Грейди Джеймс : другие произведения.

Сборник шпионских романов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Джеймс Грейди
  Река тьмы
  Любое государство подобно кораблю, плывущему по реке тьмы.
  Генерал Уильям Кокрэн, заместитель директора ЦРУ
  Глава 1
  Странник
  Зимним воскресным вечером, без семи минут двенадцать, в одном из баров Лос-Анджелеса Джуд Стюарт увидел в зеркале за стойкой худого парня в клетчатой спортивной куртке и понял, что тот явился за ним.
  «Пора бы уж», – подумал Джуд.
  Взобравшись на высокий табурет у входной двери, худой чиркнул спичкой и закурил «Кэмел». Джуд почувствовал резкий запах серы, перебивший витавшие в баре испарения мочи и густой дух выдохшегося пива. При свете спички Джуд сумел рассмотреть лицо убийцы и убедился, что парень ему не знаком.
  Дрожащими пальцами Джуд повертел на стойке пустую рюмку, а потом, подняв как кубок кружку с пивом, опорожнил ее со сладостным чувством. Страх и ярость, охватившие было Джуда, отступили; он почувствовал облегчение. После бесцельных дней пьянства он вновь оказался в родной стихии. Так что появление наемного убийцы имело даже свои плюсы.
  Мясистый хозяин бара, самозабвенно вравший посетителям о том, как он играл в футбол в школе, подошел к Джуду и перекинул зубочистку из одного угла рта в другой.
  – Еще на одну порцию спиртного этого не хватит, – сказал он, посмотрев на жалкую кучку мелочи.
  – Тогда я, пожалуй, пойду, – пробормотал Джуд.
  Он был крупным мужчиной. Выгнутая колесом грудь, мощные руки – такие же толстые, как ноги у большинства мужчин, – позволяли ему в любой ситуации идти напролом. Коротко подстриженный, чуть рыжеватый шатен, Джуд когда-то был очаровательным юношей. Теперь у него было дряблое бледное лицо, глаза налились кровью, и лишь зрачки, как и в юношеские годы, были ярко-голубыми.
  «Выбраться отсюда невредимым можно только при помощи ловкого хода», – подумал Джуд. Он закрыл глаза и, резко качнувшись назад, спрыгнул с табурета, широко разводя руки по всем правилам искусства дзюдо. Но накопившийся в крови алкоголь нарушил координацию движений: Джуд тяжело ударился головой о кафельный пол и потерял сознание.
  – Растянулся тут, как морж, – сказал хозяин бара.
  Пьяные посетители-оборванцы даже не посмотрели в сторону Джуда и не засмеялись. Опрятно одетый парень в клетчатой спортивной куртке к их кругу явно не принадлежал. Он наблюдал, как хозяин заведения, сунув медяки Джуда себе в карман, выходит из-за стойки.
  – Поднимайся! – завопил хозяин. – Поднимайся, а то окажешься в загоне для скота.
  Он пнул Джуда ногой по голени. Тот не пошевелился – он действительно был без сознания.
  – Дерьмо собачье!
  Хозяин схватил Джуда за лодыжки:
  – За уборку такого дерьма мне никто не платит!
  Он резко потянул Джуда на себя, но сумел сдвинуть его тело всего на несколько сантиметров.
  – Зараза! Да он весит, должно быть, целую тонну!
  – Я помогу вам, – вызвался парень в клетчатой куртке.
  Он ухватил упавшего за ногу. Из-под задравшихся джинсов Джуда торчали дешевые черные кроссовки. Носков не было. Хозяин мотнул головой в сторону черного хода и начал считать:
  – Раз, два…
  На счет «три» они потащили Джуда по полу. Его рубашка с короткими рукавами задралась, оголив мускулистый живот и безволосую грудь.
  – А ты сильнее, чем кажешься, – сказал хозяин бара парню в клетчатой куртке.
  – Да, – коротко ответил тот.
  Джуд почувствовал, как голова больно ударилась о пол, когда его резко перебросили через порог двери черного хода. Но он не открыл глаз и не пошевелился. Хозяин бара и парень в клетчатой куртке остановились на высоком крыльце.
  – Загон для скота, – сказал хозяин, кивнув головой вниз в сторону грязного, обнесенного деревянным забором двора. – Как раз для таких быков, как этот.
  Они громко рассмеялись, и их смех раскатисто разнесся в прохладном ночном воздухе. Хозяин скосил глаза на темные ступени лестницы.
  – Здесь пока еще никто не спал. Посмотрим, придется ли ему по душе этот дворик.
  Джуд позволил им поставить себя на ноги. Голова его свесилась на грудь, и он рискнул чуть приоткрыть глаза. Он увидел только кисть парня в клетчатой куртке, вцепившуюся в его правую руку.
  – Эй, приятель! – прокричал хозяин в левое ухо Джуда. – С тобой все в порядке? Ты уже очухался?.. Он уже очухался, – сказал хозяин парню и столкнул Джуда вниз по ступеням.
  Несколько раз перекувырнувшись через голову и больно ударившись о кирпичную стену и ограждение лестницы, Джуд плюхнулся лицом в грязь, но уже через мгновение повернулся на бок.
  – Вот видишь, – сказал хозяин бара. – Этим пьянчугам все нипочем.
  Хозяин повел парня к себе в заведение, чтобы угостить его пивом.
  – Вставай, – сказал Джуд сам себе, тяжело дыша. – Вставай, пока парень в клетчатой куртке не обеспечил себе какое-нибудь прикрытие, чтобы втихаря сделать то, зачем он пришел сюда.
  Джуд нащупал рукой стену и, опираясь на нее, сначала сел, а потом и встал. Прислонившись к кирпичной кладке, он приказал себе не падать.
  Из бара донесся смех. Популярный певец Уилли Нельсон пел о политике правительства и штрейкбрехерах. Джуда удивило, что в баре был музыкальный автомат. Единственным же человеком в этом заведении, кто мог потратить свою мелочь на музыку, был, конечно же, парень в клетчатой куртке. Хотя для него это не трата, а шумовая завеса для его намерений.
  Загон для скота окружал деревянный забор высотой в два метра с лишним. Падение немного отрезвило Джуда. Нетвердой походкой он направился к воротам. Они были закрыты. Он нащупал гладкий навесной замок. Были бы здесь какие-нибудь инструменты! Он бы в считанные секунды открыл замок. Да еще бы руки не дрожали… Поднявшись на цыпочки, Джуд попытался дотянуться до верха забора. Нет, слишком высоко.
  В баре заиграла другая пластинка. Ласковым звенящим голосом пела женщина. Джуду всегда нравились женщины, которые могли так петь. Эта, правда, пела слишком громко, что было на руку убийце…
  Впрочем, есть еще одна возможность вырваться отсюда. Джуд попятился назад к крыльцу. Он сделал три глубоких вдоха и, едва удержавшись, чтобы не закричать для высвобождения скопившейся в нем энергии, понесся вперед, подобно ядру, выпущенному из пушки. Со всего маху он врезался плечом в ворота, но отскочил от них, как волейбольный мяч, и растянулся на земле. Ворота и забор лишь слегка задрожали от удара.
  Плечо сразу распухло. Джуд лежал на земле и глядел на звезды, притаившиеся в ночном тумане. Вот бы и ему так спрятаться!
  Он вдруг представил себе парня в клетчатой куртке, который смеется над ним, сидя на табурете в баре. «Во всяком случае, – подумал Джуд, – они могли бы подослать ко мне и более профессионального убийцу».
  Он встал. Пластинка кончилась, из бара послышался звон бокалов. Джуд мысленно представил себе, как парень в клетчатой куртке слезает с табурета, ищет в кармане двадцатипятицентовую монету, вставляет ее в щель музыкального автомата и возвращается на место. Теперь все о'кей! Прикрытие снова создано.
  Пошатываясь, Джуд стал взбираться по лестнице. Чертовщина! Здесь не было ни палки, ни кирпича или железной трубы, ни осколков стекла… Он посмотрел на свои дрожащие руки. Искусство, вложенное в них дюжиной мастеров рукопашного боя, испарилось без остатка. Этим вечером любой пьянчуга в баре мог без труда одолеть его. Впрочем, пьянчугам он не нужен.
  Песенка «Странник», которая была хитом в юношеские годы Джуда, неслась из бара.
  Окно в стене перед наполовину распахнутой дверью было закрыто решеткой, сбоку от окна к полу спускалась водосточная труба.
  – Эй, – послышался голос хозяина бара, – куда прешься?
  Джуд быстро проскользнул за дверь, забрался на подоконник и, схватившись за прутья оконной решетки, стал их раскачивать. Ему удалось слегка раздвинуть прутья. Этого было достаточно, чтобы просунуть между ними ногу. Прижавшись к кирпичной кладке и уцепившись за водосточную трубу, Джуд забрался на карниз и пятками умостился на нем. Теперь можно перевести дух, расслабиться и ни о чем не думать хотя бы несколько мгновений. В конце концов в подобного рода играх бывает только один шанс.
  Струящийся из полуоткрытой двери свет заслонила фигура человека. Со своего возвышения Джуду хорошо были видны лысеющая макушка и плечи парня в клетчатой куртке.
  – Кто это там делает вид, что он очухался? – прокричал парень, ступая на крыльцо и вглядываясь в темноту. Нащупав ногой ступени лестницы, быстрым движением он захлопнул дверь.
  Джуд разжал пальцы и прыгнул. Широко разведя руки, он, как морж, нападающий на морского котика, упал на парня в клетчатой куртке. Они покатились по деревянным ступеням и плюхнулись в грязь. Джуд оказался сверху. Парень под ним не шевелился, его голова застыла в неестественном положении. Джуд коснулся пальцами вены на шее парня. Пульс не прощупывался.
  В считанные мгновения Джуд оказался у забора. Его выворачивало наизнанку. От напряжения на глазах выступили слезы. Он ничего не видел.
  «Смерть парня – результат падения, – подумал Джуд. – Если бы я не был пьян, то скорее всего тоже был бы мертв. А я всего лишь хотел оглушить его, чтобы сбежать. Я не хотел его убивать. И себя тоже».
  Заглушив этими мыслями угрызения совести, Джуд нагнулся к трупу, чтобы обыскать его. В кармане куртки он нашел дешевенькую записную книжку и ручку, пачку «Кэмела» и коробок спичек. В карманах брюк – пару сотен долларов и мелочь, щипцы для ногтей, носовой платок, ключи от машины и набор ключей от каких-то дверей, бумажник с полдюжиной кредитных карточек и калифорнийские автомобильные права.
  Удостоверения личности убитого Джуд не нашел. Так что теперь все концы в воду. Кто этот парень на самом деле – загадка. Оружия тоже не было, хотя профессионалу оно и не нужно.
  Джуд надел электронные часы парня себе на руку – у него самого часов не было, а потом переложил в свои карманы вещи мертвеца, еще раз посмотрел на него, сделал судорожный глоток и стал подниматься по лестнице, сосредоточенно глядя вперед.
  Новых посетителей в баре не было. Должно быть, дружки парня в клетчатой куртке поджидают его на улице. «Хрен с ними, – подумал Джуд. – Назад дороги нет».
  Хозяин бара стоял спиной к посетителям и мыл рюмки. Он увидел входящего в бар Джуда в зеркале за стойкой.
  – Эй, – сказал он, поворачиваясь, – как себя ощущаешь?
  – Сдачи не надо, – пробормотал Джуд.
  Выйдя из бара, он на мгновение застыл под красной неоновой вывеской «Оазис», ожидая смертельного выстрела. Но выстрел так и не раздался.
  К зданию, в котором помещался бар, было припарковано с дюжину автомобилей. В них никого не было. Путь свободен? Похоже, что так. Никто не висел на пожарной лестнице; полицейская сирена была слышна где-то очень далеко, в районе бульваров. Это не за ним – слишком мало времени прошло.
  Машины у Джуда не было, а разыскивать автомобиль парня по ключам, взятым из его кармана, он не мог: надо было спешить. Отель, за который Джуд платил семнадцать долларов в день, находился в четырех кварталах отсюда. Даже после тяжелой ночки в «Оазисе» добраться туда можно было за считанные минуты. Но рисковать он не станет и туда не пойдет. Делать там нечего. В его номере стояли чемоданы с поношенным тряпьем, были какие-то фотографии да ключи от «мерседеса», который он подарил Лорри, когда она ушла от него. Его собственные автомобильные права были при нем – в бумажнике с пустыми отделениями для кредитных карточек.
  «Эти ребята из прошлой жизни наконец-то решили расправиться со своим бывшим дружком. Ну и черт с ними! – подумал он. – Ищи меня теперь как ветра в поле!»
  * * *
  Одно из отличий Калифорнии от восточного побережья в том, что солнце на берегу Атлантического океана встает на три часа раньше. В этот февральский понедельник 1990 года заря занялась в Вашингтоне, округ Колумбия, в 7.21 по восточному стандартному времени, наполнив спальню Ника Келли в пригородном доме в Мэриленде серым светом. Ник тихо спал рядом с женой.
  Ее черные волосы разметались по подушке, делая голову похожей на пропеллер японского вентилятора.
  Зазвонил телефон. От резкого звонка их ротвейлер залаял и разбудил ребенка в соседней комнате. Сол заплакал. Ник быстро снял трубку, пока телефон не зазвонил во второй раз. Сильвия повернулась в постели.
  – Алло, – прошептал Ник в трубку.
  – Это оператор междугородной телефонной компании АТиТ. Вы ответите на звонок мистера… Волка?..
  Ник закрыл глаза и вздохнул. Затем открыл рот, чтобы сказать «нет», но вместо этого кивнул головой и сказал «да».
  – Кто это? – пробормотала Сильвия, садясь в постели и убирая волосы со лба. На ней была длинная белая ночная рубашка.
  – Джуд, – прошептал ее муж, устроившись на краешке кровати.
  – Вот ведь дерьмо! – в сердцах воскликнула она. Ник надеялся, что эти слова не были слышны на том конце провода. Хотя – почему бы и нет? Пусть их услышит Джуд.
  Сильвия отбросила одеяло в сторону и вышла из спальни, чтобы успокоить ребенка.
  – Это я, – сказал Джуд на другом конце провода.
  – Догадываюсь, – ответил Ник. И добавил – больше для жены, конечно: – Ты знаешь, сколько сейчас времени?
  Находясь в телефонной будке в Лос-Анджелесе, Джуд посмотрел на циферблат часов убитого парня.
  – У нас здесь почти 4.30 утра, – спокойно сказал он Нику.
  – Ты разбудил ребенка.
  – Извини. Как поживает Сол? У него все в порядке?
  – Отлично поживает, – вздохнул Ник. Всей пятерней он провел по своим черным волосам, приобретшим в последнее время стальной оттенок.
  «Рановато я начал седеть, – подумал он. – А все из-за подобных неожиданностей…»
  – Ладно, Солу все равно надо было уже вставать.
  – Слушай, Ник, я позвонил, чтобы предупредить тебя: если какое-то время от меня не будет никаких известий…
  – Их и не было от тебя уже некоторое время…
  – Одним словом, мне надо лечь на дно.
  – Опять? – бесстрастно спросил Ник и зевнул.
  – На этот раз все по-другому.
  По спокойному тону Джуда трудно было даже и предположить, что он не раз уже попадал в переплет.
  – Что же произошло?
  – Да так, ничего серьезного.
  Ник облизнул губы. Сильвия все еще была в комнате сына.
  – Это имеет отношение к нам с тобой?
  – Ты хочешь сказать, имеет ли это отношение к тебе? Не думаю.
  «А вдруг ты ошибаешься?» – подумал Ник.
  – Мы с тобой вместе много пережили, дружок, – сказал Джуд.
  – Да.
  – Ты знаешь, что я тебя люблю как брата.
  Ник встрепенулся. Сильвия вошла в спальню, держа на руках их полуторагодовалого сына. Спящий ребенок прильнул к груди матери.
  – Да-да. – Ник отвел глаза под пристальным взглядом Сильвии. – Я тоже.
  – Если мне не удастся повидать Сола, расскажи ему обо мне.
  – Что я ему должен рассказать?
  – Правду.
  – Что это за штука такая – правда? С чего мне начинать свой рассказ?
  – С прощания, – сказал Джуд.
  На него ярко светили фары появившегося откуда-то автомобиля. Он резко повесил трубку.
  На Восточном побережье Ник услышал короткие гудки, немного подождал и тоже повесил трубку. Он наконец понял: происходит что-то неладное.
  В Лос-Анджелесе машина, ярко осветившая Джуда фарами, пронеслась мимо. Джуд прислонился вспотевшим лбом к телефонному автомату и закрыл глаза…
  * * *
  В рейсовый автобус Джуд вошел в семи кварталах от «Оазиса». Он притворился подвыпившим забулдыгой – на такого внимания не обращают, таких здесь слишком много. За рулем автобуса скучал чернокожий водитель. В салоне, освещенном зеленоватой лампой, Джуд увидел пятерых смешливых, болтавших без умолку по-испански женщин, которые были одеты как горничные в гостинице, трех насупившихся китайцев и спящую негритянку с огромным баулом, стоявшим рядом с нею на сиденье.
  Когда шесть месяцев назад Джуд работал в магазине «Скобяные изделия и замки – лучшие в Лос-Анджелесе», он лично смастерил там охранную сигнализацию и дубликаты ключей оставил на всякий случай себе. Войдя в магазин, он включил кофеварку и поставил на плитку банку с томатным супом. Потом разыскал свою служебную карточку, в которой отмечалось отработанное сотрудниками время. Оказалось, что хозяин задолжал ему за одиннадцать рабочих дней да еще и за сверхурочную работу.
  На полках магазина пылилось несколько спортивных сумок. Он снял две и пошел с ними между рядов с товарами. Вот швейцарские армейские ножи – пригодятся. Нейлоновая куртка – тоже. Четыре пары носков из плотного трикотажа – солдату без таких никак нельзя. Джуд пристыдил себя, вспомнив, как долго обходился без них. Прочные кожаные перчатки и полотняные рукавицы, гвоздодер – тоже вещи нужные. Из подсобки он забрал отмычки для замков и заготовки ключей, набор отверток, автомобильные инструменты, увесистый молоток и прочный нейлоновый шпагат.
  Томатный суп начал кипеть. Он съел всю банку и запил еду крепким кофе. Потом надел носки. В туалетной комнате он нашел склянку с аспирином, безопасную бритву и уложил все это в сумки.
  Затем Джуд пошел в кабинет хозяина. Он зажег лампу на подставке в форме змеи. На рабочем столе хозяина были разбросаны какие-то бумаги, детали от замков и инструменты. Из ящика стола Джуд забрал сто тридцать один доллар, потом уселся во вращающееся кресло и представил себе жирного хозяина, курившего сигары и разъезжавшего на «кадиллаке». Хозяин ненавидел этот мир и одновременно боялся его.
  В среднем ящике стола Джуд нашел запечатанный конверт с фотографиями обнаженных красоток в черных высоких ботинках с кнутами в руках. В конверте были также три банкноты по сто долларов. Джуд сунул деньги в карман и, запечатав конверт, положил его на место. Хозяин вряд ли расскажет кому-нибудь об этой потере. В правом ящике стола обнаружился пыльный тупорылый револьвер тридцать восьмого калибра. Он был заряжен. Джуд почистил его, смазал и положил в валявшуюся тут же кобуру. Поразмыслив немного, он повесил кобуру на правой стороне груди, надеясь, что нейлоновая куртка скроет ее от любопытных глаз. Это позволит ему должным образом противостоять полицейским.
  Нацарапав «Теперь мы квиты» на своей карточке учета отработанного времени, он бросил ее на стол.
  С сумками в руках Джуд прошел шесть кварталов, прежде чем разыскал телефонный автомат. Он прислонился к прозрачной стенке будки, собрался с мыслями и позвонил Нику. Потом его осветили фары автомобиля. «Эти ребята в „додже“ вполне могли использовать мою голову в качестве биты для игры в бейсбол», – подумал Джуд, прислонившись вспотевшим лбом к телефонному автомату. Он судорожно вздохнул, почувствовав во рту вкус томатного супа и выпитого еще в баре дешевого виски. На душе у него было неспокойно: ему казалось, что за ним идут по пятам.
  «Оружие скорее всего мне не понадобится, – горько усмехнулся Джуд. – На преследователей мне достаточно будет просто дыхнуть».
  Он снова взялся за телефонную трубку, но передумал звонить и повесил ее на место. «Успею еще».
  На тихой улочке в четырех кварталах от будки он обнаружил «шевроле» без противоугонного устройства на педали и руле. Джуд надел полотняные рукавицы, просунул под стекло правой двери нейлоновый шпагат и, зацепив им кнопку стопора, открыл дверь. Сев в машину, он снял крышку с замка зажигания, вытащил провода и вставил их в переключатель, захваченный из магазина. Щелчок тумблера – и двигатель заработал. Джуд бросил сумки на пол справа от себя, включил передачу и проехал квартал с незажженными фарами. Он подъехал к телефонной будке и остановился так, чтобы телефон был всего в двух шагах от открытой двери. Он долго смотрел на аппарат, а потом, решившись, набрал номер.
  На другой стороне континента, где было уже 8.26 утра, пятеро мужчин в строгого покроя рубашках и неброских галстуках удобно расположились в большой комнате без окон, попивая кофе с крекерами прямо за своими столами, уставленными компьютерами. Часы на стене показывали время в каждой из временных зон США, а также время по Гринвичу, время в Лондоне, Париже, Риме, Берлине, Москве, Пекине, Гонконге и Токио. Посмеиваясь, мужчины судачили о какой-то женщине, которую они едва знали.
  На первом столе слева зазвонил голубой телефонный аппарат. Экран компьютера на этом столе автоматически разделился на две части. Сидевший тут мужчина, похожий на преподавателя университета – он начал входить в этот образ с тех пор, как пять лет назад окончил университет Вайоминга, – поправил на голове держатель наушников и микрофон и, подняв руку, попросил тишины. Разговоры в комнате прекратились. Мужчина нажал на кнопку приема.
  – Алло, – сказал он, глядя на экран компьютера.
  – Почему ты больше не представляешься сотрудником службы безопасности? – спросил Джуд.
  – Алло, – нахмурившись, повторил мужчина.
  – Это Мэлис…
  Мужчина набрал слово «Мэлис» на экране и нажал на кнопку «Ввод». Через секунду на левой стороне экрана появилась колонка из шести слов. Мужчина выбрал первое слово.
  – Буква «М» – первая в слове «мама»? – спросил он.
  – Нет, это первая буква в слове «муть»…
  – А буква «э» – это первая буква в слове…
  – «Эпохальная», – закончил Джуд. – Лейм, хватит валять дурака. Ты прекрасно знаешь, кто я такой.
  Правая сторона экрана высветила колонки слов.
  – Да, – ответил мужчина, прочитав выданные ему компьютером сведения. – Думаю, теперь я знаю, кто это говорит.
  Коллеги заглянули на экран через плечо мужчины. Один из них прошептал:
  – Да это же Мэлис! Пару раз я имел с ним дело.
  – Черт бы вас подрал, ребята. Постыдились бы! – закричал Джуд.
  – Что-что? – спросил мужчина у компьютера.
  – Так не прощаются, – сказал Джуд.
  – Не понимаю, о чем идет речь.
  – А ты, Лейм, выясни это в баре «Оазис». Тогда поймешь, если, конечно, хорошенько подумаешь.
  – Чем я могу вам помочь? – спросил мужчина.
  Внезапно на руке Джуда затрезвонил будильник, встроенный в часы. Джуд нажал сразу на все кнопки часов, но трезвон не прекратился.
  – Слышу какой-то звон, – сказал мужчина у компьютера.
  Джуд ударил часы о стеклянную стенку телефонной будки. Стекло треснуло, но часы трезвонить не перестали.
  – Вы слышите меня? – прозвучал в трубке мягкий голос.
  Джуд высунул руку с часами из будки, и теперь звук от них стал тише.
  – Чем я могу помочь вам? – повторил мужчина, который в силу своей профессиональной выдержки явно претендовал на диплом Йельского университета.
  – Передай им, Лейм, что я с ними не прощаюсь. Скажи им, что мы еще встретимся.
  На правой стороне экрана появился номер телефонной будки, из которой говорил Джуд.
  – Так что я им должен передать? – невозмутимым тоном спросил мужчина.
  – То, что слышал, – ответил Джуд. – То, что слышал…
  Он повесил трубку. Часы перестали трезвонить.
  – Черт! Такие штучки мне не нужны, – пробормотал Джуд, застегивая браслет часов убитого парня на телефонной трубке. – Пусть это шумное творение высокой технологии останется им на память.
  Он сел в «шевроле». На западе шумел океан; на юге располагалась Мексика с ее несчастной судьбой; с Восточным побережьем он только что говорил по телефону. Еще немного подумав, Джуд направил «шевроле» на север. Как мышка из единственной доброй сказки, запомнившейся ему с детства. В ней мышка побежала именно на север, чтобы разыскать свою приятельницу птичку-королька.
  Глава 2
  Выбранный из многих
  Майор Уэсли Чендлер, или просто Уэс, офицер морской пехоты Соединенных Штатов, проехал мимо сидящих в машине двух помощников шерифа. Машина стояла при въезде в тупик в пригородном поселке Вирджиния. Двигатель работал, нагоняя тепло в салон и не давая полицейским замерзнуть в этот прохладный мартовский вечер. Но чтобы не задохнуться от угарного газа, помощники шерифа предусмотрительно опустили стекла. Уэс кивнул полицейским, и они, рассмотрев его форму, кивнули в ответ: как-никак товарищи по борьбе с варварами.
  В тупике напротив жилых домов стояло много легковушек – средств передвижения среднего класса. Роскошных лимузинов там не было, как не было и свободного места для парковки. На ярко освещенном крыльце беспорядочно построенного дома с надписью «Тудор» (его адрес совпадал с записью в блокноте Уэса) стоял мужчина в расстегнутом пальто. Другой, одетый в обычную для вашингтонских охранников полевую куртку из салона Бербери, прислонился к голубому автомобилю с тремя антеннами на крыше. Из расстегнутой куртки к левому уху мужчины тянулся провод. Глаза обоих следили за движением машины Уэса, медленно проезжавшей мимо дома.
  Уэсу пришлось вернуться к въезду в тупик: там для машины было местечко. Правда, находилось оно совсем рядом с перекрестком, и по правилам парковаться там было нельзя, но помощники шерифа не придали никакого значения этому нарушению закона.
  Уэс заглушил двигатель и сразу почувствовал вечернюю прохладу. Он посмотрел на часы, и ему вспомнились два телефонных звонка, следствием которых и стало его появление здесь.
  Первый звонок раздался в его кабинете в штабе военно-морской службы расследований в четверг, то есть вчера. Глядя на экран компьютера в квадратной комнате с серыми стенами всего в двух шагах от Капитолия, он пытался убедить себя в том, что памятная записка, над которой он работал, действительно имела какой-то смысл. Звонила женщина.
  – Это майор Чендлер из штата Нью-Мексико? – спросила она.
  – Я всего лишь родился там.
  – Меня зовут Мэри Петтерсон. Некоторое время назад я была секретарем конгрессмена Дентона. Мы встречались с вами, когда военная академия в Аннаполисе направила своих курсантов на встречу с членами конгресса, которые рекомендовали их на учебу.
  – Это было двадцать пять лет назад, – сказал Уэс.
  – Сейчас я работаю со своим боссом в его новом офисе.
  – Поздравляю.
  – А звоню я вам вот по какому поводу, – продолжала она. – Мистер Дентон хотел бы лично поблагодарить тех людей, которых он знает по совместной работе на Капитолийском холме, – как сотрудников аппарата, так и тех превосходных военных, которыми он гордился во время их учебы в академии. Это будет просто неофициальный вечер с коктейлем.
  – Когда?
  – Завтра, – ответила она. – Могу я сказать ему, что вы придете?
  – Постараюсь, – проворчал Уэс.
  – Что ж, – в ее голосе послышались ледяные нотки, – постарайтесь.
  Второй телефонный звонок раздался в половине десятого утра в пятницу.
  – Майор Чендлер? – послышался в трубке грубый мужской голос. – Меня зовут Ной Холл, я ответственный помощник директора Дентона. Раньше мы не встречались.
  Серые стены кабинета Уэса как бы придвинулись к нему.
  – Вы ведь будете на приеме сегодня вечером, не так ли?
  – Ну, если вы ставите вопрос так… – ответил Уэс.
  Ной Холл самодовольно рассмеялся. Договорились, что Уэс будет на приеме в форме.
  – Вы приедете с женщиной? – спросил Холл.
  – Нет, а это необходимо?
  «Да и с кем мне ехать?» – хотел добавить Уэс.
  – Приезжайте один.
  Ной сказал Уэсу, когда и где они его ожидают.
  
  …Каблуки Уэса одиноко застучали по тротуару. Он наслаждался видом серебряных облаков на фоне темного неба. Дома в этом тупике, больше похожие на сараи, были построены с претензией на элегантность. Их окружали вычурные заборы, во дворах возвышались подстриженные деревья, было видно, что даже сейчас – в период межсезонья – за газонами заботливо ухаживают. В одном из окон Уэс увидел яркое цветное сияние телевизора.
  Из дома, куда направился Уэс, донесся смех. Мужчина у входной двери внимательно следил за его приближением. Другой мужчина – у машины – наблюдал за улицей. В темном дворе за домом Уэс заметил огонек тлеющей сигареты, зажатой в руке человека, который явно не хотел, чтобы кто-нибудь увидел его лицо.
  – Холодновато сегодня, не так ли? – спросил Уэс стоявшего у двери мужчину, неблагоразумно засунувшего руки глубоко в карманы пальто.
  – Это не новость, – улыбнулся мужчина, понимая, что для Уэса его профессия не является секретом. – Заходите.
  Уэс открыл дверь. Его сразу обдала волна теплого воздуха. В зале горел камин и стоял гул множества голосов. Какая-то женщина – лет под сорок – с сигаретой в одной руке и бокалом белого вина в другой, восхищаясь чем-то, громко вскрикнула. У нее было обручальное кольцо, но ее спутник в твидовом пиджаке с седеющими волосами песочного цвета не производил впечатления добропорядочного супруга. Служанка-латиноамериканка пронеслась мимо Уэса с зажатым в руках подносом, на котором лежали пирожки с мясом и маленькие котлетки из крабов.
  «Она, должно быть, только что сбежала из Сальвадора, где солдаты эскадрона смерти Ла Мано Бланка по очереди изнасиловали ее», – ухмыльнулся Уэс.
  У подножия лестницы, ведущей на второй этаж, стоял еще один мужчина с атташе-кейсом в руке. Из кармана его пиджака к уху тянулся тоненький провод. Ковер под ногами Уэса был толстый, в воздухе висел аромат духов.
  – Вы, наверное, майор Чендлер!
  Из толпы гостей вышла женщина, которой было уже за пятьдесят.
  – А я – Мэри Петтерсон.
  Пожимая ей руку, Уэс увидел, что она внимательно оглядывает его с головы до пят. В зале, где находилось много заметных мужчин, он, наверное, не производил впечатления первого среди них, но вид у него все равно был впечатляющим, даже если бы он и не носил форму. Высокого роста, с внушительной мускулатурой, Уэс запоминался даже не своими солидными размерами, а энергией, которую излучало все его тело. Он был симпатичен, хотя портрет его никто бы и не подумал поместить в журнальной рекламе. Каштановые волосы Уэса были по-военному коротко подстрижены и гладко причесаны, но за ними следил явно не парикмахер из ВМФ. У Уэса был большой нос, но он не торчал, как это обычно бывает у людей с крупными носами. Рот у него тоже был большой, губы – полные, зубы – идеально ровные. Время оставило свой след на его лице в виде глубоких морщин над бровями и в уголках глаз, а на подбородке остался шрам от шрапнели. Глаза у него были черные и очень большие.
  Мэри провела его к гостям в другом зале. Там стоял командующий ВМФ под руку с женой. Он обменивался какими-то шутливыми замечаниями с человеком, который, как потом узнал Уэс, был советником сенатского Комитета по назначениям на государственные должности. Там же стоял капитан сухопутных сил. На его груди красовались орденские планки. «Такие ордена есть у всех военных», – подумал Уэс. Капитан ухмылялся чему-то, глядя на серебряную звездочку на плече еще одного офицера-сухопутчика. Адмирал заметил взгляд Уэса, кивнул ему и вернулся к разговору с советником в костюме-тройке, который возглавлял – по совместительству – юридическую фирму с почти сотней юристов в штате. В разговоре участвовал также высокий мужчина, бывший, как потом выяснилось, хозяином ковровой фабрики и мужем той самой женщины, восхищенный возглас которой привлек внимание Уэса, когда он вошел в дом. Эта женщина, кстати сказать, была когда-то секретаршей своего мужа.
  – Вы не знакомы с миссис Дентон? – спросила Мэри Петтерсон.
  – Случай для знакомства с ней мне как-то не представился, – ответил Уэс.
  Миссис Дентон, чья былая красота превратилась теперь просто в изящество, обменивалась в глубине зала рукопожатием с вашингтонским редактором газетной сети штата Флорида. Жена редактора, которая продвинулась по служебной лестнице от помощницы конгрессмена до серьезного специалиста по менеджменту в Агентстве по защите окружающей среды, нервно представляла изящной даме своего мужа.
  – Я так рада, что вы пришли, – сказала Мэри Уэсу, ожидая, пока миссис Дентон освободится.
  – Вы хотите сказать, что вы счастливы?
  – Миссис Дентон! – не ответив Уэсу, обратилась к элегантной женщине Мэри, та заинтересованно посмотрела на Уэса.
  За ее спиной стоял, прислонившись к каминной полке, толстый мужчина с рюмкой янтарного ликера в руке. Гладкая, как лошадиное копыто, лысина мужчины покрылась потом, от обдававшего его жара он приспустил галстук, но все равно оставался у огня и карими глазами-пуговками внимательно изучал Уэса.
  – Познакомьтесь с майором Уэсом, – сказала Мэри.
  – Мне так приятно познакомиться с вами, – нараспев произнесла миссис Дентон.
  – Спасибо за то, что пригласили меня, – ответил Уэс.
  – Ну что вы, мой дорогой. Без вас мы бы и не стали созывать гостей на этот вечер.
  – Миссис Дентон! – Какой-то человек схватил элегантную даму за руку.
  – Вы помните меня? Я был помощником пресс-секретаря вашего мужа, когда он во второй раз был избран в конгресс. Меня зовут Билл. Билл Акер.
  – Ну, конечно, Билл. Разве я могу вас забыть?
  – Сейчас я работаю в штаб-квартире одной политической ассоциации. У нас там подобрались люди с солидным опытом. И мы не просто лоббируем чьи-то интересы. Я, например…
  Мэри потянула Уэса за руку и, пройдя вместе с ним несколько шагов, сказала:
  – Какая же она милая женщина!
  А миссис Дентон в это время обнимала какую-то молодую даму, возникшую вдруг между нею и незабвенным Биллом Акером.
  Толстый мужчина с глазами-пуговками, переступив у камина с ноги на ногу, продолжал изучать Уэса.
  – Теперь надо найти босса, – сказала Мэри.
  В дальнем углу зала раздался смех. Они повернулись на звук и увидели Ральфа Дентона. В жизни он выглядел лучше, чем на фотографиях в газете. Он был весьма упитанным мужчиной, но это не бросалось в глаза благодаря его высокому росту и мощным длинным ногам. Из-под нависших на лоб седых волос сверкали зеленые глаза.
  – Сэр! – обратилась к нему Мэри.
  Он слегка кивнул ей, но подошел к Мэри и Уэсу только после того, как пожал руки еще нескольким гостям. Мужчина с глазами-пуговками перешел от камина к бару, оттуда было удобнее наблюдать за тем, как Уэс здоровается с Ральфом Дентоном.
  – Директор Дентон, – сказала Мэри, – помните ли вы Уэсли Чендлера из Таоса? Он сын Бурка Чендлера, который умер вскоре после того, как вы закончили карьеру конгрессмена. Вы рекомендовали Уэсли для поступления в академию в Аннаполисе – это было, если не ошибаюсь, в 1964 году.
  – Все точно, – сказал Уэс, пожимая руку хозяина вечера. У пожилого босса была холодная, сильная рука.
  – Ничего, если я буду называть вас просто Уэс? – спросил Дентон.
  Уэс кивнул головой.
  – Похоже, вы сделали неплохую карьеру, – сказал директор, разглядывая орденские планки на груди офицера.
  – Удача сопутствовала мне.
  – Она сопутствует всем нам, сынок, – сказал Дентон, глядя на пожилую пару, отдающую свои пальто служанке. – Да, занятное это было время.
  – Так точно, сэр.
  – Пожалуйста, извините меня. – Дентон коснулся рукой плеча Уэса и поспешил к пожилой паре.
  – Ну что ж, майор, – сказала Мэри, – очень приятно видеть вас здесь. Познакомьтесь с гостями, расслабьтесь. Здесь есть буфет. Ну и выпейте, конечно. – Она исчезла в толпе.
  Мужчина с глазами-пуговками перешел от бара к книжным полкам. Он завязал разговор с крепко сложенной женщиной, которая лет десять назад, вероятно, была весьма пылкой особой. Мужчина сделал вид, что больше за Уэсом не наблюдает.
  У стойки бара Уэс встретил полковника ВВС. Старый офицер улыбнулся, и они познакомились. Уэс показал бармену на покрывшуюся инеем батарею пивных банок, но от предложенного стакана отказался. Глотнув пива прямо из банки, он повернулся лицом к гостям, но мужчины с глазами-пуговками в толпе уже не обнаружил.
  – Приятно снова видеть мистера Дентона, – сказал офицер ВВС.
  – Мне было очень жаль, когда он потерпел поражение на выборах, но теперь-то у него снова все в порядке.
  – Да, дела у него снова пошли в гору, – сказал Уэс.
  – Как говорится, без дураков. Вы часто навещаете Нью-Мексико?
  – Нет, – удивился Уэс. – А вы?
  – Тоже нет… – Офицер глотнул виски. – И как же все-таки это произошло с Сойером? Был назначен на пост руководителя ЦРУ, довел дело до того, что мы вторглись в Панаму, и вот две недели назад сердце его не выдержало… В какой-то степени я был удивлен, что его заменит Дентон.
  – Почему? – спросил Уэс.
  – Мы, ребята в синей форме, ожидали назначения на этот пост Уильяма Кокрэна. Он – военный, у него энциклопедический ум и чистые руки. Еще один плюс – то, что дела в Национальной службе безопасности он вел на сверхзвуке…
  Уэс глотнул пива. Куда делся мужчина с глазами-пуговками?
  Летчик кивнул на орденские планки Уэса. Увидев знакомую, он сказал:
  – В той стране я был истребителем. А вы сами когда там были?
  – Давно, – коротко ответил Уэс.
  – Аминь. – Бывший пилот поднял свой стакан. Отпив виски, он посмотрел по сторонам. – Ваши ребята ничего не слышали о сокращении бюджетных ассигнований?
  – Мне лично об этом ничего не известно.
  – Вы хотите сказать, что вам не известно об этом ничего хорошего? – произнес бывший пилот и, покачав головой, пошел прочь.
  Официант унес пустую пивную банку. Несмотря на висевший в зале дым от курева и камина, Уэс почувствовал запах жареного мяса. Теперь пора в буфет. Он положил себе на тарелку из плотного картона дольку арбуза, киви, несколько креветок, шведские котлетки на палочках, предварительно густо полив их соусом.
  Мужчина с глазами-пуговками терпеливо ждал, пока Уэс покончит с едой, и только потом подошел к нему, стоявшему в гордом одиночестве.
  – Неплохо перекусили? – спросил он.
  – Да, – ответил Уэс и положил тарелку на стол.
  – Меня зовут Ной Холл. Мы разговаривали с вами по телефону.
  – И я пришел.
  – Было бы плохо, если бы вы не пришли.
  Лицо Ноя было похоже на морду бульдога.
  Салфеткой Уэса он вытер свою сверкающую лысину.
  – Вы ведь из Нью-Мексико? Там живут дружелюбные ребята.
  – А вы сами откуда, Ной?
  – Какую избирательную кампанию вы имеете в виду?
  Они рассмеялись.
  – Мои хозяева поступают всегда верно, – сказал Ной. – Я умираю то в Чикаго, то в Бостоне. И хозяева правильно делают, каждый раз без остатка сжигая меня в крематории.
  – Да, это легко организовать, – сказал Уэс.
  – Послушайте, майор. Вы сообразительный человек?
  – Вообще-то соображаю я неплохо.
  – Отлично. Дело в том, что директор хотел бы, чтобы после всей этой белиберды вы сделали ему одолжение и лично поговорили с ним.
  – О чем?
  – Да вам-то какое дело? Он – важная персона, и вы должны быть рады, что сможете его осчастливить.
  – Что ж, действительно буду рад услужить мистеру Дентону.
  – Но встретитесь вы с ним не здесь, – сказал Ной. – Давайте-ка поднимемся по лестнице – просто как два парня, отправившихся на поиски туалета для джентльменов.
  – А здесь есть и джентльмены?
  Смех Ноя был похож на кашель курильщика. Он хлопнул Уэса по спине и повел его сквозь толпу гостей.
  – Пару десятков лет назад, – сказал Ной, поднимаясь с Уэсом по ступеням лестницы, – когда мы были помоложе и наша моча на подобных вечеринках превращалась в винный уксус, мы бы карабкались сюда на свидание…
  – Вы не в моем вкусе, – сказал Уэс, когда они добрались до третьего этажа.
  Со складного стула, стоявшего у одной из закрытых дверей, поднялся парень в строгом костюме и кивнул Ною. Тот улыбнулся, подвел Уэса к охраннику и открыл дверь.
  – А кто в вашем вкусе? – спросил он, приглашая Уэса внутрь.
  В комнате, где они оказались, окна были закрыты толстыми портьерами. Если бы они были открыты, Уэс увидел бы недавно установленные оконные стекла с прожилками из тончайших стальных нитей, делавших окна пуленепробиваемыми. Кроме того, по нитям был пропущен ток. На столе лежали пачки писем, газетные вырезки, закрытый атташе-кейс. Там же стояли три телефона – черный, голубой и красный. Голубой и красный телефоны были снабжены отдельными держателями для микрофонов и наушников. В центре были расставлены стулья с высокими спинками.
  – Такой вот у нас туалет для джентльменов, – сказал Ной, обводя комнату рукой. – Только вот в кабинете нет главного. Хотите еще пива?
  – Было бы неплохо, – ответил Уэс.
  – Принеси-ка нашему гостю несколько банок пива, – приказал Ной охраннику, – а я послежу за дверью.
  – Я – охранник, – сказал парень в строгом костюме, – а не официант.
  – А я – ответственный помощник директора; служить мне здесь нравится. И мне бы очень не хотелось, чтобы меня перевели в оперативную разведывательную группу, добывающую секретную информацию о графике поездов в монгольском метро.
  Охранник заморгал глазами.
  – Все нормально, – сказал Ной. – Морячок будет при мне.
  Охранник скорчил гримасу, но пошел вниз.
  – Приходится каждого ставить на место, – глядя вслед охраннику, сказал Ной. – Обо всем этом он, конечно, напишет докладную, чтобы прикрыть свою задницу. И если то, что он напишет, не сойдется с тем, что скажу я, нам туго придется.
  – Понятное дело, – заметил Уэс.
  – А что бы вы сделали, если в этот охранник был вашим подчиненным?
  – Отправил бы его в Монголию.
  – А у них там и вправду есть метро? – засмеялся Ной.
  Над камином в кабинете висела цветная фотография, запечатлевшая президента Соединенных Штатов Америки и самого Дентона – без пиджаков, с приспущенными галстуками, сидящих на краешке стульев в Овальной гостиной в Белом доме. Президент сделал на фотографии какую-то пространную надпись.
  – Такую фотографию стоит иметь в своем офисе, – сказал Ной, заметив заинтересованный взгляд Уэса. – Вообще в этом городе, если хочешь оборудовать офис, надо подбирать и соответствующие фотографии.
  – Директор собрал кучу денег на ту президентскую кампанию, – Ной кивнул в сторону фотографии с президентом, – но когда-нибудь и сам Ральф Дентон будет точно так же подписывать подобные фотографии.
  Охранник вернулся с четырьмя банками пива в руках. Он открыл дверь холодильника, швырнул на полку банки и вышел в коридор.
  – Чувствуйте себя как дома, – сказал Ной и оставил Уэса в одиночестве.
  Ровно семьдесят одну минуту Уэс просидел один в закрытой комнате. Он изучил названия всех книг в книжном шкафу, осмотрел ряды стоявших тут же видеокассет. Краешком глаза Уэс даже заглянул в документы на столе рядом с закрытым атташе-кейсом и тремя телефонами. Сходил он и в ванную комнату, но холодильник так и не открыл. Бесстрастный зеленоватый объектив телекамеры, вмонтированный в стену, неотступно следовал за ним.
  Наконец Уэс устроился на мягкой подушке стоявшего рядом с окном стула, откуда лучше всего была видна входная дверь. Он почему-то вспомнил, как много лет назад, затаившись, прятался во влажном вьетнамском буше на западе от Дананга… «Хорошо еще, что в кабинете нет пиявок», – ухмыльнулся он.
  Услышав звук поворачивающейся дверной ручки, Уэс встал. В кабинет вошел Ральф Дентон, за ним как тень следовал Ной. Он закрыл за собой дверь.
  – Пожалуйста, садитесь, Уэс, – сказал Дентон, указав рукой на стул.
  Уэс сел. Ной прислонился спиной к входной двери.
  – Извините, что задержался, – усталым голосом произнес Дентон, плюхаясь в кресло справа от Уэса и зевая. – Хотите выпить?
  – Он припас несколько банок пива в холодильнике, – сказал Ной.
  – А на мою долю хватит? – спросил Дентон.
  – Ною все известно, – ответил Уэс. – Это ваше пиво.
  Ной протянул им банки с пивом и, пока Дентон и Уэс открывали их, плеснул себе в стакан виски.
  – Так держать! – воскликнул Дентон, поднимая банку.
  Морскую терминологию Дентон помнил еще с тех самых пор, когда в День победы над Японией в семнадцатилетнем возрасте оказался в учебном военно-морском лагере новобранцев.
  Уэс поддержал его тост; пиво было холодным и тягучим. Ной опустился на свободный стул.
  – Что вы знаете о нашей работе? – спросил Дентон Уэса.
  – Вы – новый директор Центрального разведывательного управления. По роду своих обязанностей вы осуществляете надзор над всеми другими службами разведки.
  – Неплохо, – сказал Дентон. – Большинство людей знают лишь одну из четырех сторон моей деятельности. Вы назвали две. Но, помимо этого, я еще и главный консультант президента по вопросам разведки… Впрочем, мы здесь, чтобы поговорить о вас. Вы, – продолжал Дентон, – майор ВМФ, юрист, женаты никогда не были. С какой целью вы поступили в Академию ВМФ?
  – Потому что вы рекомендовали меня туда.
  Они дружно рассмеялись.
  – Я не забыл об этом. Вы окончили академию со средними результатами.
  – Математика не очень-то привлекала меня во время учебы, хотя до поступления я думал иначе.
  – А что вас больше привлекало? – спросил Ной.
  – Больше всего меня привлекали гуманитарные предметы, – сказал, глядя на Дентона, Уэс.
  – Послушайте, почему вы предпочитаете сухопутную форму морской? – спросил Ной, рассматривая синий китель Уэса.
  – Она напоминает мне о жарких сухопутных схватках в 1968 году.
  – От участия в жарких схватках вы получаете удовлетворение? – спросил Дентон.
  – Считаю, что любая работа должна выполняться хорошо.
  – Это верно, – согласился директор ЦРУ. – Во Вьетнаме вы были командиром взвода, потом добровольно вступили в разведывательное подразделение, что автоматически означало продление срока вашего пребывания. Два ордена Бронзовой звезды, орден Пурпурного Сердца. Но и одна отрицательная характеристика. В вашем досье есть запись о том, что вы плохо выполняли поручения командования.
  – Командование разведывательного подразделения не жаловало капитанов, которые сами отправлялись в длительные разведывательные рейды, – ответил Уэс. – А я просто не хотел посылать своих подчиненных туда, куда сам не хотел бы отправиться.
  – Такое отношение к делу стоило вам продвижения по службе, – заметил Дентон.
  Уэс пожал плечами.
  – Потом вы взяли длительный отпуск, – продолжил директор, – и пошли учиться на юриста, что еще больше замедлило ваш служебный рост. И вот теперь вы в Службе расследований ВМФ.
  – И это тягомотина, а не работа, – вмешался в разговор Ной.
  – Раньше ведь вы никогда не занимались настоящей разведывательной деятельностью, верно? – спросил Дентон.
  – Служба расследований ВМФ в целом ведает вопросами контрразведки, я же в ней веду уголовные дела. Мое участие в работе разведывательного подразделения во Вьетнаме было тактическим ходом, позволившим мне на практике приобщиться к разведработе.
  Глава американских шпионов удовлетворенно хмыкнул:
  – На практике… Ну и как – имеете ли вы что-либо против разведработы?
  Уэс сделал несколько глотков пива и только потом ответил:
  – Мне нравится много знать, но я предпочитаю практическую работу. Сбор данных при помощи технических средств, всякие там спутники, радиоперехваты – все это, на мой взгляд, пассивный род деятельности. Меня больше привлекает анализ добытой информации, но это, если хочешь стать высококлассным специалистом, требует многих лет кропотливого труда, который, конечно, углубляет твою квалификацию, но одновременно сужает твой кругозор. Что же касается сбора информации общего характера и борьбы со всякими оборотнями-шпионами, то этим в морской пехоте редко занимаются…
  – А разве в ваши обязанности не входил сбор именно разведывательной информации, когда в 1986 году вы работали в Комиссии Лейрда? – спросил Дентон.
  – Моя задача состояла в том, чтобы выяснить, какие сбои произошли в системе охраны нашего посольства в Москве и консульства в Ленинграде (службу ведь там несут именно морские пехотинцы). Я должен был разобраться, какие именно провалы в работе морской пехоты привели к тому, что КГБ завербовал сержанта Лоунтри и начал получать от него информацию. Но непосредственно делами разведки я не занимался.
  – Однако с оборотнями вам явно пришлось познакомиться? – спросил Ной.
  – С какими оборотнями – советскими или нашими?
  – А с теми и другими.
  – Это уж точно, – невесело рассмеялся Уэс. – Жил я на территории нашего посольства в Москве. Так вот, уже на третий день, когда я направлялся на утреннюю пробежку, охранник из КГБ, стоявший в милицейской форме у ворот, приветствовал меня по-английски: «Доброе утро, майор Уэсли Бурк Чендлер из Нью-Мексико. Как идут дела в морской пехоте?» Наши же оборотни выходили из любого помещения, как только я входил туда.
  – Но с этими ребятами вы не работали? – спросил Ной.
  – Нет, только с морскими пехотинцами и членами комиссии.
  – В вашей характеристике говорится, что вы проделали там отличную работу, – сказал Дентон, немного помолчал и спросил: – Есть ли у вас, Уэс, друзья среди сотрудников разведки?
  – Могу ли я назвать среди них вас обоих?
  Они дружно рассмеялись.
  – Что ж, задам вопрос по-другому, – сказал бывший конгрессмен. – Есть ли среди людей, занятых этим делом, такие, кому вы чем-то обязаны?
  – Могу ли я назвать среди них вас обоих?
  – У вас, сынок, чертовски здорово подвешен язык, – улыбнулся Дентон.
  – Я стараюсь никому не быть обязанным, – сказал Уэс. – Мне известны контрразведчики из Федерального бюро расследований и Национальной службы безопасности, несколько человек из разведки ВМФ и многие разведчики из числа морских пехотинцев. Еще я знаю нескольких офицеров из Объединенного агентства спецопераций – ЦРУ с ними работает, так что можете выяснить их мнение обо мне. Среди моих знакомых также бывшие курсанты парашютной школы – эти ребята все время меняют свою форму, но никому из них я ничем не обязан.
  – Но хоть какие-то обязательства или долги у вас есть? – спросил Ной.
  – Каюсь, задолжал за аренду своего жилья. А еще – знакомому продавцу скобяных изделий, когда-то он был отличным младшим капралом. Должен я и нескольким женщинам – в свое время я не очень вежливо обошелся с ними. Родители же мои умерли – так что здесь у меня долгов нет…
  – Вот вы говорили о женщинах, – вмешался в разговор Ной. – Мы предполагали, что вы не девственник. И это здорово, что вы не принадлежите к их числу. Но поймите нас правильно – мы должны твердо знать, что вы не завербованы.
  – Да вы обо мне знаете больше, чем я сам!
  – Уэс, – сказал Дентон, – мы не нападаем на вас, мы делаем то, что делали бы и вы, окажись на нашем месте. Мы выполняем свою работу.
  – И все, что вы здесь услышите, должно здесь и остаться, – заметил Ной. – Впрочем, останется в этих стенах и то, что вы сами скажете.
  – Возможно, в рай мне и не удастся попасть, – сказал Уэс. – Но мой надгробный камень уж точно не обезобразит позорящая меня надпись.
  – А у меня и в мыслях не было направлять вас в рай, – усмехнулся Дентон.
  – А что же у вас в мыслях? – спросил Уэс и добавил: – Сэр.
  – Четвертая сфера моей деятельности, – ответил директор ЦРУ Ральф Дентон. – Вы будете работать в моей четвертой сфере деятельности. Если в разведке что-то не ладится, – продолжал он, – я выполняю роль громоотвода. Таковы правила игры. И я принимаю их. Но это совсем не значит, что человек на моем месте должен быть глуп или слеп.
  – Насколько я понимаю, у вас действительно что-то не ладится.
  * * *
  За три дня до этого вечера – во вторник, в одиннадцать утра – Ральф Дентон открыл дверь своего нового офиса на седьмом этаже здания в Ленгли и вышел в устланный коврами коридор. За ним следовали Ной Холл и Мэри Петтерсон. Ральф подошел к расположенному на этом же этаже конференц-залу и, подмигнув своим давним соратникам, повернул дверную ручку.
  – Доброе утро, – сказал он, обращаясь к сгрудившимся вокруг круглого стола высокопоставленным сотрудникам ЦРУ.
  Заместитель директора Уильям Кокрэн незамедлительно сделал несколько шагов навстречу новому боссу. «В списке управления он второй по должности, но в сердцах сотрудников, конечно же, первый», – подумал Дентон. Его заместитель был одним из тех редко встречающихся людей, которые ничуть не теряли достоинства, когда их называли уменьшительными именами. Уилли или Билли Кокрэн, кроме того, мог и в такой день, как этот, вполне обходиться без своей генерал-полковничьей летной формы. Будучи среднего роста, он выделялся среди собравшихся подтянутой фигурой. Он носил толстые очки в черной металлической оправе.
  – Сэр, – сказал Билли, – могу ли я представить вам сотрудников?
  – Конечно, – спокойно ответил Ральф, давая Билли возможность развернуться на этом поприще.
  Исполнительный директор. Пять заместителей директора. Единственный человек среди них, которого знал Ральф, был Август Рид III – заместитель директора по тайным операциям. Свое мастерство он отточил еще в 1953 году, осуществляя заговор ЦРУ, в результате которого в Иране к власти пришел шах. Та операция, кстати, показала, что американцы способны действовать независимо от британской разведки. Прежние заслуги помогали Риду в его достаточно преклонном возрасте избегать отставки.
  Дентон подумал, что они с Ридом – единственные руководители в конференц-зале, которые во время второй мировой войны были взрослыми людьми. Если, конечно, можно было считать Дентона, проходившего в те годы военную подготовку в лагере для новобранцев, взрослым человеком. В шестидесятые годы старший сын Ральфа раздражал его тем, что, выходя из дома и маршируя вокруг него, распевал: «Какие же настали времена! Они меняются, не оставляя следа!» И Дентон вспомнил эту песню сейчас, увидев в конференц-зале лица людей, чье мировоззрение сформировалось уже в другую эпоху.
  – Старший ревизор, генеральный инспектор, старший консультант, – продолжал Билли церемонию представления, называя имена высоких должностных лиц.
  «Евнухи, следящие за невинностью управления» – так отзывался об этих людях Ной. Ревизор был единственным чернокожим в конференц-зале. Среди собравшихся были две женщины: одна – начальница Отдела по связи с общественностью, другая – директор Департамента по вопросам научных разработок и технологий.
  – А это – глава Отдела подрывных операций, – сказал Билли.
  Дентон уже задумал назначить на этот пост своего человека, так что смещение нынешнего босса грязных делишек было всего лишь вопросом времени.
  – Мне будет приятно работать с вами, – сказал Дентон главе Отдела подрывных операций.
  – Надеюсь, вы ничего не имеете против того, что я пришел сюда вместе с Тимоти Джонсом, – вмешался Август Рид III. – Тим возглавляет наш центр контрразведки.
  Дентон просиял, пожимая вялую руку Джонса. Список приглашенных в конференц-зал составляли они вместе с Ноем, но Джонс в список включен не был.
  – Очень рад видеть вас здесь, – сказал Дентон. Он посмотрел на Ноя, а потом на человека № 2 в руководстве ЦРУ. – Я действительно рад этому, Билли.
  – Конечно, директор, – отвечал Билли. – А теперь разрешите представить вам генерала Прентиса из Национального совета по делам разведки, – продолжал он.
  Этот совет состоял из представителей других разведывательных ведомств: Национального агентства безопасности, Группы военной разведки и иных служб, которые зачастую были больше и разветвленнее, чем само ЦРУ.
  – Прентис – глаза и уши наших вышестоящих боссов, – прошептал Дентон Ною. – Сделай так, чтобы они видели и слышали только то, что нужно нам.
  Дентон обменялся еще несколькими рукопожатиями. По предложению Ноя он специально пригласил на эту встречу руководителей отделов финансов и ведомственной безопасности. Необходимость их присутствия Ной аргументировал тем, что оружия и денег всегда не хватает.
  Симпатичный мужчина лет тридцати пожал руку Ральфа.
  – Я отвечаю за связи с законодателями и поддерживаю связи с Белым домом.
  – Значит, мы оба имеем к этому прямое отношение, сынок. – Дентон ухмыльнулся.
  Все присутствующие поняли, что это всего лишь шутка, и рассмеялись.
  – Где бы вы хотели сесть, сэр? – спросил Билли. Конференц-зал представлял собой каменный мешок без окон. У конца стола в глубине зала стояла трибуна для выступающих. Ральф прошел сквозь толпу приглашенных к другому концу стола.
  – Чепуха, Билли, сегодня это не имеет никакого значения.
  Улыбка все еще блуждала по лицу Дентона, пока могущественные в своей конкретной области руководители чинно рассаживались за столом. На их фоне Билли выглядел скромнягой. Он тихо сел в центре стола. Ной и Мэри выбрали стулья у стены.
  Ральф посмотрел на часы.
  – Шестьдесят три минуты назад, – сказал он, – наш президент прибыл на вертолете в Белый дом.
  В этот момент Ральфу казалось, что он слышит стрекот лопастей двух президентских вертолетов. Один – для самого президента, в избрании которого некоторое время назад Ральф уже начал было сомневаться. Второй же использовался как приманка для террористов, которые – Ральф очень надеялся на это – все же не будут вылезать на свет во время его пребывания в должности предводителя американских шпионов.
  – Президент назначил меня на пост директора ЦРУ, – продолжил Ральф. – Все сотрудники, имевшие соответствующий допуск, присутствовали на церемонии приведения его к присяге. – Сегодня я пригласил вас, руководителей различных подразделений нашего управления, чтобы еще раз попросить вас обеспечивать бесперебойную работу ЦРУ во время всего срока моего пребывания в должности его директора. Я бы так сказал: нам надо постоянно находиться в гуще событий. Что же касается меня, то я всегда буду открыт для обмена мнениями по поводу этих событий. Вы получаете информацию со всего мира, и я бы просил вас незамедлительно докладывать мне обо всем самом важном. Таков мой стиль руководства. Это одновременно означает, – Ральф сделал небольшую паузу, – что отныне вы, Билли, становитесь моей правой рукой.
  Кабинет заместителя директора располагался как раз справа от нового офиса Ральфа.
  – Я сделаю все, что от меня зависит, – спокойно сказал Билли.
  «Посмотрим, посмотрим», – подумал Ральф и продолжал:
  – Обращаю ваше внимание на самое главное. Жизненно важные вопросы ни в коем случае не должны быть скрыты от меня в чаще ежедневных проблем. Вы обязаны докладывать обо всем, что мне необходимо знать по роду моих служебных обязанностей, и обо всем, что я хочу знать. Это становится отныне непреложным правилом. И не вздумайте оберегать меня от знакомства с информацией, которую я вдруг прочитаю – но уже как скандальное сообщение – на первой полосе «Нью-Йорк таймс».
  Дентон помолчал и заговорил теплым, отеческим тоном:
  – Я вижу здесь сегодня лица отличных людей… Я чувствую, они встревожены тем, что в любой момент история или конгресс могут отнять у них бутерброд с маслом…
  Улыбнулся только Билли.
  – Впрочем, я и сам сел в это кресло не для того, чтобы его вышибли из-под меня по той, видите ли, причине, что некоторые считают разведку роскошью в наше время, когда рушатся берлинские стены.
  – Директор говорит дело. Слушайте и наматывайте на ус, – вмешался Август Рид III.
  – Прежде чем я сел в это кресло, наши друзья на Капитолийском холме и в средствах массовой информации подготовили почву для моего назначения. И когда в следующий раз мы потратим миллионы долларов на то, чтобы с потрохами купить панамского диктатора, у меня должны быть стопроцентные гарантии, что он никуда от нас не ускользнет!
  В зале раздался одобрительный смех. Ральф посмотрел на Билли: вид у генерала был непроницаемый.
  – Мы должны доверять друг другу, – продолжал директор. – Работать рука об руку. Но руководить всем буду я! У меня есть свои подходы к делу. Это не подходы Энди Сойера – царство ему небесное! – и не подходы других руководителей.
  В зале воцарилась полная тишина.
  – Я сказал практически все из того, что хотел сказать. Мне остается теперь задать только один вопрос. Отбросив в сторону обычную текучку, можете ли вы прямо сейчас поставить передо мной проблему, о которой я обязательно должен знать? Проблему, которая оказалась нерешенной из-за смены руководства?
  «Удочку я забросил, – подумал Ральф. – Конечно, вряд ли кто-нибудь клюнет на эту наживку, они ведь знают, что я их сейчас внимательно изучаю. Но вдруг?»
  – Гм, – робко послышалось с другого конца стола.
  «А! Опять этот нарушитель правил. Тимоти… как его? Кажется, он имеет отношение к контрразведке. Интересно, с чьего голоса он запоет свою песню?»
  – Слушаю вас, Тим. – Ральф ободряюще улыбнулся.
  – Есть одно происшествие, – сказал Джонс и с облегчением вздохнул.
  Ральф посмотрел на Билли. Не на Тимоти. Медленно, очень медленно толстые, как донышко бутылки кока-колы, очки Билли повернулись в сторону решившегося вдруг заговорить сотрудника.
  – Вообще-то это не мой участок работы, – неуверенно пробормотал Джонс, – скорее это сфера деятельности Майка, – Джонс кивнул в сторону главы Службы внутриведомственной безопасности, – но… все-таки и контрразведка имеет к этому отношение…
  – Тимоти, – суровым тоном сказал Дентон, – что произошло?
  – У нас был телефонный звонок, – отвечал Джонс. – Вчера утром. Звонили дежурному в Отделе экстремальных ситуаций.
  – Кто звонил? – спросил Дентон.
  – Я думаю, это был кто-то из наших агентов. Он… он был пьян. Возможно, все это выеденного яйца не стоит, но… все-таки странно.
  – Так в чем же суть дела? – спросил директор ЦРУ.
  – А в том, что вы хотели узнать, не произошло ли чего-либо необычного. Время от времени нам звонят по неотложным проблемам, хотя бывают ошибки с набором номера, иногда названивают и люди с расстроенной психикой… Однако этот случай какой-то особый…
  – Какие действия предприняты после звонка? – спросил Дентон.
  Джонс сделал судорожный глоток:
  – Этим делом занимается отдел Майка. У меня же пока нет доказательств, что звонивший – второй Ли Ховард.
  В 1985 году Ли Ховард – аналитик ЦРУ, известный своим пристрастием к алкоголю и наркотикам, – сначала продал известные ему секреты, а потом, уже находясь под неусыпным наблюдением Федерального бюро расследований, преспокойно сбежал в Советский Союз.
  Дентон повернулся не к Майку Крэмеру – руководителю Службы внутриведомственной безопасности, а к Августу Риду III, являвшемуся начальником и Джонса, и Крэмера.
  – Что скажете по этому поводу, Август?
  – Естественно, мы держим под контролем эту ситуацию, – отвечал тот.
  – А в чем суть ситуации? – продолжал наступать новый директор.
  – Это всего лишь появление старого блуждающего призрака, – бесстрастно сказал Август. – К тому же пьяного. Ничего серьезного не произошло, тут заниматься нечем.
  На лице Дентона снова появилась улыбка. Он медленно перевел взгляд в сторону своего заместителя и спросил:
  – А вы, Билли, что думаете по этому поводу?
  – Я думаю, – спокойным тоном сказал Билли, – что по крайней мере сейчас мы должны оставить в покое потревоженных привидений, духов и призраков.
  Дентон перевел взгляд с затемненных очков Билли на бесстрастное лицо Ноя. Минутная стрелка часов завершила еще один круг. С начала встречи прошел ровно час.
  – Остались ли у нас еще вопросы?
  Все молчали. Дентон улыбнулся:
  – Совещание окончено.
  * * *
  В кабинете Дентона Ной внимательно смотрел на босса.
  – Это все подстроил Билли, – сказал он. – Джонс всего лишь нажал на курок.
  – Не торопись с выводами, Ной, – заметил Дентон. – Ведь Джонса привел с собой Рид, и он наверняка играет в этом деле какую-то роль.
  «Здорово я вляпался», – подумал Уэс, прекрасно понимая, свидетелем каких тайн он стал не по своей воле.
  – «Есть одно происшествие…» – задумчиво протянул Дентон.
  – Если дела действительно пошли плохо, то никто не захочет отвечать за такую ситуацию. Вам ведь известны все эти игры, – сказал Ной.
  – Но с чего вы взяли, что во всей этой истории есть какой-то скрытый смысл? – спросил Уэс.
  – Да потому, что я уже сорок лет занимаюсь подобными делами, – буркнул Ной.
  – Вы уже сорок лет в разведке? – удивился Уэс.
  – Я, парень, занимаюсь политикой с тех самых пор, как окончил школу. И все эти истории с привидениями, духами и призраками – часть политических интриг, – пожал плечами Ной.
  – Я доверяю предчувствиям Ноя, – сказал Дентон. – И своим предчувствиям тоже.
  – Кроме того, – покачал головой Ной, – у нас есть одно досье.
  – Какое досье?
  Ной презрительно фыркнул.
  – Джонс рассказал об этом происшествии или в результате каких-либо политических интриг, или потому, что у него не выдержали нервы, – глубокомысленно изрек Дентон. – Как бы там ни было, если я отнесусь к происшествию серьезно, то я должен буду лично – на своем высоком уровне – следить за его расследованием. Если же не придам значения этому происшествию и оно вдруг окажется неординарным и выплывет наружу, то разразится скандал, и тогда уж меня точно в дерьме измажут. С другой стороны, если дело выеденного яйца не стоит, а я буду заниматься им, то наверху сделают вывод, что я растрачиваю силы по пустякам…
  – Почему бы не поручить расследование вашим подчиненным?
  – Да потому, что они не мои подчиненные, пока еще не мои. К тому же я не исключаю того, что они от меня что-то скрывают… Одним словом, Уэс, проблема стара как мир: какой же ты руководитель, если у тебя под носом такие дела творятся!
  – А что же это все-таки за досье? – снова спросил Уэс.
  – Всего две страницы со скудными сведениями, – ответил Ной. – Даже фотографий там нет. В досье говорится, что интересующий нас парень имел «ограниченные контакты» с ЦРУ по линии «зеленых беретов». Но если они были такими «ограниченными», то откуда же у него номер телефона экстренной связи? Все отношения с ним порваны в 70-х годах. Якобы он сошел с ума. Несколько раз звонил после этого: в пьяном виде нес какую-то чушь. В досье записан и диагноз – «находящийся в состоянии прострации патологический лжец». В этом случае полагалось действовать в соответствии с существующей инструкцией, но вместо этого в досье есть указание не вносить его звонки в журнал дежурного по связи и никому о них не сообщать вообще.
  – Звонивший упомянул в разговоре один бар в Лос-Анджелесе. – Ной сверился со своими записями. – В ту ночь, когда парень вышел на связь, в баре погиб мужчина.
  – Кто он и как он погиб? – спросил Уэс.
  – Вот об этом расскажете нам вы, – ответил Ной. – Больше никто этого рассказывать не хочет.
  Уэс встрепенулся:
  – И все же, не могли бы вы конкретно объяснить, какую роль во всем этом вы отводите мне?
  Дентон посмотрел на Ноя и пожал плечами. На бульдожьем лице Ноя появилась снисходительная усмешка.
  – Мы хотим, чтобы вы выяснили, что произошло, – сказал Дентон. – Вы должны помочь нам разрешить… некоторые проблемы американской разведки, проблемы, которые сказываются на наших стратегических интересах.
  – Сэр, я всего лишь морской пехотинец. Что конкретно вы хотите от меня?
  – Черт подери, да ничего особенного, Уэс! – взорвался Ной. – Мы хотим, чтобы вы пошли по следу этого сукиного сына. Надо узнать, кто он такой, чем занимается и почему позвонил.
  – И никакого шума! – добавил Дентон. – Помните, что лично я должен остаться как бы в стороне от этого дела. Все будете делать в обстановке строжайшей секретности… Одним словом, вы теперь наш головной дозор!
  – Ищейка, – усмехнулся Ной.
  – И все же здесь что-то не так, – рискнул предположить Уэс.
  – Вы действительно так думаете? – спросил Дентон.
  – Я думаю, что вы мне не все сказали, не хватает некоторых логических звеньев. Иначе бы вы не затевали этого чреватого непредсказуемыми последствиями расследования…
  – Выражайтесь точнее, – буркнул Дентон.
  – Почему выбор пал на меня? – спросил Уэс. – Предположим, я соглашусь, что вы не доверяете профессионалам из ЦРУ: у вас с ними конфликт на почве перекрещивающихся в данный момент интересов. Но на мне-то свет клином не сошелся…
  – Конечно, логичнее было бы пригласить людей из ФБР, – кивнул Дентон. – Однако с их директором я не знаком, а они, естественно, с удовольствием покопались бы в грязном белье нашего ведомства. Этого надо избежать во что бы то ни стало. – Что касается других – гражданских – служб разведки, то у меня к ним просто не лежит душа. Значит, остается разведка военная. Парень, которого мы ищем, служил в сухопутных войсках. И посему армейская разведка не будет объективной, а даже если и будет, то разведчики из ВВС и ВМФ поднимут шум по поводу того, что у ЦРУ якобы какие-то особые отношения с сухопутчиками. Морская же пехота занимает у нас самое незаметное место в войсковой табели о рангах, и поэтому на мои отношения с ней никто особого внимания не обратит. Человек, которого надо выследить, – продолжал Дентон, – возможно, пьяница, но когда-то он был отличным воякой. Больше того – чтобы служить в «зеленых беретах», он должен был быть десантником. Один знакомый генерал говорил мне как-то, что только тот, кто совершил хоть раз прыжок с парашютом, может понять душу десантника. Так вот, таким парашютистом в области разведки вы и должны стать.
  – Добавьте к этому и то, что вы, Уэс, уже выполняли схожие с работой сыщиков из полиции функции, – пробурчал Ной.
  – И то, что вы юрист, – подхватил его на полуслове Дентон. – После Уотергейта, после скандала, связанного с Ираном, мне бы хотелось, чтобы дело расследовал профессионал – разведчик и сыщик одновременно.
  – И еще, – вмешался Ной. – Мы совсем не ожидаем, что вы будете этаким чистюлей. Закон – понятие растяжимое. Важно, чтобы все было сделано тайно и результаты были весомыми. Это под силу морскому пехотинцу. Делайте дело, а уж как трактовать закон – это наша забота.
  – Я извлек вас из Нью-Мексико, то есть из ниоткуда, – сказал Дентон. – Я способствовал началу вашей карьеры. Вы никогда не имели связей с ЦРУ, так что с этой точки зрения у вас чистая биография. Вас мало кто знает, у вас нет врагов и нет друзей, которые вам не доверяют. В то же время ваша работа в Службе расследований, участие в Комиссии Лейрда, вьетнамский опыт – все это убедительно свидетельствует: вы не новичок. И, наконец, вас не связывают семейные путы, и живете вы здесь, в Вашингтоне.
  – Вы отлично изучили мое досье, – сказал Уэс. – Но если я все-таки отвечу отрицательно на ваше предложение?
  – Тогда я просто поблагодарю вас за внимание, предварительно напомнив вам, что все произнесенное здесь – строжайшая тайна и что мои уши хорошо слышат… А потом… потом отправлю вас назад в ваш квадратный кабинет, где вы будете спокойно дремать до самой пенсии.
  – Но при этом я не советовал бы вам забывать, – вмешался Ной, – что дружеские отношения с нами все-таки стоит поддерживать. Сделав верный выбор, вы быстро дослужитесь до полковника. Не мне напоминать вам, что в получении очередных званий вы уже намного отстали от своих сверстников. В случае чего мы можем замолвить о вас словечко даже на Капитолийском холме. Кто знает, как все может сложиться в жизни?..
  – Конечно, мы ничего не обещаем, – быстро добавил Дентон. – Мы прежде всего хотим, чтобы вы выполнили почетное задание и принесли пользу своей стране.
  Собеседники переглянулись.
  – А что если все это дело со звонком выеденного яйца не стоит? – нарушил тишину Уэс.
  – Если вы точно установите это… – Дентон пожал плечами, – так, может, оно и к лучшему?
  – А вдруг это всего лишь внутриведомственные интриги? Этакий превентивный удар по новому боссу?
  – Мы с этим разберемся, – буркнул Ной.
  – А если и вправду что-то серьезное?
  – Вот поэтому вы и должны помочь нам, – сказал Дентон. – Помочь нам и своей стране. Так по рукам, Уэс?
  В кабинете снова повисла тишина.
  – Поймите меня правильно, – наконец сказал Уэс. – Я выполню задание только в том случае, если поверю ответам, которые вы дадите на мои вопросы. Выполню потому, что мне поручено это дело: никаких благ за это я не требую. Воинские звания я привык получать не по договоренности, а за свои заслуги. Не нужно мне никаких одолжений.
  – Одним словом, мы договорились, – улыбнулся Дентон.
  – А какие у вас вопросы? – спросил Ной.
  – Сможете ли вы должным образом объяснить необходимость моей новой работы командованию Корпуса морской пехоты?
  – В понедельник утром у вашего командующего будет моя просьба прикомандировать вас ко мне для выполнения особого задания, – сказал Дентон и, подумав, добавил: – Сотрудникам в штаб-квартире ЦРУ в Ленгли это, понятно, не понравится. Поэтому никому из них не доверяйте, даже Билли Кокрэну. Никому – кроме меня и Ноя. Работать будете напрямую через Ноя. Делайте так, как посчитаете нужным. Никаких записок и докладных нам не посылайте, и вообще – никаких связей с ЦРУ. Деньги тратить не стесняйтесь. Ной проследит за тем, чтобы недостатка в средствах у вас не было. Письма с просьбой оказывать вам содействие вы от меня не получите…
  – И все-таки давайте все расставим по своим местам, – сказал Уэс. – Я работаю на вас, а не на Ноя. Должен ли я считать, что его указания исходят напрямую от вас и что эти указания не отредактированы и не выхолощены им? Могу ли также быть уверенным в том, что мои донесения через него попадут прямо к вам?
  Дентон неловко заерзал в своем кресле.
  – Ною я полностью доверяю, – ответил он.
  – Хорошо, буду считать, что Ной говорит от вашего имени, но, если у меня появятся сомнения, я незамедлительно обращусь к вам.
  Директор посмотрел на своего давнего соратника.
  – Мне хорошо известно, что некоторые люди в нужный им момент могут опровергнуть данные ими же указания. Существование посредников создает великолепную возможность поступать именно так, – продолжал Уэс. – В подобных случаях исполнитель, как правило, оказывается в дураках.
  – Откуда же вам это известно? – ядовитым тоном спросил Ной.
  Директор поднял руку, успокаивая своих подчиненных.
  – Хорошо, я согласен, – сказал он. – Конечно, я согласен.
  – Как быть, если я вдруг попаду в беду? – спросил Уэс.
  – А вот беды не должно быть ни в коем случае, – ответил Дентон. – Если же она случится, на вас поставят крест. Таковы сегодня правила игры. Америке меньше всего нужен сейчас еще один шпионский скандал. Вы меня понимаете?
  – Да, сэр, – сказал Уэс.
  – Об этом разговоре никому не говорите, – продолжал директор ЦРУ. – А вообще-то вы удивитесь, если узнаете, что ваша кандидатура была логическим выбором – даже если вы и не тот, за кого себя выдаете.
  – А кто же я, по-вашему?
  – Тот, кого выбрали из многих.
  Директор встал. Уэс и Ной последовали его примеру.
  Дентон пожал руку Уэсу.
  – Форму больше не носите, – приказал он.
  Рубашка Уэса промокла от пота. Ему казалось, что его выжали как лимон.
  – Так зачем же все-таки мы будем заниматься этим делом? – спросил он.
  – Таковы особенности нашей работы, – пожал плечами Дентон. – Надо добраться до сути. Я должен знать, почему так упорно в ЦРУ не хотят обращать внимания на этого парня.
  Глава 3
  Мастер китайского рукопашного боя
  Ник Келли познакомился с Джудом холодным апрельским утром 1976 года в Вашингтоне. Тогда он поставлял всякого рода скандальные истории для рубрики обозревателя Питера Мерфи в одной из вашингтонских газет.
  Ник сидел за своей видавшей виды механической машинкой «Ундервуд» в маленьком кабинете редакции, помещавшейся в семнадцати кварталах от Белого дома, и сосредоточенно работал над очередной скандальной заметкой. Речь шла о засекреченном докладе Главного финансового управления. Ник получил этот доклад от своего приятеля в аппарате сената. Главное финансовое управление, предполагало, что Пентагон тайно потратил пятьсот миллионов долларов на ракетную систему, создание которой понадобилось госсекретарю Генри Киссинджеру как предмет торга с Советским Союзом на переговорах об ограничении стратегических вооружений.
  – Прошу прощения, – раздался в прихожей низкий мужской голос. Он принадлежал парню, который в отличие от Ника был значительно выше среднего роста. Парень был одет в голубые джинсы и коричневую рубаху, плотно облегавшую тело. У него была мощная грудь и такие бицепсы, что руки, как круглые скобы, соединяли плечи и бедра. У него были густые вьющиеся волосы, подстриженные довольно коротко в отличие от закрывающих уши черных волос Ника. Глаза незнакомца были ярко-голубыми.
  – Вы… – Парень нерешительно улыбнулся. – Вы – Ник Келли. Это вы написали роман «Полет Волка».
  «И как это только вахтерша пустила его сюда?» – мелькнуло в голове Ника.
  – Я прав или нет? – спросил незнакомец.
  – Да, – ответил Ник и повернулся спиной так, чтобы заслонить ею лежавший на столе доклад с грифом «секретно».
  – Вот видите, – ухмыльнулся парень, – я не ошибся. Я узнал вас по фотографии на обложке.
  – Раньше это еще никому не удавалось, – буркнул Ник.
  – Занятная книжица, – продолжал парень. – Мне вообще-то мало что известно об этих шпионских штучках.
  – Да? – безразлично спросил Ник, занятый своими мыслями.
  – Да, – ответил парень. – Хотя я и служил в спецвойсках.
  – Что вы говорите? – заинтересовался Ник.
  В начале 1967 года, еще до того, как ему стало ясно, что война во Вьетнаме – трагедия для его страны, Ник по причине слабого здоровья не сумел пройти военную медкомиссию, и для него это был удар. Он мечтал стать героем и видел себя именно в элитарных спецвойсках, дававших право носить зеленый берет. Он прочитал о войне все книжки, знал много военных песен, в том числе и песню о подразделении, которое в 1966 году с блеском, как на параде, штурмовало горные вершины.
  Репортерская работа немного приобщила его к военному жаргону.
  – Какая была у вас военно-учетная специальность – ВУС?
  – Моя основная ВУС – ноль-семь. Разведка.
  – Вот как? – До этого Ник и понятия не имел, что стояло за этим нулем с семеркой.
  – Надо бы нам пообщаться. Может, когда-нибудь пообедаем вместе?
  Ник пожал плечами.
  – Зовут меня Джуд, – сказал парень. – Джуд Стюарт.
  – А здесь-то что вы делаете?
  – Работаю, – ответил парень. – Так что еще увидимся.
  Потом он ушел.
  Спрятав в ящик стола секретный доклад, Ник пошел по комнатам здания, где когда-то был дом свиданий.
  – Дженни, – спросил он вахтершу, окутанную сигаретным дымом, – тут слоняется какой-то здоровенный парень в коричневой рубахе и джинсах – Джуд… как его там?.. Чем он у нас занимается?
  – Он слесарь по замкам, – ответила вахтерша. – Закрывает и открывает двери.
  В здании не было ни одной двери, которую бы не обслужил той весной Джуд. У него был ненормированный рабочий день – иногда он являлся на работу часа на четыре, а иногда и вовсе не приходил. Но когда он находился в редакции, то норовил обязательно столкнуться с Ником в коридоре или заглядывал в его малюсенький кабинет. Жизнерадостный по натуре, он постоянно веселил Ника и других репортеров. Всем прочитанным в газете новостям он давал свой комментарий: «И кто только может поверить в эту чушь? У меня от нее уже мозги набекрень!» А потом каким-нибудь осторожным вопросом частенько ставил Ника в тупик: его вопросы требовали точного ответа.
  Ник привык во всем соглашаться с ним. Ему был симпатичен этот парень, который, ни на кого не обращая внимания, мог громко смеяться в этом городе, где каждый тщательно скрывал свое умопомешательство. Но особенно Ника привлекала в юноше его необузданная энергия.
  – Он похож на медведя, который проглотил ядерный реактор, – сказал как-то Ник одному знакомому репортеру о Джуде.
  – А в темноте после этого он не светится? – в тон Нику спросил репортер.
  О спецвойсках или шпионах Джуд больше никогда не разговаривал с Ником, а когда тот специально затрагивал эту тему, Джуд сразу начинал говорить о чем-то другом.
  Помимо работы в рубрике скандальных историй, которая позволяла Нику удовлетворить свое любопытство и почувствовать свою социальную значимость, он писал еще и роман о рабочих автозавода – но это уже для души.
  Джуд регулярно приглашал его пообедать. Ник как можно мягче отклонял эти приглашения, говоря, что он очень занят. А про себя думал: «Что может быть у меня общего с этим слесарем? Вдруг он выполняет чье-то задание, чтобы опорочить меня в глазах окружающих? Или он вообще сумасшедший?»
  В том же 1976-м, в среду, в конце апреля или начале мая, старенький «додж» Ника упорно не хотел заводиться утром, и он на целых тридцать минут опоздал на работу. Вбежав в кабинет, Ник плюхнулся на стул перед «Ундервудом» и постарался настроить себя на рабочий лад.
  – А я уж начал беспокоиться, – услышал Ник за своей спиной.
  Он сразу же рассказал Джуду о своих проблемах с машиной.
  – Значит, пришлось поймать такси? – спросил Джуд.
  Ник, глядя ему в глаза, почувствовал, что сейчас последует что-то новенькое.
  – Так вот, дружище. Я теперь езжу на грузовичке нашей компании. Работу сегодня закончу около шести – ты тоже в это время закругляешься. Мы где-нибудь пообедаем, а потом я отвезу тебя домой.
  – Но…
  – Рано или поздно это должно было случиться. Не бери в голову. Одним выстрелом мы укокошим сразу двух зайцев. – Джуд ухмыльнулся: – У тебя есть девушка?
  – А? Да, – ответил Ник, – есть.
  – Она живет с тобою вместе?
  – По соседству. Она так сама решила, – пожал плечами Ник.
  – Разве это жизнь? – сказал Джуд.
  Ник не выдержал и засмеялся.
  – Крутая, должно быть, девица, – продолжал Джуд как ни в чем не бывало. – А ведь ты наверняка каждый день встречаешь с десяток девиц, которых сразила наповал твоя книга. Даже если они ее и не читали, а всего лишь посмотрели фильм, снятый по этой книге. Репортеры, насколько мне известно, не отличаются особой застенчивостью. Я верно говорю?
  Ник покраснел.
  – Вся эта песня стара как мир. Сначала ты своей девице проходу не давал, и вот наконец она твоя. Но, как выясняется теперь, она стала твоей на значительно больший срок, чем тебе хотелось поначалу. Но разве бросишь ее? Она ведь сошлась с тобою еще тогда, когда ты собой ничего особенного не представлял. Кроме того, она ни разу тебе не изменяла. Понятное дело, огорчать ее не хочется. Но ты ведь мужчина, и время от времени…
  – Мы с ней понимаем друг друга.
  – Ха! Сумел ли кто-нибудь убедить тебя, что лебединая верность – полезная для мужчины штука?
  – Никто из тех, кому я верю, в этом меня не убедил.
  – Меня тоже, – сказал Джуд. – Ужас берет, когда подумаешь, что можешь потерять форму из-за своей привязанности к одной женщине.
  – По этому поводу не стоит беспокоиться, – заметил Ник.
  – Ты не обижайся. Я сам в таком положении. И моя девица еще сумасброднее, чем я сам, но при этом каждый день на улице я вижу потрясающих красоток. Они сведут с ума кого угодно.
  – Это им под силу.
  – А потому забудем о женщинах – своих и чужих. Мы имеем право подарить себе один свободный вечерок – этакий мальчишник. Я верно говорю?
  «Скажу Дженни, что у меня встреча с поставщиком информации, – подумал Ник. – Это она поймет и бушевать не будет. К тому же такое объяснение в какой-то степени соответствует истине. Да и с какой стати я должен рассказывать ей буквально обо всем? Исповедей было уже достаточно!»
  – О'кей, – сказал Ник.
  Он решил позвонить Дженни и все объяснить ей по телефону.
  – Я прихвачу с собой парочку вещиц, от которых ты обалдеешь, – улыбнулся Джуд.
  В 6.17 Ник нервно расхаживал по своему кабинету, опасаясь, что Джуд не появится, и одновременно желая, чтобы он не появился. Он решил наконец, что пора прикрепить к двери записку с извинениями, поймать такси и отправиться домой, но в этот миг в кабинет влетел Джуд. Свою рабочую спецовку он сменил на легкомысленную рубаху с изображением белых акул на голубом фоне. В руке у него была нейлоновая спортивная сумка.
  – Тут неподалеку есть дешевый испанский ресторанчик, – затараторил Джуд. – Я предлагаю пройтись туда пешком: вечер уж больно хорош да и время сэкономим – нам не придется искать место для парковки. Согласен?
  – Конечно, – вежливо кивнул Ник. – Конечно.
  Они отошли примерно на два квартала от Шестнадцатой улицы, направляясь в сторону площади Скотта с высившимся там железобетонным монолитом Национальной ассоциации стрелков. Джуд без умолку болтал обо всем и ни о чем. Вдруг он остановился как вкопанный.
  – Вот это встреча! – воскликнул он наконец. – Надо поздороваться с человеком.
  Опираясь на палочку, к ним приближалась пожилая женщина.
  – Миссис Коллинз! – закричал Джуд, подталкивая Ника вперед.
  При виде мужчин женщина с опаской подняла свою палочку.
  – Слушаю вас, – напряженным тоном сказала она.
  – Разве вы меня не помните? – спросил Джуд. Прищурившись, женщина пристально поглядела на него.
  – Надо было надеть солнцезащитные очки, – пробормотала она, силясь рассмотреть Джуда. Солнце ярко освещало ее морщинистое лицо.
  – Да вы и обычные свои очки не носите.
  – Верно. – Старушка вздрогнула. – Мне знаком ваш голос, но…
  – Представьте себе, что я в костюме и при галстуке. И килограммов на пятнадцать меньше весом.
  – О Господи! – Улыбка преобразила ее лицо – в молодости она, наверное, была красавицей. – Да это Джуд! Я не видела тебя, пожалуй, года четыре!
  – У нас обоих было много дел.
  – Теперь я на пенсии… – тихо сказала она.
  – А вот этого я не знал.
  – Целых тридцать лет проработала! Так много люди не должны трудиться. Под конец своей карьеры ты преграждаешь дорогу молодым! – Она крепко сжала губы и покачала головой. – Джуд, у тебя слишком длинные волосы.
  – Вы действительно так думаете? – засмеялся Джуд. – Это для того, чтобы скрыть свой истинный возраст.
  Теперь засмеялась уже и пожилая женщина.
  – Извините, что сразу вас не познакомил, – выпалил наконец Джуд. – Это мой друг Ник Келли.
  У миссис Коллинз была твердая и холодная рука.
  – Вы читали «Полет Волка»? – спросил Джуд. Ник почувствовал, что стал красным как рак. – А может быть, видели фильм по этой книге? Так вот ее написал Ник.
  – Поздравляю вас с удачей, – с достоинством промолвила старая леди.
  – Спасибо, – сказал Ник, уверенный в том, что она не знакома с буйным полетом его писательской фантазии. Впрочем, в ее жизни были, возможно, ситуации и покруче.
  – Миссис Коллинз, расскажите Нику о себе и о том, где мы познакомились, – это ведь интересно. Особенно для писателя. – Джуд подмигнул Нику.
  – Я работала оператором телефонной связи в Белом доме, – скромно сказала пожилая женщина. – Последние пять лет была старшей в ночных сменах… а ты, Джуд, по-прежнему служишь в охране президента? – спросила она.
  У Ника замерло сердце.
  – Больше я такими делами не занимаюсь, – буркнул Джуд.
  – По работе в Белом доме я знаю, что агенты секретной службы очень приятные молодые люди, – сказала миссис Коллинз. – Приходи ко мне в гости, Джуд. Адрес мой найдешь в телефонной книге.
  – Будет время – обязательно зайду, – улыбнулся Джуд.
  – Мне было очень приятно познакомиться с вами, мистер Келли, – величественно улыбаясь, сказала старая леди. – Я постараюсь найти вашу книгу. Имен я никогда не забываю.
  Улыбнувшись на прощание, она продолжила свой путь.
  – Так ты… ты в секретной службе? – выпалил Ник.
  – Каждый раньше кем-то был. – Джуд громко рассмеялся и хлопнул Ника по спине так сильно, что он согнулся. – Удивился? – спросил Джуд и снова захохотал, а потом как ни в чем не бывало повел Ника в ресторанчик, рассуждая по пути обо всем и ни о чем.
  – Твоя книжка про Волка и впрямь хороша, – сказал Джуд, когда они уселись за столом. – Ты написал ее совсем еще молоденьким и, конечно, здорово приврал.
  – Но ведь это роман, – пожал плечами Ник.
  – Однако говорится в нем о конкретных вещах. Книжки, в которых нет ничего конкретного, я терпеть не могу!
  – Я тоже.
  – Слушай, а какие у тебя под рукой были материалы? Наверное, всего лишь пара справочников о ЦРУ, а все остальное ты выдумал, ведь так?
  – Я использовал те материалы, которые смог достать, – сердито буркнул Ник.
  Его так и подмывало сказать, что три года назад – в 1973-м – о ЦРУ было написано всего три книги и не было ни одного человека, который захотел бы обсуждать эту тему с репортером. Во всяком случае, таких в Мичигане уж точно не было.
  – Ты меня не так понял. Мне-то самому книжка понравилась. В ней чувствуется отношение автора к происходящему.
  Официант поставил на их стол запотевшие кружки с пивом. Ник с трудом подавил появившееся у него желание под каким-нибудь предлогом отделаться от этого неожиданного литературного критика. Джуд одним махом опорожнил полкружки.
  – Чуть не забыл! – завопил он вдруг, ставя себе на колени нейлоновую спортивную сумку. – Ты же писатель, – сказал он, вытаскивая из сумки массивную шариковую ручку из металла золотистого цвета и протягивая ее Нику. – Что думаешь об этой вещице?
  – Выглядит неплохо.
  – Нет, ты ее опробуй. Давай, давай!
  Ник вздохнул – вот ведь пристал! – но взял ручку, нажав на ее верхнюю часть, выдвинул шарик и нацарапал на бумажной салфетке несколько синих линий, а потом обвел их в кружок.
  – Пишет.
  – Конечно, пишет, но не только, – сказал Джуд, забирая у Ника ручку.
  Он отвернул ее верхнюю часть, вытащил баллон с пастой, вытряс на скатерть с полдюжины каких-то зубчатых металлических пластин.
  – Взламывать замки надо совсем не так, как показывают в кино. – Джуд поднял одну из пластин. – Это отмычка, она хоть и маленькая, но работает отлично.
  Он вставил пластину в ручку и, хорошенько закрепив ее, передал хитроумное устройство Нику.
  – Я сам это сделал.
  «Если не ты, то кто же еще? – вертя в руках отмычку, подумал Ник. – Но вот зачем тебе все это нужно?»
  – Я научу тебя взламывать замки, – сказал Джуд. – Если хочешь.
  – О да, конечно, – согласился Ник.
  Джуд улыбнулся:
  – Давай отмычку сюда.
  Хитроумное устройство лежало на ладони Ника. Это был рабочий инструмент, которого до встречи с Джудом он никогда не видел. Он только описывал что-то подобное в своей книге. С неохотой Ник передал отмычку Джуду, и тот в считанные секунды снова обратил ее в не вызывающую никаких подозрений обыкновенную ручку.
  Официант принес две дымящиеся тарелки супа. От еще одной кружки пива Ник отказался. Его примеру последовал и Джуд.
  – Так что же ты делал в Белом доме? – спросил Ник.
  – Когда? Во время Уотергейта? Старался не попасть в тюрьму, – засмеялся Джуд.
  Ник рассмеялся вместе с ним.
  – И кто после этого поверит политикам? – глубокомысленно изрек Джуд.
  – И все же, – сказал Ник. – Что ты делал в секретной службе?
  – Хочешь взглянуть на мой послужной список?
  Ник просиял:
  – Конечно.
  Джуд извлек из сумки отпечатанный лист бумаги с наклеенной посредине фотографией, на которой он был запечатлен в костюме и при галстуке. Ник быстро пробежал глазами по строкам – сухопутные войска, спецвойска, секретная служба. Там же была приписка – обеспечение безопасности техническими средствами.
  – Это всего лишь кусок бумаги, – сказал Джуд, пряча лист в сумке. – Правда, один раз он мне здорово пригодился… А вот это уже настоящий документ, – добавил он, протягивая Нику какие-то красные корочки размером с ладонь. Ник открыл их.
  – Да это паспорт, – сказал он.
  – Дипломатический паспорт, – упирая на первое слово, поправил его Джуд.
  Ник отодвинулся подальше от длинных рук Джуда и стал быстро перелистывать страницы. Въездные визы, отметки о въезде в страну и выезде из нее…
  – Убедился, что это мой паспорт? Теперь давай его сюда. – Джуд подался вперед и мягко вытащил свой документ из рук Ника.
  – Забавно, – сказал тот, глядя, как паспорт исчезает в спортивной сумке.
  Мимо их стола прошла очаровательная блондинка в сопровождении представительного мужчины в костюме при галстуке. На его носу красовались толстые очки в роговой оправе.
  – Забавно вот это, – прошептал Джуд и негромко кашлянул. Холодная улыбка не сходила с его лица, пока пара не уселась за стол в глубине зала.
  – Женщины, женщины… – пробормотал Джуд, – какие же они все продажные…
  Джуд с Ником напали на интересующую их обоих тему и стали судачить о женщинах. Главным образом они обсуждали их очаровательную внешность, из-за которой сильные мира сего частенько заканчивают свою служебную карьеру громким скандалом.
  Официант принес счет. Джуд потянулся было за ним, но Ник опередил его.
  – Спишу на образовательные расходы, – сказал он.
  – Отдай этот счет для оплаты своему Мерфи, – заметил Джуд. Произнося имя обозревателя рубрики скандальной хроники, он улыбнулся.
  – Нет, оплачу из собственного кармана. Чтобы я мог получить деньги от Питера Мерфи, ты должен был бы рассказать какую-нибудь историю для газеты.
  – Понял, – коротко сказал Джуд.
  На улице у них замельтешило в глазах от неоновой рекламы. Из бара, вывеска на котором гласила, что его посетителям гарантируют танцы с полностью обнаженными девушками, доносилась громкая рок-музыка. Ник поднял руку, останавливая такси.
  – Нет-нет, – вмешался Джуд. – Я же обещал тебя отвезти.
  – Не стоит. Зачем лишние хлопоты?
  – Ты настоящих хлопот не видел, – отрезал Джуд.
  Они прошли пешком к офису Мерфи, где был припаркован грузовичок Джуда. В машине густо пахло маслом и ржавым железом. К тому же при движении грузовичок безбожно громыхал. Они поехали в сторону Капитолийского холма, миновали Белый дом, здание Государственной казны. Наконец прямо перед ними возникло величественное сооружение – Капитолий. При его виде у Ника всегда перехватывало дыхание.
  Грузовичок с грохотом взобрался на холм, и Ник вдруг вспомнил, что Джуд даже и не спросил его, где он живет.
  – Там твои апартаменты? – как бы угадав мысли Ника, спросил Джуд, показывая на многоквартирный дом в шести кварталах от Капитолийского холма, аккуратно выложенного дерном.
  – Да, – сказал Ник, а про себя подумал: «Откуда ты все знаешь?»
  Джуд остановил грузовичок:
  – А теперь проверим, как работает моя ручка.
  У подъезда Джуд остановился:
  – Эту дверь откроешь ты. На виду у всех гадить нельзя, а то попадешься.
  Открыв дверь подъезда, Ник повел Джуда по коридору. Затем они поднялись на второй этаж, где жил Ник, и остановились перед голубой дверью, закрытой на два замка.
  – Подержи, пожалуйста, – сказал Джуд, протягивая Нику свою сумку.
  Она весила килограммов пять и была закрыта на молнию, скрывая в своей глубине послужной список и паспорт Джуда. Тем временем в его ладони появилась ручка-отмычка.
  – Засекай время, – приказал Джуд, засовывая отмычку в замок.
  Ник включил секундомер на своих часах. Через тридцать три секунды нижний замок щелкнул. Джуд ухмыльнулся.
  – Не останавливай секундомер, – сказал он, и через пятнадцать секунд щелкнул второй замок.
  Джуд широко распахнул дверь:
  – Добро пожаловать домой, мистер Ник Келли!
  Ника прошиб пот.
  – Неплохо живешь, – сказал Джуд, оглядывая холл с репродукциями картин известных художников на стенах, стоящий в углу музыкальный стереоцентр с набором пластинок, набитые книгами шкафы и антикварную мебель. Пройдя мимо двери на кухню, он заглянул в кабинет Ника. Там стоял массивный письменный стол, а на нем располагалась пишущая машинка, рядом на этажерке были аккуратно сложены стопки книг и газеты.
  Ник оставался у входной двери: при желании он еще мог выскользнуть из квартиры.
  Столовую и кухню Джуд проигнорировал. Он вернулся из кабинета в холл и показал на дверь напротив входа.
  – Твоя спальня?
  Ник промолчал. На диване лежало только что вышедшее в Англии последнее издание «Полета Волка». Обложка у него была такая же, как и у американского издания. Джуд ухмыльнулся, увидев на обложке фотографию автора.
  – Похож, – сказал он, разглядывая фотографию, которую собственноручно сделала Дженни зябким декабрьским утром в Мичигане пару лет назад. – Теперь понимаешь, откуда мне известно, кто ты такой и откуда ты родом? Здесь говорится, – продолжал Джуд, – что ты обучался дзюдо и карате.
  – Верно, – сказал Ник, уже жалея, что поведал об этом своему издателю.
  – А как насчет таэквондо?
  Ник сделал шаг назад. Глядя прямо в глаза Джуду, он поставил сумку на пол:
  – Да, и этой борьбой немного занимался.
  – И все-таки чего-то достиг?
  – Не очень многого.
  – Таэквондо – штука неплохая, – заметил Джуд. Между ними было метра два. – Правда, немного старомодная и прямолинейная. Я вообще-то оттачивал мастерство именно на китайской борьбе – южношаолиньской: в ней всего понемногу. Давай-ка я тебе кое-что продемонстрирую.
  Он снял ботинки и носки.
  «Ты тоже чего-то да стоишь», – сказал себе Ник, снимая ботинки и носки и отодвигая в сторону мешающие поединку стулья.
  – Займи боевую стойку.
  Ник поднял руки.
  «Джуд тяжелее меня килограммов на тридцать-тридцать пять, – подумал он. – И этот лишний вес – не жир, это комок мускулов. Однако не боги горшки обжигают. Ты должен победить или умереть!»
  – Итак, покажу тебе простую шаолиньскую борьбу, – сказал Джуд. – Все действительно очень просто, не волнуйся.
  «А чего же тут волноваться? – подумал Ник. – Скорость небольшая. Держись подальше от партнера. Нанес удар – и назад. Как на занятиях. Или просто для развлечения».
  Джуд стоял спокойно, опустив руки.
  – Давай, – сказал он Нику. – Покажи свои лучшие приемы.
  Ник бросился вперед, стараясь поразить Джуда прямо в живот, но его там уже не было. Еще одна попытка – и тот же результат. Внезапно Джуд правой рукой ударил Ника в грудь, зацепил левой ногой его ноги и легко поверг на пол.
  Ник сильно ударился головой, но сознание быстро вернулось к нему. Открыв глаза, он увидел прямо перед своим носом огромный кулак Джуда и застыл в оцепенении.
  Джуд поднял Ника с пола без напряжения – как подушку.
  – Неплохо, – сказал он. – Но теперь-то ты понимаешь, что я имею в виду, когда говорю о прямолинейной борьбе. Сейчас я постараюсь немного усложнить ее.
  Ник стал двигаться на полной скорости. Джуд, наоборот, скорость уменьшил. Он спокойно перехватил руку Ника и сильным движением резко отбросил его назад на целых два метра. Ник сильно ударился о стену и упал.
  Еще одна атака – и тот же результат.
  Ник старался не показывать, что ему больно: он упрямо продолжал нападать и не молил о пощаде.
  – Сколько времени? – вдруг спросил Джуд и показал Нику свое запястье без часов. – Часы терпеть не могу.
  Лежа на полу, Ник взглянул на циферблат своего электронного хронометра:
  – Сейчас 10.32.
  – Черт возьми! – засуетился Джуд. – Мне уже давно пора идти.
  Он помог Нику встать и ухмыльнулся.
  – Неплохо поупражнялись: как-нибудь надо будет повторить.
  Джуд подошел к двери, дотронулся до ручки, но в последний момент резко повернулся и зашагал назад.
  – Вот было бы смешно, если в я оставил это здесь, – сказал он, поднимая с пола сумку со своими тайнами.
  – Да, – согласился Ник. Его сердце бешено колотилось. Он сделал глубокий вдох, еще один и наконец-то понял, что сегодня ему довелось столкнуться с неистовым сгустком энергии. Раньше Ник только подозревал о существовании подобной силы. Но вот он перед ним. Нику посчастливилось, хотя сгусток энергии обращался с ним, как с детской игрушкой.
  – Береги себя, братец, – улыбнулся Джуд на прощание. – И не забудь закрыть дверь.
  Глава 4
  Нимб небожителя
  Весной 1990-го машина, угнанная Джудом, резво неслась на северо-восток от Лос-Анджелеса. Солнце садилось, небо стало серым. Джуд знал, что у него в запасе всего лишь несколько часов, прежде чем данные об угнанном «шевроле» будут занесены в компьютеры всех патрульных служб полиции. Надо было спешить, но он чувствовал, что вот-вот заснет за рулем.
  На правой обочине появилось зеленое табло с надписью «Площадка отдыха». Джуд съехал с шоссе и заюлил между трейлерами, стоящими на площадке. Их водители мирно спали в своих огромных кабинах. Доберман-пинчер поднял голову над рулем одного из трейлеров и заинтересованно посмотрел в сторону машины Джуда.
  «Эти дальнобойные трейлеры никогда не вызывали у меня доверия», – подумал Джуд. Какой-то водитель в ковбойской шляпе важно прошествовал в душевую из своего грузовика с прицепом для перевозки скота, набитого видавшей виды мебелью. Больше в машине никого не было. Джуд остановился, взял из «шевроле» свои сумки и поспешил к грузовику. Заднее стекло кабины было надежно заблокировано высоким черным кузовом. Джуд бросил сумки в кузов и, подтянувшись, влез туда сам. Он устроился за спинкой обшарпанного кресла-качалки рядом с грязным диваном.
  Появился водитель. «Не проверяй кузов, – взмолился Джуд про себя, – не проверяй!» Водитель залез в кабину, завел двигатель, сдал назад и выехал на шоссе. Они проехали целых две мили, прежде чем Джуд позволил себе блаженно растянуться на диване. Уснул он сразу. Холодный ветер обдувал его, навевая сны о горячих денечках в прошлом.
  * * *
  Сайгон, 1969 год. Во влажном городском воздухе чувствуется запах жареной рыбы и дизельного топлива. Страсти уже улеглись: со времени массированного наступления партизан прошел год. Установившийся по всей стране хаос был политической победой, но одновременно и военным поражением для сил Вьетконга и их союзников из северовьетнамской регулярной армии.
  Жизнь в Сайгоне шла своим чередом, как будто наступление партизан было всего лишь единичным, хотя и неприятным эпизодом в пьесе со счастливым концом. В 1967 году был еще один неприятный эпизод, но о нем мало кто знал. Большинство членов американского Комитета начальников штабов подняли тогда бунт, решив, что в отношении конфликта, в который ввязалась их страна, не проводится адекватной согласованной политики. Однако в Вашингтоне успели принять решение о массовой отставке трезвых голов, а сам факт бунта был засекречен. Так что в этот сентябрьский день 1969 года в Сайгоне был известен только один вариант американских действий, а именно – выиграть войну, чего бы это ни стоило.
  Впрочем, мысли Джуда, сидевшего на диване в гостиной дома № 12 по улице Луи Пастера и потягивавшего вместе с двумя другими американцами теплое вьетнамское пиво, были далеки от коллизий внешней политики его страны. Он напряженно размышлял, как ему самому спастись в этой бойне.
  Джуд находился во Вьетнаме неофициально. Он все еще числился сержантом в пятом батальоне элитных американских спецвойск, называемых в просторечии «зеленые береты». Об этих спецвойсках трогательно заботились уже убитый к тому времени президент Кеннеди и процветавшее во все времена ЦРУ, но одновременно их люто ненавидели простые сухопутчики из регулярной армии. Официально Джуд был прикреплен к «зеленым беретам», обеспечивавшим бесперебойную работу тыловых подразделений армии США, расквартированных на Филиппинах.
  Однако на самом деле Джуд проходил службу в группе исследований и наблюдения командования военной операции во Вьетнаме. Эту старавшуюся всегда находиться в тени группу сформировали из представителей всех родов и видов вооруженных сил и ЦРУ. Официально группа занималась анализом операций в ходе вьетнамской войны, но в действительности она являлась сверхсекретным шпионским подразделением с широкими задачами – от общей разведки до проникновения на территорию Вьетнама, от спасения военнопленных до заказных убийств.
  Ни Джуд, ни два другие американца, пьющие пиво, форму не носили. Неотъемлемая часть их формы – зеленые береты и значки парашютистов-десантников – создавали бы труднопреодолимый барьер между ними и другими солдатами из полумиллионной армии США во Вьетнаме, а это было нежелательно. Потому даже этого тайного дома, где находилась группа исследований и наблюдения вместе с Джудом и другими американцами, в Сайгоне как бы не существовало вообще.
  Джуд повстречал двух своих коллег – «зеленых беретов» только сегодня. Они представились друг другу и обменялись ленивыми улыбками, прекрасно понимая, чем каждый из них занимается. Потом заговорили о каких-то пустяках. Джуд, правда, не преминул для начала назвать войну во Вьетнаме вонючей и не сулящей ничего хорошего, но потом стал с упоением рассказывать о своих любовных похождениях в младших классах колледжа.
  На пороге внутренней двери гостиной появился подтянутый мужчина в строгом костюме.
  – Это капитан, – сказал один из новых приятелей Джуда, и они все встали.
  – Вольно, – скомандовал офицер. У него были светлые волосы и голубые глаза. Небольшой шрам перерезал его щеку. Ему было лет тридцать; Джуду недавно исполнилось двадцать один. В руке капитана был большой бумажный конверт.
  – Вас ждут там, – сказал он Джуду, махнув конвертом в сторону двери в глубине гостиной. – Не волнуйтесь: вас проинструктируют, но это скорее для проформы.
  Капитан повернулся к двум другим американцам и улыбнулся.
  – А вас я поздравляю. Ваши рапорты об отпуске подписаны.
  Перед тем как Джуд вошел в соседнюю комнату, капитан передал ему конверт. Рапорт об отпуске Джуд не писал.
  – Зовите меня просто Арт, – сказал капитан.
  Инструктаж действительно оказался формальностью. После него Джуд вскрыл конверт и обнаружил там авиабилет и отпечатанный приказ, который он сжег после прочтения. Времени у него было в обрез – только чтобы собрать вещи и успеть на самолет. Лететь он должен был во Вьентьян, Лаос.
  По прибытии на место Джуд сразу направился в бар «Белая роза». На столе в баре кривлялась под музыку голая девица в окружении американцев в ковбойках. Они платили девице за право вставить дымящуюся сигарету в ее влагалище. Там уже было целых четыре сигареты, когда в бар неспешно вошел капитан из дома № 12. Теперь на нем был обычный костюм-сафари. Он посмотрел в сторону стола, где сидел Джуд, подошел к стойке бара, быстро выпил что-то и вышел на улицу. Джуд последовал за ним.
  – Я здесь, – послышался голос Арта из повозки рикши-велосипедиста.
  Арт отвез Джуда в заведение мадам Лулу «Встреча друзей», где бывалая французская проститутка обучала застенчивых лаосских девушек искусству орального секса. Они быстро миновали ряд комнат на нижних этажах, где клиенты получали удовольствие, обильно запивая его виски, и поднялись по лестнице на крышу дома.
  Вьентьян не был похож на Сайгон: ночные фонари здесь были тусклыми, и было их намного меньше, чем в столице Южного Вьетнама. Сверху они увидели припаркованный на улице «форд-бронко».
  На крыше к ним вышел из темноты мужчина в хлопчатобумажной спортивной куртке и, ухмыляясь, пожал им руки. Тоже американец. Арт был блондином, но этот мужчина оказался еще светлее. «Альбинос», – подумал Джуд. Волосы у мужчины были совсем белыми, голубые глаза сверкали в полутьме настолько таинственно, что, казалось, принадлежат привидению.
  – Посмотрите-ка туда, – сказал человек-привидение. – Вот те огни светятся в окнах китайского посольства. Русское посольство вот здесь. А вон там – дипломаты дядюшки Хо. Во Вьентьяне есть даже представительство Патет-Лао – в нескольких сотнях метров от нашего посольства. Мы со всеми очень вежливы…
  – Это наша война. И мы побеждаем в ней своими методами, – продолжал загадочный человек. – Мы, пятьсот сотрудников ЦРУ, выполняем здесь намного лучше ту работу, которую во Вьетнаме делают пятьсот тысяч солдат. Там должны были работать только мы. Наш Лаос – отличный пример недорогой внешней политики.
  В темноте послышался какой-то шорох. Мужчина в хлопчатобумажной спортивной куртке резко повернулся, выхватив из кобуры под левой рукой браунинг девятого калибра.
  – Да это всего лишь азиатский гекон – ящерица. – Арт подмигнул Джуду.
  – Я и сам знаю, Монтерастелли, что это такое, – недовольно буркнул сотрудник ЦРУ.
  Джуд улыбнулся. Теперь ему было известно полное имя блондина – капитан Арт Монтерастелли. «Теперь нам легче будет общаться».
  – Я и не собирался ее убивать, – сказал человек-привидение, когда ящерица юркнула в какую-то щель. – Французы говорят, что если ты начинаешь палить по геконам, значит, «крыша поехала». После этого надо из Азии делать ноги.
  – Но вы ведь хотели пальнуть явно не по ящерице, – подыграл человеку-привидению Джуд.
  – Понятное дело, – осклабился тот. Вложив пистолет в кобуру, он достал из кармана рубашки сигарету с марихуаной.
  – Дать тебе?
  – Не курю, – ответил Джуд.
  Человек-привидение засмеялся:
  – Ну, конечно же, не куришь! Тебя здесь вообще нет! Никого из нас здесь нет! В группе исследований и наблюдения о том, что мы здесь, знает только один старший офицер, да и нам – трем ослам на крыше борделя – это известно.
  – А кто этот старший офицер?
  – Тебе это знать не положено, – ответил связник из ЦРУ. Он щелкнул зажигалкой «Зиппо». Капитан Арт Монтерастелли и Джуд непроизвольно сделали шаг назад от осветившего их пламени.
  – Так кто же после этого из нас параноик? – хохотнул человек-привидение, а потом уже серьезно добавил: – Сержант Джуд Стюарт! Люди, которые умеют наблюдать, знают, что вы отличный вояка. Вы из тех, на кого может положиться Америка; мы думаем, вы наш человек. Мы серьезно приглядывались к вам и уверены, что вы готовы к серьезному делу.
  – Принимать это за чистую монету? – раздраженно спросил Джуд. Его так и подмывало сбить спесь с человека-привидения и рассказать ему о серьезных делах, в которых он уже не раз участвовал.
  Арт помалкивал. У него было невинное лицо, как у мальчишки.
  – И почему только люди во всем пытаются обнаружить скрытый смысл? – отвернувшись в сторону, спросил человек-привидение.
  В комнате внизу сладострастно застонал какой-то мужчина.
  – Мы хотим, чтобы вы сделали для нас кое-какую работу, – как ни в чем не бывало продолжал человек-привидение. – Работа рискованная – можно и попасться. Но она важная и сверхсекретная. Думаем, вы с нею справитесь. Впрочем, если решите, что не справитесь и скажете «нет», – он пожал плечами, – мы вас поймем.
  Затем он и Арт поведали Джуду о том, чего они от него хотят.
  * * *
  Через два месяца – 19 ноября 1969 года – Джуд летел в бомбардировщике Б-52 на высоте тринадцать тысяч метров над территорией вражеского Северного Вьетнама. Самолетом управлял экипаж всего из четырех человек – больше для секретного задания в безлунную ночь и не надо.
  В 23 часа 22 минуты самолет вздрогнул, освобождаясь от смертельного груза, полетевшего на землю.
  Холод пронизывал Джуда. Он, скрючившись, сидел на тележке в бомбовом отсеке. Его обдувал ледяной ветер, смешанный с выхлопом из двигателей бомбардировщика. Кислород, который он вдыхал через маску, имел металлический привкус и холодил легкие.
  Когда перед бомбометанием дверцы люка приоткрылись, Джуд посмотрел вниз, в зияющую пустоту. Он представил себе сидевших за его спиной пятерых мужчин: своего заместителя Кертейна и четверых китайцев-нунгов. Китайцы наверняка побелели от страха, заглянув в зияющую пустоту внизу. «Штаны, наверное, у них теперь мокрые», – ухмыльнулся Джуд. У него самого пока нет, но всякое может случиться.
  Кертейну сказали, что его включили в группу на тот случай, если бойцам дядюшки Хо повезет и они советскими ракетами класса «земля-воздух» попадут в старшего группы при прыжке из самолета. Что касается китайцев, то об их судьбе Джуд предпочитал даже не думать – у них было слишком мало шансов выжить в предстоящей схватке с врагом.
  «Интересно, что чувствует сейчас Кертейн? Наверное, то же самое, что и я. И прежде всего ему страшно холодно. Как в могиле».
  Самолет резко накренился, поворачивая на юго-запад. Джуда бросило в сторону. Его основной парашют прижался к фюзеляжу. Вроде бы обычная перегрузка, но он почувствовал, как мужество оставляет его.
  Впрочем, пока все идет нормально. Он вдруг вспомнил, что на вывеске у входа в ресторанчик, где он работал в старших классах школы, было написано: «Вход только в приличной одежде». «С этим у нас сейчас все в порядке», – ухмыльнулся Джуд. На нем было теплое нижнее белье, двое носков, двое перчаток – нейлоновые поверх шерстяных. Пальцы у перчаток были отрезаны – хоть и рискованно, но при прыжке десантнику нужна особая гибкость суставов. Перчатки плотно крепились на запястьях липкой лентой. Рассказывали, что во время одной подобной операции у старшего группы на высоте десять тысяч метров ветром сорвало перчатки – это был ужас! Кертейн тогда тоже прыгал, и он видел, как руки старшего превратились в ледышки. Старший не сумел дернуть за кольцо парашюта. «Так глупо счеты с жизнью я не покончу», – подумал Джуд. Поверх теплого белья на нем был черный парашютный костюм, застегнутый на молнии, на ногах – ботинки на толстой подошве с высокими голенищами. Голову плотно облегали два черных капюшона с вырезами для глаз и рта. И уж потом – огромный высотный шлем.
  Всю эту экипировку вместе с основным и запасным парашютами инструктор Джуда во время тренировок назвал в шутку «нимбом небожителя».
  – Эти вещички стоят немалых денег, – не раз повторял инструктор. – Они обеспечат твою безопасность во время прыжка и в момент касания земли, но потом всю свою экипировку зароешь.
  Джуд пристегнул к запястьям альтиметры, а еще один для верности засунул в карман на груди парашютного костюма, застегнул карман на липучки, а шнур от альтиметра намотал на шею.
  Джуду рассказывали, что как-то во время подобной операции один парашютист не перестраховался, и ветер сорвал его единственный альтиметр. Бедный малый не знал точно, когда ему следует раскрыть свой парашют. Он сделал это на целых две тысячи метров выше, чем следовало бы, и его заметили с земли. Впрочем, если летишь вниз с бешеной скоростью, можно ли винить тебя за ошибку?
  Их группа будет прыгать над джунглями, их примут в свои влажные объятия ярко-зеленые деревья, по стволам которых снуют тропические клопы, прокусывающие кожу до костей. Могут попасться и змеи длиной метров в десять. В джунглях голову одурманивают запах цветов и влажные испарения болот, тигры особой опасности обычно не представляют.
  Парашютные стропы повиснут в безлунной ночи на ветках деревьев, обезьяны, конечно же, завопят, а птицы поднимут галдеж. Дай Бог, чтобы армейский патруль не обратил на все это внимания! Дай Бог, чтобы никакого патруля поблизости вообще не оказалось! Хотя бы этой ночью, наперекор всему тому, что говорил ему и Кертейну их инструктор.
  Джуд засунул нож в голенище правого ботинка. Второй нож висел в ножнах на левой стороне его груди. Для большей надежности он засунул еще один нож – тонкий, как бритва – в боковой карман и застегнул карман на молнию…
  Обернувшись, Джуд посмотрел на китайцев-нунгов. В незапамятные времена их предки пришли в Южную Азию из Китая. Этими четырьмя типами предки вряд ли бы гордились: убийцы и воры. Несколько недель назад Джуд помог бежать им из тюрьмы в Северном Вьетнаме. Тогда они, наверное, думали, что хуже камеры ничего не бывает, но сейчас, находясь в чреве Б-52, они явно были иного мнения, хотя и прошли ускоренный курс подготовки: прыгали с парашютной вышки, совершали марш-броски по пересеченной местности. Нунги проявили тогда все три своих главных воровских инстинкта – украсть, убежать и затаиться. Спать они умели прямо на земле, располагаясь по кругу. Джуд спал в центре. Он щедро одаривал нунгов пивом и тайскими проститутками, которые нунговского диалекта китайцев не понимали.
  Готовясь к операции, особое внимание Джуд уделил оружию. Сейчас на его правом плече висела черная брезентовая сумка, в которой находился русский АК-47 с глушителем. В кобуре на левой стороне груди под парашютным костюмом был автоматический «смит-и-вессон» на четырнадцать выстрелов, а к правому бедру прижималась кобура с миниатюрным револьвером с обоймой на два патрона. Эти патроны были особые: продырявив малюсенькую дырку в подбородке человека, они начинали бешеную пляску в его черепе, превращая мозг в месиво. Кроме того, они были покрыты ядом из той самой лаборатории в штаб-квартире ЦРУ, которая снабдила смертельными бактериями группу убийц, начавшую в 1960 году охоту на конголезского лидера Патриса Лумумбу. Спусковой крючок револьвера Джуд мог нажать, не вынимая его из кобуры, чтобы послать смертельную пулю себе в бедро. Оборотни из лаборатории ЦРУ заверили его, что смерть наступит в считанные секунды.
  В бомбовом отсеке самолета устройства для переговоров с экипажем не было. «А нам и не о чем говорить», – подумал Джуд. Он вспомнил, как сотрудники ЦРУ представили его и Кертейна членам экипажа. Они оба рассказали свои легенды. Конечно, им никто не поверил. Официально Джуд и Кертейн были включены в состав экипажа. К стенам кабины они прикрепили свои фотографии с какими-то девицами на каком-то пляже – так поступают все пилоты. Разница только в том, что девицы на фотографиях Джуда и Кертейна были подставные, а пляжа, изображенного на снимках, никогда не существовало. Вся эта бутафория понадобилась для того, чтобы в случае вынужденной посадки осматривающие самолет враги не заподозрили присутствие на его борту чужаков.
  «Не думай о том, о чем думать не следует», – приказал себе Джуд. И почему-то сразу вспомнил девушку, с которой он учился вместе в старших классах школы, но с которой так и не решился заговорить…
  Джуд чертыхнулся. А вдруг он не поймет того, что скажет ему резидент, ожидающий их в условленном месте? Резидент был единственным из оставшихся в живых членов двух групп северовьетнамцев, вывезенных ЦРУ из Хайфона в 1955 году. Спецподготовку он проходил в Сайгоне, а затем был переброшен обратно на коммунистический Север. Он говорил по-французски и по-английски. Кертейн мог объясняться на ломаном вьетнамском… «Мы должны друг друга понять», – с облегчением вздохнул Джуд, но потом опять чертыхнулся. Как быть, если резидент не доберется до места их выброски? А если резидента уже поймали, пытали и все у него выведали? А если он уже никакой не резидент, а двойной агент, завербованный лаосскими повстанцами или китайцами? А если…
  «Стоп!» – сказал себе Джуд. Он вложил всю свою волю в это слово, которое могло спасти его от безумия.
  На стене неярко мерцала красная лампа. Многого при таком свете не увидишь, и Джуд скорее почувствовал, что нунги встали и сомкнули руки. Он тоже поднялся и схватил протянутую ему руку. Образовавшийся круг замкнул собой Кертейн. Все вместе они подняли руки вверх. Джуд почувствовал, как энергия передается по цепочке от одного участника операции к другому. Он знал, что то же самое чувствуют и китайцы. Ведь это очень важно: хоть немного подвигаться в нужное время и в нужном месте.
  Джуд еще на земле связал себя тросом с двумя нунгами. Кертейн привязался к двум другим. Итого, две связки по три человека в каждой. Тросы, связывающие Джуда и Кертейна с китайцами, были длинными; связывающие китайцев между собой – короткими. Нунгам было известно только то, что они будут прыгать. Их убедили, что этот прыжок ничем не отличается от рядового прыжка с парашютной вышки. Им было неведомо, что прыжок из бомбового люка бомбардировщика будет затяжным, что Джуд и Кертейн в нужный момент обрежут свои тросы, а они сами камнем полетят на землю в кромешной тьме и жутком холоде. Может, кто-то из них и сумеет преодолеть охвативший его ужас и дернет за кольцо парашюта, но один спортивный парашют не рассчитан на вес двух человек, и они, привязанные друг к другу, все равно слишком быстро полетят к земле, крича от животного страха и привлекая внимание возможных армейских патрулей…
  «Я же полечу как птица, – подумал Джуд. – У меня будет время сгруппироваться, развести руки в стороны. Я раскрою парашют только в последний момент. Я выполню задание. Моя голова будет отлично работать, а моя воля меня не подведет…»
  Кто-то похлопал Джуда по левому плечу. Он обернулся и увидел второго пилота в кислородной маске. Пилот несколько раз ткнул большим пальцем правой руки вниз и начертил в воздухе букву «Л».
  Лаос.
  Джуд отключил свою кислородную маску от бортовой сети и подключил ее к автономному аппарату. Вся группа последовала его примеру.
  Джуд первым стал у открытого люка, два китайца – за ним. Потом – Кертейн и его два китайца.
  Огромный бомбардировщик качнулся и начал снижаться до высоты двенадцать тысяч метров. Джуд ухватился за холодный люк, чтобы не сорваться в ночной мрак.
  Самолет снова перешел в горизонтальный полет. Джуд обернулся и ткнул пальцем в сторону Кертейна. Тот кивнул ему в ответ: встретимся на земле.
  Второй пилот помахал им рукой, продолжая внимательно прислушиваться к сигналам, поступавшим на его наушники из кабины. Наконец он ткнул Джуда в плечо.
  Выставив плечо вперед, тот вывалился из люка, сразу окунувшись в непроглядную темноту, слыша жуткий вой ветра и оглушительный шум реактивных двигателей. Группа Кертейна последовала за Джудом.
  Второй пилот, глядя на них, вспомнил о пингвинах, точно так же прыгающих со льдины в ледяную океанскую воду…
  * * *
  Джуд грохнулся оземь.
  – Черт бы тебя подрал! Что ты делаешь в моем грузовике? – Спросонья Джуду показалось, что он слышит голос самого Господа Бога.
  Джуд лежал на спине на обочине дороги, густо посыпанной песком. Солнце припекало, небо было ярко-голубым.
  – Кто позволил тебе забраться сюда? – продолжал причитать жилистый старикан в видавшей виды соломенной шляпе, застиранной цветастой рубахе и джинсах, заправленных в грубые черные сапоги. Старикан с ненавистью взирал на наглеца, которого только что сковырнул со своих найденных на помойке сокровищ.
  Боль пронзила все тело Джуда, и он застонал.
  – Негодяй! Когда-нибудь Господь Бог сломает тебе шею! – завопил старикан.
  Солнце светило ему прямо в глаза. Он прищурился, чтобы получше рассмотреть орущий на него квадратный рот.
  Старикан был… вьетнамцем. Он, как ковбой, широко расставил ноги. Джуду захотелось ухватить старикана за лодыжки, повалить его на землю; но он понял, что сейчас этого делать нельзя ни в коем случае.
  – Мне просто надо было ехать, – садясь на песок, сказал Джуд.
  – Ему надо было ехать! – завопил старикан и вдруг увидел в кузове сумки Джуда. – Ага! – Как обезьяна, он забрался в кузов и сбросил сумки прямо на Джуда. – Твоим вещичкам тоже надо было ехать?! – Старикан спрыгнул на землю.
  Вокруг было пустынно. Они находились на плоской коричневатой равнине, поросшей колючим кустарником. Далеко на горизонте Джуд разглядел зубцы горных вершин.
  – Каждому надо ехать! И никто не платит! Никто и цента не даст!
  Впереди на расстоянии мили на обочине двухполосного шоссе с черным асфальтом Джуд увидел какие-то строения, какой-то вагончик. Придорожное кафе? Заправка?
  – Сколько сейчас времени? – спросил Джуд.
  – Сколько времени? Столько же, сколько и было! Не скажу!
  Указательным пальцем правой руки старикан сдвинул свою шляпу на затылок, а потом большие пальцы обеих рук засунул за пояс – он как-то видел, что именно так поступают настоящие ковбои в Калиенте, штат Невада, США.
  – Заплатишь – повезу тебя дальше, еще и время скажу.
  Черта с два! Джуд попытался было произнести эти слова, но они не шли из его пересохшего горла. «На моей стороне сама природа», – подумал Джуд. Еще в Сайгоне его учили: никогда ни перед кем не обнаруживай, что потерял контроль над собой, никого не унижай руганью; преврати свое лицо в бесстрастную маску, пусть лучше тебе будут видны истинные чувства других.
  – Нет, спасибо, – тихо сказал Джуд. – Мне и здесь хорошо.
  – Вот это да! – Старикан в сердцах сплюнул на песок. – Спасибо… Значит, платить не хочешь? А не будет денег, так ничего не будет!
  Он влез в кабину грузовика, поднял колесами тучу пыли и песка и, со страшным скрежетом вывернув на проезжую часть шоссе, умчался прочь.
  Туча пыли осела. Джуд продолжал сидеть на обочине пустынной дороги. Ветер гнал по равнине колючки перекати-поле; песок хрустел на его зубах. Где-то между ним, сидящим в пыли, как Будда, и строениями впереди возник мираж – озеро с живительной влагой. Краешком глаза он заметил выбежавшего из кустов суслика: тот встал на задние лапки, посмотрел вокруг и снова юркнул в кусты. Самая настоящая пустыня, но совсем не похожая на высокогорную пустыню в Иране…
  Джуд поднялся на ноги. Было жарко, его мучила жажда. Взяв свои сумки, нетвердой походкой он сошел с обочины и, петляя в кустарнике, направился к строениям.
  Когда находишься в бегах, ты должен неукоснительно соблюдать два правила. Во-первых, надо постараться, чтобы тебя не видели. Ну а если уж увидели, то надо сделать так, чтобы на тебя не обратили внимания.
  Джуд остановился в кустах метрах в пятидесяти от придорожного кафе. На деревянной вывеске, прибитой к столбу у входа, черными буквами на желтом фоне было выведено «У Норы». Напротив входа располагались две бензоколонки, тут же стояло шесть легковушек. Джуд сделал судорожный глоток. Если находящиеся внутри люди увидят его, кто-то обязательно обратит на него внимание.
  К кафе примыкал потрепанный вагончик, похожий на указательный палец, направленный в сторону пустыни. Рядом с вагончиком располагался приземистый саманный домик. Под его окнами, закрытыми яркими занавесками, росли хорошо ухоженные цветы.
  Машины уехали, как прикинул Джуд, примерно через полчаса. В пяти были мужчины, в одной – две женщины. Новых машин не появилось. Не было видно и грузовиков с хлебопекарни и пивоварни. Бензозаправщик, вероятно, тоже не спешил в эту глушь, как и фургончик со свежими газетами и журналами для трех автоматов у входа в кафе «У Норы».
  Стеклянная дверь звякнула, когда Джуд ступил внутрь, всем своим видом стараясь не вызвать подозрений. За стойкой сидела симпатичная женщина с волнистыми светлыми локонами, доходящими ей до плеч, и читала газету. В уголках больших голубых глаз женщины прятались морщинки. Ее белые блузка и брюки не походили на обычную рабочую одежду официантки. Больше в кафе никого не было.
  Увидев Джуда, женщина посмотрела поверх его плеча на улицу и не обнаружила там машины.
  – Я могу заплатить, – поспешил сказать Джуд.
  – Похоже, вы это уже сделали тому, кто вас привез, – ответила женщина прокуренным голосом. – Чего вы хотите?
  – Вы – Нора? – спросил Джуд.
  – Конечно, – улыбнулась она. – Чем могу помочь?
  – Я хотел бы позавтракать у вас. Хорошенько позавтракать. И выпить кофе.
  – Садитесь, – сказала Нора, поднимаясь со стула и грациозной походкой направляясь на кухню. – Я принесу кофе и меню.
  Джуд уселся на табурет за стойкой. Отсюда удобнее всего было наблюдать за входом. В кафе жужжала муха; на кухне работал телевизор. От порыва слабого ветра несколько раз звякнула входная дверь. Джуд почувствовал запах яичницы с беконом и тушеных бобов. На стойке – в форме подковы – стояли грязные тарелки. Не убраны были тарелки и со столиков в зале.
  – Извините за беспорядок, – сказала Нора, возвращаясь из кухни. – Мою уборщицу сдуло как ветром. Недавно.
  – Сбежала, значит.
  – Ну и хорошо, что сбежала. – Нора поставила перед Джудом чашку с горячим кофе, сахарницу и молочницу.
  – Где… – Джуд замолк. Ему не хотелось, чтобы на него обратили внимание. Впрочем, теперь уже поздно думать об этом. – Что это за место? Где оно находится?
  Нора улыбнулась:
  – Мое кафе находится на шоссе № 127 на полпути между Бейкером и Шошоуном. Это место называют еще Долиной смерти. До Невады отсюда рукой подать… Название этой долины мне не нравится, и я дала ей свое собственное имя.
  – Название как название – не хуже других.
  – Тоже верно.
  Она положила перед ним меню:
  – Выбирайте.
  – Не могу решить, что выбрать, – сказал Джуд, пробежав глазами по строчкам меню.
  – Как у вас с желудком? – спросила Нора.
  – Крепкий. Даже луженый.
  – Тогда посоветую вам вот это мексиканское блюдо. Кармен очень хорошо его готовит. Правда, перца там хватает. А еще возьмите большой бокал апельсинового сока. Все это обойдется вам всего в шесть долларов.
  Нора отнесла его заказ на кухню. Вернувшись, она включила кондиционер и уселась читать газету. Джуд поудобнее устроился на своем табурете.
  Полная мексиканка, распахнув створчатые двери кухни, наморщила нос при виде Джуда. Она поставила перед ним дымящуюся тарелку с яичницей, бобами, золотистым картофелем и небольшими маисовыми лепешками. Джуд получил также бокал апельсинового сока и приборы. Кармен еще не успела вернуться на кухню, чтобы досмотреть очередную серию нескончаемой «мыльной оперы», а Нора – дочитать коротенькую заметку о новой волне геноцида в Камбодже, как Джуд уже очистил полтарелки. Затем он выпил четыре чашки кофе, принял три таблетки аспирина, сходил в душ…
  По гравию у входа в кафе заскрежетали колеса. Прямо у двери остановился белый «кадиллак». Водитель вошел внутрь. Ему было за сорок – чуть больше, чем Джуду. Как и Джуд, он был плотного сложения. Воротник белой рубашки был расстегнут, на шее висела толстая золотая цепочка, на левой руке красовался роскошный «Роллекс» (обладатель хронометра, правда, не любил говорить о том, что его двоюродный брат купил эти часы всего за пятьдесят долларов в Гонконге – они были поддельными). Ногти мужчины были аккуратно подстрижены, на пальце сверкало кольцо с бриллиантом. Брюки незнакомца были золотистого цвета – в таких выходят играть в гольф. Скуластое лицо задубело от загара.
  – Привет, милашка, – фамильярно бросил он Норе.
  Она не оторвала глаз от газеты.
  Мужчина плюхнулся на табурет за стойкой. Джуд сидел слева от него, Нора – справа.
  – Это ты мне, Гарольд? – спросила Нора.
  Гарольд обвел взглядом пустой зал. Глаза его задержались на массивной фигуре Джуда.
  – Не ему же! – презрительно фыркнул Гарольд.
  «Меня приметили», – подумал Джуд.
  – Я бы не советовал тебе пускать сюда всех без разбора, – сказал Гарольд Норе, не спуская глаз с Джуда. – Твое кафе легко может потерять хорошую репутацию.
  «На меня обратили внимание».
  – Это тебе так только кажется, – сказала Нора. – Тебе принести чего-нибудь, Гарольд, или ты просто решил спрятаться у меня от жары?
  – У меня есть дело, но для начала не выпить ли нам по чашечке кофе?
  – Спасибо, я уже пила кофе.
  – А этот парень чего такого особого совершил, что его здесь еще и обслуживают?
  Вдруг Джуд, сам того не ожидая, выпалил слова, которые удивили его не меньше Норы и Гарольда.
  – Тебе бы следовало научиться вежливо задавать вопросы!
  – А тебе, толстячок, никто никаких вопросов и не задает. Впрочем, один все-таки есть. Интересно было бы узнать, когда ты последний раз мылся?
  Джуд сумел взять себя в руки. Он отвел глаза и стал рассматривать свою грязную тарелку.
  – Ты хотел кофе, Гарольд? – спросила Нора и, не дожидаясь ответа, поднялась со своего места и направилась к кофеварке за стойкой. – Сейчас сделаю.
  – Лучше бы предложила мне чего-нибудь сладенького, – развязным тоном сказал Гарольд и вытянул шею, чтобы получше разглядеть бедра Норы, склонившейся у кофеварки. – Послушай, подруга. У меня есть приятели, которые дружат с парнями из Лас-Вегаса. Весь штат живет на деньги от игорного бизнеса. Я и тебя могу пристроить в игорный дом. Ребята тебя возьмут – твое заведение они знают, оно им нравится. Опыт у тебя есть. Да и ты сама всем нравишься.
  – Занимайся-ка лучше своим делом, Гарольд. А я останусь здесь с Кармен и этой кофеваркой.
  – Дуреха! Ума не приложу, почему такая красотка прозябает в этой дыре!
  – Думаю, потому, что благодаря моему кафе таким парням, как ты, есть куда заглянуть.
  Кондиционер издал кашляющий звук, остановился, но потом снова заработал.
  – Это уж точно. Парням есть куда заглянуть, – сказал Гарольд, снова глядя на Джуда.
  – Успокойся, Гарольд, – улыбнулась Нора.
  – Тяжело мне с тобой. – Гарольд сделал маленький глоток кофе. – Ты можешь разбить сердце любого мужчины.
  – Почему же сердце? – кокетливым тоном спросила Нора. – Моя цель – пониже.
  Джуд засмеялся.
  – Черт возьми! Над чем это ты смеешься, толстячок?! – взорвался Гарольд.
  «Не горячись!» – подумал Джуд, адресуя эти слова то ли себе, то ли Гарольду. Его пистолет лежал в сумке.
  – Ты меня уже достал! – раздраженным тоном продолжал Гарольд.
  – Не заводись, дружок, – попросила его Нора.
  – Нам, жителям этих мест, не нравится, когда здесь болтаются такие бездельники, как ты, – не обратив внимания на слова Норы, продолжал Гарольд. – Ты – бездомная тварь, я таких встречал не раз. Если бы ты был достойным человеком, у тебя был бы свой дом. Это Америка, черт тебя подери! Это не свалка для отбросов вроде тебя!
  – Выпей еще кофе, Гарольд, – попросила Нора.
  – Лично у меня дом есть. Я его заработал. А еще, – Гарольд сделал многозначительную паузу, – у меня есть друзья в патрульной службе полиции. И я обязательно скажу им, что по шоссе № 127 болтается странный тип. Пусть мои друзья проверят тебя, толстого лодыря!
  «Скорее всего ты так и сделаешь, – подумал Джуд. – Придется сыграть с тобой в одну занятную игру».
  – «Мы, которых призвали на службу…» – прошептал он слова воинской клятвы.
  – Что это ты там бормочешь?! – заорал Гарольд.
  Джуд встал. Гарольд напрягся.
  Джуд зашел за стойку, где стояла Нора.
  – Тебе давно уже пора идти, – сказала та Гарольду. На полке под стойкой стоял пластмассовый таз с грязной посудой. Джуд поставил таз на стойку и положил в него свою тарелку и приборы.
  – Вот это да! – рассмеялся Гарольд. Нора вздрогнула. – Так он твой работник! Толстячок-посудомойка! Не позволяй посудомойкам оскорблять твоих клиентов, Нора!
  – А ты в число моих клиентов не входишь, – сказала она.
  Джуд передвинул таз к другим стоявшим на стойке грязным тарелкам. Он находился уже совсем недалеко от Гарольда.
  – Дорогая, – сказал Гарольд, – забудь о своем толстячке. Давай сделаем вид, что его здесь просто нет. Кармен приклеилась к телевизору и от него не отойдет. На шоссе машин нет. А нас здесь только двое, и мы можем отлично провести время.
  – Тебе, Гарольд, пора в путь-дорогу, – сказала Нора, внимательно наблюдая за Джудом.
  – Но ведь рано или поздно это все равно случится. – Гарольд буквально пожирал глазами Нору. – Ничего с этим не поделаешь, так что расслабься и получи удовольствие.
  – Да я скорее умру, – резким тоном заметила Нора. Губкой из таза Джуд вытер стойку. Еще одна горка немытой посуды возвышалась как раз напротив Гарольда. Джуд передвинул туда таз. Гарольд не обратил ни малейшего внимания на все эти перемещения Джуда.
  – Нора, ты говоришь глупости, – ухмыльнулся он, показывая большие зубы. – Ты потеряла чувство юмора!
  Джуд вытащил из таза грязную вилку и что есть силы ткнул ею в левую кисть Гарольда.
  Тот завопил.
  Джуд всем своим немалым весом налег на вилку.
  Гарольд орал, не переставая. Правой рукой он попытался было толкнуть Джуда в грудь, но тот без труда отбил этот удар и грозно прорычал, выделяя каждое слово:
  – НЕ ШУТИ С ОГНЕМ!
  – Пожалуйста, пожалуйста, – запросил пощады Гарольд. Струйки крови бежали по его кисти.
  Джуд перестал давить на вилку, но не убрал ее.
  – Пожалуйста? А что мне будет взамен?
  – Все, что пожелаешь.
  Джуд мрачно рассмеялся:
  – Ты связался не с тем толстячком. Ты стал заигрывать с моей подружкой. И за это я пригвоздил тебя к стойке грязной вилкой. Теперь я могу сделать с тобой все, что захочу… Но если я все-таки разрешу тебе уйти, что ты будешь делать?
  – Ничего не буду делать, я правду говорю, мистер…
  – Да? Вспомни-ка: ты говорил о своих друзьях в патрульной службе полиции. Так вот, если они заявятся сюда, я посоветую им порыться в папках с уголовными делами. И тогда они обратят свои взоры уже на тебя. Поверь, дружок, мне будет тебя очень жалко…
  – Полиция сюда не заявится, я обещаю. – Гарольд заплакал.
  – А еще ты говорил о ребятах, которые кое с кем дружат в Лас-Вегасе. – Голос Джуда задрожал от ярости, он снова всем своим весом налег на вилку. Гарольд побледнел. – Так вот, знаешь ли ты, кто такой Джимми-Горбун?
  – Нет, – прошептал Гарольд. Кровь ручьем текла по его кисти.
  – Ты не знаешь Джимми-Горбуна? Ты, такой крутой парень, не знаешь его? Но, конечно же, о Джимми-Горбуне ты слышал?
  – Я?.. Конечно, кто не слышал?
  – Все, кто хоть что-то собой представляют, знают Джимми-Горбуна. И я намерен через своих приятелей в Лас-Вегасе передать ему привет. И еще – просьбу успокоить тебя… навеки!
  – Нет, не говори им этого! Пожалуйста! Извини меня!
  – Извинить?
  – Да, извини меня! – взмолился Гарольд.
  Джуд убрал вилку. Гарольд застонал, прижимая раненую руку к груди. Его белую рубашку теперь можно было только выбросить. Встать на ноги Гарольд не смог.
  – Ладно, я разрешу тебе уйти. И, может быть, забуду о тебе. Но если ты вернешься, то мне или Норе, – Джуд пожал плечами и закончил замогильным голосом, – придется потревожить Джимми-Горбуна одной неприятной просьбой…
  – Клянусь Богом, я не…
  – У тебя, Нора, есть к Гарольду какие-нибудь поручения? – спросил Джуд.
  Нора стояла за стойкой, спрятав под нею руки. Телефон был от нее в нескольких метрах.
  – Больше поручений не будет, – ответила она.
  – Гарольд, – прошептал Джуд.
  Гарольд послушно наклонился и застыл в ожидании.
  – Исчезни! – громовым голосом приказал Джуд.
  Гарольд вскочил, стрелой пронесся по залу, вылетел через стеклянную дверь и плюхнулся на сиденье своего «кадиллака». Через минуту его и след простыл…
  – Простите меня, – сказал Джуд, вытирая кровь со стойки. Бросив губку в таз, он поставил его на место, взял свои сумки и направился к выходу. – Я действительно хочу, чтобы вы меня простили, – сказал он, проходя мимо Норы.
  – Не за что мне вас прощать, – сказала она.
  – Возможно. – Остановившись, Джуд пожал плечами. – Теперь, во всяком случае, Гарольд не будет вас больше беспокоить.
  – А кто такой Джимми-Горбун?
  – Понятия не имею.
  Нора захохотала, а за нею и Джуд.
  – Боже мой, – сказала она, – не знаю, то ли смеяться, то ли плакать.
  – То ли застрелить меня, – многозначительно заметил Джуд, все еще не видя рук Норы, спрятанных под стойкой.
  – Эта мысль приходила мне в голову.
  – Хорошо еще, что вы не приняли такого решения.
  – Кто вы на самом деле? – спросила Нора.
  – Просто беженец, – ответил Джуд. Вздохнул. И снова пошел к двери.
  На пороге он остановился. Нора вздрогнула. Заметив это, Джуд быстро сказал:
  – Извините. Я забыл заплатить вам.
  – Забудьте об этом. – Она кивнула в сторону лоснящейся от чистоты стойки. – Вы уже отработали то, что были мне должны. Да еще и повеселили меня.
  – Ну что ж, спасибо.
  – Куда вы теперь? – остановила она его.
  – Да так, никуда.
  – Без машины… в пустыне… Деньги-то у вас есть?
  – Не успел еще все потратить.
  – А было хоть что тратить?
  – Мне много не нужно – человек я неприхотливый.
  – Верится с трудом… Вы в бегах? Вас ищут?
  Джуд отвел глаза и посмотрел в окно: шоссе змейкой вилось по пустыне, исчезая в голубеющей дали.
  – Не знаю…
  – Надеюсь, что не ищут, – вздохнула Нора. – Вы хорошо управились с уборкой. Наверное, раньше работали в ресторане?
  – Если это и было, то только в предыдущей жизни, – усмехнулся Джуд.
  – Дело в том, – сказала Нора, – что у меня нет ни уборщика, ни шофера, ни сторожа, ни слесаря. В общем, мне нужен мастер на все руки. Тем более что таких, как Гарольд, на этом шоссе хоть пруд пруди.
  – Судя по всему, вас это особенно не беспокоит.
  – Беспокоиться не в моем характере. Вы, конечно, человек бедовый. Но иногда нужны и такие люди. Конечно, плата будет минимальная. Кармен отлично готовит, и кормить я вас буду бесплатно. Кроме воскресенья – у нас по воскресеньям выходной… Попадете в беду – выкручивайтесь сами. Я об этом даже слышать не хочу. Но зато и от меня подвоха не ждите. – Другого кафе поблизости нет, – продолжала она, – так что, если вы мне не подойдете, то не подойдете никому.
  – Да… – протянул Джуд. – Сегодня было много неожиданностей. Слишком много. Надо выпить – я созрел для этого.
  – Выпить? Но только сегодня. У меня глаз наметанный. По-моему, от чрезмерной выпивки у вас руки дрожат.
  – Это пройдет. Я могу прийти в себя.
  – Это ваша забота, не моя. Так договорились?
  – Конечно, – сказал Джуд, ставя свои сумки на пол.
  – Если ничего не получится, всегда сможете уехать, – сказала она.
  – Если ничего не получится, – серьезным тоном заметил Джуд, – вы всегда сможете меня пристрелить.
  Нора улыбнулась.
  – Это все, что у вас есть? – спросила она, кивнув в сторону спортивных сумок Джуда.
  – Я путешествую налегке.
  – Хватит заливать.
  Повернувшись в сторону кухни, Нора позвала Кармен. Та чуть приоткрыла створчатые двери. Вид у нее был разочарованный: в зале находились не те прекрасные люди, которых показывают по телевизору.
  – У Энрика должна быть какая-нибудь старая одежда.
  Нора повернулась к своему новому работнику:
  – Как вас зовут?
  – Джуд, – ей врать он не хотел.
  – Так вот, Кармен. Сможете найти какую-нибудь одежду для Джуда?
  – Этот парень мелковат по сравнению с Энриком, – сказала повариха и, пожав плечами, повернулась к телевизору.
  – Когда мне начинать работу? – спросил Джуд.
  – Сейчас и начинайте. – Нора вышла из-за стойки. Блузка у нее на поясе оттопырилась. Может быть, сама по себе. «А может, и потому, что под блузкой у нее револьвер», – подумал Джуд.
  Нора взяла свою чашку и пошла на кухню. На пороге она на мгновение остановилась и, не поворачиваясь, бросила Джуду:
  – Не забудьте подмести во дворе.
  Глава 5
  Оборотень
  Через два дня после «встречи друзей» у директора Дентона серым утром в понедельник Ник Келли кормил сына Сола яичницей на кухне своего дома, построенного в викторианском стиле. К дому примыкал обнесенный железным забором огромный участок. Ник никогда и не помышлял о таком солидном куске земли, содержать который в порядке было сущим кошмаром. Ставни на кухне трепетали под напором ветра, дующего со стороны Чесапикского залива в сорока милях отсюда. Воздух был наполнен свежим солоноватым запахом мартовского моря.
  – Хуанита должна вот-вот прийти, – сказала Сильвия, укладывая в свой атташе-кейс большие бумажные конверты и свежие желтые подушечки для печатей.
  В кухне пахло молотым кофе, пирожками с корицей и апельсиновым соком. Раскрытая газета «Вашингтон пост» лежала на сервировочном столике. Большой черный пес в ожидании подачки со стола пристроился рядом с высоким стулом, на котором важно восседал ребенок.
  Ник поддел вилкой Сола глазунью. Ребенок с опаской следил за этими приготовлениями отца. Из радиоприемника лились божественные звуки концерта Моцарта для фортепьяно.
  – Куда запропастились мои ключи? – спросила Сильвия.
  Сол, раскрыв рот, посмотрел на мать. Воспользовавшись этим, Ник впихнул еду в рот сына.
  – Да вот же они! – Сильвия схватила внушительную связку ключей, лежавшую на кухонном столе.
  Ребенок застучал ладонями по подлокотникам своего стула.
  – Слушай, Ник, – сказала Сильвия. – Я знаю, тебя беспокоит судьба Джуда.
  Она вздохнула:
  – Но он бедовый малый.
  – Это уж точно, – заметил Ник, всовывая вилку в руку Сола.
  – Я знаю, что приключения тебе не нужны. Ты их не хочешь. Прошлое – в прошлом.
  – Может быть, и так.
  – Конечно же, ты хочешь ему помочь. Но вряд ли ты сможешь что-нибудь сделать. Да и не нужно ничего делать. Теперь ты ему уже ничем не обязан.
  Ник посмотрел на Сильвию.
  – Все это мы уже не раз обсуждали, – сказала она.
  – Да. И твое мнение мне известно.
  – Я просто знаю, что права. Тебе надо позаботиться о нас. О Соле, о себе и… В конце концов это жизнь, а не книга, которую ты пишешь. Это наша жизнь. Пожалуйста, ничего не предпринимай. Ладно?
  Сол поднес вилку с яичницей к широко открытому рту, но не удержал ее. Вилка перевернулась, и еда полетела на пол. Пес на лету подхватил яичницу и жадно проглотил ее. Сол радостно засмеялся.
  – Не обижайся, – сказала Сильвия. – Я не давлю на тебя. Просто ко всей этой чехарде ты не имеешь никакого отношения. Не имеешь, не имел и не будешь иметь.
  – Звучит выдержанно и в высшей степени убедительно, госпожа советница по всем моим делам, – заметил Ник.
  – А главное – верно по существу.
  – С твоей точки зрения юриста – действительно верно.
  – Hola! Привет! – послышался женский голос из гостиной. Входная дверь хлопнула. – Все на кухне! Доброе утро!
  Собака выбежала из кухни. Сол радостно взвизгнул.
  – Hola! – приветствовала служанку Сильвия. А потом совсем тихо она сказала уже по-английски: – Я знаю: ты задумал сделать то, что следует сделать, и я люблю тебя за это. Но я люблю и нашу жизнь.
  – Я тоже, – сказал Ник.
  – Помни, кто ты есть.
  На глазах жены появились слезы.
  – Как идут дела? – спросила Хуанита, входя на кухню. За ней, виляя хвостом, бежал черный пес. – Извините за опоздание.
  – Все идет нормально, – отвечала Сильвия. – Не могли бы вы помочь Нику докормить Сола и…
  – Конечно, конечно. Это я и собиралась сделать…
  Хуанита почувствовала какой-то холодок в отношениях между мужем и женой и, на секунду задумавшись, поспешила добавить:
  – Но сначала проверю, что там у нас со стиркой…
  Она вышла из кухни и в сопровождении собаки отправилась в подвал.
  – Ник, прошло уже больше недели. Трезво подумай обо всем и не накручивай себя. Ведь ничего не произошло. Был всего лишь один телефонный звонок под утро. Если бы произошло что-нибудь серьезное, он обязательно бы перезвонил.
  – Если бы мог.
  Сильвия не выдержала неподвижного взгляда мужа:
  – Не надо искать приключений. Я прошу тебя.
  – Я не ищу их. Но я должен что-то предпринять.
  – Ты ничего не сможешь предпринять, – настойчивым тоном сказала она.
  Сол застучал ладошками по столу. Родители посмотрели на него.
  – Какую машину тебе оставить? – мягко спросила Сильвия.
  – Все равно. Впрочем, советую тебе поехать на джипе: там печка лучше работает.
  – Нет, я поеду, пожалуй, на «форде».
  Сильвия наклонилась и поцеловала сына, попросив его быть послушным мальчиком. Коснувшись губами лба Ника, она вышла.
  Через тридцать секунд – Ник только-только успел засунуть еще одну порцию яичницы в рот Сола – она вернулась, положила голову на плечо Ника и шеей прижалась к его лицу. Он почувствовал запах ее крема из кокосового ореха и обнял жену. Она тоже обняла его.
  – Поступай так, как считаешь нужным, а не так, как хотела бы я. Но помни: я люблю тебя и не могу жить без тебя и Сола.
  Сильвия поцеловала Ника в шею, он поцеловал ее в губы.
  – Поторапливайся, – сказал Ник. – Тебя ждут общественные дела.
  Рассмеявшись, Сильвия ушла.
  – Ни о чем не волнуйся! – крикнул он ей вслед.
  * * *
  Офис Ника располагался на Капитолийском холме в двадцати минутах езды от дома. По пути на работу, не желая думать ни о чем серьезном, Ник сосредоточил все свое внимание на одном-единственном вопросе: переключит Хуанита приемник на другую волну в угоду своим музыкальным пристрастиям или оставит его на волне классического канала – для Сола. Так и не найдя ответа на этот вопрос, Ник улыбнулся.
  «Какая разница? Вряд ли Сол способен отличить один музыкальный стиль от другого».
  Место для парковки он нашел только в двух кварталах от офиса. Выйдя из джипа, Ник поднял воротник своего пальто, похожего на шинель моряка, и поглубже засунул руки в карманы. Ледяной ветер дул ему в спину.
  «Сильвия права, – подумал он, – ты ничего не сможешь предпринять».
  В офисе Ника, расположенном в обычной квартире на последнем этаже многоквартирного дома, были высокие потолки и широкие окна, выходящие на улицу. Ник бросил пальто на старый диван, поставил чайник на плиту и включил компьютер.
  На экране монитора появилась надпись: «Какой файл из памяти вы хотели бы извлечь?»
  – У тебя ответов на мои вопросы все равно нет, – громко сказал Ник.
  Чайник засвистел. Заваривая кофе, Ник старался ни о чем не думать. Стоявшие в холодильнике с пятницы сливки еще не скисли. Чашку с ароматным напитком Ник поставил на свой рабочий стол и поудобнее устроился в кресле. Коснувшись рассеянным взглядом экрана монитора, он повернул голову в сторону окна. Вдали виднелись крыши зданий. На противоположной стороне улицы раскачивались верхушки деревьев, похожие в это время года на обнаженные пальцы.
  В памяти компьютера не было даже упоминания о Джуде. В свое время, как только Ник осознал, с каким таинственным миром дал ему возможность познакомиться Джуд, он раз и навсегда запретил себе делать какие-либо заметки о представителях этого мира. Это было просто опасно.
  – Но вообще-то я не был трусишкой, – сказал Ник компьютеру.
  Он честно писал о том, что рассказывал ему Джуд. Однажды о возможной публикации скандального репортажа, касающегося министерства обороны США, пронюхал мрачный заместитель министра и направил в редакцию Питера Мерфи просьбу не печатать репортаж «в интересах национальной безопасности». Питер снял материал из номера.
  «Интересная у меня была жизнь десять лет назад», – подумал Ник. Он вдруг вспомнил, какое необычное зрелище представлял собой увиденный им однажды из иллюминатора садящегося авиалайнера Лос-Анджелес: под солнцем блестели тысячи бассейнов рядом с дорогими виллами. Он вспомнил, как тогда при посадке у него сильно закладывало уши и какой неприятный запах был у его нового, первый раз надетого в тот день кожаного пиджака.
  Толстый мужчина, сидевший рядом с ним, просматривал журнал «Тайм». На обложке красовался шах Ирана, а заголовок гласил: «ЦРУ не смогло предсказать революции, которая свергла шаха». Фотография шаха и заголовок в журнале крепко врезались в память Ника потому, наверное, что как раз незадолго до этого он просил Джуда рассказать об операции в Иране, в которой тот участвовал. Ника интересовало также, какие действия предпринимают спецслужбы для того, чтобы вызволить из плена полсотни американцев, захваченных людьми аятоллы Хомейни. Ник вспомнил, что и тот выпуск журнала «Тайм» задавался вопросом: вернутся ли эти американские заложники домой до конца 1979 года?
  – Вы летите в Лос-Анджелес на рождественские каникулы? – спросил Ника сидевший рядом толстяк, оказавшийся бизнесменом. Задав свой вопрос, он оглядел джинсы Ника, его свитер, кожаный пиджак и добавил: – Вы, конечно же, студент, учитесь в Вашингтоне…
  – Я лечу в Лос-Анджелес по делу, – ответил Ник.
  – Да? А я работаю в ТРВ – слышали о такой корпорации?
  – Конечно, – сказал Ник.
  ТРВ поставляла ЦРУ спутники-шпионы. Четыре года назад – в 1975-м – в ТРВ работал некто Крис Бойс. Наивный человек, он разочаровался в своей стране, узнав о том, что ЦРУ прослушивало разговоры австралийских политиков и руководителей профсоюзного движения. Вместе со своим приятелем Долтоном Ли, которому в силу пристрастия к героину были остро необходимы деньги, Крис Бойс продал американские секреты Советам.
  Самолет снижался.
  – ТРВ – отличная корпорация, – сказал сидевший рядом с Ником мужчина. – А вы где работаете?
  – Я – писатель и репортер одновременно. Сейчас в отпуске. Но, думаю, вряд ли вернусь на прежнее место работы.
  – У вас появились какие-то новые идеи?
  – Да, есть кое-что.
  – А чего вдруг решили отправиться именно в Лос-Анджелес?
  – Там есть один продюсер, которого заинтересовали мои идеи.
  – Хотите написать сценарий?
  – Хотел бы попробовать.
  – Бьюсь об заклад, вас просто неудержимо влекут длинноногие актрисы-блондинки.
  – Нет, в этих делах я не специалист.
  – Вы женаты?
  – Нет.
  – Тогда в Лос-Анджелесе у вас будет райская жизнь.
  Самолет внезапно стал набирать высоту. Перегрузка вдавила собеседников в спинки кресел.
  – В каком отеле вы собираетесь остановиться? – спросил толстяк-бизнесмен.
  – Я буду жить у приятеля.
  Сейчас, много лет спустя, Ник весьма сомневался в том, что поступил правильно, приняв приглашение Джуда в ответ на его настойчивые уговоры. Хотя тогда в самолете все было для него предельно ясно. Увидев Джуда, он сможет обсудить с ним массу интересующих его тем и получить ценный материал для новых репортажей. По-другому такой материал вряд ли получишь. А ведь это его работа, дело его жизни.
  Кроме того, Джуд был его другом. К тому моменту, когда Ник прилетел в Лос-Анджелес, он знал Джуда уже почти три года. Этот срок распадался на три периода: сначала они общались в Вашингтоне, потом в Майами, куда переехал Джуд. И вот, наконец, в Лос-Анджелесе. Ник частенько беседовал с ним по телефону. Во время встреч они вместе уходили от преследовавших их мужчин в темных очках. Будучи вашингтонским репортером, Ник знал многих на первый взгляд информированных и влиятельных людей. Но на поверку все они оказались обычными болтунами. Что же касается Джуда, то он не занимался разглагольствованиями. Он был человеком дела и умел красочно рассказать о нем. Коллеги Ника предостерегали его от частых встреч с Джудом, этим таинственным монстром разведки. Ник отвечал им, что сам знает, как поступать. Он говорил, что Джуд – его самый информированный друг, хотя, в глубине души, он подозревал, что Джуд всего лишь притягивает его к себе как магнит своей информированностью.
  Стюардесса объявила, что самолет идет на посадку. Ник увидел в иллюминаторе крыши домов и бесконечные улицы.
  – Чем занимается ваш приятель? – спросил толстяк-бизнесмен.
  Ник не ответил.
  При посадке самолет слегка тряхнуло, двигатели оглушительно завыли.
  – Добро пожаловать в Лос-Анджелес, – сказала стюардесса. – Точное время – 18.00.
  Джуд поджидал Ника у выхода из здания аэропорта. Он был огромен, как медведь. На нем были джинсы и ковбойские сапоги, белая рубашка оттопыривалась на груди. Джуд что есть силы стиснул пальцы Ника. Тот охнул от неожиданности, а потом сказал, что немного задержался, получая сумку, сданную в багаж.
  – Всегда бери свои вещи в кабину, – снисходительно посмотрел на него Джуд. – Это мой совет на будущее.
  Они пошли к автомобильной стоянке.
  – Мне кое-что еще надо сделать, прежде чем мы поедем домой. Ожидаю одно сообщение, а дома к твоему приезду Лорри уже все приготовила, – мимоходом заметил Джуд.
  – У вас с Лорри серьезно? – спросил Ник.
  Джуд засмеялся и, не ответив на вопрос, кивнул в сторону «шевроле», стоявшего рядом с роскошным «мерседесом».
  – В Лос-Анджелесе «шевроле» не угоняют.
  Сумку Ника Джуд засунул в багажник.
  – Угадай, на чье имя зарегистрирована машина? – спросил он.
  Ник пожал плечами.
  – На имя настоятеля церкви мормонов, – засмеялся Джуд. – Просто умора!
  Когда они выехали со стоянки, вопросы задавал уже Ник.
  – Ты работаешь в той же компании по производству замков, как и в прошлый раз, когда я был здесь?
  – Теперь это уже в прошлом, – ответил Джуд.
  – Чем же ты сейчас занимаешься?
  Джуд повернул голову в сторону Ника и улыбнулся.
  – Так чем же? – не унимался Ник.
  – Я там, где нужнее всего.
  Они рассмеялись.
  – Мы с ними понимаем друг друга, – сказал Джуд.
  – Им известно что-нибудь обо мне?
  – Им известно только то, что я им говорю, – ответил Джуд. Помолчав, он добавил: – Не волнуйся. Я тебя всегда прикрывал.
  На поясном ремне Джуда заверещал пейджер. Джуд прочитал высветившееся на нем сообщение и вздрогнул. Он повернул на другую улицу, подъехал к заправке.
  – Оставлю тебя на минутку, – сказал он, направляясь к телефону-автомату, висевшему на стене заправочной станции.
  Вечернее солнце окрасило все вокруг в розовые цвета. Два молодых работника заправки, дурачась, брызгали друг на друга машинным маслом. Мимо со свистом проносились автомобили, спешащие в аэропорт.
  Джуд повесил трубку.
  – Надо встретить одного человека, – сказал он, садясь в «шевроле». – Времени довезти тебя до дома у меня уже нет.
  Машина влилась в поток транспорта, двигавшийся в том направлении, откуда они только что приехали.
  – Кто этот человек?
  Они миновали три квартала, прежде чем Джуд ответил на вопрос.
  – Это один из моих парней. Он у меня работает.
  – Могу ли я спросить, чем конкретно он занимается?
  – Спросить можешь, – сказал Джуд.
  Ник думал, что Джуд вот-вот рассмеется, но не тут-то было. Джуд напряженно всматривался вперед. Обычных шуток и несерьезных нравоучений не последовало.
  Целый мир проносился за окном автомобиля. Они теперь ехали по промышленному пригороду Лос-Анджелеса. Все пространство по обе стороны дороги было огорожено забором из толстой проволоки. За ним располагались выкрашенные в белую краску резервуары для хранения нефти. Становилось все темнее. Джуд включил подфарники и съехал с шоссе. Они поехали по параллельной дороге, сделали еще один поворот. Вдали показалась лачуга из гофрированных листов железа. Тусклая лампа освещала вход в нее. Рядом возвышался уличный фонарь, свет от которого падал конусом на треснувший асфальт. Прямо под фонарем стоял черный мотоцикл.
  – Это мотоцикл того человека? – прошептал Ник.
  Ничего не сказав, Джуд остановил машину рядом с мотоциклом и заглушил двигатель. Где-то рядом в темноте работала насосная станция.
  – Руки в карманах не держи, – тихо предупредил Ника Джуд, когда они вышли из «шевроле».
  Инстинктивно Ник придвинулся поближе к Джуду. От стены лачуги отделилась темная фигура мужчины. Гравий зашуршал под его ногами. Он вошел в конус света под фонарем.
  – Помалкивай, – прошептал Джуд Нику, а потом – уже громко – обратился к незнакомцу: – Дин, все в порядке. Это Ник, помнишь, я рассказывал тебе о нем? Он писатель.
  – Помню, – ответил мужчина.
  – Ник прилетел из Вашингтона, мы с ним старые друзья.
  – Это ваши дела, – буркнул Дин.
  На вид ему было лет тридцать; рост – метр восемьдесят. Он отличался плотным телосложением. Руки у него были длинные, какие-то обезьяньи. Кожаная куртка Дина была расстегнута, и Ник увидел его оружие – небрежно засунутый за пояс черных джинсов револьвер. Ник спокойно воспринял это. В Америке оружие – вещь обычная. Он и сам вырос с ним, охотясь в детстве на кроликов в полях Мичигана.
  – О чем будем беседовать? – Глаза Дина грозно засверкали.
  – Ты попал в неприятную историю, – сказал Джуд. – Полицейское управление Лос-Анджелеса узнало о твоем проклятом хобби. И теперь они идут по твоему следу. Твое имя им пока не известно, но это всего лишь дело времени.
  – Это их проблемы.
  – Нет, это твоя проблема. А если тебя поймают, то она станет и моей.
  – Не беспокойся.
  – А я и не беспокоюсь, – спокойно сказал Джуд. – Просто я предпочитаю бороться с неприятностями до того, как они превращаются в беду. Ты же своими пьяными дебошами в баре ставишь под удар всю нашу операцию. И вот этого я не потерплю!
  Джуд и Дин напряженно смотрели в глаза друг другу. У Дина было приятное, даже симпатичное лицо.
  – Ладно, договорились, – улыбнулся он.
  – На этот раз я отвел от тебя беду, – сказал Джуд, – и сделал это потому, что ты мой друг; не забывай об этом.
  – Не забуду.
  – Как там у нас со всем остальным?
  – Эдди больше не будет создавать нам проблемы.
  – Отлично, – сказал Джуд, – но об этом поговорим позже.
  Дин посмотрел в темноту за спинами Джуда и Ника.
  – Хорошая ночка. – Дин понюхал воздух. – Прохладная. Люди по улицам ходят.
  – Что это ты задумал? – встревожился Джуд.
  – У тебя ручка есть?
  У Джуда ручки не было.
  – Ты ведь писатель? – обратился Дин к Нику. – Выдумываешь всякие истории?
  Ник кивнул. Дин протянул ему свою ручку:
  – Сочинять – хорошая штука. Как задумал, так и получилось. Совсем не так, как в жизни. Кстати, я могу тебе много чего рассказать. Прямо из жизни.
  – Вообще-то мне моя работа нравится, – скромно заметил Ник.
  – О да! Работа! Приходилось бывать в морге?
  Из темноты доносился ритмичный шум насосов. Прошло несколько секунд, прежде чем Ник ответил:
  – Нет.
  – Ну и зря, – улыбнулся Дин. – Есть клочок бумаги?
  Ник достал свою записную книжку. Мимо них прошелестели колючки перекати-поле.
  – Самое время испугаться, – прошептал Дин как из могилы.
  – Ты меня достал, – сказал Джуд. – Чего нам пугаться?
  – В жизни всякое бывает, – многозначительно отвечал Дин.
  – Хватит болтать. Дай Нику свой номер, если уж тебе приспичило войти в историю.
  Ник записал номер телефона на букву «О».
  – Там кто-то едет, – сказал Дин, посмотрев на дорогу.
  Повернувшись, Джуд и Ник увидели фары приближающегося автомобиля.
  – Ни с места, – скомандовал Джуд.
  В темноте разносился ритмичный звук работавших насосов. Дин исчез так же неожиданно, как и появился. Ник с Джудом остались одни в конусе яркого света.
  – Черт! – прошипел Джуд.
  Когда машина приблизилась, они увидели на ее крыше дополнительные прожекторы и антенну, а на дверях надпись «Охрана».
  – Говорить буду я, – сказал Джуд.
  Сердце Ника бешено колотилось.
  Машина въехала в конус света и остановилась. Из нее вышли двое мужчин.
  – Ну, – сказал один из них, обращаясь к другому, – что это у нас здесь происходит?
  На мужчинах были серые рубахи с ведомственными значками, на поясе каждого висела огромная кобура.
  – Принесла нелегкая, – прошептал Джуд.
  – Что это ты там сказал? – рявкнул один из мужчин постарше.
  – Просто поинтересовался тем, что вы здесь делаете? – пошел в атаку Джуд.
  – Э нет, парень, – протянул охранник помоложе, касаясь рукой кобуры. Он был на голову ниже Ника. – Такие вопросы можем задавать только мы. Такова наша работа.
  – Не кипятись, Том, – сказал второй охранник. – Иногда ты бросаешься в бой, как голодный тигр.
  – Это уж точно, – заметил Джуд.
  – Вы, ребята, находитесь на территории нефтяной компании, – сказал охранник постарше. Он жевал табак и сплюнул на землю коричневатой слюной.
  – Мы не видели никаких запрещающих знаков, – сказал Джуд. – Но если что – простите.
  – Что это с ним случилось? – Том кивнул в сторону Ника. – Он язык проглотил?
  – Да нет, он просто очень стеснительный.
  – А ты, выходит, слишком наглый, – сказал Том. В темноте зашуршал гравий. Том встрепенулся и сжал рукоятку своего нагана.
  – Слышишь? – обратился он к своему напарнику.
  – Да, – ответил тот. – Наверное, оборотень.
  – Но еще не полнолуние, – засмеялся Том. – Хотя парочка серебряных пуль для оборотня нам не помешала бы!
  – Слушайте, ребята, – повернулся к Нику и Джуду охранник постарше, – что вы тут делаете?
  – Обсуждаем свои дела, – ответил Джуд.
  – Какие дела? – Охранник снова сплюнул. – Тут поблизости аэропорт. Вы что, наркотики перевозите? – Он ждал ответа, но Джуд промолчал. – Нет, – подумав, сказал охранник, – для этого вы слишком уж приличные ребята.
  – Вин, я хочу задать им свой вопрос, – вмешался Том. За спиной охранников Ник увидел тень человека. – Это ваш транспорт? – спросил Том.
  – Конечно, – кивнул Джуд.
  – Дерьмо! – смачно сказал Том, делая шаг к мотоциклу.
  – Не трогай машину, – ледяным голосом приказал Джуд.
  Том провел рукой по своему нагану.
  – Кто ты такой, чтобы командовать мною? – Его голос задрожал от возмущения.
  За спинами охранников в тусклом свете лампы над входом в лачугу появилась фигура Дина. Он улыбался.
  – Чего вы от нас хотите? – спросил Джуд. Ник знал, что его друг тоже увидел Дина.
  – Чего хотим? Это наше дело, – ответил Том.
  – Вы сами на наши вопросы не отвечаете, – вмешался Вин. – Кроме того, мы поймали вас в неположенном месте… Так что сейчас свяжемся с шерифом, чтобы он прислал сюда свой патруль. И они уж точно выяснят, кто есть кто.
  Дин начал медленно поднимать невесть откуда появившийся в его руке револьвер.
  «Остановись! – хотел закричать Ник. – Я – репортер, писатель! В таких делах я не участвую! Они не нападали на нас! Они всего лишь делают свою работу!»
  – Вы не свяжетесь с шерифом! – чеканя каждое слово, громко сказал Джуд.
  – Почему это не свяжемся? – игривым тоном спросил Том.
  Дин злобно осклабился за его спиной.
  – Почему? – Джуд задумался, а потом кивнул в сторону Ника. – У него есть жена.
  – Ну и что из этого? – спросил Том. Вин прищурился.
  – Нам просто надо было встретиться, чтобы обсудить наши дела.
  Вин хохотнул:
  – Слушайте, ребята, вы что, не слышали о такой штуке, как телефон?
  Джуд наклонил голову, продолжая исподлобья напряженно глядеть на двух охранников и Дина у них за спиной.
  – Пожалуйста, – прошептал Ник, стараясь смягчить накаляющуюся обстановку.
  – Заморочили вы нам голову своими амурными делами, – сказал Вин. – Да вашим женам место в борделе!
  – Негодяи, – прошипел Том.
  – У меня такое впечатление, что вы нарушили уже много законов. Шериф призовет вас за это к ответу, – злорадно усмехнулся Вин и сплюнул под ноги Джуду и Нику.
  За спиной охранников Дин принял боевую стойку заправского стрелка.
  – Мы ничего противозаконного не совершили! – закричал Джуд.
  – Что же вы тогда здесь делаете? – закричал в ответ ему Вин.
  – Десять баксов! – быстро сказал Джуд.
  – Что? – рявкнул Вин.
  – Десять баксов. Мы здесь не сделали ничего такого, что могло бы вызвать у вас подозрения. Плачу десять баксов и гарантирую, что ваш босс никогда не узнает об этом… подарке!
  – Вы считаете, за эти деньги нас можно купить? – возмущенно спросил Вин. – Думаю, этой суммы хватит только на то, чтобы купить с потрохами вас!
  Том переступил с ноги на ногу.
  – Значит, договорились? – громко сказал Джуд.
  – Чего разорался? – рявкнул Том.
  Лицо Джуда перекосило. Он беззвучно прошептал какие-то слова. «Наверное, ругается», – подумал Ник. Затвор револьвера Дина громко щелкнул.
  – Ты ничего не слышал? – спросил Том Вина и начал поворачиваться.
  – Даю двадцать баксов! – закричал Джуд.
  Том повернулся к нему.
  – Вот деньги! – Ник дрожащей рукой вытащил из кармана джинсов двадцатидолларовую банкноту. – И оставьте нас в покое!
  – Я хочу, чтобы деньги передал мне твой приятель-верзила! – ухмыльнулся Том.
  Джуд медленно вытащил банкноту из руки Ника, скомкал ее и бросил к ковбойским башмакам Тома. Дин продолжал крепко сжимать свой револьвер, направленный в сторону охранников.
  – Деньги я всегда готов подобрать, – сказал Том, наклонился, поднял с земли двадцать долларов и засунул их в карман рубашки.
  – Поехали.
  Вин попятился к машине, не спуская глаз с Джуда и Ника. Его примеру последовал и Том.
  Ник посмотрел в сторону лачуги. Дин исчез.
  Когда охранники уехали, Джуд заорал в полный голос:
  – Что же ты, мерзавец, делаешь?!
  Дин вышел из темноты.
  – А я ведь мог сберечь для тебя двадцать долларов, – как ни в чем не бывало сказал он.
  – Хватит валять дурака! – продолжал орать Джуд. – Я никогда не разрешал тебе выкидывать такие фокусы. Это не игра. Мы занимаемся серьезным делом.
  – Неужели?
  – Опомнись!
  Дин пожал плечами:
  – Я просто немного потренировался.
  – Тренируйся сколько тебе угодно! Но только не в ущерб делу!
  – Понял, босс, – улыбнулся Дин.
  Он уселся на мотоцикл, застегнул на молнию куртку, скрывая под ней свой револьвер, и запустил двигатель.
  – На сегодня все? – спросил он, добавляя и уменьшая ручкой обороты.
  – Следи за собой, – приказал Джуд.
  Дин хохотнул. Зубы у него были белоснежные.
  – До встречи, – буркнул он и умчался прочь.
  – Неприятная история, – сказал Джуд, – но мы с честью выбрались из нее.
  – Дин специально громко щелкнул затвором револьвера, чтобы привлечь их внимание. Если бы они обернулись, у него был бы предлог начать стрельбу.
  – Постарайся все же понять Дина, – сказал Джуд. – Он любит меня как брата, и сделает для меня все, что я попрошу. И за это я ценю Дина. Ты должен это понять.
  – Я-то понимаю… Мне кажется, я этого парня насквозь вижу.
  – Может быть. – Голос Джуда посуровел. – Хотя ты и понятия не имеешь, насколько противоречива эта личность…
  Джуд умолк. Он явно ждал вопроса Ника.
  – Неужели его держат на государственной службе? – спросил наконец Ник.
  – На правительственную разведку он работает не все время, – ответил Джуд. – Хотя все-таки работает. – Джуд умолк и, несколько секунд подумав, тихо добавил: – Ты ведь не случайно примчался в Лос-Анджелес, Ник. Тебе нужны шпионские тайны… Помнишь о той истории с русским агентом, выпустившим в Лондоне отравленную дробинку в болгарского эмигранта из специально приспособленного для этого зонта? Так вот, Дин не такой коварный, он скорее прямолинейный.
  – Что же он сделал для тебя? – прошептал Ник.
  – Ничего особенного. Он просто должен был разобраться с тем агентом.
  – Он работает на тебя, – с отвращением сказал Ник.
  – Он работает и на меня, и на дядю, и на всех тех, кому нужны такие, как он.
  – Ты говорил о каком-то «проклятом хобби» Дина. О чем идет речь? – Ник почувствовал во рту какой-то горький привкус.
  – Он залезает в чужие дома, пока там нет хозяев. Ну… и с пустыми руками не уходит.
  – А откуда тебе стало известно, что полиция начала за ним охоту?
  – Поехали, – вместо ответа сказал Джуд. – Нам уже пора.
  Он пошел было к машине, но остановился, увидев, что Ник по-прежнему задумчиво смотрит на лачугу и слабо освещенное пятно асфальта рядом с нею.
  – Слушай, Ник. Не принимай случившееся слишком близко к сердцу. В конце концов такого опыта у тебя раньше не было. Да и не могло быть. Кто еще вот так запросто возьмет тебя с собой и прикроет в случае чего, чтобы ты спокойно мог заниматься своей писаниной?
  Ник уставился в темноту.
  – Куда ты на этот раз смотришь? – спросил Джуд.
  – Хочу увидеть в темноте что-нибудь новое.
  – А есть ли вообще это новое? Все по-старому. С нами все в порядке. И ты держался молодцом.
  – Да нет, – сказал Ник. – Не такой уж я и молодец.
  Они сели в машину и уехали.
  * * *
  С тех пор прошло уже более десяти лет. В это мартовское утро, за тысячи миль от Лос-Анджелеса, Ник смотрел на экран своего компьютера.
  «Почему я тогда не порвал отношения с ним навсегда?» – спрашивал себя Ник. Ответа у него не было. Наверное, потому, что простого ответа здесь быть не могло…
  Несколько лет спустя Ник встретил Дина еще один раз на вечере в доме Джуда в Лос-Анджелесе. Незадолго до этого Дин разбил вдребезги свой мотоцикл и сильно покалечился. Явившись на вечер на костылях, он был похож на потерявшее магическую силу привидение. Но взгляд у него по-прежнему был яростным, тяжелым…
  Теперь все это в прошлом. Еще до того, как прервалась их дружба, Джуд все реже вспоминал при встречах о Дине. Сейчас они, может быть, стали врагами. А может, Дина и вообще нет в живых…
  После первого знакомства Ника с Джудом в вашингтонской редакции утекло много воды. Ник успел закончить свой роман о рабочих автозавода, ушел из газеты, опубликовал еще четыре книги, а один сезон даже вел телешоу в прямом эфире. Критики называли его романы неглупыми и удивлялись, откуда он берет материал…
  «Теперь все это в прошлом. Может быть, Сильвия и права, – подумал Ник. – Может, и вправду я ничем больше не обязан Джуду? Если, конечно, не считать того, что благодаря встрече с ним я совсем по-другому стал смотреть на мир!»
  – Что скажешь об этом, Джуд? – громко спросил Ник. Но в офисе никого не было: только он один у экрана своего компьютера.
  Он боялся за свою семью. Боялся за самого себя. Но он прекрасно помнил слова, сказанные ему как-то Джудом:
  – В одном ты можешь быть уверен. Я навсегда останусь твоим другом.
  Тогда они обменялись братским рукопожатием.
  Ник вытащил из ящика стола свою старую записную книжку, открыл ее на букву «О», где был нацарапан номер телефона. Синяя паста почти совсем выцвела. Все меняется в этом мире. Нет ничего вечного. Тем более вечных номеров телефонов.
  – Но вдруг повезет? – прошептал Ник, набирая номер.
  Глава 6
  Бездна
  Выходные дни после «встречи друзей» у директора Дентона Уэс провел в своем кабинете, стараясь разгрести завалы документов, накопившихся на его столе. В понедельник он проснулся в половине четвертого утра и заснуть снова так и не смог. Уэс отправился на традиционную утреннюю пробежку. Капитолийский холм, где он жил, обдувал холодный, почти зимний ветер, замерзшая под утро земля хрустела под ногами. Пробежав, как обычно, десять километров, Уэс вернулся домой. У входной двери в его апартаменты на последнем этаже многоквартирного дома уже лежала газета «Вашингтон пост». Уэс настроил приемник на волну радиостанции, передававшей только джазовую музыку, сделал двадцать отжиманий, перекусил, выпил кофе и просмотрел газету. Пробегая глазами колонки новостей, Уэс поймал себя на мысли, что все время приказывает самому себе не волноваться.
  Надев форму и прихватив с собой гражданский костюм, он поехал на работу. Сухо поприветствовав в коридоре своих коллег, он плотно закрыл за собой дверь кабинета и стал ждать.
  В 9 часов 31 минуту в его дверь постучал сержант.
  – Старший помощник командира хотел бы срочно переговорить с вами.
  Капитан первого ранга Франклин, восседавший за большим столом в просторном кабинете, протянул Уэсу документ с грифом «секретно». Это было письмо Уэса с просьбой об откомандировании майора в его распоряжение.
  – Вы знали об этом? – спросил Франклин.
  – Только что узнал, – спокойно ответил Уэс, помня об указании Дентона сохранять их договоренность в тайне.
  – Чушь! Вы думаете, я вам поверил?
  – На эту тему мне не хотелось бы говорить, сэр.
  – Могли бы тогда по крайней мере улыбнуться, – сказал Франклин.
  Уэс захохотал.
  – Если бы мы знали, что вас привлекают шпионские дела, – заявил Франклин, – то давно бы уже перевели вас на четвертую палубу. (На четвертом этаже здания размещался центр контрразведки.)
  – Я к этому никогда не стремился, – спокойно сказал Уэс.
  – Но когда получили такое предложение, то ведь не сказали же «нет»?.. Как бы то ни было, это дело опасное. Случиться может всякое.
  – Я сделаю все, чтобы оправдать доверие.
  – Если вам понадобится помощь, звоните мне. Как по служебным, так и по личным делам.
  – Я высоко ценю ваше расположение, сэр.
  – А теперь – официальное напутствие. Высоко держите нашу марку, не осрамите нас. А после выполнения задания сразу же возвращайтесь назад.
  – Я постараюсь.
  – И еще одно. Адмирал Батлер приказал, чтобы вы явились к нему в Пентагон перед тем, как приступите к своим новым обязанностям.
  – Он не сказал – зачем?
  – Адмиралам таких вопросов мы не имеем права задавать.
  Уэс дружески салютовал капитану в белой форме.
  – Поднять якоря! – улыбнулся тот.
  * * *
  Стопки документов на рабочем столе адмирала Самуэля Батлера в Пентагоне были расположены строго перпендикулярно к стенам. Фотография его жены и детей была установлена под углом строго в сорок пять градусов по отношению к правому подлокотнику его большого кресла. На правой стене кабинета висела красочная картина, изображавшая мемориал в честь погибших во время бомбардировки японцами Пирл-Харбора американцев. На левой стене – черно-белая фотография самого Батлера, который в 1969 году во Вьетнаме, будучи еще майором, в нарушение инструкции лично возглавил разведывательный рейд морских пехотинцев. На столе адмирала стоял на специальной подставке аккуратно уложенный в прозрачный пластиковый футляр орден Почета конгресса США.
  Глядя прямо в глаза хозяина кабинета, Уэс опустился на стул.
  – Старший помощник вашего командира уже информировал меня о вашем новом назначении…
  Уэс предпочел промолчать, помня об указаниях Дентона.
  – Вы видите звезды на моих погонах?
  – Да, сэр.
  – А погоны эти на форме моряка. Лучше формы в мире нет! – Батлер кашлянул и продолжал строгим тоном: – Я отвечаю за всех американских моряков, у кого звезд на погонах поменьше и лампасы на брюках поуже. Вы – один из них, но ничего конкретного о вашем задании мне не известно.
  – Сэр, иногда соображения национальной безопасности…
  – Не рассказывайте мне о национальной безопасности! – прервал Уэса Батлер. – И о требованиях, предъявляемых к разведчику, тоже не надо!
  Адмирал покачал головой. Его седые волосы были гладко зачесаны на затылок.
  – Знаете, Уэс, почему я стал моряком?
  – Нет, сэр.
  – Именно потому, что национальную безопасность страны в одиночку не обеспечить! В нынешнем мире каждая страна должна быть готова к войне, чтобы, победив в ней, обеспечить свою национальную безопасность. И я не желаю, чтобы узколобые политики-идеалисты, прикрываясь высокими словами о национальной безопасности и требованиях, предъявляемых к разведчику, подвергали опасности жизнь моих людей!
  – Сэр, я не могу обсуждать детали моей предстоящей работы. Как и вы, я свято чту законы субординации.
  Батлер покачал головой:
  – Это вы хорошо сказали о святости. Та организация, куда вы переходите, насквозь пронизана слепой верой, я бы даже сказал – теологией. Других вероучений там нет.
  Уэс позволил себе улыбнуться:
  – Надеюсь, что это все-таки не так, сэр. Тем более что лично для меня религия никогда не была путеводной звездой. Что же касается моего задания, то могу приоткрыть только одну деталь: все, что мне предстоит сделать, вполне законно.
  – Говорите, законно? – Батлер ткнул указательным пальцем в сторону Уэса. – Смотрите же, не попадитесь! Корпусу морской пехоты новые скандалы не нужны. А такой скандал вполне возможен, если вы – паче чаяния – предстанете перед каким-нибудь комитетом конгресса по расследованию тайных операций.
  – Этого ни в коем случае не произойдет, сэр!
  – Ладно. Под крылом какой бы организации вы ни действовали, чем бы там ни занимались, вам может понадобиться помощь и поддержка.
  Батлер пожал плечами.
  – Поддержать вас артиллерией или авиацией не смогу. Но вот запасной аэродром для вас обеспечу.
  – Я высоко ценю вашу заботу, сэр.
  Батлер встал. Уэс немедленно вскочил на ноги, намереваясь отдать честь адмиралу. Тот перехватил его руку и крепко пожал ее.
  – Не забывайте там, кто вы такой и откуда. Лавируйте, обходя мины.
  * * *
  В туалетной комнате Пентагона Уэс надел свой гражданский костюм и поехал в ЦРУ. Охранники у входа внимательно изучили его документы, проверили его атташе-кейс. Один из них подвел Уэса к лифту. Они вместе поднялись на седьмой этаж и остановились у массивной двери. Охранник постучал в нее и удалился. Дверь распахнулась. На пороге Уэса приветствовал Ной Холл.
  – Все в порядке?
  – Да.
  На двери не было ни номера, ни таблички с именем хозяина кабинета. На трех столах в кабинете ничего не было. На четвертом – рядом с окном – лежали какие-то донесения, досье, компьютерные распечатки на перфорированной ленте. Здесь стояли также телефоны и потрепанный алюминиевый атташе-кейс с наборным замком.
  – Босс разгребает кучу дерьма в связи с иранскими событиями, – сказал Ной, усаживаясь за этот стол. – В курс дела вас введу я.
  Уэс взял стул, подвинул его поближе к столу Ноя и сел.
  – Служба безопасности выдаст вам пропуск для прохода в этот кабинет. Если вам понадобится еще куда-нибудь пойти в нашем здании, получите разрешение или от меня, или от секретаря босса.
  – А почему бы вам сразу не выдать мне пропуск для прохода в другие помещения?
  Ной пожал плечами:
  – Бюрократия заедает и нас. – Набирая код замка на атташе-кейсе, Ной добавил: – Когда будете получать пропуск в Службе безопасности, поговорите с Майком Крэмером. Он даст прослушать вам запись телефонного разговора с тем парнем и записи других его звонков, которые предоставили ребята из Службы безопасности. Сами они говорят, что обнаружили эти записи случайно… Хотелось бы верить.
  Замок щелкнул. Ной открыл атташе-кейс, достал оттуда большой белый конверт и протянул его Уэсу.
  – Пятьдесят тысяч долларов. Это вам на первое время, – сказал Ной. – Пересчитайте и напишите расписку в получении денег.
  Уэс тщательно пересчитал потертые мятые пятидесяти- и стодолларовые банкноты, написал расписку и отдал ее Ною.
  – А теперь, – сказал он верному псу директора Дентона, – хотел бы получить и от вас расписку, удостоверяющую получение вами моей расписки.
  Ной зло прищурился:
  – Мы ведь говорили Уэс, что в этом деле должно быть поменьше бумаг!
  – Но одну-то вы уже заставили меня написать. Теперь, естественно, нужна и ответная.
  Ной рассмеялся. Пожав плечами, он написал расписку и сказал:
  – Судя по всему, вы ловкий малый… Как бы то ни было, вам дадут адрес человека, с которым обязательно надо познакомиться, – он окажет вам всю необходимую помощь.
  – Я думал, мне предстоит работать в одиночку.
  – Могут возникнуть такие ситуации, когда вам понадобится дельный совет.
  – Кто же мой помощник?
  – Джек Бернс, – ответил Ной. – Он частный сыщик. Прославился тем, что сыграл немалую роль в уотергейтском скандале. Именно он, относясь с подозрением к команде Никсона, выведал все подробности, связанные с установкой подслушивающих устройств в штаб-квартире политических соперников Никсона и передал материалы этому пройдохе Питеру Мерфи для опубликования в его газете.
  – Зачем же мне иметь дело с таким человеком?
  – Вы меня поражаете, Уэс! Неужели вы до сих пор не поняли, что нам нужен именно такой человек?
  – Работал ли он раньше на ЦРУ?
  – Наше правительство не берет на работу таких людей, как Джек, – ответил Ной и заглянул Уэсу прямо в глаза.
  – Вы, конечно, захотите знать, как у меня пойдут с ним дела? – спросил Уэс.
  – Мне нужна информация не о Джеке, а о том парне. Бернс уже ожидает встречи с вами. Мне не хотелось бы огорчать нашего старого друга.
  * * *
  – Дайте мне копии этих записей, – сказал Уэс седоволосому человеку, сидевшему за столом в кабинете с белыми стенами. На столе, кроме магнитофона и нескольких кассет, ничего не было.
  К лацкану пиджака Уэса было прикреплено пластиковое удостоверение личности, разрешающее проход только в кабинет Ноя Холла.
  – Копии дать вам не могу – у вас нет соответствующего разрешения, – сказал человек за столом.
  На его пиджаке красовалась карточка с большим количеством цифр-кодов, разрешающих проход в различные структуры ЦРУ. На карточке было напечатано имя ее владельца – Майкл Крэмер, но она не указывала его должности – глава Службы безопасности.
  – Как я могу получить соответствующее разрешение? – спросил Уэс.
  – Поговорите с Ноем Холлом. – Крэмер бесстрастно смотрел Уэсу прямо в глаза.
  – Я здесь не для того, чтобы создавать вам проблемы, – подумав, сказал Уэс.
  – А зачем же вы здесь тогда?
  – Этот вопрос лучше задать директору ЦРУ.
  – Такой поворот дела в мои обязанности не входит… Не так ли, майор?
  – Вы обостряете наши отношения.
  – Пенсию я уже заработал. Могу уйти в отставку в любое время.
  – Думаю, вы печетесь не о пенсии, – сказал Уэс.
  В первый раз за время их знакомства Крэмер улыбнулся.
  – Вот вы сказали, что я обостряю наши отношения, – заметил он. – Между тем я хочу, чтобы наша контора работала так, как она должна работать. Чтобы не было назначений сверху. Чтобы не появились надсмотрщики, регламентирующие наши обязанности. Чтобы не было новых некомпетентных начальников, призывающих нас не пропустить врага.
  – Я не враг.
  – Может быть. Но вы – человек со стороны. Вы – игрушка в руках высокопоставленных политиков, заставляющих вас выполнять для них грязную работу.
  В кабинете повисла тишина.
  – Спасибо за доброе отношение в самом начале нашего сотрудничества, – сказал наконец Уэс.
  – Я делаю свою работу, – сухо заметил Крэмер. – Хотите сотрудничества с моей стороны – завоюйте мое доверие.
  – Мне все равно, доверяете вы мне или нет.
  Уэс встал.
  – Минуточку, – сказал Крэмер, когда Уэс открыл дверь. За дверью поджидал охранник, который и привел майора в кабинет главы Службы безопасности. – Минуточку. Заместитель директора Кокрэн хотел бы видеть вас. Вы умный малый и поступите так, как вам скажет Билли.
  Уэс застыл у закрытой двери в кабинет Крэмера. Охранник кашлянул.
  – Директор Билли Кокрэн ждет вас, – сказал он, неожиданно повысив Билли в должности.
  Уэс стремительно распахнул дверь Крэмера. Тот, держа в руке телефонную трубку, набирал какой-то номер.
  – Еще раз хотел поблагодарить вас за все, – улыбнулся Уэс, понимая, что своим появлением огорошил главу Службы безопасности. Уэсу было ясно, с кем именно собирался говорить Крэмер по телефону.
  Выходя из кабинета, он громко хлопнул дверью.
  * * *
  – Рад, что вы нашли время побеседовать со мной, – сказал Уэсу Билли Кокрэн.
  – Это мой долг, – ответил Уэс. Его внимание привлекло толстое досье на столе заместителя директора.
  Они сели в глубокие кресла в углу кабинета. Здесь было очень тихо и довольно прохладно.
  – Директор информировал меня о вашем задании, – сказал Билли. – Я рекомендовал не форсировать события.
  – Почему же?
  Заместитель директора посмотрел Уэсу в глаза.
  – Чем больше я работаю в разведке, тем более осторожным я становлюсь. Действия, которые мы предпринимаем, чтобы собрать информацию, могут привести и к катастрофе. Смысл нашей работы в том, чтобы анализировать факты, а не создавать ситуации, которые нам потом придется не только анализировать, но и «разгребать»… Одним словом, я не думаю, что тот телефонный звонок требует от нас незамедлительных и самых решительных действий.
  – Речь не шла о том, что я должен предпринимать самые решительные действия…
  – Э, дело не в том, о чем шла речь, – мягко сказал Билли. – Дело в том, что к необходимости решительных действий может привести само ваше расследование. И вы поэтому должны отнестись очень осторожно к некоторым нюансам, которых вы пока… не чувствуете. Мы с директором согласились с тем, что это задание должно осуществляться как можно более осторожно, без лишней спешки, без суеты, я бы даже сказал – благоразумно.
  – Конечно. – Уэс кивнул головой. Немного поколебавшись, он спросил: – Вам известно что-нибудь о Джуде Стюарте?
  – Я знаю только то, что есть в досье нашего управления, – ответил Билли.
  – Я хочу только установить истину.
  – Ну что ж, тогда вы навсегда останетесь в нашем штате…
  – Мы оба солдаты, – торжественным тоном продолжил генерал-полковник ВВС Билли Кокрэн. – Вы выполняете приказ, на законном основании отданный вам старшим по званию. И я хочу, чтобы вы выполнили этот приказ наилучшим образом.
  – Глава вашей службы безопасности считает, что я – враг.
  Билли вздрогнул, встал и, прихрамывая, подошел к окну. Хромота всегда появлялась у него в плохую погоду. В 1964 году Билли был офицером спецотдела на военно-воздушной базе в Бьен Хоа. Тогда его беспечность чуть не стоила ему карьеры. Ночью в канун праздника всех святых – Хэллоуин – вьетнамцы обстреляли их базу, а саперы, перерезав проволочное ограждение, заминировали взлетно-посадочную полосу. На минах подорвались и сгорели сразу два огромных транспортных самолета. Безоружный Билли выскочил из своего бункера, выхватил карабин из рук убитого летчика и в одиночку противостоял нападавшим. Шрапнелью его ранило в ногу, он потерял очки. «Я стрелял наугад», – сказал он потом командиру авиабазы. Билли наградили скромной Серебряной Звездой. От более почетной награды он наотрез отказался: это привлекло бы излишнее внимание к разведчику.
  Билли взял телефонную трубку и набрал номер.
  – Майк? – сказал он. – Пожалуйста, дайте майору Чендлеру необходимые ему записи… Чей?.. Это мой приказ… Спасибо.
  «Так, выходит, теперь я тебе еще и обязан», – подумал Уэс.
  Билли проводил Уэса до двери.
  – Наверное, будет полезно, если время от времени вы будете приходить ко мне, – сказал Билли. – Я смогу открыть для вас некоторые плотно закрытые двери.
  На пороге он положил свою руку на плечо Уэса.
  – Я уверен, вы будете поддерживать со мной связь.
  * * *
  Через пару часов Уэс сидел в одном из кабинетов Пентагона. Окон в кабинете не было. Уэс съел купленный по пути в Пентагон сандвич и запил его холодным кофе.
  В кабинет влетел полковник со знаками отличия 101-й десантной дивизии ВВС и плотно затворил за собой дверь. Держа в одной руке скоросшиватель с документами, он поднес указательный палец другой руки к своим губам и отсоединил стоящий на его столе телефон от розетки.
  – Они могут прослушивать разговоры через телефон, – сказал полковник, опускаясь в кресло. С тех пор как он перестал служить в десантных войсках, у него появилось изрядное брюшко.
  Полковник внимательно оглядел кабинет. Через некоторое время взгляд его остановился наконец на Уэсе.
  – Известно ли тебе, чем ты занимаешься? – прошептал полковник.
  – А что случилось, Ларри?
  – Вот! – Полковник швырнул Уэсу скоросшиватель с документами, который незадолго до этого от него же и получил. – Что это такое?
  – Вообще-то это послужной список солдата.
  – Но ты-то сам работаешь в Службе расследований ВМФ, а речь идет о солдате-сухопутчике!
  – Ну и что? Страна-то у нас одна.
  – Не делай из меня дурака. Что ты хочешь установить?
  – Ничего особенного, – спокойно ответил Уэс. – Хочу всего лишь разобраться в этом досье. Когда этот парень закончил службу в сухопутных войсках? Куда он был переведен? Если в спецвойска, то в какое именно подразделение?
  – Но у тебя же есть досье! Вот и работай с ним, – зло улыбнулся полковник.
  – Это досье – полное дерьмо! В нем даже нет фотографии. Но говорится о каких-то «двадцати имитационных боевых прыжках с парашютом». Да таких прыжков вообще не бывает! И это ты знаешь не хуже меня!
  – Ничем не могу помочь тебе, Уэс.
  – Ты целых полтора часа изучал это досье. Ты, полковник Уиз, который знает в Пентагоне всех и вся! И ничем помочь мне не можешь?!
  – Ты не имеешь права разговаривать со мной таким тоном!
  – Ларри, помоги мне!
  – Но я даже не знаю, кто ты такой, – сказал человек, который был знаком с Уэсом лет десять. – Ты подсунул мне какое-то досье, приговаривая при этом, что не хотел бы получать интересующую тебя информацию по другим каналам. Ты загонял меня как собаку-ищейку. Мои подчиненные пытались найти что-нибудь в наших компьютерах, но там ничего нет. А потом какой-то капитан – имени его я не знаю, – говорит мне, что получил приказ от вышестоящего начальства даже и не думать о парне, сведения на которого ты хотел бы получить. И еще капитан сказал: «Передайте Чендлеру, что у него есть только те данные, которые ему положено знать. И не более того…»
  – Они знают твое имя, Уэс, – прошептал полковник.
  – Я польщен. Так можешь ты мне помочь, Ларри?
  Полковник покачал головой:
  – Мое имя они тоже знают.
  – Так кто же мне поможет? К кому мне обратиться? Куда, наконец, идти?
  – Возвращайся в свой офис. Или иди домой. Одним словом, не знаю.
  – Все ясно, Ларри. Начальство с тобой хорошо поработало.
  – Что ж, я солдат и подчиняюсь приказу.
  Уэс встал и бросил салфетку, в которой лежал сандвич, и пластиковый стаканчик в корзину для бумаг рядом со столом полковника.
  Он уже подошел к двери, когда Ларри нерешительно сказал:
  – Я вот что думаю… Это досье… В общем, информации об этом парне в наших архивах нет и быть не может. Если хочешь о нем что-то узнать, ищи других людей, которые также не помечены в наших архивах. Счастливого пути…
  * * *
  Джек Бернс жил в пригородном районе Вирджиния примерно в пяти милях от директора ЦРУ Дентона. Невысокий, с обширной лысиной, Бернс был в широких брюках и ярко-зеленом свитере для гольфа, под которым угадывался солидный живот. На ботинках были несерьезные кисточки.
  – Рад познакомиться с вами, – сказал он, вводя Уэса в дом. – Как находите мое обиталище? В шестьдесят девятом заплатил за него пятьдесят две тысячи, а сегодня он стоит не меньше полумиллиона… Прошу в мой кабинет.
  В кабинете Бернса две стены занимали полки с книгами по юриспруденции. Окна и стеклянная дверь выходили в сад. Посреди кабинета стоял огромный бильярдный стол.
  – Неплохо, – сказал Уэс, осматриваясь. Он почему-то думал, что здесь должны быть микрофоны для прослушивания.
  – Налоги плачу сполна! – самодовольно заметил Бернс.
  На зеленом сукне бильярдного стола были беспорядочно разбросаны разноцветные шары.
  – Почему наш общий друг решил, что вы сможете мне помочь? – спросил Уэс.
  – Потому что он умный малый, – ответил Бернс. – Вы ведь разыскиваете парня по имени Джуд Стюарт?
  Уэс резким движением кисти закатил в лузу красный шар с номером семь.
  – О чем еще сообщил вам Ной?
  – Больше ни о чем. Он только сказал, что вам может понадобиться помощь. И что у вас есть деньги… Самое важное, однако, то, о чем я Ною не сказал.
  – Что же вы ему не сказали? – Уэс движением кисти толкнул желтый шар с номером девять. Тот отскочил от борта, коснулся темно-зеленого шара с номером шесть и чуть не попал в лузу.
  – Дело в том, что как-то – всего один раз – я встречался с вашим парнем.
  – Когда? Где?
  Бернс улыбнулся:
  – Вы – военный. Я – бизнесмен.
  – Сколько?
  – Недешево.
  Уэс направил черный шар с номером восемь в лузу и поставил на стол свой атташе-кейс.
  – Характер вашего бизнеса, насколько я могу судить, все-таки не предполагает сохранения тайн ваших клиентов, – сказал он. – В свою очередь, я частное лицо, которому нужна как можно более откровенная информация…
  – Лично я могу сделать для вас намного больше, чем семейный доктор или священник, – усмехнулся частный сыщик-бизнесмен.
  – Сначала получите деньги, потом договоримся. Но только имейте в виду: никто ни о чем не должен знать, даже Ной. Если же – того хуже – я прочитаю о своем расследовании в газете, журнале или колонке скандальной хроники Питера Мерфи, если я узнаю, что данные на меня появились в досье какой-нибудь правительственной или частной организации… то вам понадобится не только юрист.
  – Ной не отправлял бы вас сюда, если бы не доверял мне…
  Уэс засунул руку в атташе-кейс – так, чтобы Бернс не увидел его содержимого, отсчитал пятьсот долларов и бросил их на зеленое сукно бильярдного стола. Бернс сгреб деньги и убрал их в карман.
  – Это задаток в счет ваших будущих заслуг от меня, частного лица, – сказал Уэс. – Каков бы ни был ваш сегодняшний рассказ, он вряд ли потянет на пятьсот долларов.
  Частный сыщик ухмыльнулся.
  – И еще, – продолжал Уэс, – прежде чем я уйду, вы выдадите мне расписку.
  – Ной не говорил мне о таком повороте в наших отношениях.
  – Но ведь Ной и не платил вам пятьсот долларов! Лично я предпочитаю получать расписки.
  Уэс достал свою записную книжку:
  – А теперь рассказывайте о Джуде Стюарте.
  – Это было в 1977 году, – начал Бернс. – Тогда я пытался провернуть сделку с продажей электронного оборудования Андре Дубеку – парню чешского происхождения, приехавшему в Америку после второй мировой войны. Дубек работал у президента одной африканской страны советником по техническим средствам защиты. И я точно знал, что у него было десять миллионов долларов на закупку техники, поставить которую мог я… Так вот, Дубек приехал в Вашингтон. Я пригласил его в ресторан пообедать, нанял для передвижения по городу «роллс-ройс», – обошлось мне это даже по тем временам весьма прилично. С Дубеком мы договорились встретиться на первом этаже его отеля. Вместе с ним меня поджидал там парень, который вел себя… как клоун.
  – Это был Джуд Стюарт?
  – Да. Именно так он назвал себя. Кстати, если Ной разыскивает этого парня, то, возможно, ему известен и сам Дубек. Как бы то ни было, мы погрузились в наш роскошный лимузин и отправились в ресторан «Пери-нон» – пятьдесят баксов только за вход! Те двое болтали обо всем и одновременно ни о чем. Джуд, правда, обронил за салатом, что он обеспечивает средствами технической защиты сорок посольств в Вашингтоне. И еще он сказал, что собирается в ближайшее время переменить климат. Я так понял, он ожидал от Дубека приглашения побывать в Африке. И еще выяснилось, что он прекрасно разбирается в замка́х. – Конечно же, я сразу взял это на заметку, – продолжал Бернс. – С такими талантами, можно проникнуть куда угодно, а у меня нередко бывает такая необходимость. Я даже подумал о том, что мог бы хорошенько заплатить ему для начала. Мы закончили обед, они заказали кофе с бренди и отправились в туалетную комнату – как какие-то бабы! И – пропали, оставив меня без сделки, но с ресторанным счетом в руках.
  Бернс умолк.
  – И это все? – спросил Уэс.
  – Больше я этого сукиного сына не видел. Дубек той же ночью улетел восвояси и, как мне говорили знающие люди, в семьдесят девятом или восьмидесятом году затерялся где-то в Африке.
  – Да, – причмокнул Уэс. – Этот рассказ на пятьсот долларов явно не тянет!
  – Эти пять сотен – задаток, вы ведь сами говорили. Деньги я отработаю сполна, если буду участвовать в этом деле… Кстати, я совсем забыл о фотографии.
  – Какой такой фотографии?
  – А вы думали, у меня нет доказательств встречи с этим типом Дубеком и его клоуном?! Как бы не так! – засмеялся Бернс. – Обошлось мне это еще в сто двадцать баксов, помимо обеда и чаевых официанту. Фотокамера была запрятана в старинном кошельке моей бабушки. У меня есть снимок этой парочки и отдельный снимок вашего парня.
  – Где он?
  – Так, давайте подумаем… Съемка, проявка, печать, хранение снимков – все это было замороженным капиталом… В общем, с вас еще тысяча долларов.
  – Но фотографии-то уже тринадцать лет! И потом – я уже заплатил вам!
  Бернс пожал плечами.
  – Ладно, получите еще пятьсот, и на этом сегодня поставим точку, – сказал Уэс.
  Бернс взял деньги и вытащил откуда-то из-под стола большую черно-белую фотографию.
  – У меня есть еще и маленький снимок – для удобства, чтобы всегда иметь при себе, – заметил частный сыщик.
  «Крупный малый, – думал Уэс, разглядывая фотографию. – Улыбается во весь рот, а глаза, как у дикой кошки».
  Уэс не раздумывая взял у Бернса вторую фотографию и получил две расписки. Провожая Уэса к выходу, Бернс сказал:
  – Так не забудьте. Я просто необходим вам, чтобы сделать все – от начала до конца.
  * * *
  Уже ближе к вечеру Уэс припарковал машину у длинного ряда маленьких кафе и лавочек в азиатском районе Вашингтона. Не заглушая двигателя, он достал из атташе-кейса тоненькое досье, полученное им в ЦРУ. На краях желтого листа, с которого начиналось досье и на котором были сделаны пометки лично Ноем Холлом, был нацарапан номер телефона того самого полицейского в Лос-Анджелесе, который вел дело о внезапной смерти человека в баре «Оазис».
  Войдя в лавку, где выходцы из Азии бойко торговали рисом, Уэс разменял деньги, бросил несколько монет в прорезь телефона-автомата и набрал номер.
  – Ролинс у аппарата, – послышалось на том конце провода.
  – Следователь Ролинс, я звоню из Вашингтона, округ Колумбия. Зовут меня Уэс Чендлер, я работаю с Ноем Холлом.
  – Черт бы вас всех побрал, ребята! – злым голосом сказал Ролинс. – Когда в следующий раз вы поднимете в столице шум относительно того, что полицейское управление Лос-Анджелеса не справляется с растущей преступностью, с наркобизнесом и прочими прелестями, не забудьте о том, что вы же нас и отвлекаете на расследование всяких там С-Н-О!
  – Что такое «С-Н-О»?
  – Смерть при невыясненных обстоятельствах! Вы ведь звоните по поводу того парня, которого нашли мертвым на заднем дворе бара «Оазис»?
  – Выходит, вы так и не установили причину смерти?
  – У него была сломана шея. А вот почему – это загадка. Владелец бара говорит, что ничего не видел… А вам-то зачем все это?
  – Так, обычное расследование. Удалось ли вам установить личность покойного?
  – Да. – Ролинс зашуршал какими-то бумагами. – Вот. Федеральное бюро расследований установило его личность по отпечаткам пальцев. Затем выяснилось, что он значился в списках личного состава ВМФ.
  – Так он служил на флоте?! – спросил Уэс.
  – Между прочим, Лос-Анджелес стоит на берегу океана, и моряков здесь хоть пруд пруди. Но этот покойник из «Оазиса» жил в Сан-Франциско. Звали его Мэтью Хопкинс, было ему сорок восемь лет. По имеющимся записям, вышел в отставку по инвалидности. Однако владелец бара говорит, что парень, хотя и производил впечатление интеллигента, но оказался достаточно крепким.
  – Что еще вам удалось узнать в ходе расследования?
  – Вы там отчет строчите? – спросил Ролинс. – Так вот, укажите в нем, что, расследуя одновременно четырнадцать убийств плюс шесть бандитских разборок, я четко уяснил для себя: мне наплевать на дело Мэтью Хопкинса и на Вашингтон в придачу!
  * * *
  Уэс позвонил и в свой – теперь уже бывший – офис.
  – Служба расследований ВМФ. Греко у телефона, – послышалось в трубке.
  – Это я, – сказал Уэс.
  Франк Греко – в молодости сержант ВМС – закончил девятилетний спецкурс в колледже Сент-Луиса, работая одновременно полицейским. Сейчас он возглавлял отдел контрразведки в Службе расследований.
  – Я слышал, ты теперь трудишься в экспертно-импортном банке? – спросил Греко.
  – В какой-то степени – да, – ответил Уэс. – Ты можешь сделать мне одолжение?
  – Какое?
  – Мне нужно полное досье на одного покойного ветерана ВМФ.
  Уэс сообщил Франку все, что узнал о Мэтью Хопкинсе от следователя в Лос-Анджелесе.
  – Ни в коем случае не говори никому, что это нужно мне, и вообще ничего не афишируй. Я перезвоню тебе через несколько дней.
  – Договорились. Что-нибудь еще?
  – Не рассказывай об этом адмиралу Франклину и другим шишкам.
  – Никогда! – усмехнулся Греко.
  Уэс повесил трубку. Небо за окнами лавки было уже совсем серым. Какая-то бедная женщина с ребенком на руках – наверное, вьетнамка – умоляющими глазами смотрела на Уэса. Он вышел из лавки, оставив на полке рядом с телефоном горку мелочи.
  * * *
  Был уже поздний вечер, когда Уэс наконец добрался до своего дома. По пути он часто смотрел в зеркало заднего вида: ничего подозрительного. Его никто не преследовал. Припарковав машину в двух кварталах от дома – ближе места для парковки не оказалось, – он не спеша двинулся по тротуару: за ним никто не шел. Почтовый ящик в парадной был пуст. В квартире ничего подозрительного не было – все как прежде.
  Большую часть свободных вечеров Уэс проводил в своей квартире один. Он много читал, в основном книги по истории. Телевизор включал лишь тогда, когда транслировали матчи по бейсболу. Изредка он, правда, выезжал в Балтимор, чтобы посмотреть «живьем» игру своих любимцев из команды «Ориолз». Иногда он позволял себе, конечно, и поход в кино, и выход в ресторанчик неподалеку. Но все же большую часть свободного времени Уэс проводил дома. Постоянной женщины у него не было, и он всерьез убеждал себя в том, что ему нравится спать на широкой кровати одному.
  В последнее время он стал перечитывать пожелтевшие письма своей матери (отец ему никогда не писал). С каждым днем лица родителей на старых черно-белых фотографиях казались ему все более незнакомыми.
  Сегодня перед возвращением домой Уэс заехал в маленький магазинчик и сделал там фотокопии досье, полученного в ЦРУ, примечаний Ноя, расписок, фотографий Джуда и своих собственных записей. Переодевшись дома в джинсы и свитер, надев кроссовки, он пошел на кухню, плеснул в стакан виски и разложил на столе копии всех своих секретов. «Что это? Излишняя предосторожность или начало паранойи? – подумал он. – Ну уж нет! Пусть лучше меня считают бюрократом, чем запятнавшим свою честь моряком!»
  Уэс положил фотокопии документов в черный пластиковый пакет, плотно запечатал его липкой лентой, достал из ящика стола на кухне молоток и гвозди.
  Подойдя к входной двери, он посмотрел в глазок: в коридоре никого не было. Уэс беззвучно открыл дверь и полез по пожарной лестнице на чердак. В углу чердака на железнодорожных шпалах был установлен огромный центральный кондиционер, использовавшийся в жаркое время года. Уэс отогнул лист железа, которым были обиты шпалы, засунул туда свой пакет и накрепко приколотил железо гвоздями.
  Спустившись в коридор, он на цыпочках пошел к своей двери. Он уже вставил ключ в замок, когда дверь напротив его квартиры внезапно открылась. На пороге стояла женщина с распущенными волосами, в белой блузке и черных джинсах. В правой руке она держала мусорное ведро. Женщина внимательно оглядела Уэса, покачала головой и рассмеялась. Уэс замер на месте.
  – Бывает же такое! – сказала женщина. – Мне попадается мужчина с молотком в тот самый момент, когда больше всего мне нужен человек, разбирающийся в формулах сопротивления материалов.
  Женщина прикрыла за собой дверь.
  «Черт бы тебя подрал! – подумал Уэс. Ему неудержимо захотелось проучить незнакомку. – Да, у меня в руках рабочий инструмент, которым, кстати, можно не только гвозди забивать!» – уже собрался выпалить он. Но в последний момент передумал: уж больно располагающая была улыбка у женщины, да и чувства юмора, судя по всему, ей было не занимать.
  – Кто вы? – спросил Уэс.
  – Меня зовут Бэт Дойл.
  – А что случилось с Бобом? – Уэс вспомнил имя своего соседа. Уэс знал о нем только то, что он работал в министерстве юстиции и увлекался велоспортом.
  – Его куда-то перевели, появилась какая-то срочная работа… А вас как зовут?
  Уэс назвал свое полное имя, а потом спросил:
  – Вы с Бобом друзья?
  – Я его ни разу в жизни не видела. Но у нас оказались общие знакомые, и когда мне срочно понадобилось пристанище в Вашингтоне, они с ним договорились об аренде этой квартиры – она ведь все равно пустует.
  – Мусорщики приедут теперь только в среду – у них там какие-то проблемы, – сказал Уэс, показывая на ведро в руке женщины. – Так что советую подождать, а то в мусоропроводе снова появятся крысы.
  – Ненавижу крыс, и потому мусор останется пока у меня… Один вопрос, таким образом, решен. Остался главный – как быть с сопротивлением материалов?
  Бэт снова улыбнулась.
  – Знаете, я когда-то изучал этот предмет и, может быть, кое-что вспомню, – неуверенно сказал Уэс и вдруг, сам того не ожидая, спросил: – Что это за кусочек металла у вас в ноздре?
  – Это маленький бриллиант, – сказала Бэт, дотрагиваясь до носа пальцем. Ногти у нее были аккуратно подстрижены. – Мне поставили его в Индии двенадцать лет назад… Этот бриллиант я даже не вижу, когда смотрю на себя в зеркало. Как правило, люди при встречах со мной стараются сделать вид, что не замечают его, но вы… – Бэт пристально поглядела Уэсу прямо в глаза.
  – А зачем вам этот бриллиант? – ничуть не смущаясь, спросил Уэс.
  – Я была страшно наивной. Все принимали меня за девчонку и не давали мне больше четырнадцати лет. А так хотелось выглядеть старше, загадочнее, опытнее… Одним словом, глупость все это. Вот только проколоть ноздрю – операция довольно болезненная.
  – Каким это образом вы оказались в Индии? – спросил Уэс.
  – Так, по пути в другие места. Вам самому приходилось бывать в Азии?
  – Да.
  – Вы действительно помните формулы из сопротивления материалов? Сможете мне помочь?
  Уэс решил было сказать «нет», но передумал.
  – Попробую, – ответил он.
  – У меня есть виски, – сказала она. – Если, конечно, найду бутылку в этом хаосе после переезда.
  Она распахнула дверь. В гостиной в беспорядке были разбросаны коробки, сумки. У стены стояла чертежная доска.
  Бэт внезапно застыла на пороге.
  – Подождите, – сказала она. – Я знаю о вас только то, что зовут вас Уэсли Чендлер и что вы помните кое-какие формулы. А вдруг вы убийца, а я приглашаю вас к себе на виски… Чем вы занимаетесь?
  – Я – моряк, офицер…
  – Ну надо же! – Бэт покачала головой. – Первый мужчина, с которым я познакомилась в Вашингтоне, – моряк! Странный город… Можно ли вам доверять, господин моряк?
  – Нет, – ответил он.
  Они оба рассмеялись.
  – Ну что ж, – сказала Бэт. – По крайней мере вы честный малый. Закрывайте дверь.
  Бутылку виски она нашла. Они сели друг против друга прямо на пол. Вокруг были разбросаны учебники по инженерному искусству. Стаканы с виски они поставили справа от себя. Она курила сигареты «Кэмел» одну за другой, прикуривая от видавшей виды зажигалки «Зиппо».
  – Только не говорите, что это дурная привычка, – заметила Бэт. – Когда поздно ночью заканчиваешь очередной чертеж, сигарета спасает тебя от одиночества.
  В первый раз в жизни Уэса не раздражал сигаретный дым.
  Довольно быстро выяснилось, что он почти ничего не помнил из инженерных премудростей, которые изучал когда-то в Академии ВМФ.
  Бэт подняла голову и оглядела гостиную.
  – Этот жуткий хаос мне надоел. Придется сегодня же все распаковать и привести квартиру в порядок.
  – Если речь идет о помощи в распаковке, то уж здесь я действительно специалист, – пошутил Уэс.
  Бэт засмеялась. Они стали приводить квартиру в порядок. Между делом она рассказала ему, что работала в архиве Фонда восточных искусств в Джорджтауне, но это ей надоело, и она надумала всерьез заняться архитектурой.
  – Собираюсь поступать в колледж, – сказала она, – если, конечно, не помру за учебниками, готовясь к экзаменам.
  Выяснилось, что ей уже тридцать два года и что она не замужем. Ей приходилось бывать в Германии, а в Азии, помимо Индии, еще и в Таиланде.
  – Бангкок открыл мне глаза на реальность. Я попала туда в девятнадцать лет и оцепенела от всего увиденного там. Тучи маленьких тайских мужчин окружают тебя в аэропорту, чтобы выпросить милостыню. Сам город перерезают тысячи каналов, и каждое утро из них вылавливают покойников. Имен утопших или утопленных никто не знает. Ужас!
  Уэс открыл еще одну коробку с книгами. Сверху лежал толстый желтый том в сильно потрепанной обложке – «Ицзин, или Книга перемен».
  – Вы купили это в Таиланде? – спросил Уэс, протягивая Бэт желтый том.
  – Нет, эту книгу выпустило нью-йоркское издательство.
  – Лично я никогда не верил в сверхъестественные силы.
  – А книга совсем не об этом, – сказала она. – Лучшим врачевателем, которого я когда-либо встречала, был один человек по имени Джанг. Он был мечтателем и любил «Ицзин»…
  – Разве эта книга не обещает вам спасения?
  – Она ничего не обещает, – улыбнулась Бэт. – Давайте я покажу вам, как она действует. Вы должны поставить перед собой какой-то серьезный вопрос, подумать о какой-то волнующей вас проблеме, и книга определит состояние, в котором вы сейчас находитесь.
  Уэс подумал, что если бы перед ним сидела не эта милая женщина, а кто-то другой, он наверняка чувствовал бы себя полным идиотом. Но что-то неудержимо тянуло Уэса к Бэт. Вот только зачем она вдруг вспомнила о каком-то мечтателе по имени Джанг?
  В кармане Уэса нашлись три монетки. Бэт приказала ему бросить их на пол шесть раз. Начертив на листе бумаги шестиугольник, она после каждого броска Уэса записывала в углах шестиугольника по очереди сумму выпадавших цифр на верхней стороне монет – на решке. Соединив затем цифры замысловатой линией, она сделала какие-то подсчеты.
  – Итого шестьдесят четыре, – наконец сказала она.
  – Ну и что?
  – Сейчас посмотрим… но имейте в виду, «Ицзин» говорит только о настоящем моменте, он не дает вам советов, он отражает только самые последние изменения в вашей жизни…
  Бэт стала листать страницы книги.
  – Вот, – наконец сказала она.
  – Что это такое?
  – Получилось «К'ан» – бездна… – Она снова стала листать страницы. – Хорошо это или плохо? Вот послушайте: «К'ан включает в себя сердце, душу и внутренний свет, погруженные в темноту… Причина всего этого в том, что благодаря часто повторяющейся опасности человек привыкает к ней, а привыкнув, сам становится опасным. В свою очередь, это означает, что он сбился с верного пути… Беда поджидает его в конце…»
  – Не ожидал услышать от вас об опасности, когда вы меня к себе пригласили, – сказал Уэс и натянуто улыбнулся, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
  – Но это не я так считаю. Такую сумму дали брошенные вами монетки, – улыбнулась она ему в ответ. – Что еще скажете по этому поводу?
  – Может, в этом и есть какой-то смысл… Но лично я никогда не воспользовался бы таким методом. Я больше полагаюсь на разум, на анализ и иногда на интуицию. Хотя, может быть, и полученный вами результат в какой-то степени отражает мое нынешнее состояние.
  – Вот видите! – сказала Бэт. Взяв одну из его монеток, она положила ее себе на ладонь правой руки, а потом, перевернув, – на ладонь левой.
  – На двух сторонах монеты – разное изображение, но монета одна, и результат один и тот же.
  Бэт пристально посмотрела на Уэса. Не выдержав ее взгляда, он поднес к глазам часы. 23.16.
  – Мне пора, – заторопился он. – Завтра надо рано вставать.
  – У вас деловая встреча за завтраком? – спросила Бэт.
  – Нет, просто надо уехать на несколько дней по делам.
  – Куда?
  – В Лос-Анджелес, – ответил он и сразу пожалел о сказанном.
  – Там мне не доводилось бывать. Привезите мне сувенир из Голливуда.
  – Да, конечно.
  – При нашей следующей встрече вы должны рассказать о себе.
  – Особенно рассказывать нечего.
  – Вы неисправимый лжец, – улыбнулась Бэт. – Впрочем, мне нравится эта черта в мужском характере.
  Она проводила его до двери и, стоя в клубах сигаретного дыма, смотрела, как он открывает свой замок.
  – Возвращайтесь… возвращайтесь скорее, – сказала она на прощание.
  Глава 7
  Геконы
  Ноябрь 1965-го. В кабинете завуча школы в местечке Чула Меса Хай пахнет бензином от находящегося неподалеку нефтеперерабатывающего завода.
  – Джуд, – обращается мистер Норрис к здоровенному парню, сидящему напротив него, – ты у нас уже два года. Похвастаться хорошей успеваемостью ты не можешь. Вдобавок на тебя жалуются местные фермеры… Может, наш физрук прав, когда говорит, что ты не умеешь быстро бегать?
  – Вы имеете в виду случай с фермером, который выращивает индюков? Его ферма как раз на полпути от моего дома до школы. Там всего-то полторы мили, но бежать надо по холмам. И пока я успел набрать настоящую скорость, меня уже схватили…
  Завуч (и одновременно преподаватель химии) Норрис не очень-то любил поучать великовозрастных юнцов – драчунов и мелких воришек. Да и что, собственно говоря, мог сделать Норрис? Он относился к делу по-философски: все эти происшествия – неотъемлемая часть превращения юнца в мужчину. Кроме того, на свете масса намного худших мест для подрастающего поколения, чем этот городок на юге Калифорнии.
  Прозвенел звонок. Двери классов с грохотом распахнулись. Ватаги подростков выбежали в коридор ничем не примечательной бесплатной американской школы.
  «Как яростно горят глаза Джуда – точь-в-точь как у дикой кошки», – подумал Норрис и сказал:
  – Пора бы уж тебе задуматься о том, кем ты хочешь стать.
  – Хочу стать разведчиком, – не задумываясь, выпалил Джуд.
  Завуч от неожиданности заморгал, а потом расхохотался.
  «Хватит смеяться! – взмолился про себя Джуд. – Надо было сказать то, что Норрис хотел от меня услышать. Например, что я собираюсь поступить в колледж. Или пойду служить в армию… Ну хватит, хватит смеяться надо мной!»
  В коридоре захихикала какая-то девчонка. Ее поддержали десятки, сотни голосов. Смех становился все громче. У Джуда пересохло во рту. Сердце его бешено колотилось.
  Джуд закричал и проснулся.
  Он лежал на кровати в темной комнате. Простыня пропиталась потом. Светящиеся стрелки будильника показывали четыре часа тридцать пять минут.
  «Я спал почти пять часов», – подумал Джуд.
  Он включил лампу. Один из предыдущих обитателей вагончика, где теперь поселился Джуд, установил напротив кровати зеркало. И новый постоялец мог оглядеть себя. Спал Джуд прямо в зеленых полотняных брюках – их подарила ему Кармен – и в цветастой рубахе, в которой он выехал из Лос-Анджелеса. За четыре дня, прошедшие с тех пор, он успел похудеть. Глядя на себя в зеркало, Джуд погладил свой живот. Печень была нормальной, не увеличенной.
  «А ведь не пил я всего четыре дня… или уже четыре дня», – ухмыльнулся он сам себе.
  Жизненного пространства в вагончике было совсем мало. Джуд успел установить в нем кабину для душа. Рядом с раковиной поставил электроплитку, создав некое подобие кухни. Древний холодильник, который вот-вот должен был выйти из строя, он использовал как подставку для черно-белого телевизора. Под кроватью – туда Джуд засунул свой пистолет – он нашел номер «Плейбоя» десятилетней давности и, вырвав из журнала центральный разворот, прикнопил его к стене. На этом развороте была фотография изящной блондинки с зелеными глазами в полупрозрачной ночной рубашке. Блондинка стояла на пороге слабо освещенной спальни и загадочно улыбалась ему.
  Без пятнадцати пять. Раньше шести часов Джуду делать в кафе было нечего. Он снова посмотрел на свое отражение в зеркале. «Скелет да и только!» – подумал он и рассмеялся.
  – Впрочем, хорошо смеется лишь тот, кто смеется последним, – предостерег он себя от излишнего веселья и включил телевизор.
  Экран вспыхнул, на нем появилось изображение мужчины и женщины, сидевших за низким кофейным столиком в нью-йоркской студии. «…и сегодня в федеральном суде в Вашингтоне, – сказала женщина, – одна группа правительственных юристов выступит против оглашения всех документов, в то время как другая группа юристов потребует их опубликования, с тем чтобы наказать всех виновных в разразившемся иранском скандале. Точка зрения администрации по этому поводу…»
  Джуд выключил телевизор.
  За четыре дня, проведенных здесь, он вычистил кафе Норы с такой тщательностью, что теперь в нем все блестело, укрепил входную дверь и окна, чтобы внутрь не проникал песок из пустыни, и даже заменил масло в двигателе Нориного джипа.
  Джуд встал и медленно прошелся по вагончику. Пальцы у него уже почти не дрожали.
  Пять часов. Скоро взойдет солнце.
  Джуд вспомнил вдруг тощего сержанта из военной школы, где когда-то проходил спецподготовку. «Время – ваш союзник!» – во всю глотку кричал сержант, расхаживая между рядами застывших по его команде в верхней точке отжимания курсантов. Огромные ботинки сержанта только каким-то чудом не наступали на растопыренные пальцы солдат. «Если хотите выжить, если хотите победить, вы должны уметь отдыхать, когда это вам будет позволено»…
  Джуд выключил лампу, подошел к окну и раздвинул шторы. Шоссе было пустынным. Пока еще пустынным.
  Надев носки и кроссовки, Джуд вышел из вагончика. Свежий утренний ветер швырял ему песчинки прямо в лицо. Спрятавшись от ветра за саманным домиком Норы, он приступил к обычной разминке мастера рукопашного боя – всего сто тридцать упражнений. На первый взгляд ничего особенного: прыжки, имитационные удары ногами, руками, движения кистями.
  Прошло немало времени, прежде чем он почувствовал на себе чей-то взгляд. Обернувшись, Джуд увидел Нору, стоявшую в проеме двери своего дома. Она улыбалась.
  – Знаете, что я сейчас чувствую? – спросила Нора.
  Джуд покачал головой, испытывая неловкость от того, что пот тек ручьем по лбу и пропитал всю его рубашку.
  – Я чувствую, что от вас больше не пахнет виски. От вас пахнет по́том. И это хорошо.
  – Конечно, хорошо. Во всяком случае, лучше, чем запах дешевого одеколона, которым несло от вашего приятеля.
  Нора нахмурилась. Подумала о чем-то, а потом спросила:
  – Вам действительно нравится делать эти упражнения? Какие-то они… несерьезные. Подходят ли эти упражнения для крепкого мужчины?
  – Вполне. Хотя, как рассказывают, придумал их не крепкий мужчина, а простая женщина.
  – Ну, тогда в этом есть немалый смысл, – насмешливо сказала Нора. – Впрочем, – добавила она уже серьезно, – лучшая тренировка для крепкого мужчины – бег.
  – Я и бегать умею.
  Она посмотрела на его живот:
  – Верится с трудом.
  – Я не заливаю, – сказал он. – Я действительно умею хорошо бегать.
  – Отлично. – Нора улыбнулась и пошла к кафе. – Когда созреете, приходите пить кофе.
  – Я умею бегать, – повторил Джуд, но во дворе уже никого не было.
  Он вышел на шоссе. На нем по-прежнему было пустынно. В кафе зажегся свет. Джуд глубоко вдохнул прохладный воздух и побежал. Через минуту он почувствовал, что задыхается. Ему захотелось остановиться. Чтобы хоть как-то подбодрить себя, он запел популярную в годы его юности песню курсантов-десантников:
  
  «Парашютисты мы, парашютисты,
  Готовые к прыжку из толстозадой птицы…»
  
  Тогда – ноябрьской ночью 1969 года – они прыгнули в мрак и холод из огромного бомбардировщика, летевшего над Лаосом. Джуд и Кертейн умело направляли свободное падение своих живых связок в сторону мигавшего внизу оранжевого сигнального фонарика. На высоте примерно двухсот метров они перерезали веревки, соединявшие их с нунгами, и открыли свои парашюты.
  Все получилось значительно лучше, чем думал Джуд в самолете. Нунги благополучно приземлились. Вот только один из них во время свободного падения потерял рассудок. Он спланировал на высокое дерево в джунглях, кое-как, обхватив его руками и ногами, спустился вниз, но, уже находясь на земле, никак не мог оторвать руки и ноги от ствола. В джунглях кричали обезьяны. В темноте потревоженные птицы громко хлопали крыльями. Застывший у дерева нунг громко сопел.
  – Его песенка спета, – прошептал Кертейн Джуду, наблюдая, как три нунга пытаются оторвать руки и ноги своего оцепеневшего товарища от ствола.
  – Он член нашей группы, – упрямо сказал Джуд.
  Резидент – он же сигнальщик с оранжевым фонариком – пятидесятисемилетний вьетнамец, изможденный настолько, что выглядел на все семьдесят, сверкая глазами, смотрел на секретничающих американцев.
  – Этот сумасшедший нунг для нас обуза, – настаивал Кертейн. – Из-за него мы не сможем быстро передвигаться. Он нам не нужен!
  – Принимать решения – мое дело! – резко сказал Джуд.
  Три нунга отошли от своего товарища.
  Члены группы переоделись в черные пижамы, которые были заботливо уложены в их рюкзаки. Там же – в рюкзаках – были портативные радиостанции, боеприпасы, еда и лекарства. Джуд подошел к сумасшедшему и большими пальцами обеих рук резко надавил на нервные окончания под его лопатками. Нунг обессиленно опустился на землю. Пока группа уничтожала десантные доспехи, Джуд поставил нунга на ноги, надел на него рюкзак, привязал к его поясу веревку, а рукавом пижамы заткнул ему рот.
  Они тронулись в путь. Колонну возглавлял Джуд, а замыкал несчастный нунг, которого тянули за собой на веревке его товарищи. По щекам нунга текли слезы.
  Ночью в джунглях все запахи усиливаются. Для Джуда каждый член его группы имел свой запах. От одного нунга пахло ананасом, от другого лимоном, от третьего – бабуином. От сумасшедшего нунга несло дерьмом. Вьетнамец-резидент благоухал Сайгоном – дымом от древесного угля и обжаренной на вертеле рыбой. От Кертейна пахло парным молоком.
  «Интересно, как я сам пахну?» – подумал Джуд.
  Они шли уже больше часа. Путь им преграждали спутавшиеся лианы, они перешагивали через упавшие деревья, под их ногами хлюпала болотная жижа. Воздух был напоен влагой. Джуд сильно вспотел, каждый вдох давался ему с трудом.
  Внезапно они вышли на огромную прогалину. В центре ее находилась внушительная воронка. Вокруг в беспорядке валялись сломанные и уже гниющие деревья. Это был след от американской бомбы. С 1965 по 1973 год на Лаос было сброшено два миллиона тонн бомб – больше, чем американцы сбросили на Японию и Германию, вместе взятые, во время второй мировой войны. Два миллиона тонн смертоносного груза высыпали пилоты ВВС США на крошечную страну, территория которой меньше штата Орегон.
  Джуд остановился. Надо передохнуть. Он сделал несколько жадных глотков из своей фляги, вытащил рукав пижамы изо рта сумасшедшего нунга и, поддерживая флягу, дал ему напиться. Затем снова заткнул ему рот.
  – Вот что я тебе скажу, – шепнул Кертейн Джуду, – мне приходилось бывать в этих местах…
  – Рад слышать это, – сказал Джуд.
  – Так вот, азиатов я знаю слишком хорошо. Нельзя спускать глаз с этих нунгов: от них можно ожидать чего угодно.
  – Ты действительно так думаешь? – сухо спросил Джуд.
  Он бросил взгляд на прогалину. «Хорошо еще, – подумал он, – что в эту ночь здесь никакой бомбежки не предвидится».
  Задание, которое выполняли они с Кертейном, было сверхсекретным по градации службы Группы исследований и наблюдения ЦРУ. Экипаж Б-52 проинструктировали непосредственно перед вылетом прямо на взлетно-посадочной полосе. Сержанта – инструктора группы – отправили отдохнуть на родину; впрочем, он и без того был уверен, что группу забросят в Северный Вьетнам – ведь раньше Джуда забрасывали именно туда. Вьетнамского резидента – сигнальщика с оранжевым фонарем – оповестили о необходимости прибыть к месту выброски в последнюю минуту. Только Джуда и Кертейна заранее – за одиннадцать дней – ознакомили с деталями задания, чтобы они могли досконально продумать план действий, изучить топографические карты и снимки со спутников-шпионов.
  «И еще для того, – ухмыльнулся Джуд, – чтобы решить, как будем возвращаться назад».
  Они продолжали путь. К утру группа должна была выйти в Долину кувшинов и затаиться там до наступления ночи.
  Начало светать. Птицы затихли. «Чем это пахнет?» – подумал вдруг Джуд.
  Слева от него раздались оглушительные выстрелы. Послышались чьи-то громкие крики. Кто-то толкнул Джуда в спину, и он упал. Ему крепко связали за спиной руки и потом поставили на ноги. Прямо перед собой Джуд увидел солдата в форме цвета хаки. Азиат держал в руках АК-47 чешского производства, сделанный по советской лицензии. Ствол автомата смотрел прямо в живот Джуда.
  Дернувшись изо всех сил, Джуд попытался уклониться от, казалось, неминуемого выстрела, но тут же почувствовал страшный удар по челюсти…
  Очнувшись, но не открывая глаз, Джуд понял, что стоит на коленях. Лицо его было забрызгано кровью, щека сильно распухла. Азиаты вокруг что-то кричали. Ожидая в любой момент выстрела, Джуд медленно приоткрыл глаза.
  Что это? Прямо перед собой он увидел чьи-то ноги в брюках американского десантника, заправленные в высокие десантные ботинки. За ногами незнакомца у дерева Джуд заметил Кертейна со связанными руками. Рядом с ним стоял лаосец в больших роговых очках, которые делали его похожим на сову. В руке он держал пистолет советского производства. Другие лаосцы бойко разбирали снаряжение американской десантной группы.
  Человек, стоявший напротив Джуда, ткнул в него своим автоматом.
  – Вставай, – сказал он на чистейшем американском английском.
  Джуд с трудом поднялся на ноги. У захватившего его в плен человека была иссиня-черная кожа. Он был весь обвешан оружием. Это оружие Советский Союз начал поставлять лаосцам в 1961 году. Берет афроамериканца украшал серебристый значок десантника США. У этого человека было довольно симпатичное лицо и ослепительно белые зубы; от него пахло огнем.
  – Лиссон, – Джуд с трудом произнес это имя своим окровавленным ртом. – Слава Богу, что это ты!
  – А вот Бога-то здесь и нет! – прокричал чернокожий. – Ты находишься в Народной Республике Лаос, мать твою!
  – Ты – Марк Лиссон, – сказал Джуд. – Я искал тебя.
  Чернокожий ткнул прикладом в щеку Джуда и закричал:
  – Поздравляю, гад ползучий! Ты меня нашел!
  Человек-сова сказал что-то по-лаосски. Чернокожий посмотрел на него и бросил Джуду:
  – Ненадолго оставлю тебя… в одиночестве.
  Чернокожий заржал и вместе с человеком-совой подошел к тому месту, где стояли на коленях нунги со связанными за спиной руками. Лаосские партизаны из Патет-Лао так и не вытащили кляпа изо рта сумасшедшего нунга. Два охранника стояли за спиной Кертейна, который задумчиво смотрел на своего командира. Всего Джуд насчитал в этом отряде двадцать три лаосца. Чернокожий американец в отряде был один.
  Человек-сова приставил дуло своего пистолета к затылку первого нунга, стоявшего справа от него.
  Эхо от выстрела разнеслось по джунглям. Нунг рухнул на землю. Еще один выстрел – и другой нунг, от которого пахло лимоном, упал. Новый выстрел – и нунг, от которого пахло ананасом, затрепыхался в предсмертных судорогах. Потом подошла очередь и того, который сошел с ума во время прыжка.
  Вьетнамцу завязали глаза и еще туже стянули за спиной руки. По его лицу из-под повязки текла кровь. Человек-сова убрал пистолет в кобуру.
  – Тебе известно мое имя, – сказал чернокожий, подходя к Джуду.
  – Мы сможем договориться, – прошептал Джуд.
  Лиссон направил дуло своего автомата на соотечественника.
  – Ты, белое мясо, будешь делать то, что скажу тебе я!
  – Ты должен мне верить, – сказал Джуд.
  – А я тебе всегда верил, мистер Чарли, – ухмыльнулся Лиссон. – Да-да, именно мистер Чарли – так мои братья называют вас – наших белых поработителей. Это имя врага. Правда, твои братья по классу – капиталистические свиньи – все время вдалбливали нам в голову, что и среди вас бывают разные люди… Но при этом хорошего человека они называли плохим, и наоборот. Мы теперь сами во всем разобрались, мистер Чарли. Я есть я, он есть он, а ты – это ты и никто больше, мать твою!
  – Тебе только кажется, что ты знаешь, кто я такой, – сказал Джуд.
  Лиссон покачал головой:
  – Поцелуй меня в зад, Чарли, мать твою!
  Он приказал лаосцам строиться. Они быстро стали в ряд. Лиссон поправил оружие на спине одного из них, помог другому подтянуть ремни рюкзака. Лаосец – совсем еще мальчишка – накинул веревку на шею Джуда. Кертейна поставили в строй вслед за ним. Замыкал колонну лаосец с шрамом на лице. Проходя мимо Джуда, он плюнул на него.
  Бойцы революционного Лаоса тронулись в путь, уводя с собой пленников.
  – Что ты задумал, Джуд? – прошептал Кертейн.
  – Я делаю то, что должен был делать. Нунги поддержали бы меня.
  – Они были всего лишь пушечным мясом… Не кажется ли тебе, Джуд, что ты слишком уж расстилаешься перед этим ниггером?
  – А сам-то ты что сделал, Кертейн? Что ты предпринял?
  – А что я могу сделать? Меня повязали, как, впрочем, и тебя. И теперь… пора делать ноги!
  Джуд промолчал.
  – Веревки, которыми меня связали, ослабли, – продолжал Кертейн. – И этот шанс я использую с пользой для себя. И для тебя, Джуд. В этом можешь не сомневаться.
  Джуд промолчал.
  Через некоторое время идущий впереди человек-сова отдал какой-то приказ. Лаосец лет четырнадцати вытащил за веревку Джуда из строя и потащил его за собой в начало колонны. Джуд только сейчас рассмотрел, что половина лаосских бойцов были не старше мальчугана – его поводыря.
  Человек-сова и Лиссон важно шествовали во главе колонны. При появлении Джуда человек-сова немного отстал от двух американцев.
  – Я подумал, – сказал Лиссон, – что тебе, подонок, всегда хочется идти впереди. Ты ведь командир и подготовку проходил по самому высокому разряду.
  – Откуда тебе это известно?
  Лиссон наотмашь ударил Джуда по лицу:
  – Вопросы здесь задаю я! Ты же для меня – вонючее дерьмо!
  Некоторое время они шли молча.
  – А ты, как я вижу, – наконец сказал Джуд, – первый парень в джунглях… Но именно в джунглях, где за тобой к тому же приглядывает человек-сова.
  – Он – офицер-политработник.
  – А я-то думал, офицеры у тебя больше не в чести.
  – Революция без дисциплины обречена.
  – Слушай, Лиссон, я тебя хорошо знаю. И здесь я для того, чтобы помочь тебе.
  – Хватит заливать!
  – Я выкрал досье на тебя, – сказал Джуд. – Я знаю, кто ты есть на самом деле.
  – Никто ни о ком ничего не знает.
  – Но я знаю.
  – Ты несешь чушь, белый подонок! – Лиссон ткнул в Джуда стволом своего автомата. – Ты всего лишь дерьмо, которое за ненадобностью выбросили из самолета. К несчастью, это дерьмо свалилось нам на голову. Вы, белые, уверены, что только вы правы. И если мы не согласны с вами, то, как вы считаете, нас надо просто уничтожить.
  – Я знаю, кто тебя убедил в этом, – заметил Джуд.
  Лиссон захохотал.
  «Они не боятся засады», – подумал Джуд.
  – В этом меня убедили вы сами! – закричал Лиссон.
  – Пусть будет так, – спокойно сказал Джуд. – Но скажи мне честно: сколько десантных групп ты захватил, прежде чем новые хозяева стали тебе доверять?
  Колонна остановилась на гребне холма. Впереди Джуд увидел покрытую зеленой травой равнину. Это была Долина кувшинов.
  – Доверие? Это ты, подонок из ЦРУ, паршивый «зеленый берет», говоришь о доверии?! – заорал Лиссон. – Да что тебе известно о доверии? Ты и твои приятели всего лишь крысы, убегающие от мощной волны мировой истории! Вы так рассуждаете: кто должен в угоду вам шпионить, чтобы белые всегда оставались хозяевами? Желтым вы не доверяете, они – чужаки. Своих белых парней вы жалеете. Поэтому в самые опасные места вы засылаете ниггеров, чтобы они работали на вас. При этом вы и черным не доверяете, они для вас расхожий материал!
  От волнения Лиссон стал задыхаться.
  – Меня два раза отправляли с десантной группой во Вьетнам. Вырвали меня из Чикаго, из моего гетто на Калифорнийской улице, где никогда не бывает солнца, и сказали: «В армии США тебе будет хорошо, а служба в „зеленых беретах“ заставит тебя уважать самого себя». И я проглотил эту наживку.
  – Конечно, проглотил! – сказал Джуд.
  Лиссон повел колонну вниз по склону холма.
  – И вы надули так не одного меня! – сжав зубы, продолжал он. – Но времена меняются, и мы прозрели. Ваше отношение к «ниггерам» заставило нас объединиться. «Черные пантеры» – это уже огромная сила. Мы стали читать Че Гевару, Мао, Маркса. И возненавидели Америку! Вы убили Мартина Лютера Кинга! Ваши парни забили до смерти четырех чернокожих девчонок-глупышек, которые пришли в церковь попросить милости у белого Бога! Вы травите нас собаками и поливаете нас водой из пожарных шлангов. Тем самым вы приказываете нам: не высовывайся, черная скотина! Знай свое место! Это место в трущобах с крысами! А белые будут развлекаться на Золотом берегу!
  – Я сам бывал в трущобах и знаю, что это такое, – сказал Джуд.
  – Я должен был бы прикончить тебя прямо здесь и прямо сейчас! – все более разъяряясь, продолжал орать Лиссон. – Потому что ты тоже во всем этом виноват! Белый цвет – это цвет вины! Цвет жадности! Цвет капитализма, который угнетает народные массы! Ты несешь на себе эту вину и должен умереть, чтобы избавиться от нее!
  – Они поймали тебя, как это и планировалось Группой исследований и наблюдения ЦРУ… Азиаты тебя пытали…
  – Я получил хороший урок, белая скотина! Азиаты наставили меня на путь истинный!
  – Ты был нашим человеком, а теперь служишь им. Ты рассказал им все, что знал. И теперь примкнул к ним, воюешь вместе с ними.
  – Я примкнул к их революции! Все цветные должны бороться вместе! – Лиссон натянул веревку на шее Джуда. – А сам-то ты чем лучше?
  – Да, я недалеко ушел от тебя, – ответил Джуд. – Все, о чем ты мне говоришь, я и сам видел. И хочу наконец выбраться из дерьма, в которое меня затолкали. Они направили меня сюда – и хрен с ними! Я знаю об их грязных делах еще больше, чем ты!
  – Вот как ты запел! Еще немного и ты скажешь, что идеал твоей жизни – Ленин!
  – По убеждениям я – капиталист, но в интересах твоей революции могу сообщить много интересного.
  – Например?
  – Для начала скажу, что глава северовьетнамского Политбюро направляется на тайную встречу с повстанцами из Патет-Лао. Встреча должна состояться неподалеку отсюда. И мы получили задание взять его – живым или мертвым.
  – С какой это стати я должен тебе верить?
  – Тогда ты, наверное, хочешь услышать заготовленную для нас в ЦРУ легенду на тот случай, если мы попадемся? Что ж, слушай и ее. Мы должны создать тайный склад оружия, боеприпасов и средств связи для новых десантных групп. Эта легенда тебя устраивает?
  – Красиво врешь!
  – Сейчас нет такой необходимости. То, что я говорю, пригодится твоим новым хозяевам.
  Лиссон снова ударил Джуда по лицу и приказал отвести его в середину колонны.
  – Лучше будет, если ты все-таки мне поверишь, – с трудом повернувшись, прокричал Джуд.
  Человек-сова внимательно смотрел, как мальчишка-поводырь тянул Джуда на веревке. Его поставили в строй. Кертейна на этот раз отделяли от Джуда человек десять.
  Колонна повернула на запад.
  «Партизаны совсем не боятся воздушного налета», – подумал Джуд.
  Колонна вышла в Долину кувшинов.
  Благодаря буйной растительности естественный цвет Лаоса – зеленый. Но тысячи тонн напалма, которыми американцы жгли эту землю, превратили ее в обугленное месиво. Воронки от бомб то и дело преграждали путь колонне; запах металла разносился в воздухе.
  Когда солнце поднялось на одну ладонь над холмами, окружавшими долину, колонна расположилась на привал.
  – Вот-вот начнутся воздушные налеты, – сказал Лиссон Джуду и Кертейну, когда их вели к разожженному партизанскому костру. – Сейчас в последний раз вы отведаете горячей пищи.
  Лаосцы заставили американцев присесть на корточки. Человек со шрамом стоял рядом с автоматом АК-47 наготове. Партизаны начали варить рис. Лиссон и человек-сова сели справа от Джуда, Кертейн оказался слева от него.
  – Моему приятелю нравится эта игрушка, – сказал Лиссон Джуду, показывая пальцем на отобранный у него маленький двухзарядный револьвер, который человек со шрамом, как амулет, повесил себе на шею. – И как это ты решился взять такую игрушку с собой? Неужели у тебя хватило бы силы воли, чтобы покончить счеты с жизнью, всадив себе в ногу отравленную пулю?
  – Если б надо было, то хватило бы.
  Человек-сова бесстрастно смотрел на Джуда и Лиссона.
  – Он говорит по-английски? – спросил Джуд.
  – Если бы я знал! – засмеялся Лиссон.
  – А мне, по правде сказать, это и не важно знать, – заметил Джуд. – Так как насчет дела, о котором я начал тебе говорить?
  – Разве я похож на предателя? – ухмыльнулся Лиссон. – Предатель – это ты. От тебя так и несет дерьмом! Посмотри на них. – Лиссон кивнул в сторону лаосских бойцов.
  Кертейн продолжал сосредоточенно глядеть прямо в костер.
  – Ты ничего не сможешь предложить им, бледнолицый, – сказал Лиссон. – Они – партизаны, их сплотили законы племени. И какие бы подачки вы ни раздавали в деревнях, откуда они родом, вам не купить моих желтокожих братьев!
  – Лично я никого и не собирался покупать, – сказал Джуд.
  Котелок с рисом закипел. Охранник развязал Джуда, поставил на землю перед ним деревянную тарелку и положил на нее пару длинных палочек.
  У Джуда занемели пальцы. Оставаясь на корточках, он начал их разминать. Кертейн уселся на землю.
  – Когда я узнал, что меня собираются сюда десантировать, – сказал Джуд Лиссону, – я выкрал твое досье. – В воздухе запахло каким-то сладким цветком. – Я хотел иметь гарантии на тот случай, если ты захватишь нашу группу… как и предыдущие шесть групп. Сознайся Лиссон, ведь это твоя работа?
  Чернокожий на вопрос не ответил. Он спросил:
  – А если бы ты не попал в мои руки?
  – Сейчас это уже не важно, – пожал плечами Джуд. – Кстати, что же ты все-таки сделал с американцами из наших предыдущих групп?
  Лиссон снова не ответил на вопрос.
  – Ты уже рассказал мне о своем задании, – ухмыльнулся он. – И твоя дерьмовая легенда мне тоже известна. Так что из тебя даже не придется выбивать показания в бункере. Нового от тебя мы ничего не узнаем.
  – А это как сказать…
  – Так я тебе и поверил, – хохотнул Лиссон.
  Пальцы Джуда обрели чувствительность. Он достал из тарелки деревянные палочки. Охранник положил на тарелку немного риса. Медленно повернув голову, Джуд посмотрел, что делается у него за спиной. Лаосцы, перешучиваясь друг с другом, жадно ели. Вьетнамский резидент был привязан к дереву, но повязку с его глаз партизаны сняли.
  – Решение принято, – сказал Лиссон.
  – И все же подумай, – сказал Джуд.
  Два лаосца, полулежа у дерева, курили стеклянную трубку. Затяжки из нее они делали по очереди. Дым от трубки имел сладковатый запах, запах какого-то цветка. «Да это мак», – понял Джуд.
  – Слушай, Лиссон, – сказал он. – Я имею долю в торговле опиумом. Здесь на нем можно прилично заработать… У меня, как у настоящего капиталиста, недостатка в наличных нет.
  – Ах ты сволочь! Сколько же вас таких удальцов в Сайгоне? Тысяч двадцать пять? И каждый торгует наркотой? Сколько народу вы уже успели погубить здесь и у себя дома!
  – Наркоман он и есть наркоман. Он все равно купит отраву – не у нас, так у других. Так что не надо забивать себе голову чужими проблемами. Тем более что эта торговля приносит солидную прибыль.
  – Ты – подонок! – закричал Лиссон.
  – Я – прагматик, – спокойно сказал Джуд. – И призываю стать прагматиком и тебя.
  – Мне не нужны деньги, которые делают, отравляя людей!
  – А речь и не идет о тебе. Эти деньги могут пойти на нужды твоей революции… Вспомни-ка, братец, в пятидесятые годы чем-то подобным занимались французы. Они финансировали свою войну в Индокитае за счет продажи опиума. Кстати, именно здесь, в этой долине, они выращивали мак и переправляли его в притоны Сайгона. Это у них называлось «Операция Икс». Когда об этом пронюхало ЦРУ, французы посоветовали американцам держаться от этого подальше.
  – Как могло ЦРУ держаться подальше, если его люди занимались и занимаются тем же самым?! – мрачно рассмеялся Лиссон.
  – У меня есть плантации в Бирме, – не обращая внимания на его замечание, продолжал Джуд. – Мак выращивают солдаты армии Гоминьдана, которую твой приятель Мао выпер из Китая. Так вот, если ты обеспечишь охрану наших караванов, направляющихся к тайным аэродромам в Лаосе, будешь иметь солидные деньги… Кроме того…
  – Что – кроме того?
  – Я мог бы стать твоим информатором, – сказал Джуд. – Ты отпускаешь меня восвояси – для этого надо организовать ложный побег. Меня, возможно, назовут тогда героем, и я быстро пойду вверх по служебной лестнице. Возможно, стану одним из командиров в Группе исследований и наблюдения и преспокойно буду делать свое дело, пока дядюшка Хо не выпрет нас из Вьетнама или пока это мне не надоест. Все тайные операции будут тогда в моих руках и мои донесения будут иметь для тебя еще большую ценность, чем деньги.
  – Да какой из тебя шпион! – покачал головой Лиссон.
  – Какой есть! Другого нет!
  – А почему я должен тебе верить? – спросил Лиссон. – С какой стати?
  Джуд повертел в руках палочки для еды. Внимательно оглядев их, он зажал концы палочек между пальцами.
  Питер Кертейн, заместитель Джуда и товарищ по оружию, поставил свою тарелку с рисом на землю.
  Джуд со всего размаха воткнул палочки для еды в глаза Кертейна. Кровь брызнула во все стороны. Кертейн бешено завыл и, корчась от боли, рухнул прямо в костер. Через мгновение он был уже мертв.
  – Нет! – закричал Лиссон.
  Джуд потупился и положил руки за голову.
  Человек-сова что-то залопотал на своем языке. Один из партизан инстинктивно нажал на спусковой курок своего автомата. Линия из трассирующих пуль прочертила небо.
  Лиссон прыгнул на Джуда и стал методично избивать его, крича во все горло:
  – Будь ты проклят! Что ты сделал? Ты понимаешь, что ты сделал?!
  Человек-сова остановил Лиссона; лаосцы поставили Джуда на ноги.
  – Я убил своего товарища! – заорал Джуд. – Теперь-то уж вы должны мне поверить!
  – Негодяй! – Лиссон что есть силы саданул кулаком по лицу Джуда. – Он не был твоим товарищем! Он был нашим товарищем! Он принадлежал нам душой и телом целых пять лет! И ты, скотина, убил его!
  – Я этого не знал, – с трудом двигая челюстью, сказал Джуд.
  – А откуда же, по-твоему, мы узнали о вашей группе? Откуда мы каждый раз узнавали точное место выброски ваших групп и их маршрут? Мы щедро платили ему: он имел счет в швейцарском банке. И никто в твоем мерзком ЦРУ, никто из командиров «зеленых беретов» и командиров вашей Группы исследований и наблюдения и не догадывался об этом! И ты, гад, испортил сейчас всю нашу игру!
  Джуд плюнул кровью:
  – И потому я особенно буду нужен тебе сейчас.
  Лиссон выхватил из ножен огромный нож. Человек-сова схватил его за руку.
  «Ага, значит, ты все-таки понимаешь по-английски», – подумал Джуд.
  Чернокожий американец отшвырнул человека-сову в сторону и несколько раз обежал костер. Партизаны с ужасом наблюдали за ним. Лиссон подбежал к трупу Кертейна, ткнул его носком своих десантных ботинок, а потом, опустившись на колени, со всего размаха вонзил нож в неподвижное тело. Он бессвязно выкрикивал какие-то слова.
  Вытащив окровавленный нож из трупа Кертейна, Лиссон направил его острие в сторону Джуда.
  – Ты пойдешь с нами! – закричал он. – Так или иначе, но ты узнаешь правду. И мы ее тоже узнаем!
  Он отдал приказ продолжать движение. Человек со шрамом стянул руки Джуда за спиной, а веревку, висевшую на его шее, вручил мальчишке-поводырю. Вьетнамского резидента лаосцы также поставили в строй.
  Лиссон повернул в джунгли, колонна последовала за ним. К трупу Кертейна больше никто не прикоснулся.
  Они пробирались через дремучие заросли уже примерно час, когда Джуд решил напомнить о себе громким криком. Мальчишка-поводырь потуже натянул веревку и даже со злости двинул американца в живот, но тот продолжал звать Лиссона. Колонна остановилась на поляне, человек-сова и Лиссон подошли к Джуду.
  – Вы мне отбили все внутренности, – сказал тот. – Если я не схожу по малой нужде, то потеряю сознание. А ваши ребята не смогут нести меня – уж слишком я для них тяжел.
  – Делай в штаны, – ухмыльнулся Лиссон.
  – На ходу не умею.
  Человек-сова о чем-то спросил Лиссона на своем языке. Тот пожал плечами, а потом отдал какой-то приказ. Мальчишка-поводырь, натянув веревку, выволок Джуда из строя. Человек-сова взял веревку из рук мальчишки и передал ее человеку со шрамом и приказал ему что-то суровым тоном.
  – Запомни, – сказал Лиссон Джуду. – Ты – никто в этой затерянной стране. Сделаешь какую-нибудь глупость – пожалеешь, что я тебя раньше не прикончил!
  Лиссон оглядел поляну, потом посмотрел в небо: американских истребителей-бомбардировщиков видно не было. Пока не было. Он приказал колонне продолжать марш.
  Человек со шрамом отвел Джуда в заросли, расстегнул его брюки – они сползли вниз. Лаосец примкнул штык к своему автомату и разрезал штыком плавки Джуда. Посмеиваясь, человек со шрамом отошел в сторону, сел на повалившееся дерево и закурил. Веревку, стягивавшую руки Джуда за спиной, он так и не развязал.
  Своими жестокими ударами Лиссон, наверное, отбил Джуду почки, и ему потребовалось минут десять, чтобы облегчиться.
  Почувствовав себя намного лучше, Джуд вытащил ноги из штанин.
  – О'кей! Теперь полный порядок! – крикнул он человеку со шрамом.
  Партизан щелчком забросил сигарету в чащу. Посмеиваясь над полуголым Джудом, он положил автомат на землю и нагнулся, чтобы вдеть ноги американца в брюки.
  Джуд ногой ударил лаосца в грудь, тот отпрянул. Джуд ударил его в живот. Человек со шрамом упал на землю. Джуд обеими ногами встал ему на горло и стоял так, пока лаосец не затих.
  «Времени у меня в обрез, – лихорадочно думал он. С тех пор как они ушли, уже прошло минут пятнадцать… вот-вот они пойдут разыскивать меня…»
  Три минуты потребовалось Джуду, чтобы поудобнее установить автомат и его штыком перерезать веревку на руках.
  Полторы минуты понадобилось для того, чтобы одеться и обыскать труп лаосца. В карманах человека со шрамом он нашел фотографии какой-то женщины с ребенком, письма – это в сторону. Из рюкзака убитого Джуд вытащил пять гранат и шесть рожков для автомата – вот это будет поважнее. Там же была бутылка с водой, немного риса, сушеные фрукты, коробок спичек. Джуд надел рюкзак, снял с шеи человека со шрамом свой маленький двухзарядный револьвер и закатил труп за дерево.
  Портативная радиостанция Джуда с шифровальным устройством была у Лиссона. Радиостанцию Кертейна взял себе человек-сова.
  За деревьями послышались голоса лаосцев. Джуд поднял с земли автомат, встал на колени. Лаосцев было всего трое. Как и предполагал Джуд, Лиссон направил своих людей на поиски пленного американца и человека со шрамом.
  Джуд выпустил по приближавшимся партизанам сразу полмагазина, подбежал к их трупам, схватил еще один АК-47 и несколько рожков к нему.
  Лаосцы пришли со стороны запада. Джуд побежал на восток. Выстрелы Лиссон, конечно же, слышал. И сейчас весь его отряд несется сюда; они появятся минут через двенадцать.
  Джуд бежал сломя голову, взлетая по склонам небольших оврагов, перепрыгивая через воронки от бомб.
  Сзади застрочил автомат: его заметили. Джуд от неожиданности поскользнулся и растянулся на дне неглубокой воронки. Всего в четверти мили от него появились фигуры бегущих людей. Джуд дал по ним короткую очередь – это должно остудить их пыл, выбрался из воронки и снова побежал. Пот заливал ему глаза, он задыхался от напряжения. Во время падения он подвернул ногу, и ступать на нее было мучительно больно.
  Преследователи Джуда стреляли в его сторону короткими очередями. Пули ложились справа и слева от него – Лиссон наверняка приказал своим людям взять беглеца живым. Несколько пуль попали в камень слева от Джуда, осколки камня впились в его ногу, но он не остановился.
  – Тебе, солдатик, пришел конец! – раздался уже совсем рядом с ним голос азиата. Кто это кричит? Человек-сова?
  Джуд выбежал на огромную поляну. Стоп! Далеко по открытой местности не убежать – Лиссон был первоклассным снайпером.
  Джуд залег и начал отстреливаться. Лаосцы тоже залегли. Джуду показалось, что двоих из них он все-таки прикончил. Он расстрелял один рожок, второй, третий… автомат перегрелся, и его заклинило. Джуд бросил оружие и снова побежал – будь что будет!
  – Джуд Стюарт, – послышался за спиной голос Лиссона, – тебе все равно не уйти, ты – мой, Джуд Стюарт!
  «Так ты, оказывается, знаешь мое имя? – подумал Джуд. – Может, ты знаешь и все остальное?»
  В синем небе над ним показались серебристые точки. Что-то с оглушительным ревом пронеслось над его головой. Самолеты!
  «Я здесь! – хотел крикнуть американским пилотам Джуд. – Я здесь, меня преследуют партизаны, помогите мне!»
  Летчики заметили бегущих, но для них все они были партизанами. Сделав где-то на горизонте лихой разворот, самолеты стали стремительно приближаться.
  Воронка от бомбы была примерно в двадцати метрах от Джуда… Теперь уже в десяти… Теперь в пяти… Джуд сильно оттолкнулся и прыгнул. В тот момент, когда он, несколько раз перевернувшись через голову, упал на дно воронки, от самолетов отделились блестящие канистры. Удар о землю – и все вокруг заполыхало оранжевым пламенем.
  Напалм.
  Джуд вжался в землю.
  Самолеты развернулись и отправились восвояси.
  Как только стих шум реактивных двигателей, Джуд услышал жуткие крики. Он приподнял голову над краем воронки и увидел стену из оранжевого огня.
  – Боже мой… – с ужасом прошептал Джуд. – Боже мой…
  Наконец стена огня опала. Джуд разглядел обуглившиеся трупы его преследователей.
  Но четыре неподвижных тела чуть поодаль от опавшей стены огня внезапно поднялись и, пошатываясь, двинулись в сторону Джуда. Они были похожи на привидения. Горячий ветер развевал цветастый платок на шее самого высокого из идущих…
  Ствол второго автомата Джуда при падении воткнулся прямо в землю. Теперь он забился и оружие бесполезно. Джуд вытащил три гранаты из рюкзака и одну за другой бросил их в сторону приближавшихся привидений. Как только гранаты взорвались, он выскочил из воронки и, не оборачиваясь, побежал прочь. Добравшись до зарослей, он в изнеможении упал.
  «Не останавливайся! Не останавливайся!» – приказывал он себе, но силы оставили его.
  Сбросив с себя рюкзак, Джуд достал две оставшиеся гранаты. За его спиной послышались быстрые шаги. Одну из гранат Джуд положил на тропинку, где он лежал, вытащил чеку и огромным усилием воли заставил себя вскочить на ноги, прыгнуть в сторону и спрятаться за деревом.
  Раздался оглушительный взрыв, Джуд услышал предсмертный крик. Все? Рука Джуда разжалась, последняя граната упала на землю и закатилась куда-то в высокую траву.
  Из-за деревьев медленно вышел Лиссон; его рубашка была мокрой от пота, он тяжело дышал. Лиссон с ненавистью смотрел на Джуда. Из-за его спины выглядывал мальчишка, который был поводырем Джуда. От усталости тот еле стоял на ногах.
  Джуд резким движением вытащил маленький двухзарядный револьвер из кармана брюк и направил его в свой широко раскрытый рот.
  – Нет! – закричал Лиссон и бросился к Джуду, пытаясь выбить у него из руки револьвер.
  Джуд отклонился в сторону и свободной рукой схватил Лиссона за локоть. Он резко тряхнул чернокожего, приставил к его лбу револьвер и нажал на курок.
  На виске Лиссона появилась маленькая красная точка. Он обмяк и всем своим теперь уже непослушным телом навалился на Джуда. Тот отшвырнул его в сторону, и Лиссон упал на землю: он был мертв.
  Мальчишка-партизан стоял метрах в трех от Джуда. Ствол его автомата был направлен в землю. Джуд направил револьвер с единственным оставшимся отравленным патроном в сторону своего бывшего поводыря, но уже через мгновение опустил его. Мальчишка просиял, развернулся и стремительно исчез в зарослях.
  Портативная радиостанция Джуда в аккуратном чехле висела на ремне под рубашкой Лиссона. Прошло уже девять месяцев, как Лиссон дезертировал из американской армии, но до сих пор на его шее красовался жетон с личным номером военнослужащего. Джуд снял жетон и положил его в чехол радиостанции. Забрав все военное снаряжение Лиссона, Джуд пошел к поляне. Над нею все еще курился черный дым от напалма. Чуть поодаль Джуд увидел горбатый холм. Там он, возможно, найдет укрытие от смертоносного дождя с американских бомбардировщиков. Джуд взобрался на холм, моля Бога, чтобы летчики, окажись они в небе над ним, не заметили его черную пижаму, чтобы на этом выжженном кусочке земли не оказалось никакого другого лаосского отряда. На вершине холма Джуд залег в ложбине. Когда его руки перестали дрожать, он, морщась от боли во всем теле, набрал на миниатюрной клавиатуре зашифрованные слова.
  ВОДОРАЗДЕЛ – кодовое название операции.
  МЭЛИС – «злоба» – шпионская кличка Джуда, которая была известна только трем разведчикам, имевшим прямое отношение к порученной ему операции. Эти трое: Арт – капитан «зеленых беретов» из Группы исследований и наблюдения в региональном «северном» отделе ЦРУ в Дананге, человек-привидение в лаосской столице Вьентьяне, чей истинный статус был покрыт мраком неизвестности для пятисот других находящихся там сотрудников ЦРУ, считающих тайную войну своего управления триумфом для Америки; и старший военный чин, имя, звание и род войск которого были Джуду неведомы.
  НАВОДНЕНИЕ – цели операции не выполнены; глава Политбюро цел и невредим.
  АКУЛА – Кертейн действительно предатель; он уничтожен.
  БАРРАКУДА – Лиссон обнаружен и уничтожен.
  БЕЛЫЙ КИТ – вьетнамский резидент скорее всего погиб.
  Если бы Джуд набрал на клавиатуре СИНИЙ КИТ, это означало бы, что он может вернуться вместе с ним.
  Через четыре дня после того, как Джуд передал это зашифрованное сообщение, в Дананге кто-то перерезал горло проститутке, у которой частенько бывал Кертейн.
  Джуд включил также в свою шифровку приблизительные координаты холма, на котором он находился, и некоторые приметы местности. Он хотел попросить, чтобы его немедленно эвакуировали отсюда, но в конце концов решил, что не стоит поддаваться сиюминутному желанию: пусть все идет своим чередом. Он нажал на кнопку портативной радиостанции, и сигнал незамедлительно «ушел» на спутник связи, с которого был ретранслирован прямо в штаб-квартиру ЦРУ в Ленгли. Оттуда – уже по кабелю – сообщение Джуда было направлено в Группу исследований и наблюдения в региональном отделении ЦРУ в Дананге, а затем переправлено в отделение ЦРУ во Вьентьяне.
  Джуд провел ночь на холме. Его мучил голод. Ночью здесь было довольно прохладно. Воспоминания не давали ему уснуть.
  Его ноги и рот перестали кровоточить, но все тело болело, и он чувствовал сильную слабость…
  Только под утро он услышал шум приближающихся вертолетов. Их было три. Два вертолета начали медленно кружить над холмом; из открытых дверей торчали стволы крупнокалиберных пулеметов. Третий вертолет стал медленно снижаться. Он опускался все ниже, ниже, ниже…
  Джуд бежал к этому вертолету. Все его тело корчилось от боли, но его неудержимо звал к себе стрекочущий звук вертолетного винта…
  * * *
  Это был звук не от вертолетного винта, а шум двигателя приближающегося автомобиля. Джуд бежал по шоссе, проложенному в пустыне. У него кололо в боку, ноги его дрожали, он тяжело дышал. Кафе «У Норы» было примерно в четверти мили впереди. Джуд понял, что где-то там на шоссе он повернул и сейчас бежит уже назад.
  Старый черный «бьюик» обогнал его слева. Неотрегулированный двигатель автомобиля сильно стучал. За рулем сидела Кармен и, открыв рот, смотрела на сумасшедшего «гринго» – североамериканца.
  Джуд поднял руку, прося ее остановиться. Но Кармен лишь прибавила скорость, спеша на работу.
  «Черт с ней!» – подумал Джуд и перешел на шаг. Испуганный кролик перебежал шоссе.
  «Сколько же еще у меня времени в запасе? – лихорадочно соображал Джуд. – За четыре дня они не обнаружили меня, но они, конечно, задействовали на это все силы. А если так, то они наверняка оставили где-то свой след. И если я найду этот след, то, возможно, увижу их и сделаю так, чтобы сами они меня не увидели!»
  Телефон-автомат у кафе «У Норы» был в нескольких шагах от Джуда.
  «Мне нужен помощник, – подумал он. – Хороший помощник: человек, который обнаружит моих преследователей. Человек, которому я в достаточной степени доверяю. Кто-нибудь из Лос-Анджелеса. Лучше всего на эту роль подходит Дин».
  Они не виделись уже много лет, но время для Дина никогда не имело значения. Джуд подумал, что Дин выполнит его просьбу хотя бы для того, чтобы не терять «квалификацию». Он сможет тряхнуть стариной!
  Стоя на пустынном шоссе, Джуд собирался с духом.
  Наконец он подошел к телефону и снял трубку.
  Глава 8
  Старый «профи»
  На следующий день после того, как Уэс Чендлер пообещал Бэт привезти сувенир из Голливуда, Ник Келли обедал в ресторане отеля «Мэдисон».
  – Я удивился вашему звонку, – сказал Нику сидевший напротив него мужчина. В свои пятьдесят шесть лет он все еще сохранил густую шевелюру, мощную грудь и отличное зрение. Жил он в довольно скромном доме в пригородном районе Вирджиния с женой-физиком и двумя приемными детьми. Его жена работала там же, где и он сам. Именно она и взяла трубку, когда Ник накануне вечером позвонил им домой.
  – Конечно, я был рад, что вы мне позвонили… хотя и удивился вашему звонку, – еще раз сказал мужчина.
  – Благодарен вам за то, что вы пришли поговорить со мной, Сэм, – улыбнулся Ник.
  – Благодарность в начале разговора, – улыбнулся в ответ Сэм, – по-видимому, означает, что это не просто дружеский обед.
  Они познакомились более десяти лет назад – вскоре после того, как Сэму разрешили не скрывать своей службы в Центральном разведывательном управлении.
  – Все эти годы, пока я писал о проблемах разведки в рубрике Питера Мерфи, я ни разу не звонил вам, чтобы получить от вас интересующую меня информацию.
  Сэм только пошевелил губами, ожидая продолжения.
  – Так вот, я сейчас работаю над одной темой, заинтересовавшей Питера.
  Четверо плотных мужчин в темных костюмах важно прошествовали мимо их столика. Сэм неподвижными глазами смотрел на Ника.
  – Значит, снова решили поиграть в старые игры? – покачал он головой. – Но явно не из-за денег: Мерфи ведь много не платит. У вас же продолжают выходить все новые книги, ваше телешоу было неплохим… И вдруг опять за старое?
  – Мы живем в новое время. Проблемы разведки всегда интересовали меня, но сейчас – в эпоху гласности (это слово Ник произнес по-русски), после окончания «холодной войны»…
  – В которой, кстати, мы победили, – прервал его Сэм. – Так что вам, либералам, не стоило все эти годы ругать нас, воинов «холодной войны»!
  Они оба рассмеялись.
  – Но не сомневайтесь, – заметил Сэм, – новые враги найдутся. Этому нас учит история. – Он улыбнулся. – И все же, почему вы не звонили мне раньше?
  – Видите ли, мне не хотелось, чтобы вы перестали считать меня своим другом. Ведь смысл моей работы состоял в том, чтобы собирать разные скандальные происшествия.
  – Для нашего города вы любопытный экземпляр слишком уж чувствительного человека, – сказал Сэм. – Как бы то ни было, вы теперь снова работаете на Мерфи. И решили вдруг позвонить мне. Насколько я понял, не для того, чтобы получить информацию об очередной скандальной истории.
  – По правде говоря, я и сам не знаю, какого рода мне нужна информация – скандальная или нет…
  – В ЦРУ я работаю не один. У нас примерно семь тысяч сотрудников. И о самых крупных скандалах мне мало что известно – не тот у меня уровень.
  – Сэм, до начала семидесятых годов вы работали в системе планирования тайных операций во Вьетнаме; вы были и советником президента. Сейчас же вы старший помощник одного из боссов на нашем разведывательном Олимпе.
  – Все это звучит… экзотично, что ли? Одним словом, получается, что я старый-престарый «профи». Не думал, что за пределами ЦРУ меня считают такой важной птицей… Но вообще-то, – добавил Сэм, – такие оценки делают люди, которые внимательно следят лишь за тем, в каком кресле ты сидишь во время совещаний.
  – Там, на этих совещаниях, – сказал Ник, – разыгрываются баталии, необычные даже для Вашингтона.
  Сэм засмеялся:
  – Вы что же, заинтересовались деятельностью нового директора? Ральфа Дентона вынесло на гребень волны в результате человеческой трагедии. Вынести-то вынесло, но многие говорят, что не по заслугам.
  – А что вы сами думаете по этому поводу?
  Старый опытный сотрудник ЦРУ пожал плечами:
  – Дентон – политик. Люди этой профессии подвергают все и вся тщательному критическому анализу.
  – В этом городе все политики, – заметил Ник.
  – Конечно, – кивнул Сэм.
  К столику подошел официант. Сэм выбрал суп и лососину, Ник заказал первое же предложенное ему официантом фирменное блюдо.
  – А что ваша жена думает об этом новом повороте в вашей работе? – спросил Сэм. – Ее ведь зовут Сильвия? Она, кажется, работает в конгрессе?
  Сэм никогда не встречался с Сильвией.
  – Ей нравятся мои романы, – ответил Ник.
  – Вы познакомились с ней еще в те времена, когда она поставляла вам информацию для ваших репортажей? – спросил Сэм.
  – Я никогда не говорю о тех, кто поставляет мне информацию. – Ник посмотрел прямо в глаза Сэму. – Никто не узнает и о том, что мы с вами встречались.
  – Кроме тридцати человек, которые сидят сейчас в этом ресторане, – усмехнулся Сэм. – Но, к счастью, я понял смысл сказанного вами: вы – хороший человек, и жена у вас прекрасная (совсем не важно, при каких обстоятельствах вы с ней познакомились). Кстати, многие думали, что вы так и не женитесь – уж слишком вы были стеснительны для этого. Но вы женились, у вас есть сын. – Сэм улыбнулся. – Кстати, известно ли вашей жене, чем вы сейчас занимаетесь?
  – Мы здесь не для того, чтобы говорить обо мне и моей жене.
  Дома Ник сказал Сильвии, чтобы она не волновалась. Он объяснил эту якобы внезапную просьбу Питера Мерфи подготовить для него новый материал (за который много он, конечно, не заплатит) тем, что он журналист и, следовательно, может, не опасаясь, задавать какие угодно вопросы.
  – Но тебе не нужна никакая новая информация, – убеждала мужа Сильвия.
  – Это всего лишь компромисс. С его помощью я найду способ решить свалившуюся на меня проблему.
  – Проблемы никакой и нет, – усталым голосом сказала Сильвия. – Если, конечно, ты ее сам не создашь.
  – И все же наша встреча с Сэмом должна состояться! – отрезал он.
  – Встреча – да. Но не более того. Прошу тебя, Ник.
  Он не сказал жене о том, что ранее звонил Дину.
  Официант принес Сэму его суп.
  – Если бы я даже хотел вам помочь, – беря ложку со стола, задумчиво сказал Сэм, – я вряд ли бы смог это сделать. Мы ведь работаем по конкретным направлениям. Есть отдел А, отдел Б, они имеют свою строгую специализацию. И бывает так, что сотрудники из отдела А и не подозревают о характере деятельности сотрудников в отделе Б. Коридорные же разговоры, неофициальный обмен мнениями в нашем ведомстве – редкость.
  – Так, значит, вы мне все-таки поможете? – не сдавался Ник.
  Сэм посмотрел на него:
  – Что конкретно вы хотите узнать?
  – Скажите, за последние две-три недели не произошло ли в вашем ведомстве чего-либо необычного?
  – Например?
  – Если бы я знал, то не задавал бы вопросов.
  Ник посмотрел по сторонам. Никто из посетителей ресторана не обращал на них никакого внимания.
  – Может быть, что-то необычное произошло в отделе, который отвечает за тайные операции. Или появилось что-то неординарное у сотрудников, расследующих деятельность наркомафии или какие-нибудь другие грязные дела. А может быть, сбой дала Служба внутренней безопасности…
  – У вас богатое воображение! – Сэм затряс головой. – У меня такое впечатление, что вы и сами не знаете, о чем хотите спросить. Вы тычете пальцем наугад и… попадаете в небо.
  – И все же что-то необычное было. Недавно. Может, это имело какое-то отношение к… Калифорнии? – Ник посмотрел Сэму прямо в глаза. – Так сможете вы мне помочь?
  – Слушайте, – Сэм отвел глаза, – не из тех ли вы блюстителей нравственности, которые уверены, что ЦРУ занимается контрабандой наркотиков?
  – Нет, я совсем не думаю, что ваши люди занимаются этим.
  – Потому, что все наши люди проходят тщательный отбор. Это только в романах пишут нечто прямо противоположное. Мы же уверены, что подонкам не место в государственных структурах. Мы уверены, что эти структуры должны быть кристально чисты. Хотя бы потому, что наши дети растут в этой стране.
  – Я никого ни в чем не обвиняю, – сказал Ник. – Я хотел только узнать, не произошло ли у вас чего-либо необычного.
  Сэм задумался.
  – Нет, – сказал он наконец, – вам нужен материал не для репортажа. – Прищурившись, он добавил: – Чего это вам так неймется? Зачем вам вдруг понадобилась информация о каких-то необычных происшествиях? Что от этого меняется, в том числе для вас лично?
  – Мой ребенок тоже живет в этой стране, – ответил Ник.
  – Вы попали в беду?
  – Я – нет. И не хотел бы в нее попасть.
  Официант принес вторые блюда.
  – Тогда речь идет о ком-то другом, – сказал Сэм, ткнув вилкой в лососину.
  – С чего вы взяли?
  – Вы сказали, что сами в беду не попали. Вам не нужна информация об отдельной стране и каком-то особом вопросе… Если вы, конечно, не забрасываете удочку просто так – на всякий случай, то речь идет о каком-то человеке! Что связывает вас с ним?
  – С кем это «с ним»?
  – Кто бы он ни был.
  – Я думал, что получу ответы от вас…
  – Вы обратились ко мне, и я хочу понять, кто же вы сегодня, – сухо заметил Сэм.
  – Сегодня я старше, умнее. И еще у меня остается все меньше времени на пустые разговоры.
  – Речь не об этом. Речь о том, чем вы сегодня занимаетесь.
  – У меня задание редакции.
  – Избавьте меня от такого удобного для вас объяснения, – пожал плечами Сэм. – Не знаю, смогу ли я вам помочь…
  – Так, значит, не сможете?
  – Слушайте, – сказал Сэм, – если вы точно узнаете, что конкретно вам нужно, и захотите поговорить именно об этом – звоните.
  – А если вы узнаете что-нибудь конкретное?
  – Мне узнавать нечего, – сказал старый сотрудник ЦРУ. – Наши скандалы известны всему миру.
  Они как можно быстрее закончили обед, попрощались у вращающейся двери отеля «Мэдисон». Ник пошел к метро. Сэм смотрел ему в спину. Когда Ник скрылся из вида, Сэм вернулся в отель. Несмотря на то, что из трех телефонов-автоматов в холле два были свободны, он терпеливо подождал, пока упитанная дама в шубе не прекратит выговаривать своему мужу по телефону за какую-то пустячную провинность. Только после того как она повесила трубку и пошла в ресторан, Сэм бросил монетку в прорезь автомата.
  – Эмили?.. Позвони в Отдел по связи с общественностью и скажи, что мне нужен бланк для отчета о встрече с представителем прессы… Да, я знаю, но этот бланк мне нужен сегодня… И еще позвони секретарю генерала Кокрэна. Пусть они втиснут меня в список людей, с которыми он должен обязательно переговорить.
  Повесив трубку, Сэм пошел к выходу. Проходя через вращающуюся дверь, он поднял воротник своего пальто: на улице было довольно прохладно.
  Глава 9
  Паяльная лампа
  Уэс прилетел в Лос-Анджелес в первой половине дня. У стюардессы авиалайнера волосы были чуть светлее, чем у Бэт. Кроме того, в отличие от Бэт она обильно скрепляла свою прическу лаком.
  Уэс взял напрокат машину и позвонил следователю Ролинсу. Они договорились встретиться в отеле «Голливуд».
  Воздух Лос-Анджелеса был пропитан смогом, но ярко светило солнце, и Уэс, выйдя из здания аэропорта, спрятал свое пальто в чемодан. На взятом напрокат «форде» он поехал в северную часть южно-калифорнийского города-гиганта.
  Он проезжал мимо магазинов с зеркальными витринами, мимо домов среднего класса с зелеными лужайками. На тротуарах города было много людей, по его широким улицам двигалось огромное количество автомобилей, за которыми – это бросалось в глаза – заботливо ухаживали…
  Уэс остановился на красный свет светофора. Отполированный до блеска черный «мерседес» с тонированными стеклами выехал у светофора на полосу слева от Уэса. В автомобиле был шофер и на заднем сиденье жгучая брюнетка с безукоризненным овалом лица. Ярко-красная помада на ее губах соответствовала ярко-красному лаку на ногтях. Было видно, что мастера пластической хирургии серьезно поработали над ее носом – он был идеальной формы. Кожа лица была искусно припудрена. Она повернула голову направо – в сторону Уэса, лениво оглядела его взятую напрокат машину, а потом, повернув голову налево, устремила свой взгляд на светофор, который уже переключился на зеленый свет.
  У бульвара Сансет Уэс повернул направо. На улице, по которой он теперь ехал, было множество взметнувшихся над пальмами щитов с рекламой новых фильмов. За пальмами тянулась цепочка магазинов, где продавались гитары и другие музыкальные инструменты. У одного из магазинов прямо на тротуаре танцевала знойная блондинка. На ней было совсем коротенькое, казалось, пошитое для ребенка платьице, туфли на высоких каблуках. Ей можно было дать и шестнадцать, и тридцать шесть. Легкий ветерок приподнял ее платьице, и Уэсу был хорошо виден ее белый пояс, поддерживающий белые чулки.
  «Интересно, носит ли такие платья Бэт?» – подумал он.
  Уэс проехал еще два перекрестка со светофорами, пока наконец не добрался до Голливудского бульвара: тут располагался нужный ему отель.
  Уэс поставил машину у тротуара. Когда он бросал монеты в щель парковочного счетчика, за ним внимательно наблюдали два изможденных, одетых в какие-то дерюги парня. У них на спинах висели рюкзаки, руки были покрыты татуировкой, волосы – по моде давно минувших дней – падали на плечи. Когда Уэс повернулся, парни лениво пошли прочь.
  В детстве мать Уэса частенько рассказывала ему о своей поездке в Голливуд – в этот чудесный мир, где располагался знаменитый китайский театр с красно-зеленым фасадом в виде резных драконов и крышей в форме пагоды. Она рассказывала ему и о тротуарах, в которые навечно вмонтированы бетонные плиты с именами суперзвезд. Перейдя на другую сторону бульвара, Уэс увидел этот тротуар. Неподалеку находился и знаменитый театр.
  Уэс немного постоял на улице и пошел в отель. В холле у входа в ресторан стояли двое мужчин. Один – еврей с короткими седыми волосами и аккуратно подстриженной бородкой, лет пятидесяти на вид. Второй мужчина – помоложе первого – негр с внушительным телосложением. Еврей попрощался с негром и, проходя мимо Уэса, рассеянно посмотрел на него и исчез за дверью отеля.
  Глаза негра и Уэса встретились.
  – Я ищу мистера Ролинса, – сказал Уэс.
  – Это я, – ответил чернокожий американец.
  Уэс представился.
  – Вы можете показать мне какой-нибудь официальный документ – если это, конечно, не обычные водительские права? – спросил Ролинс, крепко пожимая руку Уэса.
  Тот показал ему свое флотское удостоверение. Ролинс протянул Уэсу свой полицейский значок.
  – Вообще-то я юрист, – сказал Уэс.
  – Почему же вы тогда не обслуживаете банковские структуры? В этом случае ездили бы на роскошном «БМВ».
  – Видите ли, я всегда хотел с помощью юриспруденции докопаться до сути вещей, чтобы научиться управлять событиями.
  – Если хотите докопаться до сути вещей, берите револьвер и поехали со мной на патрулирование, – ухмыльнулся полицейский. Он кивнул в сторону двери, в которую вышел беседовавший с ним еврей. – Знаете, кто этот мужчина? Отличный человек, телевизионщик, но совсем беспомощный. На него недавно совершили нападение. Неприятная история, но у нас они случаются каждый день и не по одному разу… – Ролинс вздохнул. – Вы уже обедали?
  – Нет, только перекусил в самолете, – ответил Уэс. – Давайте пообедаем. Но плачу, конечно, я.
  – Отлично, – сказал Ролинс. – Обед обойдется дешевле в кафе, только вот столики там не приспособлены для разговоров с глазу на глаз.
  Уэс ткнул пальцем в сторону метрдотеля у входа в ресторан. Ролинсу второго приглашения – словесного – было не нужно.
  – Ничего, если я закурю? – спросил он Уэса, когда они уселись за столиком в ресторане.
  – Раньше я не переносил табачного дыма, – улыбнулся Уэс, – но сейчас отношусь к нему терпимо.
  В ресторане людей почти не было. Увидев Уэса и Ролинса, официант поспешил к ним.
  – Вы пьете, находясь на службе? – спросил Ролинс.
  – Нет.
  – Я тоже. – Ролинс посмотрел на официанта. – Принесите мне водки со льдом.
  Уэс заказал кофе.
  Ролинс вытряс из пачки сигарету, отломил фильтр, швырнул его в пепельницу и прикурил.
  – Моя жена думает, – кивнул он в сторону отломленного фильтра, – что курить сигареты с этим приспособлением более безопасно. Но какая разница? Отрава она и есть отрава.
  Китаянка с длинными черными волосами, в прекрасно сшитом костюме, который стоил, должно быть, половину месячной зарплаты Уэса, важно прошествовала мимо их столика. Уэс и Ролинс не могли оторвать глаз от ее покачивающихся бедер.
  – К этому в Лос-Анджелесе никогда не привыкнешь, – улыбнулся Ролинс. – Здесь слишком много хорошеньких женщин… А вы сами женаты? У вас есть дети?
  – Судьба обделила меня в этом смысле.
  – Тогда вы и в нашем городе не женитесь – трудное это у нас дело…
  Ролинс стряхнул пепел с кончика сигареты и сделал глоток водки из принесенного официантом стакана.
  – Объясните мне, почему я, рядовой следователь Лос-Анджелеса, имею дело с представителем федеральных органов? Неужели из-за этой столь обычной в нашем городе СНО – смерти при невыясненных обстоятельствах?
  – Этого я не могу вам сказать.
  – Ответ, как говорится, исчерпывающий, – усмехнулся Ролинс.
  Официант снова подошел к их столику. Они заказали обед.
  – Вы ведь из флотской службы расследований? – спросил Ролинс, когда официант ушел.
  – Да.
  – Значит, учились вы не только в юридическом колледже.
  – Я моряк.
  – Понятно. Времени на пустые разговоры у вас не было и нет… Так вы теперь занялись этим бывшим моряком Хопкинсом?
  – У вас появились какие-то новые сведения о нем?
  Ролинс вздохнул:
  – Его труп никто не забрал, никто даже не позвонил к нам в полицию после его смерти. В списке пропавших без вести, имеющемся в отделении полиции в Сан-Франциско, Хопкинс не значится. В его доме никто не живет. Владелец бара говорит, что смерть Хопкинса могла быть несчастным случаем, хотя и не исключает того, что кто-то мог столкнуть его с высокой лестницы на заднем дворе бара. Городские власти заявили, что могут держать труп Хопкинса в морге только тридцать один день, после чего, если не будет никаких официальных запросов, парня похоронят на кладбище для бедных.
  – Это все?
  – Да. Одним словом, случай с Хопкинсом – прекрасный пример полной неопределенности и отсутствия к умершему человеку какого-либо интереса.
  – А что вам самому удалось установить в ходе вашего расследования?
  – Мне кажется, в этом моем расследовании вы – ключевая фигура. – Голос Ролинса посуровел.
  – Я ничего не могу добавить к тому, что услышал от вас, – сказал Уэс.
  – Но вы, как мне кажется, сможете внести в это дело хоть какую-то определенность.
  Официант принес заказанные ими блюда.
  – Мое дело – убедиться в том, что расследование идет законным путем.
  – Каким путем?
  Уэс не ответил. Ролинс чертыхнулся.
  За столиком напротив засмеялась женщина с вьющимися каштановыми волосами. Одета она была в прекрасно скроенный пиджак и кожаную мини-юбку в обтяжку. Ее голос чем-то неуловимо походил на голос Бэт.
  – Что бы вы предложили мне сделать? – спросил Уэс.
  – Поезжайте в «Оазис», поговорите с владельцем бара. Зовут его Лео. Именно он обнаружил труп.
  – Был ли в баре в ту ночь какой-нибудь… необычный человек?
  – Например?
  – Я и сам не знаю.
  – Насколько мне известно, в ту ночь «необычных» посетителей в баре не было.
  Ролинс сказал Уэсу, где находится бар «Оазис», порекомендовал гостиницу, где ему будет удобнее всего остановиться, и пообещал в ответ на просьбу Уэса предоставить заключение патологоанатома с результатами вскрытия.
  – Когда будете беседовать с Лео, – посоветовал Ролинс, – ведите себя с ним построже. Мне кажется, я так и не сумел «дожать» его…
  – Спасибо.
  Уэс заплатил за обед, сунул в карман счет, поднялся и еще раз посмотрел на Ролинса. Он ему явно нравился.
  – Возможно, мне еще понадобится ваша помощь, – сказал он.
  – Что ж, в случае чего, поможем, – улыбнулся полицейский.
  * * *
  В Вашингтон частному сыщику Джеку Бернсу Уэс звонил с того самого телефона-автомата в Лос-Анджелесе, которым, как ему сообщили в ЦРУ, воспользовался в свое время и Джуд Стюарт.
  – Вы говорили, что я могу рассчитывать на вас, – сказал Уэс.
  – Я к вашим услугам.
  – Было бы полезно получить сведения о телефонных разговорах, которые велись из одного автомата в Лос-Анджелесе. Меня интересуют номера телефонов, с которыми соединялись из Лос-Анджелеса, и имена их владельцев.
  – Полезно?! Витиеватый же у вас, юристов, язык! – засмеялся Бернс. – Если речь идет о местных переговорах, то ничего не выйдет. Если же нужны данные о междугородных звонках, то, может быть, что-нибудь и выужу.
  – Как скоро?
  – За пару дней – если, конечно, вы меня попросите.
  – Попросить попрошу, но долго ждать не намерен.
  Уэс сообщил Бернсу номер телефона-автомата и назвал тот день, когда Джуд воспользовался им.
  – Так вы в Лос-Анджелесе? – спросил Бернс. – Куда мне вам позвонить там?
  – А вот звонить мне не надо, – сказал Уэс и повесил трубку.
  Он стоял на оживленной улице, являвшейся ответвлением главной магистрали.
  «Почему Джуд звонил отсюда? – подумал Уэс. – И почему он воспользовался именно этим автоматом?»
  * * *
  Лео вытирал стаканы за стойкой в дальнем углу бара «Оазис», когда туда вошел Уэс. Остановившись на пороге бара, он огляделся. Помимо хозяина, там было несколько пьянчужек, которые не обратили на вошедшего никакого внимания. На Уэса был устремлен только взгляд Лео, который, рассмотрев пиджак и галстук незнакомца, его гладко выбритое лицо, решил, что имеет дело с полицейским.
  – Вы, конечно же, новенький – раньше я вас не видел, – сказал Лео.
  – Не новее, чем всегда, – заметил Уэс, подходя к стойке и садясь на табурет. Издалека показав хозяину бара свое удостоверение, он поманил его к себе пальцем.
  – Извините, что сразу не подошел, – сказал Лео. От него пахло пиццей. – Двенадцать лет прошло с тех пор, как я перестал играть в футбол, а нога до сих пор еще болит…
  – Расскажите мне все, что вы утаили от моих коллег об этом покойнике в вашем баре.
  – Я рассказал вашим коллегам все, что знал. Тот парень вышел на лестницу черного хода и помер. Почему и каким образом – не знаю. Раньше я этого парня не встречал. Вот и все.
  – Если бы это было все, меня бы здесь не было.
  – Не хочу никаких неприятностей – у меня здесь дела неплохо идут.
  – Черт бы вас подрал!
  Уэс и сам опешил от этих неожиданно вырвавшихся у него слов, но Лео воспринял нелестное для него восклицание вполне нормально – ведь оно исходило от официального лица.
  – Я пришел сюда не для того, чтобы мешать вашим успешным делам, – уже спокойным тоном продолжал Уэс, – но и не для того, чтобы вести с вами простую дружескую беседу. Хотя, конечно, я могу создать кое-какие проблемы для вашего бизнеса. Однако, думаю, вы человек благоразумный, и мы все-таки расстанемся друзьями…
  – Что я должен сделать? – настороженно спросил Лео.
  – Всего лишь рассказать мне без утайки все, как было, но не повторяя того, что вы уже сообщили другим полицейским.
  Лео мучительно соображал, как ему поступить.
  – Тот покойник, – сказал он наконец, – помог мне разобраться с одним негодяем.
  – Как это «разобраться»?
  – Он помог мне вышвырнуть на задний двор в загон для скота одного пьянчугу, но отношения к делу это не имеет, поэтому я и молчал.
  – А кто этот пьянчуга?
  Лео пожал плечами:
  – Он убрался отсюда восвояси, а покойник незадолго до этого пошел на задний двор посмотреть, очухался тот или нет.
  – Ну, пошел… а потом?
  – Свалился с лестницы.
  – А пьянчуга?
  – Он появился в баре через дверь черного хода, а ушел, как и положено, через центральную дверь.
  Немного поколебавшись, Уэс показал Лео фотографию Джуда, которую получил от Бернса.
  – Да, это тот самый парень, которого мы вышвырнули на задний двор.
  – Вы его знаете? Он живет где-то здесь поблизости?
  Лео подумал и, хитро поглядев на Уэса, сказал:
  – Если этого парня разыскивают… то, позвони я куда следует, мне за информацию неплохо заплатят…
  – Раньше надо было думать. Сейчас вас, наоборот, привлекут к ответственности за сокрытие известной вам информации, что уже помешало расследованию!
  Владелец бара вздрогнул, но заговорил только после того, как Уэс положил двадцатидолларовую банкноту на стойку.
  – Тот пьянчуга сюда больше не приходил. – Лео скосил глаза на банкноту. – Мне кажется, живет он в номерах на улице Занзибар.
  – Маловато для этой суммы, – сухо заметил Уэс.
  – Зовут его, кажется, Билл.
  Уэс покачал головой:
  – На эти деньги купите себе пособие по вранью.
  * * *
  – Я предчувствовал, что ваши люди заинтересуются этим парнем, – сказал Уэсу рябой мужчина – администратор отеля «Занзибар».
  От него сильно пахло одеколоном. В одной руке он держал тонкую дымившуюся сигару, а другой расправлял на стойке фотографию, которую показал ему Уэс. Сигарный дым и крепкий аромат дешевого одеколона были не в силах перебить витавший в холле отеля тошнотворный запах пыли.
  – Этот парень сейчас здесь?
  – Нет, он пропал. За свой номер он не платит, поэтому номер мы закрыли.
  – Откуда появилось у вас предчувствие, что мы заинтересуемся этим парнем?
  – Я что – глупый? Да этот парень наверняка взломщик!
  – С чего вы это взяли?
  – Он мне все уши прожужжал рассказами о своей значимости, убеждал меня, что очень много знает и что он важная птица. По утрам он сползал со своей кровати и уезжал на автобусе на «работу», как он говорил. Так я ему и поверил! Однажды он продемонстрировал мне содержимое своей сумки. Она была доверху набита отмычками. При этом парень сказал, что он лучший в стране слесарь по замкам. Тогда я все и понял.
  Администратор выпустил изо рта клубы сигарного дыма.
  – От таких парней всегда ожидаешь чего-то такого, – добавил он. – Звали его… Джуд… да, Джуд Сьюард.
  – Да, почти так, – сказал Уэс.
  – И теперь, значит, я прочту о нем в газетах в рубрике уголовной хроники?
  – А вот в этом я сомневаюсь. Вы сказали, что закрыли его номер…
  – Вообще-то там живет сейчас более ответственный человек… Мы вынуждены были поселить там другого жильца, когда этот Джуд не внес плату за свой номер. А пожитки его мы упаковали и спрятали в укромном месте.
  В холле отеля стоял старый-престарый просиженный диван. Телефон-автомат на стене был совсем обшарпанным. Сверху доносились приглушенные крики ссорящихся мужчины и женщины.
  – Где его вещи? – спросил Уэс.
  – В кладовке. В нашем отеле уважают законы: вещи съехавших постояльцев мы должны хранить целый месяц. Закон нарушать нельзя!
  – Да, нарушать его не надо… Мне бы хотелось взглянуть на вещи Джуда.
  – Что ж, если хочется, так… Но покажите-ка мне еще раз удостоверение, которым вы помахали перед моим носом, когда вошли.
  Уэс протянул администратору свое удостоверение. Из него высовывался краешек двадцатидолларовой банкноты. Администратор вытащил деньги, внимательно оглядел их и засунул в карман. Так и не раскрыв удостоверения, он возвратил его Уэсу и, ухмыльнувшись, сказал:
  – Документ внушительный.
  Кладовка была загромождена какими-то ящиками, грудами тряпья и прочим старьем. Администратор выудил из всего этого два видавших виды чемодана и коробку из-под обуви. В коробке лежали туалетные принадлежности, а в чемоданах были в беспорядке набросаны грязные и мятые вещи. Уэс подумал, что если у Джуда и было что-либо ценное, то оно наверняка уже стало собственностью администратора. В вещах Джуда Уэс нашел ключи с эмблемой «мерседеса» и отложил их в сторону. Из кармана сильно выцветшей рубашки с изображением акул выпали две мятые моментальные фотографии, сделанные «Поляроидом». На первой были запечатлены Джуд и какой-то молодой мужчина. Они оба улыбались тому, кто их фотографировал, но улыбка мужчины рядом с Джудом казалась какой-то вымученной.
  У этого мужчины были короткие темные волосы, он был гладко выбрит, одет в легкую рубашку и джинсы. На фотографии им обоим было лет по тридцать.
  На втором снимке была запечатлена роскошная брюнетка – невысокого роста, но с огромным бюстом. Она стояла на склоне песчаного бархана, с невинным любопытством глядя в объектив фотокамеры. Женщина была похожа на итальянку: у нее были полные губы и большие карие глаза.
  Уэс положил обе фотографии себе в карман.
  На следующее утро Уэсу понадобился всего лишь час, чтобы найти место, где работал Джуд. Он выписал из справочника номера телефонов всех магазинов, где торговали замками. И уже в четвертом магазине – «Скобяные изделия и замки – лучшие в Лос-Анджелесе» на просьбу Уэса позвать Джуда ему ответили, что он уволился.
  Этот магазин располагался совсем недалеко от телефона-автомата, которым воспользовался Джуд в ту ночь.
  «Этого парня, должно быть, сильно напугали сразу после рождения и он до сих пор еще не оправился от страха», – подумал Уэс, когда начал задавать свои вопросы толстому хозяину магазина. За его спиной стоял пожилой человек с непроницаемым лицом и разбирал какой-то замок.
  Хозяин долго жевал губами, прежде чем ответил на вопрос Уэса о том, почему Джуд уволился с работы.
  – Почему?.. Не знаю… ничего не знаю…
  – Он был хорошим слесарем? – раздраженно спросил Уэс.
  – Он? Да… ну… но… – Хозяин пожал плечами и замолчал.
  – Вообще-то он и не слесарь даже, – сказал вдруг пожилой мужчина, разбиравший замок. – Это я всего лишь слесарь. А Джуд – настоящий мастер своего дела: у него просто Божий дар. Он без малейших усилий может открыть любой сейф. Вы знаете, что значит «открыть сейф»?
  – Нет, – ответил Уэс.
  – Это значит, что нужно досконально разбираться в сложных наборных замках. И еще нужна особая интуиция: нужно уметь различать на слух особые шумы за бронированной дверью сейфа, когда набираешь код. Это настоящее искусство! И этому искусству надо долго и упорно учиться. А мы – всего лишь ремесленники. Таких, как Джуд, в этой стране всего-то человека два. Может быть, один такой найдется и в Европе. Где бы он ни получил свои уникальные знания, могу сказать точно: его искусство совсем не для того, чтобы устанавливать охранные системы пошлым голливудским звездам.
  – Он забрал с собой мои инструменты, – вдруг испуганно сказал хозяин магазина.
  Признаться в этом его, видимо, побудило желание не дать пожилому слесарю возможности выглядеть более значительным, чем он сам.
  – Но вы ведь, хозяин, задолжали ему, – укоризненно сказал слесарь.
  – Что, что он забрал? – нетерпеливо спросил Уэс.
  – Просто инструменты, – ответил слесарь. – Те самые, которыми мы торгуем. Ведь так? – обратился он к хозяину.
  Тот облизнул губы и кивнул головой.
  Поблагодарив пожилого слесаря, Уэс вышел из магазина.
  * * *
  Джеку Бернсу Уэс позвонил все с того же телефона-автомата, которым пользовался Джуд.
  – Вы позвонили вовремя, – сказал частный сыщик. – По-моему, я узнал как раз то, что вам было нужно: Стюарт сделал с того автомата два междугородных звонка.
  – Два? – удивился Уэс.
  Мимо него на огромной скорости проносились автомобили. «Куда отсюда отправился Джуд? И как – на автобусе?»
  – Во-первых, он позвонил в известную вам фирму, где работают наши с вами общие друзья, – продолжал Бернс.
  – Об этом я знаю, – сказал Уэс.
  – Не сомневаюсь. А во-вторых, он позвонил в Таком-Парк, Вашингтон, округ Колумбия. Телефонный номер, по которому звонил Стюарт, зарегистрирован на имя Ника Келли.
  – Вы хорошо поработали.
  – Я узнал и еще кое-что, – ухмыльнулся Бернс.
  – Слушайте, я нанял вас с условием, что вы будете делать только то, что попрошу делать вас я.
  – Значит, вам не очень-то интересно, что я еще узнал?
  Уэс чертыхнулся про себя, но все-таки миролюбиво сказал:
  – Выкладывайте уж…
  – Ник Келли – репортер или скорее был репортером. Он работал в газете у моего приятеля Питера Мерфи…
  Бернс замолчал.
  – Да не тяните же! – сказал Уэс.
  – Ладно уж, продолжу. В надежде на оплату, конечно.
  Частный сыщик засмеялся.
  – В прошлые годы я несколько раз встречался с Ником Келли – это было необходимо по роду моих обязанностей. А вчера, побывав в офисе Питера Мерфи…
  – Что-что?!
  – Успокойтесь. Он ничего не заподозрил – я и без этого встречаюсь с ним по нескольку раз в год. Так вот я выяснил, что Ник уже давно у него не работает и сейчас пишет романы. Кстати, из-под его пера вышла и книжка про разведку. Не кажется ли вам, что наши общие друзья будут рады услышать об этом?
  – Они услышат только то, что скажу им я.
  – Но при этом не забудьте сказать, что Ник опять решил поиграть в старые игры.
  – Какие игры?
  – Мне удалось выведать у Питера, что недавно Ник приходил к нему и снова попросил удостоверение репортера, чтобы написать статью о шпионах-призраках. Частный офис Ника Келли располагается прямо на Капитолийском холме. Как мне кажется, у вас нет опыта общения с репортерами, так что Ником займусь я сам и выясню…
  – Не смейте об этом и думать! – вспылил Уэс и добавил ледяным тоном: – Я просил вас узнать номера телефонов и имена их владельцев. Вы же пошли значительно дальше…
  – Но я ведь попал в яблочко, майор?
  – Прекратите свое собственное расследование! И немедленно! Вы слышите меня? А все, что вы мне сказали, должно остаться между нами!
  – Повинуюсь. Мне хорошо известно, чьи деньги вы мне платите. Так что в ожидании денег я затаюсь. И еще – в ожидании ваших указаний.
  Частный сыщик повесил трубку.
  Уэс от ярости чуть не разбил телефон-автомат.
  Мимо майора на огромной скорости пронесся хорошо отреставрированный красный «корвет» модели 1967 года. Водитель автомобиля просигналил шоферу японской машины, пытавшемуся проехать перекресток прямо перед его носом…
  Уэса осенило!
  Он бросил еще несколько монет в прорезь автомата.
  – Следователь Ролинс, – услышал он в трубке.
  – Могу ли я получить у вас компьютерные данные о некоторых правонарушениях, которые были зарегистрированы в ту ночь, когда погиб Хопкинс? Конкретно меня интересует, не был ли тогда отмечен угон автомобиля?
  Уэсу казалось, что сейчас он похож на гончего пса.
  – Это что-то новое и необычное, – ответил Ролинс, но все-таки, подумав, попросил Уэса подождать у телефона.
  Через минуту он сказал:
  – Вы правы. С такими способностями вам впору участвовать в лотереях.
  – Номер автомобиля и его марка! – потребовал Уэс.
  – Это уже не важно: машину обнаружили через три дня на стоянке для отдыха севернее Лос-Анджелеса. Ее, конечно, здорово раздели. Полицейский патруль не обнаружил ничего интересного – там не было даже отпечатков пальцев.
  Уэс выругался.
  – Почему бы вам не приехать ко мне в офис? – сказал Ролинс.
  – Не могу. Спешу на самолет.
  * * *
  «Уже слишком поздно», – подумал Уэс, выходя из такси у своего дома на Капитолийском холме: было половина двенадцатого. Перелет сильно утомил его. Он устало вошел в парадную. К почтовому ящику его бывшего соседа была аккуратно прикреплена табличка с именем нового жильца – Б. Дойл. Уэс улыбнулся и пошел вверх по лестнице.
  Глазок двери Бэт был закрыт изнутри, и Уэс так и не смог определить, горит ли свет у его соседки.
  «Наверное, уже спит», – подумал он.
  Уэс открыл свою дверь, зажег в гостиной свет. В квартире все стояло на своих местах. «Так-то лучше, когда жизнь не преподносит тебе сюрпризов».
  Закрывая входную дверь, Уэс не удержал ее, и она довольно громко хлопнула. Он убрал пальто в шкаф, повесил свой спортивный пиджак на спинку кресла в гостиной, пошел на кухню и, открыв холодильник, разочарованно осмотрел его почти пустые полки. И вдруг в дверь постучали.
  Она стояла в коридоре и улыбалась ему. На ней были синяя блузка и джинсы. Ее волосы бронзового оттенка мягко падали на плечи.
  – Мне кажется, – сказала она, – что вы все-таки забыли привезти мне сувенир из Голливуда.
  – О своем обещании я не забыл, – улыбнулся он, – но найти что-нибудь подходящее просто не смог.
  – Принимаю ваше объяснение, – сказала она. На лице у нее не было никакой косметики. – А у меня для вас сюрприз.
  Она повернулась и пошла к своей двери.
  – Я сейчас вернусь.
  Уэс постоял немного в коридоре и вернулся в свою квартиру. У входа в спальню стоял его чемодан. Атташе-кейс лежал на столе в кухне. Фотографии, которые он привез из Лос-Анджелеса, находились в кармане его спортивного пиджака.
  Она вошла, держа в одной руке какую-то коробку, а в другой – пачку сигарет и зажигалку.
  – Это, – она кивнула на коробку, – принесли вчера.
  Входная дверь захлопнулась за ее спиной. Бэт прошлась по гостиной, оглядывая шкафы, набитые книгами, стереосистему с большой коллекцией пластинок и компакт-дисков.
  – Мне нравится, как вы живете, – улыбнулась она.
  – Ничего особенного, – сказал он и подошел к ней.
  – Что здесь лежит?
  Она протянула ему коробку.
  – Фрукты? – удивился он, понюхав ее.
  – Их прислали Бобу – жильцу, вместо которого я поселилась здесь. Наверное, надо было бы переслать их Бобу, но к тому моменту, когда он их получит…
  – И что вы предлагаете?
  – Мне… мне не хотелось бы, чтобы фрукты сгнили…
  – И потому…
  – И потому добро не должно пропадать. Впрочем, если закон не позволяет нам поступить так…
  – Закон – понятие растяжимое, – улыбнулся он. – Есть ведь еще и здравый смысл.
  – Отпразднуем ваше возвращение, – сказала она.
  Он протянул ей коробку. Она развязала ленточку и заглянула внутрь.
  – Да это же груши! Зеленые груши!
  – Хоть и зеленые, но, по-моему, даже переспевшие. Сейчас я принесу тарелки и нож.
  – Не надо, – остановила она его.
  Вытащив из коробки грушу, она надкусила ее. Из груши обильно потек сок. Бэт засмеялась и подставила ладонь, чтобы сок не капал на пол.
  – Ну просто нектар!
  Она достала из коробки еще одну грушу и протянула ее Уэсу, глядя ему при этом прямо в глаза. Груша таяла во рту, она была сладкой, сочной. Бэт подставила свою ладонь так, чтобы и сок от груши Уэса не капал на пол. Свободной рукой Уэс дотронулся до ее ладони. Она была клейкой от сладкого сока.
  – Так можно и приклеиться друг к другу, – улыбнулся он.
  Бэт задорно рассмеялась и снова посмотрела ему в глаза. Ее губы были совсем рядом: полуоткрытые, как бы зовущие его. Он медленно провел пальцами по ее мягкой щеке, наклонился и поцеловал ее.
  Она выпустила грушу, обвила руками его шею и всем своим телом прижалась к нему. Она дрожала. Губы у нее были сладковатыми от груши и чуть-чуть горькими от табака.
  Крепко обняв Бэт, Уэс забыл о всякой осторожности. В этот момент он думал только о ней и о том, что скорее всего сейчас произойдет.
  Она целовала его шею, грудь, а ее пальцы осторожно расстегивали пуговицы его рубашки – одну, вторую, третью… Он приподнял ее блузку на спине и дотронулся до ее нежной кожи.
  – Быстрее, – прошептала она, – быстрее…
  Уэс снял с нее блузку. Дрожащими пальцами он дотронулся до ее грудей: их кожа была гладкой как шелк. Красновато-коричневые соски набухли. Он коснулся одного из них губами. Она схватила его за плечи, еще теснее прижалась к нему и застонала…
  Бэт стояла на цыпочках. Уэс приподнял ее, покрывая поцелуями ее груди, шею, руки. Она изогнулась и ногами обхватила его спину.
  Он усадил ее в кресло. Она сорвала с него рубашку. Он расстегнул молнию на ее джинсах, снял их, а вместе с ними и ее трусики. Полулежа в кресле, она расстегнула пояс его брюк. Он сбросил ботинки, снял брюки и потянулся к ней, чтобы снова поцеловать. Но Бэт внезапно встала и усадила в кресло его самого. Она потерлась щекой о его щеку, поцеловала его грудь, живот, ниже…
  Он прошептал ее имя. Бэт закрыла его рот поцелуем, а потом толкнула его на пол, на ковер. Она уселась на него сверху, он вошел в нее, и она стала раскачиваться взад-вперед. Уэс ласкал ее груди. Бэт застонала. Потом она всхлипнула и громко, не в силах больше сдерживаться, закричала и блаженно обмякла. Через мгновение Уэс застонал от невыразимого наслаждения и закричал: «Бэ-э-э-т!» Ее имя эхом разнеслось по всей его квартире.
  * * *
  Они лежали на полу, тесно прижавшись друг к другу. Они молчали, чувствуя, что, произнеси кто-то из них хоть одно слово, волшебство этого мгновения улетучится и оно сменится обычной прозой жизни…
  Наконец она сказала:
  – Ты так и не снял носки.
  – Разве?
  Они тихо рассмеялись.
  – Как ты узнала, что я вернулся?
  – Услышала шум в коридоре.
  Она улыбнулась:
  – Добро пожаловать домой.
  – Я не думал, что все получится вот так…
  – Но ты на это явно надеялся.
  На этот раз они оба громко рассмеялись.
  – Выходит, есть большая разница между тем, на что ты надеешься, и тем, что получаешь…
  – Это тебя шокирует?
  Уэс покачал головой.
  – Секс похож на… паяльную лампу, которая как бы разогревает отношения между людьми и позволяет им лучше узнать друг друга, – сказала она. – Я же хочу получше тебя узнать.
  – Да, старт у нас был, прямо скажем, стремительный. – Он поцеловал ее.
  Она пристально посмотрела ему в глаза:
  – Я всегда вела себя не по правилам. И ничего не могла с этим поделать.
  Она потерлась щекой о шрам на его подбородке.
  – Шрамы украшают мужчину, – прошептала она.
  Уэс убрал волосы со щеки Бэт и оглядел ее всю. У нее была настолько белая кожа, что ему казалось, будто он смотрит на снег где-то высоко в горах Нью-Мексико. «Как бы она не растаяла от моего взгляда», – подумал он и улыбнулся.
  – Что, что ты хочешь? – прошептала она.
  – Я и сам не знаю, – соврал он.
  По ее глазам, обращенным к нему, он догадался, что она почувствовала его желание.
  Бэт обняла его за шею и притянула к себе.
  – Не думай ни о чем, – сказала она и нежно поцеловала его в губы.
  Глава 10
  Апачи
  Обычно Нора закрывала свое кафе в пустыне в восемь вечера. Но в среду – в ту самую среду, когда в Вашингтоне между Уэсом и Бэт установились новые, интимные, отношения, – распорядок работы кафе был иным.
  Часы показывали без пяти шесть. За стойкой никого не было. В зале сидели за столиком лишь Нора и Джуд. Они только что пообедали. Кармен, как всегда, была на кухне и смотрела телевизор.
  – Ну и скучища же! – сказала Нора, поглядев в сторону окна. Сумерки во дворе сгущались. – Обанкротиться здесь из-за отсутствия клиентов – раз плюнуть! Конечно, лучше гнать от себя такие мысли, а то и спятить можно.
  Она отпустила Кармен домой.
  – Вы уверены, что мне следует ехать домой? – спросила повариха, бросив настороженный взгляд на Джуда.
  – До встречи завтра утром, – сухо ответила Нора.
  – Если вдруг возникнет нужда в моем присутствии, звоните не задумываясь. Мы с Энриком за пятнадцать минут будем здесь.
  – Да у тебя, Кармен, машина так быстро не ездит, – засмеялся Джуд.
  Нора улыбнулась. Кармен пошла к выходу, глядя себе под ноги.
  – Я начинаю ей нравиться, – сказал Джуд, когда Кармен вышла.
  – Это еще под вопросом. – Нора снова улыбнулась. – Уберите тарелки, возьмите нам по кружке кофе и пошли отсюда, а то еще клиенты нагрянут.
  Держа в руках две кружки с кофе, Джуд вышел во двор.
  – И все-таки я никак не пойму смысла вашего бизнеса, – сказал он, глядя, как Нора закрывает кафе.
  – Что же тут непонятного?
  – Вы ведь сами говорите, что обанкротиться здесь – раз плюнуть. А вы, насколько я понимаю, не из тех, кто привык бросать деньги на ветер.
  – Слушайте, это мое дело. – Она взяла у Джуда одну кружку кофе и повернулась в сторону синеющих вдали отрогов гор. – А вообще-то, – не оборачиваясь, задумчиво сказала она, – все банально просто. Моему партнеру в Лас-Вегасе потребовалось списать свой долг – а задолжал он лично мне, – вот он и доверил мне принадлежащее ему кафе в пустыне. Он платит хорошие деньги за управление этой собственностью плюс все, что мы зарабатываем здесь, идет прямиком ко мне в карман. Такой вариант оплаты долга предложил один юрист. И что бы я сейчас ни говорила, тогда я была рада этому, ведь мне удалось вырваться из Лас-Вегаса.
  – Чем же вы там занимались?
  – Спросите лучше, чем я там не занималась, – усмехнулась Нора.
  На краю шоссе стояла открытая телефонная будка, как бы ожидая клиентов. Становилось все темнее, на небе одна за другой зажигались звезды.
  – Как тихо здесь, – сказала Нора.
  Порыв ветра поднял с земли песок и бросил его в кружки. Нора решительно вылила свой кофе.
  – Пойдемте ко мне, я сварю новый.
  Джуду еще не доводилось бывать у нее дома. В гостиной на окнах висели отделанные кружевами длинные белые занавески, стоял большой диван, два незамысловатых стула, телевизор. Дверь на кухню была открыта. В конце коридора возвышался шкаф. Справа от него была дверь в ванную комнату, слева – в спальню.
  – Так чем же вы занимались в Лас-Вегасе? – еще раз спросил Джуд.
  Нора пошла на кухню и включила кофеварку. Когда вода в ней забурлила, она наконец сказала:
  – Для человека, который сам не любит отвечать, вы задаете слишком уж много вопросов.
  – На ваши вопросы я готов ответить.
  Нора танцующей походкой вернулась в гостиную. Прическа ее растрепалась, и Джуд только сейчас заметил, что корни ее светлых волос были седыми. Улыбаясь и сияя своими голубыми глазами, она неожиданно спросила:
  – Вы скучаете по выпивке?
  Джуд смутился, но быстро взял себя в руки: он ведь обещал отвечать на ее вопросы.
  – Еще как! А вы?
  – Не то слово!
  Она забралась на диван, вытянула ноги, прикурила сигарету и засмеялась.
  – Сейчас самое время пропустить по стаканчику мартини… Но это все мечты. Стоит только начать – и опять вернется былое.
  Джуд сел на стул напротив дивана.
  – Я ведь не беру этого зелья в рот уже восемь лет, – добавила она. – А вы?
  – Ровно столько, сколько живу у вас.
  Они оба рассмеялись.
  – Мне поначалу и в голову не приходило, что вы здесь задержитесь, – сказала она. – Думала, отъестся парень немного, отдохнет и – снова в путь.
  – Здесь тихо, спокойно…
  – Спокойно? Я заметила, что сами вы по натуре не такой уж спокойный человек.
  – Все равно иногда хочется побыть в тишине. Вам и самой тишина нравится.
  – Но далеко не всегда, – сказала она. – Мне нужно еще многое сделать в этой жизни.
  Джуд потянулся за пачкой сигарет, вынул одну и прикурил.
  – А у вас какие планы на будущее? – спросила она.
  – Не хотел бы говорить об этом…
  – Я думала, вы не курите.
  – У меня тоже есть недостатки.
  – Какие же еще?
  – Это вам будет неинтересно.
  – Сегодня роскошный вечер. Хочется расслабиться.
  – А я-то думал, что вы наняли меня на работу не для развлечений.
  Ее лицо посуровело.
  – Слушайте, мистер, я пригласила вас сюда не для того, чтобы выслушивать фривольные двусмысленности.
  Дым от их сигарет поднимался к потолку.
  – Извините, – смутился Джуд.
  Нора пожала плечами:
  – Хотите начать заново нашу беседу?
  – Теперь я вообще боюсь говорить.
  Она встала с дивана, не глядя на Джуда, прошла мимо стула, на котором он сидел, взяла на кухне кружки с кофе и вернулась в гостиную.
  – И все-таки начнем беседу заново, – сказала она, ставя на ладонь Джуда горячую кружку.
  Когда она легла на диван, Джуд разглядел под ее платьем белые трусики. Бедра у нее были узкие.
  – Поговорим о настоящем, – добавила она, поудобнее устраиваясь на диване и отпивая кофе. – Только без пошлостей. Известно ли вам, что мне сорок восемь лет?
  Джуд вздрогнул от неожиданности.
  – Я знала, что вы удивитесь. Думаю, я на несколько лет старше вас.
  – Но мы совсем не старики. – Джуд пожал плечами. – И мне никогда и в голову не приходило жить на подачки. Даже от женщины, – добавил он вдруг, глядя на нее в упор. – Впрочем, не волнуйтесь. Мои беды меня здесь не настигнут.
  – Небольшая беда – это не безнадежно плохо.
  – Поверьте мне, мои беды – весьма серьезные.
  Она прикурила еще одну сигарету:
  – Что ж, верю вам.
  – А если верите, то почему… не боитесь того, что я остался здесь? Женщина вы умная и, возможно, обо всем уже догадались.
  – Ох, если бы я была умная… – Она очертила в воздухе круг сигаретой. – Я сама поселилась здесь только для того, чтобы вырваться из Лас-Вегаса, чтобы перевести дух после той круговерти, в которой я жила. Здесь я уже девять месяцев. И иногда мне кажется, что я гнию заживо. Разве это жизнь?
  Нора помолчала, а потом вдруг спросила:
  – Так вы… плохой человек?
  – Вы хотите сказать – вор?
  – Может быть, и так. А может быть, насильник, наркоделец, финансовый махинатор или просто человек с плохой наследственностью и несчастной судьбой…
  – Я – шпион.
  Нора пожала плечами:
  – Правда? Но ведь в наше время у шпионов нет работы.
  Джуд рассмеялся вместе с ней.
  – Вы женаты? – спросила она.
  В гостиной было тепло и уютно. В ней пахло лимоном от полироли для мебели, песком из пустыни, кофе и сигаретами.
  – Я был женат.
  – Какая была ваша жена?
  – Она была очень красивой. У нее были роскошные каштановые волосы. Один мой друг-писатель говорил, что лицом она походила на красавиц с полотен итальянских мастеров, а вид ее тела оживил бы и покойника.
  – И я когда-то была такой, – вздохнула Нора. – Разница лишь в том, что я блондинка.
  – И еще характер у вас будет покруче.
  – Это только сейчас. Как звали вашу жену?
  – Лорри.
  – Она была умной, смешной?..
  – Иногда.
  – Почему вы расстались? Что произошло?
  – Она стала… как бы это сказать?.. жертвой игры.
  – Мы договорились обходиться без пошлостей.
  – Это не пошлость.
  – Рассказывать о человеке и ничего не сказать о нем – это тоже пошлость… Вы любили ее?
  – Наверное, любил. – Джуду стало вдруг тяжело дышать.
  – И где она?
  – Ушла. – Джуд покачал головой. – А где ваш мужчина?
  – В этот момент, – сказала она, – я ни в кого не влюблена.
  – На меня тоже не рассчитывайте.
  – Боже мой, что вы говорите?! – воскликнула она тоненьким, как у школьницы, голоском. У нее был вид настоящей девственницы. – Спасибо, что предупредили!
  Они расхохотались. Джуд почувствовал себя полностью раскрепощенным.
  – В тот первый день нашего знакомства, – сказала Нора, – меня заинтриговало ваше поведение. Помните, вы тогда пригвоздили руку Гарольда к стойке? И я подумала: как это только пришло вам в голову? Больше того. Вы сделали это, а потом забыли все нанесенные вам обиды и позволили Гарольду уйти. Для того круга, в котором я вращалась раньше, это слишком уж необычно. В какой-то степени, – продолжала она, – это повлияло на мое решение пригласить вас к себе на работу. Я давно искала работника, но когда увидела вас, решила: этот находчивый и остроумный парень больше всего подходит мне. Вы верно сказали, что смогли даже смягчить суровое сердце Кармен. Одним словом, вы мне нравитесь.
  Сердце Джуда бешено заколотилось.
  – Мне кажется, вы тот редкий человек, который сможет меня понять, – улыбнулась Нора.
  Джуду показалось, что в слабо освещенной гостиной появилось солнце.
  Нора привстала и наклонилась к Джуду. От нее нежно пахло дорогими духами.
  – И речь не только о том, что вы сможете меня понять.
  Она ласково поцеловала его и позволила поцеловать себя.
  Джуд вдруг нервно выпалил:
  – Мне бы не хотелось, чтобы завтра утром ты перестала уважать меня.
  – Поживем – увидим.
  Она взяла его за руку и повела в спальню. Они разделись в полумраке и залезли под одеяло. Джуд стал целовать Нору, гладя ее бедра, живот, груди. Она страстно отвечала на его поцелуи. Ему казалось, что он хочет ее, но мужская сила так и не просыпалась в нем. Он заставил себя вспомнить буйные годы своей молодости, Лорри, других женщин… Но – опять ничего. Он не понимал, что с ним происходит. Ему захотелось немедленно бежать отсюда куда глаза глядят.
  Нора привстала. Ее волосы защекотали его живот. Она искусно ласкала его безвольную мужскую плоть.
  Но – опять ничего.
  Джуд сгорал от стыда.
  – Знаешь, – начал он и сразу же умолк. Даже язык не слушался его.
  – Есть сотни причин, из-за которых мужчина… не может, – тихо сказала Нора, целуя его в щеку. – Вот и с тобой это случилось. Не паникуй, успокойся. В конце концов я пригласила тебя к себе не только для любовных игр.
  – Ты предлагаешь отнестись к этому с юмором?
  – Хотя бы и так.
  – Честно говоря, мне сейчас не до смеха.
  – Что ж, ничем помочь не могу.
  – Жаль. Хотя о чем жалеть? Ведь это всего лишь приключение. Это не любовь.
  – Может быть, и не любовь, но и не приключение.
  – Что ты имеешь в виду?
  – А то, что, если бы это было просто приключение, твоя мужская плоть трепетала бы от вожделения и была бы твердой, как бейсбольная бита.
  – Нет, как дерево.
  – Да, как дуб.
  – Нет, как огромное красное дерево.
  Кровать затряслась от их смеха.
  – Хорошие пружины на твоей кровати, – сказал Джуд.
  – А тебе-то что до этого?
  – Ты хочешь, чтобы я ушел в свой вагончик?
  – Да нет же!
  Джуд вздохнул с облегчением.
  – Так почему же ты считаешь, что я смогу тебя понять? – спросил он.
  Нора задумалась.
  – В Лас-Вегасе я работала крупье. Играла с клиентами в «двадцать одно». И страшно ненавидела эту работу, как, кстати, и все крупье. Парковала машину у казино, ела тамошнюю отвратительную еду, шла к стойке и сдавала карты. Самой себе я казалась механическим роботом на фабрике, делающей деньги. Оттуда все хотят сбежать, но не могут – уж слишком хорошо там платят… – Но вообще-то… – она сделала паузу, – до этого я была проституткой.
  Джуд молчал.
  – Я была проституткой целых восемнадцать лет, – продолжала она. – И не какой-то там уличной девкой, которая отдается за еду и крышу над головой. Нет, я работала с клиентами из высшего света. Несколько тысяч баксов за свидание. Вот это было время!
  Джуд почувствовал ее дыхание на своей щеке.
  – Тебя все это коробит? – спросила она.
  – Нет, – сказал он.
  – Тогда, может быть, это возбуждает тебя?
  – Тоже нет.
  Она поцеловала его.
  – Ты – действительно хороший человек. – Она положила голову ему на грудь. – И вот ведь что интересно, – продолжала она, – еще до того, как я узнала, что ты собой представляешь, я чувствовала, что ты хороший человек. О шпионской работе я кое-что знаю. Думаю, и шпиону известно о моей прежней работе немало.
  От запаха ее волос у Джуда кружилась голова.
  – Ты устал слушать мой рассказ?
  – Как это я могу устать, когда хозяйка проводит со своим работником воспитательную беседу? – улыбнулся он.
  – О, над тобой еще надо много работать!
  Они дружно рассмеялись. Она еще теснее прижалась к нему.
  – Не надо ничего говорить, – прошептала Нора.
  – А слушать можно? – спросил он.
  – Чертовски правильный подход к делу, – улыбнулась она. – Только вот больше говорить я не буду. Давай просто полежим и помечтаем…
  Нора вздохнула и что-то еще проворчала совсем уж сонным голосом, поудобнее устраивая свою голову на груди Джуда.
  Он прислушивался к незнакомым шумам этого дома: от порыва ветра заскрипела оконная рама, задрожала и входная дверь. Нора тихо посапывала во сне.
  Где-то в пустыне завыл койот. И на Джуда нахлынули воспоминания…
  * * *
  Ветреным ноябрьским утром 1970 года Джуд и еще восемьдесят шесть бойцов из подразделения спецвойск были десантированы в тегеранский аэропорт. Этот десант был частью запланированной операции под кодовым названием «Озеро в пустыне».
  Шах Ирана был американским любимцем. Америка ревниво оберегала этого диктатора: в его стране были обнаружены крупные запасы нефти. Кроме того, Иран граничил с Советским Союзом.
  В 1953 году ЦРУ организовало государственный переворот, который и привел шаха к власти. ЦРУ обучало и тайную шахскую полицию «Савак». Рассказывали, что как-то люди из «Савак» сообщили шаху об одном учителе из Тебриза, который непотребными словами критиковал его. У шаха был свой личный зоопарк, и когда обезумевшего от страха учителя втолкнули в клетку с голодными львами, шах покатывался со смеху.
  Операция «Озеро в пустыне» была учебной. Ее цель состояла в том, чтобы научить армию шаха вести вооруженную борьбу со всеми, кто мог посягнуть на диктаторский режим. «Зеленые береты» должны были также показать собравшимся иранским офицерам, что их столичный аэропорт легко уязвим. Операция была задумана и как демонстрация несокрушимой американской мощи приглашенным в Тегеран арабам и другим представителям третьего мира.
  Джуд появился в группе парашютистов, проходивших подготовку в Форт-Брагге, Северная Каролина, в тот самый момент, когда десантники уже шли к самолетам, которые должны были доставить их в Иран. Эти восемьдесят шесть бойцов готовились к заданию восемь недель. Джуд сказал десантникам, что его зовут Харрис и что его в последний момент включили в группу в качестве помощника командира по административным вопросам.
  – Я всего лишь мальчишка на побегушках, – ни на кого не глядя, скромно добавил он.
  Десантники прыгнули из самолетов точно по графику. Восемьдесят семь парашютов раскрылись над городом, окруженным грядой заснеженных горных вершин.
  Нормативная степень травматизма при прыжках в песчаные барханы Северной Каролины составляла один процент от участвовавших в десантировании. Сильный ветер над Тегераном в то утро безжалостно перечеркнул эти нормы американских стратегов и тактиков парашютного дела. Восемнадцать десантников – то есть двадцать процентов от общего числа десантировавшихся, из-за ветра, разметавшего их в воздухе, не смогли справиться с управлением парашютами и при приземлении получили ранения различной степени тяжести: двое сломали ноги, один сломал руку, остальные отделались вывихами и ушибами.
  Наблюдавший за десантированием высокопоставленный американский военный советник прекрасно понимал, что операция началась с провала. Но он повернулся к стоявшему рядом иранскому генералу, самодовольно ухмыльнулся и процедил сквозь зубы:
  – Приземлились точно на цель и точно по графику.
  Ничуть не смущаясь, советник принял поздравления иранского генерала.
  На летном поле десантники «гасили» свои парашюты, приводили в порядок экипировку, помогали раненым товарищам добраться до поджидавших в стороне грузовиков.
  На поле выскочил военный джип, которым управлял блондин в спортивном пиджаке и темных очках.
  – Держите меня, – пробурчал Джуд, увидев водителя. Он сложил свой парашют, снял десантные доспехи, бросил все это в кузов грузовика, а сам, подхватив рюкзак с личными вещами, пошел в сторону джипа.
  – Куда это ты направился? – крикнул ему в спину один из десантников.
  – Ты, парень, заткнись! – приказал десантнику командир «зеленых беретов».
  Когда Джуд поравнялся с джипом, его водитель кивнул в сторону раненых десантников, на стоянку пассажирских самолетов, среди которых были и самолеты из Советского Союза, на афганских охранников и туристов с камерами на смотровой площадке в здании аэропорта.
  – Более сумасшедшего способа нелегально проникнуть в страну под взглядом сотен людей просто не бывает!
  – Что ж, если есть другие идеи, предложите их кому следует, – проворчал Джуд, бросая свой рюкзак на заднее сиденье джипа и садясь на переднее рядом с водителем.
  – Думаю, вряд ли можно придумать что-то новое, – заметил водитель, выруливая на шоссе, ведущее в город.
  – Не вы ли случайно оказались не так давно на крыше одного борделя, Монтерастелли? – фамильярным тоном спросил Джуд офицера.
  Монтерастелли не придал никакого значения этому тону.
  – Зовите меня просто Арт, – сказал он.
  – Есть, сэр! – отвечал по уставу Джуд.
  – Кто-нибудь из иранцев заметил вас? – спросил Арт.
  – Да мы десантировали на виду у всего города! – засмеялся Джуд.
  Арт съехал с шоссе на безлюдную в это утро строительную площадку с застывшими кранами. У одного из кранов был припаркован «форд». Арт остановил джип рядом с ним и сказал:
  – Даже если иранцы и заметили, как я подобрал вас на летном поле, мы все равно сумеем замести следы.
  Они сели в «форд». На его заднем сиденье стоял железный ящик, похожий на оболочку парового котла. Джуд положил свой рюкзак рядом с ним. Арт снова вырулил на шоссе.
  – С тех пор, как вы вернулись из Лаоса, вы многому научились, – сказал он. – Но хочу спросить: не создадут ли нам проблем специалисты по замкам, с которыми вы проходили подготовку?
  – Нет. Им было прекрасно известно, что я из ЦРУ.
  – А вы вправду оттуда? – усмехнулся Арт.
  – Да это у меня на лице написано, – улыбнулся Джуд.
  – Хватит шутить! Своими шуточками вы можете поставить под удар всю нашу операцию!
  Они проехали под огромной триумфальной аркой, построенной шахом. Рассказывали, что строительство этой показной арки было нарочитым вызовом шаха правоверным мусульманам своей страны.
  – Так почему же выбор пал на меня? – спросил Джуд.
  – Они сами назвали вас.
  – А кто сообщил им мое имя?
  – А вот это в данном случае не имеет значения, – отрезал Арт. – Слушайте, Джуд, как у вас дела с фарси?
  – Я изучал его по ускоренной программе в школе иностранных языков министерства обороны. Мучился целых шестнадцать недель; но теперь вполне сносно могу спросить, где находится ближайший туалет.
  Арт направил машину в подземный гараж на одной из улиц Тегерана. Стоявший у въезда мужчина кивнул Арту. У дальней стены гаража был припаркован «мерседес» с затемненными стеклами. Когда Арт подъехал к нему, двигатель лимузина заработал. Передняя левая дверь открылась, и из машины выбрался здоровенный смуглый мужчина, похожий на гориллу. Он распахнул заднюю дверь.
  – Ну, покажите им все, на что способны, – сказал Арт Джуду, когда тот усаживался в «мерседес».
  Человек-горилла взял с заднего сиденья «форда» железный ящик и положил его в багажник «мерседеса»: амортизаторы лимузина заметно просели от тяжести.
  Человек-горилла сел за руль и на огромной скорости выехал из гаража. Арт остался в своем «форде».
  Они ехали по Тегерану почти час. На перекрестке у базара дорогу им преградила отара овец, которую гнал изможденный чабан в арабской накидке. Человек-горилла чертыхнулся и яростно засигналил. Но им все равно пришлось ждать, пока отара не перейдет улицу. Прохожие-мужчины старались не смотреть на стоявший «мерседес» с затемненными стеклами. Лица проходящих женщин прятались под паранджой. В воздухе густо пахло пылью, навозом, какими-то отбросами; везде чувствовалось запустение.
  Наконец они двинулись вперед. Вскоре прямо перед ними возникла высокая бетонная стена. Ворота в стене охраняли с полдюжины иранцев в потрепанной форме цвета хаки. В руках у них были винтовки времен первой мировой войны. Когда охранники увидели «мерседес», они поспешно отворили ворота.
  Лимузин въехал совсем в другой мир.
  За стеной был разбит роскошный сад с аккуратными дорожками, обрамленными яркими цветами и заботливо подстриженными кустами. Драгоценная в этих местах влага обильно разбрызгивалась поливальным устройством над изумрудно-зелеными лужайками между деревьями. Белоснежные лебеди медленно плыли по глади огромного бассейна, выложенного по краям разноцветной плиткой. К бассейну выходили две двухэтажные современные казармы. За ними располагалось похожее на штаб здание с антеннами на крыше. А еще дальше стоял красивый персидский дом с белыми колоннами.
  Этот роскошный мир охраняли молодые люди в европейских костюмах, дорогих солнцезащитных очках и безупречных итальянских туфлях. В руках у них были миниатюрные израильские автоматы «узи».
  Человек-горилла поставил «мерседес» рядом с дюжиной других «мерседесов», тремя итальянскими джипами, двумя грузовиками и одним роскошным «порше».
  Дверь Джуду открыл выскочивший из дома молодой человек в белой тунике. Он поклонился.
  – Разрешите мне проводить вас.
  Джуд последовал за слугой. В зеленом берете, в костюме десантника, в грубых ботинках, он чувствовал себя неловко на фоне окружавшей его роскоши.
  Они вошли в дом с белыми колоннами, прошли по толстым персидским коврам первого этажа и поднялись на второй, где находилась гостиная с великолепной мебелью. Ее окна смотрели на зеркальную гладь бассейна. На огромном столе стояли дорогие хрустальные вазы с фруктами, изящные серебряные тарелки с черной икрой и с копченым мясом, золотистого цвета кофейный сервиз. На сервировочном столике были расставлены ведерки с бутылками шампанского. В баре у стены находилась тщательно подобранная коллекция крепких напитков.
  Слуга пригласил Джуда сесть в кресло.
  – За этой дверью, – сказал он, показывая на белую дверь в стене, – ванная комната. Вы можете освежиться с дороги.
  Слуга ушел.
  Ровно один час и двадцать минут Джуд находился в одиночестве. Он так и не встал с кресла и ни к чему в гостиной не прикоснулся.
  Наконец створчатые двери гостиной отворились и в комнату вошли шестеро мужчин. Один из них – смуглый господин в костюме от Кардена, в розовой рубашке и шелковом галстуке с зачесанными назад черными волосами – дружелюбно улыбнулся Джуду.
  – Как у вас дела? Все в порядке? Очень рад вашему прибытию.
  Мужчина протянул ему руку. Джуд встал. Пятеро других мужчин молча стояли у стола.
  – Разрешите называть вас просто Джуд, – продолжал мужчина. – А я для вас просто Алекси. Я – генерал, вы – сержант, но все мы здесь друзья, вне зависимости от чинов. Не так ли?
  – Да, – ответил Джуд, обменявшись с генералом рукопожатием и снова садясь в кресло в ответ на гостеприимный жест хозяина. Алекси пододвинул свое кресло поближе к Джуду и тоже сел. Сопровождавшие его мужчины стояли.
  – Может быть, вы голодны? – поинтересовался Алекси. – Попробуйте этих фруктов.
  С этими словами он взял из вазы красное яблоко и надкусил его.
  – Очень вкусно. Это ваш сорт – из штата Вашингтон. Я очень много слышал о вас, – продолжал Алекси.
  – От кого?
  – От наших общих друзей. Впрочем, важно не это. Важно то, что наши страны остаются верными союзниками. Его величество шах как раз обсуждал со мной этот вопрос вчера вечером. Мы разошлись уже за полночь…
  – Понятно, – заметил Джуд.
  – И говорили мы о том, что наши правительства очень похожи: они руководят мощными странами, у которых есть опасные враги. Однако в вашей стране все важные вопросы решаются значительно сложнее. Уж слишком много у ваших политиков перекрещивающихся интересов. Мы же едины в наших устремлениях по милости Его величества шаха… Кстати, – улыбнулся Алекси, – вы – единственный американец, которому когда-либо разрешалось войти сюда.
  – Я считаю это честью для себя, – сказал Джуд.
  – Видите ли, – продолжал Алекси, – ЦРУ считает «Савак» своим детищем. Да, у нас превосходные отношения, но ребенок растет. И теперь ему нужна не только помощь отца, но и уважение со стороны отца к своей независимости. Так вот, ваше ЦРУ по-прежнему относится к нам как к детям, а мы-то уже выросли. ЦРУ следит за нами, его камеры с телеобъективами направлены на наши ворота.
  – Нет!
  – Не волнуйтесь, Джуд. Вам ничего не грозит: стекла у наших автомобилей затемненные, а стены у нас очень высокие. Так что для посторонних глаз вас здесь как бы и нет. И это проявление высшей дипломатии. Я знаю, что в такой сложной стране, как ваша, перекрещивающиеся интересы различных сил заставляют чиновников развивать плодотворное сотрудничество и взаимообмен…
  – С «Савак», например, – заметил Джуд.
  – Да, и это естественно. Ведь у всех нас в конце концов одинаковые цели.
  – Конечно.
  – Поэтому мы и приняли решение помочь вам, американским военным, в проведении операции «Озеро в пустыне» и, в свою очередь, разрешить военным передать вас нам.
  – Мы очень признательны вам за это, – сказал Джуд.
  – А теперь я вам кое-что покажу.
  Алекси в сопровождении Джуда быстро вышел из гостиной. За ними молча следовали пять охранников.
  Алекси привел их на первый этаж одной из казарм. Там в большой комнате, которая, видимо, использовалась раньше для проведения совещаний, стояло множество коробок и ящиков с замками и охранными системами. Все это было сделано в Америке.
  – Вот видите, у нас есть все необходимое, – заявил Алекси, – и вы можете начинать работу. Но для этого… Дело в том, что у нас возникла серьезная проблема, решить которую под силу лишь человеку с такими способностями, как ваши, Джуд Стюарт. Ваше начальство заверило нас в этом.
  – Я сделаю все, что от меня зависит, – сказал Джуд. Судя по всему, никто не собирался подвергать его способности проверке.
  Алекси повел Джуда в подвал другой казармы. Охранники в большой комнате, стоя по стойке смирно, настороженно смотрели, как они подходят к закрытой массивной двери.
  За этой дверью находился кабинет без окон, в котором стояли рабочий стол, обшарпанный стул и сильно потертый кожаный диван. В углу на тумбочке помещалась пишущая машинка. На столе были беспорядочно разбросаны какие-то досье. Ящики стола были открыты. На кафельном полу между столом и дверью темнело какое-то пятно.
  В одну из стен кабинета была вмонтирована стальная плита размером полтора на два метра. В плите имелось отверстие для ключа странной конфигурации – Джуду никогда раньше не доводилось видеть такую.
  – Это сделал один еврей много лет назад, – сказал Алекси. Он слегка вздрогнул. – А вы случайно не еврей? Вроде бы не похожи…
  – Нет, – твердо сказал Джуд.
  – Мне жалко этих людей… – Алекси сжал губы. – Хозяин этого кабинета, – продолжал он после паузы, – пользовался у шаха огромным доверием. Он хранил некоторые наши тайны, которые не полагалось знать даже нашим друзьям американцам. У него был единственный ключ от сейфа за этой стальной плитой. Советские шпионы выкрали ключ.
  – Нет! – воскликнул Джуд.
  – Да! И сейф надо открыть. Наши специалисты не могут гарантировать сохранность находящихся там бумаг, если вскрывать сейф автогеном. И у нас нет никого, кто смог бы его… «взломать» – я использую верное слово?
  – Нет, лучше сказать – «квалифицированно открыть».
  – Вот и откройте его. Вы должны это сделать для нас. Прежде чем мы перейдем к другим делам. Прежде чем… поможем вам. Сделайте это прямо сейчас.
  – Где находится человек, у которого был ключ?
  – Его… нет поблизости.
  Джуд задумался.
  – Во-первых, – сказал он наконец, – работать я буду в одиночку. Если меня будут беспокоить, сейф открыть мне не удастся. – Он пожал плечами. – Концентрация воли – важная штука при квалифицированном вскрытии сейфа.
  – Но… его содержимое…
  – Что ж, тогда оно навсегда останется его содержимым.
  Было видно, что Алекси заколебался: он мучительно думал, наморщив лоб. Через несколько минут он посмотрел на Джуда и приказал ему открыть уже принесенный в подвал человеком-гориллой железный ящик, похожий на оболочку парового котла.
  К стенам ящика были прикреплены хитрые инструменты. На дне лежал внушительных размеров брезентовый вещмешок. Его горловина была стянута железным обручем и скреплена висячим замком.
  – Что в этом мешке? – суровым тоном спросил Алекси.
  – В нашей сделке, Ваше превосходительство, это касается только меня, – глядя прямо в глаза генерала, ответил Джуд.
  Один из охранников – судя по звездам на его погонах, лейтенант – побледнел. Человек-горилла, стоявший рядом, сжал кулаки.
  Алекси еще подумал, а потом отдал приказ на фарси. Человек-горилла вынул из ящика вещмешок и положил его на пол. Затем он внимательно исследовал содержимое рюкзака Джуда – там была только одежда, осмотрел инструменты, пожал плечами и отошел в сторону.
  – Как долго вы будете работать? – поинтересовался Алекси.
  – Может быть, несколько дней, – сказал Джуд, а про себя подумал: «Почему бы не использовать в своих целях его предрассудки?» – Знаете, – продолжил Джуд, – эти евреи – слишком уж коварные и хитроумные типы.
  Алекси приказал человеку-горилле оставить ящик с инструментами в кабинете, а вещмешок вынести в соседнюю комнату.
  – Там он будет сохраннее, – заметил Алекси.
  Он немного помолчал и добавил:
  – Ахмед говорит по-английски. – Алекси кивнул в сторону лейтенанта. – Он проследит за тем, чтобы вы ни в чем не нуждались.
  Затем все вышли из кабинета.
  Джуд посмотрел на сейф. Замка, как у этого сейфа, он никогда раньше не встречал. И как его открывать, не знал. Он не очень-то верил, что сможет сделать это.
  Джуд скользнул взглядом по темному пятну на полу.
  Стол в кабинете кто-то уже обыскивал до него. Джуд нашел в нем несколько детских фотографий, а также снимок какой-то могилы, бумажник с иранскими деньгами, письма и удостоверение личности, с которого ему вымученно улыбался мужчина лет пятидесяти. В нижнем ящике стола Джуд обнаружил три пустые бутылки из-под дешевой водки.
  Он сел на стул у стола и снова посмотрел на сейф, скользнув взглядом по темному пятну на полу.
  Это был кабинет функционера, которому доверяли. Этот человек в жизни, конечно, был малозаметен. Он работал фактически сторожем, и о нем вспоминали только тогда, когда нужно было открыть сейф.
  Джуд встал, обошел стол, еще раз посмотрел на темное пятно на полу, подошел к входной двери и открыл ее. Алекси уже ушел. В соседней комнате оставались только несколько охранников под командованием нервного лейтенанта Ахмеда. Джуд пригласил его в кабинет.
  – Вы – ответственный офицер, – сказал он. Ахмед побледнел. – Мы должны во что бы то ни стало открыть сейф.
  – Так точно, Ваше превосходительство!
  – Мне говорили о советских шпионах, которые выкрали ключ. Он был нужен им для того, чтобы похитить из сейфа находящиеся там секретные бумаги?
  – Никто не знает, что сделали советские шпионы. Спросите об этом Его превосходительство генерала.
  – Нет. Он выше таких мелочей. Кроме того, в этом кабинете мы с вами вдвоем.
  На лбу Ахмеда выступил пот.
  – И мы все должны взять на себя. Если не сможем открыть сейф – то вину. Если же мы его откроем, то успех тоже будет наш, а не генерала.
  Ахмед уставился на темное пятно на полу.
  – Скажите, Ахмед, хозяин этого кабинета – хранитель единственного ключа от сейфа – был невеселым человеком?
  Ахмед кивнул.
  – А еще он пил, – сказал Джуд.
  – Но… наша страна мусульманская…
  – Ладно уж. Все мы люди. Пока живем – веселимся, а умрем – так…
  Ахмед снова посмотрел на темное пятно на полу.
  – Что же произошло с ключом, Ахмед?
  – Он… он потерял его! – выпалил лейтенант. – Он напился и потерял его. Мы обыскали кабинет, его машину, квартиру – ничего! Здесь-то ему делать было особенно нечего, поэтому он и пил со скуки. А напившись, потерял ключ.
  – Где он сейчас? – спросил Джуд.
  Ахмед посмотрел на темное пятно на полу.
  – Его превосходительство генерал… Когда он узнаёт о серьезном происшествии, он выходит из себя и… доводит свои решения… до конца.
  Джуд приказал Ахмеду оставить его одного и попытался поставить себя на место покойного хозяина этого кабинета. «Итак, я напился. Голова у меня кружится. Надо бы прилечь… Куда?.. Ах, да – на кожаный диван!»
  Джуд приподнял потертые диванные подушки. «Тут они, конечно, искали… – И тут его осенило: – А что если…»
  Он подбежал к железному ящику и достал из него мощный магнит. Вернувшись к дивану, он осторожно провел магнитом по его щелям.
  Стальной ключ с затейливыми бороздками он извлек из щели дивана через несколько мгновений.
  Ухмыльнувшись, вне себя от радости, Джуд хотел было позвать Ахмеда, но вовремя остановился.
  Из ящика он достал на вид самый обычный молоток. Однако Джуд знал, что в его ручке находится миниатюрная фотокамера. Джуд отодрал несколько половиц у стены (шума он не боялся – охранникам было прекрасно известно, что сейфы без шума не вскрывают). Ровно две минуты потребовалось Джуду, чтобы отключить охранную сигнализацию под половицами.
  Он вставил ключ в замок и открыл сейф.
  Он нашел там пачки американских долларов. Двадцать шесть паспортов, выданных в различных странах мира. Три глушителя для пистолетов. Фотографии, сделанные в результате скрытого наблюдения шпионами из «Савак» где-то в США, в Лондоне и Париже. Он сфотографировал паспорта, разведывательные снимки и находящиеся в сейфе документы на фарси с грифом «совершенно секретно».
  Ключ от сейфа вместе с камерой он спрятал в ручку молотка, прикрыл дверь сейфа, включил охранную сигнализацию, поставил на место половицы. Только после этого он снова настежь распахнул дверь сейфа.
  Оглушительно заверещала охранная сигнализация, сообщая всем вокруг о бесценном даре искусного взломщика.
  * * *
  Иранцам Джуд очень понравился.
  Алекси приставил к американцу трех офицеров «Савак», которые постоянно находились с ним. Жили они все в роскошной квартире на бульваре, носящем имя британской королевы. Офицеры «Савак» поочередно бодрствовали даже ночью. Алекси отдал распоряжение переодеть Джуда в гражданский костюм.
  Каждый вечер приставленные к Джуду офицеры вывозили его в злачные места города поразвлечься. Обычно они отправлялись в «Нью-Сити» – старинный район Тегерана, который славился своими публичными домами. Офицеры «Савак» показывали при входе в эти заведения свои удостоверения, и охранники подобострастно кланялись им, приглашая внутрь. Управительницы борделей предлагали мужчинам лучших красавиц. Правда, в самый первый вечер их «выхода» в город офицеры привезли Джуда в публичный дом, где клиентам предлагали мальчиков на любой вкус. Джуд скривил физиономию, и больше таких визитов не повторялось.
  Офицеры «Савак» всегда предоставляли Джуду право первым выбрать девушку. В комнатах борделей стены были увешаны коврами и зеркалами, на тумбочках у кровати лежали наготове презервативы. Джуд был уверен, что его ночные забавы снимают на пленку.
  Днем же он обучал семнадцать агентов «Савак» взламывать замки и отключать охранную сигнализацию. В качестве «учебного пособия» Джуд использовал американское оборудование, которое специально закупил для этого Алекси. Весьма пригодились и те инструменты, которые хранились у Джуда в железном ящике, похожем на оболочку котла.
  Его ученики носили бороды и длинные волосы, – это неузнаваемо меняло их внешность.
  – Разговаривайте с ними только по-английски, – попросил Алекси Джуда.
  Занимались они в комнате для совещаний в одной из казарм, расположенных за высокой стеной у зеркальной глади бассейна. Экзамены Джуд принимал иногда в подвале казармы. Однажды во время экзамена он услышал доносящиеся из-за закрытой двери в конце подземного коридора истошные крики.
  – Что это? – спросил он своих учеников – агентов «Савак», пытавшихся дрожащими руками открыть замки, которые они видели впервые в жизни.
  – Мы ничего не слышим, – сказал один из агентов.
  – Ничего не слышим, – подтвердил второй.
  Крики продолжались минут тридцать. А через час Джуд услышал показавшийся ему нереальным и даже потусторонним шепот на фарси:
  – Пожалуйста, пожалуйста…
  Пять раз в день громкоговорители, установленные на минаретах мечетей, созывали правоверных на молитву…
  В течение трех недель, пока Джуд обучал агентов, ему только один раз удалось покрасоваться перед своими соотечественниками. В тот день приставленные к нему офицеры ослабили – то ли из-за расхлябанности, то ли потому, что уже полностью доверяли ему, – свой неусыпный контроль, и Джуд не замедлил этим воспользоваться. По приставной лестнице он забрался на высокую стену, окружающую крепость Алекси.
  Целых десять минут он стоял прямо над воротами и смотрел вдаль на Тегеран. Только потом его заметила элитная охрана в саду и потребовала, чтобы он немедленно спустился. Крик подняли и охранники на улице перед воротами. При этом они размахивали своими допотопными ружьями.
  Джуда немедленно вызвал к себе Алекси.
  – Зачем вы это сделали? – разочарованно глядя на американца, спросил он. – Вы ведь знаете, что ЦРУ следит за нами. И люди из ЦРУ наверняка засекли вас стоящим на стене и пререкающимся с этими бабуинами на улице.
  – Да плевать я хотел на всех! – расхрабрился Джуд. – В ЦРУ все равно не определят, кто я такой. А вот нервы бабуинов я наверняка пощекотал.
  «Заодно мои фотографии, а с ними и фотографии охранников попадут в нужные руки, – подумал Джуд. – Пригодятся. На всякий случай».
  – Я весьма недоволен этим, сержант, – сказал Алекси.
  – Больше этого не повторится, – пообещал Джуд.
  Через три дня он сообщил генералу, что его ученики уже в достаточной степени освоили премудрости работы взломщика и его преподавательская карьера на этом заканчивается.
  – Теперь настало время и мне показать, на что я способен, – заметил Джуд.
  – Что ж, может быть, и так… – задумчиво протянул Алекси.
  На следующий день с первыми лучами солнца Алекси и Джуд сели в один «мерседес», а охранники – во второй.
  – Не забудьте, Алекси, – предупредил Джуд, – первым делом мы должны завезти куда следует ящик с инструментами. Если я не верну Дяде Сэму его оборудование, мой босс прикончит меня.
  Такую постановку вопроса Алекси понял сразу.
  Они встретились с Артом все в том же подземном гараже. Человек-горилла принес железный ящик в «форд» капитана. Вещмешок с висячим замком остался в «мерседесе».
  – У нас мало времени, – сказал Алекси, глядя, как Джуд выходит из лимузина и направляется к Арту.
  – Надо поприветствовать товарища, – бросил Джуд в ответ.
  Лицо у Арта было совершенно бесстрастное. Он протянул Джуду руку, но тот по-дружески обнял капитана. И прошептал ему в ухо:
  – В молотке.
  – Значит, все в порядке, – буркнул Арт, когда Джуд выпустил его из своих объятий.
  На огромной скорости два «мерседеса» выехали из гаража. Джуд даже не обернулся, чтобы посмотреть на Арта.
  Они помчались по шоссе на восток от Тегерана. Через три часа пересели в армейские джипы и поехали по проселочной дороге. Остановились они только во второй половине дня. Джуд переоделся в комбинезон из грубой материи. Алекси вышел из машины, Джуд последовал за ним. Охранники тоже вышли.
  – Мы опоздали, но и они, по-видимому, запаздывают, – сказал Алекси.
  За восемь часов пути они с Джудом почти не разговаривали.
  – Мне, конечно, неизвестно, почему ваше руководство так настаивало на этой операции, – продолжал Алекси, – но я за вас волнуюсь. Как генерал, естественно, я понимаю, что иногда, когда всякие умники не могут справиться, надо отправлять на дело хорошего специалиста. Но все-таки…
  – В том-то и вся штука, – прервал генерала Джуд, – что мне никогда не приписывали излишней мозговой деятельности.
  Один из охранников закричал, показывая в сторону появившихся вдалеке клубов пыли.
  – Не доверяйте своим новым знакомым, – задумчиво сказал Алекси, глядя на эти приближающиеся к ним клубы пыли. – Ваши новые знакомые далеки от цивилизации, нормы современной жизни им чужды; они похожи на североамериканских индейцев. По-моему, вы называете их «апачи»… – я верно говорю?
  Джуд кивнул.
  – Так вот, единственное, что нам удалось сделать, так это заставить дикий народ не кочевать, а жить на стойбищах…
  – В резервациях, значит, – уточнил Джуд.
  – Так что относитесь к ним с опаской, – подытожил Алекси.
  Клубы пыли осели. На ровное место, где стояли джипы, выехала дюжина всадников.
  – Вот они. Курды, – сказал Алекси, покачивая головой.
  Прискакавшие курды были коренастыми людьми. Их лошади – под стать седокам – приземистыми.
  Древняя легенда гласит, что, когда царь Соломон решил заточить в горах Загроса пятьсот джиннов, эти джинны все-таки успели слетать в Европу и похитили там пятьсот прекрасных девственниц. От этого союза и пошло курдское племя. Так это или не так, но кожа у курдов была светлее, чем у иранцев и арабов.
  Никто из курдов не спешился и не заговорил. Они только внимательно смотрели на иранцев и Джуда.
  Алекси подал Джуду руку на прощание. К американцу подвели оседланную лошадь. Он привязал к седлу свой вещмешок и забрался в седло. Предводитель всадников что-то крикнул, курды дружно плюнули на землю и исчезли в клубах пыли, увлекая за собой Джуда.
  Довольно быстро добравшись до гор, они стали забираться все выше по тропинкам, известным только жителям этих мест. Подъем был мучительно трудным, он казался нескончаемым. Стало темнеть. Джуд страшно боялся, что его лошадь оступится и увлечет его за собой в пропасть…
  Только в полночь курды остановились на ночлег. Они дали Джуду небольшую канистру с холодным чаем и показали место посуше, где он мог улечься.
  Еще до восхода солнца они снова были в седле и продолжили подъем. Задул холодный пронизывающий ветер. От недостатка кислорода Джуд стал задыхаться.
  Незадолго до полудня он заметил впереди шатер часового, и уже минут через десять они въехали в горное селение. Предводитель поскакал к большому шатру в центре селения. Джуд последовал за ним. У шатра их поджидал, видимо, вождь племени. На вид ему было лет пятьдесят, рядом с ним стояли его сыновья. Вокруг шатра стали собираться другие жители, почтительно приветствуя этого мужчину.
  Предводитель всадников спешился. Джуд немного подумал и тоже спрыгнул на землю.
  Человек что-то прокричал и плюнул Джуду под ноги. На этот раз Джуд не раздумывал. Он сбил предводителя с ног точным ударом мастера рукопашного боя. Толпа заволновалась: кто-то из мужчин выпалил в воздух из своего допотопного ружья.
  Вождь племени захохотал:
  – Ты – американец! Да! Так делать только американцы! Так иранцы не делать! Ты – не «Савак»! Да!
  Вождь подошел к распростертому на земле члену своего племени, усмехнулся и, повернувшись к Джуду, крепко пожал ему руку.
  – Я – Дара Ахмеда. Учить хороший английский у Британии. – Он сплюнул. – Британия – нехорошо. Америка – очень-очень хорошо!
  Дара Ахмеди пригласил Джуда к себе в шатер и угостил дорогого гостя местным деликатесом – бараньими глазами, тушенными в соусе из диковинных трав и кореньев.
  Целых девять дней Джуд делал ребятишкам в селении прививки от оспы. Вакцину он привез с собой в индивидуальной аптечке, которая была у каждого «зеленого берета». В присутствии старейшин селения он торжественно вручил Даре двадцать пять унций золота и совершенно новый «кольт» сорок пятого калибра с двумя запасными обоймами. Он помог отремонтировать старые винтовки курдов.
  Женщины и дети были очарованы воином-лекарем из далекой Америки. Они учили его курдским песням, а он учил их песням «Битлз». Но единственное, что удалось освоить курдским малышам, был припев одной из песен – «йе-йе-йе». Они распевали его хором.
  Дара читал ему курдские стихи и посвящал его в тайны внешней политики.
  – Ты передавать Его превосходительство президент Никсон, что шах – очень плохо. Ему – не доверять, – говорил Дара.
  – Хорошо, я передам это нашему народу, – обещал Джуд.
  На десятый день стойбище снялось с места. Дара, усевшись на лошадь, сказал:
  – Мы делать это не из-за золота. Америка – Курдистан: однажды мы править миром вместе. По справедливость.
  Караван двинулся на северо-восток. Шли они несколько дней: Дара не спешил.
  – Горы не любить дураков, – приговаривал он.
  Как-то утром Джуд посмотрел на свои часы с миниатюрным календарем, которые он получил перед началом операции «Озеро в пустыне», и, заметив, что Дара не дает курдам обычных после остановки на ночлег указаний собираться в путь, спросил:
  – Сколько нам еще идти?
  Дара плюнул ему на ботинки. И засмеялся. Оказалось, что они уже находились на территории Советского Союза. Джуду сразу почудилось, что за ними теперь наблюдают с каждой горы.
  – А дорога? Где дорога? – спросил Джуд.
  – Полдня пути, – ответил Дара. – Но там – опасность. Здесь – нет. Вертолет в горах не летать.
  – Я должен быть там послезавтра – в четверг, – сказал Джуд. – Или ждать здесь еще девять дней.
  – «Сер шава» – решать тебе, – тихо произнес Дара.
  В среду в полночь Джуд, Дара и тридцать его самых верных воинов, вооруженных до зубов, отправились на север. Остальные курды из селения потянулись на юг в Иран.
  К рассвету отряд Дары вышел на плато. Здесь проходила дорога, ведущая в глубь СССР. Осмотрев дорогу в бинокль, Джуд не заметил ничего подозрительного.
  Дара лично побрил Джуда. Американец достал из вещмешка с висячим замком форму лейтенанта Главного разведывательного управления Советской Армии и надел ее, повесил на пояс находившийся в том же вещмешке пистолет Токарева, посмотрел на часы, обнял на прощание Дару и в одиночку спустился с плато на дорогу. Он сел на обочине и стал ждать.
  Через час на дороге появился армейский джип. В машине был только один человек – лейтенант в форме Главного разведывательного управления. Завидев Джуда, лейтенант остановился и вышел из машины.
  – Что вы делаете здесь? – спросил он по-русски. В школе иностранных языков министерства обороны США Джуд изучал фарси по утрам. Днем же в него вдалбливали русские фразы.
  – У меня сломалась машина, – сказал Джуд по-русски. – Рад встретить вас.
  Советский лейтенант был примерно одного возраста с Джудом. Судя по его смугловатой коже и колоритной внешности, он был скорее всего уроженцем Грузии.
  Джуд обошел джип.
  – А где же ваша машина? – спросил лейтенант.
  – У меня остались только документы, – ответил Джуд и полез в карман кителя.
  Лейтенант-грузин протянул руку за документами. Джуд перехватил ее, саданул лейтенанту локтем в солнечное сплетение и, когда тот согнулся, мощным ударом, нанесенным по всем канонам восточного единоборства, сломал ему шею.
  Вытащив документы убитого грузина, он сравнил их с удостоверением, которое ему выдали в ЦРУ: они были похожи.
  Джуд оттащил тело лейтенанта в сторону и спрятал его за нагромождением камней. Затем сел в джип и поехал по дороге.
  Через сорок два километра четыреста метров по спидометру дорога пошла вверх по склону холма, не раз сфотографированному с американских спутников-шпионов. Выехав на вершину холма, Джуд увидел внизу построенный из отдельных бетонных блоков дом, вращающуюся чашу радара, высоко поднятые над землей приемные антенны. Это был советский пост радиоразведки № 423. Он принимал электронные сигналы со всего Среднего Востока. Американцы многое знали о работе этого поста. Во-первых, благодаря слежению за ним со спутников, а во-вторых, потому, что он являлся точным аналогом постов радиоразведки Агентства национальной безопасности США. Американцам, в частности, было известно, что пост № 423 только собирает информацию. Ее анализ не входил в компетенцию обслуживающих пост людей. Американцам было известно и то, кто эти обслуживающие пост люди. Это восемь офицеров с инженерным образованием; три солдата (они же повара); два сверхсрочника-техника и операторы; их непосредственный начальник – старший сержант; командир поста – капитан, его заместитель – старший лейтенант и, наконец, еще один старший лейтенант из КГБ, следивший за тем, чтобы военнослужащие никому не выдали государственной тайны. Охраняли пост шесть солдат.
  Радиоразведка велась круглые сутки. В случае экстренного происшествия пост мог попросить помощи у погранзаставы, находящейся в шестидесяти трех километрах отсюда. Но до сих пор на посту № 423 никаких происшествий не случалось…
  Когда Джуд выехал на вершину холма, он увидел нечто такое, что американцам было неизвестно. За сетчатым забором, окружавшим пост, почему-то находилось двенадцать грузовиков и шесть джипов, а рядом с ними стояли шесть взводов солдат под командованием трех сержантов, показывавших своим подчиненным приемы карате…
  От неожиданности Джуд притормозил. Он сразу понял, что эти солдаты скорее всего принадлежат к элитному подразделению Советской Армии – спецназу. Почему они оказались здесь – было неведомо: возможно, обычные учения, но, как бы то ни было, операция оказалась на грани срыва.
  Появившийся на вершине холма джип сразу заметили. Стоило Джуду повернуть назад, как тут же у спецназовцев возникли бы подозрения и они мгновенно вызвали бы на перехват беглеца вертолеты.
  – Черт! – прошипел Джуд и, нажав на акселератор, поехал вперед.
  Охранники на КПП проверили его документы и кивнули в сторону автомобильной стоянки. Джуд припарковал джип и пошел вслед за появившимся у машины сержантом на командный пункт. Сержант нес находившийся в джипе мешок с почтой, у Джуда в руках был атташе-кейс убитого лейтенанта. Сержант что-то быстро сказал. Джуд не понял. Он лишь догадался, что это какое-то предупреждение, и с глубокомысленным видом кивнул головой.
  На командном пункте полковник со значком десантника на кителе распекал за что-то командира поста. Тот вытянулся перед ним по стойке «смирно». У экранов радара сидели операторы; Джуду показалось, что они были бледны от страха.
  Полковник повернулся к вошедшим. Джуд козырнул, вытащил из атташе-кейса какие-то бумаги и, протянув их полковнику, сказал по-русски:
  – У меня есть для вас документы.
  Полковник быстро просмотрел бумаги и отдал их капитану. Тот, ознакомившись с их содержанием, посмотрел на Джуда и что-то прокричал. Судя по интонации, это был вопрос.
  Джуд ничего не понял. Он стоял и молчал.
  Полковник грозно посмотрел на него. От напряжения Джуда стало подташнивать.
  – Так да или нет? – прокричал наконец полковник.
  – Да! Так точно! – выпалил Джуд.
  – Подождите там! – рявкнул полковник и указал Джуду на дверь в глубине командного поста. Джуд знал, что за этой дверью находится комната с технической документацией. Он открыл ее и наконец остался в одиночестве. Полковник с новой силой принялся распекать капитана. Ему явно было сейчас не до Джуда. Гневный голос полковника через некоторое время стих и вновь послышался уже во дворе.
  Задание, которое выполнял Джуд, получило имя «Скорцени» – в честь нацистского вояки, который возвел обман и наглость в ранг искусства.
  Убитый Джудом лейтенант был одним из многих младших офицеров, которых Главное разведывательное управление ежедневно направляло на пост № 423, чтобы привезти туда почту и забрать там накопленные за неделю документы. Американцы знали, что эти офицеры направляются на пост по четвергам во второй половине дня. Джуд должен был устранить лейтенанта, проникнуть на командный пост и сфотографировать всю техническую документацию, имеющую отношение к средствам радиоразведки. Миниатюрная фотокамера была зашита в подкладку его шинели. Фотографии Джуда позволили бы американским ученым точно установить предел технических возможностей советской радиоразведки, для того, чтобы научиться обманывать ее.
  Предполагалось, что работа Джуда будет никем не замечена. По пути назад он обязан был сымитировать автокатастрофу, убитого же лейтенанта посадить за руль разбитой машины.
  «Разведка дает наилучший результат только тогда, когда твой враг ни о чем не догадывается», – говорили Джуду. Однако в случае неблагоприятного развития событий и невозможности проникнуть на пост незамеченным планом операции предусматривалось, что Джуд вступит в бой. Учитывая уровень его подготовки и отсутствие на посту специально обученных бойцов, шансы американца на успех в бою оценивались достаточно высоко, а именно как шестьдесят процентов против сорока. Появление на посту спецназовцев смешало все эти планы.
  Помещение, в котором оказался Джуд, было хорошо известно ему по рисункам, полученным ЦРУ от советского военнослужащего-перебежчика. Джуд знал, что нужная техническая документация находится в сейфе.
  Времени раздумывать у него не было. Он решил рискнуть. Всего одиннадцать минут потребовалось ему, чтобы открыть сейф отмычками. Фотографирование документов заняло бы слишком много времени, и он просто сложил папки с грифом «совершенно секретно» в атташе-кейс убитого лейтенанта.
  Джуд чуть приоткрыл дверь в помещение командного пункта. Там у экранов компьютеров находились только операторы. Джуд ступил внутрь и, как ни в чем не бывало, пошел к выходу. Занятые работой операторы не обратили на него особого внимания.
  Выйдя во двор, Джуд огляделся. Полковника и капитана видно не было. Вечерело. На обнесенной забором территории поста спецназовцы копались в двигателях грузовиков; проверяли снаряжение. Зачем они оказались здесь? У них учения? Или они направляются на патрулирование границы? Это уже не имело значения для Джуда.
  До джипа, на котором он приехал сюда, было сорок семь шагов.
  «Не спеши! – приказал он сам себе. – Ни в коем случае не спеши! Пусть они думают, что тебя направили сюда лично Ленин, Сталин и прочие божества».
  Пятьдесят томительных секунд Джуд ехал от стоянки к воротам. На груди у часового висел АК-47. Джуд вздрогнул, но тут же, взяв себя в руки, глядя прямо в глаза часовому, постучал пальцем по циферблату своих часов.
  Часовой оглядел джип, подумал, и открыл ворота.
  Огромным усилием воли Джуд справился с возникшим у него от страха и напряжения желанием немедленно вдавить педаль акселератора в пол. Сжав зубы, он на средней скорости въехал на холм. И только когда в зеркале заднего вида исчезло отражение поста № 423, он нажал на педаль до отказа и запел от радости.
  Дара вместе со своими воинами поджидал его в сорока двух километрах четырехстах метрах от поста. Джуд несся по проселочной дороге со страшной скоростью. Его швыряло из стороны в сторону, но он продолжал радостно петь, не обращая на тряску никакого внимания.
  Стемнело. Джуд включил фары и поехал еще быстрее.
  Внезапно в зеркале заднего вида появились желтые полосы от фар нагоняющих его автомобилей. Погоня!
  Джуд бросил машину у нагромождения камней и стал карабкаться на плато. Наконец Дара схватил его за руку и помог сделать последний, самый трудный шаг.
  – Слава Аллаху, ты прибыть! – воскликнул Дара.
  – Уходим! – закричал Джуд.
  – Нет! – Дара поднял руку. – Еще не пора!
  – Нам не надо приключений! – заспорил Джуд.
  В ответ Дара только покачал головой.
  Сорок спецназовцев, направленных в погоню, имели великолепную боевую выучку и были прекрасно вооружены. Но позиция, занятая курдами на плато, была лучше. Кроме того, спецназовцы никак не ожидали нападения невесть откуда появившегося здесь отряда.
  Люди Дары рассекли наступавших солдат на отдельные группы. Через двадцать минут все было кончено. К тому моменту, когда прибыло подкрепление, курды и Джуд быстро уходили на лошадях в горы, ставшие для курдов родным домом по воле царя Соломона.
  – Теперь понимать? – спросил Дара Джуда, когда преследователи безнадежно отстали от них. – Враг Америки – враг Курдистана. Мы всегда быть друзья! Курдистан! – закричал вдруг Дара.
  Его люди радостно заулюлюкали. Эхо от их криков разносилось по горным кручам.
  * * *
  Два года спустя – в мае 1972-го – президент Никсон и его советник Генри Киссинджер проводили в Москве переговоры с советскими руководителями и договорились о смягчении обстановки на Ближнем и Среднем Востоке. Из Москвы Никсон и Киссинджер направились в Тегеран и обсудили там накалившиеся ирано-иракские вопросы. Никсон согласился с планом шаха Ирана снабдить современным оружием иракских курдов-сепаратистов и одновременно способствовать проникновению иранских курдов на помощь своим соплеменникам через границу. Курды получили от ЦРУ оружия на шестнадцать миллионов долларов. США, кроме того, пообещали поддержать давно вынашиваемую сепаратистами идею о создании независимого Курдистана.
  Сотни иранских курдов, включая Дару, были направлены в Ирак, чтобы сражаться с поддерживаемым Советским Союзом багдадским режимом.
  В марте 1975 года шах Ирана, стремясь упрочить свои позиции в Организации стран-экспортеров нефти, перекрыл поставки американского оружия курдам. Ирак без труда разгромил повстанцев. Призывы курдов к ЦРУ и лично Киссинджеру оказать прямую помощь остались без ответа. Несколько сотен курдских предводителей, включая Дару, были казнены. Семья Дары вместе с другими жителями его селения была отправлена иранцами в Ирак; никто из курдов не получил в США политического убежища.
  Когда в конгрессе Соединенных Штатов Киссинджера попросили высказаться по проблеме курдов, он заметил, что забота о ближних – вещь похвальная, но у тайных операций иные цели.
  * * *
  После выполнения задания Джуд вернулся в Тегеран по однажды пройденному им маршруту. Алекси привез его сначала к себе в крепость за высокой стеной, где американец принял душ и переоделся в «цивилизованную» одежду, а потом отправился вместе с ним все в тот же подземный гараж. Там Джуда поджидал Арт.
  Алекси попрощался и уехал. Джуд передал советский атташе-кейс с документами вооруженным до зубов американцам, прибывшим за этими документами на двух легковых автомобилях. Уже через тридцать одну минуту документы были на борту американского транспортного самолета, вылетевшего на военно-воздушную базу США «Эндрюз».
  – Расслабьтесь, – сказал Арт Джуду, когда они остались одни. – Давайте-ка пообедаем, а потом я верну вас командирам операции «Озеро в пустыне».
  На «форде» Арта они поехали в шикарный район Шимиран. Одетые в спортивные куртки и широкие брюки, они вполне могли сойти за нефтяников, выбравшихся в свободное время в город поразвлечься.
  В ресторане, который они выбрали, к их столику сразу подошли пожилые женщина и мужчина. С любопытством оглядев Арта и Джуда, женщина спросила:
  – Простите, вы случайно не американцы?
  Арт буркнул что-то невнятное. Пожилые люди посмотрели друг на друга.
  – К сожалению, мы не говорим на фарси, – сказал мужчина и потянул свою спутницу к выходу.
  В зале, кроме Джуда и Арта, оставался только один клиент – толстый африканец. На столе перед ним стояло шесть пустых бокалов из-под вина.
  Американцы заказали виски и бифштекс. Суетливый владелец ресторана сам принес спиртное и положил справа от бокалов ножи для мяса. Когда он ушел на кухню, Арт поставил взятый им из машины портфель на пол и посмотрел Джуду прямо в глаза.
  – Не надо ни о чем рассказывать, – сказал он.
  – Если бы мы знали, что там окажутся спецназовцы, все было бы намного проще, – сухо заметил Джуд.
  – Нам не грозит безработица как раз в силу того, что на свете еще не все известно, – ухмыльнулся Арт.
  – Вы и вправду так думаете?
  И Джуд в первый раз после возвращения из Советского Союза в Тегеран рассмеялся. Он залпом выпил виски. Какая-то европейского вида женщина вошла в ресторан и, оглядевшись, села за столик в нескольких метрах от американцев. Она достала из сумки сигареты, прикурила одну и постаралась не обращать внимания на Арта и Джуда, с любопытством глядевших в ее сторону. Владелец ресторана принес женщине бокал красного вина.
  – Вы умный малый, хотя и очень молоды, – сказал Арт.
  Джуд снова засмеялся. Ему сейчас казалось смешным все без исключения: этот белобрысый американец напротив, который очень любил носить темные очки; американские туристы в Тегеране; суетливый владелец ресторана, чертыхающийся по поводу того, что в один момент он должен делать сотню дел. Советские солдаты, не подозревавшие о засаде, которую устроил им на плато Дара, тоже вызывали у него смех. Джуд хохотал как сумасшедший.
  – Прекратите истерику и отдышитесь, – прошептал Арт.
  Джуд заморгал. И перестал смеяться.
  Женщина в нескольких метрах от американцев безучастно рассматривала стену перед собой. Пьяный африканец рассеянно уставился в потолок. В ресторан вошли двое мужчин в мешковатых костюмах, заняли столик у двери и посмотрели на Джуда.
  – Вы вернулись невредимым, – сказал Арт, – и у вас все нормально.
  – Да, у меня все в порядке, – согласился Джуд. Арт заказал еще две порции виски. Владелец ресторана был алжирцем и с клиентами не спорил. От столика американцев он сразу поспешил к двум только что вошедшим мужчинам, чтобы принять заказ и у них.
  – Вы можете уже скоро демобилизоваться из армии, – глядя в глаза Джуду, сказал Арт.
  – Мы с вами служим не в армии.
  Арт взял со стола свой нож для заказанного бифштекса и начал его ручкой чертить на скатерти какие-то воображаемые круги.
  – В армии или нет – вопрос, конечно, тонкий, – сказал он наконец. – Как бы то ни было, на то, чтобы создать нынешнего Джуда Стюарта, Америка потратила много средств, да и времени ушло на это немало.
  Пьяный африканец забормотал что-то себе под нос.
  – И мне все-таки кажется, что Джуд Стюарт и в будущем сохранит свои связи с армией, – подытожил Арт.
  – С чего это вы взяли?
  Пьяный африканец встал и, пошатываясь, пошел к стойке. Мужчины за столиком у двери поджали ноги, чтобы африканец не отдавил их по пути.
  – Форма – отличная вещь, – ответил Джуду Арт. – Человека вне армии поджидает масса неожиданностей. Армейская же служба… как бы это сказать?.. гибкая. А то, чем мы конкретно занимаемся на службе, – самая важная работа.
  – Именно такая работа мне и нужна, – согласился Джуд.
  Пьяный африканец получил свой счет, положил деньги на стойку и, шатаясь, вышел из ресторана.
  – А у вас самого какие планы на будущее? – спросил Джуд.
  – У меня? – Арт задумался, вертя в руках нож. Вдруг он подбросил его: нож несколько раз перевернулся в воздухе. Арт ловко поймал его над столом.
  Женщина внезапно встала, опустила руку в сумку, достала оттуда пистолет с глушителем и направила его в сторону Джуда. Выстрел, казалось, был неминуем.
  Арт со всего размаху швырнул нож в женщину. Она подняла руку с зажатым в ней пистолетом. Отскочив от пистолета, нож тяжелой ручкой ударил женщину в лоб, и она упала.
  Двое мужчин у двери вскочили на ноги. Джуд поднял стол и швырнул его на мужчин. Один сразу упал. Другой, оттолкнув ногой стол, вытащил из своего просторного пиджака миниатюрный «узи», но, потеряв равновесие, дал очередь в сторону стойки. На груди суетливого владельца ресторана появилась кровавая полоса. Мужчина в мешковатом костюме твердо встал на ноги и направил автомат на Джуда.
  И опять Арт оказался проворнее. Он успел выхватить пистолет из руки потерявшей сознание женщины и разрядил всю обойму в нападавшего мужчину и его лежавшего на полу товарища.
  – Проверь, нет ли кого за дверью! – крикнул он Джуду.
  Джуд вытащил «узи» из рук убитого мужчины и осторожно выглянул за дверь.
  – Чисто, – с облегчением сообщил он.
  – Все равно где-то поблизости их может поджидать машина! – прокричал Арт, беря сумку женщины и доставая оттуда новую обойму для пистолета. – Обыщи их, – кивнул он в сторону убитых мужчин.
  Джуд вытащил из карманов просторных пиджаков убитых какие-то бумаги.
  – Сам Алекси вряд ли знает, что ты его надул, – сказал Арт, вставляя новую обойму в пистолет. – Так что скорее всего это русские. Они поспешили сюда, пока ты не улизнул из страны. Это или желание вернуть похищенное, или просто месть. Но вот как они тебя обнаружили? Быть может, тебя продали ребята Алекси?
  Лежавшая на полу женщина застонала.
  – Вам, мадам, не следовало впадать в панику, когда я начал играть с ножом, – сказал Арт, глядя на женщину.
  Потом он повернулся к Джуду и приказал:
  – Возьми мой портфель.
  Пока Джуд ходил за портфелем, Арт хладнокровно убил женщину: он намотал ее волосы на руку, приподнял голову и ножом для бифштекса перерезал горло. Кровь брызнула во все стороны.
  Когда Джуд понял, что произошло, он закричал:
  – Но ведь мы могли…
  – Ничего мы не могли! Теперь Джуду Стюарту ни в коем случае нельзя оставлять свидетелей, – будничным тоном сказал Арт, отбрасывая в сторону окровавленный нож.
  На улицу они выбрались через кухонное окно.
  – За моей машиной следят, – буркнул Арт, и они целых полмили сломя голову неслись по оживленной улице.
  Арт остановился только тогда, когда увидел свободное такси. Он выволок из машины водителя и прижал его к задней левой двери машины. Водитель почувствовал, что ему в живот уперлось что-то твердое. Посмотрев вниз, он увидел пистолет и смертельно побледнел. Свободной рукой Арт бросил на крышу такси деньги. Водитель сделал судорожный глоток, положил на крышу ключи, сгреб деньги и исчез в толпе.
  За руль сел Арт.
  Группа десантников, участвовавших в операции «Озеро в пустыне», размещалась на иранской военной базе на окраине города. Не доезжая полмили до базы, Арт прижал машину к обочине.
  – Группа пробудет здесь еще двенадцать дней, – сказал он. – Все это время оставайся на базе – там тебя не обнаружат. Если спросят, чем ты занимался за время своего отсутствия, скажи, что делал прививки сельским детям. В качестве одолжения шаху.
  Арт усмехнулся и заглушил двигатель.
  – А теперь – еще кое-что на прощание.
  Стояла прекрасная тихая ночь.
  – А может быть, все же заняться чем-нибудь другим? – неуверенно спросил Джуд.
  – Только не в этой жизни! – суровым тоном ответил Арт.
  – Ну что ж, – вздохнул Джуд, – я действительно зашел уже слишком далеко, и назад пути нет… Так что же предстоит мне в будущем?
  Арт открыл свой портфель и, включив в салоне освещение, вытащил из него какие-то бумаги.
  – Здесь вся необходимая новая информация о тебе, которую мы занесем в компьютеры. Бумаги уже заполнены, ты должен их только подписать. Такая вот нелегкая у тебя теперь жизнь, – пошутил Арт.
  Джуд невесело рассмеялся.
  Он подписал целую кипу документов и при этом узнал о себе много любопытного. Оказывается, он уже демобилизовался, уже прошел курс подготовки агентов секретной службы и успел поработать в министерстве финансов США. Все это было теперь его новой «легендой».
  Одним из последних документов в кипе бумаг, которые вручил ему Арт, был приказ, свидетельствующий о том, что через пять месяцев – если считать от сегодняшней даты – Джуд Стюарт будет переведен в Белый дом в качестве специалиста Службы технической защиты.
  Глава 11
  Зимний дождь
  В тот день, когда между Бэт и Уэсом установились новые отношения, Ник Келли изучал материалы сенатских слушаний 1974 года, посвященных шпионскому заговору в Белом доме.
  Об этом заговоре стало известно еще в декабре 1971 года. Тогда Пентагон заинтересовался утечкой информации из Белого дома, которая вдруг стала публиковаться в разделе скандальной хроники в одной из вашингтонских газет. Совершенно случайно военные установили, что морской пехотинец, охранник Белого дома, работавший в Национальном совете безопасности, выкрал более пяти тысяч секретных документов у официальных лиц, включая Генри Киссинджера. Этот охранник передал свой шпионский улов не иностранцам, а высокопоставленным американским офицерам из Комитета начальников штабов.
  Ник откинулся на спинку кресла; он находился в правовом отделе библиотеки конгресса. За его спиной кто-то громко шелестел страницами. Обернувшись, Ник увидел седого мужчину в скромном костюме. Глаза его, устремленные в толстую книгу, горели.
  «Ну надо же, – усмехнулся Ник. – Такое впечатление, будто он читает захватывающую приключенческую повесть! Наверное, пенсионер. И дома ему просто нечего делать».
  Ник снова углубился в хитросплетения шпионского заговора. Служебное расследование проводилось почти через три года после его обнаружения. Оно получило имя «Дело Муура–Рэдфорда» – в честь председателя Комитета начальников штабов адмирала Томаса Муура и самого шпиона – морского пехотинца Чарльза Рэдфорда. Тогда выяснилось, что результаты соответствующего расследования Пентагона засекречены, и дело было передано так называемым «водопроводчикам» – секретному подразделению, специально сформированному администрацией президента Никсона, чтобы прекратить утечку информации из Белого дома. Кроме этого, в задачи подразделения входило: подслушивание телефонных разговоров, похищение документов из сейфов, подкуп должностных лиц, прямое вмешательство в избирательный процесс, организация насилия в ходе политических манифестаций, убийства неугодных американских граждан. После того как деятельность «водопроводчиков» стала достоянием гласности, Никсон был вынужден сложить с себя президентские полномочия. И весь этот скандал вошел в историю как «Уотергейт».
  К 1974 году, когда под давлением общественности сенатский комитет по вооруженным силам начал свои слушания, водоворот тайных операций вовлекал в себя все больше и больше официальных лиц, и страна, узнав обо всех этих нарушениях законности, вздрогнула от ужаса. Дело Муура–Рэдфорда было всего лишь одним эпизодом в жестокой драме, поставленной в Белом доме администрацией Никсона. Содержание этой драмы – неслыханная коррупция, а также кровавые бомбардировки в ходе бесконечной войны в Юго-Восточной Азии.
  Сенатский комитет проводил свои слушания в течение четырех дней. Его председатель заявил журналистам, что если бы расследование было продолжено, то Пентагон был бы разрушен до основания.
  Ник потер глаза и еще раз прочитал откровения адмирала Муура, который признал, что в «нормальное время» совершенное охранником Рэдфордом должностное преступление квалифицировалось бы как измена.
  После раскрытия шпионского заговора перед судом никто не предстал. Таким образом, слушания не дали никакого видимого результата.
  Ник посмотрел на сделанную им в своем блокноте запись. «Что же ты обнаружил?» – спрашивал он сам себя. И ниже: «То, что переплелось с твоей собственной жизнью?»
  В изученных им документах не упоминалось больше никаких других шпионов.
  «Может быть, тогда мне стоило бы уделить больше внимания этому делу? Может быть, следовало бы надавить на Джуда?» – думал Ник.
  – Ну и что от этого изменилось бы? – негромко проворчал он.
  Сидевшая недалеко от Ника женщина недовольно посмотрела в его сторону. Ник виновато пожал плечами.
  Вокруг него на книжных полках стояли сотни, нет – тысячи томов по американской юриспруденции…
  «Вот только где здесь искать приговор Джуду Стюарту?» – невесело ухмыльнулся он.
  Когда Ник был мальчишкой, он думал, что в мире есть ответы на все вопросы. Но найти их можно, конечно, не в маленьком городишке, в котором он родился.
  – Я вырос в штате, который умещается в моей руке, – сказал он как-то своей жене. Тогда он поднял левую руку, оттопырил большой палец и правой рукой ткнул в нижнюю часть указательного пальца. – Вот здесь мой родной городок.
  Название этого городка – Бутвин, а название штата – Мичиган. Население Бутвина – пять тысяч триста человек, да и то лишь тогда, когда окрестные фермеры съезжаются в город на праздники. В пятидесятые годы мелкое фермерство стало исчезать: в современном мире оказалось экономически нецелесообразным выращивать пшеницу и кукурузу на небольших полях.
  Да, современные технологии меняли мир на глазах. Телевидение появилось в Бутвине, когда Нику было пять лет. Два или три раза в неделю небо над головой раскалывалось от громкого хлопка: самолет с базы ВВС в семидесяти милях от Бутвина преодолевал звуковой барьер. На базе были и огромные бомбардировщики Б-52, способные нести водородные бомбы. Эти бомбы могли уничтожить весь мир. Но главное – это то, что они заставляли коммунистов в России, Китае, Корее и на Кубе оставаться с той стороны Берлинской стены и не позволяли им захватить Бутвин, чтобы изнасиловать тамошних женщин и заставить всех молиться на Ленина. В случае же захвата Бутвина Ник собирался спрятаться где-нибудь со своей винтовкой двадцать второго калибра и сражаться с плохими людьми.
  Летом в Бутвине было жарко, душно. Зимой – страшно холодно, особенно когда ветер дул со стороны озера Хурон. Выпадало много снега, и над городом стоял дым от печей, топившихся дровами.
  Пассажирские поезда перестали ходить в Бутвин, когда Нику было семь лет, и туристы больше не останавливались в городе.
  Отец Ника работал в фирме, занимавшейся доставкой различных грузов. Обедать он приходил домой в полдень, когда на близлежащем молокозаводе раздавался гудок, а в час дня, когда в школе Ника звенел последний звонок, он возвращался на службу и приходил домой только в шесть часов вечера к ужину.
  Ник иногда бывал у него в затхлом офисе, расположенном рядом с гаражом, где механики ремонтировали большегрузные грузовики. Ник очень боялся, что когда-нибудь и ему самому придется работать в таком же затхлом офисе, заполненном конторскими книгами, материалами и деньгами в ящике стола, которые ему лично принадлежать не будут.
  Его родители мечтали, чтобы он стал юристом. Наверное, потому, что он очень любил спорить с кем угодно и по любому поводу, – разве не этим занимаются все юристы? Ник же считал, что работа юриста состоит в том, чтобы спасать от тюрьмы невиновных людей, а еще в том, чтобы ловить убийц. Это Нику действительно нравилось, но теперь-то он понимал, что представления его родителей о работе юриста были больше похожи на правду.
  Сестер и братьев у него не было. Он много читал, главным образом книги о волшебных приключениях и научную фантастику. Его родители были уверены, что кино – превосходный источник знаний для мальчика, и он посещал единственный в Бутвине кинотеатр два-три раза в неделю.
  Родители упорно настаивали на том, чтобы всю свою жизнь Ник прожил в родном городке. И в детстве он особенно не возражал против такой перспективы.
  Родители его очень любили. И потому настояли на том, чтобы с десяти лет он начал понемногу прирабатывать. Они были убеждены, что работа дисциплинирует человека, делает его стойким, сильным; они учили его делать любую работу хорошо.
  В семье Ника никогда не говорили о религии. Формально они были прихожанами Методистской церкви. Ник верил в добро и зло и в то, что на свете есть все же кто-то могущественнее человека. Но вот Библии он не верил. «Что же ел библейский Иона в животе у кита все эти долгие дни и ночи? – спрашивал себя Ник. – Почему Иисус, говоривший о том, что, получив по одной щеке, надо подставлять другую, набросился на менял в храме? Если всеми делами в мире ведает Господь, то почему же есть люди, место которым в аду?»
  Эти каверзные вопросы расширяли пропасть между Ником и его знакомыми. Его приятели были прихожанами двух других церквей – римско-католической и лютеранской. Евреев в их городе не было. Из цветных там жила только одна бездетная семья: они происходили из индейского племени чиппева. Дальние предки его матери тоже происходили из этого племени. Ник страшно гордился этим.
  Уже в подростковом возрасте он научился водить машину и с огромным наслаждением разъезжал по вечерам на старом отцовском «шевроле». Иногда на бешеной скорости он уносился за пределы города, настраивал приемник на волну Чикаго или Нью-Йорка и начинал мечтать о другом мире – огромном мире за пределами его крохотного городка с затхлыми офисами, о мире, в котором живут герои, совершающие немыслимые подвиги. Тогда же Ник стал писать геройские рассказы. Правда, эти рассказы, которые он печатал на старенькой машинке, были больше похожи на волшебные сказки.
  В 1964 году, когда Нику исполнилось пятнадцать, в город с вьетнамской войны прибыл Джо Баргер. Прибыл в цинковом гробу, покрытом государственным флагом Соединенных Штатов. Нику раньше не очень-то нравился этот парень, который сумел избежать наказания за хулиганство, только вступив в Корпус морской пехоты. Но теперь Джо Баргер стал для него непререкаемым героем из волшебной сказки, которую Ник сам же и придумал. Во Вьетнаме погибли еще два парня из Бутвина; Ларри Бенсон потерял там ногу; Майк Кокс вернулся глухим.
  В 1967 году в университете Мичигана Нику не удалось пройти военную медкомиссию: помешала сделанная ранее операция на колене. Операция потребовалась после серьезной раны, которую он получил, играя в футбол. Он не стал «зеленым беретом» и так и не прикоснулся собственными руками к созданному его воображением волшебному миру героев.
  Живя в Бутвине, Ник был предельно старомоден. Однажды он и его подружка Шарон Джонс напились пива, и Шарон, раздевшись догола, полезла к нему в объятия. Ник отверг ее приставания. «Пьяная любовь – это и не любовь вовсе», – подумал он тогда, но главная причина была все же в том, что он не хотел обременять себя семейными узами в городке, из которого ему мучительно хотелось вырваться. Вырваться, чтобы оказаться в ином мире, где вершились великие дела, где он мог писать, где он мог дотронуться до людей, которые приводили этот мир в движение.
  «Один из таких людей – Джуд Стюарт», – подумал Ник, сидя в зале библиотеки.
  Ник сумел дозвониться до Дина – этого оборотня из своей прошлой жизни. Он сбивчиво сообщил Дину, что если тот сможет, то пускай передаст Джуду, что Ник просит его позвонить.
  – На работу, – добавил Ник. – У него есть мой номер. Домой пусть не звонит. Только на работу.
  – Угу, – промычал Дин в ответ.
  О Джуде он ничего не знал. Впрочем, Ник и не задавал прямых вопросов. Он только хотел понять, какая опасность угрожает его старому приятелю и велика ли эта опасность, но так ничего и не установил.
  – Вы все еще писатель? – спросил Дин.
  – Да.
  – А в морге-то уже побывали?
  Ник не ответил, а Дин засмеялся и повесил трубку.
  «Вот так, – подумал Ник, – здесь полный тупик».
  Он закрыл лежавшие перед ним на столе папки с документами. Хватит заниматься призраками. Все его поиски какой-либо новой информации о Джуде, которая объяснила бы, почему он позвонил в то утро, результата не дали. Он только набрал вдоволь цитат и расхожих объяснений для статьи, которую обязался написать в газету Питера Мерфи. Обязался, чтобы иметь формальный повод заняться делами Джуда.
  Его жена знала, что он пишет статью, но посчитала это глупым занятием. О том же, что он звонил Дину, она не знала. Много лет назад он собирался рассказать ей о Дине, но она и слушать не захотела о том, что человек, которого она любила, знался когда-то с оборотнями. И теперь Ник чувствовал угрызения совести от того, что его жене далеко не все известно о нем – прошлом и нынешнем.
  Сидевшая недалеко от Ника женщина вздохнула и опустила голову на открытую перед ней книгу.
  «Все, теперь этот зал в полном вашем распоряжении», – подумал Ник, взял со спинки стула пальто и надел его. Собирая со стола папки с документами, он заметил, как седовласый мужчина за его спиной проверяет свой пейджер.
  Когда Ник, возвращая папки с документами библиотекарю, положил их на стойку в виде лошадиной подковы, седовласый мужчина снова оказался рядом с ним. Он улыбнулся Нику и потянулся к ящичку с бланками читательских требований. Через руку мужчины было аккуратно переброшено синее пальто. Выходя из зала, Ник услышал, как щелкнула его шариковая ручка.
  Читальный зал, в котором работал Ник, находился на третьем этаже библиотеки конгресса. Он подошел к двери лифта и нажал на кнопку вызова. Спустившись вниз и пройдя через отделанный мрамором холл, он застегнул пальто на все пуговицы. Было еще довольно холодно. Офис Сильвии располагался на противоположной стороне улицы. «Мы могли бы вместе пообедать», – подумал Ник, но тут же вспомнил, что завтра в подкомитете конгресса, где она работала, пройдут очередные слушания, сегодня у нее слишком много дел, чтобы тратить драгоценное время на обед даже с любимым мужем. Ник усмехнулся. Из-за этой непрерывной работы он уже и не помнил, когда последний раз они занимались любовью.
  Сегодня среда. Они с Сильвией выскочили утром из дома, как только пришла Хуанита. Вчера Сильвия работала допоздна и даже в постели читала прихваченные из офиса документы. Только чувство вины перед мужем, который никак не мог уснуть при свете, заставило ее выключить лампу.
  В понедельник Сол проснулся в половине пятого утра. Мать с отцом по очереди убаюкивали сына, но он уснул всего лишь за пятнадцать минут до того, как зазвонил будильник, и им нужно было собираться на работу. Вечером они буквально валились с ног от усталости. Перед тем, как лечь спать, Сильвия только успела подготовить к оплате полученные за месяц счета, а Ник помыл ребенка и прочитал ему вечернюю сказку. Уже засыпая, он попытался представить себе, как бы выглядела Сильвия в черном прозрачном белье. Вот и весь секс!
  В воскресенье тоже было много дел. Утром после того, как каждый из них на цыпочках сходил в ванную комнату, они, лежа в постели, крепко прижались друг к другу, но заплакал Сол, и пришлось идти к нему. Днем Сол спать отказался. Воскресным вечером Ник смотрел по телевизору какой-то фильм: его не покидали планы написать сценарий, и он уже пообещал режиссеру всерьез подумать над этой работой. Сильвия, не досмотрев фильм до конца, заснула.
  В пятницу и субботу Ник лечился от простуды, а в четверг и пятницу от простуды лечилась Сильвия.
  Что было в среду, неделю назад, Ник не помнил.
  Во вторник он был в плохом настроении. Причиной тому были мысли о Джуде.
  А вот в понедельник, девять дней назад, когда в их доме раздался телефонный звонок Джуда… В тот понедельник вечером Сол быстро заснул. Они с Сильвией пошли в спальню и стали раздеваться. Когда на Сильвии остались только ее старенький белый лифчик и видавшие виды трусики, Ник дотронулся до ее плеча. Она улыбнулась; Ник обнял ее за спину и расстегнул лифчик. Сильвия сняла его и бросила на пол. От кормления Сола ее груди вытянулись. Нику нравилось, как нежно они реагировали на прикосновения его рук. Ник и Сильвия обнялись, улегшись поперек кровати. Они целовались и гладили друг друга. И негромко, чтобы не разбудить ребенка, смеялись. Он, как всегда, оказался сверху, прижался к ней. Ее лоно было нежным, теплым, влажным…
  – Ник! – послышался громкий мужской голос.
  Ник не сразу понял, кто его зовет. Он был сейчас недалеко от Капитолия. Мимо него на огромной скорости проносились машины.
  – Ник! – снова послышался мужской голос. Невысокий человек быстро шел к нему со стороны пересечения Авеню Независимости и Первой улицы и приветливо махал рукой. Поравнявшись с Ником, он крепко пожал его руку.
  – Как у вас дела, Ник? Я – Джек Бернс.
  – Боже мой! Давненько же я вас не видел, – сказал Ник. – Что вы тут делаете?
  – Веду одно дельце. – Бернс кивнул в сторону мраморного здания конгресса. – Слушайте, давайте пообедаем вместе. Плачу я. Все расходы мне компенсируют.
  Он еле заметно улыбнулся.
  – Да нет, пожалуй, – сказал Ник. Ему хотелось побыть одному со своими сладкими грезами. Слушать же крутые истории из жизни этого бывалого вашингтонского сыщика в его планы сейчас не входило. – Мне надо идти. – Он махнул в сторону соседней улицы.
  – А я и сам туда иду. Так что пойдемте вместе! – воскликнул Бернс.
  – О'кей, – вздохнул Ник, не зная, как отделаться от неожиданного попутчика.
  Когда они повернули за угол, Ник успел рассмотреть идущего сзади все того же седовласого мужчину в синем пальто, на которого он обратил внимание в библиотеке.
  – На днях я разговаривал с Питером Мерфи, – сказал Бернс. – Он сообщил мне, что вы опять пишете для его колонки в газете какую-то статью о шпионских делах.
  – Пока еще не пишу, а только обдумываю материал.
  – Черт бы подрал этого Питера! – возмутился Бернс. Ник даже вздрогнул от такого энергичного выражения неудовольствия. – Я уже тридцать лет кручусь в Вашингтоне, знаю все шпионские дела, а Питер – бьюсь об заклад! – даже не посоветовал вам обратиться ко мне.
  – Нет, не посоветовал…
  Они перешли улицу.
  – Сукин сын! – смачно выругался Бернс. – Хотя, конечно, и винить-то его особенно не за что. Он хочет, чтобы вся информация исходила только от него.
  – Да… – протянул Ник.
  – Так, значит, эти ребята из Ленгли пасут кого-то? Помните, как я помог Питеру раскрутить эту историю со шпионами в Майами?
  – Нет, наверное, это было еще до того, как я начал сотрудничать с Питером.
  – Все равно такими делами лучше заниматься не в одиночку.
  – За моей спиной сам Питер.
  Бернс положил руку в перчатке на плечо Ника:
  – Так вы обнаружили уже что-то… этакое?
  – Не знаю. Пока не знаю. – Ник кивнул в сторону противоположной стороны улицы. – Мне туда. Надо вернуться в офис.
  – Да-да, конечно. Пожалуй, как-нибудь я загляну к вам.
  – Но сначала позвоните, – сухо заметил Ник. – Иногда меня не бывает в офисе.
  – Ну разумеется! – Лысый сыщик улыбнулся Нику. – Помните, как мы раскручивали с вами ту давнюю историю? Вы тогда здорово поработали!
  – Эта история не стоила таких больших усилий.
  – Но вы и не раздули ее. И это я особенно ценю.
  «Было бы что раздувать», – подумал Ник.
  Частный сыщик засунул свою визитку в карман пальто Ника.
  – Если вы по-прежнему занимаетесь такими делами, – сказал он, – то вам просто необходим человек, который знает все. Питеру же далеко не все известно. Так что звоните. Я могу помочь.
  – Конечно-конечно, – сказал Ник и подумал: «Какого черта ты ко мне пристал?»
  Ник пожал руку сыщика и, не оборачиваясь, перешел улицу. Миновав полквартала по Пенсильвания-авеню, он почувствовал, что страшно проголодался, но тут же вспомнил, что наличных у него с собой не было.
  Задул сильный ветер, внезапно пошел дождь с градом. Льдинки больно покалывали лицо. Чтобы сократить путь, Ник повернул на углу Третьей улицы и под прикрытием длинной стены поспешил к расположенному недалеко банкомату. Пластиковая кабина укрыла его от непогоды.
  Он вставил в прорезь машины свою кредитную карточку и набрал персональный код, а потом в ожидании наличности рассеянно посмотрел по сторонам.
  На перекрестке на красный свет светофора остановился каштановый «кадиллак». Справа от водителя в «кадиллаке» сидел седой мужчина в синем пальто. Стекло его двери было в крупных дождевых каплях. Ник задумался. Этот мужчина, как выясняется, проводит время не только в библиотеке. Может быть, он и не пенсионер. Светофор переключился на зеленый. «Кадиллак» стал разворачиваться на перекрестке; его щетки смахивали с ветрового стекла капли зимнего дождя.
  За рулем «кадиллака» сидел Джек Бернс.
  Машина набрала скорость, унося прочь сидевшего в библиотеке за спиной Ника пожилого человека и вашингтонского сыщика, появившегося вдруг перед Ником и начавшего задавать вопросы.
  Ник замер. Ему было холодно. Он чувствовал себя страшно одиноким.
  Глава 12
  Зеркало
  Бэт громко закричала и проснулась. Уэс сел в кровати, не понимая, что происходит. В спальне было темно и холодно.
  – Кошмар, – сказала она, дотрагиваясь до него, – мне приснился кошмар.
  Он обнял ее. Она вся дрожала. Уэс укрыл ее и себя одеялом. Бэт постепенно согрелась и перестала дрожать.
  – Извини, – сказала она наконец. – Я не хотела тебя напугать.
  – Все хорошо… Главное – с тобой все в порядке.
  Она положила голову ему на грудь:
  – У меня сейчас слишком много работы… А тебе снятся кошмары?
  – Конечно.
  – Расскажи, какие тебе снятся кошмары.
  – Ну уж нет. Кошмар приснился тебе, так что ты и должна рассказывать.
  – Мне привиделось зеркало, – прошептала она. – Я проникала внутрь этого зеркала и возвращалась обратно. В одно и то же время я была зеркалом и самой собою… То проникала внутрь, то оказывалась снаружи. Но потом… Потом от моего неосторожного движения зеркало треснуло, и все мое тело рассыпалось, превратившись в блестящие острые осколки…
  Уэс почувствовал, как сердце Бэт бешено заколотилось.
  – Знаешь, раньше мне приходилось размешивать кислоту в стеклянных колбах. – Может быть, воспоминание об этой опасной работе и стало причиной кошмара?
  – Да, это всего лишь какое-то воспоминание, – отчеканил он.
  – Ладно-ладно, хватит меня успокаивать, как какую-то дурочку. Как-нибудь я расскажу тебе о своих вещих снах.
  – С удовольствием послушаю.
  – Сколько сейчас времени? – спросила она.
  – Сколько времени? Где-то посередине между очень поздно и очень рано. – Он почувствовал, как она улыбнулась. – Поспи еще. Здесь тебе ничто не угрожает.
  – Я знаю. – Она поцеловала его в левую сторону груди, где находится сердце.
  Довольно скоро Бэт уснула. Уэс спать уже не мог. Он осторожно вылез из кровати, заботливо укрыл Бэт одеялом, надел пижаму и кроссовки и, аккуратно прикрыв дверь спальни, вышел в гостиную. Их одежда в беспорядке валялась на полу. Он поднял ее, перенес на кресло, включил лампу и, пока варился кофе, разложил полученные от Бернса фотографии Джуда Стюарта на журнальном столике. К ним он придвинул снимки, которые украл в гостинице «Занзибар»: на них был тот же Джуд Стюарт, слева от него – черноволосый молодой человек, а справа – красивая женщина.
  – Где все эти люди сейчас? – довольно громко прошептал Уэс.
  Выпив кофе, он еще раз посмотрел на фотографии.
  – Я иду по острию бритвы, – сказал он смотревшим на него со снимков людям. – Как бы не сорваться!
  Уэс вдруг вспомнил своего отца. «Если взобрался на коня, – любил приговаривать тот, глядя сыну прямо в глаза, – скачи вперед, назад дороги нет!»
  Теперь, взобравшись на этого воображаемого коня по милости Дентона, Уэс чувствовал, что уже нарушил некоторые законы.
  Записи о переговорах граждан являлись частной собственностью и охранялись соответствующими законоположениями. Получение данных о таких разговорах было первым нарушением юридических норм со стороны Уэса. За ним последовали другие. Нет, он не боялся. Ведь те, кто отдал приказ провести это расследование, были не судьями, а его командирами.
  «И все же, – подумал Уэс, – ты должен был действовать как полицейский, а превратился, по сути, в рядового жулика. Но если взобрался на коня, то скачи на нем!»
  В спальне скрипнули половицы. Уэс быстро спрятал фотографии и сел в кресло. Двери спальни отворились, и в гостиной появилась Бэт. На ней была рубашка Уэса цвета хаки с длинными рукавами.
  – Пахнет кофе, – потягиваясь, сказала она.
  – Кофе на кухне, – улыбнулся Уэс.
  Ему понравилось, как без малейших усилий она нашла на чужой кухне чашку и сахарницу, ничуть не смущаясь налила себе кофе, вернулась в гостиную и, сбросив со второго кресла одежду, свернулась в нем клубочком.
  – Доброе утро, – улыбнулась ему она, отпив из дымящейся чашки немного кофе. – Извини, что из-за меня ты не спал всю ночь.
  – Все в порядке, – улыбнулся он.
  Она поставила чашку на журнальный столик, достала из своей рубашки сигареты, прикурила одну, а потушенную спичку бросила в блюдце.
  – Наверное, мне стоит все-таки обзавестись пепельницами, – сказал он.
  В ее глазах появились озорные искорки.
  – Сколько сейчас времени? – вдруг спросила она.
  Сквозь окна гостиной сочился серый свет.
  – Примерно без двадцати семь. Похоже, сейчас пойдет дождь.
  – Я искала у тебя в спальне, во что бы одеться, и на полке в твоем шкафу обнаружила какую-то смешную шляпу. Ты ее носишь?
  – Да нет… Это широкополая шляпа осталась у меня как память… о разведывательных рейдах… Отличная защита от солнца и дождя. Намного лучше, чем каска. Вот только от пуль она не спасает… хотя в буше, когда высовываешь голову, тебя в ней особенно и не заметно.
  – В буше Вьетнама?
  Он кивнул в ответ.
  – Ты – моряк… Так почему же ты участвовал в той войне?
  – Я сражался… за тебя.
  Она задумчиво посмотрела на него, и он почувствовал: она поняла, что именно он хотел сказать.
  – Что было самым тяжелым в той войне? – спросила она.
  – Самым страшным?
  – Нет, самым тяжелым.
  – Письма.
  Бэт вздрогнула.
  – Я – офицер. И когда в моем подразделении кто-то из парней погибал, я должен был сообщать его родителям или жене или просто подруге. Мне частенько приходилось писать такие похоронные письма, когда мы возвращались с патрулирования. От меня несло джунглями, кожа была выжжена солнцем, все тело ломило, где-то поблизости из транзистора неслась рок-музыка, вернувшиеся целыми и невредимыми с патрулирования ребята смеялись, а я сидел и писал… Писал грустную историю о том, как храбрый девятнадцатилетний парень получил пулю в сердце… Чтобы описать это, нужны какие-то особые слова, которых мы, военные, просто не знаем. Мы умеем мужественно идти под пули, мы и сами умеем стрелять. А вот слов, которые могли бы передать трагедию человека на войне, мы не знаем.
  Уэс замолчал. Молчала и Бэт.
  – Что это такое? – наконец спросила она, показывая пальцем на металлические эмблемы в виде кленовых листьев на его рубашке.
  – Это знаки военного отличия. Они означают, что я – майор.
  – Когда же тебе надо идти на работу, господин майор?
  – У меня… у меня сейчас свободный график.
  – Вот уж точно. Слетал на пикник в Лос-Анджелес, и дома – никакого военного распорядка дня. Да, не таким я представляла себе настоящего моряка, – рассмеялась она.
  – А тебе-то самой когда на работу?
  – Вообще-то я прихожу в свой музей около десяти утра.
  Она допила кофе, поставила чашку на столик и вытянула ноги. Кое-где ее бедра были покрыты смешными веснушками.
  «Поцелуи ангелов», – сказала бы об этих веснушках его мать.
  – А ты похож на бегуна, – сказала она, глядя на его мощные ноги.
  – Я всегда должен быть в форме, это – обязательное условие военной службы.
  – Не собираешься ли ты отправиться сейчас на утреннюю пробежку? – засмеялась она и наклонилась к нему. У Уэса пересохло в горле.
  Через два часа они стояли в гостиной Уэса у входной двери. Он был полностью раздет. Она одной рукой прижимала к груди свою одежду, а в другой держала его рубашку.
  – Вообще-то надо было эту рубашку постирать и выгладить, но боюсь, пообещаю и ничего не сделаю.
  – А я не настаиваю, – сказал он. – Когда мы увидимся?
  – Как можно раньше.
  – А вдруг я не доживу до этого?
  Она поцеловала его в грудь, открыла дверь и, не оборачиваясь, раздетая пошла к себе домой…
  У Уэса зазвонил телефон.
  – Ты догадался, кто это? – послышался в трубке знакомый мужской голос.
  – Конечно.
  Это был Франк Греко – контрразведчик из флотской Службы расследований.
  – Так мы сыграем сегодня в сквош? Решайся быстрее. Традиция есть традиция.
  – Когда? – спросил Уэс. Ни он, ни Греко в сквош никогда не играли.
  – Я заказал корт в клубе на Капитолийском холме. Встречаемся там через сорок минут.
  Уэсу едва хватило времени, чтобы побриться, принять душ и одеться. Место для парковки машины он нашел в квартале от оздоровительного клуба, где были корты для сквоша. Раньше в этом клубе Уэсу бывать не доводилось. Когда он подходил ко входу, Греко окликнул его сзади.
  – Эй, морячок, ты меня опередил.
  Греко сидел за рулем «хонды», которой было уже года два. На машине они поехали в малолюдный квартал. Греко прижал «хонду» к тротуару. Автомобилей на улице было совсем мало; прохожих и вовсе не было видно.
  – Документы на Мэтью Хопкинса, – сказал Греко, передавая Уэсу толстый пакет.
  У Греко были седые волосы, на макушке – редкие, по бокам – длинные, закрывающие уши. Коренастый мужчина пятидесяти одного года от роду, он имел черный пояс бойца дзюдо. В спортзале ВМФ он без труда поднимал солидные тяжести, которые были не под силу и морякам помоложе.
  – Документы будешь изучать позже, – сказал он Уэсу. – А пока доложу, что Хопкинс был радистом, во Вьетнам попал добровольцем, участвовал там в спецоперациях. В 1970-м его перевели в Группу поддержки операций ВМФ. Там он прослужил два года, потом плавал по всем морям и океанам, пока наконец не вышел в отставку в 1979 году. Во флотском досье на него говорится, что Хопкинс слегка повредился умом на службе и Дядя Сэм вынужден платить ему пенсию по нетрудоспособности. Вопрос о серьезном лечении Хопкинса, правда, не стоял. У парня неплохой послужной список, он имел ряд поощрений по службе, но героем так и не стал. В общем, он из тех, на кого не обращают особого внимания.
  – Как выяснилось теперь, внимание на него все-таки обратили.
  Греко вопросительно посмотрел на Уэса:
  – Да, если ты имеешь в виду Группу поддержки операций ВМФ… Это название вроде бы связано с производством бюрократических бумаг. Но на самом деле за ним скрывается… Оперативная группа № 157.
  – О такой не слышал.
  – Не мудрено. Ее расформировали в 1977 году. Но до этого – с начала шестидесятых – она была главной тайной нашего флота. В группе работали по контракту гражданские лица, а также отставники, которым надоело торговать подержанными автомобилями, флотские офицеры и совсем еще молодые призывники. Дипломатических паспортов у них не было, не сидели они и на кораблях, засекая продвижение русских подлодок. Оперативная группа № 157 была отдельным шпионским ведомством. И ЦРУ о ее существовании вряд ли знало. Как, впрочем, и многие флотские командиры. Опергруппа была первым военным подразделением, которому разрешили для прикрытия создавать разные фирмы и иные коммерческие структуры. И у них везде были свои люди. Под видом бизнесменов эти люди проникали даже в Китай… Твои приятели из ЦРУ обожают работать под прикрытием посольств. Парни из Опергруппы № 157 плевать хотели на посольства…
  – И Хопкинс, насколько я теперь понимаю, был одним из таких парней… Но если опергруппа была настолько уж хороша, почему же ее тогда расформировали?
  – В дело вмешалась политика. – Греко ухмыльнулся. – Один из тех парней – Эд Уилсон – решил заработать кучу денег. Он заключил сделку с ливийским полковником Каддафи, обязавшись поставлять этому шизанутому правителю оружие для наемных убийц. Уилсон втянул в свои частные делишки даже «зеленых беретов». Они-то думали, что эта новая операция служит всего лишь прикрытием для важных государственных дел! Сейчас Уилсон отбывает тридцатилетний срок в тюрьме.
  – Ну, а Хопкинс? Что лично он делал в Опергруппе № 157?
  – Я же говорил, что он был радистом. До назначения в группу мы проверяли его по нашим каналам. Вместе с Федеральным бюро расследований. Но…
  – Что «но»?
  – В его досье подшит приказ «провести проверку еще раз». И это должна была быть настоящая глубокая и серьезная проверка… Хопкинс, правда, вышел из нее как невинная пташка, но здесь есть над чем подумать…
  – Действительно, есть над чем задуматься… Во-первых, зачем понадобилась эта дополнительная проверка?
  – Об этом ты спросишь у того, кто приказал ее осуществить. – Греко протянул Уэсу лист бумаги. – Вот имя этого человека – Тэд Дэйвис. Отставник. Крепкий мужик. Прошел службу от рядового до командира. До того, как получил назначение в Опергруппу № 157, занимался самыми разными делами. По характеру человек очень приятный. Он будет ожидать тебя вот в этом баре, – Греко ткнул пальцем в лист бумаги, – в три тридцать.
  – Спасибо.
  – Тэд – мой приятель. Но если бы и не был им, все равно помог бы – такой уж он приятный человек.
  Уэс убрал папку с документами и лист бумаги в атташе-кейс.
  – Похоже, у тебя набралось уже много документов, морячок, – усмехнулся Греко.
  – Пока еще ничего существенного.
  – Я не спрашиваю, какую работу ты выполняешь для этих своих друзей, – посмотрев по сторонам, заметил Греко. – Хочется только надеяться, что они тебя не утопят.
  – Я умею плавать.
  – Судя по твоему сегодняшнему виду, ты сразу пойдешь ко дну, как топор.
  Они оба рассмеялись.
  – Я допоздна работал, – сказал Уэс. – И уж во всяком случае… подстрижен я по уставу, а не так, как некоторые… закрывающие седыми патлами уши.
  – О, на это есть веские причины.
  – Какие же?
  – Когда я служил полицейским в Сент-Луисе, один наркоман откусил… откусил мне правое ухо. Вот и отращиваю волосы, хотя и понимаю, что выгляжу, как герой давно минувших дней, так и не понявший, что время хиппи безвозвратно ушло.
  Греко довез Уэса до его машины. Выходя из «хонды», Уэс спросил:
  – А что же ты сделал с тем наркоманом?
  – Вышиб из него дерьмо… Изметелил в пух и прах!
  Греко уехал.
  Уэс посмотрел на часы. Десять тридцать. Ветер гнал по тротуару сухие листья и клочки бумаги. На стене неподалеку от сквош-клуба висел телефон-автомат.
  «Не гони лошадей, – приказал себе Уэс. – Пока в этом нет такой необходимости».
  * * *
  В вашингтонской библиотеке имени Мартина Лютера Кинга было сразу три романа, принадлежавших перу Ника Келли. С обложки последнего романа на Уэса смотрел постаревший черноволосый парень – тот самый, который на фотографии, украденной Уэсом в Лос-Анджелесе, был запечатлен сидящим рядом с Джудом Стюартом.
  – Черт, – прошептал Уэс и пошел звонить Джеку Бернсу. Того дома не оказалось, его телефон был на автоответчике. Никакого сообщения для Бернса Уэс не оставил. Повесив трубку, он посмотрел на часы. Одиннадцать пятнадцать. Может быть, частный сыщик поехал куда-то поесть? Уэс забрал из библиотеки романы Ника Келли.
  На улице был сильный ветер. По серому небу неслись черные тучи. Уэс купил в палатке напротив библиотеки два хот-дога и чашку кофе, перенес еду на мраморную скамейку у входа в библиотеку. Уличный торговец посмотрел в сторону Уэса, покачал головой и засмеялся.
  Одна из взятых Уэсом книг называлась «Полет Волка». Он сразу вспомнил фильм, снятый по этой книге. Другие два романа были посвящены иным темам – не шпионским.
  Когда Уэс просматривал последний роман Ника Келли, горчица из хот-дога капнула на его страницы.
  – Ты испортил общественную собственность, – погрозил он ветру пальцем, а потом, раскрыв книгу на первой странице, вырвал из нее фотографию автора.
  Его мать частенько говорила, что дорога в ад состоит из отдельных и очень маленьких шагов.
  Уэс еще раз позвонил Джеку Бернсу из уличного телефона-автомата. Телефон Бернса по-прежнему был на автоответчике, и Уэс снова не оставил никакого сообщения.
  Было уже почти двенадцать. До намеченной встречи в баре оставалось еще много времени, и Уэс отправился в Национальный музей американского искусства, расположенный на противоположной стороне улицы. Там ведь тоже были телефоны-автоматы. Целых полчаса Уэс рассматривал полотна абстракционистов и сюрреалистов. Потом еще раз позвонил Бернсу. Того по-прежнему дома не было. На этот раз Уэс оставил короткое сообщение – номер телефона-автомата, с которого он звонил. Мимо Уэса прошел полицейский в синей форме, вернулся и внимательно оглядел показавшегося ему, наверное, подозрительным мужчину, изучившего современные творения художников и теперь вот названивающего кому-то.
  Телефон зазвонил. Уэс сразу снял трубку и услышал в ней голос Бернса, звучавший так, как будто бы сыщик говорил из бочки.
  – Черт бы вас подрал, Уэс! Где вы сейчас?
  – У телефона-автомата.
  – А я в своей машине. Техника двадцатого века – великая вещь! Теперь я могу прослушать ваше сообщение, записанное автоответчиком прямо в машине, и сразу же соединиться с вами. Так что настоятельно советую приобрести мобильный телефон. Кстати сказать, разговоры с него невозможно подслушать… Могу предложить вам сделку. Ной от нее будет в восторге.
  Полицейский еще раз прошел мимо Уэса.
  – Я как раз звонил вам по поводу телефонов.
  – Слушаю вас.
  Полицейский был от Уэса уже в десяти шагах.
  – У писателя, которого вы знаете, есть дом и офис.
  – Вы говорите, конечно, о Нике Келли. Насколько я понял, вы хотите получить данные о его телефонных разговорах… с того самого момента и до настоящего времени?
  – Мне нужно знать, кто звонил, откуда и когда.
  – Я могу установить, почему звонили.
  – Делайте только то, за что я вам плачу! Когда я смогу получить у вас интересующую меня информацию?
  – Я нахожусь сейчас на Четырнадцатой улице. Пентагон отсюда совсем рядом, – хотите, я поприветствую их от вашего имени? Хотя нет, они больше не ваши коллеги… Так вот дома я буду минут через двадцать. Получу нужную информацию к тому моменту, как вы придете ко мне.
  В музее пахло пылью. Было довольно прохладно.
  – Слушайте, Бернс, у меня такое впечатление, что вы уже получили эту информацию!
  – Нет еще, я подчиняюсь только вашим приказам… У нас здесь льет как из ведра.
  – Сколько будет стоить информация? – поинтересовался Уэс.
  – Не волнуйтесь. В бюджет уложитесь.
  В трубке послышались короткие гудки.
  Полицейский стоял в конце коридора и внимательно наблюдал за приближающимся к нему Уэсом.
  – У меня просто много свободного времени, – извиняющимся тоном сказал Уэс полицейскому.
  – Удачного вам дня, сэр, – ответил тот, провожая Уэса горящими глазами.
  * * *
  Дождь прекратился в тот самый момент, когда Уэс подъехал к бару в районе Арлингтона. Он поставил машину на стоянку у бара – там уже было припарковано четыре автомобиля – и посмотрел на часы: до назначенного времени встречи оставалось двенадцать минут. Открывая дверь бара, Уэс оглянулся. В машине, стоявшей у магазина готовой одежды напротив, сидел какой-то подстриженный «под ежик» мужчина.
  Уэс заказал пиво и сел за столик в темном углу бара. Ровно в три тридцать в бар вошел коротко подстриженный мужчина и направился к Уэсу.
  – Как поживаете? – спросил он, протягивая майору руку. – Меня зовут Тэд Дэйвис.
  Бармен принес Дэйвису стакан водки со льдом.
  – Я рад помочь Франку, – улыбнулся Дэйвис Уэсу. – Так вы, значит, один из парней Билли?
  – Какого такого Билли?
  – Генерала Билли Кокрэна.
  Уэс немного поколебался.
  – Я работаю по заданию первого номера в той команде, – сказал он наконец. – Только по заданию первого номера.
  Тэд покачал головой и отпил водки из стакана.
  – В свое время вы приказали проверить самым серьезным образом одного радиста из Оперативной группы № 157, – бесстрастным тоном произнес Уэс. – Того радиста звали Мэтью Хопкинс.
  – Я помню его.
  – Почему?
  – Почему я помню его или почему я сделал то, что сделал?
  – И то, и другое.
  – Начать с того, – ответил Тэд, – что наша служба работала сама по себе. У нас было отдельное надежное руководство. И оснащение у нас было превосходное. Шифровальные машины, к примеру, уже тогда были меньше, чем ваш атташе-кейс… Так вот Хопкинса мы выбрали из списка специалистов, который нам предоставило флотское начальство.
  – И Хопкинс отвечал у вас за радиообмен. Он работал с каким-то одним регионом?
  – Обычно радисты работали по утвержденному сменному графику. Они работали с любой поступавшей или передававшейся во время их смены информацией и никогда не прикреплялись к какому-то одному региону или какой-то одной операции. Радист подчас не знал даже, что он передает или принимает, – он должен был только наладить шифровальную или расшифровывающую машину.
  – Это – правило, – заметил Уэс. – Но как обстояло дело с Хопкинсом в частности? Может быть, для него были сделаны какие-то исключения?
  – Он слишком много курил.
  – Что-что?
  – Он курил слишком много. Поэтому я обратил на него внимание и до сих пор его помню. А еще…
  – Что «еще»?
  – Когда Киссинджер влез в китайские дела, он перестал доверять всем вокруг. Он не верил ни госдепу, ни ЦРУ и обратился тогда к председателю Комитета начальников штабов с просьбой предоставить в его распоряжение самую защищенную службу связи в США, которая никому не подчинялась, кроме своего собственного руководства. Именно такой была наша Опергруппа № 157.
  – Вы о каком времени говорите?
  – О 1971 годе.
  – Ну, а Хопкинс-то во всем этом какую роль играл?
  – Что ж, еще раз обращу ваше внимание на то, что все радисты работали по четкому сменному графику. Но как-то, посмотрев на список дежурных радистов, я обнаружил, что Хопкинс частенько работал в неурочное время, подменяя своих коллег и оказываясь на службе именно тогда, когда Киссинджер вовсю раскочегаривал эти свои китайские дела.
  – Дыма было много, – кивнул Уэс.
  – Франк сказал мне, что вы в наших делах новичок… Так вот, у нас нередко бывало, что какой-то сотрудник вдруг начинал думать, что за ним охотятся «плохие парни», потому что он один знает о том, что больше никому не известно… Конечно, за нами охотились, – продолжал Дэйвис. – Но нельзя было думать только об этом. Иначе тебе каюк, сойти с ума при этом напряжении – раз плюнуть…
  – Вы хотите сказать, что Хопкинс… того?.. тронулся? – спросил Уэс.
  – Это только один из возможных вариантов. Хопкинс действительно много работал с тем, о чем мало кто знал. А в китайских делах было много дыма, да и сам он много курил.
  Дэйвис улыбнулся.
  – Но с другой стороны… Киссинджер ведь занимался вопросами большой международной политики, и всегда находилась куча людей, которые хотели бы знать об этой политике пусть не из первых уст, но хотя бы… – как бы это сказать? – опосредованно…
  – То есть вы не исключаете и того, что Хопкинс мог быть шпионом?
  – Да еще каким! Шпионом в шпионском гнезде!
  – Удалось ли подтвердить такие ваши предположения?
  – Подтвердить не удалось ничего.
  – И поэтому вы решили выкинуть его из Оперативной группы № 157.
  Дэйвис рассмеялся:
  – А может, все дело именно в том, что он и вправду оказался параноиком?..
  Уэс задумался:
  – Вы можете рассказать о Хопкинсе еще что-нибудь?
  – Что-нибудь еще он расскажет вам сам. Кстати, где он сейчас?
  «Греко сообщил Дэйвису не все», – подумал Уэс и сказал:
  – Он где-то там, на Западном побережье.
  Отставной разведчик кивнул головой. Его стакан был пуст.
  – Не работал ли в Опергруппе № 157 один парень по имени… Джуд Стюарт? – помедлив, спросил Уэс. – Он мог быть к вам направлен из сухопутных сил.
  – Человека с таким именем у нас не было.
  – А может быть, он работал в другой подобной группе, о которой мало кому было известно?
  – Ну конечно, вы новичок, – засмеялся Дэйвис. – Другие группы, безусловно, существовали. Возможно, существуют они и поныне, но сведения о них так засекречены, что мне о них ничего не известно. И имя Джуд Стюарт мне ничего не говорит.
  Уэс показал Дэйвису фотографию, которую ему передал Джек Бернс.
  – Нет, это лицо я не помню.
  Поколебавшись, Уэс поинтересовался:
  – А что же все-таки произошло с вашей Опергруппой № 157?
  – Во-первых, вы знаете об Эде Уилсоне и его мошеннических сделках… Но это еще не все. В дело вмешался сам Билли Кокрэн – сейчас он заместитель директора ЦРУ.
  – Да, но он ведь генерал ВВС, а опергруппа принадлежала флоту.
  – Цвет формы в данном случае значения не имеет. К тому же Кокрэн тогда служил в Национальном агентстве безопасности и имел влиятельных друзей в Комитете начальников штабов. Билли не носит звезд на погонах. Эти звезды у него в глазах. Он всегда был умным и осторожным человеком. Его концепция организации разведработы состоит в том, что разведка – это чистая работа, без крови. И лучше всего осуществлять ее, по мнению Кокрэна, при помощи спутников и иных технических новшеств. Мы же со своими шпионами-бизнесменами явно не вписывались в эту схему. Разведка, осуществляемая людьми, всегда таит в себе угрозу громких разоблачений, скандалов. А они-то Билли как раз и не были нужны. Билли упорно карабкался по служебной лестнице, и, думаю, его толстые очки сильно запотели, когда он узнал, что президент назначил главой ЦРУ Дентона, а не его самого… Впрочем, это уже дела сегодняшние, – продолжал Дэйвис. – А тогда – в семидесятые годы – Билли начал постепенно переманивать из группы № 157 сотрудников к себе. Потом разразился скандал с этим Уилсоном, и дело было сделано… Я могу попросить у вас об одном одолжении? – помолчав, сказал Дэйвис.
  – Смотря о каком.
  – Передайте Дентону, что когда Билли ведет себя слишком уж тихо, это означает только одно: тебе вот-вот настанет крышка!
  * * *
  До дома Джека Бернса Уэс добрался еще засветло. Бернс сразу же протянул ему копии счетов телефонных разговоров Ника Келли. На полях счетов были помечены адреса и имена владельцев телефонов, с которыми общался Ник Келли. Уэс отложил в сторону счета за разговоры с телестудиями, книгоиздателями, артистическими агентами. Внимание Уэса сразу привлек счет за разговор с жителем Лос-Анджелеса по имени Дин Джейкобсен. Кто этот человек? Разговор Ника с ним состоялся через девять дней после того, как Джуд Стюарт набрал номер ЦРУ.
  – Кто в телефонной компании передает вам эти счета? – поинтересовался Уэс.
  – Идите вы к черту, майор! – ответил Бернс. – Вам-то какая разница?! Вы ведь получили то, что вам было нужно!
  – Я получил всего лишь то, о чем просил! – суровым тоном сказал Уэс. – Сколько я вам должен?
  – Пять, – ответил Бернс.
  – Круто.
  – Ровно столько, сколько стоит.
  Уэс вытащил из кейса десять пятидесятидолларовых банкнот.
  – Итого пять сотен. Напишите расписку.
  – Прежде всего, Уэс, я хотел бы заметить, что речь идет не о сотнях, а о тысячах…
  За окнами быстро темнело.
  Уэс вытащил из кейса еще пять сотен и бросил их на стол.
  – Это в два раза больше, чем стоит ваша работа. И наверное, раза в четыре больше того, чем стоили эти счета вам.
  – Вы, майор, по-моему, никак не врубитесь в суть дела, – сказал частный сыщик и насмешливо посмотрел на своего клиента.
  – Никак не врублюсь? – сурово переспросил Уэс. – Я офицер Соединенных Штатов Америки, лицо официальное. Только что вы передали мне счета, которые получили в обход закона. С одной стороны, вы вроде бы помогаете дяде Сэму, но с другой – своими действиями подрываете основы, на которых стоит наше великое государство! Имейте в виду, Бернс, защищать вас будет некому!
  – Вы в этом уверены?
  – Какая разница – уверен или нет?
  Бернс развел руками:
  – Послушайте, майор. Мы с вами делаем одно и то же дело… И пора бы уж вам стать бизнесменом.
  – Пишите расписку.
  Дрожащей рукой Бернс написал расписку. Как ни странно, при этом он снисходительно посмеивался.
  Уэс пошел к выходу.
  – Чем мне еще заняться? – крикнул ему вслед Бернс.
  – Если что-то понадобится, я позвоню.
  На дворе было уже совсем темно. Уэс зевнул. Кто же все-таки этот Дин Джейкобсен? Приятель Стюарта или просто посторонний человек – сосед Ника по комнате в общежитии колледжа? Ник Келли, как бы то ни было, разговаривал с тем, кто жил в городе, где потерялись следы Стюарта… Конечно, можно было бы попросить, скажем, Ролинса «просветить» Дина Джейкобсена при помощи файлов на американских граждан в компьютерных сетях того же Лос-Анджелеса. Но это привлекло бы излишнее внимание к самому Уэсу. Кроме того, до сих пор официальные данные приносили Уэсу не слишком уж много нужной ему информации. Мудрее всего было бы самому поговорить с людьми в Лос-Анджелесе и не выходить напрямую на Ника Келли – вашингтонского писателя и репортера.
  Уэс еще раз зевнул и завел машину. Придется слетать в Лос-Анджелес на денек.
  «Бэт, наверное, уже дома. Она, может быть, отвезет меня в аэропорт», – подумал Уэс, трогаясь с места.
  Глава 13
  Зловещая сила
  В пятницу утром 16 июня 1972 года в Вашингтоне было облачно и душно. Люди, с которыми Джуд лично знаком не был, но которые фактически руководили всей его жизнью, собрались ровно в одиннадцать утра на Арлингтонском кладбище на берегу Потомака, чтобы похоронить Джона Пола Ванна – главного американского распорядителя продолжавшейся вьетнамской войны.
  На похоронах присутствовал отставной генерал-майор Лэндсдэйл. В ЦРУ его причисляли к лику святых – ведь это именно Эдвард Лэндсдэйл подавил коммунистическое восстание на Филиппинах в пятидесятых годах. Его также считали кудесником разведки за то, что он был одним из отцов-основателей Южного Вьетнама.
  На похороны Ванна прибыл и мало кому известный протеже Лэндсдэйла в той вьетнамской операции, трехпалый Люсьен Конейн – злой гений грязных делишек по кличке Черный Луйги. Во время второй мировой войны, будучи агентом Управления стратегических служб США, Черный Луйги был заброшен во Вьетнам, который тогда входил во французский Индокитай. Являясь агентом ЦРУ, в годы «холодной войны» он организовал во Вьетнаме кровавый переворот, который сверг режим Дьема.
  В 1972 году Черный Луйги уже покинул ЦРУ. Президент Никсон поручил ему сформировать сверхсекретную Группу спецопераций в рамках нового Агентства по борьбе с распространением наркотиков. Сотрудниками группы стали многие бывшие сотрудники ЦРУ. Их штаб-квартира располагалась в неприметном доме в округе Колумбия, а задача, поставленная перед ними, заключалась в том, чтобы проникать в банды международных наркодельцов. Ходили слухи, что люди Конейна разрабатывали детали операций по физическому уничтожению наркобаронов. Черный Луйги такие слухи отвергал.
  На похоронах Ванна присутствовал и Дэниэл Эллсберг – в свое время Черный Луйги спас ему жизнь в Сайгоне. Эллсберг был во Вьетнаме одним из членов созданной Лэндсдэйлом под эгидой ЦРУ Группы оперативных действий. За годы вьетнамской войны Эллсберг кардинально поменял свое мировоззрение и отправил документы об истинной – тайной – истории этой войны в прессу. Опубликованная за год до смерти Ванна, эта история получила имя «Записки из Пентагона». На похороны Эллсберг прилетел из Лос-Анджелеса, где находился под судом за разглашение «Записок Пентагона». Меньше чем через месяц опубликования в печати этих «Записок» подчиненные президента Никсона сформировали в Белом доме специальный разведывательный отдел, который, используя тайные методы, призван был перекрыть утечку информации из государственных структур. Отдел располагался рядом с Белым домом в подвале старого, похожего на средневековый замок здания секретариата, в кабинете № 16. Вообще-то за дверями этого кабинета было четыре комнаты с телефонами, не поддающимися прослушиванию. Шифры аппаратуры, делающей прослушивание невозможным, техники секретной службы меняли ежедневно. На двери кабинета № 16 висела табличка: Дэйвид Р. Янг/Водопроводчик.
  Находясь на похоронах Ванна, Эллсберг не знал, что спецподразделение Белого дома уже дважды тайно проникало в офис его лечащего врача, выискивая там любые порочащие его записи.
  Сенатор Эдвард Кеннеди стоял на похоронах рядом с Эллсбергом. За одиннадцать месяцев до этого Белый дом нанял бывшего агента ЦРУ, чтобы под видом поисков причин утечки информации расследовать странные обстоятельства гибели подружки Кеннеди – она утонула. Тот же бывший агент ЦРУ обыскивал и офис лечащего врача Эллсберга.
  Наиболее важной персоной из ЦРУ на похоронах Ванна был герой второй мировой войны Уильям Колби. Во Вьетнаме же он являлся автором программы своего шпионского ведомства, которая получила название «Феникс». В результате осуществления этой программы были убиты 40 994 вьетнамских мирных жителя, заподозренных ЦРУ в нелояльности. Это, впрочем, не помешало Колби стать впоследствии директором ЦРУ.
  В день похорон Ванна две группы секретных расследований напряженно работали в штаб-квартире ЦРУ. Перед ними была поставлена задача обнаружить советского шпиона, якобы глубоко внедрившегося в американскую систему госбезопасности. Позже одна из групп заявила, что заумный поэт Джеймс Джизус Энджелтон – глава контрразведки ЦРУ и легендарный разоблачитель вражеских агентов – и является этим советским шпионом. Другая же группа предположила, что шпионом мог быть сам Генри Киссинджер – советник президента Никсона по вопросам национальной безопасности. Его якобы завербовали в Германии после второй мировой войны, дали кличку Полковник Вепрь и внедрили в правящую элиту Соединенных Штатов Америки.
  В день похорон Ванна Никсон провожал завершившего государственный визит в Вашингтон президента Мексики. Этот визит свидетельствовал о пробудившемся интересе Белого дома к латиноамериканским соседям США. Правда, Генри Киссинджер, говоря о политике американской администрации по отношению к Латиноамериканской Америке, заявил в беседе с одним чилийским дипломатом: «То, что происходит на юге, для нас не представляет интереса». В свою очередь, ЦРУ через три дня после избрания марксиста Сальвадора Альенде президентом Чили доложило Белому дому, что «у США в Чили нет жизненно важных интересов, военно-стратегический баланс сил в мире не будет серьезно нарушен режимом Альенде и его победа вряд ли будет представлять угрозу миру в регионе».
  Но, как бы то ни было, слишком уж важные события происходили под боком у США. И президент Никсон приказал директору ЦРУ сделать все, чтобы чилийская экономика как можно скорее затрещала по швам. Президент сказал, что на эти цели выделяется десять миллионов долларов и что посольство США в Сантьяго к этому не должно иметь никакого отношения. За два дня до похорон Ванна газета «Вашингтон пост» сообщала, что правительство Альенде вот-вот уйдет в отставку из-за углубляющегося экономического кризиса.
  Проводив мексиканского президента, Никсон вылетел на частный багамский остров, принадлежавший его другу мультимиллионеру. Никсон собирался провести там уик-энд; на Багамах шел дождь.
  Серые дождевые тучи в ту пятницу висели и над Вашингтоном. Этот город всегда был столицей политиков, но особенно он был таковым в годы вьетнамской войны, когда политическое противостояние в американском обществе сильно ужесточилось. К тому же приближались президентские выборы. Республиканская партия по-прежнему ставила на действующего президента Ричарда Никсона. А в недрах другой партии – демократической – продолжалась борьба за выдвижение на пост президента между двумя сенаторами: Джорджем Макговерном – непопулярным борцом за мир и Эдом Маски, более предпочтительным в смысле популярности, так как он умел остроумно обходить острые углы. Маски только что оправился от скандала, вызванного опубликованием его «частного письма», из которого следовало, что он расист. Защищая себя, Маски заплакал. Кстати сказать, это так называемое «частное письмо» было подделкой, сфабрикованной высокопоставленными сотрудниками Белого дома. Операции по изготовлению таких подделок они называли «дрючить крысу».
  В пятницу 16 июня 1972 года, в тот день, когда на Арлингтонском кладбище похоронили Ванна, солнце в Вашингтоне зашло в восемь тридцать пять вечера. Джуд находился на работе.
  С наступлением ночи в Белом доме зажглось освещение. За время своего правления президент Никсон возродил старую традицию, почерпнутую им из устава бойскаутов, и теперь государственный флаг США должен был развеваться над Белым домом двадцать четыре часа в сутки, днем и ночью, триста шестьдесят пять дней в году, вне зависимости от того, шел ли дождь или светило солнце.
  Белый дом – это не просто резиденция президента Америки. В первую очередь это – административное здание для тех, кто возглавляет в стране исполнительную власть. Именно здесь эти люди работают. И делать это предпочитают в обстановке строжайшей секретности.
  За шесть месяцев до этого дня – в декабре 1971 года – один репортер рассказал в рубрике скандальной хроники о том, что Киссинджер и Никсон упорно скрывали от общественности факт поддержки Америкой президента Пакистана, который проводил откровенную политику геноцида против народа восточной части страны. В результате геноцида в этой части Пакистана, которая впоследствии стала независимым государством и сейчас носит имя Бангладеш, погибло – по разным оценкам – от пятисот тысяч до трех миллионов человек. Пакистанские военные – союзники США – особенно любили в качестве тактики столкновений с протестующим населением насиловать женщин, а потом отрезать им груди специально сконструированным для этого ножом.
  В июне 1972 года за черным железным забором Белого дома было не меньше тайн. В течение вот уже четырнадцати месяцев Никсон и Киссинджер скрывали от общественности, конгресса и высокопоставленных дипломатов истинное положение дел в Камбодже, на которую по их приказу бомбардировщики Б-52 совершили три тысячи шестьсот тридцать налетов и сбросили сто десять тысяч бомб.
  К тому времени сотрудники Белого дома уже разработали детальные планы ведения тайной политической войны в самих Соединенных Штатах с целью нейтрализации конкурентов из демократической партии и активистов антивоенного движения. К методам ведения этой войны относились в том числе прослушивание частных телефонных разговоров, похищение людей, использование проституток для получения порочащей врагов Никсона информации и последующего шантажа.
  В ту пятницу из сообщений печати уже было известно, что на кампанию по перевыборам президента Никсона поступило из разных источников десять миллионов долларов. Что это за источники, высокопоставленные сотрудники Белого дома тщательно скрывали. Но им-то самим было прекрасно известно, что, например, семьсот восемьдесят тысяч долларов незаконно поступили от тринадцати главных корпораций Америки. Несколько миллионов «подбросили» компании, производящие молоко, в ответ на обещание президента сохранить федеральные дотации на поддержание выгодной им цены на этот продукт. Двести тысяч долларов тайно передал администрации Никсона Роберт Веско: к тому времени ему удалось избежать уголовного преследования по обвинению в мошеннических сделках на миллиарды долларов. Роберта Веско подозревали также и в том, что он являлся главным лицом в сети по распространению в Америке героина…
  В пятницу 16 июня 1972 года Джуд Стюарт находился в Белом доме на дежурстве. В самом сердце Белого дома – в Овальном кабинете на первом этаже.
  Дежурил он один. Было уже одиннадцать вечера: до конца смены оставался час.
  Несмотря на работавший кондиционер, лоб у Джуда был мокрым. Он был одет в форменную белую рубашку и темные брюки с золотой полоской по бокам, тянувшейся сверху вниз. На его груди красовался золотистого цвета значок ответственного дежурного Службы защиты – одного из подразделений Секретной службы Белого дома. К левому бедру Джуда была прикреплена портативная радиостанция, соединенная с наушником в его левом ухе тонким проводом. На правом бедре висела на ремне кобура с револьвером внушительных размеров, пулей из которого можно было уложить на месте огромного медведя. Или любого, кто посмеет проникнуть в святая святых американской демократии.
  Джуд стоял спиной к стене. Справа от него был главный вход в кабинет. Его символически закрывал красный бархатный шпагат. Слева от Джуда помещался камин с массивной полкой. Над камином висел портрет Джорджа Вашингтона. Черные глаза первого президента США следили за каждым посетителем кабинета, где бы он ни находился и что бы ни делал.
  В наушнике Джуда послышался голос:
  – Охранник поста номер двадцать три! Подтвердите обстановку, все ли у вас в порядке?
  Последний раз Джуда вызывали всего четыре минуты назад. Джуд и на этот раз подтвердил, что все в норме: охрана Белого дома была поставлена самым серьезным образом, в ней все было расписано до мелочей.
  Сейчас в Овальном кабинете было включено всего несколько «дежурных» ламп. В полумраке слева от двери в приемную Джуд видел висящую на стене огромную фотографию Земли, сделанную американскими астронавтами с поверхности Луны. В этой же стене были две стеклянные двери, выходящие на южную лужайку и Розовый сад. Напротив этих дверей, закрытых тяжелыми белыми портьерами, помещался стол с американским и президентским флагами по бокам. На столе стояли письменный прибор, вазочка для карандашей и черный бюст Авраама Линкольна.
  У больших окон размещались флаги Вооруженных Сил США. Два года назад президент Никсон и король рок-н-ролла Элвис Пресли нервно пожимали руки друг другу на фоне этих флагов. Тогда они оба заявили о жгучей необходимости бороться против распространения наркотиков. Президент Никсон вручил Элвису значок почетного федерального полицейского из Службы по борьбе с наркобизнесом, а Элвис, в свою очередь, подарил Никсону револьвер.
  Джуд как можно осторожнее прислонился спиной к стене.
  Пятнадцать месяцев назад Технический отдел Секретной службы получил лично от президента тайное задание установить в Овальном кабинете прослушивающую и записывающую систему. Эта система включалась автоматически, реагируя на любой шум и, в частности, на голоса людей. Подслушивающая и записывающая система была установлена и в приемном зале рядом с Овальным кабинетом. Приказ о ее установке был отдан еще Линдоном Джонсоном во времена его президентства. Эта система была старой и включалась при помощи кнопки, спрятанной под длинным овальным столом напротив президентского кресла.
  О новой сверхсовременной системе Никсона, установленной в Овальном кабинете, полагалось знать всего нескольким сотрудникам. В их число не входили даже военные техники, которые, по заведенному издавна порядку, отвечали за президентские средства связи. Но и сам Никсон тогда не знал, что в Овальном кабинете есть еще две секретные системы, прослушивающие и записывающие все ведущиеся там разговоры. Когда же Никсону стало известно об этих системах, запечатлевших для истории все нюансы президентской политики, было уже слишком поздно: ему пришлось покинуть этот кабинет.
  Джуд знал обо всех трех установленных в Овальном кабинете системах. Ему, правда, было неведомо, какая из них работает сейчас или может включиться в любое мгновение, реагируя на любой посторонний шум (свист кондиционера не в счет). Джуду было твердо известно только одно: успех его работы зависит от того, насколько бесшумно он сумеет сделать свое дело.
  Справа от президентского кресла находился небольшой столик с диктофоном. К нему был прислонен коричневый атташе-кейс фирмы «Самсонайт» с наборным замком. Джуду потребовалось всего девять секунд, чтобы открыть замок, но в атташе-кейсе не было ничего заслуживающего внимания.
  Электронные часы Джуда показывали двадцать три часа две минуты и дату – 16 июня 1972 года.
  В наушнике послышался голос: охранник двенадцатого поста докладывал, что у него все в порядке. Командный пост подтвердил, что сообщение принято.
  Джуд вытащил из кармана своей рубашки ничем не примечательную на вид ручку: на самом деле это был специальный фонарик. Он включил его и направил на стол президента. Чисто. Если бы на деревянной поверхности стола был рассыпан особый порошок, проявляющийся на коже и одежде коснувшегося стола человека, порошок стал бы фосфорисцировать под ультрафиолетовыми лучами, испускаемыми фонариком.
  Джуд внимательно оглядел коридор, начинавшийся за бархатным шпагатом. Никого. Тихо ступая, он вышел из тени и пошел к двери, ведущей в офис личного секретаря президента. Направив фонарик на стену слева от двери, он убедился, что порошка на ней тоже нет. Тогда он нажал на искусно спрятанную в дверном наличнике кнопку. Стена в Овальном кабинете сдвинулась в сторону, обнажая скрывавшееся за нею углубление, в которое был вмонтирован сейф. О существовании сейфа было мало кому известно. Фонарик показал, что порошка на дверце сейфа не было.
  Джуд обмотал руку носовым платком и набрал цифровую комбинацию, которая ему уже была известна: он установил ее методом проб и мучительных раздумий в течение шести подобных ночных дежурств.
  В наушнике послышался голос охранника поста номер четыре, докладывавшего начальству о том, что у него все в норме.
  Фонарик показал, что внутри сейфа порошка тоже не было. В сейфе лежало несколько служебных записок от Киссинджера президенту. Некоторые были направлены Никсону вскоре после его избрания на высший государственный пост США. Они были помечены грифом «секретно» или «совершенно секретно», и в них Киссинджер наносил, в частности, методичные предательские удары госсекретарю. В одной из служебных записок обсуждались детали новой стратегии переговоров с коммунистическими державами. Эта стратегия получила название «дипломатии за спиной сумасшедшего». В соответствии с ней Киссинджер должен был представлять на ведущихся переговорах Никсона в качестве этакого твердолобого маньяка от политики. Как свидетельствовали теоретические выкладки, такая стратегия побуждала коммунистические державы быть более сговорчивыми с любезным и гибким Киссинджером. Впервые «дипломатия за спиной сумасшедшего» была опробована гитлеровским режимом на переговорах в Мюнхене накануне второй мировой войны. В 1959 году в тонкости этой дипломатии специально вникал в Гарварде по просьбе Киссинджера тогда еще неустрашимый боец «холодной войны» Дэниэл Эллсберг.
  Среди последних служебных записок от Киссинджера Никсону внимание Джуда привлек сверхсекретный трехстраничный документ, намечающий стратегию поведения Киссинджера с Чжоу Эньлаем. Этот документ был подготовлен накануне запланированного на следующую неделю визита Киссинджера в Китай.
  Джуду было приказано проникнуть в Овальный кабинет, провести его детальный осмотр и сообщить обо всем замеченном там.
  Джуд прикрыл дверцу сейфа, прошел в офис личного секретаря президента, сделал там фотокопию служебной записки о стратегии Киссинджера во время его «китайских» переговоров. На это ушло всего три минуты. Еще через минуту оригинал служебной записки был возвращен в сейф.
  Джуд расстегнул рубашку.
  В соответствии с полученным приказом он должен был также «запутать следы операции, чтобы она так и осталась тайной». Но одновременно ему предписывалось «спровоцировать ситуацию, при которой у разведки появятся новые возможности». Получив такой приказ, Джуд так и не понял, что конкретно ему надо делать: одна часть приказа явно противоречила другой.
  «Похоже на разведку боем, – подумал тогда Джуд. – Обычная военная тактика». Он, конечно, не знал всех мотивов, которые стояли за этим приказом. Но то, как он был сформулирован, позволяло разыграться его профессиональному воображению.
  Этим вечером Джуд уже успел побывать в кабинетах Киссинджера и Хельдемана. В сейфе Киссинджера он обнаружил подшитые в отдельную папку доклады Федерального бюро расследований о сотрудниках, работавших с Киссинджером, а также сверхсекретный отчет за личной подписью директора ФБР Эдгара Гувера о сексуальной жизни убитого ранее лидера чернокожих Мартина Лютера Кинга.
  Руководитель администрации Белого дома Хельдеман был сторожевым псом режима Никсона. У него в кабинете было два сейфа. Один стоял под столом, второй был вмонтирован в стену. Джуду потребовалось целых пять недель, чтобы смастерить ключ для этого сейфа.
  Из-под расстегнутой рубашки Джуд вытащил Меморандум Белого дома от 9 августа 1971 года. Речь в нем шла о совещании, проведенном «водопроводчиками» президента в штаб-квартире ЦРУ. Этот меморандум Джуд выкрал из второго сейфа Хельдемана. В документе подчеркивалась необходимость координации деятельности между людьми Никсона и сотрудниками ЦРУ.
  Офицером, который должен был поддерживать связь между двумя ведомствами, был некто Джон Пейсли.
  Через шесть лет после того, как Джуд выкрал Меморандум Белого дома, Пейсли служил в спецгруппе ЦРУ, занимавшейся анализом информации об американо-советских переговорах по ограничению стратегических вооружений. Отправившись как-то на морскую прогулку по Чесапикскому заливу, Пейсли пропал. Через несколько дней в заливе обнаружили всплывший труп мужчины. Несмотря на то, что этот мужчина был сантиметров на десять ниже Пейсли ростом, его идентифицировали именно как труп Пейсли. Экспертиза отпечатков пальцев не проводилась. За левым ухом трупа было обнаружено девятимиллиметровое отверстие от пули. Однако при написании заключения о смерти никто и не вспомнил, что сам Пейсли был правшой, и официальное заключение гласило: «Самоубийство». Труп кремировали в спецкрематории ЦРУ. Родственников на кремацию не пустили.
  Украденный из сейфа Хельдемана в пятницу 16 июня 1972 года Меморандум Белого дома Джуд засунул в бумаги президента.
  «У него волосы дыбом встанут, когда он обнаружит невесть откуда взявшийся в его сейфе документ!» – ухмыльнулся Джуд.
  Копию служебной записки по Китаю из сейфа Никсона Джуд засунул себе за рубашку, затем осторожно закрыл сейф, при помощи той же потайной кнопки задвинул стену на место и, тихо ступая, пошел к столу президента.
  – А ты что здесь делаешь, черт бы тебя подрал?! – вдруг послышался резкий окрик из коридора за красным бархатным шпагатом.
  От неожиданности Джуд присел и автоматически положил руку на кобуру своего револьвера. У мужчины, который окликнул его, в руках ничего не было. «И это хорошо», – с облегчением подумал Джуд. Мужчина тоже был одет в белую форменную рубашку и темные брюки. На плечах у него были небольшие золотистые погоны. Вглядевшись, Джуд узнал в мужчине заместителя начальника охраны, который славился особым служебным рвением.
  Джуд прижал указательный палец одной руки к своим губам, а другой поманил к себе заместителя начальника охраны.
  – Твой пост находится в холле, – прошептал тот, подойдя к Джуду поближе. – Так какого же черта…
  – Я услышал подозрительный шум, – прошептал Джуд в ответ и, осторожно ступая, направился к стеклянным дверям.
  Заместитель начальника охраны последовал за ним.
  – Почему же ты не сообщил об этом шуме? – спросил он.
  – Времени не было… К тому же прошлый раз, когда я сообщил о похожем шуме, начальник охраны устроил мне выволочку. Он сказал, что мне в каждом углу чудятся привидения, и вспомнил охранника Питерса, который слышал здесь недавно детский плач.
  В досье Службы охраны Белого дома было уже несколько докладных записок о том, что охранники постоянно слышат детский плач, но самого ребенка при этом они, правда, не видят. Знатоки связывали эти доклады с тем, что во время первого президентского срока Линкольна у него в Белом доме умер сын.
  Джуд и заместитель начальника охраны стояли у стеклянных дверей, выходящих на Южную лужайку и благоухающий ночью Розовый сад.
  – Ты чего-нибудь видишь? – прошептал заместитель начальника.
  – Только вас, – вздохнул Джуд.
  В их наушниках послышался голос дежурного на центральном посту: до окончания смены оставалось двадцать пять минут.
  – А сейчас чего-нибудь слышишь? – спросил заместитель начальника.
  – Слышу, как бьется мое сердце. И ваше тоже.
  – Все, хватит! Мне до пенсии осталось всего два года, и такие волнения мне ни к чему! Забудем об этом!
  * * *
  Сменившись ровно в полночь, Джуд отправился в раздевалку. Первым делом он вложил копию Меморандума Белого дома в конверт с уже напечатанным на нем именем какой-то женщины и ее адресом в Мэриленде.
  Мимо шкафчика Джуда прошел один из охранников.
  – Слушай, Джерри, – обратился к нему Джуд, – не бросишь это письмо в ящик по пути на улицу? Ты ведь все равно уже уходишь, а мне еще надо помыться…
  Охранник по имени Джерри оглядел Джуда, стоявшего в раздевалке в нижнем белье.
  – Давай уж, – сказал он, а потом, увидев на конверте женское имя, добавил: – Ох, не доведут тебя до добра эти бабы – слишком уж у тебя их много!
  Джуд засмеялся.
  Джерри ушел. Осторожно приоткрыв захлопнувшуюся дверь, Джуд посмотрел ему вслед. Выйдя в коридор, Джерри бросил конверт в почтовый ящик у стола заместителя начальника охраны. Тот посмотрел на Джерри, но ничего не сказал. Если бы он и потребовал показать ему письмо, то оно было бы письмом Джерри, а не Джуда. Попробовали бы они доказать, что это не так!
  Джуд принял душ, не спеша оделся, сложил форму в спортивную сумку и вышел через железную калитку с территории Белого дома. Тридцать одна минута второго. Нэнси припарковала старый «крайслер» своего отца в квартале от Белого дома. Несмотря на то, что в машине все стекла были опущены, в ней сильно пахло табачным дымом.
  – Почему ты так поздно? – набросилась Нэнси на Джуда, как только он уселся на сиденье справа от нее. – Ты, похоже, уверен, что мне делать больше нечего и что я всю жизнь мечтала только о том, чтобы ждать тебя до посинения в этой вонючей тачке!
  На сидевшей за рулем коренастой и круглолицей Нэнси были видавшая виды майка и шорты. Лифчика под майкой не было. Ее каштановые волосы были коротко подстрижены. В общем, ничего особенного, но Джуда таинственным образом влекли к себе ее большие прекрасные глаза.
  – Если было так уж невтерпеж, могла бы и уехать, – проворчал Джуд, – мне полезно пройтись.
  Она заморгала и сказала уже более миролюбивым тоном:
  – Я… Знаешь, это, наверное, у меня от жары…
  – Знаю-знаю, – усмехнулся Джуд.
  – Хочешь сесть за руль? – спросила она.
  – Нет.
  Она завела двигатель.
  * * *
  Джуд и Нэнси познакомились три года назад в баре. Тогда Нэнси, напившись до потери сознания, ввязалась в какую-то драку, и Джуд буквально вытащил ее из клубка тел. Через неделю они уже спали вместе.
  – Я так устала, – сказала Нэнси, трогая машину с места. По мере того как они отъезжали от Белого дома все дальше, на душе у Джуда становилось все легче.
  – Хочешь, поедем ко мне? – спросила она.
  Он вздохнул и кивнул головой.
  Они уже ехали по Джорджтауну. Даже в этот поздний час здесь было много нарядно одетых людей, переходящих из одного бара в другой.
  – Во сколько у тебя завтра вечер? – поинтересовался Джуд.
  Нэнси бросила на него быстрый взгляд:
  – После девяти… Разве это вечер? Тем более что и ты на него идти не хочешь.
  – Но ведь работаешь с ними ты. Они и пригласили именно тебя.
  – Они пригласили меня только потому, что иначе поступить не могли. Все из-за того, что я занимаюсь этой глупой работой. И еще из-за моего дурного папаши. «Это прекрасная возможность! Это интересно! За это платят приличные деньги!» – добавила Нэнси, явно передразнивая своего отца.
  Она достала из пачки сигарету, нажала на прикуриватель на приборной доске «крайслера». Прикуриватель не работал.
  – Идиотская машина! – закричала во весь голос Нэнси.
  Джуд тоже достал сигарету, щелкнул зажигалкой, дал прикурить Нэнси и прикурил сам.
  – Я хотел бы пойти на этот вечер, – многозначительно сказал он. – Мы вместе пойдем туда – в полночь, после того как я отдежурю. Вечер будет еще в самом разгаре.
  – С чего это ты вдруг принял такое решение? Там будет куча неудачников-репортеров, и они, залив в себя по нескольку галлонов вина и пива, станут расталкивать друг друга локтями, чтобы только набрать материал для очередной глупой статьи, на которую всем наплевать! Идиотское времяпрепровождение в идиотской газетенке!
  Отец Нэнси работал помощником юрисконсульта влиятельной газеты «Вашингтон пост».
  – Завтра не опаздывай, когда приедешь за мной, – сказал Джуд. – И пожалуйста, не напивайся. Это тебе не идет!
  – Да, легко тебе говорить, – проворчала она, направляя машину в уютную боковую улочку Джорджтауна. – Твой-то папаша, наверное, не такой дурной, как мой.
  – Никогда не говори о моем отце! – внезапно вспылил Джуд. – Никогда!
  Нэнси судорожно глотнула:
  – Ладно уж, успокойся.
  Нэнси припарковала машину у дома в Джорджтауне, в котором ей разрешили пожить друзья ее отца, выбросила в окно сигарету.
  – Извини, – сказала она, кладя руку Джуду на колено и придвигаясь к нему поближе. Глаза у нее были прищурены, а губы слегка открыты. В сумрачном свете уличных фонарей Джуд увидел выпирающие из-под ее майки набухшие соски.
  – Расслабься, – сказал он. – Расслабься, и все будет прекрасно.
  * * *
  «Расслабься».
  С того момента, как Джуд произнес это слово душной июньской ночью в Вашингтоне, прошло уже восемнадцать лет.
  Он лежал в кровати на спине, раздетый догола. Простыня под ним была влажной от пота, хотя за окном в пустыне было довольно прохладно. И еще там было темно. Здесь же в спальне на столике у кровати горела лампа.
  Рядом с Джудом лежала Нора, нежно обнимая его.
  – Я ведь говорила тебе, что надо просто расслабиться, и тогда все получится. – Норма поцеловала Джуда.
  – Так, значит, тебе это… понравилось?
  – Получилось неплохо.
  Они рассмеялись.
  Еще одна ночь, проведенная вместе. После той первой ночи Джуд принес в дом Норы только свою зубную щетку. Его одежда, деньги, револьвер остались в вагончике.
  – О чем ты сейчас думаешь? – спросила она.
  – Я не думаю. Я полностью подчинился твоему приказу. Ты ведь сама сказала, чтобы я ни о чем не думал, а только чувствовал… Расслабившись.
  Нора улыбнулась:
  – Я не так задала вопрос. Я хотела спросить: что ты вспоминал? Почему-то мужчины уверены, что в постели с женщиной они могут думать о чем-то или о ком-то и женщины это не чувствуют… Но это не так. Ты явно вспоминал что-то из своего прошлого. Ты вспоминал свою бывшую жену?
  – Нет.
  – Кого-то еще из бывших своих знакомых?
  – Вообще-то нет…
  – Ты не очень-то разговорчив. – Нора приподнялась и посмотрела Джуду в глаза. – Так о чем же ты мне расскажешь – о колючках перекати-поле или НЛО?
  – Точно, – засмеялся Джуд. – Причина, по которой мы уже давно не наблюдаем НЛО, в том и состоит, что все без исключения летающие тарелки превратились в перекати-поле.
  – Ну и черт с ними, – улыбнулась Нора. – Слушай, а почему же ты никогда не спрашивал меня о том, как я работала проституткой? Неужели не интересно?
  – Мне об этой профессии много что известно.
  – И это потому, что ты… шпион, – сухим тоном констатировала она.
  Он посмотрел на нее:
  – Пожалуй, один вопрос у меня все-таки есть. Как началась… та твоя жизнь?
  – Очень счастливо.
  Они оба рассмеялись.
  – Я выросла на ферме в Соук-Сентер, штат Миннесота. Мой отец был весьма религиозным человеком с суровым характером, мать боялась и его, и всех вокруг. Когда я подросла, мне все время хотелось сбежать из дома – настолько суровы там были порядки, но когда мне исполнилось двенадцать, меня определили в сектантскую школу в соседнем городке. И там всерьез занялись моим воспитанием. – Нора усмехнулась. – Уже тогда у меня была очень развитая грудь. Мужчины, включая учителей, заглядывались на меня, и у них появлялись нехорошие мысли. Ну и как-то так получилось, что мое поведение, наверное, в ответ на эти нехорошие мысли, становилось все более вызывающим.
  Она села и потянулась. У нее была красивая грудь, и Джуд сказал ей об этом. Тихо, как мальчишка.
  – Да, наверное, неплохая грудь для женщины, которой скоро уже пятьдесят, – улыбнулась она.
  – Сколько же тебя продержали в той сектантской школе?
  – Целых шесть лет. Жила я там в постоянном страхе. Училась искусству выживать. Научилась в конце концов скрывать свои истинные чувства – ведь набожные учителя с нами особенно не церемонились. В той школе я приобрела свой первый сексуальный опыт… Лесбиянский. Это тебя не шокирует?
  – Нет, мой первый сексуальный опыт был тоже с девушкой.
  Она рассмеялась.
  – А что было потом? – спросил Джуд.
  – Я окончила школу, так ничему серьезному и не научившись. Эти сектанты, – Нора вздрогнула, – хорошо знали только то, как надо обманывать людей. И естественно, у меня было всего лишь два варианта дальнейшей жизни: воровать или сесть на иглу. Я выбрала первое, но очень скоро попалась и целый год просидела в тюрьме. Там у меня появились друзья, которые научили меня искусству не попадать в тюрьму. Так что я вышла оттуда крашеной блондинкой с хорошими связями… Я никогда не работала на улице, – продолжала она. – Я познакомилась с одним чернокожим парнем, который стал моим любовником и генеральным директором нашего бизнеса.
  – То есть сутенером, – заметил Джуд.
  Нора пожала плечами:
  – Он многому меня научил. Во-первых, заставил меня читать каждый день «Уолл-стрит джорнэл». И потом частенько вывозил меня на тусовки высшего света в Лос-Анджелесе. Иногда он меня бил, но к подобному обращению я была готова. Вот такая у меня была жизнь. Я имела дело с настоящими властными структурами, ты с такими и не сталкивался.
  Джуд снисходительно ухмыльнулся.
  – Я нравилась людям, – продолжала Нора. Мужчины были рады отдавать мне свои деньги. Ну, а в Лас-Вегас я перебралась потому, что там жил мужчина, в которого я влюбилась, и еще потому, что это самый денежный город в Америке. А у тебя были девушки… наподобие меня? – спросила она, помолчав.
  – Да… В моей жизни было все.
  Нора посмотрела на столик у кровати, встала и, поцеловав Джуда в лоб, раздетая вышла из спальни. На пороге она бросила ему:
  – Я за сигаретами.
  Джуд сел в кровати. В спальне пахло духами Норы: ему уже нравился этот запах.
  Предыдущие дни были для Джуда очень тяжелыми. Ему все время страшно хотелось выпить. Нора заставила его регулярно заниматься спортом. Кармен по ее поручению купила в Лас-Вегасе для Джуда пару дорогих кроссовок, и он каждое утро отправлялся на пробежку. Возвращаясь в кафе, он проходил мимо телефона-автомата, стоявшего у шоссе. При желании он мог бы говорить с Дином ежедневно.
  Когда первый раз после долгого перерыва он набрал его номер в Лос-Анджелесе, Дин радостно рассмеялся и сразу согласился помочь.
  Позвонив Дину еще раз через пару дней, Джуд узнал, что происшествие в баре «Оазис» даже не привлекло внимания местных газет.
  – Я проник в бар как тень, – сказал Дин. – Владелец бара пожаловался, что полицейские давили на него, но скорее всего он им так ничего и не рассказал. Если хочешь, я у него выясню, так это или нет.
  – Оставь его в покое, – сухо заметил Джуд.
  Дин засмеялся:
  – Все, как прежде… Я, как и раньше, подчиняюсь твоему приказу.
  – А приказ мой очень простой, – вспылил Джуд. – Сохраняй спокойствие, Дин! Ты понял? Больше от тебя ничего не требуется. Не дергайся.
  – А я и не дергаюсь. Разве ты не знаешь моего характера?
  – В том-то и дело, что знаю.
  – Все это время я ждал от тебя весточки. Почему ты пропал так неожиданно?
  – На то были причины.
  – Да, забыл сказать. Мне звонил твой друг.
  Джуд непроизвольно изо всех сил сжал телефонную трубку.
  – Звонил этот писатель, – продолжал Дин, – Ник Келли.
  – Ты же дал ему свой номер. Разве не помнишь?
  – Помню. Конечно, помню. – Дин опять засмеялся. – Он хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
  – И что же ты ему сказал?
  – Ничего. Тогда я еще ничего не знал.
  – Сам ему не звони. Ни в коем случае!
  Дин мягким тоном спросил:
  – А он что… представляет какую-то угрозу?
  – Нет. Он просто не должен участвовать в этой игре.
  Свободной рукой Джуд вытер выступивший на лбу пот.
  – Нога меня больше не беспокоит, – прошептал Дин на том конце провода. – Так что теперь я полон сил.
  – Не дергайся, Дин!
  – Послушай, а откуда ты говоришь?
  Джуд вздрогнул. Дин, так и не дождавшись ответа, сказал:
  – Если в этом деле появится что-то новое, ты ведь об этом должен знать…
  Стоя в будке, Джуд увидел, как за окнами кафе Нора и Кармен что-то оживленно обсуждают.
  – Я далеко. До меня трудно дозвониться, – буркнул он в трубку и задумался. «Пожалуй, Дин все-таки прав».
  От волнения Джуду снова страшно захотелось выпить, но, твердо сказав себе «нет», он принял непростое и, как ему казалось, лучшее в этой ситуации решение.
  – Я дам тебе номер телефона-автомата, – сказал он. – У этого автомата я бываю в шесть утра каждый день. Если не отвечу я лично, ни с кем в разговор не вступай.
  – Понял. Не волнуйся. Я тебя прикрою.
  С тех пор телефон-автомат ни разу не звонил.
  Сам Джуд с тех пор тоже никому не звонил. Даже Нику. Да и что бы он ему сказал? Ник к его делам сейчас никакого отношения не имеет. У него теперь своя собственная жизнь. И Джуду в ней явно не место.
  «Расслабься! – приказал себе Джуд, сидя в постели Норы. – Следы твои затерялись, и здесь тебя не найдут».
  И все же на душе у него было тревожно: он подсознательно чувствовал, что допустил ошибку. Но в чем? И какую?
  В спальню вошла Нора. Как и прежде, в чем мать родила. Вот только в руке у нее появилась небольшая корзина.
  – Кармен оставила нам кое-что, – сказала она, забираясь под одеяло и протягивая Джуду бутылку минеральной воды из корзины. – О, да здесь есть кое-что и посущественнее! – воскликнула она, разворачивая «Америкэн Инкваэр» – самую массовую еженедельную бульварную газету в США, распространявшуюся по всей стране.
  – Глаза бы мои ее не видели, – буркнул Джуд, отвернувшись в сторону.
  – Ладно уж тебе. – Нора прикурила сигарету. – Давай почитаем и посмеемся.
  – Да я все там знаю.
  – Откуда же?
  Джуд зажмурился.
  – Открой девятую страницу, – сказал он. – Там должен быть астрологический прогноз. Его печатают уже двадцать лет, всегда на одной и той же странице. И автор все тот же двадцать лет подряд. Там еще должна быть помещена его фотография.
  – Точно! – воскликнула Нора, открыв газету на девятой странице. – Хочешь знать свой гороскоп?
  – Да ну его! – отмахнулся Джуд. – Впрочем… Найди гороскоп на седьмой день этого месяца. Какой там знак зодиака?
  – Весы.
  – Так вот… там должно говориться что-то о бурном море.
  – «Весы, – прочитала Нора вслух, – двадцать третье сентября – двадцать второе октября. Полнолуние. Романтические отношения. Остерегайтесь финансовых осложнений. Бур… – Она посмотрела на него. У Джуда было бесстрастное лицо. – Бурное море… Откуда ты знаешь?»
  Джуд невесело улыбнулся:
  – Догадался.
  – Нет. Все дело в том, что ты – шпион!
  Горящая сигарета Норы прожгла в газете дыру.
  – И мне, наверное, не следовало бы задавать вопросы…
  – Вопросы вообще не стоит задавать. Никому, – прошептал он.
  – И все же… Что ты должен делать… как шпион?
  – Выполнять приказы. Выходить на связь, – усмехнулся Джуд.
  – А что ты собираешься делать?
  Он сел на край кровати и пожал плечами.
  Нора придвинулась к нему. Они долго молчали.
  Нора докурила еще одну сигарету, бросила газету на пол и потушила свет.
  Глава 14
  Сломленные люди
  В мягком утреннем свете Ник Келли сидел у кроватки своего спящего сына. На ребенке была желтая пижама. Любимое сине-белое одеяло он сбросил на пол…
  Маленьким кулачком – чуть потолще указательного пальца Ника – Сол потер носик и широко открыл голубые глаза.
  – Привет, сынок, – нежно прошептал Ник.
  Ребенок наморщил лоб и заморгал.
  В передней залаяла собака. Хлопнула входная дверь, и послышался голос Хуаниты, приветствовавшей хозяев. Ей ответила Сильвия, расчесывавшая перед зеркалом в спальне свои густые волосы.
  Сол поднялся на ноги и, держась за спинку кроватки, направился к отцу. Внезапно его внимание привлек солнечный зайчик. Сол протянул руку, чтобы поймать его. На душе у Ника стало тепло, на глаза навернулись слезы. Для человека средних лет – а Ник был уже именно таким – нет более радостных моментов, чем домашнее спокойное утро, наполненное простым семейным счастьем и любовью. Очарование такого утра еще и в том, что оно дарит человеку возможность задуматься, правильно ли он живет. И решить – продолжать начатое или пойти по другому пути.
  – Извини меня, сынок, – прошептал Ник. – Как бы то ни было, я сделаю все, что от меня зависит.
  За спиной Ника раздался голос Сильвии:
  – А вот и мои мальчики.
  Ник повернулся и увидел, как быстро угасла прекрасная улыбка Сильвии: слишком уж серьезным было выражение его лица.
  – Мне надо поговорить с тобой, – каким-то чужим голосом произнес он.
  * * *
  Через час они сидели на кухне. Нетронутая газета лежала на сервировочном столике. Их кофейные чашки были пусты. Сверху доносились радостные голоса Хуаниты и Сола.
  Ник рассказал Сильвии все: о Джуде, о Дине, о встрече со старым знакомом из ЦРУ, о Джеке Бернсе и о пожилом человеке, сидевшем за спиной Ника в библиотеке.
  – И все это не совпадение, – вздохнул он.
  – И все же… Вдруг это только игра твоего воображения? – спросила она. – Наша жизнь – это ведь не твой роман. Когда ты пишешь книгу, я знаю, ты хочешь, чтобы действие захватывало дух…
  – Если речь идет о нашей жизни, я хочу, чтобы она была просто безопасной.
  Сильвия покачала головой:
  – Во всем происходящем виноват Джуд.
  – Меня тоже есть за что винить.
  – За что же? За то, что там все параноики? За то, что по миру бродят призраки и оборотни? Или, может быть, за то, что у нас в стране такая политика? Но ведь все это происходит помимо твоей воли.
  – Знаешь, – сказал он, – мне кажется, кто-то очень занервничал, узнав, что я занялся этим делом… Я пишу статью, и им, наверное, известно кое-что о моих отношениях с Джудом.
  – Какая такая статья?! Для Питера Мерфи? Да она всего лишь прикрытие!
  – А вот об этом никто не знает.
  – Я уверена, тебе нечего бояться. Наплевать на этих бюрократов! На твоей стороне существующие в этом городе правила ведения дел. Кроме того, есть еще и законы!
  – Эх, если бы только все жили по правилам и законам, – вздохнул Ник. Он знал, что его жена не верила во власть теней, призраков, оборотней и иных «потусторонних» сил: она ведь была юристом.
  – Послушай, милый. – Сильвия еще раз покачала головой. – На дворе девяностые годы. Гувер мертв, уотергейтский скандал – в прошлом. Наступила новая эра.
  – И при всем при этом статья – лучшее для меня прикрытие.
  – А и не нужно никакого прикрытия, если, конечно, ты будешь держаться подальше от Джуда и ему подобных.
  – Теперь уж ничего не изменить. Все они были частью моей жизни.
  Сильвия провела рукой по его темным с проседью волосам и улыбнулась.
  – Боже мой! – воскликнула она. – Моя мать выразилась бы точно так же!
  Они засмеялись, и на кухне, казалось, стало светлее.
  – Что же ты теперь собираешься делать? – спросила она.
  – Сам не знаю.
  Сильвия улыбнулась:
  – У меня есть одна идея.
  * * *
  В мексиканском ресторанчике неподалеку от Капитолийского холма Ник встретился с пожилой женщиной. Они уселись за столик, и женщина заказала пиво.
  – Американское, – сказала она официанту, – но не это легкое пиво, больше напоминающее бурду, а настоящее американское – с лимончиком.
  Ник тоже попросил принести ему пива. Они оба заказали говядину с пшеничными лепешками, прожаренными в жире, и бобы.
  У женщины были седые волосы, худое смуглое лицо, испещренное морщинами. Звали ее Ирэн. Глаза у нее были янтарного цвета, лучившиеся ласковым огнем.
  – Спасибо за помощь, – сказал Ник.
  – Пока не за что. Ваша жена – решительная женщина. Она работает в конгрессе, я служу в библиотеке. Так вот, когда она позвонила, я не могла отказать.
  – Исследовательская служба конгресса занимается большими делами, и у вас в библиотеке есть соответствующие материалы.
  – Оставьте комплименты на потом. Конечно, я сделаю все, что смогу, но этого может оказаться недостаточно.
  Официант принес две бутылки пива и влажные после мытья стаканы. В горлышко каждой бутылки были вставлены клинообразные дольки лимона.
  – Сейчас уже трудно разыскать все необходимое, – сказала Ирэн, вытаскивая из горлышка своей бутылки лимонную дольку и отправляя ее в пепельницу. – Так что же вам конкретно нужно? Что-нибудь доверительное о том, как будет развиваться мир после разрушения Берлинской стены? Или доносы на Ральфа Дентона – нового главаря ЦРУ?
  – Немного информации по этому поводу тоже не помешает, но вообще-то я охочусь за более глубокими сведениями. Вот только за какими точно – сам не знаю…
  – Что ж, одни святые знают, что конкретно им нужно.
  – Сомневаюсь, что в этом деле есть хоть какая-то святость, – ухмыльнулся Ник. – Понимаете, в темноте одна сила, образно говоря, столкнулась с другой. Они набили друг другу шишки. Я же хочу установить, что же это за силы.
  – Эге… – протянула Ирэн. – Я ведь всего лишь рядовая служащая конгресса. Кроме того, конгресс – это не та инстанция, где в первую очередь узнают о силах, набивающих друг другу шишки в темноте.
  – Да, но ведь в конгрессе есть целых два комитета, которые курируют деятельность разведслужб.
  – Курируют – это слишком громко сказано! – воскликнула Ирэн. – Конгресс знает о деятельности разведки ровно столько, сколько рассказывают нам сами же разведчики.
  – А что если попытаться обнаружить информацию о каких-либо недавних сбоях в разведработе? – спросил Ник. – Выйти, например, на какую-то операцию, которую контролирует кто-то на самом высоком уровне?
  Официант поставил на стол тарелки с едой. Ирэн заказала еще одну бутылку пива. Ник последовал ее примеру.
  – В какой сфере может проводиться такая операция?
  – Это может быть все что угодно – от наемных убийств до торговли наркотиками.
  – Вы можете назвать какие-нибудь имена?
  – Нет.
  – Так, значит, у вас нет ничего конкретного… Как же я смогу вам помочь?
  – Думаю, одно конкретное имя вряд ли поможет вам в работе.
  Ирэн сделала глоток пива:
  – Что ж… назовите хотя бы страну, о которой идет речь: Китай, Россия, Ливан, Сальвадор?..
  – Калифорния.
  Она вздрогнула.
  – Так, значит, речь идет о разборках в недрах нашего шпионского ведомства… – Ирэн прищурила глаза. – Пока мы обедаем в этом мексиканском ресторанчике, один американский адмирал в суде неподалеку отсюда дает показания по поводу иранского скандала.
  – То, что я ищу, вполне возможно, отголоски этого скандала, – неуверенно сказал Ник.
  – В ходе расследования вряд ли все нюансы операции стали известны судьям. В расследовании, конечно же, были какие-то тайны. И вот вам мой ответ: попробуйте узнать эти тайны, поищите людей, причастных к тем событиям.
  * * *
  Но прежде всего Нику было необходимо отыскать самого Джуда.
  Ник решил, что второй раз Дину звонить не следует. Ведь сам-то он не позвонил, и, значит, нового у него ничего нет… Кроме того, у Ника начинало бешено колотиться сердце, как только он вспоминал о Дине и о самой возможности разговора с ним.
  После обеда в мексиканском ресторанчике Ник вернулся в свой офис и сел за письменный стол напротив окна. На деревьях за окном зазеленели первые почки, погода была великолепная.
  Из тех, кто, по мнению Ника, мог бы вывести его на Джуда, оставался всего лишь один знакомый ему человек: Лорри, жена Джуда. Вернее, его бывшая жена. Джуд расстался с ней где-то в середине восьмидесятых. Он говорил, что они разошлись, что она ушла, что он выгнал ее, что он проклял ее и она сбежала… Ник слышал от Джуда самые разные версии происшедшего. Единственное, что совпадало во всех этих версиях, было то, что Лорри рядом с ним теперь нет и что сам он сильно переживает по этому поводу. Кто из них был жертвой, а кто злодеем, Ника особенно не интересовало.
  Лорри была очень красивой женщиной. Впервые Ник увидел ее, кажется, в 1978 году. Тогда он снова оказался в Лос-Анджелесе: его все не покидало желание написать сценарий для Голливуда, да и со своим старым другом не мешало бы встретиться. Джуд привез Лорри прямо к нему в отель, представил Ника как известного писателя. Лорри внимательно слушала, как Джуд рассказывал Нику очередную шпионскую историю.
  На следующий день Джуд был вынужден отправиться по своим делам, и Лорри пригласила Ника на океан. Она поставила машину у пляжа Ребондо, и они, медленно шагая по песку, разговорились.
  – Я сама приехала к этому океану издалека, – сказала она.
  – Откуда же? – поинтересовался Ник.
  – Из Небраски. Я – Лорри Лейн из Небраски. – Она усмехнулась. – Одним словом, провинциалка. И теперь вот стала в Лос-Анджелесе подругой супермена.
  – Как вы познакомились с Джудом? – спросил Ник.
  – Я тогда работала в парикмахерской в Санта-Монике: отвечала на телефонные звонки и назначала клиентам время посещения нашего салона. А он как-то пришел к нам поменять дверные замки. – Лорри пожала плечами. – Он был такой смешной. Он сразу обратил на себя мое внимание. В те годы я пристрастилась к наркотикам. Джуд заставил меня покончить с этим. Он всегда знает, чего хочет. И никогда не ошибается.
  Лорри прикурила сигарету. В тот довольно прохладный будний день на пляже было совсем мало людей.
  – Джуд говорил мне, – Ник с восхищением посмотрел на Лорри, – что влюбился в вас с первого взгляда.
  – Что ж, – она снова пожала плечами, – мне страшно повезло. Джуд – веселый парень, и мы с ним частенько смеемся. И еще он сильнее всех, кого я когда-либо встречала в жизни. Скажите, – вдруг спросила она, – он действительно делал все эти вещи?
  – Какие «вещи»?
  – Ладно уж. Я знаю, что вы его приятель, и не стану вас пытать.
  Лорри улыбнулась:
  – Джуд говорил, что вы понимаете его лучше, чем кто-либо другой. Кроме меня, конечно. Но я, по правде сказать, из его рассказов о вашингтонских делах совсем ничего не понимаю.
  – Эти вашингтонские дела мало кто может понять.
  Лорри остановилась и посмотрела на океан.
  – Хорошо здесь. Не так, как в Небраске.
  – Поэтому вы и уехали оттуда?
  – Да. Во-первых, здесь есть океан. Во-вторых, здесь можно сделать хоть какую-то карьеру. В Небраске же ты рождаешься и умираешь никем.
  – Кем же вы хотите стать?
  Она рассмеялась:
  – А я-то откуда знаю?!
  Ник тоже засмеялся. Они подошли поближе к воде.
  – У нас в Небраске все говорили, что я красивая.
  – И это правда.
  – И поэтому… – она прищурилась хитро и щелкнула языком, как бы фотографируя Ника, – поэтому я и приехала сюда, поближе к Голливуду. Хотела сниматься в кино, но предложения, которые мне делали, к кино отношения не имели. Или почти не имели.
  – А потом вы повстречали Джуда…
  – Да, – она улыбнулась, – потом я встретила Джуда. – Слушайте, – Лорри порылась в своей сумке и достала «Поляроид», – мы ведь рядом с Голливудом, так сфотографируйте же меня.
  Прошлым вечером она фотографировала той же камерой Джуда и Ника, сидевших плечом к плечу на красном диване.
  Ник взял в руки протянутый ему Лорри «Поляроид». Сама она отошла в сторону и стала на фоне океана. Прекрасная девушка. Как бы вышедшая из этого бескрайнего океана.
  Затвор щелкнул, и камера вытолкнула наружу теплый снимок.
  – Отлично получилось, – сказал через минуту Ник.
  – Что будем делать с этим снимком? – спросила Лорри, глядя на Ника.
  – А давайте-ка подарим его Джуду, – ответил он. – Пусть это будет для него приятной неожиданностью.
  – Да, пожалуй, – сказала она. – Ему очень понравится.
  * * *
  «Где теперь этот снимок? – спрашивал самого себя Ник, сидя много лет спустя в своем офисе в Вашингтоне. – И где сама Лорри? Может быть, в Небраске?»
  Ник достал с полки географический атлас и открыл его на карте США. Штат Небраска на карте был белого цвета, его перерезали красные, черные и зеленые прожилки дорог. Белое поле было испещрено огромным числом кружочков – городов и поселков. В каком из них жила и, может быть, живет сейчас Лорри?
  Как-то она, помнится, сказала ему, что жила в самом что ни на есть захолустье. Почти на границе с Канзасом. И еще она, кажется, добавила, что городок носит имя какого-то писателя.
  Ник открыл атлас на странице, где штат Небраска – кукурузная столица Америки – был изображен крупно, передвинул палец к Канзасу и стал читать названия городов. Крет… Картленд… Текумсе… Вот – Конрад!
  Эта часть Небраски имела телефонный код четыреста два. Соединившись с оператором междугородной станции, Ник выяснил, что в Конраде, если можно было верить телефонному справочнику, жило всего трое Лейнов – Байрон, Мэри и Джек. Имя Лорри в справочнике города не значилось.
  Телефон Мэри Лейн был все время занят. Байрона, по-видимому, не было дома. Нику ответили только по телефону Джека. Трубку взял он сам. Ник слышал, как в доме за сотни миль от Вашингтона плакали дети и кричала какая-то женщина.
  – Я звоню издалека, – сказал Ник, – пожалуйста, помогите мне, не отмахивайтесь… Я ищу одну свою давнюю знакомую, зовут ее Лорри Лейн, когда-то она жила в Конраде.
  – Если вы получить деньги, вам не повезло. Я за нее платить больше не намерен.
  «У нас большая семья, – рассказывала в свое время Лорри Нику. – Одни мужчины. И мои дядья и братья не очень-то меня жаловали. Обычная история».
  – Она не должна мне ни цента, – сказал Ник мужчине на том конце провода. – Мне просто надо с ней поговорить. Вы можете мне сказать, где она сейчас?
  – Здесь.
  – Она живет вместе с вами?
  – Что я – с ума сошел?
  Мужчина вдруг закричал:
  – Заткнитесь наконец или получите по заднице! Это я не вам, – добавил он уже спокойным тоном. – Знаете ли, эти дети…
  – Да-да, – сказал Ник, представляя себе картину, которую рисовали доносившиеся из трубки крики. – Так где же Лорри?
  – Она живет в вагончике Дженсена на восточной окраине. Она там все время, сейчас-то она уже никому не нужна.
  – Есть ли у нее телефон?
  – А как бы она тогда заказывала из ресторанчика Греарсона в свой вагончик спагетти и белое вино для клиентов?! Я же сказал вам заткнуться!
  Ник услышал шлепок и крик мальчугана.
  – У меня мало времени, – сказал мужчина уже Нику. – Вам нужен ее номер?
  
