Уоррен Мерфи и Сапир Ричард : другие произведения.

Разрушитель #025

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  
  
  
  
  ***********************************************
  
  * Название: #025 : СЛАДКИЕ СНЫ *
  
  * Серия: Разрушитель *
  
  * Автор (ы): Уоррен Мерфи и Ричард Сапир *
  
  * Местонахождение : Архив Джиллиан *
  
  ***********************************************
  
  ГЛАВА ПЕРВАЯ
  
  "Многие мужчины строят замки мечты. Только глупец пытается жить в одном из них". -ДОМ СИНАНДЖУ
  
  Любой мог умереть, но умереть достойно, моя дорогая, это было то, чего он хотел.
  
  Доктор Уильям Уэстхед Вули наблюдал за тем, как он произносит эти слова на своем 19-дюймовом телеэкране. На его телевизионном изображении на губах выступила капля крови, сначала размытая, затем ставшая четкой красной. Тело лежало на полу хорошо освещенной лаборатории. Президент университета был там по телевизору со слезами на глазах. Другие преподаватели тоже были там, склонив головы.
  
  "Мы никогда не ценили доктора Вули", - сказал Ли (Вуди) Вудворд, директор по делам колледжа. Он подавил рыдание. "Мы никогда по-настоящему не понимали его гениальности. Мы относились к нему как к обычному физику на рынке, переполненном докторскими степенями по физике ".
  
  Джанет Хоули тоже была там, на экране, такая же блондинка, как всегда, такая же хорошенькая, как всегда, такая же пышнотелая, как всегда. В отчаянии она оторвала уголок своей бледно-зеленой блузки, и всего на мгновение Уильям Уэстхед Вули, умирая, увидел округлый край розового соска над наклонной тканью нейлонового бюстгальтера.
  
  Факультет Эджвудского университета утратил свои четкие очертания, телевизионное изображение поблекло, а стены спален начали заменять костюмы и лица. Красная кровь на губах растаяла, и телевизионное изображение теперь показывало доктора Вули на чистых белых простынях в смокинге с блокнотом в руках, слышащего стук в дверь.
  
  Спальня была несколько похожа на ту, в которой сидел доктор Вули, с электродами, прикрепленными скотчем к его вискам, их провода вели к задней панели 19-дюймового экрана, установленного в виде гигантского квадратного глаза поверх пластиковой схемы.
  
  На экране не было ужина с замороженной индейкой, покрытой дешевой коричневой подливкой, или вчерашних синих носков, уже покрытых пылью. Окна были вымыты, на стене висела фотография свирепой матери, полы были чистыми, а кровать в однокомнатной квартире с видом на обширное грязное русло Миссисипи с Ричмонд-Хайтс на телевизионном экране увеличилась вдвое. Но самым большим отличием телевизионного изображения от комнаты доктора Уильяма Уэстхеда Вули был сам доктор Вули.
  
  Исчезли изрытые колеями следы юношеских прыщей. Кожа была гладкой, чистой и загорелой. Нос был сильным, словно созданный резцом скульптора. На руках проступили мускулы, а покрытая ямочками бледная припухлая кожа живота стала плоской со скрытыми мышцами. На груди появились темные волосы, а ноги стали пружинистыми, как у бегуна. По телевизору показывали, как доктору Вули было тридцать два, и он писал речь о присуждении Нобелевской премии, когда услышал стук в дверь.
  
  На экране телевизора появилась плачущая Джанет Хоули. Что она могла сделать? Ей угрожали.
  
  "Угрожала?" - спросило улучшенное изображение доктора Вули. Он положил руку на ее блузку. Он расстегнул верхнюю пуговицу. Рука нашла бюстгальтер. Она двинулась вниз к соску. Бюстгальтер слетел, и доктор Уильям Уэстхед Вули занялся страстной и восхитительной любовью с желающей Джанет Хоули.
  
  Раздался стук в дверь. Доктор Вули покачал головой; ему это не почудилось. Стук стал громче.
  
  "Если ты не ответишь, я уйду". Это был женский голос. Это была Джанет Хоули.
  
  Доктор Вули аккуратно отсоединил электроды и смотал провода обратно к аппарату. Он начал надевать серые хлопчатобумажные брюки, скомканные на кровати. Нет, не хлопчатобумажные брюки, подумал он. Он бросил брюки в шкаф, крикнув:
  
  "Иду. Иду. Одну минутку".
  
  Он снял с вешалки пару светло-голубых расклешенных штанов. Он уютно устроился в них. Он натянул через голову желтую водолазку и начал расчесывать волосы еще до того, как его глаза освободились от желтой ткани.
  
  "Вилли, если ты не откроешь эту дверь, я ухожу".
  
  "Иду", - сказал он. Он нанес лосьон для бритья "Каноэ" на покрытое пятнами лицо и высушил волосы, источающие аромат духов. Затем с широкой улыбкой открыл дверь.
  
  "Застегни ширинку", - сказала Джанет Хоули. "Почему ты не одета? В комнате грязно. Ты думаешь, я буду ждать здесь? Я думала, мы собирались куда-нибудь пойти. Достаточно того, что мне приходится забирать тебя ".
  
  "Только потому, что ты никогда не пускаешь меня в свою квартиру, дорогая", - сказал доктор Вули.
  
  "Твоя беда, Вилли, в том, что ты всегда обращаешь все, что я говорю, против меня. Мы говорим о тебе".
  
  Джанет Хоули была точь-в-точь как ее телевизионный образ: блондинка, мясистая, со здоровой похотью в теле. В отличие от телевизионной картинки, она была одета в ярко-желтую блузку до шеи и почти до лодыжек в толстую колючую шерстяную юбку.
  
  "Сними эту желтую штуку", - сказала она. "Они подумают, что мы близнецы".
  
  "Да, дорогая", - сказал доктор Вули. Одним плавным взмахом правой руки он сбросил с себя желтую водолазку и швырнул ее в шкаф.
  
  "Что это?" - завопила Джанет Хоули. Она указала на экран. Она приблизила к нему голову. Она посмотрела на обнаженную блондинистую фигуру.
  
  "Это я", - закричала она. "И я раздета, и у меня шесть фунтов лишнего веса. У тебя есть мои грязные фотографии, и ты показываешь их на экране телевизора. Толще, чем я ". - "Нет, дорогая, я их не показываю. Это не телевизионная картинка. Это так, но это не телевизионная картинка".
  
  Джанет прищурилась на экран. Это была и ее плохая сторона. Но грудь казалась немного тверже, чем обычно. На самом деле, даже приятнее. Но самым странным было то, что она разделась вместе с Вилли.
  
  "Ты делал видеозаписи и делал одну из этих механических штуковин, чтобы попасть в кадр", - сказала она.
  
  "Нет, дорогая", - сказал доктор Вули. Он нервно постучал костяшками пальцев друг о друга, как парализованный аплодисментами.
  
  "Ну, и что это? Одно из тех секретных устройств для подслушивания дел других людей, которые тебя не касаются?"
  
  Уильям Уэстхед Вули ухмыльнулся, качая головой.
  
  "Я дам тебе подсказку", - сказал он.
  
  "Ты скажешь мне прямо", - сказала она.
  
  "Это довольно сложно. Это сложно".
  
  "Если ты называешь меня глупой, то никогда больше не получишь в свои руки ничего из этого", - сказала она, тыча пальцем в желтую выпуклость своей блузки с блестящим фиолетовым лакированным ногтем.
  
  "Значит, ты позволишь мне сегодня вечером?" спросил он.
  
  "Не голый", - сказала Джанет.
  
  "Я бы не подумал о bare. Но опять же, я подумал", - сказал он и объяснил.
  
  Разум работал с сигналами, электрическими импульсами. Но они отличались от импульсов телевизионного экрана. Разум создавал образы, которые человек видел в своем воображении. Телевидение создавало изображения, взятые из световых волн или того, что называлось реальностью. На что было способно его изобретение, так это переводить мысленные образы в электронные лучи, которые управляли телевидением. Таким образом, трубка была обычной телевизионной трубкой, но вместо какой-то станции, посылающей сигналы, сигналы посылал разум, так что вы могли наблюдать за тем, о чем вы думали.
  
  Он положил ее руку на заключенную в пластик схему. Он положил ее руку на прозрачный пластиковый корпус. Джанет показалось, что он теплый.
  
  "Вот что заставляет это работать. Это переводчик".
  
  Он взял ее руку и положил на электроды.
  
  "Они прикрепляются к вашей голове. Они улавливают сигналы. Таким образом, мы получаем сигналы из разума в эти, идущие вдоль этого, в это, что превращает их в телевизионные сигналы и в саму картинку на съемочной площадке. Dum de dum dum dum."
  
  "Вам не разрешается показывать грязные картинки по телевидению", - сказала Джанет Хоули.
  
  "Ты не понимаешь. Мы не транслируем эти вещи по радиоволнам. Это передается только по проводам в этой комнате ".
  
  "Это грязные картинки", - сказала Джанет и в ту ночь не позволила ему большего, чем поцелуй в щеку. Она думала. Это было несколько трудным упражнением для Джанет, потому что это был относительно новый опыт, и это так ее занимало, что Уильям Уэстхед Вули не смог дотронуться до ее груди, обнаженной или прикрытой.
  
  Не то чтобы ее грудь оставалась нетронутой до конца той ночи. Когда она вернулась домой в свою квартиру, ее грудь была ущипнута, ущипнута, шлепнута и укушена неким Дональдом (Хуксом) Басумо в наказание за то, что "потратила ночь с этим педиком-учителем, когда я была здесь и ждала тебя. Чем вы двое вообще занимаетесь?"
  
  "Я же говорила тебе, дорогой", - сказала Джанет, наклоняясь, чтобы поднять пять пустых пивных банок, которые валялись на полу в гостиной. "Я остаюсь рядом с ним, потому что думаю, что когда-нибудь у него могут появиться деньги".
  
  "Да? Насколько близко ты остановилась, вот что я хочу знать?"
  
  "Дорогой". Джанет Хоули улыбнулась. "Ничего. Он никогда даже не прикасается ко мне. Он даже не пытается".
  
  "Ему лучше не надо, и тебе лучше не позволять ему. Мне не нравится, когда моими бабами занимаются другие люди", - объяснил Дональд (Хукс). Басумо, демонстрирующий мораль, основанную на том факте, что из двадцати семи арестов на его счету, добрая треть из них не привела к вынесению обвинительных приговоров.
  
  Хукс подчеркнул это жгучим шлепком правой руки по обнаженной груди Джанет, затем откинулся на спинку стула в гостиной и наблюдал, как она убирает беспорядок, который он устроил в ее квартире. Когда она закончила вытирать губкой остатки разлитого лукового соуса, Хукс затащил ее в спальню и бросил на неубранную кровать, где изнасиловал - сексуальная техника Басумо имела такое же отношение к занятиям любовью, какое Блицкриг имел к нардам.
  
  Затем, все еще полностью одетый, Хукс скатился с Джанет на бок и начал храпеть - мирное мурлыканье чистого сердцем человека. Джанет Хоули разделась и легла в постель, размышляя.
  
  Час спустя она поцеловала Хукса в шею. Он зарычал, но продолжал храпеть. Полчаса спустя она попыталась снова, и на этот раз храп прекратился.
  
  "Милый", - сказала она. "Я тут подумала".
  
  Хукс мигнул, возвращаясь в реальный мир.
  
  "Что ты скажешь?"
  
  "Я тут подумала, милый", - сказала Джанет.
  
  "Убирайся отсюда", - сказал Хукс и ударил ее ремнем по уху.
  
  Она закричала. Она кричала, что это ее квартира. Что она заплатила за аренду. Она купила пиво. Он не имел права ее бить.
  
  Итак, он ударил ее снова и теперь полностью проснулся. Крики сделали свое дело. Он сказал ей, что выслушает ее, если она принесет ему пива.
  
  Она ответила, что не принесла бы ему пива, если бы у него горело лицо. Он ударил ее по другому уху.
  
  Она принесла ему пиво и сказала, что всю ночь думала о чудесном устройстве, которое только что увидела. Вы могли бы выводить мысли на экран телевизора, видеть все, что вам заблагорассудится. Все, что вам нужно было сделать, это что-то подумать, и вы бы увидели, как это разыгрывается для вас по телевизору.
  
  "Для этого ты меня разбудила?" сказал он.
  
  Ему не понравилась эта идея. Все, что требует обдумывания, не будет продаваться американской публике, сказал он. Вещи, которые продаются американской публике, - это то, о чем вам не нужно думать, чтобы использовать.
  
  Она сказала, что видела грязные картинки на экране.
  
  Хукс Басумо склонил голову набок.
  
  "Ты сказала грязный?" спросил он.
  
  "Да. Ты можешь представить себя трахающимся с кем угодно".
  
  "Да? Ракель Уэлч? Софи Лорен?"
  
  "Да. Берт Рейнольдс. Роберт Редфорд", - сказала она.
  
  "Да? Чаро? Дочь Мод?"
  
  "Да", - сказала она. "Клинт Иствуд. Пол Ньюман. Чарльз Бронсон. Кто угодно".
  
  Он снова пристегнул ее ремнем, потому что она, казалось, могла придумать больше имен, чем он, но потом он не спал всю ночь, заставляя Джанет рассказывать ему все подробности, следя за тем, чтобы она ничего не забыла. То, что он услышал, было деньгами, много денег.
  
  И когда на следующий день он описал это местному скупщику краденого, тот сказал, что знает, где он может достать новый вид порноаппарата. На экране появится все, что вы вообразите.
  
  "Я не знаю. Это было бы трудно продать", - сказал скупщик. "К этому прилагается инструкция?"
  
  Крючки разрешены, поскольку он не знал, и скупщик отказал ему, потому что этот специальный телевизор было бы слишком легко отследить, поскольку, по-видимому, он был единственным в своем роде.
  
  Это возмутило Хукса Басумо. Если бы это было единственное в своем роде, оно должно было стоить дороже. Он угрожающе посмотрел на маленького человечка. Он намекнул о том, как маленькие человечки могут пострадать поздно ночью. Он заметил, насколько пожароопасен дом скупщика.
  
  "Хукс", - сказал скупщик, - "Я могу переломать тебе кости за восемнадцать долларов. Убирайся отсюда".
  
  Хукс поднял палец в непристойном презрении и ушел, бормоча о недостатке мужественности у the fence, потому что, если бы кто-нибудь когда-нибудь показал Хуксу такой палец, он бы, черт возьми, получил по голове.
  
  У газетного киоска он подождал, пока кто-нибудь бросит доллар на сдачу, затем схватил его и убежал. Это могло сойти с рук, если владелец действительно был слепым. Это были те подонки, которые были лишь частично слепы, которые могли скрестить вас. Они могли видеть очертания движущихся рук.
  
  Но Хукс знал свои газетные киоски. Уважаемый человек всегда осторожен. Это панки были беспечны. В Dunkin Donut он купил желе с начинкой и чашку легкого кофе. Он также собрал двадцать три цента чаевых, которые кто-то небрежно оставил под промокшей салфеткой.
  
  Черный "Кадиллак Севилья" ждал снаружи с двумя мужчинами, уставившимися на Хукса. Их лица были похожи на тротуар, но с меньшим теплом.
  
  У них были выпуклости в их шелковых костюмах. Они не улыбались.
  
  Когда Хукс вышел из пончиковой, черная машина остановилась рядом с ним на обочине.
  
  "Хукс, залезай", - сказал мужчина рядом с водителем.
  
  "Я тебя не знаю", - сказал Хукс. Мужчина на переднем сиденье вообще ничего не сказал. Он просто уставился на Хукса. Хукс сел на заднее сиденье.
  
  Они выехали из собственно Сент-Луиса по маршруту, идущему параллельно Миссисипи, богатой родниковыми водами, широкой, как озеро. Машина въехала на огороженную пристань, и Хукс увидел большую белую лодку, пришвартованную к пирсу. Мужчина на переднем сиденье открыл заднюю дверь для Хукса.
  
  "Я этого не делал, клянусь", - сказал Хукс. И мужчина кивнул ему в сторону трапа.
  
  На вершине пандуса круглолицый мужчина, вспотевший от усилий по снабжению своего жира кровью и кислородом, кивком указал Хуксу на проход.
  
  "Я этого не делал", - сказал Хукс.
  
  Хукс спустился по ступенькам, его ноги ослабли.
  
  "Я этого не делал", - сказал Хукс мужчине в черном смокинге.
  
  "Я дворецкий", - сказал мужчина.
  
  Когда Хукс вошел в комнату и увидел, кто сидит на большом диване, он обнаружил, что не может отрицать свою вину. Это произошло потому, что комната закружилась вокруг него, ноги не были под ним, и он смотрел вверх. Если он смотрел вверх, рассуждал он, то его спина, должно быть, лежала на полу. И кто давал ему воду?
  
  Сам дон Сальваторе Масселло. Вот кто прижимал стакан воды к его губам и спрашивал, все ли с ним в порядке.
  
  "О Господи", - сказал Хукс. Теперь он был уверен, что это Масселло. Он видел фотографии в газетах и по телевидению, когда мистер Масселло, окруженный адвокатами, отказался разговаривать с репортером?.
  
  Там были серебристые волосы, тонкий надменный нос, безукоризненные темные брови и черные глаза. И они смотрели на него сверху вниз, и губы спрашивали его, все ли с ним в порядке.
  
  "Да. Да. Да, сэр", - сказал Хукс.
  
  "Спасибо, что пришли", - сказал мистер Масселло.
  
  "С удовольствием и в любое время, мистер Масселло, сэр. Для меня большая честь".
  
  "И для меня также большая честь видеть вас, мистер Басумо. Могу я называть вас Дональдом?" - сказал мистер Масселло, помогая Хуксу подняться на ноги, усаживая его в мягкое бархатное кресло и лично наливая ему стакан густой сладкой желтой Стреги.
  
  "Дональд, - сказал мистер Масселло, - мы живем в опасные времена".
  
  "Я этого не делал, сэр. Клянусь святым сердцем моей матери, я этого не делал".
  
  "Сделать что, Дональд?"
  
  "Как скажешь, сэр. Я клянусь в этом".
  
  Мистер Масселло кивнул с усталостью, которая наводила на мысль о мудрости мира.
  
  "Есть вещи, которые уважаемый человек должен делать, чтобы выжить, и я уважаю тебя за все, что ты сделал. Я горжусь тем, что называю тебя другом, братом".
  
  Хукс предложил мистеру Масселло обчистить любой газетный киоск в городе, независимо от того, принадлежит он зрячему человеку или нет.
  
  Дон Сальваторе Масселло выразил благодарность за любезнейшее предложение, но у него были более важные дела.
  
  И он задавал вопросы о телевизоре, который Дональд пытался продать скупщику. Видел ли его Дональд? Где он был? Как Дональд узнал о нем? И, получив ответ, дон Сальваторе Масселло спросил об этой девушке, Джанет Хоули, где она жила, где работала и обо всем, что касалось девушки.
  
  "Она ни черта не значит для меня, сэр", - сказал Хукс.
  
  Мистер Масселло понимал, что Дональд был слишком серьезным человеком, чтобы позволить юбке разрушить его жизнь. Мистер Масселло сказал это с понимающей улыбкой. Мистер Масселло проводил его до двери, заверив юного Дональда Басумо, что его будущее обеспечено. Он будет богатым человеком.
  
  И чтобы показать свою добрую волю, он предоставил Дональду комнату на борту яхты в ту ночь. И двух слуг. Они выполнили все инструкции, которые дал им Хукс, начиная с того, что принесли выпивку, еду и молодую девушку, за исключением одной просьбы. Хукс хотел прогуляться на свежем воздухе. Этого они не могли допустить.
  
  "У тебя есть все, что ты хочешь, прямо здесь. Ты не уйдешь".
  
  Ночью они разбудили его и сказали, что теперь он может подышать свежим воздухом. Он не хотел этого сейчас. Они сказали ему, что он принимает это сейчас.
  
  Было 4.15 утра и довольно темно. Хукс снова сидел на заднем сиденье машины, и когда они уже далеко отъехали по дороге в сторону Сент-Луиса, он увидел, как на пристани снова зажглись огни. Он ушел в темноте.
  
  Машина съехала с асфальтированной дороги и въехала во двор небольшой строительной фирмы. Хукс был удивлен, увидев поджидавшую его Джанет Хоули. На ней было ярко-желтое платье с принтом, выше пояса покрытое грязью. Она отдыхала. На дне канавы, с очень большой вмятиной на голове.
  
  Хукс начал расспрашивать слуг об этом, когда один из них прервал его, ударив бейсбольной битой по Дональду (Хукс) Слуховая кора Басумо в его височной доле. Она треснула. И оставила очень большую и окончательную вмятину в его черепе.
  
  Дона Сальваторе Масселло не было рядом, чтобы услышать треск. Он был в самолете, направлявшемся в Нью-Йорк, где ему предстояло сообщить нечто очень важное на национальном собрании криминальных семей.
  
  ГЛАВА ВТОРАЯ
  
  Его звали Римо, и он, должно быть, жульничал. Джеймс Меррик молился о том, чтобы ему хватило сил пройти свою двадцатую милю, а тощий ублюдок в синем только что обогнал его во второй раз.
  
  В следующий раз будет три. Мысли Меррика вернулись к старой морской поговорке о том, что нужно идти ко дну в третий раз, и он истерически захихикал. Внезапно его веселье стало горьким, и он выдавил сквозь стиснутые зубы:
  
  "Привет, ты. Ты, тощий. Ты, парень в футболке".
  
  Мужчина, у которого на карточке с номером красным маркером было написано "Римо", повернул голову к пыхтящему Меррику и указал на себя.
  
  "Кто, я?" сказал он.
  
  "Да. Ты. Римо. Подожди".
  
  Римо замедлил ход, и Меррик задвигал своими измученными ногами взад-вперед, взад-вперед, казалось бы, все быстрее и быстрее. Но он не догонял; расстояние между ними оставалось прежним, независимо от того, как сильно он толкал свое ноющее тело.
  
  "Давай. Притормози", - крикнул Меррик, страдая от боли.
  
  Мгновение спустя Римо уже не было перед ним. Он был прямо рядом с Мерриком, отстраненно улыбаясь, бежал рядом с ним шаг в шаг.
  
  "Чего ты хочешь?" Небрежно сказал Римо.
  
  Меррик уставился на него, его глаза затуманились от слез напряжения, смешанных с солеными капельками пота. Парень даже не тяжело дышит, подумал он.
  
  "Какой у тебя номер?" Меррик ахнула.
  
  Римо не ответил. Он просто не отставал, пока они проезжали городскую черту Дэнверса.
  
  Черт возьми, кто был этот маньяк, который даже не вспотел? "Ты видишь это?" Спросил Меррик, тыча пальцем в синюю цифру шесть у себя на груди.
  
  "Да", - сказал Римо. "Это мило. Это называется арабское число. Римские цифры такие, какие используют для Суперкубка. Ну, ты знаешь, крестики и я . Почему они называют это арабским числом? Если бы арабы умели хорошо считать, почему их войны не длятся дольше нескольких дней? Конечно, может быть, они предпочли бы проигрывать быстро, чем медленно. Я не знаю".
  
  Меррик поняла, что этот мужчина был психом. "Это мой номер", - Меррик надулся. "Это означает… Я шестой ... человек ..., подписавшийся на ... этот марафон. Видишь? Теперь… какой у тебя номер?"
  
  Римо не ответил. Внезапно Меррик почувствовал легкое прикосновение спереди, а затем прохладный ветерок взъерошил седеющие волосы на груди. Он посмотрел вниз и увидел дырку на своей рубашке, где раньше был вырезан его номер.
  
  Он оглянулся на Римо, но мужчина исчез. Он ускорил шаг и отодвигался от Меррика, как будто Меррик стоял на месте. Руки Римо были заняты расстегиванием рубашки, и Меррик понял, что он нацелился на номер шесть. Шестой номер Джеймса Меррика.
  
  Это было все, что ему было нужно. Четыре года работы, и этот бездельник ушел со своей расой. И со своим номером.
  
  Меррик хотел участвовать в Бостонском марафоне с юности. Но за четыре года до этого он решил спланировать марафон, посвященный двухсотлетию. Если бы он выиграл этот марафон, его бы запомнили. Большую часть четырех лет он доводил себя до кондиции. А затем, начиная с февраля, он по-настоящему включился.
  
  Каждый день после работы он пробегал семь миль домой, прижимая портфель к своей хорошо сшитой груди. Он приезжал под едва скрываемую ухмылку своей жены Кэрол, в рубашке Arrow Pacesetter и костюме Brooks Brothers, пропитанной потом.
  
  Каждый вечер ему практически приходилось соскребать с себя жокейские шорты. На вторую ночь он испортил свои кроссовки Florsheim cordovans, но после этого начал носить свои кроссовки Adidas на работу в бумажном пакете.
  
  Вместо обеда он бегал в мужской туалет, останавливаясь, чтобы умыться или причесаться каждый раз, когда кто-нибудь входил. Перерывы на кофе использовались для отжиманий в подсобном помещении.
  
  Вскоре его соблазнительная фигура стала предметом офисной болтовни, и начали распространяться шутки о "Меррике".
  
  Когда однажды ночью анонимный звонивший сообщил жене Меррика, что в офисе делают ставки на то, умрет Меррик от коронарного удара или нет, прежде чем его острый запах пота коснется первой жертвы, она решила поговорить с ним по душам.
  
  "Что, черт возьми, ты пытаешься доказать?" сказала она. "Ты воскресный спортсмен. Самое большее, что тебе следует делать, - это бегать из гостиной на кухню".
  
  Ей понравилось, как это вышло, и она дважды рассмеялась. Джеймс Меррик проигнорировал ее и продолжил бежать.
  
  В воскресенье перед забегом Меррик наклонился к своему двенадцатилетнему сыну, сидевшему перед телевизором, и сказал: "Что ты думаешь о том, что твой старый папа выиграет завтра марафон, Дэвид?"
  
  "Не сейчас, пап. Коджак переезжает. Кто тебя любит, детка?"
  
  Голова Меррика дернулась, как будто ему дали пощечину, чтобы посмотреть на толстого лысого мужчину на экране телевизора Motorola, и он почувствовал прилив желчи. Коджаку не нужно было пробегать марафон.
  
  "Завтра я пробегаю двадцать шесть миль, Дэвид". Меррик попытался улыбнуться, но это было напрасно, глядя в затылок его сына. "Разве это не очень хорошо?"
  
  "Да, папа". Меррик почувствовал, как его охватывает некоторое облегчение.
  
  "Человек за шесть миллионов долларов сделал это сегодня вечером за час", - сказал Дэвид.
  
  Меррик видела отлив.
  
  "Ну, на самом деле не час, как они сказали, это заняло у него, но это было больше похоже на пять минут. В замедленной съемке. Вау."
  
  Пока его сын бегал по комнате в замедленном темпе, Меррик представил себя на холодном пляже, и его глаза стали такими же пустыми, как горизонт.
  
  Он покажет им. Он покажет им всем.
  
  В то время как Меррик одевался утром перед гонкой, чувствуя, что все будет идеально, Римо проснулся, зная, что все идеально, и это вызывало у него отвращение.
  
  Это было неправильно. Было неправильно идеально спать. Идеально вставать. Всегда быть в идеальном здоровье. Страдание, решил он, было единственным, что придавало жизни смысл.
  
  Римо посмотрел в свои темные глаза в зеркале ванной, затем позволил им скользнуть по своему загорелому лицу с высокими скулами. Его худощавое тело, даже с необычайно толстыми запястьями, не давало ни малейшего намека на машину для убийства, в которую превратился Римо.
  
  Римо наблюдал за тем, как он бреется. Никаких лишних движений, легкие плавные поглаживания.
  
  Идеальный.
  
  Отвратительно.
  
  Почему он никогда не порезал себя? Почему он не получил драконью пасть утром, как все остальные?
  
  Когда-то давно у него были. Он помнил холодное жгучее прикосновение кровоостанавливающего карандаша, когда он порезал лицо, бреясь. Но это было много лет назад, в другой жизни, когда Римо Уильямс был простым патрульным в полицейском управлении Ньюарка.
  
  Это было до того, как его обвинили в убийстве, которого он не совершал, и оживили после мнимой казни на электрическом стуле, чтобы он работал на секретное агентство в качестве силовика - кодовое название Destroyer - в войне с преступностью.
  
  Это было давно, и внезапно ему больше не захотелось смотреть на пластиковый гостиничный номер, в котором он жил три дня. Он не хотел разговаривать с Чиуном, пожилым корейским убийцей, который сейчас неподвижно спал на коврике посреди гостиной номера.
  
  Это был Чиун, последний Мастер за столетия мастеров из маленькой корейской деревни Синанджу, который изменил Римо.
  
  Прошло десять лет подталкивания и зондирования, дисциплины, руководства и техники, и хотя Римо давно перестал ненавидеть все это, он никогда не тратил время на то, чтобы определить, хорошо ли это.
  
  Он взобрался на гору своей души, но забыл проверить, нравится ли ему вид.
  
  Римо уставился на себя в зеркало. Если бы он захотел прямо сейчас, он мог бы расширить или сузить зрачки своих глаз. Он мог бы поднять температуру любой части своего тела на шесть градусов. Он мог замедлить биение своего сердца до четырех в минуту или ускорить его до 108 в минуту, и все это, не двигаясь с места.
  
  Он даже больше не был человеком. Он был просто идеален.
  
  Римо пинком распахнул дверь ванной и быстро прошел к входной двери номера, мимо хрупкой на вид груды на полу, которая была Чиуном. Римо тоже распахнул ногой входную дверь, и поскольку она была сконструирована так, чтобы открываться внутрь, большая часть дерева и пластика разлетелась по коридору. Позже менеджер обнаружил ручку, застрявшую в автомате с газировкой тремя дверями дальше.
  
  Высокий писклявый голос остановил Римо на полпути в коридор.
  
