Некий студень, по вкусу и виду напоминающий подгоревший казеиновый клей. Совершенно несъедобно, но восхитительно по сравнению с кофе — чуть теплой болотного цвета жижей, словно водой, процеженной через старый мешок из-под цемента.
— Тебе не кажется, что они хотят нас отравить? — спросила Мари.
— Невозможно. Все равно такую бурду есть никто не будет. Во всяком случае, европейцы. Но вполне возможно, что полинезийцы почитают ее наравне с черной икрой...— Я осекся и подался к ящику, который стоял за подносом.— Черт побери, а вот, кажется, и завтрак. Это же надо, четыре часа просидеть спиной к такому богатству!
— У тебя па затылке нет глаз,— логично заметила Мари. Но я не ответил, потому что был очень занят: светил фонарем в щели между рейками, из которых был сбит ящик.
— По-моему, но лимонад.
— По-моему, тоже. Ты собираешься нанести ущерб собственности капитана Флека?
Я усмехнулся, просунул свою антикрысиную дубинку под верхнюю перекладину ящика, сорвал планку и, вытащив бутылку, с победным видом протянул Мари.
— Взгляни-ка. Может быть, это самогон для аборигенов.
Но это был не самогон, а лимонный сок. Классная вещь, но только для утоления жажды. Для завтрака маловато. Я снял пиджак и принялся тщательно исследовать содержимое трюма.
К своему удивлению, мы обнаружили, что капитан Флек занимался безобидным делом перевозки продуктов питания. Пространство между двумя рядами деревянных загородок с обеих сторон было заполнено коробками с продуктами и напитками: мясо, фрукты, безалкогольные напитки. Скорее всего, он погрузил этот товар до того, как взять на борт копру. Догадка казалась вполне обоснованной, и все же Флек не производил впечатление человека безобидного.
В результате я позавтракал тушенкой с грушами. Мари это меню отвергла, брезгливо передернув плечами. Утолив голод, я принялся исследовать содержимое ящиков, заполнивших пространство между внешними загородками и стенами трюма, но не слишком в этом преуспел. Стойки в этом ряду не так легко отдирались, как во внутреннем. Они были привинчены сверху так, что могли подниматься вверх и внутрь, но поскольку их плотно снизу прижимали ряды ящиков, сделать это было совершенно невозможно. И все-таки две стойки, те, что стояли прямо за ящиками с лимонадом, оказались свободными. Я посветил фонарем наверх — не привинчены ли к потолку? Судя по светлым пятнам на дереве, шурупы были только недавно выкручены. Я раздвинул стойки так широко, как только мог, и рискуя сломать шею (судно по-прежнему швыряло из стороны в сторону, да и груз был не из легких) снял верхний ящик, поставил его на наше ночное ложе.
Ящик был два фута в длину, около восемнадцати дюймов в ширину и фут в высоту. Сколочен из проолифенных сосновых реек. На всех четырех углах крышки стрелообразный фирменный знак Королевского морского флота. Над этим знаком, полускрытым под жирной черной чертой, надпись: «оборудование». Чуть пониже: «Компасы спиртовые». И еще ниже: «Излишки. Подлежит списанию». Вместо точки — корона. Очень впечатляет. Я с большим трудом свернул крышку и увидел, что надписи не лгали —шесть немаркированных спиртовых компасов, укутанных в солому и белую бумагу.
— Заманчиво. Эти фирменные знаки мне уже приходилось встречать. Кстати, излишки — это типично морской термин, обозначающий «непригодный к употреблению». На гражданке можно получить хорошую цену. Может быть, капитан Флек подвизается в качестве легального агента по торговле списанным армейским оборудованием?
— Он больше похож на частного производителя маркировочных знаков.—Мари скептически поджала губы. Ну, а что в следующем?
Я снял следующий ящик. На нем была надпись «Бинокли», и внутреннее содержание этой надписи соответствовало. На третьем ящике снова стоял знак КМФ, опять-таки полу-зачеркнутый, и над ним надпись: «Комплект надувного спасательного оборудования». Маркировка не обманула и на этот раз: внутри оказались надувные спасательные пояса ярко-красною цвета, баллончики с углекислым газом и желтые цилиндры с пояснительной надписью: «Средство от акул».
— Знаешь, мы теряем время,— сказал я. При такой качке стаскивать и вскрывать ящики было совсем непросто. По мере того, как солнце на воле поднималось вес выше, жара в трюме становилась невыносимой. Пот уже градом катился у меня по лицу и спине. Он просто доморощенный спекулянт.
— Доморощенные спекулянты не похищают людей,— возразила Мари.— Давай снимем еще один. У меня предчувствие.