  Шесть длинных гудков прозвучали в трубке Ника, прежде чем он услышал ответ.
  – Алло. – Голос женщины был хриплым и робким.
  – Лорри? Это Ник.
  – Алло? – снова послышалось в трубке.
  – Это Ник Келли – писатель из Вашингтона. Вы меня помните?
  – О! – Голос Лорри стал радостным. – Ник, это правда вы? Я вас помню. Как у вас дела? Вы здесь, в городе?.. Так он вам все рассказал?! – вдруг закричала она. – Так он, оказывается, все-таки знает, где я живу?!
  – Никто ничего мне не рассказывал! – закричал в ответ Ник. – Никто. Кроме вас самой. Это вы сами говорили, что родом из Небраски, из Конрада. Помните, тогда у океана вы говорили мне об этом?
  – У океана… – тихо сказала она. – Конечно… Помню… Но он ведь не знает, где я теперь? – вдруг нервно спросила она.
  Ник услышал, как Лорри чиркнула спичкой, вероятно, прикуривая сигарету.
  – Я не знаю.
  – Хорошо… Я очень надеюсь, что он не знает, где я.
  – Как ваши дела? – спросил Ник.
  – Все нормально.
  – А я вот женился. И у меня теперь есть ребенок. Сын.
  – Ребенок… – прошептала она. – Ребенок…
  – Я знаю, что вы… что вы расстались.
  – Назад я не вернусь! Не могу! – твердо сказала она.
  – Вас никто и не заставляет.
  – А вы никому не скажете, что говорили со мной?
  – Никому, – пообещал он.
  – А зачем же вы мне позвонили? Стали скучать по мне?
  – Просто вспомнил старые добрые времена.
  – А были ли эти старые добрые времена?
  Она горько рассмеялась.
  – Что у вас теперь интересного в жизни?
  – Все, как у других… У меня есть приятель. Пол Дженсен. Я живу в его вагончике. Мы… Да что там говорить! Как обычно, ничего не получилось.
  Она сильно закашлялась.
  – Ничего страшного, – сказала она, переведя дух. – Вот теперь напишу заявление, и эта благотворительная контора будет присылать мне деньги. Так что ничего страшного. Подождите минутку, – добавила она, кладя трубку. Ник услышал удаляющиеся шаги, потом что-то звякнуло по дереву рядом с ее телефоном, зажурчала какая-то жидкость… – Так почему же вы все-таки позвонили? – спросила Лорри и снова чиркнула спичкой.
  – Я ищу Джуда. Я думал, что…
  – Я не знаю, где он. И знать не хочу, где он находится и чем занимается! Надоело! Не хочу! И какого черта он вам понадобился?!
  – Лорри, если Джуд позвонит…
  – Нет, он не должен звонить… И вы не говорите ему, где я!
  – Лорри, я не думаю, что он заявится к вам в гости, но он вполне может вскоре позвонить. И если это произойдет, пообещайте мне, что…
  – Нет! Если он позвонит, он… А что я должна вам пообещать?
  – Если он все-таки позвонит, скажите ему, что его разыскивает Ник. Пообещайте мне сделать это, Лорри. Пожалуйста.
  – Пообещать? – Лорри засмеялась, а потом почему-то всхлипнула. – Пообещать вам, Ник? Ладно, чего уж там. Пообещать я могу.
  – Спасибо, спасибо, Лорри… Послушайте, могу ли я…
  – Что?
  – Могу ли я… помочь вам чем-то?
  – Помочь? – переспросила Лорри и замолчала. Ник слышал, как она нервно затягивалась. – Нет, Ник, – сказала она наконец, – мне ничего не надо. Да вы и не сможете ничего сделать.
  Глава 15
  Танец с ангелом
  Уэсу было достаточно одного взгляда, чтобы убедиться: он разыскивал именно этот дом. Он был одним из десятка тысяч почти одинаковых незатейливых домов, расположенных в пригороде Лос-Анджелеса. Его крыша почернела, когда-то покрашенные белой краской стены шелушились. Палисадник у дома зарос травой, лежали кучи мусора. С улицы к дому вела неухоженная дорожка для автомобиля. У открытых ворот гаража мужчина в застиранной рубашке и выцветших джинсах копался в двигателе мотоцикла.
  «Это, наверное, и есть Дин Джейкобсен, – подумал Уэс. – Бьюсь об заклад, Ник Келли звонил этому человеку явно не потому, что он видный киношник или издатель». Несмотря на охватившее его возбуждение, Уэс зевнул. В вашингтонском аэропорту имени Даллеса Бэт поцеловала Уэса целых два раза. «Один раз – на счастье, один – за меня», – сказала она, засмеялась и поехала на его машине домой.
  В самолете, уносившем Уэса в ночь, он задремал, и ему приснился сладкий сон о желтом солнечном свете. В Лос-Анджелесе он взял напрокат машину и поехал по улицам, которые, как ему показалось, он уже много лет не видел, хотя и проезжал по ним меньше двух дней назад.
  До того, как между ним и Бэт установились новые отношения.
  «До эры Бэт», – улыбнулся он.
  Уэс припарковал машину на противоположной стороне улицы от нужного ему дома. Мужчина у открытых гаражных ворот не обратил на него внимания и продолжал копаться в моторе своего мотоцикла. На Джуда Стюарта он похож не был.
  По ветровому стеклу автомобиля Уэса застучали дождевые капли. По небу неслись серые тучи, впитывая в себя городской смог. Порыв холодного ветра ударил в дверь машины. Уэс хотел было надеть плащ, но передумал и, оставив его на заднем сиденье, вышел из автомобиля. В окнах нужного ему дома никого видно не было. Несмотря на порывистый шум ветра, Уэс расслышал невнятное бормотание диктора дневной телепрограммы. Какая-то девочка ехала по тротуару на трехколесном велосипеде. Завидев Уэса, она оповестила о своем приближении звонком на руле.
  Уэс перешел улицу и по дорожке пошел к дому.
  – Извините, – обратился он к мужчине, занятому своим мотоциклом. – Вы – Дин Джейкобсен?
  – А вы-то сами кто? – спросил мужчина. Он был примерно одного с Уэсом роста; у него были светло-русые волосы. В руке он держал гаечный ключ.
  – Я – юрист, – ответил Уэс. – Так вы – Дин Джейкобсен?
  – Зачем это я вам понадобился?
  – Ничего серьезного, – сказал Уэс. – Это дело к вам прямого отношения не имеет.
  Мужчина посмотрел в сторону улицы.
  – Похоже, кроме меня и вас никого поблизости нет. – Мужчина лениво ухмыльнулся. – Да, я – Дин Джейкобсен.
  В руке он по-прежнему держал гаечный ключ.
  – Так вот, я – юрист. – Уэс достал пластиковую карточку Американской юридической ассоциации: карточка удостоверяла только то, что Уэс являлся членом этой ассоциации. Дин лениво посмотрел на протянутый документ, и Уэс пошел в наступление:
  – У меня хорошие новости.
  – У юристов не бывает хороших новостей.
  В соседнем доме какая-то женщина подняла ставни. Уэс и Дин сурово посмотрели в ее сторону, и она сразу же отошла от окна.
  – Один ваш друг получил наследство, – решительно продолжил Уэс. – Но дело в том, что мы никак не можем его найти. Может быть, вы знаете, где он?
  – С чего это вы взяли, что у меня есть друг?
  – Видите ли… Мой коллега узнал ваше имя у одного человека, который был знаком с вами обоими. Этот человек, кажется, женщина.
  – Вам следовало бы быть поосторожнее с женщинами-информаторами, – сказал Дин. – А вы сами откуда?
  – Из Пенсильвании. – Принадлежавшая Уэсу карточка юридической ассоциации была выдана именно в этом штате. Место работы Уэса в ней не указывалось.
  – Так кто же этот человек, который, как вы говорите, мой друг?
  – Его зовут Джуд Стюарт.
  – Ого!
  Несколько холодных дождевых капель упали на рубашку Уэса. Небо над гаражом потемнело.
  – Мне просто надо поговорить с Джудом, – поспешил добавить Уэс, – я должен сообщить ему о наследстве и прояснить кое-какие детали.
  – А кто это умер?
  – Простите… но это мы всегда держим в секрете от посторонних.
  Дин засмеялся и положил гаечный ключ в коробку для инструмента.
  – Вы, Уэсли, сообразительный малый. Вам к тому же повезло. – Дин посмотрел по сторонам. С улицы доносился звонок велосипеда.
  – Что вы хотите этим сказать? – спросил Уэс.
  – Сообразительный потому, что Джуд, как вы и предполагали, действительно мой друг. А повезло потому, что я как раз собирался встретиться с Джудом. Прямо сейчас.
  «Дин не должен ускользнуть», – подумал Уэс и сказал:
  – Я поеду вместе с вами: это значительно облегчит дело. О хороших новостях я сообщу ему сам.
  Дин улыбнулся:
  – Если это действительно является вашей целью…
  – Мы поедем на моей машине, – предложил Уэс.
  – Что ж, я только забегу домой и возьму куртку.
  Когда они наконец выехали на шоссе, Уэс спросил:
  – Куда теперь направимся?
  – Далеко, – ответил Дин и махнул рукой вперед.
  Поворачивая по команде Дина на другое шоссе, Уэс поинтересовался:
  – Куда же мы все-таки едем?
  – В одно безопасное местечко. Джуд ведь человек осторожный.
  – Я его никогда не встречал, – заметил Уэс. – Какой он?
  – Он – человек, – прошептал Дин. – Он – настоящий человек. Другие только претендуют на такое звание. А он знает.
  – Что он знает?
  – Большую тайну.
  – Какую же? – Сердце Уэса бешено заколотилось.
  Черные глаза Дина в упор смотрели на него: в них бушевал неукротимый огонь.
  – Тайна в том, что все – рано или поздно – умрут, – ответил Дин.
  По шоссе на огромной скорости неслись автомобили. Ветровое стекло машины Уэса покрыли крупные капли дождя. Под напором встречного воздушного потока они поднимались кверху.
  – Поверните вон туда, – сказал Дин.
  Они проехали мимо указателя «Бульвар Бархама».
  – Давненько я уже не говорил так много, – вздохнул Дин.
  По обочинам шоссе были проложены бетонированные сточные канавы. За ними располагались похожие на ангары строения. На их плоских крышах были установлены щиты с рекламой новых фильмов. Зеленая травка на холме справа от них была мокрой.
  – Как вы познакомились с Джудом? – поинтересовался Уэс.
  – Нашлись люди, которые нас познакомили, – улыбнулся Дин. – Как-то Джуд здорово меня отколошматил. В своей старой мастерской на берегу… Я его сильно подвел… Потому что не знал, какой он на самом деле человек. И он отвел меня в мастерскую и стал бить. Это напоминало танец с ангелом… И тогда я понял.
  – Поняли, что он – настоящий человек, – добавил Уэс.
  Дин пожал плечами:
  – Кому-то все равно надо быть таким.
  – А что значит быть настоящим человеком?
  – Если сами не знаете, то никто вам этого не объяснит.
  «А я и не хочу знать», – подумал Уэс. Он все больше опасался, что его перелеты по стране так и не выявят ничего серьезного в этом деле.
  Они проехали мимо кладбища Форест-Лоун.
  – Чем тогда занимался Джуд? – спросил Уэс.
  – Поверните направо, – приказал Дин, показывая рукой на въезд в парк.
  Сквозь деревья Уэс увидел несколько всадников. Впереди гарцевал на коне мужчина в ярко-желтом плаще и ковбойской шляпе.
  – Вот и кавалерия, – усмехнулся Дин. – Мы уже почти на месте.
  Дорога начала взбираться на холм, увенчанный красивыми коттеджами.
  – Прекрасное местечко, – сказал Дин, когда они оказались на вершине холма. Деревьев здесь не было. Справа от дороги была вместительная стоянка для автомобилей; слева возвышался за́мок. Или нечто похожее на за́мок.
  – Что это за место? – спросил Уэс.
  – Обсерватория Гриффита.
  – Джуд сейчас здесь?
  – Прекрасное местечко, – пробурчал Дин. – Здесь всего вдоволь. Вы сами в этом убедитесь.
  На стоянке стоял только желтый школьный автобус. Когда Уэс припарковал рядом с ним свою машину, из автобуса высыпали подростки – человек тридцать.
  – В такой холодный день, – сказал Дин, – я думал, поблизости никого не будет.
  – А где же сам Джуд?
  – Он-то поблизости. Он сначала должен убедиться что со мной все в порядке. Только потом он и появится.
  – Да, это было бы неплохо, – сказал Уэс. – А где его машина?
  – На такие глупые вопросы не отвечают, – хмуро ответил Дин.
  Когда они шли по лужайке к обсерватории, Уэс заметил, что Дин прихрамывает.
  – Как-то давно, – сказал Дин, перехватив взгляд Уэса, – я попал в аварию. На своем мотоцикле. Чепуха. От таких дел мужчины становятся только крепче.
  Мимо них пробежали две девочки-школьницы.
  – А что теперь будем делать? – спросила одна.
  Ее миловидная подружка с каштановыми волосами немного подумала и ответила:
  – Смотри, я буду стоять здесь, а ты отойди в сторонку – вон туда – и достань фотоаппарат.
  Миловидная школьница подняла руку так, чтобы видневшиеся вдалеке на холмах крупные буквы, составляющие волшебное слово «Голливуд», поместились в ее раскрытой ладони.
  – Теперь фотографируй.
  – Пошли отсюда, – злым голосом сказал Дин. – Нам направо.
  Плечом к плечу они прошли по красной бетонной дорожке, проложенной параллельно высокой стене, окружавшей обсерваторию.
  – Так где же он? – спросил Уэс.
  – Чуть дальше.
  Они вышли на смотровую площадку у обсерватории.
  – Прекрасный вид, – сказал Дин, показывая на раскинувшийся внизу город. Он обратил особое внимание Уэса на видневшийся вдали небоскреб, верхняя часть которого была окутана серым холодным смогом.
  – Раньше таких не строили: боялись землетрясений.
  Уэс зачарованно посмотрел в сторону небоскреба, и тут же получил от Дина страшный удар в солнечное сплетение: у него потемнело в глазах. На него сыпался град мощнейших ударов.
  На какое-то мгновение Уэс потерял сознание. Он очнулся в объятиях Дина. Тот, запустив руки за спину Уэса, что-то нащупывал на его пояснице.
  «Пистолет! – подумал Уэс. – Он ищет мой пистолет!»
  Из последних сил Уэс оттолкнул от себя Дина, но было уже слишком поздно. Используя преимущество в результате неожиданного нападения, Дин пошел в решительную атаку. Удар, еще удар. Уэс вынужден был отступить к парапету смотровой площадки. Он попытался было хитрым приемом мастера рукопашного боя отскочить в сторону, но у него ничего не получилось – силы оставили его. Дин сильным ударом нейтрализовал сопротивление моряка, схватил его за рубашку и перебросил через парапет.
  – Ты хотел встречи с настоящим человеком! – закричал он. – Так подожди этой встречи в аду!
  С большой высоты Уэс упал на сосну, соскользнул по ее веткам вниз на мягкие кусты и уткнулся носом в землю.
  * * *
  Полуденное солнце проникало в гостиную сквозь пыльные окна непритязательного дома в пригороде Лос-Анджелеса, который славился такими невзрачными домами. Гостиная была окрашена дешевой желтой краской. У стены стоял потертый диван, в углу светился экран цветного телевизора. В кухне жужжала муха.
  – Полиция!
  Входная дверь распахнулась, и на пороге появился человек, крепко сжимавший в руках огромный револьвер. Он прыгнул к стене, прижался к ней спиной и настороженно обвел взглядом гостиную. У человека были длинные волосы, аккуратная борода, на его нейлоновой куртке красовалась эмблема Полицейского управления Лос-Анджелеса.
  В гостиную впрыгнул человек и направил свой револьвер на дверь, ведущую в кухню. Потом появился еще один человек. Это был следователь по уголовным делам Ролинс. За ним вошли еще двое полицейских. Они взяли под прицел двери в ванную и в спальню.
  Бородатый прошептал: «Пошли!» – и, прыгнув вперед, плечом вышиб дверь спальни. Ролинс распахнул настежь дверь ванной. Еще один полицейский ринулся к кухне.
  Минуту спустя бородатый крикнул:
  – Никого!
  Один из полицейских незамедлительно сообщил эту новость в переговорное устройство. Через мгновение в динамике послышалось:
  – В гараже тоже никого.
  – Теперь пусть войдет, – устало сказал Ролинс, убирая револьвер в кобуру.
  В гостиную медленно вошел Уэс. Все его лицо было в ссадинах. Он был страшно бледен. На этом фоне старый шрам на его подбородке казался темной полосой. Одежда Уэса была перепачкана и во многих местах порвана.
  После падения со смотровой площадки он потерял сознание, как ему показалось, минут на пять. В себя он пришел от страшной пульсирующей головной боли. Он поднялся на колени, и его тут же вырвало. Он посмотрел вверх: на смотровой площадке никого уже не было…
  Целых двадцать минут Уэс карабкался по склону холма к обсерватории. Арендованная им в аэропорту автомашина со стоянки исчезла.
  Войдя в обсерваторию, Уэс попросил женщину, торговавшую сувенирами, позвонить в Полицейское управление Лос-Анджелеса и позвать к телефону следователя Ролинса. «Скорую помощь» он попросил не вызывать. Служащим обсерватории он сказал, что просто упал со смотровой площадки, любуясь открывшимся перед ним красивым видом, но служащие пошептались о том, что это, по-видимому, была попытка самоубийства.
  Ролинс отвез Уэса в больницу. И только через три часа после нападения Дина на Уэса полицейские ворвались в этот невзрачный дом.
  «Слава Богу, что я оставил все свои записи в Вашингтоне, а фотографии Джуда находились у меня в пиджаке, – подумал Уэс. – Дин так ничего и не узнал, обыскав мою машину». Документы на взятый в прокатном пункте автомобиль также лежали у Уэса в кармане пиджака.
  – Кто же этот парень? – спросил бородатый полицейский. – Его дом больше похож на помойку! – Он в сердцах ткнул работающий телевизор ногой.
  – Мотоцикла в гараже нет, – заметил Уэс. – Если у него и были какие-то чемоданы, то он наверняка прихватил их с собой.
  – Не беспокойтесь! – угрожающе сказал бородатый, – Сейчас мы составим словесный портрет этого негодяя. Надо же – напал на официальное лицо! Да мы поднимем на ноги всех полицейских к западу от Миссисипи, и они выловят эту щуку!
  – Нет! – заявил Уэс.
  Бородатый от неожиданности заморгал:
  – Как это «нет»?
  – Не надо никакого словесного портрета и тревогу поднимать не надо. Мы его потеряли и все тут!
  – Какого черта?! – вспылил бородатый.
  – Спасибо, конечно, за помощь, но…
  – Слушай, парень! – заорал бородатый. – Мы выехали сюда по первому твоему требованию. И мы рисковали своей жизнью! Ты думаешь, наши пуленепробиваемые жилеты обеспечивают полную защиту? Как бы не так! Наши лица жилеты не защищают, а у этого негодяя вполне мог быть АК-47! И вот теперь ты, парень, говоришь, что ничего больше делать не надо?!
  Бородатый повернулся к Ролинсу.
  – А все это из-за тебя! – гневно бросил он ему. – Теперь ты мой должник по гроб жизни! А ты, – бородатый снова повернулся к Уэсу, – ты, ублюдок из федеральных органов, больше мне на глаза не попадайся!
  Продолжая чертыхаться, бородатый увел своих людей. Во дворе послышался рев двигателя их автомобиля.
  Ролинс не спеша достал сигарету, оторвал у нее фильтр, швырнул его в сторону спальни, прикурил от спички, которую бросил на пол. Следователь уголовной полиции Лос-Анджелеса глубоко затянулся и наконец сказал:
  – По-моему, мой бородатый приятель Джесси хоть и эмоционально, но верно изложил суть дела.
  – У меня голова не очень хорошо соображает, – примирительным тоном еле слышно прошептал Уэс. – Когда я попросил произвести обыск в этом доме, я, возможно, превысил свои полномочия.
  – Тогда это и не полномочия, а дерьмо собачье!
  – Мне нужна ваша помощь.
  – Я уже помог. И теперь в полицейском участке мне за это проходу не дадут.
  – Я знаю, что…
  – Да ничего вы не знаете! У вас вся левая сторона груди в кровоподтеках, в одном ребре трещина, правая лодыжка, должно быть, сломана. Хоть в больнице вас и залатали немного, вы все равно едва стоите на ногах. Это все слишком серьезно, чтобы оставлять дело без последствий!
  – Да, это был явно не лучший мой день, – сказал Уэс.
  – И последующие дни вряд ли будут лучше… В конце концов мне не нужно вашего разрешения на составление словесного портрета негодяя!
  – Не делайте этого! – морщась от боли, прокричал Уэс.
  По телевизору передавали очередную «мыльную оперу» с искусно смонтированными сценами в постели.
  – Знаете, почему я не буду делать этого? – подумав, спросил Ролинс. – Только потому, что не хочу больше копаться по вашей милости во всем этом дерьме. А вам будет лучше поскорее убраться из Лос-Анджелеса. Я посажу вас на ближайший самолет в Вашингтон.
  – Мне нужна ваша помощь.
  – Я уже помог вам.
  – Нет, мне нужна иная помощь: мне нужны кое-какие данные. И вы сможете передать их мне, не выходя из своего офиса, а уж потом отвезете меня в аэропорт.
  Ролинс затянулся.
  – В противном случае мне придется остаться, – добавил Уэс.
  Следователь посмотрел на раненого Уэса, бросил сигарету на пол, затушил ее каблуком и пошел к выходу.
  – Не забудьте выключить телевизор, – не оборачиваясь, сказал он Уэсу.
  * * *
  В вашингтонский аэропорт имени Даллеса Уэс прилетел в десять вечера. Напуганная стюардесса помогла ему сойти с трапа самолета и сесть в автобус, доставлявший пассажиров в здание аэровокзала. Там Уэса уже поджидал Ной Холл. Через его плечо был перекинут дешевый пластиковый плащ, в руке он держал атташе-кейс. Завидев в толпе плохо державшегося на ногах Уэса, Ной нахмурился.
  – Где директор? – первым делом спросил Уэс. – Я ведь просил по телефону незамедлительной встречи с ним.
  – Что ж, тогда бегите за самолетом, вылетевшим во Францию.
  – Дентон направился туда с продолжительным визитом… Ладно, пошли.
  Цепной пес директора ЦРУ повел Уэса к рядам пластиковых стульев в зале ожидания. Уэс сел на крайний стул, Ной расположился рядом. Атташе-кейс он поставил на кафельный пол между ног.
  – Я целый день потратил на то, чтобы потушить пожар, который вы разожгли в Лос-Анджелесе, – сказал Ной. – В следующий раз я брошу в огонь вас самого.
  – Мне нужно поговорить с директором Дентоном, – упрямо пробормотал Уэс.
  – Вам нужно заниматься делом, а не создавать для нас проблемы!
  – А я и не создавал никаких проблем. Они меня сами нашли.
  – Пусть будет так. Что удалось вам узнать о Джуде Стюарте?
  – Я узнал, что он собой кое-что представляет… И что его делами заинтересовались, по-видимому, не только мы.
  – И это все?!
  – Мне нужна помощь. Вы ведь понимаете, как трудно идти по следу в одиночку. Мне необходимы люди, кто-нибудь, кто…
  – Я дал вам уже Джека Бернса. Все вопросы решайте с ним.
  – Черт бы подрал вашего Бернса! Вы не мне его дали, вы меня отдали ему.
  – Я предоставил в ваше распоряжение все, что нужно для дела. Вы же хотите иметь целый штат ищеек с секретаршами в придачу! И вообще, Уэс, очень хотелось бы узнать, что происходит? Жизнь стала невыносимой, и вы решили вернуться к папочке и Ною, чтобы поплакать им в жилетку?
  Уэсу захотелось ударить Ноя.
  – Мы думали, – продолжал тот, что имеем дело с парнем, который все может, с мужественным парнем, который хорошо соображает и умеет дать отпор в случае чего…
  – У меня, – прошептал Уэс, – уже есть информация о некоторых пентагоновских делишках, имеющих отношение к Белому дому. Я получил и досье на психа, который, возможно, был связан с Джудом и который, вполне вероятно, выполняя волю наркобаронов, пытался его уничтожить.
  – Заткнитесь! – прошептал Ной. – Нечего мне рассказывать о куче дерьма, в которую вы сами же и вляпались. Вам необходимо установить только то, что мы вам приказали сделать! Докладывать будете только тогда, когда покончите с делом. Если мы захотим узнать больше того, что приказали вам сделать, мы сами об этом попросим.
  Три японские стюардессы, проходя мимо шептавшихся мужчин, слегка кивнули им. Одна из девушек, посмотрев на Уэса, остановилась и растерянно заморгала. Только через несколько секунд она поспешила за своими подругами.
  – Я-то думал, вы как раз тот, кто нам нужен, – сказал Ной. – Сообразительный и знающий все выгоды сотрудничества с нами человек, которому надоела бумажная работа. Босс, правда, уверен, что вы начали с нами сотрудничать по идейным соображениям – во имя великой Америки. Но, как бы то ни было, наш морячок попал в переплет и растерялся.
  – Мне нужна поддержка, – прошептал Уэс.
  – В этом атташе-кейсе, – сказал Ной, – сто тысяч.
  Уэс посмотрел на кейс.
  – Да, это деньги, крупная сумма, – заметил Ной. – Наборный замок установлен на ваше имя. Ста тысяч вполне достаточно, чтобы решить все ваши проблемы. И это все, что вы можете от нас получить.
  Диктор аэровокзала объявил посадку на самолет, вылетающий в Сан-Франциско.
  – Дайте мне документ, удостоверяющий передачу денег, – вздохнул Уэс.
  Цепной пес директора ЦРУ встал, надел свой плащ и застегнул его на все пуговицы. Из громкоговорителей аэровокзала разносились звуки инструментальной обработки популярных песен «Битлз». Ной презрительно посмотрел на побитого бледного моряка, сидевшего в пластиковом кресле вашингтонского аэропорта.
  – Пошли бы вы, майор… – сказал Ной и, оставив атташе-кейс на полу, быстро пошел к выходу.
  * * *
  Уэс сел в такси и поехал в пригородный район Вашингтона, располагавшийся всего в двадцати минутах езды от аэропорта. Прибыв на место, он с атташе-кейсом в руке зашагал по тротуару к небольшому опрятному дому. Дверь ему открыла смуглая женщина в халате. Увидев Уэса, она вскрикнула от ужаса. За спиной женщины стоял контрразведчик из флотской Службы расследований Франк Греко, одетый в брюки защитного цвета и серую рубашку. Хозяева провели хромавшего Уэса в гостиную, по стенам которой располагались шкафы, набитые книгами. Уэс сел на мягкое кресло, Греко занял место за письменным столом.
  – Вам принести кофе? – спросила его жена, говорившая с сильным латиноамериканским акцентом. Ее отец был кубинским доктором, покинувшим свою страну после победы революции Фиделя Кастро. – Или, может быть, принести аспирин?
  – Только боль и заставляла меня оставаться на ногах, – пробормотал Уэс.
  Она не улыбнулась. Посмотрев на мужчин и вздохнув, она вышла из гостиной.
  – Тебе откусили ухо? – спросил Греко.
  – Хуже. Я упустил одного человека.
  – Потому что это не твоя профессия. Ты был хорош на поле боя, но та война уже кончилась. В мирное время тактика должна быть другая.
  – Точно. И поэтому мне нужна помощь.
  – Но мы ведь работаем на разных людей.
  – И это точно.
  – Помнишь, я говорил, что твои новые друзья могут тебя запросто утопить?
  – Сейчас я нахожусь в потоке посреди реки. Назад возвратиться уже не могу. Моя цель впереди.
  – Все это не принесет тебе славы.
  – А я и не гонюсь за славой. Я просто делаю то, что должен делать… Поможешь мне?
  – Каким образом?
  – Мне нужны люди. Для одной разведоперации. Они должны всего лишь прочесать шесть кварталов в Лос-Анджелесе. Всего лишь прочесать и ничего больше.
  – В поисках человека, которого ты упустил?
  – Нет. Скорее в поисках его мотоцикла.
  Уэс протянул Греко листы с записями, которые он сделал с экрана компьютера лос-анджелесской полиции: такую возможность предоставил ему следователь Ролинс.
  – За последние четыре месяца этот мотоцикл – вот его номер – шесть раз был припаркован в том районе. Об этом свидетельствуют билеты парковочных автоматов.
  – Так он там поблизости и живет?
  – Там живет кто-то из его знакомых. Это район Вествуда, в нем много жилых домов, ремонтных мастерских и магазинов. Билеты свидетельствуют о том, что этот мотоцикл несколько раз парковали там ночью, а значит, сам мотоциклист ездил в Вествуд явно не для похода по магазинам.
  – У тебя есть фотография этого парня?
  Уэс передал Греко фотокопию водительского удостоверения Дина Джейкобсена.
  – Почему бы тебе не обратиться с этим делом к Майку Крэмеру из Службы внутренней безопасности ЦРУ?
  – Да он меня растерзает после такой просьбы! – ответил Уэс. – Он вообще к этому делу не имеет никакого отношения. Никто из ЦРУ не имеет к нему отношения. Официально, конечно. Мне не дали даже необходимых досье на некоторых участников дела, которым я занимаюсь.
  – Тем самым усложнив твою задачу.
  – Вот поэтому мне и нужна помощь, Франк. Дружеская помощь. Хотя деньги у меня есть.
  – Если деньги есть, на дядю Сэма не стоит больше горбатиться, – засмеялся Греко.
  – Все дело в том, что все мои чеки подписывает именно дядя Сэм. Так сможешь мне помочь, Франк?
  – Ты – мой друг, – задумчиво сказал хозяин дома. – Наш адмирал приказал оказывать тебе содействие. Но… если попадешься, мне ничего другого не останется, как всеми путями откреститься от этого конкретного дела. В противном случае моя собственная карьера окажется под ударом.
  – Я все прекрасно понимаю.
  – И это хорошо… Так вот сегодня же я отдам приказ подразделениям нашей службы в Лос-Анджелесе провести, скажем так, учения. Цель – разыскать конкретный мотоцикл. Учения могут продолжаться сутки – не более. Как быть, если мои люди обнаружат этот мотоцикл или его владельца?
  – Надо будет проследить за ним и доложить. Лично мне. Особенно если мотоциклист будет встречаться с одним человеком.
  – Хорошо. Только не думаю, что ты сможешь должным образом воспринять этот доклад. Вид у тебя слишком ужасный. Сейчас я отвезу тебя домой.
  – Нет, я возьму такси.
  – Спокойно. Нам все равно по пути. Мне нужно быть на службе, чтобы сделать необходимые распоряжения.
  Греко усмехнулся.
  – Наши агенты в Лос-Анджелесе страшно любят проводить учения по команде Центра.
  – Извини, что я помешал тебе хорошенько отдохнуть.
  – Ладно уж, у меня частенько такое бывает.
  Франк ждал, пока Уэс встанет с кресла, но тот продолжал сидеть.
  – Что-нибудь еще?
  – Мне необходимо оружие.
  Греко промолчал.
  – Ты ведь знаешь, – добавил Уэс, – что стрелок я отличный. Завтра же я получу от командующего разрешение на ношение оружия. Только мне нужно что-то особое, а не ваш обычный шестизарядный револьвер.
  – А я-то был уверен, что оружие у тебя есть.
  – Я и сам был уверен, что мне его выдадут. Но, увы…
  Греко понимающе кивнул и вышел из гостиной. Уэс закрыл глаза. Голова раскалывалась от боли, все тело ныло.
  В гостиной раздался шум. Уэс открыл глаза и увидел на столе напротив отливающий синевой пистолет-автомат.
  – Это «Зиг Зауэр П-226», – сказал Франк, усаживаясь за стол. – Пятнадцать пуль в обойме и одна в стволе. Даю тебе две запасные обоймы. Пистолет снабжен электронным прицелом. Он покажет тебе в полной темноте точность стрельбы…
  Греко задумался.
  – Знаешь, – сказал он, вытаскивая из кармана две обоймы, – возьми еще и эти. В одной обычные пули. А в этой – особые, со смещенным центром тяжести. Если попадешь ими в цель, она неминуемо будет уничтожена. Будь осторожен, не разряди эту обойму в себя.
  Бывший полицейский достал носовой платок и стер с оружия свои отпечатки пальцев.
  – Так, теперь пистолет подвергся полной санитарной обработке, – усмехнулся он. – И вот еще что. Спусковой крючок очень мягкий. Не успеешь и подумать, как из ствола посыпятся пули.
  Уэс открыл атташе-кейс, набитый деньгами.
  – Я не должен был этого видеть, – смутившись, сказал Греко.
  – И мои глаза на них не смотрели бы! – ухмыльнулся Уэс и положил пистолет-автомат поверх новых купюр.
  * * *
  Полночь. Поднимаясь по лестнице к своей квартире, Уэс сильно пожалел, что отказался от помощи Греко. Его знобило, атташе-кейс казался страшно тяжелым. Он вынужден был остановиться на лестничной площадке и сесть на ступени, чтобы собраться с силами, но сил уже не было. Встать он так и не сумел и продолжил путь вверх ползком. Добравшись до своего этажа, Уэс медленно приподнялся и, держась за стену, заковылял к своей двери. Он не хотел, чтобы Бэт увидела его в таком состоянии.
  Доставая ключи из кармана, он не справился с ними, и они, громко звякнув, упали на пол. Дверь напротив мгновенно отворилась.
  – Боже мой! – вскрикнула Бэт и подбежала к нему.
  – Я попал в переделку, – прошептал Уэс, – но на этот раз сувенир тебе привез.
  Бэт быстро открыла его дверь, помогла Уэсу войти внутрь.
  – Сейчас помолчи. Расскажешь обо всем позже.
  Она уложила его в постель и раздела. Раны и синяки Уэса произвели на нее жуткое впечатление. А Уэс почувствовал себя на вершине блаженства, оказавшись дома в собственной постели с сидевшей рядом Бэт.
  Довольно быстро она взяла себя в руки. Принесла из своей квартиры стакан теплого молока и три таблетки аспирина и, нежно поддерживая Уэса за голову, дала ему все это выпить. Потом поцеловала в лоб, коснувшись волосами его щеки.
  – Теперь спи. Все в порядке. Здесь ты в безопасности.
  Глава 16
  Последний трюк
  Теплым солнечным вечером Джуд и Нора, зажмурив от наслаждения глаза, как пара кошек, сидели в шезлонгах напротив закрытого кафе. Небо было в сполохах розового и бордового цветов. На шоссе машин видно не было.
  Нора вздохнула:
  – Я уже успела полюбить вот такие тихие вечера без ветра и надоевшего песка из пустыни. Когда ничего не надо делать, когда в воздухе пахнет полынью. Просто сидишь и дышишь полной грудью… А ты что сейчас чувствуешь?
  – То же самое, – ответил Джуд. Ему действительно было хорошо. Очень хорошо.
  – Конечно, я бы не отказалась побывать в Нью-Йорке, но только ненадолго.
  – А я вот никуда не хочу ехать. И даже идти, – сказал Джуд.
  – Но, если… – не открывая глаз, протянула Нора.
  – Что «если»?
  – Придется пойти, если тебе хочется пить… У меня на верхней полке холодильника есть лимонад.
  – О нет! – засмеялся Джуд. – Пить мне совсем не хочется. Ну ни чуточки!
  Нора тоже засмеялась.
  Они молчали несколько минут.
  – У меня есть идея, – сказал наконец Джуд.
  – Какая же?
  – До меня дошли слухи, что у тебя на верхней полке холодильника есть лимонад. Так вот, могу принести тебе стаканчик.
  – Прекрасная идея.
  – Спасибо за оценку моих умственных способностей.
  Джуд пошел в дом Норы. Вернулся он совсем скоро. Подойдя к Норе сзади, он прижал холодный влажный стакан к ее шее.
  – Боже мой! – вскрикнула она от неожиданности.
  – Да нет, Нора, зовут меня Джуд, а не Боже, – сказал он, садясь в свой шезлонг.
  – Сигареты ты, конечно, не принес.
  – Боженька, ласковый Боженька, избавь меня от женщины, которой все время что-то нужно.
  У Норы на лице было кислое выражение. Смилостившись над ней, Джуд достал из кармана пачку сигарет и зажигалку «Зиппо».
  – Странный все-таки ты человек, – улыбнулась она, прикуривая сигарету. – Самую простую вещь на свете ты обставляешь разными уловками и хитростями… Хорошо здесь, – помолчав, добавила она, – только вот скоро уже наступит жара и сидеть вечером будет здесь невозможно. – Нора затянулась. – Да, совсем забыла. Напомни мне завтра, что я должна позвонить в телефонную компанию.
  – Зачем это?
  – Кто-то раскрутил телефон-автомат у шоссе. Черт бы подрал этих негодяев!
  – А я и не знал об этом, – прошептал Джуд. – Когда это произошло?
  – Я и сама хотела бы знать. Вчера приехал какой-то парень и попросил разрешения позвонить из кафе. Ты в это время убирал мусор. Так вот тот парень и сказал, что телефон у шоссе разобран на части. Те негодяи утащили даже трубку. Проклятая шпана! Ничего пооригинальнее придумать они не могут!
  – А я и не заметил, – растерянно прошептал Джуд. – Я должен был проверять телефон каждое утро ровно в шесть… Но вот вчера и сегодня…
  – Не дергайся, – сказала Нора. – Следить за телефоном – не твоя работа.
  «Теперь уж ничего не поделаешь, – подумал Джуд. – Да и не так это важно. Черт с ним, с телефоном! Есть на свете вещи поважнее!»
  – Прошлый раз ты так и не сказала, почему прекратила заниматься проституцией. Может быть, расскажешь сейчас? – неожиданно спросил он ее.
  – О, это был мой последний трюк!
  – Что это за трюк?
  – Это целая история… В августе восемьдесят седьмого года я все еще жила в Лас-Вегасе. Клиентура у меня была небольшая, но зато все люди были как на подбор: я купалась в деньгах. Пристрастие к спиртному уже брало меня за горло…
  Нора помолчала.
  – Был у меня один клиент, – продолжила она, затянувшись, – не просто клиент, а очень важная шишка, его фотографии частенько печатают в журнале «Тайм». Когда он находился в городе, то обязательно заглядывал ко мне, а иногда по его приглашению я вылетала к нему в Филадельфию. Останавливалась там в лучших отелях. За свидание со мной он платил десять тысяч долларов…
  Небо стало серым, тени исчезли. Солнце село.
  – Так что же ты сделала?
  Нора посмотрела на яркий огонек своей сигареты:
  – Я его подожгла. Вернее – подожгла его дом.
  На глазах темнело.
  – Мне осточертела такая жизнь. Я чувствовала, что качусь в пропасть. Каждый раз для своих клиентов я должна была придумывать что-то новенькое, совсем уж экзотическое… И тогда я решила: все, конец, хватит! И сумела поставить на этом точку. Хотя, может быть, получилось это слишком уж необычно.
  – А что было потом?
  – Кто-то навел на меня налоговую инспекцию – ведь со своих огромных заработков налогов я не платила. Они хотели устроить показательный процесс – в назидание другим. К счастью, нашелся один умный адвокат, убедивший налоговых инспекторов, что, упрятав меня в тюрьму, они тем самым завершат мое криминальное образование. Дело замяли, но я вынуждена была отдать им все, что у меня было. А потом нашелся у меня один должник… Впрочем, обо всем остальном я тебе уже рассказывала.
  Джуд вынул из пачки сигарету и прикурил. Стало совсем темно. В сумраке наступившей ночи светились только два огонька от их сигарет.
  – Когда ты пристрастился к спиртному? – вдруг спросила она.
  – Привыкание к нему не сразу происходит.
  – Но всегда наступает момент, когда ты уже не можешь обходиться без выпивки.
  – Что же это за момент? Когда вступаешь в общество двух «А» – анонимных алкоголиков? – Джуд пытался превратить весь этот разговор в шутку.
  – Нет, речь не об этом, – серьезным тоном прошептала она. – Тот момент, о котором я говорю, обязательно наступает у каждого.
  По шоссе на огромной скорости пронесся грузовик. Водитель приветствовал громким сигналом двух одиноких людей, сидевших у кафе.
  – Был у меня такой момент, – сказал Джуд, когда грузовик исчез вдали. – Это было давно. И очень далеко отсюда.
  Он задумался. Ему почудилось, что он слышит голос человека по имени Уилли, сидевшего за столом в номере отеля в чилийской столице Сантьяго в памятный день 11 сентября 1973 года…
  * * *
  – Плохо, – говорил Уилли. – Все из рук вон плохо.
  Было четыре часа дня. В номере на пятом этаже отеля находились три человека.
  Джуд, расположившийся у окна и наблюдавший за клубами дыма, окутавшими дворец Монеда.
  Луис. Впрочем, вполне возможно, его настоящее имя было совсем другим. Джуд впервые увидел его в Майами и сам в соответствии с инструкцией назвал себя Питером. Человек по имени или кличке Луис был седовласым кубинцем. Он, вытянувшись, лежал на кровати, ожидая, когда же наконец зазвонит находившийся рядом с ним телефон.
  Третьим человеком был Уилли – жилистый парень лет двадцати пяти. В разговоре он иногда употреблял такие словечки, которые со стопроцентной гарантией свидетельствовали: военную выучку он прошел во Вьетнаме.
  На улице послышались винтовочные выстрелы, потом застрочил автомат. Джуд посмотрел сверху на перекресток. Всего полчаса назад он видел там армейский танк, но сейчас он куда-то исчез.
  Уилли постучал пальцами правой руки по столу. Его левая рука лежала на небольшом средневолновом приемнике. Вообще-то Уилли был специалистом по коротковолновой связи, но сейчас он вынужден был заниматься всякой чепухой в ожидании четвертого человека.
  Этим четвертым человеком был некто Брэкстон – мясистый босс с волосами песочного цвета. Джуд был вторым номером в этой группе, заместителем босса; Уилли являлся радистом; Луису отводилась роль переводчика, хотя он умел и хорошо стрелять. Этому он научился в горах Сьерра-Маэстры у партизан Фиделя Кастро. Военную подготовку он заканчивал уже в тренировочном лагере ЦРУ в Гватемале, где специально готовили бойцов Бригады 2506 для борьбы с тем же Фиделем.
  Свое оружие члены группы спрятали в сливном бачке туалета. Из-за этого он плохо работал.
  Накануне в десять вечера они получили приказ находиться в постоянной боевой готовности. Они заказали ужин в свои номера, а потом собрались у Джуда. Его номер стал своеобразным штабом. Сюда же Уилли принес и замаскированный под обычный широковещательный приемник профессиональный передатчик, но их никто не вызывал.
  Шестнадцать часов назад Брэкстон покинул отель. Тринадцать часов назад должна была состояться его встреча с важным человеком где-то в другой части древней чилийской столицы Сантьяго.
  В этом городе жило примерно три миллиона человек. Несмотря на ужасающую бедность, Сантьяго да и вся эта страна славились поэтами, художниками, музыкантами. Чили пришлась по душе американским компаниям «Анаконда» и «Кэннекот Коппер», нажившим там на добыче меди миллиарды долларов. Еще одна американская компания – «Интернэшнл телефон энд телеграф» (ИТТ) – владела семьюдесятью процентами акций всех чилийских предприятий связи.
  Политики в Чили всегда были умеренные, но в 1970 году президентом страны был избран Сальвадор Альенде. Для него это был огромный триумф. В 1964 году ЦРУ уже пыталось заблокировать его избрание на президентский пост и передало оппонентам Альенде три миллиона долларов для проведения предвыборной кампании.
  Победа Альенде на выборах в 1970 году вызвала в Америке шок. Никсон и Киссинджер были взбешены. ИТТ зря потратила на попытки приостановить продвижение Альенде к власти почти полмиллиона долларов. Руководители транснациональных компаний и высокопоставленные американские политические деятели проклинали марксистский режим, появившийся в подбрюшье Америки. Тогда же ИТТ пообещала ЦРУ выделить в его распоряжение один миллион долларов на борьбу с Альенде. Вскоре после его избрания американский президент провел совещание с начальством шпионской сети и руководством внешнеполитического ведомства. Они-то и разработали детальный план своей священной войны.
  Во-первых, было решено развернуть широкомасштабную пропаганду против Альенде, а также с помощью экономических и дипломатических мер вести дело к тому, чтобы чилийский конгресс не утвердил его на новом посту. Эта деятельность часто была видна и невооруженным взглядом, но со стоявшими за нею решениями американский народ никто так и не познакомил.
  О втором пути противодействия Альенде не знали ни послы, ни даже члены спецкомитета Белого дома, в чьи обязанности входил контроль над американской внешней политикой и разведоперациями. Тем временем в соответствии с утвержденной стратегией агенты ЦРУ проникали с поддельными паспортами в Чили и налаживали там контакты с экстремистски настроенными военными, которые придерживались правых политических взглядов. Цель состояла в том, чтобы они организовали военный переворот. Людям из ЦРУ разрешалось оказывать прямую помощь организаторам такого переворота, но предписывалось представить дело так, что все происходящее – внутреннее дело Чили.
  С этими двумя вариантами противодействия президентскому правлению Альенде был тесно связан план еще одной операции, но его вроде бы и не существовало вообще.
  Работавшая по сценарию этой операции группа, членом которой как раз и являлся Джуд, находилась в Сантьяго уже девять дней. Брэкстон, Джуд, Уилли и Луис прилетели сюда по документам, свидетельствовавшим, что все они являются работниками американской телекомпании, задумавшей снять в Чили документальный фильм. Ленивые таможенники, глянув на эти документы, не удосужились даже хорошенько проверить их кинокамеры. Вскоре после размещения в отеле члены группы сожгли документы.
  Когда Джуд впервые увидел эту страну, где не прекращались забастовки, где инфляция составляла триста процентов, где на улицах стреляли, он подумал, что она похожа на поезд, набирающий скорость и несущийся в бездну. И он теперь тоже находился в этом поезде.
  – Дела совсем хреновые, – проворчал Уилли.
  – Оставь комментарии для себя, – приказал Джуд, по-прежнему стоявший у окна. Перед отправкой в Чили он, как и Уилли, отрастил бороду, у них обоих были длинные волосы. И вообще они были похожи больше на хиппи и уж никак не на военных.
  – Брэкстон давным-давно уже должен был вернуться, – сказал Уилли. – А без него ничего не выйдет!
  На улице снова застрочил автомат.
  Перед тем как отправиться на встречу в город, Брэкстон сказал членам своей группы, что вернется с новыми специальными документами для них.
  Продолжая лежать на кровати, Луис невозмутимо сказал:
  – Эти события развиваются сами собой. От нас ничего сейчас не зависит. Так что расслабьтесь.
  – Да нет, все было задумано иначе, – проворчал Уилли.
  В плане операции рассматривалось два уровня ее обеспечения.
  В штате американского посольства в Чили был специальный человек с диппаспортом, осуществлявший связь с резидентом США – чилийским генералом. Именно таким образом координировались все аспекты взаимодействия американцев с чилийским военным командованием. Первой задачей, поставленной перед группой, в которую входил Джуд, было обеспечение безопасности американского дипломата-шпиона. Джуд не был уверен, что этот человек знает, кто конкретно прикрывает его от возможных неожиданностей, но, наверное, в этом был свой смысл.
  Вторую задачу, поставленную перед группой, предстояло выполнить в случае развития событий по худшему пути, а именно если переворот не удастся. Тогда надо было срочно уничтожить все следы причастности к делу дяди Сэма. Американский флаг должен был остаться незапятнанным. И для этого парням из группы разрешалось пойти на все что угодно.
  Телефон, стоявший рядом с Луисом, зазвонил. Луис положил руку на трубку, подождал, пока телефон прозвонит еще раз, и только потом ответил по-испански:
  – Да?
  Джуд и Уилли напряженно смотрели на продолжавшего лежать на кровати и крепко прижавшего к своему уху трубку Луиса.
  Довольно скоро он положил ее на место и невозмутимо сказал:
  – Сейчас он не может вернуться. Приказал нам сидеть тихо и ни во что не вмешиваться.
  – Черт бы его подрал! – взорвался Уилли. – Сейчас примем душ, а потом спустим воду в унитазе, чтобы избавиться от оружия!
  – Сказал ли он что-либо по существу дела? – спросил Луиса Джуд.
  – Брэкстон не обмолвился об этом ни словом, – ответил Луис. – Что там произошло – покрыто мраком неизвестности.
  – Так что же будем делать? – поинтересовался Уилли у Джуда, выглядевшего озадаченным.
  – Будем ждать.
  – О, этому я уже научился! – прокричал Уилли.
  Джуд снова повернулся к окну и посмотрел на изученную им уже до мельчайших деталей улицу.
  Брэкстона они ожидали в этом номере с десяти часов вечера минувшего дня. Сегодня в пять сорок пять утра повстанцы – морские пехотинцы Чили – перерезали самые важные линии правительственной связи и стали продвигаться к столице.
  Между шестью пятнадцатью и шестью двадцатью чилийский генерал, поддерживавший законно избранное правительство, позвонил Альенде в его резиденцию и предупредил о перевороте. В семь пятнадцать колонна из пяти пуленепробиваемых «фиатов» и грузовика с телохранителями доставила президента в его офис во дворце Монеда. Этот дворец, построенный двести лет назад, походил на испанский монастырь. Неподалеку от него располагалось американское посольство.
  После восьми утра Альенде вышел на балкон дворца. Эта сцена запечатлена на известной всему миру фотографии.
  А в восемь тридцать снайперы из полувоенных формирований левых сил начали прицельную стрельбу по чилийским солдатам, находившимся уже на подступах к дворцу.
  К девяти утра самолеты чилийских ВВС начали бомбардировку всех объектов, на которых находились поддерживавшие Альенде люди. Главным образом это были радиостанции. На улицах началась перестрелка; танки окружили дворец президента. На основных магистралях города появились блок-посты. Вертолеты осуществляли воздушное патрулирование всего города.
  В девять тридцать Альенде отказался сдаться на милость участников переворота. Он выступил по радио с обращением к народу, призвав его встать на защиту конституционного строя. «Мои последние слова» – так называлась его речь.
  Вооруженные силы открыли огонь по дворцу. Альенде с группой защитников Монеды отстреливался из автомата. Перестрелка продолжалась до одиннадцати часов утра, после чего солдаты вооруженных сил отошли в укрытие.
  В синем небе появились реактивные самолеты. Они стали пикировать на дворец. Первые ракеты, выпущенные летчиками, попали в северную часть Монеды; за первой атакой последовало еще шесть. В течение двадцать одной минуты на дворец сыпались ракеты и бомбы. Когда самолеты улетели, дворец пылал.
  Джуд, Уилли и Луис наблюдали за всем этим из окна отеля.
  В половине второго войска пошли на штурм.
  В четыре вечера, когда Брэкстон наконец позвонил в отель, дворец еще пылал.
  – Вот, возьмите, – сказал Луис, поднимаясь с кровати и протягивая своим коллегам цепочки с распятием.
  Уилли вздрогнул, и тогда Луис объяснил свой неожиданный жест:
  – Ведь коммунисты крестов не носят…
  – Хорошо еще, что я не еврей, – засмеялся Уилли.
  Минут через двадцать он отыскал в эфире работающую чилийскую радиостанцию: она передавала военные марши и патриотические песни. Внезапно музыка оборвалась, и представитель военной хунты сообщил, что силы добра победили зло. С шести вечера в стране объявлялся комендантский час.
  В пять тридцать Джуд услышал внизу хлопанье дверей и какие-то крики.
  – Даже теперь будем сидеть? – злорадным тоном спросил Уилли.
  – За мной! – крикнул Джуд.
  Они выбежали из номера. Оружие так и осталось в сливном бачке туалета. В конце коридора было окно: Джуд уже давно заприметил его на случай неожиданного бегства из отеля. С нижних этажей доносились громкие крики и хлопки выстрелов. Джуд, Уилли и Луис выбрались из окна, дотянулись до пожарной лестницы и начали спускаться по ней на землю. Оказавшись во дворе отеля, Джуд подошел к воротам и осторожно выглянул на улицу.
  В конце улицы полыхало оранжевое пламя.
  – Что это там? – спросил Уилли.
  Джуд не обратил внимания на его вопрос и коротко приказал:
  – Рассредоточиться!
  Когда люди идут не группой, а в одиночку, они вызывают меньше подозрений, да и для поражения представляют собой более трудную цель.
  Оранжевое пламя в конце улицы было огромным костром, который разожгли несколько чилийских солдат. Они все время подбрасывали в огонь книги, вынесенные из соседнего книжного магазина.
  – Солдаты нас пока не видят, – задумчиво прошептал Джуд.
  Внезапно за их спиной послышались громкие шаги.
  – Изобразите на лицах улыбки! – приказал Джуд. – Вива Чили! Мы идем вперед. Прежде чем они нас сами обнаружат.
  Джуд и Уилли шагнули на улицу.
  – Нет, – прошептал им вдогонку Луис.
  – Другого выхода нет! – настойчиво сказал Джуд.
  – У меня нет документов, и акцент у меня кубинский… Вперед мне никак нельзя.
  Осторожно ступая, Луис пошел в противоположную сторону от костра. До угла было всего-то несколько домов с наглухо закрытыми дверями и окнами.
  – Стой! – крикнули стоявшие вокруг костра солдаты, завидев крадущуюся по стене тень.
  Луис не выдержал напряжения и побежал. До перекрестка было рукой подать.
  Застрочил автомат, и Луис упал. Как марионетка, которую внезапно выпустил из рук кукловод.
  – Не двигайся и ничего не говори, – прошептал Джуд Уилли.
  К ним уже бежали солдаты. Они заставили их лечь на асфальт лицом вниз. Несколько раз саданув Джуда и Уилли прикладами по ребрам, солдаты обыскали их карманы, ничего не обнаружили, отошли в сторону и только потом разрешили им встать, держа их под прицелом автоматов.
  – Мы – американцы, – сказал Джуд, положив, как и Уилли, руки за голову. – Все в порядке. Мы – американцы.
  – Заткнись! – прошипел один из солдат и ткнул пистолетом Джуда в живот.
  На улицу въехал грузовик для перевозки скота. В его кузове уже находилось несколько десятков насмерть перепуганных людей. Солдаты прикладами затолкали туда же Джуда и Уилли. Грузовик в сопровождении джипа с крупнокалиберным пулеметом на крыше отвез их всех на гигантский Национальный стадион.
  Раньше тысячи чилийцев любили приходить сюда, чтобы насладиться игрой своих любимых футболистов, но в этот вечер на скамейках стадиона расположились не любители футбола, а все те, кто показался полиции и солдатам подозрительным.
  В первые дни после переворота на стадионе находилось до семи тысяч пленников одновременно. На игровом поле постоянно дежурили до зубов вооруженные солдаты, зорко следившие за арестантами. Раздевалки и даже подсобные помещения стадиона были превращены в помещения для допросов. После окончания очередного допроса в углу стадиона частенько раздавались выстрелы: уж если ты попал на стадион, то явно был виноват.
  Охранники быстро поняли, что Джуд и Уилли не знают никакого другого языка, кроме английского.
  – Улыбайся, показывай им, что у нас все в порядке, – шептал Джуд своему товарищу по несчастью, хотя самому ему было не до смеха: он весь холодел от каждого раздававшегося в углу стадиона выстрела.
  На допрос Джуда вызвали утром – часов в одиннадцать. Охранники провели его по длинным бетонным коридорам в комнату без окон и усадили на стул. Перед Джудом возник офицер чилийской армии.
  – Вы – американец, – сказал он по-английски.
  – Да, – подтвердил Джуд. – Я…
  – Отвечайте только на заданные мною вопросы. Я обойдусь и без ваших комментариев… Почему вы находитесь в Чили?
  – Я – студент, и…
  – Какой такой студент? Где вы учитесь?
  – Учусь в Америке, в университете имени Джорджа Вашингтона в округе Колумбия, изучаю геологию.
  «Геология ни у кого не вызовет подозрений», – подумал Джуд.
  – А что же вы делаете в Чили?
  – Я приехал сюда на каникулы, ведь Чили – красивая страна…
  – Где ваши документы?
  – Мы с приятелем отдали документы администратору отеля. Он сказал, что положит их в сейф и они будут там в целости и сохранности.
  – Вы отдали документы администратору?! Вы что – местный житель?
  – Да нет же, я – американец.
  – А кто же был тогда тот человек, которого застрелили на улице солдаты незадолго до вашего ареста?
  – К нам он никакого отношения не имел, – ответил Джуд. – Мы, конечно, видели, как он бежал по улице, но кто он – мы не знаем.
  – Что ж, приму ваше утверждение к сведению, но если вы лжете… Расскажите, что произошло тогда на улице?
  – Тот парень не подчинился приказу солдат.
  – А вы вообще-то знаете, что у нас происходит?
  – Вообще-то не знаю.
  – Президент убит. Вам что-нибудь известно об этом?
  – Нет. Но… но ведь вы на месте, следовательно, все в порядке?
  Офицер приказал охранникам увести Джуда. На скамейках стадиона Уилли видно не было.
  Через час охранники снова пришли за Джудом. На этот раз его допрашивал другой офицер. Полковник. От него сильно несло чесноком.
  – Как вас зовут?
  Джуд назвал свою кличку.
  – Когда прибыли в Чили?
  Джуд сказал, что неделю назад. Потом он указал свой истинный возраст. И повторил, что он – студент.
  – Вы когда-нибудь читали марксистскую литературу? А может, вы ее и в Чили привезли?
  – Нет.
  – Вы слышали что-нибудь о Че Геваре?
  – Нет.
  – Что вы знаете о марксистах?
  – Только то, чему меня учили на военной службе.
  – Так вы служили в американской армии?
  После того как Джуд сказал «да», полковник поинтересовался:
  – Чем докажете, что служили в американской армии?
  – Все необходимые для доказательства моих слов документы есть у моего правительства. Я могу сообщить вам, к кому следует обратиться.
  – Что говорили вам о марксистах на военной службе?
  – То, что они – враги, – ответил Джуд. – Кроме того, они убили нескольких моих друзей во Вьетнаме.
  В коридоре послышался выстрел.
  – Везде идет война, – заметил полковник.
  – Это точно, – спокойно сказал Джуд.
  Охранники вывели его в коридор. На стене была кровь. Продержав Джуда в коридоре несколько минут, охранники снова втолкнули его в помещение для допросов.
  – Так что же вы там увидели? – спросил полковник.
  – Солдаты делают свою работу.
  Охранники вывели Джуда с территории стадиона и посадили на заднее сиденье легковой машины. Через несколько минут рядом с ним уселся Уилли.
  Когда шофер тронул машину, на стадионе снова послышались автоматные очереди.
  * * *
  Брэкстон как ни в чем не бывало восседал в своем номере.
  – Все было слишком уж хреново, – сказал Уилли главному боссу их чилийской миссии.
  Брэкстон ухмыльнулся:
  – Про вас мне все известно. Даю вам час, чтобы почистить перышки. Ваши номера обыскивали. Прихватите с собой все необходимое и возвращайтесь сюда. Есть работа.
  Брэкстон вручил членам своей группы новые удостоверения, к которым были приклеены фотографии из прежних, сожженных уже ими документов.
  – Так где же вы были? – спросил Джуд Брэкстона, снявшего с телефона трубку. – Из-за вашего опоздания мы потеряли Луиса.
  – Он знал, на что идет, – сухо сказал Брэкстон. – В конце концов такова жизнь.
  – Но ведь именно вы отвечали за жизнь членов группы.
  – И по-прежнему отвечаю, ковбой, – бросил Джуду Брэкстон, набирая номер. – У тебя, кстати, осталось всего пятьдесят восемь минут на сборы.
  Придя в свой номер, Джуд обнаружил там Уилли, достающего из сливного бачка пистолеты.
  – Больше на улицу носа не высуну без пушки, – проворчал он.
  Через час Брэкстон, Джуд и Уилли стояли на улице у отеля. У Джуда и Уилли через плечо висели дорожные сумки, одеты они были в строгие костюмы, но галстуков на них не было. Костюм Брэкстона и его галстук были само совершенство. В руке он держал дорогой атташе-кейс. Три чилийских солдата, стоявшие у входа в отель, не обращали на американцев никакого внимания.
  Вскоре к отелю подъехал серый автомобиль. Из него вышли три чилийца в гражданской одежде. На заднем сиденье продолжал сидеть еще один человек. Вышедшие вручили Брэкстону какие-то бумаги и ключ от замка зажигания автомобиля. Он сразу передал его Уилли, который и сел за руль. Джуд разместился рядом с остававшимся в машине пассажиром, а Брэкстон по-хозяйски расположился рядом с Уилли.
  Пассажир был примерно одного возраста с Джудом. У него были черные вьющиеся волосы. Одет он был в гражданский костюм явно с чужого плеча. Пахло от него потом и табаком. Глаза у него покраснели, руки дрожали.
  – Вы – американцы, да? – спросил он. Голос у него тоже дрожал. – Мы союзники, да? Это очень хорошо… Меня зовут Риверо, лейтенант Хавиер Риверо. Хотя нет, меня ведь повысили. Теперь я – капитан…
  – Поздравляю, сынок, – не оборачиваясь, сказал Брэкстон.
  – Я знаю английский потому, что проходил военную подготовку у вас в Джорджии…
  – Да, хотелось бы мне прямо сейчас попасть в тот райский уголок… – мечтательно покачал головой Уилли.
  – Не отвлекайся, следи за дорогой. Повернешь вон там, – приказал ему Брэкстон.
  Уилли повернул на пустынную улицу.
  – Мы едем в одно уютное пригородное местечко под названием Провиденсия, – сказал Брэкстон. – После наступления темноты мы вчетвером вылетаем в Парагвай. Самолет принадлежит одной дружественной корпорации.
  – Да, да, я знаю, – закивал Хавиер Риверо. – Мне тоже важно лететь.
  – Не торопитесь, приятель, – сказал ему Брэкстон. – Всему свое время. Сначала надо добраться до Провиденсии.
  – Я сделаю все, что вы скажете, – заявил Хавиер, – сделаю все, что должно быть сделано. Я могу. Я могу…
  Он вытащил из кармана пачку сигарет. Руки у него дрожали настолько сильно, что, взяв сигарету, он сразу же уронил ее себе на колени. Джуд помог Риверо прикурить. Сигарета ходила ходуном в его сухих губах.
  Уилли включил радиоприемник. Все станции передавали только марши и патриотические песни. Ни «Битлз», ни джаза. Изредка музыка прерывалась объявлениями; новостей не передавали.
  Уилли положил на приборную доску свое новое удостоверение – карточку желтого цвета. Пассажиры этой серой машины, несшейся на огромной скорости по пустынным улицам, наверняка должны были вызывать подозрение у полицейских на блок-постах. Но желтая карточка оказывала на полицейских магическое действие, и они беспрепятственно пропускали трех американцев и одного чилийца.
  В столице повсюду развевались национальные флаги. Прохожих на тротуарах почти не было. Зато полицейские и солдаты встречались довольно часто.
  – Мы победили! – воскликнул Риверо. – Мы победили! Вива Чили!
  Американцы промолчали.
  Остановившись у работавшего светофора, они услышали слева от себя какие-то крики. На противоположном тротуаре чилийские солдаты держали за руки какую-то женщину, а их командир – офицер – штыком резал ее брюки на полоски. Ноги женщины были в крови.
  – В Чили, – кричал офицер, – женщинам положено носить только платья!
  Солдаты столкнули женщину в водосточную канаву. Офицер посмотрел на подозрительную машину с четырьмя мужчинами; Брэкстон показал ему желтую карточку, и офицер отдал ему честь. Уилли нажал на акселератор.
  Риверо оглянулся и увидел, как солдаты, спрыгнувшие в канаву, выкручивали там женщине руки. Офицер плюнул на нее.
  В пригородном районе Провиденсия они остановились у восьмиэтажного жилого дома, поднялись на четвертый этаж и вошли в просторную квартиру. На кухне в холодильнике Уилли обнаружил заботливо оставленную для них запеченную курицу. Они с Джудом набросились на курицу, как акулы. Брэкстон и Риверо заявили, что не хотят есть. От пива, протянутого им Уилли, они отказываться не стали.
  – Только теперь я почувствовал, что жив, – потягивая пиво из своей бутылки, сказал Уилли.
  – Здесь две спальни, – ухмыльнулся Брэкстон, – выбирай, Уилли, любую.
  Тот не заставил себя ждать и мгновенно исчез за дверью.
  Риверо пробормотал, что не устал. Джуду спать не хотелось – он был слишком возбужден происшедшим. Брэкстон пожал плечами и предупредил своего заместителя, что будет в соседней комнате – на телефоне.
  Риверо сел на диван. Пивная бутылка ходила ходуном в его руке. Джуд сел напротив него на кресло и криво улыбнулся.
  – Вы – американец, – сказал Риверо.
  – Да.
  – Я люблю свою страну… А вы свою любите?
  – Да.
  – Я – солдат и делаю свое солдатское дело.
  – О да! – усмехнулся Джуд.
  – Конечно! – Риверо убежденно кивнул головой. – Таков мой долг. Хотя я и не люблю распространяться об этом.
  Окна комнаты, в которой они находились, выходили на улицу. Над Провиденсией летали вертолеты.
  – Вы, наверное, бывали во многих странах? – спросил Риверо.
  – В некоторых бывал.
  – Как вы думаете… заставили бы коммунисты ходить наших детей в кубинские школы? А всех женщин… И еще они бы разрушили все церкви… Они ведь так во всех странах делают?
  – Во всех странах я не бывал, – сухо заметил Джуд. – Но мне известно, что они плохие люди.
  – Да. Это точно.
  Из соседней комнаты послышался голос Брэкстона, говорившего по телефону.
  – Они сумели обмануть многих граждан моей страны, – сказал Риверо.
  – Так частенько бывает, – кивнул Джуд.
  – Но вот только… почему он не сдался? Ведь это было самым логичным выходом из сложившегося положения… Давайте посмотрим на это как солдаты. Он находился в плотном кольце. Войска ему не подчинялись. Помощи ждать было неоткуда. Наши командиры предоставили ему самолет, на котором он мог улететь, не подвергая себя опасности. Военные дали ему слово, что он будет в безопасности. Он должен был сдаться и улететь!
  – Как мы, – ухмыльнулся Джуд. – Мы ведь тоже улетаем сегодня вечером.
  – Да… да, – Риверо кивнул. – Я солдат и выполню приказ. Это мой долг. Я люблю свою страну…
  Дрожащими руками он умудрился прикурить сигарету.
  – У вас на шее крест. Вы верите в Бога? – поинтересовался чилиец, глядя на Джуда.
  – А как же! – соврал тот.
  – Вера дарует нам прощение и любовь! Хотя, впрочем, для этого совсем не обязательно верить в Иисуса…
  – Успокойтесь. Вы просто устали, – мягко сказал Джуд.
  – Это была настоящая битва, – дрожащим голосом продолжил Риверо. – Я со своими бойцами штурмовал дворец Монеда. В нас стреляли. И мы… И я стрелял, стрелял, стрелял. Внезапно он упал… Потом мы нашли его: он был мертв… Конечно же, он сам себя застрелил. Приставил к груди автомат, полученный от Фиделя Кастро… и нажал на спусковой крючок. Он мог бы сдаться. Но не сдался… Это было самоубийство… Или все же это я застрелил его? Какая теперь разница?! Результат один – он мертв.
  Джуд наклонился к Риверо. Ему очень хотелось дружеским словом успокоить чилийца, но тот резко отпрянул в сторону.
  – Я – солдат! Я должен был делать то, что мне было приказано. Но я не наемный убийца! Нет, я не убийца!
  – О наемных убийцах мне много что известно, – тихо сказал Джуд. – Вы не один.
  В комнату осторожно вошел Брэкстон и посмотрел на кричавшего чилийца. Риверо заметил неодобрительный взгляд американского босса и закричал снова:
  – Будет лучше, если все узнают: это было обычное самоубийство! Президент сам застрелил себя! А не мы и не я! Это был его последний выбор. Он не захотел сдаваться. И сам покончил с собой!
  – Да, – сказал Джуд, – думаю, так оно и было.
  – Но теперь я должен лететь! – продолжал Риверо. – Когда я вернусь домой? – вдруг спросил он у Брэкстона.
  – Скоро.
  – Я хотел бы позвонить маме… Вы часто звоните своей маме?
  – Нет, – сказал Джуд.
  – Вы должны ей позвонить. У каждого из нас есть много обязательств сделать что-то. Но еще больше… еще больше у нас обязательств перед самим Богом не делать этого, не делать того…
  Из спальни вышел Уилли.
  – Я не могу спать, когда тут орут как оглашенные! – сердито заявил он.
  – Я очень устал, – сказал Риверо.
  – В этой спальне есть телефон? – шепотом спросил Брэкстон у Уилли.
  Тот покачал головой: «Нет».
  – Послушайте, капитан, – обратился к чилийцу Брэкстон. – Почему бы вам не отдохнуть?
  Риверо сразу согласился. Входя в спальню, он задержался на пороге и посмотрел на американцев.
  – Это моя страна, – сказал он и закрыл за собой дверь.
  Брэкстон пошел звонить, а Джуд и Уилли бездумно уставились на стены. Время остановилось.
  Внезапно в спальне послышался какой-то шум.
  – Что это? – вздрогнул Джуд.
  Уилли вскочил и выхватил револьвер.
  – Где?
  Джуд подбежал к двери спальни. Она была закрыта.
  – Брэкстон! – позвал босса Джуд и плечом вышиб закрытую дверь.
  Окно в спальне было распахнуто. Под окном на асфальте лежало распластанное тело.
  – Немедленно уходим! – приказал Брэкстон.
  Когда они вышли на улицу, у тела Риверо еще никого не было, но в любой момент здесь могли появиться солдаты. Брэкстон бросил Джуду:
  – Обыщи труп и немедленно назад!
  Джуд скривил рот:
  – Чего его обыскивать? Парень погиб. Парашют отказал.
  Брэкстон чертыхнулся и обратился к Уилли:
  – Выполняй приказ!
  Уилли убежал.
  – Командир здесь я! – брызжа слюной на Джуда, прошипел Брэкстон.
  – Командир чего? И кого? – спокойно сказал Джуд. – Я лично получил приказ обеспечивать проведение операции в Чили. Операция завершена. И этому вы, босс, способствовали изо всех сил, но теперь ваша власть закончилась.
  – Покойник был членом группы, и мы в ответе за все, что может быть у него в карманах.
  – Луис тоже был членом группы, но вам было на него наплевать!
  Брэкстон широко разинул рот.
  – Так кто же вы теперь для меня? – чеканя каждое слово, сказал Джуд. – Да никто!
  Уилли уже несколько секунд был у трупа. Осмотрев его, он повернулся к своим командирам, поднял вверх большие пальцы обеих рук.
  На улице появились солдаты. Уилли не спеша пошел к серому автомобилю. Один из солдат остановил американца, но тот показал ему желтую карточку и беспрепятственно продолжил путь. Свои карточки показали солдатам и Брэкстон с Джудом.
  – Слушай, герой, – сказал Брэкстон, обращаясь к Джуду. – Я по-прежнему твой командир. И скоро мы вылетаем в Парагвай на важную встречу с нашими друзьями. Капитан Риверо, у которого, как ты говоришь, отказал парашют, должен был присутствовать на ней в качестве переводчика… За мной!
  Брэкстон сел в машину. Джуд вспомнил стадион. Солдат, расстреливавших арестантов, женщину на улице, Белый дом, погрязший в уотергейтском скандале. Вспомнил он, правда, и о том, что был солдатом.
  Медленно, неохотно Джуд пошел к машине.
  Ночью, после того как их самолет приземлился в Асунсьоне, он купил бутылку виски и напился до беспамятства.
  Глава 17
  Подземка
  Ник Келли очень любил свою жену, но от очаровательной женщины-администратора, встретившей его на пятом этаже важного государственного учреждения в Вашингтоне, он просто не мог оторвать глаз. У нее была нежная смугловатая кожа, длинные, падающие на плечи черные вьющиеся волосы, глубокие черные глаза. Эта женщина была моложе Ника лет на пятнадцать.
  – Чем я могу вам помочь? – спросила она, когда он вышел из лифта.
  – Мне хотелось бы поговорить со Стивом Бордексом, – сказал Ник и смущенно подумал, что она наверняка заметила его восхищенный взгляд.
  – Вы хотите, чтобы я проводила вас?
  – Конечно. В незнакомом месте я легко могу потеряться.
  И это было правдой.
  Ник последовал за администратором, оглядывая ее великолепную фигуру.
  – А вот и Стив, – сказала она, остановившись у открытой двери кабинета, в котором за столом, заваленным бумагами, сидел мужчина лет тридцати пяти в синей рубашке, галстуке и с очками на носу. Увидев посетителя, мужчина отложил в сторону документ, над которым работал.
  Администратор ушла, а Ник, шагнув в кабинет, взял стоявший в стороне стул и, придвинув его к столу, сел.
  Переговорное устройство в кабинете оповестило, что Тома и Малькольна ожидают в конференц-зале.
  – Спасибо, что согласились встретиться со мной, – сказал Ник Стиву.
  – Хенсон заверил меня, что вы симпатичный человек, – улыбнулся Стив. – Вы знаете Хенсона, он знает меня. В нашем городе знакомства определяют очень многое.
  – Но моя проблема как раз в том, что знакомств у меня не так уж и много. Поэтому я и пришел к вам в Архивную службу.
  Эта служба, относящаяся к системе национальной безопасности, была создана в 80-е годы. Она возникла на базе существовавшего ранее более престижного хранилища документов, которые во время уотергейтского скандала позволили выявить многих из причастных к нему людей, в том числе в финансовых структурах. Сейчас в Архивной службе хранилось почти все, что имело отношение к формированию внешней политики Америки.
  – Меня интересуют документы, связанные с иранским скандалом, – сказал Ник. – В частности, хотелось бы установить имена некоторых его участников.
  – Вас интересует какая-то конкретная личность?
  Ник пожал плечами:
  – Как вам сказать… Я слышал кое-что о конкретных людях, которые имели отношение к некоторым диким, по моим понятиям, делам. Правда, я этому не очень-то и поверил…
  – А что это за дела?
  – Ну, например, сделки с кокаином. Я не считаю, что это было официальной политикой властей. Не думаю также, что ЦРУ использовало такие сделки в качестве источника финансирования тайной войны против Никарагуа. Но все же…
  – Вот именно, – улыбнулся Стив. – Имейте в виду, что участники всех тайных операций мастерски умеют скрывать от общественности правду. Возьмите, к примеру, печально известную Бригаду 2506, участвовавшую в священной войне против коммунизма. Она – попутно, конечно, – занималась рыбным промыслом у берегов Никарагуа. И если бы таможня в Майами не вскрыла как-то коробки с замороженными креветками и не обнаружила бы в них мешки с кокаином, то эта «попутная» деятельность так и осталась бы тайной… Вам нужны именно такие сведения?
  – Звучит весьма заманчиво, – сказал Ник.
  Они оба засмеялись.
  – Так за кем конкретно вы охотитесь? – спросил Стив.
  – Скорее, не охочусь а просто иду по следу… Интересующий меня человек, вполне возможно, имел какое-то отношение к сделкам с кокаином.
  – Тогда, может быть, речь идет о деле Барри Сила?
  – В первый раз слышу это имя.
  – Не мудрено. О нем вообще мало кто слышал… Барри был летчиком. Имел кличку «Костяная нога». Его накрыли полицейские Луизианы после того, как получили сведения, что он перевозит на своем самолете кокаин. Барри тогда заявил, что является внештатным сверхсекретным агентом ЦРУ, но полицейские этому не поверили. «Костяная нога» был горазд на выдумки. В восемьдесят четвертом он появился в Службе по борьбе с распространением наркотиков во Флориде – эту Службу курировал лично вице-президент – и заявил, что может доказать причастность никарагуанских сандинистов к торговле наркотиками. Белый дом был в оргазме! Наши шпионские подразделения установили в самолете Барри видеокамеры. Запись зафиксировала, как одно официальное лицо из Никарагуа руководит погрузкой в самолет каких-то мешков. Барри утверждал, что в них кокаин. Но, во-первых, сами мешки были доставлены по назначению и проверить, что в них на самом деле, никто уже не смог. А во-вторых, это могла быть и просто частная инициатива чиновника-сандиниста – пусть даже и официального лица. Как бы то ни было, наши спецслужбы использовали эту запись в своих целях. Для них это был пример получения информации по каналам «связей с добропорядочной общественностью».
  – А что было потом с Барри Силом?
  – После того как его задержали полицейские Луизианы, дело передали в суд, но, использовав некоторые хитрые законы, адвокаты отложили рассмотрение дела. В восемьдесят шестом Барри изрешетили пулями в его белом «кадиллаке» какие-то две неопознанные личности.
  – Да, обычное дело в таких случаях.
  – У этой истории есть продолжение, – заметил Стив. – Наверное, вы помните, что не так давно над Никарагуа был сбит самолет, принадлежавший бывшему сотруднику ЦРУ. С этого самолета сбрасывали военное снаряжение для никарагуанских партизан, воевавших против марксистского правительства. Один из членов экипажа остался жив, и когда его допросили, он признался, что работает на ЦРУ.
  – Я помню историю с тем самолетом, – сказал Ник.
  – Но вы уж точно не знаете, что этот самолет бывший сотрудник ЦРУ купил именно у Барри Сила, а тот – теперь это очевидно – использовал его для перевозки кокаина.
  – История, конечно, захватывающая. Но… но это не то, что мне конкретно нужно. Дело в том, что один мой приятель имел отношение к Ирану… Правда, это было давно.
  – Вас интересует это просто как историка или вы готовите статью для газеты?
  – Вообще-то я писатель.
  – О! Тогда вы можете все придумать!
  – Ага.
  Они опять рассмеялись.
  – Этой весной, – сказал Стив, – мы собираемся опубликовать справочник об участниках иранского скандала. Там будут все имеющиеся у нас документы по тому делу, названия причастных к нему организаций…
  – А биографии участников там будут?
  – Очень краткие. На двести человек, замешанных в скандале, выделено всего-то тридцать страниц.
  – Можно мне взглянуть на список этих людей?
  – Конечно. Хотя намного проще найти имя интересующего вас человека в нашей компьютерной базе данных.
  – Да нет, пожалуй, – разочарованно сказал Ник. – В имеющихся списках этот человек вряд ли значится… Вот что, – подумав, добавил он. – Помимо списков, могу ли я получить у вас все архивные данные о разведоперациях против картелей, занимавшихся торговлей кокаином десять лет назад, о причастности этих картелей к политике, к терроризму?
  – Десять лет назад в таких случаях слово «картель» не употреблялось, – нахмурился Стив. – Но давайте попробуем. Дайте мне несколько минут.
  Стив вышел. А Ник, закрыв глаза, мысленно представил себе красивую женщину-администратора. «Какие у нее были духи?» – попытался вспомнить он.
  – Вот, я нашел кое-что, – сказал Стив, возвращаясь в кабинет. В руке он держал пухлое досье. – Я сам работал над этим проектом, но так и не закончил его. Это телеграммы госдепартамента, письма, вырезки из газет, материалы слушаний в конгрессе. О разведоперациях здесь ничего не говорится, но зато есть кое-что об их результатах.
  – Речь идет все-таки о картелях? – спросил Ник, начав выискивать в досье имя Джуда Стюарта.
  Стив покачал головой.
  – Речь идет о торговцах наркотиками и их связях с террористами. Вот, пожалуйста, – Стив взял у Ника досье, – колумбийские партизаны, придерживавшиеся левых убеждений, проводили силовые акции, расчищая тем самым дорогу наркодельцам… Или вот вам информация о группе людей с правыми убеждениями в Сальвадоре. Они использовали деньги от наркобизнеса для организации покушения на президента Гондураса… А вот сообщение о деятельности официальных лиц из Никарагуа и Кубы, торговавших кокаином. Тут же подшиты данные о совместной деятельности правой турецкой группировки «Серые волки» с болгарской коммунистической разведкой – судя по этим данным, они вместе занимались торговлей героином…
  – Получается, что люди с разными убеждениями бродят в одних и тех же джунглях, – заметил Ник. – Плечом к плечу идут шпионы, революционеры и наркодельцы.
  – Да. Совсем не важно, как они сами себя величают, – сказал Стив. – Однажды я попытался написать статью о том, как наркобизнес в конце концов превращает революционеров в капиталистов. Это произошло, например, в Бирме… Мировая торговля наркотиками приносит дельцам до восьмидесяти миллиардов долларов в год. И не так уж много на свете людей, которые могут отказаться от этих бешеных денег!
  – К сожалению, все в этом мире вращается вокруг денег, – нахмурился Ник. – Кстати, что известно о деньгах, являвшихся приводным ремнем иранского скандала? Там ведь было задействовано, если не ошибаюсь, около двадцати миллионов долларов. Кто их получил?
  – Видите ли… Тот скандал разгорелся слишком уж быстро, и вряд ли там были гигантские взятки. Известно лишь, что оружие, продовольствие, услуги консультантов по связям с общественностью и посредников – все оплачивалось по завышенным ценам. Таковы уж порядки, когда Белый дом берется за дело. Но сколько из этих денег ушло преступникам – мы вряд ли когда-нибудь узнаем.
  – Как, наверное, не узнаем, и в какую сумму обошлась эта авантюра налогоплательщику.
  * * *
  На Капитолийский холм Ник поехал на метро. Войдя в поезд вашингтонской подземки, он сел и положил атташе-кейс с фотокопиями документов из архива себе на колени. Продолжать изучать их в подземке было бы глупо и смешно.
  Мимо Ника к дверям вагона прошел чернокожий мужчина в синем костюме и белой рубашке. «Наверное, специалист по маркетингу», – подумал Ник, сам не зная, что стоит за этой профессией. Он мгновенно придумал чернокожему его биографию: получилась история невинной, добропорядочной жизни.
  На следующей остановке в вагон решительно вошла симпатичная женщина лет сорока – блондинка, с голубыми глазами, одетая недорого, но по моде.
  «Эта женщина, – подумал Ник, – должно быть, лоббирует интересы какой-нибудь благотворительной группы. Придерживается левых взглядов, обладает чувством юмора. Обручального кольца у нее на пальце нет, но вряд ли она лесбиянка. И уж совсем не похоже, что у нее нет любовника…»
  Сама женщина не обратила на Ника никакого внимания.
  Три девочки-подростка в джинсах и с рюкзаками за спиной сели в углу вагона. Когда поезд тронулся и девчонки стали судачить о своих знакомых, Ник понял, что они устали от жизни. «Как же глупы некоторые люди! – болтали они. – Боже мой, какие же они глупые!»
  Симпатичная женщина, сидевшая напротив, иронически улыбалась, слушая болтовню школьниц.
  В проходе стояли трое крепко сложенных мужчин в пластиковых шлемах, надвинутых на потные лбы.
  «Наверное, строители», – подумал Ник.
  Ни в поезде, ни на остановках седовласого мужчины в синем пальто видно не было. Частный сыщик Джек Бернс на глаза тоже не попадался.
  Ник сделал пересадку. В вагон поезда другой линии он вскочил в последний момент перед закрытием дверей и огляделся. Никого из тех, с кем он ехал в вагоне на той линии.
  До Капитолийского холма он не доехал всего одну станцию. У эскалатора, который вынес Ника на поверхность, пассажиров встречал попрошайка, звеня медяками в бумажном стаканчике для кока-колы из закусочной «Макдональдс».
  Ник пошел по Пенсильванской авеню мимо баров и ресторанов, где проводили свой обеденный перерыв конгрессмены, мимо дорогих книжных магазинов, где его книг не было.
  Ничего подозрительного он не заметил. По-видимому, за ним никто не следил.
  Стоявшая на углу женщина, завернутая в старое одеяло, крикнула Нику:
  – Подай нуждающейся центов двадцать пять!
  Ник пристально посмотрел на женщину. Ему захотелось вдруг собрать всю мелочь, которая была в карманах у благополучных людей, и отдать ее нищим. И не важно, будет ли на эти деньги куплена ими выпивка, наркотики или еда для детей.
  У дома, в котором помещался офис Ника, стояло много машин, но прохожих на тротуаре не было. Ник поднялся и открыл дверь офиса. Все, как и прежде. Единственным сообщением на автоответчике была просьба Сильвии купить молока по пути домой. Записав эту просьбу, Сильвия – после короткой паузы – сказала: «Я люблю тебя». Ник улыбнулся. И воспоминание о красивой женщине-администраторе из архива сразу померкло.
  Он достал из своего письменного стола новый блокнот с желтыми страницами и ручку, положил перед собой фотокопии документов из Архивной службы.
  Джуд в документах не значился. Ник выписал все, что могло иметь отношение к его другу. Во-первых, некоторые данные об операциях во Вьетнаме, проводившихся спецслужбами или другими элитными воинскими подразделениями, а также данные об операциях в Иране, Чили (что мог делать Джуд в Чили?), кое-что об уотергейтском скандале, информацию о контрабандных сделках с наркотиками…
  Ник выписал имя резидента ЦРУ в Бейруте, который был похищен террористами и замучен ими до смерти…
  Он также выписал имя агента ЦРУ, замешанного в скандальной истории с поставкой оружия. Заинтересовал Ника и отставной полковник ВВС, создавший целую группу компаний, которые поставляли оружие иранцам. Здесь же значились имена самих иранских дельцов – возможно, Джуд встречался с ними во время пребывания в их стране.
  В блокноте Ника появилась также запись об американском фермере, проживавшем в Коста-Рике, через которого поддерживалась связь с партизанами и который позже спасался бегством от полицейских подразделений по борьбе с распространением наркотиков в той же Коста-Рике. Интересной и поучительной была также история с американским адмиралом, служившим в Комитете начальников штабов, причастным к созданию шпионской сети в Белом доме во времена уотергейтского скандала…
  Многие люди, имена которых выписал Ник, имели специальные клички. Некоторые из них после очередного скандала переходили в разряд преступников – адмиралы, генералы, близкие к делам Белого дома люди, сидящие на мешках денег видные политические фигуры, иранские торговцы оружием. В разное время им предъявлялись разные обвинения – в частности, в неуплате налогов, в расхищении государственной собственности, во взяточничестве и коррупции.
  На все это у Ника ушло два часа. Затем он стал изучать список организаций, замешанных в сомнительных сделках. На двенадцати страницах их было перечислено около ста. От авиатранспортных компаний и подразделений ЦРУ до консервативных фондов, освобожденных от необходимости платить налоги и собравших миллионы долларов на помощь всякого рода повстанцам, а иногда и на то, чтобы вымазать дегтем особо ретивых и честных американских конгрессменов. В списке указывалось и несколько швейцарских банков, через которые перекачивались деньги. А вот и названия крупных корпораций, тайно продававших оружие антиамериканскому правительству Ирана и финансировавших за счет прибылей от такого бизнеса борьбу против этого же правительства.
  «Сложность конструкции помогает сохранить любое дело в тайне, – подумал Ник. – Интересно, я сам это сформулировал или о таком принципе говорил мне Джуд?»
  Он потер уставшие глаза и посмотрел на часы: уже скоро надо было ехать домой.
  Он еще не знал, как следовало бы распределять организации по категориям жульничества.
  Сквозь окно в кабинет проникал серый свет. Ник посмотрел на уходящие за горизонт крыши Вашингтона – столицы самой успешной в мире демократической системы.
  Под окнами на улице никого не было.
  Ник чувствовал себя раздетым догола, незащищенным. Ему казалось, что за ним наблюдают. Шок от прочитанного был очень сильным. Ему чудилось, что на него с огромной скоростью несется невидимый поезд. Вроде того, в котором он ехал в подземке.
  Когда, собравшись ехать домой, Ник сел в машину, он не мог вспомнить ни одного лица, увиденного в том поезде.
  Глава 18
  Сердце, томящееся от любви
  Уэс лечился в общей сложности три дня.
  Когда он очнулся в пятницу, Бэт была рядом, но даже когда она выходила из комнаты, он чувствовал ее присутствие, запах ее кожи, волос.
  – Я-то надеялась, что наши первые совместные недели будут немного другими, – садясь на краешек кровати, сказала она на следующее утро после его возвращения домой. В руках у нее была тарелка с яичницей. На его поврежденную ногу она положила мешочек со льдом.
  – Все будет иначе, подожди немного, – прошептал он.
  Она задумчиво посмотрела в окно, потом перевела взгляд на его бледное, измученное лицо. Уэс провел рукой по ее щеке.
  – В газетах пишут, что везде теперь мир, – сказала она, – но ты вот вернулся ко мне израненным. И я не знаю, как это произошло и из-за чего… Ты – военный, и этим вроде бы все сказано. Но ты и представить себе не можешь, как я переживала. И решила: если потребуется остановить хоть самого Гитлера, мы должны сделать это вместе.
  – Не думаю, что мой командир даст согласие на нашу совместную работу, – улыбнулся Уэс.
  – Наплевать мне на твоего командира! Я люблю не его, а тебя.
  Теплая волна чувств нахлынула на Уэса. Он взял ее лицо в свои ладони: по его пальцам текли ее слезы.
  – Я тоже тебя люблю, – прошептал он.
  Она прижалась лицом к его шее:
  – Чем же ты занимаешься? Что это за дело? Почему ты вернулся домой в таком состоянии?
  – Все это ненадолго… Еще одно усилие – и все останется в прошлом.
  Она отпрянула от него и посмотрела ему прямо в глаза:
  – Так что же это за дело?
  В ее заплаканных глазах Уэс увидел страх.
  – Мне нужно кое-что установить… и кое-что сделать…
  – Что?
  – Я не могу тебе сказать.
  – Не занимайся больше этим делом, – дрожащим голосом прошептала она. – Не умирай. Это будет несправедливо.
  – Я не умру. Поверь мне – не умру. Особенно сейчас.
  – Трудно поверить… Глядя на тебя вот такого…
  Она всхлипнула.
  – Не плачь, моя милая. Я делаю то, что кто-то должен был делать. И это мой сознательный выбор. Я хочу, чтобы наши люди, мои родственники… и ты спали по ночам спокойно. Я должен найти решение некоторых проблем. Я вышел на влиятельных людей и обязан довести дело до конца… Я выполняю задание. И не могу переложить его на плечи другого. Вот и все.
  – Но почему именно ты занимаешься этим?
  – Возможно, такова судьба… такой расклад выпал мне в жизни.
  Кто-то позвонил в дверь. Бэт вышла из спальни. В передней послышался голос Греко. Уэс спрятал мешочек со льдом и попытался привести себя в порядок, насколько это было возможно.
  – На плите стоит уже сваренный кофе, – сказала Бэт, вводя в комнату Греко.
  Она подошла к лежавшему Уэсу и поцеловала его.
  – Мне надо позвонить. Я пойду к себе.
  – Кто эта женщина? – спросил Греко, когда она ушла.
  – Это Бэт. – Уэс улыбнулся. – Она – чудо!
  – Живет напротив?
  Уэс утвердительно кивнул головой.
  – Удобно… Ты давно ее знаешь?
  – Всю жизнь.
  – Старые друзья – самые надежные, – сказал Греко, подвигая к кровати стул и садясь на него. – Об этом никогда не следует забывать.
  – Конечно.
  – А теперь к делу, – сухим тоном продолжил шеф флотской контрразведки. – Пока что мои ребята ничего не обнаружили. Я могу заставить их продолжать поиски еще часов семь, но потом поднимется шум… Ты слышал что-нибудь о группах спецподдержки?
  Уэс покачал головой.
  – Эти группы находятся в ведении ФБР. В них работают по контракту в свободное от основной работы время госслужащие. До профессионалов им, конечно, далеко, но они рвутся в бой. Естественно, за деньги. Кое-что они умеют делать. Оружия, правда, у них нет. И за славой и чинами не гонятся. Преступники их в толпе редко когда замечают: кто станет подозревать в слежке толстяков и толстушек? На частников они не работают. ФБР, когда у этих групп нет работы, может предоставить их в распоряжение других государственных ведомств, если эти ведомства готовы оплатить счет.
  Греко пожал плечами:
  – Совместную работу моей службы с ЦРУ, которое представляешь ты, можно считать законной, – с оговорками, конечно. Так вот, я уже беседовал с людьми из ФБР. У них есть группа спецподдержки в Лос-Анджелесе, и ей сейчас нечего делать. Руководит группой некто Сеймор – я его знаю. Он сможет выполнить твое задание, если, конечно, ты заплатишь.
  – Все это звучит весьма заманчиво.
  – Если сможешь заплатить Сеймору, мои ребята в течение часа передадут ему фотокопию водительских прав того парня.
  – В моем пиджаке на кресле есть еще несколько фотографий.
  Греко пошел в гостиную и принес фотографии.
  – Важные документы так хранить нельзя, – покачал головой он.
  – Оказалось, что самое надежное место для них именно в кармане моего пиджака.
  Уэс оторвал кусочек лейкопластыря и заклеил им изображение Ника Келли на фотографии, сделанной «Поляроидом». Указав на изображение Джуда на этой фотографии и на другой, сделанной много лет назад в ресторане, он сказал:
  – Вот этого парня надо обнаружить в первую очередь. Сможешь отправить эти снимки по фототелеграфу в Лос-Анджелес? Если люди из Группы спецподдержки обнаружат его и мотоциклиста одновременно, то прежде всего надо следить за первым парнем.
  Греко ногтем большого пальца поскреб по лейкопластырю на фотографии.
  – «Сколько дорог надо всем нам пройти, чтобы добраться до цели?» – пропел Греко строчку из популярной когда-то песни.
  Уэс и не подозревал, что контрразведчик может позволить себе такое несерьезное занятие.
  – Завтра пойду в тир, надо пострелять, – сказал он.
  – Я бы на твоем месте полежал еще несколько дней. И начал бы дело с понедельника.
  – К тому времени я уеду из Вашингтона.
  Греко открыл рот от удивления.
  – Не волнуйся, – усмехнулся Уэс. – Дело не такое уж серьезное.
  – Так я тебе и поверил!
  – Я поеду не в зону боевых действий.
  – Ты возьмешь с собой эту женщину?
  – Нет.
  – Значит, ты едешь все-таки в зону боевых действий.
  После того как Греко ушел, Уэс позвонил Сеймору в Лос-Анджелес.
  – Вы сообщили мне приятное известие! – воскликнул Сеймор, выслушав майора. – В эпоху «гласности» нам урезали бюджет, и в последнее время работы у нас почти не было… А это дело, о котором идет речь, не связано с наркотиками? Мои люди отказываются от таких дел.
  – Нет, – сказал Уэс, поудобнее устраиваясь на кровати.
  – Надеюсь, и с уличными бандами тоже не связано? Там слишком уж часто случаются перестрелки.
  – Нет, никаких уличных банд. Надо просто обнаружить кое-кого и проследить за ним.
  – Отлично! Мне уже сообщили, что речь идет о том, чтобы прочесать шесть кварталов в Вествуде в поисках двух парней и одного мотоцикла. О ходе операции мы должны постоянно докладывать. Итак, – Сеймор, судя по всему, вытащил калькулятор, – будут работать два человека за тридцать долларов в час каждый. Работа круглосуточная. Итого – тысяча четыреста сорок долларов. Округляем до полутора тысяч, чтобы покрыть кое-какие накладные расходы. Кроме того, двести пятьдесят долларов в день за машины и переговорную аппаратуру. И это практически даром, потому что мы арендуем только грязные старые машины. – Сеймор засмеялся. – Если предоставите свои переговорные устройства, мы их арендовать не будем.
  – Арендуйте, – сказал Уэс.
  – Приплюсуем к этой сумме оплату моих услуг и услуг моего помощника. Мы берем сорок долларов в час. В качестве штаба мы будем использовать мою квартиру, так что на штаб расходов не предвидится. Работать будем шестнадцать часов в день… Согласны?
  – Да.
  – Да вы прекрасный клиент! Никаких тебе заседаний, никаких рапортов и служебных записок! Кстати, вы уже подготовили документы, подтверждающие наши полномочия?
  – Эти документы готовятся, – соврал Уэс. В конце концов такие документы мог помочь сделать Греко. – Но как бы вы не опоздали к тому моменту, когда документы будут готовы.
  – Плохо… Ну да ладно! Получается шестьсот сорок долларов в день в качестве оплаты моих услуг.
  – Сохраните все счета и чеки, – предупредил Уэс.
  – Будет сделано. Я человек дотошный и пунктуальный.
  – Надеюсь.
  – Если о ходе операции мы должны непосредственно докладывать вам, то нужен еще и сотовый телефон.
  – Будет.
  – Итого, все это дело обойдется Дяде Сэму в две тысячи триста девяносто долларов в день… По рукам?
  – Я сейчас же направлю в ваш адрес экспресс-почтой десять тысяч долларов задатка наличными.
  – Наличными?! Да вы просто чудо!
  Уэс попросил Бэт отнести на почту запечатанный конверт. Она согласилась, поцеловала его и сказала: «До встречи».
  Он встал и осторожно потянулся: все его тело ныло, но боль в ноге стала значительно слабее. Он пошел в ванную комнату и посмотрел на свое отражение в зеркале. Лицо у него было бледным. Старый шрам на нем казался темной полоской.
  Уэс позвонил в ЦРУ. Ноя Холла в офисе не было. Мэри – персонального секретаря директора Дентона – тоже. Как, впрочем, и самого директора.
  В Службе расследований ВМФ один знакомый старший офицер согласился выдать Уэсу разрешение на ношение оружия, но только на период выполнения задания, полученного от федеральных органов. Этому старшему офицеру, как почувствовал Уэс, страшно хотелось знать, какое задание он выполняет, но он все-таки удержался от расспросов.
  Уэс проспал почти весь остаток этого дня. Когда он проснулся, голова не болела, хотя тело по-прежнему ныло. Бэт накормила его, помогла помыться, сделала перевязку. Спать она легла рядом с ним. В постели они старались не произносить слово «любовь».
  На следующее утро Уэс был на ногах задолго до того, как проснулась Бэт. Он сварил кофе, просмотрел свежую газету. На его лице появилась жизнерадостная улыбка.
  Бэт встала, собралась и поехала на работу. Уэс отправился в Службу расследований ВМФ, где получил разрешение на ношение оружия. В тире службы опытный инструктор – человек крепкого телосложения, в обязанности которого входила подготовка подразделений по борьбе с терроризмом, – целый час натаскивал Уэса, показывая ему особые приемы стрельбы из его нового оружия.
  Упражняясь в тире, Уэс израсходовал целую коробку патронов. Он быстро восстановил свое былое мастерство. Стрелял он по мишеням, выполненным в виде силуэтов людей. Его нога уже почти не болела, вот только мучительно ныли при резких движениях поврежденные ребра. Уэс выпил несколько таблеток аспирина и старался не обращать на боль внимания.
  Вечером того же дня, когда Бэт вернулась с работы, они занимались любовью. Уэс поднял ее, но, выскользнув из его рук, она осторожно села на него. Уэс с наслаждением прошептал ее имя…
  Весь воскресный день они отдыхали. Бэт больше не заговаривала с ним об опасностях дела, которым он занимался.
  В понедельник утром Уэс поймал такси и поехал в аэропорт. Он попросил Бэт не провожать его. Уэсу не хотелось, чтобы, обняв его на прощание в аэропорту, она нащупала под его курткой кобуру револьвера. Эту кобуру он повесил на левой стороне груди в туалетной комнате аэропорта. Офицер, в мирное время выполняющий важное задание, был теперь вооружен и полностью готов к бою.
  * * *
  Сан-Франциско, пожалуй, самый красивый город в Америке. Таким его делают элегантные мосты, подступающие к океану холмы, Чайна-таун и другие достопримечательности, море цветов, голубое небо и, конечно, улыбающиеся гостеприимные люди.
  Именно в Сан-Франциско жил Мэтью Хопкинс – моряк, служивший когда-то в Белом доме и встретивший свою смерть в загоне для скота на заднем дворе лос-анджелесского бара.
  Ассоциация ветеранов ВМФ пересылала Хопкинсу пенсию по инвалидности на его адрес в Ричмонде – тихом пригородном районе, дома которого стояли так близко к океану, что до них в ветреный день долетала морская пена.
  Уэс прилетел в Сан-Франциско еще до полудня и быстро нашел нужный дом. Хопкинс жил на первом этаже. Окна его квартиры были закрыты вычурной решеткой. В прорези массивной входной двери Уэс увидел пыльную визитную карточку, оставленную офицером Полицейского управления Сан-Франциско. Этот офицер, видимо, разыскивал хоть кого-то из родственников и близких Хопкинса после получения соответствующего запроса из Лос-Анджелеса, но карточку никто так и не взял.
  – Его нет дома, – послышался голос с лестничной площадки.
  Уэс обернулся, посмотрел вверх и заметил толстушку, внимательно смотревшую на него. Особое внимание толстушки привлекали ссадины на лице Уэса.
  – Вы живете на втором этаже? – спросил он, крепко держа в левой руке свой атташе-кейс.
  – А вам-то зачем это знать? – вопросом на вопрос ответила она, встав на ступеньку, ведущую вверх.
  Уэс показал ей удостоверение Службы расследований ВМФ и пожалел, что не захватил с собой ведомственный значок.
  – Так вы полицейский! И как это я не догадалась?! У вас такой вид, будто вы ловите какого-то важного преступника.
  – Да.
  – С Мэтом все в порядке?
  – Кто такой Мэт?
  – Мэт Хопкинс – человек, у входной двери в квартиру которого вы стоите, а я живу на втором этаже. Эту квартиру он как раз у меня и снимает. Я вдова…
  – Когда вы видели его в последний раз?
  – Разве упомнишь… Кажется, последний раз он платил за квартиру шесть, а может, и семь недель назад… Парень он тихий, – добавила она. – Правда, вот курит слишком много и питается разными полуфабрикатами, но такая уж, видно, доля у холостяков. А вы сами женаты?
  – Нет, – ответил Уэс. – Я хотел бы…
  – Вам надо жениться, – перебила его толстушка. – Вы только посмотрите на себя! Сразу видно, что вы лишены женской заботы. Хотите, я сварю вам кофе? А еще к обеду у меня есть отменный салат из брюссельской капусты.
  – А у меня для вас плохие новости: мистер Хопкинс… умер.
  Она растерянно заморгала:
  – Как это… умер? Он ведь не болел.
  – Несчастный случай, – сказал Уэс. – Это произошло в Лос-Анджелесе.
  – Боже мой, какой ужас! Теперь понимаю, почему не видела его так долго.
  – Я представляю федеральные органы и хотел бы…
  – А я-то приняла вас за обычного полицейского!
  – Я больше, чем полицейский. Я – юрист.
  – О, понимаю, – улыбнулась она.
  – Так вот, мне необходимо осмотреть квартиру Мэтью Хопкинса. У вас есть ключи от нее?
  – Конечно. Правда, сам он никогда не разрешал мне входить туда.
  – Сейчас ему уже все равно.
  – К сожалению, это так. – Она опустила глаза. – Подождите меня здесь.
  Вернулась она минут через пять со связкой ключей в руке. За время своего отсутствия она успела сделать простенькую прическу.
  – Эти – от входной двери, – сказала она, показывая Уэсу три ключа. – А вот эти – от оконных решеток. Я сама заставила его заплатить за их установку и сделать для меня копии ключей.
  – Что ж, вы поступили предусмотрительно, – сказал Уэс.
  Она засмеялась и открыла дверь. Из квартиры потянуло затхлым воздухом. Казалось, внутри что-то гниет. Вдова втянула носом воздух и сморщилась.
  – Так вы говорите, он умер? – спросила она, застыв на пороге.
  – Да.
  – Я страх как боюсь покойников. – Она вздрогнула. – У меня от них мурашки по всему телу… Послушайте, – обратилась она к Уэсу после паузы, – не могли бы вы осмотреть квартиру без меня? А я сама… В общем, я там еще успею побывать. Пока же подожду вас у себя дома. Там у меня его почта – я ее регулярно забирала из ящика. Ничего особенного, но вас, возможно, она заинтересует. Позвоните в мою дверь. Там висит табличка – «Анни Маклеод»… Я сварю вам кофе.
  – Согласен, – сказал Уэс и улыбнулся толстушке. Она пошла наверх со счастливым выражением на лице.
  Он подождал, пока стихнут ее шаги, потом вошел в квартиру. Вся гостиная была заполнена книгами. Сотнями книг: они стояли в шкафах и аккуратными стопками лежали на полу. В основном это были книги, напечатанные престижными издательствами Нью-Йорка.
  На книжных полках Уэс обнаружил тома в зеленых, коричневых и белых переплетах, содержащие материалы различных слушаний в конгрессе. Там же стояло несколько книг на французском и испанском.
  Уэса поразили заголовки всего этого книжного богатства. В них часто встречались такие слова, как «призраки», «секретно», «шпион», «тайные операции», «враги», «патриоты», «ложь»…
  Было видно, что хозяин проштудировал все свои книги – их страницы были испещрены карандашными пометками.
  В гостиной стоял письменный стол. Уэс решил пока не осматривать его и направился в коридор, соединявший гостиную со спальней. Стены коридора были увешаны снимками из газет и журналов. На снимках были запечатлены солдаты в джунглях, офицеры на фоне внушительных, видимо, государственных учреждений, помощники первых лиц государства, другие официальные и известные неофициальные лица. К стенам были также приклеены липкой лентой какие-то списки и диаграммы. Уэс обомлел, начав изучать их. На диаграммах шариковой ручкой были сделаны пометки: Группа спецопераций – ЗАМУЧЕН – Проект 404. Дельта – Б-56. СОЖРАН ВОРОНОМ – БЕЛАЯ ЗВЕЗДА – ГБР/157 – Команда Б. НУГАНА ХЕНДА-МАНГУСТА. ДЕНЬГИ ДЛЯ ПОДКУПА – Банк Кастл. ВУАЛЬ. Все эти и другие пометки на диаграммах соединялись какими-то сложными линиями.
  В списках, висевших на стене, перечислялись шпионские организации и секретные военные группы от армейских до флотских. Тут же были напечатаны имена сотен известных и неизвестных Уэсу людей, названий фондов, политических групп и объединений лоббистов. Напротив некоторых имен были шариковой ручкой написаны даты смерти тех, кто их когда-то носил. Несколько имен были соединены с диаграммами и фотографиями толстыми линиями.
  Один бывший работник Группы быстрого реагирования № 157 как-то рассказывал Уэсу о частых случаях помешательства среди профессиональных шпионов.
  – Но все же… как бы то ни было… кого ты мог искать? И зачем? – тихо спросил Уэс, глядя на стены коридора в квартире Хопкинса.
  Имя Джуда Стюарта в списках ему не встретилось.
  Гнильем в квартире несло из помойного ведра на кухне. Холодильник давно уже никто не размораживал, но зато в спальне был полный порядок. В платяном шкафу на плечиках висела верхняя одежда – Хопкинс был аккуратным человеком. В комоде лежали опрятные стопки постельного белья…
  Поврежденные нога и ребра Уэса все еще давали о себе знать. Он устало присел на краешек кровати. В ее изголовье что-то звякнуло. Уэс засунул руку под подушку и вытащил оттуда пятизарядный револьвер. Все пули были на месте.
  Письменный стол в гостиной стоял у окна, из которого открывался великолепный вид на обрыв с сотнями норок – голубиных гнезд. На столе лежали счета за телефон. Среди них не было ни одного с междугородной телефонной станции. В среднем ящике стола Уэс обнаружил «кольт» сорок пятого калибра. До недавнего времени это было излюбленное оружие американских военных.
  В докладе полиции Лос-Анджелеса по поводу смерти Хопкинса говорилось, что в карманах у него ничего не было. «Почему же он не захватил с собой оружие? – подумал Уэс. – Или захватил, но его кто-то забрал?»
  Под «кольтом» лежал какой-то альбом. Уэс открыл его и увидел пустой конверт с адресом Хопкинса. Письмо в этом конверте отправили ему несколько недель назад.
  К конверту скрепкой был прикреплен астрологический прогноз, вырезанный из газеты. На обратной стороне прогноза была напечатана история о священнике, который в буквальном смысле этого слова лопнул, изгоняя из себя дьявола. В гороскопе на Овена красной ручкой были несколько раз подчеркнуты слова «сердце, томящееся от любви».
  В правом ящике стола Уэс нашел еще несколько альбомов с астрологическими прогнозами, а в левом – две боевые гранаты. «В случае взрыва, – подумал Уэс, – от гостиной ничего не осталось бы».
  Обратил он внимание и на лежавшую тут же фотографию: в центре стоял молодой человек в морской форме, справа от него – пожилой седовласый мужчина, слева – пожилая женщина, закрывавшая смеющийся рот рукой.
  Уэс встал и посмотрел на фотографию, на гранаты, на снимки и списки и диаграммы на стенах коридора.
  – Чего же ты так боялся? – тихо сказал он. – Чем ты занимался? Кого и что ты искал?
  Из атташе-кейса послышался резкий звонок. Уэс достал свой мобильный телефон.
  – Слушаю, – ответил он.
  – Дружище! – раздался в трубке гнусавый голос Сеймора. – Я говорю из Лос-Анджелеса. Полчаса назад мы обнаружили мотоцикл того парня. Напротив жилого дома в Вествуде. Сам парень находился в это время в доме. Мои люди видели, как он вышел на улицу с какой-то невероятно уродливой девицей. Она дала ему ключи от автомобиля черного цвета с номерами федеральных властей, и он на этом автомобиле уехал. За ним следуют две машины наблюдения, еще одна используется в качестве резервной. Мой помощник поговорил с девицей и выяснил, что она вне себя от счастья, что парень укатил куда-то.
  – Это счастье легко объяснимо, – заметил Уэс.
  – Владелец дома сказал, что девица проживает у него полулегально. Ее приятель ему никогда не нравился. Мотоцикл парня сейчас на подземной стоянке – там, где раньше стояла черная машина.
  – Куда он поехал?
  – Могу сказать только то, что парень прихватил с собой чемодан, одет он в спортивный костюм и брезентовую ковбойскую куртку.
  – Я позвоню вам из аэропорта, – сказал Уэс и отключил телефон.
  В квартире Хопкинса он аккуратно расставил все по местам, захлопнул за собой дверь и пошел к машине. Анни Маклеод так и не напоила его кофе.
  Сеймору Уэс позвонил сразу после того, как возвратил в службу автопроката аэропорта свой автомобиль.
  – Сейчас он следует на север! – закричал в трубку Сеймор. – Все три наши машины преследуют его, и он нас пока не заметил.
  – Куда же он направляется?
  – А черт его знает! Вообще-то эта магистраль ведет в Лас-Вегас. До него часов пять пути. Крупных селений и других городов там нет.
  – Не упустите его, – приказал Уэс.
  Напротив службы автопроката красовалась огромная вывеска: «Чартерные авиарейсы». Уэс стремительно распахнул двери офиса под вывеской и протянул свое удостоверение мужчине и женщине за стойкой, весело обсуждавшим какие-то дела.
  – Мне нужен самолет до Лас-Вегаса. И немедленно.
  Глава 19
  Черный автомобиль
  Черный автомобиль, возникший на шоссе, Джуд увидел из окна кафе. Появление этого автомобиля здесь было неожиданным. Несколько недель назад в баре «Оазис», увидев человека в клетчатой куртке, Джуд сразу понял, что тот явился туда, чтобы убить его. Вот и сейчас он сразу почувствовал, что невесть откуда взявшийся на шоссе черный лимузин каким-то образом имеет отношение к его персоне.
  Машина была еще только маленькой движущейся точкой на горизонте.
  – Нора… – прошептал Джуд.
  – Да, милый, – ответила она из-за стойки, где подсчитывала выручку за половину дня. Из пепельницы, стоявшей рядом с нею, вилась к потолку струйка дыма.
  Кармен, как всегда, наслаждалась на кухне очередной «мыльной оперой». Больше в кафе никого не было.
  Черный автомобиль пропал было в обычном для этих мест мираже, но снова появился и стал быстро приближаться.
  – Тебе что-нибудь надо? – спросила Нора.
  Ее джип стоял у входа в кафе. Если бы ему удалось заставить Нору быстро собраться, если бы Кармен не копалась, если бы не пришлось искать ключи от замка зажигания, если бы джип завелся сразу, женщины успели бы уехать. А он остался бы, поджидая черный автомобиль.
  В его вагончике на случай внезапного бегства было все приготовлено. Оружие и деньги, украденные в Лос-Анджелесе, вместе с небольшой суммой, которую ему уже успела заплатить Нора, Джуд хранил в синей спортивной сумке с рекламой авиалинии «Транс-Эм». Сумка висела на крючке у входной двери. Так что, вполне возможно, они могли бы уехать даже все вместе. До того, как черный автомобиль окажется здесь. Пока же он находился примерно в полумиле отсюда.
  Руки Джуда задрожали. Он чуть не выронил тарелку, которую до этого мыл. Ему стало не по себе.
  Нора захлопнула свою бухгалтерскую книгу:
  – Что это ты там увидел?
  Слишком поздно. Черный автомобиль уже замедлял ход… Вот он проезжает мимо телефонной будки, направляясь к автостоянке.
  Внезапно водитель автомобиля нажал на акселератор, вырулил снова на шоссе и понесся прочь.
  Джуд радостно рассмеялся.
  – Что это тебя так рассмешило? – спросила Нора, подходя к Джуду и выглядывая в окно.
  На шоссе появились две страшно замызганные легковушки и на приличной скорости пронеслись мимо кафе вслед за удалявшимся черным автомобилем.
  – Похоже, дел у нас теперь не прибавится, – захохотал Джуд.
  – Странное все-таки у тебя чувство юмора, – сказала Нора.
  – И правда, странное.
  Джуд потянулся к Норе, чтобы поцеловать ее.
  – А может, и не странное, – улыбнулась она. – Во всяком случае, мне с тобой хорошо.
  Черный автомобиль никуда не уехал. Через несколько минут он остановился у входа в кафе. Двигатель заглох. Дверь кафе отворилась, и вошел Дин. Он улыбался во весь рот.
  – Это ко мне, – сказал Джуд, всем телом выталкивая старого приятеля во двор. Нора смотрела на них сквозь окно.
  – Ты не должен был приезжать сюда! – закричал Джуд.
  Дин поднял руки к небу.
  – Но ты же сам хотел знать, что там у нас происходит! – Большим пальцем правой руки он указал на телефонную будку. – На звонки ты не отвечал.
  – Пошли ко мне! – сухо приказал Джуд.
  На шоссе появилась еще одна машина – легковушка японского производства. Ее водитель замедлил ход и внимательно оглядел идущих к вагончику за кафе мужчин.
  В окне кафе Дин увидел Нору и развязным тоном спросил:
  – Почем теперь такие болонки?
  Джуд размахнулся, собираясь ударить Дина. Тот мастерски перехватил его руку и, широко раскрыв глаза, пробормотал:
  – Ого-го… Тут что-то не так. – Он выпустил руку Джуда. – Не кипятись, приятель… Я-то думал, что мы, как и прежде, будем вместе работать. Но, получается, теперь все это в прошлом… Так ты, выходит, проторчал здесь все эти годы?
  – Не лезь мне в душу! – рявкнул Джуд.
  – А я здесь как раз по твою душу! Ты мне позвонил. Я ждал этого звонка много лет. Тогда ты просто отмахнулся от меня, как от ненужной вещи. Но когда ты наконец позвонил, я решил, что мы снова станем закадычными друзьями. Ты просил прикрыть тебя, замести следы. Оказалось, что их действительно надо было заметать. По ним уже шли ищейки…
  – Кто эти ищейки?!
  – …и только Дин сумел уладить это дело. Теперь тот парень там, откуда не возвращаются. Меня никто больше не обманет враньем о юристах!
  – Ты не сделал этого!
  – Дин сделал то, что отлично умеет делать!
  – Ты должен был узнать, кто этот человек, и сообщить мне!
  – Но он пришел не к тебе, а ко мне, парень! Разницу чувствуешь? Похоже, кто-то просмотрел телефонные счета твоего дружка-писателя и вышел прямиком на Дина.
  «Вот что, значит, произошло», – подумал Джуд. Его все время не покидало ощущение, что он оставил своим преследователям важную зацепку, когда в ту памятную ночь позвонил Нику из Лос-Анджелеса.
  – И что же теперь будем делать? – спросил Дин. – Теперь я все тебе рассказал, ты все знаешь обо мне.
  – Обо мне ты тоже все знаешь.
  – Может, кое-что и знаю. И главное из того, что знаю, так это то, что за тобой водится должок. Из-за твоих дел я теперь не могу возвращаться в Лос-Анджелес. Ты обязан мне – я ведь тебе помог. Кроме того, за долгие годы моего ожидания накопился солидный долг.
  – Я отдам тебе все деньги, которые у меня есть.
  – Ты?! Ты дашь мне деньги?! – Дин захохотал. Когда он замолк и посмотрел на Джуда, это был уже совсем другой человек.
  – Сейчас я принесу тебе деньги, – сказал Джуд, демонстративно повернулся и пошел к вагончику. К синей сумке, висевшей на крючке у двери.
  Дин налетел на него сзади и что есть силы толкнул в спину. Джуд больно ударился о запертую дверь своего вагончика.
  – Да после того, что ты сказал, ты вообще не мужчина! – заорал Дин.
  Оттолкнувшись от двери, Джуд обернулся и занял боевую стойку. Дин, бешено вращая глазами, запустил руку под свою куртку и вытащил оттуда револьвер. Вороненое дуло было направлено прямо в грудь Джуда.
  – Не двигаться! – послышался громкий мужской голос со стороны кафе. – Брось револьвер!
  У Джуда все внутри оборвалось. Он повернул голову. На углу кафе стоял высокий мужчина с короткой стрижкой, крепко сжимавший в руках пистолет-автомат.
  Через считанные секунды прогремел выстрел. Это стрелял Дин. Стрелял в высокого мужчину. Тот скрылся за углом кафе. Через мгновение он высунулся оттуда и тоже выстрелил в Дина.
  «Назад!» – приказал себе Джуд. Он прыгнул и вышиб дверь вагончика. Схватив синюю сумку, он отступил в глубь комнаты.
  Во дворе прогремели еще два выстрела. Пуля со звоном отрекошетила от правого угла вагончика.
  «Там прячется Дин, – подумал Джуд. – Он именно за этим, правым углом. Слева от вагончика – за углом кафе – прячется невесть откуда появившийся здесь незнакомец. Он мог пристрелить нас обоих. Но обратил внимание только на Дина!»
  Снова прогремел выстрел. Пуля прошла сквозь железную обшивку вагончика и попала в зеркало. Джуд увидел свое раздвоенное отображение.
  – Ну уж нет! – пробормотал он. – Помирать в консервной банке мне не к лицу!
  Он достал из сумки свой шестизарядный револьвер. «Достаточно, чтобы защитить себя», – подумал он.
  Пуля снова прошила вагончик и, опять попав в зеркало, превратила его в мелкие осколки. Джуд бросился на пол. В ушах у него звенело от выстрелов. Сердце бешено колотилось. «Думай!» – приказал он себе. Ему не раз приходилось бывать в подобных переделках. В его голове вихрем пронеслись воспоминания. Аллея в Мадриде. Кафе в Тегеране. Лаос…
  Джуд глубоко дышал.
  «Думай, думай!»
  «Свою спину незнакомцу можно и подставить. Один раз он в меня не стрелял. Может быть, не будет стрелять и во второй. Опасность может исходить от Дина… Но он меня все-таки знает».
  «Итак, выскакиваю в дверь. Бегу к противоположному от Дина углу вагончика. Для острастки надо несколько раз пальнуть. Только бы не расстрелять всю обойму! Огибаю угол и потом… Потом будет видно».
  Пуля опять прошла сквозь обшивку вагончика. Дин громко смеялся.
  «Вперед, солдат!» – приказал себе Джуд и вскочил с пола. Он крепко сжал в обеих руках револьвер – так, как учили его в Секретной службе. Там его научили и тому, что мужчина, когда на него нападают, должен стоять во весь рост.
  «Вот только Дин сказал, что я больше не мужчина», – пронеслось у него в голове.
  Во дворе продолжали громыхать выстрелы. Джуд прыгнул к двери.
  – Нет, я мужчина! – закричал он и выскочил наружу.
  На мгновение яркое солнце ослепило его. Он почувствовал, как мимо его головы просвистело несколько пуль. За углом послышался приглушенный женский крик. Джуд наугад два раза выстрелил в ту сторону.
  Солнце больше не слепило его. То, что он увидел, было похоже на кадры замедленной съемки. Нора, сжимавшая в руках свой револьвер, делает два шага от угла кафе и падает на песок. На ее белой блузке две красные розы.
  Джуд только потом понял, что она поспешила из кафе на помощь ему. Сейчас же он знал доподлинно только то, что она убита. Он умел стрелять на звук. Стрелять практически без промахов.
  Джуд застыл. Он больше не обращал внимания на гремевшие выстрелы. Пошатываясь, он медленно пошел к лежавшей на песке Норе.
  – Ложись, Джуд! – закричал Уэс и выпустил сразу пол-обоймы в сторону Дина. Одна пуля попала тому в плечо – на нем выступило кровавое пятно. Дин скрылся за углом вагончика.
  Джуд, ничего не видя и не слыша, продолжал брести к Норе.
  – Прикрой меня! – крикнул Джуду Уэс, зорко следя за углом вагончика.
  Обратившись к Джуду с неожиданным приказом, он думал, что тем самым заставит бывшего сержанта прийти в себя и залечь. Джуд не должен был погибнуть.
  – Мы – морские пехотинцы, – крикнул Уэс Джуду. – Мы прибыли сюда тебе на помощь!
  Джуд продолжал идти к безжизненному женскому телу.
  «Поменяй позицию!» – приказал себе Уэс и, пока Дин не высунулся из вагончика, отбежал в сторону и спрятался за припаркованным у кафе джипом.
  Про морских пехотинцев, прибывших на подмогу Джуду, он сказал больше для собственного успокоения. Помощи ждать было неоткуда. Сотрудники группы спецподдержки, следившие за Дином и направившие в это придорожное кафе Уэса, сидели в своих замызганных автомобилях примерно в миле отсюда. Они не профессионалы и носа сюда не сунут…
  
  Джуд стоял у распростертого на песке тела Норы. Ее широко открытые глаза смотрели вверх, в синее небо, револьвер выпал у нее из рук.
  Это он убил ее. Он не хотел. Это несчастный случай.
  Но именно он убил ее.
  Ему хотелось провалиться на месте. Исчезнуть. Чтобы только не видеть ее глаз.
  Над головой Норы уже жужжали жирные мухи.
  Обезумев от нестерпимой душевной боли, Джуд вбежал через дверь черного хода на кухню. Кармен сидела на корточках между холодильником и плитой и причитала: «Святая Мария… Боже мой…» Джуд понесся к выходу из кафе.
  На стоянке было два автомобиля. Один – черный. Другой – красный. Это был «шевроле», который Уэс взял напрокат в аэропорту Лас-Вегаса. На правом переднем сиденье лежал атташе-кейс Уэса. В замке зажигания торчал ключ.
  Джуд не раздумывал. Ему необходимо было исчезнуть. Он плюхнулся на водительское сиденье «шевроле» и, подняв тучу пыли, вырулил на шоссе. Уэс слышал звук двигателя отъезжавшего автомобиля.
  Из-за угла вагончика высунулся Дин. Все его плечо было в крови. Он заорал и направил дуло своего револьвера туда, где еще совсем недавно стоял Уэс.
  Новая позиция, занятая майором, была оптимальной для прицельной стрельбы. Уэс пять раз нажал на курок.
  Мертвый Дин упал на песок.
  У стены кафе лежала мертвая женщина.
  Из кухни доносились истерические причитания поварихи.
  Уэс обежал кафе и обнаружил на стоянке только черный автомобиль.
  Глава 20
  «Срочно уничтожить»
  Джуд в третий раз в жизни находился в бегах.
  Всего несколько недель назад он бежал из Лос-Анджелеса после того, как убил на заднем дворе бара «Оазис» того парня. Потом он встретил Нору. И снова понесся куда глаза глядят, оставив ее труп на песке во дворе кафе.
  Первый раз в жизни Джуд находился в бегах в октябре 1978 года. Та история началась в Майами – городе с влажным тропическим климатом на юге Америки. Но тогда его побег был результатом вроде бы легальной спецоперации.
  – Итак, мы собрались здесь по делу, – сказал Джуду Арт Монтерастелли, когда они уселись за накрытый белой скатертью стол, на котором стояли вазы с фруктами и тарелки с яичницей и беконом. Арт налил себе и Джуду в фарфоровые чашки сладкого кубинского кофе из серебряного кофейника. Где бы ни находился светловолосый Арт – в джунглях Юго-Восточной Азии, в иранской пустыне или здесь, среди тропической жары Майами, – загар к нему не приставал. И везде он носил темные очки.
  – А я-то думал, у нас просто дружеская встреча, – сказал Джуд.
  В Майами Арт отпустил волосы и был похож на малолетнего херувима. На нем была цветастая рубашка навыпуск и хлопчатобумажные брюки. Сидели они на веранде роскошного дома, принадлежавшего лично Арту Монтерастелли. Дом стоял недалеко от городского пляжа на дороге, ведущей в северную бухту. Веранда выходила на канал, впадавший в океан.
  Джуд и Арт были не одни. У двери в дом в темном углу сидел Рауль – смуглолицый человек в легком тропическом костюме с ничего не выражавшим взглядом. Рауля Арт высоко ценил и сделал своим доверенным лицом во всяких грязных делишках. Тот служил офицером в полувоенной группе «Сигма-77», занимавшейся священной борьбой с коммунизмом. В Майами ползли слухи, что именно эта группа стояла за недавним взрывом бомбы в редакции кубинской газеты, выходившей в Нью-Йорке. Та газета напечатала статью, автор которой призывал кубинскую диаспору в Америке начать диалог с властями Фиделя Кастро.
  Несколько лет назад в Майами специально приезжал видный полицейский чин из Нью-Йорка, чтобы допросить Рауля по поводу взрыва бомбы в машине посла недолговечного марксистского режима Альенде. В результате того взрыва, прогремевшего всего в миле от Белого дома, посол погиб.
  Арт прекрасно понимал, кого он делает своим доверенным лицом в городе, где треть населения составляли кубинские беженцы. У Рауля не было ни чести, ни совести. Поговаривали, что эти человеческие качества он потерял еще тогда, когда в составе сформированной ЦРУ Бригады 2506 высадился на Кубу. Поговаривали также, что жестокость стала нормой его поведения после долгих месяцев пребывания в кубинских тюрьмах. Но все те, кто знал его с детства, утверждали, что он был сущим монстром чуть ли не с младенческого возраста.
  Рауля можно было часто увидеть в Майами в кафе «Маленькая Гавана», шепчущимся с кубинскими беженцами, решившими посвятить свою жизнь борьбе с Фиделем Кастро. Он также частенько летал в Вашингтон и Гватемалу. Официально он числился работником средневолновых радиостанций, созданных ЦРУ для подрывных операций против Кубы, но одновременно он помогал сотрудникам ЦРУ, например, поддерживать связь с мафией, которая по поручению шпионского ведомства США осуществляла заказные убийства. Среди кубинских беженцев Рауль считался непререкаемым авторитетом.
  Сидя в темном углу веранды, Рауль расстегнул пиджак своего тропического костюма. Джуду был прекрасно виден его револьвер, висевший на левой стороне груди.
  За Джудом, прислонившись к ограждению веранды, выполненному из толстых стальных прутьев, стоял бывший спортсмен-мотоциклист с наколкой на руках, которого Арт вытащил в Майами из Мексики. Несмотря на жару, он был в тяжелой спортивной куртке, из-под которой торчал миниатюрный автомат «узи».
  Слева от Арта – в дальнем углу веранды – расположился на кресле-качалке жилистый вьетнамец. Арт нашел этого бродягу в лагере южновьетнамских беженцев.
  Рауль был соседом Арта, их дома стояли рядом. Кстати сказать, Рауль был единственным кубинцем, жившим в этом престижном районе. Еще одним соседом Арта был известный в Майами и во всем штате Флорида юрист, наживший свое состояние в немалой степени благодаря именно Арту.
  Земельный участок Монтерастелли, на котором стоял его дом, был окружен сетчатым забором. Настоящая же преграда для непрошеных гостей была, как водится, скрыта от глаз. Это были инфракрасные телекамеры, сенсорные датчики и прочие технические достижения, поднимавшие тревогу при появлении движущихся объектов. Кроме того, на лужайке перед домом были установлены противопехотные мины. Арт имел возможность отключать их взрыватели, когда на лужайке играли в спортивные игры.
  В самом доме, помимо Арта, жили слуга и два охранника, которых нашел и нанял Джуд, а также семнадцатилетняя любовница хозяина.
  Жара стояла невыносимая.
  – Так ты говоришь, у нас просто дружеская встреча? – переспросил Арт Джуда. – Может быть, и так, но проводить ее мы все равно будем по деловым правилам. После твоего ухода из прежней группы твоим веселым денечкам пришел конец.
  – Но вы же сами знаете, что я ушел оттуда не по своей воле. Меня из этой группы вышибли пинком под зад. Сказали, что я неуравновешенный и даже не такой уж ас по сравнению с тем, каким был раньше… Так что сами решайте, кто прав.
  Арт отпил кофе из фарфоровой чашки и мимоходом, как на светском приеме, спросил:
  – Та вашингтонская фирма, в которой ты числился специалистом по замкам, но на самом деле устанавливал прослушивающую аппаратуру в наших и чужих посольствах, тебе хорошо платила?
  – А я у них и не работал, – соврал Джуд.
  – А где же ты тогда работал в Вашингтоне?
  – У вас возникли какие-то проблемы, сэр? – спросил Джуд. Он прекрасно знал, что лучшее средство защиты – нападение. – Может быть, вам представить еще и список всех баб, с которыми я спал в Вашингтоне, а также точное расписание наших свиданий?
  – Если мне понадобятся эти данные, я скажу тебе об этом, – сухим тоном ответил Арт. – Тебе приказали следить за мной?
  Джуд засопел:
  – Да вы что, с ума сошли?!
  – Такая уж у тебя сейчас репутация.
  Джуд и Арт засмеялись. Захихикал, глядя на них, и мотоциклист. Вьетнамец и Рауль молчали.
  – Я сам пришел к вам, – сказал Джуд. – И вы мне поверили. Потому что я не врал и не вру. И еще потому, что обеспечивал необходимую для вашей деятельности секретность.
  – Но ты отказался участвовать в этой выгодной деятельности, как только мы заговорили о том, что теперь будем принимать в месяц десять самолетов… с травкой.
  – Вынужден отказаться. Потому что у меня нет выбора. Полиция завела на меня досье. И там уже есть отпечатки моих пальцев.
  – Досье! Тоже мне трагедия! – засмеялся Арт.
  – Да, трагедия! Вы ведь сами не убиваете полицейских. Вы их покупаете.
  – Помнится, раньше ты не очень-то боялся убивать, – ухмыльнулся Арт и позвонил в серебряный колокольчик. Появившийся слуга убрал со стола пустые тарелки.
  Арт посмотрел на солнце:
  – Жарко…
  – Обычное дело в Майами, – улыбнулся Джуд.
  – Я кое с кем беседовал… из итальянцев, – сказал Арт. – И мне сообщили, что этого судью пока еще никто не смог купить.
  У Джуда зазвенело в ушах.
  – Откуда все-таки появилась сумма в один миллион двести пятьдесят тысяч долларов? – спросил Арт.
  – Адвокаты сказали, что такую сумму судья возьмет.
  – И что бы мы только делали без этих адвокатов…
  Арт пристально посмотрел на Джуда:
  – Через твои руки прошло столько денег, и ни цента к ним не прилипло. Ты упустил свой шанс. Мог бы купить роскошный дом, дорогие лимузины, мог бы иметь любовницу-красотку…
  Джуд весело рассмеялся. Арт последовал его примеру.
  – Я еще свое возьму, – сказал Джуд.
  – У тебя ничего нет за душой. И ты, несмотря на это, решил уйти от меня.
  – Очень хотел бы остаться, но у меня нет выбора.
  – Ты уверен, что полицейские будут тебя искать в Майами?
  – А вы боитесь, что я им на вас настучу?
  – А разве это возможно?
  Арт посмотрел вдаль.
  – Я не такой дурак, чтобы сделать это, – ответил Джуд. И это было правдой, на все сто процентов.
  Рауль почему-то усмехнулся.
  Арт в первый раз за все утро улыбнулся.
  – А как бы ты, Джуд, отнесся к тому, чтобы мы оба вернулись в прежнюю нашу команду? – спросил он.
  – Но вы ведь просто счастливы, что порвали наконец с ней.
  – Кто это сказал, что я порвал с ней?
  – Вам слишком нравится своя собственная игра, – ответил Джуд. – И вы слишком умны, чтобы одновременно играть сразу в две игры.
  Арт промолчал.
  – Послезавтра я уеду, – сказал Джуд.
  – Куда направишься?
  Джуд пожал плечами:
  – В Бостон. У меня там знакомые. И там не жарко.
  – Я бы на твоем месте вел себя как ящерица.
  – Как гекон?
  – Да, – ответил Арт. Он, как и Джуд, прекрасно помнил Лаос.
  Джуд встал, держа руки на виду у всей компании, хотя оружия у него не было. Арт тоже встал, а за ним и вьетнамец. Только Рауль продолжал сидеть.
  – Приходи завтра на обед. – Арт пожал Джуду руку. – У меня для тебя есть кое-какие деньги – на дорожку.
  – Не надо. Не стоит, – сказал Джуд.
  – Если не заботиться о своих людях, – заметил Арт, – они отплатят тебе тем же.
  – Это точно, капитан.
  Джуд помахал рукой Раулю, вьетнамцу и мотоциклисту и через дом, набитый хрусталем, антиквариатом и абстрактными картинами, пошел к выходу. В кабинете Арта были заперты три добермана. Охранники Арта пожелали Джуду счастливого пути. Любовница Арта, нежившаяся в купальнике на солнце у бассейна, томно сказала ему:
  – Завтра увидимся.
  «А вот врать-то и не надо. Могла бы и промолчать», – подумал Джуд.
  Двигатель своего серебристого «порше» он запустил без всяких опасений. Машина стояла слишком близко к дому Арта, и подложить туда бомбу могли только безумцы, которых в Майами в 1978 году было не очень-то и много.
  От дома Арта до квартиры Джуда было сорок две минуты езды.
  Выехав на улицу, он скосил глаза на зеркало заднего вида: за ним вроде бы никто не ехал.
  «Успокойся, – приказал он себе. – От жары ты потерял самообладание. Пока еще страшиться нечего. Тем более что уже через шесть часов тебя здесь не будет. Надо только позвонить Арту и сказать: „Извините, босс, но срочные дела заставляют меня ускорить свой отъезд“. В конце концов, именно Арт научил меня простой житейской мудрости: „Проигравших быть не должно“».
  По дороге от дома Арта до своей квартиры Джуд за одиннадцать месяцев, проведенных в Майами, ездил сотни раз.
  Он поднял стекла дверей, включил кондиционер и настроил приемник на волну радиостанции, передававшей джаз. Из динамиков полились чувственные всхлипы саксофона.
  «Я еду уже десять минут», – подумал Джуд.
  Он любил свой серебристый «порше».
  Диктор радиостанции сообщил, что сейчас прозвучит композиция в исполнении ансамбля «Хиросима».
  «Так кого же… – подумал Джуд, резко поворачивая на параллельную улицу, – кого ж Арт мог избрать орудием выполнения своего замысла? Сам бы он, конечно, этого никогда не сделал. Слишком уж рискованно. Он мог прибегнуть к услугам бродяг – среди них немало отличных стрелков. Но и я не простак. Я всегда настороже. И подозрительных бродяг обнаружу сразу… Рауля и вьетнамца тоже не стоит принимать всерьез. Я бы сумел справиться с ними обоими. Естественно, Арт мог найти наемных убийц среди колумбийских или кубинских друзей Рауля, но они никогда бы не стали выполнять задание в светлое время суток. Вряд ли пошли бы на это и итальянцы, связанные с сицилийской мафией. Это все не их дело. Что же касается яда в стакане виски, то это скорее тема для несерьезных журналистов из несерьезных газет. Пример тому планировавшиеся ЦРУ неудачные покушения на Фиделя Кастро…
  И все же Арт почему-то упомянул в разговоре итальянцев. Действительно – почему? Арт ни за что не стал бы беседовать с итальянцами, если бы у него не было подозрений. Судью он и не собирался покупать. Ему нужно было убедиться, что кое-какие его подозрения небезосновательны…»
  Джуд ехал уже двенадцать минут.
  «То, что у Арта на веранде сидел Рауль, еще можно как-то объяснить. Но присутствие там мотоциклиста, вьетнамца и, возможно, еще кого-то поблизости настораживает. Слишком уж много у них было оружия для дружеской беседы».
  Прошло уже тринадцать минут с того момента, как Джуд отъехал от дома Арта. В зеркале заднего вида не было видно ничего подозрительного. Горячий ветер гнал по улицам обрывки бумаги.
  «В спецвойсках, – вспомнил Джуд, – у Арта репутация „непревзойденного мастера взрывного дела“».
  Джуд находился в пути уже четырнадцать минут.
  Он резко нажал на педаль тормоза и остановился у бара.
  «Да пропади они все пропадом! Надо срочно выпить. Не потому что выпить очень уж хочется, а потому, во-первых, что в противном случае я сойду с ума от этих мыслей, а во-вторых…»
  От взрыва страшной силы двери «порше» вылетели наружу. Бензин в баке сразу вспыхнул. И над Майами поплыло еще одно смрадное черное облако.
  * * *
  Через три часа Джуд на последние свои сбережения купил подержанный автомобиль и по шоссе № 1 поехал на юг – в Киз. Там он остановился в номере паршивенького отеля. В соседних номерах жили заезжие рыбаки, которые не обратили на него никакого внимания.
  Первым делом Джуд подготовил отчет об операции и зашифровал его.
  Он писал, что Арт Монтерастелли является ТОЛЬКО наркодельцом. Его связей с вражеской разведкой НЕ выявлено, он НЕ выдал никому секретов, представляющих государственную тайну, он никому ничего НЕ сообщал о своей прежней работе в спецвойсках. И если не считать того, что, используя приобретенные им на государственной службе опыт и знания, Монтерастелли занимался сверхприбыльной контрабандой марихуаны, давал взятки и организовывал убийства, то перед отечеством он был кристально чист.
  К этому отчету Джуд приложил вырезанную из газеты «Майами геральд» статью, в которой говорилось о взрыве «порше».
  «Автомобиль сгорел дотла, – сообщал Джуд. – Что же касается судьи, то ему, вероятно, пока ничего не угрожает, но его все же надо предупредить – Монтерастелли не терпит неясностей и всегда глубоко копает».
  Свой отчет Джуд писал на бланках отеля, в котором остановился. «Пусть знают, где я, пусть они сами придут ко мне, посмотрят мне в глаза и скажут, что мне делать дальше».
  Джуд так и закончил свой отчет: «Жду ваших указаний».
  Он вложил бланки в конверт и отправил письмо на север – в Мэриленд. Покончив с этим делом, он купил виски и закрылся у себя в номере.
  Через неделю похожий на медведя владелец отеля принес ему письмо со штампом почтового отделения в Нью-Йорке. В конверте была вырезанная все из той же «Майами геральд» еще одна статья о взрыве «порше». В ней говорилось, что во время взрыва в автомобиле никого не было.
  В конверт был вложен также большой лист бумаги, на котором было крупно напечатано всего несколько слов:
  ВАШИ ДЕЙСТВИЯ: С.У.
  Джуд сел на кровать. Итак, Арт знает, что Джуд жив. Арт считает, что в любом деле не должно быть проигравших: он не терпит неясностей.
  Указание С.У. – «Срочно уничтожить» – как раз и устраняло всякие неясности.
  Джуд скомкал полученное послание и, подпалив его спичкой, сжег в пепельнице.
  В Кизе он оставался еще два дня. Купил все необходимое для выполнения задания и кое-что опробовал в манговой роще неподалеку от шоссе № 1.
  Арту были прекрасно известны способности Джуда. Арт знал, что от него можно было ожидать любого подвоха; любого, но только не этого.
  Когда все было готово, Джуд сел в машину и поехал обратно в Майами, где затаился в укромном местечке до наступления темноты.
  Стояла безлунная ночь. Синоптики шторма не обещали.
  В полночь Джуд в черном костюме для подводного плавания с непромокаемым мешком на спине осторожно вошел в городской канал, по обеим берегам которого стояли богатые виллы, и поплыл. До него долетал радостный смех обитателей этих вилл. Там звучала музыка, доносились голоса телевизионных дикторов, сообщавших о последних новостях. К виллам подъезжали автомобили. А он плыл, не обращая внимания на этот веселый праздник души и тела.
  Каждый раз, проплывая под мостами, он был особенно осторожен, но никто из редких прохожих на мостах его не заметил.
  Какая-то моторная лодка пронеслась метрах в трех от него. Но и на этот раз его не увидели. Так что не зря он прихватил с собой черный костюм для подводного плавания.
  В половине второго ночи он был на месте. Роскошный дом Арта, стоявший на берегу канала, находился от Джуда всего в четверти мили.
  Джуд подплыл к противоположному от дома берегу, нащупал ногами дно, стащил непромокаемый мешок со спины и начал подготовку к делу. Сначала надул резиновый плотик, затем вытащил винтовку и, удобно пристроив ее на плотике, посмотрел через оптический прицел на окна спальни Арта. Свет в спальне не горел, и никого видно не было.
  «Обычно Арт так рано не ложится, – подумал Джуд. – Что ж, теперь мне остается только ждать».
  Он просидел в воде всю ночь. Мимо него плыли какие-то коряги и городской мусор. Воздух был влажным, соленым. Над водой торчала только его голова. Увидеть ее из дома на таком расстоянии было невозможно.
  Рассвело. В семь утра Джуд заметил, как в спальне Арта заколыхались портьеры. К окну подошла любовница Монтерастелли. Голая. Она повернулась и что-то сообщила тому, кто был в глубине спальни.
  В двадцать минут девятого на веранду поднялся пришедший к Арту Рауль и вошел в дом.
  В девять часов одиннадцать минут он вышел на веранду уже из дома и внимательно осмотрел лужайку. Мины были конечно, на боевом взводе. Рауль посмотрел и в сторону канала, но лодок там не было. Кубинец повернулся к двери и что-то сказал тому, кто стоял за нею.
  Джуд крепко прижал приклад винтовки к плечу.
  В прицел ему было хорошо видно, как Арт Монтерастелли – бывший «зеленый берет» и шпион – вышел с чашкой сладкого кубинского кофе в руке из двери и сделал ленивый шаг к ограде веранды.
  Пуля попала Арту в грудь и, прошив ее насквозь, разбила одно из окон. Кровь Арта брызнула в стороны и попала на белую стену.
  Джуд хорошо видел в прицел, что у Рауля отвисла челюсть. Кубинец растерянно посмотрел на труп, вздрогнул и, как показалось Джуду, уже собрался упасть на пол, чтобы не подвергать опасности себя самого.
  Но кубинец на пол не упал. Кубинец посмотрел в сторону канала, откуда несколько секунд назад донесся звук выстрела, потом посмотрел на лежавший на веранде труп, пожал плечами, снова посмотрел на канал и, опять пожав плечами, улыбнулся. Во весь рот. Затем вытащил сигарету, прикурил ее и не спеша подошел к ограде веранды.
  Кубинец умел ценить мастерски выполненную работу.
  Рауль не двинулся с места даже тогда, когда Джуд выбирался из воды на противоположный берег канала.
  * * *
  К вечеру того же дня Джуд был в Северной Каролине. К утру следующего – в Вирджинии. Еще через день – к полудню – он добрался до шоссе, огибавшего Вашингтон.
  Где-то в этом городе был Ник Келли.
  «Только бы нам не столкнуться с ним нос к носу», – подумал Джуд.
  Он сделал остановку на заправочной станции и купил там географическую карту. Проводя по ней указательным пальцем, он читал названия небольших городков неподалеку от Вашингтона, образующих Мэриленд, – Бетесда, Шейви Чейз, Роквил… Саундерз. Этот последний городок представлял собой типичное американское поселение с двумя заправками, универмагом, дюжиной домов и выложенной из красного кирпича почтой. Вокруг Саундерза в семьдесят восьмом году еще было несколько кукурузных полей. Одна из заправок в городке была закрыта – она пала жертвой первого арабского эмбарго на поставки нефти Америке.
  Приехав в Саундерз, Джуд первым делом направился в хозяйственную лавку, где купил стремянку, краску, малярные валики и кисти.
  Находясь еще в Северной Каролине, Джуд отправил на номер абонентского ящика в почтовом отделении Саундерза большой красный пакет. Хоть он и наклеил на него несколько лишних марок – для скорости, вряд ли отправленное аж из Северной Каролины послание опередило его самого.
  Продавщица универмага в Саундерзе никак не могла понять, какой идиот решил нанять здоровенного парня делать ремонт на закрытой заправке. К тому же этот парень оказался страшно ленивым, работал он медленно и все время поглядывал на расположенную рядом почту.
  В восемь утра на третий день после того, как Джуд по собственной инициативе превратился в маляра, к почте подъехала синяя легковушка с вашингтонскими номерами. Из нее вышел чисто выбритый, аккуратно одетый молодой мужчина: его ботинки были начищены до блеска.
  Мужчина надел темные очки и направился на почту. Джуд поднялся по своей стремянке на несколько ступенек вверх и увидел в окно почты, как ее работник вручает мужчине в блестящих ботинках большой красный конверт.
  Когда мужчина вышел, на стремянке никого не было, малярный валик валялся на земле. Джуд уже сидел в своей машине и, когда мужчина в блестящих ботинках отъехал на синей легковушке от почты, направился за ним. «Этот парень совсем еще неопытный, слежки он не заметит», – подумал Джуд.
  К его удивлению, легковушка помчалась не в Пентагон, а совсем в другую сторону. Асфальт скоро кончился, началась посыпанная гравием проселочная дорога. От такой езды у Джуда тряслись все внутренности.
  Наконец синяя легковушка остановилась у деревенской виллы. Джуд выскочил из своей машины и, спрятавшись за деревьями, стал внимательно наблюдать.
  Мужчина в блестящих ботинках позвонил в дверь, и на пороге появился пожилой коротышка в гражданской одежде. Мужчина вручил ему большой красный пакет. Коротышка вытащил очки, водрузил на свой нос и прочитал лаконичное сообщение Джуда:
  ОПЕРАЦИЯ С.У. ЗАВЕРШЕНА.
  Мужчина в блестящих ботинках увез коротышку в своей синей легковушке. Джуд, раздумывая, продолжал стоять за деревьями. К деревенской вилле подъехал почтовый фургон. Водитель бросил в серебристый ящик на двери несколько конвертов.
  Фургон уехал. За почтой из дома никто не вышел.
  И никто не видел, как Джуд вытащил ее из ящика.
  Счета, какие-то открытки, рекламные объявления и, наконец, личное письмо – все это было адресовано человеку, имени которого Джуд никогда не слышал.
  Он вскрыл личное письмо. Оно было напечатано на бланке одного благотворительного фонда. Руководство фонда благодарило генерала за то, что он согласился выступить на организованном ими обеде в честь Дня патриотов. В письме называлась сумма гонорара, которую получит генерал. Там же была приписка:
  «Благодарим вас за ваши фотографии и биографическую справку, которые мы публикуем в буклете, рассылаемом приглашенным на обед. Мы сэкономили много времени, получив все это не из Пентагона, а от вас лично».
  Через несколько часов Джуд позвонил в Отдел по связям с общественностью Пентагона и представился как редактор буклета благотворительного фонда. Он попросил предоставить для опубликования в буклете фотографию и биографическую справку о генерале. О генерале, который распоряжался его жизнью целых десять лет. Но этого Джуд не сказал. Он лишь добавил, что сейчас в Отдел по связям с общественностью приедет посыльный благотворительного фонда.
  Получив у клерка в Пентагоне нужный ему пакет, Джуд сел в машину, изучил биографическую справку, потом посмотрел на фотографию. Генерал во весь рот улыбался.
  – Все! Точка! – сказал ему Джуд и поехал на заправку.
  На ее стене висел телефон-автомат. Джуд мог позвонить Нику Келли, но, подумав, делать этого не стал. Он не хотел разговаривать со своим старым приятелем. По крайней мере до тех пор, пока не обретет полную свободу.
  Джуд купил на заправке почтовую открытку с фотографией луны над центром Вашингтона. Сначала он написал на ней известный ему адрес в Саундерзе. А потом нацарапал «С меня довольно!» и подписал «Мэлис».
  Бросив открытку в почтовый ящик, Джуд почувствовал себя так, как будто у него гора с плеч свалилась. Теперь он знал, что имеет полное право называть себя человеческим именем, а не какой-то кличкой «Мэлис» – «Злоба».
  – Пошел бы ты, генерал, куда подальше! – сказал Джуд. – Теперь я сам по себе.
  Свою машину он направил на запад.
  Это было двенадцать лет назад.
  Теперь, в девяностом году, Джуд находился в бегах третий раз.
  Он вдруг осознал, что несется по шоссе в красной машине.
  Показался Лас-Вегас – город в пустыне. Даже днем на зданиях его казино и на отелях пылала неоновая реклама.
  Здесь когда-то работала Нора.
  Теперь она мертва.
  Джуд поехал в аэропорт. Синяя спортивная сумка с деньгами так и висела у него на шее. Посмотреть, что находится в атташе-кейсе, оставленном кем-то в машине, ему и в голову не пришло – не до того было.
  Джуд не видел, как к автостоянке, где он припарковал красную машину, подъехали два грязных автомобиля.
  Он помчался в здание аэропорта, нашел бар, заказал три порции виски и разом осушил стаканы. Он собрался заказать еще, но заметил обращенный на него пристальный взгляд бармена.
  «На меня обратили внимание», – подумал Джуд и пошел к билетной кассе.
  Женщина в синей форме, сидевшая за стеклом, о чем-то спросила его.
  – Что? – пробормотал Джуд.
  – Чем могу вам помочь? – сказала женщина, почувствовав, что от незнакомца сильно пахнет виски и еще чем-то паленым. – Вам нужен билет?
  – Куда?
  Она с недоумением посмотрела на него.
  – Мне нужен билет на ближайший рейс, – сказал он.
  – В Чикаго?
  – Когда он вылетает?
  – С минуты на минуту. Вашу кредитную карточку, пожалуйста.
  Женщина покачала головой, увидев, как дрожащими руками он отсчитывает наличные.
  В самолете он заплакал. Его трясло. Стюардесса отказалась принести ему больше трех порций виски. Пассажиры делали вид, что не замечают его. Время от времени мужчины, слыша его всхлипывания, чертыхались.
  В Чикаго стояла туманная ночь. В аэропорту «Мидуэй» Джуд выпил еще две порции виски, встал в очередь на такси, но, подумав, купил билет на автобус и на нем добрался до дешевенького кирпичного отеля. Он отсчитал деньги администратору и получил ключи от маленького пыльного номера. В закусочной отеля он съел сладковатую тушеную баранину с луком и картофелем.
  В его сумке оставалось всего сорок шесть долларов. Он купил бутылку виски и, отхлебнув из нее прямо в закусочной, вышел на улицу и пошел куда глаза глядят. При появлении патрульных полицейских машин он прятался в тень.
  Ему казалось, что город наполнен чудовищами.
  Вдали он увидел какое-то пламя и направился к нему.
  Пламя горело у монумента с мемориальной табличкой. Эта табличка оповещала, что вечный огонь горит в Чикаго в честь тех американцев, которые сражались в Корее и Вьетнаме.
  Джуд постепенно пришел в себя. Он понял, что здесь ему нельзя оставаться. И он уже знал, куда теперь следует бежать. И кого ему надо увидеть.
  Незадолго до рассвета он угнал припаркованный на Стейт-стрит автомобиль и вырулил на скоростное шоссе.
  Глава 21
  Сожженная деревня
  На следующее утро после того, как была убита Нора, Уэс ворвался в офис Ноя Холла в штаб-квартиру ЦРУ. Ной и личный секретарь Дентона Мэри, сидевшие за столом, заваленном толстыми досье, удивленно посмотрели на него.
  – Где директор? – запыхавшись, прокричал Уэс.
  Ной быстро обошел стол и направился к Уэсу. Мэри пошла к двери.
  – Куда это вы? – обратился к ней Уэс. – Я хотел бы…
  Ной дернул Уэса за руку, Уэс мертвой хваткой вцепился в его запястье и резким движением придвинул Ноя к себе.
  – Пошли в коридор, – прошептал Уэс, подталкивая Ноя к двери. Ной сохранял самообладание и от боли не вскрикнул.
  Утро. Семь часов сорок семь минут. Вторник. В главные ворота не афишировавшего свою деятельность государственного ведомства Америки плотным потоком вливались машины сотрудников. В тихом коридоре седьмого этажа, полы которого были устланы коврами, пока еще никого не было, кроме сцепившихся Уэса и Ноя.
  – Мне нужен директор! – прокричал Уэс. – И немедленно!
  – А кто вы такой, чтобы командовать здесь! – закричал в ответ Ной. – Посреди ночи замдиректора ФБР звонит мне и сообщает, что наш человек с полномочиями флотской Службы расследований поставил под угрозу жизнь его людей!
  – Послушайте, Ной…
  – Эти люди были с вами в каком-то паршивом кафе на краю света и наблюдали за спровоцированной вами перестрелкой, в результате которой погибли два человека. Сотрудники ФБР доложили, что вы не поставили об этом в известность даже местную полицию…
  – Тем самым я прикрывал вашу толстую задницу! – закричал Уэс, тыча пальцем в грудь Ноя. – Я настиг того парня, был от него в нескольких метрах! А люди ФБР потеряли его в аэропорту Лас-Вегаса.
  – Что ж это получается? – спросил Ной. – Похоже на вьетнамский синдром. Там ведь, если помните, ретивые вояки для того, чтобы выполнить задание об освобождении деревни, сжигали ее дотла… Мы поручили вам не очень сложное и вполне легальное дело – и вот теперь вы наломали дров в Калифорнии!
  Уэсу показалось, что в коридоре задул ледяной ветер. Он почувствовал себя страшно одиноким. Раздетым догола напротив дверей больших начальников.
  – Мне надо поговорить с Дентоном, – тихо сказал он, отступая в сторону.
  – Дентон на секретной встрече.
  Уэс глубоко вздохнул и закрыл глаза. Во время перелета из Лас-Вегаса в Вашингтон поспать ему так и не удалось.
  – Чего же теперь вы от меня хотите? – спросил он.
  – Мы вообще хотим закрыть это дело… Мы-то хотели решить одну проблему, а вы создали новую; вы нам больше не нужны.
  – У вас нет полномочий принимать такие решения.
  Ной усмехнулся.
  – Меня нанял Дентон. Он меня и уволит, если я не приму ответственного решения, а его самого вы и не увидите.
  Одна из дверей в коридоре внезапно отворилась, и в него шагнул генерал Кокрэн. Он внимательно посмотрел на Уэса и Ноя через толстые стекла своих очков.
  Ной оскалил бульдожьи зубы и прошептал Уэсу:
  – Верить мне или не верить – ваше дело, но вы отстранены от этого дела. А что с вами будет – зависит от того, насколько чисто мы все сможем выйти из этого дела.
  – Если я не продолжу свои поиски, никто сухим из воды не выйдет, – пригрозил Уэс.
  Билли поправил на носу очки.
  Ной вплотную придвинулся к Уэсу и прошептал угрожающим тоном:
  – Если только откроете рот, мы вас уничтожим!
  Билли, мягко ступая по коврам, подошел к ним:
  – Джентльмены, у вас какая-то проблема?
  – Ничего особенного, – сказал Ной, пристально глядя на Уэса. – У нас все под контролем. Не правда ли, майор?
  Ной улыбнулся и вошел в свой офис.
  – Вы сегодня спозаранку пришли сюда, – сказал Билли Уэсу.
  – Да, сэр. – В стеклах очков генерала он видел свое искаженное отражение.
  – Пойдемте ко мне, – пригласил его второй человек в начальственной пирамиде ЦРУ. – Наш буфет снабжает меня великолепным кофе.
  Билли увидел, что Уэс застыл в нерешительности.
  – Это, конечно, всего лишь приглашение, майор, – сказал генерал. – Это не приказ. И в конце концов, вы ведь ничем не рискуете.
  Они сели за маленький столик в углу офиса Билли. Уэс сидел на кушетке, Билли занял кресло. На столике стояли серебряный кофейник и фарфоровые чашки. Пахло свежесваренным кофе.
  – Погода стоит какая-то странная, – сказал Билли.
  – Да, сэр, – кивнул Уэс и подумал: «Чего же ты от меня хочешь?»
  – Вы обращаетесь ко мне «сэр», – заметил Билли, – но в данном случае разница в звании роли не играет. Вы в гражданском костюме и не являетесь моим подчиненным…
  – Сэр, это было специально оговорено, когда я получал свое задание.
  – Думается, сейчас не время обсуждать детали, которыми было оговорено ваше задание. Меня больше волнуют последствия его выполнения…
  Билли наклонился вперед, положил себе на колени руки и простодушно посмотрел на Уэса.
  – Последствия волнуют меня именно потому, что вы получили свое задание от мистера Дентона и мистера Холла…
  – На Холла я не работаю, – перебил генерала Уэс.
  Билли мягко сказал:
  – Я слышал, неподалеку от Лас-Вегаса что-то произошло…
  – Об этом я рассказывать не могу, сэр, но я был бы весьма признателен вам, если бы вы сообщили мне, где я могу найти мистера Дентона.
  – В эти минуты он присутствует на званом обеде в Западной Германии…
  – Черт! – разочарованно прошипел Уэс.
  – На том обеде ни о какой чертовщине речи не идет, – улыбнулся Билли. – Речь идет об объединении двух германских государств, о судьбе НАТО. И еще там обсуждают напряженную обстановку в Литве… Я же, находясь здесь, естественно, обеспокоен вашими делами. Это не Вьетнам. Там многие вещи были проще, прямолинейнее…
  – Зато джунгли во Вьетнаме были непроходимыми.
  – Отнюдь не такими непроходимыми, как в Вашингтоне, – продолжал Билли. – Здесь все время ожидаешь какого-то подвоха, все время происходит что-то неожиданное, особенно в последние годы. Мы призваны обеспечивать национальную безопасность Америки. И самое главное в этом деле – суметь удержать наше ведомство на плаву…
  – Чего вы хотите от меня? – спросил Уэс.
  – Речь не о том, чего я лично от вас хочу, – ответил Билли. – Судя по всему, вы попали в переделку. И лучший выход для вас сейчас – облегчить свою ношу… через нашу систему, через наше ведомство.
  – Получается, во всем виноват я один.
  – Может быть, и так. – Билли пожал плечами. – Но я почему-то думаю, что вина лежит не только на вас.
  – А вы сами когда-нибудь облегчали свою ношу вот таким образом? – спросил Уэс.
  – В этом у меня не было нужды. – Билли покачал головой. – Да вы только взгляните на себя: вы выглядите усталым и изможденным. Это позволяет мне сделать два вывода. Во-первых, один вы не справляетесь с этим важным делом. Оно, кстати, настолько важное, что не может находиться в ведении ограниченного круга людей. Во-вторых, к оценке ваших действий подошли слишком уж сурово. Без учета обстоятельств самого дела… И вот что вам надо иметь в виду, – продолжал Билли. – Без наших средств связи вы не сможете непосредственно выходить на мистера Дентона. В служебной иерархии американской разведки я занимаю второй по значению пост. В рамках моей компетенции почти все. И потому позвольте мне помочь вам. Мы можем подключить к делу Исполнительный секретариат. Там работают классные специалисты. Поверьте, майор, я дам вам отличную команду.
  Уэс задумался.
  Наконец он тихо спросил:
  – Сэр, приходилось ли вам привлекать к участию в операциях ЦРУ действующих или бывших сотрудников спецвойск?
  – Майор, в ваши полномочия не входит знакомство с такими деталями моей работы.
  – Сэр, вот уже многие годы вы стоите за всем, чем занимается американская разведка. Вы ведь сами сказали, что в рамках вашей компетенции находится почти все…
  – Мне очень жаль, что вы решили находиться вне рамок моей компетенции.
  Билли указал Уэсу на дверь.
  * * *
  К углу дома, где жил Уэс, был припаркован серый автомобиль с антеннами на крыше. В нем сидели трое мужчин в гражданских костюмах.
  Подъезжая к своему дому, Уэс сразу заметил их. Он даже замедлил ход, решая, с чего бы это они появились здесь и не стоит ли, пока не поздно, умчаться прочь.
  «Нет!» – сказал себе Уэс. Он нажал на акселератор, стремительно подъехал к разлинованной белой краской стоянке, поставил машину и поспешил к своей парадной. Оклик одного из мужчин «Чендлер!» он проигнорировал.
  Перепрыгивая через ступени, Уэс взлетел на свой этаж. Когда Бэт выхаживала его после того случая в Лос-Анджелесе, она дала ему ключ от своей квартиры. Сейчас он был несказанно рад, что она не отобрала этот ключ.
  Он открыл ее дверь, крикнул «Бэт!» и, не дождавшись ответа, вытащил из кобуры свой пистолет-автомат, положил его на столик у двери, а атташе-кейс с деньгами и документами бросил на пол. После этого он закрыл ее дверь снаружи и направился в свою квартиру.
  Он слышал, как внизу хлопнула входная дверь в парадную.
  «Патроны, у меня в пиджаке осталось несколько обойм с патронами, – подумал он. – Впрочем, это ничего не доказывает. Патроны – вещь вполне легальная».
  В его дверь постучали.
  – Мистер Чендлер, откройте. Служба расследований ВМФ.
  Уэс открыл дверь. Протянув ему свои удостоверения, трое мужчин без приглашения шагнули в прихожую, а потом и в гостиную. Этих агентов Службы расследований Уэс видел первый раз в жизни.
  – Вы не остановились, когда мы вас окликнули, – сказал первый агент.
  – Я останавливаюсь только на оклик «Полиция».
  – Где вы все это время были? – спросил второй агент.
  – В ЦРУ. Хотите туда позвонить?
  Агенты переглянулись. «Плохо знают свое дело, – подумал Уэс. – Агенты должны быть уверены в себе». Третий агент нерешительно пошел к двери спальни.
  – У вас есть ордер? – спросил Уэс, останавливая его.
  – Какой ордер?
  – Любой. В противном случае я позволю вам находиться только в гостиной.
  – А я-то думал, что мы делаем общее дело, – сказал второй агент.
  – Я лично выполняю специальное задание организации, которую уже вам назвал, – сухо заметил Уэс.
  – Черт возьми! – буркнул третий агент.
  – Так где же вы были, майор? – спросил первый агент. – В Лас-Вегасе?
  – Я уже сказал, где вы можете это выяснить.
  – А оружие ваше где?
  – Какое оружие?
  – То самое, с которым вы упражнялись в тире. То самое, разрешение на ношение которого вы получили у нашего начальства.
  – Это вас не касается.
  – Вы не будете возражать, если мы его поищем?
  – А у вас есть ордер на обыск?
  Первый и второй агенты рассмеялись.
  – Мы здесь, чтобы вам помочь, – сказал третий агент.
  – Это каким же образом?
  – Вы – наш человек. Не важно, что сейчас выполняете спецзадание. Вы прежде всего сотрудник Службы расследований ВМФ. Вы – моряк. И мы тоже. Вам нужна помощь…
  – Если вы мне понадобитесь, я вам позвоню. А если понадобится моя помощь, то можете обращаться ко мне через Греко.
  – Греко и прислал нас сюда.
  Уэс пристально посмотрел на агентов:
  – Передайте Франку, чтобы он занимался своими делами.
  – По-моему, – сказал первый агент, – вам это лучше сделать самому. Он ожидает встречи с вами.
  – Значит, он направил ко мне трех мушкетеров, – Уэс ухмыльнулся, – чтобы вы доставили меня к нему?
  – Он знает, что вы сильно устали, – заметил первый агент.
  – И что выглядите отвратительно, – добавил второй.
  – И он был уверен, что нам следует вас подвезти, – пожал плечами первый агент.
  – Я сам вам позвоню, если меня надо будет подвезти, – решительно сказал Уэс. – А сейчас время моей встречи с вами подошло к концу. Уходите. Мне надо хоть немного поспать.
  Агенты Службы расследований переглянулись.
  – Счастливых вам снов, – промолвил второй агент и пошел к выходу. Его коллеги потянулись за ним. Перед тем, как захлопнуть дверь, третий агент обратился к Уэсу:
  – Я еду прямо к Франку. Я увижу его уже совсем скоро.
  «Сколько же у меня еще времени в запасе? – подумал Уэс, когда они ушли. – Дентон и Ной, конечно, сильно струхнули, они боятся скандала, и им теперь просто необходим козел отпущения… Если бы я доставил им Джуда, мое фиаско в пустыне воспринималось бы ими как победа».
  Уэс выглянул в окно. Серая машина по-прежнему стояла на углу его дома.
  «Думай, думай!» Но голова его была занята другими мыслями. Перед его глазами мелькали какие-то разрозненные воспоминания о Бэт… он видел, как трассирующие пули летят в Дина… видел окровавленную белую блузку женщины, лежавшей на песке у кафе в пустыне. Он вспомнил, какой глупый, наверное, был у него вид, когда сотрудники ФБР сообщили ему в аэропорту Лас-Вегаса, что Джуд улетел… А потом он снова увидел Бэт. «Боже мой, как хочется хотя бы услышать ее голос!»
  Уэс снял со стены трубку-телефон.
  Бип-бип-бип.
  Так и не дождавшись ответа, он бросился в ее квартиру. Его пистолет-автомат лежал на столике у двери. Атташе-кейс валялся на полу.
  Бэт дома не было. Серая машина по-прежнему продолжала стоять на углу.
  Она, кажется, говорила как-то, что работает в Галерее Фриер. Разыскав в телефонной книге номер галереи, он позвонил туда.
  Телефонистка извинилась и сказала, что сотрудниц с таким именем у них нет.
  – Как это нет?
  – У нас действительно нет сотрудниц с таким именем.
  – Вы, должно быть, ошиблись. Ее зовут Бэт Дойл. Я продиктую вам ее имя по буквам.
  – Не надо. Такой сотрудницы у нас нет.
  – Она работает в архиве. Он образован Фондом восточного искусства.
  – Галерея Фриер не имеет никакого отношения к этому фонду… Как вы его назвали?
  – Но у вас ведь есть сотрудники архива…
  – Да. Если хотите, я сейчас все выясню у нашего архивариуса.
  Через минуту телефонистка сказала:
  – Сэр, вы слышите меня? Архивариус подтвердил, что не знает никакой Бэт Дойл.
  Уэс бросил трубку.
  Ему показалось, что стены квартиры внезапно приблизились к нему.
  Это была квартира юриста, который срочно уехал по какому-то делу… А потом в нее въехала Бэт… Кажется, по рекомендации друзей… И произошло это сразу после того, как Дентон дал ему задание…
  Уэс растерянно заморгал.
  В квартире пахло табаком. В гостиной на видном месте стояла ее чертежная доска. Но ведь она пока еще не поступила в архитектурный колледж… На стенах были развешаны картины юриста – бывшего соседа Уэса. Это еще можно было понять, но как объяснить, что в платяном шкафу в спальне по-прежнему висела его одежда? Бэт только сдвинула ее в сторону, чтобы высвободить место для своих блузок и брюк.
  Нигде в квартире фотографий Бэт не было. Не было там и фотографий ее родственников, друзей, бывших любовников… Не видно было в квартире и сувениров из Таиланда и Непала – Уэс знал, что она там жила: не могла же она придумать все от начала до конца? Похоже, что из Германии она тоже ничего не привезла на память об этой стране… Кстати, что она могла делать в Германии? На кого она там работала? На кого еще?
  Лежавшие на письменном столе письма были адресованы юристу, а не ей. И даже на телефонных счетах за прошедший месяц было напечатано имя юриста. Судя по счетам, она не сделала ни одного междугородного звонка. А ведь должна была бы звонить – матери, сестрам и братьям, отцу в офис…
  На двух полках в книжном шкафу стояли ее книги: учебники по физике и инженерному искусству, несколько романов в мягкой обложке, книга по японской архитектуре, пара сборников стихов. Он пролистал ее книги. Никаких закладок, записок, писем. Ничего. Пролистывая книги, Уэс бросал их на пол.
  Вдруг он вспомнил, что у нее была записная книжка с адресами и телефонами. Где она? Он вытащил из шкафа ее чемоданы, но, так и не найдя в них записной книжки, бросил их в угол, может быть, книжка в ее одежде? Разбросав вещи Бэт, записной книжки он снова не обнаружил.
  Много лет назад, отправляя своих бойцов на разведку, Уэс запрещал им брать с собой любые изобличающие их предметы.
  Вот и здесь, в этой квартире, не было ничего, что указывало бы на то, кто конкретно в ней живет.
  Теперь-то он понимает, почему так легко она дала ему ключ от этой квартиры.
  Пошатываясь, Уэс пошел в ванную комнату и посмотрел на свое отражение в зеркале: вид у него был ужасный. Он был страшно бледен, вымотан, изможден.
  Крышка туалета была закрыта. Уэс плюхнулся на нее и заплакал. Минут пятнадцать просидел он так. И все никак не мог успокоиться…
  Послышался стук входной двери.
  Уэс выскочил в гостиную. Это была Бэт. Держа в каждой руке по сумке с продуктами, она вошла в гостиную и радостно улыбнулась.
  – Уэс! Когда ты…
  Увидев вдруг в беспорядке разбросанные вещи, она растерянно заморгала:
  – Что… что случилось?
  – Так кто же ты? – прошептал Уэс.
  – Что? – Она вздрогнула и сделала шаг к нему. Его пистолет лежал на столике за ее спиной.
  – Кто ты? – громко спросил Уэс, пристально глядя ей прямо в глаза.
  – Я не понимаю… – Она сделала еще один шаг к нему, глядя на беспорядок в гостиной. – Это… это ты сделал?
  – Зачем ты переехала в эту квартиру?
  – Чтобы здесь жить. – Она пожала плечами. – Уэс, что случилось?
  – Вот об этом ты мне и расскажешь!
  Бэт стояла совсем рядом с ним. Она подняла руку, чтобы коснуться его, но в последний момент отвела ее.
  – Тебя здесь нет, – сказал он. – В этой квартире ничего не говорит о твоем присутствии: нет ни фотографий, ни писем. Все, что здесь есть, привезено только для того, чтобы можно было поверить в твое присутствие. Но на самом деле тебя здесь нет!
  – Это ты учинил здесь обыск? – вздрогнув, прошептала она и отступила назад.
  Как заправский следователь, он спросил:
  – На кого ты работаешь?
  – Но ты ведь знаешь, что я…
  – Я уже звонил в галерею. Там о тебе даже не слышали.
  – Как это не слышали?
  – О фонде, где ты якобы трудишься, там тоже никто не знает.
  – Да я именно там и была весь день. А продукты купила во время обеденного перерыва.
  Уэс покачал головой.
  – Наша телефонистка Дженни – немного с приветом. Если ей не нравится тон людей, с которыми она разговаривает, то ответа от нее не дождешься.
  – Архивариус сказал, что ты у него не работаешь…
  – И это в какой-то степени верно, ведь я работаю внештатно. Ты лично разговаривал с ним?
  Уэс промолчал. Ее лицо побагровело.
  – Вот видишь! Если бы ты лично поговорил с ним…
  – Значит, с тобой все в порядке?
  – Все в порядке? – Она тряхнула головой. – Да я люблю тебя, дурачок!
  – Ты сама придумала свою «легенду»? Или ее придумал кто-то другой, чтобы ты могла обвести меня вокруг пальца?
  Бэт сжала губы. Ее глаза яростно засверкали.
  – Ты рылась в моих вещах, когда я спал, – безапелляционным тоном сказал он.
  – Я… Да ты просто негодяй! – выкрикнула она. – Чего ты хочешь от меня? Что ты ищешь?
  – Кто тебе платит? И сколько? Ты работаешь по заданию правительственных органов? Тебя поймали на чем-то в Таиланде, Германии или Нью-Джерси, и теперь ты отрабатываешь здесь свой должок?
  – Боже мой! – воскликнула она, пятясь от этого человека, который вдруг стал ей совсем чужим. – Какая же я дура! Я беспокоилась о тебе, я глаз не сомкнула, когда ты пришел домой побитым. И вот такая мне за все это благодарность?! – Она тряхнула головой. – Ты, морячок, просто с ума сошел! Да ты пройдешь и по трупам, лишь бы добиться своего!
  Бэт ринулась к нему и ударила его в грудь. Уэс схватил ее за руку и отшвырнул от себя.
  – Ах так! Может быть, ты еще изнасилуешь меня?! Тебе было недостаточно того, что я сама тебе отдалась?!
  Уэс почувствовал себя виноватым. Он протянул к ней руки.
  – Бэт…
  Она попятилась к двери.
  – Так какое же преступление я совершила? В моей квартире нет фотографий? Но фотографии – это всего лишь бумага, я же предпочитаю сохранять воспоминания в своей памяти и в своем сердце. Не виновата я и в том, что мои сестры и мать слишком заняты, чтобы писать мне, а отец мой вообще письма писать не любит. И в этом тоже мой грех? За это все надо хорошенько наподдать Бэт, чтобы расставить все по своим местам?! За все это надо уничтожить мою любовь, а потом и меня с нею?!
  – Я ничего не хочу уничтожать, – перебил ее Уэс. – Я хотел кое-что узнать о тебе…
  – Обо мне? А при чем здесь я? Меня теперь все больше интересует, кто ты на самом деле?
  – Видишь ли, произошло следующее… – начал он рассудительным тоном.
  Она, прищурив глаза, гневно посмотрела на него, а потом, обернувшись, увидела пистолет на столике у двери.
  Уэс зачарованно смотрел на Бэт. Какая-то неведомая сила пригвоздила его к полу.
  Она подошла к столику и взяла пистолет.
  – Так это твой? – прошептала она. – Это… это твоя профессия?
  Бэт посмотрела Уэсу прямо в глаза и неуклюже направила пистолет в его сторону.
  – Ты принес это, чтобы разобраться со мной? – прошептала она.
  Он попытался ответить, но язык не подчинялся ему.
  Она стояла совсем рядом. Он вполне мог ловким движением выбить у нее оружие, но та же неведомая сила сковала его руки и ноги.
  – Как же ты хотел разобраться со мной? – спросила она и прижала дуло пистолета к своей груди, к губам, ко лбу, к виску. – Вот так?
  Уэсу казалось, что вот-вот прогремит выстрел.
  Бэт опустила пистолет и, посмотрев на Уэса, вложила оружие в его руку.
  – Так сделай то, что ты задумал, – горько сказала она, заплакала, повернулась и, покачиваясь, медленно пошла к двери.
  На пороге она остановилась и, не оборачиваясь, прошептала:
  – Вы были правы. Это не моя жизнь. Меня здесь нет.
  Прошло несколько минут, прежде чем Уэс пришел в себя. Он тряхнул головой и пошел в свою квартиру.
  Серая машина по-прежнему стояла на углу дома.
  Уэс переоделся в джинсы и кроссовки. Кое-что из спортивной одежды он положил в легкую сумку. Кобуру с пистолетом-автоматом повесил на пояс и, накинув ветровку, застегнул ее на молнию. Взял сумку и атташе-кейс с деньгами и документами в одну руку и оглядел квартиру. Сейчас ему казалось, что в ней жил не он, а какой-то другой человек.
  Уэс поднялся на крышу и пошел по ней, низко пригибаясь, чтобы его не увидели с улицы. Тайник на чердаке был нетронутым. Может быть, когда-нибудь его и обнаружат. Группа наблюдения из серой машины наверняка поймет, каким образом он ускользнул отсюда. А поняв это, начнет прочесывать весь дом. Тогда, возможно, кто-то из группы и наткнется на тайник. Хорошо было бы, конечно, чтобы документы из тайника попали в руки Греко.
  По пожарной лестнице Уэс спустился вниз. И пошел прочь от своего дома.
  * * *
  У него был только один путь – вперед.
  Частный сыщик Джек Бернс открыл входную дверь только после настойчивого стука Уэса в дверь. На сыщике был незастегнутый шелковый халат, наброшенный поверх майки и спортивных шортов.
  – Меня нет дома, – увидев Уэса, быстро сказал Джек и попытался захлопнуть дверь прямо перед носом майора. Тот нажал на дверь плечом так сильно, что Джек отскочил назад и чуть не упал.
  – Нет, вы дома! И находились здесь весь вечер!
  – Слушайте, морячок! – прокричал Бернс, застегивая халат. – Вы человек из прошлого. Вам крышка!
  Уэс, схватив сыщика за халат, притянул его к себе:
  – Я – человек из вашего прошлого!
  – Чего вы от меня хотите, черт бы вас подрал?!
  – Вы работаете на меня или вы уже забыли об этом?
  – Да вы форменный идиот! Вы что, ничего не поняли?
  – А что я должен понимать? – спросил Уэс, не выпуская халата сыщика из рук.
  – Вам крышка. На этот счет есть соответствующие указания. Все ваши приятели-шпионы вот-вот получат их.
  – А вы откуда узнали об этом раньше других?!
  – Я… меня…
  – Так кто же вас информировал?
  Ответа не последовало. И Уэс что есть силы тряхнул Бернса.
  – Кто вас информировал?!
  – Ной, – пробормотал сыщик, – еще вчера вечером… После того, как вы… как ФБР настучало ему о ваших подвигах. Там ведь были жертвы…
  Уэс из прихожей втолкнул Бернса в гостиную, а оттуда в кабинет.
  – Так, значит, вам звонил Ной… – угрожающим тоном начал Уэс.
  Бернс, стоя посреди кабинета, вздрогнул.
  – Впрочем, – продолжал Уэс, – я уверен, что и вы докладывали Ною о каждом моем шаге.
  – Подумаешь, какое дело, – пробормотал Бернс, глядя на сумасшедшего майора, который, как акула, начал кружить вокруг него. – В конце концов Ной – ваш босс.
  Уэс ударил Бернса в грудь, тот сжался. Он не знал, что еще можно ожидать от этого спятившего моряка, который, возможно, и сегодня утром убил еще одного человека.
  – Мы всегда сможем договориться, – пролепетал Бернс.
  – Итак, вы обо всем докладывали Ною…
  Внезапно в голове Уэса мелькнула догадка.
  – А кому еще вы рассказывали о моих действиях?!
  – Что? – Бернс облизнул губы.
  – Кому еще вы продавали меня… с потрохами?
  – Я вас не понимаю…
  Уэс еще раз ударил Бернса, и тот свалился на толстый ковер, покрывавший пол его кабинета. Встав на ноги, он отступил к письменному столу и тыльной стороной ладони вытер выступившую на его губах кровь.
  – Вам крышка! – яростно прошептал он и сплюнул.
  Уэс еще раз ударил его.
  – Кому вы меня продавали? В этом деле уже три человека стали покойниками. Хотите стать четвертым?
  – Отсчет остатка вашего времени уже начат, вас уже немного осталось, – пробормотал Бернс.
  – Меня это не волнует! – прокричал Уэс. – От Ноя вы получили приказ помогать мне и одновременно шпионить за мной, но этого вам было недостаточно. Вы нашли еще кого-то. Или этот кто-то нашел вас, услышав о деле, которое его весьма интересует. Так кто же этот человек?
  – Да плевать я хотел на вас, майор! – вдруг закричал Бернс. – Вы из тех чистюль, которые не умеют убивать безоружных. Вы и бить-то по-настоящему не умеете!
  Произнеся эту фразу, Бернс сам же почувствовал, что ошибается. И убедился в этом через мгновение. Уэс оторвал частного сыщика от письменного стола и со всего маху швырнул его на книжный шкаф.
  – Дентон и Ной будут только в восторге, когда я скажу им, что вы продали не только меня, но и их тоже! – прорычал Уэс.
  – Они – большие люди, но и я не простак, – поднимаясь с пола и морщась от боли, сказал Бернс. – Для Дентона и Ноя я представляю большую ценность. Кроме того, слишком уж я скользкий, чтобы меня можно было взять голыми руками… Кстати сказать, – ободренный молчанием Уэса, продолжал Бернс, – Дентон с Ноем сделают все, чтобы замять дело. А я… я умею постоять за себя – голос у меня слишком громкий. Не думаю, что мне что-то угрожает.
  – Боже мой! – Уэс попятился от Бернса. А тот, разгладив на груди халат, как заговорщик, прищурил глаза.
  – Может быть, и вы, майор, не умрете. А если Ной будет молчать, то и в тюрьму не попадете. Возможно, останетесь даже на военной службе… Если, конечно, будете держать рот на замке и делать то, что вам скажут. Я, именно я тот человек, который может вызволить вас из беды…
  – Нет, – прошептал Уэс. – Нет. Тем более что мне осталось узнать у вас самую малость.
  Бернс пожал плечами:
  – С этим вашим дурацким вопросом покончено. Все. Хватит!
  – А я теперь хочу спросить вас о другом, – тихо сказал Уэс. – Вы вот занимались по моему поручению Ником Келли. Что нового вам удалось выяснить с момента нашей последней встречи?
  Бернс демонстративно отвернулся.
  – Что ж, вы правы, я не убью вас. У меня слишком доброе сердце. – Уэс подошел к Бернсу поближе. – Я понял, что вы вряд ли будете отвечать на мои вопросы. Ведь вы – бизнесмен. Я же предлагаю вам за кое-какую информацию живые деньги.
  В ответ Бернс нагло рассмеялся.
  Уэс ударил Бернса в солнечное сплетение. И когда тот согнулся, схватил сыщика за мизинец левой руки и стал его выкручивать. Бернс взвыл от боли.
  – Один маленький вопрос – и я оставлю вас в покое, – сказал Уэс. – Садитесь.
  Усадив частного сыщика за стол, Уэс придвинул к нему телефон.
  – Звоните в телефонную компанию своему информатору. Мне нужны данные обо всех междугородных разговорах Ника Келли за последнее время.
  – Ничего не выйдет, – всхлипнул Бернс. – В это время мой информатор…
  Одной рукой Уэс схватил частного сыщика за шею, а другой вцепился снова в его мизинец. Палец хрустнул и сломался.
  От невыносимой боли Бернс закричал во весь голос.
  – Звоните! – приказал ему. Уэс.
  Бернс подчинился. Когда он набрал номер и попросил своего информатора сообщить данные о разговорах Ника Келли, Уэс оттолкнул частного сыщика в сторону и сам взял трубку.
  Через несколько минут человек на телефонной станции продиктовал всю необходимую информацию. Уэса особенно заинтересовал разговор Ника с Небраской. Майор записал номер того телефона.
  Человек на телефонной станции сказал:
  – Слушайте, вы и представить себе не можете, как же я рискую. Если вы…
  – Не бросайте трубку! – прокричал Уэс. Человек на том конце провода замер, услышав незнакомый голос. – Я служу в федеральных правоохранительных органах. Как мы выяснили, вы нарушаете законы об охране тайны частных телефонных разговоров. Но это может остаться между нами, если вы никогда в жизни не будете больше иметь дело с Джеком Бернсом. В противном случае я упеку вас в тюрьму!
  – Как?.. Что?..
  – Ничего. Теперь вы на крючке, – сказал Уэс и положил трубку.
  – Знаете ли вы, сколько мне это стоило? – плаксиво заорал Бернс.
  – Это обошлось вам в один сломанный палец, – спокойно сказал Уэс. – Пока только в один.
  Он обыскал дом. Вытащил микрофоны из трубок всех телефонных аппаратов. Потом по мобильному телефону Бернса вызвал такси, разбил этот телефон, снял крышку с распределителя зажигания машины сыщика и ногой раздавил ее. Самого Бернса Уэс привязал к креслу поясом от халата.
  Сыщик все еще причитал над своим сломанным пальцем, когда Уэс поехал на такси в аэропорт.
  Билетов на самолет в Небраску не было. Под вымышленным именем Уэс зарегистрировался на рейс, вылетавший в Нешвилл. Оттуда на следующее утро он мог бы вылететь в Линкольн в Небраске.
  В туалетной комнате Уэс аккуратно уложил пистолет и деньги в спортивную сумку. Он надеялся, что ему повезет и сотрудники Службы охраны аэропорта не станут просвечивать его вещи рентгеном, что иногда они выборочно делали с багажом некоторых пассажиров.
  Оказавшись в самолете, Уэс устало опустился в кресло и мгновенно уснул.
  Глава 22
  Угнанный автомобиль
  В темноте Джуд заехал не туда. Он понял это, когда увидел Гари – огромный металлургический комбинат штата Индиана – и маслянистое озеро неподалеку от завода.
  Джуд решил передохнуть. Он остановился у заброшенной заправки. Под водительским сиденьем угнанного им автомобиля он обнаружил отвертку и сложенную вчетверо карту автодорог.
  Джуд вышел из машины и в предрассветной мгле помочился прямо на одну из бензоколонок заправки. Ему пришло вдруг в голову, что в резервуаре под колонкой еще может остаться бензин. При помощи найденной отвертки он отсоединил от колонки резиновый шланг, опустил его в резервуар и накачал бензина в ржавую канистру, валявшуюся неподалеку. Потом, сверившись с картой автодорог, он выехал на шоссе № 80, пересекающее США с запада на восток. Мимо автомобиля проносились дома, в окнах которых в это предутреннее время не было еще ни огонька. Ему очень хотелось остановиться, зайти в какой-нибудь дом, хорошенько поесть, выпить и отдохнуть. Но, во-первых, ему бы никто не открыл дверь, а во-вторых…
  «Не расслабляйся, – сказал он себе. – Надо ехать. Ты – сильный человек, и у тебя все получится. У тебя за плечами Лаос, Вьетнам, Уотергейт, Чили, Майами… Там бывало и посложнее, чем теперь».
  Он заставлял себя верить в собственную неуязвимость. В прошлом он умел убеждать себя в этом.
  Правда, случилось такое всего два раза. Первый – во время прощальной встречи с отцом. Второй – когда он собрался сбить Америку с пути истинного.
  * * *
  Еще Нора заметила, что он неплохо управляется с работой в кафе. «Наверное, ты и раньше этим занимался», – говорила она.
  В шестьдесят четвертом, когда Джуду было шестнадцать, он действительно подрабатывал помощником официанта в дешевеньком итальянском ресторанчике. Его обязанностью было собирать грязную посуду со столов.
  Дело было в октябре, когда в Южной Калифорнии стояли уже довольно прохладные ночи.
  Все важные события жизни ассоциировались у Джуда с конкретными днями недели. Так уж повелось с самого детства. Как-то в среду воспитатель детского сада, куда ходил Джуд, поставил его в угол и продержал там шаловливого ребенка так долго, что он намочил свои штанишки. Какой позор!
  Находясь во Вьетнаме, Джуд впервые в жизни убил человека – перерезал горло бойцу Вьетконга. Было это в четверг. Ночью. Кровь вьетконговца показалась ему черной.
  В один из вторников октября шестьдесят четвертого года Джуд в последний раз в жизни видел своего отца.
  Работая тогда в ресторане, он, как всегда, старался собирать грязную посуду так, чтобы никто не обращал на него внимания. Тем более странным показался ему внезапный интерес, проявленный к нему женщиной в два раза старше его. Одета она была в плотно обтягивавшее ее внушительные формы платье из искусственного шелка. На ногах – туфли на высоких каблуках. К углу рта приклеилась дымящаяся сигарета.
  – Эй, ты! – обратилась она к Джуду гнусавым голосом. – Я тебя знаю.
  – Не уверен, что вы знаете меня, мадам, – прошептал Джуд, сжимаясь от страха. Он подумал, что она знакома с некоторыми его воровскими делами и собирается вызвать полицию.
  – Как тебя зовут, дружок?
  – Джуд.
  Женщина перевела взгляд на прикрепленную к его рубашке пластиковую карточку-удостоверение.
  – Ты не просто Джуд. Ты – Джуд Стюарт. – Она усмехнулась. – Пойдем со мной. Хочу, чтобы ты поговорил тут кое с кем.
  Джуд пошел за ней в дальний темный угол ресторанчика.
  – Меня зовут Мира, – сказала она. – Я тебя давно приметила – по прическе и походке.
  За столиком в углу ресторанчика сидел мужчина с широко открытым ртом и трясущимися руками. Он никак не мог ухватить ими стакан водки со льдом.
  – Познакомься, Джуд, с Эндрю, – сказала Мира. – Оба вы – Стюарты. Ты – сын, он – отец.
  Джуда стало подташнивать от нервного напряжения. Язык его одеревенел.
  – Может, все-таки скажете друг другу хоть что-то? – ухмыльнулась Мира.
  – Так… ага… значит… – прошептал Эндрю, – значит… это… ты Джуд…
  – Конечно, Джуд, – засмеялась Мира. – Это не подделка. Это – твое чадо.
  Эндрю Стюарт наконец ухватил стакан с водкой и залпом осушил его.
  – Я страх как люблю всякие эффектные встречи, – сказала Мира, садясь за стол. – И когда я поняла, что Джуд – это сын Эндрю, то решила: почему бы вам не пообщаться?
  Она прикурила еще одну сигарету и жадно затянулась.
  Над столом повисла тишина.
  – Так, значит, ты… ты здесь работаешь, Джуд? – пробормотал наконец его отец.
  – Да, – прошептал Джуд.
  – Это хорошо… хорошо. – У Эндрю были волнистые каштановые волосы. «Как у меня», – подумал Джуд.
  Его отец спросил:
  – Хорошая работа?
  – А вы – парикмахер? – не ответив на вопрос, сказал Джуд.
  – Я занимаюсь разными делами, сынок.
  – Сейчас он продает машины, – вмешалась Мира. – Ведь правда, продаешь, дорогой?
  – Вы уехали, когда мне было три года, – прошептал Джуд. – Сели в красную машину и уехали. И так и не вернулись. Хотя обещали поиграть со мной в мячик. Это было в пятницу.
  – А сегодня вторник, – усмехнулась Мира.
  – Знаешь, сынок, – сказал Эндрю, который, несмотря на свои трясущиеся руки, был по-прежнему привлекательным мужчиной. – Человек должен делать только то, что он должен делать, поэтому…
  – У вас есть еще дети? – прошептал Джуд.
  – Нет… Это было бы моей второй ошибкой…
  – Я не люблю детей, – засмеялась Мира.
  – Да ты только посмотри на себя. – Эндрю поднял глаза на Джуда. – Симпатичный, здоровый… у тебя отличная работа. Я бы никогда не смог дать тебе все это…
  – Я учусь в средней школе, – похвастался Джуд.
  – Образование – вещь важная.
  – Он всегда так говорит, – усмехнулась Мира.
  Эндрю косо посмотрел на нее.
  – Как поживает твоя мать? – спросил он у Джуда.
  – Перебирает бумажки в одном учреждении нашего родного штата.
  Джуд успокоился и уже мог свободно дышать.
  – По вечерам она смотрит телевизор.
  – Ненавижу я все это, – сказал его отец. – И то, что я ушел, – ее вина. Не моя.
  – Она говорит, что могла бы вас убить.
  – Я говорил ей то же самое.
  – У тебя есть девушка, Джуд? – спросила Мира, покачиваясь на стуле. – Надо следить, чтобы какая-нибудь девица не окрутила тебя раньше времени.
  – Мне нужно продолжать свою работу, – прошептал Джуд.
  – Понимаю, я понимаю тебя, – кивнул его отец. – Человек должен делать то, что должен делать…
  Джуд встал и медленно пошел к оставленному им на одном из столов тазу с грязной посудой. Он вытер скатерть, аккуратно поставил стулья на место и с тазом в руках отправился на кухню. Там он плюхнул таз на стол, на котором повар разделывал цыпленка. Повар закричал на Джуда, но тот, не обращая внимания на крики, выбежал на улицу.
  Стоял прохладный вечер. Было уже совсем темно. Джуд упал на землю и заплакал; несколько раз он ожесточенно стукнул по земле кулаком.
  Он долго лежал. И только когда ему стало невыносимо холодно, заставил себя подняться.
  «Все перемелется, – решил он. – Надо идти только вперед. Нельзя хныкать. Я могу сделать в жизни все, что понадобится. Я никого не боюсь. Наплевать на других. Я сам себе хозяин!»
  Один кореец, который приобщил Джуда к карате, частенько повторял: «Восточная борьба – дело тонкое. Надо быть стремительным, как ветер. Но одновременно надо уметь быть похожим на воду, чтобы было чем погасить бушующее в тебе пламя».
  «Но лучше всегда быть похожим на лед!» – твердо решил Джуд.
  Вернувшись на кухню, он рукавом вытер глаза. Сложил тарелки из таза в посудомоечную машину и отправился в зал ресторанчика. Он продолжит работу на виду у этого человека. Он не будет обращать на него никакого внимания. Этот человек – никто. Он больше для него не существует.
  Но за столиком в дальнем углу уже никого не было.
  * * *
  Впереди на шоссе появился указатель: «Молайн – 10 миль». Это означало, что Джуд вот-вот въедет в штат Айова.
  Его отец умер в семьдесят третьем году от рака. Джуд узнал об этом от приятелей в ФБР. Он специально попросил их выяснить судьбу отца. О той встрече в ресторанчике матери он никогда не рассказывал. Он вообще редко разговаривал с нею. Сама она скончалась в семьдесят пятом от сердечного приступа. В тот год Джуд уже служил в армии, обеспечивал прикрытие для группы наемников, собиравшихся вторгнуться в одну африканскую страну. Из вторжения ничего путного не вышло. На могиле матери в Чула Меса он был только один раз. Скорее для того, чтобы убедиться в ее смерти.
  Управляя угнанным автомобилем, Джуд явственно слышал смех Миры, чувствовал запах ее сигарет. И еще сигарет Норы. Это последнее воспоминание едва не заставило его расплакаться…
  Вспомнил он и африканца – торговца оружием, мимо которого, лежавшего на земле, проезжал по краснозему в Заире. Тот африканец во французском костюме неподвижными глазами смотрел в небо…
  Вспомнил Джуд и Арта, лежавшего на веранде своего дома. Его темные очки тоже были направлены ввысь.
  Джуд достал бутылку с виски и прямо из горлышка осушил ее. Ему стало легче, но надо было выпить еще. Он чувствовал это. Очень надо было выпить еще.
  * * *
  В тот день, когда он собрался сбить Америку с пути истинного, ему тоже невыносимо хотелось выпить. Это было в субботу. Как всегда, вспомнить точную дату он не мог. Он помнил только день недели. Итак, это было в субботу летом 1979 года в Лос-Анджелесе.
  К тому времени он жил в городе уже пять месяцев. Приключения в Майами были в прошлом. В супермаркете цены на продукты приводили его в ужас, и потому он отправился в мастерскую по ремонту замков и, показав в течение минут двадцати, на что способен, получил там работу.
  Через три недели его отправили по вызову в одну парикмахерскую, которой срочно потребовался специалист по замкам. Он вошел в зал, в котором густо пахло туалетной водой, слышалось щелканье ножниц, почти что в такт звучавшей откуда-то из угла рок-музыке. Именно в этой парикмахерской он увидел поразившую его своей красотой девушку. Она отвечала на телефонные звонки. У нее были длинные роскошные волосы, большие твердые груди и огромные глаза цвета океанской воды. Джуд был сражен наповал.
  – Как дела? – скорее из вежливости спросила она его.
  – Великолепные дела… – ответил он, – наконец-то великолепные!
  Она рассмеялась и сказала, что ее зовут Лорри. А он подумал, что она – долгожданная награда за все его прежние страхи и переживания.
  Он начал ухаживать за ней, настойчиво ухаживать. И уже дней через десять они сняли простенький дом в небогатом районе. Она часто смеялась, когда он с юмором рассказывал обо всем, что довелось пережить ему. Многое в этих рассказах она, в отличие от Ника Келли, естественно, не понимала, но это не особенно его расстраивало. Он знал, что нравится ей. Мир же, в котором он многое успел повидать и изучить, был ей не очень-то интересен.
  Они полюбили друг друга. Общение доставляло им обоим огромное наслаждение. И хотя Джуду тогда приходилось очень много работать, чтобы быть достойным такой красавицы, как Лорри, мужчиной, они часто хохотали.
  Но, как выяснилось, простого счастья для Джуда было недостаточно. В ту субботу летом семьдесят девятого в Лос-Анджелесе Джуд особенно остро почувствовал, что в его жизни чего-то не хватает.
  В тот день он был занят внеурочной работой: вставлял замки в двери роскошных домов, в которых сам не мог позволить себе жить.
  Работу он закончил в четыре вечера. Лорри еще была в парикмахерской, обзванивая богатых клиенток, которые – дай им волю – дорого заплатили бы за право носить на своей голове ее великолепные волосы, а их мужья купили бы все остальные прелести любимой женщины Джуда.
  От нечего делать Джуд решил отправиться в один из дорогих баров этого престижного района. В этом баре официанты ходили в белоснежных рубашках и носили галстуки-бабочки. Завсегдатаями бара были молодые и пожилые плейбои в теннисных доспехах – чистенькие, благоухающие туалетной водой и мужскими духами. Войдя внутрь, Джуд прочитал недоумение в их глазах. В поношенных джинсах и старой рубашке, он слишком уж выделялся на фоне солидных клиентов. Официанты тем не менее на дверь ему не показали, а усадили за столик и принесли стаканчик виски.
  Джуд сделал солидный глоток и хорошенько осмотрелся. На душе у него стало совсем тошно. Ему лично приходилось участвовать во многих операциях, в которых были задействованы сотни людей и на которые были потрачены миллионы долларов. Сами же операции были занесены в тайные книги американской истории. И вот теперь у него грошовая работа, им командуют ничего не представляющие собой люди, никогда не принимавшие решений о жизни и смерти других людей…
  Когда-то Джуд расхаживал по коридорам Белого дома, встречал там людей, которых показывали в сводках теленовостей почти каждый вечер. Теперь же любой забулдыга, богатый или бедный, считал своим долгом познакомить Джуда со своим видением проблем большой политики…
  В Майами Джуд ездил на «порше», жил в приличной квартире, носил сшитые на заказ костюмы. Сейчас же он ездил на побитом фургончике, на боках которого красовалось имя хозяина, а не его – Джуда Стюарта – имя.
  Джинсы и рубашку, в которых Джуд явился в этот бар, он носил уже два года. А жил в Лос-Анджелесе в доме, который мало чем отличался от того, из которого много лет назад сбежал его отец.
  В свое время Джуд работал в Службе обеспечения национальной безопасности Соединенных Штатов Америки, где в ходу были такие громкие слова, как «патриотизм» и «честь». Теперь же богатые плейбои называли его за глаза не иначе как «обормот», «придурок» или, того хуже – «собиратель дерьма».
  Раньше в Джуда стреляли, но и он стрелял. Расправлялся с врагами. Убивал. Ох, как же он умел убивать!
  За столиком в баре засмеялся какой-то молодой повеса, сидевший в компании двух бездельниц. Наверное, дорогих проституток.
  «Выходит, я рисковал жизнью ради вот таких негодяев? – подумал Джуд. – Странно как-то получается. Выходит, я должен внимать каждому их слову и быть благодарен им за то, что тружусь, как вол, даже по субботам, и все только потому, что у них есть деньги, а у меня их нет! А когда я вхожу в их бар пропустить стаканчик виски, я вижу лишь презрительные взгляды этих богатеев.
  Проклятый город, этот Лос-Анджелес! Он хуже, чем Майами и даже Вашингтон. Правильно говорил Ник Келли, что в Лос-Анджелесе люди никогда не бывают довольны своей жизнью. Здесь всегда чего-то не хватает!»
  Джуд невесело рассмеялся.
  «Чего же мне еще ждать в этой жизни? Или кого? Может быть, Ника Келли, который напишет обо мне книгу и сделает меня знаменитым?» Такая книга, конечно, заставила бы всех этих негодяев понять, кто же на самом деле Джуд Стюарт. Но все дело в том, что Ник никогда не сможет превратить его в знаменитость. Даже если очень захочет. Знаменитым станет лишь он сам и актер, который сыграет роль Джуда Стюарта в фильме, снятом по книге Ника Келли.
  «Одним словом, я был, есть и буду „собирателем дерьма“! – ухмыльнулся Джуд. – Даже Лорри, моя красавица Лорри, вряд ли будет все время счастлива со мной. Не так уж много я могу предложить ей в обмен на ее любовь…»
  «Нет, хватит глотать дерьмо от всех этих плейбоев! Пора поставить точку! Пора жить иначе!»
  – Вам принести еще одну порцию виски? – вежливо спросил Джуда официант, увидевший его почти пустой стакан.
  – Принесите, – важно ответил Джуд.
  Когда официант ушел, Джуд увидел в баре Со Уэндела.
  В Майами Уэндел был мелким торговцем в самом низу пирамиды, построенной Артом Монтерастелли. Уэндел был простым человеком, чье личное пристрастие к наркотикам и заставило его покупать и продавать их. Обычно Джуд старался не иметь дело с такими занимавшими слишком уж низкое положение в структуре организации людьми. Но в этом человеке его всегда что-то привлекало. Может быть, то, что у него не было никаких амбиций и вряд ли он мог настучать на Джуда. Хотя в мире наркодельцов всякое было возможно.
  Уэндел подошел к Джуду и спросил:
  – Ну, как ты?
  – Вот уж не ожидал увидеть тебя здесь!
  Уэндел сел за стол Джуда и, придвинувшись к нему поближе, быстро заговорил:
  – Дружище, я очень рад встрече с тобой. Я выложу тебе все как на духу. Больше некому. А еще потому, что знаю тебя – ты ведь всегда шел не в ногу с другими.
  – А ты, Уэндел, всегда соображал лучше других.
  Уэндел откашлялся:
  – В Майами все кончено. Меня вытурили оттуда колумбийцы, и полиция здорово постаралась. Так что ты правильно сделал, что первым унес ноги.
  – Я вижу, что и ты тоже не промах.
  – Да, слишком уж там стало тоскливо. – Уэндел облизнул губы. – И я перебрался сюда. Конечно, я не знал, куда ты сам уехал. Только пойми меня правильно – я не жалуюсь, что ты не сказал мне об этом, это твои дела. Но и я оставаться с Раулем и другими кубинцами уже не мог. Так что теперь я работаю здесь.
  Джуд понимающе кивнул.
  – У меня небольшая торговля кокаином, – прошептал Уэндел. – Продаю несколько унций в неделю – имею чистыми штуку баксов. В этом баре пасутся многие из моих клиентов.
  – А вот это зря, – заметил Джуд. – Этим парням на все наплевать. Они же тебя первого и сдадут.
  – Как бы не так! – ухмыльнулся Уэндел. – У меня самого в полиции друзья. Кое-кто из них тоже охоч до коки. Иногда они подвозят меня на патрульной машине.
  – А это вообще плохо! Берегись их, Уэндел. Работать надо с умом.
  – Вот-вот! Это слово настоящего человека. Я всегда тебя считал таким. Ты ведь прошел хорошую школу. Ты всегда предостерегал меня, и я становился осторожнее.
  – Действуй так и впредь.
  – Послушай, Джуд… Ты здесь работаешь?
  – Да.
  – А вот этого я не знал… Заказать тебе еще виски?
  К столику подошел официант с предыдущим заказом Джуда. Тот посмотрел на Уэндела, потом на стаканчик принесенного официантом дешевого виски и сказал:
  – Нет, принесите что-нибудь получше и подороже. Например, «Чивас ригал»…
  – А с этим что мне делать, сэр? – интеллигентно спросил официант.
  – Выпейте сами. – Джуд величественным жестом отпустил официанта.
  На этот раз официант принес заказанное сразу же.
  – Они тут все с ума сошли, – сказал Уэндел, когда официант ушел. – Выпьем, Джуд. Ты только посмотри на них! – Уэндел кивнул на нарядную толпу у стойки. – У них деньги куры не клюют. И каждый из них хочет быть крутым, сексуальным, опасным, хочет ходить по острию бритвы и никогда с нее не срываться! – Уэндел поднял свой бокал с пивом. – Одним словом, богатые придурки!
  Джуд тоже выпил.
  – Главное в моем деле, – причмокнув, продолжал Уэндел, – в нужное время в нужном месте предложить нужным людям необходимый им продукт. Травка им уже наскучила. Кроме того, мешки с нею такие тяжелые, что за одну их перевозку приходится платить немалую часть своего навара. Другое дело – кокаин. Принял немного – и в порядке. Ощущаешь себя более значимым человеком, чем являешься на самом деле. А кому же не хочется быть таким? И потом, ведь все вокруг считают, что кокаин – вещь безвредная. Лично я не собираюсь разубеждать их в этом.
  Уэндел знал, что говорил. В 1979 году в США еще не верили в необходимость развертывания широкой пропаганды против употребления наркотиков. И это после того, как тысячи американцев стали добровольно проводить над собой эксперименты с применением ЛСД. Принудительные же эксперименты с ЛСД начали еще в пятидесятых годах сотрудники ЦРУ. Они экспериментировали с подопытными жертвами. Тогда один доктор, который не знал, что ему дали этот наркотик, увидел такие страшные галлюцинации, что выбросился из окна. Добровольные же экспериментаторы в семьдесят девятом полагали, что все это невинная забава. Тогда еще не слышали о таком адском наркотике, как крэк, а кокаин считали всего лишь детской шуткой. Не понимая, что пристрастие к нему сменится другим – более страшным – наркотиком. А потом другим. И так по нарастающей.
  – Чудной это бизнес, – ухмыльнулся Уэндел. – В Колумбии, например, им все занимаются. Военные, политики и все обитатели тамошних джунглей… С коими в Южной Америке я никогда не воевал – не мое это дело. По моему разумению, если бизнес приносит немалые деньги, рано или поздно все им и без того займутся. Капитализм! Доллар правит миром! – Уэндел облизнул губы. – И потому у меня к тебе предложение, Джуд. В бизнесе, которым я занят, деньги оборачиваются быстро. Да ты и сам об этом знаешь… Судя по всему, ты вращаешься в высоких сферах и тебя никто ни в чем не заподозрит. Как ты посмотришь на то, чтобы войти со мной в долю. Мы сумеем вместе раскрутить этот бизнес, а прибыль – пополам.
  – Не понял.
  – Мне очень нужен такой человек, как ты! – воскликнул Уэндел. – Кто-то должен работать с богатыми клиентами – бездельниками на бульваре Сансет. И ты – самый подходящий человек. К тому же я тебе полностью доверяю.
  Два старых приятеля пристально смотрели друг на друга.
  Богатый повеса, обняв за талию сразу двух девиц, прошел мимо их столика. На Джуда он даже не взглянул.
  – Надо будет подумать, – сказал Джуд Уэнделу. – Надо будет серьезно подумать над твоим предложением…
  – Ради Бога, думай.
  – Сможешь для начала поставлять мне по одной унции в неделю? – спросил Джуд.
  – Нет проблем.
  – Кокаин при тебе? Давай его сюда.
  Уэндел протянул Джуду пакетик.
  – Доход от этой унции мы поделим поровну, а потом уже решим, как будем рассчитываться за новые порции, – сказал Джуд. – Продукт будешь всегда передавать мне лично. Обойдемся без посредников.
  – Нет проблем. А сейчас с тебя за эту унцию восемьсот…
  – Сам заплатишь за нее, – твердо сказал Джуд. – Это будет твой вклад в наше общее дело.
  Уэндел пожал плечами и растерянно заморгал.
  – Дай мне свой телефон и адрес, – приказал Джуд, протягивая Уэнделу ручку и записную книжку. – И помалкивай, – строго добавил он. – Проработай все со своими людьми, а уж потом я познакомлюсь с ними. И еще, – Джуд придвинулся к Уэнделу, – ты мой друг, но, если только продашь меня, за все заплатишь собственной шкурой.
  Уэндел испуганно вздрогнул, Джуд был уверен, что его слова поняты правильно.
  – Не забудь заплатить официанту, – бросил он на прощание.
  Приехав в парикмахерскую, где работала Лорри, он сообщил ее боссу, что она увольняется. Лорри слышала их разговор, но ничего не сказала. Она интуитивно чувствовала, что произошли какие-то важные события.
  – И все же, – обратилась она к Джуду дома, когда он ей все объяснил, – я не очень-то поняла этого юмора. Ты ведь сам меня отучил от наркоты, а теперь мы собираемся торговать кокаином?
  – Речь идет о совсем разных вещах, – заметил Джуд. – Это бизнес, а не удовольствие. Это наш путь наверх – из дерьма, в котором мы барахтаемся. Кроме того, они мне многим обязаны. И должны заплатить за все.
  – Кто это «они»?
  – Не волнуйся, малышка. Все будет о'кей. Я люблю тебя.
  – А если нас поймают?
  – Безопасность буду обеспечивать лично я.
  Она посмотрела на его серьезное лицо и засмеялась.
  – В конце концов, – Лорри махнула рукой, – этим все занимаются. Даже Мэри – наш спец по перманенту – и та торгует травкой где-то на стороне.
  – Вот видишь! – сказал Джуд, уже думая о том, как бы подключить Мэри к задуманному им делу.
  На следующий день Лорри позвонила в газету «Лос-Анджелес таймс» и, очаровав своим милым голоском одного из редакторов, наврала ему, что она студентка университета и сейчас пишет курсовую работу. Для этой работы ей необходимы кое-какие данные о деятельности коммунистов и партизан в Южной Америке. Обалдевший редактор прочитал ей всю необходимую информацию прямо с экрана своего компьютера, а потом пригласил пообедать в ресторан на бульваре Сансет. Лорри сказала, что обязательно придет, и повесила трубку, а потом долго смеялась над этим дураком вместе с Джудом.
  Они достали из холодильника пиво. Пока Лорри просматривала журналы мод, Джуд успел зашифровать свое донесение.
  «Весьма надежный по предыдущей работе источник информировал вашего агента о следующем:
  Хорошо вооруженные коммунистические и иные террористические группы из Южной Америки (возможно, речь идет и об особо опасной группе М-19) вовлечены в незаконную торговлю кокаином. Эта деятельность угрожает внутренним и международным интересам США.
  Прошу разрешения на внедрение в их организацию. У вашего агента есть для этого все необходимые условия. В случае согласия обеспечьте легальное прикрытие. Расходы не потребуются. Контакты между нами должны быть минимальными. План операции вышлю после получения соответствующей санкции».
  «Хватит», – подумал Джуд. Упоминание особо опасной группы (ее название Лорри выудила у редактора газеты) должно убедить их в том, что он не врет.
  Джуд подписал свое донесение кличкой ветерана американской разведки, отличавшегося в прошлом особым чутьем на важные дела, – «МЭЛИС».
  – Чем это ты занимался? – спросила Лорри после того, как Джуд написал на конверте номер абонентского ящика в почтовом отделении Мэриленда.
  – Всякой чепухой, – беззаботно ответил Джуд, хотя сердце его бешено колотилось.
  «Такую наживку он обязательно проглотит. Речь идет о слишком важных делах; с их помощью генерал сможет подняться по служебной лестнице еще на несколько ступенек, – рассуждал Джуд, вспоминая лицо генерала, которое он увидел в первый раз в жизни несколько месяцев назад. – Хоть я и вырвался из его лап, он не упустит своего шанса, а меня простит».
  Все вышло так, как он задумал.
  Через три недели в гороскопе, который регулярно выставлялся в витрине центрального супермаркета Лос-Анджелеса, в тексте под знаком зодиака Близнецы, Джуд прочитал: «Дождливые дни». Это означало: «Согласны. Внедряйтесь. Действуйте».
  А он уже действовал. Америка еще не знала таких темпов.
  Деньги, полученные от первых сделок с Уэнделом, он вложил в расширение бизнеса.
  Унции превратились в фунты.
  Специалист по перманенту Мэри стала членом его группы. Вместе с Уэнделом она находила все новых и новых солидных клиентов, некоторые из них затем превратились в компаньонов.
  Фунты кокаина стали килограммами.
  Джуд и Лорри сняли виллу на берегу океана.
  Джуд лично подбирал старших для групп уличных торговцев кокаином. Тогда-то он и познакомился с Дином, который обеспечивал в его организации жесткую дисциплину.
  Килограммы стали центнерами.
  Джуд имел дело с крутыми ребятами из Иллинойса, с преступными авторитетами в Лас-Вегасе, с мафиозными кланами на восточном побережье. К нему с особым уважением относились «большие» люди из Майами. Никто из них не задавал Джуду вопросов об Арте Монтерастелли. Даже Рауль прислал Джуду свои поздравления.
  Как только у организации появлялись конкуренты, их мгновенно обезвреживали по наводке Джуда федеральные правоохранительные органы.
  У Джуда появился солидный счет в Банке Флориды. Он купил два роскошных «мерседеса» и один «порше».
  Когда его супердорогие золотые часы «Ролекс» сломались, он просто бросил их в пепельницу на столе ресторана, а себе заказал новые. На устроенный им как-то званый обед доставили из французского ресторана пятьсот бутылок изысканных вин и тонкую еду для гурманов. Позолоченные фарфоровые блюда, на которых подавали еду, после окончания обеда мыть не стали. Их выбросили в помойку.
  К тому времени Джуд полностью контролировал доставку наркотиков в США из Мексики по воздуху, а также грузовым транспортом. Торговали же этими наркотиками по всей Америке, включая Аляску.
  Он и Лорри купили роскошный дом на холме с видом на океан. В этом доме было все, что только могла пожелать душа. Лорри лениво бродила по дому и окружавшему его участку – из спальни в бассейн, из бассейна в гостиную с огромным телевизором.
  За домом следила мексиканка, которая, оказавшись в Америке без документов, очень боялась, что ее вышлют из страны. Тем более что она получала у Джуда сто долларов в день.
  Лорри ездила на своем черном «мерседесе» куда хотела, но соблюдая необходимые меры предосторожности. В коробочке из-под пудры в ее сумочке всегда был кокаин – на случай, если Джуд решит не давать ей больше этого зелья.
  В каждой комнате их дома было оружие и сложная система сигнализации. Кроме того, дом охраняли личный телохранитель Джуда, вооруженные сторожа на улице и огромный доберман.
  Джуд стал совсем крутым человеком. В ресторанах он частенько устраивал пьяные дебоши, волочился за красотками в кабаре. Он сильно растолстел и смеялся теперь только сквозь зубы. Окружающие его люди были уверены, что у него все под контролем и что его никогда не настигнет рука правосудия.
  – У меня все схвачено, – сказал Джуд Нику, приехавшему к нему в очередной раз в гости. – У меня полное прикрытие, и мне на всех наплевать. О своих же делах я не могу тебе рассказывать.
  – А я и не хочу о них знать, – заявил Ник. – Ты живешь сейчас как в бреду.
  В одну из суббот ноября 1980 года Джуд женился на Лорри. Церемония бракосочетания проходила в часовне у океана. Дин тогда разбился на своем мотоцикле и прийти не смог. Семья Лорри прибыла из Небраски со скептическим настроением. Уехала же она домой сильно напуганной. К тому времени кожа у Лорри была совсем бледной, а под глазами были огромные черные круги.
  Один раз в неделю Джуд запирался в своем кабинете и составлял шифрованные донесения в Мэриленд. Иногда он запрашивал дополнительную информацию, но сам никогда не сообщал имен своих союзников и детали своих операций. Да его и не спрашивали об этом. Когда же какой-нибудь ретивый полицейский заносил его имя в компьютер Полицейского управления Лос-Анджелеса, вскоре в управлении появлялся кто-то из федеральных органов и стирал имя Джуда из электронной памяти.
  Девять месяцев спустя после женитьбы Джуд познакомился с наркобаронами, контролировавшими производство наркотиков в Южной Америке. Он незамедлительно сообщил в Мэриленд, что речь, естественно, идет о сотрудничестве этих наркобаронов с революционерами, что деньги, полученные от продажи наркотиков, идут на закупку оружия и снаряжения для повстанцев. Сообщал он в Мэриленд и о всяких слухах, которые ходили среди наркодельцов. Джуд, конечно, выдавал эти слухи за чистую правду. Он информировал Мэриленд, например, о том, что такой-то министр иностранных дел подчиняется указаниям таких-то деятелей из других государств; что такой-то торговец оружием с Ближнего Востока сильно преуспел в Парагвае. Сообщал он и о том, что делают израильские советники в Панаме и у кого из капитанов китайских судов в Аргентине особо жадные глаза.
  Глядя на свое отражение в зеркале роскошной ванной комнаты, он убеждал себя, что его нынешняя жизнь вполне оправданна. Если бы не он, так этим делом занялся бы кто-нибудь другой.
  За окнами его дома белоснежные струйки кокаина превращались в широкие потоки, растекавшиеся по всей Америке, но Джуд сумел убедить себя в том, что в этом нет ничего страшного. Об опасности употребления наркотиков кричат неудачники, у которых нет и цента в кармане. Сам же Джуд бросил даже курить, но пить продолжал. Он считал, что наконец-то ему воздалось сполна за тот риск, которому он подвергал собственную жизнь в течение многих лет.
  И потом – в конце концов! – у него есть соответствующая санкция. Так что все законно. Он не сбивал Америку с пути истинного!
  Обычно после таких размышлений он напивался.
  – Они мне должны, – бормотал он.
  Впрочем, они думали иначе. Как-то он получил одно за другим три зашифрованных указания. Ему предлагалось направить на номер абонентского ящика в Мэриленд по двадцать тысяч долларов наличными после получения каждого указания. Когда пришло очередное, четвертое, послание, деньги – опять двадцать тысяч долларов наличными – он отправил, но попросил все-таки выслать расписку.
  Расписки он не получил, но и новых указаний выслать деньги не поступало.
  – Теперь я тебя понял, – покачал головой Джуд, – и ты, выходит, туда же, генерал!
  В октябре 1981 года в Лос-Анджелес в очередной раз приехал Ник. Он позвонил Джуду, наотрез отказался от комнаты в его роскошном доме и попросил своего старого друга приехать к нему в отель.
  Встретились они в ресторане. Ник заказал кофе, Джуд – водку с томатным соком.
  – Значит, ты решил променять меня на женщину, решил-таки жениться? – усмехнулся Джуд.
  Ник засмеялся.
  – Я люблю тебя как брата, – сказал Джуд. – Мы много пережили вместе. Я знаю, что иногда тебе было нелегко, но…
  – Да, ты – мой друг, настоящий друг. Но, – Ник вздохнул, – мне страшно не нравится твоя нынешняя жизнь.
  – Что ты имеешь в виду? – спокойным тоном спросил Джуд. Ник мог сказать такое: он был единственным человеком в мире, которому Джуд полностью доверял.
  – Ты стал часто звонить мне по ночам. И когда звонишь, ты, как правило, пьяный и сильно взбудораженный. Тебя что-то гнетет.
  – И в этом нет ничего удивительного, – засмеялся Джуд. – Живу-то я в Лос-Анджелесе!
  – Где бы ты ни жил – дело дрянь. Ты разлагаешься изнутри.
  – У меня все схвачено.
  – Судя по всему, ты потерял контроль над самим собой. То, чем ты занимаешься, отвратительно.
  – Раньше на это ты никогда не жаловался, – усмехнулся Джуд. – Тебе ведь нравится продукт.
  – Нравился. И это мой грех, – вздохнул Ник и посмотрел Джуду прямо в глаза. – Больше я не принимаю кокаин.
  – Ты стал верить в Бога?
  – Нет. – Ник покачал головой. – Кокаин – вещь будоражащая. Но самое страшное в ней для меня то, что, приняв щепотку кокаина, я вдруг начинаю относиться с симпатией к жуликам, коррумпированным политикам, убийцам – ко всем тем, кого я ненавижу и с кем боролся всю свою жизнь.
  – Как и я, – выдохнул Джуд.
  Ник долго молчал, а потом сказал:
  – Я не знаю в деталях того, чем ты здесь занимаешься. Как я считаю, я должен безоговорочно верить своему другу. Но это не значит, что мне нравится твоя нынешняя жизнь.
  – И что же теперь будем делать? – спросил Джуд.
  – Не знаю. Но тебе известно, где меня найти. Я всегда приду на помощь.
  Они расстались друзьями. Договорились не терять друг друга из вида. Ник порывался оплатить ресторанный счет.
  С тех пор Джуд, пока не стал отъявленным пьяницей, звонил Нику раз в месяц. Да и то только в дневное время.
  * * *
  Вечером в один из вторников ноября 1981 года Джуд и Лорри сидели в гостиной своего роскошного дома у телевизора. Лорри прикурила еще одну сигарету.
  – Ты слишком много куришь, – сказал Джуд.
  – А что мне еще остается делать?
  – У тебя какие-то проблемы?
  Она усмехнулась.
  – А мне вот не смешно! – закричал Джуд. – Ты зажралась. Миллионы женщин живут значительно хуже тебя. Многие из твоих подруг торгуют собой.
  – Ты выяснил их имена?
  – Мне не надо их выяснять. Мне их дали!
  – Ах да, я забыла, кем ты был раньше.
  – Ты не знаешь, кем я был раньше!
  – Правда? – Она засмеялась. – Разве не я выслушивала твои пьяные рассказы об этом?
  – Думаю, это была моя огромная ошибка.
  – Но ты ее уже сделал. – Она насыпала на игральную карту кокаин и втянула его внутрь сразу двумя ноздрями.
  – Ты – трахнутая стерва, – сказал Джуд.
  – Мы уже давно не трахаемся, – усмехнулась она.
  – Я-то уж точно, – заметил он.
  – И ты еще пудришь мне мозги! Рассказывай об этом той стерве, с которой ты прошлый раз развлекался прямо на песке. Впрочем, я не в обиде. Мне же легче… Что же касается моих любовных утех, – она отвернулась, – то твои люди подойти ко мне боятся. Они могут меня убить, но подойти ко мне боятся.
  Лорри встала и подошла к окну. Солнце садилось прямо в океан. Небо было багрово-красным.
  – Почему мы живем… вот так? – спросила она.
  – А тебе снова захотелось вернуться в Небраску? Или в парикмахерскую, обзванивать клиентов и получать два доллара на чай?
  – Мне… – Она покачала головой и заплакала. – Мне… мне хотелось бы родить ребенка… Но ты сказал, что не время. Ты сказал, что ребенок может родиться больным… наркоманом. Ты сказал, что тебя беспокоит это.
  – Меня бы беспокоило только одно: чей это ребенок?
  Она подошла к нему. У нее были мокрые от слез щеки, но в глазах ее была ярость.
  – У тебя свои тайны, у меня – свои!
  – Я делал все это для нас двоих! – закричал он. – Но были и другие причины, о которых ты и не догадываешься!
  – Это все ложь! – бросила она ему. – Поздравляю. Ты великолепен! Ты победил меня! И весь мир!
  – Чего же ты хочешь?
  – Я? – Она обвела взглядом гостиную. – Хочу уехать. Хочу кокаина.
  Она медленно улыбнулась и наклонилась над ним. Ее волосы коснулись его лица. У нее было по-прежнему молодое красивое тело.
  – Тебе же, дорогой, – сказала она, – я налью виски.
  Джуд швырнул Лорри ключи от своего кабинета, где он прятал кокаин.
  На «порше» он помчался через весь город. Дважды он останавливался, чтобы выпить.
  На почте, где у него был тайный абонентский ящик, клиентов не было. В его ящике лежало письмо.
  Как только Джуд вскрыл конверт, он понял: случилось что-то неладное.
  В конверте было два листа бумаги. Первый представлял собой копию отпечатанного на обычной машинке через копирку указания. Раньше копии ему никогда не присылали. Это могло означать только одно: служба генерала перестала быть автономной. Оригинал указания находился, видимо, у более высокого начальства.
  Встав у стола посреди почтового отделения, Джуд расшифровал первое послание:
  «Санкция отменяется с 20.12.81».
  «Месяц, они дали мне всего один месяц», – подумал Джуд.
  Его новые хозяева требовали:
  «Выйти из дела чисто. Подготовьте отчет о всей проделанной работе. Назовите имущество. Перечислите выполненные цели операции, а также участвовавший в ней персонал. Вам будет назначена личная встреча для подробного доклада».
  «Да, случилось что-то из ряда вон выходящее», – подумал Джуд и развернул второй лист бумаги. На нем было выведено от руки печатными буквами:
  «ПОМНИТЕ О МОНТЕРАСТЕЛЛИ».
  «Меня накрыли! – подумал Джуд. А потом сам себя поправил: Меня разоблачили!»
  Он явно стал помехой. Для прежнего генерала. Или для его нового начальника. Правила игры изменились.
  «Они оставили себе оригинал указания, чтобы прикрыть собственный зад».
  «Перечислите участвовавший в операции персонал…» Они предлагают мне сдать своих людей – Уэндера, Мэри и других. Полицейские сразу же упекут их куда подальше.
  Мне предлагают все разом прихлопнуть. И снова превратиться в «собирателя дерьма»!
  «Санкция отменяется». Если я не подчинюсь, полицейские, которые раньше остерегались ко мне подходить, сборщики налогов, которым раньше рекомендовали оставить меня в покое, сразу же откроют на меня охоту. И мои фотографии с подписью «Разыскивается» появятся везде, в том числе и на стенах этой почты.
  Если же длинные руки закона меня не достанут, то… «Помните о Монтерастелли».
  Это также означало, что Джуд должен держать язык за зубами. В случае чего. Сами они должны оказаться вне подозрений. Иначе – смерть!
  Кто-то из них очень боится возможных разоблачений. Касающихся не только этих дел с наркотиками, но и других. Из прошлого. Так что никаких «иначе». Меня всегда и везде будет подстерегать смерть. Такова участь «обормота», «придурка», «собирателя дерьма».
  – Опять ничего не получилось! У меня опять ничего не вышло! – закричал Джуд. Его крик отозвался эхом в пустом почтовом отделении с зелеными стенами и латунными абонентскими ящиками.
  По дороге домой он останавливался пять раз, чтобы выпить. Добравшись через два часа до своей виллы, он приказал бодрствовавшему телохранителю-корейцу собираться.
  Лорри лежала поперек их огромной кровати в спальне. На столике у кровати стояла склянка со снотворным. Без него Лорри уже не засыпала. Джуд пока не стал ее будить. Он уложил в два чемодана свою одежду – ту, которая попроще. Взял в кабинете свой зеленый берет, «смит» девятого калибра и пятьдесят тысяч долларов наличными. Все это он тоже уложил в чемоданы. В сейфе у него хранилось еще семьдесят тысяч наличными. Десять тысяч он положил в конверт, а остальное в сумочку, в которой хранились бритвенные принадлежности. Достав из сейфа килограмм кокаина, он уложил его в полиэтиленовый пакет и вместе с сумочкой для бритвенных принадлежностей засунул в чемодан Лорри.
  На сборы ушел час.
  Он подошел к кровати, на которой спала Лорри.
  – Просыпайся, – сказал он и начал расталкивать жену.
  Она так и не проснулась. Джуд перенес ее в черный «мерседес», стоявший в гараже.
  Кореец уже сложил в «мерседесе» вещи Лорри, а вещи Джуда и ящик виски – в «порше», который затем отогнал от дома, поставил в трех кварталах от него, а сам пешком вернулся обратно. Джуд отдал ему конверт с десятью тысячами.
  – Поедешь к своему двоюродному брату в Сан-Франциско, купишь самое необходимое. Если через два месяца я не появлюсь, все эти деньги – твои.
  Джуд вручил корейцу ключи от второго «мерседеса». Азиат поклонился и исчез.
  Лорри все никак не приходила в себя. На «мерседесе» Джуд проехал с ней три квартала до припаркованного прямо на улице «порше». Позже он пересядет в малоприметный на американских дорогах «додж» (он стоял наготове в одном из складов Джуда).
  – Да проснись ты наконец! – закричал Джуд. Лорри не просыпалась. Тогда он насыпал кокаина на лезвие ножа и поднес к ее носу. Она автоматически втянула наркотик в себя. И открыла глаза.
  – Какого… какого че-е-е-рта! – вскрикнула она, осознав, что находится в «мерседесе» среди беспорядочно набросанных в нем вещей.
  Джуд достал какой-то черный ящик с кнопкой и, показав Лорри на их стоявший на холме дом, нажал на кнопку.
  Первая радиоуправляемая мина взорвалась в его кабинете; вторая на кухне. Затем взорвались мины в подвале и в гостиной, где продолжал работать огромный телевизор.
  Рядом с каждой миной стояла канистра с бензином. Дом заполыхал как факел.
  – Тебе надоело жить здесь, – сказал Джуд. – Теперь ты свободна. Уезжай отсюда. Гони что есть мочи. Наша совместная жизнь в прошлом. Да ее никогда и не было. Здесь тебя больше нет. Мое имя забудь.
  Огненные языки горящего дома отражались в ее глазах, но по выражению ее лица он понял, что Лорри была готова к такой развязке.
  В соседних домах захлопали двери. Соседи что-то кричали.
  Джуд вышел из «мерседеса». Лорри немного поколебалась, а потом пересела за руль и поехала прочь.
  Она даже не оглянулась.
  * * *
  Девять лет спустя Джуд ехал на угнанном автомобиле по шоссе, пересекавшему штат Айова. Он ехал в Небраску.
  Несколько лет назад двоюродный брат Лорри сообщил ему, где она находится. Однажды Джуд набрал даже ее номер и услышал в трубке ее голос. Не дождавшись ответа на свои «алло», Лорри повесила трубку.
  Машина въехала на мост над Миссури. На другом берегу реки было много деревьев. Джуд и не думал, что в Небраске столько деревьев.
  Ехал он туда не для того, чтобы остаться. Он просто хотел увидеть ее. И кое-что ей сказать. Куда он поедет потом – он сам не знал.
  На душе у него было отвратительно.
  Когда он увидел в полуденных лучах солнца какую-то тень между деревьев, подступавших к шоссе, он подумал, что это Нора.
  У поворота дороги появился какой-то азиат. Он поднял руку, прося Джуда подвезти его. Джуд надавил на акселератор. Ему показалось, что этот азиат – вылитая копия того вьетконговца, которому он перерезал горло в джунглях.
  «Ах, как бы мне хотелось попросить прощения у всех моих жертв! – подумал Джуд. – Но разве возможно получить теперь их прощение? Может быть, Лорри… нет, не простит, а просто поймет меня. Может быть, наконец, мы найдем общий язык. Может быть, она будет еще гордиться мною?
  Я бы сказал ей, что они вышли на меня еще один раз после того пожара. Как обычно, я узнал об этом из гороскопа. Они не знали, как низко к тому времени я опустился. В августе восемьдесят четвертого я отправил им письмо, в котором было всего одно слово – „нет“!»
  Конрад в Небраске оказался захудалым грязным городишкой. Там всего-то была пара сотен домов. Центральная улица была разрыта, асфальтированы были только несколько примыкающих к центру улиц; на проезжей части остальных был насыпан гравий. Захолустье. Но бар в Конраде все-таки был. У Джуда в синей сумке с рекламой авиалиний оставалось еще тридцать два доллара. Более чем достаточно на бутылку виски, а то и на две, но он пока подождет. Он сумеет заставить себя ждать.
  Вагончик, где жила Лорри, стоял в четверти мили от других домов на восточной окраине городка. Садилось солнце.
  У вагончика Джуда встретили голодные собаки. Не обращая на них внимания, он вылез из машины, повесил на плечо синюю сумку, подошел к металлической двери жилища Лорри.
  И постучал.
  Глава 23
  Желтый пес
  Уэс добрался до вагончика на окраине Конрада в Небраске в первой половине дня. Солнце пригревало. Небо было голубым. Весна.
  Свою взятую напрокат машину Уэс остановил на шоссе метрах в ста от вагончика и осмотрел его в бинокль. Занавески на окнах были закрыты.
  Вокруг дома бегали три пса. Один из них – с желтой шкурой – подбежал к двери вагончика и поскребся по ней лапами. Ему никто не открыл.
  Уэс провел рукой по своему небритому подбородку.
  На нем были черная ветровка, черные джинсы и черные кроссовки.
  «Вид у меня не совсем официальный», – усмехнулся он.
  На его боку висела кобура с пистолетом-автоматом. В самолете он выспался и сейчас был готов к чему угодно.
  В вагончике никакого движения. Только вокруг него бегали псы. По виду – очень голодные.
  Ровно двенадцать. Пора.
  Медленно, не сводя глаз с двери вагончика, Уэс подъехал к нему.
  Собаки залаяли на незнакомца.
  Уэс поставил машину в трех метрах от двери и заглушил двигатель. В вагончике тихо. Занавески по-прежнему открыты.
  – Эй, – закричал Уэс, не выходя из машины.
  Ответа не последовало. Только желтый пес залаял.
  Уэс вышел из машины, держа руку на кобуре.
  – Эй, есть тут кто-нибудь?
  Ответа не было. В воздухе пахло чем-то кисло-сладким.
  Уэс сделал два шага к двери:
  – Эй!
  Он вдруг услышал доносившиеся из вагончика приглушенные голоса и смех. Там люди?
  «Нет, – понял Уэс. – Это телевизор».
  Он постучал в дверь.
  Нет ответа.
  Он снова постучал. Желтый пес залаял.
  Уэс вытащил из кобуры свой пистолет и резко толкнул дверь.
  Она распахнулась, и Уэс вошел внутрь.
  Мухи, везде жужжали мухи. На кухне – гора немытой алюминиевой посуды, маленький холодильник, пустые бутылки из-под пива и вина. В пепельницах пирамиды окурков. И запах. Жуткий запах.
  На диване в глубине вагончика сидела женщина с широко открытыми глазами. Можно было подумать, что она смотрит телевизор. Но слишком уж неподвижные у нее были глаза. И слишком уж бледное у нее было лицо.
  Уэс раньше видел эту женщину. На фотографии, которая и теперь лежала в его атташе-кейсе.
  Эта женщина действительно была очень красива. Ее роскошные волосы обрамляли бледное лицо. На запястьях у нее были бордовые браслеты…
  Нет, это не браслеты. От ее рук по джинсам на пол тянулись багровые полосы, пропадавшие в красном дешевом ковре.
  Рядом с женщиной на столике стояла начатая бутылка вина, какие-то таблетки и бритва с застывшей на ней кровью.
  На столике Уэс нашел клочок бумаги с неровно написанными словами:
  «Джуд, я не могу все время ждать, пока ты приедешь и покончишь со мной, поэтому я ха-ха…
  Передай Нику Ке…»
  Пистолет задрожал в руке Уэса.
  Он посмотрел в глаза мертвой женщины и прошептал:
  – Я даже не знаю, кто ты… Но вижу, что поздно, слишком поздно появился я здесь…
  На полу валялась синяя сумка с рекламой авиалиний. Уэс вздрогнул. Он вспомнил, что еще в Лас-Вегасе в аэропорту сотрудники ФБР, описывая Джуда, рассказывали ему именно о такой сумке, висевшей на шее беглеца.
  Значит, Джуд уже был здесь?
  В сумке лежала новая зубная щетка и немного денег.
  Уэс снова посмотрел на мертвую женщину. В своей жизни ему доводилось видеть много смертей. И он знал, что эта женщина умерла несколько дней назад.
  «Значит, ты, Джуд, тоже сюда опоздал?»
  – Когда же ты был здесь? – прошептал Уэс. – Куда направился отсюда? И как?
  Мертвая женщина смотрела на Уэса широко открытыми глазами.
  По телевизору передавали рекламу.
  На улице завыли собаки.
  Уэс уже знал, что будет делать дальше.
  Глава 24
  Большие часы
  Через два дня утром Ник Келли сидел на диване в своем офисе и изучал выписки, сделанные из полученных в библиотеке документов. Он никак не мог выбраться из джунглей, в которые завел его телефонный звонок Джуда.
  «А может быть, никаких джунглей и нет? – подумал он. – Сейчас нет. Может быть, они в прошлом? И те люди давно уже недействующие персоны?»
  Зазвонил телефон.
  – Ник, – обратился к нему человек, голоса которого он раньше никогда не слышал, – я – друг Лорри, звоню вам по поводу нашей сегодняшней встречи.
  Никаких друзей Лорри Ник не знал. И встречаться ни с кем сегодня не собирался. Ник не успел сказать об этом, как мужчина продолжил таинственным тоном:
  – Вот о чем я подумал. Вы, должно быть, ненавидите телефонные разговоры: никогда нельзя быть уверенным, кто конкретно с вами разговаривает.
  – Как, например, сейчас, – сказал Ник и замолчал.
  Он и человек на том конце провода слышали напряженное дыхание друг друга.
  – Это уж точно, – заметил наконец мужчина. – Но согласитесь: лучше было сначала позвонить, чем заявиться прямо к вам в офис.
  – Что вам нужно?
  – Встретиться. Нам нужно встретиться. До обеда.
  – Что?!
  – Я жду вас через двадцать минут. На вокзале «Юнион».
  Ник прекрасно знал, как добраться туда. Однако незнакомец в деталях описал ему весь маршрут.
  – Прошу только: не оборачивайтесь, – сказал мужчина и повесил трубку.
  «Черт бы его подрал!» Ник задумался. «Вряд ли это наемный убийца. Он бы не стал звонить, ведь я тогда был бы настороже… Кто-то задумал учинить в моем офисе обыск? Тоже маловероятно. Это можно прекрасно сделать и ночью, когда меня в офисе не бывает. Если же кому-то потребовалось удалить меня из офиса по какой-либо другой причине, то выбранный способ не самый умный».
  Он посмотрел на телефон. «Никогда нельзя быть уверенным, кто конкретно с вами разговаривает», – обронил таинственный незнакомец.
  «Если мой телефон прослушивают, то и этот телефонный разговор записан где надо… Не хотел ли незнакомец тем самым предупредить, что ему известно о слежке за мной?»
  «Не оборачивайтесь», – сказал мужчина. И назвал имя Лорри, а это уже намек на Джуда. Тогда, может быть, у этого незнакомца есть ответы на некоторые интересующие меня вопросы. Может быть, это и есть долгожданный выход из бесконечных джунглей?
  Большие часы в офисе Ника громко отсчитывали секунды.
  «Что я собой представляю – известно многим. Тот, кому это надо, прекрасно знает, что я в офисе один. Без свидетелей. И если я не буду действовать, это будет означать только одно: я сдался, вышел из игры».
  В шкафу у Ника еще со студенческих лет хранилась пластиковая папка для бумаг. Он достал ее, вложил внутрь свои выписки из полученных в библиотеке документов и засунул папку под ремень брюк. «Наверное, у меня теперь дурацкий вид, – усмехнулся он, – но по крайней мере руки у меня свободные».
  Ник накинул спортивную куртку, вышел и захлопнул за собой дверь.
  До вокзала «Юнион» от офиса Ника было несколько кварталов.
  «Кто же там меня ожидает? – думал Ник, шагая по тротуару. – Что этому человеку нужно от меня?»
  Навстречу ему шла женщина с тявкавшей на прохожих собакой. В руках у нее был зонт. Но синоптики обещали дождь только вечером!..
  Какой-то мужчина вышел из остановившейся у тротуара «тойоты». Ник напрягся, но мужчина пошел в противоположную сторону.
  Седовласого пенсионера нигде видно не было.
  И Джека Бернса тоже.
  Один знакомый полицейский, расследовавший многие убийства, как-то сказал Нику, что отсутствие осторожности – прямая дорога к смерти.
  А преподаватель карате, у которого проходил выучку Ник, любил повторять: «Промедление в нашем деле смерти подобно».
  Ник подошел к телефону-автомату. Что теперь делать, он знал.
  Знакомого полицейского дома не было. Ник записал на его автоответчике сообщение: «Это Ник Келли, – он назвал также точное время и число. – Я отправился сейчас на вокзал „Юнион“ для встречи с позвонившим мне незнакомцем, который кое-что знает об интересующем меня деле, связанном с деятельностью ЦРУ. Думаю, мои телефоны прослушиваются. Так что позвоню вам сам. А если не позвоню – вы знаете, как поступить. Спасибо».
  Ник позвонил и Питеру Мерфи. Того на месте не оказалось. Тогда он продиктовал его секретарше то же самое сообщение.
  Повесив трубку, он быстро зашагал прочь. Не оборачиваясь.
  «Теперь и я начал свою игру. Так что еще посмотрим, кто кого».
  Ник шел точно по тому маршруту, который описал ему незнакомец.
  Сзади послышался резкий звук пожарной сирены. В другое время он обязательно посмотрел бы на мчащуюся пожарную машину. Оглушительный рев пожарных и полицейских машин всегда привлекал его внимание. И внимание Сола. «Боже мой, как я люблю своего сына!» Но сейчас… сейчас нельзя оборачиваться. «Иди и смотри только вперед!»
  На Первой улице он повернул направо и прошел по дорожке, пересекающей широкие лужайки Капитолийского холма, мимо белых мраморных ступенек, ведущих к Верховному суду, на фасаде которого были высечены в камне простые слова: «Справедливость для всех по закону». На фоне здания фотографировались туристы. Не обращая на них внимания, Ник проследовал дальше.
  На авеню Конституции светофор переключился на красный свет. Ник дождался, пока загорится зеленый, перешел улицу и пошел вниз по холму. Скоро показался вокзал «Юнион» – массивное здание из серого бетона.
  У входа на вокзал он оказался через семнадцать минут после звонка незнакомца.
  Ник ступил на ленту эскалатора, доставившего его из цоколя до входных дверей. Снабженные фотоэлементами, они автоматически распахнулись перед ним.
  Вокзал «Юнион» похож на храм с высокими сводчатыми потолками, мягким освещением, перилами из красного дерева. На вокзале – десятки закусочных и ресторанчиков, столы которых покрыты белоснежными скатертями. Мраморные стойки для продажи билетов снабжены цветными мониторами компьютеров.
  По вокзальной радиосети объявляли о прибытии и отбытии поездов. В магазинчиках, расположенных в коридорах вокзала, торговали бижутерией и одеждой.
  На вокзале девять залов для просмотра кинофильмов.
  Сотни людей с чемоданами проходили мимо Ника. Эскалаторы поднимали пассажиров с нижних этажей на верхние.
  «Поднимитесь на эскалаторе на верхний этаж до автостоянки», – сказал Нику незнакомец.
  Когда Ник пробирался сквозь толпу к эскалаторам, его никто не окликнул.
  «Не оборачивайтесь».
  В ушах Ника звенел разноголосый вокзальный шум. Он слышал отдельные фразы, но их общий смысл до него не доходил. Черты проходивших мимо него людей были какими-то резкими. Все вокруг двигалось, как на кадрах замедленной съемки.
  Вокзал «Юнион» – четырехэтажное здание. Отдельные эскалаторы – два вверх и два вниз – соединяют этажи друг с другом.
  На эскалаторе, поднявшем Ника с первого этажа на второй, было много людей. Вот, наверное, бизнесмены. А там стоит явно парочка молодоженов. Взяв друг друга за руки, они весело смеются – наверное, посмотрели новый фильм и радуются беззаботному времяпрепровождению в будний день. В свое время Ник и Сильвия тоже любили ходить сюда в кино – ведь всегда находились фильмы, которых они не видели. В то время у Сильвии была такая нежная кожа. Выбираться же на природу на пикник они не любили.
  На эскалаторах между вторым и третьим этажом народу было поменьше. Слева от эскалатора, на котором поднимался Ник, располагалась одна из автостоянок. На ее стене была сделанная крупными буквами надпись: «Нажмите на красную кнопку, если вам потребовалась срочная помощь».
  Ник никого не мог позвать на помощь. Никакая власть на свете не могла сейчас обезопасить его.
  Когда он ступил на следующий эскалатор, на нем никого не было. Сверху тоже никто не спускался. За спиной Ник не слышал никаких подозрительных шагов…
  Вдруг на эскалаторе, двигавшемся в противоположном направлении, появилась монахиня, похожая в своем черно-белом одеянии на пингвина.
  «Странно, почему она не держится за поручень?» – подумал Ник.
  Монахиня быстро приближалась. С левой стороны. Со стороны сердца.
  У монахини было старое морщинистое лицо и блеклые невыразительные глаза. Монахиня смотрела прямо вперед перед собою. Но Ник понимал, что она видит каждое его движение.
  Она была все ближе… ближе… Сердце Ника тревожно застучало.
  Монахиня проехала мимо.
  Ник глубоко вздохнул. И решил все-таки рискнуть. Медленно, очень медленно он обернулся. Внизу на эскалаторе какой-то человек в спортивной куртке смотрел на наручные часы. Лица его видно не было. Ник разглядел лишь его лысину в окружении пышной шапки черных волос.
  На последнем этаже среди аккуратно припаркованных машин на автостоянке он никого не заметил.
  «На последнем этаже, – сказал незнакомец, – от автостоянки вниз ведут три бетонные лестницы. Спускайтесь по средней лестнице».
  Вход на лестницу был закрыт металлической дверью. Ник открыл ее и увидел сначала площадку с серыми бетонными стенами, освещенную тусклой лампой под потолком.
  На самой лестнице никого не было.
  Ник закрыл за собой дверь, прошел по площадке и ступил на лестницу.
  «Человек с эскалатора? Не идет ли он за мной? – подумал Ник. – Нет, все тихо…»
  Он медленно шел вниз.
  На двери, выходящей на третий этаж, было написано: «Нет выхода». Сама дверь была закрыта. Ступеньки следующей лестницы, ведущей вниз, были за дверью.
  «Тупик. Смертельный тупик!» Ник вздрогнул. И, не раздумывая, повернулся и побежал что есть мочи назад – вверх, перепрыгивая через три ступеньки сразу. Вот поворот лестницы… Еще три прыжка… Он был уже совсем рядом с входной дверью, когда она внезапно отворилась.
  На площадку влетел человек с эскалатора. Нику показалось, что его кто-то втолкнул сюда.
  У человека было грозное лицо. Глаза его налились кровью. Его рука судорожно нащупывала что-то под спортивной курткой.
  Вбежавший на площадку мужчина в черных джинсах, черных кроссовках и черной куртке опередил человека с эскалатора. Он схватил его за руку и ударил сначала по лицу, а потом по затылку каким-то черным предметом.
  Все произошло молниеносно, и Ник не сразу понял, что черный предмет – это пистолет.
  Мужчина в черной куртке пнул упавшего ногой в колено.
  «Не сметь! – закричал он. – Не сметь!»
  Но тот даже не пошевелился.
  Ник напрягся. Он понял, что бежать ему некуда. Мужчина в черной куртке был слишком уж внушительных размеров и решительным на вид. С ним не справиться.
  Мужчина в черной куртке, однако, агрессивности не демонстрировал. Он крикнул Нику:
  – Вы в безопасности, с вами все в порядке!
  – Черт бы вас подрал! – импульсивно закричал Ник. – Теперь, значит, и моя очередь?..
  – Тихо, – сказал мужчина. – Вам ничто не угрожает.
  – У вас в руке пистолет…
  – Для него. Не для вас. – Мужчина повернул лицо человека с эскалатора к Нику. – Вы его знаете?
  – Я и вас не знаю.
  – Я – тот, кто вам звонил и пригласил сюда. Это позволило мне обнаружить того, кто за вами следил. Зовут меня Уэс Чендлер.
  – Я знаю только то, что у вас в руке пистолет, – сказал Ник.
  – Это точно, – кивнул Уэс и вложил оружие в кобуру. Он заметил, что Ник, сделав шаг назад и напрягшись, оценивает расстояние до двери.
  – Не советую вам этого делать, – сказал Уэс. – Даже без пистолета в моей руке вам со мной не справиться.
  – Пожалуй, – согласился Ник.
  – Если бы я хотел убить вас, я бы это уже сделал.
  – Верно, – кивнул Ник и растерянно заморгал. – Кто же вы такой?
  – Я – ваш спаситель. И моя помощь – единственное, что позволит вам выбраться из положения, в котором вы оказались.
  Уэс достал из кармана какую-то фотографию и протянул ее – как удостоверение личности – Нику. Тот сделал два осторожных шага вперед и увидел на фотографии самого себя, сидевшего рядом с Джудом на красном диване.
  – Где вы это взяли? – прошептал Ник.
  Вместо ответа Уэс указал пальцем на лежавшего мужчину и сказал:
  – За вами следил он.
  – Зачем? И откуда вы это узнали?
  – Дело в том, что сам-то я исчез, и у них не было другого выбора. Я лишил их этого выбора.
  Уэс нагнулся над лежавшим человеком и стал обыскивать его.
  «Нет! – приказал себе Ник, увидев, что внимание мужчины в черной куртке сейчас отвлечено. – Не дергайся! – остановил он себя. – Подожди».
  – Я не был уверен, что ЦРУ вышло и на вас, – сказал Уэс, вытаскивая из-под куртки человека с эскалатора пистолет. – Если бы вышло и все это было бы официально, то за вами следила бы целая группа. И я увидел бы ее в свой бинокль. Однако никакой группы не было. Этот человек следовал за вами в одиночку.
  – Выходит, он слышал наш разговор по телефону? Или поджидал меня на улице?
  – Сейчас это уже не важно. – Уэс вытащил из куртки лежавшего человека бумажник. – Он шел за вами один. Кто бы он ни был, если он даже и выполнял чье-то официальное задание, вряд ли оно где-то официально задокументировано.
  Человек с эскалатора слабо застонал.
  Все еще держа в руке его пистолет, Уэс повернулся к Нику:
  – Пора идти.
  Они вышли в дверь и направились к стоянке, где был припаркован арендованный Уэсом автомобиль. Сам он подошел к водительской двери, открыл ее и пригласил Ника садиться.
  – Вы, должно быть, думаете, что я трус… – нерешительно сказал Ник.
  – Я ничего не думаю. Мне только известно, что вы попали в беду. Если вы не подозревали об этом раньше, то…
  Уэс помахал пистолетом в сторону лестницы, где приходил в себя человек с эскалатора.
  – Я и сам оказался по уши в дерьме, но мы можем выкарабкаться из него. Мы – вместе. Поодиночке ничего не выйдет.
  Уэс по крыше толкнул к Нику пистолет человека с эскалатора.
  – Вы должны сделать выбор, – сказал Уэс, сел в машину и пустил двигатель.
  Ник смотрел на него через ветровое стекло.
  «Он дает мне тот самый шанс, который необходимо использовать», – решил наконец Ник и сел в машину.
  Они поехали в Ботанический сад. Уэс остановил машину на дорожке в нескольких метрах от пожилой женщины-художницы, увлеченно накладывавшей на холст краски.
  Уэс затараторил как пулемет. Он рассказал Нику, что является морским офицером, прикомандированным к ЦРУ; что его задача состоит в том, чтобы выйти на Джуда после его звонка в это ведомство. Он сообщил Нику, как выкрал в Лос-Анджелесе фотографии, и объяснил, каким образом стали известны прежние связи Ника и Джуда.
  – Мне необходимо поговорить с Джудом, – твердо сказал Уэс. – Он представляет сейчас ту самую силу, которая вытолкнет нас из этого дерьма. Он знает, что я ему не угроза. В пустыне у меня была возможность сделать с ним все что угодно. Но я этого не сделал…
  – А где он сейчас?
  – Думаю, направляется сюда. К вам. – Уэс сделал судорожный глоток. – Лорри умерла. И он видел ее… мертвую. Она оставила предсмертную записку. И упомянула в ней ваше имя.
  – Я ей звонил, – прошептал Ник. – На той неделе. Она была жива…
  – Не беспокойтесь, – сказал Уэс. – Записку они не найдут.
  – Что? – не понял Ник.
  «Так она умерла… Решила после того моего звонка, что вот-вот может объявиться Джуд, и покончила с собой…»
  Чувство страшной вины нахлынуло на Ника.
  – У нас мало времени, – сказал Уэс. – Взвод уже взял винтовки на изготовку. У кирпичной стены стою я. Если они обнаружат Джуда, то поставят его рядом со мной.
  – За что? Ведь того парня в пустыне убили вы, а не Джуд.
  – Между нами говоря, вы правы, – кивнул Уэс. – Но… Вот вас, например, впутал в это дело Джек Бернс. Думаю, именно по его наводке за вами следил тот человек. И вы теперь последний оставшийся в живых из близких Джуду людей. На его же шее все туже затягивается веревка.
  Арендованная Уэсом машина была совсем маленькой. В ней было тесно, и Ник положил руку на обивку своей двери.
  Уэс открыл бумажник человека, который следил за Ником.
  – Так, – сказал он, – водительские права, выданные в штате Виргиния на имя Нормана Блэнтона, – это имя ничего вам не говорит?
  – Нет, – ответил Ник. «Где Сильвия? С ней все в порядке?»
  – Кредитные карточки… Валютные чеки для путешествующих – зачем это ему понадобились такие чеки? Удостоверения личности нет… А это что? Исполнительный вице-президент, компания «Феникс – финансирование и иные услуги».
  – Что-что? – очнулся Ник. – Как вы сказали? Подождите-ка…
  Он вытащил из-под куртки папку со своими записями. Имени Блэнтона он не нашел, но компания «Феникс» там значилась.
  «Основана в штате Виргиния в январе 1985 года генералом в отставке Байроном Вэроном. Компания служила субподрядчиком, обеспечивавшим официальные, а также засекреченные поставки стрелкового оружия иранцам. Она обеспечивала одновременно доставку оружия и военного снаряжения авиатранспортом и финансировала ее из своих средств.»
  – А какие компании предоставляли ей это оружие? – спросил Уэс.
  – Не важно, – сказал Ник. – Меня больше интересуют теперь личности. – Он быстро нашел в своих записях нужное ему имя.
  «Байрон Р. Вэрон, генерал США в отставке. Служил во Вьетнаме, Лаосе, позже являлся заместителем советника, разработавшим программу американской помощи Ирану, и лично возглавлял по приказу Комитета начальников штабов вооруженную спецгруппу, осуществившую в Иране ряд операций. Будучи почетным председателем Американского движения за свободу, способствовал сбору средств для антиправительственных сил в Иране, одновременно занимаясь закупками оружия и планированием операций, осуществлявшихся секретной группой Белого дома».
  – Вы – достойный человек, – сказал Ник Уэсу. – Но что мы будем делать дальше?
  Глава 25
  Человек-обезьяна
  В тот же самый день, за десять минут до полудня, председатель влиятельного комитета конгресса, в котором работала Сильвия, зашел по пути в гардероб в ее кабинет с беспорядочно разбросанными на столах бумагами и порекомендовал ей взять отгул. Точные слова его были такими:
  – Держитесь отсюда подальше. Когда на следующей неделе мы будем проводить конференцию комитета, мне не хотелось бы, обернувшись в полночь, увидеть за спиной вас с несчастным выражением на лице, говорящем о том, что вы можете думать только о своей бедной семье, оставшейся без мамочки…
  – Но ведь именно я готовила к конференции предложения о кадровой политике…
  – Наплевать на кадровую политику! – сказал председатель. – Если вы начнете кормить собак, когда они гавкают, собаки решат, что в любом деле главные именно они.
  Выходя из кабинета, председатель подмигнул Сильвии:
  – Теперь вы мой должник.
  Сильвия засмеялась, взяла телефон и набрала номер Ника. Сработал автоответчик. «Наверное, Ник решил сегодня пообедать пораньше», – подумала Сильвия. Она оставила на автоответчике сообщение о том, что едет домой, и попросила Ника позвонить ей, как только он вернется. «Очень хочется сходить в кино», – добавила Сильвия.
  Когда она ехала домой, на ветровом стекле ее автомобиля появились крупные капли дождя. Небо до самого горизонта было в облаках.
  Сол спал.
  «Хороший мальчик, – сказала Хуанита. – Теперь он все время ходит, ползать уже не хочет».
  Сильвия снова позвонила Нику. И снова в офисе его не оказалось. А ведь они бы могли еще успеть на дневной сеанс…
  – Хуанита! – позвала она служанку и договорилась с ней о том, что взамен сегодняшнего дня Хуанита посидит с ребенком в пятницу вечером.
  – Ради вашего свидания – самого настоящего свидания с Ником – я согласна, – сказала Хуанита.
  – Вот и отлично, – улыбнулась Сильвия, предвкушая, как они с Ником проведут вечер в пятницу.
  Закрывая дверь за Хуанитой, она обратила внимание на то, что ветер стал совсем холодным, а облака казались непроницаемыми.
  «Одна, совсем одна, осталась в безмятежном одиночестве, – усмехнулась Сильвия. – Сол будет, наверное, спать еще целый час».
  В доме было тихо. От Сильвии ни на шаг не отходил их большой ротвейлер. Она потянулась было за телефоном… «Нет, Ник должен позвонить сам». Хотя на это у нее оставалось все меньше надежды.
  Поднявшись на второй этаж, Сильвия полюбовалась спящим сыном. Он свернулся в клубочек и положил свой крохотный кулачок на щеку…
  Пройдя в спальню, Сильвия сбросила туфли и, достав из шкафа плечики, повесила на них свой костюм. На блузке красовалось коричневое пятно от кофе. Она покачала головой: «Сплошные траты! Придется заплатить еще полтора доллара за химчистку».
  Полураздетая, Сильвия подошла к большому зеркалу в ванной комнате. Кое-где в ее черных волосах уже появилась седина. Все-таки ей уже сорок лет!
  За шесть месяцев после рождения ребенка Сильвии удалось сбросить лишний вес, который она набрала за время беременности, но былая стройность фигуры так и не вернулась. Небольшой животик остался. Грудь, правда, смотрелась еще неплохо, но только тогда, когда ее поддерживал бюстгальтер.
  – Ну, что скажешь? – обратилась Сильвия к собаке. Ротвейлер радостно посмотрел ей в глаза. «Остается только надеяться, – подумала Сильвия, – что Ник всего этого не замечает». Женщины, которых он описывал в своих книгах, были безупречными красавицами.
  Сильвия надела старые джинсы, рубашку с длинными рукавами. Тапочки надевать не стала: она предпочитала ходить дома босиком.
  Иногда они ссорились с Ником по поводу того, что она любила читать в постели, а он терпеть этого не мог.
  – Какое же счастье побыть в одиночестве! – воскликнула она, забралась в постель, поудобнее положила подушку под голову и принялась изучать биографию Мартина Лютера Кинга, погрузившись в мир большой политики и настоящих героев.
  Когда Сильвия дошла до истории о шестнадцатилетней чернокожей школьнице, призвавшей своих одноклассников еще в 1951 году выступить против сегрегации в школах, ротвейлер, до того мирно лежавший на ковре, вдруг зарычал…
  – Молчи, – приказала ему Сильвия.
  Ротвейлер поднялся на ноги и осклабился, его глаза горели.
  – Да нет здесь чужих, – сказала Сильвия, продолжая читать. – Смотри не разбуди Сола.
  Ротвейлер залаял басом.
  – Замолчи! Разбудишь Сола!
  В прихожей прозвенел звонок.
  «Наверное, почтальон, – подумала Сильвия, неохотно слезая с кровати. – Привез, должно быть, посылку от деда с бабкой или от сестры… А вдруг это активисты Армии спасения?! Упаси Бог! Эти старые леди в шляпках или молодые люди с Библией под мышкой кого угодно доведут до белого каления!»
  – Иду! – крикнула она, спускаясь со второго этажа.
  «Только бы пес не напугал их!»
  Сильвия схватила ротвейлера за ошейник и с трудом оттащила от входной двери: собака уже весила пятьдесят килограммов, но ветеринар сказал, что она еще наберет в весе.
  «Почему только Ник не согласился на миниатюрного коккера?»
  Держа вырывавшегося ротвейлера за ошейник, Сильвия открыла дверь.
  Там стоял он. Большой мужчина с помятым лицом в грязной рубашке, засаленных джинсах и поношенных кроссовках. От него пахло виски и по́том.
  – Извините… – сказал мужчина.
  Голос этого человека Сильвии был знаком. В минувшие годы раз пять или шесть она слышала этот голос в телефонной трубке. Звонил он, как правило, ночью. Сильвии стоило больших трудов заставить Ника положить конец этим безобразным ночным звонкам.
  – Извините, – повторил мужчина. – Вы – Сильвия, а я Джуд.
  – Здр… здравствуйте. – Сильвия автоматически улыбнулась. Но сердце ее екнуло. Перед нею стоял тот, чьи проблемы Ник так близко принял к сердцу. Сама же Сильвия считала, что именно этот человек – причина всех прошлых и нынешних неприятностей Ника. «Это хорошо, что собака рядом», – мелькнула у Сильвии смутная мысль.
  – Что вы здесь делаете? – спросила она, хотя сама прекрасно знала ответ на этот вопрос.
  – Я хотел бы поговорить с Ником.
  – Он должен быть сейчас в своем офисе.
  – Туда я не смог добраться, – сказал Джуд, и по его смущенному виду Сильвия поняла, что это правда. – У меня машина задымила еще в Пенсильвании. На автобусе я добрался до Западной Виргинии. А потом меня подвез какой-то священник… Ваш адрес я нашел в телефонной книге, а парень на заправке сказал, как найти вашу улицу… Разыскивать офис Ника я уже не в состоянии, – добавил Джуд.
  Ротвейлер зарычал.
  – Извините меня, – сказал Джуд. – Я не хотел доставлять вам никаких хлопот.
  Пошел сильный дождь.
  – Я не могу ждать Ника на крыльце… Они могут меня увидеть…
  Осторожной Сильвии стало жалко этого мужчину.
  – Ладно уж, входите… Но не делайте резких движений: собака не любит незнакомых людей.
  – Умный пес, – сказал Джуд, входя в прихожую и направляясь в гостиную.
  Сильвия указала ему на стул у большого обеденного стола:
  – Садитесь.
  Джуд от усталости плюхнулся на стул.
  Пес рванулся вперед.
  – Спокойно! – прикрикнула Сильвия, удерживая ротвейлера.
  Когда он успокоился, она отпустила его. Пес медленно подошел к Джуду, обнюхал его колени и, попятившись назад, сел, не сводя глаз с незнакомца.
  Сильвия вышла на кухню, оставив дверь за собой открытой. Сидевший в гостиной ротвейлер ей был хорошо виден: он даст знать, если Джуд только пошевелится.
  Сняв со стены трубку-телефон, она набрала номер Ника. И снова в офисе мужа сработал автоответчик.
  – Немедленно приезжай домой, – сказала Сильвия.
  «Хуанита поехала к двоюродному брату». Сильвия набрала известный ей номер и сказала ответившему мужчине по-испански:
  – Передайте Хуаните, что Сильвия попросила ее немедленно приехать. Спасибо.
  Повесив трубку, она вернулась в гостиную.
  – Вы по-прежнему хорошо говорите по-испански, хотя с того времени, как вы вернулись из Мексики, прошло уже много лет, – пробурчал Джуд.
  – Откуда вам известно, что я там работала?
  – Мне рассказывал об этом Ник.
  – А что он вам еще рассказывал?
  Джуд пожал плечами:
  – То, что он любит вас.
  Сильвия глубоко вздохнула и посмотрела Джуду прямо в глаза.
  – Мне очень жаль, что вы попали в беду…
  – Мне тоже жаль… Но мне надо поговорить с Ником. Сообщить ему… плохие новости.
  – Какие же?
  – Не хотел бы говорить о них больше, чем необходимо.
  – Итак, вы просто хотите поговорить с Ником?
  – Поймите, я не хочу создавать для Ника какие-то проблемы. Я и раньше этого никогда не делал…
  – Тогда, может быть, вы… вам следовало бы… оставить нас в покое?
  – Да, конечно, – вздохнул Джуд.
  «Почему Ник не звонит? – подумала Сильвия. – Где он?»
  – Вы не сможете остаться у нас на ночь, – сказала она, ненавидя себя за собственный страх.
  – Понятно.
  Ротвейлер не спускал глаз с Джуда.
  – Вы, наверное, хотите пить? – спросила Сильвия, прекрасно понимая, что может поставить этого мужчину, от которого пахнет виски, в неудобное положение.
  – Вы хотите сказать – выпить? – не смутился Джуд.
  – Мы не держим в доме спиртного.
  – Ясное дело, – пробурчал Джуд, и по его тону Сильвия поняла: он знает, что она лжет.
  – Вы говорите по-испански? – спросила она.
  – Могу заказать пиво, сказать «спасибо»… знаю, как называется их водка – «текила», еще знаю – «сеньора и сеньорита»…
  – Из питья у нас в доме есть только молоко, – перебила его Сильвия.
  – Молоко? – Он покачал головой. – Да, я бы не отказался от стакана молока.
  Когда Сильвия поставила на стол перед Джудом стакан с молоком, со второго этажа послышался плач ее сына.
  – Это Сол, – улыбнулся Джуд.
  – Нет! – резко сказала Сильвия. – То есть… я хочу сказать, оставайтесь здесь, а я… я одна пойду к нему.
  – Как скажете.
  Пес последовал за хозяйкой. Она и сама не знала, хорошо это или плохо.
  Сол стоял в своей кроватке. Увидев мать, он улыбнулся и потянулся к ней ручонками. Наверное, он был мокрый. Но времени переодеть сына у Сильвии не было: она ни на минуту не хотела спускать глаз с того мужчины.
  Когда с Солом на руках она спускалась в гостиную, ротвейлер бежал впереди.
  – Да он копия Ника! – воскликнул Джуд, увидев ребенка.
  – Да! – сказала Сильвия.
  Сол прильнул к ее шее. «Кто этот незнакомый дядя?»
  – Я должна приготовить сыну что-нибудь поесть.
  – Понимаю…
  – А вы… вы, наверное, голодны?
  – Немножко.
  На столе стоял пустой стакан из-под молока.
  «Черт, – подумала Сильвия, – надо было задать этот вопрос раньше. Или уж совсем не спрашивать».
  На кухне, когда Сильвия, достав из холодильника рыбные консервы, добавляла в них майонез, Сол держался за ее ногу. Но потом он подошел к двери и посмотрел на дядю, который сидел на стуле, где любил отдыхать его отец. Ротвейлер стоял рядом с мальчиком.
  – Привет, Сол, – послышался из гостиной голос Джуда. – Как поживаешь?
  Мальчик открыл рот. Джуд улыбнулся ему. Сол улыбнулся в ответ. Джуд подпрыгнул на стуле, закрыл лицо рукой и посмотрел на мальчика сквозь пальцы. Сол засмеялся: уж слишком смешной был этот дядя. Джуд подносил к лицу то одну, то другую руку и хитро улыбался ребенку сквозь растопыренные пальцы. Как обезьянка.
  Джуд засмеялся.
  А потом вдруг заплакал.
  «Она же услышит», – подумал он. И поспешил вытереть ладонью мокрые щеки.
  – А вот и ваши сандвичи, – сказала Сильвия, внося в гостиную поднос с сандвичами и глубокой тарелкой с рыбой. На подносе стоял еще один стакан молока. Поставив еду на стол, она спросила: – С вами все в порядке?
  – Да-да, конечно, – поспешил заверить он. – Я превратился в человека-обезьяну, чтобы повеселить вашего малыша.
  Сильвия села у стола, посадила Сола себе на колени и стала кормить его рыбой. Зная, что ротвейлер рядом, она чувствовала себя в относительной безопасности.
  Джуд жадно проглотил сандвичи и запил их молоком. Руки у него дрожали. «Где у них хранится спиртное?»
  – Так кто же вы? – спросила Сильвия Джуда.
  – Я лучший друг вашего мужа, – ответил он.
  – Я почему-то так не думаю.
  – Тогда считайте, что мне это просто показалось.
  – Мне хотелось бы думать именно так, – прошептала она. В заднем кармане ее джинсов лежал кухонный нож. Она ненавидела себя за то, что положила его туда, но одновременно это доставляло ей удовольствие: это была дополнительная гарантия ее безопасности.
  Джуду захотелось заплакать. Снова. Во весь голос. Огромным усилием воли он подавил это острое желание. Он взял из тарелки на подносе ломтик жареной картошки и протянул ее Солу.
  – Прими, малыш… От человека-обезьяны.
  Глава 26
  Свой человек
  Уэс позвонил им сразу после того, как расстался с Ником, и они ждали его у центральных ворот. Он поехал за их машиной через небольшую рощицу, обогнул массивное здание и спустился в подземный гараж ЦРУ.
  У лифта в глубине гаража за рядами аккуратно припаркованных машин стоял Крэмер – глава Службы внутренней безопасности. Рядом с ним, прислонившись к стене, расположились два человека в помятых костюмах, с ничего не выражающими взглядами. Водитель ехавшей впереди машины взмахом руки показал Уэсу, где припарковаться.
  – Оставьте ключ в замке зажигания! – крикнул Крэмер, когда Уэс выходил из машины.
  В руке Уэс держал атташе-кейс с деньгами и документами.
  – Давайте-ка сюда свое оружие, – сказал Крэмер.
  – А вот об этом мы не договаривались, – сухо заметил Уэс.
  Крэмер пристально посмотрел на него, а потом, обернувшись к одному из своих людей, пробурчал:
  – Ладно. Майор, может быть, и не очень умен, но на фанатика он не похож.
  Они поднялись на лифте на последний этаж. В коридоре, пол которого покрывал толстый ковер, никого не было. Крэмер подвел Уэса к коричневой двери без таблички, постучал в нее, и они шагнули внутрь.
  За письменным столом в кабинете сидел генерал ВВС, заместель директора ЦРУ Билли Кокрэн. Он посмотрел на вошедших сквозь толстые стекла своих очков.
  – Мы его уже «просветили», – доложил Крэмер. – Экран рентгена показал, что радиопередатчика и магнитофона у него нет. Есть только пистолет.
  – Спасибо, мистер Крэмер, – сказал Билли. – Позаботьтесь обо всем остальном.
  – Лично отвечаю за это. Мои люди находятся в коридоре. За дверью, – чеканя слова, произнес Крэмер и вышел.
  – Где директор Дентон? – спросил Уэс.
  – Разве мы договаривались, что я буду отвечать на вопросы?
  – Не надо отвечать. Просто сообщите мне то, что меня больше всего интересует. – Уэс подвинул стул к письменному столу и сел.
  – Директор на конференции в государственном департаменте вместе со своим секретарем. Что же касается Ноя Холла, то незадолго до вашего прибытия его вызвали в Белый дом. Речь идет о политическом кризисе, и его присутствие оказалось там необходимым.
  – Здорово вы все провернули.
  – Ну, знаете ли… Итак, прошлый раз вы отвергли мою помощь. Что заставило вас обратиться ко мне теперь?
  – Дело в том, что мои непосредственные руководители оказались политиками, играющими в юношеской лиге. Они очень хотят сделать карьеру, но рисковать при этом не намерены.
  – А я-то здесь при чем?.. И вы-то кто?
  – Я – солдат.
  – Беззаветно служащий отечеству, – насмешливым тоном прокомментировал ответ Уэса Билли.
  – Как бы то ни было, вы приняли мои условия.
  – Просто своей властью я на секунду притушил бушующий здесь пожар, чтобы вы могли проникнуть внутрь, но мое расположение к вам может и перемениться. Вокруг вас по-прежнему бушует огонь и оставаться рядом с вами небезопасно.
  – Вам следовало бы помнить, сэр, что к разжиганию этого пожара имели прямое отношение и вы.
  – Да? Но я не убивал людей в пустыне…
  – Правда? Впрочем, сейчас это не важно. Дентон и Ной мне с самого начала не очень-то доверяли. Они вовлекли меня в это дело, послав, по сути дела, под пули. Конечно, мне следовало бы ожидать этого, когда я согласился работать на них… Возможно, я этого и ожидал, но не придал должного значения опасности. Сейчас уже не помню, да и не в этом суть. Мне было необходимо делать что-то важное, и они предоставили мне такую возможность. А сейчас, когда развязка вот-вот наступит, они спрятались в кусты. Я пришел к вам потому, что в этом ведомстве вы не какой-то там пришелец. Вы здесь – свой человек. И у вас можно получить ответы на многие вопросы.
  – На какие вопросы? Об этом вашем фантоме Джуде Стюарте?
  – Речь сейчас не о нем. С ним дело ясное.
  – Так где же он сейчас?
  – Мы с вами договаривались, что Крэмер прежде всего прояснит дело с тремя другими людьми.
  – Вы получили в этой системе все, что имеет отношение к Джуду Стюарту.
  – Откинем прочь эту ложь.
  – Я не лгу, – сухо и твердо сказал Билли.
  – Может быть. Но вы, оказывается, умеете гениально просто уходить от правдивых ответов на вопросы. Вот вы сказали: «В этой системе». А что это означает?
  – Назовите имена интересующих вас людей, – вздохнул Билли, беря телефонную трубку. На том конце провода послышался голос Крэмера. Он находился у экрана компьютера, подключенного к самой разветвленной базе данных в мире.
  – Бэт Дойл, – сказал Уэс. Он сообщил также Кокрэну всю известную ему дополнительную информацию об этой женщине, и Билли передал ее Крэмеру.
  – Придется подождать, – заявил Кокрэн, кладя трубку.
  – Что ж, подождем.
  В кабинете повисла тишина. Уэсу надоело смотреть на толстые стекла очков заместителя директора. Его внимание привлекли висевшие на стенах кабинета японские деревянные плакетки времен могущественных императоров. На этих искусно сделанных плакетках были вырезаны объемные изображения самураев.
  Телефон на письменном столе зазвонил через двадцать две минуты. Билли внимательно выслушал Крэмера, положил трубку, дождался, когда стоявший рядом с телефоном факс закончит работу, вытащил из него лист бумаги и протянул его Уэсу. С этого листа на майора смотрела Бэт.
  – Да, это она.
  – Так вот, – удовлетворенно кивнул головой Билли, – нашлось немало американок, которых зовут Бэт Дойл. Личность интересующей вас женщины мы установили по дополнительной информации, которую вы нам сообщили. Известно, что под судом она не находилась; много путешествовала. Главным образом в Азию и Европу.
  – И кому же она принадлежит?
  – Судя по нашей базе данных, она не замужем, – сухо заметил Билли.
  – Слушайте, вы ведь знаете, что конкретно я имею в виду! Она ваш человек?
  Билли поерзал на кресле.
  – У нас нет данных о том, что она когда-либо работала в службе государственной безопасности, в разведке или правоохранительных органах. У нас есть только сведения о прохождении ею таможенных формальностей и записи госдепа о ее путешествиях.
  – А что еще?
  – А что еще может быть? – Билли развел руками. – Только то, что она, возможно, является агентом иностранной разведки?
  – Вряд ли. Это не имеет никакого отношения к делу.
  – Но если у вас все-таки есть основания думать так, то досье ЦРУ и ФБР должны содержать соответствующую информацию, – настойчиво сказал Билли.
  – Нет-нет. Оставьте ее в покое. В досье ничего заносить не нужно.
  – Тогда, – Билли посмотрел Уэсу прямо в глаза, – вам вообще не стоило заставлять нас искать ее досье.
  Уэс задумался.
  – А не может ли оказаться, что она работает на частного сыщика Джека Бернса? – наконец спросил он.
  Билли протер стекла своих очков носовым платком:
  – В наших досье содержатся соответствующие упоминания о таких случаях. Ведь на привлечение человека к работе в сфере частного сыска нужна специальная лицензия. Хотя… правовая база в этой сфере, с нашей точки зрения, заставляет желать лучшего…
  – Нет, – убежденно сказал Уэс. – Забудем об этом. Она не могла на него работать.
  У Уэса камень с души свалился.
  – Назовите второе имя, – приказал генерал Кокрэн.
  Уэс протянул ему водительские права мужчины, следившего за Ником Келли. Билли чуть заметно вздрогнул, но, быстро взяв себя в руки, продиктовал все имеющиеся в правах данные на их владельца Крэмеру.
  Ждать пришлось десять минут. Уэс закрыл глаза и представил себе Бэт, ее волосы, ее губы… Он вспомнил, какой ужас появился на ее лице, когда она увидела его пистолет.
  Телефон зазвонил.
  – Да? – ответил Билли. Он внимательно выслушал Крэмера, сказал: – Понимаю. Спасибо, – и положил трубку.
  Второй человек в ЦРУ несколько секунд сидел, глядя на Уэса, потом встал и пошел к окну. Сегодня он не прихрамывал.
  – Что же вы не просите меня назвать третье имя? – уставившись в спину Билли, громко спросил Уэс.
  – Как далеко все это зашло? – не оборачиваясь, бросил тот Уэсу.
  – Слишком далеко, чтобы остановиться.
  – Вы проделали отличную работу, майор. Вам есть чем гордиться.
  – Да пошли вы к черту… сэр!
  Билли мгновенно обернулся.
  – Если бы мы были в форме, – грозно заявил он, – я бы отправил вас за это выражение прямиком в преисподнюю.
  – Понимаю, сэр.
  – Я, – сказал Билли, – уважаю форму. Надеюсь, точно так же, как и вы. Форма – знак принадлежности к важным органам государственной власти. Которая в огромной степени зависит от таких вот, как мы с вами, служак. Спасение всей страны в этих органах власти…
  – Так хотите ли вы услышать третье имя? – перебил генерала Уэс.
  – А я ведь и не собирался становиться разведчиком, – продолжал самый известный и уважаемый шпион Америки. – Военным стать хотел, но не разведчиком. Однако, оказавшись здесь… – Билли обвел рукой кабинет, – став разведчиком, я всегда отрицательно относился к разведоперациям, осуществляемым людьми. Агенты, резиденты, легенды, контракты, тайные операции… В результате всего этого возникает особый стиль поведения, который подрывает престиж органов государственной власти. Средства достижения того или иного результата постепенно становятся самоцелью. И при такой логике человеку очень легко потерять свою сущность, человек разлагается на глазах. Возможно, что-то похожее и произошло с Джудом Стюартом.
  – Сейчас не о нем речь. Вы, конечно, уже знаете имя третьего интересующего меня человека.
  – Да, – сказал Билли. – Его зовут Вэрон. Генерал в отставке Байрон Вэрон.
  – Что вам известно о нем и его связях с Джудом Стюартом? – спросил Уэс.
  – Видите ли, майор… Знание – это очень точное понятие. Оно или есть, или его нет.
  – Хватит меня дурачить, генерал. Мы говорим об очень конкретных вещах. Мне нужна правда.
  – Правда в том, что цель нашей работы – защищать страну, – заявил Билли. – Демократия зиждется на органах государственной власти. Но если она рухнет, то и органы государственной власти погибнут под ее обломками.
  – Демократия – это прежде всего люди. И если она рухнет, то под ее обломками погибнет весь народ, – сказал Уэс. – Я уже говорил, что дело зашло слишком далеко, чтобы остановиться.
  – Но, как мне кажется, не настолько далеко, чтобы не задуматься о некоторых нежелательных последствиях. Я бы все-таки не стал заниматься охотой на ведьм. Речь тут идет о чем-то более существенном.
  – Мне об этих ведьмах ничего не известно.
  – Зато мне известно! – Билли покачал головой. – В нашей работе мы постоянно сталкиваемся с множеством тайн, а тайны всегда пробуждают фантазию. Даже у самых блестящих мыслителей. Впрочем… – Билли задумался. – Впрочем, в этом конкретном случае, думаю, нет особых тайн, а тем более какого-то заговора. Убежден, что речь идет о маленьком водовороте. Не более того!
  Было видно, что Билли принял решение. Он быстро подошел к письменному столу, достал из верхнего ящика досье без каких-либо надписей на обложке и протянул его Уэсу.
  – Это не досье ЦРУ, – сказал он. – Это мое личное досье. С генералом Вэроном я работал вместе в Комитете начальников штабов. Он служил там после возвращения с Ближнего Востока вплоть до момента поступления на службу в Пентагон. Его опыт в качестве одного из руководителей спецвойск оказался весьма полезным в осуществлении некоторых наших программ. В частности, при планировании второй операции по спасению наших заложников в Иране. К сожалению, та операция завершилась безрезультатно… Вэрон, – продолжал Билли, – весьма преуспел в том, что некоторые военачальники не решались делать в силу своей сверхосторожности. Он был привлекателен и с политической точки зрения – антикоммунист до мозга костей! Только вот, как выяснилось, помимо основных служебных обязанностей, он создал свой собственный аппарат, о котором было мало кому известно. Лично я узнал об этом совершенно случайно. И у меня начало расти предубеждение против этого человека. Тогда расследование подобных вещей не входило в мою компетенцию. Тем не менее мне удалось выяснить, что некоторые частные фонды собирали для него кое-какие средства. Он привлекал к своей деятельности таких людей, которые из патриотических убеждений готовы были пойти на все. Может быть, он даже давал взятки. Со своим тайным аппаратом он работал в разных местах и поставлял некоторую важную информацию своим союзникам в ЦРУ, ФБР и в иных службах государственной безопасности.
  – Поэтому вы и начали собирать на него досье?
  – Видите ли, он находил себе работу в тех сферах, которыми государственные органы власти не занимались. Но в этом не было ничего особенного. Напротив, это казалось даже весьма благоразумным и предусмотрительным.
  – А какое к этому всему имел отношение Джуд Стюарт?
  – Этого парня привлекали к работе в системе с середины семидесятых. Было время, когда он сбился с верного пути, но по-прежнему представлял собой незаурядную личность. Когда я изучил отчеты о его работе, изучил его досье… я понял, что он, возможно, был одним из сотрудников Вэрона.
  – Сколько же было таких парней в общей сложности?..
  – Понятия не имею. Человек, чьи водительские права вы мне показали, участвует в одном из многих направлений деятельности Вэрона. В прошлом он был, в частности, сотрудником компании, которая имела отношение к иранскому скандалу. Как, впрочем, в некоторой степени и сам Вэрон. – Кокрэн покачал головой. – В начале восьмидесятых он был вынужден уйти в отставку. Тогда разразился скандал по поводу продажи оружия сверх установленных правительством объемов. Прокурор, который занимался этим делом, не смог найти достаточное количество изобличающих Вэрона доказательств, чтобы начать против него уголовное дело.
  – Вот это да!
  – Если же вы спросите меня о тех, с кем работал Вэрон, то ответить мне будет не очень сложно. Все мы плаваем хоть и в глубоком, но все-таки относительно небольшом водоеме. И чтобы выловить нужную вам рыбку, надо просто уметь ждать. Как-то мне сказали, что Вэрон нанял одного частного сыщика, чтобы тот помог ему осуществить кое-какие делишки.
  – Это был Джек Бернс, – убежденно сказал Уэс. – Но знает ли об этом Ной Холл?
  – Ной обеспечивает интересы своего босса на выборах. И знает намного меньше, чем ему кажется. Такие люди всегда ставят на ту лошадь, которая, как они считают, им хорошо известна. И Бернс – именно такая лошадь для Ноя.
  – Может ли Бернс знать о создании Вэроном тайной сети агентов?
  – Вряд ли. Но кое-какой отрывочной информацией Бернс все-таки располагает. Когда ему стало известно об интересе, который проявляют Дентон и Ной к Джуду Стюарту, и о том, что они отвергли легальные каналы расследования, он сразу же вышел на них. Но при этом не преминул рассказать обо всем своим более старым клиентам.
  – Только сумасшедший может вести двойную игру!
  – Бернс был уверен, что об этом никто не узнает. И никто не заставит его заплатить за предательство.
  – Кто еще замешан в этом деле? – спросил Уэс.
  – Я не знаю.
  Уэс медленно открыл досье. В нем было много страниц, напечатанных на разных машинках и принтерах. В досье содержались данные о всякого рода тайных операциях в Иране, Чили. Специальный раздел досье был посвящен торговле кокаином.
  – Так вы все знали… – прошептал Уэс и посмотрел на человека в очках с толстыми стеклами. – Вы все знали!
  – Я не знал ничего! – Билли наклонился к Уэсу. – И моя первая рекомендация по этому делу состояла в том, чтобы оставить все как есть. Все эти данные давно уже история. Сам Вэрон – старый человек, и, как я слышал, он серьезно болен. Его былая мощь в прошлом. Он почти отошел от дел после иранского скандала. Он знал, что еще один подобный скандал его доконает… Что касается меня, то с самого начала я был уверен, что не стоит дразнить привидения, – как правило, из этого ничего хорошего не получается. Может быть, когда-то Джуд Стюарт и был важной персоной, но сейчас он никто, его персона не представляет собой никакого интереса для ЦРУ и для тех задач, которые мы сегодня решаем. Однако мое непосредственное начальство со мной не согласилось. Так частенько бывает в государственных учреждениях. И в этом нет ничего страшного. Вот только мое начальство почему-то не воспользовалось уже наработанной практикой расследования подобных дел… Меня проигнорировали и привлекли к делу вас! – Билли откинулся в кресле. – Я передал вам свое личное неофициальное досье. Мне было приказано не вмешиваться, оставаться в стороне. Я нарушил приказ и предложил вам помощь, но вы от нее отказались. Вы, как и Вэрон, в официальных досье не значитесь. О сути выполняемого вами задания нигде нет никаких записей. Все это неофициально. Вы похожи на ковбоя, действующего на свой страх и риск. Что ж, действуйте. Мне до этого дела нет.
  – Нет есть, генерал! Задание-то я получил в вашем ведомстве. Можете прикрывать свой зад и дальше, но только имейте в виду, что ниточка от этого дела потянется и к вам. Тем более что в результате выполнения задания появилось уже несколько трупов!
  – Эти трупы появились по вашей вине, майор, – спокойно сказал Билли.
  – Это правда. Но когда об этом станет известно всем, след приведет сыщиков сюда, к вам! – Уэс ткнул пальцем в грудь Билли.
  Генерал медленно снял очки и тыльной стороной ладони потер глаза.
  – Джуд Стюарт, – продолжал Уэс, – может быть, и не представляет сейчас для вашего ведомства интереса. Но зато его персона вызывает пристальный интерес у Вэрона. Из-за этого и заварилась вся каша. Отставной моряк, служивший когда-то в Белом доме, был направлен в Лос-Анджелес. Зачем? Не знаю. Но это известно Вэрону. И будьте уверены: речь идет не о делах давно минувших дней. Речь идет о каких-то событиях дня сегодняшнего!
  – Меня не меньше вас волнует день сегодняшний, – перебил Уэса Билли. – Что бы вы ни говорили, Вэрон и Джуд – герои давно минувших дней. Важно другое. Берлинская стена разрушена. Американские журналисты имеют возможность посещать штаб-квартиру КГБ. Но, несмотря на все это, по-прежнему работа моего ЦРУ необходима. Есть иные проблемы, которыми мы сегодня занимаемся. Это торговые войны, терроризм, распространение ядерного оружия… Я, конечно, не знаю, в каком направлении будет развиваться мир в будущем. Одно мне известно: наша организация понесет очень тяжелые потери, если разразится скандал, связанный с прошлой, пусть даже отвратительной деятельностью Вэрона и Джуда Стюарта. Этот скандал сильно повредит дню сегодняшнему. И завтрашнему тоже.
  – Наплевать!
  – Очень благородно с вашей стороны таким образом возвращать долг своей стране, – сказал Билли.
  – Ну уж нет! Сначала давайте смоем с себя старое дерьмо!
  – Каким же образом?
  – Я доставлю к вам Джуда Стюарта. Вы возьмете его под свою защиту, обеспечите ему неприкосновенность…
  – Но вы же юрист! Вы знаете, что этого я не могу сделать!
  – Можете. Еще как можете! Потребуется всего лишь один телефонный звонок.
  – А что еще?
  – Начните дело против Вэрона. Я слишком много набил синяков, чтобы дать этому негодяю возможность ускользнуть от правосудия.
  – Выходит, весь этот скандал я должен начать именно из-за вашей персоны? А я-то думал, что вы защищаете интересы Америки!
  – Именно ее интересы, поскольку я офицер ВМФ Соединенных Штатов…
  – Который действовал и действует весьма странно.
  – Накажите меня за ошибки. Я готов предстать перед судом.
  – Есть и другие средства наказать вас.
  – Я знаю одного писателя, который тоже замешан в этом деле, – продолжал Уэс. – Я хочу помочь и ему.
  – И что же в результате всего этого вы хотите получить?
  – В результате мы раз и навсегда избавимся от всего этого дерьма!
  – И?
  – Этого уже достаточно. – Уэс помолчал. И потом добавил: – Если удастся сделать еще что-то, надеюсь, это «что-то» послужит добру.
  Генерал Билли Кокрэн наклонился над столом.
  – Майор, если у вас ничего не выйдет…
  – Я знаю, на что иду.
  – Не ошибитесь, – сказал Билли. – Как посмотрит на это директор Дентон? Вы об этом подумали?
  – Да. Вы проведете с ним тонкую беседу. Вы здесь свой человек, профессионал. Дентон хочет руководить, хочет быть могущественным, всеми любимым, хочет, чтобы ни единое пятнышко не замарало его репутацию. И вы найдете способ объяснить ему, каким образом он сможет этого добиться… Или напугаете его, чтобы он не спутал все наши карты.
  – Когда вы доставите ко мне Джуда? – спросил Билли.
  – Как только это будет возможно, – ответил Уэс. – Если, конечно, вы сделаете так, чтобы по моим пятам никто не шел.
  – Естественно, я смогу обеспечить интересы федеральной власти… В том случае, если за вами больше ничего нет… помимо того, что я знаю. Но работать вам все равно придется в одиночку. Спецгруппу ЦРУ я не смогу вам предоставить без соответствующей санкции директора Дентона. А он ее не даст. Ной, конечно же, заявит ему, что я предатель. И что на том злополучном первом совещании я фактически выступил против них.
  – О себе вы позаботитесь сами. Когда дело завершится, все это не будет иметь никакого значения.
  – Но и вы, майор, должны отдавать себе отчет, что за свою судьбу и жизнь отвечаете только вы сами. Не забывайте, что Вэрон – стратег опытный. Он не просто так был награжден боевыми орденами и медалями.
  Уэс встал.
  – Занимайтесь только тем, что поручил вам Дентон, – сказал заместитель директора ЦРУ, уже продумывавший новую хитрую комбинацию, похожую на паутину. – Доставьте сюда Джуда Стюарта как можно скорее, а потом уж решим, что делать дальше.
  Билли протянул Уэсу руку ладонью вверх.
  – Верните мне мое досье.
  Уэс крепко сжал папку с документами. Ему страшно хотелось изучить их. Это было личное, а следовательно, самое точное описание того, что сейчас его больше всего в жизни интересовало. Сколько еще таких вот досье лежит у Кокрэна в столе и сейфе?
  – А что вы сами собирались делать с этим досье? – спросил Уэс. – Что бы вы сделали с ним, если бы я не вышел на Вэрона и не поспешил к вам, чтобы заключить эту своеобразную сделку?
  – Я бы сделал все, что надо было сделать. Исходя из целесообразности.
  Билли по-прежнему держал руку ладонью вверх.
  Уэс бросил досье на его письменный стол.
  Глава 27
  Тоннель
  Нику хотелось как можно скорее попасть домой.
  Влившись на своей автомашине в плотный поток транспорта, двигавшийся от Капитолийского холма, он уже не думал ни об офицере ВМФ США Уэсе Чендлере, ни о Джуде, ни о ЦРУ, ни о всякого рода подонках, злоупотреблявших доверием Америки. Ему хотелось как можно скорее оказаться дома, услышать смех своей жены, увидеть сына, делавшего первые в жизни робкие шаги. Дома Ника радостно встретит ротвейлер и оближет ему руку… А еще надо бы позвонить матери в Мичиган, узнать о погоде в родных местах. Мать обязательно расскажет о его сумасшедших тетках… Как было бы здорово, если бы отец был жив!
  Автомобили мчались по улицам. Водители спешили – вот-вот должен был начаться проливной дождь.
  Джип семьи Келли стоял у дома. Это означало, что Сильвия уже вернулась со службы.
  Когда Ник шел по дорожке к входной двери, пес залаял: он всегда лаял, чувствуя приближение хозяина. Сильвия открыла дверь: на ней лица не было. Ник собрался было успокоить ее, сказать, что все в порядке, что не стоило волноваться из-за его долгого отсутствия.
  Сильвия опередила мужа.
  – Он здесь, – прошептала она.
  – Кто?
  – Джуд. Он в доме.
  – Па-а-па… – Из-за спины Сильвии показался Сол. Он уцепился за брюки отца. – Па-а-па…
  Пес обошел ребенка и встал рядом с Ником: всем должно было быть известно, кто здесь хозяин. Пес подозрительно посмотрел в глубь дома.
  – Я тебе весь день звонила, – сообщила Сильвия Нику, нежно обнявшему Сола. – Я сказала ему, что он не может остановиться у нас.
  Ей было стыдно за эти слова. И за то, что в кармане ее джинсов лежал кухонный нож. Ведь Ник уже дома, она теперь в полной безопасности. Сильвия устало улыбнулась мужу.
  Ник в ответ не улыбнулся. С сыном на руках он поспешил в гостиную, ротвейлер бежал впереди.
  Джуд сидел за столом, перед ним стояли чашка с кофе и тарелка со связкой бананов.
  – Давненько я тебя не видел, братец, – заулыбался Джуд при появлении Ника. Голос у него был усталым.
  – Как ты здесь оказался? – пробормотал Ник.
  – Самым элементарным образом. На хвосте у меня никого не было.
  – Да нет, братец, ты под колпаком.
  – Знаю, но когда я появился здесь, за мной никто не следил.
  Ник сел за стол. Джуд находился справа от него. Сильвия расположилась слева. Сол посмотрел на большого дядю и прижался к груди отца.
  – Вы говорили, что у вас плохие новости, – обратилась Сильвия к Джуду.
  Джуд и Ник уставились на нее. Она не отвела глаз.
  – Я теперь во всем этом тоже замешана, – упрямо сказала Сильвия.
  – Говори, Джуд. – Ник махнул рукой.
  – Лорри умерла, – прошептал Джуд.
  – Знаю, – сказал Ник.
  – Откуда тебе это…
  – Что с ней случилось? – перебил Джуда Ник.
  – Она… это было самоубийство. Я видел ее… в Небраске…
  – Боже мой… – прошептала Сильвия. На ее глазах появились слезы.
  – Ты уверен, что это было именно так? – спросил Ник.
  Сильвия посмотрела на мужа:
  – В чем должен быть уверен Джуд?
  Ник даже не взглянул в сторону жены. Он повторил:
  – Ты уверен?
  – Она сама это сделала… Там больше никого не было. – Джуд вздохнул. – Но бритву для этого самоубийства вложил ей в руку я. Правда, было это очень давно, но все равно можно считать, что убил ее именно я.
  – Нет, – сказал Ник, – не ты.
  – Сейчас уже не важно. Лучше от этого я не стану.
  – О чем вы здесь оба рассуждаете? – спросила Сильвия. – Я никогда не видела эту женщину, но, Джуд, я… я действительно вам сочувствую. – Сильвия перевела взгляд с Джуда на Ника. – И все-таки о чем вы здесь оба рассуждаете? Что все это значит?
  – Откуда ты узнал о ее смерти? – Джуд посмотрел Нику прямо в глаза. Ник повернулся к Сильвии.
  – Нет! – твердо сказала она.
  – Дорогая… – начал Ник.
  – Нет! – настойчиво повторила Сильвия. – Ты мой муж. На руках у тебя наш сын. Это наша с тобой жизнь… Вы же оба можете теперь одним махом все перевернуть!
  Сол заплакал: его мама почему-то кричала. Ротвейлер поднялся на ноги.
  – Сильвия, позволь мне объяснить…
  – Не хочу никаких объяснений! Хочу знать всю правду!
  – И все-таки… – Ник попытался успокоить плачущего Сола. – И все-таки будет лучше, если ты позволишь мне и Джуду поговорить с глазу на глаз.
  – Для кого это будет лучше?
  – Для всех, – твердо сказал Ник. – Поверь мне, когда будет можно рассказать тебе все, я обязательно это сделаю!
  – Но сам ты мне сейчас не веришь!
  – Да не в этом дело.
  Сильвия встала, взяла из рук Ника плачущего сына и, указав на него, громко сказала:
  – Дело в нем! Не забывай об этом!
  Она подошла к лестнице и стала подниматься на второй этаж. Плач Сола становился все тише. Ротвейлер остался с хозяином.
  – Она мне нравится, – пробормотал Джуд.
  – Мне тоже, – прошептал Ник.
  – Так откуда же ты узнал о Лорри?
  Ник промолчал.
  – Ты мне не доверяешь? Но ведь я тебя никогда не подводил.
  Ник решился. Он рассказал Джуду о Джеке Бернсе, о моряке по имени Уэс, о происшествии на вокзале «Юнион». Об иранском скандале и отставном генерале Вэроне он не произнес ни слова.
  – А уверен ли ты в том, что этот Уэс Чендлер именно тот, за кого себя выдает? – спросил Джуд.
  – Я видел его удостоверение.
  – Удостоверения действуют только на простаков. В своей жизни я видел слишком много подобных липовых документов. И почему же тогда надо верить этому удостоверению?
  – У Уэса было оружие. И он позволил мне беспрепятственно уйти, – сказал Ник. О пистолете следившего за ним человека он решил не говорить. Тем более что этот пистолет сейчас лежал в его сумке.
  – Ты, братец, видно, забыл, чему я тебя учил.
  – Происшествие на вокзале было невозможно инсценировать.
  – Так ты считаешь, что на свете нет героев, способных несколькими мастерскими ударами сразить следившего за тобой человека, чтобы вызвать твое доверие и выудить у тебя все, что ты знаешь?
  – Этот парень сам узнал многое из того, что известно мне. И я ему доверяю. В определенной степени, конечно.
  – Что же он знает? И что тебе известно?
  – Стоп! – сказал Ник. Его настроение резко переменилось. – Все эти годы, когда ты названивал мне по ночам, я никогда не задавал тебе вопросов, на которые ты не мог бы ответить. И это было прекрасно. Я сам искал эти ответы. Я был в стороне от твоей жизни. По крайней мере мне так казалось. Но теперь… – Ник вздохнул, – когда ты позвонил мне прошлый раз, ты втянул меня в это дело. После твоего звонка они вышли на меня. То, что я ни в чем не виноват, никого теперь не волнует. Они вышли на меня, чтобы добраться до тебя. По твоей милости я принимаю теперь участие в этой игре. Но я не хочу играть в одиночку!
  – Чего ты хочешь? – спросил Джуд.
  – Хочу выйти из этой игры невредимым. Боюсь только, ты мне не сможешь этого гарантировать!
  – Но может быть, я…
  – Никаких «может быть»! Я знаю этого парня. Он не из тех, с кем ты можешь легко справиться.
  Джуд почесал пальцем лоб.
  – Зачем ты приехал сюда? – спросил Ник.
  – Лорри… она…
  – Я знаю о ее предсмертной записке… Бритву в ее руку, может быть, и вправду вложил ты. Но о том, что пора бритву пустить в ход, сообщил ей я! Наверное, я действительно последний из оставшихся у тебя друзей, который ни за что не станет создавать собственное счастье на твоем горе. И поэтому скажи мне честно: зачем ты все-таки приехал в Вашингтон?
  – Тебе недостаточно того, что я уже сказал?
  – Видишь ли… ты всегда умел уходить от прямых вопросов.
  В гостиной часы на стене отсчитывали секунды. Нику казалось, что это удары его собственного сердца.
  – Я приехал сюда, чтобы увидеть человека, затеявшего все это дело, – сказал Джуд.
  – Твоего бывшего командира. Начальника группы, в которой ты служил.
  – Ты здорово умеешь наклеивать этикетки на соответствующий товар, – усмехнулся Джуд.
  – Зачем же он тебе понадобился?
  – Это еще предстоит выяснить.
  – Ты это знаешь! – Ник посмотрел Джуду прямо в глаза.
  Джуд не выдержал его сурового взгляда.
  – В восемьдесят пятом или восемьдесят шестом, – сказал он, опустив голову, – этот начальник хотел дать мне кое-какую работу… Но я тогда запил и…
  – Понимаю.
  – В общем, тем, что было ему надо, я не занимался, – пробормотал Джуд. – Все это больше походило на ловушку, а меня не взять голыми руками. Я уже давно не мальчик!
  Джуд рассмеялся.
  – Что это была за работа? – спросил Ник.
  – Нет, я не могу об этом сказать.
  – Тогда попробую догадаться я сам. Это была работа, связанная с непристойными делами в Иране.
  – Может, ты и угадал. А может, и нет, – усмехнулся Джуд.
  – Как бы то ни было, если они начинают охоту за тобой в Лос-Анджелесе, если работа, которую они тебе предлагали, была ловушкой… зачем же тебе тогда лезть прямо им в руки? Какого черта?!
  – А куда мне еще лезть? И что еще мне остается делать? Кроме того, они ведь не знают, когда я появлюсь в их офисе. И они не подозревают, что мне о нем все известно.
  – И кто же этот он? – спросил Ник. – И что ты от него ожидаешь?
  – Сначала мне надо с ним поговорить, – ответил Джуд.
  – Я предлагаю тебе поговорить с этим моряком, Уэсом Чендлером, – сказал Ник. – Поговори с ним. Он поможет тебе. Поможет нам.
  – Да он с ними заодно, – сказал Джуд. – Даже если тебе он не врет, все равно он с ними заодно. Возможно, он их «ластик»…
  – Кто-кто?
  – Когда им надо уничтожить жирные кляксы в какой-нибудь истории, они проводят совещание. И их босс – резиновых дел мастер – направляет куда надо своего «ластика» или чистильщика – как хочешь его называй.
  В голосе Джуда появились металлические нотки, от которых у Ника всегда сжималось сердце.
  – Я должен знать правду!
  – Никакой он не «ластик», – прошептал Ник. – Если бы он был, как ты говоришь, «ластиком», он бы следил за мной до тех пор, пока бы не увидел тебя. А он ведь знал, что ты у меня появишься. И он бы расставил своих людей у моего дома. И к этому моменту все было бы уже кончено.
  Джуд облизнул сухие губы. «Где в доме Ника хранят спиртное?»
  – Он с ними не заодно, – продолжал Ник. – Мне известен человек, которого ты ищешь. И Уэс Чендлер знает, кто он.
  – Кто же? – Джуд сжал в руке кофейную чашку.
  – Вэрон, – ответил Ник. – Генерал Вэрон.
  По лицу Джуда было видно, что это правда.
  – Кто рассказал тебе об этом?
  – Уэс. Именно он распутал всю эту историю.
  – Так он все знает? Этот морячок?
  – Да.
  Джуд встал. Все поплыло у него перед глазами – шелковые шторы на окнах в гостиной, блестящий обеденный стол из красного дерева, фарфоровые вазы в буфете, картины на стенах. В этом тихом уютном доме своего друга он стал задыхаться.
  «Где же они хранят спиртное?» Джуд поспешил на кухню, открыл холодильник и обнаружил там две бутылки пива. А вот и открывалка на столе. Джуд осушил сразу полбутылки и мгновенно почувствовал прилив сил. В гостиную он вернулся с бутылкой пива в каждой руке, но здесь его ждал новый удар.
  – Уэс продолжает делать свое дело, – сказал Ник. – И у тебя остался только один шанс: ты должен встретиться с Уэсом. В этот момент он выторговывает для тебя кое-какие гарантии в ЦРУ!
  – Черт! – закричал Джуд и допил первую бутылку. – У кого же он выторговывает эти гарантии? У этого нового босса, которого назначил президент? – Пустую бутылку из-под пива Джуд запустил в корзину у входа на кухню и попал. «Два очка!» – мелькнуло у него в голове; но эта победа сейчас радости ему не доставила.
  – Уэс разговаривает сейчас с генералом Кокрэном – вторым человеком в ЦРУ, профессионалом, – медленно сказал Ник.
  – С генералом Билли? Тем самым, который служил в Национальном агентстве безопасности и в Комитете начальников штабов?.. Генерал Билли мастак заключать всякие сделки!
  Джуд осушил вторую бутылку пива и бросил ее в корзину.
  – Мои телефоны прослушивают, – будничным тоном заметил Ник. – Прослушивают люди Вэрона, но их не очень-то и много. Поэтому Уэс, как только закончит разговор с Билли, должен позвонить…
  – Но меня здесь уже не будет.
  – Джуд, ты не можешь все время находиться в бегах!
  – Да, я слишком устал.
  – Вот поэтому я и предлагаю тебе встретиться с Уэсом.
  – От разного рода сделок я тоже устал.
  – Послушай, – сказал Ник. – В это дело втравил меня именно ты. И я прошу тебя встретиться с Уэсом. Хотя бы ради меня самого.
  «Он последний из оставшихся у меня друзей», – подумал Джуд.
  – Ладно, – вздохнул он. – Только ради тебя… Я поговорю с твоим морячком, но лишь после того, как разберусь с Вэроном! Иного пути нет! Что для меня толку от этой сделки с ЦРУ? Они не смогут оживить ни Лорри, ни Нору!
  – Ты не понял меня, Джуд! – твердо сказал Ник. – Если люди Вэрона выйдут на меня снова – а один раз они это уже сделали, – от меня останется только мокрое место. В этой вашей разборке я буду только помехой!
  Джуд задумался. Наконец он заглянул Нику в глаза и улыбнулся.
  – Я люблю тебя как брата.
  – Вот и веди себя со мной как с братом. Самое важное в наших отношениях – доверие.
  – Тебе-то я доверяю, – сказал Джуд. – Но в данном случае речь о тебе не идет. – Он ухмыльнулся. – Этот Вэрон мне не соперник.
  – Он хочет убить тебя.
  – Но не сможет.
  В прихожей зазвенел звонок.
  Джуд и Ник бросились к входной двери. Ее массивная ручка повернулась…
  Ник услышал за спиной шаги Сильвии. Обернувшись, он увидел ее, спускавшуюся со второго этажа с Солом на руках.
  – Сильвия, стой!
  Входная дверь распахнулась, и на пороге появилась Хуанита.
  – Здравствуйте! – игривым тоном сказала она и, уже обращаясь к подошедшей Сильвии, затараторила: – Мой двоюродный брат сказал, что вы звонили и просили меня приехать.
  – Возьмите Сола, – сказала Сильвия, протягивая Хуаните ребенка. Он был укутан в желтое пончо. – Отвезите его к себе.
  – Сильвия, – прошептал Ник, – что ты задумала?
  – Я делаю то, что должна делать, – сказала Сильвия. Ее тон насторожил Хуаниту. Только сейчас она обратила внимание на огромного, плохо одетого мужчину, стоявшего в прихожей.
  – Может быть, вызвать полицию? – тихо спросила служанка по-итальянски.
  – Нет! – сказал Ник.
  Сильвия поцеловала Сола в лоб:
  – Поедешь с Хуанитой на машине. Мама и папа любят тебя. И скоро тебя заберут.
  Малыш улыбнулся. Он любил ездить на машине.
  Когда дверь за Хуанитой закрылась, Сильвия заплакала.
  – Он никогда еще не ночевал в чужом доме, – прошептал Ник. – Ему будет страшно.
  От яростного взгляда Сильвии Нику стало не по себе.
  – Мой ребенок не может оставаться сейчас здесь! – закричала она и пошла в гостиную. Мужчины последовали за ней.
  – Что вы собираетесь делать? – Сильвия резким движением повернулась к ним.
  – Я должен повидаться с одним человеком, – сказал Джуд, – а потом, наверное, поговорю с тем, с кем Ник хочет меня свести.
  – И я отвезу тебя на эту встречу, – заявил Ник.
  – Что?! – одновременно спросили Сильвия и Джуд.
  – Именно так я и сделаю, – ответил Ник.
  – Я могу взять у тебя денег, – прошептал Джуд, – и поехать на встречу на такси…
  – Но если эта встреча не состоится, они будут охотиться уже только за мной!
  Сильвия с ужасом посмотрела на мужа.
  Джуд осторожно кашлянул:
  – Извините… но я одет в такое старье, а мне…
  – Сейчас что-нибудь найдем, – сказала Сильвия.
  Она вернулась через пару минут.
  – Вот вам, – обратилась она к Джуду, – кое-что из одежды, которую оставили у нас друзья Ника. Наверное, подойдет, они ребята…
  – Крупные, – закончил Джуд.
  – Вон там в ванной комнате, – Сильвия указала на дверь под лестницей, – свежие полотенца, мыло, шампунь и зубная щетка.
  Джуд ушел.
  – Не делай этого! – сказала Сильвия Нику.
  – Я делаю это для нас!
  – И что из этого выйдет? Я стану вдовой, а наш сын сиротой?
  – Я все просчитал, – сказал Ник. – Сейчас не место и не время об этом рассказывать.
  – Но он все равно в ванной…
  – Если он услышит, мне будет слишком трудно все объяснить.
  – Нас никто не услышит… Кроме того, не забывай, что я твоя жена и мое право знать правду. С кем ты собираешься встречаться сегодня?
  – Сегодня ни с кем, я надеюсь. А завтра в это время… – Ник потупил глаза.
  – Нет, у тебя есть какие-то планы именно на сегодня! – Сильвия заплакала. – Ребенка увезли, и ты готов теперь на любую глупость.
  Ник обнял Сильвию. Она уткнулась лицом ему в грудь.
  – Не волнуйся, – прошептал он. – Все будет в порядке. Я… я отвезу его в одно место, а потом… потом он встретится с одним моим знакомым – лицом официальным…
  – Лучше не иметь никаких связей со всеми этими людьми!
  – Успокойся, дорогая. – Ник поднял лицо жены и заглянул ей в глаза. – Я сделаю все, что необходимо. И мы… наша семья будет в полной безопасности.
  – Тебе так хотелось бы, но ты можешь и ошибаться.
  – На этот раз я не ошибаюсь.
  Выходя из ванной, Джуд вежливо кашлянул. На нем была цветастая рубашка с изображением ковбоя на груди.
  Ник достал из шкафа в прихожей свой старый просторный плащ синего цвета и протянул его Джуду. Сам он набросил на плечи красную нейлоновую ветровку.
  – Возможно, мы не вернемся до самого утра, – сказал Ник жене. Он был уверен, что все дела они закончат еще до полуночи, но ему не хотелось, чтобы Сильвия волновалась, если они задержатся.
  – Нет проблем, – бодро заявил Джуд.
  – Это у вас нет проблем, – бросила ему Сильвия и сразу пожалела о сказанном.
  – Если мне позвонят… – Ник вспомнил, что должен был связаться со своим знакомым полицейским и отменить тревогу по поводу того внезапного приглашения Уэса посетить вокзал «Юнион». Тревогу он не отменил… Тем лучше. – Ни с кем по телефону не разговаривай, – сказал он жене.
  Заплаканное лицо Сильвии побледнело.
  – Что же это творится?.. – прошептала она.
  – Мы просто отправляемся прокатиться. Два старых друга в одной машине. – Джуд вытряхнул из кармана плаща все бумаги, которые могли бы указать на его истинного владельца.
  – Куда вы едете? – спросила Сильвия.
  – Вам об этом лучше не знать, – сказал Джуд.
  – Чтоб вам обоим пусто было… – прошептала Сильвия.
  – Мы можем сверить наш маршрут по карте, – предложил Джуд.
  – Карта автомобильных дорог у меня наверху в кабинете, – сказал Ник и пошел к лестнице, увлекая за собой Джуда.
  Сильвия немного подождала, а потом, перескакивая через ступени, взлетела на второй этаж и, подойдя на цыпочках к кабинету Ника, прижала ухо к стене. До нее донесся смутный рокот голосов.
  – Здесь мы повернем с Пятидесятой улицы и направимся к Аннаполису, – говорил Джуд.
  – Тут слишком много поворотов… – послышался голос Ника.
  – Вот и хорошо… Наша цель – шоссе 424.
  Сильвия поспешила вниз и плюхнулась на диван в гостиной. «Они должны быть уверены, что я все время была здесь».
  Джуд, спустившись за Ником со второго этажа, посмотрел на Сильвию и сказал:
  – Наверное, лучшее, что вы можете услышать от меня сейчас, – это одно простое слово – «прощайте»!
  Ник обнял жену и прошептал ей в ухо:
  – Я люблю тебя. Я вернусь.
  Мужчины ушли.
  * * *
  На улице лил дождь. Как всегда в час пик, плотный поток машин медленно двигался по улицам.
  Ник с Джудом ехали на джипе. Стекла дверей пришлось опустить, чтобы не запотевало ветровое стекло. Дворники были включены на полную мощность.
  – Ты встречался когда-нибудь с Вэроном лично? – спросил Ник.
  – Нет, – буркнул Джуд. – По соображениям секретности такие встречи были нежелательны.
  – Я захватил с собой кое-какие документы, – сказал Ник. – Они в сумке на заднем сиденье.
  Джуд полез рукой в сумку и, нащупав там пистолет, удивленно посмотрел на своего друга-писателя.
  – Это пистолет того человека, который следил за мной на вокзале «Юнион». Будет лучше, если ты возьмешь этот пистолет себе.
  С оружием в руках Джуд всегда чувствовал себя увереннее. Но сейчас, тряхнув головой, он твердо сказал:
  – Нет!
  Потом быстро просмотрел выписки, которые сделал Ник из архивных документов.
  – Морячок знает обо всем этом? – спросил он.
  – Да. – Ник включил левый поворот и перестроился в левый ряд, где машины двигались быстрее. – Уэс говорит, что ты можешь ему доверять. Он ведь не причинил тебе вреда в пустыне. А мог бы и убить.
  Джуд напряженно смотрел вперед на дорогу.
  – Что произошло в пустыне? – спросил Ник.
  – Это все Дин.
  – Черт бы его подрал!
  – Дин заварил всю эту кашу в пустыне. Ты, Ник, здесь ни при чем!
  – Но что же там конкретно произошло?
  У Джуда на глазах появились слезы.
  – Я не могу тебе ничего рассказывать. Чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя самого.
  – Но ведь я знаю уже многое.
  Джуд вытер глаза.
  – Многое, но не все… – Он покачал головой. – Ты всегда хотел быть таким, как я. Шпионом. Крутым и опасным парнем. Опасным для врагов страны, конечно. Но все это, – Джуд ухмыльнулся, – романтические бредни! Сам же я всегда хотел походить на тебя. Хотел спать без кошмарных сновидений, хотел иметь жену, ребенка… Одним словом, настоящую жизнь!
  – И конечно, окажись ты на моем месте, ты хотел бы иметь такого друга, как Джуд.
  – Да, я был приставлен к тебе, – выдохнул Джуд. – Мне дали задание снабжать твоего босса в газете соответствующей информацией. Тогда ты и подвернулся мне под руку. Это было очень удобно… Но, – в голосе Джуда послышались теплые нотки, – но мы подружились. И ты принялся писать книгу об ужасном мире, в котором я жил. И уже тогда я подумал, что ты мой…
  – Спаситель? – перебил Джуда Ник. – Ты думал, если я напишу о тебе что-то похожее на исповедь, она будет твоим спасением?
  – Так ты тоже об этом думал?
  – Нет, – ответил Ник.
  И они оба рассмеялись.
  – Действительно, – Джуд покачал головой, – я и вправду считал тебя своим исповедником. Но прощения свыше так и не последовало.
  – Вот видишь, – задумчиво сказал Ник, – значит, в твоей жизни что-то не удалось… И если ты не сломал себе шею на шпионских играх, то тебя все равно доконает спиртное. Пора сделать выбор. Пора принять окончательное решение.
  Они долго молчали.
  – Послушай, все эти годы… – нерешительно заговорил наконец Ник, – насколько правдива была информация, которой ты меня снабжал?
  – А я и сам не знаю, – пожал плечами Джуд.
  На его коленях лежала карта. Они объехали Вашингтон и повернули к Аннаполису. Шоссе 424 было двусторонней дорогой, к которой вплотную подходили кукурузные поля и одиноко стоявшие деревья.
  Ник посмотрел в зеркало заднего вида и убедился, что слежки за ними не было.
  – Ты уверен, что знаешь дорогу? – спросил он Джуда.
  «Было бы совсем неплохо заблудиться, – подумал Ник. – Тогда бы мы прямиком направились к Уэсу».
  – Где-то там впереди должен быть бар, – сказал Джуд.
  – Тебе хочется выпить? Нет, останавливаться мы не будем.
  – Я сказал о баре только как об ориентире на дороге.
  Вскоре они проехали мимо таверны, у которой стояли четыре автомобиля.
  – Что тебе нужно от Вэрона? – спросил Ник.
  Джуд промолчал.
  – А если его там просто не окажется?
  – А где же ему еще быть?.. Вон там, – Джуд протянул руку вперед, – повернешь налево.
  Потом они еще несколько раз поворачивали. У пересечений шоссе с другими дорогами Джуд заставлял Ника сбавлять скорость и внимательно смотрел по сторонам.
  – Почти прибыли, – наконец сказал он, увидев баскетбольную площадку у группы домов. – Я помню это место.
  Они повернули на проселочную дорогу.
  – Теперь все время прямо, – приказал Джуд. – До места осталось мили четыре или пять. Дом будет справа. На его двери почтовый ящик.
  – Отсюда рукой подать до Чесапикского залива, – заметил Ник. Воздух, врывавшийся в джип, был влажным и прохладным.
  – Стой! – резко сказал Джуд.
  Ник остановился и выключил фары. Дворники продолжали работать на полную мощность. Джип находился в своеобразном тоннеле, который образовывали стоявшие слева и справа деревья. В окнах дома неподалеку горел яркий свет.
  – Дальше я пойду пешком, – усмехнулся Джуд. – А ты возвращайся домой.
  – Нет! – твердо сказал Ник. – Мы ведь обо всем уже договорились.
  – Я и сделаю так, как мы договорились. Но тебе со мной идти не надо. Это было бы слишком глупо. Я же закончу здесь дела, возьму такси…
  – Откуда здесь такси?!
  – Езжай домой, Ник. Ты и так слишком много для меня сделал.
  – Я сюда не для того приехал, чтобы сразу же возвращаться! Ладно, иди один. Но я… я подожду тебя здесь. В машине.
  Джуд посмотрел на своего старого друга и понял, что спорить бесполезно.
  Ник протянул ему пистолет из сумки:
  – Возьми.
  – Нет. Не сейчас. – Джуд открыл дверь джипа. – Оставайся в машине.
  Он вышел и рассмеялся.
  – Если случится самое плохое, должен же кто-то вызвать на подмогу морячков!
  – Да, конечно.
  – Еще увидимся, Ник, – сказал Джуд и, крадучись, пошел к дому.
  Нику казалось, что он явственно видит, как его друг подходит к входной двери и звонит. Дверь распахивается, слышатся какие-то голоса. Кто-то задает вопросы. Джуд отвечает на них, а потом исчезает за дверью.
  «Это все мне кажется? – подумал Ник. – Или нет?»
  Свет в окнах дома внезапно погас.
  Находясь в темном тоннеле, Ник слышал теперь только шум дождя.
  Глава 28
  Желтая змейка
  Из-за плохой погоды и плотного потока автомашин на дороге Уэс целый час добирался до центра Вашингтона и еще полчаса до пригородного района Мэриленд.
  Дом, у которого он остановился, выглядел прекрасно даже в темноте. Это было солидное строение, выкрашенное в синий цвет. Вокруг дома стояли старые дубы. Между деревьев располагалась детская игровая площадка. «Интересно, как бы Бэт отнеслась к тому, чтобы жить в таком доме?» – подумал Уэс. Он вышел из машины, взял свой атташе-кейс и под проливным дождем направился к крыльцу.
  «Наверное, сейчас я похож на мужа, возвращающегося домой после напряженного рабочего дня», – ухмыльнулся Уэс.
  В доме залаял пес. Судя по голосу, большой.
  Она не открыла дверь после первого звонка. И после второго тоже. Уэс продолжал стоять на крыльце. Наконец он услышал, как она успокаивает пса в гостиной.
  – Что вам нужно? – раздался ее голос в прихожей.
  – Я – друг Ника. Пожалуйста, откройте дверь. Мне не хотелось бы, чтобы соседи услышали наш разговор.
  Дверь распахнулась. Она была симпатичной женщиной. Рядом с ней стоял большой пес.
  – Кто вы?
  – Уэс Чендлер, друг вашего мужа.
  – Но я вас не знаю.
  – Мы с Ником недавно познакомились. Он дома?
  – Он скоро вернется. Но мне не хотелось бы, чтобы вы ждали его в доме.
  «Скоро вернется? Но ведь Ник сказал, что едет домой и там будет меня ждать».
  – Куда же он поехал? Не связано ли это каким-то образом с человеком по имени Джуд?
  – Не понимаю, о чем вы говорите.
  По ее лицу Уэс понял, что она говорит неправду.
  – А сейчас, пожалуйста, уходите.
  – Поверьте, миссис Келли, у меня важное дело к Нику.
  – Почему я должна вам верить?
  – Я – морской офицер, юрист и…
  – Я тоже юрист – невелика важность!
  Она взялась за дверную ручку. Сейчас дверь захлопнется.
  – Вы работаете в конгрессе, – выпалил Уэс. – Мне сказал об этом Ник.
  Она застыла на пороге.
  – Может быть, кто-нибудь из конгрессменов представит меня вам? – пошел в наступление Уэс.
  – Это каким же образом?
  – Минутку. – Уэс достал из атташе-кейса мобильный телефон. – Как зовут вашего руководителя?
  Она не ответила. Тогда Уэс набрал номер, который ему дали несколько недель назад.
  – Генерал Батлер? Это Уэс Чендлер. Не так давно вы говорили мне, что, если понадобится помощь, я могу смело обращаться к вам.
  – Я уже слышал о пожаре, который вы разожгли, майор.
  – Это еще не пожар, сэр. Хотя кое-какие трудности действительно появились и за мной начали охотиться. Однако сейчас все в порядке.
  – Плохая работа, майор.
  – Да, сэр. И я теперь тушу тлеющие угли.
  – Чего вы хотите от меня?
  – Мне нужно, чтобы вы позвонили одному конгрессмену. Он должен представить меня.
  – Черт возьми! Чем вы там занимаетесь, Уэс?
  – Это очень нужно, сэр.
  Генерал Батлер вздохнул:
  – Как зовут этого вашего сукиного сына?
  Сильвия так и не пригласила Уэса в дом. Собака настороженно смотрела на моряка. Сильвия напряженно молчала.
  Телефон зазвонил через семнадцать минут.
  – Кто хотел со мной поговорить? – раздался в трубке мужской голос.
  – Вы работаете в конгрессе? – спросил Уэс.
  – Я сам знаю, где работаю. Но вот кто вы?
  – Одну минутку, сэр.
  Сильвия поколебалась, но все-таки взяла трубку.
  – Да? – сказала она. – Конечно, я высоко ценю это… Не могу сейчас обо всем рассказать… Спасибо… Нет, это никак вам не повредит… Спасибо… Хорошо. – Сильвия передала трубку Уэсу. – Он хочет поговорить с вами.
  – Майор! – грубым тоном начал конгрессмен. – Сэм Батлер все мне рассказал. Он даже назвал ваш личный номер военнослужащего. Имейте в виду, если Сильвия сообщит мне, что вы сыграли с ней злую шутку, я вас из-под земли достану!
  Конгрессмен бросил трубку.
  – Можете войти, – сказала Сильвия.
  В гостиной пес расположился между хозяйкой и незнакомцем.
  – Так где же Ник? – спросил Уэс.
  – Уехал. – Она облизала губы. – С одним человеком.
  – С Джудом Стюартом? Он был здесь?
  Сильвия в ответ кивнула.
  – Почему они не подождали меня?
  – Ник хотел задержать Джуда. Он делал то, что считал нужным. У него нет уверенности, что этот мужчина вовлечен в…
  – Я не судья.
  – А кто же вы тогда?
  – Куда они поехали?
  – Не знаю. Ник увез его на джипе. Джуд хотел кое с кем поговорить, а потом собирался встретиться с другом Ника. Наверное, с вами?
  – Ник не сказал, с кем конкретно собирался поговорить Джуд?
  – Об этом они не захотели сообщить мне. – Сильвия прикусила губу.
  – Миссис Келли, если вы что-нибудь знаете…
  – С этого все и начинается… – Она покачала головой и тяжело вздохнула. – Я подслушала их разговор. Они поехали в чей-то дом. Джуд бывал там уже раньше. Я поняла, что это где-то… в общем, надо ехать по шоссе 424… Вот теперь я действительно стала одной из вас. Правда? – прошептала она.
  – А где это место на шоссе? Они не говорили? – Уэс неплохо знал шоссе 424. Там находилась Академия ВМФ, которую он окончил.
  – Адреса я не знаю.
  – Но есть люди, которые его знают. – Уэс решительно набрал номер генерала Батлера. Поговорив с ним, он повернулся к Сильвии. – Не упоминали ли они в своем разговоре генерала Вэрона?
  Она кивнула.
  – Если что-нибудь случится…
  – А что должно случиться? – встрепенулась Сильвия.
  – Если что-нибудь случится, – твердо сказал Уэс, – позвоните своему конгрессмену, расскажите ему о генерале Вэроне. Вот его-то ваш конгрессмен и должен достать из-под земли. Подождите до утра, – добавил Уэс и пошел к выходу.
  * * *
  Сильвия никак не могла успокоиться. Она включила в доме все лампы. Вывела пса погулять, и теперь в гостиной пахло мокрой собакой. Сильвия плотно закрыла все окна и двери.
  Стулья в гостиной были беспорядочно придвинуты к столу. «Наверное, они еще хранят тепло Ника и этого ненавистного Джуда».
  Ни телевизор, ни радио Сильвия не включала. Она хотела отчетливо слышать все шумы в доме.
  Сильвия медленно опустилась на пол в углу гостиной, вытащила из кармана джинсов кухонный нож, положила его рядом с собой. Телефон располагался от нее на расстоянии вытянутой руки.
  Мокрый пес, наклонив голову, смотрел на нее.
  Она плакала.
  * * *
  В зеркале заднего вида показалась желтая змейка. На дороге в это время было уже мало автомашин, и Уэс сразу обратил внимание на мчавшийся примерно в миле позади него автомобиль.
  «Хвост? Вряд ли, – подумал он. – В городе я был даже слишком осторожен, и там, где можно было, срезал углы… Скорее всего это кто-то из тех, кто живет у Чесапикского залива и каждый день ездит в Вашингтон на работу по утрам, а вечером возвращается домой…»
  Адрес, по которому направлялся сейчас Уэс, дал ему генерал Батлер.
  Слева от шоссе показалась красная неоновая реклама – придорожная таверна. Дождь барабанил по крышам машин, припаркованных у нее. «Остановлюсь-ка на всякий случай».
  Уэс поставил свою машину рядом с черным «порше», двумя «тойотами» и потрепанным джипом.
  «Они проедут здесь через минуту… эти возвращающиеся к своему Чесапикскому заливу люди… Поворотов здесь нет. Так что подождем».
  Прошло две минуты. Четыре. Шесть.
  В то, что они прокололи колесо, Уэс не верил. Нет, они остановились где-то на дороге.
  Пистолет Уэса был в кобуре на поясе, запасные обоймы в черной куртке. Он взял атташе-кейс и вышел из машины.
  Прошло уже восемь минут, но на шоссе было пусто.
  Уэс открыл багажник своей машины. Ничего подозрительного.
  По шоссе пронесся джип, но в противоположную сторону.
  Уэс сел на корточки и внимательно осмотрел машину снизу. «Вот… вот оно!» Под задним бампером он обнаружил сначала миниатюрную антенну, а потом – по тянущемуся от нее проводку – ящичек с радиопередающим устройством.
  «Так им и не требуется видеть меня! Они и так знают, где я нахожусь, следя за сигналами этого устройства».
  Уэс протянул было руку, чтобы сорвать передатчик, но вовремя остановился.
  «Наверное, где-то есть и второе устройство. Это – больше для отвода глаз. На случай, если я окажусь слишком догадливым. Сорву его, и их приборы тут же дадут об этом знать… Когда они успели все это установить? Ах да, когда я разговаривал с Билли!»
  Уэс пошел в таверну. Бармен за стойкой подозрительно посмотрел на него, но, не обнаружив ничего агрессивного в облике незнакомца, повернулся к телевизору: передавали бейсбольный матч. В углу расположилась парочка. Судя по сверкающим кольцам на пальцах, – молодожены.
  За столиком неподалеку от стойки сидел какой-то мужчина, занятый телефонным разговором. На нем была спортивная куртка. Из-под нее высовывался дорогой галстук. Стрижка мужчины стоила долларов пятьдесят.
  – Мне надоело глотать дерьмо по милости этих боссов! – кричал мужчина в трубку. – Еду черт знает куда, чтобы показать отличный дом, а клиент – откуда такие только берутся?! – решает, что нечего тащиться сюда по дождю!
  На шоссе, видневшемся за окнами, машин не было.
  «Как поступить?» – подумал Уэс.
  – Говорить со мной о деньгах бесполезно! – продолжал кричать торговец недвижимостью. – У меня долгов намного больше, чем денег. Так что теперь я форменный банкрот!
  По телевизору продолжали транслировать бейсбольный матч.
  – Я твердо решил, – сказал в трубку мужчина, – работаю последний год. Надоело! С недавних пор за мной начал охотиться еще и торговец автомобилями. Раньше, когда я купил у него в рассрочку машину, он помалкивал. А теперь не дает мне прохода из-за того, что я задержал очередную выплату на несколько недель. Но я-то должен еще оплачивать страховку за этот «порше»! Так трудно мне еще никогда не было.
  «Что бы они ни замышляли, – подумал Уэс о своих преследователях, – на меня им наплевать. На Джуда и Ника тоже. Их единственная забота – чтобы мраморные стены ЦРУ были чисты».
  – Так что теперь я решил расстаться с «порше», – продолжал кричать торговец недвижимостью. – Собираюсь позвонить нашему общему приятелю в Балтимор. Скажу ему, когда забрать машину, и дело с концом!
  «Билли вроде бы не врал, – рассуждал Уэс. – Но зачем он тогда организовал за мной слежку? Он мне явно не доверяет!»
  – Так у тебя есть более выгодный клиент? – кричал в трубку торговец. – И сколько же он даст?
  Торговец сделал хороший глоток виски из своего стакана. Лед на дне стакана зазвенел. Внимательно слушая собеседника на том конце провода, торговец стал медленно опускать стакан на стол, но его руку кто-то перехватил. Он поднял глаза. Перед ним стоял большой мужчина в черной куртке. С волос мужчины падали на стол дождевые капли. Подстрижен он был коротко, как полицейский. Мужчина приоткрыл свой атташе-кейс. Там были деньги. Много денег.
  – Льюис, – дрожащим голосом сказал торговец в трубку, – я тебе перезвоню.
  * * *
  Ник продолжал сидеть за рулем джипа и смотреть на дом, еле видневшийся в темноте за деревьями. Стекла на дверях джипа он опустил, чтобы не запотевало ветровое стекло. И чтобы слышать все, что происходит вокруг. В руке он сжимал пистолет.
  Джуд пошел к дому семь минут назад.
  На дороге за спиной Ника послышался шум от приближавшегося автомобиля. Ник резко обернулся, но самого автомобиля он не увидел. Тот двигался с потушенными фарами. В полной темноте!
  «Это кто-то из прежних друзей Джуда. Хозяин дома, возможно, вызвал кого-то на подмогу. А может быть, меня оставили здесь как подсадную утку!»
  Ник открыл дверь и выскочил из джипа.
  Он совсем упустил из виду, что при открывании двери в салоне зажигается свет. Его могли заметить, но теперь было уже все равно.
  Ник сделал несколько стремительных шагов по хрустевшему под ногами – мокрому гравию и плюхнулся в придорожную канавку прямо в воду.
  Загадочный автомобиль с потушенными фарами приближался.
  Сердце Ника бешено колотилось. Он дотронулся дрожащим указательным пальцем до спускового крючка пистолета.
  Загадочный автомобиль остановился.
  – Ник, – послышался из него знакомый голос. – Это Уэс. Я видел, как вы выскочили из джипа. Я один.
  Ник облизнул губы. Подумал и прицелился в сидевшего в автомобиле человека.
  – Спокойно, Ник. Сейчас я открою дверь и выйду.
  При открывании двери в салоне автомобиля зажегся свет. Там действительно сидел Уэс, а автомобиль был черный «порше».
  Уэс вышел. В руках у него ничего не было.
  – Идите ко мне, Ник.
  Ник встал и медленно пошел к «порше». Только убедившись, что в машине больше никого нет, он опустил пистолет.
  Дождь лил как из ведра.
  – Джуд, конечно же, там, – Уэс указал на дом.
  – Да, уже десять минут.
  Уэс вытер мокрое лицо:
  – У нас мало времени. Мне удалось уйти от ищеек из ЦРУ, но скоро они обнаружат мою хитрость и примчатся сюда… Вы уже видели людей Вэрона?
  – Я и понятия не имею, кто сейчас в доме.
  – Вам надо исчезнуть отсюда. На повороте дороги есть баскетбольная площадка, а за ней стоянка для автомобилей. Езжайте туда за мной и спрячьте там свой джип. Вы когда-нибудь ездили на «порше», Ник?
  – Приходилось.
  – Так вот, привезете меня сюда на «порше» и снова вернетесь на стоянку. Там и будете ждать меня.
  – Но эта стоянка в четырех милях отсюда! – заволновался Ник. – Там от меня никакой пользы не будет!
  – Именно там от вас и будет польза, – убежденно сказал Уэс и кивнул на пистолет в руке Ника. – Это не ваша профессия.
  – При чем здесь профессия?
  – Что ж, тогда речь идет о долге. Вы должны… обязаны ожидать нас с Джудом там. Мы доберемся до стоянки пешком. А если не придем… Должен же кто-то довести дело до конца!
  – Но ведь это не моя профессия…
  – Если мы не придем… вы останетесь тогда единственным человеком, кто сможет это сделать.
  Глава 29
  Биение его сердца
  Подойдя к дому, Джуд откинул капюшон своего синего плаща. Дождевые капли обрушились на его голову. Не обращая внимания на дождь, он долго смотрел на белую входную дверь: он многое вспомнил. И только потом позвонил.
  Открывший дверь улыбающийся человек, как только увидел Джуда, сразу стал серьезным. Этот человек был невысок, его короткие волосы посеребрила седина, глаза у него были карие, а их взгляд бесстрастным. Одет он был в зеленый свитер из искусственной шерсти, темные брюки и черные домашние шлепанцы… Прошло несколько томительных секунд, и он снова заулыбался.
  – Джуд Стюарт собственной персоной, – сказал мужчина низким голосом. – Это хорошо, что ты зашел ко мне.
  Джуд не ожидал такого радушного приема от отставного генерала. Он заглянул в гостиную за спиной Вэрона – там никого не было. Где-то в глубине дома работал радиоприемник – передавали оркестровую обработку популярной песни «Нью-Йорк, Нью-Йорк»…
  – На улице льет, – заметил Вэрон, – так что добро пожаловать в дом.
  – Добро пожаловать? – прошептал удивленный Джуд.
  – Слушай, парень, ты позвонил, я открыл дверь, дома я один, надеюсь, что и ты тоже один…
  – Я знаю, кто вы, – пробормотал Джуд, оставаясь на месте.
  – Если ты отвергаешь мое гостеприимство, то получается, зря я потратил столько сил, чтобы сделать из тебя человека… Входи смело, солдат!
  Вэрон повернулся к Джуду спиной и направился в гостиную. Джуд поколебался, но все-таки пошел за отставным генералом. «В конце концов именно за этим я и появился здесь», – подумал он.
  – Только не нажимайте ни на какие кнопки, – предупредил Вэрона Джуд, захлопывая дверь.
  Вэрон засмеялся:
  – А кого это мне вызывать при помощи кнопок? Я – одинокий отставник.
  – Осторожность не помешает, – сказал Джуд, поднимаясь вслед за Вэроном по лестнице на второй этаж.
  Они вошли в просторную тихую комнату со стоящими по стенам диванами, в углу горел камин. В комнате была вторая дверь. Вэрон не спеша направился к ней.
  – Да, все теперь в прошлом, – задумчиво сказал он. – Служба в Пентагоне, связи с ЦРУ – там, кстати, у меня было много знакомых. Были знакомые и среди политиков в министерстве юстиции. Их накачали какие-то идиоты из конгресса, и меня благополучно отправили на пенсию…
  – А среди работников Белого дома у вас тоже были знакомые? – поинтересовался Джуд.
  – Сегодня от них толку нет. Старики страдают потерей памяти, а молодым на все наплевать.
  Они вышли из комнаты в коридор и направились по нему в глубь дома.
  – Судя по последним сообщениям, – не оборачиваясь, сказал Вэрон Джуду, – ты вырвался из паутины, которую специально сплели для тебя люди из ЦРУ в пустыне неподалеку от Лас-Вегаса. Как это тебе удалось уйти?
  – Угнал машину.
  – Экспроприировал, – поправил Джуда Вэрон. – Солдаты машин не угоняют, они их экспроприируют.
  – Я давно уже не солдат. – Руки у Джуда дрожали.
  – Никто не освобождал тебя от твоих обязанностей.
  Они вошли в огромную гостиную на втором этаже. В углу располагался низенький столик. На полу рядом с ним стоял полуоткрытый атташе-кейс, на вид весьма потрепанный. На столике лежали какие-то досье и большие конверты с бумагами. Тут же была внушительных размеров бутылка виски и стаканы. Джуд сразу же обратил внимание на виски. Где-то в гостиной работал радиоприемник: передавали оркестровые обработки популярных песен.
  – Лично я выпью, – сказал Вэрон, потянувшись за бутылкой. – А тебе налить?
  Огромным усилием воли Джуд заставил себя сказать «нет».
  Стена за спиной усевшегося в кресло у низенького столика Вэрона была стеклянной. Глядя сквозь нее, Джуд рассмотрел какие-то блестки в темноте далеко внизу.
  Отпив из стакана виски, Вэрон перехватил взгляд Джуда, обернулся и сказал:
  – Это река. Если бы дождь не был таким сильным, ты разглядел бы и неоновые фонари на причале моего соседа.
  На противоположной стене гостиной висели фотографии, на которых Вэрон был запечатлен в компании президентов и королей, бывшего шаха Ирана, известного телевизионного проповедника… Все фотографии были подписаны ими для Вэрона.
  – Чтобы жить так хорошо, – пробормотал Джуд, продолжая осматривать гостиную, – вы должны были многое экспроприировать.
  – Да я не получил и половины из того, что мне должны! – встрепенулся Вэрон.
  – А кто это вам задолжал?
  – Все, кто посылал меня в бой! – заявил отставной генерал. – Все те, ради кого я заставлял многих достойных людей рисковать своей жизнью! Конечно, должны не только мне, но и тебе!
  – И в какую же сумму можно оценить этот долг? – прошептал Джуд.
  – А сколько тебе надо? – спросил Вэрон.
  Джуд покачал головой:
  – Вы-то сами сколько получили?
  – Пока что мне хватает, – ответил Вэрон и чертыхнулся. – Слушай, парень, а может, ты все-таки выпьешь? Вот смотри, – отставной генерал поставил на столик пустой стакан и поднес к нему бутылку с виски, – я наливаю это тебе. Надумаешь выпить – стакан будет под рукой. Выливать же виски обратно в бутылку я не намерен.
  Джуд не выдержал. Он подошел и схватил стакан. Вэрон нагнулся и стал нащупывать что-то под столиком.
  – Не смейте! – закричал Джуд.
  Вэрон застыл. Джуд опустился на колени, заглянул под столик и увидел там обычный радиоприемник.
  Вэрон нажал на выключатель, и музыка перестала звучать.
  – Так-то оно будет лучше, – сказал отставной генерал. – Наверное, именно из-за этой музыки я и не слышал, как ты подъехал.
  Джуд сел в кресло. Вэрон встал и, прохаживаясь по гостиной, стал задавать вопросы.
  – Ты сюда приехал прямо из Невады? Кстати, этот твой писатель… Ты разговаривал с ним о своих делах?
  – В наши игры он не играет, – пробурчал Джуд.
  Вэрон сел на диван в противоположном углу гостиной.
  – Твоего друга зовут Ник Келли. Он знает, что ты здесь?
  – Зачем вы приказали своему человеку убить меня? – спросил Джуд.
  – Я никому убивать тебя не приказывал.
  – Разве не вы послали человека в один из баров в Лос-Анджелесе, чтобы…
  – Того человека звали Мэтью Хопкинс, – перебил Джуда Вэрон.
  Джуд кивнул. Он помнил это имя. Именно оно значилось на водительском удостоверении, которое он вытащил из кармана того убитого парня.
  – Значит, все-таки послали его в бар вы…
  – Да, послал. Из-за некоторых сбоев в работе…
  – Не понимаю.
  – Видишь ли, ты не откликался на мои неоднократные приказания выйти на связь. Я имею в виду приказания, которые я обычно направлял при помощи гороскопов. И твое молчание стало меня беспокоить.
  – Я решил тогда раз и навсегда покончить с вашими делами.
  – А с чего это ты взял, что можешь что-то решать и вообще иметь какой-то выбор? – заволновался Вэрон. – Конечно, я допустил ошибку, когда направил к тебе Хопкинса, но сегодня у меня почти не осталось верных людей.
  – Хопкинс тоже работал на вас?
  – Так же, как и ты. Раньше он служил на флоте. Потом уволился и получал пенсию по нетрудоспособности. Ты, кстати, зря отказался от такой же пенсии.
  – Зачем вы его направили ко мне?
  – Хопкинс получил задание разыскать тебя и убедиться, что с тобой все в порядке… Да-да, – продолжал Вэрон после паузы, – его, конечно, не следовало посылать. В последние годы у него быстро развивалась паранойя, ему часто мерещилась всякая чертовщина. Но он был последним из оставшихся у меня агентов на Западном побережье… Если же он пытался тебя убить, то действовал он так только по собственной инициативе.
  Джуд почувствовал себя совсем разбитым. Он облокотился на ручку кресла.
  – Хопкинс, – продолжал Вэрон, – должен был просто проследить за тобой. Вступать в какой-либо контакт ему было запрещено. Если же он собирался тебя убить…
  – Я не хотел… – перебил отставного генерала Джуд и вжался в кресло. – Сам я не хотел его убивать. У меня и в мыслях этого не было.
  – Да и я понятия не имею, чего же он хотел, когда оказался в такой опасной близости с тобой…
  Джуду показалось, что в этих словах было что-то похожее на правду.
  – Я думаю, – вздохнул бывший солдат, – Хопкинс, как и я, искал ответы на многие вопросы. Этих ответов мы у вас не получили. Да и не могли получить. Вы сообщили Хопкинсу только некоторые данные обо мне. И, насколько я сейчас понимаю, он, наверное, просто хотел поговорить со мной, решив, что мы принадлежим к одному братству. По-видимому, он надеялся получить у меня кое-какие ответы на мучившие его вопросы…
  – А это значит, что во всем случившемся виноват только он! – припечатал Вэрон.
  – А я, выходит, тут ни при чем… – Джуд покачал головой. – Да нет, мы оба негодяи. Я и Хопкинс. Кстати, а зачем это я вам вдруг понадобился? Ваши рассуждения по поводу беспокойства относительно моего молчания, конечно, не в счет!
  Бывший солдат поднес ко рту стакан с виски. Вэрон, скривив рот, наблюдал, с какой жадностью Джуд поглощает спиртное.
  – Мы должны быть уверены, что находимся в безопасности, – сказал наконец отставной генерал.
  – Не мы, а вы! – допив виски, выпалил Джуд. Он поставил стакан на столик и снова наполнил его до краев. – Мне кажется, кто-то начал охотиться за вами, вы попали в перекрестие чьего-то прицела.
  – Эти мерзавцы действуют без оружия! – заволновался Вэрон. – Если бы у них было оружие, то я бы…
  – Значит, речь идет о длинной руке закона… – От выпитого виски Джуд почувствовал себя спокойнее. И в голове у него прояснилось. – Думаю, вы, генерал, сами сели в лужу во время иранского скандала.
  – Но ведь они сами тогда ко мне обратились за помощью! – закричал Вэрон. – Они прекрасно понимали, что для этой работы нет лучшего человека, чем я. Доклад генерального прокурора, из-за которого меня вытурили из Пентагона, не в счет. Я очень был нужен им тогда. Я занимался тайными операциями всю свою жизнь, я руководил ими, когда эти сосунки из Белого дома ходили еще пешком под стол! И еще я знал Иран как свои пять пальцев. Я знал его настолько хорошо, что даже наш бывший президент-фермер Джимми Картер выбрал именно меня для проведения второй экспедиции по спасению наших заложников. Он понимал, что я могу делать большие дела! Ну и что из того, что попутно я заработал кое-какие деньги?! В конце концов я давно не мальчик, и соловьиных песен мне уже недостаточно!
  – Как же конкретно вы сделали эти деньги?
  – Очень просто. Занимался торговлей оружием. Для этого встречался с некоторыми иранцами. Черт бы их подрал! Разве можно иметь дело с шакалами?!
  – Стоп! – сказал Джуд. – Я хоть и пил беспробудно все эти годы, но пока еще разбираюсь, что к чему. В этом деле вы, по-видимому, не были самым главным действующим лицом. Во всяком случае, лично вам особенно опасаться нечего. Единственное, что могут поставить вам в вину, так это то, что вы выполняли чей-то приказ. Вот только чей?.. Сам же я подобные преступные приказы больше выполнять не собирался!
  – Что касается тебя, – усмехнулся Вэрон, – то это тоже была их идея, не моя. Я сказал им тогда по поводу их нового задания только то, что дело можно провернуть, что есть у меня на примете один парень. Мой агент.
  – То есть я. – Джуд покачал головой. – И вы думали, что я настолько туп, что стану помогать вам и вашим друзьям подтасовывать факты, чтобы в результате обвинить никарагуанское правительство в контрабанде кокаином?
  – В этих делах с наркотиками у тебя самого был немалый опыт, – сказал Вэрон. – У тебя были хорошие контакты, да и человек ты добросовестный…
  – Но если что-нибудь выплыло бы наружу, то вы меня бы первого и сдали! А чего со мной церемониться? Я – пьяница, все мои заслуги – в прошлом. Вот только интересно, как бы конкретно вы со мной расправились. Схватили бы с поличным и препроводили в тюрьму? Убили бы где-нибудь в темной аллее? Или устроили бы автомобильную катастрофу?
  – Нет, на это они бы не пошли, – пробормотал Вэрон.
  – Впрочем, – Джуд отхлебнул сразу полстакана виски, – я думаю, они отказались от ваших жутких игр, рассчитанных на публику, еще до того, как я сказал «нет».
  – Да… – протянул Вэрон, качая головой. – Вывел тебя в люди, а ты все разом и забыл.
  – Вы мне лучше честно скажите, зачем приказали Мэтью Хопкинсу следить за мной.
  – Видишь ли… Суд присяжных и прокурор все еще не успокоились. Они по-прежнему жаждут крови. Моей. Или твоей.
  – Что касается моей персоны, – сказал Джуд, – то клерки вряд ли обнаружат существенный компромат на меня. А вот что касается вас, то в компьютерах правоохранительных органов, думаю, найдется много интересного о ваших грязных делишках. И о делишках ваших друзей!
  – Однако если я заговорю, то тебя сразу признают виновным не только в твоих собственных грязных делишках с кокаином, но и в причастности к иранскому скандалу. Я много чего могу рассказать! Например, о Лаосе, о твоем косвенном участии в уотергейтском скандале, о Чили. Расскажу я и об устранении Монтерастелли. А твои экспроприации – отдельная тема для правоохранительных органов! – Вэрон помолчал и добавил: – Помнишь о тех деньгах, которые ты заработал на торговле кокаином? Тогда ты прислал мне кое-что из них. Отчасти они пошли на то, чтобы я мог обустроить свою жизнь, но сам факт торговли кокаином поможет прокурору вырезать звезду прямо у тебя на груди. В дополнение к твоим боевым медалям.
  Джуд рассмеялся. От выпитого он был сейчас в благодушном настроении.
  – Судя по всему, они за вас крепко взялись, – спокойно сказал бывший солдат. – И поэтому я был очень нужен вам. Вы хотели бросить им на съедение вместо себя самого меня, мелкую сошку. Хопкинса же вы послали ко мне, чтобы установить, в каком состоянии я нахожусь. Все получилось как в анекдоте: один неудачник отправился на поиски другого. – Джуд ухмыльнулся. – Теперь я наконец-то все понял! Мэтью Хопкинс и вправду не должен был на меня нападать. Вы действительно приказали ему просто следить за мной. Но если бы Хопкинс сообщил вам, что я еще не совсем спился, не совсем еще выжил из ума, то…
  Вэрон подошел к столику и, сев рядом с Джудом в кресло, начал нервно разглаживать руками лежавшие на нем пухлые конверты. Вот он сдвинул немного в сторону стоявшую тут же бутылку виски и три стакана.
  «Целых три!» – оцепенел Джуд. Его благодушное настроение мгновенно улетучилось.
  – Да вы ждете еще кого-то в гости! – закричал он. – Конечно, ждете! А разговором со мной просто тянете время!
  – Да, жду, – не смущаясь, сказал Вэрон. – Жду людей, которые могут нам помочь.
  Джуд в сердцах запустил свой стакан в противоположную сторону.
  – Полегче! – Вэрон откашлялся. – Ты должен был прийти сюда, потому что тебе необходима помощь. ЦРУ идет по твоему следу. Полиция Лос-Анджелеса разыскивает тебя за убийство Хопкинса. И еще не известно, какие у тебя появились новые грешки за последние несколько недель. Так что я нужен тебе!
  Вэрон налил виски в пустой стакан и толкнул его по блестящей поверхности столика к Джуду.
  – Это тебе тоже необходимо, – засмеялся он. – Так что веди себя достойно, а не то я выдам тебя… морской пехоте.
  – Чендлер, – пробормотал Джуд. – Уэс Чендлер!
  – Откуда, черт возьми, тебе известно это имя?
  Джуд залпом осушил стакан.
  – У вас есть знакомые, у меня они тоже водятся.
  – Откуда у тебя знакомые?
  – Тогда чего же вы так заволновались?
  * * *
  Ник так и не заглушил двигатель «порше». Приехав на темную стоянку, расположенную недалеко от того места, где к шоссе примыкала проселочная дорога, он только выключил подфарники. Джип стоял неподалеку.
  Ник потерял ощущение времени. Сколько он уже здесь находится? Три минуты? Мгновение? Или целую вечность?
  «Дома все в порядке. И это главное. Со мной тоже ничего не случилось. Скоро я вернусь домой. Целый и невредимый. Меня ждут Сильвия и милый Сол…»
  На шоссе появились лучи света от фар автомобиля. Они становились все шире, ярче…
  Автомобиль повернул на проселочную дорогу, ведущую к дому Вэрона. Это был «кадиллак». Гравий заскрежетал под его колесами.
  Ник не знал, каким образом и почему этот «кадиллак» появился здесь, но он вдруг всем своим нутром почувствовал, что роскошный лимузин представляет собой огромную опасность для Джуда и Уэса, скрывшихся в темном тоннеле у дома Вэрона. Этот «кадиллак» был смертельно опасен также для Ника и его семьи.
  Чтобы понять все это, Нику потребовалось всего мгновение.
  Когда машина замедлила ход под фонарем на пересечении шоссе и проселочной дороги, Ник сумел разглядеть, кто в ней сидит. За рулем находился продажный частный сыщик Джек Бернс. Тот самый, который уже пытался дотянуться своими холодными руками до шеи Ника. Справа от Бернса сидел человек с перебинтованной головой. Ник был уверен: это мужчина, следивший за ним на вокзале «Юнион». Пистолет этого мужчины лежал сейчас у Ника в кармане брюк, но он не сомневался, что в «кадиллаке» есть другие пистолеты. Ничуть не хуже этого.
  Ник принял решение. Он выскочил на «порше» на шоссе, повернул на проселочную дорогу и понесся за «кадиллаком».
  Фары Ник не включил. Красные габаритные огни над задним бампером «кадиллака» были его ориентиром.
  Если бы Ник был поэтом, он наверняка бы подумал о судьбе, о преследующем его злом роке… Он бы начал иронизировать по поводу того, что в жизни каждого человека бывают моменты, когда во имя доброго дела он должен совершить зло.
  Но Ник не был поэтом. Единственное, что тревожило его сейчас, было сильное чувство страха. «Прочь, гони его прочь!» – приказал себе Ник.
  Красные габаритные огни «кадиллака» стремительно приближались.
  Шел сильный дождь. «Даже если Бернс и поглядывает в зеркало заднего вида, – успокаивал себя Ник, – он все равно не увидит „порше“».
  «Кадиллак» двигался прямо по центру дороги. В отблеске от мощных фар лимузина Нику были уже хорошо видны силуэты Бернса и его пассажира. «Двигателя „порше“ они, наверное, не слышат. По-видимому, в „кадиллаке“ все стекла наглухо закрыты. А может, работает радио», – с облегчением подумал Ник.
  «Кадиллак» был уже совсем рядом.
  Ник слегка повернул руль влево, вдавил педаль акселератора в пол и, когда капот его машины поравнялся с боковой стойкой «кадиллака», резко вывернул вправо.
  Все остальное свершилось в полном соответствии с законами физики.
  «Кадиллак» слетел с дороги, попал в придорожную канаву, перевернулся несколько раз и уткнулся в стену деревьев.
  Сам Ник успел удержать «порше» на дороге и нажал на тормоз.
  На несколько мгновений он потерял сознание от удара. И когда пришел в себя, почувствовал, как что-то липкое течет у него по лицу. Кровь.
  Ник уставился на треснувшее ветровое стекло. У него сильно болел лоб, руки одеревенели, колено от удара о рулевую колонку невыносимо ныло. «И это хорошо, – улыбнулся он. – Если чувствую боль, это просто великолепно!»
  Ник с трудом выбрался из машины.
  Разбитый «кадиллак» был метрах в двадцати от него. Из-под его капота струился пар.
  «Боже мой!» Ник не знал, то ли радоваться, то ли горевать.
  «Как бы то ни было, будь осторожен», – приказал он себе, вытащил из кармана пистолет и направил его в сторону «кадиллака»…
  Через несколько мгновений сквозь шум дождя он услышал сначала стоны, а потом причитания Джека Бернса: «Моя нога, моя нога…» Правая передняя дверь лимузина открылась, и оттуда вылез человек с белой повязкой на голове. Ступив на землю, он вскрикнул и упал.
  – Помоги, помоги мне, – кричал Бернс из «кадиллака», – нога, я сломал ногу…
  Мужчина с белой повязкой слабо прокричал в ответ:
  – Не могу…
  – Черт бы тебя подрал! – плаксиво заорал Бернс.
  – Что, что с нами произошло? – спросил человек с белой повязкой.
  «Да они и не видели меня! – осенило Ника. – И даже сейчас не видят. Они и не догадываются, что произошло!»
  Теперь он чувствовал, что неуязвим. Такого ощущения безопасности не давал ему даже зажатый в руке и направленный в сторону «кадиллака» пистолет.
  Медленно, очень медленно Ник отступил назад и залег в кювете у дороги. Он внимательно наблюдал за лимузином, по-прежнему держа его под прицелом. «Эти двое должны оставаться здесь всю ночь. Вряд ли они предпримут что-нибудь против меня. Ведь пока они меня не видели… А если разглядят „порше“ на дороге и решатся на что-то? Когда решатся, тогда и буду думать, как поступить. В любом случае в таком состоянии они не представляют особой угрозы ни мне, ни Джуду с Уэсом. Только бы не появился кто-нибудь из друзей Бернса и этого второго человека, чтобы помочь им. Что же касается Джуда и Уэса, то, завершив свои дела в доме Вэрона – что, интересно, это за дела? – они дойдут пешком до искореженных машин, и я тихо уведу их прочь. Чем больше секретности, тем и безопасности больше!»
  Ник лежал в кювете на животе. Дождь смыл кровь с его лица. Ему стало холодно, но он старался не обращать на это внимания. Он думал, что наконец-то осуществилась его мечта. Он стал суперменом. Сильным. И опасным.
  Лежа под дождем в ожидании Джуда и Уэса, Ник был готов пойти на все.
  * * *
  Всего в миле от этого места Вэрон, сидевший на диване в гостиной, вздрогнул.
  – Ты ничего не слышишь? – спросил он Джуда.
  – Нет, – соврал тот, а про себя подумал: «Причиной этих шорохов во дворе, наверное, был неосторожный Ник».
  – Впрочем, совсем не важно, слышишь ты что-нибудь или нет, – сказал Вэрон. – Тебе следует знать сейчас только одно, а именно то, что я о тебе позабочусь. Я и раньше о тебе заботился.
  – Зачем вам все это надо?
  – Потому что помощь тебе необходима. Тебе повезло, что ты родился в нужное время и в нужном месте.
  – Это совсем не так, – прошептал Джуд.
  – Нет так!
  От выпитого Джуд плохо соображал. Он размяк и развалился в кресле.
  – Я вручил свою судьбу в ваши руки, – тихо сказал он Вэрону.
  – И ты правильно сделал. Со мной ты служил своей стране. Ты делал то, что было необходимо. И ты как раз тот человек, которому это было по плечу.
  Джуд обхватил пальцами лоб и закрыл глаза.
  – Ты никогда не видел результаты своих тестов на пригодность к работе?
  Вэрон облизнул губы, поставил свой стакан на маленький столик перед собой и, поглядывая на Джуда, стал перебирать досье.
  – Тесты показали, что ты как раз тот, кто был нам нужен, – хорошо соображающий, крутой парень. Да еще и мастер на все руки… Да где же это досье? – сказал Вэрон и поглядел на Джуда. Тот сидел с закрытыми глазами и не двигался.
  Вэрон засунул руку в полуоткрытый атташе-кейс, стоявший на полу рядом с ним, достал оттуда еще несколько папок, проглядел их.
  – Нет, не то, – пробормотал он, посмотрел на Джуда и снова полез в атташе-кейс.
  На этот раз отставной генерал вытащил оттуда левой рукой армейский автоматический пистолет сорок пятого калибра, переложил его в правую руку и стал направлять в сторону дремавшего Джуда.
  Ствол пистолета слегка звякнул о стоявшую на столике бутылку виски.
  Джуд встрепенулся, открыл глаза и увидел направленное на него дуло. Служба в сухопутных силах, в спецвойсках, серьезная подготовка в школе разведки, знание тонкостей восточной борьбы – все это оказалось сейчас бесполезным. Джуд был не в силах пошевелиться: его тело закостенело.
  Прогремел выстрел.
  Пуля просвистела мимо головы Джуда. «Вэрон поторопился – и промахнулся, ему помешала бутылка на столике». Эта мысль вывела Джуда из оцепенения. Он бросился в сторону отставного генерала и опрокинул на него стоявший между ними столик.
  Вэрон вскочил, находясь в неудобном положении, еще раз нажал на спусковой крючок.
  И снова промах.
  Джуд схватил отставного генерала за руку и стал выкручивать ее. Вэрон упал на диван. Джуд бросился на него, продолжая крепко удерживать его за руку.
  Отставному генералу было шестьдесят четыре. Два десятка лет из них он провел в джунглях. Для человека этого возраста он был очень силен. Учась в военной академии, Вэрон овладел многими приемами рукопашного боя, но до Джуда ему было далеко. Главным оружием отставного генерала всегда был его мозг.
  Вэрон попытался сбросить с себя Джуда: не вышло. Бывший «зеленый берет», прижимая отставного генерала к дивану всей тяжестью своего огромного тела, мертвой хваткой вцепился ему в руку.
  Вэрон не выдержал и разжал пальцы. Пистолет упал на пол.
  Джуд схватил Вэрона за голову и стал трясти ее.
  – Негодяй! Ты хотел расправиться со мной! – закричал бывший солдат, вскочил, легко поднял отставного генерала на руки и со всей силы швырнул его небольшое тело в угол. От удара о стену у Вэрона искры посыпались из глаз. Он стал задыхаться. Открыв рот, он завороженно смотрел на стеклянную стену. Там, в темноте, что-то зашевелилось.
  Глаза Вэрона округлились. Судорога прошла по его телу. Он вдруг обмяк.
  Стеклянная стена лопнула. Осколки от нее полетели во все стороны.
  Джуд упал на пол, несколько раз перевернулся со спины на живот и, притаившись за диваном, изумленно посмотрел на огромную дыру в стеклянной стене. Рядом с ней лежал металлический стул. Такие стулья хорошие хозяева держат у себя на лужайке перед домом.
  В дыре появился человек в черной куртке. В руке он держал направленный в гостиную пистолет.
  Тяжело дыша, Джуд закричал:
  – Давай, давай, ластик! Добро пожаловать! Я поджидал тебя, но ты опоздал. Ты явился слишком поздно!
  – Меня зовут Уэс Чендлер, – сказал человек в черной куртке, осторожно входя в гостиную сквозь дыру в стене. – Я не причиню тебе зла. Я – друг Ника Келли.
  Уэс посмотрел на высовывающуюся из-за дивана голову Джуда и на лежавшего в углу Вэрона.
  – Добро пожаловать! – продолжал кричать Джуд. – Здесь больше никого нет. Так что располагайся как дома!
  Внимательно наблюдая за Джудом, Уэс медленно, боком подошел к лежавшему Вэрону. Глаза отставного генерала остекленели, в уголке его широко открытого рта застыла кровь.
  – Он мертв, – сказал Уэс.
  – Еще один, – пробормотал Джуд. – Но он должен был быть первым. Он должен был умереть еще до того, как я появился на свет.
  – Возьми себя в руки! – приказал Уэс.
  Джуд начал нервно смеяться.
  – Возьми себя в руки! – повторил Уэс. – У нас мало времени. Нас ждет Ник. Он один.
  – Пусть он теперь едет домой, – сказал Джуд.
  – Это должен решить он сам. У меня сейчас другие заботы.
  – Какие же?
  Уэс вздохнул и ничего не сказал. Опустив пистолет, он стоял посреди гостиной.
  – Что, несладко пришлось на этой службе? – спросил Джуд.
  – Не так, чтобы несладко, но…
  – Что собираешься теперь делать? Ты ведь моряк, и, значит, все равно солдат. И я сам хоть и бывший, но тоже солдат.
  Джуд сел на пол и посмотрел на труп Вэрона.
  – Я был его солдатом.
  – Знаешь, Джуд, мы что-нибудь придумаем, – прошептал Уэс. – Я видел все, происходившее здесь, через стену. У него было оружие. Так что с твоей стороны это была самооборона.
  Джуд снова нервно рассмеялся:
  – А как же быть с другими покойниками?
  – На этот вопрос я не могу дать ответа.
  – Можешь. У тебя в руке пистолет.
  Уэс вздрогнул:
  – Знаешь, мы можем попытаться убедить людей в ЦРУ, в Пентагоне, наконец, в конгрессе внимательно разобраться во всем этом…
  – Для чего?
  И снова Уэс не смог ответить на вопрос.
  – Все это наши проблемы, морячок! Только наши. И эти ребята из ЦРУ, Пентагона, конгресса ни за что не захотят решать наши проблемы за нас.
  – Ты должен попытаться все объяснить!
  – Кому? Людям из ЦРУ? А что конкретно они могут? В состоянии ли они вообще что-то предпринять по поводу мерзких делишек Вэрона? Не надо быть наивным. Они ничего не в состоянии сделать! Что же касается моей персоны, то в лучшем случае они поместят меня, спившегося агента, за решетку. Но им-то прекрасно известно, что я специально обучен находить малейшую лазейку, чтобы бежать. Так что… так что со мной дело плохо. Я им вообще не нужен!
  – Им необходимо выяснить…
  – И ты думаешь, узнав обо всем, они поступят правильно?
  Уэс промолчал.
  – Ты не имеешь права отпустить меня, – сказал Джуд. – Они будут преследовать меня до тех пор, пока со мной не будет покончено. Подумай только, сколько еще людей может быть угроблено во время этого преследования! Я спился. По ночам мне не дают спать кошмары. Лорри ты видел. Ты был свидетелем и того, что я сделал с Норой.
  – Это произошло в бою.
  – Какая разница…
  Джуд встал и посмотрел Уэсу прямо в глаза.
  – Чего же ты хочешь? – прошептал Уэс.
  – Я не хочу победы этих негодяев. Я хочу быть свободным. И главное – я не хочу больше причинять страданий другим людям!
  – Мы можем… мы можем потянуть время, пока…
  – Никаких «пока»! Времени не осталось. И лучшего места для этого нет! – Джуд направил палец в грудь Уэса. – За тобой тоже охотятся.
  – Нет.
  – Да! – выкрикнул Джуд. – Ты думаешь, они выпустят тебя из своих дьявольских объятий, если даже все выйдет так, как им хочется?
  Сквозь дыру в стене в гостиную полетели капли дождя. Уэс автоматически шагнул к противоположной стене.
  – Отсчет времени давно уже идет, морячок. И его терять нельзя. Тем более что бежать некуда.
  – Пошли отсюда, Джуд!
  – Нет! Сделай, морячок, то, что ты должен сделать.
  – Это не моя работа.
  – Твоя. Это то, что должно быть сделано. Вот и сделай это для меня. Если я сделаю это сам, они решат, что я проиграл. А если не сделаю, они возомнят, что сами одержали победу. Так что…
  – Хватит болтать чепуху!
  – Так что, если ты это сделаешь, – не обращая внимания на слова Уэса, продолжал Джуд, – я буду действительно свободен. И Ник будет в безопасности – без информации от меня он вряд ли представляет для них опасность. И тебя они оставят в покое. Только не исповедуйся им, и они никогда не узнают, что конкретно тебе о них известно. Сделай то, о чем я прошу тебя, и они потонут в собственном дерьме. Пусть меня, Вэрона и его грязные досье обнаружат здесь местные детективы. Можешь еще позвонить в газету, но только себя там не называй. И оставь в этом доме все так, как есть сейчас. От этого мир, конечно, не станет другим, но пусть хоть это дерьмо выплывет наружу. И отскребать это дерьмо от кровавых стен будут они сами! Так что сделай то, о чем я тебя прошу, хотя бы для этой проклятой страны. Ей необходим такой урок.
  – Да ты с ума сошел!
  – Плевать! Тебя, кстати, они тоже вымазали в своем дерьме. Ты не можешь считать себя их должником!
  – Но и тебе я ничего не должен.
  – Тогда сделай это для себя. Если меня не станет, о тебе они быстро забудут. Я предлагаю тебе единственный выход из положения. Успешно завершить свое задание ты можешь только так. И забудь обо всем. Иначе тебя замучат кошмары. Помни, что во всем этом нет твоей вины. А я, – Джуд ухмыльнулся, – помогу тебе сделать это чисто.
  Он медленно направился к Уэсу.
  Майор не мог даже пошевелиться, он потерял дар речи. Ему казалось, что он находится где-то очень далеко, в другом измерении, в другом времени…
  Подойдя к Уэсу на расстояние вытянутой руки, Джуд остановился. Нагнулся. Обхватил пальцами запястье Уэса и стал поднимать его руку с зажатым в ней пистолетом. Когда ствол уткнулся ему в грудь, Джуд расправил плечи.
  – Так-то лучше. Не придется умирать на коленях!
  Уэсу казалось, что он чувствует, как бьется сердце Джуда. Каждый его удар словно подтверждал правоту всего, сказанного бывшим солдатом.
  Уэс прекрасно понимал, что, приведи он Джуда в ЦРУ, они все засекретят, и тогда никто никогда ни о чем не узнает. В суд дело так и не попадет. Почему умер Вэрон – тоже останется тайной. В газетах напечатают лишь дежурный некролог… Уэс подумал о Ное Холле, о директоре Дентоне и Билли Кокрэне с очками-линзами. Каждый из них нарушил свой служебный долг, и все они предали его, превратив офицера ВМФ в козла отпущения. Он действительно не считал себя их должником. А вот перед Ником он был в долгу. Он обязан рассказать ему всю правду. И перед Бэт он тоже в долгу. Он обязательно покается перед ней. Каковы бы ни были последствия этого покаяния.
  Каждый удар сердца Джуда больно отзывался в душе Уэса.
  Перед этим человеком он тоже в долгу. Он задолжал ему то, что хотел сейчас и для самого себя.
  Уэсу казалось, что они с Джудом превратились в это мгновение в единое существо, у которого было как бы две отдельные жизни.
  Совсем разные люди, они с Джудом все равно были едины.
  Боль, которую ощущал Джуд, и надежда, которая не покидала его, стали для Уэса залогом того, что он сможет разрубить этот мучительный узел проблем и освободиться.
  Надо только сделать то, что необходимо сделать.
  Уэс медленно нажал на курок.
  Джеймс Грейди
  Бешеные псы
  Эта книга посвящается
  Бобу Дилану,
  Билли Холидэй,
  Брюсу Спрингстину,
  Ричарду Томсону,
  Брайену Уилсону,
  подвывающим на дорогах
  
  Природные американцы сходят с ума…
  Уильям Карлос Уильямс.
  К Элси
  
  Улицы полыхают огнем,
  кружатся в смертном вальсе
  на грани реального и фантазии.
  А поэты на этой земле
  вообще бросили писать,
  они просто отступились — и катись оно все!
  Но быстрее удара ножа
  они не упускают свое
  и стараются выглядеть достойно.
  Брюс Спрингстин.
  Jungleland
  1
  А стоило бы нам почуять неладное, когда на утреннем собрании во вторник Рассел травил байку о том, как он гарротировал сербского полковника.
  — Только представьте, — распинался Рассел, — солнечный свет, пробивавшийся сквозь решетки на окнах, ложился параллельными полосами на лимонного цвета пол в комнате для отдыха. Вся сценка была точь-в-точь как подброшенная в воздух монета — и верится, и не верится.
  Точь-в-точь как мы, хотя в комнате нас собралось шестеро: пятеро мужчин и женщина; мы кружком разместились возле Рассела на складных металлических стульях.
  — Я вел наблюдение за патрулями на этой балканской бойне, — продолжал Рассел. — Дома на главной улице почернели от дыма. Окна выбиты. По всей улице — мусор. Протопали мимо взорванной «тойоты». Шагнешь — и под ногой что-нибудь хрустнет. То брошенный ноутбук. То женская сумочка. С фонарного столба свисали три веревки, только перерезанные, так что вся эта болтовня насчет зачистки выглядела правдой.
  — А что было неправдой? — спросил доктор Фридман.
  Волосы у доктора Фридмана были каштановые. Из-за очков в позолоченной металлической оправе глядели изумрудно-зеленые глаза. Каждый день из двух недель, проведенных с нами, он надевал вольного кроя твидовый пиджак. В тот последний день на нем была синяя рубашка без галстука.
  — В таком месте, как это, — ответил Рассел, — поди разбери: правда, неправда.
  — Понятно, — кивнул доктор Фридман.
  — Ничего вам непонятно, — сказал я. — Повезло вам, что вы этого не видели.
  — Верняк! — откликнулся Зейн, похожий на Христа-альбиноса.
  — Давайте все же послушаем Рассела, — попросил доктор Фридман.
  Рассел походил на расфранченную рок-звезду: очки наподобие авиационных окуляров ночного видения, черный кожаный пиджак поверх темно-синей футболки с эмблемой группы «Уилко» — не очень-то по уставу, который ему вдалбливали. Довершали наряд обычные джинсы и черно-белые кеды.
  — Вообразите конец мая девяносто второго, — сказал Рассел. — У нас у всех только и зудело слинять в какое-нибудь безопасное место.
  — Нет таких мест, — пробормотала Хейли, соскребая коросту со своей словно выточенной из черного дерева руки.
  Рассел не обратил на нее никакого внимания.
  — Этот замшелый югославский городишко насквозь провонял порохом и горелым деревом. Сплошная помойка, приятель, и крысы, так до сих пор и вижу этих говножопых шелудивых крыс с красными глазами.
  Два окна в ресторане заделали картоном, но висела вывеска «открыто». Полковник распахнул дверь, звякнул колокольчик. Тогда он поворачивается к нам девятерым и говорит:
  — Заходим по очереди.
  Потом поворачивается, кивает мне и двум своим любимчикам головорезам, парочке потрошителей, которых Милошевич вытащил из тюрьмы и назначил «милиционерами». Заходим. Во всем заведении горстка клиентов, и все такие же сербы, как мы, твою мать.
  Белая пластмассовая чашка задрожала в руке Рассела, когда он поднес ее ко рту.
  — О чем бишь я?
  — Вы только что сказали «твою мать», — вмешался доктор Фридман.
  Рассел отхлебнул кофе.
  — На чем я остановился?
  — А-а-а, — протянул психиатр. — В вашей истории. О вашей шпионской миссии.
  — Уловил, — сказал Рассел. — Тамошний мэтр скользил по ресторану, как в ледовом шоу. Лысый — ни волосины. Бледный как смерть. Глаза белесые. Лицо каменное. Четверо «оборотней», отбывавших повинность, все с «калашами», входят и начинают трезвонить, а он хоть бы хны. Был он в белой рубашке с черной бабочкой, джинсах и черном смокинге с длиннющими фалдами, как Дракула. Да еще вертел пустой поднос, вроде балеруна однорукого.
  — Похоже на улет после ЛСД, — заметил доктор Фридман.
  — Док! — ухмыльнулся Рассел. — Кто бы мог подумать, что вы такой безобразник?
  — Мой отец — любопытная личность. А ваш?
  — Не-а, — откликнулся Рассел, — никогда не ввязывался ни в какие неприятности. Да и незачем было. И потом, моя история его не касается… там, в ресторане, это все про меня, только про меня.
  — А про кого еще? — спросил доктор Фридман.
  — Я ж вам сказал: про полковника Херцгля, этого жердяя. И разило же от него чесноком и водкой! Они божатся, что водка не пахнет, — опять врут. Уж поверьте мне — пахнет, и вот я…
  — Вы в ресторане, — успокоил его доктор Фридман. — С полковником Херцглем и его людьми.
  — И мэтром. Он скользит к нам между столиками со своим пустым подносом, на лацкане у него фашистский значок, а сам так и пялится своими бельмами.
  Полковник Херцгль зыркнул на него эдак и говорит: «Что это за говно у тебя вместо музыки?»
  В баре бухают колонки, и полковник, черт его дери, прав: дерьмо да и только. Какой-то аккордеон, флейта и цитра, словом, муть этническая. А полковник свихнулся на Элвисе. Чуть не молился на этого сраного идола, подохшего на стульчаке…
  Доктор Фридман заморгал, и я это про себя отметил.
  — …ну да, на стульчаке, когда сам он еще панковал под коммунягу в Белграде. С тех пор и носился с одной своей вшивой пленкой — музыкой к «Вива Лас-Вегас!». Не скажу, что это самый плохой фильм с Элвисом или что там самые дерьмовые песни, но, дружище, когда тебя сорок раз подряд заставляют слушать эту херню, да еще приказывают ее переводить и учить полковника подпевать!..
  Полковник дает пленку с Элвисом мэтру, тот подводит нас к столику и выставляет бутылку этой их сливовицы. Ракия называется. Пьем из горла. Бутылку по кругу.
  — Только, бога ради, не говори, что вы пили из одной посудины! — воскликнула Хейли.
  — Черт, а как же еще?! Ты что — думаешь, я стал бы выпендриваться и корчить из себя сноба?! — ответил Рассел. — Тут мэтр и говорит: «Могу предложить картофельного супа»; в зоне боевых действий это вообще было единственное блюдо — кроме ракии, конечно. И уходит. Не успеваем мы сделать еще по нескольку бульков, как из колонок уже бухает Элвис. «Вива Лас-Вегас!»
  Дверь отделения распахнулась, и в нее вкатился блестящий, как зеркало, металлический ящик.
  Тележка с лекарствами двигалась по залитому солнцем полу. Я посмотрел: это была она — та самая сестра, которая, как и доктор, подменяла постоянный персонал, когда тот уходил в отпуск или брал выходные.
  Сестра на подмене была красивой женщиной, исходившей немало миль по больничным коридорам. Форменные белые брюки и форменный же черный джемпер на пуговицах без воротника, каштановые волосы собраны в пучок на затылке. Она открыла тележку с лекарствами, поставила на металлическую крышку маленькие бумажные стаканчики, сверилась с процедурным листом.
  — А как там пахло? — спросил доктор Фридман.
  — Что вы имеете в виду? — откликнулся Рассел.
  — Ну вот, вы говорили, что на улицах пахло порохом, горелым деревом, дымом… А как пахло за тем столом?
  — Какая разница! На столе стояла ракия. Плюс к этому нас за столом сидело четверо вояк, которые давненько не принимали душ. Солоноватый такой был запах. А с кухни пахло картофельным супом и…
  — Какой именно солоноватый? — переспросил доктор Фридман. — Как… у слез?
  — «Как у слез»… — передразнил его Рассел. — Да какая, к черту, разница! Речь о том, что я сделал. Ведь тогда, именно тогда, когда Элвис орал на всю забегаловку, у меня появилась возможность сделать это.
  Сестра вытряхнула таблетки в стаканчик.
  — У вас наконец появилась возможность сделать… что? — спросил доктор Фридман.
  — Убить полковника Херцгля.
  — Но это же не входило в ваше задание. Вы же не были наемным убийцей.
  — Только не говорите, кем я был и кем не был! — пронзительно завопил Рассел. — Кем был, тем и был, и я сделал это!
  — Расскажите нам о вашей официальной миссии, — сказал доктор Фридман, пристально глядя на ветерана.
  — Моя официальная миссия вроде как закончилась, дружище?! Никто из этих ублюдков — ни мусульмане, ни хорваты, ни, уж точно, эти проклятые сербы — не использовал ничегошеньки из того, что успели понатаскать в Югославию плохие мальчики Дядюшки Сэма за время холодной войны. Ни у кого из них не было ядерных чемоданчиков. Или вам кажется, что они хотя бы на минутку задумались? Ведь больше всего они хотели изничтожить друг дружку, а что тут может быть лучше атомной бомбы?
  — И все-таки — почему вы там оставались? — спросил доктор Фридман.
  — А как я мог уехать? — Рассел весь сжался на своем стуле. — Никто и глазом не успел моргнуть, как обыкновенные стычки превратились в бойню. В то, что происходило за стенами того ресторана, то, что мне пришлось увидеть собственными глазами, пока я разыгрывал попсующего сербо-американского парнишку, который вернулся, чтобы отыскать свои корни и помочь своим героям… Там быть чокнутым считалось за правило. Если ты уже не спятил, когда все это началось… И чем я, по-вашему, закончил? Как оказался здесь?
  — Вот и расскажите.
  — Я убил полковника.
  — Зачем?
  — Потому что случай подвернулся. Что-то большое, важное я остановить не мог, но уделать этого жирного отморозка, которого я собственными руками упрятал бы за решетку, пока был еще в здравом уме… До того как смыться, я мог прикончить его за… за все те ужасы, что он натворил. И собирался творить дальше.
  Когда Элвис наконец выдохся со своим «Лас-Вегасом», полковник сказал: «Невмочь терпеть. Ты потом» — и пошел себе через обеденный зал в сортир.
  — Один?
  — Вы на что намекаете — «один»? Конечно, один. Вы что, думаете, мы были вроде компашки канзасских школьниц на балу?
  Рассел покачал головой.
  — Они не желали меня слушать. Не верили мне. Телефоны работали. Не везде, но… я сообщил своему непосредственному начальству в Праге. Черт возьми, я даже напрямую позвонил в Лэнгли. Они все талдычили, что я «отстранен». Мол, «переутомился». Пора выпадать в осадок. Чистая работа. Миссия выполнена. Так что возвращайся-ка ты домой и… Они бы мне не поверили.
  — Только сначала, — сказал доктор Фридман. — Потом появились бы спутниковые фото, другие источники.
  — Начало, оно и есть начало. Вы лучше загляните в конец.
  — Значит, вы остались.
  — Я пошел в сортир. — Рассел нервно моргнул. — Это был мой шанс.
  Катись он, этот полковник, сказал я его головорезам, надо в сортир. Те только заухмылялись.
  Никто даже не посмотрел, как я шел через зал. Сортир был в конце коридора, за распашными дверьми. Лампочка в коридоре перегорела, так что он стал вроде длинного темного туннеля. Воняло мочой, крысами, ракией… я же понимаю, вам хочется знать, как там пахло, док, не стоит благодарности.
  Но Фридман не стал его прерывать. Он чувствовал близость кульминации, понимал, что она надвигается.
  — Я сунул правую руку в карман гимнастерки, — сказал Рассел, — мой нож и «калаш» остались на столе, но за два дня до этого, когда они сожгли школу, полную ребятишек, я подобрал стальную проволоку около метра длиной и сунул в карман. Воображал, что мог бы устроить «растяжку», чтобы покончить с полковником и со всей его командой. Но такой уж я человек — не практик, скорее, оптимист. Когда я шел в тот сортир, я был не практичнее дзенского монаха.
  Прежде чем распахнуть дверь, я намотал один конец проволоки на правую руку. Десять шагов в полной темноте, и вот: «Вива Лас-Вегас!» — я стоял перед закрытой дверью мужского сортира, намотав другой конец проволоки на левую руку.
  У меня было два варианта, — продолжал Рассел. — Налететь или подкрасться… подкрасться, как ниндзя, или обрушиться, как Скорцени,[1] с развевающимися знаменами.
  Я всегда был вроде Скорцени. Ворвался прямо, а сам ору не хуже Элвиса, полковнику это нравилось. Он стоял перед зеркалом. В кабинке было… было, хм… Полковник стоял спиной ко мне, изображая что-то типа буги, и тут я — хлесть!
  Рассел крутанулся на своем стуле, изображая, как проволочная петля захлестнулась вокруг шеи полковника и как он душит эту рыпающуюся тушу.
  — Крепкий он был мужик, и это оказалось не просто. Специально для вас, док, я чувствовал, как от него разит потом и чесноком. Стоило коснуться его шеи, и руки мне обжигало, как кислотой.
  «Ух ты! — подумал я. — Кожа… а жжется, как кислота».
  Новая подробность. Манипулируемая сенсорная память. Браво, доктор Фридман! За две недели вы превратили старую шарманку Рассела в источник таких тонких воспоминаний, можно сказать, докопались до сути.
  — Проволоку я, конечно, там и бросил, — сказал Рассел. — Вышел и вижу — кранты!
  — Как это? — спросил доктор Фридман.
  — Пожарный выход оказался заперт! Ничего не оставалось, как вернуться к этим двум сербским ублюдкам… на мое счастье, они — ради прикола — сожрали мою миску картофельной похлебки.
  — Пора принимать лекарства, — кашлянув, напомнила сестра.
  «Черт бы ее побрал, — подумал я. — Может, Рассела вот-вот прорвет».
  Доктор Фридман, словно соглашаясь со мной, замахал на нее рукой.
  Поэтому я спросил:
  — Кто-нибудь что-нибудь сказал, когда ты вернулся из сортира?
  Мне хотелось дать Расселу возможность самому разоблачить свою выдумку. Самому увидеть, что он врет.
  — Да. Они все гоготали надо мной, потому что жратва-то моя уплыла.
  — Что они сказали про тебя? — подхватил мою мысль седовласый Зейн.
  Но Рассел только пожал плечами.
  — «Ну и непруха, америкашка!» — сказали они. То, что они сожрали мой суп, дало мне повод напустить на себя обиженный вид, схватить свою амуницию и ринуться на улицу. Выбрался я, прошел мимо остальных шестерых парней, словно их там и не было, свернул за угол… а потом бежал три дня, только пятки сверкали. Гнал на мотоцикле, пока не попал на морпеховский вертолет. Рассказал все в Управлении и прямиком сюда.
  Зейн посмотрел на меня. Мы могли бы расколоть Рассела. Но это была работа Фридмана. И потом, если ты никого не раскалываешь, может, и тебя никто не расколет.
  — Забавно, что я убил его и ничего не чувствую, — сказал Рассел. — Ну просто… ничегошеньки. Конечно, Элвиса я с тех пор не слушаю. Наверное, поэтому и попал сюда.
  — Вряд ли, — ответил доктор Фридман.
  Рассел высоко поднял брови над черными очками.
  — Какая разница, что вы теперь думаете, док, — ухмыльнулся он. — Все равно вы от нас уходите.
  — Доктор Фридман, — повторила сестра, — уже время. У нас расписание.
  Доктор кивнул. Сестра стала раздавать стаканчики с водой и лекарствами — как сласти в кино: тонизирующие, седативные, транквилизаторы, сладкие таблетки в стаканчик Хейли, карамельки всех цветов радуги для страдающих от посттравматического стрессового синдрома с признаками шизофренического расстройства.
  — Сегодня во второй половине дня состоится последнее собрание, — сообщил доктор Фридман. — До него я хотел бы побеседовать с некоторыми из вас индивидуально, но после обеда я уезжаю.
  Эрик поднял руку, готовясь выпалить, что сегодня на обед мясная запеканка, но одобрительного кивка не последовало.
  — Сегодня днем нам надо кое о чем потолковать, — продолжал доктор Фридман, — и всем следует ожидать этого с удовольствием. Приятного аппетита.
  Он вышел из отделения с улыбкой. Сестра собрала пустые стаканчики из-под пилюль. Я разглядывал ее собранные в пучок густые каштановые волосы, обтянутые белыми брюками округлые бедра, пока она катила тележку обратно. Рассел и Зейн, даже Хейли и Эрик тоже разглядывали ее: новенькая сестра — это всегда интересно, даже если она сохраняет профессиональную дистанцию. Затем дверь отделения закрылась. Щелкнул замок. Мы расползлись по своим палатам, не подозревая, что спокойной жизни нам осталось меньше пяти часов.
  А стоило бы.
  Ведь была подсказка, но мы ее не заметили.
  Мы были люди опытные, тренированные. Но все как один проглядели ее.
  Хотя какого черта? Мы ж были психованные.
  2
  Психованные — вот почему нас заперли в Замке ВОРОНа.
  Собственно говоря, все дело в наших «особых обстоятельствах». Говоря «мы», я имею в виду Рассела, Зейна, Эрика, Хейли и себя.
  Особые обстоятельства заключаются в том, что у нас закодированная форма допуска.
  ВОРОН (Всеамериканское общество реабилитации и отдыха населения) — один из самых засекреченных американских центров, аббревиатура, которой нет ни в одной федеральной программе.
  Звучит как жутко опасное смертельное заболевание. Так оно и было задумано. Такое кого хочешь отпугнет. Никто не захочет слоняться возле двери с такой табличкой. Конечно же, и саму дверь найти практически невозможно, поскольку это призрачное заведение располагается в богом забытом местечке Уотербург, штат Мэн.
  Уотербург стоит на перекрестке захолустных дорог. В нем одна бензоколонка, один мотель, несколько домишек и большое квадратное здание из красного кирпича, стоящее в отдалении от дороги. Поскольку ВОРОН считается медицинским заведением, никого не удивляет присутствие здесь сестер и врачей, которые живут в нормальных городах штата Мэн и специально приезжают сюда на работу. Сестры и доктора паркуют свои машины за кирпичным зданием ВОРОНа и на синем автобусе едут через лес в Замок.
  Замок — это зловещий, расплывчатых очертаний комплекс, выстроенный каким-то воротилой, который сколотил состояние на продаже строевого леса, а потом обанкротился. Наш дом прячется в густых зарослях осин и берез, окруживших проволочную изгородь, поверх которой протянута «колючка». Замок — это больница. Психушка, которая защищает пациентов от мира, а мир — от них.
  В ту великодержавную американскую весну нас жило в приюте всего пятеро. У каждого — отдельная палата с ванной и небольшой гостиной, где имелся телевизор и книжные полки. Чтобы повесить картину, требовалось разрешение. На все безделушки и произведения искусства, которые можно было превратить в оружие, накладывалось вето, хотя, по правде говоря, любое произведение искусства является оружием.
  Попасть в Замок так же не просто, как в Гарвард.
  По большому счету, для этого надо быть тайным агентом Дядюшки Сэма, исполнителем, аналитиком, администратором или разведчиком.
  Шпионом.
  А потом свихнуться.
  Куда еще Дядюшка Сэм мог запихнуть нас? В какой-нибудь обычный дурдом с вертушкой у входа, куда может проникнуть любой и, наслушавшись пускающего слюни болтуна, выдающего тайны, способные изменить судьбы мира, спокойненько продать их другой стороне? В какую-нибудь «нормальную» психушку, где, если вы рассказываете о реальных событиях, вас назовут помешанным, а если будете рассказывать сказки, отпустят разгуливать на свободе?
  Америке нужны ВОРОНы, Америке нужны Замки. Где в тот апрельский вторник после нашего утреннего собрания, на котором Рассел травил байку о том, как он удавил сербского полковника, доктор Леон Фридман пришел в мою отдельную палату для последнего индивидуального сеанса, прежде чем громкое «ой-ёй!» Эрика все изменило.
  3
  Сначала он постучал в мою открытую дверь.
  — Привет, Виктор. Можно? — спросил он.
  — Я из тех парней, которые не умеют отказывать, — пожал я плечами.
  — Если бы так было на самом деле! — сказал доктор, входя. — Ты же не Эрик.
  Но я не попался на эту наживку. Не отвернулся, а продолжал сидеть в своем уютненьком кожаном красном кресле, предоставив доктору бугристый вытертый синий диванчик.
  Снизу из холла донесся раскатистый пронзительный голос Рассела, певшего «Lawyers, Guns and Money» Уоррена Зевона.
  — Вам тоже нравится эта песня? — спросил доктор Фридман.
  — Допустим, я идентифицирую себя с лирическим героем. И не только я — все мы, Рассел в том числе.
  — Кстати, о Расселе, — сказал доктор Фридман. — Что вы думаете о его рассказе на собрании?
  — Хороший рассказ. Сплошное вранье.
  — Откуда вы знаете?
  — Послушайте, док, мы все это знаем. С самого первого раза, когда он рассказал эту историю много лет назад.
  — Но вы, откуда вы знаете?
  — Дело в проволоке. Мы поняли, что он врет, из-за проволоки.
  — Из-за?..
  — Из-за того, что если вы попробуете голыми руками задушить проволокой такого матерого засранца, как этот полковник Херцгль, то хорошо еще, если просто порежете руки. Когда вы будете душить кого-то проволокой, она перережет ему шею, яремную вену, кровища станет бить фонтаном и зальет все стены, зеркало, его, вас. Выйдя из сортира, Рассел должен был быть с ног до головы в крови, с порезами. Он сказал, что вернулся за стол, где сидели головорезы полковника, а те и бровью не повели. Может, они были тупицы. Может, напились в стельку. Может, ненавидели полковника. Но они обязательно бы заметили кровь на американце, который только что вернулся из сортира. Они не могли не спросить: «В чем дело?» — хотя бы из чувства самосохранения. Но Рассел говорит, что они ничего не спросили. Так что, выходит, это вранье.
  — Все-все?
  — Что он терпеть не может Элвиса — это известно, еще известно, что, по легенде, он был ведущим гитаристом и певцом в каком-то баре в Орегоне, что его группа гастролировала по Европе, играя какую-то лабуду. С таким прикрытием он активизировался в Белграде, где якобы отыскались его «сербские корни». А потом втерся в команду, которая участвовала в боевых действиях.
  — Так что же главное в его истории? — спросил наш сердцевед.
  Я поразмыслил и ответил:
  — Сортир.
  — Но почему?
  — Потому что в этой истории сортир — место преступления. Самое сильное место.
  — Как для вас Малайзия?
  «Это следовало предвидеть».
  — Если вы хотите поговорить об Азии, — сказал я, — то пройдите к Зейну. Его тайно наградили Почетной медалью Конгресса за тамошнюю службу. Его война давно закончилась, задолго до того, как прорезался я. Теперь единственное, что у него осталось, — эта железяка в его платяном шкафу плюс то, от чего он поседел и что заставляет его в ужасе просыпаться по ночам.
  — А что заставляет в ужасе просыпаться вас, Вик?
  — Слушайте, сегодня мы встречаемся в последний раз. Какой смысл копаться во всем этом теперь?
  — Огромный смысл. Поскольку это последний раз, вам гораздо безопаснее рассказать все мне, чем доктору Якобсену, когда тот вернется.
  — Уж будто вы не оставите ему свои записи! Передавая их, вы сможете задержаться.
  — Это вас задержали, Вик.
  — Ну и что? Сидеть в Замке — не самый плохой вариант.
  — Но как же свободная жизнь, Вик? Возможность выбора?
  Я молчал. Секундная стрелка описала круг.
  — Как вы относитесь к остальным?
  — Чрезвычайно осторожно. Они не любят, чтобы их трогали.
  — Полагаю, вы говорите серьезно. Но если вы воспринимаете меня, как… — Он пожал плечами. — Итак, спрашиваю снова: как вы относитесь к остальным?
  — Они все как бы выжжены изнутри, все до единого. Бывают хорошие дни, когда они просто вымотаны. А бывают плохие, когда они не в себе. Я то злюсь, то смеюсь, глядя на них. Но мы понимаем друг друга лучше, чем вы, доктора и сестры, может быть, потому, что мы были там и переступили черту. А вы — нет. Нас держат взаперти. А вас — нет. Мы заодно. И вы тоже. Пятеро с одной стороны, четверо — с другой… Получается, они — все, что у меня осталось.
  — Прямо-таки семья. — Доктор подождал, пока я что-нибудь скажу, но, почувствовав, что пауза затягивается, спросил: — Какую же роль в этой семье играете вы? Отца?
  — Не надо возлагать на меня такое бремя. Наш общий отец — Дядюшка Сэм.
  — Стало быть, все вы — его детишки, — пожал плечами доктор Фридман. — Когда же вы подрастете?
  — И вдруг станете нормальными, да? Нет, уж это вопрос к вам, доктор.
  — Вы все еще думаете о самоубийстве.
  — А у кого не было таких мыслей?
  — Но вы не просто думали. Вы пытались. Дважды.
  — Что… Вы думаете, я… это всерьез?
  — Нет, я думаю — простите за выражение, — что вы были убийственно серьезны.
  — Выходит, ЦРУ право и я некомпетентен.
  — Черт возьми, вы самый компетентный сумасшедший, которого я знаю.
  — Тогда почему я не смог себя убить?
  — Вас не так-то просто убить… даже вам самому. Но гораздо важнее другое — почему вы прекратили попытки покончить с собой.
  — Может, дожидаюсь подходящего момента.
  — Или повода, чтобы этого не делать.
  Наши взгляды скрестились, преодолевая прозрачную стену молчания.
  Наконец доктор Фридман посмотрел на часы.
  — Что ж, пойду послушаю Хейли, она говорит, что у нее все симптомы истощения.
  — Она специально придуривается, чтобы доказать, что больна, — сказал я.
  — Если вы это наверняка знаете…
  — В чужую душу не залезешь.
  — Разумеется. Почему, как вы думаете, в психиатры идет так много людей, у которых с головой не в порядке?
  — А у вас что — не в порядке, док?
  — Теперь в порядке.
  Выйдя, он закрыл за собой дверь. Наше отделение находится на третьем этаже Замка. Когда доктор ушел, я уставился в окно с противоударным стеклом. За ним виднелись деревья с голыми ветвями, по голубому весеннему небу плыли белые облачка, и я почувствовал, как по щеке моей скатилась слезинка.
  4
  — Итак, мы снова здесь, снова вместе. Завершающий сеанс. Последняя возможность.
  Зовите говорящего пророком. Зовите его человеком, который ставит правильные вопросы, чтобы получать неправильные ответы. Зовите его доктором Фридманом, как мы — с того самого, первого, утра, когда мы составили в кружок наши складные стулья в залитой солнечным светом комнате отдыха, точь-в-точь как в тот вторник, когда мы собрались в последний раз.
  — Сегодня днем, — сказал психиатр, — я хочу поговорить обо всех. Клиническая практика — не моя специальность, — продолжал доктор Фридман. — По большей части я занимаюсь психиатрией в критических ситуациях применительно к международному анализу. В ЦРУ. Как только я вернусь в округ Колумбия, я снова стану наблюдателем и буду составлять отчеты для Совета национальной безопасности. Я даже не смогу выкроить время съездить домой в Нью-Йорк. У меня был перерыв две недели, но когда я услышал о подготовке персонала здесь, то подумал, что это лучше, чем валяться на берегу где-нибудь на Гавайях…
  — Вы бы обгорели, док.
  — Браво, Рассел, вы во всем умеете увидеть положительную сторону, особенно когда выбор уже сделан.
  Рассел поправил очки.
  — Да уж, такая яркая личность, что приходится носить темные очки.
  — Быть яркой личностью — не главное, — сказал доктор Фридман. — Так или иначе отточить свои врачебные навыки, возможность поближе познакомиться…
  — Поближе познакомиться со сломавшимися отпрысками национальной безопасности, — прервал его я.
  — Как всегда, узнаю поэта, Виктор. Но сейчас я хочу поговорить обо всех вас, увиденных, так сказать, сквозь призму моего организационного анализа, а не…
  — А не психоанализа, — вступил Зейн. — Психи — это мы.
  — Не стоит преуменьшать собственное значение, — сказал врач. — Вы не просто психи. Вы сообщники, захватившие эту психиатрическую лечебницу.
  Отперев дверь отделения, вошла новенькая сестра. В руках у нее были истории болезней. Она взяла себе стул. Я мельком заметил ее отражение в темном экране выключенного телевизора.
  — Мы уже сто лет как ничего не решаем, — сказал Зейн. — В особенности здесь.
  — А ключики-то у вас, док, — подхватил Рассел.
  — И вас всех это устраивает. Нет уж, попрошу меня не прерывать.
  В стеклах очков доктора Фридмана отразились пятеро обитателей психушки, скорчившихся на своих металлических стульях.
  — Моя область — гештальт-динамика, то есть функционирование групп, в особенности состоящих из людей с психическими отклонениями в повышенно-стрессовой среде. Однако, — улыбнулся доктор Фридман, — мое описание в досье ЦРУ гораздо лучше. В нашем призрачном мире они называют меня «наводчиком».
  — Это вроде снайпера? — спросил бывший рядовой Зейн.
  — Скорее вроде пастыря, но речь не обо мне, так что давайте-ка опустим это, чтобы мы с сестрой успели добраться до мотеля и сложить вещи, прежде чем вернуться… — доктор Фридман снова улыбнулся, — вернуться в реальный мир.
  — Так вы его нашли?! — воскликнул Рассел.
  — Эй! — сказал я. — Называйте доктора Фридмана «наводчиком».
  — Несравненный наводчик, — покорно повторил Эрик.
  — Мне без разницы, как его называть. Назовите-ка меня «такси», и поеду я отсюда, — сказал Рассел.
  — Ты такси! — хором отозвались Зейн и Эрик.
  — Давай проваливай, коли намылился, — подхватила Хейли.
  — Заткнитесь! — взвыл доктор Фридман и хлопнул в ладоши.
  Лицо его вспыхнуло.
  — Я подловил вас на том, что вы пациенты, захватившие сумасшедший дом, а вы в отместку хотите увильнуть от прямого разговора, тянете время!
  Консультирующий психиатр затряс головой.
  — Сумасшедшие наделены мощным даром видеть реальность. Конечно, их видение искажено, но ясно. А вы — самые проницательные, хотя и самые слепые из всех пациентов, которые у меня были. Поглядите-ка на себя.
  Эрик послушно завертел головой.
  Рассел еще плотнее надвинул очки.
  — На меня уже сегодня нагляделись.
  — Неужто? — спросил психиатр. — Так, по-вашему, мы на вас любовались или эту вашу историю слушали?
  — Историями нас тут только и кормят, — сказал я.
  — Вы сами превратили свои жизни в истории, — ответил доктор Фридман, — вместо того, чтобы жить жизнью, которая полна историй. О'кей, Рассел, с тебя на сегодня достаточно, так что тебя больше трогать не будем. Хейли?
  У негритянки мигом стал вид игрока в покер.
  — А вот ты, интересно, знаешь, почему постоянно бормочешь «держись»? — спросил Фридман.
  — Потому что это правда.
  — «Правда» не совсем то слово, если ты используешь его, чтобы скрыть смысл, или выдумы… — Фридман остановился, подыскивая слово помягче: — Или используешь драматические приемы, чтобы утаить то, чему не хочешь посмотреть в лицо. Я знаю о том ужасе, который ты пережила в Нигерии, и о тех ужасах, которые натворила сама, но тебе придется взглянуть им в лицо. Взглянуть… не прикрываясь оценками.
  — Мне без разницы, что я, по-вашему, должна делать. Я умираю.
  — Как кстати. Однако выглядите вы неплохо…
  — Внешность обманчива, — оборвала его Хейли.
  — Так кого вы дурачите? — спросил психиатр.
  Сквозь черную кожу проступил гневный румянец.
  — В стране слепых и одноглазый — псих, — сказал я.
  — С глазами у нас все в порядке, Виктор, — откликнулся доктор Фридман, — но только видим мы совсем разное. Так или иначе, я закончил с Хейли, если, конечно, она сама не захочет сообщить нам что-нибудь новенькое.
  Хейли бросила на него испепеляющий взгляд.
  Доктор обернулся к Эрику. Низенький, пухлявый инженер-очкарик так и замер на стуле. Выжидающе. Наготове. Психиатр открыл рот… но слов не нашлось, и он снова закрыл его. Он понимал, что должен сказать хоть что-нибудь о каждом из нас, иначе его просто не станут слушать.
  — Эрик, пару дней назад Виктор сказал, что согласен с Марком Твеном в том, что история никогда не повторяется дважды, но как бы рифмуется…
  И он указал, что «Эрик» рифмуется с «мрак».
  Доктор Леон Фридман покачал головой, заулыбался.
  — Будь я поэтом вроде Виктора, пожалуй, вся картина выглядела бы более связно. Но понятия и связи имеют сейчас ключевое значение… для вас, Эрик. Вы побили Ирак Саддама Хуссейна задолго до первой нашей войны там, но они превратили вас в робота. И все же хотелось бы верить, что где-то в глубине вы сохранили понятие об Эрике как о свободном человеке. Это не приказ, — сказал доктор Фридман пухлявому герою в очках с толстыми стеклами, — но постарайтесь представить себе пространство между командами «делай» и «не делай».
  — Какого дьявола все это значит? — спросил седовласый Зейн.
  — И что же вы поняли, служака? — ответил врач.
  Эрик нахмурился, восприняв предложение доктора Ф. как приказ. И тут же принялся очерчивать в воздухе квадрат, подобно миму, выстраивающему замкнутое пространство.
  Пока Эрик продолжал свою пантомиму, доктор Фридман решил поработать с Зейном.
  — Все, через что вам пришлось пройти, — сказал доктор Фридман седовласому солдату. — Напалм. Героин. Липкая кровь на ботинках. Жара джунглей, от которой мозги у вас до сих пор в разжиженном состоянии. Вы сражались и после Вьетнама, так что несите свой крест и не хнычьте. Вам это по силам…
  — Куда вы клоните? — резко оборвал его Зейн.
  — Поздравляю. Вы победили. И смотрите, чем кончили. Верняк.
  Зейн наклонился к Эрику.
  — Я не такой, как он. Мне вы не можете указывать.
  — Если бы я мог, — согласился доктор Фридман, — мы бы уехали отсюда вместе.
  — Однако пора вам смываться в ваш реальный мир, — напомнил я.
  — Так и не добравшись до вас, Виктор?
  У меня кровь застыла в жилах. Доктор сразу показался каким-то нереальным. Надувной теплокровной игрушкой.
  — Зейн, — сказал доктор, — похоже, вы с Виком тоже рифмуетесь?
  — Еще чего, — принялся было спорить Зейн, — он мне в сыновья годится. Плюс к тому я никогда не пытался без толку руки на себя накладывать. Я не наркоман какой-нибудь.
  — Но вы оба сошли с ума из-за своей службы, — ответил психиатр. — Единственная разница в том, что вы цепляетесь за ваше бремя, а Виктор использует свое, чтобы себя угробить.
  — Что сделано, то сделано, — сказал я.
  — А если бы в Малайзии вы поступили как-нибудь иначе? — спросил доктор Фридман. — Учитывая одиннадцатое сентября? Что-нибудь изменилось бы?
  — Имена погибших.
  — Возможно. А возможно, и нет. Но вы сделали, что могли.
  — Так, по-вашему, это недостаточное оправдание того, что я свихнулся?
  — Более чем достаточное. Но вам бы об этом подумать. Учтите.
  — Подумать и ужаснуться? Хорошенькая блиц-терапия, док. Уж скорее шоковая — прости, Эрик, — а впрочем, называйте, как хотите, все равно не поможет. Ни одному из нас.
  Мы все уставились на доктора, который две недели из кожи вон лез.
  — Тук-тук, мы здесь, — сказал Рассел.
  — И здесь и останемся, когда вы уедете, — продолжила Хейли.
  — Верняк.
  Поток солнечных лучей пронизывал невидимое пространство Эрика.
  — Так вот чего вы хотите? — спросил наш сердцевед. — Неужели вы не понимаете? Вы завязли и не хотите бросить вызов вашим проблемам. Не хотите постараться выбраться отсюда.
  — Я никуда не поеду, — отрезала Хейли. — Я умираю.
  — Мы все умираем, — сказал доктор Фридман. — И все умрем. Только вот как и когда… Кто знает? Все вы пока еще далеки от излечения. И я не знаю, удастся ли кому-нибудь из вас когда-либо вылечиться. Но я хочу открыть вам глаза. Кто знает, что вы увидите… с врачебной помощью.
  — Особенно под кайфом, — уточнил Рассел. — Здесь всем приходится быть под кайфом.
  — Врач — всего лишь инструмент, — сказал доктор Фридман. — Основную работу вам нужно проделать самим.
  — Подведите черту, док, — попросил я.
  — Нет, это ваша работа. Была и будет. Пусть весь мир выйдет из-под контроля, вы не должны утрачивать способность самим подводить черту.
  — Вы же психиатр, — заспорил Рассел, — а не философ.
  — Иногда единственная разница между тем и другим в том, что я выписываю рецепты.
  — И распоряжения запирать людей в психушки, — сказал я.
  — Что, кто-нибудь из вас хочет, чтобы я написал распоряжение и вас выпустили?
  Все промолчали.
  — Я настоятельно рекомендую, чтобы ваше лечение изменилось; вас должны не просто содержать, а делать все возможное, чтобы можно было снять с вас наблюдение.
  — Чтобы вас похвалили за снижение бюджета? — спросила Хейли.
  — Неужели вы думаете, что меня волнует этот херов бюджет? Моя работа — обнаружить, что король голый, и сказать об этом. Рисковать. А тут, похоже, именно такой случай.
  — Так что же с нами будет? — спросил Рассел.
  — Ничего плохого, ничего опасного, к тому же ничего скоро не делается, — соврал доктор Фридман. — И я обо всем посоветуюсь с вашими лечащими врачами. Даже несмотря на мои новые обязанности в СНБ, я хочу, чтобы все вы могли свободно вступать со мной в контакт всякий раз, когда…
  Эрик наклонился вперед и протянул руку доктору Фридману.
  — Я имею в виду, потом, Эрик. По электронной почте, — сказал тот.
  — Ну да, конечно, — не выдержал Рассел, — а пока пусть палестинцы квасятся с евреями, идет война в Ираке, Северная Корея создает свою атомную бомбу, кто следующий? В Латинской Америке и Бирме воюют наркобароны, злые моджахеды постреливают в горах Афганистана, террористы готовят очередное нападение в Де-Мойне, в Судане творится геноцид, Россия вынашивает амбициозные великодержавные планы, на Амазонке сводят леса, а из-за этого над Лос-Анджелесом бушуют снежные бури, Пентагон сражается за бюджет, в Конгрессе проводится одно расследование за другим, в прессе — сплошные скандалы, дяденьки из Белого дома обедают с голливудскими шлюхами — конечно, вы уделите минутку-другую психам из Мэна.
  — Кто хочет обсудить эту новую программу? — пожал плечами доктор Фридман.
  Теперь наш кружок поделился на две враждебные стороны: мы — и доктор Фридман. Он тоже это почувствовал и понимал, что рискует, но предпочел не линять. Хоть это и было несложно. Надо отдать ему должное.
  — Что ж, — произнес он после трехминутного молчания, — если я единственный, кому есть что сказать, не стоит терять попусту время группы.
  Мы встали, все пятеро, и доктор Фридман сказал:
  — Сестра приготовила мне много бумаг. Так что, если кто захочет еще поговорить, я буду здесь, в комнате отдыха.
  Мы молча повернулись и вышли. К бумажкам и выходам мы привыкли. Мы были опытные и натренированные.
  И все же я обернулся. Доктор по-прежнему сидел на своем месте, оставшись один в комнате отдыха, поскольку сестра прошла в отделение. На стуле, рядом с доктором, лежала груда карточек. Я увидел, как он достает из своего твидового пиджака самопишущую ручку. Увидел, как надевает очки в позолоченной оправе и устремляет изумрудно-зеленые глаза в лежащую у него на коленях открытую карточку.
  Зайдя в свою палату, я закрыл дверь. А мгновение спустя Рассел врубил у себя на полную громкость «Brain Wilson» в концертном исполнении «Беэнейкд лейдиз». Врубил максимально громко, чтобы никто по ошибке не принял эту балладу о крахе гениальной творческой личности за акт пассивной агрессии.
  А потом я отключился. Доктор Якобсен называет это диссоциацией. Профан мог бы принять мое состояние за дремоту: сидит себе человек в кресле, веки прикрыты, а он так далеко, так далеко.
  Пока что-то резко не вернуло меня к действительности.
  Все было как обычно. Мое кресло. Моя палата. Мои книжки. Моя…
  Эрик. Он стоял передо мной, переминаясь с ноги на ногу, как приготовишка, которого не пускают в сортир.
  Дверь моей палаты была открыта. Эрик открыл мою дверь!
  Да еще и вперся без разрешения! Нет, раньше это было немыслимо, но факт есть факт…
  Он стоял передо мной. Переминаясь с ноги на ногу. Его лицо было бледным и перекошенным.
  — Ой! — сказал Эрик. — Ой-ой-ой!
  5
  Доктор Фридман сидел на складном металлическом стуле в залитой солнцем комнате отдыха.
  Мертвый.
  Я нутром почувствовал это, когда Эрик ввел меня в комнату отдыха, хотя и не был до конца уверен, пока не прижал пальцы к эластичной артерии на шее доктора Ф. — пульса не было.
  Внизу, в своей берлоге, Рассел переключился на «Белый альбом» «Битлз». Звуки песенки «Everybody's Got Something to Hide Except Me and My Monkey» просачивались в комнату отдыха, где мы с Эриком стояли возле сидящего трупа.
  Тут я заметил пятно крови, расплывшееся на правом ухе доктора Ф.
  — Эрик, пойди позови всех остальных! Ну же! И только их!
  Через две минуты все мы пятеро стояли, уставившись на безвольно обмякшее тело нашего психиатра.
  — Уехал раньше, чем думал, — сказал Рассел.
  — Взгляните на это, — произнес я, указывая на кровавое пятно на правом ухе доктора Ф.
  Зейн откинул длинные седые волосы, нагнулся и посмотрел:
  — Верно, вот оно.
  — Человек действовал ученый, — сказал Рассел. — Простите, доктор Ф.
  — Что это? — спросила Хейли.
  — ЗОЛП, — ответил Рассел.
  ЗОЛП — защита от ловушек и покушений. Секретная программа, разработанная и осуществлявшаяся совместно Пентагоном и Управлением. Бедовые ребята, вроде Рассела, Зейна и меня, проходили подобную подготовку. Так же как и военная программа ЗОМП — защита от механического проникновения, — ЗОЛП не выставляет напоказ цели своего обучения. ЗОМП может учить, как защищаться от механического проникновения, или, скажем так, взлома, но дело, конечно же, сведется к отмычкам и клещам для сейфов. ЗОЛП обучает «защите» от «ловушек и покушений». Изучив хитроумные приемы, с помощью которых оппозиция могла убить тебя в Бангкоке, ты получал больше шансов проникнуть в этот город и выбраться оттуда живым. Разумеется, знания, которых ты набирался на этой образовательной стезе… Но убийство — вещь для американского шпиона противозаконная.
  — Не слишком-то чисто сработано, — нарушил молчание Рассел. — Что бы там ни воткнули доку через правое ухо в черепушку, отверстие получилось слишком большое и капелька крови просочилась наружу. В какой-нибудь дыре это могло бы сойти за удар, но здешний коронер быстренько унюхает, в чем дело.
  — Верняк, — пробормотал Зейн.
  — Вот уж кому-кому, а доку смерть, казалось, не грозила, — заметила Хейли.
  — По логике вещей получается, что его убил один из нас, — ответил я.
  — Средства, мотив и возможность, — добавил Рассел.
  — Он хотел все изменить, — напомнил Зейн. — Он сам нам так говорил.
  — Причем он сидел тут, внизу, — сказал я. — Один. Мы все могли.
  — Никто из нас не хотел того же, что и он, — согласилась Хейли.
  — Ладно, доктор Ф., — сказал Рассел. — Видно, ваша взяла. Все изменилось.
  И, словно желая поздравить покойника, Рассел хлопнул его по плечу.
  Тело доктора Фридмана тяжело упало со стула и распростерлось на полу.
  — Прошу прощения! — И Рассел пожал плечами. — Черт знает что творится.
  — Блистательное убийство, — сказал я. — Нас всех подставили, и мы здесь в идеальной ловушке. На нас клеймо: психи, да к тому же опасные. Никто не поверит, что мы невиновны. Итак, выходит, мы убили его? — спросил я.
  И пристально вгляделся в лица Рассела, Зейна, Хейли и Эрика. Они ответили мне точно таким же пристальным взглядом.
  — Не-а! — хором протянули мы.
  — Если не мы, то кто же тогда? — спросила Хейли.
  — Есть вопрос и посерьезнее, — сказал Зейн. — В нас что — тоже метили?
  — Именно, — ответил я. — Если ЦРУ подкупит убийцу, состряпает дело и признает нас виновными, то они попросту уроют нас. Если же каким-то чудом мы убедим Управление, что невиновны, что это сделал кто-то другой… то все равно получается, что мы свидетели и несем уголовную ответственность за укрывательство.
  — О нет! — вздохнул Эрик. — О нет!
  Мы повернулись и посмотрели на дверь ординаторской. Она была заперта.
  — До обеда еще час, — сказал Зейн.
  — Мясная запеканка, — произнес Эрик.
  Из комнаты Рассела донеслась «While My Guitar Gently Weeps».
  — Да, — сказал Зейн, — попали в переплет.
  — И никто-то нам не поможет, — простонала Хейли. — И отовсюду-то нам грозятся.
  — Знаешь, что ты еще позабыла? — спросил я. — Они нас достали. Какой-то громила переворачивает вверх дном ординаторскую, так что администрации теперь остается только тупо топтаться на месте, как стаду слонов. А нам наденут наручники. Переведут. Станут еще больше пичкать лекарствами. Уверен, если здесь появился убийца, значит, какой-то шпион проник в совершенно секретную американскую информацию. Это серьезный риск, но больше всего меня достает, что нашего дока угробил какой-то профан.
  — Может, мы что-то не то сказали? — спросила Хейли.
  — Если так, — ответил Зейн, — и того хуже. Значит, они точно по нашу душу.
  — Призраки, — покачал я головой. — От них не уйдешь.
  — Пациенты больше не будут заправлять этим приютом, — сказал Рассел.
  — Что бы ни случилось, произойдет нечто ужасное, — подхватила Хейли. — Они с нами церемониться не станут. Не посмотрят, что с нами случилось. Что преследует нас. Наш злой рок.
  — Какая бы большая беда ни готовилась, она поджидает нас, — заключил Зейн.
  — Они обещали, что здесь мы будем в безопасности, — сказал Эрик.
  — Вот удивил, — ответил Рассел. — Снова вранье.
  В физике критическая масса достигается, когда минимальное число разрозненных элементов, необходимое для возникновения преобразовательного процесса, сливается в пространственно-временном континууме.
  Возьмите хотя бы нас. Пятеро маньяков. Шпионов. Натасканных, опытных профессиональных параноиков, запрограммированных на выполнение какой-то задачи. Безнадежно искореженные, но все же некогда бывшие кем-то. Сила, которую нельзя сбросить со счета. Теперь запертые в Замке. С трупом человека, сумевшего завоевать наше уважение. В деле об убийстве которого мы были призваны сыграть роль козлов отпущения. Со смотрителями, которые меньше чем за час могли нас вычислить. Надеяться нам было не на что, но все, что у нас осталось, мы могли вот-вот потерять.
  Физики, психиатры и снайперы толкуют о спусковом крючке. Событии, которое является толчком для возникновения цепной реакции. Когда я думаю о спусковом крючке нашей истории, я внезапно слышу, как в тот апрельский вторник на комнату отдыха накатывает волна тишины, после того как смолкает лазерный плеер в комнате Рассела.
  Мы стояли там.
  Пятеро маньяков, глазеющих на труп.
  Музыкальная тема больше не объединяла нас.
  — У нас два пути, — сказал я. — Либо мы остаемся и соглашаемся терпеть все, что нам уготовано…
  — Или? — спросил Рассел.
  — Сматываемся отсюда поскорее.
  6
  — Дико звучит, — сказал Рассел, — но придется нам взять дока с собой.
  — Он же мертвый! — вырвалось у меня.
  — Нельзя ничего оставлять, — заметил Зейн.
  — У вас что, крыша поехала?
  — Ну, — сказала Хейли, — профессионально выражаясь… да.
  — Подумай об этом как поэт, — вступил в спор Рассел. — Ты же великий лирик. Не можешь же ты предоставить убийце шанс из-за мелких неудобств.
  — Подумай об этом как стратег, — сказал Зейн. — Мы возьмем его с собой и поломаем весь кайф плохим парням. Что может быть круче?
  — Или веселее, — добавил Рассел.
  — Виктор, — со вздохом произнесла Хейли, — что бы ты выбрал, если бы лежал на его месте?
  Я мигом смекнул.
  — Ладно, — согласился я. — Ваша правда. Мы должны взять доктора Ф. с собой. Он понадобится нам, чтобы пройти через охрану.
  И я объяснил им, как это сделать. Потом сказал:
  — С вещами на выход, сбор здесь через пятнадцать минут.
  — Погоди, — сказал Рассел.
  — Что еще?
  — Ты забыл. — Зейн устремил взгляд к потолку.
  — В хорошем обществе принято прощаться, — напомнила мне Хейли, и Эрик кивнул.
  7
  Всего в Замке пять этажей.
  На первом этаже размещается администрация; там электронные замки, комната отдыха смотрителей, компьютеризованная мониторинговая система, установленная еще до того, как тайные подпольные доходы, на которых зиждился бюджет Замка, стали откачивать для разжигания войны в Ираке.
  На втором этаже — медицинская служба, где вам могут изменить черты лица, пересадить кожу на кончиках пальцев, чтобы уничтожить старые отпечатки, извлечь пулю. Вы можете оставаться на втором этаже и так никогда и не узнать о своих соседях сверху.
  На третьем этаже три отделения: Дееспособные, Браво и Дурдомвилль. Дееспособные задерживаются здесь ненадолго. Периодически у них случаются истерики. Это пилоты сбитых самолетов-шпионов, обкурившиеся марихуаны и пытающиеся зализать раны, о которых никогда не смогут рассказать правду. Впавшие в депрессию ребята, которых после устроенного Пентагоном апокалипсиса преследуют видения из ядовитого грибного тумана. Среди «дееспособных» своя текучка: это те, кого врачи способны поставить на ноги.
  В отделение Браво помещают людей надломившихся, но поддающихся лечению. Отважные вояки с бейрутского театра военных действий, свихнувшиеся, но еще в состоянии оправиться через полгодика терапии в Замке. Получив справку о выздоровлении, бравые ветераны возвращаются домой и ведут «полноценную жизнь», сидя в гостиных, вконец изолгавшиеся, ожидающие только того, чтобы их громогласные, вечно жалующиеся супруги исчезли раз и навсегда, оставив их следить за изображением, мелькающим на экране телевизора, или компьютером, который контролирует УНБ, оставив их в ожидании почтальона, который принесет секретный пенсионный чек.
  Дурдомвилль — наша вотчина. Все отделения запираются, но чтобы выбраться из Дурдомвилля, надо знать дополнительные ключи к кодам безопасности. Прошло немало времени, прежде чем все мы совместными усилиями выведали эти коды. Профессионалы вроде нас должны были бы расколоть систему кодов быстрее. Но не забывайте — мы были психи. Функциональное, но настолько далеко зашедшее расстройство, что никто и помыслить не мог, что мы когда-нибудь снова станем нормальными.
  Четвертый этаж — это главная улица. Столовая с раздаточной. На главной улице имеется интернет-кафе, где можно покататься на волнах Интернета; каждая волна отслеживается смотрителями. В две тысячи третьем у Рассела было приключение с женщиной, следившей за монитором безопасности, настолько заинтригованной списком песен, которые он скачивал, пользуясь программами распределения файлов, что она искусно заманила его в свои сети, используя темноту его солнечных очков. Когда администрация подловила ее, она рыдала, божилась, что секс был по обоюдному согласию, что никто и никогда, кроме Рассела, не заставлял ее так унижаться, но они все равно сплавили ее в санитарную службу какого-то прослушивающего пункта УНБ на Аляске. Рядом с кафе — физкультурный зал с тяжестями, возле которых вечно возится Эрик, и балетная студия Хейли, вся в зеркалах, где Рассел, Зейн и я занимаемся кун-фу.
  Пятый этаж Замка — это длинный коридор, куда выходят запертые двери.
  Мои черные тапочки бесшумно шагнули на зеленые плитки залитого солнечным светом пола пятого этажа. Я пробрался сюда через коридор по черному ходу. Запах нашатырного спирта и слез окутал меня, когда я нажал на дверь номер шесть и, тихо постучав нашим условным стуком, открыл «глазок». Он один из тех людей, которых даже возлюбленные называют по фамилии, поэтому я шепнул:
  — Малькольм!
  Подожди. Еще чуть-чуть. Нет, надо делать ноги, или они… Подожди.
  Наконец голос невидимого мне человека произнес:
  — Это ты, Виктор.
  — Я.
  — Последней приходила женщина. Хейли. Два завтрака назад. Тогда еще давали лимонные оладьи с маком.
  — Мы собирались навещать тебя почаще.
  — Так много дел. Некогда и повидать друг друга.
  — Это не оправдание.
  — Зато правда. Ты был первым. Пробрался-таки сюда, наверх. Я даже не сразу понял, что ты настоящий, живой… Ох, да не ел я ничего вашего! (Это он уже кому-то, не мне.) А до тебя — годы и годы одиночества, втайне от всех. И голоса. Спасибо.
  — Что ж, для нас это тоже было хорошо. — Запертый в своей обитой войлоком одиночной палате, он не мог увидеть моей улыбки. — Вылазки сюда, наверх, помогали нам держаться в форме. Оставаться самими собой. К тому же мы могли бы оказаться на твоем месте. Никогда не забывай об этом. Мы могли бы быть тобой.
  — И наоборот?
  — Конечно, — соврал я. Потом снова перешел на искренний тон: — Кроме того, ты нам нравишься.
  — А я очаровашка.
  — Малькольм, мы должны бежать.
  Тишина, растянувшаяся на двенадцать ударов сердца. Я прижался к запертой стальной двери.
  Тогда он спросил:
  — Кто — вы?
  — Все пятеро. Хейли. Зейн. Рассел уже не сможет пробираться сюда со своим «уолкменом» и давать послушать свои записи. Что до Эрика, мне хотелось бы, чтобы мы могли отпускать его сюда одного, чтобы ты получше его узнал, но мы не решались, потому что, ох, потому что…
  — Потому что на меня могло бы найти, и я бы его застрелил.
  — Да. Слушай, мы тут скоро прославимся… или нас ославят.
  — Сколько потерь?
  — Один… пока.
  — А на меня упало сразу семеро. В тот, первый раз. Помнишь семьдесят четвертый? Никсон?
  — Я тогда еще пешком под стол ходил. Извини, но пора нам сматываться.
  — Ты хочешь сказать, у вас миссия, а не побег. Он со мной говорит! — Это он говорит кому-то. — И отвали со своими сиськами! Когда?
  — Считай, уже в пути.
  — Я семь раз бежал. На самом-то деле — шесть, потому что первого побега вроде как и не было, но… — Он снова обращается не ко мне: — Это тоже моя ошибка! Проверьте сортир в аэропорту! — И опять: — Виктор?
  — Что?
  — Бегите во всю прыть.
  — А ты не вешай нос, Кондор.
  — Не очень-то тут повесишься, когда даже ремень отобрали.
  — Брось, ты же меня понимаешь.
  — Да, у нас пулемет Стэна! — говорит он кому-то, потом спрашивает, уже меня: — Могу я помочь?
  Через сорок минут по расписанию младшие смотрители должны были направиться к отделению В — проводить нас к лифтам и отвезти наверх, отведать мясной запеканки.
  — Ты можешь сосчитать до трех тысяч сердцебиений, а потом завопить что есть мочи? И чтобы все остальные тоже орали?
  — Конечно.
  Пока я мчался к черному ходу, за мной гулко раздавался отсчет Малькольма:
  — Три тысячи шестьдесят четыре. Две тысячи девятьсот девяносто девять. Две тысячи девятьсот девяносто три. Сорок семь…
  8
  Когда я вернулся на третий этаж, все уже собрались в комнате отдыха. С вещами — на выход.
  Вещи на выход: манатки, которые ты хватаешь в первую очередь, когда надо сматываться. Удостоверения. Наличные. Кредитные карточки, невидимые для компьютеров преследователей. Одежда, камуфляж и предметы личного пользования. Белковые таблетки и витамины. Оружие — палка о двух концах. Ты шпион, а не коп и не солдат. Ты должен держаться за свою легенду, а оружие выдает тебя с головой. Плюс к тому оружие действует на психику. Когда ты пристегиваешь кобуру или засовываешь «перо» в носок, то кажешься сам себе вдвое круче, чем был. А по сути становишься безмозглым и первым делом хватаешься за пушку.
  На то, чтобы собрать свои вещи, у меня ушло три минуты. Паранойя учит человека постоянно находиться в готовности. Мы держали свои причиндалы на виду у смотрителей. Если бы они почувствовали, что мы находимся в состоянии боевой готовности в таком безопасном месте, как родимая психушка, то сознание это попросту стало бы лишним доказательством, что мы психи и тут нам самое место.
  Что же я положил в черный нейлоновый чехол из-под компьютера?
  Одну пару нижнего белья и носков, синтетическую рубашку для лыжного спорта.
  Туалетный набор — мыло, зубную пасту, щетку, дезодорант.
  (Как охранники в аэропорту, смотрители почти не разрешали нам пользоваться бритвенными лезвиями, щипчиками для ногтей и ножницами.)
  Блокнот и два разрешенных к пользованию фломастера.
  Кожаную летную куртку, в которой лежал мой бумажник с восьмьюдесятью четырьмя долларами и просроченными калифорнийскими водительскими правами.
  Первый диск с величайшими хитами Уильяма Карлоса Уильямса, на который была приклеена мгновенная фотография застенчивой Дерии: ее светло-каштановые волосы развевались порывами налетавшего с моря ветерка в Куала-Лумпуре.
  Сувенир из Нью-Йорка размером в ладонь, доставшийся мне неизвестно откуда.
  