  "Ты встревожен", - сказал Чиун. "В чем дело?"
  
  "Я только что решила. Мне не нравится быть идеальной".
  
  Чиун рассмеялся. "Идеально? Идеально? Ты? Хе, хе, хе. Не буди меня больше ни для каких шуток".
  
  Римо молча поприветствовал Чиуна по-бронксски, затем спустился вниз, через выложенный красно-коричневой плиткой вестибюль отеля навстречу свежему апрельскому бостонскому утру.
  
  Римо прислонился к наружной входной двери отеля и начал искать себя.
  
  "Прошу прощения, сэр", - сказал коридорный.
  
  "Не приставай ко мне", - сказал Римо. "Разве ты не видишь, что я само совершенство?"
  
  "Но, сэр..."
  
  "Еще одно слово, и ты будешь сморкаться сзади".
  
  Посыльный ушел. Римо подумал о том, как он впервые встретил Чиуна. Старый азиат, шаркая, приближался к нему в спортивном зале санатория Фолкрофт в Рае, штат Нью-Йорк, секретной штаб-квартиры секретной организации КЮРЕ. Поначалу Чиун выглядел как тощий скелет, обтянутый желтым пергаментом…
  
  "Простите меня, сэр", - сказал посыльный, который не особенно нуждался в чьем-либо прощении. Он делал ставку на то, что в пятый номер в Саффолк-Даунс не добавляют консервантов, когда посыльный сообщил ему о мужчине, стоящем снаружи.
  
  "Простите меня, сэр", - повторил посыльный, - "но что вы делаете?"
  
  "На что это похоже, что я делаю?" Спросил Римо.
  
  Посыльный тщательно обдумал. Никогда не знаешь, что может случиться, когда у тебя отель так близко к Хантингтон-авеню, бостонскому ответу на Восьмой круг Данте.
  
  "Выглядит, сэр, как будто вы прислонились к зданию, прикрывшись одним полотенцем".
  
  Римо посмотрел вниз. Посыльный был прав.
  
  - И что? - спросил Римо.
  
  "Ну". Посыльный сделал паузу. "Это наше полотенце".
  
  "Я платежеспособный клиент", - сказал Римо.
  
  "У вас есть ключ, сэр?"
  
  "Я оставил это в другом полотенце", - сказал Римо.
  
  "Как же ты тогда собираешься вернуться в свою комнату?"
  
  "Не волнуйся, я справлюсь", - сказал Римо.
  
  "Тебе не холодновато?"
  
  "Я слишком совершенен, чтобы быть холодным", - сказал Римо и отвернулся от мужчины, который мешал ему думать.
  
  Дежурный пожал плечами и вернулся на свой пост. Он даст чудаку пять минут, прежде чем звонить детективу отеля. Тем временем он позвонил своему букмекеру, чтобы сделать ставку на отсутствие консервантов, которая позже сломала переднюю лапу на первом ходу. Ставка капитана "Белл" на собачьих бегах "Страна чудес" в Ревире прыгнула на автоматического кролика и была убита электрическим током. "Ред Сокс" проиграли 17: 1. Старший сын капитана белл был арестован за хранение наркотиков, его жена еще на один день погрузилась в перемены в жизни, а его собаку сбила машина. Оглядываясь назад на следующий день, он мог бы поспорить, что полоса невезения началась с теплокровного парня, прислонившегося к стене отеля в одном полотенце.
  
  Римо все еще думал, пытаясь вспомнить, когда именно он стал совершенным.
  
  Он встретил Чиуна в спортзале, и у того в руке был пистолет, и ему было приказано убить старого азиата за ночь, свободную от тренировок. Ради свободной ночи он был готов на все, и он в упор выстрелил в Чиуна шесть раз, и все они промахнулись. Он, конечно, не был идеален в ту ночь.
  
  "Прошу прощения, сэр", - сказала жирная молодая девушка.
  
  "Не приставай ко мне", - сказал Римо.
  
  "О, это не составит труда, сэр", - сказала девушка. "Не хотели бы вы пройти личностный тест?"
  
  Римо посмотрел на девушку. На ней была картонная бирка с надписью "Здравствуйте, меня зовут Марджи, я из Школы пауэрологии". Ее волосы свисали на блестящее рябое лицо, как спагетти в соусе из моллюсков. Сквозь грязные, в масляных разводах очки ее глаза были тускло-пудрово-карими.
  
  "Конечно", - сказал Римо. "Я пытаюсь выяснить, почему я совершенен".
  
  "Мы можем помочь вам узнать себя лучше, это будет стоить пятьдесят центов, пожалуйста".
  
  "Прошу прощения?" Сказал Римо.
  
  "Ты проходишь тест?"
  
  "Да".
  
  "Ну, это пятьдесят центов за мое время и стоимость контрольной работы, сэр".
  
  "Могу ли я быть обязана этим тебе?"
  
  "Разве это не при тебе?"
  
  "Не настолько, чтобы ты заметил", - сказал Римо.
  
  Марджи смерила его взглядом с головы до ног, затем облизнула губы. "Я думаю, ты мог бы отдать это мне позже", - сказала она. Она хихикнула и покраснела, и внезапный румянец в сочетании с ее естественной бледностью придал ей пурпурный оттенок.
  
  "Как вас зовут, сэр?"
  
  "Кей Кайзер из Колледжа музыкальных знаний".
  
  "Очень хорошо", - сказала Марджи, открывая папку с отрывными листами, которую она держала в руках. "Вопрос номер один. Ты счастлив?"
  
  "Нет", - сказал Римо.
  
  "Тогда, сэр, вам следует приобрести нашу брошюру "Станем счастливее с помощью Powerology", стоимость которой составляет всего 3,98 доллара за первый экземпляр и 2,50 доллара за каждый последующий".
  
  "Я серьезно подумаю над этим", - сказал Римо. "У вас есть еще вопрос".
  
  "Да, сэр. Много вопросов", - сказала она, снова уставившись на его грудь. "Вопрос номер два. Ты спишь, я имею в виду, как твои друзья?"
  
  "Какие друзья?" Спросил Римо.
  
  "Да или нет", - сказала Марджи. "Это должно быть "да" или "нет", я не могу вместить вопрос "какие друзья" в это пространство".
  
  "Ты не можешь писать помельче?"
  
  "Это выйдет "в пятницу".
  
  "Хорошо", - сказал Римо. "Нет".
  
  "О. Тогда в вашей библиотеке обязательно должно быть руководство по пауэрологии для лучшей дружбы или как привлекать людей на свою сторону с помощью пауэрологии. Прямо сейчас вы можете приобрести его всего за 2,95 доллара, разумеется, в течение ограниченного времени ".
  
  "Я буду иметь это в виду".
  
  Марджи уставилась на его пупок. "Конечно, что-нибудь можно было бы устроить", - сказала она.
  
  - Вопрос третий, - сказал Римо.
  
  "О, да", - сказала она, качая головой и разбрасывая капли жирной грязи. "Как ты насилуешь, я имею в виду, оцениваешь свою личную жизнь по шкале от одного до десяти?"
  
  "Никаких", - сказал Римо. "Минус шесть. Минус девяносто".
  
  "О, это позор, но ничего такого, чего нельзя было бы исправить, научившись подбирать девушек и зарабатывать через Powerology всего за 4,95 доллара или позволив мне подняться к тебе в комнату".
  
  "Ты теряешь свою научную беспристрастность", - сказал Римо.
  
  "Не говори мне этого. Я вижу насилие в твоих глазах".
  
  "Это потому, что у тебя грязные очки", - сказал Римо.
  
  "Слушай, парень, я обрюхачу… Я имею в виду, без платы за обслуживание в пятьдесят центов".
  
  "Не сейчас".
  
  "Это мое последнее предложение. Я снимаю плату за обслуживание, добавляю книгу по массажу Powerology и плачу за ужин после этого. Чего еще вы могли бы хотеть?"
  
  "Твое внезапное и полное исчезновение", - сказал Римо.
  
  "Очень жаль. Я могла бы помочь тебе найти себя", - сказала Марджи.
  
  Римо стало жаль ее, потому что она не была такой совершенной, как он. Он назначил время на 10:27. Ежедневная порция мыльных опер Чиуна должна была начаться ровно в полдень.
  
  "Послушай", - сказал Римо. "Возвращайся через два часа и поднимись в номер 1014. Ты узнаешь его, потому что в нем нет двери. Просто иди и чувствуй себя как дома, пока я не вернусь ". Он развернул ее и похлопал по спине. "А теперь беги. Помни. Около двух часов. Приведи своих друзей. Приводи всех своих друзей ".
  
  Марджи хихикнула и рванула в сторону Кенмор-сквер, как ракета.
  
  Римо побрел через Христианский научный центр к Пруденшл Билдинг, второму по высоте небоскребу в Бостоне, раньше он был первым, пока другая страховая компания не построила монолитное стеклянное чудовище, предназначенное для отражения неба, и сотни птиц каждый день убивали себя, залетая в него.
  
  Сотни людей толпились в торговом центре Prudential. Римо действительно не замечал их, потому что наблюдал за тем, как его ноги двигаются почти идеально. Он был так сосредоточен на своих ногах, что чуть не врезался в мужчину средних лет, подпрыгивающего вверх-вниз.
  
  "Эй. Смотри, что делаешь", - сказал мужчина.
  
  Римо поднял глаза и увидел толпу, кружащуюся вокруг него, затем снова перевел взгляд на седеющего мужчину в белых шортах с красными гоночными полосками, серой спортивной рубашке и кроссовках Adidas.
  
  "Что ты делаешь?" - спросил Римо.
  
  "Приступаю к работе", - сказал мужчина.
  
  "Для чего?"
  
  "За что? Ты шутишь? Где ты был, чувак?"
  
  "Ну, я был в Корее некоторое время".
  
  "О, да. Я тоже был в Корее", - сказал мужчина. "Что ты делал?"
  
  "Уничтожаю большую часть постоянной армии", - сказал Римо, глядя поверх всех качающихся голов. "Что все это значит?"
  
  "Это Бостонский марафон", - сказал человек, который сам некоторое время был в Корее. "Мы бегаем в Бриктон, штат Массачусетс, и обратно".
  
  "Для чего?"
  
  Седеющий мужчина посмотрел на Римо как на сумасшедшего. Полотенце, вероятно, помогло, хотя среди всех этих шорт оно выглядело просто как эксцентричный килт.
  
  - Далеко ли до Бриктона? - спросил Римо.
  
  "Тринадцать миль", - сказал мужчина.
  
  "Я сейчас вернусь", - сказал Римо. Пятнадцать минут спустя Римо вышел из магазина мужской одежды, одетый так же, как мужчина, с которым он разговаривал, - в белые шорты в красную полоску, серую толстовку и кроссовки Adidas, все это было оплачено в его гостиничном номере и подтверждено продавцом магазина звонком в отель, который холодно проинформировал продавца, что у джентльмена из номера 1014 бесконечный кредит, независимо от того, был на нем полотенце или нет.
  
  Римо присоединился ко всем бегунам на солнце в центре Бостона, когда они собрались у входа в Пруденшл Билдинг со стороны Бойлстон-авеню.
  
  Плотный рыжеволосый мужчина размахивал стартовым пистолетом и кричал: "Пять минут. Пять минут".
  
  Внезапно сотни людей вокруг Римо начали прыгать, глубоко дышать, потягиваться и бегать на месте. Ему захотелось рассмеяться. Разминочные упражнения были шуткой.
  
  В самом начале его тренировок Чиун сказал ему: "Нужно всегда быть готовым. Мы не практикуем прием пищи перед едой. Зачем тренироваться перед бегом?"
  
  "Эй", - раздался голос из-за спины Римо, который превратился в уже покрытое испариной лицо седовласого мужчины, которого он встречал раньше.
  
  "Собираешься участвовать в гонках, да? Это здорово. Просто великолепно. Кстати, меня зовут Меррик. Джеймс Меррик. Без обид или что-то в этом роде, но сегодня никто меня не побьет. Эй, тебе лучше заполучить номер. Увидимся на финише. Если ты финишируешь."
  
  Лучшее, что мог сделать Римо, это найти красный волшебный маркер и нацарапать "римо" на обратной стороне парковочного талона, который он снял с лобового стекла. А потом раздался выстрел, и Римо сорвался с места, как несущаяся пуля. Джеймс Меррик увидел, как он отъезжает, и улыбнулся про себя. Марафоны были полны таких людей - людей, которые всерьез не думали о завершении дистанции, которые срывались, как спринтеры, пробегали милю так быстро, как только могли, затем выбывали и проводили остаток своей жизни, хвастаясь тем, как они какое-то время лидировали на Бостонском марафоне.
  
  Это было на старте гонки, но теперь Римо обогнал Меррика во второй раз, двадцать миль спустя, и в довершение ко всему он только что украл у Меррика большой шестой номер.
  
  Меррик попыталась мысленно прильнуть к стройной фигуре с толстыми запястьями, но Римо вскоре исчез за холмом.
  
  Меррик включился, уже не уверенный, выигрывает он или проигрывает гонку, его разум уставал так же, как и тело, и когда он пересекал Чарлстаунскую черту, он снова увидел Римо, на этот раз проходящего мимо него с ярко-синей шестеркой на футболке.
  
  Меррик пыталась закричать, вернись с моим номером, ты, чертов маньяк, который даже не вспотел, бегающий кругами вокруг меня со своим чертовым красным Римо. Но напряжение было бы слишком большим.
  
  Пересекая улицу Дэнверс, он начал плакать от разочарования, когда широко улыбающийся Римо прошел мимо него в четвертый раз. Джеймс Меррик хотел умолять, пожалуйста, пожалуйста, сумасшедший, разве ты не знаешь, как много это значит для меня? Выиграй гонку, если хочешь, но оставь меня в покое. Пожалуйста?
  
  Наконец Меррик добрался до Бостона. Он чувствовал себя обновленным. Прошло всего два часа. Он заставил себя, и его время было лучше, чем когда-либо на Бостонском марафоне. Это он знал. Он устремился вперед с новой энергией. У него открылось второе дыхание.
  
  И ушел, когда секунду спустя Римо прошел мимо него в пятый раз.
  
  Джеймс Меррик рухнул с мучительным вздохом. Позже он не помнил, как долго просидел, обхватив голову руками, на обочине дороги в Бостон в своих грязных кроссовках и рваной спортивной рубашке, но когда он поднял глаза, там показалось темнее. Он не видел, как люди проходили мимо него. Ему было все равно. Вместо этого он доковылял до автобусной остановки, сел в автобус и вышел в трех кварталах от дома.
  
  Что бы он сказал? Должен ли он остановиться в отеле? Нет, у него не было с собой никакого бумажника. Какого черта. Вероятно, никто даже не заметил, что он ушел. Кэрол все еще спала, когда Меррик уходила тем утром, а Дэвид смотрел "Спид Рейсер" и даже не повернулся, когда его отец сказал "Пока".
  
  Джеймс Меррик медленно поднялся по ступенькам, борясь со слезами. Его достал не проигрыш в гонке, а его собственный провал. Он вошел в дом.
  
  "Джим, это ты?"
  
  "Да", - прохрипел он.
  
  "Что ты здесь делаешь?" крикнула его жена, сбегая с верхнего этажа: "Все тебя искали. Мне звонят с двух часов".
  
  "Я не хочу никаких звонков", - жалобно сказала Меррик.
  
  Лицо Кэрол стало суровым. "Теперь я знаю, что ты устал, но ты возвращаешься на Копли-сквер и принимаешь свой трофей". Меррик выдавила: "Что?"
  
  "Они повсюду искали тебя. Никто никогда не бегал так быстро. Они сказали, что ты спринтер. Двигался так быстро, что все, что они могли видеть, был твой шестой номер ". Она посмотрела вниз на его толстовку.
  
  "О, бедняжка. Должно быть, ее оторвали. Иди наверх и ложись. Я позвоню в спортивный комитет и скажу им, что ты здесь".
  
  "Где Дэвид?" Спросила Меррик. "Ушел рассказывать всем своим друзьям, что ты выиграл. А теперь иди приляг, ладно?"
  
  Меррик услышал и подчинился. Ему было все равно, как долго продлится его нирвана. Даже если это длилось всего мгновение, это все равно был один миг совершенства, больше, чем у большинства мужчин.
  
  За мгновение до того, как он достиг своего личного "седьмого неба", он поблагодарил все свои счастливые звезды за одетого в серое, не потеющего плод его воображения по имени Римо.
  
  В тот момент Римо отказывался от задания и, поскольку он был идеален, пытался выполнить его приятным способом.
  
  "Выкинь это из ушей", - сказал Римо по телефону доктору Гарольду В. Смиту, главе CURE. "Меня не волнует, сколько головорезов из мафии встречаются в Нью-Йорке. Ты что-нибудь с ними сделаешь ".
  
  "Римо, - сказал Смит, - я не прошу тебя ничего делать. Я предупреждаю тебя, чтобы ты был готов на случай, если что-то произойдет в кратчайшие сроки. Подобной встречи не было со времен Аппалачей".
  
  "Ну, мне больше не нравится иметь дело с мафией", - сказал Римо.
  
  "Почему бы и нет, скажи на милость?" Спросил Смит, и даже по телефону его голос напоминал ванну с лимонной кислотой.
  
  "Потому что я совершенен и мне не нравится марать руки о недостойных".
  
  И второй раз за день кто-то посмеялся над претензией Римо на совершенство.
  
  "Забавно, да?" Сказал Римо. "Если это вызывает у тебя смех, посмотри сегодня вечером теленовости о Бостонском марафоне. Я пробежал дистанцию пять раз и все равно победил. Давайте посмотрим, как это делает один из ваших компьютеров dipwiddle ".
  
  "Я позвоню тебе, когда появится задание", - сказал Смит покорным голосом.
  
  "Все, что делает тебя счастливой", - беззаботно ответил Римо.
  
  "Ты мне нравился больше, когда был несовершенен", - сказал Смит, но Римо его не слышал. Он уже повесил трубку и, все еще одетый в спортивную одежду, выбежал из телефонной будки на углу улицы и направился обратно к своему отелю.
  
  ГЛАВА ТРЕТЬЯ
  
  Дон Сальваторе Масселло был зол и испытывал отвращение к самому себе.
  
  Он сидел на заднем сиденье своего лимузина с шофером, пробиравшегося сквозь послеполуденное движение Манхэттена, прятался за клубами сигарного дыма и размышлял о том, что организованная преступность выглядит организованной только потому, что все остальное в стране настолько неорганизованно. Как можно было навесить ярлык "организованного" на то, что произошло сегодня днем?
  
  Масселло был уверен в себе, когда сидел с двадцатью семью другими лидерами правящего совета мафии в череде люксов отеля Pierre с видом на Центральный парк Нью-Йорка.
  
  И когда пришла его очередь, он восторженно доложил о прогрессе, которого добивалась организация на Среднем Западе, а затем обратил свое внимание на чудесное изобретение телевидения, о котором он узнал.
  
  Чего он хотел, объяснил он, так это разрешения потратить "любую сумму денег", чтобы заполучить машину и ее изобретателя.
  
  Он ожидал рутинной работы и немедленного одобрения и был поражен, когда Пьетро Скубичи из New York families, семидесятипятилетний мужчина с мятым воротничком и в засаленном костюме, спросил: "Какая сумма - любая сумма, дон Сальваторе?"
  
  Масселло пожал плечами, как будто сумма была наименее важной из вещей. "Кто знает?" сказал он. "Я знаю, что важно, чтобы с нами был изобретатель, чтобы мы и только мы могли управлять этим новым устройством. Любая сумма обходится дешево, дон Пьетро".
  
  "Мне не нравятся люди, которые проводят время за просмотром телевизора", - сказал Скубичи. "Слишком много сегодня, слишком много времени разглядывают картинки".
  
  Другие мужчины за столом кивнули, и дон Сальваторе Масселло понял, что с его предложением возникли проблемы и что он совершил ошибку, приведя его сюда, чтобы спросить одобрения. Ему следовало просто пойти дальше и самому купить изобретение.
  
  "Вы знаете, кто любит телевидение?" сказал Фьяворанте Пубескио из семьи Лос-Анджелес. "Ваш Артур Грассьоне любит телевидение".
  
  "Артур - славный мальчик", - решительно сказал Скубичи.
  
  "Он смотрит телевизор", - осторожно сказал Пубескио.
  
  "Да, но он славный мальчик", - сказал Скубичи, защищая своего племянника. "Дон Сальваторе, - сказал он, - идите вперед ради нас и попытайтесь купить этот аппарат для телевизионного изображения. Но любая сумма - это слишком много. Профессору колледжа достаточно пятисот тысяч. И когда вы отправитесь туда, возьмите с собой Артура Грассьоне. Он знает все о телевидении ". Скубичи посмотрел на Пубескио. "Артур смотрит телевизор, чтобы знать, что люди говорят о нас", - торжествующе сказал он.
  
  "Я знаю, дон Пьетро", - сказал Пубескио.
  
  "И если ваш профессор не продаст вам свой телевизор, что ж, тогда Артур заберет его у него", - сказал Скубичи дону Сальваторе Масселло. Старик оглядел сидящих за столом. "Согласна?" спросил он.
  
  Никто не произнес ни слова, но двадцать шесть голов кивнули в его сторону.
  
  "Готово", - сказал Скубичи. "Кто следующий?"
  
  На этом все и закончилось, и теперь дон Сальваторе Масселло направлялся в центр города, чтобы встретиться с человеком, с которым познакомился много лет назад и который сразу же возненавидел: Артуром Грассьоне, главным силовиком национальной организации.
  
  Кот Феликс был первым. Первоначально предполагалось, что это будет Микки Маус, но в последнюю минуту возникли какие-то проблемы со студиями Диснея, и кота привезли.
  
  Итак, если бы не небольшая неприятность в офисе в Южной Калифорнии, лицо Микки Мауса не только было бы расклеено по всему саду, украшало миллионы наручных часов и красовалось бы с Минни Маус на грязных плакатах, но и было бы первым, кого увидели по национальному телевидению в течение восьми с половиной минут на Всемирной выставке в Нью-Йорке в 1939 году.
  
  Вместо этого это был Феликс, и в то время Феликс был чудом.
  
  Все люди там охали и ахали, говорили "потрясающе" и "чудесно", а потом забыли обо всем этом. Но 19-летний Артур Грассьоне видел, понимал и никогда не забывал. И с тех пор он наблюдал много других чудес.
  
  В тридцать лет Артур, восходящий солдат в криминальных кругах Нью-Йорка, смотрел "Дядю Милти в драге". В тридцать восемь лет Грассьоне, восходящая звезда мафии, смотрел ваше шоу из шоу. В сорок один год он смотрел вживую, без подготовки убийство убийцы президента, а в сорок шесть он смотрел войну во Вьетнаме в тридцатиминутных сериях с несколькими шестидесятиминутными фрагментами. В пятьдесят лет он был бандитом номер один в стране и наблюдал, как люди ходят по Луне.
  
  Телевидение было главным образовательным опытом Артура Грассьоне, и благодаря ему он узнал, что чернокожие - это коллеги по фильму, итальянцы - великие герои, толстяки всегда смешны, а китайцы - шпионы, слуги или садовники, за исключением Чарли Чана, который на самом деле был гавайцем.
  
  И вот теперь пятидесятипятилетний Артур Грассьоне наблюдал за очередным чудом, и он не был счастлив. Он наблюдал за завершением очередного розыгрыша ракеток дяди Пьетро.
  
  Грассьоне сидел спиной к Винсу Марино, своему лакею номер один, и смотрел на большой телевизор Sony, пока болезненно-зеленый диктор рассказывал о крупном аресте игорного бизнеса офисом окружного прокурора Манхэттена.
  
  Грассьоне развернулся в кресле и уставился на Марино, затем ударил кулаками по своему огромному дубовому столу.
  
  "Ты знаешь, что 154 китаезы работали по два часа каждый, чтобы сделать все работы в этой чертовой штуковине, чтобы я мог видеть, как наших собственных парней арестовывают в "живых зеленых и белых"?"
  
  Марино заметил, что цветовой контраст полностью изменился на зеленый. Он встал и направился к съемочной площадке.
  
  "Цветной циферблат, босс. Он немного сбит. Я открою".
  
  Грассьоне заорал на него. "Руки прочь. С этим чертовым набором все в порядке. Гуки сделали его таким. Гуки ничего не могут сделать правильно. Сядь".
  
  Во время его тирады изо рта Грассьоне на левый лацкан потекла капелька слюны. Грассьоне отчаянно рвал свой пиджак, как будто тот пытался его съесть. Он сорвал его и швырнул через всю комнату.
  
  Когда Марино скользнул обратно в свое кресло с прямой спинкой, Грассьоне заорал: "Жирный шарик! Жирный шарик! Где ты, черт возьми? Иди сюда!"
  
  Дверь с левой стороны кабинета медленно открылась, и невысокий, худощавый азиат с выпученными глазами, шаркая, вошел и остановился перед Грассьоне, уткнувшись взглядом в пол.
  
  "Жирный шарик", - снова крикнул Грассьоне. В его голосе была счастливая напряженность доберман-пинчера, случайно наткнувшегося на раненую птицу. "Ты как раз вовремя. Возьми мою куртку и почисти ее ".
  
  Маленький азиат начал поворачиваться к куртке, сваленной кучей на полу.
  
  "И не..." Начал Грассьоне.
  
  Азиат обернулся.
  
  "И не в твоей чертовой прачечной "Чинк". Отнеси это в итальянскую прачечную. Там ты увидишь чистоту. Но ты не знаешь, что такое чистота, не так ли, желтая неряха?"
  
  Винс Марино ерзал на своем стуле, как он всегда делал, когда Грассьоне оскорблял Эдварда Люнга. Стул скрипнул, и Грассьоне бросил на Марино злобный взгляд, в то время как Люнг зашаркал к куртке на полу.
  
  Взгляд Грассьоне снова переместился на движущегося китайца.
  
  "Помедленнее, ты, глупый кули", - завопил он.
  
  Эдвард Люнг замедлился и осторожно поставил левую ногу перед правой, качнулся, выдвинул правую ногу вперед, качнулся, влево, качнулся, вправо, качнулся, влево…
  
  "Так-то лучше", - сказал Грассьоне.
  
  Люнг потянулся к куртке и наклонился вперед, миндалевидные глаза сузились, его рука медленно разжалась, как будто ожидая, что что-то произойдет.
  
  Марино отвел взгляд. Ему китайцы нравились не больше, чем любому другому парню - если только следующий парень случайно не был китайцем, - но это вызывало у него отвращение.
  
  Грассьоне стоял неподвижно, открыв рот в предвкушении, пока рука Люнга не оказалась в дюйме от куртки на полу.
  
  "Твои перчатки", - крикнул он. "Где твои перчатки? Ты не заразишь мою одежду своими желтыми микробами".
  
  Эдвард Люнг закрыл глаза и мысленно вздохнул, потянувшись к заднему карману за толстыми перчатками садовника. Он никогда не работал в саду, даже когда рос в Колумбусе, штат Огайо, но Грассьоне хотел верить, что все китайцы работают в садах, поэтому Леунг носил перчатки садовника.
  
  Он осторожно взял куртку между большим и указательным пальцами правой руки.
  
  "Теперь ты почисти это", - сказал Грассьоне. "И поторопись. Ко мне придет важный гость, а у меня нет куртки, и это твоя вина, ты тупой, гребаный желторотый китаец ".
  
  Грассьоне смотрел на Эдварда Люнга, пока за маленьким желтым человечком не закрылась дверь. Затем Грассьоне подошел к шкафу за своим столом. Захлопнув ее, он снял с яркой деревянной вешалки идеально вычищенный и отглаженный пиджак.
  
  Пока Грассьоне надевал темный шелковый пиджак, идеально подходящий к его брюкам, Марино оглянулся на Sony, где двое людей счастливо беседовали в своей солнечной игровой комнате о том, как замечательно не только сделать одежду мягкой, но и сохранить яркие цвета. Чернокожий мужчина как раз успокаивающим приятным тоном спрашивал свою телевизионную жену, как она добилась, чтобы его рубашки были такими белыми, когда рука Грассьоне взметнулась, чтобы шлепнуть телевизор. Когда зеленая точка в центре экрана начала исчезать, Грассьоне повернулся обратно к Марино.
  
  Он наклонился вперед над дубовым столом и сказал с улыбкой: "Как ты думаешь, Винс? Чего захочет Масселло?"
  
  Винс Марино отчаянно шарил по толстому ворсистому ковру в поисках нужных слов. "Я не знаю, шеф. Я думаю, он хочет, чтобы мы кого-нибудь ударили".
  
  Он поднял глаза и увидел, как Грассьоне поднялся во весь свой рост в пять футов девять дюймов и плотной походкой направился к передней части стола. Он остановился перед Марино, внутренне улыбаясь, когда одобрительно оценивал произведенный им эффект на своего лейтенанта.
  
  "Да", - сказал Грассьоне. "Но не просто кто-нибудь. У Масселло есть свои люди в Сент-Луисе, которые умеют наносить удары".
  
  Марино пожал плечами. "Тогда кто?"
  
  "Масселло довольно умен", - сказал Грассьоне. "Достаточно умен, чтобы некоторые люди подумали, что однажды он станет капо капо. Насколько я понимаю, у него есть особый хит для нас ".
  
  "Особенный?" - переспросил Марино, осознав в этот момент, что его босс в своем блестящем костюме, с прилизанными волосами и жирной кожей похож на гипсовую куклу, обжаренную во фритюре.
  
  "Да. Особенный. Как, может быть, тот парень, который морочил нам голову по всей стране. Тот, кто заполучил Джонни Дьюса, Верильо и Сальваторе Поластро. Парень, который опустошал нас ".
  
  Он произнес это слово как "восхищающий", но Марино не поправил его, потому что Грассьоне однажды сказал ему, что потратил "кучу денег, чтобы научиться хорошо говорить". Поэтому он кивнул.
  
  Но позже, когда Марино вышел из комнаты, и пришел дон Сальваторе Масселло, Грассьоне был разочарован, узнав, что удар был всего лишь вероятным, если человек не будет сдавать, и этот человек был всего лишь профессором колледжа. Он пребывал в депрессии, пока Масселло не объяснил ему, что этот человек изобрел новый вид телевизионной машины, что Грассьоне воспринял как оскорбление, потому что ему нравилось телевидение таким, какое оно есть.
  
  "Конечно, мы ударим по нему, дон Сальваторе", - сказал он.
  
  Масселло улыбнулся и покачал головой. "Нет. Мы ударим его, только если он не будет иметь с нами дела. Таковы инструкции дона Пьетро".
  
  "Все, что он захочет", - сказал Грассьоне. "Все, что вы хотите, дон Сальваторе".
  
  "Хорошо", - сказал Масселло. Он договорился о встрече с Грассьоне позже, затем поспешно покинул офис на нижнем Бродвее. Ему отчаянно захотелось принять душ.
  
  После того, как Масселло ушел, Грассьоне включил телевизор, как раз вовремя, чтобы посмотреть спортивный репортаж независимого телеканала. Но там показывали видеоролик о том, как какой-то глупый парень выигрывает какую-то дурацкую гонку в Бостоне, и поскольку Грассьоне не интересовали виды спорта, на которые он не мог делать ставки, он отвернулся от съемочной площадки и нажал на звонок.
  
  Мгновение спустя Эдвард Люнг вошел в свой кабинет. Он остановился в дверях затемненного кабинета, его миндалевидные глаза посмотрели сначала на Грассьоне, затем на телевизор с зеленым изображением.
  
  "Скажи мне, хранитель мудрости, что ты видишь?" Спросил Грассьоне.
  
  "Я ничего не вижу", - сказал Люнг.
  
  Грассьоне привстал в своем кресле. "Эй, я плачу тебе не за "Я ничего не вижу". "
  
  "Это то, что я вижу".
  
  "Убирайся отсюда, китайский ублюдок".
  
  Люнг пожал плечами и открыл дверь позади себя. Он повернулся еще раз, чтобы посмотреть на Грассьоне, затем на телевизионный экран, на котором показывали победителя Бостонского марафона, промчавшегося мимо финишной черты так быстро, что он был всего лишь размытым пятном на камере.
  
  "Вся жизнь заканчивается смертью и снами", - сказал Люнг.
  
  "Убирайся отсюда. Иди собирай свою рикшу, кули. Мы едем в Сент-Луис".
  
  ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
  
  Четырнадцать человек влюбились в Римо, когда он вернулся в отель.
  
  Несколько женщин на окраине марафонской толпы, где она поредела в двух кварталах от финишной черты, пытались бежать рядом с ним, задыхаясь, когда пытались дать ему свои телефонные номера. Он избавился от них, сказав им жеманно: "Мой вуммат Барт никогда бы этого не одобрил".
  
  Одна женщина-пассажир в машине увидела Римо и так сильно схватила своего парня, что он чуть не въехал в подъезд частной средней школы Тодда. Кассирша и разносчица конфет в театре вместе с билетером, чьи сексуальные предпочтения были несколько неясны, провожали его взглядами.
  
  То же самое сделала чернокожая служащая службы бронирования авиабилетов, которая решила отрастить длинные волосы и распустить их после "афро". Она переедет из Дорчестера и больше не будет гулять по Южному Бостону. Она бы немного набрала вес и перестала бы так меня дразнить. Однажды ночью она встретит его в читальном зале библиотеки и с этой ночи будет его рабыней, поваром, уборщицей, горничной, фоксом и мамочкой. К черту движение. К черту свободу женщин. Его. Сейчас, тогда и навсегда.
  
  Их было больше, и Римо знал о них, ощущая легкое давление устремленных на него взглядов, но сейчас его это не беспокоило. В конце концов, секс был просто еще одной техникой - прижаться здесь, чтобы замурлыкать, прикоснуться там, чтобы ахнуть, - а у него на уме были более важные вещи, чем техника. Его техника была совершенна; все, что он делал, было совершенным. Так почему же он не был счастлив? Разве совершенство не включает в себя счастье?
  
  Римо сбавил скорость, проходя мимо круглосуточного книжного магазина, и трусцой вбежал внутрь.
  
  Клерк за передней стойкой регистрации посмотрел на Римо и сказал: "Тетради в конце справа. Бег трусцой на верхней полке".
  
  "Где твои словари?" Спросил Римо.
  
  У клерка была борода, которая росла у него на щеках, почти до глазниц. Теперь борода затрепетала, когда он подмигнул клерку рядом с ним, пытаясь завернуть в подарочную упаковку экземпляр "Пророка". "Что вы ищете? Бандаж?" - спросил клерк.
  
  "Вообще-то, нет", - сказал Римо. "Я думал о угрюмом, наглом, мудаке и фатальности". Он не подмигнул.
  
  "Вон там", - сказал продавец, указывая дрожащим указательным пальцем на низкий плоский прилавок.
  
  Римо нашел самый толстый словарь и бегло просмотрел его:
  
  "Пер-фек'-шен: 1) качество или состояние совершенства, как а) свобода от вины или дефекта".
  
  Он просмотрел все определения, но ни в одном из них не упоминалось счастье. Он был разочарован.
  
  По пути к выходу клерк спросил Римо: "Нашел то, что хотел?"
  
  "Да. Ты знал, что я могу быть идеальной, не будучи счастливой?"
  
  Прежде чем клерк успел ответить, Римо снова оказался на улице. Ему не хотелось сразу возвращаться в свой гостиничный номер, поэтому он решил отвезти свой фургон "совершенство" в бостонское гетто Роксбери.
  
  Вид белого человека, бегущего по улице после наступления темноты в спортивных шортах, вызвал много веселья в Роксбери, но все прекратилось, когда никто не смог его поймать, даже Фредди (Пантера) Дэвис, который в прошлом году установил рекорд города, пробежав 440 км быстрее всех в украденных кроссовках.
  
  Апрельская ночь была прохладной, когда Римо направлялся обратно в свой ярко освещенный отель. Он посмотрел на их номер, где, как он представлял, спокойно сидел Чиун, и решил, что не хочет подниматься наверх, пока. Итак, он бежал трусцой по Бойлстон-стрит, пока она не пересеклась с Массачусетс-авеню, тротуары были омыты жуткими взглядами проезжающих машин как на городских улицах, так и на Массачусетской магистрали, которая проходила под этим местом.
  
  Римо подошел к ограждению над автострадой и уставился на бесстрастные автомобили каких угодно, только не бесстрастных мужчин и женщин, которые родились, стали невротиками, спорили, дрались, задавали вопросы, рассуждали, любили, трахались, убивали, искали бессмертия, а затем умерли.
  
  Он думал о каждом, кто двигался к нему, и задавался вопросом, откуда они пришли и что сделали. Он видел, как машины на другой стороне исчезают за дальним поворотом, и задавался вопросом, куда направляются их водители и что они могут сделать.
  
  И тогда у него это было. Все стало ясно, почему он мог быть несчастным, даже несмотря на совершенство.
  
  Внезапно Римо понял, куда он направляется и куда направляются все эти машины.
  
  Римо собирался в отель.
  
  Все остальные в мире возвращались домой.
  
  И Римо никогда бы не вернулся домой. Домом были жена, дети. Но это был бы только вопрос времени, когда жена похлопала бы его по спине, когда он отвернулся, и у нее было бы разорвано множество важных внутренних органов. А дети? К тому времени, когда он достигнет школьного возраста, они, вероятно, уничтожат половину квартала, что, возможно, будет трудно объяснить P.T.A. "Видите ли, друзья и соседи, отец детей - самая совершенная в мире машина для убийства, а они всего лишь обломки старого квартала, хе-хе".
  
  Но не было причин, по которым у него не могло быть дома. Дом. Место, отличное от гостиничного номера. Он все равно мог обойтись без детей. Воспитывать их в наше время было рискованно, потому что, если бы они не оказались наркоманами, у них был хороший шанс стать фриками, как та несносная Марджи из Школы…
  
  "О, яйца", - сказал Римо вслух.
  
  Когда он рванул к своему отелю, пожилая леди зажала ладонями уши двенадцатилетнего мальчика, шедшего с ней, и крикнула ему вслед: "Что, черт возьми, с тобой не так? Ради Бога, разве ты не видишь, что у меня с собой ребенок?"
  
  Римо преодолел три ступеньки отеля за раз, он преодолел шесть за раз на втором и третьем этажах и преодолел последние семь пролетов за семь прыжков.
  
  Он ворвался на свой этаж, разрушив вторую за день дверь, и прыгнул к открытому входу в свою комнату.
  
  Чиун сидел посреди комнаты, лицом к двери, его глаза были закрыты, губы растянулись в легкой улыбке. В четырех углах комнаты стояли четыре девушки, засунув большие пальцы в рот и задрав зады к небу.
  
  Чиун открыл глаза, когда вошел Римо, и огляделся.
  
  "О, это идеальный вариант", - сказал Чиун, а затем хихикнул. "Хен, хе, хе. Да здравствует идеальный вариант".
  
  "Ладно, прекрати это", - сказал Римо. "Что ты с ними сделал?"
  
  "Ничего, кроме того, что они просили", - сказал Чиун. Врываюсь сюда через дверь, которую разрушил совершенный, совершенно хорошую дверь, и требую встречи с замечательным Римо, и все это время я сижу здесь, занимаюсь своими делами, получаю несколько минут удовольствия от всего Моего потомства, пока тебя нет, разгуливающего вокруг… где ты был, пока все это происходило?"
  
  Римо отказался отвлекаться. "Что ты с ними сделал?" - спросил он, но прежде чем Чиун успел ответить, одна из девушек застонала.
  
  Римо пошел на звук. Присмотревшись, он понял, что девушка не только жива, но и широко улыбается. Как и остальные трое, включая Марджи, которая держала в своем грязном кулаке экземпляр "Руководства пауэрологии по сексуальному удовлетворению".
  
  "Забери их отсюда", - сказал Чиун. "Разумеется, в безупречной манере. Хе, хе, хе. Именно так я всегда и думал. Ты идеально подходишь для того, чтобы выносить мусор ".
  
  Римо, с облегчением обнаруживший, что четыре тела были не просто телами, даже не стал спорить. Он наклонился к туше Марджи и схватил ее под живот. Она медленно выгнулась, пробормотала "Фантастика", затем обвила своим телом руку Римо, как котенок, если котенка можно назвать помешанным на сексе. Римо поднял ее, как ручку двухместного костюма Samsonite, и поставил на ноги у выхода из номера. Казалось, она плывет по коридору к лифту. Римо бросил плотоядный взгляд на Чиуна.
  
  "Грязный старикашка", - сказал он.
  
  "Они заново переживают свое детство", - сказал Чиун, - "которое, как оказалось, было приятным. Сотри это отвратительное выражение со своего похотливого лица, похожего на булочку. Мастер синанджу выше подобных вещей".
  
  Он повернулся спиной и посмотрел в окно, как Римо вывел трех других девушек в коридор и подтолкнул их, как ходячих кукол, продаваемых уличными торговцами, в направлении лифтов.
  
  Когда Римо вернулся в комнату, он принес с собой остатки двери, которые он поставил на место.
  
  "Никто не приходил починить эту дверь?" спросил он.
  
  "Они пришли. Но я сказал им вернуться, когда Идеальный будет здесь. Хе, хе, хе".
  
  "Что ты сделал с теми девушками?" Спросил Римо.
  
  "Они прервали меня. Я усыпил их и заставил чувствовать себя хорошо. Но что ты делал сегодня?"
  
  "Я принял решение. Я хочу дом", - сказал Римо.
  
  "Хорошо", - сказал Чиун. "Я тоже. Я возьму того, кто работает в "Электрик Вашингтон"."
  
  "Что?" Спросил Римо.
  
  "Это ты мне все объяснил. Про электричество, разные токи. Электрический Вашингтон".
  
  "Вашингтон, округ Колумбия, не имеет ничего общего с электричеством", - сказал Римо. "Округ Колумбия не означает постоянный ток".
  
  "Ты сказал мне, что это сработало", - раздраженно сказал Чиун.
  
  "Ну, иногда так бывает. Но не в этот раз".
  
  "Я рад, что ты совершенен, - сказал Чиун, - потому что ты всегда сможешь сказать мне, когда это означает постоянный ток, а когда нет. Но я все еще хочу тот большой белый дом там".
  
  "Там живет президент", - сказал Римо.
  
  "Сколько времени ему потребуется, чтобы переехать?" Спросил Чиун.
  
  "Он не двигается".
  
  "Президент откажет нам в этом?" Спросил Чиун.
  
  "Я отказываю нам в этом", - сказал Римо.
  
  "Я никогда этого не забуду, Римо. Сначала ты лжешь мне насчет электричества, а потом не позволяешь мне иметь дом, который достаточно мал, чтобы просить, учитывая все, что я для тебя сделал", - сказал Чиун.
  
  "Почему именно этот дом, Чиун?" спросил Римо, чувствуя, что тонет в бесконечной пропасти объяснений и контро-объяснений. "Почему этот дом так важен для тебя?"
  
  "Меня не волнует дом", - сказал Чиун. "Важно то, что там можно делать. Я видел этого производителя автомобилей ..."
  
  "Ах, боже, Чиун".
  
  "Ты тоже отказываешься от этого объяснения?"
  
  Римо продолжал молчать.
  
  "Я видел, как этот автопроизводитель просто манит, и я видел, как Барбра Стрейзанд приходила в этот большой уродливый белый дом в электрическом Вашингтоне. Это я видел. А я, я мог бы стоять в великолепных дворцах благородного Синанджу и манить, пока мои пальцы не превратятся в пыль и Барбра Стрейзанд не придет ".
  
  "Итак, мы возвращаемся к Барбре Стрейзанд".
  
  "Да", - сказал Чиун.
  
  "Что ж, давайте забудем Барбру Стрейзанд и забудем Белый дом. Я просто хочу простой дом. Чтобы в нем жить".
  
  "Должно быть, это идеальный дом", - сказал Чиун. "Под стать тебе. Стала бы красавица заворачиваться в лохмотья?"
  
  "Ладно. Хватит", - сказал Римо. "Я весь день нервничал, и теперь я понял, в чем дело. Я хочу быть как все люди".
  
  Чиун покачал головой в печальном замешательстве. "Я слышал о коте, который стал бы королем. Но я никогда не слышал о короле, который был бы котом. Я дал тебе синанджу, и теперь ты хочешь быть как другие люди? Каким ты был? Есть мясо, спать весь день напролет, пресмыкаться и быть несчастным? Это то, чего ты хочешь?"
  
  "Нет, Чиун. Я просто хочу дом. Как у тебя в Синанджу, - солгал Римо, потому что считал дом Чиуна в Синанджу самым уродливым сооружением, когда-либо построенным в мире.
  
  "Я понимаю", - сказал Чиун. "Хорошо иметь красивый дом".
  
  Римо кивнул. Он чувствовал тепло и утешение от того, что Чиун понимал его чувства.
  
  "И когда-нибудь мы сможем пригласить Барбру Стрейзанд в гости", - радостно сказал Чиун.
  
  "Верно, верно, верно, верно, верно", - раздраженно сказал Римо.
  
  "Не забывай об этом", - сказал Чиун. "Пять прав не допускают неправоты. Хе, хе, хе".
  
  Телефон зазвонил час спустя, после того как Римо и Чиун поужинали рисом и рыбой, а Чиун "помыл посуду", выбросив тарелки в открытое окно в бостонскую ночь, где они сообщили о семнадцати неподтвержденных наблюдениях НЛО и о создании нового комитета, Бостонской лиги астрономической правды, первым делом распечатав канцелярские принадлежности, чтобы они могли отправить письмо о сборе средств.
  
  Звонившим был Смит.
  
  "Здравствуйте, доктор Смит", - вежливо сказал Римо. "Я так рад, что вы позвонили".
  
  "Римо", - начал Смит, затем осекся. "Подожди минутку", - сказал он. "Доктор Смит?"
  
  "Совершенно верно. Добрый, мудрый доктор Смит", - сказал Римо.
  
  "Римо, чего ты хочешь?"
  
  "Нет, сэр, вы первый. В конце концов, вы позвонили, и вы мой начальник ..."
  
  "Все такие", - хихикнул Чиун.
  
  "... ты мой начальник, и я хотел бы услышать, что у тебя на уме".
  
  "Да, хорошо, помнишь, я рассказывал тебе о собрании мафии в Нью-Йорке?"
  
  "Конечно, сэр", - ответил Римо. Он посмотрел на небо и удивился, почему птицы не летают ночью. Конечно, днем они были заняты тем, что ходили по разным местам, но разве у них никогда не было дел по ночам?
  
  "Ну, мы только что узнали, что Артур Грассьоне, главный киллер мафии, и Сальваторе Масселло. главный киллер Сент-Луиса, направляются в университет Эджвуд за пределами Сент-Луиса".
  
  "Возможно, сэр". - Они решили исправить свои привычки, записаться студентами и начать новую жизнь, - сказал Римо. Римо насчитал семь пар крыльевых огоньков в ночном небе. Небо становилось таким же переполненным, как и земля. Возможно, птицы летали только в нерабочее время.
  
  "Нет, я не думаю, что это все", - сказал Смит. "Это стоило нам жизни, но мы узнали, что они находятся на грани того, чтобы попытаться заполучить какое-то новое телевизионное изобретение. Там есть профессор по имени Уильям Вули или Вули Вестхед, или что-то в этом роде ".
  
  Потрясающе, подумал Римо. Я хочу дом, а Смит хочет поговорить о профессорах колледжа со странными головами. Он сказал: "Я понимаю".
  
  "Масселло - новый тип дона мафии", - сказал Смит. "Он умен и утончен, и, скорее всего, он станет следующим национальным боссом. Теперь, если вы можете сделать что-нибудь, чтобы остановить его ..."
  
  "Конечно", - сказал Римо. "Вы закончили, сэр? Это все?"
  
  "Да", - осторожно сказал Смит.
  
  "Я хочу чертов дом", - заорал Римо. "Я устал жить в этих чертовых отелях. Я хочу дом. Если ты не дашь мне дом, я увольняюсь. Ну?"
  
  "Если я подарю тебе дом, ты пообещаешь всегда быть вежливым?" Спросил Смит.
  
  "Нет".
  
  "Ты обещаешь всегда добросовестно выполнять задания и не подвергать сомнению мои приказы?"
  
  "Конечно, нет. В большинстве случаев твои приказы настолько глупы, что причиняют боль".
  
  "Если я подарю тебе дом, обещаешь ли ты позаботиться о Масселло и Грассьоне? И выяснить, чего они добиваются?"
  
  "Я мог бы", - сказал Римо.
  
  "Сначала сделай это, а потом мы поговорим о доме", - сказал Смит.
  
  - Мы будем говорить об этом "да" или "нет"? - Спросил Римо.
  
  "Возможно, мы поговорим об этом", - сказал Смит.
  
  "Тогда, может быть, я позабочусь о Грасселло и Массионе", - сказал Римо.
  
  "Масселло и Грассьоне", - сказал Смит. "Давай, Римо, это важно".
  
  "Как и мой дом", - сказал Римо.
  
  Чиун прошипел: "Попроси его увеличить дань моей деревне". Римо отмахнулся от него.
  
  "Смитти", - сказал он. "Мы встретимся с тобой в Сент-Луисе и обсудим это еще немного".
  
  "Я не могу уйти", - запротестовал Смит.
  
  "Ты должен уехать. Это все не будет ждать. Если ты не поедешь в Сент-Луис, - сказал он, - не ищи нас там".
  
  Смит на мгновение замолчал, пытаясь разгадать логику этого предложения, затем сдался. "Я буду там завтра", - сказал он.
  
  "Хорошо", - сказал Римо. " Принеси достаточно денег на дом".
  
  Он повесил трубку и сказал Чиуну: "Мы едем в Сент-Луис".
  
  "Хорошо", - сказал Чиун. "Пойдем сейчас".
  
  "К чему такая спешка?"
  
  "Скоро эти четыре коровоподобные самки придут в себя и вернутся. Зачем мне четверо слуг?"
  
  Римо кивнул.
  
  "Когда ты будешь со мной", - сказал Чиун.
  
  ГЛАВА ПЯТАЯ
  
  Доктор Гарольд В. Смит проснулся в 3:45 утра, он дал жене поспать, а сам пошел на кухню и приготовил один ломтик цельнозернового тоста, легкого, без масла, одно яйцо двух с половиной минутной выдержки и стакан на четыре унции, наполненный двумя унциями лимонного сока и двумя унциями черносливового сока - его единственная уступка возможности оригинальности на кухне.
  
  После завтрака он выпил стакан чуть теплой воды, затем вернулся в спальню, где взял двухместный костюм, который упаковал накануне вечером, поцеловал в щеку свою все еще спящую жену, которая попыталась отмахнуться от него, а затем поехал к себе в офис.
  
  Что-то не давало ему покоя с тех пор, как он впервые узнал это имя от информатора профессора Уильяма Уэстхеда Вули из Университета Эджвуд, и он планировал сделать последнюю проверку.
  
  Его пропустили через ворота санатория Фолкрофт, который служил штаб-квартирой КЮРЕ, секретной организации, которую он возглавлял с момента ее образования. Когда он припарковал свою машину на своем частном парковочном месте на обычно пустой стоянке, он достал из кармана блокнот и набросал напоминание о том, что нужно что-то сделать с охраной у главных ворот, которая становилась немного чересчур слабой даже для учреждения, маскирующегося под санаторий для богатых больных и образовательный исследовательский центр.
  
  Оставшись один в своем кабинете, Смит быстро составил поисковую записку для загрузки в компьютеры КЮРЕ. Ему хотелось узнать что-нибудь о Вули, Университете Эджвуд и изобретениях телевидения.
  
  Компьютер вернул только отчет торгового журнала, в котором говорилось: "ходят слухи, что крупный прорыв в телевизионных технологиях почти доведен до совершенства и скоро ожидается объявление".
  
  Вот и все.
  
  Смит скомкал отчет и бросил его в корзину для измельчения рядом со своим столом. Он установил серию замков, которые не позволили бы никому, кроме него, получить доступ к компьютерной системе CURE для получения информации, затем выключил свет, запер за собой дверь и вернулся к своей машине.
  
  Он купил в аэропорту "Нью-Йорк Таймс" и, когда благополучно сел на "раннюю пташку" T.C.A. в Сент-Луис в 6 утра, он начал внимательно читать газету, статью за статьей.
  
  А на странице 32 он нашел историю, в которой рассказывалось, почему две крупные фигуры мафии направлялись на Средний Запад, чтобы встретиться с малоизвестным профессором колледжа.
  
  Уже в Сент-Луисе дон Сальваторе Масселло читал ту же историю, в которой рассказывалось, как телевизионные сети посылали представителей в Университет Эджвуд, где доктор Уильям Уэстхед Вули созвал конференцию, чтобы объявить о "величайшем технологическом прорыве в истории телевидения".
  
  Конференция начиналась той ночью.
  
  Дон Сальваторе тихо выругался себе под нос. Эта история означала, что у него будет очень мало времени на переговоры с Вули, прежде чем Грассьоне придется расправиться с этим человеком. И если бы телевизионные сети проявили хоть какой-то интерес к изобретению Вули, а они, несомненно, проявили бы, это, безусловно, подняло бы цену Вули вне досягаемости дона Сальваторе. И участие других людей означало, что секрет изобретения Вули был просто намного более уязвим для публичного раскрытия.
  
  Дон Сальваторе захлопнул газету и наклонился вперед, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида. Машина Грассьоне, за рулем которой был сопровождавший его странного вида азиат, все еще следовала за машиной Дона, когда они въехали на закрытую верфь и прибыли к пришвартованной яхте Масселло.
  
  Он вежливо предложил Грассьоне и его людям использовать его яхту в качестве штаб-квартиры и дома на время пребывания в Сент-Луисе, как того требует обычай.
  
  "Нет, дон Сальваторе", - сказал Грассьоне. "Мы направляемся прямо в кампус, чтобы осмотреть его на предмет попадания".
  
  "Если будет попадание", - напомнил ему Масселло.
  
  "Конечно, дон Сальваторе", - сказал Грассьоне. "Но если это будет хит, я хочу знать все, что смогу, об этом колледже и обо всем остальном, чтобы мы могли сделать это и выйти без проблем".
  
  Масселло одобрительно кивнул, когда машина Грассьоне развернулась и уехала. По дороге с верфи Грассьоне поглубже вжался в сиденье и подумал, что дон Сальваторе очень умен, но он не знает всего.
  
  Например, он не знал, что дядя Грассьоне, дон Пьетро Скубичи, лично посетил Грассьоне накануне вечером, чтобы сказать ему, что дон Сальваторе, похоже, "становится слишком большим для его же блага" и что несчастный случай с ним не будет воспринят национальным советом негативно.
  
  Нет. Дон Сальваторе не знал всего. Было бы не одно попадание, их было бы два. И ни одно из них не было "возможно".
  
  Определенно.
  
  Так же определенно, как бах-бах.
  
  ГЛАВА ШЕСТАЯ
  
  Если бы Бог создал человеческое вместилище для беспокойства на земле, его звали бы Норман Белливоу. Он родился во Франции в День высадки десанта и вырос в Соединенных Штатах, чтобы быть живым воплощением беспокойства. Он беспокоился о том, как выглядит, то есть был высоким и худым, со впалыми щеками и крючковатым носом. Он беспокоился о том, как одевается, что соответствовало моде преподавателей драматического искусства в колледже: паршиво.
  
  Он носил кричащие пиджаки и рубашки цвета фушии, фиолетовые или розовые с аскотом. Однако, чтобы идти в ногу с меняющимся театральным миром, он носил джинсы levis и hush puppies.
  
  Но обычно он покупал новую пару джинсов после первой стирки. Джинсы Levis всегда линяли, и Норман считал, что выцветшие джинсы Levis выглядят безвкусно. Итак, теперь каждый в кампусе университета Эджвуд знал, когда придет Норман, по шороху-шороху-шороху его слишком новых джинсов.
  
  Норман Белливо унаследовал свое беспокойство от матери, которая назвала его Норманом, потому что союзники высадились в Нормандии, и она подумала, что такое имя принесет сыну удачу.
  
  А потом этого не произошло, и их дом был разрушен случайно попавшим артиллерийским снарядом, а отец Нормана погиб, наступив на забытый фугас, она пробовала разные другие методы: засовывала Норману в карманы кроличьи лапки, постоянно бросала соль через плечо и не позволяла ему наступать на трещины в ее присутствии.
  
  Но ничего не получалось, и Норман беспокоился по этому поводу, но теперь у него были более важные причины для беспокойства.
  
  Нравятся комнаты.
  
  Было достаточно плохо, что профессор Вули пошел напролом и назначил конференцию по какому-то технологическому прорыву, никому не сказав. Это было достаточно плохо. Предположим, никто не придет? Университет стал бы посмешищем.
  
  Но люди приходили. О, как они приходили, и куда Норман собирался их всех поместить?
  
  Это новое прерывание стало последней каплей. Представьте, что вас утащили с очень важной лекции в классе, чтобы вы лично сообщили кому-то, что мест больше нет. Разве он не сказал охраннику никого больше не впускать?
  
  Норман беспокоился о том, почему охранники никогда не следовали инструкциям. Они проигнорировали его приказы, когда появилась та телевизионная репортерша, Патти Ши.
  
  Норман слышал о ней и ее ехидных отчетах о странных собраниях по всему миру. Он не мог понять, что она делала на технической конференции в Миссури, и сказал ей об этом.
  
  "Просто сними мне комнату, ладно, малыш?" - сказала она. "У меня мигрень, ты не поверишь".
  
  Она провела нежной рукой по лбу, подчеркивая упругую грудь под обтягивающей желтой водолазкой. Она согнула правую ногу под своей фиолетовой мини-юбкой и позировала перед воображаемой камерой в роли "Женщины, испытывающей боль".
  
  Норман Белливоу проверил списки прибывающих представителей и обнаружил, что комнаты в общежитии все еще свободны. Он пробормотал, что осталось очень мало места.
  
  "Оооо, это выглядит мило", - сказала Пэтти, указывая одной рукой на маленький коттедж, а другой поглаживая бедро Белливоу. Ей пришлось надавить, чтобы ее почувствовали через жесткую джинсовую ткань.
  
  Норман перестал просматривать списки.
  
  "Ухххх", - сказал он, чувствуя головокружение, - "Я не понимаю, почему мы не могли бы поместить тебя туда… Я имею в виду, уххх, я бы не возражал".
  
  На самом деле он этого не делал. В конце концов, это был его коттедж, и если он хотел одолжить его кому-нибудь, почему бы и нет? И комнаты в общежитии действительно были не так уж плохи. Он мог бы остаться в одном всего на несколько дней, даже со всей этой ужасной музыкой всю ночь напролет и грязными студентами.
  
  Но у него был только один коттедж, и теперь его снова вызвали к воротам, где охраннику был дан строгий приказ не впускать никого, у кого уже не было комнаты.
  
  Какая пустая трата его времени. Если бы он хотел заниматься чем-то помимо преподавания в своем классе, он мог бы сделать множество вещей. Он мог бы сходить в кафетерий и убедиться, что они успеют вовремя приготовить студенческий ужин с макаронами и сыром, принести говяжью грудинку для гостей университета.
  
  Норман беспокоился, что говяжья грудинка не разморозится вовремя. Он беспокоился, что она может получиться сухой. Он беспокоился, что делегатам конференции это не понравится.
  
  Он забеспокоился о своем здоровье, когда увидел огромный черный лимузин, припаркованный сразу за воротами.
  
  Он остановился в добрых двадцати футах от меня, моргнул и замер, уставившись.
  