  Что я не положил черный нейлоновый чехол из-под компьютера?
  Оружие, которого у нас не было.
  Справочник или адресную книгу, где значились бы люди, которым я не безразличен и которые могли бы помочь.
  Карты безопасных мест, куда я мог бы направиться и число которых равнялось нулю.
  
  Итак, все пятеро, при походной амуниции, собрались в комнате отдыха возле тела доктора Ф.
  Ударом ноги Зейн выбил из кушетки две поддерживающие планки, а Рассел помог мне перетащить доктора Ф.
  Отперев дверь, ведущую в отделение, Хейли шагнула в холл третьего этажа.
  «Чисто!»
  Хейли метнулась к двум лифтам и нажала кнопку, стреляя карими глазами из одного конца коридора в другой, от одной запертой двери к следующей. Мы с Расселом потащили тело доктора Ф. к ней и лифту. Эрик двинулся за нами, навьюченный сумками с нашими вещами и болтающимися аптечками для оказания первой помощи. Последним шел Зейн, прихватив металлический складной стул и две восьмифутовые планки из кушетки.
  Мы с Расселом прислонили доктора Ф. к задней стенке клетки лифта лицом наружу, пока все остальные залезали в кабину.
  Взвыл мотор, и глухо заскрипели тросы соседнего лифта.
  Хейли ткнула в нижнюю кнопку.
  Второй лифт с глухим металлическим звуком остановился выше этажом. Дернувшись, разъехались невидимые дверцы.
  — Нажми снова! — посоветовал Зейн.
  Второй лифт загудел, спускаясь. Прямехонько к нам.
  Хейли долбила по нижней кнопке, как оголодавший дятел.
  — Я могу изобразить голос доктора Ф., — сказал Рассел. — Ник, подержи его. Я скажу, что мы едем…
  — Никуда мы не едем, — ответил я. — Этот сраный лифт…
  Щелк. Соседний лифт остановился. На нашем этаже. Его дверцы с жужжанием открылись.
  В то время как наши захлопнулись.
  Мы камнем пронеслись вниз по шахте в самое сердце Замка.
  На первом этаже Хейли вышла из лифта. Посмотрела в обе стороны.
  Как мы и надеялись, она увидела пустой холл, простиравшийся до пересечения с коридором.
  С помощью содержимого аптечек мы зафиксировали веки доктора Ф., так что глаза его казались открытыми, потом привязали к металлическому стулу. Голову закрепили тоже — так, чтобы она не падала на грудь. Сложили и закрепили наши пожитки у него на коленях. Рассел опустился на четвереньки позади принявшего такую же позу Зейна. Хейли и Эрик лентой прикрепили к их спинам одну из планок.
  Хейли удерживала в равновесии трон, на котором восседал доктор Ф., пока мы с Эриком, не теряя ни минуты, заняли позицию рядом с двумя другими стоявшими на четвереньках ребятами. Хейли тоже скрепила нас планкой.
  Теперь мы четверо представляли нечто вроде участников погребального шествия. Хейли, низко пригнувшись, кралась впереди. Взгляд ее темных глаз был устремлен вперед: там, через пятьдесят футов, коридор поворачивал и находилась дверь, ведущая на свободу и где нас могли схватить.
  — Дрянной план. Слишком рискованно, — сказал Рассел.
  — Ползите одновременно.
  И Зейн изобразил укреплявшие командный дух и физическую форму упражнения в специальном военном училище, где ему со своим отделением приходилось бегать трусцой, взвалив на плечо телеграфный столб.
  — Стойте! — сказал Рассел. — Кто-нибудь прихватил наши лекарства?
  — Ой! — произнес Эрик — Ой-ой-ой!
  Лекарства в Замке хранились в запертом и охраняемом аптечном помещении. Четыре раза в день медицинская тележка привозила нам пятерым таблетки всех цветов радуги.
  — Вроде никто, — шепнул Зейн.
  — Надо сматываться, — сказал я. — И не тянуть резину! Ну! По моей команде!
  — Но мы же не слышим, как считает Малькольм, — возразил Зейн.
  — К черту Малькольма! Я сказал! Слушай меня! Три, два, один…
  Ползти. После первых неслаженных движений мы поймали ритм. Пот стекал у меня со лба. Капельки его легко ударялись о зеленые плитки протертого раствором нашатырного спирта пола между моими скользящими руками.
  А-а-а-а-а-а-а-а-а!
  Будто пронзительный вопль всколыхнул тишину Замка, но на самом деле кричал не один человек: это был нестройный вой множества голосов.
  Малькольм.
  Шествие обогнуло угол…
  И тут урезанный бюджет пришел нам на выручку — за стойкой в холле не было ни одного охранника.
  Синяя полоса, проведенная по зеленым плиткам от стойки до стены, обозначала охраняемую границу Замка. Наш седан двинулся вперед, лицо доктора Ф. пересекло синюю полосу, электронные сенсоры движения включились и загудели. Луч синего света упал на мертвое лицо доктора Ф. Нашел его открытые глаза. Сравнил радужную оболочку с той, что имелась в базе данных.
  Металлический кожух над засовом входной двери зажужжал, щелкнул и поднялся, открыв небольшой экран для сверки отпечатков пальцев, расположенный рядом с дверной ручкой. Экран засветился.
  Мы подтащили свою ношу как можно ближе к двери. Хейли прижала мертвую левую руку доктора Ф. к светящемуся экрану.
  Дверь с глухим жужжанием отворилась.
  И мы вышли.
  9
  Пустой синий автобус праздно стоял в вечернем тумане на парковочной площадке. Из недр Замка, за парковочной площадкой, доносились стенания и вопли. Поза водителя за баранкой убеждала в том, что он ничего не слышит. Но он не мог не слышать, как барабанят в складную дверь автобуса. Водитель открыл двери.
  В потемках снаружи стояла женщина в широком плаще, более темном, чем ее шоколадная кожа.
  — Готовы ехать? — спросила она.
  Тут же в автобус ввалился похожий на Христа альбинос и, железной хваткой взяв водителя за плечо, спросил:
  — Как выехать знаешь?
  — Ну, это просто. Мимо охраны, через ворота, десять минут и… А кто?..
  — Делай свое дело! — скомандовал седовласый Зейн.
  Эрик подчинился Хейли и тоже забрался в автобус. Мы с Расселом, спотыкаясь, подошли к ступенькам, с обеих сторон поддерживая свою ношу.
  — Пусть каждый занимается своим делом, — сказал Зейн шоферу. — Разве не это самое главное в жизни?
  — А этот парень, которого те двое… Эй, вы что — собираетесь посадить его в автобус?
  — Всем нам иногда приходится куда-нибудь ехать, — пояснил Рассел.
  Мы свалили тело доктора Ф. на сиденье прямо за шоферским креслом.
  — Что с ним такое? — спросил шофер.
  — Не повезло.
  Рассел уселся позади тяжело опустившегося на свое место пассажира.
  — А ты везучий? — спросил Зейн.
  — П-порядок. — По голосу водителя было ясно: он понял, что попал в переделку.
  Свернувшись на полу у ног доктора Ф., я сказал:
  — Знаешь, кто ты?
  — Я… в-водитель автобуса?
  — Верняк!
  Зейн вытащил из бардачка фонарик в корпусе из вороненой стали, длиной двадцать четыре дюйма. Пощелкал пальцем по стальному корпусу и рубанул им темный воздух, словно чтобы кого-то оглушить.
  — А мы что, не в автобусе, что ли?
  — Заводи, поехали. — Зейн направил луч фонарика на замызганный стальной пол, затем перевел на переднее сиденье, отделенное проходом от кресла водителя. — А я тут побуду, прослежу.
  Синий автобус, громыхая, выехал со стоянки и покатил по длинной петлявшей дороге, ведущей сквозь лес к служебным воротам, перед которыми возились два охранника. Обходя кругом автобус, охранники заметили сгорбившегося позади шофера пассажира — консультирующего психиатра.
  Охранник поднял руку и ступил в пятно света, отбрасываемого фарами.
  Лежа на полу, я сказал водителю:
  — Открой окно.
  В темноте захрустели по гравию шаги. До нас долетели слова охранника:
  — Рано вы сегодня возвращаетесь.
  — Делаю, что велено, вот и все, — ответил водитель.
  — Поня-я-тно, — протянул охранник. — Как поживаете, сэр?
  Я схватил доктора Ф. за локоть, поднял его безвольную руку и вяло помахал в окно в знак приветствия.
  — Вот и славно. Еще увидимся.
  Звякнула замыкавшая ворота цепь.
  Я выпустил руку мертвеца — так, чтобы она ободряюще плюхнулась на плечо водителя.
  Синий автобус, пыхтя, двинулся вперед, и ворота снова закрылись за нами на цепь.
  Рывками и толчками мы двигались сквозь тьму в синем автобусе. Деревья плясали по сторонам, как призрачные ряженые на Марди-Гра.[2] Дышать приходилось выхлопными газами, промасленным металлом и еще какой-то кислятиной.
  Через десять минут автобус проехал мимо кирпичного здания с табличкой «ВОРОН». Дюжины две машин дремали за домом в раскинувшихся по парковке тенях.
  — Вырубай движок, — сказал я шоферу.
  Мотор синего автобуса заглох.
  — Чисто! — шепнул Зейн.
  Мы взяли бумажник водителя с сорока одним долларом. Заклеили ему рот и лентой привязали руки к баранке.
  — А это вот, — сказала Хейли, — чтоб не замерз.
  Шерстяное одеяло из спасательного зимнего комплекта парашютиком опустилось на голову водителя, как бы оказавшегося в палатке.
  Единственное, что он теперь видел, была темнота. Еще он мог слышать, как, подобно мехам аккордеона, распахиваются двери. Ощутить порыв свежего ночного воздуха. Различить, как что-то волокут по металлическому полу. С глухим стуком спускают по ступенькам. Как хрустит под чьими-то башмаками песок стоянки.
  Потом дверь закрылась, и он уже ничего больше не видел, ничего не слышал, не мог даже позвать на помощь, одиноко сидя ночью на парковке в штате Мэн, в синем автобусе, под одеялом.
  10
  Стоя возле синего автобуса, я направил пульт доктора Ф. в сторону стоявших гуртом пустых машин, большим пальцем нажал черную пластмассовую кнопку.
  Бин-буун!
  И тут же вспыхнули передние фары серебристого «форда» с четырьмя дверцами.
  — Потрясно! — сказал Рассел.
  — Я такое по кабельному видел, — признался я.
  Меня поразило видение. Явившееся мне было настолько отчетливо и ясно, что у меня перехватило дух.
  Доктор Ф. привалился к Зейну, совсем как напившийся второкурсник, которого его приятель поддерживает после бала в колледже.
  — Они знают, — сказал Зейн. — Теперь смотрители наверняка знают.
  — Знают что? — спросила Хейли.
  — Что нас нет, — ответил я. — Пожалуй, они все еще думают, что мы спрятались или нас схватили возле больницы. Логично. Там они и будут искать.
  — Но недолго, — заметила Хейли.
  — А доктора Ф. тащить все труднее, — сказал Зейн. — Хотя если у них нет улик на все сто, что его убили, то их еще ждет сюрприз.
  — Так поехали! — не выдержал Рассел.
  — Когда скажу, тогда и поедем! — Зейна так передернуло, что его дрожь передалась даже трупу. — Я за баранкой тридцать лет отпахал!
  Из-за внезапного спора на лице Эрика появилось паническое выражение.
  Хейли успокаивающим жестом протянула к нему руку:
  — Все в порядке, Эрик. Не волнуйся. Я поведу.
  Она бросила на Зейна испепеляющий взгляд.
  Тот нахмурился, перевел глаза на Рассела.
  Тот, в свою очередь, следил за обоими с напряжением бейсболиста, приплясывающего в ожидании подачи.
  Зейн моргнул.
  Хейли бросилась к серебристому «форду»; полы ее плаща развевались на ветру.
  Рассел ринулся вслед за ней; его черный кожаный пиджак вздулся, наподобие плаща.
  Зейн отшвырнул тело доктора Ф. Эрику:
  — Держи!
  Эрик поймал нашего психиатра на правое плечо, как задний игрок на линии, врезавшийся в пасующего. Он зашатался, но устоял, покачиваясь, держа погрузневшее тело доктора Ф. в вертикальном положении, как скатанный ковер.
  Зейн помчался вдогонку за Расселом и Хейли; ночной ветер трепал седую гриву, придававшую ему сходство с Христом.
  Припаркованный серебристый автомобиль, казалось, напрягся, предчувствуя массированную атаку. Рассел и Хейли бежали вровень, Зейн отставал на три, а теперь уже на два размашистых шага, не поспевая за хлопающими на ветру полами их курток. Три руки одновременно вцепились в дверь.
  Бин-буун!
  Фары серебристого «форда» вспыхнули, и бегуны услышали, как щелкнули дверные замки.
  Я подошел к серебристому «форду», поигрывая ключами и не обращая внимания на устремленные на меня горящие глаза, точно так же как вся троица не обращала никакого внимания на Эрика, который, спотыкаясь и пошатываясь, тащился за мной с трупом на плече.
  — Кроме того, — сказал я, — мне известно, кто убил доктора Фридмана.
  11
  Сестра.
  С заколкой в собранных пучком волосах.
  Заколкой. От слова «заколоть». Никто из медперсонала — даже на временной ротации, — никакая сестра в здравом уме не взяла бы острого предмета в психушку. Доктор Ф. не носил даже галстука, чтобы какой-нибудь придурок его не задушил. Это было признаком личного стиля и общей политики.
  Поэтому, если сестра появлялась в Дурдомвилле с заколкой, у нее были на то причины.
  Достаточно правильно подобрать заколку, и у вас в руках окажется изящная игрушка, чтобы поиграть в доктора и произвести внутричерепную пункцию.
  Доктор Ф. сидит в мягком свете комнаты отдыха. Ждет, пока мы вернемся. Вышедшая на подмену сестра передает ему медицинские карты. Потом встает сзади. Пока доктор читает карты, она вынимает из волос заколку. Возможно, другие сестры уже это делали. Ведь доктор был очень даже симпатичный парень. Если он что-то и заметил, то, возможно, чувство подсказывало ему: «Она распускает волосы; мы совершенно одни; мне будет с ней хорошо!» Резким движением она закрывает ему левой рукой левое ухо — быстро и глубоко втыкает заколку, мозг лопается, как воздушный шарик, и доктор, дернувшись, застывает на своем стуле. Сестра это чувствует. Вытаскивает заколку. Поправляет прическу. Затем оставляет доктора сидеть в комнате, чтобы его нашли мы и обвинение пало на нас.
  Когда на утреннем собрании во вторник Рассел травил байку про то, как он удавил сербского полковника, а сестра вошла, толкая перед собой металлическую тележку, с заколотыми, собранными в пучок волосами, — стоило бы нам почуять недоброе.
  Доктор Фридман был прав. Мы слишком долго пробыли в Замке. И стали слишком здоровыми, чтобы подмечать и правильно истолковывать то, что видим.
  И вот мы вырвались на волю. Свет фар озарял ночное шоссе, дорога стремительно мелькала перед лобовым стеклом угнанного автомобиля. Машину вел я, Зейн, устроившись рядом на пассажирском сиденье, выступал в роли штурмана, определяя наш путь по взятой напрокат дорожной карте, по воспоминаниям о том, что рассказывал нам доктор Ф. В зеркале маячил Рассел, примостившийся сбоку на заднем сиденье. Хейли устроилась на коленях у него, а не у Эрика — для Эрика это было бы слишком тяжким испытанием. Доктора Ф. они усадили посередине. На нем единственном был ремень безопасности.
  — С минуты на минуту он должен быть, — сказал Зейн. — Вот он!
  Обшитый досками придорожный мотель с красной неоновой вывеской выплыл нам навстречу из ночной тьмы. Свет полной луны поблескивал на высокой проволочной изгороди, окружавшей пустой бассейн. Наш серебристый «форд» притормозил и остановился на залитой асфальтом парковочной площадке мотеля. Дверцы машины распахнулись настежь. Зейн, Рассел и я рассыпались стрелковой цепью, приближаясь к единственному окну, за которым горел свет. Это был редко посещаемый мотель небольшого городка — место, которое ненадолго подряжавшиеся в Замок врачи вроде доктора Ф. называли своим домом вдали от дома. Хейли побежала к бунгало, где было написано: «ОФИС». Эрик и доктор Ф. остались в машине.
  — Смелее, — сказал Зейн, когда Рассел выдвинулся вперед. — Только брать осторожно!
  Рассел ногой вышиб дверь номера.
  Сестра была в белых трусиках и лифчике. Миловидная, только какая-то потерянная. Она стояла в дверях ванной, и мерцающий свет падал на нее сзади. Каштановые волосы распущены по бледным плечам.
  Рассел был уже в двух шагах от нее и готовился ее схватить, как вдруг замер на месте.
  Столпившись в комнатке мотеля, мы с Зейном заметили, что Рассел застыл как вкопанный. Он пристально и как бы сквозь смотрел на сестру невидящими глазами. От нашего преимущества — эффекта неожиданности — не осталось и следа. Сестра моргнула… ныряющим движением скользнула мимо Рассела, схватила с кровати свою сумочку и, перекатившись, исчезла под кроватью.
  Не успели мы оглянуться, как она — хлоп! — высунулась с другого конца и оглушительно выстрелила из черного пистолета.
  Зейн тяжело рухнул на пол.
  Сбив Рассела, я прыгнул в открытую ванную.
  Снова — выстрел. Рядом со мной от двери ванной полетели щепки.
  Зейн перевернул кровать и обрушил ее на сестру. Упал возле ее голых пяток, пока она билась под обрушившейся на нее кроватью. Зейн схватил ее за лодыжки — и дернул.
  Сестра Смерть выскользнула из-под обломков кровати, голые руки воздеты к небесам — ни дать ни взять счастливчик, оседлавший волну и стремительно скользящий по гребню. Белый лифчик съехал с груди. Зейн распростерся на спине, удерживая ее лодыжки, обтянутые белыми трусиками бедра прижались к его чреслам, пока руки сестры разгребали кучу постельного белья. Резко распрямившись, как лезвие складного ножа, она села и ударила пистолетом лежащего под ней человека.
  Я, пригнувшись, бросился к ним из ванной.
  При этом успев увидеть только, как Зейн приподнимает голову, по-прежнему зажатую ее лодыжками, в которые он впился.
  Успев увидеть, как черный автоматический пистолет опускается на белое как мел лицо Зейна.
  Успев увидеть, как палец сестры, лежащий на спусковом крючке, сгибается.
  Но тут Зейн, ударив сестру по предплечью, развернул ее руку. Дуло ткнулось ей в лоб, раздался оглушительный выстрел, и кровь фонтаном брызнула на свалявшуюся постель.
  Я ничком упал на обоих.
  — Ух ты! — донесся голос Рассела, пока я лежал, уткнувшись лицом в дешевый ковер. — Что творится! Никогда еще таким не занимался.
  — Черт! — сказал Зейн. — Теперь-то уж она точно нам ничего не скажет!
  — Эй, я тут двери вышибаю, я, рокер! — возмутился Рассел. — Но такое… Что ж это выходит…
  — Слезай, Виктор.
  Я сполз с мертвой женщины. С Зейна. Повернулся и увидел Хейли, которая пинком ноги распахнула дверь и доложила:
  — На офисе табличка «Обеденный перерыв», ничего не поделаешь.
  — Должен признаться, я виноват, ребята, — вздохнул Рассел. — Особенно перед тобой, Виктор.
  — Вик, — сказал Зейн, — а ну-ка посмотри сюда.
  Зейн сидел на полу, ноги мертвой женщины были широко раздвинуты, ее ляжки уютно покоились на его бедрах, как в одной из поз Камасутры, которую я никогда не пробовал. Я пристально посмотрел туда, куда указывал Зейн, на белый хлопчатый бугорок ее лобка; моргнул и только тогда увидел то, что он хотел мне показать: на верхней части ее бедра, с внутренней стороны, виднелись несколько дюжин булавочных уколов, похожих на сыпь.
  — Вот вам и ответ, — сказал Зейн. — Д.И.К.Э.
  — Прости, Вик, что так вышло, — продолжал Рассел. — Просто голова пошла кругом.
  — Эта девочка была из категории К, — сказал Зейн.
  — Кружить головы — по твоей части, Вик, — не унимался Рассел. — Это Хейли у нас косноязычная…
  Д.И.К.Э. по-нашему расшифровывается так: «Деньги. Идеология. Компромисс. Эгоизм». Четыре всадника шпионажа, как в Апокалипсисе. Четыре категории мотивов, создающих шпионов и предателей.
  — Зейн тут скоро расплавится от жары…
  — Может, она и вправду была настоящей сестрой, — сказал Зейн. — Девчонкой в белом халате, страдавшей от депресняка, вот и попалась на крючок, когда получила доступ к аптечным запасам и связалась с дилерами. Может, ей пришлось наизнанку вывернуться, чтобы нажать на курок. Кто-то ее подобрал и поимел. Кто-то держал ее про запас, натаскивал и отправил по следу. Прямехонько на нас. На доктора Ф.
  — Звание «мистер робот» присуждается Эрику…
  Я покачал головой:
  — Она убила его, но она была всего лишь марионеткой.
  Сестра Смерть лежала, раскинувшись, на груде постельного белья. Зейн встал и подобрал ее пистолет — «вальтер ППК-380», точно такой же, как у Джеймса Бонда. Она, не мигая, глядела на меня пятью глазами.
  Съехавший бюстгальтер обнажил коричневые соски, и они не мигая смотрели на меня.
  Размалеванные веки смежились над стеклянистыми зелеными глазами и, не мигая, смотрели на меня.
  Красная звезда с опаленными краями зияла посреди задумчивого лба и, не мигая, смотрела на меня.
  — Но я, — продолжал Рассел, — я же «мистер вышибала». И все равно — как остолбенел. Вышибить дверь — дело плевое, да и на всю операцию была куча времени… Остолбенел. Когда увидел, как она стоит тут. В ванной. Что все это значит? Какого черта, по-вашему, все это значит?
  — Бывает, — ответил я, выкидывая все из выдвижного ящика сестры Смерть, где хранилась ее одежда, потом обшарил его — «жучков» не было.
  — Верняк, — поддержал меня Зейн. — Но наперед держи себя в руках. Не хочу, чтобы меня из-за тебя кондрашка хватила.
  — Да, жарко пришлось.
  Я переворошил второй ящик. Хейли засунула в сумку сотовый телефон сестры Смерть, который достала из кладовки, ее сумочку и все бумаги. Я бросил Расселу ключи от другого корпуса мотеля:
  — Ключи от комнаты доктора Ф. Четыре минуты тебе. Обыщи, прихвати что надо и сваливай.
  Мы встретились на парковочной площадке.
  Хейли швырнула сумку с барахлом сестры Смерть в машину.
  Рассел бросил Зейну непромокаемый плащ из «барберри», который нашел в комнате доктора Ф.
  — Твои ручищи будут торчать из рукавов, но парень, под конец зимы разгуливающий в рубашке, шортах и кедах, с таким же успехом мог бы повесить на себя плакат: «Разыскиваюсь полицией».
  Потом поставил в багажник небольшой плоский чемодан.
  — Ноутбук дока, адресная книга, диски. В книжке Джеймса Долтона про Уотергейт у него была заначка — стольник наличными.
  — Спасибо за пальтишко, — сказал Зейн. — Правильно мыслишь.
  — Ладно, еще раз простите за то, что я там начудил. — Рассел придвинулся поближе к седовласому Христу. — Выходит, если я правильно мыслю, то могу взять ее пистолет?
  — Сам же сказал — начудил.
  — Но там было другое дело.
  — Нет.
  — Почему нет? Виктор! Так нечестно. Ты не разрешаешь мне вести машину, пусть, тебя посадили последним, у тебя лучше всех сохранились шоферские навыки, так что мне начхать. Но все знают, что я управляюсь с пистолетом лучше всех вас. А Зейн мне его не дает!
  Хейли выкатила глаза:
  — Ехать пора.
  Эрик согласно закивал, его взор затуманился при мысли о Хейли и дороге.
  — Рано еще, — сказал я.
  Через десять минут красная неоновая вывеска мотеля подрагивала в зеркале заднего вида громыхавшего серебристого «форда». Крепко сжимая в руках вибрирующую баранку, я увидел, как алая реклама канула в ночной тьме за поворотом шоссе. Зеркало заднего вида было беспросветно темным. Пока.
  Но теперь смотрители уже наверняка обнаружили пустое отделение. Синий автобус. Данные, подтверждающие, что доктор Ф. исчез, и наводящие на мысль, что он убит. Рано или поздно они отыщут стоянку мотеля с красной неоновой рекламой. Возможно, они доберутся до нее только после красных мигалок и воющих сирен полиции штата, вызванной каким-нибудь истеричным отставником, решившим, что обыск мотеля, затерявшегося в Великом Нигде штата Мэн, станет легкой и приятной прогулкой в славное прошлое. Наши преследователи найдут вышибленную дверь. Сестру Смерть с ее пятью глазами.
  И доктора Ф. Он не будет лежать на полу. Вот вам! Мы оставили его стоять в красной неоновой ночи. Привязав ремнем к опоре проволочной изгороди бассейна. А запястья — прикрепив лентой, позаимствованной в Замке. Он стоял, широко раскинув руки по сторонам, словно распятый. Конечно, такое могло прийти в голову разве что психам вроде нас, но мы дружно решили, что это идеальная заморочка в психологической войне, которая поможет нам сбить с толку наших преследователей, пока мы с ревом будем уноситься все дальше по темному шоссе.
  12
  — Везет вам, ребята, вовремя приехали, — с улыбкой сказала брюнетка с проседью, державшая дымящийся кофейник и остановившаяся возле нашего столика в ярком желтом свете.
  — Везет — дальше некуда, — ответил я.
  Мы зашли в «Укромную закусочную» сразу после дневного наплыва клиентов. Угнанный серебристый «форд» спрятали за этой богом забытой хибарой, стоявшей на обочине двухполосного шоссе. Обшитые деревянными панелями стены и подсвечники придавали закусочной домашний, уютный вид. Нас было всего пятеро за металлическими столиками. На витрине красовался вишневый пирог. Закусочная пропахла кофе и тушеной говядиной.
  Официантка принесла меню.
  — Очень бы не хотелось вас торопить, но нам пора за уборку.
  — Мы тоже спешим, — ответил я.
  — Какой выбор! — прошептал Зейн. Отблеск глянцевых страничек меню отражался в его широко раскрытых глазах. — Не то что выстоять очередь, и — ешь, что дают.
  Официантка улыбнулась Хейли:
  — Вам надо почаще вывозить своих кавалеров, милочка.
  — Будто я не знаю! — откликнулась Хейли.
  Мы заказали каждый свое: пять разных обедов. Но все — с пирогом.
  — Все о'кей, — сказал Рассел. — Денег хватит.
  — Денег никогда не хватает, — возразил я. — Особенно когда ты в бегах.
  — Нам не только денег не хватает, — кивнула Хейли.
  — Мы раздобыли «вальтер ППК» с одной пулей в заряднике и двумя в обойме, — сказал я. — Восемьсот сорок семь долларов минус пирог. Взятую напрокат угнанную машину с наполовину пустым баком. Наши манатки. Нарыли непроверенные данные о сестре Смерть и докторе Ф.
  — Ты забыл про церберов у нас на хвосте, — напомнил Рассел.
  — В одном я уверен, — произнес Зейн. — Обратно я не вернусь.
  — Это уж без вариантов, — сказала Хейли.
  — А здорово звучит, — сказал Рассел. — Наконец просто пойти куда глаза глядят.
  Даже Эрик ухмыльнулся.
  — Да, — согласилась Хейли, — но куда?
  — И как? — спросил Рассел.
  — Только не поодиночке. — Эрика бросило в дрожь. — Не поодиночке.
  — Верняк. Никто никого не бросит. Хватит того, что было в Замке.
  — Я останусь с тобой, пока опять не начну чесаться, — сказала Хейли.
  Эрик продолжал дрожать.
  Отбросив соображения чести и предосторожности, она мягко коснулась его руки, и глаза Эрика затуманились слезами.
  — Эй, все в порядке, — заверил его Рассел. — Нас всех перестреляют задолго до того, как какая-нибудь зараза к тебе пристанет. Оппозиция заодно с официальной властью.
  — Что за оппозиция? — спросила Хейли.
  — Охранники, которых мы надули и ускользнули от них, — ответил я. — Все те, кто заказал доктора Ф. и подставил нас. Судейские, которые получили два трупа. Управление, чье правило номер один — сохранять свою репутацию незапятнанной. Вот кто пустился за нами в погоню.
  — Для параноика слишком практично, — заметил Рассел.
  — Так кто же в конце концов убил доктора Ф.? — уточнила Хейли.
  — Ответ однозначный — мы, — сказал я. — Мы в бегах. Одного этого достаточно, чтобы превратить нас в добычу.
  — Так что же нам делать? — спросила Хейли.
  — Послать их! — ответил Рассел.
  — Мы уже это сделали, — сказал я, — но этого недостаточно. Недостаточно просто выжить. Мы должны вернуть утраченное, вспомнить. Что мы сделали, что произошло. И еще.
  — Что еще? — спросила Хейли.
  — Шанс.
  — Какой шанс? — сказал Зейн.
  — В том-то и загвоздка. Но я не собираюсь идиотничать и играть по их правилам. Кроме того, я все еще зол из-за доктора Ф.
  — Тогда за дело, — сказал Зейн.
  — Если мы поведем себя правильно, — продолжал я, — то сможем схватить настоящего убийцу дока. Узнать имя шпиона в американской команде. Разобраться с сестрой Смерть. Купить разрешение у Дядюшки Сэма.
  — Уж это точно сработает, — сказал Рассел.
  Все рассмеялись.
  — Так на чем остановимся? — спросил я.
  — Чтобы заслужить свободу, — согласно кивнул Зейн, — мало спасти собственную задницу.
  — Правильно, — сказал я. — Нет смысла становиться просто никчемными бродягами.
  — Какого черта! — возмутился Рассел. — Я есть хочу.
  Он положил сжатую в кулак правую руку на наш столик.
  Мы с Зейном сделали то же.
  Хейли коснулась своей стиснутой рукой наших, кивнула Эрику, чей кулак стал пятым.
  — Время — наш явный враг, — сказал я. — Мы теперь безо всех наших лекарств. Сколько еще осталось, пока мы окончательно не слетим с катушек?
  Хейли пожала плечами.
  — Пять пациентов, пять разных курсов лечения. Трудно сказать. У всех вместе крыша не поедет, и у каждого свой часовой механизм.
  — Да еще какой, — сказал я. — Пошел отсчет времени — тик-так, — пока мы не превратимся в нищего, который пускает слюни на скамейке в парке. Сколько нам еще осталось?
  — Мы уже пропустили дневную дозу. И вечернюю тоже, — прошептал Эрик.
  — Я видел ребят вроде нас, они выбрасывали свои таблетки, — сказал Зейн; из нашей компании он просидел в психушке дольше всех. — Думаю, у нас самое большее неделя, прежде чем мы сломаемся.
  — Семь дней. — Рассел напустил на себя вид рок-звезды и пропел: — И вот настал тот день!
  В той закусочной мы впервые ощутили вкус свободы. Настоящее картофельное пюре, тушеная говядина, темное филе индейки, свежая брокколи и горячий кофе в желтовато-коричневых кружках. Чистая, прозрачная вода. Зейн заказал холодное молоко — такое же белоснежное, как его волосы и борода.
  На нас снизошло вдохновение, и в перерыве между основными блюдами и пирогом настроение царило приподнятое. Хейли под прикрытием Зейна совершила вылазку к нашей машине и принесла мобильник.
  — Ты уверена, что это ее, а не дока? — Рассел поднял руки, сраженный пылающим взором Хейли, и попытался оправдаться: — Жизнь одна, поэтому доверяй, но проверяй.
  Хейли щелкнула ручкой, сдвинула тарелки, освобождая место для блокнота, и нажала кнопку «повторного набора». Затем посмотрела на экран и написала: «Скорее-всего-сотовый-код-не-соответствует» — против номера, который значился в блокноте. 772-555-4554.
  В этот момент поднесенный к уху телефон щелкнул.
  — Это я, — сказала Хейли.
  — Зачем снова звонишь? — ответил мужской голос. — Ты уже докладывала, что все в порядке.
  — Возникли обстоятельства, — сказала Хейли мужчине. — Надо встретиться.
  — Не паникуй! И не приезжай в округ. Не… За домом моей матери слежка.
  Хейли облизнула губы. Подождала.
  Она провела его за счет последовательности опознавания кода, и когда он понял это, вслушался в ее голос, то переориентировал систему опознавания на нее, но не получил ответного сигнала…
  И повесил трубку.
  — Вперед! — сказал Зейн.
  Хейли нажала клавишу «О».
  — Чем могу помочь? — спросила женщина-оператор.
  — Помните, когда вы были совсем девочкой? — всхлипнула Хейли.
  — Простите, мэм, это оператор.
  — А я мать, которая разрешила пятнадцатилетней дочери пользоваться своим мобильником, а теперь не может найти ее, но знает, что тот парень выглядел скорее на двадцать с небольшим, чем на семнадцать, когда я забирала Дженни и ее друзей, а теперь ее нет внизу, и она не делает биологию, как я думала, и я до смерти боюсь, что она попала в плохую историю, потому что у меня есть только номер, по которому она звонила, а там отвечают, что телефон отключен.
  — Я могу попробовать набрать для вас этот номер, если…
  — Это не поможет. Я сама только что пробовала. Я хочу, чтобы вы сказали мне имя этого урода и рассказали про него все, чтобы я могла…
  — Простите, мэм, это противоречит политике нашей компании.
  — Значит, жизнь Дженни зависит от политики вашей компании?
  — Я могу потерять работу.
  — Неужели, когда вам было пятнадцать, вы уже были всезнайкой?
  Мы ждали. Ждали. Рассел застыл, подняв вилку с насаженным на нее куском вишневого пирога.
  Хейли наморщила лоб, стараясь расслышать произнесенное шепотом: Кайл Руссо.
  — Пожалуйста, только не ошибитесь! — сказала Хейли. — Дженни говорила, что ее дружок живет на улице…
  — Спасибо, что воспользовались услугами Центральной мобильной телефонной службы, — сказал оператор.
  И второй раз за этот вечер Хейли услышала короткие гудки.
  — Никакого Кайла Руссо и в помине нет, — высказал свое предположение Зейн, когда Хейли отложила телефон.
  — Да, — согласился я, — но зато есть округ Колумбия, про который упоминал наш киллер. Вашингтон, округ Колумбия.
  — Долго туда ехать? — спросила Хейли.
  — По карте — часов двенадцать-четырнадцать, — пожал я плечами.
  — Нас на этой карте нет, — сказал Рассел.
  — У нас семь дней добраться, куда нужно, и сделать то, что нужно… — напомнил Зейн.
  — Еще одна отличная новость, — перебил его Рассел. — Кто бы за нами ни охотился, он знает, что мы стреляные воробьи и не станем рваться на север, к канадской границе, где кишмя кишат агенты национальной безопасности.
  — Мы могли бы провести их, пустить по ложному следу, — сказал Зейн.
  — Да, но мы же тертые калачи, — ответил Рассел, — и понимаем, как трудно выкинуть такой трюк, когда за нами погоня. А отсюда лучше всего бежать на юг, в направлении округа Колумбия. Даже если они не знают нашу цель, то поймут, в каком направлении мы движемся.
  — Поэтому не будем терять времени, — сказал я, сжимая в руке ключи от машины.
  Через двадцать минут после того, как мы уехали из закусочной, наша угнанная машина с грохотом въехала на пологий деревянный мост, перекинутый через покрытую тонким льдом реку, после которой шоссе поворачивало и…
  Красная мигалка показалась в ночи за милю перед нашим лобовым стеклом.
  Копы.
  13
  — Засада! — крикнул я, вырубив фары, и, ориентируясь только по свету луны, перешел на нейтралку и потянул на себя рычаг аварийного тормоза, чтобы задние огни тоже погасли.
  Гравий захрустел под колесами. Мы сидели без света на обочине дороги. От нашей серебристой машины пахло жжеными тормозными колодками и страхом.
  Красная мигалка полицейской машины остановилась на линии ночного горизонта.
  — Может, несчастный случай, — сказал Зейн, впрочем, даже сам не веря тому, что говорит.
  — Это не за нами! — убежденно сказала Хейли. — Неважно, насколько Управлению хочется схватить нас, у ЦРУ всегда была одна песня: никогда ничего не говори. Они не рассказали бы копам!
  — Контора могла рассказать копам правду, — поддержал ее я. — Но не всю. Возможно, у них не хватило времени дать о нас полную информацию. Эта засада… Хейли права, эти копы не за нами гонятся. Они ищут угнанную машину, связанную с двумя убийствами.
  — Может, в мотеле зарегистрировали номер, — сказала Хейли. — Надо было мне…
  — Сделанного не вернешь, — прошептал Эрик.
  — Мы можем их перехитрить, — сказал Рассел.
  — Мы в угнанной машине с настоящими номерами, и ни у кого нет водительских прав, — ответил я. — А копы первым делом проверят это, так что хитри не хитри — против фактов не попрешь.
  — Мы можем пустить машину под откос и пойти в обход, — сказал Зейн.
  — Какая польза? — спросил Эрик. — Там лес. Болото. Холодно.
  — Холод мне только на пользу, — вступил Зейн.
  — Нам нужна машина покойника, — сказал Рассел. — Об угоне пока ничего не сообщали.
  — Что есть, то есть, — согласился я.
  — Имеются еще соображения? — спросил Зейн.
  Мы сидели на обочине дороги, в темной машине, понимая, что каждая секунда бездействия увеличивает наши шансы потерять все. Тогда я сказал:
  — Джеймс Дин.
  — А пошел ты! — отозвался Рассел. — Хочешь и нас самоубийцами сделать?
  — Это сработает.
  — Теоретически! — возразил Рассел. — Черт побери, сейчас даже проходящим боевую подготовку не разрешают играть в Джеймса Дина! Слишком рискованно учиться чему-то «теоретически».
  — Однажды я применил это на практике.
  — И? — спросил Рассел.
  — Сейчас получится лучше.
  — Да, Джеймс Дин — это…
  — Все, что нам осталось.
  14
  Угнанный «форд» с потушенными фарами праздно стоял на дороге, ведущей к мосту. Мои руки намертво впились в баранку.
  Я был один. Студеный воздух задувал в открытое окно. Ночь пахла смолистыми соснами, льдом и дорожным покрытием.
  Прошло полчаса с того момента, как мы заметили красную мигалку полицейского патруля.
  Сейчас или никогда.
  Вспыхнули фары, я переключил скорость, и машина тронулась вперед. Размечающие дорогу желтые полосы замелькали быстрее, слились в одну. Колеса прогрохотали по бревенчатому мосту. За окнами проносились планки ограждения, бесформенные тени по сторонам дороги возникали и исчезали в свете фар, пока я пытался все хорошенько вспомнить, рассчитать, выверить. Машина вошла в поворот — тот самый, за которым мы увидели полицейские мигалки.
  Я до отказа нажал на газ. На скорости вылетел из-за поворота. Красные мигалки оказались совсем близко к моему лобовому стеклу. Я устремил вперед и вверх слепящий луч своих фар за мгновение до того, как вспыхнул прожектор, и увидел три полицейские машины, перегородившие дорогу. Я до отказа нажал на тормозную педаль. Завизжали покрышки. Металлический корпус задрожал. Красные мигалки маячили все ближе, надвигались. Прожектор словно стал ярче.
  Теперь крути баранку! Тяни на себя аварийный тормоз! Серебристую машину занесло…
  Я остановился за крутым поворотом, снял машину с аварийного тормоза, дал задний ход, до предела выжал газ и рванул обратно по той же дороге, что и приехал, надеясь, что копы в суматохе не смогли разобрать, что это именно я сижу в удирающей от них серебристой машине.
  Вой сирен вспорол ночную тишину. Ветер хлестал в открытые окна, машина глотала пространство. Я бросил взгляд в зеркало заднего вида: красные мигалки шли у меня в хвосте.
  Забудь про них! Сосредоточься. Просчитай все. Погоди… Погоди…
  Дорога делала поворот. Я быстро убрал ногу с педали газа. Потянул на себя аварийный тормоз — так, чтобы копы не заметили, что я сбрасываю скорость. Взвыли тормоза. Копы не услышат их за воем своих сирен. Навстречу мне мчалась узкая полоска огороженного моста, пока машина, вздрагивая, переходила на шестьдесят пять, шестьдесят… пятьдесят пять…
  «Слишком быстро! Ты едешь слишком быстро!»
  Бревна моста загрохотали под колесами.
  «Ждать нельзя!»
  Левой рукой я дернул дверную ручку, расположенную рядом. Ветер снаружи давил на массивную стальную поверхность. Противоугонные гудки серебристой машины присоединились к вою приближающихся сирен, свисту ночного ветра, стуку колес по неровностям моста.
  И я резко крутанул баранку вправо. Высвеченные фарами деревянные ограждения моста стремительно надвинулись на меня.
  Левым плечом я толкнул открытую дверцу.
  Но у меня не хватило сил распахнуть ее, ловко, без единой царапины выскочить из машины, как то проделывает Джеймс Дин в детской игре «Бунтарь без причин».
  Серебристая машина с треском пробила заграждение и взлетела над подернутой тонким льдом рекой. От удара щепки полетели в разные стороны. Воздушный мешок взятого напрокат «форда» вздулся, как огромный гриб, перед рулевым колесом. Учитывая, что я уже со всей силы давил на незапертую дверцу, раздувшийся белый мешок вытолкнул меня из машины.
  Время замерло. Замерли звуки. Сейчас я наблюдал за тем, что происходит со мной, как в кино. Ой, гляди: вот он я — лечу сквозь ночь над рекой, подернутой серебристой корочкой льда. Руки и ноги болтаются в воздухе, как бесполезные крылья. Передо мной помятая серебристая машина отвесно ныряет в воду. Щепки от разбитых досок сыплются на меня, как конфетти. А наверху, все дальше и дальше от меня — мост с пробоиной, зияющей в дощатом ограждении. Цепочка красных огоньков вспыхивает в темном небе.
  Обрушившаяся тонна металла пробила лед и всколыхнула реку. Я сделал яростный вдох в тот самый момент, когда безжалостные речные воды потянули меня вниз, в темную воронку.
  Каждый участок моей кожи буквально взвыл от боли, почувствовав ледяной ожог. Я изо всех сил старался не закрывать глаза. Но вокруг стояла кромешная тьма. Я все глубже уходил под воду, намокшая одежда тянула меня вниз, ко дну.
  «Спокойно, ведь это так легко — выдохнуть воздух и вдохнуть смерть».
  Но что-то в глубине души заставляло меня бороться, пытаться выплыть. Я вынырнул под мостом. Гигант с седыми космами и седой бородой тянул меня к берегу сквозь студеную воду. Вой сирен раздался ближе. Полицейские машины, скрипя тормозами, останавливались на мосту, направляя фары на отверстие, пробитое во льду «фордом», вышедшим из-под контроля. Тяжело хлопали дверцы машин. Копы бросились к проломленному ограждению и стали рыскать лучами фонариков по реке. Напрягая свои могучие мышцы, Зейн протащил меня через кусты, пронес через деревья к тому месту, где стоял семейный джип, который мы за несколько минут до представления, сцепив проводки, отогнали от загородного дома, где все, казалось, спали, а посему должно было пройти еще немало времени, прежде чем они сообщат, что у них, возможно, угнана машина.
  Моя команда раздела меня догола. Как можно быстрее растерла сухой одеждой, пока Зейн, раздевшись, тоже вытирался. Затем они положили меня в багажное отделение, находившееся за складным задним сиденьем джипа. Зейн, голышом, взгромоздился рядом. Одетые Эрик и Хейли легли по бокам, прикрыв всю эту свалку тел старой холстиной, и, вдохнув запах засохшей краски, я понял, что все еще действительно жив.
  Рассел вывел джип на мост, где копы шарили лучами фонариков по ледяной поверхности воды. Замедлил скорость до предела. Быстрый взгляд, брошенный размахивающим фонариком копом, заметил в машине только одного человека; сидевший за баранкой Рассел опустил стекло и крикнул:
  — Эй, офицер! Что случилось? Помощь нужна?
  — Давай проезжай! — скомандовал патрульный и вместе с остальными, чьи машины перегораживали шоссе, пустился в погоню за подозрительным серебристым автомобилем, который на скорости так занесло, что он рухнул в реку, проломив перила. Как и предполагала наша классическая тактика увиливания, черная дыра во льду целиком и полностью завладела вниманием патрульных. — Не загораживай путь!
  Рассел послушно исполнил приказание. Джип быстро скрылся в темноте.
  Лежа голый под заляпанной краской холстиной, я не переставал дрожать.
  — С тобой все будет о'кей, — сказала Хейли, прижимаясь ко мне. — У меня открытых язв нет.
  — Зейн, ты в порядке? — спросил Эрик.
  — Конечно, — ответил нам Зейн. — Холод мне только на пользу идет.
  15
  Зейн «спрыганул» с ума в шестьдесят восьмом, когда светили холодные звезды Хэллоуина.
  «В шутку это или всерьез?» — думал он перед своим прыжком на борту бомбардировщика Б-52, переукомплектованной копии того, что показывали в сногсшибательном фильме «Доктор Стрейнджлав», смотреть который Зейн тайком бегал из своего сиротского приюта. Теперь только липовые, «условные» бомбы были подвешены на реечных бомбодержателях под вибрирующей скамьей, где он сидел, пока военный самолет летел над Северным Вьетнамом.
  Он повернул свой похожий на круглый аквариум шлем — посмотреть на пятерых членов своей команды в компенсирующих высотных костюмах.
  Затрещала селекторная связь, и раздался голос Джодри:
  — Все ты со своими задвигами.
  — Лучше быть с задвигами, чем безмозглым тупицей, — протрещал в ответ Зейн.
  — Верняк, — сказал Джодри. Как всегда.
  Зейн был сиротой из Вайоминга, которого монахини воспитали в страхе перед геенной огненной, научили нести бремя своих грехов и никогда не хныкать. Ему едва перевалило за двадцать, когда он впервые нюхнул пороху в Да-Нанге. Вдохновение уносило его в заоблачные выси, за пределы наблюдательной группы, иными словами шпионского подразделения «Куонсет», расквартированного в Да-Нанге, но командиры с холодным взглядом, в гавайских рубашках слушали его вполуха: «Молод еще».
  Тогда старший сержант Джодри сказал:
  — Устами младенцев…
  — Это же блестящая мысль! — доказывал Зейн офицерам, которые носили такой же зеленый берет, как и он; люди в гавайских рубашках молча наблюдали. — Вашингтон послал нас во Вьетнам, чтобы мы показали, как умеем драться, — сказал Зейн. — Правильно?
  Молодому человеку никто не ответил.
  Тогда до Зейна дошло, что с ними так же мало считаются, как и с ним. Энтузиазм бурлил в нем, то и дело прорываясь сквозь логические построения.
  — Так будем же драться умно. Северные вьетнамцы протянули мили телефонных линий вдоль всего пути Хо Ши Мина в Лаос. Что, если вместо бомбежек или того, чтобы перерезать эти провода, мы подсоединимся к ним?
  Все в казарме «Куонсет» заразились шпионской мыслью Зейна. Она еще более упрочилась, когда какой-то умник из УНБ рассказал им о новых игрушках. И наконец окончательно оперилась, после того как старший сержант Джодри доложил боссам, что если задумка получит добро, то он сам примет участие.
  Если.
  — Самое расхожее слово в мире, — сказал старший сержант Джодри Зейну, когда они прогуливались внутри огороженного колючей проволокой и заминированного периметра Да-Нанга, где начальнички и цэрэушники, от которых зависело, отдать приказ или нет, не могли их услышать.
  — Но ваше слово в этом деле не последнее, разве нет, сэр? — спросил молодой солдат.
  — Верняк, — ответил Джодри. — Люблю это слово: «верняк». Что у тебя на уме, рядовой? Вот что я прежде всего хочу знать.
  Вертолеты рассекали влажный и удушливый закатный воздух над ними, и он кровоточил.
  — Я делаю то, что должен делать, — сказал Зейн. — И я парень крепкий — сдюжу.
  Мимо них трусцой пробежали морпехи. Зейн почувствовал на себе тяжелый взгляд старшего сержанта Джодри.
  — Верняк, — ответил Джодри. — Но все же ты что-то недоговариваешь.
  — Я никогда не стал бы вам врать, сэр.
  — А ты и не врешь, пацан. Просто не знаешь всей правды.
  — А в чем она — вся правда?
  — Вся правда в том, что ты тянешь все без разбора в нору, которую называешь своей жизнью. Лучше б тебе усвоить одно, главное: человек всегда должен уметь прыгнуть выше головы.
  И Джодри ушел.
  Зейн побежал за ним. Он не спросил, да ему было и не важно где.
  Через четыре недели после подготовки на Окинаве Зейн, Джодри и четверо добровольцев стояли, ожидая, пока их втиснут в чрево Б-52 между бомбами размером с гроб.
  — Последнее, что я хотел бы знать, — сказал Джодри Зейну, — как так вышло, что ты еще девственник?
  — Ч-что?
  — Ты же слышал — девственник.
  — Меня воспитывали в строгих католических правилах.
  — Да, но то было давно. А говорим мы про сейчас. Как так вышло, что ты не спал с женщинами?
  Истребитель взмыл в воздух, чтобы прикрыть морпехов, которые были по уши в дерьме, затеяв перестрелку в джунглях.
  Когда вой реактивных двигателей стих, Зейн сказал:
  — Если мы не просто животные, секс может стать чем-то особым. Вот к чему я стремлюсь. Чего хочу.
  Прежде чем он натянул две хэллоуинские, похожие на чулок, термальные маски и надел шлем с окулярами, снабженный дыхательным аппаратом, Джодри покачал головой.
  — Особое — это то, что мы считаем особым. Когда вернемся, поговори с сестрой, она похожа на мою вторую бывшую. Но здесь и сейчас лови кайф от того, что ты девственник. И этот кайф, верняк, поможет тебе вернуться целым и невредимым.
  Вот я здесь, подумал Зейн, когда монотонно загудели двигатели Б-52. С человеком, который видит меня насквозь, это верняк. И с четырьмя обдолбанными солдатами, которые за нами хоть в ад.
  В такой тяжелой экипировке даже земля казалась ему адом. Две пары теплого белья, на ногах, одетых в носки, — башмаки русского парашютиста-десантника. Три пары перчаток. Двойная маска и обмундирование для джунглей, зимний свитер, наглухо пристегнутый молнией к круглому шлему. В холщовых ранцах у каждого из команды Зейна была система связи, разработанная УНБ. К груди каждого был пристегнут новенький, только-только придуманный аппарат под названием «глобальный позиционный сканер», запрограммированный на то, чтобы вывести их туда, где, по расчетам ЦРУ, в джунглях были проложены телефонные линии. Кроме того, в холщовые ранцы были уложены рацион на пять дней, фляга, таблетки для очистки воды, две противопехотные гранаты, дымовая шашка, автомат АК-47 и три магазина с боеприпасами.
  Только Джодри и Зейн были оснащены рассчитанными на четырнадцать выстрелов девятимиллиметровыми пулеметами с глушителями.
  Только они были оснащены импульсными повторителями размером не больше дешевой книжонки — новым предметом гордости и развлечения ЦРУ. Стоило нажать определенную кнопку — и ИП создавали текстовое послание, которое сами же и запоминали с помощью некоей детали под названием «чип». Когда вы нажимали кнопку «Передача», ваше послание мигом переправлялось на спутник, а с него — в штаб-квартиру ЦРУ и Да-Нанг.
  Сталь надсадно скрипела. Ветер врывался в бомбометательные люки, открытые под бомбодержателями; цилиндры, каждый размером с гроб, находились прямо под болтающимися в воздухе ногами Зейна.
  Желудок Зейна провалился куда-то вниз после того, как Б-52 подбросило, когда он избавился от нескольких тонн взрывчатого груза. К тому моменту, когда самолет выровнялся и Зейн посмотрел вниз, на черное небо, скользившее под его башмаками, бомбы были готовы взорваться уже в десяти милях за самолетом.
  Мы никогда не видим вспышки. Слышим только грохот взрыва. В шутку или всерьез.
  Дверцы бомбометательных люков захлопнулись.
  Сквозь треск селектора до Зейна донесся голос:
  — Говорит пилот. В связи с турбулентностью и изменением воздушных потоков запрашиваю смену курса. Опоздание — двадцать минут.
  Надо выпутываться. Всегда что-нибудь не так. К счастью, дело только в небольшой задержке. Кайф.
  Вспыхнул синий свет.
  Команда Зейна подключила кислородные маски.
  Вспыхнул желтый свет.
  Команда отстегнула ремни, крепившие их к скамье. Сгрудилась, как можно теснее, в линию перед распашными дверцами бомбового отсека.
  Красные лампочки замигали учащенно — так бьется сердце спринтера.
  Зейн, Джодри и четверо добровольцев закрыли глаза.
  Дверцы бомбового отсека распахнулись. Шесть человек камнем полетели вниз, выпав из чрева Б-52, воплощая мечту Зейна: первая в истории мозговая бомбежка.
  Они парили, как орлы, в восьми милях над землей. Зейн и его команда заметили, что сигнальные огни их шлемов светят слишком ярко в темном небе, и, используя восходящие и нисходящие потоки воздуха, постарались сблизиться, насколько это возможно. Следуя экранам, которые выводили их к зоне выброса, они скользили вниз, покрыв двадцать миль по горизонтали в затянувшемся, озаренном светом звезд спуске, который из-за погоды задержался на полчаса, так что их парашюты с хлопком открылись уже в предрассветном тумане.
  Раскинувшийся изумрудно-зеленым океаном шатер джунглей стремительно ринулся навстречу плотно прижатым друг к другу башмакам Зейна. Листья, ветви, лианы наотмашь били и хлестали его, пока он проваливался сквозь них. Пронзительно заливались птицы. Ветви деревьев вцепились в купол его парашюта. Он кувыркался, как йо-йо, пока его поджатые ноги не зависли в пятидесяти футах над землей, которую он различал сквозь пятнистое кружево листвы.
  «Вишу! Я повис на дереве!»
  Сквозь скрывавшие его ветви Зейн видел землю, видел других парашютистов, приземлившихся на опушке, видел самого себя, пытающегося сложить купол своего черного парашюта.
  Зейн скинул шлем, сорвал обе маски, помогавшие ему не замерзнуть насмерть во время свободного падения сквозь черные небеса при температуре минус сорок. Зубами стянул верхнюю правую перчатку, когда парилка в верхушках деревьев стала прохладнее, чем жар, охвативший его торс под свитером.
  «Жарища адская».
  Зейн облизнул губы, чтобы окликнуть кого-то из благополучно приземлившихся парашютистов.
  Секундой раньше пулеметная очередь разорвала его черный костюм, и он дернулся, обливаясь кровью.
  Второй пулемет застрекотал внизу, где-то вдали. Послышались вопли.
  Зейн, сжавшись в комок, висел в пятидесяти футах над землей. Стараясь замереть, не пикнуть. Его раскачивало как маятник. Подметки его башмаков терлись о тесное плетение листьев.
  Крохотная фигурка в черной пижаме и конической соломенной крестьянской шляпе выскользнула из джунглей и ткнула лежащего на земле мертвого добровольца дулом своего пулемета.
  «Замри! — приказал Зейн себе. — Замри, не шевелись!»
  Башмаки терлись о скрывавшие его листья. Ручейки пота, стекавшие по его щекам, подчинялись закону тяготения. И падали вниз. Камикадзе. Капелька пота упала на черную пижаму.
  Пронзительно вскрикнула обезьяна.
  Черная Пижама завертелась на месте, наставляя пулемет на обступившие ее стеной джунгли.
  Дикие орхидеи раскрылись, наполняя благоуханием рассветный воздух.
  На помощь Черной Пижаме пришел северовьетнамский капитан. Отрывистым, лающим голосом капитан отдал какие-то приказы, и Черная Пижама передала ему прибор, снятый с убитого добровольца. Зейн раскачивался среди ветвей, сверху наблюдая импровизированную площадку для казни.
  Трое добровольцев, пошатываясь, вышли на опушку со сложенными за головой руками. Пятеро северовьетнамских солдат и двое партизан, держа пленников на мушке, бросили снятые с них приборы к ногам капитана.
  Черная Пижама сняла коническую крестьянскую шляпу.
  «Партизаны под командованием северовьетнамской армии», — подумал Зейн.
  «Женщина», — понял он, увидев рассыпавшиеся по плечам черные волосы.
  Хорошенькая.
  «Дьявольская жарища, просто поджариваешься в этом летном костюме, да еще подвешенный на дереве…»
  Нельзя рисковать, расстегивая молнию на прикрепленном к животу ранце. Ни звука. Если прибор выскользнет у меня из рук, если что-нибудь упадет, прежде чем я успею выхватить АК-47, прицелюсь и открою огонь, они посмотрят вверх и начнут стрелять, даже если четко не видят меня из-за листьев. Но…
  Змея, выскользнув из плетения лиан, плюхнулась на голову Зейна.
  Не кричать!
  Не двигаться.
  Не моргать.
  Не дышать, но пот льется уже в три ручья, жарко, ох как жарко, а свернувшаяся у Зейна на голове живая веревка разворачивает свои кольца, скользит по его лицу, изгибается — трехфутовая лесная гадина — и, вплотную придвинув голову, пристально глядит в немигающие глаза Зейна своими черными бусинками.
  Не двигаться.
  Гадюка, возможно; это десять шагов — ровно столько, сколько ты успеешь сделать после того, как она укусит тебя. Возможно, это ресничка, ведь она любит висеть на деревьях головой вниз как раз на такой высоте и может укусить тебя насмерть — вот как эта, нацелившаяся на тебя снующим черным язычком.
  Змея спиралью скользила вниз по телу этой необычной обезьяны, повисшей на дереве. Потом обвилась вокруг левого башмака, вытянув голову прямо перед собой, ища место…
  Зейн дернул ногой и стряхнул змею.
  Кайф, пусть кайф работает на тебя.
  Внизу, на поляне, над которой он висел, солдаты связывали добровольцев.
  Время! Нельзя терять ни минуты! Разве что успеть дотянуться до кобуры под мышкой, выхватить АК-47; четырнадцать приглушенных выстрелов, и, как только первый охранник упадет, добровольцы смогут…
  Джодри стремглав вылетел на поляну, голый, и рухнул к ногам капитана.
  Дюжина вьетнамских солдат, выпихнувших его, расхохотались.
  Капитан пинком поставил Джодри на колени и — на английском — выкрикнул вопрос, перевернувший все на триста шестьдесят градусов:
  — Почему вы опоздали?
  — А пошел ты в задницу! — ответил Джодри.
  Капитан влепил пощечину стоявшему на коленях голому пленнику.
  — Где еще один из ваших? Еще один американец? — заорал капитан.
  — А сестра у тебя есть? — спросил Джодри.
  Зейн замер, когда ботинок капитана нацелился в лицо Джодри.
  «Меняй план. Удрать — теперь не главное».
  Рука Зейна скользнула к подвешенному на шее футляру, где лежал его ИП.
  Джодри перехватил ногу капитана в воздухе, повалил его, нырком навалился сверху и высоко занес над офицером камень, готовясь размозжить ему голову.
  Мисс Черная Пижама одним выстрелом успокоила глупого американца.
  Вися на дереве, Зейн видел, как умирает Джодри.
  «Только не проклинай сейчас себя, — подумал Зейн. — Это все я виноват, что вишу на этом чертовом дереве. Добровольцы уже никуда не денутся. Для противника они — ничто».
  Медленно, превозмогая боль, Зейн нажал на клавиши ИП, чтобы ввести в так называемый чип послание из тринадцати букв.
  Все тем же лающим голосом капитан отдал приказ и послал патруль примерно из сорока солдат на широкомасштабные поиски пропавшего американского шпиона, свалившегося с неба.
  Зейн был на седьмой букве своего первого послания по ИП, когда его парашют порвался.
  Треснул, но негромко.
  «Жара, ох какая жара. Я тут поджарюсь в этом своем костюме».
  Зейн понимал, что это только вопрос времени — пока его парашют окончательно не порвется и он не рухнет на поляну. Он набрал тринадцатую букву своего послания и ткнул клавишу «Передача».
  Рррр-ип…
  Спокойно! Не дергайся. Еще двадцать шесть букв. Четыре слова.
  Сигаретный дымок. Зейн скосил глаза вниз, одной рукой нажимая кнопки. Капитан закурил. Мисс Черная Пижама презрительно посмотрела на него.
  Девятая буква — есть. Двадцать шестая буква…
  Рррр-ип…
  …есть. Большим пальцем нажми кнопку «Передача»…
  Купол парашюта разорвался с оглушительным треском как раз в тот момент, когда Зейн нажимал кнопку «Передача». Он камнем полетел вниз, пока стропы не удержали его и он стал раскачиваться, как подвешенный в ветвях маятник. Импульсный прерыватель по инерции выскочил из скользкой от пота ладони.
  Каждая пядь тела Зейна вздрагивала от боли, когда он тяжело ударялся о ствол дерева. Он горел как в огне.
  «Не обращай внимания. Время. Нужно время. Дошло ли послание?»
  Мисс Черная Пижама пулеметной очередью срезала путаницу парашютных строп над головой Зейна, и он наполовину рухнул, наполовину соскользнул с высоты по крайней мере двадцати футов на усыпанную листьями землю.
  Но в нем еще осталось немного кайфа: они разрезали его одежду, избавили от удушающей жары. Они лили воду ему на голову. Дали хлебнуть. Пронзительно крича, засыпали вопросами. Похлопывали его. Дали еще раз глотнуть воды. Теперь поляна лежала перед ним как на ладони. Трое добровольцев со связанными сзади руками. Самый старший улыбнулся ему.
  Капитан наклонился поближе и спросил на английском:
  — Зачем вы в наших джунглях?
  — Турист, — ответил Зейн.
  Солдаты рывком подняли его. Воткнули саперную лопатку в грязную землю рядом с его босыми ногами.
  — Копай глубокую яму своим друзьям! — приказал капитан.
  «Уже выкопал», — подумал Зейн.
  — На один вопрос ты мне все же ответишь, — сказал капитан, пока голый Зейн выбрасывал лопаткой перегной из ямы, которая уже дошла ему до колен и была длиннее, чем его полный рост. — Ты просто отдохнешь в этой яме или останешься тут навсегда?
  «Да».
  Зейн это понимал, но ничего не ответил.
  У одетой по-партизански мисс Черной Пижамы было овальное лицо и сочные, чувственные губы. Женщина сняла его с проклятого дерева, чтобы уложить в могилу. Зейн застыл, когда дулом своего пулемета она поболтала его голый член из стороны в сторону. Потом убрала оружие. Зевнула.
  — Копай, — сказал капитан.
  Когда края ямы доходили ему до бедер, они приволокли тело Джодри.
  — Хочешь присоединиться к нему? — спросил капитан.
  Затем он приставил пистолет к голове ближайшего добровольца, громыхнул выстрел, и темно-алые брызги окропили изумрудно-зеленую листву.
  Зейн потерял над собой контроль, и моча полилась из его девственного члена.
  — Это ждет всех, кто нам не нужен, — сказал капитан.
  — Могу я поторговаться за их жизни? — спросил Зейн.
  «Тяни время!»
  Зейн понимал, что капитан лжет, когда согласился. Офицер спросил, на каких радиочастотах работают спецподразделения американцев. По правде говоря, Зейн этого не знал. Он мог бы солгать. Но он сказал капитану правду: не знаю. Тот пристрелил еще одного добровольца.
  — Копай глубже.
  Что Зейн и сделал.
  — Остался один вопрос. Кого подозревают люди из вашей контрразведки?
  Зейн знал это, но не мог сказать им; ничего не говори, тяни время…
  Бух!
  — Теперь дошла очередь и до тебя, — сказал капитан, стоя рядом с беспорядочно сваленными трупами.
  Теперь все окончательно превратится в комедию, и, продолжая копать, Зейн верил в это. Ведь, честно говоря, я слишком ценен для них, чтобы меня убивать.
  Птицы стремительно, как ракеты, перелетали с ветки на ветку.
  Зейн знал, что знает, и поэтому сердце гулко билось в его груди, пока он все глубже уходил в собственную могилу.
  Десница Божия поразила джунгли. Взрывной волной Зейна чуть не опрокинуло на дно ямы. Взрывы бомб валили деревья, разрывали в клочья птиц, и обезьян, и змей, и людей, поднимая фонтаны красно-зеленого месива. Они снесли бревенчатое покрытие траншеи, разлетевшееся миллионом вспарывающих кожу осколков. Было сброшено всего шесть бомб, дан один залп, произведенный пилотом, специально отклонившимся от курса, чтобы ответить на второе, состоявшее из четырех слов послание Зейна, отправленное по его ИП, но это были тысячефунтовые бомбы, и одного залпа было достаточно, чтобы удовлетворить его мольбу:
  ПРИКРОЙТЕ МЕНЯ СВЕТОВОЙ ДУГОЙ
  «Световая дуга» — так вьетнамцы прозвали бомбовые удары Б-52. Нанесенный солдатом, который, превозмогая себя и вопреки сигналу своего ИП, приказывавшему вернуться на базу, изменил курс. Последний рубеж, тактическая уловка, чтобы лишить противника успеха — в данном случае состоявшего в захвате сверхсекретного шпионского оборудования. То были времена вьетнамской войны, когда солдат собственным телом накрывал гранату, чтобы спасти жизни своим приятелям, или, превозмогая себя, бросал вызов, занимая последний рубеж на своем смертном одре, заслуживая Почетную медаль Конгресса.
  В данном случае медаль вручили тайно из-за первого сообщения:
  ПРЕДАТЕЛЬСТВО
  Откуда еще капитан мог узнать, что группа вторжения опоздала?
  Через четыре дня после вызванной Зейном «световой дуги» тридцать наемников государства Шан пробирались сквозь дремучие лаосские джунгли. Клочья тумана плавали между поломанных деревьев. Они наткнулись на белую орхидею, распустившуюся на клочке вырванной с мясом одежды. Вернувшись в бирманские горы, они позволили себе расслабиться и покайфовать. Но у их американских друзей был наготове чемоданчик, полный «зеленых», в обмен на коробочку, могущую поместиться на ладони, которая, по их словам, продолжала посылать сигналы на спутник. Поэтому наемники взяли отслеживающее устройство, которое дали им люди в гавайских рубашках, и снова исчезли в джунглях. Они нашли упрямую транзисторную фигню между камней. Муравьи облепили ее со всех сторон. Поздравив друг друга, они повернули, чтобы идти обратно.
  Они буквально окаменели, когда он выскочил из ямы, как голый чертик из табакерки.
  И на американский манер завопил: «Кайф!»
  Пиявки впились в него по всему телу, кожа обгорела и покрылась волдырями. Губы потрескались, и он, с трудом прихлебывая, мог пить из лужиц грунтовую воду, кишащую паразитами. Но самое потрясающее в выпрыгнувшем из могилы зомби было то, что его отросшие волосы и борода стали совершенно седыми.
  Наемники вытащили зомби из ямы. Стали лить воду ему на лицо и в рот. Разрывы бомб, похоже, нанесли непоправимый ущерб этому живому механизму. Он что-то невнятно бормотал. Когда он шагнул, опершись на левую ногу, правая рука его взмахнула неловко, как сломанное крыло.
  Поэтому они привязали его к шесту. Наемники несли образцы собранного ими урожая, который оплачивался наличными. Они посыпали его раны своим белым порошком, чтобы снять боль и чтобы он перестал нести свою тарабарщину. Зомби болтался на шесте во время всего пятидневного перехода по джунглям. Люди в гавайских рубашках дали за него наемникам премию в пятьдесят тысяч долларов.
  Восемь лет спустя в психотделении военно-морского госпиталя в Бетшеде, штат Мэриленд, нервные окончания Зейна, оглушенные бомбами, травмой и героином, восстановились настолько, что сестра, находившаяся рядом с его инвалидным креслом, услышала, как он, глядя на взрывавшиеся в ночном небе над Вашингтоном по поводу очередной гулянки красные и фиолетовые фейерверки, пробормотал первое связное слово: «Красиво».
  Спустя еще два года он снова научился ходить и разговаривать, самостоятельно есть и принимать ванну. И все же каждую ночь он продолжал вскакивать в постели. Когда ему исполнилось тридцать два, у него хватило силы воли отказаться подстригать свою снежно-белую шевелюру. «Я это заслужил», — сказал он.
  Когда Зейну стукнуло тридцать три и президент Джимми Картер распорядился прекратить поставки зерна Советскому Союзу из-за вторжения в Афганистан, а какой-то урод, помешанный на Сэлинджере, убил бывшего «битла» Джона Леннона, военврачи признали Зейна функционально нормальным, но психически неуравновешенным, физически вполне здоровым, но таким, ох уж таким сумасшедшим. Вдобавок его седые волосы и борода до смерти пугали лечащий персонал и других пациентов. Персонал накрепко привязал его к носилкам, взвалил сверху армейский вещмешок парашютиста, набитый выписками из медицинских карт, положил туда же его Почетную медаль и откатил носилки к военному вертолету, который и перевез Зейна в новое сверхсекретное медицинское учреждение в Мэне.
  Так Зейн стал пионером отделения В. Почти все ночи он блуждал по миру кошмаров. Бесился, если ему случалось перегреться и эта жара напоминала ему о том, как он висел на том чертовом дереве. Однако он нес на себе бремя всего случившегося с ним и никогда не хныкал.
  Да, и еще — он уже не мог иметь отношений с женщиной.
  Не смог тайком воспользоваться выгодной ситуацией, когда ему было сорок и скандально разведенная медсестра, пользовавшаяся мускусными духами, невинно трогала его.
  Не смог последовать зову чувства, которое неизбежно возникло у него, когда Хейли впервые появилась в лечебнице. Не то чтобы она позволила ему… последовать, увлечься, но если бы она могла в здравом уме снизойти до такой милости, то уж наверняка снизошла бы.
  Он даже дрочить не мог.
  Что бы ни предпринимал сам Зейн или психиатры… не срабатывало.
  Рассел утверждал, что в этом-то и заключается весь «кайф» безумца.
  И Зейн говорил: «Верняк».
  16
  Авария на шоссе произошла через тридцать девять минут после того, как мы, воспользовавшись трюком Джеймса Дина, обошли патрульную засаду на мосту через Рейс-ривер.
  Рассел вел угнанный джип, Хейли сидела рядом с ним, Зейн с Эриком делили заднее сиденье. Я съежился в багажном отделении, как можно плотнее закутавшись в старую тряпку. Из захваченных вещей на мне был лыжный свитер, трусы-боксеры и носки. Меня продолжало колотить, хотя я всячески стремился подставить себя под струю теплого воздуха из обогревателя.
  — Ты похож на старую цыганку в шали, — пошутил Рассел, встретившись со мной глазами в зеркале заднего вида.
  Потом он перевел взгляд на восседавшего, как будда, на заднем сиденье Зейна, одетого только в выцветшую армейскую рубашку и подштанники. Холод был ему на пользу. После купания в реке длинные седые волосы и борода висели спутанными космами.
  — А ты похож на какого-то извращенца, — сказал Рассел.
  — Следи за дорогой, — отозвался Зейн.
  — Остынь, — сказал Рассел, — у нас все прекрасно.
  Мы избегали скопления машин на крупных шоссейных дорогах, где надо было платить пошлину, пробираясь на юг окольными путями, вроде этого двухполосного пустынного по ночам хайвея, мимо плавно переходящих один в другой невысоких холмов и лесов, поросших кустарником.
  Рассел посмотрел на часы:
  — Патрульные на мосту отстают от нас на тридцать семь минут. До сих пор ломают голову — что же там случилось.
  Яркий желтый луч пронзил заднее окно нашего джипа.
  — Пригнитесь! — пронзительно крикнул Рассел, что я и сделал, зная, что Зейн и, уж конечно, Эрик сделают то же самое.
  Желтый свет становился все ярче, пока джип изнутри не озарился сверхъестественным сиянием.
  — Черт! — донесся до меня вопль Рассела, когда грохочущая громада на полной скорости буквально повисла на нашем заднем бампере. — Отвали, парень! Помедленнее, ё-моё…
  Мощный порыв ветра едва не перевернул наш джип. Автомобиль отбросило вправо, а затем потянуло влево кильватерной струей восемнадцатиколесной фуры, промчавшейся мимо нас на сверхзвуковой скорости. У меня внутри все перевернулось. Рассел изо всех сил старался удержать болтавшийся джип между белых полос. Сквозь лобовое стекло я видел, как прицеп грузовика яростно мотается из стороны в сторону, словно хвост разбушевавшегося дракона, пока водитель снова выруливал на правую полосу, претендуя на нее как на свою личную собственность. Задние фары грузовика скрылись за холмом.
  — Еще одному не мешало бы полечиться, — сказал Зейн.
  Рассел прибавил скорости.
  — Да пошел он! Ему просто так не отделаться, он же нас чуть не убил!
  — Плюнь на него! — сказал я. — Мало нам хлопот!
  Мы выехали на верхушку холма…
  — Глядите! — Хейли припала грудью к приборной доске.
  Рассел ударил по тормозам.
  Колеса джипа заклинило намертво. Нас снова занесло, машина завиляла, но Расселу удалось удержать джип между белых полос…
  И, остановившись, машина соскользнула на середину хайвея.
  Верхние фары придавали ночной сцене призрачное синеватое сияние. Авария семейного мини-фургона преградила нам путь. Мини-фургон лежал на левом боку. Пар с шипением вырывался из-под искореженного капота, и, пока мы стояли, не в силах вымолвить ни слова, одно из колес перестало крутиться.
  — Боже, — прошептала Хейли.
  Мы с Зейном обулись. Ни тому ни другому не хотелось снова влезать в мокрые брюки. Все выскочили из машины. Стеклянное крошево хрустело под ногами.
  — Он столкнул их с дороги, — прошептал Рассел.
  «Убийцы идут за нами по следу!» — подумал я.
  Потом сказал:
  — Давай, ребята!
  Мы бросились к месту аварии.
  — Бензин! — пронзительно крикнула Хейли. — Я чувствую запах!
  Армированное лобовое стекло, расколовшись, превратилось в непрозрачную мозаику.
  — Пробило топливный бак! — воскликнул Эрик.
  Мы с Расселом вскарабкались на перевернувшийся фургон. Стекло передней дверцы было выбито. Сдувшийся воздушный мешок лежал на пассажирском сиденье.
  Женское тело тяжело привалилось к дверце водителя, которая теперь находилась внизу. Повисший на баранке воздушный мешок прикрывал ее колени. Из носа текла кровь. Женщина стонала. Правая рука потянулась назад, словно чтобы ощупать рану на позвоночнике, неестественно изогнутая левая лежала неподвижно.
  Я дернул пассажирскую дверцу: заклинило. Стоя на пассажирской дверце, мы с Расселом налегли на раздвижную дверь: она не поддавалась.
  — Рама погнулась! — сказал Рассел. — Он потерял контроль над управлением. Машину подбросило, и она перекувырнулась.
  — Я полезу внутрь!
  Рассел помог мне пробраться через отверстие, образованное выбитым стеклом.
  — Зейн! — завопил Эрик. — Возьми обломок бампера и пророй канавку, чтобы отвести бензин! А ты, Хейли, хватай эти куски железа и перегороди здесь!
  Рассел спустил меня в пассажирское отделение, где было не развернуться и все перевернуто вверх дном. Ногами я слегка задел голову водителя. Нащупал твердую поверхность. Весь изогнувшись, я забрался в машину; голова скрылась в выбитом окне, голые ноги саднило от бесконечных порезов. Когда я протиснулся еще дальше, чтобы добраться до стонущего водителя, в синеватом свете фар нашего джипа мне предстала следующая картина.
  Совсем еще маленький ребенок уютно расположился в своем сиденье позади матери, плотно сжатыми губами посасывая непонятно как уцелевшую пустышку; широко раскрытые глаза стали размером с его крохотные кулачки.
  Девочка постарше, лет, скажем, десяти, гордая тем, что ей дали ехать на заднем сиденье, где она пристегнулась ремнем безопасности и плечевым ремнем, которые диковинным образом — такое случается только с детьми и при автомобильных авариях — теперь туго захлестнули ей горло.
  — Нож! — крикнул я.
  Посиневшее лицо девочки в перевернутой машине говорило мне о том, что, даже если бы у кого-нибудь из нас оказался нож, я все равно не успел бы перерезать ремень.
  Я потянул за плечевой ремень, чтобы ослабить его, но мне не хватало пространства, к тому же ремень был затянут как можно туже, не позволяя девочке свалиться с сиденья, так туго, что я не мог добраться до замка и ослабить его, так туго, что девочка умирала от неотвратимого удушья.
  «Разве что…»
  Если я ошибаюсь, она, по крайней мере, умрет быстро.
  Как киллер, я еще туже затянул ремень вокруг ее шеи.
  Она забилась, захрипела, ее руки…
  От моего рывка в обратную сторону замок открылся, освобождая ремень, как и было задумано.
  Девочка перевела дух, дыхание у нее было затрудненное, хриплое. Она упала в мои руки, как больная тряпичная кукла. Через разбитое окно я передал ее Расселу.
  По внутренней телефонной связи раздался громкий голос: «Это Дженет из беспроводной системы услуг. Наши индикаторы показывают, что ваши воздушные мешки безопасности сработали. С вами все в порядке?»
  С трудом повернув голову направо и вниз, я увидел красную лампочку, светившуюся на ящичке, прикрепленном к крыше фургона рядом с зеркалом заднего вида.
  «Кто-нибудь есть в машине?»
  — Давай! — Я неистово принялся откреплять креслице ребенка от сиденья.
  При виде моих усилий малыш замахал ручонками, так и не выпуская пустышки.
  «Эй, у вас все нормально?»
  Замок открылся.
  «Судя по нашим сведениям, ваша машина попала в аварию. Если вы можете, пожалуйста, нажмите кнопку „Связь“. Пожалуйста».
  — Я не могу остановить бензин. Он течет из бака прямо к разогретому мотору! — пронзительно закричала Хейли.
  С рук на руки я сдал младенца с его пустышкой Расселу.
  «Пожалуйста, сохраняйте спокойствие. Ваша глобальная опознавательная система сообщила нам место вашего нахождения. Полиция штата уже выехала».
  — Пора убираться! — завопил Рассел.
  — Бензин вот-вот затечет в разогретый мотор! — вторила ему Хейли.
  — Еще одна осталась!
  Но, как я ни извивался, словно «человек-змея», стиснутый сиденьями и приборной доской, мне не удавалось дотянуться до матери, отстегнуть ремень и освободить ее.
  «Полиция штата сообщает, что она примерно в трех минутах езды. Вы почти в безопасности».
  — Скорее! — торопила Хейли.
  Сделав глубокий выдох и собравшись с силами, я уперся руками в сиденья и задницей протаранил расколовшееся на мелкие кусочки армированное лобовое стекло. После третьего удара оно зашаталось в раме, а после четвертого вылетело окончательно, дав мне возможность согнуться, высвободить мать, вытянуть из машины и оттащить в сторонку, уложив рядом с детьми.
  Девочка посмотрела на меня снизу вверх и хрипло сказала:
  — Вы ангелы?
  — Нет.
  И я бросился прочь. Семья осталась лежать на обочине дороги. Использовав четырехколесный привод нашего джипа, Рассел объехал место аварии и помчался по темному шоссе.
  Факел оранжевого пламени полыхнул в зеркале заднего вида.
  Красные огни «скорой помощи» замелькали на горизонте за лобовым стеклом.
  Рассел вырубил фары и резко свернул с шоссе. На бугристой поверхности земли нас подбрасывало, как «кости» в стакане, но все же нам удалось остановиться среди деревьев, что можно было расценивать как удачу: мы избежали столкновения и связанных с ним неприятностей.
  Красные мигалки двух полицейских машин пронеслись мимо, не заметив нашего импровизированного исчезновения.
  Рассел дождался, пока они не превратились в красные точки рядом с полыхавшим вдали факелом, и, не включая фар, бодро повел наш экипаж обратно к шоссе. Пользуясь светом еще ущербной луны, мы выехали на дорогу, и, когда позади исчезли полицейские мигалки и горящий факел, включили фары, и наш джип, взревев, покатил вперед.
  — По крайней мере, мы знаем, что впереди осталось не так уж много копов, — сказал Эрик.
  — А как вам этот чертов водитель грузовика? — спросил Рассел.
  Я покачал головой.
  — Некоторым нравится убивать, а потом сматываться.
  — Только не говори этого нам, — сказала Хейли. — Не к месту и не ко времени.
  Мы проехали мимо сгрудившихся на обочине домишек, которых было слишком мало, чтобы назвать это городом. В темных окнах не было видно никого, и потому мы решили, что и нас никто не видел.
  — Эта девчонка там… — сказал мне Зейн. — Она подумала, что вы ангелы. Что вы уже умерли.
  — Устами младенцев… — только и нашелся ответить я.
  17
  Можете называть мою первую попытку самоубийства данью признательности Джеймсу Винсенту Форрестолу.
  Незабвенный Форрестол.
  Дартмут. Принстон. Герой махинаций на Уолл-стрит. Светлая голова. Помощник министра ВМФ. После Второй мировой войны вошел в историю как первый американский секретарь Министерства обороны. Президент Трумэн лично приколол высшую американскую гражданскую награду — Медаль за выдающиеся заслуги — к лацкану делового костюма Форрестола.
  Форрестол свихнулся прямо на рабочем месте. Стал параноиком на почве «их» замыслов. Советов, которые выкрали секрет нашей атомной бомбы и угрожают американскому образу жизни. Видных пентагоновских деятелей, которые якобы наносят предательский удар в спину его планам борьбы с «красной угрозой». «Высокопоставленных конгрессменов», которые распространяют слухи о том, что «Форрестола больше заботит арабская нефть, чем судьба евреев и Израиля».
  В 1949 году его сдали в военный госпиталь в Бетшеде — медицинскую фабрику, несколькими десятилетиями позже приютившую Зейна. В два часа пополудни воскресным майским днем облаченный в пижаму Форрестол, от руки переписывавший стихотворение Софокла, восхвалявшее смерть, остановился на слове «ночь», на цыпочках прокрался из своей палаты с небьющимися стеклами в никем не охранявшуюся кухню, снял с окна проволочную сетку… и выпрыгнул, нырнув с высоты тринадцатого этажа в великую тьму.
  Америка присвоила его имя правительственному зданию и авианосцу.
  Не все важные «шишки», стремящиеся к саморазрушению, становятся знаменитостями. Очень немногие смогут вспомнить имя чиновника из администрации Форда, который разбился об изгородь. Джерри Форд, любивший прессованный творог с кетчупом, занял президентский пост после печально здравомыслящего Дика Никсона, улизнувшего от закона на морпеховском вертолете. Выдающийся деятель кабинета Форда повредился в уме днем в пятницу, когда газетные акулы учуяли запах крови, которую выдающийся деятель пролил, прикрывая своего дружка от уотергейтской заварухи. И пока Зейн был заперт в военном госпитале в Бетшеде, а из всех машин доносился голос Брюса Спрингстина, исполнявшего «Born to Run», выдающийся деятель подкатил к черной стальной ограде Белого дома и попросил ошеломленных охранников службы безопасности впустить его, чтобы он мог, черт возьми, выбраться из «доджа». Его смиренное желание было удовлетворено.
  Его имя не носит ни одно здание, ни один авианосец.
  Потом, за несколько лет до моей первой попытки самоубийства, пришел черед Винсента У. Фостера.
  
  Двадцатое июля 1993 года. Винсент Фостер ел ланч за своим столом в Белом доме. Ланч состоял из чизбургера, картофеля фри, кока-колы и десерта от «Эм-энд-эмс». «Скоро вернусь», — сказал Фостер своим сослуживцам. Он доехал на машине до Форт-Марси-парк недалеко от Виргинии, выключил пейджер, сел на траву рядом с мемориальной пушкой времен Гражданской войны и пустил себе пулю в голову.
  Официально (не считая достойной расследования растраты в тридцать миллионов долларов) Фостер покончил с собой в результате депрессии, вызванной неудачными попытками защитить своих друзей, президента Уильяма Клинтона и будущего сенатора, миссис Хилари Клинтон, от акул из Вашингтона, где, по словам Фостера, «губить людей считается чем-то вроде спортивной забавы».
  Его имя не носит ни одно здание, ни один авианосец.
  Теоретики заговора заклеймили его как ключевую фигуру закулисных войн за власть в Америке.
  Джеймс Винсент Форрестол.
  Винсент Фостер.
  Виктор — так зовут меня.
  Скажите мне теперь, что три «В» — простое совпадение. Мне нравятся чизбургеры и кока, а не пепси. Я ем «Эм-энд-эмс». Пишу стихи. Был одной из фигур в закулисных войнах во имя Америки. Беспокоился об «их» замыслах терроризировать нас.
  Умение устанавливать взаимосвязь событий — один из признаков нормальной психики.
  Моя первая попытка покончить с собой произошла солнечным днем в штаб-квартире ЦРУ. На мне был черный полотняный костюм, пошитый на заказ в Гонконге. Приглушенно-серебристый галстук с черными полосками подарила мне бывшая любовница. Не Дерия. Рубашка — темно-синяя с лиловатым оттенком.
  Директор Центральной разведывательной службы, глава ЦРУ, который в дни, предшествовавшие одиннадцатому сентября, номинально отвечал за мятежную, распавшуюся на множество княжеств республику, именуемую американским интеллектуальным сообществом, только что показал мне мою медаль. В отличие от Форрестола и Трумэна директор не стал прикалывать медаль к лацкану моего пиджака. В отличие от Зейна они не передали мне ее на хранение, хотя, подобно зейновской награде, положенная в коробочку медаль вручалась тайно. Дюжина присутствовавших обменялись улыбками и рукопожатиями. Никто не фотографировал. Все мы были в той или иной степени шпионами.
  Босс моего босса посмотрел на меня, сказал:
  — Мы думаем, тебе стоит немного передохнуть.
  — О'кей, — ответил я.
  — Не волнуйся, — сказал мой босс. — Скоро вернешься на работу.
  — Вернусь, — согласился я, точь-в-точь как Винс Фостер.
  Адъютанты вызвали нас в офис директора на седьмом этаже.
  Порыв прохладного уличного воздуха коснулся меня, когда я стоял во внешнем офисе директора, пока мой босс, и его босс, и другие важные «шишки» из Управления мешкали сзади, чтобы несколько лишних секунд лицезреть человека, от которого зависели их карьеры. Я посмотрел налево.
  Пустые секретарские столы внешнего офиса были зачехлены.
  Чехлы напоминали саваны.
  Порывы прохладного уличного воздуха врывались сквозь большие окна во внешней стене — окна без единого стекла. Шторы были раздвинуты. Небо — ярко-голубое.
  Не произнеся ни слова, я рванулся к этой небесной стене. Вспрыгнул на зачехленный стол и бросился в этот лазурный океан с высоты седьмого этажа.
  Пролетев двенадцать футов, я упал на автоматические подмостки, поднимавшие снизу новое оконное пуленепробиваемое, звуконепроницаемое стекло. Удар получился такой сильный, что двое рабочих, державших новое стекло, выронили его. Упав на бетон с высоты шестого этажа, стекло только подпрыгнуло. Толчок, вызванный моим падением, сбросил с подмостков одного из рабочих.
  Оглушенный, задыхающийся, видя, что он падает, я инстинктивно схватил его за рубашку.
  Он потянул меня за собой, так что я не устоял на раскачивавшихся во все стороны подмостках, и мы упали вместе.
  Он вцепился в меня.
  Конечно же, на нем были ремни безопасности. Дернулся напрягшийся трос, и рабочий сплел свои ноги с моими, руками тесно прижимая меня к груди. Так мы и повисли, то поднимаясь, то опускаясь, как йо-йо, рядом со стеклянными стенами ЦРУ.
  Единственная мысль, мелькнувшая в моем сотрясенном мозгу, была: «Попался».
  18
  Эффект от наших лекарств пошел на спад рано утром, когда мы подъезжали к Бату.
  Зейн вел угнанный джип. По радио для слушателей Мэна передавали шоу «С добрым утром!». Вентиляторы гнали горячий воздух на переднее пассажирское сиденье, где я свернулся, кутаясь в «позаимствованное» Расселом пальто. От моей летной куртки, лежавшей в багажнике, весь автомобиль пропитался запахом сырой кожи. Мои штаны сушились на приборной доске. На Зейне были только трусы-боксеры и старая-престарая армейская рубашка цвета хаки. Включать обогреватель на полную катушку, чтобы вылечить мою простуду, было рискованно: «Не позволяйте Зейну перегреваться!»
  Шоссе пошло под уклон, спускаясь к мосту длиной примерно полмили, переброшенном через долину там, где Кеннебек-ривер впадает в бухту. Когда отец вернулся после корейской войны, Бат был одним из множества утыканных дымовыми трубами американских городишек. Прогресс отравил эту культуру, хотя в то апрельское утро двадцать первого века бухта по-прежнему могла похвастаться тем, что принимает морские суда. Над доками вздымалось чудовищное стальное «Т» — одно из чудес света, промышленный кран высотой с пятнадцатиэтажный дом.
  С длинной стальной стрелы крана свисали пять наших тел.
  Веревочные петли на шеях. Руки безвольно болтаются вдоль тела. Мы раскачиваемся высоко над водой в стылом утреннем свете. Глаза моего трупа открыты. Зейна и Эрика, Рассела и Хейли тоже линчевали. Их вылезшие из орбит глаза следили за тем, как наша машина едет по мосту.
  — Слушайте! — сказал Зейн, сделав приемник погромче.
  «…сообщение о пробках для едущих на север! Продолжается выяснение несчастного случая, после которого мать и двух ее детей вытащил из потерпевшей аварию машины некий добрый самаритянин, скрывшийся в неизвестном направлении. Помимо этого, полиция штата блокировала дорогу 703, где ведутся работы по обнаружению угнанной машины, упавшей в Рейс-ривер сегодня ночью. Пассажиры машины бесследно исчезли. Спортивные новости…»
  Зейн приглушил громкость.
  — История для отвода глаз, — сказал я и подумал: «Только ни слова о повешенных. Они сами увидят то, что им вскоре предстоит увидеть». — Теперь мы у Конторы под колпаком.
  — Под прикрытием, — возразил Рассел. — Хотя сейчас Агентство и само запуталось. Наслушавшись ЦРУ, обычные копы будут ходить как зашоренные. Агентство не может сочинить враки для прессы, слишком не похожие на то, что они врут тем, кто не имеет значков ЦРУ, потому что местные копы наверняка допустят утечку.
  — Но нас им не провести, — сказал Зейн. — Нам надо получше соображать. Или хотя бы кофейку хлебнуть.
  Джип съехал по длинной эстакаде, дождался зеленого света и покатил по зоне, застроенной фабриками и пакгаузами. Стрелка на дорожном знаке указывала, что в центр города можно проехать прямо, поэтому Зейн мудро свернул налево.
  За квартал перед нами на дороге маячил коп на мотоцикле. Синяя мигалка крутилась на его «харлее», стоявшем поперек осевой линии. На копе был белый шлем, блестящая черная нейлоновая куртка и зеркальные очки, в которых отражался наш едущий навстречу джип.
  — Засада! — завопил Рассел.
  — Нет! — возразил Зейн, сбрасывая скорость. — Не здесь, не так и не сейчас. Чистая случайность.
  Сняв с кобуры руку в черной перчатке, коп подозвал нас.
  — Натягивай штаны, — сказал мне Зейн, но я уже и без того втискивался в мокрые, липкие брюки, немилосердно царапавшие мои голые порезанные ноги.
  Зейн передал мне наш пистолет.
  Хейли протянула ему свой темный платок, чтобы он прикрыл голые ноги. Коп на мотоцикле знаком показал, чтобы мы подъехали еще ближе.
  «Не делай это! — мысленно внушал я копу. — Не заставляй меня делать это!»
  Джип еле полз. Зейн сказал мне:
  — Не показывай им, что поранился.
  Он нажал на тормоза, и джип остановился. Зейн опустил стекло.
  Коп с важным видом уставился на нас. Переносная рация у него на поясе пощелкивала.
  — Как дела, офицер? — улыбнулся Зейн.
  В зеркальной поверхности очков промелькнули отражения Эрика, Хейли и Рассела. Промокший до костей, я тоже заметил себя в этих линзах. Но когда они остановились, в них отражался только седовласый, седобородый водитель в старой армейской рубашке.
  Коп указал на красную автобусную остановку на обочине:
  — Припаркуйтесь там, сэр.
  — Конечно.
  Увидев, что мы припарковались, коп замахал другой машине, чтобы проезжала.
  — Сэр? — переспросила Хейли.
  — Посмотрите на пешеходов, — сказал Рассел. — Обычное утро, среда, торговцы и бизнесмены идут туда-сюда по своим делам. Но обратите внимание, что какая-то часть людей спешит в одном и том же направлении. Мужчины, женщины… вон леди держит за руки двух парнишек, которым уже пора в школу. А вон парень только что начистил ботинки.
  — Словно они все куда-то собрались, — заметил Эрик.
  Зейн с трудом натягивал на себя еще не высохшие брюки. Холод был ему на пользу.
  Коп указал муниципальному грузовику, кузов которого был забит белыми заграждениями, следовать дальше по той же улице, по какой ехали и мы. Потом обратил на нас свои зеркальные очки.
  — Вылезайте из машины, — сказал я. — Надо идти, куда просят.
  — Худо дело, — сказал Рассел, когда мы оказались на тротуаре. — Среди бела дня. В самом центре города. На улице. Никакой группы поддержки. Никаких путей к отступлению. Непонятно, что творится.
  — По нам никто не стреляет, — ответил я. Кивнул копу. — Уж точно не он.
  Толпа увлекла нас к перекрестку, поперек которого муниципальные рабочие ставили белые заграждения. Остановились, со всех сторон тесно окруженные мирными гражданами, которые не могли поголовно оказаться секретными агентами.
  — Парад какой-то, — сказал Рассел.
  — Нет, — ответила седоволосая женщина в легком пальто.
  И оба были правы.
  Первым появился почетный караул. В нем шли ровесники отца и даже люди постарше; двое везли своего товарища в инвалидной коляске. На них были синие блейзеры и прямоугольные пилотки с золотым галуном; один приколол к плечу пустой левый рукав. Они браво, но безуспешно пытались маршировать в ногу с тремя национальными гвардейцами, которые несли флаги штата Мэн и флаг Америки. За почетным караулом следовали около дюжины мужчин помоложе и три женщины, одетые в какую-то невероятную смесь военного обмундирования — тужурки, рубашки, как у Зейна, пилотки — обноски, в которые они еще могли влезть. За ними шел папа. В синем помятом костюме. Черное платье висело на маме как на вешалке. Они вели под уздцы черную лошадь, которая тяжело и неуклюже ступала за ними, везя укрытый звездно-полосатым американским флагом гроб.
  Больше всего на этой запруженной народом городской улице меня поразила тишина. Тишина, нарушаемая только шепотом ветра. Цоканьем лошадиных подков. Скрипом погребальной повозки.
  Хотя, возможно, он имел в виду не только шпионов, Зейн шепнул нам:
  — Никогда не забывайте — человека судят по делам.
  — Надо держаться, — пробормотала Хейли.
  — Надо идти, — сказал я дрожа.
  Джип отвез нас в трейлерный парк на окраине города. В окне магазинчика, где папа с мамой торговали полуфабрикатами, висела вывеска «КОФЕ». Мы накупили газет, пластмассовых стаканчиков с кофе, несколько коробок пончиков. И устроили военный совет одновременно с пикником в джипе, припаркованном рядом со свалкой, где беспорядочно громоздились друг на друга остовы старых машин.
  — Ничего, — сказал Зейн, бегло просмотрев газеты. — Ничего в Бангоре, Портленде и Бате, ничего в «Бостон-глоуб». О нас — ни слова. Никаких: «Психиатр умирает в результате сердечного приступа». Никаких: «Убийцы-наркоманы из мотеля в Мэне». После засады на дороге Контора взяла все под контроль.
  — То, что от этого копа не исходило никаких флюидов, заставляет предположить, что тревогу отменили и охота за пятью психами прекращена, — сказал Рассел.
  — Время покажет, — заметила Хейли. — Даже если Агентство провело копов, оно настропалит силы внутренней безопасности или ФБР — словом, всех, кто несет ответственность за таких, как мы.
  — Таких, как мы, еще не бывало, — возразил я.
  Рассел пожал плечами:
  — Черт его знает; с тех пор как Комиссия по расследованию событий одиннадцатого сентября обнаружила, что они как кошка с собакой, готов поспорить, что Управление и Бюро еще больше ерепенятся, когда им приходится делить персонал, но…
  Он вовремя заткнулся. Однако все четверо покраснели от смущения.
  — Мы — тайна, которую Управление хочет сохранить, — сказал я, проигнорировав слова Рассела.
  — Кто знал, что мы такие важные птицы? — покачал головой Зейн.
  — Речь не о нас, — сказал Рассел. — Может, они хотят сохранить в тайне существование Замка?
  — Нет, — не согласилась Хейли, — речь о том, что они хотят сохранить какую-то сверхсекретную информацию, которую просрали, потеряли контроль над ситуацией и из-за которой погибли двое человек.
  — Плюс к тому они позволили пятерым маньякам вырваться на свободу, — добавил Рассел. — Боссы думают, что быть замешанным в каком-нибудь грязном деле и попасться на этом — хуже, чем само это грязное дело. А значит, — продолжал он, — им выгоднее, чтобы мы бесследно исчезли и можно было не предавать историю огласке.
  — Тем лучше для нас, — ответил я. — Похоже, что они повязали ФБР или канцелярских крыс из внутренней безопасности приказами о невмешательстве, а честных полицейских заставили поверить во враки, которые не принесут неприятных последствий, даже если кто-нибудь допустит утечку. Если наше существование по-прежнему держится в тайне, то настоящие охотники за нами тоже прячутся. А это значит, что они скованы.
  — У них небось везде карты, — сказал Зейн. — Рассчитаны районы, где мы предположительно можем скрываться, все по минутам.
  — Так не послать ли их со всей их стратегией? — сказал я. — Они знают, что мы бежим на юг. Так давайте заляжем на дно. Я уже по горло сыт нашими приключениями. Меня до сих пор колотит после купания, и я весь в порезах после той аварии. Нам всем надо выспаться. Кроме того… А что, если мы пойдем в обход и прибегнем к стратегии рекогносцировки?
  — Шесть дней, — напомнила Хейли. — Нам осталось всего шесть дней.
  — Если мы не используем наше время с умом, то не важно, сколько нам осталось, — отозвался я.
  — Что ты имел в виду — «в обход»? — спросил Рассел.
  — Да, и «реко…» — что это значит? — поинтересовался Зейн.
  Тогда я объяснил им где. И зачем.
  Мы разыскали больницу, где никоим образом не смогли бы совершить незаконное вторжение в аптеку, но где имелась многоярусная стоянка. Мы взяли талон в автомате, шлагбаум поднялся, и мы въехали на неохраняемый уровень. Эрик с Расселом подняли домкратом золотистую четырехдверную «тойоту». Зейн быстренько поменял номера новой машины на пару, снятую с «мерседеса». Когда мы уезжали, скучавшая охранница стоянки увидела перед собой на экране только двухдолларовый счет.
  Хейли выглядела смущенной, стоя рядом с Расселом в высотном мотеле в десяти милях от города. Рассел как бы между прочим наклонился поближе к регистратору и как бы между прочим попросил две смежные комнаты: «Не обязательно на одном этаже, как всем остальным участникам симпозиума». Клерк ничего не знал о симпозиуме. Оглядел Рассела, затем Хейли. Взял кредитную карточку доктора Ф. и как бы между прочим согласился, что, раз уж Рассел платит за оба номера наличными — «потребительские расходы», — он использует карточку только как гарантийный депозит, но снимать с нее ничего не будет. Хейли и Рассел взяли ключи, поднялись на лифте на четвертый этаж. Рассел спустился, припарковал золотистую «тойоту» и вернулся в свой номер.
  Зейн, Эрик и я проскользнули через боковой вход, поднялись по лестнице на четвертый этаж, дождались, пока уборщица оставит свою тележку в коридоре. Затем presto[3] — и мы уже были в двух смежных комнатах мотеля, где стояли четыре самые настоящие кровати. До наступления темноты оставалось еще восемь часов.
  — На тебе живого места нет, — сказал мне Зейн, назначил, кто в каком порядке будет дежурить, и отправил меня в постель.
  Я долгим взглядом посмотрел из окна мотеля на верхушки весенних деревьев. Почти так же, как в моей палате в Замке, ожидая, пока единственная за день слезинка не скатится по щеке.
  С той лишь разницей, что здесь я был не один.
  За окном высилась чудовищная громада крана.
  И на ней висели мы пятеро.
  19
  Щелканье ножниц разбудило меня, прежде чем я успел погрузиться в свои кошмары.
  В номере было темно. Полоска света пробивалась из-под закрытой двери ванной. Кровать, стоявшая рядом с моей, была пуста. Хейли дежурила у окна, выходившего на парковку и шоссе. Почувствовав, что я проснулся, она обернулась и сказала: «Все тихо». И снова стала вглядываться в ночную темень. Быстро взглянув в соседнюю комнату, налево, я увидел еще одну пустую кровать, а на другой — мужские ноги: ноги Рассела.
  Щелк!
  Зейн сидел голый на опущенной крышке стульчака, белое полотенце прикрывало пах. Хотя ему перевалило далеко за пятьдесят, Зейн был в форме. Ни единой морщинки благодаря нашим ежедневным упражнениям в кун-фу плюс поднятию тяжестей — совсем как пожизненный заключенный в тюрьме. Вместо татуировок у него были шрамы.
  И, когда я открыл дверь ванной, у него больше не было длинных седых волос и бороды, как у Христа.
  Эрик, держа ножницы, стоял позади Зейна, который сказал:
  — Мы взяли их из швейного набора, который остался в джипе. Как я выгляжу?
  — Лихо, — вырвалось у меня. — Совсем как белоглавый орлан.
  — Я мог бы обриться наголо.
  — Нет, — сказал я. — Бильярдный шар запоминается не меньше, чем седая грива Иисуса.
  — Мы спустим все волосы в унитаз. Хейли и Эрик готовы. Можешь принять душ после меня.
  Сзади, на пороге, загородив весь дверной проем, показался Рассел. Наши взгляды встретились в зеркале над раковиной.
  — Пора, — сказал Рассел.
  20
  Очертания ночного Нью-Йорка показались за лобовым стеклом, вытеснив все остальное, через семь часов после того, как мы покинули мотель в Мэне. Черные глыбы небоскребов, испещренные огнями, величественно вздымались в темно-синий ночной воздух, но, когда мы въезжали в город, глазам нашим представился зияющий небесный проем над Центральным парком.
  Стратегический обходной маневр, затрагивавший Нью-Йорк, требовал, чтобы мы провели рекогносцировку, прежде чем начнется утренний бедлам и улицы заполнятся снующей толпой, но в тот момент нам просто необходимо было выйти из машины, поразмяться, глотнуть свежего воздуха.
  Заря окрасила Манхэттен волшебным розовым сиянием, когда мы припарковали угнанную «тойоту» на улице недалеко от Центрального парка. Тротуары, по которым мы шли, были безлюдны. Мы рассыпались так, чтобы никакой случайный свидетель не увидел в нас «группу». Мы с Расселом шли по одной стороне авеню, Зейн и Эрик — примерно в полуквартале за нами. Я мельком взглянул через пустую дорогу на Хейли.
  Она плавно скользила в солнечном свете мимо протянувшихся сплошной вереницей магазинных витрин: за ними стоявшие в разных позах разодетые манекены являли нам всем образец того, как следует жить. Хейли остановилась перед диорамой, в центре которой красовалась словно сошедшая с журнальной обложки мать с двумя безупречно ухоженными детьми. Хейли прижала ладони к груди. Затем ее худая черная рука потянулась вперед, но смогла дотронуться только до стекла.
  Хейли отпрянула, судорожно вздрогнула. Отдернула руку от витрины. Потом перешла улицу, подошла к нам; лицо ее сияло улыбкой.
  — У меня есть план! — провозгласила она.
  21
  План ЦРУ на июнь 1998 года явно не предполагал, что Хейли будет сидеть в первом классе самолета, вылетевшего ночным рейсом из Парижа, рядом с похрапывающим чернокожим по имени Кристоф, в костюме от Армани, членом кабинета министров и главой нигерийского Департамента энергетики.
  Хейли была младшим агентом базировавшейся в Париже команды ЦРУ, цель которой была отлавливать «ничейный» плутоний, разыгрывая роль организации, орудующей на черном рынке. Команда завоевала доверие начальства, подцепив Кристофа с помощью элементарной взятки: нигерийская сторона обязывалась предоставлять патенты, облегчавшие поставки морем оружия для новой операции ЦРУ. Цэрэушники подмаслили Кристофа комиссионными со ста тысяч баррелей нефти, которые караван переметнувшихся дальнобойщиков каждый день перевозил через границу Ирака, подвергнутого эмбарго США и ООН, в Турцию. По этой схеме нелегальная нефть превращалась в нигерийский бензин, совершенно легально разливавшийся по бакам на всех бензозаправках американских хайвеев. Чтобы облегчить ход этой неблаговидной сделки, ЦРУ работало рука об руку с Иштихбарат Тешкилати, своими турецкими коллегами, которые — в мое время — помогли Управлению завербовать Дерию.
  Спекуляции оружием и нефтью стали отправной точкой, давшей возможность команде Хейли подключиться к каналу героино-плутониевого обмена, налаженного между Кристофом и русским жульем, более осторожно, чем он, относившимся к электронным средствам радиоперехвата. Кристофу были нужны наличные и европейская команда для транспортировки чувствительных и увесистых материалов: новообретенных коллег по только что налаженной сети убедили подписаться на участие в великом предприятии Кристофа.
  Но у главы команды ЦРУ в Париже открылся острый аппендицит за два дня до того, как он должен был лететь в Лагос с Кристофом, чтобы убедиться, что нигерийцы не смоются с деньгами Агентства. Двое других мужчин, участников группы, скрывались, поддерживая связь и подготавливая пражский этап операции. Американцы понимали, что Кристоф вряд ли пойдет на контакт с иностранцем, который свалится с неба в эндшпиле. Хейли была единственной, кого Кристоф знал в лицо.
  «Вот зачем ты пошла на службу в Управление, — твердила про себя Хейли, пока авиалайнер, гудя, прокладывал себе дорогу сквозь темное небо. — Чтобы победить в жестокой схватке. Держать все под контролем. Выполнить миссию. Остановить нерегулируемый поток героина и плутония. Это того стоит, и теперь все в твоих руках».
  Когда они приземлились в Лагосе, Хейли почувствовала, до чего ее вымотало нарушение суточного ритма организма в связи с перелетом через несколько часовых поясов. Кристоф провел ее через ярко освещенный бедлам аэропорта. Даже с его дипломатическим паспортом и правительственным удостоверением ему пришлось дать взятку таможенному инспектору.
  У обочины их встретил похожий на жабу нигериец.
  — Кто такая? — начальственным тоном спросил он у Кристофа.
  — Не твое дело вопросы задавать! — отрезал Кристоф. — Кен, это Хейли.
  Кен, поднапрягшись, погрузил их багаж в синий «форд». Кристоф забрался на переднее сиденье, Кен скользнул на водительское место. После минутного колебания Хейли забралась на заднее сиденье.
  Лагос заглатывал их, как огромный муравейник; поток транспорта двигался черепашьими темпами.
  — Это надо видеть, — сказал Кен боссу.
  В Лагосе, как селедки в бочке, помещались одиннадцать миллионов жителей. Влажный воздух пропах выхлопными газами и гниющими отбросами. Дети протягивали ладони, нараспев произнося: «Господи, благослови!» Торговцы продавали радиаторы, бутылки с питьевой водой, помидоры, видеокассеты с фильмами, премьера которых только еще шла в Нью-Йорке, туалетную бумагу, тенниски с портретами Элвиса и звезд НБА. Подростки размахивали дохлыми крысами, держа их за хвосты как доказательство того, что они продают наилучший яд. Тесная кучка мужчин на тротуаре проводила проползавший мимо «форд» полными ярости глазами.
  — Мы называем их местной шпаной, — сказал Кристоф Хейли.
  — Jan daba, — пробормотал Кен. — Исчадия ада. Без работы. Без перспектив. Без связей.
  — Иногда и такие могут пригодиться, — сказал его босс.
  Транспорт остановился на красный свет. Все машины, окружавшие «форд», заглушили моторы.
  — Экономят бензин, — объяснил Кристоф.
  — Но Нигерия — одна из крупнейших нефтедобывающих стран мира! — возразила Хейли.
  — Не для них, — объяснил Кристоф, кивком указывая на горожан.
  Подпрыгивающая походка черного, как черное дерево, мужчины в белой рубашке с короткими рукавами, идущего по другой стороне улицы, привлекла внимание Хейли.
  «Почему остальные пешеходы точно так же высоко заносят ноги, хотя вообще еле шаркают под палящим солнцем?»
  Хейли моргнула. Она поняла, что толпа переступает через лежащего на тротуаре мужчину. Мухи жужжали над открытым ртом упавшего ничком человека.
  — Смотрите! — крикнула Хейли. — Вон тот мужчина, который лежит на земле… Он мертв!
  Кристоф посмотрел. Зевнул.
  За двадцать минут они проехали еще милю. Кристоф, скосив глаза, сказал Хейли:
  — Держите ваш американский паспорт так, чтобы его было видно. Ничего не говорите, что бы ни случилось. И постарайтесь двигаться как можно медленнее, руки все время держать на виду.
  Три джипа перегораживали дорогу. Мужчина в зеркальных очках с АК-47 и одетый в форму величавой поступью переходил от машины к машине.
  — Отряд передвижной полиции, — сказал Кристоф.
  — Вольные стрелки. — Кен сплюнул на пол.
  Троица вольных стрелков наставила автоматы на синий «форд». Вместо того чтобы сунуть взятку, Кен махнул своим удостоверением и сказал:
  — Государственная служба безопасности.
  Когда передвижной патруль почти скрылся в зеркале заднего вида, Кристоф улыбнулся американке: «Добро пожаловать в Страну будущего».
  Кен припарковался у современного офисного здания, перед которым нигериец в белой рубашке руководил полусотней демонстрантов, пикетировавших офис под логотипом межнациональной нефтяной компании. Руководитель размахивал кассетником, из которого мужской голос орал что-то вроде регги на ломаном английском, который Хейли так и не удалось понять. Демонстранты несли плакаты: «За справедливую заработную плату!», «Загрязнение среды — яд для детей!», «Справедливость для всех!»
  — Только посмотрите на Бобо с его ревуном, — сказал Кристоф, — рок-звездой себя вообразил.
  — Что это за музыка? — спросила Хейли.
  — Глупости! — отрезал Кристоф. — Глупая музыка глупого Фела Кути. Если он был такой уж умник, то чего же умер от болезни белых людей? Болезни пидоров? Трахался потому что как обезьяна. И правильно сделал генерал Абача, что запретил это паскудное безобразие.
  — Фела-то умер, — сказал Кен. — А вот Бобо… Многие наши друзья интересуются им. Что станет Министерство энергетики делать со всеми этими жалобами в ООН?
  — Кому какое дело до этого сраного ООН? — спросил Кристоф, когда они поехали дальше.
  Дом Кристофа располагал величайшей роскошью — пространством. Три этажа, внутренний дворик с подъездной аллеей. Кристоф провел Хейли внутрь, где под вращавшимся на потолке вентилятором стояла женщина, похожая на кокон в своем красно-оранжевом платье.
  — Это Жанна, — сказал Кристоф, когда они проходили мимо нигерийки в ярком платье. — Она о вас позаботится.
  Жанна пристально посмотрела на Хейли.
  — Вот, — сказал Кристоф, передавая Хейли бутылку воды.
  Хейли пила воду, одновременно следя за гостиной, где Кристоф уклончиво отвечал на вопросы Жанны о расписании поставок, и запасных планах, и…
  «Не успеешь и глазом моргнуть».
  Хейли снова моргнула.
  «Кровь стучит в висках, перед глазами туман».
  Когда она открыла глаза, над ней, на потолке, крутился вентилятор. Снова моргнув, Хейли поняла, что вся в поту лежит на кровати.
  «Вспоминай, нет, не могу…»
  Я голая. ЦРУ, Кристоф, Лагос, я… голая.
  Она почувствовала боль там, внизу. И до нее дошло.
  Кристоф широкими шагами зашел в залитую солнечным светом комнату. На нем была африканская рубашка, узкие брюки, итальянские мокасины; он сгреб тугой сверток денег с туалетного столика. Заметил, что Хейли открыла глаза.
  — Давно проснулась?
  — Что?.. Вы…
  — Женщина, твои люди послали тебя со мной. Дело совсем не в этом чертовом аппендиците. Я понимал, чего ты хочешь, они встряли в сделку, чтобы все доверяли друг другу. Но когда ты продолжала твердить мне «нет», стала увиливать, до меня дошло, что ты попытаешься затянуть переговоры. А у кого есть на это лишнее время? Скажи спасибо, что мы сдвинулись с мертвой точки.
  Хейли метнулась из постели и успела добежать до туалета, прежде чем ее вырвало.
  Ее тошнило, выворачивало наизнанку, пока блевать стало уже нечем, но Хейли все еще стояла, согнувшись и опершись обеими руками о фарфоровый унитаз, глядя на бурлящую перед ее глазами воду.
  — Попей, попей водички, — сказал стоявший в дверях Кристоф.
  — Что?.. Что вы?..
  — В Америке их называют «руфис». Выгоды от них меньше, чем от героина.
  Он швырнул ей полотенце. Хейли инстинктивно поймала его.
  — Не строй из себя скромницу и не дури. Что сделано, то сделано. И не отказывайся есть или пить, и вообще… Ты всего лишь слабая женщина. Расслабься. Тебе же понравилось, расслабься.
  — Я — американская гражданка, — прошептала Хейли. — Вы…
  — Я тебе доверяю. — Кристоф погладил своей словно выточенной из черного дерева рукой по такой же черной, но другого оттенка спине, и Хейли снова чуть не вырвало. — А насчет дурных болезней, как у пидоров, не беспокойся.
  И он на весь день оставил ее одну.
  У Хейли был сотовый. Номера, по которым она могла вызвать срочную помощь. Один панический звонок — и спасатели будут на месте.
  Но тогда миссия с треском провалится.
  С Кристофом ничего не случится, кроме того, что его будет еще труднее поймать.
  Героиновая волна захлестнет американские улицы.
  Плутоний…
  Сделай все. Все, что от тебя зависит.
  Твои страдания не должны пропасть зря.
  Хейли стояла под холодным душем, пока не закоченела вконец. Отправила электронное сообщение своим «товарищам по работе», которое не должно было встревожить Кристофа, даже если он успел подключиться к ее ноутбуку. Нашла еду, силой заставила себя поесть, силой заставила выпить еще воды.
  Жанна курила сигарету с марихуаной во дворике и слушала диск с какой-то записью.
  По взгляду, которым Жанна оглядела ее, Хейли поняла, что она знает… знает, и ей без разницы.
  «Сделай так, чтобы ей было не без разницы, — подумала Хейли. — Установи с ней контакт».
  — Это Фела Кути поет? — спросила Хейли. — О чем это?
  — «Учитель, не учи меня всякой муре», — ответила Жанна.
  — Ты уже давно работаешь на Кристофа?
  — Он женился на мне десять лет назад, — пожала плечами Жанна. — Взял из небогатой семьи. Он знал нужных людей в иностранной нефтяной компании.
  Африканская жена посмотрела на новую чернокожую женщину. Спросила:
  — А тебя как угораздило?
  Через два часа дневная жара спала. Из окна спальни Хейли увидела Кена, который о чем-то разговаривал на залитой солнцем аллее с «вольным стрелком» и двумя парнями из «местной шпаны».
  Уже на ночь глядя вернулся рыгающий скотчем Кристоф.
  «Держись, — повторяла она себе снова и снова, превратив эти слова в мантру, звучавшую в одном ритме с вентилятором. — Держись. Держись».
  В утренних газетах она увидела фотографию Бобо, труп которого был изрублен на куски мачете. Передвижная полиция сообщала, что он был убит грабителями.
  На заре в доме появились четверо мужчин, ни разу не снявших черные очки. Посетители оставили пять упаковок обернутого в фольгу героина, похожих на расфасованный кофе.
  Когда они ушли, Кристоф сказал Хейли:
  — Передай своим по е-мейлу. Послезавтра мы вылетаем в Прагу. Скажи своим людям, чтобы подготовились к переброске плутония. Я скажу нашим русским.
  — Значит, нас ждут еще две ночи, — улыбнулась Хейли.
  «Держись, — повторяла она про себя. — Держись».
  Вентилятор вращался под потолком.
  Еще до зари, когда было темно, зазвонил телефон.
  Кристоф вскочил… Хейли даже не могла наверняка сказать, спала ли она. Голый лысый негр скользнул через комнату и схватил трубку. За открытым окном вспыхивали в ночи огоньки.
  — Нет! — завопил Кристоф в телефон. — Это все меняет! Яд? — спросил он. — А как девушка?.. Двое?! Ничего удивительного, что он умер!.. Конечно! Ты мне все расскажешь, как только я прикажу! Сейчас же.
  Хейли резким движением включила прикроватную лампу.
  — Навсегда запомни, какое было число в эту ночь, — сказал Кристоф, повесив трубку.
  — Восьмое июня тысяча девятьсот девяносто восьмого года, — ответила Хейли. В тот день взорвавший свою бомбу сумасшедший и террористы из правого крыла, бомбившие здание Оклахома-Сити, должны были предстать перед американским судом.
  — Точно! — сказал Кристоф. — Последняя ночь. Сегодня. Теперь весь мир изменится.
  «Нет! — Хейли едва сдержала пронзительный вопль. — Это запланировано на завтра!»
  Но она только спросила:
  — Почему?
  — Сегодня ночью у верховного главы Нигерии генерала Сани Абача была обычная вечеринка для узкого круга лиц… на этот раз для двух индийских проституток. И вот Абача мертв! Сердечный приступ! Но всякому понятно, что дело в лекарствах.
  — Каких лекарствах?
  — В «виагре»! Если злые языки будут говорить, что это я… Да, я действительно дал ему десять таблеток «виагры» в серебряной коробочке от Тиффани. Идиот! Старый болван! Наверное, сначала он принял по таблетке на каждую проститутку, потом еще одну — чтобы наверняка! Нет, ты только пойми, что он со мной сделал! Он был моим покровителем. Гиены уже начали кружить. Они сожрут его, все его имущество, и, если меня как-то свяжут с мертвым телом или обвинят в смерти генерала…
  — То, что Абача умер, ничего не значит. Нам нужно только попасть на самолет до Праги, вывезти героин под видом твоего дипломатического багажа, связаться с русскими и моими людьми.
  Когда они приземлятся в Праге, особая оперативная группа ЦРУ через всемирное опознавательное устройство сможет отследить ее ноутбук и мобильник. К тому же ее команда проникнет в обменный сайт. Ударные силы не заставят себя ждать. Они перехватят героин и плутоний. Управление расторгнет сделку с чехами, чтобы убрать Кристофа и русских, посадить их за решетку или до конца дней превратить в неплатежеспособных должников на поводке у хороших парней. Тогда, понимала Хейли, тогда ради этого можно вытерпеть все, что угодно.
  Как только в небе забрезжил свет зари, она сказала Кристофу:
  — Пора начать следовать нашему плану.
  — А мне пора подумать, как остаться в живых.
  Кристоф оделся и уехал.
  Дом накалялся в лучах встающего солнца.
  Настал полдень.
  И полдень миновал.
  Густой золотистый свет дня наполнил гостиную на втором этаже. На Хейли были кроссовки; паспорт и наличные она держала при себе. Она присела на кушетку с мобильником, ноутбуком и кухонным ножом, спрятанным за пояс.
  Во дворике тяжело хлопнула дверца автомобиля. Хейли вскочила. На лестнице раздались громкие шаги.
  Кристоф ворвался в комнату, рубашка на нем была насквозь мокрой от пота. Пошатываясь, он прошел к запертому бару. Отпер дверцу, руки его дрожали…
  Резко развернувшись, он потряс в воздухе бутылкой скотча и двумя высокими стаканами.
  — Спасен! — Он сунул стакан ей в руки, до краев налил виски. Подмигнул. — Смерть решила подшутить над твоим планом. Поэтому я заключил другую сделку. С англичанами. Теперь я служу королеве как ценный шпион.
  — С англичанами? Вы?.. Я?..
  — Твои американцы всегда думают, что они пуп земли, — сказал Кристоф. — Я уже было пошел к американцам, но люди Абача практически купили их с тех пор, как один из них передал четыреста тысяч долларов группе поддержки президента Клинтона «Голосуй сейчас» в девяносто шестом году в Майами. Так что теперь, если кто-нибудь обвинит меня в смерти Абача или попытается лишить власти, британцы их попридержат. Я приехал вовремя благодаря людям из нефтяной компании, которые позвонили человеку из британского посольства, а он позволил мне превратить себя в героя у него на службе.
  — Вы…
  — Я сдал им русских… хотя британцы и не получат весь плутоний, кое о чем я уже успел договориться, но вовсе не собираюсь докладывать им об этом. Сегодня в полночь британские агенты наведут шухер в Праге. И все благодаря мне. Я оказал неоценимую услугу народу, который даже американцев может послать подальше.
  Вентилятор вращался теперь в черепной коробке Хейли.
  — Да ты не волнуйся, — сказал Кристоф. — Раз уж мы с тобой не летим в Прагу, твои люди не попадут британцам на мушку.
  — А героин? — прошептала Хейли.
  — Был да сплыл. Я перепродал его в Нью-Йорк. Твой народ, как всегда, внакладе не останется.
  Кристоф снова наполнил стаканы; они стояли лицом к лицу.
  — Жаль, что это не английский джин. Только представь меня в одной упряжке со старым правительством! Ну ладно. Вы, колониалисты, как рак, но по-настоящему умный человек себя убить не даст. За успех. — Он поднял свой стакан. — Все хорошо, что хорошо кончается.
  И звякнул своим стаканом о стакан Хейли.
  Она пошатнулась.
  И выплеснула виски в лицо Кристофу. Он взвыл, стал изо всех сил тереть глаза и наугад попытался схватить Хейли. Она почувствовала, как пальцы ее сжали рукоять кухонного ножа. Ударила Кристофа в пах. Кровь хлынула из его промежности. Забрызгала ее с ног до головы. Кристоф рухнул на пол. Оседлав его, Хейли продолжала наносить кухонным ножом удары в лицо, тело, пах. Она купалась в струях темно-красной жидкости.
  Жанна нашла обоих через два часа, когда гостиная заполнилась закатным светом.
  Кристоф лежал на полу гостиной — красной глыбой под вращавшимся под потолком вентилятором.
  Хейли, вся в крови, сидела, привалившись к дальней стене.
  Кен моментально откликнулся на звонок Жанны. Они стояли в комнате над двумя обломками человеческой трагедии, и темнота вливалась в распахнутое окно.
  — Он умер, — сказала Жанна, — так что теперь его родня приедет и растащит все. Никому ничего не оставят.
  Она улыбнулась человеку, который видел ее улыбку насквозь.
  — Как только он умрет.
  — Закрой окно, — сказал ей Кен… ласково. — Не то еще мухи налетят. — А что с ней? — спросил он, когда комнату опечатали.
  — Ее напарники знают, что она здесь. Если мы подбросим ее к американской нефтяной компании, друзья ее найдут. Она ничего не скажет — это для нее смерти подобно. И потом, посмотри на нее. Это же игрушка, к тому же сломанная. Разве кто-нибудь поверит хоть единому ее слову?
  — Держись. Держись, — бормотала Хейли.
  В Управлении поверили почти всему, что рассказала Хейли, после того как ее доставили домой.
  Зато она сама не могла поверить в то, что ей сказали в Лэнгли или в Замке ВОРОНа. Все протесты врачей заглушало жужжание вентилятора, спрятавшись за которое она пришла к логически ясному и неопровержимому выводу. «Держись» — теперь она знала только это. Ради того, что сделала она, что сделали с ней, можно было бы держаться, если бы все вышли чистенькими. Даже она. Особенно она. Провалившая операцию. Сука. Убийца. Ради того, что сделала она, того, что сделали с ней, можно было бы заплатить самую высокую цену, поэтому Хейли понимала, что в отличие от Фела Кути она по праву заслужила исторический смертный приговор, уготованный всем провалившимся шпионам. Она заразилась СПИДом.
  22
  Первая рекогносцировка была проведена на Манхэттене, когда в разгорающемся свете зари все вокруг стало более или менее различимо и движение тоже более или менее оживилось, так, чтобы нас не заметили.
  Тогда мы и стали приводить в действие уличный план Хейли.
  «Старбакс», который выбрала для нас Хейли, был стопроцентной ловушкой. Втиснувшаяся в самую середину квартала кофейня имела только один вход, ни одного аварийного выхода и была обращена к улице сплошной стеклянной стеной.
  Наша единственная пушка была у Зейна. Он сунул десять долларов продавцу цветов и затихарился в его будке на другой стороне улицы. Подростки из частной школы «Марат» так и кишели возле «Старбакса», поэтому Зейн прикинулся папашей, который следит за своей дочуркой-оторвой.
  Эрик слонялся возле перекрестка в другом конце квартала.
  Мы велели ему не приставать к прохожим. Предупредили: даже если небо рухнет на землю, он не должен пялиться вверх, как подобает примерному гражданину. Мы поставили перед Эриком задачу наблюдать в четырех направлениях: первое — следить за «Старбаксом». Второе — удостоверяться, что наша «тойота» надежно припаркована. Третье — смотреть, нет ли «хвоста»: стрелков Дядюшки Сэма, городской полиции, сексотов или случайной шпаны. Четвертое — вести наблюдение за нашей группой, особенно за Хейли.
  Мы с Расселом договорились о времени появления перед «Старбаксом», так чтобы это выглядело как простое совпадение. Со стороны — два незнакомца. Я придержал дверь, пропуская его вперед.
  Проходя мимо, Рассел кивнул в знак благодарности и шепнул мне:
  — А у нее получится?
  — Есть идеи получше? — ответил я.
  В «Старбаксе» шипел пар, кипело молоко. Пахло кофе.
  Рассел встал в очередь, пока я небрежно прошествовал в заднюю комнату — проверить, нет ли засады за картонными коробками с кофейными зернами. В обоих туалетах никто не прятался. В зеркалах над раковинами мелькнуло мое отражение: я был похож на призрак.
  Когда я снова появился в зале, Рассел ждал возле стойки, за которой подавали напитки и закуски. И увидел, как барменша — выпускница в зеленом фартуке — одной рукой протягивает ему чашку дымящегося мокко, а другой, подняв кверху большой палец, дает понять: класс!
  «Рассел! Что ты наделал?»
  Мне хотелось завопить, когда он решительно уселся возле окна, через которое мог следить за улицей, входной дверью и всеми нами, находившимися в кафе.
  Внезапно из стоявших за стойкой колонок вместо сладкозвучной попсы донеслись оперные звуки «Jungleland» Спрингстина, и я понял, что Рассел очаровал барменшу, уговорив ее поставить один из своих дисков. Пока Брюс пел о волшебной крысе, я взял кофе с молоком и занял идеальный столик, сев спиной к задней стене туалетов и двери «Вход запрещен» как пути к отступлению.
  На моих часах было 7.37 утра.
  Оставшаяся на улице Хейли начала движение.
  Стоя на углу возле цветочного ларька, она внимательно изучила подростков, толпившихся на ступенях «Марата».
  Вспыхнул зеленый. Широко шагая, Хейли перешла улицу.
  Шестьдесят с чем-то ребят толкались и прыгали по ступеням школы, стремясь не опоздать на утренние занятия. У тощего белого мальчика, которого Хейли наметила своей жертвой, лицо было в наливных прыщах, каштановые волосы висели лохмами, зато, естественно, он не пялился на Хейли своими голубыми глазами, но и не отводил взгляд. Она клюнула на него, потому что заметила у него в руках «Стеклянный ключ» Дэшила Хэммета в мягкой обложке.
  Хейли остановилась перед школой. Стрельнула глазами в любителя Хэммета… и наклонила голову, предлагая ему следовать за собой.
  Через десять секунд он уже был рядом со стоявшей на тротуаре Хейли. Пока свист его остолбеневших однокашников не нарушил ее чар, она сказала:
  — Может, купишь выпускнице чашечку капуччино?
  Затем она направилась к «Старбаксу», оставляя за мальчиком выбор: стоять на месте, как идиоту, или последовать в кильватере за экзотической взрослой женщиной. Когда он поравнялся с ней, она спросила:
  — Мобильник есть?
  — Да, но…
  — Значит, есть и у твоих дружков, которые шепчутся и следят, как мы идем рядом. Позвони тому, кому доверяешь. — Взгляд Хейли, острый, как алмазная грань, не принял бы отказа. — Ну!
  Мальчик стал рыться в карманах пиджака в поисках телефона, пока они шли вдоль закрытых магазинов, отделявших школу от «Старбакса». Хейли вдалбливала слова, словно забивала гвозди.
  — Что это за табличка на стене, когда поднимаешься по главной лестнице? Литературные премии? Так вот, пусть твой дружок бежит внутрь и посмотрит, кто стал победителем в тысяча девятьсот девяносто третьем.
  Они как раз приближались к «Старбаксу», когда Хейли диктовала свои указания звонившему парнишке. Хейли остановилась у входа. Подождала. Подросток вцепился в ручку двери.
  Он распахнул ее перед Хейли, и та одарила его благодарной ослепительной улыбкой.
  Двое мужчин в деловых костюмах обласкали взглядами классную чернокожую бабенку, которая скользнула в кофейню мимо них. Угрозы они не представляли, так что Рассел даже не пошевелился. Внимание мужчин переместилось на спутника Хейли — белый урод-малолетка. Мальчик ощутил прилив мужественности, чувствуя, что эти матерые зверюги могут лишь испепеляюще посмотреть на него, не более.
  Оба были уже внутри, приятель парнишки что-то пищал в трубку. Хейли следила за его лицом, чтобы не пропустить момент, когда он услышит ответ. И, опередив его, сразила наповал: «Клэр Маркус».
  Мальчик кивнул, когда Хейли назвала имя своей лучшей подруги по средней школе.
  — Скажи ему, чтобы хорошенько проверил телефон, скоро ты позвонишь ему снова. — Хейли заказала два капуччино, повернулась к школьнику: — Ну, так как же тебя зовут?
  — Нейт… Натан.
  — Хорошо, Нейт Натан, у тебя же есть деньги на завтрак. Расплатись.
  Она предоставила ему рыться в карманах; он был уже совсем ручной, послушный, доверчивый. Потом села за столик, который я как раз перед тем совершенно случайно освободил.
  — Принеси кофе, Натан, — сказала Хейли, пока я неспешно удалялся. Когда мальчик сел, она сказала ему: — У нас мало времени. Кто твой дружок?
  — А, это Брэндон.
  — Ну конечно же Брэндон. На него можно положиться?
  Натан кивнул.
  — А теперь послушай меня, Натан: если не будешь дергаться, чтобы случаем не обгадиться, самое меньшее — получишь обратно свои деньги. Вкусный кофе?
  — Вы не дали мне шанса…
  — Я твой шанс, Натан. И наш уговор — твой шанс. А ты все волнуешься насчет кофе?
  — Нет, я…
  — Ну-ка соберись. Следи за игрой. Что, успокоился? Не дергаешься?
  — Нет!
  — Тогда задай мне один вопрос.
  — Ч-что?..
  — Назови меня по имени. Ведь мы же не чужие люди — друзья, сидим пьем кофе.
  Натан моргнул.
  — Клэр, — подсказала Хейли. — Спроси: «Клэр, что тебе заказать?»
  Она замолчала. И не поднимала глаз, пока Натан шепотом не задал ей этот вопрос.
  — Хорошо, Натан. Пожалуй, я правильно выбрала именно тебя. Посмотрим, сможешь ли ты достать то, что мне нужно.
  — Смогу…
  — Не зарекайся. Откровенность без действий — дерьмо собачье. Не будь дерьмом.
  — Ни за что!
  — Мы должны добиться своего, Натан. Ты и я.
  Он моргнул.
  — Лекарств.
  — Выходит, вы вернулись в школу, потому что вам нужны…
  — Ты, Натан, мне нужен ты.
  — Но вы меня не знаете! И потом… то есть, конечно, да, я кайфовал и знаю парней, у которых есть дурь, и еще ребят, которые говорят, будто у них есть экстази и даже…
  Хейли отодвинулась от него. Заставила его нагнуться и выслушать, что скажет она.
  — Я-то думала, ты понимаешь, что все это дерьмо. Думала, ты понимаешь, что делать все, чтобы у тебя поехала крыша, прежде чем ты ее построил, — такая же тупость, как курение, от которого единственный кайф — это рак.
  — Но наркотики… Разве вам нужны не?..
  — Мне нужно то, что у тебя в кармане.
  Натан непонимающе моргнул.
  — Ну, не в твоем, так у Брэндона. Кроме того, вы оба знаете сотни парней в нашей школе, которые этим пользуются. Черт, в нашей торчковой школе торчит не тот, кто торчит, а как раз наоборот. Мне нужны золофт, валиум, риталин, риспердаль, занакс — на улице его еще называют «бен-зо», — прозак, литий — вы, ребятишки, каждый день таскаете в школу полный набор таких штучек — помогают.
  — Но это же все лекарства!
  — Смотря кто от чего торчит. Торч есть торч. А хорошая новость в том, что теперь ты не имеешь никакого права увиливать. Вы с Брэндоном получите по два доллара за таблетку, а до первого звонка осталось всего полчаса.
  — Но почему?..
  — Потому что у меня нет времени бегать по аптекам. Потому что тебе этого хочется. Или ты хочешь навсегда остаться пай-мальчиком, уличным простофилей, который торчит сам от себя? Ты можешь вести себя уверенно? Как человек, который жаждет настоящих приключений, а не придурочных видеоигр? Да почеши же ты яйца и стань мужиком. И не корми меня дерьмовыми обещаниями вроде «может, потом».
  Натан смотрел мимо нее, в совершенно новое для себя сочетание зеркал.
  Хейли протянула руку, так что пальцы их соприкоснулись.
  — Ну, так кем же ты хочешь быть, Натан? Мальчиком, который сидит, попивая кофе, или спокойным и дерзким мужчиной?
  — Что?..
  — Все хотят быть уверенными и дерзкими, Натан. Вот в чем штука. Не в наркоте. Не в деньгах. Сделай так, чтобы они захотели быть похожими на тебя — такими же уверенными и дерзкими. Пообещай им два бакса за таблетку, и бакс — тебе. Осталось всего двадцать пять минут, так что лучше не превращай это в проблему, а постарайся извлечь выгоду. Действуй быстрее и не давай им опомниться. Иди же и принеси мне то, о чем я прошу.
  Натан, не отрываясь, смотрел на нее столько мучительно долгих мгновений, что Хейли решила — это провал.
  Затем он нажал клавишу повторного набора и стремглав выбежал на улицу.
  Натан не заметил, что я иду следом. Выходя, я оглянулся на столик у окна, сидя за которым Рассел слушал свой диск, с которого теперь звучала концертная запись «Нирваны» — «Come As You Are». Кивая головой в такт дикарскому гитарному соло, Рассел по-шпионски зорко наблюдал за окружающим.
  Оказавшись на улице, я пошел к школе за каким-то толстяком, который нежным, воркующим голосом говорил что-то бежавшему на поводке пуделю. Натан так ни разу и не оглянулся. Они с дружком сновали между своими соучениками на ступенях школы. Пацаны бросали что-то в чистый бумажный стаканчик, который Натан прихватил в «Старбаксе». На моих часах было 8.17. Хейли сказала нам, что первый звонок дают в половине девятого. Пацаны потянулись в здание школы. Натан промчался мимо меня.
  Я зашел в кофейню в тот самый момент, когда Натан поставил стаканчик на столик и подтолкнул к Хейли; в стаканчике перекатывались таблетки. Я проходил мимо, когда он сказал:
  — Семьдесят девять, всего семьдесят девять таблеток. Антидепрессанты, седативные, амфетамин и еще всякая всячина! Миранда сунула целый пузырек с каплями, которые отпускают по рецепту, сказала, что возьмет у матери. А вот Дженни с собой никогда ничего не носит. У Алекса были такие и вот такие да еще немного антибиотиков, но я сказал, чтобы он попридержал их, хотел узнать, может, завтра… У меня получилось!
  — Здорово получилось! — ответила Хейли и стала отсчитывать купюры от нашей пачки. — Но до звонка тебе осталось всего несколько минут. Теперь я перед тобой в долгу…
  — Не надо мне ваших денег.
  — Это не все мое и не все твое. А за долги нужно платить. Сделка есть сделка.
  Хейли отсчитала ему порядочно бумажек. Стоп, хватит.
  — Спасибо, ты действительно мне помог.
  — Ничего я не помогал.
  Натан упрямо не хотел сдаваться.
  «Ну давай! — попытался я телепатнуть. — Надо выбираться из этой ловушки, не то всем конец!»
  — Это не настоящая помощь, — сказал Натан. — Но я еще помогу, вот увидите. Чем угодно… только не таким дерьмом.
  Хейли потупилась. Она что-то беззвучно бормотала.
  «Спасать! Ее нужно срочно спасать!»
  Я был в пяти шагах от них. В двух…
  Силой воли негритянка подняла глаза, перехватила взгляд Натана.
  — Только скажите, что вам нужно, — прошептал он, не замечая, что я прервал миссию по спасению Хейли, изобразив внезапный интерес к выставке-продаже развешанных на стене кружек.
  — Мне нужно, чтобы ты вернулся в школу, — ответила Хейли, — но никогда не забывай, что не все делается по звонку. А ты пока такой. Будь хорошим, счастливым и говори правду.
  — Я вас когда-нибудь еще увижу?
  — Как только пожелаешь. Я всегда буду рядом, — улыбнулась Хейли.
  Затем она вывела его на улицу и отпустила.
  Когда мы шли к «тойоте» — Хейли и Эрик плечом к плечу — впереди, Зейн — прикрывая наши тылы, — Рассел ухмыльнулся и сказал мне:
  — Каждому нужен свой кайф.
  23
  Наш девятиэтажный нью-йоркский отель угрюмой дешевкой вклинивался в конгломерат кооперативных зданий стоимостью в миллионы долларов на Двадцать третьей улице, вдалеке от того места, где мы припрятали свою «тойоту». Едва войдя в вестибюль отеля, мы погрузились в облако пыли и табачного дыма. Что-то подсказало мне, что мы не первая команда отчаявшихся душ, которая ищет здесь пристанища, оказавшись в затруднительном положении.
  Когда мы поднимались по лестнице, Зейн шепнул:
  — Опасно подниматься одной группой.
  — Верно, — ответил я. — Только ведь нам не по своей воле приходится это делать.
  Одну из комнат мы превратили в Центр управления операцией. Утреннее солнце пробивалось сквозь жалюзи, которыми мы закрыли грязное окно.
  Мы распределили свою «наркоту», произвели учет вещей и составили матрицы.
  Распределить «наркоту» — было первым и едва ли не главнейшим занятием.
  Работать приходилось по памяти: Зейн и Хейли рассортировали семьдесят девять таблеток на четыре группы — антидепрессанты, стимулирующие, седативные, неопознанные.
  — А вот эти три маленькие беленькие? — уточнил Рассел. — По-моему, очень похоже на «риталин» — новая разновидность, — быстро вырубает детишек, если разнервничаются.
  — Подростки, — сказал Зейн, — вот кто любил резать правду-матку в американском обществе.
  — Пока им самим крылья не подрезали, — ответил я.
  — Значит, никто не хочет на мою вечеринку? — спросила Хейли.
  Мы не стали ее разочаровывать. Это все равно не сработало бы, к тому же ей не так уж было и важно, заботимся мы о ней или нет. Выдумки, которыми мы живем, — личное дело каждого. Или нашего психиатра, а он был распят на проволочной изгороди.
  Каждый наугад принял именно такую дозу, какими нас накачивали прежде.
  — Интересно, повлияет ли это на обратный отсчет времени? — задумалась Хейли.
  — Вся эта доморощенная медицина разве что и может сделать нас не такими резкими, — пожал плечами Зейн. — Всегда выходит, что недооцениваешь то, что имеешь. Черт, а может, эти пилюли даже замаскируют распад личности. Или вызовут новое помешательство, которого не было.
  — Получается, нам осталось всего три дня правильно ориентированного безумия, — сказал я. — Надо со всем этим решать, и побыстрее.
  Рассел проглотил свою долю пилюль, запив водой из бутылки. Щелкнул неопознанной белой. «Лишнее не помешает».
  На инвентаризацию ушло пять минут.
  — У нас осталось меньше четырехсот тридцати четырех долларов, — сообщила Хейли. — На это на Манхэттене не очень-то разживешься.
  — И у тебя еще наш пистолет, — напомнил я Зейну.
  — Да, но с неполной обоймой, — ответил тот. — Нескольких пуль не хватает.
  — Без шуток, — сказал я.
  Построение матриц — центр и средоточие любого шпионского исследования.
  Матрицы — это паутина данных, которые составляют самую суть деятельности умного шпиона, исследования или операции. Обученные аналитики в современном мире покупают компьютеры, чтобы создавать визуальные «карты» известных фактов и обоснованных предположений, карты, которые заполняют мониторы или проецируются на экраны, с целью обнаружения связей, возможных цепочек причин и следствий, персонажей, которые могут являться чем-то большим, чем кажутся, потому что со всех сторон оплетены матричной паутиной.
  Но мы были не в современном магазине шпионского оборудования в штаб-квартире ЦРУ. Мы сидели на одном из верхних этажей задрипанного отеля в Нью-Йорке. Ноутбук доктора Ф. был единственным компьютером в нашем распоряжении, а в нем не было предусмотрено устройства для построения матриц. Поэтому нам пришлось делать это дедовским способом.
  Рассел раздал всем ручки и картонки, из которых мы вырезали матричные карточки, куда нужно было заносить имена, места, происшествия.
  Рассел вписал в свою фиолетовую матричную индексную карточку Боснию, Сербию, полковника Херцгля, свою рок-н-ролльную группу, всех ее членов по именам и даже офицера, который вел его дело.
  Зейну досталась красная карточка. Он вписал в нее имя главного сержанта Джодри. Затем приготовил особые карточки для Вьетнама, Лаоса, спецподразделений, спецопераций, Лао, Вьетконга.
  У Хейли была желтая. Она перечислила в ней Клэр, Кристофа, Кена, Жанну, русских, Нигерию, Париж и Прагу. Одну карточку она отвела под поставки героина, другую — нефти и третью — плутония. Мы подозревали, что многие из имен, которые нам известны, — ложные: служившие для прикрытия или бывшие рабочими кличками. Но если одну и ту же ложь рассказать двум разным людям, то из нее может сложиться правда.
  У Эрика карточки были зеленые. Он перечислил Ирак, Саддама Хуссейна, майора Амана, связи и прикрытия, оружие массового уничтожения. У него получилась самая тонкая пачка.
  — Давай, Виктор, — подбадривающе и наставительно сказал мне Зейн. — Придется написать ее имя.
  Серебряные, мне достались серебряные карточки. Рассел дал мне ручку. Все наблюдали за мной, выжидая.
  Перо дрожало у меня в руке, когда я вывел на серебристой карточке: «Дерия».
  — Давай дальше, Виктор, — сказала Хейли.
  — Как-никак гордость доктора Фридмана, — вставил Эрик.
  На моей серебристой индексной карточке быстро стали появляться другие слова: Малайзия. «Аль-Каеда», 9-11. Центр по борьбе с терроризмом. Две карточки я оставил для попыток самоубийства.
  Над розовыми карточками доктора Фридмана мы все работали сообща. Составили перечень его связей в ЦРУ. В учебных заведениях, которые он должен был считать своей альма-матер. В Совете национальной безопасности. Белом доме. Пользуясь своими хакерскими способностями, Эрик взломал систему его ноутбука, проверил каждое слово, каждое имя, каждый адрес.
  — Мы должны узнать о нем как можно больше, — сказала Хейли.
  — Вот почему мы проводим рекогносцировки в этом огромном городе, — отозвался Рассел. — Вот для чего мы здесь.
  — Первую стадию можно считать выполненной, — сказал Зейн. — Итак… стадия вторая.
  Сестре Смерть карточки выпали коричневые. На выданном в Мэриленде водительском удостоверении она значилась как Нэн Портер. Записная книжка пестрела инициалами и телефонными номерами без кода и адресов. В бумажнике обнаружилось фото удостоверения личности, предоставлявшего ей «особый» статус в военном госпитале Уолтера Рида в Вашингтоне.
  Среди заполненных карточек матрица нашей незримой цели, подлинного вдохновителя Кайла Руссо белела, как шрам.
  — В Китае белый считается цветом скорби, — напомнил я.
  — А у нас — чистоты, — сказала Хейли. — Представить только!
  — Этот Кайл Руссо выложит нам все начистоту, — пообещал Зейн, — как только мы его поймаем.
  — Погодите! — завопил я. — Мы кого-то забыли… забыли из-за всех этих цветов!
  Все удивленно посмотрели на меня.
  — Малькольм, — произнес я. — Даже не принимая в расчет все остальное, то, что он помог нам бежать, дает ему право на карточку.
  Мы выделили Малькольму серую карточку и написали на ней его кодовое имя: Кондор.
  Зейн с Эриком прилепили скотчем более двухсот разноцветных индексных карточек на стене цвета слоновой кости. Гулявшие по номеру сквозняки заставляли жалюзи дрожать, и волны солнечного света колыхались на нашей многоцветной, как радуга, шахматной доске.
  — Ух ты! — восхитилась Хейли.
  — Ну и картинка, мать твою! — сказал Рассел.
  — Тут все мы, — согласился Зейн, — как есть!
  — Нет, — возразил я, — это только наше начало. Теперь нам предстоит самое трудное.
  — Где точки пересечения? — спросил Зейн.
  — Мы все пересекаемся в Замке, — ответил Рассел, — и в ЦРУ, хотя Хейли, Эрик, и я работали над организацией операций, у Зейна было свое особое задание в армии, а Виктор заработал себе место двумя попытками самоубийства и в Центре по борьбе с терроризмом.
  — Доктор Ф. работал на Управление, — сказал я, — и кроме того, совсем недавно получил повышение в Совет национальной безопасности. Помните историю о том, как он заблудился в Белом доме?
  — Основные точки пересечения, — подвела черту Хейли, — это доктор Ф., сестра Смерть и Кайл Руссо.
  — Пользуйся ее настоящим именем, или мы забудем его, — попросил Зейн. — Портер, Нэн Портер.
  — За пределами Мэна, — сказал я, — линии пересекаются в Вашингтоне.
  — Значит, мы движемся в правильном направлении, — кивнул Рассел.
  — Разбираться в географии еще не значит знать, где ты находишься, — возразил я.
  — В данный момент, — произнес Рассел, — мы сидим под самой крышей вонючего нью-йоркского отеля, а ищейки так и рыщут по следу.
  — Но почему? — спросила Хейли.
  — Потому что мы сбежавшие психи, — ответил я.
  — То, что мы сбежали, — это действительно причина, объясняющая, почему хорошие парни преследует нас, — сказала Хейли. — Но почему за нами гонятся и плохие? По той же причине, по которой они убили доктора Ф.?
  — В убийстве ведь главное не только кто и как, — согласился Зейн. Он кивнул на стену, заклеенную разноцветными карточками. — Вопроса «зачем?» не возникает.
  — Дело в нас, — сказал Рассел.
  — Мысля практически, — продолжал Зейн, — дело в том…
  — Практически? — прервал я его. — Ты уверен, что мы можем мыслить практически?
  — Без разницы, было ли убийство доктора Ф. делом внешних или внутренних сил, — продолжал Зейн. — А поскольку сестра Смерть служила марионеткой, то это командная работа, а не сольный номер.
  — Выходит, что это либо заваруха внутри ЦРУ, — сказал Рассел, — либо внешний заговор против ЦРУ.
  — Есть другие варианты? — спросил я.
  — Считайте меня психом… — ответил Зейн.
  — Псих и есть! — выпалил Эрик.
  — …но лично мне кажется, что это либо одно, либо другое, — закончил Зейн.
  — Мне тоже, — сказал я, — но у меня такое чувство, что там наверху что-то творится.
  — С вами голова пойдет кругом, — пожаловалась Хейли.
  — Уже ничего не болит, — сказал Эрик.
  — Запишите это, — распорядился Рассел. — Кто-нибудь почувствовал себя лучше с тех пор, как мы наглотались этой дряни?
  — Нет, — ответил я, — но мне перестало становиться хуже.
  Мы уставились на стену. Ни ответов, ни вопросов, которые могли бы помочь, там так и не появилось. Зейн с Эриком отклеили наши индексные карточки на случай, если кто-нибудь зайдет в номер в наше отсутствие. Мы оставались в гостинице, ожидая, пока солнце опустится достаточно низко и вечерняя толпа не заполнит улицы.
  На моих часах было 4 часа 37 минут, когда я сказал им: «Пора».
  24
  Мы стояли в ослепительно ярком центре покрытого грязью и копотью туннеля, некогда выкрашенного краской цвета слоновой кости. И сзади и спереди туннель терялся во тьме. Затхлый воздух, пойманный в ловушку здесь, внизу, вместе с нами, пропах металлом и цементом. Мы были как каменные бабы в подземной реке, по которой плавно проносились тысячи странствующих незнакомцев. Мы затаились, и поэтому единственная наша задача была — остаться незамеченными. Пока никто не разгадал в нас беглых самозванцев в мире душевно здоровых людей, нам ничего не грозило.
  Со стуком, грохотом, гулом комета проносилась мимо нас, исчезая в черной дыре туннеля. Тормоза металлически взвизгивали и скрежетали, когда поезд подъезжал к следующей станции. Дверцы вагона разъехались, и оголтелая пятичасовая толпа втянула нас за собой.
  Хейли и Эрику удалось сесть. Рассела, Зейна и меня раскидало в разные стороны в судорожных попытках уцепиться за место.
  Ньюйоркцы толпились повсюду. Тут были и строительные рабочие. И компьютерщики. И продавщицы с разлохматившимися кудряшками и полустертым, подплывшим гримом. Две монашки. Бизнесмены, наконец-то позволившие себе распустить тугие узлы галстуков. Бруклинская красотка на заебись каких высоких каблуках и с отъебись какой презрительной улыбкой. Кто-то наступил мне на ногу. «Lo siento»,[4] — сказала какая-то пуэрториканка. Бледный панк в свитере с капюшоном упражнялся в «бандитском» взгляде, в наушниках у него вибрировал рэп. В хвосте вагона неуклюже сгорбился коп, но взгляд его блуждал по толпе, и он даже не прислушивался к тому, что пищит микрофон у него на плече.
  Наконец двери захлопнулись. Поезд, понемногу набирая ход, тронулся с места.
  — Следи за Зейном! — шепнул мне Рассел.
  Этот солдат, прошедший через весь ад джунглей, теперь так вцепился в поручни, что костяшки у него побелели. Коротко обстриженные белоснежные волосы прилипли к лоснящемуся лбу. Контрабандные лекарства либо не действовали, либо оказали противоположный эффект. Так или иначе…
  — Держись! Замри! — шепнул я ему. — Оставайся незаметным.
  — Жарко! Виктор! Жарко, как в аду!
  — Нет, мы всего лишь едем в метро.
  На остановке все повалились друг на друга, потом нас швырнуло в другую сторону. Восемь миллионов человек втиснулось в вагон. Не вышел никто. Двери с грохотом захлопнулись. Нас резко встряхнуло. Казалось, поезд мчится на жаре наших тел, как на воздушной подушке.
  Последний раз Зейн попал в такую жару, когда бойлер в Замке не отключился. Он мигом перенесся в джунгли и успел перевернуть все вверх дном в комнате отдыха, пока смотритель не отобрал у него игрушечное ружье.
  — Все в порядке, — продолжал уверять я его. Глаза Зейна полыхнули, как два костра. — Мы рядом, — пришлось соврать мне.
  — Рядом, но здесь, все равно здесь. Я не вытерплю.
  — Ну, Зейн, — шепнул я. — Пистолет у тебя?
  Подземка со свистом неслась вперед, глаза Зейна вылезали из орбит, рот свела судорожная зевота.
  — Верняк.
  — Вот и хорошо, — соврал я. — Хорошо. Спрячь его подальше, чтобы никто не увидел. Только смотри, не потеряй.
  Поезд с лязгом подкатил к станции. Заскрипели тормоза. Остановка. Вышло больше народу, чем вошло. Через открытые двери ворвался прохладный воздух. Но только на минуту. Двери щелкнули, захлопнулись, и мы снова оказались в духовке мчащегося, как ракета, сквозь туннель поезда.
  — Виктор, — шепнул Зейн так, что его вполне могли услышать.
  — Все в норме.
  — Не хочу, чтобы он был у меня. Руки не держат. Я не смогу. Сделай же, сделай же, сделай же что-нибудь.
  Невинные люди, знакомые и незнакомые, случайно очутившиеся в нашем вагоне. И коп.
  Снова лязгнули сцепления. Поезд взвыл. Нас стало бросать из стороны в сторону, пока он снова со свистом прорезал темноту. Удушающая жара… Она набухала, давила.
  Уверенный, как поток прохлады, человеческий голос прорезал обжигающий воздух:
  — Трум-ту-ту-ту-рум! Трум-ту-ту-ту-ту-рум…
  Рассел, герой рок-н-ролла Рассел, удерживаясь за верхний поручень, нагнулся к Зейну, вцепившемуся в свою вселенную. Рассел гудел, бубнил, прищелкивал языком на манер барабана:
  — Трум-пум-пум-пум-пум…
  Юнец слегка подтолкнул локтем своего приятеля: «Эй, черт возьми, что там происходит?»
  Пуэрториканка ничего не видела. И вот такие же ничего не видящие свидетели вагона подземки исподтишка сосредоточили свое внимание на Зейне, которому казалось, что, цепляясь за поручни, он висит, цепляясь за стропы своего парашюта в удушающей жаре джунглей. И на Расселе, который на весь вагон распевал свою старую добрую песенку о слетающих на землю парашютистах.
  Сидевший в десяти футах от меня седой мужчина в кожаном пиджаке с дружелюбным выражением на лице стал подтягивать Расселу:
  — Та-да-да-да-да.
  Сквозь темноту, грохот и раскачивание подземки, битком набитой человеческими телами, чемоданами, кошелками и сумками, пробивалась единая песнь. В противоположных концах вагона двое людей, не знакомых ни нам, ни кому-либо из едущих в поезде, разделенных несколькими десятилетиями, в том числе и сороковыми, подхватили марш Рассела и горниста: «Та-да-да-да-да».
  Зейна колотило от беззвучных рыданий. Вместо того чтобы свисать с дерева в джунглях, он всего лишь повис на поручне подземки в удушающей жаре. Но он не мог впасть в исступление, подобно берсерку, и уничтожить нас. На такое предательство он бы никогда не пошел. Несясь сквозь тьму в раскаленном ревущем воздухе, он цеплялся за поручень, как за все свое прошлое, полное боли. Он дрожал всем телом, пока подземный хор пел «Балладу о „зеленых беретах“», не в силах противиться чувству, которое, как ему казалось, он оставил где-то давно, в молодости. Поющий поезд стремительно мчался сквозь темный туннель. Зейн вцепился в поручень. Держался, пока поезд не вырвался из темноты на следующей остановке, а подземные ангелы все еще пели о серебряных крыльях Америки — и только тогда он омылся рыданиями, которых ему никогда, никогда не доводилось знать прежде.
  25
  Небо над нами истекало кровью. Такси столпились в уличной пробке. Толпы бродяг заполонили тротуары. Насколько мы могли судить, никто из прохожих не наблюдал за нами.
  Насколько мы могли судить.
  И, насколько мы могли судить, никто из рекогносцировочного пункта номер один не мог следить за многоквартирным домом в Верхнем Уэст-Сайде, к которому нас привел из Мэна наш окольный путь и которому было суждено стать нашим рекогносцировочным пунктом номер два. Здание было двадцатиэтажное, свет из окон лился навстречу наступающей ночи. Нашей целью была квартира на шестом этаже. Мы поднялись на лифте, куда пустил нас благосклонный консьерж, введенный в заблуждение тем, как Хейли раскачивала бедрами, и ни минуты не сомневавшийся, что мы направляемся на «вечеринку».
  Мы уже решили, что сигнализации в здании нет, и понадеялись, что квартира окажется пустой, но, едва выйдя из лифта, увидели широко распахнутую дверь намеченной квартиры и старика в черном костюме, как две капли воды похожего на только что побрившегося Альберта Эйнштейна.
  — Вы как раз вовремя, — поманил он нас рукой.
  Эрик тут же ринулся выполнять пожелания старика.
  Старик нырнул за ним.
  Рассел кинулся спасать наших. Правая рука Зейна напряглась под рукавом. Хейли прикрывала тылы. Я припал к полу так, что все, происходившее в квартире, оказалось в поле моего зрения.
  Старик бросился к Эрику и прижал того к груди, Эрик ответил ему тем же.
  — Уж как я рад, что ты приехал! — Старик отодвинулся от Эрика и знаком показал, чтобы мы приблизились. — Я отец Леона, Жюль Фридман. Спасибо всем, что пришли.
  — Разве мы могли пропустить такое! — сказал я, вглядываясь в глубину квартиры нашего дорогого психиатра.
  Переднюю обрамляли книжные полки. В столовой было полно народу.
  — Извините, но не могли бы вы представиться? — попросил отец психиатра.
  — Хейли, Рассел, Зейн, Виктор. И я — Эрик, — выпалил Эрик.
  «Врать уже поздно», — подумал я.
  Жюль Фридман сказал:
  — А, так, значит, вы познакомились с моим сыном?..
  — По работе, — ответил Рассел, незаметно занимая позиции между безотказным Эриком и вопросами, которые еще мог задать отец. Хейли, завладев вниманием Эрика, провела его в квартиру.
  — Ах, вот оно что, — сказал Жюль.
  — Да, — откликнулся Рассел.
  — Двое ваших людей пришли в мою школу, чтобы сказать мне про Леона, которого никогда не видели. — Жюль обратил ко мне свои затуманенные, налитые кровью глаза. — Разве можно представить себе такое: двое незнакомцев приходят заявить тебе, что твой ребенок мертв? Это ужасно.
  — Мне очень жаль, — сказал я.
  Как потерявший равновесие малыш, он припал к моей груди. Потом собрался и выпрямился.
  — После того как они ушли, я не думал, что кто-нибудь еще с его… его работы появится снова.
  — Он играл в нашей жизни особую роль, — сказал Зейн.
  — Да, он вообще был особенный, — кивнул скорбящий отец. — Проходите.
  Он провел Рассела в помещение, которое в схеме ноутбука его сына значилось как «нижнее», и я понял, что доктор Ф. не «жил» здесь, а просто чувствовал себя в безопасности. Откуда он появлялся и куда, как, несомненно, уверял сам себя, всегда сможет вернуться.
  Мы с Зейном стояли в передней. Он беспокойно ходил, распахнув пальто.
  — Ты уверен, что с тобой все в порядке? — спросил я.
  — Да, — ответил Зейн. — Или, вернее, нет. Теперь все какое-то… другое. Я чувствую… легкость.
  — Главное, что нам нужно, — сохранять спокойствие. Держаться прикрытия, не терять уверенности.
  Зейн улыбнулся:
  — Странно, но температура уже не беспокоит меня так, как раньше.
  — Может, лучше кончать все это поскорее? Имело ли смысл вообще здесь появляться? Думаешь, это безопасно?
  — Понятия не имею. — Зейн прошел дальше в комнаты.
  Где Рассел вопил:
  — Ну и жратвы наготовили!
  Я тоже вошел, закрыл дверь.
  И увидел своих товарищей в переполненной столовой. Одну стену почти полностью занимали абстрактные гравюры из музейной лавки. Напротив произведений искусства кто-то положил поверх скатерти белую полосу материи, на которой женщина с серебристыми волосами в военно-морской форме от Армани устанавливала цилиндрическую стеклянную вазу красных роз. По всему столу были расставлены тарелки с сэндвичами, холодной брокколи и морковными палочками. Дымился говяжий филей и запеченная индейка.
  Скорбящий отец нашего убитого психиатра одарил меня признательной улыбкой.
  Я положил руку ему на плечо:
  — Мистер Фридман…
  — Пожалуйста — Жюль.
  — Жюль, что… что наши люди сказали вам о смерти Леона?
  — Темное шоссе. Он, как всегда, переработал. Слишком устал. Он ехал назад, чтобы повидать кого-то из пациентов той армии, которая базируется на границе. Обледеневший участок. Машина потеряла контроль. Не было даже никакого столкновения. Быстро — они сказали, пообещали, что все должно было произойти очень быстро, что он умер… до того… до того… как машина взорвалась.
  Эта навязчивая ложь заставила его отвести взгляд.
  — Что еще могли они сказать? — прошептал он.
  — Ничего, — солгал я. — Кроме того, что он был хорошим, добрым человеком.
  Рассел буквально обрушился на нас с пластиковым стаканом красного вина в одной руке и ножкой индейки — в другой.
  — Вкуснятина!
  — Спасибо, — ответил Жюль. — Вон там, в углу, деликатесы, их принесли люди, которые знали Леона еще мальчиком. А сэндвичи — дело рук кулинарного класса, в котором я веду свой предмет…
  Жюль указал на сидевшего в комнате обжору в блестящем черном костюме, успевшего с ног до головы обсыпаться сахарной пудрой и съежившегося от стыда за свой безобидный порок.
  Серебряная блондинка в темном костюме от Армани остановилась рядом с Зейном. Вытащив из сумочки белый конверт, она опустила его в корзиночку, стоявшую тут же, на буфете.
  Рассел нацелился еще на одну ножку индейки.
  — Что такое?
  — Я завесил все зеркала, — ответил Жюль.
  — С ума сойти! — И, покинув нас, Рассел бросился к столу с напитками.
  Женщина с серебристыми волосами вплыла в пространство, оставленное Расселом. Обняла Жюля:
  — Мне так жаль!
  — Спасибо. — Жюль жестом указал на меня. — Виктор, если не ошибаюсь? После того как преподаешь сорок лет историю в школе, учишься быстро запоминать имена. А это доктор Кларк, она была наставницей Леона в Гарварде — не обделяйте ее вниманием! И я видел, что в корзинку опустили еще один конверт.
  — Все, чем я могу помочь, — промурлыкала доктор Кларк.
  — Сейчас вы поможете мне тем, что извините меня.
  И он вышел из комнаты.
  Ее ярко-синие глаза сосредоточились на мне.
  — Вы были другом Леона, не так ли?
  — Не настолько, насколько хотел бы. Вы преподаете в Гарварде, доктор Кларк?
  — Пожалуйста, называйте меня Йэрроу. После двух лет отсутствия сентиментальность снова привела меня в этот город. Я открыла здесь практику, хотя по-прежнему читаю лекции и слежу за исследовательской работой.
  — Практику, вы хотите сказать…
  — Я психиатр.
  Она по-кошачьи мягко положила лапку на мое запястье. Когти сомкнулись.
  — Расскажите мне, — шепнула она. — Как он живет?
  — Жюль? — Я облизнул губы. — Старается изо всех сил. Это единственное, что остается каждому из нас.
  — Да, понимаю. И никто не знает, что делать в такие времена, как нынче.
  «Заставляй ее говорить! Пусть говорит она!»
  — Вы познакомились с Леоном в Гарварде?
  — Я уже давно была знакома с его семьей. Мы вместе ходили в школу. То есть я имею в виду — мы с Жюлем. Я считала нелепостью заканчивать Гарвард, чтобы преподавать в средней школе в Гарлеме! Но Жюль утверждал, что таков его путь. По крайней мере, он верит в это. Просто описать не могу, как я восхищалась им до того… словом, до того как он встретил Мариссу, я тогда как раз работала в психиатрическом отделении больницы в Бельвью. Ничто так не открывает человеку глаза на жизнь, как время, проведенное в психиатрической лечебнице!
  — Согласен.
  — Кажется, все было как вчера. — Йэрроу прижалась ко мне. — Эта психушка привела меня к Леону.
  Рядом Эрик стоял за двумя мужчинами, настолько увлеченными разговором, что они не обратили внимания на него, даже когда один повернулся, выложил на стол молоток, пакет гвоздей с широкими шляпками, проволочную петлю и поставил свой стакан красного вина рядом с вазой с красными розами.
  — Помню, как Жюль впервые пригласил меня к себе, — продолжала шептать Йэрроу. — На обед. Познакомиться с Мариссой. Два старых приятеля по колледжу… И я увидела ее. Она как раз носила Леона. И вдруг я поняла… какой великий человек Жюль… был… нет, конечно же, есть. Приглядитесь получше. Думаю, мне виднее. Все эти хитрые фрейдистские штучки.
  — Хитрые.
  — Марисса была само очарование, такая честная, чистая душа. Ее нельзя было не любить. Два года назад ее не стало. Теперь бедняга Жюль действительно совсем одинок. Что до меня, то я развелась год назад, чудесный мужчина, но… Впрочем, хватит обо мне. Так чем, вы говорите, занимаетесь?
  — Что?
  — Чем вы занимаетесь? — промурлыкала доктор Йэрроу. — Кто вы?
  Она буквально впилась в мою руку.
  Боевые искусства учили меня, как освобождаться от захвата, Ударить ее свободной рукой: ладонью в висок, костяшками перебить трахею, ударом сверху раздробить запястье. Затем, нащупав слабое место — как правило, большой палец, — вырваться и, ухватившись за мизинец, сломать его.
  — Простите, — сказал я доктору Йэрроу, — моим друзьям нужна помощь.
  Уворачиваясь от незнакомых мне гостей в переполненной комнате, я направился к Зейну.
  — Прошу всех послушать меня, внимание! — провозгласил Жюль. — А не перебраться ли нам в другую комнату?
  — Надо поскорее смываться отсюда! — шепнул я Зейну, когда гости начали с шумом протискиваться в гостиную.
  — Да, кроме еды, тут, пожалуй, искать нечего, — согласился тот, держа в руке бутерброд с грудинкой.
  — Говори потише. И следи, что говоришь: вон та старая леди — психиатр!
  — А ты псих. У вас немало общего.
  — Если она разнюхает, кто мы такие…
  — Да перестань ты так дергаться. Куда уж хуже? Кроме того, — сказал он, кивая в сторону престарелой леди, — из-за нее и тебя дергаться бы мы не стали.
  Рассел стоял в дверях столовой, опустошая очередную бутылку «Мерло».
  Жюль позвал из другой комнаты:
  — Всех, всех прошу, пожалуйста, сюда!
  Рассел кивнул в сторону донесшегося до нас призыва. Я поспешил за ним в гостиную.
  Ночь уже успела закрасить чернотой окна этой комнаты, где кушетки, кресла и столы были сдвинуты в сторону, освобождая посередине покрытое ковром пространство, вокруг которого были расставлены складные металлические стулья.
  Рассел услышал, как, стоя между столом и расставленными вокруг стульями, Жюль говорил:
  — …приходилось полностью расшторивать окна, но ему нравился этот вид. Огромный, раскинувшийся во все стороны город. Чувство, что вся вселенная — там, за этим тоненьким стеклом.
  Рассел уставился на расставленные кругом стулья.
  — Эй! Я знаю, для чего это!
  — Правда?
  — Ну да, я все время это делал.
  — Рассел! — сказал я.
  Жюль нахмурился:
  — Все время?
  — Два-три раза в неделю в зависимости от того, как шли дела, — объяснил Рассел.
  — Бог мой! — вздохнул Жюль. — Два-три раза… в неделю! Бедняга!
  Рассел прошел в круг стульев, Жюль сказал ему вслед:
  — Все это… умирание, а вы еще так молоды.
  — Только, дружище, — ответил Рассел, — не надо меня подначивать. Вокруг — живые люди…
  Ночь превратила стеклянную стену в полупрозрачное зеркало, отражавшее поставленные кружком складные металлические стулья. Серебристая блондинка выбрала стул. Удостоверение психиатра уютно пристроилось у нее в сумочке; не сводя с меня буравящего взгляда, она похлопала по сиденью рядом с собой.
  Собрав последние силы, я умоляюще притянул Рассела к себе:
  — Эта старуха — психиатр! Остановись!
  Он без труда стряхнул мою и без того слабую хватку:
  — Понятное дело.
  Сила тяготения заставила меня опуститься на стул рядом с доктором Йэрроу Кларк.
  — Куда как легче сидеть не одной, — промурлыкала она. — Или рядом с незнакомцем.
  — Кто же мы как не незнакомцы. — «Заткнись! Прекрати с ней разговаривать!»
  Моя собеседница моргнула:
  — Какой… необычный взгляд на вещи.
  Двое учителей сели рядом с Зейном. Еще через два стула сидел Эрик. Жюль вежливо ожидал в центре круга. Рядом стоял его новый приятель Рассел.
  — Необычность и перспектива, — начала доктор Йэрроу, обращаясь к коллегам и друзьям Жюля, рассевшимся на стульях. — Я провожу наблюдения в клинике, где лечат иммигрантов, к которым нельзя относиться с точки зрения перспектив американской медицины. Для испаноговорящих, к примеру, характерен так называемый ataque de nervios, нервный приступ, во время которого пациенты падают на пол, начинают вопить и бить себя в грудь. Малайзийцы…
  — Лучше не надо об этом.
  — Извините?
  Я плотно сжал губы, помотал головой.
  Доктор Йэрроу пожала плечами.
  — Так или иначе, у малайзийцев наблюдается психоз, называемый «лата», который заставляет их передразнивать других людей. Пациенты из Китая часто боятся ветра. Они называют это pa-fay.
  — Pa-feng, — непроизвольно поправил я ее сквозь плотно сжатые губы.
  Доктор Йэрроу Кларк удивленно моргнула:
  — Вы говорите по-китайски?
  — Да. Нет. Не здесь. Не сейчас.
  — Прошу внимания!
  Жюль распростер руки, обозрев сидящих кругом гостей. Рассел скопировал его позу: широко раскинутые руки, утихомиривающий взгляд.
  Только не «лата», мысленно взмолился я перед Расселом.
  Последний скомандовал группе:
  — Пора начинать… верно, Жюль?
  Рассел жестом предложил нашему хозяину сесть на стул спиной к стеклянной стене. Сам же занял стул лицом к стене темноты, улавливавшей наши отражения.
  — Спасибо вам всем, что пришли, — сказал Жюль. — Все происходит не так, как делается обычно…
  Рассел замахал на него рукой.
  — Все чин чином. Мы все здесь, город вокруг, рядом с моим человеком, Виком, психиатр, док… а не сплясать ли рок?
  — Леон… — начал Жюль, затем громко сглотнул. Попытался встать.
  — Доктор Ф. держался уверенно, — сказал Рассел, — полностью владел группой.
  Зейн подчеркнуто громко прокашлялся.
  Рассел даже бровью не повел.
  — Леон умирает… — вздохнул отец нашего психиатра. — Только не это, только не так.
  — Какого хера, — подхватил Рассел, — разве это вообще когда-нибудь бывает так?
  При слове «хер» невинные слушатели буквально окаменели.
  — Итак, — спросил Рассел, — где был я?
  — Где ты сейчас? — сказал я.
  Приложив руку к сердцу, я спрятал большой палец, так чтобы он был не виден. Оставшимися четырьмя я стал отчаянно сигнализировать Расселу, передавая четыре волшебных слова, от которых могло зависеть все: «Заткни свою чертову пасть!»
  — Я здесь, дружище, — ответил Рассел. — Так же как и ты. Все здесь.
  — Кроме бедного доктора Фридмана, — заикнулась Хейли.
  — Да, — протянул Рассел. — Хороший был человек. Хотя никогда не хотел обращать внимание на то, что я говорю. «Сортир», — твердил я, но доктор Ф. словно бы и слушать не хотел.
  — Молодой человек, — сказала сидевшая рядом со мной психиатр, — с вами все в порядке?
  — А вы что, считаете, что хоть один человек в мире в порядке? Так что же вы за психиатр?
  — Простите, если…
  Но Рассел взмахом руки прервал доктора Йэрроу Кларк:
  — Нет, это вы меня простите.
  — Эх, Вик! — сказал Рассел. — Мне так жаль из-за того, что случилось в том мотеле. Я просто не мог пошевелиться. А она стояла в своем лифчике и трусиках там… в дверях, и я… я просто не мог ее шлепнуть.
  Доктор Йэрроу нахмурилась, но сказала:
  — Повезло вам.
  — Да нет же! В каком мире вы вообще живете? Представьте: вы вышибаете дверь, а она стоит там перед вами полуголая… Бум! Не теряйся или до конца дней будешь чувствовать себя дураком.
  — Что происходит? — спросила одна из преподавательниц.
  — Расс, — сказал я, — можно потолковать с тобой на кухне?
  — Можешь толковать со мной, где тебе угодно. — Он указал на окружившую нас стену стекла. — Гляди!
  Все собравшиеся в гостиной невольно повиновались ему. Увидели окна. Наши отражения. Сверкающие небоскребы. Темную ночь.
  — Вы можете видеть то, что там, снаружи, и наши отражения — такова уж способность стекла, — пояснил Рассел. — В нем нет времени. И пространства. По сути, все равно — будем мы или были, просто мы все здесь, так что, выходит, то, что мы видим…
  Поблескивая отражающими все вдвойне очками, Эрик сказал:
  — Великолепно.
  — Верно, дружище! До тебя дошло. Ты понял. Это великолепно.
  Разумеется, Эрик утвердительно кивнул.
  — Белые таблетки плюс красное вино, — шепнул Зейн, имея в виду Рассела.
  Но я только покачал головой:
  — Он бы и без них мог обойтись.
  Старейший из преподавателей школы Жюля сказал:
  — Это…
  — Вы тут мне не хозяйничайте! — прогремел Рассел. — Слушайте, что говорю я!
  Все затаили дыхание. Замерли. Мы сидели в стальном кругу, как в ловушке.
  — Не смейте прерывать никого, кто говорит на собрании группы! Где вы все были? Что знаете? Я стараюсь… я приношу свои извинения, поэтому не прерывайте меня. Мне жаль и… мне жаль, Вик, надо было вышибить ей мозги.
  — Порядок, Расс, — сказал я. — Все и так прошло удачно.
  Будучи ветераном-психиатром, доктор Как-Там-Ее-Йэрроу вступила в беседу:
  — Вам повезло, что вы… ей повезло, что она… что ей не вышибли мозги.
  — Зейн все равно добил ее, — сказал Рассел. — Мертвее не бывает. Но дело не в том, кто ее убил. Она ведь просто тело. Мало ли их кругом.
  При этом известии лица сидящих в круге словно окаменели.
  — Дело в том, — продолжал Рассел, — что ты не можешь передоверить никому другому то, что должен сделать сам. Сожалею. Если человек оказывается в нужном месте в нужное время, то он несет за это ответственность. И вас это тоже касается. Вот, скажем, вы должны сделать что-то, как я, и не делаете этого. Мне так жаль.
  — Расс, — сказал я, — все в порядке. Ты просто…
  — Сортир, — повторил Рассел, упрямо уставившись на все существующие и мнимые отражения в окнах. — Снова сортир. И я не остановил ее. Не смог. И полковника я тоже не убивал, — еле слышно прошептал он в заоконную ночь.
  В тот момент я заметил на лице Рассела удивление — будто он совершил какое-то открытие, преисполнившее его благоговейного ужаса.
  И почти одновременно засек боковым зрением какое-то движение.
  А именно: доктор Кларк опустила руку, чтобы дотянуться до сумочки, в которой у нее наверняка лежал сотовый телефон — стоило всего лишь набрать номер 911.
  В следующую же секунду она уже ощутила на себе мой стальной захват — «тигровая пасть».
  Один из приглашенных на эти своеобразные поминки преподавателей прошептал:
  — Какого полковника?
  — Полковника Херцгля, этого жирного ублюдка. Я… Я так и не убил его. А следовало бы разнести ему башку еще до того, как он сжег школу. Вы когда-нибудь слышали, как ребятишки кричат, когда горят заживо? Стояли погожим деньком возле школы, которую поливают из огнеметов? От дыма выворачивало наизнанку. Но главное, достает крик. Потом от всего этого места идет смрад, воняет горелым мясом, и этот крик… Пламя ревет, вы про себя молитесь, чтобы вопли прекратились. Стоите там и ничего не можете сделать, только выдавить гаденькую улыбочку, чтобы ваша легенда не полетела к чертям. А я не убил его, хотя должен был, не смог установить «растяжку» в сортире…
  Хриплые рыдания не дали Расселу договорить. Он дрожал. Руки его судорожно изогнулись, словно стараясь обхватить что-то большое, но поймали только воздух.
  — Мы с тобой, — шепнула Хейли.
  — Мы здесь, — сказал Зейн.
  Эрик знаками давал понять Расселу, что он молодец.
  Лицо отца нашего психиатра побагровело от прилива крови. Гости побледнели.
  Рассел увидел, что я киваю ему. Мы сдвинулись с мертвой точки. Перестали прикидываться. Это был момент истины, а истина бесценна. Момент Рассела, который приближался с годами. Доктор Ф. назвал бы это прорывом.
  Рассел тяжело опустился на стул. Слова потекли ручьем.
  — Херцгль вытащил ее из этой школы. Она была учительницей. У нее были длинные светлые волосы. Херцгль схватил ее, стал избивать. Совсем маленькие детишки расплакались, он разогнал их пинками. Скрутил ей руки, привязал поводком к своему ремню, как собаку. Мы ушли, а они все поливали из огнеметов… Он держал ее при себе два дня. Две ночи. Как игрушку. Для него она не была человеком. Наконец мы пришли в тот город. Мусор хрустел под башмаками. Обрезали веревки, свисавшие с фонарных столбов. Кафе… Виктор, я ничего больше не могу вспомнить про кафе! Это было там, я тоже был там, но…
  — Все нормально, — сказал я ему, пока доктор Как-Там-Ее-Йэрроу изо всех сил крутила запястье, стараясь освободиться от моего захвата.
  — Сортир, — продолжил Рассел. — Херцгль тащит ее туда. Но прежде чем уйти, указывает на меня и говорит: «После меня». И тянет девушку за собой на поводке. В сортир. Я знаю, что он оставил играть свою музыку — Элвиса с его чертовым «Вива Лас-Вегас!». Уж не знаю, сколько протянулись эти полчаса. Компаньоны у меня еще те — двое садистов-головорезов. Херцгль возвращается. Снова указывает на меня. Говорит: «Америкашка следующий. Твоя очередь».
  Наш хозяин Жюль начал обмахиваться платком.
  — Что мне было делать? — спросил Рассел. — Мне надо было держаться прикрытия и притворяться одним из них. Уходя, я услышал, как Херцгль назначает следующего парня. Говорит, что мы в двух часах ходьбы от полевого лагеря. А там он отдаст ее солдатам и так… До конца.
  У Жюля вырвался глубокий вздох.
  — Он привязал ее к стойке в туалетной кабинке. Там было зеркало. Она могла видеть себя. Он вырезал на ней свои инициалы. Она… на ней ничего не было. Глядит на меня. Карие глаза и… И только я, а где же был Бог?! Только я, и я несу ответственность за то, что здесь, а она… Они… Они бы пошли куда дальше и натворили такого… Но сейчас тот, именно тот момент. И вот по ее щеке скатывается слезинка. Они оставили ей только одну слезинку. Им несть было числа, и они надругались над ней так, что у нее осталось только это. Я не мог позволить этому случиться… и спасти ее тоже не мог. Не мог остановить их. А она сказала только… только… Пожалуйста. Я задушил ее.
  — Пресвятой Боже! — прошептал школьный учитель.
  — Ее светлые волосы жгли мне руки. Ее словно облили кислотой, кожа на ней горела, и ее трясло. Она боролась не за то, чтобы выжить, а за то, чтобы умереть, а я… я не мог выпустить ее оттуда и поэтому задушил, чтобы спасти от еще худшего ужаса. Там, в сортире, это был я.
  Молчание воцарилось в обычной гостиной, уже готовой принять траурную церемонию. На лицах гражданских, сидевших в нашем кругу, изобразились шок и смятение. Мы сидели, словно прикованные к нашим стульям.
  Пока не встала Хейли. Подойдя к стулу, на котором скорчился Рассел, изнасилованная убийца мягко спрятала в ладонях лицо убийцы изнасилованной девушки.
  — Ты сделал лучшее, что мог, — сказала она Расселу. — Лучшее, на что она могла надеяться. Ты поступил неверно, но причина была правильной.
  — Что проку.
  — Но это правда.
  — Ты бежал. Вот что теперь главное. Ты вырвался на свободу, — сказал Зейн.
  — Нет, — прошептал Рассел, — мне уже не вырваться.
  — Да, — сказал я. — Ты прав. Не всем это удается.
  Зейн указал на вставшую за окном ночь.
  — Но теперь все это там. А ты здесь.
  — О! — жалобно всхлипнул Жюль Фридман, школьный учитель, отец нашего психиатра.
  Слезы текли по его векам.
  — О! — воскликнул он, и его глаза, вдруг ставшие необъятными, как океан, поглотили нас. — Теперь я знаю, кто вы!
  26
  — Ух ты! Вы только посмотрите, сколько времени! — воскликнул я, обратившись к ошеломленным слушателям.
  Я выпустил запястье доктора Йэрроу — стало понятно, что она вполне разобралась в ситуации и будет сохранять спокойствие, — и поднялся на ноги, слегка покачиваясь, как священник в пасхальное утро.
  Все не сводили глаз с меня, но никто не внял моим словам о том, что уже поздно.
  Кроме Эрика, который посмотрел на часы, потом за окно и увидел, что еще темно.
  Жюль не отрывал от нас глаз. Слезы струились по его щекам, но губы уже улыбались.
  — Вижу, пора всем откланяться! — подсказал я.
  — Я остаюсь! — безапелляционно заявила сидевшая рядом со мной доктор Йэрроу.
  — Верняк, — кивнул Зейн. — Мы тоже. Так уж выходит. Конечно, если все разойдутся, кто знает, с кем они потом встретятся. Или захотят перемолвиться словечком. Разве только, — продолжил он и, словно подавая мне знак, положил руку на прикрытую рубашкой повязку на животе, — мы организуем здесь еще что-нибудь… вроде собрания.
  Если бы мы наставили на всех, находившихся в гостиной, пушки, заткнули бы им рты, чтобы они не могли позвать копов, они бы стали невольными соучастниками одного и того же несчастного случая, или людьми, которые слишком много знают. Если бы мы связали их и заставили лечь на пол, обещая оставить в живых, они бы не выдержали и рассказали кому-нибудь, что с ними случилось. А нас абсолютно никоим образом нельзя было считать молчаливыми свидетелями.
  — Нет! — Я криво улыбнулся оставшимся в гостиной душевноздоровым людям. Никто даже не попытался ухмыльнуться мне в ответ. — Пора по домам, спасибо, что пришли, но вот-вот пробьют часы.
  — О чем это он? — шепотом спросил один из преподавателей.
  — О Золушке, — ответил стоявший рядом учитель. Потом взглянул на нашего хозяина: — Жюль?
  — Все ведь в порядке. Верно, Жюль? — зычно крикнул Зейн.
  — Уже лучше, — отозвался тот, улыбаясь сквозь слезы. — Уже лучше.
  — Сюда, пожалуйста. — Я махнул рукой в сторону двери. — Прошу на выход.
  Никто из простодушных гостей не тронулся с места. По пути к двери им пришлось бы пройти мимо скорчившегося на стуле Рассела.
  — Эрик, — попросил я, — покажи Расселу вид, пока все одеваются.
  Все пришли в движение. Преподаватели сгрудились вокруг Жюля. Он кивал, выслушивая произнесенные вполголоса соболезнования. И то улыбался, то вновь заливался горячими слезами.
  Результат в конечном счете определяется интенсивностью: в ту ночь соболезнующим потребовалось три минуты, чтобы понять: Жюль не нуждается в их помощи. Через пять минут они уже толпились в дверях. Эрик с Хейли стояли рядом с Расселом, который уткнулся лбом в прохладное стекло. Если гостей беспокоил Зейн, подгонявший их, как ковбой норовистое стадо, то они были слишком сообразительны или напуганы, чтобы жаловаться. Дверь квартиры захлопнулась за смятенной толпой.
  Доктор Йэрроу Кларк сказала:
  — Я не оставлю Жюля одного.
  — Вы имеете в виду, с нами, — уточнил я, поворачиваясь в ту сторону, где происходила наша борьба за сумочку.
  — Я имею в виду — никогда. — Она накрыла своей рукой руку Жюля.
  — Вы двое стойте — и ни с места.
  Я подошел к своим друзьям.
  — Рассел, — сказал я человеку, приложившему лоб к ночному зеркалу; только стекло отделяло его от долгого падения, — с тобой все в порядке?
  — Я вижу свое отражение, — пробормотал он.
  — Ну и как вид?
  — Потрепанный.
  — У нас сейчас нет на это времени. Соберись.
  — Ладно, — согласился Рассел, но не тронулся с места.
  — Кто вы? — спросила доктор Йэрроу, яростно сверкнув глазами.
  Жюль легонько хлопнул ее по руке.
  — Не волнуйся, Йэрроу. Я знаю, кто они.
  — Конечно, — кивнул я, готовясь соврать, чтобы поддержать в ней иллюзии, служившие нам прикрытием.
  — Вы пациенты моего сына.
  — Что ж, формально…
  Доктор Кларк прильнула к нашему улыбающемуся хозяину:
  — Если кто-то из них — пациенты Леона…
  — Мы все.
  Рассел пошатнулся, но твердо встал на ноги рядом со мной.
  — Отличное время, — сказал я ему, — а то я было подумал, что ты исповедуешься.
  — Огромное спасибо, что пришли! — Жюль крепко пожал мне руку. Потом подошел к Расселу. Потряс руку Хейли, Эрику. — Это так много для меня значит!
  — Значит, мы можем кого-нибудь позвать, — закончила доктор Йэрроу.
  — Нет! — в один голос произнесли мы с Расселом.
  — Нет, — сказал Жюль, — я не хочу делиться такой радостью ни с кем.
  Он сказал так, даже почувствовав, что доктора Йэрроу передернуло. Оказаться в одной квартире с пускающими слюни маньяками, да еще не рассчитывая на поддержку Жюля, который остудил ее пыл своими словами.
  — Кроме тебя, — уточнил он, беря ее за руку. — Ты здесь. И ты останешься. Разве ты не видишь, что эти люди — дар свыше?
  На ее лице появилось выражение, что она готова слушать его все время, пока он будет держать ее за руку.
  — Когда человек умирает, понимаешь, какой малой частью его ты владел. Леон не мог говорить со мной о работе, а работа составляет значительную часть нашей жизни. Человека узнаешь по историям, которые с ним происходят. А мы… между нами было даже больше стен, чем обычно между отцом и сыном.
  Жюль, улыбаясь, посмотрел на нас и прорыдал:
  — Эти люди — частички жизни моего мальчика. Огромное вам спасибо, что пришли. С вами я увидел ту сторону жизни сына, которая всегда была скрыта от меня.
  — Да бросьте, — сказал Рассел, — мы бы вам его и живехонького доставили, если бы он не был приклеен к проволочной сетке.
  Входная дверь квартиры широко распахнулась, а вместе с нею и глаза Жюля. У Йэрроу отвисла челюсть.
  Зейн подошел к нам, на ходу говоря:
  — Пока я следил, никто не звонил по мобильнику, но в такси или по дороге домой гости Жюля очухаются, поймут, что к чему, и кто-нибудь обязательно вызовет полицию.
  — Что вы говорите? — прошептал Жюль.
  — Что нам пора сматывать удочки, — ответил Зейн.
  — Так вы привязали моего сына к изгороди?
  — Нам пора идти, — настойчиво повторила Хейли.
  — Нет, — сказал я. — Надо поговорить.
  — Нам всем? — спросил Зейн.
  Он, Рассел и Жюль — все мы уставились на доктора Йэрроу Кларк.
  Она еще теснее прижалась к Жюлю. Стрельнула в меня своим острым, как алмаз, взглядом.
  — Помните, вы спросили, кто мы? — начал я как можно мягче.
  — Поверьте, тридцать лет психиатрической практики плюс к тому, что я узнала в детском саду, ясно говорят мне, кто вы такие. Вы все совершенные психи.
  — Наконец-то! — развеселился Рассел. — Нашелся врач, который понял, в чем штука!
  — Знание еще не сила, — сказал я доктору Йэрроу. — Знание — это ответственность. И опасность, риск. Приобретая знания, переходишь к действию. Если наука в своей хаотичности и научила нас чему-нибудь, так это тому, что каждое действие влечет за собой непреднамеренные, непредсказуемые последствия. На мраморной плите в ЦРУ выбиты слова: «Истина сделает тебя свободным». Ровно наоборот: как только человек узнает истину, ему от нее уже не отвязаться.
  — В ЦРУ? — был ее ответ. — Как далеко зашли вы в своих иллюзиях?
  — Явно дальше этой комнаты, — ответил я. — И вас не должно быть с нами. Но вы останетесь здесь, пока мы выйдем куда-нибудь поговорить. А потом уж от Жюля зависит, что он захочет вам рассказать. И от вас, если будете слушать внимательно.
  — Вы все нуждаетесь в серьезном лечении, — ответила доктор Йэрроу.
  — Крошка! — завопил Рассел. — А у тебя есть?
  Жюль схватил меня за руку. Боевые искусства научили меня освобождаться от захвата. Жизнь научила тому, что иногда делать этого не следует. Я не всегда был хорошим учеником. В данный момент я нежно развернул руку Жюля — так, чтобы контролировать его и одновременно не спускать глаз с Йэрроу и Эрика.
  — Эрик, ни на шаг не отпускай от себя доктора Кларк. Не слушайся ее. Молчи. Не отвечай ни на какие вопросы. Она не должна покинуть гостиную или вступить с кем-нибудь в контакт, но будь паинькой. Отсюда ты сможешь следить за ней и одновременно за улицей, так что, если что, дай нам знать.
  Конечно, Эрик закивал как болванчик: приказ есть приказ.
  — Мой сын!..
  — Оставшимся пришло время поговорить, — сказал я, одновременно мягко выводя Жюля из комнаты с кругом складных стульев и стеной окон.
  Рассел, Зейн и Хейли прошли за нами в тесный кабинет Жюля. Дверь закрыли. Дрожащий Жюль сидел за столом, заваленным непроверенными классными работами, словарями, объясняющими значения слов, и атласами, по которым можно было определить свое местоположение, историческими текстами — сборищем фактов — и следами перемещения войск, по которым можно было представить, где вы могли оказаться и что могло произойти.
  Мы рассказали ему всю правду.
  — Да пошли вы! — брюзгливо произнес школьный учитель. — Почему я должен верить хотя бы одному вашему слову?
  — Кому бы взбрело в голову выдумать такое? — ответил Зейн.
  — Я учу подростков! Вы что же, думаете «Домашние животные» — это единственное, с чем мне приходится иметь дело?
  — Нам-то какой интерес во всей этой дикой истории? — спросил я.
  — Вы за дурачка меня держите? Многие не хотят делать то, что непосредственно в их интересах… даже если знают что. И большинство из них психи!
  — Чокнутые, — поправил Рассел.
  — Да пошли вы!
  — Справедливо, — согласился Рассел.
  — Вы приклеили моего сына к изгороди!
  Хейли сказала:
  — Но мы не оставили его валяться на земле.
  — Он стоит, словно хочет сказать «Пошли вы!» тем, кто его уложил, — пояснил Зейн.
  — Нижняя отметка, — сказал я, — либо ты сумасшедший, либо нет. Мы, по крайней мере, рассуждаем здраво.
  — Вы имеете право знать, как любил вас человек, которого уже нет в живых.
  — Какой смысл говорить о правах, когда весь мир порочен насквозь? Какой прок толковать о здравомыслии, когда все кругом словно с ума посходили?
  Жюль расхаживал перед столом, как пантера за незримыми прутьями клетки. Взад-вперед, пока наконец тяжело не опустился в кресло.
  — Они сказали, что мне могут прислать только его прах.
  — Это была их правда, — ответил я. — И ложь, приготовленная для вас.
  Жюль оглядел нас:
  — Что делать?
  — Извечный вопрос, — сказал я. — Половина ответа в том, что вы можете помочь нам, а потом выбросить все это из головы.
  — Вторая половина мне не нравится.
  — Мы можем изменить вторую половину и рассказать вам про наш план.
  — Конечно при условии, — сказал Рассел.
  — В целях безопасного проведения операции, — добавил Зейн.
  — Чтобы гарантировать безопасность и вам тоже, — сказала Хейли.
  — Вашим парням даже на ум не приходит, чем вы тут занимаетесь, — покачал головой Жюль.
  — Может, именно здесь нам потребуется ваша помощь, — сказал я. — Подбросить им ложную наживку.
  Жюль пристально смотрел куда-то далеко, сквозь нас.
  — Леон всегда был необычным ребенком. Он никогда ничего не говорил о том, чем занимается Йэрроу, но когда он выбрал общественную службу, я стал еще больше гордиться им. Я знал, что он сможет стать звездой на Парк-авеню или в Гарварде, но выбрать работу на государство… Но и там он блистал! Он так волновался, когда его вызывали на работу в СНБ! Год прожил на чемоданах, но в конце концов добился заветного постоянного места. Это было все, что он рассказывал мне, эти проклятые аббревиатуры: СНБ, ЦРУ. Мы сжимаем названия вещей до начальных букв — так легче выговорить, но тем непроницаемее становятся эти вещи.
  — Что же вам удалось увидеть сквозь эту непроницаемость? — спросил я.
  — Может, что-нибудь забавное? — сказал Рассел. — Не то чтобы очень плохое, но и не хорошее тоже.
  — Что он говорил, — объяснила Хейли. — Что делал. Какую-нибудь его непонятную шутку. Перемены в личной жизни. А может, у него появились какие-нибудь новые приятели или…
  — Или телефонный звонок, — сказал Жюль.
  Мы застыли, боясь пошевелиться.
  — Телефонный звонок, — повторил Жюль. — Вот, собственно, и все. Я даже и думать про него забыл. В тот день, когда он собирался уезжать… уезжать туда к вам, в Мэн, теперь-то я понимаю, но тогда… Словом, тогда мне позвонили. Поздно. Какой-то мужской голос. Он сказал… что он из офиса Леона. Спросил, собирается ли Леон вернуться в Нью-Йорк. Я ответил, что у Леона нет времени заехать в округ Колумбия. Мужчина сказал, что перехватит его по дороге, и повесил трубку.
  — И…
  — Раньше такого никогда не случалось, — ответил Жюль. — Зачем звонить, чтобы узнать, приедет ли Леон?
  — Нью-Йорк — удобное местечко, чтобы кого-нибудь убрать, — пожала плечами Хейли.
  — Они должны были действовать наверняка, — сказал я. — Быть уверенным, что он приедет в Нью-Йорк, и вместе с тем — пускать ли в дело сестру Смерть в Мэне.
  — Так что все равно не понять, внутреннее ли это дело, — вмешался Рассел, — или работал человек из другой организации. Этот телефонный звонок вписывается в оба сценария.
  Жюль воззрился на нас.
  — Но может быть, самое важное, — сказал я, — что можно заключить из этого звонка, — это то, что доктор Ф. должен был умереть, прежде чем вернуться в округ. Возможно, его убили не за то, что он сделал, а за то, что собирался сделать.
  — Упреждающий удар, — сказал Зейн. — Самое популярное средство.
  — Но я… — Жюль так и не решился сказать, чего боится.
  — Нет, — ответил я, — абсолютно никакой разницы, предпринимали вы что-либо или нет.
  Хейли решила подбросить Жюлю сестру Смерть:
  — Он никогда не упоминал имя Нэн Портер?
  — Нет.
  Зейн назвал человека, который мог подстроить смерть его сына:
  — Или Кайл Руссо?
  — Нет. А он…
  — Телевизор! — воскликнул Зейн. — Я видел в телерекламе… Жюль, у вас есть автоответчик?
  Автоответчик нашелся: это была белая пластмассовая коробочка, прикрепленная шнуром к стоявшему на столе телефону.
  — Но он сохраняет только двадцать входящих звонков, — сказал Жюль, прокручивая назад жидкокристаллический дисплей с номерами звонивших. — После смерти Леона… Выражения соболезнования… Ответы на приглашение… Ни одного звонка до вчерашнего дня. Но я помню, что тот мужчина звонил из округа, код двести два.
  Он откинулся в кресле. Покачал головой.
  — Сначала правительство сообщает тебе, что твой сын мертв и тело его кремировано, затем являются какие-то люди и говорят, что они лентой приклеили его, уже мертвого, к изгороди… Допустим, я поверю вам. Допустим, положусь на вас. Но все равно вы…
  — Сумасшедшие, — закончил я.
  — Хотя бы это. — Жюль покачал головой. — Что от меня требуется?
  — Никому не рассказывать про нас, — попросил Зейн.
  — Помочь, — кивнул Рассел.
  Хейли взяла с полки толстый рецептурный справочник. Протянула его Жюлю.
  — Берите все, что вам нужно, — сказал Жюль.
  — Нам нужно все, — ответил я.
  — Вряд ли вам удастся меня удивить. Чудесами я сыт по горло.
  — А как насчет денег? — Лицо Жюля, типичного ньюйоркца, сразу посуровело. — Оперативные фонды, — продолжал я. — Одежда. Пайки. Лекарства. Материально-техническое обеспечение, какое есть. Нам нужно…
  — Все, — сказал Жюль. — Вот это, по крайней мере, честно.
  Он вытащил из кармана брюк пачку банкнот.
  — Я снял почти все средства на сегодняшние поминки. Тут должно оставаться примерно двести долларов. Завтра…
  — Завтра будет завтра.
  — Ладно… Сегодня, кто мог, сдавали деньги в мемориальный фонд. Ну, эти белые конверты в корзине там, на буфете. Я собирался учредить стипендию в его честь. Ребята из моей школы организовали у себя в «домашних комнатах» сбор средств.
  — Стоп! — раздался за закрытой стеной кабинета голос доктора Йэрроу Кларк.
  Эрик ворвался в самую середину нашего сборища, крепко ухватив за запястье женщину с серебристыми волосами.
  — Не смейте причинять ей боль! — завопил Жюль, гоняясь за ними вокруг стола.
  Выставив ладонь, Зейн по возможности мягко остановил его:
  — Он не будет.
  — Эрик! — заорал я. — Что ты делаешь?
  Лицо его было искажено замешательством. Он выбежал из комнаты, мы бросились вслед за ним.
  В столовую. Эрик отшвырнул доктора Йэрроу Зейну, который обнял ее за плечи, чтобы показать, что теперь все будет в порядке, что Эрику не нужно о ней больше заботиться.
  Эрик обеими руками схватился за голову. Обозрел уставленный снедью стол. Повернулся к затянутой белой тряпкой стене над скатертью. Потом опустил взгляд на скатерть, где все еще лежали молоток, проволока и гвозди с большими шляпками, с помощью которых Жюль накрыл зеркало и вазу с красными розами.
  — Что ты сказал ему? — спросила у меня Хейли.
  Эрик сунул молоток за пояс, сдернул занавеску с зеркала.
  — Что ты делаешь, Эрик? — заорал я.
  — Да оставь ты его в покое, дружище, — сказал Рассел. — Видишь, человек не в себе.
  Эрик схватил стоявшую на столе цилиндрическую стеклянную вазу, размахнулся, и красные розы вместе с водой перелетели через всю комнату.
  — Круто! — восхитился Рассел.
  Он помог Эрику обтереть вазу. Эрик проверил, что толще — дно вазы или боковые стенки — и представляет ли она из себя вогнутую или выпуклую линзу. Затем он сунул вазу мне и выбежал из комнаты.
  Хейли не стала дожидаться моего кивка, чтобы тенью последовать за ним.
  Доктор Кларк заметила:
  — Он похож на взбесившегося робота.
  — Верняк, — согласился мужчина, обнимавший ее за плечи.
  Мы услышали, как кто-то шумит в кабинете Жюля. Затем стук шагов в нашем направлении.
  Эрик вернулся, Хейли следовала за ним.
  — У него резиновая лента и ножницы, — сообщила она нам.
  Эрик склонился над столом, уставленным подносами с овощами, кусками грудинки и обглоданными костями индейки, на которые упала красная роза. Лицо его осветилось, и он промчался в распашные двери кухни.
  Хейли бросилась за ним, но тут же отскочила обратно, когда Эрик вновь вбежал в столовую с мотком фольги.
  Завернуть вазу в фольгу и обмотать резиновой лентой заняло у Эрика меньше минуты. После чего он протянул мне получившийся сверток.
  Мы все внимательно следили, как он делает это.
  Подобно виртуозу-фехтовальщику из самурайского фильма, снятому «рапидом», отражаясь в наших глазах и стеклянном прямоугольнике на скатерти, Эрик вытащил из-за пояса молоток, картинно занес его над головой и с беззвучным «кха!» обрушил свое оружие в центр ничем не прикрытого зеркала.
  Звук удара заставил вздрогнуть стекла во всей квартире. Белая стена пошатнулась. Штукатурка дождем посыпалась на нас и на обеденный стол.
  По стеклу, словно расходясь из центра, разбежалась паутина. То, что было ровным и слаженным отражением нас, теперь распалось на дюжины неровных, угловатых фрагментов. Наш образ распался, разлетелся на куски.
  Гарвардский доктор медицинских и философских наук прошептала: «Боже правый!»
  — Соседи должны были что-то почувствовать, — сказал Зейн.
  — Да пошли они! — хмыкнул Рассел. — Жюль у нас исправный налогоплательщик.
  Эрик хмуро посмотрел на мозаику мини-зеркал, свисавшую со стены над скатертью.
  И снова со всех сил ударил по центру зеркала молотком.
  Зеркальные осколки попадали со стены. Штукатурка сыпалась дождем. Пол был усыпан битым стеклом.
  — Ладно, хватит, — сказал Рассел, — соседи могут разволноваться.
  — Эрик, — позвал Зейн, — там за зеркалом никого нет, никто на нас не смотрит.
  Эрик смерил взглядом куски зеркала, повисшие на стене. Он схватил уцелевший кусок, в котором отражался но пояс, и ринулся в гостиную, мы — за ним.
  Складные стулья в гостиной стояли кругом, как повозки первопроходцев, ожидавших нападения индейцев. Эрик поставил осколок зеркала на стул и выглянул сквозь стеклянную стену в ночь, простиравшуюся на глубину шести этажей. Прошелся вдоль оконного стекла с молотком в руке.
  — Ох-х!..
  — Не беспокойся, Виктор! — сказал Рассел. — По-своему это даже красиво.
  И тут я совершил ошибку. Рассредоточил внимание между ним и скорбящим отцом. Тем самым я только удвоил тяжесть намерения следить за обоими сразу, вместо того чтобы сконцентрироваться на чем-то одном, каким бы мимолетно-кратким ни был предоставленный мне отрезок времени. В тайской рукопашной схватке подобное раздвоение стоило бы мне жизни. Здесь, на Западном Манхэттене, мне оставалось только завороженно следить, как Эрик, с молотком в руках, крадется вдоль стены ночных окон.
  Вот он остановился. Посмотрел на окно. Поднял молоток…
  Потом положил его на пол возле окна, как бы просто так. Рука его была опущена. Он провел ею по своему телу, чтобы удостовериться в размерах высоты.
  — Все замерли! — сказала Хейли. — Не забывайте, он инженер!
  — И не какой-нибудь там машинист, — пробормотал Рассел.
  Эрик задергивал тяжелую штору на стене ночных окон.
  — Не понимаю, к чему он клонит! — сказал наш хозяин Жюль.
  Эрик резким движением включил настольную лампу. Он подвинул один конец завернутой в фольгу вазы к закрытым шторам, на одной линии с молотком. Прижал донышко вазы к шторам на высоте, которую отметил рукой, а затем фломастером очертил контур вазы на шторе и ножницами вырезал круглое отверстие в плотной материи.
  — Эй, мне еще придется жить здесь после того, как вы уйдете! — вмешался Жюль.
  — Не беспокойся об этом. — Сказав это, Йэрроу Кларк судорожным движением закрыла рот рукой.
  Эрик приставил к отверстию в шторе нижнюю часть обернутой фольгой вазы. Передал мне ее. Заглянул в получившийся объектив и немного подправил угол.
  Теперь он держался за меня стальной хваткой.
  — Объясни нам, чего ты хочешь! — попросила Хейли.
  Эрик сжал голову руками, будто она вот-вот взорвется. Бросил на меня испепеляющий взгляд.
  — О'кей! — сказал я. — Прости, что виноват в твоей немоте! Просто давай! Валяй!
  Он закрыл дверь гостиной. Выключил верхний свет. Поднял со скатерти осколок зеркала. Обошел стоявшие кругом стулья, чтобы вырубить настольную лампу.
  Тьма поглотила нас, тьма, прорезанная только лучом света, проникавшего сквозь вазу, приставленную к отверстию в шторе.
  Луч напоминал солнечный зайчик и, преломляясь, балансировал на белом потолке. Отраженный свет напоминал иллюминацию.
  Зеркало то увеличивало, то уменьшало размеры Эрика по мере того, как он приближался или отступал от него до тех пор, пока освещенное пятно на потолке не приобрело форму и осязаемость, очертания и смысл.
  — Ух ты! — прошептала Хейли.
  Призрачное кино. Город внизу проецировался на потолок, как небесная диорама. Сценка живо напоминала фонарики корейских бакалейщиков, которые открывали свои лавчонки в половине десятого, при полной луне, а светофоры на улицах мигали зеленым, желтым и красным. Фильм был немой, и полнейшее молчание царило в нашей комнате. Внизу, под нами, волновалась ночная мгла, и через улицу стояла припаркованная машина; человек за баранкой положил локоть на опущенное стекло и наблюдал за входной дверью дома Жюля. Ни звука, ни единого звука, хотя две призрачные фигуры подошли к автомобилю, и один из них опустил руку: легко было признать движение человека, звонящего по мобильному телефону.
  — Это насчет нас, — шепнул я.
  Эрику же я сказал следующее:
  — Ни на шаг не отпускай доктора Кларк. Постарайся ни о чем с ней не говорить. Не отвечай ни на какие вопросы… Следи за ней, за окном и, если что, дай знать.
  Ни о чем не говори. Не отвечай на вопросы. Следи. Дай нам знать.
  Наконец, когда приказы закончились, Эрик обрел дар речи.
  — Ой-ой! — сказал он, когда немое кино на потолке закончилось, двое мужчин, стоявших возле автомобиля, разошлись в разные стороны и скрылись в темноте. — Ой-ой-ой!
  27
  Крыши нью-йоркских домов, залитые светом полной луны, — славное зрелище, даже если тебе приходится удирать, спасая собственную жизнь.
  Мы сгребли в одну кучу всю наличность Жюля, деньги из сумочки Йэрроу, конвертики из корзины на буфете, сказали «ё-моё» и, оставив двери квартиры открытыми, вышли в пустой холл. Затем поднялись на лифте и, воспользовавшись ключом Жюля, выбрались на крышу.
  — И что дальше? — спросил Жюль, когда мы уже намылились покинуть его жилице. — Вы такие психи, что вознамерились летать?
  — Мы достаточно благоразумны, чтобы нам не хотелось умирать, — ответил я.
  Мы дали Жюлю и Йэрроу подушки и уложили их на полу в гостиной.
  Вполне вероятно, агенты в машине были группой наблюдения. Может быть, нас планировали накрыть как раз снаружи. Может быть, они прибегли к такой же хитрости, как мы, чтобы проникнуть внутрь и заставить Жюля открыть дверь. Если же они решили прибегнуть к натиску — разрывным гранатам, спецназовцам в бронежилетах с пулеметами и помповыми ружьями, — то лучше всего было распластаться на полу, подобно заложнику, который нуждается в помощи, или заговорщику, который не хочет получить еще одну пулю.
  — Как долго нам еще находиться в таком положении? — спросил Жюль, лежа вплотную к Йэрроу.
  — До зари! — сказал Зейн, швыряя Хейли ее пальто. — Но это всего лишь предположение.
  — Вы даже не знаете, есть ли кто-нибудь там, снаружи, — заметил Жюль.
  — Там, снаружи, всегда кто-нибудь есть, — ответил я.
  — Вижу машину, которая останавливается поперек улицы, — сообщил Эрик. — Женщина-пассажир выходит с переднего сиденья. Обходит квартал с обеих сторон. Забирается обратно в машину. Сидит и ждет. Наблюдает.
  — Но это могло значить все, что угодно! — заспорила Йэрроу. — Это могут быть совершенно посторонние люди!
  — Они припарковались у пожарного гидранта, — сказал Эрик.
  — Облава. Копы. Киллеры, — подытожил Рассел.
  — Или самонадеянные кретины, — возразил Жюль. — Вы можете ошибаться.
  — Вы пытаетесь спастись бегством от незримых врагов, — сказала Йэрроу.
  — Добро пожаловать в реальный мир, — ответил я ей.
  
  Мы двигались по крыше перебежками, как пять мышей. Будь мы голубями, мы могли бы ворковать, раздувая зобы и хлопая крыльями, срываться в безопасность ночной воздушной пустыни, превращаясь в тени на фоне полной луны вроде Питера Пэна, Венди и Пропавших Мальчишек.
  — Вик, — спросила Хейли, когда мы карабкались по брандмауэру между домом Жюля и другим многоквартирным левиафаном, — как думаешь, долго они пролежат там вместе — Жюль и Йэрроу?
  — Довольно долго.
  Улыбка Хейли блеснула в лунном свете.
  — Вот здорово!
  — Думаю, ты сделал правильно, уговорив Жюля не давать ей звонить по девять-один-один, как только дверь квартиры захлопнулась за нами, — сказал Зейн.
  Мы съежились, спрятавшись в тенях, падавших на крышу от пропахшего смолой склада.
  — Если команда там, внизу, состоит из круглосуточных привратников… — начал Рассел.
  — Тогда пусть Жюль и док лежат и ни о чем не беспокоятся.
  Где-то на одной из ночных улиц прогудело такси.
  — Непреднамеренные последствия, — сказал я. — Приблизительные потери.
  — Мы должны были пойти туда, — вздохнул Зейн. — Это было необходимо.
  — Да. Теперь посмотри, до чего дошло.
  При свете полной луны мы сливались с темно-синими очертаниями Нью-Йорка. Мы видели огни Крайслер-билдинга. Контуры Эмпайр-стейт. Но без Кинг-Конга. Без башен Всемирного торгового центра.
  — Не тревожься за них, — сказал Рассел. — Ничего страшного не случится. Им нужны мы.
  — И не важно — кому, — кивнул Зейн.
  — Нет, важно, — не согласился я. — Это может быть ЦРУ или наши смотрители из Замка, копы, которые слепо работают на ЦРУ или даже отвечают на звонки девять-один-один, посторонние агенты, заговорщики или внутренние предатели, которые перехватили законное преследование, а может быть, и сочетание всего этого.
  — Как ни крути, — подвела итог Хейли, — быть пойманным — это одно, а мертвым — другое.
  Эрик молотком сбил дверной замок. Мы спустились на лифте и вышли уже через другую дверь, оказавшись на улице всего через один дом от дома Жюля, надеясь, что наши преследователи еще не успели нагнать людей, чтобы перекрыть весь квартал.
  Первый гараж закрывался электронным ключом и был слишком близко от Жюля. Вход во второй оказался попроще, но место было чересчур оживленное. Зейн углядел сторожа в будке третьего гаража:
  — Он, похоже, не того. Спит пьяный в стельку.
  Рассел с Эриком проскользнули мимо, охранник даже не открыл глаза. Когда через двадцать минут они с ревом промчались мимо него на синем «додже», охранник по-прежнему пребывал в спячке.
  — Полный порядок, — сказал Рассел, когда мы всей гурьбой ввалились внутрь. — Си-ди-плеер, никакого спутникового устройства, через которое нас могли бы отследить, пять мест, пыль на капоте, так что, я полагаю, им пользуются далеко не каждый день, и, если повезет, никакой противоугонной системы.
  Мы припарковались недалеко от нашего отеля в Челси, оставив Хейли за баранкой, а Эрика при ней — с пистолетом, пока мы, трое крутых парней, умудрились пробраться в номер, сгрести в кучу все наши манатки и матрицы и выйти через пожарную дверь, аварийный звонок в которую Рассел так закоротил, что мы вернулись в «додж» целые и невредимые. И даже, возможно, никем не замеченные. Хейли распахнула дверцу, уступая мне место за рулем.
  — Ты поведешь. В таком ките, как этот, три человека на заднем сиденье уже покажутся толпой.
  — Вывези нас из города, дружище, — сказал Рассел, устроившийся на заднем сиденье. — Давай, поехали.
  — Нет! — ответил я. — Мы не можем просто так уехать.
  — А я клянусь дерьмом, что мы не можем оставаться! — воскликнул Зейн.
  — Подумай! — возразил я. — Они проследили нас до этой квартиры. Какая разница, прикажут ли они по радио патрульному выяснить, зачем звонил скорбящий отец, или нам удалось ускользнуть каким-то другим путем. Они расскажут Жюлю и Йэрроу, что мы специально приехали в округ. Они заложат эту информацию, и не важно как.
  — Да, — сказала Хейли, — но важно когда.
  — «Когда» значит «сейчас», — пояснил я. — Нам надо отвыкнуть от того, что для нас существуют неперегороженные дороги. Оплата пошлины, контроль за всеми узкими участками, разного рода ловушки — и все это они расставляют прямо сейчас, и они опережают нас. А главное — им известно направление нашего движения, они знают, что мы едем на юг.
  — Лучше бы поскорее отсюда выбраться, — сказал Рассел.
  — Но не так, как мы планировали, — пробормотал я, подстраиваясь к потоку движения. — Или не так, как им думается.
  Мы выехали из горячей зоны. Наш бортовой наблюдатель Рассел следил за всеми машинами, проезжавшими с одной стороны, Зейн взял на себя другую. Хейли протиснулась в багажник между красными задними фарами и вела тыловое наблюдение. Сидевший рядом со мной на переднем сиденье Эрик контролировал все машины, проезжавшие навстречу по противоположной полосе, на случай если они организуют тотальное слежение и вместе с остальными машинами, ведущими нас, попытаются взять «додж» в кольцо, выверяя все наши маневры по рации. Как человек за рулем, я сконцентрировался на том, чтобы мы и впредь представляли собой движущуюся мишень.
  Мы въехали в Нью-Йорк по мосту.
  Теперь рискнули выбираться через туннель.
  Мы с грохотом мчали по этой длинной и ярко освещенной трубе, отраженные и преломленные, как свет, пойманный импровизированным телескопом Эрика. Если бы кому-нибудь из наших преследователей пришло в голову устроить нам засаду в этом туннеле, то мы все попали бы на передовицы газет, а такого рода инцидент с массовым столкновением был бы невозможен уже хотя бы по соображениям секретности проводимой операции. Мы платили пошлину, зная, что камеры ведут нас на юг, как того и ожидали наши преследователи.
  Но как только через полминуты мы выехали из туннеля, я резко свернул на плавную линию выездной рампы.
  — Зря ты это. К добру не приведет, — сказал Зейн.
  — А вот посмотрим, чья правда, — отозвался я, укрываясь в разреженном потоке воздуха за ревущим впереди грузовиком.
  Единственное, что теперь было видно нам сквозь лобовое стекло, — это концы ящиков, которыми он был нагружен. Если повезет, то все камеры — какого бы они ни были слежения — не обнаружили бы ничего, кроме фар несущегося впереди грузовика.
  Десять минут спустя Хейли доложила, что настырные желтые фары, светившие нам вслед, исчезли. Я отстал от грузовика, предоставив его водителю нестись по полуночному шоссе без нас.
  И снова дорога. Темный, пустынный хайвей. Повсюду царила ночь. Поскрипывали на поворотах покрышки. От сидений пахло чем-то незнакомым, детским соком, нашим потом.
  — Что с нами происходит? — прошептал Рассел.
  — Все на свете, — само собой вырвалось у меня.
  — Нет, дружище, — ответил Рассел. — Я серьезно. Зейн… Его ничем не пробьешь, невозмутимый как черт. Я… Я сделал это. Я этого добился. Все те годы в больнице… Я чувствую…
  — Пустоту, — сказал Зейн. — Свет.
  — Да-а, — протянул Рассел, — думаешь, наши контрабандные пилюли действуют?
  — Доктор Ф. говорил, что любой врач — это всего лишь инструмент. Что мы должны делать всю работу сами.
  — Или пусть ее проделывают с нами, — сказала Хейли.
  — Вот именно.
  Знаки, которые наше сознание не успело зарегистрировать, промелькнули за лобовым стеклом.
  — Ты думаешь, мы все еще психи? — уточнил Рассел.
  — Да, — кивнул я. — Некоторые вещи не меняются.
  — А я-то думала, ты считаешь, перемена — единственное настоящее в жизни, — хмыкнула Хейли.
  — Какие глупости! — сказал я. — Если я прав, то я на неверном пути.
  — Но куда мы едем? — спросил Рассел.
  — В Вашингтон, округ Колумбия, — ответил Эрик.
  — Короче, — попросил я.
  — К Кайлу Руссо, — вступила Хейли. — К голосу по телефону. К черным буквам на белой карточке.
  — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Рассел. — Вы с Эриком?
  Хейли вздохнула:
  — Чувства скоро перестанут меня волновать.
  — Значит, ты такая же и осталась, — сказал Зейн. — И Эрик… Такие же, как вы были у Жюля… Вы такие же, как были. Но Виктор понемногу становится забавным.
  — Я всегда был забавным!
  — Не-а, — покачал головой Рассел. — Тебе просто казалось. За тобой слишком долго охотились, ты слишком много воевал, но теперь… Даешь слабину, дружище.
  — Посмотрим.
  Я обеими руками впился в руль автомобиля. Так мы промчались шестьдесят миль за час по ночному шоссе.
  — Вот это да! — заорал Рассел.
  Зейн рванулся вперед с заднего сиденья.
  Но я отшвырнул его и снова намертво впился в баранку.
  — Ну что, забавно? — спросил я. — Ха-ха! А может, недостаточно забавно?
  Зейн, видный мне в зеркале заднего вида, нахмурился.
  Тогда я спросил:
  — Эрик?
  Приказу надо повиноваться, даже если он отдан младшим по чину.
  — Вик держит рулевое колесо коленками, — сообщил Эрик с пассажирского сиденья за мной.
  — Хорошо, что напомнили. — Хейли стала рыться в своих вещах. Включила фонарик. Страницы толстой книги, которую дал ей Жюль, переворачивались шурша. — Я так и думала. Рассел, знаешь, что это были за белые пилюли?
  — Да, я одну принял.
  — Это противозачаточное.
  — Что?!
  — Теперь можешь не волноваться, когда кто-нибудь скажет «хрен тебе в задницу», — прокомментировал я.
  — Вы только поглядите! — заорал Зейн. — Вик становится все забавнее.
  — А я чувствую, что меня поимели, пусть и фигурально!
  — Что ж, — ответил я Расселу.
  — Если тебя оттрахали, — сказал Зейн, — то лучше подумай о той девчонке в школе рядом со «Старбаксом», которая за несколько долларов бросила свои таблетки в наш стаканчик.
  — Любители, дилетанты, — вздохнул я.
  — А как насчет нас? — спросил Рассел. — Мы были профессионалами, но теперь…
  — Мы занимаем прежнее положение, — сказал Зейн. — Доктор Ф. настаивал, что, от какой бы травмы мы ни свихнулись, мы все равно оказались в такой же заднице из-за генной инженерии или какой-то еще предрасположенности.
  — Значит, надо сначала сойти с ума, чтобы стать психом? — спросил я. — Какая-то чепуха получается.
  Покрышки нашего автомобиля ровно шелестели по дороге, ночь явно оставалась позади.
  Рассел передал Эрику один из своих дисков. Наш инженер поставил его в проигрыватель угнанной машины, и вот уже Брюс Спрингстин из альбома «Небраска» разъезжал на угнанной машине и просил полицейских не останавливать его.
  «Каждый стремится бежать? — подумал я. — Так почему же мы все такие одинокие?»
  Лицо Эрика высвечивали огни нашей приборной доски.
  — Эй! — сказал я ему. — Там, в городе, у Жюля. Ты выглядел ужасно.
  Его так бросило в краску, что мне показалось — на доске вспыхнул еще один прибор.
  — Выступил-таки со своим телескопом.
  — Леонардо да Винчи, — ответил Эрик.
  — Что?
  — Это уже придумали до меня. Вроде он.
  — О, от этого в жизни много зависит, и, прости, я думаю, что выступить с такой штукой под дулом пистолета — заслуга ничуть не меньшая!
  Я почувствовал, как он ухмыльнулся.
  И вот я веду угнанную машину, везу команду психов, церберы идут по нашему следу, а справа от меня сидит Леонардо да Винчи.
  — Некоторым парням везет, да и только, — улыбнулся я.
  28
  «Ой-ой-ой!» — подумал Эрик, вспомнив тот далекий и давно прошедший день, когда все в его жизни пошло наперекосяк; его швырнули в кресло, и стальные браслеты с электронным замком намертво сковали его руки. Худо дело, когда полицейские гориллы, появившиеся из песчаного смерча на стройплощадке, оттащили его в сторону от остальных иностранцев, которыми был забит грузовик. Худо дело, когда они напялили ему на голову черный мешок. Зашвырнули в машину. Потом везли куда-то несколько часов. Худо дело, когда они выволокли его и, не снимая черного мешка, потащили в какое-то укрепленное место, провонявшее оружейной смазкой и цементом, ржавчиной и мочой. Худо дело, когда, пошатываясь в своем черном мешке, он слышал крики, пронзительные вопли. Пистолетный выстрел. Худо дело, когда его просто-напросто спихнули с лестницы. Но совсем худо стало, когда они плюхнули его в металлическое кресло, намертво приковав к нему высокотехнологичными наручниками. Это, это было хуже всего.
  — Вы в «Белом льве», — произнес мужской голос. По-английски. С иракским акцентом.
  Черный мешок сорвали с головы Эрика. Режущий свет заставил зажмуриться.
  «Очки? — подумал Эрик. — Остались у них мои очки или нет?»
  Он видел вокруг неясные, размытые пятна. Тюремная камера. Без окон. Зажимы приковывали его к металлическому креслу, стоявшему перед деревянным столом с изогнутой, как змея, лампой. За столом примостилось еще одно расплывчатое пятно, похожее на мужчину в защитного цвета униформе.
  — Я хочу видеть представителя германского консульства! — выкрикнул Эрик на своем английском с берлинским акцентом.
  Что-то зажужжало.
  «Боже, о господи боже!»
  Эрик вздрогнул при мысли о том, что это всего лишь первая вибрация, первый удар электрическим разрядом, применявшимся при шоковой терапии.
  — Сегодня семнадцатое августа тысяча девятьсот девяностого года, — сказал сидевший за столом мужчина. — Вчера наш славный Саддам оказал покровительство рабочим, приглашенным из Кувейта, Великобритании, Франции и Германии. Он позаботился о вашем задержании в целях взаимной безопасности перед лицом свихнувшихся поджигателей войны — американцев. Вас доставили сюда. В Басру. В «Белый лев». Ко мне.
  — Меня зовут…
  Второй электрический разряд прервал его высказывание.
  Изо рта потекли слюни, и Эрик это чувствовал. Он не выдал им свое секретное имя. Просто инженер — бездетный, бессемейный; это была правда, а правда — верный залог лжи.
  Охранники оттащили Эрика по коридору и распахнули перед ним черную стальную дверь. Надели на Эрика его очки. От большого стенного шкафа исходило зловоние. Кирпичный пол был неровный. От стены отделялось нечто вроде металлической койки, размером со взрослого человека. Все стены были в красных, синих и зеленых пятнах, похожих на слезы.
  — Чека, — произнес мужчина в обычной государственной форме службы безопасности. Неизбежные усы. — Наша чека. В честь чрезвычайных комиссий. Советы, руководившие мятежниками в Испании, любили современное искусство. Кандинского и Клее. Миро. Павлову. Наш славный лидер восхищается Сталиным, поэтому кое-что было позаимствовано с Запада.
  — Меня зовут Ханс Вольф. Я — гражданин Германии и нахожусь в вашей стране на привилегированном положении по рабочей визе.
  Охранники запихнули Эрика в камеру чека. Тяжело хлопнула дверь, он услышал, как щелкнул электронный замок.
  Стоять было невозможно. Он не видел вокруг ничего вертикального, отвесного. Никакой линии, по которой можно было бы ориентироваться. Стены, пол, потолок вращались вокруг, как постоянно менявшие положение плоскости. Эрик споткнулся о выступавший кирпич и рухнул на прикрепленную к стене железную койку. Но не удержался и снова скатился на пол. Изогнутые плоскости, волнистые поверхности, вспышки цвета, меняющееся освещение: он был заперт в сюрреалистическом пространстве.
  Через какое-то время охранники выволокли его наружу. Вволю отдубасили резиновыми дубинками Z-образной формы, которые несколько десятков лет назад поставлялись из США в рамках оказания иностранной помощи. Снова бросили в камеру. Он моментально вывалялся в грязи. Они снова выволокли его. Распороли одежду. Стали поливать из пожарных шлангов. И наконец, голого, усадили в кресло.
  — Каковы три основных вопроса? — спросил Усач за столом.
  — Не знаю!
  Электрический разряд так сильно тряхнул Эрика, что у него слетели очки.
  Размытое пятно в форме человека, сидевшего за столом, замахало руками в ослепительном свете изогнувшейся, как змея, лампы.
  Паспорт. Виза. Потоки компьютерных кодов. Данные ничего не значат. Главное то, что работает. Механизм должен повиноваться. Или инженер. В противном случае это провал. А провал недопустим.
  — Три вопроса. Первый: кто вы?
  Пронесся очередной порыв электрической бури — и Эрик потерял сознание.
  Он очнулся в муках. В чека. Охранники нацепили очки ему на нос и подтолкнули к двум деревянным мискам. В первой была какая-то размазня, которую Эрик зачерпнул ладонью и отправил в рот. Отхлебнул из второй — там была затхлая вода.
  Пытка не возобновится прямо сейчас, он это понимал. Им придется подождать, пока они не докажут, что моя история — прикрытие, и тогда разорвут в клочки.
  Подсчитай все, сказал он про себя. Союзные силы сгруппировались вдоль иракско-кувейтской границы. В Лэнгли узнают, что меня схватили, когда я был в группе западных инженеров на стройплощадке завода для обогащенного урана. Они узнают, что я пропал без вести. Обнаружат, что я здесь. Танки пересекут иракскую границу, чтобы спасти меня.
  Но это будет не скоро.
  А до тех пор «Белый лев» пожрет меня.
  Три возможности.
  Проболтаться — выложить всю подноготную, чтобы убедить их, что от меня живого больше пользы.
  Умереть, так ничего и не рассказав.
  Или побег.
  Он не собирался умирать. Не собирался ломаться. Становиться предателем.
  Охранник завопил что-то на иракском. Прошелся дубинкой по ногам Эрика. Его помощник огрел голого пленника деревянным ведром. «Грампе Клод там, в Огайо, нравилась песенка Хэнка Уильямса о дырявом ведре».
  Охранники менялись, продолжая избивать пленного прикладами и ногами. Он умолял их по-немецки, по-английски. Охранники особенно старались не разбить его очки. Они хотят, чтобы я видел, подумал он, потом понял: им нужно, чтобы меня постоянно крутило в этом разноцветном, меняющем освещение пространстве. Они хотят запереть меня здесь; без меня им никуда не деться.
  Они не заметили, что он изучает коридор, видимый ему сквозь частокол ботинок и прикладов. С консольного потолка на проводах свисали какие-то металлические предметы: одни — меньше его ладони, другие — больше баскетбольного мяча. Посреди сплетения проводов на потолке Эрик заприметил металлический корпус.
  Установка для камеры. Но без самой камеры. Без ее недреманного ока.
  Охранник поднял очки пленного, впервые приобретя более или менее определенные очертания.
  Подъем. И снова кресло. Очки лентой приклеили к его распухшему лицу. Во рту вкус запекшейся крови, крошево зубов. Густая щетина на щеках. Ребра, ноги, внутренности словно охвачены огнем. Он голый. Ему холодно. Он снова прикован к креслу перед пустым столом. Один.
  «Сосредоточься, — подумал Эрик. — Веди с „Белым львом“ игру, прикидываясь невинным. Ханс Вольф, совсем никакой не Эрик Шмидт. Гейдельбергский университет, а не Янгстаун, США. Инженер. Вечный инженер».
  Дверь открылась. Вошел Усач, уселся за стол.
  — Так какой же первый вопрос? — спросил он.
  — Кто… кто вы?
  Усач кивнул:
  — Правильно. Меня зовут майор Аман.
  Пот каплями стекал с Эрика. Падал на цементный пол.
  Майор Аман сказал:
  — А какой второй вопрос?
  «О боже, я не знаю, он снова будет пытать меня током, он…»
  — Не знаете? — Майор Аман пожал плечами: — Уфф…
  Мужчина в форме офицера секретной полицейской службы наклонился к нему:
  — Второй вопрос и привел нас сюда.
  «Соберись с духом, нет, это уже не важно… когда…»
  — Но первый вопрос ключевой.
  Майор Аман принялся листать папку.
  — Итак, Ханс Вольф. Инженер, которого мы наняли в «Фольксготтен констракшн». Вы так это произносите? Я немного говорю по-немецки, конечно, не так хорошо, как вы по-английски, ja? — Майор Аман позволил себе скривить губы в презрительной улыбке. — Один инженер среди сотни других инженеров. Бездетный. Бессемейный. Порочащих связей не имеет. Кто вы?
  И снова ударил ток.
  «Боже, боже, пожалуйста, нет. Ой-ой-ой». Снова и снова.
  — Ответ на вопрос, кто вы, — один-единственный, и это ключ к тому, почему вы здесь.
  «Мое прикрытие, моя ложь плюс моя подлинная жизнь… неужели все это ключ к тому, почему я здесь?»
  Второй вопрос звучит так:
  — Чем вы занимаетесь?
  Испепеляющая пурпурная молния. Темнота.
  Он пришел в себя, когда его волокли голым по серому цементному полу. Он рискнул приоткрыть один глаз. Длинный коридор. Запертые двери. Никаких камер. Нет стола, за которым сидит часовой. Нет и самого часового.
  Охранники бросили его на пол. Эрик видел, как охранник протянул руку к связке ключей снаружи черной стальной двери. Зажужжал электрический замок, и дверь открылась. Из камеры чека вырвалась круговерть красок. Эрик закрыл глаза. Они втащили его внутрь, и он даже не пошевелился. Даже не вздрогнул, когда дверь с грохотом захлопнулась и щелкнул замок.
  «Считай каждое дыхание. Фиксируй время. Они могли пойти помочиться, перекурить, вытереть лужи на полу, перекусить. Я здесь. Один».
  От побоев, электрошоков и вращающихся красок камеры голова у него так закружилась, что он подполз к двери. Нащупал замок. Четыре гаечные головки.
  Всем телом приник к прохладной металлической двери. Замок поддался под его рукой. Такова жизнь в военное время, в особенности в Ираке. Что работает — срабатывает. А что не работает, на то просто не обращают внимания.
  Когда охранники распахнули дверь, Эрик по-прежнему лежал возле нее, привалившись к холодному железу. Они подбросили его обнаженное тело, рухнувшее на битый кирпич.
  Они не стали бить его.
  И даже не отвели в кресло кабинета майора Амана.
  Вместо этого они быстро провели его в душевую, где стояло деревянное ведро.
  «Льет как из ведра», — промелькнуло в голове у Эрика, который запомнил эту строчку из-за Грампы Клод.
  Охранники опустили его голову в ведро, полное воды. Потом вытащили, дали передохнуть, немного подышать сырым, тюремным воздухом. И снова сунули голову под воду. Раз, еще раз. Потом бросили обратно в чека.
  Но все равно это было здорово!
  Теперь — здорово, благодаря Грампе Клод, воплощенной надежде Эрика.
  Он не забыл прихватить эту надежду, когда оказался в кресле напротив майора Амана.
  — Существуют незыблемые истины, — сообщил его истязатель. — Люди есть люди. Они — такие, и другими их не сделаешь. К тому же американский поэт Боб Дилан был прав: каждый должен служить кому-нибудь. Или чему-нибудь. Наш великий Саддам служит благу Ирака. И все мы служим тому, кого называем Богом. Вы служите нам, — сказал майор Аман прикованному перед ним к креслу голому человеку. — Мы — причина, по которой вы здесь. Остальное — ваше невежество. Каков же второй вопрос?
  Эрик дернулся и выпалил:
  — Что вы здесь делаете?
  — А что здесь делаете вы?
  «Я заранее знал, что это случится», — подумал Эрик, когда электрический разряд заставил его забиться в кресле. На лице Эрика не было ни кровинки.
  — Что делаете вы? Вы повинуетесь приказам. Вы работаете на нас. Вы одиноки. И все же, когда секретарша шепнула о том, как они с ее мужем, который служит в Республиканской гвардии, ненавидят наш образ жизни… Кто вступил с нею в заговор? Вы, Ханс Вольф?
  «О, только не это, господи! Они схватили ее! Схватили их обоих! И уж наверное, заперли в такое же местечко или бросили в ров!»
  — Это не вы, — сказал Аман. — Это не наш одинокий инженер.
  «Это не моя миссия». Эрик твердил себе это день за днем, когда появлялся на стройплощадке и видел, как колотит секретаршу. Он приехал сюда не спасать! Не заниматься вербовкой. Он приехал сюда играть свою роль перед мерзкими пузатенькими коротышками. Шпионить, собирать данные, красть информацию.
  — Мы знаем человека, которого вы посылали к ним. Все вы, иностранцы, шляетесь по базару и вступаете в контакт с подобным отребьем, контрабандой переправляющим вероломных собак из Ирака.
  «Значит, и Саада они взяли тоже… или возьмут, он всегда знал, что они близко. Бедная семья! Если бы я всего лишь строго повиновался приказам Управления, если бы я только выполнял приказы Управления и не стал бы вмешиваться, даже чтобы спасти…»
  — Роль спасителя вам не к лицу. Что делает вас интересным, когда вы не находитесь в изоляции. Мы должны выбирать среди специально приглашенных работников. А это означает, вы доказали, что вы — податливый материал. К счастью, вы переменили решение, предпочли «спасать» нашу контрразведку.
  — Ч… Что?
  — Наша команда не выслеживала вас. Она шла по следу иракских ученых, у которых полно мыслей в голове и которые проникаются идеей бежать в Америку или Марсель. То, что вы попались им на крючок и оказались здесь, в конечном счете перст судьбы.
  Что вы здесь делаете?
  — Выходит, эта пара, — сказал Эрик, — оба работали в тайной полиции?.. Они поймали меня в ловушку просто… просто потому, что я — хороший парень?! Только за это? За это я здесь?
  Майор снова пустил ток.
  Очнувшись на полу чека, Эрик вспомнил: я не подчинился. Провалил миссию. Старался быть хорошим. Меня заманили в ловушку. И вот я здесь.
  Он дополз до стены. Встал. Увидел стальную койку.
  Эрик поставил одну ногу на койку и подпрыгнул, держа руки над головой. Попытался ухватиться…
  Удалось! Стальная проволока может оставить глубокие порезы, если хвататься за нее голыми руками. Окровавленный Эрик соскользнул с проволоки, пока не дотянулся до зеленой металлической штуки, болтавшейся под потолком… и рухнул на кирпичи, как очкастый морж.
  Эрик сгибал и разгибал тонкий лист стали, размером с книжку, пока ему не удалось разломить его на две части. К большей части была прикреплена проволока, меньшая напоминала шпатель.
  Используя свой дерьмовый маленький шпатель, Эрик попытался подковырнуть крохотным лезвием один из кирпичей пола. По всей камере теперь остались кровавые разводы от его израненных рук. Он искренне постарался скрыть эти раны — так, чтобы они напоминали скорее косметические порезы на запястьях.
  И потерял сознание.
  Когда он очнулся, голова у него была под водой в деревянном ведре. Прежде чем снова окунуть его, охранники швырнули сломанную железяку ему в лицо. В качестве премии за хорошее поведение они хорошенько поколотили его полицейскими дубинками. Далее он понял, что снова оказался в кресле.
  Майор Аман обтер лицо Эрика теплым полотенцем.
  — Могу ли я поведать вам одну тайну?
  Он поднес к пересохшим губам Эрика чашку тепловатого кофе, слегка разбавленного молоком и чуточку подслащенного.
  — Вы никого не можете убить, — вздохнул майор Аман. — Можете попытаться, но это будет пустая трата энергии. Сейчас миру нужны не трупы. А вот чего нам действительно не хватает, так это полезных людей. Которые подчиняются. Слушаются. Тогда мир станет поистине райским, верно, инженер?
  Он подождал, пока Эрик прикончит крохотную порцию подслащенного кофе с молоком, затем нагнулся к его уху и шепнул:
  — Самоубийство — это выбор, а выбор противоречит послушанию. Обещайте, что попытаетесь снова покончить с собой, лишь повинуясь приказу. Каков же второй вопрос?
  — Что… я… аю? — запинаясь, пробормотал Эрик.
  — И что делают все?
  — Исполняют приказы.
  «Но я-то не исполнял! — подумал Эрик. — Я не исполнил приказов ЦРУ, и вот до чего меня это довело!»
  — Продолжим в следующий раз, — пообещал майор Аман.
  «Он ни разу не пустил ток», — думал Эрик, пока охранники снова волокли его в чека.
  Они покормили его. Пару раз стукнули, скорее из вежливости. И снова громыхнула и защелкнулась дверь.
  Каждая клеточка его тела молила о бессознательном забвении. Эрик ползком добрался до того самого кирпича, возле которого обронил металлическое лезвие. Затем так же ползком добрался до двери. Ему потребовалось двести тридцать два вдоха и выдоха, прежде чем он отвернул четыре гайки, крепившие электронный замок к стальной двери.
  Хорошо, что они лентой прикрепили очки. Хорошо, что попеременно продолжал вспыхивать свет.
  Эрик посмотрел на путаницу проводов внутри металлического замка. Отметил два, но они были расположены слишком глубоко. Черт возьми, с его железкой такую тонкую работу не сделать.
  Будем надеяться, что скоро опять последуют водные процедуры, думал Эрик, снова привинчивая прикрывавшую замок планку. Или меня уже осталось так мало, что даже не станет сил бежать?
  На следующий раз они приволокли его прямо в кресло.
  Майор Аман сказал:
  — Итак, три вопроса. Первый?
  — Кто вы?
  — Второй?
  — Что вы делаете?
  — Вот видите, вы и есть то, что вы делаете. Учитесь послушанию. А теперь у нас есть шанс…
  Послышался оглушительный треск.
  «Что-то случилось? Я не чувствую электричества! Я не…»
  Изогнувшаяся змеей лампа на столе майора Амана словно обезумела. Утечка электричества привела к тому, что синие искры и дым разлетались во все стороны, а сама лампа щелкала и подпрыгивала на столе, как свихнувшийся робот. Майор Аман отскочил от стола. Вынырнувший из-за спины Эрика охранник принялся лупить обезумевшую лампу дубинкой.
  Инерция сбросила со стола лампу, брызжущую искрами во все стороны. Охранник занес полицейскую дубинку, как клюшку для гольфа, и смачно ударил по медной лампе, которая, громыхая, покатилась по полу. Выключившись из розетки, лампа притихла, что не помешало охраннику продолжать избиение. Наконец, тяжело дыша и взмокнув от пота, он прошествовал мимо голого человека, прикованного к креслу, и, не удержавшись, ухмыльнулся пленному с видом победителя.
  — Извиняюсь, — сказал майор Аман, снова занимая место за столом. — Просто несчастье для страны, где так много тюрем. Так часто приходится иметь дело с неполадками, особенно высокотехнологического оборудования… да. Нам приходится постоянно готовиться к такого рода срывам и планировать их.
  Новый разряд.
  — А, вот теперь заработало. Итак, на чем же мы остановились? Ах да. Третий вопрос.
  Перед этим задумайтесь, что вы конкретно взятый человек. Каждый кому-нибудь служит. Повиновение — суть служения. Некоторые граждане не понимают, что должны служить прославленному лидеру. Подобное недопонимание характерно для производительной сферы. Ученых. Инженеров. Изобретателей. Исполнителей. Юристов. Учителей. Писателей. Отсюда и задача, которую мы перед собой ставим: поганой метлой вымести подобного рода недопонимание, не снижая производительности.
  Майор Аман жестикулировал перед изувеченной с особой жестокостью лампой и голым человеком, прикованным к креслу.
  — Такова цель нашего эксперимента… Промывка мозгов… Какая польза от промытого, очищенного мозга? Нам нужны мозги, которые приветствовали бы логику повиновения, не теряя при этом созидательного потенциала. Мы не можем рисковать мозгами иракцев просто в целях эксперимента. Но у нас есть приглашенные работники. У нас есть вы. У вас правильный склад ума. Вы доказали, что вы — податливый материал. Вы одиноки. Вы — просто поденщик… Третий вопрос, — сказал майор Аман, изгибая руку и наставляя указательный палец на Эрика, который загипнотизированно следил за ним. — Третий вопрос…
  «Подождите нет подождите нет подождите…»
  — Третий вопрос заключается в следующем: чем вы можете оправдать жизнь, почти целиком состоящую из мучений?
  Очередной разряд.
  Этот допрос явился для него одним непрерывным откровением, начиная с умозаключения майора Амана о том, что мы по природе своей неизбежно должны кому-то или чему-то служить. О том, что суть служения — в повиновении. О том, что на этой безупречной формуле основывается полезность. А полезность означает конец мучений и одиночества. Полезность была ответом на третий вопрос: «Как сделать жизнь достойной жизни?» Из первого вопроса, означавшего «кто вы?», вытекал второй: «что делать?», а отсюда следовало, что полезность являлась мерилом ценности каждой отдельной жизни.
  Очнувшись на полу чека, Эрик разрыдался.
  Но этого было мало, он всего лишь всхлипывал, а здесь нужно было целое ведро слез!
  Через два — а может, четыре — допроса охранники отволокли его к ведру с водой.
  Приходить в себя, задыхаясь, почти вошло у него в привычку, но, когда охранники в третий раз окунули его голову в воду, он вспомнил. Сделал глоток. Затем стал пить. Вдосталь. «Ведро у меня дырявое, смотри не пролей воды». Они окунали его, пока окончательно не выдохлись, так что у них даже не осталось сил для регулярных побоев («Да пошел он!»), и они просто отволокли его обратно в светящийся ад чека и швырнули на пол.
  Тяжело хлопнула стальная дверь.
  Щелкнул электронный замок.
  Теперь или никогда. Эрик пополз по битому кирпичу на своем раздувшемся от воды брюхе. Нашел кирпич, под которым была спрятана его отвертка. На ощупь нашел дверь. Открутил гайки.
  Выпрямился в полный рост. Я — это я. Я — человек. Я стою. Нагой. На мне только очки.
  Хорошо бы галоши. Черт, да даже простые кроссовки — они идеально подходили бы к тому, что он собирался сделать!
  Ты получил по заслугам. Ты — тот, кто ты есть. Ты должен сделать… Нет!
  Что за черт, всего еще один раз.
  И с самыми лучшими намерениями в своей жизни Эрик помочился в скважину электронного замка.
  Раздался знакомый звук. Он обнаружил, что его отбросило спиной к стене.
  «Замок дымится! Я его вырубил!»
  Это был шок.
  «У меня получилось!»
  Как подвыпивший, который едва стоит на ногах, Эрик проковылял к дымящейся двери. Согнул палец и просунул его в мокрую скважину.
  «Я ухожу, ухожу».
  Он со всей силы потянул дверь на себя. По другую сторону двери, которая вела в чека, там, в этой стране, превращенной в тюрьму, где часто изделия, обычно высокотехнологичные, выходят из строя, где жизнь состояла из планов подготовки к разного рода неполадкам, там, в пустом холле, охранники старались просунуть свои дубинки сквозь стальную петлю двери, наподобие средневекового засова, вместо электронного замка двадцатого века, на который нельзя было положиться.
  Эрик потянул. Снова и снова потянул дверь на себя. И в конечном счете, всхлипывая, свернулся на кирпичном полу в круговерти цвета и света.
  Охранники и майор Аман не были недовольны. Но и не обескуражены.
  Каждый старался изо всех сил.
  Эрик до сих пор помнил смехотворную ухмылку охранника, вышедшего победителем из схватки с лампой.
  Лежа ничком на полу чека, голый, в приклеенных очках, Эрик правой рукой хлопнул себя по лицу. Он зажал рот, чтобы не прокричать о новооткрытой тайне: «Человек может считать себя победителем, даже забив насмерть обычную лампу».
  Подчиняйся приказам. Вот чего хотели от него Аман/Саддам/Ирак.
  Подчиняйся приказам. Вот чего хотело от него ЦРУ.
  Вопросы о том, кому подчиняться, лишь причиняли ему боль. Приказы «хорошего» парня против приказов «плохого»: нулевое уравнение подходило только в случае равенства всех сил. Повиноваться всем означало не повиноваться никому. Тогда вся боль исчезнет. Кто я? — я инженер; что я делаю? — повинуюсь всем приказам.
  Чека продолжало затягивать его в свой водоворот. Но постепенно наклонные стены и безрассудное смешение красок упорядочивались: прямые линии вновь пересекались под правильными углами, узоры перестали казаться безумными. Он лежал лицом к наклонному железному выступу. Всякий раз, как он попытается лечь на эту койку, он будет скатываться с нее.
  Эрик оперся о железную плиту. Левой рукой он ухватился за край, чтобы попытаться лечь на наклонную плоскость койки вопреки таким неоспоримым реальностям, как сила земного тяготения.
  Чтобы заставить это сработать, подчиниться себе — и тогда на лице у него появилась нелепая ухмылка победителя.
  Три дня спустя майор Аман заорал:
  — Ты ничтожество! Ты подчиняешься всякому!
  Эрик стоял в противоположном от кресла углу комнаты. Голый, на одной ноге, ковыряя пальцем в носу; от его бороды и волос пахло паленым.
  — Мы рассчитывали, что ты перейдешь на нашу сторону! У меня будут неприятности из-за того, что ты сорвал эксперимент!
  Совершенно голый Эрик стоял на одной ноге и ковырял пальцем в носу, как приказал ему случайно проходивший мимо охранник. Майор Аман не стал спрашивать голого, каково его настоящее имя — Ханс Вольф или нет — и работает ли он на ЦРУ. После откровения, постигшего его в чека, Эрик, конечно же, из повиновения ответил бы майору Аману на все заданные им вопросы. Но истязатель больше ни о чем его не спрашивал. Даже ковыряя пальцем в носу, Эрик знал, что от него исходит запах победителя.
  — Встань на обе ноги, — приказал майор Аман в последний день. — И вынь палец из носа — руки по швам. Я вычеркиваю тебя из списка своих проблем. Больше никакого чека. Прими ванну. Отъедайся, отсыпайся, приведи себя в порядок, чтобы хорошо смотреться перед камерами. Скоро Саддам отправит приглашенных работников по домам — красивый жест с точки зрения отношений с общественностью. Садись на самолет и лети в Германию. Когда окажешься там, нас уже не будет волновать, что ты делаешь, поскольку теперь ты явный псих.
  Эрик повиновался, и повиновение подтвердило его тезис: боль прошла. Поисковая группа ЦРУ подобрала его, когда он стоял на поребрике в ожидании разрешающего сигнала, чтобы пересесть на другой самолет в боннском аэропорту. Она же и доставила Эрика в Замок.
  Где он повиновался всем приказам и распоряжениям. Где он нашел плавный ритм, помогавший ему вести вполне сносную жизнь. Когда в отделении появилась Хейли, Эрик снова стал задумываться то над одним, то над другим, высказывать свои мысли, у него появились желания. Однако он никогда не покушался на свой триумф — абсолютное рабство.
  29
  Холодно. Мокро. Темно.
  Именно эти слова крутились у меня на уме, когда я стоял на берегу, прислушиваясь к плеску невидимых ночных волн.
  Холодно. Мокро. Темно.
  Слова, знакомые всем шпионам.
  Холодно. Холодная война. Холодная безжалостность. Холодный мир невидимых битв, предшествующих оглушительному грохоту бомб и свисту пуль. «Холодно как в могиле».
  Мокро. «Мокрое дело». Мокрая кровь. «Мокрушничать» — так шпионские службы распавшегося Советского Союза называли нейтрализации, заказные и незаказные убийства.
  Темно. Темно, как «под прикрытием». Как в понятиях «черный рынок» и «теневая экономика».
  Ступая по плотному песку, ко мне подошла Хейли. В свете полной луны ее обнаженные в улыбке зубы блестели, глаза светились ярче. Мы смотрели в колышущуюся ночную тьму, волны хлестали нас по ногам, соленые брызги летели в лицо. Мириады белых точек мерцали над нашими головами.
  — Как думаешь, многие из этих звезд уже погасли? — спросила Хейли. — А мы стоим и любуемся их несуществующим светом.
  Я промолчал.
  — Знаешь, почему он всегда был и будет здесь — океан? — спросила она.
  Я ничего не ответил.
  Еще около дюжины волн обрушились на берег, и Хейли продолжила:
  — Если бы он вышел из берегов, мы бы утонули.
  Волны накатывались на берег, и ноги у нас были совершенно мокрые.
  — Я пыталась тебя развеселить, хотелось, чтобы ты улыбнулся, — сказала она.
  — Я слишком замерз.
  — Иди в машину. — Хейли кивнула головой в сторону нашего угнанного «доджа», стоявшего на берегу в свете полной луны. — Зейн вызвался стоять на часах первым, он прячется с пистолетом вон за теми валунами. Через два часа его сменит Рассел. Ему так не терпится подержать пистолет, что он наверняка не проспит. Пошли обратно вместе. Притворись, что тебе нравится спать в машине, припаркованной на морском берегу.
  Шумели волны.
  — Чего ты все волнуешься? — спросила Хейли. — Мы уже и так попали в большую передрягу.
  — Я просто хотел… — Дальше мне не хватило слов.
  — Ну давай. Скажи девушке при лунном свете то, что она хочет услышать.
  — Я хочу, чтобы это сработало. Даже если то, что мы сделали правильно, — это безумие. Мы ведь психи.
  — Все до единого, — подтвердила Хейли.
  — По собственной воле? — Я чувствовал, что каждое мое слово как удар кинжала.
  — Какая разница? — парировала Хейли. — Это не твоя проблема.
  — А мне кажется совсем наоборот.
  — Какая разница? — повторила она. — В чем твоя настоящая проблема сейчас, теперь?
  — Что, если я прокололся? С самого начала. Привез вас на этот чертов Лонг-Айленд, чтобы ждать, не готовит ли нам засаду нью-йоркская полиция. Если таблетки, которые ты достала, не окажут действия, то через три дня мы превратимся в развалины. Мы уже три дня в пути, а по сути, так никуда и не доехали. Что, если я целиком и полностью заблуждаюсь?
  — По-твоему, доктор Ф. воскрес? — сказала Хейли. — Или это был массовый припадок галлюциногенной истерии?
  — Нет, он мертв. Я сам был на его поминках.
  — Нормально повеселились? — попробовала пошутить Хейли, но на моем лице не мелькнуло даже тени улыбки. — Так он все-таки умер или его убили?
  Мое молчание подтверждало последнюю версию.
  — И вместо того, чтобы подставиться, как они это и запланировали, мы дали деру, обвели всех вокруг пальца. Нас еще можно победить, но просто так мы не сдадимся. И почти все благодаря тебе.
  — Но если я все же прокололся? Я забочусь не о себе, но все вы…
  — Ты несешь ответственность за весь мир? — спросила Хейли. — Может, оно и хорошо. Только надо рассчитать силы. Если же ты рассчитаешь их неверно…
  — Придется платить, — закончил я.
  — Каждый платит.
  Волны набегали на берег.
  — Мы все это знаем, — сказала она. — Мы все подписались.
  — А может, вам лучше все прикинуть и отступиться?
  Волна за волной, волна за волной.
  — Помнишь, Рассел по ошибке принял противозачаточную таблетку? — спросила Хейли.
  — Да.
  — И не хочет выбрасывать две оставшиеся.
  — Так, выходит, он…
  — Псих, — сказала Хейли.
  Мы оба рассмеялись.
  — Рассел воображает, что одна из них принесла ему пользу… даже если была предназначена совсем для других целей. А может, она и вправду сработала так, что его прорвало. Дело в том, что какая-то нелепая чепуховина подействовала после стольких лет правильного, но бесполезного лечения. Так или иначе, Рассел не желает выбрасывать две оставшиеся таблетки и говорит — забудьте. Разве такое забудешь?
  — Что же он собирается делать?
  Мы повернулись и посмотрели друг на друга в лунном сиянии.
  — Все время таскать с собой эти сраные таблетки только потому, что, возможно, одна из них помогла ему, — ответила Хейли. — Даже если это не так, верность — отличительная черта Рассела. Так почему же ты думаешь, что он от нас отколется?
  — Да, перед трудностями он не пасует.
  — Все мы не пасуем.
  Волны все так же набегали на берег.
  — Так что ты не переживай, если в чем-то напортачил. У нас круговая порука.
  Мы еще долго стояли на берегу. Я продрог до костей.
  — Ты все еще думаешь о ней? — спросила Хейли.
  — Не так чтобы очень, — ответил я, это была правда — правда пустого сердца. — Думать о ней я позволяю себе три раза в день. Первый — когда просыпаюсь. Потом снова, когда засыпаю и воспоминания оживают.
  — А третий?
  — Днем. Когда светло и я чувствую, что все еще жив. Это вроде… слезинки.
  Мы пошли к джипу.
  — А что, если бы ты никогда не умерла? — спросил я.
  — Хотелось бы.
  — Нет, — сказал я. — Положим, все твои «я умираю» — тоже безумие.
  — О'кей. Положим. И что тогда?
  — Тогда ты умрешь, как все, — когда положено.
  — Да, — согласилась Хейли. — Ужас.
  Песок хрустел у нас под ногами.
  — Это правда, что ты рассказала про Рассела и белые таблетки? Или просто захотелось меня разыграть?
  — А как ты думаешь? — улыбнулась Хейли.
  30
  Полоску берега, где я стоял накануне, заволокло серым туманом. Утренний прилив накатывался на берег стальными волнами. Наш угнанный джип тяжело катился по песку. Предел видимости у меня был ярдов пятьдесят; берег полого шел вверх к росшей вдоль шоссе чахлой траве. Я весь продрог. Каждый глоток воздуха пропах влажным песком и холодным океаном, при каждом выдохе вылетало небольшое облачко пара.
  В тумане на шоссе тяжело хлопнула дверца автомобиля.
  Звук мотора удалялся.
  Из тумана вышла одинокая фигура в длиннополом пальто.
  Внезапно я позабыл, что у меня ломит все тело, что мне холодно, что я голоден и устал.
  Зейн и Рассел заняли позиции на флангах.
  — Неизвестная мишень стоит на повороте шоссе, — сказал я.
  — Верняк, — согласился Зейн.
  — Значит, не померещилось, — сказал Рассел.
  — Все, что ты видишь, тебе не мерещится.
  — Надеюсь, ты прав, дружище, — откликнулся Рассел.
  — Виктор, со мной! — произнес бог войны Зейн. — Рассел, седлай!
  Рассел бросился к джипу.
  Мы с Зейном шли к шоссе на таком расстоянии, что одной очередью нас было не уложить.
  — Какого черта вы двое здесь делаете? — заорал призрак.
  Это была женщина — точнее, старуха. На ней был бурый дождевик, пластиковая шапочка от дождя низко надвинута на покрытые шеллаком волосы. Веснушки усеяли белое как мел лицо с ярко размалеванным ртом. Стоя на невысокой насыпи гравия, обрамлявшей шоссе, она поджала бледные руки, как птица поджимает лапки.
  — Любуемся океаном, — сказал Зейн, когда мы подошли поближе.
  — Зачем?
  Три мешка для покупок с ручками и черная сумочка размером с солдатский ранец стояли за ней на гравии.
  — Впрочем, без разницы. Какой автобус?
  — Простите?
  — Какой… автобус.
  — Наш автобус, — нахмурился Зейн, — синий?
  — Все равно, — сказала старуха. — Особенно если будете шляться по берегу, когда он подойдет. Сами решайте, что лучше — ехать в автобусе или слоняться в тумане. Обычно тут останавливается тот, который идет до Атлантик-Сити.
  Туман несколько рассеялся, и мы увидели еще двух женщин, стоявших дальше по дороге.
  — Двойной до ЭнДжей делает остановку прямо тут.
  — ЭнДжей?..
  Она замахала руками, чтобы я замолчал.
  — Да ладно. У него сейчас новое, чудаковатое какое-то название, но все равно он был и остается мегамаркетом Нью-Джерси. Вам двоим комнаты в мотеле на ночь нужны?
  Главное в жизни — не упустить свой шанс.
  — А как далеко… как долго идет автобус до мегамаркета? — спросил я.
  — Полтора часа, хотя в этом проклятом тумане… Ни черта не видать.
  — Это худо, — вздохнул Зейн.
  Я заметил, как он нахмурился.
  — Остальные… — начал я, — остальные члены нашей семьи, мы припарковались подальше от шоссе, чтобы…
  — И много вас там? — Женщина-птица скосила глаза в туман.
  — Брат, — сказал я, — сходи за Дядей Сэмом и остальными.
  — Если ваш дядя тоже поедет, тогда порядок. Суньте десять баксов под «дворник», и ребята из окружной инспекции разрешат вам парковаться пару дней.
  Сбегая вниз, к машине, Зейн крикнул:
  — Только без нас не уезжайте!
  Женщина-птица легонько хлопнула меня по плечу.
  — Держись Бернис — не пропадешь.
  — Рассчитываю на это, — ответил я. — Вы работаете на этом маршруте?
  — Какого дьявола? — возмутилась Бернис. — А если бы и работала, то пустила бы все на самотек.
  Издеваясь над нашей неподготовленностью, Бернис дала нам свои мешки: те, в которых мы везли свои манатки, явно не выдержали бы. Стали подтягиваться и другие пассажиры. Державшиеся парочками пенсионеры. Мамуля и тетушка с болтливой двадцатилетней девицей на выданье; от них пахло лаком для волос. Какая-то кореянка.
  Когда к нам присоединился Рассел, поставивший джип в надежное местечко, из тумана вырулил автобус, идущий до Атлантик-Сити. Он был сплошь обклеен постерами казино. Дюжина игроков суетливо уселась в него. Автобус укатил с ними, оставив нас по-прежнему стоять на обочине.
  Минут через десять, после того как уехали игроки, из-за туманной завесы на шоссе показался наш серебристый автобус.
  — Не давайте мне никаких денег! — выкрикнула Бернис, выстраивая нашу скромную толпу в некое подобие очереди. — Сядем — тогда и заплатим. Занимай скорей место, милочка. Вряд ли кому захочется за тебя подержаться.
  Мы, все впятером, расположились на задних сиденьях.
  — От добра добра не ищут, — пробурчал Рассел.
  — Все надежнее купить билет, чем ехать на угнанной машине, — сказал я. — Раствориться в толпе… Так мы одним махом оборвем все следы. Затихаримся — не видно, не слышно будет.
  Зейн обнюхал свою одежду и фыркнул:
  — Да, для общественного транспорта мы уже созрели.
  — Хорошо бы растянуться на кровати и как следует выспаться, — сказала Хейли.
  Эрик кивнул.
  Пока наш серебристый автобус, гудя, прокладывал себе путь сквозь туман, Бернис пробиралась по проходу.
  — Эдна, ты достала себе туфли на низком каблуке? Дженис, неужели твоей невестке не понравилось это одеялко? Ты сказала ей про врачей? Не хнычь, Мелвин: ты всегда можешь сесть на лавочке где-нибудь в углу и глазеть на девчонок. Агнесса, тебе нужны билеты или у тебя карточка? Оскар! — проорала Бернис шоферу. — Хочешь, я буду за кондуктора? Угу! — ответила она сама себе. — И давай поскорее.
  К тому моменту, когда она добралась до нас, мы уже знали достаточно, поэтому я сказал:
  — У нас нет карточек, и мы хотели бы прямо сейчас забронировать места в мотеле.
  Бернис оставила свой бурый дождевик и шапочку на сиденье. Под дождевиком оказался розовый тренировочный костюм. За ухом, пробиваясь сквозь блестящие черные завитки, торчала незажженная сигарета.
  — В стоимость номера входят и завтраки, — сказала она, вручая нам ваучеры. — Автобус отходит не раньше открытия мегамаркета, так что на буфет времени у вас будет предостаточно. Лопайте вволю.
  Жесткий взгляд ее зеленых глаз словно устанавливал между нами границу.
  — Ваши комнаты с семнадцатой по двадцать первую. Выбирайте, какая кому нравится. Эти талоны отдадите портье.
  — Они требуют кредитные карточки? — спросил Зейн.
  — Без разницы. Если за комнату не уплатят, никто завтра не сядет в автобус. — Она покосилась на седины Зейна. — У вас уже и внучата, поди, есть?
  — А-а… нет.
  — Дети, дети. Когда думаешь, что они уже довели тебя до инфаркта, они подбрасывают тебе что-нибудь новенькое. Не встречайся я с ними так часто, у меня не было бы моих маленьких проблем.
  Она не спеша оглядела пятерых незнакомцев, устроившихся на задних сиденьях. Седой парень, у которого даже внучат нету. Негритянка, совсем не похожая на сестру кого-то из этих ребят. Пухлявый парень в очках с толстыми стеклами, примостившийся на самом краешке сиденья. Патлатый хипарь, которого ни одна бабушка не мечтала бы увидеть в гостях у своего драгоценного внука. Поэт, в глазах запечатлелись тени прошлого, улыбка — как лезвие бритвы.
  — Странная вы семейка.
  — А разве другие бывают? — спросил я.
  Бернис разминала вытащенную из-за уха сигарету в своей птичьей лапке.
  — Семьи, — многозначительно произнесла она. — Мамочки, которые поедом тебя едят, хотя вроде бы и слова поперек не скажут. Папочки, которые где-то далеко-далеко, хотя, казалось бы, сидят в своем чертовом кресле. Братья и сестры — про это лучше вообще не вспоминать. Ты волочешь на себе их заботы, а они только тому и рады. Малыши и слышать не хотят, как это было в старину, поэтому и понятия не имеют, как это происходит сейчас.
  Сигарета так и вертелась в ее умелых и натруженных руках.
  — Я думал, в автобусах курить запрещено, — сказал Зейн. — Пожары, рак.
  — Я уже много лет как не курю.
  И она снова сунула смертоносную цигарку за ухо.
  Наш серебряный скакун вырвался на простор большой автострады.
  Бернис устремила взгляд за окно.
  — Когда я была девчонкой, мы ходили по магазинам, лишь бы не сидеть дома. Потом понастроили супермаркетов, где не увидишь солнца, но и дождя можно не бояться. А теперь, если есть у тебя голова на плечах и немного баксов, заведи себе компьютер, и ходить никуда не надо. Сиди и общайся. Взаперти со своим ящиком, зато свободный. А рейсовые автобусы для людей, которым на месте не сидится.
  — Лучше ехать в автобусе, чем болтаться в тумане, — ответил я ей ее же словами.
  — Да, — согласилась Бернис. Но ей это не понравилось.
  Через два часа все пятеро разместились в прилегающих друг к другу комнатах мотеля; бар, где подают завтраки, понес значительный урон. Рассел накачался кофеином настолько, что вызвался караулить первым, а заодно постирать нашу одежду в прачечной мотеля, пока остальные без сил рухнули по кроватям. Прежде чем погрузиться в сон без сновидений, я слышал, как Бернис в холле за моей дверью настойчиво просила кого-то пошевеливаться.
  Семь часов спустя мы взорвали полицейскую машину.
  31
  Через шесть часов и девять минут после того, как Бернис перешла улицу, направляясь к белокаменному мегамаркету, наша команда выстроилась, разглядывая свои отражения в зеркалах, прикрепленных к дверям. Мы были нагружены любезно предоставленными Бернис мешками, разнорабочим материалом, матрицами, прочим скарбом. Отражения выглядели выспавшимися, помытыми, побритыми и наверняка знающими, что они делают здесь в этот предвечерний час.
  — Достопамятный момент, — провозгласил Рассел. — Пять маньяков в интерьере.
  Разглядывая наши отражения, Хейли сказала:
  — Я думала, теперь хоть ты нормальный.
  — Это как посмотреть, — отозвался Рассел. — Вылечишься от одной странности — подцепишь другую.
  — Верняк.
  — За дело, — сказал я.
  Электронный глаз узрел наше приближение, и зеркальные двери разъехались.
  Световой океан мегамаркета ослепил нас в тот самый момент, когда мы переступили через порог. В воздухе сразу же повеяло особым запахом. Промышленное благоухание миллионов дезодорантов приглушало запахи бесчисленных подмышек и усталых ног. Кипами сложенные на полках юбки и рубашки издавали благовоние свежей ткани. Чем дальше мы заходили в мегамаркет, тем соблазнительнее становился дух, исходящий от вафельных стаканчиков и шкварок. Крапчатые черно-белые плитки поглощали звук шагов, не сохраняя отпечатков подошв. До нас доносились обрывки разговоров, гудение пылесоса, глухое жужжание воздуховодов и слабенький звук инструментов, жизнерадостно терзавших смутно знакомую песню.
  — Быть не может! — воскликнул Рассел. — Это же «Битлз»! Из «Сержанта Пеппера». «А Day in the Life». Там про то, как этим ребятам нравилось добавлять всем адреналина, а не скачивать какую-то дешевку!
  — Когда я в последний раз был в таком месте, президентом был Никсон, — сказал Зейн.
  Две престарелые дамы быстро прошли мимо, о чем-то без умолку болтая, размахивая руками, их белоснежные туфельки маршировали в ногу.
  — Они приходят сюда, чтобы чувствовать себя молодыми, а заодно потренировать сердечную мышцу, — ответил я на недоуменный взгляд Зейна.
  — А-а!..
  — Мы зашли сюда на минутку и скоро уйдем.
  Эрик, шаркая, подошел к Хейли.
  — Не бросай меня!
  — Не бойся, — ответила она.
  Мы набрели на киоск с подсвеченной картой и списком платных остановок.
  — В одном только мегамаркете целых пять закусочных! — восхитился Рассел.
  — Люди привыкли все делать на бегу.
  По меньшей мере второй раз за день я давал объяснения.
  — Если только не будет особой причины, — выдавил Эрик.
  Но мы шли. Словно позабыв обо всем, увлекаемые толпой, вдоль бесконечной вереницы витрин, в которых безголовые манекены щеголяли брюками и свитерами, связанными и пошитыми на грохочущих фабриках коммунистического Китая.
  Торговые марки, названия брэндов, просто товары на вращающихся вешалках и товары со скидкой мелькали перед нашими глазами со скоростью пулеметной очереди. Один из отделов предлагал витаминный набор из натуральных компонентов, которые помогали справиться с недугами, одолевавшими здоровяков на рекламах, тайно знавших, что они лысеют, приобретают избыточный вес, страдают остеопорозом, кожными заболеваниями, артритом, плоскостопием и приступами беспричинной тревоги. В следующем отделе протянулись мили золотых цепочек, на прилавках были разложены кольца, браслеты и выполненные по спецзаказу часы, показывающие безошибочное время. По соседству продавцы демонстрировали клиентам, как программировать массажеры, установленные на кожаных креслах с откидными спинками, или как подсоединить телескоп к ноутбуку, чтобы, сидя в гостиной, вы могли обозревать картину звездного неба.
  — Как же все это случилось? — спросил Зейн.
  — Прямо у нас на глазах, — ответил я.
  — Ладно, — проворчал Рассел, — только не у нас на глазах. Нас-то заперли в четырех стенах.
  — Не думай, что это снимает с нас ответственность, — сказала ему Хейли.
  Мы пошли дальше.
  Один из киосков кинопродукции был весь увешан голливудскими постерами. Стареющие красавцы актеры преодолевали препоны судьбы, добиваясь взаимности. Вулканический мир, где только чудесное появление убитого горем мальчика могло предотвратить триумф зла. Мятежные копы дружно палили из пистолетов в блистательного негодяя, неподвластного никаким законам. Сексуальная блондинка в черной коже с секстетом невозмутимых партнеров опутывала мир чарами своего обаяния. Усевшись посреди улицы, чернокожий гуру выводил из тьмы заблуждения многодетную семью заблудших бледнолицых. Мультфильм с головокружительными приключениями просто обязан был стать классикой для семьи, в которой никогда ничего не происходило.
  — Хотелось бы посмотреть фильм, который мне понравится, — сказал Рассел.
  Все пятеро завороженно глядели в переливающийся красками ларек, где торговали чудесами.
  — А мне бы хотелось увидеть свою лучшую половину, — вздохнула Хейли.
  — Мне бы хотелось навестить старых друзей. — Образы Фолкнера, Льюиса, Стейнбека, Камю, Хэммета, Маркеса, Эмили и Уильямса ожили в моем сердце. — И завести новых.
  — У них могут быть карты, которыми мы сможем воспользоваться, — сказал Рассел.
  Зейн покачал головой:
  — Они будут искать нас там, куда мы захотим поехать.
  Эрик закивал.
  Мы повернулись, чтобы идти…
  — Замрите! — прошептал Рассел, но тут же поправился: — Нет! Держитесь естественно!
  Для Эрика это было чрезмерным напряжением, его стало трясти.
  Хейли взяла его за руку:
  — Успокойся!
  — Что случилось? — Зейн скрестил руки на поясе, за которым прятал наш пистолет.
  — Камеры. — Рассел глазами указал куда-то под потолок.
  Белые металлические камеры безопасности свисали с потолка, медленно поворачиваясь из стороны в сторону, как циклопы, озирающие свою пещеру.
  — И ATM вон на той стене! — сказала Хейли.
  — За кассой в отделе сексуального нижнего белья, — подхватил Зейн.
  — Везде, — произнес Эрик.
  — Ну и что, — возразил я. — Эти камеры никогда не разберутся, что происходит. Они ищут карманников и мелких магазинных воришек, а не сбежавших из дурдома психов.
  — Но на них останется запись, что мы были здесь, — возразил Эрик.
  — Если кто-нибудь когда-нибудь заметит нас на этих пленках, — сказал я, — мы уже давно будем далеко. Кроме того, если причин проверять пленки нет, можно считать, что нас здесь и не было.
  — И все-таки мне это не нравится, — продолжал нервничать Рассел. — Не по себе как-то.
  — Что будет с Америкой, когда внутренняя безопасность наконец-то действительно установит камеры слежения по всей стране? — спросила Хейли.
  — Психиатрам вроде доктора Ф. придется придумывать новое определение паранойи, — ответил Зейн.
  — Слишком поздно, — сказал я, ненароком отводя нашу команду под густую листву росшей в кадке пальмы, — всякий, кто еще не совсем свихнулся, уже параноик.
  — Вот про что пели «Энималз», — сообщил Рассел. — Пора убираться отсюда подальше.
  — Мы так и не купили то, что нам нужно! — сказал Зейн.
  — Этот товар они еще не получили, — сообщил я. — Зато теперь получат нас.
  — Мы здесь всего полчаса! — сказала Хейли.
  — Пора.
  Я зашел в будку с вывеской «Информация».
  — Что бы вы хотели узнать? — спросила седая информаторша.
  — Все, — ответили. — Или — как побыстрее добраться до самой большой стоянки.
  — Ближайший выход — через круглосуточную аптеку.
  — Могли бы и сами догадаться, — прошептал Рассел.
  Мы пошли в указанном направлении, пока не заметили аптеку: она помещалась рядом с отделом, где продавали футболки, мячи, куртки с эмблемой «ВИАГРА» и кроссовки.
  — Туалеты должны быть рядом со спортивным отделом, — сказал я. — Это самое посещаемое место.
  — Угнать машину со стоянки мегамаркета — плохая идея, — покачал головой Рассел. — Даже если не брать в расчет, что тебя могут заснять. Невозможно предсказать, когда владелец выйдет, обнаружит пропажу, позвонит девять-один-один и они отследят тебя по системе. Угнать машину, пока еще светло…
  — Это шанс, — возразил я. — И потом — хочешь не хочешь, а надо отсюда выбираться.
  — Аминь, — сказал Эрик.
  Зейн покачал головой:
  — Посмотрите, как у вас всех трясутся руки. Сначала надо подкрепиться.
  Бутылка воды из автомата. Хейли хорошенько встряхнула школьные таблетки, хранившиеся у нее в баночке, которую она позаимствовала у Жюля. Рассел единственный взял больше трех таблеток, четвертой оказалась маленькая и белая. Хейли улыбнулась мне, когда он заглотил ее. Я был в таком смятении, что даже не ответил ей кивком или ухмылкой.
  — Надо выбираться, — повторил я, когда мы вошли в аптеку, пропахшую лекарственными сиропами, бросив взгляд на ряды, заваленные памперсами для взрослых, прокладками, противомоскитными средствами. Оказавшись в ослепительно ярком освещении, я почувствовал резкий приступ дурноты. — Хватайте все, что нам нужно, я подгоню тачку.
  — Взламывать замки — это же не твое дело, — хотел было остановить меня Рассел.
  — Век живи — век учись.
  Зейн сказал:
  — Пусть хоть Эрик…
  — Эй! Я должен выбраться отсюда, и выбраться один!
  И я ринулся на воздух, к стоянке.
  Розовые тени смягчали длинные лучи послеполуденного солнца. Я изо всех сил старался держать себя под контролем. Выглядеть как обычный покупатель.
  Тут должно быть не меньше двух тысяч машин. Мне пришлось сначала подняться, потом снова спуститься. Я проверил все джипы военного образца и мини-фургоны. Все дверцы заперты наглухо.
  Народу на стоянке почти не было. Казалось, людей прямо из машин втянул в мегамаркет какой-то установленный внутри пылесос размером с мамонта. А может быть, гудение этого пылесоса и создавало консервированную музыку, корежившую песни нашей молодости?
  «Да, тут не без пылесоса, — подумал я. — Мне все еще слышно его гудение сзади. А теперь сосредоточься».
  Какую машину угнать? Пятеро человек вряд ли усядутся в эту красную «тойоту». У мини-фургона со стикером на бампере «Футбольная мамочка» была слишком низкая посадка, дверцы заперты; кроме того, от него воняло прошлогодними подгузниками и свежей жевательной резинкой. Дверцы золотистого джипа тоже были заперты… но окно водительского сиденья приспущено на несколько дюймов! Может…
  Однако я тут же застыл как вкопанный, когда женский голос сзади произнес:
  — Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр?
  У нее были короткие светлые волосы. Коричневая блузка с желтоватым оттенком и такие же брюки, черные ботинки. Серебристый значок приколот над левой грудью, а на бедре болталась кобура с девятимиллиметровым «глоком». Сзади пыхтела мотором полицейская патрульная машина. Я заметил также приколотую к погону рацию, черный патентованный чехол для наручников на поясе, но что действительно пригвоздило меня к месту, так это ее черные зеркальные очки, отражавшие пылающий пар заходящего солнца. И меня.
  — Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр? — Это было уже второе предупреждение.
  — Ничем! Абсолютно ничем! — И я улыбнулся самой невинной из своих улыбок.
  Хотя был абсолютно уверен, что она знает. Знает, что я знаю, что она знает. Так мы и стояли, каждый играя свою роль, пытаясь сочинить свой конец сценария. Опираясь на космическую мудрость, гласящую, что это заключительная, а не первая сцена. Такой выбор позволял нам учтиво стоять там, где мы стоим, пока кто-нибудь не сделает резкого движения.
  — Так в чем проблема?
  Судя по форме, она была местным копом.
  — Какая проблема?
  — Та, что вы мчались, словно собираетесь купить новую машину.
  — Нет, что вы. Моя машина в ремонте, так что мы приехали на машине жены.
  — На этой?
  Зеркальные очки кивнули в сторону золотистого джипа.
  — Ну да. Обычно мы ездим на моем «форде», так что за рулем этого автомобиля мне приходится сидеть всего пару раз в месяц. Сегодня, знаете, столько народу ездит на джипах, и все они так похожи.
  Женщина поводила головой из стороны в сторону, стараясь подключить боковое зрение, но ни в коем случае не упустить меня из виду.
  — Где же ваша жена?
  — Она там.
  — Но вы-то здесь.
  — Ну… конечно.
  — Покажите мне, пожалуйста, ваши права.
  — Я сегодня не за рулем.
  — Просто хочу вам помочь. Вдруг вы ошиблись? Вы же сами сказали: все джипы так похожи. Я проверю по рации, где зарегистрирован ваш автомобиль, и, можете не сомневаться, мои данные совпадут с адресом в ваших правах. Вы ведь живете с женой, правда?
  — А кто не живет?
  Она даже не улыбнулась.
  — У меня, видите ли, нет при себе прав. То есть они, конечно, у меня есть, но… они в машине.
  — В машине.
  — В бумажнике, — сказал я. — Я, собственно, поэтому и пришел. Взять бумажник.
  — Значит, вы пошли за покупками в маркет, но оставили бумажник в машине.
  — Можете считать меня оптимистом, — сказал я. — Но моя жена…
  — Вашей жены что-то не видно.
  — Она в маркете, как раз сейчас стоит в кассу. Ждет, когда я вернусь с бумажником, чтобы сделать покупки на мою кредитную карточку.
  — Складная история, — сказал мне блюститель порядка.
  — Только если у нее будет хеппи-энд.
  — Так давайте возьмем ваш бумажник, а потом займемся каждый своим делом.
  — В том-то и проблема.
  — А-а! Так вот в чем проблема.
  — Вот именно! Итак, во-первых, я оставил бумажник в бардачке, туда всегда все складываешь, а потом она отправила меня за…
  — Кредитной карточкой.
  — …за кредитной карточкой, и мы оба забыли про ключи.
  — Значит, все заперто в машине.
  — Совершенно верно. — Я пожал плечами и ухмыльнулся. Помолился про себя, чтобы все обошлось.
  Мое отражение по-прежнему маячило в линзах ее очков, когда она спросила:
  — Что же нам теперь делать?
  Изогнувшись дугой, сине-оранжевое пламя вспыхнуло за работавшей на холостом ходу патрульной машиной… Послышался звук разбитого стекла.
  Женщина обернулась, посмотрела направо и налево, стараясь не терять меня из виду, но так и не увидела ничего похожего на разбитое стекло. Черные очки вновь нацелились на меня в тот самый миг, когда я — через ее плечо — увидел, как завиток черного дыма поднимается из-под капота патрульной машины, запахло паленой резиной.
  Коктейль Молотова, состряпанный из материалов, прихваченных в аптеке, полыхал вокруг передней покрышки.
  Она и взорвалась первой с громким хлопком. Женщина резко обернулась, выхватила пистолет. От ее машины валил черный дым. После взрыва покрышки пылающий Молотов прорвался в моторное отделение. Пламя перекинулось на трубку бензовода.
  Бум! Язык пламени сорвал капот патрульного автомобиля.
  Женщина, пошатываясь, попятилась на меня, чтобы укрыться в проходе между припаркованными машинами.
  Грохот! Из бензобака вырвался огненный вар.
  Тепловая волна сбила с ног сначала ее, а потом и меня.
  Волна разъяренного жара дохнула мне в лицо.
  Лежа на спине между двумя машинами, я увидел, как ревущий столб оранжевого пламени и черного дыма ракетой взвился в вечернее небо. От взрыва завизжали на разные лады десятки противоугонных устройств.
  Слишком много шума для тайной операции. Интересно, сколько кадров с нашим участием успели заснять?
  «Поднимайся!»
  Огонь с ревом врывался в проход между двумя джипами. Оглушенный страж порядка лежал у моих ног, ее лицо и руки были краснее красного. Отовсюду налетали волны удушливого зловония, издаваемого плавящейся резиной, горящим газом, раскаленным металлом и… палеными волосами. Пистолет выбило у нее из руки. Я видел, как она шарит в поисках потерянного оружия.
  «Она хочет сражаться до конца».
  Поэтому я волоком оттащил ее от эпицентра взрыва. Она была оглушена, но старалась встать на колени, пока я срывал с нее рацию, а сорвав, отшвырнул в сторону и крикнул:
  — Сейчас я приведу помощь!
  И побежал в сторону аптеки.
  Не успел я вырваться из клубов черного дыма, Зейн, который состряпал и швырнул коктейль Молотова, с разворота ударом ноги выбил водительское окно у «БМВ». Стекло оказалось противоударным и пошло трещинами, похожими на паутину. Вторым ударом он снес всю раму вместе с треснувшим стеклом. Рассел щелкнул замками, открывая дверцы, выдернул провод зажигания из рулевой колонки и использовал отвертку как ключ. Мотор взревел. Рассел и Зейн стремительно вырвались на угнанном «БМВ» со стоянки, минуя толпу, завороженно глядевшую на горящую патрульную машину. «БМВ» с выбитым окном остановился на достаточно большом расстоянии, чтобы мы успели запрыгнуть в него со всеми нашими вещами, а затем сквозь облако черного дыма, визг и улюлюканье противоугонных систем и приближающиеся сирены пожарных машин с ревом вырвались из огненного столпа.
  32
  — Посмотри на меня! — завопил я, обращаясь к Зейну, пока Рассел гнал наш «БМВ» сквозь ранние сумерки предместий Нью-Джерси.
  Устроившаяся рядом со мной на заднем сиденье Хейли сказала:
  — У тебя половины бровей не осталось.
  — Не говоря уже о здоровом румянце, — добавил Рассел.
  Зейн, сидевший на переднем пассажирском сиденье, промолчал.
  Ветер врывался в выбитое окно.
  — Я шикарно держался! — крикнул я.
  — Ничего подобного, — ответил Рассел, наугад сворачивая налево. — Тебе всегда кажется, что ты шикарно держишься, когда разговариваешь с женщинами, но что-то не похоже.
  — Это была не женщина! — завопил я.
  — Видишь, — заметил Рассел, — ты был так смущен, что все перепутал.
  — Это был полицейский!
  — Верняк, — кивнул Зейн. — И она тебя чуть не сцапала.
  Он покачал головой.
  — Хорошо, что Хейли с Эриком тайком следили за тобой. Если бы офицер Зеркальные Глаза усадила тебя в свою машину, нам бы всем крышка. Или тебе пришлось бы кормить ее сэндвичами, пока она проводила обыск.
  — Ты чуть не сжег меня!
  — Да, маленько не рассчитал. Я метил в переднюю часть машины, так, чтобы огонь от взрыва нанес тебе минимальный вред.
  — Но взрыв был классный, — сказал Эрик.
  — Круто, — добавил Рассел.
  — Зато теперь они знают…
  — Не так много, как если бы тебя задержали, — успокоил Зейн. — Единственное, что теперь у них есть, — это смутное описание гражданина, который пытался спасти жизнь полицейскому, когда начался этот ад кромешный.
  — А скоро они получат еще и заявление об угнанной машине.
  На улицах Нью-Джерси вспыхнули фонари. Был обычный час пик, но нам удавалось избегать пробок.
  — Эх, раздобыть бы здешнюю карту, — сказал Рассел, поглядывая на окрестности, разбросанные вдоль клубка дорог — городских, окружных, штата и федеральных, — по которым мы ехали.
  — Веди так, чтобы океан был слева, — посоветовал Зейн, указывая на стрелку, судя по которой пляжи были в миле отсюда.
  Вечер перешел в ночь, и в выбитое окно угнанного «БМВ» задувал холодный ветер. Дороги сворачивали то направо, то налево. Мы полагали, что движемся в сторону океана. Иногда мы не сомневались, что его черная гладь маячит между усеянными светящимися точками окон зданиями, проплывавшими за выбитым окном Рассела, казалось, что ночной воздух приносит запах моря. Иногда мимо мелькали небольшие супермаркеты и закусочные, которые вполне могли бы быть и в Канзасе, окрестности, которые могли бы быть и в Огайо.
  Уже сорок пять минут мы катили вроде бы на юг по дороге с односторонним движением мимо высотных кооперативных домов и полуразвалившихся лачуг. Возможно, то было влияние ночи, влетавшей вместе с ветром в окно Рассела, возможно, то лучшее, что есть во мне, решило, что гори оно все синим пламенем, подумаешь — брови, но я успокоился и уже собрался пошутить или сказать что-нибудь приятное Зейну, когда Рассел заметил свободную стоянку почти на берегу океана.
  — Боже правый! — завопил наш водитель.
  Слева не было заметно красных полицейских мигалок.
  Сзади протянулась пустынная ночная дорога.
  Спереди тоже была она.
  — Справа чисто! — крикнула Хейли с заднего сиденья.
  Рассел разогнал машину, только чтобы нажать на тормоза, после чего нас занесло влево на первом же углу. Мы промчались через пустую стоянку — снова скрип покрышек, круто влево — и понеслись по пустынной улице с односторонним движением обратно…
  Рассел тормозил так резко, что нас всех бросало то вперед, то назад.
  Мы остановились посреди улицы с односторонним движением, которая вела в направлении прямо противоположном нашему плану. Пустая стоянка была слева. Справа вздымалось к небу облицованное камнем здание протяженностью с целый квартал, освещенный тремя одинокими фонарями. Прямо за этой горой должен был быть океан.
  Рассел завернул «БМВ» на парковку, распахнул водительскую дверцу и, наполовину высунувшись из машины, вытаращенными глазами посмотрел на крышу здания.
  Через несколько секунд он снова уселся за баранку, прошептав:
  — О боже!..
  Потом нажал на газ. «БМВ» рванул вперед. Рассел вырулил на подковообразную подъездную дорожку военно-морского госпиталя для ветеранов Второй мировой войны, превращенного в приют для престарелых.
  — Обождите здесь! — крикнул он и стрелой ринулся в вестибюль.
  — Уф, — с притворной серьезностью сказал я, когда Рассел исчез за дверьми приюта. — Ладно.
  Я вышел из машины. Волнующаяся черная гладь за квартал от нас должна была быть Атлантическим океаном. Налево вдоль берега протянулась полураскрошенная каменная дорожка. Справа маячил огромный заброшенный замок в арабском стиле. Я посмотрел наверх, стараясь разглядеть, что же могло привлечь Рассела, но увидел только огромную надпись, составленную из незажженных лампочек, гласившую:
  ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В…
  — Забирайтесь! — заорал Рассел, подбегая к «БМВ».
  Так и не прочитав вывеску до конца, я беспрекословно подчинился нашему водителю.
  — Всего через пять кварталов!
  Рассел с космической скоростью вырулил с подъездной дорожки и погнал обратно — туда, где за несколько минут до этого увидел нечто. Мы с ревом мчались сквозь ночь со своим водителем. И с верой.
  Наш угнанный «БМВ» свернул налево и помчался по широкой улице, вдоль которой стояли машины, припаркованные под углом к осевой линии. Одна из машин тронулась с места, и Рассел мгновенно оказался на ее месте. Он вылез из «БМВ» и застонал как бы в сексуальном благоговении. Затем неверными шагами пошел через улицу к длинному одноэтажному зданию со стенами из серых кирпичей, похожих на оладьи, и белым навесом. Я как раз стоял за ним, когда он упал на колени и широко развел руки — аллилуйя, — словно узрев землю обетованную.
  Черные буквы на белом навесе гласили: «Каменный пони».
  Светящиеся белые буквы на черном фоне оповещали: «Кафе и бар».
  Стенание рок-гитары, барабанная дробь и хриплый женский голос долетели до нас, пока Рассел, коленопреклоненный, стоял на улице.
  — Нет, — сказал я.
  — Какого дьявола! — возразил Зейн. — Мы же не можем не есть.
  — Ладно, — вздохнул я.
  Только тогда до меня дошло, что незажженные электрические буквы на покрытом арабесками фасаде здания означали: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ЭШБЕРИ-ПАРК, НЬЮ-ДЖЕРСИ».
  — Мы не можем не есть. Все будет в порядке.
  Эрик закрыл выбитое водительское окошко чехлом от запасного колеса. Мы заплатили за вход и вступили в эту фабрику грез с черными стенами, пропитанную пивными парами, сигаретным дымом и расцвеченную разноцветной подсветкой. Какая-то группа вымучивала на сцене заунывную мелодию для примерно двухсот парнишек из колледжа и мотавших головами студенточек, для двадцати с чем-то будущих юристов и рабочих с цементного завода, которым всем явно было уже под тридцать, как Расселу, Эрику и мне. Какой-то негр, пожалуй даже старше Зейна, припадая на одну ногу, прошел мимо с тросточкой. Мы направились к задней части бара. Рыжая загорелая барменша в завязывавшемся на шее лифчике и с колечком в пупке подняла палец: подождите.
  Гитары, вторя виртуозному соло ударника, исполнили концовку доносившейся со сцены громогласной песни.
  — Большое спасибо! — сказала лидер группы — женщина с перекинутой через плечо гитарой. Водопад черных завитков падал на ее белое, как слоновая кость, лицо до черной блузы с низким вырезом и сидевшей в обтяжку. На ней были черные джинсы и зашнурованные туфли на толстых черных каблуках. — Мы признательны за то, что вы пришли сюда сегодня вечером, надеюсь, вам понравилась последняя песня, которую я написала сама, она называется «Секс в угнанной машине».
  Раздалось несколько хлопков.
  — Сейчас сделаем перерыв, а после вернемся с плакатами ваших любимчиков и некоторых наших, которые, уверена, вам понравятся. И будьте паиньками, если не хотите нас огорчить. — Она ухмыльнулась накрашенными темно-красными губами, чтобы показать, что это всего лишь шутка, однако по нескольким ноткам в ее голосе можно было понять, что она говорит всерьез. — Помните, что говорится на афише — мы не просто какие-нибудь там, мы — «Терри и беглецы».
  Барменша наклонилась к нам и спросила:
  — Чего вам принести, мальчики?
  Жестом руки я отразил ее неотразимую улыбку.
  — Никакого спиртного!
  — Я бы выпил пивка, — сказал Зейн.
  — И мне! — кивнул Рассел.
  — Всего четыре, — подвела итог Хейли и кивнула на приземистого толстяка Эрика: — Нам светлого.
  — Ладно, — уступил я, — но по одной.
  — У вас найдется чего поесть? — спросил Зейн.
  — Побыстрее и попитательнее, — добавил я. — Главное — побыстрее.
  — Голодные, значит, — сказала барменша. — Повар может сделать спагетти. С помидорами, сосисками и перечным соусом. Это быстро, но только смотрите не опрокиньте тарелку на себя — кровища, да и только.
  Она сообщила наш заказ в микрофон, а сама пошла за пустыми стаканами, расставленными перед висевшим на задней стенке американским флагом.
  — А что, если кто-нибудь заберется в «БМВ»? Уведет его? — шепнул я Зейну.
  — Угонит угнанную машину? — Зейн кивнул в сторону исполнительницы собственных песен Терри, которая расхаживала по залу, нежно заключая в объятия своих дневных подружек. — Чтобы заняться в ней сексом?
  — Я не шучу! При чем здесь эта дурацкая песня?
  — Конечно, конечно, — ответил он, протягивая мне пиво. — Расслабься.
  Рассел втиснулся между нами:
  — Вы знаете, где мы?
  — Вывесок тут до черта, — сказал я ему.
  — Да нет, вы хоть понимаете, где мы? Есть места, — продолжал он, — где люди проникаются магией. Где искусство обретает свою публику, и они смешиваются. Это вроде нью-портского фестиваля, или «Коттон-клуба» в Гарлеме, или клуба «Пещера» в Ливерпуле, где начинали «Битлз», или техасских кабаков, откуда вышли Хэнк Уильямс и Бадди Холли… или, черт побери, театр «Глобус».
  — Не надо строить красивых теорий, — заспорил я. — Все затрещит по швам, если ты сравнишь грязную пивную с жалкой подсветкой, пьяными парнями из колледжа, горсткой фабричных ребят и забористой рокершей, как-там-ее-зовут, и — Шекспира.
  — Эй, послушай: американские поэты отложили перья, чтобы взяться за гитары.
  — А что, если они безголосые?
  — Ты это про Боба Дилана?
  — Уильям Карлос Уильямс написал отличные стихи уже после атомной бомбы, телевидения…
  — Этот пижон из Джерси? — спросил Рассел. — Который любил Синатру и хипповал тут повсюду?
  — Держите, парни!
  Дымящиеся тарелки с политыми красным соусом спагетти плюхнулись перед нами на стойку.
  — А это место, — зашептал Рассел, — это место… Музыка, идущая от сердца народа, против всей этой лощеной публики. Конечно, тогда, в семидесятые, я был еще ребенком… Эта сцена… Спрингстин.
  Рассел покачал головой.
  — Может, если бы я не беспокоился, что мир летит в тартарары, может, если бы я до конца поверил в свою музыку и слова, то мне насрать было бы на Дядюшку Сэма. То есть я хочу сказать, что был — и остаюсь — хорошим рокером, а он этого не переносит, потому что мои песни стоили и стоят гораздо больше, чем его высшие цели… Но все это вилами на воде писано, — сказал он, очарованно глядя на сцену, где инструменты затихли перед большим белым пони. — Если бы да кабы.
  Зейн, терпеливо слушавший бесплодные излияния Рассела о том, что могло бы быть, решил прервать их:
  — Ешь.
  Рассел послушно принялся за еду.
  — Сколько у нас осталось денег? — шепотом спросил у меня Зейн.
  — Не густо, — ответил я. — Автобус, мотель и что вы там покупали в маркете…
  — Ладно. Дай мне сто долларов.
  Глаза его не просили — приказывали. Взяв банкноты, которые я потихоньку сунул ему, он знаком подозвал барменшу, спросил:
  — Где управляющий?
  Барменша указала на элегантную женщину с отливающими медью волосами.
  Зейн, локтями распихивая толпу, добрался до управляющей. Она выслушала его, а затем повернулась в нашу сторону и внимательно и серьезно поглядела на нас. Что-то сказала Зейну.
  — Чего это он делает? — шепотом спросила у меня Хейли.
  Протиснувшись сквозь толпу, Зейн обратился к певице Терри, которая сидела вместе со своей компанией и командой. Она что-то ответила ему. Зейн тоже что-то сказал. Терри пожала плечами в знак согласия.
  Зейн дал ей сто долларов из нашего оперативно-неприкосновенного запаса.
  Потом снова вернулся к нам, сказал Расселу:
  — О'кей, за все уплачено. Засучи-ка рукава. Да не промахнись.
  — Что? — спросил Рассел.
  — Сцена в «Каменном пони» теперь в твоем распоряжении, — сказал Зейн.
  Рассел вытаращился на него. Потом на меня.
  Сердце подсказало мне нужные слова:
  — Давай-давай. Не трать время попусту.
  Вечность замерла на мгновение; Рассел только смотрел на нас, ничего не говоря, глаза его затуманились.
  Потом он повернулся и, протискиваясь сквозь толпу, направился к сцене.
  Слева от себя я увидел, как медноволосая управляющая что-то говорит звукооператору, который бегом бросился к радиорубке, расположенной напротив сцены. Антракт закончился, пора было снова браться за работу.
  Рассел остановился перед сценой. Он явно колебался. Затем одним прыжком запрыгнул на подмостки, оказавшись в окружении гитар, ударных, синтезатора и стоявшего у дальней стены белого пони.
  Терри и ее команда через весь зал следили за своей дорогой аппаратурой.
  Рассел провел пальцем по струнам маленькой, полностью электрической гитары. Взгляд его остановился на классической деревянной акустической гитаре с микрофоном. Он взял ее в руки.
  — А что, если он облажается? — спросил я у Хейли.
  — Тогда мы больше ни слова не услышим от него о роке. Впрочем, пусть попробует. Всем рано или поздно подрезают крылья.
  Но мы оба дружно осушили свои стаканы.
  Звукооператор направил белый луч прожектора на Рассела. Установил микрофон на «концертное исполнение».
  — У-у-у! — завопила барменша и захлопала. — Давай, старичок!
  — Это для тебя, — сказал я Зейну.
  — Это для всех нас, — прозвучало в ответ.
  Стоя на сцене, Рассел выдавал нестройные, фальшивые гитарные переборы.
  В замешательстве толпа притихла. Люди шаркали по паркету, надеясь, что парень на сцене наконец уйдет, если они утихомирятся.
  И тогда, о тогда Рассел разрушил их упования.
  Под нервное, импульсивное бренчание гитары, наклонившись вперед, он огорошил их тем, чего они никогда не слышали: акустическая гитара пулеметными очередями выпаливала в толпу классику Ричарда Томпсона. Начиная с третьей строчки Рассел овладел залом, пальцы его так и летали по струнам, аккомпанируя поэтическому крещендо.
  Зейн пробрался к медноволосой управляющей. Я увидел, как она смеется, поднимает левую руку с выставленным указательным пальцем и качает головой в смысле извините.
  «Зейн! — подумал я с каким-то счастливым трепетом. — Верняк! Руководи этим прорывом! Не упускай момент».
  Рассел в последний раз тронул струны. Отступил от микрофона, чтобы перевести дыхание.
  Толпа завопила, захлопала, засвистела.
  На другом конце переполненного зала Терри и ее команда стоя аплодировали Расселу.
  Рассел еще раз прошелся по струнам. Потом объявил, что сейчас исполнит знакомую всем песню «All For You» группы под названием «Систер Хейзл». Но вместо этого он продолжал перебирать струны, настраивая хор толпы на единый лад, как если бы ожидал, что вот сейчас что-то случится. Я подумал, почему — из всех песен, которые он знал, — Рассел выбрал именно эту.
  Терри отбежала от своей группы, промчалась по всему залу, чтобы сунуть наши деньги в карман Зейна, запрыгнула на сцену и схватила микрофон. Рассел улыбнулся ночной темноте, даже не взглянув на Терри, наклонился к своему микрофону, спел первую строчку песни, а потом замолчал, пока Терри, задыхаясь, пела вторую. Затем посмотрел на нее. И Терри поняла, что это идеальная песня для дуэта, в котором каждый из певцов может попеременно напевать строчки о потерянном времени и любви.
  Ее группа была уже на сцене: второй гитарист наигрывал что-то, стоя за Расселом, а синтезаторщик передавал Терри гитару, пока ударник разбирался со своими палочками, ища момент для вступления…
  И вот наконец все вместе слились в радостной песне — толпа взревела.
  Стоявшая сзади барменша завопила:
  — Танцуют все!
  Эрик рывком бросился в хиппующую толпу, повинуясь ее приказу.
  Хейли последовала за ним, выкрикивая команду:
  — Оставайся со мной! Слушайся только меня!
  И оба принялись энергично отплясывать рок. Эрик волнообразно взмахивал руками, ведь лучшая женщина, которую он когда-нибудь любил, танцевала с ним, вовсе не собираясь умирать.
  Двести человек сотрясали танцплощадку. Напротив сцены была звукооператорская — невысокая, лепившаяся к стене площадка с микшером, подсветкой и прочими причиндалами. Звукооператор мотал головой, призывая меня присоединиться к нему: оттуда было лучше видно.
  На сцене группа вымучивала концовку «All For You».
  Рассел закончил свою партию впечатляющим проигрышем на электрогитаре, которая отошла Кейту Ричардсу как благословенное воспоминание о песне «Роллингов» об удовлетворении соблазнов.
  Терри сияющими глазами посмотрела на Рассела. Завитки цвета черного дерева тряслись, ниспадая на лицо и плечи. Она послала воздушный поцелуй мужчине в муаровом кожаном пиджаке, когда они затянули песню о том, что им не удалось.
  На танцполе Зейн, Хейли и Эрик отплясывали крутой рок.
  Забравшись в звукооператорскую, я окинул взором толпу и увидел, как в двери вошла — точная копия Дерии — женщина, с которой я никогда не встречался, и мир качнулся перед моими глазами.
  Сегодня вечером мы были в «Каменном пони», а вовсе не в Куала-Лумпуре, Малайзия, перед одиннадцатым сентября.
  Ту женщину звали Кэри, а не Дерия.
  Кэри неторопливой походкой вошла в «Каменного пони». По бокам ее шли двое мужчин в длиннополых пальто. Знакомое волшебство окутывало ее от коротко стриженных белокурых волос до продолговатого, как у борзой, лица, от темной куртки до черных туфлей. Затем мисс Космос распахнула куртку, и, заметив кобуру с пистолетом, я окаменел, поняв, что она из Управления. Поняв, что она и ее провожатые — наши идеальные убийцы.
  33
  — …Со-бла-зны!.. — пел Рассел со сцены в «Каменном пони».
  Терри взмахивала своей черной шевелюрой, мотала из стороны в сторону электрической гитарой, а группа придавала всему происходящему неповторимое роковое звучание.
  Кэри и двое ее громил немного помедлили в дверях, дожидаясь, пока их глаза ищеек привыкнут к ослепительному синему свету бара. На обоих киллерах были длиннополые пальто. Одетый в коричневую кожу был плешивым, третьим в команде был «медведь» в щегольском черном фибре.
  — Хей, хей, хей! — пел Рассел.
  Толпа бушевала под звуки музыки.
  Эрик танцевал рок, как и было приказано, очкастый белый пузан, эксцентрично подпрыгивающий и машущий руками над головой, словно руководя небесной механикой. Танец с Хейли привнес долю радости в абсолютное повиновение Эрика. Задание «пасти» его оправдывало присутствие Хейли на танцплощадке, но по ее ухмылке можно было судить, что она тоже счастлива.
  Необычная получилась парочка: белый фигляр и классическая негритянка.
  Кэри ничего не стоило опознать их среди беснующейся публики.
  Я выскочил из звукооператорской. Мальчишка-уборщик складывал пустые тарелки из-под спагетти на поднос. Я сунул ему несколько долларов и подхватил поднос правой рукой.
  Если держать поднос на уровне лица, то охотники смогут увидеть только уборщика.
  Зейн стоял рядом с управляющей. В его пистолете было три пули — по одному на каждого киллера, — хотя он и не замечал их из-за толпы в зале. Он ощутил мое интенсивное движение и обернулся посмотреть на меня: ладонью правой руки я поддерживал поднос, а левым указательным пальцем как бы перерезал себе глотку.
  На сцене Рассел и Терри составили импровизированный хор, прислонившись спиной друг к другу и передавая от одного к другому микрофон. Они видели только свой собственный мир.
  Я просигнализировал Зейну тремя пальцами. Сначала я поднял указательный палец, затем опустил руку, обозначив груди, что должно было означать: одна женщина. Два разведенных, как ножницы, пальца, опущенные вниз, означали: двое мужчин.
  Ответный кивок Зейна: понял; его стиснутый кулак: иди.
  На сцене гитарист Рассел преклонил колено перед Терри. Ее ляжки мешали охотникам увидеть его, а ему — их.
  Техник в звукооператорской вырубил верхний свет и осыпал чету гитаристов на сцене синими и красными пятнами. Я прокладывал себе путь сквозь зачарованную толпу обитателей городка. Поднос скрывал мое лицо, пока я менял позицию, про себя умоляя, чтобы никто не обратил внимание на мальчишку-уборщика в кожаном пиджаке.
  Расстояние сократилось с тридцати до двадцати пяти футов. Сложив ладонь рупором, Кэри что-то скомандовала своей «горилле». Тот порылся в карманах своего пальто, повернулся лицом к выходу.
  Сотовый телефон, но здесь слишком громко, так что ему придется выйти на улицу, чтобы вызвать наряд полиции.
  Я столкнулся с парнем, который завопил: «Смотреть надо!» — и по кратчайшей линии, минуя витрины с рекламируемыми теннисками, ринулся к входной двери.
  Полы пальто развевались на ночном ветру, как крылья хищной птицы. Агент попросту отшвырнул в сторону попавшегося ему на пути мальчишку-уборщика.
  Зал озарился белыми огнями. Мы превратились в статистов в фильме, звуковая дорожка которого изрыгала ярость и секс. Жизнь выхватывалась белыми вспышками стробоскопа, в перерывах между которыми царила слепящая тьма.
  Белая вспышка: «медведь» вытаскивает из кармана сотовый.
  Чернота: слепой незряч.
  Белая вспышка: «медведь» подносит сотовый к уху.
  — Упс! — крикнул я, делая вид, что споткнулся.
  Потом отшвырнул от себя содержимое подноса. Грязные тарелки полетели в агента. Он отпрыгнул, глядя, как тарелки и бутылки с грохотом рушатся перед ним.
  Я нанес ему короткий прямой по кадыку.
  У агента выкатились глаза. Моя ладонь смачно приложилась к его виску. Я буквально почувствовал, как встряхнулись его мозги. Развернув его, я бросил бессознательное тело в кресло перед пустым столиком. Для верности ударил по горлу ребром ладони.
  На сцене Рассел, стоя на коленях, медленно откидывался назад, как раскрывающийся складной нож.
  «Найди на полу сотовый! Подбери его и отключи!»
  Агент безвольно развалился в кресле. Отстегнув кобуру с автоматическим пистолетом от его пояса, я нацепил ее на себя. Пистолет из кобуры под мышкой сунул себе за спину. Две обоймы перекочевали в нагрудные карманы моего пиджака, запасные обоймы я прицепил к своему поясу. В одном кармане пальто оказалась граната, в другом — полицейский автомат: пиджак мой значительно разбух. Три удостоверения, бумажник и пачка наличных оттянули карманы моих брюк. Под его рубашкой я нащупал бронежилет. Нет, это уже не возьмешь.
  Скрестив руки «медведя» на столе, я опустил на них его лицо, дополнив картину тарелками со спагетти и пивными бутылками. После чего у него стал вид парня, проведшего дурную ночку в недурном баре.
  Протискиваясь сквозь толпу, я увидел лысого киллера и Кэри. Хейли танцевала спиной к ним. Глаза Эрика излучали сплошную радость.
  Хейли окинула взглядом толпу, окружавшую Эрика. Увидела, что правая рука Зейна прижата к бедру, где он носил пистолет. Поняла. Не прерывая танца, приблизилась к Эрику, что-то крикнула ему на ухо. Тот сразу спал с лица.
  Ближе, еще ближе, теперь меня отделяли от лысого киллера какие-то десять футов.
  Осветитель переключился со стробоскопа на карусель цветовой подсветки. Хейли кружилась, словно исполняя сольный танцевальный номер, Терри оседлала Рассела. Она припадала к полу все ниже, пока они в две глотки орали «Tried!». Толпа следила только за ними.
  Кэри и ее напарник преградили Хейли дорогу.
  Хейли, осыпанная, как конфетти, цветовой подсветкой, выставила перед киллерами средний палец.
  Потом метнулась к двери в коридор, над которой красными неоновыми буквами горела надпись «Пожарный выход».
  Кэри и Лысый ринулись за ней.
  Я рванул следом, пробиваясь сквозь раскачивавшуюся, улюлюкавшую толпу.
  Эрик с кулаками бросился на церберов, преследующих Хейли.
  Лысый повернулся к нему лицом, чтобы отразить нападение.
  Он оглушил Эрика прикладом полицейского автомата, развернулся и побежал за своим главным и мишенью номер два.
  Мы с Зейном подхватили Эрика. Я сунул пистолет, который был у меня за спиной, Зейну и оставил его заботиться о нашем оглушенном инженере, а сам кинулся к пожарному выходу.
  За дверью оказалась ярко освещенная кухня, огромный холодильник, из-за угла тянуло свежим ночным ветерком…
  И снова «Satisfaction» «Роллингов» загрохотала сзади, когда я кинулся в ночь. Растянувшаяся стеной прочная деревянная изгородь отгораживала занимавшую полквартала внешнюю арену. На асфальте поднималась сцена со ступеньками, по которым и устремилась Хейли, по пятам преследуемая Кэри. За Кэри на всех парах мчался Лысый.
  Почуяв опасность, он повернулся и смерил меня взглядом.
  На подмостках внутри бара Рассел и Терри хором завывали «Satisfaction». Терри спрыгнула с Рассела, и тот акробатическим прыжком вскочил на ноги не хуже, чем мы с Зейном во время наших занятий кун-фу. Ревущая толпа отвела от Терри глаза…
  И Рассел увидел Эрика, тяжело развалившегося на стуле.
  Терри со своей командой допела «Satisfaction» до конца.
  Гром аплодисментов доносился из-за двери, но никто из публики не видел, как мы схлестнулись с Лысым на залитой звездным светом улице: он коршуном ринулся на меня и, нанеся удар в прыжке, попытался сбить меня с ног.
  «Отступи, блокируйся — теперь блокируй удар кулаком, захват — мимо!»
  Лысый нанес удар, метя в лодыжку, но мне сравнительно легко удалось его избежать. Я приземлился прямо перед ним и ударил по голени. Он взвыл от боли, однако в решающий момент увернулся, так, чтобы я не смог причинить ему еще больший вред. Руки его исчезли в карманах пальто.
  Оружие! Я сгреб его за отвороты пальто и встряхнул, стараясь выбить у него оружие или, по крайней мере, не дать возможности воспользоваться им.
  Не дав мне опомниться и ни секунды не оставив мне, чтобы я успел нанести ему удар по голове, он прыгнул вперед, выпрямив руки и освобождаясь от мешавших ему рукавов.
  Он не стал даже вытаскивать оружие из двойной кобуры, вместо этого нанеся мне несколько коротких прямых по корпусу. Я отбивался, скорее чтобы не давать ему времени достать оружие, чем стараясь попасть. Он ответил контрударом…
  И тут Зейн сзади обрушил на него алюминиевое помойное ведро.
  Лысый рухнул лицом на асфальт, подогнув руки.
  Зейн еще раз стукнул его ведром.
  Я взбежал по лестнице внешней сцены.
  То, что мне открылось, вызывало благоговейный трепет. Скрытый ночной темнотой берег. Мириады белых звезд над головой. Волнистый темный горизонт ледяного океана. Кооперативный дом со светящимися по фасаду окнами. Пронзительный ветер. Две восхитительные женщины, сошедшиеся в роковой схватке на пустой деревянной сцене.
  Благодаря стандартному тренировочному курсу рукопашного боя, разработанному для спецагентов, Хейли удалось оглушить Кристофа, прежде чем добить его ножом с маниакальной яростью.
  Но Кэри была артистичнее. Она оттеснила Хейли к самому краю десятифутовой деревянной сцены. Обороняясь, как умела, Хейли нанесла два прямых, за которыми последовал хрестоматийный удар кулаком. Но светловолосая Кэри попросту оказалась вне пределов досягаемости. Она блокировала удар Хейли и со всего размаху ударила тыльной стороной кулака в ее черное, как черное дерево, лицо. Хейли упала на доски, как куль с песком.
  Ребром ладони я ударил Кэри сзади между лопаток; таким ударом можно было бы вышибить из нее дух, он мог заставить ее развести руки, как на распятии, и не дать ей дотянуться до пистолета.
  Если бы она вовремя не развернулась и, блокировав мой удар, сама не ударила бы меня в пах.
  Правда, мне удалось уйти от ее выпада, поэтому тяжелый удар ее ноги пришелся в мое правое бедро.
  Я ударил ее в лицо, она поставила блок, но пистолет так и не вытащила. Нанесла хук, от которого, впрочем, я уклонился, как и от удара в коленную чашечку. Я сделал ложный выпад, Кэри не купилась на него и подарила мне прямой правый, который я остановил левой ладонью и сделал стремительный кувырок под названием kao, со всей силы ударив плечом ей в грудину. Она попятилась и рухнула со сцены. Я схватил ее за руку. Мы оба зависли, крепко держась за руки в немыслимом пируэте, который могла изобразить разве что парочка любителей резких танцевальных движений, столь модных в пятидесятые. Я дернул ее за руку, она взвилась в воздух, и, применив бросок через спину, который в дзюдо называется o-goshi, я швырнул ее на голые доски сцены. Я видел, как ее зеленые глаза заволоклись дымкой, видел нежный румянец ее щек. Прежде чем она успела перевести дух, я перевернул ее лицом вниз, заломил руки и уперся коленом в ее позвоночник.
  Зейн поднял Хейли на ноги, протянул мне пистолет, вывалившийся из кармана Кэри:
  — Кончай ее!
  — Нет! — Я выхватил пистолет из кобуры у нее на бедре. — Возьмем ее в заложницы!
  — Кретин! — крикнула Хейли.
  — Это правда, но дело не в этом.
  В левом кармане пиджака Кэри я нашел наручники, ключи она сжимала в правой руке. Заламывая ей вторую руку и сковывая запястья, я ненадолго усомнился, уж не коп ли она, но затем нашел три удостоверения и глушитель. Зейн помог мне рывком поднять Кэри на ноги.
  Зеленые глаза перебегали с него на меня. Мне достался тяжелый, угрюмый взгляд.
  Мы втроем спустились со сцены.
  Лысый лежал, распростершись на земле, карманы его брюк были вывернуты наружу. Его грудная клетка поднималась и опускалась, но, как доложил Зейн: «Он еще долго будет в отключке».
  Зейн нагнулся, отчего полы его собственной куртки разошлись, и подобрал с земли коричневое кожаное пальто Лысого. При этом я заметил, что бронежилет Лысого теперь на Зейне. Зейн взмахнул пальто в воздухе и накинул его на плечи Кэри, чтобы не были видны наручники. Потом застегнул верхнюю пуговицу, так что получилось нечто вроде накидки. Его рука с пистолетом скользнула под куртку, чтобы ласково пощекотать ей спину.
  — Ты сама выбрала себе проблемы, — сказал он Кэри, — будешь теперь в инвалидном кресле разъезжать.
  Живописать смерть нелегко. Но почувствовать, как пуля перешибает тебе хребет…
  Зейн повел Кэри перед нами, прикрываясь ею, как щитом.
  Мы прошли через кухню, мимо великанского рефрижератора и, свернув за угол, снова очутились во влажном от пота клубе, где Рассел помогал Эрику встать на ноги. На сцене резвились «Терри и беглецы». «Вальтер» сестры Смерть оттягивал задний карман Эрика. Рассел помог Эрику влиться в наше шествие к входной двери.
  Замершая на сцене Терри не верила собственным глазам.
  Рассел уходил. В последний раз обернулся взглянуть на нее и пожать плечами.
  — Если на улице засели стрелки, — шепнул Зейн Кэри, — тебе мало не покажется.
  Та продолжала идти: ни «да», ни «нет», ни «спасибо». Такая невозмутимая.
  Ух! И мы окунулись в холодный фонарный свет.
  Никаких автоматных очередей. Никаких ревунов. Никаких слепящих фонарей.
  Свободной рукой Зейн передал ключи от машины Лысого Эрику.
  Засвиристело противоугонное устройство. Вспыхнули фары седана, припаркованного рядом с нашим угнанным «БМВ».
  — Мы не можем взять их машину! — сказал я. — Чего доброго, там еще встроенный компьютер.
  Рассел взял нож Лысого и подбежал к седану наших преследователей. Проколотая покрышка издала свистящий звук. Мы поспешили к нашему «БМВ», Зейн подтолкнул Кэри ко мне. Он не стал терять время, стягивая чехол от запасного колеса с выбитого водительского окна. С разворота он ногой ударил по пассажирскому окну нашей угнанной машины. Противоударное стекло пошло трещинами. Зейн ударил снова, и на сей раз стекла посыпались внутрь автомобиля. Зейн протянул руку, щелкнул электрическим замком. Эрик нырнул внутрь, снял чехол с другого разбитого окна, поколдовал над рулевой колонкой, и мотор завелся. Зейн впихнул Кэри на заднее сиденье. Хейли плюхнулась рядом. Эрик уселся с другого боку. Зейн втиснулся рядом с Хейли, а Рассел подбежал к «стрелковому» сиденью. Я запрыгнул на место водителя, сдал назад, и мы с ревом умчались в ночь.
  Промежутки темноты, чередуясь с окруженными нимбом фонарями, мелькали за окном.
  — Где мы? — завопил я.
  — В Нью-Джерси! — откликнулся Эрик.
  — С ума сойти! — подхватил Рассел.
  — Мишени! — кричал Зейн.
  — Зато живые! — веселилась Хейли.
  И, перегнувшись через нашу пленницу, она стукнула Эрика по плечу:
  — Эй, что с тобой?
  Эрик съежился, когда Хейли наклонилась к нему и проорала свой вопрос.
  — Ты что, поправился? — пронзительно выкрикнула Хейли. — Ведь я отдала тебе приказ, а ты не послушался! Прежде чем притащить сюда эту блондинку, я сказала, чтобы ты берег себя!
  И она снова стукнула Эрика.
  — А ты что делаешь? Так-то ты бережешь себя? Нет, ты не послушался, притворился, что не понимаешь! Набросился на них, чтобы, видите ли, спасти меня, эх ты, недотепа!
  Эрик совсем свернулся в клубочек.
  Но Хейли не унималась:
  — Валяй, объясни всем!
  — Я следовал приказу, — как можно послушнее произнес Эрик, но этим только усугубил свое положение.
  — Чушь собачья!
  — Я… не мог… просто попытался…
  — И не пытайся, ты уже доказал это своим идиотским ответом.
  — Да, ты приказала, ты сказала: «Береги себя!» Но я был бы не я, если бы ты… если бы ты…
  — Заткнитесь! — вспылил Зейн.
  Так что у Хейли появился веский повод сменить тему, она раскинулась на сиденье и уже мягче — о, куда более нежным тоном! — сказала:
  — О, Эрик…
  В зеркале заднего вида я заметил, что глаза ее налились слезами и она затряслась от беззвучных рыданий.
  — Вырубите это дерьмо! — завизжал Рассел, поворачиваясь к нашей заложнице. — Ты хоть представляешь, что ты, мать твою, сделала?!
  Вены вздулись у него на лбу.
  — Я бы мог ее трахнуть! Все шло замечательно! Я был под кайфом, а она такая… особенная! И тут заявляешься ты, и все летит к черту!
  — Разве могло повезти такому говнюку? — усомнился Зейн.
  — А вот и да!
  — А вот и нет!
  — Зейну просто хочется взбесить тебя! — заорал я на обоих.
  Рассел круто повернулся ко мне:
  — Виктор! Какое такое он имеет чертово право?
  — Ясное дело — имею! — ответил Зейн.
  — Не имеешь! — завизжал Рассел.
  — Так! — припечатал я. — А теперь четыре волшебных слова.
  «Заткни свою вонючую пасть» — это назубок знают все маньяки.
  Дорога немного шумела под колесами. Ветер с ревом врывался в два выбитых окна. Я врубил обогреватель, но в машине было по-прежнему так же холодно, как на Северном полюсе.
  — Похоже, я выбрала правильную машину, — впервые вступила в разговор Кэри.
  34
  — Как вы нашли нас? — заорал Рассел на нашу пленницу, когда мы помчались по обсаженной деревьями и разделенной на полосы дороге округа.
  Кэри упрямо глядела в какую-то невидимую точку в темноте за лобовым стеклом.
  — Дело в машине! — догадался Рассел. — Вик, тут наверняка встроен передатчик, помогающий установить местонахождение угонщика!
  — Нет, — ответил Зейн: с помощью встроенного в ручку фонарика он читал какой-то список, извлеченный из бронежилета. — Это перечень ночных клубов и баров к югу от Нью-Йорка. «Каменный пони» — номер девять, четыре отмечено галочкой и от руки накарябано имя владельца и телефонный номер.
  — Обычная практика, — сказал я. — В ФБР и ЦРУ мы выходим на след беглеца или цели по его прошлому, по тому, что ему нравилось. Журналы, на которые он подписывался, кому привык звонить и, возможно, звонит и по сей день, с кем он связывался по электронной почте, с кем привык болтаться, места, где он обычно подрабатывал.
  — Кто-то пошел по следу твоей мечты, — сообщил Зейн Расселу.
  Зейн выбросил батарейки от телефона Кэри через окно Рассела.
  — Мусорить нехорошо, — сказал Эрик. — Противозаконно.
  — Ого-го, кажется, мы попали в серьезную переделку, — произнес Зейн. — Вик, видишь фары в зеркале?
  — Пока нет.
  Рассел бросил взгляд на Кэри, которая не могла никуда деться с заднего сиденья.
  — Какой поисковый план у твоей команды? Сколько групп?..
  — Если все будут сохранять спокойствие, я, пожалуй, смогу вам помочь, — предложила Кэри.
  Дружный взрыв смеха заглушил конец фразы.
  — Вик, — спросил Зейн, — как насчет того, чтобы ее хорошенько прощупать?
  — Только осторожно. Я подъеду к тротуару…
  — Поезжай и не останавливайся.
  В зеркало заднего вида я заметил, как Хейли бормочет что-то людям, которых нет в машине. Зейн произвел маневр, притиснув ее к задней дверце, а сам устроился рядом с Кэри.
  — Я могу сделать это так, что ты ничего не почувствуешь, — сообщил он нашей пленнице, — а могу вести себя и погрубее.
  — Может, лучше вообще этого не делать?
  Зейн снял с нее коричневое пальто, передал на переднее сиденье Расселу, который, скрипя кожей, обшарил карманы и выбросил пальто в окошко.
  Пальто унеслось в ночь из нашей разогнавшейся машины, угловато паря, как летучая мышь.
  — Что-то никак не нащупаю передатчик местонахождения, — произнес Рассел.
  — Если на ней «жучки», — подсказал Эрик, — то лучше всего… было бы спрятать их в туфлях.
  Одна черная туфля полетела в окно Рассела, другая — в мое.
  Я не знал, куда глядеть: то ли на дорогу, то ли в зеркало заднего вида. Белые линии мелькали за лобовым стеклом, пока руки Зейна поглаживали правую ногу Кэри, обхватили лодыжку…
  Желтая полоса на дороге указывала, что впереди поворот.
  — Пусть это сделает Хейли! — завопил я.
  «Крепись. Крепись…»
  — Она занята, — ответил Зейн. Его ладони обнимали бедра Кэри, скользили все выше…
  Желтые фары мелькнули мимо по самой центральной линии.
  В зеркале я видел, как Кэри застыла, когда ладонь Зейна накрыла ее лобок, пальцы его шевелились, ощупывая… левую руку он просунул сзади…
  — Оп-па! — Его левая ладонь скользнула под черные трусики.
  С таким звуком клейкая лента отлипает от кожи.
  Зейн протянул кинжал Расселу и мне, чтобы мы получше разглядели его в свете приборной доски. Ножны из ткани и пластика. Острый как игла, никакой металлоискатель не обнаружил бы его, а учитывая, что руки у нее связаны позади…
  — Дал я маху, — сказал я. — Извините.
  Я попытался перехватить взгляд Кэри в зеркале, но вместо глаз увидел только глубоко залегшие тени.
  Полыхнули фары какого-то автомобиля, промчавшегося нам навстречу.
  Зейн так и не нашел наплечной кобуры. Теперь его руки рыскали по ее животу.
  — Хейли! — крикнул я, когда шедший впереди грузовик замигал красными огнями, показывая правый поворот.
  — Она все еще не может прийти в себя, — сказал Зейн, запуская руку ей за спину. — А это у вас?..
  — Застежка от лифчика, — ответила Кэри.
  — Эрик? — спросил Зейн.
  Мы пронеслись вслед за словно канувшим в небытие грузовиком.
  — Возможно, — ответил Эрик. — Просто внутри провода.
  — Нет, — сказала Кэри.
  — Если я не проверю тебя с ног до головы, ты перестанешь меня уважать.
  — В моем уважении можете не сомневаться.
  Зейн сунул ей под нос кинжал в пластиковых ножнах:
  — Вот в чем можно не сомневаться.
  Он поддел лезвием ее блузку.
  Темное шоссе. Только белые полосы, исчезающие под колесами.
  Треск распарываемой ткани раздался в темноте нашей угнанной машины.
  Разрезанный лифчик полетел в окно Рассела.
  Зейн просунул руки под блузку и нежно поглаживал голые груди Кэри.
  — Можешь поплакать, — разрешил он ей.
  — Вам лучше знать. Но это не ваша забота.
  Темное шоссе неслось нам навстречу. Резкий, холодный ветер выл, врываясь в выбитые окна.
  35
  — Подумайте об этом, — настойчиво повторяла Кэри, когда наша машина, гудя, въехала в какое-то темное предместье. — Я даю вам идеальный шанс! Вам просто повезло, что вы меня нашли!
  — Так вот, значит, как это бывает? — спросил Зейн. Мы сбросили скорость на перекрестке. Слева светились розовые неоновые огни. — Не туда.
  Он спокойно отвечал Кэри и давал мне советы. Я въехал в предместье, построенное еще в годы Второй мировой, которая одарила Америку ее теперь разваливающимся средним классом.
  — Надо угнать другую машину, — сказал Рассел.
  — Нет! Во мне ваше спасение. Вот почему я здесь, ясно? Мы позвоним по экстренной линии, и нам придут на выручку. Никакого спецназа. Мы можем использовать ваших людей из Мэна. Вы все объясните, — не отступалась Кэри.
  — Эй, ребята, — удивился Зейн, — неужели вы верите, что кто-нибудь купится на ваши объяснения?
  — Восемь дней в неделю, — напела Хейли, на какое-то время позабывшая о своих причитаниях.
  — Ладно, забудем про объяснения, — отрезала наша пленница. — Подумайте о том, как выжить. Прежде чем вы успели засветиться в «Каменном пони», вас уже обвинили в двух непростых убийствах, и это при том, что все уверены, что у вас один пистолет. Хотите знать, какие полномочия получила моя группа? — и, уж не знаю, врала она или нет, но сказала: — Установить местонахождение, нейтрализовать, организовать прикрытие. Главное — поменьше шума, вот чего хотело начальство, но больше всего оно заботилось о том, чтобы все снова оказались в безопасности.
  — Куда теперь? — спросил я перед следующим поворотом. — Тут кругом жилые дома.
  — А сейчас вы считаетесь в бегах, — продолжала Кэри, — и известны как безжалостные убийцы-параноики. Вооруженные пятью стволами, отобранными у моей команды, с кучей полных обойм, гранатами…
  — Интересно, черт возьми, как это вы собирались прервать наше веселье без шума? — поинтересовался Рассел.
  — Гранаты безопасные, вроде шутих, — объяснила Кэри. — То ли еще будет. Пистолет, стреляющий дротиками с транквилизатором? Следующая команда не будет возиться с такими тонкостями. Вы уложили двух агентов. Захватили меня. Начальство спишет меня как получившую тяжкие ранения или убитую. Теперь они будут травить вас как бешеных псов.
  Мы ехали сквозь тьму, в которой спала Америка.
  — Ну уж, — протянул Рассел, — будто мы — цвет преступного мира.
  — Можете не сомневаться, — незамедлительно последовал ответ.
  В окнах дома, мимо которого мы проехали, мелькнули огни.
  — Вот почему все это превратилось в такой тяжелый случай, — сказала Кэри. — Для всех нас. И вот почему, если вы не дадите мне шанс вернуть вас, они вас просто раздавят.
  — Мое излюбленное, — прошептал Зейн.
  Поняла ли Кэри всю жесткую иронию шутки Зейна? Я призадумался. Понимала ли она, как и без того давит его каждый сон, каждый кошмар? Понимала ли, что страх изнасилования, который она испытала, когда его руки шарили по ней, — мнимый, потому что это плод безумия? Понимала ли, что мое сумасшествие не удержит меня от…
  — Налево!
  Я со всей силы нажал на тормоза, рискнул мигнуть красными задними фарами.
  — Рассел, гляди — вот этот старый дом с частоколом и большим гаражом. Крыльцо завалено газетами. Почтовый ящик переполнен.
  — Понял!
  — Мы объедем слева. А ты — в глубокую разведку. Пошел!
  Эрик притушил верхнюю лампочку «БМВ». Рассел осторожно выбрался через переднюю дверцу и прикрыл ее, еле слышно щелкнув замком. Он остановился вне конуса света наших фар и, прежде чем я свернул налево, исчез из поля зрения моего зеркальца.
  После нашего седьмого круга Рассел материализовался, возникнув из живой изгороди, окружавшей намеченный дом, помахал мне рукой, чтобы я припарковался на другой стороне улицы, и разминочным темпом подбежал к моему окну, когда фары погасли.
  — Круто! — шепнул он. — Это надо видеть!
  — Хейли, — сказал я, заглушая шумный мотор, — садись за баранку. Эрик, проверь ее наручники.
  Мы с Расселом пробрались между пристроенным гаражом старого дома и соседским частоколом. Кругом было тихо. Дверь черного хода скрипнула, когда мы ее приоткрыли и, проскользнув сквозь внутреннюю дверь, ползком пробрались на кухню с линолеумным полом.
  — Не заперто, — шепнул Рассел.
  — Предместье, — прошептал я в ответ, — но все же…
  — Я посмотрел наверху, — все так же приглушенным голосом сказал Рассел, проползая вокруг холодильника. — Три пустые спальни, ванная. Внизу забитая мусором столовая, гостиная, кабинет со старым шведским бюро и эта вот кухня. Я решил, что я один.
  Пистолет в кобуре у меня на поясе внезапно потяжелел на целую тонну.
  Рассел приоткрыл дверь. Луч света пронзил темноту. Меня окатило запахами гаража: там пахло бензином, резиной покрышек, маслом, цементом, металлическими инструментами, летней, уже наполовину пожухшей травой, приставшей к лезвию газонокосилки.
  Возможно, к ним примешивался какой-то другой запах.
  — Уже проверил, — доложил Рассел. — Окон нет.
  — Что?..
  — Давай зайдем.
  Назвать это место гаражом было бы несправедливо. Лучше обозначим его как пещеру, освещенную лампами дневного света под потолком. Это была мечта механика, где вполне могло поместиться четыре машины. Две стены заняты верстаками. Огромный красный ящик с инструментами. Гидравлический домкрат. Переноски. Канистры с маслом. Номерные знаки всех американских штатов, приколоченные к одной стене.
  Белый «кадиллак» 1959 года высился посередине, как венценосец на троне. Величавые хвостовые стабилизаторы. Поднятый капот усиливал сходство поблескивающей машины с ревущим зверем.
  Тело мертвого мужчины стояло на четвереньках, упершись лбом в груду канистр из-под масла. У него были редкие, растрепанные седые волосы. Одет он был в серый кардиган поверх хлопчатобумажной рубашки и джинсы.
  — Сердечный приступ, — заявил Рассел.
  Струя теплого, ласкового воздуха веяла на нас из стоящего в углу обогревателя.
  — Я проверил, он уже окоченел.
  Я посмотрел на Рассела.
  Тот взглянул на меня.
  — Сработает, — сказал он.
  Я кивнул.
  Рассел бегом бросился через кухню в ночь.
  Огни погасли. Тьма поглотила меня и весь гараж. Запахи плавали в темной пустоте. Запахи бензина и холодного металла, масла и цементного пола, струи теплого воздуха, треплющего волосы над кожаным воротником. Я слышал только собственное дыхание и глухой стук под ребрами, биение сердца стоящего на коленях мертвеца. Мертвец маячил передо мной на фоне белой звероподобной машины, разинувшей пасть, чтобы поглотить меня, точно так же, как тьма поглотила нас обоих. Очертания зверя были невидимы, но ощутимы. Я знал, что он здесь. Знал, что он знает, что я стою на этом цементном полу. Знает, чего ему хочется. Знает, что я не могу отказаться.
  Именно тогда я понял, что даже наши контрабандные таблетки дали вспышку.
  Если даже у меня эффект проходит, то что же говорить об остальных?
  Еще четыре дня в пути. Я подумал, что без лекарств у нас осталась еще пара дней до того, как… А сейчас…
  В металлическую дверь гаража постучали. Условным стуком, которым мы, еще находясь в Замке, предупреждали Малькольма, что это мы.
  Я включил рубильник.
  Электрический мотор с резким, неприятным звуком поднял дверь гаража. «БМВ» на холостом ходу стоял на подъездной дорожке, погасив фары. Как только «БМВ» медленно въехал в гараж, я с глухим металлическим скрежетом опустил дверь. Хейли, сидевшая за рулем нашей угнанной машины, выключила зажигание.
  Зажглись фонари в гараже.
  Мы все стояли, глядя на тяжело свалившийся на пол седовласый труп.
  — Это мог быть я, — сказал Зейн.
  — Да, — согласился Рассел, — но это не ты. Похоже, миссис Смерть вынудила старика встать на колени и обставить все как казнь.
  — Это всегда казнь, — вздохнула Хейли.
  — Никому его не трогать, — сказал Зейн. — И поосторожнее тут. Совсем ни к чему привлекать внимание соседей или патрульных.
  — Эрик, — попросил я, — выруби обогреватель.
  Рассел снял моток веревки для развешивания белья с крюка на стене. Они с Зейном завели Кэри внутрь. Хейли караулила у темного окна гостиной. Я выскользнул на улицу забрать почту и газеты с крыльца. Обшарил дом, включил необходимый нам свет.
  — Его зовут… то есть звали Гарри Мартин, — сообщил я нашему оперативному совету, собравшемуся в гостиной.
  Наверху Рассел стоял на часах возле Кэри в самой удаленной от любого выхода спальне. Мне эта мысль нравилась. Рассел и Кэри наедине в спальне. С оперативной точки зрения это было идеально. И не надо ко мне придираться.
  — Ему был семьдесят один год, — сказал я о человеке, на чьих стульях мы расселись. — Насколько могу судить, никогда не был женат, детей не имел. Владел бензоколонкой. Был завсегдатаем боулинга. Я проверил его телефонную карту. Пять звонков за шесть дней, три из них оказались несущественными.
  — Заказы по телефону, — пояснил Эрик.
  — Два остальных произведены несколько дней назад. Звонок в местную аптеку и личный.
  — Возможно, просто ответ на его послание, — покачал головой Зейн.
  — Таким образом, никто не знает, что он мертв, потому что никому не было дела, что он жив, — подытожил я. — Даже если кто-нибудь кроме нас заметил, что газеты валяются на крыльце, а почта не вытащена из ящика, всем было наплевать.
  — А что насчет соседей? — спросила Хейли.
  — На холодильнике примагничены три карандашных рисунка. Но я посмотрел имена двух парнишек, которые нацарапали их, чтобы подписать свои шедевры, а потом увидел их карточки после окончания средней школы на стене для фотографий.
  — Соседские детишки, — сказал Рассел. — Дело прошлое.
  — На остальных снимках его родители или старики. Друзья, которые у него были в шестидесятых и семидесятых. Золотистый ретривер в шляпе для пикника в этой гостиной, на заднем плане — президент Клинтон, выступающий по телику. Более поздних фотографий нет.
  — На календаре в кухне тоже не больно-то много понаписано, — добавила Хейли. — Визит к врачу, который подбирает очки, к дантисту. На следующие несколько недель больше ничего не намечено. И долго мы здесь пробудем?
  — По крайней мере, до завтра, — ответил я. — Кэри права…
  — Если это ее настоящее имя, — заметила Хейли.
  — Она права, — продолжал я. — Как только ребята, которых мы поколотили, доложат об этом начальству, всю систему приведут в состояние повышенной боевой готовности и пошлют толпу полицейских, науськав их на бешеных псов.
  — Как долго мы сможем здесь оставаться, прежде чем?.. — Хейли кивнула в сторону гаража. — И я имею в виду не только запах.
  Я пожал плечами; сердцем и мыслями я был наверху.
  36
  — Прости, что так вышло, — сказал я Кэри.
  — Спорю, ты говоришь это всем девушкам, которых похищаешь.
  Она лежала на узкой кровати, покрытой белой простыней, светлые волосы разметались по белой подушке. На ней была дешевая блузка, черные брюки в обтяжку. Она лежала босиком. Скованные наручниками руки покоились на животе. Она была практически спеленута, привязана к кровати милями белой бельевой веревки. Похожа на мумию. Глаза впились в потолок.
  — Кэри Руд — твое настоящее имя?
  — А что?
  — Мне все равно, как тебя называть, но хотелось бы знать, кто ты на самом деле.
  — Все, что от меня требуется, — это назвать свое имя, чин и серийный номер.
  — Если ты делаешь только то, что от тебя требуется, то многого от тебя не добьешься.
  — Пока так и было.
  — Да-а, — сказал я женщине, коконом лежавшей на кровати. — Теперь понятно.
  — Как эти придурки еще работают на тебя? — спросила Кэри.
  Я пожал плечами. Не говори, что лекарства скоро перестанут действовать.
  — Надеюсь, ты не будешь метаться вокруг кровати и визжать, как Рассел?
  Может, она уже вообразила, что мы дошли до точки?
  — Рассел не причинил бы тебе вреда… если, конечно…
  — Подставь свое «если, конечно» в уравнение и в общей сложности получишь «кто знает».
  — Мы пытаемся.
  — Что пытаетесь?
  Тут я рассказал ей про доктора Фридмана. Про кровь на его ухе. Про сестру Смерть, и застывшего в дверях Рассела, и как Зейн, пытаясь спасти свою жизнь, случайно помог сестре Смерть расстаться со своей. Про матрицы. Про увиливающую от прямого ответа операторшу телефонной связи. Про Кайла Руссо.
  — По крайней мере, — сказала она, — в твоих фантазиях и фантазиях Рассела есть своя логика.
  — Это ты была за дверьми той квартиры в Нью-Йорке?
  — Конечно, — ответила Кэри.
  — Хотел бы я знать, когда ты врешь.
  — А я хотела бы знать, когда ты вменяемый, а когда нет.
  — Какой сейчас стиль работы в ЦРУ?
  — А почему ты так уверен, что я из ЦРУ?
  — Не такой уж я простак. Глушители и удостоверения личности от различных агентств — ФБР так не работает. К тому же, если бы Управление позволило Бюро и другим организациям получить полный доступ к информации и пуститься за нами по следу, в прессе и новостях появилась бы какая-нибудь история для прикрытия. Нет, ты и твоя команда — из моей старой фирмы и работаете втихаря.
  — Ад кромешный — вот во что превратилась твоя старая фирма. — Она по-товарищески мне улыбнулась. — Слушай, мы бы могли взять тебя обратно. После одиннадцатого сентября мы наняли кучу чиновников, исполнителей, кабинетных крыс, специалистов по связям с общественностью, вместо того чтобы положиться на уличных ищеек. Но теперь все наконец поняли, что такими парнями, как ты, разбрасываться нельзя.
  — Благие намерения.
  Кэри пожала плечами, насколько позволял ей спеленавший ее кокон.
  — А теперь ты со своими благими намерениями будешь пытаться выудить ответы из меня?
  — Я мог бы задать тебе один-единственный вопрос, но ты можешь не знать на него ответа, а если и знаешь, то соврешь — так какой смысл?
  Прошло три минуты, прежде чем она клюнула.
  — Ладно, сдаюсь. Так какой же твой самый важный, один-единственный вопрос?
  — Ты сознательно работаешь на оппозицию внутри Управления? — спросил я. — Это единственный сценарий, который делает из тебя нашего заклятого врага. Если бы доктора Ф. убили люди извне, то все Управление — и ты в том числе — прикинулось бы, что ничего не произошло. Из пушки по воробьям. Но если доктора Ф. убила оппозиция, то либо ты одна из них, либо их марионетка. Впрочем, невинная марионетка.
  — Это из-за таких, как вы, я окончательно запуталась.
  — Да и мы порядком тоже. Потом, у меня нет времени… да и желания искать другие ниточки, за которые дергают тебя.
  — Так ты считаешь, я из оппозиции?
  — Нет.
  — Почему?
  — Ты слишком добрая.
  — Не такая уж и добрая. Просто вы меня нейтрализовали.
  — Я вовсе не хотел сказать, что ты само совершенство. — Я пожал плечами. — Я говорил про… чутье, веру.
  Кэри отвернулась.
  — Как тебе машина в гараже? — ненароком спросил я.
  — Этот белый «кэдди»?
  «Да! Точно!»
  — Вы что, вообразили, что все будут глазеть на это чудо света, не обращая внимания на его пассажиров? Не сработает.
  — Приходится брать то, что тебе достается, — сказал я.
  — Что у тебя с бровями? — нахмурилась Кэри.
  — Не волнуйся! Все в порядке. Просто обжегся.
  — Да я и не волнуюсь.
  — Мы не хотели причинить тебе боль. Я не позволил бы сделать тебе больно. Там, в машине, когда Зейн…
  — Он трогал меня не как женщину. Можешь ему доверять.
  — Абсолютно доверяю! Абсолютно. Он не стал бы. Не смог. Он хороший человек.
  — А ты?
  — У каждого свое.
  — Да, — ответила Кэри. — То-то оно и видно.
  В этих словах что-то кроется! Она никогда просто так не сказала бы ничего подобного!
  — Виктор? Виктор!
  — А? Да!
  — Зачем ты в это впутался? Я понимаю, ты — человек беспокойный, но ведь ты сам сказал, и правильно: не такой уж ты простак, умеешь постоять за себя, и у тебя чертовски ясный ум. Убедительный, проницательный. Словом, всякое такое…
  — Короче — в свое время — такого еще поискать.
  — Ну а сейчас?
  «Да, — подумал я, — что сейчас? Четыре дня в пути, и я уже поплыл. А как же остальные… Мы можем не продержаться вместе целую неделю, прежде чем снова свихнемся».
  — Что ты собираешься со мной делать? — спросила Кэри.
  — М-м-м…
  — Можно договориться, — сказала она.
  — Ладно.
  — Во-первых, придется тебе меня развязать.
  — Нет, так не пойдет.
  — А как пойдет?
  — Если я скажу — поверишь?
  — Вик… Они вкратце рассказали нам историю каждого из вас. Я знаю и про Малайзию, и про ту женщину…
  — Дерию, — подсказал я.
  Кэри покачала головой:
  — Не будем ворошить прошлое.
  — Верно, лучше не надо.
  — Так что ты собираешься делать? — снова уставилась она на меня.
  — Ты разве не слышала? — удивился я, понимая, что сейчас не место и не время рассказывать ей все. — Я же псих.
  — Я знаю про две твои попытки покончить с собой. Я понимаю, как тебе больно.
  — Надеюсь, что нет, — еле слышно проговорил я.
  — Если мы поговорим о…
  — Спи, — сказал я, и Кэри услышала в моем голосе нотки тюремного надзирателя. — Я дежурю первый. И буду здесь. Охранять тебя.
  — Или зачем-то еще?
  — Да, — ответил я. — Да.
  Я выключил свет, оставив Кэри лежать на кровати. А сам сел на стул. И, сложив ангельские крылья, канул во тьму.
  37
  В тот декабрьский день тысяча девятьсот девяносто девятого года ливень пулеметными очередями хлестал по окнам интернет-кафе «Блейдраннерз» в Куала-Лумпуре. Впрочем, экспатрианты, разместившиеся внутри этого малайзийского оазиса, урагана почти не ощущали. Перуанская исполнительница баллад Таня Либертад стенала что-то по-испански из музыкального автомата, стоявшего в баре рядом с курящимися благовониями. На экране компьютера гонконгский киберковбой Хонки, в черных очках, вел ураганный огонь по вурдалакам, которые лопались, как мыльные пузыри, оставляя после себя только мокрое место. Снаружи было семьдесят девять градусов по Фаренгейту, а скоро, когда ливень стихнет, превратившись на солнце в туманную дымку, станет и того жарче.
  Я сидел за столиком, прихлебывая пиво, лицом к дверям, а спиной к двум австралийским девицам, которые ныли о том, как хорошо было бы съездить в Таиланд покурить опия, вместо того чтобы зря тратить рождественские каникулы в этой до посинения скучной Малайзии. Мне страшно хотелось почитать их мельбурнскую газету, заголовок которой броско рассказывал о самовлюбленных подростках, устроивших резню среди своих соучеников в средней школе в Колорадо, как если бы жизнь была компьютерной игрой. Но общественные новости не входили в мое оперативное задание.
  Мои часы показывали 4.17.
  «Теперь в любую минуту», — подумал я.
  Над входной дверью звякнул колокольчик.
  Дерия вбежала вместе с двумя своими подружками, складывая зонтик и смеясь. Она отряхнула от дождя свои веером рассыпавшиеся каштановые волосы, и я нутром почувствовал, что пропал.
  Дерия и ее коллеги заказали столик. Они прикинулись, что не замечают меня, но в смысле притворного соблюдения приличий женщины — настоящие колдуньи.
  Над входной дверью звякнул колокольчик.
  В кафе стремительно ворвался Питер Джонс; он вымок до нитки, так что никому и в голову бы не пришло, что он всего лишь перебежал улицу. Драматическим жестом он утер глаза.
  И явно первым заприметил Дерию и ее коллег.
  — Привет, подруги! — воскликнул Питер. — Какие же вы предсказуемые! По пути на работу остановиться, чтобы выпить чего-нибудь прохладительного, погреться или подсушиться, уж не знаю… И… О боже! Да это же Виктор!
  Женщины за столиком, куда плюхнулся Питер, устремили свои взоры на меня.
  — Виктор! Что ты делаешь здесь? Нет, погоди, что ты делаешь там, когда я здесь, и главное, сегодня, когда у меня праздник? Садись сюда.
  Питер провел меня к стулу, который втиснул между собой и Дерией.
  Блондинистая англичанка, которую Питер позже представил как Джулию, спросила:
  — Чему это ты так радуешься, Питер?
  — Все дело в том, — ответил тот, откидываясь на своем стуле и ухмыляясь, — что я так привязан к родному дому!
  — Но как же ты собираешься улаживать дела с законом, когда вернешься в Нью-Йорк? — спросила Шабана — старшая из женщин, говорившая по-английски с бомбейским акцентом. — Конечно, ты невинен как младенец и к наркоторговле никогда отношения не имел…
  — Только не в таблетках! — прервал ее Питер с притворным ужасом.
  — Но, — возразила Шабана, — как же так получается, что после двух лет ты теперь можешь вернуться домой?
  — Все просто, сейчас объясню, — сказал Питер, жестом показывая, чтобы ему принесли пива. — Я располагаю достаточным авторитетом, чтобы судья наконец-то уразумел, в чем дело.
  — И все же, — вступил я, — советую тебе следить за каждым своим шагом, ничего не делать с бухты-барахты, иначе свет в конце туннеля исчезнет и тебе будет еще хуже, чем прежде.
  — Абсолютно верно! — Питер выпрямился на стуле. — Надеюсь, все всех знают?
  Все, жестикулируя, стали наперебой представляться друг другу, и, убедившись, что все действительно знают всех, Питер напоследок сказал:
  — А это, Виктор, Дерия Самади.
  Каштановые волосы обрамляли худощавое, с мягкими обводами лицо. Ее загорелая кожа была медовой, глаза — голубые и прозрачные, как только что наполненный бассейн.
  — А вы американец, — сказала она.
  — Есть вещи, которых не скроешь.
  Дерия пожала плечами:
  — Некоторые стараются.
  Питер поспешил прийти мне на выручку.
  — Только не Виктор. Несгибаемый парень. Я имею в виду, мы как-то ехали вместе в битком набитом автобусе где-то в глухих предместьях, но…
  — Отдохни, Питер, — попросил я.
  — …но, — без умолку продолжал трепаться Питер, уже, возможно, поднакачавшийся контрабандным зельем из Бангкока, — мы со всеми передружились, даже Виктор, который обычно слоняется по Азии, занимаясь мордобоем.
  — Как по-американски, — раздался голос Шабаны.
  — Дело не в этом, — сказал я. — Боевые искусства имеют отношение скорее к цельности человеческой натуры, чем к насилию. В первый раз я приехал сюда по литературному гранту. Пятый год живу на Тайване. Преподаю английский, путаюсь под ногами почти во всех классических школах. Последние несколько лет преимущественно тай-ши.
  — И еще я забыл сказать: он — поэт! — выпалил Питер, под воздействием наркотика ставший безудержно разговорчивым.
  — Правда? — спросила Дерия.
  Я пожал плечами, подражая тому, как это сделала она.
  — Подающий надежды.
  — Скажите уж сразу — большие надежды, — ухмыльнулась англичанка Джулия.
  Моя вежливая, но бесстрастная реакция дала ей понять, что меня это не интересует. Джулия вернулась к своему пиву.
  Это позволило мне обернуться к Дерии:
  — А вы из…
  — Из Турции. Мы вместе ходили в школу для женщин на гранты от неправительственных организаций, фондов: никакой политики, никакой религии…
  — Уж конечно! — решила пошутить Шабана. — Если все, чем ты занимаешься, называется оказанием поддержки женщинам, то понятно, что ни в какую религию, ни в какую политику ты не вляпаешься!
  Дерия и Шабана усмехнулись друг другу и чокнулись чайными чашками.
  Питер хлопнул в ладоши:
  — Замечательная мысль! Вы все поможете мне переставить мебель в вашей школе… такая маленькая-миленькая школка, Виктор, и вообще они делают прекрасное дело, к тому же нелегкое в стране, где официально исповедуется ислам… а при моей больной спине…
  Все три женщины дружно заохали.
  — Да будьте же вы людьми! — простонал Питер с виноватой улыбкой. — А ты, Виктор, просто твердолобый.
  Джулия сверкнула улыбкой, как лезвием кинжала:
  — И правда идея. Используйте ваш лоб на благо общества.
  — Именно, — отразил я ее выпад. — Все дело в том — «во зло» или «на пользу».
  Питер сменил тему, стал препираться с Джулией и шутить, пока все дружно не расхохотались.
  Дерия смеялась от души.
  Я не спал, когда за окном, возле балкона раздались пронзительные крики обезьян. Многоквартирный дом, куда поселило меня Управление, находился на внешнем периметре К.-Л. Мусор моей видимой жизни был разбросан вокруг, дабы обеспечить мне прикрытие. Сообщения с моего ноутбука миновали подцензурную властям интернетовскую деятельность через одну из сотен пиратских спутниковых «тарелок» на крыше здания. Мой аппарат передавал кодированные электронные письма. Так, например, от меня поступало сообщение: «Установил связь с агентом, имевшим доступ. Веду». Из Лэнгли отвечали: «Не сбавляйте обороты. Все санкционировано».
  Обезьяны пронзительно кричали на верхушках деревьев достаточно близко от моего балкона, чтобы запрыгнуть на него и укусить меня. Или зашвырнуть на него змею — пусть она сделает за них грязную работу.
  Накануне мы переставляли мебель до десяти вечера — не самое позднее время для К.-Л., где значительная часть «дневной» жизни означает игру в прятки со знойным солнцем. Говоря «мы», я имел в виду Джулию, Шабану, Питера с его больной спиной, Дерию и себя. Домой я вернулся около полуночи. Заря должна была бы застать меня за тренировкой тай-ши на бельведере, где я маскировал приемы других боевых искусств этим уже по определению обладавшим тайными функциями замедленным балетом. Вместо этого я стоял на балконе с чашкой кофе, прислушиваясь к пронзительным крикам обезьян.
  — Ты что-то сказала? — прошептал я, наподобие киноактера, в сгустившийся воздух.
  Пурпурные штормовые облака клубясь неслись по небу.
  Агентство припрятало для меня раздолбанную «тойоту» в подземном гараже моего дома и мотоцикл — в мастерской по ремонту телевизоров в Бангсаре, преимущественно населенном экспатриантами, но я поехал в город на автобусе по суперхайвею, начинающемуся от аэропорта К.-Л., взлетно-посадочные полосы которого были построены компанией, связанной с богатейшим героем (родом из Саудовской Аравии) негласной американской войны против советской оккупации Афганистана — Усамой бен Ладеном, посланцем небес с чахлой бородой.
  Пока я ехал, начался дождь. Автобус, надсадно гудя, ехал в самый центр К.-Л. За окном, параллельно дороге, тянулась дренажная канава. За ней был проложен скрытый канализационный коллектор. За коллектором проступала ощетинившаяся колючей проволокой стена. За этой изгородью прятались чахлые местечки, скопище лачуг, по жестяным крышам которых дождь барабанил со сводящим с ума оглушительным грохотом, а вся политическая власть диктовалась мусульманскими медресе.
  Дерия и ее коллеги вошли в «Блейдраннерз» в 4.19. Наряд Дерии составляли белая блузка и узкие брюки цвета хаки. Шабана и даже Джулия помахали в знак приветствия и не переглянулись, когда Дерия прошла к моему столику. В конечном счете предложенные мной книжки были напрямую связаны с английским, который она преподавала (плюс машинопись и умение словесно оформить мысль). Шабана вела программирование, следила за деторождаемостью и проблемами женского здоровья. Джулия специализировалась на бухгалтерском учете.
  Сегодня — никакого пива. Я взял коку. Дерия заказала чай — не переслащенный на малайзийский вкус, — чтобы побрызгать им на попкорн.
  Сначала она взяла книгу английских переводов китайской классической поэзии, которую можно было использовать с китайскими учащимися. Потом — книгу в мягкой обложке.
  — А кто такой этот Уильям Карлос Уильямс? — спросила она.
  — Американский поэт, умер до того, как мы появились на свет. Днем лечил, а по ночам писал стихи. Вроде комического книжного персонажа. Одна из докторских диссертаций, которую я, видимо, так никогда и не закончу, как раз по нему.
  Она вся зарделась, когда взгляд ее упал на томик, который ребята-шутники из ЦРУ сначала хорошенько намочили, а потом высушили с помощью средства для сушки белья.
  — Так у вас есть Руми на английском! Его стихи перевернули всю мою жизнь! Я всем про это рассказываю! Однажды, когда я еще ходила в колледж в Анкаре, я услышала по радио этот голос, и оказалось, что это стихи Джалаледдина Руми! Фантастика! Он тронул меня до глубины души!
  — Счастливая вы.
  — А в Америке поэтов передают по радио?
  Рассел был еще в будущем, поэтому я сказал:
  — Нет.
  — Печально. — Она опустила глаза, сделала маленький глоток чая. — А вы и правда поэт?
  — Нет, если учесть число людей, читавших мои стихи.
  — Число читателей не имеет никакого значения. — Уголки ее губ чуть приподнялись в улыбке, когда она лукаво кивнула на черную сумку, которую я носил на плече: — Это для стихов?
  Я пожал плечами.
  — А-а-а. Понятно. Все правильно, очень по-американски. А теперь вы должны пригласить меня к себе домой посмотреть — как это будет по-вашему? — ну, вроде татуировок.
  — Вы хотите сказать гравюры?
  — Да! Совершенно верно! Гравюры. — Видно было, что ее разбирает смех. — Но мне кажется, что для рандеву, о котором мы говорим, подходят как раз татуировки.
  — У меня нет ни одной.
  — Вы представляете? Пометить себя каким-нибудь знаком, который потом придется носить до самой смерти. Кто может быть настолько уверен, что то, что кажется нам важным сегодня, останется таким до самого конца? — Она сделала еще небольшой глоток чая. — Так, значит, вот что вы собирались сделать? Пригласить меня куда-нибудь послушать ваши стихи? Вот какие у вас уловки?
  — Для вас я не приберег ни одной.
  — Докажите.
  Журнал, который я робко извлек из своей черной сумки, был действительно очень даже потрепанный, в синем, похожем на картонный, надорванном переплете и назывался «Северное обозрение». В отличие от моего азиатского гранта ЦРУ не потребовалось оркестровать его содержание на свой лад.
  — Я только… — прошептала Дерия. — Нет. Я рада, что для этого вам не придется никуда меня тащить. Что вы поняли про татуировки. И все же захватили это с собой. Можно посмотреть?
  И вот я перевернул первую страницу со своей публикацией, где в разделе «Дом» Дерия прочла мои двадцать четыре строчки о птицах — какая нелепость! — строящих гнезда на деревьях, которым суждено стать виселицей.
  — Я был тогда молодой, — сказал я в ответ на ее вопросительный взгляд. — Знал все на свете.
  — А дальше? — спросила Дерия.
  — Это я написал пару лет назад, — сообщил я, переворачивая страницу.
  И она прочла мои восемь строчек, озаглавленные «Зеркальный блюз», о том, что «все, никогда не написанные нами стихи, носят громкие названия и содержат глубокий смысл».
  — Хороший признак: вы преодолеваете свою уверенность в том, что готовы изречь истину, — сказала Дерия. — Но вы еще слишком молоды, чтобы так о многом сожалеть.
  — Вы думаете?
  — Для вас, американца… думаю, да. — Она закрыла журнал. Вернула мне. На лице ее появилась широкая, очаровательная улыбка. — Теперь я видела ваши татуировки.
  Она встала. Положила три книжки со стихами других поэтов в перекинутую через плечо сумку вместе со своими блокнотами, учебниками и закрывающей лицо и тело чадрой, которую надевала, когда приходилось посещать мусульманские кварталы.
  — Когда я снова смогу вас увидеть?
  — Так скоро? — спросила она.
  — Нет, скоро не получится. — Правда сама собой вырвалась у меня, прежде чем я успел остановиться. — И… не называйте меня больше американцем. Меня зовут Виктор.
  — Я знаю, — сказала Дерия и повернулась, чтобы идти.
  Потом снова повернулась ко мне и сказала:
  — Завтра. Здесь же. В то же время.
  Назавтра она пришла одна.
  За двадцать минут мы успели переговорить о тысяче разных пустяков, пока вдруг «Блейдраннерз» не показался слишком… тесным. Дождь закончился. Городской воздух ласковой прохладой (подумаешь — какие-то семьдесят шесть градусов!) легко касался наших обнаженных рук и даже вдохновил сесть на один автобус, затем на другой, с которого мы, смеясь, сошли в центре К.-Л., где в деловом квартале «Золотой треугольник» были разбиты сады. Мы шли среди тропических цветов, глянцевый город переливался на солнце.
  Две черные башни из стекла и металла, соединенные треугольным мостом-туннелем, вздымались на головокружительную высоту над садами и холмами К.-Л.
  — Петронас-тауэрз.
  — Верно, — сказала Дерия. — Они заставили японские и корейские фирмы построить их выше, чем ваши башни в Нью-Йорке.
  — Всемирный торговый центр.
  — Да. Как, должно быть, приятно победить в таком замечательном состязании. Куда более наглядно, чем следить, какая культура может лучше накормить и дать лучшее образование своим народам, да и справедливее. Узнаете дизайн? — Я отрицательно покачал головой, и Дерия пояснила: — Фундамент основан на восьмиконечной звезде ислама, а пять ярусов представляют пять его столпов. А на чем основан дизайн вашего Всемирного торгового центра?
  Я пожал плечами.
  — Выгода на квадратный фут.
  — Как странно.
  Мы шли в прохладной тени башен.
  — Но почему Малайзия? — спросил я. — Что она значит для вас?
  — Если собираешься уйти из дома… Иди. Кроме того, — продолжала она, — прожив здесь несколько лет, я поняла, что здешнее правительство озабочено не столько решением проблем, сколько управлением ими. Им важны не решения, а процесс. И не важно, что у меня было будущее в политике… Турция более прогрессивная страна, чем Штаты: мы выбрали премьер-министром женщину, хоть я и не голосовала. Но мне хотелось… хотелось…
  — Прикоснуться к реальной жизни.
  — Да! И помогать людям прямо сейчас, а не…
  — А не в конце долгого пути разных «может быть», которые оспариваются со всех сторон.
  Легким движением пальцев она откинула каштановые пряди волос с загорелого лица и пристально посмотрела на меня.
  Не в силах вынести ее взгляда, я сказал:
  — Итак, Малайзия…
  — И я с великой идеей, без денег и с нехваткой рабочих рук.
  — И путь… путь, уводящий из дома.
  Мы рассмеялись.
  — Мы не бродим вокруг да около, — объяснила Дерия, — по крайней мере с женщинами, которые к нам приходят. Мы оказываем им помощь, не заставляя плясать под свою дудку. И если это делает их жизнь хоть чуточку лучше… значит, мы уже кое-чего добились.
  — Иными словами, вы делаете все, что в ваших силах.
  — И иногда мы можем и должны, как это вы говорите… оказать нажим.
  У меня словно оборвалось сердце. Цэрэушные психологи были правы, и я правильно взял след.
  Мы шли по песчаной дорожке и молчали — слишком многое надо было друг другу сказать.
  Наконец Дерия сказала:
  — Я прочла вашего доктора Уильямса. Нет, это не мой любимый американский поэт.
  Песок хрустел под ее туфлями.
  Через десять шагов я не выдержал:
  — Вы хотите, чтобы я спросил кто?
  — Конечно.
  Мы расхохотались так, что трудно было устоять на ногах. Дерия положила свою нежную, прохладную ладонь на мою голую руку, чтобы удержаться, — первое прикосновение. Мы остановились, и она улыбнулась мне:
  — Эмили Дикинсон.
  Раздался новый взрыв смеха.
  Мужчина с аккуратно подстриженной бородой, в домашнем костюме — стиль, популярный среди бизнесменов в К.-Л., — прошел мимо. Сердито посмотрел на нас. Это мог быть малайзиец, а мог быть и мексиканец или еврей, араб, житель Центральной Европы. Но главное, у него была борода, работа, уверенная походка и каменное сердце.
  «Запомни его». В сотый раз я пожалел о том, что руководство этой операцией не нашло средств на группы поддержки и реагирования. Я посмотрел вслед хмурящемуся незнакомцу и спросил:
  — Что ему не нравится?
  — Смех пугает людей. Смеющиеся люди выходят из-под контроля… иллюзии того, что каждый из нас — под контролем, пока эта планета мчится сквозь космос. А может быть, всякое может быть, он подумал, что смеются над ним.
  Дерия отвела взгляд.
  А может быть, над самими собой. Западные люди. Ведут себя как равные.
  — Вы христианин? — без обиняков спросила она.
  — К сожалению, мне не пришлось самому заполнять свое свидетельство о рождении, — ответил я. — А что до моего теперешнего выбора, то вряд ли он уложится в рамки любой анкеты.
  — Упаси нас всех Аллах от людей с ружьями и анкетами, — сказала Дерия, вновь подтверждая правоту цэрэушных психологов и этим надрывая мне сердце. — А вы не хотите спросить меня о том же?
  — Да мне, в общем-то, без разницы…
  Дерия улыбнулась.
  — Но возможно, вам следует знать. Большинство американцев считает, что все мусульмане одинаковы, — сказала она. — Они не могут поверить, что я женщина и, делая свое дело, все же воспринимаю себя как… Кажется, их называют «мусульманами в миру». Еще один вопрос для анкеты. Если действительно так предначертано, то я на своем месте и судить меня будут по делам моим и устремлениям души моей.
  Услышав в потемневшем небе грозовые раскаты, мы ускорили шаг.
  — Виктор, приближается Рождество. Какие у вас планы?..
  — Учитель тай-ши, к которому я приехал брать уроки, собирается устроить перерыв до начала нового года. А что касается Рождества… то тут мне нужен снег.
  Мы дошли до крытой автобусной остановки. Оба понимали, что рано или поздно нам придется пересесть на разные маршруты, если собираемся добраться каждый до своего дома.
  Дерия пристально глядела в мою сторону, но мимо меня.
  — Знаете, о чем я думаю… День ото дня дождь все больше заливает школу. Конечно, это не наша собственность, а с домовладельцем у нас отношения очень сложные, ему не до наших проблем, и вообще он не любит заглядывать в будущее. Наш официальный домовладелец — bumiputra, то есть «уроженец этой страны», коренной малайзиец. Его управляющий, с которым мы имеем дело, — индус, он относится к нам хорошо, потому что неравнодушен к Шабане и даже приводил к нам своих дочерей, чтобы она научила их предохраняться и вообще рассказала о разных женских секретах, но мы думаем, что настоящий владелец здания — китаец, достаточно хитрый, чтобы понять, что если ответ на наши мольбы о ремонте будет отрицательный, то мы сделаем его сами, улучшив его собственность за свой счет.
  Когда автобус, ревя мотором, подъезжал к остановке, Дерия спросила:
  — А вы гвоздь вколотить можете?
  — Если нет, — ответил я, пока автобус шумно тормозил, распахивая дверцы, а за тысячи миль отсюда, в Лэнгли, стратеги ЦРУ «давали друг другу пять», — то притворился бы, что да.
  — Мы не сможем вам платить, — сказала Дерия, шаря по карманам в поисках мелочи на билет.
  — Про это забудьте, — ответил я, забираясь вслед за ней в автобус. — Поздравляю с Рождеством.
  
  Работа на крыше означала, что я должен был не спускать глаз с неба. Я сам выбрал это занятие, посчитав, что все прочие в этой трехэтажной бетонной школе с дырами в стенах и протекающими трубами — слишком простые. Предполагалось, что я буду вне поля зрения в этом целиком женском учреждении, но именно невозможность этого и позволила мне побывать на уроке Дерии в мой первый «рабочий день».
  Напряжение, потрескивая, как электрический ток, повисло в воздухе, когда я на цыпочках вошел в комнату. Все сделали вид, что меня не существует. Ученицы Дерии сидели за дощатыми столами, на которых динозаврами громоздились ископаемые компьютеры.
  Примерно полдюжины женщин-учениц были индианки — некоторые с красными кастовыми пятнышками на лбу, некоторые — в сари. Четверо были китаянками, предвидевшими скорое приближение почтенного возраста и надеявшимися, что овладение новыми навыками позволит приостановить этот необратимый процесс. Другие женщины были в брюках, юбках или малайских национальных одеждах, что выдавало в них отпрысков отцов-bumiputra. Шесть женщин в мешковатых черных чадрах с единственными прорезями для глаз могли быть кем угодно. На одной были зеленые туфли.
  На пятый день моей операции все учительницы уже считали меня своим. Мы вместе ели, вместе ходили в «Блейдраннерз» смотреть пиратские копии фильмов по их VCR. И все время я старался сесть как можно ближе к исходившему от Дерии теплу. Она привычным движением откидывала волосы с лица, и в воздухе веяло мускусным ароматом ее духов.
  «Подтвердите прогресс», — передавала мне по электронной почте служба контроля.
  «Прогресс подтверждаю», — сигнализировал я в ответ. Мне на них было плевать, я знал, что я делаю.
  В седьмой день по расписанию было всего два утренних занятия. Когда они закончились, Шабана поднялась ко мне на крышу сказать, чтобы я спускался перекусить пораньше.
  — Но до грозы у нас осталось, пожалуй, не больше трех часов, — сказал я.
  — У нас всегда не больше трех часов до грозы, — ответила Шабана. — Пошли.
  Шабана провела меня в офис, откуда уже доносился приглушенный галдеж. В комнату затащили дощатый стол; на нем стояла пластмассовая сосновая веточка и были разложены завернутые в газеты свертки. Кроме этого, стол был уставлен заказанной навынос в тайском кафе едой: кебаб из дымящейся курицы-«сатэй», гренки, с которых капал карри, под названием «роти канаи», «ми горинг» — жареная лапша. В красном резиновом ведерке, которое обычно подставляли под капающую с потолка воду, стояли обложенные льдом бутылки тайского пива.
  Дерия ввела в комнату Джулию.
  — Черт возьми! — выпалила Джулия. — Что все это значит?
  — Счастливого Рождества! — сказала Дерия.
  — Веселого, — поправила Шабана.
  Джулия обиделась до слез.
  — Разве стоило устраивать такое ради парочки каких-то поганых язычников вроде меня и этого долговязого янки?! Что мы — архиепископы какие-нибудь? Не стоило так беспокоиться… и… вы все это собираетесь съесть?
  Все рассмеялись.
  — Спасибо, — сказал я обеим женщинам и, повернувшись к Дерии, добавил: — Спасибо тебе.
  Она покраснела.
  — Разворачивайте подарки! — скомандовала Шабана, передавая пиво. — По два каждому.
  — Пусть Джулия первая, — настоял я.
  Дерия передала ей завернутый в газету сверток, в котором оказался дождевик от «Гортекс».
  — Это… это…
  — Скорее всего, ворованный, — сказала Шабана, — учитывая, что он обошелся нам дешевле одного обеда. Зато теперь больше никаких извинений, что промокла до нитки.
  Во втором свертке, предназначенном Джулии, оказались две пиратские копии, записанные на видеокассеты с наклейками соответственно «1» и «2».
  — Мы знаем, что ты обожаешь этого актера, Сэма Нила, — сказала Дерия, — хотя он старик и австралиец. Это телешоу, которое он сделал, когда мы были еще маленькими. Про одного английского шпиона перед Первой мировой войной.
  — А, старые добрые времена, — ответила Джулия с натянутой усмешкой. — Когда Британия еще правила здесь. И распоряжалась в твоем родном городке, Шабана, на всем пути от Афганистана до нефтяных площадок, которые мы построили в Саудовской Аравии, Иране и Ираке, от Израиля до Африки и даже, между прочим, за морем-океаном, в твоих родных краях, чертов янки.
  Мы чокнулись пивными бутылками — рождественский звон, возвещавший только хорошее.
  — «Правь, Британия», — сказала Джулия. — Солнце Британской империи закатилось. С нами случилось то же, что и с римлянами, Александром и Чингисханом. Впрочем, надо признаться, что хоть я и сожалею о былом величии и благоденствии, но я рада: пусть теперь другие выворачиваются наизнанку, претендуя на то, что это они заставляют нашу старушку вертеться. Однако, если бы нам повезло, мы увидели бы последнюю из империй.
  — Империю оружия или идей, — добавила Шабана, которая делала мне выговоры за такие продукты западной цивилизации, как реклама коки и пепси, изображения полуголых поп-старлеток и сигареты, за «Майкрософт».
  — Теперь Виктор, — шепнула Дерия.
  Развернув первый газетный сверток, я увидел тоненькое, в потрепанном переплете, первое издание «Избранных стихов» Уильяма Карлоса Уильямса.
  — Это продавалось в букинистической лавчонке за два ринггита, — сказала Шабана, протестуя против моих ошеломленных проявлений благодарности. — Не все здесь ценят американскую поэзию.
  Моим вторым подарком оказался прозрачный пластмассовый шар, внутри которого помещались основные черты панорамы Нью-Йорка: Эмпайр-стейт-билдинг, статуя Свободы, башни Всемирного торгового центра. Держа шар на ладони, Дерия встряхнула его, и вихрь белых снежинок окутал крохотный город.
  — Веселого Рождества, — сказала она. — А вот и снег.
  Она перевернула шар, чтобы показать мне этикетку: «Сделано в Малайзии».
  — Ты думал, что они производят здесь только высокотехнологичные детали для американского оборонного сектора и наркотики для вашего больного народа?
  — Не знаю, что и думать, — шепнул я в ответ.
  — Лично я считаю, — заявила Шабана, — что вам двоим следует выбраться отсюда еще до дождя. Сходите-ка посмотреть какой-нибудь фильм в настоящий кинотеатр, о котором вы вечно толкуете. Дайте возможность нам, дочерям ее величества королевы, наедине пустить слезу при виде актера с забавным акцентом… и не затыкай мне рот, невоспитанная турецкая девчонка: ты этого уже насмотрелась. А тебе, молотобоец, нравятся шпионские истории, где в главной роли выступают симпатичные мужчины?
  Обе заявили, что не позволят нам помочь им убираться. «Время бежит, вот и вы бегите!» Джулия подсказала нам, на каком автобусе лучше добраться до недорогого кинотеатра в Бангсаре, и напутствовала нас, смачно шлепнув меня по заду, когда мы были уже в дверях.
  — Зачем она это сделала? — спросил я Дерию, когда мы выбегали из школы.
  — Англичанка.
  Ответ вышел настолько бессмысленный, что мы расхохотались, да так, что было не остановиться…
  …пока мы чуть не погибли, переходя улицу на зеленый свет и не обращая ни на что внимания, пока я не услышал рев моторов и не увидел тучи байкеров — на мопедах и мотоциклах, — которые, как всегда, неслись между рядами автомобилей, но сейчас на скользкой мостовой их то и дело заносило, и всей грохочущей оравой они надвинулись на нас, на Дерию…
  Я резко дернул ее в сторону, сбив с ног, и она слаженно, как балетная партнерша, мотнулась за мной в сторону; мы оба благополучно приземлились на тротуаре в тот самый момент, когда байкеры промчались по мостовой там, где мы только что стояли. Пример того, как можно избежать кровопролития благодаря бдительному интеллекту и решительным действиям.
  Синие глаза Дерии были широко раскрыты, под гладкой кожей на шее пульсировала вена.
  Первые капли дождя застигли нас, когда мы торопливо забирались в автобус.
  Мы сели в пластиковые кресла, стиснутые другими пассажирами, читавшими газеты и книги. Режущая слух музыка из колонок эхом отдавалась от металлических стенок. Я чувствовал тепло бедра Дерии рядом со своим. С каждым кварталом воздух внутри загустевал от дизельных выхлопов и влажных запахов, исходивших от окружающих нас людей. Мы смотрели куда угодно, но только не друг на друга. Сумки стояли у нас на коленях; между нами была словно проведена незримая черта. Просто два соседа по автобусным креслам. Дождь между тем из мелкой мороси превратился в ливень. Транспорт еле полз. Водители машин включили фары. Слышались раскаты грома. Я протер запотевшее окошко и увидел, что мы в Бангсаре.
  Дерия впилась в меня взглядом:
  — Если мы сейчас же не выйдем, я задохнусь!
  — Я… Я знаю одно место. Это недалеко. Ремонтная мастерская моего друга, он уехал и платит мне несколько баксов, чтобы я за ней присматривал и… Она сейчас пустая. Я знаю код.
  Дерия достала из сумки складной зонтик. Дернула сигнальный шнур. Автобус остановился, задняя дверь хлопнула и раскрылась. Мы спрыгнули с подножки в мир воды. Прижались друг к другу. Зонтик едва прикрывал наши головы. Через пять шагов ноги у нас были уже совершенно мокрые. Дышать приходилось открытым ртом, иначе можно было просто утонуть в этом водопаде.
  Исключительно волевым усилием мы пробились сквозь сплошную водяную завесу на боковую улочку. Над входом в бетонную коробку мастерской висела незажженная вывеска «Ремонт телевизоров». Дверь запиралась на кодовый замок с откидной крышкой. Дерия придерживала металлическую крышку, пока я свободной рукой набирал код. Замок щелкнул, я распахнул тяжелую дверь, и мы вошли.
  Позже она заметит стоящие повсюду на первом этаже разобранные телевизоры с вывороченным нутром, полки с запасными деталями, ящики с инструментами. Почувствует запах масла, припоя и резины, смазки, а в глубине этой пещеры увидит мотоцикл.
  Позже будет гадать, как нам удалось подняться по шатким ступеням наверх, где ванная была отгорожена занавеской. Кровать ожидала под затянутым сеткой световым окном, по которому звучно барабанил дождь, окном теперь мутным и серым от приглушенного солнечного света, а по вечерам преломляющим красные неоновые огни.
  Позже.
  Но сейчас, когда мы вошли и тяжелая дверь захлопнулась за нами, нас бросило друг к другу, и это напоминало скорее столкновение, чем объятие. Зонтик покатился по полу мастерской. Мои руки мяли каштановые волосы, ее губы трудились над моей рубашкой. На мгновение мы оторвались друг от друга, отшатнулись, чтобы увидеть свое отражение в чужих глазах. Затем… о, затем мы по-настоящему поцеловались, ее жадные губы обжигали мои.
  Пританцовывая, нет, скорее, перекатываясь, мы поднялись по лестнице. Швырнули сумки на разворошенную кровать.
  Весь дрожа, не осмеливаясь прикоснуться к ней, чтобы не испугать, я пребывал во временной прострации.
  Дерия потупилась. Стала расстегивать свою мокрую синюю блузку. Когда оставалось еще две пуговицы, она стянула ее через голову. Изжелта-коричневый бюстгальтер казался бледным на фоне медовой кожи. Дерия завела правую руку за спину. Бюстгальтер повиновался силе тяготения.
  Ее груди были как ангельские слезы.
  Она с силой прижала к себе мои ладони. Дала осязаемо ощутить свои тайны. Изогнулась в моих руках, сжимавших ее нежную плоть, соски ее набухли. Я толкнул ее к стене. Осыпал поцелуями. Она спустила трусики и ногой стянула их до конца. Оторвав руки от ее грудей, я отшвырнул рубашку, сбросил промокшие ботинки. Дерия дрожащими пальцами расстегнула ремень моих брюк, и, нагой, я словно в танце увлек ее к кровати.
  Мы упали на кровать, я ненасытно целовал ее губы, потом провел языком по груди и прикоснулся к бархатистому лобку. Она вскрикнула, ее бедра прижались к моим, и она простонала: «Давай!» — но я уже целовал ее живот, ее пупок, через который она питалась, прежде чем попасть в этот мир. По комнате поплыл солоноватый, морской запах и аромат мускуса. Ее кожа на вкус отдавала медом, как и на вид. Ее пальцы ерошили мои волосы, а бедра изогнулись, и я целовал ее бедра изнутри, открыл рот и стал лизать это теплое, морское, влажное.
  Она взвыла, выкрикнула что-то по-турецки и, задыхаясь, произнесла мое имя. Потом извернулась, выскользнула из моих рук. Дотянулась до своей сумки и вытащила оттуда презервативы, которые дала ей Шабана, и мы сделали это — это было частью целого и отнюдь не показалось нелепостью. Не переставая целоваться, я гладил, мял ее груди, потом обеими ладонями накрыл ее влажный полумесяц. Она широко расставила ноги и, когда я распластался на спине, оседлала меня и помогла войти. Взад-вперед, мои руки поддерживали ее спину, тискали ее бедра, каштановые волосы свисали на меня, как ветви ивы, пока она покрывала мое лицо жаркими поцелуями, не переставая неистово двигать бедрами. Ее волосы взвивались, когда она стала ритмично подниматься и опускаться, ее бедра тяжело ударялись о мои, вверх-вниз; я не мог оторваться от ее грудей, и тогда она прижала мою ладонь с той стороны, где билось ее сердце, заставила стиснуть сосок и кончила раньше меня.
  Задыхаясь, не прекращая ритмично покачиваться, она встала на колени, по-прежнему сидя сверху, ее волосы упали на мое лицо, горячее дыхание обожгло мне шею. Дождь монотонно постукивал по стеклу над нами. Ее пот капал на мое тело; словно убаюкивая меня, она тесно прижалась ко мне и не выпускала настолько долго, насколько это было возможно.
  Когда мы лежали лицом к лицу, она погладила меня по щеке.
  — Как хорошо, что дома никого не оказалось.
  — Зато оказался я.
  Дерия прижала палец к моим губам:
  — Такие слова надо произносить только в подходящий момент.
  Синие глаза блестели.
  — У нас все должно быть правильно.
  Ее губы прижались к моим ребрам, влажным кольцом охватив сердце, и судьба моя была решена.
  Мы по-прежнему лежали в объятиях друг друга. Дерия сказала:
  — Тебе понравился рождественский подарок?
  Я достал снежный шар из своей валявшейся на полу сумки. Снова лег, положил шар на грудь так, что она почти касалась его подбородком. И мы оба стали следить за тем, как взвившийся снег оседает на крохотный, пойманный в пластмассовую ловушку город.
  — Я в него влюбился. — Точная копия, полная безопасность. — И в твое имя — Дерия.
  — Оно значит океан. Море.
  — Да.
  Прижавшись щекой к моей груди, она вслушивалась в биение моего сердца.
  — А что думают об этом твои родители? — спросила Дерия. — То есть я имею в виду не об этом…
  Мы рассмеялись, и все в комнате словно перевело дух.
  — …о тебе. Скажем, о боевых искусствах. Я понимаю: это проникновение в суть, которое позволяет человеку делать иногда чуть больше, иногда чуть меньше, чем дано увидеть другим. И поэзия. Ты… ведешь себя совсем не так, как другие американцы, для них главное устроиться на хорошую работу, жениться на какой-нибудь блондинке.
  — Блондинок переоценивают.
  Дерия слегка ткнула меня кулаком.
  — Кто бы говорил! Но что твои родители думают о…
  — Они умерли. Папа — от сердечного приступа, мама — от рака. Истинный бич американцев.
  — Извини!
  Я поцеловал ее в лоб.
  — Сначала папа. А через год я провожал другой гроб, который опускали в могилу. Я был единственным ребенком. Но моей родне показалось… то же, что и тебе.
  — И что же они решили?
  — Что я свихнулся.
  Смех гулко отозвался в комнате, по которой понемногу протягивались тени. Капли дождя на световом окне.
  — Я всегда был… не такой, как другие, — сказал я. — Может, я всегда был с поворотом.
  — Вот и оставайся таким.
  Я снова поцеловал ее в лоб.
  — Ладно.
  — А мои родители живут в Анкаре, — сказала Дерия. — И у меня две сестры, брат, и все меня любят.
  — Как же иначе?
  — Но они волнуются. Не обо мне, а о том, какая здесь жизнь, здесь — за тридевять земель от дома…
  Я зажег лампу над кроватью, и в падавшем на нее ярком свете Дерия поднялась, как львица.
  — Это место, — сказала она, озираясь. — Твой друг…
  — Он уехал на несколько недель.
  — Выходит, это безопасный дом.
  «Совпадение! Просто английская фигура речи! Не какой-то там шпионский жаргон!»
  — Здесь мы можем чувствовать себя в безопасности, — ответил я. — Это…
  — Наше место.
  Она поцеловала меня. Поцелуй затянулся, она все шире открывала рот, чтобы усилить наслаждение, ее нога легко коснулась моих чресел. Я протянул руку вниз и, направляя ее бедра, попытался снова усадить сверху.
  — Нет.
  Ее шепот стал хриплым, соски отвердели.
  Да, и мы повторили фокус с презервативом.
  — Возьми меня сверху! — сказала она.
  И я повиновался. Перенеся вес своего тела на упершуюся в матрас левую руку, правой я ласкал ее груди, целуя ее, шепча ее имя. Она обхватила меня широко раздвинутыми ногами, сомкнув их, пока я толчками, все глубже входил в нее.
  Наш обман продлился пять дней.
  Пять дней. Она давала уроки, я стучал молотком, мы обменивались рукопожатием в холле. Смеялись. Фото наблюдателя Особого отдела малайзийской полиции запечатлело меня стоящим на углу, в одиночестве, но не в силах сдержать усмешки.
  Дерия заставляла меня не прерывать тренировок на школьной крыше: «Ты не должен забывать, кто ты». Насилие было ей отвратительно, и все же она вынудила меня показать ей приемы «янг» школы тай-ши, которые я предположительно приехал изучать в Малайзию, продемонстрировать основы кун-фу, разницу между японским каратэ и корейским тхе-квон-до. Я научил ее, как можно ответить на удар плохого парня, сломав ему руку, как оплеуха открытой ладонью без малейшего мышечного напряжения может привести к сотрясению мозга, как, сделав подножку, можно швырнуть нападающего на землю.
  Одна подножка, один неверный шаг — и ты повержен.
  На крыше Джулия и сфотографировала Дерию с развевающимися в плотном воздухе волосами.
  Одну ночь мы провели в квартире, которую она делила с Шабаной и Джулией. Романтическая новизна, равно как и сознание — здесь так тихо! — улетучилась задолго до рассвета.
  Одну — в моей квартирке, откуда я ежедневно ездил на автобусе, официально, чтобы «проверять почту своего хозяина», а на самом деле — чтобы приостановить настойчивые электронные послания из Лэнгли, требовавшие наглядного прогресса.
  Остальные три ночи мы провели поближе к работе. В безопасном доме. Единственным желанием было оказаться здесь, наедине друг с другом, говорить без конца и любить друг друга в постели под световым окном. Ночи, замешенные на корице и меде.
  На шестой день, когда я работал под навесом на крыше, зазвонил мой сотовый.
  — Вэй! Ван хсень шен яо хун юй чи сэ ма? — произнес чей-то голос по-китайски.
  — Простите, — ответил я. — Вы ошиблись номером.
  И, нажав на кнопку, выключил мобильник. То, что какой-нибудь досужий человек, любящий совать нос не в свои дела, мог подслушать наш разговор, было не важно. «Ван» было место, а не имя, и ему была нужна вовсе не краска. Слово «хун» означало цвет: красный.
  Я бросил работу и бегом спустился вниз, где Дерия с Джулией составляли черновик просьбы о гранте.
  — Мне надо идти, — сказал я им. — Может, сегодня больше не вернусь.
  Дерия поспешила за мной и нагнала у входной двери.
  — Сегодня вечером приходи на наше место, — сказал я. — Код ты знаешь. И жди меня.
  — Все в порядке?
  Я пожал ей руку.
  Через два квартала я увидел байкера, который хотел содрать круглую сумму с какого-то психованного американского туриста, которому кровь из носу надо было попасть в огромный, выстроенный в стиле ар-деко Центральный рынок недалеко от Чайна-тауна, вероятно, чтобы встретиться там с какой-нибудь высокой американкой. Я приклеился за разухабистым байкером, мчавшимся вопреки всем правилам дорожного движения, понимая, что еду навстречу кошмару.
  
  Та ночь была целиком темно-синей, облака скрывали звезды. Туман плавал над лужами на дороге и тротуарах. Я стоял в тени на другой стороне улицы, напротив мастерской по ремонту телевизоров. В безопасном доме горели огни. Одна лампочка светилась на первом этаже, две — наверху, за задернутыми шторами. Там поджидала меня вся моя жизнь.
  Почему я не сбежал? Почему решил перейти улицу?
  Тяжелая дверь щелкнула замком за моей спиной.
  Как ребенок, играющий в прятки, Дерия высунулась посмотреть, кто ждет ее внизу расшатанной лестницы. Увидев меня, она поспешила навстречу; синяя рубашка выбилась из черных, сидевших в обтяжку брюк; она была босиком.
  — Я так волновалась за тебя! — сказала она и поцеловала меня.
  Потом повела наверх, в нашу голубятню.
  — Только когда ты ушел, я поняла, что ты оставил все свои вещи, — сказала она. — Сумку, ветровку и… прости, я знаю, что не должна была, но…
  Она жестом указала на груду моих пожиток, лежавших на кровати.
  — Перед тем как отнести все это сюда, я сунула куртку в сумку, а когда пришла, достала ее, чтобы повесить, и тут из нее выпало вот это.
  Дерия протянула мне клочок бумаги, который я сохранил. Большая часть нацарапанных на нем строчек была вычеркнута. Уцелевшие мы оба знали наизусть.
  
  ПУЛЬС
  При солнечном свете и свете звезд
  с каждым вздохом
  я думаю лишь о тебе.
  