  Снаружи машины стояли китаец в форме шофера и крупный уродливый мужчина в костюме, который, казалось, не сидел на нем из-за бугров между грудью и руками.
  
  Норман Белливоу беспокоился о том, бежать или нет.
  
  Мужчина заставил его замереть на месте рычанием. "Ты Бельвью?" он спросил.
  
  Норман беспокоился о том, должен ли он исправить произношение этого человека. Он просто кивнул.
  
  Здоровяк постучал по черному заднему стеклу, которое было отгорожено от внешнего мира занавеской.
  
  Белливоу беспокоился о получении пенсии еще через пятнадцать лет.
  
  Задняя дверь "Флитвуда" открылась, и Белливоу услышал, как зазвучала песня:
  
  "Познакомьтесь с Джорджем Джетсоном!"
  
  На звук последовала голова.
  
  "Его мальчик, Элрой!"
  
  Лицо было бесстрастным, а темные глаза под аккуратно причесанными волосами, казалось, сверлили Белливо'а.
  
  "Джейн, его жена!"
  
  Исчезли затихающие звуки великолепно срежиссированной песни "chopsticks". Зеленое свечение, освещавшее одну сторону лица мужчины, померкло, когда он высунулся из машины, подальше от встроенного телевизора.
  
  Артур Грассьоне посмотрел на Нормана Белливоу и просто сказал: "Ты найдешь место для меня и моих людей".
  
  Норман беспокоился, понравятся ли новым постояльцам комнаты, которые он для них выбрал.
  
  ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  
  Паб вторника был не просто каким-то старым баром.
  
  Когда заведение называлось "Таверна Сент-Луиса", это был любой старый бар. Когда это была таверна Сент-Луиса, там разливное пиво, прославившее Милуоки, подавали бродягам, прославившим Сент-Луис.
  
  Но потом какой-то умник из центра решил, что, поскольку таверна Сент-Луиса находится недалеко от железнодорожного вокзала, через дорогу от автобусной остановки Greyhound и недалеко от аэропорта, она является идеальным местом для переоборудования в современное заведение для питья.
  
  Итак, пока промокшие завсегдатаи продолжали пытаться увидеть свое серое будущее в золотистой жидкости в своих пыльных стаканах, старый интерьер был преобразован в гладкий пластиковый декор паба Tuesday's.
  
  Единственная проблема заключалась в том, что это не сработало. Район превратился в трущобы быстрее, чем таверна успела превратиться в коктейль-бар, и теперь у владельцев осталось заведение с причудливым названием, новыми, но рваными пластиковыми сиденьями и еще более жесткой клиентурой, чем у тех, кого они пытались преследовать.
  
  Когда доктор Гарольд Смит прибыл, его почти сразил всепроникающий запах товарищества, который питают друг к другу только мертвецки пьяные люди. Дерево, моча, пластик - все эти запахи сочетались в обонятельном приветствии, которого не разделяли люди в баре.
  
  Стоя в дверях, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, доктор Смит в своем идеально отутюженном сером костюме, белой рубашке и полковом галстуке, а также в сером костюме-двойке, который гарантированно выдержал бы падение с крыши двадцатиэтажного здания, привлек много внимания завсегдатаев паба "Вторник".
  
  "Эй, эй, посмотри на сигналку", - крикнул кто-то из бара.
  
  "Вау, он похож на профессора. Держу пари, он думает, что он в городском музее".
  
  "Нет", - сказал Смит вслух. "Не музей".
  
  Он прошел мимо бара в заднюю комнату, где увидел Римо и Чиуна, сидящих за столиком. Римо считал плитки на потолке, а Чиун наблюдал за игрой в дартс.
  
  Смит опустился в пустое кресло напротив Римо, который продолжал смотреть в потолок.
  
  "Милые места, куда ты меня приводишь", - сказал Смит.
  
  Римо все еще смотрел в потолок. Чиун кивнул Смиту.
  
  "Римо, это Император Смит. Император Смит здесь", - сказал он.
  
  Не отрывая взгляда от потолка, Римо спросил: "Ты принес деньги?"
  
  "В это место?" Сказал Смит.
  
  "Не подлизывайся ко мне", - сказал Римо. "У тебя есть деньги на мой дом?"
  
  "Я могу получить его за десять минут", - сказал Смит. "Итак, что все это значит по поводу дома?"
  
  Пока Римо пытался объяснить, как он недоволен, несмотря на то, что все идеально, Чиун отвернулся и стал наблюдать за игрой в дартс.
  
  Доска представляла собой старомодную американскую доску для игры в дартс, большой пирог, разделенный на двадцать равных ломтиков. Каждый клиновидный ломтик был снова разрезан на три дугообразные части. Самая большая дуга, ближайшая к центру доски, засчитывала одно очко; следующая, красная дуга, насчитывала два очка, а самая маленькая дуга, еще одна белая с внешней стороны доски, насчитывала три очка.
  
  Двое мужчин играли в бейсбол, и каждый по очереди бросал по три дротика в секции доски с первого по девятый.
  
  Мужчина с наэлектризованным афроамериканцем наклонился вперед над линией стрельбы, когда почувствовал на себе взгляд Чиуна, откинулся на пятки и повернулся к пожилому азиату.
  
  "Чего ты на меня уставилась?" потребовал он.
  
  "Я просто наблюдал, как ты бросаешь эти иглы", - любезно сказал Чиун.
  
  Мужчина кивнул, словно оправдываясь, и повернулся обратно к доске.
  
  "И удивляюсь, почему ты не учишься делать это правильно", - сказал Чиун.
  
  "Хе, хе", - сказал мужчина. Он посмотрел на своего партнера по игре, который тоже усмехнулся, и объяснил Чиуну: "Вилли - лучший в баре".
  
  "Возможно, лучший в городе", - сказал Вилли.
  
  "Подумай, насколько лучше ты был бы, если бы знал, что делаешь", - сказал Чиун.
  
  "Чиун, - сказал Римо, - может, ты перестанешь валять дурака? Самое меньшее, что ты мог бы сделать, это обратить внимание на то, о чем мы говорим".
  
  "У меня уже есть дом", - сказал Чиун. "Я уверен, что вы с императором все устроите хорошо. Я просто пытаюсь помочь этому неуклюжему. Вилли".
  
  Тинь. Тинь. Тинь.
  
  На стол полетели чипсы из пластика, когда три деревянных дротика пробили покрытие и вонзились в древесину под ним.
  
  "Ну вот, старина, ты такой умный, ты мне покажи".
  
  Римо протянул руку и взял со стола три дротика. Он отломил у каждого из них заостренные металлические наконечники, а затем бросил их обратно Вилли.
  
  "Хватит валять дурака", - сказал Римо. "Разве ты не видишь, что я покупаю дом? Почему бы тебе не пойти в управление социального обеспечения? Сегодня день проверки".
  
  Римо снова повернулся к Смиту. "Ни дома, ни работы, все, дело закрыто", - сказал он.
  
  Смит пожал плечами. "Вы, конечно, понимаете, что ваша безопасность будет сильно подорвана домом. Во-первых, это было частью программы - продолжать переезжать с места на место, чтобы никто не смог тебя выследить. Вот почему ты не должен когда-либо возвращаться в Фолкрофт ".
  
  "Теперь все по-другому", - сказал Римо. "Предположим, кто-нибудь все-таки выследит меня? Что они собираются делать?"
  
  "Убью тебя", - сказал Смит.
  
  "Чертовски верно, я убью тебя, милашка. Ты испортил мне один прекрасный набор дротиков", - сказал Вилли, подходя к столу.
  
  Римо покачал головой, глядя на Смита. "Никто не может убить меня", - сказал он.
  
  "Я убью тебя, милашка", - взвизгнул Вилли. "Это были хорошие дротики".
  
  Римо повернулся к нему. - Ты уйдешь? Разве ты не видишь, что я говорю о бизнесе? - спросил он.
  
  Он снова повернулся к Смиту. "Видишь, моя безопасность больше не проблема, так что все, о чем тебе нужно беспокоиться, - это безопасность организации. Мы будем делать все под вымышленным именем".
  
  Смит вздохнул и пожал плечами.
  
  "Значит, все улажено?" Сказал Римо.
  
  "Я собираюсь тебя уладить", - завопил Вилли.
  
  Римо сказал: "До сих пор я был очень мил с тобой, Вилли. Не заставляй меня портить мой хороший послужной список".
  
  "Кто заплатит за мои дротики?" Вопли Вилли начали привлекать толпу, когда мужчины с бокалами в руках отошли от бара в сторону задней комнаты.
  
  "Договорились?" Римо снова спросил Смита.
  
  Смит кивнул.
  
  Римо отвернулся. "Я сыграю с тобой на дротики, Вилли", - сказал он.
  
  "Дай их сюда", - сказал он.
  
  Вилли бросил три дротика без наконечников на стол, и Римо подобрал их. Прошло лет двенадцать, если не больше, с тех пор, как он бросал дротики, еще когда был полицейским в полиции Ньюарка. Тогда он был довольно хорош, но теперь, когда он поднял дротики, он понял, что тогда ничего не знал. Он стал довольно хорош в игре, исправляя свои ошибки, а не учась правильно бросать дротики.
  
  "Один иннинг", - сказал он Вилли. "Если ты выиграешь, я дам тебе пятьдесят долларов за твои дротики".
  
  "Двадцать долларов", - сказал Смит.
  
  "Я дам тебе сто долларов на твои дротики, если ты выиграешь", - сказал Римо. "А если выиграю я, мы просто забудем об этом".
  
  "Хорошо", - сказал Вилли, и медленная улыбка озарила его лицо. "Кларенс, ты пойди принеси дротики из бара".
  
  В заднюю комнату принесли еще три новеньких деревянных дротика. Вилли осмотрел их, затем передал Римо.
  
  "Сначала ты", - сказал Римо. "Я хочу посмотреть, кого мне предстоит победить".
  
  "Хорошо", - сказал Вилли. "Я выбираю подачу. Мы забиваем четвертый мяч".
  
  Вилли перегнулся через линию стрельбы и осторожно бросил дротики на доску. Первые два дротика попали в красное кольцо; третий - во внешнее белое кольцо.
  
  "Это семь баллов", - сказал Вилли с улыбкой.
  
  Он вытащил дротики из доски и передал их Римо, который остался сидеть за столом, отвернувшись от доски.
  
  "Все в порядке", - сказал Римо. "Я воспользуюсь этим".
  
  "Эй, дурачок, на этих дротиках нет очков", - сказал Вилли.
  
  "Ты не возражаешь. Я должен победить седьмого?"
  
  Не дожидаясь ответа, Римо развернулся в кресле лицом к доске, а затем широким размашистым движением правой руки выпустил все три дротика одновременно.
  
  Позже люди в пабе вторника говорили, что тощий белый мужчина метал дротики так быстро, что никто их не видел.
  
  Три дротика со стуком ударились о тяжелую доску. Бок о бок по белой дуге четвертого клина они нанесли удар с такой силой, что их вздернутые носы пробили тяжелую пробку и остановились только тогда, когда достигли стены позади.
  
  "Девять очков, я выигрываю; оставьте меня в покое", - сказал Римо.
  
  Вилли посмотрел на Римо, на доску для игры в дартс и снова на Римо.
  
  Римо встал вместе со Смитом и Чиуном, которые прошептали Вилли: "Он хвастун. Лучше, если у дротиков будут точки". Чиун опустил глаза и взял из рук молодого человека три дротика, которыми воспользовался Вилли. Он бросил взгляд на доску, затем одним легким движением правой руки метнул все три дротика. Каждый дротик вонзился в заднюю часть одного из дротиков, брошенных Римо. "Тренируйся", - сказал Чиун. "У тебя получится лучше".
  
  Он повернулся, чтобы последовать за Римо и Смитом. Никто не побеспокоил их, когда они выходили из паба "Вторник".
  
  В арендованном Смитом "Фольксвагене" в аэропорту Сент-Луиса он изложил их план.
  
  Смит собирался поехать на конференцию в Университет Эджвуд и посмотреть, в чем суть "телевизионного прорыва" доктора Вули.
  
  Римо и Чиун подождут Смита, пока он не свяжется с ними.
  
  Он договорился о месте, где они могли бы остановиться.
  
  В отеле.
  
  ГЛАВА ВОСЬМАЯ
  
  Что бы ни сделал доктор Уильям Уэстхед Вули, это задело за живое, и его простая технологическая конференция превратилась в событие.
  
  Сотни людей - из средств массовой информации, научных фондов, промышленности - болтали за остатками своих фруктовых банок, жареной говяжьей грудинки и ужина с горошком.
  
  Выпивка лилась рекой с приветственной вечеринки с коктейлями. доктор Гарольд Смит обнаружил, что стоит рядом с сальным мужчиной, которого сопровождали громила ростом шесть футов четыре дюйма и весом двести пятьдесят фунтов и азиат в черном костюме, на фоне которого этот цвет выглядел как общественное осуждение. Мужчина настоял на том, чтобы поговорить с доктором Смитом о том, что второй сезон NBC был не так хорош, как сезон ABC, а на CBS вообще не было ничего хорошего в эфире, не считая Рода и Арчи Банкера, и если бы ему было что сказать по этому поводу, по ночам были бы игровые шоу, потому что именно так можно было узнать, как на самом деле ведут себя люди, беря реальных людей и размахивая перед ними деньгами.
  
  Доктор Смит собирался извиниться, когда на вечеринке воцарилась тишина.
  
  Появилась Патти Ши. Королева телевидения.
  
  Рты мужчин были слегка приоткрыты; женские плотно закрыты. На ней было темно-бордовое платье строгого покроя, расстегнутое чуть выше пупка. Цвет платья не просто выделял ее соломенно-золотые волосы. Оно подняло их и швырнуло в лицо толпе.
  
  Патти Ши тяжело вздохнула, отчего ее грудь поднялась, что создало сильное сейсмическое возмущение в передней части ее платья. Несколько почтенных дам сели.
  
  Правая нога Патти двинулась вперед, чтобы войти в комнату. Платье на мгновение прилипло к ней, затем ее кремовая нога показалась сквозь разрез на одежде, доходивший до бедра.
  
  Когда она вошла в комнату, все предприняли отчаянную попытку отвести от нее глаза. Один мужчина моргнул и сел. Норман Белливоу так сильно прикусил нижнюю губу, что пошла кровь. Другой мужчина откинулся назад и обмахивался веером.
  
  Кто-то тихо присвистнул, кто-то подмигнул своим друзьям, но никто не проигнорировал ее - до тех пор, пока Патти не заняла свое место за столом в передней части зала, и в зале снова воцарилась обычная жизнь. Некоторые продолжали искать. От того, что она закинула правую ногу на левую, мужчина справа от нее пошатнулся, а мужчина слева от нее мучительно вспомнил, что не следует пялиться, в ответ на умелый тычок локтем в ребра его жены, которая решила, что уложенные волосы, на которые она потратила 35 долларов этим утром, выглядят дешево.
  
  Ли (Вуди) Вудворд, глава отдела по делам колледжа, поспешно поднялся со своего места за главным столом и начал постукивать по своему стакану, чего никто не мог слышать, потому что Стэнли Вейнбаум, директор приемной комиссии, был занят тем, что кричал: "Всем сесть. Это означает "садись".
  
  Как обычно, никто не обратил на это внимания. Однако мало-помалу они начали пробираться к своим местам, когда на их столики поставили тарелки с искусственной ванилью, ароматизированным шоколадом и поддельным клубничным мороженым.
  
  Вудворд поднялся, чтобы произнести свою вступительную речь, которую он написал сам, полную отборных лакомых кусочков о маленьком человеке в бизнес-индустрии, невоспетых похвалах, которых все они заслуживали, и своей горячей надежде на хорошую оценку, которую их соответствующие издания дадут Эджвудскому университету, когда погаснет свет.
  
  Ему было трудно говорить о чем-либо существенном, потому что доктор Вули воинственно отказался кому-либо что-либо рассказывать о том, какой технологический прорыв он совершил в области телевидения. Он настоял только на том, чтобы "все были готовы к тому, что плюх ударит по вентилятору".
  
  Доктор Гарольд Смит побарабанил пальцами, сидя за столиком в глубине зала. Продолжай, тихо сказал он себе.
  
  Артур Грассьоне сидел за столом напротив дона Сальваторе Масселло, нежно улыбаясь главарю "Сент-Луиса". По бокам от Грассьоне стояли Винс Марино и Эдвард Люнг, которые то и дело украдкой поглядывали на своего босса, надеясь, что он начнет есть свое мороженое, чтобы они могли начать есть свое.
  
  В передней части медленно темнеющей комнаты Патти Ши почувствовала, как две руки схватили ее за ноги. Она проткнула одну из них пластиковой вилкой, услышав приглушенный стон с правой стороны. Затем она осторожно поставила блюдо с мороженым себе на колени. Другая рука, не встретив сопротивления, скользнула вверх по ее ноге, а затем победоносно сомкнулась на тающем кусочке мороженого. Он поспешно ретировался.
  
  Внезапно в передней части комнаты появилось сияние. На мгновение оно приобрело разноцветную прямоугольную форму, затем обрело форму. Вся комната смотрела на яркую, полноцветную картину сельской местности.
  
  Зал был заполнен быками и работающими людьми. Затем был высокий молодой человек, работающий на залитом водой поле. Он выпрямился, и зрители увидели красивое восточное лицо. Сильное лицо оглянулось и рассмеялось. Экран заполнило другое лицо, пожилая женщина, что-то болтающая на другом языке. Лицо исчезло с картинки, и на экране появилась маленькая деревня с тявкающими собаками и маленькими желтыми детьми, счастливо играющими вместе. Несколько мужчин разговаривали в стороне. Женщины шли по дорожке, улыбаясь. Они были худыми и грязными, но худоба была упитанными мышцами хорошей диеты, а грязь была освежающей почвой честного, тяжелого труда.
  
  Изображение поблекло, а затем сменилось закатом. Видимый поверх деревьев, он был полон золотого обещания и умиротворения, почти идеального.
  
  На высоком экране, установленном на стене за главным столом, продолжались картинки, изображающие невероятно сладкое счастье.
  
  Внезапно сквозь жужжание послышался голос.
  
  "Это виды Вьетнама, Вьетнама, которого никто из нас никогда не знал. Такого, которого, вероятно, не знал ни один вьетнамец за последние двадцать пять лет. Потому что это Вьетнам воображения. Воображение моей девятнадцатилетней приемной дочери".
  
  Свет снова зажегся. Сбоку от главного стола стоял профессор Уильям Уэстхед Вули. Он отодвинул небольшой занавес, чтобы зрители могли увидеть восточную девочку-подростка, сидящую перед телевизором. Ее глаза были закрыты, и она улыбалась, несмотря на то, что к ее горлу и вискам были прикреплены четыре диска, ведущие проводами к телевизору.
  
  "Дамы и господа, я доктор Уильям Вули. А это Dreamocizer. Он берет ваши фантазии, ваши мечты, ваши надежды ... и воспроизводит их на вашем телевизоре, точно так, как вы их себе представляете ".
  
  Зал наполнился тишиной. Дон Сальваторе Масселло наклонился вперед и посмотрел на изображения на большом экране за главным столом, изображения, которые были размытыми и серыми из-за яркого освещения в комнате. Артур Грассьоне мгновение смотрел на фотографию, затем отвернулся и с ухмылкой поделился своим мнением с Винсом Марино о том, что устройство никогда не будет продаваться.
  
  Патти Ши сделала глоток, затаив дыхание.
  
  Доктор Гарольд Смит обвел взглядом комнату, тишину которой внезапно нарушил смех.
  
  Это пришло с главного стола, от Ли (Вуди) Вудворд, глава отдела по делам колледжа.
  
  "И это все?" сказал он, смеясь. "И это все?"
  
  Сны? В полном цвете? Это все?" Он громко рассмеялся, начал давиться смехом и потянулся за стаканом воды, стоявшим перед тарелкой с мороженым.
  
  "Стереофонический звук необязателен", - сказал Вули.
  
  Вудворд перестал задыхаться и смеяться. "Вули, - сказал он, - ты привел сюда всех этих людей для этого? Для трюка?"
  
  Остальная часть зала погрузилась в тишину. Люди смотрели, как на крупную аварию на шоссе, неспособные что-либо сделать, но уверенные, что что-то должно быть сделано.
  
  "Как вы это называете?" Вежливо спросил Вули, указывая на изображение над головой, которое было дубликатом изображения маленького телевизионного экрана перед восточной девушкой.
  
  "Черт возьми. Такую подделку невероятно легко сколотить", - сказал Вудворд.
  
  "Подойди и... попробуй это", - сказал Вули.
  
  Вудворд не собирался обвинять Эджвудский университет в этом фарсе. Он встал из-за стола. "Вули, я собираюсь занять твою работу".
  
  "После сегодняшней ночи это твое", - сказал Вули. Он похлопал восточную девушку по плечу в футболке. "Давай, наклоняйся вперед. Время выходить".
  
  Она печально открыла свои миндалевидные глаза, затем улыбнулась Вули, который осторожно снял диски с ее лба и горла. Как только он это сделал, изображение исчезло, а телевизионный экран и настенный экран потемнели.
  
  Вули поднял четыре диска с отходящими от них черными проводами.
  
  "Это все, что нужно, - сказал он аудитории, - чтобы дать волю вашему воображению".
  
  Он жестом пригласил Вудворда выйти вперед. Вудворд сел в кресло, освобожденное грудастой молодой девушкой восточной внешности, и Вули начал прикреплять диски к его голове.
  
  "Нет необходимости прикреплять их к каким-либо точным точкам", - небрежно объяснил Вули. "Виски и горло, подойдет практически любое место".
  
  Прикрепляя последний диск к правому виску Вудворда, Вули увидел, как мужчина крепко зажмурился. "Не нужно концентрироваться", - сказал Вули. "Просто думай так, как ты обычно делаешь. Подумай о своей любимой фантазии ".
  
  Он затянул пластинку на правом виске Вудворда легким поворотом, отчего присоска быстро прилипла.
  
  На экранах начала появляться картинка, и люди в кафетерии подались вперед. Некоторые захихикали в предвкушении.
  
  На экране появились женские глаза. Они были зелеными и прекрасными.
  
  По мере того, как картинка становилась все более четкой, глаза женщины расширялись от страха. Ее ноздри раздувались, и когда все ее лицо попало в фокус, все увидели темный кусок широкой фрикционной ленты, туго натянутой на ее рот.
  
  Аудитория притихла, и единственными звуками в комнате были стоны и тяжелое дыхание женщины, изображенной на большом экране над головой. Маленькая струйка крови сочилась из-под уголка ленты. Капли пота соответствовали тем, что внезапно появились на голове самого Вудворда.
  
  Его собственный рот открылся, когда все увидели ее нежные руки, заполнившие экран. Они были связаны вместе наручниками, которые были продеты через железное кольцо на твердом бетонном полу. Изображение на экране увеличилось, и зрители могли видеть, как ягодицы женщины в мини-юбке сжимаются и разжимаются от боли.
  
  Глаза Вудворд расширились, когда зрители увидели молодое тело женщины, ее стройные ноги, привязанные врозь к еще двум железным кольцам в полу. Затем все увидели, как в кадре появилась Ли Вудворд. Он подошел к женщине, его рука потянулась вниз, цепляясь за подол ее юбки.
  
  С ревом, Ли (Вуди) Вудворд, Гарвард, 46 лет, школа образования Колумбийского университета, магистр, 48 лет, доктор философии, 50 лет, сорвал диски с головы и вскочил на ноги. Изображение исчезло с экрана. Вудворд тяжело дышал.
  
  "Эй, - сказал Стэнли Вейнбаум, директор приемной комиссии, - почему ты прекратил это? Это только начинало нравиться".
  
  Вудворд посмотрел на аудиторию, которая смотрела на него, затем посмотрел влево и вправо, как маленькое животное, пытающееся спастись от лесного пожара. Спасения не было. Он оглянулся на профессора Вули с умоляющим выражением страдания на лице.
  
  "Как я уже сказал, - холодно объяснил Вули, - стереофонический звук необязателен".
  
  Вули снова посмотрел на толпу. "Это Dreamocizer, дамы и господа. Завтра я буду доступен у себя дома в кампусе, чтобы ответить на ваши вопросы".
  
  Он протянул руку к телевизору и с обратной стороны отщелкнул маленькую пластиковую коробочку, к которой были присоединены четыре электрических провода. Затем он обнял за плечи восточную девушку, и они вышли из кафетерия через заднюю дверь.
  
  Вуди Вудворд все еще стоял в безмолвной панике перед аудиторией, но никто не смотрел на него. Они были заняты разговором друг с другом. Зал гудел от разговоров шепотом.
  
  Патти Ши быстро поднялась на ноги и, не заботясь о своем имидже, приподняла длинное платье и побежала искать телефон.
  
  Масселло кивнул Грассьоне, который прошептал инструкции Винсу Марино. Марино и Люнг вскочили на ноги и побежали по полу к двери, через которую только что прошли доктор Вули и девушка.
  
  Доктор Гарольд Смит наблюдал за всем этим и думал. На мгновение он задумался о финансовой ценности Dreamocizer как развлекательного устройства, затем отверг весь вопрос как не относящийся к его делу. Но он сразу увидел его ценность в области правоохранительных органов и разведки. Ни один секрет больше не мог быть в безопасности. Никто, независимо от того, насколько хорошо обучен, независимо от того, насколько неразговорчив, не мог быть подключен к этой машине и не раскрыть то, что умный спрашивающий хотел, чтобы он раскрыл.
  
  В полном цвете.
  
  Стереофоническое звучание - дополнительная опция.
  
  ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
  
  Месть была сладкой. Для доктора Уильяма Уэстхеда Вули прошло много времени, пять долгих лет с тех пор, как Ли (Вуди) Вудворд получил должность, о которой мечтал Вули, - руководителя отдела по делам колледжа. Пять лет, в течение которых Вудворд запугивал его и порочил его работу. Пять лет, в течение которых Вудворд пользовался любой возможностью, чтобы раскритиковать Вули, поссорить его с университетскими чиновниками, пять лет попыток выставить Вули на посмешище в кампусе и за его пределами.
  
  Вули понимал, почему Вудворд поступил именно так. Это был извечный конфликт между администратором и художником, между техником и изобретателем. Вудворд завидовал гениальности Вули и пытался затащить его в интеллектуальную канаву собственного мозга Вудворда.
  
  Пять долгих лет.
  
  И все это окупилось сегодня вечером, за двадцать секунд телевизионной фантазии.
  
  Вули не смог сдержать улыбку. Его приемная дочь, Лин Форт, вопросительно посмотрела на него.
  
  "Что такого смешного, папа?" - спросила она.
  
  Он заставил ее замолчать, прижав указательный палец правой руки к ее губам.
  
  Они сидели в затемненном кабинете наверху от кафетерия, где только что был выставлен Dreamocizer. Внизу Вули слышал шаркающие шаги мужчин, которые последовали за ним из кафетерия, желая поговорить с ним, быть первыми, кто попытается купить у него Dreamocizer. Возможно, даже попытаться украсть его.
  
  Бессознательно он прижал переводчик, маленькое устройство, способное преобразовывать фантастические мысли в телевизионные изображения, ближе к груди.
  
  Пусть они все подождут. Ночь сна с мыслями о том, что они видели, и завтра предложения будут намного выше, а сделка намного приятнее.
  
  Не только деньги, но и признание. Быть чем-то, быть кем-то - цель, которая направляла всю жизнь доктора Уильяма Уэстхеда Вули.
  
  Он не хотел, чтобы его имя мелькало в огнях. Но он хотел столик в лучших ресторанах в 7:45 субботними вечерами и не хотел ждать. Он хотел, чтобы его узнавали и показывали на улицах.
  
  Он хотел, чтобы Перл Бейли указала на него в зале во время вызова на занавес.
  
  Я не слишком многого просил?
  
  Его жена никогда не понимала, и именно поэтому она теперь была его бывшей женой.
  
  Она не могла понять, какой напряженный час за напряженным часом он проводил, работая над своим изобретением - "мастеря", как она это называла. Почему он не мог просто довольствоваться ролью еще одного профессора в университете Эджвуда? Почему он не мог наслаждаться своей женой, их приемной дочерью и их аккуратным маленьким домиком в кампусе и быть как все люди?
  
  И он пытался сказать ей, что преподавание курса "Технологии кино и телевидения" - это не тот способ, которым он хотел бы провести свою жизнь. Он попытался рассказать ей об экспериментальных фильмах студентов - не более чем о серии хитроумных способов заставить своих подружек раздеться. Это было все, что он видел изо дня в день. Молодые девушки снимают одежду, в то время как гордый режиссер восклицает: "Я экспериментировал с источниками света".
  
  В прошлом семестре кульминацией были три минуты, когда молодую женщину рвало в унитаз, в то время как камера приближала и отдаляла ее окровавленные интимные места. Когда Вули спросил его, что все это значит, студент-режиссер сказал, что это заявление о легализации абортов.
  
  И когда Вули спросил, какие эмоции, по его мнению, фильм мог бы вызвать у зрителей, студент разразился истерической пятнадцатиминутной диссертацией о святой целостности процесса создания фильма.
  
  До фильмов о сексе были мюзиклы, все в обнаженном виде. До этого студенты ставили "Макбета" в качестве вестерна. Банджо и все такое.
  
  Мужчина мог бы сойти с ума от всего этого. И Вули попытался объяснить это своей жене, но она просто не захотела или не смогла понять, и тогда она больше не была миссис Уильям Уэстхед Вули. И Вули снял убогую квартиру в городе, где любопытные глаза его университетских коллег не могли подсмотреть за его экспериментами с мозговыми волнами.
  
  И сегодня вечером вся работа окупилась, все мечты стали явью.
  
  Сегодня ночью, Сент-Луис, Миссури. Завтра - весь мир.
  
  И мир мог бы подождать до завтра. Ожидание только подтолкнуло бы цену вверх.
  
  Вули и Лин Форс сидели в темноте еще долго после того, как они перестали слышать какие-либо звуки из кафетерия. Затем они тихо спустились по задней лестнице, прошли через кампус к машине Вули и сели в нее, чтобы доехать до его квартиры в Сент-Луисе.
  
  Когда он открыл дверь своей квартиры ключом, первое, что заметил Вули, было то, что кучи грязи и белья, казалось, выросли с тех пор, как он заглядывал в них в последний раз. Он не хотел, чтобы Джанет Хоули просто исчезла из его жизни. Не то чтобы она прибралась в его квартире - она никогда бы не опустилась так низко, - но она подкалывала и придиралась к нему, чтобы он поддерживал там хоть какое-то подобие порядка.
  
  Он задавался вопросом, почему она больше не отвечала на телефонные звонки.
  
  Затем Вули заметил в комнате кое-что еще. Это был запах, насыщенный острый запах табачного дыма, запах прекрасной сигары ручной работы.
  
  Он отступил к двери, приобняв Лин Форт. Но за его спиной зажглась лампа, и мягкий нежный голос произнес: "Рад вас видеть, доктор Вули".
  
  Вули повернулся. На диване сидел величественного вида мужчина с серебристыми волосами и пронзительными черными глазами, одетый в темный костюм в тонкую полоску. Доктор Вули был напуган, когда впервые осознал, что в квартире кто-то есть, но когда он увидел этого человека, вежливость и благородство его лица с тонкими чертами, мягкую, теплую улыбку, которой он одарил Вули и его дочь, беспокойство Вули исчезло. Он не знал своего посетителя, но, очевидно, этот человек не хотел причинить вреда Вули или Лин Форту.
  
  Мужчина поднялся.
  
  "Я рад познакомиться с вами, профессор. Я Сальваторе Масселло".
  
  "Римо, просыпайся". Голос Смита был подобен льду в затемненном гостиничном номере.
  
  Он услышал хихиканье Чиуна, спавшего на своей травяной подстилке в центре пола. Затем голос Римо:
  
  "Ты поднялся по ступенькам, вместо того чтобы воспользоваться лифтом. Вероятно, чтобы не шуметь. Ты споткнулся на второй ступеньке с верхней площадки. Как раз перед тем, как ты открыла дверь на этот этаж, ты кашлянула. Ты пошарила в кармане в поисках ключа от номера, прежде чем обнаружила, что дверь открыта. И теперь ты говоришь мне: "проснись". Я спрашиваю тебя. Как кто-то может спать, если ты продолжаешь поднимать весь этот шум?"
  
  "Не оскорбляй императора", - сказал Чиун Римо в темноте. "Он был очень тихим".
  
  "Да? Тогда почему ты не спишь?"
  
  "Я услышал, как изменилось твое дыхание", - сказал Чиун. "Я подумал, что, возможно, на тебя напал летающий гамбургер. Я собирался прийти тебе на помощь".
  
  "О, выкинь это из ушей, Папочка", - сказал Римо. "Ну, в чем дело, Смитти?"
  
  "Ты не возражаешь, если я включу свет? Я не люблю разговаривать с людьми, которых не вижу".
  
  "Учись видеть в темноте", - сказал Римо. "О, давай, включи свет. Мой ночной сон все равно испорчен".
  
  Когда Смит включил свет, Римо сел на диване и повернулся к нему. Словно медленное облачко пара, Чиун поднялся со своего спального коврика и оказался в позе лотоса, глядя на Смита.
  
  "Ну, и в чем дело?" - Спросил Римо.
  
  "Я подумал, что ты, возможно, захочешь взглянуть на дом", - сказал Смит.
  
  "В это время? Какой агент по недвижимости показывает дома в это время?" Спросил Римо.
  
  На самом деле его не показывал агент по недвижимости, объяснил Смит. На самом деле, дом еще даже не был выставлен на продажу. Но, вероятно, это будет скоро. И в любом случае, Смит просто хотел получить представление о типе дома, который хотел Римо.
  
  Было много всего такого, и машина Смита уже катила к караульному помещению у главного входа в Университет Эджвуд, когда Римо начал подозревать, что его обманули.
  
  Охранник вышел из будки и махнул "Фольксвагену" лососевого цвета, чтобы тот остановился.
  
  "Мы хотим видеть профессора Вули", - сказал Смит.
  
  "Извините. У меня приказ до завтра не впускать никого, кроме студентов".
  
  Римо высунулся из окна. "Все в порядке, офицер", - сказал он. "Он глава сверхсекретной организации, которая защищает свободу нашей страны от внутренних мятежей".
  
  "Римо. Пожалуйста," сказал Смит.
  
  "Хах?" - сказал охранник.
  
  "А я тайный убийца, и на моих руках столько смертей, что я могу сосчитать. То есть смертей, а не рук", - сказал Римо.
  
  "Римо, остановись", - сказал Смит.
  
  "Да, конечно, приятель", - сказал охранник, делая шаг назад к будке, чтобы иметь возможность дотянуться до телефона.
  
  "Подожди, не уходи", - сказал Римо. "Я хотел бы познакомить вас с Чиуном, правящим мастером синанджу, человеком, который мог бы стать притчей во языцех, если бы вы смогли найти семью, которой было бы интересно поговорить о кветчах".
  
  "Я думаю, вам всем лучше просто развернуться и убраться отсюда", - сказал охранник. "Я не хочу никаких неприятностей".
  
  Ему было около пятидесяти лет, с таким большим пивным животом, что казалось, широкий кожаный ремень разрежет его пополам, если он внезапно выдохнет. Римо подозревал, что последней "неприятностью", с которой столкнулся этот человек, была ссора из-за сверхурочных с управляющим магазином профсоюза полицейских кампуса.
  
  - Ты не собираешься впускать нас? Мастер-шпион, мастер-убийца и мастер кветч? - Спросил Римо.
  
  "Г'ван, убирайся отсюда", - сказал охранник.
  
  "Очень жаль". Проснувшись на следующий день, охранник на самом деле мало что помнил из разговора; он просто помнил, что человек на заднем сиденье на самом деле, казалось, не высовывался из окна, но охранник уловил мелькание пальцев, а затем почувствовал сдавление в горле, а затем уснул.
  
  Смит вышел из машины, затащил охранника в будку и выключил верхний свет.
  
  Римо устроился на заднем сиденье машины и тут почувствовал боль в правой ноге, как будто ее проткнули тупой палкой.
  
  "Оууу", - сказал он. "Зачем ты это сделал, Чиун?"
  
  "Кветч - это ворчун", - сказал Чиун. "Тот, кто чистит кукурузу. Нытик. Хныкающий. Я не из тех существ".
  
  "Верно, Чиун, верно", - сказал Римо. "Забери боль".
  
  Чиун постучал по правому колену Римо, и боль исчезла так же быстро, как и появилась.
  
  "Если бы я был кветчем, - сказал Чиун, - я бы не обращался с тобой так легкомысленно. Я бы жаловался и придирался к твоему обзывательству. Я хотел бы напомнить тебе обо всех годах, которые я потратил на тебя, годах, потраченных на то, чтобы сделать что-то стоящее из бледного куска свиного уха. Я бы отругал тебя за то, что ты растрачиваешь то, чему я научил тебя в салонных фокусах для толстяков, которые стоят в будках охраны. Я бы сделал это, если бы был кветчем. Я бы рассказал тебе о..."
  
  Смит скользнул обратно в машину, повернулся с переднего сиденья и посмотрел на двух мужчин.
  
  "В чем дело?" спросил он.
  
  "Чиун объясняет, почему он не кветч", - сказал Римо. "Он, конечно, не жалуется и не придирается".
  
  "Это мелочь, император", - сказал Чиун. "Езжай дальше".
  
  Прежде чем покинуть кампус после демонстрации Dreamocizer, Смит из предосторожности проехал мимо дома Вули, и теперь он смог найти небольшое кирпичное каркасное здание, увитое плющом, расположенное в дальнем углу большой школьной территории.
  
  - Смитти, - сказал Римо, когда они припарковали машину на вымощенной гравием дороге напротив дома, - я знаю, что это розыгрыш, так почему бы тебе просто не сказать нам, чего ты хочешь?
  
  "Это дом доктора Вули", - сказал Смит. "Сегодня вечером я видел его телевизионное изобретение. То же самое видели и другие люди, и я подозреваю, что он станет мишенью. Я хочу, чтобы ты убедился, что он останется жив, пока я не смогу с ним поговорить ".
  
  "Давай просто зайдем и поговорим с ним сейчас", - сказал Римо. "Тогда мы можем пойти домой и позволить ему умереть".
  
  Смит покачал головой. "Процедуры", - сказал он. "Это может в конечном итоге стоить больших денег. Я не могу этого сделать, пока утром компьютеры Фолкрофта не будут открыты по телефону".
  
  "Хорошо", - сказал Римо.
  
  Трое мужчин пересекли улицу к парадной двери Вули. Чиун остановился на верхней ступеньке, оперся руками о дверь, затем повернулся к Смиту и сказал: "Его здесь нет. Здесь никого нет".
  
  "Откуда ты можешь знать?" Сказал Смит.
  
  "Вибрации", - сказал Римо. "Его здесь нет. Пойдем домой. В наш отель".
  
  "Нет. Мы должны заглянуть внутрь. Возможно, его кто-то забрал. Или, может быть, его просто еще нет дома".
  
  Римо щелкнул замком входной двери резким движением запястья.
  
  В доме никого не было, и не было никаких признаков борьбы. На кроватях никто не спал.
  
  "Здесь не было битвы", - сказал Чиун. "Даже пыль на подоконниках успокоилась".
  
  "Хорошо", - сказал Смит и велел Римо и Чиуну подождать доктора Вули в доме и защищать его и его дочь, пока Смит не сможет поговорить с ними.
  
  Когда Смит выходил за дверь, Римо окликнул его:
  
  "Смитти, когда утром будешь проверять свои компьютеры на наличие денег, убедись, что у них осталось достаточно денег, чтобы купить дом".
  
  Когда Патти Ши выбежала из кафетерия и нашла телефон, инструкции от высшего руководства сети были простыми:
  
  "Достань эту машину и позови того профессора. Нам все равно, как".
  
  Остаток ночи она провела в доме, который реквизировала у Нормана Белливоу, звонила домой доктору Вули, но там никто не отвечал.
  
  После полуночи зазвонил ее собственный телефон. Звонили из Нью-Йорка. Она уменьшила громкость телевизионного фильма, который смотрела, прежде чем ответить.
  
  И снова ее инструкции от руководства сети были простыми и не предполагали обсуждения.
  
  "Пообещай ему что угодно; мы посылаем туда кого-нибудь, чтобы помочь тебе".
  
  Повесив трубку, Патти Ши вздрогнула. Она знала, что это значит. Но почему телеканал так заинтересовался Dreamocizer доктора Вули?
  
  Она снова посмотрела на мерцающую телевизионную картинку. Даже без звука она узнала канадца, который сколотил состояние, изображая американских ковбоев, превозносящих достоинства собачьего корма, которым он кормил своего собственного пса Люка. И тогда она поняла.
  
  Коммерческие доходы телевидения исчислялись миллиардами долларов в год. И кто стал бы тратить десять секунд на просмотр рекламы собачьего корма, когда у него был бы собственный Dreamocizer и он мог бы окунуться в свой собственный фантастический мир?
  
  В живом цвете.
  
  Стереофоническое звучание - дополнительная опция.
  
  Кто остался бы смотреть "Патти Ши под прикрытием", когда их воображение могло бы поместить ее между простынями.
  
  Она знала, кого телеканал пошлет ей "на помощь", и теперь, впервые с тех пор, как она узнала, что телевидение занимается подобными вещами, она с нетерпением ждала помощи.
  
  Кафетерий, где проходила конференция, представлял собой муравейник снующих людей, когда Большой Винс Марино и Эдвард Люнг вернулись к столику, за которым сидели Грассьоне и Масселло, и покачали головами.
  
  "Он сбежал", - сказал Марино Грассьоне.
  
  "Придурки", - прорычал Грассьоне. "Старик и молодая девушка, а ты не можешь их поймать. За что, черт возьми, я тебе плачу?"
  
  "Они растворились, - сказал Марино, - в воздухе. Помнишь… как тот квотербек в шоу Баначека, где он бегал вокруг энда и ..."
  
  Свирепый взгляд Грассьоне заставил его замолчать. "Я видел шоу. Может быть, мне нужен детектив-поляк, а не вы двое". Он начал говорить дальше, затем вспомнил, что дон Сальваторе Масселло все еще за столом, и он пожал плечами в сторону дона, который улыбнулся, а затем поднялся на ноги.
  
  "Думаю, сейчас я вас покину", - сказал Масселло. "Профессор Вули сказал, что будет дома завтра утром. Тогда я встречусь с ним, и тогда… что ж, посмотрим, что мы увидим".
  
  Грассьоне встал, подождал, пока дон протянет руку, затем тепло пожал руку Масселло.
  
  "Я понимаю, дон Сальваторе", - сказал он. "Ничего не будет сделано, пока вы не одобрите".
  
  Масселло кивнул, повернулся и ушел.
  
  Грассьоне подождал, пока седовласый мужчина скроется за дверью, прежде чем сказал Марино: "Выясни, где находится дом этого профессора, и посмотри, там ли он. Я вернусь в номер, и ты дашь мне знать ".
  
  Когда они вернулись в комнату с очередным отрицательным отчетом, Грассьоне был уже не один. К нему присоединились двое мужчин из Сент-Луиса, которые не входили в преступную семью Масселло.
  
  Грассьоне не потрудился представить их Марино и Люнгу.
  
  "Я хочу, чтобы вы двое отправились к дому этого Вули, и если увидите, что кто-то входит, позвоните мне сюда, и я скажу вам, что делать".
  
  Он отмахнулся от них взмахом руки и снова повернулся к телевизору, как будто Марино и Люнга вообще не было в комнате.
  
  ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
  
  "Мужчина не должен так жить". Голос дона Сальваторе Масселло был озабоченным и любезным, а движение его руки, указывающее на захламленную гостиную доктора Вули, было воплощением всеобъемлющей жалости.
  
  "Как вы нашли меня здесь, мистер Масселло?" Спросил Вули.
  
  "Я многое знаю об этом городе. То, чего я не знаю, я могу выяснить".
  
  Вули уставился на Масселло, затем повернулся, чтобы посмотреть на Лин Форта, который подавил зевок.
  
  "Извините, я на минутку", - сказал Вули и повел Лин в столь же захламленную спальню.
  
  "Это твой блокнот, пап?" - спросила она.
  
  Вули кивнул. "Я использовал его для проведения исследований, которые боялся оставлять дома. Почему бы тебе немного не поспать?"
  
  "Ладно. Эй, мы действительно снесли им крышу сегодня вечером, не так ли?"
  
  Вули обнял за плечи девушку, которая была почти такого же роста, как он.
  
  "Мы, конечно, сделали это. Вудворд уже никогда не будет прежним", - сказал он.
  
  "Да, и это тоже", - сказала она.
  
  "А завтра мы будем богаты".
  
  По лицу Лин Форс пробежала легкая морщинка. "Даже когда мы разбогатеем, пап, все останется по-прежнему, не так ли? Я имею в виду, что мы с тобой против всего мира?"
  
  "Так было всегда".
  
  "Хорошо", - сказала она. "Спокойной ночи. Он выглядит как приятный мужчина". Она кивнула головой в сторону двери спальни.
  
  "Да, он хочет". Вули поцеловал ее на ночь и вернулся в гостиную.
  
  Масселло все еще стоял там, где Вули оставил его, но когда профессор вернулся, Масселло опустился обратно на свое место на диване.
  
  "Вы не помните меня, профессор, не так ли?" - сказал он.
  
  Вули выглядел безнадежно потерянным.
  
  "Мы познакомились, возможно, два года назад, на ужине для беженцев из Индокитая. Я бы не ожидал, что вы помните просто другого бизнесмена. В тот вечер там было много людей".
  
  "Конечно. Теперь я вспомнил", - солгал Вули.
  
  "В любом случае, я бизнесмен и перейду к делу. Сегодня вечером я был в университете и видел демонстрацию вашего..."
  
  "Dreamocizer", - вставил Вули.
  
  "Да, конечно. Я хочу купить у вас все права на его производство и продажу - и, конечно, вам будет выплачен щедрый процент с продажи каждой единицы".
  
  "Я действительно не думаю, что сегодня вечером смогу говорить о делах", - начал Вули.
  
  "Я понимаю. Я уверен, что для тебя это был долгий день. А до этого долгие годы совершенствования твоего устройства. Оно запатентовано, не так ли?"
  
  "Да. Череда патентов".
  
  "Хорошо", - сказал Масселло, сделав мысленную пометку провести на следующий день поиск по всем патентам на имя Вули. "Просто чтобы вас не обвели вокруг пальца, как могла бы сказать ваша дочь".
  
  "На это мало шансов. Но, как я уже сказал, я действительно не хотел говорить о делах сегодня вечером".
  
  "Есть только одна проблема, профессор. Как я уже сказал, я работаю во многих компаниях по всему району и, следовательно, много чего слышу. Я понимаю, что сюда приехали люди из другого штата, единственный интерес которых - украсть ваше изобретение ".
  
  "Сначала им пришлось бы это найти", - сказал Вули.
  
  "Конечно. Ты бы надежно спрятал это". Масселло покачал головой. "Но это тот тип людей, которые не остановятся ни перед чем, чтобы получить от тебя твое изобретение. От тебя… или от вашей дочери. Они не остановятся ни перед чем ".
  
  "Я просто должен быть осторожен".
  
  "Нельзя быть достаточно осторожным. Надеюсь, это не обидит вас, профессор, но я знаю, что время от времени вы принимали посетителей в этом заведении. Мисс Хоули?"
  
  "Да?"
  
  "Вы не видели ее какое-то время?"
  
  "Нет, не видел".
  
  "Ты этого не сделаешь. Никогда больше".
  
  Вули откинулся на спинку стула.
  
  "Извините, профессор. Но я хотел, чтобы вы знали, с каким типом мужчин вы имеете дело. Эти мужчины из Нью-Йорка не остановятся ни перед чем".
  
  Масселло увидел страдальческое выражение на лице Вули и поднялся с дивана. Он подошел к месту Вули и похлопал сильной рукой мужчину по плечу.
  
  "Пойдемте, профессор. Все не так плохо, как все это. Предупрежден - значит вооружен".
  
  "Но я ничего не знаю о насилии. Я не могу подвергать Лин Форта такого рода..."
  
  "Тебе не придется этого делать", - сказал Масселло. "У меня есть друзья. Они будут знать, как защитить тебя и твоих близких".
  
  Теплое пожатие руки Масселло на плече Вули придало профессору прилив уверенности, ощущение силы.
  
  "Ты действительно так думаешь?" сказал он.
  
  "Я клянусь в этом. Священным сердцем моей матери", - сказал Масселло.
  
  Двое мужчин, которых Грассьоне отправил следить за домом профессора Вули, только начали звонить и докладывать о мужчине средних лет, азиате и…
  
  "Это они", - перебил Грассьоне. "Это они. Теперь смотри, старик изобрел какое-то телевизионное приспособление. Я хочу, чтобы ты понял это".
  
  "А что насчет него?"
  
  "Делай с ним все, что хочешь", - сказал Грассьоне.
  
  Пока двое мужчин находились в телефонной будке за углом от дома Вули, доктор Смит ушел, оставив Римо и Чиуна.
  
  Двое мужчин пошли обратно к маленькому дому Вули.
  
  "Что это за телевизионное устройство?" спросил мужчина покрупнее.
  
  "Кто знает? Мы выясним это у этого профессора, прежде чем прихлопнем его".
  
  Двое мужчин были удивлены, обнаружив входную дверь в дом Вули открытой, и еще больше удивились, обнаружив двух мужчин, лежащих на полу в гостиной.
  
  Мужчина покрупнее щелкнул выключателем света внутри двери.
  
  "Хорошо, кто из вас Вули?"
  
  Римо перевернулся и посмотрел на двух мужчин. "На самом деле, - сказал он, - Чиун более взъерошен. Я сам вроде как моюсь и ношу". Он снова перевернулся.
  
  Мужчины посмотрели на Римо и на маленького азиата, стоявшего к ним спиной, затем друг на друга.
  
  "Где другой парень, который был здесь?" сказал здоровяк, доставая из наплечной кобуры короткоствольный револьвер 38-го калибра. "Эй. Я с тобой разговариваю".
  
  "Другой парень тоже не шерстистый", - сказал Римо, по-прежнему не оборачиваясь. "Он больше похож на зеленую саржу, из тех, что надевают на рабочие брюки. Уходи".
  
  Здоровяк подошел к Римо и ткнул его носком ботинка в плечо. "Шутник, хах?"
  
  Он толкнул ногой, но плечо не сдвинулось. Он толкнул сильнее. Плечо по-прежнему не двигалось, но палец ноги сдвинулся. Палец, нога, нога, и мужчина опрокинулся назад, тяжело ударившись об пол в гостиной.
  
  Чиун поднялся, когда мужчина принял сидячее положение. Мужчина направил револьвер в спину Римо.
  
  "Чего ты хочешь, парень?" Спросил Римо.
  
  "Эта штука с телевидением. Где это?"
  
  "Это вон там", - сказал Римо, указывая на 19-дюймовую консоль Silvertone. "Но не трудитесь включать ее. Все хорошие шоу выключены".
  
  "Достаточно", - сказал мужчина, когда Чиун прошел мимо него. Он начал нажимать на спусковой крючок, а затем почувствовал, как пистолет поворачивается в его руке. Металл спускового крючка был холодным под его указательным пальцем, и он ничего не мог сделать, чтобы остановить сжатие пальца, и пистолет выстрелил с приглушенным стуком, заглушенным головой стрелка, которую Римо вдавил в дуло.
  
  Невысокий мужчина у двери тоже достал револьвер. Он прицелился в Римо, затем почувствовал жгучую боль в левой части груди. Он повернулся налево и увидел там Чиуна, его лицо было искажено горем, и мужчина начал что-то говорить, но не мог произнести ни слова.
  
  И Чиун толкнул его длинным указательным пальцем, и мужчина, спотыкаясь, двинулся вперед, а затем головой вперед врезался в кинескоп телевизора, который сломался с громким треском и быстрым шипением всасываемого воздуха.
  
  "Ты разбил телевизор, Чиун", - сказал Римо.
  
  "Нет. Он разбил телевизор", - сказал Чиун.
  
  "Итак, как ты собираешься завтра наблюдать за вращением Планеты?"
  
  "Я всегда готов. Я привез свой собственный набор. Он в сундуке в моей комнате. Пожалуйста, сделайте что-нибудь с этими телами".
  
  Римо начал было протестовать, но понял, что это бесполезно, и с тяжелым вздохом легко поднялся на ноги.
  
  Небо только начинало светлеть, когда профессор Уильям Уэстхед Вули и его дочь вернулись в свой дом в университетском городке Эджвуд.
  
  Тела двух вооруженных людей были засунуты в мусорные ведра за домом, когда Вули вставил свой ключ в незапертую дверь, повернулся и вошел в гостиную, а его дочь последовала за ним, все еще протирая заспанные глаза.
  
  Вули увидел Римо и Чиуна, сидящих на диване.
  
  - Доктор Вули, я полагаю, - сказал Римо.
  
  "Кто ты?" Сказал Вули. Глаза Лин Форт широко раскрылись, когда она увидела Чиуна, затем еще шире, когда она увидела разбитую переднюю панель телевизора.
  
  Вули тоже увидел декорации. "Тебе следовало спросить меня", - сказал он. "Ты бы там ничего не нашел".
  
  "Мы не пытались там что-либо найти", - сказал Римо. "Но двое мужчин, которые пришли сюда, чтобы убить вас, думали, что могут".
  
  "Ты все еще не ответил на мой вопрос. Кто ты?"
  
  "Нас послали сюда убедиться, что никто не причинит вам вреда, пока вы не поговорите с определенным человеком", - сказал Римо.
  
  "А этот мужчина кто?"
  
  "Он расскажет тебе, когда приедет", - сказал Римо. "А теперь почему бы вам двоим просто не заняться своими делами? Позавтракайте, что угодно, мы позаботимся о том, чтобы вас никто не побеспокоил".
  
  "Вы слишком добры", - сухо сказал Вули. На кухне, пока он звенел кувшинами с молоком и соком, он прошептал Лин Форс: "Если со мной что-нибудь случится, или, похоже, будут какие-то неприятности, я хочу, чтобы ты позвонила человеку, которого мы встретили сегодня вечером. мистеру Масселло. Вот его номер."
  
  "Я же говорила тебе, он выглядел как приятный мужчина", - сказала Лин Форс.
  
  ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
  
  Очередь перед домом доктора Вули росла по мере того, как Вули и Смит разговаривали на кухне. В гостиной Римо практиковался в дыхании, а Чиун развлекал Лин Уорт, показывая ей примеры бумажного искусства синанджу, в которых Чиун сбрасывал лист бумаги размером 8 на 11 дюймов у себя над головой, а затем, используя правую руку как лезвие, вырезал из бумаги кусочки, пока к тому времени, как бумага коснулась пола, она не превратилась в силуэты различных животных.
  
  Патриотизм закончился на первой чашке кофе без кофеина на кухне. Доктор Вули объяснил Смиту, что ему на самом деле наплевать на потенциальное применение Dreamocizer как в сфере национальной безопасности, так и в работе правоохранительных органов.
  
  Теперь Смит пробовал социологию.
  
  "У вас есть какие-нибудь идеи, что вы могли бы сделать для нашей нации? Dreamocizer уничтожил бы ненависть. Агрессию".
  
  "Ты имеешь в виду, зачем выходить на улицу и убивать ниггеров, когда ты можешь делать это дома по своему собственному телевизору?" Спросил Вули.
  
  "Это грубо, доктор Вули, но это более или менее идея, да. Представьте себе ее применение в тюрьмах, в психиатрических больницах", - сказал Смит.
  
  "Видите ли, доктор Смит, в этом проблема. Я не хочу представлять его применение в каком-либо ограниченном приложении. Я думаю, что мое изобретение должно быть доступно широкой публике, чтобы она использовала его по своему усмотрению".
  
  Смит попробовал простую жадность.
  
  "Я отвечу на любое финансовое предложение, которое вы получите", - сказал он.
  
  "Слишком поздно", - сказал Вули. "Я уже скрепил сделку рукопожатием, и на этом все".
  
  "Ты знаешь, - сказал Смит, - что есть люди, которые попытаются убить тебя из-за Дримоцизатора".
  
  "Я знаю это и хочу поблагодарить вас за то, что прислали сюда двух ваших людей прошлой ночью, чтобы защитить меня и высунуться вперед. Но я больше не боюсь".
  
  "Здесь мужчина из Нью-Йорка. Его зовут Грассьоне", - сказал Смит.
  
  "Никогда о нем не слышал".
  
  "Он работает на человека в Сент-Луисе. Дон Сальв..."
  
  "Перестаньте, доктор", - прервал его Вули. "Меня действительно не интересуют все эти страшилки, так что, если вы меня просто извините, у меня сегодня урок".
  
  "Пусть будет по-твоему", - сказал Смит, вставая из-за стола. "Однако ты совершаешь ошибку".
  
  "По крайней мере, это будет моей ошибкой".
  
  "И последнее. Ты ведь не держишь Дримоцизатор здесь, в доме, не так ли?"
  
  Вули покачал головой.
  
  "Хорошо", - сказал Смит. "И я бы посоветовал, чтобы вы и ваша дочь тоже больше здесь не ночевали".
  
  "Спасибо. Я это устроил".
  
  Вули смотрел, как Смит выходит из кухни, и бормотал себе под нос: "В следующий раз не забудь свою мыльницу".
  
  Вули подождал, пока Смит, Римо и Чиун выйдут через заднюю дверь, прежде чем выйти на крыльцо. Его ждали восемнадцать человек.
  
  "Мне очень жаль, - сказал Вули, - но я достиг коммерческого соглашения относительно Dreamocizer. Поэтому я не смогу с вами встретиться. Я благодарю вас за проявленный интерес и приношу извинения за любые неудобства, которые я, возможно, вам причинил ".
  
  Восемнадцать человек все еще стонали, когда Вули вернулся за порог своего дома и запер дверь изнутри.
  
  "Наклоняйся вперед, - крикнул он, - у меня занятие. Я собираюсь помыться".
  
  "Потрясающе", - донесся ее голос сверху. "Срази их наповал". Она сказала что-то еще, но ее голос поглотил рев сверхгромкой стереосистемы.
  
  Вули снял рубашку, направляясь в свою спальню в задней части дома. Он открыл дверь ванной, и блондинка в больших очках с фиолетовыми тонированными стеклами рылась в его аптечке.
  
  "У вас здесь нет аспирина?" Спросила Патти Ши.
  
  Вули уставился на две вершины ее больших грудей, которые проглядывали сквозь грубую ткань ее яркой рубашки. Плоть, которая блестела так ярко, что казалось, будто ее начистили, выглядывала из V-образного выреза ее расстегнутой рубашки. Вули закрыл за собой дверь.
  
  "Никакого аспирина", - сказал он. Голос застрял у него в горле.
  
  "О, успокойся, Тарзан", - сказала Патти Ши. "Позволь мне произнести свою речь и уйти. У меня мигрень, ты не поверишь".
  
  Ее детские красивые черты лица сощурились за стеклами очков, и она прижала ладони ко лбу. "Я стою там уже два часа", - сказала она. "Теперь подожди минутку, ладно?"
  
  Вули сидел на желтой корзине для белья у двери.
  
  Патти Ши прислонилась к раковине и сделала хорошо отработанный глубокий вдох. Ее искаженное болью лицо, почти как по команде, расплылось в автоматической улыбке.
  