  — Как красиво! — прошептала Дерия, но тут же залилась краской и постаралась перейти на деловую скороговорку: — Надо купить тебе записную книжку, очень удобно для работы, ее можно носить…
  — Я больше не пишу стихов.
  — Знаю, это ведь хокку, правда? Оно такое…
  Я закрыл ей ладонью рот, и сначала в ее синих глазах не было и тени страха. «Тсс!»
  Она поцеловала мою ладонь, и я ощутил влагу ее губ. И все же я не давал ей вымолвить ни слова. Пристально всматриваясь в ее синие глаза, я постарался навсегда запомнить, как они глядят на меня, как глядели прежде.
  — Нам никогда не будет дано выбирать сроки, — сказал я. — Нам дано лишь выбирать — поступить так или иначе.
  На лбу у нее пролегла морщинка. Но она не попыталась вырваться. Тогда.
  — Но если вынести это за скобки, несомненными остаются только две вещи. Первая: я люблю тебя. И вторая: я — агент ЦРУ.
  Я отнял руку; улыбка Дерии погасла, лоб наморщился, глаза сузились, словно стараясь увидеть невидимое.
  — Что?
  — Я — шпион Центрального разведывательного управления. С тех самых пор как бросил учебу. Мне так или иначе хотелось попасть сюда, я знал китайский, с семи лет занимался боевыми искусствами, поэтому у меня были причины попасть сюда, смешаться с местным населением и… И делать то, что мне по силам. Под глубоким прикрытием. Только в посольстве да еще несколько чиновников знают, что я где-то тут. Я изъездил всю Азию. В Управлении меня называют «неофициальным прикрытием». А на жаргоне — Крутым Парнем, или Асом. Я…
  — Так ты шпион? — Она отступила на шаг.
  Я оказался между ней и лестницей. Утвердительно кивнул.
  — Это не шутка? — прошептала она.
  — Ни в коей мере.
  Ее лицо попеременно то вспыхивало, то бледнело, выражение его стало жестким.
  — Я! Мы! А в конечном счете оказывается, что ты шпион?
  — Этого никто не предполагал! Никто не предполагал, что я вот так влюблюсь в тебя!
  — Как приятно узнать, что ты не трахаешься с людьми за деньги!
  Она ринулась к лестнице; пропади они пропадом, эти туфли, сейчас ей хотелось сломя голову бежать отсюда куда угодно. Я опередил ее. Загородил выход.
  Глаза выдавали охвативший ее страх.
  — Дерия, я расскажу тебе все, что ты захочешь, — сказал я, снова нарушая все инструкции. — Но прежде позволь мне рассказать то, что тебе знать необходимо.
  Я пододвинул стул к лестнице. Кивнул ей, чтобы она села. Остерегаясь мне перечить, она опустилась на жесткий стул. Я сел на кровать. Создавалась иллюзия, что моя любимая может броситься вниз по лестнице и выбежать из дома, прежде чем я схвачу ее. Строго говоря, всякую иллюзию следует принимать в расчет.
  — То, что я собираюсь рассказать тебе, звучит как монолог из плохого фильма, но это правда.
  Существует некая международная террористическая организация под названием «Аль-Каеда». Это мусульманские фундаменталисты, но ислам как таковой их не интересует, а их действия не отражают его суть. Они хотят мирового господства. «Аль-Каедой» руководит один богач из Саудовской Аравии по имени Усама бен Ладен. Теперь он в Афганистане вместе с талибами, которые превратили эту страну в настоящий концлагерь. Никаких свобод. Никаких законов помимо тех, которые провозглашает амбициозное духовенство. Женщины сидят под замком. Их принуждают носить чадру, обращаются как… с буйволицами: считают годными только для работы и размножения. С одобрения духовенства их может изнасиловать или избить любой мужчина.
  И они хотят, чтобы так было во всем мире. Они притязают на данное им свыше божественное право, как делали все короли и диктаторы, начиная с Крестовых походов и инквизиции до фашистов или коммунистов. Жить по их правилам или погибнуть. В тысяча девятьсот девяносто восьмом году бен Ладен объявил войну всем американцам, включая мирное население. «Аль-Каеда» взорвала наши посольства в Кении и Танзании. Президенту Клинтону, которому противопоставили самолеты-снаряды, так и не удалось схватить бен Ладена.
  Из-за «Аль-Каеды» я и оказался в Малайзии.
  Я уронил голову на руки. Потом посмотрел на Дерию, надеясь, что она верит мне.
  — Я люблю тебя. Для агента это считалось невозможным, но я люблю тебя с тех пор… с тех пор, как увидел, как ты смеешься.
  — Чего ты хочешь? Я не могу помочь твоему ЦРУ — у вас ведь у всех такие чистые руки, такая незапятнанная репутация! Я знаю о людях, которые притворяются мусульманами, а на самом деле — террористы, я знаю о Чили, о Конго, о Вьетнаме и… я не могу помочь тебе. Или, — Дерия пыталась нащупать выход из ситуации, — ты рассказываешь мне все это потому, что действительно любишь меня, и потому, что, если мы не будем честными…
  — Малайзийское Специальное отделение знает большую часть происходящего. Когда мы нажмем на них, когда сможем поставить им правильные вопросы… Они помогли нам сойтись… Ты — мой доступ.
  — К чему?
  И тут я рассказал ей.
  — Нет, — ответила Дерия двадцать минут спустя, — я не позволю тебе использовать меня. И не позволю тебе проделать это с ней. Не отдам ее тебе.
  — Какой же выбор ты предлагаешь? События уже не остановить. Я не могу пойти на попятную. Или же мне придется искать другой путь. А это чревато осложнениями, и болезненными. Это же твои собственные слова: иногда надо оказать нажим. Каждый выбирает, на чьей он стороне, и ведет себя соответственно. Очень многие отстраняются, отделываются пустяками. Но не мы. Если этого не сделаем мы — сколько невинных людей погибнет или станет рабами благочестивых убийц?
  Объяснения отняли у меня не меньше часа, но в конце концов Дерия притихла на своем стуле. Утвердительно кивнула.
  — Я не позволю тебе причинить ей боль, — уточнила она.
  — Никто никому не сделает больно. Никто даже не узнает, что случилось. Это удачная операция.
  Дерия закрыла глаза. Когда она открыла их, я увидел с трудом сдерживаемые слезы.
  — Что тогда? — Ее вопрос ужалил меня, как острие шпаги.
  — Тогда все будет позади, и со мной все решится. Дело сделано. Свободен.
  — Ну почему же? В своем ЦРУ ты станешь звездой.
  — Единственная причина, почему я здесь и делаю все это… Мне хочется, чтобы в будущем у нас был шанс.
  — Ловлю на слове.
  Та, последняя ночь двадцатого века застала нас в темноте, так и не снявшими одежду.
  Утро, третье января 2000 года. Я спрятался под навес. Пот капельками стекал по телу.
  Шаги откуда-то снаружи, все ближе.
  Дерия ввела за собой женщину в черной чадре. Я закрыл за ними дверь.
  Женщина в чадре прижимала руки к груди. Глаза в прорезях мешковатого покрывала были широко открыты.
  — Мы в ловушке, — сказал я.
  — Нет, это просто… — начала Дерия.
  — Забудьте про мисс Самади, — обратился я к ее малайзийской ученице. — Она вышла из игры.
  Затем я одним духом выпалил имя ученицы, ее мужа, их домашний адрес, упомянул про лавку, где они продавали свои изразцы, назвал медресе, куда их сын перешел из бесплатной средней школы. От страха женщина присела на краешек стула. Желая бросить дерзкий вызов и сохранить хоть частицу индивидуальности, она носила вполне приемлемые для арабского мира туфли с загнутыми носками, зеленые туфли.
  Дерия ходила взад-вперед, не покидая пределов тени. Имея дело с ней, мне пришлось нарисовать всеобъемлющую картину.
  Жизнь этой женщины пошла вразнос, свелась к личному.
  — Специальному отделению известно, что вы работаете на «Аль-Каеду».
  — Нет!
  — Месяц назад вы ни с того ни с сего стали носить чадру. Специальное отделение следило за вами, вашим домом, вашим бизнесом, который состоит в том, что вы продаете изразцы ручной работы по всему миру. Они узнали, что двоюродный брат вашего мужа — член «Аль-Каеды». Теперь «Аль-Каеда» взялась за вас. Они угрожали вам?
  Женщина отвела взгляд.
  — Эти сведения сообщило нам Специальное отделение. Американская полиция. Они хотят арестовать вас и вашего мужа. Им нет дела до того, виновны вы или нет. Мы можем остановить их. Спасти вас. Но только при одном условии.
  — Пожалуйста! — взмолилась женщина. — Сжальтесь!
  — В ближайшие несколько дней агенты «Аль-Каеды» со всего мира приедут сюда, в Куала-Лумпур. На тайное совещание.
  — Но я всего лишь слабая женщина! Мой муж чувствует себя как в тюрьме! Если мы им откажем…
  — Они перебьют всю семью.
  Женщина поддалась всесокрушающему ужасу. Разрыдалась.
  — Мы, американцы, — выход для вас. Между Специальным отделением и «Аль-Каедой» вы как между молотом и наковальней. Кто-то из них уничтожит вас. Если только мы вас не спасем.
  — Наше спасение только в Аллахе.
  — Может быть, мы и есть Его посланцы.
  Дерия с отвращением отвернулась.
  — Вы записались сюда, чтобы научиться работать на компьютере. У вас высокоскоростной Интернет. На нем можно действовать в обход правительственных мониторов. Киллеры «Аль-Каеды» используют интернет-кафе, но они знают, что это небезопасно. Их местные головорезы заходили в вашу лавку. И шли наверх. А наверху у вас только ваш скоростной компьютер. Туда же направятся и заграничные киллеры. Нам необходимо знать, что именно они будут передавать через ваш компьютер.
  — Но я же ничего не смогу разузнать!
  Разжав кулак, я показал ей три устройства — каждое меньше моего большого пальца.
  — После того как они воспользуются вашим аппаратом… Это ключи данных. В магазине вы таких не купите. Подключите один к вашему аппарату. С его помощью можно скачивать электронную почту, истории с интернетовских сайтов, документы.
  Я разломил ключ на три части.
  — Географическое программирование. Вот этот крохотный прямоугольник накапливает данные. Это важно. Оперативные коды находятся на различных секциях. После того как вы сломаете ключ, без нашего аппарата никто не сможет использовать его, чтобы узнать, что вы сделали.
  — Почему вы так обходитесь со мной? С моей семьей?
  Дерия подошла ко мне. Низко наклонилась.
  — Он поймал тебя в ловушку, сестра. Но еще худшую ловушку приготовила тебе «Аль-Каеда». Он поймал нас обеих в сети правды. Ты не будешь одна. Я не позволю тебе быть одной. Мы должны довериться ему, и тогда он поможет.
  «Не противоречь ей, но держи под контролем!»
  — Вы можете освободить себя только собственными руками.
  Эта ни в чем не виноватая, сломленная женщина стянула с себя чадру, чтобы подышать хотя бы спертым воздухом.
  Теперь она была в наших руках.
  Пятое января 2000 года. Две дюжины агентов «Аль-Каеды» со всего мира направились в Куала-Лумпур. Они встречались друг с другом, обсуждая дни проведения собрания в пригородном многоквартирном доме.
  Нам с Дерией пришлось постоянно изображать что-то, жить не своей жизнью. Мы проводили ночи в нашем надежном доме. Держались друг друга, не спуская друг с друга глаз. Не прикасаясь.
  — Ты американец до мозга костей, — сказала Дерия. Дождь барабанил по световому окну над кроватью, где мы лежали, не раздеваясь. — Любите вы всякие забавные технические штучки.
  — Забудь про голливудские фильмы. Мы не можем взломать этот компьютер, как хакеры. Когда им не пользуются, он отключен. Кругом высокие брандмауэры. Местная «Аль-Каеда» настояла. К тому же они, как правило, стирают жесткие диски, перед тем как смотаться. Использовать ключ раньше их — наш единственный шанс.
  Малайзийское Специальное отделение шло по пятам команды «Аль-Каеды». Велось фотонаблюдение. Слежка в интернет-кафе была максимально надежной. Но недостаточной для того, чтобы эти параноики чувствовали себя в безопасности. Или показывались в лавке, торгующей изразцами. Специальное отделение установило на другой стороне улицы наблюдательный пост.
  Седьмое января. Сотовый телефон Дерии зазвонил. Она ответила. Выслушала. Отключила телефон.
  Сказала мне: «Завтра».
  НЕ МУДРИ, УМНИК. В размеренной, однообразной жизни нашего агента в чадре появилась своя тайна, свой тайник. Вечерние занятия в еретической школе, где простая женщина изучала технологию упаднического Запада, которую святые воины смогли бы использовать для джихада.
  ОНА ДОЛЖНА БЫЛА ЕХАТЬ НА ДВУХ АВТОБУСАХ. Первый отрезок от рынка неподалеку от лавки, а затем пересесть. Она могла стоять на остановке, поджидая второй автобус, который шел почти до самой школы. Либо пройти по боковой улочке мимо «Ремонта телевизоров», подойти к чайному лотку, купить чашку согревающего напитка, а затем той же дорогой вернуться на остановку второго автобуса.
  РАЗЛОМАННЫЙ ИЛИ ЦЕЛЫЙ ключ легко проходил в щель почтового ящика на двери телемастерской. По прогнозу, в это время должен был идти сильный дождь, так что, даже если бы за ней был «хвост», наблюдатель не увидел бы, как она опускает что-то в дверную щель. Когда все будет сделано, она сможет свободно вернуться, пока мы совместно со Специальным отделением составляем коды.
  ЗВОНОК ПО СОТОВОМУ ТЕЛЕФОНУ учительнице должен был стать сигналом о том, что самая опасная часть операции позади, что ей удалось подключить и отключить наш датчик, когда «Аль-Каеда» не вела надзора за лавкой. Теперь ей оставалось только проехать на двух автобусах и немного пройти пешком.
  Мимо меня.
  Дождь неистовствовал над городом. Вечерний свет мутился триллионами серых капель, рассекавших воздух, как неограненные алмазы. Повсюду стояли припаркованные автомобили и тележки рикш, оставленные в ожидании, пока небо не прояснится. Прохожих на улицах почти не было.
  Я замер в подъезде лавки на другой стороне улицы и ближе к автобусной остановке у телемастерской. Капало. Черный как уголь дождевик «гортекс» с капюшоном надежно защищал меня от дождя. В нем мне было легко раствориться в тенях. Сквозь плотную завесь дождя ни женщина в чадре, которую я силком вынудил стать моим осведомителем, ни кто-либо, кто мог бы наблюдать за ней, вряд ли заметил бы, как я прикрывал ее игру.
  Пятно мутного света притормозило слева от меня на автобусной остановке.
  Я вытер мокрое от дождя лицо. Ничего не вижу, пока ничего, нельзя сказать наверняка…
  Кто-то вприпрыжку пробежал под дождем через улицу.
  Черная тень в чадре. Без зонтика. И бегом. Бегом мимо моего поста.
  Не раскрывайся. Жди. Жди.
  Какой-то байкер на своем стрекочущем мотоцикле вывернул из-за угла, его занесло, и, проехавшись юзом, он врезался в припаркованный автомобиль. Едва не слетевший с седла водитель все-таки вырулил, удержал равновесие…
  И устремился за бегущей женщиной в чадре. На нем был зеленый прорезиненный плац.
  Близко, он был так близко, и оба они находились всего в пяти футах от двери мастерской, когда сквозь струи дождя я увидел, как он ударил ее кулаком в спину.
  Женщина пошатнулась и, резко развернувшись, попыталась отмахнуться от нападающего — кажется, сумкой; в то же мгновение я выскочил из подъезда и схватил изогнутую шестифутовую стальную трубу из груды строительного мусора.
  Зеленый Плащ уцепился за ее сумку и дернул, рывком выхватив из рук женщины это импровизированное оружие. Двигаясь по инерции, она врезалась в человека в плаще, споткнулась и побежала к двери. Он ударил ее. Она ничком рухнула на тротуар.
  Расплескивая ногами лужи, я размахнулся и на бегу метнул обрезок трубы. Она полетела сквозь завесу ливня, вращаясь, как искореженный пропеллер. Отскочив от припаркованной машины, труба сделала вираж, пролетела над самой головой Зеленого Плаща и ударилась о стену. Он повернулся, увидел, что я бегу к ним, и ринулся в боковую улочку, которая вела в запутанный лабиринт местного загона для кроликов.
  Я помог женщине в чадре подняться с тротуара, превратившегося в настоящее озеро. Она откинула скрывавший ее лицо капюшон.
  Дерия.
  Задыхаясь после нанесенных ударов, с мокрым от дождя, искаженным болью лицом, она, запинаясь, пробормотала:
  — Она… на базаре. Позвонила по телефону. Потом пришла, передала ключ… Местный из «Аль-Каеды» там, на базаре, он… он увидел, узнал ее зеленые туфли. Она перепугалась, когда он… бросился за нами. Я взяла ключ, вскочила в автобус в последний момент. Он стал молотить в дверь, но… шофер не впустил его. Тогда он избил водителя и украл… Погнался за автобусом.
  — Сотовый телефон! — закричал я. — У него есть сотовый телефон?
  — Убьет, он убьет… Останови его!
  — Иди в дом!
  Пробежав несколько шагов, я заметил, что в луже что-то лежит. Это была ее наплечная сумка — аксессуар, который носили только западные женщины. Прибавьте к этому зеленые туфли: ничего удивительного, что головорез «Аль-Каеды» выбрал их своей мишенью. Он был достаточно смекалист, чтобы пуститься в погоню за иностранкой, которой что-то передали. Он понимал, что местную самоучку убить всегда успеет.
  Я мчался сквозь дождь, лившийся из разверзшихся хлябей.
  Боковая улочка была похожа на дорожку для бега с препятствиями, в качестве которых выступали припаркованные фургоны, грузовики и автомобили, мотоциклы в пластиковых чехлах, тележки рикш, частоколом перегородившие тротуар, пока их владельцы теснились в чайных домиках. Зеленый Плащ мог нырнуть в один из этих домиков, любую лавчонку, которая не закрылась из-за ненастья, но я мало в это верил. Бангсар кишел экспатриантами. А все западные люди были врагами. Ему наверняка хотелось оказаться в каком-нибудь знакомом и безопасном местечке, чтобы затихариться и занять выжидательную позицию.
  «Только бы у него не было мобильника, пожалуйста, никаких телефонов!»
  Не говоря уже о проливном дожде, видимость была до крайности затруднена беспорядочно брошенными автомобилями и прочими препятствиями. Я знал, что эта извилистая улочка еще милю тянется до автострады. Переулки разбегались от нее в разные стороны; насколько мне было известно, все они кончались тупиками.
  Вот! Прямо передо мной вздымались — действительно вздымались — останки бума, происходившего в К.-Л. в девяностые годы.
  В те годы, когда на биржевых рынках царило оживление и деньги сыпались дождем, власти К.-Л. распорядились произвести в Бангсаре косметический ремонт, починив водостоки, чтобы иностранные покупатели не замочили ног. По этому плану вдоль всех зданий протянулись строительные леса. Однако не приступили еще к реальной починке, как экономика дала сбой и денег снять леса не осталось.
  В тот вечер, первого января двадцатого века, мои черные кроссовки промокли насквозь, когда, ухватившись за скользкую трубу, я подтянулся и запрыгнул на дощатые подмости.
  Я внимательно оглядел тротуары и улицу внизу. Только стена дождя мешала мне подробно различить все препятствия. Мелкими шажками продвигался я по шатким доскам, сканируя улицу внизу, как облаченный в черное небожитель.
  Крыши автомобилей. Грузовики. Бездомный бродяга, выставивший под дождь миску для милостыни. Трое насквозь промокших школьников с ранцами крутились возле пустых машин. Дети прыгали по лужам. Мигала голубая неоновая вывеска ночного клуба. Подо мной, покачиваясь, проплывали раскрытые зонтики: у него зонтика не было, и ни разу я не заметил под ними ничего зеленого. Ничего…
  Да вот же он. В полуквартале впереди я увидел Зеленого Плаща, он обходил одну из машин. Оглянулся. Убедился, что никто его не преследует. Ему и в голову не пришло посмотреть наверх — убедиться, что охота за ним ведется свыше.
  В руках у него ничего не было; если он и догадался взять с собой сотовый, то он лежал у него в кармане.
  Через несколько секунд я был уже двумя этажами выше его, так что мог разглядеть его мокрую бороду.
  Меня охватило спокойствие и уверенность. Я чувствовал себя бредущим под дождем ангелом.
  Извилистая улочка сужалась. Я видел, что дальше она становится шире. Но Зеленому Плащу с его уровня наверняка казалось, что он зашел в тупик.
  Зеленый Плащ вытер лицо, пристальнее посмотрел вокруг. Проверив путь, которым он пришел, он не заметил никакого «хвоста» и свернул в переулок.
  Подобно Бэтмену, я спрыгнул с лесов и последовал за ним.
  Дождь вовсю поливал этот узкий каньон бетонных и кирпичных стен. Переулок делал зигзаг, мостовая была вся в выбоинах. Дренажные канавы булькали, покрытые водоворотами. Мокрая крыса с трудом тащилась навстречу мне и даже не позаботилась взглянуть в мою сторону и сказать «привет!».
  Впереди кто-то шлепал по лужам, послышалось гортанное ругательство.
  Я неслышно обогнул угол.
  Тупик. Бетонные и кирпичные стены каньона неумолимо смыкались. Зеленый Плащ обернулся ко мне, стоявшему прямехонько посреди мостовой, перегородив единственный выход.
  Левой рукой я сбросил с головы черный капюшон.
  Возможно, он подумал, что я хочу, чтобы он увидел, кто я. Может, и так, но я скинул капюшон, чтобы он не закрывал мне обзора. И сразу ощутил барабанившие по черепу капли. Здесь. И сейчас. Я свернул в этот переулок не затем, чтобы постигать суть.
  Он тоже поднял капюшон. Правая рука скользнула в карман плаца.
  Только бы не пистолет! В К.-Л. пистолеты редкость, смертельная опасность, если у него пистолет, я погиб!
  Зеленый Плащ выдернул правую руку из кармана, и почти одновременно что-то щелкнуло и серебристо блеснуло.
  Складной нож! Неужели у него складной нож? Наверное, это филиппинский нож, которым срезают бананы, ведь здесь тупиковый переулочек К.-Л., а не Тихуана, и мой противник из «Аль-Каеды», а не мексиканский chulo.[5] Это не должен быть складной нож.
  Впрочем, «должен», «не должен» мало что значило. Только не в этом переулке.
  Может, Зеленый Плащ тренировался в Афганистане, в одном из лагерей для террористов «Аль-Каеды». Может, в пыльных холмах под Кабулом он палил по советским солдатам из АК-47 или RPG. Может, устанавливал мины в Алжире или на Филиппинах. Может, неделями упражнялся в рукопашном бою вместе с коммандос.
  Все эти «может», дождь и скользкие булыжники мостовой, заведенные часовые механизмы американских амбиций и амбиций «Аль-Каеды» — все это укладывалось в уравнение этого переулка. Плюс годы в дюжинах различных dojos, dojangs, kwoons,[6] занятия в подвалах магазинов, торговавших рок-н-ролльными дисками, на чердаках рыбных лавок, в садах внутренних двориков и на японских автостоянках, в Накодоше, Техасе и тайпейских парках, в американских окопах. Плюс этот переулок был не первым.
  Когда дерутся на ножах, все решают микроны и доли секунды. Небольшой просчет, слишком быстрое или слишком медленное движение — и твой нож распарывает воздух, а ботинок противника со всей силы бьет тебя в пах.
  Зеленый Плащ не стал откладывать дело в долгий ящик. Широко расставив ноги, он развернулся ко мне, скорее напоминая борца дзюдо, чем боксера. Он сделал резкий выпад, впрочем с запасом, чтобы увернуться от моего ответного удара в глаза или по колену.
  Я выбросил вперед левую руку; он уклонился стремительно, как фехтовальщик.
  Без всякой задней мысли, без всякого плана, без всяких ухищрений в духе вестернов я продолжал уворачиваться от его разящего клинка, скользнул вправо — вдруг он полностью раскрылся: сейчас моя левая рука и нога находились на одной прямой с его пахом, сердцем, горлом и глазами.
  Согнув руку в локте, Зеленый Плащ нанес классический хук, чтобы пырнуть меня во время атаки.
  Только вот меня там уже не было. Правым кулаком имитируя прямой удар, я на самом деле отклонился влево, чтобы избежать его острого хука.
  Блестящее лезвие размашисто, хлестко рассекло… но только воздух.
  Левой я снизу ударил по локтю державшей нож руки, проехался по ребрам и сильно толкнул, что лишило его равновесия. Той же рукой я нацелился в его сердце.
  Он пошатнулся, стараясь восстановить равновесие, потом по инерции…
  Пока его тело не успело обрести центр тяжести, я нанес ему удар в солнечное сплетение.
  Зеленый Плащ отлетел назад и ударился о кирпичную стену.
  Оттолкнувшись от стены и по-прежнему сжимая нож, он изменил тактику: перестал полосовать воздух, вложив все силы в отчаянный выпад.
  Я увернулся, схватил запястье руки, сжимавшей нож, дернул…
  И всей тяжестью обрушил ребро ладони на вытянутый локоть. Нож отлетел в сторону, и одновременно я услышал хруст локтевого сустава и пронзительный крик. Предплечьем я наотмашь ударил его по горлу.
  Тяжело, хрипло дыша, с висящей рукой, Зеленый Плащ пошатнулся.
  В этот момент я увидел его глаза.
  Удар ногой у меня получился такой силы, что он буквально расплющился о стену. Схватив его за голову, я резко перегнул ее вперед с упором в плечо. Услышал, почувствовал, как хрустнули позвонки.
  В разлившейся морем по всему переулку луже волны плескались вокруг вздымавшегося островом человеческого тела. Капюшон скрывал голову Зеленого Плаща, лицо его было под водой. Пузырьки на поверхности не появлялись.
  Время! Сколько времени у меня осталось? Как скоро кто-нибудь заглянет сюда?
  Я быстро обшарил карманы Зеленого Плаща. Их содержимое рассовал по своим.
  Никакого мобильника. Слава богу, у него не было мобильника!
  Выбегая из переулка, я подобрал нож.
  Дождь постепенно стихал. Местами в прорехи облаков пробивался солнечный свет. К тому времени, когда я добрался до боковой улочки и расположенной на ней мастерской, я уже едва волочил ноги, преодолевая струящуюся влажную темноту.
  В луже на тротуаре возле двери лежал какой-то комок: это была ее сумка, все на том же месте; она про нее забыла, но погода для воришек была слишком ненастной. Я обшарил дно лужи — из сумки ничего не выпало. Прижав ее к своей неровно вздымающейся груди, я набрал код, замок щелкнул, дверь открылась, и я вошел.
  Темно, она не зажигала света. Хорошо! Я соскользнул на пол, прижавшись спиной к двери и пытаясь перевести дух, одной рукой проверяя содержимое сумки.
  Нашел разорванную упаковку использованного презерватива, четырех его неиспользованных приятелей, пустую бутылку из-под воды, сотовый телефон, щетку, шарф и заколки для волос… Никакого ключа данных — ни целого, ни по частям.
  Наверху, она наверху, и он у нее, она же сама сказала: все в порядке.
  — …я! — слабо крикнул я в темноту.
  Ответа не последовало.
  В темноте я пробрался вдоль стены к лестнице, на четвереньках вскарабкался вверх, как шимпанзе. Скатывавшиеся с меня дождевые капли легко ударялись о грязные, липкие, мокрые ступени.
  Уже приближаясь к концу лестницы, я понял, что она, возможно, стоит в темноте с бейсбольной битой, готовая бороться, пока не поймет, что это я, что она в безопасности.
  Пошарив по стене, я нащупал выключатель, включил верхний свет.
  Тело Дерии безвольно, тяжело развалилось на полу, прислонившись к кровати. Ее мокрая черная чадра лежала между нами. Блузка пестрела грязными ржавыми пятнами.
  Все ее блузки, рубашки — белые или синие.
  Она приподняла голову, каштановые волосы прядями падали на бледное лицо, ресницы встрепенулись, как снежинки.
  — Уже не так больно, — раздался ее шепот.
  Значит, Зеленый Плащ не просто ударил ее. Не кулаком. А тем, что было зажато в кулаке.
  Не ударил: пырнул.
  Я приподнял ее, как ребенка, ощупывая ее спину, живот, ища кровоточащие раны.
  — Она, она…
  — Обещаю, Дерия, с ней все в порядке, она в безопасности! А этот… сукин… Но он уже больше никогда никого не сможет ранить, никому не причинит вреда и…
  — Думала, он схватит меня, в автобусе, он угнал и мча… Умнее, надо быть ум… чем… Я сломала ключ. Бросила две… на пол, в автобусе. Крохотные такие, малюсенькие штучки… знаешь, размеры зависят от того, сколько времени? Презерватив, да… Шабана будет так горди… Проглотила его, — сказала она. — Надо было запить… Такая гадость, так боль… но, если б он схватил бы меня, то все равно ничего… хоть я всего лишь женщина… ему бы пришлось меня отпустить.
  Волосы паутиной опутали ее лицо. Она постаралась откинуть их, но рука, слишком слабая, снова упала на мокрые колени. Я убрал закрывавшие ей глаза спутанные пряди, и, глядя на меня мерцающей синевой своих глаз, она призналась:
  — Паршивый бы наркоторговец из меня получился.
  Я схватил свой мобильник.
  — Не хочешь со мной говорить?
  Капельки млечно-белого пота выступили на ее теплой, пошедшей мелкими морщинками коже.
  Кому я мог позвонить?
  — Я хочу разговаривать с тобой всегда!
  Я держал ее голову так, чтобы мы могли смотреть в глаза друг другу.
  — Правда?
  — Всегда! Целую вечность и только начистоту, потому что я люблю тебя, я люблю тебя, я…
  — Olacag' varmis.
  Турецкая пословица, которой она научила меня, и мне пришлось отшутиться не совсем точным американским переводом: такова жизнь.
  Она еще что-то пробормотала по-турецки, но так невнятно, что даже ее родные вряд ли бы ее поняли.
  Глубокий вдох; она пришла в себя, полностью, она была здесь, со мной, я поддерживал ее голову, и лицо ее было таким спокойным, а меня всего трясло. Она слабо провела рукой передо мною, легко коснулась пальцами моего лба, липкие кончики ее пальцев оставили на моей коже пурпурное пятно, похожее на ожог, увидев который она шепнула: «Татуировка».
  Она ушла, и рука ее безвольно упала вдоль тела.
  Нет, она не ушла. Просто умерла.
  Я захлебнулся слезами, смывшими всю мою веру.
  Но не бушевавшую во мне ярость.
  Потом мне пришло на ум: «Не может быть, все это неспроста».
  Реальность представлялась мне неким голографическим театральным действом, где я был один на сцене и как бы со стороны видел, как поднимаю свою возлюбленную на руки и несу в ванную, поднимаю и укладываю в ванну, на спину, как ложилась она, когда меня не было с нею, когда пузырящаяся мыльная пена и пар от горячей воды создавали подобие бессмертия, которое мы называли Италия, потому что сцены, когда я следил за тем, как она купается, напоминали итальянский фильм. Но в этой постановке она просто неподвижно лежала на дне ванны. Я представил себе зарю и себя на мотоцикле, едущего по пустынным улицам К.-Л.; дождь летел мне в лицо и пропитывал привязанный позади меня сверток размером с матрас, обернутый в занавеску для ванной, где Дерия, которую я так любил, лежит с безжизненно открытыми глазами, как в тот июльский день, когда мне было девять и мой дядя, совсем не Сэм, его звали Джерри, стоит рядом со мной на берегу речушки, где водилась форель; мои руки дрожат, и он говорит: «Ну давай, сынок, ты поймал ее, тебе и заканчивать дело, теперь она уже ничего не почувствует».
  Но так многое из этого было в будущем, а пока я стоял, нагнувшись над ванной, где лежала моя возлюбленная. Так многое должно было случиться завтра, когда эксперты Специального отделения приступили к расследованию смерти женщины, убитой сбежавшим водителем, который изуродовал ее настолько, что тело пришлось отправить домой в Анкару в опечатанном стальном гробу тем же рейсом, которым летели двое ее друзей, сохранивших верность преследуемому американцу, который лгал, лгал и лгал. Лгал, как и Особый отдел, который за доллары и из братского чувства по отношению к высокой американке временно приостановил дело по другому несчастному случаю в ту январскую ночь двухтысячного года. В том странном происшествии бывший вор, который якобы обрел Аллаха, увел машину у байкера и в конце концов попал в аварию, сломав свою чертову шею. Все, бывшие на базаре, кто видел, как он угонял мотоцикл, так никогда и не поняли, зачем он сделал то, что они видели собственными глазами.
  Но теперь я был здесь. Не в будущем, когда мне пришлось своими руками копаться в чем-то мокром и слякотном, чтобы исполнить свой патриотический долг. И не потом, когда я буду звонить по экстренному телефону, сниму прикрытие, заставлю случиться то, что должно было случиться, и — доставлю. Теперь я был здесь, отрешившись от собственных чувств, нагнувшись над железным краем ванны, где лежала моя мертвая возлюбленная.
  Заткни слив.
  Я заткнул слив. Предвидел, что малайзийская семья полетит в Кувейт, в Америку ехать они отказались. Как грязный насильник, я разорвал заскорузлую от крови синюю рубашку Дерии.
  Лезвие щелкнуло. Блестящее, как зеркало, лезвие кольнуло кожу Дерии в точке tan t'ien, этой дивной точке пониже пупка, которая служит домом всякому живущему на свете мужчине и женщине. Помню, как настойчиво я уговаривал себя, что дома никого больше нет и что нет никакого ножа. Помню, как пронзительно я вскрикнул. Весь дрожа. Пытаясь, чтобы мой крик напоминал истошные вопли борцов каратэ, с каким они ломают доски, но мой крик прозвучал запредельно, когда, уже теряя рассудок, я вонзил нож.
  38
  Толчком к моей второй попытке самоубийства послужил полет на вертолете днем одиннадцатого сентября. Мы летели из Замка. Двое солдат, прибывших за мной из Мэна, убедились, что я надежно связан по рукам и ногам. Сосновые леса Мэна скользили под нашей гулко стрекочущей колесницей. Взглянув вниз, я увидел бегущего между деревьев оленя. Горизонт окрасился в красные тона, когда мы приземлились на военной базе, где какой-то морпех с камуфляжным гримом расхаживал взад-вперед со «стингером» земля-воздух вроде тех, какие мы морем поставляли партизанам в Афганистан. Сопровождающие усадили меня в военный самолет. Мы летели в небе, где не было ничего, кроме птиц, дыма и американских истребителей. Мерцающие звезды стали видны в иллюминаторах еще до того, как мы приземлились на военно-воздушной базе «Эндрюс» недалеко от Вашингтона, округ Колумбия. Спустились с самолета. Красные точки снайперских прицелов плясали у нас на груди. Солдаты передали меня двум мужчинам в штатском. Они распахнули заднюю дверцу седана, втиснув меня между своими бицепсами штангистов. Женщина, явно не пользовавшаяся парфюмерией, вывезла нас с базы.
  Мы въехали в район Мэриленд, за пределами кольцевой дороги округа Колумбия. Белый дом был в сорока пяти минутах езды; вы могли добраться до штаб-квартиры ЦРУ или до Пентагона еще быстрее, поскольку не пришлось бы ехать по городским улицам. Зона разрушений, произведенных солидным ядерным устройством, взорванным в любом из этих трех командных центров, не достигала этого района. Солидным устройством.
  Рыжий охранник ЦРУ, сидевший справа, был левшой, о чем я мог судить по тому, что пистолет, прицепленный к его поясу, впился мне в почки. Он покачал головой.
  — Такое чувство, будто едешь по совершенно новому миру.
  — Так и есть, — сказал охранник, сидевший с другой стороны.
  — Похоже на то, как было, когда застрелили Кеннеди? — спросил рыжий.
  — Меня тогда и на свете-то не было, — ответил его напарник.
  «Никого из нас не было», — подумал я. Вспомнил, что Зейн, который тогда учился в школе, сказал, когда все мы пятеро смотрели в Замке по телевизору, как горят башни ВТЦ.
  — Это покруче, — произнес я в темноту машины.
  Мы ехали по направлению к цитадели американского общественного образования.
  — Нынешней весной школу прикрыли, — сказал водитель. — Не вписалась в бюджет. Теперь они возят этих ребят в школу в получасе отсюда, где есть трейлеры на случай, если классы переполнены.
  Мы проехали мимо двух мужчин, сидевших в припаркованной машине и делавших вид, что они не тайные агенты. Наш водитель сообщил по рации пароль, и нам дали разрешение въехать. Мы протиснулись на стоянку, сплошь забитую фургонами, автомобилями и зелеными грузовиками, опознавательные знаки которых на дверцах были заклеены серой лентой. На крыше вспыхивали фонарики — техники устанавливали спутниковые тарелки и антенны. Арка металлодетектора маячила за стеклянной дверью в физкультурный зал. Я прикинул: шансы, что детектор принадлежал школе, были пятьдесят на пятьдесят.
  С балок над баскетбольной площадкой свешивались ослепительно яркие лампы. Дешевые места для зрителей кольцом охватили игровую площадку. Кабели, змеясь, протянулись по светлому паркету. Около сорока расставленных на нем столов были уже задействованы, мужчины и женщины, одетые по-всякому — от тренировочных костюмов до военной камуфляжной формы, — говорили по телефонам, барабанили по клавишам компьютеров и ноутбуков, извергая поток документации. Плотники собирали вокруг столов зеленые пластиковые стены, превращая эту шахматную доску в лабиринт отдельных кабинок. Телевизоры передавали документальные кадры массовой паники в Нью-Йорке, дымящегося Пентагона, залитого светом прожекторов поля в Пенсильвании. Трезвонили телефоны. Стучали молотки. Кричали люди. Физкультурный зал потрескивал от электрических разрядов.
  — Такого улья здесь до вчерашних девяти утра не было, — сказал Рыжий.
  Мужчина с кипой прикрепленных к дощечке бумажек показал, что мы можем сесть на места для зрителей. Пятью ярусами выше над нами сидел толстяк в помятом костюме. Двое тощих мужчин, разместившихся на двенадцать ярусов выше, как бы невзначай приглядывали за толстяком, а когда Рыжий сказал мне сесть, те двое стали постреливать глазами и в мою сторону.
  Мне показалось, что будет невежливо не сесть рядом с толстяком. Поэтому я устроился поблизости. Сел и задумался, не приходилось ли ему выступать в роли Санта-Клауса. Конечно, для этого ему потребовалась бы белоснежная борода и не такие налитые кровью глаза. Плюс ментоловые пастилки, подумал я, глядя на то, как он вздыхает, прихлебывая виски.
  — Нет, ты только на них посмотри, — ухмыльнулся толстяк.
  «Вы это мне?» — пронеслось у меня в уме, как у психованного Роберта де Ниро.
  — Копошатся, как муравьи, — сказал толстяк. — Интересно, где они были вчера? Я тебе скажу где, — продолжал он, не давая мне ответить. — Где-то, только не там, где они были нужны, вот где. И знаешь почему? Я тебе объясню. Потому что парням, действительно желающим воевать, не нужны всякие заморочные реактивные истребители. Истребители не нужны даже ВВС, но за их счет хорошенько подкармливается эта тварь — военно-промышленный комплекс, насчет которого нас предупреждал еще президент Эйзенхауэр. А потом за эти доллары эта тварь держит на откупе весь Вашингтон.
  — Резонно, — отозвался я, просто чтобы поддержать разговор.
  — Да пошли они, эти резоны!
  — Уже пошли, — не удержавшись, ответил я.
  Тут мы впервые серьезно посмотрели друг на друга.
  — Вряд ли они догадаются, кто мы, — сказал толстяк. — Я из Бюро. ФБР. У нас-то порядку побольше, чем здесь.
  Он широким жестом обвел кишащих под нами людей; вешалки для шляп превратились во флагштоки, на которых были развешаны криво выведенные фломастером указатели: ФБР, ЦРУ, таможня, DEA Секретная служба, SAC, DOT, СТС, FAA DIA CDC, NSA береговая охрана, NCIS и прочая алфавитная чехарда.
  — Их могло бы быть побольше, — сказал толстяк. — Только вот никто не верил в то, что знал каждый. В прошлом году был у меня осведомитель, йеменец, родился в Нью-Джерси, и все, чего он хотел, было доказать, что он истинный патриот, чтобы у его земляков не было проблем с иммиграцией. Он по доброй воле согласился — для меня, точнее, для нас — поехать в лагеря, разобраться с афганцами. Так эти канцелярские крысы из Бюро сказали «нет». «Неэффективные затраты», видишь ли, и все ради того, чтобы зажать какие-то вшивые три тонны. Это, вишь ли, «не наш приоритет». К тому же все бюрократы до смерти боятся настоящей шпионской деятельности, ведь тут чистеньким не останешься, а они трусоваты и, вместо того чтобы думать о правах человека, предпочитают пустить все на самотек.
  Мой сосед по скамье предложил мне пинту виски, припрятанную во внутреннем кармане.
  — Нет, спасибо.
  — Ты что — вообще против алкоголя или уже сам вылечился?
  Я пожалел о пропущенной порции таблеток после собрания. Ну да ладно.
  — Просто я не любитель виски.
  Мой собеседник покосился на меня. Потом кивнул на баскетбольную площадку, где толпились вооруженные люди в форме и со значками своих ведомств:
  — А вот запали ты сейчас косячок, они тебя мигом упрячут.
  Пришлось засмеяться. Дружно.
  — Я пью не чтобы что-нибудь забыть или для куража, — сказал толстяк. — Я пью, потому что помню, что одному со всем не управиться, даже если тебе разрешат.
  Он понизил голос:
  — Так что все это не по моей вине.
  Но слова его прозвучали неубедительно. Он сделал большой глоток. Спрятал бутылку.
  В одиннадцать мы отужинали изумительной пиццей, которую прислала нам морская пехота. Потом под эскортом проследовали в один из публичных туалетов.
  Плеснув себе в лицо холодной водой над раковиной, я выпрямился и увидел свое мокрое отражение в висевшем на стене заляпанном зеркале.
  Средняя школа. Я снова в средней школе. Только знаний порядком прибавилось.
  Они отвели нас обратно на наши места, откуда было видно все, что происходит в физкультурном зале.
  Полночь. Шестеро мужчин и женщин в дорогих костюмах и платьях проследовали в зал. От них исходила атмосфера властности. Шпионы, копы и техники, возившиеся на площадке, подтянулись и, не отрываясь от своих занятий, тайком поглядывали на новоприбывших, широкими шагами идущих вдоль баскетбольной площадки.
  — Дамы и господа, вот и хозяева пришли, — сказал мой жирный приятель.
  Когда они дошли до центральной линии, я узнал одного из них — самого молодого, но уже поседевшего мужчину. Он остановился, внимательно оглядывая баскетбольную площадку. Вслед за ним остановились и пятеро его спутников. Двое солдат кропотливо переделывали доску для объявлений в аварийный щит, увешанный огнетушителями и противогазами.
  Седой мужчина сорвал с бывшей доски для объявлений пожарный топор, устремился, размахивая им над головой, на баскетбольную площадку и на глазах у всего изумленного зала с остервенением вонзил топор в ближайшую пластиковую перегородку.
  Пластиковая перегородка зашаталась.
  Дюжина людей вскрикнула, когда седовласый хозяин пошел на штурм отгороженных кабинок. Размахивая топором, как бейсбольной битой, он потряс и вторую стену, после чего моментально развернулся, чтобы нанести удар по зеленой перегородке с приклеенной на ней рекламой чартерных рейсов. Сидевшая в закутке женщина прошмыгнула мимо него и поспешила удалиться, однако он не обратил на нее внимания, снес другую стену и, запрыгнув на оставленный женщиной стол, орудуя топором, как клюшкой для гольфа, сокрушительным ударом пробил отверстие в соседнюю кабинку.
  И остался стоять на столе, не выпуская топор из рук.
  Все присутствовавшие в зале застыли, словно загипнотизированные. Телефоны звонили, но на звонки никто не отвечал.
  — Ну что, получили? — проревел мужчина. — Лишь бы огородиться! Зашориться! Мы пеклись только о том, что делается в наших вонючих кабинках. Старались выглядывать как можно реже. Нам не нравилось, когда людям каким-то образом удавалось прийти к нам со своими делами… особенно если дела эти не совпадали с тем, во что мы верили, с профилем нашей работы, с тем, кто мы есть. Мы не делились тем, что имели, и тем, что знали, — конечно, своя рубашка ближе к телу. Мы воздвигали пластиковые стены, а плохие парни ходили поверху и убивали мужчин, женщин и детей, которые доверяли нам охрану своей безопасности, но нам было на все наплевать — пусть себе мрут!
  Он швырнул топор на баскетбольный паркет.
  — Больше никаких сраных стен! — завопил он.
  Седой спрыгнул со стола и провел своих приятелей-начальников в раздевалку.
  — За таким мужиком можно и в ад пойти, — пробормотал мой жирный друг.
  — Уже и так там.
  Через полчаса моего жирного друга вызвали в раздевалку.
  Я остался один.
  Совершенно без сил.
  Кажется, кто-то трясет меня за плечо, кто-то…
  — С вами все в порядке?
  Это был Рыжий, стрелок из ЦРУ.
  — Как всегда. — Настенные часы показывали десять минут третьего. Я кивнул на часы: — Десять минут чего — дня или ночи?
  — Они велели мне привести вас, — сказал он и добавил: — Утра, просто темно.
  Мы прошли вниз, где к нам присоединился прежний напарник Рыжего и третий мужчина, судя по отсутствию пиджака и галстука, похожий на врача. В левой руке «врач» держал то, что сначала показалось мне автоматическим пистолетом в кобуре, но, приглядевшись получше, я увидел, что это «успокоитель» — пистолет, стреляющий двумя электродами, способными поразить цель на расстоянии пятнадцати футов, с зарядом электричества, которого хватило бы, чтобы свалить с ног буйвола Брамы.
  Мы вошли в раздевалку, теперь битком набитую мужчинами и женщинами, сидевшими за импровизированными столами. Когда мы проходили мимо одной из женщин, я услышал, как она сказала:
  — Мы поклялись, что Перл-Харбор никогда не повторится. Но каждый год, при любом президенте, я слышу, как глава ЦРУ докладывает Конгрессу, что Управлению не хватает миллиарда долларов для организации эффективной антитеррористической деятельности, и каждый год выясняется, что этого мало…
  Но мы прошли дальше, и разговор стал не слышен. Стены душевых кабинок превратились в карту: карту мира и карту Соединенных Штатов. Раздавались трели сотовых телефонов. Воздух потрескивал от статического электричества, исходящего от ноутбуков, факсов и прочих чудес высокой технологии. Облицованная кафелем комната пропахла пропитанной потом спортивной амуницией, а также разными присыпками, мазями и подростковой славой.
  Рыжий постучал в дверь расположенного за стеклянными дверьми тренерского офиса. Внутри сидели только что размахивавший топором седовласый начальник и пять других исполнителей, включая мужчину и женщину, которые, как и Седой, присутствовали на церемонии вручения медали, предшествовавшей моей первой попытке.
  Седой поманил нас рукой, но вместе с охраной я не мог поместиться внутри тренерского офиса. В конце концов меня усадили на жесткий складной стул рядом с тренерским столом, лицом к лицу с седовласым начальником. «Врач», прислонившись к дверному косяку, встал в дверях офиса. Рыжий вместе с остальными сопровождающими остались ждать за стеклянной стеной. Пять епископов американских соборов секретности, наклонившись, стояли и разглядывали меня из-за стен тренерского святилища.
  — Как дела, Виктор? — спросил седовласый погромщик, сидевший в тренерском кресле.
  — Да вот, привезли сюда, мистер Ланг.
  — Так ты меня помнишь.
  — Я сумасшедший, но старческим маразмом не страдаю. Вы мастерски отследили меня на семинаре по боевым искусствам еще тогда, когда я учился в колледже в Джорджтауне. Разве вы не знаете, что это именно вы склонили меня к мысли завербоваться, ну а потом меня пригласили к вам на отвальную по поводу выпуска.
  Седой улыбнулся.
  — Ты был нашим неофициальным сотрудником. Мы не могли привезти тебя в Лэнгли.
  — Ах, вот как.
  — Теперь же, — сказал Ланг, — нам нужно, чтобы ты сосредоточился. Нам нужно, чтобы ты вспомнил. Нам нужно, чтобы ты был правдив и здравомыслящ, весь — здесь. Ты можешь, Виктор?
  — Наверное.
  Ланг пододвинул к себе папку. Положил на стол передо мной цветную фотографию сначала одного мужчины, затем другого.
  Лица крупным планом — не прилизанные, не вырванные из контекста.
  Двое среднеазиатов, один с усами, другой чисто выбрит.
  — Наверное, — повторил я. — Мне никогда не приходилось видеть их лично, однако…
  — Хорошая работа.
  Ланг положил поверх портретов групповой любительский снимок примерно полудюжины человек. Оба мужчины были среди них, и этот снимок был мне знаком.
  — Это фото сделано службой наблюдения Специального отделения, саммит «Аль-Каеды» в К.-Л. в январе двухтысячного. Я увидел его на брифинге уже после.
  Ланг назвал мне имена обоих мужчин. Я пожал плечами — мол, для меня это пустой звук.
  — Различные агентства вели за ними усиленное наблюдение еще до встречи в К.-Л. Впоследствии мы идентифицировали обоих как вполне реальных киллеров. У нас накопилось на них много серьезного материала. Один прилетел в США сразу после саммита в К.-Л., другой — в июле этого лета. Даже несмотря на то что они пользовались кредитными карточками со своими подлинными именами, даже несмотря на их причастность к бомбежке пилотами-камикадзе, в результате которой был потоплен наш эскадренный миноносец «Коул», ни одной из служб не удалось отследить их, поскольку Управление не проинформировало Бюро о нашей полной осведомленности.
  Ланг сделал паузу, заставив меня прямо взглянуть ему в глаза, потом сказал:
  — Мы не хотели связываться с твоим агентом, обосновавшимся в Кувейте, не переговорив с тобой.
  — Ничего не выйдет. Она и ее семья ускользнули сквозь крохотную лазейку, и ничто не заставит их снова помогать нам.
  — Не стоит недооценивать силу нашего убеждения. Сейчас не время, — произнесла одна из женщин.
  — Она никогда не сообщала мне ни о ком ничего, что уже не было бы нам известно. Я отдал… Я отдал все, чтобы заставить ее раздобыть ключ.
  Ланг кивнул.
  — Кто эти двое? — спросил я.
  Но уже знал ответ, прежде чем Ланг сказал:
  — Они были в команде воздушных пиратов, которые угнали самолет, врезавшийся в здание Пентагона.
  — Что было на ключе, который… мне удалось спасти?
  — Похоже, в этом-то ключе вся разгадка, — пробормотал один из мужчин, несмотря на то что на лице Ланга появилась гримаса: «Заткнись!»
  Другой, охваченный слишком сильным гневом и скорбью, не уловил молчаливого послания Ланга и пояснил:
  — На саммите в К.-Л. парни из «Аль-Каеды» использовали компьютер вашего агента, чтобы заполучить информацию о расписании авиарейсов по всему миру, разузнать все про летную школу, получить спецификации реактивных лайнеров, данные двух башен и совершить виртуальное путешествие…
  — Ты проделал великолепную работу, — прервал его Ланг. — Это мы прокололись. Мы не поняли всей значимости этих данных и — отчасти, чтобы не раскрывать свои источники и методы, — не поделились этими данными с Бюро и другими командами, обеспечивавшими безопасность.
  — И никто…
  — Никто не видел, что́ мы держим под замком в наших сейфах.
  — Господи, упаси нас от людей с сейфами, — пробормотал я, но это были слова Дерии.
  — Разграничение функций — вот ключ разведывательных служб, обеспечивающих безопасность, — вставил самый молодой из начальников.
  — Теперь я чувствую себя в полной безопасности.
  — Спасибо тебе за все, Виктор! — сказал Ланг. — То, что ты сделал в Малайзии… выходит за рамки героизма и поистине неоценимо. То, что ты помогаешь нам сейчас, несмотря на… Да, ты истинный профессионал.
  — Держись, — пробормотал я, как Хейли.
  Словно утешая, Ланг накрыл ладонью мою руку. Тренированность мгновенно приковала мое внимание к его прикосновению, и, будучи сам большим мастером боевых искусств, он ощутил эту перемену.
  — Пора тебе возвращаться домой, — вздохнул он.
  — Да. — Мой ответ эхом отразился от стеклянного тренерского офиса.
  «Врач» препоручил меня заботам Рыжего и его напарника. Вся троица проводила меня из раздевалки обратно в физкультурный зал с порушенными стенами. Рыжий вел слева, его слабая правая рука поддерживала мой левый локоть, словно он помогал трясущемуся старику переходить улицу. Его напарник шел вплотную ко мне справа. «Врач»… должно быть, где-то позади?
  Шпион во мне подумал, какие слова подходят к сложившейся ситуации, и, стараясь, чтобы голос мой прозвучал как можно непринужденнее, я сказал:
  — Интересно, увижу я еще когда-нибудь того жирягу?
  — Вопрос на засыпку, — ответил Рыжий. Его хватка ослабла.
  Мы уже подходили к выходу из зала. Было логично, что я, как ведущий, распахну дверь. Стеклянные входные двери школы находились в двадцати пяти-тридцати футах впереди. Пятеро охранников крутились возле металлодетектора.
  Кто не почувствовал бы себя в безопасности при такой вооруженной охране и полном высокотехнологичном вспоможении?
  — Провожают прямо как Элвиса, — пошутил я.
  Рыжий с напарником рассмеялись. Шаг их замедлился, внимание рассредоточилось.
  Я выбросил вперед левую ногу вместе с левой рукой и повисшим на локте Рыжим. Как только моя нога ступила на плитки школьного вестибюля, я перенес на нее всю тяжесть и резко развернул корпус вправо. При этом развороте моя правая рука наотмашь ударила по лицу моего второго цэрэушного сопровождающего. Из носа у него тут же брызнула кровь, это напоминало разрыв гранаты. Движением вправо я подсек его зависшую ногу и повалил на пол.
  Даже прежде чем я успел свалить его напарника, Рыжий отреагировал, дернув меня за левый локоть… Используя инерцию вращения, я высвободил левую руку из его хватки, тогда как моя забрызганная кровью правая нацелилась, чтобы нанести ему разящий удар по глазам.
  Но надо отдать ему должное: действовал мой сопровождающий быстро. Он согнул левую руку, блокируя мой удар правой и заставив меня попятиться. Потом нанес низкий прямой своим кулачищем, который я перехватил, дернул его руку на себя и почувствовал противодействие. Тогда я ринулся вперед, сложив свою и его энергию в своем толчке. Он отлетел бы назад, не уцепись я за него левой. Вес его изогнувшегося тела заставил позвонки издать неприятный скрипучий звук. Пока он покачивался, стараясь восстановить равновесие, я правой рукой выхватил пистолет из его кобуры, а левой ладонью нанес удар в солнечное сплетение, так что он буквально отлетел прочь.
  Пистолет, теперь в правой руке у меня очутился прекрасный автоматический пистолет. Большим пальцем я взвел ударник затвора и широко открыл рот, почувствовав привкус масла и стали. Прижав дуло пистолета к нёбу, я спустил курок.
  Щелк!
  «Прекрасно! — подумал я, выдергивая ствол изо рта и левой рукой переводя его в боевую позицию. — Поздравляю, мистер ЦРУ, забыл дослать патрон в патронник».
  Последнее, что я услышал в тот день, был грохот выстрела, после чего врач мигом вернул меня в этот прекраснейший из миров, разрядив в мое тело и мозг безумное количество вольт шока и благоговейного ужаса.
  39
  На пятый день нашего бегства из приюта для душевнобольных утро застало меня сидящим в темной спальне в Нью-Джерси, провонявшей пылью и потной одеждой. Я постарался дышать в такт тому, как вздымался и опадал лежащий на кровати кокон.
  Газета плюхнулась на деревянное крыльцо.
  Зейн щелкнул выключателем на стене спальни, включился свет.
  — Пока порядок, — ухмыльнулся Зейн.
  Кэри продолжала притворяться, что спит. Включенный Зейном свет означал, что можно больше не прикидываться.
  — Вы всегда так чертовски счастливы, когда просыпаетесь?
  — Надеюсь, — пожал плечами Зейн.
  Ее воспаленные зеленые глаза отыскали меня.
  — Ты что, так и просидел здесь всю ночь?
  — Я подменил Хейли пораньше, чтобы быть здесь, когда ты проснешься.
  Кэри закрыла глаза.
  — Пожалуйста, дайте хоть понюхать кофе! Обещаю, я никуда не сбегу, просто спущусь на кухню и выпью чашечку кофе.
  — Конечно, ты можешь выпить кофе! — сказал я.
  — Не надо обещать то, что само собой ясно, — попенял ей Зейн. — Вы ведь у нас умничка.
  — Кстати, о том, что само собой ясно, — сообщила вошедшая Хейли, — утром каждому первым делом надо наведаться в это местечко. Со мной, как с женщиной, ей будет комфортнее.
  У нас ушло пятнадцать минут на то, чтобы распеленать Кэри. Мы развязали веревку, которой ее скованные наручниками запястья были примотаны к туловищу, но лодыжки оставили связанными: теперь она могла ходить, подниматься и спускаться по лестнице, но мысль о побеге была курам на смех; удар коленом у нее получился бы несильным, и единственная штука, которую она могла бы выкинуть, — это удар в прыжке сдвоенными ногами — из тех, при виде которых зрительный зал благоговейно вздыхает.
  Хейли передала мне свой пистолет, проследовала за Кэри в туалет, закрыла дверь.
  Зейн прислонился к дверному косяку.
  Я — к противоположной стене.
  Мы могли хотя бы приблизительно услышать, о чем говорят в закрытом туалете. Услышать любую тревожную нотку.
  Звук расстегиваемой молнии, сброшенной на пол одежды.
  Журчание.
  — Ну, — сказал Зейн.
  — Что «ну»? — переспросил я.
  — Хоть немного поспал?
  Расписание смены часовых у нас было такое: два часа возле окон, два часа в комнате Кэри. Кому какая разница, что я нарушил этот распорядок?
  — Чуть-чуть, — ответил я Зейну. — А ты?
  — Вроде того.
  Раздался звук сливаемой из бачка воды.
  — Сны все какие-то странные, — пожал я плечами.
  — Верняк.
  Зашумела вода в раковине.
  Щелкнул замок, и дверь ванной отворилась. Кэри, шаркая, прошла в холл.
  Хейли посмотрела на нас с Зейном.
  — Готовы, мальчики?
  Мы дружно потопали вниз.
  — У меня вот что из головы не идет, — сказал Рассел двадцать минут спустя, когда все шестеро уселись в гостиной покойника, — какого черта она нам сдалась?
  Она сидела на кушетке с покорным лицом, держа чашку дымящегося кофе в скованных руках, и прикидывала, удастся ли ей вскочить на связанные ноги и превратить чашку с горячим напитком в метательное оружие, предвкушая выстрелы, которые означали бы ее неминуемую смерть.
  Кэри мелкими глоточками прихлебывала кофе с молоком. Совсем как я.
  — На заложницу она не очень-то тянет, — сказала Хейли. — Стоит им добраться до нас… С бешеными псами не цацкаются.
  — На пленную тоже, — подхватил Рассел. — Не в том наша миссия.
  — Не стоит обсуждать наши планы при ней, — сказал Эрик.
  — Отнюдь, — возразил я. — Мы как раз должны делать все это при ней. Она наша свидетельница.
  — Что? — спросил Рассел.
  — Самое лучшее для нас, — сказал я, — это если в Управлении нам поверят.
  Хейли покачала головой.
  — Мы — бешеные псы.
  — Верняк, — согласился Зейн. — Поэтому Виктор прав. Мы не можем все время быть в бегах, и какая разница, прищучим мы Кайла Руссо или кто там на самом деле убил доктора Ф., хорошие парни будут и дальше гоняться за нами.
  — Но если у нас есть свидетель, — я гнул свою линию, — человек, которому Управление поверит, то…
  Рассел демонстративно показал сунутый за пояс пистолет.
  — То что?
  — Пока мы так далеко не зашли, — покачал головой Зейн, — но «то» где-то нас поджидает.
  — Либо… — сказала Кэри, прочистив горло.
  — Хочешь предложить что-то, чего мы еще не слышали? — спросил Рассел.
  Кэри покачала головой.
  — То. — Рассел подчеркнул это слово, — сказать тебе нечего.
  Эрик шепнул Хейли:
  — Он все еще с ума сходит из-за вчерашнего вечера.
  «Я собирался ее трахнуть!»
  — Ничего личного! — услышал я свой голос как бы со стороны. — Это все о нас и о том, что мы решили сделать.
  — О нас? — спросил Рассел. — Тогда почему бы не проголосовать? Мы все, черт возьми, давали клятву, что не пощадим своей жизни, защищая правду, справедливость и американскую демократию.
  — Звучит резонно, — пожала плечами Хейли.
  Я промолчал. Да и что я мог сказать утешительного?
  Зейн, так же как и я, чувствовал себя в затруднительном положении. Он пожал плечами.
  — Мы здесь все начальники.
  Эрик вздохнул.
  — Я не могу… голосовать.
  Он зажал уши руками, изо всех сил зажмурился.
  — Каждый приказывает свое, и вы еще хотите, чтобы я голосовал… Душу мне надрываете.
  Хейли легонько шлепнула его по руке.
  — Итак, — подвел черту Рассел. — Прошу поднять руки всех, кто за то, чтобы она была нашей свидетельницей.
  Мы с Зейном подняли правую руку.
  — А теперь — кто против.
  Рассел и Хейли подняли свои руки.
  Эрик обеими руками еще плотнее заткнул уши.
  — Ничья, — сказал Рассел. — А это значит, что нам придется торчать здесь.
  — А я? Разве я лишена права голоса? — спросила Кэри.
  Пятеро ее похитителей недоуменно переглянулись.
  — Научное исследование, проведенное в семидесятых, подтвердило, что душевнобольные способны в той же степени принимать разумные решения на выборах, как и средний американский избиратель, — пожала плечами Хейли. — Учитывая все это, — обратилась она к Кэри, — ты выглядишь вполне средней.
  Воинственная блондинка в наручниках и со связанными ногами продолжала сидеть на кушетке с чашкой дымящегося кофе.
  — Дикость, — сказал Рассел, — значит, ты будешь голосовать, быть или не быть тебе нашим свидетелем.
  — Простите, ребята, — ответила Кэри. — Но что… если победу на выборах одержит «нет»?
  Все нахмурились. Поджали губы.
  — Ладно, — сказал Зейн, — скорее всего, «нет» не повлечет за собой убийства.
  — Подобная уверенность звучит весьма утешительно, — вздохнула Кэри.
  — Это политика, — объяснил я.
  — Черт, меня должны были вот-вот повысить, но, если хотите, я буду вашим свидетелем.
  — Дикость, — произнес Рассел, но брюзгливый сарказм его слов против воли выдавал неуверенность и беспокойство.
  — Итак… можно наконец снять с меня наручники.
  Кэри одарила всех ангельской улыбкой, чем заслужила наш дружный смех.
  — Одно дело — свидетельница, — объяснил Зейн, — но свободу нужно еще заслужить.
  — Мы психи, — сказал Рассел, — однако не дураки.
  — Уф, — пожала плечами Кэри. — О'кей. Но куда мы едем? И когда?
  — Никуда, пока хорошенько не стемнеет, — ответил я.
  — У меня есть мысль, — сообщила Хейли, — но мы можем проверить ее только перед самым отъездом.
  Кэри посмотрела на нас.
  — Значит… сегодня?
  Мы с Зейном пожали плечами.
  — И чем же мы пока займемся? — спросила наша свидетельница.
  40
  Вообразите, что Кэри принимает душ.
  Верхняя ванная. Эрик наглухо заколотил окно. Кэри не смогла бы разбить стекло или вырвать из стены штырь, на котором держалась занавеска ванной, бесшумно. Крышка бачка была увесистой, чтобы оглушить кого-нибудь сзади, но слишком тяжелой и громоздкой для драки лицом к лицу. Мы убрали все аэрозоли и едкие притирания покойника.
  Я сидел, прислонившись спиной к стене в верхнем холле, не спуская глаз с запертой двери ванной, которая находилась достаточно близко, чтобы я мог слышать журчание воды — вскрики — звон разбиваемого стекла — шум потасовки, но достаточно далеко, чтобы нападение из запертой ванной могло застать меня врасплох. Но и причинять лишний вред мне тоже не хотелось, поэтому я держал в руках пистолет, заряженный дротиками с успокоительным, а не «глок» сорок пятого калибра из кобуры на моем бедре или «зиг зауэр» Хейли, который я заткнул за пояс.
  Вообразите, что Кэри принимает душ.
  Эта кинолента безостановочно прокручивалась у меня в голове.
  Я не остановил бы это кино, даже если бы мог.
  Там, внутри, была Хейли — дополнительная проверка для нас, знающих натуру Кэри. Хейли сидела на туалетном столике возле двери вне пределов досягаемости любого, стоящего в душевой кабинке, любого за полупрозрачной пластиковой занавеской — размытого пятна розовой плоти, поворачивающейся то так, то эдак в клубах пара.
  Кэри подставила лицо струям текущей из душа воды. Светлые волосы ее потемнели. Капельки воды скатывались по голой спине. Горячий дождь омывал лицо Кэри, ее закрытые глаза, прочищал дыхательные пути, влажный туман, от которого глянцевито поблескивала кожа ее обнаженных плеч, ее шеи, превращаясь в капли, стекал ниже, к влажной…
  Ладно, хватит тебе, трещотка!
  Зейн поднимался по лестнице, потряхивая белой кружкой.
  — Я думал, это пост Рассела, — заметил мой приятель, подходя и глядя на меня сверху вниз.
  — Был, — ответил я, продолжая сидеть и как можно небрежнее. — Но учитывая, что он все еще злится и что происходит там…
  Я кивнул на дверь ванной.
  — Зря беспокоишься, — сказал Зейн. — Она не его тип.
  — Да, но прошло уже столько времени, и, если ты разлучен с тем, кого любишь…
  «Бедный парень», — подумал я.
  Вода по-прежнему шумела в душе.
  — Как ты считаешь, она поверила в наши планы? — спросил я.
  — Нет. Но придется взять ее с собой.
  Зейн встряхнул посудину, которую держал на уровне моих глаз, причем раздался характерный звук — словно монетки перекатывались в кружке для сбора подаяний.
  — Хейли отобрала эти для тебя, — кивнул он, и мы оба снова посмотрели на запертую дверь ванной.
  В кружке лежали три разноцветные таблетки.
  — Последняя доза каждому.
  — Значит, потом…
  — Верняк.
  Я проглотил таблетки, запив их глотком воды из бутылки Зейна.
  Душ выключился, по трубам пробежала дрожь.
  Вода, булькая, стекала в сливное отверстие.
  — Тебе стоит взглянуть, что мы нашли. — Зейн кивнул в сторону лестницы.
  — Отлично, — сказал я. — Я… то есть мы сразу же спустимся. Давай вперед.
  — О'кей. — Зейн прислонился к стене. — Я буду тут, поблизости. В случае чего прикрою тебя.
  Он кивнул в сторону запертой двери.
  Осторожнее. Она еще та штучка.
  Я встал одновременно с тем, как замок щелкнул и дверь распахнулась.
  На Кэри была синяя хлопчатобумажная рубашка из кладовки покойника, ее черные узкие брюки и его белые кроссовки на два размера больше. Она поправила сползшие наручники на своих голых руках.
  — Чувствую себя клоуном, — сказала она.
  — Все чувствуют, — произнес Зейн.
  — Отлично выглядишь, — сказал я. — И пахнешь замечательно. Чистенькая. Свеженькая.
  — Хорошо, что у парня оказалась запасная зубная щетка.
  Шедшая за ней Хейли отошла в сторонку.
  Я проверил стальные браслеты на Кэри. Связал ей лодыжки. Привязал свисавшую с наручников веревку к ножным путам.
  Когда я закончил эту процедуру, Кэри заметила:
  — Предпочитаю выглядеть естественно.
  — Тем лучше для тебя, — одновременно произнес Зейн.
  — И для меня тоже, — добавил я.
  Хейли встряхнула головой.
  — Теперь поручаю ее вам. Моя очередь принимать душ.
  Мы, шаркая, по шажочку стали спускаться вслед за Кэри.
  — Когда мы стали подсчитывать нашу наличность, сто двадцать три доллара, которые мы нашли здесь… — начал Зейн.
  — Оставьте у него в бумажнике хоть пару баксов, — сказал я. — Когда копы его найдут, не хотелось бы, чтобы они подумали, что тут кто-то был и обчистил его.
  — Кто-то — может быть, но не мы, — ответил Зейн. — Считая то, что мы взяли у напарников Кэри, выходит четыре тысячи сто плюс куча монет. Оружия не нашли.
  — Что он был за американец? — спросила Кэри.
  Мы посмотрели, как она ковыляет вниз по лестнице, одолевая за раз по одной ступеньке.
  — Эрик нарыл достаточно еды, чтобы сварганить блюдо по-домашнему, — ответил Зейн. — Можно взять питьевую воду, мюсли, ореховое масло и желе для сэндвичей. Витамины.
  — И у него не было валиума? Прозака, либриума, соната или…
  — Нет.
  — Что он был за американец? — эхом повторил я вопрос Кэри.
  Когда мы спустились, Зейн показал Кэри, чтобы она шла направо. Мы проследовали за ней в небольшой кабинет. Напротив двери стояло старинное бюро.
  Зейн поднял коробку из-под ботинок, в которой, судя по звуку, что-то лежало. Передал ее мне.
  — У него куча таблеток от головной боли, а документы, которые я нашел в бюро, — копия тех, что в коробке.
  Темные очки. Дюжины темных очков. Летные очки с зеркальными и просто черными линзами. Очки в массивных оправах эпохи битников и очки, какие используют сварщики. Коробки, забитые купленными на распродажах темными очками в коричневых, под черепаховую, и дешевых черных оправах. Круглые «бабушкины» оправы для мужчин, как у Джона Леннона. «Слепые» очки, какие оптометристы надевают на своих пациентов после обследования. Линзы со специальными зажимами, одна пара прицеплена к обычным темным очкам — для суперяркого освещения.
  — У него было неспецифическое нарушение светового баланса.
  — Что?
  Зейн указал на бюро и хранящиеся в нем пачки бумаг.
  — У него было состояние, которое называется ННСБ. Соответственно записям врачей, страховочным анкетам, результатам стационарных исследований… Все виделось ему либо черным, либо белым, либо смешением того и другого. Как день и ночь или этот китайский символ инь-ян, состоящий из двух слезинок, изогнутыми полукружиями слитый в единое целое.
  — В тай-ши этому соответствует символ T'u, — сказал я, — каждая крайность содержит зародыш своей противоположности.
  — Но только если у тебя не ННСБ. Умбра — это самая темная часть затененной площади. В твоих — наших — глазах это означает место, откуда приходит свет… и наступление этого света. Он терял свою умбру.
  — То есть понемногу слеп?
  — Да, но это было не погружение в темноту. С каждым днем свет становился для него все ярче. Скоро он вытеснил бы все остальные формы, все цвета. Он смог бы видеть только одно — ослепительно белое сияние.
  Кэри переминалась с одной связанной ноги на другую. Следила за нами.
  — Ослепленный светом, — сказал я. — Но тогда…
  — Эй, ребята, — позвала Кэри. — Ничего, если я присяду?
  Кивком головы она указала на деревянное инвалидное кресло, задвинутое под бюро.
  Мы с Зейном переглянулись.
  — Послушайте, я не очень-то выспалась за прошлую ночь.
  Она сверкнула на меня глазами.
  «Что, не помнишь? Ты же там был».
  Я оглядел бюро — не прячется ли что-нибудь под пачками писем, прикрепленными к дощечкам рецептами, заключениями врачей и налоговыми формулярами. Пачка счетов эпохи американского президента Джорджа Буша-старшего лежала в тени под похожим на домик для детских игр бюро. Под этой кипой бумаг было скрыто нечто продолговатое.
  Под счетами я обнаружил нож для вскрывания писем, какие дают владельцам станций обслуживания вроде нашего мертвого хозяина. Напоминавшее кинжал лезвие было медное, с тупыми кромками, хотя сильный удар мог бы вогнать его на шесть дюймов в мягкую ткань. На одной стороне рукоятки был слоган нефтяной компании: «Где бы вы ни были, обещаем железно — для вашей машины это полезно!» — обещание, смысл которого расширенно пояснялся второй строчкой: «А значит, полезно и для вас!» На другой стороне помещался логотип корпорации и дата «1963» — заря туманной юности «Битлз» и Ли Харви Освальда.
  Я взвесил в руке нож; Кэри наблюдала.
  — Пользы от этого было бы немного.
  — Пользуешься тем, что попадает под руку.
  Зейн положил нож в коробку с темными очками. Я вытащил кресло из-под бюро, усадил в него Кэри.
  — Будь паинькой, — сказал я, когда она посмотрела на меня снизу вверх.
  — Что у нас дальше по программе?
  Зейн провел меня в другой конец комнаты, где огромная цветная карта Америки своими сорока восемью штатами заполняла пространство стены. Большие города и города поменьше — особенно поблизости от этого дома в Нью-Джерси — были проткнуты синими канцелярскими кнопками. Красные кнопки пронзили Сан-Франциско, Сиэтл, Чикаго, розовую полоску Аризоны, где, по моим предположениям, находился Большой каньон, и желтовато-коричневый уголок Монтаны, где, как сказал Зейн, располагался Национальный парк Гласье.
  — Больше красного, чем синего, — заметил Зейн.
  — Спорю, синее — это где он был, а красное — куда собирался. Но он понемногу слеп.
  — День ото дня, — сказал Зейн. — Сдавал, как акселератор его «кадиллака».
  — Он никогда не смог бы поехать в места, где никогда не бывал. Никогда их ему теперь не увидеть.
  — Он видел их каждый день. — Зейн кивнул на карту: — Там.
  Потом пожал плечами.
  — Дороги всегда отпущено больше, чем времени.
  Резкий скрип! Металла — о дерево, кресла — об пол.
  Мы мгновенно обернулись: Кэри согнулась над бюро, закрыв лицо скованными руками, и в этот же момент раздалось громкое: «Ап-чхи!»
  — Извините, — сказала она, посмотрев на нас.
  Я дернул кресло с такой силой, что ее связанные ноги оторвались от дощатого пола.
  — Эй-эй! — вскрикнула Кэри. — Спасибо, что прокатил, но когда кто-нибудь чихнет, принято говорить: «Будьте здоровы!» или…
  — Встать!
  Пустое кресло покатилось по полу.
  Я схватил скованные руки Кэри — наручники были в порядке, веревка туго натянута. Ногой я ткнул веревку, связывавшую ее лодыжки (крепко), она качнулась вперед и упала бы на меня, если бы я жестко, ладонью не оттолкнул ее, ударив в грудную клетку, чтобы держалась подальше от моего пистолета. Потом засунул пальцы в карманы рубашки покойника, но почувствовал только мягкую припухлость и больше ничего.
  Кэри буравила меня своими зелеными глазами.
  — Мог бы сначала и спросить.
  Я скользнул пальцами по ее поясу, она втянула живот.
  — Мы услышали, как заскрипело кресло, — объяснил Зейн.
  — Когда ты пошевелилась.
  Я внимательно осмотрел бюро, кипы бумаг: похоже, она ничего не тронула.
  — Когда я чихнула, — сказала Кэри за моей спиной. — Ладно, может, и раньше. Кресло-то старое. А старые вещи скрипят — пора бы это усвоить, Зейн.
  — Но не просто же так они скрипят.
  — Ну валяйте, стреляйте. Уж нельзя человеку и поерзать. Вздрогнуть перед тем, как чихнуть… это же непроизвольная нервная реакция, единственное, что может с этим сравниться…
  — Здесь мы закончили.
  Я подтолкнул шаркающую Кэри к двери, следуя за ней вместе с Зейном и ни капельки не умнее, чем до того, как она чихнула.
  Всего один день нам пришлось прожить вместе в настоящем доме. Мы занялись стиркой. Второй раз позавтракали сэндвичами с тунцом. По очереди дремали и стояли на часах. Зейн казался вездесущим. Хейли восхитило, что у нашего хозяина нет компьютера. «Какой бы ему был от этого прок?» — сказала она, кивая в сторону двери гаража, за которой Эрик с Расселом грохотали железом, а мертвец по-прежнему стоял на коленях, уткнувшись лбом в канистру из-под масла.
  Даже когда это не входило в мои обязанности, я, ощущая легкую дрожь, старался держаться поближе к Кэри.
  Обедала наша «семья» за кухонным столом. Пользовались ножами и металлическими вилками и ложками. Тарелками, которые можно было разбить. Пили из настоящих — стеклянных, а не безопасных пластиковых — стаканов. Эрик приготовил нам размороженные куриные ножки, белый рис, который Рассел упрямо желал есть с кетчупом, плюс консервированная кукуруза и вишневый пирог из морозильника. Дюжина запасных свечей мигала в темной кухне, омывая шестерых сотрапезников мягким белесым светом.
  — Этот свет могут заметить с улицы, — предупредила Кэри, опуская вилку, которую держала в своих скованных и связанных руках. — Люди поймут, что здесь кто-то есть.
  — Люди обычно считают, что все идет как положено, — отозвался я. — Встань вечером на улице своего родного города. Посмотри, в каких окнах горит свет, а в каких нет. Тогда поймешь, что тебе никогда не догадаться, что там происходит.
  — Дома полны мертвецов, даже если горит свет, — подтвердил Рассел.
  — Это нечестно, — произнесла Хейли. — Но ведь есть и дома, полные живых людей, которых никто не замечает.
  — Стариков, — сказал Эрик.
  — Подростков, — продолжила Кэри.
  Мы удивленно посмотрели на нее. Она казалась как никогда молодой.
  Кэри вспыхнула.
  — Знаю, подростки привыкли везде шуметь, но это потому, что они стараются не чувствовать себя такими брошенными. А некоторые ребята просто из себя выходят, пытаясь превратить обычную жизнь во что-то… что-то такое…
  — Что-то необыкновенное, — подхватил Зейн.
  Кэри сделала вид, что сосредоточенно жует рис и сказать больше ничего не может.
  — Так вот, значит, о чем ты думаешь, — улыбнулся Рассел.
  — А почему бы и нет? — спросила Кэри. — Я нормальный человек.
  Пятеро из сидевших за столом напряглись.
  Рассел перегнулся через стол, наклонился к Кэри, несмотря на мой взгляд, повелевавший: не мешай ей быть собой, дай нам хоть раз мирно пообедать.
  — Итак, — сказал он, — поскольку ты такая уж нормальная и знаток того, что происходит в чужих домах… Может, скажешь, что происходит в домах таких людей, как мы? Не слишком молодых, но и не слишком старых.
  Кэри пронзила всех своим изумрудным взглядом:
  — Такие люди, как мы, в своих домах не живут.
  Металлические вилки и настоящие ножи звякнули о тарелки.
  Остатки куриных ножек вдруг показались остывшими.
  Позднее, когда дело уже шло к полуночи, Хейли вздохнула:
  — Все, что мне нужно, — это быть счастливой.
  Все шестеро, собравшись в путь, стояли, уставившись на телефон на верху бюро.
  — Раньше работал, — сказал Эрик.
  — Но теперь у Кайла Руссо пять дней на то, чтобы все подчистить, — напомнил я. — Найти прикрытие.
  — А может, он считает, что любой шаг приближает его разоблачение, что безопаснее всего не рисковать, пустить все на самотек, дать природе взять свое. Пусть Блондинка остается здесь, а ее банда стрелков сделает работу за него. В конце концов, мы всего лишь кучка маньяков.
  — Бешеных псов, — поправил Эрик.
  — Да уж, — согласился Рассел. — Похоже, в этом мы ему даже помогли.
  Хейли сняла трубку. Набрала номер, составленный по отдельным цифрам из коричневых матриц сестры Смерть, пока Рассел встал на часы у окна в темной гостиной.
  Ее соединили. В ответ она услышала автоматический голос. Хейли нажала одну кнопку. Прослушала другой список. Ткнула вторую. Прислушалась.
  — Терпеть не могу ждать, пока какая-то машина говорит мне, что делать, — прошептал Зейн.
  Хейли нажала еще одну кнопку… вернее, кнопку, которую ее попросили нажать.
  — Позвони на коммутатор, если входящий номер еще не сдох, — сказал Эрик.
  Кэри наблюдала за нами.
  Хейли, тыча пальцем, набрала десятизначный номер сотового телефона сестры Смерть.
  — Вот теперь нам жарко придется, — сказал Эрик.
  — Я и так никогда не мерз, — прозвучал как бы со стороны мой голос.
  — Нажмите «ноль», чтобы поговорить с телефонисткой, — пробормотала Хейли. — Как раз вовремя.
  Наши сердца отстукивали время, которое, как мы смело полагали, не потрачено зря.
  — Да, привет, я звоню из дома моего отца, это за пределами города, — сказала Хейли, понимая, что «ее город» не Бомбей, или Белфаст, или еще какой-нибудь населенный пункт, где американская компания сотовых телефонов поместила свой счетно-аналитический центр. — Мне надо сообщить вам его адрес, чтобы вы могли послать двойной счет сюда, а я — оплатить его вовремя.
  Хейли продиктовала адрес покойника, который должен был подтвердить удостоверение входящего.
  — Итак, мы посылаем два счета. Давайте сверим наши адреса.
  Зейн закрепил подставку, чтобы Хейли, которая держала телефон, было удобнее записывать.
  — О'кей, или, как говорится, мерси.
  Повесив трубку, она сказала нам:
  — Она так смеялась, что это либо великая актриса, либо она и понятия не имеет ни о каких «следах» или «ловушках».
  — Едем, — сказал я, — все равно едем. Это вина автоматики, а не телефонистки. Они могли сообщить местонахождение семьдесят секунд назад.
  — Нет, — ответила Хейли, когда мы быстро шли к гаражу. — Если вспомнить то, чему меня учили, сестра Смерть или кто-то еще приобрел для своей миссии телефон на имя компании, чтобы скрыть свою личность… а теперь у нас есть адрес.
  — «Берлоу-сервис инн.», — прочитал Зейн. — Уитон, штат Мэриленд.
  — Пригород Вашингтона, — сказал я, когда мы выходили из кабинета. — Недалеко от кольцевой дороги.
  Рассел бегом нагнал нас. Уходя, он выключил весь свет.
  — Ну и что, что сестра, которая, как вы говорите, — решила высказаться Кэри, — убила доктора, зарегистрировала свой мобильник на компанию? Тут может быть тысяча разных причин.
  — Но только одну следует учесть, — ответил я, открывая дверь, ведущую из дома в гараж. — А именно, что мы на верном пути.
  — Теперь мы будем знать, когда доберемся туда, — сказал Зейн.
  — Везет тебе, — произнес Рассел, подталкивая Кэри к дверям гаража. — Ты с нами в одной лодке.
  Пещера гаража сияла огнями. Мы закрыли за собой дверь в дом. Уставились на уткнувшегося в канистру мертвеца.
  — Забыла, как его зовут, — сказала Хейли.
  — А я и знать не желаю, — откликнулся Рассел.
  — Нет, — сказал Зейн. — Надо помнить.
  — Гарри Мартин, — сказал я. — Его звали Гарри Мартин.
  — Мерси, — произнес Эрик, обращаясь к трупу.
  — Уже смердеть начинает, — сказала Кэри.
  Наш угнанный «БМВ» стоял на козлах в пяти футах над бетонным полом. Капот зиял, колеса были сложены одно на другое в углу, а две передние дверцы с выбитыми стеклами занимали место вытащенного переднего сиденья. Номера угнанного автомобиля были приколочены к стене среди других распятых стальных табличек.
  — Да, отчеты у копов получатся объемные, — сказал я. — Вот только ответ найти будет не просто.
  Нигде в доме копы не обнаружат документы владельца «БМВ», ожидающего ремонта. Точно так же как и водительские права Гарри Мартина, уютно покоившиеся в бумажнике Зейна. Фото на правах напоминало Зейна только потому, что изображало седого мужчину: стариковская внешность могла оказаться вполне достаточным подтверждением идентичности. На Зейне была такая же ветровка, как на старике, запечатленном на фотографии в правах. Куртка скрывала кобуру, в которую был засунут пистолет с полной обоймой, раньше хранившийся в бронежилете. И наконец, в доме Гарри Мартина не осталось ни одного документа, подтверждавшего, что он когда-либо являлся владельцем «кадиллака» выпуска 1959 года.
  «Кэдди» глянцево поблескивал в огнях гаража. Длинный и белый. Блестящий и яркий. Сложенные задние крылья с красными хвостовыми огнями. Четыре безупречные черные покрышки и полный бак бензина. Багажник был забит нашими манатками и вещами, добытыми по дороге.
  Трое человек расположились на заднем сиденье, рассчитанном на четырех: Зейн сидел возле задней дверцы, прямо за водителем, дальше шла свидетельница Кэри, по-прежнему с путами на ногах и руками в наручниках, сложенными на коленях. «От меня далеко не уйдешь», — сказал ей Зейн. Пожалуй, она догадывалась, что он пудрит ей мозги, вынуждая не сосредоточиваться на нем одном, а сознавать опасность, исходящую от всех нас. Она ничего не ответила. Эрик сел у второй задней дверцы.
  В данном случае обошлось без голосования: вел машину я. Хейли сидела рядом, с картой Гарри Мартина на коленях. Над лобовым стеклом и зеркалом заднего вида она пленкой приклеила белую матрицу, на которой черными буквами было выведено: «Кайл Руссо».
  — На случай, если начнем забывать, зачем едем, — сказала она.
  «Ой-ой-ой, — подумал я. — Неужто ты тоже подплываешь?»
  Рассел щелкнул выключателем на стене рядом с мертвецом, вырубив верхний свет и оставив светиться в темноте только фару на крыше «кэдди». Затем забрался на переднее сиденье и так хлопнул дверцей, что и мы, и белое чудище погрузились в абсолютную тьму.
  В которой и сидели, набирая полную грудь воздуха.
  — Наденьте темные очки, — сказал Рассел.
  — Тут-то ни черта не видать, а на улице ночь! — раздался с заднего сиденья голос Кэри.
  — Вот как? — спросил Рассел. — Может, на этот раз будем поспокойнее?
  Мы услышали, как Эрик, подчиняясь приказу, нацепляет на свои очки темные линзы, которые мы подобрали для него в коробке из-под ботинок.
  Кэри уже вдохнула поглубже, чтобы запротестовать, когда Зейн стал напяливать на нее огромные, как смотровое зеркало у глазного врача, очки, но передумала, учитывая четыре волшебных слова.
  Хейли пошевелилась рядом со мной, ей ничего не приходилось повторять.
  — У нас все тихо, — доложил Зейн сзади.
  Я надвинул на глаза зеркальные очки-полусферы, как у робота.
  И повернул ключ. Мотор «кэдди» ожил, заурчал.
  — Давай, — сказал я.
  Рассел нажал кнопку дистанционного открывания дверей на лобовом стекле.
  Ворота гаража поднялись с надсадным лязгом и ворчанием, тьма стеной встала перед рычащей серебристой решеткой нашего «кэдди». Холодная пригородная ночь устремилась в гараж вместе с дрожащим светом уличных фонарей, разноцветными призраками с экрана соседского телевизора и мерцающими звездами.
  — Поехали, — сказал Рассел.
  41
  На шестой день под прикрытием утреннего тумана сбежала Кэри.
  С ревом пулей вылетев из гаража, мы сняли темные очки и, руководствуясь картой покойника, выехали на одну из дорог штата, где не было кордонов из патрульных машин и стальных парней в гражданской одежде, почему-то никогда не застегнутой. Мы старались держаться подальше от соединяющих штаты автострад, где осуществлялся контроль за движением. Заправились на какой-то семейной бензоколонке, явно живущей вчерашним днем и не оснащенной камерами слежения. И продолжали ехать по той же дороге, углублявшейся в пустынную местность под названием Пайн-Барренс.
  Густой ночной туман клубился в конусах света наших фар. Шоссе простиралось перед нами прямое, как траектория пули. Других машин не встречалось. Все были немногословны. Никто не клевал носом в недрах огромного белого чудища.
  Постепенно тьма блекла, уступая место рассеянному серому свету. Туман плавал между корявыми соснами, дубами и черными вишневыми деревьями, теснящимися вдоль обочины. Мы ехали в полутьме, отделявшей день от ночи, когда Зейн сказал:
  — Остановись на минутку… приперло.
  — Опять? — спросил Рассел.
  — Слишком много кофе, — вздохнул Зейн. Потом признался: — И слишком долго едем.
  — Ладно, — сказала Хейли. — Мне тоже не помешает.
  Белый «кэдди» с усилием свернул с шоссе на ухабистую проселочную дорогу. Гравий захрустел под колесами. Мы остановились.
  Пыль оседала за стеклами.
  Плечи у меня жгло, позвоночник ныл от напряжения, правая нога болела. Я со стоном выбрался из машины. Все прочие тоже вышли поразмяться. Зейн помог скованной наручниками и связанной по рукам и ногам Кэри соскользнуть с заднего сиденья, опустил ее ноги в белых кроссовках покойника на дорожный гравий.
  Тишина и покой лежали на всем, подобно бледному туману, скрывающему верхушки деревьев. Вдыхать прохладный воздух было приятно. Пахло хвоей и отсыревшей корой.
  — Из-за этих деревьев я вижу только на тридцать-сорок футов, — пожаловался Рассел.
  — Не волнуйся, — успокоил Зейн, — далеко не пойдем. Мы ж тут одни. Я мигом, — сказал он мне.
  — Я пойду с тобой, — сказала Хейли.
  — Придется тащиться вместе, — вступила Кэри. — Сдается мне, ребята, это последнее подходящее местечко, где вы мне разрешите это сделать.
  — Я скоро приду, — сказал я.
  Непроницаемое, как у игрока в покер, лицо Зейна не изменилось, когда я пожал плечами.
  — Рассел, — произнес я, — ключи в зажигании.
  — Мы с Эриком спокойны, — ответил Рассел. — Только давайте побыстрее и поехали отсюда.
  Мы посмотрели на лес: чахлые деревца стайками росли на болотистой почве.
  — Куда идти? — спросила Хейли.
  — Не важно, — ответил я. — Тут везде лес, а пойдешь обратно — упрешься в дорогу.
  Мы сошли с гравия на плотную сырую землю, устланную опавшими бурыми листьями и торчавшими из нее обломками скал. При каждом шаге от земли поднимались запахи жидкой грязи и гниющих ветвей. Пряди белого тумана обвивали наши лодыжки. Мы почти ничего не видели сквозь частокол стволов и неосязаемые стены серого тумана. Туман сгустился, поднимаясь от сырой земли до верхушек двадцатифутовых вечнозеленых сосен; облетевшие на зиму деревья скрывались в потоках белесоватой мглы. Где-то поверх этого облачного моря было чистое небо и восход.
  Незримые крылья, трепеща, проносились над нами.
  Я повел остальных по, казалось бы, наметившейся тропинке: со спутанными ногами Кэри было нелегко идти по неровной земле, плутая между деревьями. Двигаясь зигзагообразно, мы прошли шестьдесят шагов и окончательно потеряли из виду белый «кэдди», когда до меня донесся напряженный голос Зейна:
  — Скорее, а не то я…
  — Надо найти место поудобнее… вон!
  Впереди лес расступался, образуя узкую долину размером с теннисный корт. Молния расщепила ствол дуба, повалив его как упершееся вилкой в землю «U». Каждое ответвление U-образного дерева образовывало выступ, на который можно было присесть.
  — Это наше, — сказала Хейли.
  Зейн беспокойно переминался с ноги на ногу, вместе со мной наблюдая, как она ведет связанную женщину к U-образному дереву.
  Кэри медленно прошла к самому дальнему из зубцов расщепленного дуба. Хейли стояла за ней и правее, в самой развилке. Обе повернулись к нам спиной.
  Свирепо оглянулись через плечо.
  — Отвернитесь! Займитесь своими делами! — приказала Хейли.
  Мы с Зейном развернулись лицом к лесу: деревья словно застыли, туман неторопливо плыл сквозь них. Я услышал, как он расстегивает свою молнию, и — почему бы и нет — расстегнул свою. Нам было слышно, как Хейли и Кэри спустили брюки, пристраиваясь на расщепленном стволе.
  Зажурчала струя.
  — А-а! — облегченно вздохнул Зейн. Я присоединился к нему, когда он сказал: — Раз уж приперло — ничего не поделаешь.
  За нами Хейли, поняв, что Кэри быстро закончила свои дела и сейчас приподымается из сидячего положения, нарушила утреннюю тишину затяжным звуком. Закончив, Хейли нагнулась, чтобы, как и Кэри, подтянуть брюки и поправить их. Выпрямившись, она лицом к лицу столкнулась с разбушевавшейся пленницей.
  — Развяжи ноги и руки! Скорее! — крикнула Кэри и, опершись правой ладонью о ствол поваленного дерева, в прыжке развернулась на сто восемьдесят градусов, оказавшись вплотную к Хейли.
  Кэри использовала вращающий момент прыжка, чтобы развернуться вокруг собственной оси, описать еще один круг, сократив расстояние между собой и ошеломленной негритянкой, поворот, во время которого правая нога Кэри нанесла высокий восходящий удар — кроссовка покойника, которая была ей велика, со всей силы впечаталась в лицо Хейли. Удар заставил Хейли сделать полуоборот и свалил бы ее, даже если бы она не зацепилась за ветку поваленного дерева.
  Но что-то глубинное в Хейли отказывалось просто упасть. Назовите это чутьем. Назовите умудренностью или упертостью. Назовите размахом ее души. Уже почти рухнув на жесткую землю, Хейли выхватила заткнутый за пояс пистолет, швырнула его нам и отчаянно вскрикнула.
  Мы с Зейном дернулись и завозились со своими ширинками, спеша взять в руки что-нибудь более действенное, чем то, что мы держали в них в момент нападения.
  Я увидел Кэри, пригнувшуюся в развилке поваленного дерева. Увидел, что у нее свободны руки. Увидел, как она метнула испепеляющий взгляд в Хейли, которая не захотела отдать ей оружие. Увидел, что ей удалось освободить ноги, и, ничем не скованная, она ринулась в чащу.
  «Давай! Только не стреляй, мы не можем ее подстрелить, беги!»
  Я метнулся вслед за Кэри, ломая молодые деревца, встававшие у меня на пути. Перепрыгивая через упавшие стволы. Поскользнувшись на камне, я продолжал бежать, слыша спешившего сзади Зейна; синяя рубашка Кэри мелькала то тут, то там среди деревьев и клочьев тумана, мне было слышно, как тяжело она дышит, ломая ветви и хрустя валежником.
  Листья залепляли мне глаза. Колючки оставляли глубокие царапины на лбу. Я зацепился за корень и чуть не упал. Но продолжал бежать. Сердце билось где-то в желудке. Горящие легкие жадно втягивали сырые лесные запахи. Кэри в отличной форме! Не думай. Не останавливайся. Беги. Догони ее, ты должен ее догнать.
  Охотники и добыча мчались сквозь туман, петляя между деревьями. Перед глазами все прыгало; я видел, что она ищет просвет — куда бежать среди окутанного туманом леса, встававшего перед ней; видел, как мы гонимся за ней: она то мелькала вдали, то казалось, что до нее можно дотянуться рукой.
  Покойник помог нам схватить ее.
  Кэри перепрыгнула через русло пересохшего ручья, но слишком большие кроссовки Гарри Мартина заставили ее совершить просчет при приземлении. Болтавшийся носок кроссовки ударился о камень, Кэри со всего размаху рухнула в кучу опавших листьев, а когда дернулась, чтобы встать, удерживая равновесие на скользкой земле, кроссовка поехала в одну сторону, а ее левая лодыжка — в другую. Кэри вскрикнула, когда мы показались из-за деревьев в тридцати футах позади нее. Она побежала через тополиную рощицу.
  Мы видели, как она, прихрамывая, прокладывает себе путь с растянутой лодыжкой — еще сотню футов сквозь цепляющиеся со всех сторон ветви. Вот она выбежала из леса и, пошатываясь, остановилась на гравии дороги. Упала на грязные камни. Встала. Хромая, двинулась по дороге туда, где та скрывалась в тумане. Не ушла. Теперь не уйдет.
  Поймав ее на мушку своего пистолета, я заорал:
  — Стой!
  Кэри услышала, как гравий хрустит у меня под ногами прямо у нее за спиной. Замедлила шаг, остановилась.
  — Не заставляй меня стрелять, сволочь! — крикнул я.
  Сзади захрустели ветки.
  Дружище Зейн выбежал на дорогу.
  — Не надо! — заорал он, выхватив пистолет из кобуры.
  Кэри вытянула расцарапанные о гравий руки. Наручники и веревки она бросила у дерева, где они пи́сали, открыв замок скрепкой, которую стащила из бюро покойника и прятала под верхней губой, даже когда ела или говорила. Нагнувшись — якобы подтянуть брюки, — она развязала веревки, опутавшие ее ноги. Теперь у нее ничего не было, и она хотела, чтобы мы знали это, прежде чем повернуться к нам лицом.
  Она увидела, что я стою посреди гравийной дороги, обеими руками сжимая пистолет, уставившийся на нее своим черным дулом.
  Она увидела, что Зейн, пройдя вперед по дороге, стоит теперь в десяти шагах впереди, слева от меня, и тоже целится в нее.
  Так мы и стояли — треугольником — в лесу туманным утром.
  Внезапно меня накрыло.
  — Не делай этого! — снова завопил Зейн.
  «Он про Кэри», — подумал я и крикнул:
  — Кэри! Тебе все равно не убежать! Все кончено!
  — Никто тебе ничего не сделает! — проорал Зейн.
  — Теперь не время умирать! — провозгласил я. — Теперь время шпионом стать!
  — Что? — спросила Кэри.
  — Что? — переспросил Зейн.
  «Не позволяй пистолету так дрожать у тебя в руке!» — хотелось завопить мне, поскольку цель то и дело соскальзывала с мушки.
  Зейн, должно быть, устал не меньше моего, в горле у него так же пересохло, грудь тяжело вздымалась, сердце колотилось о ребра. Наше состояние, пока мы переводили дыхание, было нетрудно сравнить с состоянием Кэри, с ее расцарапанными руками, растянутой лодыжкой, озверело глядящей на два пистолета, жаждавших влепить ей свинцовые поцелуи.
  Кэри внимательно проследила, как я шаркающей походкой приблизился к ней, целясь ей в сердце.
  — Кто ты? — крикнул я ей. — Что ты делаешь?
  Теперь меня и Кэри разделял только пистолет, ходивший ходуном в руке Зейна.
  — Виктор! Все в порядке. Не дури, приятель! И стой, где стоишь!
  Я остановился в пятнадцати футах от Кэри посреди дороги. Зейн замер среди деревьев, держа пистолет в руках таких же неверных, как плававший вокруг туман.
  — Кто ты? — снова заорал я.
  Кэри полыхнула на меня взглядом:
  — Про что ты толкуешь? Ты знаешь, кто я.
  — Верняк!
  — Забудь все эти враки! — взмолился я. — Забудь про свое прикрытие и прикрытие прикрытия, про свою выдуманную и свою настоящую миссии и что тебе было приказано: схватить или убить нас. Забудь про национальную безопасность, необходимость получения информации, не перекладывай свою вину на чужие плечи и не жалей, что провалилась в самом расцвете карьеры, забудь все это и посмотри на все в новом свете!
  — Вик! — позвал Зейн; пистолет выдавал раздвоенность его чувств. — Легко сказать…
  — Так кто ты? — спросил я Кэри так тихо, что в тумане можно было и не расслышать.
  Она моргнула, пожала плечами.
  Это значило, что если она и готова подыгрывать стоящему перед ней вооруженному человеку, то у нас есть шанс.
  — Ты шпионка, — сказал я ей. — А это значит, что в тебе наше спасение.
  — Что? — в один голос спросили Кэри и Зейн.
  — Шпион должен выяснить, что же происходит на самом деле.
  Кэри покачала головой.
  — Откуда тебе знать, принадлежу я или нет к твоим выдуманным отступницам!
  — А вот посмотрим, — сказал я. — Больно уж все это тягостно становится.
  И опустил пистолет.
  Пистолет Зейна был нацелен вверх.
  — Ты шпионка, — сказал я Кэри. — И вот теперь ты стоишь здесь, в тумане. В нашей компании. Думаю, тебя послали покончить с нами, хотя лично мне это до фени. Теперь это не важно. В этот момент просветления. Да, пусть мы психи, а ты — нет, что с того?
  Нас преследует вопрос «зачем?», плюс куча накопившихся «что?», а в сумме получается «почему бы и нет?». Почему мы все здесь? Почему погиб доктор Ф.? Если мы убили его, то при чем тут сестра Смерть? Если не мы отобрали у нее пистолет, то откуда он у нас взялся? А если это ее, то зачем? Для анализов прямой кишки? Не думаю, она всего лишь была временной, работала в психушке на подхвате. Почему ее сотовый настроен как классическое прикрытие во время проведения операции? И кто такой Кайл Руссо?
  — Это просто имя, написанное на карточке, которая висит над лобовым стеклом в машине, которую вы угнали у покойника.
  — Именно, — сказал я, больше для Зейна, надеясь, что он понимает, о чем я толкую. — Но зачем?
  — Потому что вы можете. Иногда это единственная причина.
  — Ты такая спокойная! — шепнул я.
  Кэри вспыхнула. Она окончательно перестала следить за пистолетом в моей руке.
  — О чем ты?
  — Самая суть вашей операции, любой шпионской операции — что-то узнать. Просто схватить или убить нас — от этого у тебя знаний бы не прибавилось. Здесь и теперь у тебя появился шанс быть собой и делать то, чего от тебя ожидают.
  — Что?
  — Быть шпионкой. С нами. Работать на нас.
  — Ты… ты предлагаешь мне присоединиться к вашей стае бешеных псов?
  — Не тебе судить. Ты же у нас нормальная. Но уже наша свидетельница. Эта роль гораздо предпочтительнее, чем таскаться за нами, пока что-то там не закончится.
  — Или вы сами покончите со мной на этой дороге, — не моргнув глазом ответила Кэри.
  — Мы можем пристрелить тебя в любой момент. Выбери что-нибудь получше, поумнее, поправдивее. Будь нашей свидетельницей. Будь собой. Будь шпионкой. Узнай то, чего не знаешь.
  — А потом?
  — Потом — это потом, а пока делай, что делала. Доложи. Окончание удовлетворительное.
  — Если я вам помогу, у меня все шансы никогда не выкарабкаться.
  — Никто не выкарабкается, — ответил я. — Ну, что решаешь?
  — Он прав, — сказал Зейн. — Сделай так. По крайней мере, ты должна быть здесь, чтобы все закончилось как можно лучше. Потому что мы не отступимся и ты кончишь не лучше, чем мы.
  — Вы… доверяете мне… пойти с вами до конца?
  — Нет, черт возьми, нет, — сказал я. — Мы доверяем тебе быть шпионкой, каковой ты и являешься.
  — А что, если?.. — спросила Кэри.
  — Что, если что, если что, если что, если?.. — сорвался я. — Узнать — вот твое дело, мать твою! Иначе убирайся.
  Я махнул пистолетом в сторону дороги, уходившей вдаль.
  — Дерьмо, — сказала Кэри.
  У нас за спиной раздался чей-то громогласный голос.
  — Извините, я опоздала! — крикнула Хейли.
  Мы все обернулись и увидели, что она стоит на границе леса и дороги, руки безвольно опущены, растерянный взгляд на блестящем от испарины, оцарапанном лице цвета черного дерева.
  Хейли, как туман, выплыла на гравийную дорогу, скользнула к нам, неумолимая как заря, ступила на гравий, подходя все ближе и ближе.
  — Извини, Вик, извини, Зейн.
  — Все в порядке, — кивнул я, когда она прошла мимо меня и направилась прямо к Кэри…
  …ткнув дуло своего автоматического пистолета в лоб белой женщины.
  Я застыл на месте; все, что все мы могли сделать, — это застыть на месте.
  — Извини, — сказала Хейли, и единственное, что Кэри теперь видела, были белки ее глаз. — Вот чего раньше не знала, первое: жаль, но, черт возьми, иногда приходится извиняться, и второе: черт возьми, я чувствую себя жалкой неудачницей.
  Большим пальцем Хейли взвела затвор.
  Улыбнулась, видя, как Кэри задрожала, почувствовав приставленный ко лбу пистолет.
  — Третий раз был просто неподражаем, — сказала Хейли — черное дуло ее пистолета очертило идеально ровный третий глаз на черепе Кэри. — Три удара — и я в ауте… В а-у-т-е.
  Ни один молниеносный прием каратэ, ни один немудрящий выверт судьбы не спасли бы Кэри, прежде чем палец Хейли нажал бы на спусковой крючок, пробуравив дырку в безупречно мыслящих мозгах Кэри.
  — Так что самым умным-разумным, самым верным, самым справедливым, — продолжала Хейли, — самым, черт возьми, шпионским… было бы просто легонько нажать пальцем вот на этот крючок. Предупреждающий удар. Проблема… решена. Все «неудачи» в предстоящих боях с тобой устранены. Так или иначе, я умираю, но лучше всего умереть свободным и сделать все, чтобы быть достойной этого.
  Я не мог. Шевельнуться. Не мог. Сказать ни слова. Не мог. Даже подумать.
  Пистолетное дуло с такой силой ткнулось в череп Кэри, что та пошатнулась, а Хейли завопила:
  — Но я не умница-разумница!
  И она резко крутанулась вправо. «Бам!» — громыхнул первый выстрел. «Бам! Бам! Бам!» — последовали за ним десять остальных; пули со свистом пронизывали древесные ветви и туман, медные гильзы, звякая, падали на гравий, пока затвор не отъехал назад и в отзвуках пальбы, в клубах пистолетного дыма, сливавшегося с туманом, Хейли не сказала:
  — Патроны кончились.
  Я взял пистолет из вялой руки Хейли, сказал ей:
  — У нас есть еще.
  «Бип! Бип! Бип!» — автомобильные гудки прорезали туман: услышавший стрельбу, отчаянно сигналивший Эрик словно напоминал, что надеется, что верх могут одержать только солдаты правого дела, пока Рассел мчался по лесу, готовый задать взбучку всякому подозрительному лицу, которое окажется в пределах досягаемости его пистолета.
  Хейли не противилась, когда я взял ее за руку. Мы с Зейном сунули свое оружие в кобуру, и, только сунув за пояс «зиг зауэр» с пустой обоймой, я понял: именно такой пистолет я использовал при второй попытке самоубийства.
  — Что ж, — сказала Кэри, услышав автомобильные гудки, — теперь мы, по крайней мере, знаем, где оставили машину.
  42
  Теперь вела Кэри.
  — Ты уверен? — спросила она, когда я распахнул перед ней водительскую дверцу.
  — Я вымотался, да и вся остальная команда не намного лучше, — ответил я.
  — Скажи ей, что, если она попробует нас надуть, — сказал Рассел, — я прострелю ей колено.
  — Скажи сам, — ответил я с переднего сиденья, устроившись между Кэри и Зейном.
  — Эй, блондинка, — сказал Рассел, — если только…
  — На, получай.
  Кэри включила мотор, наш белый «кэдди» взревел, и, выехав из Пайн-Барренз, мы оказались на основной магистрали Нью-Джерси.
  Славная была прогулка. Мы развлекались голосами и музыкой, которую передавала незримая радиоволна. Слушали новости, в которых могло попасться что-то важное. Но ничего так и не услышали. Мы ни разу не переключили станцию, если звучала какая-нибудь хорошая песня. Наши попутчики на четырех полосах мчались на юг очертя голову. Мы ехали в пределах допустимой законом скорости.
  — Зачем самому устраивать себе сложности в жизни? — сказал я.
  — Верняк.
  Рассел поправил свои темные очки:
  — Иногда сама жизнь устраивает тебе сложности.
  — Можно попросить что-нибудь кроме этих окуляров? — спросила Кэри. — Солнце прямо в глаза.
  Зейн протянул ей пару затененных гангстерских очков а-ля Бонни Паркер.[7]
  Кэри надела их.
  — Руки все еще трясутся? — спросила она меня.
  — Уже нет, — ответил я.
  Правду сказать, для этого мне пришлось напрячь каждую мышцу.
  — А Зейн… — Она посмотрела через меня. — Ты какой-то… непривычно спокойный.
  — Пожалуй, — согласился Зейн.
  Кэри не отрывала глаз от дороги впереди, но я видел, что ее очки служат ей как бы дополнительным зеркалом заднего вида: в нем была видна Хейли, положившая голову на плечо Эрику, его глаза были открыты, ее — закрыты, а губы беззвучно бормотали что-то. Рассел тяжело развалился рядом с ней, голова его покачивалась, он явно принимал носившие такой личный характер причитания Хейли за беззвучную песню.
  — Вам, ребята, надо быть посплоченнее, — сказала Кэри.
  На что Рассел ответил:
  — Может, мы были слишком сплоченными.
  — Конечно, — сказал я. Мои руки определенно перестали дрожать. — В этом наша проблема.
  По радио передавали песенку «Бич бойз» «Don't Worry, Baby».
  — Может, это было проблемой Брайена Уилсона, — сказал Рассел, пока этот рок-поэт парил на высоких нотах в песне о том, как его утешает и наставляет его любовник. В свое время Рассел орал песню «Brian Wilson» о том, как «Бич бойз», якобы перенеся нервный срыв, попали в отделение В, — хотел поддразнить доктора Ф. перед тем самым «ой-ой-ой». — Может, если бы Брайен не скрывал, что он псих, его бы не арестовали.
  — Он мучился, страдал! — ответил я. — И делал то, что, как он думал, сработает.
  — А как же песни? — пожал плечами Рассел.
  Крупно набранное на компьютере объявление, светившееся над хайвеем, оповещало граждан об официальном указе:
  В СВЯЗИ С ТЕРРОРИСТИЧЕСКОЙ УГРОЗОЙ СООБЩАЙТЕ О ЛЮБОЙ ЗАМЕЧЕННОЙ ВАМИ ПОДОЗРИТЕЛЬНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
  — Уж не про нас ли это? — спросил Зейн.
  Никто не ответил, и машина промчалась под объявлением.
  Мы проехали еще несколько миль по соединявшей штаты автостраде, и Кэри сбросила скорость.
  — Скоро приедем в Делавэр, — сказала она. — Там на мосту пункт по сбору пошлины.
  Раз пункт — значит, и сборщики пошлины. Чтобы было кому собирать мзду и покрикивать на водителей.
  Зейн дал Кэри пятидолларовую банкноту.
  Сорок, тридцать, двадцать миль в час, и «кэдди» встал в ряд машин, подъезжавших к налоговой будке, где работала женщина в форме, сбиравшая положенное.
  — Патруль! — сказал я. — Припарковался сразу за будкой!
  — Не вижу! — ответил Зейн и после мгновенного испуга, что я потерял его из виду, сказал: — Засек!.. Нет, их двое!
  Наш белый «кэдди» внезапно оказался стиснут стальным потоком, воронкообразно стекавшимся к налоговым будкам.
  — Они разговаривают друг с другом, — сообщил я.
  — Это все, что они делают, — сказала Хейли. — Может быть, это правда все.
  — Не думайте о них, и они вас не заметят! — выкрикнул Эрик.
  Мы все уставились на нашего научного гения.
  — Точно? — спросил я.
  Эрик пожал плечами.
  Шесть машин, пять, четыре, и вот «кэдди» наконец подкатил к будке, где сидела сборщица пошлины. На ее белой рубашке красовался значок. Не прячет ли она где пистолет?
  Рассел сместился, просунув левую руку под якобы спящую Хейли. Он хорошо стрелял практически с обеих рук.
  «Кэдди» остановился у будки. Сборщица взяла у Кэри пять долларов. Давая сдачу, сборщица в белой рубашке с серебристым значком сказала:
  — Красивая старая машина.
  — Спасибо, — ответила Кэри. — Как раз под стать красивому старому мужу.
  Женщины обменялись улыбками, и мы проехали дальше.
  Патрульные, похоже, тоже расслышали шутку и рассмеялись.
  На нас они даже не обратили внимания.
  Мы с Расселом на всякий случай поглядели каждый в свое зеркальце.
  — Лично я не заметил, чтобы она нажимала на какие-нибудь кнопки, — сказал Рассел, — что-нибудь записывала или перестала собирать деньги.
  — Они фотографируют, — напомнил Эрик.
  — Да, — согласился я, — но даже если наши лица попали в кадр, к тому времени, когда аналитики или компьютер будут перепроверять их, нас уже здесь не будет.
  — Так что все, что им известно, — это наш невероятно приличный автомобиль, — сказал Рассел. — Где, когда мы были и куда едем. Не о чем беспокоиться.
  — Верняк.
  — Патрульные машины по-прежнему припаркованы там же, — заметил я.
  — Остался только налоговый пункт в балтиморском туннеле, — сказала Кэри. — Дальше путь свободен.
  — Хорошая работа, — похвалил я.
  — Как велели, — ответила она, не задавая вопросов и не удостоив меня взглядом.
  В балтиморском туннеле она тоже вела себя безупречно. Мы нырнули в туннель под Чесапикским заливом, где не было ни луны, ни солнца — только желтые кирпичные стены в серых пятнах от токсичных выхлопов. От повышенного давления у меня заложило уши, когда мы ехали под морем, следуя за красными хвостовыми огнями, вздрагивавшими перед нашим лобовым стеклом, и убегая от желтых фар, светившихся в наших зеркалах.
  Затем, минуя поворот скоростного шоссе, устремились к небесной синеве, как чайка к облакам. Балтимор постепенно оставался позади, его глянцево поблескивавшие городские башни скрывали внутреннюю пристань, откуда уже не отходили суда, груженные американской сталью. Фэбээровский Санта из физкультурного зала, где я совершил вторую попытку покончить с собой, клялся, что, несмотря на весь лоск внутренней пристани, Балтимор по-прежнему славное местечко для любителей побаловаться героином.
  — До округа Колумбия — полчаса, — объявил наш водитель.
  Покрышки нашего автомобиля с шелестом подминали под себя полотно автострады.
  Знаки, предупреждавшие о приближении кольцевой дороги, проносились мимо.
  — Куда дальше? — спросила Кэри.
  Хейли развернула карту.
  — Уитон находится… Поезжай по кольцевой на запад.
  Кэри вырулила на правую полосу сразу после развилки.
  — А теперь? — уточнила она.
  Никто не ответил, пока Кэри сворачивала на широкую кольцевую.
  Кэри окинула нас всех взглядом.
  — Ребята, у вас хоть есть реальный план?
  — Вполне реальный, — ответил я. — Существует общая концепция.
  — Черт! — Кэри подстроила наш белый «кэдди» к потоку автомобилей, стремительно пролетавших по скоростной дороге, опоясывающей столицу самой могущественной нации на земле. — Можно внести предложение?
  Мы согласились с ее мыслью и, свернув на втором съезде, присоединились к потоку пригородного транспорта, обтекавшему тридцатифутовую гипсовую статую Христа. Затем повернули на улицу, окруженную мрачными кирпичными многоквартирными домами; под козырьком автобусной остановки стояли трое мужчин, с виду пакистанцев, в рабочей одежде. Проехали парковку, где мужчины из всех краев южнее Техаса осаждали работавший на холостом ходу пикап подрядчика.
  — Притормози возле вон того магазина полуфабрикатов, я у кого-нибудь спрошу, — сказал Зейн.
  Наш белый «кэдди» остановился перед магазином, где продавали яйца, молоко, дешевые пеленки, содовую, попкорн, презервативы и лотерейные билеты. Ресторан по одну сторону магазина рекламировал гватемальскую кухню, по другую — хвастливо предлагал отведать блюда по-мексикански, а на окнах «долларового магазина», расположенного рядом с этим кафе, висели вывески на английском и испанском. Через улицу был китайский лоток, помимо прочего торговавший жареными цыплятами и итальянскими полуфабрикатами через окно с пуленепробиваемым стеклом. На углу продавали пиццу — навынос и с доставкой на дом. В розовом оштукатуренном здании на четвертом углу помещался принадлежавший штату Мэриленд государственный магазин спиртных напитков.
  — Я думал, что окраина округа Колумбия будет… ну, не знаю. Только не такой, — сказал Зейн.
  — Времена меняются, — произнес я. — Места тоже.
  Зейн вышел из нашего белого «кэдди», перешел улицу и направился к магазину спиртных напитков.
  Прошел мимо негритянки в желто-зеленых шортах и белой футболке, разрисованной блестящими золотыми буквами. В правой руке, вовсю размахивая им, она держала мутный пластмассовый стакан, и через открытое окошко до нас донеслась ее громогласная тирада.
  — …это запрещенный митинг! И здесь, в этом стакане, нет ничего, кроме диетической колы! — Она перехватила мой взгляд. — А вот и развеселая компания к нам пожаловала!
  Следить за ней означало оставить без прикрытия Зейна. Солнечный свет и смешанные запахи улицы беспрепятственно струились в открытое окно, когда я увидел Зейна, трусцой возвращавшегося к машине.
  — Я наткнулся на вьетнамскую парикмахерскую, — сообщил он нам. — Долго пришлось объясняться, пока я не упомянул слово «Сайгон»; выяснилось, что старик был в ту пору офицером и сочувствовал нам. Он сказал, куда ехать.
  Направляемый Зейном белый «кэдди» проехал по дороге, обсаженной деревьями, через мост, мимо парка за бензоколонкой. Мы бегло разглядывали раскрашенные дома с плоскими крышами и ухоженными лужайками. Белокурая мамочка, корни генеалогического древа которой явно уходили в среду офицеров из свиты Джорджа Вашингтона, пристегивала свою дочку к детскому сиденью мини-фургона, а эфиопская нянька наблюдала за ними.
  — Какое смешение, — заметил Рассел, когда мы свернули на улочку поуже. — Одно поверх другого.
  — Только ли одно? — уточнил я.
  — Примерно через четверть мили справа будет полицейский участок, — сказал Зейн.
  Хейли зашуршала своими картами.
  — Ты уверен, что мы правильно едем?
  Кэри замедлила ход.
  — Можно спросить у нее.
  «Она» представляла собой кричаще разодетую белую женщину лет шестидесяти, прогуливавшуюся по тротуару в том же направлении, в каком ехали и мы: резко развернувшись, чтобы проследовать в обратную сторону, она замахала руками и затрясла кудряшками, подпрыгивая, как выклевывающая червяков малиновка, выбросив вперед правую руку, при всем том не забывая орудовать розовой губной помадой.
  — Ничего удивительного, что они не могут нас найти, — сказал Рассел, когда мы проезжали мимо женщины с накрашенным ртом, неистово регулировавшей дорожное движение. — Тут на каждом углу по психу.
  Через квартал после магазина для полицейских с припаркованными возле него патрульными машинами мы свернули направо у автобусной остановки, где стояли в бодрящем дневном воздухе граждане мира, крепко держа в руках небольшие плоские чемоданы и раздувшиеся черные мешки для мусора и невольно провожая взглядами белый «кэдди» — свидетеля славного прошлого нашей автомобилестроительной промышленности. Мы миновали «метафизическую часовню медитации», занимавшую помещение бывшего страхового агентства, парикмахерскую, где пожилой итальянец в синем смокинге поджидал клиентов, стоя в дверях своего заведения, магазин комиксов, витрины которого были сплошь обклеены картонными постерами с изображениями Супермена и более позднего порождения рынка — грудастой Героической Бейби. Припарковались мы на дневной платной стоянке перед кварталом магазинов, выстроенных с расчетом на двадцать первое столетие.
  — Эрик, — сказал я, — пойдешь с Зейном. Ты знаешь, что нам нужно.
  — Я тоже пойду, — заявила Хейли. С ее стороны было умно держаться поближе к Эрику.
  Зейн сгреб монеты, чтобы расплатиться с женщиной-контролером, и исчез в магазине.
  — Не нравится мне это, — раздался голос Рассела с заднего сиденья. — Припарковались у всех на виду, разделились.
  — Я за водителя, — сказала Кэри, сидевшая рядом со мной.
  — А я прямехонько сзади, — пожал плечами Рассел. — Потихоньку начинаю привыкать к слову «мы».
  — Не слишком-то хорошая мысль так выставляться, — согласился я, — но другого выхода у нас нет.
  «Тик-так», — сказали бы мои часы, если были бы выпущены в том же году, что и наш «кэдди». Но мистер Тик-Так умер. Жизнь больше не была цепочкой: работа — отдых, тяжело — легко. Секундная стрелка моих часов описала круг, тикая с маниакальным упорством.
  Тем весенним утром, все в поту, мы сидели в холодном белом «кэдди». Автомобили проезжали мимо. Городской автобус. Припозднившиеся к ланчу перекусывали в торговавшем со скидкой мексиканском кафе. Из глубины следующего квартала вздымался стальной каркас здания. Монтажник-высотник в каске, каким-то чудом удерживая равновесие, прошел по балке. Я сидел в машине грез, принадлежавшей покойнику.
  Секундная стрелка все тикала.
  Хейли широкими шагами вышла из магазина, держа белый пластиковый мешок. Эрик нес два мешка побольше. Зейн шел с пустыми руками, готовыми ко всему.
  — Да благослови нас всех Господь, — сказала Хейли, когда все уселись в машину, тяжело захлопнулись дверцы и Кэри завела мотор. — Мы живем в эпоху, когда можно купить заряженный и вполне сносный мобильник без всякой канители.
  Белый «кэдди» нырнул в поток транспорта.
  — Блестящая мысль, — обратился Зейн к нашему водителю.
  — Спасибо, — улыбнулась Кэри.
  Это была улыбка гордого собой профессионала, которую она не могла скрыть.
  На белой ленте Эрик черной ручкой приготовил этикетки для каждого телефона: «Альфа», «Браво», «Чарли».
  — Имеются разъемы для подзарядки от сети, — сказал он, программируя каждый телефон на моментальную цифровую связь с двумя другими.
  — Долго еще дотуда ехать? — спросила Хейли.
  — Двадцать минут, — ответил Зейн.
  Неверно: через шестнадцать минут мы въехали на стоянку магазина постельных принадлежностей на Джорджия-авеню — насчитывающего уже несколько десятилетий приземистого торгового ряда.
  — Мы не можем хорошенько разглядеть это отсюда, — сказал я. — А они не могут хорошенько разглядеть нас оттуда.
  — А все ж таки жаль, — вздохнул Рассел, — что мы поехали направо и не оттянулись по полной.
  — Конечно, — ответила ему Хейли, — но это именно то место, где сестра Смерть получала свою почту, а мы шпионы, а не коммандос.
  — Да, да, да.
  Тик. Тик. Тик.
  — Если мы не вернемся… — сказал я.
  — Мы пойдем за вами, — откликнулся Рассел.
  Мобильник «Альфа» лег в мою ладонь. Я набрал номер, запрограммированный для «Браво», стрелка протикала одиннадцать раз, и мобильник, который держал Рассел, зазвонил. Я опустил телефон в правый нагрудный карман своего кожаного пиджака. Одна из разрывных гранат и несколько полных обойм уместились в кармане того же пиджака у меня над сердцем, в то время как «глок» болтался в кобуре на моем правом бедре, едва прикрытый полами расстегнутого пиджака.
  Мы с Зейном выскользнули из машины и пошли по дороге.
  Рассел занял наши места на переднем сиденье, небрежно развалясь, словно родился там.
  — Пошли! — произнес я.
  43
  — Проклятье! — сказал я, когда мы с Зейном остановились между фургоном и семейным автомобилем, припаркованными прямо напротив двери с адресом, который Хейли хитростью выудила в расчетном отделе сотовых телефонов.
  — Что? — протрещал приглушенный голос Рассела из нагрудного кармана моего пиджака.
  — Тихо! — ответил я так, будто меня здесь и не было. Хотя шпионских условностей вовсе не требовалось. Не теперь.
  Транспорт с шумом проносился мимо нас по деловито-оживленной Джорджия-авеню.
  Витрины четырех помещений в упор глядели на нас из-за стоянки. На втором слева краской был намалеван на стекле адрес, который раздобыла Хейли, и слова: «Почта для вас!»
  — Это почтовый ящик, — сказал Зейн, — «Берлоу индастриз, четыреста тринадцать» это на самом деле четыреста тринадцатый ящик. Чего мы этим добились?
  — Может, и ничего, — ответил я, — но иногда «ничего» — это больше, чем кажется. Прикрой меня.
  Когда я, распахнув стеклянную дверь, вошел внутрь, за спиной у меня звякнул звонок.
  Передо мной была конторка «делового центра». За нею протянулась комната, где стояли два стола для персонала, за этими столами помещался длинный стол с рулонами коричневой упаковочной бумаги, клейкой ленты, пишущими штифтами и фломастерами. На втором столе стояли два факса, компьютер. Пять картонных коробок для судоходных перевозок висели на стене рядом с образцами подарочной оберточной бумаги. Здесь же продавались ярлыки, этикетки, самоклеящиеся конверты и прочие почтовые причиндалы.
  Слева от меня стояли друг на друге почтовые ящики, все с кодовыми замками, все повернутые к выходящей на улицу витрине, и в центре каждого было квадратное стеклянное оконце. Как бы невзначай прогуливаясь мимо них, я отыскал ящик под номером 413 и, заглянув в оконце, увидел, что там ничего нет.
  Стоя спиной к прилавку, я в упор уставился на двоих служащих.
  За дальним от меня столом сидел лысеющий негр. Фото, запечатлевшее нескольких мужчин в помещении фабрики, висело на стене за его скрипучим стулом, на столе стояла фотография жены с тремя ребятишками. Негр выглядел усталым. Одет в темно-бордовый свитер.
  Женщина в красных туфлях, опершись локтями на стол рядом с прилавком, болтала по сотовому. Она могла бы быть студенткой колледжа, не считая того, что ею не была. Пузырящиеся белые джинсы были раскрашены на толстых бедрах. Зеленая блузка напряглась, сдерживая жирок, нависающий над поясом. Лицо и губы были ярко размалеваны. Всяческий намек на какой-либо цвет был начисто вытравлен из ее редкой пергидрольной шевелюры.
  Я кашлянул. Снова кашлянул, уже погромче.
  — Нет, представляешь, я — такая, а потом он — такой… — щебетала она в трубку.
  — Извините! — сказал я.
  Мужчина в бордовом свитере оторвался от раскрытого файла и посмотрел на Мобильную Девицу, которая тыкала в меня указательным пальцем, продолжая общаться.
  — Нет, ты послушай, я же говорю: стою я такая…
  Бордовый Свитер закрыл глаза, потом лежавший перед ним файл и, прихватив его с собой, направился к прилавку, за которым стоял я. Проходя мимо Мобильной Девицы, он положил файл на ее стол.
  — Триш, давай-ка перепроверь активные заявки.
  — Что такое? — спросила Триш, глядя на Бордового Свитера, затем снова обратилась к своему мобильнику, сказала: — Да не дергайся ты, это тут так, по работе… Попробуй!
  Бордовый Свитер указал на небольшой зеленый шкафчик с файлами:
  — Пожалуйста, положи их туда.
  — Конечно! — Улыбка мелькнула на губах Триш, после чего она вернулась к прерванному разговору: — И не думай!
  Выбросив из головы мысли об убийстве, Бордовый Свитер подошел к прилавку.
  — Простите. Дочка босса. Слова ей поперек не скажи.
  — Да уж вижу.
  — Чем можем быть вам полезны?
  — Я подумываю о том, чтобы завести у вас свой ящик.
  — Это можно.
  Он назвал мне цены за месяц, за квартал, за год.
  Ни в одном из углов не было камер слежения, не заметил я и «невинных» предметов, за которыми можно было бы спрятать видео.
  — Я забочусь о своем имидже, — сказал я ему. — Какого рода у вас клиенты?
  — Да разные.
  Бордовый Свитер вручил мне заявку.
  — Спасибо. — Я сунул заявку в карман пиджака, где лежала разрывная граната и запасные обоймы. — Когда у вас открыто?
  — Открываемся в шесть, закрываемся в одиннадцать. Кто-нибудь всегда работает с посетителями. Раньше мы предоставляли возможность неконтролируемого доступа к ящикам, но нам тут устроили настоящий погром.
  — Это плохо. И давно вы тут?
  — Иногда у меня такое чувство, что я вообще не здесь. Иногда те два года, что я паркуюсь здесь, кажутся вечностью. — Он кивнул на фотографию на стене за своим столом: — Я был менеджером по производству на фабрике, шившей куртки и пиджаки. Под моим начальством было семьдесят пять человек, большинство — хорошие работники. Сначала появились компьютеры, запрограммированные отвечать «да» или «нет» на половину вопросов, на которые я специально разрабатывал развернутые ответы, а потом владелец перевел фабрику в зону свободной торговли в Мексику.
  Триш тем временем продолжала трепаться по мобильнику:
  — Забудь, говорю тебе, просто за-будь.
  — По крайней мере, я все еще менеджер, — сказал Бордовый Свитер.
  — Это точно.
  — Забавная штука: теперь то же самое происходит с мексиканцами, которые получили эти места. Фабрика переезжает в Китай.
  Невозмутимая улыбка, разгладившая морщинки на черной коже, означала, что он вкладывает в слово «забавный» какой-то дополнительный смысл.
  — По крайней мере, не пришлось зря тратить время на испанский.
  Я рассмеялся его шутке. Кивнул в знак того, что пора уходить, затем, делая вид, что задним числом мне в голову пришла одна мысль, сказал:
  — Я тут подыскиваю пару комнат для офиса… У вашего босса нет лишних помещений?
  И взмахом руки указал на потолок.
  Негр отрицательно покачал головой:
  — Второго этажа здесь нет.
  — Так я и думал, — кивнул я. — Пока.
  И вышел через дверь в стеклянной стене.
  44
  — Провалились! С треском! — сказал Зейн, когда мы прислонились к борту фургона на стоянке перед «Почтой для вас!».
  Фургон скрывал нас от глаз Бордового Свитера. Триш вряд ли заметила бы нас, даже если б мы голышом прижались к витрине.
  — Что происходит? — произнес голос в кармане пиджака.
  Действительно, что происходит?
  Солнечное тепло ласкает наши лица, несмотря на весеннюю прохладу. Спина чувствует прикосновение стали. Мы стоим, прислонившись к фургону водопроводчика. Запахи асфальта и автомобильные выхлопы. Нервы на пределе. Сердце стучит, и с каждым ударом очередная машина, со свистом рассекая воздух, проносится мимо нас, без всякого выражения глядящих на Джорджия-авеню, эту великую американскую магистраль.
  За тремя полосами дороги, ведущими на север, за разделяющей бетонной полосой шириной в шаг, за тремя полосами, ведущими на юг, находится приземистый двухэтажный супермаркет с плоской крышей, от него словно расползаются в разные стороны примыкающие друг к другу серые бетонные лавочки. Еврейский магазинчик «Все на свете». «Лавка чудес». Магазин бывшей в употреблении и новой униформы, в витрине которого манекены с накрашенными ртами позируют в роли медсестер. Вьетнамский ресторанчик с наглухо задернутыми грязными красными занавесками позади газетного лотка. Красные драконы украшают окно следующей лавочки вместе с названием стиля кун-фу, о котором я никогда не слышал. Китайский бакалейный магазин ломится от товаров — так, что кажется, в нем сейчас вылетят стекла. Магазин с мутными окнами, на которых красуется баннер, гласящий: «ВИДЕО ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ ДВД МАГНИТОФОНЫ»; над затененной стеклянной дверью — голубая неоновая вывеска: «КОЙОТЫ».
  Что происходит?
  Очередная машина, со свистом проносящаяся мимо.
  Что, если наша операция закончена? Что, если нам теперь нечего делать, некуда податься?
  …со свистом проносящаяся мимо.
  Попались. Готовьте пять гробов. А Кэри?..
  …со свистом проносящаяся мимо.
  Я тяжело опустился на обочину дороги.
  …со свистом проносящаяся мимо.
  — Виктор! Вик! Только не вырубайся…
  Солнечный свет яркий легкий… прохлада.
  — Зейн, а что, если это был не просто ящик сестры Смерть? — Я кивнул в сторону магазина, торговавшего одеждой для медсестер. — Возможно, она нашла это место, посещая магазин, но так или иначе оно идеально подходит для проведения операции. Метро в пятнадцати минутах ходьбы, до кольцевой ехать пятнадцать минут. Это почтовое отделение никак не связано с ее домом или ее прикрытием — работой в больнице Уолтера Рида. Это — «спокойная зона»: незаметная для случайно проходящих мимо зевак, с легким и быстрым доступом куда угодно. Кодовый замок, поэтому нет необходимости в ключе. Могли быть и другие действующие вне закона цэрэушники вроде нее, которые и сейчас пользуются этим ящиком. Если мы схватим одного из них, он выведет нас на Кайла Руссо.
  — Вижу, ты и вправду запал на это место, приятель.
  — Это единственный способ чего-то добиться, — пожал плечами я. — Кроме того, нам терять нечего.
  — Это точно.
  — Тогда займемся делом, — сказал я, кивком указывая на «Почту для вас!» и доставая из кармана пиджака свой сотовый. — Тебя они еще не видели. Можешь заняться Триш.
  45
  — Я весь коричневый! — сказал Рассел полчаса спустя, когда все мы шестеро стояли возле белого «кэдди», который, как большое неповоротливое судно, возвышался в заднем ряду просторной стоянки рядом с метро.
  — Так и было задумано.
  Хейли удержалась, чтобы не ухмыльнуться.
  — Коричневая рубашка, коричневые брюки и эта стильная коричневая бейсболка.
  — Это не бейсболка! — ответил Рассел. — Если бы на мне действительно была бейсболка, я, по крайней мере, выглядел бы как какой-нибудь долдон из колледжа, а не бомж-чудила.
  Рассел передал Зейну горсть монет, помятые долларовые бумажки и рецепт из «Бывшей в употреблении…». Зейн добавил сдачу от покупки, которую сам сделал на «Почте для вас!», к наличным Рассела и передал деньги Эрику, который был одним из внешней команды. Если дела пойдут совсем дерьмово, эти деньги могут помочь «аутсайдеру» вовремя смыться.
  Зейн отобрал дюжину медных пенни из сложенной лодочкой ладошки Эрика…
  Потом швырнул монеты на пустынную забетонированную стоянку.
  — Что ты делаешь? — поинтересовалась Кэри.
  — Знаешь, в чем тут фокус? — спросил Зейн. — Если найдешь пенни, тебе повезет; фундаменталисты, а их меньшинство, верят, что если пенни лежит решкой вниз, то его не стоит брать, потому что это дурной знак. Лично я не очень-то в это верю.
  — А во что же ты веришь?
  — В удачу. Называй это самоуверенностью или завышенной оценкой возможностей — как угодно, — но если ты думаешь, что тебе повезет, то у тебя больше шансов, что тебе повезет.
  Кэри заморгала.
  — Но зачем бросаться пенни?
  — Мне повезло, — пожал плечами Зейн. — Пусть теперь повезет другим.
  — Ты сидел в психушке, — сказала Кэри, — твои родители умерли, твои единственные друзья — обдолбанные придурки, ты никогда не сможешь любить — и еще говоришь, что тебе повезло?
  — То, что я девственник, еще не значит, что я никогда не любил.
  — Вот черт! Прости, Зейн! Они дали нам твое досье… прости, что я такое брякнула.
  — Слушай, — ответил ей Зейн, — мне повезло уже хотя бы потому, что я здесь и ты можешь сделать мне больно.
  Транспорт, со свистом рассекая воздух, мчался по Джорджия-авеню.
  Кэри покачала своей светловолосой головкой.
  — Ничего удивительного, что тебя упекли.
  — А теперь я — пенни, который ты подобрала, — улыбнулся Зейн.
  — Мы готовы, — сказал я.
  — Если это не сработает…
  — Мы будем на подхвате. — Хейли звякнула ключами от белого «кэдди».
  Через пять минут Зейн, Кэри и я, широко шагая, но не переходя на бег, подошли к «взрослому» магазину видеокассет и журналов с голубой неоновой вывеской «КОЙОТЫ» в двухэтажном бетонном супермаркете на Джорджия-авеню. Я дернул тонированную стеклянную дверь, чем вызвал раздраженную реакцию электронного звонка.
  Высокие полки слева были забиты коробками с цветными видеокассетами, которые рядами тянулись до стены, заставленной другими коробками с мертвенно-бледными фотографиями людей в цирковых позах. В задней части магазина потрепанная зеленая занавеска скрывала дверной проем между полками с фильмами. Кассеты стояли и справа, за кассой. С потолка свисал цветной телевизор. На экране голая блондинка с покрытыми лаком волосами и грудями величиной с арбуз срывала белую рубашку с мускулистого панка, у которого по спине извивалась татуировка в виде змеи. Дверь, щелкнув, захлопнулась за нами. Звонок перестал трезвонить. Мы окунулись в атмосферу трубных звуков телевизора, ощутили под ногами жесткий ковер, повеяло сосновым запахом дезинфицирующего средства и канцерогенным смогом.
  Бледный чудик, примостившийся за стоявшей на возвышении кассой, щелкнул своей «Зиппо», прикуривая сигарету. Его голова и лицо в равной степени обросли трехдневной щетиной.
  Кэри первой заметила единственного клиента — мужчину в костюме и галстуке, который как зачарованный застыл перед одной из полок. Она подошла к нему сзади, сложила трубочкой губы и подула: легкая струя воздуха взъерошила его волосы.
  Клиент, вздрогнув, обернулся, увидел настоящую женщину, глаза у него полезли на лоб.
  Кэри помахала своим удостоверением.
  — У меня и наручники есть.
  Клиент в галстуке закрыл лицо ладонью, пошатываясь, прошел мимо нас к входной двери, открыл ее, приведя в действие звонок, и исчез.
  — Ну давай выкладывай, — сказал я кассиру.
  Дым его сигареты волнистой струйкой поднимался к потолку. Я помахал удостоверением самого молодого стрелка из группы Кэри, и кассир приглушил звук.
  — Федеральное подразделение. — Зейн продемонстрировал удостоверение мужчины, которого оглушил мусорным бачком.
  На удостоверениях значилось «ФБР», и они были настоящие, даже если люди, которые носили их вместе с удостоверениями двух других федеральных агентств, и врали.
  Врали, как мы, но кассир купился, заморгал своими вылупленными на нас глазами, особенно убедительным показался ему пистолет в кобуре у меня на поясе, который я мельком ему продемонстрировал.
  — Я уже выложил, — сказал кассир. — Клиенты все больше местные, но мы не внакладе.
  — С нашей командой на очки не рассчитывай, — предупредил Зейн. — Мы, видишь ли, из другой лиги. Придется попотеть.
  Кассир сделал затяжку на полсигареты.
  — Или?
  — Или нам придется подключить другие команды, — сказал я, — IRS. Группу по борьбе с детской порнографией. Специалистов по борьбе с отмыванием денег. Группу розыска пропавших без вести с их компьютерами, которые кого хочешь из-под земли достанут. Оголодавших рэкетиров, потерявших из-за нас почти весь бюджет.
  — Хотя большую часть, — сообщила Кэри, добивая его, — мы проделаем собственными руками.
  — Я просто работаю, и все.
  — А нас это не колышет, — сказал Зейн. — Попался — отвечай.
  Кассир погасил окурок о прилавок.
  — О чем, собственно, речь?
  — Что наверху? — спросил я.
  — Кладовая. Старый стол, пара стульев. Коробки со всяким дерьмом. Сортир.
  — Шикарно, — сказал я.
  — Теперь там будем мы, — добавил Зейн. — Столько, сколько потребуется.
  — И никто не должен знать, что мы там, — припечатала Кэри. — Ни твои вонючие клиенты, ни твой босс, ни тот, кто владеет этой шарашкой на бумаге, ни настоящие владельцы, ни управляющий супермаркетом. У нас большая команда. Так что лучше тебе про нас навсегда забыть. Никто не должен знать, что мы здесь, даже ты.
  — А если мне пописать припрет?
  — Поднимешь руку, — ответил Зейн.
  — Копы херовы, — проворчал кассир. — Все вы одинаковы.
  — Какой у тебя рабочий день? — спросил я.
  — Прихожу задолго до одиннадцати, когда народ повалит на ланч. Закрываюсь почти сразу, как отвалит вечерняя смена. Если проголодаюсь, всегда могу договориться с ребятами, которые доставляют пиццу, или с закусочной, они тут, поблизости. Вас я кормить не обязан.
  — Мы будем приносить еду с собой, — сказал я. — Поэтому нам нужны ключи и коды сигнализации.
  — Ключи денег стоят.
  Я бросил на прилавок двадцатидолларовую бумажку.
  Бумажка перекочевала к нему в карман в обмен на ключи.
  Под диктовку кассира Кэри записала коды сигнализации на обороте арендной квитанции.
  — И еще одно, — сказал я.
  — С такими парнями, как вы, всегда «и еще одно».
  — Красивая вывеска, — продолжил я, — но почему «КОЙОТЫ»?
  — Вроде сокращения: На-Кой-Ты-Мне-Сдался?
  — Вроде, — сказал я.
  Парень снова щелкнул «Зиппо» и засмолил очередную цигарку.
  — Похоже, вам это знакомо.
  Он выпустил облако ядовитого дыма, и мы поспешили отчалить.
  — До чего же приятно встретиться с честным человеком, — сказал я, когда мы поднялись наверх, в кладовую порномагазина. — Тут точь-в-точь так же дерьмово, как он говорил.
  — Но ты был прав, — заметил Зейн, когда мы разгребли коробки, вытащили два складных металлических стула из-за исцарапанного железного стола и придвинули их поближе к окнам. — Пусть они и немытые, но даже через такие стекла все прекрасно видно.
  Зейн стоял возле окна, наводя окуляры бинокля, взятого из бронежилета, на другую сторону Джорджия-авеню, над потоком мчащихся машин, на «Почту для вас!».
  — Я почти могу читать по губам Триш, когда она говорит по своему мобильнику, — сказал он.
  — Я тоже, — ответил я, ощупывая глазами Кэри. — Сейчас она говорит «такая».
  Зейн кивнул.
  — Столько людей в этом реальном мире говорят о себе так, словно они герои какого-то фильма.
  — Каждому нужна в жизни какая-то опора, — сказал я.
  — А какая опора у нас? — спросил Зейн.
  Внезапно снизу донесся вибрирующий, усиленный электроникой женский голос: «Вот уж никогда не ждала не гадала, что два таких симпатичных жеребчика поселятся рядом! Заходите».
  Наше трио вздрогнуло.
  — Ничего, я его заставлю выключить, — сказал Зейн.
  — Прикрытие есть прикрытие, — вздохнула Кэри. — При такой громкости эти уроды снизу не смогут нас услышать.
  «Я как раз собиралась в душ. Не хотите присоединиться?»
  Поднеся поближе к губам сотовый телефон, я набрал номер, запрограммированный для «Беты». Рассел ответил, и я сказал:
  — Мы на позиции. Давай.
  — Да-да, конечно.
  Через пять минут посыльный в коричневой форме проследовал по Джорджия-авеню. На правом плече он нес картонную трубу длиной пять футов. Коричневая картонная труба была как бы случайно перевязана белой лентой; мысля логически и рационально, для каких-то иных целей, чем просто служить отличительной чертой.
  — Большая картонная труба — идеальное оружие шпионажа, — прокомментировал я, когда мы увидели Рассела, направляющегося к «Почте для вас!», — взвалите ее себе на плечо, и у вас появится причина быть где угодно, идти куда угодно. Дьявол, согни колени, когда идешь, чтобы показать, что труба тяжелая, и охранник тебе тогда сам откроет.
  — Не надейтесь, что Триш оторвет свою задницу от стула, — ухмыльнулся Зейн, настроив бинокль и наведя его на почтовое отделение. — Думаешь, она не вспомнит, что я только что купил эту трубу и наклейку у них?
  — Исключено, — ответил я.
  М-м-м. Теперь моя очередь.
  — Вошел и вышел, — произнес Зейн, пересказывая нам все, что видит в бинокль. — Давай, Рассел! Что ты делаешь? Триш замечательно припрятала трубу, наклеила ярлык и прислонила к правой стене, откуда мы сможем ее видеть, опустила розовую бумажку в почтовый ящик… Что ты… Нет! Не разговаривай с менеджером.
  Уф-ф.
  Через четыре минуты Рассел вышел из «Почты для вас!». Остановился перед витриной лицом к Джорджия-авеню и нашему наблюдательному посту на другой стороне, делая вид, что проверяет часы. Наконец скрылся.
  Через пару минут после этого он позвонил мне на сотовый, сидя в белом «кэдди» с Хейли и Эриком. Я нажал на кнопку.
  «О бэби, сделай это для меня».
  — Вик, — сказал Рассел, — что я слышу?
  — Не обращай внимания! Что ты там делал? Тебе же сказали: вошел и вышел!
  «О бэби!»
  — А, ты про это… Да ладно, зато одним разом убил двух зайцев. Я сказал менеджеру, что оставил свой пикап возле какого-то мотеля на Джорджия-авеню, но забыл записать, возле какого именно. Он назвал мне все мотели в двух милях по дороге в округ Колумбия. И похоже, он меня больше никогда не увидит. А если и увидит… Кто помнит рассыльных?
  «Это так здорово».
  — О'кей, — ответил я. — Проверь их, прикинь, где можно лучше всего спрятать «кэдди». Закажи две… нет, три комнаты и зарегистрируй нас как членов семьи Гарри Мартина. Попроси Эрика разработать расписание смен так, чтобы… ну…
  — Так, чтобы блондинка никогда постоянно не оставалась только с одним из нас, — закончил Рассел.
  «О да! Уф-уф! Я никогда еще такого не делал!»
  Звонок Рассела.
  — Эй, Вик, чем бы ты там ни занимался, я не могу ждать своей очереди.
  46
  Мы сидели на складных металлических стульях возле окна на втором этаже порномагазина и в бинокль наблюдали за всеми, кто входил в помещение «Почты для вас!».
  — Сколько времени? — спросил Зейн, окидывая взглядом нашу засаду.
  — Четыре сорок две, — ответил я, мельком взглянув на часы.
  Кэри посмотрела вниз, на поток проезжавших мимо машин.
  — Час пик. Счастливые люди, домой едут.
  — И мы поедем, — пообещал я ей.
  — А что, если никто не заберет твою трубу?
  — Черт! — сказал Зейн. — А что, если кто-нибудь заберет ее? Такси тут не ездит. Машина, на которой мы могли бы вести преследование, в каком-то мотеле в двадцати минутах отсюда. Ну хорошо, мы его заметим, но самое большее, на что мы способны, — это вести визуальное наблюдение за парнем или записать номер его машины. Даже если он сядет в автобус или решит прокатиться на метро, мы не сможем пойти за ним или схватить его.
  — Что есть, то есть, — согласился я.
  Кэри сняла свой черный блейзер, накинула его на спинку складного стула. На ней был кашемировый пуловер Хейли. Сидевший в обтяжку красный свитер только подчеркивал торчащие груди Кэри, не носившей лифчика, и при виде их я даже как-то не подумал о пяти глазах сестры Смерть или искусственных секс-бомбах на экране телевизора прямо у нас под ногами. За поясом у нее был заткнут незаряженный «вальтер» сестры Смерть — бутафорское оружие для подставной роли федерального агента.
  Она пятерней расчесала короткие светлые волосы, потянулась — могла бы использовать это движение как подготовку к атаке, но не стала. Из сортира повеяло зловонным запахом мочи. Кэри посмотрела на меня, я ответил ей утешительной улыбкой.
  Зейн приложил бинокль к глазам, наблюдая за почтой.
  — Посетитель, — сообщил он через четыре минуты. — Подошел к своему ящику. Пусто. Ушел.
  — Я так никогда не знаю — радоваться мне или горевать, когда у меня в почтовом ящике пусто, — сказала Кэри.
  — Это мог быть разведчик, — предположил я.
  — В претенденты я еще, пожалуй, гожусь, — ехидно перефразировал Зейн фразу Марлона Брандо из фильма, где он играл боксера.
  От Кэри не скрылось, что мы с Зейном обменялись улыбками.
  — А что чувствуешь, когда ты псих? — спросила она.
  — То же, что и ты, — ответил Зейн. — У всех это по-разному. Но в каком-то смысле одно и то же.
  — Быть психом — это лихо, — пошутил я.
  — В том-то весь и вопрос: кто псих, а кто нет, — настаивала Кэри.
  — Нет, — возразил я. — Ставить вопрос «или — или» — значит игнорировать реальность. В жизни все перемешано, все неоднозначно. Безумие и гений могут уживаться в одном человеке, как и еще бог весть что. Картина, роман или фильм, настоящий, великий фильм, могут одновременно быть смешными и страшными, сексуальными и тревожными, все в них сплавлено воедино, если это идет от сердца, если суть их правдива.
  — А в чем суть того, что вы затеяли? — решила поддразнить нас Кэри.
  — Суть не в том, чтобы выжить, — начал Зейн. — Смывшись из засекреченной психушки ЦРУ, мы мгновенно оказались в мире, где стреляют без предупреждения. Мы все знали это с самого начала.
  — Но должны были сделать это, иначе перестали бы быть собой, — поддержал его я. — Мы все отдали свои жизни, став шпионами, посвятили все тому, чтобы узнать, что же творится на самом деле, и что-то предпринять соответственно этому. И шпионили не просто для того, чтобы узнать и зафиксировать полученную информацию. Мы делали это и для того, чтобы не отступаться от своей сути, быть собой. Каждый шпион живет в мире, сотканном из лжи. Ты можешь выжить, живя во лжи, но если изолгалось само твое сердце, ты — ничто.
  — Но все равно вы психи.
  — Быть психом — значит жить как бы в некоем сне, — пояснил я. — Но быть может, все окружающее — это сон, и только псих видит вещи такими, какие они есть. Важно, на что ты способен.
  — Плюс то, что делает тебя счастливым, — добавил Зейн.
  — Счастливым? — переспросила Кэри. — Выходит, счастье — это торчать по углам? Счастье, когда тебя запирают в обитой войлоком палате?
  — Она знает про Кондора, — сказал я Зейну.
  — И по-твоему, это счастье? — продолжала Кэри, не подтверждая, но и не опровергая мои слова.
  — Счастье для одного — ад для другого, — сказал я. — Ты бы удивилась, узнав, к чему только не привыкают люди. Но там, где были мы, я называл это попыткой.
  — Все начинается с попытки, — пожал плечами Зейн. — С тех пор, как мы смылись, с тех пор, как я прошел через эту адскую жарищу в метро…
  — Адскую жарищу? В метро? — прервала его Кэри.
  — Не бери в голову, он справился, просто друзья ему немного помогли.
  — Конечно, я сходил с ума от самых обычных вещей, — сказал Зейн, вглядываясь в происходящее за окном. — Родители погибли в автокатастрофе. После выброски с самолета повис на дереве и собственными глазами видел, как погиб человек, которого я ценил больше всего на свете. И все из-за моей блестящей идеи. Я поджаривался там, как в аду, который обещали мне монашки. Сам копал себе могилу по приказу какого-то придурка. Нервы вконец расшатались от непрерывных бомбежек. Страх и боль так допекли меня, что я поседел. Меня вымазали в героине, упаковали, как обезьяну, и вынесли из джунглей. От всего этого у меня потихоньку поехала крыша, но что ж: у каждого свое бремя.
  На Джорджия-авеню загудел грузовик.
  — От чего я действительно сходил с ума, так это от того, что до мозга костей верил, что мне придется нести это бремя вечно. Я противился всему, цепляясь за эту неподъемную ношу. Главное, считал я, нести свое бремя, несмотря ни на что, и никогда, никогда не ныть. И еще кое-что.
  — Что кое-что? — спросила Кэри.
  — Если бросишь свою ношу, останешься ни с чем. — Зейн пристально смотрел в окно порномагазина. — Некоторым нужно быть ничем. Помнится, я умирал от жары в подземке, когда Вик, Рассел и еще какие-то незнакомые люди повернули все так, чтобы я окончательно не свихнулся. Окончательно свихнуться — еще один способ цепляться за свое бремя. Но они этому помешали. Так я освободился, а когда снова смог дышать, все еще продолжал зависеть от того, что произошло в подземке. И ни от моих слез, ни от того, что я стал свободен, вселенная не рухнула. Так что хоть я и оставался там же… но уже другой. После того, что случилось с доктором Ф., я ощущал себя ничтожеством, — продолжал Зейн. В окне отразилась его невеселая улыбка. — Иногда я держался с ним грубовато, но доктор Ф. был самым счастливым пенни за всю мою жизнь.
  Зейн быстро взглянул в бинокль на «Почту для вас!». Потом положил бинокль на подоконник и обернулся к Кэри.
  — А что насчет тебя?
  — Я не псих.
  — Так ты радуешься или горюешь, когда твой психованный почтовый ящик пустой?
  — Это к делу не относится, — отрезала Кэри. — Вместо того чтобы взять в оборот свою миссию, моя миссия взяла в оборот меня. Не важно, псих я или нет, но с головой у меня не все в порядке.
  — Не знаю, как там насчет головы, — сказал Зейн, — но у тебя с ней порядок. Ты имеешь дело с тем, что реально, а не с тем, на что только надеешься, чего ожидаешь, что может произойти. Я бы сказал, это делает тебя звездой.
  Кэри воззрилась на него.
  — Но знаешь ли ты, что важно в данную минуту? — спросил Зейн.
  Кэри покачала головой.
  — Психи мы или нет, но есть-то надо.
  Я понял, что мне предоставляется шанс.
  — Неподалеку есть вьетнамский ресторанчик.
  — Тут везде сплошной Сайгон. Пожалуй, имеет смысл мне сходить за обедом.
  Зейн передал мне бинокль и уточнил у Кэри:
  — Тебе чего-нибудь особенного?
  — Погорячее и побольше.
  Когда внизу затрезвонил звонок, означая, что Зейн вышел, Кэри спросила:
  — Он что, всегда такой был?
  — Да. Нет.
  Она пересела на его стул. Мы оба уставились в грязное окно. Одни.
  — Ну… — Я обвел рукой хаос, окружающий нас на втором этаже нашего порнодворца, машины, которые неслись по улице внизу, закатное кровоточащее небо. — Как тебе это все?
  — Что ж… В незапамятные времена я и помыслить не могла, что окажусь в подобном месте.
  — А кто мог? — сказал я. — Американцы обычно употребляют выражение «в незапамятные времена», когда речь идет о средней школе. Для остального мира «те времена» фиксируют время, когда у них было что поесть или не было. А для тебя это что значит?
  — Вчера. И забудь про среднюю школу. — Кэри покачала головой. — Средняя школа — это колыбель Америки. Мы всегда верим, что можем переродиться в кого-то другого: умнее, красивее, богаче, более властного, сильного. В остальном мире люди борются за то, чтобы быть лучше и жить в безопасности, оставаясь собой. Вот почему незапамятные времена для нас — это наше отроческое изумление перед миром. Мы думаем, что у нас еще есть время вырасти и стать кем-то другим.
  — Какой ты хочешь быть, когда вырастешь? — спросил я.
  — Живой. — Кэри опустила бинокль. Отвела взгляд от окна. — Все там.
  — Значит, здесь совсем не так, как представлялось тебе там?
  — Пойми меня правильно, — ответила Кэри. — В те годы мечталось о многом, так многого недоставало. Хотелось отправиться в какую-нибудь необычную поездку. Сделать что-нибудь, выходящее за рамки обыкновенной жизни. Сделать что-то, чего никто бы от меня не ждал.
  Она рассмеялась.
  — И что же? Теперь я рискую задницей, защищая «обыкновенную жизнь». А «необычное»? Сидеть взаперти над порнушным магазинчиком с парой маньяков?
  Кэри положила бинокль на подоконник.
  — Вся штука в том, что эта «обыкновенная жизнь», в конце концов, имеет смысл. — Она криво улыбнулась. — А я? Просто девчонка с игрушечным пистолетом.
  — Где ты выросла?
  — Так, потом ты захочешь узнать мой знак по гороскопу. Может, звезды привели меня сюда?
  — В предместьях? В мегаполисе? Городишке? На ферме?
  — А, это называется «настойчивость». Притупить внимание пленницы, обсуждая с ней подробности ее жизни.
  Рискни по-крупному.
  — Если хочешь уйти… иди.
  Кэри продолжала сидеть не моргнув глазом. Я тоже.
  — Не-а, — сказала она. — Потом буду жалеть, что обед пропустила.
  Мы оба посмотрели через улицу на ярко светившиеся огни «Почты для вас!».
  — В Айове, — буркнула Кэри.
  Сердце тяжело ворочалось у меня в груди.
  — Ты замужем?
  — Мог бы и не спрашивать.
  — Но у тебя есть?.. Есть кто-нибудь?
  — Кого-нибудь всегда можно найти, — ответила Кэри, тряхнув своей белокурой головкой. — Нет никого.
  — А я?
  — Удивил.
  — Вот чего нам не хватает в нашей шпионской жизни, — сказал я. — Хоть одного шанса найти «кого-то», а не просто «кого-нибудь».
  — Всегда кажется, что время еще есть, — сказала Кэри. — Даже зная то, что мы оба с тобой знаем о времени. За одиннадцать секунд я могу убить человека… это в рукопашной. Дай мне патроны и не беспокойся: я не промахнусь, если я его увижу, он мой.
  — Мы все в миллиметре от последней пули, — ответил я. — Возьми хотя бы меня.
  — Не рассчитывай, что я не думаю об этом. Мы все об этом думаем. Но когда мы слышим о таких провалах, как в той… то говорим, что, значит, время пришло.
  — Времена меняются.
  — И перемалывают людей, как жернова.
  — Я еще поборюсь.
  — Это точно, — сказала Кэри. — А я действительно старалась поймать тебя. Изо всех сил.
  — В следующий раз больше повезет.
  Кэри моргнула.
  — Любишь поэзию?
  — Никогда об этом не думала.
  — Значит, тебе повезло. Тебе предстоит еще многое узнать и… и…
  Что, что случилось?
  — Виктор! Вик!
  Я видел, как Кэри наклоняется вправо передо мной, а у меня нет сил встать с жесткого стула; за окном темнеет, но она наклоняется все ближе, привстает…
  — Вик! Ты… вырубился.
  — Ничего, очухаюсь. Бывает.
  — Пока. Давно ты и твои ребята не получаете лекарств?
  — Рассел сказал бы, что совсем недавно. Не переживай. Мы справимся.
  — Даже Эрик и Хейли?
  — Они взаимодополняют друг друга.
  — Ты хочешь сказать, что у них дружба?
  — Видишь? А говорила, что не разбираешься в поэзии!
  Кэри бросила взгляд за окно.
  — Какая-то непонятная полицейская машина припарковалась перед нами.
  Мы пригнулись и стали изучать стоянку внизу.
  Лысеющий мужчина в дешевом сером костюме захлопнул водительскую дверцу «краун виктории» с двумя радиоантеннами на багажнике. Оглянулся, словно чтобы удостовериться, что за ним никто не следит. Коп в дешевом сером костюме пошел в направлении «КОЙОТОВ» и скрылся из поля нашего зрения.
  Сердитый звонок сообщил нам, что дверь открылась.
  — Не хочу, чтобы меня здесь накрыли! — сказал я, правой рукой хватаясь за «глок».
  — А как же Зейн? — спросила Кэри.
  Я махнул ей левой рукой: «Тихо!»
  Мы быстро, как мыши, почуявшие кошку, юркнули к узкой деревянной лестнице, чьи ступени каким-то образом вняли нашим мольбам и ни разу не скрипнули. Наконец спустились, и теперь нас отделяла от торгового помещения порномагазине только потрепанная зеленая занавеска, закрывавшая дверной проем.
  «Пахнет отсыревшей шерстью», — подумал я, присев на корточки и подглядывая в щель между краем зеленой занавески и дверным косяком.
  Кэри замерла позади меня — я никогда не позволил бы ей оказаться здесь, если бы не доверял. Глядя поверх моей головы, она тоже видела теперь мир в узкую вертикальную щелку.
  Коп положил видеокассету на прилавок, за которым сидел мертвенно-бледный клерк.
  — Может, если покопаться еще, я найду что-нибудь более интересное. Но ты не волнуйся, в отчете этого не будет.
  — Вы, копы, всегда так добры ко мне, — ответил клерк.
  Зейн открыл дверь, затрезвонил звонок.
  Услышав, что кто-то вошел, коп обернулся, и разлетевшиеся от резкого движения полы его пиджака на миг приоткрыли прицепленный к поясу значок, который недвусмысленно давал понять, кто он такой, любому чересчур самоуверенному, грамотному и не совсем уж далекому от жизни гражданину. Увидев перед собой седовласого незнакомца с тяжелым взглядом, коп инстинктивно опустил правую руку, слегка коснувшись бедра, и хрипло проворчал:
  — Какого дьявола! Что у тебя в этих мешках?
  Зейн удивленно заморгал.
  — Еда. Вьетнамская.
  — Так ты что… еду сюда носишь?
  Зейн, не желая расколоться и выдать наше присутствие копу, спросил:
  — Что, проголодался?
  — Да, но я знаю, где и когда мне положено есть.
  Зейн подмигнул копу:
  — Ребята вроде нас едят, где хотят.
  «Так его, — подумал клерк. — А то эти сраные копы совсем зарвались».
  Коп недовольно нахмурился и уточнил у седовласого чудика:
  — Ты что имеешь в виду?
  Кэри оттолкнула меня в сторону и пулей ворвалась в магазин.
  Я едва успел отпрыгнуть, чтобы коп и клерк не заметили меня. Сжимая в руке пистолет, я привел себя в состояние повышенной боеготовности, втиснувшись в стену за занавеской.
  — Слушай, — сказала Кэри, проходя между стеллажами с кассетами, пока клерк, коп и Зейн, повернувшись, разглядывали ее, — ну и грязища же тут в сортире.
  «А пошла ты! — подумал клерк. — Скажи спасибо, что бесплатно пустили».
  Он перехватил взгляд федерального агента, означавший «А пошел-ка ты сам туда же!», который Кэри бросила на него, подходя к двум мужчинам со значками.
  — Помощь нам не нужна, — сказала она Зейну.
  «Да уж, — подумал клерк, — будто вы, федералы, хоть с чем-то можете справиться без поддержки».
  Но он знал, когда надо подчиняться четырем волшебным словам.
  — Черт! — сказал местный коп. — Так с тобой еще и баба!
  — В чем проблема? — спросила Кэри. — Думаешь, это не женское дело?
  Коп то ли вспыхнул, то ли зарумянился, это как посмотреть.
  — Лично я думаю… — начал он.
  — Думаешь, что здесь все спокойно, — без церемоний прервал его Зейн.
  Кэри не дала копу ответить и сказала, обращаясь к Зейну:
  — Не может такого быть, чтобы мы не справились.
  — Славно сказано, — отозвался Зейн.
  — Эй, это вы про меня? — спросил коп.
  — А про кого же еще? — ответил Зейн.
  Я по-прежнему стоял за занавеской, дуло пистолета прижалось к щеке.
  — Про тебя, — кивнула Кэри. — Мы ведь не слепые и пока еще в своем уме.
  — Мы появляемся, когда этого меньше всего ждут, — подхватил Зейн.
  — Так что надо быть готовым, — сказала Кэри.
  — Но почему-то никто никогда не готов, — заключил Зейн.
  Ветеран сотен интервью, коп понял, что эти двое сцапали его, а теперь пытаются объясняться обиняками. Его значок напугал их, и это было хорошо, но ему требовалось задержать их на месте преступления. Он сглотнул слюну.
  — Иногда неожиданность срабатывает, в отчете ничего не будет сказано.
  — Ага, — сказала Кэри, — так-то лучше. Писать не о чем.
  — Эй! — сказал коп («А ну-ка покажи этим сраным придуркам, кто здесь хозяин»). — Вы что, ребята, хотите, чтобы я про вас написал?
  — Не-а, — ответила Кэри, — хотя замечательная получилась бы история.
  «Вот и правильно, — подумал трупообразный клерк, — берегите свои задницы, копы».
  Зейн улыбнулся копу:
  — Мы вас больше не задерживаем.
  Копу в этих словах послышалось признание, скрывающее мольбу.
  Клерку — просьба удалиться, скрывающая «проваливай подобру-поздорову».
  Коп ткнул указательным пальцем в придурковатую парочку, чья мольба указывала на то, что они достаточно смышленые, чтобы навсегда забыть, что он был здесь. На всякий случай он напоследок предупредил их:
  — Берегите себя.
  «Ух ты! — подумал клерк, когда затрезвонил звонок и местный коп прошествовал наружу. — Хвала Всевышнему! Один крутой коп посылает подальше другого. Совсем как в старых телешоу „Хилл-стрит-блюз“!»
  — Оказывается, не такой уж плохой парень, — сказал Зейн клерку.
  — О да, — ответил клерк, который знал, что копы всегда заодно. — Золотое сердце. Совсем как вы.
  — Нет. — Зейн изобразил улыбку, — по части шизни ему до меня далеко.
  — Ладно, — проворчала Кэри, — пора опять лямку тянуть.
  Когда они направились к тому месту, где я ждал их за занавеской, я спрятал пистолет в кобуру.
  Мы поднялись наверх в пахучих облаках дымящейся азиатской еды.
  — Едва не… — сказал Зейн.
  — Да… — согласилась Кэри.
  Зейн наклонил голову в сторону порномагазинчика, где они чуть не влипли.
  — Тебя на мякине не проведешь.
  — Для старого дурня ты тоже держался неплохо, — похвалила Кэри.
  — А я рад за вас обоих, — сказал я. — Знаете, как себя вести.
  — Да, — ответила Кэри.
  — Да, — кивнул Зейн.
  — Для всех нас это хорошая новость, — сказал я, снимая крышечки с чашек с дымящимся чаем.
  Они посмотрели на меня и открыли тарелки со свининой, жаренной по-ханойски на длинных толстых палочках, и сладковатой белой лапшой.
  Позвонил Рассел, и я попросил его тут же приехать. Он заметил наши пустые миски.
  — А мы ели морепродукты на каком-то пустыре из фильма сороковых годов, между мотелем и метро. «Кэдди» я припарковал под навесом. С улицы его не видно, с вертолета тоже не заметят. А сюда приехал на метро.
  — Один? — спросил я.
  — Совершенно. — Он указал на Зейна и Кэри. — Вы двое поедете на подземке. Эрик рассчитал, что последнее дежурство сегодня вечером должны нести мы с Виком. Вот раздобыл вам карту, купил проездные.
  — Они вдвоем? — повторил я.
  — Только так мы сможем держать «кэдди» под прикрытием. Если бы Хейли приехала со мной, чтобы сопровождать их обратно, Эрик остался бы один слушать этот рекламный бубнеж по всем телеканалам мотеля. Она не хотела приказывать ему залезть в постель и ничего не делать до нашего возвращения. Боюсь, он становится неконтролируемым и может выпасть в осадок.
  Кэри обожгла меня взглядом.
  — Кроме того, — продолжал Рассел, беря бинокль и разглядывая ярко освещенную «Почту для вас!», — мы должны доверять блондинке, потому что рано или поздно ей придется оказаться под присмотром только одного из нас. Все, что требуется от Зейна, — это отвезти ее на метро до мотеля.
  — Думаю, управлюсь, — сказал Зейн.
  47
  Поезд с грохотом несся сквозь синий ночной воздух.
  Снизу, из порномагазина, до нас с Расселом долетали трубные звуки телевизора.
  Снаружи хвостовые фары проезжавших машин расчертили ночь красным пунктиром.
  — Держи ушки на макушке! — сказал Рассел.
  Менеджера «Почты для вас!» сменил видный пожилой джентльмен в галстуке, который уселся за конторку в ожидании клиентов в ярко высвеченном желтым светом отделении. В бинокль было видно, что он читает книгу, однако разобрать названия мне не удалось.
  «Куда едете?» — раздался женский голос снизу.
  «Никуда», — ответил голос мужчины, ехавшего в телевизионном поезде.
  — Что заставляет женщин западать на мужиков? — спросил я Рассела.
  — Если бы я знал ответ, то стал бы матерым шпионом.
  «Разве можно заниматься этим здесь?» — спросила женщина из фильма.
  — Женщины думают, что мы западаем на них потому… — сказал Рассел, ткнув большим пальцем вниз.
  «Что у тебя под платьем?»
  — Черт, — сказал Рассел, — если бы все было так просто, как там, внизу!
  «О да!»
  — Господи! — взмолился Рассел. — Пожалуйста, Господи, что-нибудь одно: либо трах, либо поезд!
  Господь ответил на его мольбу: нет.
  Поезд грохотал сквозь синий ночной воздух. Стоны и вздохи. «О детка!» и «О да!» Вдруг все эти приемлемые кинозвуки перекрыл механический компьютерный джаз, скорее напоминавший гудение лифта, которое какой-нибудь бездушный человек посчитал бы вполне прочувствованным.
  — Есть такой вселенский закон, — напомнил Рассел. — Не надо проституировать музыку.
  — Женщины… — сказал я и умолк, подыскивая подходящие слова.
  — Забудь, — прервал мою задумчивость Рассел. — Не говори мне о любви.
  — А кто хоть слово сказал о…
  Но он уже вскочил. Я пододвинул свой стул так, чтобы видеть «Почту для вас!» поверх ночного потока транспорта по Джорджия-авеню и одновременно наблюдать за Расселом.
  — О женщинах, — сказал он. — Через что я прошел… через что я действительно прошел, что мы обнаружили в Нью-Йорке… Ты небось подумал, что из-за моей операции у меня такие же проблемы, как у Зейна… его главная проблема — не жара и не кошмары. Мне повезло там, но… Но от чего я действительно готов лезть на стену… О боже, как я ненавижу эту чертову музыку!
  Рассел с яростью взглянул на пол. Громко топоча, прошелся взад и вперед, но музыка все равно доносилась сквозь тонкую деревянную перегородку.
  — Ладно, то, что я сделал, было крайностью, но я сделал это без любви. Без любви к стране. Свободе. Справедливости. Эта девушка, связанная там, в кабинке сортира… Я сделал это без любви — вот что сводило меня с ума. Я не мог спасти ее, поэтому должен был полюбить, чтобы…
  Он топнул по полу.
  — Останься! — сказал я.
  — А куда еще, к чертям собачьим, я могу пойти? Мы здесь как проклятые. Проклятые выслеживать кого-то. Потому что нам это нравится. Потому что нам вряд ли бы понравилось, если бы выслеживали нас. Потому что нам нравится, что этому бритоголовому засранцу чихать на нашу операцию. Потому…
  Он снова топнул ногой по полу.
  — Женщины! — сказал я, когда порномузыка зазвучала раскатистее. — Любовь!
  Рассел маячил у меня перед глазами. Я вскинул руку, словно отражая его удар, приготовился всем своим весом навалиться на него, оттолкнуть прочь. Я старался контролировать его, не выпуская из виду освещенную витрину на другой стороне улицы, за которой старик сидел в одиночестве и читал.
  — Меня сводило с ума то, что любовь обязательно ведет к чему-то, — прошептал Рассел, и его слова прозвучали громче всей этой пародии на музыку. — Что, если ты всегда переходишь от любви к смерти?
  Он буквально расстреливал меня своими словами.
  — Что, если любовь всегда подразумевает убийство?
  — Да, это серьезная проблема, — также шепотом ответил я.
  — Подожди!
  И Рассел ринулся из комнаты, оставив меня наблюдать.
  Ладно, пусть так. Рассела все же прорвало, у него в крови должны были сохраниться успокаивавшие вещества. Даже если его безумие больше того, что он совершил на войне…
  А через улицу старик по-прежнему сидел все там же и читал, и никого не было рядом, машины ехали по Джорджия-авеню все таким же плотным потоком, приближалось время закрытия, все будет о'кей!
  Поезд грохотал так, что дрожал пол. Вопль — паровозный гудок? двое актеров?
  Выстрел!
  Звук разбитого стекла… затем тишина.
  Тяжелые шаги на лестнице. Я стискиваю рукоять пистолета.
  Рассел широкими шагами входит в комнату.
  — Да, — с усилием произнес он, — на чем бишь я остановился? Ах да, цепочка «любовь — смерть — убийство». Только в Нью-Джерси меня осенило, насколько все это было случаем безумной душевной немоты, не просто безумием.
  — Рассел… — сказал я. — Ты выстрелил в телевизор?
  — Только разок.
  — А клерк?..
  — Посетителей не было, он уже начал уборку. Я сказал ему, чтобы заполнил формуляр о возмещении убытков.
  — А что, если он кому-нибудь сообщит?
  Рассел отвернулся от окна. Глаза его горели.
  — А ты бы сообщил?
  На «порнодворец» опустилась тихая ночь. Мы выглянули в окно.
  — Ушки на макушке, — сказал Рассел.
  48
  Полночь. Одно тиканье стрелки разделяет «сегодня» и «завтра».
  Мы шли по выкрашенному в цвет лайма коридору второго этажа нашего мотеля, который находился на расстоянии броска гранаты от границы Мэриленда и Вашингтона, округ Колумбия.
  Рассел. Я. Вереница закрытых дверей.
  — Что мне больше всего нравилось в сценах слежки в кино, так это то, что всегда что-нибудь происходило, — сказал Рассел. Ковер поглощал звуки наших шагов. — Герой всегда видит, что творится.
  — Что толку от героя, который не знает, что происходит? — спросил я, чувствуя, как кофеин из бутылки холодной колы, которую я держал в руке, бодрит мои истрепанные нервы.
  Рассел уставился на меня.
  — Но ты же внутренне сочувствуешь герою, который не знает, что происходит?
  — Полагаю, да, — ответил я.
  — Ну конечно, ты полагаешь.
  Рассел остановился у двери «2J». Табличка с надписью «НЕ БЕСПОКОИТЬ» висела на круглой, под золото, дверной ручке, ее двойники висели на следующих двух дверях.
  — Это наша с тобой. В следующей Зейн с Эриком, а в последней, у стены — Хейли с блондинкой.
  — Ее зовут Кэри.
  — А мне без разницы. Учитывая трясучку Эрика, Зейну лучше было бы спать одному. Эрик уже, наверное, свернулся в ногах у Хейли. Это мне на руку. Теперь блондинка за нами с тобой.
  Дверь открылась, и Хейли выглянула в коридор. Прижав палец к губам, она подала нам знак: все чисто. После чего скрылась в комнате и закрыла дверь.
  — Ты правда хочешь сторожить?
  Рассел отпер нашу комнату, дал мне ключ.
  — Кому-то же надо.
  — Черт. Везет мне. Можно поспать целых четыре часа.
  — Разбуди Хейли и Эрика в пять, отвези на пост, возвращайся и ложись. Перед уходом разбуди Зейна, чтобы он караулил, пока остальные спят.
  Рассел кивнул и как-то странно печально улыбнулся.
  Замок щелкнул, и дверь в комнату, где одна из двух кроватей дожидалась меня, закрылась. Я повесил на дверную ручку раскачивающуюся табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ».
  Холодильник для льда в дальнем конце коридора глухо звякнул металлом.
  Как бы я ни устал, это было все же лучше, чем сидеть. Проходя по коридору к окнам в дальнем конце, я легонько дотрагивался пальцем до табличек «НЕ БЕСПОКОИТЬ», и они начинали раскачиваться. Дойдя до конца, откуда начиналась лестница, ведущая вниз, я оглянулся: таблички висели неподвижно. Словно я и не проходил мимо.
  За окнами стояла ночь. С одной стороны виднелись массивные возвышенности, выросшие вокруг этого мотеля, построенного в те времена, когда через двадцать минут езды от Белого дома вы уже оказывались за городской чертой. Через другое окно был виден незастроенный участок, полого поднимавшийся к метро и наземным поездам. За ними вздымались офисные здания, испещренные огнями: там работали уборщицы или трудоголики. Редкие желтые фары, как пара глаз, проплывали по улицам. В самом начале двадцать первого века занимавшаяся вымогательством команда снайперов уложила ни в чем неповинного человека в пяти кварталах отсюда. Это рассказал Расселу портье. Но копы схватили этих заезжих киллеров, так что нам приходилось беспокоиться только о снайперах, которые знали нас в лицо.
  Я сделал большой глоток холодной коки и посмотрел на часы: четыре минуты первого. Если я подобрал правильные пенни, то меньше чем через четыре часа смогу рухнуть на постель и уснуть живым.
  Бутылка в моей руке дрожала. Не кофеин был тому виной. И не ночная прохлада.
  Неужели остальных тоже трясет? Завтра седьмой день, как мы не получаем лекарств. Не считая нашей нью-йоркской контрабанды.
  Зейн предсказывал, что мы продержимся только семь дней.
  Я видел, как возвращаюсь по бледно-изумрудному коридору мотеля. Как в кино.
  Первая табличка качнулась, потревоженная моим возвращением.
  Там, внутри, была Кэри. Вместе с Хейли. И может быть… Я приник ухом к дереву этой старой двери. Да, старое дерево слегка подрагивало от самого сильного звука — мужского храпа: Эрик; впрочем, его сонные рулады перемежались женскими вздохами, это давало мне основание надеяться на то, что они сладко спят.
  Вторая табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ» дрожала еще до того, как я приблизился к ней. Мне не было нужды специально прислушиваться к доносившимся из-за старой двери приглушенным звукам. Зейн. Сколько лет в Мэне он боролся со своими кошмарами! Вот и теперь там продолжалась эта одинокая битва, скрипела кровать, в коридоре были слышны мучительные «Нет! Нет!» и нечленораздельное бормотание. Единственное, что я мог сделать, — это пройти мимо. Надеюсь, он преодолеет ужасы этой субботней ночи.
  Третья табличка «НЕ БЕСПОКОИТЬ». Слишком поздно. Рассел уже был там.
  Иди. В другой конец коридора. Встань часовым окон, глядящих во тьму, и запертых дверей. Руки трясутся. Но я знал, где я и что происходит, и это позволяло мне притворяться, что все это понарошку, как в кино.
  Теперь в любую минуту зажгутся огни.
  49
  Клерк со щетиной на лице, что сидел за кассой «КОЙОТОВ», подождал, пока уймется звонок и я войду в его владения вместе с утренним солнцем.
  — Это что? — спросил он.
  — Кофе.
  Я кивнул на белый бумажный стаканчик, который взял с серого картонного подноса, где стояло еще четыре таких же стаканчика. С потолка за мной свисал телевизор с огромной дырой в экране, крест-накрест заклеенной черной лентой.
  — Продается в бутике вместе с горячим молоком, стоит столько же, сколько горсть патронов.
  — Мог бы и мне захватить. — Кофейный аромат заставил его принюхаться, шмыгнуть носом.
  — Мог бы — это сослагательное наклонение, — сообщил я, подходя к занавешенной лестнице.
  Парень ничего не сказал, пока я не ступил на лестницу, и только тогда скрипуче произнес:
  — Объясни, чего это.
  Вместо объяснений я поднялся наверх, где меня уже поджидали Хейли и Эрик.
  — Спасибо, — сказала Хейли. Потом кивнула в сторону окна. — По воскресеньям утром все медленно раскачиваются. Негр-управляющий появился около шести. Триш ввалилась в девять двадцать две. Поздновато. До трубы никто не дотрагивался.
  Эрик сидел с чашкой кофе в руках, наблюдая за нами.
  — Порядок, дружище, — сказал я ему. — Пей не спеша.
  Эрик кивнул. Конвульсивно улыбнулся. Стал мелкими глоточками прихлебывать дымящийся кофе с молоком.
  — Как спалось? — спросил я. — Я знаю, что ты перебрался к Хейли и Кэри. Зейну, наверное, потребовалась отдельная комната, особенно с его кошмарами.
  Лицо Эрика приняло глубокомысленное выражение. Он даже открыл рот, чтобы что-то сказать.
  — Эрик, принеси пончики, — оборвала его Хейли, — может, Виктор захочет.
  Эрик послушно отошел на пять шагов.
  Хейли тем временем обратилась ко мне:
  — Когда Рассел привез нас, работала только круглосуточная пышечная на углу. Спасибо за хороший кофе. Где остальные?
  Эрик вручил мне кулек с пончиками. Я взял шоколадный.
  Мы смылись из комнаты, так что горничные, наверное, подумали, что у нас семейное собрание. Наша команда в прачечной самообслуживания. Они могут устроить постирушку и слоняться у всех на виду, оставаясь невидимыми.
  — Эрик, — сказала Хейли, — ты до сих пор еще не был в туалете. Пойди умойся.
  Не сказав ни слова, Эрик покинул нас, удалившись в маленький туалет рядом с черной лестницей.
  Хейли намеренно отослала Эрика, чтобы тот не слышал, о чем мы говорим, поэтому я спросил:
  — Как он?
  — Держится… еле-еле. На любой шум реагирует крайне болезненно. Слишком много приказов, слишком много возможностей, слишком много голосов кроме наших и его собственного, идущего из глубины. Держаться за свою личность становится ему все тяжелее.
  — Он никогда не будет свободен, — сказал я. — Ты это знаешь.
  Хейли потупилась.
  — Я надеялась, что, когда он выберется оттуда, прежде чем я умру, мне, может быть, удастся помочь ему стать сильнее, чтобы однажды…
  — Это его лучшие, пусть и немногие дни. С тобой.
  Глаза Хейли затуманились.
  — Вы все знаете, что у него блестящий ум, но много сделать он не сможет. Кто он — идет от его сердца. Из самой сути его натуры. Наша природная суть всякий раз настигает нас. А его природная суть — в любви. Чистой любви. Неколебимой любви, готовой на самопожертвование.
  — Поэтому он служил своей родине как шпион.
  — Да. И его природная суть отдала его в руки идеального истязателя, в идеальный частный ад. Словно и нет самосознания. Словно и нет высшей справедливости.
  — А как ты? — сказал я, делая вид, что кофейная чашка подрагивает у меня в руке просто потому, что мне нравится смотреть на водоворот коричневой жидкости.
  — С каждым днем я умираю все быстрее. Я надеялась, что, по крайней мере, смогу быть с вами до конца. Увижу все собственными глазами. Но пока мы не очень-то продвинулись.
  — Брось! — решительно возразил я. — Мы уже здесь. Успели так далеко забраться.
  Хейли улыбнулась мне притворной улыбкой, какой улыбается ребенку мать, чтобы смягчить неизбежное.
  — Меня трясет, но я держусь.
  Я бросил взгляд через улицу. Труба стояла на прежнем месте.
  Отвернувшись от окна, я поймал на себе взгляд Хейли.
  — А как ты? — спросила она.
  — У нас все в порядке, — сказал я. — И с Кэри…
  — Забудь о ней, — покачала головой Хейли. — Она не для тебя.
  Это был чувствительный удар, придавший особую интонацию моему тону.
  — О чем это ты?
  Хейли улыбнулась, губы ее дрожали.
  — Жизнь уж точно не ласково с тобой обошлась, — сказала она. — Подбросила мертвеца в психушку, где ты чувствовал себя в безопасности. Добавила к безумию боль. Это нечестно. Неправильно. Снова. Ты знал, что из-за убийства в конечном счете придется плохо нам, невинным. Дать случиться этому — все равно что сделать это самому. Так что, выходит, именно ты нажал на спусковой крючок. Знаешь, почему ты ухватился за Кэри? Потому что она — это ты. Спокойная, жесткая, безжалостная. Стрелок. Она вторглась в твою жизнь как раскаленная комета. Она была тобой, затерявшимся в Малайзии. Убийственной стороной твоего «я». Твоей подспудной тягой к любви. Это все сделало ее больше, чем обыкновенной женщиной… и боль от потери Дерии придала Кэри еще больше власти. В один миг там, в «Каменном пони», ты вбил себе в голову, что она — ходячая высшая справедливость. Твоя искупительница. Либо она загоняет тебя до смерти, либо поможет нам скрыться от легавых… плюс она любит тебя. Так или иначе, ты вообразил, что, подцепив ее, сам сможешь сорваться с крючка. Но учти вот что, киллер: не такой уж она ангел. Для тебя это пистолет без патронов и светловолосая головка.
  В туалете шумно спустили воду.
  Мне хотелось сказать Хейли, как она ошибается. Однако произнес я совсем другое:
  — Ты же знаешь, что случилось с нашим последним психиатром.
  — Я и так уже в похоронной процессии.
  В туалете вода полилась в раковину.
  — Эрик, можешь выходить, — позвала Хейли.
  Она оберегала его, не давая пространно высказываться о чем бы то ни было, пока не пришел Рассел и не сказал, чтобы оба спускались: их подберут Зейн и Кэри, они в «кадиллаке».
  — Придется удвоить караул, — сказал Рассел. — Каждый раз, как мы разъезжаем на этой белой бестии, все на нас так и пялятся.
  — А что остальные будут делать весь день?
  — Понятно. — Рассел посмотрел на окно. — Держать ушки на макушке.
  Ланч. Чизбургеры и жирная поджарка из закусочной в двух кварталах от нас. Трупообразный клерк жевал пепперони и пиццу со свежими помидорами. Солнце весь день напролет. Кровавый закат. Час пик. Городской автобус, изрыгающий черный выхлоп. Свиной шашлык, приправленный имбирем, на белой лапше. Две дюжины звонков и дверь, распахивающаяся для мужчин, которые прячут свои лица. Изученные до мелочей движения негра-менеджера. Тысячи взглядов на Триш, такую, щебечущую по мобильнику. Двадцать семь клиентов на «Почте для вас!», тринадцать из которых пользуются своими почтовыми ящиками. Никто из них даже не притронулся к перевязанной белой лентой картонной трубе за прилавком.
  — Ушки на макушке, — сказал Рассел, когда часы на моей дрожащей руке показали палиндром 10.01 и в окне через дорогу появился старик, чтобы провести очередную ночь за очередным романом.
  — Шпионить — это все равно что смотреть.
  — Шпионить — это все равно что верить, что есть на что посмотреть. Уже не веришь?
  — Почтовая труба все еще на месте.
  — Что, если никто так и не придет за ней? Что, если все это только дохлый номер, к которому прибегала только покойная? Что, если труба эта, кроме нас, никому не нужна?
  — А над чем, по-твоему, я ломаю голову целый день, слушая, как ты расхаживаешь взад-вперед и ноешь, да еще эта дерьмовая еда, вонючий клозет и…
  — Ладно, вояка, не взваливай все на меня! Таковы реалии нашей операции и…
  В этот момент снизу донесся подвывающий мужской голос:
  — Эй! Там наверху! Я иду.
  — По-твоему, он хочет записаться волонтером? — посмотрел на меня Рассел.
  — По-моему, ему нужно в сортир. Снова.
  Но Рассел сместился к противоположной стене. Я занял такую позицию, чтобы наблюдать одновременно за лестницей и за окном. Пиджак я накинул на спинку стула, выставив пистолет в кобуре на всеобщее обозрение.
  В комнату вошел поросший щетиной клерк, бледный, глаза налиты кровью. На футболке от тренировочного костюма замысловатый французский рисунок, джинсы явно подобраны на помойке. Красные поношенные кроссовки, хмурый взгляд.
  — Ну так где оно? — спросил он.
  — Что «оно»? — вопросом на вопрос ответил Рассел.
  — Я не с тобой разговариваю, мистер Бум-Бум. Как насчет Кофейного Человека? Сделка есть сделка. Где оно?
  — Никак не пойму, о чем ты толкуешь, — сказал я, посмотрел через улицу на «Почту для вас!», но увидел только все того же старика. — Тебя что — разорили?
  — Нет, но нанесли травму. Вы сами видели. Сами слышали. А ведь он обещал, но никто ничего так и не принес, поэтому я сам пришел за справкой.
  — Какой справкой?
  — О компенсации нанесенного ущерба. Это Америка. Это законный бизнес. А вы распоряжаетесь тут, как хозяева, и ломаете мне кайф. Вы сломали телевизор. Мистер Бум-Бум клялся, что принесет справку о компенсации ущерба, но так ни черта и не принес, поэтому я решил сам забрать.
  — Возмещение ущерба? — Я был настолько взбешен, что Рассел перестал подпирать стену и подошел к нам. — Ты хочешь возмещения ущерба? Думаешь, ты здесь хозяин? Думаешь, что твое правительство?.. За какой-то сраный телевизор?!
  — С дистанционным управлением, — сказал клерк.
  — Дистанционным? Дальним? За далью даль — это ты хочешь сказать? Компенсировать тебе твои затраты в ущерб интересам национальной безопасности? Что ж, я попробую достать справку о компенсации и возмещении ущерба.
  Клерк скрестил свои тощие, как зубочистки, руки.
  — О том я и говорю.
  Я хлопнул по карманам брюк.
  — Ничего!
  Сунул руку в нагрудный карман пиджака.
  — И здесь тоже!
  Наконец выудил из второго нагрудного кармана сложенный листок бумаги.
  — Обожди минутку! — Я поднес бумажку к свету, который просачивался в эту смрадную комнату над тысячей извращенных киношных фантазий. — Ну-ка, что у нас здесь?
  Эффектно развернув бланк, я увидел отпечатанный наверху логотип: «Почта для вас! Свидетельство об аренде ящика».
  Я искоса поглядел на клерка.
  — Похоже на стандартную форму!
  Я торжественно поднял формуляр.
  — Проклятье!
  Опечаленно и встревоженно я взглянул в злые глаза клерка.
  — Похоже, я схватил в офисе не тот формуляр.
  Я чувствовал, как он следит за тем, как я разглядываю разграфленный листок с инструкциями и незаполненными графами:
  — Да это же…
  Только тут до меня дошло.
  — Это я виноват. Моя ошибка, — прошептал я.
  — Что? Ви… дружище, с тобой все в порядке? — спросил Рассел.
  Оторвавшись от бумаги, я взглянул на клерка.
  — Спасибо.
  — Хм? — вопросительно фыркнул он.
  Рассел уставился на меня так, словно я сошел с ума.
  — Мы уладим это через почту.
  — Но почему вы сами не принесете? — спросил клерк. — По почте такие дела не делаются.
  — Потому что завтра нас здесь не будет. Выходной.
  — Выходной? А еще на правительственной службе!
  — Так у нас заведено. — Я кивнул на Рассела. — Мой напарник сопроводит тебя вниз. Возьмет адрес — куда ты хочешь, чтобы направили справку. Даст аванс, чтобы добрался сегодня до дома.
  — Наличными? — Клерк зыркнул, переведя взгляд с меня на Рассела и обратно. — Да, — замялся он, — а этот аванс, случайно, не попадет в отчеты, ну, вы понимаете…
  — В отчетах мы спишем его на наши личные расходы, — заверил я клерка.
  — Тогда порядок. Так и быть. — Он повернулся и стал спускаться по лестнице.
  Рассел сделал вид, будто я не в своем уме, но последовал за парнем.
  Я же тем временем набрал запрограммированный номер.
  Пять звонков.
  — Да? — задыхаясь, ответил Зейн.
  — Чем занимаешься? Ничего страшного, — сказал я ему. — Намыливайтесь поскорее. У нас тут жарко.
  50
  Полночь. Слившись в одну, вертикальную, стрелки часов отмечают седьмые сутки нашего пребывания в реальном мире.
  Мы с Зейном лежим, вжавшись в землю, как коммандос, на откосе, который поднимается к стоянке от дренажной канавы, обрамляющей насыпь метрополитена. Мы прячемся в тенях между столбами фонарей, освещающих пути. Голая лампочка ярким пятном выделяется на заднем фасаде кирпичного здания, этот свет почти не достигает растущих вдоль канавы кустов. В промежутках между зданиями горят огни Джорджия-авеню.
  Когда все еще только начиналось, Зейн подсчитал, что без лекарств мы не продержимся, сгорим через семь дней. Даже несмотря на облегчение, которое принесли нам контрабандные лекарства, меня трясло так, что, похоже, Зейн был недалек от истины.
  Перетерпи, твердил я себе, лежа на земле под холодным покровом ночи. Мы можем перетерпеть, выкарабкаться. Или, черт возьми, использовать это. Заставить наше безумие работать на нас.
  — Поезда метро проходят каждые тридцать две минуты, — сказал Зейн. — В нашем распоряжении двадцать одна минута, прежде чем поезд протарахтит мимо и кто-нибудь сможет заметить нас.
  На нем был черный колпак с помпоном, натянутый на седые волосы, колпак, который он купил все в том же злополучном круглосуточно открытом супермаркете, где мы так неудачно выбрали себе перчатки.
  Белые полотняные садовые перчатки, большие, с широкими пальцами, они болтались даже на руке Зейна, которой он помахал перед моими глазами.
  — Выгляжу в них, как Микки-Маус, — сказал он.
  — Любил подшутить, грызун, — шепотом ответил я.
  — Вот и подшутил, надо мной.
  — Хейли сказала, что в магазине были только такие. В этом реальном мире пользуйся тем, что дают.
  — Если бы мне понадобилось вытащить пистолет и кого-нибудь подстрелить, у нас возникли бы проблемы.
  Две темные фигуры пробежали по направлению к нам вдоль здания.
  Рассел и Эрик нырнули в канаву.
  — Все путем, — прошептал Рассел. — Мы не заметили никакой сигнализации. И никаких камер, как ты и предполагал. Они могли бы установить систему инфракрасных лучей или сенсорный датчик движения, но это значило бы от очевидного перейти к невероятному.
  — Кто пойдет на такое? — пробормотал Зейн.
  — Это сработает, — сказал я ему. — Вспомните Уотергейт, — продолжал я, обращаясь ко всем. — Грабители, которые ворвались в офис психиатра, чтобы устроить погром этому диссиденту, обставили все как самый обыкновенный грабеж со взломом.
  — А что, ты говорил, сталось с этими ребятами? — спросил Зейн.
  — Пошли в кинобизнес, — сказал я.
  — Да, но они не врывались в стеклянный, просматриваемый со всех сторон, освещенный офис на самой оживленной улице города.
  — Значит, у нас это получится более драматично, — сказал я. — Ведь мы профессионалы.
  Мы принесли толстые пластиковые мешки для мусора на тридцать галлонов.
  — Эрик, после того как мы пройдем перед фасадом, Рассел подаст тебе сигнал и ты взломаешь замки.
  Даже несмотря на то, что он пользовался любительскими инструментами, мы знали — Эрик справится, это был не подлежащий обсуждению приказ. Гораздо больше нас волновало, сколько времени ему понадобится, промежуток, пока мы оставались совершенно незащищенными, но во всякой операции есть доля риска.
  — Как только мы окажемся внутри, я знаю, какой ящик с файлами надо проверить. Рассел, ты там все переверни, перетряхни хорошенько, выдвинь ящики письменных столов…
  — Клянусь рок-н-роллом, уж это-то я умею.
  — Зейн, будешь вести наружное наблюдение; встань возле поребрика, будто ждешь машину.
  Оба наших мобильника были подсоединены к телефону Хейли, пока она сидела за рулем белого «кэдди», работавшего на холостом ходу на стоянке супермаркета за восемь кварталов по Джорджия-авеню. Кэри разместилась на пассажирском сиденье. Если нас схватят, если мы облажаемся, то, по крайней мере, наш свидетель останется на свободе, чтобы во весь голос поведать о том, как все было.
  Три больших пальца в белых перчатках поднялись вверх.
  И тогда я сказал:
  — Вперед!
  Существа в белых перчатках метнулись вдоль кирпичной стены здания, словно крысы. Добежав до конца, я выглянул за угол. Ни одного прохожего не было заметно у вытянувшихся рядом магазинов на Джорджия-авеню, где и днем-то наблюдались лишь редкие пешеходы. Отсутствовал и сплошной поток машин по обеим полосам улицы. Свет в супермаркете через автостраду был выключен, тускло светилась неоновая вывеска вьетнамского ресторанчика. Яркие синие огни «КОЙОТОВ» погасли.
  Мы обогнули угол, Зейн отделился, чтобы занять свое место у края тротуара, мы с Эриком, стоя бок о бок, разглядывали стеклянный фасад «Почты для вас!», а Рассел…
  Рассел трусцой устремился вслед за Зейном.
  — Какого дьявола ты?..
  Не успел я закончить свой произнесенный свистящим шепотом вопрос, как Рассел резко обернулся к нам… и почте. На нем был черный кожаный плащ. Руки в белых перчатках подняли воротник. Я всем телом чувствовал, как дрожит Эрик, ожидая условного знака Рассела взламывать дверь.
  Я видел, как Рассел набрал полную грудь воздуха. Услышал, как он бормочет:
  — У тех парней из Уотергейта кишка была тонка.
  Рассел ринулся прямо на стеклянную витрину почты, руки работали, как поршни, длинные полы его плаща хлопали, обвиваясь вокруг гулко ступающих ног… ближе… ближе…
  Рассел взвился в воздух, в прыжке развернувшись спиной к витрине. Руки в белых перчатках взметнулись — прикрыть лицо с плотно зажмуренными глазами.
  Рассел с грохотом пробил стеклянную стену. Рухнул на спину перед прилавком, вслед за ним посыпались уцелевшие осколки, которые, разбиваясь вдребезги о плиточный пол, покрыли упавшего стеклярусным саваном.
  — Черт возьми! — взвыл стоявший у края тротуара Зейн.
  Я вбежал — осколки хрустели у меня под ногами, — посмотрел вниз…
  Рассел, в черных ботинках, черных джинсах, наглухо застегнутом черном кожаном плаще, лежал, раскинув руки в белых перчатках, как поверженный борец дзюдо.
  — Рассел! Рассел, ты можешь?..
  — Ох, дружище, — простонал тот, медленно двигая руками и ногами, корпусом, открывая глаза. — В кино все намного проще.
  — Реальная жизнь причиняет боль. Можешь действовать?
  — Почти, как всегда.
  Я помог ему встать.
  — Минутку, минутку, — сказал Рассел. — Время еще есть. И потом, копы не клюнули бы на то, что настоящие взломщики умеют вскрывать замки. Это все голливудские штучки.
  — Переверни все вверх дном!
  — Уф! Ладно, сейчас.
  Когда я перепрыгивал через прилавок, взгляд мой непроизвольно упал на зияющую чернотой пробоину в стеклянной стене рядом с дверью…
  Замок, который послушно взламывал Эрик.
  — Эрик! Забудь этот приказ! Мы уже вошли! Помоги Расселу.
  Зеленый ящик с файлами. Либо менеджеру удалось заставить Триш переставить их, либо он в конце концов сделал это сам. Я сунул то, что мне было нужно, в свой мешок, а остальные файлы подбросил в воздух жестом небожителя: «Да будет бумажная вьюга!» Рассел запихнул в свой мешок переносной телевизор со стола Триш, швырнул туда же ее набивные фигурки фантастических существ, которые лет десять назад ценились на вес золота миллионами здравомыслящих американцев. Я порылся в столе менеджера, перевернул семейные фотографии так, что их зеркальные рамки «странным образом» не разбились. Разбросал наугад какой-то бумажный мусор из среднего ящика, на его место положил пенни «решкой» вверх и засунул поглубже пять сложенных двадцатидолларовых банкнот: эту удивительную кармическую удачу после всего причиненного преступлением ущерба он явно объяснит тем, что грабители проворонили его личные деньги, о которых он забыл.
  — Порядок! — заорал я. — Уходим!
  И мы выбежали из разграбленной «Почты для вас!», Зейн по пятам мчался за нами, чтобы поскорее укрыться в тени, залегшей вдоль полуночных рельс.
  Белый «кэдди» увез всех нас в полном составе в ночь. Мигали красные и зеленые огни. Задние фары ехавшего перед нами автомобиля растаяли в пригородной тьме. Мимо промчались фары автомобиля, ехавшего нам навстречу по Джорджия-авеню. Хейли вела, рядом с ней сидела Кэри, Зейн восседал на пассажирском месте.
  Я устроился на перегородке, разделявшей заднее сиденье. Слева Эрик при свете фонарика разглядывал скрепленные листы бумаги, которые я нашел в украденном файле: «Почта для вас! Свидетельство об аренде ящика». Заполненное целиком и полностью для корпорации «Берлоу». Включая бланк, отпечатанная на котором крупным шрифтом инструкция гласила:
  «В соответствии с требованиями федерального закона все ящики или адреса до востребования, сдаваемые в аренду или внаем для получения официальных и/или частных почтовых отправлений, посылок и т. д., могут быть предоставляемы в распоряжение лицам или организациям, имеющим достоверно установленный адрес».
  Достоверно установленный адрес.
  — Седьмая или Девятая Восточная авеню, — читал Рассел. — Строение четыреста два. Вашингтон, округ Колумбия.
  Эрик тем временем смотрел лежавшую у него на коленях карту, я держал фонарик.
  — Рядом, — сказал он. — Милю на юг и меньше мили на восток, на границе с Мэрилендом.
  — Что еще в этом файле? — спросил Зейн.
  — Ксерокс чека на оплату годовой аренды, датированный… пятью неделями назад.
  — Чек кассира, — сказал я. — Полученный из банка в… Парктоне, Мэриленд.
  — Это городишко на Восточном побережье, возле океана, — вмешалась Кэри. — Полдня езды от округа Колумбия.
  — Чек кассира указывает только на банк, а не на того, чьи это деньги, — возразил я.
  — Не такая уж богатая информация для уголовно наказуемого ограбления со взломом, — сказала Кэри.
  — Посмотрим. — Сверяясь с картой, я говорил Хейли, куда ехать, чтобы по достоверно установленному адресу добраться до «Берлоу» — корпоративной связи сестры Смерть.
  Наша белая машина скользила по ночному городу.
  — Выглядит знакомо, — сказала Кэри.
  — Кажется, — ответил я, пока мимо проплывали дома, окаймлявшие широкую двухполосную улицу. — Ты была в штаб-квартире Лэнгли в Виргинии, но все города, которые охватывает кольцевая, — будь то Мэриленд или Виргиния — по сути, один город. То, что Лэнгли дальше, это только географическое выражение его непричастности к Белому дому.
  — Не то, — сказала она. — Здесь, сворачивай налево здесь.
  Эрик заерзал на своем месте, когда я схватил его за руку и сказал Хейли:
  — Давай!
  Белый «кэдди» резко взял влево, подъехав к ярко освещенному перекрестку пяти дорог, над которыми проходил бетонный мост для железнодорожного переезда.
  — Остановка метро, — прошептала Кэри.
  — «Почта для вас!» — на расстоянии пятнадцати минут ходьбы от другой остановки, — сказал я. — Участники логически спланированной операции сделали бы вывод…
  — Поезжай туда, — сказала Кэри.
  Хейли так и сделала, нашла Восточную авеню через квартал и свернула влево, чтобы ехать в том же направлении, в каком мы и ехали до первого распоряжения Кэри.
  — Подъезжаем, — сказал Зейн с пассажирского сиденья. — Осталась пара кварталов.
  — Остановись там, — сказала Кэри.
  Хейли поставила «кэдди» на открытой площадке за джипом, в каких разъезжают «футбольные мамочки».
  — Хочешь поруководить? — спросил я Кэри.
  — Думаю, слишком поздно, — ответила она. — Но могу я провести хоть одну короткую рекогносцировку?
  — Давай валяй, — ухмыльнулся я, но вряд ли она заметила это с переднего сиденья.
  — Двойное свидание, — сказала она.
  Эрик выключил в машине свет, после чего Хейли открыла свою дверцу.
  Зейн и Кэри выбрались с переднего сиденья.
  Мы с Расселом тоже вышли, он уселся за руль «кэдди». Обе женщины и Зейн ждали меня перед капотом «кэдди». Левой рукой я обхватил Кэри за талию.
  — Но… — сказал Зейн.
  — Все в порядке, — ответила Кэри, а я быстро посмотрел на Хейли, которая покачала головой. — Таким образом вы будете страховать нас сзади, прикрывать и контролировать, точь-в-точь как описано в пособии.
  Зейн левой рукой обнял Хейли за плечи, оставив свободными ее руки и свою, стрелковую. То, что я обнял Кэри, оставляло мою правую руку свободной и одновременно мешало моей спутнице дернуться, схватиться за пистолет, но поскольку он все равно не был заряжен, никто особо не беспокоился. Следуя руководству, я мог направлять ее, не причиняя вреда. Я тесно прижал Кэри к себе, чувствуя ладонью изгиб ее ребер, плотно прижимая предплечье к ее спине.
  Со стороны мы выглядели как две влюбленные парочки, расходящиеся по домам, одна впереди, другая чуть сзади, как лошади, запряженные в дилижанс. Ветра не было. Воздух застыл. Было прохладно. Наши тени скользили по тротуару, не загаженному собаками и не заляпанному кровью.
  Не вечер, а мечта. Уличные фонари озаряли сцену. По всему городу бармены и барменши желали доброй ночи своим хозяевам, которые встречали кого-то, на кого возлагали большие надежды утром, или не встречали никого, надеясь, что утро — это утро. Закусочные зажигали огни для страдающих бессонницей и шоферов такси. Телевизоры в домах, мимо которых мы проходили, стояли темные даже без черной ленты, наклеенной крест-накрест на их экранах. Невидимая собака пролаяла дважды, но больше для порядку.
  Мы проходили по границе, разделяющей местность, явно не углубляясь в день вчерашний, но и не устремляясь навстречу дню завтрашнему. Город не был похож ни на городок с открытки, ни на стереотипный пригород; рядом была остановка метро и несколько жилых домов с крылечками и широкими лужайками. Мэриленд находился сейчас по левую руку от нас, округ Колумбия — по правую. Прямо перед нами лежала Главная улица длиной в два квартала с мороженицей и пунктом проката видеокассет, магазином вышедшей из моды одежды, мастерской портного, кабинетом оптометриста и школой йоги. Мы дышали ароматом кустов, росших вокруг свободной стоянки. Воздух пахнул бетоном, холодной дорогой, машины скользили мимо нас, пока мы считали номера домов по Восточной авеню.
  — Через улицу, слева, — шепнул я.
  Вот она — огромная серая бетонная коробка высотой пять этажей, занимающая угол и значительный промежуток двух перпендикулярных тротуаров.
  — Черт! — просипела Кэри, когда мы подошли к зданию. Я притянул к себе ее теплое тело, жадно вдыхая аромат ее сиреневого шампуня. — Черт, черт, черт.
  — Перейди улицу.
  Кэри вывела нас на боковую улочку, проходившую мимо здания, которое было нашей целью, на тротуар напротив его дверей.
  — Черт меня побери! — не переставала шептать она, когда мы пошли по боковой улочке.
  Мне не хотелось об этом думать. Я не спускал глаз со здания, которое являлось нашей целью, пока мы проходили мимо него, мимо бокового входа, запертых на цепь ворот, отгораживавших стоянку с четырьмя машинами и двумя неприметными фургонами. Мимо другого здания, приземистого трехэтажного строения из желтого кирпича, с вывеской юридической фирмы и медицинской страховой компании, мимо последнего здания на этой боковой улочке — большого розничного магазина «Пробудись!», в витрине которого стояли вперемежку длиннолицые таитянские статуи из тикового дерева и каменные будды и висели два кимоно.
  — Да, так облажаться. — Кэри отвела нас обратно к белому «кэдди». — Поехали отсюда.
  Рассел вел, Хейли с Эриком перебрались на переднее сиденье.
  — Это одно из наших мест, — сказала Кэри с заднего сиденья; по бокам ее разместились мы с Зейном.
  Адрес до востребования, незарегистрированная сеть офисов.
  — Чьих это наших? — спросил Зейн, хотя все мы знали суть ответа.
  — Я не офицер безопасности и даже не оперативник, моя работа — на улице, спецподразделение по боевым действиям локального масштаба, паравоенные управления, которые…
  — А что, сил специального назначения уже не существует? — спросил Зейн, который когда-то входил в их состав.
  — Конечно существуют, но теперь Управление располагает собственными военными подразделениями. Меня и еще нескольких женщин никогда не забросят в Афганистан, прежде чем туда войдут военизированные части, но в каком-нибудь западном городе мы можем навести шухер. Мы работаем вместе с армейским подразделением «Дельта». Мы — современные асы. Команды из трех человек для быстрого реагирования, стрелки, вооруженные химико-бактериологическим оружием, агенты, работающие в одиночку…
  — Погоди-ка, — сказал Рассел. — Значит, сокращенно получается СДЛМ? Так ты из СДЛМ, киска?
  — Я из асов, — пояснила Кэри. — Велика ли разница, какой ярлык мне прилепят какие-нибудь бюрократы? Организационные схемы — темный лес после одиннадцатого сентября. Учитывая наши заокеанские войны, миротворческие операции, провалы антитеррористических акций, подробности деятельности «голубых касок» ООН, негласное взаимодействие с союзниками, битвы за бюджет и междоусобицы вокруг учреждения Департамента внутренней безопасности, когда каждый федеральный магазин из кожи вон лезет, чтобы обзавестись собственным антитеррористическим устройством, чтобы продолжать игру… Все так зыбко, и наша многоуровневая классификация так усложнилась, что я сомневаюсь, что кто-нибудь знает, кто он на самом деле и чем занимается.
  — Но это здание тебе знакомо, — сказал Зейн.
  — Это наше, — ответила Кэри. — СДЛМ. Мы арендуем несколько офисов на пятом этаже, базовое поле, где можно разработать операцию, избегая чрезмерно любопытствующих, но и не так далеко от штаб-квартиры ЦРУ. Делаем свою бюрократическую работу, стараясь не попасть ни в один из списков. Я и была-то там всего один раз. Прикрытия разные: офис терапевта и консультативная служба на случай, если какой-нибудь гражданский начинает задавать слишком много вопросов. Они живут в своем собственном мире, думают, что Вашингтон никогда не переступит границу. А отсюда следует, что ваша сестра Смерть работала под… Перекрестным прикрытием, мне следовало бы это понять, когда вы показали мне адрес, но… Ее достоверно установленный адрес значится по той стороне здания, которая выходит на Восточную авеню, округ Колумбия. Перекрестное прикрытие состоит в том, что СДЛМ использует боковой адрес того же здания — Адель-авеню, штат Мэриленд. Было бы слишком большим совпадением, что, будучи в одном здании, они никак не были связаны.
  — Перекрестное прикрытие — одна из ошибок, которых учат избегать, — сказала Хейли.
  — Значит, либо кто-нибудь не обратил внимания в школе шпионажа, — заметил Рассел, — либо кому-нибудь было все равно.
  — Вот только все это не имеет смысла, — сказала Кэри. — Допустим, весь этот кавардак проходит по одному из ваших двух сценариев… что-то вроде затеянной ренегатами операции: какая-то шпионская группировка скрывается внутри нашей группы шпионов; зачем посылать сестру Смерть убивать вашего психиатра в Мэн? Это вашингтонские штучки. Вы не убиваете человека, представляющего для вас проблему, вы продвигаете его вверх. Поручаете ему важную работу, которая неизбежно приведет его к краху. Аннулируете его бюджет. Впутываете в скандал.
  Ладно, допустим, вы действительно укокошили кого-то, допустим, какой-то урод из вашей команды ведет двойную игру, но вы не можете доказать это законным образом и не можете перевербовать его так, чтобы он действовал против оппозиции. Вы уполномочили его на это, будучи полностью в здравом уме. Федеральный мусоровоз врезается в машину на парковой дороге Джорджа Вашингтона. Ограбление на стоянке возле почтового отделения. Сердечный приступ, когда никого нет дома. Самоубийство на парусной лодке вашего парня в Чесапикском заливе, и вы кремируете тело, прежде чем местные власти успевают произвести вскрытие.
  — Возможно, кому-то поразить цель в засекреченном Нигде, лечебнице для душевнобольных в Мэне, показалось необходимым для сохранения контроля, — сказал я. — И сейчас речь определенно идет не о каких-то плохих парнях из «Аль-Каеды», не о наркокартелях, или Северной Корее, или Кубе, или о ком-нибудь еще, а о нас.
  — Но кто это «мы»? — Кэри покачала головой; мы ехали по пустынным улицам округа Колумбия. — Ваш доктор Фридман должен был вот-вот превратиться из блестящего ученого в важную шишку. Если бы даже Управление пошло на мокруху здесь, в Америке, — а оно не сделало бы этого, — слишком уж это… политически наивно и опасно. В правительстве у нас тоже не дураки сидят.
  — Приятно слышать! — сказал Рассел.
  — Даже если бы это была незапланированная операция вроде «Иран-контра», — продолжала Кэри, — вы не смогли бы найти достаточно бюрократов, чтобы санкционировать убийство такого человека, как доктор Фридман, потому что не смогли бы убедить их, что они успеют прикрыть свои задницы. Да и нет причины убивать суперзвезду вроде него.
  — Это мы понимаем, — сказала Хейли.
  — Ради бога, он всего лишь психиатр! Единственные люди, о которых он заботился, — это…
  — Психи вроде нас, — подхватил я. — Это лишь усугубляет нашу вину.
  — Какая теперь разница? — спросил Эрик.
  — Он прав, — ответил Зейн, пока мы ехали по Шестнадцатой улице, бесцельно направляясь вперед к расположенному в трех милях Белому дому, где никто из нас никогда не был и где теперь уже никогда не придется блистать доктору Ф. — Какая разница? Мы там, где мы есть, и, похоже, нас все больше втягивают в какую-то санкционированную операцию.
  — Кем санкционированную? — возразила Кэри.
  — Если одиннадцатое сентября и доказало что-то, — вмешался я, — так это то, что левая рука наших тайных агентов не всегда знает, что творит правая. А иногда они дерутся.
  — Все равно не могу поверить в чушь, которую вы тут мелете про какую-то операцию ренегатов, — покачала головой Кэри. — Исключено.
  — А вот и нет, — настаивал я.
  — Теперь другие времена.
  — Да, конечно.
  Мы въехали на вершину подъема, и за лобовым стеклом замерцали огни центра округа Колумбия. В двадцати кварталах впереди виднелось ярко освещенное белое мраморное здание, где спал президент.
  — Ничего не изменилось, — сказал я. — Мы не можем все время быть в бегах, но и не можем войти… мы — психованные беглецы, которые разыскиваются за убийство своего психиатра, а теперь и за похищение и нападение на почту.
  — Ограбление со взломом и нанесение ущерба, — добавил Рассел.
  — Отпечатков нет, — напомнил Эрик. — Все работали в перчатках.
  — Нам нужно больше информации, чтобы отослать нашу историю кому-нибудь, кого она не оставит равнодушным, — сказал я.
  — О чем это ты? — спросила Кэри.
  51
  Следующий день. Вторник, восьмой день нашей ренегатской операции. Разгар дня.
  Я слышал, как хлопают полы черного плаща Рассела; он шел в трех шагах позади меня по тротуару Главной улицы мимо серого здания СДЛМ. Когда в 9.15 он отправился на разведку к этому самому безобидному на вид зданию, то с ним была почтовая труба и одет он был как посыльный. Но перед нашей дневной операцией переоделся, сказав:
  — Не хочу умирать в коричневом.
  Мы дружно проследовали к центральному входу.
  У дальней стороны здания Эрик мелкими шажками приближался к боковому входу. Пухлый, в очках, с шаркающей походкой, он во всем напоминал ученого-зануду. Приборчик, который он смастерил из подручных средств, был привязан у него под выношенным пиджаком ученого-сухаря, равно как и «вальтер» сестры Смерть. Заряженный.
  В десяти футах позади Эрика шла прогулочным шагом пара, напоминавшая отца и дочь. У дочери были только что выкрашенные каштановые волосы. Похожий на орла отец был в черной вязаной шапке.
  Мы с Эриком были носителями времени и, сверив часы, синхронизировали наши шаги и шаги тех, кто двигался за нами, прикрывая нас и одновременно следя за улицей.
  Я потянул дверь, пропуская вперед шедшего позади мужчину в плаще, который вошел в здание, размахивая руками, чтобы показать, что они пусты, и в тот же самый момент ученый-сухарь открыл боковую дверь для ринувшихся мимо него отца и дочери. Отец зорким орлиным оком обводил разбегавшиеся в разные стороны коридоры, дочь держала лестницу на прицеле.
  Внутренность помещения напоминала рекогносцировочные фотографии Рассела.
  Мы с Расселом стали медленно подниматься по лестнице. Не входите запыхавшись. Пахло бетоном стен, средством для чистки ковровых дорожек, призраками выкуренных тайком сигарет.
  Четвертый этаж. Я резко распахнул выходившую на площадку дверь. Офисные коридоры… чисто.
  Команда Эрика обогнула угол на волне легкой музыки, терзавшей невидимых работников офиса. Где-то зазвонил телефон. Замолчал.
  Наши команды встретились перед массивной коричневой офисной дверью в залитом солнцем коридоре, куда выходили двери других офисов.
  Но на этой двери был номер 402 и единственный на весь коридор замок.
  Это был «Кэмбелл 21/25», замок повышенной надежности; догадка Эрика подтверждалась рекогносцировочными снимками. На дверях офисов этажом выше стояли идентичные замки. «Кэмбелл 21/25» всего лишь на один уровень уступал в сложности суперзамкам, ведущим в помещения, откуда есть доступ к орудию массового уничтожения.
  Из левого рукава крашенной под шатенку Кэри выскользнула купленная в скобяной лавке плексигласовая отвертка. Заряженный «глок» ее бывшего напарника был пристегнут к ее правому бедру.
  Эрик вытащил из пиджака свое самопальное устройство.
  Зейн взвел затвор своего пистолета, направив его на белый потолок.
  Я достал пистолет, заряженный дротиками с успокоительным. Шепнул по мобильнику: «Готово!» — обращаясь к Хейли, которая ворча согласилась исполнять роль человека, обеспечивающего экстренную эвакуацию (двойное «Э»), потому что Кэри настаивала на том, чтобы принять участие в налете. «Что толку от вашего свидетеля, вашего шпиона, если она ничего не сможет увидеть собственными глазами?» Сидя в белом «кэдди», работавшем на холостом ходу, возле ближайшей церкви, Хейли отрапортовала: «Чисто».
  Жизнь может свестись к одной двери. Коричневой глыбе, словно предупреждающей, что возврата нет.
  Коричневый монолит. С замком, который яснее ясного предупреждал нас, что мы ополчились против превосходящих сил, теневых стражей, наших создателей. Мы ополчились против Дядюшки Сэма.
  В его распоряжении было все. Окуляры ночного видения. Спутники, постоянно осуществляющие видеонаблюдение из космоса. Инфракрасные сканеры, чтобы видеть сквозь стены. Сверхскоростные компьютеры, способные осуществлять расчеты быстрее летящей пули. Самолеты-невидимки, оснащенные самонаводящимися бомбами для тактических воздушных ударов. Бронекостюмы и огнеметы. Миллиарды долларов на секретных банковских счетах. Теневые воины СДЛМ, Крутые Парни, Асы, на вооружении которых имелись пулеметы с глушителями. Черные вертолеты. И наконец, эта чертова атомная бомба.
  И все по одну сторону этой двери.
  У нас было несколько краденых пистолетов, белый «кэдди» покойника и полное несварение мозгов.
  Левой рукой я описал круг возле чеки одной из разрывных гранат. Эрик вытащил ее так, чтобы мне не пришлось опускать пистолет с транквилизатором, затем оптимистично сунул ее в карман моей рубашки, чтобы мы могли обезвредить эту гранату, когда…
  Мы все посмотрели на Рассела.
  Он стоял, выпрямившись во весь рост. В темных очках. Черный кожаный плащ наглухо застегнут. Руки вытянуты по швам. В правой руке он держал пистолет Кэри с глушителем: оружие напоминало самурайский меч в ножнах из черного дерева.
  В груди у меня полыхнула гордость: день выдался слишком хороший, чтобы совершать самоубийство.
  «Щелк». Рассел взвел курок.
  Эрик вставил в замочную скважину свое приспособление, выточенное из полотна ножовки.
  Кэри сунула отвертку в дверную щель и стала раскачивать ослабевший болт.
  Пилочка Эрика заставила замок поддаться. Кэри подцепила и выдернула стальной болт. Эрик вытащил пилку — повернул дверную ручку. Толкнул.
  Кэри отпрянула от двери и, высоко подняв пистолет, направила его в один из углов коридора.
  Дверь распахнулась внутрь в тот самый момент, когда Эрик взял на прицел своего «вальтера» другой угол.
  Рассел одним прыжком оказался в офисе, дуло его пистолета с глушителем рыскало по всей комнате, как третий глаз.
  Зейн моментально оказался позади Рассела, прикрывая этот фланг справа.
  Я, как первоочередной стрелок, занял позицию слева от Рассела, по-прежнему не выпуская из рук пистолета с успокоительными дротиками.
  Время замерло.
  Пока Рассел не шепнул:
  — О черт!
  — Что? — прошипела Кэри из коридора.
  — Все внутрь! — приказал я.
  Стукнувшись о дверной косяк, Эрик все же оказался в комнате раньше Кэри, чей пистолет так и крутился в воздухе, чтобы никто из нас не оказался на линии огня; то, что она увидела, заставило ее широко раскрыть глаза.
  То, что увидели мы все.
  Пустой офис. Голые белые стены. Голый пол, покрытый плиткой под слоновую кость. Голый потолок, не считая стандартного крепежа для ламп дневного света. Пустой стенной шкаф с распахнутыми дверцами.
  — Закройте дверь, — сказал я.
  Зейн прикрыл дверь, и язычок замка щелкнул, эхом отозвавшись в пустой комнате.
  Никаких пленных. Никаких допросов. Никаких улик. Никаких следов.
  — Но ведь правильное же место! — протянул Рассел.
  Дуло его пистолета тыкалось кругом, словно ища вдруг сделавшуюся невидимой реальность.
  — Верняк.
  Как всегда предусмотрительный Эрик вставил чеку обратно в мою гранату.
  В моей левой руке зазвонил телефон.
  — На прежней позиции.
  Таким образом Хейли давала нам знать, что она на своем месте, все в порядке, опасности нет.
  Зейн пошарил лучом фонарика по голым стенам кладовки. Дернул вторую створку и заморгал от ослепительного блеска сияющей сантехнической арматуры.
  Кэри провела пальцем по подоконнику.
  — Ни пылинки.
  — Чувствуете запах? — спросил я, и все принюхались. — Сосновый освежитель. Посмотрите на стены: вымыты добела. Спорю, что здесь не осталось ни одного отпечатка, ни одного следа ДНК.
  — Я хочу кого-нибудь пристрелить! — Рассел волчком вертелся между белыми стенами.
  — Ничего не выйдет, — заметил я. — Здесь — это уже не там.
  — Хм, — сказал Зейн; солнечный свет падал на нас, струясь сквозь жалюзи на окнах комнаты, словно бы сдаваемой внаем. — Неужели кому-нибудь придет в голову, что, кроме нас, здесь сейчас никого нет?
  — Черт! — сказал Рассел, целясь в закрытую дверь запасного выхода.
  — Ш-ш-ш, — сказал я. — Ш-ш-ш.
  И закрыл глаза. Услышал пустоту этой пустой комнаты. Никакого радио за массивной дверью. Никаких оживленных звуков улицы за голыми стенами. Никаких звонков или смеха детей, разбегающихся по классам ближайшей школы. Не почувствовал пылинок, танцующих в потоках льющегося сквозь жалюзи солнечного света.
  Мои глаза открылись.
  Различили нанесенные волшебным фломастером красные буквы на плитках цвета слоновой кости.
  Четыре буквы. Одно слово. БЕГИ.
  52
  — Страшная мысль, — сказал Рассел той же ночью, когда мы пробирались через лес.
  — Больше мне ничего в голову не приходит, — отозвался я, скользя по сырым опавшим листьям.
  — Этого-то я и боюсь, — продолжил Рассел. — Крутой Парень, да еще в такие времена… у него обязательно должны быть технические средства обеспечения безопасности, телохранители, противонаблюдательное прикрытие, автономное отопление.
  — Может, он уже здесь больше не живет, — предположила Хейли. — Может, его просто нет дома.
  — А Виктора, — сказал Зейн, — пусть даже он и здесь, ты едва знаешь.
  Эрик промолчал, и мы, с трудом прокладывая себе дорогу, продолжали идти через темный лес.
  — Одному из нас следовало остаться с машиной, — сказала Кэри.
  — Нет, — ответил я, — у нас слишком много багажа.
  Мы все шли и шли в окутавшей деревья тьме.
  Вашингтон, округ Колумбия, изобилует лесами. Самый большой из них, в форме полумесяца, тянется через город. По нему проходит главная транспортная артерия Рок-Крик-паркуэй, по которой обладатели льготных проездных билетов могут промчаться из шикарных предместий к денежным за́мкам из стекла и стали на К-стрит, каменным правительственным учреждениям, вытянувшимся вдоль Пенсильвания-авеню до самого белоснежного купола Капитолия. Хотя полоса леса, отделяющая Рок-Крик-паркуэй от частных владений и многоквартирных домов, порой едва достигает пяти кварталов в ширину, парк извилисто тянется на многие мили и служит излюбленным местом для бегунов трусцой, любителей прогулок верхом, отважных любовников, мотоциклистов, оленей, койотов и множества убийц.
  Лес, через который мы шли, вряд ли заслуживал такого наименования, назовите его лесной прогалиной, узкой лесистой долиной или полосой дикорастущих деревьев вдоль провала, сохраненного, поскольку его эстетическая ценность превосходила позонную налоговую стоимость. По сути дела, этот лес не относится к Вашингтону, а скорее пересекает границу Мэриленда в роскошном предместье Бетесда и даже не само это предместье, а квартал эпохи корейской войны, обнесенный невысокой каменной стеной. Название района взято прямо из английского романа времен королевы Виктории, и неохраняемые ворота, числом четыре, ведут к блокам больших домов, расставленных в шахматном порядке.
  Наш белый «кэдди» проехал через главные каменные ворота в 8.35 вечера. Я устроился на пассажирском сиденье, давая указания сидевшему за рулем Зейну; мы ехали мимо ярко освещенных жилищ, где не одна супружеская чета, только-только вернувшись домой из больших офисов, усаживалась за разогретый готовый ужин в до зеркального блеска начищенной столовой в ожидании, пока Сара и Бен, неуклюже спотыкаясь и хихикая, спустятся вниз в своих аккуратных, пахнущих младенческим теплом пижамках, чтобы, крепко прижавшись, повиснуть на шее и расцеловать столь редко видимых родителей: «Спокойной ночи!» — «Спокойной ночи!», прежде чем снова побежать наверх вслед за обтрепанным мамулиным или папулиным портфелем, полным Важной Работы, которая, безусловно, поможет Навести Мир Во Всем Мире.
  — Был бы адрес… — вздохнул Зейн.
  — Ерунда, — сказал я. — То, что мы забрались сюда, вроде нашего последнего полевого испытания. Это место малонаселенное, необжитое. Вполне вероятно, он ютится здесь в какой-нибудь лачуге. Вроде дворницкой, это недорого.
  — Здесь «недорого», считай, миллион долларов, — проворчала Хейли. — Как он оплачивает это по чекам, полученным от Дядюшки?
  — Арендует ее несколько лет, — сказал я, вспоминая свой праздничный выпускной вечер с красным вином и сыром, на котором присутствовали разной величины шишки из Управления. — Когда его хозяин выставил все на продажу, он взял ссуду, купил, а потом поставил экономическую структуру с ног на голову, так что теперь сдает внаем большой дом и с этих средств живет в лачуге. В здешних краях этот лес единственный, — продолжал я, когда мы проезжали мимо стены тенистых деревьев по левую руку от нас. — Он должен быть там.
  Мы оставили «кэдди», отливающий своей незапятнанной белизной, под уличным фонарем возле плавательного бассейна, проследили за тем, что в освещенных окнах близлежащих больших домов никого нет, и углубились в лес.
  Холодные, сырые лесные запахи обволокли нас. Почти во всех направлениях мы могли видеть на расстоянии вытянутой руки благодаря далеким городским огням, отраженным небосводом. Кора деревьев, попадавших в поле зрения, светилась бледно-серым, чуть темнее мертвенной бледности наших лиц. Мы спотыкались о выступающие из земли камни, и валежник хрустел под ногами. Официально присутствие весны ощущалось и здесь, но в ту ночь эта новость держалась в тайне. Голые деревья теснились вокруг, как толпа на рок-концерте или люди, поддерживающие концы покрова во время похоронной процессии. Ветви царапали лицо, едва не задевая моргавшие глаза, одежду. Заухала сова. Кто знает, выследил ли он нас или просто разрабатывал свое прикрытие. Наш план — двигаться шеренгой — захлебнулся в густой поросли кустов и переплетенных ветвях деревьев, слишком упрямых, чтобы расступаться на нашем пути. Мы шли вдоль лощины, продираясь сквозь чащу.
  — Глядите! — Рассел указывал куда-то вправо.
  За стоявшими в ряд, как часовые, деревьями я увидел бревенчатую постройку с высящейся над ней стойкой с прожектором. Широкая полоса травы тянулась от нее к трехэтажному белому дому.
  — Это? — спросил Зейн.
  — Должно быть, — ответил я.
  — Если ты ошибаешься… — прошептал Зейн.
  — Ошибается он или нет, ничего в этом хорошего, — сказал Рассел.
  Мы удостоверились, что никто не подвернул ногу, не потерялся. Разойдясь цепью, мы приблизились к краю леса. Выждали двадцать минут.
  — Свет горит, — сказал Зейн. — Ставни закрыты, кто внутри — не вижу.
  — В этакой холодрыге и темнотище никаких признаков жизни, кроме нас, шизанутых, — проворчал Рассел. — И уж морпеховского снайпера нам наверняка не разглядеть. А за большим домом, на улице, вполне может стоять машина или фургон прикрытия Службы безопасности.
  — Вот могли бы вляпаться, если бы подъехали с той стороны, — сказал Зейн.
  — Сам знаешь, мы остановились далеко, — ответила Кэри.
  — Почти за пятьдесят ярдов открытого пространства, — сказал Рассел.
  — Верняк.
  — Эрик? — спросил я.
  — Не знаю, может, у них установлены сенсорные датчики движения. Может, эта хибара окружена паутиной инфракрасных лучей. Возможен радар. Встроенная сигнализация. Реле, моментально срабатывающее в центре реагирования.
  — Или лающая собака, — подсказала Хейли.
  — К херам! — рассердился Рассел. — Так мы идем или не идем?
  — Флаг тебе в руки, — сказал я.
  И вывел их из-за деревьев.
  Мы растянулись цепью — шесть человек, выходящих из поросшей лесом ночной лощины и двигающихся к ярко освещенному домику. Медленно. Выпрямившись в полный рост.
  Пули не впивались нам в грудь. Пулеметная очередь не раздалась в ночной тишине. Никаких ракетниц. Никаких прожекторов. Никаких рычащих немецких овчарок. Мы дошли до крыльца.
  Кэри постучала в дверь. Я встал слева от нее. Остальные рассыпались за нами на небольшом расстоянии. Кэри постучала снова.
  Дверь домика распахнулась — в проеме стоял он, его правую руку скрывал дверной косяк. Пряди редких волос блестели в горящих за ним лампах и свете прожектора наверху, глаза на худом лице изучающе впились в Кэри.
  Улыбка спала с его лица, как только он увидел меня. В то же мгновение я выпалил:
  — Нет! Пожалуйста, нет! Никакого оружия, никакой тревоги, если вы сейчас держите руку на кнопке, пожалуйста, нет. Дайте нам, дайте мне шанс.
  Его глаза с каким-то механическим жужжанием сосредоточились на квартете на лужайке перед домом, снова сфокусировались на Кэри:
  — Агент Руд?
  — Да, сэр.
  — Пожалуйста, — сказал я, — что бы вы ни подумали. Сэр, не надо. Иначе я…
  Вытянув спрятанную за спиной правую руку, я показал, что в ней.
  — Ружье заряжено двумя дротиками. Кэри, агент Руд, говорит, что нейротоксин уложит вас за десять секунд. Сознания вы не потеряете, но вряд ли будете способны на многое по меньшей мере полчаса, а у нас может и не быть этого времени.
  — Действительно, — сказал он.
  И все же я никак не мог увидеть его правую руку.
  — Сэр, посмотрите, — сказала Кэри. — У меня на поясе оружие. Я здесь не как заложница или пленница. Я оперативник. Эти люди не представляют никакой угрозы.
  — Действительно.
  — Директор Ланг… — сказал я.
  — Заместитель директора, — ответил он. — Это узаконенное звание. Как вас?..
  — Сэр, — сказал я, — вы можете расколоть меня за минуту. В данный момент вам нужно знать, что вы в безопасности, но у нас серьезные намерения. Если бы мы собрались на мокрое дело, я не взял бы этого ружья и вы бы уже давно перестали чувствовать, что вы там прячете в своей правой руке.
  — А, вот оно что.
  — Каждый делает один шаг одновременно. Не можем же мы стоять так вечно.
  — А как насчет того, чтобы нам всем вовремя разойтись? — спросил он.
  — Мы готовы, если вы в состоянии.
  Он снова заулыбался:
  — Может быть, придумаем что-нибудь другое?
  — Вам следовало бы пригласить нас войти.
  — Тут такой кавардак, — сказал он. — И пожалуй, будет тесновато для вас… шестерых.
  — Мы не против.
  — Верю на слово.
  И мне пришлось улыбнуться.
  — Мы показали, что доверяем вам, — сказал я. — Потому что это ружье заряжено всего лишь транквилизатором. Потому что никто не нажал на курок, когда вы открыли дверь. Теперь ваша очередь. Давайте по-честному.
  — По-честному? — нахмурился Ланг. — Как во время переговоров? А вы уверены, что я этого хочу?
  — Желаемое и возможное не всегда совпадает. Что у вас в руке? Оружие? Кнопка тревоги? Бутерброд с ветчиной?
  — Так вот что вас интересует?
  — Не только. — Мой взгляд дал ему понять, что я не собираюсь упускать контроль над ситуацией.
  Ланг пожал плечами.
  — У меня в руке автоматический кольт сорок пятого калибра, выпуск тысяча девятьсот одиннадцатого года. Красивое оружие, и пуль как раз хватит на всех.
  — Не бывать тому, — сказал стоявший за мной Рассел.
  Взгляд Ланга переместился на чокнутого самурая в черном кожаном плаще.
  — Так мне кажется, — ответил Ланг. — Вы… Простите, никак не могу запомнить, как вас всех зовут. А теперь… Я медленно повернусь направо, оставаясь на виду в дверном проеме. Положу свой пистолет вот на этот стол. Пройду к дальней стене, там только кухонная раковина. Сосчитаю до десяти, потом обернусь, и в руках у меня ничего не будет. Все могут зайти, — продолжал Ланг. — Можете выстрелить мне в спину, но в таком случае забудьте про ваши транквилизаторы: будьте мужчинами и воспользуйтесь настоящими пулями.
  Вот что он сказал. И вот что сделал.
  Обернувшись, он увидел, что все мы стоим в доме. Дверь закрыта.
  — Итак, — сказал Ланг, следя за тем, как Зейн берет его кольт, — агент Руд, рад вас видеть. Во-первых, вы в порядке?
  — Да, сэр, я…
  — Вы знаете, где вы? Полагаю, гораздо важнее, где вы были после того, как нейтрализовали вашу команду… кстати, в отчетах говорится, что мужчины — отменные бойцы, а вот о вас мы беспокоились. Вас словно перенесли в Швецию с помощью телекинеза.
  Его голубые глаза глядели на Кэри с теплотой, одновременно не переставая наблюдать за остальными, рассеявшимися по этой гостиной-столовой-кухне хижины, сложенной из толстых бревен.
  — Стокгольмский синдром, — пояснил я Кэри. — Он беспокоится, что ты утратила собственную волю и рассудительность и перешла на сторону похитителей.
  — Чудак, — добавил Эрик.
  — Ни в коем случае, дружище, — возразил Рассел, открывая дверь в спальню Ланга и внимательно ее осматривая. — У него у самого этот… стокгольмский.
  — Давай, давай — поройся, — сказал Ланг самураю, заглядывающему в его спальню.
  — Эй, — сказал Зейн, — мы все шпионы. Мы не хотим, чтобы вы огорошили нас каким-нибудь сюрпризом… и еще, заместитель директора Ланг, не надо так, как бы между прочим, подходить к вашему компьютеру.
  Ланг замер на месте. Одарил нас всех улыбкой.
  — Зовите меня Джон.
  — О'кей, Джон… — сказал Зейн, оттесняя старшего по званию поближе ко мне и жестом указывая нашему техническому эксперту на компьютер Ланга: — Эрик, проверь. И вот еще что, Джон: вы всегда открываете дверь, держа наготове свой кольт?
  — В наши дни, — ответил Ланг, — что же еще прикажете мне держать?
  — А где же ваша охрана? — спросил Зейн.
  — Вы хотите сказать, что человек с классическим кольтом может кривить душой?
  — Вы знаете, что нам нужно.
  Ланг отрицательно покачал головой.
  — Из отчетов последних недель явствует, что никто не имеет ни малейшего понятия о том, что вам нужно.
  Но Зейн не дал ему увильнуть от прямого ответа.
  — Почему никакого прикрытия снаружи? Никакой охраны?
  — Да, я агент, но из бывших. Уличный пес. Все эти телохранители, которые тебя постоянно обхаживают, для меня — все равно что волчья стая, которая идет по моему следу. У меня просто волосы встают дыбом. Я всегда настаивал, чтобы большую часть времени меня предоставляли самому себе. Ну и кроме того, все Крутые Парни, которых Управлению удалось где-нибудь перехватить, рыщут по всему Восточному побережью. В поисках вас. Ирония судьбы, но единственный выход для меня был оставаться дома.
  Эрик сначала глазами, а потом кончиками пальцев ласково погладил стоявшую на столе компьютерную систему.
  — Видеомониторинг? Техническая защита? Сигнализация?
  — Сигнализация на окнах и дверях соединена со Службой безопасности и местным шерифом. Сенсорный датчик движения включается после активации. Одна кнопка экстренной тревоги — на стене возле кровати, другая — возле кожаного кресла.
  Зная его, я спросил:
  — А что еще, чего мы сами не найдем?
  — Прекрасно, Виктор. — Его взгляд продолжал любовно ощупывать Кэри. — Вы можете не найти кнопки под компьютерным столом… однажды я случайно задел ее коленом, и через две минуты… Давайте посмотрим, сможем ли мы избежать еще одного блицпереполоха.
  — Давайте, — сказал я. — Что еще?
  — Еще вы нашли бы подвесную кнопку, если бы таковая была, но я предпочел установить ее на прикроватном столике.
  — Знаете, остальное мы, пожалуй, найдем и сами.
  — Удачи! — улыбнулся Ланг.
  Человек, который с такой прозорливостью отследил меня для работы в Управлении, помощник директора, который здесь, в своем скромном доме, насколько то позволяла безопасность, устроил неофициальную выпускную церемонию, когда я стал шпионом, работавшим под глубоким прикрытием, епископ разведывательной церкви, крушивший топором перегородки в физкультурном зале и руководивший моим допросом в день моей второй попытки самоубийства, человек, которого, как сказала Кэри, «выперли, поскольку он уж слишком возомнил о себе в этой бесконечной путанице внутренней безопасности», этот седовласый, худощавый, но сильный человек по имени Джон Ланг стоял в гостиной своей хижины, подняв руки, чтобы его обыскали.
  «Милашка, — подумал я. — Не ждет, чтобы мы его попросили. Все делает сам. По доброй воле. Старается заслужить наше доверие. Соблазняет нас своим сотрудничеством. До поры до времени».
  Ланг уловил мой кивок. Понял, что я понимаю. Понял, что я понял, что он понимает.
  «Порочный круг понимания, — подумал я, пока Зейн ощупывал шпиона, который выглядел его ровесником. — И, замкнутые этим порочным кругом, мы будем преследовать друг друга до поры до времени».
  Я встретил Ланга на семинаре по одной из разновидностей боевых искусств, багуа, недалеко от этой хижины. Подобно тай-ши или айкидо, багуа — это внутреннее искусство, отличие лишь в том, что практикующие его бойцы плетут кружева вокруг своего противника, проводят отвлекающие атаки, пока у замороченного врага не начинает кружиться голова и он не сбивается с ритма, не теряет равновесия, и вот тут-то наступает момент, когда искушенный в багуа боец обрушивает на своего врага тысячу сокрушительных приемов.
  Надо выбираться из этого круга.
  — Чисто, — сказал Зейн.
  — Как вы себя чувствуете? — спросил Ланг.
  Пробует вызвать симпатию. Сочувствие. Опутывает.
  — Все еще не в своем уме? — спросил он.
  Провоцирует. Бросает вызов. Лишает равновесия.
  — Все еще не дураки, — ответил я.
  — Никто и никогда не считал вас дураками, — произнес Ланг. — Именно поэтому все эти… дикости и убийства докторов и сестер лишний раз доказывают то, что всем и без того известно: с медицинской точки зрения вы…
  — Слушай, приятель, — сказал Рассел, — твои вашингтонские боевики любят поиграть словечками.
  — Это он нами поиграет, дай ему только шанс, — вступил Зейн.
  — Насколько я понимаю, — подытожил Ланг, — у вас у всех уже голова слегка кругом пошла. Даже если б вы не были психами, внезапное прекращение лечения — это катастрофа.
  — Пока мы вместе, мы еще многое можем. — Я напрягся, чтобы руки перестали дрожать, и понял, что он заметил мое усилие.
  — Что бы вы там ни говорили, — сказал Ланг, — лишнее оружие вам не помешает.
  — А вот и нет, — ответил я, выдергивая кольт из-за пояса Зейна, прежде чем он успел возразить, и протягивая его Лангу рукоятью вперед. — У нас и своего достаточно.
  Ярко-голубые глаза старого шпиона моргнули. Он уставился на протянутый пистолет. Даже не шевельнулся.
  — Давайте. Берите, — сказал я.
  Краешком глаза я заметил, что Рассел, стоявший в дверях спальни, чуточку изменил позу, и понял, что он протянул руку к оружию.
  — Берите, — повторил я.
  Ланг взял пистолет. Опустил, направив дуло в пол.
  — Только если вздумаете им воспользоваться, — сказал я, — будьте мужчиной и не стреляйте мне в спину.
  С этими словами я подошел к кухонной раковине. Выпил воды из стоявшего в сушилке стакана. Постарался успокоить дрожь рук.
  — Сэр, вы и я… — послышался сзади голос Кэри. — Они не наши противники.
  — Правда? — сказал Ланг. — Все свидетельствует об обратном.
  — Не все, — ответил я, пристально глядя в темное окно кухни. — Что у вас в руке?
  — Блефуете? Безумствуете? Вот вы и скажите.
  — И чему бы вы поверили?
  — Извечная трудность. Я верю тому, что стою в собственной гостиной лицом к лицу с пятью ничего не желающими скрывать, склонными к насилию беглыми маньяками, которые переплюнули меня, и одним предположительно выдающимся агентом, который… словом, которая тоже здесь. Так в чем вы хотите меня уверить?
  — Сдавайтесь, — сказал Рассел. — Все равно это ни к чему не приведет.
  Снаружи, за кухонным окном, в ночи произошло какое-то движение. Но я ничего не увидел.
  — Спрашивайте, — обратился я к Лангу.
  — Что? — В его голосе послышалось искреннее любопытство.
  — Да все, что угодно, — ответил я, поворачиваясь спиной к раковине и глядя в лицо Ланга, пяти моих соучастников по побегу, в лицо Кэри. — Что бы вы хотели знать?
  Мы увидели, как глаза Ланга беспокойно забегали.
  Наконец он сказал:
  — Зачем вы сюда явились?
  — У вас достаточно стульев, — отозвался я. — Садитесь на кушетку, и мы вам расскажем.
  Ох, и спектакль же мы закатили! Это была сага, полная безумного буйства звуков, сценки мелькали, как в фильме братьев Маркс. Внутренность хижины. Ночь. Яркий желтый свет и единственный зритель, он же слушатель, который, как прикованный, сидел на кушетке. Мы играли каждый свою роль и были великолепны, потому что всякий шпион не только кукловод, но и актер.
  Рассел спел, лежа на полу, как лежал доктор Фридман, но его тут же перебил Зейн, вставший позади Хейли, чтобы продемонстрировать, как сестра Смерть проделала свое черное дело, после чего Хейли пронзительно взвизгнула: «Взгляните — кровь!» Я же сказал: «Понимаю, мистер Ланг, после того как мы первыми появились на месте преступления да еще раскололи убийцу, эти сутяги не выпустили бы нас из своих лап, но тогда показалось хорошей мыслью прихватить доктора с собой, хотя мне даже, пожалуй, жаль, что мы распяли его на заборе». «А мне жаль, — подхватил Рассел, — что я тогда проморгал решающий момент и не пристрелил эту чертову сестру», и Зейн замахал на него руками: «Забудь о том, ведь это было в ванной». «Ванные и любовь», — вставил я, затем настала очередь Зейна: «Если уж каяться, то мне жаль, что я сжег ту полицейскую машину».
  — Сжег… — сказал Ланг.
  — Зеркало! — выпалил Эрик. — Разбитое зеркало. Дурная примета. Простите.
  — Это не по твоей вине, — сказала Хейли. Потом обратилась к Лангу: — Эрик схватывает на лету любой отчетливо сформулированный приказ. И не остановится, не сможет остановиться, что бы ни… ну вот, скажем, Эрик, объясни, что ты сделал на шизе.
  Эрик так и взвился с места:
  — Леонардо да Винчи создал…
  — Сядь и прекрати, Эрик, — сказал я, что он тут же и сделал. — Если бы Хейли не была осторожна, когда что-нибудь ему приказывает, я бы не смог приказать ему остановиться, даже если бы все кругом полыхало. Это было бы точь-в-точь так же, как с той женщиной-психиатром, на которую он накинулся.
  — Психованную женщину? — нахмурился заместитель начальника ЦРУ.
  — Не важно, — сказал Рассел, — но твоя блондинка там…
  — Кто? — спросил Ланг.
  — Я, — ответила Кэри, — я перекрасилась, чтобы меня не узнали.
  — Дело в том, — заявил Рассел, — что я бы ее трахнул, не помешай эта чертовка.
  — Вы оба… — сказал Ланг.
  «Ни за что!» и «Только не с ним!» — одновременно заорали Рассел и Кэри.
  — Но зато какая машина нам в результате досталась! — вмешался я, чтобы утихомирить Рассела. — Пусть тот парень и умер, машина его довезла нас до цели, когда сегодня днем мы вломились в здание СДЛМ.
  — СДЛМ? — переспросил Ланг.
  — Ну, это так называется, сэр, — сказала Кэри. — Рядом со станцией метро «Такома-парк».
  — Что значит «вломились»? Вы убили?..
  — Никого мы не убивали, — быстро произнес я.
  — Ну, — заметил Зейн, — сестра Смерть того заслужила, хотя ей просто не повезло в перестрелке.
  — А потом, — сказал я, — пустой офис приказал нам бежать.
  Мы бежали на последнем дыхании.
  Мои часы долго тикали в тишине, пока Ланг не выдохнул:
  — Ух ты! Значит, вы все это проделали сообща? — спросил он.
  Мы дружно пожали плечами.
  — О'кей, — сказал Ланг. — Теперь вы здесь. Теперь…
  — У тебя выпить есть? — спросил Рассел.
  — Никакой пьянки! — заорал я.
  — Успокойтесь, — сказал Ланг. — Я вовсе не хочу, чтобы кто-то из вас напивался. В холодильнике, наверное, есть несколько банок коки.
  Рассел кинулся на кухню, распахнул дверцу холодильника и завопил:
  — Мать твою, пиво!
  — Нет, — упорствовал я.
  Рассел дал одну бутылку Зейну, одну взял себе и одну открыл для меня.
  Невежливость — худшее, что мы можем себе позволить, подумал я, отхлебывая холодный золотистый напиток. Затем поднял бутылку, приветствуя нашего хозяина:
  — Благодарю.
  — Директор Ланг, — начала Кэри, — они кое-что обнаружили. Какое-то нагромождение ошибок.
  — Но, — ответил Ланг, — разве они уже не… помешанные?
  — Да, — сказал Зейн, — и, представьте себе, сидим прямо у вас в гостиной.
  — Не обижайтесь, — произнес Ланг, — я всего лишь пытался проверить уровень умственных способностей.
  Зейн сделал большой глоток холодного пива.
  Ланг перевел взгляд на Кэри.
  — А вы уверены, что… ваш пистолет заряжен?
  — Вот. — Я передал ему ружье с усыпляющими пулями. Снял чехлы с обоймами, полицейский автомат, три разрывные гранаты и бросил все это Лангу на колени. — Добавьте к этому ваш кольт, и у вас получится целый арсенал.
  — Но не забывайте, — сказал Рассел, держа пиво в левой руке, правая небрежно свисала вдоль тела. — Не числом, а умением.
  — Я мыслю так же, — ответил Ланг. — Стало быть… вы пришли сдаться?
  — Не совсем чтобы, — поправил Рассел.
  — Никогда, — эхом откликнулся Зейн.
  — Мы пришли сюда, чтобы некоторые из нас могли почувствовать себя в большей безопасности, — объяснила Хейли.
  — Мы пришли сюда, — добавил я, — помочь вам, чтобы вы помогли нам помочь вам.
  — Мы пришли сюда, чтобы накрыть этого мокрушника Кайла Руссо, — закончил Рассел.
  Ланг удивленно моргнул:
  — Кого?
  Все вшестером мы принялись было объяснять, но Ланг скомандовал:
  — Стоп!
  Он наставил на меня указательный палец, словно не заботясь о том, что, будь то пистолет, Рассел тут же проделал бы ему третий глаз в черепе.
  — Виктор, говорить будете вы и только вы. Объяснитесь. Без драматических эффектов. Без рассказа о ваших похождениях — я до сих пор блуждаю по Эшбери-парку. Лучше расскажите об этом «нечто», в реальности которого вам удалось убедить агента Руд. И что это или кто это — Кайл Руссо?
  Я уложился в двадцать минут, начав с техники первого убийства и плавно доведя дело до проникновения в здание СДЛМ.
  — Хорошая работа, Виктор, — похвалила меня Кэри. — Отличная пресс-конференция.
  — Но, — возразил Ланг, — вам не так-то много удалось разведать о том, кто действительно знает, в чем дело.
  — По крайней мере, кое-что, — ответил Зейн.
  — Все зависит от того, удастся ли вам установить связь, — изрек суперагент. — И что же, вы хотите, чтобы с этим «не так-то много» я привел вас в Управление?
  — Вообще-то, — поправил его Рассел, — пока мы сами не дознаемся, кто и что, никуда мы не пойдем.
  — Так что вы собираетесь делать? — взорвался Ланг. — Чего хотите от меня? У вас должен быть план! Вы что, думали — придете сюда и я буду заниматься вашими… крестовыми походами за справедливость, или гонками бешеных псов, или… впрочем, называйте, как хотите, и вам все это сойдет с рук?
  — Ну… — ответила Хейли.
  — Чего вы от меня добиваетесь? Заняться поиском Кайла Руссо, пустующих офисов и общественных почт через мой компьютер?
  — А вы могли бы? — спросил я.
  — Не забывайте о чеке кассира из какого-то банка в том маленьком городке, — сказал Зейн.
  — Завтра, — ответил Ланг, — я могу послать туда команду. Это в трех часах езды, недалеко от атлантического побережья. Как только банк откроется, они получат доступ к записям. Чеки кассира могут показаться анонимными, но эмиссионные банки сохраняют записи того, откуда на эти чеки поступают деньги. Тут им никуда не деться.
  — Если вы соберете команду наспех, — сказал я, — в ней окажутся люди, которых мы не знаем.
  — Чем больше людей, — поддержал меня Рассел, — тем меньше мы сможем их контролировать.
  — Однако во-первых… — Я кивнул на компьютер. — Он подсоединен к компьютерной сети Управления?
  — В практических целях, — ответил Ланг, — у меня собственные коды доступа. Управление — это я.
  — Эрик? — спросил Зейн.
  — Сделано на заказ. Вероятно, УНБ.
  — Старье, — сказал Ланг. — После него было еще пять поколений.
  — Специальный модем. Автономное питание. Спутниковая связь. Вероятно, антихакерская защита. Возможность проведения телеконференций, камера отключена.
  — Если они видят вас, значит, видят, — пояснил Ланг. — Я предпочитаю уединение. Что до остального, то он работает; это все, что мне известно.
  — Тогда давай запускай, — сказал Рассел. — Эрик с тебя глаз не спустит — что мы теряем?
  Ланг уселся за компьютер. Исполняя приказ Зейна: «Следи за ним, только бы он не вызвал подмогу», Эрик пристроился рядом с Лангом, Хейли положила руку ему на плечо. Эрик вводил в компьютер команды, пока в нижнем левом углу монитора не показалось окно. Мне все это казалось беглым разговором на незнакомом языке. Для Эрика это было декодировкой операций компьютера, клавиатуру которого он передал Лангу. Зейн стоял позади суперагента ЦРУ, в то время как Рассел прислонился к стене, откуда мог наблюдать за столпившимися вокруг компьютера и за входной дверью.
  Я стоял рядом с Кэри. Чувствуя, как на меня наваливается пивная дремота, я шепнул ей:
  — Спасибо.
  — За что? — шепнула в ответ она.
  — Можно начинать? — спросил Ланг.
  — Давай, — ответил Зейн.
  Монитор вспыхивал разными цветами, по мере того как один экран безопасности сменял другой. Ланг набрал слова пароля.
  — Мне никогда не удалось бы заставить его поверить нам без твоей помощи, — объяснил я Кэри. — Ты была неподражаема.
  — Я всего лишь шпион, который делает свою работу. А потом отчитывается.
  — О'кей, — произнес Ланг, — я полностью подключил программу поиска. Это доступ высшей категории. Такого нет даже у систем Управления на всех уровнях — от УНБ до Пентагона и Белого дома включительно.
  — Я чувствую это задницей, — сказала мне Кэри.
  — Лучшей компании не придумаешь.
  В строку «Поиск» Ланг ввел «Кайл Руссо», подлинное имя сестры Смерть, «здания СДЛМ» и другие ключевые слова, которые мы внесли в наши матричные карточки. Нажал «Ввод».
  Кэри повернулась и увидела, как я нежно улыбаюсь ей. Она покачала головой. Закрыла глаза. Снова открыла их, сказала:
  — Виктор, я не, это не, ты не…
  — Что, черт возьми, происходит? — спросил Зейн.
  Все мы уставились на экран компьютера, кроме Рассела, который, стоя у дальней стены, привел себя в состояние полной боевой готовности.
  «НЕТ ДОСТУПА» — появилась крупная надпись на экране. Разноцветные картинки замигали, перекрытые этими слепящими белыми буквами. Строчки кода одна за другой стали просачиваться в открытое Эриком окно.
  — Кретины! — взвыл Ланг. — Для меня должен быть доступ! Я член этого сраного Совета национальной безопасности! Двойной «Д» в Управлении! Стыд и позор!
  — Система дала задний ход! — выпалил Эрик. — Компьютер пытается включить камеру!
  Бах! Бах! Бах!
  Стоявший на полу процессор тяжело ударился о стол, с треском посыпались искры. Сверхзасекреченный модем, крутясь, рухнул со стола на пол. Экран монитора треснул, и осколки стекла дождем посыпались на клавиатуру и поспешно отдернутые руки работавшего под прикрытием Д. Д. Джона Ланга.
  Рассел стремительно отвернулся от компьютера и взял под наблюдение дверь и окна.
  Стоявший слева Зейн приставил дуло своего пистолета к голове Ланга, когда тот встал и попятился от трещавшего по швам корпуса своего аппарата.
  — Это ты сделал? — заорал Зейн, свободной рукой снова выхватывая кольт у Ланга.
  — Что? Что, черт возьми, сделал? Вы же сами за мной все время следили! И Эрик! Этот маньяк в черном выстрелил…
  — Это я собственными руками пристрелю тебя, если… — пригрозил Зейн. — Эрик?
  Наш инженер только покачал головой:
  — Он делал все, как положено. Закрыл дисковод.
  — Так, значит, это не он? — спросил Зейн.
  — Его вопросы включили программу самоуничтожения. Всякий, кто ввел бы компоненты данных, которые мы искали, был бы отрезан. Компьютер дал бы сбой.
  Зейн отнял пистолет от среброволосой головы Ланга.
  — Уж не знаю, что там творится в головах у ваших парней, — сказал маэстро, — но все-таки надо хоть несколько секунд подумать, прежде чем реагировать.
  — Живи, пока живешь, — ответил Зейн.
  — То, за чем наблюдаешь ты, наблюдает за тобой. — Рассел не сводил глаз с двери. — Даже если камера не была включена, кто знает, что направило ее… на нас.
  — Эрик? — спросил я. — Сколько надо времени?
  — Человеческий фактор. Как только он закрыл дисковод, даже если его подпись не была бы известна, все отрубилось бы. Он говорит, что его команда реагирования может прибыть через две минуты. Положим, если задействовать Крутых Парней несколько сложнее… Три минуты минимум. А максимум… Кто знает?
  Ланг воззрился на нас:
  — Да что вы себе позволяете?
  — Не мы, дружище. — Рассел указал на корпус компьютера. — Твоих рук дело.
  — Верняк.
  — Теперь вы один из нас, — сообщил я. — И нам остается меньше трех минут.
  — Но я… — попытался возразить Ланг. — Исполнительный директор Управления. Звезда Белого дома, черт возьми!
  — Так же, как доктор Фридман, — напомнила Кэри. — Или мог бы стать, если…
  Услышав такое от предположительно здравомыслящей коллеги, Ланг моргнул.
  — Мы должны идти, — сказал я. — Не колеблясь. Скорее. Немедленно.
  Эрик добавил:
  — И пусть не берет с собой никакого оборудования. Никакой электроники. Никаких сотовых телефонов.
  — Могу я хотя бы пальто прихватить? — спросил Ланг, доставая его.
  Он вытащил из кладовки поношенный бушлат, позволив Эрику и Зейну проверить его. Затем они оба, как на вьючного мула, взвалили на Ланга его бушлат, бронежилет, сунули ружье с транквилизатором. Мы взяли побитый лендровер Ланга, потому что тридцать секунд, которые нам понадобились, чтобы схватить ключи, опрометью выскочить на улицу и втиснуться в него, сэкономили нам по крайней мере пятнадцать минут дороги лесом до нашего «кэдди». Мы бросили слишком заметный лендровер в тени под навесом бассейна, Ланг закинул обременявший его бушлат, бронежилет и оружие в багажник «кэдди». Я завел мотор белого чудища, Эрик запрыгнул внутрь рядом со мной, Хейли уселась рядом с ним на пассажирском сиденье. Заднее — от дверцы до дверцы — заняли Зейн, Кэри, Ланг и Рассел.
  Мы с ревом рванули в темноту, промчались через соседние ворота и, выехав на автостраду, свернули налево, потому что там казалось темнее.
  Рассел напевал: «Бум-бум-на-бум, бум-ба-бум-бум-бум…»
  — Мы не «Великолепная семерка»! — сказал Ланг, узнав тему из фильма. — Мы — семеро шпионов, которые бегут от какого-то призрака, приклеенного лентой к крыше этой угнанной машины.
  — Верно! Значит, нам нужна собственная песня.
  — Нет, — возразил Ланг, — нам нужен план. Что вы упустили, чего не сделали…
  — Банк! — заорал я. — У них должны быть записи о чеке кассира, по которым мы выйдем на след сестры Смерть! Это всего в трех часах езды! Вы можете явиться к ним как официальное лицо и…
  — Прекрасная мысль. Не считая того, что Эрик не разрешил мне взять мое удостоверение.
  — На нем могли стоять чипы, — сказал Эрик.
  — А как насчет его одежды и тела? — спросил Зейн.
  — Нет, ребята! Нет! — крикнула Кэри.
  — Будем же профессионалами, — провозгласил Рассел. — Ну-ка, Д. Д., раздевайтесь.
  — Прямо здесь? Когда нас тут как селедок в бочке? Ехать в чем мать родила в уцененном «кадиллаке», когда кругом машины? Вам не кажется, что это может привлечь внимание?
  — Понадобятся только ботинки, — успокоил Эрик. — Возможно.
  — Только проверьте, не выбрасывайте, — сказала Кэри, которая искренне жалела, что кроссовки покойного Гарри Мартина оказались ей велики, а лишняя пара Хейли — мала.
  Зажатый со всех сторон на заднем сиденье, Ланг не мог дотянуться до ботинок. Зейн снял с Д. Д. черные китайские тапочки для кун-фу, протянул их Эрику.
  — Не похоже, — сказал Эрик, возвращая тапочки, чтобы снова надеть их на Ланга.
  — У меня свой кабинет на седьмом этаже, о котором никто ничего не знает, я вам не дворняжка-оперативник, следить за которым не стоило бы ни сил, ни бюджетных затрат, — произнес Ланг.
  В зеркале заднего вида мне было видно людское месиво, ворочающееся, чтобы устроиться поудобнее, сердито порыкивая и извиняясь.
  — Так не пойдет, — сказал Ланг. — Мы тут еле вздохнуть можем, а вы хотите везти нас еще три часа до какого-то городишки на Восточном побережье и ждать до девяти, пока не откроется банк? Такая куча народу в одной машине — это все равно что магнит для полицейского: классический случай грубого нарушения правил — никаких ремней безопасности, переполненный транспорт. Только не хватало попасть в пробку, а если это случится… Вы, кажется, уже подожгли одну полицейскую машину?
  Вместо ответа мигнул сигнал поворота.
  — Куда вы едете? — спросил Ланг.
  — Купить новую машину.
  — А дальше? — спросила Хейли.
  — В банк. Чем больше мы нароем, тем легче нам будет накрыть Кайла Руссо.
  — У директора Ланга нет при себе удостоверения, — сказала Кэри. — Мое и моих парней, наверное, засвечены. Если мы предъявим их, а банковский охранник решит проверить…
  — Не волнуйся, — ответил я, проезжая мимо домов, где окна гасли одно за другим. — Что-нибудь придумаем.
  Через полчаса на стоянке супермаркета, где маникюрный салон, велосипедный отдел и клуб здоровья были уже закрыты, наш «кэдди» припарковался рядом с четырехдверным коричневым «вольво» с мэрилендскими номерами и стикерами детского футбола на бампере. На стоянку падал свет от магазинчика быстрого обслуживания, где Хейли купила четыре последних «нечто», заявленных как сэндвичи, и уговорила скучавшего и уставшего кассира, не расстававшегося с наушниками, чтобы он разрешил ей сварить свежий кофе, который она разлила по белым пластиковым стаканчикам, пока мы выруливали в свете тускло освещенных комнат отдыха. Наша группа сгрудилась для пикника на капоте угнанного «вольво».
  — Просто не верится, — сокрушался Ланг. — То есть, конечно, с моим компьютером всякое бывало. Я-то знаю. Видел собственными глазами. Но… такое…
  — А вы бы лучше посмотрели на доктора Ф., — посоветовал Рассел, жуя свой сэндвич, который, как и мой, на вкус отдавал чем-то средним между картонкой и кетчупом.
  — Я видел. Меня заарканили, чтобы охотиться за вами, ребята. Я видел все фотографии с мест преступления. И его на заборе — тоже.
  Он покачал седовласой головой. Пар его дыхания был виден в студеном ночном воздухе.
  — Шеф УНБ Хелмс, Киссинджер в СНБ и Никсон — все они скрывали, что переворот в Чили — дело рук Управления: начиная от директоров до прессы. Но это было еще тогда!
  — Мы тоже, — сказал Зейн.
  — Но теперь, во всех широкомасштабных шпионских войнах, которые мы развязали после одиннадцатого сентября, моя работа — знать, что на уме у клоунов из нашего цирка! Думаете, это легко? Черт, еще задолго до того, как это всплыло в прессе, мне пришлось произвести собственное «шпионское» расследование, чтобы выяснить, что Управление национальной безопасности нарушает все принятые после Уотергейта законы о конфиденциальности, чтобы совать нос в чужие дела. Все эти мелкие бюрократы и фанатики в Совете национальной безопасности обвиняют меня в том, что я, как паук, вторгаюсь в их паутину. Если бы я не сообразил, как понравиться вице-президенту и секретарю по вопросам обороны, я попал бы в бюрократические застенки и оказался бы в полной изоляции в Лэнгли. Вместо этого я выдвинул программу оперативного слияния, которая целиком и полностью замыкается на мне! Итак. Кто может подорвать или скопировать мою систему? Террористы из «Аль-Каеды», призраки Саддама или талибы? Какие-то там каратели? Русские — одна из мафий, которые правят сейчас в Москве? Иран — никоим образом. Северная Корея — возможно, но Китай не захочет играть с нами в прятки… тогда кто?
  — А что, если это внутреннее дело? — спросила Кэри.
  — Внутри нас — мы! — заупрямился Ланг. — Это не в кино. Нет никаких великих тайных внутренних заговоров злых сил. Черт, я руководитель вышестоящей организации, законно предназначенной быть великим тайным заговором против сил зла, но даже с лучшими сердцами и умами Америки мы едва можем уследить за собой!
  — Верняк, — сказал Зейн, — значит, ренегаты…
  — Какие «ренегаты»? — перебил его Ланг. — В реальном мире, рациональном мире всегда существует определенная повестка дня. А в планы какой повестки дня входит группа ренегатов, когда щупальца огромного спрута нашей шпионской сети уже опутали весь земной шар, внушая страх и уважение?
  — Зачем тогда было убивать доктора Фридмана? — спросила Хейли.
  Ланг покачал головой.
  — А почему вообще творится все это? Какой смысл?
  — Не требуйте от наших действий смысла, — сказал Рассел. — Мы — бешеные псы.
  — Куда вы меня тащите? — Ланг сам отмахнулся от своего вопроса. — Впрочем, понятно. В банк.
  — Даже с остановкой, чтобы заправиться, — поправила Кэри. — По моим подсчетам, тут не больше четырех часов.
  — Устал я все разъезжать да разъезжать, — пожаловался Рассел. — Не худо бы и оттянуться немного.
  — Потерпи чуть-чуть, — отозвался я, надеясь, что не вру.
  — Конечно, — согласился Рассел, понимая, что, вру я или нет, ничего хорошего мой ответ не предвещает.
  — Держим связь по сотовым, — сказал Зейн. — Тогда разделиться будет не проблема.
  — Значит, не будем держаться плотной группой? — спросил Ланг.
  — Пожалуй, лучше всего рассыпаться, — ответил я. — Если будем держаться плотно, это привлечет внимание. А ежели одна из групп напорется на неприятности, другая получит звонок и сможет действовать на подхвате или прикрыть, устроить небольшой сюрприз.
  — Кто с кем пойдет? — спросил Рассел.
  — Я с Кэри поеду в «кэдди», — мгновенно ответил я. — Так мы сможем разделить здоровых беглецов между собой, по свидетелю в каждой машине.
  — Эрик и я должны оставаться вместе, — заявила Хейли. — Мы поедем с тобой.
  — Директор Ланг, — сказал Зейн, — придется вам ехать с мальчиками. На пассажирском месте. Рассел, ты ее свистнул, ты и поведешь.
  — Что за дичь?!
  — А как же вы? — спросил Ланг седовласого психа.
  — Я буду за вами всю дорогу.
  — Не сомневаюсь, — сказав Ланг. — Так холодно, а я уже не молод. Могу я взять свой бушлат?
  Он кивнул на багажник «кэдди».
  — Конечно, — ответил я.
  Бросил ему ключи. Посмотрел вслед.
  Рассел как бы ненароком отошел к дальней стороне угнанного «вольво». Он неотрывно следил за Лангом, и, куда бы ни повернулись остальные, среброволосый человек приковывал к себе все наше внимание. Он скрылся за высокой, задранной кверху белой крышкой багажника «кэдди».
  — Сейчас, — шепнул Зейн. — Это его первый шанс перейти в контратаку.
  Я насчитал ровно двадцать одно сердцебиение; казалось, что Ланг слишком копается, пока наконец багажник не захлопнулся. На Ланге был его бушлат, расстегнутый — показать, что за поясом у него ничего нет; направляясь к нам, он держал в руке свой кольт — за дуло. Он подошел прямо к Зейну.
  — Держи, — сказал он и, когда седовласый вояка взял пистолет у седого шпиона, добавил: — Так мы все будем чувствовать себя лучше, а если мне понадобится оружие, я знаю, где тебя искать.
  Маститый шпион прошел сквозь наш плотный строй, минуя Рассела, обогнул «вольво», открыл дверцу и забрался на пассажирское сиденье. Закрыл дверцу за собой.
  — Вперед! — скомандовал я.
  53
  Девятый день. Мы ехали навстречу заре.
  — Что бы теперь ни случилось, — сказала Хейли, сидя на заднем сиденье белого «кэдди» вместе с Эриком, пока машина, глухо гудя, катила по темному шоссе, — все закончится. Показавшись в банке, мы окажемся под колпаком у Ланга. А завтра выйдем из-под контроля.
  — Если оно у нас будет, это завтра, — ответил я.
  — Я устал, — прошептал Эрик. — Сердце болит.
  — Знаю, детка, — сказала Хейли. — Знаю.
  Раньше она никогда не называла его «деткой» или каким-нибудь другим ласкательным именем. Значит, мы уже дошли до какого-то предела.
  Или начала.
  Мои впившиеся в руль руки дрожали. Казалось, что стрелка спидометра, колебавшаяся у предельной черты, врет. Мы мчались так стремительно, словно были под кайфом. Машина провоняла потом, холодным кофе, старыми пластиковыми стаканчиками, оружейной сталью, комьями грязи, отвалившимися от запачканных ботинок. Кэри ехала на пассажирском сиденье. Я сощурил глаза — темнота за лобовым стеклом была испещрена желтыми точками — и сказал себе, что чувствую запах ее сиреневого шампуня. Но это был всего лишь плод воображения.
  — Все с нами будет в порядке, — произнес я, устремив взгляд на Кэри, так чтобы всем было ясно: я обращаюсь к ней. — И во многом это из-за тебя, всего, что ты сделала, это было…
  — Не надо, Виктор. — Взгляд Кэри был прикован к дороге. — Я пыталась схватить вас. Немного не повезло.
  Мотор натужно гудел, но я не сдавался. Единственное, что оставалось Кэри, — это самой увидеть то, что должно было произойти. Наконец. Без вариантов. Но я откинулся на сиденье, решив отделаться избитой шуткой:
  — Что ж, еще не все потеряно.
  — Все — не все. Всегда. Никогда, — покачала головой Кэри. — Два твоих излюбленных словечка. Но значат они одно и то же. Надо расширять словарь особенно в том, что касается уверенности и времени.
  — Можешь сказать «теперь» — значит, ты «победил», — ответил я.
  — Что это, черт возьми, такое?
  — Не спрашивай. Ведь я псих.
  — Кэри, — подала голос Хейли, — что будет, если нам удастся что-нибудь раздобыть в банке?
  — Я пробовала представить это себе, когда мы ехали по городу, — ответил единственный нормальный человек в машине. — Ланга живьем съедят. Но зато теперь нас двое вместе с вами… маньяками. К семи голосам хочешь не хочешь прислушаешься. А Ланг…
  Пока мы ехали через город, я заметила купол Капитолия. Он светился в темноте. И тогда мне показалось, что мы можем дойти до более высоких сфер и перестанем чувствовать себя на мушке. Ланг провел там уйму времени, был связующим между правительством и Управлением, многих знает.
  — Здорово, — сказал я. — Конгресс так и кишит людьми, которым я доверяю.
  — Покажи им телекамеру, и они, переступая через трупы, ринутся, только бы попасть в кадр. Большинство из них — это мотыльки, летящие на свет. Но под этим белым куполом есть и рабочие пчелы. Муравьи-солдаты, чьими руками все и делается. Они не такие уж бездушные куклы, как ты думаешь. Если бы не они, люди с Капитолийского холма направо и налево расправлялись бы со всеми неугодными, как сделали это с вашим доктором. Чем больше людей вынужден контролировать Кайл Руссо и чем больше у них власти, тем труднее ему действовать… и заставить нас расплачиваться за это.
  — Не убий, — прошептал Эрик так тихо, будто это была сама память.
  Дорога стала ухабистее. Минут на десять опережая нас, катилась еще одна угнанная машина с двумя сумасшедшими и одним седовласым маэстро шпионажа.
  — Придется убивать время, — сказал Зейн Кэри, позвонив по сотовому откуда-то из непроглядной тьмы хайвея. Красные задние фары машин, где не было его и остальных, периодически возникали перед нашим лобовым стеклом. — Мы следуем по тридцать второму съезду к Парктону. Езжайте за нами, но держитесь на расстоянии, дайте нам найти местечко покемарить, пока не рассветет и банк не откроется.
  Мы свернули на эстакаду, когда он позвонил снова.
  — Поезжайте через город. Сверните направо, когда увидите указатель «ХРАМ ЖИВОЙ ПРИРОДЫ». Следуйте по этой улице до «СТОЯНКИ СО СЪЕЗДОМ К ВОДЕ». Уложитесь минут в пятнадцать.
  — Представьте себе только жизнь в таком местечке, — сказала Кэри, когда мы проезжали по главной улице длиной в три квартала с магазинами, утвердившимися на этой мостовой еще со времен «Битлз». За их фронтонами скрывалась от силы сотня домишек. — Не на морском берегу. Не на ферме. Не в большом городе. В вашем городишке нет настоящего центра, где ощущался бы пульс постоянно меняющейся жизни. Все, что вы видите вокруг себя, блекнет, выцветает день ото дня. Чужаки едут по главной улице во все концы света. Что бы вы сделали?
  — Включил бы телевизор и жил в том же самом нигде, в котором и без того живут миллиарды людей, — ответил я. — Или создал бы собственную реальность. Или уехал. По-моему, куда более страшно не жить, а умереть здесь.
  — А вот и банк, — сообщила Хейли.
  Мы проехали мимо желто-коричневой кирпичной коробки со стеклянными окнами, подстриженной лужайкой, стоянкой, где вспыхивали электронные часы, показывая 2.37.
  — Диллинджеру бы этот банк понравился, — сказал я. — Затемненные окна, легко сматываться.
  Мы последовали по обсаженной деревьями дороге до тупика, где в дальнем конце мощеной парковки стоял угнанный «вольво». За припаркованной машиной тьма мрачной завесой скрывала горизонт, по которому катились черно-синие волны. Передняя пассажирская дверца «вольво» открылась, и из машины, кутаясь в бушлат, вышел Джон Ланг, что-то на ходу отвечая сидящим в «вольво» ребятам, захлопнул дверцу и протрусил несколько шагов, показывая, чтобы я припарковал «кэдди» в другом конце белого светового конуса, выхватываемого фонарем.
  Пока Кэри опускала стекло, я заглушил мотор.
  Ланг наклонился ко мне:
  — Приятно поразмяться.
  И распахнул дверцу перед Кэри.
  Она, а вслед за ней я выбрались из машины.
  Хейли вывела Эрика и поставила его рядом с Лангом. Я прошел к скошенному багажнику белого чудища, чтобы присоединиться к ним с другой стороны машины. Пахло холодной водой, ночным ароматом весенних деревьев, мусором со свалки, дымом шутихи.
  — Как Зейн? — спросила Кэри Ланга.
  — Погоди, сама узнаешь.
  Стоя рядом с Кэри, Ланг обратился ко мне:
  — Вик, Зейн считает, что, пока нам здесь необходимо официальное присутствие, мне следует взять руководство.
  — Валяй, — согласился я. Кэри пристально посмотрела на «вольво», и было в ее взгляде что-то такое, что мне захотелось отвести взгляд в сторону, на перекатывающиеся волны. — Будешь за главного.
  Пока я обходил белый «кэдди», Ланг сказал:
  — Эрик, Вик говорит, что я теперь за главного, так что выполняй мои приказы. Прижми к себе Хейли, чтобы она не могла убежать, выстрелить или взять руководство.
  Что? Я резко обернулся и увидел, как Эрик притиснул Хейли к себе.
  Бах-щелк! Кэри, судорожно дернувшись, падает на разбитый асфальт, как…
  Что-то жгуче-колючее впивается в мою левую щеку, и я выдергиваю… дротик.
  Ланг стоял, наведя на меня чудовищно длинный черный палец.
  Пистолет! Стреляй… Правой рукой я выхватил «глок» из кобуры, но он выпал из моих внезапно онемевших пальцев, колени подогнулись, как резиновые, меня повело из стороны в сторону, пространство и время безвольно провисли, но Ланг… Ланг был всего в шести футах, и я выбросил левую руку, все еще пытаясь схватить-ударить-отразить…
  Увлекаемый собственной инерцией, я не устоял на ногах и успел заметить только черные тучи звезды все кружится кружится голова, — потом тяжело рухнул на спину, голова подпрыгнула, ударившись о камни, и переместилась в конус безжалостного белого света.
  Спина, я лежу на спине. Глаза видят. Вращаются в орбитах. Челюсть отвисла, рот открыт. Струйка слюны на щеке. Надо вытереть… Мои ладони, руки, ноги — весь я словно приклеен к асфальту стоянки.
  Бах-щелк! Совсем близко.
  Я слышу голос Ланга:
  — Два выстрела, пожалуй, достаточно для Кэри. Как думаешь, Эрик? Нет, не отвечай. Эти умоляющие нотки в твоем голосе раздражают меня. Крепче держи Хейли, хотя пистолет у нее я уже отобрал. Как сказал Вик, она больше не начальник. Теперь начальник я.
  Мои ноги безжизненны. Руки какие-то не свои.
  Шаги, удаляющиеся по асфальту. Я скосил глаза.
  Кэри лежала, вытянувшись рядом со мной. Ее трясло, как в беззвучном эпилептическом припадке.
  Я слышу, как открывается дверца «вольво». Бах-щелк!
  Что-то волокут по асфальту. Смутные очертания сгорбившегося Ланга. Под действием силы тяготения что-то тяжелое упало рядом со мной в расколотую тьму. Шаги удаляются.
  Я слышу, как открывается дверца «вольво». Бах-щелк!
  Еще что-то тянут по асфальту. «Черт!» — голос Ланга. Мне удалось повернуть голову. Ланг свалил Рассела в ярде от моей раскрытой ладони. Рассел пропах дымом от гранаты, которую Ланг швырнул в припаркованный «вольво». Теперь он сгреб в бушлат добычу, извлеченную из «кэдди»: бронежилет, одну из гранат, ружье с дротиками, полицейский автомат, из которого он «бабахнул» по Расселу и Зейну, а потом по Кэри. Для верности Ланг выстрелил в каждого по второму разу.
  Внезапно он замаячил надо мной. Серебристые волосы блестели в конусе света.
  Он наклоняется… садится, садится на мои чресла… тяжело, тяжело дышать, я не могу…
  Лицо Джона Ланга. Мужественное, худощавое лицо человека под шестьдесят. Обрамленное темным воротником бушлата. Он смотрит вниз, на мою отвисшую челюсть. Я перестаю чувствовать его вес. Он становится на четвереньки. Вглядывается в меня. Лицо к лицу.
  Ближе. Его лицо становится все ближе… я не могу шевельнуться, не могу… Он что — собирается меня поцеловать?
  Вампир. Еще ближе, будто он…
  Но вот он отвернулся. Отвел взгляд влево, повернул голову, но продолжает наклоняться все ближе и ближе…
  Его ухо прилипает к моему лбу.
  54
  И я понял.
  Ланг тяжело припал ухом к моему лбу, словно желая расплющить мой череп о камни.
  — Не слышу никаких голосов в твоей голове, — сказал мне Ланг, снова становясь на четвереньки и вглядываясь в меня, парализованного, как ягуар в свою добычу. — Это что — хор или голос лектора? Они говорят размеренными фразами? Или кричат? Или это скорее вроде… мерцающего в тебе всеобъемлющего знания?
  Струйка слюны стекла по моей щеке.
  Оттуда, где стоял белый «кэдди», Хейли, которую Эрик все еще тесно прижимал к себе, крикнула что есть силы:
  — Чего ты хочешь?
  Ланг встал, повернулся к ней:
  — А чего хочет каждый из нас?
  Эрик всхлипнул. Еще теснее сжал Хейли. Повинуясь команде нашего начальника.
  Мизинец, мой левый мизинец дернулся.
  — Ты хочешь убить меня, — сказал Ланг Хейли. — Да тише ты, не дергайся так, а то Эрик уже и так пламенеет.
  — Е… еще… два… два…
  — Хочешь что-то добавить, Виктор? — Ланг посмотрел на часы. — Да, еще примерно двадцать пять минут до того, как ты придешь в форму, но это вовсе не означает, что ты должен просто так валяться, не принося никакой пользы. Внеси свой вклад.
  — П… си…
  — Псих? Ты это пытаешься сказать? — Ланг пожал плечами. — Обычное слово — не хуже и не лучше других. Хотя стоит лишь назвать вещь, как ты ограничиваешь свое понимание. Конечно, понимание — громко сказано. Давай лучше обратимся к вопросу «почему?». Ты только пойми… ух ты!
  Да, назови убийство доктора Ф. и цепь событий, которые оно вызвало, возней бешеных псов.
  Не внутренний заговор ренегатов подтачивает американские устои.
  И не нападения злодеев извне.
  Все это бешеные псы, которых третировал и науськивал один из них.
  Ланг подошел ближе ко мне.
  Правая, теперь дернулась правая нога.
  Поле зрения расширилось. Я слегка повернул голову. Зейн лежал, скрючившись, рядом с бесформенным нагромождением — телом Рассела. Специалист по электричеству, Эрик однажды рассказал на групповом занятии, что полицейский автомат может вывести из строя нормального человека минут на двадцать. Зейна и Рассела оглушили, затем выстрелили из полицейского автомата. Дважды. Теперь они вырубились надолго.
  Невротоксин припечатал меня к асфальту. Я мог только оглядываться, слегка поворачивать голову, чувствовать подергивания в пальце и ноге.
  Дверца «кэдди» открылась. Закрылась. Я повернул голову в том направлении.
  Оказалось, что Ланг, улыбаясь, использовал ключ зажигания, чтобы открыть багажник.
  — Виктор, — сказал он, роясь в багажнике, — это твоя вина.
  «Нет! Неправда!»
  Челюсть, я уже мог двигать челюстью, но контролировать язык пока не удавалось.
  — Ты был моей находкой. — Ланг швырнул свой бушлат на асфальт стоянки. — Ведь я тоже был Крутым Парнем в Азии. Поэтому я следил за тобой, поднимаясь по служебной лестнице Управления в Центр борьбы с терроризмом, а оттуда — в это заморочное болото под названием внутренняя безопасность.
  Он вытащил из багажника бронежилет.
  — В тысяча девятьсот семнадцатом германские подводные лодки терроризировали Восточное побережье. Скандал, связанный с нашей неподготовленностью, навел федеральное правительство на мысль реорганизовать то, что политики и пресса назвали «неуклюжей путаницей секретных служб». Вот уж что мы всегда умели делать, так это рисовать нелепые схемы и издавать нелепые указы. Суть в том, — продолжал он, облачаясь в бронежилет, — что чем больше все меняется, тем больше все остается, как было. Тогда к чему быть реалистом?
  Ланг наглухо запахнулся в жилет, щелкнул застежками. Ухмыльнулся.
  — Ну, как я выгляжу?
  Рука, я чувствую пульс в левой руке. Губы криво шевельнулись, но единственный звук, который я смог издать, был: «Я… не…»
  — Я? Меня? Ну хватит самокопаний. — Ланг обвешал себя оружием: теперь у него был еще и полицейский автомат, ружье с дротиками, две гранаты. — Если мы будем говорить только о тебе, ты упустишь картину в целом.
  Впрочем, картина не бог весть какая. Раскрой глаза пошире, и ты поймешь, что все это не более чем киношное мельтешение. Вихревое движение: есть — было — могло быть. Если ты слышишь многомиллионную волну слухов, ты можешь оседлать ее. Учись ловить волну. Серфер не просто катается на волнах, он правит.
  В ночной темноте стоянки седовласый человек в бронежилете раскачивался из стороны в сторону, черные тапки бойца кун-фу цепко держались за асфальт, словно он скользил по гребню цунами, волнообразно размахивая руками, не чтобы удержать равновесие, а подтверждая правоту своего опыта.
  Как приверженец багуа, Ланг описывал круги и делал выпады, изворачивался и вращался, напоминая то серфера, то дракона, то обоих одновременно.
  — Ты попал в эту дыру в Мэне, — сказал он мне. — Я поднялся до внутреннего круга Совета национальной безопасности при Белом доме, где мог сделать много… о, как много.
  «Ноги, я не могу двинуть ногами».
  — Они увидят. Увидят, что ты сума… — вырвалось у меня.
  Ланг улыбнулся.
  — Нет, наши мудрецы судят о мире по тому, что видят в зеркале.
  Я облизнул губы.
  — Доктор Фридман.
  — Мне было не по силам бороться с идеей ввести в нашу среду психиатра. Хотя у меня и ушли на это целые месяцы. И все из-за прецедента: во время Уотергейта национальная безопасность засекретила психиатра в составе СНБ, потому что они боялись, что Никсон сбрендил и расхаживает по Белому дому, где проще простого нажать на кнопку — будь то даже оружие массового уничтожения. В файлах ЦРУ доктора Фридмана называли «наводчиком». Он мог навести и на меня.
  Ланг вышел в пятно, отбрасываемое конусом света.
  — Я не мог так рисковать. Не мог оказаться взаперти. Я не собирался позволить доктору Фридману превратить себя в одного из вас. Я счастливчик. И я себе нравлюсь.
  Я испытал покалывание в руках. Согни их.
  — Фридман собирался занять временный пост в Мэне до встречи со мной, — произнес Ланг. — Я понимал, что должен убить его там, где убийству найдется безопасное логическое объяснение. Нью-Йорк — классическое место для убийства, но он должен был непосредственно приступить к своей новой работе. Я должен был остановить его до того, как окажусь в поле его зрения. К тому же ваша пятерка идеально вписывалась в мой замысел. Я подыскал человека, который нашел с ним общий язык: это была военная медсестра, наркоманка. Ее легко удалось убедить, исходя из соображений патриотизма плюс страха перед тюрьмой, которая положила бы конец ее жизни и карьере. Ее тренировал один из опытных сотрудников, полагавший, что работает на СДЛМ.
  В мире, где люди соглашаются только с тем, что кто-нибудь говорит им: «Ты обязан это знать», — воображаемый голос приобретает власть, внушающую благоговейный ужас.
  Где-то рядом послышался резкий, скребущийся звук.
  Я изогнул шею, с усилием приподнял плечи и увидел…
  Кэри пыталась встать, правой рукой ощупывая пустую кобуру.
  Бушлат распахнулся, когда Ланг широкими шагами подошел к ней.
  — Расслабьтесь, — сказал он и выстрелил дротиком в ногу Кэри. — Агент Руд. — Ланг вытащил дротик из ее безвольного тела и положил его на груду наших манаток, — просто лежите, где лежите, и слушайте, как подобает хорошему шпиону.
  Он снова подвесил «успокоительное» ружье рядом с гранатами, вытащил полицейский автомат и по третьему разу выстрелил в Зейна и Рассела.
  Напрягая все силы, я попытался приподняться на локтях. Онемевшее тело, ноги, которыми не пошевелить, вытянуты, как у мертвеца. Я увидел Эрика, по-прежнему тесно прижимавшего к себе Хейли; они стояли возле белого «кэдди», слезы ручьем бежали по ее щекам.
  — Ты совершил ошибку, Вик, — сказал Ланг. — Даже если бы нижние эшелоны и посчитали случай с Фридманом убийством, с твоими явными подозреваемыми не случилось бы ничего страшного.
  — Твое слово — последнее.
  — Да, — кивнул Ланг. — Я тебя сотворил, и мое слово — последнее. И потом! — Он снова помахал рукой. — Я так хотел, чтобы ты сбежал, исчез! Я вдалбливал тебе это, поверь. Но внял ли ты моему предостережению? Сбежал? Нет. Это было глупо.
  — Упря… мм…
  — Слова, слова, слова! — сказал Ланг. — Какая глупая вещь — слова. Мы должны работать. Кроме того, Вик, — произнес человек, который сделал из меня бешеного пса, — я наконец-то дал тебе то, чего ты хотел. Твой бунт, твое бегство из Замка — это и есть твоя третья попытка самоубийства. Только на сей раз ты преуспел.
  Он был прав, и прав бесповоротно. Мне оставалось только лежать, где лежу, и тогда я получу то, чего жаждал так долго, — свободу от боли ответственности. Мне только необходимо позабыть обо всех остальных, кого Ланг поймал в свои сети в эту темную ночь. И не думать о тех миллионах, которых этот маниакальный маэстро шпионажа единственной империи в мире сможет ласкать своими холодными руками безумца.
  «Нам никогда не поймать нашего времени, — сказал я когда-то Дерии. — Нам остается лишь пожинать плоды своих дел».
  — Понимаешь ли ты, что означает все это, здесь? — спросил Ланг, поймавший меня и моих единственных уцелевших друзей в ловушку этой ночной стоянки.
  Он обвел рукой все его окружавшее: световой конус, в котором стоял и в котором я неуклюже пытался приподняться на локтях. Груду пистолетов и амуниции возле бесформенных и бездвижных тел Рассела и Зейна. Кэри, охваченную еще большим нейротоксинным оцепенением, чем я. Хейли рядом с белым «кадиллаком», заблокированную объятиями Эрика.
  — Все это ответ на вопрос об эволюции, — сказал Ланг. — Единственное, что нам нужно, — это протянуть руку, взять все, что нам удалось раздобыть, и обратить это на истинное, продуктивное дело.
  Следователи неистовствуют, и это сбивает их с толку, — продолжал он. — Пятеро сбежавших маньяков. Одна невинная заложница, отважный агент ЦРУ, похищенная, погибшая, исполняя свой долг. Наши источники, отчеты из приюта для душевнобольных в Мэне указывают на тебя как лидера шайки. Угнанные машины, захват моего дома. Стрельба. Вы силой привозите меня сюда. Зачем? Кто знает, ведь вы психи.
  «А теперь — потянуть время».
  — Они проверят твой жесткий диск. Увидят следы двух машин.
  — Хорошо! — сказал Ланг. — Хочешь, чтобы я разыграл все по ролям, чтобы увериться, нет ли где ошибок? Ничего, не волнуйся. Единственная причина, по которой ищейки проверят мою машину, — это сравнить пули, которыми палили вы, бешеные псы. К тому же, спорю, Рассел вдребезги разнес мой компьютер. Я встроил специальный механизм, и, когда привел его в действие, совершая рутинные операции, которые использовал бы любой незваный гость, все стерлось. О том, что вы были в здании СДЛМ, никто не знает. Эти матрицы, эти ваши карточки, и правда кто-нибудь может приплести — доказать, что я Кайл Руссо. Так, надо подумать… Почему бы не пожар?
  Видение! Шанс. Все мы пятеро висим на стреле крана. Столб дыма над супермаркетом. Авария на ночном шоссе. Призрачные кадры, мелькавшие на потолке. Но билет на новое кино стоит крови. Как бы ни обернулось дело в частностях, мне придется заплатить эту цену. И моим единственным друзьям на земле — тоже.
  Там и тогда я понял, что значит нижняя черта, до которой может опуститься живущий.
  — Позволь мне устроить маленький фейерверк, — попросил Ланг, — взрыв… мне хочется увидеть, как все вы — и ты, и реальный мир — полетите кувырком.
  Ожесточенная перестрелка, когда мне и агенту Руд удается освободиться. Она — героиня. Хватает пистолет и бежит. У меня тоже есть, нет, не свой… слишком просто. Я оставил отпечатки только на дулах ваших пистолетов, хотя большой вопрос — важно ли это. Особенно если произойдет что-то вроде взрыва или пожара.
  Постой! — Глаза Ланга сверкнули. — А потом я поступлю как настоящий шпион и храбро очищу место преступления в ожидании помощи! Закидаю всю эту грязь тряпками, никаких репортеров, никаких соглядатаев, подосланных Конгрессом! Вот оно блестящее, достойное доверия усилие, венчающее все остальные доказательства, превращающее их в подлинную, убедительную, желанную правду! Остается один важный вопрос, — пробормотал он, нахмурившись, — кто умрет первым?
  Чувствуя онемение во всем теле ниже пояса, слишком отравленный, способный лишь едва приподняться на локтях, я ответил:
  — Ты.
  Пусть медленно, однако он отвлекся от фантазий о будущем, повернул ко мне лицо, словно пытаясь вглядеться в настоящее, увидел меня, пристально смотрящего на него снизу вверх, лежа на асфальте стоянки.
  — Действительно, — сказал он.
  Сделать глубокий вдох означало сломать стальные обручи, сковывающие мне грудь, но я сделал его и выговорил как можно громче:
  — Природная суть.
  Глубокая, как шрам, морщина исказила его лицо.
  — Опять тебе мерещится? Выходит, такова моя природная суть… и что с того?
  Но усилие, потребовавшееся, чтобы восстановить дыхание, не оставило мне возможности ответить.
  — Или ты спрашиваешь «когда»? — спросил Ланг. — Когда я понял свою природную суть? Я всегда был… не такой, как другие. По иронии судьбы самоосознание, как выстрел снайпера, поразило меня после нашей последней встречи. Ты до сих пор пытаешься довести самоубийство до успешного конца?
  Слова слетели с моих губ, как плевок:
  — Природная суть!
  — Про то я тебе и толкую! Мое пробуждение настало в Зале чрезвычайных ситуаций в подвале Белого дома на следующий вечер после одиннадцатого сентября, когда пылевые смерчи и дым еще носились в воздухе над Нью-Йорком, рекой возле Пентагона, в полях Пенсильвании. Лучшие умы наших изваянных в мраморе политиков сгрудились вокруг стола зала заседаний, и всем им хотелось знать «почему?».
  — А почему бы и нет? — вырвалось у меня.
  — Поверь, мне пришлось отринуть эту беспечную мудрость, чтобы оставаться там!
  Третий раз, напрягая все силы, я крикнул:
  — Природная суть!
  — Суть чего? — заорал Ланг. — Таких визионеров, как мы? Шпионов? Природная суть шпиона в том, чтобы обманывать и манипулировать, лгать и умирать.
  Грудь горела, вздымалась из последних сил. Сердце билось, сокрушая ребра. Несмолкающий рев стоял в черепной коробке. Не вырубайся! Я не могу выговорить! Ты должен. Не могу сделать! Иного выбора нет.
  Мой взгляд сместился с Ланга на белый «кадиллак», возле которого Эрик мертвой хваткой держал Хейли. Глаза этой парочки встретились с моими как раз в тот момент, когда, надрывая себе душу, я выпустил на волю слова:
  — Не он!
  — «Не он» значит не я? — повторил Ланг. — Природная суть?
  Лицо Хейли осветилось подобием улыбки.
  — Эрик! Подчиняйся приказу начальника! Держись! Обними меня так, чтобы это было навсегда!
  Ее команда, как гром, прозвучала среди ужасов, которым Эрик был вынужден беспрекословно подчиняться, как гром для них обоих, на мгновение превратив их в рельефное, отчетливое видение, отчеканенное природной сутью его любящего сердца.
  Ланг круто повернулся к Эрику и Хейли, его собственная природная суть почуяла опасность. Он сорвал с плеча заряженное дротиками ружье, но оно было разряжено. Но, как человек искушенный в ближнем бою, он не раздумывая ринулся на тесно прижавшуюся друг к другу пару, стоявшую возле белого чудища. Взмахнув ружьем, он обрушил его на блокирующую руку Хейли, пока Эрик стискивал ее в своих медвежьих объятиях. Еще один сокрушительный удар коротким прикладом пришелся ниже ее защищающих лицо рук, угодил в грудь как раз над захватом Эрика. Хейли вскрикнула…
  И, схватив Ланга, притянула его к себе.
  Ланг пролетел по воздуху вслед за атакующей. Три сплетенных тела тяжело врезались в «кэдди». Эрик изогнулся всем своим грузным, мощным телом, и они покатились вдоль борта машины. Ланг грохнулся спиной о металл. Сила столкновения была такова, что ружье с дротиками вылетело у него из рук. Хейли одной рукой удерживала его, а другой, растопырив пальцы, зажала рот, так что он мог теперь только нечленораздельно выкрикивать что-то и сдавленно рычать. Эрик повиновался приказам и одной рукой продолжал крепко обнимать Хейли, а другой наносил тяжелые размашистые удары бывшему начальнику.
  Начальнику, который своим телом выбил стекло в дверце «кэдди». Начальнику, который изо всех сил старался устоять, тогда как Эрик, действуя ногами, как поршнем, обрушил живой клубок на борт автомобиля.
  Они скользнули от передней дверцы к задней.
  Маститый седовласый шпион ткнул в Эрика полицейским автоматом.
  Электрический разряд вошел в тело Эрика — впрочем, ему доводилось выдерживать шок и в сотни раз похуже. Пронзив его, уже рассеянный заряд подействовал как электрошок на двух человек, которых Эрик пригвоздил к металлической обшивке.
  Он дрожал, перед глазами все плыло. Хейли тяжело обвисла, руки ее упали вдоль тела. Она могла бы упасть, но Эрик плотно прижимал ее к себе. Держать Хейли означало держать приведенного в состояние шока Ланга, чье мгновенное умопомешательство позволяло ему сохранять вертикальное положение, пока, тесно переплетенные, они все втроем не соскользнули к задней части машины.
  Через мгновение после того, как глаза ее стали осмысленными, Хейли нащупала крышку бензобака. Она легко касалась ее, пока силы возвращались к Лангу.
  — Эрик! — крикнула она.
  Повернув запястье и выдернув руку, она ткнула в лицо всем троим то, что хотела, чтобы все увидели: крышку от бензобака «кэдди».
  — Обними меня навсегда! — заорал Эрик.
  Повторял ли он слова Хейли? Был ли то вопрос? Или его самостоятельное высказывание? Этого я так никогда и не узнал.
  — Да! — завопила в ответ Хейли.
  Тогда Эрик вытянул руку, сунул ее в самую сердцевину сплетения тел, пригвожденных к заднему борту машины, и добрался до двух гранат, висевших на жилете Ланга.
  Выдернул чеку.
  Увидев, как две гранаты, крутясь, взмыли в воздух, я упал навзничь на асфальт, закрыв руками лицо с уже и без того опаленными бровями.
  Две гранаты взорвались одновременно, сверкнув ослепительно белым искрящимся пламенем возле открытого дымящегося бензобака «кэдди».
  Белое чудище взревело, когда чудовищный взрыв потряс воздух и оранжевый огненный шар взлетел в ночное небо. Опаляющее дуновение пронеслось над распростертыми телами четырех шпионов.
  55
  Расчистка места случайного взрыва федерального мусоровоза, припаркованного рядом со старой машиной в части города, примыкающей к береговой линии заповедника близ Парктона, штат Мэриленд, была почти закончена к 11.15 следующего утра, на девятый день нашей кампании. Здоровяки рабочие в мешковатых комбинезонах замахали руками, отгоняя пятерых подростков в машине от въезда на стоянку:
  — Тут вонища страшная. Пара наших ребят так даже блеванула.
  Самая видная из девиц сказала своим приятелям:
  — Да уж чувствую. Пахнет вроде как бензином, паленой резиной и… Фу-у! Жжеными волосами и мясом!
  Подростки покатили обратно в родной скучный городишко, где никому и никогда не приходилось выносить своим друзьям смертный приговор. Детишки считали, что им повезло, поскольку никто не поймал их на том, что они прогуливают школу, и они сохранили свое прикрытие в неприкосновенности, не рассказав взрослым ничего из того, что не видели.
  К 11.15 обугленный остов белого «кадиллака» 1959 года выпуска лебедкой загрузили в кузов большого грузовика, и он канул в темноту, словно его никогда и не было.
  В незаметные раньше грузовики для перевозки машин загружали и развозили к местам доставки другие автомобили.
  К 11.15 местный банкир дал исчерпывающие ответы троим мужчинам с удостоверениями ФБР, которые проводили официальное расследование, связанное с кругом лиц, возможно причастных к краже чеков. Его информация дополнила нашу и вполне согласовалась с первоначально поднятыми на смех выводами, которые к 11.15 приобрели окончательную подлинность и достоверность.
  А это означало, что к 11.15 стрелки́ СДЛМ, которые, едва появившись, окружили Зейна, Рассела и меня, расслабились и оставили нас одних.
  Трое маньяков стояли у береговой линии.
  К 11.15 небо было голубым. Воды океанской бухточки перед нами успокоились, покрытые мелкой рябью. Птицы скользили над головой. С каждым вдохом смрад, оставшийся после взрыва и смертельного огня, становился все менее ощутимым.
  — Они оба этого хотели, Вик, — сказал Рассел.
  — Ты не сделал ничего, что шло бы против их воли, — добавил Зейн.
  — Да.
  — Не то что раньше, — уточнил Рассел.
  — Ничто не повторяется.
  Вода подернулась рябью.
  — Но оба раза, — сказал мне Рассел, — ты сыграл блестяще.
  Наконец я поверил этому.
  — Думаю, меня нелегко убить. И думаю, что это неплохо.
  — Верняк. Нам тоже чертовски повезло, что мы еще здесь.
  Вода подернулась рябью.
  Рассел вытянул руки. Мы видели, как они дрожат. Он пожал плечами.
  — Кто-нибудь еще хочет таблетки?
  — Не-а, — ответил я. — Именно «нет» завело меня так далеко. И конечно, помощь друзей.
  — Мы прорвались, — сказал Зейн. — Все.
  — Все, кто это сделал, — сказал Рассел, глядя на черные пятна на асфальте.
  — Мы все это сделали, — ответил я. — Добро пожаловать на ту сторону.
  — Плохо, что в «кэдди» были твои вещи, — заметил Зейн. — Фотография Дерии. Снежный шар.
  — Кто знает? — пожал я плечами. — Может, и нет.
  — «Нет» — это значит нет кофе, — сказал Рассел. — У меня сейчас сердце из груди выскочит.
  — А мне хочется писать… снова, — произнес Зейн.
  — Не желаю больше вести, — отрезал я. — Даже немного.
  — Ты веришь им? — спросил Рассел. — Ну, что нам не надо больше возвращаться в Замок после еще пары дней допросов… если мы сами не захотим.
  Я небрежно пожал плечами:
  — Что ж, мы наделали дел. И к счастью, остались психами.
  Все трое рассмеялись.
  Чайка хрипло прокричала в небе.
  — Конечно, они всегда могут вылечить нас свинцовыми пилюлями, — сказал Рассел.
  — Крайнее средство в лечении душевных болезней, — покачал я головой, в которую еще не успели всадить пулю. — Мы им нужны. Они выиграли такой забег. Спасли мир от маньяка-убийцы в Белом доме. Мы — доказательство их успеха, даже если нас засекретить.
  Рассел переступил с ноги на ногу, пожал плечами:
  — Я бы мог и вернуться.
  Мы с Зейном уставились на него.
  — Не чтобы остаться, — сказал Рассел. — Но… не уверен, что реальный мир захочет вызвать меня на бис.
  Не удержавшись, я взъерошил ему волосы, будто своему младшему брату.
  И Рассел ухмыльнулся.
  Отделившись от епископов Управления, Кэри присоединилась к нам.
  — Мы едем, прямо сейчас.
  — О'кей, — отозвался я. — Куда?
  — А-а-а… — Она посмотрела на Зейна.
  Тот взглянул на меня.
  Рассел уставился на рябящую воду.
  — Вик, — пояснил Зейн, — я больше не с тобой.
  — Мы вместе, — добавила Кэри и взяла Зейна за руку.
  — Что?
  Рассел уставился на рябящую воду.
  — Это было долгое путешествие, — сказала Кэри. — Для всех.
  Я помню взгляды. Слова. Звуки. Помню, как закрылись двери мотеля.
  — Кто знал? — шепотом спросил я.
  — Все, кроме тебя, — ответил Рассел.
  Я выпустил в них свою самую ядовитую пулю:
  — Да он тебе в отцы годится.
  — У нас еще кое-что на уме, — отшутилась Кэри.
  Что-то внутри у меня оборвалось. Что-то ушло.
  — Черт меня побери, — сказал я.
  — Нет, — ответил Зейн. — Но теперь… Я смог. Я могу.
  И сердце мое воспарило, когда я увидел его ухмылку.
  — Дикость! — сказал Рассел. Они с Зейном стукнулись кулаками, как это принято у шпаны, и Рассел попрощался: — До скорого.
  — Верняк.
  Когда они уходили, Кэри держала Зейна за руку с силой женщины, которая не станет довольствоваться какой-нибудь дешевкой, а он — с терпением мужчины, умеющего ждать.
  Волна плеснула возле моих ног.
  — Я же сказал, что ты не умеешь обращаться с женщинами, — произнес Рассел.
  — Кто бы говорил, — пробормотал я.
  Волны рябили водную гладь.
  — Короче, — наконец сказал Рассел. — Ты знаешь, чего тебе сейчас хочется?
  Волны рябили водную гладь. Над нами раскинулось голубое небо. За нами на асфальте осталось черное пятно, на котором, как алмазы, поблескивали осколки стекла. Волны. Рябь.
  И я ответил:
  — Да.
  Джеймс Грейди
  Гром
  Посвящается Натану
  Чжэнь/Возбуждение (Гром, Подвижность)
  …Статичность сменяется максимальной динамичностью, которая свойственна данной ситуации. Уже само ее название – Возбуждение – и ее образ – молния – указывают на динамичность данной ситуации. Это самая динамичная из всех ситуаций, указанных в "Книге перемен". Она символизирует развитие, которое может наступить после того, как силы не только накоплены, но и обновлены, и переплавлены. Кроме того, данная гексаграмма состоит из повторения триграммы Чжэнь, которая по семейной символике обозначает старшего сына. Старший сын – это тот, кто, наследуя отцу, вынужден дальше развивать дело, начатое им. Поэтому именно ему предстоит действие, и он достигнет того свершения, о котором говорит текст. Однако сама динамика, само движение, энергичное вмешательство в жизнь окружающей среды проходит непросто. И поэтому в начале этой ситуации динамика может показаться человеку чем-то сильно меняющим обстоятельства, чем-то потрясающим их до основания, и лишь в конце, по завершении данной ситуации, если она проведена правильно, может наступить известное удовлетворение…
  ВОПЛОЩЕНИЕ
  Молния пугает за сотню поприщ,
  но она не опрокинет
  и ложки (жертвенного вина)
  Молния приходит… о, о!
  (а пройдет – и) смеемся ха-ха!
  "Китайская классическая Книга Перемен"
  Глава 1
  Нью-Йорк. Январь. Воскресное утро.
  Раннее утро, когда ночь еще льнет к лесу небоскребов.
  Пустые вагоны подземки, громыхающие под улицами, вдоль которых выстроились спящие машины.
  Деловая часть города, пар, клубящийся из люков. Белый пар поднимается и тает в зимнем воздухе.
  Из клубов пара появился мужчина в черном пальто. Пол-лица скрывал поднятый воротник. Длинные темные волосы развевались на холодном ветру. Руки в черных перчатках размашисто двигались взад-вперед. Теннисные туфли из черной кожи бесшумно ступали по дороге.
  Когда он приблизился к башне из хромированной стали и мрамора, за его спиной, ожив, монотонно загудел двигатель.
  Коркоран-центр – тускло поблескивающий за́мок с мощеной стоянкой и подковообразной въездной эстакадой, изгибающейся у его мрачного стеклянного подъезда.
  В черном зеркале его фасада отражались спящие кварталы, старая, скрипящая ставнями лавка корейского продавца фруктов, запертый на засов ювелирный магазин. Темные полосы лент, образующие исполинские буквы «X», до сих пор были наклеены с внутренней стороны тонированных окон Коркоран-центра.
  Будда, городской бродяга, одетый в драные джинсы и потрепанную армейскую куртку, пристроился у края стоянки. Его лицо скрывала лыжная маска, в прорезь были видны только глубоко запавшие глаза. Он кутался в тряпичное одеяло, прячась от проницательных глаз города.
  Мужчина в черном пальто направился не к закрытому центральному входу Коркоран-центра, а по диагонали, через брусчатку стоянки, как будто выбирая самый короткий путь.
  Будда сбросил свое одеяло щелчком большого пальца.
  Шлепанье спущенного колеса нарушило тишину воскресного утра.
  Из клубов пара выплыл «датсун», его переднее правое колесо шлепало с каждым оборотом. Седан завилял вверх по подкове подъездного пути и остановился перед черной стеклянной дверью Коркоран-центра.
  Из машины, пошатываясь, вылезла женщина, одетая в дешевенькое, распахнувшееся на ветру пальто. Ее огромный живот не оставлял никакого сомнения в том, что она беременна.
  Два охранника, сидевших в холле Коркоран-центра за своим пультом, наблюдали на экранах мониторов, как она, поморщившись, отшатнулась, увидев спущенное колесо, и страдальчески запрокинула голову, убаюкивая свой тяжелый живот.
  – Проклятье! – воскликнул один из охранников, пожилой грек. – Принесло ее сюда на нашу голову!
  Женщина принялась колотить кулаками в дверь.
  На экранах мониторов беззвучно двигались ее накрашенные губы, призывающие: «Помогите, помогите!»
  Молодой охранник из Сан-Хуана заметался в растерянности.
  – Пошли! – крикнул грек, и они побежали к закрытому входу.
  Грек распахнул дверь, и женщина, пошатываясь, вошла.
  – Все будет хорошо! – громко сказал он.
  Беременная женщина прислонилась к двери, крепко сжимая его запястье. Охранник переводил взгляд с ее живота на лицо, на нелепо, толсто напомаженные губы…
  Свободная рука женщины коброй рванулась вперед и направила струю слезоточивого газа в лицо пуэрториканца.
  Он завопил, ослепленный, и зашатался, закрывая лицо ладонями.
  Грек попытался вырваться из капкана ее стальной хватки.
  Слезоточивый газ обжигал его глаза и легкие. Черное пальто ворвался в фойе. Маска-чулок скрывала его лицо. Он нанес пуэрториканцу короткий, резкий удар в солнечное сплетение. Охранник рухнул на пол, как подкошенный.
  В это время ко входу подкатил фургон водопроводчика.
  Грек получил сильнейший удар кулаком в живот, от которого у него перехватило дыхание; он потерял сознание еще до того, как получил следующий удар – в челюсть.
  Женщина натянула на голову маску, сдула свой «живот», подперла открытую дверь резиновым клином и вытащила грека наружу.
  «Водопроводчик», на котором тоже была маска, выбрался из фургона, помог женщине надеть наручники на запястья и лодыжки грека и, завязав ему глаза и рот, бросить на заднее сиденье «датсуна». Затем они бегом вернулись в фойе, где Черное пальто уже заканчивал связывать пуэрториканца. «Водопроводчик» втолкнул второго охранника в «датсун» и, достав баллон со сжатым воздухом, подкачал переднее колесо.
  Черное пальто и женщина перетащили восемь брезентовых мешков из фургона в Коркоран-центр и свалили их за лифтами, в нише телефона-автомата.
  «Водопроводчик» отогнал «датсун» с бесчувственными «пассажирами» квартала на три и бросил его у автобусной остановки.
  В фойе Коркоран-центра Черное пальто соединял мешки кабелями. Закончив, он вытащил подпорки, удерживавшие двери открытыми. Сообщники вышли наружу. Двери с размаху захлопнулись за ними.
  Все это видел один только Будда.
  Черное пальто сел за руль, вывел машину на улицу. Стянул свою маску. В зеркале заднего обзора ему был виден грузовой отсек, где его облаченный в платье сообщник тоже стянул с себя маску и парик. В зеркале Черное пальто видел щетину, проступавшую из-под густых румян, и ярко-розовую полосу губной помады.
  Фургон водопроводчика притормозил у обочины. Будда забрался в него. Положил пистолет с глушителем на пол фургона, прижал руки в перчатках к отдушине печки.
  Помигав поворотником, фургон вновь выехал на пустынную улицу, остановился на перекрестке на красный свет. Повернул направо.
  Растаял в утренних сумерках.
  Зеленый свет.
  Снова красный.
  Зимнее небо было чистым, как холодная родниковая вода.
  Желтое такси выплыло из облаков пара, прогрохотало по подковообразному подъездному пути Коркоран-центра и остановилось возле закрытых дверей.
  Таксист обернулся к четырем пассажирам, расположившимся на заднем сиденье:
  – Эй, вы уверены, что хотите выйти именно здесь?
  – Я ждала этого момента двадцать один год! – воскликнула женщина постарше.
  Этим утром она встала раньше всех, приняла ванну, оделась, привела в порядок свои серебристые волосы и щедро полила их лаком, почистила свое старое шерстяное пальто и, выпив кофе, стала ждать, когда проснутся остальные. На ее коленях покоилась черная сумочка внушительных размеров.
  – Мама, – предостерегающе сказала женщина помладше в голубой парке и джинсах. У дочери вообще не было сумочки. Она унаследовала широкие скулы и голубые глаза своей матери. И волосы были, как у матери, но только коротко стриженные и незавитые.
  – Да что тут делать? – спросил таксист. – Все же закрыто, вокруг ни души.
  – Мы хотим посмотреть, – ответила пожилая женщина.
  Ее дочь закатила глаза, изогнулась на тесном заднем сиденье и начала рыться в кармане джинсов, толкнув коленом мать. Та, в свою очередь, толкнула мужчину, сидевшего с ней рядом. На нем была десантная куртка с коричневой окантовкой. Его руки в толстых перчатках баюкали пластиковое ручное креслице со спящим ребенком.
  Бабушка спросила, обращаясь к таксисту:
  – Вы знаете, где мы находимся?
  – У меня же где-то были какие-то деньги, – пробормотала дочь.
  – Не торопитесь, – сказал, обернувшись к ней, таксист, – счетчик уже выключен.
  И добавил, обращаясь к бабушке:
  – Коркоран билдинг.
  – Правильно. Коркоран билдинг. А Кэрол Корк…
  – Мама!
  – Может быть, я смогу достать свой бумажник, – вступил в разговор муж, но, как только он пошевелился, ребенок махнул одетой в рукавичку рукой, и мужчина, который всего три месяца назад стал отцом, застыл.
  – Это она, – заметила бабушка, указывая на женщину рядом с собой.
  Ее дочь сначала побледнела, а затем залилась краской.
  – Она архитектор. Мечтала построить девятигранный дом. И вот мечта сбылась. Это ее первый персональный проект. Арендаторы будут въезжать только завтра, но ее работа уже выдвинута на премию Райта.
  – Что за премия такая? – поинтересовался таксист.
  Дочь вытащила долларовую банкноту из заднего кармана. Счетчик показывал четыре доллара восемьдесят пять центов.
  – Простите? – переспросила бабушка.
  – Как называется премия, которую она выиграла?
  – Она называется «Тысяча чертей, мы опоздали»! – Дочь вытащила купюру из кармана блузки, это оказался еще один доллар.
  – Премия самому одаренному архитектору, – улыбнулась бабушка.
  – Кажется, что-то слышал об этом, – откликнулся таксист.
  – Ну конечно же, слышали, – подтвердила бабушка.
  Отец, он же зять, смеялся – тихонько, чтобы не разбудить спящего сына. Они назвали его Питер Росс: первое имя в честь дедушки по линии матери, а второе – по линии отца.
  – Но, ребята, сейчас-то вы здесь что делаете?
  – Торчим в этом чертовом такси! – Дочь вытянула ноги и добралась до последнего необследованного кармана джинсов.
  – Мы хотим забраться на крышу всей семьей, чтобы увидеть, как первый луч света отразится от этих девяти стен и осветит город! – сказала бабушка. – Она спроектировала это специально таким образом, – доверительно сообщила она шоферу. – Когда она была маленькой девочкой…
  – Ну мама!
  – Вы можете прочесть ее имя на табличке в вестибюле, – продолжала бабушка, – Кэрол Коркоран.
  – Я не могу торчать здесь до обеда.
  – Какая жалость, – ответила бабушка.
  – Ах да, дорогая, – обратилась она к дочери, открывая свою внушительную сумочку, которая до сих пор мирно покоилась на ее коленях, – позволь мне заплатить.
  – Самое время, – пробормотала женщина, недавно добавившая роль матери к ролям дочери, жены, пианистки и архитектора, которые она сочетала в себе до сих пор. – Для чего же иначе нужны матери?
  Женщины начали выбираться из такси. Бабушка протянула руки, желая взять ребенка, но отец не пожелал расстаться со своим запеленатым сыном и стал выбираться на холодный утренний воздух.
  Такси медленно отъехало.
  Кэрол Коркоран повернулась к дверям, эскизы которых она сделала четыре года назад, нажала кнопку интеркома.
  Пауза.
  Тонированное стекло должно было задерживать 69,3 процента опасного ультрафиолетового излучения солнца. Кэрол нахмурилась, глядя на темные полосы, образующие букву «X», прижалась лбом к холодному стеклу. Внутри здания, носившего ее имя, пульт службы безопасности выглядел безлюдным.
  «Точнее, брошенным без присмотра», – подумала Кэрол, мысленно поправив себя: всю жизнь она стремилась выражать свои мысли максимально точно.
  – Вы создаете нечто прекрасное, – заметила она, обращаясь к родственникам, – а потом приходится отдавать это легкомысленным посторонним людям.
  – Такова жизнь, – откликнулся ее муж, не перестававший все это время улыбаться. Он, окончив Гарвард, преподавал в средней школе.
  Кэрол набрала секретный код на входной двери. Дверь, щелкнув, открылась, они зашли внутрь.
  Стук каблуков эхом отражался от мраморных стен, высокого потолка и полированного стола из алюминия, за которым должна была находиться охрана.
  – Здесь так спокойно, – гордо сказала бабушка.
  Кэрол принюхалась:
  – То ли дым, то ли…
  Дуновение воздуха исчезло.
  Она бросила свирепый взгляд на пустующий стол охраны и повела семью к лифтам, нажала…
  Вспышка.
  Грохот.
  Взрывная волна разносит переднюю стену Коркоран-центра.
  Воскресное январское утро в Нью-Йорке раскололось на миллионы осколков черного стекла.
  Глава 2
  Вторник. Мартовское утро. Час пик.
  – Вчерашний день закончился, – говорил своему спутнику полный седой водитель помятой белой «тойоты», затертой в бесконечной реке автомобилей, – так что можешь послать ему прощальный поцелуй.
  Его шерстяное пальто пахло талым снегом. К лацкану была приколота идентификационная карточка. Он мельком бросил взгляд в зеркало заднего обзора.
  Холодное весеннее солнце освещало три полосы движения, забитые машинами. «Тойота» миновала дорожный указатель, гласивший:
  ВАШИНГТОН
  ФЕДЕРАЛЬНЫЙ ОКРУГ КОЛУМБИЯ
  – Но для нас все же нашлась работенка, – сказал водитель, пытаясь в этот момент пробраться на своей «тойоте» в левый ряд. – Так что, считай, нам повезло.
  Зеленые пригороды Мэриленда остались позади. Они въехали в сумрачный каньон городских улиц.
  – Да, в некотором смысле нам повезло, – откликнулся его спутник.
  У пассажира было умиротворенное лицо. Короткие темные волосы, острые скулы, шрам полумесяцем у левого виска, прозрачные серые глаза. Его звали Джон Лэнг.
  Они остановились на красный свет. Из радиоприемника доносился голос диктора, бодро перечислявшего новости: голод в Африке, вылазки неонацистов в Германии, рейтинг президента, на Уолл-Стрит выразили озабоченность.
  – Все-таки, – продолжал водитель, – большая удача, что мы добились этого. Все эти месяцы ты не обращал на это никакого внимания.
  – Я не пропускал ни слова из того, что ты говорил.
  – Да, но ты не стремился вникнуть в суть дела! – Водитель явно нервничал.
  Водителя звали Фрэнк Мэтьюс, ему было пятьдесят семь лет, Джону – тридцать пять. На Джоне был серый твидовый костюм, темная рубашка и серый шелковый галстук из Бангкока. Его плащ лежал на заднем сиденье. Он был высок, поджар. В этой помятой белой «тойоте» он сидел расслабившись, без малейшего напряжения.
  Стрелка левого поворота на светофоре переключилась на зеленый.
  Они миновали квартал особняков с опрятными газонами, обогнали синий микроавтобус, управляемый мамашей, которая, отвернувшись, что-то выговаривала сидящему рядом ребенку.
  Водитель «тойоты» разразился резким кашлем.
  – Опять начал курить? – поинтересовался Джон.
  – Я не самоубийца.
  – Тогда пристегни ремень.
  – Проклятый ремень душит меня. – Фрэнк опять глянул в зеркало заднего обзора.
  Они обгоняли оранжевую громыхающую машину, чистившую дорогу. Поднимаемая ею пыль просачивалась даже сквозь закрытые окна машины.
  Фрэнк облизнул губы.
  – Жаль, что этим утром я запоздал.
  Джон пожал плечами.
  – Все о'кей. Нам ведь не надо отмечаться, приходя на работу.
  – Да, – согласился Фрэнк, выезжая на Милитари-роуд. – Мы уже отмечены этой чертовой работой.
  Позади из облака пыли материализовался мотоцикл с затемненным лобовым стеклом.
  – К тому же, – заметил Фрэнк, – возможно, сегодня мне придется на какое-то время покинуть офис.
  Джон дипломатично удержался от вопроса, что означает это «к тому же». Милитари-роуд огибала Рок-Крейк-парк. Деревья еще не успели зазеленеть, за ними виднелись жилые кварталы, на травяных лужайках сиротливо стояли футбольные ворота без сеток.
  – Как провел вечер? – лениво поинтересовался Фрэнк.
  – Читал.
  – Для работы или для отдыха?
  – Это не связано с работой.
  Фрэнк хмыкнул:
  – Тебя следовало бы побольше загружать.
  – Возможно. – Джон улыбнулся сам себе. – Есть идеи?
  – Парню вроде тебя необходимо нечто лучшее, чем просто идеи.
  Сразу за поворотом к Белому дому они обогнали японскую спортивную машину. За рулем женщина с пепельными волосами красила свои губы в кроваво-красный цвет, поглядывая в зеркало заднего обзора.
  Машина Фрэнка нырнула в свободное пространство, образовавшееся перед ней. Их место заняла «БМВ». Мужчина, сидевший за ее рулем, ковырял в носу.
  – А что прошлым вечером делал ты? – поинтересовался, в свою очередь, Джон. Его старший коллега первым начал эту тему.
  – Мне не спалось.
  – Смотрел свои фильмы?
  Фрэнк долго смотрел вдаль сквозь лобовое стекло, прежде чем ответить:
  – Хорошо бы этот мир был черно-белым.
  «Семь часов тридцать восемь минут», – сообщила диктор радио. Потом писатель из Монтаны стал читать свои мемуары, бесхитростные рассказы о поросших соснами горах и морях пшеничных полей, и Джон мысленно перенесся в те дни, когда все казалось таким простым.
  «Тойота» миновала Рок-Крейк-парк – островок зелени среди стоявших рядами домов. На повороте они обошли желтый «форд», который вела совсем молоденькая черная девушка, подпрыгивающая в такт какой-то музыке.
  – Слушания завтра, – сказал Джон, – к ним не удалось привлечь внимание…
  – Кого интересуют еще одни слушания в конгрессе.
  Джон удивленно поднял бровь.
  – Эти слушания… Единственная новость, достойная опубликования, – то, что все это далеко от реальности.
  – Лучше сохранять чувство реальности, с чем бы нам ни приходилось иметь дело, – буркнул Джон.
  – Правда?
  – Что…
  – О, эта реальность, – перебил его Фрэнк, – но все это подобно… подобно грому. Все в этом городе считают, что прорвались к свету, но все, что они получат, – гром.
  – Все, кроме тебя, – с улыбкой заметил Джон.
  – Только меня? – неожиданно разозлился Фрэнк. Потом добавил уже помягче: – Что ты имеешь в виду? Что ты знаешь?
  – Я знаю, что мы получаем жалованье не за то, чтобы нападать друг на друга, – ответил Джон. – Не знаю, что беспокоит тебя, но…
  – Вот именно что но.
  Фрэнк потер глаза и опять уставился на дорогу. Его тон стал еще мягче:
  – В конторе все, кажется, о'кей?
  – Твой стол в десяти футах от моего, так что ты сам можешь рассказать мне об этом.
  – И все работает так, как и должно?
  – Это правительство, будь доволен, что оно вообще работает.
  После небольшой паузы Джон спросил:
  – Ты что-то знаешь. Может, поделишься?
  – Позже, мне самому еще не все ясно.
  Радиоприемник объявил: семь часов сорок одна минута; зазвучала джазовая композиция. Впереди горел зеленый свет.
  Фрэнк, вздохнув, включил сигнал правого поворота.
  – Видел «Пост»? – поинтересовался он. – Лучшие выпускники летных школ вынуждены три года скакать на деревянных лошадках, прежде чем для них освободится истребитель.
  Джон кивнул. Его работа требовала ежедневного просмотра «Вашингтон пост», «Нью-Йорк таймс», «Лос-Анджелес таймс» и «Уолл-Стрит джорнэл». А его видеомагнитофон был запрограммирован на запись выпусков новостей.
  – Плоды разрядки, – заметил Фрэнк. – Кому-то всегда приходится расплачиваться. Тебе бы следовало посвятить себя изучению японского, – добавил он, стукнув по приборной доске «тойоты».
  – Теперь и ты о том же. – Джон покачал головой. – Я не могу поверить, что они способны поступить с тобой, как с отработанным моторным маслом.
  – Чем яснее день, тем беззаботней человек, – тихо пробормотал Фрэнк.
  Спроси:
  – Что тебя гложет?
  На лице Фрэнка не было и намека на улыбку, когда он, не раздумывая, ответил:
  – Любой, кто попытается меня съесть, будет в этом горько раскаиваться.
  – Уверен, старик.
  – Я не старый…
  – …ты бывалый, – закончил за него Джон.
  «Тойота» миновала S-образный изгиб дороги. Вычурное здание католического университета блеснуло золотом на солнце. Знак, указывающий дорогу к Содджерс-Хоум, где доживали свой век забытые воины забытых войн.
  Часы Джона имели как светящийся циферблат со стрелками, так и цифровой дисплей. Обе системы утверждали, что сейчас 7:45 утра. Сердце города. Поток машин медленно полз по Норз-Кэпитэл-стрит, сквозь кварталы домов со скучными, невыразительными фасадами. Миновали церковь. Три полосы движения слились в две, огибая заглохшую машину. Фрэнк резко вырулил на левую полосу, они обогнали четырехдверный семейный джип, судя по всему, выпущенный еще во время второй мировой войны. За рулем сидела женщина с вьющимися черными волосами. Она хмуро крутила баранку. Ее настроение передалось Джону, когда он увидел мотоцикл с затемненным щитком. Мотоциклист помаячил в автомобильном потоке впереди них и скрылся.
  – Скажи на милость, чего ради тебе захотелось поехать на работу именно по этой дороге? – сказал Джон. – Мы поехали вдоль Рок-Крейк-парка только чтобы полюбоваться на деревья…
  – И женщин, занимающихся джоггингом.
  – Езжай вдоль реки. Начнем наш день с немного меньшим… неистовством.
  – Ты можешь ездить, как тебе нравится, а я поеду так, как нравится мне.
  Фрэнк оглядел окружавшие их исторические окрестности, безумцев, спешащих на своих машинах на работу из пригорода. Он поправил зеркало.
  – Неистовство – это реальность города, – ответил он Джону.
  – Часть реальности.
  – Не позволяй дневному свету приукрашивать памятники, ослепляющие тебя на свету. Этот город, здесь каждый мнит себя политиком.
  – Истины вроде этой никуда тебя не приведут.
  – Приведут, хотя бы в ад! – заметил Фрэнк рассерженному Джону. – Не забывай об этом! И никогда не забывай, что политика – это всего лишь оболочка грубого зверя.
  – Какого еще зверя?
  – Да, да, – бормотал Фрэнк.
  Поодаль, над битком забитой дорогой, возвышался белый, как сахар, купол Капитолия.
  «Надо сменить тему, – подумал Джон. – У парня была плохая ночь. Встал не с той ноги. Не выпил утренний кофе. Сменить тему, по крайней мере до тех пор, пока машина не будет надежно запаркована».
  – Как думаешь, вишня зацветет в этом году как обычно?
  – Как знать, этот чертов озон. В небе есть дыра, амиго. Дыра в этом чертовом небе.
  Джон пристально посмотрел на друга:
  – Что все-таки происходит?
  – Ничего такого, что тебе следовало бы знать.
  Такой бесцеремонный ответ уязвил Джона.
  – Ты говоришь это как друг – другу или как профессионал – профессионалу?
  Фрэнк смерил Джона взглядом:
  – А это зависит от того, кто ты.
  – Кто я?! Ты меня удивляешь.
  – Забудь про это. – Фрэнк выглянул из окна. – Прости, я… сейчас, я не могу, не хочу… короче, забудь.
  Три человека крутились возле забитой досками мастерской. Рядом – облезлая дверь винного магазина, над ней неоновая вывеска «Лотерейные билеты!». Нищая старуха тянула тележку вдоль тротуара. Школьники дожидались автобуса на остановке.
  Левая сторона – от центра – была свободной. Фургон агентства доставки «Федерал-экспресс» со свистом промчался мимо закрытого окна Фрэнка.
  Он поглядел в зеркало заднего обзора.
  Часы на приборной доске показывали 7:51.
  Они ехали мимо здания гражданских панихид. Мимо домов с разбитыми окнами. Мимо улыбающейся с рекламного щита красотки с шоколадной кожей, сжимающей тлеющую сигарету наманикюренными пальцами. Какой-то мужик бросал кипы грязных одеял в двери товарного склада.
  Капитолий приближался.
  – Этот город дает тебе нечто такое – осознание собственной важности, что ли, – заметил Фрэнк.
  По правой полосе в «шевроле» четверо служащих конгресса с каменными лицами ехали воевать за превращение их бумажных планов в звонкую монету.
  – Знаешь, что напомнил мне этот город сегодня? – спросил Фрэнк.
  Джон узнал одного из служащих.
  – Сайгон, – продолжил Фрэнк.
  Позади них раздался звук клаксона. Светофор переключился с зеленого на желтый.
  Впереди в их ряду было еще четыре машины. Передняя притормозила, чтобы сделать запрещенный в час пик разворот. Стало ясно, что теперь всей левой полосе придется ждать следующего переключения светофора.
  Машины справа рванулись вперед на желтый свет, это было нарушением, но желание сэкономить несколько секунд пересилило здравый смысл.
  Вдоль низкого бетонного разграничительного бортика в мчащихся потоках машин к ним громыхая приближался грузовик, следовавший вплотную за «мерседесом». Рассыльный на мотоцикле ловко проскочил под переключающийся светофор, при этом едва не врезавшись в бампер «мерседеса».
  Фрэнк, ехавший по левой полосе, притормозил на красный свет, перед ним до светофора стояло еще три машины. С места, которое они занимали, хорошо просматривались уходящая вперед дорога, бензозаправочная станция, дома вдоль дороги.
  Почему-то Джону вспомнились в эту минуту лимоны.
  – Сайгон шестьдесят третьего. – Фрэнк улыбнулся, но в этой улыбке не чувствовалось особой радости. – А скорее даже семьдесят второго. Дружище, что тебе больше запом…
  Звон стекла!
  Что-то горячее и влажное брызнуло Джону в лицо, левый глаз ничего не видел. Джон отчаянно заморгал, зрение прояснилось и… Руки Фрэнка были широко раскинуты, правой он как будто пытался ухватиться за Джона, голова была в крови, глаза закатились…
  Руль был повернут, как для крутого разворота влево, нога Фрэнка продолжала давить на газ. Двигатель «тойоты» ревел на полных оборотах, машина…
  Удар. Машина перелетела через бетонное заграждение.
  Выскочила на встречную полосу. Взвыли клаксоны. Грузовичок-пикап надрывно заскрипел тормозами и резко вырулил в сторону, стараясь избежать удара. БАМ! Зацепили крылом микроавтобус. Скрежет тормозов, звон разлетающихся осколков.
  Болтаясь внутри крутящейся волчком «тойоты», Фрэнк навалился на пристегнутого ремнями Джона, пронзительно кричащего Джона, мокрый, теплый и мокрый…
  Машина содрогнулась. Остановилась. Тишина.
  Глава 3
  Джон Лэнг сидел на заднем сиденье полицейской машины. Один. Оцепеневший. Отрешенный. Медленно, медленно приходя в себя.
  Его костюм был пропитан запекшейся кровью. Полицейский дал ему полотенце и помог вытереть лицо и волосы. Джон посмотрел на свои руки, на ржавые пятна, которые так и не удалось оттереть.
  Только это была вовсе не ржавчина.
  Он перестал дрожать. Урчал двигатель полицейской машины. Было тепло. Слишком тепло. Джон чувствовал запах собственного пота и слез. И сладкий запах крови.
  Он опустил стекло на своей двери. Повеяло прохладным воздухом.
  На крыше полицейской машины вращались проблесковые маячки. Их вспышки бросали отблески на дорогу. Полиция блокировала движение, направив поток машин в объезд.
  Тут же стоял микроавтобус с помятой решеткой радиатора, его водитель что-то оживленно объяснял полицейскому, который записывал его показания в блокнот.
  Стояла машина «скорой помощи», ее бригада слонялась неподалеку.
  Стоял полицейский буксировщик, в кабине никого не было, водитель потягивал кофе из пластикового стаканчика, прислонившись к радиатору.
  Стояла покореженная машина Фрэнка с помятым капотом и спущенным передним правым колесом. Треснувшее лобовое стекло. Пятна на нем.
  Окно со стороны водителя было в паутине разбитого стекла с дыркой в центре.
  Эксперт-криминалист сфотографировал эту дырку. Обошел вокруг «тойоты». Сделал несколько снимков того, что лежало на переднем сиденье. Дверь со стороны пассажира была распахнута настежь.
  Два детектива что-то обсуждали с полицейским сержантом и патрульным, в машине которого Джон сейчас и находился. Сквозь открытое окно до него доносились обрывки их разговора.
  – …подумать только, еще один на том же самом месте, – рассказывал сержант. – Мамаша везла трех своих детей из школы домой…
  – Новый джип? – спросил патрульный.
  – Не такой уж и новый, – заметил белый детектив.
  – Направлялась домой, а тут такое, – продолжал сержант.
  – Прощай, мама. – Это уже сказал черный детектив.
  – Ударом разнесло целых шесть блоков ограждения, смело начисто. Пуля попала ей в голову.
  – Чертовски не повезло, – заметил сержант, – а помните, тогда на Рождество, в полумиле отсюда, какой-то ненормальный врезался в президентский лимузин, помните?
  – Не в лимузин, – поправил его белый детектив, – в фургон секретной службы. Он был на стоянке, президент в это время находился в каком-то здании, вице-президент тоже – оба с женами.
  – Прежний президент или нынешний? – поинтересовался патрульный.
  – Не важно, – ответил сержант. – Главное, что это произошло не в нашу смену.
  – Вашингтон – город мертвецов, – заметил черный детектив.
  – А кто занимался делом той мамаши? – поинтересовался его партнер.
  Полицейская радиостанция протрещала: «На связи „пятьдесят седьмой“, нахожусь на Иви-стрит, 413, юго-восточный район. Бытовая ссора».
  – Кто-нибудь что-нибудь видел? – спросил сержант.
  – Убийц – никто, – ответил белый детектив. – Разбитые машины, парня, вывалившегося на дорогу.
  – Бедняга как раз собирался тронуться, когда это произошло, – вступил в разговор черный детектив.
  – К счастью, у его приятеля оказалась крепкая голова, – заметил белый детектив. – Он видел что-нибудь?
  – Вряд ли он мог что-нибудь заметить, – вставил слово патрульный.
  – Как всегда, – согласился белый детектив.
  Белый детектив пожал плечами.
  – Два водителя, пострадавшие при столкновении, дали официальные показания. Они слышали звук выстрела.
  – Установили личность пострадавшего?
  – У него на шее висела рабочая регистрационная карточка, – ответил черный детектив.
  – Пластиковая, водонепроницаемая, – добавил его партнер.
  – В задней двери я обнаружил застрявшую пулю. – Патрульный, видимо, хотел, чтобы сержант отметил его усердие. – Она сильно деформирована. Похоже, тридцать восьмой калибр.
  – Девять миллиметров, – высказал свое мнение белый детектив.
  – «Двадцать первый» вызывает центральный пост.
  – Судя по всему, стреляли вон оттуда. – Белый детектив указал на груду мешков с землей, «ожидающих», что случится чудо и обанкротившийся проект вновь получит финансирование.
  – А почему не с Н-стрит? – спросил сержант.
  – Возможно, если пуля отрикошетила.
  – Центральный пост – «двадцать первому», выезжайте. Просьба детективам, занимающимся расследованием убийств, прибыть на пересечение авеню Мартина Лютера Кинга и Вэлпол-стрит.
  – Вот черт, – ругнулся черный детектив.
  – Что случилось? – спросил сержант.
  – Да ведь это нас, – ответил белый детектив. – Пошли-ка своих парней поохотиться на свидетелей…
  – Центральная станция вызывает свободного детектива, занимающегося убийствами.
  – В принципе это обычная авария на перекрестке, начальник, – сказал патрульный. – Я вызову службу дорожного департамента.
  – Что нам осталось сделать здесь?
  – Картина происшествия восстановлена, – сказал черный детектив, – однако…
  – Свидетели не видели стрелявших, – сказал сержант, – по-видимому, стрелявший находился далеко отсюда. Нигде ничего, одни пустые тротуары.
  Он покачал головой:
  – Свободное общество.
  – Центральная станция вызывает свободного детектива, занимающегося убийствами.
  – Думаю, с оставшейся работой сможет справиться и один «значок», – сказал сержант. – Машину на буксировщик, тело в морг. Обойти окрестные дома квартиру за квартирой и опросить всех. Хотя начать, я думаю, надо с того парня в машине. Очистить улицы, прежде чем сюда примчатся телевизионщики, а мэр получит сотни звонков с вопросами налогоплательщиков, по чьей вине они опоздали сегодня на работу. И держите язык за зубами.
  – Понадобится не меньше двух часов, не считая бумажной работы, – заметил белый детектив.
  – Кто-нибудь из свободных детективов, занимающихся убийствами, просьба откликнуться.
  Сержант подбросил монету.
  – Орел, – загадал белый детектив, пока четвертак вращался в воздухе.
  – Черт, – в сердцах сказал он секунду спустя.
  Белый детектив включил свой радиопередатчик:
  – Центральный, говорят из отдела убийств. Детектив выезжает.
  Они с сержантом отправились к машине. Сержант на ходу отдал указания экипажу машины «скорой помощи» и водителю буксировщика.
  Черный детектив забрался на заднее сиденье патрульной машины. Он дружелюбно улыбнулся:
  – Как вы себя чувствуете, мистер Лэнг?
  – Не знаю.
  – Меня зовут Гринэ. Детектив Тэйлор Гринэ.
  Он протянул руку. Джон судорожно принялся трясти ее.
  – Все будет в порядке, – сказал детектив.
  – Ваш оптимизм – простая вежливость или профессиональный приговор?
  Гринэ пожал плечами.
  – Что случилось? – спросил Джон.
  – Ваш друг, его звали Фрэнк Мэтьюс, так?
  Джон кивнул.
  – Мистер Мэтьюс был убит случайной пулей, попавшей ему в голову.
  Санитары открыли задние двери своей машины. Они вытащили носилки, развернули резиновый мешок и направились к белой «тойоте». На руках у них были пластиковые перчатки.
  Джон отвернулся.
  – Он мертв, – сказал Гринэ.
  – Я знаю.
  – Похоже, смерть была мгновенной. Не думаю, что он страдал.
  – Для вас он всего лишь еще один пострадавший, вы не были с ним знакомы.
  Снаружи загудела лебедка буксировщика.
  – А вы хорошо его знали?
  Джон посмотрел на этого представителя закона, творца официальных заявлений для общественности.
  Детектив Тэйлор Гринэ был мощного телосложения. На нем был плащ и зашитый в двух местах костюм, купленный не иначе как в лавке, торгующей всяким уцененным хламом. Квадратное лицо цвета черного дерева. Шапка черных волос и усы.
  – Я знал его, – сказал Джон.
  – Вы работали вместе? По очереди подвозили друг друга?
  Джон кивнул. От этого движения туман в его голове начал потихоньку рассеиваться.
  – Вы работаете на сенат?
  Джон на мгновение заколебался. После чего сказал правду. И в то же время солгал.
  – Да, – сказал Джон.
  Он назвал Гринэ номер телефона своего комитета. Кроме того, детектив попросил адрес и номер домашнего телефона, и Джон назвал их тоже.
  – Вы видели или знаете что-нибудь, что могло бы нам помочь? – спросил детектив.
  – Я уже говорил, что ничего не заметил. Почему вы решили, что это шальная пуля?
  – А у вас есть идея получше? Тогда, может быть, вы поделитесь со мной?
  Сигналила, сдавая назад, машина.
  – О'кей, – сказал Гринэ. – Вот моя карточка. Позвоните завтра, и мы договоримся, когда вы сможете дать официальные показания. Через несколько минут офицер на этой машине доставит вас в окружную больницу.
  – Не знаю, стоит ли… У меня вроде нет никаких повреждений.
  – Шок может вызвать неожиданные последствия. Реакция в каждом случае бывает индивидуальной.
  – У вас большой опыт в делах подобного рода?
  Шуршали колеса проносившихся мимо машин. Джон проследил взглядом за носилками с большим черным резиновым мешком, которые санитары «скорой помощи» прокатили мимо.
  На этих носилках вполне мог лежать и я.
  Водитель «скорой помощи» стянул пластиковые перчатки. Они были красные.
  Буксировщик подтянул «тойоту» вверх, так что теперь земли касались только задние колеса.
  Двери «скорой помощи» захлопнулись. Регулировщик на перекрестке восстановил движение. Осколки разбитого лобового стекла уже были убраны с дороги.
  – Вам хватит пятнадцати минут, чтобы прийти в себя? – спросил Гринэ.
  – Могу я… я должен позвонить… позвонить на работу. Поставить их в известность.
  – Вы справитесь?
  – Полагаю, мне следует это сделать. Моя работа.
  – Вы сможете позвонить из госпиталя.
  Джон отрицательно покачал головой. Гринэ пожал плечами. Медленно, ощущая каждую мышцу, Джон открыл дверь машины.
  Выставил ногу наружу. Ноги, слава Богу, работали. Оказавшись на свежем воздухе, он почувствовал себя лучше. Зима умирала под лучами солнца.
  – Эй, детектив! – громко крикнул водитель «скорой помощи». Он помахал блокнотом с зажимом. – Ты нам нужен!
  Гринэ вылез из машины вслед за Джоном.
  – Не уходите далеко, – бросил он ему вслед.
  – Я только… немного пройдусь. – Джон кивнул в сторону автобусной остановки, где толпилось несколько человек, глазея на разыгравшуюся драму. – Позвоню.
  Гринэ проводил его долгим, испытующим взглядом. Тяжесть вечности давила Джону на плечи, пока он шел вдоль перекрестка. Он чувствовал себя неподвластным указаниям вспыхивающих огней светофора. Полицейский сделал машинам знак остановиться, позволяя Джону пройти. Джон этого даже не заметил, сейчас машины его не волновали.
  Остановка автобуса. Ветер, разбивающийся о пластиковое ограждение. Странные взгляды, все приближающиеся и приближающиеся к нему.
  Серебристая будка телефона. Мимо Джона прогромыхал автобус, чадя дизельным смогом.
  Небо полностью прояснилось. Пахло теплым асфальтом, от нагретой солнцем кучи мусора тянуло какой-то дрянью.
  Шаг за шагом, он как будто заново учился ходить.
  Обочина.
  Вверх на тротуар.
  Расступившаяся толпа.
  Его костюм был жестким, как панцирь, и тяжелым. Зубы выбивали дробь, он убеждал себя, что это все из-за холода.
  В десяти футах от телефона он остановился. Сунул руку в карман брюк.
  Пусто. Так же, как и в другом кармане.
  Вся его мелочь, должно быть, высыпалась… Когда он вылетел из открывшейся двери «тойоты», расстегнув наконец ремень безопасности, вывалился, перекувырнувшись через голову. Пронзительный вопль, удар о дорогу. Освободился, освободился от навалившегося на него… Он упал на землю, покатился.
  Растерял всю мелочь.
  – Мизстер.
  Джон вздрогнул.
  – Мизстер.
  Ее кожа была сморщенной, как чернослив. Допотопная шляпка и линялое серое пальто. Постукивая тросточкой, она приближалась к нему. Бифокальные очки придавали ее взгляду что-то кошачье, губы обнажили пустые десны, когда она вновь прошамкала:
  – Мизстер.
  Рука, свободная от тросточки, потянулась к нему, большой и указательный пальцы сжаты.
  Она положила четвертак на его ладонь. Заковыляла прочь. Неожиданно он забыл все номера телефонов, по которым мог позвонить. Джон занервничал. Он вцепился в металлический край телефонной будки и сжимал до тех пор, пока боль в пальцах не заглушила все остальные ощущения. Восстановил дыхание. Медленно вдохнул.
  Часы, он посмотрел на свои часы: циферблат был весь в грязи.
  Он позвонил в справочную. Узнал свой рабочий телефон. Через главный коммутатор. Джон твердил эти десять цифр про себя, как заклинание, которое боялся забыть, как код, который мог принести спасение.
  Опустил четвертак в щель телефона. Услышал, как тот с лязгом упал внутрь.
  Нажать на кнопки, все десять кнопок одну за другой.
  Длинный гудок.
  Второй.
  Рано, слишком рано для…
  – Доброе утро, – сказал профессионально вежливый женский голос ему в ухо. – Центральное разведывательное управление.
  Глава 4
  Часы в госпитальном травмпункте показывали 9:53. Джон нашел себе местечко на скамейке у белой стены и следил, как красная секундная стрелка обегает круг черных цифр. В руках он держал пластмассовый стаканчик с чаем, резкий клюквенный привкус которого перебивал даже характерный больничный запах нашатыря.
  Когда патрульный провел Джона через стеклянные двери, дежурная врач в ужасе выронила блокнот и выбежала им навстречу. Она отвела Джона в небольшую, отгороженную занавеской палату, пошепталась о чем-то с патрульным полицейским. Вернулась. Посветила Джону в глаза светящимся карандашом. Спросила, что у него болит. Есть ли у него какие-нибудь порезы или воспаленные участки кожи – «порезы при бритье и тому подобное». Он ответил, что нет. Она спросила, не хочет ли он кому-нибудь позвонить. Он отрицательно покачал головой. Снаружи завыли сирены. Доктор извинилась и вышла. Джон сел на стул. Доктор вернулась и дала ему баночку с треугольными желтыми таблетками.
  – Валиум, – сказала она. – Только на случай, если почувствуете, что не можете без него обойтись, не больше одной таблетки в течение восьми часов. Поможет вам заснуть, в конце концов вам действительно лучше поспать.
  Джон поднял на нее глаза. Она продолжала:
  – Если будете у терапевта, скажите ему о валиуме. И поговорите со специалистами о результатах вскрытия… того мужчины.
  – Зачем?
  – Простая предосторожность.
  – Доктор! – раздался истошный женский вопль снаружи.
  – Будьте осторожны, – сказала доктор и заспешила из палаты.
  Клерк из приемного покоя, заполнявший его бумаги, сказал, что на работу они позвонят. Медицинская сестра проводила его в приемную и усадила на скамейку. Она же чуть позже принесла ему чашку чая.
  – Доктор советует вам воздержаться от кофеина и других возбуждающих средств, – сказала она.
  Джон наблюдал за движением секундной стрелки. Четырнадцатилетняя девочка, по-видимому, она вот-вот должна была родить. Она плакала. Пара из Гватемалы сидела возле беззвучного телевизора. Мать укачивала на руках своего восьмилетнего сына, парнишку с хитрым лицом и тусклым взглядом. Его родители отвели взгляд, когда мимо прошел полисмен. Открылись двери лифта, из него выехал старичок в инвалидной коляске. Пробежали, смеясь, две медсестры.
  Двойные стеклянные двери, ведущие на улицу, раскрылись. Внутрь пахнуло холодным воздухом. Вошла женщина в верблюжьем пальто, строгом костюме и туфлях на низком каблуке. Ее каштановые волосы были элегантно уложены.
  Следом за ней вошел лысый мужчина свирепого вида, которого Джон сразу окрестил Драконьим глазом. Он был одет в непромокаемый плащ, такой же, как у Джона и, наверно, еще у десятка тысяч человек в Вашингтоне. Второй плащ он нес перекинутым через левую руку. Его ботинки скрипели по полу госпиталя. Он окинул помещение своими драконьими глазами и посовещался о чем-то с подошедшим клерком. Женщина же направилась прямо к скамейке. Села рядом и, посмотрев на Джона, улыбнулась ему:
  – Привет, Джон. Меня зовут Мэри. Я адвокат. Все будет хорошо. Теперь у тебя все будет в порядке. Мы уже здесь.
  Драконий глаз, обойдя все вокруг, остановился напротив них.
  – У нас все в порядке, Джон, – сказал он. – Мы все проверили. Пора уходить.
  Они ждали. Терпеливо ждали, пока Джон поставит чай на деревянную скамейку и поднимется.
  Драконий глаз набросил на него запасной плащ.
  Они вывели его наружу через раздвигающиеся стеклянные двери.
  Человек в помятом зеленом плаще с безучастным видом стоял у дверей и разглядывал улицу, как будто ожидал автобус своей футбольной команды. Он скользнул взглядом по Джону и его эскорту и, быстро отвернувшись, принялся изучать тротуары, крыши домов и проезжающие машины.
  Черный «крайслер» с антенной на багажнике въехал на круговую подъездную дорожку и остановился напротив Джона.
  Мэри открыла дверь «крайслера». Джон сел. Она последовала за ним. Драконий глаз забрался на заднее сиденье с другой стороны, так что Джон оказался между ними.
  Экс-футболист разместился на переднем сиденье.
  На подголовнике водителя болтался портативный магнитофон. Джон заметил, что кассета в нем вращается.
  Мэри кивнула на магнитофон.
  – Ты можешь говорить все, что сочтешь нужным, – сказала она ему. – Или вообще ничего не говорить.
  – Я хочу добраться домой, – сказал Джон.
  – Сейчас мы туда и отправимся, – согласилась Мэри.
  «Крайслер» нырнул в суету делового вторничного утра и понесся мимо Капитолия. Они миновали дворцы государственных учреждений, возведенные для того, чтобы еще эффективнее заботиться о голодающих детях Ньюарка и фермерах Небраски.
  Когда машина выехала на 14-ю улицу, Джон осознал, что они выбрали именно ту дорогу, которую он предлагал сегодня утром.
  Миновав памятник Вашингтону, они пересекали улицу, названную в честь исчезнувшего шведского героя, спасшего сотни людей от нацистских газовых камер. Они проехали сквозь аллею еще голых вишневых деревьев, взобрались вверх по Парквэй и помчались вдоль похожего на стопку блинов комплекса, называвшегося «Уотергейт».
  – Какое удовольствие в этот час ехать из центра, – сказал Драконий глаз.
  – Который час? – спросил Джон.
  – Десять тридцать две, – ответила Мэри.
  Похоже, они знали дорогу к дому Джона не хуже его самого. Джон жил в пригороде, расположенном в штате Мэриленд, примерно в полумиле от границы округа. Разностилье разбросанных в беспорядке домов, обнесенных каменными заборами, переплетение объединенных законов.
  На свое жалованье Джон никогда бы не смог позволить себе приобрести какой-нибудь из этих почти дворцов. Он снимал один из дальних деревянных коттеджей, доставляя массу неудобств почтальонам и своим гостям, особенно тем из них, кто ходил на шпильках.
  Водитель припарковался на улице позади старенького «форда» Джона.
  – Нам необходимо будет поехать на встречу с руководством, – сказала Мэри. – Всем нам.
  – Опять в этот город? – безразличным голосом спросил Джон. – Встреча должна состояться там?
  Водитель остался в машине. «Должно быть, мы представляем собой любопытное зрелище, – подумал Джон, ведя Мэри, Драконий глаз и мистера Джока через задний двор своих владений. – Четверо бюрократов посреди дня находятся не у себя в офисе, а пробираются здесь, сквозь еще не проснувшиеся после зимы деревья. Весна. Считается, что началась весна».
  Ключи. Наконец он нашарил тяжелую связку в боковом кармане костюма. Карманы пиджака были с клапанами, поэтому ключи не вывалились.
  Парадная дверь вела в гостиную. Справа были кухня, туалет и камин. Двери с левой стороны вели в спальню и ванную. На стенах среди многочисленных книжных полок висели китайские гравюры и каллиграфические манускрипты. Ничто вроде бы не изменилось за время его отсутствия. Солнечный свет струился сквозь незашторенные окна. Запах холодного кофе. Кисти, баллончик с тушью, гроссбухи и папки с бумагами на столе. Темный экран компьютера. Никто не продавил подушки на его кушетке, не передвинул кресло под торшером. Часы на панели видеомагнитофона показывали 10:59, приемник был настроен на ту же радиостанцию, которую Фрэнк…
  «Достаточно!» – подумал Джон. Он стащил с себя чужой плащ и швырнул его на пол. Стянул пиджак и бросил его поверх плаща. Рывком освободился от галстука. Его руки дрожали, когда он, расстегивая рубашку, пытался справиться с пуговицами, наконец рубашка полетела на выросшую груду перепачканной одежды. Пинком отбросил туфли. Расстегнул браслет часов и бросил их поверх рубашки.
  Драконий глаз растерянно посмотрел на Мэри.
  Джон уже стягивал, отчаянно дергая за штанины, брюки, наконец и они полетели в ту же кучу – последнее из того, что в его представлении составляло строгий профессиональный ансамбль одежды.
  Носки – в кучу. Семейные трусы сняты и отброшены.
  Абсолютно голый, он прошел в спальню, забыв про устремленные на него глаза. Дверь за ним закрылась.
  Из спальни в ванную. Он сделал душ таким горячим, какой только мог вытерпеть. Четыре раза намыливал голову. Вновь и вновь принимался скрести себя мочалкой. Брызгал в рот освежителем, пока не стал задыхаться. Пригнул голову, позволив воде барабанить по спине. Переключил горячую воду на ледяную.
  В дверь постучали.
  – Джон, – спросила Мэри вкрадчивым голосом. – С тобой все в порядке?
  Джон выключил воду.
  Ванную наполняли клубы пара. Вытер запотевшее зеркало. Оглядел себя со всех сторон.
  Катились бы они со своей встречей куда подальше.
  Он надел джинсы и старую ковбойку. Удобно. Успокаивающе. Натянул темно-синий свитер, зашнуровал черные теннисные тапочки.
  Когда он вошел в жилую комнату, его сопровождающие притворились, что им нет до него никакого дела. Мэри подпирала дверь спальни. Драконий глаз пристроился на диване. Мистер Джок топтался у дверей.
  Интересно, они уже порылись здесь?
  – Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась Мэри.
  – Вы выглядите лучше, – заметил Драконий глаз. – Молодцом!
  Джон вспомнил, что его плащ так и остался в машине Фрэнка. Он остановил свой выбор на черной альпинистской куртке, висевшей в шкафу, – она показалась ему самой удобной в данный момент. Джон натянул ее.
  Оглядел своих незваных гостей.
  – Ладно, я готов, – сказал он.
  Глава 5
  Они собрались в конференц-зале на шестом этаже штаб-квартиры в Лэнгли. Со своего места Джон мог видеть голые мартовские деревья за окнами.
  Шесть его коллег сидели за круглым столом. Как будто все они были равны. Как будто все они здесь были заодно.
  – Я не верю в версию полиции, – сказал Джон.
  – Не веришь или не хочешь поверить? – спросил Роджер Аллен, заместитель директора по оперативной работе.
  В его ведении находилась ССРДСПШ (служба сбора разведывательных данных с помощью шпионов), настоящая шпионская сеть. Аллен сидел лицом к двери, на почетном месте, соответствующем его высокому положению.
  – Джон, – сказал Дик Вудруфт, правая рука Аллена как за этим столом, так и по работе, – факты указывают на то, что это была шальная пуля.
  – Конечно, если не осталось чего-нибудь такого, о чем ты забыл нам рассказать, – заметил Джордж Корн, глава службы безопасности ЦРУ. Высокий. Сухопарый. Колючий, острый взгляд профессионального охотника за террористами.
  – Например? – спросил Джон.
  – Возможно, сейчас ты не сможешь припомнить все хорошенько, – сказал Харлан Гласс, «бульдог» лет пятидесяти, возглавлявший в ЦРУ центр по борьбе с терроризмом.
  ЦБТ – центр по борьбе с терроризмом – был правительственной инициативой. Одной из основных целей, которую преследовало его создание, была замена засидевшихся на своих местах бюрократов службы безопасности. ЦБТ имел меняющийся штат специалистов из федеральных агентств. Номинально возглавляемый заместителем директора ФБР, ЦБТ контролировался координационным комитетом, которым заправлял Гласс.
  Глава ЦБТ Гласс сказал:
  – Может быть, позже, когда окончательно пройдет шок, тебе удастся припомнить все лучше…
  – Я отлично все помню и сейчас.
  Вудруфт заметил:
  – И ты не можешь сказать ничего такого, что опровергало бы версию шальной пули, выдвинутую полицией, ведь так?
  – В общем, да.
  – Ты ничего не видел? Ни угроз? Ни нападавшего? Дым от выстрела?
  – Мы ехали на работу… Как гром среди ясного неба. Машина вдребезги. Я попытался высвободиться. Люди помогли мне. Они не увертывались от пуль. Никто не кричал о засевшем в укрытии стрелке. Вообще никто не понимал, что произошло. Ясно было одно: Фрэнк мертв.
  – Бедный парень, – заметил главный адвокат агентства.
  Гарвард, Оксфорд, служба на флоте, затем юридический факультет Гарварда. Несколько лет перекладывал бумаги в департаменте юстиции, прежде чем поступил в адвокатскую контору, которая при предыдущем президенте считалась уважаемым заведением, но дела в ней шли не очень. На коленях адвоката покоилась солидная кожаная папка, он наклонил ее так, чтобы никто не мог видеть, что он записывает в желтом блокноте.
  – Ты говорил, что он был психически неуравновешен, – сказал Корн.
  – Я сказал, что он был чем-то озабочен. И очень сильно. Это касалось работы и вообще. Он не говорил мне, что именно. Вот что я сказал.
  – Но это касалось работы. – Аллен нахмурился. – Мигель?
  Мигель Зелл, директор службы по связям с конгрессом и Белым домом при ЦРУ, был боссом Фрэнка и Джона. Зелл пожал плечами:
  – Когда Фрэнк три года назад покинул оперативный отдел, нас уверяли, что он абсолютно здоров.
  – Я ручаюсь за достоверность результатов обследования, – заявил Вудруфт, защищая отдел, которым командовал его непосредственный начальник Аллен. – Чем он в последнее время занимался?
  Осознав, что вышел за рамки своей компетенции, Зелл несколько смягчил тон своих высказываний:
  – Мы посадили его на Капитолийском холме потому, что он умел жонглировать всем этим дерьмом и сохранять при этом свои руки чистыми. Если он не мог ответить на запрос конгресса, то сплавлял его сюда. Несколько последних недель мы готовились к завтрашним слушаниям. Как напарник Фрэнка, Джон занимался теми же проблемами.
  Зелл, осваивавший азы политики на своей шкуре, работая под прикрытием посольства в Мексике, поднял руки вверх, как бы перекладывая ответственность на Джона.
  – Он не всегда посвящал меня в свои дела, – парировал Джон.
  – Фрэнк выглядел как всегда? – спросил Вудруфт.
  – В последнее время он очень часто работал вне офиса.
  – Ты не догадываешься, почему? – спросил Гласс.
  – Нет. И я особо не интересовался.
  Каждый из сидевших за столом, зная нравы, царившие в управлении, понимал, почему Джон не стал интересоваться у старшего по званию, чем он занят в рабочее время.
  – Я проверю его данные, касающиеся страхования жизни, – сказал Корн. – Зубные врачи, ну и все такое.
  – Сделай все, что возможно, в пределах разумного. – Вудруфт пожал плечами: – Оперативному отделу не известно ничего, имеющего отношение к этой трагедии.
  – А как насчет твоей конторы? – поинтересовался глава оперативного отдела у Гласса.
  Гуру контртерроризма отрицательно покачал головой:
  – Проверка данных ДЕСИСТ не выявила относящихся к делу враждебных организаций.
  ДЕСИСТ – всемирная база данных по террористам, новейшая информационная система, созданная ЦБТ.
  Корн хмыкнул:
  – ЦБТ и есть враждебная организация.
  – Нет, если дело касается законных интересов управления, – возразил Гласс.
  – Джентльмены, – попробовал вернуть разговор в деловое русло Аллен.
  – Я знал Фрэнка Мэтьюса. – Корн не обращался ни к кому конкретно.
  – Мы все его знали, – сказал Вудруфт.
  – Мы не были близко знакомы, – продолжал Корн. – Так, махали друг другу рукой, когда встречались в гараже. Кивали друг другу в коридоре. Но ты проработал с ним бок о бок более года.
  – Четырнадцать месяцев, – уточнил Джон.
  – Ты перешел в контору Зелла из службы наружного наблюдения.
  Джон кивнул.
  – После того дела в Гонконге, – продолжил Корн.
  – Вы имеете в виду операцию, за которую Джон получил медаль? – поинтересовался Вудруфт.
  – После финансовой проверки, – ответил Корн.
  Финансовые скандалы вселяли ужас в руководство ЦРУ с тех пор, как в 1988 году всплыла недостача трех с половиной миллионов долларов, предназначенных для антикоммунистического партизанского движения в Камбодже.
  – Мы находимся здесь не для того, чтобы исследовать под микроскопом финансовую карьеру мистера Лэнга, – заметил Гласс. Он познакомился с Джоном всего двадцать минут назад.
  – Мы находимся здесь не для того, чтобы игнорировать какие-либо отклонения от обычного поведения. – Корн улыбнулся Глассу. – Но я вынужден буду уступить вам в таком деле, как это. У вас в таких вопросах гораздо больше опыта.
  Аллен сказал:
  – Мистер Корн, пожалуйста, вернемся к нашему делу.
  – Ты руководил агентурной сетью в Таиланде, Гонконге, – сказал Корн. – Взгляни на поведение Фрэнка сквозь призму резидента, встречающегося с агентом. Ты не заметил в нем ничего необычного?
  – Фрэнк Мэтьюс проработал в разведке гораздо дольше, чем я, и проработал не впустую, – сказал Джон. – Поэтому когда вы или я смотрели на него, мы видели лишь то, что он хотел нам показать.
  – Профи, – бросил Гласс.
  – Настоящий мужчина, – добавил Вудруфт.
  – Я относился к нему с симпатией, – сказал Джон. – Он умер у меня на глазах.
  Адвокат Мэри наклонилась к сидевшему рядом с ней Джону:
  – Джон пережил ужасные потрясения сегодня. Может быть, в следующий раз…
  – «Следующий раз» не заменит сегодняшнего дня, – упрямо сказал Джон.
  Он оглядел прямым пристальным взглядом сидящих за столом.
  – Насколько хорошо ты его знал? – спросил Корн.
  – Мы работали вместе, иногда вместе обедали, подвозили друг друга на работу. Несколько раз вместе ходили в кино. Мы знали, что нас могут спрашивать об этом – неофициально, но на Капитолийском холме «неофициально» значит лишь дым в зеркалах.
  – Попал в десятку, – сказал Гласс.
  – Мы были друзьями, – сказал Джон. – Друзьями по работе.
  – У Фрэнка были какие-нибудь проблемы? – спросил Корн.
  – Не больше, чем у любого другого, – ответил Джон. – Он выглядел сильно уставшим.
  – Он пил?
  – Насколько я знаю, нет.
  – Наркотики?
  – Будьте серьезней.
  – Я серьезен. Проблемы с деньгами?
  – Фрэнк никогда не подвергал риску свою личную безопасность.
  – Он имел отношение к делам, которые могли подвергнуть риску безопасность управления?
  – Нет.
  – Ты это знаешь наверняка?
  – Вы знаете его дольше, чем я. Кто-нибудь из вас сомневается в нем?
  – Нет, – ответил за всех Гласс.
  – А как насчет тебя? – Вопрос Корна плясал в его тусклых глазах.
  – Что насчет меня? – переспросил Джон.
  – У тебя есть какие-нибудь проблемы?
  – Таких, которые касаются управления, нет.
  – Правда? – спросил глава службы безопасности.
  – Сейчас мы говорим не обо мне, – сказал Джон.
  Корн пожал плечами:
  – Но ведь ты был в машине.
  Не обращать на него внимания, главный здесь, несомненно, Аллен. Голос должен звучать искренне. Здравомысляще.
  – Что вы собираетесь делать?
  – Мы собираемся создать мнение, что это ужасное происшествие не имеет никакого отношения к деятельности управления. Что Фрэнк погиб вовсе не при выполнении служебного долга.
  – Однако я хочу знать, собираетесь ли вы докопаться до правды.
  – Это именно то, что я хотел сказать, – ответил Аллен.
  Легче, дышать спокойно, медленно. Сохранять спокойствие.
  Адвокат управления спросил:
  – Вы уверены, что не говорили полиции, что вы или Фрэнк работали на ЦРУ?
  – Я сказал им, что работаю в сенате, – ответил Джон.
  – С формально-юридической точки зрения так оно и есть, – сказал юрисконсульт управления. – Сенат выдал вам с Фрэнком идентификационные карточки сотрудников и выделил рабочие места, в сущности, вы являетесь его сотрудниками.
  – Это может не удовлетворить копов, – заметил Корн.
  – Несомненно, вы и адвокат сможете организовать все так, чтобы нигде не всплыло упоминание об управлении, – сказал Аллен. – Директор непреклонен в этом отношении. Существует ли какая-нибудь связь между этим инцидентом и взрывом Коркоран-центра?
  – Что? – удивленно переспросил Джон.
  – Почему вы спрашиваете? – поинтересовался шеф службы безопасности Корн.
  – Потому, – сказал Аллен, – что я получил заголовки газет, которые будут завтра на слуху, и мне будут задавать вопросы относительно нападения на Коркоран-центр. Сегодняшнее происшествие, если мы не сможем убедить всех версией о шальной пуле…
  – Это единственно разумное решение, – перебил его Вудруфт.
  – Мне не хотелось бы, чтобы говорящего прерывали без нужды, – сказал Аллен. – И я не хотел бы, чтобы задавались вопросы, на которые у нас заведомо нет ответов. Поэтому… Харлан?
  Харлан Гласс, надув губы, сказал:
  – Точка зрения следствия, проведенного подразделением оперативного реагирования и центром по борьбе с терроризмом, не изменилась: взрыв Коркоран-центра был независимым происшествием.
  – Из этого, очевидно, следует, что необходимо внести ходатайство о прекращении судебного разбирательства, – сказал Вудруфт.
  – Фрэнк не занимался этим взрывом, – добавил Мигель Зелл.
  – Прекрасно, – сказал Аллен. – Но все же необходимо убедиться, что действительно нет никакой связи.
  – А также с предстоящими слушаниями, – пробормотал шеф безопасности Корн.
  – Что мы скажем в комитете о Фрэнке? – спросил Зелл.
  Юрист управления заметил:
  – Если не существует связи между случившейся аварией и нашими программами… мы пошлем в соответствующие комитеты и Белому дому секретный доклад, сделав его насколько можно невнятным. Позволим копам взять на себя ответственность за официальные заявления. Во всяком случае, это наше внутреннее, домашнее дело, так что… нет проблем.
  – Если не считать одного – погибшего человека, – заметил Джон.
  Все посмотрели на него. Вудруфт потер переносицу:
  – Джон, мы тоже потеряли товарища. Наше горе, возможно, не столь велико, как твое, черт возьми, он ведь сидел совсем рядом с тобой, когда произошло убийство. Ты потрясен. Травмирован. Возможно, даже чувствуешь вину за то, что выжил. Гнев, в конце концов. Но поверь мне, мы приложим все усилия, чтобы разобраться в этом деле. И все мы чертовски сожалеем о случившемся.
  – Под огнем ты вел себя достойно, – сказал Гласс.
  – Адская работа, – добавил Вудруфт.
  – Все, что я делал, – это стремился выжить.
  – Никто не посмеет упрекнуть тебя, – сказал Гласс.
  Не думай, не переживай, не…
  – Господа, – сказал Аллен, – выразим еще раз наши искренние соболезнования Джону, и я думаю, мы можем обойтись без дальнейших расспросов.
  – Пока, – не преминул ввернуть слово Корн.
  Аллен, занимавший среди присутствовавших самое высокое положение, вышел.
  – Мигель, – сказал Вудруфт, обращаясь к руководителю, в ведении которого находилась работа по связям с конгрессом, – нам с тобой надо на минутку задержаться.
  – Джон, ты тоже, пожалуйста, останься.
  Загремели отодвигаемые стулья.
  Корн уставился на Вудруфта, но, заметив, что Гласс, в свою очередь, наблюдает за ним, важно прошествовал мимо крупнейшего авторитета по борьбе с терроризмом.
  Дверь закрылась. За круглым столом остались трое.
  – Джон, – сказал непосредственный босс Джона, Зелл, – мне чертовски неприятно. Но мы были вынуждены задать тебе эти проклятые вопросы.
  – Нашим проблемам нет конца, – сказал Вудруфт.
  Зелл сказал:
  – Катастрофа…
  – Подозрительная катастрофа, – огрызнулся Джон.
  – Фрэнк мертв, – сказал Зелл. – Но все же надо стараться исходить из реальностей этого города.
  – Реальностью является труп Фрэнка, – сказал Джон.
  – Это сегодня, – сказал Вудруфт. – Реальностью завтрашнего дня являются решающие слушания в сенате. От них зависит финансирование управления в ближайшие годы.
  – Деньги. – Джон покачал головой.
  – Средства, – поправил его Вудруфт, – для выполнения возложенных на нас задач. Чтобы мы имели возможность делать то, что обязаны делать.
  – Необходимо осознать, что смерть Фрэнка – трагическая реальность, несчастный случай. В эти дни мы, Пентагон, департамент торговли, мы все вынуждены вести борьбу, не уставая напоминать этой кучке политиков, распределяющих бюджетные ассигнования, о тех войнах, террористах и экономических катастрофах, которые угрожают Америке, если они не выделят нам деньги для создания условий перехода к этому чертову новому миру, – сказал Зелл.
  – Но какое отношение это имеет ко мне? К тому, что произошло с…
  – Давай исходить из реальностей, – повторил Зелл. – Фрэнк был пожилой человек. С его уходом на слушаниях, через которые нам надо пройти… без тебя нам не обойтись, не столько для того, чтобы что-либо делать, сколько…
  – Создать красивый фасад, – сказал Джон. – Одна смерть – это проблема, две – уже потери…
  – Ты поднимаешь вопросы, не относящиеся к сути дела, – сказал Вудруфт.
  Зелл, желая привлечь к себе их внимание, поднял ладонь вверх:
  – Если тебе необходимо какое-то время…
  – Что я с ним буду делать? – прошептал Джон. – Возьму большой отпуск после того как… Я буду координировать расследование, придется побегать…
  – Твои усилия понадобятся нам для других, не менее важных целей, – сказал Зелл.
  – Кроме того, такое решение нельзя назвать благоразумным, – поддакнул Вудруфт. – Ты тоже в некотором смысле являешься участником этих трагических событий. Если ты влезешь в расследование этого дела, Корн начнет суетиться. Сейчас управлению меньше всего нужна лишняя суета.
  – Мы будем держать тебя в курсе дела, – добавил он.
  Два руководителя помолчали, наблюдая за реакцией Джона.
  «Характерная черта „конторы“. Логика „конторы“. Все держать в секрете», – подумал Джон.
  Прояви благоразумие. Согласись. Прими это. Поверь. Постарайся.
  – Мы профессионалы, – сказал Вудруфт. – И не можем забывать об этом.
  Скажи им то, что они хотят услышать:
  – Я могу выполнять свою обычную работу.
  Джон чувствовал легкое напряжение, исходящее от этих двух начальников.
  – Я тоже скорее предпочел бы подорваться на мине, – сказал Зелл. Он встал и обошел вокруг стола, похлопал Джона по плечу и вышел.
  «Похоже, пора уходить», – подумал Джон. Как только дверь за Зеллом закрылась. Дик Вудруфт придвинул свой стул поближе к Джону. Дернув себя за мочку уха, Вудруфт сказал:
  – Здесь можно разговаривать, абсолютно ничего не опасаясь. Это мне подтвердил сам Аллен. Джон, ты действительно в порядке?
  – Нет, но… да, я в порядке. Возможно, обзаведусь парочкой новых кошмаров.
  – Полагаю, увеличение числа дурных снов должно уменьшать частоту повторения какого-либо одного кошмара.
  – Обязательно расскажу тебе, так ли это.
  Джон обхватил лоб руками и уперся локтями в стол. Дик Вудруфт наблюдал за ним. Когда Джон поднял на него глаза, его взгляд был холодным и жестким.
  – Управление уже похоронило Фрэнка, не так ли? – спросил он.
  – Его похороны не моя забота. И не твоя.
  – Да пропади она пропадом, эта работа! Он был моим другом – не братом по крови, но все же мы работали в паре больше года! Я многим ему обязан!
  – Я знал его дольше, чем…
  – Кроме того, – сказал Джон, – если кто-то безнаказанно убивает одного из нас, тогда этот кто-то может убить любого из нас. И сделает это. Мы должны быть большими дураками, чтобы не сделать что-нибудь для…
  – Мы сделаем все возможное, – сказал Вудруфт. – Но мы, а не ты.
  – Обещаешь? – Джон спрашивал не начальника, а старого друга.
  – Клянусь жизнью, – был ответ.
  Вудруфт продолжил:
  – Я настаиваю, чтобы ты занялся работой, связанной с сенатом, потому что ты идеально подходишь для этого. Свой человек в конгрессе, эксперт по Азии, который не вопит о «провале во Вьетнаме». Ты знаком с этой кухней, ССРДСПШ. Кроме того, я всегда хотел, чтобы ты работал с Фрэнком. Став его тенью, ты мог научиться гораздо большему, чем на любом другом месте.
  – Да, это так.
  – Идеальный человек для такой работы, – повторил Вудруфт. – До сегодняшнего дня ты полностью оправдывал оказанное тебе доверие. До сих пор. Оставайся таким, чтобы я мог продолжать гордиться тобой. Мы разобрались с этим делом? – добавил он.
  – Я – да, – сказал Джон. Облизнул губы. Его голос смягчился, когда он спросил шефа: – Скажи мне, почему?
  Вудруфт положил руку на плечо Джона.
  – Не ищи причин в каждом повороте судьбы. Всякое случается. Как офицер секретной службы, ты знаешь, что цепочки событий могут случайно объединяться, но это может еще ничего не значить. Смерть Фрэнка останется загадкой для нас до тех пор, пока мы не найдем того, кто нажал на курок. Но все, черт возьми, говорит о том, что улицы в этой стране не безопасны, а дома напичканы оружием; он умер потому, что оказался там.
  – Там же был и я. Несчастный случай или убийство, но я тоже мог быть убит.
  – Тебе остается только примириться с этой мыслью. Вопрос в том, сможешь ли ты с этим примириться и продолжать выполнять свою работу? Я пойму тебя, что бы ты ни сказал. Но мне нужен искренний ответ.
  Скажи это. Поверь в это:
  – Вы можете рассчитывать на меня.
  – Хорошо. Не пренебрегай своими сомнениями. Способность задавать вопросы – это то, что делает нас людьми. А уверенность в своих убеждениях предохраняет от ошибок в работе.
  Джон покачал головой.
  – Я до сих пор нахожусь в некотором оцепенении.
  – Хорошая новость – то, что самое худшее уже позади, – сказал Вудруфт. – Плохая новость – что это худшее произошло.
  «Интересно, эта комната действительно не прослушивается?» – подумал Джон. А вслух добавил:
  – Я чувствовал себя здесь костью. Костью, брошенной своре собак.
  – Дружески к тебе относящихся собак.
  – Почему Гласс защищал меня? Мы ведь с ним не знакомы.
  – Он знает о тебе, – вздохнул Вудруфт, – по Гонконгу.
  – Ну и почему это произвело на него такое впечатление?
  – Помнишь Джерри Барбера?
  В памяти всплыли легенды, обраставшие со временем все новыми и новыми подробностями, и официальные секретные доклады, которые он читал. Джон спросил:
  – Он был тем самым парнем, который…
  – Бейрут, начало 80-х. Джерри Барбер, Харлан Гласс, Роджер Аллен, я и еще десяток других, действуя под дипломатическим прикрытием, занимались ликвидацией террористических групп, освобождали заложников. Джерри захватили на улице во время выполнения операции, которую он проводил вместе с Харланом. Все произошло во время обычного прочесывания кварталов в районе, где, по их подозрениям, должен был находиться один из руководителей террористов. Харлан знал, что Джерри могли пытать, поэтому не стал дожидаться, пока начнет действовать управление. Формально он нарушил существовавшие инструкции. В течение тридцати двух часов он ни на минуту не выпускал их из виду, преследовал боевиков прямо в их чертовых горах, один, без поддержки. Обезвредил группу из трех бойцов джихада, похитивших Джерри. Вынес тело Джерри на себе. Поэтому Харлан знает о Гонконге… и ты, по-видимому, принадлежишь к тому типу людей, который ему по душе. Кроме того, он, как и ты, бывший оперативник. Возможно, в душе он до сих пор сожалеет, что уже не может непосредственно заниматься оперативной работой. И если мы вынуждены терпеть этот чертов центр, тогда по крайней мере нам повезло, что именно он сидит в кресле управляющего ЦБТ, удерживая эту раковую опухоль от пожирания нас живьем. Плюс к тому, в случае с Фрэнком Харлан поможет нам держать все под контролем.
  Твердо. Непринужденно. Спокойно.
  – Почему Корн так набросился на меня? – спросил Джон.
  – Такова его работа. – Вудруфт покачал головой. – Он заведует службой безопасности. Такая работа делает людей прокаженными, и они начинают считать весь остальной мир больным. Кроме того, он знает, что ты получил боевое крещение в оперативном отделе, и не существует такого человека в службе безопасности, которому удалось бы возглавить оперативный отдел. Поэтому он находится на таком уровне, который ты можешь миновать. К тому же, если в том, что случилось, есть что-то подозрительное, это его проблема.
  – Я думал, искать проблемы – это именно то, для чего мы все существуем.
  – Нет, – сказал Дик, – мы существуем для того, чтобы избегать проблем.
  – Нельзя всегда лишь избегать.
  – Но мы должны с осторожностью относиться к таким случаям.
  Два друга некоторое время сидели молча.
  – Что, по-твоему, я должен делать? – спросил Джон.
  – Свою обычную работу. Надеяться. Верить. А теперь отправляйся домой.
  Те же люди, которые забирали Джона из госпиталя, отвезли его домой. Только Мэри с ними не было.
  – У нее неотложные дела, – объяснил мистер Джон.
  «Должна написать отчет», – подумал Джон. Они проводили его до двери дома, прошли внутрь, тем самым без всяких слов убедив его, что там безопасно.
  – Ты хочешь, чтобы мы осмотрели окрестности? – спросил Драконий глаз.
  – Но только не окрестности моего дома.
  Было 4:17, когда они ушли. Джон сел на кушетку. Почувствовав, что день близится к концу, он встал, включил все светильники, какие только были в доме. В спальне он посмотрел на красный механический будильник: 6:33. Он отнес тикающие часы в гостиную.
  Ветер стучал в окно. Тянуло холодом. Всего лишь ветер. Неожиданно он почувствовал страшный голод. Он собирался купить жареных пончиков с шоколадом в кафетерии «Пластик палас» в подвале «Рассел сенат офис билдинг», когда они с Фрэнком пойдут…
  В холодильнике должен быть жареный цыпленок из супермаркета. Он вытащил его из пластиковой упаковки и сунул в микроволновую печку, поставив таймер на три минуты и одну секунду, – он ненавидел случайность даже в числах.
  Печь загудела.
  Тикал будильник.
  Красный огонек автоответчика его телефона на столе мигал безмолвным вызовом.
  БИИП!
  – Джон!.. Это Эм Норс.
  Грудной голос. Непроницаемая улыбка, алые губы.
  Не думай об этом сейчас. К чему думать об этом сейчас?
  Эмма Норс отвечала за международные связи и аналитические обзоры, касающиеся разведки, при сенаторе Кене Хандельмане, члене комитета по делам разведки. Председатель назначил каждому члену комитета помощника, который числился в штате комитета, однако сенатор Хандельман доверял Эмме, которая получала жалованье персонально от него, и это жалованье было выше, чем у помощника, назначенного комитетом, от которого сенатор мог отказаться, но не мог выбрать по своему усмотрению.
  – Я узнала про Фрэнка и… О, этот проклятый город! Америка девяностых. В каком ужасном мире мы живем! Могу я чем-нибудь помочь, я… хочу быть уверена, что ты в порядке, ты…
  БИИП!
  – Это снова Эм. Ненавижу эти чертовы автоответчики. Если тебе что-нибудь понадобится, не раздумывая звони мне.
  После небольшой паузы она продолжила, несколько смягчив голос:
  – Будь осторожней, Джон.
  После чего продиктовала на автоответчик свой адрес и номер телефона.
  БИИП!
  – Привет, Джон, это Мэри из твоего офиса. Очень жаль, что я не смогла проводить тебя. Если тебе что-нибудь надо, захочется с кем-то поговорить, звони мне. Не смущайся, даже если тебе покажется, что поздно.
  После чего она тоже надиктовала свой номер.
  Раздался писк микроволновой печи.
  Он решил позвонить матери. Она жила в Блэк-Хоке, небольшом городке в Южной Дакоте, одна в белом каркасном доме, в котором прошло детство Джона. Городок стоял среди холмистой равнины. Чистый воздух каждое время года имел свой особенный аромат: запах шалфея весной, трав прерий летом и мускусный запах созревшей пшеницы и красной опадающей листвы осенью. Зима приносила запах обжигающего льда. Все в городке знали друг друга.
  Мать рассказала ему о капризных переменах мартовской погоды – о неожиданно налетевшей снежной вьюге. И о том, как обанкротилась фирма «Фурнитура С & Н». Когда Джимми Густафсон – «он был капитаном баскетбольной команды, когда ты был первокурсником» – заколачивал фанерой окна магазина, он плакал так горько, что слезы затуманили ему глаза и он повредил молотком большой палец. «О», – вставил Джон. Потом она принялась рассказывать ему про сумасшедшего Эдкинса. «Слушай, почему эти типы, просиживающие штаны в Вашингтоне, думают, что мы все здесь тупицы?» – спросила она. «Какие типы?» – поинтересовался он. Она рассказала ему о баскетбольном матче профессионалов, показанном по телевизору. Она считала, что роман, который он послал ей, был так себе, и плевать на то, что пишет это ничтожество – критик. Сказала, что «Золотые годы» не заслуживают того, как их превозносят. Спросила его, как идут дела на работе, зная, что не получит никаких подробностей от своего сына, который стал довольно скрытным после того, как повзрослел и начал самостоятельную жизнь в этой шпионской конторе, о чем она знала, но никогда не упоминала. «На работе все прекрасно, мама». Он сказал ей, что любит ее. Она помолчала. Сказала, что любит его тоже. Добавила, что он в любой момент может вернуться домой. Интересно, какого черта он будет там делать: совершенствовать знание китайского или вернется к работе по ремонту выбоин в городе, если на сей раз они получат на это финансирование из бюджета? Вновь он сказал ей то, что не нуждается в словах. И вновь она сказала, что очень любит его.
  Они повесили трубки.
  Цыпленок был сочным и теплым. От холодного молока стакан запотел.
  Возможно, остальной мир был прав.
  «Надо радоваться тому, что имеешь», – говаривал Фрэнк.
  Телефон вновь зазвонил. Джон взял трубку, послушал, сказал «о'кей» и положил трубку.
  В комнате стояла тишина. Красный будильник тикал на столе. Он включил радио. Классическая радиостанция передавала очередное ток-шоу… Он переключил программу, ужасные электрогитары пронзительно выли на прогрессивной станции. Третий раз выбор вновь пал на станцию, передающую рок. Больше в системе запоминания на данный момент ничего не было. Выключил радио, включил телевизор. Развлекательная передача – выключил.
  Куча его окровавленной одежды.
  Достал черный пластиковый мешок для мусора из шкафа на кухне.
  Ботинки, часы, рубашка, галстук, костюм – все туда. Все.
  Плащ, который передало ему ЦРУ. Все в мешок.
  Сверху завязал узлом так, чтобы ничего не выпало.
  Мусор вывезут только в четверг, то есть через два дня.
  Если он пронесет мешок сквозь темноту, поставит его на обочине перед арендуемым им коттеджем, то у енотов будет два дня, чтобы распотрошить его.
  Не могу оставить этот мешок здесь. Только не в доме.
  Стрелки на тикающих часах показывали 8:07.
  В доме были включены все светильники. Они сияли у него за спиной, когда он выходил наружу. Он забросил черный мусорный мешок в дальний угол веранды. Постоял в полумраке, вглядываясь в темень за окном.
  Раздался хруст шагов по морозной земле. Вдали. В темноте. Под деревьями. Тишина. Ближе. Двигающаяся в ночи тень. Стала материальной. Приняла очертания человека. Невысокого. В плаще. Шляпа скрывала лицо. У него что-то было в левой руке, он подходил ближе, все ближе…
  В полумрак веранды вступил Харлан Гласс, руководитель центра по борьбе с терроризмом при ЦРУ. Указательный палец его правой руки, одетой в перчатку, был прижат к губам.
  Глава 6
  Храня молчание, Джон проследовал за человеком в шляпе в дом.
  Сердце громко стучало.
  Сохраняй спокойствие.
  Харлан Гласс притворил за собой дверь. В руке у него был плоский дипломат. Пальцем одетой в перчатку руки он щелкнул кнопкой на небольшой пластиковой коробочке, которую достал из кармана плаща.
  Он провел коробочкой вокруг стереосистемы Джона. Выдернул из розетки автоответчик. Внимательно осмотрел комнату. Потом положил коробочку на кофейный столик и пристроился на старом, облезлом стуле.
  Джон так же молча устроился на кушетке.
  Старый цэрэушный зубр расстегнул плащ. Он аккуратно положил свою мягкую шляпу на кофейный столик.
  – Ненавижу шляпы, – сказал он.
  Джон прикрыл глаза. Гласс между тем продолжал:
  – Полагаю, что могу доверять тебе.
  – Полагаю, что это мой дом, – сказал Джон.
  – Ты думаешь, это имеет значение? – Гласс продолжал сидеть в перчатках. – Кто-нибудь еще приходил сюда сегодня вечером?
  – Нет.
  – Были телефонные звонки?
  – Это что, ваше дело?
  – Это наше дело, – сказал Гласс, – или я сейчас уйду.
  Он подождал, наблюдая, как в глазах Джона постепенно разгорается интерес.
  Наконец Джон ответил:
  – Мигель Зелл звонил. По поводу завтрашних слушаний.
  – Да, я понимаю его подход. Он говорил о чем-нибудь еще?
  – Нет.
  – Разговаривал с кем-нибудь еще?
  – Мы с мамой обсудили погоду в Южной Дакоте.
  Гласс вздохнул:
  – Вынужден поверить тебе. А ты поверь мне.
  – Вы большой начальник в управлении, и доверять вам – моя обязанность.
  – Я скорее предпочел бы услышать от тебя в ответ дерзость, чем это.
  Ничего не говори. Жди.
  – Хорошо, – сказал его незваный визитер. – Терпение и осторожность – вот единственные добродетели, которыми должен обладать шпион. В любой момент, когда захочешь меня остановить, сразу говори, так как на кон поставлена твоя жизнь. Ты не должен обсуждать то, что я тебе сейчас расскажу, с кем-нибудь еще: ни с твоим непосредственным начальником Зеллом, ни с твоим наставником Вудруфтом, ни с заместителем директора Алленом, ни даже с самим директором. Мы находимся на минном поле.
  Джон пожал плечами.
  – Да или нет? – спросил Гласс.
  – Пока да.
  – Ты поступаешь так же, как поступил бы я сам, – сказал Гласс.
  Он водрузил дипломат на колени, извлек из него листок бумаги и положил перед Джоном.
  Главная заповедь сотрудников ЦРУ – от рядового агента до директора – состояла в том, что ни один документ не должен был покидать стен управления.
  – Что ты думаешь об этом? – поинтересовался Гласс.
  Это была ксерокопия анонимного письма, напечатанного на пишущей машинке через один интервал на бланке ЦРУ.
  «Дорогой сенатор Фаерстоун!
  Если вы действительно заинтересованы в том, чтобы раскопать что-либо против ЦРУ, проверьте, что случилось с американцем по имени Клиф Джонсон, который был убит в Париже в январе, и, возможно, мы оба продвинемся в своих делах».
  – Никогда не слышал об этом раньше, – сказал Джон.
  – Ты уверен?
  – Положительно, никогда ничего об этом не слышал.
  – Я верю тебе, – сказал Гласс. – По-видимому, это самое разумное, что я могу сделать.
  – Как вы раздобыли его?
  – Его передал мне Фрэнк Мэтьюс, письмо попалось ему среди почты, поступающей в ваш офис.
  – Типичная анонимка.
  – На первый взгляд да. Маловразумительное анонимное письмо, направленное нашему самому шумному критику в комитете по делам разведки при сенате. Он торчит в этом комитете, потому что никак не может урвать жирный кусок налоговых средств, чтобы вернуть его назад, в Сент-Луис, и купить таким способом голоса своих избирателей, поэтому попасть на первые полосы газет – это все, на что он может рассчитывать.
  – Злобствующий тип.
  – Сенатор, автор письма или оба? – поинтересовался Гласс.
  Ни один из них при этом не улыбнулся.
  – Канцелярия сенатора Фаерстоуна получила это, – сказал Джон. – Увидев пометку «ЦРУ», передала его тому, кто в штате Фаерстоуна занимался вопросами разведки, а тот отфутболил письмо в представительство ЦРУ при конгрессе.
  – С пометкой «взято на контроль» в углу письма над подписью сенатора, – сказал Гласс. – Очевидно, на это повлиял тот факт, что письмо было напечатано на бланке ЦРУ – независимо от того, был ли бланк подделкой или нет. Не будь этого, письмо, возможно, просто отложили бы в сторону, как забавное недоразумение.
  – Оно вполне могло прийти от доносчика-анонима уже с этой пометкой, – сказал Джон.
  – Это письмо легло на мой стол одиннадцать дней назад. Вот тогда все и закрутилось. Когда я впервые увидел это.
  – Что увидели?
  – То, чего не было: данных об этом происшествии не было ни в ДЕСИСТ, ни в одном из наших файлов. Кроме того, никто из наших старых друзей в оперативном отделе, никто в управлении контрразведки, никто ничего не слышал об анонимном письме, и ни у кого нет никаких сведений, касающихся Клифа Джонсона, убитого в Париже, кроме тех, что были в печати.
  – Фрэнк не стал бы из-за одного потерянного при пересылке…
  – Так оно и было. Я сам пришел к Фрэнку. Он к тому времени уже обнаружил, что его обычные запросы, посланные в различные отделы управления, пропали без следа.
  – За исключением запроса, посланного в ваш центр.
  – В ЦБТ каждое «обычное» сообщение из Белого дома или конгресса в первую очередь ложится на мой стол.
  – Облегчая тем самым…
  – Лишая тем самым «контролеров» из конгресса возможности первыми нанести удар, – сказал Гласс. – И лишая официального шефа из ФБР возможности заниматься политическими интригами в обход меня или управления.
  – Что сказал Фрэнк?
  – Что никто ничего не знает.
  – И как он поступил?
  – А это ты мне расскажешь.
  Джон напрягся.
  – Мы оба понимали, что если кто-то перехватывает его текущие запросы, значит, у нас серьезная проблема.
  – Проводить перехват, подобный этому, означает…
  – Адское количество работы, – сказал Гласс. – К тому же риск.
  – Зачем? – спросил Джон. – Чего ради?
  – Найти нечто такое, что окупит все усилия. Возможно, сначала письмо, а потом действия Фрэнка чувствительно задели какую-нибудь важную операцию, скоординированную на уровне директора ЦРУ, или совета руководителей отделов, или на штабном уровне. Или в недрах Белого дома. Не исключено также, что он напоролся на чью-то несанкционированную операцию, оставшуюся с прежних дней.
  – И что вы предприняли?
  – Это был вызов Фрэнку. Это столкновение ударяло по престижу офиса – вашего офиса. Он просил меня ничего не предпринимать. Официально не регистрировать запрос и не посылать ответа. Не допустить, чтобы это просочилось в ЦБТ и стало известно шефу ФБР. Фрэнк заставил меня пообещать никому ничего не говорить. Потому что он был профессионал и друг…
  Гласс, вздохнув, продолжил:
  – Представь себе, что я чувствовал, как профессионал. Мы нарушили правила управления.
  – Почему Фрэнк не забил тревогу?
  – Фрэнк всегда больше верил в себя, чем в систему. К тому же система и раньше давала сбои.
  – Теперь он мертв.
  – Да. Теперь он мертв. А его дело досталось нам в наследство. И я виню себя за то, что послушался его уговоров.
  На кухне по-прежнему тикали часы. Джон сказал:
  – Я боялся, что сошел с ума. Боялся остаться в одиночестве.
  – Возможно, мы оба сошли с ума, – заметил Гласс.
  – Его убили из-за этого дела, – сказал Джон.
  – Если, конечно, его убили, – поправил его Гласс.
  – Как вы можете…
  – Подумай вот о чем. Во-первых, все доказательства говорят в пользу шальной пули. Во-вторых, преднамеренное убийство сотрудника ЦРУ принесет много неприятностей и не много пользы. Что может оказаться настолько ценным, чтобы рискнуть направить всю американскую разведывательную систему по своему следу?
  – Если бы я знал, что… Что вы хотите от меня? – спросил Джон.
  – На тебя теперь вся моя надежда, – сказал Гласс. – Ты должен сыграть основную роль в разрешении этой загадки.
  – Вы пришли за моей шкурой.
  Шкура: когда резидент ЦРУ вербует шпиона для секретной работы, говорят, что он прибивает «шкуру» на свою украшенную трофеями стену.
  – Я уже давал присягу на верность, – напомнил Джон.
  – Охранять и защищать конституцию. Это именно то, что мне от тебя нужно.
  – За самыми громкими лозунгами обычно скрывается самая грандиозная ложь, – сказал Джон.
  – Найди мне правду, и мы оба будем счастливы.
  – Если правда – это то, что вы хотите, вам следовало бы поднять этот вопрос на сегодняшнем совещании.
  Гласс покачал головой:
  – Правда – это козырная карта. Используй ее в неподходящее время, и она потеряна. В неловких руках правда может поразить тебя самого. Первый шаг Фрэнка был в направлении системы. И система дала сбой. До тех пор, пока я не узнаю, что, как и почему, у меня нет возможности бросить козырную карту этого сообщения на официальный стол.
  – Даже на этом совещании?
  – Фрэнк послал копии этого письма в отделы, которыми управляют люди, присутствовавшие на совещании. В оперативный отдел, руководимый Алленом и Вудруфтом. В службу безопасности, руководимую Корном. Юрисконсульту, на случай, если существовал запрет со стороны закона. Мигелю Зеллу, твоему боссу. Я ожидал, что хотя бы один из них вспомнит про это, – Фрэнк сказал, что их копии тоже были перехвачены, но я надеялся…
  – Нет, – уточнил Джон, – вы боялись.
  – Да, я на самом деле опасался: если один из них организовал перехват писем Фрэнка, то, подними я этот вопрос, это сразу заставит их действовать более осторожно и тщательно заметать следы. Лишит меня прикрытия и элемента неожиданности.
  – Но если бы вы рассказали всем…
  – В этом случае мы бы потеряли контроль над ситуацией. В этом случае мы бы породили хаос.
  Гласс покачал головой:
  – Не важно, что ты об этом думаешь, но я люблю это управление не потому, что оно есть, а потому, что оно должно быть. Это новая эра. «Холодная война» ушла в прошлое. Больше не существует явных врагов.
  – Дела от этого не стали легче или яснее, – возразил Джон.
  – Единственное, что раньше было ясно всем, так это то, что мы нужны. Эта необходимость не отпала, но исчезла ясность. Аллен сегодня попал в цель, когда сказал, что за будущее управления придется побороться. Если бы мы бросили это письмо, подобно гранате, то взрыв скорее разрушил бы управление, чем прояснил… то, что необходимо прояснить.
  – Хотелось бы найти того, кто убил Фрэнка.
  – Хотелось бы найти, если он, конечно, был убит, независимо от того, связано это с письмом или нет, и хотелось бы узнать, что скрывается за этим письмом.
  – Вы не собираетесь рассказать все в управлении, не так ли?
  – Пока нет, – согласился Гласс.
  – То есть ваше дело не относится к делу Фрэнка.
  – Они связаны вместе, – сказал Гласс. – Будущее управления и прошлое Фрэнка.
  «Возможно, – подумал Джон. – Эта связь трудноуловима, но, возможно, она действительно существует».
  – Вы хотите, чтобы я отступился, – сказал Джон.
  – Вряд ли ты это сделаешь, независимо от того, что сейчас скажешь мне, – сказал Гласс. – Нет, я хочу, чтобы ты докопался до правды. Но сделал это в глубокой тайне, не оставляя следов и отпечатков пальцев. Чтобы в дальнейшем не было никакого шума и не возникало никаких вопросов. Это именно то, что попытался сделать Фрэнк.
  – Да, и где он теперь. Логичным для меня было бы обратиться к офицерам, которые старше меня по званию: Зеллу, Вудруфту.
  – Тогда уж не стоит останавливаться на этом. Пойди к Аллену. И директор возвращается в город завтра. Конечно, первый шаг Фрэнка был в сторону системы. Если проблема в управлении, если нашелся некто, способный перехватить запросы Фрэнка, чтобы помешать наведению справок, то этот некто с тем же успехом мгновенно распознает нас, если мы сделаем хоть шаг по одной из лестниц управления.
  – Фрэнк упоминал разъяренного зверя.
  – Он имел в виду конкретного человека или это была метафора?
  – Слишком поздно задавать этот вопрос.
  – Но ведь не поздно узнать ответ? – сказал Гласс. – Кроме того, если ты прав и Фрэнк был убит, ты, как его партнер, представляешь угрозу для убийцы.
  – Это тешит честолюбие.
  – Выполни это, но действуй умело. И вместе со мной.
  – А управление…
  – Управление устраивает версия случайной пули. Они будут ходить вокруг да около, создавая видимость расследования смерти Фрэнка. Потратят массу времени и энергии, состряпают солидный отчет и, таким образом, «решат» проблему. Ты прекрасно знаешь, как это обычно делается.
  – Проделанная работа и конечный результат – две совершенно разные вещи.
  – Назови это как хочешь, но мне необходимо выяснить, чем занимался Фрэнк, какие у него были намерения, что ему удалось узнать, – и выяснить все это, не вызывая нового кризиса. Иначе меня будет мучить совесть. Тебе же необходимо выяснить, кто убил Фрэнка, если он действительно убит. К тому же, – помолчав, добавил Гласс, – тебе необходимо выполнять свою работу в управлении так, чтобы ни у кого не вызвать подозрений.
  Стройная логика. Замкнутая. Справедливая.
  – Если я в тебе не ошибаюсь, – продолжил Гласс, – мы оба получим то, что нам нужно.
  – Каким образом я смогу сделать все это? – спросил Джон.
  – Будь осторожен и осмотрителен.
  – С одной лишь вашей санкцией.
  – Проблема находится где-то в вашем офисе. Я руковожу ЦБТ, но без санкции шефа ФБР я могу сделать немногое. Наша основная функция – координирование. Исследования. Может быть, со временем Пентагон и ФБР, таможенный департамент и ЦРУ позволят центру превратиться в действенную силу, но на сегодняшний день у меня в подчинении нет агентов, способных действовать. Ты мой единственный шанс.
  Джон закрыл глаза. Потер лоб. Вновь открыл глаза. Гласс сидел на прежнем месте.
  – Это означает, что я буду тайно действовать против управления.
  – Это означает, что мы отдадим последний долг другу, – сказал Гласс. – Это означает, что необходимо сделать выбор.
  – Это не…
  – Ты был в этой машине. Надо все сделать умело и постараться выжить.
  – Стать шпионом.
  – Это твоя профессия.
  – С вами в качестве связного. Потому что…
  – Потому что если я, если мы не справимся с этой операцией, стоит ли говорить, как это может сказаться на делах управления. Нам необходимо сделать это вместе. Насколько я могу судить, это была единственная ошибка Фрэнка. Он настаивал на том, чтобы работать в одиночку. В результате его работа умерла вместе с ним.
  – А что, если я откажусь?
  – В этом случае я встану и уйду.
  – И приготовите ящик, в который я сыграю.
  Гласс ничего не сказал.
  – Почему, собственно, я должен доверять вам? – спросил Джон.
  – Кто еще пришел к тебе со своими откровениями? Кто еще поверил твоей интуиции? Ты должен кому-нибудь довериться. – Гласс пожал плечами. – Сперва Фрэнк доверял системе, потом он стал доверять только самому себе.
  – Мне не хотелось бы потом потеть перед большим жюри, – сказал Джон.
  – Пусть это тебя не беспокоит. Вспомни, после всех этих скандалов, Свиньего залива и Феникса, Уотергейта и Иран-контрас, ни один из наших не был официально привлечен к ответственности.
  – Мне также не хотелось бы быть найденным плавающим в Чесапикском заливе или замерзшим насмерть в двух шагах от своего дома. Не хочу доставлять вам хлопоты с моими похоронами.
  – В этом случае тебе лучше всего быть виртуозом, каковым я тебя и считаю.
  – А как насчет вас?
  – Ничто не заставит меня отступиться. Кроме того, ты имеешь опыт работы в полевых условиях, ты собака-ищейка. – Гласс достал конверт из своего дипломата. – Здесь доверенности, которые Фрэнк составил много лет назад и согласовал с управлением. Адвокатская контора принадлежит нам. Ты можешь использовать эти документы, чтобы заявить права на его машину и бывать в его доме.
  Ключи выпали из руки Гласса на стол.
  – Дубликаты, которые я реквизировал у тупиц Корна. От машины Фрэнка и от квартиры.
  – Откуда вы знаете, что можете доверять мне? Существуют вещи, которые я делал…
  – Не надо рассказывать мне то, что мне знать не обязательно. – Гласс вздохнул. – Считай, что я просто вынужден доверять тебе. У нас не должно быть рискованных встреч. Способ телефонной связи и адреса находятся в этом конверте. Никаких письменных отчетов. Ты не хуже меня знаешь наши условия. Работа должна быть сделана чисто, но работа будет тяжелой. Сделай это как можно быстрее: письмо получено уже довольно давно, и след Фрэнка с каждой минутой становится все холоднее. Кроме того, тебе необходимо выполнять свою повседневную работу на Холме. Это отличное прикрытие, хотя сама по себе она тоже очень важна.
  Гласс встал, что заставило Джона тоже подняться.
  – Не верь никому, – сказал Гласс. – Ни Вудруфту, ни Зеллу, и уж совершенно определенно, Корну: он параноик, хотя его интересы близки нашим, но по отношению к тебе – он охотник. Хотя я не понимаю, почему.
  – Я тоже.
  – В конверте ты также найдешь триста долларов – мои личные деньги. Я даже не могу оказать тебе в этом деле достаточную финансовую поддержку или гарантировать, что смогу в дальнейшем покрыть все расходы, связанные с этим делом.
  Джон посмотрел на конверт, который Гласс положил на его стол.
  – Мне нужен ответ, – сказал Гласс. – Прямо сейчас.
  В любом случае ты собирался сделать это. Поэтому лучше сделать это правильно. С умом.
  – Договорились, – сказал Джон. – Ваша разработка операции, мое выполнение.
  – Ты и я. – Гласс покачал головой. – Ты, наверное, вырос на песнях «Битлз».
  – Я вырос после того, как они распались, – сказал Джон.
  Гласс вздохнул, застегивая плащ. С особой тщательностью он водрузил на голову шляпу. Посмотрел на свое отражение в ночной темноте окна. Рывком сдвинул шляпу на лоб, с энергичным бульдожьим кивком головы напоследок скрылся в ночи.
  Уже в дверях он обернулся и сказал:
  – Нет худа без добра. Хорошо, что ты оказался в тот момент в машине.
  Глава 7
  Пройди круг.
  Не думай.
  Просто пройди круг, пока ночь отступает.
  Джон начал разминаться еще в темноте, лужайка перед коттеджем была залита светом, струящимся из открытой двери. Он был похож на тень, порхающую по спящей траве, упражняясь в Па-ква и Синг-и. Подкрадывался к невидимому противнику, поворачивался в одном направлении, в другом. Он двигался бесшумно, с прямой спиной, как если бы он сидел на стуле, который из-под него только что выдернули.
  Обратись к центру.
  Тыльная сторона ладони нанесла удар, завершив круговое движение руки. Глаза сфокусированы на кончике указательного пальца. Другая рука согнута, ладонь повернута к земле, пальцы защищают ребра. Он опустил свое дыхание до пупка, выполняя тьян-тьен. Пока он шел, он дал разуму и духу возможность побыть открытыми и расслабленными.
  Будь свободным от предчувствий. От беспокойства.
  Свободным от предостережений интуиции. Забудь о том, кто ты есть. Забудь о насущных делах. О том, что предстоит сделать. О Глассе.
  Воздух холодный, а Фрэнк горячий и влажный…
  Пройди круг.
  По щекам Джона стекал пот. Ноги болели. Мускулы рук горели от напряжения, вызванного сменой динамических поз.
  Когда он начал обходить круг, он ощущал холод и окостенелость. Результат пережитого вчера. На нем было теплое лыжное белье. Черные китайские ботинки с плоской подошвой. Серые тренировочные штаны. Белый спортивный свитер. Первые полчаса на нем еще были красная нейлоновая штормовка, черные перчатки и темно-синяя шапка. Сейчас он взмок, на лице поблескивали капельки пота, волосы спутались и прилипли ко лбу. Штормовка, перчатки и шапка валялись, отброшенные в сторону.
  Разогрев мышцы, Джон встал в ву-чи, позу бесконечности, руки по бокам, пятки вместе, носки врозь. Глубокое дыхание, и никаких мыслей в голове. Он погрузился в состояние полной внутренней концентрации, после чего перешел в сан-тьи – позицию стражника – и поспешил пройти через стаккато атаки Пяти Кулаков. Поработал над Синг-и – двенадцатью боевыми позами, носившими имена двенадцати животных. Следующими на очереди были шестьдесят четыре атакующих движения Па-ква: захват, подсечка, бросок, удар рукой, удар ногой. Закончив с Па-ква, он возобновил свое движение по кругу, чередуя восемь обманных движений, целью которых было ввести врага в заблуждение.
  Кем бы этот враг ни был.
  Джон совершал очередной круг, его глаза скользили по верхушкам голых деревьев, окружающих его дом. Изо рта при дыхании вырывались густые клубы пара. Коттедж попал в поле его зрения над кончиком указательного пальца.
  Серость ночи постепенно таяла. Взлетела птица. Джон продолжил движение. Перешел к пустой руке солнечного Лу-тянга. Правая нога Джона с размахом вылетела перед левой, кончик пальца устремился к центру воображаемой окружности. Джон перенес свой вес на другую ногу, развернулся назад – левая ладонь нанесла удар на уровне подбородка, этот удар привез в 1930-м из Шанхая колониальный полицейский, капитан Фаербэйрн – Макиавелли британских коммандос.
  Левая рука Джона ударила, сметая блок, поставленный воображаемым противником, он сделал шаг вперед, перенеся свой вес на другую ногу, и нанес ребром правой ладони удар в направлении незащищенного солнечного сплетения или сердца. Он отступил влево, его руки сместились, приготовившись поставить блок. Посмотрел вправо, и руки качнулись в этом направлении. Он обошел круг, его руки расслабились перед позицией готовности, когда его взгляд сконцентрировался на…
  Силуэте человека среди деревьев.
  Он стоял неподалеку от дороги, ведущей от улицы к дому Джона.
  Пройди круг.
  Силуэт оставался в поле зрения Джона. Джон кружился в Поворотах Желтого Дракона, что позволяло ему, не возбуждая подозрений, поглядывать на ряд деревьев. Силуэт в просвете между деревьями переминался с ноги на ногу, чтобы согреться, спокойно наблюдая, как отступает ночь.
  Коттедж был в сорока футах от Джона. Дверь была закрыта.
  Ничего не стоит получить пулю.
  Некуда бежать.
  Негде спрятаться.
  Пройди круг. Жди. И двигайся.
  Терпения Джона хватило только на один круг. Он остановился, встал в позу ву-чи, его глаза остановились на фигуре, скрывавшейся среди деревьев.
  Силуэт принял узнаваемые очертания. Внимательный взгляд Джона различил его среди деревьев, он направлялся вниз по дорожке, ведущей к коттеджу. Когда между ними остался десяток шагов, человек спросил:
  – А где твои кимоно и черный пояс?
  – Па-ква и Синг-и – искусства, воспитывающие дух, – отвечал Джон. – Внешние атрибуты – форма, пояса, ранги – в этом случае не существенны.
  – Ба-гва и Шинг-Ии? – спародировал занимающийся расследованием убийств детектив федерального округа Колумбия Тэйлор Гринэ. Щетина на его щеках казалась более серой, чем густые усы. Его карие глаза были налиты кровью, галстук расслаблен. – Они научили тебя этому дерьму в ЦРУ?
  – Я научился этому сам, – ответил Джон.
  – А где ты научился врать полиции?
  – Я никогда не врал вам.
  – Ха! Может, еще скажешь, что рассказал всю правду?
  – Уместную правду.
  – О! – Гринэ передразнил движение подсмотренного боевого танца. – Подобно твоему дерьмовому бою с тенью, «уместному» в городе, где любой размахивающий руками парень может получить в ответ сталь или свинец?
  Детектив окинул взглядом небоскребы, видневшиеся над макушками деревьев, поляну, коттедж Джона.
  – Отличное местечко, – сказал он. – Тихое, уютное. И довольно близко.
  – У самой границы штата Мэриленд.
  – Мы говорим о юрисдикции?
  – Вы пришли сюда. И говорите пока в основном тоже вы.
  – Так, значит, тебя зовут мистер «уместная правда».
  Облачка пара вылетали у говорящих изо рта.
  – Я всю ночь на ногах, – сказал Гринэ. – Через час после того, как я послал тебя в госпиталь, в Джорджтауне адвокатша неожиданно вернулась домой и застукала своего мужа в спальне для гостей в объятиях другой. Она пришла в дикую ярость, а в руке у нее был сверхпрочный дипломат. Эта сука забрызгала кровью и мозгами все новые обои, большей частью они принадлежали ее муженьку, который скончался на месте, но досталось и той, другой женщине, которая получила не меньше полдюжины сокрушающих ударов. Устав – даже ее восьмидесятидолларовая прическа была забрызгана кровью, – миссис член коллегии адвокатов позвонила в свой офис узнать, нет ли для нее сообщений. Затем она попросила к телефону их главного специалиста по уголовным делам, который сказал ей, чтобы она сидела и ждала в своей гостиной, а сам немедленно позвонил нам. Поскольку я только что закончил оформление бумаг, связанных с шальной пулей, я включил мигалку и отправился в эти трущобы элиты возбуждать дело против этого образчика правды, правосудия и американского образа жизни. Что касается другой дамы, – сказал Гринэ, – той, которая допустила ошибку, влюбившись в женатого подонка, – я провел шесть часов у ее кровати в госпитале, надеясь, что она не умрет. Но лишь впустую потерял время.
  – Очень сожалею.
  – Можешь оставить свои сожаления при себе, – сказал Гринэ. – Лучше дай мне кофе.
  – Смог заснуть этой ночью? – спросил он Джона, идя к коттеджу.
  Джон подобрал свою штормовку, перчатки и шапку.
  – Вроде бы да.
  – У тебя будет много ночей, подобных этой.
  Гринэ посмотрел на черный пластиковый мешок для мусора, валявшийся на веранде.
  Запах горячего кофе встретил их в доме. Гринэ положил пальто на кушетку, снял пиджак и аккуратно положил его поверх пальто. Блеснул серебряный значок на поясе. На правом бедре висела кобура девятимиллиметрового «глока».
  – У тебя есть сахар? – спросил Гринэ, когда Джон протянул ему дымящуюся кружку и пакет молока.
  – Для вас – все, что угодно.
  – Надеюсь, – пробурчал Гринэ.
  Он уселся за круглый стол, стоявший в углу кухни, насыпал себе сахара из картонки, служившей сахарницей.
  – Завтрак чемпионов, – сказал Гринэ.
  Джон уселся напротив него. Коп с наслаждением отпил кофе. Золотой браслет блеснул на его левой руке, когда он поднял чашку, чтобы отпить.
  – Это даст мне сил добраться домой.
  – Ваше дежурство закончилось?
  – Да, я уже сменился.
  – Мы соседи?
  – Я уже говорил тебе, ты живешь слишком близко, мне такое не по карману.
  Джон пил кофе маленькими глотками с бесстрастным выражением лица.
  – Итак, я прокатился из госпиталя в морг, – сказал Гринэ. – Медэксперт угостил меня тунцом и выдал предварительные данные о нежных голубках. Более подходящее место для такого преступления – какая-нибудь ферма, а не квартира адвоката. Настоящее двойное убийство, и убийца не какой-то там психически неуравновешенный парень, ухлопавший соперника. Господа адвокаты мерзли в морге и ждали, чтобы оформить залог. Кругом такая спешка. За один день отчеты о двух убийствах выползли из моей печатной машинки, как в фильме про плохого копа, – вы там в ЦРУ пользуетесь понятиями «хороший коп», «плохой коп»?
  – Это не мой отдел.
  – А как называется твой отдел? Офис «Уместной правды»?
  – Наш представитель в вашем департаменте сможет ответить на все вопросы.
  – Эти представители просто попугаи. Из них не вытянешь ни одного лишнего слова.
  «Итак, коп, – подумал Джон, – ты знаешь, что „представитель“ – это моя работа?»
  – Но забудем про это, – сказал Гринэ, махнув рукой.
  – Что же тогда я должен помнить?
  – Только то, что мы вдвоем сидим здесь в твоем доме, – сказал Гринэ. – И что у меня есть проблемы.
  Гринэ отодвинул свою чашку в сторону, положил обе руки на стол и наклонился к Джону.
  – У меня было порядком времени, прежде чем я закончил это горячее дельце, достаточно, чтобы начать заворачивать в бумагу твое дерьмо.
  – Это не мое дерьмо, – сказал Джон.
  – Брось свои штучки, – перебил его Гринэ.
  Джон поднял свою чашку кофе, отпил. Не почувствовав вкуса.
  – Когда я вернулся в участок, – продолжал Гринэ, – то обнаружил на своем столе пакет документов, имеющих отношение к смерти Мэтьюса Фрэнка Дж., помощника при сенате. Кроме того, там было письмо шефа полиции с указаниями, с печатью, но неподписанное. В нем меня уведомляли, что все необходимые формальности, связанные с этим делом, уже выполнены и в случае необходимости предпринять какие-либо дополнительные действия они должны быть согласованы с офисом начальника полиции и «представителями соответствующих ведомств». Твое имя не упоминается, просто безымянный свидетель. Причиной смерти является, как сказано, непредумышленное убийство, убийца неизвестен. Дело заведено, зарегистрировано.
  – Ну и какая у вас проблема?
  – Проблемы. – Гринэ подчеркнул множественное число. – Все отчеты подписаны моим именем. На некоторых подпись моего капитана, сделанная карандашом. Когда я позвонил ему, мне в ответ были сказаны магические буквы Ц-Р-У.
  – Что еще он сказал вам?
  – Отличная работа, детектив Гринэ.
  – И что вы ответили?
  – Благодарю вас, сэр. Спокойной ночи. – Гринэ вздохнул. – Послушай, кому все это нужно?
  – Только не вам.
  – Это точно. Но мое имя на всех рапортах. Случись какая неприятность, именно меня в управлении сделают козлом отпущения.
  – Пока вроде никто не делает из вас козла отпущения.
  – Хорошо бы! – сказал Гринэ. – Я не собираюсь умирать, пока в моем пистолете есть хоть одна пуля.
  – Почему вы, будучи не на дежурстве, пришли сюда?
  – Как мужчина мужчине, как работяга работяге, не для протокола – там было что-нибудь такое, во что мне не следовало вмешиваться?
  Открой ему часть правды, но будь осторожен:
  – Нет, по-моему.
  – Ты в этом уверен?
  – Настолько, насколько вообще могу быть в чем-либо уверен.
  – Это моя вторая проблема, – вздохнул полицейский. – Я не знаю, что хуже: если ты лжешь или если ты говоришь правду.
  Гринэ вытащил из кармана рубашки пластиковый пакетик для вещественных доказательств.
  В пакете находился латунный стаканчик стреляной гильзы.
  Не проявляй заинтересованности. Полная бесстрастность.
  – Ты знаешь, что это такое? – спросил Гринэ. Он положил пакет на стол. – Уверен, что да. Это стреляная гильза. Недостающее звено к долго летевшей пуле. Девятимиллиметровая.
  – Почему это должно заботить меня?
  – Я нашел это за бетонным разделителем в двадцати трех футах от того места, где Мэтьюс Фрэнк Дж. получил дырку в голове, по официальной версии, в результате попадания шальной девятимиллиметровой пули.
  Латунь блестела в лучах утреннего солнца.
  Скажи:
  – Пули – это не по моей части.
  Добавь:
  – Ты думаешь, что каким-то образом я прострелил Фрэнку голову со стороны, противоположной той, где я сидел, на виду у всей улицы?
  – Люди обращают мало внимания на то, что происходит за пределами их машины.
  – Если я стрелял в него изнутри, то как эжектировавшая гильза оказалась снаружи, в том месте, которое мы уже проехали?
  – Эжектировавшая? Я думал, пули – это не по твоей части.
  – Ну, я все-таки не полный невежда.
  – Ты просто не можешь придумать чего-нибудь «уместного». – Гринэ пожал плечами. – Люди могут творить чудеса, ты не веришь?
  – Только не я.
  – И ты сказал, что больше никого не видел?
  – Да.
  – Ничего?
  – Только то, что мой друг свалился прямо на меня.
  – Отчеты в моей папке гласят, что его жена давно умерла и он жил один. Насколько близкими друзьями вы с ним были?
  – Мы вместе работали. Иногда проводили вместе свободное время. Мы с ним ладили.
  – Ты не женат, не так ли? – В улыбке Гринэ проскользнул намек.
  – Нет, – сказал Джон, – но ты женат. К тому же ты не в моем вкусе.
  – Имеешь что-нибудь против черных?
  – Несколько самых лучших женщин, которых я знаю, черные, – сказал Джон.
  – Согласен, – сказал Гринэ. – Ты и твой приятель Фрэнк когда-нибудь занимались делами на пару вне ваших с «девяти до пяти»?
  – Мое дело – это мое дело, не его и не твое.
  – Ты и он получали деньги вместе, будучи связанными друг с другом? Плели друг против друга интриги, стараясь расчистить себе путь наверх по вашей служебной лестнице?
  – Вопросы, относящиеся к нашей работе, должны задаваться официально через прикомандированных к вам представителей нашей конторы. Ты собираешься это сделать?
  – Смотря по тому, как пойдут дела. – Гринэ повертел в руках пакет с гильзой, допил свой кофе. – Хороший кофе. Ты всегда добавляешь в него корицу?
  – Люблю, когда есть небольшой привкус специй.
  – Действительно вкусно.
  Детектив поднялся, чтобы взять пальто, оставив пакетик с гильзой на столе. Когда Гринэ повернулся, держа пальто в руке, Джон сидел в той же позе. Пакет тоже никуда не делся.
  – Масса использованных боеприпасов разбросана в этом городе, – сказал Гринэ. Он взял пакет со стола. Гильза блеснула на солнце. – Возможно, в лаборатории смогут определить ее происхождение.
  – Надеюсь на это. – Джон потер подбородок.
  Покажи, что благосклонно относишься к нему:
  – Официально мне не полагается этого делать, но… то, что я был в той машине, вытрясло из меня остатки официальности.
  – Даже уместной?
  – Если найдешь еще какие-нибудь… стреляные гильзы, происхождение которых не сможешь объяснить, приноси посмотреть мне. Я постараюсь помочь всем, чем смогу, – неофициально.
  Гринэ рассмеялся:
  – Какой хороший гражданин.
  – Я предлагаю серьезно. Как работяга – работяге.
  – Смотря ради чего работаешь. – Полицейский направился к двери. – Человек был убит на моей территории. Меня не заботит «официальное» или «уместное» рассмотрение. Убийство всегда убийство. И когда кого-то убивают и моя подпись стоит под протоколом, я занимаюсь этим лично.
  – В таком случае ты, должно быть, отличный коп, – сказал Джон.
  – Да. – У самого выхода Гринэ обернулся: – А как насчет тебя?
  Глава 8
  Ровно в десять утра в избранном сенатом Комитете по делам разведки стук молотка председателя возвестил начало заседания. Для этих открытых слушаний было забронировано большое помещение кафедры: тридцать рядов кресел, галерея для прессы.
  Джон вошел в эту, расположенную в Харт-билдинг комнату для слушаний в 10:29, после того как председательствующий прочитал свое вступительное слово и пригласил к микрофону представителя ЦРУ, директора оперативного отдела Роджера Аллена.
  На Аллене были темный костюм и белая рубашка. На носу узкие очки в стальной оправе.
  – …так, господин председатель. – Аллен читал свое выступление, когда в зал вошел Джон. – По многим причинам наш мир сегодня более опасен, чем вчера. Одной из причин новых осложнений стало уничтожение Берлинской стены.
  «Да тут народу битком», – подумал Джон. Человек сто, не меньше. Помощники сенаторов делали заметки для своих боссов, которые не смогли прийти сюда. Несколько туристов, безуспешно пытавшихся уловить смысл говорившегося. Сотрудники мозговых центров. Представители Пентагона в штатском, проявляющие небескорыстный интерес к делам ЦРУ. Агентство национальной безопасности наверняка тоже не оставило эти слушания без внимания, но эти жрецы искусства шпионажа предпочитали оставаться невидимыми и следили за происходящим по кабельному телевидению.
  «Большая ошибка с их стороны», – подумал Джон. Камеры телевидения были направлены или на того, кто давал показания, или на того, кто задавал вопросы. Наблюдать за сидящими в зале было гораздо интереснее, чем за этими театральными диалогами.
  Именно поэтому Джон решил прийти попозже, чтобы привлечь к себе внимание, так, чтобы присутствовать при заявлении, что смерть Фрэнка была обычной городской трагедией, никак не связанной с делами комитета.
  В утренней «Вашингтон пост» на второй странице, в разделе столичной жизни, была статья в шесть абзацев, посвященная Фрэнку Мэтьюсу. Сенатский помощник был убит шальной пулей в своем автомобиле по дороге на работу. Имя Джона не упоминалось, говорилось лишь, что пассажир в машине остался невредим. ЦРУ не упоминалось. Городская полиция заявила, что ведется расследование.
  «Человек, кусающий собаку, – это, пожалуй, единственное событие, заслуживающее первой полосы», – подумал Джон, пробираясь вдоль стены вперед.
  – Очередной Пирл-Харбор, – продолжал давать показания Аллен, – возможно, тайное нападение на американскую банковскую систему враждебной нацией, прикрывающейся какой-нибудь транснациональной корпорацией…
  Умно: многие еще не забыли недавний международный скандал с фальшивыми банковскими векселями, в котором были замешаны криминальные и террористические группировки, расследование которого управление провалило, теперь оно пыталось обернуть тот провал себе же на пользу, чтобы потребовать… новые доллары для ЦРУ.
  Полдюжины репортеров сидели за столом прессы, глядя то на розданные им перед началом тексты выступлений, то на сенаторов, то на выступающего за свидетельским столом, то на привлекательных представительниц противоположного пола, то на экраны компьютеров. Никто из репортеров не знал Джона, но сотрудники сената заметили его появление.
  Вход… эффект. Извиняясь шепотом, Джон пробрался к замеченному им свободному креслу…
  Увидел начальника отдела безопасности Джорджа Корна, наблюдающего за ним из другого конца зала.
  Интересно, почему Корн здесь?
  Аллен сидел в одиночестве за столом свидетеля. В первом ряду, позади Аллена, Джон увидел начальника отдела по связям с конгрессом Мигеля Зелла, заместителя Аллена Дика Вудруфта, бульдога из центра по борьбе с терроризмом Харлана Гласса и одного из персональных помощников Аллена, в портфеле которого находились материалы, подтверждающие показания его шефа.
  Почему царь безопасности Корн сидит не с ними?
  Эмма Норс привлекла взгляд Джона. Она сидела позади своего босса, сенатора Хандельмана. На ней были деловой коричневый костюм и золотистая блузка. Каштановые короткие волосы. Коралловые губы.
  «Это всего лишь успокаивающая, поддерживающая улыбка», – подумал Джон, отводя глаза.
  – Этого более чем достаточно, – сказал Аллен, со стуком опустив свои очки на стол, – ЦРУ должно стоять на передней линии защиты Америки. Благодарю вас за то, что вы выслушали меня, господин председатель, и, согласно предварительной договоренности, я с удовольствием отвечу на вопросы комитета.
  Сенаторы, помощники и прочие присутствующие зашевелились на своих местах.
  Джон оглянулся.
  Корн ушел.
  Председательствующий сказал, придвинув микрофон:
  – Благодарю заместителя директора Аллена. Комитет, как всегда, высоко ценят вашу искренность. Мы признательны директору, позволившему вам дать сегодня показания. Председательствующий хотел бы добавить, что со временем вполне может случиться так, что вы будете выдвинуты на место директора ЦРУ и сможете на этом месте сослужить стране хорошую службу.
  Телевизионные камеры и туристы не заметили легкого замешательства в рядах профессионалов, вызванного этими словами. Последнее замечание, сделанное экспромтом, давало представление о масштабах политических амбиций на берегах Потомака.
  Аллен сказал:
  – Благодарю вас, господин председатель, для меня удовольствие выполнять свой служебный долг достойно.
  «Никто не сможет вонзить в тебя нож за это», – подумал Джон. Но в коридорах ЦРУ, Пентагона и ФБР, АНБ и государственного департамента, других крепостей внешней политики Джон знал не меньше десятка честолюбцев, равных Аллену по умению поднимать шум.
  Вряд ли кто-нибудь из присутствующих, подумал Джон, догадывался, что все более частые появления председателя комитета в блоках новостей различных телекомпаний являлись прямым следствием неформальных визитов и телефонных звонков заместителя директора Аллена, предшествовавших появлениям сенатора на телеэкране. Такие частные «беседы» вооружали председателя стреляющими, как из винтовки, фактами и эффектно поданными прогнозами, полученными от его хорошего друга Аллена. У Мигеля Зелла было два аналитика, которые по поручению Аллена были заняты исключительно подбором таких фактов и составлением прогнозов.
  На утренних официальных слушаниях на возвышении сидели четыре сенатора: председательствующий, затем справа от него, через пустующий стул, сенаторы Оливер Обет и Кен Хандельман. Слева от председательствующего расположился, опять-таки через пустующий стул, сенатор Ральф Бауман. Остальные стулья от Баумана до конца помоста пустовали. Когда давал показания директор ЦРУ, пустых стульев не было. Когда давал показания заместитель директора ЦРУ, пустовала примерно половина стульев представителей комитета. Для показаний третьеразрядного заместителя директора по оперативным делам Аллена пришло ровно столько сенаторов, чтобы слушания состоялись.
  Председательствующий поглядел на пустующий стул справа. Обычно главный критик комитета по делам разведки при конгрессе сенатор Чарльз Фаерстоун сидел здесь. Как всегда в таких случаях, служащие комитета убрали табличку с фамилией Фаерстоуна, чтобы не позволить журналистам сфотографировать пустующий стул с фамилией сенатора на табличке.
  «Фаерстоун, – подумал Джон, – это анонимное письмо предназначалось тебе».
  – У председателя нет вопросов. Сенатор Обет?
  – Благодарю вас, господин председатель. – Обет был единственным сенатором с бородой. Он читал по бумажке, лежащей перед ним. – Благодарю вас за данные показания, мистер Аллен. Я буду вам признателен, если вы назовете нам наиболее опасного врага, угрожающего сегодня Америке.
  – Невежество, – сказал Аллен.
  – Я принимаю ваш ответ, – сказал Обет, – но требование бюджетных ассигнований для ЦРУ на борьбу с невежеством представляется мне сомнительным делом. Вы просите нас потратить целый самолет, загруженный долларами, на то, чтобы сохранить мощь ЦРУ. Для чего? Против кого? В терминах стратегической угрозы будьте, пожалуйста, конкретней.
  – Если не разглашать секретные материалы… на сегодняшний день существует двадцать пять государств с программами различной сложности, направленными на создание ядерного, биологического или химического оружия. Максимальная опасность могла бы исходить из этих политических регионов.
  Эмма Норс нацарапала что-то на желтом листке блокнота и передала его помощнику Обета, который сразу положил его перед своим боссом.
  Секунду спустя Обет сказал:
  – Я полагаю, что, даже если это так, мы можем исключить Англию как источник угрозы из числа этих двадцати пяти политических регионов, на которые вы намекаете.
  Он пожал плечами, улыбнулся публике и заставил своего пресс-секретаря остолбенеть, сымпровизировав:
  – В конце концов счет в войнах у нас с ними два-ноль.
  – Я не верю, что мы когда-либо сможем игнорировать возможную угрозу со стороны этого государства, – ответил Аллен.
  – О… – сказал Обет.
  Поймал сам себя.
  – У меня больше нет вопросов, – сказал Обет.
  Помощник что-то прошептал Эмме.
  Председательствующий провозгласил:
  – Сенатор Хандельман.
  – Благодарю вас, – откликнулся Хандельман. – Мистер Аллен, не произошло ли каких-нибудь… событий, имеющих отношение к национальной безопасности, точнее, к тому, что находится в ведении управления, скажем, за последние две недели, о чем в комитет не была представлена сводка?
  «Имеет в виду Фрэнка? – подумал Джон. – В чем же ловушка?»
  Глава отдела по связям при ЦРУ Зелл и председатель согласились, что смерть чиновника среднего звена ЦРУ, классифицированная полицией как убийство шальной пулей, не должна нарушать давно запланированные обсуждения по делу ЦРУ. Кроме того, Аллен и председатель хотели избавить семью «жертвы города» от назойливого общественного внимания.
  «Однако вряд ли Хандельман задал этот вопрос просто для того, чтобы что-нибудь записать в протоколе», – подумал Джон.
  Не Хандельман – Эмма.
  Аллен пожал плечами, взмахнув при этом очками.
  – Кроме того, что представлено в комитет, а также в Белый дом в ежедневных обзорах, на данный момент я не могу припомнить ничего такого, что заставило бы меня ответить утвердительно на ваш вопрос.
  «И этим ответом предал забвению происшедшее лишь вчера», – подумал Джон. Он понимал, что официальные ветры уже отнесли прочь судьбу Фрэнка.
  Воспользовавшись удобным моментом, сенатор Обет улизнул со своего места, потихоньку пробравшись к выходу. Его помощник убрал табличку с фамилией сенатора.
  «Возможно, важный звонок в Белый дом, – подумал Джон. – А может быть, звонок в офис с указанием принять превентивные меры прежде, чем посольство Британии заявит протест. А может быть, просто выпить кофе с пончиками – для пиццы еще слишком рано».
  – Мистер Аллен, – сказал Хандельман, – мне хотелось бы обсудить практикуемую ЦРУ поддержку диктаторов и вождей, которые на поверку оказываются хуже врагов, которых мы боимся. ЦРУ создает монстров, подобных Франкенштейну.
  – Сенатор, ЦРУ работает не на пустом месте, мы претворяем в жизнь политику, которую декларирует Белый дом и за которой следит конгресс.
  – Трактуя ее при этом довольно широко, – возразил Хандельман. – Я размышляю о миллионах долларов налогоплательщиков, которые мы потратили на Панамского диктатора Мануэля Норьегу. После чего мы были вынуждены послать восемьдесят второй воздушно-десантный полк, чтобы арестовать его как поставщика наркотиков, отравлявшего нашу молодежь. Можем ли мы быть уверены, что текущие программы ЦРУ не направлены на взращивание еще более ужасных монстров?
  – Сенатор, задача ЦРУ состоит не в том, чтобы производить монстров. Мы под вашим контролем проводим политику, которая, не стану отрицать, иногда сопряжена с риском. Возможно, вам необходимо проявлять больше бдительности.
  – Благодарю вас за такое мнение. – Хандельман перевел дыхание. – Вы знакомы с террористом Ахмедом Наралом?
  Сенатор Бауман дернулся, как марионетка, приведенная в движение.
  – Обвиняемым в терроризме, – уточнил Аллен.
  Сенатор Хандельман нахмурился:
  – Обвиняемым?
  – За пределами политической семантики, – сказал Аллен, – по крайней мере мы в ЦРУ верим в американские принципы, гарантирующие человеку обеспечение его прав, и личность, которую вы назвали…
  – Ахмед Нарал!
  – …никогда ни в одном государстве не была обвинена в терроризме.
  – Он сам публично признал себя таковым!
  – Я не уверен, что улавливаю суть вашего вопроса.
  – Вы осведомлены, что Ахмед Нарал был найден мертвым в Бейруте девять дней назад? Ни в одном из рапортов, полученных из вашего управления, не упоминался этот факт.
  – Средства массовой информации передавали из этого региона, что человек, который, возможно, был, а возможно, и не был Ахмедом Наралом, обнаружен мертвым в меблированных комнатах, так?
  – Он был обнаружен плавающим в ванне крови. Вскрытые вены. Предположительно самоубийство.
  – Управление не обсуждает причины смерти, переданные иностранной прессой, но так как мы не обследовали тело, мы не можем с уверенностью утверждать, что умерший был Ахмедом Наралом.
  – Но вы думаете, что это он?
  – Это наша рабочая версия по этому делу.
  – А как насчет сообщения каирской газеты, что Нарал получал финансирование и помощь от ЦРУ и что в различные периоды времени, когда он был активным террористом, он был также включен и в ведомость управления?
  – Мне кажется, эти беспочвенные заявления появились также и в «Нью-Йорк таймс». Само собой разумеется, из соображений безопасности управление никогда не подтверждало и не отрицало подлинность этих статей дохода.
  – Вы не сделаете исключение даже для конгресса?
  Председательствующий прервал:
  – Мистер Хандельман, вы вторгаетесь в области, в которые, по существующим правилам, свидетели не могут и не должны углубляться.
  – Я прошу прощения, господин председатель, – сказал Хандельман. – Я всего лишь пытался помочь свидетелю связать мои предыдущие вопросы о неразумных действиях в области тайной политики с конкретными примерами.
  – Гипотетическими примерами, – прервал свидетель.
  – Давайте говорить конкретно, – призвал Хандельман. – Продолжим. Как может ЦРУ, которое было создано для ведения «холодной войны», выполнять адекватную разведывательную роль и сейчас, после ее окончания?
  – Это ключевой вопрос, сенатор. Сотрудничая с вашим комитетом, мы провели опрос среди всех ветвей власти, мы просили всех потребителей нашей информации перечислить, какие виды разведывательной информации они получали, в чем, по их мнению, они не нуждались, что они хотели бы получать от нас еще. Ни одна категория разведывательной деятельности не была отброшена. Мы просили классифицировать собранные данные по ста восьмидесяти шести отдельным категориям – на шесть категорий больше, чем в прошлый раз.
  «Началось, – подумал Джон, – вести дебаты, оперируя количеством параметров, которые ты контролируешь».
  – Мы эволюционирующая организация, – продолжил Аллен. – Мы всегда находимся в поиске новых путей, позволяющих нам делать то, что мы делаем, еще лучше. Я напомню вам, что это дало нам возможность победить в «холодной войне», я думаю, вы можете гордиться той динамикой, с которой меняется наше ведомство.
  Эмма склонилась вперед, указывая Хандельману на один из листков с обзорами.
  – Под «нам», – сказал Хандельман, – я полагаю, вы подразумеваете Америку и остальной Запад и под «победой», я полагаю, вы подразумеваете, что наша политическая и экономическая система опрокинула Советы, при этом обе стороны воздержались от уничтожения мира при помощи ядерного оружия.
  – Как хорошо известно сенатору, – возразил Аллен, – предположения лишь затушевывают реальность, реальность, которая творит историю, а человечество будет оспаривать историю до тех пор, пока оно будет существовать. Важно, что ЦРУ всегда оперативно реагирует на то, что мир преподносит нам, и что все пожелания конгресса и Белого дома оперативно исполняются.
  – Хороший бросок, – сказал Хандельман.
  – Благодарю.
  – Скажите мне, различные центры, которые ткут свою паутину за пределами стен ЦРУ, – должны ли эти центры продолжать разрастаться и не затмят ли они со временем управление?
  – Мы будем поддерживать все, что бы конгресс и Белый дом ни поручили нам, но…
  – Но, – повторил Хандельман.
  Смех пронесся по комнате.
  – Хотя такие центры позволяют нам действовать с большей гибкостью в конкретных областях, скажем, связанных с распространением ядерных технологий, наркотиков и терроризмом, они никогда не смогут заменить наше Центральное разве…
  – Погодите минутку! – прервал сенатор Бауман.
  Сенатор Ральф Е. Бауман. Адвокат из небольшого городка, выбранный в конгресс за два года до того, как Ли Харвад Освальд был убит в Далласе. Бауман был задира с вечно всклокоченными волосами, старческими пятнами и темпераментом леопарда. Однажды он сменил за год одиннадцать административных помощников, возглавлявших штат сотрудников в его офисе. Джон знал, что его последний административный помощник был принят на эту работу менее двух недель назад, а его предшественник продержался на этой должности всего три месяца. Бауман превратил свое участие в комитете по делам разведки в громогласную кампанию по спасению детей избирателей в его родном штате от безбожных иностранных врагов.
  – Подождите одну то'ько минутку! – повторил Бауман.
  Эмма легонько стукнула своим карандашом по часам сенатора Хандельмана.
  Председательствующий объявил:
  – Прошу прощения, сенатор Бауман, однако вы перебиваете сенатора Хандельмана.
  Позади сидящих сенаторов открылась дверь для персонала, и сенатор Обет вернулся на свое место. Он уселся на стул, поглаживая бороду. Его помощник мгновенно возвратил на место табличку с его именем.
  «Пончики», – решил Джон.
  – Господин председатель, – сказал Хандельман, – я с удовольствием уступлю слово моему выдающемуся коллеге при условии, что вопрос, который был задан мною мистеру Аллену и на который он пытался дать ответ, будет целиком отражен в стенограмме слушаний.
  – Не возражаю, – вздохнул председатель, – так и поступим.
  – Б'агодагю, – сказал Бауман. – Б'агодагю, сенатог Ханде'ман. Я пгизнате'ен за то, что вы сог'аси'ись пгегваться, но я как газ ус'ыша' нечто, на чем необходимо сосредоточиться на наших с'ушаниях сегодня, и завтга, и каждый день до тех пог, пока у нас не будет увегенности – все 'юди, вегнувшиеся домой, находятся в безопасности.
  Сенатор Хандельман вышел в заднюю дверь. Эмма осталась на своем месте. Телевизионные камеры сфокусировались на Баумане.
  Фоторепортеры защелкали затворами своих камер, не то чтобы очень рьяно, а так, на всякий случай.
  – Теггогизм, – прорычал Бауман. – Мистег А'ен, что вы там в своем ЦГУ де'аете по богьбе с теггогизмом?
  – Все, что в наших силах, сэр.
  – Все! Хогошо, чегт меня газдеги, пгош'о два чег-товых месяца с тех пог, как газогва'ась бомба в этом небоскгебев Нью-Йогке, и Амегика и я хотим знать об этом!
  В день гибели Фрэнка, в знак учтивости и не забывая о своем неминуемом в ближайшем будущем увольнении, новый административный помощник Баумана позвонил главному юрисконсульту сенатского Комитета по делам разведки, сообщив тому, что его босс хочет поднять вопрос о взрыве в Коркоран-центре. Главный юрисконсульт тут же предупредил Мигеля Зелла в ЦРУ.
  – Сенатор Бауман, – обратился к нему Аллен, – как вы знаете, террористические акты на территории Соединенных Штатов находятся в юрисдикции ФБР, а не ЦРУ. К тому же специальное объединенное подразделение Нью-Йорка и федеральные власти работают в тесном контакте с Центром по борьбе с терроризмом, который является лидирующим исследовательским подразделением для…
  – Два чегтовых месяца, и никто до сих пог не посажен! Как насчет того, что в новостях они говоги'и, что у ваших пагней есть фотография подозреваемого и все такое.
  – Сенатор, без указания источников и методов, что могло бы подвергнуть опасности данное дело – чего, я уверен, вы не желаете, – информация, просочившаяся в прессу через день после взрыва, уже была подтверждена: департамент полиции Нью-Йорка обладает фотографией свидетеля, у которого они хотели бы взять показания…
  – Свидете'ей, дундете'ей, я говогю о теггогистах, котогые уби'и кучу нагоду! Я собигаюсь тогчать тут, спгашивая об этом до тех пог, пока не поручу каких-нибудь чегтовых ответов!
  Председатель облизнул губы. Он руководил очаровательным и политически бессильным комитетом по делам разведки. Сенатор Бауман имел один из самых больших стажей «сенаторства» и ожидал смерти, поражения или отставки коллеги, чтобы пробраться в председатели комитета по финансовой и налоговой политике или всесильного комитета по судебным делам. Старшинство давало ему право занять любой из этих постов, а также терроризировать любого сенатора, который имел несчастье попасться ему на дороге.
  Джон поймал взгляд, который председательствующий бросил на Аллена.
  Дававший показания комитету вздохнул, надев опять свои очки.
  – Сенатор, хотя я и не отношусь к спецподразделениям полиции и ЦРУ в данном случае не выступает в роли координатора расследования…
  – Газве не д'я этого бы' создан ваш центг по богьбе с теггогизмом?
  – Вы абсолютно правы, сенатор. – Аллен одарил Баумана кислой извиняющейся улыбкой. Бауман надулся от гордости.
  – Позвольте мне сказать вам следующее, сенатор Бауман, – начал Аллен.
  Он сделал паузу. Репортеры вытянулись вперед в ожидании.
  «Ты получишь причитающийся тебе кусок, Бауман, – подумал Джон. – Однако то, что ты получишь его, было спланировано заранее председателем. И нами».
  – Во-первых, только четыре человека погибли во время этого взрыва – архитектор и ее семья, которые трагически и непредсказуемо оказались там в момент взрыва. Другая смерть – пожилого охранника, обнаруженного на заднем сиденье той машины, – наступила в результате инфаркта и является фактически частью того же самого преступления, но, по логике событий, она не была запланирована. Сегодня спецподразделение полиции сделает специальное сообщение для печати на эту тему, но уже сейчас могу сказать следующее: судебные эксперты по взрывным устройствам оценивают, что было использовано тысяча фунтов пластиковой взрывчатки марки Си-4. То, что она была размещена в фойе, выбор взрывчатого вещества, а также изощренность нападения – все указывает на то, что разрушение здания не являлось целью террористов.
  Фотоаппараты защелкали, но они все спешили запечатлеть свидетеля от ЦРУ, а не негодование сенатора.
  – Тогда в чем состоя'а их чегтова це'ь? – поинтересовался Бауман.
  – Послать таким образом сообщение некоторого сорта, – ответил Аллен.
  – Хогошо, чегт возьми, я по'учи' его: «Добго по-жа'овать в новый миг! Вы не спасетесь и вы не сможете ничего сде'ать с этим!»
  – Сенатор, при всем нашем к вам уважении мы вынуждены не согласиться с вами. Благодаря действующим в настоящее время программам ЦРУ – если они будут должным образом финансироваться – будет создана глобальная разведывательная сеть, ориентированная на борьбу с терроризмом…
  – Пгедпо'ага'ось, что именно это будет де'ать этот новомодный центг по богьбе с теггогизмом! – ухватился Бауман. – Звучит так, как будто ваша сеть пгедназначена д'я незаконной 'ов'и гыбы в их водах, и это способно запутать 'юбого!
  Аллен сплел пальцы рук вместе, положив этот переплетенный кулак на стол.
  – Сенатор, как вам должно быть известно, ЦБТ – это ответный шаг управления, он должен всего лишь координировать усилия, мы протянули свою руку другим группам, занимающимся вопросами безопасности, объединяя…
  – Хганя все в безопасном месте и центга'изованно, пгави'ьно? – прервал Бауман. – Ответьте мне вот на что: где они газдобы'и такое ко'ичество взгывчатки?
  – Сенатор, за последний год только в нашей стране похищено свыше ста тысяч фунтов взрывчатых веществ. Наверное, единственным оружием, которое до сих пор ни разу не было похищено, является атомная бомба.
  – Вы увегены в этом?
  – Да, сэр.
  – Тегтогисты сде'а'и эту бомбу в Нью-Йогке – пгави'ьно?
  – Ни одна группа не утверждала этого с уверенностью, но все указывает на то, что вы правы, сенатор Бауман.
  Эти слова слегка успокоили Баумана. Аллен продолжил:
  – Коркоран-центр восстановлен – дипломатические представительства трех стран, которых пять лет назад еще вообще не было на карте, японский банк, офисы служб города и штата, пять транснациональных корпораций, адвокатские конторы, офисы федеральных организаций. Дантисты. Психиатры. В соответствии с данными особого отряда полиции, 9174 человеко-часа было потрачено на расследование, но все попытки обнаружить какой-нибудь мотив совершенного преступления, кроме как терроризм, потерпели неудачу.
  «Ссылается на громадное количество человеко-часов, потраченных на расследование (не мешало бы уточнить, бесплодно или нет), – подумал Джон, – таким образом пытаясь доказать собственную компетенцию и оправдать свое существование. Прямо из руководства Дж. Эдгара Гувера: „Как обойти надзор конгресса“».
  Глаза-бусинки сенатора Баумана впились в лицо Аллена.
  – У вас есть список тегтогистических ггупп, подозгеваемых во взгыве Когкоган-центга?
  – Прошу прощения? – сказал Аллен.
  Джон увидел, что Мигель Зелл заерзал на своем месте: этот вопрос не был предусмотрен. Джон заметил взгляд, который Аллен бросил на председательствующего. Новый административный помощник Баумана, в обязанности которого входило проявление лояльности по отношению к шефу, уставился в потолок.
  Сенатор Бауман прочитал – очевидно, что прочитал, – вопрос еще раз.
  – Эхм, у нас есть большой список организаций, которые по своей природе являются террористическими, – отвечал Аллен.
  Сенатор Бауман зачитал:
  – Ес'и свидете'ь скажет «да», тогда спгосить его…
  Административный помощник Баумана развернулся на своем стуле и теперь рассматривал стену.
  – Мне не нужны никакие чегтовы вопгосы! – пронзительно закричал Бауман, смахнув листки со стола. Коричневые пятна на его лице были островками в пунцовом море. – Я хочу список теггогистических ггупп и я хочу, чтобы вы да'и его мне, и я не же'аю по'учить в качестве ответа «нет»!
  Председательствующий прочистил горло.
  Бауман тяжело ударил кулаком по столу:
  – Нет, я не пгизнаю в качестве ответа «нет»!
  – И вы его не получите, сенатор, – сказал Аллен.
  Бауман моргнул.
  – Хотя, – продолжил Аллен, – я знаю, вы не хотите подвергать опасности жизни американцев или мешать ведущимся расследованиям, заполучив список в открытый комитет или обнародовав его каким-либо другим способом. Вы ведь не захотите принять на себя ответственность за возможные убийства гораздо большего числа американцев.
  Бауман нахмурил брови.
  – От вашего имени, – сказал Аллен, – я потребую у группы, расследующей взрыв Коркорана, предоставить вам список подозреваемых террористических групп, который мы помогли им составить. Список, конечно, будет доступен только для ограниченного круга лиц, я имею в виду членов комитета. Именно этого вы и хотели – правильно?
  – Эхм… Ну да. Ну да. Но я хочу по'учить этот список! Я хочу быть в состоянии выпо'нять мои обещания, данные общественности, что я по'учу этот список!
  Председательствующий кашлянул в микрофон:
  – Джентльмены, мы исчерпали лимит времени. Хочу еще раз поблагодарить мистера Аллена, полагаю, что все остальные вопросы будут представлены в письменном виде и вместе с ответами на них мистера Аллена войдут в стенограмму слушаний. Раз возражений нет, то будем считать, что предложение принято.
  Председательствующий ударил молотком.
  Сенаторы вышли через заднюю дверь, ведущую в помещение для сотрудников комитета.
  Джон остался сидеть на своем стуле. Зал вздымался морем проталкивающихся к выходу людей, о чем-то болтающих между собой. Он потерял Эмму из виду.
  Смерть Фрэнка, неуправляемая машина.
  Гласс шел перед делегацией ЦРУ, направлявшейся к центральному проходу. Он сдержанно кивнул Джону.
  Аллен и Зелл следовали в нескольких шагах позади Гласса. Их кивки и улыбки были более выразительными.
  «Но все равно пустыми», – подумал Джон. Вудруфт, тоже спустившийся вниз по проходу, потряс Джону руку.
  – Кому нужен бейсбол, когда у нас есть это? – сказал он, с улыбкой оглядывая пустеющую аудиторию. – Как ты?
  – Вчера было хуже.
  – Пошли пройдемся, – сказал Вудруфт.
  В Харт-билдинг было шесть этажей офисов и залов для слушаний, выстроенных вокруг атриума – внутреннего двора – величиной с половину футбольного поля. Две секции абстрактной скульптуры Калдера заполняли атриум: Горы и Облака. Черные стальные горные хребты вздымались вверх, где двухтонные черные движущиеся облака из алюминия покачивались на фоне неба. Здание заключало атриум в стеклянную капсулу; внешние стены офисов, в которых работали сенатские служащие, были прозрачны.
  Старший шпион повел Джона вниз через устланный коврами холл к длинному пустому, вытянувшемуся вдоль третьего этажа балкону, с которого открывался вид на атриум. Двухтонные черные облака висели у них прямо перед глазами; отзывались гулким эхом шаги. Коридор был пуст. Вудруфт говорил очень тихо, хотя здесь никто не смог бы их подслушать.
  – Мы были правы, – сказал он. – Я говорю о Фрэнке. Все оперативные отделы и центры, ФБР, разведывательное управление министерства обороны, другие военные агентства, копы из федерального округа – ни у кого не возникло сомнений: шальная пуля.
  Не выказывай никаких чувств, скажи:
  – Значит, таково официальное заключение.
  – Возможно, теперь, когда все уже позади, тебе будет легче принять это.
  Улыбнись:
  – Да.
  Глаза Вудруфта сузились.
  – Смерть иногда дурачит нас, заставляя думать и делать сумасшедшие вещи.
  – Так, как будто правила поменялись.
  – Правила никогда не меняются.
  – Я этого и не ожидал.
  – Ты ведь не… склонен к безрассудным поступкам, Джон?
  – Я борюсь за здравомыслие каждый день. До сих пор я выходил победителем.
  – Хорошо. Я всегда верил в тебя. Все мы верим. Существует группа, занимающаяся поведением в кризисных ситуациях. Разрабатывают рекомендации, как вести себя, когда происходит трагедия, подобная той, что случилась вчера. Возможно, они захотят обследовать тебя.
  – Обследовать. Серьезное обследование?
  – Да, – сказал Вудруфт.
  Двухтонные облака из черного металла чуть заметно покачивались.
  – Мы тут по горло заняты, – заметил Джон.
  – Ничего такого, с чем парень вроде тебя не смог бы справиться. Зеллу, возможно, понадобится твоя помощь в связи с этой непредвиденной суматохой со списком, ну и с утверждением бюджета, конечно, но в основном мы прикрыты. Надо всего лишь следовать его указаниям.
  Вудруфт еще сильнее понизил свой голос:
  – Надеялся, что смогу быть рядом с тобой, – как раз на этот случай, – но в полдень у меня самолет.
  Джон был уже достаточно искушен в искусстве не задавать вопросов.
  – Это не входило в мои планы, но в мире происходят перемены, и управление должно реагировать на них. Мы должны потушить огонь, не дав ему разгореться.
  Пора спросить. Главное – выглядеть правдиво.
  – Что-нибудь происходит… где-либо… о чем я должен знать – для того, чтобы выполнять мою работу здесь?
  Вудруфт пожал плечами:
  – Обычные дела, все как всегда.
  Вернись к этому:
  – Сенатор Бауман, весь этот шум вокруг терроризма, я думаю, мне следует обсудить это с Глассом и…
  – Зелл разберется с Бауманом, – сказал Вудруфт. – Что же касается Гласса… Полагаю, тебе не следует с ним встречаться.
  – Мне казалось – вы ему симпатизируете.
  – Я уважаю его, – сказал Вудруфт. – Он везунчик, как и ты. Везение – это то, что тебе дается или не дается от рождения, но независимо от этого мы должны относиться к нему с уважением.
  – Гласс – везунчик?
  – И еще какой, он женился на богатой женщине, что уже само по себе облегчает жизнь, однако она… доставляет ему определенные хлопоты. Сорит деньгами направо и налево, всякие благотворительные фонды, пожертвования в пользу обеих партий – лишь потому, что она может это себе позволить. Светские рауты. Гласс тратит чертову уйму времени на то, чтобы контролировать ее.
  – Но ведь не это причина, по которой вы его не любите?
  – Харлан… Харлан был отличным оперативником, как я уже говорил. Это хорошо, что человек, занимавшийся оперативной работой, возглавляет центр по борьбе с терроризмом. И он, и Аллен, и я прошли через многое: Бейрут и все такое.
  – Однако…
  – Однако Гласс придерживается слишком жесткой позиции. Он лоялен, но… Он поддерживает эти идеи перемен. Подпускает свой ЦБТ слишком близко к основам, на которых покоится благополучие нашего управления.
  – Но его работа…
  – «Работа», «обязанность» и «благоразумие» – все это необходимо для того, чтобы поддерживать статус таких учреждений, как наше, Джон. Гласс не всегда смешивает их в правильной пропорции. В отличие от тебя.
  – Перемены – это один из законов жизни.
  – Перемены должны находиться под контролем, – возразил Вудруфт. – Ты ведь еще не сталкивался с этими проблемами? Как только это произойдет, твоя спокойная жизнь на Капитолийском холме закончится.
  Уйди в сторону:
  – Я знаю, с чем имею дело.
  С улыбкой похлопав его по спине, человек, которому Джон до сих пор доверял больше, чем кому-либо другому в управлении, ушел, оставив его в одиночестве.
  Глава 9
  «Осторожность, – думал Джон, наблюдая сверху, как Вудруфт пересекает внутренний двор, – спокойствие и осторожность».
  Джон спустился вниз по винтовой лестнице. Навстречу ему попалась рыжая секретарша сенатора от Флориды. Ее духи отдавали мускусом. Краем глаза она проследила за тем, куда направился Джон.
  На втором этаже он прошел через широкий холл, миновал офис комитета по энергетике и природным ресурсам, повернул направо и, пройдя шагов двадцать, вновь повернул направо, в узкий коридор.
  У дверей комитета по делам разведки дежурил полицейский из службы охраны Капитолия.
  Джон показал ему свою сенатскую карточку, открыл портфель для беглого осмотра и расписался в журнале.
  – Как дела? – спросил полицейский. – Очень жаль твоего приятеля. Он был отличным парнем.
  – Да, – сказал Джон. – Спасибо.
  – Тяжелый денек для ваших людей.
  В длинном списке посетителей Джон успел заметить три явно вымышленные фамилии с пометкой «Управление». Они пришли в 8:41 и ушли в 10:32.
  – Похоже на то, – сказал Джон.
  Полицейский впустил его в этот самый дорогой из всех офисов конгресса.
  Комитет по делам разведки при сенате представлял собой лабиринт помещений, в которых не было ни единого окна, в нем обитали 39 служащих сената. Все телефоны были оборудованы системами защиты от прослушивания. Ни один гость не допускался внутрь без сопровождения.
  В лабиринте стоял гул. Щелкали кнопки клавиатур. Работали телевизоры, настроенные на каналы Си-Спэн – кабельной сети, которая освещала слушания, проходившие в конгрессе, события в зале заседания конгресса, а также передавала выпуски новостей. За неделю до смерти Фрэнка разведывательное сообщество наконец уступило нажиму комитета, и теперь в офисе можно было принимать сверхсекретные новости и аналитические обзоры оборонно-разведывательной сети. Эта сеть впервые вышла в эфир во время войны в Заливе, и первоначально ее пользователями были не более тысячи должностных лиц в Пентагоне и девятнадцати других военных подразделениях США.
  Как только Джон закрыл за собой дверь, секретарша воскликнула:
  – Джон пришел!
  Его окружили коллеги. Заместитель управляющего пожал Джону руку.
  – Мы все… Такая трагедия!
  – Это все чертовы наркотики, – сказал помощник сенатора из Миннесоты.
  – Если бы семьи не распадались… – начала женщина, приставленная к сенатору от Монтаны; она бросила учебу в Гарварде, чтобы «набраться жизненного опыта в реальном мире».
  Ее перебил кремленолог, который, после того как распался Советский Союз, переименовал себя в «эксперта по Центральной Европе»:
  – Необходимо просто перестрелять всех этих животных в человеческом обличье!
  Заместитель управляющего поднял вверх руку, призывая к тишине.
  – Мы… если кто-нибудь из нас может чем-то…
  – Все нормально, спасибо.
  – Мы тут скинулись. Как ты думаешь, что лучше, венок или цветы на завтрашнее погребение?
  – Цветы, на мой взгляд, более… приватно.
  Высокопоставленный служащий отвел Джона в сторону.
  – Председатель, естественно, тоже глубоко потрясен случившимся.
  – Поблагодарите его за сочувствие.
  – Вы будете по-прежнему пользоваться своим кабинетом?
  – У мистера Зелла есть текущие дела. Я буду появляться здесь, когда понадобится.
  Сенатский служащий кивнул.
  – Ваши люди заходили сюда сегодня.
  – Неужели?
  – Отдел безопасности. Они заходили в круглый аквариум. Забрали личные вещи Фрэнка. И еще какие-то бумаги.
  – Вот как.
  – У них были собственные мешки.
  Джон поблагодарил его за участие. Идея разместить служащих ЦРУ, осуществляющих взаимодействие с сенатом, в офисах соответствующих комитетов родилась в бюрократических дебрях. Как в ЦРУ, так и в сенате были противники этого плана; их докладные записки вопили о «лисе в курятнике», с одной стороны, и о мальчиках для битья, которых заполучит конгресс, – с другой.
  В конце концов даже сторонники жесткой линии в ЦРУ осознали, что «жертва», которую они вынуждены были принести, оказалась не напрасной. После вьетнамской войны ЦРУ заметно сдало свои позиции, и это при том, что службы технического шпионажа, создаваемые Пентагоном, набирали обороты. Присутствие двух представителей ЦРУ в сенате повышало престиж этого учреждения: военные службы уже имели на Холме свой офис.
  Место для комитета было выделено в Харт-билдинг.
  Все называли его аквариумом. Аквариум был устроен в углу уже существовавших апартаментов, поэтому было необходимо достроить лишь две стены. Одна была бетонная, другая – стеклянная. Это означало, что «лисы» могли следить за происходящим снаружи, а сторожевые псы – заглядывать внутрь. Это, конечно же, никого не устраивало.
  Поэтому были установлены вертикальные жалюзи, закрывающие стеклянную стену аквариума снизу доверху. Они закрывались и открывались щелчком выключателя.
  Так как ни одна из сторон не желала уступить право контроля за видимостью, то пришлось устанавливать жалюзи с обеих сторон. Синие полупрозрачные пластины скрывали все происходящее снаружи. Фрэнк и Джон взяли себе за привычку держать жалюзи по возможности открытыми и всегда оставлять открытыми в конце рабочего дня.
  Этим утром жалюзи внутри аквариума были закрыты. Джон открыл хитроумную систему запоров.
  Вошел внутрь. Дверь за его спиной с легким щелчком захлопнулась.
  Просачивающийся снаружи свет окрашивал комнату в мягкие голубые тона.
  Стол Джона был пуст. Стол Фрэнка тоже. Абсолютно голыми были и стены, на которых еще в понедельник висели календари и фотографии членов комитета. Отсутствовали компьютеры. Ящики для папок были раскрыты и пусты. Пуст лоток для бумаги в копировальной машине. На своем столе Джон обнаружил две скрепки для бумаг и порванное резиновое колечко. Выдвижные ящики стола Фрэнка хранили одну только пыль.
  Джон выключил верхний свет и сел за свой стол. Сумрачный синий свет вызвал у него ощущение, что он находится под водой.
  Телефоны были защищены от прослушивания врагами.
  А друзьями?
  Джон набрал номер телефона. Линия звучала, как всегда, на третьем звонке произошло соединение. Секретарь, взявший трубку, сообщил Джону, что «он» только что пришел.
  – Этим утром на нас совершили налет, – сказал Джон своему боссу Мигелю Зеллу. – Люди из службы безопасности Корна – «Смит, Браун и Джонс». Они…
  – Джон…
  – …они здесь все опустошили. Папки, компьютеры. Личные вещи Фрэнка и мои. Ручки. Они взяли даже банку с кофе и…
  – Ты неверно все истолковываешь.
  Джон замолчал.
  – Я прошу прощения за то, что не нашел времени, чтобы предупредить тебя, – сказал Зелл. – Я сам узнал подробности только этим утром, когда мы возвращались в штаб-квартиру с заместителем директора Алленом и… Корном.
  – На вас не совершали «налета», – продолжал увещевать голос Зелла в телефон ной трубке. – Катастрофа, случившаяся с Фрэнком, требует принятия некоторых мер предосторожности.
  Джон ничего не сказал в ответ.
  – Не ошибается тот, кто ничего не делает. Возможно, мы несколько перестарались.
  – Я стараюсь не ошибаться. А есть еще какие-нибудь «меры предосторожности», о которых я не знаю?
  – Ничего такого, о чем тебе стоило бы беспокоиться, – сказал Зелл. – Слушания уже фактически закончились, почему бы тебе не взять небольшой отпуск? Исчезнуть на какое-то время?
  Джон почувствовал, как по спине пробежал холодок.
  Будь осторожен:
  – У меня были поручения. Некоторые дела, которые я должен закончить.
  Зелл бросил в ответ «прекрасно» и попрощался.
  Некоторые дела, которые я должен закончить.
  Раздался звонок в дверь офиса. Открыв дверь, он увидел Эмму Норс.
  – Можно к тебе? – спросила она.
  Дверь защелкнулась за ее спиной. Джон уловил аромат ее кокосового шампуня, когда она прошла мимо него.
  – Что за чертовщина? – сказала она, разглядывая пустые столы и голые стены. Она повернулась к Джону. – Только не говори мне, что ты уезжаешь.
  У нее были большие голубые глаза. Печальные.
  – Я не собираюсь никуда уезжать, – ответил Джон.
  – Ты в порядке? Я звонила тебе прошлой ночью…
  – Спасибо.
  – Хотела убедиться… Такой ужас…
  – Как ты узнала, что я здесь?
  – Я видела тебя на слушаниях, но не была уверена, что ты пойдешь потом сюда, и… я подкупила полицейского у входа, чтобы он позвонил мне, если ты появишься.
  – Подкупила?
  – Пообещала, что в следующий раз, когда мне понадобится что-нибудь передать сюда, я пошлю это с Крисси. Это шикарная блондинка из моего офиса.
  – О-о.
  – Ловко, да? – Резкий смех. – По-моему, очень.
  Эмме было тридцать два. На полголовы ниже Джона. Повернувшись к нему спиной, она рассматривала пустые стены.
  – Видимо, мне не стоит расспрашивать тебя о том, что произошло?
  – У меня нет ни одного достойного ответа.
  – Ну-ну.
  Элегантная фигура. Округлые бедра. Красавица.
  – Ты так и не ответишь мне? – Она подошла к столу Фрэнка. Походка танцовщицы. Провела рукой по его поверхности, уселась на него, – Как ты?
  – Все спрашивают. Я чувствую себя хорошо настолько… Что за идиотская фраза: хорошо, насколько можно. Никогда не думал, что попаду в подобный переплет.
  – Да, тебе здорово досталось. – Она покачала головой. – Но с тобой все будет в порядке. Ты не похож на неудачника.
  – Неудачника?
  – Да. Тебя нелегко сломить. Скоро опять будешь как огурчик.
  – Ты начиталась шпионских романов.
  – Я не читаю их, и я знаю неудачников. Спроси моего бывшего.
  – Уволь меня от этого. Я сильно сомневаюсь, что мы найдем с ним общий язык.
  Она скрестила ноги. Очень привлекательные ноги. Короткая юбка открывала колени. Ее голубые глаза блестели.
  – Фрэнк… Черт, просто не могу поверить.
  – Да уж.
  – Это слишком ужасно, чтобы быть правдой.
  Они оба помолчали. Потом она заставила себя улыбнуться:
  – Хорош Бауман, нечего сказать! Читать инструкции своего помощника вслух! Похоже, он впал в маразм!
  – Что-то в этом роде, – сказал Джон.
  – Интересно, как ваши парни, а не спецподразделение, собираются получить на материалах Коркорана хорошие отзывы прессы, – заметила она.
  – Мы просто распутаем это дело.
  Джон позволил себе улыбнуться.
  – В какое время мы живем? – сказала она. – Прошло всего лишь два месяца, а взрыв заслуживает уже лишь четвертой страницы.
  – Беда в том, что мы живем в интересное время.
  – Когда любое событие привлекает внимание лишь ненадолго, – добавила она. – Единственная хорошая новость, что я убедила людей Обета задавать на слушаниях поменьше вопросов, касающихся нераспространения ядерного оружия в Центральной Азии.
  – Спасибо, это сильно облегчает нашу задачу.
  – Я тоже так считаю, – сказала она.
  – Чего добивается твой босс своими нападками на нас? – поинтересовался Джон.
  – После шестидесятых годов он не испытывает к ЦРУ теплых чувств. – Она улыбнулась. – Однако его позиция открыта для обсуждения.
  – Чувствую, нам придется нелегко.
  Они оба принялись рассматривать пустые стены. Возникла неловкая пауза. Джон думал о том, что следует сказать Эмме. Он знал, что она тоже сначала обдумывала слова, которые собиралась ему сказать. В большинстве случаев безо всякой задней мысли. Автоматически. Вообще же они говорили на одном и том же языке. Знали одни и те же песни. Оба выросли в небольших городках, учились в неэлитных школах. В общем, их сближала не только работа.
  «Сейчас, – подумал Джон, – необходимо быть крайне внимательным в выборе слов».
  – Слушай, ты не в курсе… Фрэнк занимался чем-нибудь особенным для тебя или для твоего босса? – спросил Джон.
  – Только не для меня. Почему ты спрашиваешь?
  – Я пытаюсь сложить воедино разрозненные куски.
  – Я могу тебе чем-нибудь помочь?
  Аккуратней. Будь с ней аккуратней.
  – Ты хорошо знаешь парня, который работает личным помощником сенатора Фаерстоуна? – спросил он.
  – Стива? Его персона интересует разведку?
  – Да.
  – Знаю немного. Они там все лихие ребята. Работать с ними? Такая новость достойна газетной передовицы, но твой босс не пойдет на это. Конечно, в эти дни никто не захочет разделить с Фаерстоуном газетные заголовки.
  Меньше недели назад сенатор Чарльз Фаерстоун и женщина на тридцать четыре года моложе его, задерживавшаяся ранее полицией за проституцию, получили незначительные травмы, попав в аварию.
  – Со Стивом все в порядке, – сказала Эмма. – Но его босса сейчас интересует только одно, и это вовсе не надзор за ЦРУ и не законодательная деятельность. Сейчас помощник Фаерстоуна наверняка поставлен перед выбором: или ему удается предотвратить скандал в прессе, или ему придется искать себе другую работу. А почему ты спросил про Стива? – поинтересовалась она.
  – Ничего особенного. Я просто не очень хорошо его знаю.
  – Ты всегда обманываешь женщин? – спросила Эмма.
  – Обманывать всех и каждого – это моя работа.
  – Прелестно!
  Она улыбнулась. Тонкие губы. Алая помада.
  Что делать?
  Спросить ее и тем самым втянуть в это дело.
  Позволить ей уйти и упустить шанс.
  – Есть одно дело, в котором ты могла бы мне помочь. – Он сглотнул.
  – Всего лишь одно?
  Постарайся лгать не больше, чем это необходимо.
  – Просто один парень задал мне странный вопрос.
  – Член комитета? Помощник?
  – Эй! Могу я иметь некоторые секреты!
  – Да ну? Ну и что мне необходимо сделать?
  – Он интересовался, известно ли мне что-нибудь о пребывании в Париже американца, которого зовут Клиф Джонсон.
  Эмма пристально посмотрела Джону в глаза:
  – Никогда про такого не слышала.
  – Я тоже. Этот парень не уверен, но он думает, что Джонсон умер в этом году.
  – Бурный выдался годок.
  – Да, бурный. Мне кажется, что этот ретивый помощник – просто дерьмо собачье. Хочет заставить управление прыгать для него через кольца. Мне бы следовало сразу же подробно расспросить его и вывести на чистую воду. Однако я не сделал этого, а если я начну расспрашивать его сейчас, то буду выглядеть как круглый дурак, а наш офис будет выглядеть некомпетентным.
  – Ты вовсе не дурак, – уточнила она.
  – Что, если мы сделаем следующее. Твой компьютер соединен с банком данных по газетам библиотеки конгресса?
  – А твой как будто нет? – Она еще раз оглядела ободранный офис. – По крайней мере был подключен?
  – Здесь такой бедлам… ну, ты знаешь.
  – Да. Я знаю. Проклятый мир. – Эмма вздохнула: – Ты хочешь объявить розыск этого Клифа Джонсона?
  – Клифа Джонсона, и не надо суеты. Достаточно посмотреть «Интернэшнл геральд трибюн», «Нью-Йорк таймс», парижские газеты, если сможешь.
  Эмма нахмурилась:
  – Да нет ничего проще. Такие вещи сможет сделать даже старшеклассник. Почему ты просишь меня?
  – Я не знаю старшеклассника, которому мог бы доверять.
  Эмма насмешливо улыбнулась:
  – А мне доверяешь.
  – Если я прошу тебя о слишком многом…
  – Не обращай внимания. Я сделаю это сегодня же.
  – Спасибо. Я позвоню тебе.
  – Или заходи. – Она улыбнулась, как будто знала какой-то секрет. – Мой босс хочет прислать соболезнования. Кому их адресовать?
  – Спасибо сенатору Хандельману. Я сообщу тебе.
  – Если не трудно.
  Она сидела на столе, покачивая ногами. Ее жакет был расстегнут. Тонкая цепочка обвивалась вокруг шеи, исчезая под золотистой блузкой.
  Не думай об этом. Зачем думать об этом сейчас?
  – Может, перекусим? – спросила она.
  Они довольно часто вместе ходили на ленч в кафетерий. С другими сотрудниками комитета или с Фрэнком. Или делили общую пиццу в служебном кабинете во время заседаний комитета.
  – Который час? – спросил Джон.
  – Одиннадцать тридцать пять.
  – У меня есть еще кое-какие дела.
  – О-о.
  – С этим надо что-то сделать. – Он обвел рукой вокруг своего опустевшего офиса. – И со вчерашним.
  – О-о, – повторила она. – Конечно.
  Она соскользнула со стола.
  Ее глаза были голубыми и яркими.
  – Увидимся, – бросила она на прощание.
  Глава 10
  В здании механической мастерской при городском отстойнике автомобилей пахло бензином, машинным маслом и холодным кофе. За конторкой чернокожий мужчина в комбинезоне допытывался у Джона:
  – Ты уверен, что этих документов достаточно?
  Где-то в дальнем углу гаража шипел сварочный аппарат.
  – Может, этого и недостаточно, чтобы забрать машину, – ответил Джон, – но я хочу всего лишь осмотреть ее.
  – Парни, которые занимаются расследованием этого дела, уже осматривали ее.
  – И не нашли ничего необычного, угадал?
  – Да, сказали, что машина пустая, как… – Техник нахмурился. – Спросил бы об этом у них или у детектива в полицейском участке.
  Из дальнего угла гаража донесся стук молотка по металлическому кузову машины.
  – Детектив уже закончил дежурство. – Джон пожал плечами. – Придется беспокоить шефа полиции.
  – Да зачем тебе это нужно?
  – Я просто выполняю указания моего начальства. И я не собираюсь уходить отсюда с пустыми руками из-за каких-то дурацких формальностей.
  – Кем ты, говоришь, ему приходишься?
  – В этом документе все сказано. – Джон кивнул на доверенность на владение имуществом, в правомочности которой возникли сомнения. – Я работаю с этой юридической конторой. Парень мертв – я получил право на владение его имуществом.
  – Он мертв, отлично.
  Мастер еще раз быстро проглядел документ, лежащий на стойке.
  Джон зевнул, облокотился на обшарпанную конторку, вытянул шею, заглянул в открытую коробку с пончиками в сахаре. Его движение привлекло внимание мастера:
  – Хочешь один?
  – Нет, спасибо, – сказал Джон. – У меня был поздний ленч с одной очень сладкой леди.
  Мастер вежливо улыбнулся.
  – Только скажи мне, где расписаться, и я перестану действовать тебе на нервы и отправлюсь к ней.
  – Вы слишком трясетесь над своим барахлом, – пробурчал мастер. – Мы в ваши годы такими не были.
  – Вовсе нет, – сказал Джон.
  Мастер хмыкнул. И вновь принялся разглядывать документ, лежащий на конторке.
  Дверь во двор распахнулась, и ввалился водитель буксировщика:
  – Эй, Барт! Куда поставить эту головешку?
  – О чем ты? – спросил мастер.
  – Ту тачку, что сгорела севернее Капитолия. Я притащил ее сюда.
  – Подожди минутку.
  – Я занятой человек, – пробурчал водитель.
  Джон состроил мастеру сочувствующую мину.
  Мастер в ответ молча покачал головой и сказал водителю буксировщика:
  – А кто здесь не занят?
  – Вот тут. – Мастер бросил перед Джоном блокнот. – Найди строку и распишись.
  Джон просмотрел записи, оставленные в блокноте группой, ведущей розыск: ничего достойного внимания. Расписался как Гарольд Браун.
  – Могу я оставить это у себя? – Мастер постучал пальцем по ксерокопии доверенности.
  – Полагаю, да, – сказал Джон. – В случае чего, это прикроет нас.
  – Поторапливайся, Барт! – завопил водитель.
  Барт бросил Джону связку ключей:
  – Дальний конец участка, вдоль забора. Верни ключи, когда закончишь.
  – Нет проблем.
  Карман Джона оттягивала его собственная связка. Выйдя, он обогнул сгоревшую машину на буксировщике.
  Барт будет занят с водителем пять минут, может быть, десять.
  Городской отстойник для автомобилей находился в бедном районе возле Анакостиа-ривер, в кварталах, где мечты должны были прокладывать себе дорогу по битому стеклу. Джон торопливо шел через ряды машин, брошенных или отбуксированных сюда за неоплаченную парковку.
  «Тойота» Фрэнка стояла в углу за ограждением. Желтые, развевающиеся на холодном ветру ленты, приклеенные на ближайшие машины, указывали на то, что эти машины доставлены с мест преступления.
  Зловещая паутина на боковом стекле.
  Ты сможешь сделать это.
  Груда покореженного металла, бурые пятна на лобовом стекле, на приборной доске и обивке.
  Сейчас это не должно тебя волновать.
  Раздался рев клаксона грузовика – где-то там впереди, у дальних ворот.
  Никто не следит.
  Сердце колотится.
  Открыл дверь со стороны пассажира…
  Сколько миль я проехал, сидя…
  В машине стоял запах холодного металла. Обивки и резины.
  Под ковриком на полу ничего, кроме грязи. В бардачке регистрационные документы, страховой полис на машину, кредитная карточка для покупки бензина, руководство владельца, ручка и сломанный карандаш.
  Перепачканный плащ Джона лежал на заднем сиденье. Он оставил его там, осмотрел пол, пошарил рукой под задним сиденьем. Но опять не обнаружил ничего, кроме грязи.
  Полицейская бригада наверняка провела осмотр машины чисто формально. Все знали, что произошло. Никто не верил, что в этой перепачканной машине удастся найти что-нибудь заслуживающее внимания.
  Джон открыл багажник. Одеяло, старая штормовка, пара резиновых сапог, гаечные ключи. Ломик.
  Откуда-то донесся смех ребенка. Хлопанье в ладоши.
  Дверь водителя была покрыта пудрой для снятия отпечатков пальцев.
  Не стоит оставлять свои отпечатки. Не тряси кузов, может рассыпаться паутина стекла.
  Аккуратно открыл дверь Фрэнка. Сиденье водителя было неестественно чистым. Джон посмотрел под ковриком, пошарил под сиденьем водителя, где наверняка искала и розыскная группа.
  Ничего.
  Присев на корточки в грязи у открытой двери машины, Джон вспомнил про место, которое использовала для тайника тройка гангстеров, с которыми ему пришлось столкнуться в Гонконге.
  Рулевая колонка была закрыта гнущимся пластиком. Джон сунул руку под нее, вниз под панель, внутрь приборной доски, где находятся провода, предохранители и…
  Что-то… приклеено скотчем.
  Металлическое, закреплено, но…
  Резко рванув на себя, Джон вытащил автоматический пистолет 45-го калибра, использовавшийся вооруженными силами США с начала двадцатого столетия и вплоть до окончания войны во Вьетнаме.
  Холодная сталь в потных ладонях Джона.
  Черная изолента на рукоятке, на стволе. Укромно, но в то же время достаточно удобно, чтобы достать с сиденья водителя.
  Полоса скотча закрывала отверстие ствола. Скотч защищал от пыли и был бы сорван первым же выстрелом.
  Джон бросил быстрый взгляд через плечо. Никого не видно, кто мог бы наблюдать за ним.
  Он отодрал черную ленту с оружия, вытащил обойму с патронами сорок пятого калибра. В обойме было шесть патронов, Джон передернул затвор, и вылетел еще один, который уже был дослан в ствол. Пистолет стоял на предохранителе, но в остальном был полностью готов к бою.
  Ни Фрэнк, ни Джон не имели разрешения ЦРУ на ношение оружия, они даже не пытались его получить.
  Ствол пистолета был грязным, хотя и был заклеен и прикреплен к щитку. Фрэнк, конечно, не мог использовать пистолет в своей работе в сенате, но где-нибудь в другом месте…
  Джон убедился, что пистолет на предохранителе, сунул обойму в рукоятку, оттянул затвор и достал седьмой патрон. Осторожно взвесил в руке смертоносный кусок металла.
  Рок-н-ролл. Семь поцелуев.
  Для кого?
  Фрэнк никогда не сходил с ума по оружию. Никогда не произносил высокопарных речей по поводу преступности. Никогда не предпринимал шагов, в которых не было необходимости.
  Холодный ветер трепал куртку Джона. Он встал, прижав пистолет к себе.
  На строительной площадке за воротами не было видно ничьих посторонних глаз. Внутри отстойника множество арестованных машин смотрели на него потухшими фарами.
  Джон засунул пистолет за пояс, застегнул куртку. Пошел прочь от расстрелянной машины.
  Глава 11
  Часы на приборной доске показывали 2:10, когда Джон парковался перед двухэтажным городским домом Фрэнка Мэтьюса, стоявшим среди похожих на него домов, лишь милей дальше в глубь штата Мэриленд, чем коттедж Джона.
  Окна в доме Фрэнка были задернуты занавесками.
  Портфель Джона оттягивал пистолет.
  Он остановился перед входной дверью, перебирая связку с ключами Фрэнка. Справа от него щелкнул замок и раздался скрип двери.
  Обернувшись, он заметил, что за ним наблюдают сквозь щель приоткрывшейся двери в доме напротив.
  – Привет, – сказал Джон.
  Из-за приоткрытой двери раздался голос пожилой женщины:
  – Вы один из них?
  По спине Джона пробежали мурашки.
  – Один из кого?
  – Гостей мистера Мэтьюса. Они были здесь прошлой ночью. Этим утром. Теперь они ушли.
  – Я друг Фрэнка, – сказал Джон.
  Она открыла дверь чуть пошире, стали видны ее седые волосы, стеганый халат.
  – Кто здесь был? – спросил Джон.
  – Не знаю. Какое мне дело. Ничего не видела.
  – Вы видели их.
  – Только когда они приходили прошлой ночью.
  – А этим утром?
  – Только слышала. Когда проверяла почтовый ящик.
  – Во сколько вы обычно забираете газеты?
  – Я не читаю газет. Какая в них польза?
  Сказали ли они тебе, что твой сосед мертв?
  Джон спросил:
  – Вы видели Фрэнка сегодня?
  – Никого не видела. Слышала, как они вошли. Потом вышли.
  – Возможно, это были наши друзья, которых мы ожидаем, – сказал Джон. – Их было трое? Один такой высокий? А другой толстяк…
  – Я не помню.
  Она захлопнула дверь. Джон слышал, как звякнули засовы ее двери.
  – Мы еще поболтаем с вами попозже, – сказал он громко.
  При помощи полученных от Гласса ключей Джон без труда проник в дом.
  Обстановка в доме Фрэнка была уютная, хотя уже несколько потрепанная. Скромно обставленная гостиная, кушетки, стулья. Дверь на кухню была открыта. Джон почувствовал запах старого кофе, увидел кофеварку на стойке, четверть дюйма черного осадка на дне стеклянной кружки.
  Гостиная, в которой стоял и обеденный стол, была довольно большой. Занавески на венецианском окне, выходившем на улицу, и на раздвижной стеклянной двери, ведущей на задний дворик, были задернуты. Одна стена была занята от пола до потолка книжными полками. У другой стояла электронная техника – мечта любителя: ЧМ-тюнер, кассетная дека, два видеомагнитофона и цветной телевизор перед кушеткой. Электроника была расставлена в открытых деревянных шкафах с полками для видеокассет. Пульты дистанционного управления лежали на стеклянном столике для кофе рядом со стопкой журналов.
  Воздух в комнате был неподвижный, застоявшийся.
  Тишина.
  Кто здесь уже успел побывать? Люди Корна или?..
  Быстро огляделся, как бы желая убедиться, что он один.
  Вверх по лестнице.
  Спальня для гостей, декорированная в мягких розовых тонах. На стене картина – лодки на Сене. Чулан, содержимое которого составляла смесь из разнообразной женской одежды, старых плащей, вышедших из моды мужских костюмов, пыльных ботинок. Ванная: мужские туалетные принадлежности. Идеально чистый туалет.
  Спальня хозяина: кровать Фрэнка. На прикроватной тумбочке – книга о японских мистических заклинаниях и снадобьях. Лежащая, по-видимому, в точности на том же месте, где ее оставил Фрэнк. Кто бы ни был здесь этой ночью, утром они постарались оставить все, как было до их прихода.
  Спустился вниз. Рядом со стеной, уставленной книгами, стоял письменный стол.
  Джон поставил портфель с пистолетом на кушетку. Чековая книжка в столе Фрэнка ни о чем не сказала Джону. В выдвижных ящиках лежали безобидные счета, уведомления от административного совета относительно пенсионных прав, банковские отчеты свидетельствовали о скромных сбережениях. Календарь на столе не содержал заметок относительно предстоящих встреч. Никаких книжек с адресами и телефонами. Ничего не было приклеено к днищу ящиков стола.
  Набитые битком книжные полки. Книги по истории. Многочисленные тома, посвященные киноискусству. Книга в мягкой красной обложке с поэмами Уильяма Батлера Йетса. Не было времени перелистать все страницы – сделал ли это кто-нибудь до него?
  Шкафы и выдвижные ящики на кухне содержали различную кухонную утварь: кастрюли и сковороды, столовое серебро и тарелки.
  В холодильнике небрежно завернутые пакеты с замороженным мясом.
  «Повторно завернутые», – подумал он.
  Морозильник затарахтел, медленно наполняя лоток кубиками льда.
  «Вновь наполняя».
  Часы на кухонной стене показывали 3:17.
  Он вернулся в гостиную к стене, заставленной аппаратурой.
  Здесь в ящиках шкафов лежали кабели, разъемы, переходники, плоскогубцы – в общем, всякая всячина, относящаяся к видео – и стереоаппаратуре.
  Видеокассеты на полках от пола до потолка – дань самой известной страсти Фрэнка: кино.
  – Никакой новомодной чепухи, – сказал Фрэнк ему однажды, – только классика.
  Аллан Лэд и Вероника Лэйк в «Стеклянном ключе» и «Несбывшемся». Богарт в «Иметь и не иметь». «Долгий сон», «Мальтийский сокол», «Касабланка». Рядом коробка с видеозаписью «Лучшие годы нашей жизни». Шесть фильмов Хичкока. Затем – «Высокий полдень» и «Великолепная семерка», «Силач Кэсиди и малыш Санданс», «Кандидат из Маньчжурии». Ряд иностранных фильмов: «Жюли и Джим», «Четыреста ударов», «Похититель велосипедов», «Расемон», «Семь самураев», «Мужчина и женщина». На средней полке Джон с удивлением обнаружил фильмы, относящиеся к вьетнамской тематике: «Кто остановит дождь», «Охотник на оленей», «Апокалипсис сегодня». Пальцы Джона задержались на кассете с «Чайна-таун», которая стояла вслед за двумя «Крестными отцами» и неуместными здесь «Американцем в Париже» и «Семью невестами для семи братьев». На верхней полке Джон увидел «Завтрак у Тиффани». Кроме того, он обнаружил «Мак Кэйб и миссис Миллер» с фотографией белокурой актрисы, способной любому разбить сердце. Джон потянулся и вытащил кассету. Сквозь образовавшуюся брешь он заметил, что в полумраке, за рядом кассет, что-то чернеет.
  Джон взгромоздился на кухонный стул, убрал еще с полдюжины кассет.
  За ними оказался еще ряд видеокассет, развернутых этикетками к стене. Джон вытащил шесть коробок, кроме них, в тайнике не было ничего.
  Названия фильмов, которые он прочитал на первых двух коробках, ни о чем ему не говорили: «За зеленой дверью» и «Глубокое горло». Остальных фильмов он тоже никогда не видел. «В рай нелегально», на коробке которого красовалась фотография стоящей на коленях обнаженной кудрявой брюнетки. Ее глаза были закрыты, голова откинута, рот раскрыт в экстазе. На другой коробке с надписью «Эксайлес» знойная блондинка вытягивала свои пухлые губы к объективу. Она сидела верхом на стуле, на ней не было никакой одежды кроме черного пояса с резинками, ажурных чулок и туфель на высоком каблуке. По-видимому, предметом особой гордости блондинки был ее роскошный бюст. Аннотация под названием гласила: «Это превзойдет ваши самые дикие, темные и огненные мечты!» На коробке с надписью «Любовь не ржавеет» была изображена рыжеволосая красотка, несколько прядей ее волос, ниспадавших на глаза, были выкрашены в малиновый цвет. Из-под малиновых прядей на Джона был устремлен томный взгляд. На коробке же с надписью «Целебная сила минеральных источников» была изображена группа, активно занимающаяся любовью в горячей ванне.
  Джон приходил во все большее недоумение, разглядывая кассеты, которые он вертел в руках. Он по-прежнему стоял на кухонном стуле в гостиной человека, который был мертв. Его бросило в жар от смущения, стыда за приступ любопытства, вызванный этими кассетами, но в основном за то, что он стал обладателем секрета, украденного у мертвого пятидесятисемилетнего вдовца. Человека, который был его другом, человека, которого, как до сих пор считал Джон, он отлично знал. Секреты – это власть и виды на будущее.
  Никогда не представлял себе, никогда не хотел узнать это.
  Быстро огляделся вокруг: никто не видел его греха.
  Они тоже обнаружили его секрет?
  Есть ли здесь что-нибудь еще, что может заставить их вернуться и продолжить поиски?
  Джон сложил кассеты с порнофильмами обратно, туда, откуда он их достал, и вернул на место передний ряд кассет с классическими фильмами.
  Шкаф для верхней одежды в прихожей не содержал ничего интересного.
  Вверх по лестнице.
  Он потратил двадцать минут на обследование спальни для гостей, роясь в пахнущих нафталином ящиках с женской одеждой, не забыв также заглянуть под матрас кровати.
  В спальне хозяина на стене висели фотографии женщины средних лет. Еще на двух фотографиях были запечатлены рядом Фрэнк и та же женщина, улыбающиеся в объектив.
  На фотографии, стоящей на бюро, были засняты Фрэнк, которому было около двадцати, и эта женщина в белом платье – похоже, это была их свадебная фотография.
  У его жены было красивое лицо. Смелое. Умное.
  Джон разглядывал фотографии, пытаясь сравнить это лицо с вытянутыми губами и плотоядными взглядами тех красоток, которые скрывались за рядом классических фильмов.
  Он не услышал, как внизу в замок входной двери вставили ключ.
  Не услышал, как открыли входную дверь.
  И как ее аккуратно прикрыли.
  Джон занялся ночным столиком и ящиками бюро. Производимый им шум заглушал звуки легких шагов внизу.
  Он почему-то неожиданно вспомнил про портфель на кушетке в гостиной, про лежащий в нем заряженный пистолет 45-го калибра.
  Складные двери шкафа в хозяйской спальне заклинило. Джону пришлось слегка встряхнуть их, они громко задребезжали и раскрылись с не менее громким треском.
  Ковер на лестнице приглушил звук шагов. Джон раздвинул висевшие в шкафу костюмы и рубашки, взвизгнул крючок вешалки. Пробежал руками по костюмам, прощупывая карманы. Он стоял спиной к двери, поэтому не видел тень, которую отбрасывало полуденное солнце из коридора в спальню.
  Джон наклонился, протянув руку за…
  Раздался пронзительный женский крик:
  – Какого дьявола ты здесь делаешь?
  Глава 12
  Джон ухватился за рубашки в шкафу. Прижался спиной к стене.
  Равновесие, сохраняй равновесие.
  Руки взлетели вверх, пистолет…
  Пистолет Фрэнка… был внизу.
  – Что ты здесь делаешь? – опять закричала женщина.
  Темные, яростно сверкающие глаза. Черные как смоль волосы, подчеркивающие нежную линию подбородка. Кожа цвета кофе с молоком. Пухлые губы не накрашены. На ней был черный блейзер, плотная рубашка, джинсы.
  Ничего, в ее руках не было ничего. Она заняла позицию у двери. Движения легкие и быстрые.
  – Кто вы? – воскликнул он.
  – Убирайся отсюда, пока я не позвала полицию!
  Глупая, рискованная угроза.
  Она тоже понимает это.
  – Фрэнк и я – мы работали вместе, – сказал Джон. – А кто вы?
  – Он мой отец.
  Поверь ей.
  Будучи шпионами, они вынуждены были то и дело что-то скрывать, и со временем скрытность прочно вошла в их жизнь. Фрэнк и Джон сидели рядом в одном офисе, подвозили друг друга на работу. Оба любили фильмы, книги. Уважительно относились к личной жизни друг друга. Фрэнк иногда вспоминал в разговорах с Джоном свою жену, времена, когда она работала в управлении. Она умерла уже достаточно давно, чтобы можно было безопасно говорить об этом. Один раз Фрэнк упомянул про ребенка, но постарался сразу уйти от этой темы – то ли из профессиональной осторожности, то ли под влиянием личных чувств. Джон не спрашивал: любой нажим в таком вопросе мог показаться грубым и бестактным. Они были друзьями, коллегами, но прежде всего они были шпионами. В одно мгновение Джон проанализировал все это, припомнил безупречную честность Фрэнка. В следующее мгновение Джон поверил ей.
  – Прошу прощения, – сказал он.
  – Что ты здесь делаешь? – в третий раз повторила она свой вопрос.
  Придумай для нее ложь получше.
  – Я пришел отобрать для него одежду.
  – Когда адвокат звонил мне, он сказал… что в этом нет необходимости. Папа оставил письмо с распоряжениями… Об этом уже позаботились.
  – Мне никто ничего не сказал, – вывернулся Джон.
  Она должна поверить мне.
  – Вот, смотри. – Он протянул ей свою сенатскую идентификационную карточку и доверенность, которую получил от Гласса.
  – Это тот юрист, который звонил мне, – сказала она, посмотрев на доверенность, потом прочитала на сенатской карточке: – Джон Лэнг.
  – Это я.
  Ее голос дрогнул:
  – Вы тот самый, кто был с ним?
  – Да.
  Что еще тебе известно?
  Она выбежала из комнаты.
  Джон нашел ее в коридоре. Ее невидящий взор был устремлен на пустую розовую спальню. Она прошептала:
  – Он страдал?
  – Нет. Даже не успел понять.
  Ее лицо не имело ничего общего с лицом Фрэнка; но в ней чувствовалась его сила. Что могло связывать эти мягкие черты и лицо женщины с фотографии на стене? Только «сосед» или генетическое чудо. Но в черных миндалевидных глазах дочери светился изысканный интеллект ее матери.
  – Меня зовут Фонг. Фонг Мэтьюс.
  В лапе Джона ее рука была, как воробышек.
  – Вы связаны с ЦРУ, правильно?
  – Да.
  – Как папа. – Легко ступая, она начала спускаться вниз по лестнице. – Где вы взяли ключи?
  Джон последовал за ней:
  – Получил с доверенностью.
  – Они должны были рассказать тебе все, – сказала она, когда они достигли гостиной. – Хотя они ведь никогда не говорят все?
  – По крайней мере, не часто.
  Его портфель, с пистолетом во чреве, покоился на кушетке.
  Небольшой черный кожаный чемодан стоял рядом с входной дверью, его ремни валялись на деревянном полу, как уставшая змея.
  – Не могу поверить, что я здесь, – сказала Фонг.
  Черный плащ с капюшоном лежал на кушетке. На кофейном столике – авиабилеты.
  – Откуда вы прилетели?
  – Из Чикаго.
  Она хмуро оглядела стены, письменный стол, видео…
  Полки с видеокассетами.
  Не смотри. Не выдавай ей своего вероломства. Не указывай ей путь к темным закоулкам души ее отца.
  – Здесь что-то не так, – сказала она.
  Она осмотрела всю гостиную.
  – Что?
  – Фотографии, – воскликнула она. – Где фотографии?
  Она взбежала вверх по лестнице.
  Шаги в хозяйской спальне, спальне для гостей, ванной комнате. Двери шкафов наверху открываются, захлопываются.
  На стенах гостиной, у книжных полок и стойки с аппаратурой Джон обнаружил прямоугольники более яркого цвета, чем остальная, несколько выцветшая на солнце обивка. Единственным предметом, висевшим на стене в гостиной, была репродукция картины Эдварда Хоппера «1939. Кинотеатр Нью-Йорка»: затемненный зрительный зал, задумчивая белобрысая билетерша в синей униформе, прислонившаяся к стене, зрители, в полумраке наблюдающие за неясными очертаниями черно-белого вымысла.
  Фонг сбежала вниз по ступенькам.
  – Где фотографии?
  – Какие фотографии? – спросил он.
  – Мои, – Она махнула рукой в сторону пустых стен. – Ни здесь, ни в папиной спальне, ни в моей. Почему их нет? Ты взял их? – спросила она, отступая назад.
  – Нет.
  Поверь мне.
  Ее взгляд привлекли журналы на кофейном столике. Она перерыла всю кучу, вытащила журнал в плохонькой обложке.
  – Это единственная вещь в доме с моей фотографией.
  Тени заползли в комнату. За окнами смеркалось.
  Он осторожно взял журнал у нее из рук, сказал:
  – У меня есть идея.
  Глава 13
  Джон и Фонг сидели в кабинке техасско-мексиканского ресторанчика. С потолка свисал конический светильник: по деревянным балкам были развешаны папоротники. Было пять тридцать – слишком рано для обеденного столпотворения, но с приближением этого радостного часа народу все прибывало: хакеры при галстуках, агенты по продаже недвижимости. Крупная блондинка восседала на своем обычном месте за стойкой бара. Ей можно было дать по крайней мере лет на десять меньше, если бы не сигарета во рту и не оглушительный смех. По ресторану разносился запах фрижоле и фажита; блюда, изобретенные мексиканскими крестьянами, продавались здесь по ценам, превосходящим все их мечты.
  Фонг пила скотч, Джон потягивал бурбон. Еда стояла нетронутой.
  – Все изменилось с тех пор, как я жила здесь ребенком, – сказала Фонг.
  – Ты выросла здесь? – поинтересовался Джон.
  – Нет, я попала сюда уже довольно большой. Последние классы школы. Когда мама уже серьезно болела, папа перевелся сюда – ради нас обеих.
  – Тебя звали ФЛ – фифа из Лэнгли?
  – Официальная формулировка гласила, что отец «прикомандирован к штату посольства». Я вовсе не фифа из Лэнгли и не дитя шпиона.
  – Они дразнили тебя так?
  – У меня было много прозвищ. Крутая. Пижонка. Сирота.
  – Здесь?
  – Не столько здесь, сколько в Лондоне, – здесь не столь сильные предрассудки, а в начальной школе были те еще забияки, и доходило до смертного боя.
  – Где было лучше всего?
  – Почти везде было замечательно. Рим. Африка. Несколько раз мы ездили вдвоем, мама и я, независимо от того, куда в это время направляли папу. Париж…
  – Я люблю Париж.
  – Я тоже. Прекрасно побывать там в юности, – она улыбнулась. – Я была предоставлена самой себе, папа…
  Она горестно вздохнула.
  – Я провела год в Швеции, училась в шведской школе-интернате. Швеция – это опыт рассудительности. Нейтралитет, граничащий с безразличием, и в каждой семье армейский пулемет под кроватью главы семейства.
  – Сколько тебе было, когда они удочерили тебя?
  – Не меньше четырех – по крайней мере, мы так считали. В Сайгоне в шестьдесят седьмом весь центр был в руинах. У монахинь была вера, но не было картотеки. Папа рассказывал, что когда они с мамой пришли в сиротский приют, то заметили ребенка, который стоял в стороне, сжимая кулаки. Я была очень зла на него, у меня не было причин злиться на него, просто он был… Я никогда не могла забыть, что он, и мама тоже, хотя она оставила управление сразу после того, как они взяли меня, я имею в виду… что ЦРУ, черт возьми, что они начали войну, которая убила моих… моих настоящих родителей!
  – Каждый несет свою долю ответственности…
  – Я понимаю это, – сказала она. – Но то, что ты понимаешь умом, и то, что ты чувствуешь сердцем, и то, что по ночам нашептывает твой шкаф… это все приводит к такой путанице. Особенно когда ты молод. Ты можешь много всякого натворить. Наговорить всякой чепухи.
  Она высморкалась в салфетку. Джон потягивал свой бурбон, давая Фонг отдохнуть от его внимательного взгляда.
  – Он когда-нибудь рассказывал обо мне? – спросила она.
  – Он никогда не терял бдительности, – сказал Джон, наблюдая за ней.
  – Лучший комплимент для шпиона. Вы обожаете из всего делать секреты. Даже в США он оставался бульдогом-оперативником. А как насчет тебя? – помолчав, спросила она.
  – Представитель при конгрессе, – ответил Джон.
  – Думаешь, ФЛ купится на твою легенду?
  Мне нужна она. Мне нужно ее доверие.
  – Я работал в оперативном отделе, – признался Джон.
  – Политический консультант? Военный атташе? Шофер?
  «Поступай по отношению к другим так, как ты хочешь, чтобы они поступали по отношению к тебе» – так всегда говорила его мать. Умение придумывать правдоподобную ложь было его профессиональной привычкой.
  Правда. Ей необходима правда.
  – Я был БП, – признался он. – Без официального прикрытия. Никак не связан с посольством. Шефы в центре знали, где я нахожусь, но во время выполнения задания я ни с кем не поддерживал контакта.
  – Где ты бывал?
  – Твой папа когда-нибудь рассказывал тебе, где и с каким заданием он был?
  – Напрямую никогда. А теперь уже и не расскажет. Пожалуйста, – сказала она. – Я не выношу вежливой болтовни, я не хочу выслушивать ложь… На сегодня достаточно моих воспоминаний. Лучше расскажи что-нибудь о себе, чтобы скоротать время.
  – На втором году обучения в колледже, – сказал Джон, – я увлекся изучением китайского и вступил в Американское общество будущих политиков. Они привезли нас в Вашингтон – три месяца в штате у сенатора, три месяца на стороне Белого дома. Мне понравился процесс осуществления власти, захотелось работать на переднем крае. К тому же мне надоела школа, хотелось…
  – Спасти мир?
  – Что-то вроде.
  – Ну, за последние десятилетия этим никого не удивишь, – заметила она.
  – Приятно услышать лестные слова в свой адрес.
  Впервые он увидел ее улыбку.
  – Ты не проходил подготовки на их базе?
  – Нет. А чем ты занимаешься в Чикаго?
  – Так, ничего важного, – сказала она.
  – Я что-то сомневаюсь.
  Она поглядела на него. Допила свой скотч. Джон подал знак официанту повторить, и она не протестовала.
  – В Чикаго, – сказала она, – я работаю редактором в «Легал таймс», газете, ориентированной на юристов. В Сан-Франциско я год преподавала в школе, боролась против влияния телевидения на сердца и умы подрастающего поколения. Проиграла. В Цинциннати работала секретарем в одной юридической конторе. В Нью-Йорке – рецензентом в издательстве.
  – Да, достаточно перемещений за не такой уж большой срок.
  – Я уезжаю, когда чувствую, что пришло время. Где тебя готовили?
  – Почему ты думаешь, что я должен тебе это рассказывать?
  – Потому, что я здесь.
  Официант принес их выпивку.
  – Не отговаривайся тем, что ты пьян, – сказала она, потягивая свой скотч. – Расскажи мне об этом. Он действительно… Это действительно был несчастный случай?
  Смотри ей прямо в глаза.
  – Насколько мне известно, да.
  – Ты мог спасти его?
  Вот он, этот вопрос, жестокий и оправданный.
  – Я задавал себе этот вопрос тысячу раз, – ответил Джон. – Нет, не мог.
  Она отвела глаза в сторону. Сказала:
  – Я разговаривала с ним в воскресенье.
  – Что он говорил?
  Она прошептала:
  – Что любит меня.
  Она прижала кулак ко лбу, закрыла глаза. Ни одна слезинка не упала на белую скатерть стола, не разбавила ее скотч.
  – Что он любит меня, – сказала она минуту спустя, глядя прямо на Джона. Ее голос был ровным и спокойным.
  – В каком состоянии он был?
  – Что ты имеешь в виду? – спросила она.
  – У него все было в порядке? Он был счастлив?
  – Ты встречался с ним каждый день, – напомнила она. – Кому это лучше знать, как не тебе?
  – Я знал его в основном по работе, – сказал Джон. – Он выглядел уставшим.
  – Он сказал, что много работает. Вечерами. В выходные.
  – Над чем?
  – Тебя интересует, не забыл ли он о бдительности? Не стал ли делиться со мной секретами компании по открытой линии? Если ты…
  – Нет.
  – …что-то пытаешься выловить, то, черт возьми, здесь ты ничего не найдешь. Уверена, черт меня подери, что мой отец всегда был верен и делал все для того, чтобы каждый чертов Мэтьюс независимо от того, что за кровь течет в его жилах, был верен и…
  Повышенные тона, на которые она перешла, стали привлекать взгляды присутствовавших. Она заметила это и сразу стихла. Принялась рассматривать белую скатерть.
  – Извини, – сказала она. – Я…
  – Ты поступила самым лучшим из всех возможных способов.
  – Надеюсь, – прошептала она. – Это то, чего он всегда требовал.
  Какое-то время они молча выпивали.
  – Он звонил мне из автомата, – заметила она. – Почему?
  – Могло быть множество причин.
  – Что случилось с фотографиями? – задала она следующий вопрос. – Дом выглядит так, как будто его не раз перетряхнули.
  – Где ты нахваталась такой терминологии?
  – Мои родители не могли скрыть все свои секреты, – ответила она. – Почему он снял все мои фотографии? Округ Колумбия – это ведь не иностранный форпост, где «плохой Джо» может перетрясти твои веши в поисках компромата. Черт, ведь «плохой Джо» умер вместе с Берлинской стеной!
  – «Плохие Джо» всегда найдутся, – философски заметил Джон.
  – Кто они, эти «плохие Джо», в случае с моим отцом?
  – Я не знаю, – сказал Джон. – Он когда-нибудь говорил об этом?
  – Он говорил, что не видел меня с Рождества. – Она покачала головой и улыбнулась во второй раз: – Думаю, папа все-таки врал мне.
  – Нет.
  – А ты лжешь мне?
  – И не собирался.
  – Говоришь, как настоящий шпион. Ходишь вокруг да около не хуже любого адвоката. Где они тебя готовили?
  «Вот она, – подумал Джон, – черта. Возможно, я уже переступил ее».
  – Им пришла в голову великолепная идея, – сказал он. – Позволить армии сделать это за них. Или попытаться выбраковать меня или сделать из меня человека. Управление «руководило» моим выбором. Как резервист, я пошел в воздушно-десантные войска, получил направление в спецподразделение «зеленые береты». Специальные приемы ведения разведки, обучение особым способам ведения боевых действий. Армейские разведывательные школы в Аризоне, Кентукки. Несколько недель обучения оперативной работе с инструкторами ЦРУ на надежной явке в… Новой Англии. Мне понравилось там: снег, березы. Что это? – сказал он, положив на стол похожую на журнал брошюру, которую он принес из дома Фрэнка.
  – О, – сказала Фонг, – это…
  На обложке было написано: «Новое чикагское речное обозрение».
  – Так, ничего особенного, – закончила она.
  – Не пытайся провести опытного обманщика.
  – И опытного убийцу? – Она не улыбалась.
  Джон тоже. Он пролистал страницы – черно-белые фотографии, рисунки, строчки прозы и…
  – Страница сорок семь, – подсказала она.
  Он прочитал одно из семи стихотворений на этой странице:
  
  Весна
  Листья падают в ручей.
  Вода несет их, кружась в водовороте над скалами.
  Журавль вернется, поднимаясь вверх по течению.
  