  "Да, теперь у меня это есть. Телевидение существует уже почти четыре десятилетия и развивается ни много ни мало с феноменальной скоростью. Потрясающе, не правда ли? Маленькая коробочка превращается в многомиллиардную индустрию. Это верно. Миллиарды. Но на самом деле это не удивительно, если учесть тяжелую работу, знания и опыт мужчин и женщин, вовлеченных в телевизионное искусство ".
  
  В этот момент она стала еще более серьезной, наклонилась, угрожая напасть на него своим декольте.
  
  "Все это может быть твоим", - сказала она.
  
  Вули вскинула голову, но в ее глазах была только пустая скука.
  
  "Весь мир телевидения может быть вашим", - сказала она. "Кто лучше телевидения справится с вашим телевизионным устройством?"
  
  Вули тоскливо вздохнул, затем снова посмотрел на ее грудь.
  
  "Только мы могли бы знать, как наилучшим образом производить, распространять и продавать ваше изобретение. Выбирайте лучшее. Выбирайте с опытом. Выбирайте телевидение! Теперь вот как делать заказы".
  
  Она резко остановилась, как будто пытаясь вспомнить последнюю фразу, которая была ее комментарием к пятиминутному рекламному ролику, который она сняла для альбома "Музыка, которая вошла в историю".
  
  Наконец она пожала плечами. "К черту все это. У тебя точно нет аспирина?"
  
  "Никакого аспирина", - сказал Вули.
  
  "Хорошо. Где ты хранишь Дримоцизатор?"
  
  "Спрятан там, где никто не сможет до него добраться".
  
  "Кому ты это продал?"
  
  "Я опубликую подробности через несколько дней".
  
  "Ты знаешь, что я могу выйти в эфир и назвать твое устройство мошенничеством, не так ли?" Сказала Патти Ши. Она больше не улыбалась и не дышала глубоко.
  
  "Когда это поступит в продажу, вы станете всеобщим посмешищем".
  
  "Я полагаю, ты прав", - сказала она. "Ты знаешь, что есть вероятность, что тебя убьют из-за твоей машины?"
  
  "Люди продолжают говорить мне это. Если это так, почему все этого хотят?"
  
  "Хочешь этого? Мы хотим, чтобы это похоронили. Ты понимаешь, что Dreamocizer собирается сделать с коммерческим телевидением? Со мной?"
  
  "Да, я полагаю, так и будет. Надеюсь, вы извините меня, мне нужно в душ", - сказал Вули.
  
  "Тебе нужно помыть спину?" Спросила Патти Ши, проводя указательным пальцем по его обнаженной груди.
  
  Вули только улыбнулся, боясь надеяться, боясь говорить.
  
  Пэтти Ши засмеялась. "Если ты выживешь, ты будешь достаточно богат, чтобы позволить себе камердинера. Он помоет тебе спину. Тудл-у".
  
  Она прошмыгнула мимо него и вышла из ванной. Он услышал, как ее тяжелые деревянные сабо застучали по полу в гостиной, затем он услышал, как открылась и хлопнула входная дверь.
  
  К тому времени, как он разделся и зашел в душ, Вули был рад, что заключил сделку на полмиллиона долларов с мистером Масселло. Он уже устал от торга и приставаний, которые выдавались за деловые переговоры. Больше никаких. Он доверял Масселло, и этого было достаточно.
  
  Когда Вули вышел из дома, чтобы неспешно прогуляться через кампус к залу Файервезер, где читалась его утренняя лекция, за ним последовал Большой Винс Марино.
  
  Доктор Смит увидел крупного неповоротливого мужчину, неуклюже бредущего за доктором Вули, и повернулся к Римо и Чиуну, которые сидели рядом с ним на бетонной скамейке.
  
  "Этот человек невыносимо глуп", - сказал Смит. "Но я думаю, что вы с Чиуном в любом случае должны защищать его. Если мы продержим его в живых достаточно долго, возможно, он передумает".
  
  Римо хмыкнул. Чиун наблюдал за пролетающими над головой птицами.
  
  ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
  
  Патти Ши не нуждалась в этом дерьме.
  
  С тех пор как она использовала семинедельный опыт работы в газете и набор гибких бедер для карьеры тележурналиста, она постоянно боролась с сменой часовых поясов. Мотания взад-вперед по континенту, через океаны выбили ее из колеи, в каком бы мире она ни жила, и она заплатила за это непрекращающимися мигренями, облегчить которые могла, только глотая таблетки, как студентка юридического факультета Гарварда в ночь перед важным экзаменом.
  
  И дурацкие задания не помогли.
  
  Она подозревала, что получала каждую работу в разъездах, которая появлялась в сети, потому что ее босс завидовал ее таланту, боялся своей работы и хотел, чтобы она уехала из города. Однако факт был в том, что она получила эту работу, потому что ее босс знал, что чем больше она будет раздражена, тем отвратительнее и оскорбительнее будут ее репортажи, и публика обожала образ Патти Ши, главной сучки СМИ.
  
  Но это даже не было работой репортера. Мне сказали пойти предложить Дримоцизер доктору Вули.
  
  Дерьмо.
  
  Что ж, Уильям Уэстхед Вули оказался более умным ублюдком, чем кто-либо в телекомпании мог о нем подумать. Он заключил свою сделку и теперь ни с кем не хотел разговаривать.
  
  Вот и все. Существовало несколько способов освежевать кошку.
  
  Когда она вернулась в дом, который сняла в колледже, за ее кухонным столом сидел молодой человек. У него были светло-каштановые волосы, разделенные пробором посередине, и он казался скорее окруженным, чем одетым в просторную армейскую полевую куртку, сшитую и залатанную в нескольких местах.
  
  Он играл с ручной гранатой, которую время от времени подбрасывал из стороны в сторону перед своими очками в стальной оправе.
  
  Патти уставилась на него усталыми глазами, затем обвила его руками.
  
  "Что ж, если это не тридцать пятый величайший убийца в мире", - сказала она.
  
  "Тридцать третий", - сказал Т.Б. Донливи. "Еще двое умерли на прошлой неделе".
  
  Он отстранился от ее объятий, как будто она была говяжьим боком. Он был вегетарианцем.
  
  Она обнаружила это, когда предложила ему порцию яичницы с беконом, которую приготовила для себя.
  
  "Нет, спасибо", - сказал он, открывая вторую за день пачку сигарет. "Я вегетарианец".
  
  Прикуривая сигарету, он поднес спичку поближе к ручной гранате, которую все еще держал в руке, и Патти захотелось закричать.
  
  "Я никогда этого не знала", - вот и все, что она сказала.
  
  "Когда ты занимаешься моим бизнесом, ну, мясо просто уже не выглядит как прежде".
  
  Особенно то, как Т.Б. Донливи вел свой бизнес.
  
  Патти Ши впервые столкнулась с ним, когда брала интервью у жены осужденного киллера мафии. Жена, взбешенная заключением мужа в тюрьму, пригрозила рассказать все, что знала, но когда приехала Патти Ши, женщина не сказала ни слова. Она просто продолжала гладить маленькую поздравительную открытку, которую Патти Ши смогла разглядеть, подписанную только "Т.Б."
  
  Останки жены были обнаружены три дня спустя на пепелище ее охраняемого правительством здания вместе с обугленными останками трех охранников. Жена все еще сжимала маленькую карточку в почерневшем кулаке.
  
  Пэтти Ши начала копаться в архивах правоохранительных органов, чтобы попытаться выяснить, кто такой Т.Б.. Она обнаружила американца ирландского происхождения с заметными заслугами. Его образование началось во время поездки домой в Белфаст, где он был вовлечен в борьбу за Северную Ирландию. Не на какой-то конкретной стороне, просто вовлечен. В его послужном списке значилось пять католиков и семь протестантов, что не включало двенадцать школьников и четырех взрослых, которых он получил, когда взорвал школу, чтобы добраться до трех приезжих ораторов, выступающих против ИРА.
  
  Вернувшись в штаты, он пользовался спросом у людей, которые ценили его стиль и впечатляющий послужной список. За каждый контракт - убийство. Единственное, что удерживало его ниже высшего ранга ассасинов, это то, что на большинство его убийств не было контрактов.
  
  Был случай, когда Донливи должен был устранить другого профессионального убийцу, написавшего книгу о практике мафии, и напугать молодого издателя, который выразил заинтересованность в издании книги.
  
  Т.Б. подождал, пока они вдвоем отправятся ужинать во французский ресторан, чтобы отпраздновать желание New York Post издать книгу серийно. Донливи появился у входа в ресторан с малярным брезентом, прикрывающим большой предмет на спине. Он ждал там два часа, куря сигарету за сигаретой, помешивая банки с краской, которые он сложил на тротуаре, вне поля зрения главного окна ресторана.
  
  Когда начинающий автор открыл дверь, чтобы уйти, Донливи сорвал брезент с пулемета 50-го калибра, установленного у него за спиной, и разнес фасад ресторана.
  
  Он разорвал мужчину пополам, почти отрезал ногу издателю, убил бармена, двух официанток и трех посетителей, ранил еще семерых и нанес ущерб ресторану на сумму 150 000 долларов. Когда дым рассеялся, Ти Би ушел.
  
  Когда позже его спросили о травме издателя, которого он должен был только напугать, он сказал: "Это примерно то, чего может испугаться любой человек".
  
  Патти Ши шла по следу Т.Б. Донливи через Ирландию, Нью-Йорк, Сан-Франциско и Чикаго. Когда она наконец добралась до него, это было в ресторане в Вест-Сайде Нью-Йорка.
  
  Она набралась храбрости и сказала ему, что следила за ним, потому что собиралась разоблачить его. Донливи смеялся так громко и долго, что чуть не подавился своим соком V-8.
  
  "Что тут смешного?" спросила она.
  
  "Ты", - пробормотал он.
  
  "Что смешного в том, что я тебя разоблачаю?"
  
  "Я работаю на вашу сеть", - сказал он.
  
  И он видел. И до сих пор видит.
  
  И теперь он был здесь, на позаимствованной ею кухне, играл с ручной гранатой и ждал, когда она укажет ему цель.
  
  Рассказывая о куске бекона и большом куске клейкого желтого желтка, Патти Ши описала Вули и сказала: "У него сегодня занятия. Прямо сейчас. Вы можете найти его в большом лекционном зале в Файервезер-холле".
  
  Ти Би вытаскивал чеку из ручной гранаты, затем вставлял ее на место. Патти Ши зачарованно наблюдала за его тонкими длинными пальцами. Вытаскивать, вставлять, вытаскивать, вставлять.
  
  "В подвале холла есть телевизионная станция колледжа", - добавила она, подумав.
  
  "Ты думаешь, я собираюсь сделать это в качестве телеспектакля?" - спросил Т.Б. Он встал, сунул гранату в карман и направился к двери.
  
  "Эй", - позвала она, подбегая к нему. Он отвернулся от двери, и она подошла ближе, прижимаясь к нему своим разогретым от еды телом.
  
  "Ты вернешься потом?" спросила она, держась за лацкан его армейской куртки.
  
  "Следи за стрелками", - сказал он. "Граната может взорваться".
  
  Патти отпрыгнула назад, как будто прикоснулась к гремучей змее, и Донливи вышел.
  
  Он небрежно прошел через кампус к своей машине. Когда он добрался до нее, он выкуривал уже вторую пачку сигарет за день. И тут началось бормотание.
  
  Сначала только один, тихий, как будто голос доносился из другой комнаты. Донливи слышал то же самое, когда совершал свое первое убийство за деньги.
  
  По мере того, как приближалось время совершить настоящее убийство, голос становился все громче. Донливи услышал, как он говорит, а затем кричит: "Убей для меня".
  
  По его второму контракту было два голоса. По его четвертому контракту было восемь голосов. По этому контракту он случайно убил пять человек. Он знал, что голоса представляли всех людей, которых он убил.
  
  Теперь голоса звучали как мормонский табернакальный хор без гармонии. И Т.Б. Донливи не возражал. На самом деле, ему нравилась компания. Убивать было занятием одиноким.
  
  Он сидел на подстилке из сосновых иголок теплым майским утром и курил. Пепел от сигареты упал на его куртку, но он не обратил на это внимания. Студенты проходили мимо него. Некоторые махали ему, принимая за студента из-за армейской куртки и очков в стальной оправе. Он игнорировал взмахи. Он ковырял в носу.
  
  Он увидел, как мимо прошли пожилой азиат и молодой человек с толстыми запястьями, разговаривающие с мужчиной средних лет, который выглядел так, словно был вырезан из ствола цитрусового дерева.
  
  Донливи не думал о них. Голоса становились громче.
  
  Он доедал третью пачку "Пэлл Мэлл", когда встал и направился к машине. Открыв незапертую дверцу, он вытащил что-то из-под переднего сиденья и положил под пальто. Он услышал свое первое связное пение "Убей для нас".
  
  Он направился к Фейервезер-холлу, когда пение стало громче. Он дважды обошел зал, затем дважды прошел по нему, проверяя выходные двери и считая классные комнаты.
  
  Главный лекционный зал находился на втором этаже. Один класс только что ушел, и Донливи прошел через пустую комнату. В ней был высокий потолок, но не было окон. Впереди, по обе стороны доски, были две боковые двери и две двери для выхода. Т.Б. прошелся по залу. Он сосчитал места. Их было 445. Он сел посреди зала, заняв место в левом проходе.
  
  Первый студент появился через десять минут. Донливи курил свою пятьдесят пятую сигарету. Когда комната заполнилась, никто не обратил на него никакого внимания. Молодое лицо, сигареты, стальные диски и армейская куртка сделали его одним из них.
  
  Вули появился двадцать минут спустя. На нем была желтая рубашка с короткими рукавами, расстегнутая у горла, и синие брюки двойной вязки.
  
  Когда Вули прошел через одну из задних дверей, 300 студентов встали и зааплодировали. Никто из них точно не знал почему, но они слышали, что Вули прошлой ночью каким-то образом смутил Ли (Вуди). Вудворд на конференции, и все, кто это сделал, оценили приветствие.
  
  Вули выглядел так, как будто приветствия были для него обычным делом при входе в аудиторию. Лекция началась, и Донливи подумал, что Вули был довольно хорошим преподавателем. Острые факты, приправленные личными наблюдениями и опытом. Иногда - юмористический анекдот, иллюстрирующий какую-то мысль. Но через пятнадцать минут Донливи уже ничего не мог слышать. Пение стало слишком громким. Все, что он мог слышать, было "Убивай для нас".
  
  Он услышал голоса. Он увидел Вули, стоящего в передней части комнаты. Он почувствовал тяжесть предмета под своей курткой. На лбу у него выступил пот. Во рту скопилась слюна, и он сглотнул ее. Он натянул пару черных кожаных перчаток.
  
  "Убей ради нас", - Донливи посмотрел на часы. "Убей ради нас". Лекция продолжалась двадцать пять минут. Все остальные занятия в здании уже должны были начаться. "Убей ради нас". Коридоры, вероятно, были бы пусты. "Убей ради нас".
  
  Донливи встал со своего места. Несколько голов повернулись в его сторону, затем посмотрели в сторону одной из боковых дверей. Слабое жужжание в комнате растворилось в тишине. Через одну из боковых дверей зала вошел Ли (Вуди) Вудворд, директор по делам колледжа. Его волосы были белой чащей вокруг покрасневшего лица. Его одежда была мятой и мешковатой. Его брюки были в темных пятнах в промежности.
  
  Т.Б. Донливи его не видел. Он шел по проходу к Вули, который теперь писал на доске. Донливи услышал звук. Он повернулся, когда студенты закричали, и Ли (Вуди) Вудворд пробежал мимо него. Вудворд вытащил пистолет из кармана куртки и закричал: "Ты ублюдок. Ты погубил меня. Ты ублюдок".
  
  Когда Вули повернулся, Вудворд поднял пистолет, чтобы выстрелить в него.
  
  Донливи увидел револьвер в руке мужчины, и когда рука поднялась, Донливи сунул руку под свою армейскую куртку, вытащил средневековую булаву и ударил ею Вудворда по руке. Револьвер безвредно упал на покрытый ковром пол лекционного зала. Студенты зааплодировали, но захлебнулись от восторга, когда Донливи занес булаву над головой и обрушил ее глубоко на череп Вудворда.
  
  Выражение благодарности на лице Вули, когда Донливи спас его от стрельбы, сменилось выражением ужаса. А потом никто вообще не смотрел, как металлические шипы на булаве Донливи оторвали лицо Вули.
  
  Первый замах был справа налево, разбрызгивая лицо Вули по полу и левой стене. Второй замах был жестоким ударом слева направо, отчего часть головы Вули превратилась в красную спиралевидную дугу, забрызгав студентов в первых двух рядах.
  
  Первые быстрые взмахи удержали тело в вертикальном положении. Третий и последний взмах был сделан над головой Донливи и со свистом опустился, чтобы раскроить голову Вули. Кости и мозг брызнули на покрытый ковром пол и на булаву, которая стала полупостоянным украшением шеи покойного Уильяма Уэстхеда Вули.
  
  Т.Б. Донливи оставил это там и выбежал через ближайшую выходную дверь. Теперь, когда пение прекратилось, у него были дела.
  
  Он только что прикончил третью пачку, и ему нужно было найти еще сигарет. Быстро.
  
  ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
  
  "Послушай, - сказал Римо, - мы защитим этого парня ради тебя, потому что ты собираешься купить мне дом. Но это все. Просто потому, что ты этого хочешь. Не потому, что это важно. Этот Вули изобрел мультяшный гаджет, вот и все. Как, черт возьми, ты можешь думать, что это важно?"
  
  "Это важно", - сказал Смит. Он сидел за рулем своей машины, его руки сжимались и разжимались на руле.
  
  "Конечно. Потрясающе, - сказал Римо. "Как и большинство других глупостей, в которые ты нас втягиваешь".
  
  "Я не претендую на то, что понимаю в этом все", - сказал Смит. "Но только для начала, это было бы бесценно на допросах в полиции. Хороший допрашивающий может выведать любой секрет. Представьте себе его применение в разведывательной работе. Это для начала. И попробуйте это. Этот снотворный может быть идеальным наркотиком. Кто-то принимает наркотики сейчас, он прыгает в неизвестность. Но с этой машиной он может отправиться именно туда, куда всегда хотел, и делать все, что он всегда хотел делать. Я вижу двести миллионов человек, сидящих перед этими чертовыми штуковинами и не двигающихся с места. Зомби."
  
  Римо не ответил. Он думал о том, каково было бы жить в большом деревянном доме с большими травянистыми лужайками и большими коричневыми деревьями.
  
  Римо представил себя лежащим на своей лужайке. Он что-то держал в руках. Это был желудь. Напротив него сидела белка. Она вопросительно посмотрела на Римо. Затем оно посмотрело на желудь. И оно не испугалось. Оно прыгнуло вперед, затем остановилось. Оно было не более чем в пяти дюймах от руки Римо. Мысленным взором Римо видел, что мог бы схватить ее, или разломать пополам, или размозжить ей голову, но он этого не сделал. Только не его белка. Не на его лужайке. Не было необходимости в насилии. Не было никаких секретов, никакой национальной безопасности, о которой стоило бы беспокоиться, никаких шпионов, сумасшедших, ученых или убийц. Никаких наркоманов, мафии, правительства. Никакого Смита.
  
  Римо увидел себя предлагающим желудь белке, и белка взяла его.
  
  Он услышал голос, зовущий в его воображении.
  
  "Римо".
  
  Римо обернулся, когда животное убежало со своей добычей, и увидел ее там, стоящую в дверях его дома.
  
  Она была прекрасна.
  
  Римо не видел, во что она была одета. Он не видел цвета ее волос или глаз.
  
  Он только что увидел ее, и она была прекрасна.
  
  Она шла по лужайке, выкрикивая его имя.
  
  "Римо. Римо. Римо".
  
  Римо поднялся ей навстречу.
  
  "Римо".
  
  У нее было лицо Смит. Тонкие седеющие волосы. Лицо, которое выглядело так, словно она сосала лимон. На ней был серый костюм и белая рубашка.
  
  Римо покачал головой, моргнул и снова оказался в кампусе университета Эджвуд.
  
  Он уставился на Смита, который теперь стоял рядом с ним, с обеспокоенным выражением лица.
  
  "Напомни мне никогда не приглашать тебя в мой дом, когда будешь покупать его для меня", - сказал Римо.
  
  "С тобой все в порядке?" Спросил Смит.
  
  "Отлично. Кто-нибудь может воспользоваться этим Dreamocizer?"
  
  "Это зло", - сказал Чиун.
  
  "Держись подальше от этого", - сказал Римо.
  
  "Это зло", - повторил Чиун. "Сны предназначены для того, чтобы быть всего лишь посетителями в чьей-то жизни".
  
  "Ты молодец, что так говоришь", - сказал Римо. "Ты и твои мыльные оперы".
  
  "Мои дневные драмы именно такие. Истории. Прекрасные стихи. Я живу в реальном мире ".
  
  "И я тоже", - сказал Римо. "Смитти, я хочу этот дом. И я защищу твоего профессора Вули и позабочусь о том, чтобы его машина не попала не тем людям, и я ..."
  
  "Подожди", - сказал Чиун. "Мы равноправные партнеры. И все же ты продолжаешь болтать о том, что будешь делать. Что буду делать я?"
  
  Прежде чем Римо успел сказать Чуину, что он, без сомнения, будет занят поиском новых вещей для кветча, они услышали крик.
  
  Они повернулись на звук.
  
  Поднялся вопль множества голосов, затем прошел подобно облаку. Затем молодая студентка споткнулась о сосновые ветви.
  
  Римо подхватил девушку как раз в тот момент, когда она падала лицом на асфальт парковки. Она упала в его объятия. Он осторожно перевернул ее так, чтобы ее пустые глаза смотрели вверх. Она тихо, жалобно заскулила.
  
  "Что случилось?" спросил он.
  
  Девушка смотрела сквозь Римо, не в силах сфокусировать взгляд.
  
  "Кровь", - сказала она. "Кровь повсюду. Я услышала шум. Я посмотрела вверх… ударило меня по лицу… мокрое, ничего не было видно. Я вытерла это ... почувствовала ухо, глаз ... кровь… Бедный доктор Вули".
  
  Она начала причитать, и Римо осторожно опустил ее на землю и сказал Смиту: "Подожди здесь, пока я не посмотрю, что происходит".
  
  Он побежал между деревьями. Теперь он услышал громкие крики впереди себя.
  
  Чиун взял девушку на руки и коснулся ее шеи, затем погладил по затылку. Он посмотрел на Смита.
  
  "Теперь она забудет", - сказал он.
  
  По другую сторону рощи Римо пробежал мимо ошеломленных, спотыкающихся студентов, пока не нашел выходные двери, которые вели в главную лекционную аудиторию Файервезер-холла.
  
  Он стоял у доски, уставившись на огромную лужу крови с трупом с проломленной головой посередине.
  
  Он сразу узнал Вули; тело Ли (Вуди) Вудворд ничего для него не значил.
  
  Красное море крови растеклось по обеим выходным дверям и слегка увеличивалось в небольшом углублении, образованном доской у стены и наклоном первого ряда сидений.
  
  Римо увидел кровавый круг вокруг пары ботинок. В туфлях были ступни, ступни, которые вели к мальчику, сидящему на стуле и превосходно имитирующему прогрессирующую кататонию.
  
  Он смотрел прямо перед собой и нежно прикасался к засохшим коричневым пятнам крови на своем лице.
  
  Учителя и ученики из других классов начали собираться вокруг лужи крови. Они стояли, уставившись на трупы Вули и Вудворда. Нескольких вырвало. Некоторые повернулись, чтобы получше рассмотреть, затем все заговорили разом.
  
  "Кто-нибудь звонил в полицию?"
  
  "Да. Нет. я не знаю".
  
  "Кто это сделал?"
  
  "Какой-то безумец. Вудворд пытался застрелить старину Вули, и этот безумец снес им обоим головы своей булавой".
  
  "Кем он был?"
  
  "Не знаю. Армейская куртка, очки в стальной оправе. Был похож на нас".
  
  Римо вышел на улицу, проходя мимо скорчившихся стонущих фигур. Одну вырвало, и она пыталась не сделать этого снова. Другой юноша, который не мог оторвать глаз от выходных дверей, пытался утешить истерически рыдающую девушку.
  
  Это был не сон. Студенты, которые видели убийства, никогда этого не забудут; им не придется утыкаться лбами в телевизор, чтобы вызвать в воображении фантазию о крови и смерти. Они видели это, и это свалилось им на колени.
  
  Римо пошел обратно сквозь сосны. Чиун и Смит все еще склонились над девушкой.
  
  Прежде чем Смит успел что-либо сказать, Рерно сказал: "Вули мертв, Смитти".
  
  "Кто это сделал?"
  
  "Я не знаю, но я собираюсь найти его. Ты можешь забыть о доме на некоторое время", - сказал Римо. "Это бесплатно. С ней все будет в порядке?"
  
  Чиун кивнул.
  
  "Тогда оставь ее и пойдем. У нас есть работа, которую нужно сделать. Пока, Смитти".
  
  Наклонившись вперед, Вули почувствовала, как что-то тянет ее. Она сняла стереонаушники и попыталась уловить новые вибрации.
  
  Но это был всего лишь стук в парадную дверь ее дома. Обычно она игнорировала это, потому что Вули не было дома, но стук казался более настойчивым, быстрее, чем у одного из обычных посетителей ее отца.
  
  Она медленно направилась к двери, помня наказ Вули быть осторожной.
  
  "Кто там?" - спросила она.
  
  "Наклонитесь вперед", - раздался молодой звучный голос студента. "Вашего отца убили".
  
  "О, боже мой", - закричала Лин Форс и упала спиной в гостиную. Она глубоко вздохнула, затем встала и направилась к двери.
  
  "Как это произошло?" она хладнокровно спросила тамошнего студента, восемнадцатилетнего парня с цветом лица, напоминающим пиццу, и неуверенностью в себе, как у некормленого котенка.
  
  "Убит. Какой-то маньяк в Фейервезер-холле", - бесчувственно сказал студент, затем остановился, когда увидел, какой эффект произвели его слова на Лин Форт.
  
  "Спасибо", - сказала она и захлопнула дверь.
  
  Итак, они добрались до него. Все эти люди с их жадностью, их обещаниями и угрозами, и кто-то добрался до Уильяма Уэстхеда Вули, потому что мир боялся его гения и хотел заставить его замолчать.
  
  Никогда. Нет, если бы она могла ничего с этим поделать.
  
  Она порылась в кармане джинсов, нашла клочок бумаги и набрала телефонный номер.
  
  "Да, мистер Масселло, мертв. Убит. Да, я знаю, где это. Да, я сейчас буду. Конечно, я принесу аппарат".
  
  Затем Лин Форч Вули повесила трубку и выбежала из своего дома в безопасное место. К плавучему дому друга ее отца.
  
  Дон Сальваторе Масселло.
  
  ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
  
  Казалось, что Римо и Чиун едва идут, но они преодолевали расстояние, как будто бежали сломя голову к коттеджу профессора Вули.
  
  "Сначала мы убедимся, что с девушкой все в порядке", - сказал Римо. "Затем посмотрим, сможем ли мы достать машину снов. Мне понадобится ваша помощь".
  
  "Почему?" - спросил Чиун.
  
  "Она… ну, восточная".
  
  "Она вьетнамка", - сказал Чиун. "Ты знаешь, что я говорил тебе о вьетнамках".
  
  "Да, но она могла бы тебе доверять".
  
  "Почему? Потому что мы похожи?" Сказал Чиун.
  
  "Ну, некоторые жители Востока действительно все похожи друг на друга", - неубедительно сказал Римо.
  
  "Все вы, свиные ушки, похожи друг на друга, и я бы никому из вас не доверял", - сказал Чиун.
  
  "Тогда сделай это для страны", - сказал Римо.
  
  "В какой стране?"
  
  "Америка".
  
  "Что эта страна сделала для меня?" Сказал Чиун.
  
  "Не спрашивай, что эта страна может сделать для тебя", - сказал Римо. "Спроси, что ты можешь сделать для этой страны".
  
  "Ты это только что выдумал?" Спросил Чиун.
  
  "Нет. президент Кеннеди сделал".
  
  "И где он сейчас?"
  
  "Я больше не хочу с тобой разговаривать", - сказал Римо. "Я разберусь с этим сам. Точно так же, как я делаю все остальное".
  
  "Хорошо", - сказал Чиун. "Почти время".
  
  "Почти время для чего?" Спросил Римо.
  
  "Уже почти час дня. Почти время, когда начнут собираться тучи".
  
  "Удачи", - пожелал Римо, врываясь в дом Вули в сопровождении Чиуна, следовавшего за ним по пятам.
  
  Римо обыскал дом в поисках Лин Форс, пока Чиун осматривал телевизор, разбитый головой гангстера прошлой ночью, и установил, что он действительно сломан и ремонту не подлежит.
  
  "Ее здесь нет", - сказал Римо, вернувшись в гостиную.
  
  "Этот набор сломан", - сказал Чиун. "Если бы не ты.… Если бы мне не пришлось защищать тебя, этого бы не случилось… этот набор не был бы сломан". Он заставлял себя переходить от раздражения, через гнев, к возмущению.
  
  "Очень жаль", - сказал Римо.
  
  "Бессердечный ты. Бессердечный".
  
  "Ты находишь свой дурацкий телевизор. Эта бедная девочка может быть с тем психом, который убил ее отца. Я должен их найти".
  
  "Следи за своим носом", - сказал Чиун. "Вьетнамцы странно пахнут".
  
  Чиун вышел на крыльцо и грустно сел на верхнюю ступеньку, наблюдая, как Римо мчится прочь по хорошо политой траве кампуса.
  
  Прошло более восьми часов с тех пор, как Артур Грассьоне получил известие от двух человек, которых он послал в дом доктора Вули, чтобы забрать Снотворное и избавиться от Вули.
  