  Фонг
  – Мне нравится, – сказал он.
  – Мне тоже.
  – Почему не «Фонг Мэтьюс»?
  – Это старое стихотворение, – сказала она. – Тогда мне не хотелось, чтобы… под ним стояла моя фамилия. К тому же хайку, под которым стоит звучащее по-японски имя, скорее примут, чем если под ним будет стоять смешанное.
  – Которое на самом деле вьетнамское.
  – Которое на самом деле американское. Которое выглядит, как всякое…
  – Для меня ты выглядишь так, как есть.
  Она закатила глаза.
  – Папа не одобрил бы моего желания добиться успеха хитростью.
  – Если ты уберешь из последней строчки журавля, поставив вместо него «Я», ты получишь правильный подсчет слогов.
  – В наше время допускается отступление от правил.
  – Но если ты меняешь форму…
  – Кроме того, «журавль» мне нравится в моем стихотворении гораздо больше, чем «я». Это важнее, чем форма.
  – Кроме того?
  Она пожала плечами.
  – Без «Мэтьюс» за моим именем папа мог не беспокоиться о том, что это найдут при обыске.
  – Не думай об этом, – сказал Джон. – Это моя работа.
  – Где ты делал свою работу? Я имею в виду настоящую работу, а не игры в здании конгресса.
  – Твой отец когда-нибудь рассказывал тебе про меня?
  – Папа никогда бы не стал много рассказывать мне про тебя.
  – Почему?
  – Он никогда не хотел, чтобы я общалась с людьми, подобными ему.
  – Наверное, он был прав, – сказал Джон.
  – Ты сказал это как простой человек? Или как шпион?
  Спроси:
  – Могу я почитать другие твои стихи?
  – Нет, – отрезала она. – Вам случалось вместе выполнять задания?
  – Никогда. Я всегда работал соло. Глубокая конспирация.
  Расскажи ей: регионы, в которые тебя забрасывали, недолго будут оставаться секретными, и кроме того, эта война закончилась.
  – Во времена «холодной войны» моим первым заданием был Пакистан. ЦРУ организовало канал между Китаем и Афганистаном через территорию Пакистана. У нас были секретные соглашения с коммунистическим Китаем: помогать им продавать оружие повстанцам, сражавшимся с марионеточным правительством Афганистана, которое поддерживали Советы.
  Я был глубоко законспирированным наблюдателем за всем и всеми. Изображал из себя этакого бездельника с рюкзаком за плечами. Покуривал травку. Ловил кайф. Выглядел как опустившийся бомж, придурок-янки, а не шпион.
  – Ты затягивался?
  – Никогда.
  Она рассмеялась, стараясь сдержать свой смех.
  – Я не должна смеяться. Только не сейчас.
  – Именно сейчас, – сказал он.
  – Я попытаюсь поверить твоим словам. – Она покачала головой. – Управлению, должно быть, нравилось, что ты куришь травку.
  – ЦРУ заняло в этом вопросе такую же позицию, как и полиция по отношению к своим парням, тайно внедряющимся к наркоманам. Так что не стоит нас этим попрекать, мы вовсе не стремимся к этому и не получаем на это специальную санкцию, однако конспирация вынуждает. Главное, не переусердствовать и не втянуться. Они очень внимательны во время обследования на детекторе лжи и специально заостряют внимание на употреблении наркотиков.
  – Какие, должно быть, были славные денечки.
  – По большому счету это была пустая трата времени.
  – Курение наркотиков?
  – Ловля на наживку. Наркотики… – Он пожал плечами. – Можешь смеяться, но у меня было достаточно тяжелых моментов с незатуманенной реальностью. К тому же, это вредно для легких. Самое трудное было не угодить в ловушку к каким-нибудь жуликам-контрабандистам.
  – А что было потом, мистер Чистюля?
  – Изображал студента, занимающегося в Гонконгском университете. Каллиграфия, китайская литература, Па-ква и Синг-и.
  Он принялся подробно описывать свое пребывание в Гонконгском университете, борясь с желанием забыть, что она внимательно слушает, и целиком погрузиться в глубины своего я, к своим корням И Цинь.
  – Затем был Бангкок, работал для настоящей компании, занимавшейся переработкой металлолома. У этого города бизнес в крови. Одновременно держал под пристальным наблюдением Камбоджу.
  – Вьетнам? – спросила она.
  – Он не был среди моих первоочередных целей. Опять вернулся в Гонконг. Сначала работал по импорту-экспорту, потом притворялся очередным бездельником – художником-баталистом. Таких там тьма-тьмущая. Логичное прикрытие.
  Он осушил остатки бурбона.
  – Покинул Гонконг в восемьдесят девятом. Пришло время взять тайм-аут.
  – Почему?
  – Я не могу ответить на этот вопрос, – сказал он ей.
  Она подождала. Спокойно. Вполне спокойно.
  – Не могу, – помолчав, повторил он. – После этого… Буря в пустыне. С моей подготовкой «зеленого берета» я был прикомандирован управлением к специальным оперативным частям в Саудовской Аравии: рок-н-ролл против Ирака. А потом меня перевели работать с твоим отцом. Мне нравилось с ним работать. Он многому меня научил. Хорошо относился ко мне. Вообще был хорошим человеком.
  Она смотрела в сторону.
  Джон сказал:
  – Я до сих пор не свыкся с мыслью, что он мертв.
  – Вижу, – сказала она. – Спасибо тебе за то, что привел меня сюда. Я не была голодна, но… И спасибо за помощь с похоронами. И за все остальное.
  – Это то, что я должен был сделать.
  – Обязанность, да?
  – Это не связано с работой.
  – Который час? – спросила она.
  Новые часы, которые Джон купил по дороге к дому ее отца, имели как стрелки, так и цифровой циферблат.
  – Шесть семнадцать.
  – Четверть шестого в Чикаго, – сказала она. – Я, должно быть, еще сидела бы сейчас на работе, размышляя, где бы пообедать.
  – Где ты остановилась? – поинтересовался Джон.
  – Дома. Где же еще?
  – Одна?
  – Конечно. – Она нахмурилась. – Пропавшие фотографии… Что это все-таки значит?.. Ты думаешь, мне там будет угрожать опасность?
  – Нет.
  – Скорее всего так оно и есть: они уже обыскали там все. Нет причины возвращаться.
  – Я просто беспокоюсь за тебя.
  – Не стоит. Даже папа понял, что в этом нет необходимости.
  – У тебя есть здесь друзья?
  – Тебя считать?
  – Конечно.
  Она посмотрела на него.
  – Тогда один есть, – сказала она.
  – Друзья семьи? Люди, с которыми работал твой отец? Кто-нибудь, кому можешь доверять?
  – Из-за моей чертовой юности, маминого рака и папиной карьеры секретного агента мы мало общались с окружающими. Всякий раз, когда появлялись люди с его работы, я уходила. Я сдерживала желание спросить у них, не они ли сажали моих родственников во время программы «Феникс».
  Программа «Феникс» – разработанный в недрах ЦРУ проект, который привел к казни сорока тысяч девятисот девяноста четырех вьетнамцев – «врагов в штатском» – во время самой продолжительной из войн, которые вела Америка.
  – Я запомнила одного типа, – сказала она. – Его звали Вудман или Вудвард или…
  – Вудруфт?
  – Может быть. Папа сказал, что он должен был бы получить должность этого Вуд-как-там-его, если бы пошел прямо в управление вместо того, чтобы терять время морским летчиком. Я встретила его и его жену однажды вечером, когда они пришли развлечь маму и папу игрой в бридж. Маму поддерживали подушки… Она всегда пользовалась туалетной водой с запахом сирени, даже в последние дни жизни, когда я вспоминаю ее, мне вспоминается этот запах…
  Официант, направившийся к ним, увидел лицо Фонг и удалился.
  – Она была самой лучшей женщиной на свете, – с болью в голосе сказала Фонг. – Она бросила свою карьеру, отдала все свои силы тому, чтобы воспитывать меня, любить меня, заставить почувствовать, что я ее родная дочь. Все лучшее, что во мне есть, вышло из ее сердца, – прошептала Фонг. – И папиного. Может, уйдем отсюда? – спросила она.
  На автомобильной стоянке Джон спросил:
  – Почему бы тебе не остановиться у Вудруфтов или соседей?
  – У тех, кто знал меня, вряд ли остались глубокие воспоминания. Возможно, они даже не узнают меня. Не забывай, черт возьми, что все мы для вас выглядим одинаково.
  – Дай миру небольшой шанс.
  Фонг бросила на него быстрый взгляд:
  – Извини. Почему-то, вернувшись домой, вспоминаешь старые обиды.
  Дорога к дому Фрэнка заняла десять минут, прошедших в полном молчании.
  – Слушай, – сказал он, когда они остановились перед домом. – Существует формальная сторона. Люди из управления, для которых главное – бумажки, захотят поговорить с тобой. Полиция. Кто-нибудь еще. Позволь мне управиться с ними. Позвони мне, если они неожиданно объявятся или позвонят, и ничего не говори им и ничего не предпринимай, пока я не появлюсь.
  Она пожала плечами:
  – Ладно.
  – И… э-э… если позвонят репортеры…
  – Я журналист, – сказала она. – В некотором роде. Помнишь?
  – Нет, ты поэт.
  – И ФЛ, – сказала она. – Позволь мне поделиться с тобой секретом.
  Он затаил дыхание.
  – Я не люблю репортеров.
  Он улыбнулся. Она нет.
  – Я любила его, – прошептала она. – Всегда, даже когда утверждала противоположное.
  – Он был резким человеком, и он это знал.
  Она покачала головой:
  – Это так нереально! Мы здесь. Я. Ты. Обычный вечер середины недели, чувствуешь, что… Но неожиданно все переворачивается вверх дном. Становится не таким. Электрическим и… пустым.
  – Исчезло чувство равновесия.
  – Да.
  – Я, должно быть, выгляжу черт знает как.
  Она потупила взгляд, провела пальцами по волосам.
  – Вовсе нет.
  Улыбка, которую она не смогла удержать, прилив чувств, когда она осознала свой жест.
  – Тебе не следовало пить так много.
  – Я чувствую себя отлично.
  – Джон Лэнг. Хм!
  Он не стал давать ей какую-нибудь бумажку со своим адресом и телефоном, которую она могла бы выбросить с прочим мусором из кармана.
  – Если я тебе понадоблюсь, – сказал он, – мой телефон и адрес в справочнике. Я живу недалеко отсюда.
  – Ключи, – бросила она.
  – Что?
  – У тебя есть ключи от нашего дома. Могу я забрать их?
  Было прохладно, и его, несмотря на куртку и свитер, пробирала дрожь. На ней был черный плащ, подпоясанный и застегнутый, воротник поднят. Уличные фонари отражались в ее темных глазах.
  – Конечно, – сказал он, передавая ей позвякивающую связку ключей.
  Пожелав спокойной ночи, она вошла в дом и заперла дверь.
  Дубликаты ключей от дома оттягивали карман рубашки у сердца Джона.
  Глава 14
  Похороны – это состояние хрупкого равновесия между вчерашним и завтрашним, короткая передышка, которая должна помочь живущим приспособиться к изменившейся жизни.
  Скорбящие собрались на пригородном кладбище федерального округа Колумбия под пасмурным серым небом холодного мартовского четверга. Церемония погребения состоялась в десять часов утра. Фрэнк был похоронен рядом со своей женой.
  «Мы спешим покинуть свой дом для того, чтобы умереть», – подумал Джон.
  Многие лица были знакомы ему по Лэнгли. Некоторым было далеко за шестьдесят; в их глазах отражалась череда гробов, за которыми им пришлось пройти за долгие годы службы в управлении.
  Пришла вся аристократия управления, включая директора.
  Рядом с директором стояли Роджер Аллен и его хорошенькая жена. Другие принцы толпились возле этого королевского ядра. Крупные бароны старались пробраться как можно ближе к короне. Харлан Гласс держал под руку худощавую женщину.
  Его жена? Торчащий подбородок. Отсутствующий взгляд.
  Ричард Вудруфт отсутствовал. Джон приметил в толпе его красавицу жену Кэти.
  Глава службы безопасности Джордж Корн прохаживался вокруг, отдавая указания охране. В стороне от толпы окружной детектив по расследованию убийств Тэйлор Гринэ и его долговязый белый напарник дожидались окончания церемонии.
  Пришла дюжина служащих из сенатского Комитета по делам разведки. На Эмме Норс было темно-синее пальто и шляпка с вуалью в стиле двадцатых годов. Они с Джоном обменялись церемонными поклонами.
  Фонг Мэтьюс стояла рядом с могилой, ее коротко стриженная голова была непокрыта, черный плащ затянут поясом.
  Сказать надгробную речь выпало Мигелю Зеллу, главе представительства при конгрессе. Зелл прочитал «Дом – это охотник» – стихи Роберта Льюиса Стивенсона, добавив, что это стихотворение было всегда одним из самых любимых Фрэнком.
  Взгляды Гласса и Джона встретились. Кивок стоявшего с каменным лицом Джона был столь же неуловим, как и ответный Гласса.
  – Аминь, – закончил Зелл, хотя прочел вовсе не молитву.
  Все начали расходиться. Чьи-то руки сочувственно похлопывали Джона по спине. Голоса бормотали соболезнования. Толпа повлекла его к автостоянке. Пытаясь выбраться из людского потока, он повернулся…
  Вспышка белого света! На мгновение он ослеп…
  Зрение постепенно возвращалось. Небо, деревья. Человек.
  Перед ним стояли двое мужчин. Детектив Тэйлор Гринэ и его напарник. В руках белого копа был фотоаппарат.
  – Получилось, – сказал он.
  – Что? – спросил Джон.
  Гринэ сказал:
  – Нам необходима фотография для опознания.
  – О чем вы говорите?
  – Белый мужчина лет тридцати, прилично одетый, спортивного телосложения. Назвался Гарольдом Брауном. Проник в наш отстойник автомобилей, очевидно, чтобы подурачиться. А может быть, чтобы воспрепятствовать правосудию.
  – Должна получиться потрясающая фотография, – сказал белый коп.
  За его спиной раздался шипящий голос:
  – Отдайте мне пленку!
  Глава отдела безопасности ЦРУ Корн, его тусклые глаза сузились и сверкали. Двое его людей спешили ему на помощь.
  – Какого черта, – сказал Гринэ.
  – Это неповиновение начальству! – проскрипел Корн.
  – Вы мне не начальник.
  – Один телефонный звонок…
  – Не тратьте впустую свое время, – сказал Гринэ.
  Полицейские направились к выходу.
  Кивком Корн послал двух своих помощников за ними.
  – Что это они к тебе привязались? – спросил Корн у Джона.
  – Что это вы разгромили мой кабинет? – ответил Джон вопросом на вопрос. – Где наши папки с документами? Наши материалы?
  – Ваши материалы? Вы с Фрэнком держали в офисе управления материалы, не относящиеся к санкционированным официальным делам?
  – Чего вы добиваетесь?
  – Чтобы ты мне все рассказал, – сказал Корн. – Про свой офис. Чем вы там занимались.
  – Моя работа состоит в том…
  – Не вешай мне лапшу на уши!
  Джон посмотрел на Корна.
  – Вы оба бывшие оперативники, – сказал Корн, – привыкшие ни перед чем не останавливаться. На чем вы прокололись?
  – Мы?
  – Или ты один?
  – Не понимаю, о чем вы, – сказал Джон.
  – Об играх за пределами вашего офиса на Холме. Когда кто-нибудь трогает лист дерева в этом городе, все деревья начинают шелестеть. Ты считаешь, что я глухой?
  – Не представляю, что вы хотите от меня услышать, – сказал Джон.
  – Или ты знаешь и лжешь мне, или ты дурак.
  – Вы гоняетесь за призраками, – заметил Джон.
  – Может быть, – ответил Корн, – но я прислушиваюсь к шелесту деревьев.
  Уходя, Корн пожелал Джону хорошо провести день.
  Солнечные лучи отражались в лобовых стеклах отъезжающих машин. В конце длинного ряда Джон увидел Эмму, садящуюся в автомобиль: черная вуаль, изящные лодыжки. Дверь машины захлопнулась.
  Пролетел воробей, направляясь к расположенному неподалеку торговому ряду.
  Джон увидел Фонг, одну, пристально смотрящую в яму, в которой только что исчез гроб с ее отцом.
  Он увидел могилу.
  Глава 15
  Охранник у дверей комитета, увидев Джона, подходящего к его конторке, сказал:
  – Для вас есть почта. Как это прошло? – чуть помедлив, спросил он.
  – Как похороны, – сказал Джон.
  – Глупый вопрос, да? Не выношу траурных церемоний.
  Полицейский выдвинул ящик стола. Внутри Джон увидел два конверта.
  – Да. – Джон рассматривал конверты, не очень вслушиваясь в слова полицейского.
  – Вот жизнь. Эти чертовы дела.
  Полицейский был явно расположен поболтать.
  – Нет вопросов. – Джон открыл свой портфель, демонстрируя его содержимое полицейскому. Пистолет Фрэнка был заперт в бардачке машины.
  – Совершенно невозможно понять этих женщин. Хотел бы я знать, – продолжал полицейский, барабаня пальцами по конвертам, – чего они добиваются? Если ты не торопишься назначить им свидание, они непрерывно крутятся возле тебя. А когда ты наконец предлагаешь встретиться, то получаешь прямо промеж глаз.
  Джон покосился на свои новые часы: 11:32.
  – Я припозднился, – заметил он.
  – Там «мертвое царство», – сказал полицейский, кивнув на дверь комитета. – Большинство до сих пор не вернулось.
  – Я, пожалуй, пойду поработаю. Это для меня?
  Полицейский наконец отдал ему конверты.
  – Один от Эммы Норс, она прислала его с… Ну, в общем, прислала его. Другой принес посыльный.
  На конверте от Эммы было его имя. Другой конверт был адресован «представителю ЦРУ». Полицейский нажал кнопку, открывая для Джона дверь.
  Поколебавшись, уже вдогонку он крикнул ему:
  – Удачи.
  – Это то, чего нельзя упускать.
  В офисе было тихо. Секретарша скучала за столом.
  – Вам звонили. – Она дала ему розовый листок бумаги, на котором значилось «ЦРУ/предст., 9:17, сообщения не ост.». – Звонивший не оставил своего имени.
  – Он спрашивал меня?
  – Он спросил кого-нибудь, кто занимается делами Фрэнка… теперь.
  – Вы дали ему мое имя?
  – Конечно, нет!
  – Возможно, кто-нибудь из нашего управления безопасности. Голос был мужской?
  – Да.
  – Он когда-нибудь раньше звонил Фрэнку?
  – Я не знаю. Он не…
  – Оставил своего имени. – Джон вздохнул. Озабоченный печальный вздох.
  – Это что-нибудь… – Она стушевалась.
  Поначалу секретарша с настороженностью отнеслась к появлению двух офицеров ЦРУ, однако вскоре она поняла, что Фрэнк и Джон были самыми обыкновенными людьми. К тому же они всегда расспрашивали ее про детей.
  – Необходимо убедиться, что мы ничего не пропустили. Вы можете посмотреть в регистрационном журнале, возможно, этот парень уже звонил Фрэнку – парень, который не назвал своего имени? Только за последнюю пару недель.
  – Я… Э-э, может быть, об этом необходимо поставить в известность Джоела?
  Джоел был администратором, в ведении которого находился персонал.
  – Мы можем побеспокоить Джоела, если вы хотите, но…
  Она нахмурилась. В аквариуме были свои телефонные линии, но зачастую их звонки шли через коммутатор комитета. Комитет был подвержен навязчивой идее: все документально оформлять. Все телефонные звонки регистрировались в ее перекидном блокноте.
  Секретарша прикусила губу и открыла свой блокнот. Джон небрежно подвинулся, так что он мог читать через ее плечо. Записи замелькали перед его глазами. Имена он знал, что касается офисов, из которых звонили, то тут не составляло большого труда догадаться: службы сенаторов, люди из управления.
  Восемь дней назад, сообщение для Фрэнка с пометкой «Оплата за счет вызываемого абонента». Сообщение без примечаний или номера телефона, с которого звонили. Единственная зацепка – сообщение было от Мартина Синклера.
  Кто такой Мартин Синклер?
  Просмотрев еще две страницы записей, она сказала:
  – Я думаю…
  – Ничего, – сказал Джон. – Звонка не было. Конечно, ничего страшного, но если этот парень опять меня не застанет, пожалуйста, дайте ему номер моего домашнего телефона.
  – Вы ребенок!
  – Если они с Фрэнком работали над чем-нибудь для комитета, мне не хотелось бы попасть впросак.
  – О! – Про себя она подумала, что не о чем беспокоиться: в конце концов все они делают одно дело.
  Джон прошел в аквариум. Жалюзи с его стороны были открыты. Он закрыл их.
  Записка от Эммы гласила:
  «Если понадобится что-нибудь еще, дай мне знать. Надеюсь, скоро встретимся. Береги себя. Эм».
  Джон перечитал ее слова дважды. Понюхал бумагу – только чернила.
  Первая копия статьи, которую она прислала, была из январской «Интернэшнл геральд трибюн», парижское издание:
  «Американские представители опознали погибшего как Клиффорда Джонсона, президента „Имекс, инк.“, американской компании. Он погиб вчера в автомобильной катастрофе недалеко от „Лефт банк“.
  Полиция заявляет, что машина Джонсона была протаранена скрывшимся с места преступления автомобилем. После столкновения машина Джонсона взорвалась и сгорела.
  Джонсон был в машине один, сообщений о других пострадавших не было. Водитель второй, ненайденной машины до сих пор не известен.
  Представители США отказались назвать модель машины, которой управлял Джонсон, однако заявили, что сообщение о катастрофе должно быть зарегистрировано французскими властями, ведающими вопросами автомобильной безопасности.
  В официальном заявлении, поступившем из американского посольства, сказано, что останки Джонсона будут возвращены на родину в Балтимор, штат Мэриленд».
  «Через несколько недель, – подумал Джон, – некто послал анонимное письмо сенатору, чтобы облить грязью всеобщее любимое страшилище – ЦРУ. Фрэнк решил было, что это псих, но то, что ЦРУ скрыло это за семью печатями, заставило его воспротивиться полудюжине отделов управления, Глассу…»
  Второй конверт содержал написанную от руки записку на бланке сенатора Соединенных Штатов Ральфа Баумана. Никакого внутреннего адреса, ни приветствия, ни прощания:
  Покончим с этим немедленно.
  Корявая подпись, как предположил Джон, принадлежала Бауману.
  Часы Джона показывали без двух минут полдень. Заседание сената должно начаться в двенадцать. Обычные утренние дела, как всегда, займут первый час заседания.
  Верхний свет в аквариуме резал Джону глаза. Часто они с Фрэнком выключали этот ослепительный свет, делая телефонные звонки при мерцающем свете, просачивающемся сквозь жалюзи.
  Джон погасил свет. Аквариум заполнился холодной голубой мглой.
  Глава 16
  – Чегт возьми, ты собигаешься шеве'иться? – протрещал Бауман, едва его секретарь провел Джона в личный кабинет сенатора.
  – Сэр? – Это был единственный достойный ответ, пришедший Джону на ум.
  Стены кабинета были увешаны заключенными в рамки фотографиями сенатора Баумана с различными знаменитостями, могущественными и популярными. Портрет его третьей жены в ее лучшие годы стоял на камине. Фотографии детей, внуков и правнуков выстроились в ряд на каминной полке. Позади стола Баумана стояли флаг его штата и звездно-полосатый – Америки.
  – Где он? – Бауман вскочил со стула, обежал вокруг своего гигантского стола. Вблизи рыжеволосый, со старческими пятнами на лице, сенатор пах кожей, лосьоном после бритья и мятными таблетками.
  – Кто?
  – Где мой чегтов список теггогистов? Появится он пос'е вчегашнего? Я обеща' те'евидению и я по'учу его, чегт меня газдеги. Даже ес'и я не смогу обнагодовать его пегед шигокой общественностью, по кгайней меге я смогу помахать этим «бесценным сокговищем» пегед камегой! Я не собигаюсь вводить избигате'ей в заб'уждение, как сенатог Джо Маккагтни со своим подде'ьным списком.
  – М-м, э-э, видите ли, мы уточняем его вместе с…
  – Все уже давно уточнено.
  Бауман сделал несколько маленьких глотков из синей сенатской кофейной кружки, поморщился. Сунул в рот мятную таблетку.
  – Тебе с'едует быть погастогопней, чтобы сохганить мое гаспо'ожение, сынок.
  «Должен был сказать „мальчик“, – подумал Джон, – но ты больше не хочешь повторять эту ошибку».
  – Я буду стараться, сенатор. – Джон дал проявиться своим деревенским корням, доверив им найти подходящие слова для этого маленького человечка, опирающегося на большой стол.
  – Надеюсь, ты пгоявишь себя, – заявил сенатор. – Ес'и будут какие-нибудь пгоб'емы с тем, чтобы газдобыть то, что я хочу по'учить, позвони мне, и ты увидишь, какую я подниму бучу. Да, ты увидишь.
  – Сенатор, о чем речь.
  – Ты пгинесешь то, что мне нужно, одна нога здесь, дгугая там, ты пгинесешь это мне, и мы все будем чувствовать себя пегвок'ассно. Мы ведь впо'не понимаем дгуг дгуга?
  – На все сто.
  Семь лампочек окружали укрепленные на стене часы. Из них горела одна. Раздался громкий звонок, этот сигнал передавался во все помещения в здании сената.
  Сенатор оперся на край своего стола, отпил еще несколько глотков из кофейной кружки.
  – Да, кое-что еще. – Он распечатал новую пачку мятных таблеток и вытащил из своего стола письмо: – Что это за дегьмо?
  На письме, которое он передал Джону, стоял штемпель таможенной службы, оно было адресовано в офис их службы при конгрессе:
  «Дорогой сенатор Бауман!
  Это подтверждение нашего отклика на ваш устный запрос, сделанный представителем Центрального разведывательного управления при законодательных органах, который от вашего имени запросил все протоколы таможенной инспекции за последние шесть месяцев, относящиеся к частной американской компании „Имекс, инк“. Так как наши эксперты установили, что подобные вопросы не нарушают Закон о частной собственности, сообщите нам немедленно, должен ли ответ быть выслан непосредственно в ваш офис или направлен через представителя ЦРУ при конгрессе».
  Не смотри на него! Притворись, что ты все еще читаешь, что ты тормоз… Не дай Бауману заметить…
  Ни один представитель ни одного управления никогда не стал бы посылать «устный запрос» какому-нибудь другому управлению с тем, чтобы сделать что-нибудь для сенатора. А в ЦРУ только Фрэнк и…
  Обман. Дымовая завеса. Фрэнк прикрыл свой собственный запрос именем сенатора, причем сенатора, чей хаотический стиль мог быть использован для того, чтобы скрыть маневр.
  Фрэнк рисковал своей карьерой, хрупким мостиком правды между сенатом и ЦРУ.
  Ради чего-то, что стоило пули.
  Сенатор Бауман жалобно хныкал, постепенно возвращая Джона к реальности:
  – …поэтому мой помощник по администгативным делам – тот, котогый габота' у меня до вчегашнего дня, пгежде чем он допусти' путаницу, пегедал мне это неско'ько дней назад, спрашивая, как будто я сам до'жен заниматься всей этой беготней. Никто из нас не понимает, что за чегтова егунда здесь написана, но, по-моему, это письмо пгикгывает вашу задницу.
  – Да, – сказал Джон, – похоже на то.
  – Единственная задница, котогую с'едует защищать в этой контоге, – моя.
  – Должно быть, это… ошибка. Мой коллега…
  – Тот, котогый попа' в катастгофу?
  – Возможно, он готовил это для какого-нибудь другого сенатора и таможня перепутала.
  – Неуже'и?
  Классический сценарий разведения правдоподобной лжи.
  – Сенатор, мы постараемся разобраться, если вы позволите мне заняться этим.
  – Ес'и такое пгоисходит в ЦГУ, вам 'учше быть увегенным…
  – У вас не будет никаких проблем, сэр.
  Сделай глубокий вдох.
  – Однако не могли бы вы попросить своего помощника позвонить этим людям с таможни сегодня же, сказать им…
  – В данный момент я как газ да' отставку предыдущему и еще не по'учи' нового.
  – Сенатор, не сомневаюсь, у вас найдется кто-нибудь, кто мог бы позвонить и разобраться.
  Бауман захихикал:
  – Ес'и никто из моих девочек не сможет набгать номег, то я пока еще сохгани' твегдость па'ьцев.
  – Держу пари, что так, сенатор. Не могли бы вы звякнуть этим бюрократам из таможни, чтобы они переслали эти данные мне? Мне лично! Не говорите им, что это не ваши материалы, это только еще больше все запутает. Я быстренько со всем разберусь. Выясню, кто из членов комитета запрашивал эти материалы, и поставлю его в известность, что вы вынуждены «носить за него воду».
  – Сынок, вижу, у тебя неп'охое чутье, – сказал Бауман. – Ес'и ты надумаешь уходить из ЦГУ, возможно, ты выбегешь догожку, ведущую ко мне.
  – Сенатор, – сказал Джон, кладя письмо из департамента таможни в портфель рядом с газетной вырезкой, полученной от Эммы. – Я государственный служащий. Я уже работаю для вас.
  Джон шел по коридору, заполненному сенатскими служащими. Карточки-пропуска, прикрепленные к карману рубашки или болтающиеся на шее, объявляли их пехотинцами американской армии политиков.
  «Так много двадцатилетних, – подумал Джон. – Так мало шрамов».
  Дверь в кабинет сенатора Фаерстоуна была закрыта. Внутри надрывался телефон. В приемной мужчина в растрепанном костюме изводил темнокожую секретаршу, державшую оборону за своей конторкой.
  Вторая – шатенка, судя по всему, только что из Нью-йоркского университета, сидела за другой конторкой и отвечала на телефонные звонки.
  – Послушайте, – не отставал мужчина от темнокожей секретарши, – я знаю, это не ваша вина, просто такая у вас работа.
  Отвлеченная очередным звонком и бормочущая официальные приветствия выпускница Нью-йоркского университета с каштановыми волосами одарила Джона тусклой улыбкой.
  – Но у меня тоже есть работа, которую я должен делать, – продолжал бубнить свое мужчина. – И моя работа состоит в том, чтобы добывать правду для людей, и для того, чтобы это сделать, мне просто необходимо переговорить с сенатором.
  – Его сейчас нет, – отвечала секретарша. – Я уже говорила…
  – Я помню, что вы мне говорили, – сказал репортер. – Две недели назад он через своего пресс-секретаря позвонил мне и попросил взять у него интервью, написать про него серию статей. Отлично, вот он я, стою здесь перед вами, и что же…
  – Пресс-секретарь в данный момент занята, – сказала секретарша. Она указала на стопку розовых листочков с записями. – Если хотите, можете оставить ваше имя и номер телефона, я смогу…
  – Я не хочу разговаривать с ней! Я хочу разговаривать с ним!
  Джон наклонился поближе и прошептал секретарше с каштановыми волосами:
  – Джон Лэнг, из комитета. Я здесь для того, чтобы встретиться…
  – Секундочку, пожалуйста, – сказала она, нажимая на кнопку ответа. – Приемная сенатора Фаерстоуна, не могли бы вы минуточку подождать?
  Джон продолжил:
  – Я из вашего комитета. Мне надо видеть Стива.
  Репортер продолжал настаивать:
  – Вы испытываете мое терпение!
  Секретарша с каштановыми волосами попросила:
  – Не могли бы вы…
  Последние две незанятые телефонные линии зазвонили одновременно.
  Раскрылась дверь, и вошла команда телевизионщиков с телекамерой из программы новостей. Секретарша с каштановыми волосами, чертыхнувшись, прошептала Джону:
  – Ладно, пройдите прямо туда. Стив занимает первый стол.
  Она кивнула головой на закрытую боковую дверь.
  Джон улыбнулся ей и направился к двери. Репортер, продолжавший препираться с другой секретаршей, заметил появившуюся команду телевизионщиков.
  – О нет! – пронзительно завопил он. – Забудьте про это! Я здесь первый, и если он выйдет, я получу эксклюзив…
  На этом месте Джон вышел из приемной, и тяжелая дверь скрыла от него развязку событий.
  Он попал в кабинет, который походил скорее на коридор, соединяющий две комнаты, чем на комнату.
  Стол, на котором царил полный беспорядок, светящийся экран дисплея, гора наваленных бумаг и пустой стул. По бокам это рабочее пространство ограничивали семифутовые пластиковые перегородки, позади высокие окна. Прямо перед Джоном была дверь, ведущая непосредственно в личный кабинет сенатора Фаерстоуна. Копировальный аппарат занимал пространство между дверью сенатора и дверью в приемную. Аппарат «выплевывал» копии, за этим процессом наблюдала женщина лет тридцати с воспаленными глазами. Она посмотрела сквозь Джона. Он скользнул взглядом по документам, выскакивающим из щели аппарата – резюме.
  Женщина собрала свои копии и вышла в боковую дверь.
  Джон остался в одиночестве.
  Из-за перегородки доносились голоса.
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА …всего лишь вытащить из затруднительного положения!
  ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Мне уже надоело «вытаскивать их из затруднительного положения»! – Он помолчал. – Ты мог бы подобрать метафору получше.
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Копы не сделали заявления для прессы. Поэтому комитету по этике нет причины…
  ЖЕНЩИНА. Комитету по этике? Какая им разница? Что с того, что он нарушил эти их надуманные предписания?
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Что ты хочешь? Чарли получил рекордное число голосов избирателей, мы все страшно гордимся, и тут…
  ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Необходимо придумать какую-нибудь дымовую завесу для прессы. Убытки…
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Зачем? Это лишь…
  ЖЕНЩИНА. Ты думаешь, никто не знает, что это не в первый раз?
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА …неудачный частный инцидент между…
  ЖЕНЩИНА. Они были в государственной машине во время аварии! Какое после этого вы имеете право утверждать, что это было частное дело? И вы не сможете держать его взаперти в офисе Капитолия. Телевизионщики устроят ему засаду по пути на голосование, возьмут в осаду его дом. И как быть с ней?
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. С Дорис?
  ЖЕНЩИНА. И с Дорис тоже, но все, что мы можем для нее сделать, – это выпустить пар и надеяться, что она найдет хорошего адвоката по бракоразводным процессам.
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Да уж!
  ВТОРОЙ МУЖЧИНА. А девчонка, как быть с девчонкой?
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Она не будет болтать.
  ЖЕНЩИНА. Не будет болтать? Она проститутка! Да она согласна делать все, что угодно, для кого угодно за не очень большие деньги, и ты думаешь, она не будет болтать, когда вокруг нее начнут виться эти газетные пройдохи, делая предложения одно заманчивей другого?
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Она была освобождена условно, с испытательным сроком – нарушение и невыполнение правил повлекут…
  ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Хороший адвокат получит от телевидения достаточно денег вперед, так что это не будет представлять…
  ЖЕНЩИНА. Короче, он труп и заслужил это!
  ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Интересно, где он подцепил ее?
  ЖЕНЩИНА. Интересно, где ты был в это время? Вы уехали вместе и…
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ты же знаешь Чарли. После работы – виски у Лайона. Он сказал мне, что она заговорила с ним в баре, они пропустили по паре стаканчиков…
  ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Мы должны беспокоиться еще и об обвинении в управлении машиной в нетрезвом виде?
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Нет, за рулем была она, и полицейский утверждает, что это была очевидная вина того, другого парня. Он с треском поцеловал их в…
  ВТОРОЙ МУЖЧИНА. Лучше бы было поручить кому-нибудь отвезти его, как мы собирались сделать.
  После паузы он сказал:
  – Чарли что-нибудь говорил об уходе в отставку?
  Дверь в приемную открылась. Вошла секретарша с каштановыми волосами, увидела Джона, улыбнулась. Увидела пустой стол, нахмурилась.
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Я заставил Чарли пообещать не делать вообще никаких заявлений.
  ЖЕНЩИНА. Чарли обещал?
  Она ругнулась:
  – Старый козел.
  Секретарша зашла за перегородку и сказала:
  – Стив, здесь человек из комитета, хочет видеть тебя. Он ждет у твоего стола.
  ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА. Ты позволила ему войти…
  Шепот. Замолкшие голоса.
  Секретарша прошмыгнула мимо Джона с опущенными глазами. Лысый, моложе Джона, мужчина вышел из-за перегородки, сощурившись, посмотрел на него:
  – Я вас не знаю.
  Джон поинтересовался, Стив ли он, и представился сам.
  – Я из комитета по разведке, – уточнил Джон.
  – Вы не наш парень.
  – Я представитель ЦРУ, – сказал Джон.
  – И каким ветром вас занесло к нам? – Стив развернул свой вращающийся стул, сел.
  Он сбросил стопку «Стенограмм заседаний конгресса» со стула для посетителей, жестом предложив Джону сесть.
  – Тут у нас… все немножко посходили с ума, – объяснил Стив.
  Джон сказал, что он все понимает.
  – Я постараюсь не злоупотреблять вашим временем, – заметил он. – Пару недель назад вы переслали анонимное письмо, которое получил ваш босс. О…
  – Каком-то парне в… Париже?
  – Оно самое. Мой коллега, тот, что погиб в… автокатастрофе…
  – Да, ужасно! Так этот парень работал в ЦРУ? Я помню статью в «Пост», там говорилось, что он работал на комитет, но…
  – Репортеры. Любые ваши слова они готовы истолковать неправильно, – произнес Джон несколько оживленней, чем следовало.
  – К тому же любят вынюхивать…
  – Бывает, про некоторые вещи узнаешь случайно. – Джон постарался придать своему голосу прежнюю бесстрастность. – Например, подслушаешь что-то на работе.
  Лысый мужчина пристально посмотрел на него:
  – Да, вы из ЦРУ. Что вы хотите?
  – В связи с произошедшим несчастным случаем я вынужден закончить несколько дел моего коллеги. Что вы можете рассказать мне про это письмо?
  – Если честно, в эти дни мы даже не вспоминали про эту чушь. Даже если его и прислал не какой-нибудь псих, на которого, судя по тексту письма, он сильно смахивает…
  Он пожал плечами.
  – Вы получали какие-нибудь другие письма, подобные этому или на эту же тему?
  – Нет, но этот парень звонил.
  – Что?
  – Да. Незадолго… Незадолго до того, как у нас начались все эти хлопоты. Он хотел выяснить, получили ли мы его письмо. Я сказал, что получили, сказал, что мы переслали его представителю ЦРУ при комитете. Катился бы он со своим письмом. Когда я спросил его, какого рожна он хочет от меня еще, он захотел узнать ваш номер телефона. Представляете себе, какая чертовщина, мы готовим к слушаниям два законопроекта, а он тут со своим письмом. Так что ваши парни могут заняться этим. Я дал ему ваш номер телефона, и он сказал мне «до свидания». И никакого имени. Вот такие дела, – закончил помощник сенатора. – И в чем проблема?
  – Мы пытаемся выяснить, насколько он в здравом уме.
  – За нас не беспокойтесь. У моего босса есть капитолийские копы, защищающие его даже от репортеров, а они более настырны, чем какой-то чокнутый.
  – Понимаю.
  Джон дал Стиву свою карточку с рабочим и домашним телефонами, чтобы не посылать информацию по цепочке, если тот парень вновь позвонит Стиву. Пожелал на прощание:
  – Удачи.
  – Выборы проходят раз в четыре года, – сказал Стив, провожая Джона до дверей. – Думаете, удача может сопутствовать так долго?
  – Удача или неудача? – переспросил Джон.
  Глава 17
  «Будет ли Бауман молчать о „недоразумении“ с запросом?», – раздумывал Джон, сидя за рулем своего «форда».
  Дорога от Капитолийского холма до штаб-квартиры ЦРУ, расположенной в лесах Вирджинии, заняла у Джона тридцать минут, включая остановку, которую он сделал на живописной возвышенности недалеко от мемориальной аллеи Джорджа Вашингтона.
  Слева от него проносились машины. Справа, сквозь по-зимнему голые деревья, виднелась громадная пасть реки Потомак. Он запер портфель с ключами от дома Фрэнка, копией газетной статьи и письмом таможенной службы, полученным от Баумана, в багажнике своей машины. Пистолет Джон держал запертым в бардачке – он не смог бы пронести его через детекторы металла ни в сенат, ни в ЦРУ.
  На стоянке управления его машина могла быть обыскана без предупреждения, санкции или ордера. Но вероятность этого, по подсчетам Джона, была невелика. И при существующем порядке проверки портфелей безопаснее было хранить все подозрительное, что у него было, в багажнике.
  Куда никто не станет заглядывать. Скорее всего.
  Миновав пропускной пункт, Джон, вместо того чтобы запарковать машину на своем персональном месте в подземном гараже, оставил ее на хорошо просматриваемой стоянке для гостей, расположенной перед «старым» главным зданием.
  Запер машину.
  Вверх по мраморным ступеням, через громадную входную дверь, мимо стены с пятьюдесятью четырьмя звездами в память о сотрудниках ЦРУ, погибших при выполнении служебного долга.
  Ты получишь свою звезду, Фрэнк. Обещаю.
  Джон открыл автоматическую дверь своим пропуском, прошел через лабиринт коридоров в Центр по борьбе с терроризмом, где охранник направил его через другой лабиринт коридоров и дверей. Охранник в штатском у дверей вскользь глянул на пропуск Джона, затем на телефон. Нахмурился. Пропустил Джона внутрь.
  «Доложит Корну, – подумал Джон. – С этим ничего не поделаешь».
  Он вошел в огромный зал, где четыре месяца тому назад был архив, – огромная пещера без окон, заставленная несгораемыми шкафами с двумя замками, в которых хранились папки с документами.
  Вдоль одной стены до сих пор стоял ряд таких шкафов, но теперь вместо остальных шкафов помещение занимали десятки столов, разделенных зелеными пластиковыми перегородками. Большинство столов было занято: на них стояли компьютеры и телефоны. Около каждой группы столов была прикреплена табличка: «Федеральное бюро расследований»; «Полиция Нью-йоркского метрополитена»; «Полиция штата Нью-Йорк»; «Отдел алкоголя, табака и огнестрельного оружия»; «Центр расследования террористических актов при военно-морских силах»; «Секретная служба»; «Государственный департамент»; «Администрация контроля за наркотическими веществами»; «Таможенная служба»; «Служба начальника полиции»; «Разведывательное управление министерства обороны»; «ЦРУ».
  Синий маячок на стене медленно вращался, разбрасывая вокруг флюоресцирующие блики, сигнализируя о том, что в помещении находится не принадлежащий к ЦРУ персонал с ограниченным допуском к секретным сведениям. Рядом висела большая табличка:
  СПЕЦИАЛЬНАЯ КОМИССИЯ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ВЗРЫВА В КОРКОРАН-ЦЕНТРЕ
  Мужчина и женщина, игравшие в триктрак, направили Джона к закрытой двери в дальнем углу пещеры.
  – Да! – отозвался мужской голос за дверью, когда Джон постучал. – Входите!
  Джон закрыл за собой дверь небольшого кабинета.
  За столом, откинувшись на спинку стула, сидел мужчина. Пиджак снят, узел галстука ослаблен. Его кожа была цвета американского шоколада. Двумя руками он держал над головой скомканный бумажный шарик. Бросок – и бумажный шарик, пролетев мимо обруча баскетбольной корзины, подвешенной у дальней стены, отскочил на пол, где уже валялось не меньше дюжины его собратьев.
  – Черт побери! – сказал мужчина, сидевший за столом. – По-моему, я сделал правильный выбор, когда пошел в ЦРУ, а не в НБА.
  Джон представился.
  – Слава Богу, – сказал мужчина, чье имя было Кахнайли Сангар. Он говорил по-английски с гнусавостью уроженца штата Мэриленд, по-французски как парижанин, плюс к тому на двух диалектах родины его отца – Берега Слоновой Кости так, будто он там родился. – Пришелец из потустороннего мира!
  – Похоже, ты не слишком занят? – спросил Джон.
  – Уже три дня, – сказал Сангар, – мы не получаем писем, даже от сумасшедших. Центральный офис в Нью-Йорке, по крайней мере, до сих пор получает послания от всяких психов, связанные с этим делом.
  Джон рассказал ему про список Баумана и про обещание Аллена.
  – Да, я получил указание на этот счет, но меня просили подождать на тот случай, если Бауман забудет. Он действительно такой чокнутый, каким представляется?
  – Он из тех политиков, про которых можно с абсолютной уверенностью сказать: «Что видите, то и получите».
  – Ты хочешь увидеть, как работают настоящие асы? – Сангар погладил свой подбородок. – Которому из двух десятков моих подыхающих от скуки и безделья первоклассных специалистов я должен передать твое поручение? Кому сегодня быть моим любимчиком?
  Он поднял телефонную трубку и передал запрос Джона «осчастливленному» сотруднику в другой комнате.
  – Садись. Они подготовят твой список так быстро, как только смогут, наконец-то им удалось получить задание, которым не стыдно было бы похвастаться перед своими семьями за ужином – если бы только они не давали клятвы держать свои рты на замке.
  – Надеюсь, твои парни не лентяи…
  – Нет, мои парни – попусту растрачивающие свое время люди, – ответил Сангар.
  – Удалось получить чего-нибудь?
  – Мы получили тонны чего-нибудь! Ты видел эту стену сейфов? Набиты до отказа: копии допросов и судебных отчетов, секретные аналитические исследования. Один шкаф целиком посвящен изменениям погоды на той неделе и их корреляции с фазами луны.
  – Что?
  – Ну, не был ли этот псих спровоцирован полнолунием, – объяснил Сангар. – И все это суммируется и анализируется здесь и в Нью-Йорке. Пятьдесят лучших копов и аналитиков из разведки, сыщики из служб разведки и контрразведки во всем мире находятся в непрерывном ожидании хотя бы одного крохотного промаха или…
  Он покачал головой:
  – Или нам придется отправлять людей обратно в их разукомплектованные агентства, проявляя при этом осторожность, так, чтобы нас не распяли за прекращение расследования инцидента, который общество посчитало выходящим за рамки обычного террористического акта на американской земле. Черт подери, за прошлый год у нас было тридцать девять террористических актов на территории страны! И только этот заслужил создания специальной комиссии, которая теперь, похоже, никогда не закончит свою работу.
  – Не крути, по твоему голосу я чувствую, что у вас появилось что-то интересное. Я прав?
  – Бог мой, я думал, ты никогда не спросишь!
  Сангар убрал ноги со стола и поманил Джона к компьютеру с огромным экраном. Сангар включил экран, вызвал многоцветное меню и набрал команду. На экране засветилась надпись: «TOP SECRET».[8]
  – Надеюсь, у тебя есть допуск к такой информации?
  – Естественно.
  – Сам понимаешь, чуть ослабил бдительность, а потом приходится тратить уйму времени, разыскивая по всему свету, откуда произошла утечка информации.
  Он ввел кодовое слово.
  Экран моргнул. На нем появилось изображение нью-йоркской улицы. Его пересекали широкие вертикальные полосы.
  – Нью-йоркская полиция получила это со скрытой видеокамеры в ювелирном магазине, расположенном на противоположной стороне. Точнее, немного вниз по улице от Коркоран-центра. Черные полосы – это решетка на окне магазина. Смотри внимательно.
  Сангар нажал кнопку, уменьшая скорость.
  Мимо окна магазина прошел человек в черном пальто. Сангар прокрутил видеоролик до того места, где в кадре появился «датсун». Длинные волосы скрывали лицо сидящего за рулем, но даже сквозь эти космы, грязные стекла магазина и окна машины Джон различил розовую полоску губ.
  – Судя по показаниям охраны, это был переодетый мужчина в парике, – сказал Сангар, вводя в компьютер очередную команду. – Однако забудь про «нее» на минуту. Смотри.
  Картинка на экране изменилась. Изображение человека в черном пальто вновь появилось на стоп-кадре в тот момент, когда он проходил между двумя прутьями решетки ювелирного магазина.
  Сангар выделил лицо человека белой рамкой, после чего весь экран заполнился этим лицом, точнее, той частью, которая была отчетливо видна между поднятым воротником пальто и развевающимися черными волосами.
  – Это он, шесть к одному, – сказал Сангар. – Мы получили отличную оцифровку его носа, левой скулы, части левого глаза и отдельных фрагментов рта и челюсти.
  Он ввел команду. Экран заполнился цветным изображением мужчины с длинными темными волосами. После очередной команды с клавиатуры лицо стало поворачиваться, проходя все фазы от фаса до профиля.
  – Это может быть практически кто угодно, – скептически заметил Джон.
  – Да, но не я и не мой брат.
  – Думаешь, он сделал это?
  – Это, конечно, не доказательство для суда, но, основываясь на показаниях охранника, а также учитывая время и место, которое мистер Черное пальто выбрал для прогулок: напротив здания, в котором меньше чем через час произошел взрыв… мы считаем, что это так.
  – Он тот самый «свидетель», о котором трубит пресса, ссылаясь на вас.
  – Да, мы не смогли предотвратить утечку информации, но не стали беспокоиться о том, чтобы исправить ее, когда поняли, что она не совсем верна. Может быть, он подумает, что этот свидетель существует, и это заставит его сделать какую-нибудь глупость. Остается надеяться, что он не знает о том, что нам известно о нем гораздо больше, чем он думает, и это заставит его потерять бдительность.
  Если бы мы получили его отпечатки пальцев или хорошую фотографию, у нас было бы достаточно информации, чтобы связать этого парня с местом действия, кто бы он ни был. Мы запустили компьютерное сравнение со всеми белыми террористами по всем файлам. Сравнивается со свистом. Но он мог быть простым наемником, которого наняли для одноразовой работы. Сейчас мы проверяем файлы с наемниками.
  Вторая картинка – «женщина-водитель» – была скрупулезно исследована, но на ней недостаточно информации, чтобы использовать компьютер.
  – Это все, что вам удалось получить?
  Раздался стук в дверь. Вошла женщина с пистолетной кобурой на ремне, передала Сангару листок бумаги с отпечатанными на нем семьюдесятью четырьмя именами. Сангар просмотрел список, поставил печать спецподразделения и передал листок Джону.
  – Еще у нас есть вот это. А сейчас эту информацию получил и ты. И если сенатор допустит утечку информации, не велика беда: ЦРУ и ЦБТ сохранили втайне несколько имен, и поэтому мы не стали включать их в официальный лист, ведь если эти сведения просочатся наружу, «плохие» парни их тоже получат.
  – Спасибо, – сказал Джон. – До встречи.
  – Не заберешь ли с собой и меня? – бросил на прощание Сангар.
  Однако Джон вышел один.
  Вышел в коридор. И обнаружил двух парней в штатском, поджидающих его.
  – Мистер Лэнг? – осведомился тот, что повыше. – Директор Аллен хочет поговорить с вами.
  Они последовали за ним, – видимо, хотели убедиться, что он знает дорогу.
  Глава 18
  Заместитель директора ЦРУ по оперативным вопросам Роджер Аллен указал очками на кресло напротив его рабочего стола.
  – Не предполагал, что придется встретиться с тобой вновь так скоро, – сказал Аллен.
  – Я тоже, сэр, – ответил Джон.
  – И уж совсем не ожидал увидеть тебя здесь. На работе. Думал, ты успокоился. Возможно, я был неправильно информирован.
  – Но не мной, сэр.
  – Почему ты крутишься вокруг спецподразделения и центра по борьбе с терроризмом?
  Джон добросовестно объяснил, что сенатор Бауман устроил на него засаду, требуя свой список. Поэтому он решил лично приехать в штаб-квартиру, чтобы получить его. Он ведь понимает, что время, потраченное скромным представителем при сенате, – ничто по сравнению с проблемами, которые может доставить рассерженный сенатор.
  – И это все, чем ты на данный момент занят? Здесь и на Холме?
  – Нет, есть еще куча всякой всячины. Письма и тому подобное. Много времени придется проводить вне офиса.
  – Личного времени.
  – Да, – сказал Джон. – Личного времени.
  – Это благоразумно. Дай мне посмотреть список.
  Джон передал ему листок.
  – Я еще не успел доложить мистеру Зеллу или вам об этом. Прежде, до того как я был…
  – До настоящего момента, – прервал Аллен.
  – Да.
  Аллен надел очки, пробежал взглядом весь список, изучил печать спецподразделения.
  – Я предпочел бы видеть тебя отдохнувшим и восстановившим силы, – заметил Аллен, – но при этом, конечно, важно удерживать Баумана в спокойном состоянии… Он наделает тебе хлопот. Отдашь ему это. Но не сегодня, а завтра. Нельзя допустить, чтобы у него создалось впечатление, что он может заставить нас прыгать через веревочку по его малейшему желанию.
  – Слушаюсь, сэр. – Джон забрал список. – Могу я задать вопрос?
  Аллен внимательно посмотрел на него поверх своих стекол-полумесяцев:
  – Конечно.
  – Ахмед Нарал, – сказал Джон.
  – Да.
  – Сенатор Хандельман и его люди правы. Директор назвал Нарала террористом в докладе, с которым он выступал в…
  – Филадельфии, – закончил за него Аллен.
  – Где бы то ни было. Дело в том, что Нарала нет в этом списке.
  – Да, его нет.
  – Такой известный террорист, как Нарал, даже не подозревается в организации взрыва в Коркоран-центре?
  – Его нет в списке, верно.
  Сердце Джона громко колотилось.
  Дожми.
  – Почему?
  – Какой смысл вносить мертвеца в список подозреваемых?
  – Значит, Нарал мертв?
  Аллен пожал плечами:
  – Очевидно, так.
  – Во время слушаний вы утверждали…
  – Я сказал, что мы не можем утверждать наверняка, что мужчина, найденный плавающим в собственной крови, был Нарал. «Наверняка» означает сто процентов – не девяносто пять, не девяносто девять, а именно сто. Кроме того, слушания были вчера. Информация меняется с каждым движением секундной стрелки на часах. Получив в результате слушаний дополнительный стимул, оперативные силы теперь пришли к выводу, что с вероятностью девяносто девять процентов Нарал мертв.
  – И это стопроцентная правда, – пробормотал Джон.
  – Естественно.
  – Но Нарал умер после того как… И теперь список содержит…
  – Обновленные сведения. На данный момент. – Аллен откинулся в кресле. – У вас есть еще какие-нибудь вопросы, мистер Лэнг?
  – Мои вопросы не относятся…
  – Ну ладно. – Аллен оборвал его решительно и беспристрастно. – Твой вопрос не относится к существу твоих обязанностей, так в чем же дело?
  – Дело в том, что не важно, умер Нарал или нет, – сказал Джон. – Он мог устроить тот взрыв.
  – Я уже говорил, что он мертв, а раз он мертв, то его можно сбросить со счетов, по-моему, это очевидно, – ответил Аллен. – Разве ты так не считаешь?
  Несколько секунд в комнате стояла мертвая тишина.
  – Нам везет, – сказал Аллен. – Расследование взрыва в Коркоран-центре per se[9] не является задачей ЦРУ. Появление этого чертова центра по борьбе с терроризмом, руководимого Глассом, да еще и спецподразделения, дублирующего его в деле с Коркораном, позволяет нам держать свои руки на пульсе этого дела, при этом оставляя их чистыми. Дублирование позволяет нам контролировать все, что происходит. Мы можем маневрировать, как и все остальные, для получения кредита для поимки «плохих парней». Если же расследование зайдет в тупик, формально это будет провалом ФБР, что рикошетом ударит и по ЦБТ, подтверждая, таким образом, нашу концепцию: эти чертовы новые центры не заслуживают тех долларов из бюджета, которые администрация президента и конгресс отрезают от доли ЦРУ и передают им. Позволим реформаторам вертеться вокруг этого окровавленного взорванного холла в то время, как мы будем продолжать добиваться успехов в делах, относящихся к ЦРУ.
  – И что это за дела, – пробормотал Джон, на самом деле никого не спрашивая.
  – В данный момент наша основная цель – защитить себя от того, чтобы быть разбитыми на части нашими несведущими «друзьями» с Капитолийского холма.
  – И находиться на передовых рубежах защиты Америки, – добавил Джон.
  Аллен улыбнулся.
  – Я рад, что ты понимаешь меня. Наши интересы. Я знал, что на тебя можно положиться.
  Помощник Аллена проводил Джона к выходу, наблюдая, как он проходит через турникеты и выходит наружу, на мраморную площадь.
  Небо было вспенено, как серое море. Холодный ветер пронизывал Джона сквозь его костюм.
  Он подумал: «Сегодня я похоронил Фрэнка».
  Глава 19
  Было почти девять часов вечера, когда Джон, сидевший в одиночестве за столом, услышал стук в дверь.
  Пистолет Фрэнка лежал перед ним. Рука Джона покоилась на его рифленой рукоятке.
  Не будь параноиком.
  Он убрал пистолет в ящик стола.
  Возможно, это просто хозяин коттеджа.
  Из радиоприемника лились звуки джаза.
  После стакана бурбона в голове немного шумело.
  На полированной поверхности стола, за которым он обычно практиковался в каллиграфии, сейчас лежали письмо из таможенного департамента сенатору Бауману; копия газетной статьи, посвященной смерти Клифа Джонсона; листок из блокнота с записанным на нем именем Мартина Синклера – неизвестного, который звонил Фрэнку на работу; анонимное письмо, которое дал Джону Гласс, и желтый блокнот, ожидающий мудрых мыслей, оперативных планов или хотя бы отдельных идей. Он разглядывал пустую желтую страницу почти час, пытаясь осмыслить схему и понимая, что у него слишком мало данных, которые можно было бы связать воедино.
  Стук в дверь повторился.
  Возможно, это просто хозяин коттеджа.
  Шел противный холодный дождь. О стены коттеджа разбивались порывы ветра.
  Джон засунул все свои немногочисленные документы между страницами желтого блокнота, убедился, что края документов не выступают, так что взгляду представляются только чистые листы.
  Идя к двери, он мысленно просчитывал, насколько серьезно его положение. Уже поздно, дом в стороне от дороги, налет Гласса и Гринэ маловероятен, все-таки стучал скорее всего его домовладелец. Рука легла на ручку двери, Джон секунду помешкал. Резким движением выключил верхний свет. Теперь только настольная лампа освещала комнату за его спиной. Не стоит среди ночи выставлять свой силуэт в ярко освещенном дверном проеме.
  И только в случае…
  Тихо отодвинул засов. Медленно повернул ручку, медленно. Крепко уперся. Рывком открыл дверь.
  Испугал ее, она отпрыгнула назад, едва не выронила зонтик.
  – Ой! – воскликнула она.
  – Извини! Я не знал, что это ты, мне… следовало быть более осторожным. Следовало спросить, кто там.
  – Я сама виновата, – сказала она, – надо было сперва позвонить.
  – Нет, я рад, что ты пришла.
  – Правда?
  Несколько секунд они стояли молча: он – в дверном проеме, она – на веранде. Со всех сторон их окружала холодная ночь.
  – Заходи, – сказал Джон.
  Она вошла, распространяя аромат роз и кожи. Он закрыл дверь.
  – Давай твой плащ, – предложил Джон.
  – Спасибо.
  Подошел к ней сзади почти вплотную. Так что отчетливо видел, как с левой стороны ее грациозной шеи бьется пульс.
  Осторожно взялся за темные от дождя плечи ее плаща, потянул их, ее руки выскользнули из мокрых рукавов.
  – Спасибо, – повторила она.
  – Не за что.
  Возможно, после похорон она переоделась, но ее плащ этим утром был застегнут так, что он не мог утверждать этого с уверенностью.
  Сейчас на ней было простое платье цвета индиго. Черные туфли на низком каблуке. Простенький золотой браслет на одном запястье и часы на другом. Ни колец, ни ожерелий.
  – Твой дом не так-то просто найти, – заметила она.
  – Я привык так считать.
  – Привык?
  – Да ничего. Не обращай внимания.
  – Хотя у меня был адрес, все равно пришлось сперва постучаться к твоему домовладельцу и спросить его, куда ехать дальше. Я не знала, что ожидать. Не знала, как выглядит твой дом. Мне он понравился, – добавила она. Ее глаза задержались на книжных полках, иероглифах, выполненных черной тушью.
  – Спасибо.
  – Надеюсь, я не побеспокоила тебя.
  Он пожал плечами:
  – Я просто… Так, делал одну работу.
  – Я могу уйти.
  – Ну, раз уж ты здесь, то останься хоть ненадолго.
  Она улыбнулась ему, тепло улыбнулась.
  – Может, хочешь… чего-нибудь выпить? – спросил он.
  – Конечно.
  – Бурбон или пиво, у меня есть пара бутылочек.
  – Немного вина? Скотч?
  – Извини. Я не держу под рукой много алкоголя, обычно не пью много, но…
  – Да, – кивнула она. – Но. В такие моменты, как этот. Я буду пить то, что у тебя есть, – добавила она.
  Пока он ходил на кухню за чистым стаканом и бутылкой бурбона, она довольно долго оставалась одна в комнате.
  Джаз на волне прогрессивной радиостанции сменило женское пение.
  Ветер стучал в окна.
  Когда Джон вернулся из-за кухонной стойки в гостиную, она стояла возле его стола. Водила пальцем по лакированной поверхности стола, по желтому блокноту.
  – Работаешь, да? – сказала она. Ее пальцы остановились на чистом желтом листе бумаги. – Я тоже должна была бы сейчас работать.
  Наполни стакан бурбоном где-нибудь подальше от стола, так, чтобы ей пришлось отойти, чтобы взять его.
  Она подошла за стаканом.
  Их руки не соприкоснулись.
  – Ты знаешь, – сказала она, – на прошлой неделе я боялась, что этот год будет точно таким же, как и прошлый. За то, чтобы мы были счастливы, а?
  – Фрэнк любил говорить, что человек сам кузнец своего счастья.
  – Правда? – Она закружила янтарный водоворот в своем стакане. Платье цвета индиго свободно облегало ее. Легко угадывалось, что под ним нет бюстгальтера.
  – Мы ведь не знаем друг друга достаточно хорошо.
  – Скорее, даже совсем не знаем.
  – Ты, конечно, можешь со мной не соглашаться.
  – Я не имел в виду…
  То, как она тряхнула головой, заставило его замолчать.
  – Иногда чем больше мы говорим о каких-либо вещах, тем больше запутываемся.
  – Иногда.
  – Послушай, я несу эту чушь, однако… Правда состоит в том, что я не хочу оставаться сегодня одна. И среди всех лиц в этом «городе смерти» твое оказалось единственным, рядом с которым я не буду себя чувствовать одинокой.
  – Большой город, – сказал он. – Здесь…
  – Не говори мне про этот город. Или про смерть. Мои родители… Боже мой, даже собака, которая была у нас, когда я была ребенком…
  Слезы наполняли ее глаза.
  – Все хорошо, – попробовал успокоить ее Джон.
  – Нет, не все. – Она всхлипнула. – Извини. Обычно все удивляются моему самоконтролю. Не веришь? Спроси любого в моем офисе.
  – Это ненормально.
  – Это правда.
  Она подняла свой стакан:
  – Итак, за что мы будем пить?
  – За все.
  – Нет, не за все. Во-первых, давай выпьем за Фрэнка Мэтьюса.
  Они чокнулись стаканами. Выпили. Она опустила свой полупустой стакан:
  – Обжигает.
  – Ты сможешь привыкнуть к нему.
  – Держу пари, уже смогла.
  Она отвернулась, пошла к дальней стене, провела рукой по спинке кушетки.
  Из радио доносились тяжелые удары бас-гитары, пронзительные вопли соло-гитары, скрипучий голос блюза «Чикаго».
  Дождь стучал в окна, барабанил по крыше.
  – Ужасная погода, – заметила она.
  – Однако здесь нам хорошо.
  Она залпом осушила остатки бурбона. Обжигающая дрожь пробежала по ее хрупкой фигурке. Поставила пустой стакан на книжную полку. Спросила:
  – Ты думаешь, я знаю, что делаю?
  – Возможно, даже лучше меня.
  – Вряд ли, ну да ладно, будем считать, что мы оба правы.
  Она подошла к нему.
  – Вечером… – Тряхнула головой. Пристально посмотрела ему в глаза. – Вечером я хочу, мне необходимо чувствовать, что я живу. Не потерять контроль над собой. И черт с ней, с удачей.
  Она стояла так близко, что он чувствовал ее бурбонно-приятное влажное дыхание. Горячий мускусный запах ее тела. Запах розы.
  – Вечером, – прошептала она. – Только вечером.
  Подняла голову. Он прикоснулся к ее щеке. Ее глаза закрылись, и она потерлась щекой о его ладонь.
  Поцелуй ее.
  Ее губы потянулись к нему; она была душистой и влажной. Ее руки обвились вокруг его шеи, она прижалась к нему. Губы призывно раскрылись, они были так близко, что он чувствовал их возбуждение.
  – Назови мне десять тысяч причин, почему этого не следует делать, – прошептала она. – Но сделай это завтра.
  Она пригнула его голову и поцеловала.
  Внутри у него вспыхнул огонь.
  Да провались все к чертям.
  Притянул ее ближе.
  Платье такое мягкое на спине, ребра. Запах роз. Запах кожи. Колотящееся сердце, превратившееся в вихрь. Смял ее мягкое платье. Расстегнул «молнию». Пылающая, обнаженная спина – такая гладкая, ребра – такие хрупкие под его ладонями. Он стянул платье с ее плеч, вперед и вниз.
  Соскользнув, платье упало.
  Ее груди, два маленьких душистых конуса, высокие и нежные, на вершине каждого набухший кружок, в центре которого маленький розовый наконечник стрелы.
  Проступающий под ее колготками изгиб смуглого полумесяца. Аромат ее океана.
  Руки Джона нежно скользили вокруг ее талии, по гладкому плоскому животу и вверх к груди.
  Она прижала его ладони к своей груди, тихонько вскрикнула, опять притянула его губы к своим, потом заставила их опуститься еще ниже, к своей груди, вновь вскрикнула, когда он обхватил губами правую грудь, его язык трепетал, нежно щекоча сосок. Потом целовал ее сердце, грудь. Она застонала и опять притянула его лицо к своему, подставив для поцелуя губы. Ее пальцы наконец расстегнули его рубашку, стащили, отбросили прочь.
  Руки Эммы обвились вокруг его шеи. Она была невысокой, и чтобы сравняться с ним, она потянулась вверх, обхватила его талию ногами.
  Черные туфли упали на пол. Он совсем не ощущал ее веса, пока нес ее в спальню, но эта ноша была для него сейчас дороже всего. Наконец они достигли кровати. Опустил ее на кровать, прервав их поцелуй, уложил ее. Встал между ее коленями. Сбросил китайские туфли. Босые ноги на полу, стянул с себя джинсы, трусы…
  Она приподнялась на кровати. Села на край. Прижала свои груди к его обнаженным бедрам, притянула его лицо вниз для поцелуя, поцелуи покрывали его шею, грудь. Кончик ее язычка спустился вниз к его животу, еще ниже. Тонкие пальчики возбуждающе пробежали по бедру, коснулись его, нежно сдавили в ладошке. Мягко обхватив губами, приняла его в рот. Глубоко-глубоко.
  О.
  Ее рука давила на его спину и удерживала, не позволяя двигаться.
  О.
  Ее обнаженная спина, гладкая слоновая кость. Его руки плавно поглаживали ребра, нежное прикосновение пальцев, совершающих круговые движения. Он мог прикасаться, всего лишь прикасаться к ее соскам, и они стали такими твердыми, и он не мог
  остановись
  не надо
  не может дышать
  остановись
  не надо
  и он пронзительно вскрикнул, когда солнце взорвалось.
  Его колени дрожали, готовые подкоситься.
  Полностью отдавшись захлестнувшим ее чувствам, она не выпускала его из объятий, удерживая его сладость внутри себя.
  Высвободился. Обхватил ее голову и привлек ее улыбающееся лицо к своему. Ее глаза сияли.
  Склонился над ней, поцеловал. Медленно уложил ее на спину. Лег поверх нее, грудь на грудь, поцеловал в губы. Почувствовал шероховатость ее колготок, когда ее ноги обхватили его. Опять поцеловал ее долгим нежным поцелуем. Оторвался, ее губы тянутся к нему, глаза открыты. Ее симпатичное личико улыбалось ему с покрывала.
  Скажи ей:
  – Моя очередь.
  Поцеловал в губы. Она прильнула к нему всем телом. Поцеловал в шею. Левая рука Джона скользнула ей под лопатки; он перенес вес своего тела на эту руку, продолжая целовать ее шею.
  – Так, – простонала она. – Да.
  Он обхватил губами ее левую грудь, провел языком по соску, сжимая свободной рукой другую грудь, и она стонала и
  прижималась все сильней
  – О Боже, – прошептала она.
  Поцелуй ее живот, ниже, между коленями, еще вниз, руки же продолжают ласкать ее грудь
  и вниз, вечерняя щетина цепляется за ее колготки.
  Завладел резинкой колготок. Она уперлась ногами, приподняла свои бедра, чтобы помочь ему стащить колготки с ее гладких округлостей,
  океан, аромат океана, и она опустила бедра, вытянув ноги
  раздень ее до конца
  Колготки отброшены в сторону.
  Целует ее поднятое правое колено. Целует левое.
  Становится на колени на краю кровати.
  Целует внутреннюю сторону бедер.
  Берет ее за талию обеими руками, тянет к краю кровати, раздвигает ее ноги шире.
  – Джон!
  Целует ее туда. И он больше не останавливается.
  И он не в состоянии остановиться.
  Ее запах. Ее вкус.
  Он как будто пьян. Это она опьянила его,
  и он не должен, не может остановиться
  ее пальцы в его волосах, прижимают его голову,
  ее бедра покачиваются перед его глазами.
  Смотри:
  ее глаза закрыты, рот приоткрыт, левой рукой она ласкает свою грудь, теребит пальцами сосок.
  Из ее груди вырываются стоны. Вскрикивает и извивается под напором его губ и языка, тело напряжено до предела
  – Нет! – простонала она. – Больше не могу
  остановись
  но он не в силах остановиться
  и она вскрикивает вновь и вновь. Извивается, ее руки притягивают его губы к своим и
  – Джон!
  Он ощутил новый прилив сил. Воспламеняющие крики.
  Скользнул вверх, на кровать, подчиняясь ее властным рукам, двигался вверх, ближе к ней
  внутрь нее
  – О, – простонали они одновременно.
  И он не мог остановиться, и он не должен был останавливаться, они все крепче и крепче сжимали друг друга в объятиях, он нажимал и нажимал, и это продолжалось целую вечность, и пламя сжималось вокруг него, и она кричала, а он двигался быстрее, еще быстрее, еще яростней, и она выкрикивала: «Пожалуйста!»
  Джон двигался, не сбавляя темпа, и он был здесь, и он был везде, и все его силы были пущены в ход; и она была здесь, и ее огонь охватывал его, и он взорвался с ней вместе с криком «Фонг!».
  Глава 20
  – Ты ошибся, – прошептала Эмма в ухо Джону.
  В желудке заныло, треск напалма.
  Он отлично расслышал ее слова, однако переспросил:
  – Что?
  Он приподнялся и приблизил свое лицо к ее, постарался состроить как можно более простодушную физиономию. Сон улетучился.
  Эмма повторила, четко выговаривая каждое слово:
  – Ты… ошибся.
  Все так же «полусонно», попытайся:
  – Что я сказал?
  – Не надо. – Тонкие губы Эммы были твердой прямой линией. – Нет такого мгновения этого вечера, которое я смогу забыть. Ни ощущений. Ни прикосновений или запахов. Ни звуков.
  Эмма поглаживала ладонью его грудь, живот.
  – Черт подери эту мою способность, – вздохнула она. – Я всегда все помню.
  Она провела пальцем по его шее.
  – Поэтому мы оба знаем, что ты сказал, а если ты не знаешь, то я могу сказать: это было «Фонг».
  – Это, э…
  – Я пожимала ей руку на похоронах. Наверное, мне следовало… посмотреть на нее другими глазами.
  Он расслабился, стараясь не потревожить ее: одна рука у нее под головой, другая рука кротко покоится на ее потном животе. Эмма застыла в неловкой позе.
  – Я догадываюсь, что сказал это.
  – Неплохая догадка.
  – Не знаю, почему мне это пришло в голову.
  – Правда?
  – Правда. Я совсем ее не знаю. Вчера впервые ее встретил. Я… Часть того, что я делаю, определяется тем, что осталось после Фрэнка. Даже его личными вещами.
  – Насколько лично ты принимаешь свою работу?
  – А как ты думаешь? Я был в той машине.
  Она пожала плечами, но Джон почувствовал, что ее напряжение немного спало.
  Аромат их страсти наполнял комнату.
  – Она и ее имя, должно быть, засели в моем мозгу, – предположил Джон.
  – Это единственное место, где она находится? Если это так, то ладно, я знаю, что мозг может выкидывать такие штучки. Но…
  – Что представляет собой «это», про которое мы говорим? – спросил Джон. – Я? Ты? Что это? Или какое-то другое это? Слова создают реальность, – продолжил он. – Ты хочешь заняться анализом всего произошедшего сегодня прямо сейчас?
  – А ты? – прошептала она.
  – Сейчас вечер четверга, – сказал он ей. – Утро четверга полностью перевернуло все мои представления о жизни. И сейчас я сражаюсь за новые. Моя прежняя жизнь разбита вдребезги. Теперь перейдем к тебе.
  – Я солгала, когда сказала «только вечером», – сказала Эмма. – Я давно уже жду. Мне уже приходилось испытывать такое раньше. Ты знаешь это.
  – Возможно, да. Возможно, я тоже давно ждал.
  – Нет ничего хуже, когда чувства начинают раздваиваться.
  – Слушай, то, что сейчас произошло, вовсе не раздвоение. – Джон подождал. Она не собиралась ничего отвечать. – Что для тебя самое важное в жизни?
  Она не отвечала.
  – Ты не пришла бы сюда, если бы знала, что произойдет. Хотя у нас с тобой много общего, я не понимаю, к чему ты стремишься… Все же, что для тебя сейчас самое важное?
  – Не обманывай меня, – сказала она.
  – Постараюсь, – пообещал он.
  Опершись на локоть, он наблюдал за ней. Она лежала рядом, растянувшись на спине, и смотрела в потолок.
  – Замечательно… Ты и она…
  – Я встретил ее вчера, когда был в доме Фрэнка. Пытался разобраться в его жизни. Ее отец мертв. Он был моим другом. Он был для меня образцом работника управления. И она его дочь.
  – Что еще?
  – Этим утром мы похоронили Фрэнка. Я даже не разговаривал с ней на похоронах.
  – Ты собираешься встретиться с ней еще?
  – Может быть.
  – Должно быть, она произвела на тебя глубокое впечатление.
  Он пожал плечами:
  – Наверно, да.
  Эмма перенесла свой вес на его руку. Ее нога придвинулась ближе, прикоснувшись к его.
  Ветер бился в окна спальни. Она повернула к нему свое лицо. Провела пальцем по его щеке. Нежно.
  – Ты не очень хороший шпион, если способен потерять над собой контроль в ситуациях, подобных этой. Выболтаешь все наши секреты.
  – Я отлично держусь во время пыток.
  – Это была пытка?
  – Если бы это была пытка, я бы не раскололся.
  Она улыбнулась.
  – Для протокола. Есть… У тебя есть кто-нибудь еще?
  – Нет.
  – Я думала иначе. Должна признаться, я не шпион, но наблюдала за тобой, подслушивала твои разговоры с коллегами из комитета…
  – Вот уж не думал, что ты шпионка.
  – Вовсе нет. – Эмма улыбнулась. – Правда. Для протокола, – прошептала она. – У меня тоже никого… никого нет. Уже давным-давно. Долгое время я держала свои чувства на замке.
  Он поцеловал ее в лоб, и она уткнулась ему в плечо.
  – Я тоже, – сказал Джон.
  – Почему?
  Эмма почувствовала, как он пожал плечами.
  – Может, это все к лучшему.
  – Для протокола, – прошептала она.
  – Да?
  – Это было… феноменально.
  – Высший класс, – согласился он.
  Они поцеловались.
  – Мне это не нравится, – сказала она.
  – Боже, надеюсь, ты врешь.
  Они рассмеялись и поцеловались опять.
  – Окажешь мне одну услугу? – спросила она.
  – Какую?
  – Не надо быть таким осторожным. Обещай.
  – Я постараюсь.
  – Попрактикуйся в произнесении моего имени.
  – Эмма, – сказал он. – Эмма, Эмма, Эмма, Эмма…
  И она с поцелуями повалила его на кровать.
  – Эм, – сказал он, когда она отступила.
  – Знаешь что? – сказала она.
  – Что?
  – Где у тебя ванная?
  Он показал на дверь. Она, улыбаясь, поднялась с кровати и направилась туда. Ее каштановые волосы были растрепаны, изящные губы припухли. Ее кожа была гладкой и удивительно белой. Остренькие грудки подрагивали при каждом шаге.
  Дверь ванной закрылась за ней.
  Что, черт возьми, случилось.
  Что, черт возьми, он делает.
  О чем, черт возьми, он думал. Так проколоться… Фонг, почему Фонг?
  Дождь барабанил по окнам. Покрывало под ногами было мокрым. Он услышал звук спускаемой воды. Тишина. Прошла минута. Вторая.
  Как раз когда он собирался сесть на кровати, дверь открылась, и Эмма вышла. Ее волосы были расчесаны пальцами. Лицо было ясным и счастливым.
  Она плюхнулась на живот рядом с ним, поцеловала его.
  – Знаешь что? – сказал он.
  – Что?
  – Моя очередь.
  Она смеялась, пока он слезал с кровати, швырнула в него подушкой, он поймал ее и бросил обратно.
  Она прижала ее к груди, вновь растянувшись на кровати.
  – Не задерживайся, – сказала она.
  – Некоторые вещи требуют времени, – ответил Джон.
  Закрыв дверь ванной, он сразу вспомнил про документы, спрятанные в желтом блокноте.
  Слишком поздно. Он посмотрел на свое отражение в зеркале.
  Не будь идиотом.
  Он отлил. Спустил воду. Включил оба крана, помыл руки.
  Склонился над раковиной, плеснул воды налицо.
  Услышал… какие-то звуки.
  Похоже, из спальни.
  Эмма что-то ему кричала.
  Наконец подвывающий туалетный бачок наполнился и заткнулся.
  – Что? – прокричал он, вода плескалась в раковине.
  Ему показалось, что он услышал из-за двери крик, что-то вроде: «…-то б…»
  Выключил краны.
  Тишина.
  Открыл дверь. Кровать была пуста.
  Вперед!
  Из гостиной доносились раскаты телефонного звонка.
  Вылетел из дверей спальни, скользя босыми ногами по гладкому деревянному полу…
  Эмма, нагая, направлялась к телефону:
  – Я спрашивала, взять ли мне трубку?
  – Нет! – не сумев сохранить над собой контроль, завопил он.
  Автоответчик пискнул, и записанный на пленку голос сказал: «Пожалуйста, оставьте свое сообщение».
  Эмма остановилась. Замерла где стояла – между ним и телефоном.
  Он обнял Эмму за плечи, улавливая каждое ее движение, следуя за ней.
  Из автоответчика донеслось:
  – Джон, это Фонг Мэтьюс. Я… Ничего важного. Просто… Ты сказал, что можно позвонить тебе, если… Если что? Если ты не занят, и еще не слишком поздно, я в доме отца, и если хочешь… позвони мне.
  Автоответчик отключился.
  – Понимаю, почему тебе не хотелось, чтобы я взяла трубку, – сказала Эмма. Она заметила его досаду. – Да, сегодня тебе выпал не самый легкий вечерок, – добавила она. – Или, может быть, самый.
  – Она всего лишь позвонила мне. Я дал ей свой телефон.
  – Для работы.
  – Или для дружбы.
  – А-а. – Эмма пожала плечами. – Судя по голосу, с ней все в порядке.
  – Она старается выстоять.
  – Она стоик? – спросила Эмма.
  – Я позвоню ей завтра. Выясню, что она хотела.
  Эмма покачала головой:
  – Даже я не такая большая стерва.
  Они стояли голые посреди гостиной. Джон сказал:
  – Я сейчас не могу.
  Эмма, глянув на него, спросила:
  – Из-за меня?
  Она прижалась к нему своим горячим телом, поцеловала, отступила на шаг.
  – Эмма…
  – Джон, я не собираюсь контролировать тебя. Погоня за иллюзиями – бессмысленное занятие и причиняет слишком много страданий.
  Она прижала свои руки к груди:
  – Такова жизнь.
  Она уронила руки и, кивнув головой в сторону телефона, сказала:
  – Ладно, мы заболтались, тебе пора работать.
  – Именно сегодня вечером.
  Она подобрала с пола свое платье.
  – Я буду в офисе завтра. Не забывай, как хорошо нам работается вместе.
  Ее улыбка была восхитительна. Непреклонна.
  Через пятнадцать минут она ушла, поцеловав его на прощание.
  На его новых часах было 10:47.
  Сначала надеть тренировочный костюм.
  – Алло? Джон?
  – Откуда ты знаешь, что это я?
  – Никто, кроме тебя, не знает, что я здесь, – ответила Фонг. – По крайней мере никто, кого я… кто мог бы позвонить. У меня все в порядке, – добавила она. – Я недавно звонила тебе, ты знаешь.
  – Что ты делаешь?
  – Я оставила портьеры открытыми. Сижу за обеденным столом в гостиной. Смотрю на бурю за окном.
  – Здесь тоже льет.
  – Да. Что это ты там слушаешь?
  По радио передавали регги.
  – Ты забавная разновидность шпиона, Джон Лэнг.
  – Что тебе запомнилось из твоего детства? Из давних времен?
  – В Сайгоне были такие сильные ливни, что невозможно было вздохнуть.
  Ветер сотрясал окна. Джон опустился на стул.
  – Небо изумрудного цвета, – сказала она. – Деревья за оградой приюта. Белые платья. Огромная спальня, где вентиляторы на потолке никогда не останавливались. Бело-черные одеяния монахинь, развевающиеся на ветру, их постоянное: «Maintenant mes enfants…»[10] Я до сих пор помню французский, изучала его в колледже, хотя у меня небольшой акцент, но… но я не говорю по-вьетнамски. Ни одного слова.
  – Ты знаешь свое имя, – сказал он.
  – Да, конечно. И я помню наш… мой первый дом с мамой и папой. Высокий забор вокруг него с колючей проволокой наверху, свою комнату я делила только с гекконами. Я боялась, что никогда не выучу английский и тогда эти прекрасные люди, которые дали мне все сокровища мира, которые плакали, когда я улыбалась или обнимала их, вернут меня назад монахиням. Мне было пять, когда меня посадили на самолет, и я улетела в неведомые края с мамой, крепко державшей мою руку, чтобы я больше никогда не чувствовала себя одинокой. Я увидела снег и засмеялась так сильно, что никак не могла остановиться.
  Я помню вой вертолетов, треск выстрелов, монахинь, загоняющих нас под парты. Большая бомба угодила в велосипеды, и их педали разлетелись по воздуху, словно палочки для гадания. Мой папа, сидящий, как Будда, у стены в темной гостиной, уставившись на дверь, черный металлический предмет у него в руках. Он не смотрел на меня, даже когда я дергала его за руку, и кричал маме, чтобы она поскорее забрала меня наверх. Где ты вырос? – Неожиданно она сменила тему.
  – В Северной Дакоте.
  Он рассказал ей про сильные арктические метели. Про то, как в декабрьскую ночь, когда бывает ниже сорока, кусок льда трескается под твоими черными резиновыми галошами, и ты можешь задрать голову и увидеть миллионы звезд, замороженных навсегда.
  – Я люблю луну, – сказала она. – Мне так его не хватает.
  – Мне тоже.
  – По-моему, он любил тебя.
  – Даже если он и не рассказывал обо мне?
  – Особенно если он не рассказывал о тебе. Где фотографии, Джон?
  – Я не знаю.
  – Что еще ты не рассказал мне?
  – Миллион вещей.
  – И что из этого мне необходимо знать?
  – Даже не знаю, что сказать, – ответил Джон после долгого молчания.
  – По крайней мере ты честно это признал.
  – Я сделаю все, что смогу, чтобы помочь тебе.
  – По-твоему, я в этом нуждаюсь?
  – Не знаю. – Он замолчал, но она не прерывала его молчание. – Не беспокойся. Все в порядке.
  – На похоронах, – сказала она, – была женщина.
  – О, – вздрогнул Джон.
  – Ей, наверное, где-то под семьдесят. Сказала, что знала моего отца с того самого дня, когда он впервые пришел на работу. Она была секретаршей или что-то в этом роде – почти все истории о себе, рассказываемые вашими людьми, на поверку оказываются «легендами». Как бы то ни было, она уже давно ушла в отставку и просила, чтобы я завтра утром повидалась с ней, если смогу. Она живет одна в Балтиморе.
  – Ты собираешься поехать?
  – Если ты не можешь сказать мне, где искать фотографии, и что еще я не знаю о моем отце.
  – Поездка пойдет тебе на пользу.
  – Я поеду последней утренней электричкой. Останусь на обед.
  – Я позвоню тебе завтра вечером. Расскажешь, что там было.
  – Если я вернусь.
  Они попрощались. Джон повесил трубку. Он валился с ног от усталости. Он хотел закрыть глаза. Он хотел плакать. Он хотел спать. Он хотел бежать сквозь бурю и никогда не останавливаться.
  Пройди круг.
  Полутемную гостиную освещала только настольная лампа.
  Он посмотрел на входную дверь.
  Понял, что она не заперта; была не заперта с того самого момента, как Эмма вошла в нее, не заперта все это время…
  Повернул ключ, задвинул засов.
  «Ошибка, – подумал Джон. – Больше ошибок быть не должно».
  Глава 21
  Пятница. Утро. Синий седан материализовался в зеркале Джона минуту спустя после того, как он отъехал от дома.
  Случайность.
  Еще один лемминг, спешащий на работу.
  Уже где-то перед дворцом вице-президента синий седан сократил расстояние, проскочив на красный свет, и притормозил, держась в пяти автомобилях за стареньким «фордом» Джона, – слишком безрассудно для следящего, так как его сразу вычислят, но самое обычное дело, если за рулем безумец, спешащий на работу.
  Или совпадение.
  Глядя в зеркало, Джон мог различить в седане двух человек – мужчин, как ему показалось. Джон направился вниз по длинному склону Массачусетс-авеню. Миновал у британского посольства статую Уинстона Черчилля. Миновал черный стеклянный куб бразильского посольства.
  Синий седан продолжал висеть у него на хвосте.
  Охранники? Или «охотники»?
  Не спеша проехал четыре перекрестка по Парк-вэй. Миновал выезд на узкие улочки Джорджтауна, акры травы и деревьев, окаймляющих черную полированную гранитную стену с выгравированными на ней именами 58 183 американцев, погибших во вьетнамской войне.
  Заряженный пистолет Фрэнка по-прежнему лежал в бардачке.
  Синий седан продолжал маячить в зеркалах заднего обзора. Парк-вэй разветвлялась возле памятника Вашингтону. Джон влился в поток, текущий по скоростному шоссе из Вирджинии, шесть рядов стремительно несущегося металла. Клаксоны загудели, когда Джон сворачивал в правый ряд для того, чтобы попасть в тоннель, помеченный указателем: «ВЪЕЗД В СЕНАТ США».
  В тоннеле Джон выбрал путь с указателем: «D-СТРИТ».
  Синий седан последовал за ним.
  Когда Джон выезжал из тоннеля, синий седан на какое-то время скрылся из поля зрения за фургоном водопроводчика.
  Красный свет. Стоп.
  Полицейская машина промчалась перед машиной Джона. Десятки машин были припаркованы слева, у полицейского управления. Два полицейских вели человека к мозаичным дверям управления, заломив ему руки. Арестант в одной футболке ежился на холодном ветру. Джон увидел блеск наручников у него на запястьях.
  Интересно, на работе ли детектив Гринэ из отдела убийств?
  Кто отдал приказ синему седану?
  Зеленый свет. Поезжай вперед, как будто ничего не произошло.
  Поезжай вперед, прямо на Н-стрит. Будь предсказуем.
  Расслабились ли те парни в синем седане? Уверен?
  Джон свернул к Центральному вокзалу.
  Сенат зарезервировал часть мест на стоянке за вокзалом для своих многочисленных служащих. Когда сенатский Комитет по делам разведки и ЦРУ разрабатывали соглашение относительно двух представителей управления, удалось вырвать лишь одно место для парковки у председателя комитета. В двух квадратных милях федерального округа, обычно называемых Капитолийским холмом, с его восьмью основными зданиями, в которых располагались многочисленные офисы конгресса, где постоянно работало 19516 служащих и 535 членов конгресса, парковочные места были валютой, свидетельством политической мощи.
  Фрэнк и Джон ездили на работу вместе, поэтому никому из них не приходилось оплачивать квитанции за парковку или покупать парковочные билеты.
  Сенатская парковка возле Центрального вокзала располагалась на первом этаже, и, соблюдая правила движения, туда можно было попасть только через фронтальный въезд. С Н-стрит въезд был для общественной парковки.
  Проверь зеркала: синий седан сокращал дистанцию.
  Догадываются ли они о чем-нибудь?
  Джон подъезжал к въезду на общественную парковку.
  Слева от него находились желтый автомат, продающий билеты для въезда на стоянку, въездной и выездной ряд, будка контролера.
  Прямо перед ним свисал с бетонного перекрытия огромный знак над выездным скатом – «ПРОЕЗД ЗАПРЕЩЕН». На дороге была нанесена линия гигантских желтых стрелок, направленных навстречу Джону. Бетонная полоса за желтыми стрелками выросла в «холм», закрывавший Джону обзор.
  Резкий поворот руля навстречу стрелкам.
  Сделай это.
  Его колеса оставили следы резины на бетоне, когда он рванул под знак «ПРОЕЗД ЗАПРЕЩЕН», миновав еще одну предупреждающую табличку с красными буквами – «НЕ ВЪЕЗЖАТЬ».
  Машина взбиралась вверх, сила земного притяжения вдавила его в сиденье. Желтые стрелки летели навстречу. Впереди, между бетоном следующего этажа и гребнем возвышающегося ската, виднелась полоса серого неба. Серое небо, в котором шеститонный грузовик, или семейный оранжевый микроавтобус, полный детей, или любой заблудившийся в поисках места стоянки мог, неожиданно возникнув, врезаться в…
  Хватит!
  Сила тяжести сражалась с силой инерции.
  Победила. Машина Джона, тщетно пытавшаяся взлететь, рухнула обратно на бетон. Его желудок подпрыгнул к горлу и вернулся на место.
  Звуки клаксона – машина коммивояжера пронзительно взвизгнула тормозами, когда какой-то придурок на «форде», едущий в запрещенном направлении, чуть не «поцеловался» с ним.
  Стремительно мчащаяся по пустому уклону машина Джона.
  Быстрый взгляд в зеркало: никаких намеков на синий седан.
  Полет вниз по скату. Удар по тормозам, занесло влево.
  Желтое такси…
  …вильнуло в сторону с его пути. Водитель орал проклятия на фарси.
  Знак парковки сената. Джон проехал запрещенной дорогой вниз мимо поворота к стоянке для машин сената, свернул налево…
  Парковочная зона для туристических автобусов. Подростки из Айовы, куртки с надписями, вызывающие прически, фотоаппараты и испуганные глаза, когда они шарахались в сторону от рассекавшего их группу «форда».
  Паренек, подрабатывающий на стоянке, чтобы оплатить обучение в университете, услышав визг тормозов, высунул голову из своей теплой будки.
  Свободное место, недалеко от будки. Поставить машину на стоянку.
  Нельзя брать пистолет.
  Запер его в бардачке, взял портфель. Выскочил из машины, запер ее и кинулся к эскалатору.
  – Позаботься о ней! – крикнул он пареньку. – Буду поздно!
  Бегом.
  Вниз по эскалатору. Сквозь стеклянные двери. «Пиджаки» с портфелями. Женщины с сумочками. Уборщик с метлой.
  Вниз, туда, где отправляются поезда на Бостон и Нью-Йорк, Балтимор – воспользовалась ли Фонг пригородной станцией в Мэриленде?
  Преследующая команда сейчас, наверное, достигла эскалатора. Джон увернулся от женщины-юриста с пластмассовым стаканчиком кофе, от которого шел пар, билетом на поезд и «Уолл-Стрит джорнэл» в одной руке, портфелем, сумочкой и пальто – в другой.
  Не оборачивайся.
  Возможно, они потеряли его. Решили, что Джон вышел через центральные двери вокзала, рассчитывая, что он направится к Харт-билдинг.
  Выскочил через западные двери Центрального вокзала, побежал к эскалатору, ведущему вниз, к станции метро.
  Толстая женщина перед ближайшим оранжевым автоматом, продающим билеты, копалась в поисках кошелька.
  Протиснуться перед ней.
  – Наглец! Какого черта…
  Автомат проглотил его пятидолларовую банкноту, выплюнув магнитную карточку. Он добежал до толпы у турникетов прежде, чем она до конца излила свое негодование.
  Сотни служащих, спешащих на работу из пригорода, окружали Джона. Половина направлялась вверх по эскалатору на Центральный вокзал, эти работали в департаменте энергетики, или в конгрессе, или в здании профсоюза водителей; другая половина мчалась вниз, спеша к поездам, с грохотом вылетающим из жерла бетонного тоннеля.
  Основная толпа двигалась к платформе с красной полосой. Воздух под землей был спертым, с запахом пота, затхлых пальто и костюмов, кожи ботинок.
  Поезда не было ни в одну, ни в другую сторону.
  Джон прокладывал себе локтями дорогу вдоль платформы, пока не добрался до будки, обклеенной указателями, которая скрывала его от эскалаторов. Он прижался спиной к ее коричневому металлу, ноги его дрожали.
  Возможно, ему удалось оторваться от «хвоста». Может быть, они еще не достигли платформы.
  Ну давай же, поезд, давай.
  Не выглядывать из-за будки.
  Не показывай свое лицо.
  Задрожал воздух. Закружилась бетонная пыль. Грохот, звон, вспышки света и отблески металла, стальной скрежет. Поезд подземки, ворвавшись на станцию, затормозил. Двери открылись, и сотни спешащих на работу людей торопливо потянулись к эскалатору.
  Выждать.
  Десятки людей набивались в переполненные вагоны, пробираясь к освободившимся местам и поручням. Выждать.
  Динг-донг – звонок поезда, предупреждение пассажирам, двери начали закрываться…
  Джон рванулся к ближайшему вагону.
  Пассажиры, толпившиеся у дверей, отпрянули, когда он…
  Ударило закрывающимися дверями.
  Двери остались полузакрытыми, зажав его плечо и не позволяя ему ни войти внутрь, ни выйти из вагона…
  …резким рывком протиснулся внутрь.
  Двери, скользя, закрылись.
  Прижатый к телам попутчиков, Джон обернулся, разглядел среди медленно удаляющихся лиц на платформе чье-то сердитое, неясное.
  Машинист объявил следующую остановку. Джон понял, что едет не в ту сторону.
  Удачная ошибка – если физиономия на платформе принадлежала «охотнику».
  Джон проехал еще одну остановку, вышел и пересел на поезд, следующий в обратном направлении. Из своего портфеля он достал свернутый нейлоновый дождевик, который неожиданная буря однажды заставила его купить в Гонконге. Плащ был водонепроницаемым и сворачивался в компактный сверток. Рыжевато-коричневый материал не «дышал» и не спасал от холода, но он изменил его внешний вид.
  Когда состав остановился на Центральном вокзале, Джон спрятался за спиной солидной комплекции рабочего. Ни одни глаза на платформе не заметили его.
  Он доехал до станции «Центральная». Когда эскалатор поднимал его наверх, он был абсолютно уверен, что единственная тень за его спиной была его собственной.
  Глава 22
  Станция «Центральная» находилась в сердце реконструированной деловой части Вашингтона, недалеко от театра Форда и Белого дома.
  Джон направился вниз по 12-й улице, пересек Пенсильвания-авеню. Перед государственной службой внутренних бюджетных поступлений, растянувшись на деревянных рейках скамейки, спал человек. Ветер шелестел засунутыми под одежду газетами. Рядом стояла магазинная тележка, забитая обернутыми в пакеты драгоценностями. Она была привязана к запястью спящего крепким шнурком.
  Семиэтажный монолит из серого камня, занимавший целый городской квартал, привел Джона к Конститюшн-авеню. Здание, с греческими колоннами, фризом, украшенным мифологическими сюжетами, производило величественное впечатление.
  Двое мужчин и женщина вышли из вращающихся дверей на 13-й улице. Они стояли под медной дощечкой с надписью «ТАМОЖЕННОЕ УПРАВЛЕНИЕ», затягиваясь вызывающим привыкание и смертоносным, однако узаконенным наркотиком.
  Прокрутившись через вращающиеся двери, Джон столкнулся с тремя вооруженными маленькими револьверами охранниками, напуганными сообщениями о группах боевиков, засланных латиноамериканскими наркокартелями в отместку за проведенные против них операции. Охранники заставили его нацепить пластиковый значок посетителя, открыть портфель и проверили все металлоискателем. Сопровождающий довел Джона до нужного ему кабинета, расположенного на третьем этаже. Табличка на двери гласила: «СПЕЦИАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР И ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ПО ДЕЛАМ КОНГРЕССА». В кабинете грузный мужчина с бледным лицом разговаривал по телефону. Он жестом предложил Джону сесть.
  На стене его кабинета висел диплом юридического факультета Джорджтауна.
  «Вечернего факультета?» – подумал Джон.
  – Я знаю, чего хочет ваш босс, – пробурчал мужчина в трубку. – Но мы следуем правилам, написанным вашими парнями с Капитолийского холма и из Белого дома… Судьи говорят… отлично, однако… но… да, вы можете надрать нам задницы перед телекамерами, но все эти действия вызовут у наших людей подавленное моральное состояние.
  На книжной полке красовался золотой значок таможенного агента.
  – Послушайте, не все наши девятнадцать тысяч человек святые или супергерои, однако большинство старается изо всех сил, и все они пострадают от сокращения бюджета. Они помнят слушания о «снижении расходов». Тяжело работать, если тебе не дает покоя мысль, что завтра ты получишь извещение об увольнении.
  Рядом со свидетельством о юридической степени этот человек повесил рисунок цветными мелками: желтая бумага, голубая полоса неба над черными контурами домика с красной крышей.
  – Да, я знаю, дефицит. Но надо отсекать жир, а не резать глотки.
  На фотографии в рамке на столе симпатичная, с пухлым лицом брюнетка, лет на десять моложе своего мужа.
  – Что значит жалобы избирателей?.. Мы провели расследование! Бенни не повредил вещь! Если он капнул слюной на ее сумочку в аэропорту, то это была случайность! Черт возьми, в Нью-Орлеане жарко!.. На прошлой неделе эта же собака обнаружила полтора килограмма кокаина… Нет, бешенство абсолютно исключено!.. Да, я понимаю, ваш босс хочет, чтобы его подвергли карантину. Кстати, – сказал представитель таможни при конгрессе служащему с Капитолийского холма, – вы хотите, чтобы мы указали сумму, в которую обойдется налогоплательщикам подготовка ответа на ее жалобу, в тексте самого ответа?
  Когда таможенник повесил трубку, Джон представился.
  – Ну и в чем дело? – спросил таможенный служащий.
  – Вам звонили из…
  – О, каждый день у меня уйма звонков. Вчера звонили от сенатора Баумана, предупредили, что вы придете. Это был первый случай, когда я получил указание непосредственно от сенатора.
  – Есть какие-нибудь проблемы?
  – Не надо делать из меня дурака. Твой приятель звонил несколько недель назад, просил ответить на устный запрос, полученный им от сенатора Баумана. Он наплел нам всякого дерьма, почему Бауман не хочет непосредственно связаться с нами, и почему все это не записано на бумаге, почему мы должны прислать ответ ему, а не сенатору. Но мы поверили ему. В конце концов, разве мы работаем не на одно и то же законное правительство?
  – И теперь…
  – Теперь ты здесь. А твой напарник мертв.
  – Благодарю за сочувствие. Мы похоронили его вчера.
  – Газеты писали, что копы квалифицировали это как дорожное происшествие.
  – Происшествие с человеческой жертвой.
  – Я не был с ним знаком лично, но разговоры по телефону оставили у меня впечатление, что он славный малый.
  – Разговоры? Больше одного?
  По лицу таможенного служащего скользнула улыбка, подобная клинку, вытащенному из ножен.
  – Разве ты не в курсе? – спросил он. – Последний раз я разговаривал с Фрэнком Мэтьюсом на прошлой неделе. Он сказал, что не может ждать, пока все колесики завертятся. Поэтому он заклинал меня выдать хотя бы предварительные данные. Поскольку ваш офис уже был информирован, то нет необходимости передавать наш ответ вам. Единственное, что мы можем сделать, – переслать его сенатору.
  – Если вы собираетесь так поступить, – заметил Джон, – то хочу напомнить, что сенатор Бауман требовал нечто иное.
  – Не думаешь ли ты, что я стану вытягиваться по стойке смирно перед кем попало только потому, что относительно него звонил сенатор, – заявил таможенный служащий. – Я выполняю свою работу, стараюсь дать им все, что они заслуживают.
  – Меня не беспокоит, чего они заслуживают, – сказал Джон. – Я так же, как и вы, выполняю свою работу.
  – Правительство всегда готово проявить расторопность ради ваших парней из ЦРУ? – поинтересовался таможенник. – Даже получив формальное одобрение от нашего главного юрисконсульта, я предпринял ряд шагов, расспрашивая тут и там относительно этого дела.
  – Кого расспрашивали? – поинтересовался Джон.
  Безразлично. Небрежно.
  – Официально я дошел даже до офиса нашего директора.
  – А неофициально?
  – Ну, Вашингтон маленький городок.
  – Может, в таком случае нам стоит позвонить сенатору Бауману и рассказать ему, что вы заняты разглашением его дел по всему Вашингтону?
  Таможенник нервно побарабанил пальцами по скоросшивателю.
  – Зачем сенатору понадобилась эта ерунда?
  – Кто знает, почему сенатор хочет то, что он хочет?
  – Надо ли понимать, что этот запрос – первый шаг, и в дальнейшем нам грозит парад марширующих во всех направлениях наших людей, исполняющих заказы сенатора Баумана?
  – Не знаю, – сказал Джон. Он покачал головой. – Но, между нами говоря, я так не думаю. Вы ведь знаете Баумана.
  Таможенник пристально посмотрел на Джона.
  Протянул ему папку.
  – Мы пошлем копии этого в соответствующие ведомства, – сказал он Джону.
  – Прежде чем вы сделаете что-нибудь с запросом сенатора, настоятельно рекомендую вам получить его разрешение – в письменном виде.
  Он встал, собираясь уходить.
  – Все-таки из-за чего весь этот сыр-бор? – в который раз поинтересовался таможенник.
  – Я всего лишь мальчик на побегушках, – ответил Джон.
  Ближайшим укромным местом была скамейка в пустынном Музее американской истории на противоположной стороне улицы. Молчаливые охранники не обратили на него никакого внимания, так же, как и немногочисленные посетители музея.
  Ответ таможенной службы сенатору Бауману гласил:
  «…на ваш запрос, исследование всех записей инспекции таможенной службы показывает, что нашими инспекторами зарегистрирована только одна международная грузоперевозка „Имекс, инк.“ за последние шесть месяцев – седьмого декабря прошлого года, из Балтиморского порта. Наши портовые службы изучили документацию, сопровождавшую перевозку материалов, за экспортом которых должен осуществляться контроль, отправленных от имени „Имекс, инк.“ и предназначавшихся Кувейтской военно-технической корпорации. Материалы были отправлены приписанным к Панамскому порту судном „La Espera“ с перегрузкой в Порт-Саиде, Египет. Форма ДСП-9 на груз службы контроля безопасности торговли при государственном департаменте и в точке выгрузки, а также расписка/подтверждение доставки груза, выданная американским посольством, были проверены и признаны удовлетворяющими всем требованиям. Было сочтено возможным не производить детального досмотра груза, особенно учитывая постоянную нехватку персонала, вызванную непрерывным сокращением финансирования.»
  Копии ДСП-9 службы контроля безопасности торговли не прилагалось, но прилагалась копия состоящего из двух предложений письма из американского посольства в Египте. В письме лишь говорилось, что посольство в курсе того, что груз будет переправлен из Египта в Кувейт, и не имеет возражений. Содержание груза точно не известно. Письмо подписал консул посольства: Мартин Синклер.
  Тот самый, что звонил Фрэнку по телефону девять дней назад. Джон воспользовался телефоном-автоматом на стене музея. В информационной системе государственного департамента подтвердили, что в их штате состоит Мартин Синклер, и дали его вашингтонский номер телефона.
  – Офис помощника госсекретаря Виктора Мартинеса, – ответил на его звонок женский голос.
  – Маленький вопрос, – сказал Джон Лэнг. – У меня есть некий документ, предназначенный Мартину Синклеру, а я не знаю его точного служебного адреса.
  – Ничего удивительного, – сказала она. – Он перевелся обратно в Вашингтон настолько быстро, что его дело еще не догнало его.
  Она назвала ему номер кабинета на втором этаже госдепартамента.
  Еще один четвертак помог Джону связаться со знакомым, который работал в госдепартаменте. Джон сказал, что собирается нагрянуть к нему, и попросил заказать пропуск. Тот был озадачен, но согласился: в конце концов, Джон был частью большого «мы».
  «Ты слишком занят, чтобы беспокоиться из-за того, что я так и не появился у тебя. Слишком занят, чтобы выяснять у охранников, входил ли я вообще в здание. А в службе безопасности зарегистрируют, что я приходил к тебе, а не к Мартину Синклеру», – подумал Джон.
  Здание государственного департамента было выстроено на несколько десятков лет позже, чем громадное, занимавшее целый квартал здание таможни. Госдеп сохранил в своем облике стиль пятидесятых: путаница перегородок, гладкий бетон и литой металл, неоткрывающиеся стеклянные окна с опущенными зелеными венецианскими жалюзи; низкие белые звукоизолирующие потолки в покрытых кафелем коридорах, помеченных желтыми, серыми и синими полосами на стенах; двери из светлого дерева.
  Сотрудников, попадавшихся ему навстречу в коридорах, переполняло ощущение собственной значительности, они всем своим видом стремились продемонстрировать занятость; большинство – в костюмах или рубашках, галстуках и подтяжках. Джон мимоходом заметил, как один мужчина передавал другому какой-то документ со словами: «Это должно их расшевелить». Оба мужчины улыбнулись. В одном из коридоров Джон уловил запах попкорна. Он насчитал около десятка женщин, попавшихся навстречу. Почти все они были в деловых костюмах, коричневых или черных, с тщательно причесанными волосами.
  У входа в офис заместителя госсекретаря по сельскохозяйственному развитию, проблемам засухи и помощи голодающим Виктора Мартинеса Джон столкнулся с двумя мужчинами лет пятидесяти, выходившими из дверей. Один из них говорил другому: «Отлично, я определенно удовлетворен этим. Я просто представить себе не могу твое лицо во время дачи показаний».
  Секретарша в приемной указала на ближайшую дверь и потянулась к телефону, но Джон попросил ее не беспокоиться, потому что его старый друг Мартин ждет его.
  Джон легонько постучал в дверь кабинета – больше для секретарши в приемной, чем для того, кто сидел внутри. Джон уже повернул ручку двери, когда из-за двери раздалось:
  – Входите.
  – Мартин Синклер? – поинтересовался Джон, войдя и закрыв за собой дверь.
  – Да. Вы с бумагами от домовладельца?
  Мартин Синклер оказался тридцатилетним мужчиной с русыми волосами. На нем была белая рубашка, галстук в полоску. На носу очки в черепаховой оправе.
  – Нет. – Джон помахал своим удостоверением. – Я из ЦРУ.
  Синклер бросил на него испуганный взгляд. Прошептал сдавленным голосом:
  – Оставьте меня в покое!
  В офисе лежала гора нераспакованных коробок. Одна полка была забита отчетами, на другой же стояла лишь выцветшая черно-белая фотография, запечатлевшая команду из шести человек на ялике во время университетских гонок. Фотография белокурой жены, держащей на руках улыбающуюся маленькую девочку, висела на стене.
  – Я здесь не для того, чтобы доставлять вам неприятности, – сказал Джон.
  – Придумай что-нибудь получше.
  – Вы…
  – Всем известно, кто я.
  – Вы были консулом по политическим вопросам при посольстве в Египте.
  – В Каире не меньше полудюжины политических консулов.
  Джон нахмурился:
  – Вы один из нас?
  Офицеры разведки ЦРУ часто работали под крышей госдепа.
  – Нет, чтоб я сдох.
  – Вы подписали расписку/подтверждение…
  – Я подписывал кучу писем, это была моя работа.
  – …для компании, называвшейся «Имекс», относительно…
  – Что это? Какая-то проверка?
  – Что?
  – Идите к черту. Все вы.
  – Все, что я хочу знать, это…
  Выражение страдания сменило на лице Синклера исчезнувшую улыбку.
  – Чем меньше знаешь, тем дольше проживешь, – заметил он.
  – Я больше беспокоюсь за вас, чем за себя.
  – Правильно. Вы и тот, другой парень.
  – Фрэнк Мэтьюс.
  – И я сказал ему то же самое, что сейчас повторяю вам: ничего.
  – Он мертв.
  Синклер сжался на своем стуле:
  – Это меня не касается.
  – Зато касается меня. Клиф Джонсон, президент той компании, с бумагами которой вы имели дело, мертв тоже.
  Синклер пробормотал дрожащим голосом:
  – Столько смертей в этом мире.
  – Суровая необходимость диктует…
  – Не слишком ли поздно для суровой необходимости?
  – Нет.
  – Уверен, что да. Скажи своим хозяевам, я всего лишь хочу, чтобы меня оставили в покое. Пожалуйста. Мне на вас наплевать. Поэтому скажу одно: катитесь вы к дьяволу. До сих пор я оставался самим собой, и я не хочу изменять своим принципам. Имею я на это право?
  – Вы поступаете неразумно.
  Мартин Синклер бросил свои очки на стол, встал.
  – Если у вас есть какое-нибудь дело к заместителю госсекретаря, то встретимся в его кабинете. Если вы здесь с какой-либо другой целью, то вы зря теряете свое время. Не каждый может позволить себе такую роскошь.
  Синклер вышел из своего кабинета.
  Через две минуты Джон покинул здание госдепа. Он поймал такси у подъезда, назвал адрес джаз-бара на окраине Джорджтауна.
  В такси было сухо и тепло. На водителе были тонкая рубашка, вязаная шапочка и шерстяное кашне. У него были темно-коричневая кожа и густые волосы. На глазах, несмотря на сумрачное небо, черные пластмассовые солнцезащитные очки.
  – Сегодня утром было прохладно, – заметил водитель. – Сейчас, правда, немного потеплело.
  – Откуда ты? – спросил Джон.
  – Пакистан, сэр.
  – Из какой местности в Пакистане?
  – Лахор.
  Картинка железнодорожного вокзала в Лахоре всплыла у Джона в памяти: пыль, женщины, орущие на детей, солдаты с винтовками наперевес и без тени улыбки на лице.
  Когда такси остановилось и Джон облокотился на переднее сиденье, чтобы заплатить, он заметил, что нога водителя на педали газа была босой.
  В джаз-баре он заказал чизбургер. Следовало немного подкрепиться – это не помешает работе мозга. Завернув за угол, он обнаружил платный телефон.
  Набрал вирджинский номер, который он помнил наизусть.
  Раздался гудок. Второй. Третий, Щелчок.
  Молчание.
  Слабое дыхание человека, который выдвинул ящик стола, прижал трубку к уху и ждал. Терпеливо ждал.
  – Вы поняли, кто это? – наконец спросил Джон.
  – Да, – ответил Харлан Гласс.
  – Нам надо поговорить.
  – Ты в порядке?
  – Сегодня с утра у меня была температура.
  – У тебя до сих пор жар?
  – Нет. Я принял очень хорошие меры предосторожности.
  – Я не люблю телефоны, – сказал Гласс.
  Они договорились встретиться в театре мертвых.
  Глава 23
  Они описали большой круг, прогуливаясь мерным шагом среди гладких белых камней. Холодный ветер шелестел между колоннами. Ряды каменных скамеек были пусты. Никто не выступал с каменной пещеры сцены. Над ними висело безмолвное свинцовое небо.
  – Все плохо, – рассказывал Джон Глассу. – На первый взгляд все правдиво, логично. Безопасно. Но истина прячется где-то глубоко подо всем этим.
  – По-видимому, ты прав, – согласился Гласс.
  – И ощущение такое, как будто весь мир вокруг меня то ли сошел с ума, то ли лжет.
  – Да, весь мир против нас, – вздохнул Гласс.
  Сквозь колонны были видны голые деревья, лужайки с бурым после зимы дерном и море белых каменных плит.
  Мемориальный амфитеатр Арлингтонского кладбища расположился на холме, над могилами президентов и нищих. Пройдет всего несколько недель, и весна привлечет на эти акры могил, тянущиеся вдоль реки, множество людей из Вашингтона и окрестностей. Однако в этот мартовский день, кроме солдат почетного караула, одетых в парадную форму, с примкнутыми к винтовкам штыками, мерно шагающих и щелкающих каблуками, только Джон и Харлан Гласс прогуливались наедине с мертвыми.
  – Сильно перепугался этот Мартин Синклер? – поинтересовался Гласс.
  – Настолько, что всячески старался уйти от любых вопросов, – ответил Джон.
  – Возможно, это пройдет.
  – Может быть. Он просто трясся.
  – До тех пор, пока мы не найдем способа заставить его страх работать на нас, не следует предпринимать никаких шагов, чтобы не сломать его.
  – Я мог…
  – Ты мог вызвать у него негативное отношение к нам. – Гласс покачал головой. – С этой минуты оставь его в покое. Мы пустим его в дело, когда придет время. Скоро, но не сейчас.
  В своем нейлоновом дождевике Джон порядком продрог. Гласс заметил, что ему холодно:
  – Договорились?
  – Управление стало для меня ночным кошмаром. Фрэнк натолкнулся на что-то. Что-то, что заставило его… Он погиб, затеяв частное расследование.
  – Но с какой целью?
  – Цель – это то, ради чего он жил. Разведывательные данные. Правда.
  – Если бы еще знать, насколько далеко ему удалось продвинуться?
  – Когда его на первый взгляд самые безобидные запросы бесследно исчезли в Лэнгли, какое доверие он мог испытывать к системе, допустившей эти исчезновения? Какие были у вас основания претендовать на его доверие? Фрэнк не мог доверять даже мне, – продолжил Джон. – А ведь мы были партнерами. Одна из основных заповедей шпиона: твой самый большой враг и наиболее вероятный предатель – человек, который ближе всего к тебе. Он хотел обезопасить себя, свое расследование. Но, как видим, эта предосторожность не помогла. Среди прочего мне удалось выяснить, что он сделал фиктивный запрос от имени сенатора Баумана, чтобы открыть официальные двери.
  – Глупец! Он мог погореть на этом – его могли привлечь за мошенничество, или подлог, или злоупотребление служебным положением.
  – Фрэнк был отнюдь не дурак, – заметил Джон. – Он наверняка отлично понимал, чем рискует, и все рассчитал. Он сделал ставку, во-первых, на чехарду, царящую в делах Баумана из-за того, что он то и дело меняет своих помощников, а во-вторых, на всем известную репутацию чокнутого, заслуженную сенатором. Бауман был самым подходящим кандидатом. И Фрэнк решился действовать через его голову. Полагаю, он все же намеревался рискнуть и попросить меня о помощи, но… не успел.
  – И все, что он нам оставил, это Мартин Синклер, «контролировавший» грузоперевозки в Кувейт через Египет. Да еще этот мертвый парень Клиф Джонсон. – Гласс нахмурился. – Невозможно проанализировать данные вне контекста. А теперь все папки с документами Фрэнка находятся у Корна.
  – Думаю, Корну было что-то известно еще до смерти Фрэнка, – заметил Джон. – Корн – бывший сотрудник разведки. Фрэнк дернул за цепочку с таможней, и таможня, и разведка – обе являются частью министерства финансов. Кто-то из министерства финансов, возможно, стукнул Корну. Они вряд ли посвятили его во все, но могли прозрачно намекнуть, стараясь прикрыть свой промах. Достаточно, чтобы возбудить его подозрения относительно Фрэнка – и меня, как его напарника, достаточно, чтобы он решил, что мы занимаемся расследованием, не связанным с нашей работой на Капитолийском холме.
  – Хитро, – сказал Гласс.
  – До сих пор дураков не было.
  Под ногами Джона был твердый и холодный мрамор.
  – Фрэнк не представлял себе, что дело, в которое он влез, окажется столь серьезным, – сказал Гласс. – Не предполагал, что они зайдут так далеко, что не остановятся даже перед убийством, чтобы замести следы.
  С другой стороны амфитеатра, от могилы Неизвестного солдата, раздался звук горна.
  – Вы верите мне теперь? – спросил Джон. – Верите, что Фрэнк был убит?
  – Одной только веры недостаточно, – ответил Гласс.
  Некоторое время они шли молча.
  – Фрэнк, должно быть, раздобыл что-то действительно существенное, что заставило их убить его, – сказал Джон.
  – Вряд ли, но, должно быть, он подошел близко. Поэтому они убили его. Сможешь разыскать все следы, которые он оставил?
  – Вы можете мне помочь? – спросил Джон. – Проверить документы, компьютер…
  – Нет. Даже если бы не существовало сотен глаз, наблюдающих за каждым моим движением, даже если бы мы могли доверять нашему собственному управлению… есть смысл продолжать действовать так же, Как действовал Фрэнк. С одним существенным отличием: ты будешь действовать не в одиночку.
  – Везде, куда бы я ни пошел, – сказал Джон, – я иду вслед за кем-то или кто-то идет вслед за мной.
  – Отдел безопасности Корна? – спросил Гласс. – Или…
  – Или. Хотя, возможно, это Корн, возможно, он тоже не ангел.
  Гласс нахмурился, продолжая размеренно вышагивать.
  – Этот детектив, Гринэ, формально может потребовать допросить тебя в связи со смертью Фрэнка.
  – Я думал…
  – Что мы заставим его прекратить дело? Служба главного адвоката пытается сделать это, однако… причиной для этого может стать лишь какой-нибудь грубый промах, допущенный полицией. Не хотелось бы, чтобы это дело попало в прессу, которая примется клеймить нас и позволит убийце Фрэнка замести следы и исчезнуть. Избегай этого… детектива Гринэ.
  – Поверьте, я стараюсь.
  – Теперь плохие новости: Корн затребовал все материалы на тебя из отдела кадров, из оперативного отдела и из управления главного инспектора. Как необработанные данные, так и готовые доклады. Расследование в Гонконге.
  Они прошли десяток шагов молча. Джон смотрел на могилы.
  – В этих документах нет ничего такого, чего я мог бы стыдиться.
  – Определенно ничего порочащего. – Гласс добавил: – В этих документах.
  Ветер продувал дождевик Джона насквозь.
  – Он получит их?
  – Жизнь – это вопрос расчета времени. – Гласс улыбнулся. – Единственная копия документов, связанных с Гонконгом, находится в оперативном отделе. Наши прежние руководители в свое время издали секретные инструкции, запрещающие их вынос. Корн получил разрешение снять копию, но копировальная машина в хранилище, где должна оставаться папка с документами… сломалась. Сегодня пятница. Ты знаешь, какие проблемы с техническими службами, с оплатой сверхурочных. Корн не сможет получить твое дело, скажем, до вторника. Вечера вторника.
  – Ему известно, что вы…
  – Об этом знаешь только ты.
  Гласс пожал плечами.
  – Ты должен действовать осторожно, – сказал он Джону.
  – В армейской разведке меня научили такому приему: вызвать огонь на себя, дабы противник мог быть обнаружен, – отвечал шпион, которому пришлось в свое время служить в армии.
  – Если они достаточно сообразительны, то позволят тебе действовать только до тех пор, пока будут уверены, что они в состоянии контролировать твои действия и то, насколько далеко ты можешь зайти, – сказал Гласс.
  Ветер несся над морем надгробных плит.
  – Вы будете соблюдать осторожность? – спросил Джон.
  – Фактически до тех пор, пока ты не допустишь ошибки, я буду в безопасности. А пока я в безопасности, у тебя есть шанс и мы сможем довести это дело до конца.
  Джон склонился над каменными перилами между двумя колоннами. Вдали, за деревьями, текла река, за ней был город.
  Ворона разрезала черной линией серое облачное небо.
  – Никто не любит тебя, когда ты в нокауте. – Джон криво усмехнулся. – Мой наставник даже уехал из города.
  – Ты знаешь, куда отправился Вудруфт? – спросил Гласс.
  – Нет.
  – Я тоже не знаю.
  – Но на вашем уровне вы обязаны! Может… кто-нибудь в оперативном или Корн… вы и я…
  – На самом деле это в порядке вещей, что они чего-то не знают про нас, – сказал Гласс. – Просто нынешняя дирекция старается держать центр в неведении настолько, насколько у них хватает смелости. Придерживаясь такой тактики, они могут, опираясь на свою силу, пытаться отхватить от бюджетных ассигнований кусок пожирнее.
  – Мне не нравится этот постоянный контроль. Делай так. Думай то. Говори это.
  – А кто сказал, что жизнь должна нравиться?
  Джон посмотрел на ловкого и цепкого, как бульдог, человека:
  – Как далеко они могут держать вас от проводимых операций?
  – Они все еще продолжают надеяться на меня, – сказал Гласс. – Думают, что я положусь на свой здравый смысл и вернусь к пастве – как будто я стал в некотором смысле еретиком, согласившись возглавить ЦБТ и стараясь сделать его… Представь себе, у меня есть… там друзья. Возможности, о которых никто не догадывается.
  – Почему директор Аллен был столь… уклончив, когда говорил об Ахмеде Нарале?
  – Источники информации и методы работы, – сказал Гласс. – Считается, что мы должны охранять их от…
  – Но почему такое отношение к Наралу? Так, будто бы его не существует и не существовало. Теперь Аллен утверждает, что Нарал мертв. По их предположению.
  – Следовательно, теперь он мертв, – сказал Гласс. – Окончательно.
  – Все как-то не так, прямо как в Бейруте в плохие старые дни, – заметил Джон.
  – Почему ты сказал это?
  – Вы живая легенда.
  – Легенды врут.
  – Вудруфт рассказывал мне про вас и Джерри Барбера.
  Гласс, ничего не ответив, отвел взгляд в сторону.
  – Бейрут был базой Нарала. Вудруфт был там. Так же, как и Аллен. Занимались ли они, занимался ли Аллен разработкой Нарала?
  – Интересно, ты знаешь, куда идешь? Или просто стреляешь наобум?
  – Я стреляю, куда только могу.
  – Возможно, это неплохая идея.
  Налетел пронизывающий порыв ветра.
  – В те времена в Бейруте каждый из нас действовал сам по себе. Как это обычно бывает – делали одно, докладывали совсем другое. Я думаю, тебе это должно быть известно по собственному опыту. Я не сотрудничал с ними. Были только я и… Я и Джерри.
  – Сенатор Хандельман вытащил этого Нарала, – сказал Джон. – Аллен начал плясать вокруг да около, сначала на слушаниях, потом с этим списком, который я добывал для Баумана…
  – Да, я знаю про твой визит в спецподразделение.
  – Хотел бы знать, что скрывается за убийством Нарала.
  – Хотел бы знать, почему сенатора Хандельмана это так заботит, – ответил Гласс, и Джон отвел взгляд. – Полагаю, что это затея его помощника. Не того парня, которого ему назначил комитет, а этой дамочки Норс…
  – Возможно, – сказал Джон.
  – Надо бы это выяснить.
  – Как мне это надоело. Наша работа никогда не была легкой. Существует два набора правил для шпионов дядюшки Сэма: за границей – одни, на территории Штатов – другие. Правила внутри этих правил. Границы между двумя мирами, в которых мы вынуждены существовать. Но переходить границы в этом городе, в этом деле…
  – Границы стираются ради выгоды и силы.
  – Моя работа…
  – Твоя работа состоит в том, чтобы выяснить то, что необходимо, оставшись живым и сохранив существующую систему в безопасности.
  – Мне не нравится выполнять разведывательные операции на Капитолийском холме, в сенате Соединенных Штатов.
  – Полагаю, каждый из нас должен делать то, что мы должны делать. Ради всеобщего блага. Ради Фрэнка. Ради самих себя.
  Реактивный лайнер прогрохотал над их головами.
  – Я сделаю все, что в моих силах, – пробормотал Джон.
  – Какие у тебя планы? – спросил Гласс.
  – Одно дело… одно маленькое дельце не дает мне покоя.
  – Какое?
  Джон покачал головой.
  – Ничего существенного, – сказал он. – Это личное.
  – Ты уверен, что сейчас время заниматься этим? – спросил Гласс.
  Глава 24
  На платформе станции метро у Центрального вокзала Джон бросил четвертак в телефон-автомат, набрал номер и теперь считал длинные гудки; девятнадцать, двадцать, двадцать один.
  Трубку не брали.
  В доме никого.
  Ладно.
  Его часы показывали 2:33, пятница, после полудня.
  Часто бывает так, что вопрос жизни или смерти – это вопрос имеющегося у тебя в запасе времени.
  Джон надеялся, что следившие за ним не расставили команду для наблюдения за станцией метро у Центрального вокзала. Такое массовое привлечение личного состава существовало только в Китае или СССР, когда в разгар «холодной войны» эти страны захлестнула шпиономания.
  Однако они вполне могли поджидать его у машины. Джон специально оставил машину поближе к будке смотрителя, чтобы ее труднее было обыскать. Однако кто-нибудь, прикинувшись прогуливающимся бездельником, вполне мог миновать равнодушного студента, подрабатывавшего смотрителем, нагнуться, якобы для того, чтобы завязать шнурок, и незаметно прилепить магнитный радиомаячок на бампер.
  Похоже, никто не обратил на Джона внимания, когда он проходил через Центральный вокзал. Громкоговоритель объявил о прибытии в 2:41 поезда из Бостона. Кажется, никто не слонялся без дела по стоянке. Слушатель подготовительных курсов Университета имени Джорджа Вашингтона был на месте в будке смотрителя. Он оторвался от учебника химии, мимоходом взглянул на проходившего Джона и тут же вернулся к закону Бойля.
  Пыльный «форд» стоял на том самом месте, где его оставил Джон.
  Пошарив рукой под бамперами «форда», Джон не нашел ничего, кроме грязи.
  Это означало лишь то, что он ничего не нашел. Двери машины были заперты. Бардачок, где лежал, ожидая сильной руки, пистолет Фрэнка, – тоже.
  Когда он выезжал с автостоянки Центрального вокзала, в зеркалах его машины была лишь пустая дорога. Проехал перекресток, на котором три дня назад пуля разнесла Фрэнку голову. На остановке автобуса толпились люди. Толстая женщина болтала по телефону-автомату, из которого Джон звонил в ЦРУ.
  Джон непроизвольно сжал руль. Вперед. На желтый свет, меняя полосы движения, проехал пять кварталов на запад, нырнул в проезд, развернулся, еще раз развернулся.
  Вроде никого.
  Округ Колумбия незаметно перешел в штат Мэриленд. Единственным видимым отличием были таблички с названиями улиц, проносившиеся мимо окна машины. Это эпоха мегаполисов. Границы стираются ради выгоды и силы. Джон проезжал мимо торговых центров и заправочных станций. Крепость, окруженная акрами лужаек, выглядела как психиатрическая больница – пристанище для живых покойников. Закусочные. И снова бензозаправки.
  Красный свет остановил его у перехода между круглосуточным магазином и большой автостоянкой. Кучка оборванных латиноамериканцев на обочине высматривала, не появится ли какой-нибудь охотник до дешевой рабочей силы.
  Зеленый свет. Поворот налево, поехал прочь.
  Только эти люди в его зеркалах. Теперь курс на запад, к Роквил-Пик, который располагался по соседству с его домом. Он подъехал к крытой муниципальной автостоянке за трехэтажным торговым центром, где в свое время группа Па-ква и Синг-и, в которой он занимался, арендовала танцевальную студию для тренировок.
  Когда Джон парковал свою машину, в его голове всплыл вопрос, который Корн задал в тот первый ужасный день:
  «Ты работал с агентурой в Таиланде, Гонконге. Посмотри на Фрэнка через призму работающего с агентурой резидента. Ты заметил в нем что-нибудь необычное?»
  Когда Джон выходил с территории автостоянки, его нейлоновый плащ был застегнут в тщетной попытке защититься от холода, пистолет Фрэнка заткнут за пояс брюк. Пройдя три квартала, Джон заметил будку телефона-автомата рядом с таиландским ресторанчиком. Набрав номер, он вновь услышал лишь длинные гудки.
  Спустя двадцать минут он уже подходил к дому Фрэнка, дубликат ключа, лежавший в его кармане, помог ему благополучно проникнуть внутрь.
  Фонг не было. Единственным признаком ее существования был портфель, оставленный внизу на столе.
  Осмотреть ее чемоданы, комнату, в которой она спала, перетряхнуть одежду, которую она…
  Нет. Не ее. Не это.
  Она сказала, что останется в Балтиморе на обед, может, дольше. Она не подошла к телефону, когда он звонил.
  Его часы показывали 4:10.
  Полно времени. Он бросил свой портфель и нейлоновый плащ на кушетку, ослабил узел галстука.
  Пистолет врезался ему в бок.
  Положил его на столик для кофе.
  Запомнить, где что находится.
  Он встал на стул, принесенный из кухни, исследовал названия видеокассет в самом верхнем ряду. За любимыми классическими фильмами Фрэнка Джон обнаружил шесть кассет «только для взрослых».
  Он включил телевизор, уменьшил громкость. Задумался, разглядывая кассеты. Сделанная им находка никак не укладывалась в голове Джона. Или эти кассеты не представляли никакой ценности для Фрэнка, или Джон совсем не знал своего партнера.
  «…что-нибудь необычное…»
  Названия двух фильмов были знакомы Джону по шумным скандалам, которые они вызвали.
  «По крайней мере, эти две кассеты могли претендовать на определенную культурную ценность для такого коллекционера, как Фрэнк», – подумал Джон.
  Отложил их на кофейный столик.
  Рядом с пистолетом.
  «Целебная сила минеральных источников» – банально, предсказуемо. На кофейный столик. «Любовь не ржавеет» – глупо, нелепо. На столик, следом за предыдущей.
  Что осталось? «В рай нелегально», на коробке стоящая на коленях кудрявая брюнетка демонстрирует обнаженную спину, и «Эксайлес» с надувшей губы знойной блондинкой, сидящей верхом на стуле, на ней лишь черный пояс с резинками, чулки в сеточку и туфли на высоком каблуке.
  Джон загрузил «Эксайлес» в видеомагнитофон Фрэнка. Неправдоподобные имена в титрах. Платиновая блондинка с алыми губами в крошечном красном платье пинала изящной туфелькой спущенное колесо спортивной машины. Мужчина в очках предложил ей свою помощь. Они прошли к нему. Он позвонил в гараж. Сказал, что он поэт. Она сказала, что оказалась на дороге «потому, что время от времени все мы мечтаем отправиться далеко-далеко, куда глаза глядят». Они поцеловались. Под красным платьем на ней был лишь черный пояс с резинками и чулки. Он снял свои очки. Она тискала его. Он тискал ее. Звучала ужасная музыка. Гостиная. Спальня. Появилась женщина в комбинезоне механика…
  Наблюдая за этим, Джон испытывал лишь душевное оцепенение и тошноту.
  Скверно так вламываться в жизнь Фрэнка. Красть его секреты, вынюхивать…
  Что он видел? Бездушные исполнители, запертые в прямолинейном, двухмерном пространстве экрана; безвкусная, дилетантская игра.
  Бьющая тяжело, наверняка. Глаза горящие, ищущие, уверенные. Но…
  Пустые. Опустошающие.
  Джон вертел в руках пульт дистанционного управления, пока не нашел кнопку быстрого просмотра. Наблюдая, как карикатурные фигуры на экране выполняют свои акробатические трюки, он не мог сдержать смеха. Джон не предполагал, что в его обязанности шпиона будет входить и просмотр подобных фильмов.
  Экран погас. «Эксайлес» закончился.
  Часы показывали 4;57.
  Полно времени. Он просмотрит все. Потом уйдет и унесет с собой секреты, которые удалось разузнать, но которые никоим образом не прибавили ему ни мудрости, ни безопасности и, уж конечно, ничего не прояснили.
  Он поставил «В рай нелегально» и опустился на кушетку.
  Титры. Ни одного правдоподобного имени.
  Уже здесь начинается ложь. Не фантазия, не вымысел – в твою душу проникает ложь.
  Кудрявая брюнетка и здоровенный тяжелоатлет в постели. Голые. На ее правой ягодице татуировка, сине-красная бабочка. К особым приметам качка можно было отнести лишь усы, торчащие в разные стороны. Он сделал ей комплимент. Она поблагодарила, объяснила ему, чем хочет заняться. Назвала это раем. Он ответил, что никогда этим не занимался. «Я не знаю как», – сказал он. Она встала перед ним на колени. Выгнулась, демонстрируя свой пышный зад, сказала…
  Входная дверь. Ключ в замке.
  Вскочил с кушетки. Дверь распахнулась.
  Вошла Фонг.
  Увидела Джона, оторопела от неожиданности:
  – Какого…
  Джон дрожащими пальцами искал кнопку «стоп» на пульте. Нажал кнопку отключения звука. Звук пропал, но действие на экране продолжалось.
  – Джон?! Почему ты… Как…
  Она уставилась на экран, прижимая к груди пакет с продуктами.
  – Фонг, ты собиралась…
  Ее глаза расширились.
  – Ты… сукин сын! – завопила она. – Маньяк, ты маньяк…
  – Не вопи! – сказал Джон, помня про пожилую даму по соседству. Он шагнул к Фонг.
  Она бросила в него пакетом с покупками.
  Он отбросил кулек в сторону. Бутылки с кокой, спаржа, упаковки с мясом, картошкой, картонная коробка с яйцами.
  – Послушай! Все в порядке!
  Она взмахнула своей сумочкой на ремне. Джон нырнул в сторону, отступил на шаг, уклонившись от просвистевшей мимо уха сумочки. Фонг продолжала вопить.
  Поймал сумочку за ремень, дернул.
  Она выпустила ее из рук, Джон потерял равновесие.
  Фонг бросилась к входной двери.
  Он поймал ее, когда она уже ухватилась за дверную ручку.
  – Пожар! – завопила Фонг.
  Руку на ее талию, вторую – на плечи. Рывком отбросил от двери.
  Она отлетела прочь, запнулась о кушетку, упала на спину, запуталась в плаще, ноги в синих джинсах болтаются в воздухе, руки в ярости колотят по кушетке, по столику.
  Схватила пистолет.
  – Не надо! – крикнул Джон.
  Он упал на колени, раскинув руки: беспомощен, видишь, я беспомощен, – она поднялась на ноги. Черное отверстие 45-го калибра нашло его. Пистолет дрожал в ее руках. Она пятилась, огибая кушетку, к столу, к телефону.
  – Ты… ты…
  – Все в порядке!
  – В порядке? В порядке? Ты проявил ко мне участие, и я думала… А после этого ты врываешься сюда… Ты… Врываешься в мой дом, в дом моего отца… с пистолетом, и после этого все в порядке? Ты, прикидывавшийся близким другом! Да знаешь, кто ты на самом…
  – Эй, это не про меня!
  – О, ну конечно, это не ты, ты некий космический «друг», перенесенный сюда при помощи луча космическими пришельцами!
  – Я всего лишь собираюсь встать.
  Медленно, продолжай говорить. Заговаривай ей зубы:
  – Мои колени не могут больше…
  – Если ты сделаешь хоть один шаг, твои колени отправятся к чертовой матери!
  – Я стою на месте!
  – Заткнись, дерьмо!
  – Выслушай меня!
  – О, я знаю, ты мастер заговаривать зубы! Не вешай мне лапшу на уши!
  Она отступала к телефону. Вызовет полицию.
  – Не надо! Не звони никуда. Не надо пока…
  – Не указывай мне, что я должна делать! У меня есть это, – она махнула пистолетом, – поэтому командовать тут буду я!
  Пистолет снят с предохранителя. Если она умеет с ним обращаться, то успеет сделать три, может быть, даже четыре выстрела, прежде…
  – Черт тебя дери, не двигайся!
  – Я не двигаюсь!
  – Ты только что подвинулся! Я видела, ты подвинулся!
  – Я никуда не двигаюсь!
  Их разделяло двенадцать футов, может, чуть больше.
  Времени хватит на два выстрела, может быть, три…
  – Как ты думаешь, кто ты такой? – Слезы катились по ее щекам. – Что ты себе воображаешь…
  Продолжая пятиться, она уперлась в стол. Телефон был в пределах ее досягаемости.
  – Я здесь по делу. Для ЦРУ. Для твоего отца…
  – Мой отец не занимался таким дерьмом!
  – Прошу тебя, выслушай, пожалуйста, только выслушай…
  Заметил, что выражение ее лица стало оцепеневшим, бессмысленным.
  Потерянный взгляд, рот открыт. Взгляд устремлен мимо Джона, на телевизор.
  Медленно обернись и посмотри.
  Звук выключен, картинка цветная, предрождественская дата в титрах внизу экрана. Высоко закрепленная камера, направленная под углом вниз, снимала разговор двух мужчин в странной гостиной.
  Полностью одетых мужчин! В кадр попадали спина и плечи одного, сидевшего на кушетке, другой сидел, нервно ерзая, на стуле напротив.
  Воспользуйся Фонг пистолетом в доме Фрэнка, и закон будет на ее стороне. Не отрывая глаз от экрана, Джон пошарил по кофейному столику в поисках пульта и включил звук.
  – …я никогда не делал этого раньше, – говорил мужчина, сидящий на стуле.
  Он в смущении отвел взгляд от человека, сидящего на кушетке.
  – Все когда-то делали первый раз, – заметил мужчина на кушетке.
  В кадре были видны только его плечи и затылок. Судя по всему, он был одет в черную кожаную куртку. Его темные волосы были собраны на затылке в крысиный хвостик.
  Повернись. Дай посмотреть на твое лицо.
  Экран погас, закружился черно-белый снег.
  Снова мигнул, те же люди в той же гостиной.
  Мужчина на стуле – лицом к камере. Модная прическа, голубая рубашка, спортивная куртка, плотное телосложение, на вид лет сорок.
  «Однако ты не знаешь о камере», – подумал Джон, наблюдая за глазами мужчины. Его взгляд не был прикован к объективу, но он и не избегал смотреть в этом направлении. Он говорил и двигался, как актер, достойный «Оскара», или как неизвестная звезда: «человек на стуле».
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Не то чтобы я не был благодарен за предложенную работу, я только хочу сказать…
  Второй «актер», продолжавший сидеть на кушетке спиной к камере, прервал его.
  ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Рад помочь тебе. Мы создаем великое братство. Ты заслуживаешь…
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Видите ли, дело в том, что…
  Он наклонился к кофейному столику. Человек на кушетке подался вперед…
  Экран опять заполнился черно-белым снегом.
  Фонг по-прежнему стояла за спиной Джона. Они наблюдали за тем, как на экране крутилась и плясала «снежная» метель.
  Экран моргнул, и опять появились те же двое в той же гостиной, по-прежнему сидевшие каждый на своем месте.
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. …я только хочу знать это наверняка.
  ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Все хотят знать наверняка. Однако ты уверен в себе?
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Уверен. Вроде бы уверен. Да, я уверен.
  ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. У тебя нет никаких оснований беспокоиться. Ты должен послать все это дерьмо куда подальше, правильно?
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Верно.
  ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. В общем-то все дело – сущий пустяк.
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Верно.
  На столике между ними стояли бутылки с пивом. Дневной свет заполнял окно в углу экрана.
  ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. (руки расставлены, длинные белые кисти рук торчат из рукавов черной куртки). Думаю, ты понимаешь, что в такого рода делах не стоит задавать много вопросов!
  «Наклонись же вперед! Лицом к камере!»
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. По-моему, я имею право спросить…
  ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Нет, вы поглядите на него. Несомненно, из тебя получится настоящий делец. Именно поэтому мы выбрали тебя.
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Я…
  ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Не забывай, что ты находишься здесь исключительно благодаря умению держать язык за зубами и не задавать лишних вопросов.
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. И все же, это дело, все это полностью санкционировано?
  ЧЕЛОВЕК НА КУШЕТКЕ. Санкционировано по максимуму. В конечном счете, за что мы платим этому парню, правильно?
  ЧЕЛОВЕК НА СТУЛЕ. Правильно и…
  Экран мигнул.
  Пляска черно-белых снежинок.
  Вновь засветился. Лицо, перекошенное гримасой экстаза. Девица с бабочкой на заднице и тощий мужик с волосатыми ногами, которого Джон раньше не видел, скованные любовным параличом, стонущие и всхлипывающие.
  Переведя взгляд на Джона, Фонг прошептала:
  – Что… что это?
  Джон улыбнулся твердо и непроницаемо:
  – Назовем это предварительным просмотром или приманкой, если хочешь.
  Глава 25
  – Ты его убил? – спросила Фонг.
  Они сидели за столом в углу.
  – Я никогда никого не убивал, – ответил Джон.
  – Ты убил моего отца?
  – Нет.
  Пистолет и коробки с видеокассетами лежали на столике. Телевизор выключен.
  – Тогда кто? – спросила Фонг.
  – Не знаю.
  Лужа коки, разбитые бутылки и битые яйца, застывающие на кафеле кухонного пола.
  Скажи ей:
  – Лучшее, что ты можешь сделать, это сесть на самолет…
  – Я села на самолет. Прилетела сюда. Потому что кто-то убил моего отца. Не было никакой «городской трагедии». Убийство. Мокрая работа. Предательский удар. Твое долбаное ЦРУ лжет мне…
  – Они не лгали тебе.
  – Что?
  – Я не могу рассказать тебе больше.
  – Не можешь. Дерьмо собачье! Ты не хочешь сказать мне. Скажи на милость, почему?
  – Моя работа.
  – А мой отец? А моя жизнь? Да пропади она пропадом, эта твоя работа.
  Она откинулась на спинку стула, прищурилась.
  – Как ты думаешь, много неприятностей я могла бы принести? – спросила она. – Полицейские? Газеты? Конгресс?
  Он кивнул:
  – Массу. Твой отец не одобрил бы это.
  – Да? Может быть, но ведь мы не можем спросить у него?
  Все же тон ее голоса смягчился, она опустила глаза.
  – Я не уеду, – прошептала она.
  Поверь в это. Поверь ей.
  – Если ты кому-нибудь что-нибудь расскажешь, – сказал Джон, – ты вызовешь лавину лжи и…
  – Меня не очень-то баловали честностью.
  За окном начинались сумерки.
  – Что это за чертова пленка? – спросила Фонг.
  Они просмотрели запись еще раз.
  – Думаю, это имеет какое-то отношение к случившемуся.
  – Ты думаешь? Весьма утешительно. Расскажи мне, что тебе известно.
  – Если я сделаю это, то подвергну тебя риску.
  – Я уже видела пленку. Моя невинность потеряна.
  – К счастью, этого недостаточно для того, чтобы дали санкцию на устранение.
  – Ты, должно быть, не настолько ловок, как думал мой отец.
  – Ты же говорила, что он не рассказывал про меня.
  – Когда он звонил на прошлое Рождество, сказал, что работает с хорошим парнем.
  Подкинь ей что-нибудь. Пусть успокоится.
  – Твой отец… Фрэнк случайно обнаружил что-то. Он охотился за этим в одиночку.
  – Потому что он не доверял управлению.
  – Потому что не знал наверняка, кому он может доверять.
  – Даже тебе.
  Джон утвердительно кивнул.
  – А я собиралась довериться тебе.
  – А что посоветовал бы тебе отец?
  Фонг прошла на кухню, посмотрела на желтые стены.
  – Сбежать побыстрее и подальше.
  – Это самая разумная идея.
  Она покачала головой:
  – Бежать некуда. Я останусь здесь. Как он заполучил эту видеопленку?
  – Не знаю.
  – Было это… все вместе, как мы видели?
  – Не думаю. – Джон кивнул на полки с кассетами. – Наверное, у него была кассета, на которой была только…
  – Запись беседы этих двух парней.
  – Да. Он скопировал ее на этот фильм.
  – Почему именно этот фильм?
  – Лучший способ спрятать секрет – поместить его внутри другого секрета.
  – Лучший способ спрятать секрет – это поместить его среди правды, – возразила Фонг. – Что ты скрываешь?
  – От тебя? Ничего, кроме того, что я обязан скрывать ради твоей же безопасности.
  – Это дерьмовый ответ.
  – Это правда.
  – Я уже говорила… – Фонг смолкла. – Мои фотографии… не оставил в доме ни одной…
  – Все это ради твоей безопасности, – сказал Джон. – Твой отец понимал, что входит в район военных действий. Хотел быть уверенным в твоей безопасности.
  – Но я, мои фотографии… Оттого, что он снял их со стен, я сама по себе не перестала существовать.
  – На это тоже существует ответ.
  – У тебя есть ответы на все мои вопросы?
  – Разумеется, нет.
  Фонг отвела взгляд. Джон понял, что выразился не совсем удачно.
  – Профессионал из управления может раздобыть твои фотографии, по крайней мере старые, из персонального дела твоего отца. Кроме того, если они знали, где ты живешь, то всегда могли получить факс фотографии с твоих водительских прав, – объяснил он.
  – Которая и близко не похожа на меня, – сказала она.
  – Возможно, довольно похожа. Но независимо от этого: убрав твои фотографии из дома, он хотел создать впечатление, что ты не важна для него. И если «охотник» не имел доступа к личному делу Фрэнка, то найти твою фотографию могло оказаться для него нелегкой задачей.
  – Да дело не во мне, – сказала она. – Этот… фильм. Что скажешь…
  – Он скопировал ту запись на «неприличный» фильм, – сказал Джон, – и спрятал его с другими подобными. Он раздобыл их все для прикрытия, рассчитывая, что если кто-нибудь будет шарить в этом месте, то, возможно, найдет его «секрет», но проигнорирует его, потому что это не тот секрет, который он ищет.
  – Где же оригинал пленки?
  – Может быть, нашли те, кто побывал здесь до нас. Фрэнк, возможно, спрятал ее вместе с другими так, что они удовлетворились тем, что нашли эту, первую, пленку.
  Она посмотрела на мужчину, сидящего за столом в доме ее отца.
  – Ты знаешь гораздо меньше, чем я думала, – заметила Фонг. – Но ты знаешь, кто те двое парней на пленке и о чем они говорили?
  Аккуратней: если ты солжешь и она почувствует это…
  – Я не знаю…
  – Дерьмо!
  – Послушай меня: я действительно знаю совсем ненамного больше того, что мы видели на пленке. Знаю. Хотя не могу доказать. Или убедить кого-нибудь другого, не имея на руках серьезных доказательств.
  – Тогда испытай мое доверие.
  – Парень на стуле… По-моему, я знаю, кто он такой.
  – Кто?
  – Я думаю, что этот человек уже мертв и звали его Клиф Джонсон.
  – А кто тот, другой парень?
  – Думаю, это он записал пленку. Потом отредактировал ее, убрав кадры, в которые попало его лицо, после чего передал пленку твоему отцу. Я помню, что он говорил, когда мы ехали на работу. Что он начал разбираться. Что эти дни напомнили ему семьдесят второй год – год Уотергейта. Секретные записи – эта жилая комната, – не Белый дом, но…
  – Однако такое сравнение пришло в голову моему отцу.
  – Да.
  – Запись…
  – Предварительный показ, – сказал Джон, – приманка. Но не для тебя. Теперь возвращайся в Чикаго. Возьми все деньги, которые у тебя есть. Причем быстро. Купи билет на вымышленное имя и отправляйся в путешествие. Никаких кредитных карточек, никому ничего не говори. Позвони мне, когда вернешься. И тогда…
  – И тогда ни у кого не будет хлопот. Грязь будет твердеть на могиле отца.
  – Я не допущу, чтобы его смерть была напрасной, – возразил Джон.
  – Слишком поздно. – Фонг бесцельно бродила по гостиной. – Он очень скупо рассказывал о своей работе, но любил ее. Отец понимал, что можно делать дело и делать дело, любил повторять, что слабая армия может одолеть более сильную, если ее бойцы будут сражаться до конца. Ты знаешь, что он был морским летчиком?
  – Да.
  – Он любил армию. Semper fi – всегда верен. Он считал, что это то, для чего дается жизнь: быть верным. Задался целью всегда жить по справедливости, независимо…
  Фонг посмотрела на полки с кассетами.
  – Знаешь, почему он любил старые фильмы?
  – Нет.
  – Отец полагал, что, впитав массовую культуру, лучше поймет Америку. Папа всегда гордился тем, что он американец, но в последнее время иногда говорил, что теряет это ощущение. К тому же в фильмах существуют ясные линии и ясные сражения. Понятия, на которых он вырос, не такие, как в этом гнусном мире.
  Фонг посмотрела на занавески, закрывающие стеклянные двери.
  – Наш мир такой, какой он есть, – сказал Джон.
  – Да, – согласилась она. – Ты сказал, что управление не лгало мне. Значит, они считают, что мой отец не был убит.
  – Да, это так.
  – Значит, ты работаешь не на них и они ничего не знают про все это. Тогда кто ты такой?
  – Если я скажу тебе больше…
  – Если ты не сделаешь этого, то, стало быть, ты собираешься меня убить.
  Вопрос в лоб. Не увильнешь.
  Не обманывай. Не скрывай.
  Потому что она разгадает обман. Выйдет из себя.
  Потому что она заслуживает… Потому что.
  Пуля. Реакция агентства. Клиф Джонсон, убитый в Париже. Мнимый запрос Фрэнка и поддельное письмо сенатора, которое он пустил по инстанциям. Неизвестный груз, отправленный в Кувейт, и Мартин Синклер. Люди в синем седане. Детектив Гринэ. Накладывающаяся на все это жестокая логика кризиса.
  Все летит в тартарары.
  Кроме Эммы.
  Эмма тут ни при чем. В самом деле.
  – Убивший моего отца должен умереть.
  – Ты ведь не убийца, так же, как и я.
  – Я могу сделать то, что должна сделать.
  – И потом жить с этим?
  – Ты о моей душе? Я не верующая. Не верю ни в монашество, ни в Будду, ни в карму, ни в Христа, ни в какого другого пользующегося шумным успехом Бога.
  Посмотри на нее:
  – Это неправда.
  Ее губы задрожали:
  – Может быть, но это моя неправда.
  – Существует понятие справедливости, которое важнее смерти.
  – Я сделаю все, что смогу. И если ты не поможешь мне выяснить, что случилось с моим отцом…
  – Выяснить? Всего лишь выяснить?
  – …тогда черт с тобой. Я росла и воспитывалась, имея перед глазами пример моего отца, – сказала она. – И наверно, чему-то у него научилась. Так что не хнычь об опасности. Кроме того, черт тебя дери, я ведь уже ввязалась в это? Не надо возражать мне, что я не обучена. Я знаю про существование групп, способных работать на ощупь и подчиняющихся лишь своим внутренним законам, неизвестным окружающим.
  – Не могу представить, чем бы ты могла заняться, – пытался возражать Джон.
  – Я могу быть свидетелем. Уверена, что мой отец одобрил бы мои действия.
  Заставь ее отказаться от своего решения. Удержи ее.
  – Почему ты не поехала в Балтимор?
  Она схватила свою сумку с пола и, вытащив из нее листок бумаги, бросила на стол перед ним.
  – Это имя старой леди и номер ее телефона. Позвони ей. Она звонила мне, сказала, что простыла, извинилась и просила приехать в другой раз.
  Листок лежал перед ним.
  – Я верю тебе, – сказал он.
  Она взяла листок, согнула пополам и сунула в карман его рубашки. Ее пальцы скользнули по его груди.
  – Тебе не следует этого делать. И кстати, почему я должна верить тебе?
  – Отличная мысль.
  – Так уже было, когда американцы пришли во Вьетнам. Посмотри, куда это нас привело.
  – Сюда.
  – Назови мне хотя бы одну причину, по которой я должна доверять тебе, если мой отец тебе не доверял.
  Джон вложил пистолет ей в руки.
  – Это было вторым секретом твоего отца. Ты получила его, ты получила его пленку. Так что ты можешь отказаться от моей помощи прямо сейчас. Но я надеюсь, ты будешь дальновидней, и доверяю тебе.
  – Это значит, что и я должна довериться тебе. Не очень радостная перспектива.
  Она оценивающе взвесила пистолет на ладони.
  – Я держала его в руках и не воспользовалась им. Ты предлагаешь игру не на равных. Ты готов умереть, хотя и предпочел бы быть побежденным в сражении. Не ищи легких путей. Предложи мне что-нибудь не столь тривиальное. Что-нибудь, что заденет сильней. Поделись со мной секретом.
  – Я уже говорил тебе…
  – Я имею в виду не это. Не моего отца. Я говорю о тебе.
  – Что? Ты хочешь знать, что я…
  – Ты понимаешь, о чем я. – Она посмотрела на него. – Я ведь «фифа из Лэнгли». Мне известны правила, по которым вы, агенты, играете. Даже у святых есть свои грязные тайны. У человека же вроде тебя на совести должна быть куча грехов.
  – И я должен поделиться одним из них с тобой?
  – Ты хочешь завоевать мое доверие, поделись со мной чем-нибудь ради этого. Чем-нибудь существенным. Доверься. Или ты потеряешь меня.
  Они сидели за обеденным столом. Джон изучал картину на стене. Она молча ждала. Он восхищался ее выдержкой.
  Она понимает это: Рискованное предприятие. Ну давай.
  – Я говорил тебе, что я был БП. Глубоко законспирированным шпионом.
  – Таиланд, Гонконг, – подхватила Фонг.
  – Моей целью был Китай. Мое прикрытие в Гонконге было отличным, но я должен был вербовать для ЦРУ агентов для борьбы с коммунизмом. Надо сказать, что от желающих не было отбоя. После второй мировой войны Китай вплоть до конца семидесятых годов оставался закрытой страной, однако начиная с восьмидесятых ЦРУ наполнило Китай своими агентами. Дело было не только в секретных соглашениях между Штатами и Китаем, направленных на окончание войны во Вьетнаме. И на развал Советов. Дракон, великий китайский дракон, зашевелился в своей пещере. Перемены, демократия.
  За 1989 год я заслал из Гонконга на материк четырнадцать агентов. Двое из моих добровольцев были из Тэву – это их разведка, либералы в Тэву пытались спасти демократическое движение на площади Тяньаньмынь от уничтожения армией и сторонниками жесткой линии.
  – И потерпели поражение.
  – В конечном счете да. Но сначала… Даже в Гонконге толпы народу вышли на митинг, надеясь, что это революционное выступление в конце концов может победить историю и свободный Китай объединится в одну могучую нацию. И прочие розовые мечты.
  – Тебе удалось сделать что-нибудь?
  – Когда площадь Тяньаньмынь заполнили люди, никто – ни Лэнгли, ни китайская тайная полиция, ни Тэву – повторяю, никто не знал, какой будет развязка. Революции пишут свою собственную историю.
  Я был там не единственным наблюдателем. У ЦРУ есть грандиозная система ССРДСПШ – с множеством агентов. Добавь сюда еще ЭЛРАД – электронный радиоперехват, спутники-шпионы… Мы понимали, что силы не равны, – это была кровавая баня. Половина моих людей благополучно вернулась из Китая. Но нам была необходима информация. Я послал их обратно. Они доверяли мне. Я поступил как профессионал.
  – И потом танки смяли все, – сказала Фонг.
  – Моей целью был контроль нанесенного урона, сохранение противостояния. Не дать сторонникам жесткой линии объединить массы против «заокеанского дьявола». Здравый совет, хорошая политика.
  – И в чем состоял твой проступок? – спросила Фонг.
  – Я украл из «черной кассы» семьдесят четыре тысячи долларов, предназначенных для финансирования операций. Уговорил одного американского туриста уступить мне его место в туристической группе, направляющейся в Китай, и отправился туда…
  – Чтобы вытащить своих людей?
  – Деньги – это все, чем я мог им помочь. Способы связи у нас были заранее оговорены… Я послал некоторым из них сообщение. Гуйлинь – это город туристов, как китайских, так и иностранных. Некитайцы получают только жестко регламентированные туры, никаких отклонений от маршрута, только утвержденные гостиницы. Экскурсия в известняковые пещеры, на вышивальную фабрику… И прогулка на теплоходе вниз по Ли. Река, гранитные скалы вдоль берегов, как пальцы великанов, торчащие из земли.
  – Я видела подобные картины, – сказала Фонг. – Думала, их написали китайские импрессионисты.
  – Нет, они воспроизводят пейзажи с точностью фотографов, – сказал Джон. – Армия забыла запретить все экскурсии вне Пекина, или приказ был потерян, или что-то в этом роде. Один из моих агентов, так же, как и я, отправился в Гуйлинь. Он стоял у одного борта катера, когда мы плыли вниз по реке, я – у другого. Я спрятал деньги под раковиной в ванной катера. Улетел обратно в Гонконг. В конце концов двое моих людей при помощи взятки смогли бежать.
  – Что сказали в управлении?
  – Если бы китайцы поймали меня, это было бы катастрофой для политики Соединенных Штатов. Даже будучи БП, не числясь в списках оперативников, я знал массу такого, от чего ЦРУ не пришло бы в восторг, выплыви это наружу. Китайцы умеют заставить заключенного «попотеть», как никто другой. Добавь к этому растрату, потерянную профессиональную объективность, самовольную поездку, ковбойское безрассудство… Но двое наших людей благодаря мне были освобождены, поэтому мое «неповиновение» превратилось в «замечательный успех», а я получил медаль.
  – А что ты утаил от ЦРУ?
  Джон внимательно посмотрел на нее:
  – Ты что-то знаешь?
  – Я знаю тебя, – ответила она.
  – Одного из моих агентов звали Вэй. Мы были любовниками. Я никогда не рассказывал об этом в агентстве, потому что… Мне не хотелось, чтобы они эксплуатировали это.
  – Ты любил ее?
  Джон перевел взгляд на стол, потом опять посмотрел в глаза Фонг.
  – Она была великолепна. Храбрая. Ловкая. В нас было что-то общее, что было больше каждого из нас: вместе строили заговоры, доверяли друг другу, делили и горе, и радости…
  – Ты любил ее?
  – Ты можешь мне объяснить, что значит любить?
  Она спросила:
  – Что с ней случилось?
  – Одного человека поймали и сломали. Через него китайцы смогли выйти еще на восемь человек. Все они получили пулю в затылок. Еще о троих мы ничего не знаем.
  – Вэй?
  – Да. Никаких сомнений.
  – Извини.
  – Мое прикрытие лопнуло. Антиреформаторы победили. Китайцы выследили меня в Гонконге, у них была моя фотография. Они передали ее своим резидентам во всех странах, где у них были посольства. Они капитально обложили меня.
  – Ты никогда не рассказывал ЦРУ о Вэй?
  – Достаточно откровений.
  – Достаточно для тебя.
  – И для них. Даже с медалью вместо приговора было достаточно плохо, что я сгорел. Правда всегда может быть вывернута наизнанку, можно было представить все так, что я растратил деньги на женщину, с которой спал. Меня бы выставили агентом, бросившим родину, безответственным человеком, который потерял над собой контроль, к тому же оказался нечистым на руку и, как следствие, плохо кончил.
  – Они до сих пор так думают. Да еще эта ложь, которую ты придумал, чтобы покрыть себя.
  – Да, – сказал Джон. – И если уж конторе не удалось поймать меня, то она должна попытаться отомстить.
  Он посмотрел на нее.
  – В том, что ты рассказал, есть хоть капля правды?
  – Это все – чистая правда.
  – В таком случае ты был готов к этим неприятностям, не так ли?
  Он кивнул.
  – И теперь я часть этого, – продолжила Фонг. – Ты не оставил другого выбора.
  Разумнее согласиться. Лучше согласиться. Сейчас.
  Положи этому конец. Решительно.
  – Ладно, я принимаю тебя. Как свидетеля. Исключительно в этом качестве. Ты ничего не знаешь, никому ничего не говоришь, ни сейчас, ни потом. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Никаких вопросов, никаких возражений. Куда бы я ни пошел и что бы ни делал, ты беспрекословно следуешь за мной.
  – Надеюсь, что ты выберешь правильный путь.
  Она кивнула, и он осознал, что сам кивнул в ответ.
  – Тебе необходимо сделать кое-что прямо сейчас, – сказала Фонг.
  Она положила пистолет отца на стол между ними:
  – Научи меня пользоваться этим.
  Глава 26
  Пятница. Вечер. Холод. Пустота. Конец по-настоящему тяжелой рабочей недели.
  Джон и Фонг скопировали кусок с записью съемки скрытой камерой на три кассеты с другими фильмами Фрэнка: «Стеклянный ключ», «Чайна-таун», «Долгий сон».
  Он отдал ей «Чайна-таун».
  – Твоя кассета, – сказал Джон. – Смотри не потеряй.
  «В рай нелегально» и «Стеклянный ключ» положил в свой портфель. Он отправил «Долгий сон» по секретному адресу ЦРУ в Сан-Франциско. Посылая кассету заказной бандеролью, Джон рассчитывал, что почтовым службам понадобится не меньше недели, чтобы ее доставить. Связник, находящийся по этому адресу, обязан переправить этот пакет в нераспечатанном виде в Лэнгли – на что потребуется еще не меньше двух дней, – где он ляжет на стол Харлана Гласса в центре по борьбе с терроризмом.
  Для подстраховки. На всякий случай.
  «Но еще не время действовать активно, – подумал Джон. – Еще не время».
  Они запарковали машину, взятую Фонг напрокат, у кинотеатра на Роквил-Пик между домом Фрэнка и коттеджем Джона. Джон купил два билета на ближайший сеанс, один дал Фонг.
  – Я вернусь сразу, как только смогу, – сказал он ей.
  Фонг зашла внутрь. При ней была видеокассета и пистолет ее отца. Он назвал ей бар, где его ждать, если он не успеет вернуться до окончания фильма.
  – А что, если…
  – Тогда действуй по своему усмотрению.
  Он отправился вниз по улице вдоль тускло освещенной аллеи. Чтобы срезать угол и выиграть время, Джон решил идти дворами. Всю дорогу он внимательно смотрел по сторонам, не притаились ли на тихих улицах наблюдатели.
  В окнах дома хозяина его коттеджа горел свет. Табличка на фасаде сообщала, что собственность охраняется частной охранной компанией и электронными системами сигнализации. Джон знал, что его домовладелец просто-напросто украл эту табличку, надеясь этой уловкой защитить свою собственность.
  Джон спрятал «Стеклянный ключ» в гараже домовладельца под брезентовым свертком.
  Убедился, что никто не следил за ним.
  Проверил, не наблюдает ли кто-нибудь из-за темных деревьев за его коттеджем.
  У двери он обнаружил пакетик корицы и визитную карточку детектива Гринэ.
  Войдя в дом, Джон посмотрел на индикатор автоответчика: звонили трое.
  Двое. И Эмма.
  – Только не рассказывай мне, что ты работаешь, – сказала она. – Сейчас вечер и к тому же пятница. Уйма свободного времени. Есть идеи, как мы можем его использовать?
  Он почувствовал ее присутствие в доме.
  Так же, как и любой, кто прослушивал его телефон.
  Джон переоделся, упаковал два чемодана, собрав самое необходимое. Надел альпинистскую куртку, выключил свет и вышел.
  Он взмок, пока добрался до череды отелей и ресторанов на Роквил-Пик. Джон остановился у телефонной будки на стоянке, рядом с небольшим кафе.
  Рискнуть в надежде, что линия не прослушивается.
  – Если вы хотите что-нибудь продать мне, – сказала Эмма, сняв телефонную трубку, – то ответ будет – нет.
  – Это я.
  – Тогда лучше бы это был коммивояжер.
  – И каким будет ответ?
  – Меня легко уговорить, – сказала она.
  – Я работаю, – ответил он.
  Эмма помолчала, поинтересовалась:
  – С кем-нибудь, кого я знаю?
  Джон устало прикрыл глаза:
  – Я один.
  – Тебе решать, – сказала Эмма. – Я заходила повидаться с тобой сегодня, но не застала тебя в твоем кабинете.
  – Мне было необходимо… побыть одному.
  – О. Вдали от… э… друзей и шума.
  – Ну что-то вроде, если хочешь.
  – Двуличие тебе не к лицу. И мне тоже. Нам обоим. Мне оно не нужно.
  Джон почувствовал, как замерло его сердце:
  – Мне тоже. Но мне нужно твое понимание.
  – Я считаю себя рассудительной. Сговорчивой. Для женщины, которой не позвонили на следующий день и не сказали, что случившееся вчера – это лишь начало уик-энда. Уик-энда, в котором два дня и три ночи. Прогноз погоды обещает похолодание…
  – Эмма…
  – Холодные простыни так приятны в первые мгновения, – сказала она.
  – Я должен работать. Весь уик-энд.
  Нужно присматривать за Фонг.
  – О! – От голоса Эммы повеяло холодом.
  – Мне очень жаль, – сказал Джон.
  – Могу себе представить, – сказала она. – Этот город всегда побеждает. Почему бы нам не подыскать стоящую работенку где-нибудь в Цинциннати, с девяти до пяти?
  – Ты уверена, что хочешь этого?
  – Ты хочешь, чтобы я сказала, чего я хочу?
  – Я…
  – Не увиливай.
  – Расскажешь потом.
  – Обещаешь?
  – Конечно, – ответил Джон, и он на самом деле так думал, но вновь сказал: – Мне нужно твое понимание.
  – Я не буду стирать, – сказала она. – До самого следующего свидания.
  – Ты можешь… еще кое-что найти для меня?
  – Ты «работаешь» весь уик-энд. Ваши парни «по ту сторону реки» обладают лучшим в мире оборудованием для поиска информации. Почему ты просишь меня…
  – Под пониманием я подразумеваю и то, что ты не будешь задавать лишних вопросов.
  – В таком случае, по-видимому, ты попросишь о чем-нибудь ужасном.
  – Мне необходимо, чтобы ты доверяла мне.
  – Если бы я тебе не доверяла, ты думаешь, я бы стала… Но если это связано с нашей работой… Джон, тебе лучше доверять мне.
  – Если бы я не доверял тебе, я не смог бы позвонить.
  – Не смог?
  – Пожалуйста, Эмма: все в порядке, это так, небольшое дельце.
  – Честно говоря, не ожидала услышать от тебя такого вранья.
  Подожди. Пусть она выговорится. Пусть успокоится.
  – Враки, – подытожила она наконец. – Что тебе понадобилось на этот раз?
  – Отчет Дэна и Брэдстрита относительно фирмы, называвшейся «Имекс». Ну и все остальное, что сможешь найти…
  Ее голос стал серьезным:
  – Джон, во что ты собираешься влезть?
  – Это не…
  – Это та самая компания, главу которой ухлопали в Париже. Только не говори мне, что это «личное», – так можно влипнуть в очень поганую историю, очень. С этим твоим «секретным портфелем для важных бумаг».
  – Эмма, прости меня, я…
  – Не играй со мной, Джон, не надо пытаться таскать из огня каштаны моими руками. Может получиться очень поганая история, если… То, что я делаю, слишком…
  – Я не стал бы компрометировать тебя. Никогда.
  – Никогда?
  – Можешь не выполнять мою просьбу, если считаешь, что я на такое способен.
  – Способен на что? Способен на что, Джон?
  – Мне не хотелось бы сейчас отвечать на этот вопрос. Я не буду у тебя больше ничего просить. В том, что мне нужно, нет ничего… неэтичного…
  – Это спорно, – сказала она. – Использование относящихся к конгрессу…
  – Только ты и я, Эмма. Никого больше. Никто никогда не узнает.
  – Ты имеешь в виду, что я никому не должна говорить? Поверить тебе и обманывать… всех. Зачем тебе это надо, Джон? Для чего это на самом деле? Для кого?
  – Эмма, это для меня. Дальше меня это не пойдет.
  Она довольно долго молчала.
  – Ты не стал бы просить, если бы это не имело значения, и если это имеет значение…
  – Забудь про это, – сказал он.
  – …если это имеет значение, если я доверяю тебе… Хорошо, – прошептала она. – Хорошо. Я сделаю это в понедельник.
  – Я твой должник…
  – Не говори так, – сказала она. – Если ты просишь по принципу «ты – мне, я – тебе», как все в этом городе, тогда это плохо и тогда я не хочу делать это.
  Джон закрыл глаза, склонил голову к телефонному автомату. Сказал:
  – Ты удивительная.
  – Тогда позволь мне такой и оставаться.
  Она послушала его молчание. Сказала:
  – Пожалуй, придется взять в прокате пачку романтических фильмов и просидеть в одиночестве перед видеомагнитофоном весь этот уик-энд.
  – Звучит заманчиво.
  – Тогда заезжай. Будешь выбирать фильмы. Или еще лучше – мы разыграем свой собственный.
  Он уже попрощался с ней, но потом добавил:
  – Вот еще что.
  – Да? – прошептала она.
  – Не звони мне по телефону и не оставляй сообщений.
  – Ты знаешь, – сказала она, – если бы ты не был шпионом, я сказала бы, что ты сукин сын.
  Она повесила трубку первой.
  Мимо стоянки проехала машина. Из приоткрытого окна донесся смех.
  Сделай это.
  Он набрал номер, записанный Фонг на обрывке бумажки, насчитал с десяток длинных гудков, прежде чем повесить трубку.
  Старая дама. Больная. Возможно, просто не стала отвечать.
  Закончив в полном молчании ужин в ресторане, они вернулись в дом Фрэнка. «Хвоста», как показалось Джону, за ним не было, однако он все равно не хотел ставить свою машину слишком близко к машине Фонг на случай, если ему все-таки подсунули какую-нибудь электронную штучку. В доме отца Фонг предложила ему кровать Фрэнка, но он предпочел кушетку, одеяла и подушку. Он слышал, как щелкнул запор на двери розовой спальни.
  Джон вставил «В рай нелегально» в магнитофон, приглушил звук. Уселся на кушетку, просматривал, отматывал назад и включал ускоренный просмотр, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы объяснить происходящее. Что это все значит, зачем…
  …Ощущение опасности, сердце колотится: темная комната, телевизор включен.
  Он погрузился в полудрему, снова и снова просматривая одну и ту же сцену. На экране обнаженная крашеная блондинка целовала грудь тощего мужика, спускаясь все ниже и ниже.
  Часы на руке Джона показывали 1:02. В доме Фрэнка царила тишина, нарушаемая лишь тихим стоном, доносившимся из телевизора. Джон выключил видео и закрыл глаза.
  Он не заметил, в каком месте закончились сны и начались кошмары.
  
  Субботнее утро было достаточно снежным, чтобы припорошить крошечную лужайку перед стеклянной дверью черного хода.
  Джон и Фонг сидели за столом. Первая малиновка, вернувшаяся с юга слишком рано, прыгала по траве, покрытой свежевыпавшим снегом. Джон заметил, что Фонг улыбнулась. Они в полном молчании пили кофе и читали утренние газеты.
  По очереди приняли душ.
  Затем просмотрели еще раз все «фильмы для взрослых», чтобы убедиться, что не пропустили никаких других секретов. На это ушло около пяти часов. Фонг расположилась на одном конце кушетки, Джон – на другом.
  Ничего нового они не нашли.
  – Не могу больше здесь сидеть, мне надо проветриться, – сказала Фонг, когда закончилась последняя кассета. – Ты будешь настаивать на том, чтобы пойти со мной?
  – Нет.
  Она надела пальто и перчатки. Обернулась и посмотрела на него.
  – Должна я заставлять тебя идти со мной?
  – Нет, если ты, конечно, доверяешь мне.
  Она кивнула.
  – Ты не хочешь пойти со мной?
  Они взяли ее машину.
  Слежки за ними вроде бы не было.
  Фонг привезла его в дендрарий. Пагода возвышалась над рукотворным озером, покрытым тонкой корочкой льда.
  – Летом сюда прилетают гуси, – сказала она, когда они оперлись на перила мостика и обозревали пустынные поля, недвижимую гладь озера. – Подо льдом тысячи серебряных карасей.
  Опять пошел снег.
  – Я любила своего отца.
  – Я своего тоже.
  – Тебя пугает мысль, что ты тоже умрешь?
  Снежинки ложились на ее черные, как смоль, волосы.
  – Нет, – ответил Джон. – Большие перемены, вот что пугает меня… Я вырос в таком месте. В белом доме с синей крышей, в американском городишке, в котором никогда ничего не меняется. До того, как телевидение сделало все места похожими друг на друга, это место было особенным. Земля так совершенна, и это что-то особенное. Там осталась моя тень. Когда умрет моя мать, это будет очень тяжело. И тогда этот дом перейдет к кому-нибудь чужому… тогда этот призрак исчезнет.
  – И это пугает тебя?
  – Тебе это кажется странным, да?
  – Я не знаю, – сказала она. – Я росла везде. Или нигде, что то же самое. Мой дух всегда был в пути. Сайгон. Швейцария. Здесь. Сан-Франциско. То, что пугает меня, это…
  – Попасть в ловушку.
  – Это твои слова.
  В ее сумочке лежала видеокассета. Пистолет был спрятан под пальто.
  Они пообедали в рыбном ресторанчике. Джон расплатился наличными: нельзя оставлять след ни в одном компьютере.
  Вернулись домой. Она сказала, что хочет опять принять душ. Подождав, пока закроется дверь ванной и зашумит вода, Джон вновь набрал номер старой дамы в Балтиморе.
  Молчание.
  Фонг спустилась вниз. На ней были джинсы и свитер.
  – Не обижайся, – сказала она, – но сейчас у меня нет желания сидеть здесь с тобой и смотреть все это.
  Она кивнула на груду видеокассет на кофейном столике. Поднялась к себе наверх. Через час она вернулась. Джон сидел на кушетке, делая вид, что поглощен чтением истории президентских скандалов, позаимствованной им с книжной полки. Он настроил радиоприемник на волну классической станции.
  – Я не могу сидеть в своей комнате, как в клетке, – сказала она.
  Мокрый снег падал на лужайку. Дорожки были мокрыми.
  – У меня есть идея, – сказал Джон, вспомнив, что он прочитал в сегодняшней «Вашингтон пост».
  Он включил телевизор.
  – Не надо, – сказала Фонг.
  – Доверься мне, – ответил он. – Думай об этом как об интенсивной терапии.
  На экране замелькали кадры черно-белой комедии, снятой во времена, когда ни она, ни он еще не родились.
  – Не понимаю, что такого в этих братьях Маркс, – сказала она.
  – Я тоже никогда не был без ума от них.
  – Это глупо.
  – Нелепо.
  Она сидела на кушетке в своем углу, он – в своем. Минута бежала за минутой.
  Двойники столкнулись лицом к лицу в дверном проеме, один пытался обмануть другого, притворяясь его отражением в зеркале.
  Джон и Фонг рассмеялись.
  Когда фильм кончился, она поблагодарила его, пожелала спокойной ночи.
  Заперлась в своей спальне.
  В 11:14 Джон попытался дозвониться до Балтимора.
  Никто не отвечал.
  В ночи за окном падал снег.
  Воскресное утро, старая леди из дома напротив застала Джона в момент, когда он забирал «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост». На его вежливое «с добрым утром» она лишь хлопнула дверью.
  Джон приготовил яичницу, Фонг сварила кофе, он сделал тосты, она поджарила бекон в микроволновой печке.
  Они уселись за столом рядом со стеклянной дверью черного хода, ели и читали семь фунтов газет. Солнце пыталось растопить снег на улице, по радио передавали Моцарта.
  Когда она принялась за «Нью-Йорк таймс», он пошел в душ.
  Восемнадцать минут спустя он спускался вниз по ступенькам. По радио исполняли Шопена. Газеты покрывали весь обеденный стол.
  – Фонг, – позвал Джон.
  Грязные тарелки на кухне.
  – Где ты?
  Диктор объявил, что наступил полдень.
  В гостиной никого. Парадная дверь заперта. Однако цепочка снята.
  Джон взбежал наверх. Розовая спальня. Пусто. Спальня хозяина. Никого.
  Посмотрел сквозь жалюзи в спальне Фрэнка. Ее машины не было.
  Балтиморский номер по-прежнему молчит.
  Он обыскал ее комнату. Осмотрел одежду: ни одного бюстгальтера. Исчезли ее портфель и сумочка. А вместе с ними и видеокассета, которую она записала для себя, и пистолет.
  Прошло девять минут с тех пор, как он вышел из душа и спустился вниз.
  Еще пять, и он оделся в зимнюю одежду: теплое белье, джинсы, рубашка, свитер, шапка и перчатки, туристические ботинки и темная альпинистская куртка.
  Он брал с собой портфель с бумагами и видеокассетой, даже когда ходил в ванную и туалет. И теперь это был единственный багаж, который он взял с собой.
  Надо было оставить пистолет себе.
  Снаружи было сыро и влажно, мокрая трава и тающий снег. Бывший обитатель прерий, Джон чувствовал, что все же на дворе весна, а не зима, и эти последние попытки удержаться, предпринимаемые зимой, обречены на провал.
  Машины, выстроившиеся вдоль улицы, были пусты.
  Ни одна занавеска не задрожала в ближайших домах.
  Мальчишка, идущий по тротуару, с трудом тащил на плече лопату для расчистки снега.
  Занавески в доме дамы, жившей напротив, были наглухо задернуты.
  Газеты в голубой пластиковой обертке лежали на веранде дома наискосок через дорогу. На аллее перед домом никого, никаких следов, кроме собачьих, на тающем снегу.
  С площадки между пустым домом и гаражом ему была хорошо видна парадная дверь дома Фрэнка.
  Прошел час. Тени стали длинней. Лужи на тротуарах стали подмерзать. Он продрог, ноги занемели. В десять минут четвертого наконец подъехала Фонг.
  Никаких машин следом за ней, никто не сидел в машине рядом с ней.
  Она возилась с замком и не слышала, как он подкрался к ней сзади.
  – Входи, – сказал он.
  Она обернулась, попятилась от него, он вошел следом и захлопнул дверь.
  – Где ты была? – закричал он.
  – Гуляла!
  Фонг потянулась к сумочке…
  Он «выстрелил» в нее указательным пальцем:
  – Я успею раньше!
  Она понимающе сверкнула глазами.
  – Я собиралась бежать, – сказала она.
  – Почему? Почему сейчас? Почему не…
  – Потому что я не знаю, могу ли доверять тебе.
  – Итак, ты предала меня.
  – Я же вернулась!
  – Откуда? От кого?
  – Из парка… Если я не доверяю тебе, значит, не доверяю никому. А если я не могу доверять никому, тогда… тогда этому надо положить конец.
  – Довольно разумно.
  – Довольно основательно. – Она села на кушетку, не расстегивая плащ. – Я не знала, застану ли тебя.
  – Что ты подумала?
  – Что если ты до сих пор здесь, значит, доверяешь мне.
  – О, я тупица.
  У него разболелась голова. Он потер глаза, стянул перчатки с промерзших пальцев и бросил их на кофейный столик.
  – Как ты могла так поступить со мной! – сказал он.
  – Пришлось.
  – Или ты со мной, или нет.
  – Я ведь здесь.
  – Никто не отвечает по тому номеру в Балтиморе.
  Фонг сверкнула глазами:
  – Я ничего не знаю об этом. Я дала тебе ее номер. Если бы это была ложь, если бы я была… в чьей-нибудь команде, мы позаботились бы, чтобы тебе «ответили».
  – У тебя есть ответы на все вопросы?
  – Не больше, чем у тебя.
  Каблуком он подцепил ножку кофейного столика, оттолкнул его в сторону от кушетки. Сел.
  – В боевых искусствах, – подумал он вслух, – противник не опасен, пока не подойдет к тебе достаточно близко. Ирония в том, что и ты не можешь нанести встречный удар до этого момента.
  Фонг сказала:
  – Я рядом с тобой.
  Глава 27
  Понедельник. Утро. 8:32. Джон сидел за своим столом в аквариуме, разговаривая по телефону. Голубой рассеянный свет, просачивающийся сквозь закрытые жалюзи, рассекал конус желтого света от настольной лампы.
  – Ты за этим гоняешься, а не я, – бубнил мужской голос в ухо Джону. – А я даже не собираюсь разговаривать с тобой.
  Джон попробовал убедить собеседника:
  – Я понимаю…
  – Здесь существуют определенные правила. Процедуры. Ты хочешь обойти их, ты действуешь в одиночку. Ты уже обошел их, тебе наплевать на людей. Случится что-нибудь, не случится что-нибудь. Понимаешь, о чем я говорю?
  – Но обратиться прямо к тебе было лучшим решением, – сказал Джон.
  – Для кого? – проворчал мужчина. – Я только успел согреться после прогулки от метро до работы, а тут ты… В понедельник прямо с утра. Я ненавижу утро понедельника.
  – Это самый обыкновенный запрос.
  – Какого черта?
  – Комитет может продлить слушания, – солгал Джон. – Нам необходимо повторно проверить все наши данные, прежде чем продолжать, в противном случае может закрасться ошибка и это прибавит потом работы всем нам.
  – Моему боссу это может не понравиться.
  – О, он подумает, что ты спасаешь его задницу. И наградит тебя по достоинству.
  – Или пересадит меня в чулан для одежды и обклеит в нем стены отрицательными оценками моей деятельности. Я кладу трубку.
  – В таком случае мне придется позвонить непосредственно твоему боссу, – сказал Джон. – Рассказать ему про проблемы сенатора. И о том, как ты отказался помочь.
  Его собеседник вздохнул:
  – Черт тебя дери, я слишком беспокоюсь за свою пенсию. Немного адреналина полезно для организма, верно?
  – Прочищает артерии.
  – Итак, что ты хочешь от нас, рабочих пчелок контроля безопасности торговли? Добро пожаловать к нам. У Центрального архива есть маленький подвальчик в Кристалл-сити.
  – Нет времени на поездки, – сказал Джон человеку, рабочий стол которого находился по другую сторону Потомака. – Седьмого декабря прошлого года таможенное управление дало добро на отправку груза из Балтимора в Египет на борту Панамского корабля «La Espera».
  – Ну, очень может быть.
  – Мы получили документы, оформленные таможней, – сказал Джон, – однако ДСП-9 от ваших парней каким-то образом была утеряна при перетасовке.
  – И ты тоже интересуешься этой бумажкой?
  – Что значит тоже?
  – Несколько недель назад я заставил трех моих служащих изрядно попотеть, когда они пытались объединенными усилиями ответить на сенаторский запрос.
  – Что ты говоришь, – изобразил удивление Джон.
  – Ну ты же знаешь основной принцип канцелярской работы.
  – Никогда не останавливаться и никогда не делать то, что тебе полагается делать в данный момент.
  – Теперь нам – сенатскому комитету – необходимо все относящееся к этому делу, что вам удалось найти, все, что ты посылал.
  – Я переправил копию документов через…
  – Ты можешь оказать мне услугу? – перебил Джон.
  Его собеседник замолчал.
  – Мы в цейтноте. Перешли мне копию через комитет, но не мог бы ты прочитать мне содержание прямо сейчас? По телефону. Буду тебе очень признателен, – добавил Джон.
  – Что за чертовщину мне всегда приходится собирать?
  – Ну, этого никогда не знаешь наперед.
  Мужчина вздохнул:
  – Подожди, я поищу папку.
  Ужасная музыка терзала Джона, пока он сидел в ожидании. Ломило кости после ночи, проведенной на кушетке Фрэнка. Устал: он так и не смог до конца расслабиться, настороженно прислушиваясь, не послышатся ли в ночи крадущиеся шаги Фонг, спускающейся вниз по ступенькам. Но прождал впустую, утром она сварила кофе. Без корицы. Яичницу-болтунью. Он не сказал о том, что предпочел бы глазунью. Она обещала никуда не выходить. Он кивнул, сделав вид, что поверил ей, «Звони в любое время», – сказала она. Костюмы, упакованные им, слегка помялись, но надеть можно. От снега не осталось и следа, но земля была промерзлой, а ветер холодным. Джону пришлось с милю пройти пешком, пока он добрался до своей машины. С машиной вроде бы все было в порядке. «Хвоста» не было.
  – Ну вот она, – пробурчал его собеседник на том конце провода. – ДСП-9, относящаяся к «Имекс», ну и тут еще всякая всячина.
  Джон приготовился делать заметки.
  – «Имекс», президент компании Клиффорд Джонсон. Ваш парень из представительства, звонивший относительно запроса сенатора…
  – Фрэнк Мэтьюс? – спросил Джон.
  – Точно, Мэтьюс. Как мы сказали ему, Джонсон обратился к нам за лицензией на экспорт оружия. Он заплатил двести пятьдесят долларов чеком фирмы «Имекс», федеральные агентства не возражали, поэтому мы выдали годовую лицензию. Но он просил лишь одноразовое разрешение – на приобретение и перепродажу кувейтскому военно-инженерному ведомству – не много. Должно быть, дела у этого Джонсона шли неважно.
  – Что он перевозил?
  – Закуплено у «Материалз системз, инк.» в Балтиморе… Две тысячи фунтов Си-4 и различные детонаторы…
  – Пластиковая взрывчатка?
  – Да, часто ее так называют, это…
  – Почти тонна пластика?
  – Ну, это не так и много. «Материалз системз» – исследовательская лаборатория, финансируемая Пентагоном, или, по крайней мере, финансировалась во времена «холодной войны», когда позволял бюджет. Они, возможно, пытались разгрузить свои склады и заодно поправить свое финансовое состояние. Кувейт собирался использовать Си-4 при восстановительных работах после «Бури в пустыне».
  Аккуратно… Не спеши…
  Его собеседник сказал:
  – Джонсона, по-видимому, использовали для прикрытия сделки. Как одноразовое прикрытие. Возможно, кто-то оказал Джонсону одолжение, позволив срубить легких деньжат.
  – В бумагах упоминаются еще какие-нибудь имена?
  – Заведующий отделом продаж «Материалз системз» в Балтиморе.
  Джон записал его имя и номер телефона, поблагодарил чиновника за помощь. Повесил трубку.
  Кто стоит за этой сделкой?
  Не надо гадать, узнай.
  «Пора», – подумал Джон.
  А как быть с Эммой? Ужасно неприятно.
  Телефон.
  Ответит ли Фонг, если он позвонит?
  Провернуть дело через правительственные учреждения – это одно. Тут Джон всегда мог надавить через своих друзей – государственных служащих. «Материалз системз, инк.» же принадлежала частному сектору. Они могли повесить трубку, позвонить в ЦРУ…
  Быстро ли все кончилось для Вэй? Или они сначала заставили ее страдать?.. пытали ее? Или просто отвели ее вниз, в сырой бетонный подвал, поставили на колени и приставили дуло пистолета…
  Нельзя останавливаться. Надо действовать.
  Заведующий отделом продаж из балтиморской фирмы ответил на его звонок, после того как секретарша сказала ему, что на проводе ЦРУ.
  – Не часто приходится иметь дело с вашей конторой, – начал тот после того, как Джон представился.
  – У меня особые обязанности, – сказал Джон. – Я помогаю в сенате.
  – Угу, – ответил специалист по продажам. – Уверен, что так оно и есть.
  – Повесьте трубку, наберите вашингтонский номер сената, – сказал Джон, – после чего попросите соединить вас с комитетом по разведке, узнайте в комитете, являюсь ли я представителем управления, и попросите их соединить вас с моим офисом. Я не хочу, чтобы у вас остались какие-нибудь сомнения.
  Через пять минут звонок продавца по цепочке коммутаторов дошел до Джона:
  – Ну, такие предосторожности излишни.
  – Мы относимся к таким вещам серьезно.
  – Что я могу продать вашим парням?
  – Я занимаюсь не покупками, а контролем.
  – Эй, мы пользуемся информацией ваших служб. Если что-то не так, то это ваш прокол, а не наш.
  – В этом отношении все чисто.
  – Слава Богу! Еще не хватало, чтобы политики взялись за парней, честным трудом зарабатывающих свои доллары.
  – Да, – согласился Джон и зачитал ему детали сделки с «Имекс».
  – Я помню Джонсона, – оживился торговец. – По нему можно было подумать, что это сделка века. Черт, месяцем раньше ваши люди и мы…
  – У вас не сложилось впечатления, что эта сделка как-то связана с управлением?
  – Он дал мне заверенный чек и все бумажки, которые федеральные органы заставляют нас требовать с покупателей. Я пожал ему руку и не задавал вопросов.
  – В этом деле участвовал еще кто-нибудь?
  – Нет, только Джонсон и его грузчик на другой машине. Джонсон так спешил, он даже лично занимался погрузкой, потом сам сел за руль грузовика и…
  – Кто был этот грузчик?
  – Убей, не знаю, – торговец помолчал. – У нас неприятности? Не связаться ли мне с адвокатом?
  – У вас нет никаких проблем с законом. Вы много должны кредиторам?
  – Лучше не упоминайте про этих кровопийц!
  – Все же, что вы мне можете рассказать про второго парня?
  – Погодите, я гляну… Где-то здесь был блокнот… Знаете, что он написал в графе «Представляемая организация», когда расписывался на проходной? Друг Клифа.
  – Да ну?
  – Так как Джонсон был единственным ответственным за подпись всех бумаг, то именно его проверяла наша служба безопасности: удостоверение, водительские права, род занятий. Другой же парень… Ага, вот, – сказал продавец, – знаете, вам повезло.
  – Что?
  – Одному из охранников не понравился этот выпендреж с «друг такого-то». Поэтому на обратной стороне он написал «лиценз. ном. этой ослиной задницы» и ниже вирджинский регистрационный номер его машины. Обычно мы этого не делаем.
  – Повысьте его в должности.
  – Зачем? Он работает на минимальной ставке.
  Продавец продиктовал Джону номер. Джон поблагодарил его и повесил трубку. Если бы он мог доверять своему управлению, один телефонный звонок позволил бы ему за пятнадцать минут получить всю необходимую информацию. Если бы у него было время, он мог бы пересечь реку, поехать в соответствующее управление штата Вирджиния, заплатить соответствующую пошлину и получить общедоступную информацию самостоятельно.
  Зазвонил телефон. Джон машинально снял трубку и пробормотал приветствие.
  – Кто это? – спросил мужской голос в трубке.
  – А кто тебе нужен?
  – Не строй из себя умника.
  – Кто это?
  – Парень, которому я звонил сегодня, сказал мне позвонить по этому номеру и спросить кого-нибудь. Он сказал, что этот кто-нибудь занимается делом, по поводу которого я ему звонил. Так что объясни мне, куда я попал, возможно, ты тот самый парень, с которым мне надо поговорить.
  – У меня нет времени на то, чтобы…
  Джон неожиданно замолчал. Его мозг лихорадочно заработал. Вспомнил.
  – Стив? – спросил он.
  – Стив – распространенное имя.
  – Он работает на сенатора Фаерстоуна.
  – Значит, ты Джон Лэнг.
  – А с кем я говорю?
  – С неравнодушным гражданином, написавшим сенатору. Благодаря чему мне удалось поговорить с человеком, который в результате оказался мертв.
  – Фрэнк Мэтьюс.
  – Он предупреждал, что если я буду звонить в ваш офис, то не следует посвящать тебя в это дело.
  – Это было ошибкой.
  – Да ну? – заметил мужской голос на том конце провода. – Он был профи.
  – Нам необходимо встретиться. Теперь это мое дело. Когда…
  – Кто еще участвует в этом?
  – Никто, я – тот человек, который тебе нужен.
  – Я ни в ком не нуждаюсь.
  – В таком случае тебе не следовало писать Фаерстоуну и разговаривать с Фрэнком. И тогда Фрэнк был бы…
  – Эта удивительная шальная пуля.
  – У нас нет…
  – Времени, – закончил за него собеседник. – Не свисти. Твой определитель номера уже наверняка засек номер телефона-автомата. Ладно, Лэнг, может, еще встретимся.
  Ему в ухо ударил зуммер. Повесил трубку.
  Часы показывали 9:47.
  Он мог сидеть тут, в голубом полумраке, в ожидании развития событий, наблюдая, как движется секундная стрелка, описывая свой молчаливый круг.
  Или он мог попробовать подойти достаточно близко, на расстояние вытянутой руки, подстегнув время.
  Он придвинул к себе телефонный аппарат, набрал номер.
  Глава 28
  Четырехэтажное красно-белое здание школы возвышалось на холме, как замок из сновидений. Вид из ее высоких сводчатых окон, должно быть, был великолепен: купол Капитолия; крыши величественных домов; сверкающие современные здания, в которых расположились офисы различных компаний; деревья, окружающие Белый дом; памятник Вашингтону, взметнувшийся, подобно маяку, в серое небо, в котором парили лайнеры, взлетающие из Национального аэропорта и направляющиеся в Голливуд, Париж и Гонконг.
  Ржавое железо решеток закрывало окна первых двух этажей. За каждой дверью, образуя второй проход, располагался детектор металла.
  Благодаря красным и синим мигалкам полицейских машин, перегородивших улицу напротив школы, Джон без труда нашел место, которое искал. Он поставил машину на стоянку и направился мимо патрульных машин и машин «скорой помощи» прямо к желтой ленте, перегораживающей переулок.
  Полицейские в синих форменных куртках остановили его, когда он вышел из толпы домохозяек и подростков с ранцами за спиной. Коп пошел сообщить о его прибытии в глубь переулка, вернулся и махнул рукой. Джон поднырнул под ленту.
  В холодном сыром переулке воняло мусорной свалкой. Черные полиэтиленовые мешки с мусором, выставленные за забор, должно быть, были разодраны собаками и крысами.
  Джон проследовал по аллее в сопровождении широкоплечего полицейского в синей куртке. За его спиной завизжали тормоза. Хлопнула дверь автомашины.
  В двадцати, пятнадцати, уже десяти шагах впереди детектив Тэйлор Гринэ и его напарник делали записи, техник из группы криминалистов щелкал затвором, фотографируя в различных ракурсах лежащего на спине четырнадцатилетнего паренька. Пальто на пареньке было застегнуто. Он лежал посреди черной лужи с вмерзшими в нее битыми кирпичами, его руки были широко раскинуты, одна рука вытянута к упавшему ранцу с вывалившимися учебниками (геометрия, латынь) и тетрадками, страницы которых переворачивал легкий ветерок. Другая рука рядом с кругом, нарисованным мелом вокруг трех блестящих стреляных гильз. Глаза подростка были открыты. Ноги в носках задраны вверх. Детектив Гринэ взглядом остановил Джона, продолжая делать пометки в блокноте.
  Из-за ограждения доносились звуки борьбы, бормотание и вопли:
  – Мой мальчик! Где мой мальчик?
  Башмаки зашаркали по асфальту.
  Окрик полицейского:
  – Стоять!
  Чернокожая женщина лет тридцати и ее мать бежали по переулку, преследуемые полицейским, потерявшим в пылу погони фуражку.
  – Билли! Билли! – вопила мать. – Биллииии!
  Гринэ, его напарник и криминалист образовали живую стену между подбежавшей женщиной и парнем, лежащим на земле. Партнеру Гринэ удалось схватить мать за руки. Она сделала еще один нетвердый шаг и начала оседать.
  – О Билли! Билли! Билли!
  – Иисус, Боже милостивый, о, мой Бог не Иисус, – рыдала бабушка.
  Однако у нее хватило сил помочь Гринэ и его напарнику поднять свою дочь на ноги.
  – Не здесь, – мягко сказал Гринэ. – Здесь не место. Не сейчас. Позже. Не сейчас.
  – Я хочу видеть моего сына! Я хочу видеть моего Билли, он хороший мальчик, он ходит в школу, он собирался пойти… Ему холодно, его надо согреть, скажите доктору, он…
  Пока они бережно, под руки уводили ее прочь, она все пыталась оглянуться.
  – О Боже! О Боже, нет, нет Бога, нет Бога!
  Бабушка прижалась головой к ее плечу. Полицейские вывели женщин за желтую ленту.
  – Его обувь! – причитала мать. – Где его обувь? Его новые кроссовки, я только вчера купила их для него! Он был такой… Где его обувь?
  Гринэ, его долговязый белый партнер и Джон наблюдали, как они уходят.
  Медленно, очень медленно Гринэ повернулся. Его бешеные глаза встретились с глазами Джона.
  И он набросился на Джона.
  Прижал его к кирпичной стене.
  – Тэй! – воскликнул его напарник. – Не наезжай! Успокойся!
  У Джона помутилось сознание, дыхание перехватило, он молотил кулаками по воздуху.
  Нет. Не надо.
  – Ну, все, уймись! – продолжал увещевать напарник Гринэ. Но попытки оттащить его в сторону не предпринимал.
  – Вот! – вопил Гринэ, брызгая слюной. – Вот! Что скажешь об этом? Что твое долбаное Центральное разведывательное знает про это? Что ты знаешь, ты, хренов самовлюбленный белый сукин сын, корчащий из себя спасителя мира? Каких-то четырнадцать хреновых лет, а этот парень уже мертв! Кого винить в этом дерьме, а? Вы, Центральное разведывательное! Скажите мне, ты скажи мне, как он сюда попал. Что вы сделали, чтобы этого не произошло? Делаете мир безопасным? Для кого? Для моих детей? А как, черт подери, вы собираетесь это сделать, позволив им получить в руки оружие, а в сердце пулю? Какой выбор, черт подери, оставляет им ваше треклятое Центральное разведывательное?
  – Полегче, Тэй, – попробовал опять вступиться его партнер. – Все нормально. Он-то здесь при чем.
  Гринэ сверкнул глазами. Толкнул Джона, однако не сильно. Отступил. Чернокожий сын-отец-муж-детектив повернулся, направился к желтой ленте. Долговязый напарник Гринэ поправил на Джоне костюм, сказал:
  – Никогда не стоит приближаться к полицейскому офицеру на месте преступления без предупреждения. Тебе могло крепко достаться.
  – Я вовсе не хотел этого, – сказал Джон.
  Белый полицейский многозначительно поднял указательный палец к небу. Пошел вслед за Гринэ, стараясь держаться к нему поближе.
  Джон остался у стены.
  Когда Гринэ вернулся, его взгляд был подернут дымкой.
  – Итак, – сказал он Джону, – ты звонил мне.
  – Ты оставил послание на двери моего дома.
  – Мой шеф получил уйму посланий от ваших людей. Во всех говорилось, что они не хотят разговаривать. Скажем так – пока не хотят, – добавил Гринэ.
  – Если я помогу тебе, то, возможно, и ты поможешь мне.
  – С какой радости, хотел бы знать, я должен тебе помогать?
  – Потому что мы делаем общее дело.
  Гринэ покачал головой:
  – Ты действительно в это веришь?
  – Да.
  – Хм.
  – Зачем я тебе понадобился? – спросил Джон. – Что тебе известно?
  – Затем, чтобы хорошенько дать тебе промеж глаз.
  – Зачем?
  – Затем, чтобы ты не пытался отыметь меня.
  – Я уже говорил – ты не в моем вкусе. – Джон отошел от стены. Прошел дальше вниз по переулку. Он не оборачивался, однако чувствовал, что Гринэ идет за ним вслед.
  Все, что они могли видеть, это мешки с мусором, ожидающие, когда их соберут, и желтая лента, перекрывающая вход с противоположной стороны переулка.
  Когда они отошли достаточно далеко, Джон сказал:
  – Если у тебя есть что-нибудь, то рано или поздно мы это обнаружим. Черт, вы все равно скажете нам, чтобы заманить в ловушку. Поэтому почему бы не рассказать сейчас?
  – Одно из веских слов в «вещественных доказательствах» за физикой, – сказал полицейский. – Тебе известно про траектории?
  – Достаточно много.
  – Тогда можешь нас похвалить, нам удалось восстановить траекторию пули, и она свидетельствует, что пуля, которой был убит Фрэнк Мэтьюс, была выпущена с тротуара или из машины, стоявшей на противоположной стороне улицы, а вовсе не прилетела неизвестно откуда и не свалилась с неба.
  – Физика – это религия, не наука.
  – Большое жюри может с тобой не согласиться.
  – Я ничего не видел, – сказал Джон.
  – Значит, тебе следует получше раскрыть свои глаза. – Гринэ повернулся к нему. – И следует рассказать мне то, что тебе известно.
  Джон тяжело вздохнул:
  – Я знаю… Не надо выпускать это дело из рук, но и не надо давить. Не сейчас. Еще не время.
  – Может, расскажешь мне хоть что-нибудь?
  – Нет. – Джон посмотрел на полицейского. – Устроить засаду для того, чтобы убить кого-нибудь в условиях городского движения, – это абсурд. Вы должны знать, какой маршрут выберет жертва, необходимы хорошая погода и отсутствие каких-либо помех между стреляющим и жертвой…
  – Ты же говорил, что пули – это не по твоей части.
  – В вашей версии слишком много неизвестных величин, – сказал Джон.
  – Но шансы сильно возрастают, если у тебя есть сообщник, сидящий в машине. – Гринэ улыбнулся. – Некто, кто в состоянии «подсказать» маршрут, время, место. Некто, кто доставит «мишень» в нужное место. И все, о чем убийце нужно побеспокоиться, это хорошенько подготовиться, нажать курок и без суеты убраться. Человек, находящийся внутри, даже прикроет их отход своим враньем.
  – Ты считаешь, что я так поступил?
  – Кто знает, что он может «продать» жюри, – ответил Гринэ.
  – Они никогда не купятся на это. И ты так не поступишь.
  – Единственное слабое место в моей версии то, что ты был слишком близко к «мишени». Пули иногда непостоянны. Ты, возможно, проходил это в учебке, – добавил Гринэ. Он пожал плечами: – Десантник, рейнджер, «зеленый берет» – просто суперсолдат какой-то. Обычный запрос в Пентагон, не в ЦРУ. Конечно, орел-полковник, который позвонил непосредственно мне, полюбопытствовал, зачем мне эта информация.
  – И что ты ему ответил?
  – Что я проверяю поступившую информацию. Ты никогда не рассказывал мне, что служил в армии.
  – Ты не спрашивал.
  Гринэ сказал:
  – Все-таки почему ты мне позвонил?
  – Мне нужна информация, связанная с лицензионным знаком. Вся информация, какую сможешь получить. И она нужна мне сейчас и здесь.
  – Чего ради я должен этим заниматься?
  – Мы ведь делаем одно дело.
  – Посмотри вокруг повнимательней, амиго, – посоветовал Гринэ.
  – Я вижу тебя, меня, моего убитого напарника, и у меня возникает множество вопросов. Я ищу дорогу, которая меня хоть куда-нибудь выведет.
  – Ты мог начать с того, что рассказал бы мне правду. Я имею в виду правду, одну только правду и ничего, кроме правды.
  – Нет, не могу.
  – Кто мешает тебе? В этом переулке только ты и я.
  – А теперь ты оглянись вокруг, амиго.
  – Если я проверю этот номер, у меня тоже будет информация о нем, – заметил Гринэ.
  – Вряд ли она тебе что-нибудь даст. – Джон пожал плечами. – В один прекрасный день тебе может пригодиться то, что ты получишь. Возможно, когда-нибудь потом, но не сейчас, не сегодня.
  – Оскорбление полицейского при исполнении – это нарушение закона.
  – Но ведь в переулке только мы двое, ты и я.
  Гринэ молча посмотрел на него.
  – Я бы с удовольствием ушел отсюда, – сказал Джон. – А ты?
  – Эй, детектив! – крикнул санитар из морга, подкативший носилки к телу паренька. – Мы можем его забрать?
  Детектив по убийствам наклонился ближе к Джону:
  – Если ты мне нагадишь, я скормлю тебе твое собственное сердце.
  Джон внимательно посмотрел на него.
  – Давай сюда свою бумажку, – пробурчал Гринэ.
  Джон передал ему листок с вирджинским регистрационным номером.
  – Побудь здесь, – сказал Гринэ. – Сейчас я закончу.
  Гринэ вернулся к телу. О чем-то посовещался со своим напарником и криминалистом. Они собрали улики в специальные полиэтиленовые пакеты. Отдал приказ санитару убрать тело в резиновый мешок. Сфотографировали битые кирпичи, на которых оно лежало. Санитар покатил носилки с тяжелым резиновым мешком к выходу из переулка. Гринэ по-прежнему о чем-то совещался со своим напарником и криминалистом. Наконец они направились к выходу на улицу. Гринэ на ходу быстро просматривал записи, сделанные в блокноте, что-то бормоча в рацию. Через пару минут Джон услышал потрескивание ответа. Гринэ заполнил страничку записями. Перевернул страницу, продолжая заметки. Вырвал светло-зеленую страничку из блокнота, скатал в шарик и бросил на кирпичи возле холодной темной лужи.
  Ушел, оставив Джона в одиночестве между двумя желтыми лентами.
  Захлопали двери машин. Заработали двигатели.
  Из переулка, из-за желтой ленты, десятки пар глаз наблюдали за тем, как белый мужчина в костюме, должно быть, полицейский, подошел к тому месту, где только что лежало тело мальчика, нагнулся и подобрал скомканную бумажку.
  Глава 29
  Даже с картой Джон заблудился. Эти окраины редко посещались туристами. Дорогу то и дело пересекали железнодорожные пути. Склады и гаражи по обочинам. Такие окраины можно встретить в любой точке Америки, и они были точно так же заброшены там, как и здесь, в вирджинском пригороде, недалеко от столицы государства. Безликие кирпичные домики вдоль дороги; дома с облупившейся краской на стенах; ворота, болтающиеся на сломанных петлях; ржавеющие машины; задние дворики с развевающимися на веревках простынями.
  Пока Джон медленно ехал, разглядывая номера полуразрушенных домов, он слышал неумолкающее пыхтение невидимой фабрички. Или это ему лишь казалось. Быть может, это колотилось его сердце.
  Согласно смятому листку зеленой бумаги, который он получил от Гринэ, лицензионный номер принадлежал машине модели «Датсун-2», зарегистрированной на имя Филипа Дэвида, который предположительно проживал на одной из этих мрачных улиц.
  Джон чуть не проскочил мимо нужного ему адреса. Двухэтажный дом, засохшее серое дерево, облупившаяся белая краска. Дыры размером с баскетбольный мяч в проволочной ограде. Разбитое окно на втором этаже. Окна были закрыты. Лужайка возле дома сплошь поросла бурьяном. Проволочный забор опоясывал участок перед домом. На закрытых воротах висел алюминиевый почтовый ящик.
  Машины на подъездной дорожке нет. Никаких признаков жизни. Трехэтажный комплекс сдающихся внаем комнат через дорогу выглядел солидным и чистым. Белокурая мамаша сидела, кутаясь в куртку, на бетонной веранде, наблюдая за двумя маленькими девочками, катающимися по тротуару на трехколесных велосипедах. «Матери наверняка не меньше двадцати четырех», – подумал Джон. Она проводила взглядом машину Джона. На углу Джон свернул налево, поставил машину. Филип Дэвид: кто разыскивал тебя здесь? Запер портфель в багажнике, пошел с пустыми руками.
  Пистолет остался у Фонг.
  День был холодным, он пожалел, что не надел свой нейлоновый плащ, впрочем, от него все равно мало толку. Свернул за угол и пошел вниз по улице, внимательно присматриваясь к дому на противоположной стороне.
  Потрепанные машины, мимо которых он проходил, принадлежали, судя по наклейкам на бамперах, морякам из военно-морских сил. Парковочные наклейки расположенных поблизости армейских постов.
  Чернокожий старик в шляпе наблюдал за ним из окна номеров. Чуть ниже по улице мамаша сзывала своих девочек.
  Табличка «Продается» на заборе. Потом стоит поговорить с агентом.
  Почтовый ящик пуст.
  Ворота со скрипом раскрылись. Три скрипучих ступеньки, ведущих к входной двери.
  Постучал.
  Тишина.
  Постучал еще раз.
  – Эй, есть тут кто-нибудь?
  За время службы в армии Джон прошел всевозможные программы подготовки, включая ОМЗ – Обращение с механическими запорами, программу, которая обучала агентов вскрытию различных замков и запоров.
  Конечно, у Джона не было ни отмычек, ни фомки.
  Он протянул руку к дверной ручке, повернул…
  Дверь была незаперта.
  Отступил на шаг назад:
  – Есть здесь кто-нибудь?
  Дверь, скрипнув, открылась, перед ним зияла сумрачная дыра дверного проема.
  Оглянулся: мамаша на веранде, девочки, крутящие педали велосипедов, старик у окна. Все заняты своими собственными делами.
  Быстро внутрь.
  Джон прыгнул внутрь, в сторону, прижался спиной к стене, толкнул дверь, она захлопнулась.
  Дом вздрогнул.
  Поднялись клубы пыли.
  Солнечный свет проникал сквозь дешевенькие шторы. Воздух был тяжелый, застоявшийся и холодный. Затхлый.
  Комната была абсолютно пуста. Возможно, в лучшие времена она служила гостиной. Открытая дверь вела в столовую, тоже абсолютно пустую.
  Кухня, задернутые занавески, полумрак. Выключенный холодильник, забитый гнилой резиной. В шкафах ничего, кроме пыли. Джон покрутил водопроводный кран, – в ответ лишь шипение воздуха. Щелкнул выключателем на стене – никакого эффекта. Дверь черного хода намертво закрыта на засов.
  Все воришки в округе, должно быть, знают, что это место не заслуживает их внимания.
  Второй этаж. Две спальни. Пусто. На одной стене причудливый красно-зеленый рисунок: ковбой верхом на лошади.
  Черный осадок на стенках унитаза в туалете. Вниз, ступенька взвизгнула под ногой.
  Может быть, агенту по продаже недвижимости что-нибудь известно. Может быть, служба безопасности Балтимора что-то напутала. Или диспетчер в полицейском участке, а возможно, и Гринэ. Возможно, он его просто-напросто надул.
  Джон пересек пустую комнату. Отопление тоже было отключено. Похоже, даже тараканы ушли отсюда.
  Уже взявшись за ручку входной двери, Джон заметил пластиковую коробочку, закрепленную над дверной рамой. Открыв входную дверь, которая должна была выпустить его во внешний мир, безопасный внешний мир, он обнаружил…
  Стоящего в дверном проеме мужчину.
  Удар кулака был направлен прямо в лицо Джона. Шаг назад, левая рука, взметнувшаяся в блоке, отбивает кулак в сторону…
  Кулак разжался: черные крупинки летят Джону в лицо.
  Черный перец. Самый обыкновенный, повседневно используемый черный перец.
  Закашлялся. Перехватило дыхание. Слезы застлали глаза. Ничего не видно.
  Отскочил назад в дом, развернулся.
  Удар, нацеленный Джону в пах, прошел мимо.
  Другой пришелся в живот. Согнулся пополам, из обожженных глаз брызнули слезы, легкие…
  Кулак, подобно кузнечному молоту, обрушился на его правую почку. Джон упал на колени. Следующий удар пришелся по шее, и Джон грохнулся лицом на пол.
  Резкая боль. Гул в голове.
  Огненные крути перед глазами.
  Хлопнула дверь, кажется, хлопнула дверь. Джон попытался перевести дух. Башмак врезался ему в бок. Силы оставили его.
  Ослепленный перцем, болью, шоком.
  Руки шарили по его телу. Обыскали бока, бедра, перевернули на спину. Пошлепали по груди. Сирены. Это сирены. Должно быть, позвонили соседи. Приближаются.
  Попробовал перевернуться. Сморгнул слезы. Различил неясные очертания половиц.
  Из его брюк вытащили бумажник.
  Вой сирен все ближе.
  – Лэнг! – прошипел мужской голос.
  Голос, который он слышал по телефону.
  – Чертов Джон Лэнг.
  Моргнул. Зрение немного прояснилось, голова по-прежнему кружилась, к горлу подступала тошнота, однако он видел, он мог видеть.
  Смутный багровый свет пробивался через зашторенные окна. Незнакомец схватил его за волосы. Рывком оторвал его голову от пола, красные и синие маячки моргали за оконными занавесками.
  Сирены смолкли.
  Незнакомец кинулся прочь. Джон попытался встать на четвереньки, но без сил повалился на пол.
  Входная дверь с грохотом распахнулась. Джон услышал, как убегавший, обернувшись в дверях черного хода, прошипел:
  – Если ты действительно играешь честно, почему ты до сих пор жив?
  Глава 30
  Джон Лэнг разглядывал улицу из окна второго этажа арлингтонского полицейского участка. Мощные прожекторы выхватывали из темноты патрульные машины на стоянке.
  Грохот в голове постепенно стих до устойчивого шума. Ребра ныли, во рту отвратительный привкус.
  Джон зажмурился. Открыл глаза.
  Тот же полицейский участок. И он, в одиночестве стоящий у окна.
  Вошел полицейский сержант:
  – Тебе бы лучше присесть.
  – Да, и стулу лучше бы оказаться в Китае.
  – Ну, это трудно устроить. – Сержант оставил дверь открытой.
  В дежурке капитан перешептывался с типом в мятом костюме.
  Харлан Гласс стоял у лестницы, вертя в руках шляпу.
  Пятеро копов печатали отчеты. Разговаривали по телефону. Глазели по сторонам.
  Гласс поманил Джона пальцем.
  – Ни слова. Не здесь, – сказал он.
  Он водрузил свою шляпу на голову, повел Джона вниз по лестнице, мимо стола дежурного, где отец молил о снисхождении к своему сыну, прочь на морозную вечернюю улицу.
  Оказавшись на улице, Джон спросил:
  – Ну что, плохи наши дела?
  – Если твои приключения попадут в прессу, это будет катастрофой. Ситуация выйдет из-под нашего контроля. Если Корн пронюхает, у него, черт возьми, будет отличная причина установить за тобой слежку. И за мной.
  Они шли вдоль рядов расположившихся на стоянке машин.
  – Я подвел вас, – сказал Джон.
  – И меня. И управление. И Фрэнка.
  – По сути, я провалился, – сказал Джон. – Я сделал неверный шаг, но вызвать огонь на себя было частью ваших указаний.
  – Сдерживать огонь…
  – Я не волшебник, я агент, – сказал Джон.
  – Очень жаль.
  Гласс обвел улицу своим тренированным взглядом. Они перешли дорогу, пустынную в этот час, направляясь к скамейке автобусной остановки.
  – Садись, – приказал он Джону.
  – Вы мой спаситель, – сказал Джон, подчиняясь. – Ваш звонок.
  – Этого звонка не должно было быть. – Было холодно, Гласс застегнул свой плащ. – Рассказывай.
  – Фрэнк шел по следу одной перевозки Си-4 – возможно, с ней связана видеозапись разговора двух мужчин, которых я не смог идентифицировать со стопроцентной уверенностью. Однако они говорили, что их предприятие санкционировано.
  – Пластиковая взрывчатка? – прошептал Гласс. – Как при…
  – Как при взрыве Коркоран-центра. Две тысячи фунтов «санкционированного» груза, не считая различных детонаторов и приспособлений.
  Шепот Гласса был спокойным и отчетливым:
  – На самом деле пустить тысячу фунтов из этой партии на Коркоран-центр… Никаких проблем. Подкупить в Кувейте какого-нибудь рабочего, чтобы он, если спросят, показал, где именно были использованы эти две тысячи фунтов взрывчатки. И концы в воду…
  – Она столь же легко могла исчезнуть en route[11] из Балтимора в Египет…
  – Скорее всего, большая ее часть вообще никогда не покидала страны. – Гласс покачал головой. – Эта видеокассета при тебе?
  – Лежит припрятанная.
  – У тебя ее нет с собой? Чтобы я смог…
  – А вы думали, я постоянно ношу ее с собой, чтобы в любой момент иметь возможность порвать ее?
  Гласс в сомнении хмыкнул:
  – Какие-нибудь прямые следы, ведущие к управлению? К кому-нибудь конкретно?
  – Возможно, замешан парень, которого зовут Филип Дэвид. Это был его дом, тайное убежище, в котором мне досталось, возможно, от него же. Фил Дэвид входил в команду, занимавшуюся перевозкой, скорее всего это именно он написал письмо сенатору Фаерстоуну…
  – Пытаясь выгодно продать то, что ему известно о взрыве…
  – И что потом? – спросил Джон.
  – Он вспугнул… того, кто осуществлял контроль.
  – Кто бы ни устроил это представление, он хитер. И жесток.
  – Скорее всего, Фрэнка убрали, когда он зацепился за заявление Фила Дэвида, попробовав свести факты воедино.
  – Почему бы вам не прибавить сюда и Клифа Джонсона. Держу пари, его машина не случайно взорвалась в Париже, кто-то постарался.
  – У тебя есть какие-нибудь доказательства? – шепотом поинтересовался Гласс.
  – Если и есть какие-нибудь доказательства, они в руках у французов. Но я готов поспорить – тот, кто это сделал, был достаточно умелым, чтобы снарядить хорошую бомбу и скрыть все доказательства того, что это не обычная катастрофа.
  – Почему убили Клифа Джонсона?
  – После взрыва Коркоран-центра он, возможно, связался «не с теми парнями». Думал, что ведет свои дела с нами, с ЦРУ.
  – Вот как? – сказал Гласс.
  К остановке с грохотом подкатил городской автобус. Гласс махнул ему рукой. Автобус промчался мимо, не останавливаясь.
  Гласс повторил:
  – Вот как? С ЦРУ?
  – Не с той частью, к которой принадлежу я, – сказал Джон. – Однако «затерявшиеся» запросы Фрэнка… наводят на определенные мысли…
  Гласс прижал руку ко лбу, потеребил поля своей шляпы:
  – Ахмед Нарал…
  Сердце екнуло. Сохраняй спокойствие. Сконцентрируйся.
  – ЦБТ был слеплен наспех из имевшихся ресурсов, – сказал Гласс, – не только нашего управления, которому наплевать на все это, но и ФБР, Пентагона. В результате – полный хаос в данных, новые категории, новые методы поиска… Центр до сих пор недостаточно автономен, до сих пор ограничен рамками меж- и внутриуправленческой политики. Черт возьми, простое переименование файла может потребовать созыва совещания!
  – Меня это мало волнует, – сказал Джон.
  – Тебе легче. Мне же всегда приходится помнить, что политика – это искусство возможного. Ахмед Нарал… Я проверил все, что имеется в моем центре по борьбе с терроризмом на сегодняшний день. Сам, стараясь не оставлять никаких следов в компьютерах или хранилищах с документами или… Он получил доступ на уровень, гораздо выше того, который он должен был иметь, выше, чем Карлос или Абу Найдел. И мне не удалось идентифицировать подписи людей, санкционировавших этот допуск. Однако все эти документы хранятся в оперативном отделе, и ни один из материалов не проходит ниже уровня заместителя директора.
  – Аллен и Вудруфт, – сказал Джон, – в Бейруте…
  – Полагаю, не стоит сейчас вспоминать чертов Бейрут, – сказал Гласс. – Ограничимся Нью-Йорком и Вашингтоном.
  – Если…
  – Не будем больше об этом, – прервал его Гласс. – По крайней мере до тех пор, пока не узнаем об этом больше!
  – Если Нарал в течение многих лет был нашим капиталом, если мы помогли ему добыть некоторое количество Си-4, полагая, что он использует его на Среднем Востоке или против Каддафи, или Саддама Хусейна…
  – Они оба ненавидят его до сих пор, бывшие союзники стали самыми заклятыми врагами…
  – …и наш старый «друг» Нарал решил подложить нам свинью. Не знаю точно, что им двигало: самолюбие, жажда власти или денег…
  – Об этом ничего не известно.
  – Нет?
  – Нет.
  – Вы можете воспользоваться компьютерными базами данных, – сказал Джон, – запустить программу поиска всего, что относится к Филу Дэвиду и…
  – И засветиться – сейчас ни друзья, ни враги не знают, чем мы заняты.
  Ночь была тиха. Мужчина на противоположной стороне улицы выгуливал таксу.
  – Собачья жизнь! – прошептал Джон.
  – Черт! – Гласс посмотрел на свои часы. – Если я не доберусь до Лэнгли и не предприму соответствующих мер, чтобы прикрыть тебя…
  – Кто был тот «пиджак», которого вы купили в полицейском участке?
  – Он помощник прокурора Соединенных Штатов в Северной Вирджинии, – сказал Гласс. – Очень честолюбив. Очень заинтересован в сотрудничестве. Я и раньше пользовался его услугами. Он проследит, чтобы капитан извлек всю информацию, связанную с тобой, из папок и памяти компьютеров. Интересно, насколько близко мы подошли к развязке этого дела?
  – Оно закончится, когда мы пригвоздим тех, кто убил Фрэнка! Когда узнаем, за чем он охотился! А до тех пор…
  – Как ты верно заметил, ты всего лишь агент. Я для тебя старший офицер. И ты в моей тетиве.
  – Тогда натяните ее, – спокойно сказал Джон. Его взгляд был ясным.
  Мимо них со свистом проносились машины, запоздалые покупатели ехали в магазины; изнуренные родители спешили домой к своим детям.
  – Вы пришли ко мне, – сказал Джон.
  – Ты и без меня влез бы во все это.
  Они сидели на скамейке автобусной остановки холодной ночью, как два школьника, почему-то оказавшихся вдали от дома в столь поздний час. Истина сидела между ними на этой скамейке.
  – Мы на одной стороне, – вздохнул Гласс. – Должны быть на одной.
  Он еще раз посмотрел на часы.
  – Как Филип Дэвид узнал о твоем визите?
  – Над дверью была закреплена пластиковая коробочка с датчиком. Микропередатчик, извлеченный из наших запасов, или Пентагона, или ФБР, или…
  – Или просто купленный, – подсказал Гласс.
  – Дверь открывается, датчик срабатывает, передается сигнал. Я полагаю, он пользовался этим домом как тайником для передачи сообщений. По всей вероятности, он сунул агенту по продаже недвижимости несколько баксов. В хорошие дни вряд ли кто позарится на этот дом. И все это время… Кто-либо, приходивший с письмом для него, открывал дверь, и при этом где-нибудь неподалеку, возможно, у него под подушкой, автоматически включался звонок. И в этот раз он, как всегда, отправился за сообщением, но перед тем, как войти, заглянул в окно, увидел меня, не отступил… Рискованная игра. Даже, можно сказать, безнадежная.
  – Однако его тактика сработала, а твоя потерпела неудачу.
  – В этот раз да.
  – Ты сможешь разыскать его?
  – Или он сам разыщет меня. Я нужен ему.
  – Это ты так думаешь. – Гласс в очередной раз посмотрел на часы. Ругнулся.
  – Давайте попробуем задержать его, – сказал Джон. – Прямо сегодня вечером.
  – У тебя есть на примете кто-нибудь, кому мы могли бы довериться? – спросил Гласс. – После этого, после того, что произошло с Фрэнком, к кому в управлении мы могли бы обратиться?
  – Можно обратиться ко всем сразу. Трубить во все трубы, звонить во все колокола. Даже если среди нас и оказалось несколько плохих парней, то число хороших гораздо больше…
  – Мы запнемся об их самые лучшие намерения. И, к тому же, не забывай про царящую везде бюрократию. Про межведомственные барьеры. И рефлекторное нежелание рисковать своей задницей. Фактически у нас нет доказательств, что кто-нибудь, кроме Фрэнка, ну и нас с тобой, занимается чем-то нелегально. А верхушка, как в Лэнгли, так и в Белом доме, назовет это паранойей. Или случайностью, не относящейся к делу. А тайный скандал вызовет в управлении «охоту на ведьм», и первыми сожгут предвестников, измазавших белые стены управления своими несанкционированными действиями. Или я не прав? – спросил Гласс. – Разве американское правительство не стоит на страже порядка и закона?
  Джон промолчал.
  – Что еще ты утаил от меня? – спросил Гласс.
  – Ничего существенного.
  – Я предпочел бы сам решать, что важно, а что нет.
  – Решайте что хотите, я один на линии огня.
  – Нет. На этой линии управление. Я на этой линии. И Фрэнк.
  – И я.
  – Да, и ты. Если Фрэнк был ликвидирован, тебя тоже должны убрать.
  – Не смогут до тех пор, пока я готов к бою.
  Гласс заметил:
  – Осторожность, а не храбрость сохраняет агенту жизнь.
  – Противник не станет наносить мне удар, пока не выяснит, чем я ему угрожаю и что раскопал Фрэнк.
  – Тогда тебе следует держать врага в неведении.
  – И вызвать огонь на себя, вынудив его раскрыться. Чтобы вы смогли взять его без лишнего шума. Ведь вы хотите именно этого?
  – И этого тоже.
  – А как насчет меня? – поинтересовался Джон.
  – Выполняй свое дело без ошибок и аккуратно… Я постараюсь сохранить твою голову на плечах.
  – Это вроде бы входит и в мои планы.
  – Вроде бы?
  Джон пожал плечами.
  – Для меня, – сказал Гласс, – верность стоит на первом месте.
  – Вы уже говорили, что вынуждены доверять мне.
  – Ты не подчинился моему приказу и встретился с детективом Гринэ.
  – Полагаю, это был удачный ход. Пока все шло хорошо.
  – Пока. – Гласс ненадолго задумался. – Корн может вынудить оперативный отдел, или отдел генерального инспектора, или правовой отдел задержать тебя – однако на самом деле это будут силы Корна. Он может заставить Зелла надавить на тебя. Никому не поддавайся. В тот момент, когда ты скажешь что-нибудь, сделаешь что-нибудь, признаешься в чем-нибудь… мы потеряем контроль, и это будет конец.
  – Я понимаю: сохранять контроль и сдерживать давление.
  – Если Корн посадит тебя сегодня вечером в кутузку, молчи. Ничего не признавай, даже то, что ты был здесь. Не подведи меня, – сказал Гласс. – Не подведи Фрэнка.
  Мимо их скамейки медленно проехала машина. Оба мужчины напряглись. За рулем сидела усталая мамаша. Она скользнула взглядом по скамейке, проехала мимо.
  – Я не люблю подводить людей. – Голос Джона был ровным.
  – Проявляй хитрость и упорство, – посоветовал Гласс. – Сосредоточься на поиске следов Фрэнка, всех его следов. Береги пленку и другие улики, которые сможешь раздобыть. Никому не доверяй, ни на кого не полагайся. Продолжай обычную работу представителя при сенате, постарайся не стать легкой добычей.
  – Хорошо, я буду бегущей мишенью.
  Гласс встал:
  – Сделай это, Джон. Постарайся найти ответы на все «кто» и «что». Постарайся не засветиться. Постарайся не навредить управлению и нашему делу. Это надо сделать сейчас, пока не поздно.
  Сказав это, человек в мягкой шляпе встал и пошел к своей машине, стоящей неподалеку, оставив Джона сидеть в одиночестве на холодной автобусной остановке.
  Глава 31
  Джон открыл дверь дома Фрэнка своими ключами. Фонг выглянула из кухни и с ужасом уставилась на него.
  – Ты выглядишь ужасно, – сказала она.
  – Кто говорит, что внешний вид обманчив?
  – Садись. – Она усадила его на кушетку, помогла стащить пиджак.
  – Я…
  – Ты сейчас не в форме, поэтому прибереги свои сказки на потом.
  – Скажи, когда начинать.
  – Ты и сам прекрасно сориентируешься.
  Она принесла из кухни пластиковый пакет со льдом и положила ему на лоб. Холод обжег кожу.
  – Вот не знала, что работа на конгресс столь опасна, – не удержавшись, съехидничала она. – Эта работа по совместительству доконает тебя.
  Джон ослабил узел галстука.
  – Шесть дней, – ответил он. – Ты осознаешь, что прошло только шесть дней с тех пор…
  Он замолчал. Она уселась на кофейный столик.
  – Помнишь наше соглашение? Расскажи мне всю правду.
  Хочется. Нужно.
  Расскажи ей про все. Кроме Эммы.
  «Это не относится к нашему соглашению», – сказал он сам себе. И он рассказал ей про все, кроме Эммы.
  – Ты рассказал Глассу про меня? – спросила Фонг, когда он закончил.
  – Нет.
  – Почему?
  Голова раскалывается.
  – Почему нет? – повторила она.
  Джон поморщился и положил лед на кофейный столик.
  – Он взорвался бы, как бомба, узнав, что я нарушил правила, хотя у меня и не было выбора. Я не уверен, что это не повредит ему. Или тебе.
  – Ты ему доверяешь?
  – По большому счету это не имеет значения.
  – Да?
  – Если он узнает про тебя, то я в некоторой степени потеряю контроль.
  – Он твой старший офицер и наверняка считает, что вправе быть в курсе всего. Если ты не будешь полностью доверять своему патрону, то в конце концов получишь заслуженную еще в Китае пулю.
  Они долго сидели, не говоря ни слова.
  – Вэй и другие твои агенты знали о риске, – сказала Фонг. – Они делали свою работу.
  – Для них это была не просто работа.
  – Так же, как и для тебя, – сказала она.
  – Это ничего не меняет.
  – Это все меняет, – отрезала она.
  – Смерть всегда смерть.
  – А я надеялась, что ты не нытик.
  – Я реалист.
  – Это худшая разновидность глупости.
  Услышав это, Джон не смог удержать улыбки.
  – Я говорила, что ты не должен лгать, – сказала она, – ни мне, ни себе самому. Я говорила, что пригвозжу тебя за ложь.
  – Фонг – молоток.
  – Да, черт побери, – сказала она.
  Он улыбнулся и тряхнул головой… Боль запульсировала, и он закрыл глаза.
  – Только не бей молотком по моему черепу, – прошептал он, морщась от боли.
  – Только в случае необходимости. – Она сунула ему в руки пакет со льдом. – Не валяй дурака.
  – Зря я связался с тобой. Ты слишком груба.
  – До сих пор ты так не считал.
  Ее глаза сверкали, как два ледяных кристаллика.
  – Вот так агенты и становятся на путь порока, – сказал Джон. – На все существуют свои уважительные причины. Потянуть за ниточку здесь, нарушить правила там, сказать невинную ложь или не докладывать о безобидной правде…
  – Ты думаешь, что сделал лучший выбор?
  – По-моему, теперь уже слишком поздно обсуждать это. Рубикон перейден. Я поступил так, как считал нужным.
  – Тогда тебя не в чем обвинить.
  – Конечно. – Он улыбнулся Фонг. – Конечно.
  – Что ты задумал?
  – Стану движущейся мишенью.
  – Теперь вижу, что ты крепко получил по голове.
  – Безумие – залог успеха в Вашингтоне.
  – И выживания? – Она посмотрела на него. – Ты в порядке?
  – Завтра буду как новый, – заверил он.
  – Обещания, обещания. Ты голоден?
  – Попозже, я съем что-нибудь попозже.
  – У тебя болит что-нибудь еще?
  – Все.
  Она потрогала шишку на его лбу.
  – Такой большой я еще никогда не видела, – заметила Фонг. Ее пальцы коснулись серповидного рубца на левом виске.
  – Это старый, – почувствовав немой вопрос, ответил он. – Мне было семь. Меня укусила собака. Немецкая овчарка.
  – Почему?
  – Просто я оказался в нужном месте в нужное время.
  – Должно быть, было очень больно.
  – И очень страшно. – Джон улыбнулся. – После того, как собаку выпустили из карантина по бешенству, мой отец взял винчестер дяди Алана, отвез меня к загону, в котором была эта собака, и пристрелил ее.
  – А что было потом?
  – Он отвез меня в школу.
  – А что же хозяин…
  – Старик Воукер прекрасно понимал, что жаловаться бессмысленно.
  – Разве у него не было адвоката?
  – В те времена у адвокатов было не больше силы, чем у присяжных в родном городе.
  – Что тебе сказал отец… про все это?
  – Он не любил тратить слова на объяснение очевидного. – Джон пожал плечами. – Делай все, что можешь в пределах правил. Будь справедлив. Доводи дело до конца. И держись за свою землю.
  Спустя минуту Фонг сказала:
  – Ты когда-нибудь рассказывал моему отцу эту историю?
  – Я никогда никому не рассказывал эту историю.
  – Твой отец, он…
  – Он умер через день после ухода в отставку. Я тогда учился в начальной школе.
  В комнате воцарилась тишина. Джон сел на кушетке. Напротив него, на кофейном столике, расположилась Фонг.
  – Ни один из моих шрамов не был столь драматичен, – сказала она. – Черт возьми. Шрамы на теле – это не самое страшное. Ну… ладно… – Она встала, взяла пакет с растаявшим льдом и выбросила в раковину.
  Но в желтой кухне она чувствовала себя не в своей тарелке. Она вернулась в гостиную.
  – Ты думаешь, что все знаешь про меня, – сказала она Джону, – но это не так.
  – Возможно, ты и права.
  Фонг бросила на него быстрый взгляд.
  – Расскажи мне о себе, – сказал он, прежде чем успел подумать.
  – Я не обязана это делать.
  – Я не хочу принуждать тебя.
  Она подняла руки, как будто хотела заставить замолчать невидимую толпу.
  – Хватит!
  – Ладно.
  – Только больше не…
  – Договорились.
  – Мы заключили с тобой соглашение, – сказала она, – и покончим с этим.
  – Согласен.
  Она пристально посмотрела ему прямо в глаза:
  – Как твоя голова? Все еще болит?
  – С каждой минутой все лучше.
  – Хорошо. Хорошо. – Она смахнула невидимые крошки с обеденного стола. – Хочешь поесть или… что-нибудь еще.
  – Что-нибудь еще.
  – Тогда нам следует решить, как действовать дальше.
  Глава 32
  Вторник. Утро. 9:09. Раскаты смеха и звук шагов эхом разносились под высокими сводами коридора, ведущего к кабинету сенатора Кена Хандельмана в Рассел-билдинг.
  Двое мужчин в костюмах и дорого, но безвкусно одетая женщина, переговариваясь, направлялись к двери офиса.
  Пузатый капитолийский полицейский пропустил это трио, даже не посмотрев в их сторону. Но сразу нахмурился, увидев побитую физиономию Джона Лэнга, шедшего следом за ними.
  Джон задержался перед открытой дверью Хандельмана. Из приемной доносился женский голос:
  – …И что мне теперь делать? И почему я? Я ничем этого не заслужила. Его глаза, постоянно шарящие по мне, вызывают лишь омерзение! Вообще у меня в последнее время ощущение, что он постоянно торчит здесь. Правда, он не пытался играть со мной в «случайные» столкновения, как тот парень из офиса сенатора Бечтэла, но, возможно, все еще впереди. Что у меня может быть общего с копом? Я не делала ничего, чтобы поощрять его, – продолжала девушка, когда Джон вошел.
  За столом слева сидела девушка с ниспадающими на плечи волосами цвета светлого меда, которая еще год назад наверняка была капитаном болельщиков в колледже Аризоны. Ее золотистое платье должно было опустошить кредитную карточку ее матери настолько, что та не могла этого не заметить, и подходило скорее для администратора в Голливуде, чем для сенатской служащей. Платье эффектно подчеркивало тонкую талию белокурой секретарши. Ее кожа была безупречна, грим на лицо наложен идеально, помада на полных губах подобрана в тон лаку на ногтях, а вокруг глаз была насыпана пыль цвета заходящего солнца – глаз, которые «оценили» Джона, как только он вошел: возраст, костюм, пылающий синяк на лбу, его реакцию на нее и суровый изгиб его рта. Телефонный звонок.
  – Крисси, я отвечу, – сказала девушка, сидевшая за столом справа от Джона. У нее были каштановые волосы, доходившие до плеч, глаза цвета неба, подернутого дымкой. Она взяла телефонную трубку.
  Крисси улыбнулась Джону и прощебетала:
  – Чем могу вам помочь?
  Он узнал голос, который слышал, идя по коридору.
  – Мне нужно встретиться с Эммой Норс.
  – По-моему, Эмма еще не пришла, – ответила Крисси.
  Вторая секретарша кивнула головой, подтверждая ее слова.
  – Она ничего не оставляла для меня? Мое имя Джон Лэнг.
  Крисси потянулась к куче конвертов на полке. Ее платье натянулось на полной груди. Джону вспомнилась одноклассница, которая никогда не отвечала на его смелые телефонные звонки.
  – Мне очень жаль. – Крисси улыбнулась, демонстрируя два ряда идеально ровных зубов. – Ничего нет.
  – Могу я оставить ей записку?
  – Конечно.
  На обороте розового листка для регистрации телефонных сообщений он написал:
  «Эмма, заглянул узнать, закончила ли ты то дельце, которое обещала сделать для меня. Пожалуйста, позвони, как только сможешь.
  Джон».
  Нет… недостаточно. Он нахмурился и чертыхнулся.
  – Простите? – сказала Крисси.
  Джон нацарапал строчки своего послания слишком близко друг к другу, поэтому пришлось дописать ниже подписи.
  «Как твои дела?»
  Он знал, что этого недостаточно. Но что еще он мог ей сказать?
  – Я прослежу, чтобы она получила это сразу, как только придет, – сказала Крисси, взяв у Джона записку.
  Когда он вышел, секретарша с каштановыми волосами повесила трубку и закончила разговор с Крисси, сказав:
  – Я тебя прекрасно понимаю, конечно, ты права.
  Джимми, полицейский, дежурящий у дверей сенатского комитета по делам разведки, смотрел в сторону, пока Джон расписывался в журнале.
  Когда Джон вошел внутрь, секретарь комитета мельком взглянула на него и поспешно отвернулась, уткнувшись в редактируемое письмо на мерцающем экране компьютера.
  «Не хочет смущать меня вопросами про синяк на лбу», – подумал Джон. Благодаря льду и аспирину багровое пятно уменьшилось до размера серебряного доллара, но все равно производило впечатление. «Почти как родимое пятно», – подумал Джон, тронутый чуткостью секретарши. Ему совсем не хотелось опять ей лгать.
  Из своего кабинета появился управляющий штатом. Он увидел Джона и тоже отвел взгляд.
  Джон нахмурился: даже не кивнул.
  Синие жалюзи в аквариуме были закрыты.
  В голубоватом сумраке сидел долговязый «стрелок» в костюме и галстуке, его черные, похожие на крылья, ботинки покоились на столе Джона.
  Дверь закрылась за спиной у Джона.
  – Ваши ботинки испортят полировку, – заметил Джон.
  – Не возражаешь, что я заглянул? – спросил начальник отдела безопасности Корн.
  – Чем я могу быть полезен, сэр?
  – Пользы от тебя чем дальше, тем меньше.
  Джон спрятал руки за спину и прижал их к столу Фрэнка.
  Не давай Корну заметить, что ты дрожишь.
  – Вы принесли назад мои вещи и документы? – поинтересовался Джон.
  – Я знаю, – сказал Корн.
  – Что знаете?
  Зазвонил телефон на столе Джона.
  Один звонок, второй.
  – Ты не собираешься ответить? – поинтересовался Корн.
  – Наверное, неправильно набрали номер.
  Сердце колотится. Только бы это не Фил Дэвид, пусть он позвонит позже! Позже!
  Корн не спускал глаз с телефона, надрывающегося на столе, рядом с его ботинками.
  – Хочешь, отвечу за тебя? – спросил он.
  «Или Гласс, – лихорадочно соображал Джон. – Если Корн услышит голос Гласса…»
  – Не стоит… не стоит проявлять ко мне такую благосклонность, – сказал Джон. – Не надо выполнять за меня мою работу.
  Он может снять трубку без моего разрешения, но я успею прыгнуть и вырвать шнур из розетки, прежде чем он сможет определить кто…
  Телефон замолчал.
  – Эх, – сказал Корн. – Слишком поздно. Ну ладно, может быть, перезвонят.
  – Вряд ли это звонят вам, – сказал Джон.
  – Может быть, мне и не стоит беспокоиться, – сказал Корн. – Но я могу ответить. Это правительственный телефон. И я государственный служащий.
  – Также, как все мы, – заметил Джон. – Однако это не ваш номер.
  – Лэнг, у кого есть твой номер? Я знаю, как ты заработал это гусиное яйцо на лбу. – Корн улыбнулся. – Думаешь, у меня нет друзей в арлингтонской полиции?
  – Никто не запрещает вам иметь друзей где угодно.
  – Я твоя последняя надежда, – сказал Корн.
  – На что?
  Корн убрал ноги со стола.
  – Или ты все выкладываешь, или у тебя будут неприятности, – сказал он. – Ты должен сделать выбор. Прямо сейчас.
  – Кто-нибудь из нас двоих понимает, о чем идет речь?
  – Я говорю о твоем приятеле – Филипе Дэвиде.
  Джон бросил на него быстрый взгляд.
  – Мы с детективом Гринэ нашли общий язык.
  – Мир держится на взаимопонимании. – Джон почувствовал, что взмок.
  – Прибереги это наблюдение для мемуаров. – Корн встал. – Тебе прищемили задницу дверью. Зачем ты выслеживал Филипа Дэвида? Хотел повидать армейского дружка?
  – Я никогда не служил в армии с человеком по имени Филип Дэвид.
  – Никогда не пересекался с ним в парашютной школе, или центре спецподготовки, или разведшколе?
  – Я сегодня не в настроении обсуждать различные этапы моей армейской…
  – Даже с человеком, который возглавляет подразделение безопасности ЦРУ? – Корн покачал головой. – Ты работаешь на ЦРУ, не так ли?
  – Не разгибая спины.
  – Ты вроде бы забыл об этом в Китае.
  Телефон вновь зазвонил.
  Возможно, Эмма… Второй звонок.
  – По-прежнему будешь его игнорировать? – спросил Корн.
  – Пока это мое рабочее место. Мое дело.
  Телефон не умолкал.
  – Твое дело? Или чье-то еще? Твой дружок Гласс может опутать своей паутиной полгорода, но другая половина по-прежнему свободна.
  – Что за ерунду вы говорите. Кто такой этот Филип Дэвид, и почему вы считаете, что он должен меня интересовать?
  Корн нахмурился:
  – Возможно, ты и в самом деле простофиля Джо. Тогда у тебя действительно будут проблемы.
  Телефон наконец-то заткнулся.
  – Настойчивый, да? – Корн улыбнулся, глядя на аппарат, пытавшийся соединить Джона с кем-то, знавшим его номер. – Должно быть, что-то важное.
  – Вы говорите, что у меня проблемы, – сказал Джон. – Так помогите мне разрешить их.
  – Надо это понимать так, что ты готов заключить сделку?
  – Мне никогда не везло в сделках.
  – А как насчет Фрэнка? Ему тоже не везло? Или он учуял дым от твоего костра? Профессионалу, подобному ему, достаточно легкого дуновения.
  – Фрэнк был моим другом.
  – Как часто мы причиняем боль тем, кого любим.
  – Никогда не встречался ни с каким Филипом Дэвидом, – сказал Джон. – Насколько я понимаю, он один из ваших парней.
  – Фил был в группе быстрого реагирования. Армейский шпион-«невидимка». Ты работал для них?
  – Я никогда не работал на разведку групп быстрого реагирования.
  – Даже тогда, когда они назывались иностранные оперативные силы? Или тактические силы? Или как там их еще?
  – Я служил в армии в тех подразделениях, которые были определены управлением.
  – Каким управлением?
  – Нашим управлением, я работал на ЦРУ.
  Корн пожал плечами.
  – Сроки вашей с ним армейской службы не пересекаются. Но бумаги не всегда говорят правду. А как насчет «Желтого фрукта»? – спросил он. – Ты знаешь, некоторые из этих парней осуждены военным трибуналом на закрытых судебных заседаниях в восемьдесят пятом?
  – Филип Дэвид принадлежал к «Желтому фрукту»?
  – Его имя упоминается. Но он не был пойман. Тогда. «Черная касса», – сказал Корн. – Большой соблазн в нашем деле. Миллионы секретных долларов могут ослепить любого.
  – Я никогда не был связан с незаконными финансовыми операциями.
  – Да, ты не был связан. Никаких личных злоупотреблений или намерений не было выявлено. За что тебе все-таки дали медаль?
  – Вы же читали представление.
  – Наши «ищейки» не занимаются разведкой.
  – Тогда почему вы работаете на нас?
  – Я на вас? – Корн ткнул пальцем в Джона. – Вспомни свое звание, Лэнг, это ты работаешь на меня!
  – Значит, этот парень, Фил Дэвид, работал на силы быстрого реагирования.
  – Может быть, – сказал Корн. – В восемьдесят втором он входил в группу быстрого реагирования. Тогда их команда, переодетая в гражданскую одежду, была заброшена в Хартум с целью удержать Ливию от устранения президента Судана. Государственный переворот сверг этого президента после того, как силы быстрого реагирования покинули страну. В восемьдесят пятом году Фил Дэвид был одним из стрелков сил быстрого реагирования, тайно переброшенных в Бейрут для уничтожения террористов, которые захватили «Боинг-847» компании «Трансуорлдэйрлайнс», однако Белый дом никогда не давал зеленый свет на выполнение этой операции.
  – Я никогда не участвовал в операциях в Бейруте или Африке, – сказал Джон.
  – Тогда почему тебя поколотили в Арлингтоне, когда ты пытался выследить армейского шпиона-«невидимку»?
  – Вопросы, относящиеся к моей работе, должны быть направлены по соответствующим каналам.
  – Кому? Кто дергает за твои веревочки, мистер оперативник?
  – При чем тут Филип Дэвид?
  – А кто дергал за его веревочки?
  – Вы здесь единственный, у кого есть ответы на все вопросы, – заметил Джон.
  – Никто не знает про него, – сказал Корн. – Когда запахло жареным, Фил Дэвид исчез из нашего поля зрения.
  – Занялся частным сыском? Перешел на гражданку?
  – Исчез, – сказал Корн. – Просто исчез.
  Он склонился к лицу Джона:
  – Почему ты не скажешь мне, чтобы я замолчал?
  – Люблю интересные истории. – Джон нахмурился. – Вы рассказываете больше, чем спрашиваете.
  – Я хочу показать тебе западню, в которой ты оказался.
  – Нет, это вы… Вы построили эту западню, – прошептал Джон. Его голос окреп: – Если бы я обследовался на детекторе лжи и мне задавали бы эти вопросы… я не смог бы отрицать знание. Вы загнали меня в угол. Хотите сделать меня вашей проституткой, чтобы я покупал себе свободу, работая на вас.
  – Ты потерял свою девственность еще до меня, – сказал Корн.
  Зазвонил телефон.
  – Невозможно работать, – быстро пробормотал Джон.
  Должно быть, Фонг, и что ей вздумалось звонить именно сейчас, когда здесь этот чертов Корн. Нельзя позволить ему…
  Джон нахмурился. На лбу выступили бусинки пота.
  «И ты тоже понимаешь, что не даешь мне работать. Ты ведь не настолько… туп», – подумал Джон.
  Телефон зазвонил опять.
  – Я последний и единственный человек, которому ты можешь доверять, – сказал Корн.
  – Дайте мне все обдумать. Зачем вы посадили мне на хвост парней в голубом седане несколько дней назад?
  – На всякий случай, проверить, нет ли за тобой каких-нибудь грешков, – сказал Корн. – Ты выиграл «Оскара».
  Телефон зазвонил в третий раз и смолк на середине звонка.
  – И какой «невинной» шалостью вы заняты в данный момент? – спросил Джон.
  – Я пытаюсь разобраться, что происходит в моем управлении. Это моя работа и твоя работа. Твоя обязанность – помочь мне. Если ты и в самом деле такой мистер Невинность, которого из себя строишь, то ты сделаешь это.
  – Мне нечего вам сказать. – Джон пожал плечами. – Вы высосали отсюда все, кроме пыли. Если бы вы могли, вы давно бы сделали из меня форшмак…
  – Возможно, – прервал Корн.
  – Где ваши люди? Ваше прикрытие? Вы привели с собой команду, которой можете доверять и которая всегда готова добыть для вас необходимые «улики»?
  Корн покопался в кармане пиджака и протянул Джону размытую фотографию тощего мужчины в солнечных очках и без рубашки. Судя по пейзажу на заднем плане, снимок был сделан где-то в тропиках.
  – Это единственное фото твоего дружка Фила Дэвида, которое смогли раздобыть мои люди, – сказал Корн. – За девять часов активного поиска. Чтобы раздобыть его, нам пришлось поднять бывшего сослуживца Фила в четыре утра.
  – Если он служил в армии, в разведке, в силах быстрого реагирования…
  – Все его личные дела и компьютерные файлы исчезли. В Вирджинии негативы с его водительской лицензии «затерялись». Нам повезло, что удалось установить команду, с которой он был в Бейруте.
  – И кто мог провернуть такое?
  – Я думал, ты расскажешь мне.
  Джон внимательно посмотрел на зернистую фотографию – это мог быть кто угодно.
  – Это тот, за кем ты следил? – спросил Корн.
  – Даже если бы я и следил за кем-либо, я не стал бы обсуждать свою работу без соответствующего…
  В этот момент Джона осенило:
  – Вы не доверяете своим людям. И конечно, вы не доверяете мне. Именно поэтому вы пришли сюда в одиночку.
  – Ты единственный, кто действительно в одиночестве, – сказал Корн. – Отклонив мое предложение, ты подрубишь сук, на котором сидишь. Последнее время до меня доходили сообщения, что этот ваш офис развил бурную «деятельность». Затем Фрэнк погиб, тебя поколотили. Когда я обнаружил, что документы, связанные с Филипом Дэвидом, уничтожены, я понял, что не должен гоняться за фантомами. Понял, что был прав, подозревая тебя. Ты дурак, но, возможно, ни в чем не виноват. Давай разберемся, может быть, нам удастся заключить сделку.
  – Я же говорил, что в сделках удача не сопутствует мне.
  Корн сунул фотографию обратно в карман. Он подошел к двери, но, уже взявшись за ручку, оглянулся на Джона.
  – В таком случае остается пожелать тебе попутного ветра, – сказал он и с улыбкой добавил: – Если ты действительно ни при чем, тебе не о чем беспокоиться, но знай: я иду за тобой след в след.
  Продолжая улыбаться, он провел рукой по жалюзи и вышел, оставив Джона одного в голубом полумраке.
  Глава 33
  Джон «плавал» в голубом свете.
  Корн ушел.
  Фрэнк оставил его одного на линии огня.
  Телефон на его столе. Молчит.
  Гласс. Секретный телефон на его столе. Позвонить ему. И что сказать? О Корне? Не стоит говорить о Фонг. И об Эмме. Сказать ему…
  Что ему необходимо знать.
  Вот так все и начинается. Секреты. Шпионы.
  Обман.
  Позвони мне еще раз, Фил Дэвид. Еще один только раз. Дай мне еще один шанс.
  Фонг. Позвонить ей, и что? Узнать, что она ответит? Выведать ее секреты?
  Задребезжал дверной звонок.
  Эмма проскользнула мимо него. Пока он запирал дверь, Эмма устроилась на его столе.
  – Мы должны предпринять что-нибудь прямо сейчас, – сказала она. Алая линия ее губ дрожала, не в силах сдержать улыбки.
  – Я не совсем уверен, что сейчас время и место.
  Улыбнулся. Попытался обратить все в шутку.
  Сдерживать, не позволять ей…
  – Мы вместе, этого достаточно.
  На ней были темно-синий льняной костюм, простенькая шелковая блузка цвета слоновой кости.
  – Это место, – сказала она, обводя рукой вокруг, – это место не располагает к разврату.
  На ее правом плече болталась черная сумочка; край оберточной бумаги выбился из-под застежки.
  – Очень жаль, – сказала она.
  – Эмма, что…
  – По-твоему, эта комната выглядит нормально?
  – Этот кавардак устроила служба безопасности, желая убедиться, что в офисе нет ничего, связанного со… смертью Фрэнка.
  – Ну и что им удалось обнаружить?
  – Ничего, – сказал Джон. – Спроси у них.
  – Думаешь, я имею доступ к такой информации? – Ее глаза сузились. – Ты не будешь убеждать меня, что получил эти синяки, неосторожно бреясь?
  – Боевые искусства. Помнишь, однажды за ленчем я рассказывал тебе, что практикуюсь…
  – Ты сказал, что это не имеет ничего общего с мордобоем.
  – Я имел дело с одним парнем, который был зол на меня.
  – Да неужели? Я его понимаю. – Она тряхнула головой. – Ты попросил меня сделать работу выпускника школы, хотя у тебя гораздо больше возможностей, чем у библиотеки конгресса. Я сделала это, возможно, потому, что хочу верить, что ты прав.
  – Конечно, прав. Меня интересовало…
  – Все равно все это мне не нравится. Это ты цэрэушник, а не я. Это твоя обязанность отвечать на запросы. Ты ведь цэрэушник? – повторила она.
  – Ты прекрасно знаешь, кто я.
  – Не надо мной играть. Подло использовать меня и мое служебное положение!
  – Здесь нет никакой игры.
  – Лучше бы это было правдой. Не думай, что мой босс будет таскать для тебя каштаны из огня, а я помогать ему…
  – Скажи ему.
  Она прищурилась:
  – Что?
  – Скажи сенатору Хандельману, что я просил тебя сделать это как друга. Но я забыл, что это Капитолийский холм: здесь не место такому чувству, как дружеское расположение.
  – Не прикидывайся невинной овечкой.
  Зазвонил телефон.
  Эмма нахмурилась:
  – Разве ты не собираешься ответить?
  Рубашка прилипла к спине Джона, сердце прыгало в груди.
  – Это, должно быть… просто деловой звонок.
  – Почему ты не хочешь…
  Телефон зазвонил опять.
  – Ты настолько не доверяешь мне, что даже не можешь ответить на звонок? – сказала она. – Скажи «подождите минуту», или «я вам перезвоню», или…
  После третьего звонка телефон смолк. Воцарилась тишина.
  – Что за дело такое, которым ты занят? – спросила она.
  – Ничего плохого. Ничего противозаконного. Ничего, что имеет отношение к тебе.
  – Мертвый американец в Париже? Американец, чья компания имела несколько пустяковых правительственных контрактов? После того, как ты попросил меня помочь, это стало касаться и меня. К тому же кто-то наставил тебе синяков. Я думала, ты хочешь, чтобы я позаботилась о тебе.
  – Я – да.
  «Правда. Это правда», – подумал Джон.
  – Джон, не надо мне лгать.
  – Ты думаешь, что мужчина и женщина когда-нибудь смогут сказать друг другу всю правду?
  – Исключено. – Она даже не моргнула. – Но это касается не «мужчины и женщины», это касается нас с тобой.
  Он не нашел достойного ответа на ее слова.
  – Не надо со мной играть, – сказала она, помолчав. – Злоупотреблять моими чувствами и моим служебным положением. Ты завлек меня слишком далеко… чтобы это не имело значения. Не надо так поступать.
  – Я не хотел причинить тебе боль.
  – Большинство людей испытывают такое чувство к собакам. Полагаю, что я заслуживаю несколько большего, чем собака.
  – Я больше не буду просить тебя ни о чем. – Правда, пусть это будет правдой. – Я не хочу ставить тебя в такое положение…
  – Я не отказываюсь помогать тебе…
  – Ложное, как ты считаешь, положение, – продолжил Джон. – Делай так, как считаешь нужным. На мой взгляд, в этом нет необходимости, но если ты расскажешь Хандельману…
  – О чем?
  – О той помощи, которую мне оказала.
  Но ты будешь вынуждена лгать. Ты прекрасно знаешь, что не сможешь рассказать ему всю правду. Сенатор, должно быть, покачает головой, удивится не кажущейся несвязанности сведений, но тебе, твоей интуиции, твоему профессионализму и загадке отношений мужчины и женщины. Ты знаешь это лучше, чем я. Ты не сможешь рассказать ему. Ты не захочешь.
  До тех пор, пока некое чудовище пугает тебя, сердит тебя, давит на тебя.
  Скомпрометирована. Зажата. Поймана в ловушку. В ее глазах отразилось смятение.
  – Как бы ты ни поступила, – сказал Джон, – это решать тебе.
  – И это все, что ты мне скажешь? – прошептала она.
  – Что ты имеешь в виду?
  – А как насчет тебя? Какой выбор сделал ты?
  Сердце заколотилось.
  Посмотри на нее.
  Посмотри на нее.
  Не надо ей говорить. Невозможно ей сказать. Нельзя позволить ей узнать. Держи ее подальше. На безопасном расстоянии.
  Сохрани контроль. Не дать ей взять в руки…
  – Поцелуй меня, – попросила она. Холодно. Осторожно.
  Ее дыхание стало частым и неровным, когда он подошел ближе. Аромат кокосового шампуня, благоухание роз. Он увидел себя в ее голубых глазах и притянул ее ближе. Она запрокинула голову.
  Наклонился к ней.
  Коснулся ее сердито сжатых губ. Дрогнув, они раскрылись.
  В нем запылал огонь. Он ощутил тепло ее восхитительного тела сквозь плотную ткань костюма. Вскрик – как эхо предсмертного вопля Фрэнка. Дыхание лет, наполненных желанием и ожиданием. Это была Эмма. Именно она. Здесь. Сейчас. Ее обнаженные бедра в нереальном голубом полумраке комнаты – округлые белые миры, и он, движущийся в нее, в нее, в нее. Она знает, наверняка знает, что это могло бы быть истиной, единственной истиной, чувствуя, что сила пробуждается от их поцелуя, чувствуя пределы этой истины и границы его лжи. Она тоже это ощущает.
  Эмма отстранилась.
  Молчи.
  Сохраняй контроль! Не позволяй…
  И молчи. Но она все равно «слышит». У нее те же мысли.
  – О Боже, – сказала она.
  Эмма отвернулась и отошла в сторону.
  – Черт тебя подери, – прошептала она. – Ничего не понимаю! Объясни мне что-нибудь, – попросила она. Жестом заставила его молчать. – Нет, ничего не говори, мне не надо вежливой лжи. Я знаю, ты не можешь без нее обойтись. Пора бы мне уже понять это. Все то же дерьмо. Позволь мне угадать самой. Посмотрим, смогу ли я дать этому определение. Может быть, у меня на лбу написано: «простофиля». Впрочем, все это не имеет значения, не так ли? Поскольку это всего лишь личное.
  – Что случилось…
  – Не продолжай, – оборвала она. – Боже, даже не скажешь, что мы расстались, ты никогда не подпускал меня близко… Всего лишь приятное времяпровождение. Ха! Всего лишь немного расслабиться. Маленькая эротическая «оперативная работа».
  Она одарила его злобной улыбкой:
  – У тебя никогда не будет лучшей любовницы, чем я.
  – Я знаю.
  И он понимал, что она права.
  – Что еще ты знаешь и когда ты узнал это? – Она задавала вопросы с интонациями прокурора. – Черт побери твои лживые глаза. Черт побери меня, безмозглую дуру.
  Перед тем, как открыть дверь:
  – Ты мой должник. Ты занят кровавыми делами. Дай мне знать, если решишь убить и меня тоже.
  Шум внешнего мира доносился через открытую дверь.
  Сверкая глазами, Эмма вытащила из сумочки конверт.
  – Вся твоя тяжелая работа только ради этого, – сказала она.
  Она швырнула конверт на пол. Добавила:
  – Стоит ли она того?
  Звуконепроницаемая дверь хлопнула за ее спиной.
  Представил удаляющееся цоканье ее шпилек.
  Пусть она исчезнет, она должна исчезнуть, забыть это, оставить меня в покое. Только бы она не пошла к своему боссу Хандельману или…
  Благоухание роз.
  Не думать о пепле в ее сердце.
  Ты упустил свой шанс.
  Невозможно. Не сейчас. Не важно.
  Поверь этой лжи. Продолжай идти.
  Посмотрел на часы: почти полдень.
  Подобрал конверт.
  Взглянул на свое изломанное отражение в зеркале жалюзи. Голубые поверхности отражали пятно на его губах, оставленное алой помадой Эммы, – темный штрих. Как кровь.
  Зазвонил телефон.
  Глава 34
  На обеденном столе Фрэнка лежала выложенная веером пачка банкнот.
  Фонг сообщила:
  – Двадцать семь тысяч наличными. И еще чековая книжка на имя некоего Жана Малитэ с тринадцатью тысячами долларов. Мама в шутку говорила, что он из тех, кто забывает выбрасывать мусор. Жан Малитэ – один из псевдонимов отца.
  – Ты нашла это здесь?
  Джон раскрыл и осмотрел со всех сторон книгу по истории кино в твердом переплете, дыру, вырезанную в середине.
  – И принялась непрерывно звонить тебе. У моего отца за всю жизнь никогда не было двадцати семи тысяч долларов наличными.
  – А почему ты решила, что это не его?
  – Кроме того, этот тайник. Он профессионал и довольно основательно почистил наш дом, спрятал эту пленку на видном месте, избавился от моих фотографий, и после этого ты говоришь мне…
  Джон прижал ладонь к ее губам.
  Глаза Фонг сверкнули, и она дернулась назад…
  Прижав палец к губам, отпустил ее.
  Написал что-то фломастером на полях книжной страницы.
  Фонг прочитала его каракули, кивнула.
  Подняла вверх палец. Взбежала наверх.
  Джон выглянул в окно: никаких машин с людьми, никаких фургонов торговцев цветами.
  Фонг сбежала вниз. На ней были джинсы, свитер, натянутый поверх блузки, на ногах теплые полусапожки. Она несла сумку через плечо и зубную щетку и бритву Джона из ванной.
  Пока она расстегивала свой портфель, он выдрал из книги страницу, на которой писал, сгреб деньги со стола и рассовал по карманам пиджака. В шкафу лежал его чемодан со сменой белья, висели несколько рубашек, джинсы и альпинистская куртка. Его черные, похожие на кроссовки башмаки валялись за чемоданом.
  Понадобилось не больше тридцати секунд, чтобы побросать все это в чемодан и застегнуть его.
  Джон вновь посмотрел в окно: никаких новых машин, никто не «прогуливается» по тротуарам, никаких «почтальонов».
  Он обернулся к Фонг.
  Она засовывала в свой портфель бритву Джона, видеокассету, фотографию отца, тетрадь. Книжку стихов она оставила на кофейном столике.
  Засунула пистолет отца за пояс джинсов, прикрыв его сверху свитером, застегнула портфель, натянула черный плащ. Оставила пуговицы и пояс незастегнутыми.
  Кивнула Джону.
  Проверить окна: бездомный белый лабрадор трусил через лужайку. Бумага в руке Джона – страница из книги. Лишняя тяжесть. Взял на кухне спички. Он держал страницу над мусорным ведром, наблюдая, как языки оранжевого пламени пожирают слово, написанное им на полях: УХОДИМ.
  Глава 35
  – Поезжай медленней, – сказал Джон.
  Они бросили машину Джона примерно в миле от дома Фрэнка и пересели в машину Фонг. В течение трех часов он ездил, как профессионал: разворачивался, мчался по кольцевой дороге, внезапно сворачивал, петлял по городским улицам. Наконец подъехал к стоящему на отшибе кафе-магазину: тихий столик в глубине, в нескольких шагах от пожарного выхода, и их машина, отлично видимая через стекло витрины. Изучил данные, которые Эмме удалось извлечь из компьютера. Отчет Дэна и Брэдстрита и другие доклады из базы данных конгресса, относящиеся к компании «Имекс».
  Фонг не стала спрашивать Джона, где он раздобыл те несколько листков, из которых явствовало, что «Имекс» заключала контракты на небольшие импортно-экспортные морские грузоперевозки для госдепартамента, Пентагона и частных клиентов.
  «Ты удивлена, – подумал Джон, – но чувствуешь, что не должна спрашивать. Или не хочешь знать. И ты достаточна сильна, чтобы поверить этому».
  То, что они узнали из документов, добытых Эммой, практически ничем им не помогло.
  Теперь Фонг вела машину вниз по тихим улочкам жилого района.
  – Не так медленно, – приказал Джон.
  – Я еду нормально, – возразила Фонг.
  – Мы не должны ничем выделяться, должны выглядеть так, как будто знаем, куда направляемся.
  – Мы знаем, куда едем, и никто не следит за нами.
  Она кивнула на зеркало заднего обзора.
  – Даже если они знают про тебя, я не думаю, что они подсунули жучка тебе в машину.
  – Но его могли подсунуть в твою.
  – Тут ты права.
  – Или напичкать жучками дом моего отца. – Она притормозила, пропустив маленькую девочку, перебегавшую дорогу. – Мы этого тоже не знаем.
  В трех кварталах отсюда жил домовладелец Джона.
  – Почему мы едем к твоему дому? – спросила Фонг. – Ты говорил…
  – Сворачивай влево! – завопил он. – Туда! Вот в этот переулок!
  Фонг вывернула руль, и машина свернула на подъездную дорожку перед большим белым домом. Она остановилась перед закрытой дверью гаража.
  – Что за шутки?
  – Кварталом дальше. – Джон вжался в свое сиденье так, что его стало почти не видно снаружи. – Прямо за углом перед домом моего домовладельца.
  – Синий фургон? Возможно, водопроводчик.
  Дверь дома, перед которым они остановились, открылась. Пожилая женщина, нахмурившись, разглядывала незнакомцев, остановившихся на ее подъездной дорожке.
  – Вылезай, – сказал Джон. – Спроси у нее, как проехать.
  – Проехать куда? – прошипела Фонг, выбираясь наружу.
  Широкая улыбка, озадаченный взгляд – естественно, наивно. Приятная молодая девушка, никаких причин вызывать полицию. Фонг спросила, не здесь ли живет Жан Малитэ, получила настороженный ответ, что здесь таких нет.
  Ниже по улице в окне водителя фургона мелькнула рука с сигаретой. Фургон стоял с выключенным двигателем.
  Седовласая женщина вернулась в дом и заперла дверь. Фонг забралась обратно в машину.
  – Ну и что ты видел? – спросила она.
  – Ничего, чтобы быть уверенным наверняка, однако достаточно, чтобы держаться подальше от этого места.
  Они выехали на дорогу и направились в противоположную сторону.
  Фонг спросила:
  – Ну и куда мы едем теперь?
  Глава 36
  Четыре часа. Вирджинский пригород, безопасные окраины, более популярные среди свиты, состоявшей когда-то при «дворе» бывших президентов, чем среди фаворитов нынешнего хозяина Белого дома. Джон и Фонг поставили свою машину недалеко от трехэтажного особняка в колониальном стиле.
  Они вполне могли сойти за молодоженов. Получивших назначение или переехавших из Канзаса. Ищущих дом, чтобы свить семейное гнездышко.
  – Не говори мне, что я не знаю, что делать! – сказал Джон. – Куда бы я ни пошел…
  – Мы, – огрызнулась Фонг.
  – …везде уже готов ящик. – Он покачал головой: – Нет, не ящик – гроб. В сущности, не имеет значения, когда они подбросили деньги твоему отцу. Следует предположить, что они знали, что мы там были вместе.
  – В таком случае – два гроба, – сказала Фонг.
  – Нет, если мы будем достаточно осторожными. Если ты будешь в точности следовать моим указаниям.
  – Я уже выполняла все твои указания! Посмотри, куда это меня привело! Ты не знаешь…
  Он прошептал:
  – Не. Говори. Мне. Что. Я. Не. Знаю.
  – Тогда не указывай, что мне делать, – возразила она. – Если, на их взгляд, я заслуживаю смерти, то я заслуживаю большего, чем простое выполнение твоих приказов.
  Джон откинулся на сиденье, его глаза были устремлены на белый дом середины прошлого века на противоположной стороне улицы.
  – Если кто-нибудь еще решит, что смерть твоего отца выглядит загадочно, следователи… обнаружат его след, по которому шли мы с Глассом… В этом случае рано или поздно твой дом окажется под колпаком нашей службы безопасности, копов или ФБР. Деньги – это дым греха. Если кто-нибудь решит, что со смертью Фрэнка не все чисто, то тогда «хорошие» парни обнаружат, что он «прятал» деньги, которые, как легко можно будет доказать, были не его. Это ничего не докажет, но сильно все запутает. Система, возможно, не сможет разгадать, что Фрэнк делал или что с ним случилось, но, сложив в одну кучу секретное расследование, проводимое за свой счет, грязные фильмы и грязные деньги, его, вне всяких сомнений, признали бы виновным.
  – Кто был в твоем доме, если этот фургон стоял там неспроста?
  – Мои враги – это листья деревьев, корни которых я не могу разглядеть.
  – Сейчас не время цитировать поэтическую прозу! – оборвала Фонг.
  – Цитировать? – фыркнул Джон. – Черт подери, я сам это написал.
  – Что, если этого парня там нет? – спросила Фонг.
  – Тогда мы подождем. Когда ты звонила ему на работу, они сказали…
  – Сказали, что его сегодня не было, и ничего больше, – ответила Фонг. – А что, если он не захочет с тобой разговаривать?
  – Он мне все расскажет.
  Она изучила выражение его лица. Примерно минуту они провели в полном молчании. В окнах дома, за которым они наблюдали, не было никакого движения.
  – Как он может позволить себе жить в этом квартале? – спросила Фонг.
  – Я полагаю, Мартин Синклер арендовал этот дом у кого-нибудь, кто поддерживал на выборах не того кандидата, или стал жертвой ошибочной экономической теории.
  Джон посмотрел на часы: 4:09. Через час любопытные соседи начнут возвращаться на эти тихие улочки.
  – Вперед, – скомандовал Джон. – Оставим наши чемоданы.
  Они вполне могли быть молодоженами, подыскивающими подходящее жилье или сбившимися с дороги в незнакомом районе.
  Прогулялись вверх по улице. Подошли по тротуару к центральному входу этого большого белого дома. Осторожно осмотрелись по сторонам. Свернули на кирпичную дорожку, ведущую к двери. Латунная прорезь почтового ящика, резной дверной молоток и колокольчик. Окна первого этажа закрывали плотные шторы. За колючими ветками живой изгороди обернутая в синюю пленку «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» в прозрачной упаковке, валяющиеся на ковре из сухих листьев.
  Джон подергал ручку двери – закрыто. Позвонил.
  Толстые стены и хорошие звукоизолирующие перекрытия заглушали звуки внутри дома. Стоя на ступеньках, они с трудом различали звуки дверного звонка.
  Позвонил еще раз. Постучал раз. Постучал второй.
  – Никого нет дома, – сказала Фонг. – Холодно, – добавила она немного погодя, – мы можем подождать и в машине.
  Однако она последовала за ним вокруг дома. Деревья и забор делали задний дворик довольно уединенным.
  Окна двери, выходящей на задний дворик, были занавешены. Замок – простая дверная ручка с кнопкой. Никаких проводов, ведущих к сигнализации.
  – Подожди, – прошептала она.
  Пошарила над дверным косяком. Под каменной фигуркой лесной нимфы она нащупала золотой ключик.
  Он негромко постучал в дверь. Тишина. Никакого ответа. Золотой ключик щелкнул в замке.
  Поворот запястья, мягкий толчок… И они оказались внутри, на кухне, забитой нераспакованными коробками. Джон что-то шепнул на ухо Фонг. Она сверкнула глазами, но подчинилась.
  – Есть кто-нибудь дома? – крикнула Фонг. – Агент по продаже недвижимости!
  Склонявшееся к горизонту солнце просачивалось через занавески и драпировку.
  Запах картона, старых газет, пыли.
  – Никого нет, – сказала Фонг.
  Они перестали шептаться.
  – Не дом, а сказка, – сказала Фонг, разглядывая кухню с газовой плитой и духовкой в центре, многочисленными шкафами и столами, посудомоечным агрегатом и микроволновой печью.
  Рядом с раковиной лежала коробка, в которой засыхали три ломтика вегетарианской пиццы.
  – Что-то у меня нет ощущения, что мы попали в сказку, – сказал Джон.
  Рядом с закрепленным на стене телефоном висела черная доска для записи сообщений. Чистая черная поверхность, ожидающая мела.
  – Теперь мы с тобой взломщики, – сказала Фонг. – Уголовные преступники.
  – Ладно, пошли посмотрим, что тут есть еще.
  Стараясь ступать бесшумно, они направились в глубь дома. Фонг сказала:
  – Если мы вошли так легко…
  Она последовала за Джоном по коридору в столовую. Посреди столовой стоял стол, заставленный перетянутыми тесьмой коробками.
  У-уух.
  Джон отпрыгнул к стене, Фонг вскрикнула…
  – Обогреватель. – Джон указал на отдушину в стене столовой, подставляя руку под струю теплого воздуха. – Обогреватель включился.
  – Черт!
  – По крайней мере, нам будет не холодно, – сказал Джон.
  За столовой следовала гостиная, в которой тоже стояли нераспакованные коробки.
  – У меня сердце ушло в пятки, – сказала Фонг. – Ужас.
  – Но это наша возможность распутать дело, – сказал Джон. – Это шанс, за который ты должна молиться.
  Дневная тень кралась по светлому паркетному полу лестничной площадки к разбросанным конвертам.
  Пол заскрипел, когда Джон проворно нагнулся и поднял письмо. Он пригнулся, чтобы посмотреть в почтовую щель, прислушался, не раздастся ли звук ключа, поворачивающегося в замке парадной двери. За его спиной Фонг разглядывала перевязанные коробки и голые белые стены. Толстые стены, которые не пропускали сюда звуки из внешнего мира и поглощали звучавшие в стенах этого дома и смех, и слезы, или вопли.
  Архитектор строил этот дом как трехэтажную коробку. Он скомпенсировал навязанную ограниченной сметой скуку, спроектировав в доме систему верхнего света. Два верхних этажа включали в себя световые шахты шириной с комнату. Лестницы держались за внутренние стены световых шахт.
  Фонг шла вслед за Джоном, не упуская его из виду, но держась на некотором отдалении. Она попятилась от него, когда он принялся разбирать груду писем на полу перед дверью. Зацепилась каблуком за устланную ковром нижнюю ступеньку, ведущую к проникающим сверху мерцающим бликам заходящего солнца. Она обернулась.
  Багровые руки схватили ее за лицо. Издав вопль, она запнулась, отпрянув назад, и… пурпурно-черное лицо качнулось ей навстречу…
  Джон, обернувшись, увидел Фонг, увидел это лицо, руки, свисающие откуда-то сверху… – О Боже, нет, о нет! – Фонг вытащила пистолет из-за пояса джинсов, обхватила его трясущимися руками, стараясь направить на все еще покачивающееся тело. Палец нажимал на курок, нажимал, но тот застрял и не двигался…
  Джон схватил ее за руки и, крепко обхватив ее, вытащил пистолет из судорожно сжатой руки.
  – Все нормально! – крикнул он ей. – Все нормально! Он уже мертв!
  Труп мужчины свешивался вниз головой над лестницей.
  – Ш-ш-ш-ш, – сказал Джон. – Не ори. Не надо криков.
  – Он мертв, он мертв, он…
  – Да, – сказал Джон. – Да.
  Опухший от притока крови труп качнулся еще пару раз и замер. Висит. Белая рубашка заправлена в брюки. Одна нога неуклюже откинута, как верхняя черточка у буквы «К».
  Джон снял пистолет с предохранителя, взвел курок.
  Рок-н-ролл.
  Сказал:
  – Оставайся…
  – Да пошел ты! – прошептала Фонг.
  Она пошла за ним, чтобы не оставаться одной.
  Медленно ступая по ступенькам.
  Это лицо. Пурпурно-кровавая кожа. Выпученные, раскрытые глаза.
  Мартин Синклер. Дипломат, сотрудник государственного департамента США. Тридцати с небольшим лет. Муж. Отец. Труп.
  Ни капли крови на ковре. Никаких ран на белой рубашке – ни на груди, ни на спине.
  Спокойно вверх по ступенькам, вдвоем, спины прижаты к стене, лица совсем рядом с этими руками.
  Посмотри вверх: толстые резные деревянные перекладины, ограждающие широкий коридор световой шахты.
  Левая нога Мартина Синклера застряла между двумя этими перекладинами над лестницей, ведущей на первый этаж. Нога попала в капкан, и он опрокинулся вниз головой.
  Декоративный настенный светильник свисал со стены над его телом. Лампочки в нем не было.
  – Все в порядке. – Джон поставил пистолет на предохранитель и сунул его за пояс. – Он уже давно мертв. Мы здесь одни. Все в порядке. И мы в безопасности.
  – По-моему, мы как раз в опасности, – прошептала Фонг.
  Ее рука, которую он держал в своей, дрожала. Они поднялись на второй этаж. Недалеко от того места, где нога Синклера застряла между двумя балясинами, лежала коробка с лампочками. Коридор делал поворот над ступеньками, идущими на первый этаж, перила тоже загибались под прямым углом. Джон увидел темное пятно на перилах в том месте, где застряла нога Синклера.
  Тошнота подступила к горлу Джона.
  Черт тебя подери! Ты должен был рассказать мне, когда была возможность! Не исключено, что я смог бы…
  Теперь поздно. Чертовски поздно. Не моя… Его вина, это его вина.
  Тот, кто охотился на Фрэнка, всегда идет на шаг впереди меня. Наблюдает и смеется надо мной.
  Фонг пыталась задать вопрос, но, похоже, не могла найти слов.
  – Что… Что?
  – Вот как копы запротоколируют это дело, – сказал Джон. – Однажды Мартин Синклер решил заменить лампочку.
  – А где старая…
  – Не важно, он – новый наниматель, может быть, там никогда и не было лампочки, может быть, он уже выбросил ее в мусор. «Может быть» – этого достаточно для перегруженных работой копов. Для них Синклер просто неосторожный человек. Встал на перила. Потянулся. Потерял равновесие, упал, нога попала между перекладинами, ударился головой… – Он помолчал. – Всего лишь еще один мертвый человек.
  – Но со всем…
  – Для местных копов здесь нет «всего», связанного с этим.
  – Как же было на самом деле? – спросила она, продолжая сомневаться.
  – Некто пробрался в дом. Устроил засаду на Синклера. Удар в висок. Удушил его, если еще была необходимость. Ударил Синклера головой о перила, перекинул через них и подвесил, вставив ступню в…
  – Никто не мог рассчитать…
  – А он и не рассчитывал ничего. Кроме того, что совершит убийство. Сымпровизировал. Гений…
  – Гений?
  – Этому нельзя научить. Убить может кто угодно, но, чтобы на ходу придумать подобную сцену, нужен талант. Это как джаз. Хладнокровно, быстро, и никаких следов.
  – Как и моего отца, – сказала Фонг.
  – Да.
  – Тот же парень?
  – Те же парни, – поправил Джон. – Кто бы ни придумал это все, он, я уверен, воспользовался услугами профессионального убийцы, мокрушника. Блестящего убийцы.
  – Ничего себе эпитет.
  Фонг отвернулась от тела. Она заглянула в открытую дверь спальни.
  – Не беспокойся, – сказал Джон. – Во всем этом нет ничего, кроме лжи. Если не… – Джон сбежал вниз по лестнице.
  Фонг торопливо последовала за ним, зная…
  Необходимо посмотреть на это, она знала, что должна… посмотреть на это. Следить за тем, чтобы… не прикоснуться к этому.
  Запах: Патока. Кислая капуста и ветчина.
  Джон стоял перед входной дверью спиной к трупу, сжимая в руке конверт. Написанный от руки коннектикутский обратный адрес, под адресом стояло «С. Синклер».
  – Его мать? – предположила Фонг.
  – Или жена, – сказал Джон.
  – Ты не должен…
  – Я полагаю, оно пришло уже после… – Джон разорвал конверт.
  – «Дорогой Мартин, – прочитал он. – У нас все хорошо… Джейн все время вспоминает папу… Погода у нас…» У ее матери все хорошо, его мать… «Не понимаю, почему ты сказал, что мы по-прежнему должны оставаться здесь. Дом – это звучит прекрасно, и это хорошо, если…» Так, пропустим это. Погоди, вот: «Я знаю, ты уходишь от ответа, когда я завожу об этом разговор по телефону, но я больше не могу это выносить. Что-то не так. Я знаю это. Пожалуйста, скажи мне. Я боюсь умереть. Я не знаю, что хуже: продолжать оставаться в неведении или все узнать. Я люблю тебя, но я даже не знаю, как это сказать: в этом замешана другая женщина? Кто-нибудь еще, кто может заставить тебя оставить нас? Я знаю, у меня до сих пор лишний вес после рождения ребенка, но ты ведь говорил, что это не имеет значения. Мы не занимались любовью уже шесть месяцев, и это дает мне основание думать, что…»
  – Остановись! – воскликнула Фонг. – Оставь его в покое! Оставь их в покое!
  – Теперь это уже не зависит от нас, – ответил Джон.
  Фонг отвернулась от него, увидела свисающий труп, «рассматривающий» гостиную. Сделала шаг, другой, но остановилась, прислушиваясь.
  – «Я знаю, ты сильно устаешь на работе, – читал Джон, – даже после Египта, но это не может быть причиной. Когда я смогу приехать, когда мы с Джейн вернемся, чтобы вся наша семья опять была вместе…»
  Джон пробежал глазами письмо. Сказал:
  – Она хочет пойти к адвокату, занимающемуся брачными делами. Говорит, что они могут держать это в тайне, так что это не испортит ему анкету и не повлияет на карьеру.
  Вечерние сумерки наполняли дом. Лучи заходящего солнца падали из комнаты на верхнем этаже, из кухни.
  Из коридора над свисающим трупом.
  – Пойдем отсюда, – попросила Фонг. – Я больше не могу здесь оставаться.
  Джон сунул письмо в конверт и положил его в кучу других конвертов на столе.
  – Пусть она думает, что он получил и прочел его, – сказал Джон.
  – Думаешь, она вспомнит о нем?
  Они вышли в кухню.
  – Больше ни к чему не прикасайся, – сказал Джон. – Мокрушник, возможно, был в перчатках.
  – Подожди! – Фонг вцепилась в руку Джона. – Ты собираешься вот так просто оставить его… вот так? Чтобы кто-нибудь, возможно, его жена, нашли его в таком виде?
  Джон осторожно отодвинул пальцем занавеску, посмотрел наружу. Пусто. Он открыл дверь, сказав Фонг:
  – Нас здесь никогда не было.
  В дом потянуло холодом. Печь опять включилась. Фонг сказала:
  – Верни мне пистолет.
  Глава 37
  Джон и Фонг сидели в машине, приткнувшейся на обочине одной из улиц вирджинского пригорода, в восьми милях от висящего тела Мартина Синклера. За окнами была ночь. Машина работала на холостых оборотах.
  Обогреватель заднего окна был включен, чтобы стекло не запотевало.
  Улица была безлюдна. За окнами уютных домиков мерцали телевизионные экраны. Воздух был прозрачным и холодным.
  – Ты, наверное, никогда не предполагал, что окажешься здесь, – сказала Фонг.
  – Всегда надеешься на лучшее. – Джон отвел глаза от дома в стиле ранчо за забором из белых стальных прутьев. – Ты помнишь…
  – Доверься мне, я знаю, что делаю.
  – Все в порядке, – сказал он. – Все в порядке.
  – Мы в порядке, – сказала она.
  Они улыбнулись.
  – До рассвета, – сказал Джон. – Жди меня до рассвета, а после…
  – После, – сказала она. – Если Гринэ не будет на работе…
  – Тогда продолжай звонить до тех пор, пока не застанешь его.
  – Коричный человек.
  Она покачала головой, криво улыбнувшись. Сознание Джона раздваивалось, одна половина находилась здесь, в этой машине, а другая была в лапах подступавших кошмаров, в которых причудливо переплелись недавние события с красочными картинами перестрелок и распухших тел, рождаемыми его утомленным мозгом. Джон прошептал:
  – У всех вещей есть только одно настоящее имя.
  – Что?
  – Это мудрость другой эпохи и другого места.
  – Черт, я едва могу справиться с тем, что происходит, – сказала она. – Но ты все делаешь замечательно. Что, если там тебя ждет еще один малоприятный сюрприз?
  – Надеюсь, что я смогу уйти. У тебя есть пистолет. Наличные. Телефоны Вудруфта. Телефон Гринэ. Скоростное шоссе и машина, взятая напрокат.
  – Мне всегда везет.
  Джон протянул к ней руку. Она не шелохнулась, сидя за рулем.
  Он открыл пластиковый колпак плафона и вывинтил лампочку.
  – О, – сказала она.
  Джон открыл дверь машины, и ей в лицо пахнуло ночной свежестью.
  Обернись, скажи ей:
  – Не позволяй им схватить тебя.
  Дверь мягко захлопнулась.
  Пошел прочь.
  Он направлялся в этот дом. За его спиной машина Фонг работала на холостых оборотах. Фары потушены.
  Дай отдохнуть своим глазам. Расслабь их. Не наблюдай, а просто смотри.
  Самый заурядный кирпичный дом в комфортабельном пригороде. Ворота гаража на две машины закрыты. Темно-коричневый «кадиллак» стоял за стальными воротами забора. Забор был Джону по грудь. Сверху, вдоль прутьев, тянулись стальные провода. Похожие на ульи черные ящики размером с экран монитора крепились к углам карнизов дома. Еще один ящик висел над ярко освещенной парадной дверью.
  Поднял щеколду на воротах.
  Легкое сопротивление – магнитный замок сломан.
  Каждая травинка на спящем газоне была покрыта инеем.
  Позвонил в дверь. Не было нужды сообщать о приходе гостя, но позвонить стоило в любом случае.
  Ни звука не доносилось из дома.
  Глаза, которых он не мог видеть, внимательно его рассматривали.
  – Ты можешь приходить сюда когда захочешь, – сказал Харлан Гласс, открыв дверь. – Но какого черта тебя принесло сегодня ночью.
  Пересекая порог, Джон услышал, как отъехала машина Фонг.
  Давай. Давай.
  Тяжелая дверь закрылась, замок щелкнул, и Джон оказался внутри.
  Белые стены, белые комнаты, толстый ковер. Неяркий свет.
  Бормотание телевизора.
  Гардероб из красного дерева был встроен в стену холла.
  Мельком заглянул внутрь: красные лампочки, горящие на контрольной панели, телевизионные мониторы. На полу пара галош и зонтик. На верхней полке виднелась рукоятка револьвера.
  Гласс запер дверь шкафа на надежную защелку.
  Мягкое дыхание. Запах…
  Доберман-пинчер притаился за дверью в шести футах слева от Джона.
  Спокойно, не дай ей учуять…
  Гласс отдал собаке команду на незнакомом Джону языке.
  Доберман лег на пол и преданно посмотрел на хозяина.
  – Иди медленно.
  Гласс был в шерстяном джемпере, надетом поверх спортивной рубашки, плотных штанах и мягких кожаных туфлях. В этой одежде он выглядел более стройным, чем в костюме. Бульдожьими повадками он походил на своего пса.
  – Иди за мной.
  Последовала еще одна команда собаке на непонятном языке. Доберман рысцой потрусил вслед за Джоном.
  Двери холла вели в столовую и на кухню. Коридор, должно быть, вел в спальни.
  Из гостиной доносился вой полицейских сирен – по телевизору показывали боевик. Перед ним на стуле, ссутулившись, сидела босая женщина с выступающим подбородком, которую Джон уже встречал на похоронах Фрэнка. Она даже не обернулась поинтересоваться, кто пришел. Ее внимание было поглощено зрелищем и бутылкой скотча.
  – Обычно по вечерам я работаю в кабинете моей жены. – Гласс прошел в комнату, где изогнутая лампа освещала стол, на котором расположились три гроссбуха, груда писем и конвертов. Жестом хозяин дома остановил Джона в дверях кабинета. Джон почувствовал, что собака села у него за спиной. Гласс педантично надел колпачок на фломастер, закрыл гроссбухи, сложил письма в папки. Уважение заставило Джона отвести глаза от личных дел того, кто сейчас, по существу, был его руководителем.
  Свет от лампы достигал противоположной стены, своеобразной галереи фотографий. Ряды снимков. Гласс с…
  Джон прищурился.
  …Гласс с сенаторами и конгрессменами, с кинозвездами, которые участвовали в санкционированных ЦРУ экскурсиях в центр по борьбе с терроризмом.
  Стена выглядела, как… та, в кабинете сенатора. «Вашингтон, – подумал Джон, – все грезят секретами».
  Ему на глаза попался одинокий семейный снимок: неизвестно когда сделанный портрет матери и дочери. Девочка напряженно улыбалась. Мать смотрела в сторону, в мягких чертах ее лица с трудом угадывалось угловатое лицо женщины, сидевшей перед телевизором.
  «Сколько же лет понадобилось на это бутылке вина? – удивился Джон. – Во что это обошлось семье Гласса?»
  – Не сюда, – сказал Гласс. Он выключил настольную лампу.
  Джон вернулся в холл. Собака насторожилась, но осталась сидеть. Гласс поправил фотографию, на которой он и известный защитник гражданских прав, проигравший в свое время предвыборную кампанию на пост президента, стояли, держась за руки.
  Гласс провел Джона на кухню. Открыл дверь, за которой оказался ряд ступеней, зажег свет, набрал код на контрольной панели и стал спускаться вниз. Джон последовал за ним. А за Джоном собака.
  – Не многим людям довелось спускаться по этим ступенькам, – сказал Гласс, набирая секретный код на замке, вмонтированном в железную дверь. Раскрыл ее и включил внутри свет. – Только после тебя.
  Собака последовала за Джоном. Раздался щелчок запора закрывшейся за ними двери. В подвале стоял запах стали и цемента, не было и признаков окон. Стена шкафов с документами. Компьютер. Туалет, отгороженный занавеской. На одной из стен классная доска, завешенная плотной синей тканью.
  Но доминировал в комнате, несомненно, огромный антикварный стол. Три телефонных аппарата на нем, черное вращающееся кресло рядом. Поверхность стола сверкала, как зеркало.
  Гласс занял черное кресло с высокой спинкой. Указал Джону на металлический складной стул напротив стола.
  Собака остановилась в пяти футах от Джона.
  Команда. Собака села. Напряженно переступая передними лапами, не сводя взгляда с Джона, втягивая воздух влажными ноздрями.
  Шорох выдвигаемого ящика. Гласс сидел, держа руки на коленях так, что их не было видно.
  – Думаю, настало время все мне рассказать.
  Джон закрыл глаза. Его сила разбилась о сталь складного стула.
  Слова в беспорядке слетали с его губ. Деньги у Фрэнка. Мертвый висящий Мартин Синклер. Обращение за помощью к Эмме, это не назовешь приятным моментом в его рассказе, хотя и он, и Гласс знали, что умение привлечь на свою сторону нужного человека – основа успеха в их деятельности. Пластиковая взрывчатка, профиль небольшой компании «Имекс». Он рассказал Глассу все. Фонг.
  – С ней не было выбора, – сказал Джон. – Она поймала меня, она волевая, ловкая, могла наделать неприятностей. Не было выбора.
  – Допустим, ты прав. Выбора не было. Где она сейчас?
  – Поехала на место встречи.
  – А-а.
  – Она доверяет мне, но…
  – Вот именно. Но. Договаривай.
  – Я перегорел. Не могу думать. Это все.
  – Да, – сказал Гласс. – Предположим, что все так и есть, как ты говоришь. Предположим, что ты действительно сломлен, тогда тебе следовало бы бежать к чертовой матери, а не приходить ко мне, как ты это сделал.
  Шорох закрываемого ящика.
  Гласс положил скрещенные руки на стол.
  – У тебя есть видеопленки? – спросил он.
  – Не хотел приносить их, не убедившись, что вы здесь.
  – Не убедившись, что я один. – Гласс покачал головой. – Меня гораздо труднее убрать, чем Фрэнка или Мартина Синклера. А вот тебя… – Гласс вздохнул. – В принципе тебя даже не придется убивать. У Корна есть свои «глаза» в комитете. А сегодня после обеда, когда ты ушел с работы, его люди посетили твой коттедж, официально – для того, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке. Тебя не было там, и они вошли внутрь. Не могу ручаться, но адвокат может придумать какую-нибудь уловку, если…
  – Почему команда наших законников должна беспокоиться?
  – Если верить моим источникам, в твоем доме тупицы Корна «совершенно случайно» обнаружили четырнадцать тысяч долларов и чековую книжку на одно из твоих прежних…
  – Дерьмо!
  – Это твои деньги? – спросил Гласс.
  – И вы еще спрашиваете?
  – Да, фактически ты уже ответил своим приходом сюда. И тем, что пришел без хвоста. Это еще не все, – сказал шеф ЦБТ. – Сегодня днем сенатор Хандельман позвонил директору и потребовал детального отчета относительно смерти в Париже американца, которого звали Клиф Джонсон. Хандельман особенно настаивал, чтобы наши представители при конгрессе не привлекались к этому делу.
  – Эмма.
  – Выдала тебя.
  – Нет. – Джон улыбнулся. – Она сохранила свою лояльность.
  – С этим уже ничего не поделаешь, – сказал Гласс. – Ничего нового о смерти Клифа Джонсона управление не найдет, но теперь они пойдут по этому следу, по твоему следу, по следу Фрэнка, который теперь «запачкан» деньгами. Кто знает, что еще должно произойти по сценарию, частью которого был ты. И теперь твоя роль подошла к концу.
  – Нет!
  – Бери дочь Фрэнка и ту немногочисленную ерунду, которую тебе удалось обнаружить. Я задержу вас обоих и…
  – И меня поимеют.
  – Моя поддержка должна защитить тебя…
  – Черт возьми, у вас в управлении репутация святого, а у меня в личном деле запись о «присвоении» средств управления. Мой мертвый напарник и я запачканы грязными деньгами. Он затеял несанкционированную операцию – мы называем это расследованием, Корн назовет это провокацией. В любом случае назовет и меня, и Фрэнка ренегатами. К тому же полиция округа считает, что я причастен к убийству Фрэнка. Я полагаю, что после нескольких дней «воссоздания картины преступления» им даже удастся убедить вас, что вы допустили ошибку, доверяя мне, обнаружат новые «доказательства»… Черт побери, Клиф Джонсон и перевозка Си-4, взрыв Коркоран-центра, и единственный ключ к этому – человек, висящий в своем доме вверх ногами. Нашедший его первым и не сообщивший об этом…
  – Дочь Фрэнка была с тобой, она может дать показания…
  – Синклер был мертв уже несколько часов. Всегда можно сказать, что я вернулся и привез ее с собой, чтобы создать себе алиби.
  – Ты придешь с девушкой, и мы сможем…
  – Этого недостаточно, – сказал Джон. – Вы правы. Это, должно быть, конец. Даже если мы сможем разбить логику очевидных улик и докажем управлению, что я не виновен… что взрыв Коркоран-центра является частью этого кавардака… В этом городе работа состоит в том, чтобы управлять кризисами, а вовсе не бороться с ними. Бороться означает опуститься в грязь и кровь, замараться и, быть может, проиграть. Куда проще постараться оправдать себя и свои поступки независимо от того, прав ты или нет. Скрывать опухоль от общества. Управлять кризисом, возможно, более разумно. Держа его под контролем и не пачкая рук. Хуже, если в управлении завелась гадина.
  – Нет, – сказал Гласс, – на самом деле хуже, если эта гадина и есть само управление.
  Гласс побарабанил пальцами по столу. Джон сказал:
  – Если я под колпаком, то эта гадина может видеть каждый наш шаг и может прекрасно прикрыть себя. Она манипулирует нами. И мы даже не можем видеть, как она это делает. Куда мы можем обратиться, чтобы в результате не вернуться опять к управлению? Белый дом только поднимет крик. Конгресс – еще хуже. Пресса? Шакалы, способные лишь выть над падалью, которую им бросили.
  – Еще есть Фил Дэвид, – сказал Гласс.
  – Правильно, – сказал Джон. – Люди Корна не смогли его найти, и виновен Корн или нет, но они перерыли весь мир, разыскивая его. Фил Дэвид был связан с Фрэнком, но Фрэнк убит. Он прощупывал меня… Но теперь все, о чем должен беспокоиться Фил Дэвид, – это выжить. Если бы я был на его месте, я бы залег на дно.
  – Нет, на его месте ты бы постарался быть поближе, чтобы найти способ вернуться. Не надо недооценивать стремление людей устроить свои дела, – возразил Гласс.
  – Дайте мне больше времени, – сказал Джон. – Моего друга убили, меня загнали в угол. Вокруг одни удары. Коркоран-центр взорван, Клиф Джонсон убит, чертов Ахмед Нарал уничтожен в Бейруте! Но я пока жив. Когда ты не знаешь что делать – затаись, выжди. Это заставит противника действовать. И тогда…
  – Я читал твое дело, поэтому знаю о твоих пристрастиях. Это будет вовсе не рукопашный бой.
  – Не сомневаюсь.
  Доберман заскулил.
  Бульдожье лицо его хозяина нахмурилось.
  – Если я останусь в стороне, – сказал Джон, – мы сохраним некоторый контроль.
  Гласс посмотрел на Джона тяжелым взглядом.
  – Ты не должен делать ничего без моей санкции.
  – Конечно.
  Гласс нахмурил брови:
  – Не пытайся надуть меня. Это у тебя в крови. Но со мной эти штучки не пройдут.
  Цэрэушный гуру борьбы с терроризмом вздохнул:
  – Я свяжусь с тобой завтра. Но когда я прикажу, ты придешь. Если же за тобой будет «хвост», я сам приду к тебе.
  – Понятно.
  – Ответ «согласен» мне понравился бы больше.
  Не отвечай.
  Собака заскулила. Прикрыв глаза ладонью, Джон бросил на нее быстрый взгляд.
  – Она беспокоит тебя? – спросил Гласс.
  Пожал плечами. Они поднялись наверх.
  Гласс послал собаку к жене. Хмуро кивнул в сторону гостиной, где работал телевизор.
  – Извини, – сказал он. – Шейла… Она не очень хорошо себя чувствует.
  – Все нормально.
  – Да что уж там! – вздохнул Гласс.
  – Я хочу вызвать такси.
  – Нет, – сказал Гласс. – Таксисты делают записи, оставишь следы…
  – Может быть, вы…
  – Нет. Я не могу оставить Шейлу одну. И кроме того, я должен опять перекраивать наши оперативные планы.
  Он провел Джона в гараж. Две машины стояли там бок о бок: новый «форд» с вирджинскими номерами и подержанная «тойота» с номерами штата Мэриленд. Почти такая же, как у Фрэнка.
  – Эта «старушка» принадлежит моей дочери, – сказал Гласс. – Она сейчас в колледже. Воспользуйся ее машиной. Вот запасные ключи, бак полный. Думаю, мы обо всем договорились.
  Гласс щелкнул выключателем. Дверь гаража с грохотом поднялась.
  Джон выехал в ночную темноту.
  Глава 38
  Во вторник после полуночи Вашингтон был пуст. Джон гнал «тойоту» Гласса через весь город из вирджинского предместья в мэрилендское. «Идеальная машина для шпиона, – подумал он, – функциональная и неброская».
  Места, которые он считал своим домом, теперь превратились в охотничьи угодья для идущих по его следу сыщиков. Или для того, чтобы найти и уничтожить мокрушников.
  Им неизвестна эта машина, однако… Он остановился перед закрытым в этот час банком на дороге, идущей из бывших кукурузных полей Мэриленда к элегантному Джорджтауну. В его стеклянных дверях отражались красные и зеленые неоновые огни кинотеатра, расположенного через дорогу.
  Кассирша кинотеатра была одета в униформу компании: белую блузку, черный жилет. Как только Джон подошел к кассе, она погасила свет в своей будке. Бросила из-за пуленепробиваемого стекла: «Мы закрыты», – взяла гроссбух с билетами, ящик с деньгами и ретировалась, подальше от вздохов одинокого мужчины на тротуаре, которому не удалось посмотреть фильм.
  На стоянке перед круглосуточным супермаркетом восьмью кварталами к югу стояло десятка два автомобилей.
  Пустые, кажется, все они пустые. Джон поставил машину поближе к витринам супермаркета. Автоматические двери бесшумно раздвинулись, когда он ступил на резиновый коврик перед ними. В магазине пахло клубникой, холодным кафелем и нашатырем. Уборщик драил загроможденные тележками проходы. Динамики над головой потрескивали вялой инструментальной версией «Человека-тамбурина». Две кассирши болтали между собой. Охранник теребил пальцами полицейскую дубинку, болтавшуюся у него на ремне. Джон купил пачку резинки «Даблминт» и направился к выходу. Седан въехал в ряд позади машины Джона. Дверь водителя открылась. Из машины на тротуар вышла женщина…
  Крашеная блондинка, уставшая после дня, проведенного в офисе, острым глазом заметила здоровенного, одетого в неряшливый костюм мужчину, наблюдающего за ней и слоняющегося без дела возле машины, оставленной в неудобном месте. Она села обратно в машину, опустила кнопки дверных замков и вновь запустила двигатель, не отрывая взгляда от парня, которому могла принадлежать машина, стоящая рядом.
  Джон забрался в «тойоту», выехал со стоянки.
  Проехав пять кварталов на север от кинотеатра, Джон остановился на стоянке между рестораном быстрого питания и небольшой закусочной. Он припарковался напротив кирпичной стены букинистического магазина, в дальнем углу стоянки, в тени мусоровозов. На кирпичной стене перед его машиной синей краской было написано: «ПОП-МАСТЕР».
  Ресторан быстрого питания был закрыт, внутри темно.
  Холодно. Джон дрожал. Он поспешил, огибая ресторан, к закусочной. Когда он толкнул дверь закусочной, человек за кассовым аппаратом поднял руку:
  – No es открыто.
  Джон вошел в тускло освещенное помещение.
  – Мне всего лишь чашку кофе, – сказал он. – И я сразу уйду.
  – Мы закрыты. Кофе нет.
  Положил десятидолларовую банкноту на стойку перед кассой.
  – Сдачи не надо.
  Мужчина за стойкой бросил на него настороженный взгляд, облизнул губы.
  Продолжай смотреть ему в глаза, не позволяй вытурить тебя.
  – Si, о'кей. Одна чашка кофе, никаких «повторить», затем ты уходишь.
  Официант взял десятидолларовую бумажку одной рукой, указал другой на столики. Кассовый аппарат не пискнул, записывая произведенную оплату.
  Обернуться и…
  За столиком, уставленным грязными тарелками, подозрительно разглядывая мятый костюм Джона, сидели двое городских полицейских; коричневая форма, кожаный пояс с пистолетом в кобуре.
  Настоящие ли это полицейские.
  Форма копа – отличный камуфляж для мокрушника.
  Пройти медленно и осторожно к стойке. Продемонстрируй им легкую боязнь: они копы, они всем внушают страх. Но не переусердствуй, не мистер Слишком Хороший Парень и не мистер Слишком Дерзкий Парень. Будь всего лишь парнем, зашедшим выпить чашечку кофе.
  Джон расположился лицом к входным дверям, запертым официантом. За спиной у него были окна, выходящие на задний двор, и копы с пятнадцатизарядными девятимиллиметровыми «пушками».
  – Рамон, мы посидим у тебя еще немного, – сказал один из полицейских.
  – Отлично! – Рамон засуетился за стойкой. – Можете оставаться сколько пожелаете. Я принесу вам пирог. Вишневый пирог.
  Рамон поставил большой пластмассовый стакан черного кофе перед Джоном, капнул сливок.
  – Пей быстрее, – сказал он. – Полиция ждет.
  – Ладно, ладно.
  Даже со сливками кофе отдавал горечью. Джон поставил недопитый стакан на стойку. Драматически вздохнул. Встал, повернулся. Рамон вертелся возле полицейских и их тарелок с вишневым пирогом.
  Бросил четвертак на стойку. Его звон должен был снять ненужные вопросы. Заторопился к своей машине.
  Пройди круг. Не выдай себя. Не попадись.
  Холодная ночь. Не мешало бы надеть теплую куртку, не мешало бы переодеться.
  Мысленно он улыбнулся: нашел о чем горевать, одежда…
  Ночь заполняла автостоянку, холодная темнота, которую не в силах рассеять одинокий фонарь, висящий высоко над дорогой.
  Перед рестораном стояло несколько пустых машин. Кому они принадлежали? Швейцарам, работающим в ближайших высотках?
  Никто не прятался между мусоровозом и кирпичной стеной, где его ждала «тойота».
  Заглянув в окна машины, он убедился, что никто не притаился на заднем сиденье.
  «Теперь на очереди остановка метро в миле к югу, – подумал он, отпирая машину, – даже если эскалаторы отключены, пустые поезда…»
  Щелчок взводимого курка пистолета.
  Замер. В правой руке ключи зажигания, левая – в кармане, не самая удобная для отражения нападения поза…
  – Я один, – сказал он в ночь.
  Мягкий звук подошв на тротуаре. Шаги смолкли.
  Тишина.
  – Все нормально, Фонг, – сказал он. – Могу я повернуться?
  Она стояла между кирпичной стеной и мусоровозом, она была там, скрывалась за мусоровозом. Ледяной ветер пронизывал костюм Джона насквозь, трепал черные волосы Фонг. Черный плащ скрывал ее миниатюрные формы. В полумраке блестели ее глаза.
  Она двумя руками сжимала пистолет, направленный прямо Джону в сердце.
  – Как ты догадался, что это я?
  – Ты взводила курок, профессионал сделал бы это заранее.
  – Ты один?
  – Разве не видишь?
  – Я пряталась на пожарной лестнице, напротив кинотеатра. Когда ты отъехал, хвоста не было. Я примчалась сюда. Подождала. Следом за тобой никто не подъезжал.
  – Не надо держать меня на мушке.
  – А как насчет багажника?
  Черное отверстие пистолета продолжало смотреть Джону в грудь.
  Он удивленно посмотрел на нее.
  – Багажника этой машины. И вообще, где ты ее взял?
  Джон открыл багажник. Держа пистолет перед собой, как в каком-нибудь криминальном телесериале, она с опаской стала приближаться, пока не убедилась, что в багажнике нет ничего, кроме запасных колес.
  – Кто-нибудь может тебя заметить, – сказал Джон.
  Она скользнула обратно в тень мусоровоза.
  – Отверни от меня «пушку», – приказал он. – Опусти курок, как я тебе показывал, и поставь на предохранитель.
  С ее кожей кофейного цвета и широкими глазами она была похожа на молодого олененка.
  – Никому не верю, – повторила она. – Даже тебе.
  Но она сделала то, что он требовал.
  – Залезай в машину, – сказал он ей.
  Повернись, покажи ей спину.
  Спина Джона изогнулась, напряглась в ожидании…
  Она обошла вокруг «тойоты», запахнула плащ, пистолета не видно.
  – Мотель в нескольких кварталах отсюда, – сказала она.
  – Надеюсь, ты запомнила какие-нибудь окрестности, кроме этих, – заметил он, когда они проезжали мимо закусочной, направляясь к выезду со стоянки.
  – Хочешь знать, чего мне хочется? – пробормотала она.
  – Только скажи мне сначала, куда ехать.
  Рамон и два городских полисмена наблюдали сквозь витрину закусочной за проехавшей «тойотой».
  Полицейские заглянули внутрь машины, где двое притворились, что им нет дела до того, что на них смотрят. За рулем нервничающий мужчина, который убивал время за стаканом скверного кофе. Женщина с виноватыми глазами, которую он подобрал на стоянке. Полуночное рандеву, заканчивающееся в постели. Копы не раз уже видели подобное.
  Глава 39
  Двухэтажный мотель с внутренним двором, защищающим машины постояльцев от аварий и лишнего любопытства.
  Джон въехал под арочный свод. Ночной портье кивнул Фонг. Поселилась поздно, ушла, вернулась с мужчиной. Он уже столько раз видел все это раньше.
  Темная комната на втором этаже с окнами, выходящими во двор. Выгоревшие занавески, два стула, кровать. Телевизор на комоде. Ослепительно белая ванная.
  Джон отодвинул занавеску и окинул быстрым взглядом темноту двора. Над машинами на стоянке висела легкая пелена тумана. Задернул занавески. Щелкнул выключателем торшера.
  Радиатор под окном распространял по комнате потоки теплого воздуха. Фонг стояла, прислонившись к спинке кровати. Руки глубоко в карманах расстегнутого плаща.
  – Не сказала бы, что это то место, где я бы хотела умереть, – заметила Фонг.
  – Сама выбирала.
  – Согласно твоим указаниям.
  – Слушай, я страшно устал, чувствую себя отвратительно и не желаю…
  – О, прошу прощения, совсем забыла про твои желания. Забыла, что ты ведь у нас работаешь соло. Забыла, что я всего лишь так, путаюсь под ногами.
  – Что за вожжа попала тебе под хвост? Что тебя так раздражает?
  – Твое существование.
  – Что же ты не решила свои проблемы, нажав курок…
  – Я не хочу, чтобы мой труп нашли подвешенным к потолку вверх ногами в каком-то задрипанном, забытом Богом мотеле!
  – Я не тащил тебя сюда силой!
  – Ты бросил меня одну! Оставил посреди холодной темной ночи с этим…
  Неуловимым движением ее рука нырнула под плащ и почти в то же мгновение появилась, баюкая на ладони «пушку» 45-го калибра.
  «Как ей удалось вытащить пистолет так быстро?» – подумал Джон.
  – …с этим и ничем больше…
  – Это лучшее, что я мог тебе дать!
  – Может, и так, но этого недостаточно!
  – Извини, но в этом ты должна упрекать своего отца, а не меня! Эта чертова «пушка» его!
  – И у тебя хватает наглости! У тебя хватает наглости валить все на моего отца! Это твоя вина…
  – В конце-то концов это была его чертова машина! Его чертов пистолет!
  Фонг швырнула пистолет на комод.
  – Черт бы все это побрал! – воскликнула она. – Теперь это стало и моим делом.
  – Тогда ты…
  Зазвонил телефон.
  Резкий внезапный звонок, заставивший их подпрыгнуть.
  Еще звонок. Фонг бросилась к пистолету на комоде, Джон же схватил трубку.
  Она услышала, как Джон сказал:
  – Да… Да… Я знаю, что уже поздно… Мне очень жаль, это телевизор, мы… Нет… Ладно, конечно, я понял. Передайте им наши извинения, они могут спокойно засыпать.
  Повесил трубку.
  Она, с трудом переведя дыхание, привалилась спиной к комоду. Положила пистолет. В зеркале за ее спиной отражалось растерянное лицо Джона.
  – Давай успокоимся, – пробормотал он, не глядя на нее. Рассмеялся: – Не будем искать лишних неприятностей.
  – Да, – согласилась она. – Нам это ни к чему.
  – Я вовсе не хотел кричать на тебя.
  – Я знаю. Я тоже сорвалась.
  Подошел к ней. Несколько осторожных шагов.
  Стараясь выглядеть непринужденным.
  Она стояла в ловушке между ним и зеркалом.
  – Мы всего лишь… – Улыбнулся, подумав, что это всего лишь улыбка вежливости. – Мы перешли границы, и…
  Он как бы впервые увидел ее лицо. Изогнутые брови. Широкие скулы. Черные глаза. Пряди черных волос, спадающие на лоб.
  Кожа цвета кофе с молоком, теплый и влажный на ощупь лоб…
  Мотнув головой, она отбросила его руку прочь.
  – И что теперь? – огрызнулась она. – Мне предназначено стать твоим трофеем? Стать твоей китайской куколкой.
  – Ни буши чжунгожэнь, – прошептал Джон. – Во бу яо и гэвава.
  Она посмотрела ему в глаза.
  – Черт тебя побери, – сказал он.
  – Я не поняла, что…
  – Ты много чего не понимаешь.
  Он попятился…
  …Предчувствуя, что последует дальше…
  И она ударила его. Кулачок, как маленький молоток, хлопнул его по груди. Он отступил на шаг. Она двинулась на него, молотя обоими кулаками по его груди, полы ее плаща распахнулись.
  Отступил еще на шаг. Он отступал под градом ударов, довольно чувствительных.
  Тяжело дыша, извергая проклятья сквозь стиснутые зубы, молотя кулаками, она продолжала наступать.
  Джону наконец удалось обхватить Фонг за плечи и прижать ее руки к бокам.
  Фонг забилась в его мертвой хватке, но при этом не пыталась кричать или звать на помощь.
  Наконец ей удалось высвободить руки, и она вскинула их, готовясь нанести новые удары.
  Поймал ее тонкие запястья. Оттолкнул их с силой вниз, отведя от себя ее кулаки. От этого толчка она на секунду потеряла равновесие, и Джону удалось опять обхватить ее плечи…
  Она перестала вырываться, уткнулась лицом в его плечо. Все ее тело сотрясалось в рыданиях, хотя слез не было. Ее руки легли ему на грудь.
  Теплая, нежная, она обнимала его.
  Как воробушек.
  Не придави ее. Не позволяй ей «улететь».
  Не отпускай меня. Не уходи от меня.
  Мокрое пятно расползалось на его рубашке.
  Не надо плакать.
  Поцелуй.
  Один нежный поцелуй.
  Запах ее волос, черное солнце, щека, прижавшаяся к его ладони. Повернувшись, она поцеловала его руку.
  И он наклонился к ее губам.
  Фонг нежно провела руками по лицу Джона. Помогла ему освободиться от пиджака.
  Прижал ладони к ее лицу, ее волосы щекочут его руки. Поцеловал ее долгим поцелуем. Ее губы разомкнулись.
  Она обняла его за плечи. Дрожащими руками он расстегнул ее блузку, обнажив маленькие грудки. Коричневые соски, как два карандашных ластика. Поцеловал их.
  Тихий стон.
  Уложил ее на кровать. Ее глаза смотрят на него, широко раскрытые испуганные зрачки. Он стянул рубашку. Брюки и ботинки падают на пол, носки, трусы – вслед за ними. Ее глаза не отрываясь следят за ним, пока он расстегивает ее слаксы, стягивает их, ее туфли, носки, трусики.
  Крошечная, без одежды она такая крошечная. Она обвила его шею руками, притянула его, чтобы поцеловать. Прикоснулся к ней, к округлостям ее бедер, к животу.
  Легким толчком она перевернула его на спину, села на него верхом. Направляла его. С силой прижалась к нему, откинула голову назад, он двигался в ней, она была скованная и сухая, словно говорящая, что соединение их плоти – это не праздник.
  Но он хотел ее, нуждался в ней…
  Легла на него, ее горячее дыхание на его щеках, ее руки, обхватившие его плечи, и ее бедра сомкнулись, не выпуская его…
  И он двигался, выкрикивая ее имя.
  Она лежала у него на груди, простыня и покрывало отброшены, комната заполнена тусклыми, неясными тенями.
  – Я заказывала комнату с двумя кроватями, – заметила она.
  – Я знаю.
  – Уже поздно. Ты получил, что хотел.
  – Я знаю, – повторил он.
  Он хотел смотреть, смотреть и смотреть на нее.
  – Я понимаю, это не твоя вина, – сказала она.
  Он вздохнул, закрыл глаза.
  Думать, не могу думать.
  – Тебе нельзя ошибаться, – сказал он. – Иначе все рубежи обороны будут сметены.
  – Это, – она провела ладонью по его руке, – это покоренные рубежи.
  Он нахмурился:
  – Ты раскаиваешься?
  Ее ответом было слабое объятие.
  – Перед этим… что ты мне сказал? – спросила она.
  – Ни буши чжунгожэнь, – повторил Джон. – Ты не китаянка. Во бу яо и гэвава. И мне не нужна кукла.
  Он почувствовал, что она улыбнулась.
  – Не говори мне, что ты хочешь, – прошептала она. – Не сейчас.
  Он повернулся к ней, вдохнул аромат ее волос.
  Запомнить это навсегда. Ее спина выглядывала из-под простыни, длинная и гладкая.
  – Расскажи мне все, – попросила она.
  Все, что он мог рассказать, это Гласс.
  – Ты рассказал ему про меня?
  – Пришлось. В конце концов. Он наше единственное связующее звено, наша единственная защита. Он должен знать о тебе, чтобы прикрывать нас обоих.
  – Правда? Он прикрывает нас обоих?
  – До тех пор, пока жив. А его не так-то просто убить.
  – И он дал нам завтра, – сказала она.
  – На самом деле немного, – сказал Джон. – Ему об этом тоже известно.
  – Что?
  – Выпутаться из этого дела можно только чудом, – сказал он.
  – Что мы можем сделать? – спросила она.
  – Остаться в живых. Надеюсь, что нам удастся убедить управление, что мы не лжем и не спятили. Убедить их пойти туда, куда мы не смогли, сделать то…
  – А все, что мы сделали, – сказала она. – Ты нашел след, который оставил отец, доказательство. И все это… превратилось в пустое место. Вот что это такое.
  – До завтрашнего дня. – Он опустил голову на подушку.
  Почувствовал, что она окаменела.
  – Если только, – сказал он.
  – Что?
  Она стала потеплее, мягче.
  – Если то, что мы получили, не образует континуум.
  – Что?
  – Целое – это всегда нечто большее, чем сумма его частей. Мы раздобыли множество частей, но у нас нет никаких идей относительно целого – континуума. Невидимые силы, которые определяют, связывают воедино все эти случайные на первый взгляд осколки. Мозговой центр.
  – Временами мне казалось, что у тебя есть что-то.
  – Но мы должны это сделать! Что у нас есть: взрыв в Коркоран-центре, сделка бизнесмена Клифа Джонсона с Кувейтом, диверсия.
  – Предположение, – сказала она.
  – Фил Дэвид написал это анонимное письмо сенатору Фаерстоуну. Люди Фаерстоуна отфутболили его нам, в комитет.
  – Фрэнку.
  – Который произвел обычную проверку в управлении. Все его запросы исчезли, но у Гласса в центре по борьбе с терроризмом есть такой странный каприз: самому дергаться по поводу всякого вздоха со стороны конгресса или Белого дома. Гласс позволил твоему отцу разобраться в произошедшем. Прежде чем Фрэнка…
  – Обманули, – прошептала Фонг.
  Ее сосок касался его ребер.
  – Деньги были подкинуты Фрэнку, мне. Мартин Синклер…
  – Убит.
  – Мокрушник. Он все еще действует. Все еще вне нашей досягаемости: на один, или два, или не знаю сколько шагов впереди меня…
  – Нас, – поправила она.
  – На континуум. Если бы я знал, какое у всего этого настоящее имя, начало…
  – Или конец.
  – Тогда, возможно, мы бы узнали все, что нам необходимо, зная что…
  – Зная кто.
  – Да. Кто.
  Он лег на бок так, что теперь они лежали лицом к лицу.
  – Я чувствую, что ответ на этот вопрос где-то рядом, – сказал он. – Передо мной. Что-то простое, но я не в состоянии найти ключ, ведущий к разгадке. Есть что-то такое, что я еще не узнал. Как я могу ощутить это, если я выбит из седла…
  – Так же, как и я, – сказала она.
  – Сожалею.
  – Да ладно.
  Плавая в ее аромате. Несясь вдаль.
  – Могу я сказать тебе, что ты прекрасна, и можешь ты услышать меня, когда я скажу это?
  – Да, – прошептала она.
  – Ты прекрасна, Фонг Мэтьюс.
  Она улыбнулась.
  Нежно поцеловал ее.
  Она вернула ему поцелуй.
  – Это, может быть, все, что у нас есть, – сказала она.
  – Нет, если мы не умрем завтра.
  – Не говори мне сейчас о смерти. Или о завтрашнем дне.
  Она нежно провела пальцами по щетине на его щеках. Поцеловала его. Нежно, медленно.
  Поцеловала его. Он провел ладонью по ее спине. Она прильнула к нему, ее руки обхватили его шею. Ее бедра двинулись вверх вдоль его ног, и его руки ласкали ее грудь, и теперь ее соски были набухшие, и она застонала, когда они поцеловались. Вниз к ее шее, попробовать на вкус ее груди. Он чувствует, что на этот раз внутри она влажная, и ее бедра раскрылись от его прикосновения, пальцы впились ему в спину, и она шептала «Джон», и он вошел глубоко в ее влажное лоно.
  Ее колени поднялись, ее обнаженные ноги сжимали его бедра, качаясь взад-вперед вместе с ним. Она была не в силах сдержать страстных стонов.
  Смотреть на нее, целовать ее, их глаза открыты, они задыхаются,
  не может целовать, не может остановиться, не может
  ее колени уперлись в его грудь
  ее глаза открыты, посмотрела на него, ее черные волосы, разметавшиеся вокруг лица на белой простыне
  ее голова металась на подушке, она задыхалась, глаза широко раскрыты
  не могу остановиться
  Фонг, стонущая и пылающая страстью, и он двигался, утратив контроль.
  Позже, без слов, они выключили свет.
  Темнота убаюкивала их.
  Проснулся, обливаясь потом.
  Сердце колотится. Темнота, сплошная темнота.
  Сон:
  Быстро растущий шар взорвавшегося огня, с ревом несущегося прямо на…
  Сон. Просто сон. Лишь… Фонг, разметавшаяся на кровати рядом с ним.
  Звук металла, царапающего по дереву. Щелчок.
  – Джон! – прошептала она.
  Его часы показывали 5:43 утра. Никаких звуков или шагов в застланном ковром коридоре. Ни одного звука с улицы не просачивалось сквозь закрытые занавески.
  Он проспал не больше трех часов…
  Джон выбрался из-под покрывала и поспешил в ванную, включил там свет.
  Он вздрогнул от белой вспышки.
  – В душ, – сказал он Фонг. – И одевайся скорее. Надень юбку, костюм, что-нибудь деловое.
  Он возился в ванной, когда она подошла к нему с пистолетом в руке.
  Спросила:
  – Куда это ты собираешься?
  Глава 40
  Холодная утренняя заря. Алые блики ослепительным блеском отражались от лобового стекла и хромированных деталей машины.
  За рулем сидел Джон. Машина, взятая Фонг напрокат, стояла во дворе мотеля. За стоянку было заплачено за день вперед тому самому видавшему виды клерку.
  – Что, если мы не успеем туда первыми? – спросила Фонг.
  – Тогда нам останется только проклинать свою нерасторопность.
  Чтобы как-то сгладить впечатление от своих последних слов, он перегнулся через сиденье и пожал ей руку.
  Пистолет оттягивал карман ее плаща.
  Среда. Утро. Джон и Фонг на забитой в часы пик восьмиполосной кольцевой дороге, окружающей Вашингтон. Дорога, которая в другое время могла бы занять каких-то сорок минут, превратилась в полуторачасовую одиссею по стальной реке.
  Разрезая поперек солнечный путь, свернули на скоростное шоссе, ведущее на север.
  Официальной географии столицы не соответствовало никакой границы. Но попавший в ее пределы неизбежно заражался такими паразитами цивилизации, как деньги, власть, слава, заманивавшими в ловушку Вашингтона все новые и новые жертвы. Впрочем, так же, как Нью-Йорк или Голливуд.
  И свет за пределами кольцевой был другим.
  Балтимор.
  Сюрреалистические очертания города: сияющие горы небоскребов из стекла и стали, громоздящиеся над бурлящими реками торговли и тяжелой работы. Кварталы домов с плоскими фасадами, алтарь Элвису в одном из окон. Заправочная станция, на которой пожилой мужчина указал им дорогу.
  Ни одного национального памятника в поле зрения. Улицы американской мечты. Деревья. Заборы из штакетника. Обычные дома для обычных людей.
  Перевернутый трехколесный велосипед на лужайке перед белым деревянным домом. Потрепанный микроавтобус и детройтский динозавр на подъездной дорожке. Никакого ответа на звонок в дверь.
  И на стук в дверь черного хода. Никаких признаков жизни по ту сторону окон, занавески которых выдуло сквозняком наружу.
  Сосед сказал, что это тот самый дом, который им нужен, и посоветовал поискать хозяев в парке.
  Зябкий утренний воздух. Ни малейшего ветерка.
  Парк с качелями, горками и всевозможными конструкциями для лазанья был в двух кварталах от дома.
  Белокурая девчушка лет двух гонялась за смеющейся чернокожей женщиной. Мальчуган лет семи неподвижно сидел на качелях. Бледная женщина в рыжем плаще, накрашенная в стиле «иду на работу», пыталась заставить мальчика улыбнуться.
  «Поправить галстук, – подумал Джон. – Надеюсь, рубашка и костюм не сильно измяты».
  Время, в этот раз пусть время будет на твоей стороне.
  На лицо – улыбку, документы – в руки.
  Подошли к матери, она почувствовала их приближение по настороженному взгляду сына. Ее воспаленные глаза встретились с взглядами Джона и Фонг.
  – Миссис Джонсон? – спросил Джон. – Мы из ЦРУ. Не уделите ли нам несколько минут для разговора?
  На скамейке парка.
  Миссис Джонсон, мать, вдова.
  Слева от нее сидит Фонг Мэтьюс, представленная как агент Тина Чен. Это было имя актрисы из старого фильма, запомнившееся Джону.
  Это, должно быть, развеселило бы Фрэнка…
  Справа сидел Джон Лэнг – его имя должно было соответствовать предъявленным документам. Сомалийская няня стояла неподалеку от них, ее уши улавливали каждое слово, глаза же следили за маленькой девочкой, которая умела смеяться, и мальчиком, который не умел.
  – После смерти Клифа, – жаловалась вдова, – жизнь стала такой трудной, такой безумной. Лорен совсем не помнит его, но Пол… Смерть отца исковеркала все его детство. Он боится забыть случившееся, потому что это все, что у него осталось от отца. Я очень переживаю. Я полагала, что это со временем пройдет. Что он оттает.
  – Я понимаю вас, – прошептала Фонг.
  И миссис Джонсон поверила ей. Убежденность рождает доверие.
  – Он работал так много, – продолжала рассказывать вдова. – Он жил во многих местах: Африка, Франция, Португалия. Клиф всегда работал на кого-нибудь еще, на какую-нибудь компанию. Мы вернулись сюда ради детей, и он организовал собственную экспортно-импортную компанию… Но спады следовали один за другим. Как пули. Мой дядя нашел мне работу на его фабрике – они пока держатся. Коранье помогает нам практически бесплатно, и я пока нахожу деньги, чтобы за все расплатиться день в день, но никогда не знаешь, что ждет завтра.
  – Да, – согласился Джон. – Никогда не знаешь.
  – Сначала Клифу было очень тяжело. Затем дела пошли на лад. Он получил этот контракт, тот самый, над которым он работал, когда…
  – Какой контракт? – спросил Джон.
  – Он никогда не рассказывал мне о делах. Я могу лишь предположить, что это был заказ от вашей конторы. Или армии. В общем, что-то связанное с правительством.
  – Почему?
  – Потому что он говорил, что я должна им гордиться. Я всегда им гордилась! Но не потому, что он зарабатывал деньги, он… делал добро. Хотя иногда его было трудно понять. Он был слишком молод, чтобы попасть во Вьетнам. Потом мы поженились и, во всяком случае, все наши войны с тех пор длились недолго. Но он любил эту страну, хотел для нее что-нибудь сделать. Удалось ли это ему? – задала она риторический вопрос. – Его смерть, была ли она…
  – Насколько нам известно, – сказал Джон, – это был несчастный случай.
  Вдова вздохнула:
  – Возможно, если бы я могла сказать Полу, что его отец погиб как герой…
  – Контракт. С кем он был заключен? О чем? У вас есть какие-нибудь документы, письма, что-нибудь, что могло бы…
  – Он говорил, что воспользовался своими связями в Египте и Кувейте, беспокоился о погрузке. Он должен был вернуться через три дня после… Документы? ЦРУ приходило ко мне с вопросами относительно дел моего покойного мужа. Пришло и сейчас, спустя столько времени… В тот день, когда мы ездили в аэропорт Далласа, чтобы… доставить гроб с его телом на кладбище… в наш дом проник вор-взломщик. Кабинет Клифа на первом этаже, наша спальня – все было перерыто. Эти чертовы документы лежали у него повсюду.
  «Теперь их нет нигде», – подумал Джон.
  – Я в долгах, – продолжала сетовать на свою судьбу вдова. – Эти два ребенка в долгах. Не говорите мне, что вы проделали весь этот путь сюда ради обычных вопросов, впустую.
  – Это причиняет боль, – попробовала утешить ее Фонг, – но вы должны проявить терпение, лишь…
  – Мисс, пожалуйста, не надо рассказывать мне, какой я должна быть.
  – Он называл вам какие-нибудь имена? Оставлял какую-нибудь информацию?
  – Он оставил мне двоих детей, у которых теперь нет отца, и разбитую жизнь! Страховой полис, которого едва хватило, чтобы оплатить похороны. Не думаете же вы, что если бы он оставил мне что-нибудь еще, я бы скрыла это от вас?
  Она прижала ладонь ко лбу.
  Они втроем сидели на скамейке. Маленькая девочка бегала вокруг мальчика, стоявшего у качелей с палкой в руке, охранявшего свою мать на случай, если эти чужаки окажутся «плохими». Его сестра пыталась заставить его улыбнуться, но он не обращал на нее внимания.
  – Мадам, – сказала няня.
  Трое сидящих на скамейке посмотрели на нее. Из своей сумочки няня выудила самую обыкновенную визитную карточку и передала ее вдове. Карточку ее покойного мужа.
  – Когда мистер Джонсон уезжал в последний раз, – сказала няня, – то сказал: «Возьми это на случай, если моя жена или дети заболеют, или случится какое-то другое несчастье, или тебе еще почему-либо понадобится связаться со мной, но помни, только в случае крайней необходимости, просто позвони на мой автоответчик в офисе…»
  Вдова держала визитную карточку лицевой стороной вверх так, что и она, и двое других людей, сидевших рядом с ней на скамейке парка, могли прочитать имя и род занятий ее покойного мужа.
  Африканские пальцы потянулись и перевернули карточку.
  На обратной стороне от руки был написан вашингтонский номер телефона.
  Глава 41
  Холодный утренний дождь барабанил по лобовому стеклу. Джон вел машину назад в Вашингтон.
  – Потому что у нас есть всего один выстрел, – сказал он, продолжая начатый разговор. Посмотрел на часы. Было 10:32. Под их колесами проносился асфальт автострады.
  – Поезжай прямо к Глассу, – сказала она. – Сейчас. Позаботься о собственной безопасности.
  – А ты?
  – Брось меня. Позволь мне уйти.
  – Мы вместе. – Он нахмурился, глядя на нее. – Ты тоже в этом деле.
  – Лицо этого мальчика, – сказала она. – Пожалуйста, позволь мне уйти. Пусть это все закончится без меня.
  За ними по автостраде мчался грузовик. Джон включил дворники.
  – Я обещаю, – сказал он, – ты будешь в безопасности.
  Она рассмеялась, закрыв лицо руками.
  – Я тоже, – соврал он. – Я выиграю эти гонки.
  Она видела, как горят его глаза.
  – Тебе это нравится, – прошептала она.
  – Теперь у нас появился шанс, – сказал он ей. – Возможность начать игру.
  – У тебя есть всего лишь телефонный номер. – Она покачала головой. – Ты даже не знаешь, что это такое.
  – Ты о свистке, который мы услышали, набрав номер? Это не факс. Тогда бы сперва были гудки, а потом это повизгивание. Это специальная телефонная система, принимает твой телефонный звонок и передает телеметрический сигнал. Защита от дурака.
  – Не очень подходящая система, чтобы давать ее сомалийской няне, ожидающей, что будет разговаривать с обычным человеком.
  – Что поделаешь? – сказал Джон. – Клиф Джонсон не был гением и с самого начала вел себя, как простофиля.
  – Не называй его так! У него маленькая дочь. И этот мальчик. Не называй его так!
  Зеленый знак, предупреждающий о близости вашингтонской кольцевой дороги, замаячил впереди.
  – Это не его вина, – согласился Джон. – Ему просто не повезло.
  – Как удобно.
  «Тойота» свернула на кольцевую дорогу. Увидев привычные названия улиц на дорожных указателях, Джон почувствовал себя дома.
  – Ты испугал ее, сказав, что ей не следует разговаривать ни с кем другим, включая «наше» управление и ФБР, и в случае чего сразу обращаться к своему адвокату и действовать исключительно через него.
  – Если она напугана, то подумает дважды. Или она скроется, или поступит, как я ей советовал, в любом случае мы выиграем.
  – Ты не можешь заставить ее молчать, – сказала Фонг. – Ты не имеешь права.
  – Возможно, но мне необходимо контролировать ситуацию. – Джон съехал с кольцевой дороги. – Время работает на нас. Если Гласс прав и Хандельман потребовал расследования обстоятельств смерти ее мужа, то это приведет управление в движение. Теперь, когда сыщики доберутся до нее, она не станет разговаривать с ними без своего адвоката. А в присутствии адвоката есть одно полезное для нас свойство – им придется убить гораздо больше времени на разговоры с ней.
  – К тому времени, когда управление сумеет из нее все выудить, – добавил он, – дело, которым мы занимаемся, будет уже не в наших руках.
  – А что, если первыми в ее дверь постучатся отнюдь не сыщики?
  Джон проехал, наверное, с полмили, прежде чем ответить.
  – Ни у кого нет причин ликвидировать ее.
  – Она разговаривала с нами. Мы были там, и она разговаривала с нами.
  Теперь, попав в оживленное уличное движение, он ехал гораздо медленней.
  – Как бы то ни было, у нас нет выбора.
  – Если ты передашь этот номер Глассу…
  – Значит, я отдам ему несделанную работу, – сказал Джон. – Тогда он сможет решать все сам.
  – Никто не может решать все сам. Если ты выбрал дорогу, то тебе остается лишь следить за происходящим.
  – Ты сама не веришь в эту чепуху.
  – Я сама уже не знаю, во что верю.
  – Ты просто устала.
  Выезд с кольцевой дороги привел их на Роквил-Пик к магазину по продаже автомобилей, торговому пассажу и пиццерии. В третьем по счету магазине, торговавшем электроникой, Джон наконец нашел то, что искал. Он заплатил наличными.
  Направляясь к центру города, они миновали кладбище, на котором совсем недавно похоронили Фрэнка. Оба сделали вид, что не заметили это.
  Дневным портье в мотеле была женщина. Джон задал ей простой технический вопрос, получил утвердительный ответ, который он, судя по всему, и ожидал. Портье с улыбкой приняла оплату за два дня.
  Горничная уже убрала их комнату. На упаковку того, что они не брали с собой в Балтимор, ушло не более пяти минут.
  Подключение автоответчика, который они купили, к телефону в номере заняло еще меньше времени.
  – Я полагаю, Клифу Джонсону требовался запасной телефонный номер, – сказал Джон, распаковывая автоответчик. – Он был отцом, и ему было необходимо, чтобы в случае чего его семья могла дозвониться до него. Они, видимо, не хотели давать ему запасную линию, поэтому пошли на авантюру с липовым номером.
  Объясняя, он одновременно разматывал телефонный шнур.
  – Каким номером? – спросила Фонг.
  – Это коммутатор, на котором сидит человек, принимающий сообщения для торговцев краденым, врачей… и прочих. Оперативники часто используют такой прием. Идеальный вариант. Никаких следов. Мы не сможем поймать этого парня, – добавил Джон, – если последуем его системе. Мы позвоним ему, оставим свой номер телефона, может быть, он перезвонит, а может быть, явится лично, когда мы будем сидеть у телефона, ожидая его звонка. Как подсадные утки.
  – Если…
  – Если мы сделаем все, как надо, – сказал Джон, подключая последний шнур. Он улыбнулся: – Черта лысого он получит.
  Джон подключил автоответчик, нажал кнопку записи.
  – Это Джон Лэнг. Тебе стоит поговорить со мной. Я знаю, что тебе нужно. Забудь о том, где находится этот телефон, меня здесь уже нет. В четыре тридцать сегодня, в среду, я позвоню тебе по другому телефону. У тебя будет одна минута, чтобы перезвонить по этому номеру, иначе я уйду и тебе больше некуда будет обратиться, тебе больше некуда будет пойти, тебе больше никто не поможет. Четыре тридцать и одна минута на то, чтобы перезвонить.
  Автоответчик пискнул, перематывая сообщение Джона.
  – Мне нравится это место, – сказал Джон. – Комнаты с прямыми городскими телефонами.
  Он переоделся в джинсы, надел свежую рубашку, свитер, черные теннисные туфли и альпинистскую куртку. Фонг осталась в той же одежде, в которой ездила в Балтимор.
  Посмотри на нее. Ее глаза, ее волосы.
  – Ну все, чемоданы в руки, – сказал он.
  Внимательно. Медленно. Без ошибок.
  Джон набрал номер, который был нацарапан на обратной стороне визитки Клифа Джонсона.
  Один звонок.
  Второй.
  Раздался ответный писк, гудки.
  Джон набрал номер телефона снимаемой ими комнаты мотеля.
  Услышал последовательность передаваемых электронных сигналов, щелчок разъединения.
  Повесь трубку.
  – Вперед! – сказал он Фонг. – Поторапливайся!
  Уходя, он толкнул дверь, проверяя, закрыта ли.
  Серые облака плыли по небу – подкрепление после краткого антракта, устроенного полуденным солнцем. Фонг и Джон сидели в «тойоте» в пустынном парке для пикников в Рок Крейк. Дж. Эдгар Гувер однажды усмирил либеральный «активизм» жены одного из членов кабинета министров с помощью полученных скрытой камерой фотографий того, как она занималась на этой стоянке оральным сексом со своим шофером. Джон не глушил двигатель «тойоты», чтобы в кабине было тепло. Пар от горячих гамбургеров оседал на лобовом стекле. 1:17 после полудня. Они ели в машине, потому что идти в кафе было слишком рискованно.
  – Я пойду с тобой, – сказала Фонг.
  – Тогда мы превратимся в одну компактную мишень, – сказал он. – Ты свидетель, не забывай об этом. Ты должна оставаться вне подозрений. К тому же то, что я делаю, – моя профессия.
  – Тогда постарайся, – сказала она. – Сделай это наилучшим образом.
  – Будь уверена.
  Патрульная машина проехала мимо площадки для пикников. Копы не обратили на них никакого внимания. Проехала еще какая-то машина. Мотоцикл. Желтый школьный автобус, полный детей, смеющихся и кривляющихся за закрытыми окнами, словно цирковые мимы.
  По радио передавали старую песенку о деревне, в которой спал лев.
  – Что, если мы опять ее не застанем? – спросила Фонг.
  – Мы все же попытаемся. Или придумаем что-нибудь еще.
  – Что, если она тоже из этих?
  – Не выдумывай. Она не может, ее муж – другое дело, но если это так, тогда он должен держаться поближе к любой угрозе. Все знают, что я стал опасен с тех пор, как… с тех пор, как они убили Фрэнка.
  Балтимор. Этим утром он вполне мог позвонить той пожилой леди, с которой Фонг пыталась пообедать, мог оставить Фонг у нее, вдали, в безопасности. Мог…
  – Я боюсь, – сказала Фонг.
  – Все будет отлично.
  – Ты говоришь это всем своим женщинам?
  – На данный момент ты у меня единственная женщина.
  Подумал об Эмме.
  По лицу Фонг было ясно, что она помнит о Вэй.
  – Все в порядке, – сказал он и, поразмыслив, добавил: – Ты та женщина, которая мне нужна.
  – Пока, – прошептала она.
  Посмотрела в окно.
  – Да, лучше пойти и попытаться еще раз, – признала она.
  Подъехав, они сразу заметили женщину, переносившую пакеты с покупками из машины в дом, в котором Джон бывал десятки раз.
  – Кэт! – окликнул ее Джон, выбираясь из «тойоты».
  Придай своему голосу жизнерадостность. Дружелюбие. Скрой свое отчаяние.
  В свои пятьдесят Кэт Вудруфт, жена Дика Вудруфта, человека номер два в подразделении ЦРУ, занимающемся шпионажем, сохранила былую привлекательность. У нее были волосы с проседью и живые карие глаза.
  – Позвольте вам помочь, – сказал Джон.
  – Я уже все перетащила, – ответила Кэт. Она поставила пакеты на порог перед домом.
  – Ты дочь Фрэнка. Я видела тебя на похоронах.
  Фонг представилась. Приняла соболезнования.
  – Дика сейчас нет, – сказала Кэт Вудруфт, которая в молодости десять лет проработала в ЦРУ.
  Прекрасно зная об этом, Джон все же решил попробовать:
  – Ты не знаешь, когда можно ожидать его возвращения?
  Пожатие ее плеч без слов показало ему, что попытка не удалась.
  – Ты же знаешь, как это всегда бывает.
  Она нахмурилась: необдуманные вопросы были не в характере протеже ее мужа.
  – Нам нужна помощь, – сказал Джон.
  – В действительности она нужна мне, – вступила в разговор Фонг.
  Они рассказали Кэт о том, что Фонг не хочет оставаться одна в доме своего отца, и о том, что ей нужно прибежище, где она могла бы побыть несколько дней. Тихое местечко. Уединенное.
  – Все в порядке? – спросила Кэт.
  – Вне всяких сомнений, – уверили они ее.
  – Смерть тех, кого мы любим, выбивает нас из колеи, – сказала Кэт, она заметила, что Джон обнимает Фонг за плечи. – Джон, у тебя вроде бы есть коттедж.
  – Там не очень-то удобно, кроме того, мне не хотелось бы оставлять ее одну.
  – Ты бы допустил ошибку, поступив так, – улыбнулась Кэт. – Ладно, заходи, – сказала она Фонг.
  Джона тоже пригласили, но он отговорился нехваткой времени. Кэт заявила, что места всем хватит, и Джон знал это давным-давно. Никакого беспокойства. Никаких проблем.
  – Я принесу чемодан из машины, – сказала Фонг.
  – Конечно. – Кэт улыбнулась Джону. – Я отнесу продукты на кухню. Пока, Джон. Надеюсь, скоро увидимся.
  Пока они шли к машине, Джон нашептывал:
  – Здесь ты в большей безопасности, чем в мотеле. Там ты одинокая путешественница, легкая добыча. Здесь ты будешь с женой одного из руководителей ЦРУ. Существует риск, что…
  – Она здесь ни при чем! – возразила Фонг.
  – Также, как и ты, – сказал Джон.
  – Я так не думаю.
  – Кэт в прошлом работала в разведке, сейчас она жена сотрудника ЦРУ. Она знает жизнь.
  – И ты думаешь, что мы сможем сохранить все в тайне от нее?
  Они подошли к машине.
  – Храни пистолет, – сказал он.
  – Ты обещал, что он тебе не понадобится.
  – Не мой стиль, – солгал он. – Скорее всего, он тебе не понадобится, но зная, что он у тебя есть, я буду чувствовать себя спокойней.
  – Можешь на меня положиться.
  Он нежно пожал ее руку.
  – Если они следят за нами, тебе не следует целовать меня, – сказала она.
  – Ты права.
  Он взял ее лицо в свои руки, наклонился к ее губам. Выпрямился.
  – Как только будет возможность, обязательно позвоню. Все будет хорошо. Мы уже почти у цели.
  Она смотрела, как он садится в машину и уезжает. В зеркале заднего обзора Джон видел ее, стоящую на обочине.
  Одну.
  Глава 42
  После полудня на город обрушился ливень. Клубящиеся свинцовые облака, шквальный ветер. Мокрая дорога, медленно ползущие машины.
  Было 3:01, когда Джон нашел телефон-автомат на заправочной станции. Ежась под ледяными струями дождя, он опустил в телефон четвертак и набрал свой номер в мотеле. Снял сообщение с автоответчика.
  До него по этому номеру звонил один человек. Выслушал запись, оставленную Джоном, и не пожелал оставить сообщение.
  Ошиблись номером? Нет, вряд ли.
  Ждать. Необходимо ждать.
  В 4:10 Джон отправился в «Изумрудный Глен», ирландский паб, расположенный на первом этаже сдаваемого внаем дома. Два буддийских храма были в шести кварталах отсюда. Реформаторская африканская баптистская церковь за углом. Кроме аптеки и джаз-бара на противоположной стороне улицы, в этих окрестностях не было другого легального бизнеса.
  В баре «Изумрудный Глен» было восемь стульев у стойки, четыре кабинки и три стола. Краснолицый старик в вельветовом плаще сидел за стойкой бара, «беседуя» с кружкой пива и стаканчиком виски. Плешивый чернокожий бармен с глазами копа держал в руке свежий номер «Уолл-Стрит джорнэл» как бейсбольную перчатку.
  Тускло освещенный коридор вел к уборным. Джон приметил там висящий на стене телефон-автомат.
  Здесь было сухо и тепло, в воздухе плавали клубы сигаретного дыма. Ни орущего телевизора, ни грохочущих музыкальных автоматов, ни даже радио. Никто ни за кем не следил. Оставалось восемнадцать минут. Сел за стойку, подальше от старика. Но все равно запах мокрого вельвета доходил до Джона.
  Бармен замаячил возле него:
  – Что ты хочешь?
  Джон вздохнул:
  – Все.
  Черная лапа легла на стойку. Его голос сипел.
  – А чего ты хочешь здесь?
  – Кофе.
  – Кофе по-ирландски?
  – Черный кофе. – Джон улыбнулся самому себе. – Можно без корицы.
  – И из-за этого мне весь вечер придется потеть.
  Бармен заковылял прочь. Шестнадцать минут. В зеркале бара Джон увидел небритого потрепанного мужчину, в мокрой альпинистской куртке, с воспаленными глазами. Он чувствовал запах собственного пота. Сердце в груди тяжело стучало.
  Успокойся. Соберись. Сколько дней прошло с тех пор, как он последний раз практиковался в…
  Пройди круг.
  Бармен поставил кружку с горячим кофе перед Джоном. Ни сливок, ни сахара. Пожал плечами:
  – Скажем, доллар. В этом случае мне не придется нести тебе сдачу.
  – Сдачу, я уже получил сдачу! Будь уверен, я…
  – Всего лишь хочу быть уверенным, что ты заплатишь.
  Бармен отошел к дальнему концу стойки бара и с треском раскрыл «Джорнэл» на новой странице. Справа от него на стене висела фотография пышнотелой чернокожей оперной дивы.
  Джон положил две долларовые банкноты на случай, если ему придется неожиданно уйти…
  «Когда наконец все уладится, когда все это закончится, приведу сюда Фонг. Покажу ей».
  Этот бар мог бы быть дома, в Южной Дакоте.
  Тринадцать минут. Кофе был горячим, крепким. Ему нужно пойти в уборную. Лучшее прикрытие для того, чтобы направиться к телефону. Небрежно. Идти небрежно.
  Старик у противоположного конца стойки сказал:
  – Луи, еще одну, пожалуйста.
  Бармен кивнул, согнул газету, чтобы отметить место.
  В чистой, пахнущей хвоей уборной Джон спустил воду в писсуаре. Поток воды со свистом и бульканьем исчез в сливном отверстии.
  Четыре минуты.
  Автомат на стене туалета, продающий презервативы, сулил удобство, надежность и романтичность. Две минуты.
  С четвертаком и визитной карточкой Клифа Джонсона в руке Джон прошел прямо к автомату на стене. К черту. Кто бы ни был на другом конце телефонной линии, он уже, должно быть, ждет, если вообще ждет. Джон снял трубку, бросил четвертак в щель автомата и…
  Ничего.
  Ни гудка, ни шума линии.
  Подергал рычаг. Ничего. Ни звука.
  Джон бросил трубку и кинулся в бар.
  – Автомат сломан!
  – Я знаю, – ответил бармен, не отрываясь от газеты.
  – Другой есть?
  На цифровом индикаторе часов Джона было 4:29:57.
  – Нет. – Бармен согнул газету, поднял глаза на крикуна.
  – Тот, что через улицу, тоже сломан, – заметил старик. – А больше поблизости ни одной будки.
  К бармену:
  – У вас есть здесь другой телефон?
  – Не для клиентов.
  – Я заплачу сколько хочешь, мне нужно позвонить моему…
  – Твоему доктору, верно?
  – Только позволь мне воспользоваться телефоном, сейчас, пока не поздно!
  Хмуро глядя на него, бармен достал из-под стойки кнопочный телефон. Джон вырвал его из рук ошеломленного бармена и начал набирать номер.
  На мгновение он замешкался…
  – Здешний номер! – обернулся он к бармену. – Какой здесь номер телефона?
  Покачав головой, бармен бросил рядом с аппаратом салфетку с названием бара и номером телефона в уголке.
  Набрал номер, записанный на карточке Клифа Джонсона. Гудок, второй. Наконец длинный гудок другого тона и беспорядочное попискивание. Набрал код района и номер телефона бара. Писк передающегося сообщения.
  Джон повесил трубку. Теперь ему оставалось сидеть и томиться в ожидании звонка. Обе руки на стойке бара, он склонил голову, прикрыл глаза.
  Открыл их: бармен прячет телефон под стойку бара.
  – Она должна перезвонить мне прямо сейчас! – воскликнул Джон.
  – Так твой доктор женщина? – поинтересовался бармен. Белые зубы оскалились в черной усмешке. – Как тебе повезло.
  Джон смотрел на телефон. Бармен наблюдал за ним. Телефон зазвонил. Левой рукой бармен снял трубку, не спуская глаз с лица и рук Джона.
  – Да?.. Хэй, малышка! – воскликнул бармен, его бас стал густым и хриплым. – Как поживаешь?.. Не-а, здесь все по-прежнему, а как твои делишки? Да, на улице такая холодрыга.
  Повесь трубку!
  – Не-а, – растягивал слова бармен, – тебе незачем говорить мне об этом. Какие пустяки… Малышка, ты и сама знаешь, как это делается.
  Джон сунул руку в карман куртки. Как только бармен заметил это, его правая рука нырнула под стойку бара. Не сводя с Джона глаз, он продолжал трепаться…
  – Ну-ну, крошка…
  Пятидесятидолларовая банкнота из денег, подкинутых Фрэнку. Джон подтолкнул ее к бармену, прошипев:
  – Мне срочно нужен телефон!
  – Хорошо, моя сладенькая, мы могли бы сделать это, скажем… – Глаза бармена скользнули по портрету президента Гранта. Его правая рука выплыла из-под стойки, чтобы взять деньги…
  Смял банкноту в шарик и бросил к ногам Джона.
  – Конечно, моя сладкая, ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Но этот старый медведь не захочет крутиться только ради меда, я просто слышу жужжание множества ульев…
  Выбора нет. Прежде чем рука Джона добралась до бумажника с документами во внутреннем кармане, правая рука бармена опять скрылась из виду под стойкой.
  Джон сунул удостоверение сотрудника ЦРУ под нос бармену:
  – Освобождай этот чертов телефон, он мне нужен!
  – Сладкая моя, тут на линии какие-то помехи. Я перезвоню тебе… Как только смогу. Пока, малышка.
  Бармен повесил трубку и придвинул телефон к Джону.
  – Надо было сказать волшебное слово.
  Бармен направился к старику, наполнил его стакан виски.
  Пронзительно зазвенел телефон.
  – Джон Лэнг!
  Шепотом, чтобы бармен не расслышал…
  – Мужик, – прошипел в трубке голос, который он уже слышал по телефону, – ты меня удивляешь. Назначаешь контрольное время и заставляешь меня слушать короткие гудки!
  – Ты Фил Дэвид.
  – Мне известно, кто я, но я не перестаю удивляться тебе! Как ты раздобыл…
  Джон решил сразу перенести разговор в нужное русло:
  – Слишком поздно выяснять это. Что тебе известно о Мартине Синклере?
  – Никогда не встречался с этим пижоном.
  – Он мертв, висит вверх ногами в своем доме в Вирджинии.
  Долгая пауза. Настоящая пауза.
  – Нам необходимо встретиться, – сказал Джон, – или мы будем висеть рядом с ним. После Фрэнка, после Клифа Джонсона, после Мартина Синклера мы единственные, кто остался.
  – У тебя есть санкция твоего управления?
  – Если бы была, я не стал бы связываться с тобой таким образом.
  – Не доверяй этой чертовой конторе. Каждому из них. Всем им.
  – Я не допущу такой ошибки.
  – Попробуй это сделать, и ты труп, малыш. Они от тебя мокрого места не оставят, уж я-то знаю.
  – Ты этого не сделал, хотя мог. Поэтому я доверяю тебе.
  – Возможно, это была моя ошибка. Что у тебя есть для меня?
  – Мы можем выбраться из этого дерьма, если объединим наши усилия.
  – Это ты так считаешь.
  – Ты сам заварил эту кашу, – сказал Джон. – Вместе с Фрэнком, и теперь я завершаю начатое им дело.
  – Ты придешь на встречу со мной, – сказал Фил Дэвид. – Один. Без хвоста. Без оружия.
  Он сказал Джону, как и где. На вопрос, когда, ответ был: сейчас.
  Они повесили трубки. Джон торопливо направился к выходу, напутствуемый словами бармена:
  – Не возвращайся.
  Глава 43
  «Час пик. Все торопятся домой», – думал Джон, ведя машину по забитой автомобилями дороге. Дворники «тойоты» смахивали с лобового стекла дождевые потоки. Линии красных габаритных огней плясали перед лобовым стеклом. Желтые огни змеились в зеркалах. Одноглазая фара свернула на мокрую дорогу в трех машинах за ним. Джон сбавил газ.
  Спокойней, двигайся спокойней. Все спешат домой.
  «Я тоже скоро поеду», – пообещал он себе.
  Никто не мог выследить меня. Ни одна машина не вырулила с обочины, когда я отъезжал от бара.
  Двадцать одна минута напряженного движения в сплошном потоке машин к торгово-развлекательному комплексу на границе округа. Джон втиснулся в щель между машинами на верхнем уровне примыкающей к торговому центру стоянки. Запер дверь машины и направился к выходу.
  Большинство машин появляется здесь именно после работы.
  Хорошо, пока все идет хорошо.
  Пистолет у Фонг, он ему сейчас ни к чему, она в порядке, все в порядке.
  Клаксон автомобиля этажом ниже. Визг тормозов. Хлопки мотоциклетного двигателя удалились, смолкли. Серый седан вывернул из-за угла, грохоча вверх по склону навстречу Джону, его окна запотели…
  За рулем женщина, рядом мальчик в желтом непромокаемом плаще, ищут место, где оставить машину.
  Забудь о них: ребенок равносилен невиновности.
  По переходу – к стеклянным дверям, ведущим в центр. Тележки продавцов в вестибюле, девушка, продающая парфюмерию: «Этот запах очарует вашу даму». Женщина и паренек в желтом дождевике спешили вслед за Джоном; она сжимала подарок ко дню рождения, перевязанный розовой ленточкой.
  Джон остановился у перил, осматривая пространство с высоты четвертого этажа. Внизу, на первом этаже, были кафе и бары. В углу стояла тележка, над которой трепыхались зеленые и красные надувные шары и забавные игрушки из желтой гофрированной бумаги, окруженная галдящими пятилетними ребятишками.
  Эскалатор с бесконечными ползущими вниз ступеньками. Даже сюда доносятся отголоски ребячьего визга и завывание джаза.
  «Пройти круг», – подумал Джон, рассматривая торговые секции с зазывными плакатами, сообщавшими о том, что уценено это и производится расширенная распродажа того.
  Стеклянная шахта лифта с кабинкой, ползущей от первого этажа, на котором расположились кафе, к четвертому, где стоял Джон. Джон подождал, но лифт остановился этажом выше, где находился кинокомплекс с пятью залами.
  Когда он увидит, что ты один, то пойдет на контакт.
  Стой ближе к перилам. Пусть тебя будет видно с других этажей.
  Обошел по кругу четвертый этаж. Скучающий продавец. Скрюченная пожилая леди, вглядывающаяся в витрину магазинчика известной фирмы женского нижнего белья, придуманного для удовлетворения самых изощренных мужских фантазий.
  Спустился вниз по эскалатору, стоя позади усатого мужчины в деловом костюме. В руках у того был портфель, на губах блуждала отрешенная улыбка.
  Не он. У Фила Дэвида не могло быть такой улыбки.
  Третий этаж. Магазины, торгующие электроникой. Обувные магазины. Посудные лавки. Усатый направился к книжному магазину.
  Поверни в другую сторону.
  Мимо музыкального магазина, из динамика у дверей которого трубил густой бас…
  – Не останавливайся!
  Рядом с Джоном материализовался мужчина. Длинная зеленая лыжная куртка, джинсы, туристические ботинки. Коротко стриженные, крашенные в черный цвет волосы. «Липовые» очки со стеклами без диоптрий.
  Они прогуливались бок о бок, тихие голоса и настороженные взгляды по сторонам.
  – Ну, выкладывай, – сказал Фил Дэвид.
  – Сначала ты, – в свою очередь, предложил Джон.
  – Ага, расскажу тебе все, и кому я после этого буду нужен.
  – Или ты сотрудничаешь со мной, или все твои надежды обратятся в пшик.
  – С кем ты разговаривал?
  – Со всеми, кроме тебя, и ты на очереди.
  Фил покачал головой.
  – Нет, дерьмовый Шерлок.
  Толстая женщина вперевалку прошествовала мимо, не обратив на них никакого внимания.
  – Операция была в списках или вне списков? – спросил Джон.
  – В чьих списках? – ответил Фил вопросом на вопрос.
  – Отвечай на вопросы, а не задавай их. Только так ты сможешь купить себе шанс.
  – Получить свободу?
  – Выжить.
  – Мужик, не пойти ли тебе в задницу!
  – Тогда отправляйся умирать в одиночестве, – сказал Джон.
  Он остановился перед обувным магазином. Фил Дэвид бросил на Джона свирепый взгляд. Вздохнул и прислонился к стальным перилам. Смех долетал до них, внизу была вечеринка, праздновали день рождения.
  Аккуратней, аккуратней с ним: пока ты не доставишь его к Глассу и он не будет заперт в безопасном месте, он еще может сбежать.
  – Ты можешь обеспечить мне неприкосновенность от имени конгресса? Как Олли Норсу?
  – Я работаю на управление, а не на комитет по разведке или сенат. Конгресс должен проголосовать за начало расследования…
  – Мужик, им это понравится. Я помогу им выглядеть героями, а не дураками.
  – Возможно, в обмен на откровенные свидетельские показания они…
  – В обмен на имена я хочу получить неприкосновенность и защиту. По программе защиты свидетелей. Я ведь не требую награды…
  – За взрыв Коркоран-центра!
  Фил Дэвид улыбнулся:
  – Ха, будешь меня этим постоянно попрекать?
  Не зли его! Не…
  Джон, сглотнув, сказал:
  – Это было санкционировано управлением?
  – Давай, мужик, предложи мне что-нибудь!
  – За убийство Клифа Джонсона?
  – Я не убивал его! – Фил ткнул пальцем в Джона. – Его смерть заставила меня трубить в трубы!
  – Кто убил его?
  – Он сам повесил себе на шею табличку «Убей меня».
  Они уставились на молодую парочку, обнимающуюся в углу: подростки, не похожи на убийц.
  – Клиф испугался, как будто он с самого начала не знал, что два и два сложатся в большой взрыв в Нью-Йорке. Бедный простофиля, он боялся, что мы будем преданы, обмануты. Хотел рассказать Большому Отцу…
  – Ты убил его? – спросил Джон.
  – Мужик, я только разыскал его. Ты видел письмо, которое я послал твоему дружку Фрэнку. Надеялся таким образом удержать Клифа… Черт, я не предполагал, что он будет так убиваться из-за пустяков.
  – Ты убил его?
  – Я был просто хорошим солдатом. Доложил кому следует. А они решили его убрать.
  – Это было санкционировано?
  – В таких делах санкцией может быть обычный кивок головы.
  Фил отошел от перил. Джон последовал за ним. Они прогуливались по третьему этажу.
  – Когда Клиф погорел, – сказал Фил, – когда я прочитал, что у них есть свидетели, я понял, что настало время чистки, а я был грязной миской. Фактически мой лучший шанс выжить – получить защиту конгресса… Черт побери, – неожиданно оборвав самого себя, сказал он, – никогда не верил политикам. Прочитал в «Таймс» цветистую статейку о том, что сенатор Фаерстоун всем занимается лично и не оставляет без внимания ни одного обращения к нему. Я понимал, что ради броского газетного заголовка и не то напишешь, но я и представить себе не мог, что он просто сплавит мое письмо в это долбаное ЦРУ!
  – Ты не подписал его.
  – Быть никем – самая безопасная игра. До тех пор, пока у тебя не появится необходимость что-нибудь получить.
  – Что насчет взрывчатки, которую купил Клиф Джонсон?
  – Мы субсидировали это. Он даже помогал нам разделять груз во время остановки по дороге к докам Балтимора. Его «палочка-выручалочка» в Египте не позаботился, чтобы хорошенько спрятать кувейтские концы этого дела. Ему следовало сработать лучше.
  Фил Дэвид покачал головой:
  – Плохая карма, мужик. Коркоран-центр – что за место для семейного пикника.
  – Предполагалось, что никто не погибнет, – прошептал Джон.
  – Тебе нужны трупы? Могу устроить. Но слабое сердце и семейное помешательство никто не предполагал, такого никто не предвидел. Это не моя вина. Представь себе, я даже поспорил, что все спланировано чисто.
  – С кем поспорил? – быстро спросил Джон.
  Не дави: так ты дашь ему понять, что тебе известно, и он ускользнет от тебя или затеет игру.
  Фил Дэвид улыбнулся:
  – Мелкий воришка и любитель покомандовать. Обожает мокрую работу. Меняет свое лицо так, что даже я не могу узнать его в толпе. Надо было видеть, как мы работали! Великолепная команда, собирающаяся вместе только в случае необходимости, рекогносцировка, подготовка, меры безопасности… Но этот парень, черт… Он хотел превратить это в ужасное представление своей губной помадой!
  – Где он сейчас?
  – Если бы я знал это, я бы сразу убил его, потому что уверен: такое дерьмо, как он, не раздумывая, уничтожит меня, если у него будет хоть малейший шанс. Твой парень превратился в пыль потому, что подобрался слишком близко. Парень из посольства в Египте, которому поручили спрятать концы в воду, улыбался, когда расписывался на документах о перевозке оружия. Теперь, ты говоришь, он мертв, это удивляет меня, те, кто уже имел с ним дела прежде, уверяли, что с ним не будет проблем.
  – Что за дела?
  – Не знаю, мужик, это не по моей части.
  – А что по твоей?
  Они спускались вниз на второй этаж на эскалаторе, Джон на нижней ступеньке. Фил ступенькой выше, наклонившись к Джону, шепча ему на ухо.
  Вокруг ничего подозрительного.
  – Я был завскладом Клифа Джонсона и одним из его команды. Клиф был связан с разведывательным отделом и занимался вербовкой американских бизнесменов. Подходящее дело для зануды Клифа. Потом он начал свое дело, понадобились баксы. Возможно, он и не хотел заниматься работой подобного рода, но времена трудные, поэтому он продал себе красную, белую и синюю ложь. Черт побери, в этом бизнесе мы все вынуждены постоянно врать, в том числе и самим себе.
  Джон увидел их отражения в витринах закрытого магазина, два отражения в зеркальном блеске стекла.
  – Больше не должно быть лжи, – сказал он.
  – Какая свежая мысль, – ответил Фил. – Я запишу это.
  – А как насчет Ахмеда Нарала? – спросил Джон.
  – Ты льешь по нему крокодиловы слезы? – Фил Дэвид покачал головой. – Не моя персональная работа, но в действительности он был подарком для Америки. Ему сняли квартиру в Париже, которую в нужный момент «хорошие» парни без труда могли связать с его именем и в которой могли обнаружить несколько фунтов Си-4 и детонаторы. Нашедший становится героем, Нарал берет на себя ответственность за взрыв, который, как предполагалось, не причинит никому вреда, и все – конец истории.
  – Но почему? Я никак не пойму причины.
  – Ты спрашиваешь, почему? – Фил Дэвид опять покачал головой. – Потому что мне заплатили.
  Второй этаж торгово-развлекательного комплекса. Они стояли перед магазином, торгующим одеждой, витрины которого ломились от образцов нью-йоркских модельеров.
  – Для тебя это было обыкновенной работой, – пробормотал Джон.
  – Так же, как для тебя, разве нет? Пока ты не вляпался в дерьмо.
  Джон не ответил.
  – Так или иначе, приятного мало, и речь идет о моей голове, – добавил Фил. – Я по-прежнему хочу заключить честную сделку с сенаторами. За показания – полная неприкосновенность.
  Подросток в огромной парке и бейсбольной кепке перебежал им дорогу, перегнулся через перила и пронзительно завопил:
  – Эй! Далмонт!
  Они обошли его.
  – Кто с тобой работает? – воскликнул Джон. Продавщица обернулась на его голос. – Кто?
  Фил подтолкнул его к эскалаторам, вниз, к кафе, к шуму на вечеринке.
  – Кто? – прошептал Джон, когда они спускались. – Это не управление. Тогда кто? Чья это была операция?
  – Так я тебе и сказал, – ухмыльнулся Фил. – Это имя – мой пропуск в светлое будущее.
  Мать с ребенком обогнали их, торопясь в уборную.
  – Расскажи мне хотя бы, каким образом, – прошептал Джон. – Деньги, приказы, связь, дублирование, техническое обеспечение… Как вам удавалось проворачивать свои дела?
  Открылись двери лифта, из него вышло четверо пожилых горожан: первые ласточки, сеанс в кинотеатре, должно быть, только что закончился. Еще с десяток кинозрителей спускались по эскалатору вниз, в шум и суматоху.
  Женщина протиснулась между Джоном и Филом Дэвидом. Подхватив Джона под руку, Фил прошептал:
  – Наш мир создан для подобных игр. Мы пользовались комбинированными грузоперевозками, когда могли. В шпионском деле никогда не знаешь, чью воду ты везешь через реку. К тому же у нас всегда были наличные деньги.
  Старик, шаркавший за ними вслед, нахмурился, глядя на этих двух мужчин, прогуливающихся под руку.
  – Какова была твоя цель? Куда направлялся товар?
  – В этот город, – сказал Фил, продираясь сквозь толпу возле кафе. – Куда же еще?
  Он закашлялся.
  – Если ты врешь, тебе не поможет никакая неприкосновенность, – сказал Джон.
  Фил выпустил его руку, Джон обернулся: глаза бывшего армейского шпиона сверкали злобой…
  Рот открыт, зрачки расширены. Фил, пошатываясь, прошел три шага, четыре.
  Джон сказал:
  – Что…
  Фил качнулся вперед. Его колени подогнулись. Он повалился на пол.
  – Смотри под ноги, придурок, – заорал мужчина, на которого навалился Фил.
  Обернувшись, он увидел, что «придурок» в длинной зеленой куртке распластался на полу, глаза выпучены, ртом ловит воздух, как рыба.
  Мужчина завопил.
  Несколько человек обернулись посмотреть.
  Лица, всего лишь лица…
  Фил хрипел. Джон упал на колени.
  – Что? – Он подсунул руку под голову Фила. – Что ты…
  Агент-перебежчик корчился на кафельном полу, зажимая рукой правый бок.
  Там, над правым бедром, Джон нащупал дырку в зеленой куртке. Капли теплой жидкости.
  – Посмотрите на него! – кричали в толпе, собравшейся вокруг. – Похоже на припадок!
  Голова Фила судорожно дернулась.
  – Кто-нибудь, вызовите полицию! – вопила женщина.
  Осмотрелся по сторонам: заметил объектив телекамеры под потолком.
  – Ему нужен доктор, – крикнул Джон.
  – Позвоните девять-один-один! – завопил кто-то еще.
  Мамаши пытались загнать детей обратно на вечеринку.
  Бледное лицо, закатившиеся глаза.
  – Это эпилептический припадок! – сказал мужчина. – Суньте ему в рот бумажник.
  Убили, они убили его! Почему не нас обоих? Почему? Как?
  Время остановилось. Треснуло. Призраки закружились на кафельном полу. Лектор разведшколы рассказывал: «…так называемую посольскую технику. Пестик для колки льда. Держать его точно напротив запястья, острие входит в мишень. Отвести руку назад твердо и быстро – это будет выглядеть естественно…
  Шесть дюймов стали войдут и выйдут из его почки, прежде чем он почувствует это. Мгновенный шок. По инерции жертва продолжает идти. Вы исчезаете в толпе раньше, чем он упадет. Кровь наполнит почку, так что даже если его довезут до реанимации, он все равно умрет раньше, чем они найдут рану».
  Глаза Фила закатились…
  Телекамера снимала, но не могла захватить это…
  – Позовите врача, – пробормотал Джон.
  – Эй! – воскликнул старикашка. Камера последовала за его указующим перстом. – Ты был вместе с ним!
  – На втором этаже есть телефон-автомат! – Джон указал наверх и проскользнул между ошеломленной мамашей и пожилой леди, заметив краем глаза, как кто-то занял его место возле лежащего человека.
  Джон побежал вверх по эскалатору, огибая людей, стоящих на ступеньках. Их глаза были прикованы к происшествию внизу.
  На втором этаже он побежал к следующему эскалатору, затем к следующему, поднявшему его на четвертый этаж, где был переход на стоянку.
  Мужской голос глухим эхом разносился внизу, уже далеко за спиной Джона:
  – Куда запропастился этот парень?
  Глава 44
  Бегом.
  С лица леди, торгующей парфюмерией в переходе, слетела дежурная улыбка, когда он промчался мимо нее.
  Проскочил через стеклянные двери, ведущие к стоянке, громко хлопнув ими…
  Никаких выстрелов ему вслед, ни дырки от пули, ни звука разбиваемого стекла.
  Почему? Почему?
  Где этот мокрушник?
  Машина Гласса. Двигатель заработал. Визжа колесами, машина сорвалась со своего места на стоянке. Вниз по скату к выезду, мимо рядов запаркованных машин, проносящихся слева и справа от лобового стекла. Папаша с чадом отпрянул в сторону.
  Шлагбаум у выезда поднят: после шести часов свободная парковка.
  Мокрая после дождя, темная улица…
  Ревущие клаксоны грузовиков, притормозил, повернул руль…
  Улицы города. Красный свет. Проскочил. Возмущенный рев клаксонов.
  Мокрушник, ждал ли он заранее? Привел ли его за собой Фил Дэвид?
  Дворники, включить дворники. Подогрев стекол.
  Куда ехать?
  Свет фар в зеркале. Слепящий свет от едущих сзади грузовика и микроавтобуса. Поправил зеркало. Одиночная желтая фара, скользящая в ночной пустоте.
  Милитари-роуд: четыре сплошных потока, несущихся на запад вдоль парка…
  Слишком открытое место, тут его легко выследить, даже во время дождя.
  Буддистский квартал.
  Желтый глаз, прыгающий и плывущий в зеркале заднего обзора.
  Машина с одной фарой. Как раньше.
  Нет: вовсе не машина.
  Мотоцикл.
  Свернул налево. Не отстает. Поворот направо.
  Не отстает. Быстрее.
  Приближается… Приближается… Мотоцикл. Звук на стоянке торгового центра перед этим…
  А что он видел в зеркалах Фрэнка в то утро? Чистый, свежий воздух. Убирающая улицу машина. Из поднимаемых ею облаков пыли…
  Мотоцикл. Рокер в черном шлеме с защищающим от ветра козырьком. Позади них, всю дорогу к…
  В дорожной пробке на Норз-Кэпитэл-стрит. Выскочил у них из-за спины и умчался.
  Там он мог развернуться и поджидать их у «ловушки» за вздумавшей поворачивать налево машиной. Все было подготовлено для импровизации, исполненной одаренным, хорошо подготовленным исполнителем. Как в джазе.
  Исполнение могло сорваться вплоть до самого последнего мгновения. «Тойота» Фрэнка была «поймана» меньше чем в четырех футах от бетонного разделителя. Ветровое стекло мотоцикла скрывало девятимиллиметровую «пушку» с глушителем, опиравшуюся на левую руку мотоциклиста, когда он поравнялся с окном водителя. За время, которое было отпущено ему, сердце успело совершить не больше одного удара. Медленно приблизился, нажал на курок, раздался бесшумный выстрел. Даже если Фрэнк и смотрел в эту сторону, он бы ничего не смог заметить.
  «Кашель» бесшумного пистолета был заглушен звуками оживленного утреннего движения. Единственную вылетевшую гильзу отнесло на двадцать три фута инерцией мотоцикла, унесшегося прочь, в то время как Фрэнк…
  По-прежнему не отстает.
  Мотоциклист маячил в зеркале заднего обзора машины Гласса.
  Протаранить его.
  Нажать на газ, подождать, пока он приблизится, и резко по тормозам, пусть вмажется…
  Даже на скользких после дождя улицах мотоцикл может увернуться от него.
  Хайвэй, выбраться из города, оторваться от него на кольцевой дороге.
  Невозможно сбить его здесь, на городских улицах. Как только они выскочили на автостраду, мотоциклист сократил расстояние…
  Сколько зарядов в его девятимиллиметровой пушке? Пятнадцать? Шестнадцать?
  Достаточно остановиться на красный свет и тебя пристрелят.
  Не останавливай. Вперед, прямо под красный свет.
  Знает, теперь он знает.
  Теперь они оба знают.
  Бросить машину.
  Не может оторваться от мотоцикла ни на фут, но и мотоцикл не может нырнуть под преграду, не может перепрыгнуть через нее.
  Желтый свет прыгал в зеркале Джона. В шести, в пяти машинах позади.
  Из-за дождя машину заносит. Обошлось без столкновения.
  Пролетел через перекресток, под рев автомобильных клаксонов. Под проклятия добропорядочных граждан, спешащих домой.
  Желтый глаз заполнил зеркало заднего обзора. Мимо проносятся дома, где любовники чувствуют себя в уюте и безопасности. Семейства. Жена, дети, у него никогда их не было. Мама. Отец. Одноклассница, которая любила физику. Вэй. Эмма. Фонг.
  Повернуть налево, к югу, в Джорджтаун?
  Нет! Слишком много народа на улицах, слишком медленное движение на дорогах, мотоцикл сможет проскользнуть вдоль обочины.
  Дворники на лобовом стекле взметнулись и…
  Впереди с остановки выруливал городской автобус.
  А дальше перекресток и стена из машин, стоящих перед красным светом светофора. Мокрое дорожное покрытие. Свет впереди переключился на желтый.
  Вперед!
  Пролетел мимо автобуса. Скрип пневматических тормозов, четырнадцать тонн движущейся стали вильнуло в сторону и, содрогнувшись, замерло, перегородив дорогу за «тойотой».
  Красный свет сменился зеленым, Джон свернул налево, проскочив перед волной машин. Помчался вниз по улице, удаляясь от тесных рядов припаркованных машин. Повернул направо.
  В зеркале: мокрые улицы, плотно стоящие друг к другу дома, припаркованные машины… Ни фар. Ни движения.
  Свернул налево, проехал три квартала. Направо.
  В зеркалах пусто.
  Оторвался.
  Может быть. Может быть.
  Почему ему так везет?
  Как ему удалось выследить эту машину?
  Жилые кварталы между Джорджтауном и Дюпон-секл. Чтобы поставить здесь машину, днем ли, ночью ли, требовалось, чтобы на небесах услышали твою молитву.
  Все мои молитвы использованы.
  Миновал аллею. Обочина, вдоль которой впритирку стоят машины. Щель за углом: слишком узкая для «тойоты»…
  Желтый глаз до сих пор не появился в зеркале его машины.
  Пока нет. Втиснул «тойоту» в подходящее место с первой попытки.
  Пустые улицы. Никаких посторонних глаз.
  Погасил фары. Неосторожно подняв руку, разбил верхний свет.
  Стряхнул битое стекло. Выбрался наружу.
  По привычке запер дверь. Посмотрел внутрь через закрытую дверь. На полу, перед передним сиденьем, портфель с видеопленкой и документами. Здесь его заметит воришка, промышляющий кражей из автомобилей, не стоит сейчас беспокоиться об этом. Если взять портфель с собой, это замедлит движение, займет руки. К тому же, когда мокрушник увидит тебя, то решит, что, заполучив тебя, он получит и их.
  Открыл дверь со стороны пассажира, закрыл ее. Фиксирующая кнопка на двери осталась торчать, но Бог с ней, пусть воришке достанется радио. Открыл багажник. Бросил портфель туда. Так безопасней.
  Если городские власти отбуксируют машину – номер Гринэ есть в портфеле.
  Захлопнул багажник. Запер его на ключ.
  Дождь продолжал лить. Мокрые волосы, лицо, мокрые руки, порезанные стеклом.
  Мокрушник.
  Свет в окнах. Черное зеркало улиц.
  Бежать.
  Нет – идти. В тень, спрятаться в тень.
  Раствориться в ночи. В дожде.
  Миновал несколько домов. Никто не выглянул наружу. Седоки в машине, вынырнувшей из мглы, были заняты поиском места для стоянки в полумиле от сутолоки Джорджтауна. Что они тут крутятся?
  Нырнул за стоящий у обочины микроавтобус, пока машина проезжала мимо.
  Уехали.
  Их молитвы, должно быть, были неискренни.
  Быстро находя укрытие всякий раз, когда появлялась машина, он прошел два квартала, три. Свернул направо.
  Граница тихих улочек.
  В четырех кварталах впереди, просвечивая сквозь ночную мглу и миллион падающих слез – огни моста вдоль Рок-Крейк-Парк-вэй, моста с пешеходными дорожками и ослепительными уличными фонарями, моста, ведущего к Дюпон-секл, богемному району федерального округа: театры, банки, книжные магазины и элитарные бары. Множество мест, где можно укрыться. Телефоны-автоматы.
  Надо лишь пересечь этот хорошо освещенный мост. Там было и метро. Подземка. Темная. Надежная. Быстрая. Умчаться на большой скорости подальше от этого смертельно опасного района, где мотоциклист, должно быть, еще рыщет по улицам. В подземку, к телефону. Позвонить Глассу. Позвонить Фонг, у нее есть машина.
  Женщина с зонтиком торопилась к мосту.
  Звук шагов в темноте. Всмотрелся – никого.
  Воображение рождает чудовищ.
  Догони женщину.
  Не оглядывайся. Догнал ее. Она высокая, зонтик держит высоко. Дождь барабанит по ее зонту, быстрые шаги, она обернулась… Нырнул под зонт, пошел рядом с ней.
  – Не дайте мне размокнуть.
  Схватил и крепко сжал ее руку с зонтом, опустил его пониже.
  Она сказала:
  – Мой малыш ждет меня! Вы можете взять…
  – Всего лишь проводите меня через мост. Не дайте мне окончательно промокнуть.
  Твердо держа ее трясущуюся руку, опустил зонтик ниже, черный купол скрывает их лица от мчащихся по мосту машин. Со стороны они выглядят озабоченной парочкой, ищущей уединенное местечко.
  Ничего не видно из-за зонта. Дождь барабанит по туго натянутой ткани.
  Женщина плачет, ее рука дрожит. Она пытается идти медленней, затем быстрей. Ее рука напряжена, как будто она хочет вырваться, бежать.
  Сжал ее руку, обхватывающую ручку зонта.
  Мост закончился. Женщина захныкала.
  Пусть идет. Бежит.
  Увернулся от мужчины, держащего газету над головой.
  Перепрыгнул цепь, связывающую промокшего пуделя и толстяка в дурацкой шляпе.
  Бежать. Не оглядываясь. Да и кто здесь может следить за ним?
  Кольцо дороги, огибающей парк, где брызги фонтана летели навстречу брызгам дождя. Пересек улицу. Вход в тоннель с двумя гигантскими эскалаторами, ведущими вниз к подземке. У входа мужчина в рваном армейском кителе со спутанными волосами и отсутствующим взглядом. Дальше в переходе два парня и девушка спорят из-за сигареты. Волосы у девушки ярко-рыжие. На всех троих мотоциклетные куртки.
  Движущиеся ступеньки эскалатора длиной в добрую половину футбольного поля опускаются вниз. Спуститься туда, в этот черный тоннель.
  Дыхание, успокой свое дыхание.
  Засунул долларовую банкноту в автомат, который выплюнул ему проездную карточку. Турникет заглотил проездную карточку, выплюнул ее и, щелкнув, раскрылся. Еще один эскалатор, ведущий вниз, пятнадцать футов, двадцать.
  Платформа подземки, облицованная красной плиткой. Коричневые будки с информацией. Серые бетонные лавки, на одной сидит пожилая женщина в толстых очках.
  Рельсы в неясном желтом свете. Ни одного поезда. Встал в середине платформы.
  Ждать.
  Пожилая леди в толстых очках смотрела на те же пути.
  Ждать.
  Фальшивый смех летел сверху вниз по трубе тоннеля из мира наверху. Звук тяжелых шагов. Восторженное завывание – голос девушки.
  Давай же, поезд.
  На эскалаторе, ведущем к платформе, девушка с огненно-рыжими волосами смеялась над подвыпившим парнем лет двадцати, в перемазанном грязью зеленом дождевике, пытавшимся за ней приударить. Один из двух парней в рокерских куртках, который стоял выше, сказал: «Да даже за пять баксов, парень, я готов на все». А его дружок в черной куртке ругнулся сквозь зубы: «Дерьмо».
  Давай же, поезд.
  Этому нахальному квартету оставалось пройти до Джона еще пятнадцать – двадцать шагов.
  Предупреждающий сигнал вспыхнул на краю платформы.
  Воздух завибрировал от отдаленного грохота.
  Джон направился налево к дальнему концу платформы.
  Крупный мужчина в мятом плаще вышел из-за будки. Его руки в перчатках были пустыми. По его виду можно было подумать, что ему нет дела ни до Джона, стоящего рядом, ни до выскочившего из тоннеля поезда, с визгом тормозящего у платформы.
  Зашипели тормоза. Зазвенели звонки.
  Прямо перед ним раскрылись двери вагона. Вагон чистый, ярко освещенный. Множество пустых сидений. Несколько пассажиров. Никто не вышел.
  Пожилая леди прошаркала в вагон, оставляя за собой запах детской пудры и сырой резины.
  Мужчина в перчатках по-прежнему стоял на платформе, с важным видом глядя на свои часы.
  – Отстань, чувак, – сказал высокий парень в черной куртке у Джона за спиной. – Спасибо.
  Звук поцелуя.
  Смех.
  Предупредительный звонок.
  Дальше по платформе только два вагона, мужчина в перчатках направился к поезду. Быстро, к ближайшему вагону. Три рокерские куртки уже внутри, толкаются, смеются, только трое, глаза девушки с огненно-рыжими волосами, направленные на него, расширяются…
  Резкий разворот, молниеносное движение согнутой правой рукой вверх…
  Отбивает руку Зеленого плаща. Сверкающая сталь, направленная в него, проходит рядом с глазом Джона, в том месте, где должно было находиться основание черепа, если бы…
  Раздаются последние предупреждающие звонки, и двери вагона захлопываются, резиновые края сжимают острие пестика для колки льда.
  Поезд уносится прочь, увозя пестик для колки льда в темноту тоннеля.
  Разворот, круговое движение, и ладонь ударяет по ребрам Зеленого плаща, который на долю секунды потерял равновесие, когда его смертоносный удар пришелся в поезд, а не в тело.
  Зеленый плащ отлетел назад. Правая рука мокрушника нырнула под распахнувшийся зеленый плащ…
  Скорее, вперед, сохраняй спокойствие…
  Три мгновенных шага Синг-и, и мокрушник уже в пределах досягаемости. Правая рука Джона взлетела вверх. Киллер дернул головой, уклоняясь от удара, в это время левая рука Джона обрушилась вниз…
  Схватил мокрушника за запястье, отвел девятимиллиметровое жерло ствола от себя. Правой рукой вывернул державшую пистолет руку киллера, одновременно локтем другой нанес ему удар в грудь.
  Мокрушник колотил Джона по затылку.
  Огонь, боль, попытаться ухватить его за запястье…
  Пистолет грохнулся на пол.
  Еще один удар сотряс голову Джона.
  Развернулся. Ударил ребром ладони по груди.
  Оттолкнул его.
  Неправильно: не сила против силы…
  Мокрушник атакует, прямой сокрушающий удар, второй…
  Но удары не нашли Джона. Развернулся, ладонь повернута к центру, другая рука опущена, тихо и плавно следуя Па-ква.
  Против внешнего стиля мокрушника, карате или таэквандо или китайской системы шаолинь: жестокой, быстрой.
  Вот он – молодой, натасканный, в белой рубашке и галстуке под зеленым плащом; мотоциклетная кожа брошена вместе с мотоциклом. Быстрый, как кобра, он…
  Мокрушник бросил сокрушающий кирпичи удар в человека, который описывал странные круги вокруг него вместо того, чтобы наносить удары налево и направо, как те парни в школе восточных единоборств.
  Не сила против силы, не будь напряженным, как он, расслабься, не атакуй, как он, не будь таким, как он.
  Сконцентрированный удар мокрушника опять пришелся мимо цели. Жестко и быстро, с резкими выпадами и проклятьями следуя за кружащимся вокруг него парнем, изменил направление, его руки отразили удар. Там, его голова будет там, направь удар туда…
  Промахнулся, где он, черт побери…
  Развернулся, удерживая равновесие, получил…
  Упал, еще один размашистый удар… Зеленый плащ развевался, как плащ матадора. Вытянутая нога киллера направлена… в невесомую ногу Джона, рассекающую воздух широко и плавно.
  Но Джон удержал равновесие и остался в стойке, а вращающаяся «пушка» мокрушника пролетела, скользя по плиткам, и упала на рельсы.
  Защита мокрушника оставалась твердой, Джон приготовился к удару, обе руки, как ножи, готовы к блоку…
  Джон нанес удар, нацеленный в сустав правого бедра мокрушника.
  Поймал наносящую удар руку и, сконцентрировав энергию чьи, шагнул вперед, нанеся удар ребром ладони, вложив в него и эту, дополнительную, силу. От такого сокрушительного удара киллер отлетел на несколько метров и грохнулся спиной о будку.
  Следующий удар в голову, затем в ребра, защищающие сердце. Коленом в пах.
  Фрэнка, он убил Фрэнка…
  Коленом в лицо, голова мокрушника бьется о металлическую будку, дежурный по станции что-то кричит с верхней платформы.
  Мартин Синклер, подвешенный вверх ногами. Взрыв машины в Париже. Пестик для колки льда.
  Подобная ножу рука, нацеленная для смертельного удара в трахею.
  Не уподобляйся ему.
  Джон нанес удар тыльной стороной руки, мокрушник повалился на кафель пола. Из кармана его рубашки выпал пластиковый пакетик.
  Фальшивые усы. Очки с простыми стеклами. Губная помада.
  «Копы уже идут!» – прокричал дежурный, высунувшись из своей пуленепробиваемой будки.
  Мужчина, бегущий вниз по эскалатору, был одет в кожаную куртку и синие джинсы.
  Это мог быть как переодетый полицейский, так и горожанин, возомнивший себя супергероем.
  А может, подкрепление, дублер…
  Мокрушник на полу стонет, корчится, пытаясь подняться…
  Наемные бандиты, всего лишь кучка кровавых наемных бандитов.
  Не дай схватить себя, не сейчас. Можно убить его. Или оставить. Нельзя захватить его, нет возможности…
  Мужчина в распахнутой куртке достиг платформы.
  Вспыхнул сигнал, предупреждающий о прибытии поезда.
  Не смогу противостоять двоим.
  Быть пойманным, значит, быть убитым.
  Бежать.
  К дальнему эскалатору, к выходу на О-стрит.
  Бедро ноет: удар мокрушника.
  Не хромать, нельзя хромать.
  Вверх к турникетам. Выбраться отсюда.
  К главному эскалатору, более длинному и крутому, чем тот, по которому спускался вниз.
  Ребристые стальные ступеньки, бегущие вверх. Дыхание сбилось. Нога горит.
  Тоннель стремится вверх к серому свету низких облаков.
  Наверх, полдороги наверх уже…
  Руки прижали Джона к стальным ступенькам. Оттолкнул, развернулся, упал на спину… На эскалаторе, несущемся вверх, растянувшийся Джон и лицом к лицу с ним…
  Мокрушник. Белая рубашка забрызгана кровью, галстук где-то на плече, зеленый плащ распахнут…
  Он захлестнул петлю зеленовато-коричневого, с желтыми полосами, бикфордова шнура вокруг шеи Джона, скрестив кулаки, сжимающие концы шнура, туго натянул удавку.
  Дышать, не могу…
  Удар ногой, ноги схвачены…
  Темнота. Круги перед глазами.
  Джон вбил палец в глаз мокрушника.
  Вопли. Удавка ослабла. Джон выдернул шнур из рук киллера.
  Мокрушник схватил его запястья, навалился своим весом на Джона, стараясь ударить лбом в лицо Джона. Джон опустил подбородок, защищая горло от готовых вонзиться зубов.
  Стальные ступеньки несли их наверх.
  Капли дождя падали на них.
  Верхняя точка эскалатора в четырех ударах сердца.
  Шикарный галстук мокрушника свободно свисал. Свисал вниз. Свисал над лицом Джона.
  Эскалатор зажевал галстук мокрушника.
  Стальные ступени возвращались домой, сила в тысячу лошадиных сил тянула их в глубь тоннеля.
  Эскалатор заглотил обмотанный вокруг шеи мокрушника галстук внутрь своего чрева, в щель, в которой исчезали бесконечно поднимающиеся ступеньки.
  Вопль. Хруст позвоночника. Бульканье.
  Джон выкарабкался из-под мертвого парня. Тело мокрушника безжизненно отвалилось в сторону, А эскалатор продолжал двигаться, как будто жаждал вслед за галстуком проглотить его плоть.
  Джон переступил через скорчившийся труп и бросился в ночь.
  Глава 45
  Назад, бежать назад.
  Вниз по улице, через мост.
  Без прикрытия, мокрушник, работал без прикрытия.
  Никогда не убивал никого раньше, никогда…
  Бежать или умереть.
  Промчавшаяся мимо машина окатила Джона брызгами с ног до головы. Несся по улицам квартала, где…
  «Тойота» Гласса стоит за тем углом.
  Спотыкаясь и поскальзываясь на мокрых камнях тротуара Джорджтауна, Джон подбежал к машине. Начал шарить по карманам в поисках ключей, стоя на улице, по которой в любой момент мог прогрохотать грузовик, размазав его по…
  Через окно Джону была видна блокирующая кнопка на правой двери.
  Опущена. Закрыта.
  Не поднята вверх для воришки, позарившегося на радиоприемник.
  Кто-то уже… побывал там. Значит, мокрушник обнаружил машину, открыл, быстро осмотрел, не было времени заглянуть в багажник. Левая дверь была закрыта, и когда мокрушник вылезал из машины, забылся и по привычке нажал блокирующую кнопку на правой двери, захлопнул ее и побежал к подземке разыгрывать свое последнее представление. Или, может быть, он находился достаточно близко и мог видеть…
  Мог подсунуть «жучка» в машину Гласса. Тогда вполне вероятно, что подкрепление мокрушнику уже на подходе. Ищут его по сигналам радиомаячка.
  Бросить машину и сматываться.
  Вниз по улице. Завернул за угол – на полпути к следующему кварталу втиснутый между двумя машинами мотоцикл. Ветровое стекло. Запертая пластиковая коробка. Место для шлема. Одежда для плохой погоды. Возможно, радиотелефон, оружие.
  В доме напротив открыта дверь, и из нее, пробиваясь сквозь дождь, на мотоцикл и стоящего рядом Джона льется поток желтого света. Хозяева долго прощаются с гостями.
  Они вызовут копов, чтобы задержать вора или хулигана, крутящегося вокруг чужого мотоцикла.
  Оставить его. Бежать.
  Убил его, у него не было выбора, Коркоран-центр и заколотый Фил Дэвид, Клиф Джонсон, Мартин Синклер, убитый Фрэнк, покушение… Убил его.
  Как его звали?
  Мокрушник!
  Дождь нещадно хлестал Джона, бегущего по ночным улицам.
  Яркие уличные фонари, витрины закрытых магазинов, туристы, спешащие скрыться от дождя. Джорджтаунские кафе и модные магазины, лавки, торгующие золотыми цепочками, обслуживающие торговцев наркотиками с карманами, набитыми деньгами.
  Французское кафе на углу.
  – Чем могу, э-э, быть полезен? – поинтересовался maitre d',[12] когда Джон ввалился в кафе.
  Сигаретный дым и запах кофе. Золотистый свет. Бар. Семейная пара доедает обед, с завидным умением избегая смотреть в глаза друг другу. Тишину за их столом нарушает только стук вилок о тарелки. За столиком у двери гуляет веселая компания из трех мужчин. В кабинке сидит мужчина в бабочке и со шрамами на лице.
  – У вас есть свободный столик?
  – Конечно… сэр.
  Пока maitre d' вел Джона к свободному столику, трое мужчин возмущенно доказывали белокурой официантке, что они заказывали белое, а не красное вино. На ней был белый передник, надетый поверх белой блузки и черных брюк. Она вернулась к бару, не пролив ни капли из трех бокалов с красным вином, покачивавшихся на ее подносе.
  Maitre d' отодвинул небольшой прямоугольный столик от стены и усадил за него Джона.
  – Что будете заказывать? – поинтересовался maitre d'.
  – Что?
  – Что-нибудь выпьете или сразу сделаете заказ?
  Дождь струйками стекал со спутанных волос Джона. В этом тихом кафе его черная альпинистская куртка распространяла запах улицы. Из-за дождя его синие джинсы превратились в черные.
  – Я… Вина, принесите мне вина.
  Maitre d' взял бокал с красным вином с подноса официантки, смахнул невидимые крошки с белой скатерти и с негромким стуком поставил бокал перед Джоном.
  – Желаете что-нибудь еще?
  Вытащил пятидесятидолларовую купюру из денег, подкинутых Фрэнку, подсунул под подставку для соли и перца:
  – Может быть, попозже.
  Не позволяй своим рукам дрожать, он уже уходит, не…
  Джон, сцепив свои руки в замок, убрал их под белоснежную скатерть. Его плечи тоже дрожали. Бокал красного вина притягивал его взгляд.
  Перевести дух, отлично, перевести дух. Думаю, необходимо…
  Никогда никого не убивал раньше.
  Никогда не умирал раньше.
  Джон поставил бокал с вином на стол, отодвинул стул и поднялся. Не пролил ни капли красного вина.
  Maitre d' от входной двери наблюдал за тем, как Джон, прихрамывая, направился к уборным и телефону-автомату. Пятьдесят долларов остались на столе.
  «Да отвернись ты», – подумал Джон. Он опустил в автомат четвертак и набрал номер.
  – Алло? – ответила девочка.
  – Это… – Джон назвал номер, который был ему нужен.
  – Да. Мама спит в кресле, а мой папа…
  В это время мужской голос где-то в отдалении крикнул: «Ирена!»
  – Папочка, прости меня, но… Телефон звонил, и мама, она, она в своем кресле, а телефон звонил, я должна была взять трубку, он так…
  Джон слышал приглушенный шум на другом конце линии.
  В дамской комнате спустили воду.
  – Возвращайся в кровать, Ирена, – раздался голос взявшего трубку.
  – Да, папочка! – робкий, удаляющийся голосок.
  После чего ее отец спросил звонившего:
  – Кто это?
  – Я! – ответил Джон. – Все полетело к чертям!
  Харлан Гласс сказал:
  – Успокойся! Ты можешь говорить?
  Дверь дамской уборной открылась. Вышла барменша, улыбнулась Джону и направилась к своей стойке.
  – Нет, – сказал он, потом прошептал: – Да.
  – Что…
  – Теперь нам придется отступить! Слишком поздно. Фил Дэвид найден…
  – Где? Как? Что он…
  – Он мертв. Мокрушник…
  – Мокрушник, что за…
  – Парень, специализирующийся на уничтожении, – сказал Джон. – Убил Фила раньше, чем…
  – Что сказал Фил?
  Гласс молча выслушал стаккато жаркого шепота Джона об американской операции, которая провалилась, о командах изменников, взрывах машин.
  – Он назвал имена? – прошептал Гласс, находившийся в безопасности в своем доме в Вирджинии.
  – Он не успел.
  – И…
  – Я убил мокрушника. Двадцать минут назад. В Дюпон-секл.
  – Ты уверен в этом?
  – Что он мертв? Или в том, где это произошло? Я перешел эту чертову грань!
  Обернулся, посмотрел на зал, по которому разнеслось эхо его последнего восклицания.
  Лица на секунду повернулись в сторону этого оборванного мужчины в грубой черной куртке и тут же вернулись к своим собственным делам.
  В этом городе безумием никого не удивишь.
  Из телефонной трубки донесся голос Гласса:
  – Где ты сейчас?
  Повернувшись спиной к залу, Джон объяснил ему.
  – Добрался сюда. Бросил вашу старую машину. Там в багажнике все дерьмо, которое удалось раскопать.
  Джон рассказал ему, где машина.
  – А что с дочерью Фрэнка? – спросил Гласс.
  – Я оставил ее в доме Дика Вудруфта.
  – Что ты сказал Вудруфту?
  Этот вопрос прогрохотал вокруг Джона, как ураган.
  – По-моему, его нет в городе! Я не видел его, я оставил Фонг с Кэт и…
  – Ничего не говорил Вудруфтам?
  – Нет, ничего.
  – Выслушай меня, – сказал Гласс. – Полагаю, что до тех пор, пока ты жив, девушка тоже будет жива, независимо от того, с кем она. Будь настороже и оставайся там, где ты сейчас находишься.
  – Если я поймаю такси до управления и…
  – И превратишься в отличную мишень. Я сам приеду за тобой. Мы выберемся в безопасное место вместе.
  – Я не могу торчать тут до…
  – На это потребуется пятьдесят минут. Никому не звони. Никуда не уходи. Если я не появлюсь в указанный срок, немедленно уходи. Сейчас нет времени на то, чтобы оговаривать детали, но, черт тебя побери, дай мне пятьдесят минут. В дождь от моего дома до тебя нелегко добраться быстрее.
  – Пятьдесят минут. – Джон заметил время на часах. – Время пошло.
  – А эта девушка… Фонг…
  – Да?
  – Ты считаешь, ей можно доверять?
  – Сорок девять минут, – сказал Джон и повесил трубку.
  Придерживая бокал с вином, пробрался между столом и стеной к своему стулу. Ни капли не пролилось. Взгляды сидящих в кафе колыхнулись в сторону ненормального, сидящего за белоснежной скатертью перед нетронутым бокалом красного вина.
  Ранний вечер, еще далеко до полуночи. Прошло восемь дней с тех пор, как мокрушник убил Фрэнка. И еще сорок семь минут ждать.
  Два месяца до моего дня рождения.
  Пригубил вина: густой ароматный букет. Крепкое.
  Поставь бокал на стол. Не пролей ни капли.
  Залпом осушил бокал, огонь побежал по жилам.
  Maitre d' взял следующий бокал с подноса, ловким движением забрал пустой и, не пролив ни капли, поставил полный на девственно чистую скатерть.
  И теперь на подносе остался всего один.
  Что запомнилось? Эмма, пришедшая в его коттедж, фантазии за гранью здравого смысла, ее признания. Поезда. Когда он был мальчишкой, то любил наблюдать за товарными поездами, с грохотом проносившимися через его родной город, за блестящими пассажирскими составами, увозившими людей вдаль, туда, где кипела настоящая жизнь. Фонг. Кожа цвета молочного шоколада. Ему десять лет, празднество в резервации сиу, горячее солнце и пляшущие индейцы в мокасинах, в белых штанах из оленьей кожи и орлиных перьях, они танцевали, размахивая томагавками под бой барабанов…
  Второй бокал вина опустел, только маленькая капелька на дне. Вкус вина на языке.
  Осталось двадцать семь минут.
  Супруги поднялись из-за стола. Муж расплатился своей кредитной карточкой. Они пробормотали друг другу: «Хорошо, просто замечательно». Застегнули пальто. У женщины был зонтик.
  Джон смочил указательный палец перекатывавшейся на дне бокала каплей и стал водить пальцем по ободку до тех пор, пока бокал не загудел, – развлечение, которому он предавался в столовой колледжа. Взгляды скользнули в его сторону. Его палец кружил по ободку бокала. Пройди круг.
  Бой барабанов сиу.
  Тележка с разноцветными шарами.
  Детский смех.
  Поезда.
  Maitre d' забрал бокал из-под пальца Джона, поставив последний полный.
  Девятнадцать минут.
  Смеющиеся дети.
  Палец Джона качнул полный бокал с вином и тут же поймал его, но две капли, две алые капли, упали на белую скатерть стола, превратившись в два бурых пятна.
  Дети…
  Джон оттолкнул стол. Бокал опрокинулся, красное пятно расплылось по белой скатерти, бокал покатился, он кинулся к телефону. Бросил четвертак, его дрожащая рука набрала номер, который, он молился об этом, он не забыл.
  Бокал разлетелся вдребезги.
  В трубке раздался первый гудок.
  Отвечай! Ну же, отвечай!
  Второй гудок.
  Слишком поздно! Слишком поздно!
  Третий…
  – Алло? – сказала Кэт Вудруфт.
  – Послушай меня! – воскликнул Джон. – Что…
  – Джон! Слушай, во что ты и моя гостья…
  – Сейчас не время! Слушай! Скажи мне!
  – Что?
  – Сколько детей у Харлана Гласса?
  – У Гласса? Этой змеи! Женившись, он лишился наследства, к счастью, она была богата и не прочь выпить, потом оказалось, что его сексуальные наклонности…
  – Дети, сколько…
  – Один.
  – Какого возраста?
  – Не больше десяти лет. Она сейчас ходит в…
  – Фонг, дай мне поговорить с Фонг! И надевай пальто!
  – Джон! – воскликнула Фонг. – Что…
  – Это Гласс! – сказал он ей. – Харлан Гласс, это все он! Машина, он должен был объяснить мне причину, по которой она у него, чтобы я согласился взять ее, но… это была ложь! Не знаю почему, и один ли он в этом деле, но он знает, где ты. Беги! Возьми Кэт, расскажи ей все, скажи ей… уходите обе!
  – Но…
  – Уходите! Возьми пистолет!
  Он повесил трубку.
  Пятнадцать минут.
  Закрой глаза. Дыши. Думай.
  Поток свежего воздуха заструился вокруг него.
  Позвонить по линии экстренной помощи – нет, она в структуре управления. Неизвестно, насколько широко простираются щупальца Гласса…
  Корн – мог бы подойти, но у него нет команды…
  Детектив Гринэ из отдела убийств. Человек города. Человек улиц.
  Его карточка в бумажнике. Достать еще один четвертак…
  Рука опустилась на плечо Джона.
  Обернулся…
  – Я торопился, – сказал Гласс.
  Глава 46
  Капельки дождя падали с полей шляпы, видимо, Гласс надевал ее, когда хотел остаться в памяти возможных свидетелей как кто-то другой. Зонтик из его секретного шкафа был закрыт, его стальной наконечник упирался в пол.
  Гласс уставился на телефон:
  – Что ты делаешь?
  За его спиной Джон видел закрытую дверь кафе.
  – Полагаю, мне не понадобится этот четвертак, – ответил Джон.
  – Думаю, нет. – Гласс улыбнулся. – Ты выглядишь так, как будто увидел привидение.
  – Это была адская неделя.
  Гласс указал рукой в перчатке на столик у стены:
  – Ты сидел там.
  На белой скатерти стола лежала пятидесятидолларовая купюра рядом с высыхающим багровым озером.
  – Отличное местечко, – сказал Гласс. – Давай присядем. Успокоишься. Расскажешь обо всем.
  Не отдавай ему инициативу! Не иди в его силки!
  – Я сидел здесь слишком долго. Окружающие начинают обращать внимание.
  Логично. Профессионально. Удерживай инициативу.
  – Ладно, – согласился Гласс, – правда, снаружи мокро.
  Он приглашающе указал на дверь.
  Джон кивнул, пропуская его вперед. Подождал.
  Улыбнувшись бульдожьей улыбкой, Гласс направился к выходу. Завсегдатай в бабочке не обратил на них никакого внимания. Трое мужчин, веселящихся за своим столиком, радостно улыбнулись Джону. Белокурая официантка читала журнал, расположившись за стойкой бара. Барменша протирала стаканы. Maitre d' уже успел выудить купюру из лужи вина.
  Гласс взялся за ручку двери…
  Отошел в сторону, пропуская Джона.
  Запаркованные машины выстроились по обе стороны улицы.
  Кажется, все окна в них закрыты.
  Шаг в дождь.
  Maitre d' пробормотал им вслед:
  – Желаю хорошо провести вечер.
  Ветер набросился на двух мужчин, едва они оказались на тротуаре.
  – Вы не собираетесь воспользоваться своим зонтиком? – поинтересовался Джон.
  Гласс поднял сложенный зонт, как меч.
  – Совсем забыл, что он у меня есть. – Он раскрыл зонт. – Куда направимся?
  – Полагаю, мы немного погуляем, – сказал Джон.
  – А-а. Давай.
  Он поднял зонтик. Придвинулся к Джону, деля с ним убежище.
  Необходимо быть как можно ближе, чтобы сохранить хоть какой-то шанс.
  Плечом к плечу два шпиона, окруженные пеленой дождя, зашагали вверх по улице.
  – Как вы добрались сюда? – поинтересовался Джон.
  – Не беспокойся, – сказал Гласс. – За мной чисто. Машина стоит в подземном гараже в нескольких кварталах отсюда, потом поймал такси у отеля и добрался до кафе. Сказал водителю, что я из Миссури. Никогда не любил Миссури, – добавил он.
  – Никаких следов, – заметил Джон.
  – Мы оба профессионалы.
  Мимо них промчался автобус.
  – Ты задействовал резервные системы? – спросил Гласс. – Пути отступления? Двойную систему безопасности?
  Дождь смывал их следы.
  – Надеюсь, мы увидим, насколько я был хорош.
  – Ты не мог сделать слишком много. Не хватило времени, возможностей. У тебя был я. Ты больше никому не доверял. И никто не доверял тебе. Вудруфта послали в Аргентину. Оставили тебя с Корном, который не доверяет тебе после Китая. Все факты были против тебя. Так что ты должен быть в полном замешательстве. По существу, даже сейчас нет никого, кто безоговорочно верил бы тебе. Эта Фонг, она знает все?
  Не самый лучший ответ:
  – Пока – да.
  – Ты доверяешь ей?
  На противоположной стороне улицы в занавешенном окне горела розовая неоновая реклама, расхваливавшая таланты гадалки.
  – Да.
  – А она доверяет тебе? Она захочет работать на тебя?
  – Она ни на кого не работает.
  – А могла бы.
  – Да, это был бы удачный ход.
  Автомобиль просигналил: мужчины отпрянули в сторону.
  «Мы оба не ожидали этого, – подумал Джон. – Не ожидали…» Кто-то другой.
  – Откуда взялся мокрушник? – спросил Джон. Вопрос на грани фола.
  – Всегда можно купить «плохих парней». – Чисто умозрительный ответ Гласса оставлял его по эту сторону преступления. – Если знаешь, где искать.
  – Полагая, что все продается.
  – Продается. Захватывается.
  Они остановились у перекрестка. Светофор переключился с красного на зеленый.
  Впереди Висконсент-авеню с ее ярко освещенными кварталами баров и круглосуточных аптек, оживленным движением.
  Налево булыжные мостовые, ведущие к студенческим общежитиям Джорджтаунского университета. Студенты, снующие в библиотеку и обратно, подвальные комнаты с эротическими открытиями.
  Справа от них узкие улочки жилых кварталов, ведущие к тому месту, откуда пришел Джон. Темные дороги и спичечные коробки домов. Джон понял, что Гласс выбрал направление – с каждым шагом он двигался все увереннее.
  По существу, стремиться к этим залитым светом фонарей улицам было естественно, логично для человека, опасающегося за свою жизнь. Гласс тоже должен это понимать.
  Видение ужасающей красоты вспыхнуло перед глазами Джона.
  Исчезло, и он вновь оказался под дождем.
  Джон подтолкнул Гласса направо, в темный переулок. Прочь от безопасности и логики.
  Бульдог нахмурился, не понимая, почему они повернули на эту дорогу, но Джон чувствовал, что бывалый разведчик на ходу уже просчитал варианты такого поворота событий, обрел прежнюю уверенность.
  – Взрыв Коркоран-центра, по-видимому, был блестящей идеей, – сказал Джон, когда хорошо освещенная центральная улица осталась далеко позади. – Это была ваша идея или Аллена?
  Зонт над головой Джона качнулся.
  Сделай шаг. Другой.
  Два человека, вышагивающие в ночи.
  Гласс, помолчав, произнес:
  – Фактически сейчас важна только твоя цена.
  «Ложь, – подумал Джон. – Хочешь выиграть время. Притворство. На самом деле в твоих глазах я уже труп, ищущий место, где упасть».
  Ну что ж, притворство за притворство:
  – Аллен большой начальник, Аллену стоит поговорить со мной.
  – Аллен? – Человек с бульдожьим лицом наступил в лужу. – Роджер Аллен – человек, который хочет заполучить корону империи, время которой безвозвратно ушло в прошлое?
  Гласс сунул свободную руку в карман пальто.
  Джон сказал:
  – Значит, именно вы хотите заключить со мной сделку.
  Из мглы и потоков дождя вынырнул полицейский автомобиль и направился к ним.
  – Только я, – улыбнулся Гласс.
  Патрульная машина проехала мимо. Джон ничего не предпринял. Гласс вздохнул.
  Каждый шаг все дальше уводил Джона от яркого света. Гласс говорил о чем-то, используя слова как сигнальные огни, чтобы увлечь Джона дальше в безлюдную темноту.
  – Ты достаточно умен, чтобы найти свое место в этой истории, – сказал Гласс.
  Правда, ложь – сейчас уже не важно: всего лишь слова.
  Джон сказал:
  – Мое место рядом с вами. С вашей командой.
  – Я всегда относился к процессу вербовки с большим вниманием. Мне нужны ловкие, амбициозные люди – такие, как ты. Парни с грандиозными планами. Парни, готовые идти до конца, как ты тогда в Гонконге. Бунтовщики.
  «Слишком много фонарей, – думал Джон. – И еще довольно далеко до того места».
  Устал. Нога ноет. Голова горит. Сердце…
  Пусть Гласс говорит. Идти вперед.
  – Бунт – не ваш стиль.
  – Зато твой, не так ли? – фыркнул Гласс. – Тебя просто использовали последние несколько лет. Аккуратная, тихая работа. Небольшие операции то там, то здесь. Создание новой структуры. Горсть посвященных профессионалов, скрытые статьи доходов, несколько сенаторов и конгрессменов, на которых во время предвыборной кампании «неожиданно» свалились деньги моей жены. Это гарантировало, что в нужный момент мои идеи получат одобрение.
  Другие же… Сенатор Фаерстоун получил это чертово письмо, запустил его в систему. Тогда одной проститутке, которой грозила тюрьма, предложили свободу в обмен на маленькую услугу. С одним условием – если она ляпнет что-нибудь не то, из нее сделают бифштекс с кровью. Ей надо было всего лишь зайти в бар, завлечь клиента и пригласить его прокатиться. Бабах! Машина какого-то, вполне безобидного, горожанина врезается в них. Вызывают копов. Стая репортеров, сексуальный скандал. И вот Фаерстоуну уже совсем не до письма.
  Из-за угла им навстречу вышла пожилая пара с огромной овчаркой на поводке.
  Свидетели. Случайная помеха.
  – Как…
  – А почему нет? – сказал Гласс. – Если ты родился с глазами, способными видеть, то почему нет? Слепота – вот единственный грех. И для родившегося голодным… власть – единственная настоящая пища в Вашингтоне. Эдгар Гувер, будь у него в голове мозги, а не опилки, мог бы сделать все это еще в то время.
  Пожилая пара перешла на другую сторону улицы.
  – Коркоран-центр, – сказал Джон. – Если бы операция удалась…
  – Она принесла свои плоды, – сказал Гласс. – Или еще принесет. Конечно, все было бы гораздо проще, если бы не принесло этих ненормальных… По крайней мере, в этот раз, – оборвав предыдущую фразу на полуслове, продолжил Гласс, – когда операция была на грани срыва, мне не пришлось тащить на себе труп человека, угрожавшего мне разоблачением, через зону боевых действий.
  – Бейрут, – прошептал Джон. – Джерри Барбер… Вы же получили медаль за это!
  – Ты однажды тоже получил медаль.
  Тем временем они все дальше углублялись в темноту.
  – Чего вы хотели добиться, взрывая Коркоран-центр…
  – Оседлать историю, творить ее своими руками. Крупный террористический инцидент. Старое ЦРУ, ведомое оперативным отделом, Алленом, Вудруфтом и… инерцией; ФБР; Пентагон – никто не может распутать его. И когда все бы уже потеряли надежду…
  – Центр по борьбе с терроризмом под руководством Харлана Гласса «вытаскивает кролика из цилиндра», – закончил за него Джон. – Харлан Гласс – герой, гений. Человек, покончивший с Ахмедом Наралом. Ахмед Нарал работал на управление?
  – Аллен был «хозяином» Нарала после Бейрута – у него были какие-то свидетельства того, что у великого палестинского воина в прошлом была любовная связь с еврейкой. Убрав Нарала, я, во-первых, лишил Аллена его лучшей статьи дохода, а во-вторых, победил злодея, и все это одним ловким ударом! И еще, как премию, заполучил твою шкуру. Они отправили Вудруфта в Бейрут разнюхать насчет смерти Нарала и замести следы того, что он был их человеком. Из-за этого ты остался в одиночестве, без поддержки твоего раввина. Теперь я могу добавить к этой премии начатое Фрэнком и продолженное тобой секретное расследование, которое доказывает, что Аллен скрывал «ужасную правду» о том, что влиятельные круги в ЦРУ доверяли Наралу, превратившемуся в монстра, подобного Франкенштейну, и взорвавшему Коркоран-центр. Я пока еще не решил, представить ли Фрэнка героем-мучеником, который обнаружил, что Аллен «поддерживал» мошенника и террориста, или отвести ему роль прикрытия Аллена. Существует столько возможностей, когда все реальности призрачны, засекречены и лживы.
  – Тогда как же представить меня? – спросил Джон.
  – Действительно, как мы поступим с тобой?
  – Что вы извлечете из этого?
  Овчарка пожилой четы обнюхивала пожарный гидрант.
  – Борьба с терроризмом – вот с чем мы должны идти в завтрашний день. Если необходимость доказана и есть новая, ничем не запятнавшая себя, команда, ожидающая возможности приняться за дело, огромные средства из бюджета…
  – Все это было ради денег?
  – Деньги – это власть, власть – это все, – сказал Гласс. – Вчерашний день – это мертвая история, основа прежней власти рушится. Ресурсы скудеют. Действуй быстро, действуй эффектно… В годы Великой депрессии Гувер реализовал этот принцип, борясь с красными и грабителями банков, создав при этом более надежный престол, чем если бы был занят войной с мафией или наркотиками.
  Пожилая пара повела собаку домой.
  Дальше, заставь его рассказывать дальше…
  – Мартин Синклер выполнял ваши приказы!
  – Он допустил ошибку, сдав анализ крови для оформления документов на медицинскую страховку, который пришел из лаборатории с пометкой «положительная реакция на ВИЧ». Последствия одной бурной ночи в Каире. Если бы он признался в госдепартаменте, что у него СПИД, там решили бы, что он гомик и что он лгал, заполняя секретные формы. Достаточно, чтобы ему дали пинка под зад. Его дочь и жена потеряли бы все, включая мифы, которыми они жили. Сначала он сделал свою работу, потом, начав сомневаться, он все равно держал рот на замке, так как это было единственной надеждой для его семьи. Но ты сказал, что он был надломлен. Видишь? – сказал Гласс. – Ты уже принес для меня кровь, время приносить прибыль.
  – Я не убийца!
  Темная улица. Брусчатая мостовая. Переулки.
  – Ты убил мокрушника, – возразил Гласс.
  – Это…
  – Решать, что такое зло, – прерогатива победителя. Политика – это любое взаимодействие людей, порождающее силу. Как миллион усердно-целующих-задницы и тех, кто готов ими стать, ты выбираешь этот город, и это – политика. Главное, иметь голову на плечах и желание оседлать фортуну.
  – Как вы?
  – Как тот, кем ты хочешь быть.
  – Фрэнк…
  – Ты спас меня от него. Теперь я знаю, насколько далеко он продвинулся, теперь я могу просчитать любые поползновения скалы, которую он свернул. Фрэнк был очень ловок и настойчив. Обнаружив, что в системе, которой он служил, появились непонятные искривления, он затеял свою собственную игру. Добрался почти до меня. Я не мог позволить ему связаться с Филом, этим долбаным глистом. Фрэнка предполагалось нейтрализовать чисто, но… мокрушник никогда не мог противостоять умному танцу. Фрэнк был хорош. Но он доверял системе. А ты, – сказал Гласс, – ты доверял только себе.
  – Этот город, – прошептал Джон, – этот город не позволит вам…
  – Этот город для меня мертв, – оборвал Гласс.
  Джон ударил Гласса ребром ладони по уху. Тот отшатнулся, обрушив свой зонтик на Джона, Джону не удалось захватить свободную руку Гласса, в которой моментально оказался револьвер, и Джон бросился на Гласса.
  Гласс был, конечно, старше, но ему не досталось этой ночью так, как Джону. Выслеженному. Преследуемому. Выносливый, тренированный «бульдог», чьи твердые мускулы не были избиты и порваны.
  Перехватить руку с пистолетом…
  Отобрать его! Вывернуть руку! Захватить…
  Грохот револьверного выстрела. Пламя вспыхнуло у ребер Джона, но он мертвой хваткой продолжал удерживать вырывающееся запястье, руку в перчатке… Звук разбитого пулей окна. Завыла сигнализация.
  Скользкие кирпичи. Увертываясь, удерживая равновесие, толкая, борясь за… Джон выворачивал руку с пистолетом до тех пор, пока револьвер не уставился дулом в небо, роняющее капли дождя на напряженные лица борющихся.
  Гласс пнул его коленом, метя в пах, но попал в живот, задетые пулей ребра отозвались резкой болью.
  Не закричать, дыхание…
  Пистолет, палец Гласса на спусковом крючке, курносый бочонок рвался назад и вперед между ними. Джон нажал кнопку, блокирующую барабан револьвера. Барабан открылся. Шесть патронов выпали на тротуар, подобно золотым каплям дождя.
  Гласс запустил разряженный револьвер прямо в глаза Джону. Ослепленный, кричащий, Джон выстрелил ребром ладони прямо перед тобой…
  Пошевеливайся!
  Отпрыгнул в сторону, моргнул.
  Гласс сложил зонт, повернул ручку, стальной наконечник… Зонтик с секретом нацелился в защищающуюся руку Джона. Не стоит беспокоиться о защите жизненно важных органов. Яд. Старый трюк КГБ. Правда, быть может, новый состав яда. Мокрый узкий стальной клинок, как змея, проскочил мимо глаз Джона. Джон метнул в Гласса пустым мусорным ведром, о которое запнулся, пятясь по тротуару. Гласс увернулся, раздался грохот алюминия о кирпич.
  Бежать! Хромота, он видел, что я хромаю… Переулок, почти рядом, только нырнуть вправо…
  Дождь. Вой сигнализации и полицейских сирен в ответ. Топот Гласса все ближе. Черные пластиковые мешки для мусора.
  Впереди белый дощатый забор. Изогнутая арка высоких ворот – закрыто.
  Как на учениях. В школе спецподразделений. Беги быстрее, используй здоровую ногу
  оттолкнулся
  прыгнул, ухватился за верхний край забора, подтянулся, край врезается в оцарапанные пулей ребра, и с воплем Джон перевалился, шлепнувшись по другую сторону…
  Перевернулся на другой бок, ноги упираются в дорожку внутреннего дворика…
  Черный ротвейлер, разъяренный, лающий, скалящий клыки…
  Из последних сил бегом обратно к высоким тяжелым деревянным воротам, нащупал металлический засов, отодвинул его…
  Ворота распахнулись и вытолкнули Джона обратно в переулок, когда до нападавшей собаки оставалось каких-то несколько дюймов. Инерция бросила стотридцатифунтовое животное на грудь Глассу. Столкновение отбросило человека назад. Он пошатнулся, собака сделала стойку и зарычала.
  Джон влетел за ограду, во двор, захлопнул за собой ворота и задвинул засов.
  Невидимое рычание, лай.
  Захромал вдоль внутреннего дворика, в окнах дома зажегся свет. Взобрался на скользкую поленницу.
  Собачий вой.
  Перемахнул через забор в соседний двор. Захромал к низким декоративным воротам, открывающим путь в проезд между домами.
  Проезд вывел на улицу, находившуюся в целом квартале от Гласса.
  Бежать, нога волочится, нога не должна волочиться – бежать.
  Поскальзываясь, спотыкаясь, ударяясь о стоящие машины – бежать.
  Добраться туда. Добраться туда первым.
  Один квартал. Второй.
  Парень в костюме, галстуке и пальто нараспашку, шедший по улице, пристально посмотрел на еще одного, бегущего среди ночи под дождем, ненормального, которому не сидится дома.
  Чего только не встретишь в столице.
  Джон споткнулся о зазубренный булыжник, растянулся на тротуаре.
  Ползти.
  Через какой-то безымянный парк, на границе Парк-вэй.
  Грязь. Мокрая прошлогодняя трава. Кустарник. Деревья, безжизненные силуэты которых притаились в ночи.
  Песчаный ров. Упал в него, обернувшись, посмотрел на квартал домов в Джорджтауне, на ряд машин у обочины.
  Вот она, «тойота» несуществующей дочери Гласса, «учащейся в колледже».
  Сердце колотится, дыхание замедляется – нельзя дышать слишком часто и тяжело, нельзя, чтобы были видны поднимающиеся клубы пара.
  Прислушаться.
  Торопливые шаги. Не бегущие, которые могут привлечь копов или жильцов близлежащих домов, имеющих под рукой телефон.
  Пустынная ночная улица, только человек в шляпе, идущий под дождем с закрытым зонтом, озирающийся по сторонам…
  Ищет машину, ясно, что ищет свою машину.
  Нога затекла.
  Не шевелись! Ни звука!
  Наконец нашел свою машину, в багажнике которой, как Джон рассказал Глассу, лежат единственные существующие доказательства.
  Фонг, выживи, пожалуйста, выживи…
  Пока еще жива. Гласс это тоже подтвердил. Сейчас Гласс направится к центру. Возможно, в штаб-квартиру, чтобы предотвратить попытки Джона попасть в управление, чтобы связаться по секретным каналам со своими наемниками. Там у него будет время выстроить замок из лжи и безумия и выдать за хозяина этого замка Джона Лэнга. Растратчика Джона Лэнга. Один, или два, или даже три раза подозреваемого в убийстве Джона Лэнга. Грязные деньги. Мертвый напарник, замешанный в грязных делах. Фонг – невольная соучастница, мертвая жертва…
  Гласс открыл левую дверь «тойоты».
  Наверное, в уме он сейчас уже плел тысячи новых паутин.
  В одну из них я попался. Ты скользишь по этой паутине слишком быстро…
  Вытереть кровавый дождь.
  «Тойота» откатилась от обочины.
  Свет от фар пытался прорваться сквозь пелену дождя… Машина заскользила прочь по мокрому асфальту. Повернул на Р-стрит в том месте, где она граничила с парком, в котором залег Джон. Джон наконец поднял голову из канавы и следил за машиной, проезжающей по мосту, по которому ему пришлось пройти за эту ночь дважды. Гласс включил сигнал поворота, никаких, даже малейших нарушений правил, чтобы не осталось записей. Остановился перед знаком «STOP». «Тойота» повернула направо и двинулась вниз, направляясь к выезду на Рок-Крейк-Парк-вэй.
  Уехала «тойота», которую Гласс навязал Джону. Машина, на которой был установлен маячок задолго до того, как Джон с благодарностью принял ее.
  Поднимайся, посмотри, так будет лучше видно…
  «Тойота», которую мокрушнику не приходилось искать в потоке машин, чтобы следовать за ней. Машина, которую он закрыл после того, как Джон поставил ее у обочины и убежал, убежал, не увидев, кто же сидит за рулем мотоцикла, остановившегося за углом. Мокрушник знал, что Джон был там, видел, как он пробирался к мосту, к подземке, где надеялся исчезнуть.
  Пошел, пошатываясь, к аллее деревьев вдоль Парк-вэй…
  Уезжающую сейчас машину Джон непременно должен был попытаться вернуть себе, если бы ему удалось исчезнуть в метро.
  Фары, теперь одни только фары, удаляющиеся по пустынной Парк-вэй…
  Уезжающую сейчас машину, пассажирская дверь которой была опрометчиво закрыта мокрушником, после того как он побывал внутри. Но зачем он туда забирался? Там не было ничего, что могло бы его заинтересовать. Мокрушник, убивший Клифа Джонсона, не стал бы утруждать себя тем, чтобы без определенной цели рыться в брошенной Джоном машине, – к чему это беспокойство? Особенно когда его ждала «творческая работа». Если он торопился, если у него была всего минута, от силы две, не для того же, чтобы подбросить радиомаячок, который уже был установлен в машине.
  Дождь колотил по нейлону альпинистской куртки Джона. Поезда. Бой барабанов сиу.
  Уезжающая машина скрылась за поворотом. Творческий и профессиональный, всегда сохраняющий хладнокровие, желающий знать наверняка, тренированный и имевший большую практику мокрушник, танцующий поединок, измазанный грязью зеленый плащ, подземка, эскалатор, его удавка – оранжево-зеленый шнур с желтыми полосками напомнил занятия в спецподразделении и Париж, у нас всегда будет Париж…
  Яркая оранжевая вспышка за деревьями на Парк-вэй. Порыв горячего ветра, зловоние вулканирующего бензина и горящего металла и грохот,
  волна грохота,
  поглотившая Джона,
  затем все стихло.
  Глава 47
  Похороны – это состояние хрупкого равновесия между вчерашним и завтрашним, короткая передышка, которая должна помочь живущим приспособиться к изменившейся жизни.
  Этим субботним утром весна наполняла воздух Арлингтонского кладбища.
  Солнечные лучи блестели на запаянном гробу.
  Шестеро несущих гроб расстегнули свои пальто: Роджер Аллен, отвечавший в управлении за сбор разведывательной информации; Ричард Вудруфт – его правая рука; Мигель Зелл, штурман, ведущий управление сквозь бурные и мутные политические воды; главный юрисконсульт управления; Кахнайли Сангар – глава спецподразделения по расследованию взрыва в Коркоран-центре, находящегося сейчас в «фазе номер один» расформирования – прикомандированные агенты вернулись обратно в свои конторы, ящики с документами опечатаны; и Джордж Корн, командующий охраной бастионов ЦРУ.
  «Еще бы одного, чтобы отсчитывать шаг», – подумал Джон Лэнг, наблюдая за этим.
  Наверное, потому, что никогда нельзя доверять погоде, солдаты почетного караула были одеты в зимнюю форму. Вдова с отсутствующим взглядом, закутанная в толстое шерстяное пальто. Ее дочь, храбро улыбающаяся.
  Одной рукой девочка держалась за мать. Доктор надавал матери кучу всяких лекарств. Он не знал, что главное лекарство, заключенное во фляжке, лежит в ее сумочке. Другой рукой девочка держала за руку женщину, которую звали Мэри. Эта женщина пришла в их дом поздно ночью, той ужасной ночью, и с ней был мужчина с работы отца. Ребенок должен был успокаивать добермана, открывать входную дверь. Мама должна… спать, объяснила она Мэри, когда впустила их. Мужчина взламывал подвал отца. Они убили папину собаку настоящими пулями, вызвали доктора, который разбудил маму. Ребенок помнил, как Мэри села с ней в ее спальне с белыми стенами, в которой царил идеальный порядок. Мэри держала ее за руку и говорила, что она должна быть очень смелой маленькой девочкой. Они поговорили о снах.
  По требованию вдовы не было никаких надгробных речей или проповедей. Получив начертанную ее дрожащей рукой подпись, адвокаты с работы мужа занялись завещанием и проверкой финансового состояния и собственности, которой владела семья. На следующее утро после смерти мужа к дому подъехал грузовик, в который погрузили стальные шкафы с документами из их дома.
  Сержант, командовавший ротой почетного караула, пролаял команду. Солдаты взяли винтовки на изготовку. Несшие гроб установили его на ремни, натянутые поперек могилы.
  Днем раньше, в пятницу, власти Мэриленда отправили урну с прахом «умершего от сердечного приступа» Филипа Дэвида его тетке в Кливленд.
  Утром той же пятницы неизвестный мужчина был похоронен в могиле для нищих на вашингтонском муниципальном кладбище. Кроме двух могильщиков, единственными свидетелями, участвовавшими в мрачном погребении, были Джон Лэнг и полицейский детектив Тэйлор Гринэ, который расследовал трагическую смерть Джона До[13], наступившую в результате несчастного случая. В эту пятницу Гринэ был повышен в звании и переведен из отдела, занимающегося убийствами, в подразделение городской полиции по борьбе с организованной преступностью.
  Полиция пригорода, в котором жили Кэт и Ричард Вудруфты, так и не смогла дать вразумительный ответ их соседу, который во вторник, незадолго до рассвета, позвонил по телефону 911, утверждая, что он видел четыре машины, набитые людьми, подъехавшие к дому Вудруфта и заехавшие за ограду. А затем минуту спустя из дома вывели двух человек в наручниках, посадили их в машину и уехали прочь. Один из пленников, как утверждал сосед, был толстячок, похожий на Будду. Когда патрульная машина подъехала к дому Вудруфта, в доме никого не было. Последующий визит к паре, которой в ту ночь не было в городе, не обнаружил ничего необычного. Сосед подумывал, не позвонить ли в «Вашингтон пост», но потом решил, что репортер, чего доброго, примет его за ненормального, или, того хуже, статью опубликуют, и после этого поползут слухи о преступлении в его районе, что, в свою очередь, может привести к падению стоимости его собственности.
  Несшие гроб отступили на шаг от могилы Гласса.
  Распорядитель похорон нажал педаль.
  Гроб стал медленно опускаться под траурные звуки рожков.
  Сегодняшняя «Вашингтон пост» вышла с некрологом Мартину Синклеру, сотруднику государственного департамента, подававшему большие надежды, погибшему в результате бытового несчастного случая. Он был обнаружен разносчиком пиццы. В груде конвертов на столе в доме, который он снимал, вдова обнаружила страховой полис, по которому при наступлении смерти от несчастного случая должно было быть выплачено двести пятьдесят тысяч долларов, добавка к их уже существовавшим страховкам, о которой он никогда не упоминал. Она не заметила, что на конверте не было почтовой марки, и у нее не возникло никаких сомнений по поводу оперативности, проявленной страховой компанией, о которой она никогда раньше не слышала, при оплате предъявленного полиса. Вдова последовала совету похоронного агента, рекомендованного санитарами кареты «скорой помощи», приехавшей обрабатывать тело, и Мартин Синклер был кремирован.
  А этим субботним утром гроб с телом Харлана Гласса опустился в землю. Сенаторы из Комитета по делам разведки и их двойники из палаты представителей, сев на поезда, самолеты и машины, вернулись в свои родные штаты, на каникулы.
  Им тоже был нужен перерыв, отдых.
  В пятницу утром они приняли участие в брифинге «только для членов комитета», который проводили заместитель директора ЦРУ Роджер Аллен, руководитель представительства ЦРУ в конгрессе Мигель Зелл и Джон Лэнг, чье забинтованное лицо привлекало настороженные взгляды.
  Аллен ратовал за то, чтобы проведение брифинга состоялось на территории конгресса, а не Белого дома, как это было обычно. Он считал, что в этом случае будет легче удержать членов конгресса под контролем и скрыть проведение брифинга, который нигде не анонсировался.
  Сенаторы собрались, имея на руках сообщение о том, что Аллен устраивает брифинг, и составленное в обтекаемых выражениях сообщение представителя ЦРУ в Париже, в котором он ратовал за дипломатическое урегулирование кризиса с целью оградить администрацию от неизбежного политического взрыва в случае потери контроля.
  Аллен начал с того, что объявил комитету о своей готовности ответить на все вопросы, которые могут возникнуть у сенаторов относительно его заявления, но под их ответственность.
  Вел брифинг председатель сенатского комитета конгресса, к которому Аллен проявлял благосклонность, поэтому он посвятил его в то, о чем собирается говорить, еще до начала закрытого заседания.
  Аллен сказал им следующее:
  – В ходе проведенной разведывательной операции было установлено, что взрыв в Коркоран-центре был совершен преступной группой мошенников, планы которой были неожиданно нарушены гибелью пяти невиновных человек. Кроме того, в ходе операции был нейтрализован, – здесь Аллен сделал паузу, повторив последнее слово: – Нейтрализован хорошо известный террорист Ахмед Нарал, который также подозревается во взрыве автомобиля, начиненного динамитом, в 1983 году у казармы морских пехотинцев в Бейруте, унесшем жизни двухсот сорока одного американского военнослужащего. В результате этой мошеннической операции – раскрытой и нейтрализованной ЦРУ, кроме гибели пяти ни в чем не повинных граждан, погибших при взрыве Коркоран-центра, были убиты еще пять американских граждан, к смерти которых управление не причастно, и это не повредило долговременным интересам безопасности США. Все они, сказал Аллен (не называя имен Клифа Джонсона, Мартина Синклера, Фила Дэвида, Фрэнка или мокрушника), в той или иной мере были вовлечены в данную операцию, при этом на одних лежит та или иная доля вины, другие же – офицеры управления – отдали свою жизнь ради раскрытия преступной деятельности и преданности высшим интересам.
  – Единственными полностью невинными жертвами, – вставил свое замечание Зелл, – были архитектор и ее семья, оказавшиеся в эпицентре взрыва, а также пожилой охранник здания, который, как явствует из проверки, имел в прошлом осложнения с сердцем. Никто из невинно пострадавших не оставил прямых наследников, поэтому иски о возмещении убытков или месть за их смерть практически исключены.
  Аллен помолчал, пережидая волну потрясения, прокатившуюся по рядам, после чего прервал нарастающий гомон в зале.
  – К сожалению, – сказал Аллен, – некоторые члены конгресса, в том числе и из числа находящихся здесь, возможно, сами того не понимая, в политическом плане были вовлечены в эту мошенническую операцию. Архитектором этой операции был прежний глава центра по борьбе с терроризмом Харлан Гласс, который…
  При этих словах в комитете поднялся невообразимый шум, Аллен был вынужден повысить голос:
  – …который, возможно, хотя пока нельзя утверждать этого с полной достоверностью, потерял над собой контроль еще до этих событий. Все относящиеся к делу преступные действия уходили корнями в полунезависимый ЦБТ, руководимый Глассом, при этом связи с ЦРУ не установлено. Однако расследование, проведенное ЦРУ, выявило такой тревожащий факт, как большие суммы денег, поступавшие от Гласса в фонды избирательных кампаний многих, скорее всего непреднамеренно попавших в такое положение, членов конгресса. Законность некоторых взносов находится под большим вопросом. Прежде чем Гласса успели арестовать, он погиб в дорожном происшествии, которое было квалифицировано федеральной полицией как «автокатастрофа с одной участвующей машиной». Предательская операция была нейтрализована. Обезвреживание было произведено командой, руководимой главой отдела безопасности Джорджем Корном и представителем при конгрессе Джоном Лэнгом.
  Глава представительства при конгрессе Зелл указал, что выявление сумм и адресатов вкладов, полученных обеими политическими партиями от – теперь уже с очевидностью доказано – террориста-подрывника Гласса, является частью расследования, но как и в случае с другими аспектами дела, никаких публичных разоблачений таких связей не планируется.
  – Все убытки будут возмещены, – спокойно добавил Зелл.
  Председатель комитета поинтересовался реакцией Белого дома.
  – Президент, – ответил Аллен, – выразил желание сотрудничать с конгрессом по всем вопросам, связанным с данным делом. Если конгресс примет такое решение, мы готовы начать публичное расследование всех аспектов этого дела. Министр юстиции уже предъявил обвинения замешанным в этом деле.
  – Однако, – сказал Зелл, – большинство виновных мертвы.
  Он не преминул добавить:
  – Я, конечно, не имею в виду членов конгресса, получавших на свои избирательные кампании деньги, отмытые Глассом.
  – Урон, который был нанесен, теперь никак не уменьшишь, – заметил Аллен. – Но сделать еще хуже можно. Например, запятнать конгресс и ЦРУ ложными обвинениями во взрыве Коркоран-центра – преступной операции, не имеющей к ЦРУ никакого отношения. Все это послужит совсем не на благо национальных интересов и еще больше подорвет доверие к конгрессу и Вашингтону, при этом, несомненно, забудут, что мы сумели успешно разрешить десятки других политически важных кризисов, что помогло с уверенностью двигаться в будущее. Печать не сможет отделить козлищ от агнцев, и гнев дезинформированной публики, подобно выстрелу из дробовика, может разрушить жизненно важные американские политические институты, такие, как ЦРУ и конгресс, и заденет государственных деятелей, которые были так или иначе связаны с Глассом. Кто выиграет от того, что мы вынесем это дело на суд общественности? – воскликнул Аллен. – Никто. Никому: ни правосудию, ни Америке, ни общественности, ни вам в конгрессе, ни нам в ЦРУ – я повторяю, никому не станет лучше от того, что мы подольем масла в огонь. В действительности, – добавил он, – общественное расследование всех деталей этого дела показало бы в самых выгодных красках героического офицера ЦРУ и простого американского гражданина, но последствия такого шага непредсказуемы.
  – По-видимому, в интересах страны, – предложил Мигель Зелл, – будет поручить ЦРУ доложить в полном объеме все аспекты расследования на закрытом заседании комитета.
  Сенатор Бауман согласно кивнул, услышав такое предложение.
  Накануне вечером, запершись у себя в кабинете с Джоном, юристом ЦРУ и неутомимым шефом отдела безопасности Корном, Бауман выпил четыре стакана скотча, отвечая на их весьма неприятные вопросы. Бауман понимал, что если начнется общественное расследование, то и его имя свяжут с получением денег от террориста.
  Как требовалось по правилам, комитет проголосовал. Прошло предложение поручить секретное внутреннее расследование ЦРУ.
  Вопреки сложившейся практике председатель выразил свое отношение первым, громко сказав: «Да».
  Сенатор Обет почувствовал, что пахнет жареным, и проголосовал против.
  Из желания показать принципиальность и сохранить имидж, сенатор Фаерстоун проголосовал против. Вчера утром две его бывшие сотрудницы выступили с заявлением для прессы, в котором утверждали, что подвергались сексуальным домогательствам с его стороны. Посоветовавшись со своим административным помощником, сенатор решил объявить, что собирается пройти профилактический лечебный курс в знаменитом центре по реабилитации алкоголиков. Четырьмя годами позже он потерпел поражение на перевыборах.
  Сенатор Хандельман хотел проголосовать за и поддержать своего президента, но проголосовал против и поддержал свою неспокойную совесть.
  После брифинга Джон отозвал Хандельмана в угол и прошептал, что бдительность Эммы помогла разоблачить преступные замыслы.
  Хандельман нахмурился.
  – Могу ли я сказать ей об этом что-нибудь?
  – Ничего, – ответил Джон.
  Хандельман знал, что это была правда.
  Но он не кричал на Эмму целых две недели и назначил ей большую, чем она ожидала, прибавку к зарплате. И не объяснил за что. Его комитет проголосовал за секретность, а он был благородный человек.
  Когда врачи из ЦРУ залечивали Джону бок, задетый пулей, и раны на лице, они попутно взяли у него кровь и послали ее на анализ в солидную лабораторию. Результат вернулся с пометкой: «реакция на ВИЧ отрицательная». Джон промучился целую ночь над письмом Эмме и в конце концов отправил ей результат анализа, вложив его в конверт без всяких комментариев.
  Все равно она никогда не хотела слушать его или о нем.
  Все равно он никогда не говорил ей того, что хотело услышать ее сердце.
  Этим весенним субботним утром над Арлингтонским кладбищем раздался залп, гроб с телом Гласса лег на дно могилы.
  Один залп, второй, третий.
  Стайки воробьев, не шелохнувшись, сидели на ветвях ближайших деревьев, на которых уже набухали почки. Они слышали здесь уже столько выстрелов, что перестали бояться.
  Джон, вздрагивавший при каждом звуке выстрела, отвернулся от могилы…
  Что-то шевельнулось среди деревьев.
  Воробьи дружно вспорхнули с веток.
  Силуэт в лучах солнца.
  О-о.
  Недавняя история с двумя скромными чиновниками, ответственными за сортировку почты, поступающей в ЦРУ, всплыла в голове Джона. Они считали, что помогают живой легенде ЦРУ – самому Глассу – сорвать проникновение израильской разведки с целью манипулирования деятельностью американского правительства. Они относили все письма из Белого дома или с Капитолийского холма в кабинет, на двери которого отсутствовала табличка, где доверенные люди гуру борьбы с терроризмом Гласса, в совершенстве освоившие операцию «вскрыл – запечатал», имели два часа на то, чтобы распечатать конверты и доложить их содержание шефу. Этой субботой неглупые ребята, сидевшие на операции «вскрыл – запечатал», были заперты с мастерами допроса и крепкими ребятами Корна в надежном месте на восточном берегу. Двое служащих, занимавшихся разборкой почты, были потрясены, узнав правду, и находились под добровольным домашним арестом. «Они виноваты не больше, чем… я», – подумал Джон.
  Им простят оплошность. Сохранят им работу, сохранят пенсии.
  Прозвучала команда почетному караулу.
  Начальник караула, чеканя шаг, поднес вдове сложенный флаг, покрывавший гроб. Она смотрела прямо перед собой, прижав сумочку к груди.
  Командир стоял в нерешительности, не зная, что предпринять…
  Дочка подошла к матери, приняла флаг из рук офицера, который отдал ей честь и таким же чеканным шагом вернулся к роте почетного караула.
  Почетный караул промаршировал к своему автобусу.
  Мэри проводила родственников Гласса к их лимузину.
  Корн бросил свой бесцветный взгляд на отъезжающих чиновников ЦРУ, убедился, что его команда, обеспечивавшая охрану, на местах. Кивок, предназначенный Джону, был, как всегда, твердым, но Джон мог поклясться, что Корн ему подмигнул.
  Когда другие присутствовавшие на похоронах поодиночке и небольшими группами потянулись через ряды каменных обелисков к стоянке автомобилей, к Джону подошел Дик Вудруфт.
  – Нет смысла торчать здесь, – сказал Вудруфт. Он теперь назывался временным координатором ЦРУ по ЦБТ. – Пойдем, нам надо составить график встреч на завтра. К завтрашнему вечеру, думаю, Кэт уже простит тебя настолько, чтобы пригласить на тихий воскресный обед. Хотя не упоминай о доме. Мы собираемся сегодня покупать новый ковер.
  – Пожалуй, я дам ей побольше времени. – Джон посмотрел на открытую могилу. – Кто мог подумать, что все так кончится?
  – Ты сделал правильный выбор, – сказал Вудруфт.
  – Согласиться участвовать во лжи – это правильно?
  – Не ложь – тайна.
  – Какая разница?
  – Кому надо – тот всегда узнает правду.
  – Узнает ли?
  – Зависит от наших усилий и их желания.
  – Во что это нам обойдется?
  – Ты думал, что можно победить зло, не пострадав при этом? – сказал Вудруфт. – Независимо от того, как копание в этой грязи могло подействовать на тебя, назови мне другого «чистильщика», который смог бы это сделать лучше тебя?
  Джон опустил глаза.
  – Гласс был гений, – сказал Вудруфт.
  – Что?
  – Террористический акт, подобный взрыву Коркоран-центра – не важно, кто его совершил, – доказывает необходимость таких мощных международных аналитических и разведывательных антитеррористических сил. Конечно, – улыбнулся Вудруфт, – необходим централизованный контроль. А ведь «Центральное» – это первое слово в нашем названии.
  Вдали зашумели запускаемые двигатели.
  – Не задерживайся здесь, – сказал Вудруфт и ушел.
  Когда остались только Джон и могильщики, наблюдатель вышел из-за деревьев. Встал позади Джона. Могильщики с ругательствами забрасывали могилу землей.
  – Я думал, ты не придешь, – сказал Джон.
  Фонг ответила:
  – Я хочу распотрошить этот ящик и вбить кол ему в сердце.
  – Там только пепел.
  – Но ты уверен, что это его пепел?
  – О да, – сказал Джон. – Никаких сомнений.
  На ней были тот же черный плащ, что и на похоронах ее отца девять дней назад, те же синие джинсы, которые были на ней, когда Джон оставлял ее на конспиративной квартире. Она положила руку на плечо Джону. Ее волосы пахли свежестью. Солнце грело им спины.
  Он ослабил узел галстука на своей новой рубашке.
  – Оглянись вокруг, – прошептал он.
  Везде, куда бы они ни повернулись, везде были белые каменные таблички.
  Он повел ее к театру мертвых.
  – Я подписала бумаги, – сказала она. – Даже форму о неразглашении, чтобы защитить тебя. И отдала их одному из наших «приходящих нянь».
  – Управление должно бы помочь тебе найти адвоката, чтобы…
  – Ненавижу адвокатов.
  – Тебе выплатят четверть миллиона долларов.
  – Черт бы побрал все страховые компании.
  – Тебе не надо будет работать на эту газету в Чикаго, – возразил он. – Писать про адвокатов. Ты сможешь быть поэтом…
  – Деньги не могут сделать тебя поэтом…
  – Но могут помочь не умереть с голоду.
  – …или купить отца, – закончила она.
  Они зашли в открытую небу каменную аудиторию. Никого.
  – Что ты извлек из этого? – спросила она.
  Подумай об этом.
  – Больше, чем хотел.
  Она посмотрела на него:
  – Ну, и дело стоило того?
  Он отвел взгляд в сторону:
  – Они дали мне еще одну медаль.
  – Поздравляю, – сказала она. – Я догадывалась.
  В понедельник, спустя два дня, Джон и главный адвокат ЦРУ встретились с вдовой Клифа Джонсона и сомалийской няней в балтиморском офисе адвоката вдовы.
  Ничего не объясняя, адвокат, представлявший ЦРУ, предложил вдове двести пятьдесят тысяч долларов, не облагаемых налогом, если она подпишет бумаги, согласившись передать им права на все известные и неизвестные законные активы ее мужа, включая возможное получение наследства. Она должна подписать соглашение о неразглашении. Ее подпись также обеспечит ее детям благотворительный взнос в пятьдесят тысяч долларов, предназначенный на их образование. За вложением и расходованием этих средств будут следить попечители, о которых она никогда раньше не слышала. По тому же контракту сомалийская няня должна получить двадцать пять тысяч долларов – «вознаграждение нашедшему», и ее имя будет внесено в специальный список на ускоренное получение американского гражданства.
  Балтиморский адвокат развел руками:
  – Это выгодная сделка, у вас не будет претензий.
  Две женщины расписались, где им было указано. Когда бумажная работа была закончена, Джон уединился в приемной адвоката, отделанной красным деревом. Пахло хорошей кожей.
  Тихий стук в дверь.
  Вошел последний оставшийся в живых мистер Джонсон. Дверь закрылась за его спиной. Он смотрел на мужчину из парка широко раскрытыми глазами, в которых впервые за долгое время появился интерес.
  Мужчина из парка заставил его поднять руку, как при посвящении в скауты. Мальчик поклялся страшной клятвой никому ничего не говорить. Мужчина держал в руках красную бархатную коробочку. Именная табличка была оторвана с бархата этим утром, но мальчик никогда не узнает об этом.
  Мужчина открыл коробочку. Медаль внутри имела ленту с цветами американского флага. На металлическом кружке были изображены орел, щит и оливковые ветви, окаймленные полукругом из слов «ЦЕНТРАЛЬНОЕ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНОЕ УПРАВЛЕНИЕ». Орел держал в клюве табличку, на которой было выгравировано: «ЗА ЗАСЛУГИ».
  Дрожащие руки ребенка взяли коробочку. Мужчина перевернул медаль.
  Этим утром балтиморский ювелир заработал двести долларов наличными, из тех, что были подкинуты Джону в коттедж, выгравировав на обратной стороне медали: «КЛИФ ДЖОНСОН».
  – Твой отец заслужил это, – сказал Джон, – и он хотел, чтобы ее передали тебе.
  На всю жизнь Джон запомнил, как детские руки обвились вокруг него.
  Вечером перед похоронами Гласса Дик Вудруфт передал Фонг такую же медаль, которой наградили ее отца. В соответствии с секретными процедурами ЦРУ ее обратная сторона была пустой.
  Однажды в полночь три недели спустя Джон наблюдал, как рабочие осторожно устанавливали новую мемориальную звезду на стене фойе в штаб-квартире ЦРУ.
  Утром в день похорон Гласса, когда Джон и Фонг обошли круг камней в театре мертвых, она сказала:
  – Мои чемоданы в машине.
  Темнота предыдущей ночи. На надежной конспиративной квартире.
  Они занимались любовью, она обнимала его, плакала.
  Солнце отражалось от белых камней.
  – Не уезжай, – сказал он ей. – Пожалуйста.
  Как долгий выдох.
  Тишина, такая странная тишина.
  – Ты просто хочешь жениться на богатой девушке, – сказала она.
  Даже не моргнул при слове «жениться»:
  – Я просто забочусь о тебе.
  Она взяла его под руку:
  – Почему обо мне?
  – Не могу… я не… Наверно, потому, что каждый писатель или поэт должен быть оптимистом, чтобы писать. Поверь мне… Ты чертовски расстроена, и тебе трудно, так трудно… Мы такие разные, но… Это моя жизнь, это я. Мне нет необходимости объяснять это, ты жила этим, знаешь это, знаешь меня. Не спрашивай почему, я не знаю почему, я просто знаю.
  Ее пальцы нежно коснулись его лица.
  – Парень из Южной Дакоты, сайгонская девушка. – Ее щеки были мокрыми. – Даже если я могу затронуть твою душу… Эта жизнь. Твой мир, твой город, я всегда буду чувствовать себя в нем, как в западне. Возможно, я никогда не смогу освободиться от притяжения этого города, но если я «выйду за него замуж», я буду проклята.
  – Или счастлива.
  – Если бы я решилась на это, я выбрала бы тебя.
  Она поднялась на цыпочки, прикоснулась своими губами к его. Отступила на шаг и сказала:
  – Пора идти.
  – Ты даже не побывала в моем коттедже.
  – Я знаю, где ты живешь.
  Сказав это, она пошла прочь.
  Запомни навсегда ее черные волосы, развевающиеся на весеннем ветерке, ее силуэт на белых каменных ступенях; вкус ее губ.
  Пройди круг.
  Но этим утром он не мог. Обошел стороной перешептывающихся туристов, щелкающих фотоаппаратами. Одинокий солдат с винтовкой, стоящий в почетном карауле у памятника своему неизвестному собрату.
  В воздухе пахло весной и жизнью. Поспешил пройти мимо стоящего, как каменный монумент, часового.
  Пройди сквозь деревья.
  Поезжай на работу. Работай.
  
  С одной стороны река
  широкая, несущая свои неумолимые серые воды.
  С другой стороны, как во сне,
  этот мраморный город,
  небо над ним. Облака.
  
  Джеймс Грейди
  Шесть дней Кондора
  Тень Кондора
  Последние дни Кондора
  Шесть дней Кондора
  Посвящается уйме всякого народа, включая мою родню,
  Ширли, которая мне помогала,
  и Рику, которому пришлось страдать все это время
  
  Предисловие
  События, описанные в этой повести, целиком выдуманы, по крайней мере насколько известно автору. Другое дело, такое вполне могло бы и произойти, посколько структура и тактика разведывательного сообщества срисованы с натуры. Отдел ЦРУ, в котором работал Малькольм, и группа 54/12 существуют на самом деле, хотя, возможно, и называются по-другому.
  В поисках фактов при работе над этой историей автор обращался к следующим источникам:
  Джек Андерсон, «Вашингтонская карусель» (издания разных лет); Альфред В. Маккой, «Политика героина в Юго-Восточной Азии» (1972); Эндрю Талли, «ЦРУ, взгляд изнутри» (1962); Дэвид Уайз и Томас Б. Росс, «Невидимое правительство» (1964) и «Шпионский истеблишмент» (1967).
  Признание
  В 1975 году руководители КГБ в Советском Союзе посмотрели новый фильм Роберта Редфорда под названием «Три дня Кондора». Этот фильм, продюсером которого выступил Дино Ди Лаурентис, режиссером – Сидни Поллак, в котором помимо самого Редфорда играли ослепительная Фэй Данауэй, оскароносный Клифф Робертсон, международный кумир Макс фон Сюдов и трогательная Тина Чен, а сценарий написали Лоренцо Семпл-мл. и Дэвид Рейфил, представлял собой интерпретацию короткой повести, с которой дебютировал никому не известный двадцатичетырехлетний тип из Монтаны. В кино эта книжица превратилась в заводной шедевр, напичканный политическими интригами, подозрительностью и проницательностью сыгранного Редфордом персонажа – кабинетного аналитика, который, вернувшись с ленча на работу, обнаружил всех своих сослуживцев убитыми.
  Как и все сотрудники маленького аналитического подразделения ЦРУ, герой Редфорда так же имел кодовую кличку – Кондор.
  Как объяснял похищенной им героине Фэй Данауэй сам Кондор – Редфорд, «…послушайте, я работаю на ЦРУ. Я не шпион. Я просто читаю книги. Мы читали все, что печаталось в мире, и мы… ну, мы выискивали всякие там хитроумные пакости и забивали их в компьютер, а тот сравнивал их с настоящими штуками, которые проворачивали или задумывали в ЦРУ. Я искал прорывы, разные новые идеи. Мы читали приключения и боевики, книги и журналы… Я… нет, правда, разве такое можно выдумать?».
  В статье, опубликованной в 2008 году пулитцеровским лауреатом Питом Эрли – с санкции ФБР и ЦРУ, кстати, – утверждается, что фильм совершенно потряс руководство КГБ и убедил их в том, что они безнадежно отстали от своих американских соперников по части того, чем занимался в фильме Кондор – Редфорд.
  Как следствие – если верить, конечно, статье бывшего репортера «Вашингтон пост» Эрли, озаглавленной «Товарищ Дж.: неопубликованные тайны главного русского шпиона в Америке по окончании холодной войны», – КГБ создал свой собственный сверхсекретный отдел, занимающийся тем же, чем занимался Кондор – Редфорд в фильме.
  Как это имело место в книге и кино, КГБ разместил свой новый тайный отдел в тихом квартале на окраине Москвы, на Флотской улице (в кино их американский аналог размещался в Нью-Йорке, в повести – в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия). Советские шпионы придумали этому заведению подобающую «крышу» и даже – совсем как в фильме – повесили у входа полированную бронзовую табличку, согласно которой там размещалось управление «Всесоюзного научно-исследовательского института системного анализа». Вообще-то вместо этой бессмыслицы полагалось бы честно написать, что здесь сидит НИИ проблем разведки Первого управления Комитета государственной безопасности, сокращенно НИИПР.
  Правда, и в кино, и в книжке секретный отдел, в котором работал Кондор, представлял собой крошечную контору, число сотрудников которой не превышало десятка.
  Во вдохновленном примером Кондора НИИПР работало около двух тысяч советских граждан. И все они занимались работой, «изобретенной» двадцатичетырехлетним писателем-самоучкой из Монтаны.
  То есть мной.
  А теперь представьте себе снежный январский вечер 2008 года в пригороде Вашингтона. Примерно десять вечера. Мой пес Джек и почти шестидесятилетний я спускались с горки в направлении моего не слишком престижного дома, когда я услышал, как меня зовет жена, Бонни Гольдштейн.
  – Тебе звонят!
  Звонил, как выяснилось, Джефф Штейн, мой старый друг, работавший раньше в военной разведке, – самый настоящий шпион и при этом всеми признанный журналист-международник, специализирующийся на всякого рода шпионской тематике в ежеквартальном издании Конгресса. Джефф только что достал сигнальный экземпляр книги Эрли, так что ему не терпелось узнать у создателя Кондора, что тот думает о своем герое и КГБ.
  Я едва удержался на ногах.
  Когда интервью наконец закончилось, в моей голове крутилась единственная строчка из песни «Грейтфул Дэд»: «Ах, что за странный, долгий вышел путь».
  Теперь же благодаря Отто Пенцлеру и его издательству я могу поделиться с вами и этим путешествием, и повестью, которая послужила для него поводом.
  Можете считать это моим чистосердечным признанием.
  В посвященном «Кондору» эссе Марка Терри, вошедшем в сборник «100 триллеров, которые необходимо прочесть», приводятся слова корифея жанра Джона Ле Карре: «Если вы написали книгу, в силу каких-либо причин сделавшуюся культовой, считайте это знаком свыше».
  Поэтому можете звать меня мистером Знак Свыше, а раз так, давайте-ка прогуляемся назад по этому долгому, странному пути – к самому его началу. В Вашингтон, федеральный округ Колумбия, в обжигающе холодный январь 1971 года.
  Я тогда только-только окончил Университет штата Монтана и, получив грант от «Сирс-корпорейшн», проходил стажировку в пуле журналистов Конгресса. Нас, двадцать бойцов поколения Вудстока, набрали по провинциальным колледжам и университетам и собрали в столице. Днем мы копались в материалах Конгресса, а вечерами нас наставляли акулы пера, маститые журналисты, пишущие в жанре расследований. Я жил на улице А, в шести кварталах от белого, как айсберг, купола Капитолия, который казался мне даже больше, чем в студенческие годы. Со мной на этаже жил тип, которого я видел довольно редко. Ванная была одна на двоих. По ночам я слышал сквозь тонкую перегородку, как он чихает и кашляет. Я мылся под душем, стоя на цыпочках и стараясь не притрагиваться ни к чему из того, чего мог касаться он.
  Каждый будний день я приглаживал свои не по моде коротко стриженные волосы, надевал единственный, пусть и новый костюм, какой-нибудь из трех галстуков попугайской расцветки, втискивался в светло-коричневое пальто с квадратными плечами и отправлялся пешком на свою замечательную работу в аппарате вздорного, хотя и довольно-таки мозговитого Ли Меткалфа, сенатора-популиста от Монтаны. Руководство практикой почему-то решило, что мы с ним подходим друг другу; при всем этом я единственный из всех стажеров работал с представителем своего родного штата.
  И каждое утро по дороге на работу я проходил мимо белого оштукатуренного дома неподалеку от угла улиц А и Четвертой. Узенький палисадничек отделялся от тротуара невысокой чугунной решеткой. Окна прятались в глубокой тени. Бронзовая табличка на массивной двери гласила, что здание принадлежит какой-то, наверняка почтенной, Американской исторической ассоциации.
  И я ни разу не видел, чтобы в дом кто-то входил или выходил из него.
  Воображение порождает альтернативные реальности.
  А само воображение по большей части порождается вопросом: «А что, если?..»
  Таких вопросов при наблюдении за этим домом у меня возникало два:
  Что, если тут работает ЦРУ?
  Что, если я вернусь на работу с ленча, а в офисе всех убили?
  Нормальные вопросы… такие могли бы прийти в голову каждому, так ведь?
  Тем более учитывая время, в которое все это происходило.
  Миром правила холодная война. На каждом американском углу мерещились призраки Джона Фитцджеральда Кеннеди, Роберта Ф. Кеннеди, Мартина Лютера Кинга и Ли Харви Освальда. Атомные арсеналы судного дня имени доктора Стрейнджлава терпеливо дожидались неизбежного момента, когда кто-нибудь нажмет кнопку. За «железным занавесом» раскинулся архипелагом ГУЛАГ Советский Союз, а за «бамбуковым занавесом» свился в невидимые кольца дракон коммунистического Китая. ФБР Дж. Эдгара Гувера знал все обо всех… и мог запросто этим воспользоваться. Возможно, Гитлер и не укрывался где-нибудь в Парагвае, но целые коммуны бывших нацистов, сбежавших по окончании войны, обретались в тех краях, ворочая при этом счетами в швейцарских банках. По миру разгуливали израильские агенты-мстители; если они сцапали Эйхмана, то и до других могли добраться. В Южной Африке свирепствовал апартеид. Американские наркодилеры еще не поставили свой бизнес на широкую ногу, но у американской мафии уже имелись французские связные, поставлявшие героин. Террористов еще называли революционерами вне зависимости от того, носили они балахоны Ку-клус-клана, береты «Черных пантер», куфии ООП или длинные волосы с цацочками «детей цветов». Там и здесь нарушали общественный покой секты вроде «Семьи Мэнсона». Их присутствие ощущалось, хотя их голоса звучали не громче шепота. Нечто невидимое, но необходимое для защиты нашей планеты, называвшееся «озоновый слой», подвергалось опасности из-за дезодорантов, которыми мы брызгали себе подмышки. И хотя никакой Супермен, сражавшийся за правду, справедливость и американский образ жизни, об этом даже не догадывался, мордовороты Ричарда Никсона, нарядившись водопроводчиками, уже реализовывали свою «грязную стратегию». А в джунглях Вьетнама вот уже двенадцатый год продолжало гибнуть мое поколение американцев.
  Не страдать паранойей мог только настоящий псих.
  И у тебя не было ни малейшей возможности предугадать, где нанесут удар, кому, а главное – за что.
  Надо сказать, мои фантазии насчет секретной конторы ЦРУ на Капитолийском холме имели некоторое основание. В те времена на Пенсильвания-авеню, всего в трех кварталах от Капитолия и Палаты представителей, притулилось между ресторанами, барами и книжными магазинами ничем не примечательное здание из серого бетона с почти всегда опущенной створкой въезда для автомобилей и вечно запертой наглухо без таблички входной дверью. Работавшие на Холме не делали особой тайны из того, что дом принадлежит ФБР. И если у вас хватило бы полномочий сделать запрос ведомству Дж. Эдгара Гувера, вам бы ответили, что в нем размещается один из их центров перевода. Многим из нас оставалось только гадать, чем же они там занимаются на самом деле.
  На расстоянии пистолетного выстрела от этой тайной фэбээровской крепости размещался парадный, весь в витринах и постерах головной офис «Ложи Либерти» – политической секты, слишком одиозной и экстремистской, чтобы назвать ее просто «правой». Спустя всего несколько лет она прославилась тем, что беззастенчиво рекламировала и рассылала по почте несертифицированное лекарство под названием «латрил», способное, по словам его разработчиков, исцелять рак, ради него великий актер Стив Маккуин переехал в Мехико, но от рака оно его так и не вылечило.
  Таким – спустя всего два года после массовых беспорядков, вызванных убийством Мартина Лютера Кинга, – предстал передо мной Капитолийский холм, район, где родился вопрос «что, если?» и Кондор.
  Последним из руководителей моей стажировки стал Лес Уиттен, писатель, переводчик французской поэзии и партнер Джека Андерсона, чьи колонки журналистских расследований на первых полосах тысяч газетных номеров ложились на крыльцо двум десяткам миллионов читателей-американцев от океана до океана. Чего эти читатели не знали, так это того, что и Джек, и Лес находились (незаконно, разумеется) под пристальным вниманием ЦРУ. Лес носил почетное звание разгребателя всяческой грязи. Ни он, ни я не подозревали, что через три года, уже после выхода «Кондора», мы станем коллегами, работая на колонку Андерсона. Тогда, в семьдесят первом, я был всего лишь студентом, собиравшимся возвращаться домой после трех волшебных месяцев стажировки при Сенате. Как-то раз я задержался после занятий и уговорил Леса поделиться со мной своей «крутой историей» про ЦРУ, про которую он вскользь упомянул на лекции и которая должна была попасть в газеты неделей позже, когда я должен был уже вернуться домой, в Шелби, штат Монтана, где не выходило ни одной ежедневной газеты, так что новостей приходилось ждать неделю.
  Аллен Гинзберг – поэт-битник. В 1971 году, когда Америка еще катилась к ужасающей наркомании, масштабов которой мы не могли себе даже вообразить, он уже видел, как это безумие уничтожает лучшие умы его поколения. Гражданская часть его поэтической натуры не могла игнорировать кошмара героиновой зависимости. Объект ненависти консервативных столпов права и порядка – бородатый, лысый, распевающий мантры гомосексуал – Гинзберг совершил то, на что не отважился почти никто из его критиков: он объявил свою, личную войну героину и подтверждал слова делом. Его крестовый поход сводился преимущественно к расследованиям. Так вот, сенсация, которую Лес готовил к печати, посвящалась Гинзбергу и его расследованиям связей союзников ЦРУ в Юго-Восточной Азии с героиновым бизнесом.
  В тот вечер, когда в полутемных кулуарах Конгресса Лес шепотом посвящал меня в эти новости, мир вокруг пошатнулся.
  Однако я оставался всего лишь студентом из Монтаны, которому не исполнилось еще и двадцати двух лет, и я возвращался в свой дикий, «готический» (по гениальной оценке моей жены) и «мрачный» (уже по моей, данной после 11 сентября) городок Шелби в шестидесяти милях от Скалистых гор, в тридцати милях от канадской границы и в миллионе миль от того «настоящего» мира, к которому я едва прикоснулся за время своей трехмесячной стажировки в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия.
  Мой дед был ковбоем и завзятым картежником, бабка – искалеченной полиомиелитом повитухой, которая смогла вырастить восьмерых собственных детей, включая мою мать. Она и четверо ее сестер так и остались жить в родном городе, и я рос под их неусыпным надзором, как щенок в стае любящих койотов. Мой дядюшка с сицилийскими корнями занимался какой-то до сих пор не до конца понятной мне административной деятельностью в двухэтажном красном доме, где размещался городской бордель. Это заведение существовало под опекой местной полиции и органов здравоохранения – подобная страсть к соблюдению законов и нравственности всегда приводила меня в замешательство; помимо прочего, она проявилась в том, как наш бывший мэр, по профессии врач, подпольно делал аборты у себя в кабинете на Мэйн-стрит. И, судя по тому, что нехватки в пациентках он не испытывал, об этой его маленькой тайне было известно всем к западу от Миссисипи.
  Ну, в общем, вы теперь представляете, каким ребенком я рос.
  В очках с толстенными, как донышко бутылки из-под кока-колы, линзами. Естественно, непригодный к строевой. Витающий в облаках. Болтливый.
  Притом что на деле я был далеко не так умен, как представлялось мне самому и окружающим, в отличие от моей гениальной старшей сестрички. В списке успеваемости выпускного класса я болтался где-то в третьем десятке из восьмидесяти семи учащихся. В школьной футбольной команде меня всегда ставили в третью линию обороны – просто потому, что их всего три. Я безнадежно – и без малейшего шанса на успех – влюблялся во всех моих сверстниц по очереди. Состоял в обществе юных республиканцев и считался там раздолбаем. Мои славные, полные любви и заботы родители принадлежали к послевоенному среднему классу, верившему в американскую мечту. Трудоголик-отец заведовал несколькими кинотеатрами, из чего следовало, что я вырос, пересмотрев несколько тысяч фильмов категории «Б». Мама работала в библиотеке, из чего следовало, что я мог не слишком торопиться сдавать все те детективные и приключенческие романы, которые поглощал в юном возрасте. Еще в школьные годы я начал подрабатывать: билетером в театре, киномехаником, уборщиком, сноповязальщиком, трактористом, даже могильщиком. Мне повезло: я поступил в Университет штата Монтана, но ради этого пришлось помахать лопатой на строительстве дорог. По наивности я надеялся, что мне дадут какую-нибудь мелкую журналистскую работу, которая позволила бы мне заниматься любимым делом – писательством.
  Строчить всякоразные истории я начал в буквальном смысле слова раньше, чем научился писать: свои сочинения я диктовал на редкость терпеливой маме (потом она их выкидывала). К моменту окончания школы в моем активе числилась поставленная в школьном театре пьеса и около сотни рассказов, вежливо отосланных мне обратно редакциями детективных, приключенческих, научно-фантастических и просто литературных журналов. Я проучился в университете целых полтора месяца, прежде чем до меня дошло, что избранная мной в качестве специальности журналистика не включает в себя художественной литературы. Однако к этому времени я успел стать свидетелем того, как Сеймур Херш изменил наш мир к лучшему, сделав достоянием гласности бойню в Сонгми, а факультет журналистики открывал мне доступ к стажировкам, недоступным на факультете литературы, – и это при том, что на последнем преподавали такие мэтры, как Джеймс Ли Бёрк, Джеймс Крамли и Ричард Хьюго, поэт, лекции которого я посещал. Так вот, одна из стажировок, при Конгрессе, финансировалась корпорацией «Сирс», и именно она привела меня к тому зловещего вида дому в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия.
  За исключением этой стажировки, Университет штата Монтана не дал мне ровным счетом ничего… ну, разве что навыки редактирования. Мой наставник по этому предмету, Роберт Макгифферт, настолько преуспел в нем, что в летние каникулы подрабатывал, редактируя статьи для «Вашингтон пост».
  Некоторой части своей самонадеянности и провинциальной наивности я лишился в Университете Миссула. Я отрастил длинные волосы: в мире правили рок-н-ролл и «Битлз». Я даже поэкспериментировал немного с запрещенными законом веществами (эффект от них точнее всего описывается словами «окаменел»), но всего несколько раз, и я ни разу не отплясывал в толпе под Lucy in the Sky with Diamonds. По мере того как все больше моих друзей возвращалось из Вьетнама в цинковых гробах, а из Вашингтона не слышалось ничего кроме откровенного вранья, я присоединился к антивоенному протестному движению, хотя настаивал, чтобы оно удерживалось в рамках закона. Одну весну я провел с активистами негритянского движения в чикагском гетто, а еще руководил проектом Ральфа Нейдера в Монтане, который даже добился некоторого успеха, хотя – открою один секрет – единственным его членом кроме меня самого была моя однокурсница Ширли, по молодости лет полагавшая себя моей подружкой.
  В общем, когда я вернулся в Шелби после вашингтонской стажировки, я так и не имел ни малейшего представления о том, как приблизиться к своей мечте. Единственное, чем мне хотелось заниматься, – ну, почти единственное – это писать. Планы родителей и школьных педагогов сделать из меня юриста я похоронил почти сразу, хотя некоторое время меня и соблазняла возможность отправлять нехороших парней в тюрьму, невиновных выпускать на свободу, а на вызовы демократии отвечать соблюдением Конституции и чтобы при этом у меня оставалось время заниматься творчеством по ночам. Осенью семьдесят первого года я приступил к преддипломной практике, дававшей мне – как я, во всяком случае, надеялся – законное прикрытие для занятий писательством…
  И так все, в общем-то, и вышло, но лишь по счастливой случайности.
  Монтана как раз переписывала свою устаревшую, составленную еще баронами-разбойниками Конституцию – Дэшил Хэммет, кстати, избрал местом действия своего первого романа «Красный урожай» ту самую, со старой еще Конституцией, Монтану. Команде, составлявшей новый текст, срочно требовался человек, умевший быстро писать и имевший резюме с упоминаниями правительства и политики (скажем, работавший на какого-либо сенатора). Один из друзей выдернул меня на эту работу из университетского кампуса; именно здесь я смог увидеть своими глазами то, как замечательно действует демократия в условиях, когда простые граждане работают на совесть и отказываются делать это за закрытыми дверями.
  После того как весной семьдесят второго года новую Конституцию приняли, я на несколько месяцев исчез со сцены: поездил по стране, остался жив, вернулся в городок Хелена в Монтане и, поработав немного пожарным инспектором, устроился в непомерно разросшееся агентство по ювенальным правонарушениям, работавшее в штате на федеральные деньги. Меня вполне устраивала работа, занимавшая руки и голову, поскольку мои сердце и душа были заняты совсем другим – мечтой.
  Я решил, что лучший способ написать роман – это взять и написать роман.
  И что лучший способ стать писателем – это писать.
  Редкий новичок в этом ремесле оказался настолько неподготовлен к последствиям такого решения.
  Однако страсть к писательству жгла меня сильнее, чем героин, помноженный на секс.
  Я жил тогда в крошечной квартирке на втором этаже симпатичного коттеджа неподалеку от капитолия штата – в Хелене. Некоторое время моим соседом был один из умнейших порождений беби-бума, мой давний друг по имени Рик Эпплгейт. Я до сих пор беззастенчиво краду имена для своих вымышленных героев из его исторических книг. Еще по соседству жила совершенно очаровательная семейная пара: он – талантливый и чертовски сообразительный адвокат, она – из тех темноволосых женщин, на которых мечтало жениться подавляющее большинство нас, шестидесятников. Я прожил там достаточно долго, так что застал рождение их первенца, девицы по имени Мэйли Мелой, которая впоследствии стала одной из самых заметных писательниц своего поколения. А вот рождения их второго, Колина Мелоя, ставшего руководителем и автором текстов знаменитой инди-рок-группы уже нового столетия, «Декабристов», я уже не дождался – съехал раньше. Днем я занимался обычной американской бюрократической ерундой, бегал трусцой, занимался дзюдо в спортзале Ассоциации молодых христиан, ходил на свидания, стал крестным отцом сыну моего кузена, слушал рок по радио и с пластинок, ходил в кино, экономил на чем мог, а в свободное время уплывал в фантастические миры, барабаня по клавишам тяжеленной, оставшейся у меня еще с университетских времен пишущей машинки «Ройял».
  И вот тогда этот вопрос – «что, если?..» – ждавший своего часа с вашингтонских времен, начал подавать признаки жизни.
  В те времена эталоном шпионского романа являлся суперагент 007 Джеймс Бонд. Ну да, имелись хорошие фильмы, поставленные по отличным книгам Джона Ле Карре («Шпион, пришедший с холода») и Лена Дейтона («Досье ИПКРЕСС»), но все они находились в тени Бонда. На библиотечных полках можно было найти издания Эрика Эмбера, Джозефа Конрада и Грэма Грина, но в книжных магазинах они терялись в сиянии глянцевых обложек «Доктора Нет», «Голдфингера», «Из России с любовью», с изображениями Шона Коннери, Урсулы Андерс, секса и пистолета «вальтер ППК».
  И как бы мне ни нравилась реплика: «Бонд. Джеймс Бонд», писать про супергероя не хотелось. Супергерой побеждает всегда и везде, он не знает, что такое паранойя, даже опасности, которые ему угрожают, какие-то картонные. А главное, в жизни я таких не встречал. Выучившись… точнее, прикоснувшись к ремеслу журналиста, я хотел хоть одним боком соприкасаться с реальностью. Поэтому я знал: кем бы ни оказался мой герой и в какой бы из вашингтонских «что, если?» он ни попал, суперменом ему не бывать.
  Но он обязательно будет работать на ЦРУ.
  Центральное разведывательное управление – самый знаменитый в Америке магазин, продающий шпионов оптом и в розницу. В те времена, уже в постмаккартистскую эпоху, когда еще не павший жертвой покушения Джон Фицджеральд Кеннеди публично признавался в любви к Джеймсу Бонду, а тайно ввязывался в закулисные интриги вроде попытки убийства Фиделя Кастро руками мафии, ЦРУ представляло собой невидимую, окруженную легендами армию. В ту доинтернетную эпоху, когда еще не было электронных книг, поисковиков и сайтов разной степени достоверности, еще до того, как массовые акции против Вьетнамской войны и Уотергейт помогли раскрутить всякого рода шпионские скандалы, на полках среднего книжного магазина или библиотеки изданий ЦРУ не было вообще.
  В поисках материалов для «Кондора» я обнаружил только три заслуживающие доверия работы про эту организацию: две, написанные Дэвидом Уайзом и Томасом Б. Россом («Невидимое правительство» и «Шпионский истеблишмент»), и еще одну – Эндрю Талли («ЦРУ, взгляд изнутри»). Также я основательно порылся в книге историка Альфреда В. Маккоя, который, не устрашившись гнева американского правительства, французских спецслужб, сицилийских и корсиканских мафиози, китайских Триад и наших союзников-чанкайшистов, написал свою «Политику героина в Юго-Восточной Азии» – анализ истории двадцатого столетия, глубина, точность и гениальность языка которого вполне заслуживали б Пулитцеровской премии, которую, однако, книга так и не получила. Маккой исходил горы Лаоса, коридоры правительственных учреждений Сайгона (ныне Хошимина) и злачные кварталы Бангкока – и все ради того, чтобы продемонстрировать, что американское правительство в лучшем случае просто закрывало глаза на криминальную сущность тех, кто называл себя нашими друзьями и союзниками.
  Этими трудами в сочетании со статьями моего будущего босса и коллеги по раскапыванию всякого рода грязи Джека Андерсона, да еще редкими, полными туманных намеков рассказами моих друзей, вернувшихся из Вьетнама и повидавших там «кое-чего», и ограничились все мои познания о ЦРУ.
  В общем, моему воображению повезло: его не сковывал избыток реальности.
  Художественная литература того времени относилась к ЦРУ как к призраку, вокруг которого ходили на цыпочках, избегая соприкасаться с ним. При том, что агенты ЦРУ засветились в сотнях повестей и романов, как правило, всех их отличала моральная и физическая стойкость в сочетании с профессиональной непогрешимостью. То, чем они занимались, как и зачем, авторов не интересовало. Я нашел только четыре исключения из этого правила: Ричарда Кондона, чей «Маньчжурский кандидат» – и в виде книги, и в виде фильма – заметно содействовал моему взрослению; насквозь пронизанный нуаром и цинизмом роман Ноэля Бена и снятый по нему Джоном Хьюстоном фильм «Кремлевское письмо», заставившие меня обратить внимание на «неофициальные», не имевшие отношения к ЦРУ шпионские организации; Чарльза Маккерри, до 1967 года работавшего глубоко законспирированным цэрэушным агентом, чьи романы начали выходить примерно в то же время, когда я писал «Кондора», и, наконец, еще одного бывшего агента ЦРУ, Виктора Марчетти, который уже после выхода моей книги написал «ЦРУ и культ разведки», классическую книгу-разоблачение, которую бдительный Верховный суд США подверг практически построчной цензуре. В книге 1971 года «Канатоходец», которую я прочитал, уже закончив «Кондора», Марчетти прибег к вполне тогда привычной практике, какой бы абсурдной она ни казалось сейчас, а именно поменял название ЦРУ на НРУ, тем самым еще сильнее отдалившись от реальности. Голливуд относился к ЦРУ с трепетом, полным благоговейного ужаса, на кино– и телеэкранах это ведомство означало невероятные гаджеты и рыцарей в плащах, устремившихся в праведный поход за Святым Граалем.
  Большим исключением можно считать и то, что очень немногие (включая меня) посмотрели фильм 1972 года «Скорпион» с Бертом Ланкастером в роли агента ЦРУ, который мог заслуживать, а мог и не заслуживать охотившегося за ним с подачи Управления француза-убийцы. Оцените иронию: съемочная группа фильма периодически останавливалась в отеле, из которого команда никсоновских «сантехников» вела наблюдение за стоявшим напротив комплексом «Уотергейт», готовясь к своему едва ли не самому знаменитому в истории взлому. Два других замечательных фильма этой параноидальной эпохи – «Заговор «Параллакс» и «Элита убийц» – вышли на экран уже после того, как я закончил работу над своим романом. С университетской скамьи я старался не пропускать телешоу «Я – шпион» с Биллом Косби и Робертом Калпом, однако телевидение в шестидесятые следовало жестким цензурным стандартам, и эти два персонажа то и дело скатывались к обычным штампам сверхгероев.
  Ну, конечно, имел место и Альфред Хичкок, мастер кинематографического саспенса. Его шедевры часто разыгрывались в мире шпионажа и международных интриг – достаточно вспомнить «На север через северо-запад». Но для Хичкока шпионы служили скорее инструментом для раскрытия других характеров. Так, его Макгаффин – это всего лишь сила, заставляющая героев сблизиться и сплотиться, этакая мотивация, повод для действия и напряжения.
  Из всех творческих уроков, преподанных мне Хичкоком, главным, наверное, являлось то, что лучшие его сюжеты до правдоподобия личные: обычные, живые люди вдруг оказываются на грани жизни и смерти, и в это положение они могут попасть по воле случайных попутчиков или каких-то геополитических потрясений. У Хичкока самые заурядные, порой даже бесцветные персонажи, брошенные в гущу событий, вынуждены сражаться не на жизнь, а на смерть, чтобы восстановить уничтоженное Макгаффином.
  Вот такими были истоки Кондора.
  Многие из моих откровений о ЦРУ исходили от Уайза и Росса. Главное, что я почерпнул, – это то, как сильно зависит Управление от работы незаметных аналитиков, не пользующихся вниманием журналистов. Поэтому мне показалось интересным развить эту тему.
  Я изобрел работу, которая бы нравилась мне самому (если бы я не смог стать писателем): читать чужие романы в поисках штучек, полезных для шпионского ремесла, включая загадки моего любимого Рекса Стаута с его Ниро Вульфом.
  Уайз и Росс дали мне приблизительное представление о структуре ЦРУ.
  Потолкавшись некоторое время за кулисами Сената, поработав в Монтане в дорожной службе и в общественной, пусть и с федеральным бюджетом организации, я пришел к выводу, что даже тайные службы безопасности вроде ЦРУ все равно остаются обычными бюрократическими ведомствами, которыми движут те же силы и слабости, которые я наблюдаю в повседневной жизни.
  И в результате я попытался ответить на волновавшие меня вопросы в своем романе, изобразив в нем такие очевидные (для меня, по крайней мере) вещи, как панику, которую испытывает попавший в беду агент. Надо сказать, последующая моя жизнь – в том числе совместное с Джеком Андерсоном разгребание всяческой грязи – полностью подтвердила это мое предположение.
  Дело в том, что я не испытывал ни малейшего сомнения: моему герою есть чего бояться, и ему потребуется любая возможная помощь. Созданный моим воображением образ позволял герою поступать только так, как поступил бы на его месте любой другой. Возможно, он умен, но не сверхспособен, а большая часть его умения могла проистекать только из той биографии, которую я для него заготовил. Даже имя я ему выбрал такое, чтобы оно отображало ту категорию, которая в американском сленге именуется обычно «ботанами». И никаких хемингуэевских Ников Адамсов, никаких Стивов из «Гавайи Пять-Ноль» – он стал Рональдом Малькольмом. Идеальное имя для выбранного мною поля действия. И его – как и частенько меня – даже друзья зовут по фамилии.
  Свой первый роман я писал, будучи журналистом, поэтому на свой вопрос «что, если?» отвечал простой, сухой, прямолинейной прозой – в точности как меня учили. Битых четыре месяца я проводил все ночи и выходные на кухне своей квартирки в Хелене за видавшей виды зеленой пишущей машинкой. О том, как я назову книгу, у меня не имелось ни малейшего представления до тех пор, пока я ее не дописал и не обнаружил, что вся она выстроена, повинуясь простой хронологии, укладывающейся – с небольшими доделками, конечно, – в шесть дней. Наша культура к этому времени уже свыклась с тем, что действие триллера вроде «Семи дней в мае» вполне может уложиться в неделю. Еще половину субботнего дня я потратил на то, чтобы выдумать Малькольму подходящую агентурную кличку, и остановился на Кондоре потому, что слово это ассоциируется со смертью, но звучит куда круче просто «стервятника».
  Я никогда не рассматривал «Кондора» в качестве простого упражнения. Понятное дело, я не представлял из себя ничего кроме двадцатитрехлетнего неудачника, лишенного связей, наставников или заступников, жившего в нескольких тысячах буквальных и фигуральных миль от издательского мира Нью-Йорка.
  Впрочем, эта абсолютная изоляция только подстегивала мое воображение.
  Я перерыл все полки в местной библиотеке в поисках издательств, публиковавших что-нибудь, хоть отдаленно напоминавшее замысел, сложившийся в моем котелке. В конце семьдесят второго года я составил список примерно из трех десятков компаний. С помощью стоявших у меня на работе гаджетов – электрической пишущей машинки «АйБиЭм» и ксерокса – я настрочил краткое изложение текста, не дававшее, однако, представления о развязке, сигнальную главу и автобиографию, в общем-то соответствовавшую истине, но полную туманных недоговорок. В один прекрасный день я опустил в почтовый ящик тридцать конвертов и вернулся к обычной жизни, то бишь к использованию рабочего времени и техники для печати чистовой версии «Кондора». Из тридцати издателей откликнулось на мои письма около половины, и из них шесть дали положительный отзыв. Из этих шести я наугад выбрал одно издательство, куда и отослал чистовик.
  Четыре месяца спустя, так и не дождавшись ответа, я уже было собрался уволиться с работы в Хелене, чтобы вести голодное писательское существование в Миссуле, чуть более цивилизованном городе штата Монтана. Впрочем, перед этим я все-таки позвонил в издательство, пробился к главному редактору и получил от него вежливый отказ в публикации. Выждав еще несколько дней, чтобы получить новые адрес и телефон в Миссуле, я отослал рукопись в следующее по списку издательство – В. В. Нортон – и занялся переездом.
  Родители и некоторые мои друзья пребывали в ужасе: никто из известных им людей не зарабатывал на жизнь писательством. Я не обращал на это внимания. В семьдесят третьем мне исполнилось двадцать четыре года, я снимал конуру в рабочем районе Миссулы, потихоньку тратил свои сбережения, поскольку заработка журналиста-фрилансера едва хватало на аренду жилья, экономил на всем (кока-колу, например, я позволял себе только в те вечера, когда занимался карате в спортклубе) и продолжал, продолжал барабанить по клавишам своей старой зеленой машинки сутками напролет, пока стертые пальцы не начинали кровоточить – вот почему этот период своей жизни я назвал «Кровь на клавишах».
  Результатом этого периода стал классически перегруженный самокопанием роман в жанре «Выпускника», читать который, надеюсь, не доведется никому, а также, как ни странно, напечатанная-таки театральная комедия под названием «Великая афера с булыжниками»; в Штатах она, правда, вышла под псевдонимом. Зато в Италии ее издали под моим настоящим именем, там она выдержала несколько тиражей. В 2000 году группа анонимных итальянских писателей под названием «Ву-Минь» поведала мне, что эта пьеса послужила для них одним из источников вдохновения.
  В реальном же мире в это время мой банковский счет таял на глазах, а выпуски новостей все больше сосредотачивались на криминальных скандалах, исходивших от администрации Никсона, что волновало меня сильнее, чем перспектива голодной смерти. Мой бывший босс, сенатор Меткалф, выделил грант для журналистов из Монтаны – тратить время на связанные с ним обязанности мне не хотелось, но из всех моих газетных статей в Миссуле напечатали лишь одну, и еще одна заметка в три абзаца готовилась к печати в национальном спортивном журнале… В общем, я подал заявку на грант, начал подумывать о возвращении в дорожное ведомство или на еще какую-нибудь бюрократическую работу, которая не отвлекала бы мой творческий потенциал от настоящих – писательских – дел.
  И тут зазвонил телефон.
  Мужчина на том конце провода представился Старлингом Лоуренсом, вообще-то писателем, но на тот момент редактором В. В. Нортона, и сообщил, что они хотели бы издать «Кондора» и готовы заплатить тысячу баксов – на десять процентов больше, чем я заработал бы за год, трудясь белым воротничком. Разумеется, я согласился, и он добавил, что им кажется, книгу можно также продать в качестве киносценария.
  Мне ужасно хотелось спросить, понимает ли он, что такого рода штуки срабатывают только в кино, но я все-таки промолчал и даже удержался от смеха. В конце концов, он собирался издать мой роман, так что я не хотел показаться невежливым.
  Спустя еще две недели, когда я стоял в пустой ванне, пытаясь залатать протекавший душевой шланг с помощью изоленты, телефон зазвонил снова.
  На этот раз Старлинг Лоуренс и еще несколько издательских парней сообщили мне, что знаменитый кинопродюсер Дино Ди Лаурентис прочитал мой роман в рукописи и быстро (позже Дино рассказал мне, что решение он принял после первых четырех страниц) решил снимать по нему фильм. Он купил мою книгу, и моя доля составляла восемьдесят одну тысячу.
  Я стоял дурак дураком, держа в руке рулон серой изоленты и слушая возбужденный голос Старлинга, потом спохватился.
  – Извините, – перебил я его. – Мне тут надо шланг изолентой замотать, и я не слышал ни единого слова из тех, что вы сказали после восьмидесяти одной тысячи.
  Черт, да на такие деньги я мог бы не заниматься ничем, кроме писательства, несколько лет!
  Спустя еще неделю сенатор Меткалф включил меня в свой журналистский пул, и мне предстояло ехать в Вашингтон для работы в его команде.
  Мне было всего двадцать четыре года.
  И я отправился навстречу приключениям, каких и представить себе не мог.
  Большинство из тех, кто читает эти строки, имеют какое-то представление о содержании «Кондора» по фильму, так что я – надеюсь, это не будет спойлером – приоткрою вам еще немного деталей создания книги.
  Каждый роман состоит из двух книг: рукописи, выходящей из-под пера автора, и того продукта, который совместными усилиями ваяют для читателя издатели, редакторы и автор. При этом в процессе создания второй книги автор выступает одновременно в качестве и мясника, и говядины.
  Кондор в моей рукописи соответствует тому персонажу, которого вы знаете, но роман в том его виде, в каком он вышел в семьдесят четвертом году, несколько отличается от написанной мною истории.
  Рукопись представляет собой классический шпионский детектив-нуар, на протяжении которого Кондора кидает от одного моего «что, если?» к другому в рамках заговора небольшой группы коррумпированных цэрэушников, проворачивающих контрабанду героина в неразберихе Вьетнамской войны, определявшей облик моего поколения. И эти Макгаффины шесть дней гоняются за Кондором, и за эти шесть дней женщина, которую он берет в заложницы и которая становится затем его любовницей (представили себе Фэй Данауэй?), погибает от руки убийцы, что превращает главного героя из жертвы в охотника-убийцу. И хотя действие происходило в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, пролог и эпилог переносил нас во Вьетнам. Вся рукопись подчинялась ритмике рок-н-ролла – от игравшего по радио в момент нашего первого знакомства с Кондором Just My Imagination и до кульминации, когда – можете называть это жестоким убийством, а можете правосудием – Кондор, так сказать, теряет невинность в мужском туалете вашингтонского аэропорта под величайшую песню «Битлз» With a Little help from my Friends.
  Эти строчки исчезли из текста первыми, когда оказалось: то, что я считал удачным литературным ходом, означает необходимость выплаты правообладателям, непосредственно влиявшей на размер причитавшегося мне аванса за книгу. Я слишком переживал за свое финансовое будущее, чтобы рисковать деньгами. Потом дело дошло и до «Темптейшнз», игравших по радио в момент, когда Кондор, отлынивая от работы, сидит на подоконнике и наблюдает за проходящей мимо здания красивой незнакомкой. Мне эта сцена казалась ироничной.
  И все-таки я гордился тем, как мало изменений внесли в книгу Старлинг и издатель варианта в жесткой обложке, хотя от вьетнамских пролога и эпилога они заставили-таки меня отказаться.
  И когда дошло дело до киносценария, издатель варианта в мягкой обложке – или, скорее, кто-то из участников совещания в издательстве – спросил Нортона, не соглашусь ли я на две небольшие правки.
  Первая сводилась к замене героина на что-нибудь другое – ну, например, на какой-нибудь супернаркотик. После кассового успеха «Французского связного» продюсеры боялись, что героин покажется зрителям повтором.
  Во-вторых, меня просили оставить в живых героиню Фэй Данауэй: «Очень уж безысходно выходит с ее убийством».
  Эти предложения озвучили мне по телефону; я выслушал их в пригороде Вашингтона, в квартире, которую снимал на паях с моими друзьями из Монтаны на время, пока не устроюсь в городе основательнее. Чего я тогда еще не понимал, так это того, что у меня имелась возможность влиять на процесс. Злую шутку со мной сыграло журналистское образование: меня воспитали в святой вере в непогрешимость издателя и в то, что возражать ему – самый верный способ угробить свою работу.
  Отказ от рок-н-ролла меня огорчил, но в этом смысле я был явно не одинок, поскольку такие штуки почти не встречались и в других романах. Отказ от пролога и эпилога делал действие динамичнее, сразу окуная читателя в сюжет, и это изменение я считал не лишенным смысла.
  Но вот замена героина «каким-нибудь сверхнаркотиком» показалась мне полной чушью. Все-таки я писал роман, весь смысл которого заключался в том, что он настолько близок к реальной жизни, насколько это вообще возможно, а сверхнаркотик эту реальность оскорблял.
  И то, что героиня оставалась в живых, означало: спусковой механизм, превращавший героя в подобие тех, кто за ним охотился, исчез.
  Я кое-как вывернулся: Кондор только полагал, что ее убили (вообще-то я сделал ее калекой, но не без шансов на выздоровление); и я решил, что с точки зрения мотивации этого может и хватить.
  Что же до героина, я – деревенщина из Монтаны – предложил безликим, хотя и продвинутым нью-йоркским издателям этакого троянского коня: пусть вместо героина нехорошие парни ввозят в Штаты брикеты морфия. «Отлично!» – последовал ответ, и я сразу же понял: эти хранители культуры не имеют ни малейшего представления о наркоторговле, которой они так боятся, и понимание того, что такое «хорошо» и что такое «плохо», остались у них на уровне средней школы. Морфий брикетами в Америку не ввозят: это экономически невыгодно, отчасти оттого, что морфий – это неочищенный героин. Впрочем, какой-никакой, морфий оставался настоящим наркотиком, а не плодом больной издательской фантазии, сверхзельем, которое превратило бы моего «Кондора» в жалкую пародию на триллер.
  И не забывайте: я оставался всего лишь двадцатичетырехлетним новичком. Мне еще повезло, что текст редактировали сравнительно немного. Черт, мне повезло хотя бы потому, что его вообще опубликовали.
  Некоторым романам везет настолько, что они состоят не из двух, а из целых трех книг: авторской рукописи, отредактированного издания и сценария, который Голливуд показывает на экране.
  Роберта Редфорда выбрали на главную роль еще до того, как я лично познакомился со Старлингом Лоуренсом в вестибюле его нью-йоркского небоскреба.
  Следующие изменения в сценарии стали следствием того, что произошло в нашей стране в реальности.
  Место действия пришлось перенести из Вашингтона в Нью-Йорк: как мне объяснили, Редфорд снимался в этом году в двух фильмах – «Трех днях Кондора» и «Всей президентской рати». Он проживал в Нью-Йорке с семьей и не хотел отрываться от нее, переезжая в другой город на целый год. Из двух фильмов поменять место действия можно было только у «Кондора».
  Куда серьезнее обстояло дело с Макгаффином.
  Еще до того как я переехал из Монтаны в Вашингтон, Штаты содрогнулись от первых нефтяных эмбарго. Невидимый мир нефтяной политики вдруг выступил на первый план, повлияв на весь наш жизненный уклад. Эти изменения в американских реалиях, в американском сознании оказались слишком привлекательными в творческом отношении, чтобы от них отмахнуться, поэтому наркотик Макгаффина превратился из героина в нефть. И вместо моего и без того довольно мрачного финала гениальные сценаристы предложили еще более зловещую развязку.
  Помимо всех этих крупных переделок в кино просочились жаргон и штуки, вошедшие в нашу жизнь после Уотергейта и свежих разоблачений в сфере спецслужб. «Кондор» оказался, например, одним из первых фильмов, в которых были показаны такие устройства, как сканирующий документы компьютер, – в 1974 году это казалось настоящей фантастикой.
  Невозможно описать ощущения писателя, попавшего на съемочную площадку, где все, что возникло в его разгулявшемся воображении, обретало материальность и объем. Съемочная группа и актеры встречали меня как родного. Я ходил как во сне.
  По площадке меня водил Сидни Поллак – он демонстрировал доходившее до болезненности внимание к деталям, вплоть до никогда еще появлявшихся на экране образцов оружия, которым будут пользоваться убийцы. Я зачарованно слушал его рассказы, как он собирается нагнетать напряжение в той сцене, где не происходит ничего… если, конечно, не считать того, что неумолимый убийца и его жертва едут в одном лифте в компании ничего не подозревающих свидетелей. Сидни объяснил, что соблюдение хронологической последовательности событий в фильме означает: он не смог бы показать бегущего от убийц Редфорда на протяжении шести дней и ночей, поэтому все действие уложилось в три дня.
  Редфорд был со мной предельно приветлив. Помнится, зимним манхэттенским утром мы стояли на крыльце тайного цэрэушного офиса – порождения моей «что, если?»-любознательности – и трепались о нашей работе, стараясь не обращать внимания на парочку светских дам в норковых шубах, пытавшихся прорваться через огораживающие место съемки полицейские барьеры, чтобы поглазеть на нас поближе. Эти две манхэттенские матроны буквально подпрыгивали от возбуждения и вытягивали шеи, как школьницы. До сих пор гадаю, производит ли Роберт Редфорд на женщин такое же впечатление.
  Редкий начинающий писатель встретил такой благожелательный прием Голливуда. Дино, Поллак, Редфорд и остальные тепло отнеслись к моей тощей книжице, превращенной их стараниями в кинематографический шедевр. Мне повезло сделать в этом увлекательном процессе первый шаг, и я благодарен за это судьбе. Вся моя дальнейшая жизнь проходила под знаком «Кондора».
  Однако до тех пор, пока не стало известно о реакции КГБ, никто и не догадывался, насколько все это серьезно.
  В том самом году, когда другой великий американский автор моего поколения, Брюс Спрингстин, выпустил свою судьбоносную «Рожденный бежать», вышел на экраны мой фильм, ушел в отставку Никсон, закончился мой сенатский грант, готовились к изданию еще две мои книги, я, не задумываясь, ухватился за шанс присоединиться к команде Джека Андерсона, разгребавшей тогдашнюю политическую грязь. В конце концов, никсоновские громилы пытались убить Джека (к счастью, по части убийств они преуспели меньше, чем по части взломов). Одним из моих шефов стал Лес Уиттен – тот самый, что невольно вдохновил мой роман о ЦРУ. Надо же, как повезло! Редфорд пригласил меня на предпремьерный просмотр фильма в Вашингтоне, и я прихватил с собой Ширли (все еще мою подругу) и коллег из команды Джека Андерсона. Вот это была жизнь!
  Хотя продолжение, которое я написал почти сразу, благополучно вошло в список бестселлеров «Нью-Йорк таймс», я довольно скоро осознал, что квинтет романов про Кондора неизбежно попадет в рамки окультуренного образа, созданного на экране великим и несравненным Робертом Редфордом, а с этим мне не справиться.
  Поэтому я отпустил Кондора на волю.
  До самого 11 сентября.
  Когда дым горевших башен-близнецов рассеялся, Кондор прилетел обратно.
  Первым делом он заставил меня открыть, что случилось с тех пор с Рональдом Малькольмом, этим похожим на меня бунтарем из шестидесятых, причем проделать все так, чтобы это не противоречило образу Редфорда – ну или по крайней мере не наносило ему слишком уж заметного ущерба. Поэтому в одной из моих любимых работ, «Бешеных псах» 2006 года, Кондор появляется в роли этакого камео – в тайной психушке ЦРУ.
  Этим дело не ограничилось.
  И вот наконец роман, который я написал про нынешнего, после 11.09, Кондора – xmlns:l="http://www.w3.org/1999/xlink" l:id20200522163543_14Condor.net – уже выложен в Сеть в виде электронной книги, так что он – вместе с эссе, объясняющим его происхождение, – готов предстать перед вашими глазами.
  «Кондор» стал ангелом-хранителем всей моей жизни.
  Еще до того, как я узнал о вдохновленном «Кондором» тайном отделе КГБ, один из участников тайной операции в Уотергейте Фрэнк Старджис рассказал мне, что его агентурная кличка в ЦРУ была Кондор, хотя моя работа никак не могла быть вдохновителем такого выбора. Равно как не могла служить этим для «Операции «Кондор» – объединения праворадикальных военизированных группировок в Южной Америке. В 1980 году убийца в форме почтальона разделался с бывшим иранским дипломатом в Вашингтоне – спецслужбы и полицейское руководство утверждали, что эту идею он почерпнул в «Кондоре», хотя сам исполнитель убийства, который тогда скрылся и с которым мне удалось связаться в Багдаде после 11 сентября, сказал, что сам он в этом не уверен.
  «Кондор» послужил основой для пародий в мультсериалах «Сейнфилд», «Симпсоны», «Фрейзер», «Царь горы», его упоминали в сериалах вроде «Морская полиция: спецотдел» и «Во все тяжкие». Авангардная рок-группа «Рэдиохед» использовала в одной из своих песен фрагменты диалогов из фильма.
  В январском обзоре «Вашингтон пост», посвященном лучшим фильмам минувшего столетия, пулитцеровский лауреат, кинокритик (а также замечательный друг и отличный писатель) Стивен Хантер назвал «Три дня Кондора» одним из символов семидесятых, типичным отображением того параноидального времени. Кроме того, писал Хантер, «это знаменует глобализацию кино, ибо Голливуд лишился принадлежавшего ему с рождения титула пупа земли».
  Ну и, не будь «Кондора», зачисленного Международным союзом авторов триллеров в сотню обязательных к прочтению книг, я бы ни за что не оказался в обществе Чарльза Диккенса, Раймонда Чандлера, Дэшила Хэммита и других моих кумиров, не получил бы премий во Франции и Италии.
  «Кондор» отворил передо мной сотни дверей – от Голливуда до журналистики, издательств и клубов поклонников детективной литературы. Он подарил мне репутацию, которая позволила жить и выживать на закоулках Америки прошлого века, кишащих террористами, наркоманами, мошенниками, убийцами, ворами, тайными агентами, революционерами, фараонами и шпионами – всеми теми, кого я описал в «Правилах игры» (кстати, тоже доступных в виде электронной книги – спасибо «Мистериз-Пресс»).
  Но прежде всего «Кондор» подарил мне свободу парить в мечтах. Позволил мне материализовывать все мои «что, если?». Дал фундамент, на котором я построил собственную благополучную жизнь, а потом и жизнь всей моей семьи. Предоставил возможность прикоснуться и если не облегчить, то хотя бы осветить судьбы миллионов людей, большинство из которых мне даже незнакомы.
  Таких, как вы.
  Спасибо вам.
  Среда
  …Самые значительных побед достигают не тайно, под покровом темноты, но терпеливо, час за часом, вчитываясь в страницы научных журналов. Если подумать, их [целеустремленных исследователей-патриотов из ЦРУ] можно считать американскими учеными-профессионалами. Труд их не воспет, но неоценим.
  Президент Линдон Б. Джонсон, речь при принятии присяги Ричардом М. Хелмсом при вступлении последнего в должность директора ЦРУ, 30 июня 1966 года
  В четырех кварталах позади Библиотеки Конгресса, сразу за перекрестком Юго-Восточной-А и Четвертой улиц, вторым от угла расположено сияющее белой штукатуркой трехэтажное здание. При всем разнообразии соседних построек мимо него трудно пройти не заметив – хотя бы из-за окраски. Чистая белизна штукатурки резко выделяется на фоне выцветших красных, серых, зеленых и потемневших белых стен. Невысокая черная чугунная изгородь, равно как аккуратно подстриженные палисаднички, придают дому этакое неброское достоинство, которого так не хватает соседним зданиям. Притом на него почти не обращают внимания. Жители квартала давно свыклись с его присутствием, не выделяя его из привычного пейзажа. Десятки работающих на Капитолийском холме и в Библиотеке Конгресса, проходя мимо каждый день, не замечают его в спешке; впрочем, будь у них время, они все равно наверняка прошли бы мимо, не удостоив его взглядом. Хотя отсюда до Холма всего пара шагов, туристы редко попадают на эту улицу. А те, кто все-таки оказывается здесь, обычно оглядываются по сторонам в поисках полисмена, который подскажет дорогу из этих неуютных кварталов к расположенным для безопасного просмотра национальным монументам.
  Если прохожему в силу какой-то прихоти захочется приглядеться к дому повнимательнее, он не обнаружит в нем почти ничего необычного. Еще не заходя внутрь ограды, он, скорее всего, в первую очередь заметит табличку размером три на два фута, согласно которой здание принадлежит Национальному управлению Американского литературно-исторического общества. В Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, городе сотен достопримечательностей и головных офисов самых разных организаций, такие здания не редкость. Если этот прохожий мало-мальски разбирается в архитектуре, его наверняка заинтересует резная черная дверь с необычно большим глазком. И если его любопытство одержит верх над застенчивостью, он даже может отворить калитку. А вот негромкого щелчка реле, замыкаемого поворотом чугунной створки, он наверняка не услышит. Сделав несколько шагов по дорожке, прохожий может подняться по черным чугунным ступеням на крыльцо и нажать на кнопку звонка.
  В случае (впрочем, таких случаев большинство), если Уолтер пьет кофе на маленькой кухоньке, переносит с места на место коробки с книгами или подметает пол, посетитель даже не догадается о том, что дом охраняется. Он услышит прокуренный голос миссис Расселл: «Войдите!» – и жужжание электрического замка, когда она нажмет на кнопку у себя на столе.
  Первое, что заметит визитер, попав внутрь, – это царящий в нем уют. Пока он стоит на нижней площадке входа, его глаза находятся примерно на уровне стола Уолтера. Бумаг там нет, но он и не предназначен для бумаг, зато его передняя стенка бронированная. Повернувшись направо и начав подниматься по ступенькам, посетитель упрется взглядом в миссис Расселл. В отличие от стола Уолтера, ее стол просто завален бумагами. Они сплошь покрывают его поверхность, едва не падают с полок, а за бумагами прячется ее допотопная пишущая машинка. За этой грудой продуктов переработки древесины восседает сама миссис Расселл. Ее седая шевелюра, как правило, всклокочена. В любом случае обрамление лица из ее волос получается так себе. На том месте, где некогда была левая грудь, красуется изготовленная в 1932 году брошь в форме подковы. Миссис Рассел непрерывно курит.
  Тех, кто способен зайти в помещение управления Общества так далеко – ну, не считая почтальонов и курьеров из магазинов, – считаные единицы. Все они, тщательно просканированные взглядом Уолтера (если он, конечно, на месте), попадают в распоряжение миссис Расселл. Если незнакомец пришел по делу, она – в случае, если сочтет уровень его допуска соответствующим, – направит его к нужному сотруднику. Если он пришел лишь из любопытства, она снабдит его пятиминутной, но исключительно занудной лекцией о структуре и целях Общества (поддержка, продвижение и поощрение литературы, что в узком кругу носит название «трех П»), сунет ему в уже сопротивляющиеся к этому моменту руки стопку буклетов, заверит в том, что в настоящий момент нет никого из тех, кто мог бы ответить на дальнейшие вопросы, предложит писать, если есть такое желание, по такому-то ни о чем не говорящему адресу и коротким кивком пожелает всего хорошего. Оглушенные подобным приемом визитеры, как правило, покорно отчаливают, даже не заметив ящичка на столе Уолтера, фотографирующего их в нескольких ракурсах, или красного плафона с зуммером, извещающего о том, что кто-то открыл калитку. Возможно, разочарование посетителей сменилось бы еще большим любопытством, доведись им узнать, что они только что побывали в специализированном филиале отдела разведки ЦРУ.
  Как известно, ЦРУ создано согласно Закону о национальной безопасности 1947 года, ставшему результатом военного опыта, в первую очередь Перл-Харбора, когда Америку застали врасплох. Управление – или Контора, как называют его многие сотрудники, – является крупнейшей и наиболее активной организацией разветвленной разведывательной сети США, насчитывающей около двух тысяч сотрудников, с ежегодным миллиардным бюджетом. В обязанности ЦРУ, как и у других подобных ведомств – британской МИ-6, русского КГБ и прочих, – входят тайные операции, шпионаж, поддержка определенных политических групп и дружественных правительств, а также прямые полувоенные действия. Подобный спектр задач вкупе с главной – обеспечением национальной безопасности в неспокойном мире – превращает их в важнейшие инструменты государственной политики. Бывший директор ЦРУ Аллен Даллес как-то сказал: «Акт национальной безопасности сорок седьмого года… предоставил нашей разведке больше влияния в правительстве, чем любой другой разведке в мире».
  И все же основную часть работы ЦРУ составляют простые, кропотливые изыскания. Сотни аналитиков изо дня в день роются в технических журналах, отечественных или зарубежных, речах политических деятелей, выпусках новостей. Этими изысканиями занимаются два из четырех директоратов ЦРУ. Научно-технический занят преимущественно технической разведкой, и его эксперты готовят детальные обзоры научных исследований по всему миру, включая США и их союзников. Разведывательный директорат обрабатывает информацию другого рода. Она исходит из «открытых» источников: журналов, радио– и телепередач, книг. Затем все перерабатывается и поступает к руководству в трех формах: в виде долгосрочных аналитических прогнозов, ежедневных обзоров текущей мировой ситуации, а также в виде анализа потенциальных проколов в деятельности ЦРУ. Собранная этими двумя отделами информация используется парой других: директоратом снабжения (административным отделом, ведающим вопросами логистики, снабжения, безопасности и связи) и оперативным (в ведении которого находятся собственно тайные операции).
  Американское литературно-историческое общество с головным офисом в Вашингтоне и маленьким филиалом в Сиэттле является структурным элементом одного из самых маленьких подразделений ЦРУ. Благодаря специфическому характеру перерабатываемой информации его почти невозможно связать с разведывательным директоратом, и уж тем более с ЦРУ в целом. Да и сами обзоры, которые готовит подразделение (официально именуемое семнадцатым отделом разведывательного директората ЦРУ), настолько малы, что его доклады даже не всегда включаются в основные сводки. Разумеется, доктор Лаппе – чрезвычайно серьезный, чрезвычайно нервный руководитель Общества (официально именуемого девятой секцией семнадцатого отдела разведывательного директората ЦРУ) – корпит над еженедельными, ежемесячными и ежегодными отчетами, которые совершенно необязательно будут включены в соответствующие отчеты вышестоящего отдела. В свою очередь, отчеты семнадцатого отдела редко производят впечатление на вышестоящее руководство и, как следствие, не включаются в сводки разведывательного директората. Се ля ви.
  В обязанности Общества и семнадцатого отдела в целом входит отслеживание любых упоминаний о шпионаже и всем подобном в художественной литературе. Другими словами, его сотрудники заняты чтением шпионских и детективных романов. Скрупулезному анализу подвергаются нестандартные ситуации и поступки героев тысяч и тысяч книг начиная со времен Джеймса Фенимора Купера. Большая часть книжного фонда хранится в Лэнгли, штат Вирджиния, где расположена штаб-квартира Управления, но и в вашингтонском здании Общества имеется своя библиотека, насчитывающая почти три тысячи томов. На заре своего существования отдел располагался на территории пивоварни Кристиана Ойриха недалеко от Госдепартамента, но осенью шестьдесят первого года, когда ЦРУ переехало в Лэнгли, он тоже получил помещение в пригородах Вирджинии. В начале семидесятых из-за резкого увеличения объема подобной литературы отдел начал испытывать проблемы с логистикой и связанными с этим расходами. В довершение всего тогдашний директор Управления поставил под сомнение необходимость такого количества засекреченных, а следовательно, высокооплачиваемых работников. В результате департамент переместил свое подразделение в столичный Вашингтон, поближе к Библиотеке Конгресса. Поскольку сотрудники работали теперь не в центральном комплексе, уровень их допуска сочли возможным понизить с совершенно секретного до ограниченного. Соответственно понизились и ставки заработной платы.
  Аналитики департамента вспахивают и пропалывают литературную целину; поле деятельности они распределяют между собой по взаимному уговору. У каждого имеется своя специализация, преимущественно по авторам. Помимо работы непосредственно с книгами, аналитики ежедневно получают из Лэнгли пакеты дополнительных материалов с описанием реальных событий; имена, правда, удалены, да и подробности сообщаются лишь самые необходимые. Факты и вымысел сравниваются и – в случае совпадений – тщательно анализируются на основе более подробных, хотя все равно прошедших цензуру документов. Если совпадения подтверждаются, информация об этом включается в засекреченный отчет вышестоящему подразделению. Где-то там, наверху, принимается решение о том, просто ли повезло писателю с воображением или он знает больше, чем положено. И если чаша весов склоняется ко второму решению, автору определенно не повезло, поскольку материалы на него передают в операционный директорат. Ну и, конечно, от аналитиков ожидают перечень полезных для агентов приемов. Эти перечни передаются туда же, в операционный директорат, которому свежие фокусы всегда пригодятся.
  В описываемое утро Рональду Малькольму полагалось составлять именно такой перечень, но вместо этого он сидел на деревянном стуле лицом к спинке, положив подбородок на потертую ореховую поперечину. До девяти утра оставалось еще четырнадцать минут, и он сидел так с того времени, как поднялся в полдевятого по спиральной лестнице к себе в кабинет на второй этаж, громко чертыхаясь, когда горячий кофе плескал из чашки ему на пальцы. От кофе давно ничего не осталось, и организм Малькольма отчаянно нуждался в новой порции, но он боялся оторвать взгляд от окна.
  Что бы ни случилось, каждое утро примерно между 8:40 и 9:00 по Юго-Восточной-А в направлении Библиотеки Конгресса мимо окна Малькольма проходила девушка. И каждое утро, что бы ни случилось, какая бы срочная работа ни ждала его, Рональд смотрел на нее в те короткие секунды, пока она не скрывалась из виду. Это превратилось в ритуал, помогавший ему, по крайней мере дававший стимул выбраться из теплой постели, побриться и отправиться на работу. Поначалу он относился к этому с возбуждением, но постепенно плотский интерес сменился неким непостижимым восхищением. В феврале он перестал анализировать свое поведение и теперь, два месяца спустя, просто смотрел и ждал.
  Стоял первый по-настоящему весенний день. Конечно, и раньше дожди время от времени сменялись солнечной погодой, но весной Малькольм бы этого не назвал. На этот раз солнце светило с самого рассвета без перерыва. В обычном утреннем смоге мерещилось обещание аромата цветущей вишни. Краем глаза Малькольм увидел приближающуюся девушку и придвинул стул ближе к окну. Она не спешила – и словно плыла по улице, двигаясь со спокойной, полной достоинства уверенностью. Длинные каштановые волосы ниспадали едва ли не до пояса, до узкой талии. Макияжем девушка не пользовалась, и в те дни, когда не носила солнцезащитных очков, любопытный наблюдатель мог разглядеть ее чуть округлое лицо с идеально посаженными большими глазами, прямым носом и решительным подбородком. Коричневый свитер в обтяжку рельефно обрисовывал полную грудь, судя по всему, прекрасно обходившуюся без лифчика. Клетчатая юбка оставляла почти полностью открытыми мускулистые (даже чуть слишком мускулистые) ноги в высоких, выше лодыжек, туфлях. Еще три шага – и она скрылась из виду.
  Малькольм вздохнул и, отодвинув стул от окна, сел за стол. Из пишущей машинки торчал наполовину заполненный текстом лист бумаги. Он решил, что для начала рабочего дня задел вполне пристойный, рыгнул, взял пустую чашку и вышел из своей красно-голубой комнатки.
  На лестничной площадке Малькольм остановился и подумал. В доме было два кофейника – один на первом этаже, в крошечной кухоньке на столе миссис Расселл; другой – на третьем, на столе для упаковки корреспонденции. У каждого имелись свои плюсы и минусы. Кофейник на первом этаже был больше, и им пользовалось большинство сотрудников: само собой, сама миссис Расселл, бывший армейский сержант-муштровик Уолтер (с вашего позволения, сержант Дженнингс!), доктор Лаппе и новичок, бухгалтер Хейдиггер – то есть все, чьи рабочие места располагались там. Кофе заваривала, разумеется, миссис Расселл, которая при всех своих недостатках не страдала отсутствием кулинарного таланта. Впрочем, у этого кофейника имелось и два серьезных недостатка. Пользуясь им, Малькольм или Рей Томас, другой работавший на втором этаже аналитик, рисковали столкнуться с доктором Лаппе, чего они предпочли бы избежать. Вторым недостатком была сама миссис Расселл или, как называл ее Рей, Ароматная Полли. От нее пахло.
  Кофейником на третьем этаже пользовалось гораздо меньше народа; собственно, к постоянным пользователям его относились только Гарольд Мартин и Тамата Рейнольдс, два других аналитика. Иногда к ним присоединялись Рей или Малькольм. Изредка – когда ему хватало смелости – с первого этажа поднимался в поисках свежих ощущений Уолтер, глазевший на стройную фигурку Таматы. Конечно, она – славная девушка, думал Малькольм, но представление о том, как нужно заваривать кофе, у нее самое что ни на есть отдаленное. И в дополнение к проблемам кулинарного порядка на третьем этаже Малькольм рисковал попасть в плен к Гарольду Мартину, чтобы, будучи зажатым в угол, выслушивать артобстрел из новостей спорта, спортивной статистики и спортивных прогнозов, а также ностальгических воспоминаний о старших классах в школе. Подумав, Малькольм решил спуститься на первый этаж.
  Миссис Расселл приветствовала Малькольма обыкновенным неприязненным хмыканьем. Иногда – для разнообразия, а также чтобы проверить, вдруг что-то изменится, – он останавливался «поболтать» с ней. Как правило, в таких случаях она рылась в своих бумагах; о чем бы Рональд с ней ни заговаривал, ее ответные реплики сводились к тому, как отвратительно она себя чувствует, как много она трудится и как мало это ценится остальными. На сей раз Малькольм ограничился сардонической ухмылкой и коротким кивком.
  Уже подойдя к лестнице с полной чашкой, Рональд услышал, как отворилась за его спиной дверь кабинета, и напрягся в ожидании нравоучений доктора Лаппе.
  – …Э… гм… мистер Малькольм… можно вас на минутку?
  Ф-фух. К нему обращался не доктор Лаппе, а Хейдиггер. Малькольм перевел дух и повернулся к хрупкому человечку, покрасневшему так сильно, что от его лысой макушки, казалось, исходил жар. Вечно накрахмаленный воротничок и узкий черный галстук туго перетягивали шею, едва не отделяя голову от тела.
  – Привет, Рич, – улыбнулся Малькольм. – Как дела?
  – Хорошо… Рон. Хорошо, – осторожно хихикнул Хейдиггер. Несмотря на полгода полного воздержания и напряженной работы, его нервы оставались напряжены как струна. Любой невинный вопрос о самочувствии Хейдиггера мгновенно воскрешал в его памяти те дни, когда он тайком, дрожа от страха, пил виски в туалете ЦРУ, зажевывая его резинкой от запаха. После того как он «добровольно» прошел курс лечения от алкоголизма, через весь этот ад очищения, после того, как начал собирать воедино крохи былого рассудка, врачи сообщили ему, что все это время санузлы находились под видеонаблюдением службы внутренней безопасности. – Вам… вы не зайдете ко мне на минутку?
  Что ж, любое разнообразие к добру.
  – Конечно, Рич.
  Они зашли в крошечный кабинет библиотекаря и сели – Хейдиггер за свой стол, Малькольм в единственное мягкое кресло, оставшееся от предыдущего домовладельца. Несколько секунд оба молчали.
  Вот бедняга, подумал Малькольм. Запуганный до чертиков, но не потерявший надежды, что сможет дослужиться до былого положения. До допуска к самым секретным материалам, до перевода из этой богом проклятой бюрократической конторы в другую богом проклятую, но сильнее засекреченную. «Возможно, – думал Малькольм, – если тебе повезет, твой следующий кабинет будет окрашен в один из трех других цветов, создающих «более эффективную рабочую среду». Может быть, стены твоего нового кабинета будут окрашены в такой же славный голубой цвет, как у меня и сотен других правительственных служащих».
  – Вот! – воскликнул Хейдиггер так громко, что голос его отдался эхом от стен. Громкость напугала его самого, так что он осекся, откинулся на спинку стула и попробовал еще раз: – Я… мне ужасно неловко беспокоить вас…
  – Да нет, ничего.
  – Ладно. Знаете, Рон… вы не против, если я буду называть вас Рон, нет ведь? Ну, вы ведь знаете, я тут у вас человек новый. Я решил покопаться в бумагах за последние несколько лет, ну, чтобы войти в курс… – Он нервно кашлянул. – Инструктаж доктора Лаппе страдал… скажем так… фрагментарностью. – Малькольм не удержался от усмешки. Всякий, кто мог посмеяться над доктором Лаппе, не мог не обладать некоторой крепостью яиц. Малькольм решил, что Хейдиггер ему, возможно, все-таки нравится.
  – Так вот, – продолжал тот. – Ну… вы ведь тут уже два года, верно? С самого переезда из Лэнгли?
  Верно, подумал Малькольм, кивая в ответ. Два года, два месяца и еще несколько дней.
  – Да… Ну, я тут обнаружил некоторые… как бы сказать… нестыковки, которые мне хотелось бы прояснить, вот я и подумал, не могли бы вы мне помочь с этим. – Хейдиггер замолчал в ожидании утвердительного жеста Малькольма. – И я… я нашел две забавные вещи, вроде как разные. Первая касается расходов – ну, понимаете: выплаты, не учтенные в расходах на зарплату, и все такое. Но этого вы, наверное, и не знаете, это я сам как-нибудь разберусь. Но вторая имеет отношение к книгам, вот я и хочу посоветоваться с вами и другими аналитиками – вдруг удастся выяснить что-нибудь, прежде чем идти к доктору Лаппе с отчетом. – Хейдиггер помолчал. Малькольм снова кивнул. – Вам никогда не приходилось сталкиваться с недостающими книгами? Нет, постойте, – поспешно добавил он, увидев на лице Малькольма замешательство. – Позвольте, я поправлюсь. Вам никогда не приходилось сталкиваться с тем, что мы не получили заказанных нами книг… ну, или таких, которые мы должны были бы получить?
  – Да нет, насколько мне известно, нет, – ответил Малькольм; все это начинало ему надоедать. – Вот если бы вы сказали мне точно, каких не хватает или какие пропали… – Конец фразы повис в воздухе, и Хейдиггер сразу же подхватил его:
  – Ну, если на то пошло, я сам точно не знаю. То есть я даже не знаю, есть ли такие, а если есть, что это за книги или почему их не хватает. Все это очень… огорчительно.
  Малькольм про себя согласился.
  – Видите ли, – продолжал Хейдеггер, – где-то в шестьдесят восьмом году мы получили партию книг из Сиэттла, от нашего отдела закупок. То есть мы получили все книги, которые они нам послали, но я совершенно случайно обнаружил, что сотрудник, принимавший эту партию, расписался за пять коробок книг. Однако по накладной с подписью нашего агента в Сиэттле там значатся семь. Получается, у нас пропало два ящика книг, а самих книг вроде бы не пропадало. Вы понимаете, что я имею в виду?
  – Угу, – слегка соврал Малькольм. – Я понимаю, что вы имеете в виду, хотя мне кажется, это, скорее всего, простое недоразумение. У кого-то, наверняка у какого-нибудь клерка, плохо с арифметикой. И вообще, вы сами говорите, собственно книги все на месте. Почему не оставить все как есть?
  – Но вы не понимаете! – вскинулся Хейдиггер, подавшись вперед. Малькольм даже удивился настойчивости, что звучала в его в голосе. – Я же отвечаю за эти записи! Когда я принял дела, был уверен, что здесь все в порядке. А теперь я здесь, а в записях ошибка! Что-то не так, а если это обнаружится, виноват окажусь я! Я! – Он почти лежал животом на столе, и его голос снова отдавался эхом от стен и потолка.
  Малькольму это решительно надоело. Перспектива выслушивать Хейдиггера с его инвентарными проблемами его совершенно не радовала. К тому же Малькольму не нравилось, как возбужденно горят глаза бухгалтера за толстыми линзами очков. Самое время уходить. Он подался навстречу Хейдиггеру.
  – Послушайте, Рич, – сказал он. – Я понимаю, для вас это может составлять проблему, но я, боюсь, ничем не могу вам с ней помочь. Может, кому из других аналитиков известно больше, чем мне, но лично я в этом сомневаюсь. Если хотите моего совета, забудьте все это к чертовой матери и выкиньте из головы. Если вы еще не догадались, Джонсон, ваш предшественник, именно так всегда и поступал. Если вы хотите искать дальше, я бы не советовал вам идти с этим к доктору Лаппе. Он огорчится, запутает всю эту историю, раздует ее сверх всякой меры, а в проигрыше окажемся все мы.
  Малькольм встал и пошел к выходу. У двери он оглянулся и увидел маленького, трепещущего человечка, сидящего над раскрытой папкой.
  Только вернувшись к столу миссис Расселл, Малькольм позволил себе вздохнуть с облегчением. Он выплеснул остывший кофе в раковину, поднялся к себе в кабинет, сел, пукнул и закрыл глаза.
  Когда спустя минуту он открыл их, взгляд его уперся в репродукцию «Дон Кихота» Пикассо. Репродукция висела на недокрашенной красной стене. Именно благодаря Дон Кихоту вышло так, что Рональд Леонард Малькольм вот уже два года занимал волнительную должность агента ЦРУ. В сентябре 1970 года Рональд сдал наконец так долго откладывавшийся им магистерский экзамен по литературе. Первые два часа все шло замечательно: он написал подробное разъяснение платоновских аллегорий пещеры, проанализировал душевное состояние одного из двух странников в «Кентерберийских рассказах» Чосера, обсудил роль крыс в «Чуме» Камю и с боем пробился сквозь попытки Холдена Колфилда из «Над пропастью во ржи» укротить свою гомосексуальность. Перевернув последнюю страницу, он с размаху врезался в кирпичную стену, гласившую: «Подробно проанализируйте по меньшей мере три существенных события «Дон Кихота» Сервантеса, включая символическое значение каждого из этих событий, его связь с остальными и сюжетом в целом. Покажите, как автор использовал эти события для характеристики Дон Кихота и Санчо Пансы».
  Это произведение Малькольм не читал. Пять драгоценных минут он смотрел на страницу задания. Потом очень осторожно раскрыл экзаменационную тетрадь и начал писать:
  «Я не читал “Дон Кихота”, но, кажется, он потерпел поражение от мельницы. Что при этом случилось с Санчо Пансой, я не знаю.
  Приключения Дон Кихота и Санчо Пансы – дуэта, по всеобщему мнению, искавшего справедливости, – можно сравнить с приключениями двух самых известных персонажей Рекса Стаута, Ниро Вульфа и Арчи Гудвина. Так, например, в классической повести про Ниро Вульфа, “Черной горе”…»
  Подробно проанализировав повесть «Черная гора» Ниро Вульфа, Малькольм сдал тетрадь, вернулся домой и занялся созерцанием собственных босых ног.
  Спустя два дня его пригласили в кабинет преподавателя испанской литературы. К удивлению Малькольма, вместо порки по результатам экзамена его спросили, правда ли его интересуют «загадочные убийства». Рональд удивился, но честно ответил, что чтение таких книг помогало ему сохранить в колледже подобие здравого рассудка. В ответ профессор с улыбкой поинтересовался, не хотелось бы ему «сохранять здравый рассудок за деньги?» Само собой, Малькольм ответил, что да, хотелось бы. Профессор снял телефонную трубку, и в тот же день Малькольм уже проходил собеседование с первым в его жизни агентом ЦРУ.
  Собственно, в том, что профессора, деканы и прочий преподавательский состав колледжей выступали в качестве вербовщиков ЦРУ, не было ничего странного. Например, в начале 1950-х преподаватель Йельского университета завербовал студента, позже пойманного при попытке проникнуть в коммунистический Китай.
  Спустя еще два месяца Малькольм получил «ограниченный доступ», каким обладает 17 процентов сотрудников ЦРУ. После краткого обучения он поднялся по чугунным ступеням на крыльцо Американского литературно-исторического общества навстречу миссис Расселл, доктору Лаппе и работе самого что ни на есть настоящего агента разведки.
  Малькольм посмотрел на стену и вздохнул. Стена являлась полем битвы, на которой он одержал победу над доктором Лаппе. На третий же день своей работы Рональд явился без галстука и пиджака. Неделю он пропускал осторожные намеки мимо ушей, а потом доктор Лаппе пригласил его побеседовать об этикете. Славный доктор согласился, что бюрократический подход несколько сковывает человека, но все же настаивал на том, что желающий запустить в офис чуть больше света должен найти для этого более традиционный способ, нежели «легкомысленный» наряд. Малькольм промолчал, но на следующий день пришел на работу раньше, одетый, как положено, в костюм с галстуком и с большой коробкой в руках. К моменту, когда в десять часов Уолтер доложил об этом доктору Лаппе, Малькольм почти докрасил одну из стен своего кабинета в красный, как пожарная машина, цвет. Доктор Лаппе потрясенно молчал, а Рональд с невинным видом объяснил, что таков новейший способ запустить в кабинет немного света. Когда же в кабинет просочилось двое других аналитиков, высказавших свое одобрение увиденному, славный доктор негромко заметил, что, возможно, Малькольму стоило бы позволить больше света личности, нежели недвижимости. Молодой человек искренне согласился. Банка красной краски, кисти и валик перекочевали в кладовку на третьем этаже, а пиджак и галстук Малькольма снова исчезли. Доктор Лаппе предпочел индивидуальный бунт коллективному, тем более угрожавшему собственности правительства.
  Малькольм ностальгически вздохнул и вернулся к описанию классического метода Джона Диксона Карра по созданию «закрытых» ситуаций.
  Хейдиггер тем временем суетился не покладая рук. Он последовал совету Малькольма насчет доктора Лаппе, но страх не позволил ему скрыть ошибку от Конторы. Если они поймали его в сортире, значит, безопасных для него мест просто не существует. Еще он понимал, что, если ему удастся удачно исправить недоработку или хотя бы продемонстрировать свою способность ответственно распознавать и оценивать проблемы, его шансы вернуть себе благосклонность начальства заметно повысятся. Вот так и вышло, что амбиции и паранойя (в любом случае неважное сочетание) заставили Ричарда Хейдиггера совершить фатальную ошибку.
  Он написал короткую докладную главе вышестоящего семнадцатого отдела. В старательно подобранных, выверенных, но все же не позволяющих усомниться в их содержании выражениях он описал то, что сказал Малькольму. Обыкновенно все докладные проходили через руки доктора Лаппе, однако из этого правила имелись и исключения. Воспользуйся Хейдиггер заведенным порядком, все бы обошлось, поскольку доктор Лаппе знал, какую информацию можно, а какую нельзя выпускать из вверенного ему подразделения. Хейдиггер догадывался об этом, поэтому собственноручно сунул свою докладную в готовый к отправке пакет исходящей корреспонденции.
  Дважды в день – утром и вечером – два автомобиля с вооруженными сотрудниками привозили и увозили внутреннюю корреспонденцию всех размещенных в Вашингтоне подразделений ЦРУ. Документы отвозили в расположенный в восьми милях от столицы Лэнгли, где происходила их сортировка. Докладная Рича попала в вечернюю почту.
  И тут с ней произошло нечто странное и непривычное. В отличие от всех других бумаг, докладная исчезла из предназначенного для сортировки помещения и появилась на столе у человека с простуженным голосом в просторном, расположенном в восточном крыле комплекса кабинете. Человек перечитал ее дважды, один раз наскоро, второй – очень и очень внимательно. Дочитав, он встал, вышел из кабинета и распорядился, чтобы все досье, относившиеся к Обществу, исчезли на некоторое время из вашингтонского офиса. Вернувшись в кабинет, он договорился по телефону о встрече на популярной художественной выставке. Затем, сказавшись больным, ушел с работы и сел на автобус, идущий в город. Примерно через час он оживленно беседовал с джентльменом представительной внешности, напоминавшим банкира. Разговаривали они на ходу, прогуливаясь по Пенсильвания-авеню.
  Тем же вечером представительный джентльмен имел встречу с еще одним мужчиной – на этот раз в «Клайде», шумном джорджтаунском баре, куда захаживала публика с Капитолийского холма. Эти двое тоже погуляли по улицам, время от времени останавливаясь, чтобы вглядеться в свои отражения в витринах магазинов. Второй мужчина тоже обладал запоминающейся внешностью, но что-то в его глазах давало право считать, что он определенно не банкир. Первый говорил, второй внимательно слушал.
  – Боюсь, у нас возникла небольшая проблема.
  – Правда?
  – Да. Сегодня Уэзерби перехватил вот это. – Он протянул второму мужчине докладную Хейдиггера. Тому хватило одного прочтения.
  – Я понял, что вы имеете в виду.
  – Я не сомневался, что вы поймете. Нам необходимо позаботиться об этом, и незамедлительно.
  – Я прослежу за этим.
  – Разумеется.
  – Вы понимаете, что помимо данного затруднения могут возникнуть и другие? – спросил второй мужчина, помахав в воздухе докладной Хейдиггера. – И что с ними тоже, возможно, придется разобраться?
  – Да. Разумеется, это прискорбно, но необходимо.
  Второй мужчина кивнул в ожидании продолжения.
  – Мы должны быть уверены, стопроцентно уверены, что эти сложности будут решены.
  Второй мужчина снова кивнул и промолчал.
  – Имеется еще один фактор. Время. Оно имеет решающее значение. Делайте все, что необходимо, чтобы учесть этот фактор.
  Второй мужчина подумал, прежде чем ответить.
  – Максимальная скорость может требовать… хлопотных и не слишком чистых мер.
  Первый мужчина передал ему папку с «пропавшими» документами.
  – Делайте все, что считаете необходимым, – произнес он.
  После этого двое, попрощавшись кивками, разошлись. Первый прошел четыре квартала, свернул за угол и только там взял такси. Он испытывал облегчение от того, что встреча завершилась. Второй постоял, глядя ему вслед, потом внимательно огляделся по сторонам, вернулся в бар и подошел к телефону.
  В 3:15 следующего утра в дверь Хейдиггера постучали и представились полицейскими. Распахнув ее, он обнаружил перед собой двух улыбавшихся ему мужчин в штатском. Один был очень высоким и болезненно худым. Второй обладал запоминающейся внешностью, но, заглянув ему в глаза, вы решили бы, что он определенно не банкир.
  Двое зашли и закрыли за собой дверь.
  Четверг, Утро и первая половина дня
  Эта деятельность осуществляется по собственным правилам и методике, имеющей целью вводить в заблуждение.
  Президент Дуайт Д. Эйзенхауэр, 1960
  В четверг снова пошел дождь. Малькольм проснулся от холода – нос заложило, в горле щипало, и вообще он чувствовал себя довольно погано. Мало того что он проснулся разбитым, так еще и проспал. Несколько минут Рональд раздумывал, стоит ли вообще идти на работу, но все же решил идти. Кой черт тратить время на насморк? Он порезался, бреясь, не смог как следует причесать волосы над ушами, с трудом вставил правую контактную линзу и не смог найти свой дождевик. Когда молодой человек уже одолел бегом восемь кварталов и приближался к работе, до него вдруг дошло, что он, похоже, не успевает к проходу девушки. Свернув на Юго-Восточную-А, он успел увидеть, как она входит в здание Библиотеки Конгресса. Он так смотрел ей вслед, что не следил, куда идет, и вляпался в глубокую лужу. Это его не столько разозлило, сколько раздосадовало, но мужчина в голубом седане, по которому скользнул его взгляд, похоже, не заметил этой его оплошности. Миссис Расселл приветствовала Малькольма угрюмым «почти вовремя». Поднимаясь к себе в кабинет, он расплескал кофе и обжег руку. Случаются дни, когда все через задницу.
  В самом начале одиннадцатого в его дверь осторожно постучали и в кабинет вошла Тамата. Несколько секунд она смотрела на него сквозь толстые линзы очков; губы ее кривились в неуверенной улыбке. Волосы на ее голове росли так редко, что Малькольму казалось, он сможет пересчитать все волоски до последнего.
  – Рон, – прошептала она. – Ты не знаешь, Рич не заболел?
  – Нет, – взвыл Малькольм, пытаясь просморкаться.
  – И вовсе не обязательно орать! Просто я за него беспокоюсь. Он не пришел на работу и не позвонил.
  – Блин, ужас-то какой, – проворчал Малькольм, прекрасно понимая, что Тамата вздрагивает от любого, даже самого невинного ругательства.
  – Бога ради, что это на тебя нашло?
  – Простудился.
  – Хочешь, принесу тебе аспирин?
  – Не стоит и стараться, – буркнул он. – Уже не поможет.
  – Ты невыносим! До свидания. – Она вышла и аккуратно прикрыла за собой дверь.
  Боже праведный, подумал Малькольм, возвращаясь к Агате Кристи.
  В 11:15 зазвонил телефон. Рональд снял трубку и услышал вкрадчивый голос доктора Лаппе.
  – Малькольм? У меня к вам поручение. Тем более ваша очередь идти за ленчем. Полагаю, в такую погоду все остальные никуда не пойдут. – Малькольм выглянул в окно, прикинул интенсивность дождя и пришел к такому же заключению. – Так вот, – продолжал доктор Лаппе, – вы можете убить двух зайцев разом и забрать ленч на обратном пути. Уолтер уже заказывает его по телефону. Я предложил бы вам сначала занести пакет в Старый Сенат, а потом зайти к Джимми за ленчем. Можете идти.
  Спустя пять минут Малькольм, чихая, спустился в подвал, к выходу из старого угольного бункера. Про этот выход никто не знал, поскольку он не был отмечен на плане здания. Его бы и не обнаружили, если бы Уолтер в погоне за крысой не отодвинул в сторону старый шкаф, за которым виднелась маленькая, покрытая пылью и паутиной дверка. Выход открывался во двор, прямо за зарослями сирени. Снаружи дверцу тоже не было видно, но между кустами и стеной оставался узкий проход. Дверца открывалась только изнутри.
  Всю дорогу до здания Старого Сената Малькольм недовольно ворчал себе под нос, прерываясь только для того, чтобы чихнуть или шмыгнуть носом. Дождь не переставал. К тому времени, когда он добрался до места назначения, его замшевая куртка превратилась из золотистой в темно-коричневую. Блондинка-секретарша в приемной у сенатора сжалилась над ним и налила чашку кофе, пока он пытался обсохнуть. Она сама предложила ему «официально» дождаться подтверждения получения пакета адресатом. По чистому совпадению она закончила возиться с бумагами как раз к тому моменту, когда он допил кофе. Девушка очень мило ему улыбнулась, и Малькольм решил, что доставка таинственных пакетов сенаторам, возможно, и не такая уж пустая трата времени.
  Обычно путь от административного здания Старого Сената до расположенного на Пенсильвания-авеню ресторанчика Джимми занимает пять минут, но дождь превратился в ливень, поэтому Малькольм одолел это расстояние за три. Кафе Джимми – излюбленное заведение работающих на Капитолийском холме, поскольку там обслуживают быстро, готовят вкусно, а обстановка обладает своим особым стилем. Владеют ресторанчиком бывшие уголовники. Он представляет собой нечто среднее между маленьким еврейским магазинчиком деликатесов и баром где-нибудь в Монтане. Малькольм вручил официантке список, заказал себе сандвич с фрикадельками, молоко и занялся своей обычной игрой: угадывать, кто из ресторанных служащих на какое преступление способен.
  Пока Малькольм потягивал кофе в приемной у сенатора, джентльмен в плаще и шляпе, поля которой почти полностью скрывали его лицо от посторонних взглядов, свернул с Первой улицы и подошел к стоящему у тротуара Юго-Восточной-А голубому седану. Дорогой плащ как нельзя лучше соответствовал запоминающейся внешности мужчины, но улица была пуста, так что этого никто не оценил. Он как бы невзначай, а на деле очень внимательно огляделся по сторонам, просканировав взглядом улицу и дома, и проскользнул на переднее сиденье седана.
  – Ну? – спросил он, захлопнув дверь и покосившись на водителя.
  – Все из тех, кого я сосчитал, – просипел в ответ водитель, не отрывая взгляда от здания, – на месте, сэр.
  – Отлично. Я послежу, пока вы будете звонить. Дайте команду выждать десять минут и начинать.
  – Хорошо, сэр. – Водитель начал выбираться из машины, но его остановил резкий голос.
  – Уэзерби. – Мужчина в шляпе сделал паузу для вящего эффекта. – Ошибок быть не должно.
  Тот судорожно сглотнул.
  – Да, сэр.
  Уэзерби подошел к висевшему под козырьком телефону-автомату у продуктовой лавки на углу Юго-Восточной А и Шестой. В пяти кварталах от этого места, в баре «Мистер Генри» на Пенсильвания-авеню бармен снял трубку и окликнул «мистера Уозборна». На оклик отозвался высокий, болезненно худой мужчина. Выслушав то, что ему продиктовали по телефону, тот, кого назвали Уозборном, повесил трубку и вернулся за столик, где его ожидали двое приятелей. Они расплатились по счету (три кофе с бренди) и по Первой дошли до переулка, параллельного Юго-Восточной-А. У светофора они разминулись с молодым длинноволосым мужчиной в насквозь промокшей замшевой куртке, спешившим в противоположном направлении. Ближе к углу переулка стоял между двумя зданиями пустой желтый фургон. Все трое забрались в него через заднюю дверь и приготовились к утренней работе.
  Малькольм как раз заказывал свой сандвич с фрикадельками, когда почтальон с сумкой через плечо свернул с Первой и зашагал по Юго-Восточной-А. В нескольких шагах за ним следовал коренастый тип в мешковатом плаще. В пяти кварталах за ними шел в ту же сторону долговязый худой мужчина. На нем тоже был мешковатый плащ, который доходил ему только до колен.
  Стоило Уэзерби увидеть, как почтальон сворачивает на Юго-Восточную-А, как он завел мотор и уехал. И водитель голубого седана, и идущие по улице делали вид, что не знают друг друга. Несмотря на простуду, Уэзерби вздохнул с облегчением. Его безмерно воодушевлял тот факт, что он разделался со своей частью задания. Притом что его никто не назвал бы трусом, каждый раз, косясь на молча сидевшего рядом с ним человека, он радовался тому, что не совершил ошибок.
  Однако Уэзерби ошибался. Одну маленькую, совершенно заурядную ошибку он все-таки допустил – ту, которой без труда мог бы избежать. Ту, которой стоило бы избежать.
  Если бы кто-нибудь наблюдал за зданием Общества, он бы увидел, как три человека – два бизнесмена и почтальон – словно случайно оказались у его крыльца одновременно. Два бизнесмена вежливо пропустили почтальона вперед, тот поднялся по ступеням и нажал на кнопку звонка. Как обычно, Уолтера на рабочем месте не оказалось (хотя, возможно, окажись он за своим столом, это бы ровным счетом ничего не изменило). Малькольм доедал свой сандвич в кафе, когда миссис Расселл услышала звонок и нажала на кнопку, открывающую дверь.
  – Войдите, – буркнула она.
  И они – почтальон впереди, двое бизнесменов следом – так и поступили.
  Малькольм не спеша расправлялся со своим ленчем, добавив к сандвичу с фрикадельками фирменное лакомство заведения – ромовый кекс с шоколадом. После второй чашки кофе совесть выгнала его обратно под дождь. Ливень ослабел, сменившись вяло моросившим дождичком. Ленч добавил Малькольму физических и духовных сил. Он шел не спеша – и потому, что получал удовольствие от ходьбы, и потому, что боялся уронить три пакета с едой для сослуживцев. Для разнообразия он пошел по противоположной от Общества стороне Юго-Восточной-А. Только поэтому он увидел фасад здания раньше обычного и почти сразу же понял: что-то не так.
  Его внимание привлекла совершеннейшая мелочь. Крошечная деталь, отклонявшаяся от нормы, едва заметная и ничего не говорившая стороннему зрителю. Однако Малькольм замечал мелочи – такие, например, как открытое окно на третьем этаже. Окна Общества распашные, не поднимающиеся наверх, поэтому открытая створка выступала на улицу из проема. Когда Малькольм заметил створку, он не сразу придал этому значение, но, пройдя еще несколько шагов, вдруг понял, что именно не так, и остановился. Собственно, раскрытые окна не редкость в Вашингтоне, даже в дождливую погоду. Климат в городе теплый, и весенние дожди в этом смысле не исключение. Однако, поскольку воздух в здании Общества кондиционированный, открывать окна ради свежего воздуха бессмысленно, тем более, сообразил Малькольм, с учетом того, какое из них было открыто. Окно Таматы.
  Тамата – как хорошо знали все сослуживцы – панически боялась открытых окон. Когда ей было девять лет, двое ее братьев-подростков затеяли возню из-за книжки, которую они втроем нашли на чердаке. Старший поскользнулся и вывалился из чердачного окна, сломав при падении шею и оставшись парализованным на всю жизнь. Однажды Тамата призналась Малькольму, что подойти к раскрытому окну ее может заставить только угроза изнасилования, пожара или убийства. И все же окно ее кабинета было распахнуто.
  Малькольм попробовал отмахнуться от беспокойства. «Это все твое гиперактивное воображение», – подумал он. Должно быть, имелся абсолютно убедительный повод его открыть. Или кто-то пытается над ней подшутить. Однако сослуживцы не отличались склонностью к жестоким шуткам, и он знал наверняка, что уж на эту тему дразнить Тамату никто не будет.
  Малькольм медленно миновал здание и заглянул за угол. Все казалось в порядке. Из дома не доносилось ни звука; впрочем, все, должно быть, занимались чтением.
  «Ерунда какая-то», – подумал он, пересек улицу, быстрыми шагами подошел к калитке, поднялся на крыльцо и, поколебавшись секунду, позвонил. Ничего. Он слышал, как надрывается внутри звонок, но миссис Расселл не ответила. Он позвонил еще раз. Снова ничего. По спине у Малькольма побежали мурашки, и он зябко поежился.
  «Уолтер переставляет книги, – подумал он, – а Ароматная Полли вышла в сортир. Наверное, так».
  Он медленно сунул руку в карман за ключом. Любой ключ, вставленный в замочную скважину в рабочее время, приводил в действие сигнализацию здания. В ночное время она срабатывала и в вашингтонском управлении полиции, в Лэнгли и в доме службы безопасности в пригороде Вашингтона. Поворачивая ключ, Малькольм услышал негромкое жужжание сигнализации. Он распахнул дверь и торопливо шагнул внутрь.
  При взгляде с нижней площадки помещение казалось пустым. Миссис Расселл за столом не оказалось. Краем глаза Малькольм заметил, что дверь кабинета доктора Лаппе приоткрыта. В помещении стоял странный запах. Малькольм плюхнул пакеты с сандвичами на стол Уолтера и медленно поднялся по ступенькам.
  Источник запаха он обнаружил сразу.
  Когда в вестибюль вошли, миссис Расселл, как всегда, встала из-за стола. Очередь из автомата, спрятанного в сумке почтальона, отшвырнула ее к столу с кофейником. Сигарета выпала у нее изо рта и упала на шею, где продолжала гореть, обжигая кожу, пока не догорел последний миллиметр табака и бумаги. Какое-то странное оцепенение навалилось на Малькольма при виде опаленной плоти и лужи крови. Чисто механически он медленно повернулся и шагнул в кабинет доктора Лаппе.
  Уолтер и доктор Лаппе разбирались с бумагами, когда до них донеслись странные кашляющие звуки и шум от падения тела миссис Расселл. Уолтер отворил дверь, чтобы помочь поднять упавшую почту (он слышал звонок и голос миссис Расселл, спросившей: «И что вы нам принесли сегодня?»). Последнее, что он увидел, – это высокого, худого мужчину, державшего в руках Г-образную штуковину. Посмертное вскрытие показало, что Уолтера убили короткой очередью, всего пятью пулями в грудь. Доктор Лаппе все видел, но бежать ему было некуда. Его тело сползло по стене, на которой до сих пор виднелась диагональная цепочка окровавленных отверстий.
  Двое незнакомцев тихо поднялись по лестнице, оставив почтальона охранять вход. Никто из других сотрудников ничего не слышал. Отто Скорцени, главный гитлеровский диверсант, как-то продемонстрировал эффективность британских автоматов «Стен» с глушителем, выпустив целый магазин за спиной прогуливавшихся генералов. Немецкие офицеры тоже ничего не услышали, но все же отказались копировать английское оружие: само собой, все лучшее производилось исключительно в Третьем рейхе. Этих незнакомцев «Стен» вполне устраивал. Высокий мужчина рывком распахнул дверь кабинета Малькольма, но за ней никого не обнаружилось. Рей Томас ползал на четвереньках у себя под столом в поисках упавшего карандаша, когда его нашел коренастый мужчина. Рей успел еще взвизгнуть: «Боже, не…» – и тут его мозг разлетелся на куски.
  Тамата и Гарольд Мартин услышали, как кричит Рей, но не поняли причину. Оба почти одновременно выскочили из кабинетов и подбежали к лестнице. Пару секунд царила мертвая тишина, потом они услышали чьи-то мягкие, осторожные шаги по лестнице. Шаги замерли, а потом негромкое металлическое «клац… щелк» вывело обоих из оцепенения. Возможно, они даже не знали, что это за звуки (щелчок вставляемого магазина и передергивание затвора), но оба инстинктивно поняли, что это означает. Они отпрянули в свои кабинеты и захлопнули за собой двери.
  Гарольд проявил больше самообладания. Он запер дверь и успел набрать три цифры на диске телефона, прежде чем коренастый мужчина выбил дверь ногой и срезал его очередью.
  Тамата повиновалась другому инстинкту. Много лет она пребывала в уверенности, что только отчаянные обстоятельства могут заставить ее открыть окно. Теперь она поняла, что обстоятельства именно таковы. Она отчаянно распахнула окно и принялась оглядываться в поисках пути к бегству, помощи, чего угодно. От высоты у нее закружилась голова, она сняла очки и положила их на стол. Тамата услышала, как разлетелась дверь Гарольда, частый кашель выстрелов, стук падающего тела – и снова бросилась к окну. Дверь ее кабинета медленно отворилась. Долгие секунды ничего не происходило, потом Тамата медленно повернулась лицом к высокому мужчине. Он медлил стрелять из боязни, что пуля вылетит из окна, попадет во что-нибудь и привлечет ненужное внимание. Он пошел бы на такой риск только в том случае, если бы она завизжала. Тамата же молчала. Она видела только размытое пятно, но понимала, что оно велит ей отойти от окна. Она медленно вернулась к столу. «Если уж меня убьют, – думала она, – я хочу видеть кто». Тамата нашарила рукой очки и поднесла их к глазам. Высокий мужчина дождался, когда очки окажутся на месте и на ее лице отразится осознание происходящего. Потом он нажал на спусковой крючок и не отпускал его, пока затвор не выплюнул последнюю пустую гильзу. От пуль Тамата задергалась как в танце; пули рикошетили от стен, стеллажа, сбили с ее лица очки, растрепали волосы. Высокий мужчина подождал, пока ее тело сползет на пол, повернулся и присоединился к своему коренастому спутнику, который к этому времени проверил остальные помещения третьего этажа. Не спеша оба спустились вниз.
  Пока почтальон дежурил у двери, коренастый мужчина обследовал подвал. Он обнаружил дверь из угольного бункера, но не обратил на нее внимания. Вообще-то он допустил ошибку, но, с другой стороны, ее можно считать следствием ошибки Уэзерби. Коренастый мужчина нашел и разбил местный коммутатор. Неисправный телефон вызывает меньше беспокойства, чем исправный, но неотвечающий. Высокий тем временем рылся в столе Хейдиггера. Материалы, которые он искал, должны были лежать в папке, в третьем сверху ящике стола, в левой тумбе. Там они и нашлись. Кроме того, он взял со стола конверт из крафт-бумаги. Куском картона, который он достал из кармана плаща, мужчина собрал с пола стреляные гильзы и ссыпал их в конверт. Потом заклеил конверт и подписал его. Писать в перчатках было неловко, но он все равно хотел исказить почерк. Каракули на конверте идентифицировали его как личное послание «Локенвару, Лэнгли». Коренастый открыл камеру наблюдения и засветил пленку. Высокий небрежно бросил конверт на стол миссис Расселл. Потом он и его спутники спрятали свои автоматы под плащами, открыли дверь и ушли так же незаметно, как вошли, как раз когда Малькольм доедал свой кекс.
  Малькольм медленно переходил из кабинета в кабинет. Его глаза видели, но рассудок отказывался воспринимать увиденное. Сознание включилось только тогда, когда он обнаружил изуродованное тело, бывшее раньше Таматой. Несколько минут он, дрожа, смотрел на нее. На него волной накатил страх. Надо убираться отсюда, подумал Малькольм и бросился вниз по лестнице. Только скатившись на первый этаж, он восстановил способность думать и остановился.
  «Они наверняка уже ушли, – подумал он, – иначе я был бы уже мертв». Малькольм даже не думал о том, кого назвал «ими». До него вдруг дошло, насколько он уязвим. «Господи, – подумал он, – я ведь безоружен, я даже не смогу защищаться, если они вернутся». Малькольм посмотрел на тело Уолтера; тяжелый автоматический пистолет висел там, где и положено, на поясе убитого, весь залитый кровью. Малькольм не смог заставить себя дотронуться до него. Он бегом бросился к столу Уолтера. К одной из ножек крепился любимый Уолтером обрез двадцатого калибра. Обрез был однозарядный, но Уолтер любил вспоминать, как тот спас ему жизнь в Чосинском котле. Ухватив его за короткую, как у пистолета, рукоятку, Малькольм нацелил ствол в сторону закрытой входной двери и бочком перебрался к столу миссис Расселл. Уолтер хранил в ее тумбочке револьвер – «на всякий случай». Миссис Расселл, вдова, называла его «пистолетом для изнасилований». «Не отбиваться, – говаривала она, – а поощрять». Малькольм сунул пистолет за пояс и снял трубку телефона.
  Трубка молчала. Он потыкал пальцем кнопки коммутатора. Везде тишина.
  Надо уходить, подумал он. Вызвать помощь. Малькольм попробовал спрятать обрез под курткой. Даже с укороченным стволом и спиленным прикладом штуковина оказалась слишком длинной: ствол торчал из-под ворота и тыкался в шею. Малькольм неохотно убрал обрез обратно под стол к Уолтеру. «Наверное, – подумал он, – надо оставить здесь все как есть». Сделав над собой усилие, он подошел к двери и выглянул в глазок. Улица оставалась безлюдной. Дождь перестал. Медленно, прижимаясь к стене, он отворил дверь. Ничего не произошло. Он сделал шаг на крыльцо. Ничего. Он захлопнул за собой дверь, быстро вышел за калитку и зашагал по улице, шаря взглядом по сторонам в поисках чего-нибудь необычного. Ничего.
  Малькольм направился прямиком к телефону-автомату на углу. У каждого из четырех директоратов ЦРУ имеется свой не указанный в справочниках «тревожный» номер, звонить по которому разрешается только в экстренных ситуациях, когда другие каналы связи недоступны. Карой за немотивированный звонок на эти номера может стать даже увольнение без выплаты выходного пособия. Каждый сотрудник ЦРУ от директора до уборщика туалетов обязан помнить свой «тревожный» номер и хранить его в строжайшей тайне.
  Операторами на «тревожных» линиях работают самые опытные агенты. Они обязаны постоянно быть начеку, хотя действовать им приходится редко. Когда им все же звонят, решения приходится принимать быстро.
  В день, когда по «тревожному» номеру позвонил Малькольм, на линии дежурил Стивен Митчелл. В свое время он считался одним из лучших полевых (то есть работавших не в постоянных резидентурах) агентов ЦРУ. На протяжении тринадцати лет он перемещался из одной горячей точки в другую, преимущественно в Южной Америке. В 1967 году двойной агент в Буэнос-Айресе заложил под водительское сиденье Митчелловой «Симки» пластиковую бомбу. Он допустил ошибку: в результате взрыва Митчелл не погиб, хотя лишился ног. Ошибка стоила двойному агенту жизни, которую он завершил, болтаясь в петле в Рио. Расставаться с ценным сотрудником Управление не хотело, поэтому Митчелла и перевели в «тревожный» отдел.
  Митчелл снял трубку после первого же гудка. Стоило ему сделать это, как автоматически включился магнитофон, записывавший разговор.
  – Четыреста девяносто три тире семь два восемь два слушает. – В ЦРУ положено представляться кодовыми номерами.
  – Это… – Какое-то кошмарное мгновение Малькольм не мог вспомнить свою агентурную кличку. Он помнил, что должен назвать номер департамента и подразделения (мало ли что, вдруг его кличка присвоена еще кому-то из агентов), но кличку забыл. Настоящее имя – это он помнил твердо – называть нельзя ни в коем случае. Потом он вспомнил. – Это Кондор, девятая секция, семнадцатый отдел. На нас напали.
  – Вы говорите по закрытой линии?
  – Я звоню из телефона-автомата в трех шагах от… от базы. Наши телефоны не работают.
  «Черт, – подумал дежурный, – придется говорить шифрами». Свободной рукой он нажал красную кнопку тревоги. В пяти разных местах – трех в Вашингтоне и еще двух в Лэнгли – группы хорошо вооруженных людей расселись по машинам, завели двигатели и принялись ждать дальнейших распоряжений.
  – Насколько серьезно?
  – Максимально. Всех. Я единственный, кто…
  – Ясно, – оборвал его Митчелл. – Гражданским известно об этом?
  – Не думаю. Каким-то образом это проделали без шума.
  – Вы ранены?
  – Нет.
  – Вы вооружены?
  – Да.
  – Нападавшие поблизости есть?
  Малькольм огляделся по сторонам. Его поразило, насколько обыденным казалось утро.
  – Не думаю. Хотя точно не знаю.
  – Слушайте меня внимательно. Уходите оттуда. Медленно, но убирайте оттуда свою задницу куда-нибудь в безопасное место. Выждите час. После того как убедитесь, что за вами не следят, позвоните снова. Это получается… без четверти два. Поняли?
  – Да.
  – О’кей, кладите трубку и не забывайте: нельзя терять головы.
  Митчелл дал отбой прежде, чем Малькольм успел убрать трубку от уха. Повесив трубку, Рональд несколько секунд постоял на месте, пытаясь выработать план действий. Он знал, что ему нужно найти какое-нибудь безопасное место, чтобы перекантоваться там час незамеченным. Это должно быть где-то неподалеку. Медленно, очень медленно он повернулся и пошел прочь. Спустя пятнадцать минут он присоединился к молодежной группе из Айовы, собравшейся на экскурсию в Капитолий.
  Малькольм еще не закончил разговор с дежурным, а одна из самых крупных и сложных государственных машин уже пришла в движение. Агенты, прослушивавшие разговор с момента нажатия красной кнопки, дали команду трем группам из Вашингтона и двум из Лэнгли, а также бригаде хорошо подготовленных медиков направляться к девятой секции семнадцатого отдела. По дороге на место происшествия командиров групп проинструктировали по радио. Соответствующие отделы вашингтонской полиции получили распоряжение оказывать при необходимости содействие «сотрудникам федеральных учреждений». Когда Малькольм повесил трубку, информацию о нападении уже довели до руководства всех отделений ЦРУ федерального округа Колумбия. В действие пришли специально разработанные на случай экстренных происшествий планы. В течение трех минут о случившемся проинформировали все ответственное руководство Управления, еще через три по специальному шифрованному телефону доложили директору, который в это время находился на совещании у вице-президента. Докладывал лично Митчелл. Спустя восемь минут известие о вероятной враждебной акции получили все главные органы американского разведывательного сообщества.
  Митчелл тем временем затребовал к себе в кабинет все документы, имеющие отношение к Обществу. В чрезвычайной ситуации офицер, дежурящий по «тревожной» линии, получает чрезвычайные полномочия. Фактически он руководит большей частью Управления, и это продолжается вплоть до соответствующего приказа директора. Не прошло и минуты с момента, когда он запросил документы, как ему отзвонились из архива.
  – Сэр, компьютерная проверка показала, что все базовые документы на девятую секцию семнадцатого отдела отсутствуют.
  – Они… что?
  – Отсутствуют, сэр.
  – Тогда пришлите мне все, что у вас на них вообще найдется, и, чтоб вас, пришлите под охраной! – Митчелл брякнул трубку на рычаг прежде, чем потрясенный чиновник успел ему ответить. Митчелл сорвал другую трубку; ответили ему мгновенно. – Заморозка! – рявкнул он в телефон. Спустя несколько секунд все выходы из комплекса были перекрыты. Любая попытка войти или выйти встречалась огнем на поражение. По всем коридорам комплекса тревожно замигали красные огни. Специальные группы охранников начали прочесывать коридоры, приказывая всем, не занятым непосредственно в осуществлении режима тревоги, покинуть общественные помещения и вернуться на свои рабочие места. Малейшее промедление в выполнении этого приказа каралось приставленным к животу пистолетом и наручниками на запястьях.
  Дверь в комнату дежурного отворилась сразу после того, как Митчелл отдал приказ блокировать комплекс. В помещение вошел, даже не потрудившись отдать честь часовому, массивный мужчина. Митчелл еще продолжал говорить по телефону, так что здоровяк плюхнулся в кресло рядом с заместителем дежурного.
  – Что, черт возьми, происходит?
  В нормальной ситуации на его вопрос ответили бы не задумываясь, но в настоящий момент Митчелл исполнял обязанности Бога. Заместитель покосился на своего шефа. Митчелл, продолжавший сыпать распоряжениями по телефону, все же услышал вопрос и кивнул. Его зам кивнул в ответ и выложил здоровяку краткое изложение того, что случилось и что успели предпринять. Когда он закончил рассказ, Митчелл положил трубку и вытер замусоленным носовым платком вспотевший лоб. Здоровяк устроился в кресле поудобнее.
  – Митчелл, – произнес он, – если вы не против, я бы остался здесь – вдруг вам помощь потребуется. В конце концов, это я руковожу семнадцатым отделом.
  – Спасибо, сэр, – кивнул Митчелл. – Буду рад любой вашей помощи.
  Здоровяк хмыкнул и приготовился ждать.
  Если бы вы проходили по Юго-Восточной-А прямо за Библиотекой Конгресса где-то в начале второго часа пополудни этого пасмурного четверга, вас бы удивила необычная для этого места активность. Словно из ниоткуда вынырнуло человек пять или шесть, и все направились к белому трехэтажному зданию. Прежде чем они успели подойти к двери, с противоположных сторон улицы подъехали и остановились прямо напротив дома две машины. На заднем сиденье каждой сидело по одному человеку, настороженно вглядывающемуся в фасад и сжимающему что-то в руках. Шестеро пешеходов зашли в калитку, но на крыльцо поднялся только один. Достав большую связку ключей, он повозился с замком и, дождавшись щелчка, кивнул остальным. Когда дверь распахнулась, шестеро выждали несколько секунд и только потом втянулись внутрь, закрыв за собой дверь. Мужчины в машинах немного расслабились, выбрались из салонов и принялись прогуливаться взад-вперед перед домом. Автомобили двинулись каждый в свою сторону, но, проехав несколько метров, припарковались у тротуара, при этом водители почти одновременно обменялись кивками с мужчинами, стоявшими по углам здания.
  Спустя три минуты дверь отворилась. Из дома вышел человек и не спеша подошел к стоявшей поближе машине. Сев в салон, он снял трубку радиотелефона. Еще через две-три секунды его соединили с Митчеллом.
  – Нападение подтверждается, – говорившего звали Алан Ньюберри. Ему довелось понюхать пороху во Вьетнаме, в Заливе Свиней, в горах Турции, в десятках темных переулков и темных зданий по всему миру, и все же Митчелл уловил в его голосе болезненную напряженность.
  – Как, и насколько плохо? – Митчелл только сейчас начал по-настоящему верить в происходящее.
  – Предположительно группа численностью от одного до пяти человек. Следов насильственного проникновения нет. Оружие, должно быть, использовалось с глушителями, иначе это услышало бы полгорода. В доме шесть трупов: четверо мужчин, две женщины. Большинство, похоже, не успели понять, что произошло. Следов дотошного обыска нет. Фотокамера наблюдения и пленка уничтожены. Телефоны молчат – возможно, перерезаны провода или уничтожен местный коммутатор. Над парой убитых придется здорово потрудиться, прежде чем предъявлять на опознание. Тихо, чисто и быстро. Убийцы точно знали, что им делать, – все до последней детали. Явно опытные.
  Митчелл подождал еще на случай, если Ньюберри захочет что-нибудь добавить.
  – Ясно. Дальше уже не по моей части. Я приостанавливаю активные мероприятия до дальнейших распоряжений сверху. Это значит, сидите там и ждите. Ничего не трогать. Я хочу, чтобы все осталось как было, в наилучшем виде. Не пускайте посторонних. Используйте для этого все, что считаете нужным.
  Митчелл помолчал – и для того чтобы его приказ выглядел солиднее, и для того чтобы подумать, не совершает ли ошибки. Он только что дал Ньюберри право делать все, что угодно, включая убийство от имени государства. Убийство не для самообороны, а даже за взгляд, если он покажется подозрительным. Последствия такого приказа могли очень серьезно сказаться на всех, кого он касался.
  – Я пошлю еще людей, – продолжил Митчелл, – прикрыть квартал. Я пришлю группу криминалистов, но они тоже должны оставить место происшествия таким, какое оно сейчас. Они захватят с собой средства связи. Ясно?
  – Ясно. Да, мы обнаружили одну небольшую странность.
  – Да? – насторожился Митчелл.
  – В инструктаже по радио нам сказали, что у здания только один вход. Мы нашли два. Это вам ничего не говорит?
  – Нет, – буркнул Митчелл. – Но пока мне в этом деле вообще ничего не ясно. Что-нибудь еще?
  – Только одно. – Голос сделался ледяным. – Какой-то сукин сын измочалил девушку на верхнем этаже. Не просто убил, а измочалил. – Ньюберри выключил микрофон.
  – Что дальше? – поинтересовался здоровяк.
  – Дальше будем ждать, – ответил Митчелл, откидываясь на спинку кресла. – Будем сидеть и ждать звонка Кондора.
  Без двадцати два Малькольм нашел в Капитолии телефон-автомат. Сунув в щель пару монет, полученных в качестве сдачи у бойкой юной билетерши, он набрал номер Митчелла. Трубку сняли, не дожидаясь конца первого гудка.
  – Четыреста девяносто три тире семь два восемь два. – Голос в трубке звучал напряженно.
  – Говорит Кондор, девятая секция семнадцатого отдела. Я в будке телефона-автомата. Я не заметил за собой слежки и совершенно уверен, что меня не подслушивают.
  – Ваша информация подтвердилась. Нам необходимо доставить вас в Лэнгли, но мы боимся запускать вас сюда без сопровождения. Знаете театральный квартал в Джорджтауне?
  – Да.
  – Можете добраться туда за час?
  – Да.
  – Отлично. Скажите, знаете ли вы кого-нибудь, хотя бы внешне, из тех, кто работает в Лэнгли?
  Малькольм подумал.
  – Я проходил подготовку у инструктора с агентурной кличкой Воробей-четыре.
  – Подождите минутку. – Митчелл набрал на компьютере имя и получил подтверждение того, что Воробей-4 действительно существует и находится в здании. – Ладно, – продолжал он. – Теперь слушайте, что делать. Через полчаса Воробей-четыре и еще один наш сотрудник остановят машину в переулке за театрами. Они будут ждать ровно час. Это даст вам минимум полчаса на подход с любого направления. Пешком в переулок можно попасть с трех сторон. Все три подхода дают вам возможность увидеть тех, кто там находится, прежде чем они заметят вас. Когда убедитесь, что за вами нет хвоста, заходите в переулок. Если увидете кого-то или что-то, что вызовет у вас подозрение, если Воробья-четыре и его спутника там не окажется или если с ними случится что-то еще, даже какой-нибудь чертов голубь будет слишком близко от их ног, уносите оттуда свою задницу, найдите безопасное место и звоните сюда. Если не сможете добраться туда, поступайте так же. Идет?
  – Да-а-ааапчхи!
  Митчелл едва не выпрыгнул из своего кресла.
  – Что это, черт подери, было? С вами все в порядке?
  Малькольм вытер забрызганную слюной трубку.
  – Да, сэр. Все в порядке. Извините, просто я простужен. Я понял, что делать.
  – Ради бога. – Митчелл повесил трубку и устало откинулся на спинку кресла.
  – Послушайте, Митчелл, – подал голос здоровяк прежде, чем тот успел что-нибудь сказать. – Если вы не против, давайте с Воробьем-четыре поеду я. Я в ответе за дела отдела, и потом, здесь вряд ли найдется кто-нибудь молодой и крутой, кто справится с этой ситуацией лучше, чем я, каким бы старым и усталым я ни казался.
  Митчелл посмотрел на здоровяка – тот производил впечатление уверенного в себе человека – и улыбнулся.
  – Хорошо. Заберете Воробья-четыре на выезде. Поезжайте на своей машине. Вы знакомы с Кондором?
  Здоровяк мотнул головой.
  – Нет, но мне кажется, я с ним пересекался. У вас найдется его фото?
  Митчелл кивнул.
  – У Воробья-четыре есть. Оружейники дадут вам все, что скажете, хотя я предпочел бы пистолет. Есть пожелания?
  Здоровяк встал и направился к двери.
  – Да, – ответил он, оглянувшись. – «Спешл» тридцать восьмого калибра с глушителем. На случай, если придется действовать тихо.
  – Получите его в машине, вместе с патронами. Да, – окликнул Митчелл здоровяка, уже шагнувшего одной ногой за порог. – Еще раз спасибо, полковник Уэзерби.
  Тот снова оглянулся и улыбнулся.
  – Не за что, Митчелл. В конце концов, это моя работа. – Он закрыл за собой дверь и зашагал по направлению к гаражу. Спустя несколько шагов полковник негромко закашлялся.
  Четверг, вторая половина дня
  Неудачное исполнение выигрышной комбинации погубило множество партий, стоявших в шаге от победы. В таких партиях игрок ясно видит концепцию победы, знает, жертвует необходимыми для этого фигурами, а потом вдруг путает очередность ходов или промахивается в решающий момент комбинации.
  Фред Рейнфельд. Полный курс шахматной игры
  По причине плохой погоды Малькольм поймал такси без особого труда. Спустя двадцать минут он расплатился с водителем в паре кварталов от театрального. Он прекрасно понимал, что не должен попадаться на глаза. Еще через несколько минут он сидел за столиком в темном углу бара, заполненного мужчинами. Бар, который Малькольм выбрал в качестве временного убежища, являлся самым популярным местом общения вашингтонских гомосексуалистов. Начиная с перерыва на ленч в одиннадцать утра и до глубокой ночи мужчины всех возрастов, принадлежащие по большей части к среднему классу и выше, собираются в этом гей-баре, чтобы хоть немного расслабиться в обществе себе подобных. В баре всегда весело: через раскрытые окна на улицу выплескиваются громкая музыка и смех. Ну и присутствует здесь некоторое легкомыслие – напряженное, насыщенное иронией, и все-таки легкомыслие.
  Малькольм надеялся, что в этом мужском обществе он не будет бросаться в глаза: одним мужчиной больше, одним меньше… Он как можно медленнее потягивал свой коктейль с текилой и поглядывал по сторонам в поисках знакомых. Некоторые из тех, на кого он смотрел, тоже изучали его взглядом.
  Никто в баре не обратил внимания на то, что на столе Малькольм держал только левую руку. Правая сжимала рукоятку револьвера, который целился под столом в каждого, кто оказывался слишком близко.
  Без двадцати три Малькольм поднялся из-за стола и вышел вместе с большой компанией завсегдатаев. Оказавшись на улице, он поспешно отделился от группы. Несколько минут он петлял по узким улочкам Джорджтауна, настороженно вглядываясь в окружавших его пешеходов. В три, убедившись, что за ним никто не следит, он направился к театральному кварталу.
  Воробей-4 оказался тщедушным очкариком, инструктором по процедурным вопросам. В том, что касалось его роли в предстоящей операции, ему просто не оставили выбора. Он пытался возражать, что на такую работу он, мол, не подряжался и что его вообще гораздо больше волнуют жена и четверо детей. Вместо ответа – скорее для того, чтобы он заткнулся, – оружейники напялили на него бронежилет. Тяжелый, плохо проветривающийся жилет пришлось надевать под рубаху. Сразу захотелось почесаться. Воробей-4 не помнил никого по кличке Кондор или фамилии Малькольм; он читал лекции для новичков больше десяти лет. Парней из технического отдела это не интересовало, но выслушать им все равно пришлось.
  По дороге на стоянку Уэзерби проинструктировал водителей машин сопровождения. Подойдя к автомобилю, он осмотрел короткий пистолет с похожей на сардельку штуковиной на стволе и одобрительно кивнул хмурому типу из технического отдела. В обычной ситуации полковнику пришлось бы расписаться за полученное оружие, но полномочия Митчелла позволяли обойтись без этой процедуры. Оружейник помог Уэзерби пристегнуть наплечную кобуру, передал ему двадцать пять запасных патронов и пожелал удачи. Тот неопределенно хмыкнул в ответ и полез в свой голубой седан.
  Три машины выехали со стоянки Лэнгли компактной колонной с голубым седаном Уэзерби посередине. Стоило им свернуть с кольцевой автострады, чтобы въехать в Вашингтон, как у замыкающего колонну автомобиля «лопнула» шина. Водитель «потерял управление», и машину развернуло, да так, что она перегородила две полосы движения. В этом дорожном происшествии никто не пострадал, но движение пришлось остановить на десять минут. Уэзерби не отставал от первой машины, вилявшей с полосы на полосу в плотном транспортном потоке. На тихой улочке жилого квартала на юго-западе города первая машина резко развернулась и поехала в противоположном направлении. Проезжая мимо голубого седана, водитель знаком показал Уэзерби, что все в порядке, а потом прибавил газу и скрылся из виду. Полковник направил свою машину в Джорджтаун, не прекращая поглядывать в зеркало заднего вида.
  Уэзерби уже осознал свою ошибку. Отправляя в дом убийц, он приказал им уничтожить всех, кто в нем находился. Он сказал «всех», но не уточнил, сколько именно. Его люди в точности исполнили приказ, но приказа оказалось недостаточно: они не поняли, что одного человека не хватало. Почему того не оказалось на месте, Уэзерби не знал, но это его и не волновало. Теперь он знал о том, кого не хватало, о Кондоре, так что мог найти удовлетворительное решение этой проблемы. Он допустил ошибку, и теперь ему предстояло ее исправить.
  Конечно, возможно, что Кондор не представляет опасности, что он не помнит разговора с этим, как его, Хейдиггером, но Уэзерби не собирался рисковать. Хейдиггер ухитрился расспросить всех сотрудников, кроме доктора Лаппе. Эти вопросы не имели права на жизнь. Никто не знал про эти вопросы, поэтому и этот человек должен был умереть, подобно остальным, даже если не осознавал того, что ему известно.
  План полковника был прост, но чертовски опасен. Как только Кондор покажется, он его застрелит. Самооборона. Уэзерби покосился на трепещущего Воробья-4. Неизбежный побочный ущерб. Здоровяк не испытывал никаких угрызений по поводу предстоящей смерти маленького инструктора. Однако в его плане хватало рискованных моментов: Кондор мог владеть оружием лучше, чем ожидалось, на месте происшествия могли оказаться свидетели, Управление могло не поверить его версии и подвергнуть его стандартной процедуре допроса… Тысяча мелочей могла пойти не так, как надо. Но, как бы ни был велик риск, Уэзерби понимал, что ждет его, если он потерпит неудачу. Возможно, ему и удалось бы ускользнуть от Управления и других американских спецслужб. Есть способы, которыми уже успешно воспользовались в прошлом. В конце концов, полковник специализировался именно на таких штуках. Но он знал, что ему не уйти от человека запоминающейся внешности со странным взглядом. Если за дело брался этот человек, он действовал наверняка. И против Уэзерби-растяпы, Уэзерби-помехи он тоже будет действовать наверняка. Полковник знал это, и поэтому его кашель усилился. Осознание этого лишало всякого смысла попытки побега или предательства. Уэзерби не мог не исправить своей ошибки. Кондор должен был умереть.
  Полковник медленно въехал в переулок, проехал его до конца, развернул машину и вернулся, остановив ее у мусорных контейнеров у служебного входа в театр. В переулке не было ни души, в точности как обещал Митчелл. Уэзерби сомневался, что сюда зайдет кто-то посторонний: жители Вашингтона опасаются темных переулков. Он знал, что Митчелл договорился с полицией, так что копы не вспугнут Кондора. Это устраивало полковника. Он махнул рукой Воробью-4, чтобы тот выходил из машины. Они стояли, прислонившись к машине, хорошо заметные со всех сторон, одни. Как и положено хорошему охотнику в засаде, Уэзерби выкинул из головы все лишние мысли, чтобы они не мешали ему сосредоточиться на задаче.
  Малькольм увидел их прежде, чем они заметили его присутствие. Он внимательно разглядывал их с расстояния в шесть или семь десятков шагов. Ему стоило больших усилий не чихать, но он с этим справился. Убедившись, что эти двое одни, он выступил из-за телефонного столба и медленно пошел к ним. Напряжение отпускало его с каждым шагом.
  Уэзерби заметил его сразу же. Он сделал шаг от машины. Он хотел стрелять наверняка, а шестьдесят шагов для пистолета с глушителем – дистанция довольно серьезная. Помимо этого, полковник хотел отойти чуть дальше от Воробья-4. Уберу их по очереди, решил он.
  Воспоминание вспыхнуло в голове у Малькольма, когда до мужчин оставалось двадцать пять шагов – на пять шагов раньше, чем рассчитывал, ожидая его реакции, Уэзерби. Малькольм вспомнил мужчину в голубом седане, что стоял под дождем напротив здания Общества. Тот, в машине, и один из двух, поджидавших его сейчас, был одним и тем же человеком. Малькольм остановился и медленно попятился, почти непроизвольно потянув из-за пояса пистолет.
  Уэзерби тоже понял: что-то не так. Его дичь совершенно неожиданно остановилась в одном шаге от западни, а теперь убегала, а может, готовилась защищаться. Неожиданные действия Малькольма заставили Уэзерби отказаться от первоначального плана и действовать согласно изменившейся ситуации. Выхватив собственное оружие, он бросил быстрый взгляд на Воробья-4, застывшего от страха и удивления. Робкий инструктор пока не представлял собой опасности.
  Уэзерби побывал во многих переделках, требовавших быстрой реакции. Малькольм еще не вытащил пистолета из-за пояса, когда полковник выстрелил.
  Пистолет, каким бы эффективным он ни казался, в полевых условиях является не самым удобным оружием – даже в руках опытного ветерана. То же самое, только еще в большей степени относится к пистолету с глушителем, поскольку глушитель, давая возможность стрелку действовать бесшумно, одновременно снижает энергию выстрела. Набалдашник на конце ствола – это дополнительный вес, который стрелку приходится брать в расчет. Пониженная энергия выстрела означает, что пуля летит с меньшей скоростью, а это, в свою очередь, меняет траекторию ее полета. И, наконец, пистолет с глушителем более громоздкий, а значит, его дольше выхватывать и труднее прицеливаться.
  Все эти факторы работали против Уэзерби. Пользуйся он пистолетом без глушителя – даже при том, что поспешное отступление жертвы в любом случае потребовало бы от него некоторого времени для корректировки плана действий, – сомнений в исходе стрельбы не возникло бы. Но на то, чтобы выхватить пистолет с глушителем, у него ушло пусть на долю секунды, но больше. Пытаясь наверстать время, Уэзерби открыл огонь чуть поспешнее, чем требовалось, а это стоило ему меткости. Опытный убийца, он решился на более сложный, зато с гарантированным результатом выстрел в голову – и промахнулся. Спустя долю секунды после негромкого хлопка кусок свинца зацепил прядь волос над левым ухом Малькольма и с визгом унесся дальше, чтобы сгинуть в водах Потомака.
  Малькольму только раз доводилось стрелять из пистолета – принадлежавшего приятелю спортивного пистолета двадцать второго калибра. Он выпалил пять раз по убегавшему суслику – и все мимо. Из револьвера миссис Расселл он выстрелил от бедра, и оглушительный грохот пошел эхом гулять по переулку, казалось, еще до того, как Рональд понял, что нажал на спусковой крючок.
  Человек, в которого попала пуля диаметром 9,07 миллиметра, не оседает на землю, зажимая рукой маленькую кровоточащую дырочку. Его швыряет на землю. Пуля, выпущенная с расстояния в двадцать пять шагов, ударяет с силой несущегося грузовика. Пуля Малькольма разворотила левое бедро Уэзерби. Сила удара вырвала из его ноги здоровенный кусок, клочья которого разлетелись по всему переулку, подбросила Уэзерби в воздух и бросила лицом вниз на асфальт.
  Воробей-4 потрясенно смотрел на Малькольма. Тот медленно повернулся к маленькому инструктору, невольно нацелив револьвер тому в живот.
  – Он был одним из них! – Малькольм задыхался, словно ему пришлось пробежать милю. – Он был одним из них! – Малькольм медленно пятился от лишившегося дара речи инструктора. Отступив до конца переулка, он повернулся и побежал.
  Уэзерби застонал, пытаясь преодолеть шок. Боли он не ощущал. Это был крепкий человек, но ему потребовалось собрать все силы, чтобы поднять руку. Пистолета он из руки не выпустил. Как ни странно, голова его оставалась ясной. Очень медленно, очень тщательно он прицелился и выстрелил. Послышался еще один хлопок, и пуля разлетелась о стену театра, успев прежде разорвать горло Воробью-4, инструктору по процедурным вопросам, мужу и отцу четверых детей. Когда тело инструктора ударилось о машину, Уэзерби охватило странное чувство эйфории. Он еще жив, Кондор снова исчез, а отдел баллистики не найдет пуль, чтобы определить, кто и в кого стрелял. Надежда еще оставалась. Он потерял сознание.
  Полицейский патруль обнаружил двух человек. У копов ушло довольно много времени на то, чтобы ответить на вызов перепуганного владельца соседней лавки, поскольку все патрули Джорджтауна были заняты проверкой сообщения о неизвестном снайпере. Сообщение, правда, впоследствии оказалось ложным.
  Малькольм пробежал четыре квартала, прежде чем до него дошло, насколько подозрительным он, должно быть, кажется. Он сбавил скорость, несколько раз свернул и, поймав такси, попросил отвезти его в центр.
  Боже праведный, думал Малькольм, это был один из них. Один из них. Должно быть, в Управлении об этом не знают. Ему нужно добраться до телефона. Нужно позвонить… Его охватил страх. А что, если этот человек в переулке не единственный двойной агент? Что, если его послал кто-то, кому известно, кто он? Что, если дежурный по «тревожной» линии тоже двойной агент?
  Малькольм отмахнулся от этих предположений – куда важнее для него сейчас было просто выжить. Позвонить можно и потом, когда он обдумает все спокойнее. Его наверняка ищут. То есть его искали и прежде, до этой перестрелки, он ведь единственный, кто остался в жи… Но ведь он не единственный, вдруг сообразил он. Хейдиггер! Хейдиггер заболел и остался дома! Малькольм порылся в памяти. Адрес… что там говорил Хейдиггер насчет своего адреса? Малькольм слышал, как тот говорил доктору Лаппе, что живет в… в Маунт-Ройял-Армз!
  Малькольм объяснил таксисту свою проблему. Он ехал на встречу с девушкой, но забыл адрес. Все, что он помнит, – это то, что она живет где-то в Маунт-Ройял-Армз. Водитель, всегда готовый помочь влюбленным, связался со своим диспетчером, и тот нашел адрес по справочной книге. Когда такси остановилось перед обветшалым зданием, Малькольм дал водителю доллар сверху.
  Фамилия Хейдиггера красовалась у номера 413. Малькольм позвонил. Дверь не открыли, динамик домофона молчал. Он позвонил еще раз, но в голове уже зрело неприятное, но логичное предположение. Так и не дождавшись ответа, он нажал три другие кнопки. Ему опять не ответили, и он принялся нажимать все по очереди. Наконец в динамике пискнул чей-то голос.
  – Срочная доставка! – рявкнул он. Зажужжал замок, и он забежал в подъезд.
  На его стук в квартиру номер 413 никто не отозвался, но к этому времени он уже и не ожидал этого. Малькольм опустился на колени и присмотрелся к замку. Если он не ошибался, дверь запиралась на простой замок с косым ригелем. В десятках книг писалось и в несчетном количестве фильмов демонстрировалось, как герой за пару секунд открывает такой замок с помощью кусочка пластика. Но где ему взять кусочек плотного пластика? Лихорадочно порывшись по карманам, он спохватился, открыл бумажник и достал из него свой ламинированный цэрэушный пропуск. Картонка подтверждала, что он является сотрудником компании «Тентрекс Индастриз», к чему прилагались его имя, фамилия и фото в профиль и анфас. Малькольму нравились эти два фото.
  Следующие двадцать минут Малькольм пыхтел, сопел, пихал, нажимал, умолял, проклинал, тряс, и ему наконец удалось протолкнуть пропуск в щель. При этом ламинирующая пленка порвалась, и картонная карточка провалилась внутрь квартиры.
  Досада сменилась злостью. Колени у Малькольма затекли, и он встал. Если до сих пор его манипуляции никого не заинтересовали, чуть больше шума вряд ли что-нибудь изменит. Вложив в свой удар всю злость, весь страх, все огорчения этого дня, Малькольм врезал по двери ногой. Двери и замки в Маунт-Ройал-Армз не самого высшего качества. Управляющая компания старается поддерживать квартплату на доступном уровне, и экономия на строительных расходах является одним из главных путей достижения этой цели. Дверь квартиры 413 распахнулась, ударилась о резиновый отбойник и попыталась захлопнуться, но тут ее перехватил Малькольм. Он перешагнул порог и закрыл ее за собой гораздо аккуратнее, чем открывал. Он подобрал лежавший среди щепок пропуск и подошел к кровати и тому, что на ней лежало.
  Кто бы это ни сделал, их явно поджимало время, так что с Хейдиггером они не церемонились. Если бы Малькольм задрал пижамную рубаху, он увидел бы множественные отметины от ударов: синяки на трупах, как правило, сохраняются довольно долго. Лицо покойного потемнело почти до черноты, что, помимо прочего, является свидетельством удушения. В комнате стояла вонь: человек, которого душат, не контролирует мочевой пузырь и кишечник.
  Малькольм осмотрел начавшее вздуваться тело. Он плохо разбирался в судебной медицине, но понимал, что за два часа тело не начнет разлагаться, по крайней мере вот так. Значит, Хейдиггера убили раньше остальных. Не после того, как его не обнаружили на работе, а еще до нападения на здание. Малькольм ничего не понимал.
  Правый рукав пижамы Хейдиггера лежал, оторванный на полу. Малькольм сомневался, чтобы его оторвали в драке. Он внимательнее пригляделся к руке Рича. На внутренней стороне, чуть ниже локтя, темнела маленькая припухлость, как от укуса насекомого. Или, подумал Малькольм, вспоминая свои студенческие подработки на «Скорой», от неумело сделанной инъекции. Они накачали его какой-то дрянью, возможно, пытаясь заставить говорить. О чем? Этого Малькольм не знал. Он принялся было осматривать комнату, но вспомнил про отпечатки пальцев. Вынув из кармана носовой платок, Рональд вытер все, к чему прикасался, включая наружную поверхность двери. В захламленном гардеробе нашел пару пыльных гандбольных перчаток. На руки они не налезли, но пальцы защищали.
  Следом за ящиками стола Малькольм обыскал стенной шкаф. На верхней полке он нашел конверт с деньгами, купюрами по пятьдесят и сто долларов. Пересчитывать их было некогда, но на вид в конверте лежало не меньше десяти тысяч.
  Он сел на заваленный одеждой стул. Что-то тут не сходилось. Бывший алкоголик, счетовод, советовавший всем пользоваться услугами сберегательных фондов, боявшийся грабителей – и он хранил всю эту наличность на полке в стенном шкафу? Чушь какая-то. Малькольм покосился на труп. Так или иначе, подумал он, Хейдиггеру они больше не нужны. Малькольм сунул конверт в карман брюк. Наскоро оглядев комнату еще раз, он осторожно открыл дверь, спустился по лестнице и на углу сел в автобус до центра.
  Первоочередная задача, понимал Малькольм, – это уйти от преследователей. К этому времени «их» должно стать уже по меньшей мере двое: само Управление и та группа, что напала на Общество, кем бы они ни были. И те и другие знали, как он выглядит. Значит, первое, что он должен сделать, – это изменить внешность.
  Вывеска в окне парикмахерской гласила: «БЕЗ ОЧЕРЕДЕЙ», и, как это ни странно, на этот раз реклама не врала. Малькольм снял куртку, стоя лицом к стене. Пистолет сунул во внутренний карман куртки и только после этого уселся в кресло, но даже так на протяжении всей стрижки не сводил взгляда с верхней одежды.
  – Чего вам угодно, приятель? – Седеющий парикмахер весело пощелкал ножницами в воздухе.
  Малькольму не было жаль шевелюры. Он хорошо знал, как много зависит от стрижки.
  – Покороче, чуть длиннее армейской. Так, чтобы волосы лежали, а не торчали.
  – Меняете жизнь, а? – хмыкнул парикмахер, откладывая в сторону ножницы и втыкая в розетку шнур машинки.
  – Угу.
  – А скажите, приятель, вы бейсболом интересуетесь? Я – так даже очень. Я тут читал давеча статью в «Пост» насчет «Ориолов» и их весенних тренировок, так этот парень полагает, что…
  Постригшись, Малькольм посмотрел в зеркало. Этого человека он не видел уже лет пять.
  Следующую остановку он сделал в магазинчике секонд-хенда. Малькольм знал, что хороший камуфляж дешево не обходится, но понимал и то, что без соответствующего реквизита не обойтись. Пришлось как следует порыться, пока он не нашел потрепанную армейскую куртку с сохранившимися нашивками, которая оказалась более-менее впору. Нашивка над левым грудным карманом гласила «Ивенс». На левом рукаве красовалась еще одна – трехцветный орел с надписью золотыми буквами «ДЕСАНТ» на черном фоне. Теперь Малькольм стал ветераном 101-й воздушно-десантной дивизии. Также он купил – и сразу переоделся – пару синих джинсов-стретч и пару замечательно уцененных армейских башмаков («всего пятнадцать баксов, и ручаюсь вам, они побывали в бою во Вьетнаме»). Еще он купил нижнее белье, дешевый пуловер, черные мотоциклетные перчатки, носки, безопасную бритву и зубную щетку. Выйдя из магазина со свертком под мышкой, он принял хорошую армейскую осанку, почти неестественно выпрямив спину. Шаги его сделались твердыми, размеренными. На ходу Малькольм свысока поглядывал на всех встречных девушек. Прошагав так кварталов пять, он решил, что необходимо сделать передышку, поэтому свернул в один из бесчисленных вашингтонских ресторанчиков «Горячая кружка».
  – Чашку кофею мне, а? – обратился Малькольм к официантке. Та даже не удивилась его вдруг обретенному южному произношению. Когда она принесла кофе, Малькольм попробовал расслабиться и подумать.
  За соседним столиком, за спиной Малькольма сидели две девицы. По давней привычке он прислушался к их беседе.
  – Так ты едешь куда-нибудь на каникулы?
  – Да нет, останусь дома. Просто отключусь на пару недель от мира.
  – Ты же с ума сойдешь.
  – Возможно, только не пробуй звонить мне с расспросами насчет прогресса в этом направлении: я, наверное, даже трубку снимать не буду.
  Первая девица рассмеялась.
  – А что, если какой-нибудь красавчик будет изнывать по твоему обществу?
  Вторая презрительно фыркнула.
  – Придется ему подождать пару недель. Я собираюсь отдохнуть.
  – Что ж, дело твое. Уверена, что не хочешь поужинать сегодня?
  – Нет, Энн, честное слово. Спасибо. Вот сейчас допью кофе, поеду домой и займусь тем, что не буду никуда спешить целых две недели.
  – Что ж, Венди, удачи тебе, – скрипнул пластик стула. Девица, которую звали Энн, прошла к выходу мимо Малькольма. Он успел увидеть пару шикарных ног, светлые волосы и решительный профиль, а потом она скрылась в толпе. Он сидел, не шевелясь, время от времени шмыгая носом, но чувствовал себя как на иголках, поскольку так и не нашел пока ответа на вопрос, где ему укрыться.
  У девицы по имени Венди ушло еще пять минут на то, чтобы допить свой кофе. Выходя из-за стола, она даже не покосилась на мужчину, сидевшего у нее за спиной. Впрочем, она вряд ли разглядела бы его хорошо, потому что он прикрывал лицо меню. Малькольм дождался, пока девушка расплатится и направится к выходу, встал и поспешил за ней, бросив на ходу деньги на стойку.
  Все, что он мог сказать, глядя на нее со спины, – это то, что она была высокая, худая, но не костлявая, как, скажем, Тамата, что волосы у нее короткие, черные, а ноги… ну, ничего ноги. Господи, подумал он, ну почему бы ей не оказаться той блондинкой? Малькольму продолжало везти, потому что ее машина стояла в дальнем конце забитой почти до отказа стоянки. Невозмутимо, словно так и полагалось, прошел он следом за ней мимо полного сторожа в мятой фетровой шляпе.
  – Венди! – воскликнул Малькольм, стоило девице отпереть дверцу видавшего виды «Корвейра». – Боже, ты-то что здесь делаешь?
  Девушка удивленно, но без тревоги оглянулась на подходившего к ней улыбавшегося типа в армейской куртке.
  – Это вы мне? – Глаза у нее оказались близко посаженные, карие, рот – широкий, маленький носик, высокие скулы. Совершенно заурядное лицо, почти без следов макияжа, если не вовсе без него.
  – Именно так. Ты что, не помнишь меня, Венди? – Ему оставалось до нее всего три шага.
  – Я… не знаю. – Она заметила, что в одной руке он держит пакет, а другую держит за отворотом куртки.
  Малькольм уже стоял рядом с девушкой. Поставив пакет на крышу машины, он небрежно положил левую руку ей на шею и пригнул ее голову вниз, чтобы она увидела пистолет в его правой руке.
  – Не кричите и не делайте резких движений, или я размажу вас по всей стоянке. Ясно? – Малькольм почувствовал ее дрожь, но она быстро кивнула. – А теперь садитесь в машину и отоприте вторую дверь. Эта штука стреляет сквозь окна, и я медлить не стану. – Девушка поспешно забралась на водительское место, перегнулась влево и отперла вторую дверь. Малькольм захлопнул водительскую дверь, забрал свой пакет, медленно обошел машину и сел в салон.
  – Пожалуйста, не делайте мне больно. – Ее голос звучал куда мягче, чем в ресторане.
  – Посмотрите на меня. – Малькольму пришлось прокашляться. – Я не собираюсь делать вам больно, по крайней мере, пока вы будете делать, как я скажу. Денег ваших мне не нужно, и насиловать вас я тоже не собираюсь. Но вы должны делать все в точности, как я скажу. Где вы живете?
  – В Александрии.
  – Мы поедем к вам домой. Вы поведете машину. Если у вас есть идеи, как бы посигналить о помощи, забудьте их. Только попробуйте – и я выстрелю. Возможно, я пострадаю при этом, но вы точно погибнете. Это определенно того не стоит. Ясно?
  Девушка кивнула.
  – Тогда поехали.
  Поездка в Виргинию вышла неуютной. Малькольм не отводил взгляда от девушки. Она не сводила взгляда с дороги. Почти сразу после въезда в Александрию Венди свернула в маленький дворик, окруженный жилыми домами.
  – Который ваш?
  – Первый. Моих два верхних этажа. В подвале еще один жилец.
  – Вы хорошо справляетесь. Теперь, когда мы выйдем из машины, сделайте вид, будто ведете к себе домой приятеля. И не забывайте, я иду за вами по пятам.
  Они вышли и одолели несколько шагов до двери. Руки у девушки дрожали, так что она не сразу отперла дверь, но все же справилась. Малькольм вошел следом и осторожно закрыл за собой дверь.
  Четверг, вечер – пятница, утро
  …Я так подробно анализирую эту игру, поскольку мне представляется очень важным, чтобы ученик видел, что ему противостоит и как ему необходимо действовать, чтобы справиться с проблемами реальной партии. Возможно, вам не удастся разыграть защиту и контратаку так же хорошо, и все же игра ставит перед вами достойную цель: научиться обороняться в условиях, когда соперник обладает лучшей мобильностью и перспективами.
  Фред Рейнфельд. Полный курс шахматной игры
  – Я вам не верю.
  Девушка сидела на диване, не спуская глаз с Малькольма. Она боялась уже не так сильно, как поначалу, но сердце все равно, казалось, готово было проломить грудную клетку изнутри.
  Малькольм вздохнул. Он уже час сидел напротив нее. Судя по тому, что он обнаружил в ее сумочке, звали ее Венди Росс, ей исполнилось двадцать семь лет, проживала она в Карбондейле, штат Иллинойс, там же была зарегистрирована ее машина, вес ее составлял сто тридцать пять фунтов при росте пять футов и десять дюймов (что представлялось ему откровенным преувеличением). Еще она регулярно сдавала Красному Кресту кровь первой положительной группы, являлась постоянной посетительницей александрийской публичной библиотеки и членом ассоциации выпускников Университета Южного Иллинойса. Работала она в отделе корреспонденции компании «Бехтель, Барбер, Сиверс, Оллорон и Маклстон». Судя по тому, что Рональд видел по ее лицу, Венди была напугана и не врала, говоря, что не верит ему. Малькольм не мог винить ее в этом: он и сам до конца не верил в происходящее, хотя и знал, что это правда.
  – Послушайте, – сказал он. – Если бы то, что я вам рассказал, было неправдой, с какой стати мне убеждать вас в том, что все так и случилось?
  – Не знаю.
  – О господи. – Малькольм вскочил и заходил по комнате взад-вперед. Он мог бы связать ее, оставаясь здесь, но это было бы рискованно. И потом, она могла бы оказаться полезной. Рональд раскрыл рот, чтобы чихнуть, и тут его осенило.
  – Послушайте, – повторил он, вытирая рот носовым платком. – Допустим, я могу хотя бы доказать, что я работаю в ЦРУ. Тогда вы мне поверите?
  – Ну, может быть… – Выражение лица девушки немного изменилось.
  – Ладно, тогда посмотрите-ка на это. – Малькольм сел рядом с ней. Он ощутил, как напряглось ее тело, но Венди послушно взяла из его рук мятый клочок картона.
  – Что это?
  – Мой цэрэушный пропуск. Вот, видите: это я, только с длинными волосами.
  – Здесь написано «Тентрекс Индастриз», – холодно заметила девушка. – Не «ЦРУ». Видите ли, я все-таки умею читать. – Он видел, что, сказав резкость, она сразу же пожалела об этом, но извиняться не стала.
  – Я сам знаю, что там написано! – От нетерпения Малькольм тоже сделался взвинченным. Его план мог не сработать. – У вас есть телефонная книга округа Колумбия?
  Девушка кивнула в сторону пристенного стола. Малькольм пересек комнату, взял толстенный фолиант и бросил его девушке. Венди легко поймала его.
  – Поищите там «Тентрекс Индастриз»! – Малькольм уже почти кричал. – Как следует поищите! На белых страницах, на желтых страницах – везде! На пропуске есть телефон и адрес на Висконсин-авеню, значит, фирма должна быть в книге. Ну!
  Девушка поискала, потом еще раз. Потом закрыла книгу и искоса посмотрела на Малькольма.
  – Ну, у вас есть пропуск в место, которого не существует. И что это доказывает?
  – Вот! – Малькольм возбужденно метнулся обратно к дивану, прихватив с собой телефон. Длины шнура едва хватило. – А теперь, – он понизил голос, – поищите вашингтонский номер Центрального разведывательного управления. Номера одинаковые.
  Девушка снова раскрыла книгу и перелистала страницы. Некоторое время она озадаченно молчала, потом еще раз покосилась на Малькольма.
  – Может, вы сначала нашли номер, а потом сделали этот пропуск. Ради таких вот случаев.
  Черт, подумал Малькольм. Он сделал глубокий выдох, потом глубокий вдох и попытался еще раз:
  – Верно, это я мог, но есть ведь способ проверить. Позвоните по этому номеру.
  – Уже больше пяти, – возразила девушка. – Если никто не ответит, мне что, положено верить вам до утра?
  – Вы правы, – насколько мог терпеливо объяснил Малькольм. – Если бы «Тентрекс» был реальной компанией, он бы закрылся уже до завтра. Но ЦРУ работает круглосуточно. Наберите этот номер и попросите «Тентрекс». – Он протянул ей телефон. – Да, еще одно. Я буду слушать, так что не делайте глупостей, ладно? Повесите трубку, когда я вам скажу.
  Девушка кивнула и набрала номер. Три гудка.
  – Дабл Ю четыре тире три девять два шесть.
  – Будьте добры, могу я поговорить с «Тентрекс Индастриз»? – сухо заговорила девушка.
  – Мне очень жаль, – ответил мягкий голос. В трубке послышался негромкий щелчок. – Все в «Тентрекс» ушли до завтра. Могу я поинтересоваться, кто говорит и какое у вас к ним дело?..
  Малькольм нажал на рычаг прежде, чем система поиска успела засечь источник звонка. Девушка медленно опустила трубку. В первый раз за все время она посмотрела на Рональда в упор.
  – Не знаю, верю ли я всему, что вы рассказали, – задумчиво сказала она. – Но частично определенно верю.
  – Еще одно, последнее доказательство. – Малькольм достал револьвер из кармана и осторожно положил ей на колени. Потом вернулся в противоположный угол комнаты и сел в набивное кресло. Его руки вспотели, но лучше было рискнуть сейчас, чем позже. – Пистолет у вас. Вы можете застрелить меня раньше, чем я успею на вас накинуться. Вон телефон. Можете позвонить куда угодно. В полицию, в ЦРУ, в ФБР – мне все равно. Но я хочу, чтобы вы понимали, что может произойти, если вы позвоните. Звонок могут перехватить не те, кому он предназначается. Они могут добраться сюда первыми. И если им это удастся, считайте, мы оба покойники.
  Некоторое время девушка сидела молча, глядя на лежавший у нее на коленях пистолет.
  – Я вам верю, – наконец произнесла она очень тихо – Малькольму пришлось даже напрячь слух, чтобы расслышать.
  Она вдруг ожила – встала, положила оружие на стол и принялась расхаживать по комнате.
  – Я… я не знаю, чем могу помочь вам, но попробую. Вы можете остаться здесь, у меня есть вторая спальня… гм… – Она покосилась в сторону кухни. – Я могла бы приготовить что-нибудь поесть, – робко предложила она.
  Малькольм улыбнулся – он и не думал, что способен еще улыбаться по-настоящему.
  – Это было бы замечательно. Можете сделать для меня еще одну вещь?
  – Да что угодно! Что попросите. – Напряжение отпустило Венди, как только она поняла, что, возможно, останется в живых.
  – Можно мне воспользоваться вашим душем? Волосы после стрижки за воротником колются – сил нет.
  Венди улыбнулась ему, и оба рассмеялись. Она проводила его в ванную на верхнем этаже и дала мыло, шампунь и полотенце. Девушка не стала возражать, когда он захватил с собой пистолет. Как только она спустилась вниз, он на цыпочках подобрался к лестнице. Ни скрипа отворяемой входной двери, ни звука вращающегося телефонного диска. Услышав, как она хлопает дверцами и звенит посудой на кухне, он вернулся в ванную, разделся и залез под душ.
  Малькольм плескался минут тридцать, позволив струйкам воды смывать с тела усталость. Пар прочистил ему нос, и к моменту, когда Рональд выключил воду, он почувствовал себя почти человеком. Он натянул на себя свежее белье и новый пуловер. Механически посмотрелся в зеркало, чтобы пригладить волосы. Они сделались такими короткими, что для этого хватило двух движений руки.
  Когда он вернулся вниз, в гостиной играла музыка. Он узнал диск: Винс Джаральди, «Джазовые импровизации на тему «Черного Орфея». Песня называлась «Доверь свою судьбу ветру». У него тоже был этот альбом, о чем он и сообщил Венди, когда они сели за обед.
  За салатом Венди рассказала Малькольму о жизни в провинциальном городке в Иллинойсе. Отправляя в рот разогретую фасоль, он слушал о жизни в Университете Южного Иллинойса. Картофельное пюре сопровождалось рассказом о несостоявшемся женихе. Когда они перешли к стейку быстрого приготовления, он узнал, как скучно работать секретаршей в солидной вашингтонской юридической конторе. За чизкейком с вишнями наступила пауза.
  – В общем, – подытожила она, разливая кофе, – жизнь у меня была скучнее некуда. До сегодняшнего дня, конечно.
  За совместным мытьем посуды он объяснил ей, за что так не любит свое имя. Венди обещала звать его только по фамилии. Она забрызгала его мыльной пеной, но сразу же вытерла ее.
  Разделавшись с посудой, Малькольм пожелал ей спокойной ночи и потащился вверх по лестнице в ванную. Он вынул контактные линзы и убрал их в маленький контейнер. («Чего бы я только ни отдал за свои очки… ну, хотя бы за увлажняющую жидкость», – подумал он.) Потом почистил зубы, прошел через коридор в маленькую спальню, рухнул в свежезастеленную кровать, сунул на всякий случай под подушку носовой платок, положил пистолет на тумбочку и провалился в сон.
  Она пришла к нему вскоре после полуночи. Сначала Малькольм решил, что ему это снится, но ее тяжелое дыхание и жар ее тела были слишком реальными. Первое, о чем он подумал, окончательно проснувшись, – это что Венди только что приняла душ. От нее исходил легкий аромат шампуня, смешивавшийся со сладким запахом возбуждения. Прижимая к себе ее нетерпеливое тело, он перекатился на бок. Их губы нашли друг друга. Ее язык осторожно, испытующе проник ему в рот. Она возбудилась не на шутку. Ему не без труда удалось освободиться от обвивавших его рук, чтобы раздеться. Стянув наконец трусы и майку, он перевернул ее на спину и медленно провел рукой снизу вверх – от ритмично напрягавшихся бедер, по плоскому животу к отвердевшим соскам. Грудь у нее была маленькая, целиком умещавшаяся в ладони. Откуда-то в голове всплыло воспоминание о девушке, проходившей под окнами Общества: вот у той была классная, высокая грудь. Он чуть сжал грудь пальцами. Венди громко застонала и пригнула его голову вниз, так чтобы его губы коснулись полных нетерпения сосков. Лаская их языком, он снова опустил руку, коснувшись влажной, пылающей промежности. Она со свистом втянула в себя воздух и выгнула спину. Потом нашла его и снова застонала, на этот раз тише.
  – Ну же, ну!
  Малькольм забрался на нее – неуклюже, как это бывает у не привыкших еще друг к другу любовников. Они крепко прижимались друг к другу. Она пыталась целиком, без остатка вжаться в его тело. Прикосновения его рук посылали по всему ее телу вспышки жаркого огня. Ее руки гладили его спину, а за мгновение до того, как взорваться, Венди вцепилась ногтями ему в ягодицы, отправляя его еще глубже.
  Полчаса они полежали рядом, приходя в себя, потом начали все снова, медленнее и осторожнее, но с большей страстью. Когда все закончилось, она положила голову ему на грудь.
  – Тебе не обязательно любить меня, – прошептала Венди. – Я ведь не люблю тебя… ну, не знаю, пока. Но я хочу тебя, и ты мне нужен.
  Малькольм не сказал ничего, только крепче прижал ее к себе. А потом они заснули.
  
  Некоторым этой ночью так и не удалось добраться до постели. Когда до Лэнгли дошла информация о перестрелке в Джорджтауне, натянутые нервы натянулись еще сильнее. Машины с очень и очень решительно настроенными людьми оказались в переулке первыми, опередив карету «Скорой». Вашингтонские полицейские жаловались своему начальству на «людей в штатском, представлявшихся представителями федеральных органов», допрашивавших свидетелей. Конфликт между двумя ветвями власти удалось предотвратить появлением на месте событий представителей третьей. В переулок зарулили три автомобиля более официального вида. Двое мужчин весьма серьезного вида, в отглаженных белых сорочках и темных костюмных парах протолкались через неизбежную толпу зевак и сообщили начальникам других департаментов, что с этого момента этим делом официально занимается ФБР. «Люди в штатском, представлявшиеся представителями федеральных органов» и полицейские связались каждый со своим руководством и получили распоряжения не обострять ситуацию.
  ФБР вступило в игру, когда власти предержащие приняли в качестве главной версии событий шпионаж. Закон о национальной безопасности 1947 года гласит: «Управление (ЦРУ) не может выполнять полицейских, судебных или иных функций, связанных с внутренней безопасностью государства». События этого дня определенно подпадали под определение «ущерб внутренней безопасности» и, следовательно, под юрисдикцию ФБР. Митчелл, как мог, оттягивал передачу информации родственному агентству, но даже сам заместитель директора не мог долго противостоять давлению сверху.
  Однако никто не лишал ЦРУ права расследовать покушения на жизнь его сотрудников, где бы они ни произошли. В законодательстве, определяющем поле деятельности Управления, есть лазейка, позволяющая ему проворачивать многие сомнительные предприятия. Лазейка эта, именуемая пятым разделом Закона о безопасности, позволяет Управлению осуществлять «меры разведывательного характера, связанные с вопросами национальной безопасности, при условии контроля за ними со стороны Национального совета безопасности». Закон также предоставляет ЦРУ право допрашивать людей на территории Соединенных Штатов. Руководство Управления сочло, что исключительный характер случившегося требует от организации активных действий, которые могут и должны продолжаться вплоть до распоряжения Национального совета безопасности. В очень вежливой, но не позволяющей усомниться в серьезности намерений форме они известили об этом ФБР, поблагодарив тех, разумеется, за сотрудничество и помощь в будущем расследовании.
  Вашингтонская полиция, таким образом, осталась с трупом на руках и раненным в перестрелке, которого почти сразу же увезли в неизвестную больницу куда-то в Виргинии, в тяжелом состоянии и с неясными прогнозами. Их не удовлетворили и не утешили заверения различных федеральных чиновников; так или иначе они оказались не в состоянии расследовать это дело самостоятельно.
  Впрочем, непосредственно на месте событий эта ведомственная неразбериха ощущалась значительно слабее: все бюрократические распри значили очень мало по сравнению с убитым человеком. Агенты, непосредственно занимавшиеся расследованием, договорились координировать свои действия. Уже вечером в Вашингтоне развернулась поисковая операция, одна из самых масштабных в истории города – и ее объектом стал Малькольм. К утру охотники продвинулись в своих поисках довольно далеко, но все еще не имели ни малейшего представления о местонахождении Малькольма.
  Это вряд ли улучшило настроение собравшихся на рассвете следующего дня за столом в центральном вашингтонском офисе. Большинство из них легли спать накануне очень поздно или не ложились вовсе, и это тоже не добавляло им радости. На совещании присутствовали все региональные руководители ЦРУ и начальники всех отделов. Место председателя занимал заместитель директора, ответственный за разведку, – его назначили ответственным за ход расследования, поскольку ЧП произошло в его директорате. Первым делом он изложил угрюмым собравшимся обстановку на текущий момент.
  – Восемь сотрудников Управления мертвы, один ранен и еще один – возможно, двойной агент – пропал. Повторяю, мы обладаем неполной и, добавлю от себя, сомнительной информацией о причинах происходящего.
  – Что заставляет вас считать, что оставленное убийцами послание – фальшивка? – поинтересовался мужчина в форме капитана военно-морского флота.
  Заместитель директора вздохнул. Капитану всегда приходилось повторять все дважды.
  – Мы не утверждаем, что это фальшивка, а только предполагаем это. Мы считаем, что это уловка, имеющая целью заставить нас поверить в то, что убийства совершены чехами. Ну да, мы нападали на один из их отделов в Праге, но это делалось ради чрезвычайно важной информации. И убили-то при этом всего одного. А они, как известно, способны на многое, но мелодраматическая месть не в их стиле. Тем более с оставленными на месте преступления посланиями, которые очень гладко все объясняют. Тем более если они сами не имеют от этого никакой выгоды. Ни-ка-кой!
  – Позволите задать вам один-два вопроса, господин председатель?
  Заместитель директора подался вперед, мгновенно насторожившись.
  – Разумеется, сэр.
  – Благодарю вас, – кивнул невысокий пожилой джентльмен. Незнакомым он наверняка напоминал бы доброго старого дядюшку с хитрыми искорками в глазах. – Так, освежить память… поправьте меня, если я ошибаюсь. Так вот, тот, которого нашли у себя дома, Хейдиггер. У него в крови обнаружили пентатал натрия, верно?
  – Совершенно верно, сэр. – Заместитель директора напряг память, пытаясь вспомнить, все ли подробности он упомянул в своем докладе.
  – Однако никого из остальных, насколько нам известно, не «допрашивали». Странно, очень странно. За ним пришли ночью, задолго до нападения на отдел. Убили перед рассветом. И при этом ваше расследование утверждает, что наш парень, Малькольм, приходил к нему домой в середине дня, после того как ранили Уэзерби. Вы утверждаете, нет никаких свидетельств того, что Хейдиггер был двойным агентом? Никаких расходов не по средствам, никаких признаков сторонних заработков, никакой уязвимости к шантажу?
  – Ничего, сэр.
  – И никаких признаков душевной неуравновешенности? – Как известно, сотрудники ЦРУ отличаются от большинства остальных американцев повышенным риском психических расстройств.
  – Никаких, сэр. Если не считать его прошлого алкоголизма, он казался абсолютно нормальным, пусть и немного нелюдимым.
  – Да, да, я читал. А остальные? Не вскрылось ничего необычного?
  – Ничего, сэр.
  – Сделайте любезность, перечитайте то место, где Уэзерби сказал что-то санитарам. Как он, кстати?
  – Лучше, сэр. Врачи говорят, он выживет, но сегодня ему должны ампутировать ногу. – Заместитель директора зашуршал бумагами в поисках нужного места. – Да, вот. Вы, разумеется, не должны забывать, что почти все время он находился без сознания. Он очнулся только раз, посмотрел на врачей и сказал: «Меня застрелил Малькольм. Нас обоих застрелил Малькольм. Найдите его, убейте его».
  В дальнем конце стола заерзали, и капитан-моряк подался вперед.
  – Я вот что скажу, – произнес он низким, севшим от недосыпа голосом. – Мы найдем этого сукина сына и разнесем его на клочки вместе с той норой, где он прячется!
  Пожилой джентльмен усмехнулся.
  – Да. Конечно. Совершенно согласен с тем, что мы должны отыскать нашего блудного Кондора. Только, сдается мне, было бы жаль «разнести его на клочки» прежде, чем он расскажет нам, зачем застрелил бедолагу Уэзерби. Ну и вообще, зачем застрелил всех. Вы имеете еще что-нибудь нам сказать, господин председатель?
  – Нет, сэр, – ответил директор и принялся собирать бумаги в кейс. – Полагаю, мы обсудили все. Теперь вы владеете всей той информацией, что и мы. Благодарю всех за участие в совещании.
  Сидевшие за столом начали расходиться. Пожилой джентльмен наклонился к соседу.
  – Нет, правда, – пробормотал он вполголоса. – Зачем?
  Он улыбнулся, покачал головой и вышел следом за остальными.
  
  Малькольм проснулся только тогда, когда Венди начала ласкать его с таким жаром, что не обращать на это внимания не смог бы даже больной человек. Ее руки и губы скользили по всему его телу, и прежде чем он понял, где он и что происходит, она оседлала его, и Рональд снова ощутил, как тепло ее тела сменяется огнем.
  Потом она долго молчала, глядя на него и осторожно прикасаясь к нему, словно открывая неизвестную для себя территорию. Затем дотронулась до его лба и нахмурилась.
  – Малькольм, ты здоров?
  У Малькольма не было ни малейшего настроения строить из себя героя. Он мотнул головой и с усилием прохрипел: «Нет». Похоже, одного слова хватило, чтобы горло разболелось словно от ожога. Видимо, долгие разговоры им сегодня не светили.
  – Да ты совсем болен! – Венди дернула его за подбородок. – Дай посмотреть! – скомандовала она и заставила раскрыть рот. – Господи, да у тебя там все красное! – Она отпустила Малькольма и поднялась с кровати. – Пойду вызову доктора.
  Малькольм схватил ее за руку. Она испуганно повернулась к нему и сразу же улыбнулась.
  – Все в порядке. У моей подруги муж – врач. Он проезжает мой дом по дороге в свою больницу и обратно. Не знаю, выехал он уже или нет. Если нет, попрошу его заехать и посмотреть заболевшего друга. – Девушка хихикнула. – Да ты не беспокойся. Он никому ничего не скажет, так как подумает, что это тайна другого рода. Идет?
  Рональд внимательно посмотрел на Венди, потом отпустил ее руку и кивнул. Честно говоря, сейчас ему было все равно, даже если бы доктор привел с собой приятеля Воробья-4. Все, чего ему хотелось, – это покоя.
  Доктор оказался мужчиной средних лет с выпуклым животиком. Он ощупал Малькольма, померил ему температуру и так долго заглядывал в горло, что Рональд начал бояться, что его стошнит. Наконец доктор поднял взгляд.
  – У вас, приятель, начальная стадия фарингита. – Он повернулся к Венди, нетерпеливо пританцовывавшей у него за спиной. – Ничего страшного, правда. Сейчас подлатаем.
  Малькольм не без опаски наблюдал за тем, как доктор роется у себя в саквояже. Когда тот повернулся, Малькольм увидел в его руке шприц.
  – Лягте на живот и спустите штаны.
  Перед глазами Рональда вдруг возникла картина – безжизненная, остывшая рука с крошечной отметиной чуть ниже локтя. Он застыл.
  – Ради бога, это же совсем не больно. Самый обычный пенициллин.
  Сделав укол, доктор повернулся к Венди.
  – Вот. – Он протянул ей листок бумаги. – Купи все по этому списку и проследи, чтобы он все принял. Молодому человеку нужен хотя бы один день покоя. – Он с улыбкой наклонился к самому уху Венди. – Ты поняла, Венди? Я имею в виду полный покой.
  Всю дорогу до двери доктор смеялся.
  – И кому мне присылать счет? – хмыкнул он, оглянувшись уже с крыльца.
  Венди застенчиво улыбнулась и протянула ему двадцать долларов. Доктор раскрыл было рот, чтобы заспорить, но она решительно перебила его:
  – Он может себе позволить. И он… то есть мы очень вам благодарны.
  – Еще бы, – саркастически фыркнул доктор. – Я к кофе опоздал. – Он помолчал и снова на нее оглянулся. – Знаешь, а ведь он – то самое средство, которое я бы тебе прописал уже давно. – И, помахав рукой на прощание, ушел.
  Когда Венди вернулась наверх, Малькольм снова спал. Стараясь не шуметь, она взяла список и отправилась по магазинам. Все утро она провела, покупая вещи по списку, который они вместе составили в ожидании доктора. Поэтому, помимо прописанных Малькольму лекарств, она купила несколько комплектов нижнего белья, несколько пар носков, рубашек, а также брюки, куртку и четыре книжки в мягких обложках, поскольку не знала, какого рода чтение он предпочитает. Все свои покупки Венди притащила домой как раз к ленчу. Вторую половину дня и вечер она провела тихо, время от времени проверяя состояние своего подопечного. И все это время улыбалась.
  
  Контроль над огромными, порой даже громоздкими спецслужбами Америки может являться прекрасной иллюстрацией к древнеримскому афоризму sed quis custodiet ipsos custodes – кто устережет самих сторожей? В дополнение к собственным службам внутренней безопасности, существующим у каждого из ведомств, Законом о национальной безопасности 1947 года предусматривалось создание Совета национальной безопасности – органа, состав и структура которого менялись с каждой сменой президентских администраций. Как правило, в Совет входят президент и вице-президент, а также руководители ключевых министерств. Основная обязанность Совета – надзор за деятельностью спецслужб и разработка политических решений, направляющих их деятельность. Однако члены Совета национальной безопасности – люди занятые, у них хватает дел и помимо всяких разведывательных дрязг, поэтому большая часть решений, касающихся спецслужб, принимается более компактным «подкомитетом», известным как «специальная группа». Посвященные часто называют ее «Группой 54–12», поскольку она создана секретной директивой 54–12 на заре правления Эйзенхауэра. Вне разведывательных кругов об этой группе практически никому не известно, и вообще тех, кто знает о ее существовании, можно пересчитать по пальцам.
  Состав «Группы 54–12» тоже меняется от президента к президенту. В нее входят директор ЦРУ, госсекретарь или его заместитель, а также министр и замминистра обороны. При Кеннеди и Джонсоне представителем президента и главным лицом в группе являлся Макджордж Банди. Кроме него в группу входили Джон Маккон, Роберт Макнамара, Розуэлл Джилпатрик (замминистра обороны) и Юрал Алексис Джонсон (заместитель госсекретаря по иностранным делам).
  Контроль над американскими спецслужбами представлял бы непростую задачу даже для занятых исключительно этим профессионалов. Ситуация, когда надзирающим приходится полагаться на надзираемых в том, что касается необходимой для этого надзора информации, и вовсе становится весьма щекотливой.
  Взять хотя бы проблему юрисдикции. Например, представим, что ученый-американец занимается шпионажем, работая в НАСА, а потом перебегает в Россию и продолжает шпионить и там, только делает это уже для французской разведки. И какому, скажите на милость, ведомству его теперь нейтрализовывать? ФБР? Ведь начинал он свою противозаконную деятельность на американской территории. Или ЦРУ? Ведь затем он орудовал на территории, входящей в сферу их деятельности? В условиях, когда бюрократическая ревность порой переходит в открытое соперничество, подобные вопросы имеют большое значение.
  Вскоре после своего создания группа 54–12 попыталась разрешить проблемы внутренней информации и юрисдикции. С этой целью внутри нее был создан маленький спецотдел по безопасности, не имеющий собственного названия, – все его члены именуются просто сотрудниками группы 54–12. В обязанности отдела входит обеспечение связи. Его начальник напрямую связан с руководством всех спецслужб. Он уполномочен разбирать все противоречия, возникающие между конкурирующими ведомствами. Помимо этого, спецотдел обязан доводить всю информацию, получаемую «Группой 54–12», до всех без исключения подконтрольных ей ведомств. Но самым существенным является его право «принимать в чрезвычайных ситуациях меры специального характера, адекватные сложившейся обстановке».
  Для осуществления этих «мер специального характера» в составе группы числится некоторое (очень ограниченное) количество специально подготовленных сотрудников, руководитель которых может привлекать по необходимости для совместной работы нужных специалистов из других ведомств.
  Сотрудники «54–12» осознают, что само ее существование создает определенные сложности. Как любой государственный орган, группа могла бы следовать общей тенденции разрастания и разбухания, превращаясь тем самым в часть той проблемы, для разрешения которой она создавалась. Несмотря на свой маленький размер, спецотдел группы обладает огромной властью и не менее огромными возможностями. Поэтому даже маленький просчет, допущенный им, может привести к катастрофическим последствиям. «Группа 54–12» очень внимательно следит за своим детищем, жестко контролируя его бюрократическую или иную активность, сводя всю оперативную деятельность к необходимому минимуму и ставя во главе его лишь самых выдающихся своих сотрудников.
  Пока Малькольм и Венди ждали доктора, крупный солидный мужчина сидел на стуле в приемной кабинета на Пенсильвания-авеню в ожидании особого приглашения. Звали его Кевин Пауэлл. Он ждал терпеливо, но не без волнения: его приглашали в этот кабинет не каждый день. Наконец секретарша махнула рукой, и он вошел в кабинет человека, напоминавшего старого доброго дядюшку. Пожилой джентльмен жестом предложил садиться.
  – Ах, Кевин, как я рад тебя видеть!
  – И я рад встрече, сэр. Хорошо выглядите.
  – Ты тоже, мой мальчик, ты тоже. Вот. – Джентльмен бросил Пауэллу на колени папку. – Почитай-ка.
  Пока Пауэлл читал, старик внимательно изучал его взглядом. Пластические хирурги отменно потрудились над его ухом, и только наметанный взгляд заметил бы небольшую выпуклость пиджака слева под мышкой.
  – И что ты, мой мальчик, думаешь на этот счет? – поинтересовался пожилой джентльмен, когда Пауэлл оторвался от бумаг.
  Он подумал, подбирая слова.
  – Очень странно, сэр. Я не знаю точно, что это означает, хотя все это, похоже, очень серьезно.
  – Ты прямо читаешь мои мысли, мой мальчик, право же. И Управление, и Бюро отправили отряды своих людей прочесывать город, наблюдать за аэропортами, автостанциями, вокзалами и прочим – все как полагается, только в невиданном доселе масштабе. Ты ведь знаешь, на штуках такого рода они набили руку и, должен признать, справляются не так уж плохо. По крайней мере до сих пор справлялись. – Он сделал паузу и поймал на себе заинтригованный взгляд Пауэлла. – Им удалось найти парикмахера, который помнит, как коротко стриг нашего парня – вполне предсказуемый, но заслуживающий одобрения шаг с его стороны – вскоре после того, как подстрелили Уэзерби. Тот, кстати, быстро приходит в себя после ампутации. Его надеются допросить сегодня вечером. О чем бишь я… ах да. Они прочесали весь район и нашли место, где он прикупил себе одежды, но самого его упустили. И теперь не имеют ни малейшего представления, где искать дальше. У меня есть на этот счет пара соображений, но до поры до времени я оставлю их при себе. Есть несколько аспектов, заняться которыми я хотел бы попросить тебя. Не мог бы ты найти ответы на кое-какие вопросы, а может, задать вопросы, до которых я не додумался, а?
  – Зачем? Зачем все это? Если это действительно чехи, зачем им сдался именно этот отдел, кучка безобидных бездельников-аналитиков? А если это не чехи, мы возвращаемся к самому первому вопросу.
  Теперь о способе. Зачем так вызывающе? И почему этого… как его… Хейдиггера убили еще ночью? Что он знал такого, чего не знали остальные? И если он отличался от остальных, зачем тогда убили и их? Если Малькольм работал на них, им не нужно было бы допрашивать Хейдиггера, так ведь? Малькольм сам бы рассказал им все это.
  Ну и, наконец, наш парень, Малькольм. С ним этих «зачем?» еще больше. Если он двойной агент, зачем звонил на «тревожный» номер? Если он двойной агент, зачем он тогда договорился о встрече? Чтобы убить Воробья-4, которого мог бы убрать без всякого труда и по-тихому, если он его действительно знал в лицо? А если он не двойной агент, то зачем стрелял в двух людей, которых сам вызвал, чтобы они доставили его в безопасное место? Ну и само собой, где он сейчас, чем занят и как себя чувствует?
  Эти вопросы тянут за собой множество других, но, сдается мне, эти сейчас важнее всего. Ты со мной согласен?
  Пауэлл кивнул.
  – Согласен, – подтвердил он. – И что мне делать?
  Пожилой джентльмен улыбнулся.
  – Тебе, мальчик мой, выпала удача получать зарплату в моем отделе. Как ты, конечно, знаешь, нас создали, чтобы мы разгребали оплошности бюрократов наверху. Могу себе представить кое-кого из тамошних бумагомарак, сунувших меня, бедолагу, на это место в надежде, что я проведу остаток жизни погребенным под бумажными завалами. Как ты понимаешь, подобная перспектива не слишком меня прельщает, и поэтому я тут кое-что переиначил, чтобы в нашей работе было меньше бумаг, а больше дела. Набрал сюда правдами и неправдами не самых плохих оперативников, выбил кое-какие полномочия – в общем, завел собственную лавочку, как в старые добрые времена. И при той неразберихе, что царит в наших разведывательных службах, мне всегда найдется с чем поиграть. Я как-то познакомился с одним драматургом, так тот говаривал, что лучший способ изобразить на сцене хаос – это нагнать туда побольше актеров. А мне удается ловить рыбку в чужом хаосе. И кажется, – добавил он скромно, – что некоторые из моих предприятий, пусть и небольшие, пошли-таки на пользу нашей стране. Но вернемся к нашим баранам. Вообще-то меня это дело не касается, но вся история чертовски мне любопытна. Я думаю, в том, как взялись за это дело Бюро и Управление, есть в ней что-то не то. Во-первых, ситуация чрезвычайная, а действуют они обычными, заведенными средствами. Во-вторых, всю дорогу толкаются локтями, только и поджидая возможности подставить друг другу ножку. И есть здесь еще одно, что и словами-то трудно описать. Но что-то не дает мне покоя. Этого вообще не должно было произойти. Что-то в этом… неправильное, что ли. Что-то, что не укладывается в рамки Управления. Это им не по зубам. Не то чтобы они действовали неграмотно – хотя, сдается мне, пару-тройку мелких деталей они-таки упустили, – но они до сих пор смотрят на случившееся под неправильным углом. Ты все понял, мой мальчик?
  Пауэлл кивнул.
  – А вы – под правильным, верно?
  Пожилой джентльмен улыбнулся.
  – Ну, скажем так, поближе к правильному. А теперь вот что я от тебя хочу. Ты обратил внимание на медицинскую карту нашего парня? Да брось, не листай, я тебе и так скажу. У него проблем с простудами и респираторными заболеваниями больше, чем положено в этом возрасте. Он часто обращался к врачу. А теперь вспомни-ка расшифровку его второго звонка по «тревожной» линии: он чихнул и сказал, что простужен. Готов поспорить на выпивку, что его насморк только усилился и, где бы он сейчас ни прятался, ему придется вынырнуть, чтобы получить медицинскую помощь. Что теперь скажешь?
  Пауэлл пожал плечами.
  – Попробовать стоит.
  Пожилой джентльмен торжествующе улыбнулся.
  – Вот и мне так кажется. Ни Управление, ни Бюро до этого еще не додумались, так что у нас есть оперативный простор. Теперь вот что. Я назначил тебя начальником специальной группы вашингтонских детективов – не спрашивай, как я этого добился, главное, что добился. Начни с врачей, обладающих наибольшей практикой в столичном округе и поблизости. Узнай, не лечили ли они кого-то, похожего на нашего парня, – опиши им его новую внешность. Если не лечили, попроси связаться с нами, если он к ним обратится. Придумай какую-нибудь правдоподобную легенду – главное, чтобы они тебе открылись. Да, еще одно. Не дай другим заподозрить, что мы тоже заняты поисками. В прошлый раз, когда им это удалось, двоих застрелили.
  Пауэлл встал и собрался уходить.
  – Сделаю все, что в моих силах, сэр.
  – Отлично, отлично, мой мальчик. Я знаю, что могу положиться на тебя. Я продолжаю мозговать над этим. Если вдруг надумаю чего, сообщу. Удачи тебе.
  Пауэлл вышел из кабинета. Когда дверь за ним закрылась, пожилой джентльмен улыбнулся.
  Когда Кевин Пауэлл только начинал болезненно-нудную процедуру проверки вашингтонского медицинского сообщества, человек с запоминающейся наружностью и очень странными глазами выбрался из такси напротив магазинчика секонд-хенда в центре города. Все утро он провел, изучая ксерокопии тех же документов, с которыми совсем недавно ознакомился Пауэлл. Документы он получил от другого джентльмена запоминающейся наружности. У мужчины со странными глазами имелся план, как найти Малькольма. Битый час он разъезжал по городу, а теперь начал ходить по нему пешком. Заглядывая на пару минут в каждый бар, газетный киоск, в каждый дом или любое другое место, куда может заглянуть на пару минут прохожий, он показывал хозяевам или сотрудникам выполненный вручную художником-профессионалом набросок портрета Малькольма с короткой стрижкой. Когда люди опасались говорить с незнакомцем, мужчина предъявлял им одно из пяти удостоверений, которыми его снабдил другой джентльмен с представительной внешностью. К трем часам дня он устал, но виду не подавал. Наоборот, он был настроен еще решительнее, чем прежде. Выпить кофе он зашел в «Горячую кружку». Уже уходя, представившись частным сыщиком, он показал рисунок кассирше за стойкой – почти автоматически, на всякий случай. И даже не пытался скрыть потрясения, когда та заявила, что видела этого типа.
  – Ну да, видела я этого сукина сына. Он швырнул мне свои деньги, так спешил убраться. Четвертак под стойку закатился, и я колготки порвала, покуда его на четвереньках искала.
  – Он был один?
  – Ага, кто еще с таким уродом гулять пойдет?
  – Вы не видели, в какую сторону он пошел?
  – Еще бы не видела! Эх, жаль, пистолета у меня не было, а то бы пристрелила ублюдка. Вон туда и пошел.
  Мужчина расплатился по счету, накинув доллар сверху, и двинулся в указанном направлении. Странно, зачем туда… никакого повода именно туда, тем более для человека, спешившего в поисках безопасного места… И все же… Он свернул на стоянку и тут же превратился в детектива городского полицейского управления для полного мужчины в фетровой шляпе.
  – Конечно, видел, – ответил на вопрос тот. – Он сел в машину к той цыпочке.
  Мужчина с запоминающейся внешностью прищурился.
  – Какой цыпочке?
  – Этой… ну, она в адвокатской конторе работает. Их лавочка арендует стояночные места для своих сотрудников. А эта… не то чтобы красавица, но что-то такое в ней есть, уж поверьте.
  – Поверю, – хмыкнул фальшивый детектив. – Поверю. Кто она?
  – Минуточку… – Толстяк в шляпе скрылся в своей будке и вернулся с тетрадью. – Ну-ка, посмотрим, стоянка шестьдесят три… шестьдесят три… да, вот она. Росс, Венди Росс. А вот ее адрес в Александрии.
  Прищуренный взгляд скользнул по странице, мгновенно зафиксировав адрес. Затем обратился к толстяку в шляпе.
  – Спасибо. – Мужчина с запоминающейся внешностью повернулся и двинулся прочь.
  – Да не за что. Эй, а чего такого натворил этот парень?
  Мужчина остановился и обернулся.
  – Да ничего серьезного. Просто мы его ищем. Он… а, ладно, вам это знание не повредит… мы просто хотим убедиться, что с ним все в порядке.
  Десять минут спустя мужчина со странными глазами зашел в телефонную будку. На другом конце города джентльмен с представительной внешностью снял трубку с аппарата, номер которого знали очень немногие.
  – Да, – произнес он и сразу же узнал голос.
  – У меня горячий след.
  – Я знал, что вы найдете. Пусть его проверят, но ни в коем случае не приступают к активным действиям, если только того не потребуют обстоятельства. Я хочу, чтобы этим занялись лично вы – во избежание новых ошибок. Однако в настоящий момент у меня есть для вас более неотложное занятие.
  – Наш общий больной друг?
  – Да. Боюсь, его самочувствие ухудшится. Встретимся на месте, как можно скорее, – в трубке послышались гудки.
  Мужчина задержался в телефонной будке еще для одного короткого звонка, потом поймал такси и уехал куда-то навстречу закату.
  Как раз когда Венди несла на подносе бульон для Малькольма, на противоположной от ее дома стороне улицы остановилась маленькая машина. Со своего места водитель очень хорошо видел дверь ее квартиры, хотя для этого ему пришлось изогнуть свое длинное костлявое тело в очень неудобной позе. Он наблюдал за дверью и ждал.
  Суббота
  Чрезмерная самоуверенность, чреватая ошибками, возникает, когда мы принимаем как должное, что игра будет продолжаться нормальным путем, когда мы забываем о том, что существуют и нестандартные ходы, обладающие неожиданно мощными ресурсами: шах, жертва, патовая ситуация. И все, что остается потом жертве, это хныкать: «Кто бы мог ожидать такого дурацкого на вид хода?»
  Фред Рейнфельд. Полный курс шахматной игры
  – Тебе лучше?
  Малькольм посмотрел на Венди и был вынужден признать, что да, лучше. Боль в горле сменилась легким пощипыванием, а почти двадцать четыре часа сна восстановили если не все силы, то по крайней мере большую их часть. Из носа все еще текло, и попытка сказать что-нибудь причиняла боль, но даже эти неприятности постепенно сходили на нет.
  Физический дискомфорт уменьшался, чего нельзя было сказать о душевном. Малькольм понимал, что уже суббота, что прошло два дня с того момента, когда всех его сослуживцев убили, а сам он стрелял в человека. К этому времени несколько групп людей, целеустремленных и не испытывающих недостатка в ресурсах, наверняка уже переворачивали Вашингтон вверх тормашками. По меньшей мере одна из них желала его смерти. Да и остальные вряд ли испытывали к нему особую симпатию. На туалетном столике в противоположном углу комнаты лежали девять тысяч триста восемьдесят два доллара, похищенные у мертвого человека или по крайней мере вынесенные из его квартиры. А сам Малькольм валяется больной в кровати, не имея ни малейшего представления о том, что происходит или что ему делать дальше. И в довершение всего этого на краю его кровати сидит забавного вида девчонка, на которой нет ничего, кроме футболки и улыбки.
  – Знаешь, я, если честно, ничего не понимаю, – хрипло признался Малькольм. Он и правда ничего не понимал. За все долгие часы, что он размышлял над своей проблемой, на ум пришли всего четыре предположения, хоть как-то выдерживавшие критику: первое – что в Управление проникли посторонние; второе – что кто-то напал на его отдел; третье – что кто-то пытался выставить Хейдиггера двойным агентом, подбросив ему «спрятанные» деньги; и, наконец, четвертое – что кто-то отчаянно хочет видеть его покойником.
  – Придумал, что будешь делать дальше? – Венди водила пальцем по очертаниям его бедра под простыней.
  – Нет, – отчаянно прохрипел он. – Могу попробовать еще раз позвонить на «тревожный» номер, если ты довезешь меня до автомата.
  Она наклонилась и легонько коснулась губами его лба.
  – Отвезу, куда попросишь. – Девушка улыбнулась и начала целовать по очереди его глаза, щеки, губы, шею. Потом откинула простыню и продолжила: грудь, живот…
  Потом они приняли душ, и он вставил контактные линзы. Он снова лег в кровать. Когда Венди вернулась в комнату, совершенно одетая, она бросила ему на край кровати четыре книги в мягкой обложке.
  – Я не знала, что тебе нравится… надеюсь, ты найдешь чем занять время, пока меня не будет.
  – А ты… – Малькольму пришлось замолчать и сглотнуть. Все-таки горло еще болело. – А ты куда?
  Она улыбнулась.
  – Вот дурачок. По магазинам. У нас кончается еда, ну и тебе еще всякие мелочи нужны. И если ты будешь вести себя хорошо – на что я надеюсь, – может, принесу тебе сюрприз. – Она подошла к двери и оглянулась. – Да, если будет звонить телефон, сними трубку, только если он позвонит дважды, затем замолчит, а потом зазвонит дальше. Это буду я. Как, хорошо я учусь на шпионку? Прийти вроде никто не должен. Если не будешь шуметь, никто не догадается, что ты здесь. – Голос девушки стал серьезным. – Ну же, не беспокойся. Тебе здесь совершенно ничего не угрожает. – Она повернулась и вышла.
  Малькольм только взял верхнюю книгу из стопки, как голова Венди снова просунулась в дверь.
  – Эй, – ухмыльнулась она. – Я тут вот чего подумала… Если у меня случится фарингит, это будет считаться венерическим заболеванием?
  Малькольм бросил в нее книгой, но промахнулся.
  Когда Венди открыла дверь и пошла к машине, то не обратила внимания, что человек в фургоне, припаркованном у противоположного тротуара, тут же оживился. Это был ничем не примечательный мужчина в мешковатом плаще, притом что утро выдалось солнечным. Похоже, он знал, что хорошая погода вряд ли продлится долго. Человек внимательно следил за тем, как Венди выводит машину со стоянки и уезжает. Потом покосился на часы. Он решил выждать три минуты.
  
  Суббота – выходной для большинства правительственных служащих, но не для всех. В эту конкретную субботу множество сотрудников различных ведомств трудились сверхурочно. Одним из них был Кевин Пауэлл. Он и его люди побеседовали с двумястами шестнадцатью врачами, квалифицированными медсестрами, стажерами и прочими представителями медицинских профессий. К одиннадцати утра субботы они опросили больше половины вашингтонских оториноларингологов. И все, что мог доложить Пауэлл пожилому джентльмену, сидевшему за столом из красного дерева, сводилось к одному слову: ничего.
  Как ни странно, настроение пожилого джентльмена от этих новостей не ухудшилось.
  – Что ж, мой мальчик, все, что я могу тебе посоветовать, – это не прекращать стараний, ни в коем случае не прекращать. И, если тебя это утешит, могу сказать, что мы ровно в том же положении, что и все другие, только они исчерпали все свои ходы, и теперь им остается только ждать. Впрочем, кое-что все-таки произошло: Уэзерби мертв.
  Вид у Пауэлла сделался удивленный.
  – Мне казалось, вы говорили, что его состояние улучшалось?
  Пожилой джентльмен развел руками.
  – И ведь так оно и было. Его собирались допросить вчера вечером, самое позднее сегодня утром. Когда следователи прибыли около часа ночи для допроса, они обнаружили, что он умер.
  – Как? – Судя по тону Пауэлла, у него уже имелись догадки на этот счет.
  – В самом деле, как? Охранник у входа в палату клянется и божится, что в нее не заходил никто, кроме медицинского персонала. С учетом того, что Уэзерби лежал в госпитале Лэнгли, я не сомневаюсь, что охрана там была поставлена хорошо. Врачи говорят, что с учетом шока и потери крови вполне возможно, он умер от ранения. Хотя сами же утверждали, что полковник поправлялся очень быстро. Как раз сейчас они должны производить вскрытие.
  – Странно все это. Очень странно.
  – Да, конечно. Тебе тоже так кажется? Однако же именно потому, что это странно, такого хода событий и можно было ожидать. Все это дело более чем странное. Ну, да мы об этом уже толковали. У меня для тебя есть кое-что новое.
  Пауэлл низко склонился над столом. Он устал.
  – Я уже говорил тебе, – продолжал старый джентльмен, – не нравится мне, как Бюро и Управление занимаются этим делом. Они упираются в тупик. И уверен, отчасти оттого, что туда заводит их методика. Они ищут Малькольма, как охотник ищет дичь. И хотя они охотники опытные, они упустили из внимания мелочь или две. Я хочу, чтобы ты искал его так, словно дичь – это ты. Ты прочитал все, что нам о нем известно, ты был у него дома. Значит, у тебя сложилось о нем какое-то представление. Вот и влезь в его шкуру да глянь, куда тебя это приведет. У меня для тебя пара полезных вкусняшек. Мы ведь знаем: для того, чтобы попасть туда, где он сейчас, Малькольм не мог обойтись без транспорта. Начнем с того, что пешеход заметен, а наш парень хочет этого избежать. Бюро совершенно уверено в том, что такси он не брал. Я не вижу причины не доверять их мнению на этот счет. Не думаю, чтобы Малькольм садился в автобус – с тем-то пакетом, который ему продали в магазине. Да и мало ли кого можно встретить в общественном транспорте. Вот тебе и задачка. Возьми одного-двух агентов – таких, что способны правильно настроить голову. Начни с того места, где его видели в последний раз. А там, мой мальчик, попробуй спрятаться, как и он.
  Пауэлл уже взялся за дверную ручку, но повернулся к улыбавшемуся пожилому джентльмену.
  – Есть еще одно обстоятельство, сэр, которое представляется мне очень странным в этом деле. Малькольма ведь не готовили как оперативника. Он аналитик – а посмотрите, как выкручивается.
  – Да, это довольно странно, – согласился пожилой джентльмен и снова улыбнулся. – А знаешь, мне уже не терпится познакомиться с этим парнем, Малькольмом. Отыщи его мне, Кевин, отыщи скорее.
  
  Малькольму захотелось кофе. Горячая жидкость наверняка пошла бы на пользу горлу, да и взбодриться кофеином тоже бы не мешало. Он медленно ухмыльнулся, стараясь не бередить шейных мускулов. В обществе женщины мужчине нужно поддерживать тонус. Малькольм спустился на кухню. Он как раз поставил на огонь кофеварку-эспрессо, когда в дверь позвонили.
  Малькольм застыл. Пистолет остался наверху, на тумбочке, где он мог при необходимости быстро дотянуться до него… при одном условии – если бы он лежал в постели. Малькольм на цыпочках подобрался к двери. У него вырвался вздох облегчения, когда он увидел в глазок, как по ту сторону переминается с ноги на ногу всего лишь скучающего вида почтальон с сумкой через плечо и свертком в руках. Тут Малькольм призадумался. Если он не отворит дверь, тот может возвращаться до тех пор, пока не вручит посылку адресату. Малькольм опустил взгляд. Всю одежду его составляли шорты и футболка. Да какого черта, подумал он, неужели почтальон да не видывал такого? Он отпер дверь.
  – Доброе утро, сэр, как дела?
  Бодрое настроение почтальона, похоже, передалось Малькольму. Он улыбнулся в ответ.
  – Простыл немного, – хрипло ответил он. – Чем могу вам помочь?
  – У меня тут посылочка мисс… – Почтальон замолчал и заговорщически улыбнулся Малькольму. – Мисс Венди Росс. Заказная, требуется роспись адресата.
  – Ее сейчас нет дома. Может, позже зайдете?
  Почтальон поскреб в затылке.
  – Ну, можно, конечно, но проще будет, если вы за нее распишетесь. Проклятие, да какая разница начальству, чья подпись, главное, чтоб она была, верно?
  – Идет, – согласился Малькольм. – У вас ручка есть?
  Почтальон безуспешно обшарил карманы.
  – Ох, ладно, – буркнул Малькольм. – Заходите, сейчас дома найду какую-нибудь.
  Войдя в гостиную, почтальон улыбнулся и закрыл дверь за собой.
  – Извините, если вас затрудняю, зато вы мне разом все упрощаете.
  Малькольм пожал плечами.
  – Ничего. – Он повернулся и пошел на кухню поискать ручку. Заходя в дверной проем, он автоматически отметил, что почтальон положил посылку на стол и расстегивает свою сумку.
  Почтальон был очень доволен. Ему было приказано установить, находится ли Малькольм в квартире, вести наблюдение за домом и переходить к активным действиям только в том случае, если задача может быть выполнена со стопроцентной надежностью и без шума. Он знал, что, если по личной инициативе сможет убрать Малькольма, ему положена премия. Девицей можно заняться и позже. Он достал из сумки «Стен» с глушителем.
  Малькольм как раз выходил из кухни, когда до него донесся звук металлического щелчка – это почтальон вставил в автомат магазин. Малькольм так и не нашел ручку. В одной руке он нес кофеварку, в другой – пустую чашку. Он решил, что симпатичный почтальон не откажется подкрепиться. То, что Малькольм остался в живых, надо отнести на счет того, что, выйдя из двери и увидев поворачивающийся в его сторону ствол автомата, он не потратил на размышление и доли секунды. Он просто швырнул в почтальона полную горячего питья кофеварку и чашку.
  Почтальон не слышал шагов Малькольма. Первая его мысль сосредоточилась на предметах, летевших ему в лицо. Он инстинктивно вскинул руки, прикрывшись автоматом. Кофеварка ударилась об автомат и отлетела в сторону, но от столкновения ее крышка слетела, и горячий кофе выплеснулся почтальону на руки и запрокинутое лицо. Взвыв, почтальон отшвырнул автомат в сторону; тот покатился по полу и остановился под столиком, на котором у Венди стоял стереопроигрыватель. Малькольм бросился за ним, но споткнулся о подставленную черную кроссовку. Кондор приземлился на руки, поспешно вскочил, оглянулся через плечо и сразу же снова нырнул вниз. Тело почтальона пролетело над самой его головой. Попади тот ногой куда целил, и череп Малькольма разлетелся бы как арбуз, по крайней мере шея наверняка бы сломалась. Даже при том, что в единоборствах почтальон не тренировался почти полгода, позу для сложного приземления он принял идеальную. Одна неприятность, приземлился он на ковер – подарок для Венди от бабушки на день рождения. Ковер заскользил по паркетному полу, и почтальон тоже упал на руки. Правда, вскочил он вдвое быстрее, чем Малькольм.
  Оба стояли, настороженно глядя друг на друга. От автомата Рональда отделяло по меньшей мере десять футов. Возможно, ему и удалось бы опередить почтальона, но поднять оружие он все равно не успел бы: почтальон сразу навалился бы сзади. Малькольм стоял ближе к двери, но та была заперта. Он понимал, что не рискнет тратить драгоценные секунды на попытку отпереть ее.
  Почтальон смотрел на Малькольма и улыбался. Носком ботинка он потрогал паркетный пол. Скользко. Ловким, натренированным движением он стряхнул с ног кроссовки. Носки по паркету тоже скользили. Их он тоже стряхнул, не наклоняясь. Потом сжал и разжал пальцы босых ног. Он готовился к поединку молча, не спеша, и сами эти приготовления уже действовали на психику Малькольма.
  Малькольм смотрел на своего улыбающегося соперника и понимал, что эта улыбка означает смерть. Он не мог знать, что противник – обладатель коричневого пояса, но понимал, что шанса выстоять у него нет. Познания Рональда в области боевых единоборств стремились к нулю. Правда, он прочитал множество сцен с драками в книгах и видел их в кино. В детстве он дрался дважды, один раз победил и один – проиграл. Его преподаватель физкультуры в колледже однажды потратил часа три на то, чтобы научить свой класс кое-каким приемам, которых он набрался в морской пехоте. Простая логика заставила Малькольма копировать стойку своего соперника: ноги чуть согнуты, кулаки сжаты, левая рука выставлена вперед и повернута перпендикулярно полу, правая остается у талии…
  Очень медленно почтальон начал сокращать дистанцию в полтора десятка футов, отделявших его от жертвы. Малькольм начал смещаться вправо, не совсем отдавая себе отчет, зачем он вообще это делает. Приблизившись к Малькольму на шесть футов, почтальон рванулся вперед. С боевым воплем он сделал левой рукой обманный выпад, якобы целя ею в лицо Малькольма. Как и ожидалось, Малькольм дернулся вправо. Отводя левую руку назад, почтальон резко опустил левое плечо и крутанулся вправо на пятке левой ноги. Вся масса тела, вся инерция поворота оказались вложены в выпад правой ногой, устремившейся в голову пригибавшегося Малькольма.
  Однако полгода перерыва в тренировках не могли не сказаться на результатах, даже если драться пришлось с неподготовленным любителем. Удар пришелся мимо лица Малькольма, в левое плечо. Кондор врезался в стену, отлетел от нее и едва успел вскинуть руку, чтобы прикрыться от рубящего удара.
  Почтальон изрядно разозлился, в первую очередь на себя. Он промахнулся уже дважды. Да, его противник наверняка травмирован, но полагалось-то ему уже быть покойником. Надо, надо потренироваться, пока не встретился соперник, знающий свое дело…
  Хороший тренер никогда не забывает напоминать, что успех в карате на три четверти зависит от настроя. Почтальон помнил это, поэтому сосредоточился на смерти своего противника. Он так на этом сконцентрировался, что не услышал, как отворилась входная дверь. Венди вошла и осторожно закрыла ее за собой – она боялась разбудить Малькольма. Девушка забыла свою чековую книжку.
  Наверное, она спала. Этого не могло происходить: у нее в гостиной стояли друг перед другом двое мужчин. Один – Малькольм с повисшей, как плеть, левой рукой. Другой – незнакомый, небольшого роста, крепкого сложения. Он стоял спиной к ней в какой-то странной позе.
  – Ты, – услышала она очень тихий голос незнакомца. – Довольно от тебя неприятностей.
  Только тут до нее дошло, что это происходит на самом деле. Медленно, очень медленно незнакомец двинулся к Малькольму, а она нырнула на кухню, схватила с магнита на стене длинный разделочный нож и бросилась назад, к незнакомцу.
  Почтальон услышал стук каблуков по паркету. Ограничившись ложным выпадом в сторону Малькольма, он резко повернулся лицом к новой угрозе. Однако все, что увидел, – это перепуганную девушку, стоявшую с судорожно сжатым в правой руке ножом. Увиденное успокоило почтальона, и он медленно, покачивающейся походкой двинулся в ее сторону. Дрожа, Венди попятилась от него. Он дал ей отступить к самой двери на кухню, а затем сделал выпад. Левой ногой он выбил у девушки из руки нож, а левый кулак рассек кожу чуть ниже ее левой скулы, и она повалилась, оглушенная, на диван.
  Однако почтальон забыл важнейшее правило поединка с несколькими неприятелями. Человек, на которого нападают двое или более соперников, должен находиться в непрерывном движении, отражая атаки со всех сторон. Стоит ему сконцентрироваться на ком-то одном, как он подставляет себя под удар другого. Сразу же после того, как почтальон вывел из строя Венди, ему стоило обернуться и напасть на Малькольма. Вместо этого он решил добить девушку раз и навсегда.
  Почтальон делал первый шаг в направлении поверженной Венди, а Малькольм уже держал в руке автомат. Левая рука действовала плохо, но он все-таки навел ствол с глушителем на почтальона, уже заносившего руку для последнего удара.
  – Стой!
  Почтальон все-таки повернулся к нему, и тут Малькольм нажал на спуск. Кашляющие звуки не смолкали до тех пор, пока грудь почтальона не расцвела букетом алых брызг. Тело его перелетело через диван и рухнуло на пол.
  Малькольм помог Венди подняться. Ее левый глаз уже начал заплывать, и по щеке стекала тоненькая струйка крови. Она негромко всхлипывала.
  У Малькольма ушло пять минут на то, чтобы ее успокоить. Он осторожно выглянул сквозь жалюзи в окно. Улица была пуста. Желтый фургон на противоположной стороне выглядел пустым. Кондор оставил Венди внизу; она сжимала в руках автомат, нацеленный на дверь. Он велел ей стрелять в любого, кто попробует войти. Наверху Малькольм поспешно оделся, затем сунул деньги, одежду и все, что купила для него Венди, в один из ее пустых чемоданов. Когда он спустился вниз, девушка почти пришла в себя. Он отправил ее наверх собираться. В это время он обыскал труп, но ничего не обнаружил. Через десять минут Венди, умытая, спустилась обратно в гостиную с еще одним чемоданом.
  Малькольм набрал в грудь воздуха и отворил дверь. Револьвер он прятал под курткой. Он не смог заставить себя взять автомат. Он вышел на крыльцо. Никто в него не стрелял. Он подошел к машине. Ни одной пули. На улице не было видно вообще никого. Малькольм кивнул Венди. Она подбежала к машине с чемоданами в руках. Они забрались в салон, и Кондор медленно повел машину прочь.
  
  Пауэлл устал. Он и еще двое вашингтонских детективов прочесывали улочки в районе, где в последний раз видели Малькольма. Они опрашивали людей во всех домах. И все, что они нашли, – это тех, кого уже опрашивали. Пауэлл прислонился к фонарному столбу, пытаясь собраться с мыслями, когда увидел, что один из детективов спешит к нему.
  Детектива звали Эндрю Уолш, и он специализировался на убийствах. Он пошатнулся и вцепился в рукав Пауэлла, чтобы не упасть.
  – Похоже, я кое-что нашел, сэр. – Уолш помолчал, переводя дух. – Помните, все, кого мы опрашивали, показали, что с ними до нас уже говорили? Так вот, я нашел одного, сторожа с автостоянки, и он говорит, что рассказал копу кое-что, что не вошло в официальную сводку.
  – Ради бога, что? – Пауэлл разом забыл про усталость.
  – Он опознал Малькольма по фотографии, которую показал ему коп. Более того, он рассказал тому, что видел, как Малькольм садился в машину к вот этой девушке… вот ее имя и адрес.
  – Когда все это случилось?
  – Вчера во второй половине дня.
  – Тогда быстро! – Пауэлл бегом бросился к машине. Задыхавшийся детектив старался не отставать.
  Они проехали три квартала, когда зажужжала рация под приборной доской.
  – Да? – рявкнул Пауэлл в микрофон.
  – Сэр, группа, продолжающая опрос врачей, доложила, что доктор Роберт Кнудсен узнал на фото Малькольма мужчину, который вчера обращался к нему по поводу фарингита. Он осматривал подозреваемого в доме Венди Росс – Эр, О…
  Пауэлл оборвал диспетчера на полуслове:
  – Мы как раз едем к ней домой. Я хочу, чтобы все наши группы сосредоточились в том районе, но не приближались к дому, пока я сам туда не приеду. Скажите, пусть прибудут туда как можно быстрее, но максимально скрытно. А теперь соедините меня с боссом.
  Прошло не меньше минуты, когда из динамика зазвучал голос пожилого джентльмена.
  – Да, Кевин, мальчик, что у тебя?
  – Мы едем к убежищу Малькольма. Обе группы должны подъехать туда более-менее одновременно. Детали расскажу потом. Есть еще одно: кто-то с официальным удостоверением тоже искал Малькольма и не доложил о том, что узнал.
  Последовала долгая пауза.
  – Это многое объясняет, мой мальчик, – произнес пожилой джентльмен. – Очень многое. Будь осторожен. Надеюсь, ты успеешь вовремя. – Связь отключилась. Пауэлл положил микрофон и попробовал отделаться от ощущения, что он, возможно, уже опоздал.
  Десять минут спустя Пауэлл и трое детективов позвонили в дверь Венди. Они подождали минуту, потом самый крупный из детективов выбил дверь. Спустя еще пять минут Пауэлл докладывал пожилому джентльмену о находках.
  – Тело до сих пор не опознано. Мундир почтальона поддельный. Автомат «Стен» с глушителем, возможно, использовался при нападении на Общество. Насколько я могу судить, он с кем-то дрался, возможно, с нашим приятелем. Малькольм сумел отобрать у него автомат. Уверен, автомат принадлежал почтальону – у того в сумке специальные крепления для его переноски. Похоже, нашему парню продолжает здорово везти. Мы нашли фотографию девушки, и у нас есть номер ее водительского удостоверения. Что вы намерены с этим делать?
  – Передай полиции, пусть объявят ее в розыск по… по обвинению в убийстве. Это выведет на время из игры тех, кто следит за нами и использует наши удостоверения. А пока я хочу узнать, кто убитый, и хочу узнать об этом быстро. Разошли его фото и отпечатки пальцев по всем агентствам с пометкой «особо срочно». Другой информации не сообщай. Отправь своих людей на поиски Малькольма и девушки. А потом, сдается мне, придется нам немного подождать.
  Когда Пауэлл и другие расходились по машинам, мимо проехал темный седан. Водитель его был высок и болезненно худ. Пассажир, мужчина запоминающейся внешности со странными глазами – спрятанными, правда, за темными очками, – сделал ему знак проезжать, не останавливаясь. Никто не обратил внимания на их машину.
  
  Малькольм петлял по Александрии, пока не нашел площадку, где торговали подержанными машинами. Он проехал дальше, остановил «Корвейр» в двух кварталах от нее и отправил Венди за покупкой. Спустя десять минут, побожившись, что ее и в самом деле зовут миссис А. Эджертон, как она назвалась в купчей, и заплатив лишнюю сотню наличными, Венди выехала с площадки в относительно новом «Додже». Малькольм пересел за руль «Корвейра» и доехал следом за ней до парка. Там они перегрузили чемоданы, сняли с их машины номера, после чего уселись в «Додж» и не спеша уехали прочь.
  Малькольм вел машину пять часов. На протяжении всей поездки Венди не произнесла ни слова. Они остановились в Виргинии, в мотеле городка Пэрисбург, где Малькольм зарегистрировал их как мистера и миссис Ивенс. Машину он поставил с обратной от дороги стороны здания – «чтобы не запылилась от проезжающих машин». Пожилая владелица мотеля только пожала плечами и отвернулась к своему телевизору. Она к такому привыкла.
  Венди неподвижно лежала на кровати. Малькольм медленно разделся, принял свои лекарства, вынул и убрал контактные линзы. Потом подсел к ней.
  – Почему бы тебе не раздеться и не поспать немного, а, милая?
  Девушка повернулась и посмотрела на него.
  – Это ведь взаправду было. – Она не спрашивала, а констатировала факт. – Все это было взаправду. И ты убил этого типа. В моей квартире. Ты убил человека.
  – Или он, или мы. Ты ведь сама это понимаешь. И ты тоже устала.
  Венди отвернулась.
  – Понимаю. – Она встала и медленно разделась. Потом выключила свет и забралась под одеяло. В отличие от прошлых ночей, она не прижалась к нему. Когда Малькольм примерно через час заснул, она все еще лежала с открытыми глазами.
  Воскресенье
  Чем ярче свет, тем глубже тени.
  Гёте
  – Ну что ж, Кевин, похоже, мы кое-чего добились.
  Жизнерадостный голос старого джентльмена с трудом пробивался сквозь туман, окутывавший сознание Пауэлла. Все тело болело, но он почти не замечал этого. Кевин привык к нагрузкам куда большим, чем одна бессонная ночь. Беда только, за три месяца отдыха Пауэлл привык вставать по воскресеньям позже обычного. К этому добавлялись раздражение и досада на свое нынешнее задание. Его участие до сих пор ограничивалось пассивной ролью наблюдателя. Два года подготовки, десять лет оперативного опыта – и все ради того, чтобы оставаться на побегушках и собирать информацию, которую мог бы нарыть любой коп? Тем более многие копы этим сейчас и занимались. В общем, Кевин не разделял оптимизма пожилого джентльмена.
  – Чего именно, сэр? – При всем своем раздражении Пауэлл старался говорить почтительно. – Что, напали на след Кондора и девушки?
  – Нет, пока нет. – Несмотря на бессонную ночь, босс буквально сиял. – Есть вероятность, что именно она купила ту машину, но мы пока ее не нашли. Нет, прогресс достигнут по другому направлению. Мы опознали убитого.
  В голове у Кевина мигом прояснилось.
  – Наш приятель, – продолжал пожилой джентльмен, – некогда звался сержантом морской пехоты Келвином Ллойдом. В пятьдесят девятом году он, служа в Корее, довольно неожиданно уволился из корпуса, но из Кореи не уехал, работая инструктором южнокорейской морской пехоты. Велика вероятность, что он замешан в убийстве хозяйки сеульского борделя и одной из ее девиц. Доказательств так и не нашли, но флотские следователи полагают, что они с мадам промышляли контрабандой и повздорили на этой почве. Вскоре после того, как тела двух женщин были обнаружены, Ллойд дезертировал. Нельзя сказать, чтобы корпус морской пехоты искал его слишком настойчиво. В шестьдесят первом флотская разведка получила донесение, согласно которому он – несколько внезапно, сдается мне – умер в Токио. Однако в шестьдесят третьем его опознали в числе нескольких других торговцев оружием в Лаосе. Судя по всему, работа Ллойда заключалась в технической поддержке. В тот период он был связан с человеком по имени Винсент Дейл Мароник. Но о Маронике потом. Ллойд пропал из поля зрения в шестьдесят пятом и до вчерашнего дня считался мертвым.
  Пожилой джентльмен помолчал. Пауэлл осторожно покашлял, испрашивая возможности подать голос. Босс снисходительно кивнул.
  – Ладно, – произнес Кевин. – Ну, это нам теперь известно. И чем нам поможет это знание?
  Джентльмен назидательно поднял указательный палец.
  – Терпение, мой мальчик, терпение. Не будем спешить – и тогда увидим, где и какие тропы пересекаются.
  Вскрытие Уэзерби показало всего лишь вероятность стороннего вмешательства, но с учетом всего происходящего я оценил бы эту вероятность как весьма высокую. Не исключено, что его смерть вызвана воздушным пузырем в кровеносной системе, но патологоанатомы не могут в этом ручаться. Однако врачи настаивают, что умереть ему помогли – и что сами они не виноваты. Я склонен с ними согласиться. Для нас, конечно, досадно, что Уэзерби уже не удастся допросить, но для кого-то его смерть – удачное избавление. Слишком, я бы сказал, удачное. Я уверен, что полковник был двойным агентом, хотя, на кого он еще работал, у меня нет ни малейшего представления. Пропавшие документы, наш приятель с удостоверениями, прочесывающий город раньше нас, то, как было организовано нападение на Общество… От всего этого попахивает предательством. Теперь, когда Уэзерби устранили, все указывает на то, что он мог выболтать кое-что, слишком для кое-кого опасное. А еще эта перестрелка за театральным кварталом. Мы уже толковали о ней, но тут мне в голову пришла одна идея. По моей просьбе тела Воробья-4 и Уэзерби осмотрел наш баллистик. Кто бы ни стрелял в Уэзерби, он ему своей пулей почти ногу оторвал. А у Воробья-4 в горле всего лишь маленькая аккуратная дырочка. Баллистик сомневается, что обоих подстрелили из одного пистолета. А это – в сочетании с тем фактом, что Уэзерби в перестрелке не убили, – делает всю эту историю еще более подозрительной. Сдается мне, наш приятель Малькольм по какой-то причине пальнул в Уэзерби и сбежал. Того, конечно, ранило, но не настолько, чтобы он не мог убрать свидетеля, Воробья-4. Но и эта новость не самая интересная.
  С пятьдесят восьмого по шестьдесят девятый Уэзерби работал в Азии, в основном в Гонконге, но с выездами в Корею, Японию, Тайвань, Лаос, Таиланд, Камбоджу и Вьетнам. Поднялся за это время по служебной лестнице от оперативника до начальника резидентуры. Ты заметил, мой мальчик, что он был в тех краях и в то же самое время, что и наш покойный почтальон? А теперь небольшое, но занятное, очень занятное отклонение от темы. Что тебе известно о человеке по имени Мароник?
  Пауэлл нахмурился.
  – Кажется… кажется, он был кем-то вроде суперагента по особым поручениям. Насколько я помню, фрилансер.
  Пожилой джентльмен довольно улыбнулся.
  – Отлично, мой мальчик, отлично. Хотя вряд ли точно понимаю, что именно ты имеешь в виду под приставкой «супер». Если ты имел в виду особо опытного, вдумчивого, осторожного и в высшей мере успешного, то ты прав. А если хотел сказать про идейного и преданного работодателю, то очень и очень ошибаешься. Винсент Мароник был – и есть, если я не ошибаюсь, – лучшим агентом-фрилансером за много лет. Возможно, лучшим в своем ремесле. Для тактических операций – лучшим из всех, кого можно купить за деньги. Чертовски опытный. Нам неизвестно, где он так выучился, – в одном мы уверены: он американец. По части отдельных способностей, может, он и не такой уж гений. Можно найти разработчиков лучше, чем он, лучших снайперов, лучших диверсантов. Но по части универсальности, а еще по части крутизны с ним не сравнится никто. Очень, очень опасный тип, один из немногих, кого я мог бы бояться.
  В начале шестидесятых он всплыл на службе у французов. Работал все больше в Алжире, но обрати внимание, мой мальчик, обслуживал также их интересы в Юго-Восточной Азии. С шестьдесят третьего года он попал в поле зрения тех, кто занят в нашем деле. В разное время работал на англичан, китайских коммунистов, итальянцев, южноафриканцев, конголезцев, канадцев. Пару раз даже выполнял задания Управления. А еще оказывал услуги консультанта ИРА и ОАС, то бишь, выходит, работал против своих бывших французских хозяев. Его работой всегда были довольны. Неудачные операции если и случались, то нам о них неизвестно. Услуги Мароника стоят очень дорого. Ходили слухи, что он выбирал только крупные дела. Бог знает, почему он занялся этим бизнесом, но, сдается мне, это единственный род занятий, где его таланты раскрывались полностью, да к тому же хорошо оплачивались. А теперь, мой мальчик, самое интересное.
  В шестьдесят четвертом Мароник устроился на работу на Тайвань, к Чан-Кай-Ши. Использовали его поначалу в операциях против континентального Китая, но со временем генералиссимус начал испытывать проблемы с жителями Тайваня, да и среди таких же иммигрантов, как он сам, объявились диссиденты. В обязанности Маронику вменили поддержание порядка. Вашингтону отдельные аспекты внутренней политики чанкайшистов не понравились. Здесь начали опасаться, что используемые генералиссимусом методы могут отрицательно сказаться и на нашем имидже. Генералиссимус не согласился с ними и продолжал развлекаться на свой манер. Примерно в это время нас и начал тревожить Мароник. Слишком он был хорош и доступен для всякого, у кого имелись деньги. Он ни разу не орудовал против нас, но все понимали, что это до поры до времени. В общем, Управление решило укоротить Мароника – в качестве превентивной меры, а еще в качестве тонкого намека генералиссимусу. Так вот, как ты думаешь, кто руководил резидентурой на Тайване, когда она получила приказ на устранение Мароника?
  Пауэлл почти не сомневался, поэтому ответил сразу:
  – Уэзерби?
  – Угадал. Ответственным за операцию по устранению был именно полковник Уэзерби. Он доложил о ее успешном завершении, но есть тут одна загвоздочка. В качестве метода выбрали бомбу, заложенную в квартире Мароника. При взрыве погибли и Мароник, и агент-китаец, который ее закладывал. Оба трупа, само собой, почти полностью уничтожены взрывом. Уэзерби наблюдал за взрывом и давал показания как свидетель. А теперь сдадим-ка чуток назад во времени. Кого, как ты думаешь, нанимал Мароник для участия по меньшей мере в пяти операциях?
  Тут можно было и не гадать.
  – Нашего мертвого почтальона, – ответил Пауэлл. – Сержанта Келвина Ллойда.
  – И как ты догадался? И вот ведь какое совпадение… У нас не имелось подробного досье на Мароника, только несколько нечетких фоток, неполных описаний, всякая такая ерунда. И угадай-ка, чье досье пропало? – Пожилой джентльмен даже не дал Пауэллу открыть рот, потому что ответил сам: – Мароника. А еще пропали записи про сержанта Ллойда. Очень мило, а?
  – Не то слово. – Пауэлл все еще казался озадаченным. – Скажите, сэр, а что навело вас на мысль, что во всем этом замешан Мароник?
  Пожилой джентльмен улыбнулся.
  – Напряг извилины. Сначала прикинул, кто вообще мог бы провернуть подобную операцию, как нападение на Общество. Таких набралось с дюжину. Но когда из этой дюжины пропало досье одного Мароника, это уже интереснее, не так ли? Флотская разведка прислала данные на Ллойда, и в досье значилось, что он работал с Мароником. Вот тут-то колесики и завертелись. А когда оказалось, что оба повязаны с Уэзерби, тут уж и лампочки замигали, и музычка заиграла. Вот так вот: я битое утро провел, напрягая извилины, а мог бы кормить голубей да цветочки нюхать.
  В комнате наступила тишина: босс отдыхал, а Кевин думал.
  – Значит, – произнес наконец Пауэлл, – вы думаете, Мароник затеял против нас какую-то операцию, а Уэзерби работал на него изнутри нашей организации? По крайней мере какое-то время?
  – Нет, – мягко возразил начальник. – Я так не думаю.
  Вот тут Кевин удивился уже по-настоящему. Все, на что его хватило, – это уставиться на пожилого джентльмена в ожидании, пока тот продолжит.
  – Первый и самый очевидный вопрос: зачем? С учетом происходящего и того, как все происходило, не думаю, что к этому вопросу можно подходить, используя обычную логику. А если к нему подойти не с обычной логикой, значит, мы начинали с ошибочного предположения – что объектом действий является ЦРУ. Теперь второй вопрос: кто? Кто мог бы заплатить – и, могу предположить, заплатить по-царски – Маронику за измену Уэзерби и содействие как минимум Ллойда за то, чтобы на нас напали, причем именно таким образом? Даже с учетом этой поддельной чешской записки, мне в голову никто не приходит. Это, само собой, возвращает нас к вопросу «зачем?», а дальше мы уже будем без толку ходить по кругу. Нет, сдается мне, что правильнее задавать вопрос не «зачем?» или «кто?», а «что?». Что происходит? Если мы найдем ответ на этот вопрос, ответы на остальные придут сами собой. Так вот, ключ к вопросу «что?» только один – и это наш приятель, Малькольм.
  Пауэлл устало вздохнул.
  – Итак, мы вернулись к тому, с чего начинали, – с поисков нашего пропавшего Кондора.
  – Не совсем, мой мальчик, не совсем. Я поручил кое-кому из моих людей порыться как следует в Азии, поискать, что связывает Уэзерби, Мароника и Ллойда. Возможно, они не найдут ничего, но как знать, как знать. А еще мы лучше представляем себе соперника, так что я поручил еще кое-кому поискать Мароника.
  – Со всеми ресурсами, сэр, что у вас в распоряжении, мы могли бы без труда выйти на одного из двух, на Малькольма или Мароника… имена прямо как у клоунского дуэта, вам не кажется?
  – Нет у нас ресурсов, Кевин. У нас есть мы, а еще то, что мы сможем наскрести в вашингтонской полиции.
  Пауэлл поперхнулся.
  – Какого черта? У вас под началом полсотни людей, и копы предоставят вам столько же. В Управлении над этим делом уже работают сотни сотрудников, не говоря уже о Бюро, АНБ и прочих. Стоит сообщить им все, что вы сказали мне, и они…
  – Кевин, мальчик, – мягко, но решительно перебил его пожилой джентльмен. – Подумай хоть немножко. Уэзерби – двойной агент, сотрудник Управления; возможно, кроме него есть и еще кто-то из нижнего звена. Как мы предполагаем, это он добывал фальшивые удостоверения, делился необходимой информацией и даже сам участвовал в операциях. Но если он двойной агент, кто тогда организовал его убийство, кто вообще мог знать, где он находится (ведь это держалось в строжайшем секрете), кто обладал необходимым доступом, чтобы провести туда убийцу (скорее всего, опытного Мароника) и затем вывести его обратно? – Он помолчал, наслаждаясь сменой настроений на лице у Кевина. – Верно, другой двойной агент. И, если мои извилины меня не подводят, занимающий весьма высокое положение. Мы не можем рисковать, допустив еще одну утечку. А раз мы не можем никому доверять, придется проворачивать все это нам самим.
  Пауэлл нахмурился и подумал еще немного.
  – Могу я предложить, сэр?
  Пожилой джентльмен изобразил на лице неподдельное удивление.
  – Ну почему же нет, мой мальчик? От тебя и ждут, что ты будешь пользоваться головой, пусть даже и боишься обидеть старших.
  Пауэлл чуть улыбнулся.
  – Нам известно… ну, по крайней мере мы предполагаем утечку информации, причем на самом верху. Тогда почему бы нам, продолжая искать Малькольма, не сконцентрировать усилия на поисках места этой утечки? Мы могли бы вычислить, от какой группы она исходит, и заняться ею. С помощью внешнего наблюдения мы могли бы отловить этих людей, даже если бы они не оставляли за собой следа. Обстоятельства давят на них, заставляя предпринимать что-то. Ну, по крайней мере должны же они поддерживать связь с Мароником?
  – Кевин, – все так же тихо ответил босс. – Твоим рассуждениям не откажешь в логике, но весь план ущербен с самого начала. Ты исходишь из того, что мы сможем вычислить группу людей – источник утечки. Но со спецслужбами одна закавыка – если подумать, так это одна из причин, по которым и создана наша лавочка, – все у них так запутано и раздуто, что в такую группу запросто может войти полсотни человек, и хорошо, если не сотня или две. И не факт, что они сами в ней виновны. Возможно, информация просачивается не от самого сотрудника, а, скажем, от его секретарши. Или, например, его связник работает на двух хозяев. И даже если утечка исходит от второстепенных лиц вроде секретарши или связного, наблюдение за ними потребует уйму ресурсов. Я уже сказал, нам придется полагаться на себя. А чтобы претворить твое предложение в жизнь, нам понадобилось бы заручиться одобрением и поддержкой кое-кого из тех, кого мы подозреваем. Так дело не пойдет. Еще одна проблема связана с самой природой тех, с кем мы имеем дело. Они все профессионалы по части разведки. И ты думаешь, они позволят спокойно за собой наблюдать? А если и нет, у каждого из этих ведомств имеется своя служба безопасности, которую нам придется обходить. Например, разведка военно-воздушных сил постоянно проводит проверки – и своих объектов, и линий связи. Так они уверены и в благонадежности собственного персонала, и в том, что за ними никто не шпионит. Выходит, нам пришлось бы избегать внимания и этой службы безопасности, и нашего опытного, настороженного подозреваемого. То, с чем мы имеем дело, – продолжил пожилой джентльмен, сложив кончики пальцев домиком, – это классическая проблема спецслужб. Мы обладаем едва ли не самой мощной в мире разведывательной службой, которая, по иронии судьбы, предназначена для того, чтобы предотвращать утечки информации из нашей страны и добывать ее извне. Стоит нам глазом моргнуть, и сотня хорошо подготовленных людей докопается до любой мелочи вроде неправильно прикрепленной багажной бирки. Или мы можем натравить эту же самую орду на любую маленькую группу, и через несколько дней будем знать все о том, чем она занимается. Мы можем крепко надавить на любое место по нашему желанию. Вот в этом-то и проблема: мы пока не знаем, куда давить. Мы знаем, что в механизме есть слабое место, но до тех пор, пока не изолируем ту область, где она находится, мы не сможем приступить к починке. Попытки сделать это почти наверняка обречены на провал и, мягко говоря, небезопасны. И потом, как только мы начнем искать утечку, наши противники узнают, что нам о ней известно. Ключ ко всей проблеме – Малькольм. Он может отыскать для нас этот источник утечки, ну, или хотя бы подтолкнуть в нужном направлении. Если ему это удастся или мы найдем связь между операцией Мароника и кем-либо в наших спецслужбах, мы, разумеется, прижмем подозреваемого к ногтю. Но до тех пор, пока у нас не появится серьезной зацепки, такая операция будет неуклюжей, можно сказать, стрельбой вслепую. Я такой работы не люблю – очень уж мало от нее проку.
  – Простите, сэр. – Пауэлл постарался не выказать досады. – Пожалуй, я ляпнул, не подумав.
  Пожилой джентльмен энергично замотал головой.
  – Вовсе нет, мой мальчик! – вскричал он. – Ты думал, и это хорошо. Это единственное, чему мы не можем научить наших людей, а громоздкие организации так и вовсе пытаются от этого отучить. Лучше, чтобы ты думал здесь, в моем кабинете, и выдвигал идеи, скажем так, скоропалительные и не до конца продуманные, чем если бы действовал в реальной обстановке как безмозглый робот. Это не принесло бы ничего, кроме неприятностей, да и угробиться так недолго. Думай, Кевин, думай, только чуть внимательнее, ладно?
  – Значит, наш план все еще заключается в том, чтобы отыскать Малькольма и доставить его сюда целым и невредимым, так?
  Пожилой джентльмен улыбнулся.
  – Так, да не совсем. Я тут долго мозговал насчет нашего приятеля Малькольма. Я уже сказал, что он наш ключ ко всему. Наши противники, кем бы они ни были, хотят видеть его покойником, очень хотят. Если нам удастся сберечь его живым и превратить в нечто столь для них опасное, что они бросят все силы на его устранение, вот тогда мы сможем этим ключом воспользоваться. Сосредоточившись на Кондоре, Мароник и компания превратятся в замочную скважину. И тогда, с помощью осторожности и везения мы этот замочек ключом и отопрем. Ну, конечно, дело за малым – отыскать Кондора и сделать это быстро, пока это не сделали другие. Я тут сделал кое-какие распоряжения на этот счет. Но когда мы его найдем, то снарядим его как надо. Ты пока отдохни, а потом мой помощник передаст тебе инструкции и необходимую информацию.
  Кевин встал, шагнул к двери, но задержался.
  – Скажите, сэр, а на Мароника вы мне ничего не дадите?
  Пожилой джентльмен кивнул.
  – Есть у меня приятель во французских спецслужбах, он пришлет мне с курьером копию их досье. Только прилетит она завтра утром. Можно было и ускорить процесс, но я не хочу насторожить наших противников. В дополнение к тому, что тебе известно, могу добавить только одно: все говорят, что внешность у Мароника очень запоминающаяся.
  Когда Пауэлл закрыл за собой дверь кабинета своего босса, Малькольм только-только просыпался. Пару минут он лежал неподвижно, вспоминая события вчерашнего дня.
  – Ты проснулся? – прошептал ему на ухо тихий голос.
  Рональд повернул голову. Венди, приподнявшись на локте, внимательно смотрела на него.
  Горло почти не болело, так что его «доброе утро» прозвучало почти нормально.
  Девушка вдруг покраснела.
  – Я… извини за вчерашнее. Понимаю, как невежливо себя вела. Я… я просто никогда не видела, не делала ничего такого… Ну и…
  Малькольм оборвал ее, поцеловав в губы.
  – Все в порядке. Это и правда было жутко.
  – Что дальше будем делать? – поинтересовалась она.
  – Не знаю пока. Я думаю, нам лучше всего затаиться здесь на день-другой. – Он огляделся по сторонам; номер был обставлен довольно-таки по-спартански. – Боюсь, это может оказаться довольно скучно.
  Венди посмотрела на него и ухмыльнулась.
  – Ну, не обязательно.
  Она поцеловала Рональда осторожно, потом более страстно. Затем прижала его губы к своей маленькой груди.
  Полчаса спустя они так ничего и не решили.
  – Не можем же мы заниматься этим все время, – заметил Малькольм.
  – Почему нет? – возразила Венди, надув губы, но тут же со вздохом согласилась. – Я знаю, чем мы можем заняться. – Она перегнулась через край кровати и принялась искать что-то на полу. Малькольм схватил ее за руку, чтобы она не свалилась.
  – Какого черта ты там делаешь?
  – Ищу свою сумку. Я захватила книги – мы могли бы почитать вслух. Ты говорил, тебе нравится Йейтс. – Она рылась в сумке. – Черт, Малькольм, а их здесь нет. Все есть, а книг нет. Должно быть, я… Ой! – Венди рывком вернулась на кровать и с трудом вырвала руку крепко сжавшего ее Малькольма. – Что ты делаешь? Больно же!
  – Книги. Пропавшие книги. – Кондор повернулся и посмотрел на нее в упор. – Что-то связано с этими пропавшими книгами, что-то важное! Вот, должно быть, в чем дело!
  Венди ничего не понимала.
  – Но это всего лишь сборники стихов! Их можно где угодно купить. Я, наверное, просто забыла их положить.
  – Да не эти книги. Те, в Обществе, пропажу которых обнаружил Хейдиггер! – Малькольм рассказал ей все с самого начала.
  Его вдруг охватило возбуждение.
  – Если бы я мог рассказать им про пропажу книг, это дало бы им зацепку. Причина, по которой на мой отдел напали, наверняка связана с книгами. Им стало известно, что Хейдиггер рылся в старых записях. А остальных им пришлось убить на тот случай, если об этом узнал кто-нибудь еще. Если бы я смог передать Управлению эти куски мозаики, возможно, они сложили бы всю головоломку. По крайней мере, у меня теперь есть что им дать – уж побольше, чем просто рассказ о том, как везде, где бы я ни оказался, кого-нибудь убивали. Такие истории вряд ли им нравятся.
  – Но как ты им все это расскажешь? Вспомни, что случилось после твоего последнего разговора с ними.
  Малькольм нахмурился.
  – Ну да, я понимаю, о чем ты. Но в прошлый раз они подстроили встречу. Даже если в Управление внедрился противник, даже если ему известно, о чем говорили на «тревожной» линии, мне кажется, не все так плохо. С учетом того, что происходит, я думаю, в дело вовлечены десятки людей. И хотя бы часть их чиста. Кто-нибудь да передаст то, что я им скажу. И кто-нибудь где-нибудь нажмет нужные кнопки. – Он помолчал. – Собирайся, мы возвращаемся в Вашингтон.
  – Эй, постой-ка! – Венди протянула руку, но не успела схватить Малькольма, который выпрыгнул из кровати и бросился в ванную. – Зачем нам туда?
  Из-за тонкой перегородки донесся шум включенного душа.
  – Так надо. Междугородний звонок прослеживается почти мгновенно, а чтобы запеленговать местный, требуется некоторое время. – Шум воды усилился.
  – Но ведь нас могут убить!
  – Чего?
  Как ни старалась Венди производить меньше шума, ей все же пришлось кричать:
  – Я сказала, нас там могут убить!
  – Здесь тоже могут. Эй, потри мне спину, а я потру тебе.
  – Вы меня сильно разочаровали, Мароник. – Слова как бритвой резали сгустившийся от напряжения воздух между двумя собеседниками. Представительный мужчина, произнесший эти слова, поймал на себе взгляд второго и сразу же понял, что совершил ошибку.
  – Меня зовут Левин. Постарайтесь этого не забывать. Надеюсь, впредь вы не допустите подобных оговорок.
  Уверенность представительного мужчины от этих слов сильно поколебалась, но он постарался не выказать это собеседнику с запоминающейся внешностью.
  – Моя оговорка ничтожна по сравнению с допущенными за последние дни ошибками, – заявил он.
  Тот, кто желал, чтобы его звали Левином, на взгляд незнакомого с ним человека, не выказал ровно никаких эмоций. Наблюдательный же человек, знакомый с ним хотя бы некоторое время, мог бы заметить легкую вспышку раздражения.
  – Операция еще не завершена. В процессе возникли осложнения, но это не провал. Случись провал, мы бы с вами здесь не беседовали. – В подтверждение своих слов мужчина с запоминающейся внешностью махнул в сторону окружавшей их толпы. По воскресеньям в Капитолии всегда много туристов.
  Представительный мужчина слегка успокоился.
  – Тем не менее осложнения все-таки имели место, – произнес он тихо, почти шепотом, но решительно. – Как вы совершенно справедливо заметили, операция не завершена. Думаю, вам не надо напоминать, что ее завершение ожидалось три дня назад. Три дня. За трое суток может произойти много самого разного. До сих пор нам везло – при всех наших промахах. Чем дольше затягивается операция, тем выше шанс того, что все пойдет наперекосяк. И вам, и мне известно, к каким катастрофическим последствиям это может привести.
  – Все, что можно сделать, делается. Мы должны ждать нового шанса.
  – А если этот новый шанс не представится? Что тогда, друг мой? Что?
  Человек, желавший, чтобы его называли Левином, повернулся и посмотрел на него. Второму мужчине снова сделалось не по себе.
  – Тогда, – сказал Левин, – мы сами создадим этот шанс.
  – Что ж, хотелось бы надеяться, что при этом больше не случится… осложнений.
  – Я их не ожидаю.
  – Хорошо. Я информирую вас обо всем, что происходит в связи с нашим делом в Управлении. Того же буду ждать и от вас. Полагаю, мы все обсудили на сегодня?
  – Есть еще одно, – спокойно произнес Левин. – В операциях вроде этой происходят осложнения внутреннего характера. Обыкновенно подобные… осложнения случаются с отдельными сотрудниками. Эти осложнения специально готовятся руководителями – такими, как вы, например, – и носят постоянный характер. В просторечии подобные осложнения называют «подставами». И если бы моим начальником были вы, я бы принял все меры к тому, чтобы избежать их. Вы со мной согласны?
  Некоторая бледность лица его собеседника подсказала Левину, что тот согласен. Левин вежливо улыбнулся, попрощался кивком и зашагал прочь. Представительный мужчина смотрел ему вслед, пока тот не скрылся за поворотом мраморного коридора. Потом джентльмен поежился и вернулся домой, чтобы пообедать в обществе жены, сына и шумной невестки.
  
  Пока Малькольм и Венди одевались, а двое беседовавших в Капитолии мужчин расходились в разные стороны, у въезда на территорию комплекса в Лэнгли остановился фургон телефонной компании. После того как охрана проверила пропуска и груз, фургон проехал к центру связи. Двое телефонистов сопровождались офицером безопасности, откомандированным из регионального отделения. Большинство агентов ЦРУ были заняты поиском человека по имени Кондор. По документам майора, офицера безопасности, звали Дэвид Бёррос. Настоящее его имя было Кевин Пауэлл, и двое телефонистов, приехавших якобы для проверки аппаратуры распознавания номеров, на деле являлись высококлассными специалистами ВВС по электронике, всего четыре часа назад прилетевшими спецрейсом из Колорадо. По завершении операции им предстоял трехнедельный карантин. Аппаратуру парни проверили, но в дополнение к этому установили кое-какую новую, а также поколдовали над проводами старой. Работали они по схемам с грифом «совершенно секретно», стараясь из-за этого не слишком нервничать. Через пятнадцать минут после начала работы они послали сигнал третьему человеку, ожидавшему в телефонной будке, расположенной в четырех милях от Лэнгли. Тот набрал номер, послушал гудки в трубке, пока не получил нового сигнала, затем повесил трубку и ушел. Один из специалистов кивнул Пауэллу. Потом все трое собрали свои инструменты и уехали – так же беспрепятственно, как приехали.
  Часом позже Кевин сидел в маленькой комнатке в вашингтонском пригороде. За дверью дежурили двое полицейских в штатском. По углам комнаты расселись еще трое агентов. У стола стояло два стула, но один оставался незанятым. Пауэлл разговаривал по одному из двух телефонов, стоявших на столе.
  – Мы подключились и готовы действовать, сэр. Аппаратуру проверили дважды. Один раз со своего конца, и наш человек в «тревожной» бригаде сказал, что у них все чисто. Теперь все звонки на «тревожный» номер Кондора будут попадать к нам. Если это наш парень, мы с ним говорим. Если нет… что ж, будем надеяться, чего-нибудь придумаем. Разумеется, мы можем и отключить ложную линию и просто подслушивать.
  Голос пожилого джентльмена звучал донельзя довольно.
  – Отлично, мой мальчик, просто замечательно. Как складывается все остальное?
  – Мэри-Энн говорит, что договорится с «Пост» в течение часа. Надеюсь, сэр, вы понимаете, что мы можем сильно обжечь на этом деле свою задницу. Рано или поздно нам придется сказать Управлению, что мы подключились к их «тревожной» линии, и это вряд ли им понравится.
  – Не беспокойся об этом, Кевин, мой мальчик, – усмехнулся пожилой джентльмен. – В конце концов, не в первый раз и не в последний. И потом, не забудь, они ведь тоже поджариваются и, сдается мне, не слишком обидятся, если мы уберем из-под них жаровню. Есть какие-нибудь вести с полей?
  – Никаких. Никто не видел ни Малькольма, ни девушку. Когда наш парень прячется в нору, он прячется глубоко.
  – Ага, мне и самому так показалось. Не думаю, чтобы наши неприятели успели его сцапать. Мне даже нравится, как он держался до сих пор. Вы получили от меня план действий?
  – Да, сэр. Мы позвоним, если что-нибудь произойдет.
  Пожилой джентльмен повесил трубку, и Пауэлл приготовился ждать – как он надеялся, не слишком долго.
  
  Венди и Малькольм вернулись в Вашингтон еще до захода солнца. Малькольм направил машину прямиком в центр города. Он остановил машину на стоянке у Мемориала Линкольна, достал из багажника чемоданы и проверил, надежно ли заперт автомобиль. Они въехали в Вашингтон через Бетесду, штат Мэриленд. Там они остановились, чтобы купить туалетные принадлежности, одежду, светлый парик, пышный театральный бюстгальтер для Венди, рулон изоленты, кое-какие инструменты и коробку патронов триста пятьдесят седьмого калибра.
  Малькольм рисковал, но обдуманно. Основываясь на принципе «Потерянного письма» Эдгара Алана По, согласно которому самым безопасным местом часто является расположенное на глазах у всех, они с Венди сели в автобус, идущий на Капитолийский холм. Там они сняли комнату в хостеле на Восточной Капитолийской улице, всего в четверти мили от здания Общества. Хозяйка обшарпанного заведения обрадовалась паре новобрачных из Огайо. Большинство из ее постояльцев выписалось и разъехалось по домам после проведенных в столице выходных. Ее даже не смутили отсутствие колец у молодоженов и подбитый глаз у девушки. В подтверждение образа проводящих медовый месяц влюбленных (так шепнул хозяйке Малькольм) молодые отправились спать раньше обычного.
  Понедельник, утро – середина дня
  Война состоит из непредусмотренных событий.
  Наполеон Бонапарт
  Пронзительный звонок красного телефона вырвал Пауэлла из тревожного забытья. Он сорвал трубку, не дожидаясь второго звонка. Остальные агенты тоже встрепенулись и включили определитель номера и магнитофон для записи разговора. Их фигур, едва различимых в утреннем полумраке, Кевин почти не видел – он целиком сосредоточился на предстоящем разговоре. И сделал глубокий вдох.
  – Четыреста девяносто три тире семь два восемь два, – произнес он в трубку.
  Приглушенный голос в трубке, казалось, говорил с другого конца света.
  – Это Кондор.
  Пауэлл начал разыгрывать тщательно подготовленный диалог.
  – Вас понял, Кондор. Слушайте внимательно. В Управление внедрились двойные агенты. Кто именно, мы не знаем, но уверены, что это не вы, – на другом конце провода попробовали возмутиться, но Кевин перебил собеседника: – Не тратьте время на доказательства своей невиновности – мы из нее исходим. Скажите, зачем вы застрелили Уэзерби, когда они приехали забрать вас?
  В голосе на другом конце провода зазвучало удивление.
  – Вам что, Воробей-четыре не сказал? Это тип – Уэзерби? – сам выстрелил в меня! И он сидел перед домом Общества утром в четверг. В той же машине.
  – Воробей-четыре убит. Застрелен в том же переулке.
  – Это не…
  – Мы знаем. Полагаем, это Уэзерби. Нам известно про вас и девушку. – Пауэлл сделал паузу, чтобы эта информация как следует дошла до собеседника. – Мы проследили вас до ее квартиры и нашли там труп. Это вы его?
  – С трудом. Он нас едва не угрохал.
  – Вы ранены?
  – Нет. Ушибы и легкое сотрясение.
  – Вы в безопасности?
  – На текущий момент – более-менее.
  Пауэлл привстал со стула и задал, почти не надеясь на ответ, самый главный вопрос:
  – У вас никаких мыслей насчет того, почему напали на ваше отделение?
  – Есть. – Пауэлл едва не раздавил трубку внезапно вспотевшей рукой. Малькольм быстро рассказал ему о пропавших книгах и финансовых нестыковках, обнаруженных Хейдиггером.
  – Но вы сами имеете представление о том, что все это значит? – удивленно спросил Пауэлл, дождавшись паузы в рассказе Малькольма.
  – Ни малейшего. Скажите лучше, что вы собираетесь делать, чтобы вытащить нас отсюда?
  Пауэлл сделал глубокий вдох и бросился в омут.
  – Ну… с этим у нас пока небольшие проблемы. Не потому, что мы не хотим обеспечить вашу безопасность, а потому… гм… что вы разговариваете сейчас не с Управлением.
  В пяти милях от этого места, в будке телефона-автомата у гостиницы «Холидей-Инн», у Малькольма все сжалось внутри. Прежде чем он успел сказать что-то, Пауэлл продолжил:
  – Вдаваться в детали я не могу. Вам придется нам довериться. Поскольку противнику удалось внедриться в Управление – возможно, на самом высоком уровне, – мы просто переключили линию на себя. Так нам удалось перехватить ваш звонок. Пожалуйста, не вешайте трубку. Мы намерены разоблачить двойных агентов в Управлении и выяснить, что вообще происходит. И сделать мы это можем только с вашей помощью. У вас просто нет выбора, кроме как помочь нам.
  – Черт, приятель, да вы что! Как мне знать, из спецслужб вы или нет? И даже если с вами все в порядке, какого черта мне вам помогать? Не моя это работа! Я читаю о таких штуках, а не занимаюсь ими!
  – А вы подумайте. – Голос Пауэлла сделался ледяным. – До сих пор вам везло, но так не будет продолжаться бесконечно. Помимо нашей группы, вас целенаправленно ищут весьма и весьма профессионально подготовленные люди. Вы сами сказали, то, чем вы занимаетесь сейчас, – не ваша работа. Кто-нибудь вас да найдет. Без нашей помощи все, на что вы можете надеяться, – это на то, что первыми вас найдут те, кого вы считаете своими. Если к таковым относимся мы, то все и так в порядке. Если нет, вы хотя бы будете знать, что мы от вас хотим. Все лучше, чем действовать вслепую. Если вам не понравятся наши инструкции, вы вольны им не следовать. Да, еще один, последний аргумент. Мы контролируем вашу связь с Управлением. У нас и на той, настоящей линии свой человек. – Вообще-то тут Пауэлл соврал. – Единственный способ вернуться домой – это явиться в Лэнгли лично. Или вы хотите явиться туда в виде покойника?
  Пауэлл помолчал, но ответа не последовало.
  – Думаю, не хотите. И потом, мы не требуем ничего слишком опасного. Все, что от вас нужно, сводится к тому, чтобы сидеть не высовываясь, но время от времени теребить нервы нашим противникам. Ладно, слушайте, что нам на сегодняшний день известно. – Пауэлл кратко изложил Малькольму все, что знал сам. Стоило ему закончить рассказ, как к нему подошел, недоуменно пожимая плечами, сотрудник, занимавшийся отслеживанием источника звонка. Пауэлл тоже удивился, но продолжал: – Слушайте, есть еще один способ связаться с нами. С шифровкой книжным кодом знакомы?
  – Ну… лучше напомните.
  – Хорошо. Первым делом купите «Женские тайны» в мягкой обложке. У нее всего одно издание. Запомнили? Отлично. Теперь, когда нам потребуется связаться с вами, мы напечатаем объявление в «Пост». Оно будет в первой колонке под заголовком «Сегодняшние выигрышные номера в лотерею», а дальше несколько серий цифр через дефис. Первое число каждой серии означает страницу, второе – номер строки, третье – номер слова в строке. Если мы не сможем найти в книге нужное слово, используем простейший цифро-буквенный шифр. «А» в нем – единица, «Б» – двойка… ну и так далее. В таком случае первое число в группе будет «двенадцать». И «Пост» напечатает все, что вы захотите передать нам по этому каналу, – пишите на «Счастливый номер», абонентский ящик номер один, «Вашингтон пост». Запомнили?
  – Угу. А «тревожной» линией мы сможем пользоваться?
  – Мы бы предпочли этого не делать. Слишком рискованно.
  Пауэлл увидел, как человек, отвечавший за определение номера, начал торопливо шептать что-то в свой микрофон.
  – Вам что-нибудь от нас нужно? – спросил Кевин.
  – Нет. Так что все-таки вы хотите, чтобы я сделал?
  – Можете перезвонить в Управление по этому же номеру?
  – Ради такого же долгого разговора?
  – Нет, конечно. Не больше минуты.
  – Мог бы, но с другого телефона. А значит, не раньше чем через полчаса.
  – Идет. Тогда позвоните, и мы дадим сигналу пройти к ним. А теперь вот что мы хотим, чтобы вы им сказали.
  Пауэлл изложил свой план. Малькольм, похоже, не имел возражений.
  – Да, вот еще, – спохватился Пауэлл. – Выберите район города, в котором вам решительно не хотелось бы оказаться.
  Малькольм подумал.
  – Чеви Чейз.
  – Ладно, – кивнул Кевин. – Примерно через час появится сообщение, что вас видели в этом районе. Еще через полчаса полицейский из Чеви Чейз будет ранен, преследуя мужчину и женщину, соответствующих вашим описаниям. В результате все силы будут стянуты туда, и это даст вам простор для действий. Времени хватит?
  – Лучше не полчаса, а час. Можно?
  – Идет.
  – Еще одно. С кем я разговариваю? В смысле, лично?
  – Можете звать меня Роджерсом, Малькольм, – в трубке послышались гудки. Не успел Кевин положить трубку, как к нему подбежал специалист.
  – Знаете, что сделал этот сукин сын? Нет, знаете? – Пауэлл только покачал головой. – Он прокатился по всему городу и связал телефоны-автоматы в одну сеть – так, чтобы они все передавали его разговор, а обратный сигнал пересылали ему. Первый мы буквально за минуту вычислили. Послали туда группу наблюдения, а она не нашла ничего, кроме пустой будки с самодельной табличкой «неисправно» и несколькими его проводочками. Им пришлось звонить сюда, мы дали им новый номер. Они поехали туда, потом еще в другое место, и таких, наверное, еще не одно и не два. Вот сукин сын!
  Пауэлл откинулся на спинку стула и расхохотался – в первый раз за несколько последних дней. Потом полез в досье Малькольма, нашел место, где говорилось про летнюю подработку в телефонной компании, и посмеялся еще.
  
  Рональд вышел из телефонной будки и не спеша вернулся на стоянку. В пикапе-эвакуаторе с флоридскими номерами сидела и жевала резинку блондинка с пышным бюстом. Малькольм постоял в тени, внимательно осматривая стоянку, потом подошел к машине и сел в кабину. Только закрыв за собой дверь, он показал Венди большой палец и хихикнул.
  – Эй, – встревожилась она, – что с тобой? Что смешного?
  – Ты куколка.
  – Ну, парик и фальшивые сиськи – это твоя идея! Я не виновата, если…
  Малькольм жестом остановил ее.
  – И это еще цветочки, – выдавил он из себя сквозь смех. – Видела бы ты себя…
  – Я не виновата, что хорошо выгляжу. – Венди поерзала на месте. – Что они тебе сказали?
  Пока они ехали к новой телефонной будке, Малькольм рассказал.
  С момента первого звонка на «тревожной» линии дежурил Митчелл. Он даже спал на раскладушке, стоявшей в паре футов от рабочего стола. На свежий воздух он не выходил с самого четверга. Душ не принял ни разу. Даже в туалет дежурный брал с собой телефон на длинном проводе. Начальник отдела всерьез задумывался над тем, не начать ли ему делать тонизирующие инъекции. На дежурстве Митчелла настоял директор Управления, решив, что у того больше шансов узнать Малькольма, если тот позвонит. Митчелл устал, но, даже лишившись ног, оставался выносливым. К тому же сейчас он был не только выносливым, но и настроенным по-боевому. Телефон зазвонил, когда Митчелл подносил к губам чашку со своим десятичасовым кофе. Он пролил кофе, чертыхнулся и сорвал трубку.
  – Четыреста тридцать три тире семь два восемь два.
  – Это Кондор.
  – Где, черт…
  – Заткнитесь. Я знаю, вы отслеживаете звонок, поэтому времени у нас мало. Я остаюсь на вашей линии, но в Управлении кроты.
  – Что?
  – Где-то есть двойные агенты. Тот тип в переулке, – Малькольм едва не сказал «Уэзерби», – первым выстрелил в меня. Я его узнал: он сидел в машине перед зданием Общества утром в четверг. Тот, другой из переулка, должно быть, рассказал уже это вам, так что… – Малькольм сделал паузу, ожидая, что его перебьют. Так и вышло.
  – Воробей-четыре убит. Вы…
  – Я этого не делал! С чего мне его убивать? Так, значит, вы не знаете?
  – Все, что мы знаем, – это то, что с момента вашего первого звонка добавилось еще два трупа.
  – Возможно, я и убил того, кто в меня стрелял, но Мароника не убивал.
  – Кого?
  – Мароника. Ну, так тот тип обращался к Воробью-четыре.
  – Воробья-четыре звали по-другому.
  – Правда? Тот, в кого я стрелял, упав, звал Мароника. Я и решил, что Мароник – это Воробей-четыре… – Спокойнее, подумал Малькольм, не переигрывай. – Ладно, к черту их, у нас мало времени. Тот, кто напал на Общество, искал что-то, известное Хейдиггеру. Он всем нам говорил, что нашел в старых бумагах что-то странное. Он говорил, что собирается сообщить об этом кому-то в Лэнгли. Вот почему мне кажется, в Управлении работает крот. Хейдиггер поговорил не с тем, кем надо. Думаю, я мог бы распутать, в чем здесь дело, будь у меня время. Я понимаю, вы меня ищете. Я боюсь приезжать к вам, боюсь, что вы меня найдете. Вы можете приостановить поиски, пока я не выясню, что такого знаю, если противник хочет меня убить?
  Митчелл помолчал. Спец, прослеживавший звонок, отчаянно замахал ему руками, чтобы тот заставил Малькольма продолжать разговор.
  – Не знаю, можем ли мы пойти на это. Возможно, если бы…
  – Некогда. Позвоню, когда узнаю больше, – в трубке послышались гудки.
  Митчелл оглянулся на специалиста. Тот отрицательно помотал головой.
  – И что вы, черт подери, обо всем этом думаете?
  Митчелл оглянулся на говорившего, охранника, и пожал плечами.
  – Ничего не думаю, да это и не моя работа. По крайней мере сейчас. – Он посмотрел по сторонам. Его взгляд задержался на другом агенте, ветеране-оперативнике.
  – Джейсон, тебе говорит что-нибудь имя Мароник?
  Человек по имени Джейсон покачал головой.
  – Не помню, что именно, но точно ничего хорошего.
  – Вот и мне, – вздохнул Митчелл и снял телефонную трубку. – Архив? Мне нужно все, что у вас имеется на всех, кого зовут Мароник. Да, до вечера нам, возможно, потребуется несколько экземпляров, так что беритесь за дело. – Он положил трубку, снял ее снова и набрал номер заместителя директора.
  Пока тот ждал соединия с боссом, Пауэлл связался с пожилым джентльменом.
  – Наш парень справляется отлично, сэр.
  – Рад слышать это, Кевин, очень рад.
  – Мы закинули им несколько заманчивых вкусняшек. Думаю, это подтолкнет Управление к движению в нужном направлении. Надеюсь, при этом они не выйдут на нас. Если ваши предположения верны, наш приятель Мароник начнет ощущать себя неуютно. Они будут еще сильнее спешить в поисках Кондора. У вас ничего нового?
  – Пока ничего. Наши люди продолжают рыться в прошлом действующих лиц. И, кроме нас, только полиции известно о связи между Малькольмом и трупом, найденным в квартире у Венди Росс. Полиция официально завела дело об убийстве и связанном с этим исчезновении девушки. В нужное время и этот лакомый кусочек попадет в нужные руки. А теперь, похоже, мне пора идти и просиживать задницу еще на одном занудном совещании, делать умное лицо и ненавязчиво подталкивать наших друзей в нужном направлении. А тебе, пожалуй, лучше оставаться на линии, слушать, не вмешиваясь, но быть готовым в любой момент начать действовать.
  – Конечно, сэр. – Пауэлл положил трубку, оглянулся на присутствующих в комнате – все они ухмылялись – и решил, что может позволить себе чашку кофе.
  
  – Будь я проклят, если что-нибудь понимаю. – В подтверждение своих слов капитан ВМС грохнул кулаком по столу и откинулся на спинку кресла. В помещении стояла духота. Его подмышки потемнели от пота. Надо же, выбрали время ремонтировать кондиционеры, подумал он.
  – Никто из нас в точности не знает, что все это означает, капитан, – терпеливо произнес заместитель директора и покашлял, пытаясь вспомнить, на каком месте его перебили. – Как я уже сказал, если не считать информации, полученной от Кондора, – а насколько она точна, неизвестно, – со времени нашей прошлой встречи мы не продвинулись ни на шаг.
  Капитан склонился к сидевшему справа от него представителю ФБР.
  – Тогда, черт подери, – зашептал он на ухо фэбээровцу, не обращая внимания на его раздражение, – зачем вообще было созывать это совещание?
  Испепеляющий взгляд, брошенный заместителем директора, не оказал на капитана ровно никакого действия. Заместитель вздохнул и продолжал говорить:
  – Как вам уже известно, досье Мароника пропало. Мы запросили дубликаты английских досье. Военный самолет доставит их сюда через три часа. Мне хотелось бы, джентльмены, выслушать ваши соображения на этот счет.
  Первым заговорил представитель ФБР:
  – Полагаю, Кондор хотя бы отчасти прав. В ЦРУ внедрился крот. – Коллега фэбээровца из Управления насупился, но тот продолжал: – Тем не менее мне кажется, мы можем говорить об этом в прошедшем времени. Очевидно, двойным агентом был Уэзерби. Вероятно, полковник использовал Управление как прикрытие для каких-то перевозок, а Хейдиггер случайно на это наткнулся. Узнав об этом, Уэзерби не мог не напасть на Общество. Кондор остался единственным неучтенным звеном, которое необходимо было уничтожить. Уэзерби облажался. Возможно, кто-то из его банды все еще на свободе, но мне кажется, основной источник утечки информации ликвидирован. Насколько я могу судить, первоочередная задача для нас теперь – выйти на Кондора. С теми сведениями, которые он может сообщить, мы сумеем отловить всех оставшихся – включая этого Мароника, если он действительно существует, – и выяснить, много ли информации от нас ушло.
  Заместитель директора обвел взглядом собравшихся. Он уже собирался объявить совещание закрытым, когда пожилой джентльмен помахал рукой, привлекая его внимание к себе.
  – Не позволите, господин председатель? Всего пару соображений.
  – Разумеется, сэр. Мы всегда рады выслушать ваше мнение.
  Сидевшие за столом оживились и приготовились слушать. Капитан тоже поерзал на стуле, хотя скорее от досады из-за задержки.
  Однако пожилой джентльмен помолчал несколько секунд, не без любопытства глядя на представителя ФБР.
  – Должен признаться, – начал он наконец, – я не согласен с точкой зрения нашего коллеги из Бюро. Его объяснение выглядело бы убедительным, не будь в нем пары нестыковок, которые не дают мне покоя. Если Уэзерби был главным внедренным агентом, тогда как и почему он умер? Я понимаю, это вопрос спорный, по крайней мере до окончательных выводов медицинских экспертов. Однако я не сомневаюсь в том, что бедолагу убили. Приказ устранить его мог поступить только из самых верхних эшелонов Управления. И потом, нутром чую, что-то не так в самой концепции двойного агента – перевозчика. Ничего конкретного, только интуиция. Сдается мне, нам стоит продолжать действовать по-прежнему, но с двумя небольшими поправками. Во-первых, стоит покопаться в прошлом всех подозреваемых и посмотреть, не пересекались ли их пути. Как знать, может, что-то и найдем? И во-вторых, я бы дал Кондору шанс упорхнуть. Он все еще может что-нибудь нарыть. Отзовите на время охоту за ним и сосредоточьтесь на архивных поисках. У меня есть и еще кое-какие мысли, но я хотел бы помозговать над ними до следующего совещания. А пока у меня все. Благодарю вас, господин председатель.
  – Спасибо, сэр. Разумеется, джентльмены, окончательное решение остается за мной как председательствующим. Тем не менее заверяю вас, что высказанные вами идеи будут учтены. Вплоть до принятия этого решения я планирую продолжать нынешнюю тактику действий.
  Пожилой джентльмен поднял взгляд на заместителя директора.
  – Можете быть уверены, – произнес он, – что мы окажем вам все возможное содействие.
  – Это касается и нас! – почти выкрикнул представитель ФБР и испепелил пожилого джентльмена взглядом, ответом на который стала странная и вроде бы не ехидная улыбка.
  – Джентльмены, – объявил заместитель директора. – Благодарю вас всех за помощь, которую вы оказывали и продолжаете оказывать нам. Спасибо за участие в совещании. О дате следующего вас известят дополнительно. Всего хорошего.
  Выходя из помещения, фэбээровец покосился на пожилого джентльмена. Он встретился взглядом с ясными, полными интереса глазами, поспешно отвернулся и ушел.
  – Господи, – пожаловался капитан представителю Министерства финансов, – ну почему я только не остался на флоте? Эти чертовы совещания скоро меня доконают. – Он недовольно фыркнул, напялил на голову форменную фуражку и размашистыми шагами вышел. Последним покинул помещение заместитель директора.
  
  – Мне все это решительно не нравится.
  Двое мужчин прогуливались по аллеям окружавшего Капитолий парка, не смешиваясь с прохожими.
  Дневной наплыв туристов спадал, зато потянулись с работы правительственные служащие. Понедельник в Конгрессе – ленивый день.
  – Мне это тоже не нравится, друг мой, но придется справляться с ситуацией, какова она на деле, а не с той, какой нам хотелось бы ее видеть. – Старший собеседник покосился на своего спутника с запоминающейся внешностью и вздохнул. – И все же нам по крайней мере известно теперь больше, чем прежде. Например, мы оба отчетливо понимаем, насколько важно, чтобы Кондор не остался в живых.
  – Мне кажется, в этом мы не одиноки, – в голосе человека с запоминающейся внешностью прозвучал такой холод, что его спутник поежился, несмотря на теплую погоду.
  – Что вы хотите этим сказать?
  – Это бессмыслица, – ответил мужчина с запоминающейся внешностью, не скрывая раздражения. – Уэзерби был закаленным, опытным агентом. Даже будучи раненым, он сумел убить Воробья-четыре. И вы верите тому, что человек вроде него стал бы выкрикивать мое имя? Даже если он находился в шоке, зачем ему звать меня? Это лишено смысла.
  – Умоляю вас, скажите тогда, что не лишено смысла?
  – Пока не знаю. Знаю только, что происходит что-то, о чем нам неизвестно. Или по крайней мере неизвестно мне.
  Голос представительного мужчины даже дрогнул от возмущения.
  – Надеюсь, вы не предполагаете, что я утаиваю от вас информацию?
  Наступила долгая пауза, нарушаемая только редкими порывами вашингтонского ветра. Медленно, очень медленно Левин-Мароник повернулся, чтобы ответить:
  – Не знаю. Я сомневаюсь в этом, но такая вероятность существует. Не трудитесь возражать. Я не исхожу из подобной версии. Но я хочу, чтобы вы не забывали нашего прошлого разговора.
  Несколько минут они прогуливались молча. Капитолий остался позади, и теперь они шли мимо здания Верховного Суда. Первым нарушил молчание старший спутник:
  – Ваши люди ничего не нашли?
  – Ничего. Мы прослушивали все переговоры полицейских, а также оперативников Управления и Бюро. Однако втроем осуществлять это очень сложно. Мой план заключается в том, чтобы перехватить группу, которая будет забирать Кондора, прежде чем они успеют доставить его в безопасное место. Можете ли вы подобрать для этого одно конкретное место, ну, или хотя бы выведать их планы? Это значительно снизит возможность осложнений.
  Старший спутник кивнул, и Мароник продолжал:
  – Еще одно меня смущает – Ллойд. Полиция до сих пор, насколько я могу судить, не связала его с делом Кондора. Вся эта квартира должна быть в отпечатках его пальцев, и тем не менее полиция их или не обнаружила – в чем я сильно сомневаюсь, – или не объявила их в розыск. Это мне совсем не нравится. Что-то тут не сходится. Вы могли бы проверить, в чем там дело, но только осторожно, не вызывая подозрений?
  Представительный мужчина снова кивнул. Они продолжили свою неспешную прогулку – ни дать ни взять двое чиновников, возвращающихся с работы. Теперь они отдалились от Капитолия на три квартала и находились на границе спальных районов. В двух кварталах от этого места рейсовый автобус причалил к тротуару, выплюнул клубы сизого дизельного выхлопа и выпустил на тротуар небольшую кучку пассажиров. Когда автобус отъехал от остановки, двое пассажиров отделились от остальных и направились в сторону Капитолия.
  Малькольм подумывал, не приехать ли им во взятом напрокат пикапе. Так они были бы меньше связаны в перемещениях, но могли вызвать подозрения. Пикапов в Вашингтоне не так много, особенно таких, на борту которых написано: «Эвакуатор Альфонсо, Майами-Бич». К тому же его аренда обходилась в копеечку, а Малькольм хотел оставить в резерве побольше денег – на всякий случай. В результате он решил, что для тех редких передвижений, которые им предстояли в ближайшие дни, хватит и общественного транспорта. Венди неохотно согласилась. Ей понравилось водить пикап.
  Все случилось, когда они почти поравнялись с двумя мужчинами, которые шли перед ними по противоположной стороне улицы. Порыв ветра оказался слишком сильным для шпильки, удерживавшей пышный парик Венди. Он сорвал гриву светлых волос с головы и швырнул ее на мостовую. Парик покатился, подгоняемый ветром, до тех пор, пока не замер бесформенной копной почти посередине улицы.
  – Малькольм! – возбужденно крикнула Венди. – Парик! Держи его, держи!
  Ее пронзительный голос перекрыл и ветер, и шум уличного движения. На противоположной стороне улицы Левин-Мароник замер как вкопанный и остановил своего спутника.
  Малькольм понял, что Венди совершила ошибку, назвав его по имени. Он жестом заставил ее замолчать и шагнул между двумя стоявшими у тротуара машинами, чтобы выйти на мостовую для спасательной операции. Он заметил, что двое мужчин на противоположной стороне улицы смотрят на него, и постарался придать лицу невозмутимое выражение… ну, может, чуть раздосадованное неловкостью жены.
  Левин-Мароник двигался медленно, но профессионально. Его напряженный взгляд оставался прикован к паре на другой стороне улицы, в голове прокручивались варианты действий. Ему хватало опыта, чтобы не поддаться потрясению от фантастического стечения обстоятельств и сосредоточиться на текущей задаче. Его левая рука уже расстегивала пиджак. Краем глаза Малькольм видел все это, но его внимание было сосредоточено на кучке волос, лежавшей на асфальте. Венди догнала его, когда он уже выпрямился, держа парик в руках.
  – Ох, черт, эта проклятая штуковина, наверное, испорчена в хлам. – Девушка выхватила бесформенный клубок из рук Малькольма. – Хорошо, что нам недалеко. В следующий раз закреплю двумя…
  Спутнику Мароника давно не приходилось бывать в деле. Он стоял на тротуаре, глупо таращась на странную парочку с париком в руках. Его взгляд привлек внимание Малькольма как раз в то мгновение, когда тот, не веря своим глазам, что-то пробормотал. Что именно, Рональд не расслышал, но сразу понял: здесь что-то не так. Он переключил внимание на спутника этого хорошо одетого мужчины – тот как раз вышел из-за стоявшей у тротуара машины и двинулся через дорогу. Малькольм заметил и расстегнутый пиджак, и руку, выжидательно зависшую у пояса.
  – Беги! – Он толкнул Венди в сторону тротуара и перекатился через капот стоявшей рядом спортивной машины. Грянувшись о тротуар рядом с передним колесом, он еще надеялся, что просто свалял дурака, и ничего серьезного им не грозит.
  Маронику хватило опыта не бежать через открытый участок, преследуя, возможно, вооруженного человека, к тому же укрывшегося за более-менее защищавшим от пуль барьером. Он хотел выгнать жертву на открытое пространство для верного выстрела. Еще он видел, что вторая жертва убегает. Этого нельзя было допустить. Его тело застыло в классической позе для стрельбы, тупорылый револьвер в руке чуть двинулся и коротко рявкнул.
  Венди успела сделать четыре быстрых шага, когда до нее дошло, что она не знает, почему бежит. Глупо как, подумала она, хотя шага почти не замедлила. Девушка нырнула между двумя машинами, оказавшись на тротуаре, перешла на трусцу. Когда до укрытия за туристическими автобусами оставалось всего четыре фута, она оглянулась через плечо и поискала взглядом Малькольма.
  Свинцовая пуля в стальной оболочке ударила ее в основание черепа. Пуля подбросила Венди в воздух и раскрутила как марионетку-балерину, на одной ноге.
  Малькольм понимал, что означает этот выстрел, но не мог не посмотреть. Он заставил себя повернуть голову и увидел странную, безжизненную фигуру, лежавшую на асфальте в двадцати футах от него. Она была мертва. Он знал, что она мертва. За последние дни Рональду довелось насмотреться на убитых людей, так что он не мог спутать этот вид ни с чем другим. По асфальту в его направлении текла струйка крови. Венди все еще сжимала парик.
  Малькольм уже достал свой пистолет и держал его в руках. Он приподнял голову, и револьвер Мароника рявкнул еще раз. Пуля с визгом отрикошетила от капота машины. Рональд пригнулся. Мароник торопливо двинулся через улицу. В его в барабане осталось четыре патрона, и он мог позволить себе потратить на беспокоящий огонь два из них.
  По иронии судьбы, Капитолийский холм в Вашингтоне отличается двумя характерными чертами: уровень преступности здесь один из самых высоких в городе, но и количество полицейских на квадратную милю тоже едва не зашкаливает. Выстрелы Мароника и визг перепуганных туристов привлекли внимание одного из патрульных. Это был невысокий, коренастый мужчина по имени Артур Стеббинс. До пенсии ему оставалось пять лет. Он устремился к месту вероятного преступления в уверенности, что за ним по пятам уже спешит не менее десятка коллег. Первое, что он увидел, – это пересекавшего улицу мужчину с пистолетом в руке. Собственно, это было и последним, что он увидел: пуля Мароника ударила ему прямо в грудь.
  Мароник понимал, что дело дрянь. Он рассчитывал, что у него будет по меньшей мере минута до прибытия полиции. К тому времени Кондор будет мертв, а сам он – далеко отсюда. Однако теперь он заметил еще два синих мундира всего в квартале от себя. Оба на бегу шарили руками по кобуре. Мароник стремительно прикинул шансы и, повернувшись, начал искать пути отхода.
  Именно этот момент выбрал утомленный рабочим днем помощник конгрессмена, направлявшийся домой из Рейбёрн-хауса, чтобы притормозить свой красный «Фольксваген»-«жук» перед выездом на главную магистраль. Подобно многим водителям, он мало следил за тем, что происходит на тротуарах. Вряд ли он успел понять, что происходит, когда Мароник рывком распахнул дверь со стороны водителя, выдернул его из машины, смазав попутно револьвером по лицу, вскочил на его место и уехал.
  На протяжении всего этого эпизода спутник Мароника стоял столбом на тротуаре. Только увидев бегство Мароника, он сообразил, что ему тоже пора. Бросившись бегом в направлении от Капитолия, уже через пятьдесят футов он оказался у своего черного «Мерседеса», сел в него и поспешил прочь. Малькольм высунул голову из-за капота спортивной машины и успел разглядеть цифры на номерном знаке «Мерседеса».
  Малькольм оглянулся на полицейских. Они столпились вокруг тела своего товарища. Один говорил по рации, передавая приметы Мароника и красного «Фольксвагена», запрашивая подкрепление и «Скорую». Малькольм вдруг сообразил, что его они еще не видели, а если и видели, приняли за случайного свидетеля из прохожих. Он огляделся по сторонам. Люди, прятавшиеся от перестрелки за машинами и садовыми кустами, казались слишком напуганными, чтобы указать полицейским на него, по крайней мере пока он здесь. Рональд торопливо зашагал в направлении, откуда приехал «Фольксваген». Перед тем как свернуть за угол, он оглянулся на безжизненное тело на асфальте. Над телом Венди уже склонялся полицейский. Малькольм судорожно сглотнул и отвернулся. В трех кварталах от места происшествия он поймал такси и поехал в центр. Он сидел на заднем сиденье, слегка дрожа от напряжения, но в его мозгу полыхал огонь.
  Понедельник, вечер
  Первым шагом к грамотной обороне является умение держать оборону агрессивно. Обучившись этому, вы обнаружите такие оборонительные резервы, о которых другие игроки даже не мечтали. Ведя активные контрнаступательные действия, вы зачастую расстраиваете самые хитроумные атакующие порядки. Что еще важнее, вы расстраиваете своего соперника.
  Фред Рейнфельд. Полный курс шахматной игры
  – Это просто ад какой-то. – Голос Пауэлла звучал подавленно.
  – Что ты хочешь этим сказать? – На другом конце провода пожилой джентльмен напряг слух, чтобы не пропустить ни одного слова.
  – Девушку застрелили. На Капитолийском холме. Двое свидетелей не совсем уверенно, но опознали Мароника по вашему старому фото. Они же опознали Малькольма в сбежавшем спутнике девушки. Насколько мы можем судить, он не ранен. Мароник походя застрелил еще полицейского.
  – Убил двоих за один день? Хлопотный у парня выдался денек.
  – Я не говорил, что она убита, сэр.
  Последовала пауза, такая короткая, что уловить ее могло только натренированное ухо.
  – Мароник, – произнес пожилой джентльмен немного перехваченным голосом, – редко промахивается. Так она убита, да?
  – Нет, сэр, хотя Мароник почти не промахнулся. Попади он на долю дюйма выше, и пуля вышибла бы ей мозги. Но и так ранение довольно серьезное. Девушка сейчас в больнице Управления. Ее собираются оперировать. На этот раз насчет охраны распоряжался я. Нового Уэзерби нам не нужно. Она без сознания. Врачи говорят, останется в таком состоянии несколько дней, но все же полагают, что она выкарабкается.
  – Она, – голос пожилого джентльмена почти дрожал от нетерпения, – она успела что-нибудь кому-нибудь рассказать?
  – Нет, сэр, – огорченно ответил Пауэлл. – Девушка без сознания с момента ранения. В ее палате дежурят двое моих людей. Само собой, они проверяют и перепроверяют любого входящего, и они же ждут, не очнется ли она. У нас еще одна проблема. Полиция как с цепи сорвалась. Они жаждут напустить на Мароника все, что только можно. Убитый коп и раненая девушка на Капитолийском холме значат для них больше, чем наша шпионская история. Пока мне удается их сдерживать, но, боюсь, ненадолго. Если они начнут поиски при всем, что им известно, это не удастся скрыть от Управления. Что мне делать?
  Пожилой джентльмен немного подумал.
  – Пусть ищут. Дай им слегка купированную версию того, что нам известно, – такую, чтобы у них имелись наводки на Мароника. Скажи им, пусть отправят на его поиски всех, кого смогут выделить, а мы в случае чего поможем. Единственное, на чем мы настаиваем, – это на праве первыми допросить Мароника, когда они его отловят. Настаивай на этом и скажи, что у меня достаточно власти, чтобы требовать этого официально. И пусть отыщут Малькольма. Тебе не показалось, что Мароник поджидал их там?
  – Вряд ли. Мы нашли гостиницу, где останавливались Малькольм с девушкой. Мне кажется, Мароник находился в этом районе и напоролся на них совершенно случайно. Если бы не вмешательство полиции, он, возможно, уже пришил бы Кондора. Тут еще одно обстоятельство. Один свидетель клянется и божится, что Мароник был не один. Он не успел разглядеть второго как следует, но утверждает, что тот тип старше Мароника. Тот, второй, исчез.
  – А другие свидетели? Подтверждают?
  – Нет, сэр, но я ему, пожалуй, верю. Второй, возможно, тот самый главный крот, за которым мы охотимся. Холм – отличное место для встреч. Этим, возможно, объясняется то, как Мароник столкнулся с Малькольмом и девушкой.
  – Хорошо. Пришли-ка мне все, что у тебя есть на этого дружка Мароника. Может, этот твой свидетель составит фоторобот или там номер запомнил? Хоть что-то?
  – Нет, ничего определенного. Может, нам повезет, и девушка сможет помочь, если скоро очнется.
  – Угу, – мягко произнес пожилой джентльмен. – Это было бы кстати.
  – Дальнейшие инструкции, сэр?
  Пожилой джентльмен немного помолчал.
  – Дай объявление… нет, лучше два – в «Пост», – ответил он наконец. – Наш парень, где бы он сейчас ни находился, ожидает от нас весточки. Однако, боюсь, сейчас он не в состоянии расшифровывать депеши, так что тисни-ка еще одно, открытым текстом, на той же странице. Скажи, пусть с нами свяжется. А в шифровке сообщи, что девушка жива, что первоначальный план отменяется и что мы пытаемся придумать новый способ доставить его в безопасное место. Придется рискнуть и понадеяться, что у него есть – ну, или он в состоянии купить – книга для расшифровки. Ничего важного открытым текстом мы передать не можем: мало ли кто может читать «Пост» кроме нашего парня.
  – Наши коллеги могут заподозрить что-нибудь, если увидят объявление открытым текстом.
  – Это, конечно, неприятно, но мы ведь понимаем, что рано или поздно придется с ними встретиться в открытую. Однако же, надеюсь, мне удастся с ними справиться.
  – Что, по-вашему, будет делать Малькольм?
  Последовала еще одна короткая пауза, прежде чем последовал ответ.
  – Не знаю, – признался пожилой джентльмен. – Очень многое зависит от того, что ему известно. Я уверен, он полагает, что девушка мертва. Возможно, нам удастся ее каким-то образом использовать – в качестве приманки для Малькольма или для его противников. Но с этим придется подождать.
  – Я должен сделать что-то еще, сэр?
  – Многое, мой мальчик, очень многое. Но конкретных инструкций я тебе дать не могу. Продолжай следить за Малькольмом, Мароником и компанией, за всем, что могло бы объяснить всю эту заваруху. И оставайся на связи со мной, Кевин. После совещания с нашими коллегами я поеду обедать к сыну.
  – А по-моему, это отвратительно! – Представитель ФБР перегнулся через стол, испепеляя взглядом пожилого джентльмена. – Вы все это время знали, что убийство в Александрии связано с этим делом, – и ничего нам не говорили! Хуже того, вы не позволили полиции оформить его как положено! Отвратительно! Боже, знай мы об этом, мы могли бы уже выследить Малькольма и его девицу. Обоим ничего бы уже не грозило. А мы бы занялись поисками остальных… ну, конечно, если бы мы их уже не накрыли. Я понимаю, честь мундира и все такое, но дело-то государственной безопасности! Уверяю вас, у нас в Бюро так себя не ведут!
  Пожилой джентльмен только улыбался. Все, чем он поделился с остальными, сводилось исключительно к связи между Мароником и убийством в Александрии. А как бы они вскинулись, узнай, сколько всего еще ему известно! Он посмотрел на остальных. Самое время подсластить пилюлю, хотя бы для того, чтобы они думали, а не кипели праведным гневом.
  – Джентльмены, джентльмены! Я понимаю ваше возмущение. Но, конечно же, вы не можете не понимать, что у меня имелись причины действовать так, а не иначе. Как вам уже известно, я полагаю, что в Управлении имеет место утечка информации. И она серьезная, должен добавить. Я считал и считаю, что ее источник способен нейтрализовать наши усилия по раскрытию дела. В конце концов, главной целью операции – готовы мы признать это или нет – является устранение этого источника. Ну и откуда мне было знать, не сидит ли виновник утечки за этим столом? Мы не застрахованы от подобных угроз. – Он помолчал. Те, кто сидел за столом, были слишком опытны, чтобы переглядываться, но пожилой джентльмен ощутил сгустившееся в воздухе напряжение. И поздравил себя.
  – Итак, – продолжал он, – возможно, я был не прав, скрыв от нашей группы столько информации, но мне так не кажется. Не то чтобы я обвинял кого-либо из вас, хотя, кстати говоря, я и не исключаю полностью вероятность того, что источник утечки здесь присутствует. Я продолжаю считать свое поведение обоснованным. Я также считаю, что эта информация, открытая вам теперь, вряд ли сильно что-то изменила. Полагаю, мы находились бы в том же положении, что и сегодня. Вопрос не в этом, по крайней мере сейчас. Вопрос заключается в том, что и как нам делать дальше.
  Заместитель директора обвел взглядом собравшихся. Никто не горел желанием отвечать на вопрос пожилого джентльмена. Конечно, ситуация требовала, чтобы инициативу взял в свои руки заместитель. А он страсть как не любил таких ситуаций. Только и делать, что бояться наступить кому-нибудь на больную мозоль или еще как обидеть. Заместитель ощущал себя гораздо спокойнее в реальных операциях: там ему приходилось ожидать подвоха только со стороны врага. Он прокашлялся и попытался отвертеться, надеясь, что пожилой джентльмен сам ожидает от него этого.
  – А что предложили бы вы, сэр?
  Пожилой джентльмен улыбнулся. Старый добрый Дарнсуорт. Он разыграл партию довольно хорошо, и все же не идеально. Видит бог, ему не хотелось поступать с ним так. Он отвел взгляд от старого друга и устремил его в пространство.
  – По правде говоря, господин председатель, у меня нет предложений. Правда, нет. Разумеется, я считаю, что мы должны приложить все усилия.
  Заместитель чертыхнулся про себя. Мяч снова оказался на его поле. Он еще раз обвел взглядом людей, которые вдруг утратили уверенный и решительный вид. Все смотрели куда угодно, только не на него, но он понимал, что они следят за каждым его движением. И он решил покончить с этой пыткой побыстрее.
  – Насколько я могу судить, новых идей ни у кого нет. Поэтому я принял решение продолжать операцию так, как мы действовали до сих пор. – «Еще бы понять, как именно мы действовали», – подумал он. – Если на сегодня все… – Заместитель помедлил долю секунды, – я предлагаю закрыть заседание. – Он собрал со стола бумаги, сунул их в кейс и поспешно вышел.
  Остальные начали вставать из-за стола. Представитель армейской разведки наклонился к капитану.
  – Я ощущаю себя близоруким девственником-импотентом: ничего не вижу и сделать ничего не могу.
  Капитан покосился на него с подозрением.
  – Никогда не сталкивался с такой проблемой, – заявил он.
  
  Малькольм сменил три такси и только после этого направился в северо-восточный Вашингтон. Он расплатился на границе спального пригорода и дальше продолжил путь пешком. Петляя по городу, Кондор придумал план действий – грубый, приблизительный, но все-таки план. В качестве первого пункта он озадачился поисками главного: укрытия от охотников.
  На это ушло не больше двадцати минут. Малькольм увидел, что она заметила его и изменила направление, двигаясь теперь в ту же сторону, что и он. Девушка перешла улицу на перекрестке. Делая шаг на тротуар, она вроде как споткнулась и всем телом навалилась на него. Ее руки принялись быстро оглаживать его по бокам. Кондор ощутил, как напряглось ее тело, когда девушка нащупала пистолет за его поясом. Она отпрянула, и пара огромных карих глаз уставилась ему в лицо.
  – Коп? – Судя по голосу, ей едва исполнилось восемнадцать. Малькольм оценивающе осмотрел ее высветленные до соломенного цвета волосы и бледную кожу. От нее пахло дешевыми духами из магазинного пробника.
  – Нет. – Малькольм заглянул в ее испуганное лицо. – Скажем так, бизнес у меня рискованный. – Страха в ее глазах не убавилось, но он знал, что она не откажется от клиента. Она снова прижалась к нему всем телом, выпятив вперед губы и грудь.
  – И что это ты здесь делаешь, а?
  Малькольм улыбнулся.
  – Ищу где развлечься. И готов заплатить. И если я коп, то даже привлечь тебя не смогу, потому как сам закадрил. Так лучше?
  Она улыбнулась в ответ.
  – Скажешь тоже. Ясно с тобой все. И чем займемся?
  Малькольм еще раз посмотрел на нее. Итальянка, подумал он, или, возможно, из Центральной Европы.
  – Почем берешь?
  Девица искоса глянула на него, прикидывая в уме. День выдался не прибыльный.
  – Двадцатку за короткий перепихон? – Она ясно давала понять, что готова торговаться.
  Малькольм понимал, что долго оставаться на улице опасно.
  – Так я ж не спешу, – хмыкнул он. – Даю семьдесят пять за ночь. И накину за завтрак, если мы займемся этим у тебя дома.
  Девица задумалась. За такие деньги ей пришлось бы пахать весь день и полночи. И все же… нет, надо поторговаться. Она медленно запустила руку в штаны Малькольму и прижалась грудью к его руке.
  – Слушай, милый, это, конечно, классно, но… – Она едва не передумала, но все же решилась: – Дашь сотню? Ну же? И я уж для тебя постараюсь.
  Малькольм подумал и кивнул.
  – Сто баксов. За всю ночь у тебя. – Он полез в карман и достал из него пятидесятидолларовую бумажку. – Вот, держи. Половину сейчас, остальное потом. И чтоб без мухлежа.
  Девица выхватила бумажку у него из руки.
  – Все по-честному. Только я и никого кроме меня. И ты не пожалеешь, честно. А живу я тут, в двух шагах. – Она подхватила его под руку и потащила дальше по улице.
  Доведя Кондора до следующего перекрестка, она вдруг остановилась.
  – Секундочку, милый. Мне надо переговорить вон с тем человеком. – Она отпустила его руку и, прежде чем он успел возразить, устремилась к слепому торговцу на углу. Малькольм прислонился спиной к стене. Его рука нырнула за отворот куртки. Рукоятка пистолета была скользкой от пота.
  Малькольм увидел, как девица сует торговцу пятьдесят долларов. Тот пробормотал что-то. Она быстрыми шагами подошла к соседней телефонной будке, почти не обратив внимания на парня, который толкнул ее и расплылся в восторженной ухмылке при виде ее заколыхавшегося бюста. Табличка, висевшая на будке, утверждала, что телефон неисправен, но она все равно отворила дверь, вошла внутрь и принялась рыться в телефонном справочнике – так, во всяком случае, показалось Малькольму. Точно он разглядеть не мог, поскольку она стояла к нему спиной. Потом она вышла, закрыла за собой дверь и быстро вернулась к нему.
  – Извини, что заставила ждать, милый. Так, дела. Ты ведь не против, нет?
  Когда они проходили мимо слепого, Малькольм остановился, стряхнул девицу с руки и резким движением сорвал с торговца темные очки. Вид двух пустых глазниц так подействовал на него, что он нацепил очки тому обратно на нос едва ли не быстрее, чем снимал. Порывшись в кармане, он достал десятидолларовую бумажку и сунул ее в руку слепому.
  – Не берите в голову, приятель.
  Тот хрипло рассмеялся.
  – Уже не взял, мистер!
  Они двинулись дальше. Девица тревожно покосилась на него.
  – Чего это ты?
  Малькольм улыбнулся ей в лицо.
  – Так, проверка.
  Ее квартира оказалась однокомнатной, с душем на кухне. Оказавшись внутри, она заперла дверь на два замка. Малькольм для надежности накинул цепочку.
  – Я сейчас, милый. Ты раздевайся пока. Сейчас все будет зашибись. – Она пулей унеслась в душ и задернула за собой занавеску.
  Малькольм выглянул в окно. Третий этаж. В окно никто не заберется. Что ж, хорошо. Дверь казалась крепкой, и два замка с цепочкой… Он не заметил, чтобы за ними следили или вообще обращали на них внимание. Малькольм не спеша стянул с себя одежду. Пистолет он положил на столик у кровати и прикрыл старым номером «Ридерс дайджест». Кровать заскрипела под его весом. И душа, и тело его болели, но он понимал, что должен держаться как можно естественнее.
  Занавеска отдернулась, и девушка вышла к нему. Глаза ее блестели. На ней был пеньюар с длинными рукавами. Спереди она его не запахнула. Грудь у нее оказалась обвислой. Собственно, и все ее тело было вполне под стать груди – костлявое, почти истощенное. Голос ее звучал как-то отстраненно.
  – Извини, сладкий мой, что задержалась. Займемся делом?
  Девушка залезла в постель и прижала его лицо к груди.
  – Ну что, детка, поехали.
  Несколько минут она водила руками по его телу, потом переместилась вниз и прижалась головой к его паху. Через несколько минут ей все-таки удалось вызвать у него ответную реакцию. Она встала и вышла в душ, затем вернулась с банкой вазелина.
  – Ну, детка, ты просто крут, правда, крут. – Девица легла рядом с ним и намазалась вазелином. – А теперь, сладкий мой, я вся твоя. Бери, делай что хочешь.
  Довольно долго они лежали рядом. Наконец Малькольм посмотрел на нее. Она шевелилась медленно, почти механически. Она спала. Рональд прошел в душевую. За покрытым ржавыми пятнами бачком он нашел ложку, резиновый жгут, спички и самодельный шприц. В маленьком пластиковом пакетике еще оставалось на три четверти белого порошка. Теперь он понял, почему рукава у пеньюара длинные.
  Малькольм обыскал квартиру. Он нашел четыре смены нижнего белья, три блузки, две юбки, два платья, пару джинсов и красный свитер того же фасона, что и сиреневый, лежавший на полу. В стенном шкафу висел рваный плащ. В коробке из-под туфель на кухне он нашел шесть расписок в получении личных вещей при освобождении из вашингтонской окружной тюрьмы. Еще Малькольм нашел ученический билет двухлетней давности на имя Мэри Рут Розен. На обратной стороне мелким шрифтом был напечатан адрес ее синагоги. Из еды не нашлось ничего, кроме пяти шоколадок «Хершиз», пакетика тертого кокоса и маленькой бутылочки грейпфрутового сока. Малькольм съел все. Под кроватью он нашел пустую бутылку из-под кошерного вина. Кондор поставил ее у порога. По его расчетам, она должна была с шумом грохнуться, открой кто-нибудь дверь. Потом Рональд перетащил почти безжизненное тело девицы на кресло и прикрыл ее одеялом. Вряд ли она проснется от неудобной позы, подумал он. Малькольм вынул контактные линзы и вытянулся на кровати. Спустя пять минут он спал.
  Вторник, утро – ранний вечер
  Почти в каждой шахматной партии рано или поздно наступает кризис, который надо вовремя распознать. Так или иначе, игроку придется чем-нибудь рискнуть: и если он делает это осознанно, мы называем это «просчитанным риском».
  Фред Рейнфельд. Полный курс шахматной игры
  Малькольм проснулся в самом начале восьмого. Он полежал, не вставая, до восьми, обдумывая дальнейшие действия. В конце концов Рональд решил все-таки осуществить свой план. Повернув голову, он посмотрел на кресло. За ночь девица сползла на пол, намотав на голову одеяло. Она тяжело дышала.
  Малькольм встал и не без усилий перетащил ее на кровать. Она даже не пошевелилась.
  Душ представлял собой дырявый шланг, прикрученный изолентой к крану, поэтому мылся Малькольм чуть теплой водичкой. Он даже сумел побриться почти не пользованной безопасной бритвой. Ему отчаянно хотелось почистить зубы, но делать это чужой зубной щеткой он не отважился.
  Прежде чем уйти, Малькольм покосился на сопящую девицу на кровати. Они сторговались на сотне, а Кондор заплатил ей только пятьдесят. Знал бы он, на что она потратит эти деньги… Он неохотно положил вторые полсотни на тумбочку. В конце концов, платил он не из своих денег.
  В трех кварталах от ее дома Малькольм нашел «Горячую кружку» и позавтракал в обществе шумной компании соседей, остановившихся здесь по пути на работу. После ресторанчика он зашел в аптеку. Зубы он смог почистить в туалете на автозаправке. Малькольм посмотрел на часы. 9:38.
  Он нашел телефонную будку. Сунув в прорезь мелочь, которой ему отсчитали сдачу на заправке, он сделал несколько звонков. Первый был в справочную, второй – в маленькую балтиморскую контору.
  – Отдел регистрации транспортных средств. Чем можем помочь?
  – Добрый день, – поздоровался Малькольм. – Меня зовут Уинтроп Эстис, я живу в Александрии. Не могли бы вы оказать мне небольшую услугу?
  – Смотря какую, – хмыкнули в трубке.
  – Видите ли, я вчера ехал с работы, и у меня аккумулятор разрядился на полпути. Я уж боялся, что придется эту чертову железяку толкать до самого дома, и тут за мной тормозит этот мужик на «Мерседесе». И – представляете! – своей дорогой тачкой, не боясь поцарапать бампер, толкает меня, и так, пока я не завелся! Я даже поблагодарить его не успел, только номер запомнил, прежде чем он уехал. Ну, вот я и хотел бы послать ему письмо, типа поблагодарить или там выпивку поставить. В конце концов, в округе Колумбия такое не каждый день случается.
  Человека на другом конце провода история, судя по всему, тронула.
  – И то правда. Подумать только – «Мерседес»! Ай да чувак! Дайте угадаю… У него номер штата Мэриленд, и вы хотите, чтобы я посмотрел, кто это, так?
  – Так. А вы можете?
  – Ну… Формально вообще-то не должны… но ведь только формально, верно? Номер у вас под рукой?
  – Мэриленд, шесть «Е», сорок девять триста восемьдесят семь.
  – Шесть «Е», сорок девять триста восемьдесят семь… так… секундочку подождите, сейчас найду. – Малькольм услышал, как трубку кладут на стол, а удаляющиеся шаги растворяются на фоне стрекота пишущих машинок и гула голосов. Потом шаги снова приблизились.
  – Мистер Эстис? Вот, нашел. Черный «Мерседес»-седан, зарегистрирован на Роберта Т. Этвуда, проживающего на Элвуд-лейн – Эл-вуд, записали? – дом сорок два, Чеви Чейз. Ну, этот не обеднеет. Район-то не из бедных. Такому пара царапин на дорогой тачке – пустяк. Даже странно, обыкновенно им плевать на вас и ваш аккумулятор – ну, вы меня понимаете.
  – Угу, понимаю. Послушайте, спасибо вам большое.
  – Да не за что. Ради такого случая не жаль. Вы только другим не говорите, ладно? И Этвуда тоже попросите. Идет?
  – Идет.
  – Точно все запомнили? Роберт Этвуд, Чеви Чейз, Элвуд-лейн, сорок два.
  – Все, записал. Спасибо еще раз. – Малькольм повесил трубку и сунул листок бумаги с адресом в карман. Адрес мистера Этвуда он хорошо запомнил и без бумажки. Просто так, без особой причины он вернулся в «Горячую кружку» и взял еще кофе. Взгляд его настороженно шарил по окружающим, но никто, похоже, не обращал на него внимания.
  На стойке лежал свежий выпуск «Пост». Повинуясь импульсу, Малькольм взял и пролистал газету. То, что его интересовало, обнаружилось на двенадцатой странице. Похоже, они решили действовать наверняка. Трехдюймовое объявление, набранное жирным шрифтом, гласило: «Кондор, позвони домой».
  Малькольм улыбнулся, только мельком взглянув на зашифрованное сообщение парой объявлений ниже. Позвони он, и ему наверняка прикажут возвращаться домой или по крайней мере не высовываться. Это не входило в его намерения. Да и то, что ему передавали в шифровке, вряд ли что-то меняло. Не сейчас. Давешний выстрел на Капитолийском холме разом лишил смысла все их инструкции.
  Малькольм нахмурился. Если его план не сработает, все может завершиться довольно печально. Он не сомневался, что это «печально» означало его смерть; впрочем, в данный момент это беспокоило Рональда меньше всего. Гораздо больше его тревожило то, что неудача свела бы на нет усилия многих людей. Поэтому Малькольм понимал, что должен все кому-то рассказать – мало ли что. Но и рассказывать прежде, чем он сделает попытку, он тоже не мог. Надо было придумать какой-нибудь способ связи, но с отложенной доставкой.
  Мигающая вывеска напротив навела Малькольма на мысль. Он достал ручку и принялся писать на том, что имелось под рукой. Спустя тридцать минут он рассовал краткие изложения событий последних пяти дней по конвертикам, которые он выпросил у официантки. Записи на бумажных салфетках Малькольм решил отправить в ФБР. Несколько мятых бумажек, обнаружившихся в его кошельке, предназначались ЦРУ. Городская карта-схема, которую он захватил на всякий случай на автозаправке, ушла в конверт с надписью «Вашингтон пост». Все три конверта уместились в одном большом, из крафт-бумаги, который он купил в аптеке. Большой конверт Малькольм опустил в почтовый ящик. Если верить надписи на металлической панели, ближайшая выемка ожидалась в два часа пополудни. Большой конверт был адресован в банк Малькольма, который по каким-то причинам закрывался по вторникам в те же два часа. По расчетам Рональда выходило, что получить эту депешу и отправить адресатам три вложенных в нее письма банк сможет не раньше завтрашнего утра, а значит, в его распоряжении остается не менее двадцати четырех часов. Что ж, он поделился всем, что знал, и решил, что с этого момента свободен от любых обязательств.
  Пока Малькольм коротал время, стоя в длинной (как всегда) очереди к Монументу Вашингтона, спецслужбы и органы правопорядка медленно, но верно сходили с ума. Детективы и агенты в штатском наперегонки неслись по ложным вызовам, когда кому-то в разных концах города казалось, что он увидел Малькольма. Три полные машины трех разных ведомств одновременно затормозили у одного и того же пансиона проверить три разных вызова, каждый из которых оказался ложным. Когда через полчаса разъяренные агенты отчалили, хозяйка так и не поняла, что произошло. Патруль ФБР задержал и увез в кутузку стажера из Конгресса, отдаленно соответствовавшего описанию Малькольма. Спустя тридцать минут после того, как стажера идентифицировали и освободили из кутузки, его арестовала уже городская полиция и снова посадила за решетку. Журналисты охотились за издерганными служебными лицами, требуя от них объяснений по поводу перестрелки на Капитолийском холме. Конгрессмены, сенаторы и деятели всех оттенков политического спектра непрерывно обзванивали ЦРУ и друг друга и задавали вопросы об утечке информации, слухи о которой уже поползли по городу. Само собой, говорить об этом по телефону никто не соглашался, однако звонки не прекращались. Особенно настойчиво осаждали председателя сенатского комитета. Кевин Пауэлл сделал еще одну попытку представить себя Кондором, повторив маршрут Малькольма, но даже ясная весенняя погода не могла изгнать из его головы роившиеся в ней вопросы. В конце концов, так и не получив ответов на них от окружавших домов и деревьев, Кевин сдался и отправился на встречу с распорядителем охоты.
  Пауэлл опоздал, однако, войдя в кабинет, к своему удивлению, не получил укоризненного взгляда от пожилого джентльмена. Напротив, тот прямо-таки излучал радушие. Поначалу Кевин решил, что все это тепло имитируется ради незнакомца, сидевшего за столом напротив старого джентльмена, но постепенно поверил в то, что оно совершенно искреннее.
  Такого большого человека, как этот незнакомец, Кевину видеть еще не приходилось. Поскольку тот сидел, оценить его рост было трудно, но по примерным расчетам Пауэлла выходило никак не меньше шести с половиной футов. При этом мужчина обладал солидной комплекцией – по крайней мере триста фунтов плоти туго обтягивал дорогой, на заказ сшитый костюм. Густая черная шевелюра была аккуратно расчесана на прямой пробор: уж не набриолинена ли? Пауэлл ощутил на себе внимательный, оценивающий взгляд маленьких, глубоко посаженных свиных глазок.
  – О, Кевин, – произнес пожилой джентльмен. – Как мило с твоей стороны составить нам компанию. Полагаю, ты еще не знаком с доктором Лофтсом?
  Пауэллу действительно не доводилось еще встречаться с доктором Лофтсом, но о нем и его работе он слышал. Кроуфорд Лофтс считался одним из самых авторитетных психологов планеты, хотя слава его ограничивалась очень узким, тщательно контролируемым кругом. Доктор возглавлял в Управлении отдел психологической экспертизы. Отдел заработал свою репутацию анализом душевного состояния советского лидера, на основе которого президент Кеннеди принял решение установить блокаду Кубы. С тех пор отдел пользовался почти неограниченным финансированием, что давало ему возможность создавать психологические портреты как мировых лидеров, так и людей попроще, но представляющих интерес для Управления.
  Отдав распоряжение насчет кофе для Пауэлла, пожилой джентльмен повернулся к своему подчиненному.
  – Доктор Лофтс, – начал он, – занимается нашим Кондором. Последние несколько дней он говорил с людьми, изучал работу нашего парня и его досье, даже пожил в его квартире. В общем, составлял матрицу его поведения, так ведь это называется? Вы, наверное, объясните лучше меня, доктор.
  Мягкость голоса Лофтса удивила Пауэлла.
  – Мне кажется, вы уже почти все объяснили, друг мой. В общем, на основе предшествующей жизни Малькольма я пытался представить себе его дальнейшие поступки. Почти все, что я могу сказать на этот счет, сводится к тому, что он станет безумно импровизировать, игнорируя все ваши советы, если только они не совпадут с его намерениями. – Доктор Лофтс не принадлежал к той категории людей, которые готовы заливаться соловьем о своей работе при малейшей возможности. Это тоже оказалось неожиданностью для Пауэлла, который не думал, что доктор замолчит так быстро.
  – И что вы собираетесь с этим делать? – промямлил Кевин, ощущая себя довольно глупо.
  Психолог поднялся, чтобы уходить (почти семь футов, отметил Пауэлл).
  – Я рассредоточил своих оперативников по точкам в городе, где может объявиться Малькольм. А теперь, с вашего позволения, я бы отправился проверить, как у них дела. – Он вежливо кивнул обоим мужчинам и вышел.
  Кевин повернулся к пожилому джентльмену.
  – Вы думаете, сэр, у него больше шансов на успех?
  – Не больше, чем у любого другого. Да он и сам это понимает. Слишком много переменных, чтобы Лофтс строил что-то большее, чем предположения. Однако доктор осознает свои реальные возможности – это и делает его таким хорошим специалистом.
  – Тогда зачем вы его пригласили? Мы можем привлечь к делу уйму специалистов, не обращаясь к их отделу.
  В глазах пожилого джентльмена мелькнула ироничная искорка, но голос сделался чуть холоднее.
  – Затем, мой мальчик, что никогда не помешает увеличить количество охотников – главное, чтобы их методы различались. Мне очень, очень нужен этот Малькольм, и я не хочу упустить его из-за какой-нибудь мелочи. Ладно. Как дела на твоем фронте?
  Пауэлл ответил, и ответ этот ничем не отличался от предыдущего: ничего нового.
  
  В полпятого Малькольм решил, что самое время угнать машину. Он обдумал множество других способов обеспечить себе транспорт и вычеркнул из списка их все как слишком рискованные. Однако судьба, работая рука об руку с Американским легионом и кентуккийскими винокурнями, помогла разрешить стоявшую перед ним проблему.
  Если бы не Американский легион и организованная им конференция о проблеме молодежной наркомании, Элвин Филипс ни за что бы не попал в столицу, не говоря уже о Монументе Вашингтона. Само руководство Легиона штата Индиана выбрало его делегатом на дорогущую национальную конференцию, чтобы он узнал все о том, как много зла причиняют наркотики молодому поколению. Помимо прочего, делегатам конференции выдали пропуска, позволяющие без очереди посетить все национальные достопримечательности столицы, а что касается Монумента Вашингтона – так и вовсе залезть на самую его верхушку. Свой пропуск Элвин потерял еще вчера, но чувствовал себя обязанным хотя бы поглазеть на него, чтобы потом похвастаться этим дома.
  И если бы не продукция одной конкретной винокурни из Кентукки, делегат не пребывал бы в теперешнем блаженном состоянии. Винокурня презентовала каждому делегату конференции полугаллонную бутылку своего лучшего виски. Накануне вечером Элвин так расстроился, посмотрев фильм о том, как употребление наркотиков может привести к сексуальным извращениям среди несовершеннолетних школьниц, что, вернувшись в гостиницу, выдул всю бутылку в одиночку. Виски так пришелся ему по вкусу, что он прикупил еще полгаллона, чтобы с его помощью продержаться до конца конференции. К моменту официального закрытия мероприятия он почти прикончил и эту бутылку, что не помешало ему, впрочем, отыскать дорогу к Монументу.
  Малькольм не нашел Элвина – тот сам наткнулся на очередь. Встав в нее, он популярно объяснил всем и каждому, кто мог его слышать, что стоит на этом богом проклятом солнцепеке исключительно из патриотического долга. Что он вовсе не обязан мариноваться здесь, а мог бы пройти прямо на богом проклятую верхушку, когда бы не эта богом проклятая распутная девка, что вытащила у него богом проклятый кошелек и богом проклятый пропуск. Так пусть она теперь подавится его богом проклятыми дорожными чеками – пусть попробует купить что-нибудь на эти богом проклятые бумажки. Хотя богом проклятые буфера у нее все-таки зачетные, да. А ведь он всего-то хотел покатать ее на своей новой тачке.
  Услышав слово «тачка», Малькольм немедленно проникся жгучей неприязнью к распутным, богом проклятым девкам и воспылал любовью к Американскому легиону, штату Индиана, кентуккийскому виски и новенькому «Крайслеру» Элвина. Едва представившись, он дал Элвину понять, что тот беседует с братом-ветераном, тоже понюхавшим пороху и души не чаявшим в тачках. Так что не пойти ли им пропустить по одной?
  – Че, правда? Ты сечешь в тачках? – Столь важная тема разговора даже наполовину выдернула Элвина из его блаженной алкогольной нирваны. Впрочем, Малькольму не составило особого труда погрузить своего закадычного дружка обратно. – Хо – ик! – чешь увидеть настоящий класс? Моя как четвертак новенький. Только-только – ик! – ее с Индианы пригнал. Бывал в Индиане? Так приезжай, гостем будешь. Познакомлю со старухой своей. Ну не то чтобы – ик! – красавица, со… сорок четыре как-никак. Вот я, дашь мне сорок четыре, а? О чем бишь я? А, старуха моя. Самый сок. Ну, жирновата чуток, так ведь я, черт подери, всегда…
  К этому времени Малькольму удалось отделить Элвина от толпы и направить к автостоянке. Еще он сделал с полдюжины глотков из бутылки, которую Элвин предусмотрительно прятал под полой заметно отсыревшего пиджака. Малькольм очень убедительно подносил горлышко к губам и имитировал глотательные движения. Ему не хотелось, чтобы алкоголь сковывал его движения в ближайшие несколько часов. Впрочем, когда бутылка переходила к Элвину, тот более чем компенсировал воздержание Рональда. К тому времени, когда они дошли до стоянки, виски в бутылке оставалось всего на пару пальцев.
  Малькольм и Элвин поговорили об этих богом проклятых малолетних сосунках и их богом проклятых наркотиках. Особенно о девицах, несовершеннолетних девицах вроде чирлидерш из Индианы, пристрастившихся к травке и готовых на что угодно – что угодно! – ради этого богом проклятого зелья. Что угодно. Малькольм как бы невзначай вспомнил двух таких девиц, которые вроде как ошиваются неподалеку, ожидая возможности сделать что угодно ради этой богом проклятой травы. Тут Элвин остановил его.
  – Правда? – умоляющим голосом спросил он. Когда же Малькольм («Джон») заверил его, что так оно и есть, делегат сильно призадумался. Малькольм продолжил развивать тему, а потом подтолкнул Элвина к мысли, что неплохо было бы познакомиться с этими девицами, чтобы Элвину потом было что рассказать у себя в Индиане. Право же. Поскольку девицы находились типа в общественном месте, разумнее всего «Джону» съездить за ними и привезти сюда. Ну а потом они могли бы подняться к Элвину в номер и потолковать. Да нет, лучше там, чем здесь. Вот тут-то он и узнает, почему они готовы на все, что угодно – что угодно! – ради этой богом проклятой травы. Они подошли к сияющей новизной машине, и Элвин отдал Малькольму ключи.
  – Бензина полный бак, под завязку. Точно денег не надо? – Элвин порылся в карманах и извлек из них видавший виды бумажник. – Бери, не стесняйся… эта сучка давеча, кроме дорожных чеков, ни хрена не получила.
  Малькольм взял бумажник. Пока Элвин неверной рукой подносил к губам бутылку, его новый приятель достал из бумажника все удостоверения, включая карточку с номером водительской лицензии. Потом вернул бумажник Элвину.
  – Вот, – сказал он. – Не думаю, чтобы они хотели денег. Не сейчас. – Кондор заговорщически улыбнулся. При виде этой улыбки сердце у Элвина забилось быстрее. Правда, на его лице это почти не отразилось, поскольку лицевые мышцы его не слушались, так он набрался.
  Малькольм отпер дверцу. На переднем сиденье лежала мятая голубая фуражка, на полу – упаковка с шестью банками пива, которую Элвин прикупил, чтобы лучше справляться с жарой. Рональд напялил фуражку другу на голову, забрал у него уже окончательно опустевшую бутылку и выдал вместо нее упаковку с пивом. Потом внимательно посмотрел в его раскрасневшееся лицо и глаза в щелочку. Еще пару часов на солнце, и Элвина развезет окончательно. Малькольм улыбнулся и ткнул пальцем в сторону зеленого сквера.
  – Когда я вернусь с девочками, встретимся вон там, а потом поедем к тебе. Ты нас сразу узнаешь – у обеих буфера экстра-размера. Я быстро, ты и пиво допить не успеешь. Не беспокойся. – Он легонько подтолкнул Элвина, и тот, шатаясь, побрел в указанном направлении. Выруливая со стоянки, Малькольм покосился в зеркало заднего вида и увидел, как Элвин плюхнулся задницей на траву подальше от прохожих. Когда Малькольм сворачивал за угол, Элвин уже откупорил первую банку и сделал большой, медленный глоток.
  Бензобак у машины и впрямь оказался заправлен почти полностью. Малькольм выбрал путь по кольцевой автостраде, задержавшись ненадолго в придорожном ресторанчике в Чеви Чейз ради чизбургера и посещения туалета, где он, помимо прочего, проверил пистолет.
  Дом номер 42 по Элвуд-лейн оказался самым настоящим загородным особняком с большим участком. С дороги дом почти не было видно. К нему вела асфальтированная дорожка, перегороженная коваными чугунными воротами. Ближайший соседний дом находился от номера 42 в миле с лишним. С трех сторон дом был окружен густым лесом, и только участок между ним и дорогой был частично прорежен. На первый взгляд дом показался Малькольму большим, но он не стал задерживаться для более внимательного осмотра. Это было бы неосторожно.
  На маленькой автозаправке чуть дальше по дороге он купил карту района. Лес за домом переходил в необитаемые холмы. Когда Малькольм сообщил кассиру на заправке, что он орнитолог и приехал сюда в отпуск в надежде увидеть редкий вид дроздов, тот показал ему на карте несколько безлюдных проселочных дорог, которые могли вести в места гнездования птиц. Одна из этих дорог проходила как раз за домом номер 42 по Элвуд-лейн.
  Благодаря бескорыстной помощи парня с заправки Малькольм без труда нашел нужную ему дорогу. Ухабистая, без намека на асфальт, она вилась между холмами, пересекала неглубокие ручьи и заросшие звериные тропы. Деревья здесь росли так густо, что порой ограничивали видимость по сторонам от дороги парой десятков футов. Впрочем Малькольму по-прежнему везло: когда дорога перевалила через холм, он увидел на расстоянии не больше мили слева от себя дом, возвышавшийся над деревьями. Малькольм свернул с дороги и остановил машину на небольшой прогалине.
  В лесу стояла тишина, небо на западе уже начало окрашиваться в закатные цвета. Малькольм поспешно продирался через заросли. Он понимал, что должен подобраться как можно ближе к дому, прежде чем стемнеет: в противном случае он просто его не найдет.
  На дорогу ушло утомительных полчаса. Когда дневной свет сменился сумерками, Малькольм поднялся на вершину невысокого холма. Дом находился прямо под ним, в каких-то трех сотнях ярдов. Рональд рухнул на землю, жадно глотая свежий, холодный воздух. Он хотел как следует сориентироваться, пока не стемнело окончательно. В окнах чудилось какое-то движение. Дом стоял посреди просторного двора, окруженного оградой из валунов. За ним виднелся небольшой сарай.
  Теперь Малькольму оставалось лишь дождаться темноты.
  
  Роберт Этвуд сидел в своем любимом кресле. Тело его отдыхало, но голова продолжала работать. Ему очень не хотелось встречаться сегодня с Мароником и его людьми, тем более здесь, в собственном доме. Он понимал, что они находятся в сложном положении и это вынудит их склонить его к какому-то альтернативному решению. Пока Этвуд не мог выдумать ни одного. Последние события значительно изменили общую картину. Очень многое зависело от девушки. Если она осталась в сознании и смогла опознать его… что ж, это было бы весьма некстати. Посылать к ней Мароника он боялся: слишком много риска, слишком строго ее охраняли. Этвуд улыбнулся. С другой стороны, если бы она осталась в живых, это можно было бы обыграть с пользой для себя, особенно в том, что касалось взаимоотношений с Мароником. Улыбка у Этвуда сделалась шире. Непогрешимый Мароник промахнулся. Ну, не сильно, но промахнулся. Возможно, девицу, живого свидетеля, можно будет использовать против него. Как именно, Этвуд пока не знал, но решил, что пусть лучше Мароник и дальше считает ее мертвой. Ее карту можно будет разыграть позже. А пока Мароник должен сосредоточить усилия на поисках Малькольма.
  Этвуд понимал, что Мароник настоял на встрече у него дома с целью скомпрометировать его еще сильнее. Уж Мароник постарается, чтобы его увидел кто-нибудь из соседей, кого полиция сможет потом допросить, если что-то пойдет не так. Таким образом Мароник рассчитывает заполучить дальнейшую лояльность со стороны Этвуда. Этвуд улыбнулся. С этим можно справиться. Возможно, девушка станет полезным орудием. Вот если бы…
  – Я поехала, милый. – Этвуд повернулся к полнеющей седой женщине в дорогом костюме. Он поднялся и проводил жену до двери. Подойдя к супруге вплотную, он невольно покосился на тоненькие, почти незаметные шрамы у нее на шее и у основания волос – там, где скальпель убрал с ее кожи десяток-другой лет. Он снова улыбнулся, на этот раз пытаясь представить себе, облегчили ли услуги хирурга задачу ее любовнику.
  Элен Этвуд было пятьдесят – на пять лет меньше, чем мужу, и на двадцать четыре года больше, чем любовнику. Мужчину, который сводил ее с ума и хоть на время возвращал в молодость, она знала как Эдриена Куинза, англичанина, аспиранта Американского университета. Ее муж знал про ее любовника все, в том числе и то, что на самом деле его звали Алексей Иванович Подговский и что этот амбициозный агент КГБ надеялся выдоить из жены офицера, занимающего высокий пост в разведывательных органах, ценную информацию, которая поможет его карьерному росту. Роман жены с Подговским забавлял Этвуда и хорошо служил его целям. Он отвлекал Элен, занимал ее время и мысли, давая ему возможность заниматься собственными разведывательными аферами. Такие вещи никогда не вредят карьере, если знать, как воспользоваться подворачивающейся возможностью.
  – Я, наверно, останусь после концерта у Джейн, милый. Хочешь, чтобы я позвонила?
  – Нет, дорогая. Я буду знать, что ты у нее, если не вернешься до полуночи. Обо мне не беспокойся. Поцелуй от меня Джейн.
  Пара вышла на крыльцо. Этвуд запечатлел на напудренной щеке жены казенный поцелуй. Еще не сев в машину (спортивное американское купе, не «Мерседес»), Элен уже думала только о любовнике и долгой ночи, которая им предстоит. Этвуд же, еще не закрыв входную дверь, снова думал о Маронике.
  Малькольм наблюдал эту сцену у дверей, хотя лиц на таком расстоянии разглядеть не мог. Отъезд жены укрепил его уверенность. Он полчаса выждет.
  Из этих тридцати минут прошло не больше половины, когда Малькольм заметил двух мужчин, идущих по дороге от ворот к дому. Фигуры совершенно терялись в тени деревьев. Если бы они не двигались, Малькольм мог бы вообще их не заметить. Единственное, что он разглядел из своего укрытия на холме, – это то, что один из них неестественно высок. Что-то в этом высоком человеке не давало покоя подсознанию, но вытащить эту мысль на поверхность Малькольму никак не удавалось. Оба незнакомца позвонили в дверь и скрылись в доме.
  Будь у Малькольма бинокль, он разглядел бы машину вновь прибывшей пары. Они оставили ее у самых ворот, а остаток пути проделали пешком. Притом что Мароник хотел оставить следы своего посещения дома Этвуда, он не видел резона позволять ему увидеть их автомобиль.
  Малькольм досчитал до пятидесяти и начал спускаться к дому. Триста ярдов. В темноте он почти не видел сучьев и корней, о которые можно споткнуться и поднять шум. Он двигался медленно, не обращая внимания на царапавшие кожу колючие кусты. На полпути Малькольм споткнулся-таки о пень, порвал штаны и рассадил колено. Каким-то образом ему удалось удержаться и не вскрикнуть. Сто ярдов. Бросок через невысокие кусты и поросшую травой поляну – и он съежился за оградой из валунов. Отчаянно глотая воздух, Малькольм достал тяжелый револьвер. Колено болело, но он старался об этом не думать. За стеной раскинулся двор. Справа виднелся садовый сарай. Между ним и домом росло несколько вечнозеленых кустов. Слева темнел лес. Малькольм посмотрел на небо. Луна еще не взошла. Редкие облачка почти не заслоняли ярких звезд. Он ждал, стараясь совладать с дыханием и уверяя себя в том, что не слышит в темноте ничего необычного. Малькольм перевалился через каменную ограду и перебежал к ближнему кусту. Пятьдесят ярдов. От сарая бесшумно отделилась тень и слилась с кустом. Малькольм мог бы заметить ее. Но не заметил.
  Еще одна перебежка – и от дома Малькольма отделяло уже всего двадцать пять ярдов. Свет из окон заливал двор, за исключением узкой полосы травы у самой стены, а еще тени от росшего ближе других к дому куста. Подоконники располагались совсем невысоко. Малькольм не хотел, чтобы чей-то случайный взгляд в окно заметил его, бегущего по газону. Поэтому следующие полтора десятка ярдов он прополз, стараясь держаться в тени куста. Десять ярдов. Сквозь открытые окна он услышал голоса в доме. Он убедил себя в том, что все другие звуки порождены его воображением.
  Малькольм сделал глубокий вдох и, перепрыгнув через куст, устремился к стене под окном. Сделав пару шагов, он услышал за спиной какой-то шорох. А потом его шею чуть ниже затылка обожгло ослепительной болью.
  Вторник, поздний вечер – среда, раннее утро
  Правду, только правду и ничего, кроме правды.
  Традиционная присяга
  Сознание вернулось к Малькольму сразу. Перед глазами угадывалось какое-то движение, потом тело послало в мозг отчаянный сигнал: сейчас его стошнит. Он дернулся, приподнялся и упал головой в заботливо подставленное ведерко. Когда приступы рвоты прекратились, Малькольм снова открыл глаза, чтобы оценить ситуацию.
  Ему пришлось поморгать, чтобы очистить контактные линзы. Он сидел на полу в шикарно обставленной комнате. В центре дальней от него стены располагался камин. Между Малькольмом и камином удобно устроились в мягких креслах двое мужчин. Тот, который застрелил Венди. Малькольм поморгал еще немного. Повернув голову, он разглядел силуэт человека, стоявшего справа от него. Очень высокого и худого. Кондор попытался разглядеть его получше, но кто-то четвертый, стоявший позади, схватил его за волосы и повернул лицом к двум сидящим. Малькольм сделал попытку пошевелить руками, но они оказались связаны за спиной.
  Старший из сидящих улыбнулся, явно довольный собой.
  – Что ж, Кондор, – произнес он. – Добро пожаловать в мое гнездо.
  Лицо второго хранило почти безразличное выражение, но в его глазах Кондору померещилось ироничное любопытство.
  – Нам пришлось долго вас искать, дорогой Малькольм, – продолжал старший, – но теперь, когда вы наконец здесь, я даже рад, что Мароник не застрелил вас тогда. У меня к вам есть несколько вопросов. Ответы на некоторые мне известны, на некоторые – нет. Самое время получить их. Вы со мной согласны?
  Во рту у Малькольма пересохло. Долговязый тип поднес к его губам стакан воды. Когда Малькольм напился, он посмотрел на этих двоих в упор.
  – У меня, – прохрипел он, – тоже есть вопросы. Ответы за ответы.
  Старший снова улыбнулся.
  – Мой дорогой мальчик, вы, наверное, не поняли. Меня не интересуют ваши вопросы. У нас нет времени на них отвлекаться. И потом, зачем мне вам что-либо объяснять? Это все равно ничего не изменит. Нет, это вы нам все расскажете. Что, Катлер, он достаточно пришел в себя или вы немного перестарались с ударом?
  Голос мужчины, державшего Малькольма, оказался низкий, гулкий.
  – Сейчас придет. – Сильные руки прижали Малькольма к паркету. Долговязый пригвоздил его ноги к полу, а Мароник, поднявшись из кресла, приспустил Малькольму брюки и воткнул в артерию, вздувшуюся на ноге, шприц. Так эффект от инъекции наступает быстрее, да и шансы, что патологоанатом заметит крохотное пятнышко на внутренней стороне бедра, стремятся к нулю.
  Малькольм прекрасно понимал, что происходит, и все же пытался сопротивляться неизбежному. Он заставил себя представить кирпичную стену – вид кирпичной стены, запах кирпичной стены, ощущение кирпичной стены на ощупь. Он сам сделался кирпичной стеной. Он утратил чувство времени, но кирпичная кладка держалась. Он слышал голоса, которые спрашивали его о чем-то, но он и их превратил в новые кирпичики для его стены.
  Затем – медленно, по кусочку – сыворотка правды начала рушить стену. Допрашивающие аккуратными, точными ударами молотков отбивали от нее куски. Сначала крошился раствор. Потом начали выпадать большие куски кладки. Где вы работаете? Чем занимаетесь? Кусок за куском стена обрушивалась. Что произошло в прошлый четверг? Что вам известно? Что вы сделали? Зачем так поступили?
  Стена медленно, но необратимо рушилась на глазах у Малькольма. Ему было жаль ее, но он ничего не мог поделать, чтобы остановить разрушение. В конце концов его усталый мозг начал отключаться. Вопросы прекратились, и он провалился в забытье. Потом Кондор ощутил еще один слабый укол в бедро, и забытье сменилось онемением.
  Мароник немного ошибся в расчетах. Эта ошибка была вполне естественна: он имел дело с дозами в считаные миллиграммы, тогда как результат зависел от множества трудно поддающихся учету факторов. И все же он мог действовать осторожнее. Когда Мароник тайком выдавил из шприца, который дал ему Этвуд, половину дозы, то полагал, что и оставшегося хватит, чтобы Малькольм потерял сознание. Остатка не хватило. Наркотик, как и ожидалось, смешался с пентаталом натрия, но его силы хвалило лишь на то, чтобы лишить Кондора возможности двигаться – сознание оставалось включенным.
  Малькольм покачивался в полудреме. Веки его остались полуприкрытыми, но и закрыть их окончательно он не мог. Звуки доносились как из эхо-камеры. Сознание их не отслеживало, но и запоминать не мешало.
  – Может, прикончить его сейчас? (Низкий голос.)
  – Нет, на природе.
  – Кому?
  – Я поручу это Чарльзу, он любит кровь. Дайте ему свой нож.
  – Вот, передадите сами. Пойду проверю.
  Удаляющиеся шаги. Дверь отворяется, закрывается. По его телу шарят руки. Что-то касается лица.
  – Черт.
  Розовый бумажный прямоугольник на полу у его плеча. Контактные линзы помутнели от слез, но надпись на бумажке Малькольм разобрал: «№ 27, Ти-Дабл Ю-Эй, Национальный, 6.00».
  Дверь открывается, закрывается. Шаги приближаются.
  – Где Чарльз с Этвудом?
  – Проверяют участок, не обронил ли он чего.
  – Да, кстати, я забронировал все, как вы просили. Джеймс Купер.
  Шелест бумаги.
  – Отлично. Ладно, пошли.
  Малькольм почувствовал, как его тело отрывают от пола. Проносят по комнатам. На улицу, на свежий ночной воздух.
  В нос ударяют запахи. Цветущая сирень. Его кладут в машину, назад. Сознание начинает воспринимать больше деталей, провалы укорачиваются и прекращаются. Тело все еще не повинуется ему. Он лежит на полу, и пара тяжелых башмаков упирается в спину. Долгая поездка по ухабам. Остановка. Мотор глохнет, и открывается дверь.
  – Чарльз, отнеси его в лес, вон туда. Ярдов на пятьдесят. Я сейчас подойду с лопатой. Подожди меня, не начинай. Я хочу, чтобы все было наверняка.
  Негромкий смешок.
  – Да без проблем.
  Его поднимают в воздух, перебрасывают через костлявое плечо и несут по неровной тропинке. Боль возвращает жизнь в его тело.
  К моменту, когда долговязый тип бесцеремонно сбросил Малькольма на землю, сознание вернулось к нему полностью. Тело еще не слушалось, но голова работала, да и зрение прояснилось. Он видел, как улыбается в полумраке долговязый. Взгляд обнаружил источник непонятных щелчков: тот нетерпеливо открывал и снова складывал лезвие ножа.
  Зашуршали листья, и под чьей-то ногой негромко треснула ветка. На поляну из леса вышел человек с запоминающейся внешностью. В левой руке он держал фонарь, луч света которого упал на Малькольма, – тот как раз пытался привстать. Правая рука была прижата к боку. При звуке его голоса Малькольм застыл.
  – Как наш Кондор, в порядке?
  Долговязому Чарльзу явно не терпелось приступить к делу.
  – Если на то пошло, Мароник, он как огурчик. Быстро очухался от наркотика. – Он сделал паузу и облизнул губы. – Ну что, теперь вы готовы?
  Луч фонаря переместился на возбужденное лицо Чарльза. Голос Мароника звучал негромко, но в ночном воздухе и это было отчетливо слышно.
  – Да, готов. – Он поднял правую руку, и пистолет с негромким хлопком выплюнул пулю прямо в солнечное сплетение долговязого.
  Пуля застряла у Чарльза в позвоночнике. Сила выстрела должна была опрокинуть его на спину, но он медленно опустился на колени и только потом упал лицом вниз. Мароник подошел к нему и выпустил еще одну пулю – для верности в голову.
  Малькольм не знал, что думать. Взгляд его фиксировал происходящее, но сознание отказывалось этому верить. Человек по имени Мароник медленно подошел к нему, наклонился и проверил, надежно ли связаны его руки и ноги. Удовлетворившись увиденным, он сел на бревно и выключил фонарик.
  – Поговорим? – предложил он. – Вы вляпались в историю и вслепую, наугад продрались сквозь нее. Должен признаться, за эти пять дней я начал испытывать к вам своего рода профессиональное уважение. Впрочем, вовсе не этим продиктовано мое решение дать вам шанс выйти из этой истории живым – более того, героем. В тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году ЦРУ в рамках помощи антикоммунистическому правительству Лаоса начало сотрудничать с отдельными племенами Мео в торговой деятельности, связанной с основной продукцией этого района – с наркотиками. Дело в том, что, помимо полыхавшей гражданской войны, здесь завязалась и другая война – между соперничавшими коммерческими группировками. Наши люди оказывали помощь одной из них, предоставив для транспортировки их продукции свои военные самолеты. С точки зрения ЦРУ в подобной деятельности нет ничего из ряда вон выходящего, хотя, могу представить, довольно многие неодобрительно отнеслись бы к тому, что правительство Соединенных Штатов, можно сказать, толкает дурь. Как вам наверняка известно, подобный бизнес чрезвычайно прибылен. Небольшая группа сотрудников Управления, с большинством из которых вы познакомились в последние дни, решила, что не стоит пренебрегать возможностью использовать эту тайную операцию для личного обогащения. Мы позаимствовали довольно значительное количество высококачественного опиума-сырца и переправили его другому заказчику. За свои труды мы получили весьма щедрое вознаграждение. С самого начала у меня возникли разногласия с Этвудом. Вместо того чтобы переработать сырье в Таиланде, где это было бы и дешевле, и разумнее с точки зрения дальнейшей перевозки, он настоял на доставке опиума непосредственно в Штаты и продаже его местным дилерам, желавшим максимально ограничить число посредников. С этой целью нам пришлось как следует исхитриться, чтобы использовать Управление в своих интересах. Ваше отделение служило двум нашим целям. Мы шантажом заставили библиотекаря – старого, не вашего – тайно похищать и продавать ваши книги; вырученные деньги шли на закупку сырья. Ну и сам товар доставлялся в Штаты в коробках из-под этих книг. Брикеты ложились в них просто идеально. Ну а поскольку книги проходили как секретные материалы, мы могли не опасаться таможенного досмотра. Наш агент в Сиэттле перехватывал груз и доставлял его покупателям. Впрочем, все это имеет мало отношения к тому, почему вы оказались здесь. Все началось с вашего приятеля Хейдиггера. Он оказался слишком любопытным. Чтобы устранить возможность того, что кто-нибудь докопается до чего-то подозрительного, нам пришлось устранить Хейдиггера. Чтобы запутать обстоятельства его смерти, ну и на случай, если он рассказал об этом кому-нибудь еще, нам пришлось убрать все отделение. Но вы по счастливой случайности избежали нашей операции.
  Малькольм прокашлялся.
  – Почему вы сохранили мне жизнь?
  Мароник улыбнулся.
  – Потому что я знаю Этвуда. Он не будет ощущать себя в безопасности, пока мои коллеги и я живы. Мы – единственная нить, связывающая его с этим делом. Не считая вас, конечно. Как следствие, мы должны умереть. Возможно, он уже отдал распоряжение о нашем устранении. Завтра утром мы должны забрать из банка ваши письма. Я не сомневаюсь, что вскоре после этого нас расстреляют как налетчиков, а если нет, подстроят автомобильную катастрофу, ну, или мы просто «исчезнем». Этвуд всю жизнь строил из себя дурачка, но на самом деле это не так.
  Малькольм покосился на темневшее в траве тело.
  – Я все-таки не понимаю. А этого, Чарльза, вы зачем убили?
  – Видите ли, у меня тоже есть привычка заметать следы. Он висел на мне опасным мертвым грузом. Мне ведь все равно, кто будет читать письма. Власть имущие и так знают, что я в этом замешан. Я без лишнего шума растворюсь где-нибудь на Ближнем Востоке – человек с моими способностями там без работы не останется. Но я не хотел бы свернуть как-нибудь за угол и напороться на поджидающих меня американских агентов. Поэтому я оставлю своей стране маленький подарочек, который, надеюсь, убедит ее относиться ко мне как к заблудшей овце, не стоящей того, чтобы за ней охотиться. Мой прощальный подарок – Роберт Этвуд. Я сохраняю вам жизнь примерно по этим же соображениям. А вы заодно получите возможность доставить мистера Этвуда по назначению. Он причинил вам много горя. В конце концов, именно он настоял на всех этих убийствах. Я скорее исполнитель – вроде вас. Жаль, что так вышло с девушкой, но у меня не было выбора. C’est la guerre.
  Довольно долго Малькольм сидел молча. Потом поднял взгляд.
  – А что сейчас?
  Мароник встал. Он бросил складной нож к ногам Малькольма. Потом сделал ему еще один укол.
  – Это исключительно сильное тонизирующее. – Голос его звучал бесстрастно. – Оно даже мертвого поставит на ноги – часов на десять-двенадцать. Это придаст вам сил справиться с Этвудом. Он немолод, но все еще очень опасен. Когда освободитесь, вернетесь на просеку, где мы оставили машину. Возможно, вы не заметили, но это та самая, на которой вы приехали. На заднем сиденье найдете один-два предмета, которые могут вам пригодиться. На вашем месте я бы оставил машину у ворот и подобрался к дому с задней стороны. Залезьте на дерево, с него можно проникнуть через окно на второй этаж. Оно должно оставаться незапертым. С Этвудом можете делать все, что хотите. Если он вас убьет, останутся ваши письма и несколько трупов, насчет которых ему придется объясняться.
  Мароник посмотрел на фигуру у его ног.
  – Прощайте, Кондор. Один маленький совет напоследок. Возвращайтесь в науку. Вы свою долю везения исчерпали. А когда приходится полагаться только на удачу, дела обстоят неважно. – Он повернулся и исчез в лесу.
  Несколько минут все было тихо. Потом Малькольм услышал, как заработал и начал удаляться мотор. Извиваясь, как червяк, он подполз к ножу.
  На то, чтобы освободиться, у него ушло полчаса. Дважды Кондор порезал запястья, но не сильно: кровь остановилась, как только он перестал делать руками резкие движения.
  Малькольм нашел машину. Под дворником белела записка. У порога водительской двери распласталось тело человека по имени Катлер. Его застрелили в спину. Записку Мароник написал, пока долговязый Чарльз тащил Малькольма в лес. Она была короткой: «У вашего револьвера ствол забит грязью. В магазине лежащей на заднем сиденье винтовки десять патронов. Надеюсь, с автоматом вы управитесь».
  На заднем сиденье и впрямь лежала винтовка двадцать второго калибра. Катлер стрелял из нее по мишеням. Мароник оставил ее Малькольму, поскольку, по его расчетам, с такой мог бы управиться даже дилетант. На всякий случай он оставил еще и пистолет с глушителем. Малькольм смял записку, сунул ее в карман, сел в машину и уехал.
  К моменту, когда он затормозил у ворот Этвуда, тонизирующее зелье начало действовать. Пульсирующая боль в висках и затылке, весь дискомфорт от ушибов и царапин – все исчезло. Вместо них вибрирующая, звонкая энергия. Впрочем, Малькольм понимал, что ему нужно сдерживать излишнюю уверенность в своих силах, которую принес с собой наркотик.
  Залезть на дуб оказалось проще простого. Окно действительно не заперли. Малькольм снял с плеча винтовку и передернул затвор. Медленно, на цыпочках он прокрался по темному коридору к лестнице. Снизу доносилась музыка. Чайковский, увертюра «1812 год». Музыка слышалась из той комнаты, где его допрашивали. Время от времени к оркестру примешивалось мычание знакомого голоса. Малькольм медленно спустился вниз.
  Когда Малькольм вошел в комнату, Этвуд стоял спиной к двери. Он выбирал на полке новый диск. Его рука задержалась на Пятой симфонии Бетховена. Малькольм очень спокойно поднял винтовку, сдвинул рычажок предохранителя, прицелился и выстрелил. Стрельба по сусликам, кроликам и консервным банкам не прошла даром. Пуля раздробила Этвуду правое колено, и он с воплем повалился на пол.
  Его лицо исказилось от боли и страха. Он перекатился лицом к Малькольму за мгновение до того, как тот нажал на курок еще раз. Он снова заорал – вторая пуля разнесла в клочья второе колено. Рот беззвучно шептал: «Зачем?»
  – Глупый вопрос. Скажем так, я хочу, чтобы вы некоторое время не могли никуда уйти.
  Малькольм развил бурную деятельность. Он принес из ванной полотенца и перевязал ими как жгутами ноги стонущего Этвуда, чтобы остановить кровотечение. Подумав, он привязал его руки к ножкам журнального столика. Потом взбежал вверх по лестнице и принялся бесцельно обыскивать комнаты одну за одной, чтобы унять кипевшую в его крови энергию. С усилием, но ему удалось взять себя в руки. Мароник грамотно подбирал инъекции, подумал он. Этвуд – комбинатор, руководитель, мозговой центр – беспомощно лежал внизу, корчась от боли. Все второстепенные члены ячейки мертвы. Остался один Мароник – палач, убийца. Малькольм на мгновение подумал о голосах, отвечавших ему по «тревожной» линии, о профессионалах. О профессионалах вроде Мароника. Черта с два, подумал он, пока это касается только меня. Они – одно дело, я – другое. Мароник сделал это еще более личным, убив Венди. Для профессионалов это просто работа. Им плевать на него или на кого другого. Неясные очертания плана вдруг обрели форму. Он ринулся в спальню Этвуда и переоделся, сменив свою изорванную одежду на один из его пошитых на заказ мундиров. После этого спустился на кухню и перекусил холодным цыпленком и куском пирога. Затем вернулся в комнату, где лежал Этвуд, осмотрелся по сторонам, вернулся к машине и уехал.
  Некоторое время после ухода Малькольма Этвуд лежал неподвижно. Потом медленно собрался с силами и сделал попытку ползти, волоча столик за собой. Это оказалось ему не по силам. Все, что ему удалось, – это сбросить со стола фотографию. Она упала стеклом вверх. Стекло не разбилось, а он так надеялся перерезать осколками веревки. Этвуд сдался и остался сидеть в ожидании того, что ему предстояло пережить. Взгляд его упал на фотографию, и он вздохнул. На фотографии был он сам. В парадном мундире капитана военно-морского флота.
  Среда, утро
  Выходя из туалета, обслуживающий персонал обязан вымыть руки.
  Традиционная табличка в общественных туалетах
  Митчелл достиг той стадии, которую штатные психологи Управления называют «стадией кризисной акклиматизации» или «зомби 4-го уровня». Шесть дней он пребывал в состоянии туго натянутой пружины. Он свыкся с этим состоянием, так что сверхнапряжение и гиперактивность казались ему теперь нормой. Так он мог сохранять предельный профессионализм и предельную эффективность до тех пор, пока сохраняются условия, порождающие кризис. Правда, любое постороннее вмешательство могло порвать эту туго натянутую пружину, и тогда он, возможно, просто развалился бы на части. Один из симптомов этого состояния – абсолютное равнодушие к риску. Митчелл ощущал лишь небольшую нервозность. Опыт и логика подсказывали ему, что усталость и напряжение преодолимы – наступит что-то вроде второго дыхания. Именно поэтому в начале пятого утра он еще не спал. Небритый, насквозь пропахший потом – он не мылся без малого неделю, дежурный сидел за столом, в сотый раз перечитывая оперативные сводки. Он что-то негромко мурлыкал себе под нос. Он даже не осознавал, что в комнате появилось еще двое сотрудников и что это связано лично с ним. Один готов был в любую минуту сменить его, второй работал в отделе доктора Лофтса. Психолога прислали наблюдать за Митчеллом, ну и за голосом Малькольма, если тот позвонит.
  – Дрррррррр-рррр!
  Звонок мигом вывел всех, находившихся в комнате, из расслабленного состояния. Митчелл спокойно поднял левую руку, успокаивая их, а правой снял трубку. Двигался он не спеша, с точностью прирожденного спортсмена или хорошо смазанного механизма.
  – Это Кондор. Все почти позади.
  – Ясно. Тогда почему бы вам…
  – Я сказал «почти». А теперь слушайте и запоминайте. Мароник, Уэзерби и их шайка работали на человека по фамилии Этвуд. Они пытались замести следы своей операции по контрабанде, имевшей место в шестьдесят восьмом году. Они использовали для этого Управление, и Хейдиггер что-то узнал. Все остальное – естественное следствие этого. У меня осталось еще одно дело. Если я потерплю неудачу, вы об этом узнаете. Так или иначе, я переслал в свой банк кое-какие записи. Вам лучше забрать их. Их доставят туда сегодня утром. И еще, немедленно пошлите хорошо вооруженную группу к Этвуду. Он живет в Чеви Чейз, Элвуд-лейн, сорок два. – Помощник Митчелла кинулся к красному телефону и торопливо заговорил в трубку. В противоположном конце здания несколько человек бегом бросились к машинам. Вторая группа устремилась к вертолету, стоявшему наготове на крыше. – Отправьте туда врача. Двое людей Мароника в лесу за домом, они мертвы. Пожелайте мне удачи. – Гудки в трубке послышались прежде, чем Митчелл успел что-либо произнести. Он покосился на специалиста, отслеживавшего источник звонка, – тот отрицательно помотал головой.
  Ожидание мигом сменилось активностью. По всему Вашингтону зазвонили телефоны, будя самых разных людей. Застрекотали пишущие машинки, из кабинета в кабинет засновали курьеры. Те, кому дела не нашлось, просто слонялись по рабочим комнатам. Одного Митчелла, казалось, не коснулось охватившее всех возбуждение. Он сидел у себя за столом, продолжая действовать по заведенной процедуре. Лоб и руки его даже не вспотели, только в глазах загорелся странный огонек.
  Малькольм нажал на рычаг телефона и опустил в прорезь еще монету. Трубку сняли уже после второго гудка.
  – Доброе утро, «Транс-Уорд-Эрлайнз». – Должно быть, девушку выбрали за жизнерадостный голос. – Чем могу помочь?
  – Здравствуйте, меня зовут Генри Купер. Мой брат улетает сегодня в отпуск. Ну, подальше от забот, понимаете? Он даже не сказал куда – может, сам этого еще не знал. А нам хотелось бы сделать ему подарок перед отлетом. Он уже выехал из дому, но нам кажется, он собирался на рейс двадцать семь, вылет в шесть утра. Вы не скажете, у него забронирован билет?
  Последовала короткая пауза.
  – Да, мистер Купер. Ваш брат забронировал билет на этот рейс до… до Чикаго. Билет он еще не забрал.
  – Отлично. Спасибо вам огромное. Могу я попросить вас еще об одной услуге? Будьте так добры, не говорите ему, что мы звонили, ладно? Сюрприз, понимаете ли – он называется Венди, и она полетит с ним или этим же рейсом, или следующим.
  – Да, конечно, мистер Купер. Хотите, чтобы я забронировала билет для леди?
  – Нет, спасибо. Думаю, мы приедем в аэропорт и там посмотрим. Самолет ведь вылетает в шесть?
  – Совершенно верно.
  – Отлично, тогда мы едем. Спасибо.
  – Вам спасибо, сэр, что обратились в «Ти-Дабл Ю-Эй».
  Малькольм вышел из телефонной будки и смахнул с рукава несколько ворсинок. Мундир Этвуда пришелся ему почти впору – ну, разве что чуть великоват. Вот ботинки оказались здорово велики, так что ноги Малькольма болтались в них совершенно свободно. Начищенная до блеска кожа скрипела при каждом шаге. С автостоянки Малькольм вошел в главное здание Национального аэропорта. Плащ он нес, перебросив через правую руку, фуражку надвинул козырьком на самые глаза.
  Конверт без марки, адресованный ЦРУ, Малькольм опустил в почтовый ящик. В письме излагалось все, что он знал, включая текущий псевдоним Мароника и номер рейса. Кондор надеялся, что ему не придется полагаться на почту Соединенных Штатов.
  Зал ожидания понемногу наполнялся людьми. Непрерывно кашляющий уборщик сметал окурки с красного коврового покрытия. Мать пыталась угомонить расшалившегося ребенка. Студентка нервно кусала губы: она не знала, примут ли у нее скидочную карту соседки по общежитию. Трое морских пехотинцев, летящих на побывку домой в Мичиган, делали ставки, примут или нет. Богатый пенсионер и безработный алкаш дремали в соседних креслах в ожидании летящих из Детройта дочерей. Перебравший накануне джина с тоником торговец пылесосами сидел, напряженно выпрямившись, поскольку не знал, какие последствия имеет эффект полета в сочетании с тяжелым похмельем. Тот, кто составлял программу музыки, транслировавшейся по динамикам аэропорта, видимо, решил, что в ранние утренние часы лучше всего идет джаз, поэтому теперь по всему зданию слышались инструментальные обработки «Битлз».
  Малькольм выбрал кресло, с которого мог хорошо слышать все, о чем говорили у стойки регистрации. Он сел рядом с тремя морпехами, которые вежливо проигнорировали его присутствие. Лицо он прикрыл журналом. Правой рукой он достал из-под полы мундира пистолет с глушителем, спрятал его под плащом и принялся терпеливо ждать.
  Ровно в пять тридцать в зал спокойно вошел Мароник. Джентльмен с запоминающейся внешностью шел, чуть прихрамывая, – мягкосердечные наблюдатели стараются не таращить на таких глаза, но все равно невольно смотрят. Все их внимание приковано при этом к хромоте, а остальные черты остаются незамеченными. Примерно такой же эффект часто оказывают форменные мундиры.
  Мароник отрастил усы – с помощью гримировального набора для любительского театра. Поэтому, когда он остановился у стойки регистрации, Малькольм его не узнал. Однако знакомый мягкий голос мгновенно заставил его напрячь слух.
  – Меня зовут Джеймс Купер. Полагаю, у вас лежит забронированный на мое имя билет.
  Девица за стойкой дернула головой, стряхивая с глаз каштановый локон.
  – Да, мистер Купер. Рейс двадцать семь, до Чикаго. У вас еще пятнадцать минут до объявления посадки.
  – Отлично. – Мароник расплатился за билет, сдал в багаж единственный чемодан, отошел от стойки и неуверенно повертел головой, будто пытаясь решить, куда идти. Почти пусто, подумал он. Хорошо. Несколько служащих… это нормально… мать с ребенком… нормально… старый пьянчуга… нормально… девица-студентка… нормально. Людей в одинаковых костюмах, рассредоточенных по залу и старательно изображающих ничегонеделание, не наблюдалось. Никто не бросился к телефону, включая девицу за стойкой. Все в норме. Он немного расслабился и не спеша двинулся в обход зала, разминая ноги перед долгим перелетом. Капитана военно-морского флота, бесшумно следовавшего за ним на расстоянии в два десятка шагов, он не заметил.
  Увидев, как спокойно и уверенно держится Мароник, Малькольм едва не передумал. Впрочем, отступать было уже поздно. Помощь могла запоздать, и Мароник мог еще улизнуть. И потом, Малькольм должен был сделать это сам, своими руками. Он справился с возбуждением, подогретым наркотиком в крови. Другой возможности уже не представится.
  Национальный аэропорт нельзя назвать безумно красивым, но в некоторой привлекательности ему все же не откажешь. Мароник позволил себе восхититься интерьерами, по которым он шел. Хорошо подобранные цвета, чистые линии. Неожиданно он остановился. Малькольм едва успел нырнуть за стеллаж с комиксами. Продавщица испепелила его взглядом, но промолчала. Мароник посмотрел на часы и задумался. Да нет, времени еще достаточно. Он двинулся дальше, но ленивая походка его ускорилась, сделавшись целеустремленной. Малькольм не отставал, стараясь не топать громко по мраморным участкам пола. Мароник вдруг повернул направо, толкнул дверь и вошел. Дверь за ним закрылась.
  Малькольм ускорил шаг. Рука, в которой он сжимал пистолет, вспотела от жары, возбуждения и наркотика. Он остановился перед коричневой дверью. Мужской туалет. Он огляделся по сторонам. Никого. Сейчас или никогда. Осторожно, прикрывая пистолет телом от возможных зрителей, он достал его из-под плаща. Потом бросил плащ на спинку ближнего кресла. И наконец, стараясь совладать с сердцебиением, толкнул дверь.
  Дверь подалась бесшумно. Отворив ее на дюйм, Малькольм разглядел в щель сияющую белизной комнату. Стену слева занимали зеркала. Он приоткрыл дверь на фут. Справа и слева от двери белели умывальники. На противоположной от зеркала стене виднелись четыре писсуара и угол кабинки. В нос ударил запах лимона: в туалете совсем недавно распылили освежитель воздуха. Малькольм толкнул дверь и вошел. Дверь мягко закрылась, и он привалился к ней спиной.
  В помещении было светлее, чем на улице. Музыка здесь играла громче, чем в зале, а керамическая плитка на стенах и железные перегородки кабин придавали ей жесткое, дребезжащее звучание. Малькольм повернулся лицом к кабинам. Три кабины. Две пустые, а в щель под третьей, дальней дверью виднелись ботинки носками к Малькольму. Хорошо начищенные ботинки, такие же чистые, как все в этом помещении. В динамике под потолком флейта весело выдала вопросительный аккорд, на который тут же отозвался рояль. Малькольм медленно поднял пистолет. В диалог музыкальных инструментов вмешался звук разматывающегося рулона туалетной бумаги. Снова подала голос флейта, на этот раз довольно печально. Щелчок сдвинутого предохранителя слился со звуком отрываемой бумаги и негромким ответом рояля.
  Пистолет в руке у Малькольма дернулся. В тонкой металлической двери кабины возникла маленькая дырочка. Ноги под дверью зашевелились. Мароник, легко раненный в шею, отчаянно пытался достать пистолет из заднего кармана спущенных ниже колен брюк. Обычно он носил пистолет в кобуре на поясе или под мышкой, но сейчас собирался выбросить его, прежде чем проходить контроль. На этом этапе задуманного им плана нужды в оружии не ожидалось, но предусмотрительный Мароник не спешил избавляться от пистолета до самого последнего момента – на всякий случай.
  Малькольм выстрелил снова. Вторая пуля, с визгом пробив железный лист, вонзилась Маронику в грудь и отшвырнула его к стене. Стреляные гильзы со звоном падали на кафельный пол. К запаху лимона добавилась вонь бездымного пороха. Третья пуля продырявила Маронику живот. Он негромко всхлипнул и привалился к правой перегородке тесной кабины. Непроизвольным взмахом руки он задел рычаг, и шум спускаемой воды заглушил его всхлипы и негромкие хлопки выстрелов. Когда Малькольм нажал на курок в четвертый раз, проходящая мимо двери стюардесса, услышав приглушенный кашель, вспомнила, что до лета еще целый месяц, и пообещала себе принимать больше витаминов. Эта пуля не задела Мароника, но раздробила плитку на стене, осыпав все вокруг градом острых осколков. Несколько таких вонзились ему в спину, но это уже ничего не меняло. Пятая пуля Малькольма попала Маронику в левое бедро, дернув его обратно на стульчак. Теперь в щель под дверью были видны не только ноги, но и свесившиеся руки. На белом кафельном полу темнело несколько красных пятен. Тело Мароника стало медленно соскальзывать с унитаза. Малькольм не хотел рисковать и, прежде чем взглянуть в лицо умирающему, выпустил две последние пули. Обнаженное, странно безволосое колено неловко сползло по перегородке и уперлось в стальную стойку. Теперь Малькольм видел и лицо. Смерть лишила Мароника характерных, запоминающихся черт, превратив его лицо в обычную, застывшую маску.
  Малькольм бросил пистолет на пол. Он проскользил по кафелю и замер рядом с неподвижным телом.
  У Малькольма ушло несколько минут на то, чтобы найти телефон-автомат. В конце концов заблудивший морской офицер обратился за помощью к симпатичной стюардессе-азиатке. Ему даже пришлось занять у нее десять центов.
  – Четыреста девяносто три тире семь два восемь два. – Голос Митчелла чуть дрогнул.
  Малькольм не спешил с ответом.
  – Это Малькольм, – устало произнес он. – Все кончено. Мароник мертв. Пришлите кого-нибудь в Национальный аэропорт забрать меня. Мароник тоже здесь. Я в терминале «Норт-Уэст», на мне военно-морская форма.
  Три машины с оперативниками затормозили у входа в здание аэровокзала за две минуты до прибытия полиции, вызванной уборщиком, который обнаружил в туалете кое-что помимо грязных унитазов.
  Среда, полдень
  Целое равно сумме всех составляющих его частей.
  Правило арифметики
  – Это все равно что охотиться на сидящих в клетке птиц. – Трое сидели за столом, потягивая горячий кофе. Пауэлл посмотрел на улыбавшегося пожилого джентльмена и доктора Лофтса. – Он не оставил Маронику ни единого шанса.
  Пожилой джентльмен взглянул на доктора.
  – У вас нет никакого объяснения поведению Малькольма?
  Тот подумал, прежде чем ответить.
  – До тех пор пока я не поговорю с ним, нет. Хотя… с учетом всего, что произошло за несколько последних дней, особенно смерти его друзей и девушки, которую он считал мертвой, его наклонностей, подготовки и всей ситуации, в которой он оказался, не говоря уж о возможном действии наркотика, думаю, его реакция вполне логична.
  Пауэлл кивнул, потом спохватился и повернулся к своему начальнику:
  – Как Этвуд?
  – О, этот-то будет жить. По крайней мере некоторое время. Меня всегда смущало то, как он держался. Он слишком старался казаться идиотом. Обойдемся и без него. Что у нас со смертью Мароника?
  Пауэлл ухмыльнулся.
  – Справляемся. Полиция не в восторге, но мы убедили их, что убийца с Капитолийского холма покончил с собой в мужском туалете Национального аэропорта. Ну, конечно, пришлось подкупить для этого уборщика, зато теперь он забыл все, что видел. В общем, с этим все в порядке.
  На столе перед пожилым джентльменом зазвонил телефон. Он снял трубку, несколько секунд слушал молча, потом положил трубку на рычаг и нажал на кнопку рядом с телефоном. Дверь открылась.
  Малькольм отходил от действия наркотика. Последние три часа он провел на грани истерики, и все это время говорил, не закрывая рта. Пауэлл, доктор Лофтс и пожилой джентльмен выслушали историю шести дней, спрессованную в три часа. Когда он договорил, ему сообщили, что Венди жива, а когда Рональда повели посмотреть на нее, он уже едва держался на ногах от усталости. Он стоял, смотрел на мирно спящую в стерильной палате девушку и, казалось, не замечал находившейся рядом с ним медсестры.
  – С ней все будет хорошо, – повторила она во второй раз, но так и не дождалась его реакции. Все, что он видел, – это сплошь забинтованную голову и угадывавшееся под простыней тело, от которого тянулись к каким-то хитрым медицинским аппаратам провода и пластиковые трубки.
  – Господи, – прошептал Малькольм, испытывая разом облегчение и жалость. – Господи!
  Ему дали постоять еще несколько минут, а потом повели приводить себя в порядок. Он переоделся в одежду, которую привезли из его квартиры, но она, казалось, сидела как-то странно.
  – А, Малькольм! Садитесь, мой мальчик, садитесь. Мы вас надолго не задержим. – Пожилой джентльмен был само обаяние, но на Кондора это не произвело впечатления. – Мы просто хотели, чтобы вы больше не переживали из-за всего этого. Обо всем позаботились. Вы теперь отдохните как следует, а потом нам хотелось бы с вами еще потолковать. Вы ведь не против, мой мальчик, нет?
  Малькольм медленно поднял взгляд на сидевших перед ним мужчин. Им его голос показался старым, усталым. Ему самому – совершенно новым.
  – У меня ведь нет особого выбора, верно?
  Пожилой джентльмен улыбнулся, потрепал его по плечу и, бормоча какие-то банальности, проводил до двери.
  – Ну что, сэр, – произнес Пауэлл, когда он вернулся на свое место, – вот и конец нашему Кондору?
  Пожилой джентльмен хитро сощурился.
  – Как знать, Кевин, мой мальчик. Как знать.
  Тень Кондора
  Сенатору Ли Меткалфу, с искренней признательностью, а также надеждой на то, что ему нравится этот жанр и он найдет эту книгу забавной
  
  Глава 1
  Итак, в перерывах между шахматами, котятами и уроками, между зеркалом и апельсинами новая «Алиса» обретала хорошо всем известную теперь форму. Шахматные задачи были проработаны в сюжете довольно точно, однако фабула и ходы фигур настолько сплетены и перетекают друг в друга, что Тот, Кто Не Умеет Играть в Шахматы, даже не поймет, что его лишили большей части удовольствия.
  Элеонора Грэм, предисловие к «Алисе в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла
  Когда до круга света оставалось не больше пятидесяти ярдов, он споткнулся об остатки изгороди: его тяжелый башмак зацепился за нижний ряд колючей проволоки, которому каким-то образом удалось пережить двух своих верхних собратьев, устояв перед временем, погодой и шаставшими здесь туда-сюда дикими животными. Проклятая колючка словно нарочно ждала удобного момента, чтобы уцепить его. Он упал, покатился по земле и замер. Вставай, подумал он, вставай, чтоб тебя. К поту, заливавшему его лицо, добавилась новая жидкость, и на ощупь она оказалась более липкой. Впрочем, царапины его не волновали. Так он, во всяком случае, себя убеждал; то же самое относилось к ушибам. Шатаясь, он поднялся на ноги и медленно, но верно захромал по прерии дальше. Забудь свое чертово тело, плевать, что оно болит, – беги!
  Как холодно, думал он, как чертовски холодно, даже для весны. Земля почти заледенела. Если бы я не бежал, я бы замерз без куртки. Хотя, если бы я не бежал, мне не нужна была бы куртка. Беги!
  Добежав до границы светлого круга, он прыгнул. После всего пережитого он и не надеялся на то, что удастся прыгнуть так высоко, как раньше. Офигеть, подумал он, когда его тело врезалось в ограду из проволочной сетки, просто офигеть. Стальных шипов, впивавшихся ему в ладони, он не замечал. Он вообще не ощущал ничего, кроме надежды.
  Он медленно подтянулся и сжался в тугой клубок. Рукам было непросто удержать тело на расстоянии от колючей проволоки, но он решил, что они справятся, и те справились. Помнится, на зачетном занятии, когда он был полон сил и ему не грозило ничего страшнее плохой отметки, он одолевал такую изгородь за девять секунд. По части преодоления препятствий он считался самым сильным в их группе. В эту ночь у него ушло не меньше двадцати секунд только на то, чтобы накопить силы для рывка, который позволил бы его рукам зацепиться за верхнюю перекладину. И хватило этого рывка только на то, чтобы схватиться за третий ряд колючей проволоки. Но все же ему удалось удержаться – несмотря на шипы, несмотря на скользкие от крови руки. Еще рывок – и он перебросил тело через верх изгороди и рухнул с высоты десяти футов на землю, приземлившись с изяществом старого бельевого мешка. Когда-то инструктор по физподготовке заставлял его снова и снова оттачивать приземление как в парашютном спорте: ноги вместе, чуть согнуты, касание носками – и перекатываться, перекатываться! Однако его инструкторы сейчас спали в уюте и безопасности, и от него их отделяло множество колючих изгородей.
  Он не знал, как долго пролежал так. Кажется, прошло около пяти минут. На самом же деле – меньше одной, просто он утратил чувство времени. Осталось только два состояния: бег и то, что после бега. Сейчас было то, что после бега. Он пополз дальше.
  Он приближался к центру ярко освещенного круга. Прожектора слепили глаза, в какую бы сторону он ни смотрел. Однако, прищурившись, он смог разглядеть четыре стальные туши, по одной на каждую сторону света. Он подполз к еще одному металлическому колпаку, торчавшему из земли в четырех футах от бетонной плиты, которая, в свою очередь, размещалась почти в центре ярко освещенного круга.
  Тридцать секунд у него ушло на то, чтобы подняться на ноги у вентиляционной шахты, и еще тридцать секунд на то, чтобы восстановить равновесие после этого. Потом он начал медленно колотить окровавленными руками по прохладной алюминиевой обшивке шахты.
  Пуля ударила в него, когда его рука коснулась алюминиевой поверхности в пятый раз. Она угодила ему прямо в грудь, разорвала аорту и разворотила несколько ребер, прежде чем вырваться из спины и унестись куда-то в темноту. Он умер прежде, чем его тело упало на вентиляционный колпак и соскользнуло с него на бетонную плиту. Звук выстрела долетел до освещенного круга еще на долю секунды позже.
  В четверти мили от этого места снайпер опустил свою винтовку. Он осторожно передернул затвор, поймал рукой вылетевшую гильзу и сунул ее в карман. Его спутник облокотился на капот пикапа, подстраивая резкость бинокля.
  – Готов? – спросил снайпер. В голосе его не слышалось никаких эмоций, кроме гордости – спокойной, уверенной гордости. Он знал, что мог и не задавать этого вопроса.
  Его спутник, однако, не разделял этой уверенности.
  – Возможно, возможно. Он не шевелится. Давай-ка еще раз, быстро.
  На скрывавшемся в тени лице снайпера обозначилось некоторое удивление. Впрочем, его он позволил себе сам; происходи все на свету, лицо его оставалось бы бесстрастным.
  Движения снайпера казались замедленными, но на все ушло не более пяти секунд: он вскинул винтовку, облокотился на пикап, прицелился и выпустил в тело, лежавшее в световом круге, еще одну пулю. Тело дернулось – не от боли, а от удара – и снова застыло.
  – Отлично, – кивнул человек с биноклем. – Поехали.
  – Может, стоит обыскать его? Ну, вдруг он нес какие-нибудь бумаги или еще чего!
  – Нет, – ответил второй по-русски, залезая в кабину пикапа. – Некогда. Здесь скоро появится охрана, и тогда нас точно накроют. Возможно, он и забрал что-то важное, но на это придется махнуть рукой. Надо ехать, и быстро. И не включай фары.
  Только через шесть минут после того, как пикап уехал, показались вертолеты. Они шли на бреющем полете, заходя с юга, без огней, если не считать неяркого свечения приборных панелей, бесшумно, если не брать в расчет рокот рубивших воздух лопастей. Несколько минут они описывали круги в темноте, шаря по земле локаторами и инфракрасными сенсорами. Потом один из вертолетов снизился над освещенной площадкой и высадил шестерых мужчин в синей форме, вооруженных М-16. Затем вертолет взмыл обратно в темноту и встал в круг за своим спутником, постепенно расширяя радиус вокруг площадки.
  Двое в синей форме проверили вентиляционную шахту на предмет повреждений или заложенной взрывчатки. Еще один прикрывал их, держа автомат наготове. Остальные трое осмотрели труп. Старший осторожно обследовал карманы, потом так же осторожно ощупал еще не остывшее тело. Руки его застыли на мгновение, наткнувшись на небольшой бугорок на внутренней стороне правого бедра. Он аккуратно спустил брюки убитого, стараясь не двигать тело и не запачкаться кровью. К ноге убитого был примотан скотчем маленький, размером с записную книжку, бумажник. Старший открыл его, наскоро просмотрел в свете прожекторов листки бумаги и протянул руку за рацией, которую держал наготове его помощник.
  Спустя два часа первая пара вертолетов улетела. Прожекторы отключили. До рассвета оставались считаные минуты. Предрассветные сумерки и так высветлили почти все, кроме самых глубоких теней. Все пространство внутри изгороди с колючей проволокой оставалось заполнено людьми в синей форме. На дороге, подходившей к огороженному участку, стояло несколько синих машин. Тело лежало там, где его обнаружили. Все необходимые фото уже отсняли, замеры сделали, информацию запросили. Люди, охранявшие территорию, уже начали скучать, хотя убийство и добавило разнообразия в их рутинную службу. Собственно, из радостей жизни им оставалось сейчас только наслаждение ароматом диких весенних цветов и свежевспаханной земли. Большинство, впрочем, предпочли бы лучше поспать у себя в казарме.
  Внимание остававшихся на площадке привлек шум лопастей тяжелого транспортного вертолета. Тот прилетел все с той же южной стороны, снизился и завис над телом. Из отодвинутого люка спустили на лебедке сетку, и вскоре она медленно поднялась с тем, что еще недавно было человеком. Когда машина скрылась из виду, старший офицер собрал всех и в кратких, доступных выражениях описал им то, что с ними произойдет, если они хотя бы вскользь упомянут где-нибудь об увиденном. Когда офицер закончил свою лекцию, все покинули участок. А когда живущий недалеко от этого места фермер вышел в поле, то даже не обратил внимания на огороженный клочок земли, поскольку выглядел он так же, как всегда.
  Впрочем, фермер и так избегал смотреть в ту сторону.
  Когда он прервался на утренний перекур, на базе военно-воздушных сил Мальмстрем в Грейт-Фолс, штат Монтана, приземлился сверхзвуковой истребитель. Вообще-то истребитель был двухместный, но управлять им мог и один пилот. Мужчина, выбравшийся с заднего пилотского места, не сумел бы пилотировать машину, даже если бы от этого зависела его жизнь. Несмотря на знаки различия ВВС, сам он пилотом никогда не был – только генералом военно-воздушных сил. Командир базы и начальник службы охраны встретили генерала на взлетной полосе. Втроем они проехались до ангара в дальнем углу базы. Обыкновенно этот ангар стоял с распахнутыми воротами, запущенный, необитаемый, если не считать редких тренировок Национальной гвардии. Но сегодня ангар оказался закрыт. У входа стояли двое вооруженных часовых. Еще четверо дежурили по углам постройки, и двое – внутри.
  Генерал смерил застывших навытяжку часовых скептическим взглядом.
  – Не слишком ли поздно, вы не считаете? – холодно поинтересовался он у командира базы.
  Тот побагровел, но ничего не ответил.
  Генерал перевел взгляд на тело, вытянувшееся на столе. Генерал был крупным человеком – не то чтобы высоким (в наше время рост в шесть футов скорее норма), но крупным. Широкоплечий, с широкой грудью, мускулистый, плотный. Впрочем, на животе уже появился слой жирка, а седые волосы, совсем недавно только проглядывавшие кое-где в черной шевелюре, занимали теперь в ней доминирующее положение. Вот только голос с годами мягче не сделался.
  – Будь ты проклят, Паркинс, – прошептал он. – Будь ты проклят!
  Начальник службы охраны решил, что ему это послышалось. Он не хотел показывать, будто пропустил что-то из сказанного генералом, но еще меньше хотел, чтобы его упрекнули в невнимательности. Поэтому он шагнул ближе к столу, у которого стоял генерал, и осторожно кашлянул.
  – Прошу прощения, сэр?
  – Я сказал, будь оно все проклято! – рявкнул генерал, повернувшись к младшему чину. – Будь оно проклято ко всем чертям! У этого говнюка не хватило совести дожить хотя бы до того, чтобы доложиться, или хотя бы не позволить себя ухлопать в этом богом проклятом чертовом необъяснимом месте! Сукин сын!
  Не выдержав его гнева, майор сделал попытку незаметно раствориться; генерал, впрочем, уже не обращал на него никакого внимания. Он повернулся к неподвижно вытянувшемуся на столе телу.
  – Будь ты проклят, Паркинс, ты хоть понимаешь, какую свинью мне подложил?! – Генерал тряхнул головой, развернулся и устремился к выходу. Начальник службы охраны и командир базы опасливо потянулись за ним.
  Не доходя до двери пару шагов, генерал остановился и обернулся к ним.
  – Отправьте его первым же рейсом в Вашингтон. Сообщите моей конторе номер рейса и время прилета. Как только зам передаст мне, что мы все получили – и вам лучше постараться, чтобы мы получили абсолютно все, что у вас есть, – вы забудете о произошедшем. Я понятно сказал? Забудете сами и, черт вас подери, позаботитесь о том, чтобы все остальные тоже забыли. О любых расспросах на эту тему незамедлительно докладывать моему человеку, капитану Смиту. Он прибудет в течение суток. Определите его в вашу пресс-службу. Он будет там делать то, что захочет. Ясно?
  Генерал вышел, не дожидаясь, пока ошарашенные офицеры отдадут ему честь. Он спешил на самолет.
  
  Весна в Вашингтон приходит довольно рано. Цветущие деревья и клумбы украшают улицы благополучных кварталов города уже в конце марта. Аромат цветения пробивается даже свозь вонь выхлопных газов и испражнений четвероногих друзей человека, которых многие жители столицы держат ради удовольствия и безопасности.
  Генерал не обращал внимания ни на радующие глаз краски, ни на менее радующие обоняние запахи. Пока его водитель медленно протискивался сквозь плотный транспортный поток в поисках места для парковки, он оставался погруженным в размышления. Оба сегодня надели штатское, да и сама машина была без опознавательных знаков. В любой другой день генерал попросил бы высадить его, а уже потом искать, где поставить машину, но сегодня даже радовался возможности потянуть время. Это давало повод отодвинуть очень неприятные распоряжения. Генерал начал даже получать удовольствие от вашингтонских пробок, когда от тротуара в квартале от них отъехала машина. Водитель поспешно, нарушая все правила, пересек несколько полос и приткнул автомобиль на освободившееся место. Его начальник криво улыбнулся.
  – Отличная работа, сержант, – хмыкнул он. – Ждите меня здесь.
  Генералу пришлось пройти пешком до места назначения пять кварталов. Несмотря на плохое предчувствие по поводу предстоящей встречи, шаг его оставался быстрым, уверенным. Он крепко сжимал в руках кейс, почти надеясь на то, что кто-нибудь попытается его выхватить. Незадачливый воришка послужил бы отличной мишенью для распиравшего его гнева. Однако десять часов утра – не самое рабочее время у тех, кто занимается отъемом денег и ценностей у прохожих в этой части Вашингтона. Генерал находился в буферном районе, отделявшем городской центр от злачного Джорджтауна. По утрам и вечерам местные карманники предпочитают орудовать в рейсовых автобусах.
  Генерал направлялся к среднего размера зданию из красного кирпича, расположенному рядом с Вашингтон-сёркл и чуть дальше от Центра Кеннеди. Здесь хватало места, чтобы поставить машину, но генерал не запарковался бы в радиусе двух кварталов от места назначения ни при каких обстоятельствах… ну разве что в случае самой экстренной необходимости. Мимо дома он прошел, не повернув головы, хотя его подозрительный взгляд отмечал мельчайшие подробности окружения. Он даже попробовал запомнить улыбающуюся пожилую даму, едва не налетевшую на него во время утренней пробежки. Правда, извиняться за несостоявшееся столкновение никто не стал. Генерал вошел в высокое жилое здание на углу, спустился в цокольный этаж и постучался в дверь одной из квартир. Один из охранников, наблюдавших за его приближением с помощью видеомониторов, нажал на кнопку, замок зажужжал, дверь отворилась, и генерал вошел в третий по дороговизне частный туннель американской столицы.
  Средства, выделенные на сооружение этого туннеля, похоронены в недрах бюджета корпуса морской пехоты за 1965 год. В связанных с Вьетнамской войной потоках финансирования военных программ проделать такой фокус было очень легко. Туннель представлял собой длинный, неярко освещенный коридор, трижды сворачивавший под прямым углом. Туннель соединял все здания этого квартала, принадлежавшие, как ни странно, одному и тому же владельцу – ЦРУ, точнее, действовавшим под его руководством компаниям по управлению недвижимостью. Собственно, эти компании и числятся официальными домовладельцами. Некоторые из зданий не используются правительственными организациями, но все их жильцы проверены и перепроверены на предмет благонадежности. И уж в подвальные помещения, откуда осуществляется доступ в секретный туннель, никто без специального допуска не попадает.
  Спустя две минуты после того, как генерал вошел в туннель, он вышел из него в подвал дома из красного кирпича. Улыбчивый охранник отсалютовал ему и почтительно, но тщательно обыскал и его самого, и кейс на предмет спрятанного оружия. Генерал беспрекословно отдал свой табельный пистолет. Ему пришлось подождать несколько минут в маленькой, со вкусом обставленной приемной – «пока мы не получим подтверждения назначенной вам встречи, сэр». Генерал не сомневался в том, что ждать его заставили специально, возможно, в качестве наказания за опоздание… ну или для того, чтобы помнил свое место. Он надеялся только, что других средств пришпилить его у них не найдется. Генерал покосился по сторонам, выглядывая скрытые микрофоны – в том, что они есть, он не сомневался, – но не обнаружил ни одного. Сквозь звуконепроницаемые перегородки до него не доносилось ни звука. Он не знал о звукоизоляции, но слушать и впрямь было почти нечего. По большей части весь шум в доме издавали две секретарши с пишущими машинками и приемник, настроенный на волну старого, 50–60-х годов рок-н-ролла, да и эти звуки успешно гасились.
  – Прошу прощения за то, что вам пришлось подождать, – негромко произнес высокий, безукоризненно одетый мужчина. – Он освободился. Будьте добры, проходите.
  Следом за высоким мужчиной генерал поднялся по лестнице на второй этаж, испытывая сильный соблазн врезать своему безукоризненно одетому спутнику по печени. Ступая по мягкому ковру, они миновали несколько закрытых дверей и наконец остановились перед еще одной – резной, двустворчатой. Высокий мужчина негромко постучал, дождался ответа и проводил генерала в кабинет.
  Добродушного вида пожилой джентльмен поднялся со своего места и обошел стол, чтобы поприветствовать генерала. Пожилой джентльмен производил впечатление довольно прыткого. Случайным прохожим он наверняка представлялся добрым, славным дядюшкой, которого у них никогда не было. Он протянул генералу руку; глаза его искрились.
  – А, генерал, – радушно произнес он. – Как дела, старина? Выглядите отлично. Пошли, присядем – в ногах правды нет.
  Пожимая руку пожилому джентльмену, генерал расплылся в улыбке. Ему ужасно хотелось расплющить тонкие пальцы своей лапищей, но он сдержался, ограничившись легким пожатием.
  – Спасибо, Филипп, хорошо. Вы тоже отлично выглядите, не старше тех щенят, что бегают с вашими поручениями.
  – Вы очень добры, генерал, – хмыкнул пожилой джентльмен. – Ну очень добры.
  Высокий мужчина отошел к столику у дальней стены и вернулся с подносом, на котором стояли две чашки и кофейник. Пока генерал и пожилой джентльмен обменивались приветливыми улыбками, секретарь разлил кофе по чашкам, насыпал в чашку пожилому джентльмену чайную ложку сахара (без горки!) и, удостоверившись в том, что все сделано как надо, вышел и закрыл за собой дверь.
  – Как поживает ваше семейство? – поинтересовался пожилой джентльмен, поднося чашку к губам.
  – Примерно так, как всегда, хорошо. А ваше? – Генерал сделал глоток кофе. Горячая жидкость обожгла губы, но он не подал виду.
  – Спасибо, хорошо. Жена только что из гриппа вылезла.
  – Правда? Ужас какой. – Все это уже было известно генералу из ежедневных сводок ФБР, которые он получал. Правда, он не знал, что пожилой джентльмен в курсе, что ему это известно.
  – Ага, – согласился пожилой джентльмен. – Жуткая штука этот грипп. Только и делала, что сморкалась и блевала.
  Выразительность описания слегка встревожила генерала. Подобные выражения были пожилому джентльмену обычно не свойственны. И не послышалось ли в его голосе раздражения?
  – Ох, – сокрушенно пробормотал генерал, поскольку старательно заготовленные им версии реплик в подобную линию диалога никак не вписывались.
  – Действительно, ужасно. Что ж, по крайней мере, это теперь позади.
  – Надеюсь, что так. Я имел в виду, что все позади.
  – Ага.
  Еще почти три минуты они сидели молча, не спеша потягивая кофе. На лбу у генерала выступил пот: и от горячего пара, поднимавшегося от чашки, и от напряжения. Генерал заглянул в чашку и нахмурился. Он не ожидал, что кофе закончится так скоро. Пожилой джентльмен так ни о чем его до сих пор и не спросил. Генерал очень осторожно поднял взгляд и сглотнул застрявший в горле комок.
  – Полагаю, – начал он, – вам интересно, зачем я здесь?
  Неважное начало, подумал генерал. Совсем никудышное. Но посокрушаться по поводу ошибки он не успел, поскольку пожилой джентльмен ответил:
  – А знаете, подобный вопрос тоже приходил мне в голову.
  Ну же, думал генерал. Валяй! Живее!
  – Ну так, сущий пустяк на самом деле… Одна мелочь… я надеялся, вы, возможно, могли бы мне с ней помочь. Ничего такого, что мне хотелось бы официально проводить через Комитет начальников штабов… или тратить время других комитетов. Впрочем, в своем роде это довольно серьезно, вот я и подумал о вас… ну, вы ведь руководите отделом «С» и все такое…
  Пожилой джентльмен чуть заметно кивнул. Генерал перевел дух. Ничего, подумал он, этот старый ублюдок ничего тебе не скажет.
  – Ну, – продолжал генерал, набираясь духу, чтобы ринуться в омут, – мне не хотелось бы грузить вас деталями – если вас эта история заинтересует, вы найдете их здесь. – Он щелкнул застежками кейса и достал из него тоненькую папку. К счастью, его команда закончила печатать рапорт меньше чем за пять минут до его отъезда сюда. – Позвольте мне изложить все вкратце. Как вам, конечно, известно, мой отдел разведки Военно-воздушных сил старается светиться как можно меньше. Мой шеф чаще всего предпочитает не лезть в мои дела, оставляя все на мое усмотрение. В разумных пределах, само собой. Около двух недель назад – двенадцатого числа, если точнее – один из моих лучших европейских агентов, капитан Дональд Паркинс, передал через связного, что намерен проверить кое-какую информацию о пусковых шахтах наших «Минитменов», которую подслушал в каком-то баре. К сожалению, содержания этой информации он не передал – только то, что это имеет отношение к стартовым позициям. Паркинс не сообщил также, где он это услышал и от кого. Поскольку в описываемое время он работал в Лондоне, мы исходим из того, что информация попала к нему где-то в тех краях. Тринадцатого числа руководитель секции, в которой работал Паркинс, предпринял попытку связаться с ним. Безуспешно. Руководитель решил, что Паркинс выехал из Лондона для расследования и скоро с ним свяжется. Еще через три дня руководитель разволновался, объявил Паркинса пропавшим, обыскал его лондонскую квартиру и послал депешу нам, в Вашингтон. Меня это серьезно расстроило. С тех пор мы ничего о Паркинсе не слышали. Затем, вчера рано утром… или, точнее, поздно вечером накануне мы все-таки о нем услышали. Прошу прощения, прежде чем я продолжу, можно мне еще немного кофе? И будьте добры, скажите, что вам известно о нашей системе «Минитмен»?
  Пожилой джентльмен кивнул в сторону кофейника и вздохнул.
  – Ну, общее представление, кажется, у меня есть. Довольно, чтобы поддержать разговор на данную тему. А почему вас это интересует?
  Генерал не ожидал, что разговор будет развиваться так стремительно. Вздрогнув, он едва не расплескал кофе и поспешно поставил кофейник на место. Старый сукин сын.
  – Гм… – Он лучезарно улыбнулся. – В принципе все устроено примерно так: ракеты рассредоточены по территории Монтаны, Северной и Южной Дакоты… и еще в нескольких секретных точках. Они содержатся в подземных шахтах. Также под землей расположены командные пункты. Каждая группировка прикрывается крупной наземной авиабазой. Каждая шахта окружена сетчатой оградой, по верху которой пропущена колючая проволока. Все важные системы расположены под землей, за наглухо задраенными бетонными створками. Чтобы открыть такую створку после того, как ракета запущена, требуется взрывчатка. На поверхность выходят только несколько вентиляционных шахт, столбы с камерами наружного наблюдения и мачты освещения. В общем, внутри этой изгороди почти ничего нет. В ночное время огороженная территория освещается прожекторами. Окрестные фермеры жалуются, что им неуютно ездить ночью мимо этих ярко освещенных клочков земли. Что ж, приходится терпеть.
  Охраняются эти шахты строго. То есть по-настоящему строго. Помимо видеонаблюдения, там полно сейсмических датчиков, передающих на пункт охраны информацию о любом движении внутри ограды. Наши ребята настолько натренированы, что запросто отличат койота от человека – им пришлось здорово помучиться, но теперь они это делают не задумываясь. Пара пустяков. Плюс внеплановые выборочные проверки шахт мобильными патрулями, дежурящие в пятиминутной готовности к вылету вертолеты и хорошо вооруженные группы на расстоянии не более двадцати пяти минут полета от любой шахты. Ну, а на то время, пока они будут добираться, у нас есть еще пара-тройка штучек, чтобы нарушителю не было скучно. Теперь представляете?
  – Да, – кивнул пожилой джентльмен. – Хотя не уверен, что мне понятно, как это все связано с вашим пропавшим агентом.
  Генерал слегка покраснел.
  – Мне тоже, – признался он. – Только чуть больше тридцати часов назад он обнаружился прямо на крышке пусковой шахты на севере Монтаны. Мертвый.
  Пожилой джентльмен приподнял брови, но промолчал.
  – О его местонахождении мы узнали, когда он перебирался через ограду. Это привело в действие сигнализацию, которая подняла тревогу на базе ВВС Мальмстрем в Грейт-Фолс, единственном мало-мальски крупном городе в районе стартовых позиций. По счастливому стечению обстоятельств два вертолета с вооруженной охраной находились в воздухе неподалеку от площадки – сама-то база ВВС расположена в девяноста милях от этого места. Пока вертолеты шли туда, охрана наблюдала за нашим парнем с помощью камер слежения. Они решили, что он пьян… или что это какой-то студент так неудачно шутит. Он начал колотить по одному из вентиляционных дефлекторов, потом упал. Качество изображения с камер неважное, поэтому охранники не разглядели, в чем дело. Ближайших окрестностей камеры тоже не показывают. Они смотрели на то, как он лежит, до самого прибытия вертолетов.
  Кто-то его застрелил. Две пули, возможно из охотничьего карабина. Вертолеты прочесали все в радиусе десяти миль, но никого не обнаружили. Ничего необычного – ни огней ферм там, где им не положено быть, ни машин. Старший группы обыскал труп на месте – очень кстати, иначе в дело могли бы затесаться и местные власти. Паспорт Паркинса оказался примотан скотчем к внутренней стороне бедра – так чтобы его не обнаружили при поверхностном осмотре. Старший сообщил имя – не настоящее, конечно, – и номер паспорта в Мальмстрем, а тамошний спецотдел передал его в Пентагон, ФБР и госсекретариат для компьютерной проверки. Все паспорта, которые мы выдаем нашим людям – настоящие или поддельные, – имеют закодированный номер, так что, когда по ним производится проверка, об этом немедленно оповещается наше руководство, причем без ведома производящих проверку. Наш дежурный мгновенно выяснил, кто запрашивает и по какому поводу. Он связался с начальником охраны Мальмстрема и дал команду все засекретить вплоть до дальнейших распоряжений. Спустя несколько минут об этом известили меня, и я сам туда полетел. По моему распоряжению охрана зачистила площадку прежде, чем ее увидел кто-либо из местных. Кроме паспорта на теле Паркинса не оказалось ничего, что могло бы нам помочь. Немного денег – канадских, британских и американских, расческа, носовой платок и обычная ерунда, которую взрослый человек носит в карманах. Одежда – повседневная, для выхода в город. По общему состоянию тела мы заключили, что перед смертью Паркинс испытывал большие физические нагрузки: потеки пота, взмокшая одежда и прочее. Царапины и ссадины позволили нам сделать вывод, что он бежал.
  – Вы не пробовали проследить, откуда?
  – Пробовали. Все, что нам удалось выяснить, – это что через ограду он перебрался с северной стороны. Проклятие, у меня в штате нет никого вроде Кита Карсона. И полномасштабные поиски мы вести тоже не могли, чтобы местные чего не заподозрили. Вот уж было бы некстати.
  Пожилой джентльмен улыбнулся:
  – Что ж, это и впрямь любопытно. Даже очень. И чего же вы от меня хотите, дружище?
  Вот сукин сын, подумал генерал, хочешь, чтобы я тебя упрашивал.
  – Ну, вы же видите, как тут все запутано. И потом, один из моих людей погиб. Чертовски хороший притом, из лучших. Я его как сына любил. Тошнит при мысли о том, что его убийца разгуливает где-то на свободе. Хотя, конечно же, мы должны подходить к этому делу чисто профессионально. Дело, видите ли, в том, что все это не совсем подпадает под мою юрисдикцию. То есть, конечно, это был мой парень. Но убит он в зоне ответственности службы безопасности ВВС. Им не хочется копать глубоко, и я не могу их в этом особенно винить: их эта история тоже не слишком касается. Никому не хочется оказаться вовлеченным в военную операцию на территории страны. Армия и так еще не оправилась от обвинений в слежке за гражданскими. Если нас еще раз застанут со спущенными штанами, для авиации это станет плохой рекламой. Чертовски плохой. И еще у нас неважно с ресурсами. Нам нужна помощь… даже при том, что, уверен, все здесь не так сложно и поддается объяснению. Просто эта история затрагивает слишком много интересов. Вот я и подумал, что отдел «С» как раз мог бы за это взяться. Только не считаю, что это требовало решения Совета национальной безопасности или Комитета сорока. Поэтому я просто пришел к вам, а вы и ваши ребята могли бы поработать в контакте с нами. Ну, то есть, может, вы и проконсультируетесь с Комитетом и будете действовать с их одобрения. Само собой, я оказал бы всю возможную поддержку.
  Кофе совсем остыл, но позволял генералу сделать паузу – хоть какое-то занятие, только бы не встречаться с ехидным взглядом пожилого джентльмена.
  Довольно долго оба молчали. Пожилой джентльмен смотрел на генерала. Генерал не смотрел ни на что конкретное, прихлебывая отвратительно холодный кофе и надеясь на то, что чашки хватит как можно дольше, что его замешательство не слишком заметно и что пожилой джентльмен скажет что-нибудь умное… или по крайней мере не скажет ничего слишком уж неправильного.
  – Что ж, – произнес наконец пожилой джентльмен. – Что ж, у вас проблема.
  Генерал поморщился, но промолчал.
  – Пока я никак не уловлю, что здесь и к чему, – продолжал пожилой джентльмен. – Хорошенькая головоломка. Я даже не знаю, что сделать и можно ли здесь что-то сделать. Разумеется, у Комитета начальников штабов и Комитета сорока найдется что сказать на этот счет – тем более вы сами знаете, я выступаю только в роли их представителя.
  Генерал кивнул и внутренне приготовился провалиться в ад.
  – Но я скажу, чем займусь сам, – жизнерадостно сообщил пожилой джентльмен. – Я посмотрю эту вашу папку, может, выясню еще пару вопросов у вашей конторы. Гляну, не надумается ли чего. Если надумается, поделюсь своими мыслями с Комитетом – неофициально, конечно, а потом свяжусь с вами. Идет?
  Генерал так и не решил, хорошо ли это, но облегчение испытал изрядное. Подвергнув его всем этим мучениям, пожилой джентльмен, по крайней мере, бросал ему кость.
  – Спасибо, Филипп. Спасибо огромное. Я знал, что на вас можно рассчитывать.
  Пожилой джентльмен поднялся и проводил генерала до двери. Шагал он на удивление легко для своего возраста, и голос его звучал все так же беззаботно.
  – Да, передайте от меня поклон жене. Она у вас замечательная женщина, право же, замечательная.
  – Спасибо, разумеется, – отвечал генерал. – Нам обязательно надо собраться семьями – без всех этих помех с работой.
  – Как вы правы, – улыбнулся пожилой джентльмен, открывая дверь. – Обязательно надо. Заходите, генерал, если что. И не переживайте, я с вами свяжусь по этому делу.
  Генерал покидал дом значительно охотнее, чем шел в него. Он убедил себя в том, что все улажено; это далось ему без особого труда, поскольку из всех возможных интерпретаций он всегда выбирал самую для себя удобную. Он свалил все на пожилого джентльмена, избавившись при этом от проблемы, – что ж, подумал он, это удачно. Не то чтобы эта проблема слишком уж затрагивала его лично, и вряд ли пожилой джентльмен – единственный, кто мог бы с ней справиться. Однако должен же старый ублюдок отблагодарить за ту помощь, что он ему оказывал, верно? И пусть теперь его припекает, думал генерал, не все же мне беспокоиться…
  Все то время, что генерал шел к ожидавшей его машине, пожилой джентльмен в красном кирпичном доме улыбался. Когда генерал хлопнул дверью автомобиля, пожилой джентльмен начал негромко смеяться. Он смеялся довольно долго; автомобиль за это время отъехал от тротуара и направился в сторону Пентагона, где генерал намеревался позволить себе не напрягаться до конца рабочего дня. Пожилой джентльмен перестал смеяться только тогда, когда машина свернула на кольцевую автостраду и понеслась к Пентагону заметно быстрее.
  Некоторое время пожилой джентльмен сидел молча, погрузившись в свои мысли. Потом раскрыл картонную папку, оставленную ему генералом. Спустя десять минут, перечитав ее дважды, он захлопнул ее, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. На этот раз он думал почти полчаса. Распахнув наконец глаза, он достал блокнот, снова открыл папку и принялся писать. А еще через пять минут вызвал звонком секретаря.
  Высокий мужчина бесшумно вошел в кабинет и почти бесшумно закрыл за собой дверь.
  – Сэр? – негромко и почтительно произнес он.
  – Пожалуй, мы обойдемся без дополнительных запросов насчет той ерунды, что случилась с ВВС, Карл, – произнес пожилой джентльмен. – Наш славный генерал дал мне все, что у них имеется. Кажется, там есть кое-что такое, к чему мы могли бы приложить руку. И ведь как удачно по времени совпало: Комитет сорока как раз собирается рассматривать наш бюджет, и кое-какая наша активность всегда приятна глазу Министерства финансов. Так что все одно к одному. Я тут составил список информации, которую нужно нарыть с миру по нитке. Сначала из ФБР, ЦРУ, АНБ, потом у оперативных служб, Министерства финансов, юстиции и секретной службы. Скажи им, что это необходимо нам немедленно. Буду рад, если мы получим сведения от Бюро и Управления[15] к завтрашнему утру, а остальные – в течение дня. Мы разворачиваем операцию. В Штатах и в Европе. Возможно, для этого не потребуется много народа, но подкрепления на всякий случай стоит держать наготове. В основном задействуем людей из Конторы, хотя, сдается мне, в той части операции, что будет проходить внутри страны, захочет поучаствовать и Бюро. Кое-какие соображения я тут набросал. Свяжись-ка с техническим директоратом Управления, обрадуй их, что мы позаимствуем их людей, оборудование и фонды. Так вот, сегодня, как можно скорее, мне хотелось бы повидаться с доктором Лофтсом и Кевином Пауэллом из Управления. Пауэлл как раз вернулся из Турции и должен сейчас быть в Лэнгли. Где искать Лофтса, ты знаешь. Дел тебе – как раз до ленча хватит.
  – Да, сэр, – мягко ответил Карл, с легкой улыбкой принимая из морщинистых рук пожилого джентльмена блокнот. Сам Карл блокнотами не пользовался – они были ему просто не нужны. Свою более чем достойную заработную плату Карл получал преимущественно за память, близкую к абсолютной. Ну и еще за то, что обладал замечательным умом и был практически лишен обычных эмоций, за исключением очень ограниченной, распространявшейся всего на нескольких человек преданности, некоторого самодовольства, едва заметной склонности к садизму, мстительности и заносчивого снобизма.
  – Что-нибудь еще, сэр? – все так же тихо поинтересовался Карл.
  – Да, – кивнул пожилой джентльмен. – Не мог бы ты принести еще немного кофе?
  – Разумеется, сэр, – отозвался Карл, повернулся и вышел так же бесшумно, как вошел. Пожилой джентльмен откинулся на спинку кресла и снова рассмеялся.
  
  Вторая мировая война породила в американской политике неслыханный ранее, но весьма значительный феномен, который, разрастаясь, сделался с тех пор важной составной частью политической сцены. Военный опыт и новые реалии, тоже в некоторой степени порожденные этой войной, послужили толчком к созданию американского разведывательного сообщества.
  До Второй мировой войны самым близким к разведке или спецслужбе ведомством в Америке было ФБР. Спустя тридцать пять лет разведывательное сообщество состояло уже из десяти основных агентств с совокупным штатом около ста пятидесяти тысяч человек и ежегодным бюджетом более шести миллиардов долларов.
  Наиболее известным и значимым членом этого сообщества является Центральное разведывательное управление – департамент, созданный в соответствии с Законом о национальной безопасности 1947 года, координирующим разведывательную деятельность Соединенных Штатов. Директор ЦРУ, само собой, руководит своим правлением, но является при этом еще и директором Центральной разведки, официальным руководителем всего разведывательного сообщества. Формально Центральная разведка контролирует деятельность разведывательного управления Министерства обороны, его подразделений, связанных с родами вооруженных сил, Агентства национальной безопасности, отдела внутренней безопасности ФБР, отдела разведки Совета по атомной энергетике, а также маленького отдела разведки Министерства финансов. В реальности же все входящие в него спецслужбы представляют собой независимые бюрократические структуры, отчаянно сопротивляющиеся любым попыткам контроля извне. Как говорил адмирал Руфус Тейлор, возглавлявший некогда военно-морскую разведку, а позже занимавший пост заместителя директора ЦРУ, американское разведывательное сообщество напоминает федерацию туземных племен.
  Схема же этого сообщества выглядела бы безумным лабиринтом линий связи и управления с разбросанными там и сям пятнами командных комитетов; официальному бюрократическому картографу эта картина, вероятно, представилась бы примером образцовой организации процесса принятия решений. Поскольку образцовая организация процесса принятия решений, как правило, существует лишь в мифологии, если в этой схеме и можно найти хоть что-нибудь разумное, то лишь по чистой случайности.
  На одном лишь уровне подкомиссий функционируют пятнадцать межведомственных групп, имеющих целью координацию разведывательной деятельности и вопросов безопасности. Над этими подкомиссиями сидят восемь координирующих органов. Черные линии на нашей воображаемой схеме соединяют эти органы с различными членами разведывательного сообщества, пересекаются, змеятся, но рано или поздно приводят в одну точку: к президенту. Маленький квадратик в левом верхнем углу схемы обозначает Конгресс. Конгресс не связан черными линиями ни с чем. Законодательной власти на схеме места бы не нашлось.
  Наиболее заметным и значимым из этих координирующих органов является Совет национальной безопасности, состав которого меняется с каждой новой президентской администрацией. В состав СНБ в обязательном порядке входят сам президент с вице-президентом, а также все основные члены правительства. СНБ считается ответственным за контроль над разведывательным сообществом и разработку его политики.
  Однако, возможно, важнейшим органом американского разведывательного сообщества является Комитет сорока. Создан он согласно секретному распоряжению 54/12 на заре правления Эйзенхауэра. О существовании его не догадывался почти никто – вплоть до выхода фундаментального исследования Дэвида Уайза и Томаса Росса «Невидимое правительство». Во многом благодаря этому обнародованию Комитет пережил несколько реорганизаций и в разное время назывался «Группой 54/12», «Специальным комитетом» и «Комитетом 303».
  Комитет сорока невелик. Состав его также меняется с каждым новым президентом, однако обязанности остаются более-менее неизменными. Именно в этот Комитет все агентства обращаются за одобрением своих планов и операций, и именно он на деле руководит деятельностью всей разведывательной братии. Собственно, его и создавали для того, чтобы хоть как-то контролировать разрастающееся, как грибница, сообщество. То, как он справляется с этой нелегкой задачей, во многом зависит от президента, поскольку именно он выбирает состав комитета и способы его функционирования.
  При администрациях Кеннеди и Джонсона главную роль в Комитете сорока играл Макджордж Банди. Кроме него многое зависело от Маккона, Макнамары, Розуэлла Джилпатрика и Ю. Алексиса Джонсона. В правление Никсона и Форда наиболее значимой фигурой американской разведки был, несомненно, Генри Киссинджер, возглавлявший Комитет сорока. Вместе с ним работали директор ЦРУ Уильям Колби, госсекретарь Роберт С. Ингерсолл, замминистра обороны Уильям П. Клементс-младший и председатель Комитета начальников штабов генерал Джордж С. Браун.
  В последний раз общественное внимание оказалось приковано к деятельности Комитета в 1973 году, когда стали известны подробности крупной операции ЦРУ, направленной против марксистского правительства Чили. Именно эта операция во многом привела к сентябрьскому перевороту, в результате которого был убит президент Альенде, а к власти пришла военная хунта. Однако главная цель Комитета сорока, состоящая именно в координации деятельности американских разведок, до сих пор остается не до конца понятой американским обществом.
  Осуществление этой функции само по себе уже непростая задача. В значительной степени Комитет должен отталкиваться от деятельности других комитетов и самих разведывательных органов. Собственно, эта дилемма относится к разряду тех, с которыми сталкиваются все правительства: надзирающие вынуждены полагаться на тех, чью деятельность они призваны регулировать, ибо только от них они могут получить необходимую для этого регулирования информацию. Деятельность Комитета обыкновенно проявляется в визировании запросов, присылаемых ему теми, кого он контролирует. Во многом это сопоставимо с тем, как если бы фермеру пришлось полагаться в деле охраны своих кур на лису.
  Впрочем, Комитет сорока может и инициировать политику самостоятельно. Правда, при этом ему приходится действовать в рамках системы, состоящей из ревниво охраняемых бюрократических империй. Даже в тех редких случаях, когда все члены сообщества работают вместе, раздробленность управления и полномочий остается серьезным препятствием. Например, если американский ученый, работая на НАСА, начинает шпионить в пользу русских, но делает это, пребывая во Франции, какое агентство должно заниматься его нейтрализацией? ФБР, поскольку начинал он свою противозаконную деятельность в зоне, подпадающей под его юрисдикцию, или ЦРУ – ведь продолжал-то он уже на чужой территории? В области, где бюрократический эгоизм доходит до открытой конфронтации, мешающей выполнению общей задачи, подобные вопросы приобретают первостепенное значение.
  Вскоре после своего создания Комитет сорока попытался разобраться с этой проблемой. Комитет сформировал маленький отдел безопасности, о существовании которого не знал никто, кроме членов Комитета. Само существование этого отдела носило неофициальный характер. Ни в одном из официальных документов он не фигурировал. Его создатели надеялись, что это поможет ему избежать обычного обюрокрачивания. Их наследники из следующих составов Комитета до сих пор цепляются за эту надежду, хотя время и жизнь делают все, чтобы подорвать их оптимизм.
  В обязанности специального отдела входит координация деятельности различных агентств, поэтому его руководитель принимает участие во всех мероприятиях, на которых присутствуют начальники этих агентств. Его руководитель уполномочен выступать в качестве арбитра при разрешении межведомственных противоречий, хотя его решения подлежат одобрению Комитетом сорока и директором центральной разведки. Помимо этого в обязанности специального отдела входит независимая оценка всей информации, поступающей в Комитет сорока от разведывательного сообщества. Но самое главное, специальному отделу предоставлены полномочия осуществлять «действия, которые могут оказаться необходимыми в чрезвычайных ситуациях, в рамках законодательства, регулирующего деятельность Комитета сорока».
  С этой целью Комитет сорока выделил руководителю специального отдела некоторое, очень ограниченное число сотрудников, а также предоставил ему право привлекать сотрудников подконтрольных агентств.
  Комитет осознает, что сам породил потенциальную проблему. Специальный отдел вполне может пойти по пути, обычному для всех правительственных организаций, разрастаться в размерах и полномочиях и таким образом превратиться в ту самую проблему, ради решения которой и создавался. При своих небольших размерах отдел обладает огромными возможностями и огромной властью. Даже маленькая его ошибка может привести к самым серьезным последствиям. Поэтому Комитет жестко контролирует тенденции к бюрократическому росту отдела, внимательно следит за всеми его действиями, сводя его оперативную работу к необходимому минимуму, а во главе ставит только самых выдающихся руководителей.
  В первые месяцы правления администрации Никсона американское разведывательное сообщество подверглось реорганизации. В частности, подразделения ЦРУ получили новые наименования и слегка изменили свою структуру. В целом все осталось более-менее по-прежнему. Одним из изменений (которому, кстати, сильно сопротивлялся председатель Комитета сорока) стало то, что специальный отдел получил наконец собственное название: «Отдел связи», часто сокращаемое до отдела «С» или просто «С». Председателю, имевшему довольно много бонусов со своего министерского поста, пришлось уступить меднолобому влиятельному помощнику президента, утверждавшему, что «я вас, ребята, и прищучить толком не могу, пока вы безымянные».
  Даже после того, как помощник президента покинул свой пост, руководитель Отдела «С» не стал возвращать старые добрые времена анонимности. Полуофициальный статус отдела волновал его не слишком сильно, а попытка отмены названия могла привлечь к отделу ненужное внимание и явно не стоила таких усилий.
  Пожилой джентльмен, которого навестил этим утром генерал Рот, как раз и возглавлял отдел «С».
  
  Кевин Пауэлл устроился в том самом кресле, в котором четырьмя часами раньше сидел генерал. Генеральской паранойей Кевин не страдал. Наоборот, ему не терпелось повидаться с пожилым джентльменом. Кевин считал, что пожилой джентльмен ему нравится – ну, насколько может нравиться партнер по бизнесу. Чтобы нравиться по-настоящему, нужно, чтобы тебе доверяли, верили в то, что производимое тобой впечатление соответствует тому, чем ты являешься на самом деле, а не тому, что хочешь изобразить. Как Кевин ни пытался убедить себя в том, что добродушный пожилой джентльмен его друг, ему можно доверять и он в общем таков, каким кажется, голос рассудка советовал держаться настороже. Впрочем, пожилой джентльмен Кевину все равно нравился.
  Вот Карла Кевин определенно не любил. И прекрасно понимал, что доверять ему сверх установленных пожилым джентльменом пределов было бы просто глупо. Во многом его антипатия к Карлу объяснялась вызывающей бесполостью последнего, однако эта бесполость на деле являлась проявлением других неприятных свойств, которым Кевин даже не мог подобрать определения. В общем, Кевин обрадовался, когда секретарь закрыл за собой дверь, оставив их с пожилым джентльменом наедине.
  – Кевин, мальчик, как славно, что ты заглянул! – Пожилой джентльмен привстал и пожал ему руку.
  – Рад встрече с вами, сэр.
  – Присаживайся, мой мальчик, присаживайся.
  Еще несколько минут они обменивались любезностями, и только после этого пожилой джентльмен позволил себе перейти к делу – и то не напрямую.
  – А что у тебя, мой мальчик, в планах на ближайшее время?
  Кевин улыбнулся. Пожилой джентльмен, несомненно, знал, что он только что завершил одно задание, а нового еще не получил. Однако Кевин не стал мешать ему строить разговор так, как хотелось.
  – Да ничего особенного, сэр.
  – Ты не против помочь мне с одним небольшим проектом?
  Можно подумать, у меня есть выбор, мелькнуло в голове у Кевина, хотя работать на пожилого джентльмена всегда было интересно.
  – Абсолютно не против, сэр, ни в коем случае. И что надо делать?
  Пожилой джентльмен улыбнулся:
  – Ты знаком с генералом Арнольдом Ротом?
  – Нет, сэр, – признался Кевин. – Хотя имя, конечно, слышал.
  – Генерал Арнольд Рот – огромная заноза в заднице Военно-воздушных сил, – объяснил пожилой джентльмен. – Как тебе известно, у ВВС мощная разведка. Возможно, самая многочисленная из всех наших. Однако большая часть ее усилий сосредоточена на аэро– и космической разведке и прочих технических штуках. На компьютерах и фотокамерах, я бы сказал. По сравнению, скажем, с ЦРУ настоящих оперативников у них в разы меньше. Собственно, они и не считают шпионаж в классическом понимании этого слова своим занятием. Так вот, примерно половина имеющихся у них оперативников подчиняется генералу Роту. У генерала имеется шурин – влиятельный конгрессмен. Генерал полагает, что руководит супер-пуперкомандой, и шурин-конгрессмен тоже в это верит. Поэтому, вместо того чтобы задевать чувства ценного голоса в Комитете по бюджетной политике, Военно-воздушные силы позволяют генералу Роту играть в короля шпионов – в разумных, конечно, пределах. Большинство подчиненных генерала – олухи, романтики, для которых идеалом разведчика является Мата Хари. Они шатаются по Европе и Центральной Азии, ошиваются в кабаках, мониторят собрания, выполняют кое-какие нехитрые задания, завязывают безобидные контакты. Управление старается не упускать их из виду, чтобы они не слишком уж увлекались своими играми. Генерал считает себя вторым Геленом, конгрессмену это нравится, бюджет утверждают, и все довольны и счастливы. Время от времени кто-нибудь из генеральских подчиненных вляпывается во что-нибудь такое, что ему не по зубам, да и не только ему, а всей команде любителей из ВВС. Обыкновенно в таком случае генеральское начальство просит вмешательства Управления, но иногда они не успевают, и тогда может завариться изрядная каша. В шестьдесят пятом один из генеральских парней погорел во Франции, когда пытался в одиночку уничтожить французскую компартию. Потребовалось четверть миллиона зеленых, чтобы его выкупить; к тому же эта дурацкая затея лишила нас многообещающей агентурной сети. Через три года другой генеральский умник попался в Иране на убийстве местного из-за какой-то девицы. Эту историю до сих пор до конца не расхлебали. Бывали и другие случаи, только не такие впечатляющие. Зато теперь они отчебучили кое-чего похлеще. Пару дней назад один из его лучших агентов – которого, кстати, твоя лавочка подумывала переманить к себе – обнаружился мертвым в Монтане, после того как две недели назад пропал в Европе. Этот агент, некто Дональд Паркинс, работал в Лондоне; оттуда он и послал свое последнее донесение, довольно странное. У нас нет ни малейшего представления о том, как и почему он закончил свою жизнь таким образом. Все известные нам подробности вот в этой папке. Можешь с ними ознакомиться, если захочешь поработать над этим делом.
  – Мне не нужно много времени, чтобы обдумать ваше предложение, сэр. Оно мне интересно. Очень интересно.
  – Я так и знал, что тебе понравится! – радостно воскликнул пожилой джентльмен. – Так и знал! Тут есть над чем поработать, и действовать надо как можно быстрее, пока вся эта история не сделалась совсем уж тухлой. Тебе придется изучить все это, прежде чем отправиться на волю, но прежде тебе предстоит одна очень важная поездка. В Цинциннати.
  – В Цинциннати? Зачем?
  Пожилой джентльмен ухмыльнулся и откинулся на спинку кресла. У него ушло довольно много времени на то, чтобы подобрать подходящую метафору – он любил позабавиться со словами. Складывать концепцию из словесных построений гораздо интереснее.
  – Ты летишь в Цинциннати, мой мальчик, – ответил наконец он, хитро склонив голову набок, – ради особенного дела – ради птенчика, которого нам нужно превратить в охотничью птицу. Самое время нашему Кондору сняться со своего насеста.
  Глава 2
  Алисе наскучило сидеть с сестрой без дела на берегу реки; разок-другой она заглянула в книжку, которую читала сестра, но там не было ни картинок, ни разговоров.
  «Что толку в книжке, – подумала Алиса, – если в ней нет ни языков, ни разговоров?»[16]
  Рональд Малькольм вздохнул и сунул руку с веником под кровать. Веник достал примерно до половины глубины. Малькольм понимал, что подмести по-настоящему сможет, только отодвинув кровать от стены, но успокоил свою совесть мыслью о том, что сойдет и так. Луч света, пробившись сквозь шторы, высветил поднятые усилиями Малькольма пылинки. Они взлетали вверх с каждым взмахом веника, а потом воздушный поток уносил их в сторону, где они и оседали до следующей уборки. Малькольм вздохнул еще раз, глубже. К запаху домашней пыли добавился слабый аромат пыльцы – странной смеси мускуса и молотого перца. Интересно, подумал он, появятся в этом году какие-нибудь действенные средства от аллергии или нет?
  Малькольм прислонил веник к стене и вернулся из спальни в гостиную. На столе стояла чашка недопитого кофе. Он плюхнулся на диван, закинул ноги в кроссовках на журнальный столик («убедительная имитация натурального дерева!») и в который раз за день огляделся по сторонам.
  Для квартиры в современном многоквартирном комплексе гостиная отличалась довольно большими размерами. Даже диван и столик не занимали всей длины стены. Дверь на стене справа вела в маленькую прихожую. У стены слева стоял другой столик с музыкальным центром, пластинками и сломанным телевизором. Телевизор не продержался у него в доме и трех месяцев, чем освободил Малькольма от необходимости омрачать жизнь пошлятиной. Стену напротив занимали книжные полки, по большей части заставленные книгами. Библиотека состояла из философских трактатов, нескольких учебников по основам психологии, нескольких томов по истории, целой полки биографических изданий, двух полок классики и почти не читанного пособия по бухгалтерскому делу, которое ему не удалось вернуть в магазин, когда он после второго же занятия бросил курсы по ведению бизнеса. В самом центре висела на кнопках репродукция рисунка Пикассо. За ней на полке располагались «Мальтийский сокол» Дэшила Хэммета, книжка из серии Эда Макбейна про 87-й полицейский участок, «Умолкнувший оратор» Рекса Стаута и «Вино из одуванчиков» Рэя Брэдбери – все купленные по внезапному порыву в букинистической лавке. Чайник на маленькой кухоньке («в комплекте с барной стойкой») справа от Малькольма засвистел: вода вскипела. Из почти такой же маленькой, расположенной за стеной с книжными полками спальни, равно как и из ванной, не доносилось ни звука. Молчал даже обычно подтекающий душ.
  Чайник надрывался почти целую минуту, пока Малькольм не спустил ноги с дивана и не поплелся с кофейной чашкой на кухню. Он выплеснул остывшую бурду в раковину и только после этого выключил горелку. Зачерпнув чайной ложкой растворимый кофе из банки, он просыпал несколько коричневых крупинок на липкую столешницу.
  – Вот черт, – недовольно буркнул он, зачерпнул еще раз, встряхнул ложку для надежности, высыпал кофе в чашку и налил в нее кипяток.
  Возвращаясь на диван, Малькольм задержался у музыкального центра, сунул в автомат подачи несколько наугад взятых с полки сорокапяток и нажал на кнопку «пуск». Лапка звукоснимателя сорвалась с опоры с готовностью королевского гвардейца, стоящего по стойке «смирно», зависла над началом дорожки и медленно опустилась на диск. Послышался треск царапин, потом надрывно завела свою арию Кармен. Малькольм прослушал несколько тактов, бездумно тряхнул головой и нажал на кнопку «смена диска». Автомат повторил все заново, только на этот раз из динамиков послышались проверенные временем, знакомые с университетских времен звуки «Райтиоз Бразерз». Малькольм вернулся на диван.
  Пятая уже чашка с утра, подумал он. Угроблю к черту печень. А что, возразил он себе, можно подумать, у меня есть другое занятие? Никаких больше уроков для того, чтобы их прогулять, никаких поручений, чтобы их отложить на потом, никаких совещаний, чтобы на них опоздать. Может, недолгое действие кофеина поможет принять решение, чем заняться сегодня: прогуляться в парке, покадрить кого-нибудь из юных, якобы невинных студенток, с бедрами еще слишком узкими, чтобы рожать… а может, совершить увлекательное путешествие в ближайший супермаркет? Решения, решения, решения… Малькольм улыбнулся и поднес чашку к губам.
  Он покосился на репродукцию. Дон Кихот и Санчо Панса, рисунок тушью по белому листу. На заднем плане виднелась маленькая по сравнению с этими двумя фигурами мельница. Малькольм покачал головой. Несколько взмахов кисти – и персонажи ожили. И какие персонажи… Сложные даже для своего черно-белого мира.
  Рисунок остался единственным вещественным напоминанием, которое Малькольм сохранил (ну, не считая одежды, нескольких книг, пластинок и пары деталей обстановки) о том недолгом времени, когда он числился агентом ЦРУ. Вообще-то настоящим агентом Малькольм никогда не был, хотя – как и у каждого из сотрудников Управления – у него имелась кодовая кличка: Кондор. Малькольм работал заурядным аналитиком, с девяти до семнадцати-ноль-ноль, с двухнедельным оплачиваемым отпуском. Аналитиком в девятой секции семнадцатого отдела разведывательного директората ЦРУ. Репродукция Пикассо висела тогда на стене его кабинета.
  Вплоть до прошлого года девятая секция была почти всеми забытым отростком обширной аналитической системы ЦРУ, маленькой группой, занимавшейся обработкой «нефактической» информации – то есть копавшейся в шпионских боевиках и детективных романах в поисках идей, способных пригодиться Управлению. Секция занимала симпатичный, сиявший белоснежной штукатуркой особняк в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, прямо за зданием Библиотеки Конгресса, с невинной вывеской «Американское литературно-историческое общество». По большому счету, всем в Управлении не было дела ни до Общества, ни до лично Малькольма. Во всяком случае, до тех пор, пока их бухгалтер не наткнулся случайно на следы небольшой контрабандной операции, которую кучка сотрудников ЦРУ провернула, используя Общество в качестве прикрытия. Действуя из лучших побуждений, а также руководствуясь инстинктом самосохранения, бухгалтер совершил роковую ошибку: он доложил о своей находке в рапорте. Рапорт попал в руки тех самых контрабандистов, которые продолжали работать в американских спецслужбах. В один далеко не прекрасный день Малькольм вернулся с ленча на работу и обнаружил всех своих сослуживцев убитыми.
  На протяжении шести дней Малькольм уходил от преследования, пытаясь остаться в живых. На протяжении шести дней убийцы и американские спецслужбы прочесывали Вашингтон в поисках Малькольма и девушки, которую он сумел уговорить помочь ему. На пятый день в девушку выстрелили. Уверенный в том, что она погибла, Малькольм отказался от плана, который придумали для него пожилой джентльмен и Кевин Пауэлл, и сам начал охотиться на своих преследователей. Он завершил операцию на шестой день: сдал властям преданного своими подельниками вожака преступной группировки и хладнокровно застрелил главного агента-убийцу – в момент, когда тот был беспомощен. Теперь же Малькольм находился «в бессрочном отпуске с сохранением оклада и положенных льгот» – такую награду он получил за свое успешное выживание.
  А в Сан-Франциско на специальную правительственную стипендию изучала юриспруденцию слегка прихрамывающая и жалующаяся на нерезкую фокусировку одного глаза девушка, которая рисковала жизнью ради Малькольма. На письма, телефонные звонки и вопросы, заданные через общих знакомых, она не отвечала.
  Ну и ладно, думал Малькольм. Что уж тут поделаешь? Все позади, прошло, можно забыть и не вспоминать. Он больше не увидит ни Венди, ни Конторы, ни того улыбчивого старикана, ни молодого… как там его… Кевина Пауэлла. Никого из них. Он закончит аспирантуру, получит степень, найдет какой-нибудь славный и тихий колледж и похоронит себя в глуши. Никто об этом не узнает, никто не будет переживать, и это его вполне устраивает. Он сделал еще глоток кофе.
  В дверь позвонили как раз тогда, когда «Райтиоз Бразерз» отыграли первые аккорды «Отлива». Малькольм нахмурился. Месяц начался уже давно; к тому же домовладелец знал, что деньги за квартиру он переводит всегда по почте. Для коммивояжеров, пытающихся втюхать свой товар на дому, время года тоже не самое подходящее. Вряд ли кто-то из знакомых по университету собрался бы к нему в гости, и Малькольм давно уже не надеялся на то, что какая-нибудь хорошенькая одинокая соседка постучится к нему в дверь с просьбой о сахаре. Он пожал плечами и отворил дверь.
  – Привет, Кондор, – произнес Кевин Пауэлл. – Как дела?
  Малькольм молча взглянул на опрятно одетого симпатичного мужчину средних лет, стоявшего перед ним. В голове у Малькольма вдруг воцарилась полнейшая пустота. Никаких картин перед глазами, никаких щемящих сердце воспоминаний. Довольно долго он так стоял, не произнося ни слова.
  – Нет, – почти спокойно произнес он наконец и решительно закрыл дверь.
  Стоило щелкнуть замку, как все вернулось – и картины, и воспоминания. Малькольм тяжело привалился к косяку и закрыл глаза. Произошло наконец, думал он, они все-таки пришли. Малькольм даже не очень понимал, что именно ощущает, но основным чувством определенно было облегчение. Ожидание в конце концов закончилось. Он несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул и снова открыл дверь. Кевин никуда не делся – он стоял и улыбался.
  – Я так понимаю, закрывать перед вами дверь не имеет смысла. Вряд ли вы уйдете. Так что давайте уж заходите. Сюда.
  Кевин не ответил, но в гостиную прошел и огляделся по сторонам. Все в точности соответствовало фотографиям. Он сел в видавшее виды кресло у музыкального центра.
  – Как вам жилось все это время, Малькольм?
  – А вы не знаете?
  Воинственность, подумал Кевин, обиженная, агрессивная, чуть параноидальная – в точности как предсказал доктор Лофтс. Кевин прекрасно понимал, что отвечать так же грубо бессмысленно.
  – У вас найдется еще кофе?
  – Наливайте, – проворчал Малькольм, плюхаясь на диван.
  Кевин не стал цепляться к тону – он даже не слишком косился на долговязую фигуру в голубых джинсах и водолазке, – а просто прошел на кухню, нашел чистую чашку, поставил чайник на плиту, дождался, пока вода закипит, и сделал себе кофе. Затем осторожно, чтобы не плеснуть на пальцы кипятком, вернулся в гостиную и уселся в то же кресло. Оба молча смотрели друг на друга, пока музыкальный центр распинался о прелестях любви. Потом диск закончился и наступила тишина.
  – Полагаю, вам интересно знать, зачем я здесь, – как бы невзначай предположил Кевин.
  – У меня на этот вопрос тысяча и один ответ, но я просто скажу «да». Мне интересно, но хочу сразу предупредить, что я со всей этой лабудой закончил. Я в ваши игры больше не играю.
  – Вас никто и не просит, – заметил Кевин.
  – Вот и отлично. – Малькольм встал и заходил по комнате. – Раз так, нам особо и говорить не о чем, верно? Если только вы не пришли с новостями, которые могли бы меня заинтересовать.
  Кевин проигнорировал намек.
  – Развлекаетесь, Малькольм? Вам это… удобно? Спокойно? Приятно? Укрыться в Огайо и заняться диссертацией, на которую вам в общем-то наплевать. Вы этого хотели?
  – А что? – огрызнулся Малькольм. – Боитесь, что деньги налогоплательщиков пропадают зря? Так не переживайте, мать вашу, я за все достаточно заплатил, и вам это прекрасно известно!
  Отлично, подумал Кевин. Чувство долга…
  – Это ваша жизнь, Малькольм, ваш собственный выбор, и вы это знаете. Старик согласился дать вам отпуск и жалованье на три года, ничего не требуя взамен. Он совершенно не обязан был этого делать. Он мог бы даже упечь вас в тюрьму за убийство – хоть через суд, хоть через Контору. Вы не выполняли приказов, с Мароником разделались сами, по собственной инициативе. Старик за одно это мог бы вас заживо похоронить, но, напротив, обошелся с вами более чем любезно.
  – Премного благодарен, – язвительно буркнул Малькольм.
  – Недостаточно благодарны, если откажете нам в небольшой помощи.
  – Так я и знал! – вскинулся Малькольм. – Так и знал, что вы не просто так приперлись! Я вам для чего-то нужен, так?
  Кевин пожал плечами:
  – У нас есть одно дело, с которым вы могли бы нам немного помочь. Ничего особо серьезного.
  Малькольм пересек комнату и остановился, нависнув над Кевином.
  – И какое? Вам нужно, чтобы я еще кого-нибудь для вас ухлопал? Чтобы при этом еще кого-то застрелили? Забудьте, не буду я этого делать!
  Кевин еще раз пожал плечами и встал, осторожно отстранив Малькольма.
  – Отлично, никаких проблем. Нам в общем все равно, занимаетесь вы чем-нибудь полезным или ведете растительный образ жизни. – С этими словами он направился к двери.
  – Что ж, именно этим я и собираюсь заняться. Осяду здесь… и не благодаря вам, заметьте. Так что если вы что-то хотели, можете об этом забыть.
  Кевин медленно пошел к двери.
  – Удачи. Чек по-прежнему будет приходить на ваше имя. Возникнут проблемы или вопросы – вы знаете, как с нами связаться. Я в городе до вечера, потом улетаю обратно в Вашингтон. Я в «Террейс-Хилтон», номер шестьсот шесть, до пяти вечера – если у вас вдруг изменится настроение и вы захотите поболтать. Я записан как мистер Роджерс. Заглядывайте, если хотите. Угощу вас выпивкой или пристойным кофе.
  – Обойдусь без ваших любезностей, – проворчал Малькольм, открывая дверь. – Я сыт ими по горло. И не ждите, все равно я к вам не приду. Ни за что.
  Выходя, Кевин улыбнулся:
  – Не беспокойтесь, Малькольм, не буду ждать. Увидимся.
  – Не приду я! – Малькольм отпрянул назад, в квартиру, и захлопнул дверь. Несколько минут он возбужденно ходил по комнате. Потом снова врубил «Райтиоз Бразерз» и добавил громкости. Все время, пока из динамиков грохотала «Душа и вдохновение», он метался по комнате и только на «Однажды в моей жизни» плюхнулся на диван и застыл. Песня еще не закончилась, когда его начало трясти.
  В пятнадцать двадцать четыре Кевин очередной раз посмотрел на часы. Что, если Малькольм не придет? Что, если расчет не оправдается? Он тряхнул головой и выглянул в окно. В пятнадцать двадцать шесть в дверь негромко постучали.
  Даже находясь не на операции, действуя на совершенно законных основаниях, не ожидая ни малейшей угрозы, Кевин прижался к стене рядом с дверью, нащупывая рукой пистолет.
  – Да? – откликнулся он.
  – Это я.
  Кевин, разумеется, узнал голос, но привык действовать наверняка.
  – Кто – «я»?
  – Малькольм… тьфу, Кондор.
  Кевин улыбнулся сам себе, потом изобразил серьезное лицо и открыл дверь. Парень за дверью оставался в джинсах, но водолазку сменил на рубашку со свитером. Каштановые волосы Малькольма растрепались от ветра и упали на голубые глаза, смотревшие в точку на полу перед ботинками Кевина.
  – Хотите поговорить? То есть… вы не против?
  – Не против, Малькольм, – улыбнулся Кевин. – Совсем не против. Более того, с удовольствием поговорю. Заходите.
  Малькольм шагнул в номер, и Кевин аккуратно прикрыл за ним дверь.
  – Наш замечательный доктор утверждает, – говорил Кевину пожилой джентльмен накануне, – что Малькольму, то есть Кондору, просто некуда деться, кроме как прийти к нам. Ему придется прийти, придется работать с нами. Все просто запрограммировано на такой результат. У него нет другого выхода. Что бы им ни двигало: чувство вины за смерть людей, за то, что он живет на наши деньги, ожесточение, одиночество, чувство долга, скука, жажда острых ощущений или что угодно, результат будет один: он все сделает. Я верно сказал, доктор?
  Доктор Лофтс посмотрел на Кевина. Массивный мужчина работал в ЦРУ ведущим психологом и специализировался на том, что в медицине называется прогнозированием поведения. Управление запрашивало у него исследования, касающиеся многих людей, и доктор Лофтс предсказывал, как кто-либо поведет себя в определенной ситуации. Доктор Лофтс и его команда заработали свою репутацию во время Карибского кризиса, когда Джон Кеннеди принял решение о блокаде Кубы, основываясь на результатах их оценки психологического портрета Никиты Хрущева. Доктор улыбнулся.
  – Мне даже понравилось, как ловко вы обошлись без нашей медицинской тарабарщины. Да, я согласен: Малькольм готов с нами работать. Давайте посмотрим на признаки. Только-только переехав в Цинциннати, он регулярно посещал семинары, выполнял все учебные задания и все такое. Забросил свою привычку прятаться от жизни с помощью боевиков и прочей жесткой литературы – что было бы нормальной реакцией на участие в реальных событиях. Он даже пытался наладить отношения с другими аспирантами и преподавателями, хотя это продолжалось и недолго. Теперь же, год спустя, Малькольм редко посещает университет, судя по результатам наблюдения, снова читает книги своего любимого жанра, почти ни с кем не встречается. Его новый мир представляется ему скучным и лишенным смысла. Помножьте это на чувство вины, чувство долга, его обычную склонность к отчужденности – и в результате он наверняка решит нам помочь… если, подчеркиваю, мы не будем толкать его на что-то слишком серьезное или опасное. Запомните, это очень, очень важно. Я бы добавил еще, – продолжал доктор, – что у нашего приятеля весьма романтическая точка зрения на то, что мы называем абсурдной судьбой. Он придет, поскольку понимает, что не может не прийти.
  – Так в чем заключается план, сэр? – поинтересовался Кевин у пожилого человека. – Вы так и не сказали мне, что делать, не говоря уж о том, что делать Кондору.
  Пожилой джентльмен улыбнулся:
  – Это отчасти оттого, что я сам не знаю, как все провернуть. Твоя работа, мой мальчик, проста. Отследить перемещения Паркинса, выяснить, откуда он попал в Монтану и, если получится, зачем туда направился. Потом ты сам проделаешь этот же путь. Где-нибудь по дороге, надеюсь, ты натолкнешься на что-то или кого-то… А может, это что-то или кто-то сам на тебя натолкнется. И я желаю тебе удачи, потому что Паркинс, судя по всему, сумел хорошо замести следы. Все обычные поиски ничего не дали. И еще – будь очень осторожен, поскольку противник, кем бы он ни был, вряд ли захочет, чтобы ты его тревожил, как Паркинс. Задача Малькольма еще проще. Как тебе известно, я приберегал его до тех пор, пока он не созреет. Он обладает полезными способностями. Вот мне и показалось, что некоторые вложения с прицелом на будущее не помешают – на случай, если в один прекрасный день нам удастся вылепить из него нечто ценное. Теперь он созрел, а поскольку его участие в операции могло бы оправдать все финансовые хитрости, на которые пришлось пойти, дабы в него инвестировать, мы отправим Кондора прощупать почву в Монтане. С хорошей легендой – чтобы противник не догадался, кто он такой. Легенду ему дадим не слишком сложную, но и не очень простую, чтобы местные тоже ничего не заподозрили. Работать он будет официально на Бюро, но по контракту с нами. Если мои предположения верны, со стороны противника ему ничего не грозит. Вряд ли после убийства Паркинса они захотят поднимать шум. Малькольм-Кондор может привлечь к себе их внимание – а тогда тебе, мой мальчик, будет проще залезть к ним с черного хода.
  – Но вы обеспечите Малькольму прикрытие? На случай, если все обернется серьезнее, чем мы думали?
  – Ну… – замялся пожилой джентльмен. – С этим могут возникнуть сложности. Там места сельские. Мы не можем нагнать туда чужаков, потому что местным это покажется подозрительным, и тогда его легенде грош цена. Мы будем держать небольшую группу агентов Управления на базе ВВС в восьмидесяти милях от городка, где остановится Кондор, но, боюсь, никого ближе. Тебе нужно уложиться с поисками маршрута Паркинса в неделю… ну, в десять дней. После противник сосредоточит внимание на тебе, а ты за себя как-нибудь постоишь.
  – Вы думаете, сэр, Малькольм справится? Даже если что-то пойдет не так?
  Пожилой джентльмен снова улыбнулся:
  – Ну, так или иначе, это будет интересно. Очень интересно.
  Кевин поморгал, отгоняя от себя это воспоминание, и покосился на сидевшего с противоположной стороны прохода Малькольма. Тот кивал в такт каким-то своим мыслям. Должно быть, подумал Кевин, сегодняшняя исповедь длиной в час изрядно его утомила. Малькольм говорил шестьдесят минут: то медленно и задумчиво, то едва не срываясь. С бесстрастного анализа своих «долгов» он перескакивал на какие-то воспоминания и даже фантазии. В конце концов он посмотрел на Кевина в упор.
  – Но ведь это все равно ничего не меняет, верно? – спросил он. – Я иду с вами, потому что так надо: мне нужно во всем разобраться, а единственный способ это сделать – пойти с вами.
  – В чем вы хотите разобраться? – удивился Кевин.
  – Сам не знаю, – признался Малькольм. – Правда, не знаю.
  
  Когда самолет, на котором летели Кевин с Малькольмом, начал снижаться для посадки в Вашингтоне, на московских улицах показались первые пешеходы. Одним из тех, кто торопливо шагал по пустынным тротуарам, был Николай Рыжов, этакое воплощение медведеподобного русского крестьянина. Крестьянское происхождение проявлялось и в его походке вразвалочку, и в телосложении: даже в свои шестьдесят три он сохранил крепость мускулов. Впрочем, одет он был побогаче других, да и работал вовсе не в селе. Он занимал весьма ответственный пост в Комитете государственной безопасности СССР, сокращенно КГБ. Хотя организация эта считалась гражданской, большинство ее сотрудников носили воинские звания. Вступая в должность руководителя отдела, Рыжов выбрал себе чин полковника, хотя этот подтянутый седеющий мужчина вполне мог бы стать и генералом. Утренний холод, похоже, его не тревожил. Зато телохранители, проверявшие дорогу впереди, прикрывавшие его с боков и со спины, зябко поеживались, поругивая про себя шефа за пристрастие прогуливаться по дороге на работу.
  КГБ – одна из двух основных спецслужб Советского Союза, занимающаяся шпионажем. Вторая, уступающая ей по численности, – ГРУ, военная разведка. КГБ ведет свою биографию с 1881 года, когда царское правительство России создало Департамент государственной охраны, или просто охранку, служившую тайной полицией и внешней разведкой. Менее чем через два года после своего создания шпионское ведомство русского царя послало своих агентов в Соединенные Штаты для слежки за Владимиром Легаевым, сотрудником охранки, бежавшим из матушки-России, чтобы стать профессором в американском колледже. Не забывала охранка и присматривать за потенциальными нарушителями государственного порядка внутри страны. Так, например, в досье охранки, датированном 1 мая 1904 года, отмечено, что второй и третий пальцы на левой ноге человека, называющего себя Иосифом Сталиным, срослись, соединившись перепонкой, как у водоплавающей птицы.
  Тайная полиция и служба разведки, сменившие охранку после революции, действовали примерно в том же ключе, что и предшественница, однако названия и аббревиатуры их неоднократно менялись. Так, уже 20 декабря 1917 года была создана ЧК, или Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Многие русские до сих пор называют агентов КГБ чекистами. В 1938 году некто Лаврентий Павлович Берия возглавил Народный комиссариат внутренних дел, или НКВД, и удерживал это руководство вплоть до конца 1953 года, пока точку в его правлении не поставила пуля. Западные разведки до сих пор не могут точно определить дату этого события. Гражданская разведывательная служба в рамках КГБ была создана через год после смерти Берии, 13 марта 1954 года. Подобно всем своим предшественникам, КГБ размещался в большом здании на Лубянке – наполовину тюрьме, наполовину бюрократическом учреждении.
  Рыжов любил приходить на работу рано. Он мог сам определять свое рабочее расписание, и ему нравилось пользоваться этой свободой. Большинство его предшественников тоже ею пользовались, но лишь до определенного момента, а потом то, где, когда и даже как гулять, диктовали им тюремные надзиратели. Рыжов любил свежий, чистый, почти как в деревне, утренний воздух. Пройдет всего два или три часа, и этот воздух наполнится вонью фабричных дымов, автомобильных выхлопов и прочими неприятными ароматами. Ну, не настолько неприятными, как где-нибудь в Лос-Анджелесе или других западных городах, в которых ему довелось побывать, но все же достаточно противными.
  Впрочем, в тот день Рыжову было не до ставших привычными воспоминаний.
  В отличие от Малькольма, Рыжов отчетливо понимал, что ему хочется. Он хотел знать, что его проект развивается по плану; хотел, чтобы в этом не возникало ни тени «сомнительности», как советские бюрократы предпочитали называть то, что находится почти за гранью возможного. Однако Рыжов знал, что все развивается не совсем по плану и что именно ему придется сделать так, чтобы все продолжалось как надо.
  Черный автомобиль плавно остановился у расположенного напротив дома на Лубянке универмага, где продавались игрушки, в шести метрах от Рыжова. Водитель выскочил и распахнул дверь, приглашая Рыжова садиться, но тот отрицательно мотнул головой и сделал сидевшему в салоне человеку знак, чтобы тот вышел на тротуар.
  Невысокий, начинавший полнеть мужчина средних лет по фамилии Серов, который, поеживаясь, выбрался из машины, имел – как и сам Рыжов – звание полковника, однако в действительности значительно уступал ему по статусу. Рыжов руководил отделом, Серов – подразделением этого отдела. Бесспорно, важным подразделением, формально ответственным за любимый проект Рыжова, и все же только подразделением. В обычных для КГБ операциях подразделение Серова обладало некоторой степенью независимости, но только не в случае этой операции под кодовым названием «Гамаюн». Серов руководил ею лишь на бумаге, подчиняясь приказам либо агента по фамилии Крумин, формально находившегося у него в подчинении, либо самого Рыжова, который обыкновенно не снисходил до личного руководства полевыми операциями. Серов терпеть не мог работать между Круминым и Рыжовым. Он знал, что те связаны довольно сложными отношениями и оба отводят ему в операции роль простого инструмента. Случись что, обвинят в этом и накажут не агента Крумина и не руководителя отдела Рыжова. Накажут полковника Владимира Серова.
  «Я словно между молотом и наковальней, – хотелось бы ему пожаловаться жене. – Нет, правда, между молотом и наковальней. Они заставляют меня делать все, что им пожелается, а если этого не получат, если что-то пойдет не так, меня скомкают и выбросят на помойку, как… как… как ржавый металлолом, вот».
  Однако Серов не разговаривал с женой о работе. О своих тревогах он не рассказывал вообще никому. Мало ли кто услышит.
  – Доброе утро, товарищ полковник, – пробормотал Серов. – Как дела сегодня?
  Серов старался не отставать от своего рослого спутника. Впрочем, тот шагал не слишком быстро; окружавшие их на некотором отдалении телохранители и медленно следовавший сзади автомобиль превращали их продвижение в подобие небольшой траурной процессии. Те редкие прохожие, что встречались на пути, старательно отводили глаза в сторону.
  – Дела неважно, – холодно произнес Рыжов, даже не ответив на приветствие. – Совсем неважно.
  Значит, новости плохие, подумал Серов со странным чувством облегчения. Тревога, охватившая его с момента телефонного звонка, который поднял его с постели, улеглась. Случись катастрофа, Рыжов бы уже расстрелял его… ну или просто арестовал. В крайнем случае убаюкивал бы его обходительностью, чтобы потом застать врасплох.
  – Что не так, товарищ полковник?
  – Боюсь, операция «Гамаюн» под угрозой. – Голос Рыжова звучал спокойно, но казалось, что ему стоило большого труда сохранять это спокойствие. – Очень серьезной угрозой.
  Как начальнику подразделения, Серову полагалось знать о неприятностях с операциями задолго до того, как о них станет известно начальству, но в данном случае вся информация шла напрямую Рыжову. По крайней мере, подумал Серов, в неведении моей вины нет, и это ему хорошо известно.
  – Что случилось? Меня не информировали о каких-либо непосредственных угрозах.
  Рыжов улыбнулся:
  – Это потому, товарищ полковник, что доступ к информации у вас ограничен. Как начальник отдела, я владею значительно более полными знаниями.
  Серов кивнул. Рыжов начал бахвалиться – это добрый признак.
  – Десять дней назад связной Пятого отдела допустил непростительную ошибку. Напился как свинья в лондонском баре и принялся спорить во все горло с каким-то англичанином насчет политики ядерного сдерживания. При этом он ухитрился вскользь упомянуть «Гамаюн». И, как назло, там присутствовал агент американской разведки, который подслушал разговор и – на случай, если нашему пьянчуге действительно известно что-то ценное, – проследил его до дома. Несколько часов назад мне сообщили, что этот американец работал в разведке Военно-воздушных сил. Американец, должно быть, обладал неплохим чутьем, а еще отменным везением. Он прошел за нашим связным до самого его дома, вломился внутрь и как следует над ним поработал. Связной так и не протрезвел. Он попытался отбрехаться, но американец на это не повелся. Американец блефовал… хотя, как знать, может и не совсем блефовал… в общем, запугал связного тем, что, если тот не расколется, он сдаст его британским властям. Связной раскололся. Американец допрашивал его несколько часов. Помимо всего прочего американец узнал от него имя Крумина, примерный план его следующей поездки в Америку, а еще то немногое, что связной знал о Крумине и…
  – Боже праведный! – простонал Серов, разом забыв свой официальный атеизм. – Господи, спаси и сохрани!
  – Слава богу, связной знал не слишком много, однако и тех крох, которые удалось из него выдоить, хватило, чтобы американец сумел вычислить, когда Крумин сделает пересадку в Лондоне на пути к «Гамаюну». Согласно моим источникам в разведке США, американский агент был из тех, кого называют «горячими головами», поэтому он, похоже, решил сорвать куш в одиночку. Он нашел Крумина в Хитроу и проследил его аж до Торонто. Крумин почувствовал, что засветился, и стряхнул американца с хвоста. Однако тому как-то удалось снова найти Крумина. Возможно, связной выложил ему больше, чем сказал нам, хотя лично я думаю, у американца просто неплохо варил котелок. В общем, ему удалось проследовать за Круминым до самого «Гамаюна». Там его, конечно, обнаружили и поймали, но очень скоро он сумел бежать. Крумин и ребята с «Гамаюна» выследили его. Им пришлось его застрелить, лишившись тем самым прикрытия. Теперь американцам известно, что что-то происходит, а еще у них на руках агент, смерть которого они не могут объяснить.
  – А связной? – поинтересовался Серов. – Что со связным?
  – Связной наворотил и других ошибок. Его начальство заподозрило неладное и допросило его. Тот не нашел ничего умнее, как сообщить, что он водил американца за нос. В общем, пришлось замочить идиота.
  – А, – бесстрастно кивнул Серов. Рыжов питал склонность к старым чекистским синонимам слова «расстрела». – Ну, по крайней мере, на этот счет больше не надо беспокоиться.
  – Да, – согласился Рыжов. – Информация, которую я вам сообщил, сложена из того, что мы узнали от связного, от наших источников в Америке и от Крумина.
  – Как будем действовать? – Тон Серова не оставлял ни малейших сомнений в том, что руководство целиком принадлежит Рыжову.
  – По крайней мере, в ближайшее время непосредственная опасность «Гамаюну» не угрожает. Связной не знал почти ничего, кроме имени Крумина. Зачем финансовый отдел снабдил его этой информацией, если в его обязанности входило только переводить средства на счет в нью-йоркском банке, мне неизвестно. Ну, хотя бы второй раз они такой ошибки уже не совершат. Тем не менее в первую очередь нам надо защитить «Гамаюн». Это тем важнее, что в ближайшее время Крумину необходимо совершить еще одну поездку. Нам нужно ублажить американцев. У них на руках загадка и мертвый агент. Вне всякого сомнения, они не пожалеют времени и сил на то, чтобы разгадать это. Если бы мы имели дело с ЦРУ, нам, по крайней мере, не пришлось бы опасаться опереточной мести. Но, к несчастью, американский агент был одним из людей этого кретина, генерала Рота. А с дилетантами вечно возникают проблемы. Мы можем надеяться лишь на то, что за делом будет следить начальство Рота. Действия профессионалов предугадать проще. Так вот, нам надо помочь американцам – так, чтобы отгадку этой тайны они нашли, но по нашему выбору. А для этого, – Рыжов остановился, повернулся и ткнул в Серова указательным пальцем, – нам с вами нужно найти для них то, что они называют «подставой».
  Глава 3
  Алисе вся эта церемония показалась очень смешной, но вид у всех был такой серьезный, что она не посмела засмеяться. Она хотела ответить на речь Додо, но не могла ничего придумать и только чинно поклонилась и взяла наперсток.
  Ни о чем не думай, сказал себе Малькольм. Просто беги. Он посмотрел вперед и притормозил. Узкая тропинка спускалась в овраг. До финиша после оврага оставалось еще полмили. Малькольм уже успел возненавидеть этот чертов овраг. Он ненавидел его все сильнее с каждым разом, когда его пересекал. С сегодняшнего утра он делал это уже в пятый раз – спускался по одному его склону только для того, чтобы подняться на почти такой же противоположный.
  Издалека с фермы за ним наблюдали трое мужчин. Они увидели, как он появляется из оврага, слегка пошатываясь, и бежит по тропе дальше. Все трое удобно устроились в шезлонгах на крыльце. В левом сидел Карл, безукоризненный, как всегда. С подчеркнутым равнодушием он следил за тем, как Малькольм свернул на другую тропу, споткнулся, упал, поднялся и продолжил бежать к ферме. Сидевший в среднем шезлонге пожилой джентльмен при виде того, как Малькольм споткнулся, сокрушенно поцокал языком. Потом покачал головой почти в ритм размахивавшему руками Малькольму и повернулся к сидевшему в правом шезлонге невысокому коренастому мужчине.
  – Скажите, Макгифферт, как он справляется? Только честно.
  Уоррен Макгифферт прокашлялся и повернулся в его сторону. Видно было, как при каждом движении перекатываются под свитером и тренировочными штанами его накачанные мышцы. Было время, Макгифферт работал инструктором физподготовки в отряде рейнджеров. Его шотландские родители могли бы гордиться сыном, потомком иммигрантов, сделавшим карьеру в армии приютившей их страны. Макгифферт не говорил родителям, что уволился из армии ради работы, требовавшей от него тех же обязанностей, только за вдвое большую зарплату. Они бы его не поняли – отчасти потому, что унаследовали традиционную шотландскую брезгливость ко всякого рода тайным, скользким делишкам. Макгифферт этой брезгливости не разделял. Зато он сохранил толику гортанного шотландского говора, который бруклинские школьные учителя полагали очаровательным и который они не смогли бы исправить, как бы ни старались.
  – Вряд ли можно ожидать чудес за два с половиной дня, сэр. Вот уж вряд ли.
  Пожилой джентльмен улыбнулся и легонько похлопал Макгифферта по накачанному бицепсу.
  – Не переживайте, сержант, никаких чудес в моих планах не значится. Я понимаю, у вас не было времени как следует с ним поработать – и все-таки, как он?
  – Ну… – задумчиво протянул Макгифферт. – Ежели ему не надо будет биться с кем-то совсем крутым, пожалуй, сдюжит. Я научил его, как из всех обычных захватов освобождаться… и еще немного в рукопашной поднатаскал. Только он не то чтобы не в форме, и еще… ну, злости в нем не хватает, я бы сказал. Он мог бы драться круче, но, типа, сдерживает себя, словно боится кому-то сделать больно. Это может скверно обернуться, скажу я вам.
  Пожилой джентльмен кивнул. Выводы Макгифферта совпадали с теми, что озвучил доктор Лофтс. Впрочем, инструктор подходил к оценке ситуации, похоже, дотошнее психолога. Пожилой джентльмен решил, что Макгифферт до сих пор относится к Малькольму, да и другим его коллегам по профессии, как к личностям, а не как к безликим агентам. Доктор Лофтс же видел в тех, кого присылали к нему пожилой джентльмен и другие шефы американских разведок, скорее подопытных обезьянок, представлявших чисто научный интерес.
  – По части огнестрельного оружия он на среднем уровне, – продолжал Макгифферт. – Владение пистолетом на уровне повыше среднего. Водит тоже нормально, хотя как следует проверить времени не было. Вот с чем у него слабовато – это с замками, взрывчаткой и всякими-разными шпионскими штучками, зато котелок варит как надо. Мы потолковали насчет разных ситуаций, и у него есть кое-какие неплохие идеи. Если бы мы смогли пройти с ним базовый курс на Ферме и поработать чуток с боевым настроем, он стал бы хорош, чертовски хорош.
  – Он в вашем распоряжении до вечера. Я хочу, чтобы вы поработали еще с рукопашным боем, с пистолетом и прочими основными вещами. Сегодня вечером ему предстоит еще учиться ориентироваться по звездам и штудировать легенду. Завтра он отправляется на место. Если он напорется там на неприятности, что ему может помешать?
  Макгифферт нахмурился. Он не совсем понял, что имел в виду пожилой джентльмен.
  – Ну, знаете ли… Он носит контактные линзы. Неважное зрение всегда помеха. Если что вдруг не вовремя попадет в глаз, это может стоить ему жизни. А лично я больше всего опасаюсь, что он не пойдет до конца. Ну, там, не лягнет упавшего противника в голову… понимаете?
  – Я очень хорошо вас понимаю, мистер Макгифферт. Вы замечательно поработали. Удостоверьтесь, что он снаряжен должным образом, когда он будет улетать, и на этом можете считать свое участие в этой операции завершенным. И не переживайте за нашего Кондора. Никто не строит на его счет зловещих планов. Он всего лишь приманка.
  – А, Малькольм, мой мальчик, – просиял пожилой джентльмен, когда Малькольм, задыхаясь, одолел последние ступеньки и плюхнулся в кресло лицом к остальным трем. – Как вам утренняя пробежка, понравилась?
  Малькольм пытался отдышаться добрую минуту, на протяжении которой остальные молчали. В подступавшем к ним лесу пели птицы, в доме слышались голоса, готовился завтрак, охранники перебрасывались шуточками. Солнце только недавно появилось над горизонтом.
  Малькольм взмок на бегу и сейчас начал замерзать.
  – Пока я… – Во рту пересохло, он сглотнул и сделал еще одну попытку: – Пока я не попал в эту чертову дыру, мне никогда не приходилось бегать больше мили – полутора. А теперь этот ваш Макгифферт делает все, чтобы я наверняка спекся, одолевая гребаные две или три. – Малькольм помолчал, переводя дух. – Это не считая того, что я теперь знаю, как выколоть человеку глаза, пока он пытается тебя задушить, или в какие точки в паху надо целить коленом. Вы уверяли, что меня везут сюда для легкого инструктажа. К чему тогда все эти штучки для суперагентов? Я прямо слышу ваш голос: «Малькольм, мой мальчик, мы всего-то просим вас обеспечить отвлекающий маневр. Ничего опасного. Ничего сложного, никакой стрельбы. Просто сделайте вид, будто выполняете небольшое исследование для военной социологической службы, и порасспрашивайте встречных. Только и всего. Ничего страшного». Но весь этот вздор плохо вяжется с тем, чему меня учат. Что за вопросы должен я задавать, если меня учат, как стрелять из обреза?
  Пожилой джентльмен улыбнулся:
  – Совершенно невинные вопросы, мой мальчик. И точно таким же невинным вы будете казаться почти всем: абсолютно невинным, хотя и слегка назойливым. Однако наши противники хитры. Они ожидают какого-то расследования по поводу смерти Паркинса, поэтому мы не можем не подкинуть им кого-нибудь. Они готовы, они ждут вас. Но вы не беспокойтесь. Как я уже объяснил, меньше всего им нужно, чтобы вы что-то обнаружили или чтобы с вами что-то случилось. Максимум, что они могут сделать, – это обыскать ваше снаряжение, хотя я сомневаюсь, что они пойдут даже на это. Им нужно, чтобы вы доложили: в Монтане все спокойно и вы даже не представляете, как и зачем застрелили Паркинса. Для вас даже могут сочинить какую-нибудь правдоподобную историю, хотя не думаю, чтобы им хватило для этого глупости. Нет, с вами совершенно ничего не случится, если не считать того, что за вами будут очень внимательно следить. И чем внимательнее, тем лучше, ибо чем больше сил они потратят на наблюдение за вами, тем меньше у них останется возможностей заметить кого-либо еще.
  – Вроде Кевина, – предположил Малькольм, почти окончательно отдышавшись. После вчерашней пробежки его вырвало, а потом пришлось полчаса приходить в себя.
  Пожилой джентльмен снова улыбнулся:
  – Совершенно верно. Вроде Кевина и других, кого мы проведем туда через черный ход.
  – Тогда к чему вся эта тяжелая артиллерия?
  – Представьте себе, Малькольм, – мягко произнес пожилой джентльмен, – чисто гипотетически, что все пошло не так. Что вы на что-то такое случайно, но напоролись. Мы не можем сделать из вас супермена. Если честно, наши агенты тоже не супермены. Лучшее, чем вы можете защитить себя в случае неприятностей, – это ясный рассудок и здоровые инстинкты, помноженные на опыт и хорошую подготовку. Голова у вас отличная, а вот с подготовкой неважно. Увы, у нас мало времени на то, чтобы как следует вас натаскать, но кое-какие основы вполне могут пригодиться. Что до меня, то я даже рад, что некогда вас готовить. Да, мы сумели бы сделать из вас настоящего профессионала, но, боюсь, при этом вы могли бы лишиться кое-каких врожденных качеств. Ну, например, того, что иные назвали бы везением, а я назову вашим талантом.
  Малькольм фыркнул и поерзал на стуле. Он очень надеялся на то, что беседа затянется, урезав тем самым время, отведенное на учебные поединки с Макгиффертом, – недостаточно реальные для того, чтобы оставить синяки, но все же достаточно болезненные.
  – Допустим, я напорюсь на что-нибудь, будучи предоставлен сам себе. Мне что тогда, звать на помощь кавалерию или как?
  – Разумеется, вы будете подробно информировать нас о происходящем по каналам, пользоваться которыми вас еще научат. Однако в той ситуации, о которой вы говорите, позвольте посоветовать вам следовать собственным суждениям.
  Малькольм хмыкнул и открыл было рот, чтобы возразить, но пожилой джентльмен перебил его:
  – На эту тему мы сможем побеседовать позже. А сейчас, если не ошибаюсь, у вас еще одна утренняя тренировка у Макгифферта. Так ведь, сержант?
  – Так точно, сэр! – гаркнул бывший сержант Макгифферт, бодро вскакивая со своего шезлонга. – Пошли, приятель.
  Малькольм медленно поднял взгляд на возвышавшуюся над ним внушительную фигуру, покачал головой, вздохнул и встал. К бывшему амбару, превращенному в физкультурный зал, он плелся следом за Макгиффертом так медленно, как только осмелился.
  Пожилой джентльмен, смотревший вслед двум удалявшимся фигурам, едва не пропустил мимо ушей вопрос, который Карл произнес по обыкновению мягко:
  – А ведь это действительно интересное предположение, сэр: что, если Кондор встретится там, на месте, с чем-нибудь серьезным?
  Пожилой джентльмен улыбнулся и помолчал несколько секунд, прежде чем ответить:
  – Это, Карл, мой мальчик, было бы такой удачей, на которую я даже не осмеливаюсь надеяться. Вряд ли нам стоит ожидать от судьбы таких подарков.
  Карл чуть наморщил лоб.
  – Конечно, сэр… но я имел в виду не совсем это. Допустим, Малькольм встретится там с какими-то неприятностями. Я понимаю, нам это будет на руку, поскольку неприятель себя обозначит. Но что будет с Малькольмом? Как, по вашему мнению, он отреагирует?
  Пожилой джентльмен посмотрел на амбар, в воротах которого скрылись Малькольм с Макгиффертом, и нахмурился, подбирая слова для ответа.
  – Ты сам сказал, Карл: это действительно интересное предположение.
  