  Наконец, он послал туда Эдварда Люнга посмотреть, что произошло, и Люнг вернулся, чтобы сообщить, что тела двух мужчин были засунуты в мусорные ведра на заднем дворе дома Вули.
  
  Желтое лицо Люна в форме сердечка выглядело печальным, когда он сообщал новости.
  
  "Они были жестоко разбиты", - сказал он, и от его тона по телу Грассьоне пробежал холодок.
  
  "Да, что с ними случилось?" - спросил он.
  
  "Одного застрелили из его собственного пистолета. Ему разнесло череп. На другом нет следов. Как будто он умер от страха".
  
  "Точно так же, как и другие", - сказал Грассьоне.
  
  "Что еще за другие?" сказал большой Винс Марино, стоя у окна квартиры на втором этаже и глядя на изогнутую подъездную дорожку внизу.
  
  "Все те люди, которых мы теряем. По всей стране. Вот так просто. Застрелились. Напуганы до смерти. Кто-то что-то с нами делает ". Он поднял глаза и уловил намек на улыбку на губах Эдварда Люнга.
  
  "Чему ты ухмыляешься, чертов помешанный на гадании рыбоед?"
  
  "Ничего, сэр", - ответил Люнг.
  
  "Тебе лучше поговорить, кули".
  
  Люнг глубоко вздохнул, прежде чем заговорить. Медленно он произнес: "Я предупреждал тебя об этом. Вся жизнь заканчивается смертью и снами".
  
  "Ааааа, я не хочу слышать твою чушь", - сказал Грассьоне. "Я должен был оставить тебя на том карнавале гуков, где я тебя нашел". Он встал и подошел к окну, где плечом оттолкнул Марино с дороги. Посмотрев вниз, через кампус, он увидел бегущего худощавого мужчину. У него были темные волосы, и даже на таком расстоянии Грассьоне мог разглядеть его толстые запястья. Что-то в нем показалось знакомым. Должно быть, он видел его бегающим раньше. Но у него не было времени ломать над этим голову, потому что зазвонил телефон.
  
  Дон Сальваторе Масселло пожелал поговорить с ним.
  
  "Были ли вы ответственны за то, что произошло сегодня в лекционном зале?" Спросил Масселло.
  
  "Что? Что случилось?"
  
  "Профессор Вули был убит. И он уже согласился на наши условия".
  
  "Убит?" переспросил Грассьоне. "Я ничего об этом не знал. Кто это сделал?"
  
  "Я не знаю. Мне сказали, что это был акт варварства, - сказал Масселло, - поэтому я предположил, что это был один из ваших людей".
  
  Оскорбление пролетело так высоко над головой Грассьоне, что он даже не услышал хлопанья его крыльев. "Не мои люди", - сказал он. "Мы держались подальше от Вули, пока не получили известие от вас. А как насчет машины?"
  
  "Я связался с дочерью профессора. Она привезет мне аппарат. Так что все будет хорошо", - сказал Масселло.
  
  "Хорошо. Это хорошо", - сказал Грассьоне с сердечностью, которой он не чувствовал.
  
  "Да, это так", - сказал Масселло и даже без обычных любезностей повесил трубку.
  
  Грассьоне быстро направился к двери. "Пошли. Винс. Ты чертов китаец. Давай пошевеливайся".
  
  "Куда мы направляемся, босс?" Спросил Марино.
  
  "Нам нужно съездить в дом Вули. Посмотреть, там ли еще девушка, и попытаться забрать ту машину. А потом у нас свидание с доном Сальваторе Масселло".
  
  Двадцать один студент Эджвудского университета, одетый в армейские полевые куртки и очки в стальной оправе, находился в своих комнатах по всему спальному району кампуса, когда их навестил темноглазый мужчина с толстыми запястьями, который ткнул указательным пальцем, похожим на железнодорожный штырь, в мышцы их плеча и зарычал:
  
  "Это ты убил Вули?"
  
  Ни у кого из них не было, и все они были рады, потому что мгновенная боль была настолько мучительной, что они признались бы в убийстве, они бы признались в убийстве эрцгерцога Фердинанда в Сараево, даже в самом страшном грехе - голосовании за республиканцев, если бы это то, что потребовалось, чтобы боль прекратилась.
  
  Но боль прекратилась так же быстро, как и возникла, и прежде чем они смогли отреагировать, мужчина с толстыми запястьями оказался за дверью.
  
  У Римо закончились зацепки, и он собирался вернуться в коттедж Вули, где его ждал Чиун, когда наткнулся на мужчину, который ходил взад-вперед по тротуару, заламывая руки так, словно в них было невидимое кухонное полотенце.
  
  "О, боже мой", - сказал он. "О, боже мой. Что о нас подумают люди? Кто когда-нибудь снова поступит в Эджвуд? Что мы собираемся делать?"
  
  Норман Белливоу поднял глаза к небу, словно требуя немедленного ответа от Бога, и крикнул: "Что мы собираемся делать?"
  
  "Перестань вести себя глупо", - сказал Римо.
  
  Белливоу отложил свое противостояние с Богом достаточно надолго, чтобы посмотреть вниз и увидеть Римо.
  
  "Я ищу мужчину в армейской полевой куртке", - сказал Римо. "Молодого человека. Очки в стальной оправе. Ты видел кого-нибудь похожего?"
  
  "Их десятки. Сотни. По всему кампусу. Выставляя нас на посмешище. Наплевав на святость образовательного процесса ".
  
  "Я не думаю, что это студент", - сказал Римо.
  
  "Нет. Подожди. Я видел кое-кого похожего этим утром. Он спросил, как проехать ко мне домой, чтобы повидаться с Патти Ши. Он не мог быть студентом, если не знал, где я живу ".
  
  "Хорошая мысль", - сказал Римо. "Где ты живешь?"
  
  "Вон там", - сказал Норман Белливоу, указывая. "Ты ведь не студент, не так ли?"
  
  "Нет", - сказал Римо и отошел, оставив Нормана Белливоу беспокоиться о том, почему все эти не студенты оказались в кампусе.
  
  Дверь была не заперта, и Римо вошел прямо внутрь. Задняя дверь спальни была заперта, и когда Римо толкнул ее, он услышал изнутри женский голос.
  
  "Ты пришел убить меня, не так ли?"
  
  "Что?" Спросил Римо.
  
  "Входи. Входи. Я ждала тебя". Патти Ши открыла дверь и встала перед Римо. Она была одета в цельный черный кожаный купальник, отрезанный до пупка и пристегнутый черными кожаными ремешками, завязанными поперек V-образной формы спереди на шнурках. Ее длинные изогнутые ноги были полностью видны, потому что боковые части костюма были разрезаны почти до талии.
  
  "Кто ты?" - спросила она.
  
  "Где он?" - Спросил Римо.
  
  "Ты выглядишь так, словно хочешь меня наказать", - сказала она. Она вернулась в комнату и плюхнулась на диван, который был завален широкими кожаными ремнями, наручниками и кусками веревки. Она легонько ударила себя по запястью черным хлыстом, ожидая.
  
  "Ну? Разве ты не накажешь меня?" сказала она.
  
  Римо обвел взглядом остальную часть комнаты. Она была похожа на музей садомазохизма. Кровать и мебель были уставлены всевозможными кандалами. Чулки и разорванные куски ткани свисали из полуоткрытых ящиков. Шелковые галстуки были перекинуты через дверную ручку шкафа. Перья и красные резиновые мячи были разбросаны по комоду.
  
  Римо представил, что вдоль душевой кабинки торчат шипы роз, а внутри шкафа - металлические заклепки.
  
  "Я ищу мужчину", - сказал Римо. "Армейская куртка, очки в стальной оправе".
  
  "Я тебе не скажу", - сказала она. "Не скажу. Ты можешь просто попытаться выбить это из меня".
  
  Она закрыла глаза и откинулась на спинку дивана, вытянув одну руку к полу, а другую, ладонью вверх, положив на лоб. Ее длинные ноги вытянулись во всю длину на диване, подставляя все свое тело под любые жестокие, болезненные действия, которые этот незнакомец, возможно, планировал ей причинить.
  
  "Послушай, чудак", - сказал Римо. "У меня нет времени играть в твоей маленькой грязной песочнице, так где же он? Тот, кто был здесь этим утром ради тебя".
  
  Патти Ши открыла один глаз и посмотрела на Римо. В его глазах было выражение, исключающее ложь.
  
  "Вот дерьмо", - сказала она и села. "Ты ведь ничего не собираешься делать, правда?" Она покачала головой, соглашаясь сама с собой. Ее груди двигались в такт движениям ее головы. "Ты ищешь Т.Б. Я устроил это для него. Это расслабляет его после работы".
  
  "Так где же он?"
  
  "Он будет здесь. Он будет здесь", - сказала она. "Но нам не пришлось бы тратить время, ты же знаешь".
  
  "Извини. Доброму Кораблю "Леденец" придется плыть без меня".
  
  "Давай", - сказала она раздраженно.
  
  "Нет".
  
  "Пожалуйста?"
  
  Римо покачал головой.
  
  "Я знаю. Чего-то не хватает, верно? Я знал это".
  
  Она подбежала к шкафу и распахнула его. Римо был прав. Стену покрывало покрывало из гвоздиков. Она наклонилась и, нацелившись задом прямо в лицо Римо, начала доставать хлысты.
  
  "Просто скажи мне, что тебе нужно", - крикнула она, когда кнуты и цепи вылетели из шкафа и приземлились на пол позади нее.
  
  "Только мои руки", - сказал Римо. "Только мои руки".
  
  Он обернулся, услышав, как открылась входная дверь, и вошел Т.Б. Донливи, его армейская полевая куртка была заляпана кровью, засохшие коричневые пятна усеивали его очки и лицо.
  
  Патти последовала за Римо в гостиную, когда Донливи спросил: "Кто ты?"
  
  "Т.Б., это… как, ты сказал, тебя зовут?" Спросила Патти Ши у Римо.
  
  "Я не говорил".
  
  "Это Т.Б. Донливи, тридцать пятый величайший убийца в мире", - сказала Патти.
  
  "Тридцать третий", - сказал Донливи.
  
  "Меня зовут Римо. Я второй по величине, а ты мертв".
  
  "Держись, приятель", - сказал Донливи. Он почувствовал укол страха в животе. И голоса зазвучали снова. Но они говорили что-то другое. Что это было?
  
  Римо повернулся к Патти. "Вы, люди, наняли его убить Вули, чтобы его Dreamocizer не лишил вас всех бизнеса, верно?"
  
  "У тебя получилось", - сказала Патти. "Теперь давай займемся этим".
  
  "Слишком поздно", - сказал Римо. "Слишком поздно для вас обоих".
  
  Теперь Донливи мог понимать голоса. Они не говорили "Убей для нас". Они говорили "Приди к нам".
  
  "Я ухожу", - сказал Донливи, стараясь не перекрикивать громкость в своем мозгу.
  
  Донливи достал из кармана куртки ручную гранату и зубами выдернул из нее чеку.
  
  "Я ухожу сейчас. Если ты умна, ты не будешь пытаться вмешиваться", - сказал он. Он держал гранату перед собой, как будто это был складной нож.
  
  "Приди к нам. Приди к нам". Голоса теперь кричали, грохотали в его голове, нарастающее ревущее крещендо шума, которое врезалось в его мозг, как молотки. "Остановись", - закричал он. "Остановись".
  
  Он бросил гранату на пол к ногам Римо и повернулся, чтобы броситься к входной двери. Но темноглазый мужчина с толстыми запястьями был там, ждал его, и Т.Б. Донливи почувствовал, как его тащат обратно в комнату, его протестующие пинки были безрезультатны, даже не замедляя его движения, а затем кто-то открыл его рот, и он почувствовал вкус холодного металла.
  
  Римо засунул гранату поглубже в рот Донливи. Донливи чувствовал вибрацию на кончике языка, когда пружинное действие смертоносной маленькой бомбы подходило к моменту взрыва. Он попытался закричать. Но он не мог слышать себя из-за голосов, кричащих "Приди к нам. Приди к нам".
  
  А потом он услышал, как Римо сказал: "Вот, крепко-крепко поцелуй свою крошку", и он почувствовал, как его лицо прижалось к лицу Патти Ши, ее такие обычно мягкие губы от напряжения превратились в полоски сухожилий, а рука безумца легла ему на затылок, прижимая его и Патти Ши друг к другу, рот к рту, и в припеве прозвучал последний крик:
  
  "Приходи к нам".
  
  И Т.Б. Донливи взорвался.
  
  Взрывом ему оторвало макушку, но прочный человеческий череп сопротивлялся разрушению ровно столько, чтобы остальная часть взрыва распространилась вперед, где ей снесло лицо Патти Ши, и вниз, через тело Донливи.
  
  Римо сравнял скорость разорвавшейся гранаты с толчком наружу, который он выполнил после того, как его мозг предварительно зарегистрировал первоначальную вспышку.
  
  Но заряд, пробежавший сквозь тело Донливи, со свистом воспламенил упаковку пластиковой взрывчатки, которую ирландский убийца прикрепил к поясу.
  
  Через долю секунды после первого взрыва гелигнит взорвался с приглушенным стуком, и Римо, не готовый к такому сотрясению, был отброшен через всю комнату к стене.
  
  Прежде чем погрузиться в бескрайнюю темноту, Римо подумал: "Теперь я никогда не получу этот дом".
  
  И тогда он подумал: в этом весь бизнес, милая.
  
  ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
  
  Когда подъехал черный лимузин, Чиун все еще сидел на ступеньках дома доктора Вули, размышляя о вероломстве Америки, где никто не мог найти телевизор, когда он был нужен.
  
  Почти на каждом углу были почтовые ящики, и кто бы захотел запечатлеть что-либо на бумаге в этой дикой стране? Повсюду были телефонные будки, и кто бы захотел поговорить с американцем?
  
  Но пусть это будет что-то важное, например, одна из прекрасных дневных дорам, и попытайтесь найти телевизор.
  
  Даже Мастер Синанджу был беспомощен перед лицом такой глупости. Но разве не так было всегда? Глупость была непобедима, иначе почему она была единственной наиболее значимой характеристикой за всю историю человечества?
  
  Чиун наблюдал, как здоровяк и азиат быстро вышли из машины и направились к дому Вули. Азиат был китайцем, и Чиун сплюнул в заросли аспидастры в саду. Римо услышал бы об этом. Воздушное пространство Чиуна было осквернено китайцем, а у Мастера Синанджу не было телевизора, по которому он мог бы смотреть свои дневные драмы, и где был Римо? Где-нибудь валяет дурака. Он наверняка услышит об этом.
  
  Винс Марино и Эдвард Люнг остановились перед Чиуном.
  
  "Там кто-нибудь есть?" Сказал Марино.
  
  Но Чиун не ответил. Он что-то услышал. Он плавно поднялся на ноги и, протиснувшись мимо двух мужчин, быстро направился к задней части черного лимузина. Звук был знакомым.
  
  Чиун открыл заднюю дверь.
  
  Это было. Это было.
  
  В спинку переднего сиденья был встроен телевизор. Смуглый мужчина сидел на заднем сиденье лимузина и смотрел телевизор, настроенный на рекламу автошколы, которая была настолько хороша, что ее владельца всегда представляли на велосипеде, роликовых коньках или лыжах, но никогда за рулем автомобиля.
  
  "Что ты смотришь?" Сказал Чиун, скользнув на заднее сиденье.
  
  "Кто ты?" - спросил Артур Грассьоне.
  
  "Мастер синанджу", - ответил Чиун. "Что ты смотришь?"
  
  Прежде чем Грассьоне успел ответить, реклама смолкла, и на декорациях, окрашенных в зеленый цвет, зазвучала музыка "Игры на развод", шоу, участниками которого были недавно разведенные пары, которые, рассказывая истории о том, как их партнеры плохо обращались с ними во время брака, пытались завоевать поддержку аудитории студии. Шоу подверглось нападкам в первый год своего существования, когда наблюдательная группа заявила, что многие конкурсанты на самом деле не были разведены, но продюсеры шоу выкарабкались, указав, что никто не появлялся на шоу, не будучи разведенным в течение следующих девяноста дней.
  
  "Ты же не собираешься смотреть этот бред, не так ли?" Потребовал ответа Чиун.
  
  "Я никогда не скучаю по этому", - сказал Грассьоне.
  
  "Сегодня скучай по этому", - сказал Чиун. Он взмахнул рукой и переключил канал, пока заднее сиденье автомобиля не заполнила знакомая органная музыка "Сгущающиеся облака", а Чиун удовлетворенно откинулся на роскошные велюровые сиденья "Кадиллака", чтобы посмотреть.
  
  "Я объясню тебе, в чем дело", - сказал Чиун. "Видишь ли, есть один доктор ..."
  
  Наклонившись вперед, Вули въехал в открытые ворота верфи и медленно поехал по изрытой колеями дороге к большой белой яхте сзади.
  
  Она припарковалась перед ним и увидела мистера Масселло, который стоял на главной палубе и улыбался ей сверху вниз. Он направился к трапу, чтобы встретить ее.
  
  Она испытала чувство облегчения, наконец-то встретив друга.
  
  Лин Форс выключил мотор автомобиля, а затем полез под приборную панель за тем, что, по-видимому, было автомобильным стереопроигрывателем. Он отделился с обеих сторон, маленькая пластиковая коробочка, заполненная транзисторами и схемами ручной сборки. Она прижала блок управления Dreamocizer к груди и вышла из машины, чтобы встретиться с другом своего отца, доном Сальваторе Масселло.
  
  ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
  
  Римо видел счастливых смеющихся детей, большие теплые дома и милых женщин, тайно улыбающихся. Но они продолжали вспыхивать пламенем. И что было хуже, они, казалось, этого не замечали. Дети продолжали смеяться, женщины улыбались.
  
  Римо проснулся. Он сидел на горячем полу посреди ревущего ада. Одна его нога была вытянута во всю длину, а брюки прожжены каплями взрывчатого гелигнита. Он подтянул ногу к другой, которая была согнута у его груди.
  
  В комнате потрескивало пламя.
  
  Снаружи на борьбу с огнем прибыла вся пожарная команда университета Эджвуд - двое мужчин и грузовик. Они сражались в течение десяти героических минут, пока Сент-Луис не прислал больше оборудования и обученных пожарных, чья техника тушения пожаров была немного сложнее, чем закачка достаточного количества воды для спуска на воду Ноева ковчега. Пожарные Эджвуда немедленно начали расходиться, чтобы поговорить с полицией Эджвуда об ужасном насилии в кампусе.
  
  Сотрудники редакции the Edgewood Quill были на месте пожара, пытаясь продать копии своего специального издания о насилии, снятого на мимеограф, в котором сообщалось, что, хотя Вули и Вудворд были мертвы, "до сих пор не поступало сообщений о травмах учащихся. Все хорошо, что хорошо кончается".
  
  Пожарная служба Сент-Луиса сражалась еще пять минут, затем командир батальона, отвечающий за дом, сдался. Он приказал своим людям просто держать его "увлажненным", чтобы угли и искры не могли разлететься и подвергнуть опасности любые другие близлежащие здания.
  
  "Пусть все догорит", - сказал он.
  
  "Предположим, там кто-то есть", - спросил капитан пожарной охраны.
  
  "Там никого нет в живых", - сказал командир батальона и пошел купить экземпляр "Эджвуд Квилл", чтобы посмотреть на него, пока не приедут фотографы, после чего он побежит обратно к оборудованию и поможет своим людям натянуть шланг.
  
  Римо почувствовал, как его тело обдало жаром, а тяжелый горячий воздух обжег легкие при вдохе.
  
  Он перекатился на живот, чтобы быть ближе к полу, и замедлил дыхание, чтобы не допустить попадания дыма в легкие. Он повысил температуру своего тела, чтобы не чувствовать жар так сильно.
  
  Он огляделся. Он был в центре комнаты, окруженный пламенем. Горели стены и потолок, загорелся ковровый пол и дерево под ним, и теперь пламя неумолимо приближалось к нему по твидовому ворсистому ковру Нормана Белливо'а, стоимостью 7,95 долларов за квадратный ярд, включая укладку.
  
  Он искал просвета в пламени, но его не было. Он присел на корточки, а затем сделал то, чего, как он думал, он никогда бы не сделал. Он побежал.
  
  Он погрузился в свой собственный разум. Он чувствовал, как пламя касается его ног, а затем мысленно переместился в комнату и закрыл за собой дверь.
  
  Жар, опалявший его ноги, больше не причинял боли. Он мог дышать.
  
  Ему показалось, что он услышал голос Чиуна, и тот закричал: "Вытащи меня отсюда".
  
  "Кто ты?" - Спросил Чиун.
  
  "Забери меня отсюда. Оставь свои глупые игры на потом".
  
  "Если бы ты был ребенком, я бы вынес тебя оттуда", - прозвучал голос Чиуна в той потайной комнате в сознании Римо. "Но ты не ребенок. Кто ты?"
  
  "Я Римо Уильямс", - представился Римо.
  
  "Недостаточно хорошо", - сказал Чиун.
  
  Римо не хотел, чтобы это было сложно. Он хотел быть человечным и простым.
  
  Теперь он мог видеть Чиуна. Древний азиат стоял в церемониальном белом одеянии через комнату от Римо. "Кто ты?" он повторил. Его голос, казалось, просачивался сквозь туннель, потому что отдавался эхом.
  
  "Я Римо Уильямс. Я Мастер синанджу", - крикнул Римо. Он почувствовал, как из его глаз потекли слезы. Они зашипели и исчезли, прежде чем наполовину скатиться по его щекам.
  
  Лицо Чиуна стало холодным, почти сердитым. Римо открыл глаза, и лицо Чиуна исчезло. Все, что Римо мог видеть, было пламя. Он снова закрыл глаза, и лицо Чиуна требовательно спросило: "Да, но кто ты?"
  
  И в его сознании Римо встал и сказал: "Я сотворенный Шива, Разрушитель, смерть, сокрушитель миров. Мертвый ночной тигр, восстановленный Мастером Синанджу".
  
  "Тогда уходи", - сказал Чиун.
  
  Римо встал и снова оказался в горящем доме. Пламя охватило его. Здание содрогнулось, пламя, казалось, торжествующе ревело.
  
  Но это не могло сравниться с ревом в голове Римо, ревом осознания и возрождения.
  
  Он побежал вперед сквозь пламя, сильно выдыхая, желая, чтобы пламя убралось с его лица и глаз. Потребовалась всего доля секунды, чтобы пройти сквозь пламя к окну, а затем выкатиться через окно на траву. Он глотнул чистого свежего воздуха, едва испорченного дымом из ада позади него.
  
  Пожарный увидел, как он влезает в окно, и бросил шланг.
  
  Римо улыбнулся и помахал рукой.
  
  Пожарный тупо сказал: "У тебя горит спина".
  
  "Спасибо, приятель", - сказал Римо и развернулся движением дервиша так быстро, что вокруг него образовался частичный вакуум из разреженного воздуха, а пламя на его одежде погасло.
  
  "Не торопись", - сказал Римо пожарному. "Все остальные там мертвы".
  
  Прежде чем пожарный успел заговорить, Римо выбежал из дома через лужайку в сторону дома профессора Вули.
  
  Он увидел Чиуна, сидящего на траве перед домом Вули, его ступни были скрещены в позе лотоса, глаза закрыты, пальцы с длинными ногтями сцеплены перед ним.
  
  Он подошел вплотную к старому корейцу и тихо сказал: "Чиун".
  
  Глаза Чиуна открылись, как будто веки раздвинули пружинами. Когда он увидел Римо, в них промелькнуло одобрение.
  
  "Спасибо", - сказал Римо.
  
  "Ты выглядишь так, словно тебя утащила кошка", - сказал Чиун.
  
  "Спасибо", - сказал Римо.
  
  - И от тебя дурно пахнет, - сказал Чиун.
  
  "Спасибо", - сказал Римо.
  
  "Если бы я не встретила хорошего мужчину, я бы пропустила Сгущающиеся тучи. Но тебя это волнует?
  
  "Спасибо", - сказал Римо.
  
  "Что это за глупый лепет?" Спросил Чиун.
  
  "Спасибо", - сказал Римо.
  
  "Ааааа", - сказал Чиун с отвращением. Он плавно поднялся на ноги и отошел на несколько шагов. Он остановился, по-прежнему спиной к Римо, и сказал:
  
  "Не за что. Но в следующий раз ты будешь выбираться из огня одна".
  
  ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
  
  Когда Большой Винс Марино и Эдвард Люнг не нашли никаких следов ни Лин Форт Вули, ни Дримоцизера в доме профессора Вули, Артур Грассьоне захотел немедленно отправиться на яхту дона Сальваторе Масселло.
  
  Но он не мог.
  
  Древний азиат, занявший большую часть заднего сиденья лимузина Грассьоне, ясно дал это понять.
  
  "Еще немного", - сказал он.
  
  "И тогда все закончится?" Спросил Грассьоне.
  
  "Да. А потом идут "В поисках вчерашнего дня", "Частный санаторий", "Молодые и глупые", "Часы нашей скорби" и, наконец, Рэд Рекс в роли доктора Уитлоу Уайатта, известного хирурга, в фильме "Как вращается планета".
  
  "Это займет весь день. Я не могу дождаться всего этого дерьма", - сказал Грассьоне. Он посмотрел в переднюю часть машины, и Большой Винс Марино развернулся на сиденье, готовый помочь Грассьоне, если ему это понадобится.
  
  "Что?" Сказал Чиун. "Ты бы ушел, прежде чем увидеть, как вращается планета"? В главной роли Рэд Рекс?"
  
  "Ты чертовски прав", - сказал Грассьоне, но старик не ответил, потому что реклама закончилась и снова начались сгущающиеся тучи.
  
  Грассьоне был готов сказать Марино, чтобы он выгнал старика из машины, когда раздался громкий хлопок, как будто поблизости прогремел взрыв.
  
  Пожилой азиат резко выпрямился на сиденье автомобиля. Он закрыл глаза, словно концентрируясь, затем толкнул дверцу.
  
  "Я хотел бы остаться с тобой, чтобы посмотреть наши дневные сериалы, - сказал он, - но я нужен моему ребенку".
  
  "Да, точно", - сказал Грассьоне. "Мы всегда должны заботиться о наших детях".
  
  "Разве это не правда?" Сказал Чиун и вышел из машины, а Грассьоне, не оглядываясь, жестом велел Марино отъезжать. Если это был взрыв, он не хотел быть в кампусе, когда полиция прибудет для расследования.
  
  По дороге на верфь Грассьоне рассказал о своих планах Люнгу и Марион. Они убьют Масселло, убьют Лин Форт и вернут Dreamocizer Вули дяде Пьетро в Нью-Йорк.
  
  Он потер руки в предвкушении. "Это будет хороший рабочий день".
  
  "Конечно, будет, босс", - усмехнулся Марино. "Конечно, будет".
  
  Эдвард Люнг ничего не сказал.
  
  Охранник стоял у ворот на верфь, когда подъехал черный лимузин. Он посмотрел на заднее сиденье, где Грассьоне смотрел повтор "Дней долины смерти".
  
  "Здравствуйте, мистер Грассьоне", - сказал он.
  
  "Привет, малыш", - сказал Грассьоне.
  
  "Дон Сальваторе ожидает тебя. Проходи прямо сейчас".
  
  Грассьоне подмигнул и помахал рукой. На протяжении всего разговора он не отрывал глаз от телевизора.
  
  Люнг медленно поехал вперед по ухабистой дороге, изрытой колеями, и Грассьоне сказал двум мужчинам, что делать.
  
  "Я позабочусь о доне Сальваторе", - сказал он. "Ты слоняйся поблизости, и когда услышишь выстрел, тогда позаботься о его людях. Делай это быстро и делай все правильно. Ты понимаешь?"
  
  "Верно, босс", - сказал Марино.
  
  "А как насчет тебя, Чарли Чан?" Спросил Грассьоне.
  
  "Как скажешь", - угрюмо сказал Люнг.
  
  Грассьоне оставил Люнга и Марино на палубе разговаривать с двумя телохранителями Масселло, а сам спустился по трапу в корпус корабля.
  
  Дон Сальваторе сидел в гостиной, достаточно большой, чтобы быть столовой ресторана, когда вошел Грассьоне. Сидевшая на стуле напротив Масселло наклонилась вперед. Она плакала.
  
  На кофейном столике между ними стояла маленькая пластиковая коробочка размером с большой словарь, набитая проводами и транзисторами.
  
  "У тебя получилось", - сказал Грассьоне.
  
  Масселло заставил его замолчать легким взмахом правой руки. На нем был шелковый смокинг. Он встал и сказал: "Наклонитесь вперед, это мистер Грассьоне, деловой партнер. Артур, это Лин Форт Вули. Она только что пережила ужасную трагедию. Сегодня скончался ее отец ".
  
  Девушка встала и повернулась к Грассьоне. В раскосых глазах стояли слезы, которые мягко стекали по ее круглым щекам. Прошлой ночью Грассьоне не заметил, насколько красива девушка.
  
  "Сожалею о твоем отце", - пробормотал он.
  
  "Спасибо", - сказала она. Она опустила глаза.
  
  "Наклонись вперед", - сказал Массело, по-отечески обнимая девушку за плечи. "Почему бы тебе не подняться и не прогуляться по палубе? Мы с Артуром задержимся всего на несколько минут. Свежий воздух пойдет тебе на пользу ".
  
  Тупо, как у куклы на батарейках, у которой кончился ресурс, Лин Форс кивнула и прошаркала мимо Грассьоне. Он одобрительно смотрел ей вслед, пока она проходила через дверь к лестнице.
  
  Масселло подождал, пока закроется дверь, прежде чем сказать Грассьоне: "Успех. Он у нас есть. И девушка сделает все, что я скажу".
  
  "Что-нибудь?" Сказал Грассьоне, приподняв брови.
  