  – Не хотите ли кофе, сэр?
  Малькольм отрицательно покачал головой, и стюардесса отозвалась на это положенной отсутствующей улыбкой.
  – Что ж, возможно, позже. – Еще одна заученная улыбка, и она перешла к следующему ряду кресел.
  Малькольм выглянул в окно и зажмурился от бившего в глаза солнца. Внизу раскинулся необъятный облачный, казавшийся незыблемым пейзаж. Со всех других сторон все было окрашено голубым – холодным, кристально-чистым, ярким. Самолет не сразу вынырнул из толстого слоя облаков, так что на протяжении нескольких минут за окошком клубилась белая вата. Во время взлета Малькольм зажмурился и не открывал глаз, пока самолет не набрал высоту, поэтому и не бросил прощальный взгляд на вашингтонские монументы.
  Воздушные путешествия страшили Малькольма примерно в той же степени, что и возбуждали. Волнение и страх перед стихией, в которой словно не действовали привычные законы тяготения и инерции, приводили его в состояние, близкое к истерике. В последние минуты перед взлетом это почти лишало его способности думать, хотя внешне Малькольм выглядел не более нервным, чем его соседи по салону. Впрочем, когда самолет отрывался от земли и набирал крейсерскую скорость и высоту, эта взвинченность сменялась облегчением. Все равно его судьба на ближайшие час или два от него не зависела. В автомобиле, автобусе или даже на пешей прогулке Малькольм ощущал некоторую ответственность за свою жизнь. Действительно, когда он вел машину или шел по улице, безопасность зависела преимущественно от его собственных действий. В автобусе он мог, например, ринуться вперед и перехватить управление, случись с водителем сердечный приступ. Но здесь, в летящем на высоте в несколько тысяч миль над землей самолете, в случае каких-либо неполадок он не смог бы сделать ровным счетом ничего. Малькольм сидел в своем кресле абсолютно беспомощный и бессильный повлиять на происходящее. Даже броситься к двери и заставить стюардессу выпустить его он не мог: слишком поздно, самолет уже полчаса как оторвался от земли. Но на этот раз напряжение его не отпускало – значит, дело все-таки было не в полете.
  Что, черт возьми, ты делаешь, Рональд Малькольм, спрашивал он себя. Вся эта история с момента, когда он принял решение лететь с Кевином в Вашингтон, три дня на маленькой ферме, вся эта операция представлялась ему чем-то нереальным – вплоть до сегодняшнего утра, когда непривычно тихий Макгифферт прервал его беспокойный сон ради утренней пробежки. На бегу они не разговаривали. Даже короткие команды Макгифферта, когда они в последний раз повторяли азы самообороны, звучали как-то мягко, почти успокаивающе. Казалось, отставной сержант спит в своей постели, а его место занял брат-двойник, по некоторым признакам священник. За завтраком к ним присоединились пожилой джентльмен и Карл. Первые десять минут Карл быстро, бесстрастно экзаменовал Малькольма на предмет его легенды, однако к моменту, когда повар закончил разливать кофе, разговор превратился в легкую, ни к чему не обязывающую болтовню. Говорил преимущественно пожилой джентльмен; он рассказывал анекдоты про садоводство, политическую жизнь в Вашингтоне, Вторую мировую войну и прочие не имеющие отношения к делу темы.
  – Вы отлично справляетесь, мой мальчик, – произнес пожилой джентльмен, пожимая Малькольму руку на прощание. – Просто думайте головой, и все сложится как нельзя лучше.
  Малькольм тупо кивнул. В вашингтонский аэропорт его отвез совершенно незнакомый человек. За всю дорогу они с Малькольмом не обмолвились и словом. В аэропорту Малькольм старательно избегал подходить близко к мужскому туалету, в котором год назад подстерег и убил агента по имени Мароник. Безмолвный спутник Малькольма не отставал от него до самого выхода на посадку. У нижней ступеньки трапа Малькольм оглянулся и посмотрел на выход из здания терминала, где стоял его сопровождающий. Солнце только-только вставало, и свет в здании, по которому бродили редкие утренние пассажиры, еще не погасили. Повинуясь внезапному импульсу, Малькольм помахал рукой. Тот не ответил.
  Вот и приехали, размышлял Малькольм. Лечу в Монтану играть в шпионские игры с пистолетом в чемодане, изображая из себя военного социолога, без малейшего представления о том, что мне делать – кроме того, что находиться там.
  Малькольм улыбнулся. Я там, где я есть, подумал он, и все равно уже поздно что-либо менять. Еще несколько минут он продолжал улыбаться, не думая ни о чем конкретном. В конце концов он обернулся к стюардессе. Та заметила его взгляд и вопросительно подняла брови. Возможно, немного кофе сейчас не помешает, решил Малькольм. Тем более что платить за него не надо. Он вежливо кивнул, и она направилась к его креслу.
  Пока Малькольм заказывал у стюардессы кофе, в двух других местах имели место два разговора. Первый происходил в Восточном Берлине, в резидентуре КГБ, между ночным дежурным и его начальником. Начальник опустил чашку с горячим чаем на блюдце, откинулся на спинку вращающегося кресла и с усталым вздохом водрузил ноги на стол.
  – Ох, Илюша, – вздохнул он. – Жизнь все-таки жестокая штука.
  Дежурный сочувственно поерзал на жестком деревянном стуле. За последние два года эти вечерние чаепития вошли у них в привычку. Насколько Илья мог судить, начальнику хотелось хоть на несколько минут сбросить груз ответственности, неофициально болтая с доброжелательно настроенным подчиненным. А не лишенный амбиций Илья зарекомендовал себя внимательным слушателем.
  – Да уж… – неопределенно кивнул Илья в слабой надежде на то, что начальника гнетет что-то посерьезнее семейных проблем.
  – Вот будь мы дома, в матушке-России, там нашлись бы грамотные люди, которые смогли бы нам помочь. Не то что эти халтурщики немцы. Никак не возьму в толк, зачем мы с ними возимся – после всего, что они наворотили в Великую Отечественную! Ну там, конечно, международная солидарность трудящихся и все такое, однако когда эти немцы, так бахвалящиеся своей аккуратностью, обделаются, кому за ними разгребать? Только нам.
  – Что уж тут поделать, товарищ капитан, – сочувственно поддакнул Илья, стараясь не выдать нарастающего интереса. Что-то определенно происходило или уже произошло. Подумав, он рискнул подтолкнуть собеседника: – А что такого учудили наши друзья на этот раз?
  – Уфф, – презрительно фыркнул начальник, запрокинув голову и закрыв глаза. – Друзья? Чего учудили? Засветили такую хорошую разведывательную операцию, вот чего. И поставили нас в положение, которое сдержанные английские коллеги назвали бы «сложным». Что за дурак такое выдумал? Более дурацкое определение сложно найти.
  – Ну да… – пробормотал Илья, старательно подбирая уместные реплики. Он отчаянно боялся порвать тонкую нить беседы, что вполне могло произойти, надави он на собеседника слишком сильно, но еще больше боялся того, что начальник сменит тему и такая фантастическая возможность будет упущена. – Даже у англичан есть свои халтурщики.
  – Угу, только, к несчастью для нас, среди них не найти таких идиотов, как те, кого немцы посылают работать в разведке. Разведка! Тьфу! Это было бы даже смешно, если бы не было так грустно.
  – Ну, товарищ капитан, вряд ли все так уж плохо.
  – Не так плохо? – почти выкрикнул капитан, злобно топнув ногой под столом. – Не так плохо? Думаешь, бывает хуже?
  – Ну… я…
  – Эх, Илюша, – назидательным тоном начал капитан. – Ты, поди, даже вообразить не мог бы, что найдется такой дурак, который примет на работу связным – профессиональным связным, не каким-нибудь подзаборным информатором, а профессионалом! – любителя выпить? Самого что ни на есть любителя выпить! И пьющего не как подобает разведчику, нет, а до свинского состояния, так, чтобы выболтать спьяну свои секреты. Каково?
  – Совершенно с вами согласен, – поддакнул Илья. – Глупее не бывает.
  – Не бывает? Эх ты, святая простота… Я скажу тебе, что может быть глупее! Ты не только принимаешь этого алкаша на работу, не только посылаешь его туда, где он может все выболтать, но еще и рассказываешь ему то, что он может выболтать, что он и делает, и попадается на этом, и вот тут-то ты уже точно в самой настоящей заднице.
  – Где, товарищ капитан?
  – В жопе, вот где. Кретины из финансового отдела проболтались связному о том, что деньги, которые он переправляет, предназначены для финансирования разведывательной операции в Штатах, связанной с их ракетами. Они даже позволили ему задержаться в лондонском аэропорту, более того – сообщили ему номер рейса, на котором должен был лететь туда наш человек. А этот идиот связной не просто алкаш, но еще и любопытный алкаш… Черт его знает, может, он рассчитывал переметнуться… не знаю, не знаю. В общем, он ошивался там до тех пор, пока не подглядел, как наш агент забрал посылку. А за ним уж подсмотрел американец, случайно услышавший его болтовню.
  – Да, вот это уже глупее глупого…
  – Угу, – кивнул капитан. Злости у него немного поубавилось; он снова откинулся на спинку кресла и закинул ноги на стол. – Разумеется, связной засветился. Нашего агента проследили до самой ракетной базы, его чуть не сцапал американец, и нашему едва удалось уйти. Но, похоже, американцы тоже не семи пядей во лбу, потому что после того, как их агента убили, никаких других действий они не предпринимали. В Москве, по крайней мере, ни о чем таком не знают. Вот нам теперь и латать все прорехи.
  – Нам?
  – Ну, если не все, то часть. Послезавтра мы посылаем туда еще одного агента – первый-то задания не выполнил. Поскольку считается, что американцы не в курсе того, что происходит, Москва решила рискнуть еще одним. Уж не знаю, стоит ли оно того – им виднее. Так или иначе, мы отвечаем за его переправку через Берлин во вторник.
  – Скрытно?
  – Да нет, он летит отсюда в Лондон, оттуда в Канаду. Дальше уже не наша забота. От нас требуется только проследить, чтобы он благополучно сел в самолет.
  – Ну уж с этим мы справимся, – уверенно произнес Илья, стараясь не выдать охватившего его торжества. Во вторник. У него полным-полно времени.
  – Надеюсь, что так, Илюша, – вздохнул капитан. – Надеюсь, что так. Устал я чего-то. Плеснешь мне еще чайку, а? А потом работать, работать.
  – С удовольствием, товарищ капитан. – Заваривая чай, Илья мурлыкал себе под нос. Ночная смена выдалась на редкость удачной.
  
  В маленький бар, расположенный чуть в стороне от деловых кварталов Западного Берлина, захаживают в основном старые клиенты. Солдаты союзных оккупационных сил бывают здесь редко, поскольку шансов познакомиться тут с юной незамужней фройляйн меньше, чем в центре. Для успешных бизнесменов бар недостаточно респектабелен, для менее уважаемых слоев берлинского общества он, напротив, слишком дорог. Посетители в большинстве своем принадлежат к среднему классу: клерки, торговцы и пассажиры, которые заходят сюда исключительно с целью скоротать время до начала регистрации в аэропорту Тегель или до отхода рейсового автобуса. В Лондоне такое заведение представляло бы собой паб, реклама которого печатается в воскресных приложениях к газетам. В Америке – придорожное кафе. В Берлине оно оставалось одним из многих, как их здесь называют, «штюбе». Вообще-то Берлин отличается самой высокой в мире концентрацией шпионов на квадратную милю, однако конкретно этот бар не числился в списках точек рандеву ни у американских, ни у западногерманских спецслужб. Пока Малькольм летел в Монтану, а Илья ненавязчиво прокачивал своего шефа на предмет информации, в этом маленьком берлинском баре встретились два агента.
  Первым был Кевин Пауэлл. Он прилетел в Берлин накануне после двух дней бесплодных поисков в Лондоне. Лондонский начальник Паркинса связался с резидентом разведки ВВС в Берлине, который в свое время довольно много работал с погибшим. Бывший партнер Паркинса и разговаривал теперь с Пауэллом в берлинском баре; собственно, именно ради этого разговора Пауэлл сюда и прилетел.
  – Жаль, конечно, старину Парки, – негромко произнес собеседник. – Чертовски жаль. Как он погиб?
  Кевин внимательно посмотрел на сидевшего напротив невысокого человечка. Кевину не нравилось место, которое тот выбрал для встречи, агент должен чувствовать себя как можно естественнее, чтобы из него легче было выудить все, что он знал. Мысленно Пауэлл то и дело чертыхался: собеседник входил в число самонадеянных генеральских героев.
  – Вам не захочется знать подробности, – твердо заявил Кевин. – А если и захочется, думаю, вы осознаете, что требования секретности не позволят мне делиться ими.
  Агент понял, что его ставят на место, и заметно напрягся. В конце концов, не каждый день из Штатов прилетает кто-то из начальства, чтобы расспросить о погибшем сослуживце.
  – Извините. Так, пустое любопытство. И вы меня поймите: я с этим парнем полгода бок о бок проработал в европейском отделе.
  Кевин улыбнулся, стараясь излучать тепло и добродушие.
  – Конечно, понимаю. Как мне сказали, вы его довольно неплохо знали. Я хочу, чтобы вы про него рассказали – все, что помните. Начиная с первой встречи, включая все совместно проведенные операции, его личную жизнь, бытовые привычки, мнение о своей работе – все-все. Особенно меня интересует информация о том, что он делал в последние шесть месяцев. Его отчеты непосредственному начальству не отличались полнотой.
  Агент рассмеялся:
  – Еще бы. Парки вообще мало заботился об уставной части. Не любил работать с начальством – предпочитал доводить все до конца сам. А потом уже выдавал им подробный отчет с картами, записями, фото и прочими документами, обосновывавшими его поступки, – даже если само дело выеденного яйца не стоило. Благодаря этому его наверху терпели. Парки всегда говорил, что вмешательство больших шишек может только все испортить. – Агент сделал большой глоток пива. – Уверены, что вам нужны все подробности? Это может занять немало времени.
  Кевин огляделся по сторонам. Они устроились за столиком в дальнем углу, напротив входа. Соседние места пустовали: в баре вообще было немного народа. От ближайшего посетителя их отделяло добрых пятнадцать футов. Сам Кевин сидел лицом ко входу и стойке, поэтому незамеченным к их столику никто не смог бы подойти. Вряд ли бар прослушивался, да и шансы на то, что в него зайдет кто-нибудь способный опознать их, представлялись весьма незначительными.
  – Спешить нам некуда. Мне нужно все, что вы в состоянии вспомнить.
  Его собеседник пожал плечами.
  – Мы встретились на вводной лекции, которую генерал читал нашему отделу. Ну, такой обязательной, с пожеланиями и всем прочим. Мы почти не разговаривали тогда, да и познакомились-то по-настоящему два месяца спустя, когда нас обоих назначили в английский отдел. Вот тогда…
  Прошло два часа. Кевин отчаянно боролся с зевотой. Не то чтобы ему это наскучило, но он устал. Жадная, настороженная сосредоточенность, которой требовал от него разговор, выматывала сильнее, чем физический труд. Коротышка рассказывал охотно, почти без понуканий. Он явно любил поговорить, и это – вкупе с кое-какими подробностями, которыми он делился с той же охотой, – заставило Кевина порадоваться тому, что они не работают вместе. К этому времени рассказчик покончил с хронологическим повествованием и перешел к чистым эмоциям. После пяти кружек пива его речь сделалась менее внятной, но Кевин боялся прерывать его: мало ли что может всплыть в любой момент.
  – …вот старина Парки и завел себе крутую квартирку в Лондоне – типа, для конспиративных встреч. Хотя, думаю, вряд ли он собирался использовать ее по этому назначению. Ну там, для встреч, только едва ли конспиративных. Но генерала-то он заставил раскошелиться. Парки вообще нравилась Англия, ума не приложу за что. Погода отвратная. Зарплата не самая высокая. Однако Парки говорил, там надежнее. Сказал мне как-то, что на них можно положиться: они сохранят для тебя все в лучшем виде.
  В голове у Кевина что-то щелкнуло.
  – Что? Что сохранят?
  Коротышка пожал плечами:
  – Не знаю. Он не объяснил. Сказал только, что можно положиться, потому что сохранят в наилучшем виде.
  Предельно осторожно, чтобы не спугнуть опьяневшего собеседника, выказав чрезмерный интерес, Кевин подался вперед.
  – А вы не помните, по какому поводу он это сказал, о чем вы тогда разговаривали?
  – Гм. – Коротышка покачался на стуле и сосредоточенно нахмурился. – Дайте подумать, дайте подумать… А, вспомнил. Дело было в семьдесят третьем, как раз после того, как один из наших парней в Риме потерял важные бумаги. Мы так и не узнали тогда, противник ли их стырил или он сам их посеял. Парки, типа, считал, что его просто карманники обчистили. Он сказал тогда, что это проще простого, поскольку все в службе раздолбаи и тупицы – все, включая начальство. Помнится, я спросил тогда, может, он и меня тоже имеет в виду… Я здорово тогда разобиделся. Надо же – какой я тупица!
  Кевин осторожно покашлял, борясь с острым искушением согласиться с подобным предположением.
  – И что он сказал?
  Коротышка открыл глаза.
  – А вы что думали? Думали, подтвердит, что я тупица?
  Кевину пришлось поднять руку, чтобы герой-разведчик не сорвался на крик.
  – Нет, не это. И следите за своим голосом! Что Паркинс сказал о том, что в Англии сохранят в наилучшем виде?
  – Ах, об этом… Ну, он – после того как заверил, что я-то не тупица, – заявил, мол, на англичан, на их правительство всегда можно положиться. Что тому парню в Риме стоило послать бумаги англичанам, уж они-то точно ничего бы не потеряли.
  – И все? Ничего больше не объяснил?
  Коротышка мотнул головой:
  – Нет. Да я и не спрашивал особо. А сам Парки ничего больше не добавил.
  Кевин вздохнул.
  – Ну как, хотите еще чего узнать? Чтоб я еще чего-нибудь рассказал?
  Кевин посмотрел на сидевшего перед ним типа с покрасневшими глазами. Вряд ли от него можно было ожидать еще чего-либо ценного, по крайней мере в ближайшие несколько часов. Вот если бы у Кевина имелось в распоряжении несколько недель на то, чтобы выпотрошить его до дна… Однако, если верить пожилому джентльмену, счет шел не на недели, а на сутки, даже часы, так что тратить время на разработку этой линии не имело смысла.
  – Нет, – медленно ответил Кевин. – Пока нет. Если мне потребуется что-нибудь еще, я с вами свяжусь. – Он встал, дав собеседнику знак оставаться на месте. – Я выйду первым, а вы – через десять минут. Никакого пива больше, вообще ни капли спиртного до тех пор, пока вам не передадут, что вся эта история закончилась. Держите ухо востро. Вы – единственная ниточка, которая связывает нас с Паркинсом, и это лучше, чем ничего, так что нам не хотелось бы, чтобы с вами что-то случилось.
  Глаза у коротышки расширились.
  – Вы хотите сказать, мне, возможно, тоже…
  – Я ничего такого не говорю, – перебил его Кевин. – Я просто хочу, чтобы вы были очень, очень осторожным. Так что таким и будьте.
  Открывая дверь на улицу, Кевин оглянулся на агента. Тот сидел, тараща глаза ему вслед. Кевин повернулся и вышел. Оказавшись на улице, он с досадой тряхнул головой и сосредоточился на следующих шагах.
  Следующим утром Кевин вернулся в Лондон. Глава лондонской резидентуры ЦРУ, встречавший его в аэропорту, заметил круги у него под глазами, но ему хватило ума отвезти его в свою контору, как Кевин попросил, а не предложить прежде выспаться.
  Руководитель британского отдела ЦРУ не любил работать с отделом «С». По его мнению, они вечно все усложняют, а еще превращают заведенный уставной порядок в балаган. Он понимал, что у него нет выбора, но все-таки не удержался от ворчания, когда Кевин попросил у него разрешения поговорить по закрытой линии.
  Едва ли не решающим фактором любой разведывательной деятельности является связь. В самом деле, что толку от самых ценных выведанных секретов, если нет возможности передать их своим? Да и сама методика шпионажа сводится преимущественно к перехвату чужих сообщений, для чего используются подслушивающие устройства, «жучки» на чужих телефонах, фотографирование чужих документов и тому подобные средства. Ведь нет таких секретов, о которых не сообщается вообще никому, ибо это означало бы не секрет, а просто никому – ну, кроме единственного человека – не известную информацию, от которой нет ни пользы, ни вреда.
  Кевину отчаянно требовалось связаться с пожилым джентльменом, причем как можно быстрее. Ему повезло: в Лондоне он находился на более-менее дружественной территории. Британцы охотно сотрудничают с американскими спецслужбами – разумеется, если это не наносит ущерба их собственным интересам. В том, что касается защиты своих интересов, британские спецслужбы очень сильны с самого момента создания в 1573 году, так что и их помощь союзникам весьма эффективна. Например, МИ-5, ведающая вопросами внутренней безопасности, обеспечивает отличные, защищенные каналы связи в случаях, если ЦРУ нужно экстренно соединить свою лондонскую резидентуру с американским посольством – или, скажем, с Вашингтоном. Причем делает все так, что об этих каналах связи не известно почти никому. Разумеется, ЦРУ отвечает британским коллегам подобными же любезностями.
  Защищенная телефонная линия – это вам не простой набор проводов с примитивной АТС. Специально разработанная в Лэнгли система автоматически шифрует все разговоры и проверяет подключения к линии. В дополнение к этому МИ-5 со своей стороны, а ЦРУ со своей периодически проверяют ее безопасность. Все переговоры осуществляются по отдельному трансатлантическому кабелю. На американской стороне телефонные линии ведут от выхода кабеля непосредственно в Лэнгли. На ваш звонок могут ответить в самой штаб-квартире ЦРУ, а могут соединить с любым обычным номером на всей территории Соединенных Штатов – при условии, конечно, что там смогут ваш сигнал расшифровать. Первый звонок Кевина в посольство заставил ночного дежурного связаться с Вашингтоном, чтобы пожилой джентльмен мог приготовиться к особому звонку. Вся эта процедура заняла чуть меньше получаса.
  Даже все умение специалистов ЦРУ не в состоянии защитить сигнал от помех, сопутствующих любому трансатлантическому звонку. К этому добавляются фоны, вызванные шифровкой и обратной расшифровкой сигнала. В общем, обоим собеседникам приходилось изрядно напрягать слух, однако слова звучали все же более-менее разборчиво.
  – Кевин, мальчик мой, – заговорил пожилой джентльмен, – ты как? И как обстоят дела?
  – Я в порядке, сэр, а вот дела – не очень. Впрочем, возможно, что-то я и нащупал, только мне кое-что нужно, и обеспечить это способны только вы.
  – Можно с подробностями подождать до следующей курьерской доставки?
  Кевин улыбнулся. Пожилой джентльмен до сих пор не очень доверял всем видам электронной связи, какие бы меры предосторожности при этом не принимались.
  – Боюсь, нет, сэр, если только вы не считаете, что время терпит.
  – Ты прав, мой мальчик, не терпит. Что тебе нужно?
  – Мне необходим друг в государственных органах – кто-то, кто мог бы помочь в организации полномасштабного расследования. Я предпочел бы кого-нибудь из полиции, хотя сошли бы и спецотдел, и Пятерка, и Шестерка (Кевин имел в виду Пятый и Шестой отделы британской разведки).
  – Думаю, спецотдел лучше всего. Он очень уютно устроился между разведкой и полицией. Нет смысла напрямую вовлекать в это дело Пятерку или Шестерку – все и без того слишком скользко. Я обеспечу этому подходящее прикрытие. Думаю, часов четырех на это все хватит. Карл даст тебе знать, когда все будет готово.
  – Отлично. Так я даже поспать немного успею. Как там наш Кондор?
  Пожилой джентльмен чуть помедлил с ответом. Кевин мог бы побиться об заклад, что тот улыбнулся, прежде чем произнести.
  – Кондор в пути, Кевин, мой мальчик. В пути.
  Глава 4
  Завидев Алису, Кот только улыбнулся. Вид у него был добродушный, но когти длинные, а зубов так много, что Алиса сразу поняла, что с ним шутки плохи.
  Владимир Серов привстал из-за стола, чтобы поприветствовать человека, которого ввел в комнату адъютант.
  – Доброе утро, товарищ Нурич, садитесь. Подождете минуту? – Серов снова опустил взгляд, делая вид, что читает какую-то бумагу. На самом деле он просто дал Нуричу пару минут, чтобы тот успокоился.
  Нурич огляделся по сторонам и уселся на жесткий деревянный стул. Голые стены, отметил он про себя, – ни картин, ни даже карты нет. Как бы невзначай он покосился на стол, но Серов держал бумаги в руках, поэтому Нурич не увидел, что там написано. Несколько минут в кабинете стояла тишина, потом Серов захлопнул папку (без этикетки, заметил Нурич).
  – Ну, как дела? – спросил Серов.
  – Спасибо, товарищ Серов, хорошо, – вежливо ответил Нурич, с точки зрения полковника, немного суховато. Это замечательно, что он мне не нравится, подумал Серов. Так даже проще будет. – Надеюсь, и у вас тоже, – добавил Нурич.
  – Да, спасибо, – покривил душой Серов. – У меня для вас есть очень важное поручение. Очень ответственное. Я знаю, вы давно не занимались оперативной работой, но вы – единственный квалифицированный сотрудник, который находится сейчас в нашем распоряжении.
  – Я сделаю все, что в моих силах.
  – Не сомневаюсь. Речь идет об очень сложной операции. Если она потерпит неудачу, мы, вся наша страна, окажемся в неловком положении. Вы должны это отчетливо понимать.
  – Ясно, – сказал Нурич. О чем бы ни зашла речь, подумал он, дело, видимо, весьма серьезное. Ему стало немного не по себе.
  – Операция предполагает проникновение на территорию Соединенных Штатов. Вам предстоит разведать стартовую позицию стратегических ракет, расположенную у самой канадской границы. Причем в районе, где у нас нет агентурной сети, а операция уже оказывалась под угрозой. Связной, немец из ГДР, прокололся, и американский агент едва не вскрыл все наши приготовления. К счастью, наш агент сумел убить американца, однако практически вся подготовка пошла насмарку. Нашему человеку не удалось осуществить задуманное, американцы узнали о том, что мы что-то замышляем, а руководство давит на нас с отчетами по сложившейся ситуации. Тем не менее решено предпринять еще одну попытку. Мы надеемся, американцы поверят в то, что впредь мы будем считать этот район слишком опасным для какой-либо активности, и это повышает шансы на успех операции. Поскольку вы уже работали в Штатах и Канаде, у вас отличный язык и некоторая техническая подготовка, завершение операции поручается вам.
  – Есть, товарищ полковник.
  – Вы полетите в Штаты через Берлин, Лондон и Торонто. Из Торонто вы прибудете в Нью-Йорк, а оттуда доберетесь до места операции так, как сочтет нужным наш тамошний резидент. Целью операции являются испытания нашего нового сверхчувствительного электронного устройства. Наши ученые уверяют, что оно может считывать сигналы систем управления американскими ракетами и стартовых систем. Правда, для этого вам придется подобраться к стартовой шахте на расстояние не больше восьмиста метров. Считанная вами информация даст нашим специалистам возможность вычислить траектории ракет, их основные и запасные цели. Думаю, не надо говорить, что это будет означать для укрепления нашей обороноспособности. Сам прибор для испытаний вам передадут уже в Америке. А потренироваться на опытном образце вы сможете здесь.
  – Есть, товарищ полковник.
  – Позвольте подчеркнуть одно обстоятельство. – Серов чуть подался вперед, пристально глядя в лицо собеседнику. – Операция носит исключительно важный для нас характер. Я бы сказал, жизненно важный. Вы ни при каких условиях не можете допустить захвата американскими спецслужбами. Вы обязаны любой ценой защитить прибор. В случае, если положение станет безвыходным, вам надлежит уничтожить прибор и только потом спасаться самому. Для спасения вы вольны использовать любые средства – подчеркиваю, любые! Однако в случае вашего ареста мы рассчитываем на то, что вы прибегнете к экстренным мерам для сохранения безопасности – полагаю, не нужно объяснять, что это означает. Вам все понятно?
  – Так точно, товарищ полковник! – гаркнул Нурич, распростившись с надеждами на скорый отпуск.
  – Отлично. Доложитесь моему заму. Он свяжет вас с ответственным по тому региону. Работать будете в основном самостоятельно, но отчитываясь местным резидентам. При каждом перемещении на новое место станете докладываться тамошнему резиденту, а о предыдущем можете забыть. Общее руководство операцией осуществляет мой зам, в остальном вам предоставлены самые широкие полномочия. Местной резидентуре предписано оказывать вам помощь. Вы будете иметь дело с резидентами в Берлине, Лондоне, Нью-Йорке и Чикаго. Из них никто, кроме чикагского, не знает целей операции, и вы им тоже ничего не говорите. Деталей вообще не знает никто, кроме меня, моего зама, нескольких специалистов и, разумеется, руководства. В случае возникновения экстренных ситуаций вы имеете право обратиться к резидентам – в порядке, обратном тому, в котором будете иметь с ними дело по прибытии. Или же можете следовать специальным инструкциям, которыми вас снабдит чикагский резидент. Остальной инструктаж получите у моего зама. Удачи, товарищ Нурич.
  – Спасибо, товарищ полковник, – произнес Нурич, вытянувшись по стойке «смирно». – Задание будет выполнено!
  Серов улыбнулся:
  – Не сомневаюсь.
  Минутой позже, дождавшись звонка секретаря, доложившего о том, что Нурич покинул здание, Серов нажал на маленькую кнопку на краю стола. Почти сразу, словно он стоял в ожидании сигнала за дверью, в кабинет вошел начальник отдела Рыжов и уселся на тот же стул, где только что сидел Нурич. Правда, в отличие от последнего, устроился он непринужденно, даже вальяжно.
  – Отлично сделано, Серов, – заметил Рыжов. – Просто отлично.
  Серов не разделял оптимизма своего шефа:
  – Думаете, справится? Правда думаете?
  – Ну, разумеется, справится. Нурич – мелкий скользкий червяк, которого заслало к нам ГРУ, но зато настоящий профессионал. Он сделает для операции все, что сможет, а если нам повезет, его еще и грохнут при этом.
  – Но чего это будет нам стоить, – пробормотал Серов. – Дорого. Нурич, наши агенты в Лондоне, Нью-Йорке, Чикаго, Берлине – и все на ветер. Только ради «Гамаюна».
  – Товарищ Серов, – негромко, но жестко возразил Рыжов, – думайте о дальних перспективах. Мы спасаем «Гамаюн». Мы удовлетворяем любопытство американцев, которые, если им не помешать, могут докопаться не только до «Гамаюна», но и гораздо глубже. И чем мы за это платим? Агентами, которые, как нам известно, уже под колпаком у неприятеля и поэтому давно изолированы от всех других операций. Ну да, наш чикагский агент из местных, завербованный много лет назад, до сих пор не засветился – но он на глазах превращается в настоящее чудовище с самоубийственными наклонностями. Нет, мы пожертвуем американцам несколько пешек, а сами в это время подберемся к королю. Нам даже удастся подложить небольшую свинью друзьям из ГРУ – никогда не вредно поставить солдафонов на место.
  – А как же аппарат? Я хочу сказать, ничего, если его заполучат американцы?
  – Ах да, портативный перехватчик электронных команд… Славная придумка умельцев из МГУ, скушавшая изрядный кусок наших сил и бюджета, но абсолютно бесполезная почти все время, за исключением самого момента запуска ракеты. В результате которого этот перехватчик, само собой, уничтожается. Впрочем, на вид он вполне работоспособен и вполне может убедить наших американских друзей в том, что вся возня с его испытаниями стоила свеч. Поэтому, если им удастся захватить перехватчик невредимым – ну, или восстановить из обломков, если Нурич его все-таки уничтожит, – это даже к лучшему. Они, скорее всего, потратят уйму времени и денег на разработку собственного аналога, а мы, если повезет, захватим нескольких агентов, которых они пришлют сюда, чтобы его испытать. Впрочем, я сомневаюсь, что у них будет возможность его испытать. Нурич неплох. Даже с учетом того, что мы его подставили, им придется изрядно попотеть, чтобы взять его. Тем более живым. К чему мы, собственно, и стремимся. Да нет, план замечательный. Просто отменный. Мы с Круминым вполне им довольны, и, уверен, вы тоже.
  – Ну конечно, – согласился Серов. – Конечно.
  
  Малькольм неподвижно лежал на кровати, прислушиваясь к собственному дыханию. Кондиционер он выключил. В номере мотеля стояла полная тишина, если не считать звуков этого самого дыхания и еще тех, что просачивались через окно с улицы. Он сомневался в том, что в соседних номерах кто-то живет, и это предположение должно было успокаивать его или, напротив, тревожить, но со своим отношением к этому он пока не определился. Малькольм поправил подушки, чтобы голова оказалась повыше и можно было видеть все тело. Он лежал в одних трусах. Его руки потемнели от загара, наскоро полученного под ультрафиолетовой лампой (не может полевой сотрудник ходить бледным, как кабинетная крыса), зато по сравнению с ними тело казалось особенно белым. Живот не производил впечатления ни накачанного, ни особенно уж хилого, но и жирок, нажитый в Цинциннати, за пару последних дней исчез без следа. Малькольм решил, что бедра и ноги тоже немного постройнели. Потом опустил взгляд ниже и приветственно помахал себе пальцами ног. Наконец взгляд его переместился к собственному отражению в зеркале. Господи Иисусе, Малькольм, подумал он, что ты здесь делаешь?
  В этом месте, решил он, мне полагалось бы задумчиво курить, размышляя над сложившейся ситуацией. Вот только я не курю, да и не очень представляю, в какой ситуации оказался, чтобы над ней размышлять. Я, должно быть, сбрендил. Следующие десять минут он не думал ни о чем, сосредоточившись на дыхании, меняя его частоту. Говорят, помогает упорядочить жизнь. Помогает, да, подумал он, но очень уж слабо.
  Днем раньше Малькольм сошел с самолета в восьмидесяти пяти милях к югу от Шелби – городка, где ему надлежало обосноваться на время операции. Аэропорт находился в городке Грейт-Фолс – если населенный пункт, где живет меньше 50 тысяч человек, можно считать настоящим городом, – который постепенно расползался, пока не уперся окраиной в базу Военно-воздушных сил Мальмстрем и центр управления стратегическими ракетами. Следуя инструкциям Карла, Малькольм провел день на базе, выдавая себя за штатского – писателя, работающего по заказу отдела общественных связей Министерства обороны над рассказом о ракетах.
  Начальник службы безопасности авиабазы, которому генерал Рот сообщил о том, кем Малькольм является на самом деле, лично провел для него ознакомительную экскурсию по командному пункту и пусковым площадкам – чтобы ввести в курс дела. Генерал Рот сам рассказал офицеру о том, что Малькольм занят расследованием убийства. Генерал настоятельно интересовался, занимается ли кто-то этим делом на месте, и пожилой джентльмен не устоял перед его сокрушительным натиском. Как он и опасался, генерал поделился новостью со своим человеком в Мальмстреме. Пожилому джентльмену огласка очень не нравилась, но и поделать с этим он ничего не мог. Тем не менее тревожить Малькольма он тоже не хотел, поэтому оставил его в неведении насчет небольшой утечки.
  Экскурсия изрядно утомила Малькольма. Глядя под бубнеж офицера-провожатого про мегатонны и разделяющиеся боеголовки на длинный серебристый цилиндр, он не испытывал никаких эмоций, за исключением желания вернуться в свой номер в офицерской казарме. День стоял весенний, теплый, со стороны Больших прерий накатывала волна сухого воздуха – со времен поездки на теткину ферму в Канзас, когда ему было пятнадцать, Малькольм уже и забыл, на что это похоже. В носу щипало от запахов поля. Малькольм опасался, что у него начнется аллергия, но жаловаться не стал и вообще почти не задавал вопросов, пока они перелетали на вертолете с площадки на площадку. Последней точкой стала стартовая позиция, где нашли тело Паркинса.
  Человек генерала Рота осторожно взял Малькольма под локоть и отвел в сторону от начальника службы безопасности и двух техников, шагавших от вертолета к окружавшей пусковую шахту колючей изгороди.
  – Я назначил эту шахту последней, – гордо прошептал он, – чтобы те, кто может узнать о нашей поездке, не сочли ваше посещение этой площадки подозрительным.
  – О! – только и вымолвил Малькольм, не нашедшись с ответом.
  Капитан, однако, так легко не сдавался:
  – Конечно. И если вам вдруг что-то понадобится… ну, вопросы какие-нибудь или особые услуги – не забывайте про старину Ларри Чемберса. Я всегда к вашим услугам. Не забудете?
  Малькольм посмотрел на него и улыбнулся:
  – Ни за что.
  Капитан, ободренный столь очевидным признанием его значимости, радостно улыбнулся в ответ.
  Следующие несколько минут Малькольм ходил туда-сюда по площадке, изо всех сил стараясь изобразить понимание того, что делает. Он внимательно осмотрел изгородь, каменистую землю, траву и торчавшие из земли металлические колпаки – все они выглядели абсолютно так, как им полагалось выглядеть. Он нахмурился для солидности и вернулся к старательному капитану Чемберсу.
  Остановившись, Малькольм огляделся по сторонам. Пусковая шахта находилась за его спиной, а прямо перед глазами тянулась через поле дорога – не совсем проселочная, но и не шоссе. Так, гравийная, в одну полосу. Вид на дорогу Малькольму открывался самый что ни на есть замечательный – за исключением одного места, которое заслонял стоявший перед ним капитан Чемберс. Впрочем, подумал Малькольм, его можно считать все равно что прозрачным. Панораму справа от Малкольма заслоняли вертолет и скучающие техники, но вид в ту сторону наверняка ничем не отличается от того, что видно слева: бесконечная, тянущаяся до самого горизонта равнина, перечеркнутая кое-где желтыми и бурыми полосками возделанных полей. Горизонт в том месте, где она наконец сходилась с небом, казался неестественно далеким. Малькольм придвинулся вплотную к капитану Чемберсу.
  – Давайте-ка убираться отсюда, – почти не открывая рта, как мог зловеще прошептал он.
  Чемберс бросился отдавать распоряжение летчикам. Малькольм, с трудом удерживаясь от смеха, не спеша побрел за ним.
  На обратном пути он сел рядом с пилотом и попросил сделать круг над площадкой. Когда вертолет повернулся носом к северу, Малькольм заметил где-то в пяти милях по курсу группу построек.
  – Что это? – Ему пришлось перекрикивать рев мотора.
  – Что? – крикнул в ответ пилот.
  – Вон там. Те дома.
  – А, это город. Уайтлэш.
  – Так это и есть Уайтлэш? Там же не больше дюжины домов.
  Пилот ухмыльнулся и пожал плечами.
  – Город, просто маленький. Не всем же быть как Нью-Йорк.
  Малькольм улыбнулся в ответ.
  – А кто там живет?
  – А черт его знает. Думаю, обычные фермеры.
  Малькольм кивнул и откинулся на спинку кресла, пытаясь представить себе, что делать, если с пилотом вдруг случится какой-нибудь приступ.
  Следующую ночь Малькольм провел в одиночестве, в своей комнатке в офицерской казарме. Разнообразные предложения развлечься он вежливо, но твердо отверг. На следующее утро он взял джип, который выделили для него специальным приказом Министерства обороны, и отправился в расположенный в восьмидесяти пяти милях к северу Шелби, где ему предстояло устроить свой временный штаб.
  Шелби – городок небольшой, возникший благодаря появлению железной дороги, развитию в этих краях сельского хозяйства и имевшей место в начале двадцатого века добыче нефти. Благосостояние населения, численность которого не превышала пяти тысяч, зависело преимущественно от сельскохозяйственной деятельности. Единственное событие в его истории, которым гордились жители, – это ставший легендарным поединок боксеров-тяжеловесов, в результате которого город едва не обанкротился. Первый день Малькольм провел, катясь по улице, чтобы лучше узнать местность, и только потом зарегистрировался в мотеле. Город выглядел иначе, чем представлялся по аэрофотоснимкам, с которыми его познакомил Карл, зато и все местные достопримечательности Малькольм нашел легче, чем опасался. Пообедал он в местной придорожной забегаловке, основную клиентуру которой составляли скучающие подростки, явно боявшиеся превысить положенные им дневные дозы калорий. После далеко не диетического обеда Малькольм не спеша прогулялся по тихим улицам, расслабляясь по мере того, как на город спускался вечер. Потом вспомнил фотографии тела Паркинса и тряхнул головой.
  – Надолго к нам? – поинтересовалась пожилая женщина за стойкой администратора в мотеле, расположенном в самом центре города. Малькольм решил, что за мотелями у основных магистралей легче вести наблюдение, поскольку строят их, как правило, на открытом месте. У выбранного им мотеля имелось как минимум одно преимущество: Малькольм мог приезжать и уезжать, не опасаясь быть замеченным с большого расстояния.
  – Ну, поживу некоторое время, – ответил он. – Социологическое исследование, понимаете ли.
  – Тут у нас многие командированные останавливаются, – сообщила администратор, провожая его по коридору.
  Малькольм снял номер в основном здании – 16Б, примерно посередине верхнего этажа. Номер ничем не отличался от любого другого: довольно приятная, почти домашняя обстановка, не вычурная, зато более чем предсказуемая. Главным предметом обстановки являлась, несомненно, кровать с ярко-красным, свисавшим до пола покрывалом. От порога ее отделяло не более шести футов. Половину стены справа занимал неглубокий встроенный шкаф, а посередине оставшейся части стены размещалась дверь в ванную. Большую часть стены напротив входа занимали выходящие на улицу окна. По обе стороны от изголовья стояли тумбочки со встроенными светильниками. Вдоль левой стены располагались, почти не оставляя места для прохода, конторка и маленький письменный стол, хотя Малькольм так и не понял, каким образом за этим столом можно сидеть. Что же касается стены с входной дверью, то большую ее часть занимала стенка шкафа с зеркалом и среднего размера цветным телевизором. Стены собственно номера были окрашены в светло-голубой цвет, ванной – в темно-синий. На левой и правой стенах красовались дешевые репродукции чудовищных пейзажей, выполненных неизвестными художниками. Малькольм оглянулся на дверь. В дополнение к обычному замку она была оснащена еще задвижкой и цепочкой. Ну что ж, уже неплохо.
  – Что, сойдет? – спросила женщина.
  – Замечательно, – ответил Малькольм, забирая у нее ключ. – Просто замечательно. Вам сейчас заплатить?
  – Не, поздно уже, спать охота. Там, дальше по коридору, автомат с попкорном и автомат кофейный и все такое прочее. По городу звонить напрямую, а по межгороду – через коммутатор. Сюда звонки все прямые. Только уж, пожалуйста, не звоните домой сейчас, а то на коммутаторе все одно я, а мне спать охота. Если что, там, дальше по коридору, и телефон-автомат есть. Спокойной ночи.
  – Спокойной ночи, – отозвался Малькольм и медленно покачал головой, глядя вслед удалявшейся женщине.
  Ну что ж, подумал он, вот я и на месте. У него ушло около часа на то, чтобы распаковать чемодан и проверить помещение специальным прибором, которым снабдил его Карл. Как и ожидалось, никаких подслушивающих устройств Малькольм не обнаружил. Еще минут десять он потратил на то, чтобы найти хороший, надежный тайник для пистолета, но в конце концов просто сунул его в кейс. Уж сегодня ко мне вряд ли кто вломится, подумал он, а если и вломится, все равно я скорее застрелю себя, а не налетчика.
  Цветной телевизор предлагал ему те же программы, что наводили на него тоску дома, в Цинциннати. Зато хоть реклама отличалась, если не по содержанию, то по подаче. Попереключав полчаса с канала на канал, на которых царило дозированное, прошедшее цензуру насилие, Малькольм выключил телевизор, снял рубашку, ботинки, носки и вытянулся на кровати в ожидании вдохновения или возбуждения.
  Никто не появлялся. Дыхательные упражнения наскучили ему уже через четверть часа. Малькольм вздохнул – такая реакция показалась ему вполне уместной. Он подумал, не достать ли карту. Но та лежала в наглухо застегнутом кейсе в другом конце комнаты и потому явно не стоила усилий, тем более что он и так примерно помнил местную топографию, а еще осмотрел территорию, на которой придется работать, с воздуха.
  Малькольм не сомневался, что пожилой джентльмен, даже инструктируя его, считал собственный план невыполнимым. В принципе, логика, на которой он строился, была проста: Паркинс от кого-то или чего-то убегал. Его догнали и убили. С учетом короткого промежутка времени между смертью Паркинса и появлением службы безопасности любая машина вряд ли успела бы отъехать от стартовой шахты на мало-мальски значительное расстояние. Следовательно, тот, кто застрелил Паркинса, скорее всего, затаился где-нибудь неподалеку отсюда. А поскольку местность здесь открытая, лишенная деревьев или каких-то других естественных укрытий, логично предположить, что убийца скрывается на одной из соседних ферм. Малькольму предлагалось под прикрытием официальных изысканий прочесать округу, высматривая и вынюхивая место, где мог бы спрятаться убийца. А уже обнаружив, где он, попробовать выяснить, кто он, как и зачем это совершил.
  Малькольм сильно сомневался даже в том, что ему удастся найти место. Он решил, что пожилой джентльмен считает точно так же и основной его, Малькольма, функцией будет находиться на виду, отвлекая внимание от других агентов. Впрочем, вслух ему никто об этом не говорил – только о том, насколько важна его миссия. Ни одного обескураживающего слова, подумал Малькольм.
  – Ну что ж, – произнес он вслух в пустой комнате. – По крайней мере, это безопасно. – И легкий способ с ними расплатиться, чуть слышно добавил его внутренний голос.
  Малькольм нахмурился, вспомнив, что должен доложиться в Вашингтон. Пожилая хозяйка наверняка уже ушла с коммутатора, так что просто снять трубку со стоявшего рядом с изголовьем телефона он не мог. Придется выходить. Он вздохнул и сел. Полагаю, всем плевать, одет я или нет, подумал он, взял со стола ключи и поплелся по коридору к автомату.
  Соединили его быстро. Дежурная в вашингтонском здании дала аппарату прозвонить дважды, прежде чем снять трубку.
  – Как дела, дорогой? – мягко спросила она, дождавшись пароля. – У тебя все в порядке?
  – Все в ажуре, – ответил Малькольм, морщась. Он терпеть не мог все эти игры с кодовыми словами. – Слушай, я звоню из автомата в мотеле. Коммутатор уже не работает. Ты можешь позвонить мне в номер – пять пять пять, шестьдесят четыре семьдесят девять. Входящие звонки соединяют напрямую.
  – Хорошо, записала. Маме больше ничего не хочешь передать?
  Малькольм подумал, не хочет ли он передать что-нибудь пожилому джентльмену.
  – Да нет, просто передай ей, что я принимаюсь за работу с завтрашнего дня.
  – Хорошо. Она говорила, у нее для тебя тоже ничего нет. До свидания, милый.
  Дежурная повесила трубку прежде, чем он успел ответить, и сразу же позвонила Карлу, а тот, в свою очередь, пожилому джентльмену, который в это время находился на званом ужине у одного конгрессмена.
  – Кондор в поле, – доложил Карл, когда тот подошел к телефону.
  – Отлично, мой мальчик, – отозвался пожилой джентльмен. – Отлично. – Он повесил трубку и, вернувшись к хозяину дома, порадовал того намеренно пошлым анекдотом.
  После того как в трубке зазвучали короткие гудки, Малькольм еще несколько секунд не вешал на рычаг свою. Потом мило улыбнулся.
  – Что ж, – произнес он. – И тебе спокойной ночи, дорогая.
  Спал он в эту ночь неважно.
  Карл забрал пожилого джентльмена из дома конгрессмена спустя час после звонка Малькольма. В сопровождении неприметного автомобиля с охраной Карл отвез его в вашингтонскую штаб-квартиру, изложив по дороге всю имевшуюся на данный момент информацию. Как он и ожидал, заключения пожилого джентльмена совпали с его собственными. Пожилой джентльмен решил, что все немедленно нужно сообщить Кевину. Карл заблаговременно связался с Лондоном, так что Кевин уже ожидал звонка. Ко времени, когда пожилой джентльмен поднялся к себе в кабинет, трансатлантическая связь была установлена. Пожилой джентльмен одобрительно улыбнулся и кивнул Карлу, чтобы тот не уходил. На лице у Карла не отразилось ровным счетом ничего, но на самом деле его переполняла гордость: он присутствовал при важном событии.
  – Кевин, мальчик мой, как дела?
  – Если честно, отлично, сэр. Если бы вы не позвонили сейчас, я бы сам это сделал, только чуть позже.
  – Нащупал что-нибудь?
  – Да, сэр. Паркинс вполне разумно не доверял генеральскому руководству. Все свои предварительные записи и черновики рапортов он отсылал на вымышленное имя, на лондонский почтамт, до востребования. С условием вернуть отправителю, если их не заберут в течение тридцати дней. А обратный адрес – его лондонская квартира. Это для меня раскопал ваш знакомый из спецотдела. Собственно, совет Паркинса насчет того, что британскому правительству можно доверять, если надо сохранить что-либо в целости, мог означать только это.
  – Так ведь отлично, мой мальчик. Просто замечательно. И что, ты прочитал эти его записи?
  – Мы расшифровали их всего час назад. Паркинс подслушал, как двое пьяных спорят, действительно ли прочна оборона американцев. Два этих идиота пытались убедить его спутника в том, что русские контролируют американские ракеты. Паркинс заинтересовался и проследил более активного спорщика до дома. Он решил обработать его сразу, пока свежий, – и ведь получилось! Пьяный тип на поверку оказался Михаилом Доновичем, связным КГБ, курсировавшим между Штатами и Москвой. Вообще-то с формальной точки зрения он служит в немецкой разведке, но на деле подчиняется Советам. Не сомневаюсь, все так придумано, чтобы, если его поймают, Советы могли от него откреститься. Похоже, Донович ворочал большими делами. Мы сейчас проверяем все детали его операции, но я полагаю, они подтвердятся с высокой степенью вероятности. Думаю, Донович выложил не все – придержал часть для торга, на случай, если он переметнется к нам. Он бросил Паркинсу в качестве приманки лакомый кусочек: какого-то чертовски важного агента, который должен был следовать через Лондон для руководства каким-то чертовски важным проектом в Штатах, о котором американским спецслужбам не известно ничего. Ничего более конкретного он не сказал. Еще курьер утверждал, что задержался в Лондоне специально для того, чтобы посмотреть, о чем идет речь, и это наводит меня на мысль, что он все равно собирался переметнуться. Паркинс писал, что тот явно знает еще многое, поэтому вполне может пригодиться.
  – Или же врал на голубом глазу. Мало ли причин врать.
  – Возможно, и так, – неохотно согласился Кевин. – Однако сам Паркинс так не считал. Связной утверждал, что агент должен забрать из тайника у аэропорта крупную сумму денег и вылететь из Лондона в Штаты через Торонто на следующий день. Полагаю, в том, что касается конфиденциальности, Паркинс не слишком доверял генералу. Поэтому решил копнуть глубже самостоятельно. Если верить его последнему донесению, посланному из лондонского аэропорта, он выследил агента у тайника и взял билет на его рейс. В сообщении говорилось, что он постарается проследить за ним до самого места назначения. Еще Паркинс написал, что опасается утратить контакт со своими, поскольку генерал не разрешал пользоваться какими-либо каналами связи, кроме их ведомственных.
  – Идиотская организация. Паркинс узнал еще что-нибудь про агента? Связной ему ничего больше не рассказал?
  – Связной назвал ему имя – Крумин. Связной не знал, настоящее ли оно или это агентурная кличка; во всяком случае, начальство называло агента именно так. Паркинс отпустил связного, чтобы тот продолжал выполнять задание. Тот должен был вернуться в Лондон через неделю, и к этому времени Паркинс надеялся уже разобраться со всей этой историей. Там есть еще кое-какие детали, недоговорки, нестыковки, которые мы сейчас пытаемся понять, но в целом все выглядит примерно так. Что вы об этом думаете?
  Пожилой джентльмен довольно долго молчал, прежде чем ответить:
  – Может статься, все это и правда. Письма, пожалуй, подлинные… впрочем, как раз это легко проверить. Рассказ связного – если он, конечно, на самом деле связной – тоже большей частью смахивает на правду. Слежка за агентом… как там его?.. объясняет то, зачем Паркинс прилетел в Штаты, хотя все равно непонятно, как и почему он оказался там, где оказался. У тебя нет ничего больше про связного?
  – Ничего. Если он и возвращался, ни с кем из наших больше не пересекался.
  – Гм… Пожалуй, я поверю большей части, если не всему написанному Паркинсом, – не столько из-за того, что узнал ты, сколько из-за того, что удалось узнать мне.
  Даже телефонный кабель длиной в океан не смог заглушить разочарования Кевина.
  – Что вы хотите этим сказать?
  Пожилой джентльмен явно не собирался щадить его чувства.
  – Я позвонил тебе с тем, чтобы сообщить кое-какие важные новости, но получилось так, что и ты узнал почти то же самое. Мы ведь здесь тоже не сидели сложа руки, вот и наткнулись нынче вечером на кое-что любопытное. У Управления есть завербованный агент в берлинском отделении КГБ. Он-то и сообщил, что связной совершил все то, о чем говорил Паркинс, – напился и проговорился американцу. Американский агент почти сорвал их операцию, но не окончательно. Наш человек в КГБ говорит, его контора собирается предпринять еще одну попытку: пошлют к нам другого агента, через Берлин и Лондон.
  – С ума сойти. А КГБ откуда знает, что связной раскололся?
  – И в самом деле, откуда? Судя по всему, его начальство подозревает всех и всегда. Они раскололи его еще легче, чем Паркинс. Ну, конечно, по этой части у них есть некоторые преимущества. Так или иначе, наш человек утверждает, что связного пустили в расход, а новая попытка намечена на четверг. Он сообщит нам номер рейса, на котором другой агент полетит из Берлина, в четверг утром. Так что возвращайся в Берлин, мой мальчик. Свяжись с шефом тамошнего отдела Конторы. Он сообщит тебе номер рейса, на котором ты полетишь. Мы пробежимся по списку пассажиров и к моменту вашей посадки в Лондоне сократим список подозреваемых до нескольких человек. В Лондоне тебя будет ждать помощь, так что тебе, возможно, удастся вычислить интересующего нас человека.
  – А что потом?
  – А потом мы будем ждать – подождем и посмотрим, что же такое важное они задумали, если рискуют продолжать даже после смерти Паркинса.
  Глава 5
  – Игра, кажется, пошла веселее, – заметила она, чтобы как-то поддержать разговор.
  – Я совершенно с тобой согласна, – сказала Герцогиня. – А мораль отсюда такова: «Любовь, любовь, ты движешь миром…»
  – А мне казалось, кто-то говорил, будто самое главное – не соваться в чужие дела, – шепнула Алиса.
  – Так это одно и то же, – промолвила Герцогиня, вонзая подбородок в Алисино плечо. – А мораль отсюда такова: думай о смысле, а слова придут сами!
  Мужчина, сидевший в кресле 42Б самолета авиакомпании «Би-Оу-Эй-Си», вылетевшего из Берлина в Лондон в 9:40 утра, имел три паспорта. Один лежал в левом внутреннем кармане пиджака – вместе с авторучкой, стрелявшей зарядом цианистого калия на три метра. Согласно этому паспорту мужчину звали Ян Марковица – поляк, сотрудник торговой фирмы. Другие бумаги объясняли причину его поездки в Лондон – для участия в промышленной выставке. Выставка в Лондоне действительно проходила, а вот настоящий Ян Марковица умер десять лет назад в советском лагере. Согласно второму паспорту мужчина имел канадское гражданство и звали его Рене Эриксон. Сопутствующие этому паспорту бумаги подтверждали, что тот провел в Европе длительный отпуск; большую их часть составляли гостиничные квитанции, и глядя на них становилось ясно, почему туризм в наши дни обходится недешево. И паспорт, и квитанции были зашиты в толстую кожаную обложку папки с документами Яна Марковицы. Третий, американский паспорт – пассажир всей душой надеялся, что воспользоваться им не придется, – предназначался исключительно для аварийных ситуаций. Согласно ему пассажира звали Фрэнк Уолш, родился он в Сент-Луисе и преподавал иностранные языки в колледже. Никаких документов, подтверждавших настоящее имя и гражданство, у этого человека, само собой, не было. Федор Нурич прекрасно понимал, что они для него подобны смерти.
  Притворяясь, что читает журнал, Нурич прокручивал в голове детали предстоящей операции. Его мало радовала перспектива работы в США почти без подготовки и поддержки. Нет, конечно, кое-какая подготовка у него была, ему приходилось иметь дело с техникой, но специализировался он больше на полевой, тактической разведке. Он не имел ни малейшего представления о том, зачем понадобилось посылать его аж из России, однако, подобно большинству агентов разведки, привык знать только то, что ему позволялось знать для выполнения отведенной части операции.
  У непосредственного начальника Нурича, майора ГРУ – советской военной разведки, – тоже имелось немало вопросов и сомнений в целесообразности этой операции, но возможности высказать их не было. Ему оставалось только ждать, когда Нурич выполнит работу для КГБ и вернется в родное ГРУ с рапортом о состоянии дел у чекистов.
  Вообще-то шпионить за конкурирующим ведомством Нурич гнушался не больше, чем за другим государством. Опасность, грозившая ему, в обоих случаях представлялась Нуричу примерно одинаковой, и единственное, в чем он колебался, – это в том, которая из его разведывательных обязанностей важнее. Нурич считал себя русским, солдатом, коммунистом и разведчиком – в таком, и только в таком порядке. Осознание себя русским и коммунистом придавало ему твердости в борьбе с врагами Родины и идеи. Военным он стал, можно сказать, благодаря наследственности. Нуричи защищали Родину-мать от Наполеона, Гитлера и прочих злодеев на полях сражений по всей Европе. Федор Нурич первым из всей династии стал офицером и гордился этим, хотя и не мог похвастаться своим чином перед штатскими. Собственно, именно эта склонность к военной карьере, унаследованная от отца, и сделалась определяющей в его судьбе с тех пор, как в 1959 году молодой многообещающий лингвист прямо со студенческой скамьи отправился служить в «органы».
  Спустя три дня после того, как он завоевал право вступить в ряды советской тайной милиции, чем ужасно гордился, старый отцовский однополчанин, дослужившийся, несмотря на все прихотливые повороты судьбы, до капитана, обратился к юному Нуричу со встречным предложением. Разумеется, Федору нужно работать в МВД (что на деле означало КГБ), но делать это в качестве агента военной разведки. Именно так, служа в первую очередь военным, а уже потом чекистам, Нурич сможет оказать самую ценную услугу Родине-матери.
  Нурича не пришлось долго упрашивать. Хотя он никогда не делился этой мыслью ни с кем, даже с родными, он не сомневался в том, что судьба России зависит от мощи ее оружия, от военного превосходства над противником, от контроля военных за всеми областями жизни в стране. Только твердая рука могла защитить Россию от алчных капиталистов и почти таких же алчных собственных бюрократов в штатском. Военные усовершенствуют государственную систему, прижмут к ногтю ревизионистов и капиталистических прихвостней и смогут при этом избежать ошибок, допущенных прежними, гражданскими правителями.
  Нурич не испытал бы затруднений, если бы кто-нибудь попросил его назвать пример таких ошибок. Он хорошо помнил соседа и его дочь. Девушка была всего на год старше Нурича; ей исполнилось всего девятнадцать, когда однажды ночью ее и отца забрали и увезли на черном «воронке». Нурич не знал, что случилось с ними дальше, и ему хватило ума не задавать вопросов. Он знал только, что военные такой ошибки не допустили бы, ибо и дочь и отец были убежденными коммунистами. Уж военные ни за что не послали бы в лагеря невинных.
  Ну ладно, подумал Нурич, все это дела давние. Сейчас надо думать о работе. Если он как следует постарается, может, когда-нибудь такие вещи станут невозможными. Нурич еще раз повторил в уме свою задачу. Правда, нравилась она ему при этом не больше, чем при первом инструктаже.
  Кевин сидел в кресле номер 27А, в хвосте того же салона, в котором летел Нурич. На самого Нурича Кевин не смотрел, да и повода для этого у него не имелось. Делая вид, будто читает журнал, он время от времени поглядывал в сторону пассажира, занимавшего место 31А. Там сидел агент ЦРУ, и Кевин отчаянно надеялся на то, что еще до конца полета тому пришлют список пассажиров – потенциальных русских шпионов.
  Работавший на ЦРУ сотрудник берлинской резидентуры КГБ сообщил номер рейса, которым собирался лететь русский агент. По указанию Кевина фотограф берлинского отделения ЦРУ тайком отснял всех пассажиров, ожидающих посадки на самолет. В этом ему помогла западногерманская разведка: при регистрации спрятанная в стойке микрокамера делала отчетливый снимок пассажира анфас. Место сотрудника авиакомпании на этот раз занимал агент БНД; он определял место, где предстояло лететь пассажиру, и присваивал соответствующий номер фотографии. Сотрудники американских и западногерманских спецслужб принялись анализировать подноготную пассажиров прежде, чем самолет оторвался от земли. Кевин надеялся, что еще до посадки круг подозреваемых заметно сузится и это облегчит его дальнейшую задачу. Само собой, они с агентом ЦРУ в кресле 31А тоже летели этим рейсом.
  За сорок пять минут до посадки в Лондоне стюардесса передала агенту ЦРУ с заказанным им напитком записку. Тот не стал читать ее сразу, а выпил сок, выждал три минуты и не спеша прошел в расположенный между салонами туалет. Спустя пару минут он вернулся на место, а еще через две минуты Кевин встал и направился в тот же туалет.
  Записка крепилась куском скотча ко внутренней металлической стенке ящика для использованных бумажных полотенец. Кевин едва не уронил ее на дно, доставая из ящика. В записке значились три имени и три пассажирских места: Йохан Ристоф, 12Б; Ян Марковица, 42Б; Шин О’Флэхерти, 15А. Что ж, круг сузился до трех подозреваемых.
  То, что радиограмму получил не сам Кевин, а другой агент, посаженный в самолет исключительно для этой цели, служило единственно конспирации. Вообще-то шеф берлинского отделения ЦРУ предлагал обойтись без таких предосторожностей, полагая их избыточными, однако Кевин, пользуясь данными ему полномочиями, настоял на своем. Стоило бы русским увидеть, кто получил записку, и насторожиться, получатель записки автоматически исключался бы из дальнейшего участия в операции. Допустить этого Кевин не мог. Так и вышло, что в самолете сидел дополнительный агент, именуемый на профессиональном сленге «дуплом».
  Кевин вернулся на свое место, с трудом удержавшись от соблазна прогуляться по проходу и посмотреть на троих подозреваемых. Соблазн был велик, но ведь и интересующий их объект тоже мог обратить на него внимание.
  Рейс 9:40 Берлин – Лондон прошел без происшествий. Впрочем, когда после посадки к самолету подруливал трап, пассажиры, сидевшие по левому борту, заметили обилие машин аварийных служб и грузовиков с мигалками, окруживших перевернутый прицеп с багажом прямо у главного терминала. Трап плавно затормозил у самолета, и пилот сначала по-английски, потом по-немецки попрощался с пассажирами, поблагодарив их за то, что воспользовались услугами его авиакомпании. Еще он добавил, что из-за транспортного происшествия в аэропорту возможны задержки с выдачей багажа. Напоследок пилот извинился за доставленные неудобства и пожелал приятного времяпрепровождения в Лондоне.
  Стоя в зале выдачи багажа, Кевин наблюдал за толпой пассажиров, с нетерпением вглядывавшихся в занавешенный проем. Время от времени оттуда вываливалось несколько сумок и чемоданов, на которые тут же набрасывались пассажиры прибывших ранее рейсов.
  Тайлер Кэссил работал в МИ-5, британской контрразведке, вот уже одиннадцать лет. За это время он успешно выполнил для королевы и отечества несколько важных заданий и гордился своей работой. При этом он был не против поработать и с американцами. Злые языки даже поговаривали (и он был в курсе этих слухов), что Кэссилу нравится работать с этими безбашенными янки. Сам он так не считал, но допускал, что работа с американцами не лишена интереса и бывает очень даже поучительной. По крайней мере в вопросах бюджета они себя не ограничивали. Дело, которым Кэссил занимался этим утром, обещало выдаться интересным. Он как бы невзначай остановился рядом с Кевином.
  – Как дела, старина? – Кэссил искренне верил в то, что американцы в Англии обижаются, если к ним время от времени не обращаться как к «старине».
  Кевин покосился на коренастого англичанина – они были знакомы не первый год.
  – Спасибо, хорошо. Что это ты здесь делаешь?
  Оба говорили вполголоса. От ближайшего пассажира их отделяло футов десять, да и вряд ли этот пожилой тип мог подслушивать их разговор.
  – Так, рутина, – беззаботно ответил Кэссил. – СО[17] получил запрос от ваших на кое-какую информацию. Ну, ясное дело, наши захотели помочь. Ваши вежливо поблагодарили, но отказались. Однако же лондонское начальство переживало насчет того, что, может, у ваших здешних просто нет полномочий просить помощи, оно быстренько связалось с вашим начальством – и вот, не прошло и полчаса, как ваши сказали, что мы могли бы помочь вынюхать летящего этим рейсом русского. Мы помогли организовать маленькую задержку с багажом, чтобы дать время как следует присмотреться к пассажирам, прежде чем они расползутся по нашей славной Англии, а ребята внизу сейчас просвечивают рентгеном багаж трех главных подозреваемых. Большего мы себе не позволили – кто знает, что русский подложил туда, чтобы понять, копались мы в его шмотках или нет. Надеюсь, ты не против?
  Кевин улыбнулся собеседнику. Разумеется, МИ-5 не слишком понравилось, что американцы проворачивают в Англии какие-то свои дела без ведома Тайной службы Ее Величества. Значит, они поручили своему специальному отделу покопаться в том, чем занимался здесь Кевин, а потом задействовали все рычаги, чтобы и их пустили поучаствовать в игре. Интересно, подумал Кевин, много ли известно МИ-5. Чем больше народа вовлечено в тайную операцию, тем меньше в этой операции тайного. Что ж, от политики никуда не деться.
  – Вовсе нет. Похоже, вы хорошо справляетесь с ситуацией. Ничего более определенного?
  – Еще нет, но, кажется, пока все идет как надо. Никто из этой троицы еще не бронировал билета ни в Канаду, ни в Штаты, но это ровным счетом ничего не значит, потому что наш парень, скорее всего, к этому отрезку пути сменит документы. Мы продолжаем копать, но лично я со своим любимчиком уже определился. Наименее вероятная кандидатура – Йохан Ристоф, место двенадцать Б. Он значится как профессор из Польши, и у нас возникли сложности с проверкой, что может, конечно, о чем-то и говорить. Однако по паспорту и проездным документам ему шестьдесят три, а выглядит он на все семьдесят. Я как-то плохо представляю себе, чтобы он мог активно работать в поле, а разговор, насколько я понял, идет именно об этом.
  Отлично, подумал Кевин, значит, об операции им известно не слишком много. Впрочем, вслух он не произнес ничего, хотя Кэссил и сделал паузу в ожидании его реплики.
  – Номер два в моем рейтинге, – продолжал Кэссил, – Шин О’Флэхерти, предположительно ирландский националист. Мы наткнулись на ряд нестыковок между тем, что написано в его паспорте, и тем, что у нас на него имеется. Однако, думаю, он нечист, но не в том смысле, который нас интересует. Готов биться об заклад, это или контрабанда, или какие-нибудь делишки ИРА. И это ведет нас прямехонько к номеру третьему, Яну Марковице с места сорок два Б. Он заинтересовал нас сразу, когда мы впервые просмотрели список. Его документы в полном порядке, но наши компьютеры не нашли упоминания о нем ни в одном из польских источников: ни в газетах, ни в торговых ведомостях, ни в наградных списках – нигде. Согласись, довольно странно для типа, которого в одиночку посылают на коммерческую выставку в Лондон. Наши парни из МИ-6 сейчас копаются в своих банках данных; не сомневаюсь, ваши заняты тем же. Однако на это уйдет некоторое время. Этот Марковица среднего возраста, в хорошей физической форме – лично я ставлю на него. А ты как считаешь?
  – С учетом всего этого, соглашусь с тобой. Я так понимаю, ваши ребята работают с парнями из СО, а значит и с нами?
  Кэссил ухмыльнулся:
  – Скажем так, выполняем наблюдательные и консультативные функции. Игру ведете вы – и получите все, что мы можем дать, но мы хотим участвовать в этом по возможности активнее. И, само собой, главным у нас будет СО.
  – Разумеется, – улыбнулся в ответ Кевин. – Бросьте основные силы на Марковицу. Я хочу, чтобы он находился под присмотром, только не давайте ему повода заподозрить слежку – никаких обысков, вообще никакой тяжелой артиллерии. Пусть будет под колпаком, но достаточно просторным, чтобы не врезаться в него лбом. Можете передать своим парням, что тот, кто испортит игру, рискует нарваться на большие неприятности с Дядей Сэмом. Очень большие неприятности.
  Кэссил медленно кивнул.
  – Двух остальных пусть тоже не оставляют без присмотра, пока не подтвердится, что они чисты. Ну, и остальных пассажиров не забывайте – на всякий случай.
  – Вы, похоже, сильно заинтересованы в этом деле. Что, все так серьезно?
  Кевин оставил этот вопрос без ответа.
  – Пусть ваши ребята и Шестерка покопаются в прошлом Марковицы; мы тоже этим займемся. Будьте готовы отслеживать любые его контакты. Приготовьтесь к тому, что он в любой момент может улизнуть под новым именем. Скорее всего, так и случится. Ну и, само собой, проверяйте его в обычном порядке – так, как проверяются все, приехавшие на выставку. А то, не ровен час, русский поймет, что мы им интересуемся.
  – А больше вам, янки, ничего не надо? Может, расставить микрофоны на всех лондонских улицах – вдруг Марковица с кем-то из наших граждан заговорит?
  Кевин внимательно посмотрел на англичанина. Понятное дело, тот шутил, провоцируя на более подробные разъяснения, да и в будущем непринужденное общение не помешало бы. Что ж, скорее всего, так. Кевин помолчал, обдумывая ответ.
  – Нет, – произнес он наконец серьезно. – Думаю, без этого можно обойтись.
  Он повернулся и пошел забирать с ленты свой чемодан. За его спиной англичанин фыркнул – полусочувственно, полуиронически.
  Пока самолет, выполнявший рейс на 9:40 из Берлина, заруливал на перрон аэропорта Хитроу, двое агентов западногерманской контрразведки осторожно демонтировали камеру из стойки регистрации Темпельхофа. Отснятую пленку давно уже отослали в проявку, но камера оставалась на месте до тех пор, пока у стойки толпились пассажиры. Демонтаж занял минут десять. За агентами наблюдал только их коллега из ЦРУ, а еще уборщик, который, зевая, ожидал возможности убрать оставленный ими мусор. Время от времени мимо проходили случайные пассажиры, но они не обращали внимания на агентов в комбинезонах технических служб.
  После того как камеру убрали в кейс, трое оперативников еще раз проверили, не забыли ли что за стойкой, и ушли, оставив уборщика подметать опилки и обрывки изоляции.
  Уборщик не роптал. Вообще-то, он наблюдал за необычной активностью у этой стойки с раннего утра, задолго до начала своей смены. Его любопытство было вознаграждено: среди хлопотавших у стойки перед вылетом и после него мелькнуло несколько лиц, знакомых ему по фотографиям. Еще несколько людей показались ему подозрительными; они вглядывались в толпу пассажиров слишком внимательно, чтобы быть простыми туристами. Он постарался запомнить их как можно подробнее, чтобы потом описать художнику.
  Уборщик не спеша подмел участок зала у стоек регистрации, старательно избегая при этом взглядов своего начальства. После работы он, как всегда, направился домой. Однако, дойдя до своего квартала, он вдруг свернул в переулок, перепрыгнул через невысокую ограду и принялся петлять между домами. Узкими безлюдными переулками уборщик добрался до будки телефона-автомата и набрал номер, выученный наизусть накануне.
  – Они клюнули, – сообщил он в трубку, обменявшись предварительно с собеседником мудреными паролями. – Летите. – Уборщик повесил трубку и, насвистывая, направился домой – с работой на этот день он закончил.
  Тот, с кем он разговаривал, был связным КГБ. Связной прибыл в Берлин специально для того, чтобы принять это короткое сообщение. В Берлине он не общался ни с кем, даже с местной агентурой. И получив сообщение и команду, он сразу вылетел обратно в Москву. По дороге он сделал короткую остановку в Праге, откуда позвонил в Москву и слово в слово повторил то, что сказали ему в Берлине. Сам связной не имел ни малейшего представления о том, что означали эти слова. В случае, если бы кто-то перехватил данное сообщение, этому «кому-то» пришлось бы здорово попотеть, чтобы связать сей набор слов с рейсом Берлин – Лондон, вылетевшим в 9:40 утра.
  
  Начальник отдела Рыжов позвонил своему нервному подчиненному Серову сразу же, как получил донесение из Праги.
  – Они клюнули на приманку, – спокойно сообщил он. – Охота началась, и теперь все зависит от них.
  Серов не стал спрашивать, кого тот имел в виду. Во-первых, линия, скорее всего, прослушивалась, а во-вторых, подобный вопрос продемонстрировал бы его тупость. Ну и в-третьих, он знал ответ. Несколько последних дней «Гамаюн» не выходил у него из головы, и он не знал никакого другого мало-мальски серьезного повода, по которому Рыжов мог бы потревожить его в это время.
  – Полагаю, это к лучшему, – осторожно ответил он.
  – Ну, к лучшему или нет, – все так же невозмутимо произнес Рыжов, – от нас теперь мало зависит. Шар пошел, как говорят наши друзья американцы.
  – А если что-то пойдет не так? – Серову очень хотелось прояснить этот вопрос раз и навсегда. Он надеялся, что линия прослушивается не только людьми Рыжова.
  – Что ж, если что-то пойдет не так – хотя лично я не вижу, с чего бы: мы ведь все, кажется, предусмотрели, – Крумину просто придется это исправить. С нашей помощью, разумеется.
  – Но что, если…
  – Товарищ Серов, – голос у Рыжова сделался резче, – об этом позаботится Крумин.
  
  Пока Нурич мирно спал в Лондоне, в гостиничном номере, окруженном небольшой армией агентов британской и американской разведок, Малькольм готовился к своему первому «рабочему» дню в качестве исследователя-социолога.
  Социологическая служба Министерства обороны существует на самом деле и в описываемое время действительно проводила исследования в районе чуть южнее тех мест, где собирался работать Малькольм. Честно говоря, обычно эти опросы собирают несколько иную информацию и немного по-другому, но Малькольм решил, что статус государственного служащего предоставляет ему достаточную свободу действий. Как правило, во всех сельских районах опросы проводятся при содействии Министерства сельского хозяйства. Накануне Малькольм созвонился с местным чиновником министерства, и они договорились встретиться за завтраком в семь утра.
  Утро никогда не было у Малькольма любимым временем суток. Точнее, не утро само по себе, а необходимость рано вставать. Понятие «рано» означало любое время раньше полвосьмого. Поэтому Малькольм в основном не любил утренние часы. Он позволил себе полежать в постели еще десять минут после того, как в 5:45 комнату огласил трезвоном будильник, любезно предоставленный ему пожилой леди. Валяй, Малькольм, поднимайся, сказал он себе. Тем более ты снова государственный служащий… только работаешь теперь на социологическую службу. Он несколько раз повторил про себя это название, саркастически делая ударения на разные слоги.
  Поскольку спал он в помещении, а теперь спешил на встречу, Малькольм решил обойтись без зарядки, на которой настаивал Макгифферт. Делать зарядку в одиночку казалось занятием на редкость занудным и понижающим настроение. Малькольм принял душ, побрился и вставил контактные линзы. За этими занятиями он попытался зарядиться энтузиазмом на предстоящий день, но получилось не очень – он надеялся, что не из-за волнения, а просто из лености.
  Хорошо еще, думал Малькольм, натягивая джинсы и синюю вельветовую рубаху, что можно обойтись без костюма и галстука. Завязывая шнурки, он гадал, кто разнашивал рабочие бутсы, которыми снабдил его Карл. Потом выглянул в окно. Солнце уже встало. Со стороны северного горизонта надвигалось стадо облаков. Деревья раскачивались на ветру. Ветер не стихал с самого приезда Малькольма в этот город. Хозяйка говорила, он дует здесь всегда. Малькольм подумал и решил надеть замшевую куртку.
  Открывая свой кейс, он не забыл нажать потайную кнопку – иначе тот взорвался бы, стоило поднять крышку. Он достал из кейса планшет с зажимом, папку со специально напечатанными опросными анкетами, несколько ручек, карандашей, карт и бинокль. Все это он уложил в армейскую сумку на ремне, которую купил в магазине секонд-хенда в Грейт-Фолс. Разгуливать с кейсом, который может взорваться прямо у тебя в руках, Малькольму не особо хотелось.
  Укладывая свою рабочую амуницию в сумку, Малькольм улыбался. Еще он положил туда свежий шпионский триллер в надежде почитать, если выдастся свободная минута. В сумке осталось еще довольно места для ленча, который он собирался купить в ресторане, и двух термосов – одного для кофе, другого для молока. Малькольм вернулся к кейсу и уставился на револьвер.
  Выбор оружия для Малькольма занял много времени, причем самому ему слова не давали. Он и не думал, что эта проблема окажется такой сложной. Решение принималось в самый первый день пребывания Малькольма на ферме, сразу после стрельб в тире. Макгифферт заставил его стрелять из десяти пистолетов разных калибров и марок, полуавтоматических и револьверов, каждый раз объясняя их преимущества и недостатки. Хотя Малькольму и довелось застрелить из пистолета двоих людей, настоящего опыта стрельбы ему недоставало. Макгифферт внимательно наблюдал за тем, как Малькольм справляется с каждым из пистолетов, чтобы изложить пожилому джентльмену свои соображения на этот счет.
  – Я б ему револьвер дал, – сказал Макгифферт на совещании, происходившем сразу после упражнений в тире. На нем присутствовали, кроме сержанта, только доктор Лофтс и пожилой джентльмен. Сам Малькольм в это время находился в другом помещении, изучая искусство взлома и обыска. – С ним управляться проще, а если мы его за три дня поднатаскаем чуток, простота только поможет. Док говорит, «кольт-питон» и все «смит-и-вессоны» под «магнум» триста пятьдесят семь не пойдут, потому что у нашего парня могли остаться с прошлого раза плохие воспоминания. По мне, так ерунда, но мое дело железяки, а не мозги, ему виднее.
  Макгифферт помолчал в ожидании возражений, но, к его удивлению, их не последовало. Пожилой джентльмен и доктор Лофтс смотрели на него внимательно, но без осуждения. Инструктор откашлялся и продолжал:
  – Не думаю, чтобы наш парень справился с чем-то мощнее тридцать восьмого калибра, а все, что слабее, – чертовски маломощно. Мы не можем положиться на то, что он попадет в жизненно важное место с первого выстрела. Стало быть, ему нужно нечто такое, что хоть на время остановило бы противника. Это значит, калибр не меньше тридцать второго, и, как я сказал, револьвер. А так как носить его Малькольму придется скрытно, значит, короткоствольный – не больше четырех дюймов. По мне, лучше двух. С учетом всего этого выходит «смит-и-вессон» тридцать второго калибра, облегченный. Он бескурковый, не цепляется за одежду и в варианте с двухдюймовым стволом имеет общую длину не больше семи дюймов, а весит меньше фунта. Барабан у него всего на пять патронов, но он достаточно мощный и точный для тех ситуаций, в которых мог бы оказаться Малькольм. Мы можем дать ему наплечную кобуру – ее при необходимости тоже можно пронести скрытно. Я поглядел, как он стреляет, и думаю, ему это подойдет. Хотя, – добавил Макгифферт, – может, и лучше было бы дать ему «смит-и-вессон» триста пятьдесят седьмого калибра с коротким стволом. Чуть более громоздкий, зато убойной силы чуть ли не в два раза больше и барабан на шесть…
  – Думаю, – перебил его пожилой джентльмен, – бескуркового тридцать восьмого калибра более чем достаточно. Мы ведь предполагаем, что мальчику не придется прибегнуть к оружию… но, конечно, хотелось бы, чтобы вы подготовили его как можно лучше. А еще мне хотелось бы, чтобы вы убедили его не расставаться с оружием. Это поможет ему проникнуться серьезностью предстоящей задачи, необходимостью быть начеку… может, даже уверенности придаст. Не думаю, что надо беспокоиться насчет ложной самоуверенности от обладания оружием. Малькольм к нему не привык, да и вы, полагаю, дали ему понять, что он по этой части не специалист. В Монтане сейчас весна. Большую часть времени он будет в куртке или свитере. Поэтому спрятать оружие не составит для него труда. Если же оружие на нем заметят, что ж, на Западе часто ходят с револьвером – в Монтане, конечно, не так много, как где-нибудь в Техасе, но, думаю, наш мальчик сумеет выкрутиться. И да, на всякий случай мы выправим ему федеральную лицензию.
  – Ох, надеюсь, ему не придется ею воспользоваться, – только и сказал Макгифферт.
  Малькольм смотрел на револьвер, уютно покоившийся в коричневой кожаной кобуре. Аккуратные стежки на коже, отсвечивающий синим металл, коричневые в шашечку накладки на рукояти – все это отдавало абсолютной неизбежностью. Во время поездки по пусковым шахтам он брал оружие с собой и ощущал себя полным дураком. Правда, тогда его охраняли бравые парни из Военно-воздушных сил, которым, наверное, было неуютно без пушки на поясе. Но и теперь, в одиночестве, при одной мысли о том, что револьвер будет прятаться у него под мышкой, чуть оттопыривая куртку, он чувствовал себя еще большим дураком. Эта абсолютная неизбежность револьвера действовала Малькольму на нервы сильнее, чем ему хотелось в этом признаться. Он еще раз покосился на сумку и окончательно отказался от мысли сунуть оружие в нее: с его ловкостью он запросто уронит ее где-нибудь в ресторане, и тогда револьвер может вывалиться на пол. Со вздохом отогнав от себя воспоминание о серьезном лице Макгифферта, Малькольм запер кейс, оставив оружие в нем.
  Он поставил свой темно-зеленый «Джип-Вэгонир» между двумя пикапами на парковке у самой городской окраины, выбрался из кабины, запер дверь и огляделся по сторонам. До семи оставалось минуты две-три. Приезжать до времени и сидеть в нервном ожидании в ресторане ему не хотелось. Малькольм внимательнее присмотрелся к пикапам. У обоих в заднем окне виднелись крепления для ружей – на одном был закреплен дробовик, на втором охотничья винтовка. Он покачал головой.
  Солнце карабкалось по небосклону вверх. Малькольм даже прищурился, такими яркими казались в его свете белые стены ресторана. Он в пятый раз с утра ощупал грудной карман рубахи, проверяя, не забыл ли темные очки. Всего в нескольких ярдах от входа по шоссе номер два проезжали машины. За шоссе виднелись железнодорожные пути, на которых стояли пустые товарные вагоны. Из-за вагонов выглядывали вершины далеких холмов, а над ними – голубое небо, которое потихоньку начинало затягивать серыми тучками. Город лежал за спиной у Малькольма – скопление улиц и зданий, в беспорядке расползавшихся по прерии. Сквозь доносившийся из ресторана лязг посуды Малькольм слышал шум заводившихся автомобильных моторов, собачий лай и редкие окрики гуляющих с детьми родителей. Три больших дизельных грузовика, водители которых завтракали в ресторане, частично загораживали Малькольму вид на восток. Вонь дизельных выхлопов, смешиваясь с запахами оладий, жареного бекона, кофе и свежевспаханной земли, била ему в нос, действуя неожиданно возбуждающе. Может, все обернется и не так плохо, подумал он, заходя в ресторан.
  Все четверо посетителей оказались мужского пола. Единственной женщиной была молодая официантка – Малькольм предположил, что она зарабатывает на колледж. Двое мужчин в рабочей одежде сидели за одним из столиков, негромко беседуя за чашкой кофе. Третий, в комбинезоне и нахлобученной под невероятным углом бейсболке, расположился за стойкой спиной к Малькольму. Четвертый сидел в одиночестве за столиком у окна, выходившего на шоссе. Крупный мужчина: не толстый, не высокий, а просто крупный. Помятая, грязная шляпа-стетсон когда-то, судя по всему, имела светло-бежевую окраску, однако теперь сделалась неопределенного серо-коричневого цвета. Наряд его составляли зеленая рубаха, выцветшие голубые джинсы и заляпанные грязью бутсы. Лицо и руки мужчины потемнели от загара. Лицо у него было обветренное, широкое, с массивным подбородком, большими губами и таким же большим носом. При всем этом оно производило довольно приятное впечатление. Малькольм определил возраст мужчины где-то в районе сорока.
  Взгляд ярко-голубых глаз обратился на Малькольма.
  – Привет, – пророкотал мужчина. – Это вы Рональд Малькольм?
  Малькольм кивнул.
  – Что ж, я Джерри Стюарт, заведую местным отделением, – все тем же рокочущим басом представился тот. – Подсаживайтесь, заправимся на день.
  Рука Малькольма буквально утонула в лапище Стюарта.
  – Терпеть не могу имя Рональд, – признался тот чуть тише. – Вы не против, если я буду называть вас Малькольм?
  – Я и сам недолюбливаю имя Рональд, – с улыбкой ответил Малькольм. – И большинство зовут меня Малькольм.
  – Вот и отлично. Я подумал, что вы голодны, и заказал два завтрака. Вы не против оладий, яичницы с беконом, апельсинового сока и кофе?
  – А молока еще можно? – спросил Малькольм.
  – Да все что пожелаете, платить-то вам. Только попросите у девицы, когда она принесет сок и все остальное. Это ваша тачка там, на стоянке? – Стюарт даже не стал дожидаться ответа. – Ага, так я и думал. Ничего тачка, может даже оказаться кстати, если – тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить – вас дождь застанет, на наших-то дорогах. Так, значит, вы, типа, на правительство работаете, да?
  – Ну. – Малькольм откинулся на спинку стула и принялся излагать свою легенду: – Видите ли, социологическая служба Минобороны хочет опросить людей, живущих поблизости от стартовых позиций, чтобы выяснить, какое влияние оказывают ракеты на их жизнь. Обращают ли они вообще внимание на шахты, поменялся ли из-за этого их уклад. Ну и сравнить эти данные с опросами жителей тех мест, где ракет нет. Что-то вроде того.
  Стюарт внимательно смотрел на Малькольма. На протяжении всего рассказа он молчал, раскрыв рот только для того, чтобы поблагодарить официантку, принесшую еду. Да и после того как она отошла, он несколько секунд хранил молчание. Малькольм насторожился и уже собрался было добавить что-то еще, когда Стюарт наконец заговорил:
  – Стало быть, вы намереваетесь следующую пару недель делать вот это? Хотите знать, что я думаю? Насчет того, чем вас заставляют заниматься?
  Малькольм медленно кивнул.
  – Я думаю, все это дерьмо собачье, – с ухмылкой заявил Стюарт.
  Несколько секунд Малькольм смотрел на своего собеседника, потом рассмеялся.
  – Стюарт, – совершенно искренне произнес он, – я с вами абсолютно согласен. На все сто процентов. Согласен, и все тут.
  – То есть, – пояснил Стюарт, пережевывая оладью, – я вам и так скажу, что ваши боссы узнают. Кучка народа, живущая по соседству с атомными бомбами, которых хватит на то, чтобы от всего нашего мира ничего не осталось, вообще о них не думает. Толку от этих мыслей все равно никакого, только нервы расшатаются, так что не стоит и время тратить.
  Он сделал паузу, чтобы запить оладью глотком кофе.
  – Видите ли, – продолжал он, – наше чертово правительство порой такое отчебучит, просто диву даешься. Полный бред! И уж я могу это утверждать, поскольку работаю на них и плачу им чертовы налоги, чтобы они, чтоб их, могли существовать.
  – Не буду возражать, – хмыкнул Малькольм. – Я и сам на них работаю.
  За завтраком Джерри Стюарт рассказал Малькольму про Эмму и троих детей, про купленную втридорога собаку, у которой оказались глисты, про свою ферму в тридцати милях южнее Шелби, про идиотские анкеты, которые ему приходится заполнять, про заболевшую корову старины Мюррея, которая на самом деле не больна, а просто стара как мир, про то, как члены городского совета пытаются заставить дорожников замостить подъезды к своим домам вместо того, чтобы ремонтировать улицы, про виды на урожай и так далее и тому подобное. Джерри оказался настоящим кладезем историй, которые, будь они рассказаны кем-то другим, наверняка показались бы скучными и заурядными, однако в его устах буквально завораживали.
  За второй чашкой кофе Джерри помог Малькольму скорректировать план исследования, разбив интересовавшую их территорию на квадраты. Джерри удивленно поднял бровь, узнав, что власти выбрали в качестве центра одну конкретную пусковую шахту, вместо того чтобы переместить его на пять миль в сторону, что выглядело бы гораздо логичнее; впрочем, он отнесся к этому как к еще одному примеру неизбежной тупости власть имущих. Малькольм планировал начать с квадратов, расположенных к югу и западу от шахты, потом переместиться на северо-запад, затем – дальше по часовой стрелке до тех пор, пока круг не замкнется. Паркинс поднял тревогу, заставив сработать датчики северной ограды, поэтому логично было предположить, что он и бежал с севера. Начав с другой стороны, Малькольм надеялся избежать ненужных подозрений.
  Джерри настоял на том, что будет сопровождать Малькольма хотя бы в первый день. Малькольм поупирался для приличия, но на деле был рад такому сопровождению. Местные проселки складывались в лабиринт, далеко не полностью отображенный на картах. Не будь с ним Джерри, он наверняка заблудился бы, и не раз. Стюарт же почти не закрывал рта. Стоило их джипу подъехать к какой-нибудь ферме, как Джерри, вывалившись из него, во всю глотку требовал, чтобы хозяин «вытаскивал задницу из постели». Правда, чаще всего оказывалось, что мужской половины семьи нет дома. Дети еще не вернулись из школы. Пока Малькольм занимался «работой», Джерри хранил почтительное молчание. Малькольм обстреливал членов фермерских семей невинными вопросами, среди которых почти терялся один: чем они занимались в день, когда застрелили Паркера? Звучало это примерно так: «Мы выбрали наугад один день. А теперь будьте добры, ответьте: не происходило ли в этот день что-нибудь необычное? Вам не трудно будет описать, чем вы занимались днем и вечером?»
  Отвечали ему вежливо, хоть и немного озадаченно. Похоже, люди не имели ничего против дурацких, по всеобщему мнению, забав правительства – все, за исключением одного фермера, отказавшегося оказывать властям какую-либо услугу, пусть и самую малую.
  – Думаете, я согласен отдать им еще хоть горсть своей земли? Да возьмите свои чертовы доллары и свои чертовы ракеты и засуньте их себе сами знаете куда! Моя это земля, моя – и никому ее не отобрать!
  Джерри успокоил старика, но ответов от него так и не дождались.
  Малькольм старательно заполнял бессмысленные анкеты, записывая ответы всех своих собеседников. День уже клонился к вечеру, но, насколько можно было судить, ему не удалось обнаружить ничего, имевшего отношение к смерти Паркинса.
  Джерри настоял на том, чтобы Малькольм поужинал «у них с Эммой». Дом Стюартов стоял на холме, на южной окраине города. Квартал оказался смешанный: совсем старые дома соседствовали там с новыми. Дом Стюартов, решил Малькольм, не относился ни к тем, ни к другим. Обед был вкусным и прошел шумно, познавательно и даже приятно. После ужина Малькольм, Джерри и Эмма – маленькая простоватая женщина с такими же голубыми глазами, как и у Джерри, – остались за столом и проболтали до десяти вечера. Малькольм с сожалением откланялся, вежливо отклонив (в который раз) предложение Джерри сопровождать его и завтра – «на всякий случай».
  В гостинице Малькольма не ожидало никаких новых сообщений. Положенный звонок в Вашингтон тоже не принес новостей – только распоряжение «продолжать все согласно плану». Малькольм окинул взглядом свой гостиничный номер и сразу же подумал о сумбурной, но счастливой жизни, которую вели здесь Стюарты. Взгляд его упал на кейс с револьвером.
  Господи боже, подумал Малькольм, что я потерял в этой дыре?
  Глава 6
  «Все на ней вкривь и вкось! – подумала Алиса, глядя на Королеву. – Всюду булавки!»
  – Разрешите, я поправлю вам шаль, – сказала она вслух. – Она съехала набок…
  – Не пойму, что с ней такое, – грустно проговорила Королева. – Должно быть, она не в духе. Я ее где только могла приколола, но ей никак не угодишь!
  Первый день в Лондоне Нурич провел, как и положено делегату выставки. Встретился с земляками, погулял по выставочным залам, постоял некоторое время на улице, изображая впервые попавшего за «железный занавес» туриста, потрясенного шумом и суетой капиталистического Лондона. Продолжая изображать такого туриста, он перепробовал множество блюд европейской кухни, сходил с двумя другими делегатами в театр, посидел немного в гостиничном баре за рюмкой коньяка и удалился в свой номер. Ко сну он, если верить результатам прослушки номера, готовился не дольше, чем положено обычному человеку. В полночь микрофоны не улавливали ничего, кроме его храпа.
  – И вы уверены, что он не встречался ни с кем, кроме обычных людей? – спросил Кевин у англичанина за завтраком.
  – Абсолютно, – заверил его Кэссил. Он пил чай, искренне не понимая американцев с их утренним кофе. Они сидели на конспиративной квартире, которую МИ-5 держала специально для гостей. – Товарищ Марковица ведет себя так, как ему полагается, вплоть до регистрации у курирующего делегацию офицера госбезопасности, симпатичного такого дядюшки, работающего под прикрытием заместителя главы делегации. Никаких тайников не оставлял – по крайней мере, наши ничего такого не заметили. Ни спецотдел, ни Шестерка, ни наши из Пятерки не смогли ничего нарыть – ни на него, ни на какую-либо проводящуюся операцию. Наши оперативники в Польше тоже не нашли ничего о его прошлом, но из этого еще не следует, что он шпион. Я так понимаю, вашим ребятам повезло ненамного больше?
  Кевин промолчал, так что Кэссил продолжил рассказ:
  – Польского профессора, Ристова, мы исключили из списка. Он преподает историю в Варшавском университете, специализируется на Англии тюдоровского периода. Его знают в Британском музее и готовы за него ручаться. Если этот спектакль действительно ставили русские и если бы им требовалось переправить Марковицу в Штаты, они должны были вытолкать его прямо сейчас. Задержись он здесь дольше – и его имя и легенда начнут сковывать его действия, не позволяя лететь дальше, пусть даже скрытно. Разумеется, знай я больше о том, в чем вы его подозреваете, я мог бы помогать вам эффективнее. – Кэссил внимательно посмотрел на Кевина. – Ну хоть немного, но эффективнее, – поспешно добавил он, когда тот в ответ только улыбнулся. – Само собой, старина, давить на вас я не собираюсь.
  Кевин проигнорировал намек, поднялся из-за стола и принялся надевать пальто.
  – Что ж, – произнес он, – будем надеяться на то, что Марковица чем-нибудь себя да выдаст. Поедемте-ка в Центр.
  – Почему-то я так и думал, что вы не захотите шататься у его гостиницы и все такое.
  – Нет, – согласился Кевин. – Если он тот, кто нам нужен, он отправится в Штаты. Вот там я на него навалюсь, и чем меньше времени мы дадим ему там, чтобы освоиться, тем выше шансы на успех. И потом, ваши парни ведь работают на совесть, так?
  – Конечно, старина, конечно, – заверил его Кэссил, вставая.
  Они уже повернулись, чтобы выходить, когда зазвонил телефон.
  – Да, – сказал Кэссил в трубку. – Верно. Что?.. Вы уверены?.. Никаких следов? Как? Ладно, перекройте все аэропорты… и морские порты тоже. Ясно? Я сказал – перекрыть! И чтобы больше этого не повторялось. Мы сейчас.
  Кэссил слегка нахмурился, медленно положил трубку и помолчал несколько секунд, прежде чем повернуться к ожидавшему разъяснений коллеге.
  – Боюсь, у нас тут небольшая проблемка, – извиняющимся тоном проговорил он. – Наш парень юркнул в норку, и мы его упустили.
  – Что? – Голос Кевина сделался ледяным.
  – Юркнул в нору, – немного нервно повторил Кэссил, – и проделал это чертовски ловко. Двадцать минут назад товарищу Марковице позвонил руководитель делегации. Сказал, им пришла телеграмма из дома, что у него случилось что-то в семье и ему срочно нужно возвращаться. Без подробностей. Наш парень быстренько собрал чемодан и через десять минут вышел из номера. Мои ребята решили не звонить нам, пока не проводят его до выхода из гостиницы. Марковица спускался на лифте. Мои ребята не рискнули ехать с ним в одной кабине. По дороге лифт останавливался на трех этажах. Во время одной из остановок наш парень вышел, а на его место зашел подставной агент. Наши ребята внизу ждали настоящего Марковицу, поэтому на выходившего из лифта подставного внимания не обратили. А тот спокойно выписался, представившись Марковицей. Дежурный администратор на нас не работает и в лицо его не знал. Пока наши пытались понять, куда делся Марковица, тот взял такси. Хорошо еще, наши вовремя раскусили трюк с выпиской и проследили за такси. Оно сейчас направляется в Хитроу. Оказывается, делегация звонила туда и забронировала одно место на утренний рейс в Варшаву. Судя по всему, подставной парень туда и полетит.
  – А настоящий Марковица?
  – Ни слуху ни духу, – мрачно ответил Кэссил. – По крайней мере, до сих пор ничего, хотя я приказал ребятам хоть на кирпичики разнести город, но найти его. Агенты с его фотографиями дежурят у всех выходов на посадку – в аэропортах, на пристанях и вокзалах. Минут через двадцать перекроют и частные аэродромы – на случай, если он собирается лететь в Штаты из другого города. Мгновенно такое не сделаешь.
  Кэссил посмотрел на коллегу и печально пожал плечами.
  – Мне жаль, старина, чертовски жаль, правда, но это случилось. По крайней мере, мы знаем теперь, что Марковица – тот самый сукин сын и он чертовски неплох. И схема, и исполнение заслуживают высшей оценки. Если бы мы не подозревали его раньше, весь этот его фокус с подменой прошел бы без сучка и задоринки. Мы бы навели справки у делегации, выяснили, что он вернулся домой, и он остался бы чист как младенец. К тому же совершенно ни в чем не замешанные люди вроде дежурного администратора подтвердили бы, что все так и было. В любом другом случае мы могли бы биться об заклад, что польский делегат Марковица прилетел к нам в командировку, а потом улетел – немножко неожиданно, но в силу вполне объяснимых причин. Проверки подтвердили бы его прилет и отлет. Даже если бы мы и углядели здесь какую подлянку, мы бы, скорее всего, заподозрили его в том, что он просто связной, не более того. Ловко, чертовски ловко.
  – Будем надеяться на то, что его ловкости есть предел, – вздохнул Кевин.
  – Хотите, чтобы мы занялись подставным Марковицей? Вдруг через него выйдем на настоящего?
  – Нет, – мотнул головой Кевин. – Я не думаю, что он заметил слежку. Во всяком случае, надеюсь на это. Если нам удастся его найти, мы приклеимся к нему плотнее. Нам нужно знать, к чему все эти штучки, и я не вижу другого способа это выяснить.
  Британским спецслужбам потребовалось почти два часа на то, чтобы найти исчезнувшего русского агента. Мужчина, всего пару дней назад прилетевший в Лондон под именем польского делегата Яна Марковицы, подошел к билетной кассе авиакомпании «Эйр Кэнэда» выкупить билет, забронированный на имя Рене Эриксона, канадского туриста, возвращающегося в Торонто после отпуска в Европе. Агент МИ-5 не без труда опознал в Эриксоне нужного человека, поскольку, хотя внешность Нурича изменилась не слишком сильно – немного другие прическа и одежда в сочетании с загаром как с Ривьеры, – держался теперь русский совершенно иначе. Подобная скорее психологическая трансформация меняет человека сильнее, чем грим. Теперь Эриксон сделался настоящим канадцем – вплоть до произношения. Природный талант в сочетании с одеждой и прочим реквизитом, присланным КГБ в Лондон за неделю до его прибытия и пролежавшим все это время в камере хранения на вокзале Виктория, позволили бы ему в любой нормальной ситуации избежать любых подозрений. Сам Нурич был весьма доволен тем, как до сих пор протекала его операция. Впрочем, в этом с ним согласились бы и Кэссил с Кевином.
  – Скользкий, – продолжал повторять Кэссил всю дорогу до аэропорта. – Чертовски скользкий. Не знаю, чем вас встревожила эта птичка, но если он и правда так хорош, держите с ним ухо востро. В общем, поосторожнее, старина. И простите, что мы его едва не упустили.
  Машина остановилась перед входом в терминал «Транс Уорд Эрлайнз». Кевин летел в Торонто рейсом, прибывавшим всего на пятнадцать минут позже рейса Нурича. В салоне канадского лайнера сидело несколько американских агентов. Еще несколько – вместе с коллегами из Королевской канадской конной полиции – ожидали оба самолета в Торонто.
  Кевин оглянулся на Кэссила.
  – По крайней мере, мы не потеряли его окончательно, так что ничего непоправимого не произошло. Спасибо за помощь. И Дядюшка Сэм будет весьма признателен, если все это останется между нами – и не отразится в отчетности. Никогда не знаешь, где может произойти утечка. А лично я буду признателен, если вы продолжите держать ухо востро. И ребят из Шестерки попросите о том же, ладно? Спасибо и до свидания.
  Он захлопнул за собой дверь машины и зашагал ко входу в терминал. Кэссил продолжал смотреть на двери и после того, как американец скрылся из виду. Потом вздохнул, завел мотор и еще раз оглянулся на здание аэропорта.
  – До свидания, старина, – пробормотал он. – До свидания.
  Кевин засунул руки глубже в карманы пальто в тщетной попытке хоть немного согреться. Он ругал себя за то, что не захватил теплой куртки, он проклинал чертовы капризы здешней погоды, проклинал (правда, вполсилы и не совсем искренне) то, что заставило его выбрать такую профессию, но больше всего проклинал того, за кем гнался.
  Тот, за кем он гнался, прилетел в Торонто в вечерние часы, переночевал в недорогих меблированных комнатах и сел на автобус, идущий в Нью-Йорк. Кевин и целая бригада агентов ЦРУ проводили его до границы. После того как русский агент пересек границу, слежка за ним формально перешла в ведение ФБР – таковы сложные и порой не совсем логичные взаимоотношения между службами, отвечающими за внешнюю и внутреннюю безопасность. Впрочем, как и было сказано, эта смена произошла чисто формально: агентов для слежки отбирал лично пожилой джентльмен, пробивший запрос через Комитет сорока, который, в свою очередь, спустил его лично директору ФБР.
  Хотя директор как никто другой защищает интересы своего ведомства, он не оказал особого сопротивления, подчинившись Комитету и пожилому джентльмену, поскольку все дело выглядело в некотором роде оплеухой разведке Военно-воздушных сил. Некоторое время он повозмущался для протокола, после чего пообещал пожилому джентльмену полное сотрудничество, предоставив в его распоряжение всех запрошенных агентов. Официально агенты работали на Бюро, что снимало неприятные вопросы, неизбежно возникающие при работе ЦРУ на территории Штатов. Впрочем, имелось распоряжение об откомандировании их в распоряжение отдела «С», в соответствии с которым подчинялись они агенту ЦРУ Кевину Пауэллу и лично пожилому джентльмену. Директор ФБР оказался даже так любезен, что позволил Кевину назначить некоторое количество оперативников из ЦРУ, АНБ и разведки ВВС для работы с Малькольмом под прикрытием его ведомства – как гласило распоряжение, «для работы в особых условиях».
  Всю бумажную волокиту взял на себя Карл.
  В Нью-Йорке русский агент поселился в номере в «Билтморе», зарегистрировавшись там под своим канадским именем – Рене Эриксон. В качестве домашнего адреса он назвал меблированные комнаты в Торонто. Этот же адрес значился в его паспорте. Канадские полицейские выяснили, что Эриксон снял комнату в этом доме три месяца назад, а квартплату все время регулярно перечислял через один из банков в Торонто. Эриксон подписался на несколько журналов, открыл банковский счет (хотя банковский клерк, как ни старался, не мог вспомнить внешность клиента) и сделал в городе несколько покупок. Похоже, КГБ не жалел ни времени, ни средств на случай, если их агенту вдруг что-то срочно понадобится. А Нурич и «Гамаюн» явно относились к таким случаям.
  Первый день в Нью-Йорке Эриксон провел так, как и полагалось представителю канадского среднего класса, впервые попавшему в Большое яблоко. Команда Кевина опекала его довольно плотно, но осторожно, используя шестерых пеших агентов и три машины, но постоянно меняя их, чтобы подопечный ничего не заподозрил. Несмотря на неожиданно прохладный по весенним меркам день, Эриксон провел довольно много времени на улице, в основном в кварталах, примыкающих к Таймс-сквер и Мэдисон-сквер-гарден. От здания ООН он держался подальше. Зато то и дело глазел на витрины (довольно неплохой способ наблюдать за тем, что делается за спиной), заходил в магазины, приценивался к товарам, консультировался с продавцами, но ничего не купил. Всех, с кем он говорил, фотографировали, а дополнительные бригады агентов мгновенно выявляли всю их подноготную.
  На Кевина произвели большое впечатление ресурсы, оказавшиеся в его распоряжении. Он попробовал хотя бы примерно прикинуть, во сколько обходится вся эта операция, и испытал соблазн подойти к русскому и предложить делать все, что тому пожелается, при условии, что это будет стоить Соединенным Штатам не больше половины тех денег, что они тратили сейчас на слежку. В 1959 году Хрущев уже делал подобное предложение Аллену Даллесу, и тот отказался. Еще Кевин знал, что собственные фантазии никогда не представлялись пожилому джентльмену слишком забавными… с другой стороны, ему, возможно, никогда не приходилось разгуливать по улицам у Таймс-сквер холодной весенней ночью одетым не по погоде, пытаясь не мешаться под ногами у группы наружного наблюдения и не теряться в толпе, избегая внимания местных проституток, повторявших свое монотонное заклинание: «Не хотите ли? Не хотите ли? Не хотите ли?» Кевину приходилось прикладывать немалые усилия к тому, чтобы держаться в одном ритме со своей дичью – чтобы в нужную минуту не столкнуться с непредвиденным фактором.
  В отличие от того, что проповедуется телевидением, слежка за человеком – даже неподготовленным, не подозревающим о наблюдении, – чертовски трудное занятие. Кевин не сомневался в том, что русский не догадывается о слежке, однако был уверен и в том, что у того достаточно профессионализма, чтобы предпринимать все необходимые меры предосторожности, способные испортить наблюдателям настроение. Ну, например, внезапно ускорять шаг и нырять в дверь или переулок, резко менять направление движения, оборачиваться в самый неподходящий момент, вглядываться в отражения в витринах, входить в лифт и в последний момент выходить из него и так далее. Русский агент делал все это и многое другое, что лишний раз убеждало Кевина: это именно тот, кто им нужен, – и в своем ремесле он чертовски хорош. Группе наблюдения приходилось обходиться без электронных маячков на одежде подозреваемого. Если задуманная русскими операция действительно так важна, тот запросто мог обзавестись детекторами подобных маячков, а вся контроперация строилась на том, что агент не подозревает о наблюдении. Подобная задача была бы непростой даже в удобное время и в удобном месте. В Нью-Йорке же, в дождливый весенний день, на улицах, забитых транспортными средствами, это превращалось в подлинное безумие. Кевин понимал, что спасти их может только обилие грамотных оперативников, готовых разделить с ним это безумие. Поэтому, задумываясь о стоимости операции, Кевин прекрасно понимал, что без доступа к этим практически бездонным ресурсам шансы на успех составляли бы тридцать против семидесяти – при самом оптимистичном раскладе.
  К тротуару рядом с Кевином припарковался потрепанный бирюзовый «Додж-Коронет» 1965 года. Он заглянул в салон, увидел своего старшего заместителя, устроившегося рядом с водителем, и сел на заднее сиденье. Единственным свидетелем этой сцены стал госслужащий из Денвера, набиравшийся храбрости для того, чтобы снять на ночь одну из уличных девиц. Впрочем, он не обратил на машину и севшего в нее человека особого внимания, поскольку интересовало его совсем другое.
  – Есть две новости, – сообщил заместитель, пока автомобиль медленно двигался в направлении Центрального парка. – Во-первых, наш парень установил контакт.
  – Когда? – встрепенулся Кевин.
  – Сегодня вечером, когда он после ужина выходил из гостиницы. Нурич переговорил – совсем коротко – с женщиной на Западной сорок четвертой, перед отелем «Мэнсфилд». Вроде как дорогу спрашивал. Как положено, наша группа отработала ее, сфотографировав их разговор с удаления, хотя снимки, возможно, яйца выеденного не стоят. Наши тачки для этой цели не годятся, если вас интересует мое мнение. Короче, на самом деле он договорился с ней о встрече. Во всяком случае, мы так считаем, потому что они через тридцать четыре минуты пересеклись еще раз. Шли параллельными курсами, время от времени сближаясь, чтобы перекинуться парой слов, хотя, не будь мы начеку, никто бы этого не заметил. Минут через пятнадцать такой прогулки она ему что-то сунула – полагаю, пакет с дополнительными инструкциями или деньгами. А потом каждый пошел своей дорогой.
  – Кто такая? – спросил Кевин.
  – Один из фэбээровцев опознал ее во время второй встречи. Анна М. Брукс, живет в Куинсе, не замужем, сорок пять лет, работает старшим секретарем в довольно солидной консалтинговой фирме, занимающейся, кроме всего прочего, оборонными контрактами. Бюро в свое время натолкнулось на нее по чистой случайности. Они обрабатывали список лиц, потенциально связанных с тем типом, что в семьдесят втором смылся в Будапешт, пообщавшись перед тем с нами. Насколько я понимаю, Бюро тогда пришлось изрядно – даже по их меркам – побегать, и в результате они так и не докопались до того, в чем заключалась ее роль или на кого она работала, зато узнали, что иногда у нее появлялись крупные суммы денег, что у нее странная привычка прогуливаться по странным местам в странное время и что некоторые клиенты ее босса замешаны в довольно сомнительных делах – ничего особо конкретного, но, похоже, русские зондировали почву для будущих операций. Бюро ее не трогало, но и без внимания не оставляло, надеясь, что она выведет их на крупную рыбу. Они уже попросили оставить Анну им, когда придет время действовать.
  – Что ж, пусть, – кивнул Кевин. – Будем надеяться, она простой связной и ничего, кроме своих непосредственных обязанностей в цепочке, не знает. По крайней мере, ясно, что у обоих рыльце в пушку. Передайте Бюро, чтобы ее опекали как можно плотнее – не хуже, чем нашего парня, – и чтобы обо всем докладывали нам. Проверьте ее прошлое. Постарайтесь посадить кого-нибудь из наших в дом, где она живет, и к ней на работу. И сообщите Бюро, что нам, возможно, понадобится поговорить с ней первыми. Никаких дел о шпионаже, и чтобы все было проделано тихо и мирно. А вплоть до дальнейшего распоряжения пусть остается на свободе. Кстати, вы сказали, у вас две новости.
  – Вторая касается старикана. Он здесь, в городе, в квартире у Центрального парка, и хочет вас видеть.
  Карл отворил дверь прежде, чем Кевин успел дотронуться до кнопки звонка. Кевин не заметил, чтобы охранник в вестибюле давал какой-то сигнал о его приходе, а безукоризненный расчет Карла только подогрел его неприязнь к нему. Кевин посмотрел на секретаря в упор и заметил, что его обыкновенно бледное лицо чуть порозовело. Наверное, от жары, не без досады подумал Кевин.
  – Добрый вечер, мистер Пауэлл, – вежливо (но не без некоторого сарказма, по мнению Кевина) произнес Карл. – Мы вас ждали.
  Кевин, не отвечая, проследовал за Карлом в гостиную.
  – А, Кевин, мой мальчик! – вскричал пожилой джентльмен, бодро поднимаясь с дивана. – Заходи, заходи. Ты, должно быть, озяб. Карл, принеси Кевину бренди и кофе.
  Теплое обхождение и царивший в помещении уют немного умиротворили Кевина. Он скинул пальто и, игнорируя протянутую Карлом руку, повесил его на спинку стула. Карл промолчал и вышел на кухню. Кевин увидел на лице пожилого джентльмена улыбку, но тот тоже ничего не сказал.
  – Спасибо, сэр, – произнес Кевин. – Наверно, вы уже слышали, что наш парень установил контакт.
  – Разумеется, слышал, – жизнерадостно откликнулся пожилой джентльмен, возвращаясь на диван. Жестом он предложил Кевину кресло напротив. – Разумеется. Похоже, у нашего парня, как вы, оперативники, любите выражаться, рыльце в пушку. Господи, как поменялся жаргон за эти годы! Порой я думаю, что моему поколению уже не обойтись без словарей ваших словечек, если мы хотим быть понятыми. Да, кстати, я тут присвоил нашему русскому приятелю кодовую кличку «Роза». Я, видимо, все-таки романтик в душе: все надеюсь, что он расцветет во что-нибудь грандиозное, а раз он красный, то и имя подходит.
  Кевин улыбнулся. В комнату вошел Карл, неся на подносе кофейник, чашку, сахарницу, молочнику и маленький графин с рюмкой. Он поставил поднос на журнальный столик между Кевином и пожилым джентльменом – достаточно далеко от Кевина, чтобы тому пришлось привстать с кресла.
  – Это все, сэр? – спросил Карл, обращаясь исключительно к пожилому джентльмену.
  Тот улыбнулся.
  – Да, пока, пожалуй, все. Будь добр, спустись в кабинет связи, переговори с Вашингтоном.
  – Очень хорошо, сэр.
  Кевин дождался, пока тот выйдет, и только потом встал за подносом.
  Пока Кевин потягивал горячее питье, пожилой джентльмен заговорил:
  – Ну что ж, похоже, все пришло в движение. У нас на руках вражеский агент, которого мы держим под колпаком, о чем он предположительно не догадывается. И исходя из информации различных независимых, а значит, заслуживающих доверия источников, нам более-менее ясна цель его операции. Так?
  – Так, – задумчиво подтвердил Кевин. По тону пожилого джентльмена он догадывался, что тот к чему-то клонит и в его словах есть скрытый смысл. Поэтому он терпеливо ждал продолжения.
  – Именно так, мой мальчик! И все же кое-что меня беспокоит… и тебя, судя по твоим рапортам, тоже. Верно?
  – Я старался докладывать по возможности подробнее, сэр, – осторожно ответил Кевин. Само собой, пожилой джентльмен не ошибался, но Кевин все это время пытался убедить себя в том, что его опасения беспочвенны. Он даже не догадывался, что его сомнения отчасти передались донесениям… Впрочем, подумал он, может, это я подсознательно позволил им просочиться.
  – Разумеется, мой мальчик, разумеется. Ты писал отличные рапорты. И все равно мне не по себе. Сам посмотри: Паркинс натыкается на что-то и в результате гибнет. Генерал просит у меня помощи. Ты прослеживаешь действия Паркинса и обнаруживаешь кое-что из того, чем он занимался. Один из наших источников в германском филиале КГБ слышит историю, совпадающую с гипотезой Паркинса. Агент ЦРУ даже наводит нас на новую попытку русских, которую мы отслеживаем и которая приносит все больше плодов. В Лондоне все проходит без сучка и задоринки. Сегодня наш приятель запачкался, выдав при этом их местного агента. Наш Роза, несомненно, весьма опытный оперативник, не какая-то мелюзга, которую посылают для отвода глаз. Ты этого еще не знаешь, но один из информаторов Агентства в Чехословакии подтвердил переброску из Берлина в Лондон с большой вероятностью того, что переброска продолжится из Берлина дальше. Наш источник в ГРУ утверждает, что эксперты КГБ ожидают какой-то активности на западе Соединенных Штатов и привели своих тамошних агентов в состояние повышенной готовности на случай, если понадобится поддержка. Вот так, камешек оттуда, камешек отсюда, – и складывается потихоньку мозаика. И хотя всего мы видеть пока не можем, общая картина ясна. Можно сказать, вполне ясна.
  – Тогда в чем проблема? – почти раздраженно спросил Кевин.
  – Не знаю, – признался пожилой джентльмен. – Именно этого я как раз и не знаю. Все, что нам удалось выяснить, так или иначе связано с той операцией, которую сорвал Паркинс. Все, что от нас требуется, – это перехватить операцию, которую осуществляет сейчас Роза, в самый подходящий для этого момент. Тем самым мы подтвердим наши гипотезы – ну и операцию русских сорвем. Все шито-крыто, и нужно только не упускать нашего приятеля из виду до тех пор, пока мы не решим прижать его к ногтю.
  – И все-таки в чем наша проблема… я имею в виду, помимо этого?
  – Вот это-то, – вздохнул пожилой джентльмен, – меня и беспокоит. Слишком гладко. Мы подтвердили все, что нам уже было известно, и теперь собираем с этого урожай. И это меня тоже тревожит. Кажется, мы упустили что-то прямо у себя под носом, что-то настолько крупное, что не можем охватить это взглядом.
  – И что же нам теперь делать? – с надеждой поинтересовался Кевин.
  – Что делать? Право же, что мы можем делать? Только держаться изначального плана. На случай, если мы вдруг упустим здесь нашего приятеля, ты полетишь в Монтану и будешь ждать его там.
  – А что Малькольм? Как он там, кстати?
  Пожилой джентльмен расплылся в улыбке:
  – Ах да. Наш Кондор. Что ж, похоже, у него все в порядке. По крайней мере, местные его еще не раскусили. Для него это, можно сказать, полезный жизненный опыт. Надеюсь, ему не придется делать ничего, и его изыскания тоже ничего не выявят. Впрочем, в нашей игре он – фигура довольно ценная. Я ввожу в игру еще одну фигуру. Наш друг генерал пытался убедить меня усилить охрану стартовых позиций. Мне его идея не нравится – по крайней мере, в том виде, как он это себе представляет. Русские могут заметить излишнюю активность военных с авиабазы, и хотя они могут списать все на прошлый инцидент, я не хочу рисковать тем, что мы их спугнем, и они примут слишком серьезные меры предосторожности, а то и вовсе отменят операцию вообще.
  При всем этом мне нужно иметь там серьезную группу – на случай, если придется действовать быстро или применить силу. У армии есть люди, уже работавшие с нашей конторой, и я устроил так, чтобы они сейчас проходили подготовку в Монтане, базируясь на Мальстреме. Они сильнее спецназа ВВС, надежнее и лучше подготовлены. Ну и при необходимости мы всегда можем попросить авиаторов, чтобы те их поддержали. Перед тем как ты уйдешь, Карл посвятит тебя в подробности.
  При упоминании имени секретаря Кевин едва заметно поморщился. Когда он поставил пустую рюмку на поднос и совсем уже собирался вставать, пожилой джентльмен внимательно посмотрел на него.
  – Кевин, мой мальчик, ты ведь недолюбливаешь Карла, не так ли?
  Это прозвучало не как вопрос, а скорее как утверждение. Кевин даже не знал, что на это сказать.
  – Сэр?
  – Ну же, мой мальчик, – повторил пожилой джентльмен чуть укоризненно. – Я не слепой и, надеюсь, не тупой. Ты не любишь Карла.
  Кевин внимательно посмотрел на своего начальника. Ему не раз приходилось работать с пожилым джентльменом – в том числе и до появления Карла. Кевин полагал, что хоть немного понимает пожилого джентльмена, его мотивы, а следовательно, знает, как вести с ним дело. И, разумеется, он по-своему любил и уважал его – настолько это вообще возможно в их ремесле. Поэтому решил резать правду-матку.
  – Терпеть не могу сукина сына.
  Пожилой джентльмен расхохотался.
  – Так я и знал, – сказал он, немного успокоившись. – Так и знал. К нему почти все так относятся. Тебе это известно?
  – Могу себе представить.
  – Лично я, хоть и провожу немало времени в его обществе, имею с ним дело исключительно в профессиональном плане. О чем бишь я? Да, я хочу сказать, у меня нет к нему такого отношения, как к Малькольму… или хотя бы к тебе. И об отношении других к нему я тоже знаю.
  – Не могу не признать, на вид он очень профессионален, – буркнул Кевин, стараясь быть объективным.
  – Еще как профессионален, мой мальчик. Еще как. Карл настоящий волшебник, не профессионал, а чудо-профессионал.
  – Ну, – продолжал Кевин, – о его работе не мне судить.
  – Ага, – согласился пожилой джентльмен. – В этом-то все и дело. Тебе неизвестно, на что способен Карл и что он уже делал. Он, так сказать, не кровный член нашей семьи.
  Кевин хмыкнул и позволил себе улыбнуться.
  – Ну да, дело в этом. Или отчасти в этом. Кстати, если уж речь зашла о крови, я вообще не уверен, что она течет в его жилах.
  – Что ж, – пожилой джентльмен поднялся, чтобы проводить Кевина до двери, за которой – в этом Кевин не сомневался – ожидал Карл. – Позволь немного успокоить тебя хотя бы в том, что касается крови. Ты ведь знаешь, мне приходится принимать решения, часто очень непростые. Моя должность изначально создавалась в качестве бюрократического почтового ящика, и хотя я сумел-таки отвертеться от этого хотя бы частично и послать подальше тех, кто хотел бы завалить меня ворохом бумаг, от этих обязанностей меня никто не освобождал. По этой части Карлу просто нет замены – однако ценнее всего он в том, что касается оперативной работы отдела «С» и того, чем занимаюсь я. Решения, которые мне приходится принимать, касаются полевых операций и даются нелегко. Если я и могу их с чем-то сравнить, то только с руководством военными операциями на фронте – думаю, в этом ты согласишься. Они касаются и внешней политики, и отдельных людей, на жизнь которых влияют. Если продолжать сравнение – на жизнь солдат, таких как ты или Малькольм… хотя ты-то быстро, очень даже быстро сам вырастаешь в командира. Однако эти же решения требуют тщательной проработки – занудной, утомительной возни с утверждениями, одобрениями, согласованиями в лабиринте нашей власти. В работе такого рода Карлу цены нет. Все эти социологи, менеджеры по работе с персоналом, так любящие клеить на людей ярлыки, чтобы им платили за открытие очевидного, назвали бы Карла посредником в процессе принятия решений. Такое гаденькое, осторожное название, ты не находишь? На деле Карл помогает мне осуществлять задуманное. Более всего он ценен в таких скользких делах, как это. Политика, которую я провожу, вынуждает меня прибегать к жестким мерам. А ведь меры, требующие той крови, о которой ты говоришь, принимать почти невозможно – это же кровь живых людей. Я не говорю о тех потерях, которые неизбежно связаны с нашей профессией, – ну, всякое может случиться. Я говорю о тех особых случаях, когда ликвидировать людей приходится осознанно. Вот в таких ситуациях – и в подобных других – Карлу цены нет.
  Кевин даже не пытался скрыть скепсиса.
  – Но вы ведь не хотите сказать, что Карл – специалист по ликвидации? Я могу представить, что ему нравится, когда людей убивают, что он даже получает от этого удовольствие, но представить его убийцей не могу. Он не из тех, кто готов идти на такой риск.
  – Ну конечно, нет, – согласился пожилой джентльмен. – Карл не из тех, кого вы называете полевыми агентами. Он стоит над этими событиями и обеспечивает, чтобы было сделано то, что необходимо. – Пожилой джентльмен открыл дверь, пожал Кевину руку на прощание и напоследок добавил: – Карл работает с бумагами.
  Глава 7
  – Когда я беру слово, оно означает то, что я хочу, не больше и не меньше, – сказал Шалтай презрительно.
  – Вопрос в том, подчинится ли оно вам, – сказала Алиса.
  – Вопрос в том, кто из нас здесь хозяин, – сказал Шалтай-Болтай. – Вот в чем вопрос!
  Пожилой джентльмен вернулся в Вашингтон на следующее утро, в полдевятого. В одиннадцать он уже сидел на совещании Координационного совета. Совещания эти проводятся не на регулярной основе – их частота зависит от мировой обстановки. В периоды относительного затишья они могут проводиться всего раз в неделю. Во время кризиса – особенно если США (как это обычно случается) вовлечены в него непосредственно – совещания проводятся не реже раза в день. Сейчас в мире не происходило ничего чрезвычайного, поэтому со времени прошлого совещания прошло целых три дня. На вторую половину дня планировалось заседание Комитета сорока, поэтому Координационный совет хотел подготовить для этого все необходимое.
  В это утро совещание вел представитель Госдепартамента. Еще недавно руководство внешней политикой Америки осуществлялось Генри Киссинджером из подвала Белого дома, а Госдепартамент оставался бессильной марионеткой, правительственным органом, полномочия которого существовали лишь на бумаге. Все изменилось, когда Киссинджер официально стал государственным секретарем, так что к 1974 году Госдепартамент в значительной степени восстановил свои власть и престиж. Чтобы не отставать от веяний времени, а больше из уважения члены совета в неофициальном порядке договорились позволять Госдепартаменту вести все не слишком важные совещания.
  Представитель Госдепартамента был в делах разведки новичком. Прежде он работал экспертом по вопросам экономики сельского хозяйства Африки, однако вследствие своей усидчивой, долготерпеливой (пусть и мало кем замеченной) работы, а также подковерной возни (в которой сам он не принимал участия) он вдруг получил новое назначение и кабинет второразрядного чиновника. Новая работа и связанный с ней престиж тешили его самолюбие. В дополнение к более высоким окладу и статусу эта работа не требовала от него особых усилий и сообразительности. Административными делами, касающимися разведки, он занимался примерно так же, как занимался прежде статистикой по африканским странам, хотя и отдавал себе отчет, что в разведданных разбирается заметно слабее, чем в урожайности тропических культур.
  – Ну что ж, – заявил председатель после того, как представитель военно-морской разведки закончил свой доклад по активности советского и китайского флотов, – с текущей повесткой на сегодня все. У кого-нибудь еще есть вопросы, заслуживающие обсуждения?
  – У меня есть вопрос, – послышался рокочущий бас генерала Арнольда Рота с дальнего конца стола. Вообще-то командующий Военно-воздушными силами редко посещал совещания такого рода – в основном потому, что не любил, чтобы разведка путалась у него под ногами. Пожилой джентльмен, напротив, не пропускал ни одного совещания, поэтому он, увидев входящего в кабинет генерала, сразу понял, что сегодняшнее должно стать интересным. Пожилой джентльмен сидел и улыбался.
  – Как большинству из вас, наверное, уже известно, – начал генерал Рот громче, чем следовало бы, – я – в полном соответствии с инструкциями и с одобрения Комитета сорока – передал дело, которым занимался, в ведение отдела «С». Однако, поскольку с тех пор мне не известно почти ничего о том, как оно продвигается, я хотел бы выслушать всю касающуюся этого информацию.
  Представитель Госдепартамента нахмурился. Впрочем, прежде чем он успел огорчиться еще сильнее, инициативу перехватил пожилой джентльмен.
  – Генерал, – произнес он успокаивающим тоном, – не сомневаюсь, у вас имеются ежедневные доклады, которые мы посылали. Как вам известно, в них пока не содержится почти ничего существенного. Мы следим за русским агентом, имеющим, вероятно, отношение к операции, на которую наткнулись ваши люди. Как только мы узнаем все подробности и будем полностью контролировать ситуацию, мы предпримем шаги, которые сочтет разумными Комитет сорока. Вашу роль в операции тоже определит Комитет, а если у вас есть возражения насчет того, как они ведут дело, я бы предложил вам обсудить этот вопрос непосредственно с ними.
  Генерал насупился. Остальные присутствующие тоже не остались безучастными к этому диалогу: кто-то улыбался, кто-то хмурился. Генерал был всем известен как надоедливая заноза в неудобном месте. Представитель Министерства финансов – отчасти из желания расплатиться по старым счетам, а больше из желания ускорить ход затягивавшегося совещания – принял сторону пожилого джентльмена.
  – Я могу понять озабоченность генерала, – заявил представитель Министерства финансов. – В конце концов, он является наиболее заинтересованной стороной. Однако я глубоко убежден, что ему совершенно незачем беспокоиться на этот счет. Вот мы у себя в министерстве полностью доверяем отделу «С». С точки зрения управления и планирования операция, на наш взгляд, проводится оптимальным образом. Хотя она требует значительных расходов, средства эти используются весьма эффективно. Должен заметить, сэр, – он повернулся к пожилому джентльмену, – ваш секретарь оказал нам в этом вопросе неоценимую помощь. Просто неоценимую.
  Пожилой джентльмен благодарно кивнул.
  – Особо нас радуют два аспекта, – продолжал представитель Министерства финансов. – Осязаемый результат и координация. Насколько я могу судить, наши усилия должны принести вполне конкретный результат. Не просто информацию, а нечто вполне материальное – вроде русского агента. Подобные результаты очень нравятся комитетам, заведующим распределением бюджета. И когда мы сможем продемонстрировать то, на что пошли средства… – Докладчик сделал паузу, порылся в своих бумагах и нашел нужный листок. – И что координируется… как его… Кондором. – Это будет отлично смотреться в отчетности, а как раз в этом мы, видит бог, весьма нуждаемся. В общем, мы у себя в министерстве рады тому, что этим делом руководит отдел «С», и руководит именно так, как он это делает.
  Пожилой джентльмен благодарно кивнул еще раз и с торжествующей улыбкой повернулся к генералу. Тот еще больше насупился, но промолчал, разве что обиженно хмыкнул.
  – А как насчет возможности правдоподобного отрицания? – подал голос представитель Госдепартамента. Как председатель, он ощущал необходимость вставить хоть слово по любому вопросу и был весьма горд тем, что вспомнил подходящий термин.
  Пожилой джентльмен лучезарно улыбнулся председателю. Поставить этого салагу на место не составляло для него почти никакого труда.
  – В том, что касается данного случая, сомневаюсь, что потребность в этом вообще может возникнуть. Мы с предельной ответственностью отнеслись к подборке занятого в операции персонала. Комитет сорока в высшей степени удовлетворен тем, как осуществляется прикрытие этой операции. Так или иначе, я уверен, что операция проводится с максимально возможной скрытностью.
  – Что ж, в таком случае, – кивнул представитель Госдепартамента, – полагаю, все удовлетворены тем, что услышали. Не сомневаюсь, наши коллеги будут держать нас и Комитет сорока в курсе происходящего. Если других вопросов нет, позвольте считать наше совещание закрытым. Все согласны?
  
  Как раз когда представитель Госдепартамента закрывал совещание в Вашингтоне, в Уайтлэше, штат Монтана, Малькольм допил кофе и поставил пустую чашку на стол в доме Нила и Фрэн Робинсонов. Ферма Робинсонов оказалась первой, куда Малькольм заглянул в этот день, и он надеялся, что визит окажется плодотворным. От стартовой позиции городок, если его можно было так назвать, отделяло всего одно фермерское владение. Вообще-то ферма находилась не строго между городом и шахтой, а чуть в стороне, и все равно из всех групп зданий эту отделяло от стартовой позиции наименьшее расстояние. Малькольм понимал, что Паркинс мог попасть к шахте с этой фермы, стараясь бежать (от чего? от кого?) в сторону ярко освещенной стартовой позиции, а не к кучке темных строений, составлявших Уайтлэш. Ферма принадлежала братьям Белл, Льюису и Дэниелу. Когда Малькольм заглянул к ним со своим опросом, Беллы заявили ему, что в ту «выбранную наугад дату» они «были в отъезде». Больше они не сообщили Малькольму ничего. Почти все время разговора с братьями он распинался как мог, но получил в ответ лишь враждебные взгляды. Теперь он ожидал подтверждения их версии – и надеялся получить его от семьи Робинсонов.
  Для того чтобы застать Робинсонов дома, Малькольму пришлось выехать по его меркам возмутительно рано. Зато глава семьи, Нил, и его племянник Пит как раз вернулись с поля на перерыв. Жена Нила, Фрэн, хлопотала на кухне, напевая под нос все время, пока Малькольм пил кофе за огромным кухонным столом в обществе Нила, Пита, Дэйва Ливингстона (дальнего родственника, приехавшего в гости из Канзаса) и бабули Клэр Стоу – потрясающе бойкой пожилой дамы, которой Малькольм дал лет семьдесят, хотя с учетом ее отменного физического состояния сам в этом сомневался. Возраст ее дочери Фрэн он определил лет в сорок пять, ее зятя Нила – около пятидесяти. Племянник Пит производил впечатление тридцатипятилетнего, примерно столько же было и Дэйву.
  Хозяева понравились Малькольму. Как и на других фермах, которые он успел объехать, о нем уже слышали и, можно сказать, все знали. По крайней мере, думал Малькольм с чувством легкой вины, они знают все согласно моей легенде. Все охотно ему помогали и выкладывали даже больше, чем он спрашивал. Особенно Нил. Высокий, загорелый глава семьи говорил от имени всей родни – похоже, он изголодался по новым собеседникам, готовым выслушать его байки, которые семье и знакомым давно уже надоели. Разговаривая, он размахивал своими здоровенными, перепачканными землей ручищами.
  – Черт, Малькольм, да что такого, что мы ведем хозяйство бок о бок с этими их ракетами? Живи как живется – Робинсоны всегда так жили, с тех пор как пришли с переселенцами осваивать эту землю. С тех пор с нами всякое случалось. Ну, жаль, конечно, было отрывать от себя кусок земли под эти железяки, но не будь этого, что-нибудь еще случилось бы, поэтому какая, к черту, разница? Нас это ничуть не угнетает. Да и остальных здешних, думаю, тоже.
  – Нил Робинсон, – вмешалась его теща, – ты давай не увлекайся и не утомляй мистера Малькольма нашими семейными байками. Ему вовсе не обязательно знать подноготную Робинсонов, да и Ливингстонов со Стоу тоже. Все это наверняка ему наскучит… если мы, конечно, не достанем из шкафа какой-нибудь семейный скелет.
  Малькольм расхохотался вместе со всеми. Правда, при этом от его внимания не укрылось то, что Нил Робинсон, похоже, не считал тещины шутки такими уж забавными. Ну да, он улыбнулся, но как-то натянуто, да и веко чуть дернулось.
  – Сдается мне, вы правы, ма. Очень даже правы. – Нил медленно поднялся, вразвалочку подошел к холодильнику и достал из него бутылку из темного стекла. – Пойду-ка я проведаю Кинкейдов – не нужна ли Матту какая помощь с тем трактором, что он разбирает. Приятно было поболтать.
  Низко наклонив голову, Нил медленно вышел с бутылкой пива в руке. На несколько секунд воцарилась тишина. Еще входя на кухню, Малькольм заметил стоявший за дверью ящик пива, но тогда не придал этому значения. Никто не смотрел на него, да и он тоже ни на кого не глядел. Жена Нила погремела еще пару минут кастрюлями, потом тоже направилась к выходу из кухни.
  – Пойду спальню приберу, – объявила она, не обращаясь ни к кому конкретно, и вышла. Малькольм услышал, как она поднимается по лестнице. Снова стало тихо.
  – Не обижайтесь на Нила и Фрэн, – нарушил тишину Дэйв Ливингстон. Мягкость его голоса подтвердила то, о чем Малькольм уже догадывался. – Нил… гм… у Нила небольшие проблемы.
  Малькольм кивнул, вспомнив собственное детство и редкие, полные неловкости визиты дядьки.
  – Ну… да, конечно… – Малькольм тряхнул головой и вернулся к делу. – Так вот, насчет наугад выбранного дня. Вы рассказали мне, что делали днем и вечером, и с этим все в порядке. Я вот подумал, может, вы помните, чем занимались в это время ваши соседи? С ними-то я уже говорил, задавал те же самые вопросы. Просто порой мы замечаем у других такое, что не видим за собой.
  – Тоже верно, – согласился Пит. Он не спеша отодвинулся от стола и тоже поднялся. – Пожалуй, стоит сходить посмотреть, как там Нил.
  – Что ж, – произнес Дэйв, вытягивая ноги и поудобнее устраиваясь на стуле, – дайте подумать. Я шатался весь день у дома, поэтому, наверное, видел все, чем занимались соседи. Когда я в отпуске – как сейчас вот – я от безделья наблюдаю за людьми… хотя в городке, в котором всего три хозяйства, и наблюдать-то особо не за кем. В любом случае это приятная перемена по сравнению с торговым бизнесом. Кроме нас здесь живут Кинкейды – те, что через дорогу, – и старый Гортон, у него магазин и заправка на повороте. Даже не спрашивайте, на какие шиши он живет. Все деньги он получает по соцстрахованию. Не думаю, что топливный кризис его как-то задел: у него и прежде никто не заправлялся, разве что случайный дальнобойщик или заблудившийся турист, свернувший по ошибке сюда с основной трассы в Свитграссе. Ну да, мы все получаем время от времени то, что называем благотворительной подкормкой, но это так, мелочь.
  – Нил не первый год пытается выкупить у Гортона дело, чтобы тот мог переехать в город, где за ним будут ухаживать как надо, – добавила бабуля Стоу, не скрывая своего скептицизма на этот счет. – Он один как перст, за ним смотреть некому, он почти слеп, да и слышит неважно. Мы уйму времени тратим на то, чтобы следить, как бы он не убился.
  – Он-то день провел, как всегда, – вернулся к теме разговора Дэйв. – Сидел у окна с утра до вечера, потом пошел спать. Должно быть, делал перерывы для еды или там чтобы по нужде выйти, – но в остальном со стула не сходил. А вам он что сказал?
  – Немного. Большую часть моих вопросов он не разобрал – хотя, думаю, больше притворялся глухим. Кажется, он не слишком любит наше правительство, – усмехнулся Малькольм.
  Дэйв ухмыльнулся в ответ.
  – Не так уж много тех, кто любит.
  – А что ваши соседи, Кинкейды? – продолжал Малькольм.
  Дэйв нахмурился.
  – Ну, их всего двое, Ширли и Матт. Думаю, Матт весь день работал. Я видел его пару раз. Кажется, пикап чинил. Ширли ездила в город.
  Малькольм кивнул. О проблемах Кинкейда с пикапом он уже слышал от Ширли Кинкейд, симпатичной, хотя и несколько утомленной женщины лет тридцати с небольшим. Что ж, пора задавать главный вопрос, подумал он.
  – А другие ваши соседи? Думаю, ближе всех к вам Беллы – те два брата среднего возраста, что живут дальше по дороге. Не помните, чем они занимались в тот день? И вечер? Их вы не видели?
  Дэйв бросил быстрый взгляд на бабулю Стоу. Та улыбнулась и пожала плечами.
  – Ну, – произнес Дэйв, – с братцами Белл мы общаемся мало. Они живут сами по себе, и нас это устраивает.
  Малькольм облизнул губы. А вдруг?
  – Что, Беллы не слишком-то общительны?
  Дэйв хмыкнул:
  – Скажем так, они люди не нашего круга.
  – Это как? – Сердце у Малькольма забилось чуть быстрее.
  – Ну… – Дэйв пригнулся ближе к нему, словно не хотел, чтобы его услышала пожилая леди. – Скажем так, с тех пор как они сюда перебрались – где-то в середине шестидесятых, – они ни с кем особо не общались, не считая друг друга. Поговаривают, что они… как бы сказать… не совсем просто братья и партнеры.
  – Что-то я не понимаю.
  Дэйв открыл было рот, чтобы ответить, но его опередила пожилая леди:
  – Да ну, Дэви, не хватало еще, чтобы ты распространял всякие слухи!
  – Ну, Малькольму все равно рано или поздно расскажут, – невозмутимо возразил Дэйв, – так что не беда, если он услышит это от нас. Правда в том, – Дэйв понизил голос, – что… ну… нам кажется, братья Белл и не братья вовсе.
  – А кто же тогда? – почему-то шепотом спросил Малькольм.
  – Они вообще странные, как черт знает что, – заявил Дэйв и откинулся на спинку стула.
  – О… – неопределенно протянул Малькольм.
  Дэйв ухмыльнулся.
  – Что-нибудь еще, чем мы могли бы помочь? Кофе? Или у вас остались вопросы?
  Малькольм поблагодарил, качнул головой и, попрощавшись, вышел. На улице он забрался в свой джип и посидел немного, не заводя мотора. Дом Робинсонов стоял слева от него; дальше, по ту же сторону дороги, виднелось несколько хозяйственных построек – амбары, гараж. С западной стороны улицу замыкал дом старого Гортона, и его бензоколонки темнели изваяниями по обе стороны дороги. Шланг одной указующим перстом торчал в направлении южной проселочной дороги, шланг другой указывал на еще более разъезженный проселок, сворачивавший на север, к канадской границе и таможенному посту, которым пользовались время от времени дальнобойщики в надежде избежать высоких пошлин на основном шоссе. Агент Стюарт рассказывал Малькольму, что во времена сухого закона бутлегеры пользовались этой дорогой, чтобы избегать немногих амбициозных и сохранивших верность присяге агентов, пытавшихся остановить контрабанду спиртного. Справа от Малькольма, почти напротив дома Робинсонов, виднелись здания, принадлежавшие семье Кинкейдов: дом, амбар, гараж и маленький сарай для инвентаря. Единственные другие постройки, сохранившиеся с тех пор, как Уайтлэш был маленьким, но настоящим городом, находились у Малькольма за спиной: несколько пустующих деревянных коробок с заколоченными окнами – похоже, для защиты от возможных вандалов. В общем, от города осталось не больше двух десятков зданий на повороте дороги.
  И весь путь сюда я одолел, чтобы найти двух гомосексуалистов, уединившихся на глухой ферме, подумал Малькольм. У меня просто талант находить пустышки. Он повернул ключ в замке зажигания. И прежде чем тронуться с места, покосился в просвет между домами слева, в котором зеленели поля. Где-то там, за тремя холмами, на расстоянии пяти миль отсюда находилась стартовая позиция, где убили Паркинса. Увидеть ее Малькольму не позволяли холмы, но он решил, что по ночам отсветы мощных прожекторов видны и в Уайтлэше. Он посмотрел в боковое зеркало заднего вида, которое снова покосилось. Малькольм давно сражался с этим чертовым зеркалом, причем поездки по местным проселкам явно склоняли чашу весов в пользу его противника. Сейчас в зеркале отражалось только крошечное бурое пятнышко – крыша фермы Беллов. Повернувшись в ту сторону, Малькольм с некоторым усилием разглядел небольшую выпуклость, под которой жили двое единственных подозрительных личностей, найденных за все время опроса.
  Господи боже, подумал он и тронул машину с места.
  Рабочего энтузиазма у Малькольма заметно поубавилось после того, как его любопытство относительно братьев Белл удовлетворилось довольно пошлым откровением. Он намеренно позволил себе заблудиться в местных проселках и устроился на обочине перекусить. Покончив с ленчем, Малькольм просто посидел, глядя на далекие Скалистые горы, снежные вершины которых ломали горизонт на западе. В конце концов он вздохнул, решил, что рабочего времени осталось всего ничего, и не спеша поехал обратно в Шелби.
  Ближе к вечеру Малькольм выполз из своего номера в мотеле посмотреть, не отыщется ли какой новый ресторан, чтобы пообедать. Пока он решал, в какую сторону идти, от автовокзала Порт-Оторити на Манхэттене медленно отъехал автобус компании «Грейхаунд», маршрутом до Сент-Луиса. В числе прочих пассажиров на нем выехал канадский турист Рене Эриксон. Кроме него в автобусе сидели агенты американских спецслужб – трое мужчин и одна женщина, несколько чопорных пожилых леди, беззубый старик, неумытый моряк, четверо усталых студентов, возвращавшихся по своим институтам, пара средних лет из Дубика, проводившая в Нью-Йорке второй медовый месяц, то и дело настороженно оглядывавшийся по сторонам сбежавший из дома юнец и две монахини неопределенного возраста в положенных их сану платьях. На протяжении тридцати двух часов поездки к пассажирам, взявшим билет до конца, то и дело подсаживались разнообразные попутчики, сходившие с автобуса через несколько миль после посадки. Даже водитель не подозревал о том, что перед его автобусом, направлявшимся, согласно заветам Хораса Грили, на Запад, и следом за ним едут несколько машин с агентами спецслужб.
  
  Кевин позвонил пожилому джентльмену за час до отхода автобуса.
  – Наш приятель тронулся с места, сэр. Роза купил себе билет на автобус до Сент-Луиса. Мы подсадили в салон несколько своих людей и будем вести его на протяжении всего пути.
  – Отлично, Кевин, мальчик, отлично. Это рейс без остановок?
  – Нет, это не экспресс. Множество остановок на пути, хотя они не дольше полутора часов, да и таких всего две. Маршрут проложен по местам, куда мало кто ездит. Расчетное время прибытия в Сент-Луис – послезавтра в полдень. Тамошнее отделение ФБР не обнаружило никаких следов того, что он бронировал билет куда-то дальше, так что, возможно, там у него встреча с местным связным.
  – Отлично, отлично. Не спускай с него глаз, мой мальчик.
  – Постараюсь, сэр. Как Кондор?
  – Держится молодцом, хотя, боюсь, ему начинает надоедать поручение. Он просил проверить двух подозреваемых, но сам не верит в то, что они каким-то образом связаны с нашими проблемами. Судя по его рассказу, я склонен с ним согласиться, хотя рад, что он сумел нарыть хоть что-нибудь. Это демонстрирует его способность думать своей головой, ибо ты всегда найдешь нечто подозрительное, если будешь смотреть внимательно. Пока что я просил его копать дальше. С его головой может и что-то интересное найти.
  – Больше ничего нового?
  – Нет, – ответил пожилой джентльмен. – Здесь ничего. Я скоро свяжусь с тобой.
  Пожилой джентльмен солгал Кевину. Из благих побуждений, но солгал. Нет, он и правда не знал ничего нового, но не потому, что не старался. Все это время он очень осторожно, используя возможности ЦРУ, пытался выведать, не затеяла ли русская разведка что-то необычное. Он буквально кожей ощущал какую-то неправильность происходящего и надеялся, что поиски либо докажут беспочвенность его опасений, либо помогут найти их причину.
  Однако до сих пор не обнаружилось ничего такого, чего он не знал, и это тревожило его все сильнее.
  Глава 8
  – Какая медлительная страна! – сказала Королева. – Ну, а здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте! Если же хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее!
  Следующее утро в штате Монтана выдалось ясным. В ресторане, куда Малькольм пришел позавтракать, его настроение заметно улучшилось. Он уже знал большинство утренних посетителей, по крайней мере в лицо, так что любезности, которыми он с ними обменивался, звучали совершенно искренне. Без четверти восемь он находился в десяти милях от Шелби, чтобы объехать тех, кто жил на севере и востоке от стартовой позиции, на которой был убит Паркинс.
  По дороге Малькольм слушал передачи разных радиостанций – от совсем мелких, в которых фермерские новости и местные сплетни перемежались умеренно популярными композициями, до крупных, непрерывно крутивших кантри-музыку. Из них он выбрал одну, из Грейт-Фолс. Значительная часть современной поп-музыки Малькольма раздражала, но утренняя программа этой станции посвящалась старшему поколению, ровесникам рок-н-ролла, рожденным в конце 50-х – начале 60-х, мелким правительственным чиновникам, продавцам супермаркетов, белым воротничкам, синим воротничкам и прочим профессионалам, у которых эта музыка пробуждала воспоминания о тех временах, когда им не надо было торопиться по утрам на работу. Время от времени музыка прерывалась, разумеется, рекламой, нацеленной на ту же возрастную категорию, так что песни золотых вчерашних дней помогали продавать новые сорта мыла.
  От музыки Малькольм приободрился. Солнце пригревало, на ярко-синем небе не было ни облачка, и джип весело пылил по сельским проселкам. Малькольм ехал не слишком быстро, опустив боковое стекло, и свежий весенний воздух приятно холодил лицо, принося в салон запахи полей. Он вел машину, подпевая радио. Радиодиджей – скорее всего, по чистой случайности – поставил три песни подряд в хронологическом порядке их премьер в эфире. Первая песня – самого начала 60-х – представляла собой грустный рассказ юноши, которому родители не позволяют жениться на девушке из бедной семьи. Песня исполнялась подростковым фальцетом. Вторая песня появилась уже в середине десятилетия, у более продвинутого поколения. Жалобная композиция посвящалась знакам одностороннего движения, не оставляющим молодому человеку никакого выбора. Третья и последняя перед перерывом на рекламу песня снова исполнялась фальцетом, но далеко не подростковым, и вопли о грядущей революции вполне соответствовали бунтарскому духу шестьдесят девятого. За песней последовал перерыв с рекламой пива, после чего радиодиджей врубил свежий молодежный хит: двенадцатилетний секс-символ жаловался на муки неразделенной любви.
  Дослушав песню до конца, Малькольм покачал головой. Надо же, сколько лет потребовалось, чтобы все вернулось к исходной точке. Многовато…
  Дорога была совершенно пуста. Малькольму не встретилось ни одной машины на протяжении получаса – с того момента, как он свернул с основной дороги. В этом квадрате находилось несколько ферм, ни одна из которых не располагалась к стартовой позиции ближе чем в одиннадцати милях. Малькольм сомневался, что Паркинс мог появиться с одной из них. Пожилой джентльмен согласился с ним, когда Малькольм позвонил ему накануне вечером, но настоял на том, что нужно все-таки объехать и эти фермы. В конце концов, объяснил пожилой джентльмен, Малькольму необходимо задержаться в этих краях, так что продолжение опросов станет хорошим объяснением. Еще пожилой джентльмен посоветовал не спешить, против чего Малькольм, получавший удовольствие от поездки, абсолютно не возражал.
  Не доезжая трех миль до первой из намеченных на сегодня ферм, Малькольм перевалил через холм и увидел стоявший у обочины автомобиль. Его первая мысль была о том, что опасно ставить машину прямо за вершиной, где на нее легко налететь. Машина стояла, покосившись, почти съехав в кювет. Малькольм сбавил скорость до минимальной. В автомобилях он разбирался неважно, но разглядел, что модель новая и в хорошем состоянии, не считая нескольких царапин на голубой краске. Кто-то склонился над передним бампером спиной к Малькольму. Этот кто-то услышал шум его джипа и обернулся. Малькольм увидел, что этот кто-то на самом деле не этот, а эта, и она пытается накачать спустившую шину. Малькольм затормозил в десяти футах от машины, заглушил мотор и вышел помочь.
  В первую очередь он почему-то обратил внимание на то, что номер у машины канадский. Наверное, заблудившаяся туристка, подумал он, или девица с какой-нибудь фермы в Альберте ехала на свидание с дружком, свернула не в ту сторону и сама не заметила, как со своей спущенной шиной оказалась на территории Соединенных Штатов.
  Потом Малькольм пригляделся к самой женщине. Среднего роста, даже чуть коренастая. Он вспомнил, как Макгифферт учил его идентификации, и попытался составить в уме полицейское описание: рост пять футов пять дюймов, сложение между стройным и коренастым (Малькольм так и не научился определять вес на глаз), смуглая кожа (индианка?), лицо симпатичное, даже привлекательное, глаза карие, волосы черные. Одета в нейлоновую ветровку (размер груди средний, несколько непрофессионально подумал он), синие джинсы, теннисные туфли. Славная улыбка.
  – Прошу прощения, – произнесла она. Голос был мягкий, негромкий. – Вы не могли бы мне помочь?
  Малькольм улыбнулся в ответ:
  – Могу попробовать, хотя предупреждаю: механик из меня никудышний.
  Она рассмеялась:
  – Надеюсь, это не отнимет у вас много времени. Мне просто никак не удается отвинтить крышку с ниппеля.
  С момента приезда Малькольма в Монтану это была первая встреченная им незамужняя женщина (взгляд машинально отметил отсутствие кольца на безымянном пальце). Глупо, конечно, подумал он, рассчитывать на какие-то отношения с ней: девушка очень скоро вернется к себе в Канаду, а он продолжит свои опросы. И все же, подходя к ее машине, Малькольм представил, как они обедают вместе в ресторанчике в Шелби. Как они туда попадут, он, правда, пока не знал и поразмыслить над этим не успел.
  – Что ж, попробуем, – произнес Малькольм, нахмурившись, чтобы произвести впечатление серьезного и умелого. Жаль, он не пожевал резинку после завтрака, чтобы избавиться от привкуса кленового сиропа во рту. Постарайся не дышать на нее, подумал он. – Посмотрим, что здесь. – Он обеими руками взялся за ключ и потянул (хоть бы штаны не треснули по шву!). Колпачок подался. – Да вы, наверное, не в ту сторону тянули.
  Ответа он не услышал. Про себя Малькольм успел отметить шорох одежды и хруст гравия под ногами, однако слишком сосредоточился на задаче, чтобы обратить на это внимание. Последнее, что он ощутил, – как холодит пальцы металлический ключ. А потом девушка с размаху огрела его дубинкой по затылку, и Малькольм, потеряв сознание, осел на землю. При этом он ударился локтем о ключ, но боли уже не почувствовал.
  Девушка негромко позвала. Мужчина, прятавшийся в кювете, выбрался на дорогу и подошел к ней. Кожа у него была такая же смугловатая. Пока девушка втыкала Малькольму в руку шприц, мужчина быстро обыскал его. Потом, спустив ему рукав, с помощью девушки поднял его и положил в багажник машины. Достав с заднего сиденья брезентовый мешок, он вынул номерные знаки провинции Альберта и быстро привинтил их на джип Малькольма вместо старых, американских. Пока мужчина менял номера, девушка налепила на двери поверх военных опознавательных знаков декоративные полосы. Мужчина сел за руль джипа и повел его на север; девушка поехала следом на своей машине, поддерживая дистанцию примерно в милю. Вся операция – с момента, как Малькольм остановился, и до того, как девушка тронула голубую машину с места, – не заняла и пяти минут. Более чем приемлемый риск с учетом пустынной местности.
  Если не считать оклика, которым девушка позвала своего спутника, они не обменялись ни единым словом.
  Обе машины ехали по накатанным проселкам, но чаще по неровным дорогам, проложенным фермерами и бутлегерами. Спустя всего двадцать минут они, минуя пограничные посты, въехали на территорию Канады. Через час они уже удалились на три десятка миль от того места, где похитили Малькольма, так и не встретив по пути ни одной машины. Направлялись они к ферме в десяти милях от маленького – всего в четыре раза больше Уайтлэша – канадского городка. Машины по очереди свернули с дороги и заехали во двор. Девушка остановила автомобиль за домом, у двери на кухню. Мужчина загнал джип в гараж, вышел и закрыл за собой ворота. Подходя к дому, он негромко насвистывал. Вдвоем они занесли бесчувственное тело Малькольма внутрь и прикрыли за собой дверь.
  Кондора отловили, и никто даже не заметил его исчезновения.
  
  Автобус компании «Грейхаунд», на котором ехал Нурич, свернул с магистрали в пятнадцати милях к востоку от Цинциннати. Обычный автобус продолжал бы маршрут, не останавливаясь на ленч, до самого городского автовокзала, но этот следовал по так называемому молочному маршруту, обслуживавшему расположенные в стороне от торных путей остановки. Водителю такой маршрут даже нравился. Хотя любой съезд с магистрали удлиняет маршрут, да и хлопот с напоминаниями пассажирам о том, что им сходить, на порядок больше, такая поездка позволяла увидеть настоящую Америку – крошечные городки, не поглощенные еще расползающимися пригородами. Водитель даже говорил жене (в относительно редкие встречи), что «молочные» рейсы обладают своей поэзией и когда-нибудь он станет рассказывать об этом молодым шоферам, а те будут только кивать с разинутыми ртами.
  – Это как наблюдать вымирание бизонов, – добавлял он. – Типа того.
  В пятнадцати милях от Цинциннати автобус остановился в одном из тех городков, которые с появлением скоростных автомагистралей оказались на отшибе. У людей отпала нужда сворачивать сюда, чтобы заправить машину или закусить перед въездом в столицу штата, как это было до строительства автострады, сократившей путь на пятнадцать миль или двадцать минут. Впрочем, и сейчас окрестные фермеры заезжали на заправку выпить кофе… собственно, и не на заправку уже, а на стоянку транзитных грузовиков, пользующуюся неплохой репутацией у дальнобойщиков Среднего Запада. Новому владельцу бывшей бензоколонки, а ныне стоянки даже удалось убедить автобусную компанию сохранить здесь остановку для заправки и ленча.
  Автобус припарковался между двумя одинаковыми тягачами с фурами-полуприцепами. Пассажиры, не дожидаясь особого приглашения, высыпали из салона и потянулись кто в туалет, кто – если мог себе это позволить – в кафе. Агенты, следившие за Нуричем, продолжали наблюдать за своим объектом, но эта остановка ничем не отличалась от других на пути в Сент-Луис. До сих пор он не сделал ничего подозрительного, так что и здесь от него не ожидали ничего такого. Агенты переглянулись, когда он забрал из автобуса свой чемодан, но когда он вышел из туалета переодетым и побритым, снова расслабились.
  Нурич как следует подкрепился ростбифом с картошкой, стаканом молока, пирогом и чашкой кофе. Четверо американских агентов рассредоточились по площади кафе. Двое агентов постарше сидели спиной к Нуричу. Элен, женщина-агент, и третий мужчина помоложе, с длинными волосами, в синих джинсах, линялой рубахе и бутсах, что соответствовало образу студента, расположились по обе стороны от русского у стойки.
  Агент в первой из следовавших перед автобусом машин остановил ее рядом с грузовиками, вышел и сделал вид, что звонит из будки телефона-автомата. На самом деле он говорил в микрофон миниатюрного передатчика, докладывая ситуацию Кевину, – тот находился в машине, следовавшей за автобусом, а сейчас стоявшей у заправки в пяти милях отсюда.
  – Они сидят в кафе и едят, – сообщил он. – Все как прежде. Роза под колпаком. По расписанию они должны выехать через восемнадцать минут. Пока водитель следовал расписанию с точностью до минуты, и не похоже, что он собьется с графика.
  – Где остальные? – спросил Кевин, глядя на проносившиеся мимо по автостраде машины.
  – Первый стоит у бензоколонки. Если Роза выйдет и попробует сесть в другую машину, он это увидит. Его напарник делает вид, будто возится с мотором, но на самом деле они в любой момент готовы сорваться с места. Второй стоит у домов в сотне ярдов от заправки. Ведет наблюдение.
  – Ладно. – Кевин зевнул. Пока что все протекало на редкость скучно. Вряд ли что-то могло случиться до прибытия в Цинциннати, да и там вероятность чего-либо неординарного сводилась к минимуму. Роза взял билет до Сент-Луиса, хотя Кевин не имел ни малейшего представления о том, что ждет их там. – Второй, выезжайте за три минуты до отхода автобуса. Не торопитесь, чтобы вам не пришлось в случае чего возвращаться. Первый, вы будете двигаться прямо перед автобусом. Старайтесь не отрываться от него, но так, чтобы Роза ничего не заподозрил. Первый, доложите, когда автобус выедет со стоянки, – мы тоже тронемся и догоним его перед въездом в город. Там нас ждут две местные группы – на случай, если наш знакомый сойдет. Терпите, ребята, всего несколько часов осталось. Конец связи.
  Кевин повесил микрофон на крючок и взял у своего помощника засохший сандвич с сыром и ветчиной. Отворилась левая дверца, и водитель, разминавший ноги на обочине, сел за руль.
  – Ну, братцы, и осточертело же мне таскаться в этой тачке, – заявил он. – Думаете, Роза сойдет в Цинциннати? Хоть там разомнусь как следует…
  Кевин покачал головой:
  – Очень сомневаюсь. Если только у него не забит там контакт со связным. Впрочем, с ним никогда ничего не знаешь заранее.
  Водитель хмыкнул и потянулся за термосом с кофе. Кевин откусил еще кусок черствого сандвича. Он вдруг вспомнил, что уже летал в Цинциннати, и совсем недавно, – выводить Кондора из спячки. Он попытался на мгновение представить, чем сейчас занимается Малькольм, проглотил кусок и принялся думать о секретарше из нью-йоркского отдела ЦРУ.
  Водитель автобуса как мог дольше оттягивал объявление об отправлении. Ему нравился владелец стоянки, и он понимал, что чем дольше задержатся здесь пассажиры, тем больше купят. Никогда не помешает оказать услугу приятелю, считал водитель. Примерно половина пассажиров после его объявления поспешили вернуться в автобус – включая двух агентов, которые ели за столиком. Спустя еще две минуты на свои места в автобусе вернулись все пассажиры, кроме пятерых: младшего агента, Элен, пожилой леди, моряка и Розы.
  Пожилая леди допила свой кофе, громко рыгнула и отсчитала мелочь, чтобы расплатиться. Она возвратилась в автобус, когда до отхода оставалось меньше трех минут. В кафе остались моряк, двое агентов и объект наблюдения. Роза, похоже, не торопился. Агенты начинали нервничать.
  Спас положение для женщины-агента не кто иной, как моряк. Вообще-то он пялился на нее с самого начала поездки. Элен не отличалась какой-то особой привлекательностью, но и моряк, похоже, не был слишком разборчив. В конце концов, она единственная из пассажирок в возрасте старше восемнадцати и младше пятидесяти ехала без спутника. Элен заметила его внимание, но отнеслась к нему с юмором и попыталась представить, как бы он поступил, узнай, что в ее сумочке лежат пистолет и рация, а под поясом спрятан миниатюрный, острый как бритва кинжал в ножнах. Когда пожилая леди расплатилась своими медяками, моряк решил, что пришла пора действовать. Он придвинулся к Элен совсем близко и, дыша на нее перегаром, поинтересовался, не хочет ли она, вернувшись в автобус, пересесть к нему. Элен не упустила такой возможности. Она громко и отчетливо отвергла его предложение и посоветовала отчалить, пока она не позвала водителя автобуса. Оскорбленный в лучших чувствах моряк пробормотал нечто нецензурное и, пошатываясь, направился к выходу. Этот инцидент подарил Элен возможность отложить посадку до самого последнего момента, оставаясь рядом с Розой.
  Нурич встал. Он заплатил еще тогда, когда официантка принесла ему заказ, так что мог не задерживаться у кассы. До отхода автобуса оставалась минута. Элен старательно избегала смотреть в его сторону, но оба – и она, и «студент» – обратили внимание на то, что свой чемодан Роза оставил у стула. Ни она, ни ее напарник не произнесли ни слова. Никто другой в зале не заметил того, что произошло. Официантка за стойкой досыпала сахар в сахарницы, со стороны кассы чемодана вообще не было видно, повар все это время не выходил из кухни. Кроме них в кафе находились только трое дальнобойщиков, и сидели они с другой стороны полукруглой стойки.
  «Студент» возвращался в автобус перед Розой. Место Нурича находилось в передней части автобуса. Трое мужчин-агентов сидели за ним, Элен – через ряд спереди. «Студент» и Нурич возвратились на свои места за полминуты до отправления.
  Элен лихорадочно размышляла. Ей приходилось выбирать, наблюдать ли за чемоданом или следовать за объектом. И времени на принятие решения у нее оставалось очень мало – даже позвать на помощь было нельзя. Русский мог оставить чемодан для передачи, а мог честно забыть его. Если бы она достала рацию и сообщила о ситуации Кевину, это мог бы заметить вероятный сообщник Розы, и тогда вся операция оказалась бы под угрозой. Если бы Элен попыталась связаться с Кевином из туалета, чемодан остался бы на это время без присмотра. Она могла бы намеренно опоздать на автобус, но это тоже грозило бы операции: Роза, вероятно, догадался бы, что кто-то остался с его чемоданом. Изобразить из себя простодушную клушу и принести Розе его забытый чемодан она тоже побоялась. Элен прикусила губу и, так и не найдя выхода из тупика, бросилась к автобусу и поднялась в салон прямо перед водителем.
  Медленно, взревывая дизелем, автобус задним ходом начал выруливать со стоянки. Двое агентов в автобусе не знали о чемодане, но и они догадывались, что что-то пошло не так. Все предыдущие посадки в салон происходили спокойно, без спешки. Любое отклонение от нормы автоматически означало неприятности. Но подобно своим коллегам, знавшим про чемодан, поделать они ничего не могли. Не могли даже поговорить друг с другом. Роза же сидел у себя на месте как ни в чем не бывало.
  Автобус остановился, тронулся вперед, миновал бензозаправочные колонки и выехал к повороту на дорогу. Нурич сорвался с места как раз тогда, когда водитель притормозил, проверяя, свободна ли полоса.
  – Будьте добры, выпустите меня! – воскликнул русский. – Я чемодан в кафе забыл, а до города и на другом автобусе доеду. Насчет билета разберусь в вашей конторе в Цинциннати.
  Ошеломленный водитель, не раздумывая, дернул за рычаг, и дверь с шипением отворилась. Нурич соскочил на обочину прежде, чем водитель нашел что сказать. Он пожал плечами, закрыл дверь и вырулил на дорогу.
  Элен вздрогнула, когда дверь за Розой закрылась. Она на мгновение зажмурилась, потом повернулась к коллегам. На их лицах читалось то же беспомощное отчаяние. Остановить автобус они не могли, преследовать Розу – тем более: он бы все понял, и операция на этом и закончилась бы. Впрочем, русский, возможно, и так знал, что за ним следят… хотя его трюк, может, был простой мерой предосторожности. Автобус снова притормозил у знака перед выездом на шоссе.
  Элен посмотрела в окно. Машины наблюдения – как авангард, так и арьергард – находились слишком далеко, чтобы перехватить Розу у стоянки и проследить, встречается ли он там с кем-нибудь, даже если связаться сейчас с ними по рации. Элен решила рискнуть: конечно, был шанс на то, что она сорвет операцию, но в случае бездействия он превращался в почти абсолютную неизбежность.
  Элен вскочила и подбежала к водителю.
  – Пожалуйста, остановите! – почти срываясь на крик, взмолилась она. – Выпустите меня отсюда! Я беременна, меня тошнит, сейчас вырвет! Я позвоню со стоянки мужу в Цинциннати, он заберет мои вещи на автовокзале, а потом подъедет за мной сюда.
  Не дожидаясь ответа водителя, она протянула руку, дернула за рычаг и выпрыгнула из автобуса до его остановки.
  Элен пошатнулась, но сумела удержать равновесие.
  Водитель потрясенно смотрел на то, как уже второй пассажир покидал автобус в течение какой-то минуты. Он разинул рот, снова не нашел что сказать, философски покачал головой и закрыл дверь. В конце концов, мало ли что придет в голову этим идиотам, верно? Элен подождала, пока автобус не проедет мимо. Теперь она стояла на стоянке грузовиков, и Роза запросто мог увидеть, что она сошла. Если русский вооружен, ничто не мешает ему застрелить Элен прежде, чем она успеет заметить угрозу. Она инстинктивно напряглась в ожидании пули.
  Никто не выстрелил.
  Медленно, очень медленно, прижимая сумочку к груди, Элен двинулась в направлении стоянки. Один из сотрудников, протиравший стекла стоявшей у заправки машины, удивленно покосился на нее, но промолчал. Она заглянула в машину – никого.
  Так же осторожно Элен подошла к боковому выходу из кафе. За спиной послышался вздох пневмосистемы тормозящего грузовика, и она оглянулась через плечо, но увидела всего синюю махину, выруливающую на шоссе. Элен обошла угол и заглянула в окно, пытаясь разглядеть сквозь свое отражение интерьер кафе. Розы внутри не оказалось. Она вошла, нервно стуча каблуками по плиточному полу. Взгляд направо… взгляд налево… Миновала стойку, за которой сидели, любезничая с пухлой официанткой, двое дальнобойщиков. Они замолчали, глядя на нее, но Элен не обратила на них внимания и прошла в следующее помещение – кассу заправки. Еще один сотрудник заполнял там какие-то бланки.
  За спиной хлопнула дверь, и агент едва не взвизгнула от неожиданности. Рука сама собой нырнула в сумочку, и Элен наполовину обернулась, чуть пригнувшись. Владелец машины, стоявшей у колонки, – толстый, лысеющий экономист из Кентского университета, – с удивлением увидел перед собой странную женщину, смотревшую в его сторону с полубезумным выражением. Поскольку в самом себе он был совершенно уверен, мужчина оглянулся через плечо, но не заметил ничего особенного. Повернув голову обратно, он увидел, что она смотрит в ту же сторону. Поосторожнее с безумными тетками, подумал экономист.
  Элен на мгновение зажмурилась от облегчения. Держи себя в руках, скомандовала она себе. Головой думай, головой. Она вышла и быстрым шагом обошла стоянку по периметру. Розы там не оказалось. Элен полезла в сумочку за рацией, но передумала. Отбросив всякую заботу об анонимности, она забежала обратно в кафе.
  – Прошу прощения, – обратилась Элен к официантке и дальнобойщикам. – Я сотрудник полиции. На автобусе, который только что отошел отсюда, ехал один человек. Мы его преследуем. Он сошел с автобуса и вернулся сюда. Куда он направился?
  Двое у стойки и официантка удивленно переглянулись. Элен хотелось с визгом поколотить их кулаками, так медлили они с ответом.
  – Так вы, стало быть, коп? – поинтересовался один из водителей.
  – Да, и все это очень важно. Пожалуйста, ответьте мне быстро, видели ли вы кого-то из пассажиров после отхода автобуса?
  Первый дальнобойщик нахмурился и хотел что-то сказать, но его опередила официантка:
  – Да, я видела. Он вошел прямо сюда, а вышел через заправку.
  – Но куда он отправился? – Элен едва не срывалась на крик. – Вы видели, куда?
  – Я же сказала – на заправку, – повторила официантка, которую все это начинало беспокоить. Три недели назад пьяная туристка схватила нож для разделки мяса и изрядно попортила им казенную мебель. Владелец заявил, что в этом и ее, официантки, вина – и с какой, интересно, стати? Ей очень не хотелось повторения чего-нибудь в этом роде.
  – Но его там уже нет! – выкрикнула Элен.
  – Ну а я-то тут при чем? – взвизгнула в ответ официантка.
  – Послушайте, девочки, – вмешался второй дальнобойщик, явно не любитель громких сцен, – почему бы нам всем не присесть и не обсудить все спокойно? А потом мы могли бы все пойти и поискать его, если это так нужно.
  – Некогда, – ответила Элен уже спокойнее. – Скажите, а после автобуса отсюда еще кто-нибудь уезжал?
  Официантка, слегка успокоенная сменой тона Элен, пожала плечами:
  – Только Пуласки на своей колымаге… но он здесь все время ездит.
  – Ба, – вскинулся первый дальнобойщик, – если на то пошло, я тоже видел. Ну, за рулем-то был старина Фриц собственной персоной. Однако, когда он выезжал отсюда, в кабине с ним еще кто-то сидел.
  – Куда они направились? Вы знаете, куда они направились?
  – Ну, знать-то не знаю, но Фриц ездит из Чикаго, стало быть…
  – Оставайтесь здесь! – рявкнула Элен. Она пулей выбежала из кафе и посмотрела вдоль шоссе – сначала в одну сторону, потом в другую. К этому времени в ее руке уже появилась рация.
  – Горлица-три, – такой у нее был позывной, – вызываю Центр. Горлица-три – Центру. У нас пожар. Повторяю, у нас пожар. Срочно сюда.
  В двух милях от этого места Кевин жестом дал водителю знак прижаться к обочине. Ехавшая за ними машина последовала их примеру. Потянувшись за микрофоном, Кевин вгляделся в шоссе. С того места, где они остановились, уже можно было разглядеть выезд со стоянки, где в последний раз видели Розу.
  – Горлица-три, говорит Центр. Где вы и что, черт подери, у вас там творится?
  – Роза соскочил с автобуса прежде, чем тот выехал со стоянки. Я преследовала его, но опоздала. Полагаю, Роза уехал на грузовике, который только что отсюда выехал. Я видела один, стартовавший в направлении Цинциннати примерно в это время. Синий следует за автобусом с интервалом в несколько минут. Мне нужна помощь – подержать всех, кто здесь, на предмет проверки.
  У Кевина мгновенно пересохло во рту.
  – Горлица-три, Роза разведывал это место, прежде чем слинять?
  – Не знаю. Не представляю, каким образом. Думаю, он просто хорошо подготовился – ну и сам чертовски хорош.
  – Похоже на то. Не уходите со связи. Центр – всем машинам. Слышали переговоры?
  Одна за другой три остальные машины и ожидавшие в Цинциннати группы подтвердили, что в курсе плохих новостей.
  – Ладно, теперь делаем вот что. Четвертая (машина, которая вместе с автомобилем Кевина шла в арьергарде автобуса) направляется на стоянку. Поможете там Горлице-три разобраться с местными и обеспечите прикрытие. – Указанная машина немедленно тронулась с места и поехала к стоянке грузовиков. – Первая, продолжайте следовать перед автобусом. Вторая, отстаньте немного. Если повезет, грузовик догонит вас через несколько минут. Попробуйте разглядеть, сидит ли в нем Роза. Ну и все, что полагается: номер, описание и прочее. Потом выходите из игры – считайте, вы засветились. Я еду за ним один до тех пор, пока на помощь не подтянутся экипажи из Цинциннати. Может, позову на помощь Первую. До тех пор пока Вторая не увидит Розу, считайте, у нас неприятности. Крупные неприятности.
  Выключить микрофон Кевин не потрудился. Он с такой силой повесил его на крючок, что чуть не оторвал петлю.
  – Вот сукин сын, – буркнул он, когда машина тронулась с места. – Чертов сукин сын.
  Водитель промолчал. Он осмелился подать голос только через милю, когда они уже миновали стоянку.
  – Сэр, – осторожно спросил он, – а не стоит ли нам связаться с конторой, сообщить им плохие вести?
  Некоторое время Кевин молча смотрел в окно на проплывающие мимо холмы.
  – На кой черт? – произнес он наконец. – Мы сами пока не знаем подробностей.
  Они проехали в молчании еще пять миль, потом из динамика донесся треск помех.
  – Вторая вызывает Центр, Вторая вызывает Центр. Грузовик обогнал нас тридцать секунд назад и скрылся из виду. Я не радировал раньше из опасения, что он заметит это в зеркала. Мы на девяносто процентов уверены, что пассажиром там едет Роза. Повторяю, мы полагаем, это Роза. Номера грузовика считали, описание тоже есть. Прием.
  – Хорошо, – с облегчением выдохнул Кевин. – Сообщите это в Вашингтон по закрытому каналу. Мне нужно знать все, что они смогут нарыть на этот грузовик, и знать это срочно. Натравите на них Старика, если для этого нужно согласование. Мы пойдем по следу. Цинциннати, подготовьте экипажи нам на смену. Я не хочу засветиться. Первая, плюньте на автобус. Держим под колпаком грузовик, пока нас не сменит Цинциннати. Конец связи.
  Кевин нетерпеливо поерзал в кресле. Водитель прибавил газу, обгоняя редкие в этот час попутные машины. Через пару минут они догнали грузовик, как раз въезжавший на окраину Цинциннати. Прикрывая рукой микрофон, Кевин подтвердил машине номер два, что грузовик тот самый, потом скомандовал водителю отстать.
  Глянув в зеркало заднего вида, Кевин заметил, что его помощник на заднем сиденье тоже нервно поглядывает в зеркало. Кевин улыбнулся и покачал головой.
  – Ф-фух, – произнес он. – Едва не ушел.
  
  Нурич, спрыгнув с автобуса, быстрым шагом вернулся на стоянку. Войдя в кафе через боковую дверь, он обогнул стойку, почти не сбавляя шага взял свой чемодан и, не глядя на остальных, вышел в дверь, ведущую на заправку. Там уже стоял в ожидании отъезда грузовик с полуприцепом. Нурич обошел кабину и открыл правую, пассажирскую дверь.
  – Мистер Пуласки? – обратился он к полному, нервно ерзавшему на месте водителю. – Меня зовут мистер Джонс. Полагаю, вы меня ждете. Поехали? Путь предстоит неблизкий.
  Нурич сунул чемодан за спинку кресла и вскарабкался на пассажирское сиденье. Водитель судорожно сглотнул, чуть дрожащей рукой потянул за рычаг переключения передач и вывел тяжелую машину на шоссе.
  Мистеру Пуласки очень хотелось сохранить веру в святого Христофора, несмотря даже на то, что святой плохо кончил.
  Глава 9
  – Что это ты выдумываешь? – строго спросила Гусеница. – Да ты в своем уме?
  – Не знаю, – отвечала Алиса. – Должно быть, в чужом. Видите ли…
  – Не вижу, – сказала Гусеница.
  – Боюсь, что не сумею вам все это объяснить, – учтиво промолвила Алиса. – Я и сама ничего не понимаю. Столько превращений в один день хоть кого собьет с толку.
  – Не собьет, – сказала Гусеница.
  – Вы с этим, верно, еще не сталкивались, – пояснила Алиса. – Но когда вам придется превращаться в куколку, а потом в бабочку, вам это тоже покажется странным.
  – Нисколько! – сказала Гусеница.
  – Что ж, возможно, – проговорила Алиса. – Я только знаю, что мне бы это было странно.
  – Тебе! – повторила Гусеница с презрением. – А кто ты такая?
  Мужчина любил решать ребусы – любил с самого детства. Это ведь так здорово – разгадать загадку, придуманную кем-то, совершенно тебе незнакомым. Он вообще любил тайны – от обычных игр в шарады и до загадок истории. Впрочем, его восхищала жизнь как таковая – в конце концов, жизнь ведь тоже загадка, верно?
  Он посмотрел на распростертое на кровати тело Малькольма.
  Восхитительно, подумал он, просто восхитительно. Еще большее восхищение вызывал у него способ, с помощью которого он собирался решить этот ребус. Взгляд его скользнул по голой руке Малькольма. Чуть выше локтя на коже темнели три крошечные точки. Девушка в другом конце комнаты убирала в футляр инструменты. Что ж, нельзя не признать, она хорошо знает свое дело. Это как раз то, что сейчас нужно. Как бы ему ни нравилась работа с психотропными препаратами, хорошо, что прислали именно ее, – в противном случае ему пришлось бы тратить время на то, чему ее обучили в Центре, а у него была совсем другая специальность.
  Девушка обернулась. Она не произнесла ни слова, но явно ожидала его распоряжений.
  – Кажется, – произнес он по-английски, – ситуация изменилась настолько, что нам стоит посоветоваться с начальством.
  Это удивило девушку.
  – Но зачем? Вряд ли они предложат нечто новое. Ко времени, когда они свяжутся с директором, будет поздно что-то менять.
  – Знаю, – отозвался ее спутник. – Но наше начальство имеет право одобрить план, который я предложу.
  Девушка промолчала, но было заметно, что ей это не нравится. Маловато у нее интереса к жизни. Как все-таки удачно вышло, что руководителем назначили его! Он почти не менял тона, но теперь в его голосе зазвенели командные нотки.
  – Посмотри за ним до моего возвращения и выведай о нем все, что сможешь. Не сухие даты, а его личность – пристрастия, антипатии, страхи. Страхи важнее всего. Я не ожидаю от тебя чудес психоанализа, но хочу, чтобы ты с ним хорошо познакомилась. Это может помочь вытянуть из него пару-другую важных личных тайн. А их, в свою очередь, можно при необходимости использовать против него.
  – Вы собираетесь сохранить ему жизнь?
  – Более того, товарищ, я намерен его использовать.
  – Но как? Не думаю, чтобы его можно было подкупить или обратить. Мы могли бы, конечно, запугать его, чтобы заставить действовать в нашу пользу, но от него ведь никакого толку. Он даже не профессионал. Зачем ему нам помогать?
  – Затем, что в конечном счете нам нужно одно и то же. Все, что известно американцам, – это что сюда направляется советский агент, а их покойник каким-то образом связан с другим советским агентом по имени Крумин. Им нужен Крумин. Мне кажется, мы сможем убедить этого Кондора нам помочь.
  – А для этого вам нужно связаться с начальством?
  – И немедленно. Мы можем продержать американца здесь до вечера. Если он не выйдет с ними на связь, он все равно что покойник. Мне не нужно, чтобы в наши дела встревало его начальство. Они неминуемо заинтересуются нами, и к тому же они ведь упертые, слишком любят делать все по-своему.
  – И как долго нам придется держать его под контролем?
  – Неделю, максимум десять дней. События разворачиваются слишком быстро, так что вряд ли все продлится дольше.
  Девушка даже не пыталась скрыть своего скептицизма.
  – Вы думаете, у нас получится?
  – Разумеется. Это вполне в наших силах. А теперь за работу. Я вернусь к половине пятого.
  – А что, если они не одобрят вашей идеи?
  Мужчина нахмурился.
  – Ну, это будет не так интересно, но не страшно: просто станем действовать согласно изначальному плану.
  Он повернулся и, насвистывая, спустился по лестнице. Девушка смотрела в окно, как он, надев куртку, садится в машину и отъезжает. Она вздохнула, постояла у окна еще несколько минут и направилась к конторке за инструментами. Спустя две минуты после того, как она выдернула иглу шприца из руки Малькольма, тот застонал. Полностью в сознание он не пришел, балансируя где-то на грани забытья. Медленно, очень медленно девушка начала задавать вопросы.
  В голове у Малькольма клубились сны: какие-то уродливые, отвратительные фантазии всплывали, сплетались, срастались друг с другом, вызывая у него странную смесь страха и омерзения. Это продолжалось мучительно долго, и все время та часть его сознания, которая пыталась цепляться за реальность, бессильно наблюдала за происходящим. Первые более-менее внятные мысли, которые смогли пробиться сквозь эту дрему, потрясли его почти до слез.
  Я вернулся, подумал Малькольм, хотя плохо представлял, где находился прежде. Это напоминало пробуждение после затяжной попойки. В памяти всплыл образ девушки у обочины, а вслед за ним – воспоминания о том, чем он занимался, куда ехал. Малькольм заставил себя лежать совершенно неподвижно, ничем не выдавая того, что очнулся. Глаз он не открывал. Чисто подсознательно он напряг мышцы – тело, похоже, было невредимо, если не считать ноющей боли в затылке. Контактные линзы оставались в глазах. Малькольм лежал на спине, раздвинув ноги, привязанные к чему-то за лодыжки так, что он мог подвинуть их лишь на пару дюймов. На запястьях тоже что-то было, очевидно наручники, и тонкая цепочка, которую он нащупал пальцами, явно к чему-то крепилась. Короче, двигаться он практически не мог. Малькольм лежал, повернув голову направо, и его щеки касалось что-то прохладное. Простыни, подумал он. А затылком я ощущаю подушку. Одежду на нем, похоже, оставили – за исключением рубахи с длинными рукавами и башмаков.
  Малькольм сосредоточился на звуках. Откуда-то доносилось негромкое гудение; судя по всему, его источник находился в этом же доме. Где-то в другой части здания слышались голоса, тихая музыка. Радио? Малькольм напряг слух, но никого поблизости не услышал. Стараясь не тянуть носом воздух слишком шумно, он принюхался. В первую очередь он узнал собственный запах – кислый запах пота, немытого тела. Мне не жарко, подумал он, так почему же я вспотел? Он понюхал еще. Домашняя пыль, какая-то дезинфицирующая жидкость, странный запах, какой бывает в медицинском кабинете, аромат какой-то еды на плите, а еще… кофе.
  Медленно, осторожно Малькольм приоткрыл правый глаз, надеясь, что, раз он лежит правой щекой на подушке, этого никто не заметит.
  Он лежал в постели. За складками белоснежной простыни оказалась выбеленная или оклеенная белыми обоями стена. Комната. Маленькая комната. С его кровати была видна открытая дверь, а за ней – короткий коридор и лестница. Слева от двери стояла старая деревянная конторка. За ней виднелись две полки; Малькольм предположил, что их больше, просто остальные с его места не разглядеть. На конторке находились большие электронные часы со светящимися стрелками и циферблатом. В комнате хватало света, так что светящегося фосфора не потребовалось – Малькольм и так рассмотрел время: 4:45. Что, подумал он, это еще сегодня? Слышавшееся гудение исходило именно от часов.
  Малькольм притворялся спящим еще около минуты. Ничего нового он за это время не узнал, но неподвижность начала утомлять – как физически, так и морально. Он не помнил точно, надо ли время от времени шевелиться, чтобы не сводило мышцы, но на всякий случай остался неподвижным. Еще его охватила тревога, которая с каждой секундой усиливалась. Он не имел ни малейшего представления о том, кто его похитил и зачем, однако это вполне могли оказаться убийцы Паркинса. Это нравилось Малькольму все меньше. Он наконец вспомнил, что означают эти странные ощущения и хаос в голове. Как-то раз его допрашивали, обколов разной дрянью, и все это очень напоминало тот инцидент. Значит, его похитители выкачали из его бедной одурманенной головы все, что он знал, – тем более Малькольм пробыл у них по меньшей мере полдня.
  Из этого вытекало еще одно, не самое утешительное предположение. Малькольм при всем желании знал слишком мало, чтобы допрашивать его на протяжении нескольких дней. Умелому дознавателю хватило бы и часа на то, чтобы выведать все необходимое. Поэтому то, что Малькольм все еще оставался в живых, ничего не значило. Насколько можно судить, он представлял собой улику. Не самую, скажем честно, угрожающую, но все же улику. А раз так, проблему. Проблему, разрешить которую можно просто и с минимальными затратами – всего одной пулей.
  Ну ладно, подумал Малькольм, все же постараюсь прожить как можно дольше. Он открыл глаза, повернул голову и потянул затекшие мышцы, насколько это позволяли узы.
  – Полагаю, последние несколько минут вы притворялись, – произнес мягкий, вежливый голос откуда-то слева.
  Малькольм вздрогнул и посмотрел в сторону говорившего. Ему-то казалось, что в комнате никого нет. Голос принадлежал подтянутому мужчине среднего роста, непринужденно развалившемуся в ротанговом кресле. Его кожа тоже была смуглой, хотя и посветлее, чем у девушки на дороге, – это вполне можно назвать ранним, весенним загаром. Однако что-то подсказывало Малькольму, что цветом кожи мужчина обязан не солнцу, а наследственности. Лицо казалось слишком узким для того, чтобы быть привлекательным. Нос среднего размера, губы хорошей, правильной формы, да и уши тоже. Мягкие темные волосы, постриженные чуть длиннее, чем полагалось бы в армии, обрамляли улыбающееся лицо. Но в первую очередь внимание Малькольма привлекли глаза. Узкие, немного раскосые, с большими зрачками на белоснежных, без единой прожилки белках.
  – Для начала, – продолжил мужчина, – позвольте вам кое-что объяснить. Прежде всего вы надежно обездвижены. Попытки освободиться обречены на неудачу. Впрочем, даже если бы вы не были связаны, любое сопротивление или попытка к бегству привели бы к неприятным для вас последствиям. Вы останетесь в таком положении до тех пор, пока я не сочту, что вы осознали это должным образом. Нейтрализация подобных усилий доставит мне не много удовольствия и ровным счетом никакого интереса, а смысла в них все равно не будет. Прошу вас, не утомляйте меня, нападая на одного из нас или пытаясь бежать.
  Малькольм сглотнул, стараясь увлажнить пересохшее горло.
  – Я никогда не любил утомлять кого-либо, – произнес он.
  – Вот и отлично! – с облегчением воскликнул мужчина. – Просто замечательно! Я так и думал, что у вас, Малькольм, окажется чувство юмора. Оно вам здесь очень даже не помешает. Но еще и сообразительность? Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.
  Поиграй с ним, подумал Малькольм. Пусть забавляется.
  – Ну, я рад, что вам это нравится. Постараюсь сделать все возможное, чтобы катить мяч куда нужно.
  – О, надеюсь, что так. В таком случае наше сотрудничество может стать приятным для обеих сторон. У нас наверняка найдется о чем рассказать друг другу. Однако же, полагаю, вам в нынешнем состоянии это не совсем удобно, да и мышцы, наверное, затекли. Как считаете, вы могли бы спуститься вниз, или же вам проще побеседовать здесь?
  Надо осмотреть дом, насколько это возможно, решил Малькольм.
  – Я бы попробовал идти. И потом, мне нужно в туалет.
  – Ну конечно, – радушно промурлыкал мужчина. – Разумеется.
  Он встал из кресла с кошачьей легкостью и склонился над кроватью. Джемпер он надел поверх легкой футболки. Впрочем, чуть ниже левой подмышки свитер слегка оттопыривался. Мужчина развязал лодыжки Малькольма и отпер ключом цепочку, крепившую наручники к левой ножке кровати. Сами наручники он при этом не снял.
  Для этого ему пришлось придвинуться к Малькольму совсем близко. Малькольм прикинул, стоит ли лягнуть его ногами в голову… ну, или огреть наручниками. Однако даже голос мужчины не давал повода усомниться в его стопроцентной уверенности в себе. Да и двигался он с легкостью настоящего профессионала. Более того, он не мог не догадываться, какие мысли мелькают у Малькольма в голове. Малькольм не испытывал никаких сомнений в том, что при прочих равных шансах этот странный мужчина без труда одолеет его в поединке любого рода. По правде говоря, Малькольм ощущал себя маленькой пухлой мышкой, развлекающей очень опытного хорька, и это ощущение ему сильно не нравилось.
  Хозяин дома помог Малькольму встать на ноги и спуститься по лестнице на первый этаж, к туалету. Малькольм медленно и спокойно поднял свои скованные наручниками руки и вопросительно глянул. Мужчина почти сочувственно улыбнулся, но отрицательно покачал головой. Наручники как были, так и остались на запястьях.
  Как выяснилось, пользоваться туалетом со скованными руками – занятие не из легких, на грани возможного. Малькольм понял, что его пленитель отказался снять наручники не столько из соображений безопасности, сколько ради того, чтобы унизить и деморализовать его. Покончив с неотложными делами и с трудом оправив одежду, Малькольм покосился на свое взъерошенное отражение в зеркале. Глаза покраснели от сна в контактных линзах, кожа чуть побледнела по сравнению с утром. Во всем остальном он казался в порядке – усталый, небритый, грязный, но все же более-менее в норме.
  Боже праведный, подумал он, я даже чувствую себя более-менее в норме. Почему я не кричу? Почему испытываю только беспокойство, а не панику? Малькольм тряхнул головой, так и не найдя ответа. За дверью мурлыкал что-то себе под нос хозяин дома. Тональность и темп мелодии слегка менялись – видимо, по мере нараставшего раздражения из-за того, что он, Малькольм, так долго возится в этом чертовом сортире. Не факт, конечно, но скорее всего.
  Малькольм попробовал составить психологический портрет мужчины за дверью, представить его более человечным, чтобы с ним было проще разговаривать и вообще иметь дело. Это же гибрид, вдруг догадался он, какая-то уродливая помесь… кого?.. Пожилого джентльмена, Кевина и Карла! Нельзя сказать, чтобы такой «портрет» утешил Малькольма. Он поежился и отворил дверь.
  Мужчина улыбнулся ему. Малькольм решился на небольшой эксперимент.
  – Бьюсь об заклад, вы подумали, что я провалился в дыру.
  Улыбка у мужчины стала шире, почти искренне веселой. Он даже негромко рассмеялся.
  – Ну, не совсем. Вам повезло, что этого не случилось. Боюсь, плавать в этих наручниках было бы слегка затруднительно.
  – Думаю, да, – согласился Малькольм.
  – Давайте-ка присоединимся к моей коллеге, – предложил мужчина.
  Девушка ждала их на кухне, занимаясь готовкой. Она на мгновение оторвала глаза от мяса, встретилась взглядом с Малькольмом и снова занялась своим делом. У Малькольма сложилось неприятное впечатление, что она смотрела на него точно так же, как на мясо, которое резала. Повинуясь жесту мужчины, он сел на стул у стола.
  Девушка закончила с мясом и молча принесла Малькольму чашку кофе. Она покосилась на мужчину, но тот отрицательно покачал головой. Вместо этого он кивнул в сторону второго стула, и она послушно села. Мужчина вежливо подождал, пока Малькольм допьет чашку, и снова наполнил ее из кофейника, который поставила на стол девушка. Только после этого он заговорил:
  – Полагаю, у вас имеются к нам вопросы.
  Малькольм подумал, прежде чем спрашивать. Веди себя умно, но не слишком умничай.
  – Могу я тоже воспользоваться сывороткой правды?
  Мужчина улыбнулся, хотя вопрос явно пришелся ему не по вкусу. У любой шутки есть свои пределы.
  – Мне очень жаль, но вам придется просто поверить нам – руководствуясь своими инстинктами, конечно.
  Малькольм пожал плечами.
  – Ну, не знаю. Скорее всего, вы прекрасно знаете вопросы, которые мне хотелось бы задать. Может, ради экономии сил и времени вы просто расскажете все, не дожидаясь моих вопросов? Возможно, мне захочется узнать что-то еще, но так вы, по крайней мере, поведаете свою историю без помех и перебиваний.
  Мужчина благодарно кивнул.
  – Отличное предложение, Кондор… что за отвратительная кличка. Просто ужасная безвкусица. Порой отсутствие фантазии у вашего начальства меня просто поражает. Но ладно, я отвлекся. Меня зовут Чу. Мою помощницу – Шейла Мин. Вообще-то это не настоящие наши имена, но даже если бы мы представились настоящими, все равно пришлось бы переиначить их на английский манер. В противном случае, боюсь, вы бы коверкали их при произношении, а нам это было бы неприятно. Мы сотрудники разведки Китайской Народной Республики, и вы находитесь у нас в плену, в доме, расположенном в Канаде, недалеко от границы с Монтаной. Возможно, нам стоит начать рассказ с событий, имевших место несколько лет назад. Как вам известно, отношения между Союзом Советских Социалистических Республик – этой огромной страной, которую в Америке называют просто Россией, – и нашим государством на протяжении последнего десятилетия остаются напряженными. В действительности они таковы еще с тех пор, как Китай объединился после Второй мировой войны, а этот псих генералиссимус с позором бежал с материка. Конечно, случались смягчения и обострения этих отношений. Хотя в целом обе страны остаются тем, что вы назвали бы «союзниками», периодически дело доходит до вооруженного противостояния. В числе прочего это противостояние проявляется в том, что ваши писатели, вероятно, назвали бы «темным миром шпионажа». Нам обязательно надо побеседовать с вами об этом литературном жанре. Я ведь тоже посвятил довольно много времени его изучению, пусть и не так профессионально, как вы.
  На протяжении многих лет мы разрабатывали различные проекты совместно с советской разведкой. Примерно столько же лет мы противостояли их попыткам шпионить за нами и лезть в наши дела. Порой у наших агентов дело доходило до прямых стычек с советскими агентами – как, кстати, и с вашими. Однако обычно мы обходились взаимоприемлемыми мерами вроде дипломатических нот, высылок и тому подобного. В начале тысяча девятьсот семьдесят четвертого года по вашему календарю наши страны обменялись очередными такими ходами.
  Как раз в это время мы обнаружили весьма интересные вещи. Один советский агент, который прежде почти не светился в операциях, кое-что нам рассказал. То, как мы это узнали, дает почти стопроцентную гарантию того, что его начальство осталось в неведении. Не буду утомлять вас ненужными подробностями – суть в том, что начиная с шестьдесят четвертого года с нашими тайными операциями начали происходить довольно неприятные вещи. Скажем так, нам это очень не нравилось. Так вот, пойманный советский агент поделился с нами – после некоторого убеждения – кое-какой информацией, позволившей связать все инциденты в единую цепочку. И еще он сообщил имя – имя офицера советской разведки, управлявшего всеми этими операциями и лично принимавшего в них участие. Его фамилия – Крумин. Да, Крумин. Допросив вас, мы убедились, что это имя вам известно. Оно связано с загадочной смертью вашего агента Паркинса. Каким именно образом, мы знаем не больше, чем вы, но связано. Другие данные, которые выложил нам советский агент, подтверждают эту связь.
  Пойманный агент, оперативник среднего звена, работавший в органах с начала Второй мировой войны, за это время повидал довольно много. Он рассказал уйму интересного и помимо того, что нас беспокоило больше всего. К сожалению, Крумин, похоже, очень ответственно относится к вопросам безопасности, а агент знал ситуацию только в общих чертах. Впрочем, и этого более чем достаточно. Судя по всему, Крумин не имеет постоянной приписки, зато ему даны самые широкие полномочия. Он орудует по всему земному шару. Агент полагает, правда, что он предпочитает страны третьего мира. Его можно назвать специалистом, но узким, в той области, которой Советы обычно не занимаются. Пойманный агент подарил нам один бесценный бриллиант: информацию об операции, которую Крумин проводит в Соединенных Штатах, причем в этом конкретном регионе. Агент помог нам отследить некоторые перемещения Крумина. Конкретного описания Крумина у нас нет. Известно только, что он немолод. Мы не представляем, чем конкретно он занят в Соединенных Штатах, кто здесь с ним работает. Мы полагаем, что он сейчас в Америке или направляется в нее. Потому мы здесь и находимся. Мое начальство чрезвычайно недовольно деятельностью Крумина в Китае. В высшей степени. Однако выражать это недовольство советскому руководству было бы глупо. Прежде всего бессмысленно, а главное, это продемонстрировало бы определенную слабость с нашей стороны. Поэтому мы должны пообщаться с Круминым на месте действия. Собственно, это и является целью нашей операции.
  Шейла работает в Канаде уже два года. Она получила визу беженца с японскими корнями. Мы нашли ей канадских родственников – далеких, но вполне правдоподобных. Пара невинных стариков. Они не сомневаются в ее происхождении. Они проживают в том, что у вас называется «домом для престарелых», в Летбридже. Их внучатая племянница навещает их раз в неделю, а еще готовит документы на получение канадского гражданства. Она живет здесь, на их старой ферме, выращивает экологически чистые овощи для ресторанов. Я въехал в страну месяц назад, незаконно, но здесь все верят в то, что я ее родственник, приехавший в гости. Ее старики тоже в это верят. К счастью, в этих краях довольно много выходцев из Восточной Азии. К сожалению, большинство из них японцы, но нам удается под них подделываться. А для людей западных мы все на одно лицо – что нам даже на руку. Вот в вашей стране очень трудно раствориться где-либо, за исключением Сан-Франциско и Нью-Йорка. Полагаю, ваши агенты сталкиваются с похожими проблемами в Китае и Африке.
  Мое задание предельно просто: найти Крумина и узнать все о его китайских операциях. Владея этой информацией, мы сможем счесть его не представляющим угрозы и тем самым эффектно и унизительно утереть нос Советам. Вплоть до сегодняшнего дня нам не везло. Поскольку действовать в Монтане нам трудно, пришлось искать информацию из других источников. Нам известно, какого рода делами Крумин занимался в Китае. В Монтане ничего подобного не происходило. Во всяком случае, до смерти мистера Паркинса. Некоторое время назад Шейла, пользуясь… гм… определенной методикой, завербовала служащего Военно-воздушных сил, работающего на авиабазе Мальмстрем. В обмен на денежное вознаграждение, а также на, скажем так, некоторые плотские удовольствия он передал нам довольно много информации.
  Малькольм покосился на девушку. В голосе Чу послышались садистские нотки, но она никак не отреагировала. Чу тем временем продолжал:
  – Военный думает, что сведения о системе охраны пусковых шахт помогают Шейле провозить контрабандой марихуану. Само собой, он держит нас в курсе всего необычного, что происходит в этих краях. При вашей странной американской страсти все выбалтывать, узнать последние новости нам не составило труда. Смерть Паркинса нас заинтересовала. Разумеется, на самой базе из нее тайны не делали, хотя сомневаюсь, что о ней знал кто-то из рядовых местных жителей. Хотя нашему информатору ничего толком не известно, за исключением того, что ВВС утаивают факт убийства на стартовой позиции, его информация позволяет предположить – возможно, мы излишне оптимистичны, – что в этом замешан Крумин. Когда он сообщил о том, что на базу прибыл «офицер спецслужб», которому устроили поездку по всем точкам и который потом уехал в Шелби, мы поняли, что вашим властям известно что-то помимо самого факта убийства. Все тот же военный помог нам узнать цель вашей поездки; он даже обеспечил нас такими мелочами, как фотографии вас и вашей машины. Ну а мы, потрудившись немного, сумели отыскать вас, колесившего по прерии согласно своей славной легенде.
  – Но зачем? Зачем было похищать меня? Не понимаю…
  Чу улыбнулся:
  – Ваше, так сказать, похищение – просчитанный риск. Мое начальство согласилось со мной в том, что нам необходимо знать, многое ли известно американцам. С одной стороны, это сэкономит нам силы и время. С другой – нам необходимо добраться до Крумина раньше вас… ну или, по крайней мере, одновременно. В противном случае наши позиции в игре с Советами заметно ослабнут. Изначальный план предусматривал похищение, допрос и вашу смерть – скорее всего, в результате автокатастрофы. Ваша гибель, разумеется, привлекла бы внимание ваших властей к этому месту, но мы надеялись, что к этому времени опередили вас на несколько ходов, первыми найдем Крумина и уберемся восвояси. Однако у меня возникла идея получше.
  – А в этой идее получше я остаюсь в живых? – поинтересовался Малькольм. Вплоть до описания того, что сделала девушка с типом из ВВС, история представлялась ему просто любопытной. Теперь же, когда в нее оказался вовлечен он сам, все это живо его обеспокоило.
  – Ну разумеется! Если вы, конечно, сыграете свою роль как надо.
  – А моя роль заключается в…
  – Давайте, – перебил Малькольма Чу, – не будем забегать вперед. Всему свое время. Самое важное в моей операции – это нейтрализация Крумина. Таким образом, она не нацелена ни против Соединенных Штатов, ни против их интересов, хотя, конечно же, нельзя отрицать того, что в ваших интересах, чтобы Китай и Советский Союз продолжали держать друг друга за горло. В последнее время США и Китай относятся друг к другу вполне дружески, и это идет на пользу обеим сторонам. Так что наш добрый жест к вам будет принят с благосклонностью и, возможно, сопроводится ответными любезностями. Подобный обмен можно считать дополнительным унижением для Советов. Учитывая все это, зачем убивать американского агента, который не угрожает ни мне, ни моей стране? Особенно такого малоэффективного агента, как вы?
  Я нахожусь в Канаде лишь временно. Моя легенда разовая и не рассчитана на повторное применение. Легенда Шейлы и без того не отличается надежностью. В случае, если ее прошение о гражданстве рассмотрят, ее подвергнут тщательной проверке. Мы и в первый раз, провозя ее сюда, испытывали сложности с иммиграционной службой. Второй проверки Шейла может и не выдержать, а ведь до рассмотрения осталось совсем немного времени. И в любом случае она уже собрала с работающего здесь источника информации, так сказать, максимально возможный урожай. После того как мы вас допросили и узнали все, что вы могли сообщить, стало ясно, что в исходный план нужно внести изменения. В связи с тем, что моей целью является нейтрализация Крумина и Соединенные Штаты не участвуют в этой операции в качестве враждебной нам стороны, учитывая состояние отношений между двумя нашими странами, сомнительное будущее в Канаде как у меня, так и у Шейлы, а главное – возможности, открывающиеся перед нами благодаря тому советскому агенту, которого ваши коллеги преследуют по всей стране, я решил, что гораздо целесообразнее сохранить вам жизнь. И начальство согласно с моим планом.
  – Но я все равно не понимаю…
  – Вы станете двойным агентом.
  Малькольм улыбнулся:
  – Правда?
  Чу улыбнулся в ответ:
  – Правда. Подумайте сами. Вы ведь тоже ищете Крумина. Вы стараетесь расследовать смерть Паркинса. Ну а в настоящий момент вы пытаетесь найти способ избежать смерти от наших рук. Все, что я говорил насчет отношений между нашими странами, остается в силе. Во всяком случае, сейчас мы вам не враги. Мы вам и не друзья, но наши интересы совпадают. Вам нужен Крумин. Нам нужен Крумин. Почему бы не поделить его? Вот что я предлагаю. Мне известны данные вам инструкции, ваши пароли и отзывы, ваши условные сигналы и знаки – по крайней мере достаточно хорошо, чтобы понять, когда вы попытаетесь нас предать. Я не предлагаю вам отказываться от поставленных задач. Все, что я предлагаю, – это небольшое дополнение. Прежде чем мы передадим Крумина вам, мы его допросим и все узнаем насчет операций в Китае. После этого он ваш, и мы расходимся. Существует даже вероятность того, что ни вы, ни мы Крумина не поймаем. Может, ваш друг Кевин Пауэлл со своими людьми возьмет его первым. Вполне возможно, Крумин и есть тот самый советский агент, которого они сейчас преследуют. В таком случае мы ничего не потеряем, а получим хотя бы удовлетворение от того, что Крумина нейтрализовали.
  Разумеется, до окончания операции мы станем вас контролировать. Когда вы вернетесь в Монтану, с вами будет постоянно находиться один из нас. Поверьте, мы профессионалы, а следовательно, любую попытку уклониться от выполнения условий нашего уговора пресечем решительно и с максимальной эффективностью. Когда же операция завершится, вы, разумеется, сообщите обо всем своему начальству. Не думаю, что это их особенно обрадует, но и огорчить не должно. Само собой, до тех пор, пока мы вместе, мы ни в коем случае, ни намеренно, ни случайно не будем информировать их о нашем сотрудничестве.
  Малькольм нахмурился:
  – А как насчет альтернативы?
  Чу снова улыбнулся:
  – Альтернативы? Альтернатива у вас только одна: смерть. Мы не можем рисковать, если вы не готовы хоть в какой-то степени сотрудничать с нами. Если вы отвергнете наше предложение, из этого будет следовать то, что вы не готовы сотрудничать, и у нас просто не останется иного выбора.
  – Полагаю, от меня требуется принять решение прямо здесь и сейчас?
  – О нет, нет, конечно. Не спешите. У нас все равно еще целых полчаса до того, как вам нужно будет возвращаться в Монтану для ежевечернего звонка в Вашингтон.
  Малькольм улыбнулся, но его мысли ускорили свой бег. Он безуспешно пытался найти слабые места в рассказе Чу. Китаец мог врать с начала до конца. Несомненно, хотя бы часть его рассказа неправда. Но одно Малькольм знал наверняка: в том, что касалось его убийства, Чу говорил чистую правду. Малькольм и сам не видел другого выхода. А если он погибнет, шансы пожилого джентльмена узнать правду приблизятся к нулю. Мысль об этом вместе с несомненным желанием Малькольма остаться в живых довольно убедительно склоняла его принять предложение Чу – по крайней мере на текущий момент. Всегда оставался шанс на то, что ситуация изменится, и тогда Малькольм окажется в более выгодном положении.
  И потом, подумал Малькольм, это способно помочь в выполнении задания. Чу и девица… как ее там?.. Шейла? – могут оказаться отличным подспорьем. Это профессионалы, которым уже приходилось иметь дело с русскими и которым хоть что-то известно про Крумина. Нет, правда, подумал он, у меня просто нет другого выбора. И произнес:
  – Согласен. Думаю, вы и так знали, что я соглашусь.
  – Не совсем, – возразил Чу. – Я не знал, насколько вы упрямы и полны идеалистического патриотизма. Рад, что вы оказались реалистом. По крайней мере, это поможет вам понять, что мы будем делать дальше.
  Малькольм вопросительно поднял бровь.
  – При том, что без определенной доли доверия не обойтись, – проговорил Чу почти извиняющимся тоном. – Всегда лучше иметь хоть какие-то гарантии. Мы снова прибегнем к помощи наркотика, чтобы определить, говорили ли вы правду, принимая наше предложение.
  – А я? Мне полагаются какие-нибудь гарантии?
  – Боюсь, что нет, – мягко ответил Чу. – Вам придется поверить нам на слово.
  – Этого я и боялся.
  Чу едва заметно кивнул девушке. Она быстро встала и вышла с кухни. Чу тоже поднялся и жестом предложил Малькольму следовать за ней.
  – Давайте-ка поднимемся в спальню. Там гораздо удобнее.
  Малькольм вздохнул, поставил чашку на стол и послушно встал со стула.
  
  Кевин позвонил пожилому джентльмену из Чикаго ближе к вечеру.
  – Наша Роза сошел с грузовика в Саутсайде, доехал на надземке до дешевой гостиницы в Нортсайде, перекусил в кафе и вернулся к себе в номер. Больше не выходил. Насколько мы можем судить, ни с кем не общался. Грузовик принадлежит Фрицу Пуласки. Мелкий перевозчик из Сисеро. У него парк из пяти тягачей. У ФБР на него ничего нет, но мы нашли одну зацепку. В пятьдесят восьмом Фриц проходил службу в Германии. Там познакомился с беженкой из Венгрии, женился и привез ее сюда. Гражданство она получила в шестьдесят шестом. Иммиграционная служба подняла ее бумаги. В Венгрии у нее осталась родня. Мы полагаем, русские оказывали на нее давление, чтобы подобраться к Фрицу. Вероятно, подержали их взаперти, может, заплатили немного, так что те теперь не могут пожаловаться нам, не объяснив при этом источники дополнительного дохода. Мы держим супругов Пуласки под наблюдением на случай, если Роза снова обратится к ним, но я уверен, что они использовали шофера в качестве разового инструмента.
  – Кстати, – заметил пожилой джентльмен, – наш приятель догадывается, что он у нас под колпаком?
  – Не думаю, – ответил Кевин. – По двум причинам. Во-первых, он бы не успел подготовить все так ловко, если бы знал, что провалился. И во-вторых, мы слишком осторожны. Все его финты и маневры, скорее всего, просто рутинные меры предосторожности. Надо признать, ловкие финты, даже немного экстравагантные, но мы, вероятно, включились в серьезную игру. Должно быть, Паркинс наткнулся на нее, за что и поплатился. Роза ведет себя не так, как вел бы, если бы ощущал себя проколовшимся, – слишком естественно. Я не считаю, что он чувствует какой-то подвох.
  – Так я и думал, – пробормотал пожилой джентльмен. – Так и думал. Он приближается, Кевин. Не упусти его сейчас. Если он стряхнет нас с хвоста, подобравшись так близко к цели, то сможет осуществить операцию прежде, чем мы найдем его снова. Я очень за это переживаю.
  – Я тоже. Но у нас всегда есть в резерве Кондор и группы в Монтане. Кстати, как дела у Малькольма?
  – А? Так, как можно было ожидать. Он не нашел ничего серьезного. Правда, сегодня вечером предложил неплохую мысль. Он собирается пошататься вдоль канадской границы – словно взял короткий отпуск. Говорит, местный агент – единственный из местных, с кем он сдружился настолько, чтобы не подозревать его, – не удивился, когда Малькольм позвонил ему и сообщил, что уедет на несколько дней. Если Роза подберется слишком близко, мы вернем Малькольма в гнездо, чтобы с ним ничего не случилось. Я не вижу для него места на завершающей стадии операции: Роза слишком хорош, чтобы Малькольм мог с ним справиться. У тебя больше ничего?
  – Нет, – отозвался Кевин. – У меня все. Пока я сказал бы, что мы держим все под контролем.
  – Надеюсь, что так, мой мальчик, – произнес пожилой джентльмен. – Надеюсь, что так.
  Больше чем в тысяче миль от этого места Чу, сидя в доме на канадской ферме, чувствовал себя примерно так же, как Кевин и пожилой джентльмен, хотя поводов для уверенности у него имелось, пожалуй, немного больше.
  Девушка по имени Шейла этой его уверенности не разделяла. Они пересекли границу в Коуттсе, маленьком городишке севернее Шелби – места проживания Малькольма. Никаких сложностей они при этом не испытали, потому что просто перешли улицу, отделявшую канадский город Коуттс, провинция Альберта, от американского города Свитграсс, штат Монтана. Из уличного телефона-автомата Малькольм позвонил в Шелби Стюарту, к себе в гостиницу и в Вашингтон. Потом все трое перешли границу обратно в Канаду, вернулись на ферму и поужинали. Теперь Малькольм спал в спальне на втором этаже, запиравшейся на железную дверь, – предусмотрительный Чу поставил ее как раз ради таких случаев.
  Девушка-китаянка весь вечер молчала, практически игнорируя почти не стихавшую болтовню Чу и редкие ответные реплики Малькольма. Теперь она сидела в гостиной, наблюдая за тем, как Чу любовно чистит свой пистолет, как водит по блестящему черному металлу мягкой тряпочкой. Чистка и смазка пистолета по вечерам превратились для Чу в обязательный ритуал. Шейну даже начинала раздражать та нежность, которую он проявлял к холодному, неодушевленному, несущему смерть предмету. Чу убрал набор для ухода за оружием и, бросив на пистолет последний, полный любви взгляд, уложил его в сшитую по специальному заказу наплечную кобуру.
  – А что, – поинтересовалась Шейла, – если он заподозрит правду?
  Чу повернулся к ней с удивленным видом.
  – Какую правду? И много ли он заподозрит? И даже если заподозрит?
  – Настоящие ваши намерения относительно Крумина. Это первое. А второе – вы даже не упомянули о том, что руководство одобрило ваш план только частично. Что, если его вообще отменят?
  – В таком случае, – едко ответил Чу, – руководство продемонстрирует свою глупость. И все эти идеологические штучки здесь ни при чем – да не смотри ты на меня так, дорогая. Мне плевать, донесешь ты политработнику или нет. Он хорошо знает меня и то, как я отношусь к твоим политическим выкрутасам. И он понимает, какую ценность я представляю для осуществления его целей. И на твоем месте я бы не надеялся на то, что ситуация изменится. Не сомневаюсь, ты понимаешь, что я не дурак. И если изменения и случатся, то не прежде, чем я приму их в расчет. И политработнику это хорошо известно. Этому болванчику так отчаянно хочется дождаться момента, когда я стану, используя его термин, «контрпродуктивным», что мне даже доставляет некоторое удовольствие ставить его на место. Не то чтобы сложная игра, но забавная. Так или иначе, если он или начальник отдела отменят мои распоряжения, это будет зависеть уже не от меня. Я честно старался сделать все как лучше. Разумеется, в случае прямого приказа я ему подчинюсь.
  Шейла кивнула в сторону потолка:
  – А что с ним?
  Чу намеренно долго не отвечал, хотя ответ на этот вопрос наверняка знал заранее. Наконец на его лице появилась широкая улыбка.
  – Какая разница, дорогая? Завтра он может умереть с таким же успехом, как мог сегодня.
  Глава 10
  – А что они едят? – снова спросила Алиса.
  – Мелкую рыбешку и лягушек!
  Алису одолели сомнения.
  – А если рыбешки не будет? – спросила она.
  – Тогда они, конечно, умрут, – отвечал Комар.
  – И часто так бывает?
  – Всегда, – сказал Комар.
  Проснувшись следующим утром, Малькольм обнаружил дверь отпертой. Он стоял на верхней площадке лестницы в одних трусах и, нахмурившись, прислушивался к доносившимся снизу звукам. Черт, все равно так ничего нового не узнаешь, подумал он. Даже если имелся бы шанс сбежать, эти люди могут оказаться очень даже полезными. Хоть что-то нашел, пусть и не сам. Он вздохнул и пошел в ванную принять душ, побриться, вставить контактные линзы и приготовиться к тому, что несет с собой новый день.
  Когда Малькольм вошел на кухню, девушка не повернулась. Или пытается показать, что доверяет мне, или скорее ей безразлично мое существование, решил он. Длинные, до плеч, черные волосы она собрала сегодня в тугой пучок. Одежду ее составлял свободный желтый халат. От взгляда Малькольма не укрылось, как хорошо она сложена: не слишком мускулистое, но подтянутое тело, округлые плечи, широкие бедра. Даже белые кроссовки смотрелись на стройных ногах более чем естественно. Малькольм кашлянул – не так, чтобы предупредить о своем присутствии, а вроде как натурально.
  – Я сейчас, – отозвалась Шейла. Голос ее звучал не слишком дружески, но и не совсем официально. – Скоро пожарится яичница. Апельсиновый сок на столе.
  – Спасибо. – Малькольм уселся за стол. Сок он пил медленно, оправдывая этим неловкое молчание. Девушка подала ему яичницу и тосты. Они обменялись осторожными улыбками. Шейла села напротив и принялась за свой кофе почти так же напряженно, как он – за свой завтрак.
  – Какая очаровательная сцена. Приятно видеть, что вы поладили. – В комнату вошел Чу. В джинсах, футболке и легкой куртке он выглядит несколько странно, подумал Малькольм. Ни дать ни взять, турист с Востока, собравшийся на запад. Образ, правда, слегка смазывался тяжелыми рабочими башмаками.
  – Как спалось? – Задавая вопрос, Чу выглянул в окно. На пару, сидевшую за столом, он при этом не смотрел.
  – Замечательно, – ответил Малькольм. – С запертой дверью я мог не бояться чудовищ и тварей, что ломятся по ночам.
  Чу рассмеялся.
  – Конечно. Элементарная предосторожность, друг мой. Тут главное – находиться с правильной стороны. С этого момента, если вы будете ночевать здесь, дверь останется незапертой.
  – Если я буду ночевать здесь?
  Чу улыбнулся.
  – Да, именно «если». Вполне возможно, скоро вы вернетесь в Монтану. Но это мы узнаем позже – возможно, ближе к вечеру.
  – И что произойдет тогда?
  – Вот тогда вы и узнаете, что произойдет, – снова улыбнулся Чу. – Так что зачем переживать до срока? Шейла, я пойду на улицу. Погуляй с Малькольмом, покажи ему все тут, когда закончишь с уборкой, ладно? Начните с рощи.
  Остаток завтрака и все время, пока убирали за собой, Малькольм с девушкой почти не разговаривали, если не считать лишенных содержания реплик насчет готовки, погоды, хлопот по дому. Малькольму снова показалось, что девушка нервничает так же, как он, хотя причины этого он не понимал.
  Принадлежавшая японским иммигрантам ферма не превышала площадью десятка акров. Шейла объяснила, что на протяжении долгих лет пожилым хозяевам приходилось продавать по частям землю соседям, чтобы хоть как-то выживать. Теперь здесь росли только овощи, которые Шейла продавала ресторанам в Лейтбридже, более-менее крупном городе на севере. Соседний фермер приплачивал еще немного в обмен на разрешение его коровам пастись на этой земле, но в целом ферма приносила одни убытки.
  – Как же она тогда держится на плаву? Я хочу сказать, как вам удается поддерживать свою легенду? Уж соседи-то не могут не знать, как паршиво обстоят дела.
  Шейла пожала плечами.
  – У меня сложилось впечатление, что когда старики меня приняли, они получили небольшое денежное вознаграждение, и я ведь действительно пытаюсь хоть немного ее возродить. Впрочем, если уж на то пошло, все эти детали меня не слишком беспокоят. Я все еще остаюсь иммигранткой.
  Запоминай местоположение, напомнил себе Малькольм, когда они с девушкой вышли наконец из дома. Они миновали гараж и направились прочь от проселочной дороги. Со всех четырех сторон тянулись чуть всхолмленные поля – почти такие же, как на юге, в Монтане, и все же имелись здесь какие-то отличия, уловить которые Малькольму никак не удавалось. В свежем воздухе стоял тот же запах сырой весенней земли, из которой лезли на свет зеленые ростки, да и ярко-синее небо смыкалось над головой таким же почти осязаемым куполом, как на юг от границы. И все равно, во всем этом сходстве что-то неуловимо отличалось. Интересно, подумал Малькольм, казалось бы мне так, не знай я, что это Канада?
  От последней постройки небольшую рощу отделяло не больше сотни ярдов. Когда они подошли к ней, девушка жестом велела Малькольму молчать.
  Малькольм не сразу заметил Чу, и это показалось ему странным, поскольку синяя джинсовая одежда должна была бы выделяться на фоне деревьев, земли и даже горизонта. Малькольм даже вздрогнул, разглядев силуэт стоявшего на опушке мужчины. Он совершенно сливается с окружением, подумал Малькольм. Как хамелеон, терпеливо поджидающий жужжащую муху, – весь на виду, но невидим. Чу подпустил их футов на пятнадцать, потом поднял правую руку, делая знак остановиться. Затем его рука медленно сместилась вбок, указывая на что-то справа от них. Стараясь двигаться так же медленно и бесшумно, сам не зная почему, Малькольм повернулся в ту сторону. И увидел ярдах в сорока от места, где стоял Чу, маленький холмик свежеразвороченной земли. На таком расстоянии Малькольм едва различал его на фоне весенней грязи. Он и в холмик-то вглядывался только потому, что ничего другого, способного вызвать интерес у Чу, поблизости не наблюдалось. Шейла молча стояла у Малькольма за спиной. Он ее не видел, но ощущал присутствие – слышал ее дыхание.
  – Вон, – внезапно произнес Чу, снова вытянув руку в направлении холмика. – Видите его?
  Малькольм качнул головой. Он не видел ничего, кроме земли.
  Даже шепот Чу выдавал охватившее того нетерпение.
  – Сосредоточьтесь! Посмотрите внимательнее на этот холмик, ощупайте его взглядом!
  Малькольм посмотрел еще. Ничего такого, подумал он: кучка грязи, несколько камешков, маленький клочок примятой травы слева, темная ямка и… Малькольм поморгал, очищая контактные линзы, и присмотрелся пристальнее. Что это? Едва заметное движение? И тут из норы на свет выбрался гофер.
  – Вижу, – прошептал он, и гофер тут же нырнул обратно в норку.
  – Отлично, – медленно проговорил Чу, опуская правую руку. – А теперь смотрите. Следите за его головой.
  Малькольм вдруг понял, чего они ждут. Ему и самому доводилось охотиться на гоферов, когда он подростком ездил в гости к тетке на ферму. Он понял, что Чу собирается стрелять в гофера, а еще понял, что это какой-то вздор. Чу не захватил винтовки. Малькольм не относил себя к опытным охотникам, но практика юных лет в сочетании с уроками Макгифферта подсказывали, что попасть в маленькую, подвижную, почти неразличимую цель с сорока ярдов из пистолета практически нереально. Краем глаза он видел, что руки у Чу пусты и он расслабленно покачивается на пятках. Да нет, выхватить пистолет, прицелиться, выстрелить и попасть в такую мишень… абсурд, да и только.
  Все произошло так быстро, что слилось для Малькольма в одно размазанное действо. Он увидел слабое движение, когда гофер поднял голову. Слева от него силуэт Чу вдруг потерял четкость, и утреннюю тишину прорезал резкий хлопок. За холмиком с норой гофера возникла новая бесформенная кучка грязи. Чу стоял, вытянув правую руку в направлении норы. В руке синел вороненым металлом полуавтоматический пистолет. Малькольм услышал, как Шейла за его спиной выдохнула, словно напряжение спало. Где-то в полях запел жаворонок.
  Чу медленно опустил пистолет. На его лице играла довольная улыбка.
  – Ступайте посмотрите, – предложил он, не поворачивая головы. – Для верности – хотя я абсолютно уверен в своей меткости – я стрелял не в голову, а в тело. Еще я не хотел, чтобы он свалился обратно в нору, поэтому постарался, чтобы его отбросило назад. Поэтому целился в грудь. Идите проверьте.
  Задние лапки зверька еще подрагивали, когда Малькольм подошел к норе. Пушистое тельце лежало на спине. Жирный, упитанный, но не крупный – должно быть, из зимнего помета. Белоснежные резцы не успели потемнеть или затупиться. Две миниатюрные передние лапки прижимались к брюшку – такими рисуют на карикатурах толстых финансистов после сытного рождественского обеда. Если бы окаймленную алым дырочку в груди у гофера увеличить пропорционально росту банкира, она все равно не превышала бы диаметром мяча для игры в софтбол. Судя по количеству крови, вытекающей из-под зверька, соответствующее выходное отверстие на человеческом теле было бы размером с мяч, только баскетбольный. Малькольм выпрямился и оглянулся на Чу.
  – Оставьте его птицам! – крикнул тот. – Им тоже нужна пища.
  Малькольм вернулся к китайцам.
  – Возможно, вас интересует мой пистолет, – продолжал Чу. – Для нашей работы он легковат, но так даже интереснее. О вашей стране можно много чего сказать (это лекция, а не разговор, подумал Малькольм) и по большей части не самого хорошего. Но в том, что касается выбора оружия, с вами никто не сравнится. Впрочем, среди огромного разнообразия огнестрельного оружия только некоторые образцы могут считаться действительно ценными инструментами. Как мой, например.
  Рука Чу нырнула за отворот куртки и вернулась с пистолетом, прежде чем Малькольм осознал это движение. Он даже заподозрил, что Чу нарочно проделал все медленнее обычного, чтобы Малькольм смог оценить скорость.
  – Пистолет, которым я пользуюсь, – продолжал Чу, – это «браунинг-челленджер» двадцать второго калибра. Автоматический, со стволом длиной четыре с половиной дюйма. Общая длина выходит около десяти дюймов. Более длинный ствол создал бы для меня сложности: его невозможно носить скрытно. Я понимаю, стрелковую подготовку вы получили очень ограниченную, но, уверен, одобрите мой выбор. «Челленджер» двадцать второго калибра используется преимущественно для стрельбы по мишеням. Я не сомневаюсь, что сотрудники «Браунинга» оскорбились бы, если б узнали, что я пользуюсь им как боевым оружием. Не говоря уж о том, что это плохо сказалось бы на их корпоративном имидже, они наверняка сочли бы меня идиотом за то, что я не выбрал оружия большего калибра, которое к тому же легче носить скрытно. Такое, как ваш револьвер тридцать восьмого калибра, например. Да, нам известно о нем все, даже то, где он находится у вас в номере. Эти современные наркотики просто чудо.
  Пистолет двадцать второго калибра обладает малой останавливающей силой. Человека, в которого попали – в любую часть тела, заметьте! – пулей сорок пятого или сорок четвертого калибра, можно сравнить с жертвой наезда грузовика. Любое ранение такой пулей гарантированно выводит его из дальнейшей борьбы. Но двадцать второй? Я буквально вижу, как ваш Макгифферт крутит сейчас пальцем у виска. На теле человека очень немного точек, попадание в которые пулей столь малого калибра нейтрализует настолько, что его можно более не опасаться. Успешное применение оружия с этим калибром является для меня возбуждающим вызовом. К тому же столь громоздкий пистолет дольше выхватывать из кобуры – даже такой, специальной, как у меня. Надо быть сущим дураком, чтобы полагаться на подобное оружие.
  Малькольм улыбнулся, хотя и не находил это смешным. Он понимал, какая роль ему отводилась, поэтому знал свои реплики. Что ж, играть так играть, подумал он.
  – Или очень хорошим стрелком.
  Чу расплылся в улыбке.
  – Или очень, очень хорошим стрелком. Скорость которого не уступает меткости. Как вы могли заметить по этой маленькой демонстрации, у меня хватает и того и другого. Некоторые с пеленок обладают врожденными способностями к танцу, или литературе, или пению. Я родился с талантом к огнестрельному оружию. Мне сильно повезло: я вырос в такой политической ситуации, при которой мой талант обнаружили и помогли развить – это не то, что ваш Гарлем, где без толка пропадают потенциальные Бетховены. Годы упражнений, помноженные на качество продукции ваших оружейников из «Браунинга», – и результат можете оценить сами.
  – Ага, – кивнул Малькольм, пока Чу переводил дух после столь долгой речи. Малькольму очень хотелось хоть как-то уколоть Чу, отравить ему момент торжества, возможно, лишить толики уверенности, а может, спровоцировать на то, чтобы он больше раскрылся. – По части гоферов вы просто супер – сажаете пулю точно в незащищенную грудку безобидного зверька. А как насчет людей?
  Чу начал улыбаться прежде, чем он договорил. Малькольм понял, что его затея провалилась.
  – С людьми, – отеческим, наставительным тоном произнес Чу, – я действую по несколько иной схеме. Учтите то, что даже попавшая точно в человеческий череп пуля может не убить, а пройти мимо мозга или отрикошетить от черепа. Пуля двадцать второго калибра, попавшая в сердце, может не помешать человеку успеть выстрелить в вас. Пуля в живот удваивает шанс нейтрализации противника, но тот может сохранить силы для выстрела. А если ваш враг в бронежилете? Попадания малым калибром в конечности малоэффективны. Видите, насколько усложняется задача? В разы сложнее, чем когда противник вас не видит. Завалить ничего не подозревающую жертву может любой болван, какой-нибудь психованный Освальд с винтовкой. А что делать вам, если вы вооружены, как я, а противник вам угрожает? Не забывайте, в нашем ремесле угрожающим считается любой противник, пока вы его не нейтрализовали.
  Чу придвинулся вплотную к Малькольму – так, что тот ощущал запах еды из его рта.
  – Вам нужно делать как я, – мягко продолжал Чу. – Стрелять точно в глаз. Результат мгновенный и впечатляющий. Ваш противник теряет все контакты с окружающим за долю секунды до того, как пуля в мягкой оболочке, деформируясь, разворачивает ему мозг и убивает. Вся прелесть этого с эстетической точки зрения заключается в том, что ваш противник сам вынужден подставляться под выстрел, поскольку не может не смотреть на вас. Правда же, какая зловещая ирония: ему ведь надо защищаться? Значит, нужно вас высматривать. В противном случае как ему вас поразить? Если он вас не видит? Не смотрит на вас? Восхитительная, просто завораживающая ситуация. Вы со мной не согласны?
  У Малькольма пробежал по спине легкий холодок; его даже замутило. Он судорожно сглотнул.
  – Да, я понимаю, что вы имеете в виду.
  Чу улыбнулся и отступил на шаг.
  – Я так и знал. Шейла, – как ни в чем не бывало повернулся он к девушке, – почему бы вам с Малькольмом не прогуляться по ферме? Я думаю, небольшой моцион полезен вам обоим, и заодно у вас будет шанс чуть лучше познакомиться. А я тем временем узнаю, одобрили ли наш план окончательно, и проясню несколько оставшихся деталей.
  Чу снова повернулся к Малькольму.
  – Что ж, я пойду. Надеюсь, вы достаточно умны, чтобы не пытаться напасть на Шейлу. Во-первых, пусть до моего уровня ей далеко, она вооружена и в любом случае подготовлена лучше вас. Сомневаюсь также, что вы смогли бы одолеть ее в рукопашном поединке. А во-вторых, ближайшая ферма расположена в нескольких милях отсюда, ее владельцы наверняка вам не поверят, а ваша легенда пойдет коту под хвост. Я выкрутил микрофон из телефонной трубки, так что позвонить вы не сможете. Ваша машина стоит в гараже, но свечи я вывинтил и у нее, и у пикапа. Считайте, что вы фактически связаны. Я вернусь часа через три.
  Чу сделал несколько шагов по направлению к дому, но задержался, словно вспомнил что-то, и обернулся.
  – Приятной вам прогулки, – добавил он.
  Малькольм и Шейла молча стояли на опушке рощи и смотрели вслед отъезжающей машине. Только когда она скрылась из виду, они, не сговариваясь, шагнули вперед. Они шли по полю, не имея никакой конечной цели, в направлении, противоположном дому. Несколько минут шагали молча.
  – Он же совершенно сумасшедший, – произнес наконец Малькольм. – Настоящий псих.
  Шейла повернулась и посмотрела на него. Потом улыбнулась и снова принялась смотреть себе под ноги.
  – Вы правда так думаете? – спросила она. – Правда?
  Малькольм посмотрел на нее. Она распустила волосы. Ростом она едва доходила до его плеча, и когда наклоняла голову, волосы скрывали ее лицо. Он уже решил про себя, что с Шейлой постарается быть по возможности откровеннее. С одной стороны, Малькольм знал, что, когда он валялся под воздействием наркотика, она задавала ему гораздо больше вопросов, чем Чу. Значит, Шейла и представляла его себе гораздо лучше. С другой стороны, в китайской цепочке она производила впечатление более слабого звена.
  Ну и человеческого, подумал Малькольм, в ней тоже больше.
  – А вы? – спросил он, нахмурившись.
  – Нет.
  – Чего-то я не понимаю. Вам определенно не понравился этот маленький спектакль, эта лекция, эта его манера «какой-я-крутой-что-стреляю-точно-в-глаз», да и вообще почти все, что он делает. Это что, можно назвать нормальным поведением? Даже по меркам Председателя Мао?
  – Вся эта демонстрация имела одну-единственную цель. – В голосе девушки послышалась легкая ирония. – Продемонстрировать вам бессмысленность попыток сопротивляться ему или нападать. Для Чу это в порядке вещей. И еще, помните его реплику насчет птиц? Если вы обратили внимание, здесь почти нет воробьев, хотя пищи для них в саду предостаточно. Это оттого, что Чу ежедневно тренируется и особенно любит упражняться на воробьях. Он стреляет в них только на лету и на расстоянии, которое сам называет «затруднительным». Он редко промахивается. Максимум раз или два за тренировку. Меньше чем по три секунды на птицу. Что же до его лекции… Не сомневаюсь, в вашем американском колледже вам приходилось выслушивать лекции и более самовлюбленных профессоров. Я и сама наслушалась такого в колледже, проходя курс для получения своего «гражданства». И еще, насчет его здоровья. Вы считаете, что он болен, но это абсурд. Он не может быть нездоров, ему сопутствует удача. Только неудача безумна. В этом смысле Чу не может быть ни сумасшедшим, ни психом – до тех пор, пока не потерпит неудачу. В нашем бизнесе неудача означает смерть. Что вы тогда считаете здравым рассудком?
  Долгое время Малькольм не находил, что ответить. Они шли в тишине, нарушаемой лишь хрустом сухих комков земли под ногами и шелестом одежды. Наконец Малькольм остановился, заставив тем самым остановиться и девушку. Она вопросительно повернулась к нему.
  – Но вам-то он нравится? – спросил Малькольм.
  – Какое это имеет значение? – Шейла отвернулась и пошла дальше.
  К этому времени они отошли от зданий на полмили с лишним. Остановились они только на краю дренажной канавы, вода в которой поднялась почти до краев. Поток нес на порядок больше ила, чем три недели назад, когда окончательно стаял снег.
  – Чу сказал, нам нужно лучше узнать друг друга, – произнес наконец Малькольм. – Судя по тому, что вы мне рассказали, большую часть моей жизни вы и так уже знаете.
  Шейла улыбнулась ему, но промолчала.
  – Ну? – не выдержал он.
  – Что – «ну»? – не без иронии переспросила она. – Вам известно мое имя, чтобы обращаться ко мне. Вам известно, что я китаянка, сотрудница разведки, коммунистка. Что же еще?
  Раздражение у Малькольма нарастало еще с самого спектакля, устроенного Чу.
  – Да ты чертова говнюшка! – заорал он, не в силах больше сдерживаться.
  Такой взрыв эмоций застал девушку врасплох. Она дернулась, как от удара, и в первый раз за утро посмотрела на него в упор. Довольно долго они пялились друг на друга, не зная, что сказать, чего ожидать. А потом, так же внезапно, как Малькольм сорвался на крик, девушка рассмеялась – даже расхохоталась. И Малькольм после секундного замешательства тоже засмеялся вместе с ней.
  – Что ж, – произнесла Шейла, немного успокоившись, хотя и продолжая улыбаться. – Я рада, что с этим мы разобрались. Приятно знать, кто и на чем стоит.
  Малькольм открыл было рот для извинения, но вдруг сообразил, что это было бы не просто неуместно, но и неумно. Он постарался продолжить разговор по возможности легче.
  – Ну, вы могли бы хоть немного… как говорим мы, американские бюрократы, облечь это в плоть? Господи, ну и выраженьице.
  – Я немного старше вас, – ответила Шейла. – Почти на два года.
  – Для начала неплохо. А теперь самый очевидный вопрос: что привело вас в этот бизнес?
  Девушка отвернулась от канавы и двинулась обратно к дому. Малькольм пристроился рядом с ней. Слушая или обдумывая ответ, она низко опускала голову. Говоря, смотрела прямо перед собой.
  – Главный талант Чу – в обращении с огнестрельным оружием. Поверьте, винтовкой или автоматом он владеет ничуть не хуже. Просто фантастически. Как и у него, у меня тоже есть свой особый талант. Я обладаю, – Шейла сделала паузу, посмотрела на Малькольма и улыбнулась, прежде чем продолжить, – способностями к языкам. Я говорю по-английски, по-китайски и еще на нескольких языках, вам не обязательно знать каких, – с одинаковой легкостью. Я даже могу имитировать акценты и диалекты, хотя мой «бостонский» и стоило бы немного подшлифовать. Как вы наверняка понимаете, в этом бизнесе такие способности неоценимы. Даже представить трудно, как бы ваши работодатели обращались с вами, знай вы что-нибудь еще помимо школьного французского и институтского испанского.
  Малькольм улыбнулся.
  – И представить себе не берусь. И все равно, это не объясняет того, почему… почему вы занимаетесь вот этим.
  Девушка резко остановилась и повернулась к Малькольму. Несколько секунд, на протяжении которых ему становилось все более не по себе, она смотрела на него в упор, молча.
  – Что ж, пусть так. Старый добрый вопрос: «Что такая хорошая девочка делает в месте вроде этого?» Я все гадала, зададите вы его или нет. – Тон ее сделался ледяным. – Значит, вы действительно хотите знать, почему я служу тоталитарному, нехорошему, коммунистическому китайскому правительству? Почему я не умираю от желания быть с вами, на стороне добра, права и чистоты?
  – Этого я не говорил, – вяло возразил Малькольм. – Я не…
  – Не настолько глупы? – перебила его Шейла, на этот раз громче. – Надеюсь, что нет, Рональд «Кондор» Малькольм. Надеюсь, что нет. Вы спрашиваете, почему я здесь. Я уже ответила. Я китаянка. Пока ваши предки разгуливали по Европе в звериных шкурах, мои предки изучали науки. Когда Запад наконец дозрел до того, чтобы использовать изобретенный нами порох, мой Китай оказался одним из первых мест, куда вы пришли топтать землю и отдавать белье в стирку. Столетиями вы использовали нас. Но больше такого не будет. Мой народ больше не голодающие кули. Нам не приходится ломать голову над тем, какую машину купить в следующем году, мы слишком заняты тем, чтобы жить и выживать. Один американец сказал мне как-то, что в его молодости все считали: Китаю никогда не бывать мировой державой, потому что огромное население обрекает его на подчиненное положение. И это вы полагаете, что мы верим в «историческую неизбежность». Так вот, теперь мы мировая держава и добились этого за тем самым «бамбуковым занавесом», который вы сами и посадили: мы просто собрали урожай, которого вы не ожидали. Я вижу, вы смотрите на меня, и знаю, что думаете. Что я не очень похожа на китаянку. Помните мою легенду? С японскими корнями, с японской родней в этой стране. Отчасти это правда. У меня есть японские корни. Мою мать изнасиловал японский солдат – незадолго до их бегства из нашей страны в конце Второй мировой. Вот что она получила в награду за то, что была китаянкой. Это было давно, но в этом веке. Меньше чем за поколение, на глазах у моей матери Китай стал сильным – таким сильным, что смог накормить своих людей, таким сильным, что никто теперь не осмелится вторгнуться к нам, чтобы править и насиловать.
  Теперь уже Шейла кричала, хотя кроме Малькольма ее никто не слышал.
  – Почему я здесь? Явный враг, угроза вашей стране, да? Враг вашей «демократии»? Да потому, что ваша демократия не накормила мой народ, не помогла моему народу. Ваша любящая свободу страна делала и делает все, чтобы поработить нас. От опиумных войн, от потрясений послевоенных лет до поддержки вашей марионетки. И что бы вы ни делали, а мы там, где мы есть. И что дальше? Лекция насчет свободы выбора? О чистоте вашей страны, о нашем насильственном единообразии? А кто решает, какие штаны будут носить мужчины на Западе в следующем году: клёш или в обтяжку? Надо ли приделывать машинам большие плавники или нет? Каких кандидатов допускать до выборов? Насильственное единообразие, говорите?
  И при всем этом вы еще спрашиваете меня, почему я занимаюсь тем, чем занимаюсь? Я китаянка. Я живу этим, дышу этим. У меня есть на это причины. А вы, кто вы такой? Заурядный государственный чиновник, скучающий, немного сноб, самодовольный, ленивый. Случайно ступивший на эту дорогу и идущий по ней в силу инерции. И вы еще задаете вопросы!
  Шейла замолчала, чтобы перевести дух. Глаза ее горели, волосы спутались, плечи и грудь тяжело вздымались. Малькольм потрясенно смотрел на нее, пока ее гнев угасал. Даже после того, как она успокоилась, он не нашел что ответить. Когда Шейла снова повернулась, чтобы идти к дому, Малькольм осторожно дотронулся до ее руки. Она отпрянула и застыла, пригнувшись – как он понял, в оборонительной стойке. Малькольм продолжал протягивать руку в ее сторону. Даже поняв, что он не собирается обижать ее или угрожать, Шейла почти не изменила позы.
  – Я не насиловал вашу мать, – произнес Малькольм, облизнув пересохшие губы.
  Вернувшись, Чу застал их в разных комнатах. Шейла возилась у раковины на кухне, оттирая копоть с медных кастрюль. Малькольм сидел в гостиной, сосредоточившись на собственной версии пасьянса «Лас Вегас» – это с детства помогало ему отвлечься. Едва ступив на порог, Чу ощутил их угрюмое, на грани злости настроение, но предпочел демонстративно не обращать на это внимания. Он полагал, что знает причину этого, и не слишком беспокоился на сей счет. Прежде всего он знал, что девушка доложит ему все, стоит только приказать. Чу напустил в голос больше энтузиазма.
  – Ура, товарищи, успех! Начальник одобрил мой план!
  – Отлично, – вздохнул Малькольм, перевернув карту. Восьмерка пик, нет хода. – И что делаем дальше?
  Шейла вышла из кухни в гостиную. Чу жестом велел ей сесть на диван напротив Малькольма, а сам выбрал кресло у журнального столика.
  – Что делаем? Продолжаем действовать согласно плану. Вот как раз вы двое и приведете его в движение.
  – Вы, возможно, забыли, – медленно произнес Малькольм, переворачивая следующую карту. Тройка бубен, нет хода. – Я ведь до сих пор не знаю, в чем этот ваш план заключается.
  – Ничего особенного, – успокоил его Чу. – Вы просто продолжаете выполнять задание, на которое послало вас руководство, – так, как делали это прежде. Вы ведете свой «опрос», пытаясь обнаружить хоть что-нибудь. Мы тем временем ждем и смотрим, что получается у ваших коллег. Мой начальник согласился также принять доступные меры к тому, чтобы по своим каналам оказать давление на Крумина, хотя мы с ним думаем, что эти меры вряд ли достигнут успеха. Однако при всех этих шагах в целом что-нибудь да получится. И тогда наибольшие шансы оказаться на месте будут у нас троих. Когда это произойдет, когда мы обнаружим Крумина – а я исхожу из того, что мы его найдем, – нам с Шейлой понадобится всего несколько минут и ее замечательный чемоданчик с инъекциями, чтобы узнать все о его китайских операциях. А потом он всецело ваш – ваш и вашего старикана из Вашингтона.
  – Все равно не понимаю, – признался Малькольм. – Я продолжу свое исследование, так? И с чего вам верить в то, что я стану докладывать вам обо всем?
  – Только с того, – невозмутимо ответил Чу, – что вы будете не один. Даже, боюсь, в такие интимные моменты, как поход в душ. Начиная с этой минуты при вас будет находиться Шейла.
  – Что?
  – Вот именно, – подтвердил Чу. – С этой самой минуты. Похоже, для дальнейшего исследования вам требовался помощник, вот она и прилетела в Монтану, чтобы помочь.
  Несколько долгих мгновений Малькольм потрясенно пялился на Чу. Смотреть на Шейлу он избегал, но чувствовал, что и она не осмеливается или не хочет глядеть на него.
  – Но это бред какой-то, – выдавил он наконец. – Даже если об этом не узнает мое начальство, уж в Шелби-то никто в такое не поверит. Они и так считают, что эти опросы – дурацкая трата времени и денег. А уж если увидят, что этим занимаются двое, то просто взбунтуются: нажалуются в Минобороны, напишут письма конгрессмену от штата, в газеты – куда угодно. От моей легенды и клочков не останется. И от ее тоже.
  – Совершенно верно, – согласился Чу. – Совершенно верно. Поэтому мы подкинем всем еще один маленький секретик. Этого они, возможно, не одобрят, но и возражать не станут. Вы намекнете им, что ваша, так сказать, помощница совмещает помощь вам со своим отпуском. Можете даже поделиться этим секретом с ограниченным кругом людей – ну, например, с местным агентом министерства. Не напрямую, намеками, но проговоритесь.
  – О чем?
  – О том, что ваша, так сказать, помощница приехала к вам неофициально, чтобы быть с вами. Потому что она не ваша сослуживица, а ваша подружка. Это они наверняка примут.
  Забыв о пасьянсе, Малькольм откинулся на спинку стула. Он видел, что Шейла не выказывает ни удивления, ни возмущения – вообще никаких эмоций.
  – Вы, верно, шутите, – произнес он наконец.
  – Вовсе нет, – возразил Чу. – Это совершенно гениальный план. Один маленький секрет, сделавшись известным, заслоняет собой все остальное. Старо как мир. Если вы двое поработаете немного над легендой, все пройдет как по маслу. У нас еще несколько часов на то, чтобы утрясти детали. Более чем достаточно времени, ведь вам не так уж много нужно обговорить, чтобы история казалась правдоподобной.
  – А если не сработает? – поинтересовался Малькольм в слабой надежде на то, что его скептицизм обескуражит Чу.
  Чу не обратил на этот пессимизм ровно никакого внимания.
  – Сработает. Но, конечно, – добавил он, – если вы считаете, что план нежизнеспособен, а значит, и стараться реализовать его нет смысла, мы просто вынуждены будем вернуться к первоначальному плану. – Чу нарочито медленно расстегнул нижнюю пуговицу своей джинсовой куртки.
  Малькольм не стал медлить с ответом.
  – Ну, что угодно – все лучше первоначального плана.
  Чу улыбнулся.
  – Я так и знал, что вы оцените ситуацию именно таким образом. А теперь давайте-ка подкорректируем немного ваши биографии. Шейла, ты ведь немного знакома с Сан-Франциско. Тем более у американцев Восток все равно ассоциируется в первую очередь с этим городом, так что давай ты будешь родом оттуда, хотя с тех пор тебе довелось много где побывать. Ты примерно одного с Малькольмом возраста, и вы познакомились… Где? В колледже? Думаю, это сойдет, а потом встретились снова год назад, когда ты тоже устроилась на работу в Службу. А теперь давайте обсудим, как вы познакомились, где, когда, обстоятельства первого свидания, взаимные симпатии и антипатии, места, где вы бывали вместе, какие-то забавные события. Малькольм, есть предложения?
  Четыре следующих часа они провели, утрясая подробности. Потом, дав Шейле время собрать чемоданы, они расселись по двум машинам – в джип Малькольма и седан Чу – и вновь пересекли границу. По дороге они не встретили ни души. Уже почти стемнело, когда Чу свернул на обочину заброшенного проселка в нескольких милях от шоссе, ведущего в Шелби. На севере торчали над горизонтом три вершины, известные как Свитграсс-хиллз, голубые склоны которых почти почернели в последних закатных лучах. Чу вышел из машины, подошел к джипу и жестом попросил Малькольма опустить стекло. Шейла сидела на пассажирском сиденье, глядя прямо перед собой.
  – А теперь, мой новый друг и товарищ, – сказал Чу Малькольму, – наступает момент истины. Вам известно, что у Шейлы имеется график выхода на связь и что интервалы между сеансами меняются. Вы понимаете, что если что-нибудь пойдет не так, я приеду, чтобы доставить вам как можно больше неприятностей. Вам известно также, что, работая с нами, вы не теряете ничего, а обретаете довольно много. По этой причине, а еще потому, что вы находитесь под ненавязчивой и профессиональной опекой моего товарища по классовой борьбе, я с легкой душой отпускаю вас. Пожалуйста, не разочаруйте меня, очень вас прошу. Живым вы мне, можно сказать, понравились, и было бы очень огорчительно отметить следующую нашу встречу пулей.
  Чу сделал паузу для эффекта, потом повернулся к Шейле.
  – Позаботься обо всем, товарищ. – Он похлопал джип по капоту и пошел обратно к своей машине.
  Малькольм выждал несколько минут после того, как Чу уехал обратно в сторону канадской границы, и посмотрел на Шейлу. Та продолжала глядеть в пространство перед собой, в сгущавшуюся за ветровым стеклом темноту. Малькольм включил радио. По какой-то довольно мощной станции из Оклахомы звучала рок-музыка. Остаток дороги до Шелби Малькольм рассказывал Шейле про ту или иную песню, дополняя «культурный пласт» ее легенды. Она слушала внимательно, но не произносила ни слова.
  Первое испытание они прошли, проводя Шейлу в мотель. Малькольм решил, что его естественная напряженность сыграет на легенду гораздо лучше любых намеков. Владелица внимательно выслушала его рассказ и отвела Шейле соседний с Малькольмом номер. А когда они вдвоем направились к лестнице, ухмыльнулась им вслед. Шейла даже ухитрилась покраснеть, так что Малькольм с каждым шагом ощущал себя все увереннее.
  Они задержались в ее номере ровно настолько, чтобы распаковать один из ее чемоданов. Помимо двух больших Шейла захватила с собой третий, маленький несессер с туалетными принадлежностями, оборудованием и рацией. Его и второй чемодан она взяла с собой, когда следом за Малькольмом перешла в его номер.
  Первое, что она сделала там, – это достала из его кейса пистолет, разрядила и закрыла вместе с обоймами в своем, запирающемся на замок с кодовым номером несессере. За все это время Шейла ни разу не повернулась к Малькольму спиной. Затем, словно провоцируя его на какие-то действия, она нарочито игнорировала его все время, пока осматривала номер. Наконец снова к нему обернулась.
  – На самом деле мне достаточно этого большого чемодана, который я принесла сюда, – объяснила ему Шейла. – Но мы должны сделать вид, будто пытаемся скрыть то, что я сплю здесь. Мы спрячем его и мою сумочку с аксессуарами за вашими сумками. Горничная наверняка найдет их там при уборке. И справедливо догадается, что тот чемодан мы оставили в моем номере для маскировки.
  – Идет, – отозвался Малькольм. Он стоял, глядя, как она выкладывает из чемодана одежду на утро. Он понимал, что Шейла знает, что он смотрит на нее. Невозмутимо, словно подчиняясь внутреннему ритму, она сняла шерстяную блузку. Под ней обнаружился лифчик, а под ним – крошечная кобура с автоматическим пистолетом, размером не больше ее ладони. Немудрено, что Малькольм не замечал этой кобуры раньше: ремешок бюстгальтера туго прижимал ее к груди… ладной такой груди, среднего размера. Шейла стряхнула теннисные туфли, потом медленно стянула джинсы.
  И, как обычно, в трусиках, лифчике и портупее, повернулась к Малькольму. Ее лицо оставалось совершенно бесстрастным. Она сняла лифчик и положила его поверх остальной одежды. Соски у нее были аккуратные, большие, необычно темные. Все так же невозмутимо Шейла взяла легкую джинсовую рубашку и скользнула руками в рукава, но застегивать не стала. Наконец она посмотрела на Малькольма в упор.
  – Давайте кое-что проясним. Мы с вами партнеры по профессии. Я не испытываю особого удовольствия от сложившейся ситуации. Полагаю, вы тоже. Я ваш конвоир в той же степени, что и напарница. Я не обладаю способностями Чу по части стрельбы или скорости реакции. Однако при малейшей провокации, малейшем признаке того, что вы нарушаете наше соглашение, я убью вас, не колеблясь ни секунды. На это моей подготовки хватит с избытком. Вы не составите для меня ни малейшей проблемы.
  Вы мужчина, я женщина, и мы изображаем сексуальных партнеров. Именно это мы и будем делать – изображать. Исполнять роли. В иной ситуации роли бы были другими. Наши половые различия не имеют никакого значения. На людях я стану изображать вашу преданную любовницу – ну, не слишком страстно, но достаточно убедительно. Вы будете держать себя соответственно. Наедине мы будем возвращаться к нашему профессиональному статусу.
  Спать я стану в кресле, со вторым комплектом белья. Предупреждаю: сон у меня очень чуткий. Как видите, с оружием я не расстаюсь. Пожалуйста, не заставляйте меня прибегать к нему. Я доверяю вам – в рамках необходимости и по неизбежности. И предлагаю не испытывать мое доверие. А теперь мой вам совет: снимайте контактные линзы и готовьтесь ко сну – так, как удобно. Завтра нам предстоит нелегкий день.
  Глава 11
  – Вон там, – сказал Кот и махнул правой лапой, – живет Болванщик. А там, – и он махнул левой, – Мартовский заяц. Все равно, к кому ты пойдешь. Оба не в своем уме.
  – На что мне безумцы? – спросила Алиса.
  – Ничего не поделаешь, – возразил Кот. – Все мы здесь не в своем уме – и ты, и я.
  – Откуда вы знаете, что я не в своем уме? – спросила Алиса.
  – Конечно, не в своем, – ответил Кот. – Иначе как бы ты здесь оказалась?
  Он же сумасшедший, подумал Нурич. Абсолютно сумасшедший. Правда, эта мысль ему не слишком помогла. Несмотря на то что в комнате было прохладно, на лбу его выступил пот. Он кивнул, поддакивая захлебывавшемуся лихорадочным шепотом собеседнику.
  – Сколько лет я этого ждал! Луча надежды на то, что ревизионистов и троцкистов наконец разгромят и дело великого Сталина будет продолжено, – продолжал сидевший напротив мужчина. – Вы не знаете… представить себе даже не можете, какими ужасными были последние годы. Все эти сказки насчет разоружения! Куда катится мир? Нет, вы скажите – куда?
  Нурич чуть отстранился от него – словно для того, чтобы ответить. На деле все, чего он хотел, – это чтобы собеседник хоть немного успокоился и говорил тише. В конце концов, это начинало мешать работе.
  – Да, да. Я разделяю ваши опасения. Но сейчас-то все в порядке. Видите, я здесь, с вами. Значит, ваша вера была не напрасной.
  Его собеседник прислонился спиной к перегородке между столиками и вроде бы немного успокоился.
  Нурич связался с ним сразу по приезде в Чикаго – в тот самый день, когда Малькольм и Шейла появились в Шелби. До самого последнего момента Нурич не имел представления, с кем должен встретиться.
  Он знал, почему владелец транспортной фирмы Пуласки согласился помочь, однако его помощники в Англии и Нью-Йорке оставались для него безликими именами – по крайней мере, до момента встречи. Ничего другого Нурич и не ожидал, поскольку работал на новую для себя организацию. До самого прибытия в Чикаго все агенты, с которыми он встречался, не производили на него особого впечатления, но и не разочаровывали. Но вот чикагский агент…
  Чикагского агента звали Чарльз Вудворд, он сам завербовался к русским, и его еще ни разу не задействовали в операциях. Вудворду исполнилось тридцать четыре, но выглядел он вдвое старше. Низкорослый, хилый, постоянно кривляющийся, он мог бы служить идеальным примером параноидального невротика.
  В советскую разведку Вудворд попал благодаря своей любви к Сталину и основам сталинизма. Не отличаясь особыми способностями, он искал возможности послужить своему идолу вплоть до 1961 года. К этому времени, правда, Сталин давно уже умер, так что Вудворд, можно сказать, служил легенде.
  В 1961 году Вудворд провел свой трехнедельный отпуск на советской торгово-промышленной выставке. За это время, оценив опеку ФБР за членами советской делегации, он выбрал-таки, к кому из них обратиться насчет вербовки, и подошел к мелкому секретарю, за которым следили вполсилы. В один прекрасный день Вудворд отловил его на Маршалл-филд, напугав бедолагу до полусмерти. Потрясенный русский взял конверт, протянутый ему Вудвордом. В принципе, это могло считаться серьезным нарушением правил безопасности: как знать, не провокация ли это? Однако Вудворд настаивал так отчаянно, что секретарь предпочел избежать возможных последствий отказа этому психу американцу.
  Начальство не одобрило поступка секретаря, но и не стало его серьезно наказывать, ограничившись устным выговором. Правда, в личном деле у того появилась запись насчет замедленной реакции под давлением. Ознакомившись с переданными Вудвордом материалами – в основном пространными рассуждениями о величии «отца народов», – отвечавший за этот регион офицер КГБ решил переслать их выше. Его московское руководство пришло к выводу, что синица в руке – пусть даже слегка сумасшедшая – все же лучше журавля в небе. С помощью доступных ресурсов они проверили Вудворда на предмет возможных связей с контрразведкой, потом дали ему на пробу пару несложных заданий. Вудворд все выполнил, хотя его фанатизм смущал даже новых работодателей. В конце концов в КГБ резонно решили, что иметь дело с Вудвордом опасно, хотя и упускать добровольного помощника им тоже не хотелось. В результате для Вудворда составили специальную программу, призванную обезопасить его до времен, пока ему не найдется подходящее применение. Такой случай настал, когда Рыжов поручил Серову задействовать все ресурсы ради спасения «Гамаюна».
  А теперь Вудворд сидел напротив Нурича – первого настоящего русского разведчика, с которым ему довелось увидеться. Они встретились в чикагском зоопарке Линкольна, откуда перебрались в открытое кафе, заказали себе роллы с чили и уселись за столик. Огрызавшаяся под натиском весны зимняя погода перешла в Чикаго в контрнаступление, поэтому температура на открытой веранде – за исключением пятачка вокруг жаровни – приближалась к нулю. Нурич с Вудвордом сидели за самым дальним от стойки с жаровней столиком, чтобы редкие посетители не могли их подслушать. Перчаток Нурич не снимал, поэтому низкая температура его не беспокоила.
  Битых полчаса Нурич выслушивал нараставшие по громкости излияния Вудворда: Сталин, ревизионисты, грозная поступь Революции… Поначалу он чувствовал лишь нетерпение, но постепенно разозлился, а еще довольно сильно испугался. Нет, эту беседу пора было заканчивать как можно быстрее.
  – Оружие и аппарат у вас? – прямо спросил он.
  – Конечно, конечно! Ну, почти все. Я забрал их с машиной там, где мне сказали, когда звонили с утра. Знаете, мой здешний куратор всегда звонит мне с телефонов-автоматов, каждый раз с нового. А самого его я ни разу не видел. Вы первый товарищ по борьбе, с которым мне позволили встретиться.
  Теперь Нурич ясно понимал, почему Вудворда держали в режиме изоляции. Он надавил чуть сильнее:
  – Вы уверены, что захватили все?
  – Ну да, я же сказал, все, кроме самой машины. Ключи от нее – мне их по почте прислали – я вам уже отдал. Аппарат стоит у меня на работе, на складе. Мое начальство об этом не знает. Я его в багажнике запер. Все остальное я еще позавчера забрал. Карты, маршруты, все такое – в машине, в бардачке, сами увидите. Ключи у вас, так что встречаться нам больше не надо. А жаль.
  – Да, жаль, – согласился Нурич, старательно скрывая охватившее его облегчение. Он расслабился настолько, что даже смог заняться едой. Однако стоило ему поднести вилку ко рту, как Вудворд снова заговорил:
  – А почему они дали вам американский пистолет?
  Нурич едва не подавился непрожеванным куском. Медленно, очень медленно он прожевал почти остывшую фасоль и проглотил ее.
  – Вы лазили в то, что мне передали? Вы смотрели, что там?
  – Только пистолет, товарищ. Меня интересуют пистолеты. Почему американский, почему сорок пятого калибра? Почему не надежный русский, как у меня? Вам показать, какой?
  На этот раз Нурич все-таки поперхнулся.
  – У вас с собой пистолет? – не выдержал он. – Правда?
  – Конечно. Купил русский «токарев» в ломбарде. Пришлось, правда, приплатить продавцу, чтобы тот не сообщал об этом. Я всегда его с собой ношу.
  Нурич зажмурился, сдерживая гнев.
  – Товарищ, – наконец произнес он как мог мягко и спокойно, – вы не считаете, что это немного рискованно? А если вас возьмут с ним на руках? За одно это уже в тюрьму могут отправить.
  – Но он же мне нужен! – простодушно ответил Вудворд.
  Нурич решил не развивать эту тему дальше и принялся быстро есть.
  – И еще одно… что это за аппарат такой? Я знаю, вы должны отвезти его куда-то на Запад, но он правда полезен для дела Революции? Это что, бомба? Будь моя воля, я бы таких наделал сотни, чтобы взорвать весь этот город, чтобы поставить капиталистов на колени!
  Нурич поспешно, обжигая язык, допил кофе. Ему отчаянно хотелось как можно скорее уйти из этого места. Однако он понимал, что нужно хоть как-то обуздать Вудворда, иначе даже страшно представить, чем это может закончиться. Он строго взглянул на коротышку.
  – Товарищ Вудворд, пути партии, пути Революции не всегда так прямы и просты, как нам хотелось бы. Мы всего лишь инструменты в классовой борьбе, мы не должны оспаривать отведенной нам роли. Настоящий коммунист никогда не спросит «зачем?» – он лишь спросит себя: «Что мне сделать, чтобы выполнить порученное мне задание как можно лучше?» Так сказал бы великий Сталин, я бы и вам посоветовал поступать так же.
  Вудворд застыл от такой нотации, но Нурич увидел на его лице лишь почтение и почти мазохистский восторг.
  – Конечно, товарищ! – отозвался он, и его голос зазвенел от возбуждения.
  – Отлично. Завтра я позвоню вам в десять утра на номер вот этого телефона-автомата. Пароль вы знаете. Если первый звонок вдруг сорвется по какой-либо причине, связь через час по запасному номеру. Когда я буду звонить с места, процедура такая же. Завтра я сообщу вам, где ждать меня с машиной. И не забудьте ничего, ладно?
  – Слушаюсь, товарищ!
  – Хорошо. Теперь слушайте: выждите десять минут после моего ухода. Я бы предложил вам заказать еще чашку кофе – так будет естественнее. – Нурич встал и вышел с веранды, оставив за столом в высшей степени возбужденного и довольного Вудворда.
  Возвращаясь в гостиницу, Нурич трижды менял такси, сойдя с последнего в восьми кварталах от дома. Теперь он сидел у себя в номере, в линялом розовом кресле у кровати. Стекла единственного окна дребезжали под порывами холодного ветра с озера Мичиган, и с ветром в номер попадала вонь дизельных выхлопов. Нурич смотрел в дверной проем, потихоньку остывая от ходьбы.
  Все это ему совсем не нравилось. Не нравилось с той самой минуты, когда он получил задание от Серова. Во всей этой замысловатой схеме чудился подвох. В Москве он успел обсудить это со своим настоящим начальником из ГРУ, и тот согласился – здесь что-то не так. Однако оба пришли к выводу, что у Нурича нет иного выбора, кроме как продолжать выполнение операции. Всю дорогу от Москвы до Чикаго Нурич пытался убедить себя в том, что его подозрения лишены оснований. Это ему так и не удалось, но все же он сумел держать свои чувства под контролем. Даже поездка на грузовике Фрица Пуласки не вызвала у него особых отрицательных эмоций. Не слишком удобно, но терпимо. Вполне терпимо.
  Но теперь, подумал Нурич, на последнем отрезке долгого пути через Штаты мне приходится работать с психом-сталинистом, который готов размахивать пистолетом и в любой момент может окончательно съехать с катушек и начать швыряться бомбами направо и налево. И ведь от этого психа, поежился Нурич, может зависеть моя жизнь.
  В ГРУ Нуричу дали номер телефона, по которому он мог в критической ситуации доложиться, минуя своих начальников из КГБ. Однако номер этот был зарегистрирован в Сан-Диего – слишком далеко от Чикаго, чем они могли оттуда помочь? И потом, подумал он, что я им скажу? Что КГБ завербовало психа? Что в этом нового? Что операция дурно пахнет? А что нового в этом? Возможно, он мог бы убедить агента в Сан-Диего в том, что операцию необходимо прервать немедленно, но в таком случае в КГБ узнали бы, что он работает на ГРУ. Им это наверняка не понравилось бы, но вряд ли бы они попытались убить его, как наверняка случилось бы, выйди он из игры без их ведома. В последнем случае его, скорее всего, сочли бы предателем, а у Нурича не имелось ни малейшего желания оказаться в списках тех, кого разыскивает КГБ.
  У меня нет выбора, подумал он, я должен продолжать операцию и надеяться, что сумею выбраться из того, что меня ждет. Он устало тряхнул головой и попытался думать о приятном, о Москве.
  
  – В Чикаго холодно, сэр, – докладывал по телефону Кевин. Он терпеть не мог пустой болтовни, хотя с пожилым джентльменом и болтать было просто. Почему-то пожилой джентльмен не хотел переходить сразу к делу, и Кевину приходилось рассказывать о погоде и прочей ерунде, надеясь, что линия защищена, как уверяли его в чикагском отделении, и что пожилой джентльмен все-таки начнет спрашивать об операции.
  – Какая досада, – ответил пожилой джентльмен. Голос его доносился до Кевина практически без помех. – Здесь, в Вашингтоне, очень красиво. Мы с Карлом вчера прогулялись по Национальному парку. Туристов просто толпы, но даже они не могут отравить удовольствие от цветов, от зеленеющей травы, от распускающихся вишен. Очень славно.
  – Не сомневаюсь, сэр.
  – Ну да ладно, хватит о приятном. Из твоего доклада я понял, что Роза встречался со связным. Есть на него что-нибудь?
  – Да, сэр. Хотя обычным агентом его не назовешь. Его зовут Вудворд, Чарльз Вудворд. Живет один в Сисеро, в дешевой квартире, работает в магазине электроники в пригороде, практически ни с кем не общается. Не женат, близких друзей тоже нет, так что и расспрашивать толком некого. Само собой, мы стараемся не выказывать своего интереса. Такой классический случай городского отшельника.
  На него ни у кого ничего нет – ни у ФБР, ни у налоговой, ни у полиции. Происхождение здешнее, ничего предосудительного, за границей не бывал, никаких подозрительных доходов. Настолько чист, что практически невидим.
  В трубке несколько секунд молчали: пожилой джентльмен думал.
  – Как интересно, Кевин, мой мальчик, – произнес он наконец. – Очень интересно. Вы уверены, что Роза общался с Вудвордом?
  – Да, сэр. Нам не удалось подобраться к ним близко: они по большей части держались на открытых местах, откуда хорошо просматривались окрестности, но тем не менее в относительно людных местах, чтобы при необходимости смешаться с толпой. У нас в одной из групп наблюдения пожилая дама, и ей удалось провести некоторое время в открытом кафе, где они перекусывали. У нее в сумочке спрятана миниатюрная кинокамера, и она отсняла довольно качественную пленку. Я уже отослал ее в Лэнгли – пусть наши специалисты попробуют почитать по губам. Правда, не думаю, что они многого добьются. Жаль, у нее не оказалось микрофона направленного действия, но мы боялись, что он будет слишком заметен. И потом, – не без сожаления добавил Кевин, – ребята из ФБР отнеслись к этой затее без энтузиазма. Но против фильма не возражали – на случай, если потребуются доказательства на суде.
  – Да, – задумчиво согласился пожилой джентльмен. – Если дойдет до суда над Вудвордом, это может оказаться кстати. Знаешь, Кевин, мой мальчик, судя по твоему описанию, этот Вудворд либо великолепный притворщик, чрезвычайно ценный агент, которого приберегали для особо важных дел, либо же полное ничтожество и его завербовали в качестве расходного материала. В любом другом случае он не мог бы оставаться настолько чистым.
  – Возможно, вы правы.
  – Да, – пробормотал пожилой джентльмен. – Возможно. Очень важно знать такие вещи. В старые добрые времена, до всей казенщины, введенной после дел Эллсберга и Стретсхоума, все это решалось проще пареной репы. Да и сейчас так можно было бы, если бы над нами не висело столько агентств, которым просто не терпится уличить «С» и ЦРУ в чем-нибудь противозаконном. Раньше никто не запрещал, как это нынче называется, «скрытного проникновения» – если все проделывалось быстро и чисто. Войти, оглядеться в квартире Вудворда – чтобы увидеть, как он живет, не оставил ли чего-нибудь, достойного внимания. Опять-таки когда Вудворд ничего подобного не ждет – скажем, днем, пока он на работе.
  Однако же, разумеется, предпринимать это теперь нельзя. Если нас поймают на этом, все остальные поднимут такой шум… хотя голову даю на отсечение, сами они поступили бы на нашем месте точно так же. Ведь если бы они там что-нибудь нашли, это дало бы им преимущество перед конкурентами и все такое. Ах, Кевин, мальчик, придется нам довольствоваться тем, что есть.
  Кевин ухмыльнулся:
  – Очень хорошо, сэр, придется. Больше ничего не слышно?
  – Нет, мой мальчик, больше ничего не припомню. Кондор вернулся в Штаты. Его маленькая поездка в Канаду не дала ровным счетом никаких результатов, как я и ожидал. Но он продолжает свои опросы. Не думаю, чтобы он что-нибудь нашел. Он говорит, у него пока нет никаких мыслей насчет того, что успели узнать вы, но мы будем держать его в курсе. Никогда не знаешь, что вдруг придет в его ученую голову. В конце концов, вся его ценность заключается в не испорченном тренировками воображении. Нам никак нельзя растратить его напрасно. Может, из этого ничего не выйдет, но как знать, как знать?
  – Разумеется, сэр, – поддакнул Кевин, – разумеется. С вашего позволения, если у вас все, я бы занялся текущими делами. Я свяжусь с вами завтра.
  – Буду ждать звонка, Кевин, мой мальчик, – мягко ответил пожилой джентльмен. – С нетерпением.
  Карл повесил трубку одновременно с пожилым джентльменом и почтительно подождал, пока тот повернется в его сторону.
  – Полагаете, он понял, сэр?
  – Разумеется, Карл, еще бы не понял. Конечно, мы отдадим строжайший приказ, запрещающий нашим коллегам проявлять избыточную активность. Равно как и ему. Так или иначе, – тут пожилой джентльмен расплылся в довольной улыбке, – я думаю, что Кевин разберется с этим маленьким дельцем наиболее эффективным способом. Наиэффективнейшим.
  
  Время утратило для Серова всякое значение. Начальник отдела КГБ сидел за своим столом в московском кабинете, пытаясь заставить свои уставшие мозги работать. Время от времени, примерно раз в месяц, объем работы и бумаг, требующих его внимания, достигал грандиозных размеров, угрожая погрести его под завалом. Обычно Серов заранее чувствовал приближение этого катаклизма; в такие дни он говорил своей жене, чтобы не ждала его с работы в обычное время. Жена Серова не лезла с расспросами и не ожидала, что он так вот и выложит ей свой рабочий график. За годы совместной жизни она свыклась с образом жизни мужа, но все равно не могла не волноваться, когда он застревал на работе. Она вообще не осмеливалась задавать ему вопросы, касающиеся работы, да и, наверное, не хотела ничего знать. Она лишь робко улыбалась, когда муж в очередной раз предупреждал ее о своем вероятном отсутствии.
  Серов не виделся с женой уже несколько дней. Когда дел становилось невпроворот – как сейчас, с неприятностями в Бейруте, неожиданным инфарктом старого парижского резидента, не говоря уж о «Гамаюне», – Серов и ел, и спал прямо в своем кабинете. Он не смотрел на часы, целиком полагаясь на своих ординарцев. Разумеется, подобные авралы утомляли его, но – странное дело! – раздражали гораздо меньше, чем повседневная рутина. По крайней мере, кризис, понимал он, рано или поздно минует. Может, к лучшему, может, к худшему, может, даже принесет ему смерть, но когда минует, это уже наверняка. А вот повседневная жизнь… никогда не знаешь, что принесет следующий час или когда эта тягомотина закончится.
  Когда в его кабинет быстрым шагом вошел Рыжов, Серов удивился, но не испугался. Он решил, что знает причину прихода начальника.
  – Как дела с «Гамаюном»? Все в порядке? – осведомился Рыжов.
  – Все идет так, как ожидалось, – осторожно ответил Серов. – Нурич встретился с Вудвордом в Чикаго. Вудворд не развалился. Мне еще не доложили, покинул ли Нурич Чикаго, но, думаю, если еще не уехал, то уедет в ближайшее время. Могу позвонить своему заместителю, узнать точнее, если вам интересно.
  Рыжов отмахнулся от этого предложения и медленно зашагал по кабинету, скользя взглядом по голым стенам.
  – Нет необходимости. Предполагаемый график его перемещений я видел. Скажите, у вас есть какие-нибудь предложения?
  Осторожнее, подумал Серов. Даже усталость не успела притупить его обычной параноидальной настороженности.
  – Возможно. Я много думал по поводу наших с вами бесед. Как вы сами отметили, Нурич очень способный агент. Скорее всего, он сможет по меньшей мере добраться до места. Наши агенты подтвердили, что он находится под наблюдением американцев. Те прилагают к этому уйму усилий. Отсюда мы можем сделать вывод, что они как минимум купились на подкинутую им легенду.
  И все же меня беспокоит, что они могут принять ее не целиком – если мы сами не поможем им в этом. Несомненно, прежде чем Нурича передадут ФБР для суда, с ним поработает ЦРУ. То, что ЦРУ способно узнать от него, может пошатнуть легенду. Не знаю, как именно, но, мне кажется, такое вполне вероятно.
  И еще, полагаю, мы можем подкинуть американцам за их старания чуть больше. В конце концов, они ожидают чего-то большого и впечатляющего. Думаю, мы могли бы в удобный момент подкинуть в эту ситуацию немного дров.
  Рыжов улыбнулся:
  – Продолжайте.
  Быстро, по возможности скупо Серов обрисовал свою идею. Рыжов с улыбкой слушал, пока Серов не закончил объяснять последний возможный вариант своего предложения.
  – А знаете, товарищ Серов, – заявил Рыжов, – я считаю, вы справляетесь с этим делом очень хорошо. Мне нравится. Уверен, что Крумину тоже понравится. Все это может очень положительно повлиять на вашу карьеру.
  – Я всего лишь исполняю свой долг, товарищ полковник, – осторожно отозвался Серов.
  – Что ж, значит, хорошо исполняете.
  После того как Рыжов вышел, Серов некоторое время сидел молча и неподвижно – до тех пор, пока не убедился, что начальник не вернется. Однако прежде, чем обратиться к парижским проблемам, Серов вздохнул, ибо никакая сосредоточенность не помогала ему забыть обычные страхи.
  Глава 12
  – Как тебя зовут? – спросила Лань. У нее был мягкий и нежный голос.
  «Если б я только знала!» – подумала бедная Алиса.
  Вслух она грустно промолвила:
  – Пока никак…
  – Постарайся вспомнить, – сказала Лань. – Так нельзя…
  Алиса постаралась, но все было бесполезно.
  – Скажите, а как вас зовут? – робко спросила она. – Вдруг это мне поможет…
  – Отойдем немного, – сказала Лань. – Здесь мне не вспомнить…
  Полный комплект отмычек и прочих инструментов требовал изрядной сноровки. Отмычку, подходящую к верхнему, сложному замку, Кевин подобрал с третьей попытки. Справиться с нижним оказалось проще, и они с помощником вступили в квартиру всего через минуту после того, как вышли из лифта.
  В дом они вошли благодаря относительно новому способу – под предлогом того, что хотят вручить специальный приз одному из жильцов подъезда. Приз обходился дешевле, чем потратили бы на взятку консьержке, чтобы ее не терзали угрызения совести и чтобы она – не дай бог, конечно, – не рассказала обо всем Вудворду. Способ этот требовал небольшой подготовки – письма кому-нибудь из жителей, лучше всего тому, кто весь день обычно проводит дома. Для подстраховки Кевин предупредил о несуществующем конкурсе через курьера накануне вечером сразу трех таких жильцов. В результате один из счастливчиков с радостью нажал на кнопку домофона, открыв наружную дверь.
  А ведь совсем недавно, подумал Кевин, всего в начале семидесятых любой мало-мальски смышленый грабитель запросто мог попасть в любой многоквартирный дом, нажав по очереди на все кнопки вызова. Кто-то из жильцов обязательно впускал его, не позаботившись спросить, с кем имеет честь говорить. Увы, эти времена прошли. Теперь грабитель может хоть весь день нажимать на кнопки, но без правдоподобного предлога в дом не попадет.
  В группу входило пять человек. Кевин и двое его помощников разошлись по квартирам вручать призы. Это разделение труда экономило время; к тому же в случае расспросов осчастливленные жильцы дали бы описания трех разных людей. Одного из помощников Кевин захватил с собой в расположенную на третьем этаже квартиру Вудворда. Второй остался дежурить на верхней лестничной площадке. Еще двое дежурили на улице: один держал под наблюдением переулок и пожарную лестницу, другой сидел в машине, припаркованной напротив подъезда. Все пятеро поддерживали связь с помощью миниатюрных раций, и все были проверенными агентами ЦРУ и прекрасно понимали, что операция должна остаться в тайне от всех, даже от коллег. Ощущение того, что они занимаются делом, о котором не знает никто, кроме них, добавляло им веса в собственных глазах.
  Кевин и его помощник скользнули в квартиру, держа наготове револьверы с глушителями. Наблюдение за домом уверило их в том, что квартира Вудворда пуста, но об осторожности все равно забывать не стоило. Первым делом они заглянули в шкафы – удостовериться, что там никто не спрятался.
  Осмотр дал результат почти немедленно.
  – Кевин, – прошептал помощник, – посмотрите-ка на это!
  Вудворд жил в параноидальном мире, в котором враги следили за ним всегда и везде, чтобы помешать осуществлению планов его и великого Сталина. Обыкновенно он прятал все, что связывало его с кумиром. Три года назад он послал вырезанный из старого журнала портрет Сталина по адресу, напечатанному на задней обложке журнала, – по этому адресу находилась контора, в которой за один доллар вашу любимую фотографию могли увеличить до размеров постера. Как правило, Вудворд хранил свое сокровище скатанным в тугой рулон под кроватью, однако в ознаменование встречи с настоящим революционером Нуричем он наклеил его скотчем на внутреннюю сторону шкафной дверцы. Каждый вечер теперь он возвращался с работы, садился на кровать и смотрел на открытую дверцу, греясь под немигающим, беспощадным взглядом своего идола.
  – Это вам ни о чем не говорит? – спросил помощник.
  Кевин улыбнулся:
  – Еще как говорит. Ладно, бросьте это, обыщем квартиру.
  Работа продвигалась медленно. Обычному взломщику достаточно думать о том, чтобы шум и беспорядок не привлекли постороннего внимания. Ему не надо заботиться о том, чтобы оставить вещи в том положении, в каком они были до его визита. В дополнение к этому Кевину и его помощнику приходилось проверять, не предпринял ли Вудворд таких элементарных мер предосторожности, как пушинка или волос на дверце шкафа или ящике стола. Пушинка (или любой такой же легкий материал, например клочок туалетной бумаги) вкладывается в дверную щель. Стоит открыть шкаф, как она падает. Неопытный или невнимательный взломщик может ее не заметить, но тот, кто положил ее сюда, будет знать, что в шкаф кто-то залезал. На таких нехитрых трюках попался не один новичок-дилетант.
  В квартире Вудворда Кевин и его помощник ничего такого не обнаружили. Они этого не знали, но Вудворд отказался от подобных мер предосторожности несколько лет назад, когда их количество стало для него чрезмерным.
  Им не потребовалось много времени, чтобы найти тайник Вудворда. Замок старого сундука в ногах кровати недолго сопротивлялся отмычкам Кевина. Вся нижняя часть сундука оказалась забитой томами сталинистской литературы и вырезками из старых чикагских газет, освещавших процессы над троцкистами. Там же обнаружилось несколько блокнотов, исписанных неровным, вихляющим почерком Вудворда. Помощник хотел сфотографировать записи, но Кевин отрицательно качнул головой. Съемка заняла бы не меньше часа, расшифровка специалистами в Лэнгли – и того больше. К тому же Кевин был уверен в том, что в блокнотах не обнаружится ничего полезного. Постер с портретом Сталина и содержимое сундука наглядно свидетельствовали в пользу второго предположения пожилого джентльмена. Русские явно не подпускали этого агента к серьезным операциям – ни один профессионал не держал бы в своем доме столько улик.
  Кевин бегло просматривал газетные вырезки, когда помощник тронул его за плечо:
  – Посмотрите сюда.
  Кевин взглянул на картонную коробку.
  – Патроны, – сказал помощник. – Около трех десятков. Можем взять один, вдруг пригодится потом для экспертизы.
  Кевин покачал головой:
  – Не надо. Вудворд, возможно, пересчитывает их каждый вечер, как скряга червонцы.
  – Как думаете, значит ли это, что он вооружен?
  – Здесь пистолета мы пока не нашли. Это может означать, что он носит его с собой. Если так, он именно такой псих, каким его рисуют все эти находки. И опаснее, чем мне хотелось бы о нем думать.
  Спустя полчаса они вышли, оставив все точно в таком виде, как застали. Пистолета они не нашли.
  
  Открытая автомобильная стоянка занимает почти четверть квартала в чикагском Нортсайде. Это довольно оживленный район, всего в трех кварталах от главной торговой улицы. Днем стоянка обычно заполнена, и этот день не стал исключением.
  Нурич стоял у окна прачечной самообслуживания, глядя на улицу сквозь слегка запотевшее стекло. Три посетительницы прачечной не обращали на него никакого внимания. Единственной, кого он хоть немного интересовал, была четырехлетняя девчушка, сидевшая на стуле, куда ее посадила мать, – она ковырялась в носу и таращила на Нурича большие карие глаза. Выражение ее лица не менялось от того, смотрел ли Нурич на нее или на улицу, так что в конце концов он перестал обращать на нее внимание.
  Нурич медленно скользил взглядом по машинам на стоянке, по улице. Он припарковался на ней тридцать минут назад. К облегчению Нурича, его чикагский связной, выходя со стоянки, не сделал ничего необычного. Насколько мог судить советский агент, за Вудвордом не следили. В обычной ситуации Нурич не выжидал бы так долго, но после встречи с Вудвордом сомнения насчет всей операции охватили его с новой силой. Сев в машину с аппаратом, он отрезал себе все пути назад.
  Может, все дело в безумии Вудворда, попытался утешить себя Нурич. Действительно, это вполне себе повод для беспокойства… но не настолько же.
  Вообще-то больше никаких дел с Вудвордом у него не осталось. Ну, разве только позвонить пару раз с дороги и с места, чтобы проверить, не прислали ли ему новых инструкций.
  Нет, подумал Нурич, дело не в Вудворде. Не только в Вудворде. Вся эта история безумна. Но разве у меня есть выбор? Какой, к черту, выбор?
  Он вздохнул, в последний раз покосился на глазастую девчонку в красных штанишках и изгвазданной рубашке и вышел из прачечной на стоянку. Он расплатился с дежурным на въезде, вроде бы небрежно, но внимательно осмотрел машину (более тщательный осмотр он произведет позже, когда выедет из Чикаго), сверился с картой и уехал. Несмотря на все предосторожности, он так и не заметил три машины, которые по очереди ехали за ним.
  Группа слежки взяла Нурича «в коробочку» милях в пятнадцати от городской границы Чикаго. Схема оставалась той же, что и в случае с автобусом: один автомобиль шел впереди, остальные сзади, на некотором отдалении. Поскольку маршрут следования оставался на этот раз неизвестным, Кевин держал в резерве еще четыре едущих позади машины. Когда объект наблюдения миновал Рокфорд, Кевин по мощной рации связался с главным офисом ЦРУ в Лэнгли, штат Виргиния. Техники соединили его вызов с телефоном в кабинете пожилого джентльмена.
  – Он выехал из Чикаго, сэр. Направляется в города-близнецы[18], – доложил Кевин. – Это один из вероятных путей в Монтану. Думаю, он нас не заметил, хотя в Чикаго предпринимал обычные меры предосторожности. Если бы мы не собрали столько сил, он уже мог бы пару раз оторваться. Я считаю, мы справимся и сами, но на всякий случай все группы по вероятному пути следования получили номер и описание его машины. Если мы его потеряем, то перехватят они.
  – Отлично, мой мальчик, просто отлично. – Голос пожилого джентльмена звучал в наушниках у Кевина почти без искажений. – Карл говорит, что группа наблюдения за Вудвордом пока ничего особенного не заметила.
  Кевин подбирал слова с максимальной осторожностью. Переговоры по рации слишком легко перехватить.
  – Вы получили мою записку по поводу Вудворда?
  Спустя три часа после обыска в квартире Вудворда один из членов группы Кевина улетел в Вашингтон, отозванный по состоянию здоровья. С собой он захватил то, что Кевин назвал «письменными рапортами» для пожилого джентльмена. В эти бумаги вошел и совершенно секретный, не занесенный в ведомости отчет об обыске и сделанные по его итогам выводы. Кевин сообщал пожилому джентльмену, что Вудворд, скорее всего, мелкий советский агент, завербованный для незначительных операций, вероятно, психически неустойчивый и при этом вооруженный. Поскольку данный аспект деятельности Кевина не вписывался в рамки закона, этой странички вроде как не существовало. Вообще-то подобные фокусы у спецслужб в порядке вещей, но в случаях вроде этого, когда их надо держать в тайне даже от коллег по цеху, требовались особые меры предосторожности.
  – Да, да. Получил. При том, что, на мой взгляд, она страдает вполне понятной неопределенностью, выводы кажутся мне проницательными, вполне проницательными.
  Такая оценка согрела Кевину душу.
  – Спасибо. Я надеялся, что она окажется полезной.
  – Это немного запутывает общую ситуацию, но Вудворд во многих отношениях вписывается в цепочку других связных Розы. Они все, как бы это сказать, одноразовые. Роза встречается с ними, потом едет дальше, а они возвращаются к своей нормальной жизни. Потом, через день-другой, он связывается с ними, звоня с одного телефона-автомата на другой. Хитро придумано. Мы поставили на прослушку их домашние аппараты, но при личной встрече Роза дает им номер телефона-автомата и назначает время звонка. Мы не можем ставить на прослушку автомат – или надо прослушивать все, или точно знать, какой именно, а это неизвестно до самого последнего момента. Если бы за ними не следили, мы бы вообще не узнали, что они разговаривали.
  – Будем надеяться, в случае с Вудвордом Роза использует ту же схему.
  – Надеюсь, что так. В конце концов, пока у него все работало как по маслу. Зачем же что-то менять?
  – Ничего нового? Кондор ничего не нарыл?
  – Нет, но, возможно, все изменится, когда Роза подберется поближе. Сомневаюсь, но как знать. Я тут наткнулся на один любопытный факт, который может ничего не означать, но все же… Почти полгода ЦРУ танцует вокруг одного члена советской делегации при ООН. Им кажется, его не слишком радуют перспективы возвращения в Россию. В общем, его убеждают в том, что ему самому хочется переметнуться и остаться здесь. Готов поспорить, как только они получат от него хоть какие-то заверения в этом, ему скажут, что правила игры изменились, и, пригрозив выдать все русским, заставят вернуться домой в качестве двойного агента. Впрочем, может, это только мои домыслы.
  Так вот, этот тип работает помощником входящих в делегацию кагэбэшников. Сам он не сотрудник Комитета, но они его используют. У них тоже нехватка кадров, не одни мы такие. Предположительно он созрел для того, чтобы переметнуться, месяц назад – незадолго до смерти Паркинса. В Конторе его сейчас проверяют, выведывают всякие мелкие детали, чтобы подтвердить его искренность. Опять-таки, если мои предположения верны, скорее для того, чтобы потом шантажировать этим.
  Вчера он сообщил, что в КГБ обеспокоены ходом операции, проходящей сейчас на Среднем Западе. Все, что ему удалось узнать, – это что основная активность сместилась теперь в район Чикаго, но скоро перенесется на запад. Работающий с ним агент Конторы пытается выжать из него больше, но неизвестно, увенчается ли это успехом.
  – Возможно, это про Розу.
  – Ага, возможно.
  – Что ж, вот еще один кусок мозаики, который ложится на место в этой головоломке. Надеюсь, мы сможем понять всю картину еще чуть яснее.
  Пожилой джентльмен выдержал довольно долгую паузу.
  – А знаешь, Кевин, все это очень интересно.
  Кевину показалось, что он пропустил какой-то скрытый намек.
  – Я не совсем вас понимаю, сэр.
  – Да нет, это я так. Что-то в твоих словах… Так, ощущение.
  
  Малькольм и Шейла возвращались в гостиницу молча. Обед с местным агентом Министерства сельского хозяйства Стюартом и его семьей прошел хорошо. Стюарт и его жена приняли «помощницу» Малькольма с минимальным скептицизмом – по крайней мере внешне. Несколько понимающих улыбок, которыми они обменялись с Малькольмом, не таили в себе ничего плохого. Разумеется, когда Эмма утащила Шейлу вниз хвастаться новой швейной машинкой, ее муж лукаво подмигнул Малькольму.
  – Славная у вас помощница, – заявил он. – Просто славная. Будь я на вашем месте, я бы ее от себя не отпускал.
  Малькольм совершенно искренне покраснел.
  – А я и не собираюсь, – ответил он.
  К удивлению и облегчению Малькольма, весь день прошел довольно легко. Он проснулся в шесть от шума спускаемой воды. Кратко, без лишних слов Шейла изложила ему планы на день. Она приказала ему не закрывать двери ванной – даже когда будет мочиться, и Малькольм из упрямого озорства стоял как можно дальше от унитаза, чтобы иметь возможность встретить ее настороженный, бдительный взгляд. Она велела Малькольму не вставлять контактные линзы до тех пор, пока она не оденется. Значит, ей было известно, как близорук он без очков или линз. Также Шейла настояла на том, чтобы душ они принимали вместе. А он еще гадал, как она собирается не спускать с него глаз и оставаться при этом чистой.
  Душевая кабина была довольно тесной. И Шейла, и Малькольм избегали прикосновений и смотрели на наготу друг друга с вынужденным безразличием. Малькольм шутливо поинтересовался, не потереть ли ей спинку, но шутка показалась пошлой ему самому еще до того, как ее лицо застыло в брезгливой гримасе.
  По предложению Шейлы они зашли в «ее» номер и навели там легкий беспорядок, но так, чтобы он казался искусственным. В единственном оставленном там чемодане не было ничего, кроме одежды, пользоваться которой она не рассчитывала. Она с радостью оставила бы там какие-нибудь документы, подтверждающие ее легенду, но таковых не имелось.
  Они случайно встретились со Стюартом на стоянке грузовиков. Обычно он завтракал дома, но его жена задержалась на церковной службе, а Стюарт не любил готовить сам. Малькольм предпочел бы озвучить легенду Шейлы кому-нибудь менее опытному и проницательному, но та исполнила свою роль безукоризненно. Его «помощница» явно сумела очаровать Стюарта с первых же минут знакомства и сразу же получила приглашение на обед, которое с благодарностью приняла.
  Малькольм продолжил свое исследование в квадратах, расположенных к северу и востоку от Уайтлэша. До перерыва на ленч они успели объехать четыре фермы. Малькольм заметил, что из них двоих именно он всегда настаивал на том, чтобы ехать дальше, играя роль настроенного на работу начальника. Шейла идеально вписалась в типаж общительной американской простушки, почти в открытую путешествующей с начальником-любовником, причем та легкость, с которой ей это удалось, даже смущала Малькольма. Сам он, напротив, вел себя немного дергано, нервничал, был как на иголках и даже не пытался это скрыть. После второй остановки он признался в том, что завидует ее игре. Шейла посоветовала ему не переживать на этот счет, тем более что его нервозность тоже хорошо вписывалась в образ.
  – Это позволит всем быстро разгадать очевидный секрет, – объяснила она.
  – Можно подумать, у вас долгая практика, – хмыкнул Малькольм, пытаясь скрыть свое любопытство.
  Шейла смерила его ледяным взглядом. Вся ее теплота и энтузиазм исчезли, стоило им остаться в джипе наедине.
  – Есть и практика, – произнесла она очень спокойно. – Вы ведь слышали, как Чу подначивал меня насчет того типа из отдела безопасности авиабазы, которого мы скомпрометировали. Я часть этого компромата. Он верит, что я без ума от него, жить без него не могу, жажду его любви и ласк. И я делаю все, чтобы поддержать это впечатление. Все. Чем сильнее он верит в это, тем крепче сидит у нас на крючке.
  Примерно с милю Малькольм вел машину молча.
  – И вам… вам это нравится?
  – Вы имеете в виду, нравится ли мне ложиться с ним в постель? – уточнила Шейла, и ее голос прозвучал укоризненно, словно она наставляла безмозглого юнца. – Так надо. Он мне не омерзителен, хотя его преувеличенное мнение о себе порой раздражает. Не сказать, чтобы мне это особо нравилось, но и антипатии тоже нет. Это часть моей работы. Ну, как теперь часть моей работы – сопровождать вас.
  – Это я понимаю, – мягко произнес Малькольм. – Умом понимаю. Но… на уровне чувств – нет пока. Не могу.
  – А что здесь чувствовать, кроме удовлетворения от выполненной работы? Только не говорите, что я должна выслушать лекцию о любви и чувствах. Не от вас, будьте так добры.
  Малькольм вздохнул.
  – Нет, какие уж от меня лекции. Я даже не могу сформулировать, как отношусь к вам. И все же мне кажется, что… ну, должно же быть что-то еще. Даже чисто физически.
  – Почему? Секс – это потребность, не такая насущная, как голод, но потребность. А раз так, на ней можно играть, использовать, удовлетворять или отказывать. В Америке, думаю, это нормальный инструмент ведения дел. Да не жалейте вы меня, Малькольм. Вы не меня, вы себя жалеете.
  Малькольм не ответил. Если не считать остановок для опросов, до конца дня они почти не разговаривали.
  Малькольм остановил джип на стоянке у мотеля. Когда они вышли, Шейла нежно обняла его и прошептала на ухо:
  – Не дергайтесь. Это часть нашей легенды. Пойдемте поднимемся на холм.
  Вместо ответа Малькольм осторожно обнял ее за талию, и они не спеша поднялись на вершину. Шейла молча смотрела на краски заходящего солнца. Первым заговорил Малькольм:
  – Красота какая! Дни становятся длиннее.
  – Да. И мы простояли здесь достаточно долго, чтобы нас заметили. На обратном пути постарайтесь нашептывать мне что-нибудь на ухо.
  Малькольм вздохнул и подчинился.
  Потом он лежал на кровати, глядя сквозь очки на то, как Шейла готовится ко сну. Она открыла свой несессер, который носила с собой. Помимо пистолета Малькольма и аптечки в нем умещалась крошечная, но мощная рация. За день она четырежды разговаривала с Чу через будто бы случайные интервалы времени. Каждый сеанс длился всего несколько секунд, в течение которых происходил обмен непонятными фразами. На этот раз весь разговор тоже был зашифрован. Малькольм понимал, что, если Шейла пропустит сеанс, Чу решит, что он их предал. Но все-таки каждый следующий шифрованный разговор раздражал его все сильнее. Сама Шейла тоже слушала его переговоры с Вашингтоном, однако, в отличие от него, она знала шифр. Допрос с применением наркотиков и эту проблему решил.
  Вид она, дав отбой, имела довольный. Шейла заперла несессер и аккуратно прислонила его к ножке кресла, брезгливо отодвинув небрежно сброшенные Малькольмом башмаки и рюкзак. При этом она кинула на него взгляд – не сердитый, а скорее укоризненный. Впрочем, раздевалась ко сну она с обычным своим отстраненным выражением лица.
  Если подумать, довольной она выглядела с самого обеда у Стюартов. Малькольму показалось, что ее нежность была чем-то большим, чем обычная профессиональная игра. Он внимательно наблюдал за тем, как Шейла готовится ко сну в кресле. Подумав, он решил: самое страшное, что может произойти, – это если она ответит отказом.
  – Ложитесь ко мне. Или, если хотите, мы можем спать в кресле по очереди.
  Шейла застыла с простыней в руках и вопросительно посмотрела на него.
  – Послушайте, да что в этом такого, – поспешно добавил Малькольм. – Я же видел, как у вас затекло тело утром. Еще пара ночей в этом кресле, и вы превратитесь в калеку. И что тогда будет с нашей легендой и операцией? Если честно, я не столько за вас переживаю, сколько за операцию. Я не хочу ее срывать, так что ложитесь сюда или давайте чередоваться. Обещаю не душить вас подушкой или еще чем. Черт, – пошел он на небольшую ложь, – да у меня уже было несколько возможностей одолеть вас. С какой стати мне делать это сегодня ночью?
  Шейла подумала, потом аккуратно сложила развернутую простыню и убрала ее обратно в шкаф. Расстегнула свой несессер, что-то из него достала и снова заперла его. Затем, так и не сказав ни слова, вышла в ванную.
  Ну, хоть так, подумал Малькольм. Не выказывай своего любопытства, не подстегивай ее. Пусть сама скажет. Чтобы продемонстрировать свое безразличие, он снял очки и, закрыв глаза, вытянулся под простыней, притворяясь, будто уже засыпает. Он слышал, как Шейла набирала воду из-под крана в ванной, по-прежнему молча. Наконец, за секунду или две до того, как любопытство его одолело, она произнесла:
  – Вот, выпейте.
  Малькольм сел и открыл глаза. Шейла стояла перед ним, держа в правой руке пилюлю, а в левой – стакан воды. Свою ночную рубашку она сменила на футболку. Малькольм был уверен, что пистолета у нее под тонкой тканью нет.
  – Что это? – спросил он.
  – Снотворное. Слабое. Полностью оно вас не вырубит, но спать вы будете достаточно крепко, если только кто-то вас не разбудит. С такой мерой предосторожности мне не придется опасаться спать с вами.
  – Ох, ради бога! Я полагал, мы еще и с пистолетом спим? Эта чертова железяка может выстрелить…
  Шейла терпеливо улыбнулась:
  – Пистолет заперт в несессере. Теперь, если сюда кто-то ворвется, нам останется только полагаться на силу убеждения. Примите таблетку, уже поздно, и до шести утра всего ничего.
  Малькольм с угрюмым видом взял у нее таблетку, проглотил и запил водой. Через десять минут он, несмотря на все свои старания не засыпать, почувствовал, что его вырубает. Шейла лежала рядом, глубоко дыша, но, как ему показалось, бодрствуя. Как раз когда он начал проваливаться в черноту, она шепнула ему на ухо:
  – Малькольм, вы еще не спите?
  – А? Ох. Если это слабая таблетка, мне даже думать не хочется о том, какие у вас сильные.
  Она оставила эту реплику без ответа – как Малькольм решил позже, из желания договорить свой вопрос прежде, чем он уснет, – ну и, возможно, в расчете на то, что в этом состоянии полусна он будет искреннее. Еще он решил, что Шейла тянула с вопросом для того, чтобы избежать каких-либо неприятных ассоциаций, которые могли бы у него возникнуть. По крайней мере, размышляя об этом позже, он предпочитал думать так.
  – Эти люди, – прошептала она, – Стюарты. Они ведь счастливы, правда?
  – Да, думаю, что так.
  – Вы считаете их счастливыми, и все же вам их жаль… нет, не так. Вам их не жаль, вы полагаете, что они заблуждаются, что они слепы, что они счастливы, когда им стоило бы быть… пессимистами? Вы ведь думаете так, правда?
  Господи, подумал Малькольм. Только философии мне сейчас не хватало…
  – Ну да, что-то вроде того.
  – А вам не кажется, что они не совсем счастливы? Ну, они никогда не…
  – Послушайте, – перебил ее Малькольм, из последних сил борясь со сном. – Сейчас поздно, и вы меня накормили этой своей дрянью. Не пытайтесь меня убеждать. Может, они просто настолько глупы, что счастливы, живя во всем этом дерьме, но они счастливы. И если я о них и думаю как-то… как-то нехорошо, то только из зависти. Мне кажется, – Малькольм зевнул, – мне даже кажется, что я завидую их дурацкому счастью.
  – Вы думаете, вам так не удастся?
  Мысли в голове путались. Малькольм с трудом заставлял себя выговаривать слова.
  – Удастся ли нам… нет, я… не знаю. Может, завтра. Завтра поговорим об этом. Скажем так… я не уверен, что смогу быть таким счастливым.
  – Но вы не верите в тот мир, который они видят, так ведь? – настаивала Шейла.
  – Послушайте! – Малькольм разозлился, и адреналин, впрыснутый в его кровь этой злостью, на некоторое время поборол снотворное. Он повернулся к ней и приподнялся на локте. Он заставил глаза не закрываться, и даже в голове немного прояснилось. – Я не верю в их мир. И в ваш не верю. Мне гораздо приятнее и радостнее смотреть на мир собственными глазами, не тогда, когда вы пытаетесь мной руководить. Давайте все так и оставим. Я не собираюсь обращать вас в свою веру, даже пытаться не буду. А вы не обращайте меня. Как вы сказали, у нас профессиональные отношения, вот и не будем отвлекаться на ерунду.
  Малькольм отвернулся от нее, злясь на себя, за то, что сказал и услышал. Завтра, подумал он. Завтра объясню лучше.
  – Мне вас жаль, – прошептала наконец Шейла.
  Малькольма еще не отпустило.
  – Почему это? – огрызнулся он, надеясь завершить сражение до того, как уснет.
  – Потому что у вас нет ничего, во что можно верить.
  – А мне жаль вас, – ответил он, немного подумав.
  – Почему?
  – Потому что у вас есть во что верить.
  До утра они больше не разговаривали.
  Глава 13
  Сначала все было хорошо, и она уже было подумала, что на этот раз ей удастся все же подняться наверх, как вдруг тропинка изогнулась, вздыбилась (именно так рассказывала потом об этом Алиса) – и в тот же миг Алиса оказалась прямо на пороге дома.
  – Что он, черт возьми, делает? – в сотый раз спросил напарник Кевина. – Ничегошеньки не понимаю!
  Сидевший на переднем сиденье Кевин не ответил. Он и сам хотел бы знать ответ.
  Дело происходило в среду, спустя два дня после того, как Роза взял машину в Чикаго. Весь остаток дня и большую часть ночи понедельника тот ехал, останавливаясь лишь затем, чтобы заправить машину или перекусить. Ранним утром вторника он зарегистрировался в мотеле городка Джеймстаун, штат Северная Каролина, чем вызвал активное одобрение Кевина и его усталой команды. Они вселились в соседний мотель под видом инспекторов, проверявших работу местного отделения ФБР. Кевин оставил троих сотрудников координировать работу местных агентов, связался для короткого доклада с Вашингтоном и следом за остальными своими коллегами отправился спать.
  Нурич не задержался в Джеймстауне надолго. Еще до девяти утра среды он встал и позавтракал. Поскольку группа Кевина спешила и не знала, куда Роза отправится дальше, позавтракать по-человечески, в ресторане, им не удалось. Местные полицейские успели сбегать в круглосуточный снек-бар и купить им сандвичи, чтобы они смогли хотя бы перекусить в дороге. Двое местных агентов ФБР наблюдали за Розой в ресторане. Ничего особенного они не заметили.
  После завтрака Нурич отправился дальше по федеральной трассе 94 – современному четырехполосному шоссе, пересекающему пустынные равнины Северной Дакоты. Зелень здесь только-только начала пробиваться из земли. Видимость была отменная, в несколько миль. Машинам наблюдения приходилось держаться на большом расстоянии впереди и сзади объекта, чтобы тот их не заметил.
  Все шло прекрасно до тех пор, пока они не оказались в часе езды от Бисмарка. Тут, без всякой видимой на то причины, Роза начал произвольно менять скорость. Сначала он замедлился до тридцати пяти миль в час, потом разогнался до семидесяти и даже семидесяти пяти. Когда он сбавил скорость в первый раз, передняя из преследовавших его машин подошла слишком близко, и ей пришлось его обгонять. Кевин по рации велел экипажу ехать прямиком в Бисмарк, полагая, что Роза узнает эту машину, если увидит еще раз. Это могло сорвать все наблюдение. Стоило Кевину передать остальным приказ продолжать наблюдение, как Роза прибавил газ и унесся вперед. Он обогнал замыкающий автомобиль авангардной группы и едва не подобрался на визуальную дистанцию к следующему. Кевин немедленно приказал засветившейся машине отстать, а оставшейся авангардной – набрать скорость и увеличить дистанцию до безопасной. Кевин начал потеть.
  Вот тогда-то его напарник в первый раз подал голос:
  – Что, черт подери, он делает? Не сломалась же у него машина?
  – Не думаю, – хмыкнул Кевин. – Хотя не возражал бы. – Он посмотрел вперед, где на многие мили тянулась равнина. – Если Роза и дальше будет так дергаться, то рано или поздно всех нас засветит.
  – Думаете, он знает, что мы здесь?
  – Нет, – задумчиво ответил Кевин. – Нет, это вряд ли. Едва ли он знает о нашем присутствии – думаю, он беспокоится насчет того, что мы можем здесь оказаться. Нельзя позволить ему догадаться, что мы наблюдаем за ним, но и потерять его тоже нельзя. Подобраться к нему ближе мы не можем – заметит. А отстать тоже опасно – оторвется и уйдет.
  – Какого черта он ждал так долго, прежде чем начать игру в кошки-мышки?
  Кевин невесело улыбнулся.
  – Он играл с самого начала. Помнишь автобус? И как осторожно он себя вел в Чикаго и Нью-Йорке? Роза играл все это время, но коронные ходы приберегал до этих мест. Смотри. – Кевин ткнул пальцем в окно. – Ты можешь вообразить себе худшее место для наблюдения, чтобы оставаться при этом незамеченным?
  Напарник медленно повертел головой. Со всех сторон их окружали бескрайние дакотские прерии. Он поежился.
  – Нет, уж лучше Бронкс с его пробками. Там хоть в толпе можно раствориться. И что нам теперь делать? Рано или поздно он оставит нас совсем без машин, «коробочка» распадется, и он вильнет хвостом. Даже если бы у нас был вертолет… он бы нас выдал вернее десятка идущих за ним по пятам автомобилей.
  Кевин не ответил. Так, в молчании, они доехали до Бисмарка. Только там напарник не выдержал:
  – Что, черт подери, он делает сейчас? Ему же не туда!
  По логике вещей Розе полагалось продолжать свой путь в Монтану по трассе 94. Однако Роза не следовал логике. Он проехал по деловым кварталам Бисмарка и свернул на север, на второстепенное шоссе, идущее параллельно 94-му. Головная машина наблюдения едва успела свернуть в ту же сторону через несколько городских кварталов и выскочить на шоссе перед Розой прежде, чем тот выехал из города. Кевин покосился на напарника и водителя. Те тоже взмокли от напряжения.
  – Сэр, – подал голос водитель, – стоит ему выкинуть еще несколько фортелей вроде этого – и мы его точно упустим. Сначала он засветит головную машину, а потом все из арьергарда – одну за другой.
  – Сам вижу, – буркнул Кевин. С минуту он думал, потом улыбнулся. – Есть шанс. Небольшой, но все лучше, чем ничего. Дайте-ка мне микрофон.
  У него ушло целых полчаса на то, чтобы убедить тех, от кого это зависело, в том, что его план осуществим. Кевину пришлось позвонить пожилому джентльмену, а тому – генеральному прокурору, чтобы последний отдал соответствующее распоряжение. Это стоило пожилому джентльмену нескольких обещаний оказать ту или иную политическую услугу, но в результате Кевин получил то, что просил. Когда Роза въехал в Ундервуд, штат Северная Дакота, расположенный на полпути из Бисмарка в Майнот, Карл передал по радио согласие. Конечно, многое зависело от точного расчета времени, но Кевин понимал, что у него нет выбора.
  Его машина покинула «коробочку», а ее место заняла следующая. Кевин отдал распоряжение всем полицейским автомобилям без специальной окраски, а также машинам ФБР, дорожной полиции, шерифов, налоговой службы и даже военной полиции стекаться в центр штата Северная Дакота и ждать дальнейших распоряжений. Потом вернулся в Бисмарк. Со включенными мигалкой и сиреной обратная дорога заняла вдвое меньше времени.
  План Кевина основывался на опыте и логике. Роза мог и, по всей вероятности, оторвался бы от преследователей – именно так, как это описал водитель. На равнинах Северной Дакоты у группы наблюдения не имелось практически ни одного шанса продолжать свое занятие незамеченными. Что-то должно было измениться.
  Практически у каждого дорожного патруля имеется несложный радар для определения нарушителей скоростного режима. Это устройство компактно и может быть без труда установлено на любую машину. Не сказать, чтобы показания радара отличались особой точностью, да и радиус его действия невелик. Дорожная полиция Северной Дакоты использует радары, способные засекать нарушителей скоростного режима на расстоянии восьми миль при условии, что рельеф местности не слишком холмистый. А в этом штате проблемы холмов нет по определению.
  Кевин оснастил три свои машины радарами, снятыми с патрульных полицейских автомобилей. Еще он позаимствовал четверых квалифицированных операторов. Глава дорожной полиции Северной Дакоты с радостью оказал помощь Министерству юстиции, особенно услышав заверения в том, что его ведомство получит особые льготы при распределении правительственных грантов на следующий год.
  Трем бригадам техников понадобилось двадцать минут на то, чтобы смонтировать радары на машинах Кевина. Все это время Кевин поддерживал постоянную связь с экипажами, продолжавшими преследовать Розу. Потом в сопровождении полицейского эскорта со включенными сиренами Кевин и его команды устремились по второстепенным шоссе на север, на перехват Розы, который к этому времени свернул на восток, а потом сделал петлю на северо-запад, на другое шоссе.
  Теперь Кевин снова взял Розу в «коробочку». Одна из оборудованных радаром машин шла перед Розой, другая – следом за ним. Кевин замыкал группу в третьей. Он также отозвал запрошенную им дополнительную помощь. Сейчас в ней больше не было необходимости. Роза засветил шесть машин. Кевин послал две резервные вперед, к головной машине с радаром; еще две он оставил в арьергарде.
  – Нам придется исходить из того, – объяснил Кевин напарнику, водителю и технику, молодому и нетерпеливому полицейскому, – что Роза будет время от времени резко разворачиваться, чтобы стряхнуть слежку. Когда это произойдет, нам придется разворачиваться вместе с ним и ехать впереди, пока головная машина не обгонит нас и Розу, чтобы снова возглавить процессию. Когда Роза повторит маневр, одной из замыкающих машин с радаром придется проскочить навстречу, потому что изначальную головную машину он уже видел. Той предстоит идти дальше в арьергарде. Розе понадобится сделать шесть петель, прежде чем он снова увидит уже знакомую ему машину с радаром. Если нам повезет, до этого может и не дойти.
  – А знаете, сэр, – неуверенно возразил полицейский, – в плотном потоке или в городе от радара не много толку. Слишком трудно распознавать отметки.
  – В городе нам помогут следить дополнительные экипажи. А что до плотного потока, здесь с этим проблем быть не должно. Поэтому нам и пришлось к вам обратиться. Я понимаю, тут тоже не все просто, но это единственное доступное нам решение.
  Роза продолжал двигаться на север, время от времени меняя скорость. Он часто заезжал на заправки и сервисные станции. Все это время Кевин и его экипажи держались так далеко от него, как только позволяли радары. Каждый раз, когда Роза проезжал населенные пункты, вокруг него смыкались, держа его под визуальным наблюдением, резервные машины без радаров. К ночи они описали полный круг и вернулись в Джеймстаун. На этот раз Роза остановился в другом мотеле. Его преследователи обрадовали владельца того мотеля, в котором они ночевали накануне, сняв почти все номера еще на одну ночь. Бизнес в это время года идет вяло, так что большая компания правительственных чиновников всегда кстати.
  – И ты считаешь, что он пока не обнаружил наблюдения? – спросил Кевина пожилой джентльмен поздно вечером по телефону.
  – Нет, сэр. Я все еще думаю, что он выполняет заранее намеченные процедуры. Нам пока везет, очень везет. А он старается вполсилы. Возможно, это потому, что он нас до сих пор не видел, а может, потому, что не хочет раскрывать все свои карты без крайней необходимости. Если бы он нас засек, то без особого труда оторвался бы.
  – Все очень запутанно, – вздохнул пожилой джентльмен. – ЦРУ сообщило мне, что секретарь советской делегации в ООН, которого они обрабатывают, передал им информацию, способную нам помочь. Чикагский резидент забрал у торговой делегации какой-то аппарат. А еще неизвестную сумму денег и прочее оборудование, включая пистолет. Секретарь сообщил, что все это предназначалось для передачи агенту, проезжавшему Чикаго на пути куда-то. Секретарь считает, что резидент воспользуется для этого помощью местного рекрута. Еще он думает, что все это связано с операцией, о которой он уже рассказывал ЦРУ.
  – Этому секретарю можно верить?
  – Ну, ЦРУ полагает, что он говорит искренне. То, что они на него нарыли, вполне их удовлетворяет. Они начали давать ему деньги. Теперь уже совершенно ясно, что когда его выдоят досуха, то изменят правила игры и отправят его назад.
  – Они не выспросили у него еще что-нибудь, полезное нам?
  – Они пока не дошли до той стадии, чтобы что-либо выспрашивать у него. Я считаю, нам еще повезло, что мы смогли расшевелить их на сотрудничество. Кстати, как там связные Розы, подавали признаки жизни?
  – Нет, – ответил Кевин. – Эта тетка из Нью-Йорка и водитель из Чикаго молчат. Агенты, следящие за Вудвордом, докладывают о его эксцентричном поведении, но мне кажется, это связано скорее с его характером, чем с операцией.
  – Несомненно.
  – Я надеюсь, нам удастся еще кое-что провернуть. Мы уверены, что Роза связывается со своими рекрутами перед окончанием каждой фазы операции. Если Роза действует по этой схеме, очень скоро он должен позвонить Вудворду.
  – И чем это нам поможет? Мы не можем прослушать все телефоны-автоматы Чикаго.
  – Этого и не надо, – объяснил Кевин. – Группа наблюдения, следившая за Вудвордом, сообщила, что ему позвонили на телефон-автомат, расположенный в Нортсайде, – как раз тогда, когда Роза кому-то звонил. Вскоре после этого Вудворд подогнал машину на стоянку, а Роза ее забрал. Я полагаю, что этот конкретный телефон-автомат и используется для переговоров Вудворда и Розы. По логике вещей, Роза в намеченное время должен позвонить на этот телефон. Поэтому я уже поставил его на круглосуточную прослушку. Возможно, разговор они будут вести зашифрованный, но извлечь что-нибудь мы из него, надеюсь, сможем, а если Роза оторвется от нас до звонка, то сумеем его выследить.
  – Кевин, мой мальчик, – восхищенно произнес пожилой джентльмен, – это гениально, совершенно гениально. Мне стыдно, что я сам до этого не додумался. Очень стыдно.
  Кевин пропустил комплимент мимо ушей. Он вообще с подозрением относился к похвалам в свой адрес. И потом, ему показалось, что голос у пожилого джентльмена был немного странным, словно его раздражало то, что не он выдумал этот план. Впрочем, точно уловить интонацию Кевин не смог. И на всякий случай сменил тему:
  – Вам не кажется, что нам стоит предупредить Кондора?
  – Нет, пока не надо. Я все еще надеюсь, что он сумеет там что-нибудь нарыть. Если мы расскажем ему обо всем, что случилось за эти дни, он может переволноваться и упустить тот небольшой шанс, который у него есть. Пока мы будем извещать его о том, где находится Роза, но не настолько, чтобы насторожить его. Только не потеряй Розу сейчас, Кевин, мой мальчик, – строго произнес пожилой джентльмен. – Он уже близко, очень близко.
  
  – Он должен уже быть совсем рядом с местом, товарищ полковник, – докладывал Серов своему начальнику. – Он выехал из Чикаго; сейчас он должен находиться в Северной Дакоте, совсем недалеко от стартовой позиции. Ожидается, что он свяжется с Вудвордом меньше чем через пятнадцать часов.
  – Хорошо, – кивнул Рыжов. – Очень хорошо. А после того, как он от них оторвется – если, конечно, все пройдет согласно плану, – мы больше никогда не услышим о товарище Нуриче из ГРУ.
  – Так точно, товарищ полковник, – осторожно согласился Серов. – Разрешите кое-что предложить?
  – Давайте.
  – Возможно, настало время подкинуть им недвусмысленное, но неполное послание.
  Рыжов улыбнулся:
  – Что ж, почему бы и нет. Да, да, думаю, вы правы. Действуйте.
  Серов кивнул и вытер под столом о штанины вспотевшие руки.
  
  Отвечавший за Вудворда старший агент ФБР чувствовал себя несчастным. Обычно четверг был у него выходным днем, но вот тебе: четверг, замечательный весенний день, а ему приходится торчать в машине напротив входа в магазин электроники, в котором работает этот Вудворд, и ждать, не случится ли чего. За пять дней, на протяжении которых он работал по этому делу, не произошло ровным счетом ничего, если не считать обычного для Вудворда поведения – впрочем, предупреждали же агента, что тот и будет вести себя как псих. Агент покосился на часы. Десять утра. В обычный четверг он бы только проснулся… возможно, позвал бы жену в постель, отвлекая ее на некоторое время от хлопот по дому. Агент со вздохом представил широкие бедра жены, ее мягкие руки и все такое…
  Из приятных воспоминаний его вывел напарник:
  – Смотрите!
  Вудворд вышел из магазина и теперь стоял на углу, с опаской косясь на шагавших мимо пешеходов и время от времени оглядываясь. Одет он был в вельветовый пиджак поверх рубахи и дешевые брюки в обтяжку. Нижнюю пуговицу пиджака он держал застегнутой. Агент вспомнил предупреждение насчет того, что Вудворд, возможно, вооружен. Светофор сменил цвет; Вудворд быстрым шагом перешел улицу. Агент взялся за микрофон.
  – Дабл-ю-четыре – Центру и всем экипажам. Объект вышел с работы, следует на запад. Всем экипажам, держать его под контролем.
  Вудворд сел на автобус, следовавший по Кларк-стрит в северном направлении. Старший агент и два других экипажа взяли автобус в «коробочку». Движение к северу от Петли было не слишком оживленным. Двадцать минут спустя Вудворд сошел с автобуса и зашагал к «Макдоналдсу» на Кларк-стрит.
  – Дабл-ю-четыре – Центру и всем экипажам. Он идет к телефону. Предупредите группу прослушки и займите позиции согласно плану.
  Вудворд миновал вход в «Макдоналдс» и расположенную рядом с ним телефонную будку – ту самую, на которую по приказу Кевина поставили подслушивающее устройство. Старший агент поднял палец, давая знак напарнику приготовиться. Вудворд вошел в бар, расположенный на полквартала дальше. Двое агентов последовали в бар за ним. Десять минут спустя один из них вышел и бегом бросился к машине руководителя.
  – Он разговаривает по автомату в баре!
  – Дабл-ю-четыре – Центру и всем экипажам! Объекту позвонили на телефон в гриль-баре «Клаб». Оставайтесь на связи.
  – Что-то у них там не так, – пробормотал водитель. Старший агент промолчал.
  Не прошло и двух минут, как из бара показался Вудворд. Вид он имел потрясенный. Постояв секунду в дверях, он сорвался с места и пулей понесся по улице, остановившись только у поставленного на прослушку телефона-автомата. Несколько секунд он стоял, прижавшись спиной к двери и лихорадочно шаря взглядом по сторонам.
  – Дабл-ю-четыре – Центру. Похоже, он все-таки ждет звонка на известный нам автомат. Предупредите группу прослушки. Всем оставаться наготове.
  Телефон прозвонил лишь раз, прежде чем Вудворд ворвался в будку и снял трубку. Группа прослушки транслировала разговор по радио, так что его могли слышать все экипажи.
  – Алё? – Даже по радио было слышно, как сильно нервничает Вудворд.
  – Говорит Сталь. – Голос звучал совсем слабо – звонили откуда-то издалека.
  – Это Чугун. Это вы, товарищ? Прошу вас, это очень…
  – Ну конечно, я. Успокойтесь. Вам передали что-нибудь для меня?
  – Да, и мне сказали…
  – Сообщение! – перебил его звонивший. – Передайте сообщение!
  – Мне сказали передать… сейчас, я записал… а записи свои я все сжег, вы могли не напоминать мне, я и сам…
  – Сначала сообщение, потом расскажете мне, что случилось.
  – Вот. Удар. Семь. Пять. Это все: удар, семь, пять – все сообщение. Но мне сказали…
  – Что? Быстро, что вам сказали?
  – Сказали, что я, возможно, провален! Что ФБР может знать о том, что я… что и вы, может, тоже! Это об этом шифровка? Что нам делать? Что?
  – Заткнитесь. Успокойтесь. У вас осталось что-то имеющее отношение ко мне или операции? Что угодно?
  – Только… только мой блокнот с записью шифровки.
  – Сожгите его, а золу растопчите в пыль. Прямо сейчас, слышите? А потом… потом позаботьтесь о себе. Если за вами придут – бегите.
  – Будет сделано, товарищ! – гаркнул в трубку Вудворд. – Не тревожьтесь! Им нас не остановить! Никогда! Они никогда не… – Тут до него дошло, что его собеседник уже повесил трубку.
  Вудворд медленно положил трубку на рычаг и вышел из будки. Ну наконец-то! Началось! Революция, которую он ждал! Он дошел до угла и повернул по Кларк-стрит на юг. Он больше не вернется на работу. Он уйдет в подполье. Будет сражаться. Им его не поймать, ни за что! Он ускорил шаг; лицо его блестело от пота.
  Возможно, они уже настигают его, но они не знают, что он-то к этому готов. Откуда им знать? Он расстегнул пиджак. Взгляд его тревожно метался из стороны в сторону. Некоторые прохожие как-то странно на него поглядывали. Вон та тетка с кейсом. И тот тип с сумкой из супермаркета. Вудворд ускорял шаг и скоро почти побежал. Он едва не сбил с ног пожилую даму, ожидавшую на остановке автобуса.
  Неизвестно, кто они на самом деле, это он знал точно. Кроме ФБР были еще троцкисты. Возможно, они тоже за ним охотились. И китайские ревизионисты. И кубинцы. И ЦРУ. Вудворд едва не споткнулся о детскую коляску. Дитя взвизгнуло и залилось слезами.
  – Дабл-ю-четыре – всем экипажам и Центру. Кажется, Вудворд ударился в панику. Группы наблюдения, будьте начеку.
  Двое агентов, следовавших пешком за Вудвордом на расстоянии в пару сотен ярдов, расстегнули свои пиджаки. Агент, одетый чернорабочим, следовавший параллельно Вудворду по противоположной стороне улицы, тоже расстегнул молнию на своей грязной армейской куртке.
  Чернокожий мужчина возник словно из ниоткуда и столкнулся с Вудвордом. Оба на мгновение потеряли равновесие и отпрянули друг от друга. Теперь Вудворд стоял в трех шагах от темнокожего мужчины. Мужчина – поверенный, спешивший к любовнице, – явно не обрадовался столкновению.
  – Эй, чувак! – рявкнул он. – Смотри, куда прешься! Или ты с ума сбрендил?
  Вудворд оглянулся через плечо. Темнокожий здоровяк стоял, злобно глядя на него. Когда их взгляды встретились, мужчина – позже его жена признавалась, что он всегда отличался вспыльчивостью, – возмущенно продемонстрировал Вудворду средний палец. Продолжавший оглядываться Вудворд с разбегу налетел на фонарный столб, отлетел от него, на этот раз развернувшись всем телом в сторону поверенного, и замер с дрожащими руками.
  – Ах ты, грязный сукин сын! – взревел поверенный. – Думаешь, если пьян, так можно налетать на всех подряд? Вот я тебе сейчас покажу! – Ладонь поверенного угрожающе сжалась в кулак. Вудворд сунул руку под пиджак как раз тогда, когда до поверенного начало доходить, какую глупую сцену он устраивает. Из-под пиджака рука вынырнула с русским «токаревым». На лице поверенного успели промелькнуть осознание увиденного и страх, а потом Вудворд нажал на курок. Две из трех выпущенных Вудвордом пуль, пронзив дорогой костюм, застряли в теле того, кого некролог назвал позже «одним из самых многообещающих юридических дарований Чикаго». Третья прошла мимо и расплющилась о стену магазина. Поверенный умер спустя два часа после того, как его тело грохнулось на асфальт под визг потрясенных свидетелей.
  Первым на происходящее отреагировал агент в одежде чернорабочего.
  – Вудворд! – заорал он, выхватывая пистолет. – Брось оружие! Брось!
  Вудворд повернулся и дважды выстрелил наугад в направлении голоса. Пули разбили витрину дорогого японского ресторана, не причинив никому вреда. Агент выстрелил в ответ и нырнул за стоявшую у тротуара машину. Пуля агента пробила два автомобильных окна, витрину универмага, манекен – и только после этого зарылась в контейнер с зимними мехами, который как раз собирались отправить на склад. Когда агент высунул голову из-за укрытия, Вудворд уже бежал по переулку прочь от Кларк-стрит.
  – Дабл-ю-четыре – всем экипажам! Вудворд бежит! Застрелил гражданского! Нейтрализовать его, быстро! Если получится, возьмите живым, но в любом случае не дайте ему причинить вреда больше никому! – Машина старшего агента с визгом свернула с Кларк-стрит и понеслась по переулку. Один из двух агентов, следовавших за Вудвордом на своих двоих, уже бежал за ним, опережая машину; второй остался оказать помощь раненому. Агент, стрелявший первым, тоже бежал через улицу.
  Вудворд свернул за угол. Он не ошибался! За ним охотились! Все охотились! Он начал задыхаться, в боку закололо от бега. Он бежал, не разбирая дороги, но почему-то испытывал облегчение, почти радость. Он оказался прав!
  Перед ним взвизгнули тормоза, и машина, развернувшись юзом, перегородила выход из переулка. Водитель пригнулся, укрываясь за дверью. Сидевший на переднем пассажирском сиденье мужчина выпрыгнул из машины и спрятался за капотом, выставив из-за него руку с пистолетом. Пассажир, сидевший сзади, тоже выпрыгнул из салона и укрылся за мусорными баками.
  – Брось оружие, Вудворд! ФБР!
  Вудворд выстрелил дважды. Пули звонко ударили в бок машины. Он выбросил пустую обойму и вставил в рукоятку свежую. Агенты нерешительно наблюдали за его действиями. ФБР не любит предупредительных выстрелов. Агенты знали, что Вудворд важен для исхода всей операции, и не хотели ставить ее под угрозу, застрелив его. Вудворд оттянул назад затвор, загоняя патрон в патронник. И агенты открыли огонь только тогда, когда он вскинул руку с пистолетом.
  В патологоанатомическом заключении значилось, что убить Вудворда могла любая из семи попавших в него пуль. Всего же, как сообщалось в рапорте, три агента произвели одиннадцать выстрелов.
  Старший агент почувствовал легкую тошноту, когда подошел к распростертому на асфальте телу, вокруг которого уже натекла лужа крови. Агент остановился в десяти футах от него – достаточно близко, чтобы опознать убитого. Потом повернулся и зашагал обратно к машине. Вдали уже завывали полицейские сирены. Те чикагские жители, что оказались похрабрее, начали с опаской выглядывать из окон и из-за углов. Он взял микрофон.
  – Дабл-ю-четыре – Центру. Вудворд мертв. Агенты не пострадали. Один гражданский в критическом состоянии. Мы останемся здесь до прибытия полиции и уладим все с ними. Надеюсь, любая огласка возможна только с вашей санкции.
  – Центр – Дабл-ю-четыре. Действуйте.
  – Дабл-ю-четыре, конец связи.
  Старший агент бросил микрофон в машину. Тот отлетел от переднего сиденья и упал на пол. Агент посмотрел вдоль переулка. Оттуда уже приближалась фигура в черной коже, молниях и ремнях. Старший агент вздохнул и медленно пошел навстречу полицейскому.
  Вот тебе и выходной, подумал он.
  
  Нурич медленно повесил трубку телефона-автомата в кафе города Майнот, штат Северная Дакота. Он не спеша допил кофе, расплатился по счету и поехал на северо-запад по шоссе 52. Как известно, шоссе 52 пересекается с трассой 2 – старым двухполосным шоссе, идущим вдоль канадской границы по северным округам Северной Дакоты и Монтаны. По второму шоссе Нурич и собирался добраться до места назначения, однако передумал, после того как полученное от Вудворда сообщение подлило масла в его тлеющие страхи.
  Сообщение не отличалось сложностью. До вылета на задание Нурич потратил два дня на то, чтобы выучить кодовые обозначения. «Удар» означал опасность. Значит, операция частично раскрыта противником. По меньшей мере американцы теперь знали о его существовании. Они могли, конечно, не подозревать, где он находится и в чем заключается его задание, но о его существовании знали. «Семь» означало степень важности операции для КГБ – не самую высшую, но все же достаточно высокую, что неизбежно связано со значительным риском. «Пять» означало непосредственный способ выполнения задания. Его руководство хотело, чтобы он продолжал выполнение, но делал это как можно быстрее – в рамках разумных мер безопасности, конечно. В случае опасности он имел право прервать операцию, уничтожив все компрометирующие материалы, и принять меры к избежанию ареста. Цифра «пять» означала также завуалированный намек на то, что при необходимости ему рекомендуется покончить с собой.
  Нурич снова обдумал возможность звонка резиденту ГРУ и вновь отказался от этой мысли. Если он засветился, ему тем более не стоило ставить под удар другие операции. Этот вариант он отложит до последнего. Он обдумал также возможность прервать выполнение операции – и ее тоже отбросил. Ему и прежде приходилось попадать в сложные ситуации. Даже при том, что операцию проводил КГБ, в конечном счете ее проводила Россия. А подвести Россию Нурич не мог – тем более по вине каких-то кабинетных бюрократов. Он не сомневался, что всеми неприятностями обязан олухам из КГБ, и тешил себя мыслями о том, какую бучу он устроит своим комитетским начальникам, когда вернется в Москву. Не «если», а именно «когда».
  Но прежде – операция, подумал Нурич. И чтобы ее выполнить, надо удостовериться в том, что американцы не сидят у него на хвосте.
  
  – У нас проблемы. – Голос пожилого джентльмена доносился сквозь треск помех. Пока слова еще можно было разобрать, но Кевин опасался того, что связь вот-вот прервется.
  – Возможно, это из-за радара, сэр, – вмешался услужливый техник-полицейский, надеясь, что правильно истолковал хмурое выражение, появившееся на лице Кевина. – Он порой странные штуки выделывает с радиосигналом. Особенно если передача ведется с дальнего расстояния.
  – Минуточку, сэр, – сказал Кевин в микрофон и покосился на техника. Их машина теперь замыкала кавалькаду, подстраховывая ту, что шла ближе к объекту наблюдения, на случай, если там откажет радар. Роза отчетливо виднелся на экране: его машина шла в пяти милях впереди. Секунду-другую Кевин колебался, потом решил-таки пожертвовать резервным радаром ради сообщения, которое вполне могло оказаться важным. Он кивнул технику, и тот отключил прибор. – Продолжайте, сэр, – произнес Кевин в микрофон.
  Связь мгновенно улучшилась.
  – Вудворд провалился в Чикаго. Убил одного гражданского, прежде чем его застрелили наши ребята. Там еще небольшой имущественный ущерб, но это все ерунда.
  – Почему?
  – Твоя мысль о прослушке автомата себя окупила. К несчастью, Вудворд использовал два телефона – один для связи со своим начальством и второй для звонков Розы. Он сказал Розе, что ФБР, возможно, следит за ними обоими, а затем передал ему какое-то закодированное сообщение. Расшифровке не поддается. А потом, похоже, паранойя Вудворда взяла верх, и он начал палить.
  – Что будем делать теперь?
  – Не знаю точно. Многое зависит от Розы, от его ходов. Что и как он сейчас делает?
  – Сделал звонок из кафе в Майноте, закончил завтракать и поехал дальше на север по пятьдесят второму. Все то же, что и последние два дня: меняет скорость, подолгу задерживается на всех остановках. Один раз сделал петлю – по проселочной дороге и восемьдесят третьему. Если он и задумал что-то новенькое, то виду пока не подает.
  – Возможно, Роза догадывается о том, что мы можем следить за ним, но – если только ты не ошибаешься – наверняка он этого не знает. Предупреждение Вудворда звучало слишком неопределенно. Надеюсь, в шифровке не содержалось ничего более конкретного. Я думаю, он продолжит выполнять задание, только будет теперь вдвойне осторожнее и вдвойне подозрительнее.
  – Как вы думаете, обратится ли он за внешней помощью? Скажем, к агентам, которые могут находиться в тех краях?
  Пожилой джентльмен довольно долго думал, прежде чем ответить:
  – Нет. Что-то мне подсказывает, что тут он предоставлен сам себе. Не думаю, что он попытается связаться с Вудвордом еще раз. Тот был не просто ненадежен, он, судя по его собственным признаниям, просто псих. Нет, думаю, Роза будет развлекаться в одиночку. Следи за ним, Кевин, мальчик, следи внимательно.
  – Да, сэр. Вы предприняли еще какие-нибудь меры предосторожности?
  – Ну, раз уж Вудворд все равно накрылся, нет смысла держать на свободе остальные звенья Розиной цепочки. Надеюсь, мы сможем из них что-нибудь выжать. Мне очень не хочется этого делать, но их всех придется брать.
  Естественно, убрать эту цепочку нужно и допросить их будет полезно. Но нам придется использовать для этого ФБР. А у тех с самого начала этой маленькой операции просто руки чешутся арестовать кого-то, и побольше. Комитет сорока просто не позволит мне перепрыгнуть через полномочия Бюро. Очень и очень жаль. Впрочем, если нам удастся задержать связных на двадцать четыре часа без положенных для ареста формальностей, может, все обернется и не так плохо. Мне придется посражаться с Бюро, чтобы те брали их как можно тише. Не стоит давать Розе возможность прочитать в газете, что его худшие подозрения оправдываются.
  – Как долго вы сможете держать это в тайне?
  – Два дня, возможно, получится. Я собираюсь выдвинуть им обвинения в рассылке недостоверной информации, а не шпионаже. Разумеется, никаких доказательств подобных рассылок в природе не существует, но зато мы, по крайней мере, сможем удерживать их двадцать четыре часа без публичной огласки. А если они не смогут оплатить залог, то и дольше. Возможно, у нас даже получится склонить их к сотрудничеству и не бояться дежурных обвинений в шпионаже. Нам, кстати, уже удалось уговорить чикагскую полицию квалифицировать смерть Вудворда как неудавшуюся попытку ограбления. Так она не попадет в национальные новости. Ох, в общем, Кевин, у нас тут форменная катавасия. Мы с Карлом совсем с ног сбились. С радостью сбежал бы сейчас в поле, к тебе и Кондору.
  – Не сомневаюсь, сэр. Но то, чем вы там занимаетесь, не менее важно.
  Даже атмосферные помехи не смогли заглушить вздоха.
  – Я знаю, Кевин, мой мальчик. Я знаю. Но что бы ты там ни делал, не упускай Розу из виду. Будь осторожен, очень осторожен. Если встанет выбор, потерять его или брать, бери. К сожалению, он попадет в руки Бюро, но, по крайней мере, мы сорвем его операцию. Надеюсь, до такого не дойдет. Не думаю, что он добровольно нам что-нибудь расскажет, но, опять-таки, как знать.
  
  Нурич продолжал ехать на юг по трассе 83 все в той же дерганой манере. Машинам наблюдения приходилось держаться на удалении от него, довольствуясь отметкой его машины на экранах радаров и лишь изредка – далекой точкой чуть не у самого горизонта.
  В трех милях от Ундервуда, у пересечения двух больших магистралей, отметка на экранах радаров вильнула в сторону и остановилась. Машины наблюдения съехали на обочину, что довольно неудобно, поскольку трасса 83 имеет всего две полосы.
  – Там очередная остановка для отдыха, сэр, – сообщил полицейский. – Ее даже остановкой назвать трудно. Так, столик для пикника и несколько мусорных контейнеров.
  – Похоже, там еще отметка на экране.
  – Наверное, еще одна машина, – предположил полицейский. – Помните, мы такие уже видели? Гляньте-ка, отъезжает. Наш парень все еще стоит, не иначе ждет, пока мы его догоним.
  Кевин взялся за микрофон.
  – Всем экипажам – не двигаться с места.
  Прошло двадцать минут, а Роза все не трогался. Кевин снова вышел на связь и приказал одной из не оснащенных радаром машин проехать мимо стоянки.
  Не прошло и двух минут, как из динамика в машине Кевина послышался возбужденный голос:
  – Центр! Центр! Это Макклетчи! Мы проехали мимо точки. Машина на месте, но в ней, похоже, никого. И ни души вокруг, и места, где можно спрятаться, здесь тоже нет!
  – Центр – всем экипажам! Мы едем к объекту. Макклетчи, ждите, пока мы подъедем, и подъезжайте тоже. Экипаж два и головной радар, оставайтесь на местах, блокируйте шоссе с обеих сторон. Пошли!
  Четыре автомобиля одновременно затормозили у крошечной стоянки. Кевин и остальные агенты выскочили из машин с оружием наготове. Автомобиль Розы оказался пуст.
  – Ладно, – хрипло произнес Кевин. – Вы трое, обшарьте окрестности, вдруг он ушел пешком. Остальные остаются здесь, и не залапайте машину больше, чем нужно: нам еще отпечатки снимать.
  Кевин бросился к своей машине.
  – Центр – радару-один. Слышите меня?
  В пяти милях дальше по шоссе старший по экипажу головной машины схватил микрофон.
  – Я здесь, сэр, – обеспокоенно ответил он.
  – Роза упорхнул. Чисто случайно, не обращали внимания на проехавшие мимо вас машины? Не было ли там пассажира?
  – Нет, сэр. Но мы ведь следили только за отметкой радара. Мимо проехало с дюжину машин. Мы стоим у кучи гравия на пересечении с проселочной дорогой. На проезжавших мимо внимания не обращали.
  Кевин тупо уставился на стиснутый в руке микрофон и выругался. В висках пульсировала боль. В конце концов он взял себя в руки и переключил рацию на дальнюю связь.
  – Центр-один, вызываю Базу. База, Альфа-один! – Кевин использовал сигнал максимальной важности.
  – Центр-один, База слушает. Что у вас?
  – Могли бы догадаться. Роза ушел под землю, и мы его потеряли.
  Глава 14
  У одного из присяжных грифель все время скрипел. Этого, конечно, Алиса не могла вынести: она подошла и стала у него за спиной; улучив удобный момент, она ловко выхватила грифель. Все это она проделала так быстро, что бедный присяжный (это был крошка Билль) не понял, что произошло; поискав грифель, он решил писать пальцем. Толку от этого было мало, так как палец не оставлял никакого следа на грифельной доске.
  Ветер порывами швырял в окна заряды дождя. Стекла слегка запотели изнутри. Малькольм подумал и нарисовал пальцем на стекле круг. Стекло противно скрипело, но этого никто не слышал, такой шум стоял в зале кафе.
  Дождь начался еще до обеда. Вообще-то небо покрылось тучами накануне вечером, но метеорологи – люди осторожные, и многолетний опыт исследований переменчивой, а главное, непредсказуемо переменчивой погоды в прериях заставил их объявить вероятность дождя не более пятидесяти процентов. Малькольм решил, что пятьдесят процентов – недостаточное основание для того, чтобы отлынивать от работы. Более того, в дождь фермеры вынуждены оставаться дома: можно ли найти лучшее время для опроса?
  Впрочем, Малькольма беспокоила не столько погода, сколько повод для того, чтобы задержаться в этих краях. Вместе с Шейлой они уже объехали весь третий квадрат. Конечно, некоторое время Малькольм мог бы еще потянуть под предлогом обработки результатов, но каждый лишний день наверняка усиливал бы сомнения местных жителей.
  Дождь застал их в семнадцати милях от Шелби, после девяти – сразу после того, как они сделали первую за этот день остановку. Поначалу казалось, что он вот-вот закончится, едва прибив дорожную пыль. Однако темные тучки продолжали накатывать с севера, и к половине десятого Малькольм перестал разбирать дорогу сквозь залитое водой ветровое стекло. Он, конечно, понимал, что всегда может подключить полный привод, чтобы выбраться из любой глубокой лужи, а еще знал, что через несколько миль дорога становится лучше. Но также он понимал, что не может упустить хороший повод вернуться с Шейлой в Шелби, а опросы могут и подождать. В конце концов, непогода и бездорожье – причины более чем уважительные.
  Шейла предложила остановиться в кафе у стоянки грузовиков, прежде чем возвращаться в мотель. Малькольм предположил, это для того, чтобы меньше оставаться с ним наедине. Впрочем, мысль ему понравилась. Он и сам ощущал себя наедине с ней неловко.
  Они продолжали спать в одной кровати. С одной стороны, отношения их сделались заметно проще. Шутки и непринужденность, которые они демонстрировали на людях, начали понемногу проникать и в их личную жизнь. Малькольм даже заметил, что она начала больше смеяться с ним наедине. Шейла же заметила в Малькольме меньше напряженности, меньше напускного безразличия. Эти перемены не укрылись от них и, странное дело, на каком-то глубинном уровне тревожили их обоих. По мере того как приоткрывали себя друг другу, они все более ревностно следили за своими профессиональными взаимоотношениями. Малькольм старательно и подробно объяснял, что он делает и зачем. Шейла командовала им еще более официальным тоном, чем прежде.
  И, как не без сожаления замечал Малькольм, она все еще носила с собой повсюду пистолет.
  Он был с ней и сейчас – под нейлоновой ветровкой, надежно спрятанный под мышкой в маленькой наплечной кобуре. Портупея позволяла ей носить куртку незастегнутой. Малькольм профессионально отметил про себя, что мужчины, глядя на нее, замечали в первую очередь высокую грудь, а не талию или подмышки, где могло храниться оружие. В особенности мужчины таращились на нее сегодня, когда она надела темную блузку. Хорошо заметный сквозь тонкую ткань лифчик, казалось, слишком мал для ее груди – весьма впечатляющий эффект, если учесть, что грудь у нее не отличалась какими-то особенными размерами. Малькольм поймал себя на том, что и сам то и дело косится на ее бюст под легкой блузкой.
  И каждый раз, ловя себя на этом, старательно переводил взгляд на подмышку, где, как он знал, был спрятан пистолет.
  В кафе у стоянки к ним уже привыкли. Несколько знакомых кивнули в знак приветствия, когда они вошли. Все столики оказались заняты – десять часов, традиционное время утреннего перерыва. В дополнение к этому дождь загнал под крышу тех, кто не мог работать на улице. Два больших стола, сдвинутых вместе, заняла бригада дорожных рабочих; почти все остальные столики заняли газовщики. Плотники, каменщики, сварщики расположились у стойки. Единственные приезжие, усталая супружеская пара из Орегона, уныло сидели в углу, надеясь, что дождь все-таки закончится. Остальные дождю радовались: много воды означало хороший урожай пшеницы, а поскольку экономика города зависела преимущественно от сельского хозяйства, хороший урожай означал и удачный год для всего города.
  Малькольм решил было, что места им не найдется, но тут из компании, сгрудившейся вокруг стола у дальней стены, высунулась здоровенная волосатая лапища и поманила их к себе. Это оказался Стюарт. Он представил их троим местным фермерам, которые как раз поднялись из-за стола, чтобы ехать по домам, пока не раскисли дороги.
  Шейла, похоже, прониклась приподнятым настроением публики. Они со Стюартом обменивались шуточками и непринужденно болтали. Малькольм смотрел на них, ощущая себя почти лишним. Шейла сидела напротив него. Всякий раз, когда они встречались глазами, она улыбалась, но тут же переводила взгляд на Стюарта. Малькольм чувствовал себя отвратительно старым и усталым. Он выглянул в окно – дождь не переставал, но и его было почти не видно сквозь запотевшее стекло.
  Пока Малькольм пальцем выводил на нем каракули, у погрузочного терминала в Сисеро, штат Иллинойс, остановилась ничем не примечательная черная машина. Из нее выбрались трое крепко сложенных мужчин в расстегнутых, несмотря на морозное утро, пальто и уверенно зашагали к месту, где раздавал задания на день своим водителям Фриц Пуласки. Троица дождалась, пока водители разъедутся. Пуласки поднял на них взгляд. Он сделал попытку улыбнуться им, но попытка не удалась. Фриц низко опустил голову, чтобы никто не видел его слез. Трое мужчин молча усадили его в машину и уехали. Попыток сопротивления он не предпринимал. К этому времени коллеги мужчин уже увезли из дома его жену.
  
  – Но здесь же так интересно, – донеслись до Малькольма слова Шейлы. – Мне тут ни разу не было скучно. Столько интересных людей… И приятная перемена обстановки после Вашингтона. Вот и Малькольм со мной согласится. Правда, Малькольм?
  Ее вопрос вывел Малькольма из размышлений. Время подыграть, решил он.
  – Да, конечно. Право же, где еще я познакомился бы с такими людьми, как… – Он порылся в памяти, подбирая кандидатуру, которая позволила бы Стюарту начать новый, продолжительный рассказ, избавив тем самым Малькольма от необходимости принимать дальнейшее участие в беседе, – как Робинсоны. Они ведь давно уже здесь обосновались, не так ли? С самого переселения на Запад?
  Однако вместо того чтобы подхватить тему, Стюарт бросил на Малькольма удивленный взгляд.
  – Робинсоны? Какие Робинсоны?
  Реакция Стюарта застала Малькольма врасплох.
  – Как это – какие? – пробормотал он. – Ну… эти… Робинсоны из Уайтлэша. Ну, вы их наверняка знаете – Нил и… и его жена. А если не их, то уж родителей их наверняка должны знать: бабулю Стоу и…
  – И они рассказывали вам про Переселение? – недоверчиво переспросил Стюарт.
  – Ну, не то чтобы рассказывали… но Нил упомянул, помнится, что их семья здесь с тех самых времен.
  – Вы уверены, что мы говорим об одних и тех же Робинсонах? Из Уайтлэша?
  Малькольм кивнул.
  – Гм… Что-то тут не так. – Стюарт на мгновение нахмурился. – Насколько я помню… – Он откинулся на спинку стула и повернулся к столу, за которым коротали время дорожники. – Эй, Маклахлин!
  Коренастый коротышка с седеющей, коротко стриженной шевелюрой отодвинул стул от стола и смерил Стюарта наигранно недовольным взглядом.
  – Ну что тебе, старина?
  – От тебя ничего. Скажи лучше, когда Нил Робинсон с семьей перебрались в наши края?
  – Ты про тех, из Уайтлэша? Блин, тому уже… где-то в пятьдесят втором, а может, в пятьдесят третьем. Я помню точно: после Корейской войны, но еще до рождения моей младшенькой – значит, примерно тогда. А что?
  – Да просто так, память проверяю. Спасибо.
  – Не понимаю, – признался Малькольм, когда Стюарт снова повернулся в его сторону. – Если они переехали сюда в пятидесятые, у них ведь не могло быть в роду переселенцев, верно?
  Стюарт ухмыльнулся:
  – Нет, конечно. Там жили Флоренсы. Все те дома построили они, и еще Маккеи, во время Депрессии. А Робинсоны и Кинкейды появились много позже, в середине пятидесятых. Сами ничего не строили. Черт, да из тех, кто там проживал еще до Второй мировой, остался только старый Гортон. И судя по тому, как долго он помирает, будет жить там еще много лет после того, как о Робинсонах и Кинкейдах и вспоминать перестанут. Хотя как это можно жить в Уайтлэше добровольно, мне точно не понять.
  – Зачем они мне солгали? – тихо спросил Малькольм.
  – Ну, сдается мне, они не прочь посмеяться над горожанином, понавешать ему лапши на уши – пусть знает Дикий Запад. Такое здесь случается.
  – Наверное, случается, – согласилась Шейла. Она не поняла сути разговора, но мгновенно уловила интерес Малькольма.
  – У Робинсонов большая ферма? – поинтересовался тот.
  – Так, навскидку, не помню. Но точно небольшая. Да и работают они – не то чтобы из кожи вон лезут. Хотя не бедствуют. Вот что, если хотите услышать о временах Переселения, и не всю ту лажу, которую вам в телике передают… ну или эта братия из Уайтлэша втюхивает, надо вам пообщаться с Бойлами. Старик Бойл мне как-то рассказывал…
  
  Примерно в ту же минуту, когда Стюарт завел свой почти правдивый рассказ о временах Переселения, Анна Брукс вышла из метро на Манхэттене. Она успела сделать три шага, прежде чем заметила мужчину, который шел за ней по пятам, – так близко, что едва не подсекал ее под коленки. Как умудренный жизнью житель Нью-Йорка, она не обратила на него внимания и только ускорила шаг, успев подумать, что это, возможно, карманник. Она свернула на Пятую авеню. Мужчина не отставал. Не успела она сделать по Пятой авеню и пяти шагов, как дорогу ей перегородили двое мужчин в пальто, заставив остановиться. Анна попыталась сделать шаг в сторону, но следовавший за ней мужчина крепко взял ее за локоть. Прежде чем она успела возмущенно повернуться в его сторону, один из стоявших перед ней помахал у нее перед носом удостоверением. Секунду Анна оцепенело смотрела на карточку, потом подняла глаза на ее обладателя. Тот встретил ее взгляд с подчеркнутым безразличием. Стоявший за ее спиной мужчина чуть заломил ей руку, направляя на заднее сиденье стоявшего у тротуара черного седана. Мужчина уселся рядом с ней, хлопнул дверцей, и машина сорвалась с места. Никто из спешивших мимо пешеходов не обратил на этот инцидент никакого внимания.
  
  Рассказ Стюарта занял добрых три минуты. К этому времени Малькольм с Шейлой допили свой кофе, и Малькольм решил, что уже можно уходить, не выказывая при этом спешки. Дождь на улице продолжал безжалостно хлестать.
  Пока они бежали к своему джипу, Шейла молчала, но стоило им оказаться в салоне и захлопнуть за собой двери, она повернулась к нему.
  – Что случилось? – спросила она. – Вы как-то странно себя вели, когда речь зашла о Робинсонах. Почему?
  Малькольм лишь мельком взглянул на нее: отсыревший мотор не очень хотел заводиться. Дождь промочил ее блузку, отчего та стала еще прозрачнее.
  – Они врали мне, – ответил он, стараясь не пялиться на ее грудь. – Робинсоны врали. И когда я разговаривал с Кинкейдами, те тоже пытались создать у меня такое же впечатление: будто они здесь с пионерских времен.
  – Возможно, Стюарт прав. Они просто любят пошутить.
  – Возможно, – кивнул Малькольм. Двигатель наконец завелся. Он включил дворники, пошуровал рычагом, выбирая заднюю передачу, и вывел машину со стоянки. – Но это первая нестыковка из всего, с чем я здесь встречался. – Машина рванула вперед сквозь дождь. – И кажется, я знаю, как это проверить.
  Люди двадцатого столетия топят свою цивилизацию бумагами. Вся структура общества строится на бумажных записях, весь прогресс человечества, вся его культура, все знания. Как известно, каждый человек живет одновременно несколько жизней: ту, которую видят другие; ту, которую он проживает сам по себе, и ту, которую ему хотелось бы прожить. Но есть и еще одна жизнь, бумажная – записи всех его доходов и расходов, всех мало-мальски важных событий: браков, рождений, смертей, болезней, трудоустройств, налогов, учебы, недвижимости, страховок, кредитов, штрафов и всего прочего, из чего состоит его существование. Чтобы по-настоящему узнать человека, нужно изучить по возможности большее количество его жизней. Чтобы узнать о нем главное, порой достаточно изучить одну его бумажную жизнь.
  Малькольму и Шейле хватило трех часов, чтобы найти то, что они искали. Малькольм даже настоял на том, чтобы сократить обеденный перерыв и вернуться с гамбургерами в здание суда, чтобы дальше рыться в пыльных записях купли-продажи земельных владений. Их усердие весьма впечатлило даму – хранительницу архива. Она наблюдала за их поисками с возрастающим чувством уважения к федеральным служащим. Уж если они пожертвовали ради этих полуистлевших бумажек своим обеденным перерывом, подумала она, в Америке все не так плохо, как ей казалось до сих пор.
  Нужную бумагу нашла Шейла. Скрывая возбуждение, она отнесла пыльную папку Малькольму, работавшему за соседним столом.
  – Смотрите, – прошептал он, хотя кроме них на чердаке никого не было. – Право собственности на участок передается от Джона Флоренса Нилу Робинсону, дата заключения сделки – третье февраля тысяча девятьсот пятьдесят второго года. И вот сюда посмотрите. Почти во всех актах купли-продажи этого времени отмечено, через какой банк фермер-покупатель переводит деньги. Но не в этом случае. Окончательное оформление сделки… на десять лет позже. Возможно, сумма погашалась ежегодными платежами. И ни намека на то, откуда эти деньги.
  – И вам это кажется подозрительным?
  – Да, – кивнул Малькольм. – Кажется. Ну или по меньшей мере странным.
  Записи о покупке земли Кинкейдами они нашли через полчаса. Кинкейды заключили сделку в 1955-м и, подобно Робинсонам, выплатили всю сумму в течение десяти лет.
  – И что мы с этого имеем? – спросила Шейла, когда они вышли из здания суда. Дождь на время перестал, но с севера надвигалась новая гряда туч. Шейла и Малькольм спускались под гору: здание суда располагалось всего в квартале от их мотеля. Однако вместо того, чтобы войти в мотель, Малькольм повернул в противоположную сторону – в расположенную напротив публичную библиотеку.
  – Пока мы имеем с этого, как сказал бы Чу, головоломку.
  – И вы собираетесь ее разгадать?
  – Если смогу, – улыбнулся Малькольм.
  Отыскать заметки о появлении в этих краях Робинсонов и Кинкейдов оказалось делом несложным. В округе, где не происходит почти ничего необычного, появление новой семьи – почти сенсация, достойная статьи в местном еженедельнике.
  Как гласила заметка на пожелтевшей газетной странице, Робинсоны – Нил, его жена Фрэн и теща Клэр Стоу – приехали из Пенсильвании, чтобы поселиться на новом месте в Уайтлэше. Малькольм отметил, что журналист не отличался особым мастерством по части задавания вопросов, не говоря уж о собственно манере письма. В статье не уточнялось, из какого именно места в Пенсильвании приехали Робинсоны, хотя встретилась фраза о «ферме в центре штата». В статье также цитировалось высказывание Нила о том, что он не смог бы приобрести ферму без помощи «родственников с Востока». Выцветшая фотография демонстрировала заметно более молодых и мрачных членов семьи Робинсон.
  Статья о Кинкейдах отличалась еще меньшей информативностью, поскольку ютилась в уголке страницы, посвященной самому большому пожару в истории города. Все, что почерпнул из нее Малькольм, – это то, что Кинкейды переехали из Иллинойса.
  – Что дальше? – поинтересовалась Шейла, когда они возвращались в мотель.
  – Не знаю точно, – признался Малькольм. – У нас нет практически никаких зацепок, кроме очень маленькой лжи. Возможно, мы могли бы узнать больше о Робинсонах и Кинкейдах, если бы спросили у местных властей, но это погубило бы нашу… мою легенду.
  – Вас беспокоит то, что они живут рядом с ракетами?
  – В сочетании с ложью – именно так.
  – А ваше начальство может помочь?
  – Возможно. Они и так уже проверяют двух странноватых братцев. Я, правда, до сих пор не знаю, нашли они что-нибудь или нет.
  – Есть только один способ выяснить, – хмыкнула Шейла.
  Телефон перестал звонить как раз тогда, когда Малькольму удалось отпереть дверь своего номера. Сбрасывая на ходу рюкзак, он ринулся через комнату к телефону – только для того, чтобы услышать в трубке короткие гудки. Шейла вошла следом, закрыла и заперла за собой дверь.
  – Я еще в коридоре, услышав звонок, знал, что не успею. Кой черт я спешил?
  Шейла улыбнулась ему:
  – Наверное, из оптимизма.
  – И глупости. Я думаю, стоит позвонить теперь, не дожидаясь обычного сеанса связи.
  Шейла пожала плечами:
  – Я бы подождала разрешения Чу, хотя уверена, что он одобрит ваши действия.
  – Спасибо, – саркастически, но без обиды хмыкнул Малькольм. – Спасибо, что разрешили мне позвонить.
  Шейла тоже улыбнулась вполне дружелюбно. Как всегда, она стояла рядом с Малькольмом, а он держал трубку чуть на расстоянии от уха, чтобы она могла слышать.
  Малькольм едва успел произнести слова пароля, как его попросили подождать. В ответ на вопросительный взгляд Шейлы он только пожал плечами и пошутил:
  – Возможно, в округе Колумбия сегодня напряженный день.
  – Кондор? Вы меня узнаете?
  Малькольм без труда узнал голос Карла.
  – Да.
  – Все закрутилось довольно быстро. Я пытался связаться с вами в надежде на то, что вы не в поле. Позвольте спросить, почему вы звоните не в условленное время?
  Малькольм покосился на Шейлу. Он понимал, что узнал нечто, что стоило бы передавать пожилому джентльмену, но ему очень не нравился Карл.
  – Сегодня дождь. Я вернулся рано и решил, что, может, схожу в кино, а это значит, пропущу время связи.
  – Понятно. Я бы не советовал вам делать ничего подобного. Напротив, я бы посоветовал вам оставаться у телефона или, по крайней мере, выходить лишь при крайней необходимости и только предварительно связавшись с нами.
  – Почему?
  – Роза ушел от наблюдения. Мы потеряли его следы в центральной Северной Дакоте. Это значит, что от вас его отделяет всего день езды. События могут переместиться в ваш район. Мы хотим, чтобы вы находились в готовности.
  – Как вы ухитрились его потерять? Я думал, вы пасете его так плотно, что он пукнуть не может без того, чтобы вы об этом не узнали.
  – Я тоже, Кондор. Я тоже, – произнес Карл тоном пожилого джентльмена. – Вам приказано, – Карл вообще избегал ссылаться на пожилого джентльмена или упоминать его имя, – находиться начеку. Мы предприняли меры к охране той стартовой позиции, где погиб Паркинс. В ваших краях будут находиться Пауэлл и другие сотрудники. Если ситуация того потребует, вам передадут дополнительные инструкции.
  – Вы хоть знаете, из-за чего все это?
  – Рональд, – мягко произнес Карл, – уж не думаете ли вы, что мы не говорим вам всего, что вам нужно знать?
  От того, что Карл назвал его по имени, Малькольм возненавидел его еще больше.
  – Нет, не думаю. Хотя вряд ли мое мнение имеет какое-то значение.
  Несколько секунд Карл молчал. Когда он вновь заговорил, его голос сделался ледяным:
  – У вас есть что-нибудь еще?
  – Только одна просьба.
  – Хотите, чтобы мы проверили еще фермеров?
  – Да. – Малькольм передал Карлу всю информацию, которую нашел на Робинсонов и Кинкейдов, умолчав о лжи.
  – И вы желаете полной проверки их прошлого? – спросил Карл. – У вас есть для этого какие-то конкретные причины?
  Малькольм понимал, что Карл что-нибудь заподозрит, если получит уклончивый ответ. Он не рассчитывал на то, что говорить придется именно с Карлом, поэтому сейчас ограничился ответом, который дал бы дежурному, обыкновенно отвечавшему на его звонки.
  – Конкретного ничего. После братьев они живут ближе всех к стартовой позиции. Я хочу проверить всех, кто живет в радиусе десяти миль от ракет, и сравнить то, что вы сумеете найти, с тем, что у меня уже есть.
  – Боюсь, обещать я вам ничего не могу. С учетом сложившейся ситуации ваша просьба вряд ли получит статус первоочередной.
  Что в переводе на человеческий язык, понял Малькольм, означало: Карл не будет проталкивать эту информацию, если только не получит прямого распоряжения пожилого джентльмена. Пожилой джентльмен не отдаст Карлу такого распоряжения, если его не попросит об этом Малькольм, а если Малькольм потребует соединить его с пожилым джентльменом, это вызовет множество неудобных для него вопросов.
  Малькольму хватило пары секунд на то, чтобы обдумать эту дилемму и принять решение.
  – Послушайте, Карл, – произнес он наконец, – я вот что скажу. Вы просто проверьте эти две семьи, я сверю полученные результаты с тем, что у меня есть, сформулирую то, что мне важно знать, и по следующим кандидатам буду задавать только специфические вопросы, чтобы вы не тратили на это лишнего времени. Идет?
  – А сразу сузить задачу вы не можете? – Даже расстояние не было способно смягчить надменности тона.
  – Нет, не могу.
  – Очень хорошо. Посмотрю, не удастся ли что-либо сделать, хотя обещать вам боюсь. Я уделю этому вопросу надлежащее внимание.
  – Уделите, Карл, – сказал Малькольм. – Уделите.
  Шейла улыбнулась ему, когда он повесил трубку.
  – Карл, правда же, настоящее дерьмо, да?
  Малькольм нахмурился:
  – Кто это вам сказал?
  – Вы сами, – с улыбкой ответила она. – Некоторые из ваших описаний при допросе звучали… немного нетрадиционно. Но понятно.
  Малькольм не обратил на ее слова особого внимания. Его глодала совесть. Вот если бы пожилой джентльмен знал то, что известно ему… но это невозможно. Малькольм нахмурился. Перемена в его настроении не укрылась от Шейлы. Она отошла от столика с телефоном к кровати и взяла свой несессер.
  – Думаю, Чу это тоже стоит знать.
  Малькольм не ответил.
  – Только сначала, – Шейла старалась поддержать угасший разговор, – надо, пожалуй, переодеться в сухое.
  Шейла надеялась на то, что вид ее тела отвлечет Малькольма от мрачных и, возможно, опасных мыслей. Она сняла ветровку и повесила ее на ручку двери ванной. Потом, положив несессер на полку в ногах кровати, расстегнула портупею. Глядя на стоявшего с противоположной стороны кровати Малькольма, она одной рукой бросила кобуру на кровать, а другой начала расстегивать блузку. Правда, думала она больше над своими словами.
  – Не знаю, что нам прикажет Чу, но уверена, что…
  Больше сказать она ничего не успела. Диванные фрейдисты утверждают, что несчастные случаи не происходят сами по себе, что их совершают. Однако Шейла никак не рассчитывала на то, что произошло после того, как она бросила пистолет на кровать. Верно, ее интерпретация текущего момента во многом определила дальнейшие события, но и Малькольм сыграл в них значимую роль.
  Пистолет не задержался там, куда его бросила Шейла. Отвлекшись, она кинула его чуть сильнее, чем следовало. Пистолет упал на край матраса, рядом со спинкой. Отпружинив от матраса, он подлетел в воздух и нырнул в щель между матрасом и спинкой.
  Малькольм видел эту сцену словно во сне. Стоило пистолету исчезнуть из виду, как он понял, что этим шансом надо воспользоваться. Да и повод вырваться из-под контроля у него был серьезный. Все это время он ненавидел себя, но сознавал, что ситуацию нужно изменить. Шейла безоружна, он не накачан наркотиками. Встретившись с ней глазами, Малькольм понял, что она прочитала его мысли.
  Шейла сорвалась с места первой. Она превосходила Малькольма по скорости реакции, опыту, да и выбор перед ней стоял проще. Ей необходимо восстановить контроль над Малькольмом, а для этого нужен пистолет. Она стремительно наклонилась и сунула руку в щель между матрасом и спинкой.
  Малькольм уступал ей в скорости реакции, опыта у него было совсем немного, а возможности выбора – шире. Он даже плохо представлял себе, что ему нужно, за исключением, разумеется, контроля над ситуацией. Да и о цене этого он не задумывался. Когда он ринулся к кровати, Шейла уже искала пистолет под матрасом.
  Она подняла взгляд как раз вовремя, чтобы увидеть устремившегося к ней Малькольма. Свободной рукой она перехватила его выставленную вперед руку, ухватила его за рукав и изо всех сил дернула на себя, добавив собственное усилие к инерции его движения. Сам Малькольм невольно помог ей, споткнувшись правой ногой о собственный рюкзак, который не глядя бросил на стол. Он рыбкой пролетел мимо Шейлы и грянулся на пол. Уроки Макгифферта не прошли даром: Малькольм быстро перекатился и вскочил, застыв в боевой стойке, слегка оглушенный, но все равно боеспособный. Рванись он к двери, Шейла без труда перехватила бы его со спины.
  Глупость какая, подумал Малькольм. Просто бред. Шейла стояла почти в пяти футах от него, между кроватью и шкафом. Она тоже приняла боевую стойку, выставив согнутую в локте левую руку перед собой, а правой прикрывая солнечное сплетение и нижнюю часть тела. Шейла плавно перемещала вес тела с чуть отведенной назад правой ноги на левую и обратно.
  Малькольм попытался что-то сказать, но слова не шли у него с языка. Он не хотел причинять ей боль. Макгифферт говорил, что, утратив инициативу, надо или бить наверняка, или ждать, пока противник ошибется. Но Малькольм и подумать не мог о том, чтобы ударить Шейлу. Стоя в оцепенении, он размышлял, как бы парировать ее удар и нейтрализовать ее, не причинив боли. Как это осуществить, он, правда, не знал. Впрочем, и времени на размышления она ему не оставила.
  Шейла двигалась легко, без видимых усилий. Чу заставлял ее тренироваться по несколько часов ежедневно. Упругие мышцы ее были расслаблены, движения верны. Она переставила правую ногу вперед, потом, пока Малькольм еще реагировал на первое ее движение, метнулась к нему и, поджав левое колено, взвилась в воздух. Малькольм отреагировал на это движение именно так, как она ожидала. Тело ее совершило в воздухе пол-оборота, и правая нога устремилась к его виску.
  Малькольм понял свою ошибку слишком поздно, чтобы защититься. Он пригнулся и выбросил вперед левую руку. Она ослабила удар, но и только. Возможно, по случайности Шейла не вложила в удар всей силы. Передняя часть ее ступни ударила Малькольма в голову, но сознания он не потерял.
  В полном противоречии с наставлениями Макгифферта Малькольм оттолкнулся от стены и прыгнул на Шейлу, бестолково размахивая перед собой руками. Новый удар Шейлы пришелся ему под вздох. В принципе, она могла бы с легкостью ударить его куда угодно – хоть в пах, хоть в подбородок. А потом она перехватила его за руку и бросила через бедро. Малькольм еще успел заметить, как его ноги коснулись потолка, а потом приземлился на пол у кровати.
  В сознание его привела боль. Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем он смог сориентироваться. В висках пульсировало, а потом он понял, что не может дышать. Малькольм отчаянно попытался глотнуть хоть немного воздуха, а потом его диафрагма начала двигаться вверх-вниз в каком-то сексуальном ритме. На мгновение ему показалось, что он снова теряет сознание, но дыхание постепенно восстановилось и наконец стало ровным. Когда животный ужас от удушения прошел, вернулась боль. Болела рука, болела спина – так, словно кто-то ударил по ней бейсбольной битой. Но эта же боль говорила, что он жив. Что-то с силой дергало его руки – вверх, вниз. Малькольм поморгал и с удивлением понял, что контактные линзы остались на месте. Прошло еще несколько секунд, прежде чем до него дошло, что Шейла нависает над ним, делая ему искусственное дыхание.
  – Дурак! – донесся до него ее шепот. – Чертов дурацкий дурак!
  Она продолжала качать его руками даже после того, как увидела, что он открыл глаза. Малькольм попытался сказать, чтобы она перестала, но она не слезала с него. После еще нескольких движений его дыхание нормализовалось, и Шейла остановилась.
  – Малькольм, ты как? Все в порядке?
  – Ммн… – Малькольм облизнул губы и попробовал снова. Его голос звучал совсем слабо. – Я… наверное, да. Рука болит, но вроде не сломана. Голова… ну, уже получше, и дышать снова могу. Спина, кажется, больше не болит. Жить буду.
  – Сидеть сможешь? А дойти до кровати?
  – Если поможешь.
  Потребовалось почти три минуты, чтобы Малькольм в несколько приемов вытянулся на кровати. Сначала он медленно принял сидячее положение. Потом, тяжело опираясь на плечо Шейлы, встал. Несколько осторожных, неуверенных шагов – и он присел на край кровати. И наконец блаженно опрокинулся на спину. Шейла подняла его ноги с пола и положила на кровать, а потом присела рядом с ним.
  Малькольм закрыл глаза. Дыхание и пульс почти вернулись в норму. Хотя сам он этого не помнил, но понимал, что наверняка успел хоть немного сгруппироваться перед падением, иначе без серьезных травм бы не обошлось. Возможно, мучительные тренировки с Макгиффертом пусть отчасти, но окупились. Правда, победить уступающего по росту и весу соперника женского пола они явно не помогли.
  Когда Малькольм снова открыл глаза, из неприятных ощущений остались только ноющие спина и рука. Он чувствовал себя вполне пристойно, а главное, все еще был жив. Первое, что он увидел, проморгавшись, – это Шейлу, смотревшую на него сверху вниз. И ее глаза – покрасневшие, набухшие от слез.
  – Ты плачешь, – мягко произнес Малькольм и поднял руку, чтобы коснуться ее щеки. – Ты плачешь…
  Шейла не ответила, только уткнулась лицом ему в ладонь. Он почувствовал, как по ладони стекают слезы. Она всхлипывала, сначала совсем тихо, потом все громче, словно зверек от непосильной нагрузки.
  Малькольм чуть подвинулся, продолжая легонько удерживать ее лицо рукой. Он попытался повернуть ее к себе, заглянуть в глаза, но Шейла сопротивлялась всеми оставшимися силами. Но когда он притянул ее ближе и уложил на свою кровать, она уже слишком ослабла, чтобы сопротивляться. Малькольм осторожно охватил ее руками, прижав к себе. Ее всхлипы участились, Шейла содрогалась всем телом. Слезы залили почти все ее лицо.
  Малькольм не знал, сколько они пролежали вот так. Постепенно Шейла перестала всхлипывать, но по-прежнему молча к нему прижималась. Когда она наконец затихла, он осторожно повернул ее лицом к себе и заглянул в глаза.
  – Вот дурачок, – прошептала она. – Глупый, глупый дурачок. Я же могла тебя убить! Могла тебя искалечить!
  – Могла, но не сделала, – возразил Малькольм, заметив, что и сам почему-то говорит шепотом. – Не стала. Вместо этого ты заплакала.
  Шейла прикусила нижнюю губу, словно собиралась снова заплакать. Малькольм осторожно дотронулся до ее щеки, и ее лицо расслабилось. Некоторое время она молча, пристально смотрела на него. Потом он медленно придвинулся к ней и осторожно поцеловал. Когда Малькольм открыл глаза, она продолжала на него глядеть. Он еще раз нежно поцеловал ее, потом прижался к ней лицом. Шейла чуть поколебалась, и Малькольм почувствовал, как ее руки тоже сжимают его. Несколько минут он обнимал ее, потом поцеловал снова. На этот раз она ответила на поцелуй.
  Губы ее раздвинулись, а дыхание участилось. Губы все еще оставались солеными от слез, и он почувствовал кисловато-сладкий запах ее кожи и волос. Они целовались еще и еще, каждый раз все глубже. Ее пальцы взъерошили ему волосы, а его рука медленно, осторожно коснулась ее груди.
  Шейла резко села. Ее руки двигались быстро и уверенно. Блузка и лифчик полетели на пол. Через пару секунд к ним присоединились туфли, джинсы, трусики и чулки. Малькольм едва успел скинуть с себя рубаху и расстегнуть брюки, когда Шейла снова к нему повернулась. Ее руки скользнули по его телу, губы – по лицу. Малькольм осторожно сжал ее напрягшуюся грудь. Его рука прошлась по ее плоскому животу и остановилась в промежности. Шейла решительными, почти яростными движениями сорвала с него брюки вместе с трусами и оседлала его. Она пригнулась к его лицу и двигалась, двигалась, двигалась, а потом Малькольм вообще перестал осознавать происходящее до того мгновения, как оба взорвались.
  Затем они снова занялись любовью, на этот раз медленнее и осторожнее.
  – Что теперь будем делать? – спросила Шейла, прижавшись щекой к его груди.
  – Не знаю, – честно признался Малькольм.
  – Я точно знаю одно. – Она села и взглянула на него почти виновато. Он погладил ее по волосам. – Мне нужно связаться с Чу. Я расскажу ему о том, что русский оторвался от слежки.
  Несколько секунд Малькольм молча смотрел на нее, потом произнес:
  – Думаю, стоит.
  Шейла нежно поцеловала его в плечо и встала с кровати. Он поймал ее за руку и осторожно потянул обратно.
  – Но с этим что делать?
  – Не знаю, – ответила она. – Пока… что ж, пока все так, как есть. Ничего не изменилось, как бы нам обоим этого ни хотелось.
  Малькольм отпустил ее. Он лежал абсолютно неподвижно, пока Шейла разговаривала с Чу по-китайски. В его голове царила блаженная пустота. Он представления не имел, о чем она говорит. Вернувшись в кровать, Шейла сообщила, что Чу приказал им действовать, как прежде, и посоветовал следовать распоряжениям Карла.
  – Еще он сказал, что, возможно, заедет нас навестить, – добавила она. – Чу не утверждал этого наверняка – видимо, хочет, чтобы мы ожидали его в любой момент. Грамотная тактика. Его заинтересовало то, что мы узнали насчет Робинсонов и Кинкейдов, но он говорит, время действовать еще не пришло. Надо просто ждать.
  Малькольма в этот момент мало интересовало, что думает Чу насчет операции. В его голове крутилась только одна мысль.
  – Но ты ему рассказала про нас? Про это?
  Шейла посмотрела на него так, словно снова готова была расплакаться, прикусила губу и покачала головой.
  – Не сказала. Ничего! Ох, Малькольм, я ему ничего не сказала, а… – Она сделала паузу и озорно улыбнулась: – А должна была бы! Мне полагалось!
  Малькольм ничего не ответил, а только притянул ее к себе.
  Дождь хлестал в окно всю ночь.
  Глава 15
  Черная Королева и не думала сопротивляться, только лицо ее сморщилось и стало совсем маленьким, а глаза округлились и позеленели. Алиса все трясла и трясла ее, а Королева у нее в руках становилась все меньше… и мягче… и толще… и пушистее… и…
  – Пока ничего не слышно. У полиции Северной Дакоты и Монтаны есть приказ при обнаружении установить за ним наблюдение как за подозреваемым в краже. Конечно, может найтись какой-нибудь умник-герой и, возможно, даже сумеет взять его – но мы хотим только, чтобы его обнаружили и сообщили нам, а дальше мы уж сами разберемся. В районе стартовых позиций полно агентов и полицейских – они предупреждают местные отели и мотели, просят сообщать обо всех подозрительных клиентах мужского пола. – Кевин замолчал. Пожилой джентльмен еще ни разу не пожурил его за то, что они упустили Розу, и это действовало ему на нервы.
  – Как именно он от вас ускользнул? – В голосе пожилого джентльмена не слышалось ни злости, ни досады.
  – Проще простого, – вздохнул Кевин. – Он готовился к этому с самого выезда из Чикаго. Приучил нас к тому, что он подолгу останавливается в местах для отдыха. Так и увидеть проще, кто едет по дороге, и заодно подготовиться к смене автомобиля. После звонка Вудворду Роза остановился на первой же стоянке, где, кроме него, стояла всего одна машина. Пока мы пялились на экраны своих радаров, успокоенные тем, что его машина стоит на месте, он уже захватил вторую. В считаные секунды заставил владельцев – пожилую пару – перегрузить в нее свой багаж и уехал вместе с ними. А мы-то все это время следили только за его машиной.
  Кстати, похищенный старикан уверяет, что в одной из сумок у русского было какое-то устройство. Роза заставлял его нести ее очень аккуратно, причем старику показалось, что сумку специально сшили под это содержимое.
  Вынудив старика вести машину, Роза высадил их на проселочной дороге, в пятнадцати милях от места угона. Связал их по рукам и ногам пластырем из аптечки и оставил в кювете. У старика час ушел на то, чтобы выползти на дорогу, а увидели его там еще спустя полчаса. Всем патрульным постам разослано описание машины, но я не удивлюсь, если Роза уже снова сменил автомобиль.
  Стариков он высадил чуть южнее Ундервуда. Всего в паре миль от того места проходят четыре большие магистрали. Роза мог поехать по ним в любом направлении. Добавьте к этому лабиринт проселочных дорог.
  Я думаю, он направляется к стартовой позиции, на которой погиб Паркинс. Все наиболее вероятные пути подхода к ней перекрыты патрулями, но я не очень на них надеюсь. Там слишком много простора. Если Роза останется в тех краях, мы рано или поздно его возьмем, но, боюсь, он выполнит задание и исчезнет. Я бешусь, злюсь и ощущаю себя полным дураком – все сразу. И еще мне очень, очень жаль, сэр, что он ушел.
  – Кевин, – твердо произнес пожилой джентльмен, – не вини себя. Перед тобой стояла труднейшая задача, а Роза явно очень опытный противник. Возможно, оглядываясь назад, мы поймем, что могли поступить и по-другому, но плакать над ошибками тоже глупо. Лучше от этого не станет. И потом, мы пока не проиграли. Я уверен, Роза еще не завершил свою операцию. Я это нутром чую. И сдается мне, на этом этапе для нас важнее всего не дать ему ее завершить.
  Продолжай требовать от местных того же, что и прежде. Но едва лишь обнаружите Розу, я хочу, чтобы ты со своими ребятами его нейтрализовал. А уж если удастся устроить все так, чтобы он попал в руки Бюро, скажем, только через два или три часа после поимки, считай, мы на коне.
  – Я понял, сэр.
  – Не сомневаюсь. На случай, если нам это удастся, я отсылаю доктора Лофтса самолетом на авиабазу Мальмстрем. Генерал своим приказом любезно предоставил в наше распоряжение пару вертолетов; с их помощью Лофтс сможет в считаные минуты вылететь к месту поимки Розы, если это произойдет вблизи от стартовой позиции. Если же нет, ты мог бы переправить Розу в какое-нибудь удобное место для, так сказать, предварительного допроса?
  – Полагаю, да, сэр. Ребята из Бюро охотно идут на сотрудничество. В официальном порядке они заявляют, что не хотят замалчивать это дело из-за всяких процедурных штучек, но неофициально намекают на то, что не станут возражать, даже если это дело вообще не дойдет до суда. Их вашингтонской верхушке нужны заголовки в газетах, но полевым агентам важнее взять Розу за задницу – слишком уж большими дураками он их выставил.
  – Насчет вашингтонской верхушки можешь не беспокоиться. Думаю, я смогу об этом позаботиться. В конце концов, мы вручили им на блюдечке водителя грузовика и тетку из Нью-Йорка. Чего же больше? И кстати, Кевин, ты в курсе, что можешь рассчитывать на поддержку армейских с базы Мальмстрем?
  – Да, но если мы найдем Розу раньше, надеюсь, без них можно будет обойтись. Я не думаю, что Роза планирует военные действия. Они до сих пор в состоянии повышенной боеготовности?
  – Ага.
  – Я так и думал. И, само собой, у меня еще Кондор есть в резерве.
  Пожилой джентльмен негромко усмехнулся:
  – Боюсь, от нашего Кондора меньше толку, чем я надеялся. Нет, он справляется вполне неплохо, но ничего вроде своего тогдашнего бенефиса не демонстрирует. Возможно, это и к лучшему. То, что мы вводим его в наши дела постепенно, надеюсь, не даст ему от нас упорхнуть. Если будет такая возможность, дай ему поприсутствовать при развязке. Пусть посмотрит – только до слишком уж суровых сцен его не допускай. Я не уверен, что он с этим справится.
  – Буду иметь в виду, сэр. Чем он сейчас занят?
  – Завершает свои дурацкие опросы. Прислал Карлу запрос еще на нескольких фермеров. Карл говорит, по мнению Малькольма, на них, скорее всего, ничего особенного не найдется. Впрочем, Карл все равно проводит рутинную проверку. Кондор на телефоне, ожидает результатов и вообще наших распоряжений. Мне кажется, его стоило бы убрать оттуда на время, пока Роза не найдется. В конце концов, мы же не хотим, чтобы Кондор отложил там яйца и испортил нам весь спектакль, правда? – Пожилой джентльмен негромко хихикнул, радуясь собственной шутке.
  Кевин был не в настроении шутить, но честно попытался напустить в голос хоть немного веселья. Правда, неудачно.
  – Нет, сэр, – угрюмо хмыкнул он. – Не хотим.
  
  Высадив пожилую пару в чистом поле, Нурич по двухполосному шоссе 200 направился на запад. Он обдумал возможность убить обоих для надежности, но решил, что это поставит его в менее выгодное положение для торга на случай провала. Конечно, пожилая пара могла и умереть ненароком вдали от жилья, однако мужчина выглядел достаточно крепким, чтобы добраться до помощи. А если умрут – что ж, значит, судьба у них такая.
  Нурич гнал так быстро, как только осмеливался. Он представления не имел о том, сколько времени у него осталось. Он даже не знал наверняка, гонятся ли за ним. Несмотря на предупреждение Вудворда и собственные предчувствия, у него до сих пор не имелось никаких свидетельств того, что американцы за ним следят. Но и биться об заклад, что не следят, Нурич тоже не стал бы. К полудню он выехал на трассу 94, пересек границу штата и оказался в Монтане, в восьми часах езды от цели. Он продолжал гнать машину, несмотря на усталость и напряжение. Нурич понимал, что должен снова сменить машину, и такая возможность представилась вскоре после того, как он свернул с магистрали в Глендайве, штат Монтана, чтобы забрать северо-западнее по еще одному двухполосному шоссе.
  Она ездила на «Фольксвагене» – преимущественно ради экономии бензина, а еще потому, что ей нравилась эта машинка. Ей исполнилось тридцать семь лет, она была замужем за внимательным, хотя и слегка близоруким бизнесменом, родила ему троих детей (десяти, восьми и пяти лет) и ехала на турнир по бриджу в Гавр, расположенный в 240 милях от ее родного Глендайва. К тому же она выросла в уютном коконе, защищавшем большинство американок от житейских проблем, поэтому даже не знала, как сменить колесо со спустившей шиной. Но поскольку она находилась всего в нескольких минутах езды от дома, в тихой и спокойной Монтане, то не ждала из-за этого особых неприятностей страшнее небольшой задержки. Она была уверена, что кто-нибудь из ее знакомых или тех, кому можно доверять, проедет по дороге и поможет, поэтому просто сидела в своей машине, прижатой к обочине, улыбаясь и прикидывая стратегии карточных партий, сыграть которые ей так и не довелось.
  Мужчина средних лет оказался очень любезен. Меняя колесо, он внимательно выслушал все ее планы на вечер. Она даже пошутила насчет того, что не позвонила мужу – дабы тот не думал, будто она без него и шагу ступить не может. Детки уже достаточно взрослые, чтобы не ждать мамочку каждый вечер ко сну, поэтому все в порядке. Ей даже понравилось то, как этот симпатичный коммивояжер поглядывает на дорогу. Да там, можно сказать, и не на что было смотреть. Все время, пока он менял колесо, мимо не проехало ни одной машины. Мужчина аккуратно убрал инструменты в маленький багажник (она так и не привыкла к тому, что багажник у нее спереди!) и повернулся к ней. Она уже открыла рот, чтобы поблагодарить его, и увидела в его руке огромный пистолет.
  Женщина вела машину дерганно, но Нурича это не слишком беспокоило. Он радовался тому, что она не визжала. При виде пистолета она побледнела и едва не лишилась чувств, но не завизжала. Что ж, хороший знак. Еще она поспешно исполняла все его команды. Даже не пришлось повторять просьбу перенести его вещи из машины пожилой пары в ее «Фольксваген».
  Нурич умело играл с ее страхом, то успокаивая ее, то снова раздувая опасения. Примерно через час женщина начала отвечать на его расспросы не так односложно. Он понял, что больше всего она боится смерти и изнасилования – возможно, изнасилования даже больше. Это его позабавило, и он решил, что сможет использовать этот страх в своих целях. Страх перед унижением в глазах мужа и детей подстегивал ее сильнее, чем угроза смерти.
  Пока она вела машину, Нурич внимательно ее разглядывал. На его вкус она была слишком костлява и заурядна. Но что-то в ней напомнило Нуричу женщину, жившую этажом ниже его в Москве. Вдову, которая несколько раз скрасила ему досуг. Он подумывал даже жениться на ней, но его профессия не располагала к семейной жизни. Мысль о московской соседке согрела Нуричу душу, и он вздохнул. Американская домохозяйка заметно утешилась бы, если б узнала, что Нурич расценивает изнасилование (не связанное, конечно, с работой) как нечто недостойное, на что способны только свиньи, а не настоящие мужчины. Пока она выполняла все его требования, ее чести ничего не угрожало.
  Нурич заставил ее вести машину в Кремлин, маленькую кучку построек у магистрали номер два, идущей вдоль канадской границы. Во многих местах трасса подходит к границе меньше чем на тридцать пять миль. Нурич выбрал Кремлин не по каким-то стратегическим соображениям – просто его позабавило название. Кремлин располагался чуть в стороне от трассы, мотель в нем был всего один, да и то занюханный, и жильцов в нем на тот момент не оказалось. Нурич справедливо предположил, что большинство редких клиентов используют мотель для незаконных и зачастую порочных любовных связей. И то правда, какой турист согласится провести ночь в этой дыре, когда до расположенного на восток от Кремлина Гавра всего час езды, а до находящегося на запад от него Шелби – и того меньше.
  После того как они проехали весь городок, Нурич приказал женщине свернуть с дороги. Ее руки судорожно сжимали руль; смотрела она строго перед собой.
  Помимо всего прочего в аптечке первой помощи у пожилой пары обнаружилась надежно защищенная от ударов бутылка бренди – подарок от дочери. Поначалу, забирая аптечку из той машины, Нурич не обратил на бутылку особого внимания. Гораздо больше его заинтересовал пластырь, которым он собирался связать домохозяйку. Но когда они подъехали к мотелю, Нурич сообразил, что бренди может помочь ему с легендой. Он протянул женщине откупоренную бутылку.
  – Выпейте немного.
  Руки у женщины так тряслись, что она едва не уронила бутылку. После первого же глотка она закашлялась.
  – Еще, – приказал Нурич. – Только на этот раз поболтайте немного во рту, прежде чем глотать.
  Женщина повиновалась. Нурич заставил ее выпить почти полбутылки.
  – Теперь плесните немного в ладонь. Потрите ладонью лицо и дайте ему высохнуть.
  Женщина удивленно покосилась на него, но послушалась. Нурич забрал у нее бутылку. Прополоскав рот обжигающей жидкостью, он выплюнул ее в окошко. Потом пролил немного на одежду и лицо. Вся машина провоняла запахом бренди. Нурича вполне устраивал образ, создаваемый этим сладковатым запахом; он жалел только, что у пожилой пары не нашлось другого спиртного, так как терпеть не мог бренди. Нурич выглянул в окна, потом посмотрел в зеркало заднего вида. Они находились в стороне от трассы, у пересечения местных дорог. Стемнело, но света фар приближающихся машин он не видел. От редких огней Кремлина их отделяло добрых полмили.
  Нурич внимательно посмотрел на свою пленницу. Зловещие отсветы приборной доски, казалось, усиливали ее страх. Одета она была в простой костюм из коричневой замши; из-под жакета виднелась белая блузка.
  – Снимайте жакет, и блузку, и лифчик тоже. Потом наденьте блузку.
  Женщина отпрянула от него, прижавшись к двери. Затем медленно повернулась в его сторону, не поднимая глаз.
  – Пожалуйста… – взмолилась она. – Я… не надо. Хотите, я вам заплачу…
  Нурич не стал ждать продолжения.
  – Слушайте меня внимательно. Мы сейчас зарегистрируемся в этом мотеле. Я хочу, чтобы нас приняли за тайных любовников. Чем больше мы будем на них похожи, тем лучше. Дежурный администратор унюхает бренди. Если это мужчина, он обратит внимание на вас. Я хочу, чтобы он видел в вас женщину, только и всего. Если вы не выполните все в точности как я скажу или попробуете выкинуть какую-нибудь глупость перед дежурным, мне придется убить всех, кто там находится. А потом я сделаю с вами такое, что ни один мужчина никогда на вас не посмотрит. Вам ничего не грозит только до тех пор, пока вы выполняете все мои указания. Лишь то, что я говорю. Ясно?
  Женщина медленно кивнула. К этому времени бренди уже начал оказывать свое действие, соединяясь со страхом и вгоняя ее в совершенный ступор. Она поспешно сняла одежду. Несколько секунд посидела, прикрывая грудь руками, потом снова оделась так, как требовал Нурич. Закончив с этим, она с опаской на него взглянула.
  Он двигался так быстро, что она не успела отреагировать. Нурич прижал ее к себе и грубо впился губами в ее губы. Женщина застыла, и он почувствовал, как все ее тело содрогнулось от отвращения. Отлично, подумал он. Когда он отодвинулся от нее, ее лицо и его губы оказались испачканы в помаде. Кроме того, ее прическа растрепалась. Нурич потянулся и включил лампочку на потолке салона.
  – А теперь приведите себя в порядок, – скомандовал он. – Не слишком старательно, слегка, чтобы было видно, что вы старались.
  Пока она послушно оправлялась, Нурич скомкал в кулаке блузку на ее груди, чтобы та казалась мятой. Он видел, как женщина вздрагивала каждый раз, когда его рука касалась ее груди.
  Дежурный администратор видел такое много раз. Нервничавшая пара, напряженные взгляды, мятая одежда, запах бухла…
  – Да? – спросил он так, словно не знал, что им нужно.
  – Мы… э… нам бы номер. Так ведь, дорогая?
  Женщина нервно кивнула и попыталась улыбнуться. Она не спускала взгляда со своего спутника. Не терпится, подумал дежурный.
  – На сколько? – Он надеялся, что при их возбужденном состоянии с них удастся содрать чуть больше, чем обычно. Бизнес в это время года неважный, можно сказать, отвратительный.
  – А… э… – пробормотал мужчина. Здорово нервничает, подумал дежурный. Должно быть, это жена его босса. – Мы… это… путешествуем по штату, да? Ну и устали. Мы с женой. Ну, понимаете. Моя миссис хочет немножко отдохнуть. Можем задержаться… – Мужчина покосился на женщину, – на пару дней. Или на три? А?
  – Хорошо, – прищурился дежурный. – Хотите номер с кухонным блоком?
  – Это было бы здорово. Просто великолепно.
  – Ладно, – кивнул клерк и чуть улыбнулся. Самое время немного позабавиться. Ничего серьезного, так, маленькая шалость. – Вам раздельные кровати или двуспальную?
  Мужчина удивленно вытаращился на него.
  – Вы… вы хотите сказать, можно выбрать?
  – Ну конечно. Две кровати или одну двуспальную. Выбирайте.
  – О… э… ну… Мы… мы возьмем две раздельные, конечно. То есть… ну… нам же не нужно… ну, спать вместе, нет? Не нужно нам такого, ведь так, дорогая?
  Женщина с готовностью кивнула. Дежурный закатил глаза, даже не особенно пряча ухмылку. За кого они его принимают с этой лажей насчет раздельных кроватей? Он дал им записаться в книгу посетителей: мистер и миссис Джон Моррис, Глендайв. Домашнего адреса они не оставили. Умора, да и только, подумал дежурный, вручая им ключ.
  – Номер девять, в конце коридора.
  – Спасибо, спасибо большое. О, еще одно. Вы позволите? Мы беспокоимся насчет машины… ну там, вдруг на нее грузовик какой наедет, а?
  Дежурный не стал дожидаться конца истории. Такое он тоже слышал, и не раз.
  – Можете поставить ее под окнами номера. Там ваша машина будет в полной безопасности. Да что там, ее даже с дороги не будет видно.
  Мужчина одарил его идиотской улыбочкой, каких дежурный тоже уже навидался, взял ключ и повел свою бабу в постель. Дежурный фыркнул, стараясь подавить легкое, совсем крошечное чувство зависти.
  Нурич заставил женщину допить почти весь остаток бренди. Когда она опьянела настолько, что с трудом держалась на ногах, он раздел ее догола. Ужас пробивался сквозь застилавшую ее глаза дымку, но она была слишком пьяна, чтобы сопротивляться. Нурич привязал ее за лодыжки и запястья к дальней от двери кровати. Нагота и поза укрепили ее страхи и лишили остатков воли. Она отключилась еще прежде, чем он закончил ее привязывать. Нурич не знал, от бренди ли это вышло или от страха, но сам так устал, что его это мало волновало.
  Ему здорово повезло с раздельными кроватями. От Нурича не укрылся садизм в шутке дежурного. А ведь правда повезло, подумал он. Она обездвижена, но во вполне удобном положении, так что не будет слишком уж паниковать, а я спокойно высплюсь в собственной постели. Нурич устало разделся, проверил, надежно ли заперта дверь, и лег спать, привязав пистолет шнурком к запястью.
  Завтра, подумал он, засыпая, все завтра…
  Глава 16
  – Что ж, вздуем друг дружку? – спросил Труляля, внезапно успокаиваясь.
  – Пожалуй, – угрюмо отвечал Траляля, вылезая из зонтика. – Только пусть она поможет нам одеться.
  В Гавр Кевин приехал поздним вечером в четверг. Там он доверил руководство помощнику, а сам несколько часов поспал. Штаб устроили в арендованном ради такого случая офисе. Дорожная полиция Монтаны нашла угнанный Розой автомобиль на юго-востоке штата, но самого его уже и след простыл. Доктор Лофтс прилетел на авиабазу и ждал. Кондор ждал. Пожилой джентльмен в Вашингтоне тоже ждал. Все ждут меня, думал Кевин. А я здесь – в Гавре, штат Монтана – тоже жду. Жду человека, который неизвестно где находится.
  В отличие от Кевина, Нурич проснулся в пятницу поздно – в десять с лишним. Его пленница тоже проснулась и взглянула на него широко открытыми покрасневшими глазами. Он решил, что глаза покраснели отчасти из-за слез, отчасти – из-за бренди. Нурич развязал ее, чтобы она смогла сходить в туалет, но одеться не позволил. Потом снова привязал к постели, вставив на этот раз в рот кляп, и вышел из номера, повесив на дверь табличку «НЕ БЕСПОКОИТЬ». Менеджер, похоже, поверил в похмелье его «жены» и без особого сопротивления принял предложение Нурича доверить уборку и смену постельного белья самим жильцам.
  В крошечном магазинчике Нурич купил готовые обеды, шоколадные батончики, растворимый кофе и фрукты второй свежести – все по совершенно смехотворным ценам. Расплатился он деньгами женщины. Еще он купил ежедневные газеты из Грейт-Фолс и Гавра, а также три упаковки по шесть банок пива.
  Вернувшись в мотель, Нурич приготовил для них двоих сытный ленч. Он заставил женщину запить еду двумя банками пива. Сам он пил только молоко. Он позволил ей посидеть еще немного на стуле, пока читал газеты и допивал свой кофе. Нурич не нашел в газетах ничего интересного; его не взволновала даже заметка в «Грейт-Фолс трайбьюн», в которой армейские представители заверяли местных фермеров в том, что проходящие в этой части штата маневры не нанесут ущерба урожаю.
  Весь день Нурич провел за просмотром телевизора. Он вынудил свою пленницу ходить по номеру взад-вперед, а одежду ей не вернул. Он заставил ее допить упаковку пива. Алкоголь сковывал ее движения, но Нурич не давал ей отдохнуть. Он хотел, чтобы к моменту, когда он оставит ее, женщина совершенно лишилась сил. Он не сомневался в том, что страх, спиртное, физическая усталость и полное подавление личности дадут именно такой результат, и очень скоро. Отдыхать он ей позволял только тогда, когда проверял свое оборудование. На это время он связывал ей руки за спиной, надевал на голову наволочку и заставлял стоять на коленях в углу. Проверяя оборудование, он слышал ее сдавленные всхлипы.
  Московское начальство подготовило его достаточно неплохо. Маленький ящичек со светящимися лампочками индикаторов, похоже, работал как надо – по крайней мере, насколько мог судить Нурич. Хорошо, что вся считанная информация записывалась на компакт-кассету, которую он должен был захватить с собой. Это позволяло ему не тащить аппарат в обратный путь. Он просто мог выкинуть его на первой попавшейся свалке, предварительно приведя в действие механизм самоуничтожения с двухминутным таймером. Опять-таки кассета означала, что Нуричу не обязательно быть техническим гением и расшифровывать то, что говорит эта железяка. Ему достаточно передать кассету специалистам.
  Нурич медленно провел рукой по гладкой металлической поверхности. Электрические импульсы, похоже, передались ему и вызвали возбуждение. Все его подозрения и предчувствия насчет важности и подготовки операции никуда не делись, но Нурич заразился лихорадочной энергией ожидания. Возможно, матушка-Россия и выгадает что-то в результате всех этих дурацких игр. А значит, и он выиграет, побьет американцев на их собственном поле. Нурич улыбнулся. Кто знает, к чему вообще приведет эта операция?
  Сумка для транспортировки аппарата могла использоваться и как рюкзак – для этого Нуричу потребовалось всего лишь перестегнуть пару карабинов. Он продел руки в лямки и вскинул аппарат на спину. Тот весил почти шестьдесят фунтов. Устройство было предельно компактным: относительно малые габариты компенсировались большим весом. Нурич находился в идеальной физической форме. Он решил, что убежать с этой штукой на спине далеко не сможет, но вилять, уклоняясь от пуль или наблюдения, – вполне. Он тщательно проверил одежду, карты, запас наличных, поддельные документы и оружие. Все казалось в порядке. Потом накрыл свое оборудование одеялом, развязал пленницу и заставил ее продолжить бесцельную ходьбу.
  Ближе к вечеру Нурич приказал женщине одеться. Она повиновалась без единого слова. Он знал, что она благодарна ему за возможность прикрыть наготу. Когда пленница привела себя в порядок, Нурич вывел ее на улицу, и они погуляли немного рука об руку в крошечном внутреннем дворике мотеля. Краем глаза Нурич видел, что менеджер наблюдает за ними. Продемонстрировав свою спутницу живой и невредимой, Нурич отвел ее обратно в номер, где она продолжила свою ходьбу голышом.
  Вскоре после захода солнца Нурич приготовил обед. Он съел несколько шоколадных батончиков и самый питательный из готовых обедов. Запил это чашкой черного кофе и оставил кофейник на плите, чтобы выпить последнюю чашку перед самым выходом. Он накормил свою голую пленницу, а потом заставил ее быстро выпить оставшиеся десять банок пива. Последние три дались ей с трудом, но всякий раз, как она опускала руку или, казалось, готова была вырубиться, Нурич проводил рукой по ее телу. Она вздрагивала, беззвучно плакала, но пиво допила. Нурич отнес ее на кровать, накрыл ей глаза ватными дисками и зафиксировал их пластырем. Затем снова привязал ее за руки и ноги к углам кровати и накрыл простыней. Кляп Нурич решил не использовать: женщина могла задохнуться. В любом случае вряд ли она проснется до завтрашнего полудня. И в том, что она станет звать на помощь, Нурич тоже сомневался. С завязанными глазами, обнаженная и беспомощная, она не будет иметь ни малейшего представления о том, где она и что с ней. Даже если и догадается, что он ее бросил, страх и алкогольные пары заставят ее молчать, решил Нурич. Он был уверен в том, что ее не найдут до тех пор, пока любопытство менеджера не возьмет верх над осторожностью, а это могло случиться и через двое суток. Столько она вполне продержится. Она расскажет полиции о психе, но никак не о шпионе. Если американцы знают, кто он, ее рассказ ничего к их информации не добавит. Если не знают, то вообще не догадаются о том, что же произошло на самом деле. В общем, он ничем не рисковал, сохраняя ей жизнь.
  Нурич наскоро просмотрел карты, которые и так выучил наизусть, пока репетировал план операции со всеми возможными вариантами действий. Покончив с делами, он взглянул на часы. Девять вечера. Нурич надел маскировочный костюм, а поверх него – обычную одежду. С темным гримом он подождет до тех пор, пока не окажется совсем рядом со стартовой позицией. Он выложил на стол два шоколадных батончика, чтобы съесть их с последней чашкой кофе перед выходом в полночь. Потом лег на свободную кровать, завел на всякий случай будильник, закрыл глаза и постарался выбросить из головы все мысли.
  
  Чу предупредил Шейлу с Малькольмом всего за пять минут до своего приезда. Если он и заметил перемены в их поведении, то виду не подал. Единственное, о чем он беспокоился вслух, – это то, что присутствие в городке двух людей восточной наружности может вызвать подозрения. Малькольм попытался ненавязчиво подогреть эти опасения в надежде на то, что Чу оставит их вдвоем.
  Новость о эскападах Розы взволновала Чу сверх всякой меры. Он ходил по номеру взад-вперед, вслух прикидывая планы действий в чрезвычайных обстоятельствах. Информация о Робинсонах и Кинкейдах его, похоже, тоже заинтриговала. В какой-то момент Малькольму показалось, что эта информация возбудила Чу даже сильнее, чем новости о Розе. Впрочем, понять подлинные чувства Чу оставалось для Малькольма задачей почти непосильной.
  Чу оставил их часа через два. Он не сообщил, куда собирается, но дал понять, что не возвращается в Канаду и будет находиться поблизости. Напоследок он велел связаться с ним по радио тотчас же, как они узнают что-нибудь новое. Что угодно, подчеркнул он.
  – И что будем делать? – спросила Шейла у Малькольма после того, как Чу уехал.
  – А что нам остается? – хмыкнул Малькольм. – Только сидеть и ждать.
  
  Капитан Тедди Роу и его подчиненные провели несколько долгих, двенадцатичасовых дежурств в ожидании. Они ждали в холодные дни и в жаркие, в ветер и в дождь, днем и ночью. Капитан Роу не думал о том, долго ли еще придется ждать. Он выполнял приказ и собирался оставаться здесь до тех пор, пока ловушка не захлопнется – ну или пока их не отзовут. И людей своих он тоже держал начеку, поскольку эта операция была для него очень важна.
  Первые два года своей службы капитан Тедди Роу провел в пятом спецподразделении, базировавшемся в Нячанге, Южный Вьетнам. В те времена спецподразделения вообще, а расквартированные в Юго-Восточной Азии в особенности, подчинялись ЦРУ или, как называли его капитан Роу и его знакомые цэрэушники, Конторе.
  Капитану Роу пришлись по душе бесшабашные дни работы в Конторе, когда он во главе местных наемников устраивал проверки по деревням в рамках «активных контртеррористических рейдов» – под этим термином скрывались примерно такие же налеты, как те, что устраивали вьетконговские террористы… правда, с совершенно противоположными целями. Актровцы, или, как их называли, «актеры», стали фактическими предшественниками гораздо более известной и масштабной операции «Феникс», которой, впрочем, также руководила Контора.
  Однако славным для капитана Роу и Конторы временам пришел конец, когда президент Джонсон расширил в 1965 году американское присутствие во Вьетнаме и высадил там морскую пехоту. С тех пор Конторе пришлось делиться забавами с парнями из Пентагона. Хотя формально капитан Роу числился в армии, все удовольствие от войны куда-то улетучилось, когда за дело взялось его официальное начальство. Впрочем, он успел ухватиться за подвернувшуюся возможность остаться прикомандированным к Конторе – и на протяжении следующих лет ни разу не пожалел об этом выборе. С 1966 года капитан с завидной эффективностью проводил политику Конторы в Латинской Америке, Азии, Африке и даже на Ближнем Востоке. Вплоть до последней операции…
  Начиналась она совершенно заурядно. Одна мелкая, почти незаметная палестинская группировка вдруг начала приобретать популярность, угрожая сорвать арабо-израильское перемирие. Более того, эта популярность начала нарушать и без того хрупкий баланс сил в палестинском движении сопротивления, подрывая авторитет группировок, с которыми привыкло иметь дело ЦРУ. Солидные палестинские группировки явно не знали, как справиться с ситуацией, у израильтян не было на это полномочий – значит, решать проблему приходилось Конторе.
  Задача, поставленная перед Роу, не отличалась сложностью. Всей своей популярностью молодая группировка была обязана харизме своего лидера, под началом которого находилось чуть больше десятка вооруженных людей, что не мешало ему быстро завоевывать сердца сторонников в лагерях беженцев. Роу предстояло решить проблему, взорвав дом руководителя, но так, чтобы это выглядело как следствие неосторожного обращения со взрывчаткой. Подобные штуки случаются довольно часто, так что это не вызвало бы лишних подозрений.
  В одну прекрасную ночь Роу с группой подрывников захватили охраняемый абы как дом руководителя, установили заряды и растворились в ночи. Взрыв получился эффектный, но, как это иногда случается, эффективный не на сто процентов: один из телохранителей выжил и умер в госпитале только спустя четыре дня. К счастью, в сознание он не приходил, поэтому правды от него никто не узнал, но все эти четыре дня и Роу, и его начальство боялись, что он заговорит.
  Этот случай хорошо запомнился Роу, поэтому сейчас он не хотел никаких осечек. Все его подчиненные прошли Вьетнам и уже имели опыт работы на Контору. Роу рассредоточил двадцать четыре группы по три человека в каждой по стратегически важным точкам (как правило, возвышенностям), так что они держали под наблюдением девятнадцать стартовых позиций, которые пожилой джентльмен с Кевином определили наиболее вероятными целями операции русских. Сам капитан Роу с резервной тройкой разместились у той стартовой позиции, на которой погиб Паркинс. Луна была наполовину скрыта тучами, поэтому его подчиненные в камуфляже и в гриме становились практически неразличимыми уже на расстоянии в шесть футов. Они терпеливо всматривались в темноту. В состав каждой группы входил оператор системы ночного наблюдения, датчики которой контролировали все подходы к пусковой шахте. Разработанная для использования в джунглях Юго-Восточной Азии, эта компактная аппаратура засекала живые существа по шуму и выделениям тепла. Увы, аппаратура не умела отличать людей от животных, друзей от врагов. Не один боевой вылет «крепостей» Б-52 повлек за собой уничтожение диких животных или безобидных крестьян, которым не посчастливилось попасть в зону действия этих устройств.
  Капитан Роу не слишком доверял всей этой мудреной электронике, но признавал, что в умелых руках она могла оказаться вполне полезной.
  Капитан был рад, что его дежурство приходится на менее изнурительную ночную смену. Старшим дневной смены приходилось заботиться о том, чтобы его хорошо заметные на полях и холмах подчиненные казались простыми солдатами, проводящими учения. Кроме того, капитан Роу понимал, что реальные события, скорее всего, произойдут ночью. Ему приказали остановить диверсанта, и, видит бог, именно это он и собирался сделать. И никаких больше осечек.
  Каждый из подчиненных капитана Роу имел в своем распоряжении компактную рацию с миниатюрными наушниками, разработанную специально для спецслужб. В операциях такого рода связь имеет решающее значение, но нельзя допустить, чтобы ночная тишина вдруг нарушилась голосами из динамиков, – какая уж тут скрытность. Старшие групп имели помимо наушников еще и миниатюрные микрофоны.
  Сигнал пришел в три ночи.
  – Лис, Лис, вызывает Лиса-четыре, – зажужжала таблетка в ухе у капитана. Его заместитель легонько тронул его за плечо на случай, если капитан вдруг задремал. Вместо ответа капитан похлопал его по тыльной стороне ладони.
  – Лис слушает. Говорите.
  – Датчики засекли движение южнее первой площадки. Визуального контакта пока нет. Прием?
  – Вас понял. Держите меня в курсе. Лис – всем группам, приготовиться.
  Оператор капитана тоже дотронулся до его локтя.
  – И мы его засекли, сэр, – прошептал он. – От Лисы-четыре его отделяет холм, поэтому они не видят.
  – Бинокль, – потребовал Роу.
  Бинокль, подключенный к системе ночного видения, относился к самому ценному из всего его оборудования. Роу медленно осматривал пространство южнее того места, где погиб Паркинс. Свет прожекторов у шахты не позволял ему видеть в том направлении, но это капитана не беспокоило. Ту мертвую зону контролировал Лиса-семь.
  Капитан мог бы и не заметить нарушителя между комками земли, шарами перекати-поля и камнями, если бы тот не пошевелился как раз тогда, когда Роу с биноклем повернулся в его сторону. Капитан подкрутил резкость и присмотрелся. Он разглядел руку, потом какое-то устройство. Неизвестный снова пошевелился, и Роу увидел его целиком. Даже искаженные в инфракрасной подсветке цвета позволили Роу заметить, что человек отдет в камуфляж. Он посмотрел еще и передал бинокль заместителю. Включая микрофон, он улыбался.
  – Лис – всем группам. Подтверждаю присутствие неприятеля в ста ярдах южнее первой площадки. Он на восточном склоне холма, ярдах в двадцати от овражка. Лисы семь, восемь и девять, отрежьте ему пути отступления. Лисы три и десять, блокируйте его с западного фланга; Лисы одиннадцать и четыре – с восточного. Лиса-четырнадцать, займите позицию с севера от площадки. Не попадайте на освещенные места, чтобы он вас не увидел. Блокируйте ему отход в том направлении. Я с Лисой-пять. Моя группа обходит площадку с запада, Лиса-пять – с востока. Лиса-два, оставайтесь на месте и координируйте действия групп. Расчетное время действий – через две минуты. Ждите моего сигнала. Действуйте.
  Нурич спрятал машину за кучей гравия, оставленной дорожниками у пересечения местной дороги с шоссе номер два. Он решил, что в полтретьего ночи может не опасаться угона. Потом снял верхнюю одежду, оставшись в камуфляже, выкрасил лицо черным, натянул перчатки защитного цвета, в последний раз проверил оборудование и двинулся в направлении стартовой позиции, до которой оставалось всего две мили. Последние три четверти мили он одолел преимущественно ползком, используя все доступные естественные укрытия. Советские эксперты не пришли к единому мнению насчет радиуса действия телевизионных систем наблюдения у пусковой шахты, а светиться на контрольных экранах Нурич не хотел.
  По словам начальства, для нормального считывания информации ему достаточно подобраться к шахте на четверть мили, но при этом чем ближе удастся подойти, тем точнее будут результаты. Он прополз еще сотню ярдов и только тогда включил аппарат. Спустя пять минут мигнула красная лампочка, означавшая конец записи. Нурич сунул устройство в рюкзак и пополз назад тем же путем, которым попал сюда.
  Он прополз не больше двадцати футов, когда они осветили его лучом мощного фонаря. Яркий свет на мгновение ослепил его. Но прежде, чем они успели выкрикнуть: «Стой! Встать, руки вверх!» – Нурич выхватил свой револьвер сорок пятого калибра, скинул одну из лямок рюкзака, перекатился влево и дважды нажал на курок. Русские хорошо готовят своих агентов. Вторая пуля разбила стекло и разнесла лампу, погасив фонарь навсегда. Продолжая движение, тяжелая пуля пронзила рефлектор, тонкий стальной корпус и ударила в руку солдата, забывшего, что фонарь нужно держать в стороне от себя.
  Полученный капитаном Роу приказ требовал приложить максимум усилий к тому, чтобы захватить диверсанта живым. Он не давал команду открыть огонь даже после того, как тот ранил одного из солдат. Роу снова велел злоумышленнику сдаваться.
  Нурич так и не понял, что попал в засаду. Он решил, что на него случайно напоролся обычный патруль. Он знал, что ранил одного, и сомневался, чтобы в состав патруля входило больше трех человек. Нурич понимал, что остальных тоже нужно убить, пока те не вызвали по радио подкрепление. Он сбросил вторую лямку, освободившись от аппарата, щелкнул тумблером таймера системы самоуничтожения и откатился прочь от рюкзака – все прежде, чем капитан Роу успел выкрикнуть второе предупреждение.
  Еще одна ложь, которую скормили Нуричу шефы из КГБ, касалась системы самоуничтожения аппарата. По их заверениям, таймер настроен на двухминутную задержку – время, вполне достаточное для того, чтобы включить таймер, убедиться в том, что отсчет пошел, и убраться на безопасное расстояние. На самом деле таймер давал задержку всего в десять секунд, годных лишь на то, чтобы отменить взрыв, если тумблером щелкнули по ошибке. После включения таймера машина начинала издавать характерное жужжание, и техники сказали Нуричу, что он еще может отключить взрывное устройство, если перекинет тумблер в безопасное положение не позже чем через двадцать секунд после этого. На самом деле данное время составляло всего семь секунд. Все это замечательно служило целям Рыжова. Если уж ситуация потребует уничтожения машины, то нет повода сохранять жизнь и самому Нуричу. Такие «несчастные случаи» имели место и в прошлом, а тело лишь привлекло бы внимание американцев и подтвердило версию шпионажа.
  Впрочем, Нурич не ждал и десяти секунд. Он находился на расстоянии в двенадцать футов, когда взрыв разметал маленький аппарат, сделав его реконструкцию невозможной даже для изощренных американских техников.
  Взрыв отшвырнул Нурича еще дальше. Несколько осколков корпуса оцарапали ему ногу, но серьезных ранений он благополучно избежал.
  Капитана Роу взрыв застал врасплох. Источника его он не знал, однако предположил, что враг взорвал нечто вроде ручной гранаты. Из этого следовало, что противник хорошо вооружен, решительно настроен и очень опасен. Еще из этого следовало, что капитан Роу освобождается от необходимости ограничивать себя в средствах нейтрализации диверсанта. Не без некоторого удовлетворения он отдал своей группе приказ открыть огонь.
  Пуля, выпущенная из автоматической винтовки М16, разворачивает даже металлический ящик для патронов. Очереди из трех М16, которыми была вооружена группа капитана Роу, нанесли Нуричу гораздо больший ущерб. Агент-патриот умер прежде, чем успел осознать свою ошибку.
  Роу всмотрелся в тело, лежавшее перед ним на земле. Свет ручных фонарей придавал всему зрелищу оттенок нереальности.
  – У вас не было выбора, сэр, – постарался утешить капитана его заместитель, боявшийся, что тот расстроился, упустив возможность взять противника живым. – Оставалось только стрелять.
  Капитан Роу удивленно покосился на заместителя, потом жестом попросил сержанта-связиста дать ему микрофон. И прежде, чем сообщить новости на авиабазу Мальмстрем, он снова повернулся к заместителю.
  – Разумеется, лейтенант. Сам знаю.
  Он так и не понял, что огорчило его заместителя в ту ночь. В конце концов, западня сработала.
  Глава 17
  – Здесь играют в шахматы! Весь этот мир – шахматы (если только, конечно, это можно назвать миром)! Это одна большая-пребольшая партия. Ой, как интересно! И как бы мне хотелось, чтобы меня приняли в эту игру! Я даже согласна быть Пешкой, только бы взяли… Хотя, конечно, больше всего мне бы хотелось быть Королевой!
  В субботу утром телефон разбудил Малькольма в четверть восьмого. Звонок застал его врасплох, и он сшиб очки с тумбочки, пытаясь снять трубку на ощупь. Он выругался, поднял очки и взял-таки трубку.
  – Кондор? – раздался знакомый голос.
  – Да, – отозвался Малькольм и оглянулся через плечо. Шейла лежала рядом с ним на спине. Он коснулся рукой ее волос. Она повернула голову, прижавшись к его руке щекой. Малькольм отодвинул трубку от уха, чтобы она слышала разговор.
  – Доброе утро, это Карл. Сегодня рано утром предотвращена советская операция против нашей ракетной шахты. Роза убит. Все, что осталось завершить, – это ваше исследование. Заканчивайте его в понедельник, уезжайте из города, сдавайте джип на базу. Там вас будут ожидать документы на вылет.
  – Ясно, – сказал Малькольм, когда Карл замолчал.
  – Мне поручено передать вам, что вашей работой довольны. При том, что никаких конкретных результатов не получено, вы играли в операции существенную роль.
  Малькольм не ответил, чем изрядно разозлил Карла.
  – Кстати, – не без явного ехидства продолжил тот, – примерно час назад пришел ответ на ваш запрос насчет тех людей. Судя по всему, вы дали нам неверную информацию: соответствующие ведомства в местах, откуда они, по вашим словам, приехали, не нашли о них никаких записей. Вообще никаких.
  Малькольм тщательно обдумал ответ.
  – Извините, похоже, я ошибся, – только и сказал он.
  – Пфф. Можете не звонить больше до возвращения на Мальмстрем. Операция фактически завершена.
  Малькольм медленно положил трубку и повернулся к Шейле. Она, избегая его взгляда, уставилась в потолок.
  – Слышала? – спросил он.
  Она медленно кивнула.
  – Мне кажется, Карл ошибается, – задумчиво произнес Малькольм. – Тут что-то кроется, но прежде, чем мы начнем действовать, тебе лучше связаться с Чу. Ему это хотелось бы знать, и он нужен мне, чтобы проверить кое-какие идеи.
  Шейла неторопливо покачала головой.
  Малькольм нахмурился.
  – Почему нет? – Он перекатился по кровати и осторожно коснулся ее щеки свободной рукой. – Нам ведь все равно придется рано или поздно ему позвонить, и ты это знаешь.
  По его ладони скатилась слезинка. Шейла обхватила Малькольма руками и потянула вниз.
  – Позже, – прошептала она. – Лучше позже. Пара часов ничего не изменит, а если мы вызовем его сейчас, будет поздно для всего остального. Я свяжусь с ним потом. А сейчас обними меня. Обними.
  
  – И они вам больше ничего не прислали? – спросил Чу, расхаживая по комнате. – Про этого человека – ничего? – Чу похлопал рукой по бледной фотографии Розы, которую пожилой джентльмен прислал четыре дня назад.
  – Ничего больше. Если не считать того, что они нашли… или, точнее, не нашли насчет Робинсонов и Кинкейдов.
  Они связались с Чу вскоре после одиннадцати. Он приехал к ним в мотель в начале первого. Учитывая этот интервал времени, Малькольм представления не имел, где тот находился. Чу мог жить в мотеле на другом конце Шелби и специально выждать час, прежде чем подъехать к ним, а мог оставаться в каком-нибудь городке милях в двадцати отсюда.
  Чу хмуро покосился на фото и бросил его обратно на кровать.
  – Мне все еще кажется, что он слишком молод для Крумина. И потом, операции вроде этой совсем не в его стиле.
  – А какой стиль у Крумина? – спросил Малькольм. – И что, по-вашему, он здесь делает? Каким образом все это связано с Робинсонами, Кинкейдами и человеком, убитым сегодня ночью?
  Чу улыбнулся Малькольму:
  – О, мой нетерпеливый друг. Столь порывистый, столь агрессивный. Кажется, вы мне нравились гораздо больше прежде, когда знали свое место.
  – Все меняется.
  – Разумеется, – согласился Чу. – Все меняется. Думаю, я могу ответить на большую часть ваших вопросов. Но не буду – по крайней мере, пока. Нам нужна еще одна небольшая проверка, прежде чем я буду готов вам все рассказать и прежде, чем мы будем готовы действовать. Возможно, я ошибаюсь, возможно, нам не стоит столько ждать, но не думаю. Не думаю.
  – Я думаю…
  – Не надо! – перебил его Чу. – Не думайте, не формулируйте свою точку зрения, не играйте в логику. Вы пока еще недостаточно созрели, чтобы справиться с этим.
  – О чем это вы?
  – Об умении скрывать эмоции… точнее, об отсутствии этого умения. Вы не привыкли жить в мире двойной и тройной лжи. Пока не привыкли. Не сомневаюсь, ваше начальство сообщает вам так мало, потому что понимает: вы действуете лучше, когда не до конца осознаете, что происходит. Вы из тех людей, которым знание во вред. Так что не пытайтесь этим знанием злоупотреблять.
  – И что нам тогда делать? – поинтересовался Малькольм, помолчав.
  – Сегодня? Ничего. – Чу встал и направился к двери. – Мне кажется, на сегодня событий и так более чем достаточно. Подождем, пока буря немного уляжется. Завтра у нас славное, приятное весеннее воскресенье. Вот завтра и будем действовать. Что касается сегодняшнего дня… я возвращаюсь в Канаду. Мне нужно уладить пару дел и забрать несколько вещей. Я скоро вернусь. Возможно, мы увидимся через час, возможно – завтра.
  Вам же двоим я бы посоветовал продолжать ждать. Отдыхайте, развлекайтесь. После всех этих дней и ночей вы, похоже, достаточно для этого сдружились. Кстати, Малькольм, должен вас поздравить. Вы просто замечательно держались в данных обстоятельствах. И вам даже удалось приручить мою замечательную помощницу, хотя, надеюсь, не слишком сильно. Мне бы не хотелось, чтобы она забыла из-за вас о своем долге. Но да, она тоже может воспользоваться данной паузой. Осмелюсь предположить, что она найдет эту интерлюдию приятным отдыхом от игр, в которые ей приходится играть с тем тупым типом с авиабазы. Свяжитесь со мной, если что-нибудь узнаете. И не удаляйтесь от этой спальни надолго. Когда я вернусь, мне нужно будет быстро вас найти.
  Малькольм запер дверь за Чу и постоял, глядя на окрашенное деревянное полотно и слушая затихающее эхо его шагов.
  – Он все знает, – севшим голосом произнесла Шейла. – Все про нас знает.
  
  Старый я стал, подумал Серов, вставая с кушетки к телефону. Было время, я срывал трубку прежде, чем аппарат успевал прозвонить дважды. Теперь меня мутит, когда я открываю глаза, жду первого звонка, чтобы собраться с силами, и еще два звонка, чтобы дотащиться до аппарата. Считая тот звонок, от которого я просыпаюсь, выходит четыре звонка. Да, думал он, снимая трубку в самом начале пятого звонка, я стар.
  – Серов. – По крайней мере, подумал начальник отдела, голос у меня еще не старый.
  – Товарищ Серов, – произнес голос в трубке, – боюсь, у меня для вас плохие новости.
  У Серова сжалось сердце. Само собой, это был Рыжов.
  – Да, товарищ полковник?
  – Так вот, – продолжал Рыжов с напускной мрачностью. – Как вам известно, один из наших отделов завербовал высокопоставленного чиновника из ФБР. К его услугам прибегают редко, а сам он выходит на связь лишь в случае крайней необходимости. Час назад он сообщил, что американские спецслужбы убили советского агента, сорвав его операцию вблизи пусковой шахты американской стратегической ракеты в северной части штата Монтана. Советский агент имел при себе устройство, которое, к несчастью для американцев, успел уничтожить прежде, чем его застрелили. Фэбээровцы задержали также двух американских граждан, якобы оказывавших помощь этому агенту; третий американец был убит в перестрелке с чикагской полицией. Наш информатор в ФБР сообщает, что его начальство весьма довольно тем, что им удалось ликвидировать еще одну советскую шпионскую сеть. Предстоит уладить ряд вопросов политического характера – например, предать ли все это огласке в виде открытого расследования или оставить в тайне, но американцы просто в восторге от своего успеха.
  Сердце у Серова подпрыгнуло от радости. Ему захотелось кричать от счастья, но он не знал, одобрит ли Рыжов такое открытое проявление эмоций, не говоря уже о том, кто, возможно, подслушивает их разговор. Вместо этого Серов решил поддержать сарказм Рыжова:
  – Действительно, как жаль, что мы потерпели неудачу.
  – Да, да, жаль. Надеюсь, вы проследите за тем, чтобы из этого были сделаны надлежащие выводы?
  – Конечно, конечно.
  – Я уже сообщил обо всем Крумину. И еще, Серов…
  – Да, товарищ полковник? – немного беспокойно пробормотал тот.
  – Я не забуду отличную работу, которую вы провели в этой связи. И не только я.
  – Спасибо, товарищ полковник. Я выполнял свой долг.
  – Хорошо выполняли. – В трубке послышались гудки.
  Серов опустил трубку на рычаг, закрыл глаза и позволил себе с облегчением перевести дух. Все позади, подумал он. Ну, осталось, правда, организовать дозированные утечки информации для двойных агентов. Еще несколько часов, и я наконец смогу пойти домой. Он еще раз вздохнул и снял трубку.
  
  – Какой-то вид у вас не слишком довольный, сэр, – заметил Кевин. Его глаза покраснели от недосыпа, но все равно от него не укрылись мелкие нюансы в поведении пожилого джентльмена. – Я понимаю, было бы куда приятнее взять русского и его машинку невредимыми, но мы, по крайней мере, его остановили.
  – Да, – сокрушенно вздохнул пожилой джентльмен. – По крайней мере, так. – Он поставил чашку с кофе на стол и с отвращением уставился на тарелку с недоеденной яичницей. Он вообще терпеть не мог завтракать по утрам в субботу на работе.
  Кевин не нашелся с ответом. Он прилетел из Монтаны поздно вечером в пятницу на военно-транспортном самолете, уладив перед этим всякие формальности на авиабазе. Этим же самолетом в Вашингтон прилетели труп русского и обломки аппарата. И то и другое подвергалось сейчас интенсивному обследованию экспертами в Лэнгли. Предварительные результаты оказались весьма любопытными: отпечатков пальцев русского не обнаружилось ни в одном архиве спецслужб, да и в каталоге известных и подозреваемых советских агентов похожих на него фотографий не нашлось. Правда, патологоанатом ЦРУ, имевший доступ к части документов по этому делу, наклеил на стол с бренными останками советского агента табличку с надписью «Крумин (кодовая кличка Роза)».
  – Что-то в этом деле не дает мне покоя, – признался наконец пожилой джентльмен. – Что-то, чего я никак не могу уловить. Мы ведь очень редко получаем все, что нам нужно или хотелось бы знать. В этой истории мы получили гораздо больше, чем в большинстве похожих случаев. Но здесь что-то не так.
  – Я могу еще что-нибудь сделать? – поспешно спросил Кевин, оглядываясь по сторонам. Он был уверен, что за приоткрытой дверью их подслушивает Карл.
  – Нет, мой мальчик, – заверил его пожилой джентльмен. – Ничего. Ты проделал замечательную работу, просто замечательную. Как только вернется Кондор, ты сможешь с ним побеседовать, а потом тебе стоит недельку отдохнуть. А мы с доктором Лофтсом примем Кондора к себе под крылышко и посмотрим, нельзя ли его еще немного подшлифовать. Пока что операция для него выдалась приятной, несложной и к тому же совсем не опасной. Подобный опыт должен был ему понравиться. А с учетом того, что мы получили в результате этого небольшого дельца, вся картина смотрится не такой уж и мрачной. Даже, пожалуй, вполне себе светлой.
  
  Малькольм дернул ручной тормоз и откинулся на спинку сиденья, положив руки на руль. Благодаря яркому солнечному свету, тому, что машина, стоявшая в гараже, не подвергалась воздействию атмосферных осадков, Малькольм видел на блестящей крышке капота отражение домиков Уайтлэша.
  – Красивое воскресенье, – сообщил Чу, когда разбудил их рано утром. – Тихое, мирное, красивое. Идеальный день для отдыха после кризиса. Разве можно найти день удачнее для того, чтобы побездельничать? А, Малькольм? Удачнее для того, чтобы Кондор улетел?
  Малькольм медленно выбрался из джипа и подошел к стоявшей позади него машине. Шейла опустила стекло, и он нагнулся к ней. При этом он встал так, чтобы из расположенного за его спиной дома их не было видно.
  – Осторожнее, пожалуйста, – сказала ему Шейла. – Делай все так, как говорил Чу. Опасность тебе грозить не должна. Если все же начнутся неприятности, помни, мы рядом. Если ты не вернешься на дорогу спустя тридцать минут, мы начинаем действовать. Поэтому, если что-то пойдет не так, просто потяни тридцать минут.
  Малькольм улыбнулся:
  – Я увижу тебя раньше чем через полчаса.
  Он повернулся и зашагал к крыльцу дома Робинсонов. За его спиной Шейла развернула машину и уехала.
  – Надо же, мистер Малькольм, – удивилась бабуля Стоу, отворив дверь и провожая Малькольма на кухню. – Какой приятный сюрприз! Мы не поняли точно, кто это к нам, когда вы да та леди подъехали. Вот уж не ждали мы гостей нынче, но вас-то всегда рады видеть.
  – Спасибо, – улыбнулся Малькольм. Он прошел через гостиную на кухню и сел на стул, услужливо подвинутый ему Фрэн Робинсон. Озадаченная улыбка на ее лице немного портила образ радушной хозяюшки.
  – А что, дома никого больше нет? – поинтересовался Малькольм как мог любезнее.
  Фрэн Робинсон быстро покосилась на мать, прежде чем ответить.
  – Нет, все тут. Пит работает в амбаре. Муж мой, Нил, наверху лежит. Он неважно себя чувствует. А его шурин, Дэйв, – ну, вы помните, Дэйв Ливингстон, он у нас гостил, когда вы в прошлый раз были… с анкетами вашими – так вот, он тоже… ох, Дэйв! Я и не слышала, как ты спустился.
  Дэйв Ливингстон стоял в дверях, которые вели из кухни в гостиную. Он улыбался, но как-то странно: эта улыбка будто бы добавила ему возраста. Теперь на приветствие Фрэн отвечал мужчина средних лет.
  – Я вообще тихий. Нил ничего. Он снова уснул. Как дела, Малькольм? – спросил Ливингстон, пересек кухню и сел за стол напротив Малькольма. – Не думал, что мы так скоро с вами увидимся. Уж не забыли ли вы нам задать какие-то вопросы из анкеты?
  – Дэйв, дорогуша, – сладким голосом перебила его бабуля Стоу. – Ты заметил, мистер Малькольм нынче приехал не один? Он на своей машине, а за ним, на другой, славная такая девушка. Правда, она почти сразу уехала, но не прежде, чем – я собственными глазами видела – мистер Малькольм с ней полюбезничал.
  Малькольм беззлобно улыбнулся. Чисто проделано, подумал он. Что ж, это лучше сразу прояснить.
  – Это моя старая знакомая. Она хотела пойти со мной, но я ее отговорил… Я ненадолго, вот мы и условились встретиться через… через несколько минут. Она огорчится, если я опоздаю.
  – Еще бы, – задумчиво отозвался Дэйв. Его улыбка слегка изменилась. Он словно снова помолодел, но Малькольму не очень понравилось то, что это могло означать.
  – Кстати, – продолжал Малькольм, следуя совету Чу заложить бомбу и уходить, – я к вам вернулся, можно сказать, по делу.
  – Правда? – все так же задумчиво спросил Дэйв. – Это связано с вашим опросом?
  – Официально опрос завершен, – ответил Малькольм. Держи его взгляд, подумал он. – Но есть несколько деталей, которые показались мне интересными, просто захватывающими.
  – Возможно, я мог бы вам помочь, – произнес Ливингстон тоном, приглашающим к разговору.
  – Я так и надеялся, что сможете, – обрадовался Малькольм. – Больше всего меня заинтересовала история, а я, знаете ли, большой любитель истории. Жаль, здесь нет Нила, потому что эту идею я почерпнул у него.
  Малькольм заметил, как Фрэн и бабуля Стоу обменялись быстрыми вопросительными взглядами. Ливингстон по-прежнему пристально смотрел на Малькольма. Тот продолжал:
  – У меня сложилось впечатление, что исследованию не хватает, так сказать, исторической глубины. Мы смотрим на него в основном в связи с тем, что происходит вокруг. Скоротечность событий заслоняет от нас суть эпохи, в которой они имеют место быть. Мы смотрим на то, какие вы сегодня, но игнорируем то, какими вы были вчера или позавчера. На мой взгляд, это неправильно. Особенно в случае вашей семьи. Меня так заворожил рассказ Нила о временах освоения Запада – и, знаете, чем больше я думал об исторической перспективе, тем чаще вспоминал этот его рассказ. А в пятницу – совершенно случайно, ведь исследование закончилось вчера – я наткнулся на несколько заметок в старой газетной подшивке, в библиотеке.
  Увы, подшивка ограничивалась послевоенными номерами. Но я все же полистал – и отыскал статью о вас, Робинсонах! Мне кажется, это просто потрясающе: найти вас на черно-белом фото! Однако статья меня разочаровала. В прошлый мой визит Нил рассказывал о вашей семье в дни освоения Запада, о том, как ваши предки пришли сюда из Пенсильвании и основали эту самую ферму. А в статье написано, что вы купили ферму у других. Это так меня заинтересовало, что я решил заглянуть к вам и посмотреть, не удовлетворите ли вы мое любопытство до моего завтрашнего отъезда в Вашингтон.
  В кухне воцарилась настороженная тишина. Малькольму очень хотелось посмотреть на лица женщин, но он не осмеливался отвести взгляд от Ливингстона. Тот же спокойно смотрел на него.
  Первой тишину нарушила бабуля Стоу:
  – Ох уж этот Нил со своими шуточками! Да он… он же вас разыгрывал, Нил-то. Задержись вы подольше, он бы вас до смерти заболтал сказками о том, какими были Робинсоны великими ковбоями. Никакого сладу с ним нет. А правда в том, – продолжала она, – что мы переехали сюда в пятидесятых, но это было так давно, что мы привыкли считать Уэйтлэш родным домом. Прежде-то мы в Пенсильвании жили. Если подумать, из нашей семьи мы одни снялись и уехали оттуда. А там-то уже и не припомню, с каких времен жили.
  Малькольм перевел взгляд на пожилую даму. Она стояла с намотанным на руку кухонным полотенцем.
  – Знаете, – произнес он с облегчением (во всяком случае, надеясь, что это именно так прозвучало), – я так и думал, что это объяснится просто, обычной небылицей.
  Фрэн Робинсон немного нервно рассмеялась.
  – Не хотите задержаться, пообедать с нами? – вежливо предложил Ливингстон. – Уверен, Нилу к этому времени полегчает и он сможет рассказать вам целую уйму всяких историй.
  – Да нет, спасибо, – так же вежливо ответил Малькольм, поднялся и направился к двери. – Мне уже пора, подруга ждет. – Дойдя до двери, он оглянулся на неподвижно стоявших Робинсонов. – На случай, если больше не увидимся, до свидания и спасибо за помощь. Нет, правда, вы мне очень помогли.
  Ливингстон встал только после того, как захлопнулась входная дверь. Он машинально взял со стола чашку кофе, которую Фрэн Робинсон налила Малькольму и которую тот проигнорировал. Дэйв подошел к раковине и, глядя вслед удалявшемуся автомобилю Малькольма, вылил в нее остывший кофе. Когда джип скрылся за поворотом, Ливингстон повернулся к молчавшим женщинам. На его лице играла легкая улыбка. Улыбка превратилась в оскал, он размахнулся и яростно швырнул чашку о стену. Чашка разбилась, оставив на стене вмятину.
  