  "Не будь вульгарным, Артур. Она немногим больше, чем ребенок".
  
  "Да, но ты же знаешь, какие они гуки. Они начинают, когда им по десять-одиннадцать лет".
  
  Масселло достал сигару из инкрустированной жемчугом шкатулки и прикурил от бутановой зажигалки в деревянном корпусе, цвет которой гармонировал с глубокими богатыми панелями на стенах.
  
  "Да", - сказал он, выпуская облачко дыма. "Но у нас есть другие дела, кроме обсуждения сексуальных обычаев Востока. Полагаю, ты сейчас возвращаешься в Нью-Йорк".
  
  Грассьоне кивнул. Он отвернулся, чтобы осмотреть комнату.
  
  "Твой дядя Пьетро будет очень доволен", - сказал Масселло. "Мы заплатим за устройство меньше, чем ожидали".
  
  "Намного меньше", - сказал Грассьоне. Он сунул руку под куртку и повернулся к Сальваторе Масселло. "Намного меньше", - повторил он.
  
  Масселло хладнокровно сделал еще одну затяжку сигарой, прежде чем кивнуть в сторону пистолета в руке Грассьоне.
  
  "Что это, Артур?"
  
  "Дядя Пьетро передает тебе привет, дон Сальваторе. Забери это с собой в ад".
  
  Грассьоне нажал на спусковой крючок один раз. Тяжелая пуля 45-го калибра вонзилась в тело Масселло и, казалось, оттолкнула его от сигары, которая упала на стол. Мужчина с тяжелым стуком ударился о стену, затем начал опускаться в сидячее положение.
  
  "Ты дурак", - выдохнул он.
  
  Грассьоне выстрелил снова, в лицо Масселло, и седовласый мужчина больше ничего не сказал.
  
  С палубы Грассьоне услышал ответные звуки выстрелов. Быстрая суматоха, а затем все закончилось так же внезапно, как и началось.
  
  Грассьоне подошел к кофейному столику, взял сигару Масселло и затянулся. Нет смысла тратить хорошую сигару впустую.
  
  Он посмотрел на Дримоцизатор, подумал о восточной девушке на палубе, затушил сигару в пепельнице и направился к двери.
  
  Марино и Люнг застрелили двух телохранителей Масселло, когда те направлялись к лестнице, ведущей вниз, в гостиную, из которой они слышали два выстрела.
  
  Когда Марино ощупал тела, чтобы убедиться, что они мертвы, Эдвард Люнг обернулся и увидел, что Лин Форт смотрит на него широко раскрытыми от шока глазами, и он принял решение.
  
  Он побежал по палубе, схватил девушку за руку и побежал на нос корабля.
  
  Позади себя он услышал крик Марино.
  
  Он продолжал бежать, и как только они с девушкой нырнули в дверь на носу корабля, он услышал, как выстрел расщепил дерево над его головой.
  
  Теперь они вдвоем сидели на холодном кафельном полу душевой в раздевалке команды.
  
  "Ты должен вести себя тихо", - прошептал Люнг. "Грассьоне - злой человек и убьет тебя. Мы дождемся темноты, а затем сбежим".
  
  Она просто уставилась на него своими большими карими вопрошающими глазами, затем со всхлипом сдалась и бросилась в объятия Люнга.
  
  Люнг посмотрел на девушку сверху вниз, и когда она подняла глаза, он широко улыбнулся, как бы придавая ей уверенности.
  
  "Ну разве это не мило?"
  
  Люнг бросился вперед на колени и толкнул Лина себе за спину. Он поднял пистолет на голос, но прежде чем он смог нажать на спусковой крючок, его выбили у него из рук.
  
  Артур Грассьоне стоял у входа в душевую кабинку.
  
  "Ты что, думаешь, я тупой? Первое место, где вы, грязные придурки, спрятались бы, было бы в душе".
  
  Люнг встал лицом к лицу с мужчиной. Он посмотрел в сторону пистолета, но понял, что никогда не доберется до него вовремя. Позади Грассьоне стоял Большой Винс Марино.
  
  Лин Форс посмотрела на двух мужчин между ног Люнга. Ее лицо ничего не выражало.
  
  "Думаешь, я не знаю, что вы, китаезы, будете держаться вместе?" Сказал Грассьоне.
  
  Люнг плюнул на ботинки Грассьоне. "Конечно, я думаю, что ты глуп, - сказал он. "Потому что ты глуп. Ты глупый человек, который с каждым разом становится все глупее".
  
  Люнг поднялся во весь рост и направился к Грассьоне, который уступил дорогу, затем отступил в сторону, и Большой Винс Марино приставил пистолет ко лбу Люнга.
  
  Люнг резко остановился.
  
  "Глупо, да?" Сказал Грассьоне. "Ты была всего лишь гадалкой, когда я встретил тебя. И с тех пор ты годилась только на то, чтобы выносить мусор".
  
  И поскольку он собирался умереть, и ничто не могло этого изменить, Эдвард Люнг позволил своему гневу смениться жалостью, потому что во вспышке, промелькнувшей у него перед глазами, он увидел, что Грассьоне умрет хуже, чем он был.
  
  "Я говорил тебе, - сказал Люнг, - о смерти и снах. Теперь у тебя есть машина твоей мечты. Твоя смерть следует за тобой".
  
  "Набей это", - сказал Грассьоне. Грассьоне наклонился и поднял с пола душевой большой металлический штырь. Он очень осторожно подошел к Люнгу, левой рукой схватил его за черные блестящие волосы и дернул.
  
  Люнг открыл рот, чтобы закричать, но издал только писк. Его глаза зажмурились от боли, а колени подогнулись. Он почувствовал, как пистолет Марино уперся ему в затылок под правым ухом.
  
  Рука Грассьоне дернулась сильнее. Боль пронзила тело Люнга. Его руки поднялись до уровня плеч, затем опустились, и ладони ударились о твердый кафельный пол.
  
  Теперь он стоял на коленях, слезы стекали по его переносице. Его левое ухо касалось пола, грохот тишины заполнял его, когда его лицо было прижато к полу. Его согнутые колени были выбиты из-под него, и он тяжело осел на живот. Рука все еще больно сжимала его волосы, но все, что он действительно чувствовал, это холодную тяжесть дула пистолета, прижатого к его правому уху.
  
  Грассьоне стоял на одном колене, его лицо окаменело, рука зарылась во влажные волосы, костяшки пальцев побелели. Марино держал пистолет прижатым к шее Люнга.
  
  Грассьоне почувствовал тяжесть железного шипа в своей руке.
  
  Люнг в последний раз открыл глаза и уставился на Лин Форт, которая съежилась в углу душевой кабинки. Он хотел крикнуть ей, чтобы она бежала, но его губы смогли произнести только слово "помогите". Оно вышло тихим шепотом, а его рот остался открытым. Это было последнее слово, которое он когда-либо произносил.
  
  Грассьоне вонзил острие в правое ухо Люнга.
  
  Четыре дюйма обнаженной стали под его сжатым кулаком глубоко врезались в голову Люнга, и все его тело дернулось, когда все органические сигналы тревоги и защиты мозга усилились до этого момента.
  
  Кровь хлынула из кровоточащей раны, когда Люнг закричал и начал сопротивляться.
  
  Марино тяжело опустился на спину Люнга, удерживая кричащего мужчину на месте. Грассьоне огляделся, увидел на полу молоток и поднял его. Когда Люнг издал последний крик, Грассьоне со всей силы опустил молоток на головку шипа.
  
  Первый удар вогнал стальной таран наполовину в мозг. Второй пришелся в левую стенку черепа, череп раскололся. Третий соединил голову с полом раздевалки.
  
  Грассьоне вытер руки о костюм Люнга, затем встал и вытер пот с лица носовым платком с монограммой.
  
  Он встал и увидел Лин Форс, съежившуюся в углу душевой кабины.
  
  Не говоря ни слова, он склонил голову набок, и Большой Винс Марино вышел из комнаты.
  
  Все еще вытирая лицо, Грассьоне подошел туда, где скорчилась Лин Форч, и развернул ее. Он дал ей один шанс закричать, затем глубоко засунул свой носовой платок ей в горло.
  
  Он сильно ударил ее по лицу, дважды, отшвырнул к стене и начал рвать застежку и молнию на ее джинсах.
  
  Впервые с тех пор, как он поднялся на борт яхты, он услышал звуки музыки, которая мягко звучала по всей яхте.
  
  Там играла "Любовь удержит нас вместе".
  
  ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
  
  "Хотел бы я знать, где была девушка", - сказал Римо.
  
  "Она больше не участвует в этой шумихе", - сказал Чиун.
  
  "Кампус. Откуда ты это знаешь?"
  
  "Она на чьей-то лодке", - сказал Чиун. "Я знаю это, потому что я Хозяин".
  
  "Да, но откуда ты на самом деле знаешь?"
  
  "Так сказал милый мужчина с телевизором".
  
  "Какой приятный мужчина?"
  
  "Я не знаю его имени", - сказал Чиун. "Все эти имена звучат одинаково".
  
  "На какую лодку положен крен?" Спросил Римо.
  
  "Кто знает? Все лодки похожи друг на друга".
  
  "У тебя должна быть какая-то идея", - сказал Римо. Он оглядел деревья, окаймлявшие травянистое поле перед домом профессора Вули, и пожалел, что не проводит этот допрос с помощью ивы с алыми гребнями. По крайней мере, он мог получить ответ.
  
  "Давай, Чиун, подумай", - сказал Римо. "Жизнь этой маленькой девочки может быть в опасности".
  
  "Она вьетнамка", - сказал Чиун. "К тому же южновьетнамка. Но не бери в голову. Я сделаю это ради своей страны. Она на корабле маршмеллоу".
  
  "Маршмеллоу?" Спросил Римо.
  
  "Да. Что-то вроде этого".
  
  "Масселло?" Спросил Римо. "Это было его имя? Масселло?"
  
  "Да. Маршмеллоу. Как я уже сказал. И еще кое-что. У нее с собой машина мечты".
  
  "Тебе сказал тот милый человек", - сказал Римо.
  
  "Верно".
  
  "Этого милого мужчину звали Грассьоне?" Спросил Римо.
  
  "Да. Так оно и было".
  
  "Чиун, этот человек - главный наемный убийца преступного синдиката в Соединенных Штатах".
  
  "Я знала, что в нем было что-то, что мне нравилось".
  
  Римо потребовался телефонный звонок в местную силовую эскадрилью Сент-Луиса, чтобы выяснить, что яхта мистера С. Масселло пришвартована в гавани Капитанс-Коув в южной части города, недалеко от Пойнт-Бриз, и несколько минут спустя на машине, которую великодушно можно было бы назвать одолженной, они мчались на юг по шоссе 55.
  
  Ворота лодочной стоянки были закрыты на засов, когда прибыли Римо и Чиун. Послеполуденное солнце стояло у них за спиной, и Миссисипи казалась плоской и черной в его угасающих лучах.
  
  Чиун защелкнул цепочку на воротах, и они с Римо быстро побежали к задней части пристани, когда Римо увидел лодку: Il Avvocato.
  
  "Странно называть лодку в честь фрукта", - сказал Чиун.
  
  - Это по-итальянски означает "адвокат", - объяснил Римо.
  
  "И это по-английски означает фрукты", - сказал Чиун. "Не лги мне. Я не забыл об электрическом Вашингтоне".
  
  Охранник, который ранее был выставлен у главных ворот, был принят на службу Артуром Грассьоне после "несчастного случая", унесшего жизни дона Сальваторе Масселло и двух его телохранителей, и теперь он патрулировал палубу яхты вместе с Большим Винсом Марино. Охранник был первым, кто увидел Римо и Чиуна, когда они поднимались по ступенькам трапа.
  
  "Подожди", - позвал он. "Ты не можешь подняться сюда.
  
  "Даже если я разгадаю загадку?" Сказал Римо.
  
  "Убирайся отсюда", - сказал мужчина. Он достал свой пистолет из наплечной кобуры и помахал им перед Римо для пущей убедительности. "Г'ван. Проваливай".
  
  Римо кивнул Чиуну, который стоял рядом с ним.
  
  Как раз в этот момент Марино обошел лодку с левого борта. "Что здесь происходит?" он позвал.
  
  "Нарушители, Винс", - сказал другой охранник.
  
  Марион вытащил револьвер и вприпрыжку приблизился к ним. Он остановился наверху трапа и спросил: "Чего вы двое хотите? Эй, это старик с телевизором. Чего ты хочешь?"
  
  "Это все вы?" Спросил Римо. "Мы все здесь?"
  
  Марино наводил на него пистолет, описывая угрожающие концентрические круги, которые сужались, пока дуло не уперлось прямо в живот Римо.
  
  "Тебе лучше убраться отсюда, приятель".
  
  "Именно это я и имел в виду", - сказал Римо. Не напрягая ног, он был в воздухе, направляясь к верхней части трапа. Он хлопнул ладонью по лицу молодого охранника. Мужчина упал на спину; его пистолет беспомощно повис на боку; он посмотрел на Марино двумя зияющими впадинами на месте его глаз, а затем перевалился через перила в солоноватые воды реки, где камнем утонул.
  
  Марино попытался нажать на спусковой крючок, направленный на Римо, но его палец не сомкнулся на зазубренном металле. Старый азиат поднялся по сходням, и теперь его рука лежала на руке Марино, и с костями руки Марино было что-то не так, они больше не слушались, и он посмотрел вниз, чтобы посмотреть, что не так, и он увидел, как тонкая костлявая желтая рука старика сомкнулась на стволе его пистолета, и он увидел, как ствол изогнулся к палубе, как будто он был сделан из летней смолы.
  
  "Где девушка?" - Спросил Римо.
  
  Марино пожал плечами.
  
  "Еще раз", - сказал Римо. "Девушка".
  
  "Мертвы. Мертвы. Они все мертвы", - выдохнул Марино. Боль в правой руке, там, где ее держал старик, теперь отдавалась в предплечье.
  
  "Кто ее убил?" Спросил Римо.
  
  "Босс", - выдохнул Марино. "Грассьоне".
  
  "Вы не Грассьоне?" - Спросил Римо.
  
  Марино энергично покачал головой. "Нет. Нет".
  
  "Ты знаешь, кем это делает тебя?" Спросил Римо.
  
  "Что?" Большой Винс Марино ахнул.
  
  "Повезло. Потому что ты умираешь быстро".
  
  Он кивнул Чиуну, и тут Марино почувствовал, как боль в правой руке, запястье и предплечье поднимается к плечу. Оно распространялось наружу, как рябь на камне в ручье, и когда небольшие, почти нежные вибрации достигли его сердца, оно остановилось.
  
  Мужчина тяжело рухнул к ногам Чиуна. Чиун посмотрел на него сверху вниз.
  
  "Для чего ты позируешь?" Спросил Римо.
  
  "Просто наслаждаюсь совершенством техники", - сказал Чиун.
  
  "Ну, погрейся вокруг этой лодки и посмотри, есть ли еще такие головорезы на борту. Я собираюсь поискать Грассьоне".
  
  "Если ты найдешь его..."
  
  "Да", - сказал Римо.
  
  "Скажи ему спасибо, что одолжил мне сегодня свой телевизор", - сказал Чиун.
  
  ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
  
  У Артура Грассьоне был включен Dreamocizer.
  
  Он сидел в гостиной на первом этаже яхты "Il Avvocato", один, если не считать изуродованного пулями тела дона Сальваторе Масселло, прислонившегося к каминной стене.
  
  Грассьоне воспользовался телефоном в гостиной, чтобы позвонить дяде Пьетро в Нью-Йорк, который тепло поздравил своего племянника с хорошо выполненной работой и пообещал, что он, Пьетро Скубичи, сам сейчас позвонит в Сент-Луис, чтобы сообщить людям, что Грассьоне работал по указанию национального совета и что любое нападение на него будет рассматриваться как нападение на сам национальный совет.
  
  "У меня тоже есть машина, дядя", - сказал Грассьоне.
  
  "Какая машина, племянничек?"
  
  "Эта телевизионная штука. Они называют это стимулятором сновидений".
  
  "Ах, это. Ну, я больше не смотрю телевизор", - сказал Пьетро Скубичи. "С тех пор, как они сняли "Монтефускос". Это было забавное шоу. Как в старые добрые времена с мамой и папой".
  
  "Дядя, я думаю, тебе стоит посмотреть на эту машину. Я думаю, мы можем заработать на ней много денег", - сказал Грассьоне.
  
  "Как это?" Быстро спросил Скубичи. "Чем это отличается от телевизора, который кузен Эухенио достал для меня из грузовика?"
  
  И Грассьоне объяснил, как Dreamocizer профессора Вули транслирует по телевидению мечты человека, его желания.
  
  "Ты хочешь сказать, что, когда я смотрю этот телевизор, я вижу себя с кучей денег, снова молодым, с ногами, которые не болят? У твоей тети больше нет сисек размером с две буханки хлеба?"
  
  "Правильно, дядя Пьетро", - сказал Грассьоне. "И это работает для всех. На этой машине каждый может мечтать о чем угодно".
  
  "Ты обязательно захвати с собой домой эту сумасшедшую машину, Артур", - сказал Скубичи. "Это я должен увидеть. Я с волосами и ногами, которые не болят". Он рассмеялся высоким тенором.
  
  "Я сделаю, дядя, я сделаю", - сказал Грассьоне, но повесил трубку, не уверенный, что его дядя действительно осознал значение изобретения профессора Вули, первого крупного прорыва в телевидении с тех пор, как Грассьоне, будучи мальчиком, впервые увидел кота Феликса на Всемирной выставке 1939 года.
  
  Он вспомнил демонстрацию, которую Вули устроил в кафетерии. Маленький дурачок думал о Вьетнаме без войны.
  
  Грассьоне подключил Dreamocizer к антенным соединениям большой консоли дона Масселло, а затем прикрепил электроды, как он видел, два ко лбу, два к шее.
  
  Он откинулся на спинку мягкого кожаного кресла в комнате и подумал о том, о чем он хотел бы видеть сны.
  
  Он знал.
  
  Он хотел видеть сны о том ублюдке, который разъезжал по стране, разрывая на части нескольких лучших людей организации.
  
  Но у него были проблемы. Все, о чем он мог думать, было предупреждение Эдварда Люнга ему: "Вся жизнь заканчивается снами и смертью".
  
  Он потряс головой, чтобы избавиться от этих мыслей. Он был Артуром Грассьоне. Он шел по следу человека, который нападал на организацию. Он собирался найти его и убить. Уничтожь его.
  
  Медленно нечеткое изображение на телевизоре прояснилось.
  
  Он впервые услышал об этом персонаже во время наркобизнеса в Нью-Джерси несколько лет назад. Тогда его присутствие почувствовалось после того, как организация чуть не оказалась втянутой в профсоюзный спор. До того, как синдикат смог повлиять на кого-либо, спора больше не было. Как и большинства спорящих.
  
  Затем были выборы в Майами. Газеты кричали о правительственном отряде убийц, но, казалось, ничто не могло остановить того, кто уничтожал людей организации.
  
  И, наконец, снова, незадолго до этого, с известным домашним фильмом о мафии. Немногие видели его, и большинство из них были мертвы. В нем был показан один темноволосый молодой человек, уничтоживший две команды убийц. Его руками и ничем другим.
  
  Грассьоне не смотрел фильм. Однако ему сказали, что мужчина был худым, с темными волосами, но с толстыми запястьями и быстро двигался.
  
  Было больше мест, где Грассьоне чувствовал движения неизвестного мужчины, вибрирующие в толпе.
  
  И вот теперь ради развлечения, для расслабления, для облегчения он собирался убить человека с толстыми запястьями.
  
  Телевизор Sony показывал яркий пейзаж. По полю бежал мужчина. Это был худой темноволосый мужчина. У него были толстые запястья. Грассьоне видел его раньше. Он знал это. Но где?
  
  Точно. Он видел, как тот бежал через кампус университета Эджвуд.
  
  Мужчина продолжал бежать. Выполняется.
  
  Грассьоне тоже видел его где-то еще. Где? По телевизору. Однажды раньше. Участвовал в Бостонском марафоне.
  
  Мужчина бежал все быстрее и быстрее, но земля вокруг него была покрыта растущей тенью. А затем мужчина сделал последний шаг, и гигантская нога опустилась и раздавила его, как насекомое с твердой спиной. Сочный.
  
  Грассьоне рассмеялся и хлопнул в ладоши.
  
  Картина внезапно изменилась. Это была романтическая, тускло освещенная квартира. Темноволосый молодой человек сидел за маленьким круглым столиком, поднимая бокал вина за темноволосую красавицу напротив него. Она была маленькой и изящной, с восточными глазами. Дверь комнаты распахнулась, и появился Грассьоне с автоматом и открыл огонь.
  
  Грассьоне наблюдал и самодовольно сидел в своем кресле на борту Il Avvocato, улыбаясь от удовольствия.
  
  Картинка снова начала прыгать. Но вместо нового кадра вернулся красочный пейзаж. Грассьоне нахмурился. Гигантская нога все еще была там, но она медленно поднималась.
  
  Грассьоне сел и присмотрелся, когда нога поднялась.
  
  Тень под ногой отступала, пока темноволосый мужчина, выглядевший теперь более благородно, чем представлял его Грассьоне, не поднял ногу на расстояние вытянутой руки над собой.
  
  Грассьоне подумал о ноге, давящей вниз, обрушивающейся на этого мирно улыбающегося мужчину с толстыми запястьями. Вот только нога этого не сделала. Она начала трескаться.
  
  Чем усерднее думал Грассьоне, тем больше появлялось трещин и тем шире они становились. Внезапно ступня, словно сделанная из гипса, рассыпалась вокруг рук молодого человека.
  
  Грассьоне выругался и представил себя расстреливающим этого человека из пулемета, и картинка вернулась к тускло освещенной квартире. Грассьоне все еще стрелял из автомата, но пули ни во что не попадали. Они врезались в стол и стены. Девушки там даже не было.
  
  Грассьоне увидел синюю тень рядом со своим изображением на экране телевизора, а затем его собственный автомат оказался у него во рту, и пули отскакивали от задней части черепа, кровь, мозг и кости разлетались, окрашивая стены.
  
  Грассьоне невольно закричал, извиваясь в кожаном кресле. Изображение потеряло вертикальность, затем горизонтальность. Грассьоне попытался подняться, но не смог.
  
  По телевизору показали новую сцену. Это была разрушенная городская улица. Серый, пыльный лунный пейзаж, испещренный кратерами и пулевыми отверстиями. Среди обломков были обнаружены десятки грабителей, все они были одеты в нацистскую форму и вооружены автоматическими винтовками.
  
  Они немного пошарили вокруг, затем один выстрелил в маленькое животное, крысу, тень. Все они казались напуганными.
  
  Настоящий Грассьоне, обливаясь потом, сидел в своем кресле, прикованный к месту, желая встать, но чувствуя, что не может.
  
  На телевизионном экране стена рухнула на несколько газонов. Человеческий вихрь обрушился на опустошенный город. Нацистские газоны открыли бешеную стрельбу. Им удалось расколоть дерево и бетон, а также убить еще двух Грассионов, а затем размытая человеческая фигура переместилась среди других, и там, где он переместился, они умерли. Казалось бы, не прикасаясь к ним, он разлетел травы вокруг себя. Его конечности были темными пятнами, а голова раскачивалась, как воздушный шар в поперечном течении. Казалось, что он попал в прицел винтовки, затем пистолет исчезал, а его рука или нога заполняла экран телевизора, после чего там был только красный цвет.
  
  Наконец-то на экране остался только один испуганный Грассьоне. Теперь он медленно отступал от того, что наконец попало в фокус - темноволосого молодого человека с толстыми запястьями. Телевизионный Грассьоне пытался бежать.
  
  Но темноволосый мужчина был на нем, держа голову Грассьоне в своих руках. От того, что выглядело как простое давление, голова Грассьоне раскололась, как скорлупа грецкого ореха.
  
  Артур Грассьоне закричал на своем месте.
  
  Картинка заколебалась, затем исчезла в лабиринте вертикальных линий и красной полоске, затем потемнела.
  
  Грассьоне попытался встать. Он попытался снять электроды. Но его руки не могли дотянуться до лица. Его голова не двигалась. Он чувствовал себя прикованным к большому мягкому кожаному креслу.
  
  Затем перед ним начала обретать форму картинка. Темный телевизионный экран, казалось, превратился в зеркало. Грассьоне увидел себя сидящим в своем кресле с одним электродом на виске и одним на шее. От коробки Dreamocizer на задней панели телевизора все еще тянулись четыре черных провода, но два из них вели над ним, над его стулом.
  
  Грассьоне сосредоточился на экране. Он немного наклонился, чтобы лучше видеть.
  
  Позади стула, скрестив руки на спинке, стоял худощавый темноволосый мужчина. У него были толстые запястья.
  
  Грассьоне с удивлением смотрел, как человек, отраженный в телевизоре, наклонился к нему.
  
  Он почувствовал что-то у себя на груди.
  
  Он почувствовал боль.
  
  Он почувствовал, как из него вышел воздух, ребра хрустнули, а сердце ударилось о позвоночник. Его кровеносные сосуды лопнули, как хлопающая кукуруза, и его мозг затуманился, и он больше ничего не чувствовал, не видел, не слышал и не делал.
  
  Римо позволил двум электродам из своей руки упасть на колени Грассьоне.
  
  Он почувствовал, что кто-то стоит у двери, и, обернувшись, увидел входящего Чиуна.
  
  "На этой лодке больше никого нет", - сказал Чиун. "Я нашел девушку. То, что он с ней сделал, было некрасиво".
  
  "То, что я с ним сделал, было ненамного лучше, Папочка", - сказал Римо.
  
  Он улыбнулся Чиуну, затем махнул в сторону телевизора.
  
  "Хочешь попробовать, Чиун?"
  
  "Мужчина не должен подходить слишком близко к своим мечтам", - сказал Чиун.
  
  "О, чушь собачья", - сказал Римо. Впервые за несколько дней он почувствовал себя хорошо. "Неужели ты не можешь просто увидеть это? Маленькие кареглазые желтые человечки, вожделеющие к сияющим черноволосым красоткам с миндалевидными глазами?"
  
  "Нет", - сказал Чиун.
  
  "Конечно, ты можешь. "Сказки Синанджу" с парнем Лексом в главной роли. Когда мы в последний раз заканчивали нашу историю, Мин Хонг Той, игривый ученый-исследователь и по совместительству автор песен, собиралась выйти замуж за Кларка Ван Ю, садовника и по совместительству исполнителя роли Годзиллы, когда ее пьяный отец, Хинг Вонг, прервал ее радость новостью о том, что ее сводный брат, Гонконг, был сбит грузовиком для стирки белья, когда он выполнял миссию милосердия, пытаясь контрабандой доставить мыло женщинам Северной Кореи ... "
  
  "Ты не смешной", - сказал Чиун. "Ты издеваешься над простыми радостями старика, а сам идешь по жизни, снижая свои навыки, беспокоясь о таких вещах, как дом, долг, патриотизм и страна".
  
  Римо распознал боль в голосе Чиуна и сказал: "Мне жаль, Папочка".
  
  "Но кто же дурак? Это я со своими моментами удовольствия, своими фантазиями, которые я не пытаюсь воплотить в жизнь? Или это ты, всегда пытающийся поймать мечты, которых ты не понимаешь, и всегда терпящий неудачу?"
  
  "Чиун, мне жаль", - повторил Римо, но Чиун повернулся и вышел из каюты, и все счастье Римо, которое было несколько мгновений назад, испарилось из-за боли, которую, он знал, он причинил старику.
  
  Позже Римо поднялся на палубу и обнаружил Чиуна, перегнувшегося через поручни и смотрящего через широкую Миссисипи на мерцание огней на другом берегу реки.
  
  "Думаешь о доме, папочка?"
  
  "Да", - сказал Чиун. "В некоторые ночи так и бывает. Дует прохладный бриз, и вода мягко колышется, и мальчиком я стоял на берегу и смотрел, как мимо проплывают лодки, и мне было интересно, куда они плывут, и я мечтал когда-нибудь тоже плыть ".
  
  "Теперь ты побывал в большинстве мест", - сказал Римо.
  
  "Да. И ни один из них не соответствует мечтам, которые были у меня в детстве. Сны такие".
  
  Римо наблюдал, как огни проходящей мимо лодки мигают, подавая сигнал другой лодке.
  
  "Я собираюсь позвонить Смитти позже вечером", - сказал Римо. "Я собираюсь сказать ему, чтобы он забыл об этом доме".
  
  Чиун кивнул. "Это мудро, сын мой. У тебя уже есть дом. Я подарил его тебе, как мои предки подарили его мне. Синанджу - твой дом".
  
  Римо кивнул.
  
  "Не деревня", - сказал Чиун. "Деревня - всего лишь точка на карте. Но сам Синанджу. Искусство, история, наука обо всем, чему я тебя научил, - вот твой дом. Потому что это то, что ты есть, и каждый человек должен жить внутри себя. Это дом каждого человека ".
  
  Римо молчал.
  
  Позже, когда они с Чиуном начали покидать лодку, Римо остановился и вернулся на борт. Внизу, в гостиной, он посмотрел на тела Грассьоне и Масселло, людей, которые пытались осуществить свои мечты, но обнаружили, что после смерти все люди одинаковы, независимо от того, о чем они мечтали.
  
  Он шел к Дримсайзеру, думая обо всех людях, которые умерли за два дня из-за того, что один человек пытался использовать дримс. Он думал о Чиуне. Он подумал о доме, о котором всегда будет мечтать, но никогда больше не попросит, потому что мужчины живут благодаря несбывшимся мечтам. Мечты предназначены для того, чтобы мечтать, а не для того, чтобы их реализовывать.
  
  Римо занес руку над пластиковой коробкой с Дримоцизером.
  
  "Это шоу-бизнес, милая", - сказал он вслух.
  
  Он опустил руку вниз.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"