  Малькольм посмотрел на часы: девять минут первого. Ночной воздух все еще хранил дневное тепло. Хорошо, что я не надел свитер под куртку, подумал он. Он понимал, что поздно жалеть о том, что оказался здесь, поэтому постарался ободрить себя, выискивая в сложившейся ситуации положительные стороны.
  Малькольм лежал на крыше лицом вверх. Все небо над ним заполонили звезды. Он не помнил, чтобы прежде ему доводилось видеть их так много, таких ярких, – по крайней мере, со времен детства. Малькольм повернул голову в ту сторону, где лежал Чу. Скоро надо будет сменить китайца. Мелькнула мысль о том, чтобы сбросить того с крыши в темноту. Идея грела, но Малькольм прекрасно понимал, кто полетит с высоты четырех с половиной этажей на тротуар, если у него хватит глупости попробовать. И потом для таких штук было уже поздно.
  Они находились на крыше здания суда и с этой высокой точки видели почти весь город. Слева от них на этой стороне улицы виднелась библиотека, а на вершине холма справа, сразу за стоянкой у суда, располагался большой заброшенный дом. Мотель, в котором жил Малькольм, находился прямо напротив них и можно было без труда разглядеть лестницу, которая вела ко входу в корпус.
  Малькольм с Чу проникли в здание суда почти сразу же по возвращении в Шелби. В воскресенье здание стояло запертым. Чу довольно быстро справился с замком на входной двери, а потом и с висячим замком люка, ведущего на крышу. Малькольм догадался, что он заранее все здесь разведал. Это было вполне в его духе. Чу вообще старался не оставлять места случайностям. Малькольм с тревогой подумал о Шейле, но тут же напомнил себе, что беспокоиться за нее глупо – ей в ее наблюдательной точке, в сарае за мотелем, скорее всего, ничего не угрожает.
  Малькольм встретился с Шейлой и Чу на шоссе спустя пять минут после его отъезда от Робинсонов. Они доехали до западного пригорода Шелби, оставили там машину и пешком вернулись в мотель. По дороге Чу наставлял Малькольма:
  – Разумеется, существует множество вероятностей. В то же время совершенно очевидно одно: что-то не так с Робинсонами и, возможно, с Кинкейдами. Учитывая другую известную нам информацию, логично заключить, что здесь каким-то образом замешан наш приятель Крумин. Я думаю, этот Ливингстон, шурин, который время от времени их навещает, и есть неуловимый Крумин.
  Я могу лишь предполагать, но мне кажется, все это – и советский агент, убитый на стартовой позиции, и все остальное – связано с Круминым, но не напрямую, а косвенно. Так или иначе, гибель русского определенно застраховала наших друзей из Уайтлэша от излишнего внимания американских спецслужб. Разве не интересно, как все обернулось?
  – И что? – спросил Малькольм. – Допустим, Ливингстон – это Крумин. И что с этого? Я не настолько глуп, чтобы думать, будто вы позволите мне позвонить своим.
  – Совершенно верно, – безмятежно подтвердил Чу. – По крайней мере, не сейчас. Крумин будет ваш с потрохами, но только после того, как с ним побеседую я.
  – И когда это случится?
  – Вы забегаете вперед паровоза, мой друг. Что, если история Робинсонов – правда? Лично я в этом сомневаюсь, но наверняка мы тоже не знаем. Ладно, допустим, что Ливингстон – это Крумин. Что он делает здесь? Почему Робинсоны ему помогают? Участвуют ли в этом Кинкейды? Прежде чем действовать против Крумина, нам нужно узнать побольше, иначе он оттяпает нам руку при малейшем к нему прикосновении. Мы могли бы узнать все быстро и без труда, рискни я использовать для этого ресурсы вашего начальства. Но я не осмелюсь так поступить. Вашим руководством слишком сложно манипулировать. Нет, нам придется полагаться лишь на собственные силы да еще на помощь нашего подозреваемого, мистера Крумина.
  Я посылал вас сегодня к ним с этими специфическими вопросами не только для того, чтобы получить в ответ их состряпанную на скорую руку ложь. Я хотел расшевелить их. Крумин и раньше знал, что вы агент. Он был бы дураком, если бы этого не понял, а он не дурак. Я также уверен в том, что ему известно о смерти того русского. У него всегда хорошо налажена связь с начальством. Не сомневаюсь, что в доме у Робинсонов спрятана рация с возможностью передачи и приема шифровок. А если нет, в любом фермерском хозяйстве имеется телефон, связывающий его с местом, где эта рация есть. Ваш второй визит дал ему знать, что у него не все в порядке с легендой. И это ставит его перед сложным выбором.
  Первым делом, предположив худшее, он подумает об исчезновении. Но потом придет к выводу, что этот план лишен смысла. Если бы вы, американцы, хотели захватить его, вас бы не послали его дразнить. Крумин поймет, что если вы за ним следите и он сбежит, то тем самым подтвердит ваши подозрения.
  Но может ли он остаться, ничего не предпринимая? Нет, наверняка нет. Вы слишком для него опасны. Вы явно очень подозрительны: из-за этого Крумин осмелился задержать вас на ферме, ведь слова о том, что вы спешите на свидание, продемонстрировали ваше недоверие. Возможно, у вас пока ничего на него нет, и вы сами намекнули, что еще не поделились с начальством своими подозрениями, но он вынужден исходить из того, что вы продолжите расследование.
  Хуже того, ваш второй визит в некотором отношении очень непрофессионален, даже глуп. Ваша фраза о том, что исследование закрыто, но вам все равно любопытно, просто нелепа. Агенты так не поступают, никакое настоящее расследование не закрывается, если главного следователя продолжает снедать любопытство. Другими словами, то, что вы сделали, абсурдно, непрофессионально и просто безумно. Крумин не сможет подобрать этому разумного, логического объяснения.
  И главное – операция, которую он проводит. Судя по всему, тому, что мы видим, а еще по тому, что мне известно о его работе, Крумин и его начальство считают ее чрезвычайно важной. Он не может бросить ее из-за такой неявной, хотя и реальной угрозы. Чтобы получить ответы на свои вопросы и принять решение, ему нужно что-то посущественнее.
  – И это «что-то посущественнее» – я? – устало уточнил Малькольм.
  – Совершенно верно, – улыбнулся Чу. – Ему необходимо узнать о вас все, что только возможно. Вероятно, какая-то информация на вас у него имеется, но ваш сегодняшний поступок должен заставить его действовать. Он выйдет из тени и станет искать вас. И то, как и когда он это проделает, позволит нам получить нужную информацию и об остальных.
  План Чу не отличался особой сложностью. Они оставили машину Малькольма на другом конце города с целью подтвердить версию, озвученную Малькольмом администратору в мотеле: уезжает, конкретных планов и направления пока нет, вернется поздно. Шейла передала примерно то же самое, только по телефону из «своего» номера. Со своего наблюдательного пункта на крыше здания суда Малькольм и Чу следили за остекленным входом в мотель.
  – У них несколько вариантов действий, – объяснял Чу. – Похитить вас – примерно так, как это сделали мы. Обыскать номер, пока вас нет. Ну или просто убить, если вас сочтут слишком серьезной угрозой, чтобы с этим шутить.
  Малькольм воздержался от ответа.
  – Малькольм! – шепотом позвал Чу. – Смотрите, вон там!
  По улице мимо мотеля медленно проехал пикап. Он спустился с холма и скрылся в темноте справа. Откуда-то с той стороны донесся слабеющий рык мотора.
  – Уже второй раз проезжает, – пояснил Чу и заговорил по рации с Шейлой.
  Она вышла на связь меньше чем через две минуты.
  – Они развернулись и возвращаются.
  Пикап проехал мимо, медленнее, чем в прошлый раз. Малькольм вроде бы разглядел в кабине две фигуры, всматривающиеся в темный фасад мотеля. Ночной дежурный ушел домой в полночь, так что в главном корпусе никого не было.
  Чу не предложил бинокль, а просить Малькольму не хотелось. Они прислушивались к шуму мотора пикапа, когда тот взобрался на холм и скрылся из виду. На некоторое время рокот мотора изменил тональность, потом вдруг стих.
  Спустя пару минут Малькольм даже без бинокля узнал двух мужчин. Мэтт Кинкейд и Питер Робинсон, племянник, спустились с холма и вошли в холл мотеля. Питер ненадолго зашел за стойку, потом присоединился к соседу. Они поднялись по ступенькам и направились к номеру Малькольма.
  – Пошли! – скомандовал Чу. – У нас мало времени.
  Малькольм дважды оступился, пока они бегом спускались по лестнице с чердака, но оба раза ухитрился не упасть. Чу без малейших усилий бежал впереди. У двери они задержались, чтобы связаться по рации с Шейлой и удостовериться, что улица пуста.
  Когда они нашли пикап, Малькольм, как уговорились, взял пистолет на изготовку и встал у Чу за спиной, прикрывая его. Пикап оказался пуст. Чу осторожно подошел к нему, проверил, не прячется ли кто в засаде, и сунул маленький радиопередатчик под водительское кресло, нажав предварительно на кнопку «передача». Потом бесшумно прикрыл водительскую дверцу и спрятался в подворотне в двадцати ярдах от пикапа. Малькольм укрылся за мусорными баками примерно на таком же расстоянии от машины, только сзади.
  Минут через пятнадцать послышались шаги. Еще через несколько секунд дверца пикапа негромко отворилась и закрылась. Малькольм знал, что Чу слышит все, о чем говорят двое в кабине. Пистолетная рукоятка в его руке стала скользкой от пота.
  И тут раздались два резких хлопка – с интервалом меньше чем в две секунды. Малькольм вывернулся из-за своих баков, нацелив пистолет в сторону пикапа. Он уже слышал такие хлопки – когда Чу убил гофера. Сам Чу стоял у пикапа с водительской стороны и взмахом руки подзывал к себе Малькольма.
  – У меня не было другого выхода, – шепотом объяснил он. – Я хотел захватить их живыми, но когда приблизился к пикапу, пассажир подался вперед и отчетливо произнес: «А ведь девка-то тоже китаянка!» У меня не оставалось выбора. Хорошо, что водитель сидел с опущенным стеклом, так что я убрал обоих, не разбив окон.
  В кабину Малькольм старался не заглядывать.
  – Все как я и ожидал. Вы ведь заметили, что у них в машине рация? Здесь у многих такие есть, а уж для них, без сомнения, это просто незаменимая штука. Я слышал, как они вызывали базу. Сказали, что вас не нашли и ничего интересного в вашем номере – тоже. Им велели не выходить на связь, пока они не найдут что-либо определенное. Вообще-то, – добавил Чу, – для нас вряд ли могло сложиться удачнее. Теперь сходите за своим джипом и ждите нас здесь. С Шейлой я уже связался.
  Когда Малькольм вернулся, Чу с Шейлой уже спрятали тела под брезентом в кузове пикапа. Девушка ничего не сказала Малькольму. Чу скомандовал ему подвезти их до китайской машины. Потом они – Шейла за рулем седана, Малькольм с Чу в джипе – направились в Уайтлэш.
  Глава 18
  – Послушай, Китти, а в шахматы играть ты умеешь? Не смейся, милая, я тебя серьезно спрашиваю. Когда мы сегодня играли, ты так смотрела на доску, как будто понимала все ходы: а когда я сказала «Шах!», ты замурлыкала! Ах, Китти, какой это был хороший ход! И я бы, конечно, выиграла, если б не этот противный конь! Как это он подобрался к моим фигурам? Китти, милая, давай играть, как будто мы…
  – Ну наконец все пришло в движение, – начал Чу, когда они выехали из Шелби. – Пришлось ждать, чтобы увидеть, кто придет вас искать. Зато теперь мы знаем, что связывает Крумина-Ливингстона с двумя семьями из Уайтлэша. Если бы Крумин явился сам, я бы не понял, что и как. А раз послал этих двоих, значит, мои предположения оказались верны.
  О Крумине мы услышали вскоре после Второй мировой. В узких военных кругах о нем уже ходили легенды, так мы узнали его имя. Один из наших лучших дипломатов как-то до глубокой ночи беседовал с советским коллегой, и тот рассказал ему про Крумина. Наш дипломат, не будь дурак, вернувшись в посольство, все записал.
  Крумин совсем юным ушел в партизаны и провел много операций в тылу у нацистов. Ему не исполнилось и двадцати, когда он занял высокий пост в военной иерархии у русских. Возраст и талант помогли ему избежать чисток; в конце концов он перешел в гражданскую разведку, где обучал агентов подпольной деятельности, тактике боевых действий в тылу врага, методике прохождения границ и всему такому.
  Крумин делал вполне успешную карьеру, выбирал правильных друзей и держался в стороне от рискованных внутриполитических игр. В следующий раз мы услышали о нем от студентов, которых посылали на учебу в Россию в начале пятидесятых. Вы должны помнить, что в то время отношения наших стран были более дружественными. Студенты возвращались с рассказами о том, как Крумин мечтает «засеять» Запад отрядами тех, кого вы бы назвали солдатами пятой колонны. В те дни все считали, что открытая война между Россией и западными державами более чем вероятна.
  Однако эти планы неядерной войны так и не были реализованы по причине совершенствования ядерного оружия, изменений стратегического баланса в мире и внутренних проблем. Прямого столкновения не произошло, рабочий класс Америки и Европы пока так и не восстал, чтобы присоединиться к своим русским и китайским братьям.
  Когда конфликт между Россией и Китаем вышел за рамки философских разногласий, одним из предметов спора стали территориальные претензии. Обе страны претендуют на земли, примыкающие к их общей границе. Китай заявляет права на ряд советских земель, Россия – на ряд китайских. Обе стороны сосредоточили у границы значительное количество войск, что, согласитесь, немного странно для товарищей по классовой борьбе. А потом, в семьдесят четвертом году, активизировались и шпионские операции, о которых я уже упоминал раньше.
  Крумин не просто обучал наших солдат. Он выбрал из их числа наиболее податливых и отправил обратно уже в качестве своих агентов. Но не с целью сбора информации, вернее, не только с этой целью. Он выбрал крестьян из северных провинций, которые никогда не питали особой любви к правителям в Пекине. И послал их обратно в качестве рассады – на случай, если между двумя нашими странами все-таки начнется война. Они должны были развернуть у нас в тылу партизанскую войну.
  Мы вычислили почти всех завербованных Круминым. На сегодняшний день оставшиеся не представляют особой угрозы. Но мы хотим быть уверены в том, что выловили их всех. И для этого нам нужен Крумин.
  Вас интересовали Робинсоны и Кинкейды. Все это дело не имеет никакого отношения к ракетам; его целью являются границы. Вспомните: в какой-то момент Советы всерьез рассматривали перспективу вторжения в Штаты через Канаду. Добавьте к этому концепцию Крумина насчет пятой колонны, и все станет на свои места.
  Однако, как это часто случается, ваши люди за деревьями не заметили леса. Расследуя загадочное убийство вашего агента, они видели ракеты, но не границы.
  Вряд ли в данном случае все ограничивалось только созданием пятой колонны, но, кажется, мы вполне можем исходить из того, что Кинкейды и Робинсоны – советские агенты, заброшенные в эту страну много лет назад и все это время ожидавшие дня, когда в них настанет нужда.
  Это не первый случай активности Крумина в данном регионе. В шестьдесят пятом году один канадец по имени Джордж Спенсер сдался Королевской конной полиции, утверждая, что он русский шпион. Он умирал от рака и чувствовал, что ему просто некуда больше податься. Как шпион он играл очень мелкую роль, и хотя отчасти содействовал скандалу с Гердой Мюнсингер, на самом деле не успел сделать почти ничего. Одна из услуг, о которой его просили русские хозяева, – подыскать в Британской Колумбии десяток ферм поближе к американской границе. Однако этого задания он так и не выполнил.
  – Но Робинсоны и Кинкейды живут здесь с середины пятидесятых, – перебил его Малькольм.
  – Верно, – согласился Чу. – Я полагаю, они были самой первой заброшенной сюда группой. Только представьте себе: целый город агентов. Когда характер и стратегия холодной войны изменились, Крумин, полагаю, цеплялся за эту деревню – а может, их таких несколько – в надежде сохранить свою идею. Особых разведывательных данных они поставлять не могли, но представляли большую ценность в качестве убежища и для переброски агентов. А уж когда ваша страна решила разместить здесь свои стратегические ракеты, не сомневаюсь, Крумин просто прыгал от радости.
  – И что нам теперь делать? – мрачно поинтересовался Малькольм, сворачивая с шоссе на проселок.
  – Что делать? Как что – нейтрализовать нашего приятеля Крумина. Сорвать его операцию. Это будет подарок вашей стране, за который можете меня не благодарить. Это единственный способ добраться до Крумина, который приходит мне в голову.
  – Что вы имеете в виду под словом «нейтрализовать»? – тихо спросил Малькольм. Он ждал ответа, который, как надеялся, ему понравится и в который можно было бы поверить.
  – Именно это и имею. Я понимаю, что вас беспокоит. Поверьте, я был вынужден застрелить тех двоих. Возможно, нам придется убить еще одного или двух агентов из группы Крумина. Это будет зависеть от их действий. Фактор неожиданности играет нам на руку. Думаю, нам удастся этим воспользоваться и провернуть все без потерь с нашей стороны и с минимальными потерями у них.
  – Без эксцессов?
  – Разумеется, без них. И вы очень скоро будете вольны вернуться к своему мудрому старикану и рассказать ему то немногое, что сможете, о нас с Шейлой. К моменту, когда вы с ним встретитесь, мы уже окажемся в безопасности.
  Малькольм, не ответив, поглядел в зеркала заднего вида, в которых виднелся скачущий на неровной сельской дороге свет фар машины Шейлы.
  Они остановились в трех милях от Уайтлэша, за невысоким холмом, скрывавшим их автомобили от возможного наблюдателя в городке. Они вышли из джипа, и к ним подошла Шейла. Она бросила на Малькольма короткий взгляд, но ничего не сказала. Он попытался ей улыбнуться, однако вышло не слишком убедительно. Чу расстегнул тяжелую сумку, которую она принесла из своей машины. Проверяя инструменты, он продолжал рассуждать вслух:
  – Не думаю, что они выставили часового. Больше всего я беспокоюсь насчет собаки Робинсонов. Вполне вероятно, что они выпустили ее на улицу. Ветер сейчас слабый, дует с запада. Значит, заходим с той стороны. Я пойду первым. У меня с собой куртка одного из тех двоих. Смешанные запахи смутят собаку – во всяком случае, залаять она должна не сразу. Скорее она побежит навстречу – проверить.
  Бьюсь об заклад, они все собрались в одном доме, наверняка у Робинсонов. Сначала пройдем в дом, в котором тише, проверим все там, потом двинемся дальше. Сомневаюсь, чтобы глухой старик нас услышал, но на всякий случай я перережу телефонные провода и ему.
  Малькольм, вы со мной заходите в дома. Шейла будет оставаться на улице до тех пор, пока мы ее не позовем. Она обеспечит резерв и прикрывающий огонь. Нам нужно застать их врасплох – быстро и решительно. Я знаю, вы не хотели бы причинять им вреда, но не стесняйтесь убивать кого-нибудь из них. Кроме Крумина. Его оставьте мне. Мы ничего не узнаем, если он умрет.
  Чу передал Шейле короткую металлическую штуковину, слишком большую для пистолета и слишком маленькую для автомата. Малькольм узнал в ней израильский «узи», одно из самых компактных и эффективных орудий убийства из всех изобретенных человеком. На спине у Шейлы темнел рюкзак. Чу протянул Малькольму еще один револьвер и ответил на его удивленный взгляд:
  – Возьмите. Если дело примет серьезный оборот, у вас, возможно, не будет времени перезарядить свой.
  Малькольм взял револьвер и поясную кобуру для него.
  Им понадобилось двадцать пять минут для того, чтобы пересечь поле. Чу знаком велел спутникам остановиться и дальше пошел один, навинчивая на ствол своего пистолета глушитель.
  Малькольм попытался заговорить с Шейлой, но та прижала палец к его губам. Он кивнул, но взял ее за руку и крепко сжал, а она не подумала освобождаться.
  Чу вернулся через десять минут. Он помахал им, и они вошли в город.
  Первая остановка была у дома старика Гортона. Малькольм поднял Шейлу, и та перерезала телефонные провода.
  Дом Гортона стоял на западном конце улицы, дом Кинкейдов – на северной стороне. Все окна последнего были темными. Светились только окна дома Робинсонов на южной стороне улицы. Ползком, прячась за сараями, они пробрались к заднему крыльцу Кинкейдов. Чу улыбнулся Малькольму, и они скользнули внутрь.
  Дом стоял пустой. Чу вышел и вернулся с Шейлой. Втроем они на коленях подобрались к окну на парадном фасаде и выглянули наружу. От дома Робинсонов их отделяла только неширокая улица. В одном из освещенных окон первого этажа шевельнулась чья-то темная фигура. Свет в окнах второго этажа не горел.
  – Вернемся тем же путем, каким пришли, – шепнул Чу Малькольму. – Зайдем к ним с бокового крыльца, на кухню. Похоже, они все там и собрались. Крыльцо бетонное, скрипеть не будет. Если мы застанем их врасплох, они не тронутся с места достаточно долго, чтобы мы успели войти. Шейла держит на прицеле парадное крыльцо. Открывайте огонь, если покажется, что мы провалились.
  – А если дверь на кухню заперта? – спросил Малькольм.
  Чу улыбнулся:
  – Не думаю. Если так, мы это узнаем, едва попробовав повернуть ручку. Поменять план мы всегда успеем.
  – Это безумие, – пробормотал Малькольм. – Чистое безумие.
  – Нет, не безумие, – возразил Чу. – Это сложно. Но необходимо.
  Малькольм покосился на Шейлу в поисках поддержки. Она улыбнулась ему – в первый раз за эту ночь.
  – Если ты будешь действовать так, как сказал Чу, может получиться. Он способен сделать так, чтобы получилось.
  Малькольм медленно покачал головой и двинулся следом за Чу.
  Расстояние между домами они одолели меньше чем за десять минут. Сердце у Малькольма, когда они медленно ползли вдоль стены дома Робинсонов, колотилось как бешеное.
  Низкое темное окно оказалось открытым. Малькольм рискнул заглянуть внутрь. Дверь, которая вела из комнаты в дом, была приоткрыта. Проникавшего в щель света хватило, чтобы можно было узнать в комнате пустую спальню. Малькольм покосился на Чу и жестами объяснил, что залезет в дом через окно. Чу кивнул, ткнул пальцем в часы на руке и выставил в воздух палец. Значит, он войдет в кухонную дверь через минуту. Чу не трогался с места, пока Малькольм не оказался в комнате.
  Он прижался к дверному косяку, стараясь держаться в тени. Прямо напротив темнела еще одна закрытая дверь. Свет из-под нее не пробивался, из чего Малькольм заключил, что это кладовка. Он знал, что, выйдя в дверь, окажется в гостиной. Справа от него находились коридор и лестница на второй этаж. Голоса доносились из гостиной и с кухни.
  Крумин-Ливингстон:
  – …И, по крайней мере, в его номере они ничего не нашли.
  Фрэн Робинсон:
  – Вы можете прекратить свои наезды на Нила? Он делал все, что мог! Нам всем в эти годы пришлось нелегко!
  – А ты, – продолжал Крумин, – ты, товарищ, так долго играла этот спектакль, что сжилась с ним. То, что Нил твой любящий и любимый муж, – дело второе. В первую очередь он твой товарищ. И его алкоголизм не может служить оправданием для промахов. Сама посмотри на него: вот он сидит с бутылкой пива в дрожащей руке, пока двое других…
  Именно этот момент Малькольм выбрал, чтобы прыгнуть в гостиную и застать всех врасплох. Однако, толкая дверь, он зацепил стоявшую рядом с ней тумбочку, сбив с нее флакон лосьона после бритья.
  Услышав звон стекла, Малькольм рванулся вперед так быстро, как только мог. С выставленным перед собой револьвером он выскочил в гостиную и застыл.
  Будь он один, то тут же и погиб бы. Крумин стоял в противоположном конце комнаты, загораживая собой дверь на кухню. Услышав шум в спальне, он мгновенно повернулся, выхватив из заднего кармана джинсов пистолет. Возможно, Малькольм и мог бы застрелить его, если бы не зациклился на необходимости оставить этого конкретного человека в живых. А если бы не колебался, а выстрелил, едва увидев в руке у Крумина оружие, он все равно погиб бы, поскольку из кухни, из-за спины Крумина вынырнула Ширли Кинкейд с пистолетом. Она баюкала пистолет всю ночь – вместо ребенка, которого ей так и не позволили завести, в ожидании мужа, который больше никогда не вернется домой.
  Но Малькольм был не один. Чу выстрелил прежде, чем распахнутая ногой дверь успела отскочить от стены. Первая его пуля пробила Крумину колено, и тот, корчась от боли, полетел на пол. Дверь еще не захлопнулась, когда вторая пуля вышибла мозги Ширли Кинкейд, начавшей поворачиваться к новому врагу за ее спиной.
  Малькольм подскочил к Крумину как раз вовремя, чтобы выбить пистолет из его отчаянно вскинутой руки. Малькольм заглянул в кухню на секунду позже того, как пистолет Чу фыркнул еще раз, и Фрэн Робинсон сползла на пол у раковины, залив хромированный металл русской кровью.
  – Нет! – заорал Малькольм. Он увидел Нила Робинсона, сидевшего за кухонным столом с еще зажатой в руке пивной бутылкой. Его взгляд был прикован к телу жены. Потом, покорный судьбе, он поднял глаза на своего палача. Малькольм успел выкрикнуть второй раз «Нет!», когда пистолет Чу фыркнул, и Нил, откинувшись назад, повалился на стол.
  Чу спокойно стоял перед Малькольмом. Тот открыл было рот, чтобы крикнуть на него в третий раз, но китаец его опередил.
  – Малькольм, сзади!
  Малькольм повернулся, не размышляя. Через гостиную к нему неслась Клэр Стоу, «Бабуля», одна из старейших сослуживиц Крумина. Она сидела наверху у рации в ожидании сообщения, которое никогда не придет, когда внизу началась стрельба. Пистолета у нее не было, но она замахивалась на Малькольма ножницами для шитья в надежде нанести хотя бы один разящий удар.
  Уроки Макгифферта окупились сполна: Малькольм среагировал на нападение, не успев до конца осознать происходящее. Пригнувшись, он трижды выстрелил. Все три пули попали в женщину, остановив ее порыв и отшвырнув назад. Малькольм увидел, как кровь расцвела алыми брызгами у нее на животе, груди и левом плече прежде, чем она растянулась на полу. Судя по всему, Клэр Стоу умерла мгновенно, потому что, упав, больше не пошевелилась.
  – О господи, – пробормотал Малькольм. Он выпрямился, опустив руки – пистолет в руке показался непосильным грузом, – и уставился на черные туфли женщины, задранные носками к потолку.
  – Пойду проверю дом, – негромко произнес Чу за его спиной. – Потом вызову Шейлу. Перевяжите Крумину рану.
  Китаец за плечи повернул Малькольма к стонавшему на полу человеку. Рядом с окровавленной ногой Крумина лежало кухонное полотенце. Малькольм почувствовал, как Чу вынимает из его руки пистолет, опустился на колени и перетянул полотенцем колено русского. Занимаясь этим, он избегал смотреть ему в лицо.
  Малькольм еще стоял на коленях рядом с Круминым, когда его руки осторожно коснулась Шейла. Малькольм оглянулся на нее. Она улыбнулась ему – утешая, ободряя. Радости на ее лице заметно не было. Она отвела его и усадила в кресло, потом принялась готовиться к допросу. Чу стоял рядом, глядя на ее действия. Чисто машинально Малькольм отметил, что он не вооружен.
  Шейла двигалась быстро, точно, не тратя ни секунды. Она проверила наложенный Малькольмом жгут и нашла его подходящим для того, что собиралась делать. Из своего рюкзака она достала кассетный магнитофон на батарейках и аптечку. Инъекция заняла всего несколько секунд. Не прошло и минуты, как Крумин перестал стонать. Шейла внимательно осмотрела его глаза, пощупала пульс, послушала дыхание и, включив запись, оглянулась на Чу.
  – Ты в курсе, что нам нужно, – проговорил тот. – Я знаю русский достаточно хорошо, чтобы понимать. Если вспомню что-нибудь еще, я скажу тебе, а ты спросишь.
  Шейла кивнула. Потом медленно заговорила с раненым. Поначалу он не откликался, но постепенно она добивалась от него все больше, пока его ответы не стали такими же длинными, как ее вопросы.
  Малькольм покосился на Чу. Китаец стоял над Круминым. Пока Шейла задавала свои вопросы, он улыбался. Точнее, просто сиял. От гордости, подумал Малькольм. От удовлетворения. Малькольм оглянулся назад, на тело женщины, лежавшее на полу в гостиной. Потом перевел взгляд на кухню. Его начало мутить, и он закрыл глаза. Он так и сидел, зажмурившись и стараясь не думать об окружающем.
  К действительности его вернул голос Чу.
  – А теперь для американцев, – произнес китаец по-английски. – Сделаем им небольшой подарок, прежде чем вернуть взятую напрокат птичку. Спроси его об этом месте, о человеке, погибшем на ракетной шахте, о русском, которого американцы убили в ночь на субботу. Только смени сначала кассету.
  Чу повернулся к Малькольму.
  – Увы, Малькольм, мой друг, товарищу Крумину проще отвечать на своем родном языке. Чтобы узнать, в каком потрясающем приключении вам довелось принять участие, вам придется подождать, пока эту кассету переведут. Ну да вы, уверен, не станете возражать. – Чу кивнул Шейле. Та быстро, ловко заменила в магнитофоне кассету и продолжила допрос.
  Спустя три или четыре минуты она повернулась к Чу.
  – Все, я закончила, – произнесла она по-английски. – Он потерял слишком много крови, чтобы продолжать. – Она протянула обе кассеты Чу. Он сунул в карман одну, подошел к Малькольму, положил вторую в карман его джинсовой куртки и аккуратно застегнул его на пуговицу.
  – Шейла, – скомандовал он, – в городке семь автомобилей. Вывинти всем свечи и принеси мне.
  Не говоря ни слова, Шейла вышла.
  Чу развернул Малькольма лицом к себе. Последний слишком устал, чтобы сопротивляться.
  – Итак, – мягко проговорил Чу, – наше сотрудничество подходит к концу. Должен сказать, работа с вами доставила мне большое удовольствие, просто огромное. Уверен, ваше начальство тоже найдет результаты нашего сотрудничества столь же захватывающими. А поскольку я слегка залатал прорехи, которые они по собственной неловкости понаделали, а также оставил им в виде маленького подарка эту кассету, надеюсь, впредь они будут более расположены к моей стране и ко мне лично. В любом случае можно сказать, что этот альянс был в некоторых аспектах приятен и вам, не правда ли?
  Малькольм устало смотрел на Чу, не отвечая. Чу снова улыбнулся. Несколько минут они молча глядели друг на друга, пока не вернулась Шейла с вывинченными свечами зажигания.
  – Отлично, дорогая. Не буду спрашивать, не оставила ли ты пару. Наверняка не оставила, ведь ты знаешь, что я сделал бы, если бы не доверял тебе и проверил. Положи их себе в рюкзак. Магнитофон можно оставить, а вот аптечку захвати. Рюкзак могу донести и я. Дай-ка мне камеру.
  Шейла сунула руку в рюкзак и протянула Чу японский 35-миллиметровый фотоаппарат. Потом убрала свечи в клапан рюкзака и встала.
  – Хорошо, что здесь достаточно света и можно обойтись без вспышки. Такие мелочи всегда кстати. – Чу улыбнулся, но они не обратили внимания на его шутку. Он мотнул головой в сторону двери.
  – Выведи нашего Кондора на улицу. Я сейчас догоню.
  Шейла вывела Малькольма через боковое крыльцо. Для этого им пришлось миновать кухню.
  Они наполовину перешли улицу, когда из дома послышался еще один хлопок. Малькольм вздрогнул, как от попадания пули, и повернулся к Шейле.
  – О господи, – проговорил он.
  Шейла схватила его за руки и встряхнула, как маленького. Потом бесцеремонно толкнула дальше, прочь от дома.
  – А ты чего ждал? – прошипела она. – Ты что, думал, мы здесь… мы в игры играем? Только не говори, что не догадывался, кто такой Чу, с того дня на ферме! Ты не мог не понимать, что он не обычный агент, что он послан сюда не за информацией! Как думаешь, найдется такое правительство, которое тратило бы людей вроде Чу на простое вынюхивание секретов? Ты знаешь, не можешь не догадываться, что он убийца, палач, целая маленькая армия. Ты знал, что он сделает. Может, ты сам себе в этом не признавался, но в глубине души знал. И не отворачивайся от этого. Все равно не получится.
  Малькольм смотрел на нее. Ее глаза блестели в темноте. Возможно, это свет из окон отражался в ее слезах.
  – Я просто… просто… Я надеялся… – Он тряхнул головой. Было слышно, как Чу ходит по дому. Очевидно, скоро китаец к ним выйдет. – Что будет с…
  – Что будет с нами? – закончила за него Шейла. – Бог мой, да не будь ты таким наивным! Это ты тоже прекрасно знаешь. И я знаю. Все кончено. Что бы там ни было, все кончено, все позади.
  – Шейла, я…
  – Что – ты? Что бы ты хотел, чтобы я сделала? Бросила свою работу, все, во что я верю, свое прошлое, свою страну, свой народ? Ради тебя? Ты, я знаю, тоже со мной не пойдешь. Начнем с того, что Чу тебе не позволит, это не входит в его планы. И как ты думаешь, он разрешит мне остаться? А твои шефы позволят мне остаться без того, чтобы я продала им свою душу, всю свою жизнь?
  Мы с тобой пешки. Маленькие, незначительные пешки. Думаешь, Чу сохранил тебе жизнь из… из благодарности? Или из благородства? Если бы ты живой не служил нашим целям, он застрелил бы тебя не задумываясь и без труда. И я не смогла бы ему помешать. Не смогла бы, не смогла бы! Ох, Малькольм, – продолжала Шейла, немного успокоившись, – неужели ты не видишь, что у нас нет выбора? – Она обняла его, притянув к себе. – Иногда… – Ее голос звучал немного неразборчиво, потому что она уткнулась лицом в его куртку. – Иногда ты будешь думать обо мне, и появится мысль, что все мои действия были частью моего задания, что ты всего лишь еще один человек с авиабазы. Это неправда, но сомнения никуда не денутся. Может, так тебе станет легче. Брось, Малькольм, забудь то, что между нами было. Это убьет или тебя самого, или то хорошее, что в тебе есть, подменив это чем-то другим. В любом случае ты проиграешь, а значит, погибнешь. Ты станешь либо слишком человечным, либо недостаточно человечным, чтобы выжить.
  Шейла высвободилась из его объятий. У него не хватало сил удержать ее. Они так и стояли, глядя друг на друга, пока к ним не подошел Чу.
  – Как мило, – заметил он. – Насколько я понимаю, товарищ Шейла уже сообщила вам, что мы расстаемся. Вот сейчас это и произойдет.
  В голове снова мелькнула мысль убить Чу, но он не стал ее развивать. Он знал, что Чу читает его мысли. Китаец улыбнулся.
  – Машин на ходу в городке не осталось. Телефоны не работают. Ближайшая отсюда ферма принадлежит братцам-гомосекам, но я бы на вашем месте не стал вламываться к ним в разгар ночи, да еще и с неправдоподобной историей. Глухой старик на том конце улицы вряд ли вам поможет: как вы все ему объясните? Я бы предложил вам вернуться в Шелби и уже оттуда позвонить начальству. Было бы ужасно интересно посмотреть, как они станут улаживать весь этот бардак, однако, к сожалению, нам пора. Само собой, ваш джип мы тоже лишили хода.
  Знаю, я вам несимпатичен, но уверен, вы окажете мне одну небольшую любезность – если не ради меня, то хотя бы ради моего товарища. Исключительно для уверенности в том, что мы в безопасности, не могли бы вы не связываться со своим начальством… скажем, еще час или два? Разумеется, если вы найдете способ сделать это в означенный срок.
  Чу сделал шаг вперед и дотронулся до щеки Малькольма.
  – До свидания, Малькольм. Было очень интересно с вами познакомиться. Надеюсь, мы больше не увидимся… ну, вы меня понимаете.
  Чу опустил руку, повернулся и зашагал по дороге прочь. Шейла бросила на Малькольма еще один короткий взгляд и пошла следом за Чу. Малькольм же остался стоять посередине единственной улицы Уайтлэша и смотреть на то, как они медленно уходят из его жизни.
  Ему понадобился час для того, чтобы дойти пешком от тихого городка до еще более тихой, хотя и ярко освещенной пусковой позиции. Вообще-то она находилась не так и далеко, но Малькольм шел медленно. Время от времени он пинал ногой комок земли и слушал, как тот, подпрыгивая, катится в темноту. Раз он наступил на какой-то кактус, но по весне колючки недостаточно отвердели, чтобы уколоть или хотя бы оцарапать его кожаные башмаки.
  Еще три часа Малькольм просто смотрел на шахту. Контактные линзы жгли его глаза, ноги затекли от долгого стояния, но он не садился. Он ни о чем не думал, просто смотрел на бетонную площадку и яркие огни по ту сторону колючей изгороди. За полчаса до рассвета, когда небо на горизонте только-только начало светлеть, Малькольм шагнул вперед и обеими руками взялся за проволоку. Несколько минут он тряс ее изо всех сил, потом опустился на колени и принялся швырять камешки через ограду. В колпак вентиляционной шахты он так и не попал, но один из камней докатился до подножия столба с телевизионной камерой. Малькольм бросил еще три камня, повернулся к шахте спиной и сел, прислонившись к столбу ограды.
  – Господи, только не это! – воскликнул дежурный офицер на пульте охраны, когда на табло у цифры, обозначавшей стартовую позицию, загорелся красный огонек. Через секунду взревела сирена. Офицер хлопнул по кнопке «тревога» и сорвал телефонную трубку. Не прошло и полминуты, как его соединили с командиром авиабазы.
  – Вы, конечно, не поверите, сэр, но…
  Первые два вертолета подошли на бреющем с юга. К этому времени почти рассвело. Они заложили вираж вокруг стартовой позиции, оглядывая окрестности. Пилот первого вертолета толкнул второго пилота в плечо, увидев Малькольма – тот сидел и, задрав голову, смотрел на приближающиеся машины. Махать пилотам у Малькольма не было ни сил, ни желания.
  – Ну, этот, по крайней мере, жив, – фыркнул второй пилот.
  Глава 19
  – Послушай, Китти, давай-ка поразмыслим, чей же это был сон! Это вопрос серьезный, милая, так что перестань, пожалуйста, лизать лапу! Тебя ведь умыли сегодня! Понимаешь, Китти, сон этот приснился либо мне, либо Черному Королю. Конечно, он мне снился – но ведь и я ему снилась! Так чей это был сон? Неужели Черного Короля, Китти?
  – Есть кое-что, чего я не понимаю до конца, – признался Кевин пожилому джентльмену, когда они сидели в его кабинете два дня спустя. – Запись объясняет, как они засекли Паркинса, когда тот проследил Крумина до Уайтлэша, как Крумин и его сосед Кинкейд его застрелили, объясняет, что они делали там и все такое. Но я не понимаю смысла всей этой операции.
  Нурич и те трое, что засветились, помогая ему пересечь страну… Наш информатор в Берлине – кстати, если верить другим источникам, он исчез; я уверен, что он провалился… Ну, женщину, я думаю, мы обменяем на Каммингса: он для них не представляет особой ценности, она для нас – тоже. Если вам удастся убедить Комитет сорока надавить на ФБР, чтобы те не настаивали на судебном процессе, об обоих Пуласки никто не узнает, а сами они о своих грешках никому не расскажут. Остается еще секретарь русской делегации в ООН, которого обхаживало ЦРУ, – если русские намеренно сливали через него информацию, теперь они знают, что мы ему не доверяем. То есть мы, конечно, будем делать вид, что ничего не изменилось, но смысла в этом нет ни для одной из сторон. И все это они потеряли, тогда как никто не мешал им тихо и мирно прекратить операцию «Гамаюн».
  Стратегическая ценность операции практически равна нулю. Господи! Террористы в Монтане! Да они и сами бы перестали валять там дурака и без нашей помощи. Их даже, наверное, пришлось бы защищать от охоты на ведьм, которая неизбежно последовала бы после. Ну, возможно, Крумину и удалось нарыть там какую-то ценную для них информацию, но этого можно было достичь и по-другому, проще. Иное дело, если бы они узнали какие-то секретные данные по нашим ракетам или если бы их устройство сработало как надо. Наши спецы согласны со словами Крумина: эта штуковина совершенно бесполезна. И к чему тогда была вся чехарда?
  – Кевин, мой мальчик, – вполголоса ответил пожилой джентльмен, – точного ответа я не знаю, но могу высказать личное предположение. Есть одна вещь в нашей работе, которую я стараюсь не забывать. Это замечание лорда Рэдклиффа из его доклада шестьдесят второго года, касающегося работы британских спецслужб. Он писал: «Самые важные государственные тайны часто оказываются эфемерными». Мне кажется, эта фраза подходит для данного случая. Ценность «Гамаюна» преходящая, можно сказать, эфемерная. Если проект и обладал какой-то реальной ценностью, это осталось в далеком прошлом. Но его значимость во внутренних советских делах – вопрос совсем другой, и, сдается мне, ключ к «Гамаюну» надо искать именно там.
  Крумин и его проекты были важными составными частями структуры КГБ. Готов биться об заклад, есть какой-то очень высокопоставленный офицер КГБ, который использовал «Гамаюн» и Крумина в качестве наглядного доказательства своих достижений, даже когда проект лишился смысла. Старина Паркинсон давно уже заметил, что бюрократия для обоснования собственного существования развивает свою непродуктивность до такой степени, когда главным становится не результат ее деятельности, а само ее существование. Если бюрократия позволит отстричь даже мертвый или ненужный свой побег, если она признает, что то, чем она занимается или занималась, лишено ценности, она сразу ощутит угрозу собственной власти. А бюрократия – или, в случае «Гамаюна», возможно, один конкретный начальник – понимает, что, утратив хоть маленькую толику власти, она рискует лишиться и остального. Ирония этой ситуации заключается в том, что чем меньше смысла в каком-либо проекте, тем уязвимее бюрократия и тем больше усилий ей приходится прикладывать к тому, чтобы защититься. И я уверен, что старший начальник «Гамаюна» придавал этому проекту наивысшую степень важности с целью защитить свое положение. Ну и не забывай об эффекте домино: чем выше становился статус «Гамаюна», тем именно больше росла власть его начальника. «Гамаюн» был кому-то очень важен. Очень, очень важен.
  И я не согласен с тобой насчет стратегической ценности «Гамаюна». Ну да, стратегия «пятой колонны» за время холодной войны устарела и в чистом виде вряд ли еще пригодится, но ты только подумай: целая, абсолютно ничего не опасающаяся – глухой старик при всем желании не мог им ничем угрожать – база! Крумин и его начальник в КГБ контролировали целый американский городок. Замечательный камуфляж! Он мог иметь исключительную ценность хотя бы только для учебных целей. Не думаю, что они его часто использовали, но когда использовали, он себя вполне окупал. Ценность «Гамаюна» примерно такова, как у наших межконтинентальных ракет: в потенциале. Твой инструмент может годами и десятилетиями находиться в прериях, без дела, но не без пользы. Зато когда он тебе понадобится – вот он, пожалуйста!
  – И так было, пока Кондор их не раскрыл, – заметил Кевин.
  – Ага, – согласился пожилой джентльмен. – Наш Малькольм проделал замечательную работу. Кондор и «Гамаюн». Кстати, мы наконец нашли перевод этого слова. Гамаюн – существо из древнерусской мифологии, не совсем птица, не совсем зверь. Считается, что он предвидит будущее и помогает его приблизить. Это вещее создание получило широкое распространение в русской поэзии и живописи. С точки зрения русских, более чем подходящее название для маленькой тайной операции в Монтане. Если бы не наша собственная вездесущая птичка, не наш Кондор, «Гамаюн» вполне мог бы жить и дальше.
  Любопытно, правда? Наш приятель сыграл в этой операции и главную, и самую незначительную роль. Как катализатор. Без него все не произошло бы так, как произошло, хотя сам он оставался едва ли не наименее значимым в событиях. Ни дать ни взять персонаж пьесы, классический образ шпиона-растяпы, как эти два дурака у Шекспира, Розенкранц и Гильденстерн. Выполни они свое задание как надо – это полностью изменило бы судьбу бедолаги Гамлета. Мы вывели Кондора на сцену в качестве почти автономной, самообслуживающейся декорации, а в итоге эта декорация бросила заметную, можно сказать, материальную тень на весь спектакль. В некотором роде его присутствие там оказалось важнее, чем его игра. Наша декорация вдохновила китайцев, и они вытащили все представление, заметно переписав сценарий, но придя в результате к тому же финалу. Я просто потрясен, как он сумел добиться успеха и остаться при этом в живых. Что ж, в отличие от Розенкранца и Гильденстерна, Малькольму изрядно повезло: если бы он не понадобился китайцам в качестве живого орудия их операции против русских, боюсь, мы нашли бы Кондора с дыркой на месте глаза.
  Пожилой джентльмен помолчал, склонив голову набок, потом продолжил, словно говоря сам с собой:
  – Интересно, много ли китайцы расскажут о нашем парне Советам? Мне не хотелось бы думать, что избыток китайского света лишит нашего многообещающего агента его защитной тени.
  Кевин попробовал сменить беспокоившую пожилого джентльмена тему:
  – Как там Малькольм сейчас?
  Пожилой джентльмен нахмурился.
  – В целом ничего, но очень задумчив. Доктор Лофтс смотрит на это с оптимизмом. Он говорит, проблема, возможно, связана отчасти с девушкой-китаянкой, к которой он привязался, а отчасти – со всеми этими убийствами. Но доктор считает, что Кондор все еще с нами. По крайней мере, на ближайшее время.
  Ты-то сам как, мой мальчик? Вид у тебя отдохнувший. Я знаю, ты только что вернулся. Карл сказал, что ты хотел мне что-то показать, но отказался показывать ему. Я отослал его с поручением в Пентагон.
  Кевин улыбнулся и протянул ему длинный свиток желтоватой бумаги.
  – Вот, только сейчас прислали. Проблемы возникли лишь с тремя местными чиновниками, которых пришлось поставить в известность: коронером, шерифом и врачом. Глухой старик Гортон мог бы создать трудности, но мы предложили ему денег и вдобавок сыграли на его патриотизме. Да если он кому-нибудь это и расскажет, ему все равно мало кто поверит. Надо еще понаблюдать за некоторыми ребятами с базы, но это несложно. Мы даже вычислили сообщника китаянки, однако с ним пусть разбирается генерал. Судя по этому факсу, наша легенда вполне прижилась.
  Пожилой джентльмен прочитал текст, напечатанный на желтоватой бумаге.
  УАЙТЛЭШ, Монт. («Ассошиэйтед Пресс») – Тягач с цистерной, перевозившей сжиженный пропан, сегодня рано утром потерял управление и врезался в сельский дом в этом маленьком приграничном населенном пункте в Монтане. Жертвами катастрофы стали водитель, шесть из семи жителей городка и навещавший их родственник.
  Вероятно, у тягача с полуприцепом, принадлежавшего независимому торговцу нефтепродуктами Лону Шонесси, отказали тормоза. Автопоезд проехал пятьдесят ярдов по единственной улице города, снес ограду и врезался в дом местного жителя Нила Робинсона. В доме в это время находились супруги Нил и Фрэн Робинсон, их племянник Питер Робинсон, мать миссис Робинсон, Клэр Стоу, а также их соседи, Мэттью и Ширли Кинкейд, и родственник Робинсонов, Дэвид Ливингстон из штата Канзас.
  По словам окружного шерифа Джона Дибберна, автопоезд врезался в легкий каркасный дом в районе кухни, где семь человек предположительно пили чай. Хотя свидетелей столкновения не было, Эфраим Гортон, единственный оставшийся в живых житель городка, заявил, что услышал грохот и выбежал из дома как раз в тот момент, когда перевозившийся в цистерне газ взорвался. Он утверждает, что после взрыва в доме не наблюдалось никаких признаков жизни.
  Шериф Дибберн, первый представитель власти, прибывший на место катастрофы, заявил…
  Пожилой джентльмен улыбнулся Кевину.
  – Что ж… – Он помолчал и снова улыбнулся. – Сдается мне, все прошло очень даже неплохо, а?
  
  Что ж, думал генерал, от всей этой чертовой истории дурно пахнет. Он свирепо уставился на сидевшего перед ним по обыкновению безукоризненно одетого Карла. Генералу отчаянно хотелось перегнуться через стол, схватить этого щеголя за волосы и как следует повозить мордой по полированной деревянной столешнице, но он сдерживался. Вместо этого он во второй раз перечитал коротенькое, в одну страничку письмо, которое принес ему Карл.
  Значит, старый пердун считает, что Комитет удовлетворится тем, как он справился с этим делом, и что «дорогой генерал» будет четко следовать прилагаемым инструкциям и соответствующим предложениям, да?
  Черта с два, подумал генерал. Он знал, что тщательно сформулированные фразы вроде «непременно поставим Вас в известность касательно всех существенных подробностей» означают: старый хрыч сообщит ему ровно то, что сочтет нужным. Генерал понимал, что, возможно, никогда не узнает, что, черт подери, случилось с Паркинсом в этой чертовой Монтане.
  Еще он понимал, что за предложением его непосредственного начальника «немного отдохнуть», переданным этим утром, вероятно, стоит все тот же старый хрыч.
  Генерал поднял взгляд на непроницаемое лицо Карла. Всего одну хорошую плюху, подумал он. Желательно в нос. Вздохнув, он отмахнулся от сладких мечтаний.
  – Спасибо, сынок. Передай своему шефу, что я весьма благодарен ему за помощь и, само собой, с радостью последую всем его возможным предложениям.
  И уноси свою гребаную задницу из моего кабинета, чтоб я ее больше не видел, мысленно добавил он.
  
  Серов еще ни разу не видел полковника Рыжова в таком состоянии. Страх и потрясение помогли ему держать себя в руках, пока Рыжов метался по кабинету, крича в стены так, будто Серова в нем нет. Это даже хорошо, думал Серов, что начальник не делает паузы, чтобы дать ему ответить. События последних двух дней слишком оглушили Серова, чтобы он выстроил мало-мальски адекватную линию защиты. А уж содержимое конверта из крафт-бумаги, который Рыжов швырнул Серову на стол, ворвавшись в его кабинет, вообще лишило его дара речи. Он так и сидел молча, пока Рыжов кричал.
  – …Понял, что «Гамаюну» конец, что он раскрыт, когда Крумин в назначенное время не вышел на связь. Ну, это я еще могу понять. Мы немедленно прищучили этого болвана в Восточном Берлине и проверили всех наших информаторов. Наш человек в ФБР знал, что там что-то случилось, но ЦРУ держит все в строгой тайне. Рано или поздно мы узнали бы все, но это… это… Китайский военный атташе заглянул в ГРУ поболтать за завтраком насчет того, что нам стоит ослабить напряженность в отношениях во избежание неприятных инцидентов, и все такое. И оказалось, это была только увертюра! Уходя, он вроде как ненароком оставил на столе вот этот конверт. Коричневый конверт! Со всеми фотографиями! А эти гады в ГРУ, конечно, наделали себе копии фоточек и переправили оригиналы нам со своим издевательским «Вам, возможно, будет интересно посмотреть»! И доставил-то их лейтенант, салага лейтенант, рассказавший, откуда это у них, одному из наших полковников, которому пришлось все вежливо выслушать!
  И хуже всего, гляньте, как они обстряпали все это с американцами! Китайцы избавились от Крумина, чтобы навредить нам и предостеречь, и одновременно помогли янки. Они даже сохранили жизнь американскому агенту после того, как… как работали с ним! Нет, вы только подумайте, что все это означает! Равновесие сил и так было хрупким, когда американцы передавали китайцам свои спутниковые снимки с перемещениями наших войск у границы, но в этом-то деле они вообще работали вместе без согласования с верхами! Они превратили «Гамаюн» в двойной посыл: мол, не связывайтесь с нами, а еще помните, что мы можем найти и других союзников! И все без прямой конфронтации или торга, в котором мы не факт, что проиграли бы! Последствия этого дела еще даже не начинались! Даже не начинались!
  Так вот что я скажу вам, товарищ Серов: Крумину очень, очень повезло, что он лежит вот на этом фото с дыркой вместо глаза, поскольку даже после провала операции он продолжал играть со своим дурацким «Гамаюном», несмотря на мои предупреждения! Так вот, будь он здесь, я бы ему оба глаза прострелил! Одному богу известно, во что это нам обойдется. В Китае, поди, уже хихикают над нами!
  А еще скажу, мне жаль тех наших начальников, которые верили в Крумина и его «Гамаюн». Мне их жаль, потому что это они одобрили его дурацкие планы и заставили нас их осуществлять. Мы с вами, товарищ Серов, мы, простые труженики, рисковали собой по их глупости! Но я уверен, Политбюро сумеет различить, кто прав, а кто виноват. Я тут поговорил с одним знакомым из их аппарата – перед тем, как принести вам эти жуткие новости, – и уверен теперь, что у них хватит ума понять, как мы пытались спасти Крумина от его собственной глупости и как остальные нам в этом только мешали!
  Рыжов остановился, перевел дух и облокотился о стол.
  – Товарищ Серов, – произнес он уже спокойнее, – я хочу, чтобы вы знали: вас я ни в чем таком не виню. Вы справлялись с операцией безукоризненно. Я уже написал это в рапорте три дня назад и не изменил своего мнения. Хотя лично я не замешан в данной истории в такой степени, как вы, я, разумеется, не отказываюсь нести полную ответственность за операцию. Со вчерашнего вечера мой рапорт находится в нужных руках и, я уверен, будучи дополнен новыми докладами, продемонстрирует всем, как преданно мы с вами служим Родине. А теперь, боюсь, мне придется вас оставить, чтобы не мешать вам дальше заниматься этим неприятным делом.
  Рыжов повернулся и быстрым шагом вышел из кабинета.
  Серов выждал пятнадцать минут. Никто не пришел, чтобы увести его. Он перевел дух. Недолго, всего день или два, он испытывал почти блаженное облегчение, когда казалось, что «Гамаюну» больше ничто не угрожает. А потом разразился ад кромешный, и он снова безвылазно засел в своем кабинете, лихорадочно работая, не давая миру рухнуть и все время ожидая, когда за ним придут.
  По крайней мере, подумал Серов, похоже, для меня все обошлось. Он устало покачал головой. Его снова не наказали за провал.
  Такой он представлял себе удачу: отсутствие наказания.
  – Я словно между молотом и наковальней, вот где меня держат, – хотел пожаловаться он жене. – Между молотом и наковальней.
  Но, конечно, не сказал ей ничего.
  Последние дни Кондора
  Глава 1
  «Здесь что-то происходит…»
  Стивен Стиллс. «Цена всему этому» (группа «Буффало спрингфилд»)
  Группа захвата взяла его под наблюдение в дождливый вечер, опустившийся на улицы Вашингтона, федеральный округ Колумбия, в тот момент, когда он, подняв капюшон, выскользнул из окованной медью двери черного хода Адамс-билдинг – одного из трех зданий Библиотеки Конгресса, где работал на должности, скрывавшей его истинное лицо.
  Он увидел белую машину. Первый признак того, что это был именно автомобиль группы захвата, – тонированные стекла.
  Второй признак: как только капли дождя упали на синий капюшон, накрывавший его седовласую голову, двигатель машины вдруг ожил и тихонько заурчал. Белый автомобиль был припаркован вопреки всем правилам прямо на углу Третьей и Эй-стрит, застроенной таунхаусами улицы, идущей от территории, занимаемой Конгрессом, в глубь жилых кварталов по соседству с Капитолийским холмом.
  Третий признак: хорошо заметный в насыщенном влагой воздухе серый хвост выхлопа. Хотя двигатель продолжал работать, автомобиль, по затемненным стеклам которого стекали струйки дождя, стоял на месте, не вливаясь в плотный поток катившего мимо транспорта.
  Четвертый признак: никто из работающих в расположенном поблизости здании горожан, покинув службу, не подходил торопливой походкой к автомобилю и не садился в него, целуя в знак приветствия сидящего за рулем супруга или супругу.
  Пятый признак: он чувствовал присутствие группы. Специалисты по восточным боевым искусствам говорили, что взгляд врага имеет вес и человек в состоянии почувствовать давление этого взгляда. Кевин Пауэлл, которому перерезали горло в каком-то амстердамском борделе в тот самый год, когда в Иране рухнул режим поддерживаемого ЦРУ шаха, настаивал на том, что нужно прислушиваться к собственным ощущениям, доверять интуиции. Тот, кто этого не делает, утверждал он, рано или поздно будет зарезан где-нибудь на ночной улице. Или в один прекрасный момент с криком проснется в комнате со стальными стенами без окон. В этот вечер понедельника седовласый мужчина, стоявший под холодным весенним дождем на одной из улиц Вашингтона, федеральный округ Колумбия, чувствовал чужое присутствие и знал, что означает это ощущение.
  Раз, два, три, четыре, пять. Словно пальцы руки, которая была группой захвата.
  Он бросил взгляд налево, на тротуар, идущий вдоль Адамс-билдинг, шесть этажей и подвальные помещения которого хранили огромное количество информации и самых разнообразных тайн. Дверь позади него могла выдержать удар врезавшегося в нее на полном ходу автомобиля.
  На Третьей улице показался человек. Казалось, он просто собирается пройти мимо Адамс-билдинг. Это был белый мужчина, темноволосый, около сорока лет, на вид служащий, в строгом костюме и галстуке, коричневом плаще и коричневых ботинках, явно не приспособленных для бега. Одна рука в коричневой перчатке сжимала зонтик, в другой мужчина держал мобильный телефон.
  – Ты где? – довольно громко спросил он в микрофон у невидимого собеседника, плотно прижимая аппарат к щеке.
  Мужчина вполне мог быть членом группы захвата, под видом безобидной телефонной беседы передающим остальным участникам команды некую информацию. Однако седовласый мужчина, стоящий на тротуаре, решил, что это не так. Это был бы уже перебор.
  Человек с зонтиком и телефоном находился уже совсем близко, его коричневые башмаки разбрызгивали лужи на темном, мокром тротуаре.
  Внезапно рядом с ним возникло сразу несколько прохожих, на вид обычных американцев, закончивших работу и торопящихся домой в этот вечерний час.
  Если группа захвата, которая охотится за тобой, получила приказ на ликвидацию, в некоторых случаях лучше не пытаться скрыться, а сделать так, чтобы твое убийство было связано с повышенным риском демаскировки. Зная это, седой мужчина в плаще с капюшоном, сунув руки в карманы, двинулся прочь от Адамс-билдинг. Нет, он не побежал. Он смешался с группой из восьми прохожих, пятеро из которых прятались от дождя под раскрытыми зонтами.
  Это был хороший ход – если только эти прохожие не входили в группу захвата.
  В 2010 году израильтяне, чтобы ликвидировать в номере дубайской гостиницы одного из членов руководства группировки «Хамас», использовали команду из двадцати девяти агентов.
  Разумеется, задание у группы захвата могло быть самого разного свойства – от ликвидации до обычного наблюдения. Вполне возможно, что ее участникам могли приказать похитить его. Так или иначе, вполне возможно, что сейчас, идя по улице в районе Капитолийского холма, он находился среди тех, кто должен был это сделать. Однако ни от кого из окружающих его людей не исходили флюиды охотника. Все спокойно дошли до квартала ресторанов, который располагался на Пенсильвания-авеню, неподалеку от трех похожих на замки зданий палаты представителей. Мужчина вдруг почему-то вспомнил, как он когда-то ходил с приятелями в шестой класс школы. Ему даже показалось, что он почувствовал специфический запах металла и машинного масла, исходивший от велосипедов проезжавших мимо других ребят.
  «Мы все – дети на велосипедах, – подумал он. – Стайка беззащитных птиц».
  Прохожие обогнали его и, словно почувствовав исходившее от него напряжение, все как один свернули в сторону. Но он не бросился бегом следом за ними. Раньше, в молодости, ему приходилось много бегать, в том числе на длинные дистанции, – до тех пор, пока тело не воспротивилось этому из-за болей в коленях, травмированной спине и простреленном левом плече. Это произошло, когда он ненадолго приехал в Вашингтон. А прибыл он в американскую столицу как раз тогда, когда представители власти, управлявшие страной, владеющей одним из самых мощных в мире арсеналов ядерного оружия, спорили, допустимо ли заниматься оральным сексом в Белом доме. Именно во время той командировки в Вашингтон во время пробежки боль во всем теле заставила его принять решение: он никогда больше не будет бегать ради удовольствия и поддержания себя в форме. И ему пришлось примириться с этой мыслью, которую навязало ему беспощадное время.
  Вспомнив об этом, он вспомнил и о другом. О том, например, что в Бейруте у быстро бегущего по улице человека было больше шансов выжить, если рядом оказывался ребенок. Местные снайперы предпочитали стрелять именно по детям – это помогало выманить из укрытий сразу нескольких взрослых, которые, не выдержав, пытались оказать сраженному пулей ребенку помощь. У него возникло желание броситься вперед, чтобы укрыться в какой-нибудь арке, но здесь, вблизи пересечения Третьей улицы и Индепенденс-авеню, никаких арок не было. Не было ни арки, ни велосипеда, ни густого черного дыма от подожженных на уличных баррикадах покрышек.
  Соберись. Ты не в Бейруте. В этот зябкий, дождливый вечер ты находишься в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия.
  Не забывай об этом.
  Это вполне в твоих силах.
  Разумеется.
  У тебя на хвосте группа захвата.
  В конце концов, должна же у тебя быть профессиональная гордость. Заставь их поработать, чтобы добиться своего, – какая бы задача перед ними ни стояла.
  На Третьей улице, отходящей от загруженной транспортом Пенсильвания-авеню, движение одностороннее. Минуя Индепенденс-авеню, она устремляется прочь из города, в сторону окраины, создавая иллюзию возможности бегства. Проезжая часть у тротуаров с обеих сторон плотно забита припаркованными автомобилями – как со стороны здания Адамса, так и с противоположной, той, вдоль которой выстроились сплошной шеренгой таунхаусы. Во многих из них разместились общественные приемные конгрессменов и штаб-квартиры их комитетов политической поддержки. Это удобно: пешая прогулка длиной в два квартала и продолжительностью всего четыре минуты – и член палаты представителей, только что находившийся на рабочем месте, оказывается в помещении, откуда он на совершенно законных основаниях может пользоваться телефоном для сбора денег на предвыборную кампанию. Любая машина…
  Разумеется, ты имеешь в виду белую машину группы захвата.
  …любая машина, припаркованная рядом с Адамс-билдинг на Эй-стрит, в квартале от Индепенденс-авеню, будет вынуждена повернуть направо: других вариантов просто нет. Стартовав с того места, которое они выбрали для парковки, преследователи не могли, сорвавшись с места, помчаться по Третьей улице против движения, следуя тем маршрутом, по которому он всегда возвращался домой пешком. А значит…
  Значит, скорее всего, группе захвата были известны возможные направления его движения. Выходит, они знали о его привычках – по крайней мере в общих чертах. Что ж, это неудивительно. Их информировали, что он не пойдет мимо них по Эй-стрит. Увидев, что он вышел на улицу и движется пешком в сторону Индепенденс-авеню, они выбрали вариант действий, предусмотренный для такого случая. Вероятнее всего, белый автомобиль свернет направо и вольется в общий поток машин – так, словно те, кто в нем сидит, никого не преследуют.
  Затем они объедут вокруг квартала. Даже с учетом пробок и дождливой погоды они почти наверняка успеют оказаться на пересечении Пенсильвания-авеню и Третьей улицы вовремя, чтобы успеть увидеть, свернул ли он в сторону баров и ресторанов на Пенсильвания-авеню или, как обычно, пошел дальше в сторону Индепенденс. Весьма вероятно, что, пока он будет идти по тротуару рядом с потоком автомобилей, медленно продвигающихся от центра в сторону окраины, белая машина будет осторожно двигаться позади него таким образом, чтобы сидящие в ней не теряли его из виду, и так до самого дома.
  Он ни разу не оглянулся, чтобы у преследователей не было оснований предполагать, что их заметили.
  Вместо этого он внимательно разглядывал вывески ресторанов и сетевых кафе, в которых в это время дня сотрудники аппарата Конгресса пили пиво, а лоббисты – шампанское. Разглядывая освещенный желтыми лампочками дорожный знак, предписывающий всем грузовикам свернуть с Пенсильвания-авеню, которая проходила между комплексом помещений палаты представителей и известным всему миру зданием Конгресса США, он нарочно изо всех сил вывернул шею.
  Он увидел полицейского, который стоял под дождем рядом с патрульной машиной, припаркованной у знака объезда. Если бы вдруг какой-то заблудившийся идиот водитель, везущий в кузове опасные химические вещества, или террорист-самоубийца, взявший грузовик в аренду и начинивший его взрывчаткой, способной снести два городских квартала, проигнорировал знак, блюститель порядка должен был бы прострелить нарушителю колеса и остановить его, чтобы взрыв не уничтожил одну из важнейших частей механизма, управляющего Америкой.
  Посмотрев за спину полицейскому, седовласый мужчина не без труда различил за деревьями, на расстоянии двух кварталов белый купол знаменитого строения, поблескивающий под струями дождя.
  До и какое-то время после Уотергейтского скандала ФБР негласно содержало на Пенсильвания-авеню целое законспирированное отделение. Оно разместилось в одном из зданий, сдававшихся в аренду. Именно на него упал взгляд седовласого мужчины, когда он отвел глаза от обители американских законодателей. Тайный офис ФБР располагался в бетонном доме с невыразительным фасадом и подземным гаражом, двери которого всегда были закрыты. Мужчина узнал о нем тогда, когда все это только начиналось. Впоследствии о том, что серое трехэтажное здание принадлежит Федеральному бюро расследований, на Капитолийском холме сплетничали все кому не лень, включая законодателей и работников аппарата Конгресса. Если бы у кого-нибудь из них хватило духу и полномочий, чтобы поинтересоваться у ФБР, что именно находится в этом строении, представители ведомства ответили бы, что там располагается «бюро переводов».
  Повинуясь сигналу светофора, он остановился на углу квартала, в котором находилось здание, где он теперь работал. Его взгляд был устремлен на Индепенденс-авеню. Легкий поворот накрытой капюшоном головы позволял ему боковым зрением контролировать поток транспорта, чтобы вовремя заметить появление в нем белого автомобиля.
  На табло светофора продолжали пульсировать оранжевая надпись «СТОЙТЕ» и перечеркнутая косой белой чертой фигурка пешехода. Устройство отсчитывало секунды.
  …30…29…28…
  В 1998 году, незадолго до того, как совершить нашумевшее преступление, одинокий стрелок из Монтаны, убивший двух полицейских из охраны Конгресса, пытаясь прорваться в здание, посетил штаб-квартиру некой маргинальной политической группировки. Она в то время располагалась совсем неподалеку, на другой стороне улицы, как раз напротив того места, где сейчас стоял седовласый мужчина. Неизвестно, что побудило преступника, который был признан шизофреником и параноиком, нанести этот визит, но что-то заставило его это сделать. Оказалось, что в изножье кровати руководителя политической группировки, пользовавшегося непререкаемым авторитетом среди своих поклонников, стояла металлическая статуя Адольфа Гитлера в натуральную величину, а сподвижники лидера экстремистов незаконно, хотя и совершенно открыто, продавали то самое фальшивое лекарство против рака, которое не спасло от смертельного недуга кинозвезду Стива Маккуина. Разумеется, это было давно. Группировка давным-давно расторгла договор аренды и съехала, а ее руководитель уже много лет покоится на кладбище…
  …3…2…1…
  На табло светофора загорелась надпись «ИДИТЕ», и косая черта, преграждавшая дорогу фигурке пешехода, исчезла.
  Надеюсь, ты доберешься туда, куда направляешься, телепатировал седовласый мужчина смешному изображению. Сам же он перешел дорогу и отправился дальше по своему обычному маршруту. Ему предстояло пройти восемь кварталов вдоль запруженной машинами Индепенденс-авеню.
  Он не вздрогнул и не удивился, заметив боковым зрением в пелене дождя белый автомобиль, медленно продвигавшийся вперед в потоке транспорта.
  На перекрестке Индепенденс-авеню и Четвертой улицы он, пересекая проезжую часть по пешеходному переходу, взял правее. Мужчина по-прежнему не оглядывался. Не смотрел он и по сторонам, надеясь, что белая машина блокирована в пробке в паре десятков метров у него за спиной, а не находится в непосредственной близости. Подобравшись к нему вплотную, водитель вполне мог, резко нажав на акселератор, въехать на тротуар и сбить его, словно тряпичную куклу, а затем переехать колесами.
  «Впрочем, такой способ ликвидации весьма ненадежен», – подумал мужчина и, по-прежнему не оглядываясь, приблизился к краю тротуара, чтобы свернуть налево и продолжить идти по обычному маршруту.
  Не позволяй им почувствовать на себе твой взгляд.
  Когда он миновал еще два квартала, дождь прекратился. В этот момент он проходил мимо длинных низких строений Восточного рынка – того самого, где юный Джон Эдгар Гувер когда-то работал разносчиком зелени. Разумеется, это было задолго до того, как будущий глава ФБР начал принимать участие в так называемых рейдах Палмера – массовых арестах и высылках левых радикалов.
  Автомобили, в которых сидели торопящиеся домой мирные обыватели, с шипением обгоняли идущего по тротуару седовласого мужчину. Пройдя еще четыре квартала и приблизившись к углу Одиннадцатой улицы, он увидел, как из находящейся неподалеку химчистки вышел офицер военно-морских сил в белой фуражке и темно-синем кителе, но не усмотрел в этом опасности: мужчина знал, что в химчистку часто заходят офицеры расквартированного неподалеку командования корпуса морской пехоты.
  Мужчина невольно вспомнил молодого капрала морской пехоты, который, спасая ему жизнь, погиб в Афганистане, так ничего и не узнав о человеке, ради которого пожертвовал собой. Обстоятельства смерти парня так и остались тайной для его семьи, жившей в Оклахоме.
  Морской офицер, вышедший из помещения химчистки, уехал в мини-вэне с пустым детским креслом на заднем сиденье.
  Мужчина с серебристой шевелюрой заметил в зашторенном окне химчистки небольшую светящуюся табличку «Ремонт».
  Было бы хорошо, если бы это в самом деле было так.
  Проходя мимо угла, мужчина бросил взгляд на табличку с адресом. Выкрашенный в голубой цвет двухэтажный кирпичный таунхаус был домом номер 309. К входной двери цвета морской волны вели четыре черные металлические ступеньки. Мужчина медленно поднялся по ним и, сунув ключ в скважину замка, наконец оглянулся.
  Белая машина проехала позади него и, сделав разворот на сто восемьдесят градусов, припарковалась на одном из свободных мест у тротуара носом в его сторону. За темными стеклами по-прежнему ничего не было видно. Водитель заглушил двигатель. Из автомобиля никто не вышел, его двери и окна оставались закрытыми.
  Повернув ключ в замке, мужчина нажал на ручку и открыл дверь. Глаз его уловил едва заметное движение вблизи бедра. Это был лист с куста, который он перед уходом аккуратно заправил в щель между косяком и дверью. Теперь лист спланировал вниз, но мужчина успел поймать его на лету на достаточно большой высоте, что позволило ему не наклоняться. Глядя со стороны, было бы трудно понять, что именно он делает. Этот фокус мужчина проделывал ежедневно. Листья он обрывал с кустов, принадлежащих соседям. Прошлым летом он в какой-то момент даже забеспокоился, как бы они что-нибудь не заподозрили – олени, бешено плодившиеся в парке Рок-Крик, обычно начинали шнырять по округе и объедать листья с кустов ближе к осени.
  Никто, однако, ни разу не заговаривал с ним об оборванных листьях – даже жившая по соседству лохматая ведьма, которая вечно околачивалась у металлической решетки забора своего участка вместе с визгливой, истеричной собачонкой грязно-белого цвета. Ведьма то и дело выкрикивала, обращаясь неизвестно к кому:
  – До Северной Каролины этому месту как до луны!
  Она была не права, однако мужчина, как и все остальные соседи, ни разу не рискнул указать ей на это.
  Лист, который он успел подхватить на лету, говорил о том, что в его отсутствие дверь не открывали.
  Впрочем, вполне возможно, что кто-то все же побывал в квартире, а затем тоже вставил лист в зазор между филенкой и косяком, чтобы замаскировать свой визит. Быть может, этот кто-то и сейчас оставался в его жилище.
  Черт бы их побрал.
  Войдя в дом, он захлопнул дверь и прижался к ней спиной изнутри. Розовый свет выглянувшего из-за туч закатного солнца неярко осветил не слишком богато обставленную комнату. На стене над камином висела плоская телевизионная панель – на ее приобретении настояла специалист по размещению. Камин мужчина топил ненужными бумагами и дровами, которые продавцы из Западной Виргинии развозили по городу в кузовах пикапов в самые холодные месяцы. Зеленый диван являлся собственностью хозяйки дома, которой пришлось в спешном порядке уехать в Бостон, к месту новой работы. Ей же принадлежала и кровать с медным изголовьем в главной спальне на втором этаже, где он спал. Владельцем остальной домашней утвари – пары стульев и прочей мелочи вроде спутникового радиоприемника с колонками-усилителями – был он.
  Никто не атаковал его в слабом розовом свете заката, проникавшем в комнату через закрытые створки жалюзи.
  Пока.
  Внутреннее пространство одноквартирного таунхауса составляло шесть шагов в ширину и двадцать один в глубину. Пройдя от входной двери в сторону кухни, мимо ванной комнаты под лестницей, мужчина окинул взглядом уходящие вверх коричневые деревянные ступени и увидел, что кусочек зубной нити, протянутый им поперек лестничного пролета, не оборван и не отброшен в сторону чьим-то ботинком, а находится там, где был оставлен.
  Или его попросту вернули на место.
  Что ж, если его преследователи настолько хороши и действуют так осторожно и профессионально, если сейчас они ждут его в спальне, спрятавшись в платяном шкафу, то и черт с ними: в этом случае его уже можно считать проигравшим.
  Он проверил ванную комнату на первом этаже. Крышка унитаза была поднята, и все остальное выглядело точно так же, как и всегда. Взглянув в зеркало над раковиной, в котором он увидел только собственное отражение, мужчина откинул с головы капюшон.
  На кухне его тоже никто не караулил. Дверь черного хода оказалась заперта, замок на решетке ограждения тоже был на месте. За решеткой находился крохотный дворик, посередине которого располагалась небольшая деревянная платформа. Из квадратного отверстия, сделанного в самом ее центре, тянулся вверх доходивший мужчине до пояса декоративный японский клен. Дворик был огорожен невысоким деревянным забором из серых выветрившихся досок, в котором имелась неширокая калитка, снабженная щеколдой. Щеколда была закрыта, но любому, кто проходил вдоль забора, сразу же становилось ясно, что калитка лишь создает иллюзию безопасности.
  Ему разрешили иметь в доме ножи – кухонные, предназначенные для приготовления пищи.
  Специалист по размещению небрежно упомянула о том, что они ему нужны, когда они составляли список покупок во время визита в отдел обустройства жилья в Форт-Миде, между федеральным округом Колумбия и Балтимором, где располагалась официальная штаб-квартира Агентства национальной безопасности. Так у него появился кухонный комплект ножей для мяса, деревянная стойка для их хранения с приспособлением для заточки, бритвенной остроты нож для приготовления филе, зубчатый хлебный нож и мясницкий тесак с широким лезвием, вид которого невольно напоминал ему о битве при Аламо.
  Он подавил в себе желание вооружиться одним из этих клинков – слишком уж глупо было бы сидеть на диване в гостиной с ножом в руках в напряженном ожидании.
  Плащ промок насквозь. Мужчина дрожал от холода. Раздевшись, он зашел в ванную, чтобы опорожнить мочевой пузырь. Затем, с шумом спустив воду, прошел в гостиную, повесил плащ на плечики и убрал в платяной шкаф.
  Они были где-то снаружи. Конечно, они были где-то снаружи – а как же иначе?
  Но сегодня они могли и не прийти за ним.
  А могли и никогда не прийти.
  Возможно, за ним всего лишь наблюдали.
  Входная дверь цвета морской волны содрогнулась от стука.
  Глава 2
  «…есть вещи, о которых мы не знаем. Мы также знаем, что есть вещи, о которых мы не знаем».
  Дональд Рамсфелд, министр обороны США
  Фэй Дозье осторожно прикрыла за собой дверь автомобиля, который они припарковали на Одиннадцатой улице, расстегнула короткий черный плащ и несколько раз сжала и разжала кулаки, разгоняя кровь. Она с любопытством разглядывала голубой кирпичный дом с дверью цвета морской волны. На правом боку ощущалась приятная тяжесть кобуры с пистолетом.
  Ее напарник Питер сильно хлопнул дверью, нисколько не заботясь о том, что этот звук кто-то услышит, как и о том, что кто-то, чье внимание привлечет этот звук, увидит, как Фэй, обходя машину, направляется к нему. На Питере был рыжевато-коричневый плащ, во внутреннем кармане которого явно лежало что-то явно более габаритное, чем книга. В руке Питер держал серебристый атташе-кейс.
  – Не забывай, – сказал он, – на этот раз ведущая – ты.
  – Почему мы занимаемся именно им? – спросила она, разглядывая дом и прикидывая наилучшие направления подхода к нему. – И почему сейчас? Его нет в сегодняшнем списке. После того, что мы проделали в графстве Принс-Джордж с линиями постоянного тока и с тем парнем из талибов, который очень хотел, чтобы его сын поступил в колледж, этот тип как-то выбивается из общей картины, так что…
  – Нам в любом случае предстояло им заняться. Почему бы не сделать это сейчас?
  Словно два ястреба, спорхнувшие с одной ветки, мужчина и женщина перешли дорогу и направились к дому.
  – Тебе ведь все равно нечего делать сегодня вечером, верно? – заметил Питер и рассмеялся.
  «Как в воду глядел», – подумала Фэй, понимая, что он ничего не знал, не мог знать. Никто не мог.
  – На этот раз будь повнимательнее, салага, – бросил Питер.
  – С каких это пор я стала салагой?
  – Здесь, со мной, ты именно салага – без вариантов. И если ты ведущая, то только потому, что я так решил. Я считаю, что пора и тебе наконец заняться серьезным делом.
  – Ты просто очаровашка.
  – Мне все это говорят.
  Они ступили на тротуар рядом с голубым домом с дверью цвета морской волны.
  – Послушай, – сказал Питер, обращаясь к напарнице, которая, конечно же, не была неопытным новичком. Однако работать с ней по доброй воле он бы не стал. Фэй ему попросту навязали. – Не торопись. Сделай все по-умному, качественно, так, как надо. А потом, – добавил он, когда они подошли к лестнице из четырех металлических ступенек, – так же старательно подготовь рапорт.
  – Погоди, а ты что будешь делать, пока я буду всем этим заниматься?
  – Писать свой рапорт. Ты ведь сама сказала, что тебе сегодня вечером нечем заняться, – улыбнулся Питер.
  – Я этого не говорила, – возразила Фэй и развернула левую ладонь. Только такой профессионал, как Питер, сумел разглядеть в этом незамысловатом жесте сигнал «держись сзади».
  Питер спустился с железных ступенек и расположился таким образом, чтобы уловить малейшее движение в окнах на обоих этажах голубого кирпичного таунхауса.
  Фэй постучала в дверь цвета морской волны.
  Глава 3
  «…мы обливаемся потом в погоне за американской мечтой».
  Брюс Спрингстин. «Рожденные бежать»
  Именно так и решаются вопросы жизни и смерти.
  Ты слышишь стук и думаешь, стоит ли открывать.
  Распахнув синевато-зеленую дверь, он увидел их.
  Женщину, стоящую у порога.
  Мужчину, занявшего позицию в крохотном палисадничке, ограниченном черным металлическим забором.
  Если они ликвидаторы, то она – стрелок.
  Женщина, однако, продолжала стоять в дверном проеме, внимательно рассматривая хозяина дома зелеными глазами.
  На вид ей было лет тридцать, может, чуть больше. Черный плащ расстегнут. Хорошенькая, но в уличной толпе на такую вряд ли обратишь внимание. Каштановые волосы, достаточно длинные, чтобы можно было сделать стильную прическу, но слишком короткие, чтобы их легко можно было захватить рукой. Овальное лицо без явных национальных признаков – весьма характерная история для современной Америки. Нос, который, похоже, немного подправил хирург. Ненакрашенные губы. В линии плеч угадывается нечто похожее на военную выправку. Руки свободно висят вдоль тела, по кистям видно, что оружие, скорее всего, привыкла держать в правой. Никаких колец. Темные брюки. Туфли без каблуков, позволяющие при необходимости как быстро бежать, так и нанести противнику резкий, болезненный удар ногой.
  Она продолжала молча стоять в лучах закатного солнца, и дом через открытую дверь наполнялся запахом закончившегося дождя.
  Ожидание. Самая трудная вещь на свете.
  Ожидание подходящего момента. Появления цели. Движения, на которое необходимо будет среагировать.
  Мужчина, стоявший за ее спиной и страхующий женщину, откашлялся. Его лицо кажется знакомым… Он явно старше. Лет пятьдесят, белый, лысый. Под плащом угадываются мощные мышцы. В левой руке серебристый кейс, правая висит вдоль тела, ладонь разжата. Он обеспечивает прикрытие, то есть следит за действиями того, кто открыл дверь, а также фиксирует любое движение внутри дома, в том числе наблюдает за окнами. И все же то, как он откашлялся, выдало в нем руководителя, а не подчиненного. Или, может быть…
  – Как ваши дела? – спросила женщина.
  Скажи ей правду.
  – Я не знаю.
  – Мы можем войти?
  – Ты не можешь сказать «нет», приятель, – подал голос мужчина.
  – Я мог бы, но что это даст? – сказал хозяин дома и, повернувшись, двинулся внутрь.
  Визитеры последовали за ним. Мужчина в рыжевато-коричневом плаще закрыл дверь, отделив внутреннее пространство дома от остального мира.
  – Черт возьми, надеюсь, вы тот, кто нам нужен! – произнесла женщина с неискренней улыбкой. – Вас зовут…
  – Я всегда ненавидел имя, данное мне при рождении: Рональд. Какое-то время я, кажется, был Джо. Иногда мне приходилось носить другие имена – Рауль, Ник, Жак, даже, как ни странно, Синь Чу.
  – Называй его… – начал лысый мужчина.
  Питер! Лысого, который страховал женщину, зовут Питер.
  – …Кондор.
  Вот так.
  – Это ошибка, – сказал седой мужчина.
  – Почему? – спросила женщина.
  – Потому что агентство меняет кодовые имена сотрудникам. Раньше Кондором был Фрэнк Старджис, парень, который имел какое-то отношение к Уотергейтскому делу. Потом я. В те времена, имея кличку, я чувствовал себя так, будто во мне живут два разных человека – реальный я и мой кинодвойник, более умный, внешне более привлекательный, более правильный. Пока я сидел взаперти, мое кодовое имя перешло к другому. С тем, кому оно досталось, что-то стряслось – мне так и не сказали, что именно. Но меня снова стали называть Кондором.
  – Какое у вас сейчас агентурное имя? – спросила женщина.
  – Вин.
  – Почему Вин?
  – Так зовут моего любимого героя из фильма «Великолепная семерка». Его сыграл Стив Маккуин.
  – Меня зовут Фэй Дозье. Как мне все-таки вас называть – Кондор или Вин?
  – Решайте сами.
  Лысый Питер поставил серебристый кейс на пол и достал из кармана плаща айпад.
  – Инструкцию помнишь? – деловито поинтересовался он.
  – Значит, это мое первое тестирование в домашних условиях после моего возвращения в систему?
  – Раньше он был куда симпатичнее, верно? – спросила Фэй, взглядом указывая на Питера.
  – Волос у него точно было больше.
  – Я тогда был лысый, как… ладно, не важно.
  Фэй увидела искорку в глазах Кондора-Вина. На его губах появилась едва заметная улыбка.
  – Сними ботинки и встань к стене, вон туда, к радиоприемнику. Прижмись к ней спиной и сведи пятки вместе, – скомандовал Питер.
  «Попробуй незаметно согнуть колени», – приказал себе седовласый мужчина, стоя на полу в черных носках. Это даст возможность немного уменьшить рост.
  Питер навел на хозяина дома экран айпада.
  – Не двигайся, – сказал он.
  Мелькнула вспышка, раздался негромкий щелчок – сработала встроенная фотокамера.
  – Повернись направо, лицом к радиоприемнику, – велел Питер.
  – Вы любите слушать радио? – поинтересовалась Фэй. – Что именно – наверное, новостные станции?
  Еще одна вспышка, сопровождаемая щелчком.
  – Мне повезло. Я могу позволить себе радио, которое получает информацию со спутников. Причем не только новости.
  – Ты еще расскажи ей про послания из открытого космоса. – В голосе лысого мужчины с айпадом в руках зазвучали презрительные нотки. – Повернись ко мне другим боком.
  – Она про это и так знает.
  – Нет, не знаю.
  – Еще как знаете. Представьте, вы занимаетесь какими-то своими делами, думаете о чем-то своем, может быть, сидите за рулем. И вдруг из радиоприемника раздается песня, и вы, где бы ни находились и что бы ни делали, вдруг понимаете, что она попала вам прямо в сердце. Это послание, которое приходит откуда-то с просторов Вселенной и задевает самые чувствительные струны в вашей душе. И когда вы слышите его, у вас возникает какое-то особое, непередаваемое чувство… да!
  Щелк.
  – А новости, которые передают по радио, я не люблю. Какие-то неведомые мне люди, которых я даже не вижу, что-то мне рассказывают… Нет, это не по мне. Зато музыка, которая слышится из динамика радиоприемника, дает нечто очень важное, говорит что-то обо мне, обо всех людях. Это как поэзия. Или кино. Или захватывающий роман.
  – Но есть ведь такие радиопередачи, которые непосредственно касаются вашей реальной жизни, – заметила женщина.
  – Да.
  – Значит, у него в голове не голоса, а аккорды, – пробормотал Питер.
  – А вам что помогает примириться с действительностью? – спросил, обращаясь к нему, Кондор.
  – Мне? – Питер покачал в ладони айпад. – Я выполняю программу.
  – Как вам работается? Есть какие-нибудь проблемы? – обратилась к Вину Фэй.
  – Никаких. Я появляюсь, делаю что положено. И отправляюсь домой.
  Пройдя на кухню, Фэй открыла холодильник.
  – Так, что у нас тут? Молоко – надеюсь, оно свежее. Контейнеры с какими-то остатками. Масло. Ванильный йогурт. Голубика. Этот хлеб, похоже, заплесневел. Слушайте, зачем вам столько вареного риса? Вы, наверное, любите китайскую еду.
  – Как и все.
  – Похоже, вы в хорошей физической форме.
  – Я регулярно делаю гимнастику тайцзи.
  – Вы всегда застилаете постель? – поинтересовалась женщина, увидев беспорядок, царивший на втором этаже, с которым явно диссонировала аккуратно заправленная кровать с изголовьем из медных прутьев.
  – А кто станет делать это за меня? – пожал плечами хозяин дома. – Это одна из привычек любого бывшего заключенного. Своего рода синдром.
  Фэй, открыв платяной шкаф, взглянула на висящую внутри одежду. Питер сфотографировал ее на айпад.
  Затем женщина направилась в ванную комнату и внимательно ее осмотрела. Сиденье унитаза было поднято. На кронштейне для душа висело голубое полотенце. Фэй открыла зеркальную дверцу шкафчика, подвешенного над раковиной.
  О черт.
  На двух полках шкафчика выстроились, словно солдаты на параде, ряды флаконов с таблетками, которые обвивали язычки рецептов. Большинство названий на этикетках заканчивались на «зин» и «мин». Кроме того, в них часто встречалась буква «экс». Таблетки и пилюли были самые разные – голубые, белые, желтые, зеленые. Круглые, сферические, словно мячики, овальные. Гелиевые капсулы, желатиновые капсулы. Несколько препаратов предназначались для людей, страдающих атеросклерозом.
  – Я видела по телевизору рекламу этого лекарства, – сказала Фэй, указывая на один из флаконов. – В том ролике были обнаженные мужчина и женщина, в сумерках сидевшие где-то на открытом воздухе рядом друг с другом, каждый в своей ванне.
  – В дневное время этот препарат тоже бывает полезен для парней вроде меня… с некоторыми проблемами.
  – Вот как? – Фэй вперила в Вина пристальный взгляд. – И как же ее зовут?
  – Той, кого вы имеете в виду, не существует.
  – Хорошо, пускай это будет он – мне все равно…
  – Для того, чтобы у человека возникли к кому-то некие романтические чувства, мало просто выпить пилюлю.
  – Расскажите мне о вашей личной жизни. – Взгляд женщины немного смягчился. – Есть ли у вас кто-то сейчас? Если нет, то кто был вашим близким человеком в последнее время?
  Ярко-красные губы шепчут: «Тсс».
  – Мне трудно ответить на этот вопрос.
  – Есть много разных лекарств, которые необходимы мужчинам, которым постоянно хочется в туалет. Вероятно, ваши доктора выбрали то, что подходит вам лучше всего.
  – Думаю, вы совершенно правы.
  Фэй посмотрела на Кондора, затем снова перевела взгляд на ряды флаконов. Ее глаза скользнули по расписанию приема медикаментов, прикрепленному скотчем к внутренней стороне дверцы шкафчика.
  – Тринадцать таблеток в день, – произнесла она.
  – Каждый должен быть одурманен, – сказал Вин и, взглянув на Фэй, понял, что, несмотря на молодость, она узнала цитату из Боба Дилана.
  – Есть хоть что-то, от чего вас не пытаются лечить с помощью таблеток?
  – Рак и сходные с ним заболевания-убийцы. Ими я вроде бы не страдаю.
  – Вы часто думаете об убийцах?
  – Вы серьезно? Странно слышать этот вопрос от вас.
  Питер тяжело протопал мимо ванной комнаты на второй этаж.
  – Какой у вас диагноз? – спросила женщина.
  – Посттравматический стресс. Параноидальный психоз. Утрата чувства реальности. Депрессия. Бредовый синдром. Тревожность. Могу добавить еще несколько заумных формулировок.
  – И что это означает в практическом смысле?
  – Иногда мне кажется, что все происходящее со мной – это кино. Я словно теряюсь во времени. Порой меня мучают воспоминания. Таблетки помогают с этим бороться. А тут еще и вы появились. Похоже, делается все возможное, чтобы я мог забыть прошлое и жить дальше.
  – И как же все это происходит? Я имею в виду ваши воспоминания.
  – Это похоже на вспышки в мозгу, которые высвечивают то, что случилось когда-то давно. Я словно вижу сны. Передо мной проходят призраки прошлого. Но в целом я в порядке. Мое состояние вполне рабочее – не хуже, чем у любого другого.
  Судя по звуку, Питер вошел в забитую хламом кладовку и принялся делать снимки там.
  – Имена, лица – все это ускользает из моей памяти, – снова заговорил Кондор, он же Вин. – Память вообще очень избирательна. Взять, к примеру, Кевина Пауэлла. Я могу сказать вам, как он умер, но кто он был такой… Я помню Виктора и еще четырех человек, вместе с которыми меня держали в секретном заведении для умалишенных, принадлежащем ЦРУ, а своего первого руководителя в Агентстве – нет. Помню, как читал книжки, помню слова «секция девять, департамент семнадцать» – там происходило что-то такое, о чем я не могу даже думать. Не заставляйте меня думать об этом, не надо. Ясность наступила, когда в прошлом году я вышел на свободу. Все, что происходило до этого, – как в тумане. Я помню первую женщину, которую увидел обнаженной, но не тех людей, которых убивал. Иногда, размышляя о смерти, об убийствах, я почему-то начинаю ощущать запах мужского туалета. Помню переулки в Бейруте. Бары в Амстердаме. Аэродромы в джунглях. Какую-то забегаловку в Бруклине. Скоростные автострады в Лос-Анджелесе. Как меня подстрелили. Как сам стрелял в ответ. Как сломать человеку шею. И еще – как я бреду по улице какого-то города, название которого не могу вспомнить, и по шее у меня бегут мурашки. Да, и еще одно: что мое любимое оружие – автоматический пистолет «Кольт-девятнадцать-одиннадцать» сорок пятого калибра.
  – В вашем состоянии происходят какие-то изменения?
  Солги.
  – Нет, не вижу никакой динамики. Во всяком случае, пока я принимаю наркотики.
  – Лекарства, – поправила Кондора женщина.
  – Разве лекарства принимают не для того, чтобы состояние улучшалось? – улыбнулся он.
  Женщина пожала плечами. Его вопрос вызвал у нее ответную легкую улыбку.
  – Если исходить из диагноза, то для меня лучше всего – оставаться в неведении по поводу того, что сидит где-то в глубинах моей памяти.
  – Но ведь это «что-то» все равно там есть.
  – Вы так считаете? Что ж, возможно, вы правы. На самом деле сейчас я точно знаю только то, что нахожусь здесь и занимаюсь чем-то, что имеет отношение к работе. Но иногда… Иногда у меня возникает странное видение. Мне представляется, что я сижу на скамье в парке. Погода просто прекрасная, надо мной голубое небо, кругом деревья, зеленая трава. Стоит полная тишина, если не считать какого-то едва слышного свиста. Я чувствую запах человеческого пота. На коленях у меня айпад. На его экране я вижу изображение, которое транслируется с беспилотника: тонкие, словно кисея, облака и земля где-то далеко внизу. Потом я начинаю различать здания, они все ближе и ближе. Затем в центре экрана появляется изображение какого-то парка. Я вижу скамейки и понимаю, что если буду продолжать сидеть на месте, следующим, что предстанет передо мной на экране айпада, будет мое собственное изображение.
  Она смотрит на тебя, приоткрыв рот от удивления.
  У порога ванной комнаты, блестя лысиной, возник Питер, захлопнул крышку алюминиевого кейса и сказал:
  – Вы не могли бы выйти, чтобы я сделал еще несколько снимков?
  Оказавшись в холле, Фэй указала взглядом на спальню и кладовую.
  – Я нигде не видела компьютера. Он у вас есть? Может быть, лэптоп? Или таблетка? Вы ведете дневник или, скажем, журнал своих видений?
  – Нет. Я соблюдаю все условия, которые были мне поставлены. Вам прекрасно известно, что возможностей моего сотового телефона едва хватает для того, чтобы позвонить на линию «Агент в сложной ситуации». К тому же у вас есть все записи прослушки.
  Из ванной комнаты послышался щелчок сработавшей фотокамеры айпада.
  – Эй, Кондор! – проорал Питер. – Ты ведь знаешь, анализ мочи все равно все покажет, так что скажи честно: ты все еще покупаешь тот напиток у антрополога из Смитсоновского института?
  Щелчок.
  – Меня снабжает им один поставщик травы.
  В ухмылке Питера, вышедшего из ванной, не было ни тени сочувствия.
  – Если попадешься на этом, тебе конец.
  – В таком случае, полагаю, нам всем следует быть осторожными.
  – Что это еще за напиток? – поинтересовалась Фэй.
  – От него я испытываю эйфорию. Мне, во всяком случае, так кажется. По крайней мере при наличии в организме всех тех таблеток, которые я пью. Еще я время от времени выпиваю пару стаканов красного вина – но это, считайте, по рекомендации врача, чтобы прочистить артерии и вены.
  – Как бы то ни было, – произнес Питер, открыв свой серебристый кейс, – снимай штаны и напруди-ка мне вот в этот пластиковый контейнер, чтобы я мог сделать анализ.
  С этими словами он черным маркером написал на прилепленной к контейнеру белой наклейке «Кондор».
  – Извините. Я опорожнил мочевой пузырь как раз перед тем, как вы постучали в дверь.
  – Твою мать! – недовольно воскликнул Питер.
  – Это вы мне? – осведомился хозяин квартиры.
  На лице Фэй промелькнула тень улыбки.
  Она смотрела этот фильм? Или это относится к тебе? А может, она пытается оценить полученную информацию и не успевает контролировать собственное лицо?
  Питер помахал рукой, в которой был зажат пластиковый контейнер.
  – Я видел у тебя на плите стеклянный чайник с холодным кофе, – заявил он. – Полагаю, он был сварен сегодня утром. Так вот, я налью чашку, разогрею ее в микроволновке, и ты выпьешь ее по-быстрому, даже если будет горячо. Вскоре после этого тебе не составит труда наполнить эту посудину, и тогда мы сможем убраться отсюда.
  – С молоком.
  – Что? – не понял Питер.
  – Я люблю добавлять в кофе молоко. Это не займет много времени.
  – Мать твою, – выдохнул Питер и тяжело затопал вниз по лестнице.
  – Мать твою, – повторил Вин задумчиво. – Интересно, будут ли у меня когда-нибудь дети.
  Он перевел взгляд на Фэй и моргнул.
  – По возрасту вы вполне могли бы быть моей дочерью.
  – Вы совсем не похожи на моего отца.
  – Почему?
  – Потому что вы здесь, – ответила женщина и отвернулась – пожалуй, слишком поспешно. – Нам следует находиться рядом с Питером.
  – Если бы я спросил, равны ли вы с ним по уровню полномочий, что бы вы ответили?
  – А вы как думаете?
  – Он из внутренней безопасности и работает там так давно, что не важно, чем он занимался до этого. А вы… Думаю, вы из фирмы. Моей прежней фирмы. ЦРУ.
  – Мы оба работаем в отделе внутренней безопасности.
  – Это был ваш выбор?
  – Пойдемте вниз, – предложила Фэй и начала медленно спускаться по ступенькам. – Кстати, где вы припарковали свою машину?
  – Вы же знаете, мне не разрешается иметь машину, – ответил Кондор, оставаясь на верхней площадке лестницы. – Так что мое водительское удостоверение – это просто бумажка, которую я таскаю в кармане по привычке. Но я помню, что мне приходилось водить автомобиль. Иногда у меня в мозгу возникает картина – я сижу за рулем, а машина рыскает из стороны в сторону на черном льду.
  Вин зашагал вниз следом за Фэй.
  – Вам повезло, что станция метро совсем рядом, – заметила женщина, когда они оказались в гостиной.
  – Но это же голубая ветка.
  – Ну да, но ведь с нее можно попасть на…
  – Я не люблю ездить по голубой ветке.
  На кухне звякнул сигнал микроволновки.
  – То есть…
  – Голубая – это голубая. А мне нравится красная линия.
  Фэй закрыла глаза и потерла переносицу кончиками пальцев. У нее не было лака на ногтях. И никаким парфюмом от нее не пахло. Она широко распахнула глаза.
  – Глаза устают? – спросил Кондор.
  Женщина пожала плечами.
  – Возможно, это оттого, что у вас машина белого цвета. Он обычно сильно бликует – даже затемненное стекло не помогает, – предположил Кондор.
  – Мы приехали сюда вовсе не на белой машине, – сказала Фэй.
  Глава 4
  «Гулянка зомби».
  Кингстон Трио
  Фэй распахнула дверь цвета морской волны и вышла в зону поражения.
  Наиболее безопасным для нее было бы, не пересекая проезжую часть, двигаться вдоль края тротуара, укрываясь за припаркованными автомобилями. Они по крайней мере могли бы обеспечить ей хотя бы частичное прикрытие от тех, кто сидел в белой машине с тонированными стеклами в конце квартала, на противоположной стороне улицы.
  Она сошла с металлических ступенек крыльца и проскользнула между двумя ближайшими машинами, представив, как прикрывающий ее Питер, сидя на корточках у окна дома из голубоватого кирпича, беззвучно ругает ее на чем свет стоит.
  Питер всегда предпочитал самые безопасные сценарии. Подумав об этом, она вышла на проезжую часть Одиннадцатой улицы и, пересекая ее по диагонали, двинулась к белому автомобилю. Ее отделяли от него одиннадцать машин… девять…
  Фэй услышала, как двигатель автомобиля заработал.
  Не поднимай руки, держи их внизу, приказала она себе.
  Мотор взревел, взвизгнули покрышки.
  Фары белого автомобиля вспыхнули, словно глаза дракона.
  Фэй замерла на месте, как олень на загородном шоссе, парализованный светом приближающегося грузовика или автобуса.
  Белая машина сорвалась с места, мгновенно развернулась на сто восемьдесят градусов и умчалась. Красный свет задних габаритов растаял в наступающей темноте.
  Фэй нажала кнопку «стоп» на корпусе айфона, который она незаметно держала в правой руке, направляя дисплей в сторону белого автомобиля.
  – Здесь ровным счетом ничего, – заключил через пять минут Питер, глядя на экран устройства. Они сидели на кухне, в которой пахло горячим кофе.
  На экране айфона был виден тротуар, машины, между которыми Фэй протиснулась, прежде чем выйти на проезжую часть, затем ряд автомобилей, припаркованных на противоположной стороне улицы. Промелькнули верхушки деревьев с голыми ветвями и скаты крыш. Затем – яркий белый свет фар и удаляющиеся красные огни задних габаритов…
  – Ну что ж, белая машина – все-таки кое-что, – вздохнул Кондор. – Значит, она мне не померещилась.
  – Не померещилась? – переспросил Питер. – Ты сказал, что белый автомобиль следовал за тобой, когда ты шел домой. Однако мы его не видели. По-твоему, мы сумасшедшие? Да, какая-то белая машина была припаркована неподалеку от твоего дома, но… уехала. И что?
  – А вы как думаете? – спросил Кондор, глядя на Фэй.
  – Не знаю, что и думать, – ответила она.
  – Это тоже кое-что, – усмехнулся Кондор.
  – О да, – подхватил Питер. – Возможно, верное понимание этого факта придет к ней в виде озарения, когда мы будем возвращаться на базу. Что до меня, то я думаю, что ты просто наглотался какого-то травяного дерьма незадолго до того, как мы постучались в твою дверь, – вот и несешь всякую ахинею. А теперь возьми контейнер, сними штаны и сдай наконец мочу для анализа, чтобы мы могли отправиться восвояси.
  Кондор взял из рук Питера пластиковый сосуд.
  – Теперь я задам сугубо официальный вопрос, – снова заговорил Питер. – Можем ли мы, представители благодарной нации, что-нибудь для тебя сделать?
  – Вы уже все сделали, – суховато ответил Кондор и, переведя взгляд на Фэй, добавил: – Я лично ничего против не имею, но вообще-то смотреть на это не обязательно.
  С этими словами он расстегнул брюки и дал им соскользнуть вниз.
  Фэй вышла из кухни и отправилась в гостиную. Там, ступая по разбросанным по полу обрывкам газет, она принялась разглядывать прикрепленные кнопками к стене какие-то бумажные клочки и обрывки, которые почему-то показались ей похожими на странные талисманы.
  Возможно, потому, что ей были известны ее дальнейшие действия, Фэй удалось без труда заставить себя думать о Кондоре как о Вине. Перед ней был седой мужчина с голубыми глазами, которому медики из Агентства наверняка сделали лазерную насечку роговицы, чтобы увеличить остроту зрения. Выступающие скулы, чисто выбритый подбородок. Мужчина явно был хорошо тренирован, однако по его виду чувствовалось, что десятилетия тяжелых физических и психологических нагрузок дают о себе знать. И все же в нем ощущался какой-то внутренний стержень, нечто такое, что говорило – он все еще в деле. Может, его диагноз не дает о нем полного представления?
  – Вин, я положила на каминную полку карточку с моими телефонами в отделе внутренней безопасности.
  Питер защелкнул замки своего серебристого чемоданчика.
  – У него столько номеров горячей линии «сотрудник в опасности», что он не сможет использовать все, даже если захочет, – пробормотал напарник Фэй. – Да еще запасные контакты. Поехали отсюда.
  – Если вы снова увидите эту машину, – сказала Фэй, не обращая внимания на явное нетерпение Питера, – или еще что-то подозрительное… Позвоните.
  Выходя на улицу, она одарила Вина улыбкой, в которой чувствовалась искренняя теплота. Как только за ней и Питером закрылась дверь, улыбка исчезла, и Фэй с яростью напустилась на одетого в рыжевато-коричневый плащ напарника-руководителя:
  – Черт бы тебя побрал! Почему ты был с ним таким бесчувственным?
  Питер остановился посреди улицы и резко повернулся к Фэй. Отразив луч фонаря, его серебристый кейс блеснул в темноте, словно рыбий бок.
  – Послушай, есть всего два типа людей…
  – Чушь! Есть очень много типов людей – столько же, сколько самих людей! И если ты, делая свою работу, проявляешь грубость и неуважение к этому человеку, не надо прикрываться фразами вроде «есть мы и все остальные».
  – Я хотел сказать, что наше дело в конечном счете формирует два типа людей. Агентов, которые в итоге устают настолько, что становятся равнодушными. И других – таких, которым с самого начала на все плевать.
  – Но мы, между прочим, занимаемся вопросами, связанными с национальной безопасностью. Мы без конца проверяем пожилого человека, который бежал из СССР, от советских спецслужб. Он отсутствовал почти столько же, сколько ты живешь на свете. И в то же самое время мы тщательно следим за тем, чтобы террорист из Аль-Каиды, который сдался нам в Марокко шесть лет назад, регулярно получал выплаты, предусмотренные договоренностью. А он сидит на своей заднице у себя в камере и ничего нам не говорит, кроме того, что мы и так уже знаем. По тому, как ты вел себя с Кондором, я вижу, что ты не из тех, кому с самого начала было на все наплевать.
  Питер покачал лысой головой.
  – Значит, меня записали в разряд уставших и равнодушных. Но если человек устал и стал равнодушным, это уже навсегда. Ну а твоя проблема в чем? Начхала на что-то такое, на что чихать не следовало?
  – А что, если я пристрелила моего прежнего агента-супервайзера.
  – Ну и положить мне на это, – заявил Питер. – Даже если ты сделаешь то же самое сейчас, мне все равно. По-моему, ты тратишь слишком много эмоциональной энергии на этого старого торчка Кондора.
  – Ты же видел, сколько лекарств у него в аптечке. Похоже, его сознательно глушат препаратами.
  – В таком случае ему повезло. Руки, ноги, член у него на месте. Он вполне в состоянии обналичить чек и получить пособие как агент, отошедший от дел. И целая толпа людей, в том числе мы с тобой, следит за тем, чтобы с ним все было в порядке. – Питер нацелил на Фэй указательный палец. – А кто будет следить за тем, в порядке ли мы?
  – Может, он это заслужил. Когда выполнял какую-нибудь трудную миссию, которая подорвала его силы.
  – А может, – подхватил Питер, – мы приставлены к нему в качестве нянек, чтобы ему не было скучно. Ладно, плевал я на все на это и на него самого тоже. А заодно и на фантазии, которые лезут в голову этому старому наркоману.
  Повернувшись спиной к Фэй, Питер направился к машине, держа в руке ключи.
  – Есть три типа людей, – сказала Фэй, глядя ему вслед. – Живые, мертвые и выключенные. Это особенность современной эпохи – эпохи кино, телевидения, политических шоу, модных показов в Нью-Йорке. Интересно, к какой категории принадлежишь ты. Похоже, ты – из разряда зомби, которым все до лампочки.
  – Ага, – пробурчал Питер. – И нас таких много. Садись в машину.
  Глава 5
  «Клоун в костюме карамельного цвета, которого называют Песчаным человеком…»
  Рой Орбисон. «Во сне»
  Кондор посмотрел на свое отражение в панели большого телевизора, висящего над камином. Ему показалось, что на экране движутся призраки.
  Он взглянул на визитную карточку женщины-агента, лежащую на каминной полке. Фэй Дозье. Интересно, хоть что-нибудь из ее личных данных правда?
  Она и ее лысый спутник побывали у него дома, видели стену с газетными и журнальными вырезками и сделали множество фотографий.
  Кондор вспомнил звук, который издавала камера айпада Питера, и мысленно мгновенно перенесся на некий заброшенный склад где-то на территории Америки. Тот самый, где в одном из помещений лежал на полу провонявший потом борцовский ковер. Тот, где ему довелось учиться стрелять. Бах! В закрытом помещении тира, разделенном перегородками, выстрелы звучали оглушительно. Он припомнил человека с неприметной внешностью и душой, израненной вьетнамской войной. Держа в руке пластиковый стакан с дымящимся кофе, он сказал Кондору, которому тогда было всего двадцать с небольшим лет: «Научись держать все свои тайны на виду. Тогда, если к тебе когда-нибудь придут плохие парни и станут их искать, они ничего не найдут». С этими словами человек выплеснул обжигающий кофе Кондору в лицо. Даже сейчас, в этот дождливый апрельский вечер 2013 года, находясь в Вашингтоне, в арендованном им доме, Кондор сжался от воспоминания о том, какие ощущения тогда испытал.
  Он окинул взглядом стену, испещренную прилепленными к ней газетными фото и страницами, вырванными из книг и журналов. Среди них были те, которые играли роль ключей к разгадке всего ребуса. Он специально проткнул в них небольшие треугольные отверстия, чтобы не запутаться самому. В других статьях и фото, приклеенных к кирпичной кладке, тоже имелись дырки, но важными были только те, на которых их было по три. Внешне, однако, все выглядело как дело рук сумасшедшего.
  Если бы он только знал, что эти ключи означали…
  Фото из «Нью-Йорк таймс», на котором был изображен летящий на фоне лунного неба черный, хищного вида беспилотник. Подпись под снимком гласила: «Как и другие, менее смертоносные высокотехнологичные игрушки, беспилотные средства удовлетворяют нашу страсть к получению немедленного результата».
  Вырезанный из какой-то книги снимок британского спецназовца, глядящего через ограду на здание иранского посольства в Лондоне во время антитеррористической операции 1980 года.
  Дымящиеся башни-близнецы Международного торгового центра в Нью-Йорке.
  Газетное фото 2013 года, на котором китайцы с респираторами на лицах делают гимнастику тайцзи в Пекине в условиях такого смога, что людей, находящихся в каких-нибудь нескольких футах от объектива камеры, почти не видно.
  Черно-белое фото из какого-то журнала, посвященного проблемам кинематографа, на котором очередной герой, по-видимому, мастер кунг-фу, расшвыривает противников в разные стороны, и длинные полы его кожаного пальто описывают в воздухе круг, следуя за стремительным движением тела.
  Портрет Брюса Спрингстина из «Вашингтон пост» с подписью «Дао Брюса».
  Снимок, на котором какой-то репортер умудрился запечатлеть охваченного языками пламени бегущего человека, совершающего самосожжение во время Арабской весны.
  Газетные фото картины Эдварда Хоппера с изображением безлюдной заправочной станции и принадлежащего кисти другого художника портрета женщины с черными волосами, лежащими на плечах, и лицом в виде розового пятна с неразличимыми чертами.
  Еще один снимок, на этот раз вызывающий вполне очевидную ассоциацию, – распростертый в небе кондор.
  Если бы только это было возможно…
  Напоминая себе, что его зовут Вин, он разогрел в микроволновке остатки китайской еды и проглотил свой импровизированный ужин, имевший вкус картона, политого соевым соусом.
  Затем, держа в руке стакан с водой и бритвенное лезвие, отправился наверх, по пути натянув поперек ступенек лестницы кусок зубной нити. Он знал, что это весьма хрупкое заграждение может тем не менее привести убийцу, если он проникнет в дом, в замешательство, заставить его издать какой-нибудь лишний звук и раньше времени обнаружить себя.
  Бритвенным лезвием он поскоблил прописанные ему таблетки, тем самым существенно уменьшив дозу лекарств – однако не слишком сильно, чтобы препараты присутствовали в моче и, плюс ко всему, могли замаскировать следы употребления марихуаны либо какие-то другие отклонения от того, что медики Агентства считали нормой. Затем он проглотил обработанные бритвой пилюли, собрал все, что соскоблил с них, и спустил в унитаз, испытав мимолетный укол совести из-за того, что сильнодействующие препараты, попав в воды реки Потомак, могут причинить вред обитающей в ней рыбе.
  Взглянув в зеркало, Кондор, чувствуя, как принятые лекарства начинают заволакивать туманом его сознание, не без труда различил собственное отражение. Его особое внимание привлекли глаза. Чернота зрачков почти закрыла голубую радужную оболочку.
  Глава 6
  «Мы торгуем свинцом».
  Стив Маккуин. «Великолепная семерка»
  Разыскивая нужную информацию в Чистилище, Фэй прятала в сжатом кулаке флэш-носитель.
  Официально Чистилище, разумеется, называлось иначе. Это был Ситуационный центр специальных операций прикрытия национального разведывательного ведомства. Фабрика по производству специалистов в сфере разведдеятельности, занимающая четвертый уровень комплекса «Z» – здания, расположенного в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, неподалеку от магазинов «верхнего Джорджтауна», рядом с Висконсин-авеню и частной школой, где ежегодный взнос за обучение был вдвое больше, чем в государственном университете, который в свое время окончила Фэй.
  И тем не менее это место обычно называли Чистилищем.
  Во всяком случае, это делала Фэй – еще с тех времен, когда работала в ЦРУ.
  «Вот я и снова в Чистилище», – думала она, сидя в помещении без окон и роясь в данных в поисках того, что ей было нужно. Лампы дневного освещения, установленные в верхней части стен и на потолке, заливали все вокруг мерцающим голубоватым сиянием. Стены были отделаны плиткой в виде зеленых керамических кубиков. Помещение было разделено на небольшие квадратные отсеки.
  Сюда, помимо прочего, стекалась информация о кадровых перемещениях в шестнадцати официально существующих в США разведывательных организациях, деятельность которых не всегда укладывалась в общепринятые рамки обычных бюрократических процедур. В Чистилище имелся специальный отсек для ППС, или «персонала в переходной стадии». Этот термин подразумевал, в частности, агентов, аналитиков или административных работников, которые находились в стадии смены одной должности на другую, карабкаясь вверх или спускаясь вниз по строго секретной иерархической лестнице. Еще чаще под ППС подразумевались сотрудники предпенсионного возраста, которым нужно было найти подходящее пристанище, а также засветившиеся агенты или так называемые бунтари, попытавшиеся восстать против существующих порядков, но забывшие при этом должным образом прикрыть свой зад.
  «По крайней мере меня не отправили в ППС», – подумала Фэй.
  Во всяком случае, пока.
  Зажатая в кулаке флэшка заметно нагрелась.
  Департамент внутренней безопасности, в который ее сослали, занимал угловую часть этажа, на котором находилось Чистилище. Его помещение чем-то немного напоминало музейные залы Смитсоновского института. Своим интерьером огороженный пластиковыми стенами зал очень сильно напоминал отдел уголовных преступлений типового полицейского участка. В помещении было двенадцать столов, которые делили между собой Фэй и еще девятнадцать полевых агентов. Имелась и комната руководства с такими же пластиковыми стенами. В ней находилось начальство в количестве двух человек, в обязанности которых входил контроль за потенциальными перебежчиками и другими лицами, вызывающими подозрения, такими, как Кондор. Разумеется, на руководство возлагалось и множество других задач, решением которых занимались и департамент, и прочие смежные организации, а именно ЦРУ, ФБР, АНБ и прочие, включая новые ведомства, возникшие после теракта 11 сентября 2001 года.
  Фэй посмотрела на часы в углу компьютерного монитора. В Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, было девятнадцать часов двадцать две минуты. До двадцати одного часа оставалось еще девяносто восемь минут.
  Ты сможешь это сделать. Если разыщешь Алекса, у тебя еще будет возможность…
  Она нашла его в одном из отсеков, в котором не работало освещение.
  – У тебя есть секунда? – спросила Фэй, присаживаясь на стул рядом с худощавым рыжеволосым мужчиной, одетым в белую рубашку, полосатый галстук и брюки цвета хаки.
  – Вряд ли, – ответил Алекс, складывая в сумку инструменты, которые он использовал для установки на компьютер, стоящий на столе в отсеке, нового жесткого диска. – Меня переводят из запасных в основной состав.
  – Рада за тебя.
  – Послушай, тайник в мусорном контейнере, который я оборудовал, все еще в рабочем состоянии. Я проезжал мимо и проверил.
  – Здорово. Вообще-то я хотела…
  – Рассказать мне, что ты натворила? Наверное, есть о чем рассказывать, если ты оказалась здесь.
  – Нет, дело не в этом. Дело в другом. Мне хочется помочь моему напарнику.
  Фэй передала флэш-носитель Алексу. Когда-то он был ее инструктором по техническим вопросам в ЦРУ, и они случайно встретились в Чистилище неделю назад.
  – Здесь видео, снятое на айфон. Белая машина делает резкий разворот и уезжает. Из-за света фар передний номер различить невозможно, но, может быть, задний номер все-таки можно прочесть…
  Выполнение просьбы Фэй заняло у Алекса четыре минуты, из которых большая часть ушла на установку специального программного обеспечения на компьютер, в котором он только что поменял жесткий диск.
  – Это номер штата Виргиния, – сказал он, когда они вместе с Фэй принялись, вглядываясь в монитор, рассматривать буквы и цифры на металлическом прямоугольнике номерного знака. – Я живу в Виргинии. Если ты тоже, можешь мне об этом сказать, – это не то, что назвать свое настоящее имя или что-то в этом роде…
  На мониторе возникло новое окно.
  – Вот так, – пробормотал Алекс. – Проверкой установлено, что этот номер должен быть установлен на зеленом джипе «Чероки», а не на белом «Ниссане», который мы видим здесь.
  Фэй подавила желание выхватить из кармана сотовый.
  Те, кто сидел в белой машине, знали, что мы – вернее, кто-то был в доме. Они уехали. Теперь, если они вернутся, это произойдет только тогда, когда они будут уверены, что им никто не помешает. Так что у меня – у нас, у Кондора – есть время.
  «Но ведь он всего лишь «сгоревший», оставшийся не у дел агент, до которого никому из врагов нет никакого дела, – сказала она себе. – Если я нарушу инструкцию и начну действовать в обход моего супервайзера Питера, не представив предварительно соответствующий рапорт, я его подставлю и спровоцирую активацию режима тревоги – и все это только потому, что номерной знак не соответствует автомобилю, на котором он установлен… Во-первых, учитывая мой статус, никто ничего не станет делать – все будут только прикрывать собственную задницу. Во-вторых, это может быть расценено как еще один прокол с моей стороны, и если после него меня навсегда запрут в ППС, можно будет считать такой конец везением».
  И к тому же у нее оставалось всего восемьдесят четыре минуты.
  На то, чтобы закончить рапорт о посещении на дому объекта за номером Ф409, у Фэй ушло двадцать три минуты. Она вошла в компьютерную систему под паролями Питера и постаралась при составлении документа использовать характерный для него деловитый стиль. Фэй отметила проявляющуюся временами иррациональность Кондора, но в то же время сообщила о том, что у него ясный рассудок и что он находится в рабочем состоянии. Указала отмеченный в журнале номер анализа его мочи, упомянула о разговоре про употребление марихуаны. Затем в графе «Рекомендации», описав «возможную паранойю» Кондора по поводу белой машины и в то же время констатировав несоответствие регистрационного номера марке и цвету автомобиля, подытожила: «Мой партнер агент Фэй Дозье настаивает на усилении защитных мер и проведении операции по выявлению возможного скрытого наблюдения за объектом со стороны противника, а также на сборе всей необходимой информации по поводу подозрительной машины». После этого, кликая мышью, Фэй присоединила к рапорту сделанные с помощью айпада фотографии Кондора и его жилища, а также видеозапись, зафиксировавшую белый автомобиль.
  Еще раз перечитав текст рапорта, она не обнаружила ничего такого, что могло бы создать ей проблемы, которые она не смогла бы решить.
  Фэй отправила рапорт по всем необходимым адресам, в том числе в свою личную папку, в свою папку для подобных материалов, продолжавшую существовать в архивах Центрального разведывательного управления, и даже своему легендарному руководителю группы из ЦРУ, который после устроенного ею шоу ужасов добился того, что ее всего лишь отправили из Агентства в отдел внутренних ресурсов Департамента внутренней безопасности, располагавшийся на одном этаже с Чистилищем. Подумав немного, Фэй отослала рапорт на электронный адрес Питера и представила, как он завертится на стуле в каком-нибудь баре, когда услышит сигнал айпада, принявшего сообщение, и ознакомится с текстом, который якобы сам написал. Впрочем, она знала, что, какие бы громы и молнии он ни обрушил на ее голову по поводу того, что она написала в графе «Рекомендации», все останется между ними. Однако нельзя было исключать, что в один прекрасный день Питер отплатит ей подобным же образом. Если это случится, все будет организовано так, словно он не имел к этому никакого отношения. Но оба они будут знать, что это – своеобразная месть с его стороны.
  Приготовившись послать рапорт по еще одному адресу, Фэй какое-то время в раздумье смотрела на мерцающий монитор компьютера. Потом убедилась, что сообщение, посланное по адресу Ф409, попадет именно к Кондору. И кликнула мышью на клавише «Отправить».
  Рапорт улетел в недра компьютерной сети, словно пуля, выпущенная в темноту.
  Она подождала пять минут, остававшихся до конца ее смены, покинула Чистилище, спустилась на цокольный этаж, прошла через рамку металлоискателя и, не обнаруживая ни малейших признаков спешки, через вращающуюся дверь вышла из комплекса «Z» на площадь с бетонными ограждениями, защищавшими окружающие здания от попыток терактов с использованием начиненного взрывчаткой грузовика. В ограждение были вмонтированы фотоэлементы, которые на ночь обычно отключали.
  Камеры зафиксировали, как Фэй прошла к своей машине на нижнем уровне служебного гаража. Было видно, что она не пытается обнаружить возможную слежку или уйти от наблюдения. Сев в обычный, не привлекающий внимания темно-вишневый «Форд», она выехала на улицу.
  Сорок девять минут. У меня сорок девять минут.
  Фэй жила в квартире в одном из зданий, расположенных в деловом районе под названием «Бетесда-ландия». Это неофициальное название родилось в начале XXI века, когда такие традиционно престижные районы Вашингтона, как Джорджтаун и северо-западная часть федерального округа Колумбия, стали чересчур тесными для всех желающих жить в них юристов, лоббистов, руководителей корпораций, медиазвезд и прочих представителей высших слоев общества. Многие из них стали селиться в населенном пункте Бетесда, расположенном в округе Монтгомери штата Мэриленд. Прежде это место считалось обителью среднего класса, но вскоре превратилось в одну из наиболее респектабельных жилых зон.
  По дороге, глядя в зеркала, Фэй внимательно следила за тем, что происходило позади и по обе стороны ее автомобиля.
  В одном месте она намеренно проскочила на красный. Потом без всякой необходимости сделала резкий поворот влево, затем вправо и еще раз влево и стрелой пронеслась вдоль узкого переулка, заставленного по обочинам зелеными мусорными контейнерами. Именно в такие горы техподдержки Алекс как-то раз со всего маху влетел на служебной машине, выпив слишком много пива. Это случилось после обеда с офицерами тайской армии, которых он обучал премудростям противодействия электронному шпионажу.
  В зеркалах Фэй не увидела ничего подозрительного.
  Камеры наблюдения зафиксировали, как она въехала в подземный гараж дома, в котором находилась ее квартира, через тридцать восемь минут после ухода с работы. Двигаясь задним ходом, она припарковала свой «Форд» на втором уровне гаража, где стояло легкое марево выхлопных газов, и направилась к шахте лифта, на ходу включив сигнализацию нажатием кнопки на брелоке ключей. Поднявшись в вестибюль, она заглянула в почтовый ящик и ничего в нем не обнаружила. Фэй и не ожидала там что-нибудь обнаружить, но если бы она не произвела этого ритуального действия, это могло бы показаться подозрительным.
  Расчет Фэй оказался верным: за стойкой портье никого не было. Ночной дежурный Абдулла, скорее всего, был занят тем, что тайком шарил в компьютере менеджера здания в надежде найти какую-нибудь информацию о своей семье, оставшейся в Сомали. Это было нелегко, учитывая количество проблем, с которыми приходилось сталкиваться стране: засуха, голод, пираты, созданная и финансируемая Объединенными Арабскими Эмиратами армия по борьбе с пиратами, у которой в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, имелась представляющая ее интересы юридическая фирма, радикально настроенные исламские фундаменталисты, да еще и двенадцатитысячный контингент «голубых касок» Африканского союза. Его обучали бывшие сотрудники ЦРУ, расквартированные в окруженном проволочными заграждениями комплексе зданий на территории аэропорта в Могадишо. Местные жители почему-то называли это место «розовым домом».
  В вестибюле было совершенно безлюдно. Камеры, установленные над входной дверью, в самом вестибюле и у двери черного хода, записали, как Фэй прошла мимо лифтов к лестнице. Наблюдатель, глядя на ее действия, вполне мог бы подумать, что она – офисный клерк, которому необходим хоть какой-то моцион.
  На лестнице камеры захватывали только первый марш бетонных ступенек внизу и последний наверху – там, где располагался выход на крышу. Она преодолела два лестничных пролета, чувствуя, как колотится сердце. Не от подъема – перед работой она ежедневно бегала шестимильные кроссы.
  Остановившись на площадке между четвертым и пятым этажом, на котором располагалась ее квартира, Фэй достала сотовый телефон, с его помощью установила контакт со своим домашним компьютером и подключилась к встроенной в него камере. Камера была синхронизирована с датчиками движения у входа в квартиру, состоявшую из гостиной и одной спальни, и у сдвижной стеклянной двери, которая отделяла спальню от балкона. Судя по показаниям приборов, в квартире было пусто. Объектив компьютерной камеры также подтвердил, что незваных гостей в жилище Фэй нет.
  Она проскользнула в квартиру. Там царили полная тишина и полумрак.
  Фэй посмотрела сквозь закрытую стеклянную дверь балкона на ночное небо, подсвеченное городскими огнями. Представила, что где-то там, в темноте, находится Мемориал Линкольна, Белый дом и Капитолийский холм, мимо которых она проезжала совсем недавно. А также место, где она однажды чуть не погибла.
  Она нажала на выключатель на стене. Свет лампы залил пространство гостиной – диван, стулья, кофейный столик, приобретенный на какой-то гаражной распродаже, перекладину для подтягиваний, укрепленную над дверью в спальню.
  Часы показывали 8:31 вечера – у нее оставалось еще двадцать девять минут.
  Попробуй принять душ.
  Она бросила черный плащ на спинку стула и торопливо отправилась в ванную. Зажгла свет и сбросила туфли, не мешавшие бегать и наносить удары ногами. Сняла с правого бедра кобуру с «глоком» сорокового калибра и положила ее на туалетный столик, до которого можно было легко дотянуться прямо из душа. Затем, пристроив сотовый телефон и удостоверение на раковину, она расстегнула блузку.
  Под блузкой оказался черный бюстгальтер. Широкий розовый шрам, отчетливо видный в зеркале, протянулся через все туловище Фэй от центра груди к правому бедру. Брюки она расстегнула без труда: хотя со времени последней операции прошел год, она все еще предпочитала, чтобы они не охватывали ее талию слишком плотно. Когда брюки соскользнули на пол, Фэй неожиданно рассмеялась, представив, как она доказывает начальству, что носить в качестве нижнего белья черные бикини – это признак профессионализма, поскольку они не стесняют движений и в случае необходимости позволяют в любой момент нанести удар ногой под любым углом.
  Сняв тонкие черные трусики, она снова посмотрела в зеркало. Черный лифчик, тонкие, но крепкие руки, плоский живот. И шрам. Шрам.
  Расстегнув бюстгальтер, она тоже сбросила его на пол.
  Это я.
  Короткая прическа. Зеленые глаза – обычные на вид и совершенно особенные, если учесть, как они смотрят и что видят. Рот на вид тоже совершенно обыкновенный. Вот только есть слова, которые она никогда не сможет произнести. У меня нет морщин на шее, как у мамы. Пока нет, но когда-нибудь они появятся, и… Грудь, по поводу которой некоторые молодые люди думали, что она слишком маленькая. Но эти мысли появлялись у них исключительно после. Фэй почувствовала, как затвердели соски – вероятно, оттого, что в квартире было довольно прохладно.
  Она включила душ на полную мощность, сделав воду максимально горячей, такой, чтобы едва можно было вытерпеть, и постаралась избавиться от мыслей о старом человеке, которого называли Кондором или Вином. Когда душевая кабина наполнилась паром, Фэй включила ледяную воду.
  Затем она тщательно вытерлась белым полотенцем, повесила его на крючок, вышла из душевой кабины, надела брюки, затем блузку и застегнула ее до самого верха, на все четыре пуговицы. Расстегни верхнюю.
  Черные лифчик и трусики она сунула в корзину для грязного белья. Потом зашвырнула туфли в спальню и услышала, как они, ударившись о стену, упали на пол.
  Она еще раз взглянула в зеркало.
  Будь собой.
  Впрочем, блеск для губ, пожалуй, не будет лишним.
  Подумав так, Фэй взяла тюбик с блеском и, открыв колпачок, провела им по губам. Потом нажала на клавишу выключателя, и ее отражение превратилось в смутный, едва различимый в темноте силуэт.
  Прихватив удостоверение и оружие, она прошла в спальню, положила их в ящик прикроватной тумбочки и аккуратно задвинула его до самого конца.
  Не думай о черном помповом ружье с пистолетной рукояткой на казенной части, которое спрятано в шкафу для одежды. И о «глоке», который совсем близко от тебя, в ящике прикроватной тумбочки. Забудь о короткоствольном револьвере тридцать восьмого калибра, который ты на всякий случай хранишь на кухне, и о девятимиллиметровой «беретте», засунутой под диванную подушку. И о ножах тоже не думай.
  Ты должна сделать это голыми руками.
  До девяти часов вечера оставалось девять минут.
  А что, если он опоздает? Ты сделаешь из этого какие-то выводы? Что, по-твоему, это будет означать?
  Она никогда не думала, что ей придется этим заниматься.
  Цифровые часы на ночном столике показывали 8:53.
  Оставалось семь минут.
  Лампа в гостиной не столько освещала пространство комнаты, сколько наполняла его тенями. Еще немного тусклого освещения добавляла белая лампочка под металлическим абажуром, укрепленная на стене над плитой.
  Время пришло. Фэй отперла внешний замок и сбросила цепочку, которая с лязгом закачалась из стороны в сторону. Потом отошла на несколько шагов и стала смотреть на незапертую деревянную входную дверь.
  Ты всю жизнь ждешь, когда кто-то шагнет через порог.
  Она постаралась расслабиться и дышать тихо и размеренно, используя диафрагму. И стала ждать, не глядя больше на часы.
  Раздался стук в дверь. Тук-тук-тук. Три негромких, но энергичных удара костяшками пальцев.
  – Входи, – произнесла она, чувствуя, как напряглись голосовые связки, и стараясь, чтобы это напряжение не передалось висящим вдоль тела рукам, в которых ничего не было.
  Дверь распахнулась. Он стоял на пороге в желтом свете лампы, падающем на него из прихожей.
  – Я вовремя, не так ли? – спросил гость.
  – Главное, что ты здесь, – ответила Фэй, глядя на пришедшего.
  Мужчина обычной внешности, возраст – чуть за тридцать. Рост шесть футов два дюйма, вес сто семьдесят семь фунтов. Рано начавшие редеть светлые волосы, симпатичное лицо, в котором присутствовало что-то орлиное, голубые глаза. Очки делали гостя немного похожим на научного работника, этакого книжного червя, однако его фигура дышала силой и ловкостью.
  – Закрой за собой дверь, – сказала Фэй. – И запри ее.
  Он не только запер дверь на замок, но и накинул цепочку.
  Его черные туфли того типа, который обычно предпочитали работающие на государство юристы, не были начищены до блеска, однако в остальном он выглядел прекрасно. Темно-синий костюм отлично гармонировал с голубой рубашкой и красным галстуком.
  Если хочешь разделаться с мужчиной в галстуке, лучше всего сначала подобраться к нему поближе – на дистанцию примерно в полтора фута. Потом улыбнись, возьми галстук в ладони и приподними, делая вид, что ты с восхищением его разглядываешь.
  Затем крепко захвати его обеими руками, быстро развернись, одновременно плотно прижавшись спиной к противнику, и, наклоняясь вперед, резким движением брось его на пол через плечо. Если сделать все правильно, он скорее всего рухнет прямо перед тобой, как партнер на занятиях по дзюдо. Продолжая движение, резко прыгни согнутыми коленями ему на грудь. Даже если таким образом ты не проломишь ему грудную клетку, он все равно будет какое-то время находиться в оцепенении из-за удара при падении и сбитого дыхания. Это даст тебе возможность одной рукой затянуть узел галстука. Другой, сжав ее в кулак, следует нанести противнику удар в горло и продолжать давить ему на гортань. Его лицо покраснеет, и через семнадцать секунд, если ты не дашь ему перевести дух, он потеряет сознание, а затем умрет.
  Есть и другие варианты действий. Можно резко дернуть за галстук вперед и вниз, одновременно нанося удар коленом в лицо, однако велика вероятность, что этот удар не будет достаточно сильным и точным. Существует также техника удушения сзади, но превосходство противника в силе скорее всего не даст возможности довести дело до конца.
  В общем, если тебе удастся схватить его двумя руками за галстук, дело будет наполовину сделано.
  – Как прошел понедельник? – спросил гость, глядя на Фэй.
  – Как обычно. Ничего нового.
  – По-видимому, это хорошо, – заметил он и стал смотреть, как она, ступая по полу босыми ногами, идет к нему.
  Девять шагов. Восемь.
  – То, что у меня есть возможность тебя увидеть, – сказал он, – делает этот день не просто хорошим, а замечательным.
  Шесть шагов. Пять.
  Фэй приблизилась вплотную, запустила руки ему под пиджак, скользнув ладонями по ремню, на котором ничего не было, свела их сзади на пояснице и прижалась лицом к груди своего гостя. Ее лоб коснулся узла красного галстука, пахнувшего шерстяной тканью. Она почувствовала тепло его тела.
  Он обнял ее – крепко, с явным нетерпением.
  – Тебя кто-нибудь видел? – спросила она.
  – Я надеюсь, что меня видел весь мир.
  Шутка повисла в воздухе.
  – Я не видел никого, кто мог бы увидеть меня, – поправился он, ощутив возникшую неловкость.
  – Ты кому-нибудь что-нибудь говорил? – задала она новый вопрос.
  – Мне известно о твоих ограничениях.
  – А теперь слушайте правильный ответ! – произнесла Фэй, подражая голосу ведущего популярной телевикторины.
  Он чуть отстранился, чтобы видеть ее лицо, и сказал:
  – Мы все держим в секрете.
  С этими словами он поцеловал ее. Она почувствовала его радостное удивление, когда он ощутил, как ее губы широко раскрылись, а язык приглашающе скользнул ему в рот. Поцелуй получился долгим. Когда он закончился, оба тяжело дышали. Фэй не разжимала объятий.
  – Ты, кажется, говорила, что сегодня будет особенный день? – спросил он, погладив ее по щеке правой ладонью.
  Она кивнула и ответила:
  – Неповторимый.
  – Неповторимый? – переспросил он. – Но ведь…
  – Тсс.
  Ее руки заскользили вверх по его телу.
  – Я хочу кое-что знать, – проговорила она.
  – Что именно?
  Пальцы Фэй легли на галстук и осторожно погладили его.
  – Могу ли я доверять тебе.
  – Но я же…
  Пальцы сжались на красной шерстяной ткани.
  – Дело не в тебе, а во мне, – перебила она. – Я хочу знать, какую степень доверия могу позволить себе в отношении тебя.
  – Что еще я…
  На этот раз она молча зажала ему рот ладонью. Ее пальцы скользнули под воротник его рубашки. Она всмотрелась в голубые глаза за стеклами очков с простой минималистской оправой, которая на любом другом мужчине смотрелась бы по-дурацки – но только не на нем.
  Он моргнул, почувствовав, как Фэй развязывает узел галстука.
  Резкий рывок – и галстук оказался у нее в руке. Повернувшись к нему спиной, она, босая, держа в руке красный галстук, направилась в спальню, в которой они бывали вместе уже не раз…
  Чувствуя на себе его взгляд, Фэй на ходу расстегнула блузку и бросила ее на пол. Войдя в спальню, вышагнула из брюк, зная, что он продолжает наблюдать за ней, пожирая взглядом ее обнаженные ягодицы. «Они круглые, как земной шар», – сказал он как-то раз, поглаживая и целуя их. Лежа на животе, она тогда не смогла сдержать улыбку.
  Раздевшись полностью, Фэй зажгла лампу на ночном столике, подошла к кровати и, встав на колени рядом с черным металлическим изголовьем, привязала к нему широкий конец галстука. До нее донесся стук упавших на пол туфель и звук расстегиваемой на брюках молнии. Не поворачиваясь к гостю лицом, она обернула узкий конец галстука вокруг собственных запястий. При этом, помня, чему ее учили на специальных курсах, она позаботилась о том, чтобы петли были не слишком тугими и позволяли ей двигаться. Затянув зубами последний узел, Фэй повернулась к гостю лицом.
  Внешне все выглядело так, словно она была целиком в его власти – обнаженная, связанная, неспособная к сопротивлению.
  Гость, который к этому времени тоже успел раздеться и снять очки, уставился на нее в немом изумлении.
  – Что ты… – начал было он, но она не позволила ему продолжить.
  – Я хочу, чтобы ты был самим собой, – сказала она. – Делай все, что тебе хочется, и не думай о том, что что-то может обидеть или расстроить меня, а что-то – сделать счастливой. Забудь обо мне – просто наплюй и забудь. Просто трахай меня, и все. Я связала себя, чтобы чувствовать, что не могу ни руководить тобой, ни остановить тебя. Мне нужно знать, что у меня еще сохранилась способность хоть кому-то доверять.
  Он забрался в постель и встал на колени справа от распростертой перед ним Фэй, руки которой были привязаны к спинке кровати.
  Он поцеловал ее, и она ответила на поцелуй. Небольшая пауза – и их губы слились снова. Влажные рты изучали друг друга, словно готовясь к схватке. Потом его губы перекочевали ниже – к ее шее, к груди. От прикосновения языка к соскам ее тело выгнулось дугой. Фэй почувствовала тяжесть и горячую влагу внизу живота. Мужчина тем временем стал целовать ее шрам – не избегая его, нет, он ласкал его так же нежно, как и соски, опускаясь все ниже, потом раздвинул ее бедра.
  Фэй почувствовала себя так, словно ее подхватил и понес над землей сильный порыв ветра. Мужчина потянул ее вниз, к краю кровати, так, что вытянулись привязанные к спинке руки, а ступни сначала свесились над краем постели, затем оказались на полу. Он расположился между ее широко раздвинутыми коленями, и Фэй ощутила его губы и язык там, где в эту минуту ей больше всего хотелось их ощутить. Руки его тем временем продолжали гладить и сжимать ее грудь.
  Она коротко вскрикнула, потом еще и еще. Ей показалось, что эти звуки доносятся со стороны и издает их не она, а охваченное страстью животное.
  Он снова оказался на кровати и перевернул ее на правый бок. Впился поцелуем в губы. Потом одним сильным движением закинул ее левое бедро на себя и вошел в нее, крепко охватив рукой ее ягодицы. Другая его рука зажала ей рот – так, чтобы она не могла издать ни звука.
  Я же привязана, какая же я идиотка, я не могу сейчас нанести удар, он находится слишком близко ко мне…
  – Я люблю тебя, – произнес он.
  Весь ее мир словно разом перевернулся. Одна его ладонь, сложенная в виде чаши, крепко зажимала ей рот – идеальная позиция при нейтрализации часового. Другая лежала на ее пояснице, не давая извернуться и использовать ноги. И все же…
  Его голубые глаза были устремлены на нее, и она чувствовала, что не в силах отвести от них взгляд.
  – Я тебя люблю, – повторил он. – И ты не можешь мне ничего возразить, даже если решишь, что это необходимо, и очень этого захочешь. Сейчас ты, наверное, боишься и не знаешь, что сказать в такой ситуации. Тем не менее ты доверилась мне настолько, чтобы позволить сказать то, что потом наверняка отвергнешь. Но сейчас ты не можешь этого сделать, потому что я лишил тебя возможности издать хотя бы звук. Пойми, что бы ты ни захотела сейчас сказать, ты не готова к восприятию некоторых вещей. Еще слишком рано. И для тебя это – слишком много. Сейчас просто-напросто не время. Поэтому, когда я уберу руку с твоих губ, ты не должна ничего говорить. Это буду говорить я – когда захочу. Когда не смогу сдерживаться и это будет вырываться у меня изнутри. Это неизбежно, потому что я люблю тебя так сильно, что это чувство переполняет меня. Но ты не должна ничего говорить. По крайней мере не сейчас. Может быть, когда-нибудь, когда поймешь, что все-таки можешь кому-то доверять – точнее, не кому-то, а мне. Потому что я тебя люблю!
  Он снова начал двигать бедрами, все быстрее и быстрее, продолжая одной рукой зажимать ей рот, а другой сжимать ягодицы, шепча ей на ухо слова любви, словно мантру. Наконец Фэй закричала, но этот крик, прижатый его ладонью, так и не вырвался наружу.
  Когда все закончилось, оба замерли, обессиленные. Ее нога, теперь уже расслабленная, продолжала лежать на его боку. Он убрал ладонь со рта Фэй и ласково погладил ее по щеке, проведя большим пальцем по вспухшим, высохшим губам.
  Ей пришлось объяснить ему, как развязать галстук, чтобы освободить руки. Это заставило обоих расхохотаться, и смех стал для них чем-то вроде спасательного круга. Успокоившись, она положила голову ему на грудь. Они долго лежали, отдыхая. Фэй слушала, как бьется его сердце. Он тихонько целовал ее в макушку, вдыхая запах волос, вымытых кокосовым шампунем.
  Его звали Крис Харви.
  – Не беспокойся, – сказал он. – Любовь – это не смертельно.
  – Еще как смертельно, – возразила она.
  Глава 7
  «Любовь – это еще как смертельно».
  Фэй Дозье
  Сейчас! Это происходит сейчас! – выкрикнули призраки в сознании Кондора, как только он проснулся на следующее утро.
  Скатившись с постели, он отогнул вниз белую перекладину жалюзи на окне и осторожно выглянул на улицу.
  Над Вашингтоном повис рассвет. У машин, проезжавших мимо его дома, все еще горели фары. На фоне лучей утреннего солнца на стенах таунхаусов напротив мелькнула тень утки. Где-то рядом на утреннего бегуна залаяла собака. Воздух прорезал автомобильный сигнал.
  Вину показалось, что он услышал звук сигнальной трубы, раздавшийся на территории расположенного в трех кварталах комплекса командования корпуса морской пехоты, который состоял из нескольких длинных казарм, сложенных из красного кирпича. Летними вечерами по пятницам командование на радость рядовым обывателям регулярно проводило красочные парады. Храбрые морские пехотинцы, мужчины и женщины, в красивой парадной форме маршировали ровными рядами под звуки военного оркестра. А тем временем люди, определяющие политику страны, под звуки такого же оркестра решали, будут ли в ближайшее время обернутые в звездно-полосатые флаги цинковые гробы прибывать в Бивер-Кроссинг, штат Небраска; Трут-ор-Консекуэнсес, штат Нью-Мексико; или в Шелби, штат Монтана.
  Из окна спальни на втором этаже не было видно никакой белой машины.
  Впрочем, если ее не видно, это говорит лишь о том, что у людей, охотящихся за ним, хорошо организовано наружное наблюдение.
  «А может, – подумал Кондор, – там и в самом деле никого нет. Или случилось что-то еще».
  Сегодня. Это произойдет сегодня.
  Кондор вернул перекладину жалюзи на место.
  Войдя в ванную комнату, он на этот раз не стал смотреть в зеркало.
  Что бы ни случилось, какие бы события ни надвигались, когда приходит время идти, нужно идти.
  Он не взглянул в зеркало и тогда, когда мыл руки над раковиной. Спустив воду в унитазе, он решительно покинул ванную комнату и, идя вниз по лестнице на первый этаж, внимательно осмотрел дом, словно морской пехотинец, находящийся в дозоре. Дверь цвета морской волны была плотно закрыта и заперта. Ни один ниндзя не прятался в гостиной. На стене секретов все было по-прежнему. В туалете на первом этаже изготовившегося к нападению вампира он не обнаружил. Не смотри в зеркало! Взглянув на серый деревянный забор за створками дверей черного хода, он убедился, что и за выветрившимися досками никто не прячется, если не считать одинокого японского клена.
  Он нажал на выключатель на стене, и на кухне загорелся свет. Наполнив водой чайник, зажег одну из конфорок на плите. Голубое газовое пламя вспыхнуло, издав негромкий хлопок. Взяв чашку с остатками кофе, Вин выплеснул коричневую жижу в раковину и вымыл чашку, чтобы заварить свежий напиток. Пока чайник закипал, он поднялся на второй этаж, чтобы одеться.
  На кухню он вернулся в рваном черном спортивном свитере, надетом поверх плотной футболки, серых спортивных штанах, белых носках и черной специальной обуви с жесткой подошвой для занятий кунг-фу.
  «Кофе выпьешь позже», – сказал себе Вин.
  Если у тебя нет возможности взять в руки что-то стратегически важное, постарайся сделать так, чтобы они были пусты и свободны для решения тактических задач.
  Отперев замки, он распахнул входную дверь.
  В него никто не выстрелил.
  Ни в машинах, припаркованных по обеим сторонам улицы, ни в окнах соседних домов, ни на крышах он не заметил никого, кто был бы похож на наблюдателя. Мимо него с ревом промчался автобус.
  На ступеньках крыльца лежали упакованные в пластиковые пакеты «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс». Подняв их, Вин вошел обратно в дом и запер за собой дверь. Газеты он положил на кухонную стойку. Затем открыл дверцу холодильника, чтобы достать пакет молока, полученного от коровы, в корм которой наверняка добавляли антибиотики, и холодильник не взорвался. Плеснув в чашку молока, он добавил кофе и поставил чашку на стойку рядом с газетами. Потом вытряхнул газеты из пакетов, включил спутниковый приемник, и в доме раздался голос покойного Уоррена Зивона, исполняющего песню «Юристы, оружие и деньги».
  Одетый в гражданское майор разведывательной службы морской пехоты, сидя в какой-то комнате в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия, складывает несколько газет в аккуратную стопку. В Никарагуа идет война, из которой никто не делает тайны. Секретный агент, убитый где-то в Лос-Анджелесе. Майор морской пехоты не знает о твоем существовании, хотя ты – его невидимое прикрытие, его поддержка. Зачем, зачем мы читаем газетные гороскопы?
  «Минутку, – произнес про себя Вин, обращаясь к новым призракам, – а вы кто такие?»
  Но призраки исчезли, растворились в воздухе, словно пар, поднимающийся над чашкой с горячим кофе.
  Похоже, лекарства не действуют.
  Да!
  Он прочел газетные новости и не нашел ничего такого, что привлекло бы его внимание. Выпив две чашки кофе, он дважды посетил туалет (что было обычным делом). И ни разу не взглянул в зеркало.
  Потом он принялся делать гимнастику тайцзи на заднем дворе. Прохладный воздух нес все типичные запахи большого города, но все же это был не удушающий смог, изводивший жителей Пекина, чьи страдания запечатлела газетная фотография с тремя проколами, висящая на стене в жилище Кондора. Его ладони, описав полукруг, сошлись почти вплотную перед грудью – это была поза концентрации.
  Когда-то, еще в годы обучения, Виктор говорил ему: «Сила идет от бедер».
  Он лежит на спине и мощно двигает бедрами, раз за разом входя в сидящую на нем Уэнди. Она говорит: «Они солгали тебе. Я получила пулю в голову». Потом, закрыв глаза, шепчет: «У тебя получилось. У тебя…»
  Видение исчезло. Ее нет, сказал Вин сам себе.
  И все же было приятно увидеть ее снова. Кем бы она ни была.
  Следующее воспоминание застало Кондора в душе. Уэс. Майора морской пехоты звали Уэс. Уэнди и Уэс. Уэнди уже давно погибла к тому моменту, когда Уэс… когда Уэс…
  Воспоминания оборвались. Стоя в ванной в клубах пара, Кондор вдруг подумал о том, до чего же это приятно – бриться с помощью собственной, купленной им самим пены для бритья, своей личной бритвой, а не синим одноразовым скребком над раковиной в общем туалете, да еще под присмотром двоих надзирателей, которые, впрочем, были далеко не такими крутыми, какими себя считали. Он подумал, не изменить ли ему дозировку антидепрессантов – если только принимаемые таблетки действительно были антидепрессантами.
  Нет. Теперь уже слишком поздно давать задний ход.
  Он соскоблил бритвой с пилюль целые две трети их изначального объема.
  Потом надел чистую футболку, а поверх нее – голубую рубашку. Все брюки у него были черного цвета – это избавляло от колебаний при выборе и необходимости следовать требованиям моды. Серые носки. Черные туфли, отлично подходящие для бега и для нанесения ударов.
  Спустись вниз. Послушай радио. Посмотри на стену секретов.
  Ничего. Ровным счетом ничего. Никаких озарений.
  – Вот дерьмо! – произнес он в пустоту.
  Вчера синоптики обещали солнечный день, а на улице шел дождь. Сегодня, наоборот, прогноз предсказывал дождь, а за окном вовсю светило солнце. Он подумал, не надеть ли ему черную кожаную куртку. Специалист по обустройству и внедрению как-то сказала ему, что она чересчур бросается в глаза и привлекает внимание, поскольку выглядит слишком эффектно.
  – Ну да, как же, – иронично ответил он тогда.
  Она решила не настаивать на своем.
  Тем не менее в итоге в это утро Кондор решил надеть серый шерстяной спортивный пиджак.
  Выйдя из дома, он запер дверь и пешком отправился на работу. Был вторник, 7:42 утра.
  На углу Одиннадцатой улицы и Индепенденс-авеню его облаяла собака, принадлежавшая жившей по соседству сумасшедшей тетке. Повернув налево, Вин двинулся в обратном направлении той же дорогой, которой шел накануне вечером и по которой ходил до этого сотни раз…
  Париж. Хартвелл всего в шести футах от него на противоположной стороне улицы. Рядом посольство США, но он не может туда обратиться. Он никогда не сможет этого сделать, и посольство никогда не предоставит ему убежища. Хартвелл хищно пожирает его глазами и громко кричит: «Я знаю, кто ты такой, ублюдок!»
  А сейчас он в Вашингтоне, у дверей Адамс-билдинг – огромного, похожего на замок сооружения. Перед ним дежурный полицейский в белой рубашке, охраняющий вход в Библиотеку Конгресса, с медной бляхой на груди, на которой выбито его имя – Скотт Брэдли.
  На поясе у полицейского кобура с пистолетом калибра девять миллиметров, которым он, Кондор, при желании может завладеть.
  Но делать этого не следует.
  – Привет, Вин, – поприветствовал его офицер полиции по имени Скотт Брэдли.
  Кондор улыбнулся ему так, словно этот день был совершенно обычным. Вынул все из карманов, выгрузил в пластиковый контейнер, прошел сквозь рамку металлоискателя. Устройство не издало ни звука. Он собрал свои личные вещи из контейнера и направился к лифтовой площадке. Нажал кнопку с надписью «вниз». И только после этого оглянулся и посмотрел на открытый дверной проем, в котором стоял офицер Скотт Брэдли, занимавший первую линию обороны. Призраков он не увидел.
  «Как будто Брэдли с медной бляхой на груди может остановить их», – усмехнулся про себя Кондор.
  Называйте его Кондор. Называйте его Вин.
  В лифте, спускавшемся вниз, он был один.
  Его офис располагался за прикрывающей вход на подземный этаж массивной стальной плитой. Он набрал на цифровом замке нужную комбинацию, и панель поехала в сторону. В ту же секунду комбинация вместе с его закодированным именем отправилась в компьютеры отдела внутренней безопасности, в том числе принадлежавшие лысому Питеру и Фэй – женщине, которая могла бы стать дочерью Вина, но не была ею.
  Он посмотрел на часы – 7:58 утра. До срока оставалось порядка двух часов.
  «Если только мне повезет», – подумал Кондор.
  Он задержался на некоторое время на пороге своего подземного кабинета. Затем достал с полки шкафа изготовленный в специальной мастерской резиновый клин. Раскрыл дверь максимально широко и зафиксировал ее с помощью клина, чтобы видеть все, что происходит на площадке перед входом. Затем включил компьютер и вошел в свой профиль.
  Другие сотрудники Библиотеки Конгресса называли это помещение Могильной пещерой.
  В свое время уборщики помогли ему передвинуть исцарапанный стальной стол таким образом, что сейчас, когда он сидел за ним, ни компьютер с ограниченным доступом, расположенный слева от него, ни стеллажи с бумагами справа не ограничивали обзор, что позволяло сразу же заметить любого входящего и даже проходящего мимо.
  Восемь утра. Он в Могильной пещере. Остается два часа.
  Вдоль стен стояли доходившие ему до груди шкафы, сделанные из массива сосны. Кондору нравился исходивший от них запах сосновой древесины – он заглушал и поглощал запахи плесени и пыли от книг и документов.
  Книги.
  В сосновых шкафах их было полно.
  Книги из разукомплектованных библиотек военно-воздушных баз. Из больниц, где лежали ветераны. Из Германии, на территории которой больше не было войск Советского Союза. Из библиотек демонтированных баз межконтинентальных баллистических ракет «Минитмен», которые располагались в степях на севере страны. Из тайных тюрем, где вовсю использовались пытки и откуда никому и никогда не удавалось бежать. Из законспирированных центров обучения ЦРУ. Книги, захваченные в качестве трофеев во время атак на лагеря террористов. Книги, когда-то принадлежавшие погибшим сотрудникам разведывательных ведомств.
  Впрочем, это были не просто книги. Точнее, не какие попало.
  Романы. Сборники рассказов. Сценарии. Томики стихов, которые, возможно, никто даже не открывал. Такой литературы, в которой описывались не реальные события, а нечто такое, что могло случиться на самом деле, было целое море.
  Исторические исследования, технические инструкции, биографическая литература, многочисленные справочники «как сделать то-то и то-то», откровения авторов произведений, легших в основу рейтинговых телесериалов, где они утверждали примерно одно и то же – то, о чем я написал, было на самом деле, похожие друг на друга пособия по аутотренингу и самомотивации – все это просматривалось специальной службой и исчезало где-то в других отделах, на других полках.
  Все, что попадало в состоящую из одного зала Могильную пещеру, являвшуюся лишь крохотной частью Библиотеки Конгресса, было продуктом художественного творчества.
  Разумеется, случались и накладки.
  Несколько раз Кондор, вскрывая ящики с вновь поступившими материалами, натыкался на альбомы старых пластинок в картонных обложках. Пластинки были изготовлены в прошлом веке из черного, как нефть или уголь, пластика. Однако в подавляющем большинстве жилищ американцев не было устройств, позволяющих прослушать их, – технология шагнула слишком далеко вперед. Когда он разглядывал их, в его памяти иногда всплывало нечто забытое, но удивительно знакомое, хотя он и не мог понять, откуда именно. Время от времени он вырезал ножницами фотографии, изображенные на обложках пластинок, и, спрятав их за поясом, проносил через охрану, чтобы пришпилить дома на стену рядом с вырезками из газет и журналов, которые также напоминали ему о чем-то и тоже были сделаны и вынесены тайком.
  Временами контролеры, вместо того чтобы просмотреть очередную порцию журналов, попросту выбрасывали их в мусорную корзину. Так к Кондору попала карикатура из архивного номера какого-то сатирического издания, вышедшего в свет в 1968 году, когда на улицах Парижа и Праги происходили политические события, которые можно было квалифицировать как революции, и, кроме того, бурлили Мехико и Мемфис, штат Теннесси. Однажды, через два месяца после своего освобождения из секретного заведения для душевнобольных, Кондор наткнулся на целую пачку журнала «Плейбой». Многие снимки, на которых были изображены полуобнаженные и обнаженные женщины в макияже, были вырваны, но не все. Одна из оставшихся привлекла его внимание. Это была цветная фотография размером в четверть журнальной полосы. На нем красавица в стиле 1970-х стояла, слегка облокотившись на спинку кровати из медных трубок. Зеркало, висевшее на стене позади нее, отражало рассыпавшиеся по плечам волосы темно-медового цвета. Талию красавицы охватывал пояс с резинками, поддерживавшими чулки. Ниже в зеркале были отчетливо видны округлые, идеальной формы ягодицы. Длинные стройные ноги женщины были обуты в черные туфли на невероятно высоких, кинжальной остроты каблуках. Лифчик почти не прикрывал полную грудь. На губах женщины застыла широкая улыбка, однако глаза, устремленные в объектив, были серьезными.
  Кондор прикрепил это фото к стене на значительном расстоянии от вырезанной им из газеты репродукции картины какого-то художника с изображением другой женщины – черноволосой, в синей блузке без рукавов и с розовым бесформенным пятном на месте лица.
  Один образ таит в себе очень много, другой – очень мало или вообще ничего. Расстояние между ними может свести тебя с ума.
  И все же он выкрал обе вырезки и повесил их на стену, сделав в каждой по три крохотных отверстия, что означало: обратить внимание!
  Но его работа состояла не в этом. От Кондора требовалось, чтобы он, осмотрев книги, быстро рассортировал их.
  Тележка «А» отправлялась в постоянное хранилище.
  Содержимое тележки «Б» – в специальную машину, которая превращала книги в сырье для целлюлозно-бумажной промышленности.
  Кондор однажды уговорил сотрудников транспортной службы взять его с собой, чтобы посмотреть, что происходит с отбракованной литературой. В результате ему пришлось в течение тридцати семи минут трястись на сиденье грузовика рядом с двумя потными здоровяками, которые говорили о футболе, а сами с нетерпением ждали момента, когда же прибудут на место и смогут наконец закурить, – сделать это в кабине грузовика им мешало присутствие непонятно зачем навязавшегося им в компанию незнакомца. Над свалкой, куда они в конце концов приехали, летали стаи чаек. Кондор не мог не признать, что с точки зрения экологии места для установки машины по уничтожению бумажных отходов лучше не найти. На глазах у Кондора книги, которые он бросил в тележку «Б», свалили в зеленую стальную емкость, полили химикатами и измельчили с помощью специального механизма. Затем полученной массой должны были наполнить особые чаны, погрузить их на другие машины и вывезти куда-то еще, чтобы в конце концов превратить… А вот интересно, во что?
  Правила запрещали Кондору оставлять для отправки в хранилище более одной тележки «А» в неделю.
  Ему было морально очень тяжело нагружать тележку «Б» обреченными на уничтожение книгами. В полном соответствии с указаниями, он внимательно просматривал их страницы, пытаясь отыскать свидетельства того, что тот или иной конкретный экземпляр служил ключом для зашифровки и расшифровки сообщений. Искал пометки в тексте и на полях, которые, возможно, были сделаны агентами, и секретные документы, засунутые между страниц и забытые там. Он размышлял над тем, какова вероятность обнаружения чего-либо подобного в старых романах, сагах о вампирах, полицейских детективах, книгах, написанных в жанре научной фантастики или фэнтези. Книга могла заслужить спасение, обнаружив специфические признаки того, что ее так или иначе использовали в разведдеятельности, что у нее, как и у Кондора, есть свои секреты.
  Каждый день Кондор открывал все новые и новые прибывающие ящики.
  – Вы – читатель, – сообщила ему специалист по внедрению. – Считайте, что вы выполняете свое первое разведывательное задание.
  – Вы хотите сказать, что это не ЦРУ устроило меня сюда и что люди из управления не знают, где я?
  Специалист по внедрению улыбнулась, после чего помогла ему заполнить на компьютере личную анкету сотрудника Библиотеки Конгресса.
  Сейчас, сейчас!
  «Сейчас так сейчас», – ответил он новым призракам. Был вторник, и он сидел за своим столом неподалеку от раскрытой двери в Могильную пещеру. В 9:51 он бросил в корзину «Б» роман о стрелке с Дикого Запада, вернувшемся в свой родной городок, и посмотрел в дверной проем.
  Он ждал.
  Где-то за стеной, слева от него, в коридоре раздалось цоканье каблуков. Оно звучало все громче, шаги явно приближались.
  Ну что ж, вот и она.
  Ты уже был здесь раньше.
  Чтобы добыть хоть какие-то сведения о ней, пришлось немало поработать. Но чем больше знаешь, тем больше нуждаешься в дополнительной информации. Ей пятьдесят три года. Она родилась в Год дракона. Никогда не была замужем, не имеет иждивенцев. Все это не имеет смысла. Проработала в Библиотеке Конгресса восемнадцать лет плюс три года по обмену в Смитсоновском институте. Согласно резюме, первым местом ее работы был аппарат сената американского Конгресса. Она пробыла на должности референта пять лет. В то время она была молодой и симпатичной. Когда она, направляясь в офис, цокала каблучками по тротуару, пассажиры проезжающих мимо такси бесстыдно пялились на нее и посвистывали. Сейчас она живет в съемной квартире. За время работы в Библиотеке Конгресса ее дважды повышали в должности.
  Вот она появляется перед открытой дверью.
  Светлые волосы, седеющие у корней и образующие на лбу небольшой выступающий треугольник, который почему-то называют «вдовий мысок». Полная грудь в вырезе черного делового платья. Ярко-синий плащ, перекинутый через ремень висящей на плече сумки. Полнеющая талия, мускулистые от занятий йогой ноги в черных туфлях, обтянутые черными чулками, мерно раскачивающиеся при ходьбе руки. Прямоугольной формы лицо, загорелая, смуглая кожа, прорезанная довольно глубокими мимическими морщинами. На губах никакой помады. Взгляд устремлен прямо вперед.
  Не обратив на Кондора никакого внимания, женщина миновала дверной проем и исчезла из виду.
  Снова цоканье каблуков по полу – на этот раз удаляющееся. Шум лифта.
  А ты продолжаешь неподвижно сидеть за столом.
  Опять.
  Сейчас или никогда.
  Резко повернувшись во вращающемся кресле, Вин выскочил из Могильной пещеры как раз вовремя, чтобы увидеть, как закрылись двери лифта. Его пальцы лихорадочно забарабанили по медной кнопке вызова. Бросив взгляд на табло над дверью лифта, Вин увидел, как на нем зажглась буква G – индикатор этажа.
  Двери второго лифта разъехались в стороны. Прыгнув в кабину, Вин нажал на нужную клавишу.
  Вон она! Проходит кордон безопасности. Надевает ярко-синий плащ.
  Приблизившись к ней и к группе ее коллег, Вин услышал, как она сказала: «Ненавижу холод».
  Она выходит на улицу через высокую узкую дверь черного хода.
  Оказавшись на улице и вдохнув всей грудью прохладный весенний воздух, Кондор увидел, как женщина свернула направо в конце подковообразного проезда, ведущего к Адамс-билдинг.
  Никакой белой машины, припаркованной на другой стороне улицы, не было и в помине.
  Ты не видишь их, потому что они хорошо умеют прятаться на городских улицах.
  Она направилась к Пенсильвания-авеню с ее многочисленными кафе и барами.
  Вин последовал за ней, стараясь не бежать. Он знал, что должен действовать именно так, независимо от того, что сумеет вспомнить.
  Сократи дистанцию. На светофоре перекрестка, к которому подошла женщина, загорелся белый разрешающий знак «ИДИТЕ», а для тебя – оранжевый «СТОЙТЕ». Вот черт! До женщины в синем плаще всего пятнадцать – двадцать метров. Она пересекает Пенсильвания-авеню и открывает дверь в кафе «Старбакс». Звякает дверной колокольчик.
  «Кофе, – подумал Вин. – Она собирается выпить кофе».
  Вокруг седовласого мужчины, неподвижно стоящего на тротуаре, бурлила толпа. Многочисленным прохожим, среди которых было немало туристов, приходилось обходить его. Он представлял собой идеальную цель.
  Вин открыл дверь в «Старбакс». Над его головой снова тренькнул колокольчик.
  Десять часов – самое подходящее время для чашки кофе. Однако интересующая его женщина все еще стоит в очереди у прилавка.
  Она бросила на него взгляд сапфирово-синих глаз и сказала:
  – Иногда кажется, что если немедленно не выйдешь из четырех стен на улицу, просто сойдешь с ума.
  – Мне в таких случаях хочется кричать, иногда я так и делаю. Но это не помогает, – тихо ответил Вин.
  – Вы ходите вокруг меня кругами уже пять месяцев – и это все, что вы можете мне сказать?
  Кофейная машина издала громкое шипение.
  – Человек говорит и делает то, что может сказать или сделать.
  – И получает то, что может получить. – На губах женщины мелькнула печальная улыбка. – Неплохо.
  – Что вы видите в тех старых фильмах, которые каталогизируете для библиотеки?
  – То, чего не видите вы, – тихонько произнесла женщина.
  По другую сторону прилавка возникла молодая смуглая девушка в белой блузке и зеленом переднике – бариста – и направилась к ним. Девушка бежала в США из Сальвадора, спасаясь от террора ультраправых эскадронов смерти. Здесь, в Америке, девушка боялась интернациональных банд, сколоченных мигрантами, в особенности той, которая называлась «МС-13» и хозяйничала в районе, где она теперь проживала вместе с семьей. Этот район находился в пяти милях от кафе «Старбакс» на Капитолийском холме, в котором она работала. Банда имела свой веб-сайт и использовала «Фейсбук» для поиска потенциальных жертв и добровольцев, желающих к ней присоединиться. Обращаясь к белой американке, которая потратила немало денег на то, чтобы оставаться блондинкой, девушка сказала:
  – Вот ваш капучино, мэм.
  При слове «мэм» на губах женщины снова появилась улыбка – на этот раз другого оттенка. Она взяла из рук девушки исходящий паром картонный стакан и направилась к дверям.
  Затем, обернувшись, посмотрела на мужчину, который, стоя на месте, наблюдал за ней.
  – Так кто же вы такой? – поинтересовалась она.
  – Как насчет того, чтобы называть меня Вин?
  – Вин, – повторила женщина.
  Он пожал плечами.
  – В том, что я только что сказал… Словом, я не совсем прав.
  – Подобные признания меня давно уже не впечатляют.
  – Я вовсе не стараюсь произвести на вас впечатление. Просто пытаюсь быть как можно ближе к правде, – сказал он, глядя в ее синие глаза. И добавил: – Иногда крик дает человеку возможность понять, что он еще жив.
  Сапфировые глаза моргнули.
  – Вин, – задумчиво произнесла женщина. – Хм.
  Затем она повернулась и вышла из кафе, звякнув дверным колокольчиком.
  – Могу я что-нибудь сделать для вас, сэр? – спросила девушка за стойкой профессионально предупредительным тоном.
  – Налейте мне того же, что и ей, – ответил Вин, решив не преследовать блондинку, чья работа состояла в том, чтобы смотреть кино.
  Инстинкт подсказывал ему, что в данном случае, перегнув палку, можно остаться ни с чем.
  Кроме того, если за ним действительно ведется наблюдение, его появление на улице в ее обществе привлекло бы внимание и к ней.
  Джизель, одетая в черное, стоит за окном «Старбакса», прижав лицо и руки к стеклу, и отчаянно кричит.
  Кондор не мог понять причину, но его вдруг захлестнуло чувство вины.
  Бариста вернулась к стойке с белым картонным стаканом и, еще не успев осознать, что перед ней никого нет, сказала:
  – Вот ваш кофе, сэр.
  Тут только до нее дошло, что странный мужчина исчез.
  Знакомые тротуары, на которых теперь было гораздо меньше людей, снова привели его в Могильную пещеру. Он съел ланч в кафетерии библиотеки, надеясь, что увидит женщину на ее обычном месте за столиком, но в глубине души уверенный, что ее там не окажется, – и это предчувствие оказалось верным. Затем весь остаток дня он просидел в своем кабинете, наблюдая за коридором через открытую дверь. В пять часов он вышел на площадку перед Адамс-билдинг.
  Никакой белой машины.
  Никаких новых призраков.
  Серый шерстяной спортивный пиджак оказался хорошей защитой от вечерней прохлады. Ноги в черных туфлях сами понесли его домой. Его то и дело обгоняли машины, проезжавшие по Индепенденс-авеню. Фары большинства автомобилей уже горели, хотя до наступления темноты было еще довольно далеко. В воздухе пахло весной. Никакой группы захвата, никого на хвосте, никаких снайперов на крышах, никакой белой машины. По крайней мере сейчас. Но вчера она была.
  Конечно, была. В этом нет никаких сомнений.
  Зеленый лист, заранее прикрепленный к верхней части косяка, спланировал к его ногам, когда он открыл дверь цвета морской волны.
  Так и должно было быть – при условии, что ему ничто не угрожало.
  Кондор вошел в гостиную, закрыл за собой дверь и сразу же понял, насколько иллюзорным было его ощущение безопасности.
  Лысый секретный агент по имени Питер сидел на полу рядом с камином, безвольно уронив голову на грудь. Его руки были широко вытянуты в стороны над зевом камина, кисти пришпилены к облицовке ножами из принадлежащего Кондору кухонного набора.
  Кровь пропитала белую рубашку мертвого агента под спортивным пиджаком и коричневым плащом.
  По всей видимости, перед тем как приколоть руки Питера к камину, убийца перерезал агенту горло – об этом достаточно ясно говорил багровый разрез над самым узлом мокрого от крови темного галстука.
  Распяв свою жертву, неизвестный выколол ей глаза. Точнее, не выколол, а вырвал из глазниц.
  Обычный клерк, вернувшись в обычный вторник с работы, обнаруживает у себя дома окровавленное тело секретного агента с руками, приколотыми к камину кухонными ножами. Этого клерка можно называть Вином, а можно Кондором. Однако все-таки вряд ли его можно считать типичным офисным работником.
  Вин внимательно вгляделся в лицо распятого мертвеца. Рот убитого был широко раскрыт, на месте глаз чернели дыры.
  На щеках Кондор увидел еще не высохшие багровые следы недавно пролитых слез.
  Глава 8
  «…медленный парад страхов…»
  Джексон Браун. «Доктор Мои Глаза»
  Для Фэй, направлявшейся через площадь к комплексу «Z», это весеннее утро вторника было чудесным. Она собиралась ворваться в Чистилище и…
  Внезапно в поле ее зрения возник коренастый загорелый черноволосый мужчина.
  – Что ты здесь делаешь? – спросила Фэй.
  Оба знали, что если бы на них не были направлены объективы камер наблюдения комплекса «Z», она бы крепко обняла внезапно появившегося на ее пути крепыша, которого знала как Сэми.
  – Рад тебя видеть, Фэй, – сказал Сэми и по-отечески улыбнулся ей. – Не хочу тебя задерживать – как бы ты не опоздала.
  – Не беспокойся. Я скажу, что бегала сегодня дольше обычного.
  – Это в самом деле так?
  – Нет, – ответила Фэй, которая в это утро вообще отказалась от пробежки.
  – Ты можешь сказать, что случайно встретила меня. Это вполне правдоподобно, а ты совершенно чиста – к тебе больше нет никаких нареканий.
  – Значит, мне не нужно больше ходить в Чистилище? Я снова в обойме?
  – Есть разная степень слова «чиста», понимаешь?
  – Значит, ты здесь не из-за меня?
  – К сожалению, нет. – Собеседник Фэй окинул площадь внимательным взглядом. – Ты помнишь ТРР?
  – Тренировки в реальном режиме. Конечно, помню.
  – Такие вещи себя оправдывают. Так было и до Бостона, а уж теперь и подавно. День, взятый наугад. Общий сигнал тревоги. Ты летишь туда, где что-то должно произойти. Полная мобилизация в течение каких-то нескольких часов. Но беда в том, что настоящие бомбы взрываются не там и не тогда, где и когда мы этого ждем. И плохие парни ликуют. – Сэми вздохнул. – Что ж, по крайней мере я столкнулся с самой очаровательной из моих коллег.
  – Если бы не камеры, – улыбнулась Фэй, – я бы тебя сейчас уронила.
  – ВИП, – ухмыльнулся Сэми. – Всегда имей прикрытие.
  «Ну же, рискни», – подумала она, когда они шли по направлению к зданиям, а вслух сказала:
  – Ты ведь здесь уже довольно давно.
  – Не надо напоминать мне о временах, когда я был ребенком и жил в Бейруте.
  – Слухи, версии, всевозможная болтовня – ты ведь во всем этом как рыба в воде.
  Сэми остановился в трех футах от двери в стене из бронированного затемненного стекла, в котором отражались он сам и молодая женщина с короткой стрижкой, в брюках и удобных туфлях на низком каблуке.
  – Есть только три типа людей, которые восприимчивы к лести, – заговорил он. – Это мужчины, женщины…
  – …и дети, – закончила за него Фэй. – К счастью, я разговариваю не с ребенком. Понимаешь, ходят слухи о каком-то агенте, который был захвачен на территории, где не должен был появляться, и вызвал на себя удар беспилотника.
  – Мы шпионы, Фэй. А это значит, что мы, помимо прочего, занимаемся и распространением слухов.
  – Перестань, Сэми. Ведь это я задаю тебе вопрос, а не кто-то другой.
  – Не знаю, что именно ты слышала, – сказал ее друг и бывший начальник, – но такие вещи случаются. Старайся не думать о том, что этот парень скорее всего превратился в еще одну безымянную звезду на стене памяти в Лэнгли. Думай о том, что он, возможно, остался жив и получил Почетный орден Конгресса. Хотя он скорее всего погиб. Или сошел с ума.
  Сэми дотронулся до руки Фэй. Это был жест более опытного коллеги, стремящегося защитить более молодого. Легкое, почти неощутимое прикосновение, в котором не было и тени сексуального подтекста.
  Он заглянул в зеленые глаза Фэй.
  – У тебя есть какие-то особые причины, чтобы задавать подобные вопросы?
  – Не уверена, – призналась Фэй. – Пока только предположения. Если бы я точно знала, что они обоснованные, не стала бы играть в прятки, сразу рассказала бы все, как есть.
  – Нисколько в этом не сомневаюсь, – сказал Сэми, открывая ей дверь.
  Точно так же он открыл перед ней дверь в тот день, когда с Фэй проводили беседу в звуконепроницаемом плексигласовом помещении сенатского комитета по разведке. В какой-то момент Сэми отвел взгляд от сидевших за столом напротив него двух сенаторов и заместителя директора ЦРУ, посмотрел на Фэй и сказал:
  – Могу я попросить вас выйти?
  После этого он встал и распахнул перед ней дверь.
  Она покинула «аквариум», в котором не было ни одного окна. Оглянувшись, Фэй увидела Сэми и еще троих незнакомых ей мужчин, которые должны были решить ее судьбу, и эта картина врезалась ей в память навсегда.
  Потом, посмотрев налево, она заметила его. Он стоял у стойки кафе, держа в руке белую пластиковую чашку.
  Она видела его только что – он был одним из пяти сотрудников аппарата сената, также присутствовавших на начальной стадии встречи с участием Сэми, представителя руководства разведсообщества и двух сенаторов – одного от республиканцев, другого от демократов. Это было секретное оперативное совещание, посвященное сложившейся в Париже ситуации. Минут через двадцать его и остальных административных сотрудников верхней палаты Конгресса выставили за дверь, и в помещении остались Фэй, Сэми, двое сенаторов и профильное начальство. После этого представители законодательной власти были ознакомлены со сверхсекретной информацией о кровавых событиях на вымощенной брусчаткой улице французской столицы.
  «Меня, в конце концов, тоже попросили удалиться», – подумала Фэй.
  Она посмотрела на сотрудника сенатского аппарата. Обыкновенный мужчина – высокий, светловолосый, в сером костюме, примерно ее возраста.
  К черту его и к черту докторов. Мне нужен кофе.
  Он не посторонился, когда она положила долларовую бумажку в белую пластиковую чашку, стоящую рядом с кофейной машиной, и налила себе горячего темного напитка. Мало того, он сделал шаг вперед, приблизившись к Фэй. Она, не веря металлодетекторам, установленным у входа, впилась в него пристальным взглядом, пытаясь угадать очертания спрятанного под одеждой оружия, и увидела, что у него в чашке не кофе, а вода.
  Надо было признать – от него приятно пахло. Фэй, пережившая сильное нервное напряжение, вспотела и от души надеялась, что духи с запахом лилий скроют это.
  – Ну, – сказал мужчина, – и о чем вы там говорили?
  – Вы это серьезно?
  – Я знаю, что вы из ЦРУ, поэтому должен был сказать что-то шокирующее, чтобы получить более или менее правдивый ответ, – сообщил собеседник. – Потому что, если бы я хотел поговорить о каких-то безобидных вещах, то мы поболтали бы о чем-нибудь обыкновенном – например, я стал бы расспрашивать вас, к какому лагерю принадлежали ваши родители – к фанатам «Роллинг стоунз» или «Битлз».
  – Вы уже начали вашу безобидную болтовню?
  – Я надеялся, что это будет наша болтовня, но в принципе да. Что еще вам сказать?
  – Вы что, пытаетесь ко мне подъезжать?
  – Боюсь, если бы я попытался к вам подъезжать, вы сломали бы мне руку местах в шести.
  – Пожалуй, только в двух.
  – Спасибо за сдержанность. – Он поднял обе руки, и в его голубых глазах промелькнула улыбка. – Нет, пока что я не подкатывал к вам, но, per se[19], начинаю чувствовать соблазн сделать такую попытку.
  – Per se?
  – Извините, когда я нервничаю, я начинаю говорить довольно странно.
  – Значит, это я заставила вас нервничать?
  – С того самого момента, когда я вас увидел.
  – Что ж, это, пожалуй, неплохо.
  – Все дело в том, как вы стояли. И сейчас стоите. Сразу видно, что вы здесь, на земле, а не витаете в облаках. В вас чувствуется решимость и способность противостоять обстоятельствам, какими бы они ни были. – Он помахал рукой извиняющимся жестом. – Ну, а теперь можете меня прогнать.
  – Как я понимаю, вы решили меня завербовать.
  – Есть такая идея. Вы играете в алтимат?
  – Что это?
  – Алтимат фрисби. Похоже на просто фрисби. Но с резиновыми дисками. Это спорт для наркоманов.
  – А вы что, наркоман? И думаете, что я – тоже?
  – Я – федеральный служащий, которого могут в любой момент без предупреждения подвергнуть тесту на употребление запрещенных веществ. Это простая игра. Бросаешь тарелку, бежишь, ловишь тарелку. Никакого физического контакта с другими игроками. Но чертовски увлекательно. Затягивает.
  – Правила, я вижу, в самом деле несложные.
  – Не правила. Кодекс чести, – сказал мужчина.
  – Похоже на времяпрепровождение для студентов-второкурсников.
  Собеседник Фэй сделал жест головой в сторону помещения, где проходило секретное заседание и где в этот самый момент сенаторы, должно быть, хмурились, напуская на себя серьезный вид.
  – Я здесь только тем и занимаюсь, что ношусь туда-сюда и ловлю все, что эти деятели бросают в воздух. И стараюсь сделать так, чтобы это стало чем-то реальным. Да, побегать, конечно, приходится. Но все же это приносит мне удовлетворение. И я уже давно не второкурсник.
  – Насколько давно?
  Не смотри в сторону комнаты совещаний!
  И тут он засмеялся. Просто засмеялся – открыто, не таясь и не сдерживаясь. И сказал:
  – Приходите, не пожалеете.
  – Что?
  – Завтра вечером в районе семи часов – если только на нас не обрушится нежданная сентябрьская буря. Это в центре. Идите вдоль газона у восточного крыла Национальной галереи и попадете, куда нужно.
  – Вы что, в самом деле хотите, чтобы я играла в этот ваш…
  – Я хочу дать вам шанс.
  – Какой вы заботливый.
  Фэй залпом выпила горький кофе, бросила чашку в мусорную корзину – у нее не было больше сил притворяться, что ее вовсе не интересует то, что происходит в зале заседаний.
  – Меня зовут Крис, – представился мужчина. – Крис Харви.
  Фэй, не отвечая, повернулась и пошла к выходу из кафе.
  – Могу я хотя бы узнать ваше имя? – крикнул он ей вслед.
  Фэй даже не обернулась. Ее мысли витали вокруг совещания, которое должно было решить ее дальнейшую судьбу.
  «И оно ее решило», – думала Фэй во вторник, семь месяцев спустя после этого, идя на работу в Чистилище. В это самое время Кондор, посетив кафе «Старбакс», шагал по пустынным тротуарам в свой офис.
  – Вы не видели Питера? – спросила Фэй примерно у полудюжины коллег, встреченных ею в помещении Чистилища, пока шла к своему рабочему месту.
  – Ты что, напарника своего потеряла? – насмешливо спросил Харрис и бросил на нее такой взгляд, словно знал что-то, что было неизвестно другим.
  Он не стоит пули. Фэй включила свободный компьютер и запустила программу, которая в режиме онлайн отслеживала местонахождение агентов. Глядя на монитор, она нахмурилась. Затем прошла к кабинету руководителей отдела внутренних ресурсов и, заглянув в него, с порога поинтересовалась:
  – А почему мой партнер сегодня утром не отслеживается?
  Сидящая за столом женщина, которая настаивала на том, чтобы ее называли Пэм, пожала плечами.
  – Вероятно, идет обработка какой-то информации. Или просто компьютерный сбой.
  – Это как-то связано со мной? – спросила Фэй.
  – А что, ты что-то сделала не так?
  – Да нет. Вы же меня знаете, босс, – сказала Фэй, тоже недоуменно пожав плечами.
  И, повернувшись, чтобы уйти, услышала, как начальница по имени Пэм пробормотала себе под нос:
  – Нет, не знаю.
  Нет, Фэй не собиралась учиться играть в алтимат фрисби вечером того самого дня, когда Сэми совершил чудо, прикрыл все задницы перед сенатским комитетом по разведке и добился того, что ее в итоге отправили в Департамент внутренней безопасности, в комплекс «Z». Но на следующий день она не смогла, просто не смогла усидеть в своей новой квартире в Бетесде, глядя, как осень засыпает желтыми листьями Вашингтон, к которому ей надо было заново привыкать.
  Она вышла на вечернюю пробежку, что делала довольно часто, но на этот раз добежала только до ближайшей станции метро, а затем спустилась в подземку, села в поезд и сделала пересадку на голубую линию. Выйдя на поверхность, она издали разглядела игроков во фрисби на зеленой лужайке и направилась к ним. Среди них Фэй сразу увидела его, а он, тоже сразу заметив ее, остановился и стал внимательно наблюдать за ее приближением, из-за чего, прозевав, не поймал подачу. Чувствуя на себе его взгляд, она вынула что-то из-под своей спортивной фуфайки и переложила в рюкзак, надежно пристегнув его к дереву с помощью велосипедного замка.
  – Она с нами! – радостно выкрикнул Крис.
  Игроки расположились таким образом, что Фэй и Крис оказались напротив друг друга. Однако он не давал ей никаких поблажек, играя в полную силу. К счастью, после операции она совершала регулярные пробежки и делала много отжиманий и подтягиваний, благодаря чему была в неплохой форме.
  – Значит, вот чем здесь люди занимаются? – спросила она, когда игроки перестроились и они оказались рядом.
  – Какие люди? – переспросил он, тяжело дыша.
  – Люди нашего возраста. Нормальные люди.
  – Нормальных людей нет, – заявил он. – И вы это прекрасно знаете.
  – Начали! – крикнул кто-то из игроков, и все снова забегали по зеленой траве под вечерним вашингтонским небом. В нескольких кварталах от них виднелся купол здания Конгресса на Капитолийском холме цвета слоновой кости, а с другой стороны, в какой-нибудь четверти мили высился Монумент Вашингтона, на верхушке которого мигали сигнальные красные лампочки.
  У Фэй уже была наготове легенда, а в кармане лежали водительские права, выданные в штате Огайо, однако никто из игроков не обратился к ней с типичным для Вашингтона вопросом: «А вы чем занимаетесь?»
  Фэй невольно подумала о том, что этим людям на какое-то время удалось вырваться из навязанной им реальности.
  Из разговоров она поняла, что многие игроки были сотрудниками аппарата Конгресса, помощниками законодателей. Один, симпатичный молодой человек с кудрявой шевелюрой, работал в гигантской телекоммуникационной компании. Была среди любителей алтимат фрисби и официантка, мечтающая выучиться на юриста. Еще две женщины уже трудились в некой юридической конторе и были младшими партнерами. Им после игры предстояло вернуться на работу и вкалывать до полуночи.
  Когда завершилась последняя партия, Фэй вместе со всеми отправилась на такси в небольшой ресторанчик, где подавали бургеры и пиво. Там она с любопытством понаблюдала за тем, как новый знакомый аккуратно, но решительно отделил ее от остальных и устроил все таким образом, что вскоре они уже сидели вдвоем за столиком в дальнем конце заведения, неподалеку от музыкального автомата, где никто не мог бы услышать, о чем они говорят.
  – Неплохо вы сманеврировали, – сказала она ему. Крису. Крису Харви.
  – Я старался изо всех сил.
  – Это вас никуда не приведет.
  – Вы хотите сказать, кроме того места, где мы с вами уже находимся. – Он пожал плечами. – Что ж, могло быть и хуже.
  Когда Крис еще ходил в детский сад, его отец однажды ночью вышел из дома в сан-францисский туман и больше не вернулся. Через несколько лет новая семья, ради которой он бросил прежнюю, прислала Крису, который в это время уже учился в средней школе, а также его сестре и матери некролог, в котором сообщалось о смерти их отца и мужа. Из-за отсутствия финансовой поддержки со стороны родственников Крису во время обучения в юридическом колледже в Стэнфорде пришлось нарушать правила, регламентировавшие количество времени, которое он мог посвящать побочной работе, а она состояла в том, что он на рассвете развозил по магазинам выпечку на грузовике. Еще в его досье было упоминание об автомобильной аварии, после которой он скрылся с места происшествия, чего, конечно же, не следовало делать. И еще о нескольких драках в период летней работы в Калифорнии, которая помогала ему сводить концы с концами во время учебы в Университете Брауна. Упоминалось также «грубое» поведение по отношению к женщинам – без объяснения, в чем конкретно это проявилось. Возможно, это было как-то связано со случаем, когда он, взломав дверь, проник в дом одного своего приятеля буквально за несколько минут до обыска, который собиралась устроить полиция, и смыл в унитаз все его личные запасы ЛСД. Приятеля сдала как дилера брошенная им и потому алчущая мести подружка, позвонив копам по сотовому телефону прямо при Крисе.
  – Кстати, я был девственником до двадцати одного года, – сообщил он Фэй. – Мне хотелось, чтобы все было по-человечески.
  – Где она сейчас и как у нее дела?
  – Лучше, чем у меня. – Крис осушил до дна третью кружку пива, которая, по его словам, должна была стать последней. – А остальное вы, наверное, уже знаете – наверняка провели проверку и все выяснили.
  – Такие вещи делают коллеги, которые вам чем-то обязаны, причем в неофициальном порядке.
  – Готов биться об заклад, что для подобных проверок вам не нужны специальные разрешения.
  – Верно, не нужны. – Фэй встала со стула и продела руки в лямки рюкзака, утяжеленного кобурой с пистолетом, которую она не стала надевать после игры. – Меня зовут Фэй Дозье, – сказала она.
  – Это настоящее имя?
  Она, не отвечая, улыбнулась ему и вышла на улицу.
  На следующий день после встречи с Кондором у него дома Фэй все утро проработала в одиночку. Слово «утро», правда, в этом случае не следовало понимать буквально – агенты отдела внутренних ресурсов работали посменно, а смена Фэй началась с десяти часов. Она написала бесстрастный доклад, в котором объяснялось, почему Службе иммиграции следует пустить в страну соседей молодого человека, который три года проработал в качестве переводчика, помогая военнослужащим армии США в Афганистане, и за это время не только не совершил ничего предосудительного, но и несколько раз проявлял настоящий героизм. Все, чего хотел молодой афганец, – это жениться на девушке, которая жила в одном с ним кишлаке, и после этого зажить счастливой и свободной жизнью в Канзасе.
  В 1:23 пополудни Фэй снова попыталась установить с помощью компьютера местонахождение Питера. Однако он по-прежнему не был на связи. При этом на мониторе высветилась еще и надпись «несанкционированный/необоснованный контакт не допускается».
  Один из агентов, работавший в отделе относительно недавно, бывший бруклинский полицейский по имени Дэвид, сказал:
  – Надеюсь, дело не в том, что его пригласили куда-нибудь выпить и побеседовать люди из отдела внутренних расследований. Ты ведь не стучала на него, верно?
  – Мы не говорим «отдел внутренних расследований», – поправила его Фэй, не отводя глаз от монитора. – Мы говорим «отдел профессиональной ответственности».
  – Вот как? Я не знал.
  – Я разведчик, а не крыса, – коротко бросила Фэй.
  Когда вечером первого понедельника после той знаковой игры в алтимат фрисби Крис Харви вернулся в свою съемную квартиру на Ю-стрит, он обнаружил женщину, которую знал как Фэй Дозье, стоявшую посреди его гостиной.
  – Я вскрыла твои замки, – заявила она, пока он безмолвно хватал ртом воздух от удивления. – Могла бы устроить в твоей квартире обыск, но не стала – и не стану в дальнейшем. Все, что я скажу тебе, будет ложью. Того же самого я ожидаю от тебя.
  Сентябрь выдался довольно холодным. На Фэй были грубые джинсы, старый свитер крупной вязки и зеленая нейлоновая куртка, которую она купила в Кандагаре. Она отстегнула поясную кобуру с недавно выданным «глоком» и водрузила ее на стопку романов, лежащих на диванной тумбе.
  – Это я всегда ношу с собой, – сказала она.
  Затем Фэй сбросила куртку и стащила с себя свитер. Она специально надела под него самый непривлекательный белый лифчик, который больше подошел бы для занятий фитнесом. Красная полоса шрама резко выделялась на белой коже.
  – И это тоже, – сказала она. – Он большой, и ты не можешь его не видеть, так что с этим ничего не поделаешь. И хотя я здорова на все сто процентов, эта штука здорово меня мучает – морально.
  Она испытующе посмотрела в его голубые глаза. Он не отвел взгляд. И все еще не произнес ни слова.
  – Я могу сейчас уйти, – продолжила Фэй. – Просто уйти навсегда – и все. Не будет ни слез, ни сожалений – ничего. А могу остаться – и тогда мы сможем узнать, получится ли у нас что-нибудь.
  Он пересек комнату, подошел к ней вплотную и обхватил ладонями ее лицо. А потом сказал:
  – Останься. Ты ведь все равно уже победила мои замки.
  «Я никогда этого не забуду», – подумала Фэй в тот момент.
  Моргнув и встряхнув головой, она вернулась в реальность, снова уставилась в монитор компьютера и стала просматривать список агентов, задействованных в данный момент в тех или иных операциях.
  – Это похоже на общее построение в полицейском участке. Приходишь на него и узнаешь, кого накануне ночью пристрелили, – сказал бывший коп Дэвид.
  – Только это построение происходит в электронном виде и не прерывается ни на секунду, – ответила Фэй.
  – Дозье! – крикнул из своего кабинета-клетушки заместитель начальника отдела, которого звали Ральф. – Иди сюда! Дэвид!
  Бывший коп из Бруклина встал со своего места следом за Фэй.
  – Харрис! И ты тоже! – позвал замначальника того мерзавца, который позволил себе язвительные интонации, когда Фэй некоторое время назад, находясь в коридоре, выразила свое удивление по поводу отсутствия Питера.
  – Девятнадцать минут назад, – сказал руководитель, когда агенты собрались у него в кабинете, – наш друг Питер пропустил сеанс связи и не подтвердил свой статус. Курирующий его системный администратор дал ему лишние пятнадцать минут, а затем, проявив любезность, позвонил мне перед тем, как техники начали проверку по своей линии. Мы все знаем, что Питер иногда бывает небрежным…
  Харрис хотел было сказать в адрес Питера какую-то колкость, но не успел – бывший полицейский Дэвид сильно ткнул его локтем под ребра.
  – Я наплевал на статус и на то, что Питер считает себя «звездой», и позвонил ему напрямую, – сказал босс. – Меня соединили с его голосовой почтой. Система джи-пи-эс на его телефоне определяет, что он в районе Капитолийского холма, причем по адресу, где живет тот самый тип, с которым Питер и Фэй вчера встречались.
  – Кондор, – прошептала Фэй. Его рабочий день закончился полчаса назад. Вероятно, в эту самую минуту он пешком возвращается домой.
  – Не знаю, чем Питер там занимается, может, подводит итоги проверки, но система сработала, колокольчик звякнул, а поэтому мы должны… – Босс взглянул на целую шеренгу цифровых часов на стене за дверью его кабинета. – …Мы должны на всякий случай прикрыть его задницу и отправить туда людей. Поскольку я вызвал машину, которая к тому же уже стоит у входа, технически мы в данном случае имеем приоритет. Будет лучше, если мы сами уберем свое дерьмо, так что вперед!
  Фэй оказалась за дверью еще до того, как босс успел приказать Дэвиду и Харрису отправиться вместе с ней.
  Они догнали ее уже в лифте. Спустившись на первый этаж, все трое направились через главный вестибюль к выходу, миновав группу коллег, которые обсуждали вопрос о том, куда отправиться обедать. Среди них был и Сэми.
  Он увидел, как Фэй выходит из лифта, и губы его стали складываться в улыбку…
  Потом он обратил внимание на выражение ее лица. Понял, что она его заметила. И увидел, как ее правая рука сжалась в кулак на пряжке ремня. Это означало: ситуация становится опасной.
  Сэми посмотрел, как трое агентов, включая Фэй, вышли из здания и сели в поджидавший их седан, который выглядел как типичная оперативная машина спецслужб.
  – Давайте пойдем в заведение, которое ближе всего. И вот еще что, парни, – сказал он внимавшей каждому его слову группе, в который были не только мужчины, но и женщины. – Я думаю, пить пиво пока рановато.
  – Я слышал, что учебная тревога уже закончилась, – сказала одна из сотрудниц и сразу же почувствовала недовольство остальных по поводу того, что она осмелилась возразить гуру.
  – Никогда не знаешь, что может случиться, – ответил Сэми.
  В 5:33 седан, взвизгнув покрышками, резким рывком стартовал от обочины. За рулем сидела Фэй. Справа от нее на переднем сиденье устроился Дэвид с помповым ружьем в руках. Харрис расположился сзади.
  – Сейчас самый час пик! – крикнул он. – Не стоит ехать по Рок-Крик-паркуэй!
  В 5:41 они проскочили на красный светофор на пересечении Коннектикут-авеню и Небраски и промчались мимо одного из лучших книжных магазинов Америки.
  Дэвид устроил свой сотовый в гнезде на приборной панели, переведя его в режим приема и громкой связи и активировав джи-пи-эс.
  Из динамика раздался голос босса:
  – Группа, внимание. Сообщаю, что был автоматически задействован протокол, предусматривающий порядок действий для подобных ситуаций. В соответствии с ним по адресу, куда вы направляетесь, была выслана группа быстрого реагирования, находившаяся на момент вызова ближе всех. Она прибудет на место раньше вас.
  – Прикажите им ничего не предпринимать до моего… до нашего прибытия! – крикнула Фэй.
  – Я вас понимаю, но… боюсь, у меня нет таких полномочий.
  Фэй резко хлопнула по тумблеру, включающему мигающие красные фонари на радиаторе и сирену. Дэвид достал переносной проблесковый маячок с магнитной присоской и, высунув руку в окно машины, прикрепил его к крыше у себя над головой.
  – Что, черт побери, происходит? – взревел сидевший на заднем сиденье Харрис, с изумлением глядя, как автомобиль протискивается в узкие бреши, возникающие в сплошном потоке движения от звуков сирены и мигания спецсигнала, упрямо пробираясь по затопленному машинами федеральному округу Колумбия в сторону Капитолийского холма.
  – Я не знаю! – крикнула в ответ Фэй. – Особое внимание к белым машинам с тонированными стеклами!
  В час пик ехать по улицам Вашингтона быстро невозможно. В любое другое время дня с включенной сиреной и проблесковым маячком они добрались бы до нужного им места на Одиннадцатой улице за одиннадцать минут. Сейчас поездка заняла добрых семнадцать, хотя Фэй использовала любую возможность, чтобы сократить время в пути, так что Харрис на заднем сиденье то и дело испуганно вскрикивал: «Осторожно! Осторожно!»
  Машина затормозила у дома с дверью цвета морской волны в 6:01 вечера. Сирену Фэй выключила за четыре квартала, однако сигнальные фонари на радиаторе и проблесковый маячок продолжали работать.
  – Харрис, обойди сзади, со стороны серого забора! Займи позицию там – и чтобы никто не прошел, никто, понимаешь? Кроме меня и Дэвида. Давай, бегом! Мы пойдем в дом через тридцать секунд.
  Во дворе соседнего дома залаяла собака.
  «Вот ведь чертов пес», – подумала Фэй.
  Она достала «глок» и держала его наготове, крепко ухватив двумя руками за рукоятку. То же самое сделал и Дэвид. К счастью, на улице не было прохожих. Белые жалюзи на окнах обоих этажей дома были плотно закрыты.
  – Гав! Гав, гав!
  Фэй окинула взглядом тротуар. Дэвид сделал перебежку и укрылся за одним из фонарных столбов, глядя на окна.
  – Стоять! – внезапно выкрикнул бывший бруклинский коп.
  Фэй резко развернулась и увидела незнакомого мужчину. Белый, около тридцати лет, синие джинсы, синяя нейлоновая ветровка. В руках у него был черный автоматический пистолет, направленный на нее.
  – Я из службы быстрого реагирования! – крикнул незнакомец. – Вас зовут Фэй! Вы агент Дозье! Я здесь на задании!
  Мужчина на мушке ее «глока». Ствол его оружия смотрит ей прямо в лицо.
  – Гав! Гав!
  Незнакомец высокий и поджарый. Небольшая светлая бородка, довольно жидкая, придающая мужчине несколько неухоженный вид. «Чем-то похож на серфера», – подумала Фэй.
  Резко развернувшись, незнакомец направил оружие на цвета морской волны дверь.
  Продолжай держать его на мушке.
  Фэй удивилась этому внутреннему сигналу, но решила довериться интуиции.
  – Это ведь то самое место, верно? – спросил незнакомец. – Мой напарник сейчас размещает группу захвата в переулке. Они там все заблокировали, чтобы на месте действия не оказалось случайных прохожих.
  Сделав паузу, незнакомец прислушался. Фэй заметила у него в ухе беспроводной наушник.
  – Двое наших людей уже на позиции, – сказал мужчина с бородкой.
  Голос Харриса, раздавшийся из динамика мобильника Фэй, работающего в режиме рации, подтвердил, что он на месте.
  Фэй навела ствол своего оружия на дверь дома Кондора.
  – Вы или я? – спросил агент-незнакомец.
  Взгляд Фэй уперся в ту же точку на двери цвета морской волны, в которую был направлен ее «глок».
  Глава 9
  «…что за жестокий зверь».
  Уильям Батлер Йейтс. «Второе пришествие»
  Агент американских спецслужб с перерезанным горлом пригвожден твоими кухонными ножами к твоему камину.
  Из пустых глазниц по щекам трупа стекает темно-багровая смесь из слез и крови. Это произошло совсем недавно. Беги!
  Где-то в другой части города, в комплексе «Z», Фэй Дозье, вероятно, заметила сигнал тревоги.
  Где-то рядом, в сумерках, зарождающихся за дверью цвета морской волны, мерзкая соседская белая собака несколько раз триумфально взлаяла и с торжествующим видом пробежалась, цокая когтями, вдоль «своего» крыльца, довольная тем, что человек, который осмелился пройти рядом с ее территорией, торопливо шмыгнул в свою нору.
  Тсс!
  Тихо. Ты сейчас единственное живое существо в доме. Никого нет ни на кухне, ни на втором этаже.
  Нет ли на улице группы захвата, наблюдающей за тобой?
  Кондор покачал головой.
  Тот, кто совершил убийство, идеально рассчитал время, «вписав» свои действия в его, Кондора, распорядок дня.
  Тело принадлежало лысому Питеру, и это очень расстроило хозяина дома. И насторожило тоже. Насторожило его и многое другое.
  Никаких потеков и брызг крови на стенах, так что речь шла не о нападении обуреваемого жаждой мести самурая.
  «Постарайся представить, как это было», – сказал себе Кондор.
  Скорее всего убийца сначала нокаутировал Питера. Потом подтащил его к камину. Затем убил, а после этого распял. Даже если исходить из того, что нападавший действовал в соответствии с заранее разработанным планом, исполнено все было почти гениально.
  Если хочешь подставить сумасшедшего, обставь все так, как будто действовал именно сумасшедший.
  От тела убитого исходил запах сырого мяса. Питер был похож на надувную куклу, из которой частично выпустили воздух. Обхватив труп за талию, Кондор почувствовал, что кобура Питера пуста.
  Значит, в официальной версии происшествия будет указано, что он, Кондор, завладел его оружием.
  Теперь его, Кондора, можно считать вооруженным и очень опасным. Сумасшедший профессионал, хорошо обученный, да еще с пистолетом – это в самом деле серьезно.
  Наверняка в наскоро составленном психологическом портрете разыскиваемого, то есть его, Кондора, будут следующие слова: «Тот факт, что убийца перерезал жертве горло, указывает на наличие серьезного психического расстройства. Вырванные глазные яблоки говорят о том, что убийца не хочет, чтобы его видели. Это означает, что он может напасть на любого человека, принятого им за преследователя».
  При обнаружении немедленно открыть огонь на поражение – нет, такого в официальном приказе не будет.
  Но подобные вещи подразумеваются и читаются между строк, поэтому все было задумано очень грамотно.
  Что маньяк-убийца сделал бы с глазами своей жертвы, вырванными из глазниц?
  Психиатры наверняка сказали бы, что он либо будет считать их трофеем, либо не будет знать, как от них избавиться, и потому скорее всего оставит у себя.
  Если они найдут у тебя эти глаза или каким-то образом привяжут их к тебе…
  Да, представить его маньяком, вырывающим или выкалывающим глаза у своих жертв, вполне возможный вариант. Особенно если после того, как кто-нибудь – кто угодно – возьмет его живьем или просто пристрелит, у него обнаружат целую коллекцию таких «трофеев». А это означает…
  Это означает, что он попал в жернова машины.
  Вот почему лысый Питер оказался в его доме.
  Сколько у тебя времени до того момента, когда они до тебя доберутся?
  Как раз в этот момент в здании комплекса «Z» заместитель начальника отдела внутренних ресурсов подошел к дверям своего кабинета и выкрикнул:
  – Дозье! Иди сюда! Дэвид, Харрис – вы тоже!
  Кондор тем временем продолжал торопливо обыскивать распятый труп. Кобуры, укрепленной на лодыжке, он не обнаружил, поэтому его надежда извлечь из нее оружие и стать настоящей, а не вымышленной угрозой сразу же испарилась. О том, чтобы забрать у убитого сотовый телефон, разумеется, нечего было и думать, – по нему легко можно было установить его, Кондора, местонахождение. То же самое относилось к кредитным карточкам Питера. К тому же, если бы он взял их, это выглядело бы так, будто он запаниковал, а этого ему не хотелось.
  Лысый секретный агент с перерезанным горлом и пустыми глазницами распят на твоем камине.
  Ты по самое горло в дерьме, приятель.
  Скорее всего в докладах о тебе напишут: убит при попытке оказать сопротивление.
  Или же все будет представлено так, будто ты вдруг решил сдаться. Не будет никаких судебных процессов – тебя просто-напросто запрут до конца жизни в какой-нибудь психушке.
  В это время находившийся в вестибюле комплекса «Z» опытный агент по имени Сэми, пользующийся огромным уважением многих своих коллег, увидел, как одна из его протеже в компании еще двух агентов торопливо выходит на улицу, где всех троих ожидает оперативная машина. Его знакомая и бывшая подчиненная заметила Сэми и, держа правую руку на пряжке ремня, сжала ее в кулак. Это означало: ситуация становится опасной.
  Кондор метнулся на кухню, схватил холщовую сумку, засунутую между кухонной стойкой и холодильником, и бросился обратно в гостиную.
  Затем остановился и пристально уставился на стену с газетными вырезками, переводя взгляд с одного листка с тремя проколами на другой.
  Угадай-ка, что я пытаюсь сказать!
  В доме и на улице стояла полная, абсолютная тишина.
  Не скрипели доски забора.
  Даже соседская собака не лаяла.
  Никаких призраков. Ничего. Только время бесшумно продолжает свой бег.
  Вин сгреб висящий на стене синий плащ с капюшоном и увидел на нем темные пятна – это явно были не следы дождя. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он даже не стал смотреть, на месте ли контрольная растяжка из зубной нити. Убийцы ушли, но они обязательно вернутся.
  В стенном шкафу в спальне стояли три картонные коробки с разнообразным хламом. Большая часть их содержимого взялась неизвестно откуда, однако в средней коробке…
  Она весила фунтов сорок. Внутри были книги, которые в принципе могли представлять для него интерес. Еще там была кожаная куртка-«пилот» с застежкой-молнией. В нее был завернут какой-то тяжелый предмет размером с буханку хлеба. Развернув куртку, Кондор достал черную гипсовую статуэтку мальтийского сокола. Статуэтка, впрочем, не представляла для него никакой ценности. Ему нужна была именно куртка, в которую он когда-то завернул изображение птицы. Он, разумеется, в свое время постарался, чтобы все выглядело так, будто его целью было уберечь статуэтку от повреждений. Теперь он искренне надеялся, что ему удалось ввести в заблуждение тех, кто обыскивал его дом.
  По крайней мере никто не фотографировал на айпад ни куртку, ни Вина в ней.
  Кондор сложил куртку и запихнул ее в холщовую сумку. Задвинул картонные коробки обратно в шкаф. Вынул из выдвижного ящика пару нательного термобелья и чистые носки.
  Посмотрел на свое отражение в зеркале в ванной комнате.
  Итак, он в бегах.
  Опять.
  – Да, – сказал Кондор, обращаясь к своему отражению и к призракам. – Но тогда я был молодым.
  Он достал из стенного шкафчика и побросал в сумку мочегонные таблетки, обезболивающее, бета-блокаторы, детский аспирин и поливитамины. Туда же отправилась упаковка валиума. «Если тебе удастся оставаться в живых достаточно долго, – сказал себе Кондор, – ты должен будешь хотя бы иногда спать». Теперь – зубная щетка.
  Затем он окинул взглядом ряды флаконов с седативными средствами.
  Пусть они попробуют убить настоящего тебя.
  Вин резко захлопнул дверцу шкафчика.
  Взял из тумбочки под раковиной желтые резиновые перчатки.
  Сунул в карман цилиндрический фонарик размером чуть больше футляра от губной помады.
  Затем придвинул табуретку к белой стене напротив того места, где кончался лестничный марш. Он нередко испытывал искушение вопреки инструкциям повесить на эту стену какую-нибудь картину или плакат с изображением киногероя – например, Ли Марвина с «магнумом» в руке…
  Стоп!
  Вин рывком вытащил пояс из черно-красного купального халата, висящего на крючке в ванной. В свое время он купил его именно ради пояса, и теперь этот пояс должен был ему помочь.
  Продев кожаный брючный ремень в ручки холщовой сумки, он снова застегнул пряжку на поясе. Теперь ремень удерживал и брюки, и сумку.
  Затем Вин разулся, связал ботинки вместе с помощью шнурков и повесил их на шею.
  Привязал один конец матерчатого пояса халата к ножке табуретки, а другой – к щиколотке левой ноги.
  Чуть не забыл!
  Кондор отбросил сотовый телефон, который упал на пол в спальне.
  Надел желтые резиновые перчатки.
  – Гав! Гав, гав, гав! – дала о себе знать соседская собака.
  «Интересно, на кого она лает», – подумал Кондор.
  Встав на табуретку, он вытянул руки вверх и, не оставив благодаря перчаткам ни единого пятнышка на белой потолочной панели, отодвинул ее в сторону. За ней открылось свободное пространство между потолком и крышей.
  – Гав! Гав, гав!
  Ухватившись за край отверстия в потолке, Кондор, левой ногой стоя на табурете, уперся правой (она была в носке и потому тоже не должна была оставить никаких следов) в белую стену, глубоко вдохнул и, рывком подтянувшись, повис на локтях. Затем, вытянув одну руку, ухватился за перекладину в подкрышном пространстве и медленно выбрался наверх, таща за собой сумку, подвешенную к поясу, и табуретку, привязанную к ноге.
  Оказавшись на чердаке, он перевел дух и первым делом освободился от табуретки.
  – Гав, гав!
  Что-то или кто-то, находящийся за дверью цвета морской волны, буквально сводил соседскую псину с ума.
  Потное лицо Кондора обдало прохладой.
  Он аккуратно вернул на место белую потолочную панель.
  Раздался треск разлетающейся на куски входной двери – кто-то вломился в дом.
  Аккуратно сняв желтые резиновые перчатки, Кондор сунул их в холщовую сумку, отсоединил сумку от поясного ремня. Потом отвязал пояс халата от щиколотки левой ноги и обулся. Красные всполохи проблескового маячка возникли в переулке справа от дома. Возьмешь левее.
  Вашингтон – горизонтальный город. Так сложилось исторически, и все построенные в XXI веке сооружения, превосходящие по высоте 169-метровый монумент Вашингтона, в полном соответствии с соответствующим законом были возведены не в центре, а ближе к окраине.
  Кондор уходил по крышам. Справа от него возвышался купол здания Конгресса на Капитолийском холме. Большинство зданий в районе, где жил Кондор, составляли таунхаусы, вплотную примыкавшие друг к другу. Это облегчило ему бегство. Перелезая через ограждения, огибая трубы каминных дымоходов, он пробирался к месту, где заканчивался квартал.
  Вот наконец и последний дом. Владелец трехэтажного здания снабдил два верхних этажа металлической пожарной лестницей. Она зигзагом спускалась вдоль глухой стены в крохотный внутренний дворик, отделенный от улицы высоким деревянным забором. С этой точки Кондор уже не видел свой дом, в переулке перед которым продолжали работать мигалки.
  Если ты не можешь видеть их, значит, и они не могут видеть тебя.
  Пожарная лестница дрожала и вибрировала под его весом. Тем не менее седовласый мужчина в сером спортивном пиджаке и с сумкой через плечо преодолел оба ее пролета и повис на руках на последней перекладине.
  Надо уходить отсюда.
  Он вдохнул всей грудью прохладный весенний воздух и спрыгнул во двор, мягко упав на кучу прошлогодних листьев.
  Все его тело болело. Плечи, руки, ноги – о господи, мое правое колено! Ныли кости, мышцы, даже зубы. Сердце протестующе отбивало о ребра барабанную дробь. Ему хотелось лежать и не двигаться, но Вин, пошатываясь, встал на ноги.
  Где-то вдали завыла сирена.
  От заднего дворика дом отделяли стальные прутья решетки. Можно было попытаться выйти в переулок через калитку в деревянном заборе. Но кто знает, не держат ли калитку на мушке?
  Кондор подтащил к краю забора стоящий на небольшой лужайке пластиковый стул и взобрался на него. Еще раз подтянулся, перевалился через забор и спрыгнул на другую сторону.
  Звук сирены приближался. Он нырнул в какую-то арку, выждал немного, затем дошел по тротуару до перекрестка, посмотрел в переулок направо и не увидел ничего подозрительного.
  Никто в него не стрелял, никто не требовал остановиться. Сзади не было слышно топота преследователей.
  Надо как можно скорее уйти из зоны оцепления.
  Подожди, не торопись.
  Кондор укрылся в другой арке ближайшего таунхауса, вынул из сумки кожаную куртку-«пилот» и развернул ее. На светлой атласной подкладке обнаружился разрез в виде буквы L, заклеенный серым серебристым скотчем. Отодрав клейкую ленту, Кондор достал из-за подкладки деньги – четыре тонкие пачки банкнот достоинством в один, пять, десять и двадцать долларов. Он тайком откладывал и припрятывал их в течение года. Кондор переложил купюры в карман черных джинсов. Он знал, что если люди, обшаривавшие его дом, не обнаружили его секретного фонда и не позаимствовали из него часть денег, в его распоряжении было триста двадцать семь долларов.
  Интересно, можно ли прожить на эти деньги в течение суток в крупном американском городе?
  Кондор покачал головой.
  Сколько времени я протянул, имея примерно столько же, тогда, в первый раз?
  Из-за подкладки куртки он достал также карточку для проезда на автобусе и метро в федеральном округе Колумбия. Карточку он купил в аптеке, воспользовавшись удобной ситуацией, когда продавец отвлекся, обслуживая мамашу с плачущим ребенком на руках. Помимо ее и самого Кондора в это время в помещении аптеки не было ни одного клиента. Если даже за Кондором в это время велось наблюдение с улицы, вряд ли те, кто следил за ним, поняли, что именно он купил за тридцать долларов наличными.
  «Аптека», – подумал Кондор, запихивая карточку в тот же карман, где уже лежали деньги.
  Заведение под вывеской «Аптечный супермаркет Марра» привлекло его внимание благодаря мерцающему над двойными входными дверями баннеру «Сумасшедшие весенние распродажи». Опустив голову, чтобы спрятать лицо от объективов камер наблюдения, он скользнул внутрь пропахшего дезодорантами помещения. Откуда-то с потолка лилась бездушная электронная музыка.
  Сделайся незаметным. Крепко ухватившись за ручку красной пластиковой тележки, он сумел преодолеть дрожь в руках. Его холщовая сумка была широко открыта – при необходимости это позволяло сотрудникам магазина без труда убедиться, что в ней ничего нет. Продвигаясь вперед между стеллажами с товаром, Кондор принялся загружать тележку.
  В отделе спортивных и детских товаров он положил в нее темно-бордовую бейсболку с надписью «Вашингтон редскинз», такого же цвета нейлоновую куртку с надписью «Редскинз» размера XXL и детскую переноску-«кенгуру», предназначенную для того, чтобы мама или папа могли пристроить малыша у себя на груди и освободить руки.
  В отделе медицинских товаров Кондор отобрал три пары дезодорирующих вкладышей для спортивной обуви, огромные темные очки из пластика, не защищающие от ультрафиолетового излучения, и упаковку детских влажных салфеток – «освежающих, гипоаллергенных, с ароматом лимона».
  В продуктовом и хозяйственном отделах – самую маленькую и легкую пластиковую бутылку с питьевой водой, четыре белковых батончика, рулон тончайшей упаковочной пленки и небольшой рулон прозрачного скотча.
  В отделе товаров для красоты и здоровья – упаковку из двенадцати небольших ватных тампонов, изящные ножницы для обработки кутикулы (единственный в магазине острый предмет) и две небольшие, с ладонь, бутылочки самого темного из имеющихся тонального крема.
  Катя тележку к кассам, Кондор намеренно пристроился следом за пожилой, опирающейся на трость седой женщиной, которая шаркающей походкой двигалась в том же направлении. В свободной руке женщина держала пакет с попкорном для микроволновки. Из ее уха к плечу тянулся проводок слухового аппарата.
  – Давай, – сказал он, решительным движением расположив тележку перед женщиной и взяв у нее упаковку попкорна. – Я куплю это для тебя.
  – Что? – спросила женщина.
  Не отвечая, Кондор положил пакет на ленту перед кассиршей и начал выгружать туда же собственные покупки, тихонько сказав:
  – Моя жена обожает попкорн.
  – Угу, – буркнула кассирша, не глядя на Кондора.
  «Она не видит нас, – подумал Кондор. – Такие пожилые люди, как мы, для нее – все равно что невидимки».
  Теперь, если кассирша что-то и вспомнит, то всего лишь седую супружескую пару. Возможно, ей удастся припомнить, что в руках у женщины была трость, а в ухе – слуховой аппарат. И еще – что она любит попкорн. И это – все.
  Кондор протянул кассирше деньги, взял сдачу. Ухватил большие белые пластиковые пакеты с покупками и толкнул опустевшую тележку по направлению к входной двери.
  – Пойдем, дорогая, – бросил он слегка отставшей от него седой женщине.
  Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
  Прислушиваясь к тому, как ее трость постукивает у него за спиной, он вышел на улицу. Судя по всему, женщина не собиралась поднимать шум.
  – Кто бы вы ни были, – сказала она, остановившись на тротуаре рядом с Кондором, – если хотите, чтобы я просто ушла, отдайте мне попкорн.
  Кондор с готовностью протянул ей пакетик.
  – Я бы не отказалась от порции скотча, – сказала женщина. – А вы?
  Она была старше его лет на десять и стала взрослой еще до того, как началась эпоха рок-н-ролла. Скорее всего в таком возрасте она уже ничего не боялась и жила в ожидании, когда подойдет ее срок.
  – Мне надо бежать, – сказал Кондор. – Но вы замечательная женщина.
  Держа в руках пакеты с покупками, он быстро зашагал по Пенсильвания-авеню в направлении Капитолийского холма. Затем свернул направо, на Восьмую улицу, не доходя до того места, где начинаются всевозможные торговые заведения и ряды банкоматов, оснащенных видеокамерами, ведущими непрерывную запись.
  Небо окрасилось в закатные тона. Кондор заметил проход между двумя кирпичными таунхаусами и скользнул в него. Там он помочился, рискуя тем, что какой-нибудь прохожий, застав его за этим занятием, вызовет полицию. Тем не менее он долго стоял в узком тоннеле между боковыми стенами домов, спиной к улице, направляя струю в полукруглый сток для дождевой воды.
  Потом, застегнув джинсы, он оборвал этикетки с бейсболки «Редскинз» и водрузил ее на голову. Напялил темно-бордовую ветровку огромного размера поверх серого спортивного пиджака. Темные очки Кондор надевать не стал, решив, что в вечернее время они будут привлекать внимание.
  У него по-прежнему болело все тело – руки, ноги, плечи, спина. Острая боль пронизывала виски. Тем не менее он почувствовал, что пульс все же несколько замедлился – частота сердечных сокращений достигла величины, всего в полтора раза превышающей норму. Он проглотил обезболивающую таблетку, запив ее водой из пластиковой бутылки. В узком проходе между домами, в котором он находился, стоял резкий запах его собственной мочи, влажного цемента и кирпичей.
  Здесь нельзя оставаться.
  И выходить отсюда тоже нельзя.
  Вин, тряхнув головой, добился того, что голоса призраков стихли. И пошел по Восьмой улице на север – усталый болельщик «Редскинз» с тяжелыми пакетами, оттягивающими обе руки. Он пересек Индепенденс-авеню и тот самый маршрут, по которому два часа назад возвращался с работы домой.
  В кроваво-красных лучах заходящего солнца Кондор шагал по направлению к Адамс-билдинг, расположенному в пяти кварталах от него, на углу Третьей улицы и Эй-стрит.
  Именно на этом углу и стояла белая машина – это было совсем недавно и в то же время так давно.
  Тогда Кондор, который, как считалось, находился в полной безопасности, так и не решился выйти на Эй-стрит.
  Теперь он шел именно туда.
  На пересечении Эй-стрит и Четвертой улицы располагался большой трехэтажный таунхаус, отделанный белой штукатуркой. Здание появилось здесь много лет назад. Это было ничем не примечательное сооружение, если не считать его размеров и медной таблички, укрепленной на белой стене рядом с черной металлической лестницей, которая вела на второй этаж, к массивной деревянной входной двери, выкрашенной в черный цвет. Жалюзи на всех окнах были опущены. Это явно был не частный дом. Никто никогда не видел, чтобы кто-нибудь когда-нибудь входил в здание или выходил из него. Дом, похожий на Моби Дика, окружал невысокий черный металлический заборчик.
  Вин остановился на углу, на противоположной от дома стороне улицы.
  Время словно отмотали назад. Он услышал голоса. Почувствовал запахи – пороха, пота, крови. Духов, которыми пользовалась красивая женщина по имени…
  Как ее звали? Как звали их всех, тех, кто умер?
  Именно тогда он стал Кондором.
  Это было очень давно. Или вчера. Или утром.
  Он пристально посмотрел на медную табличку, висящую на белой стене. То, что на ней было написано, сейчас не имело никакого значения. Это была ложь.
  Когда-то на табличке была надпись: «Американское литературно-историческое общество». Она осталась в памяти Кондора навсегда.
  Но это тоже была ложь.
  Прошлое шло за ним по пятам, и он никак не мог отделаться от него, словно от собственной тени.
  С пакетами в руках он прошел по Четвертой улице, пересек Ист-Кэпитал-стрит. Посмотрел налево, на залитое багровым закатным солнцем здание Капитолия. Стал пересекать улицу – и в это самое время солнце скрылось за крышами домов. На город тут же навалились сумерки, которые почти сразу рассеял свет зажегшихся фонарей.
  С наслаждением вдыхая прохладный весенний воздух, Кондор продолжил свой путь. Уходи отсюда подальше.
  Подальше от транспортного узла «Юнион-Стейшн», где находится станция метро и автобусный вокзал, где полно ресторанов, под потолком которых укреплены камеры наблюдения, которые могут тебя засечь.
  На улице стемнело. Кондор шел мимо домов, в окнах которых горел свет. За этими окнами молодые любовники пытались понять, что кроется за их собственными улыбками, адресованными друг другу. Молодые родители кормили с ложечки крохотных детей, которые стали хозяевами их жизней на долгие годы вперед. Офисные работники расхаживали по комнатам с прижатыми к уху сотовыми телефонами – они были поглощены заботами о том, как побыстрее сделать карьеру и добиться высокой должности и статуса, открывающих путь к власти и большим деньгам. Арендаторы, из экономии снимавшие одну квартиру впятером, убеждали друг друга в том, что, хотя сегодня они вынуждены подавать кофе другим, завтра их жизнь изменится.
  «Вот она, реальная жизнь, – подумал Кондор. – Наверное, мне тоже следовало бы попробовать жить так, как живет большинство людей».
  Однако теперь поздно было сожалеть о сделанном много лет назад выборе.
  С фарами автомобиля, который находится в конце квартала, что-то не так.
  Кондор остановился рядом с двумя серыми резиновыми контейнерами для мусора, от которых исходил отвратительный запах.
  Свет фар становился все ярче и все сильнее слепил ему глаза по мере того, как машина не подъезжала – подползала все ближе и ближе.
  Он поставил пластиковые пакеты с покупками рядом с мусорными баками и, зайдя за них, скорчился так, что с улицы его не было видно.
  Яркий свет фар выхватил из темноты помойку рядом с совершенно обычным, ничем не отличавшимся от других таунхаусом. Мурлыкание двигателя превратилось в рычание.
  «Никакой опасности нет, – сказал себе Кондор. – Просто кто-то ищет место для парковки или потерявшуюся собаку».
  В свете фар, освещавших улицу впереди, никого не было. Никто не бежал и не оглядывался. Не видно было даже крыс, которых часто можно увидеть на крышках мусорных контейнеров.
  Это был темный седан. Две смутные тени маячили на передних сиденьях.
  Не двигайся. Не дыши. Не смотри на них, и тогда они проедут мимо.
  Красные зрачки задних габаритных огней стали понемногу удаляться. Наконец автомобиль свернул за угол и исчез.
  Ты никогда не узнаешь, правильный ли ход ты только что сделал.
  Он снова зашагал по улице. Пройдя порядка двенадцати кварталов, он ни разу не услышал воя сирены, не увидел всполохов мигалок. Нью-Йорк-авеню, которую он пересек рядом с брызжущими неоновым светом «Макдоналдсом», закусочной «Бургер-кинг» и заправкой, не была перекрыта. Когда он приблизился к Норт-Кэпитал-стрит, четырехрядной транспортной артерии, идущей с севера на юг и соединяющей здание Капитолия с похожим на череп куполом с остальным миром, Вину потребовалось топливо.
  Рискни. На улице темно, ты в двух милях от эпицентра спецоперации. В таком наряде узнать тебя непросто. Ты вполне можешь пройти немного по Норт-Кэпитал-стрит, ярко освещенной вывесками ресторанов и кафе, и не попасться.
  Минуя недавно отремонтированное здание, в котором помещался какой-то офис, Кондор заглянул в окно. Он увидел довольно большой зал, где на значительном расстоянии друг от друга стояли металлические казенные столы, которые вполне моли быть куплены на распродаже имущества какой-нибудь обанкротившейся компании. Еще он увидел два стационарных компьютера, за которыми никто не сидел, и старенький лэптоп, монитор которого освещал лицо женщины лет двадцати пяти с пышными каштановыми волосами. Позади нее на стене висел плакат с лозунгом, написанным белыми буквами на голубом фоне:
  «Сегодня гибнет рыба, а завтра?..»
  Кондор прошагал по улице мимо женщины, пытавшейся спасти мир.
  Левой, левой, левой-правой-левой…
  О черт.
  Мы вернулись!
  На следующем углу Вин увидел заведение, где продавали еду навынос. Из окон струился мягкий желтый цвет, неоновая вывеска была красного цвета. Над входом красными же светящимися буквами, стилизованными под иероглифы, было написано: СЫТЫЙ ДРАКОН.
  «Войди туда», – скомандовал себе Кондор. Правда, сквозь огромные, витринного типа окна тебя могут увидеть те, кто сидит в проезжающих мимо машинах. Но зато там, внутри, тепло, там успокаивающе пахнет потом, маслом и соевым соусом. Возможно, ко всему этому примешивается еще и запах из стоящего у стены мусорного бака. Из горловины бака торчат края черного пластикового мешка. Над баком висят четырнадцать блеклых цветных фотографий блюд с подписями: вот это называется фу-юнг, а вот это – ло-мейн. Пуленепробиваемое стекло отделяет посетителей от зоны, где готовится пища и где на плитах стоят горшочки и сковороды, над которыми поднимается пар. Там же находятся кулеры, набитые бутылками с прохладительными напитками, до которых не доберется ни один воришка. На голове одетого в белое повара – некое подобие колпака. Он стоит спиной к залу и полностью поглощен своим делом. За тем, что происходит в зале, внимательно наблюдает женщина в цветастой блузке – смуглое лицо с застывшим на нем напряженным выражением, темные, цвета черного дерева, глаза.
  Она одновременно наблюдает за тобой и за большой черной мухой, которая, судя по жужжанию, летает где-то рядом.
  Муха села на одну из фотографий на стене – ту, на которой было изображено что-то вроде бифштекса с гарниром из брокколи.
  Вин через громкоговоритель заказал привлекшее его внимание блюдо, затем, почувствовав, как от голода заурчало в животе, добавил к заказу порцию жареного риса. Хотя деньги у него в кармане быстро таяли, попросил также пластиковую бутылку, в которой, если верить этикетке, находился натуральный апельсиновый сок, а значит, некоторое количество витамина С и других полезных веществ.
  Китаянка громко повторила заказ, дождалась его кивка и крикнула что-то одетому в белое повару на каком-то диалекте китайского языка – вероятнее всего, на весьма распространенном мандаринском.
  Если ты не можешь застрелить их через пуленепробиваемое стекло, то и они не могут застрелить тебя.
  В помещении нет ни столов, ни стульев, на которых посетители могли бы посидеть в ожидании, пока их заказ будет готов.
  По улице мимо заведения с шумом проносятся автомобили.
  – Хай!
  По другую сторону стекла снова возникла женщина с глазами цвета черного дерева – на этот раз с коричневыми бумажными пакетами в руках – и пролаяла цену в громкоговоритель. Кондор опустил в специально предназначенную для этого прорезь в точности ту сумму, которую ему назвали.
  Подожди, не торопись.
  Он вынул из кармана еще одну долларовую бумажку, продемонстрировал ее женщине и показал на мусорный бак, стоящий у стены.
  – Я бы хотел купить… ну, скажем, пять пластиковых мешков для мусора, больших, на тридцать галлонов.
  Женщина чуть приподняла брови. Затем привстала на цыпочки, положила ладони на край прилавка и легко отжалась на руках так, что ступни ее оторвались от пола. При виде этой демонстрации силы Кондор слегка поежился – сейчас он вряд ли смог бы повторить подобный трюк.
  Женщина увидела два пакета, стоявшие у ног мужчины, одетого в слишком просторную для него спортивную куртку и улыбавшегося ненатуральной улыбкой, которой она не поверила ни на секунду.
  – Вы сан цзя куан, – сказала она, а затем повернулась и исчезла за кулером с напитками.
  Вскоре она появилась снова, сжимая в руке смятый комок из черного пластика, и передала его Вину вместе с коричневыми пакетами с едой через специальное отверстие.
  – Доллар оставьте себе, – сказала она. – Все мы иногда становимся собаками, на которых идет охота.
  Кондор понял, что совать в щель доллар в самом деле не стоит, как не стоит и пытаться предлагать женщине чаевые. Вместо этого он улыбнулся ей, и на этот раз она поверила в то, что он сделал это искренне. Лицо ее, однако, так и осталось непроницаемым. Глаза цвета черного дерева проследили за тем, как он вышел за дверь.
  Он направился на север, как его любимый мультгерой – мышонок Стюарт Литтл. Миновал пару жилых кварталов, заметив по пути два дома, хозяева которых за неуплату ипотеки были выселены и лишились права выкупа своего жилья. Дома, однако, были слишком добросовестно заколочены, и он не стал пытаться забраться внутрь.
  Дальше по улице с правой стороны он увидел кирпичное здание школы, около которого была припаркована полицейская машина с работавшим на холостом ходу двигателем.
  Еще дальше простиралась заросшая деревьями территория, огороженная черным металлическим забором. Над входными металлическими воротами, запертыми на цепь, Кондор увидел надпись, сделанную из металлических же букв. Она гласила: ЭВЕРВУДСКОЕ КЛАДБИЩЕ.
  Ниже красовалась табличка с еще одной надписью: МЫ ЗАБОТИМСЯ ОБО ВСЕХ, КТО ОКАЗАЛСЯ НА НАШЕЙ ТЕРРИТОРИИ.
  Территория мертвых протянулась вдоль улицы на двенадцать кварталов. Жители города, направлявшиеся в сторону Конгресса, ежедневно проезжали мимо нее. Здесь проходил маршрут автобуса, идущего в Центр ветеранов, куда в свое время направили Кондора: там ему были прописаны его наркотики – точнее, лекарства.
  Если бы я был таким сильным, как та китаянка.
  Кондор просунул мешки с покупками сквозь решетку кладбищенских ворот – если бы он просто перебросил их через ограду, кое-что из содержимого могло разбиться об асфальт ведущей внутрь дорожки.
  Теперь у тебя нет выбора. Твой обед находится по ту сторону забора. Так что давай, вперед.
  Он подпрыгнул, ухватился за край забора, с трудом подтянулся и перевалился через ограду на территорию кладбища. Сотрясение при приземлении болью отдалось в измученном теле.
  Вин поправил сползшую на лоб бейсболку, взял пакеты с покупками в одну руку и, держа в другой включенный фонарик, осторожно зашагал вперед в узком конусе белого, призрачного света, который выхватывал из темноты клубящиеся сгустки тумана.
  В сыром воздухе пахло мокрой травой и камнем. Еще обоняние Вина уловило аромат остывающего в бумажном пакете жареного риса.
  Откуда-то издалека доносился уличный шум, но его почти полностью заглушал шелест листвы, которую то и дело тревожил легкий ветерок. Вокруг высились стоящие на пьедесталах памятники в виде крылатых ангелов.
  Свети себе под ноги фонариком и шагай вперед по выложенной камнем дорожке, достаточно широкой для того, чтобы по ней мог проехать катафалк. Мимо могил, где под мраморными плитами покоятся ушедшие в мир иной. Здесь лежит чья-то мать. Здесь – чей-то любящий муж. Здесь – чья-то дочь. Здесь – ветеран войны. Среди каменных крестов и ангелов Вину несколько раз попались на глаза десятифутовой высоты каменные обелиски, представляющие собой миниатюрные копии Монумента Вашингтона, который высился над городом не так уж далеко от Эвервудского кладбища.
  Ночь была на редкость темной – и луну, и звезды скрывал туман. Время от времени где-то за невидимым уже забором кладбища мелькали полосы света от фар проезжавших по улице автомобилей. Вин мог разглядеть лишь то, что попадало в свет луча фонарика. В темноте он то и дело наступал на мелкие камни, которыми была усыпана дорожка.
  Все сараи с инструментами, на которые он время от времени набредал, были заперты.
  Через некоторое время он увидел искусственный холм, в склон которого были встроены несколько склепов. Однако на их металлических дверях также висели внушительные замки и массивные цепи.
  Впереди замаячил в тумане павильон в виде азиатской пагоды. Перед ним располагался сад камней, у входа в который Кондор увидел табличку с надписью: ЗДЕСЬ ПАМЯТЬ О ЧЕЛОВЕКЕ ОБРЕТАЕТ СВОБОДУ.
  Вин догадался, что здесь после кремации развеивали прах покойных.
  Интересно, а есть ли на свете кладбище «сгоревших» агентов?
  Войдя внутрь павильона, Вин достал из холщовой сумки скомканный синий плащ с капюшоном, расстелил его на полу и уселся на него. Затем в свете карманного фонарика, орудуя пластиковой вилкой, съел бифштекс с брокколи и жареный рис, запив все это апельсиновым соком. После этого дошел до выхода из павильона и помочился на невидимый в темноте газон.
  Вернувшись в павильон, он соорудил себе постель их двух пластиковых мешков для мусора, синего плаща и серого спортивного пиджака.
  Несмотря на то что в Вашингтон давно пришла весна, ночи все еще были холодными.
  В свете фонарика Вин разделся догола, оставив только носки. Потом натянул на тело термобелье, а поверх него надел рубашку и черные джинсы, после чего обулся. Затем остатками воды из пластиковой бутылки запил таблетки: сначала мочегонную, затем снижающую пульс, потом валиум и обезболивающее – чтобы успокоить ноющие суставы и мышцы. После этого он надел кожаную куртку-«пилот», а поверх нее облачился еще в темно-бордовую спортивную хламиду с надписью «Редскинз». Наконец он улегся на импровизированную постель, подложив под голову один из пакетов с покупками и детскую переноску. Ноги он сунул в один черный пластиковый пакет для мусора, другим укрыл туловище, а на руки надел желтые резиновые перчатки.
  Потом выключил фонарик и надвинул на глаза козырек бейсболки.
  Внезапно Кондор уловил какой-то подозрительный звук.
  Кто-то тихонько барабанил по металлической крыше павильона прямо над ним.
  Звук становился все громче и вскоре набрал такую силу, словно кто-то швырял сверху сотни, тысячи камней.
  Затем мощный ветер, родившийся где-то на просторах Оклахомы, с воем обрушился на павильон и промчался сквозь него, словно штормовая волна, легко проникнув внутрь строения через открытые боковые проходы. Ветер был холодным и пробирал до костей. А еще Кондор почувствовал, как его порывы бросают ему в лицо водяные брызги – сверху на город обрушились потоки дождя.
  – Да вы что там, издеваетесь, что ли? – возмущенно взревел Вин, задрав голову вверх. – Не могли найти другого времени?
  Глава 10
  «…дождь прольется».
  Боб Дилан. «Сильнейший дождь прольется»
  Фэй прислонилась спиной к белой стене напротив камина, к которому Питер, лысый Питер, ее напарник – ужасный болван, конечно, но ее напарник, – был пригвожден кухонными ножами. Его горло было перерезано, глаза выдраны из глазниц.
  Моя вина. Какова доля моей вины в случившемся?
  Снаружи доносился несмолкающий лай соседской собаки: «Гав, гав! Гав!»
  Обопрись на стену. Тогда ты не упадешь. Прислонись к ней и не отходи. И дыши, дыши глубже.
  Опустив глаза, Фэй взглянула на часы: 6:42. На улице еще относительно светло.
  От мигалок оперативных машин по стенам дома бегают красные блики.
  – Гав!
  А вот и белые вспышки. Еще один из незнакомцев, толпящихся в доме, фотографирует на сотовый телефон тело убитого, распятое на камине.
  Это один из наших.
  Интуиция подсказала Фэй, что лучше не смотреть на страшную картину, которая – она догадывалась об этом – по-видимому, должна была повлиять на всю ее дальнейшую жизнь. Поэтому она решила сконцентрироваться на том, о чем шептались трое мужчин и женщина в черных костюмах, сшитых скорее всего одним и тем же портным. Фэй не сводила глаз с этой четверки. Судя по всему, это были руководители, полномочия которых позволяли им решить ее судьбу.
  – Гав, гав!
  Сэми.
  Он вошел в дом через взломанную дверь цвета морской волны вместе с еще одной группой людей, состоявшей из троих мужчин и двух женщин. Все они были в уличной одежде, очень похожей на облачение самого Сэми, который на этот раз надел дешевые готовые брюки и ветровку. Проходя мимо прислонившейся к стене Фэй, он бросил на нее озабоченный взгляд и тут же направился к сбившемуся в стайку начальству.
  – Гав, гав!
  – Да или нет? – спросил Сэми.
  Один из одетых в черное руководителей удивленно взглянул на Сэми.
  – Простите? – спросил он с недоумением.
  – Вы прямо сейчас должны решить один вопрос, – пояснил Сэми. – Да или нет? Если вы скажете да, то я и мои люди будем охранять это место и заниматься всем, что имеет отношение к этому происшествию. Если вы скажете нет, мы этого делать не станем.
  Накрашенные губы единственной в группе начальства женщины недовольно изогнулись, словно турецкий ятаган, брови сдвинулись к переносице.
  – Вам известно, с кем вы говорите? – поинтересовалась она.
  – Да. Вы – заместитель директора ЦРУ и выехали на это происшествие потому, что понимаете: оно может так или иначе навредить вашей организации… Подождите минутку. Харлан!
  Фэй знала долговязого худого мужчину, которого окликнул Сэми, – когда-то они вместе работали.
  – Я! – откликнулся долговязый.
  – У тебя есть глушитель? – спросил Сэми, не спуская глаз с начальственной четверки.
  – Конечно.
  – Тогда пристрели этого поганого пса.
  – Что?! – хором испуганно воскликнули руководящие работники.
  – Отставить, Харлан, – остановил подчиненного Сэми. – Пожалуй, они правы, это не мое шоу. Если у них не хватило ума нейтрализовать собаку, которая привлекает всеобщее внимание, это их проблема. – Сэми окинул начальство невозмутимым взглядом. – Итак, я всех вас знаю. Вы – руководитель недавно погибшего сотрудника отдела внутренних ресурсов Департамента внутренней безопасности. Поверьте, я знаю, что такое терять людей. Рядом с вами – старший спецагент ФБР Бехтель. Рад вас снова видеть, Рич. С вами, заместитель директора ЦРУ Мартинес, мне встречаться не доводилось. Но я слышал, что вы знаете, как выживать в системе руководства национальной разведки. Итак, повторяю свой вопрос: вы поручаете мне заниматься этим делом? К счастью, я располагаю девятнадцатью лучшими оперативниками нашего ведомства. Они прекрасно подготовлены и имеют большой опыт. Между тем я ясно вижу, что вы, ребята, не слишком хорошо знакомы даже с алфавитом оперативной работы.
  Замдиректора ЦРУ Мартинес, входящая в руководство национальной разведки, до этого ни разу не видела Сэми, но неоднократно слышала легенды о нем.
  – Каким еще алфавитом? – не поняла она.
  – Обыкновенным. Первой в алвафите идет буква «эй» – активность, действие. Погибший не был нашим оперативником. Поэтому любая наша активность должна быть обоснованной и ни у кого не вызывать сомнений в ее уместности. Здесь нам есть за что зацепиться. Погибший был убит в доме человека, который числится в базе как засвеченный ветеран нашего ведомства и требует особенно тщательного контроля. И который к тому же исчез неизвестно куда. Теперь «би» – баланс. Нам придется действовать очень взвешенно, учитывая множество факторов. Но самое сложное в данном случае – это буква «си». Скрытность. Нам будет очень нелегко удержать всю эту историю в секрете и не нанести ущерба ни национальной безопасности Соединенных Штатов, ни нам самим персонально. Ну так что, вы готовы принять решение? Первым делом следует убрать из дома по крайней мере половину людей. Неподалеку отсюда есть школьная парковка. Пусть все лишние соберутся там.
  Светловолосая женщина-агент, прибывшая вместе с Сэми, выкрикнула название и адрес школы.
  – Повторяю, нужно удалить из дома большую часть людей, пока снаружи не собралась целая толпа любопытных. И еще одно – вызовите «Скорую».
  Заместитель директора ЦРУ, член руководства национальной разведки по фамилии Мартинес озадаченно моргнула. Затем вызвала по сотовому «Скорую помощь» и отдала команду, смысл которой можно было бы передать короткой фразой: «Все лишние – вон».
  – Подождите-ка. – Сэми взглянул на Фэй. – Кто еще приехал сюда с тобой?
  – Я, – отозвался Дэвид, в прошлом бруклинский полицейский.
  Засранец Харрис тоже поднял руку.
  – Меня привлекли к этому просто для порядка.
  – Что ж, теперь вам придется делать покойнику искусственное дыхание, – заявил Сэми.
  – Что? – не понял Харрис.
  – Когда сюда приедет «Скорая», – пояснил Сэми, – и ее сотрудники будут забирать убитого, вы должны постоянно находиться рядом с ним и делать вид, будто массируете ему грудную клетку. Вы не должны отходить от него даже тогда, когда его понесут на носилках к машине. Нужно, чтобы зеваки поверили, что человек на носилках жив. Поэтому вам придется постараться, чтобы убедить их в этом.
  – А я буду держать кислородную подушку, – вызвался бывший коп Дэвид.
  Никто – ни Фэй, ни Харрис, ни Дэвид – не пытался возражать Сэми.
  – А теперь давайте отсюда все – кроме моих людей и Фэй. Поболтайтесь на улице где-нибудь неподалеку. Делайте вид, что вы расстроены. Если кто-то будет вас расспрашивать, отвечайте, что среагировали на сигнал о помощи, поданный старым больным ветераном. Пусть он будет бывшим сотрудником ФБР – это объяснит любопытным присутствие большого количества людей со значками и оружием, а заодно и обилие мигалок. Какое у нашего парня было рабочее имя?
  – М-м-м! – простонал один из агентов, вытащив нож, которым левая рука убитого была пригвождена к камину. Обмякшее тело Питера сползло вниз, к полу.
  – Погибший работает под кличкой… то есть работал… – отозвался побледневший начальник Питера, замначальника оперативного отдела внутренних ресурсов Департамента внутренней безопасности.
  – Не он, – перебил его Сэми. – Какое рабочее имя было у Кондора?
  – Вин, – сказала Фэй и нахмурилась. – Ты что, его знаешь?
  – Вин, – повторил Сэми, обращаясь к остальным агентам, приехавшим на место происшествия. – Любой телерепортер знает, что по сигналу «сотрудник в опасности» его коллеги бросаются на помощь. Вот поэтому вы все сюда и сбежались в таком количестве. Вышибли дверь. И обнаружили нашего коллегу Вина лежащим на полу. Еще живого. Никаких ножей. Сердечный приступ. И именно Вина сейчас вынесут на носилках из дома и отправят в реанимацию. Пожилой человек, сердечный приступ – ничего необычного. Там, на улице, фиксируйте все разговоры, все версии, всех подозрительных людей. Ведите себя спокойно и уверенно. Пусть кто-нибудь спросит, причем так, чтобы это услышали все, есть ли добровольцы остаться в доме и посторожить добро Вина, пока не отремонтировали дверь. Все, вперед!
  Не дожидаясь подтверждения начальства, группа агентов отправилась выполнять указания Сэми.
  Бывший морской пехотинец, который подростком сумел выжить на простреливаемых снайперами улицах Бейрута, повернулся к четверым руководителям, каждый из которых был намного старше его по должности, и, обращаясь к ним, спросил:
  – Ну?
  Вся четверка какое-то время молча смотрела на стоящего перед ними человека-легенду.
  Все они знали, что у них нет времени на телефонные согласования.
  Что действовать надо с ходу, как говорится, с листа.
  Член руководства национальной разведки по фамилии Мартинес дождалась кивков от троих остальных представителей начальства и произнесла:
  – Зеленый свет.
  – И неограниченные полномочия, – сказал Сэми. Эти слова были произнесены утвердительным тоном, однако взгляд Сэми недвусмысленно требовал подтверждения.
  – Да, – подтвердила Мартинес.
  В течение двух минут Сэми снабдил всех собравшихся агентов телефонным номером оперативного штаба, который умудрился создать в комплексе «Z» перед тем, как выехать со своими людьми на место происшествия.
  – Несколько пар агентов по моему указанию уже работают, – сказал Сэми. – Они передвигаются по городу на машинах и проводят разыскные мероприятия, двигаясь по кругу, радиус которого с каждым разом увеличивается. У них есть фотографии Кондора, сделанные с помощью айпада во время вчерашней проверки. Данные по нему у них тоже имеются.
  Сэми отправил мобильные группы на «Юнион-Стейшн» – установить наблюдение за входом в метро, близлежащими кафе, а также стоянками автобусов, отправлявшихся в Балтимор, Нью-Йорк и Бостон. Позаботился он и о том, чтобы в мобильных телефонах агентов службы безопасности на транспорте, работавших в аэропортах, а также в оперативных сводках их ведомства тоже были фотографии Кондора. Эти фото он добавил и в компьютерную программу оперативного опознания по внешним признакам, которой были оснащены камеры наблюдения ФБР – как в Вашингтоне, так и по всей стране.
  – Обеспечьте периметр на расстоянии пяти кварталов от его дома и опрашивайте всех зевак – может быть, кто-нибудь его видел, – продолжал сыпать распоряжениями Сэми. – Привлеките местных полицейских и ФБР – пусть показывают значки и просеивают всех возможных свидетелей. Если кто-то из свидетелей будет описывать кого-нибудь похожего, пусть показывают фотографию. Отправьте людей в ночлежки для бездомных. Один должен работать внутри, другой – прикрывать его снаружи. Пускай дежурят там круглые сутки. На улице холодает, к тому же обещают дождь. Он не станет прятаться под мостами, так как знает, что полицейские патрули на машинах постоянно проверяют такие места. Прочешите больницы, музеи – все учреждения, которые были открыты после того, как Кондор ушел с работы. Докладывать каждые четыре часа. Агенты, которые будут контактировать с работниками ночлежек, музеев и прочих контор, пусть представляются работниками социальных служб и рассказывают байку, скажем, про потерявшегося туриста, страдающего болезнью Альцгеймера. Мол, мы не хотим привлекать к этому случаю внимание прессы: вдруг человек на самом деле не потерялся – просто сказал жене, что собирается навестить внуков, а сам решил сходить налево. Еще поставим бедолагу в неудобное положение.
  – Каков уровень интенсивности розыска? – спросил Харлан.
  Все в доме затаили дыхание.
  – Один из наших людей зарезан, – сказал Сэми после небольшой паузы. – Такие вещи никому не должны сходить с рук. Поэтому делайте все возможное. У нас есть серьезные основания полагать, что убийцей является Кондор. В то же время нет никаких сомнений, что он совершенно ненормальный. Однако при всем при том представляет для нас огромный интерес. Поэтому он нам нужен. Нам необходимо с ним побеседовать. Главное – не допустить, чтобы он скрылся.
  Сэми указал пальцем на женщину, входившую в состав его команды агентов.
  – Я прочитал доклад убитого о проверке, которая проводилась вчера. К нему приложено сообщение о некой белой машине с украденными номерными знаками. Номера приписаны к штату Виргиния. Отправляйтесь по адресу владельцев номеров, взяв с собой полицейских в форме, и проведите быстрое расследование. Проверьте, есть ли какая-либо связь между владельцами номерных знаков и белым автомобилем. Вообще выясните, что это за люди. Если не обнаружите ничего существенного, улыбнитесь, поблагодарите их, скажите, что речь идет о рутинной проверке, и отправляйтесь обратно. Но в любом случае соберите о них самые подробные данные, включая их привычки и психологический портрет, – словом, полное досье.
  Троих агентов Сэми отрядил для того, чтобы они устроили в доме Кондора засаду. Еще одному, бывшему сотруднику отдела убийств полиции Балтимора, приказал поговорить с уборщиками и собрать все имеющиеся на месте преступления улики и вещественные доказательства.
  Потом он подошел к Фэй, которая стояла неподалеку, прислонившись к стене, и спросил:
  – Ну как ты?
  – Это не он, – сказала Фэй. – Он сумасшедший, но он слишком умен, чтобы сделать такое.
  – В это не так просто поверить – при таком послужном списке, как у него.
  – А какой у него послужной список?
  – Нам сейчас интересно все, что тебе известно. Любая деталь может оказаться важной. Поговорим об этом в офисе. От работы ты временно отстранена. В твоей квартире уже организована засада.
  Главное, чтобы они не нашли ничего такого, с чем она просто не сможет жить. Ничего такого, что было бы связано с Крисом.
  – Я хочу поработать по этому делу на улицах.
  – Только после того, как мы получим от тебя полный отчет.
  – Ты знаком с Кондором?
  – Никакой другой информации кроме той, которая у тебя уже есть, ты не получишь, – сказал Сэми. – Я хочу, чтобы ты плотно занялась этим делом – но лишь после того, как расскажешь мне все, что можешь рассказать.
  – Помимо тех агентов, которых привлек ты, здесь было еще двое крутых парней из отдела быстрого реагирования, которые прибыли почти одновременно со мной. У одного из них козлиная бородка, а другой…
  – Они могут рассказать мне что-нибудь о Кондоре?
  – Вряд ли.
  – Тогда пусть работают на улице. Мы должны бросить на это дело всех, кто у нас сейчас есть.
  – Ты имеешь в виду только штатных сотрудников?
  – Поговорим, когда я вернусь в центр, – сказал Сэми и направился к выходу, обойдя санитаров, которые пытались уложить тело на высокие носилки на колесиках.
  К Фэй подошел Харлан и протянул руку. Поняв его без слов, она отдала ему ключи от машины. Фэй подождала в комнате еще немного, пока санитары, бывший бруклинский полицейский Дэвид и Харрис, катя носилки по тротуару, делали вид, что разговаривают с лежащим на них человеком. Затем носилки вкатили в машину «Скорой помощи», и она, включив сирену, умчалась.
  Войдя в комнату, одна из стен которой была облеплена газетными вырезками и фотографиями, Фэй увидела Сэми, который внимательно разглядывал странную композицию.
  Она услышала, как Сэми едва слышно пробормотал:
  – Что же ты пытаешься сказать?
  Глава 11
  «Скрытное сердце одинокого человека…»
  (Именно так, как казалось Кондору, звучала эта строка из известной песни.)
  Грэхем Голдман. «Сердце, полное души» (написано для группы «Новобранцы»).
  Кто-то кричит! И снова ощущение, будто на кожу брызжет кровь…
  «Стоп. Это же я кричу», – осознал Кондор.
  Он рывком сел – закутанный в пиджак, куртку и пластиковые пакеты, в нахлобученной на голову бейсболке. Руки в желтых резиновых перчатках были сжаты в кулаки. Тело ныло – лежать на бетонном полу оказалось крайне неудобно. Болела каждая мышца, каждый сустав.
  «Еще одну ночь на улице, вне жилого помещения, я не выдержу», – подумал Кондор.
  Пронизывая серую мглу, по могильным плитам и памятникам скользнули первые лучи солнца. Он вдохнул запах сырой травы.
  Ты там, где рано или поздно все равно окажешься.
  В холщовой сумке есть маникюрные ножницы, купленные в аптеке.
  Вот они, твои запястья.
  Прямо сейчас, прямо здесь ты можешь навсегда освободиться от оков, кто бы их на тебя ни надел.
  Нет, так не пойдет. Ты не должен сдаваться.
  Чувствуя, что призраки наблюдают за ним, он проглотил остатки китайской еды и принял порцию таблеток.
  С помощью ножниц он обрезал вкладыши для кроссовок. Из трех пар идеально подошли только две. Запихнув их в черные туфли, мало чем отличавшиеся от кроссовок, Кондор убедился, что цель достигнута – вкладыши добавили ему роста, но при этом нисколько не мешали сохранять равновесие.
  Затем Кондор выломал темные стекла солнцезащитных очков и заклеил оправу скотчем. Инструкции по розыску предписывали агентам обращать внимание на темные очки или пустые оправы как на возможные элементы маскировки. Для камер видеонаблюдения самодельные «линзы» из прозрачной клейкой ленты выглядели бы вполне натурально и к тому же позволяли Кондору кое-как видеть, хотя и несколько искажали очертания предметов. При этом большая черная оправа меняла его лицо практически до неузнаваемости.
  Избавившись от пластиковых пакетов, Кондор не стал снимать термобелье, оставив его под голубой рубашкой и черными джинсами. Синий плащ с капюшоном он сунул в мусорный контейнер. Во время проверки, которую проводили два дня назад Фэй и убитый агент в доме Кондора, его фотографировали в том числе и в этом плаще. Камеры наблюдения у него на работе, в Библиотеке Конгресса, наверняка зафиксировали и серый спортивный пиджак. Его тоже пришлось бросить в мусорный бак. Агенты, занимающиеся розыском, уже проверили содержимое его платяных шкафов и наверняка обратили внимание на отсутствие и пиджака, и плаща.
  Кондор надел на себя детскую переноску, расположив ее на животе, положил в нее смятую в комок кожаную куртку, а сверху напялил бордовую спортивную куртку с надписью «Редскинз».
  Возможно, кто-то, присмотревшись повнимательнее, и поймет, что куртка обтягивает не живот, выросший из-за чрезмерного потребления пива и гамбургеров, а что-то другое. Однако программа опознания по внешним признакам, которой снабжены все камеры наблюдения, зафиксирует всего лишь тучного человека и не просигнализирует о совпадении примет.
  Бейсболку он тоже снимать не стал – это было не ахти что, но тем не менее могло сработать как дополнительный дезориентирующий фактор. Пузырьки с косметикой и флаконы с таблетками он рассовал по карманам. Все, что не попало в карманы или в детскую переноску, Кондор закопал под росшим поблизости деревом. Держи руки свободными.
  Побродив по дорожкам и аллеям кладбища, Кондор нашел запертое здание администрации. В окнах отразилось его лицо. После того как Кондор нанес на него и на кисти рук тональный крем, он стал похож на грязного, давно не мытого бродягу.
  Прекрасно выглядишь!
  Это сказали призраки – и громко расхохотались.
  В 8:02 металлические ворота кладбища со скрипом растворились и впустили рабочих.
  То, как Кондор вышел с территории кладбища, видели только призраки.
  Для него была возможна только одна формула. Только один план действий.
  Послать всех к черту и делать свое дело.
  Попытаться в окружающем его хаосе найти свой шанс и не упустить его.
  Вычислить то, чего он не мог вспомнить или не знал.
  Не сдаваться. И если погибнуть, то по крайней мере погибнуть в бою.
  Он заметил свежий номер «Вашингтон пост» в оранжевом пластиковом пакете, лежащий на пороге какого-то дома так, словно на дворе все еще был двадцатый век. Никто не вышел на крыльцо подобрать газету – вероятно, потому, что на плите или в кофеварке вот-вот должен был поспеть кофе. За чашку горячего кофе сейчас я мог бы убить. Эта мысль, в свою очередь, привела к выводу, что украсть чью-то газету – далеко не самый страшный из возможных грехов.
  В прежние времена просмотр «Пост» занял бы у Кондора минут двадцать. Однако в это утро он изучил газету от корки до корки, не пройдя и квартала.
  Война в Афганистане, которая официально практически закончилась. Взрывы спрятанных в автомобилях бомб в Иране, где никто никому войну даже не объявлял. Резня в Сирии, в которую переросла вызвавшая в свое время столько надежд так называемая Арабская весна. Новый сильный правитель России сделал очередной сильный ход. Очередные жесткие заявления северокорейского руководства. Манифестации разгневанных чем-то европейцев в Старом Свете. Какая-то грызня в сенате. В Гонконге новая вспышка птичьего гриппа среди цыплят. США снова ждут сумасшедшие перепады погоды. Зарплаты на Уолл-стрит растут уже тридцать первый год подряд. В штате Индиана закрылся завод. Еще одна статья про пробки на дорогах. Разводящиеся голливудские «звезды» клянутся, что останутся друзьями.
  Нигде на страницах газеты Кондор не нашел даже упоминания о секретном агенте, распятом на камине, или о пропавшем работнике Библиотеки Конгресса.
  На двери бакалейного магазина Кондор увидел бумажную табличку с написанным от руки словом «кофе».
  Седой чернокожий мужчина, стоящий за кассой, озадаченно заморгал при виде нелепого существа, ввалившегося в лавку.
  – Мне нужен кофе, – заявил Кондор.
  Кассир открыл краник кофеварки и наполнил картонный стакан горячим темным напитком.
  – Вот, держите, – сказал он. – Это бесплатно – от меня. А теперь уходите.
  Вин двинулся вперед по переулку, идущему параллельно Норт-Кэпитал. Он заглянул в мебельный магазин, затем зашел в маникюрный салон, где вряд ли могло оказаться много посетителей, и незаметно похитил немного мелочи из чашки с пожертвованиями, предназначенными для финансирования федеральных программ переобучения.
  Похожий на латиноамериканца рабочий в униформе, талию которого обвивал пояс с инструментами, остановился у пешеходного перехода рядом с Вином в ожидании разрешающего сигнала светофора. Он с любопытством взглянул на странно одетого бродягу с картонным стаканом в руке, затем стал смотреть на своих коллег, работавших на лесах на стене здания по другую сторону улицы. Наконец загорелся зеленый сигнал, и мужчина торопливо зашагал к ремонтируемому дому, чтобы присоединиться к своим товарищам. Он не почувствовал, как Вин осторожно вытащил из кармашка на его поясе сотовый телефон.
  На следующем светофоре у перехода остановился пикап, перевозивший в кузове какие-то обломки. Пока он стоял, рыча работающим на холостом ходу двигателем, Вин, торопливо давя на кнопки, успел набрать комбинацию цифр, которая соответствовала сигналу «сотрудник в опасности», и тихонько опустил аппарат в кузов пикапа, который как раз в эту секунду тронулся на зеленый.
  Он знал, что в Центре экстренных сообщений в Лэнгли не смогут установить личность человека, пославшего сигнал. Его голоса там тоже не услышат. Конечно, выяснить, кто владелец телефона, было легче легкого, но что бы это дало? Система джи-пи-эс-поиска также не могла привести преследователей к Кондору. С ее помощью можно было найти сам телефон, с которого сообщение было отправлено, и даже снять с него какие-то отпечатки. Однако для установления личности они наверняка будут непригодны. Словом, все эти действия оказались бы безрезультатными, но заняли бы все утро и отвлекли часть сил, брошенных на розыск Кондора.
  В первый раз ты отправлял сигнал тревоги с помощью платного телефона-автомата.
  Кондор заморгал. Рука, сжимавшая картонный стакан с кофе, задрожала.
  Ты вспоминаешь. Ты начинаешь вспоминать.
  Впереди какой-то мужчина вышел из здания с большой стеклянной витриной на первом этаже. К входной двери был прикреплен лист картона с надписью «КИБЕР ВЕБ, округ Колумбия». И еще – чуть ниже: «Интернет-кафе». Далее от руки каллиграфическим почерком было выведено оранжевыми буквами: «Новые и подержанные компьютеры! Ремонт компьютеров и сотовых телефонов! Одноразовые мобильники! Здесь понимают по-испански».
  На пороге магазина-мастерской стоял мужчина и, покуривая сигарету, внимательно оглядывал улицу.
  Чикаго. Калифорния-стрит. Вечер пятницы. Ты сидишь за столом в какой-то забегаловке с человеком по имени Этельберт. Его кожа цвета черного дерева. На нем безупречный костюм того покроя, который предпочитал Кэри Грант. Этельберт смотрит на тебя, прихлебывающего – по его настоянию – вторую порцию скотча, и говорит:
  – Ты думаешь, меня волнует весь этот шум и гам по поводу того, что в семьдесят шестом году добрым старым Штатам исполняется двести лет? Я просто выполняю условия сделки и обучаю всяких новичков-любителей вроде тебя. Позанимаюсь этим еще два года – и с меня снимут обвинения, из-за которых я могу отправиться в тюрьму.
  – Может, конечно, я и любитель, но у меня на счету пара серьезных операций.
  Это говоришь ты. Ты, Кондор.
  – Тем не менее ты кретин, так как только что открыл мне свои карты, чтобы показать, какой ты крутой, – сказал Этельберт и залпом допил свой виски. – Но характер у тебя все-таки есть. Ты не испугался, когда я привел тебя сюда, хотя ты здесь единственный белый. Да, конечно, сейчас времена уже не те, и цвет кожи не главное. Тут дело в другом. Все зависит от того, кто ты – свой или чужой. Парни, которые здесь собрались, – крутые ребята. Они многое повидали и считают, что если ты сюда пришел, то можешь за себя постоять. Ты уже заметил тех двоих, которые хотят тебя отделать ни за что, просто так. Они сегодня обязательно кого-нибудь отделают – может быть, и друг друга. Но если они выберут в качестве жертвы чужака, ему достанется не в пример сильнее, чем своему. У тебя нет оружия – ни огнестрельного, ни холодного. Нет у тебя и рации в виде часов, которые показывают во всяких дерьмовых фильмах, – говорят, когда-нибудь у нас в самом деле будут такие. Нет у тебя и денег – ни цента. Ты не можешь ни позвонить по телефону-автомату, ни заплатить за выпитый тобой виски. И вот теперь я ухожу и оставляю тебя здесь. Так надо – если ты действительно хочешь чему-нибудь научиться. И потом, есть вещи, которым научить нельзя. Покажи, что ты уже перерос школу для приготовишек. Покажи, чего ты стоишь в реальном деле. А на улице все реально – реальнее некуда. Постарайся вернуться в центр к полуночи. И запомни – если ты чужак, лучше использовать технику маятника и ухода вбок.
  Очнись. Ты снова в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия. Вокруг двадцать первый век, и рацией на запястье уже никого не удивишь.
  Мужчина, стоящий у двери компьютерного магазина, медленно выпускает изо рта струю сигаретного дыма.
  – Меня ограбили, – сказал Кондор, приблизившись к нему.
  – И что вы от меня хотите?
  – Вы продаете подержанные мобильники. Очень может быть, что один из них принадлежит мне.
  – Мы не торгуем ворованным товаром. Если хотите, то можете приобрести у нас сотовый телефон с предоплаченной сим-картой.
  – Я готов купить у вас телефон. И заплатить за это, скажем, двадцать долларов. Но на самом деле мне нужна другая вещь, которую у меня тоже украли. Деньги я заплачу вперед.
  Мужчина засмеялся, бросил окурок на землю и принялся демонстративно затаптывать его.
  – Так что еще вам нужно? – поинтересовался он.
  – Оружие. Его я тоже лишился.
  – Что именно у вас украли?
  – Армейский «кольт» сорок пятого калибра. Я привез его из Вьетнама.
  – Испытываете ностальгию по тем временам?
  – Я просто предпочитаю практичные вещи, – ответил человек со странного оттенка кожей, в бейсболке «Редскинз», в очках с прозрачным скотчем вместо стекол и с каким-то мягким свертком на животе под бордовой спортивной курткой. – Безотказные в работе.
  – Если бы мы продавали оружие, мы бы делали это законно. Но здесь не оружейная лавка.
  – Но вы почти наверняка знаете кого-нибудь, кто торгует оружием. Уверен, что за небольшие комиссионные они продадут вам что-нибудь неофициально, без бумаг, и никому не будет до этого никакого дела.
  Собеседник Кондора пожал плечами.
  – Вот, держите двадцатку, – продолжал Вин. – За эти деньги вы позволите мне немного побарабанить по компьютерной клавиатуре в вашем заведении и дадите мне телефон, который на самом деле будет работать.
  Человек из магазина взял из рук Кондора двадцатидолларовую банкноту и жестом пригласил его войти внутрь.
  Кондор в ответ предупредительно протянул руку в сторону входа в магазин, в котором сквозь витрину не видно было ни одного посетителя. После вас – так следовало понимать это движение.
  «Будь что будет», – подумал Кондор.
  Он выбрал компьютер, сидя за которым мог видеть не только весь торговый зал, но и часть подсобки. Как Кондор и предполагал, никакого пароля ему не потребовалось – в противном случае вся деятельность магазина была бы слишком прозрачной, что заставило бы его владельцев платить налоги и сделало бы обязательными всевозможные проверки.
  Свой первый поисковый запрос Кондор сделал на сайте «Спросите нас!», который принадлежал работавшей под эгидой городских властей комиссии, размещавшей в Интернете основные новости с Капитолийского холма. В запросном окне он быстро набрал текст: «Что произошло в доме на Одиннадцатой улице, где вчера вечером был убит агент Департамента внутренней безопасности?»
  Следующий запрос он отправил на веб-сайт сенатского комитета по разведке. Перед тем как это сделать, ему пришлось щелкнуть мышью, чтобы избежать просмотра тридцатисекундного рекламного ролика, в котором рассказывалось, как комитет заботится об интересах каждого американского избирателя. На этот раз текст запроса был следующим: «Почему ЦРУ превышает свои полномочия и занимается расследованием убийства агента Департамента внутренней безопасности, который погиб на Капитолийском холме вчера вечером?»
  Еще девять щелчков мышью привели Кондора на весьма популярный ресурс под названием «Центр заговоров», где имелась бегущая строка «Это происходит прямо сейчас» – в нее любой гражданин мог добавить сообщение о самых актуальных и интересных событиях. Там же оказалось огромное количество перекрестных ссылок, ведущих на другие сайты и порталы. Здесь Кондор набрал в поисковом окне: «Кто занимается расследованием убийства агента департамента внутренней безопасности, которое произошло на Капитолийском холме вчера вечером? Правда ли, что в этом деле каким-то образом задействовано ЦРУ?»
  Следующие два запроса вывели его на два телефонных номера, которые Кондор записал на клочке бумаги.
  Служащий магазина, с которым он недавно имел деловую беседу, вышел из подсобки и помахал над головой рукой, в которой держал сотовый телефон.
  – Самый дешевый из того, что есть, стоит тридцать долларов. Его хватит… ну, скажем, на четыре часа работы. Белая наклейка на задней панели – это номер, по которому вам можно звонить.
  – Ладно, пусть будет четыре часа – и ни минутой меньше, – согласился Кондор и протянул мужчине недостававшие десять долларов. – Если он проработает меньше четырех часов, я, скажем так, буду очень расстроен. А что касается другой моей просьбы, то я наведаюсь сюда снова, скажем, в районе четырех часов.
  – Может, наведаетесь, а может, и нет.
  Кондор вышел из магазина. Может, наведаетесь, а может, и нет. Весьма подозрительная реплика, что и говорить.
  Десять минут спустя он оказался на автобусной остановке. Все три стены небольшого плексигласового павильончика были облеплены плакатами и объявлениями на испанском языке. Кондор сумел понять смысл одного из напечатанных крупными буквами слоганов, который призывал звонить по телефону 911, но так и не смог разобрать, что следующая фраза – «jamas tendras que pager» – переводится как «звонок бесплатный».
  Он двинулся дальше по улице в направлении станции подземки.
  Разумеется, там были камеры наблюдения. Но он сделал все, что мог, чтобы не быть опознанным.
  Вашингтонское метро работает не круглые сутки. Накануне вечером разыскные группы наверняка ездили по всем веткам до самого закрытия и вместе с полицейскими тщательно осмотрели конечные станции. Затем наверняка была проведена еще одна аналогичная операция – на рассвете, перед самым открытием движения. Но сейчас был утренний час пик. К тому же разыскники из спецслужб работают уже вторую смену без перерыва, а у полицейских как раз сейчас те, кто заступает на дневную смену, меняют тех, кто отработал ночную, и сотрудники наверняка будут действовать в обычном, а не в усиленном режиме.
  А это означает, что на станции не будет полицейских в форме, просеивающих взглядами толпу, проходящую через оранжевые турникеты. Не должно быть там и мужчин и женщин в штатском, с жестким профессиональным взглядом, дежурящих у входов и выходов с эскалаторов. Хотя, конечно, на станциях и в поездах могли работать патрули и небольшие спецгруппы, продолжающие охоту в надежде опознать Кондора по словесному портрету и, возможно, по каким-то другим параметрам, на которые был запрограммирован механизм розыска.
  На остановке затормозил автобус, закрыв Кондора своим корпусом от возможного наблюдения с другой стороны улицы. Раздвижные двери отворились, выпустив группу пассажиров, которые, продев руки в лямки рюкзаков, быстро зашагали к метро. Кондор смешался с торопящимися на работу гражданами и двинулся в том же направлении, что и они. Он пристроился следом за мускулистым типом в широкополой шляпе и седым пожилым мужчиной в синем двубортном пиджаке, у которого был взгляд человека, привыкшего уныло сидеть за столом в каком-нибудь офисе без какой-либо надежды на приличную пенсию.
  Кондор шел, опустив голову, чтобы козырек бейсболки закрывал лицо. Войдя на станцию, он спустился по эскалатору вниз. Руки свободно висели вдоль тела, но он готов был в любой момент согнуть их, чтобы прикрыть мягкий холмик у себя на животе в случае, если бы кто-нибудь – случайно или намеренно – попытался прижаться к нему спереди.
  Камеры наблюдения были укреплены на бетонном потолке. Кондор остановился прямо под одной из них, надеясь, что это затруднит обзор.
  На красных плитках платформы поезда ожидали еще человек сто. Они стояли двумя большими группами. На первый взгляд среди них не было никого, кто мог бы вести наблюдение за появляющимися на платформе пассажирами. Большинство смотрело на дисплеи смартфонов, которые отбрасывали на лица светящиеся блики. В ушах у многих были наушники. Некоторые разговаривали по сотовым телефонам, кто-то перебирал пальцами кнопки мобильных устройств, набирая тексты смс-сообщений. Люди плыли по бурной реке захлестывающей их информации, искренне полагая, что они контролируют этот поток.
  Кондор прижал к уху ладонь, чтобы выглядеть так же, как остальные.
  У платформы с громким вздохом остановился серебристый поезд. Звякнул колокол, двери с шипением открылись, пассажиры погрузились в вагоны. Вместе с ними проскользнул в салон смуглый человек в бейсбольной кепке и больших, странного вида очках, массивный живот которого обтягивала бордовая нейлоновая куртка.
  Кондор уселся на одно из сидений, расположенных по ходу поезда. Хотя многие пассажиры стояли в проходе, никто из них не решился сесть рядом с ним.
  «ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!» – предупредил раздавшийся из динамика механический женский голос. Снова звякнул колокол, створки дверей затворились. Поезд тронулся и стал набирать скорость. Кондор почувствовал, как сила инерции прижимает его к оранжевому сиденью.
  Постарайся быть не просто движущейся мишенью.
  Кондор включил сотовый телефон и набрал редакционный номер «Вашингтон пост», который успел выяснить в интернет-кафе, где торговали подержанными компьютерами и телефонами.
  Поезд затормозил у платформы, где его поджидала целая толпа новых пассажиров.
  Торопись, подстегнул сам себя Кондор, сейчас в вагоне могут появиться те, кто тебя ищет!
  «ДВЕРИ ОТКРЫВАЮТСЯ!» – предупредил бездушный женский голос. Почти одновременно ухо Кондора уловило в динамике телефона такой же механический и тоже женский голос, произнесший: «Оставьте сообщение после звукового сигнала».
  – Скажите, вы освещаете историю о том, как служащий с Капитолийского холма бегает от полиции, потому что его обвиняют в убийстве какого-то федерального агента, которое произошло вчера вечером на Одиннадцатой улице? – быстро произнес в трубку Кондор.
  «ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!»
  Никто в него не выстрелил. Поезд снова тронулся и начал набирать скорость.
  Теперь вагон был полон пассажиров. Няни, сопровождающие в школу детей. Родители, оставившие детей на попечении нянь. Множество безвестных мужчин и женщин, работающих в одинаковых городских офисах и пытающихся сделать карьеру и заработать побольше денег. Военный в форме со знаками различия капитана. Студенты, отправляющиеся на занятия.
  «Надеюсь, кто-то слышал мои слова», – подумал Кондор. Возможно, сейчас или чуть позже кто-то из этих людей напишет в своем «Твиттере» или в «Фейсбуке»: «Кто-нибудь что-нибудь слышал про убийство какого-то секретного агента на Холме вчера вечером?»
  Кондор набрал еще один телефонный номер.
  В ухе снова зазвучал бездушный голос автоответчика: «Вы позвонили в «Нью-Йорк таймс».
  Они знают тебя.
  Откуда? Кто? Почему?
  Он не мог найти ответы на эти вопросы. Поезд между тем продолжал мчаться по туннелю.
  Он снова дождался сигнала автоответчика, означающего, что аппарат готов произвести запись, и сказал: «Почему ваши приятели из «Вашингтон пост» игнорируют историю о том, как вчера вечером на Капитолийском холме убили какого-то федерального агента? Похоже, в этом деле замешан какой-то конгрессмен. Одна журналистка из «Фокс ньюс» уже копает эту тему».
  Поезд влетел на подземную станцию.
  Снова прозвенел колокол, снова раздался гнусавый, металлический женский голос. Двери вагонов открылись и снова закрылись. Часть пассажиров вышла на платформу, новая порция людей вошла в вагон. В Кондора по-прежнему никто не стрелял и не пытался его схватить.
  Так продолжалось все утро. Кондор пересаживался из поезда в поезд, проезжая в каждом всего несколько станций, передвигался в толпе, внимательно следя за тем, кто находится рядом с ним. Входя в вагон, он всякий раз старался расположиться таким образом, чтобы из окна можно было сразу увидеть, что происходит на платформе.
  Вот они! Двое в штатском, стоящие на платформе, осматривают толпу цепкими взглядами.
  Кондор, расположившийся на сиденье, наклонился, делая вид, что завязывает шнурки.
  «ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!»
  Поезд стал набирать ход.
  Кондор выпрямился.
  Двое разыскников остались на станции. Если, конечно, это на самом деле разыскники.
  Он, не меняя поезда, доехал до конечной станции и вышел на площадь, окруженную ничем не примечательными зданиями, которые находились за пределами федерального округа Колумбия, но все еще в пределах окружного шоссе. В одиннадцать часов утра до конца ветки доезжали немногие из пассажиров.
  Кондор сел в поезд, идущий в обратном направлении. Через несколько минут он подкатил к наземной станции, платформа которой была вымощена все той же красной плиткой. В вагоне уже чувствовалось тепло от проникающих сквозь окна солнечных лучей.
  Выйдя на платформу, Кондор почувствовал сосновый запах моющего средства и увидел уборщика в зеленой униформе, протиравшего пол неподалеку от эскалаторов. В двух шагах от него стояли двое полицейских в форме, которые явно собирались воспользоваться эскалатором, ведущим вверх.
  «ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!»
  Резко стартовав, поезд промчался мимо Кондора, обдав его потоками воздуха.
  Если возникнет необходимость бежать, придется спрыгнуть с платформы на пути – разумеется, так, чтобы избежать соприкосновения с контактным рельсом. Затем преодолеть металлическое ограждение. А потом… Потом спрыгнуть на бетонную поверхность с тридцатифутовой высоты.
  Полицейские уже ступили на эскалатор, который медленно уносил их наверх. Кондор подойдя к уборщику, улыбнулся и сказал:
  – Привет, приятель. У тебя все в порядке?
  Мужчина моргнул от неожиданности.
  – Э-э… Ну да, у меня все хорошо.
  – И семья твоя в порядке?
  На поясах у полицейских ожили рации. Оба на всякий случай бросили взгляд на странного толстяка в бордовой бейсболке и такого же цвета нейлоновой спортивной куртке, беседовавшего с уборщиком – очевидно, своим приятелем.
  – Ну да, и семья тоже, – сказал уборщик, отвечая на вопрос Кондора.
  – Вот и хорошо, – сказал Кондор.
  Дождавшись, когда полицейские отъедут подальше, уборщик, понизив голос, поинтересовался у дружелюбного пассажира:
  – Что у вас с лицом? У вас какие-то полосы на коже, как будто от слез…
  – Это ожоги, – пояснил Кондор.
  – О черт, простите, пожалуйста…
  Последнее, что увидели полицейские, – это как странный толстяк и уборщик обмениваются рукопожатием.
  Покинув станцию, Кондор пересек улицу и вошел в какой-то ресторанчик. Его лицо привело хозяйку в ужас. Она предложила ему занять столик за загородкой в конце зала и направила к нему официанта в белой рубашке и черном галстуке, шепнув ему на ухо: «Постарайся избавиться от этого типа как можно скорее!»
  Кондору очень хотелось взять что-нибудь в салат-баре и съесть какой-нибудь суп, однако он не мог позволить себе мозолить глаза другим посетителям. Поэтому он заказал самый большой в меню чизбургер и молоко и проковылял в мужской туалет.
  Пристрелите его! Пристрелите! Сейчас самый удобный момент это сделать!
  Войдя в туалет, Кондор взглянул в зеркало. Призраки исчезли. Он внимательно изучил свое отражение. На темной коже лица в самом деле выделялись полосы – вероятно, это были следы от пота. Он замазал их, использовав остатки тонального крема.
  Ему очень хотелось посидеть за своим чизбургером подольше и дождаться, когда основная масса посетителей разойдется и в ресторанчике останутся только расположившиеся у стойки бара алкоголики, способные сидеть на высоких табуретах часами. Однако он чувствовал, что к нему вот-вот подойдет какой-нибудь служащий заведения и скажет, что один человек не может так долго занимать отдельный огороженный столик, а это было бы для него слишком рискованно. Поэтому он расплатился, выскользнул на залитую солнцем улицу и отправился в расположенное рядом кафе «Старбакс».
  Не думай, что ты встретишь здесь ее!
  Кондор заказал маленькую чашку кофе, чтобы получить возможность занять место неподалеку от окна, из которого просматривалась улица и вход и выход станции метро.
  От кофе еще поднимался пар, когда он заметил их.
  Седан американского производства остановился у тротуара рядом со станцией. Задние двери автомобиля открылись. Из них появились мужчина и женщина и направились в метро. На обоих были расстегнутые пиджаки, оба держали правую руку у пояса, оба вертели головами во все стороны.
  Машина осталась стоять в зоне, где парковка была запрещена. На ее передних сиденьях расположились еще два человека, которые внимательно наблюдали за происходящим на улице.
  Вероятно, у них с собой значки.
  Через тридцать семь минут, после того, как у платформы побывали три поезда, высадив и приняв очередные порции пассажиров, из метро вышли и направились к седану еще двое агентов. Это были мужчины, один белый, другой чернокожий.
  Вероятно, разыскники до сих пор попарно патрулировали станции и поезда, а теперь перегруппировываются, чтобы сменить тактику проведения операции.
  Однако вопреки ожиданиям Кондора один из агентов, белый, не сел в припаркованный в неположенном месте автомобиль, а направился к входу в кафе «Старбакс».
  Возьми в руки чашку и пей кофе. НЕ БЕГИ к запасному выходу.
  – Извините! – окликнул он бармена.
  Тот указал ему на два ключа, лежавших в конце стойки. Схватив один из них, Кондор торопливо направился по коридору в дальний зал заведения, где находились туалеты. Ныряя в дверь с надписью «Для женщин», он услышал, как звякнул колокольчик, возвещающий о том, что кто-то открыл входную дверь. Протиснувшись в одну из сияющих чистотой отдельных кабинок, он заперся в ней.
  Вот так ты застрелил Мароника! Сквозь металлическую дверь кабинки, даже не взглянув ему в глаза.
  В соседней кабинке спустили воду.
  Выждав пять минут, Кондор вышел из туалета и направился обратно в зал.
  Там не было никого, кроме бармена.
  – Я думал, вы ушли, – сказал тот.
  – Я тоже, – ответил Кондор, глядя в окно на улицу.
  Машина, стоявшая у тротуара на другой стороне улицы, рядом со станцией метро, исчезла.
  Полицейских в форме поблизости тоже не было. Кондор не увидел их и на станции.
  Сев в поезд, он отправился дальше.
  Мароник, сидящий на сиденье перед Кондором, оборачивается. Он улыбается, хотя на его правой щеке отчетливо видна дыра от пули. «Мы точно знаем, где ты», – говорит он.
  Поезд продолжает нести Кондора вперед. Когда в него садятся люди в синих костюмах в полоску, это означает, что он прибыл на остановку «Кей-стрит». Появление в вагоне большого количества пассажиров в тяжелых ботинках, по виду явно туристов – признак того, что поезд остановился на станциях «Смитсоновский институт», «Капитолийский холм» или «Белый дом». А вот остановка «Дюпон-серкл». Когда-то неподалеку отсюда финансируемые ЦРУ полицейские федерального округа Колумбия вламывались с обысками в помещения организаций, выступавших против войны во Вьетнаме. А сейчас на этой станции в поезд садятся молодые ясноглазые женщины с матрасиками для занятий йогой и татуировками в виде не то китайских, не то японских иероглифов. Несколько остановок Кондор проехал, сидя рядом с медсестрой в голубом халате, явно возвращающейся домой после очередной рабочей смены.
  Неподалеку от платформы «Юнион-Стейшн» поезд миновал длинное, похожее на трубу бетонное сооружение, изрисованное граффити. Это было здание вашингтонского Колизеума, в котором группа «Битлз» дала свой первый концерт в Америке.
  Мароник был продырявлен пулей. Лысому Питеру и Кевину Пауэллу перерезали горло.
  Поезд продолжал мчаться вперед.
  Кондору оставалось только одно.
  Тебе уже приходилось это делать.
  Найди объект. Какую-нибудь женщину. Или щуплого мужчину. Без обручального кольца. Важно, чтобы объект был один. Действовать надо в темноте. В это время пассажиров мало – и в вагоне, и на платформах. Выскользни со станции следом за объектом, словно тень. При первом же удобном случае ударь объект сзади в позвоночника чуть ниже основания шеи. Такой удар бросает человека вперед и на время сбивает ему дыхание настолько, что он не способен кричать. Схвати человека сзади за шею, скажи ему в ухо: «Я вооружен». Надо было рискнуть и вернуться в магазин, торгующий подержанными телефонами. Заставь объект привести тебя к нему или к ней домой и войди вместе с ним – или с ней – внутрь.
  Убей объект.
  Нет! Этот человек здесь ни при…
  Поезд на полной скорости нырнул в темный бетонный туннель. Затем вынырнул из него. Кондор увидел, что на приближающейся платформе, вымощенной красной плиткой, его ждут.
  Он понял, как именно умрет.
  Глава 12
  Потерявшаяся собака.
  Сленг китайских триад «Сан цзя куан»
  – Тебе вовсе не обязательно было меня одурманивать, – сказала Фэй, обращаясь к Сэми.
  Они сидели за небольшим столиком напротив друг друга на серых металлических складных стульях в одном из помещений комплекса «Z» со звуконепроницаемыми стенами.
  Кудрявый черноволосый Сэми был одет в мятую белую рубашку с закатанными рукавами и спортивные брюки цвета хаки. Он пожал плечами, и Фэй попыталась представить его в качестве средних лет бейрутского бизнесмена. Сэми вполне мог стать им, если бы в один прекрасный день, когда ему было всего девять лет, неподалеку от того места, где он жил, не появились ополченцы, которые прямо с машины стали бесплатно раздавать всем желающим автоматы АК-47. Машину тогда окружила целая толпа подростков, жадно тянувших руки к оружию.
  – Вчера, после того как мы сняли с тебя показания, ты носилась по улицам целых шесть часов. После полуночи ты совершенно обезумела и перестала доверять людям, отправленным в засады к Кондору домой и на работу. Тогда-то я и понял, что у тебя что-то вроде адреналинового шока. Мне нужно было, чтобы ты снова стала спокойной и хладнокровной.
  – И поэтому ты заставил меня принять снотворное?
  – Ну да. А потом сам отправился спать и, перед тем как лечь, проглотил такую же таблетку.
  – Там было еще что-то помимо снотворного? Почему меня так быстро вырубило?
  – Я не из тех, кто одурманивает девушек, чтобы их изнасиловать.
  – Ты профессионал. Думаю, ты отвлек меня, чтобы избежать вопроса, который напрашивался.
  – И какой же вопрос напрашивался?
  – Про спецсредство для допросов.
  Сэми насмешливо склонил голову набок.
  – Ты меня раскусила, Фэй. Я и правда такой изощренный! По-видимому, ты тоже. Вот поэтому ты мне и нужна. Ладно, давай серьезно: ты в самом деле думаешь, что я дал тебе сыворотку правды? Ну что же, думай, что хочешь, но это была, по сути, проверка на доверие. Я даю тебе таблетку. Говорю, что для выполнения задания ты должна ее проглотить. Тебе в самом деле был необходим отдых. Ты выпила таблетку и тем самым дала понять, что доверяешь мне. Я получил подтверждение того, что ты пойдешь на все, чтобы выполнить поставленную задачу.
  – И что же я теперь должна делать, босс?
  – Трудно сказать. Проблема в том, что мне известны факты и происходящие события, имеющие отношение к этому делу, но я понятия не имею о том, что происходит.
  Сэми посмотрел на часы с черным стальным корпусом и светящимся циферблатом, который легко можно было различить даже в кромешной темноте.
  – Сейчас вечер среды, время – около шести вечера, – сказал он. – У нас появилась новая проблема. Звонили с седьмого этажа Лэнгли. У них там произошла какая-то утечка.
  – Утечка?
  – Да. Кто-то где-то что-то сболтнул, кто-то кому-то позвонил и тоже произнес какие-то лишние слова, кто-то допустил слишком прозрачные намеки в соцсетях. Может, какой-то репортер случайно раскопал что-нибудь – не знаю. Но утечка имеет место. Мы продолжаем держаться версии, согласно которой у некоего бывшего агента ФБР по имени Вин случился сердечный приступ, что он пребывает в критическом состоянии и находится в больнице, название которой мы не раскрываем. Мы теперь привязаны к этой легенде намертво. Если в ней вдруг что-то изменится, появится хотя бы крохотное противоречие, все тут же станут называть нас лживыми ублюдками и раздувать любой скрытый нами факт, даже самый пустяковый, до самых небес.
  – Я не понимаю.
  – Разумеется. Никто не понимает, зачем твоему напарнику потребовалось возвращаться в дом Кондора, где его в итоге прикончили. На его мобильном телефоне есть текст сообщения, которое он отправил в оперативный отдел Департамента внутренней безопасности. Оно касается твоего доклада о проведенной проверке, который, как ты утверждаешь, написан тобою от имени Питера.
  – Это сообщение прислал не Питер. Он был из тех, кому на все наплевать.
  – Но сообщение налицо. И отправлено оно не в ваше подразделение, а в вышестоящее. – Сэми покачал головой. – Ох уж этот Кондор.
  – Ты ведь знаком с ним, верно? – спросила Фэй и не без опаски посмотрела на Сэми, который в этот момент держал в руках ее жизнь, ее судьбу.
  В разговоре наступила пауза, за время которой секундная стрелка на часах Сэми обежала вокруг циферблата полный круг.
  – Мы никогда не говорили об этом, – сказал он наконец.
  – Чтобы я могла быть полезной нам, тебе, мне нужно знать больше, чем я знаю.
  – Снова встает вопрос о доверии, верно? – улыбнулся Сэми. – Было время, когда я никому не верил так, как Кондору.
  – Он ведь был твоим напарником. Или даже старшим.
  – Больше, чем это. Он был… легендой в легенде.
  Сэми произнес мужское имя.
  – Погоди, я… – начала было Фэй, но собеседник прервал ее.
  – Под этим именем, – продолжил Сэми, – он работал в ЦРУ в качестве информатора в постуотергейтский период.
  – И именно он…
  – Да, именно он отправился в «Нью-Йорк таймс». Деталей я так и не узнал, да и никто в газете тоже. В том, о чем он рассказал, было много чего намешано. Какой-то героин, какие-то операции на Ближнем Востоке, попытки ЦРУ создать основания для американского вторжения в некую богатую нефтью страну, организация тайных убийств каких-то людей… В общем, «Нью-Йорк таймс» напечатала всю историю в самом примитивном, упрощенном виде. И подписала ее тем именем, которое я тебе только что назвал. Но оказалось, что по большому счету никому до всего этого нет никакого дела! Статья утонула в море других подобных материалов про то, как Агентство использует мафию для физического устранения людей, втихую расправляясь с американскими гражданами, свергает правительства за рубежом. Поначалу Кондора активно привлекали к расследованию, но на слушания в сенатский комитет его не позвали. То, о чем он сообщил, могло бы стать настоящей бомбой – но только в том случае, если бы об этом заговорило достаточное количество влиятельных людей. А когда этого нет, даже самая вопиющая реальность со временем превращается в сухие строки какого-нибудь официального доклада и перестает производить впечатление. По крайней мере так было до появления Интернета и социальных сетей.
  Фэй покачала головой.
  – Агентство никогда ничего не забывает. Они не стали официально привлекать Кондора к ответственности за разглашение секретных сведений и нарушение присяги, но его…
  Сэми беззвучно произнес одними губами несколько слов. Фэй уловила их смысл.
  – О господи! – прошептала она.
  – Это было похоже на случай с Филом Эйджи, который опубликовал книгу и разоблачил многих из наших людей. Всем было известно имя Кондора, которое я назвал, все знали, что ЦРУ считает его своим врагом. Как говорится, враг твоего врага…
  – Все это было спланировано, чтобы внедрить его к нашим противникам!
  – Нет, – качнул головой Сэми. – Все было взаправду. Наши службы завербовали его еще тогда, когда он был студентом. Потом он в какой-то момент решил перейти на сторону ангелов – такими ему в тот момент казались парни с другой стороны баррикад. А потом наши его перевербовали. У него была отличная крыша: он ведь в самом деле был врагом ЦРУ, настоящим, без всяких подделок. Никому не известен полный перечень того, что он сделал. На его счету по меньшей мере две крупные контрразведывательные операции, одна из которых, насколько я могу судить, каким-то образом связана с Китаем. Еще его внедряли в организации проживающих в Европе американцев, избежавших призыва, – в целях выявления агентурных сетей Советов и разного рода террористов, которые пытались скоординировать действия антивоенно настроенных участников конфликта во Вьетнаме и уклонистов от армии. Я полагаю, что он действовал внутри леворадикальных марксистских группировок в семидесятых годах – таких, как итальянские «Красные бригады», «Японская красная армия», – об этом он сам рассказывал мне как-то ночью в лондонских доках. Может, он и с Ирландской республиканской армией имел дело. Потом переключился на наркокартели – их политическое влияние больше, чем у многих государств. Он был идеальным агентом. Ему не надо было ни к кому втираться в доверие – при его послужном списке те, кто его интересовал, сами к нему приходили.
  – Но он был Вином для…
  – С того момента как вышел из находящегося под опекой ЦРУ закрытого спецучреждения для душевнобольных в штате Мэн.
  Фэй нахмурила брови. Сэми справедливо истолковал ее выражение лица как очередной вопрос.
  – Нет-нет, он в самом деле был ненормальным. Думаю, в какой-то момент он просто не выдержал и сошел с ума. Судя по всему, он и сейчас все еще не в себе. А что касается слухов про беспилотник, о которых ты упоминала, то могу сказать, что речь идет о крупной антитеррористической операции. Кондор спланировал ее после событий одиннадцатого сентября две тысячи первого года. Это была сумасшедшая затея, и именно этим она и была хороша. В итоге террористы приперли его к стене, и он с помощью айпада – у него было тогда устройство первого поколения – в самом деле вызвал на себя удар беспилотного летательного аппарата. Дело было так. Один из руководителей Аль-Каиды, находящийся в международном розыске, заподозрил Кондора в том, что он агент ЦРУ, каковым он и являлся на самом деле. Плохие парни попытались его схватить. Если бы им это удалось, они бы наверняка принялись его пытать, а потом убили бы. Возможности эвакуировать его у нас не было, деваться ему было некуда, поэтому он дождался момента, когда его преследователи были уже совсем рядом, и дал беспилотнику сигнал на уничтожение. Беспилотник убил плохих парней, а заодно доказал, что террористы ошибались в своих подозрениях: ведь ЦРУ как-никак отрядило беспилотник, чтобы убить не кого-нибудь, а именно Кондора. Так что спланированная им операция продолжилась.
  – А почему он не погиб?
  – Самоубийство – очень трудное дело для того, кто хорошо обучен и привык убивать других, а сам – выживать любой ценой.
  Сэми наклонился над столиком, придвинувшись ближе к Фэй, и она, повинуясь этому движению, тоже нагнула голову.
  «Мы сидим в звуконепроницаемом помещении и тем не менее вынуждены шептаться, – подумала она. – И это почему-то не кажется мне странным».
  – На седьмом этаже до сих пор спорят о том, как все было, – снова заговорил Сэми. – Он заранее позаботился о том, чтобы оставить себе лазейку, или же вызвал беспилотник, а уже потом внезапно обнаружил, что у него есть возможность спастись, и решил отказаться от роли камикадзе.
  – А ты что думаешь по этому поводу? – спросила Фэй.
  – Это не имеет никакого значения, – ответил Сэми. – Что бы он ни задумывал, главное то, что он свой план выполнил. Хотя это было чертовски трудно. Представь себе: он вызвал беспилотник, тот взорвал, уничтожил все вокруг. А Кондор лежал где-то в канализации, весь в грязи и крови, слышал голоса спасательной команды, которые искали выживших, и не мог даже позвать на помощь, чтобы не выдать себя, не позволить никому усомниться в том, что все произошло без его участия. Не знаю, как для кого, а по мне уже одно это отпускает ему все грехи. Потом наступила ночь, и он стал пробираться по канализационным трубам среди полчищ крыс. По нашим подсчетам, он пробыл под землей четырнадцать часов. Потом он умудрился украсть где-то сотовый телефон, подал тревожный сигнал и еще долго прятался, весь облепленный дерьмом.
  Сэми замолчал и посмотрел в сторону. Затем впился взглядом в глаза Фэй.
  – Когда мы нашли его, он казался измученным, но в целом вроде был более или менее в порядке. Разумеется, официально он числился погибшим. Ему даже сделали несколько пластических операций, пока приводили лицо в порядок после атаки беспилотника. Впрочем, возраст тоже сильно изменил его внешность. Именно в то время мы были с ним наиболее близки. Тогда расплодились всякие частные агентства – «Блэкуотер», дюжина других, которые тебе известны, еще дюжина таких, о которых ты никогда не слышала. В таких конторах до сих пор работает четвертая часть агентов, прошедших спецподготовку, но сейчас влияние этих организаций идет на убыль. Кондор устроил меня работать в одну из них – в разовом порядке, для проведения одной операции. Если не веришь тому, кто командует операцией, и не представляешь, какие последствия она может вызвать, держись поближе к тому из ее участников, на кого можешь положиться – если такие есть. Я сделал свою работу, получил все, что должен был получить, и сейчас не люблю об этом вспоминать. Потом я взялся за ум, снова стал служить Дяде Сэму, а Кондор, согласно официальной версии, свихнулся. За все время мне даже ни разу не сообщили, как он, не стало ли ему лучше.
  – Может, и не стало, – сказала Фэй. – Так что же все-таки происходит?
  – Мне самому хотелось бы это знать.
  – Ты же начальник. Тебе виднее.
  – Правда? – улыбнулся Сэми. – А что это за утечка? Почему к этому делу проявляют интерес на седьмом этаже в Лэнгли и в западном крыле Белого дома? Почему во все это пытаются совать нос телевизионщики? И как мы должны относиться к тому, что наши люди охотятся на беглеца, который умеет убивать не хуже их?
  – Похоже, они будут стрелять без предупреждения.
  – На их месте ты поступила бы точно так же, – сказал Сэми и посмотрел в глаза Фэй. – Ты последний человек из тех, кто так или иначе контактировал с Кондором и которому я могу верить.
  – Ты хочешь, чтобы я нашла его.
  – Нет, не хочу. Его и так найдут. Люди, которые занимаются розыском, знают свое дело. Он не сможет скрываться долго. Но прежде чем его обнаружат и схватят или убьют, я хочу, чтобы он нашел тебя.
  Фэй озадаченно моргнула.
  – Почему ты думаешь, что он меня ищет?
  – Может, и не ищет – если он в самом деле сумасшедший. Если нет… Если он хочет выбраться из дерьма, то ты – тот человек, который может знать, как найти выход. А этот выход – я.
  – Понятия не имею, что мне в этой ситуации делать.
  – Дело действительно нелегкое. Группу прикрытия мы тебе дать не можем. Он ее заметит и либо устроит кровавую бойню, либо снова затаится. – Сэми откинулся на спинку стула. – У тебя есть мой номер телефона, у меня – твой. Мне бы очень не хотелось позвонить тебе и сообщить, что Кондор убит.
  – Он был твоим другом. Он тебе нравится. Ты верил ему. Ты хочешь, чтобы он остался в живых, верно?
  – Я хочу кое-что выяснить и хочу, чтобы все было сделано правильно.
  Фэй встала.
  – А что насчет Питера?
  – Самое печальное в его смерти – это то, что он не оставил после себя ничего такого, что хотелось бы и стоило бы узнать. Откровенно говоря, по моему мнению, Питер был человеком не на своем месте. Более того, он занимал чужое место.
  – А у Кондора это есть – то, что хотелось бы и стоило бы узнать?
  – Да.
  Фэй положила руку на дверь, но в последний момент обернулась и вопросительно посмотрела на Сэми.
  – И что, никаких напутствий?
  – Будь осторожна, – сказал Сэми и пожал плечами. – А если это не нравится, вот тебе другое: берегись, тебя могут распять.
  Фэй вышла за дверь и зашагала прочь по коридорам комплекса «Z».
  На ней была та одежда, которую она держала в рюкзаке рядом со своим столом на случай, если возникнет необходимость прямо на работе принять душ и переодеться. Темные брюки, серая блузка, пиджак, который мог сойти за деловой и в то же время хорошо маскировал «глок» сорокового калибра в поясной кобуре. К тому же в его карманах прекрасно помещались документы и значок. Войдя в раздевалку, Фэй поняла, что ее ячейку обыскали. Те, кто это сделал, были профессионалами и проявили профессиональное уважение к ней, перевернув в ячейке все вверх дном. Вероятно, эти люди сочли, что для нее было бы оскорбительно, если бы они разложили все в прежнем порядке в надежде, что она не заметит их визита. Фэй прекрасно знала: они не могли найти ничего такого, что можно было бы считать подозрительным, – ничего подобного в ее ячейке просто не было. Если только ей туда ничего не подбросили. Об этом, впрочем, лучше было не знать – это позволило бы ей в случае последующего допроса без особого труда пройти проверку на полиграфе или с использованием специальных препаратов.
  «А может, мне уже давали такие препараты накануне ночью», – подумала она.
  Что ж, она была уверена, что это не создало ей никаких проблем. У нее в самом деле не было никаких оснований что-либо скрывать.
  По крайней мере не было до сих пор.
  Но если они начнут расспрашивать меня о Крисе…
  Есть вещи, о которых лучше не думать.
  Она сунула в специальный кармашек слева на поясе две пистолетные обоймы и прикрыла их полой пиджака. Прицепила к поясу нож с пружинным лезвием, имевший на рукоятке специальную клипсу, и передвинула его за спину. Села на стул, чтобы проверить, будет ли она чувствовать себя комфортно, и в целом осталась довольна.
  Затем Фэй более или менее аккуратно разложила на полках ячейки содержимое своего рюкзака – это должно было создать у тех, кто снова будет обыскивает ее ящик, когда она уйдет, впечатление, что она собиралась вернуться. Положила туда же сам рюкзак. Взяла черный плащ, который был на ней, когда они с Питером проводили проверку дома у Кондора. Подтвердила с помощью переносного сканера свою идентификацию. Ввела в стоящий на столе портативный компьютер кодовое слово и список.
  Затем она отправилась в отдел материального обеспечения. Там Фэй потребовала две кредитные карточки на вымышленное женское имя, которые и получила сразу же, без каких-либо задержек. Ей – также без каких-либо проблем – выдали по ее просьбе две с половиной тысячи долларов наличными, пятидесятидолларовыми и двадцатидолларовыми банкнотами, плюс две десятки и две пятерки.
  Сотрудник отдела матобеспечения, которого многие оперативники за глаза называли Санта-Клаусом, уставился в список на экране своего айпада.
  – Вы что, собираетесь на войну, агент?
  – Я знаю, что делаю, – солгала Фэй.
  Прежде чем исчезнуть за грудами коробок и ящиков, содержавших всевозможные, подчас совершенно неожиданные предметы, сотрудник дал Фэй самый лучший совет, который мог получить от него любой секретный агент, отправляющийся на задание:
  – По возможности сохраняйте чеки.
  Сняв блузку, под которой оказался черный бюстгальтер, Фэй положила ее на стол и стала ждать. Вскоре сотрудник принес то, что она попросила – зарядное устройство и запасной элемент питания для мобильного телефона, светло-голубую нейлоновую куртку на размер больше, чем тот, который она обычно носила, и бронежилет.
  – Семь фунтов, – сказал он, когда Фэй, надев жилет, стала застегивать его на себе. – Никаких пластин, но при этом он может защитить от выстрелов из большинства современных боевых пистолетов. Никто не жаловался.
  Фэй отметила для себя, что матерчатый воротник жилета будет вполне натурально смотреться в вырезе ее блузки.
  – Просто те, кто хотел бы пожаловаться, уже не могут этого сделать, – пошутила она.
  Сотрудник неопределенно пожал плечами и снова отправился куда-то в недра склада. Вернулся он с небольшим рюкзаком и довольно увесистым свертком.
  – Вам повезло, что у нас это есть, – сказал сотрудник, укладывая сверток в рюкзак.
  – Я – довольный покупатель, – снова солгала Фэй и направилась к лифтам.
  Она знала, что бессмысленно отправляться в женский туалет и там внимательно ощупывать тело и одежду в надежде обнаружить радиомаяк или какое-нибудь другое специальное устройство. Руководство ее отдела, всего департамента внутренней безопасности, а также Сэми и его боссы из ЦРУ – все они так или иначе будут в любое время дня и ночи знать, где именно она находится.
  Не важно, что они знают, где ты, важно, чтобы они не могли тебя там достать.
  Двери лифта открылись, и она вышла в главный вестибюль.
  За стенами комплекса «Z» ее ожидал враждебный мир.
  Толкнув вращающуюся дверь, Фэй вышла на улицу, пересекла площадь и подняла руку, ловя такси.
  Желтый автомобиль затормозил рядом с ней. Фэй села на заднее сиденье и назвала водителю адрес. Попутно она окинула внимательным взглядом человека, сидящего за рулем, но не узнала в нем никого из известных ей подчиненных Сэми. Впрочем, он в данном случае наверняка использовал бы кого-то, кого она не знала.
  Так или иначе, группы прикрытия у нее нет и не будет.
  Рюкзак с увесистым свертком внутри лежал рядом с ней на сиденье.
  Эта штука довольно тяжелая и здорово снижает твою скорость и выносливость. Так что важно, чтобы она себя оправдала.
  – Час пик. Когда торопишься, всегда попадаешь в час пик, – сказал чернокожий водитель со странным акцентом.
  «Интересно, откуда он, – подумала Фэй. – Может, из Нигерии?»
  – Верно, – кивнула она, стараясь повернуться так, чтобы таксисту было как можно труднее разглядеть ее лицо в зеркале заднего вида. Продолжения беседы не последовало.
  Такси провезло ее по Висконсин-авеню до коварного левого поворота на Массачусетс-авеню, мимо обнесенного забором здания военно-морской обсерватории и официальной резиденции вице-президента. За ней на Массачусетс-авеню располагались зарубежные посольства. Миновав их, машина проплыла по Шеридан-серкл.
  Фэй попросила таксиста остановиться на углу Третьей улицы и Пенсильвания-авеню. Капитолийский холм был совсем рядом. Здание Библиотеки Конгресса, в котором работал Кондор, тоже располагалось неподалеку, примерно в квартале от нее. Людное место, множество кафе и ресторанов. «Это была твоя площадка, Кондор, – подумала Фэй. И тут же поправила себя: она – Остается твоей».
  «Заметь меня», – говорила она про себя, стоя у края тротуара, рядом с текущим вдоль улицы потоком машин, в ручье пешеходов, который уже начинал понемногу мелеть.
  Помимо кафе «Старбакс», зал которого она уже изучила сквозь окна, Кондор, судя по тому, где было зафиксировано проведение платежей по его кредитным картам, бывал где-то неподалеку от Четвертой улицы. «Тьюн-инн», заведение с плоской крышей, где подавали бургеры и пиво, заметно выделялось в ряду других местных «кормушек» и «поилок», которые посещала лощеная публика в пиджаках и галстуках.
  Уже на третьей ступеньке лестницы, ведущей вниз, Фэй получила подтверждение того, что Кондор в самом деле посещал это место. Она заметила Пуласки, сидевшего у стойки бара слева от нее. Не обращая на него внимания, она прошла в приват-зону, которая располагалась в дальнем конце заведения, ближе к туалетам и кухням. Пуласки был чистой воды оперативником. Его окладистая борода позволяла ему без всякой предварительной подготовки легко смешаться с толпой в Кабуле, лишь слегка изменив обычный гардероб, состоявший, как правило, из грязных голубых джинсов и какой-нибудь замусоленной куртки. Он и теперь был облачен в такой же наряд, и Фэй не сомневалась, что его засаленная ветровка прикрывала два пистолета в подмышечных кобурах. Его взгляд был неотрывно устремлен на стоящую перед ним бутылку пива «Миллер».
  Через три стула от Пуласки у бара сидела Джорджия, раньше работавшая в полиции штата Алабама. У нее был вид классической неудачницы, заливающей спиртным очередную неприятность. Рядом с ней стоял наполовину пустой бокал с белым вином. Джорджия держала руки на изрезанной стойке, здесь же лежал сотовый телефон.
  Фэй понимала, что Сэми не станет отзывать агентов, задействованных в стандартной для таких случаев оперативной процедуре, только потому, что отправил ее на улицы с одиночной миссией. Разыскники будут продолжать прочесывать город. Помимо этого люди Сэми поджидали Кондора в засадах, организованных у него дома и на работе, а также еще как минимум в пяти местах его наиболее вероятного появления. «Интересно, кого она не заметила в кафе «Старбакс», – подумала Фэй. Впрочем, вполне возможно, что там наблюдение велось снаружи, скажем, из припаркованной поблизости машины.
  Она прошла мимо коллег, ни жестом, ни словом не дав понять, что узнала их. Они тоже никак не отреагировали на ее появление. Фэй была уверена, что кто-то из них немедленно сообщит – или уже сообщил – руководству о том, что она вошла в заведение. Впрочем, начальство, отслеживавшее ее перемещения по сигналу сотового телефона, и так уже наверняка об этом знало.
  – Хочешь чего-нибудь выпить, милая? – спросила у Фэй проходившая мимо крупная, дородная официантка с кудрявыми волосами. Лет двадцать назад, когда она была еще подростком, при виде ее миловидного лица в каком-нибудь небольшом городке в штате Мэриленд, из которого ее занесло в Вашингтон, водители наверняка устраивали на улице пробки. – Садись куда хочешь, дорогая.
  Стараясь не обращать внимания на гром музыкального автомата, Фэй стала обдумывать все минусы ситуации, в которой она оказалась.
  Она не знала, куда идти. Не знала, что делать для того, чтобы выполнить порученное ей задание. Не представляла, каким образом выманить на себя убийцу – разумеется, настоящего убийцу.
  И еще она не знала, как предупредить мужчину, который ее любил, чтобы он к ней не приближался.
  Если бы дело происходило много лет назад, в этом баре наверняка был бы телефон-автомат. Но даже если он имелся и сейчас, воспользоваться им Фэй не могла. Другие участники розыска немедленно заметили бы это, передали бы в командный центр местонахождение этого телефона-автомата, а там при помощи технических средств моментально бы выяснили, кому и куда она звонила. По той же причине она не могла связаться с Крисом по своему сотовому. Фэй уже начала подумывать, не выкрасть ли аппарат у одного из сидевших в баре сотрудников аппарата Конгресса – многие из них были всего в одной кружке пива от состояния, которое называется уже не «слегка навеселе», а как-то иначе. Но, поразмыслив, отказалась от этого намерения: любое осложнение при выполнении задания увеличивало риск срыва порученной ей миссии. А кража телефона была серьезным осложнением и вовсе не гарантировала ей возможности предупредить Криса, чтобы он держался от нее подальше.
  При этом ей отчаянно хотелось увидеть его, прикоснуться к нему. Убедиться, что он в безопасности. И что она ему по-прежнему небезразлична.
  «Самой большой ошибкой с моей стороны, – думала Фэй, сидя за отдельным столиком на диване с высокой спинкой неподалеку от бара и под грохот музыкального автомата прихлебывая кока-колу, – будет думать о том, что он волнуется за меня».
  В окнах в дальнем конце бара заиграли розовые блики заката. Фэй с трудом покончила с заказанным гамбургером, который показался ей совершенно безвкусным, и запила его очередным глотком кока-колы.
  В животе у нее заурчало. Она сказала самой себе, что это вовсе не из-за того, что она нервничает. Нет, нервы здесь ни при чем. Вероятно, все дело в том, что еда в баре не лучшего качества. А может, в тех лекарствах, которые ее фактически вынудили проглотить накануне вечером.
  Подхватив увесистый рюкзак, Фэй отправилась за изрезанную дверь с надписью «Для женщин».
  Задвижка в кабинке оказалась весьма хлипкой. Она была способна выдержать вежливое подергивание – не более того.
  Как было бы хорошо, если бы сломать ненадежную задвижку попытался Кондор!
  Но, увы, об этом нечего было и мечтать. Даже если бы подобное чудо и случилось, двое агентов в баре наверняка заметили бы его и схватили. В этом случае он оказался бы не в ее руках. И не в их с Сэми руках, что было бы наилучшим, идеальным вариантом, к которому они оба стремились.
  Фэй сделала свои дела, оставив металлическую дверцу кабинки полуоткрытой, – по крайней мере так при возникновении экстремальной ситуации у нее была бы возможность стрелять не вслепую.
  Моя руки, она посмотрела в зеркало над раковиной. И увидела шанс.
  Конечно, то, что пришло ей в голову, было рискованно. Но в сложившейся ситуации ничего лучше придумать было нельзя.
  Порывшись в рюкзаке, она достала косметичку, извлекла из нее дешевую красную губную помаду, какой в обычной жизни ни за что не стала бы пользоваться (она взяла ее с собой только потому, что яркая косметика меняет лицо и затрудняет опознание).
  На поверхности зеркала Фэй вывела ярко-красную надпись:
  Позвони Крису 202 555 40 97
  скажи пусть пока держится подальше. Спс Ф
  Затем она обвела послание жирной красной линий в форме сердца.
  Изобразила той же помадой сочащуюся из сердца кровь.
  А теперь не торопись. Не беги. Действуй спокойно.
  Фэй вышла из туалета и вернулась за свой столик. Она от души надеялась, что в баре еще до утренней уборки, когда надпись будет стерта, побывает довольно много женщин. Многие из них должны были посетить туалет. Расчет Фэй строился на том, что среди них найдется хотя бы одна романтически настроенная особа, у которой к тому же имеется мобильный телефон и которая не поленится набрать написанную на зеркале комбинацию цифр. Шансы на то, что этот расчет оправдается, были, в общем-то, не такие уж плохие.
  Фэй расплатилась, добавив к счету щедрые чаевые. Стараясь показать, что абсолютно спокойна и никуда не торопится, она один за другим обмакнула в кетчуп и положила в рот несколько кусочков жареной картошки. Потом отхлебнула еще кока-колы. Агенты, сидевшие у барной стойки, наверняка все это видели.
  Наконец Фэй встала и вышла из бара, не дав Пуласки и Джорджии ни малейших оснований для каких-либо выводов или тем более для доклада руководству.
  Ступив на тротуар и утонув в серых сумерках, с которыми пыталось бороться уличное освещение, Фэй набрала номер временного штаба и приложила телефон к уху.
  – Что у тебя? – раздался в динамике голос Сэми.
  – Есть кое-какие соображения, – сказала Фэй, обгоняя счастливую мать, толкающую перед собой коляску с малышом. – Чтобы их проверить, мне нужно свободное пространство.
  – И что ты от меня хочешь?
  – Когда я буду появляться в зонах с усиленным наблюдением, отзывай на время агентов, работающих на этом участке.
  – Постараюсь сделать, что могу – по крайней мере в тех рамках, которые позволяет режим безопасности. Скажи мне…
  – Если ты будешь хоть что-то знать, то начнешь планировать наперед, а это может мне все испортить.
  – Что ж, смотри не облажайся, – сказал Сэми и отключился.
  – Береги себя, ублюдок, – с нежностью пробормотала Фэй и сунула телефон в нагрудный карман блузки.
  Мимо белого купола Капитолия Фэй направилась на «Юнион-Стейшн». Еще на подходе она заметила бездомную женщину, толкавшую тележку с тряпьем прочь от станции, как показалось Фэй, несколько более энергично, чем обычно это делают бродяги. Вполне возможно, что женщина была агентом, участвовавшим в операции, и теперь, повинуясь приказу Сэми, оттягивалась подальше от места постоянного дежурства. А может, и нет. Спустившись по эскалатору вниз на платформу, Фэй остановилась перед схемой метро. Названия станций были изображены на схеме черными буквами, ветки – яркими цветными линиями: оранжевая, голубая, зеленая, желтая. И красная.
  Красная, как кровь.
  Красная, как помада.
  «Мне нравится красная ветка». Именно так сказал тогда Кондор, и эти слова показались ей словами сумасшедшего.
  Теперь ей очень хотелось, чтобы в тот раз он сказал правду.
  Фэй увидела, как мужчина с эмблемой метро на плече голубого свитера объясняет что-то двум похожим на туристов пожилым людям. «Они даже старше Кондора», – подумала Фэй. Оставалось только принять на веру, что все трое – в самом деле те, за кого себя выдают.
  Сотрудник подземки распрощался наконец с благодарными туристами. Фэй поймала его взгляд.
  – Чем я могу вам помочь? – спросил он.
  – Я приехала к отцу, – сказала Фэй. – Он мне объяснил, что на красной ветке есть одна остановка, на которой после часа пик почти никого не бывает, и что мне нужно выйти на следующей после нее. Скажите, на красной линии есть такая станция, где на платформе сейчас немноголюдно?
  Служащий метро удивленно заморгал.
  – Немноголюдно? Возможно… Трудно сказать. Может быть, вот эта?
  Мужчина ткнул пальцем в схему.
  Фэй прекрасно разглядела, куда именно он указал. Подземная платформа, два эскалатора, вход через турникеты, которые с платформы хорошо просматриваются. Два рельсовых пути, по которым поезда идут в разные стороны. В обеих концах платформы начинаются бетонные туннели.
  Поблагодарив вежливого сотрудника, Фэй села в подошедший поезд.
  «ДВЕРИ ОТКРЫВАЮТСЯ!»
  На нужной ей станции вместе с Фэй сошел только один пассажир. Это была женщина, по виду типичная бизнес-леди. Не отрывая глаз от экрана смартфона, на который, судя по всему, одно за другим сыпались электронные письма, она поднялась по эскалатору наверх и исчезла.
  Итак, вот диспозиция.
  На платформе, вымощенной красной плиткой, стоит одинокая женщина.
  На мне черный плащ, тот самый, в котором я была в день, когда мы встречались с Кондором. Плащ расстегнут – Кондора, если он появится, это немного успокоит. Когда поезд будет подходить к платформе, он наверняка меня заметит.
  Подумав немного, Фэй решила, что правильнее будет снять рюкзак и поставить у ног на красную плитку.
  Поезд с шипением влетел на станцию, словно огромная серебристая змея. Из прямоугольных окон на платформу хлынули потоки света.
  «ДВЕРИ ОТКРЫВАЮТСЯ!»
  На платформу не вышел никто – ни один из тех троих человек, которые успели привлечь ее внимание, пока она быстро оглядывала окна вагонов.
  «ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!»
  Поезд тронулся и, набирая скорость, умчался в туннель.
  Фэй подавила желание посмотреть на часы.
  Она старалась не считать поезда, притормаживавшие у платформы, выпускавшие на нее двоих-троих человек и снова уносившиеся прочь.
  Снова рев, шипение, мелькание серебристых вагонов.
  «ДВЕРИ ОТКРЫВАЮТСЯ!»
  На платформу снова никто не выходит.
  Но в дверях одного из вагонов, всего в двадцати шагах от Фэй, стоит какой-то странный человек. Темная кожа лица, большой живот. На голове бейсболка с длинным козырьком. Руки вытянуты вдоль тела, в них ничего нет. Точно ничего?
  Странный тип шагнул на платформу.
  Глава 13
  «Драконы бьются на окраине…»
  Канон перемен, гексаграмма кунь
  Мужчина и женщина стояли лицом к лицу на платформе. Вокруг не было ни души.
  Глядя на человека с неестественно темной кожей лица, нелепо большим животом, в слишком свободной бордовой куртке, бейсболке и дрянных, ни на что не годных очках, Фэй была уверена: он понял, что она его узнала.
  «ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!»
  Окантованные резиной металлические створки с мягким стуком сошлись за спиной незнакомца. Серебристая лента поезда сорвалась с места и втянулась в туннель.
  – Если бы я хотела вас убить, вы были бы уже мертвы, – сказала она.
  Ее руки свободно висели вдоль тела с нарочито растопыренными пальцами, чтобы сразу было видно, что в них не зажат никакой предмет. Разделявшие их тридцать футов вымощенного красной плиткой пространства платформы представляли собой идеальную дистанцию для убойного выстрела из пистолета.
  Что это за рюкзак стоит на платформе рядом с ней? Может, там взрывное устройство? Или резервуар с каким-нибудь газом?
  – Как поживаешь, Вин?
  – Называй меня Кондор. Мы оба здесь именно потому, что меня надо называть Кондором.
  – Ты помнишь, кто я такая?
  – Твое рабочее имя Фэй что-то там.
  – Фэй Дозье. И это не просто рабочее имя – это оперативный псевдоним.
  – Кто ты такая? Я имею в виду, сейчас ты здесь в качестве кого?
  – Я – твое спасение. Твоя сопровождающая. Я та, кто должен обеспечить твою безопасность.
  – Кажется, мне приходилось слышать такое и раньше.
  Сделай шаг вперед, сократи дистанцию.
  Она никак не отреагировала на это действие. Не стала менять позицию. Не потянулась за оружием.
  Сделай еще шаг. Сблизься с ней, насколько это возможно.
  – Моего напарника убили в твоем доме, – сказала она. – Я хочу знать про это все.
  – И ты думаешь, что мне это известно.
  – Я помню про белую машину, – сказала Фэй, в то время как Кондор оказался в трех шагах от того места, с которого уже мог нанести удар. – Поэтому я думаю, что ты знаешь не все.
  Кондор сделал два шага назад, снова оказавшись на относительно безопасном расстоянии. Однако все же довольно близко. Если бы сейчас она попыталась выхватить пистолет, теоретически у него по крайней мере был бы шанс.
  – Что у тебя в рюкзаке? – спросил Кондор.
  – Доказательство того, что ты можешь мне доверять.
  На боку круглой пустотелой металлической колонны рядом с ними мерцало электронное табло с расписанием движения поездов. Час пик закончился, следующий поезд должен был прибыть к ближней платформе через девятнадцать минут, к дальней – через двадцать одну. Движущиеся ленты эскалаторов были пусты, на платформе, кроме Фэй и Кондора, тоже не было ни единого человека.
  Под ее черным плащом наверняка был как минимум один пистолет. По тому, как немного неестественно топорщилась ее блузка, Кондор понял, что под ней надет бронежилет.
  Они находились на самом нижнем уровне станции. Неподалеку от них располагался пустой лифт для инвалидов с оранжевыми дверями, а рядом с ним – два эскалатора. Их верхние площадки находились на двадцать футов выше. Там, наверху, были турникеты и устройства для считывания электронных проездных карт. Дальше – еще один эскалатор, более длинный, ведущий к выходу со станции. Кондор не мог видеть, что происходило на верхней площадке эскалаторов и у турникетов.
  – Ну и сколько еще мы будем таращиться друг на друга? – поинтересовалась Фэй.
  – Значит, ты моя сопровождающая.
  «Интересно, что она сейчас обо мне думает», – мелькнуло в голове у Кондора. Темная от тонального крема кожа, бейсболка, куртка, по размеру рассчитанная на какого-нибудь толстяка, подкладной живот.
  – В школе мне нравились медленные танцы, – сказал он.
  – Мы с тобой не в школе, Кондор.
  Она боится, что я окажусь просто ненормальным.
  До следующего поезда восемнадцать минут.
  От вымощенной красными плитками платформы вверх, к серому сводчатому потолку, поднимались круглые бетонные колонны диаметром в пять раз толще человеческого туловища. Он вспомнил, как двое агентов ФБР и двое грабителей банков… кажется, это было в Майами… стреляли друг в друга из пистолетов, бегая вокруг припаркованной машины, и пули раз за разом летели мимо цели. Колонну на платформе можно было обежать быстрее, чем припаркованный автомобиль, но возможность рикошетов от бетонной поверхности сильно снижала ее защитные свойства.
  – Вот что, сопровождающая, – сказал Кондор. – Давай-ка станцуем медленный танец.
  Он сделал два небольших шага назад. Фэй дважды шагнула вперед, сохраняя неизменной дистанцию между ними. Теперь она оказалась совсем рядом с рюкзаком, стоявшим вертикально на красных плитках платформы.
  – Подними его, – приказал Кондор. – Обеими руками. И очень медленно.
  Фэй повиновалась.
  Ничего. Ни взрыва, ни ослепительной вспышки, ни выброса ядовитого газа.
  – Видишь? – осведомилась она. – Пока никаких подвохов.
  «Зеленые глаза, – подумал он. – У нее зеленые глаза».
  Старайся видеть не только то, что находится прямо перед тобой.
  Кто научил меня этому? Забудь об этом. Пусть этот призрак исчезнет.
  – И что теперь? – спросила Фэй.
  – Расстегни молнию. Но так, чтобы, когда рюкзак раскроется, его внутренняя часть со всем ее содержимым была направлена на твое лицо, а не на мое.
  Медленно прожужжала молния. Верхняя часть рюкзака разъехалась надвое.
  – Теперь покажи мне, что внутри – тоже очень медленно, – приказал Кондор.
  Она наклонила рюкзак таким образом, чтобы он мог в него заглянуть.
  – Можете взять отсюда, что хотите, – сказала Фэй.
  Кондор на мгновение оторвал взгляд от рюкзака и посмотрел ей в глаза.
  – Я был прав, – заявил он. – Так или иначе, глядя на тебя, я вижу, как умру.
  – Не сейчас, – возразила Фэй. – И не от моей руки. Во всяком случае, я должна постараться, чтобы это произошло как можно позже.
  – Ты? Постараться?
  Фэй пожала плечами.
  – Я и моя совесть.
  Он сделал шаг вперед и теперь оказался достаточно близко от нее, чтобы при необходимости атаковать. И сунул руку в рюкзак. Она не стала пытаться захватить ее и применить какой-нибудь из приемов дзюдо или айкидо… она ничего не стала делать и позволила ему рыться в рюкзаке.
  Ощути холодную сталь, наборное дерево рукоятки, вес оружия.
  Кондор сжал пальцы правой руки и вынул из рюкзака короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра. Заглянул с казенной части в барабан и увидел тусклые медные кругляши патронов – оружие было заряжено и готово к стрельбе.
  – Я думала, что ты воспользуешься пушкой сорок пятого калибра. Скажем, «кольтом девятнадцать-одиннадцать» – оружие несколько устаревшее, но…
  Холодный дульный срез короткоствольного револьвера уперся ей в лоб.
  – …ты по идее должен был бы предпочесть его, – закончила Фэй.
  Ее зеленые глаза моргнули. Тем не менее она не попятилась, не отшатнулась, хотя в любой момент ее мозг могла пронзить пуля.
  Они по-прежнему стояли на вымощенной красной плиткой платформе в полном одиночестве.
  Кондор с силой вдавил ствол револьвера в центр лба Фэй, чуть выше линии глаз.
  – Я бы предпочла быть убитой из оружия моего напарника, Питера, – сказала она.
  – Извини, у меня его нет.
  – Тогда было бы глупо с твоей стороны меня убивать.
  – Глупости делать легко.
  – Если у тебя нет оружия моего напарника, значит, ты его не убивал. Вероятно, Питера убил кто-то другой и взял его пушку, чтобы все думали, что ты вооружен и очень опасен.
  – Стратеги, черт бы вас побрал. Мыслители.
  Давление ствола на лоб Фэй ослабло. Еще секунда – и Кондор убрал оружие от ее головы. Она, однако, и не подумала контратаковать.
  Кондор сунул оружие в карман куртки.
  Улыбнулся.
  Выудил из рюкзака полуавтоматический пистолет сорок пятого калибра в кобуре и две запасные снаряженные обоймы в специальном футляре. Неловко заворочался, пристегивая к поясу кобуру и патронташ. Потом прикрыл то и другое курткой.
  Фэй покачала головой.
  – У тебя смешной вид.
  Судя по табло, до прихода следующего поезда оставалось четырнадцать минут.
  – Продолжай, – сказала Фэй. – Теперь ты должен забрать мой телефон.
  Она осторожно, двумя пальцами левой руки вынула аппарат из нагрудного кармана блузки.
  – Я включу громкую связь, – предложила она.
  Неподалеку от них с легким жужжанием продолжали свою работу ленты эскалатора.
  Из динамика сотового телефона раздался один гудок. Потом второй. Затем на вызов ответили.
  Кондор услышал фоновый шум. Фэй на секунду приложила телефон к уху и сказала в микрофон:
  – Кое-кто хочет с тобой поговорить.
  – Кто? – раздался из динамика мужской голос.
  Это он, тот самый голос! Аэропорт. Маленькая девочка по имени Эми. Бомба.
  Впрочем, лучше удостовериться еще раз.
  – Скажи мне что-нибудь.
  – Всегда сохраняй хладнокровие! – В голосе мужчины послышались нотки радости. – Кондор, это я, Сэми!
  – Где ты был все это время? – не удержался от вопроса Кондор.
  – Старался вернуть тебя в родную гавань. Где вы находитесь – вы оба?
  Кондор предостерегающе поднял ладонь, давая Фэй понять, что ей лучше молчать.
  – А ты сам?
  – Здесь.
  – Где здесь? В Лэнгли?
  – Нет. Наша общая приятельница Фэй знает, где я. Но это не важно. Если верить системе джи-пи-эс, команда разыскников прибудет туда, где вы находитесь, через четырнадцать минут.
  – Нас к тому времени здесь уже не будет. Пока.
  Кондор взял телефон из руки Фэй, и она послушно разжала пальцы. Однако, когда Кондор стал ощупывать аппарат, в глазах у нее появился немой вопрос.
  – Фэй, давай… – прозвучал из динамика голос Сэми, но тут Кондор, нажав красную кнопку, прервал разговор и снова протянул телефон женщине.
  – Отключи его, – приказал он.
  Фэй повиновалась.
  – А теперь нам надо сматываться.
  – Но Сэми…
  – Он не здесь. В отличие от нас.
  Кондор сделал шаг назад и окинул ее внимательным взглядом. Карман его куртки отвисал под весом короткоствольного револьвера тридцать восьмого калибра.
  Глядя ему в глаза, Фэй кивнула.
  – Ладно, Кондор. Командуй.
  Табло показывало, что поезд прибудет к платформе через двенадцать минут.
  – У тебя есть машина? – спросил Кондор и, повернувшись к ней спиной, направился к эскалатору, ведущему наверх.
  – Нет, – ответила Фэй и пошла за ним следом.
  Чтобы ускорить движение, он зашагал по ступеням движущейся лестницы, слыша позади себя шаги женщины.
  Поднявшись наверх, они подошли к калиткам турникетов и приложили к считывающим устройствам проездные магнитные карты. Оранжевые двери турникетов распахнулись.
  Лента следующего эскалатора была длиной с три баскетбольные площадки и доставляла пассажиров из одного конца в другой за сорок одну секунду. Шагнув на ступеньки, Кондор поколебался и… остался на месте.
  – Мне очень жаль, что я сейчас не в лучшей форме, – со вздохом сказал он.
  – И не на пару десятков лет моложе, – бросила Фэй, остановившись на ступеньку ниже, чем он. От нее буквально исходила энергия. Чувствовалось, что она едва сдерживается – ей так и хотелось броситься наверх бегом.
  – Можно не торопиться, – заверила она человека, которого должна была разыскать и разыскала. Того, которого должна была оберегать и защищать. Того, который де-факто был теперь ее напарником.
  Кондор, обернувшись, взглянул на нее. Потом снова посмотрел вперед, туда, где горели неоновые огни и куда их нес на своей ребристой спине эскалатор.
  – Слишком поздно, – сказал он.
  Глава 14
  «…замечаю тебя сразу».
  Джон Ли Хукер. «Бум-бум»
  Теперь и Фэй заметила их на верхней площадке эскалатора, несущего ее и Кондора к вечернему небу: четыре, нет, шесть черных, освещенных со спины силуэтов.
  Двое деловито и быстро переместились к эскалатору, ведущему вниз, который располагался слева от Фэй и Кондора. Это были мужчина и женщина. «Как мы», – подумала Фэй.
  – Сохраняй спокойствие! – прошептала она.
  Ответа не последовало. Кондор молчал. Слышал ли он ее слова? Что он вообще слышал из того, что она говорила?
  Его правая рука скользнула в карман бордовой куртки.
  Нет! Я должна заставить его поверить мне! Он не вышел из подчинения! И он не сумасшедший!
  Находясь у Кондора за спиной на ступеньках эскалатора, несущего их обоих навстречу неизвестным, она почувствовала себя попавшей в ловушку.
  Все шестеро могли оказаться своими. Шесть человек, шесть пуль в барабане револьвера.
  Фэй ощутила на лице дуновение прохладного уличного воздуха. От эскалатора пахло металлом, машинным маслом и резиной.
  К ним с Кондором по встречному эскалатору приближались чернокожий мужчина и стоящая позади него белая женщина.
  Их разделяли двадцать футов расстояния и примерно два десятка секунд времени. Пятнадцать. Десять…
  Чернокожий мужчина был одет в короткое коричневое кожаное пальто, под которым легко угадывались мощные мышцы.
  У белой женщины было типичное лицо уроженки Среднего Запада.
  Внезапно она вскинула руки, в которых оказалось оружие, и направила его на Кондора. Раздались щелчок и жужжание.
  Электрошокер! В сторону Кондора метнулись два коротких штыря, соединенных проводом.
  Они угодили в раздутый живот, обтянутый бордовой курткой. На лице женщины появилась гримаса удовлетворения, которая тут же сменилась удивлением – нажатием на рукоятку устройства она пустила в тело Кондора электрический разряд силой пятьдесят тысяч вольт, но это не дало никакого результата – он ушел не в тело, а в то, что имитировало скрывавшееся под курткой массивное брюхо.
  Кондор прямо сквозь карман выстрелил из короткоствольного револьвера тридцать восьмого калибра.
  Звук выстрела под сводами станции прозвучал оглушительно. Пуля угодила женщине в грудь и опрокинула ее на ступеньки движущегося эскалатора.
  Из раны, однако, не брызнула кровь, как можно было бы ожидать. Она в бронежилете!
  Чернокожий атлет тоже вскинул руку.
  Пистолет! С глушителем!
  Выстрелу, однако, помешала сбитая пулей на ступени эскалатора женщина – сползая вниз, она толкнула своего напарника. Глушитель кашлянул, Фэй услышала, как у самого ее лица пропела пуля.
  «Глок» уже был у нее в руке. Она дважды выстрелила в мужчину. На нем бронежилета явно не было – он упал, разбрызгивая кровь из ран, и исчез из поля ее зрения.
  БАХ! Кондор открыл огонь по тем, кто дожидался их у верхней площадки эскалатора. Фэй успела увидеть, как все четверо пригнулись и пропали.
  Кондор выстрелил еще раз. Пуля ударилась о металл и, взвыв, улетела куда-то в сумерки. «Дай бог, чтобы рикошет не задел какого-нибудь ребенка», – успела подумать Фэй.
  – Стой! – выкрикнула она. – Прекратить огонь…
  Где-то наверху прогремел еще один выстрел. Пуля, пролетев над лентой эскалатора, миновала Фэй, обдав ее потоком воздуха. Фэй ответила двумя выстрелами в сторону верхней площадки и едва успела пригнуться – еще одна пуля просвистела над ней.
  – Кондор! – крикнула она. – Перебирайся на соседний эскалатор, тот, что идет вниз!
  Уловив какое-то движение наверху, Фэй послала пулю в металлическую гребенку, под которой, складываясь, исчезали движущиеся ступени.
  Кондор тем временем прыгнул через прикрывающие механизм эскалатора щиты, разделявшие две встречные лестницы. Он хотел ухватиться за резиновый движущийся поручень, но промахнулся и тяжело рухнул на ступени. Потеряв при падении бейсболку и очки, он покатился вниз. Край ступени врезался ему в плечо, заставив вскрикнуть от боли.
  Револьвер с укороченным стволом выпал у него из руки. Продолжая сползать вниз, Кондор столкнулся с женщиной в бронежилете, которая, хватая ртом воздух, пыталась подняться, снова опрокинул ее и заскользил дальше, ногами в сторону глотающей ступени гребенки. Наконец ему удалось остановиться. Пошатываясь, он поднялся и бросил взгляд вверх, туда, где над обрезом эскалатора виднелся кусочек вечернего неба с уже появившейся на нем луной. Свистнув рядом с головой Кондора, пуля лязгнула о металл. Прогремел еще один выстрел Фэй, которая бежала вниз по ступеням движущейся наверх эскалаторной ленты. Женщина, похожая на уроженку Среднего Запада, рывком села и, выхватив пистолет, направила его ствол прямо Кондору в лицо. В этот момент прилетевшая откуда-то сверху, из темноты пуля ударила ее в затылок. Брызнула кровь, женщину бросило вперед. Бронежилет спружинил, и женщина, снова оказавшись в сидячем положении, поехала дальше вниз по эскалатору, безвольно уронив руки вдоль тела. Кровь темным потоком стекала по волосам.
  Тут же в ее тело угодила еще одна пуля, предназначавшаяся Кондору, – она попала в спину трупа, прикрытую бронежилетом.
  Кондор поднял пистолет, выпавший из руки женщины, и снова выстрелил в сторону верхней площадки, а затем побежал вниз по ступенькам. Женщина с простреленной головой, увлекаемая движением механической лестницы, неспешно последовала за ним.
  На эскалаторе перед Кондором лежал чернокожий мужчина в коричневом пальто, пропитавшемся кровью на простреленном левом плече. Левое ухо мужчины было в грязи. Когда Кондор перешагивал через него, он попытался нанести ему удар ногой, но промахнулся. Кондор с силой наступил ему на лицо. Тело мужчины обмякло.
  Кондор выбежал на площадку перед турникетами. Секунды спустя эскалатор доставил туда же бесчувственное тело его чернокожего противника.
  – Я тебя прикрою! – крикнул Кондор, обращаясь к Фэй, и дважды выстрелил из «глока», принадлежавшего убитой женщине-агенту.
  Фэй вспрыгнула на балюстраду, разделявшую встречные эскалаторы. На ней через равные промежутки располагались выпуклости размером с кулак – они предназначались для того, чтобы предотвратить попытки подростков прокатиться вниз по гладкой металлической поверхности. Именно такую попытку и предприняла Фэй. Она ей удалась, хотя и не без труда, и через несколько секунд она уже стояла рядом с Кондором.
  Оба бросились вперед.
  Фэй перепрыгнула через оранжевый турникет и, волчком развернувшись на месте, стала прикрывать отход Кондора. Как раз в этот момент эскалатор доставил к турникетам убитую женщину-агента. Тело ее столкнулось с лежавшим на нижней площадке чернокожим мужчиной, остававшимся без сознания.
  – Быстрее! – крикнула Кондору Фэй.
  Он не стал прыгать через турникет, а выскочил на платформу через воротца аварийного выхода.
  – Давай! – выкрикнула Фэй, пятясь с оружием наготове к эскалатору, ведущему на подземную платформу.
  Кондор, спотыкаясь, спустился по ленте эскалатора вниз и, добежав до центра платформы, занял позицию.
  – Теперь ты! – крикнул он.
  Фэй тоже бросилась вниз по ступенькам. На бегу она взглянула на светящееся табло – поезд должен был прибыть через пять минут, а еще через три минуты – тот, что следовал в противоположном направлении.
  Кондор и Фэй остановились на платформе на некотором расстоянии друг от друга – в противном случае они представляли бы слишком легкую цель. Оба продолжали держать оружие наготове.
  – Их еще по меньшей мере четверо, – сказала Фэй. – А может, они решили прекратить преследование?
  – Вряд ли, – ответил Кондор. – Ты бы так не сделала.
  До прихода поезда, судя по показаниям табло, оставалось еще четыре минуты.
  Две тени перемахнули через оранжевые дверцы турникетов. Фэй выстрелила раньше Кондора. Затем они с ним быстро сменили позицию.
  В воздухе мелькнули два предмета, похожих на камни. Описав кривые, они упали на красные плитки неподалеку от того места, где находились Кондор и Фэй. Фэй, сделав бросок вперед, спряталась за массивной металлической стойкой перил эскалатора, Кондор, мгновенно отпрянув, укрылся за толстой бетонной колонной. Оба повернулись спиной к гранатам, закрыли глаза, зажали ладонями уши и приоткрыли рты.
  Блеснули две ослепительные вспышки, два мощных взрыва слились в один. Платформу заволокло едким дымом.
  Фэй с трудом открыла глаза. Уши все же заложило, и она встряхнула головой, чтобы вернуть себе возможность слышать. В ноздри ударил кислый запах сгоревшей врзывчатки.
  Она увидела, как Кондор, выглянув из-за колонны, поднял оружие и дважды выстрелил вверх, в сторону верхней площадки эскалатора, ведущего на подземный уровень. Затем он снова нырнул за бетонную колонну, а на ее поверхности расцвели два пылевых цветка от попадания пуль – по Кондору вели ответный огонь.
  До них донесся дробный топот чьих-то ног по ступеням эскалатора.
  В поле зрения Фэй появился первый из преследователей – мужчина бежал по платформе, держа в вытянутой руке пистолет, и стрелял прямо на бегу в ту сторону, где находился Кондор, не давая ему выглянуть и выстрелить в ответ, сокращая дистанцию…
  Второй нападавший, молодой парень, все еще находясь на эскалаторе, наклонился над перилами и тоже целился в сторону колонны, за которой прятался Кондор…
  Привстав, Фэй ухватила парня за отвороты пальто и резко дернула книзу. Перелетев через перила эскалатора, он вместе с Фэй рухнул на кафель платформы.
  Не давай ему направить на тебя ствол пистолета! Он точно так же пытается помешать тебе выстрелить в него, схватив тебя за запястье.
  Фэй нанесла навалившемуся на нее сверху мужчине резкий удар коленом. Он задохнулся и перекатился на бок. Руки их сплелись, словно они исполняли какой-то сложный, похожий на джиттербаг танец. Мужчина, продолжая удерживать Фэй, рывком встал. Одновременно поднялась на ноги и Фэй. Скручивая корпус, она бросила противника через бедро, но при этом и сама не смогла сохранить равновесие. В результате оба, перевалившись через край платформы, упали на пути.
  Контактный рельс! Контактный рельс! Где этот чертов контактный рельс?
  Противники, не выпуская друг друга, пытались подняться.
  Что это за шум?
  Поджав под себя ноги, Фэй резко выпрямила их, нанеся противнику резкий пинок в живот. Отлетев назад, он споткнулся о рельс – обычный, а не контактный – и ударился головой и плечами о бетонный край платформы.
  Фэй вскочила на ноги и прижалась к стене туннеля. Ее противник, придя в себя, навел на нее пистолет.
  Поезд врезался в мужчину с пистолетом, смял его, словно картонную куклу, и поволок тело по рельсам. Заскрежетали тормоза, на тело гигантской серебристой змеи брызнули струи крови.
  Фэй, стараясь избежать соприкосновения с поездом, вжалась в бетонную стену туннеля, вытянув руки в стороны. «Словно распятая», – подумала она.
  Перед ее глазами замелькали окна вагонов, она вдохнула едкий запах тормозных колодок, трущихся о стальные колесные диски. Ей показалось, что ее ноздри уловили запах крови.
  «ДВЕРИ ОТКРЫВАЮТСЯ!»
  Над головой Фэй в прозрачном пластике вагонного окна возникло пулевое отверстие, потом еще два.
  «ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!»
  Фэй еще сильнее прижалась к стене. Поезд, не задев ее, умчался. Посмотрев ему вслед, она увидела красные хвостовые огни последнего вагона, уносящегося в туннель.
  Она перевела взгляд на платформу и увидела еще одного нападавшего, который продолжал подбираться к колонне, явно намереваясь покончить с Кондором.
  Подняв пистолет, Фэй нажала на спусковой крючок. Пуля попала точно в голову, убив незнакомца наповал.
  Кондор вынырнул из-за колонны в тот самый момент, когда Фэй, отжавшись на руках, выбралась с путей обратно на платформу.
  – Четверо готовы, – тяжело дыша, сказала она, обращаясь к Кондору.
  Звякнул колокольчик лифта для инвалидов. Шахты таких лифтов напрямую соединяют тротуары на улице с платформами метро. Их кабины с металлическими стенками достаточно просторны, чтобы одновременно вместить четверых человек на креслах-каталках. Стены кабин отполированы до зеркального блеска.
  – Давай, я прикрою, – сказала Фэй и направила оружие в сторону главного входа.
  Оранжевые двери лифта раскрылись.
  Кондор бросился вперед – лифт мог стать для них обоих спасением.
  Медленный танец. Фэй боком двинулась в том же направлении, продолжая держать опасную зону под прицелом.
  Быстро посмотрев налево, она увидела, что Кондор уже совсем рядом с лифтом, и снова вперила взгляд туда, откуда мог появиться противник.
  Кондор шагнул одной ногой в лифт, не давая дверям закрыться.
  И в этот момент на него словно обрушился потолок. Неизвестный, высокий, худощавый, ловкий, словно обезьяна, мужчина, который, по всей видимости, каким-то невероятным образом висел под потолком кабины, прыгнул сверху на пожилого человека в темно-бордовой куртке, сжимавшего в руке оружие.
  Фэй волчком крутнулась на месте и бросилась на помощь.
  Человек-обезьяна толкнул Кондора на Фэй и таким образом сбил ее с ног. Затем, продолжая удерживать Кондора за одежду, незнакомец ловким броском из арсенала айкидо швырнул его на красный кафель, одновременно умудрившись выбить из его руки «глок». В следующее мгновение он нанес молниеносный удар ногой по руке Фэй, и ее оружие с лязгом отлетело на платформу. Однако для этого удара ему все же потребовалось какое-то время. Еще несколько мгновений ушло у незнакомца на то, чтобы восстановить равновесие перед следующим атакующим действием.
  Толкая перед собой воздушную пробку, на станцию с шумом влетел поезд, следующий в противоположном направлении.
  Фэй сделала ложный выпад ногой. Человек-обезьяна понял, что это финт и, не обратив на него внимания, нанес длинный прямой удар рукой в корпус, который должен был на время лишить Фэй способности дышать. Однако она успела уйти с линии атаки и ответила комбинацией из трех ударов руками, завершив ее сильным пинком.
  «ДВЕРИ ОТКРЫВАЮТСЯ!»
  Нога Фэй зависла в воздухе – противник сумел перехватить удар и приемом дзюдо или айкидо вывел ее из равновесия, стараясь сделать так, чтобы при падении она ударилась головой о платформу. Фэй успела сгруппироваться, упала упруго, словно мячик, и тут же снова вскочила на ноги. Не останавливаясь ни на секунду, она захватила руку противника и попыталась провести бросок через спину, но человек-обезьяна понял ее намерение и успел перенести вес тела назад, усадив ее на пятую точку. Тогда она внезапно выпустила его руку. Противник, потеряв равновесие, неловко попятился в сторону стоявшего позади него поезда. В свете, лившемся из окон вагонов, Фэй успела рассмотреть его густые светлые волосы и неопрятную козлиную бородку – перед операцией парни из спецназа не бреются – и вспомнила, что уже видела его, одетого в синюю нейлоновую куртку, у дома Кондора – он тогда заявил, что его группа быстрого реагирования прибыла по вызову в соответствии с инструкцией.
  БАХ!
  Стрелял Кондор, все еще распростертый на кафеле платформы.
  БАХ!
  Тяжелая пуля сорок пятого калибра, выпущенная из «кольта», угодив в бронежилет человека-обезьяны, отбросила его внутрь вагона через открытую дверь.
  «ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ!»
  БАХ! Кондор выпустил третью пулю, когда двери вагона уже захлопнулись.
  Платформа задрожала, поезд, сорвавшись с места, умчался.
  Кондор и Фэй остались лежать на платформе.
  Первой встала на ноги Фэй. Она подняла выбитый у нее из рук пистолет, посмотрела в сторону верхней платформы – очевидной угрозы оттуда не исходило – и, подойдя к Кондору, помогла ему подняться.
  – Надеюсь, твой последний выстрел проделал ему вторую дырку в заднице, – сказала она.
  – Лифт, – тяжело дыша, с трудом произнес Кондор.
  Она нажала на кнопку. Оранжевые двери разъехались в стороны.
  – Бывают моменты, когда единственное, что ты можешь, – это выбирать, где именно тебя загонят в ловушку.
  Фэй помогла Кондору войти в лифт и нажала на кнопку с надписью «Улица».
  Кабина с жужжанием двинулась вверх.
  – По крайней мере еще один должен дежурить у выхода с эскалатора, – сказала Фэй, чувствуя, как сердце колотится в груди от возбуждения и усталости.
  – Думаешь, они не вызвали подкрепление? – спросил Кондор.
  – Чье подкрепление? – едва слышно пробормотала Фэй.
  Лифт остановился. Фэй заняла позицию справа от дверей, Кондор – слева.
  …В этот прохладный вечер у двадцатичетырехлетних Хизер и Маркуса, жителей Вашингтона, федеральный округ Колумбия, было второе свидание. Они катались на велосипедах и ненадолго остановились отдохнуть около метро. Когда оранжевые двери лифта для инвалидов, ведущего на станцию, открылись, они не сразу поняли, что происходит. Перед ними предстали две весьма странные личности. Одной из них оказался мужчина с седыми волосами, странной на вид темной кожей лица и большим животом, туго обтянутым бордовой нейлоновой курткой. Он чем-то напомнил Хизер главного героя фильма ужасов, который она недавно посмотрела. Следом за ним из лифта возникла молодая женщина, немного похожая на старшую сестру Хизер. Женщина первым делом устремила взгляд на бородатого молодого человека, стоявшего футах в пятидесяти от входа на эскалатор. Он смотрел вниз, на платформу, и явно не замечал, что за ним наблюдают.
  Затем женщина подошла прямо к Хизер и Маркусу, и они вдруг увидели у нее в руке пистолет, очень похожий на настоящий.
  – Значит, так, – сказала она, и молодые люди почему-то сразу поняли, что женщина не шутит. – Сейчас вы отдадите нам свои велосипеды. Потом возьметесь за руки, а свободные руки будете держать так, чтобы их было хорошо видно. И пойдете вон туда.
  Женщина кивком указала направление, противоположное тому, в котором находился вход на станцию метро.
  – Но пойдете вы шагом. Не вздумайте бежать! – предупредила женщина. – Не кричите, не пытайтесь воспользоваться сотовыми телефонами. Просто держитесь за руки и шагайте туда, куда я сказала.
  Свое второе свидание Хизер и Маркус запомнили на всю жизнь.
  Фэй вскочила на велосипед, Кондор взгромоздился на другой.
  Она осторожно оглянулась в сторону входа на эскалатор.
  Бородатый молодой человек в плаще, вероятно, почувствовал ее взгляд и встретился с ней глазами.
  – Поехали! – крикнула Фэй, искренне надеясь, что агент, заметивший их, не станет стрелять на улице, где все еще было достаточно людно.
  Она принялась изо всех сил крутить педали. Оглянувшись назад, Фэй увидела силуэт Кондора, который старался не отстать от нее.
  Впереди появился идущий навстречу автобус. Обернувшись еще раз, Фэй заметила, как позади них из-за угла вывернулся темного цвета седан.
  Фары машины ярко вспыхнули, выхватив из темноты двух велосипедистов. Двигатель взревел.
  Автобус был уже в четырех машинах от Кондора и Фэй. Секунда – и дистанция сократилась до трех автомобилей.
  – Кондор! – крикнула Фэй.
  Она резко вывернула руль велосипеда влево и пересекла встречную полосу прямо перед носом автобуса, затем выскочила на тротуар, обогнув припаркованный у бордюра автомобиль, развернулась и, изо всех сил давя на педали, помчалась в обратном направлении. Кондор, развернувшись, тоже пристроился автобусу в хвост. Седан с разгона пролетел мимо него. Вспыхнули красные стоп-сигналы. Взвизгнув тормозами, седан заложил крутой разворот, едва не столкнувшись со встречной машиной, и полетел следом за велосипедистами.
  Рядом с метро мигали проблесковыми маячками машины полиции, «Скорой помощи» и пожарной службы. Фэй резко свернула в какой-то узкий проулок. Под колесами велосипеда захрустел гравий. Она слышала, как едва поспевавший за ней Кондор выругался. Позади раздался рев мотора, проулок пронзил яркий свет фар – седан явно не собирался отставать.
  Двое велосипедистов вылетели на поперечную улицу, свернули налево, в полуквартале сделали еще один левый поворот и нырнули в другой проулок, идущий в обратном направлении. Двигатель седана продолжал реветь где-то неподалеку позади них.
  Вот то, что нужно! Справа – открытая дверь, сквозь которую на улицу льется яркий свет.
  Стоящий в дверном проеме человек, похожий на латиноамериканца, при виде несущихся прямо на него велосипедистов, выпучил глаза и разинул рот. Отбросив в сторону черные пластиковые мешки с мусором, он торопливо прыгнул в сторону. Велосипедисты влетели прямо в дверь, над которой горела вывеска: «С лапшой в нирвану».
  «Вашингтон пост» как-то назвала это заведение «кулинарным открытием XXI века». В его меню фигурировали достаточно известные и довольно простые блюда – гороховый соус, пад-тай, лазанья, ло-мейн, макароны с сыром, толстая лапша удон плюс ежедневные дежурные комплексы. Но готовил их, судя по всему, кулинарный гений. Ресторанные критики так и не смогли выяснить, кто именно являлся владельцем этого небольшого ресторана, неожиданно ставшего модным.
  Пригибая голову, Фэй въехала на сияющую металлическими поверхностями кухню и резко затормозила. Резавший что-то у одного из столов поваренок испуганно шарахнулся в сторону. Рыжая официантка уронила поднос, на котором стояли чашки с исходящей паром желтой яичной лапшой.
  Фэй снова нажала на педали.
  БАЦ!
  Переднее колесо ее велосипеда распахнуло двери в обеденный зал. Там рядами стояли столики, накрытые белыми скатертями, а на стенах висели плоские плазменные панели. Глядя на них, посетители могли посмотреть давнишние, но по-прежнему любимые телесериалы и старые фильмы вроде «Бегущего по лезвию бритвы» и «Касабланки».
  Официант отскочил, стараясь избежать столкновения с Фэй, и рухнул на стол, за которым мирно сидели мужчина и женщина – оба они недавно развелись со своими прежними супругами и теперь, обретя официальный статус свободных людей, наслаждались свиданием. Послышался звон разбитых тарелок, крики людей, обожженных горячим чаем.
  Фэй услышала, как позади нее в ресторанный зал вломился на велосипеде Кондор.
  Официант и какой-то посетитель попытались схватить явно обезумевшую велосипедистку.
  – Полиция! Оставайтесь на местах! – громовым голосом выкрикнула Фэй и швырнула в них сотовым телефоном, который был снабжен системой джи-пи-эс и потому давал возможность в любой момент установить ее местонахождение. – Откройте мне чертову дверь, быстро!
  Эффект неожиданности сработал в полной мере. Какая-то женщина в белой блузке и черной кожаной юбке распахнула перед ней входную дверь. Миновав ее, Фэй затормозила и оглянулась.
  Сзади послышался шум опрокидываемых столов, кто-то завопил: «Не трогайте его, он больной!» Затем в дверях возник по-прежнему сидящий верхом на велосипеде Кондор и на ходу крикнул Фэй:
  – Один гонится за нами бегом!
  Они отъехали от ресторана на два квартала, сделали несколько зигзагов и оказались в пустынном переулке. Оба остановились. Измученный Кондор, сгорбившись, с полминуты молча пытался восстановить дыхание, затем ободряющим жестом помахал Фэй рукой.
  Она увидела сломанную калитку в деревянном заборе, доходившем ей до плеча. Соскочив с седла, Фэй нырнула во двор.
  Это был обычный задний дворик обычного американского дома. Дом был построен в пятидесятых годах XX века и считался тогда подходящим жильем для представителя среднего класса. Сейчас, добрых шестьдесят лет спустя, он один, вероятно, стоил больше, чем было заплачено за весь квартал из таких же домов сразу после того, как его возвели. Над задней дверью висел небольшой прожектор. Он был включен, и свет от него падал во двор и – частично – в комнаты на первом из двух этажей. Внутри здания свет не горел. Все говорило о том, что дома никого нет.
  Фэй положила велосипед на газон и помогла протиснуться в калитку Кондору, который тут же улегся на траву.
  Только теперь до нее дошло, что она до сих пор носит на спине рюкзак. Сбросив его, Фэй посмотрела на человека в бордовой нейлоновой куртке, лежащего у ее ног. Рядом с ним она увидела сопло дождевальной установки. Свинтив с него колпачок, Фэй нашла кран и открыла вентиль. Сопло тут же начало извергать из себя струйки холодной воды. Склонившись над ним, Фэй долго и жадно пила, потом умылась и плеснула водой на лицо Кондору.
  Он никак не отреагировал. Тогда Фэй направила струю воды прямо ему в лицо.
  – Вставай! – сказала она. – Тебе еще рано умирать!
  Захлебнувшись, Кондор закашлялся и принял сидячее положение.
  Фэй повернула сопло дождевальной установки в сторону.
  – Я слишком стар для всего этого дерьма, – сказал Кондор.
  – Никого не волнует, сколько тебе лет.
  Они с трудом различали друг друга в бледных отсветах уличных вывесок.
  – У меня еще много тонального крема на лице? – спросил Кондор.
  – Трудно сказать. Но выглядишь ты отвратительно.
  – Смой все.
  Фэй выполнила просьбу Кондора, вымыв ему сначала лицо, потом руки.
  Когда она закончила, Кондор лег на живот и, упираясь в землю ладонями, с трудом поднялся на ноги.
  Потом он склонился над соплом дождевальной установки и, как и Фэй, долго пил.
  Наконец Фэй завернула кран.
  Кондор снял бордовую нейлоновую куртку, отстегнул имитировавшую живот детскую переноску. Из нее он извлек свернутую в комок кожаную куртку – сухую, в отличие от его черных джинсов и голубой рубашки. Пистолет сорок пятого калибра он оставил в кобуре на правом боку, патронташ с запасной обоймой – на левом.
  Потом он взглянул на Фэй.
  – Кого мы только что убили? – шепотом спросила она.
  – А кто пытается убить нас? – вопросом на вопрос ответил Кондор.
  – Сейчас? Мне кажется, все, – сказала Фэй.
  Глава 15
  «…как я всегда делаю».
  Уоррен Зивон. «Юристы, оружие и деньги»
  Ты сидишь на заднем сиденье такси.
  В салоне машины пахнет пережаренным кофе, моющим средством с сосновым ароматом и потом – твоим потом.
  Прохладный ветерок из приоткрытого окна водителя остужает твое разгоряченное лицо.
  Посмотри через опущенное боковое стекло на улицу.
  Перед тобой типичные сюрреалистические картинки ночного города. Тротуары. Магазины. Любители выпивки, толпы которых торопятся в бары, в эти светящиеся неоном храмы алкоголиков.
  Кондор и Фэй, спотыкаясь, добрели по переулкам до пересечения Седьмой и Одиннадцатой улиц. Там Фэй остановила такси. Кондор наврал водителю, рассказывая, куда именно им нужно попасть. Водитель наврал ему и Фэй, рассказывая, как именно лучше и короче всего проехать по указанному адресу. И повез их через Джорджтаун, через скопища бутиков, баров и ресторанов, сетевых магазинов, торгующих одеждой по договорам франшизы. В этом районе, казалось, стоял густой запах денег. Любой из домов в Джорджтауне стоил миллионы. В районе еще можно было встретить седых местных жителей, которые помнили восхождение на президентский престол Джона Кеннеди, но подлинными хозяевами местных улиц были уже не они, а владельцы франшиз, чьи фабрики находились в Гонконге или Ханое.
  Таксист включил приемник, и салон машины наполнила музыка – громкая и явно не американского происхождения.
  Кондор внимательно смотрел в окно и в какой-то момент заметил его, стоящего в толпе с красным цветком в руке.
  – Человек с розой, – прошептал Кондор.
  – Что? – переспросила Фэй, то и дело переводя взгляд с одного бокового зеркала на другое, затем на зеркало заднего вида, после чего снова зорко оглядывая запрудившую тротуары толпу.
  – Тогда президентом был Джимми Картер. Здесь, в Джорджтауне, было полно иранцев, которые бродили в ресторанах от столика к столику и продавали розы по доллару за штуку. Они были шпионами, сотрудниками САВАК, иранского Министерства государственной безопасности, и работали на шаха. Эти люди занимались тем, что следили за диссидентами и ссыльными и попутно вербовали себе помощников.
  – Это было до меня, – сказала Фэй. – Мое детство пришлось на эпоху президентства Рейгана.
  – И кто же люди с розами сейчас?
  – Это ты мне скажи.
  Такси покатило по погруженным в темноту жилым кварталам, и вскоре Кондор и Фэй проехали мимо нужного им места, внимательно глядя по сторонам. Они искали припаркованные у обочины фургоны без окон или с тонированными стеклами, силуэты людей, притаившихся в кустах, небрежно прогуливающихся по окрестностям крепких парней, спрятавшихся на крышах снайперов.
  Когда они отъехали на два квартала, Кондор попросил таксиста остановиться на перекрестке.
  – Вы уверены, что вам нужно именно сюда? – поинтересовался водитель.
  – Уверен, – ответил ему пожилой мужчина в черной кожаной куртке и добавил, указывая на Фэй: – Она выросла в этих местах.
  Женщина, которая по возрасту вполне могла быть его дочерью, расплатилась, прекрасно зная, как и сам таксист, что поездка не стоила той суммы, которую показывал счетчик. Водитель помедлил немного – ровно столько, сколько было нужно, чтобы понять, что сдачи с него не требуют, и укатил, довольный тем, что ему удалось еще и сорвать хорошие чаевые.
  Кондор и Фэй посмотрели вслед машине, исчезающей в темноте. Затем Фэй продела руки в лямки рюкзака. Оба шагнули в тень, выйдя из конуса света от стоявшего на углу фонаря.
  Фэй вгляделась во мглу и спросила:
  – Ты уверен, что мы действуем правильно?
  – А мне ничего другого не осталось, – ответил Кондор. – И не задавай мне больше никаких вопросов. Или предложи что-нибудь получше – если есть что предложить. Причем побыстрее. Я еле на ногах стою. Кажется, сейчас упаду и подохну.
  – Рановато тебе еще умирать, – сказала Фэй. – По крайней мере мне так кажется.
  Она послушно последовала за Кондором туда, где ему никогда раньше не приходилось бывать, хотя место, куда они направлялись, нередко всплывало в его сознании в виде дежавю.
  – Мне кажется, здесь многое изменилось, – прошептал он в темноте.
  – Сконцентрируйся на том, что происходит здесь и сейчас, – сказала Фэй, и Кондор услышал в ее голосе нотки беспокойства.
  Воздух пах мокрой листвой, трава и тротуары были влажными от прошедшего прошлой ночью дождя. Ветви деревьев сплетались над головами Кондора и Фэй в некое подобие узорчатого потолка.
  До них донесся звук работающего где-то рядом телевизора. Кто-то явно листал каналы с помощью дистанционного пульта: взрывы смеха в студии, где шло очередное шоу, тут же сменялись воем полицейских сирен из какого-то детективного сериала, а затем диалогом героев научно-фантастического фильма.
  Навстречу им по улице шла женщина в желтом дождевике с семенящей за ней на поводке маленькой собачкой. Оборачиваясь, женщина то и дело подбадривала животное: «Давай, ты можешь, я точно знаю, что можешь. Вот умница».
  Из дома неподалеку вышел гладко выбритый мужчина, на ходу застегивая молнию кожаной куртки – коричневой, а не черной, в отличие от той, что была на Кондоре. Фэй и Кондор замедлили шаги, но мужчина их даже не заметил и, усевшись в машину, уехал куда-то в темноту, мелькнув на повороте красными стоп-сигналами.
  – Ты уверен, что это правильный адрес? – спросила Фэй, когда они остановились перед стеклянной дверью, ведущей в вестибюль семиэтажного многоквартирного дома, который, судя по всему, был построен еще во времена корейской войны. С улицы было видно, что в вестибюле никого нет, как и на площадке у лифтов.
  Кондор указал на табличку, прикрепленную рядом с цифрой 513 и кнопкой звонка. На ней было написано: «М. Мардиджиан».
  На всякий случай Фэй потянула за ручку стеклянной входной двери. Дверь оказалась заперта.
  Она постучала пальцем по табличке с именем жильца 513-й квартиры.
  – Если мы позвоним и нас не захотят принять, мы окажемся в настоящей заднице, – сказала Фэй.
  Они с Кондором оглянулись, но позади никого не было.
  – Мы не можем торчать тут у всех на виду и дожидаться, пока нам представится возможность проникнуть внутрь, – заметила Фэй.
  Кондор нажал большими пальцами сразу на несколько кнопок квартир, находящихся на седьмом этаже.
  Раздалось жужжание, затем электрический замок на входной двери лязгнул.
  – Кто там? – раздался в динамике недовольный мужской голос.
  Фэй распахнула стеклянную дверь и сказала в динамик:
  – Спасибо. Извините, мне показалось, что я потеряла ключи, но я их уже нашла.
  Они с Кондором проскользнули в вестибюль.
  – Мне кажется, люди сейчас уже знают все шпионские трюки, – пробормотала Фэй.
  – Если бы это было так, мы бы с тобой до сих пор торчали на улице.
  Стальные двери лифта разошлись в стороны. Кондор заколебался, и его неуверенность тут же передалась его спутнице.
  – Ладно, поехали, – сказала она, немного помедлив. – У нас все равно только одна дорога – наверх.
  Они вошли в кабину. Кондор нажал на кнопку пятого этажа.
  Двери закрылись, лифт тронулся.
  Это должно сработать. Ты можешь сделать так, чтобы это сработало. Никто не пострадает, все будет хорошо.
  Фэй смотрела на Кондора со скептическим выражением на лице.
  Кабина лифта остановилась, блестящие двери открылись.
  Перед ними предстал оклеенный зелеными обоями коридор и черные двери с медными номерами квартир над дверными глазками. Пол коридора был застелен темно-зеленым ковром, который, судя по потертостям, давно пора было заменить.
  Вот и квартира 513. На двери ни таблички с фамилией жильца, ни каких-либо украшений – ничего такого, что выделяло бы квартиру среди остальных. Только номер и пластиковый кружок глазка.
  – Постарайся выглядеть как обыкновенная женщина, – шепнул Кондор на ухо Фэй.
  Затем он поднял руку и постучал в дверь.
  Глава 16
  «Выживать – обязанность солдата…»
  Из устава морской пехоты США
  Откройте нам.
  Глядя, как дверь открывается наружу, в сторону коридора, Фэй изобразила на лице улыбку, хотя ждала чего угодно и к чему угодно была готова – бежать, стрелять…
  Впустите нас!
  Однако женщина, открывшая дверь, стояла в дверном проеме, загораживая вход.
  М. Мардиджиан.
  Слегка седеющая блондинка, на вид моложе своих пятидесяти трех лет. Волосы у нее длиннее, чем у большинства живущих в Вашингтоне женщин, – они опускаются ниже лопаток. Она выглядит именно так, как должен выглядеть человек, регулярно занимающийся йогой и даже преподающий ее по два-три часа в день начинающим, – движения у нее медленные, текучие, однако во всем крепко сбитом, плотном теле чувствуется сила. Приятное лицо прямоугольной формы, ресницы и губы не накрашены. Вот только глаза, похоже, посажены чересчур широко.
  – Ну надо же. Никогда не знаешь, кто постучится в твою дверь, – холодно, без тени улыбки сказала женщина.
  Фэй почувствовала легкое беспокойство. У нее возникло ощущение, будто остальные жильцы прильнули к дверным глазкам, рассматривая их с Кондором.
  ВПУСТИ НАС!
  Женщина окинула Фэй внимательным взглядом, затем так же тщательно осмотрела с головы до ног Кондора.
  – Вы что же, с дочерью сюда пожаловали? – спросила она, слегка приподняв одну бровь.
  – Нам не настолько повезло, – ответил Кондор.
  – Кому это нам?
  Фэй достала один из трех имевшихся у нее документов.
  – Департамент внутренней безопасности. Давайте войдем внутрь, мисс Мардиджиан. У вас нет никаких проблем, так что не беспокойтесь.
  – Раз вы здесь, значит, это не совсем так.
  – Я могу называть вас Мерль? – спросил Кондор у женщины, загораживающей вход.
  Она бросила на него еще один долгий, изучающий взгляд, после чего сказала:
  – На работе про вас поговаривают, что вы какой-то шпион или вроде того.
  Надо просто сбить ее с ног и ворваться в квартиру. Десять, девять, восемь…
  Женщина сделала шаг назад, давая Кондору возможность пройти. Следом скользнула Фэй и закрыла дверь. Она оторвала от хозяйки квартиры взгляд всего на мгновение – чтобы закрыть задвижку и накинуть изнутри цепочку.
  – Мне почему-то кажется, что я не нахожусь в безопасности, – сказала Мерль чуть хрипловатым голосом.
  – Извините, – отозвался Кондор, – но так оно и есть.
  – Благодаря вам?
  – Скорее по моей вине. В личном плане я виноват перед вами.
  – Так это все имеет личный подтекст? – уточнила женщина, глядя на Фэй. – Ну и что же вы от меня хотите?
  «Мы уже получили то, что хотим, потому что мы находимся здесь, – подумала Фэй. – Главное, чтобы мы продолжали контролировать ситуацию».
  – Окажите мне любезность, мисс Мардиджиан. Сядьте, пожалуйста, на диван, – попросил Кондор.
  Хозяйка квартиры была одета в золотистый пуловер и темно-синие джинсы. Бесшумно ступая по полу босыми ногами, она прошла к черному кожаному дивану и села. Фэй заметила, как она усилием воли заставила себя расслабиться и откинулась на спинку дивана, делая вид, что ничего особенного не происходит.
  – Спасибо. Так могу я называть вас Мерль? – повторил Кондор свой вопрос.
  – У вас достаточно полномочий для того, чтобы делать все, что вам угодно, независимо от того, возражаю я или нет.
  Кондор сел на один из двух имевшихся в комнате вращающихся стульев, который стоял у стеклянного кофейного столика напротив дивана.
  «Хорошо», – подумала Фэй. Так Кондор был ближе всех к выходу. В случае, если Мерль предпримет попытку бежать и бросится к двери, он сумеет перехватить ее прежде, чем она справится с задвижкой и цепочкой.
  – Кон… Вин побудет с вами, пока я буду выполнять обычную процедуру. Мне нужно быстро осмотреть вашу квартиру. Чтобы мы могли быть уверены, что здесь никого больше нет и что мы в безопасности.
  Пройдя на кухню, Фэй быстро окинула ее взглядом. Никаких ножей, находящихся в пределах досягаемости, не было видно. На стене висел обычный стационарный телефон.
  За окнами квартиры на пятом этаже царила темнота. «Господи, – подумала Фэй, – ведь сейчас только десять часов вечера». Оказалось, что в квартире женщины по имени Мерль имеется балкон, достаточно большой, чтобы на него можно было выйти. И с которого можно было прыгнуть. При необходимости группа ликвидаторов могла проникнуть на балкон с крыши и уничтожить всех находящихся в квартире огнем из автоматов прямо через балконное стекло.
  Фэй прошла в спальню, услышав, как Кондор спросил Мерль:
  – Что вы знаете обо мне?
  Войдя в соседнюю комнату, Фэй оставила выкрашенную белой краской дверь открытой и потому услышала ответ:
  – Явно недостаточно.
  Оказалось, что в спальне есть еще один балкон, также вполне пригодный для того, чтобы при желании совершить самоубийство, бросившись с него вниз. Из мебели в комнате имелась двуспальная кровать и два комода. В стенном платяном шкафу висела одежда, там же на полу выстроилась дюжина пар туфель.
  До Фэй продолжали доноситься голоса из гостиной.
  – Что вам от меня нужно? – спросила Мерль.
  – Это… довольно трудно объяснить, – ответил Кондор.
  Нижнее белье, колготки, свитера. Джинсы, трико для занятий йогой. Никакого оружия.
  – Думаю, вас бы такой ответ не устроил.
  – Давайте подождем, пока Фэй…
  – Так, значит, она босс? Кого из вас я должна в первую очередь слушать?
  На бюро в спальне стояли фотографии в рамках. Мать. Отец. Дом семейства среднего достатка где-то в пределах окружного шоссе. Мерль в возрасте приблизительно тридцати лет, молодая и цветущая, спускается по ступенькам здания Конгресса на Капитолийском холме. Сделанное на камеру сотового телефона фото, на котором она демонстрирует растяжку на занятиях по йоге, в то время как за ней наблюдают ее ученики.
  – Вы должны проявить благоразумие.
  – А кто здесь решает, что считать благоразумным? Вы?
  Ни свадебных фотографий, ни фото детей. Ни снимков мужчин, ни снимков женщин. Ни групповых фото, сделанных на какой-нибудь вечеринке в офисе. Фотографии племянников, внуков, детей каких-нибудь знакомых тоже отсутствуют. Над прикроватной тумбочкой висели открытки с изображениями площади в каком-то итальянском городе, театрального района в залитом вечерними огнями Лондоне, горгулий на соборе Нотр-Дам в Париже. На тумбочке стоял еще один стационарный телефон, рядом с ним заряжался сотовый.
  При виде парижской открытки Фэй почувствовала жжение там, где на ее теле остался шрам. Она была хорошо подготовленным агентом и потому не забыла взглянуть на обратную сторону открыток. Никаких штампов или памятных надписей. Было непонятно, бывала ли Мерль в Италии и Франции или просто купила открытки в каком-нибудь книжном магазине в Штатах.
  – Пожалуйста, верьте нам.
  – Господи, сколько раз я слышала это раньше.
  На прикроватной тумбочке Фэй увидела также две книги – «Великолепные руины» Джесса Уолтера и сочинение некоей Мейл Мэлой «Я хочу, чтобы это было и так, и этак». Внутри тумбочки оказались баночки с увлажняющим кремом и витамином Е и коробочки с лекарствами, в том числе со средством от головной боли.
  – Для вас не имеет никакого значения, верю я вам или нет.
  – Нет, имеет.
  Под кроватью Фэй обнаружила картонную коробку из магазина одежды. В ней оказались фотографии, письма, меню из кафе, которое давно перестало существовать. Закрыв коробку, Фэй запихнула ее обратно под кровать. Под подушками на кровати ничего не было.
  – Что у вас с лицом? Оно у вас как будто чем-то испачкано.
  – Это остатки грима. Я не хотел, чтобы меня узнали.
  – И как, сработало?
  – Как видите. Я все же добрался сюда.
  С другой стороны кровати, рядом с платяным шкафом, располагалась еще одна тумбочка, на которой стоял портативный компьютер. Фэй включила его и вошла в электронную почту хозяйки – там были только письма от руководителя школы йоги по поводу расписания занятий в какой-то студии, где Мерль, как видно, вела также воскресные семинары для продвинутых учеников. У хозяйки квартиры не было аккаунтов ни в «Фейсбуке», ни в других социальных сетях. Нажав на пусковую кнопку, Фэй подержала ее несколько секунд, пока монитор лэптопа не погас.
  – Кто вы такой сейчас?
  – А вот это уже лучше.
  В выдвижном ящике второй тумбочки оказались всякие мелочи, среди которых Фэй обнаружила небольшой пластиковый мешочек с четвертью чашки марихуаны.
  Фэй закрыла ящик.
  – Лучше? Что вы хотите этим сказать? У вас есть какой-то план?
  – Он появился всего час назад.
  Второй платяной шкаф показался Фэй выбивающимся из общей картины. Он был заполнен не до конца, между развешанными на крючках юбками, платьями, брюками и пиджаками легко можно было заметить интервалы. Внимание Фэй привлекли три пары вышедших из моды туфель на очень высоком каблуке – такую обувь женщины раньше надевали вместе с «маленьким черным платьем» на сомнительные вечеринки, которые могли закончиться где угодно.
  – Если я не была частью вашего плана, зачем вы за мной охотились?
  Фэй понимала, что она не в состоянии провести полноценный обыск квартиры, но полагала, что это и не понадобится. Глаза ее пробежались по корешкам стоящих на полках книг. Было ясно, что Мерль предпочитает беллетристику.
  – Боюсь, мне нечего вам предложить в качестве объяснения.
  Фэй положила сотовый телефон Мерль в карман своего черного плаща. Потом закрыла крышку портативного компьютера и взяла его с тумбочки. Затем прихватила той же рукой стационарный телефонный аппарат.
  Ванная, соединенная дверью с платяным шкафом. Душевая кабина. Свободной правой рукой Фэй открыла дверцу стенного шкафчика. Маникюрные ножницы – предмет, который может представлять смертельную опасность, но только в том случае, если противник знает, как именно им нужно действовать. Флаконы с шампунями и лосьонами. Полупустой флакон с пилюлями, в которых Фэй, помня визит в дом Кондора, узнала дженерик-антидепрессант.
  В ванной голоса Кондора и Мерль были едва слышны – слов разобрать было нельзя, только неясное бормотание.
  Фэй открыла шкафчик под раковиной. Туалетная бумага и прочие гигиенические принадлежности. На стенных полках лежали полотенца. На крючке с внутренней стороны двери ванной комнаты висел белый купальный халат.
  Фэй вернулась в гостиную. Заметив у нее в руках компьютер и телефон, Мерль осведомилась:
  – Ну как, вы нашли то, что хотели?
  Фэй молча положила свою ношу на стеклянный кофейный столик. Затем распахнула дверцы шкафов в гостиной и быстро окинула взглядом осеннюю и зимнюю одежду, сапоги, подушки и одеяла. После этого, открыв дверь рядом со шкафом, Фэй убедилась, что за ней находится еще одна небольшая ванная комната.
  Фэй сняла рюкзак, потом плащ, положила то и другое поверх телефона и компьютера не слишком гостеприимной хозяйки и тут же почувствовала, что Мерль смотрит на кобуру с пистолетом и патронташ у нее на поясе.
  Сев рядом с Кондором на второй вращающийся стул, Фэй сказала:
  – Вы должны понять наше положение.
  – Не хочу я ничего понимать. Я чувствую, что будет очень хорошо, если мне удастся хотя бы остаться в живых после вашего визита.
  – Вы можете добиться куда более впечатляющего результата, – сказал Кондор.
  «Пора брать разговор в свои руки», – подумала Фэй.
  – Я – федеральный агент, – заговорила она. – ЦРУ перевело меня в департамент внутренней безопасности. Кон… Вин – один из нас, хотя сейчас вам это знать не обязательно. Кто-то проник в нашу систему и очень серьезно подставил Вина, а теперь, похоже, хочет его убить. И меня тоже.
  – Вызовите подкрепление, потребуйте защиты. Мы все-таки живем в Америке.
  – Если мы кому-нибудь позвоним или отправим электронное сообщение, те, кто за нами охотится, тут же определят наше местонахождение. И неизвестно еще, кто придет за нами раньше. Да, это Америка, но кто-то гонит нас по улицам, словно дичь.
  – Вот как? А что будет, если я сейчас встану и просто выйду за дверь?
  – Простите, Мерль, но это невозможно, – сказала Фэй и вонзила в сидящую на диване женщину взгляд, похожий на лезвие кинжала.
  – О, – прошептала Мерль. – Ладно, я поняла. А почему вы называете его Коном?
  Если хочешь, чтобы тебе доверяли, научись доверять другим.
  – Дело в том, что его секретная кличка – Кондор.
  – Такие люди, как он, когда-нибудь кому-нибудь рассказывают о себе правду?
  – Он – да, – сказала Фэй. – Вот только…
  – Проблема в том, что я немного сумасшедший, – перебил ее Кондор. – Иногда на меня что-то находит. Я вижу призраков. Предполагается, что есть вещи, которые я не должен помнить. А я стараюсь восстановить их в памяти.
  – Что вы не должны помнить? – спросила Мерль.
  – Так, разное, – сказал Кондор.
  – Мне очень жаль, – заговорила Фэй, – но вам придется какое-то время побыть в нашей компании. Нам нужно место, где мы можем на время укрыться. Нам необходимо отдохнуть и подумать, что делать дальше. Мы в определенном смысле взяли вас в заложники – просто потому, что ваша квартира сейчас, похоже, единственное место, где нас не будут искать. Боюсь, нам придется побыть здесь какое-то время – до тех пор, пока мы не поймем, что можем уйти. Мы очень просим вас помочь нам. Не пытайтесь кому-либо звонить, отправлять письма по электронной почте или контактировать каким-либо иным образом.
  – Понимаю. Но ведь я могу какое-то время пожить в отеле и…
  – Мы не можем пойти на такой риск.
  – О каком риске вы говорите?
  – Я не хочу вам лгать. Видите ли… нам пришлось поучаствовать кое в каких стычках. Результатом стали несколько трупов.
  – Несколько трупов?
  – Мы этого не хотели, – пояснил Кондор. – Но бывают вещи, которых невозможно избежать.
  Мерль покачала головой.
  – Смерти. Стычки. А теперь вы хотите втянуть в свои дела меня, в результате чего я, совершенно посторонний человек, могу пострадать. Стать тем, что в военных сводках называется потери среди гражданского населения.
  – Нет, – возразила Фэй. – Никто не знает, что мы здесь. И никто не узнает о том, что вы предоставили нам временное убежище. А потом нам на выручку придут те, кого принято называть «хорошими парнями», и все закончится.
  – Ваши слова ничего не стоят. – На лице Мерль появилась страдальческая улыбка. – Было бы неплохо знать, что происходит.
  – Это невозможно, – сказала Фэй. – Мы сами не понимаем, что происходит. На данный момент нам известно только то, что мы находимся здесь, что будем защищать вас все то время, пока вы с нами, и что мы готовы отдать свою жизнь за то, чтобы вам не причинили вреда.
  – Серьезное обещание для первой встречи. – Моргнув, Мерль окинула взглядом обоих незваных гостей. – И это все, что вам нужно, – временное убежище?
  – Откровенно говоря, нам нужно все, что мы можем получить, – заявила Фэй.
  – Вот как.
  Мерль обвела взглядом стены квартиры, которую еще совсем недавно считала своим жилищем, и невольно вздрогнула. Фэй видела, что она старается принять обрушившуюся на нее новую реальность и как-то примириться с ней.
  – И что же мы теперь будем делать? – шепотом спросила Мерль.
  – Ничего особенного, – ответила Фэй. – Нам надо на время затаиться. Здесь мы в безопасности, но оба измотаны до предела.
  – Вы голодны? – Мерль нерешительно пожала плечами. – Знаете, я обычно покупаю огромные замороженные лазаньи, пеку их в духовке, режу на куски, а потом снова замораживаю и достаю из холодильника по мере необходимости… в моей обычной жизни.
  – Сейчас ваша жизнь на какое-то время перестала быть обычной и привычной. Но есть нам в самом деле хочется, – сказала Фэй.
  – Тогда давайте займемся решением этого вопроса, – предложила Мерль. – Могу я…
  Фэй утвердительно кивнула, дав понять, что хозяйка квартиры может встать с дивана, пойти на кухню, достать завернутую в фольгу смесь из теста, мясного фарша, помидоров и пасты и положить ее на разделочный столик…
  На всякий случай Фэй последовала за ней.
  Внезапно Мерль застыла на месте.
  – Господи! – прошептала она.
  «Вот оно, начинается», – подумала Фэй.
  – Вы ворвались ко мне в дом. У вас оружие, вы убили нескольких человек. А я просто…
  – Просто дышите глубже, и все пройдет, поверьте мне. Вы справитесь с этим, – подбодрила женщину Фэй.
  – Всю свою жизнь я постоянно слышу эти слова, – с горечью пробормотала хозяйка квартиры, и взгляд ее затуманился. – Ты справишься. Ты сможешь сделать это. Ты сможешь сделать то. И никто никогда не спрашивал, хочу ли я… Этот вопрос никогда ни у кого не возникал. Ты сильная, ты сможешь это сделать – и ничего больше.
  – Все хорошо, вы прекрасно справляетесь с ситуацией, – сказала Фэй, внутренне готовая к тому, что женщина отшвырнет завернутую в фольгу лазанью, бросится к двери и попытается позвать на помощь соседей.
  – Если все хорошо и я прекрасно справляюсь, то почему я здесь? – тихонько пробормотала Мерль чуть хрипловатым голосом.
  Кондор встал со стула, прошел на кухню и остановился в двух шагах позади нее. Он до сих пор так и не снял черную кожаную куртку.
  – Вы здесь из-за меня, – сказал он. – Поверьте, я вовсе не хотел, чтобы вы оказались в таком положении. Но вы – все, что у меня есть, мой единственный шанс.
  – Не надо было мне вчера ходить в кафе, – прошептала Мерль.
  – Никто никогда не знает, где начинается цепочка дел, которые нам не следовало бы делать. Каждый делает то, что должен, – заметил Кондор.
  «Я тоже здесь, – подумала Фэй. – И должна спасти этих двух практически незнакомых мне людей, да еще и умудриться уцелеть самой».
  – Есть еще остатки салата, – сказала Мерль.
  Микроволновка пискнула пять раз подряд. Ножки стульев заерзали по белым плиткам пола, зазвенели тарелки и вилки. Через пару минут все трое сидели за кухонным столом – Мерль рядом с плитой, Кондор напротив нее, Фэй у самой двери, спиной к ней. Перед каждым стояла тарелка с куском разогретой лазаньи и несколькими листьями салата и стакан с водой.
  «Эта кухня – западня, в которой оказались мы все», – продолжала размышлять Фэй.
  Кондор и Фэй уже почти покончили с едой, которая в другой ситуации вполне могла бы показаться вкусной, когда Мерль спросила:
  – И все-таки, что случилось?
  – Чем меньше вы будете знать, тем лучше для вас, – ответил Кондор.
  – В самом деле? Вы считаете, что неведение – залог безопасности? – Мерль недоверчиво покачала головой. – Не стоит пытаться внушить мне подобную чушь – по крайней мере в ситуации, когда я не могу встать и выйти из собственной квартиры.
  Фэй взглянула на Кондора. Глаза его, усталые, запавшие, оставались внимательными и настороженными.
  – Так что же произошло? – шепотом повторила свой вопрос хозяйка.
  Фэй вздохнула.
  – Все, что мы можем вам рассказать… – начала было она.
  – Нет, – перебила ее Мерль. – Я сейчас говорю не об этом.
  – Представьте себе, что вы идете по улице, – заговорил Кондор. – В витрине магазина вы видите отражения машин, других людей, но не видите собственного. Потом оно вдруг появляется, но вы едва можете узнать собственное лицо.
  – Вы, похоже, в самом деле сумасшедший. Что у вас за болезнь?
  – Старость, – ответил Кондор.
  Они с Мерль невольно рассмеялись.
  Фэй заметила, что, сидя на стуле, Кондор сильно ссутулился, и вспомнила целую батарею лекарств, которую видела в стенном шкафчике его ванной комнаты.
  – Ваши лекарства у вас с собой? – спросила она своего седовласого напарника.
  – Да. Кроме тех, которые мешали мне видеть окружающее.
  Из карманов рубашки и черной кожаной куртки Кондор выудил несколько флаконов с таблетками и расставил на столе рядом с опустевшей тарелкой со следами кетчупа.
  Фэй заметила, что хозяйка квартиры внимательно изучает этикетки – в том числе на флаконе, содержавшем препарат для контроля мочеиспускания, помимо прочего, он способствовал укреплению потенции. Уловив это, Фэй, разумеется, не могла понять по лицу Мерль, о чем она при этом думает.
  – Вы работаете в Библиотеке Конгресса? – поинтересовалась Фэй.
  – С ума сойти. У вас на боку пистолет, дверь квартиры заперта, а вы задаете мне типичный светский вашингтонский вопрос: «Чем вы занимаетесь?» Это довольно-таки смешно, – улыбнулась Мерль. – Лет двадцать назад меня никто не принимал за библиотекаря. Сейчас я вполне могла бы уйти на пенсию и спокойно доживать годы, отпущенные мне богом. Извините, обычно я не пускаюсь в подобные разговоры, но… Да, я работаю в Библиотеке Конгресса. В киноархиве. Смотрю черно-белые киноленты. Каталогизирую их, готовлю списки картин для перевода на цифровой формат – разумеется, тех, которые для этого еще пригодны. Само собой, при этом я учитываю художественную ценность, плюс качество пленки, плюс… Впрочем, вам, вероятно, все это неинтересно. Если вдуматься, я провела большую часть жизни, сидя в темной комнате и глядя на то, как другие люди реализуют свои идеи на экране с черно-белым изображением. Но сама я не имела к этому никакого отношения. По сути, я занималась не тем, чем мне хотелось бы.
  – Как и большинство из нас, – тихо сказал Кондор.
  Мерль внимательно посмотрела на него и повернулась к Фэй.
  – Итак, каким образом вы собираетесь выбираться отсюда и чего вы добиваетесь – кроме того, чтобы вас не убили? Какие аргументы вы будете использовать при переговорах?
  – Пока что с нами никто не ведет никаких переговоров, – ответила Фэй.
  – Ерунда, – неожиданно горячо возразила Мерль, удивив тем самым и себя саму, и своих собеседников. – В этом городе все решается путем переговоров. Предпринимая какие-то действия, вы тем самым убеждаете другую сторону, обладающую властью, что будет лучше, если она предоставит вам то, что вы хотите.
  – Все несколько сложнее, – возразил Кондор.
  – Даже слушать не хочу. Я провела на Капитолийском холме много лет, работала в аппарате конгрессмена, в аппарате сенатора. Здесь все вертится вокруг власти и вопроса о том, что вы можете у нее для себя выторговать.
  – У нас об этом пока речь не идет, – сказала Фэй.
  Мерль кивнула в сторону седого мужчины, устало сидевшего за кухонным столом.
  – Вы думаете, с ним вы чего-нибудь добьетесь?
  – Он, – отозвался Кондор, – может вас здорово удивить.
  – Ему это уже удалось, – заметила Мерль. – Но я буду называть вас Вин, а не Кондор.
  Губы Кондора растянулись в улыбке, но Фэй заметила, что улыбка была вымученной. Ее напарник, несомненно, падал с ног от усталости.
  – Послушайте, вам необходимо привести себя в порядок, – сказала Мерль, глядя на Вина, истекающего потом, со следами коричневого тонального крема на лице, пропахшего пороховой гарью.
  – Больше всего нам сейчас нужен сон, – сказала Фэй. – И вам тоже.
  Мерль повернулась спиной к неожиданным пришельцам, загружая в раковину грязные тарелки.
  – Есть несколько вариантов действий, – снова заговорила Фэй после небольшой паузы, глядя на Кондора, но обращаясь к хозяйке квартиры. – Первый и самый лучший – накачать его таблетками и запихнуть в душ…
  – Между прочим, я пока еще здесь и все слышу, – запротестовал Кондор.
  – Вот и оставайся здесь. Но тебе надо как следует выспаться. Так вот, лучше всего уложить его на диване. Другой возможный вариант – снять с дивана подушки и устроить его на полу. Я могу лечь на кушетке – для него она коротковата, так что на ней ему будет неудобно.
  – А я? – осведомилась Мерль.
  – Вы можете лечь в спальне. Не хочу лишать вас этой возможности, – подытожила Фэй.
  – Плюс ко всему так я буду подальше от входной двери, и потому мне труднее будет убежать.
  – Так безопаснее.
  – Ну разумеется. – Мерль пожала плечами. – Пусть он устраивается на кровати. А я могу поспать на полу или… тоже на кровати, рядом с ним.
  – Я буду в отключке, поэтому даже не узнаю об этом, – улыбнулся Кондор.
  – Ладно, можно и так. Но свое оружие ты на всякий случай оставишь у меня, – твердо сказала, обращаясь к нему, Фэй.
  – На всякий случай? – переспросила Мерль. – На какой такой всякий случай? Чтобы его оружием не воспользовалась я?
  Фэй, не отвечая, помогла Кондору отстегнуть кобуру с пистолетом сорок пятого калибра. Затем подробно расспросила его, какие таблетки он должен принять после душа, и, тщательно отобрав нужные, сложила их в чашку, которую вручила ему. Затем протянула ему стакан с водой.
  – У вас найдется для него какая-нибудь пижама?
  – Наверное, – неопределенно пожала плечами Мерль.
  – Мы хотя бы раз сказали вам спасибо? – спросил Кондор и, не дожидаясь ответа, добавил: – Впрочем, одного только спасибо в данном случае недостаточно.
  С этими словами он направился в спальню. Мерль хотела пойти следом за ним, но Фэй остановила ее прикосновением руки.
  Хозяйка квартиры не вздрогнула, не отшатнулась, но…
  Было видно, что она ждет и опасается чего-то.
  – Он – ключ к нашему спасению. Без него нам с ним не выбраться из той истории, в которую мы попали. Поэтому нужно, чтобы он чувствовал себя как можно лучше. Я прошу вас присмотреть за ним. Если вы увидите, что ему плохо или что он ведет себя странно…
  – Странно? Что вы имеете в виду?
  – Сразу же сообщите мне, если с ним что-то будет не так.
  – И не притрагивайтесь к его пистолету, верно? – Мерль едва заметно улыбнулась. – Ах да, вы же его забрали.
  Фэй увидела, как голубые глаза женщины внезапно стали такими же полными жизни, как на той фотографии, где она спускалась по ступеням здания Конгресса – но это продолжалось всего одно мгновение.
  Мерль направилась в спальню и со щелчком затворила за собой дверь.
  Прежде чем улечься на черный кожаный диван и заснуть, Фэй разложила на стеклянном кофейном столике свой «глок» и пистолет Кондора таким образом, чтобы до них легко можно было дотянуться, не вставая. Затем поплескалась в расположенной рядом с гостиной ванной комнате, достала из стенного шкафчика зубную нить и соединила с ее помощью дверь, ведущую в спальню, со стоящим на кухонной стойке высоким стаканом. Затем придвинула один из вращающихся стульев вплотную к входной двери. Разумеется, эта преграда могла задержать продвижение группы захвата лишь на секунду, может быть, на две.
  Но одна-две секунды могли иметь очень высокую цену.
  Потом она выключила свет на кухне. Прежде чем щелкнуть выключателем в гостиной, Фэй несколько секунд пристально смотрела на закрытую дверь спальни.
  Глава 17
  «…будь моей подушкой».
  Джесс Колин Янг. «Темнота, темнота»
  Так вот, значит, как пахнет у нее в спальне. Теплыми хлопковыми простынями и немного мускусом. И еще чувствуется легкий оттенок аромата ванили. Возможно, это не настоящая ваниль, а какой-то лосьон или гель для душа. Ко всему этому примешивается крепкий запах какой-то разогревающей мази для лечения растяжений и ушибов.
  – Так, значит, вы видите призраков? – спросила Мерль, расположившаяся у него за спиной.
  Кондор повернулся и увидел ее. Она стояла рядом и смотрела на него.
  – Это правда? – повторила она свой вопрос. – Вы видите призраков?
  Ответь ей.
  – Нет. И да.
  Она моргнула и почему-то покраснела.
  – Давайте сделаем вид, что вы не киллер, а, скажем, поэт. Немного сумасшедший.
  – Я буду тем, кто вам нужен.
  – Я не услышала в вашем ответе глагола «хотеть».
  – Я не могу вам обещать, что буду употреблять его, да еще искренне.
  – Этого никто не может, – нахмурилась Мерль и взяла у него из рук чашку с таблетками. – Вы держитесь из последних сил, – сказала она, немного помолчав. – Должно быть, вам очень больно.
  – Мне всегда больно.
  – Наверное. Но вы все же можете позволить себе немного расслабиться. Сейчас у вас для этого отличная возможность. Можете прямо сейчас лечь и заснуть, но будет лучше, если сначала вы примете душ, поверьте мне. Потом выпьете свои таблетки и ляжете в кровать. Снимите рубашку.
  Кондор расстегнул пуговицы и передал ей мятую голубую тряпку. Мерль бросила ее на стул, стоящий рядом с закрытой дверью спальни.
  Он не стал ждать повторного приглашения.
  Сбросил ботинки.
  Снял черные джинсы.
  Осторожно взяв двумя пальцами, Мерль отправила их туда же, на стул.
  – Что это на вас? – удивленно спросила она, глядя на Кондора.
  – Термобелье. Я не знал, какая на улице будет температура.
  Женщина медленно подошла в коричневой картонной коробке, стоявшей в дальнем углу спальни. Наклонившись, она достала из нее мятую черную футболку и серые трусы. Потом приблизилась к Кондору и протянула ему и то и другое.
  – Вот, – сказала она.
  Она могла бросить их мне, но предпочла передать из рук в руки.
  – В группе, в которой я веду занятия, в основном люди за пятьдесят. Иногда они забывают какие-то вещи – например, белье. Я его стираю, складываю в коробку и приношу коробку на занятия. Но довольно часто бывает так, что забытые вещи остаются невостребованными.
  Кондор расправил черную футболку. На ее груди блестящими золотистыми буквами было выведено: «Lux et Veritas»[20].
  – Монтана, – сказал Кондор. – Как вы узнали?
  Мерль непонимающе посмотрела на него.
  – Это просто футболка, которую кто-то забыл. При чем здесь Монтана? Вы что, оттуда родом?
  – Нет. Там я узнал, кто я такой. Что я – это я.
  – Вы шпион, – сказала Мерль. – Киллер. Вы не поэт.
  – Верно.
  – Идите в душ. На полке найдете голубое полотенце. Вряд ли вы пользуетесь кондиционером для волос, но в одной из бутылок, стоящих на бортике ванны, шампунь. А на полке под раковиной есть новая нераспечатанная зубная щетка. Я как-то делала покупки в большом торговом центре, и мне пришлось приобрести упаковку, в которой было целых пять штук.
  – У меня есть своя. Кажется. Где-то там. – Кондор махнул рукой в сторону закрытой двери спальни.
  – Отправляйтесь лучше туда, – указала хозяйка квартиры в сторону двери, ведущей в ванную комнату.
  Ароматы. Именно ароматы не дали ему потерять сознание, когда он оказался в ванной. Там пахло сосновым дезодорантом, немного ванилью и чем-то еще непередаваемо приятным. Ароматы чистоты и здоровья. К ним примешивался запах влажной нержавеющей стали и мокрого фаянса.
  Снимая термомайку, Кондор потратил едва ли не все еще остававшиеся у него силы. Стащив наконец ее с себя, он какое-то время стоял, отдыхая. Потом с трудом освободился от термокальсон и носков. Затем рухнул на унитаз и опорожнил кишечник, каким-то чудом умудрившись при этом не заснуть. После этого он забрался в душ, задернул занавеску и долго неподвижно стоял под струями горячей воды, льющейся ему на голову, на плечи, на грудь и спину.
  В памяти у него невольно всплыли кадры из фильма «Психоз» Альфреда Хичкока.
  Ты помнишь, как Мароник дергался от ударов пуль, которые ты выпустил в него через стенку душевой кабины?
  Кондор откинул занавеску.
  Вода, стекая по телу и смывая остатки тонального крема с лица и кистей рук, образовала у его ног коричневую лужу. Кондор снова задернул занавеску, нашел бутылку с шампунем и кусок мыла и воспользовался и тем, и другим то ли два, то ли три раза – в какой-то момент он просто сбился со счета.
  Закончив с мытьем, он тщательно вытер голубым полотенцем порозовевшую кожу и надел серые трусы – они оказались ему явно велики и держались на талии только благодаря достаточно тугой резинке. Потом влез в черную футболку с надписью «Lux et Veritas». Посмотрел в зеркало и рукавом футболки стер с блестящей поверхности выступившие на ней капельки влаги.
  Вот он – ты.
  Кондор хмыкнул – одобрительно и немного иронично.
  Зубная щетка, которую он обнаружил на полке под раковиной, оказалась красного цвета. Зубная паста имела ярко выраженный мятный вкус.
  Когда Кондор открыл изнутри дверь ванной, Мерль сидела на кровати, но при виде его встала. На ней было зеленое трико в обтяжку для занятий йогой и плотная голубая футболка. Женщина протянула ему чашку с таблетками.
  – Я добавила ко всему этому хорошее обезболивающее. Дженерик. Он очень эффективный, – сказала Мерль и вручила Кондору вскрытую алюминиевую бутылку с каким-то питьем. – Я покупаю такие и беру с собой на занятия – для учеников. Это низкокалорийный лимонад. И еще я добавляю в бутылки растворимый витамин С. Мне кажется, именно благодаря этому напитку у меня в группе никто никогда не простужается.
  Лимонад. Холодный, вкусный.
  Кондор проглотил таблетки. Мерль забрала у него пустые чашку и бутылку.
  – Ложитесь на ту сторону кровати, которая ближе к ванной комнате, – сказала она. – Я скоро вернусь.
  Женщина прошла в ванную и закрыла за собой дверь.
  Кондор слышал, как она почистила зубы. Потом спустила воду в унитазе. Затем раздался шум воды, льющейся из душа.
  Через некоторое время дверь открылась. Затем свет в ванной погас.
  Кондор забрался под одеяло, чувствуя, как под ним пружинит упругий матрац.
  Женщина обогнула изножье кровати.
  Смотри вверх, на потолок. Не смей смотреть на нее.
  Матрац слегка прогнулся, зашуршали простыни. Кондор почувствовал где-то рядом тепло женского тела.
  – Чуть не забыла, – сказала она.
  Кондор, чтобы не смотреть на нее, повернул голову вправо.
  Женщина потянулась через него к лампе. Звякнула алюминиевая бутылка. Кондор увидел над своим лицом обтянутую голубой футболкой грудь и почувствовал, что не в силах отвести от нее взгляд. От легких движений женщины грудь слегка раскачивалась.
  Наконец раздался щелчок выключателя, и комната погрузилась в темноту.
  Женщина отстранилась и устроилась на своей половине кровати. Кондор почувствовал, как она потягивается. Она была совсем рядом – чтобы дотронуться до нее, достаточно было всего лишь протянуть руку.
  Кондору показалось, что боль, пронизывавшая все его тело, понемногу отступает.
  Нет! Нет! Не сейчас!
  – Почему я? – прошептала Мерль. – Вы сказали, что визит сюда не входил в ваши планы. Вы… все время разглядывали меня. Много месяцев. Почему вы выбрали меня?
  Придется сказать правду – ничего другого ему не оставалось.
  – Вы для меня – точка притяжения. И это притяжение я не могу преодолеть.
  Его измученное сердце лихорадочно колотилось в ночной темноте.
  – И что мне с этим делать? – спросила женщина.
  – Что угодно. Что хотите.
  – Вы – единственный Вин, который есть в списке сотрудников на веб-сайте Библиотеки Конгресса. Правда, на фото вы не очень на себя похожи.
  Здесь так тепло, так спокойно.
  – Вин, – тихонько сказала Мерль. И совсем тихо прошептала: – Кондор.
  Глава 18
  «Признай, что твоя жизнь рухнула».
  Ричард Хьюго. «Оттенки серого в Филипсбурге»
  Что я такого сделала?
  Фэй лежала в темноте на диване в чужой квартире. Она была совершенно неподвижна, словно это могло помочь каким-то чудесным образом остановить время и сделать так, чтобы последние два дня исчезли из ее жизни.
  Она изо всех сил старалась не дрожать и отчаянно боролась с тошнотой и желанием расплакаться.
  Неподалеку на кухонном столе стоял высокий стакан – ее часовой. В дверной глазок проникал свет, падая на спинку блокировавшего запертую дверь стула, – это препятствие должно было дать ей лишнюю секунду или две перед тем, как ее, притаившуюся в темноте на кожаном диване, изрешетят из автомата.
  Репортер Дэвид Вуд, лауреат Пулитцеровской премии, как-то написал, что наиболее распространенным симптомом психологической травмы, полученной американскими солдатами, участвовавшими в боях в Ираке и Афганистане, было ощущение «непоправимого горя».
  Что я такого сделала? Что такого сделали мы все?
  Их с Кондором пытались убить. И противостояла им некая организованная враждебная сила.
  Не свои парни, выполняющие свою работу, свой долг. Чужие.
  Фэй стала прокручивать в памяти события последних двух дней.
  Во время стычки никто не звал на помощь полицию или федеральных агентов, никто не кричал: «Стоять! Не двигаться!»
  Женщина на эскалаторе атаковала Кондора первой – правда, при помощи электрошокера, который все же не являлся смертельным оружием.
  Это не было классическим покушением. А что же тогда это было? Попытка нейтрализовать и захватить живьем?
  Кондор выстрелил в нее, а я…
  Но чернокожий мужчина целился в меня из пистолета с глушителем.
  Чтобы захватить и похитить человека, не используют оружие с глушителем.
  Я стреляла в него, и он упал, но не умер. По крайней мере если он и погиб, то не от моей руки.
  Люди, находившиеся на верхнем эскалаторе, рассуждала Фэй, стреляли в нас, нисколько не беспокоясь о том, что могут задеть кого-то другого. От их пули погиб один из членов их же группы. Они вели себя так, словно их совершенно не заботил вопрос о секретности операции. Главной их целью, которая превосходила по важности все остальные, было – и, видимо, остается – вывести нас из игры. Любой ценой, чего бы это ни стоило.
  Одного из нападавших сбил поезд.
  Еще одного я застрелила на вымощенной красным кафелем платформе.
  Интересно, остался ли в живых человек-обезьяна, который против собственной воли уехал со станции в вагоне поезда.
  Сэми сказал, что отправит своих, то есть наших людей… Нет, он сказал по-другому. Он сказал, что сделает все, что сможет. Он свой парень, он гуру, он человек, который может дать дельный совет. И он в достаточной степени доверяет мне… Точнее, доверял.
  Но если это не Сэми, то кто? Кто-то, кому они с Кондором перешли дорогу.
  А может, все-таки Сэми? Господи, ну и в историю мы угодили.
  Что случилось с моей жизнью? Когда все начало разваливаться? В Париже?
  Или все началось с появлением Криса?
  Когда у человека есть что терять, он уязвим.
  Фэй посмотрела на закрытую дверь спальни, за которой находились Кондор и Мерль.
  Для нее было делом чести защитить Кондора, но главной ее целью было выяснить, кто убил ее напарника и кто пытается расправиться с ней самой. Кто заставил ее убивать.
  Внезапно Фэй, которая по-прежнему оставалась в бронежилете, показалось, будто кто-то сжимает ее грудную клетку так, что у нее сейчас затрещат ребра и остановится дыхание. Усилием воли она заставила себя преодолеть неприятное ощущение и задышать глубоко и ровно.
  Не смей поддаваться панике. Если ты поддашься панике, тебе конец.
  Только не я. Только не сейчас.
  Черт бы побрал все это. Черт бы побрал их всех.
  Господи, как же она устала. Фэй изнемогала под тяжестью бронежилета, двух пистолетов, лежащих рядом на стеклянном кофейном столике, под тяжестью человека, распятого на камине в доме Кондора, и другого, того, которого расплющил поезд метро, и еще одного, опрокинутого на платформу пулей, выпущенной из ее пистолета.
  Фэй представила, как она снимает бронежилет, потом одежду.
  Как было бы хорошо, если бы ужасный шрам исчез с ее тела.
  Как было бы чудесно просто стоять обнаженной у окна с поднятыми занавесками и не думать ни о долге, ни о спецоперациях, ни о том, что в результате этих спецопераций кто-то может погибнуть. Что в оконном стекле в любой момент может появиться дыра от пули снайпера.
  «Нет, это невозможно», – одернула себя Фэй.
  Она не смогла бы стоять у окна, беззаботно раскинув руки и глядя в ночь.
  Она стояла бы и каждую секунду ждала выстрелов.
  Глава 19
  «Время сомнений закончилось…»
  Группа «Дорс». «Зажги мой огонь»
  – Вы не спите, – тихо произнесла Мерль у него за спиной.
  Кондор, который проснулся уже давно, но лежал, боясь пошевелиться и тем самым разбудить женщину, немного расслабился.
  – Вы вполне можете поспать еще, – сказал он.
  – Скоро начнет светать. Я слышала, как вы вставали ночью в ванную. Нет-нет, все хорошо. Знаете, иногда приятно бывает почувствовать, что ты не одна. Вы в порядке?
  – Вы что, шутите?
  Постель слегка задрожала от обоюдного тихого смеха.
  – Вам надо уходить, – сказала женщина. Это был не вопрос – в ее голосе прозвучала уверенность. Или обреченность.
  Кондор встал с кровати и, не оглядываясь, направился в ванную. Закрывшись там, он воспользовался туалетом и вымыл руки.
  Потом посмотрел в зеркало.
  Ты здесь. Это реальность.
  Выключив свет, он открыл дверь ванной и обнаружил, что Мерль зажгла ночник.
  – Сейчас вы выглядите лучше, чем еще совсем недавно, – сказала она.
  – Шесть часов сна в нормальной постели – это все-таки кое-что, – пожал плечами Кондор. – Хотя вообще-то ваш комплимент не из лучших.
  И что же ты станешь делать?
  Кондор снова лег в кровать и укрылся одеялом. Только на этот раз он расположился на правом боку, лицом к женщине.
  Она лежала на левом боку, положив голову на две подушки. Одеяло прикрывало ее чуть выше талии, оставляя неукрытыми плечи и грудь, обтянутые голубой футболкой.
  – Возможно, это был последний раз, когда я имела возможность спокойно поспать, – сказала она. – Очень может быть, что сегодня меня убьют – из-за всей той истории, в которую вы меня втянули.
  – Убить могут любого – и в любой момент.
  – Вам страшно? – спросила она, откидывая с лица прядь волос.
  – О да.
  – Чего вы боитесь? Смерти?
  – Разумеется, но… Меня больше пугает, что можете погибнуть вы. Если я что-нибудь сделаю неправильно.
  – А до сих пор вы все делали правильно?
  – Очевидно, нет – иначе я не оказался бы здесь и не впутал бы вас в это дело.
  – Понимаю, – сказала женщина и невесело улыбнулась. – Хотя в том, что это случилось, есть доля и моей вины.
  – Вины?
  – Да. Потому что все могло бы быть иначе.
  – Что вы имеете в виду?
  – Я могла бы не торчать в этой квартире одна в ожидании того момента, когда проблемы постучатся в мою дверь.
  – Почему у вас нет семьи?
  Женщина молча и удивленно посмотрела на Кондора.
  – Я никак не мог понять одну вещь, когда… – начал он.
  – Когда вы следили за мной и собирали обо мне данные.
  – В этом не было никакого злого умысла, поверьте… Ну да, я ознакомился с вашим личным делом. В нем говорится, что вы одиноки. Ни детей, ни мужа. Вы даже никогда не были замужем. Я не понимаю почему.
  – Что почему?
  – У такой… замечательной женщины, как вы, никого нет.
  Мерль рассмеялась:
  – Я знаю добрый десяток женщин приблизительно моего возраста, которые внешне куда более привлекательны, чем я, умнее, гораздо большего добились в жизни – и тем не менее тоже одиноки.
  – Но почему вы?
  – Значит, вы хотите это знать, – сказала Мерль без вопросительной интонации.
  – Да. Расскажите мне об этом.
  – А что, если я не хочу разрушать мой светлый образ в ваших глазах? Откровенность – вещь рискованная.
  – Я хочу знать, какая вы на самом деле.
  – Вы в самом деле сумасшедший.
  Кондор, не отвечая, едва заметно улыбнулся.
  – Видите ли, я участница клуба обманутых любовниц, – сказала Мерль. – Знаете, кто был мой избранник?
  – Если сейчас он не с вами, какая разница, – пожал плечами Кондор.
  – Это немаловажный момент во всей истории.
  – Вы хотите сказать, что важно то, что он за человек, какой пост занимает? – уточнил Кондор, немного подумав.
  – Он самый обыкновенный придурок, но отлично приспособленный для того, чтобы процветать в этом городе. Мне тогда было двадцать четыре года, и я была глупой девчонкой. Я родилась в год, когда президентом избрали Джона Кеннеди, и в этом, как мне кажется, есть какая-то магия. В Вашингтон я попала в восемьдесят четвертом году, когда у власти был Рейган и все в этой стране было правильно, в полном соответствии с американским принципом равных возможностей. Человек, о котором я говорю, был недавно избранным конгрессменом-республиканцем – достаточно молодым, чтобы производить впечатление успешного и перспективного мужчины, и в то же время достаточно зрелым, чтобы иметь хоть какой-то жизненный опыт. Я неплохо знала округ, от которого он избирался, и мне удалось договориться с сенатором, в аппарате которого я тогда работала, что я – в качестве практики – поработаю немного на… на Дэвида.
  Помедлив немного, Мерль назвала Кондору – Вину – фамилию человека, о котором она говорила.
  Фамилия мало что ему сказала – еще одно лицо на экране телевизора, не более того.
  – Его отец был не так уж богат. Дэвид прекрасно выглядел – у него было очень приятное, открытое лицо, густые волосы. Ну и, разумеется, прекрасные манеры, отшлифованные за время обучения в одном из университетов Лиги плюща. Он всегда чувствовал, где нужно встать, чтобы на него обратили внимание. Когда он обращался к большой группе людей, то умудрялся делать это так, что тебе казалось, будто он говорит именно с тобой.
  В своих родных краях он охмурил дочку какого-то местного воротилы. Ее семья была очень богата, так что это было чем-то вроде сделки слияния-поглощения. Все шло как по писаному – белое платье, роскошная свадебная церемония, через некоторое время рождение ребенка. Дэвид стал в своем маленьком городке большой шишкой. Но он…
  Нет, он не был шпионом, как вы, не участвовал в секретных операциях, не выполнял какие-то опасные задания. Он был далек от всего того, чем занимаетесь вы. Но у него были некие идеи, которые он хотел реализовать. Или по крайней мере мне так казалось. Так или иначе, он умел говорить очень убедительно, где бы ни находился – перед телекамерами или в постели, лежа головой на подушке.
  Щеки Вина неожиданно зарделись.
  – Он не жил – он постоянно находился в состоянии крестового похода, целью которого было, проникнув в высшие эшелоны власти, осуществить некие идеи и принципы, – продолжила Мерль. – Поэтому бросить жену он не мог – развод похоронил бы его политическую карьеру. Он не мог упустить представившийся ему шанс послужить своей стране. С моей стороны было бы эгоистично мешать ему в этом. Потом состоялись первые выборы в сенат, и ему тем более было не до того, чтобы заниматься решением матримониальных проблем. Затем вторая сенатская кампания, которая, кажется, действительно предоставляла ему возможность сделать что-то реальное и важное. Но к тому времени я уже начала сомневаться, что он в самом деле к этому стремится. На телеэкране он неизменно представал перед избирателями как безупречный семьянин, противник абортов, хотя, не моргнув глазом, дал мне денег, чтобы я избавилась от ребенка…
  Отвернувшись, Мерль помолчала немного, а затем заговорила снова:
  – Я стала одна ходить по кинотеатрам, чтобы не сидеть без конца у телефона в ожидании его звонка. В конце концов я окончательно пришла к выводу, что он из тех, кто хочет казаться, а не быть, делать вид, а не делать. Что его интересовали лишь большие деньги и связи с нужными, то есть влиятельными, людьми. И все же – ради нас – я собиралась дать ему еще один шанс.
  Но потом у нас произошел разговор, после которого все закончилось. Это было в каком-то дурацком подземном гараже, где никто не мог увидеть, что я устраиваю ему сцену и что мы ругаемся. Он убеждал меня в том, что мне лучше бросить аппаратную работу на Капитолийском холме. А ведь я, кроме нее, ничего другого делать не умела. Помню, он тогда меня спросил: «Ты ведь любишь кино, верно?» И устроил меня в киноархив Библиотеки Конгресса. Там, мол, я смогу заработать себе приличную пенсию – если только при утверждении очередного бюджета мою ставку не сократят. Он представил все это так, словно облагодетельствовал меня.
  А через два месяца после этого он неожиданно развелся. Видно, по каким-то причинам это больше не угрожало его политическим амбициям. А еще через несколько недель женился на разведенной женщине. Оказалось, что они начали трахаться уже давным-давно – задолго до того, как я и его бывшая жена перестали быть частью его жизни. Первым мужем этой сучки был какой-то интернет-гений из тех, что сотрудничают по контракту с оборонным ведомством. Он в свое время решил, что в качестве компенсации за тяжелую работу ему нужна спутница жизни с модельной внешностью на девять лет моложе его. Она прихватила его миллионы и продолжила восхождение, став женой светловолосого сенатора, которому я отдала лучшие годы своей жизни.
  Мерль вздохнула:
  – Вы все еще думаете, что я заслуживаю того, чтобы вы на меня смотрели?
  – Более чем.
  Кондор мог бы поклясться, что щеки женщины порозовели.
  – Ну а что вы скажете о ваших бывших близких?
  – Кто бы они ни были, из-за них я оказался здесь.
  – То есть в опасности. В бегах.
  Мерль на секунду смежила веки. Затем глаза ее снова открылись.
  – Как вы думаете, для меня в этой истории возможен благополучный конец?
  – Да, если нам всем повезет.
  – Вам нужно заключить сделку на максимально благоприятных условиях – так?
  – Боюсь, мы – всего лишь мясо на чьем-то столе. Так что у меня нет уверенности, что речь может идти о сделке.
  – Это Вашингтон, – сказала Мерль. – Здесь сделка всегда возможна. Если у вас есть на руках козыри.
  – У меня есть только я сам и Фэй – больше ничего.
  – Возможно, у вас есть союзники, о которых вы не знаете.
  – Кроме нее? Вряд ли.
  – И все же давайте мы будем исходить из этого.
  – Мы?
  – Насколько я могу судить, вы практически не оставляете женщинам выбора.
  – Скажите, а почему вы остались в Вашингтоне? – спросил Кондор. – У вас ведь был опыт, образование – расставшись с Дэвидом, вы вполне могли сделать самостоятельную карьеру. Вы могли бы поехать в… я не знаю… Сан-Франциско. Мне, например, всегда хотелось жить в Сан-Франциско.
  – Я бы предпочла отправиться в Лос-Анджелес, – сказала Мерль. – Там тепло и не бывает туманов. И потом в Лос-Анджелесе люди честнее – они не пытаются казаться кем-то еще.
  – Так почему же вы туда не отправились?
  – Я упустила время. Годы бегут так быстро…
  – Я знаю об этом, как никто другой, – сказал Кондор.
  – Вот видите, – улыбнулась Мерль. – Что же касается меня, то я, возможно, не обладала блестящим умом, но в то время, когда я была с Дэвидом, мой профессионализм ни у кого не вызывал сомнений. А потом… Потом началась депрессия. Я стала жалеть себя. Дальше все вошло в привычную колею. У меня были приятные руководители, какая-то зарплата – вот жизнь и покатилась по инерции. Потом у меня начала болеть мать. У нее была только пенсия и то, что я присылала ей в Пенсильвании. Время от времени я ездила навещать ее. Она жила в местном доме престарелых – ничего другого мы с ней позволить себе не могли. Пока я находилась там, она без конца плакала и жаловалась на жизнь. Потом она умерла. А вскоре после того, как я ее похоронила, мне диагностировали легкую форму рака.
  – Легких форм рака не существует…
  – Существует. Такие больные выживают и даже сравнительно неплохо себя чувствуют. Правда, каждый месяц они получают стопку счетов от врачей, и хорошо, если у них есть работа, которая позволяет им эти счета оплачивать. Нас, таких людей, не так уж много – всего каких-нибудь десять миллионов. Вот вам и вся моя история. Теперь вы знаете все причины, по которым я здесь, а не в каком-нибудь другом месте. Жизнь не дала мне того, что люди называют «еще один шанс». Мужчины не обращают на меня внимания – вокруг полно женщин помоложе, которые к тому же не делали абортов. Но по крайней мере у меня есть работа, к которой я отношусь без ненависти, и какая-то своя жизнь, которую я проживаю в полном одиночестве. И до вчерашнего вечера единственным, чего мне приходилось бояться, был реальный мир.
  – И тут появился я, – вставил Кондор.
  – Перед тем как появиться, вы все же постучались.
  Зашуршали простыни. Кондор, не глядя на женщину, почувствовал, что она переместилась на кровати.
  – Предположим, в этой истории вы одержите верх, – сказала Мерль. – И что тогда?
  – Тогда я перестану быть мишенью и, может быть, приобрету некоторую свободу. В зависимости от того, что я вспомню.
  – И от того, что забудете.
  Мерль села в кровати. Одеяло сползло к ее талии. Искоса взглянув на нее, Кондор увидел ее спину и пряди светлых, с легкой проседью волос на голубой футболке. Она взяла с тумбочки алюминиевую бутылку и открутила крышку. Затем сделала глоток и передала бутылку Кондору. Он, не раздумывая, отпил из горлышка лимонад с растворенным в нем витамином С и отдал бутылку обратно.
  – Теперь у нас во рту одинаковый вкус, – сказала она, снова закручивая пробку.
  Затем она вернула бутылку на тумбочку и уселась лицом к Кондору так, что одеяло почти сползло с ее обтянутых зеленым трико бедер.
  – А если вы проиграете, мне конец, верно? – спросила она. – Вы сделали так, что наши интересы совпадают. Но если у вас все получится, что будет со мной?
  – В этом случае я сделаю для вас все, что смогу.
  – Неплохая компенсация за то, что меня в первый раз в жизни захватили в заложники.
  Оба улыбнулись. Кондор чувствовал, как его сердце отчаянно колотится о ребра.
  – Вам действительно было некуда больше пойти?
  – Да.
  – Вы говорите правду?
  – Да, но… Ваш дом был единственным местом, куда мне хотелось пойти.
  – Мне никогда не приходилось быть единственной.
  Дыши. Просто дыши. И молчи.
  Темноту за окном сменил серый рассвет.
  «В последний раз я видел, как светает, когда был на кладбище, – подумал Кондор. – В городе мертвых».
  Мерль сидела перед ним на кровати, прекрасная, словно статуя Будды. Кондор с трудом заставил себя отвести глаза от обтянутой футболкой округлости ее груди, едва заметно поднимающейся и опускающейся в такт дыханию. Влажные губы женщины были чуть приоткрыты, ее синие, кобальтового цвета глаза устремлены на него. Он тоже сел. Теперь для того, чтобы прикоснуться к ней, Кондору достаточно было всего лишь протянуть руку.
  Мерль крест-накрест обхватила себя руками за талию и, ухватив футболку за край, сняла ее через голову и отбросила в сторону. Потом встряхнула головой, и ее волосы рассыпались по плечам.
  – Вы, наверное, хотите видеть меня целиком, – сказала она.
  В этих слова было все – и вопрос, и вызов, и уверенность в том, что она не ошиблась в своем предположении.
  Ее грудь с крупными розовыми сосками с возрастом немного отяжелела, но сохранила прекрасную форму.
  – Как хорошо, что мы оба приняли все нужные лекарства, – прошептала она.
  С легкостью и изяществом, приобретенными за годы тренировок, она сдвинулась вперед и опустилась между его широко раздвинутых ног. Потом осторожно взяла его руку и положила себе на грудь.
  У их первого поцелуя оказался вкус лимонада.
  Глава 20
  «Может, вместе мы бы добрались куда-нибудь…»
  Трэйси Чэпмен. «Быстрая машина»
  Раздался стук в дверь спальни.
  Фэй, находившаяся в ванной комнате в гостиной, закрутила краны. Дверь ванной она оставила открытой, опасаясь попасть в западню. В окна квартиры проникал свет наступившего утра. Пистолет Кондора сорок пятого калибра лежал на раковине. «Глок» Фэй покоился в кобуре на ее бедре. Накануне вечером она так и не сняла брюки и бронежилет.
  Господи, ведь все это было только вчера.
  Она вытерла руки о штанины.
  Засунула пистолет Кондора за пояс на спине.
  Вышла из ванной, даже не взглянув в зеркало – она не хотела упустить шанс, который, как она надеялась, у нее и Кондора все же был. Шанс скрыться, выжить или даже, если очень повезет, одержать верх над неизвестным противником.
  Стук в дверь спальни повторился.
  – Одну минуту, – негромко выкрикнула Фэй.
  Она зашла на кухню и сдвинула в сторону стакан, который должен был опрокинуться на пол при любой попытке открыть дверь спальни. Отбросила похожую на леску зубную нить, которая протянулась по полу от кухонной стойки до двери, в которую кто-то стучал.
  – Входите, – сказала Фэй и отступила в сторону, чтобы не быть застигнутой врасплох.
  Дверь спальни отворилась, и на пороге появилась Мерль в чистой голубой рубашке и свежих джинсах. Ее волнистые, светлые с проседью волосы были немного влажными. В руках она держала…
  – Эй, это же одежда Кондора, – заметила Фэй.
  – Да.
  Хозяйка закрыла дверь спальни, прежде чем Фэй успела заглянуть в комнату, и, избегая взгляда гостьи, прошла к встроенным под кухонную раковину из нержавеющей стали стиральной машине и сушилке. Фэй помнила, что заглядывала внутрь обоих агрегатов – ничего такого, что можно было бы использовать в качестве оружия, там не было.
  – Почему вы решили постучать?
  – Нам показалось, что так будет лучше.
  «Нам», – отметила Фэй.
  – А теперь вы собираетесь стирать его одежду.
  – Она нуждается в стирке. Потом я постираю вашу. И еще я собираюсь сварить кофе. Хотите кофе?
  – А что делает он? – кивнула Фэй в сторону закрытой двери спальни, глядя, как заложница насыпает в кофемолку кофейные зерна и пристраивает на горловину прозрачного кувшина коричневый бумажный фильтр.
  Кофемолка издала тридцатисекундный рев. Говорить, пока этот звук не прекратился, было бесполезно. По лицу Мерль Фэй видела, что за этот короткий промежуток времени хозяйка пытается собраться с мыслями и сформулировать ответы на возможные вопросы.
  Мерль вытряхнула в фильтр, прикрывавший горловину кувшина, коричневый порошок. Она по-прежнему старалась не встречаться с Фэй взглядом, но сейчас это было нетрудно – женщина была полностью поглощена процессом приготовления кофе.
  – Вы просили посмотреть, не найдется ли у меня подходящей для него одежды, – сказала она наконец, наполнив водой из кухонного крана небольшой чайник. Вопрос Фэй по поводу того, чем занят Кондор, так и остался без ответа.
  – Вы мне собираетесь хоть что-нибудь сказать? – поинтересовалась Фэй.
  Мерль зажгла конфорку и поставила чайник на плиту. Потом повернулась к незваной гостье и, наконец, взглянула ей в глаза.
  – О чем вы хотите меня спросить?
  – Я слышала, как он вскрикнул. Дважды.
  – Однако же вы не примчались на помощь, чтобы спасти своему напарнику жизнь. – На губах хозяйки квартиры промелькнула улыбка. – Дважды, говорите. Хм. Возможно, он хорошо проводил время.
  – Запомните одну простую вещь, – жестко сказала Фэй. – Предстоящий день будет для него очень тяжелым. Его наверняка ждут неприятности. И ваш день тоже будет не лучше.
  – Как и ваш.
  – В этой истории мы в одной лодке – все трое.
  – Давайте посидим, пока вскипит чайник. Вы выглядите почти так же плохо, как я себя чувствую.
  Женщины прошли в гостиную. Право выбрать стул Фэй предоставила хозяйке. Сама она устроилась на диване, так чтобы в поле ее зрения находились и Мерль, и все еще закрытая дверь в спальню.
  – Вам удалось хоть немного поспать? – спросила Мерль.
  – Я поспала вполне достаточно, – солгала Фэй.
  Мерль кивнула на дверь спальни.
  – Он проспал шесть часов. А мог бы проспать шесть суток.
  – Как и все мы. Когда я была ребенком, мне рассказывали, что мир был создан за шесть дней, – сказала Фэй.
  – Вы в это верите?
  – Я бы хотела верить. Или хотя бы надеяться на это. Надеяться и упорно делать то, что должен, – самый правильный путь в этом мире.
  – А вы, выходит, сами решаете, что должны делать.
  Фэй кивнула.
  – Я бы не хотела, чтобы у меня была такая работа, как у вас.
  «Будем надеяться, что это правда», – подумала Фэй.
  – У меня когда-то была одна знакомая – офицер полиции, – снова заговорила Мерль. – Она работала в отделении на Капитолийском холме, в подразделении по обеспечению безопасности, и обычно не носила форму. Иногда мы вместе обедали в городе. Выпивали. Иногда заходили друг к другу в гости.
  – И где она сейчас?
  – Она девять лет ждала, пока ее босс выйдет в отставку и разведется, а когда это наконец случилось, отправилась вместе с ним в Огайо – он оттуда родом.
  – Она до сих пор бывает у вас в гостях?
  – У меня никто не бывает в гостях, – сказала Мерль с печальной улыбкой. – Понимаете, я сейчас очень нервничаю… Вы, конечно, можете мне ничего не рассказывать…
  – Вся эта история связана с ним, – сказала Фэй.
  – А кто он? И что он за человек?
  – Видите ли, вы, пожалуй, знаете о нем примерно столько же, сколько и я, – сказала Фэй, стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче. И, подумав немного, добавила: – Даже больше.
  Чайник на плите свистнул.
  – То, что я могла бы вам рассказать, нисколько не поможет вам в ваших делах, – сказала Мерль и, встав, прошла на кухню и выключила конфорку.
  «Чушь, – подумала Фэй. – Ты установила с ним контакт и пытаешься делать на это ставку».
  Мерль налила в фильтр, наполненный молотым кофе, горячую воду. Потом, обернувшись, окинула взглядом Фэй в бронежилете, с кобурой на боку, и спросила:
  – А ваша мать знает, чем вы занимаетесь?
  – А ваша?
  – Я никогда ей не рассказывала, – вздохнула Мерль. – А теперь уже и хотела бы, да не могу. – Она моргнула несколько раз, сдерживая подступающие слезы, после чего спросила: – А он правда не в себе?
  – Совсем, – подтвердила Фэй.
  – А может, и не совсем. – По комнате стал распространяться запах свежего кофе. – Знаете, он думает, что все это началось потому, что к нему начал возвращаться рассудок и он начал что-то вспоминать.
  – Что ж, ему виднее.
  – А может, все дело в том, что кто-то исходит из того, что такое возможно. Сама возможность этого вполне способна побудить кого-то к действию. Нанести опережающий удар.
  – Я думала, вы всего лишь работник библиотеки, – сказала Фэй, наблюдая за тем, как хозяйка достает из шкафчика три кофейные чашки.
  – Я смотрю много фильмов, – сказала Мерль. – И еще я много лет снималась в реалити-шоу под названием «Будни Конгресса».
  – Ему не хватает хорошего сценария.
  Женщины обменялись улыбками.
  – Кстати, о работе, – сказала Фэй. – В вашем киноархиве вас не хватятся?
  Мерль посмотрела на часы.
  – Я могу позвонить и сказать, что приболела, – ответила она. – Хотя нет…
  – Нет?
  – Есть вариант получше. Я могу позвонить своему боссу и сказать, что хочу взять несколько дней отпуска за свой счет. Получится экономия средств в рамках секвестра бюджета, который нам навязали законодатели.
  Кувшин наполнился темно-коричневой, почти черной жидкостью. Мерль вынула из его горловины бумажный фильтр с гущей и налила кофе в две чашки.
  – Молоко? Сахар?
  – Я буду пить черный, – ответила Фэй.
  – Держите, – сказала Мерль, передавая ей чашку. Потом долила в свою немного молока из пакета, который оставила на стойке, отхлебнула глоток и, держа чашку обеими руками, спросила:
  – Чем еще я могу помочь?
  – Вы считаете себя членом нашей команды?
  – Вы не оставили мне выбора.
  – Вы доверяете нам?
  – Вы хотите сказать, верю ли, что вы те, за кого себя выдаете? – Мерль пожала плечами. – А вы верите, что все, кто вас окружает, именно те, за кого себя выдают? Мы часто лжем даже самим себе. А потом сами начинаем верить в собственную ложь и живем так, словно это правда.
  Губы Мерль растянулись в улыбке, в которой не было ни капли веселья – только ирония.
  – Оружие – последний и самый убедительный аргумент. У вас оно есть, а у меня – нет. Но даже если не брать это в расчет, вы оба выглядите настолько загнанными и напуганными, что я склоняюсь к выводу, что вы действительно те, за кого себя выдаете. В основном.
  – Значит, вы готовы рискнуть? – спросила Фэй.
  – В зависимости от ситуации, – ответила Мерль. – Так что я могу для вас сделать?
  – Давайте поговорим об этом после того, как он к нам присоединится, – сказала Фэй, кивнув в сторону закрытой двери спальни.
  Женщина со светлыми, чуть тронутыми сединой волосами улыбнулась и, поднеся ко рту ярко раскрашенную чашку с кофе, поинтересовалась:
  – А вы уверены, что он оттуда выйдет?
  Глава 21
  «Я мог бы спрятаться под крылом…»
  Джон Стюарт. «Живущая в грезах»
  Закрой глаза.
  Не вставай.
  Попробуй представить, что ты здесь живешь.
  Что ты заслуживаешь этого.
  Что никто не хочет тебя убить.
  Лежа навзничь на кровати, обнаженный Кондор прислушивался к своим ощущениям. Кожу его ласкали сухие чистые простыни. Ноздри ощущали витавший в комнате удивительно приятный аромат моря и мускуса. Он понимал, что должен встать и выйти из спальни в гостиную, где его ждала вооруженная Фэй, затем вместе с ней выйти из квартиры, пройти по коридору с зелеными обоями к лифту или лестнице и спуститься вниз, на улицу. Но все его существо противилось этому.
  Ему отчаянно хотелось остаться здесь, в этой залитой солнцем спальне.
  После того, что произошло между ними, они с Мерль долго лежали молча. Голова его покоилась на ее подушке, а ее голова – на его груди. Он с наслаждением вдыхал аромат ее волос, к которому примешивался запах цветочного шампуня и каких-то удивительно приятных духов.
  – Ты именно так это себе представлял? – спросила Мерль.
  – Это было даже лучше. Я очень беспокоился, что меня могут в любой момент пристрелить, и совсем забыл про то, что следовало бы нервничать по другому поводу.
  – Смешно, но я тоже боялась, что меня вот-вот застрелят.
  Кондор почувствовал, что женщина улыбается.
  – Бах! – сказала она.
  Оба засмеялись, и кровать заколыхалась под ними.
  – Чего еще мне надо бояться? – шепотом спросила Мерль.
  – Опасность получить пулю, пожалуй, на первом месте в списке. Дальше можно добавить все, что угодно. Боюсь, о привычной спокойной жизни на какое-то время придется забыть.
  – А может, я не хочу возвращаться к привычной жизни. Может, мне повезло, что в моей жизни что-то изменилось, – сказала женщина, и Кондор почувствовал прикосновение ее пальцев к своей груди. – Думаю, мне в первую очередь следует беспокоиться за тебя.
  – В смысле, как бы меня не пристрелили?
  – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду.
  – Кем бы я ни был, мне слишком поздно менять свою жизнь, – сказал Кондор, немного помолчав. Потом повернулся на бок, чтобы Мерль могла видеть его лицо, хотя прекрасно понимал, что его выражение скорее всего ни в чем ее не убедит. – Но я не хочу, чтобы пострадала ты.
  Женщина легонько коснулась губами его груди.
  – Что я должна делать? – спросила она.
  – Действуй по ситуации. Конечно, это не значит, что ты можешь делать все, что угодно, но так по крайней мере у тебя есть шанс избежать пули.
  – Ты хочешь сказать, что все зависит от того, как пойдут дела у тебя?
  – Пулям нет до этого дела. Им важно только то, где ты в данный момент находишься.
  Наступила долгая пауза.
  – Давай вставать, – сказала наконец Мерль.
  Она отодвинулась от Кондора и, спустив ноги с кровати, встала. Стоя спиной к нему, протянула назад руку.
  – Пойдем, – сказала она. – Нам надо принять душ.
  Они долго стояли вместе под струей горячей воды. Кондор с наслаждением намылил сначала туловище и ноги, потом голову, стараясь не задеть женщину локтем. Затем, смыв пену, намылил ее удивительно хорошо сохранившееся тело – полную грудь, почти не тронутый ожирением живот, крепкие, сильные бедра.
  – Мне известна одна вещь, которая тебя беспокоит, – внезапно сказала Мерль.
  Кондор почувствовал, как у него участился пульс.
  – Да, – продолжила она. – Ты переживаешь из-за того, что втянул меня в эту историю.
  Кондор продолжал молчать.
  Она прижалась к нему, обхватив его руками, постояла так немного, а потом отодвинулась и закрыла краны.
  – Но это мой выбор – быть с тобой, – сказала она.
  Кондор и на этот раз ничего не ответил.
  – Я принесу нам полотенца, – сказала Мерль и вышла из-за пластиковой занавески.
  Сняв с полки три полотенца, одно она обернула вокруг головы, сделав из него подобие чалмы, другое обвязала вокруг груди, прикрыв тело до середины бедер. Третье бросила Кондору и улыбнулась, когда он не слишком ловко его поймал.
  – Нам предстоит большая стирка, – заявила Мерль и направилась в спальню.
  Кондор, наскоро вытершись, последовал за ней.
  Она взяла со стула его одежду и быстро опустошила карманы, выложив остатки денег и носовой платок на тумбочку.
  – Не знаю, как быть с твоим термобельем, но я, пожалуй, его тоже постираю. Говорят, в ближайшие пару дней будет тепло. Коричневые пятна на воротнике твоей голубой рубашки должны отстираться. Я не очень-то большая мастерица гладить, но если она будет очень мятая, наденешь черный свитер из коробки с забытыми вещами – мне кажется, он тебе подойдет…
  Она вдруг заметила, что он смотрит на нее, но при этом словно ничего не видит.
  – Что? – спросила Мерль и улыбнулась.
  Ответа не последовало.
  Она нахмурилась.
  – Вин! Что с тобой? Ты в порядке?
  – Ты не должна стирать мою одежду. Ты не…
  – У тебя ничего не выйдет, если твои противники будут догадываться о твоем приближении по запаху, – попыталась пошутить Мерль.
  – Кто бы они ни были, тебе конец, – сказал Кондор.
  Она всмотрелась в лицо Кондора. Развязала тюрбан из полотенца на голове, отжала и вытерла волосы, после чего присоединила полотенце к вещам, предназначенным для стирки. Закрыла глаза и несколько раз медленно наклонила голову то в одну, то в другую сторону. Потом сняла полотенце, прикрывавшее ее тело, обнажив тяжелую грудь и все еще мокрые живот и бедра. И наткнулась взглядом на глаза Кондора, стоящего у кровати с полотенцем через плечо. В этих глазах она увидела выражение изумления, восторга и… беззащитности.
  Бросив полотенце на пол, она подошла к нему и обняла за шею. Тела их прижались друг к другу.
  Он поцеловал ее мокрые волосы, потом влажную кожу виска, гладя плечи и спину. Потом попытался найти ее губы, но она уткнулась лицом ему в грудь, прошептав:
  – У нас слишком мало времени.
  Потом подняла голову, и их губы слились.
  Его ладони охватили ее ягодицы.
  Прервав поцелуй, она впилась губами в его шею, потом в грудь. Затем села на край постели и сказала:
  – На это времени хватит. – И с этими словами притянула его к себе.
  Ощутив ее губы, увидев, что она делает, Кондор почувствовал, что от наслаждения вот-вот потеряет сознание. Быстро достигнув кульминации, он не смог подавить еще один вырвавшийся из груди вскрик.
  После этого они еще какое-то время лежали на кровати. Однако вскоре она встала и прошла в ванную. Кондор услышал, как она чистит зубы. Вернувшись, Мерль снова легла рядом с ним и, улыбнувшись, сказала:
  – Ты можешь воспользоваться моей бритвой, когда придешь в себя. Она лежит на краю ванны. И твоя зубная щетка там же.
  Затем быстро надела черный лифчик и такие же трусики, свободные джинсы и голубую рубашку. Еще раз тщательно вытерла полотенцем волосы, но они все же остались влажными. Взяла со стула вещи, приготовленные для стирки, и сказала:
  – Пойду сварю кофе.
  – Прежде чем выйти из спальни, постучи в дверь.
  – Но это моя квартира.
  – Уже нет.
  Несколько озадаченная, Мерль улыбнулась и постучала в дверь спальни изнутри. Потом выждала немного и постучала снова.
  – Одну минуту, – донесся из-за двери голос Фэй.
  Затем – меньше, чем через минуту, по расчетам Кондора, они услышали:
  – Входите.
  Мерль открыла дверь и, шагнув за порог спальни, тут же закрыла ее, так что Кондор даже не увидел свою напарницу.
  Синей одноразовой бритвой-станком явно пользовались уже неоднократно, так что, намылив лицо, он не без труда соскреб ею отросшую щетину. Почистив зубы пастой с сильным мятным вкусом, он вернулся в спальню и направился к коробке с забытыми вещами, чтобы подобрать себе что-нибудь из одежды…
  И вдруг упал навзничь на кровать. Ему на секунду показалось, что потолок давит на него, словно пресс.
  Оставайся здесь.
  На него вдруг нахлынул целый водопад бессвязных, беспорядочных воспоминаний. Песня Джона Стюарта. Размышления о том, что он должен был сделать, но сделать так и не смог. Мечты о том, чтобы сейчас остаться именно здесь – может быть, тогда…
  Мечты сводят тебя с ума. Как бы ты не свихнулся окончательно. Впившись взглядом в потолок, Кондор решил не смотреть, кто из призраков сказал эти слова.
  – Поздно. Я уже здесь, – сказал он.
  Не забивай себе голову всякой чепухой.
  – Я уверен, что мне доступно то, чего я хочу.
  Взгляни трезво на реальную действительность.
  – Да пошел ты, – ответил Кондор призраку. Но без прежней убежденности.
  И призрак это почувствовал.
  Я не могу допустить, чтобы ее убили.
  «Чтобы ее тоже убили», – поправился он прежде, чем призрак успел отреагировать на его слова.
  Улыбка Мерль. Ее губы. Удивительно точные слова, которые она находила, разговаривая с ним. То, как она обнимала его, а он – ее. Всего это было достаточно или почти достаточно… По крайней мере это было намного больше и лучше того, на что он имел право рассчитывать. Неужели она – моя последняя женщина? Кондор не стал додумывать эту мысль до конца.
  Сделай так, чтобы Мерль была жива и в безопасности.
  А все остальное…
  – Все остальное ты ведь уже знаешь.
  Это сказал не призрак, а сам Кондор.
  Он резким движением сел на кровати и поставил ноги на пол. Иллюзии, которые он перебирал в своем сознании, исчезли.
  – Ну что, теперь ты доволен? – громко спросил он вслух.
  Ответа не последовало.
  Призраки промолчали.
  Странно.
  Его ноздри уловили запах кофе. Кондор встал, оделся и шагнул к двери.
  Глава 22
  «Всякое случается».
  Дональд Рамсфелд, министр обороны США, 2003 год
  Дверь спальни отворилась.
  При виде появившегося на пороге Кондора Фэй озадаченно заморгала.
  – Ты выглядишь… – начала было она.
  – Гораздо хуже, чем всем нам бы хотелось, – договорил он за нее.
  Человек, которого Фэй еще недавно защищала, рискуя собственной жизнью, был одет в слишком обтягивающие серые тренировочные брюки и слишком свободную серую футболку. Он был бос, на губах его играла застенчивая улыбка.
  – Не беспокойся, – успокоил он Фэй, – после кофе я приведу себя в порядок. К тому же еще нет и девяти утра.
  – Если мне следует позвонить на работу, то лучше всего сделать это сейчас, – сказала Мерль.
  Фэй набрала на стационарном телефоне номер руководителя Мерль в Библиотеке Конгресса и включила громкую связь. Беседа прошла именно так, как и предвидела Мерль.
  Как она и обещала.
  – Итак, укрытие у нас имеется, – сказал Кондор, когда она повесила трубку.
  – На какое-то время, – добавила Фэй.
  – Ты получаешь какие-нибудь газеты? – спросил Кондор, обращаясь к Мерль.
  – Мы можем заглянуть в Интернет… – начала было Фэй.
  – Я человек старой школы, – перебил ее Кондор. – Если человек подписан на газету, ее лучше забрать, чтобы ни у кого не возникло ненужных вопросов.
  – Мне приносят «Вашингтон пост», – сказала Мерль. – Ее доставляют в вестибюль и оставляют там целую стопку.
  Кондор взглянул на Фэй.
  Она сунула руку за спину, достала из-за пояса брюк пистолет сорок пятого калибра и передала ему. Накинула плащ, чтобы прикрыть кобуру с оружием на боку и скрыть бронежилет, взяла ключи от квартиры и оставила Мерль и Кондора вдвоем.
  Спустившись по лестнице с пятого на первый этаж, она чуть приоткрыла дверь, ведущую в вестибюль, и осторожно заглянула в образовавшуюся щель. Вестибюль был пуст. Никто не выстрелил в нее, когда она, избегая объективов камер наблюдения, проскользнула к столу, на котором лежали газеты, взяла одну из стопки и прошла к лифту. Нажав на кнопку вызова, она вздохнула с облегчением, когда двери лифта открылись – в кабине никого не было. Нажав на кнопку шестого этажа, она поднялась наверх, затем спустилась на два лестничных пролета и осторожно постучала в дверь 513-й квартиры.
  Кондор впустил ее и взял у нее из рук газету. Фэй быстро заперла дверь.
  – Мой прогноз – полное молчание, – сказал Кондор.
  – Вряд ли, – возразила Фэй. – Было слишком много шума и слишком много суеты на улице, когда все закончилось. Скорее всего что-нибудь будет. Но они скажут, что в интересах следствия детали происшествия не разглашаются.
  – Может, и так. – Кондор пожал плечами. – А потом – ограниченные утечки.
  – О чем это вы? – поинтересовалась Мерль, сидевшая на стуле в гостиной.
  – О том, что будет в «Пост» о вчерашнем происшествии, – пояснил Кондор, разворачивая газету.
  Они нашли то, что искали, на первой странице раздела «Метро».
  Заметка размером с ладонь Фэй явно была втиснута в верстку в самый последний момент. В ней говорилось о том, что на платформе произошла перестрелка между членами двух банд наркоторговцев. В результате шальной пулей была убита случайная прохожая, личность которой пока не установлена. Стражи порядка застрелили одного из преступников. Работавший под прикрытием офицер полиции был тяжело ранен и теперь находился в больнице. Еще один полицейский получил незначительные повреждения. В конце заметки было сказано, что в утреннем движении поездов никаких задержек не предвидится.
  – Количество тел не сходится, – заметил Кондор.
  – Смотря как считать, – возразила Фэй.
  – Наверняка следующим поездом прибыла целая команда, которая успела хоть немного прибраться.
  – Это хлопотно и стоит недешево.
  – Цена на наши головы растет, – подытожил Кондор.
  Фэй включила портативный компьютер Мерль. В электронной версии «Нью-Йорк таймс» она не нашла ничего о перестрелке в метро. Потом просмотрела содержание других онлайн-изданий и изучила сайты местных телеканалов и радиостанций. Многие из них давали практически тот же самый материал, который опубликовала «Вашингтон пост», без каких-либо новых деталей. На нескольких сайтах она нашли сделанные на камеры мобильных телефонов фотографии машин «Скорой помощи» и полицейских патрульных автомобилей с работающими мигалками, припаркованных около входа на станцию.
  В социальных сетях она обнаружила несколько постов, в которых рассказывалось о двух вандалах, ворвавшихся в ресторан на велосипедах и перебивших большое количество посуды. Один из постов содержал одиннадцатисекундное видео. На нем были отчетливо слышны звон и лязг бьющихся тарелок и невнятные возбужденные выкрики, а также видна спина мужчины в бордовой куртке, мчащегося на велосипеде по ресторанному залу мимо изумленных посетителей. Кто-то из участников возникшей по поводу происшествия дискуссии связывал этот случай с увеличением количества граффити на стенах прилегающих к ресторану кварталов. Другой делал вывод, что «в Америке произошли серьезные социальные изменения» – на том основании, что один из вандалов был белым, а следовательно, данный хулиганский поступок не имел четко выраженного расового подтекста. Дальше дискуссия сменила направление и завертелась вокруг чьего-то утверждения о том, что поблизости от ресторанов ускоренными темпами плодятся крысы.
  – Значит, никто не знает, что происходит, – сказала Мерль.
  – Включая нас, – заметил Кондор. – Думаю, дальше последует что-то вроде информационной бури. Множество версий – и все якобы основанные на фактах, но на самом деле ложные.
  – И что же нам теперь делать? – поинтересовалась Мерль.
  Фэй посмотрела на нее, потом перевела взгляд на Кондора.
  Кондор, в свою очередь, взглянул на Фэй, потом на Мерль, затем снова на Фэй. И пожал плечами.
  – Нет, – сказала Мерль.
  Глава 23
  «Излишняя хитрость… приводит к тому, что начинают происходить странные вещи».
  Дао дэ цзин. Книга Пути и Достоинства
  – Я не позволю вам двоим решать, что будет дальше, без моего участия, – заявила Мерль.
  Правильно, мысленно похвалил ее Кондор. Смело, четко и ясно. И тут же сказал себе, что будет лучше, если он будет скрывать, что гордится ею.
  – Нам не хотелось бы напоминать вам, что вы в этом разговоре слова не имеете, – жестко сказала Фэй.
  – Мы с вами в одной лодке, – возразила Мерль. – Да, конечно, я ваша пленница или, если хотите, заложница – но и нечто большее.
  – Что вы имеете в виду? – не поняла Фэй.
  – Боюсь, у того, что я имею в виду, нет названия. Я – женщина, которую вы захватили, и я хочу, чтобы ваши проблемы разрешились. Я готова делать то, что для этого необходимо. Но я ведь нужна вам как человек, который облегчит поиски решения, а не как еще одна проблема.
  – Эту еще одну проблему легко может решить одна пуля.
  Кондор напрягся.
  – То же самое можно сказать и о вас обоих, – заметила Мерль и поставила опустевшую чашку на стеклянный столик. – Я не знаю, кто ваши противники и что они от вас хотят… кроме того, что они хотят вас убить. Но ясно одно: то, что случится с вами, случится и со мной. – На губах хозяйки квартиры появилась улыбка. – Вы ведь прекрасно понимаете, что я – ваш единственный союзник.
  – Союзник – слишком сильное слово для данного случая, – с неприязнью в голосе сказала Фэй.
  – Так или иначе, – продолжила Мерль, – вы должны придумать способ добиться того, чтобы все мы оказались в безопасности. А для меня вы должны изобрести что-то вроде локальной программы защиты свидетелей.
  Фэй и Кондор рассмеялись.
  – Я уже был под защитой такой программы, – сказал Кондор. – И в итоге оказался здесь.
  – Значит, придумайте что-нибудь получше. Мы не можем ждать их следующего хода. Особенно если ваши противники действительно так могущественны, как вы говорите.
  – Ты явно к чему-то ведешь, – сказал Кондор.
  – Похоже, у вас есть какой-то план, – согласилась с ним Фэй.
  – У каждого из нас есть план, но в нашей ситуации это мало что значит, – сказала Мерль. – Я, то есть мы… должны найти способ остаться в живых. Было бы неплохо, если бы нам удалось убедить кого-нибудь из представителей власти вам помочь. У меня есть знакомый сенатор, который мне кое-что должен. Я могу напомнить ему об этом. Думаю, он согласится выполнить мою просьбу – либо из чувства вины, либо из боязни, что, если он откажет, я могу ему серьезно навредить. Так или иначе, я могу обратиться к нему только один раз. У него большие возможности. Так что думайте.
  – И ты пойдешь на это? – спросил Кондор.
  – У меня нет выбора.
  – Сенаторы умеют нажимать на кнопки, но это не те люди, которые спасают кому-то жизнь.
  – Но он может позвонить кому-нибудь, потребовать…
  – Важно, чтобы он позвонил не кому-нибудь, а именно тому, кому нужно, – возразила Фэй. – Тот, к кому он обратится, должен будет не только решить, что нужно делать, но и дать ответ на вопрос, на что власти пойдут, а на что нет. Даже если ваш сенатор готов действовать по щелчку ваших пальцев, это вовсе не означает, что ему удастся убедить других в необходимости нам помогать. К тому же вся его власть – в кабинетах и коридорах, но не на улицах. Но все же имейте его в виду на тот случай, если нас возьмут в кольцо.
  – Какое кольцо?
  – Если на нас все же выйдут и попытаются с нами разделаться, было бы неплохо, если бы ваш сенатор смог направить нам на помощь каких-нибудь хороших или хотя бы нейтральных парней, которые вывели бы нас из-под удара. Чтобы мы могли продолжить действовать и выяснить наконец, что же на самом деле происходит.
  – У вас есть какой-то другой, более перспективный способ решить эту задачу, чем тот, который предлагаю я? – осведомилась Мерль, глядя на Фэй.
  Кондор тоже посмотрел на свою молодую напарницу с «глоком» в кобуре на боку.
  И увидел на ее лице выражение, которое могло означать только одно: ДА.
  Глава 24
  «Колесо крутится и крутится…»
  Уолтер Бекер и Дональд Фейгин. «Сделай это снова» (группа «Стили Дэн»)
  Фэй скорчилась на заднем сиденье машины, припаркованной в квартале от дома, в котором находилась квартира Мерль. В лицо ей дул прохладный ветер через дыру, оставшуюся на месте бокового стекла передней двери со стороны тротуара, которое она, стараясь действовать как можно тише, разбила через семнадцать минут после того, как они отправили Мерль с миссией.
  Мерль уехала одна на своей машине, без какого-либо контроля с их с Кондором стороны.
  Было 11:23. Мерль отсутствовала уже два часа сорок три минуты. Для жителей Вашингтона, федеральный округ Колумбия, это был обычный апрельский день: бездонное синее небо, запах распускающейся весенней листвы. После того как многие жители близлежащих кварталов разъехались на работу, у тротуаров появились свободные места для парковки. Фэй не случайно выбрала машину с запыленным, покрытым зеленоватым слоем пыльцы лобовым стеклом и ворохом сухих листьев, скопившихся под днищем. Автомобиль явно принадлежал кому-то, кто предпочитал ездить на работу на метро.
  «До того, как мы начнем действовать, у Мерль осталось семнадцать минут», – подумала Фэй.
  Провожая Мерль, они оставили у себя ее сотовый телефон.
  – А если что-то пойдет не так? – спросила она.
  – Все уже пошло не так, – ответил Кондор. – Ты должна попытаться вернуть все на круги своя.
  – Нет, – возразила Мерль, – моя цель состоит в том…
  – Мы знаем, в чем состоит ваша цель, – перебила ее Фэй. – Придерживайтесь плана.
  – Нужно, чтобы все пошло именно так, как мы рассчитываем, – намного мягче сказал Кондор.
  Мерль посмотрела на обоих, потом сфокусировала взгляд на Кондоре и ответила:
  – Сделаю для этого все возможное.
  Они вручили ей тысячу долларов наличными.
  На прощание Мерль крепко обняла Кондора. Фэй ожидала этого. И очень удивилась, когда затем хозяйка квартиры обвила руками и ее тоже и держала в объятиях до тех пор, пока она не похлопала Мерль по спине.
  – До встречи, – сказала Мерль.
  Затем она шагнула через порог, и дверь за ней закрылась с негромким щелчком.
  Выждав несколько секунд, Фэй положила в свой рюкзак переносной компьютер Мерль и ее сотовый телефон, а также элементы питания от стационарных телефонов. Без них телефоны могли принимать сообщения на автоответчик, но с них никто никуда не мог позвонить.
  Кондор снова надел кожаную черную куртку и черные джинсы. Под мятой голубой рубашкой Фэй заметила край термомайки. На ногах у Кондора были похожие на кроссовки черные туфли на шнурках, завязанных особо надежным узлом, которому обычно отдавали предпочтение альпинисты и спецназовцы. Кобуру с пистолетом сорок пятого калибра Кондор приладил к поясу с правой стороны. Там же, справа, прицепил к ремню пружинный нож, а слева – патронташ с тремя снаряженными магазинами, причем ухитрился сделать это так, что оружие и запасной боекомплект оставались назаметны даже тогда, когда куртка была расстегнута.
  Фэй прихватила с собой «глок» и две запасные обоймы. Ты должна была застрелить тех типов в метро. Ты должна была их убить – у тебя не было другого выхода. В рюкзаке Фэй лежали также две светошумовые гранаты из арсенала спецназа, глушитель к пистолету, тонкий черный фонарик и алюминиевый футляр в виде трубки размером с сигару – в нем лежали отмычки. Приспособление для ускоренной перезарядки утраченного револьвера тридцать восьмого калибра она оставила на стеклянном кофейном столике в гостиной.
  Потом они с Кондором отправились на улицу.
  Продолжая прятаться на заднем сиденье взломанной ею машины, Фэй снова посмотрела на часы: оставалось пятнадцать минут.
  Чуть приподнявшись над спинкой переднего сиденья, она окинула взглядом тротуар, ведущий к дому Мерль. Поодаль, рядом с перекрестком, находилась детская площадка с качелями на цепях. На территории площадки, где в этот момент не было ни души, вплотную друг к другу росли несколько деревьев. Где-то за ними скрывался Кондор. Он должен был придумать предлог для своего пребывания там на случай появления какой-нибудь няни с ребенком, которой он мог показаться подозрительным. Но пока не только площадка, но и ее окрестности были совершенно пустынными.
  Осталось четырнадцать минут.
  Фэй перевела взгляд на зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что никто с оружием в руках не подкрадывается к машине с тыла, прячась за другими припаркованными у тротуара автомобилями. Что касается противоположной стороны улицы, то там она при всем желании не могла бы разглядеть ничего, кроме таких же припаркованных машин.
  Обзор почти никогда не бывает идеальным.
  Со своего наблюдательного пункта на детской площадке Кондор мог следить за движением автомобилей в противоположном направлении.
  Осталось одиннадцать минут.
  Десять.
  За девять минут до обозначенного срока перед домом остановился, сверкнув тормозными сигналами, красный «Форд». Дверь со стороны водителя открылась, и из машины вышла Мерль.
  Одна. Она посмотрела сначала в ту сторону, откуда приехала, потом в противоположную – туда, где пряталась во взломанной машине Фэй. Не зная, что за ней наблюдают, Мерль держалась совершенно естественно. Хорошо.
  Почему у нее в руках два пакета?
  Заперев машину, Мерль прошла по тротуару к дому. Походка ее не отличалась изяществом – нервное напряжение все же сказывалось. Фэй видела, как она вошла в вестибюль.
  Вызов, ожидание лифта и подъем на нем на пятый этаж должны были занять минуты две. Фэй внимательно наблюдала за подходами к дому, чтобы вовремя заметить того, кто последует за Мерль.
  Войдя в квартиру, она обнаружит, что в ее жилище никого нет. И поймет, что мы ушли. И что она тогда будет делать?
  Фэй решила дать ей еще семь минут, чтобы проверить, останется ли она дома или же выбежит на улицу и попытается привлечь чье-нибудь внимание. А заодно посмотреть, не привела ли она с собой группу захвата и не обнаружит ли эта группа себя, если Мерль решит сообщить по выданному ей спецназовцами мобильному телефону, что объект потерян.
  Семь минут на все про все – таков был план Фэй и Кондора.
  Но Кондор не мог ждать. Или время для него текло быстрее.
  За две минуты до того, как отпущенные Мерль семь минут истекли, Кондор покинул свой наблюдательный пункт и показался на улице. Будучи профессионалом, он, направляясь к дому, ни разу не взглянул в сторону Фэй.
  Ничего не произошло. Не было ни рева двигателей, ни криков команд. Никто не выстрелил в Кондора, который беспрепятственно дошел до подъезда и исчез в вестибюле дома, где жила Мерль.
  Фэй решила выждать еще пять минут. Когда они прошли, она выскользнула из машины и вскоре оказалась в квартире, где уже находились Кондор и Мерль.
  – Вы мне не поверили, – сказала хозяйка квартиры, неприязненно глядя на нее.
  – В сложившейся ситуации в этом нет ничего удивительного, – ответила Фэй.
  – Я ведь говорил тебе, – вмешался в разговор Кондор. – Тебя могли схватить…
  – Или я могла позвонить кому-нибудь и выдать вас, – резко бросила Мерль. – Вот, значит, как вы рассуждаете.
  – Мы должны так рассуждать, – сказала Фэй.
  – С нашей стороны это была всего лишь мера предосторожности, – пояснил Кондор. – Вполне естественный ход в нашем положении.
  – А я вот пыталась сделать такой естественный ход, который помог бы всем нам, – с раздражением пробормотала Мерль.
  – Мы знаем, – заверила ее Фэй. – И что же вы…
  – Я обеспечила нас ланчем, – перебила ее Мерль, кладя один из пластиковых пакетов на кухонную стойку.
  Фэй впилась взглядом в другой – тот, сквозь стенки которого просвечивали четыре коробки с сотовыми телефонами.
  – И еще я раздобыла побольше наличных, – сказала Мерль. – Сняла через банкомат.
  Фэй нахмурилась.
  – А вот это… – начала было она, но Кондор не дал ей закончить.
  – В этом нет никакого риска до тех пор, пока ее не связали с нами, – сказал он. – Молодец.
  – Ура! – воскликнула Мерль и метнула торжествующий взгляд в сторону Фэй.
  Та быстро включила и настроила три довольно дорогих телефона.
  – Хотите взглянуть на чеки? – спросила Мерль. – Я сделала все так, как вы сказали – оплатила три телефона отдельными транзакциями, а еще один аппарат, дешевый, купила в другом магазине. На мне все время была бейсболка и солнцезащитные очки.
  – Вы что, думали, мы будем проводить аудит ваших покупок? – удивленно подняла брови Фэй.
  Мерль улыбнулась и, взглянув на нее, сказала:
  – На всякий случай я приготовилась и к этому.
  Они перекусили купленной Мерль едой из китайского ресторана, торговавшего навынос. Прожевывая холодную лапшу с кунжутом и кусочки брокколи, Фэй наблюдала, как двое пожилых людей радушно угощают друг друга сомнительным лакомством. Когда с едой было покончено, она сложила картонные упаковки из-под лапши и коробки от сотовых телефонов обратно в пластиковый пакет и отнесла его, свой рюкзак и кредитную карточку, незаметно извлеченную из кошелька Мерль, в спальню.
  Вернувшись на кухню, она сказала:
  – Пойду проверю аппаратуру, уничтожу мусор и приму душ.
  – Я подежурю, – кивнул Кондор.
  Затем, как Мерль и ожидала, Фэй закрыла за собой выкрашенную в белый цвет дверь спальни.
  Фэй потребовалось одиннадцать минут, чтобы, используя кредитную карту Мерль, войти на нужный веб-сайт, который она нашла, пока сидела во вскрытой машине и выполняла функции наблюдателя, и сделать то, что, как она надеялась, должно было сработать. Затем она отправилась в душ и, пока струи горячей воды били ей в лицо, позволила себе ненадолго – всего на несколько мгновений – расслабиться и поплакать. Это помогло. Вода тут же смывала слезы, унося в сток излишнее напряжение, давая отдохнуть измученному тревогой и страхом сердцу.
  Потом, приведя в порядок себя, свою одежду и снаряжение, Фэй присоединилась к остальным и сразу же отправила Мерль в спальню паковать то, что они собирались взять с собой. Когда женщина отправилась выполнять поручение, Фэй вернула принадлежавшую ей кредитную карточку обратно в кошелек.
  Кондор, увидев это, нахмурился, но промолчал.
  Все же он настоящий профессионал.
  Через семь минут после этого все трое покинули квартиру.
  Был четверг, 2:17 пополудни обычного апрельского дня.
  Улица Рок-Крик-паркуэй находится в северо-западной части Вашингтона и идет вдоль реки, следуя ее плавным изгибам. Сев в свой «Форд», Мерль поехала по этой улице на север. Кондор расположился рядом с женщиной на переднем сиденье, Фэй – на заднем, причем лежа, так, чтобы ее нельзя было увидеть снаружи. При беглом взгляде на автомобиль наблюдатель заметил бы лишь пару пожилых людей, возможно, супругов, с совершенно невинным видом направлявшихся куда-то по делам.
  За окном красного «Форда» потянулись поля для гольфа.
  – Чисто! – сказал Кондор.
  Машина начала притормаживать. Когда она почти остановилась, Фэй, открыв заднюю дверь, выпрыгнула на дорогу. Автомобиль сразу же прибавил газу, оставив ее одну.
  Через две минуты Фэй была уже на пересечении с Шестнадцатой улицей. Свернув направо, она прошла чуть больше двухсот метров, оставив позади себя военный медицинский центр имени Уолтера Рида с камерами наблюдения, и двинулась мимо жилых зданий в сторону находившегося в пятидесяти кварталах от нее Белого дома. Две сотни шагов в этом направлении – и она, перейдя на другую сторону оживленной улицы, пошла в обратном направлении.
  Достав дешевый одноразовый мобильник, она на ходу набрала номер, который запомнила менее сорока восьми часов назад.
  На втором гудке трубку сняли, но ничего не ответили. Послушав немного тишину, Фэй спросила:
  – Сэми, это ты?
  – Где ты находишься? – послышался в динамике знакомый голос. – С тобой все в порядке? Что ты…
  – Зачем ты послал за мной ликвидаторов, Сэми?
  – Это не наши люди! Они нас опередили. А Кондор с тобой? Ты…
  – Кто они такие?
  – Мне это неизвестно.
  – Чушь! Ты сидишь в самом центре этого механизма, ты им руководишь. Они были прекрасно обучены и экипированы. Это настоящие профессионалы. И ты мне говоришь, что не знаешь, кто они?
  – Я никогда ни с чем подобным не сталкивался. Ну один, ну два. Но у нас целых четыре покойника, личность которых мы не можем установить. Мы использовали все каналы – и наши, и натовские, и Интерпола. Ничего! Ни в одной базе нет ни их отпечатков пальцев, ни образцов ДНК. Программа установления личности по внешним признакам тоже нам не помогла. Это какие-то призраки.
  – Что происходит, Сэми?
  – Это ты мне скажи, детка, чтобы мы оба об этом знали.
  Где-то вдали, справа от себя, Фэй услышала завывание полицейской сирены.
  – Против нас в этой игре по меньшей мере еще два призрака, Сэми.
  – Откуда ты об этом знаешь?
  – Я удивляюсь, почему ты об этом не знаешь.
  – Расскажи мне про Кондора. С ним все в порядке? В каком он состоянии, как он…
  – А я думала, ты беспокоишься обо мне.
  – У нас с тобой одни и те же цели, Фэй, и тебе это прекрасно известно. Ты же меня знаешь, в конце концов.
  Фэй ничего на это не ответила.
  – Подумай как следует, Фэй, – снова заговорил Сэми. – Я же сказал тебе: что-то пошло не так. Именно поэтому я и отправил тебя на улицы одну, без подстраховки. И я был прав!
  – Поздравляю.
  – Как мы…
  – Что значит «мы», Сэми? Раньше это означало «ты и я», а теперь это понятие включает еще и команду ликвидаторов.
  – Я не понимаю, где и как мы прокололись. Может, нашим противникам просто повезло. Может, ты…
  – Прекрати скармливать мне всякое дерьмо, Сэми.
  – Пока я не могу обещать тебе, что в ближайшее время мы выясним, кто они и каковы их цели. Скажи мне, что ты собираешься делать дальше?
  – Я намерена сдаться.
  – Отлично. Где и когда? Вместе с Кондором – я правильно понимаю? Что я должен…
  Фэй нажала на кнопку отбоя. Потом отсоединила от телефона аккумулятор и бросила его и корпус аппарата в ближайший мусорный бак, перешла на другую сторону улицы и вышла к полям для гольфа и улице Рок-Крик-паркуэй. Не успела она пройти по тротуару и двадцати шагов, как ее нагнал красный «Форд». Фэй открыла заднюю дверь и скользнула внутрь. Машина резко прибавила скорость.
  – Он все отрицает, – сообщила Фэй Кондору, лежа на заднем сиденье. – Не знаю, правду он говорил или лгал, замешан он во всем этом или нет, но по крайней мере он и те, кто за ним стоит, будут теперь исходить из одного: что я – точнее, мы – собираемся сдаться. Они, конечно, бросят на улицы множество людей, само собой, определят место, откуда я звонила, но в любом случае сосредоточат все усилия на двух наиболее вероятных местах нашего появления: это комплекс «Z» и штаб-квартира ЦРУ в Лэнгли. Хорошие парни оцепят там все и будут готовы вывернуться наизнанку, чтобы только мы попали внутрь периметра. Плохие парни тоже будут ждать нас там же в надежде прикончить из снайперского оружия, как только мы появимся.
  – Раз вы говорите мы, это означает… – прошептала Мерль.
  – Думаю, о вас они ничего не знают.
  – Тогда я могу просто…
  Мерль так и не решилась закончить. Молчание Кондора и Фэй было весьма красноречивым.
  – Я могу вести машину, – сказала она после долгой паузы. – Я вас отвезу туда, куда вы скажете.
  Они нашли подземную парковку с повременной оплатой в двух кварталах от цели. Мерль отдала охраннику деньги за трое суток вперед. Затем, спустившись по спиральному съезду вниз, она поставила «Форд» на одно из свободных мест, обозначенных желтыми линиями. Все трое вышли из машины. Хлопки дверей громким эхом разнеслись под бетонными сводами. На стоянке, освещенной люминесцентными лампами, пахло бензином и машинным маслом. На том уровне, который они выбрали, стояла еще примерно дюжина автомобилей. Бетонные стены отбрасывали густые черные тени.
  – Никогда не любила подобные места, – пробормотала Мерль.
  – По крайней мере здесь нас не обнаружат беспилотники, – сказала Фэй.
  – Вполне возможно, что один из них уже наметил себе в качестве цели здание над нами. Одна ракета – и обломки похоронят под собой всех и вся.
  – До чего вы все-таки жизнерадостные люди, – съязвила Мерль.
  Выйдя на улицу, они двинулись вперед в оптимальном для данного случая боевом порядке: Мерль с внешней стороны тротуара, Кондор со стороны домов, Фэй между ними. На всякий случай Кондор поднял воротник кожаной куртки.
  Им надо было пройти всего два квартала, не будучи замеченными, узнанными и застреленными.
  В середине дня пешеходов на улице было мало, но все же достаточно, чтобы троица не бросалась в глаза. Придя на место, они сделали небольшую передышку. Охранника в вестибюле здания не оказалось, привратника тоже, так что их никто не видел.
  Фэй первой прошла к лифту. Когда все трое вошли в кабину, она нажала на кнопку. Лифт тронулся.
  – Приготовься, – сказала она Кондору.
  Когда мужчина, которого она еще совсем недавно обнимала, достал пистолет сорок пятого калибра, глаза Мерль широко раскрылись от испуга. Опустив руку, Кондор прижал пистолет к правому бедру. Фэй услышала щелчок – ее напарник снял оружие с предохранителя.
  Лифт остановился, двери разъехались в стороны. Фэй прыгнула вперед и, сделав перекат, бросила быстрый взгляд направо и налево, держа оружие наготове, затем взяла под контроль левую сторону коридора. Следом за ней из кабины появился Кондор. Перекат – и он держит под прицелом пространство справа от лифта.
  – Чисто! – прошептала Фэй.
  После этого в коридор осторожно вышла Мерль.
  – Держитесь между нами, – тихо сказала ей Фэй. Затем все трое двинулись по коридору мимо закрытых дверей.
  «Оставайтесь закрытыми», – мысленно взмолилась Фэй.
  Когда они дошли до нужной им двери. Кондор жестом приказал Мерль встать у противоположной стены коридора, а сам расположился сбоку от дверного проема, держа пистолет таким образом, что при необходимости у него была возможность послать пулю в любом направлении.
  Фэй, достав отмычки, занялась замками. Первый щелчок раздался через тридцать секунд. Второй замок был вскрыт еще через пятнадцать. Открыв дверь, она шагнула внутрь помещения и шепотом позвала остальных. Первой за Фэй последовала Мерль, за ней – прикрывающий группу с тыла Кондор. Фэй закрыла дверь и снова заперла ее.
  Они были внутри.
  – Как быстро, – прошептала Мерль.
  – Мне приходилось заниматься этим раньше, – тихо сказала Фэй.
  Глава 25
  «…ты встал между ними…»
  Ситизен Коуп. «Пуля и цель»
  Кондор направил ствол пистолета в лицо светловолосому мужчине и сказал:
  – Ты не тот, кого я ожидал увидеть.
  Голубые глаза испуганно заморгали за стеклами очков. Мужчина застыл, стоя посреди комнаты и глядя на пистолет, который держал в руке неизвестно как оказавшийся в его квартире незнакомец. Вооруженный человек закрыл входную дверь, по-прежнему направляя оружие на хозяина квартиры, которому в эту минуту казалось, что черный канал ствола имеет диаметр баскетбольного мяча.
  Блондин снова моргнул и сказал:
  – Ваш визит для меня тоже сюрприз.
  – Вы оба – именно те парни, которые должны были оказаться в это время в этом месте, – сказала стоящая в другом конце комнаты Фэй.
  – Не стреляйте в него, – тихо прошептала Мерль, однако Кондор ее услышал.
  – Кто бы вы ни были, леди, мне близка ваша позиция, – сказал блондин, после чего, обращаясь уже к Фэй, добавил: – Вообще-то я жду тебя.
  Кондор ухмыльнулся.
  – Это Крис Харви, – несколько смущенно сказала Фэй. – Крис, познакомься с… Можешь называть его Кондором. А это Мерль.
  – Скажи, а не мог бы он… э-э… опустить оружие?
  Он не из трусливых.
  Кондор убрал пистолет в кобуру и протянул превосходившему его ростом молодому человеку руку.
  Почему Фэй держится на расстоянии? Впечатление такое, будто она… испытывает смущение. Стыд. Испуг.
  – Вообще-то я все сделал так, как ты написала в своем послании, – сказал Крис зеленоглазой женщине, которая в этот момент прятала в кобуру «глок». – Сразу после работы отправился домой и не пытался выходить с тобой на контакт.
  – Ты рассказывал об этом кому-нибудь? Ну, о моей просьбе? – спросила Фэй.
  Молодой человек отрицательно покачал головой.
  Она бросилась к нему и со словами «Прости меня!» уткнулась ему в грудь.
  Крис поцеловал ее в макушку, потом еще раз, после чего сказал:
  – Как бы то ни было, будем считать инцидент исчерпанным.
  – Нет, он не исчерпан, – сказала Фэй, отстранившись и сделав шаг назад.
  «Мне приходилось бывать в твоей шкуре», – подумал Кондор.
  Все четверо уселись на стулья, стоящие вдоль стеллажа, на котором располагался дорогой музыкальный центр.
  – Мне очень жаль, но ситуация такова, что ты подвергаешься очень серьезному риску – под угрозой твоя жизнь, твоя карьера… Я говорю совершенно серьезно! – начала Фэй.
  – Вид пистолета твоего приятеля уже убедил меня, что это не шутки, – заметил Крис.
  – Это совершенно не смешно, – сказала Фэй, стараясь сдержать улыбку.
  – Будет лучше, если мы все же не будем терять чувство юмора.
  – Ты юрист и должен знать, что мы уже нарушили и еще нарушим множество разных законов и инструкций, но… ты достаточно опытен, чтобы понять, что на то есть причины, – сказала Фэй.
  Затем она изложила Крису события последних дней, лишь частично пояснив, кто такой Кондор, и дав понять, что Мерль не имеет ко всему этому прямого отношения и действует в соответствии с их указаниями. Всю вину, всю кровь она взяла на себя.
  – А теперь нам нужен ты, – сказала она, глядя Крису в глаза.
  – Завтра, – вмешался в разговор Кондор. – Ваша помощь потребуется нам завтра.
  – Послушайте, – сказал Крис, глядя на него, и слегка нахмурился, – что вы имели в виду, когда сказали, что я не тот, кого вы ожидали увидеть? Это моя квартира, я здесь живу, а эта девушка… моя девушка.
  – Если судить по ее рассказам, вы должны быть еще выше ростом, – сказал Кондор.
  На губах Криса появилась улыбка. Молодой человек покраснел и уставился в пол. Фэй тоже потупилась.
  Наконец, справившись со смущением, Крис поднял глаза.
  – Я все понял. Видите ли, я занимаюсь своим делом не только потому, что это просто работа. Я вовсе не мечтаю сделать карьеру любой ценой. Но уж если я за что-то берусь, я стараюсь выкладываться полностью.
  – Я… Ну, в общем, ты знаешь, – пробормотала Фэй.
  – Да. Знаю. Но сейчас важно понимать, что это за история, в которую вы влипли, – сказал Крис и посмотрел на Кондора. – Скажите, а если оставить за скобками все остальное, то почему вы хотите, чтобы я что-то сделал именно завтра?
  – Потому что завтра пятница, – ответил Кондор.
  Фэй быстро ввела молодого человека в курс дела, насколько это было возможно. Слушая, он ослабил узел галстука.
  – Да, – согласился Крис, когда она закончила, – тогда это в самом деле нужно сделать завтра.
  – А что мы будем делать сегодня вечером? – спросила Мерль.
  Весь вечер собравшиеся ели замороженную пиццу, пили пиво (в холодильнике у Криса оказалась упаковка из шести банок), много говорили и много молчали. В их взглядах можно было прочесть множество разных вопросов. И еще – надежду. Они воспользовались компьютером Криса, чтобы получше спланировать свои завтрашние действия, в том числе посвятили много времени изучению карт в поисковике «Гугл».
  Кондор внимательно осмотрел быстро пропитавшееся запахом теста, колбасы, перца и томатного соуса жилище Криса. Это была самая обыкновенная, сравнительно небольшая квартира с одной спальней – еще одно место, где Кондору не хотелось бы умереть.
  «Его жилье похоже на мое», – подумал он.
  Музыкальный центр с большими динамиками. Дорогой компьютер. Полки с дисками, разложенными по категориям. На стене – фотографии в рамках. Мать, отец, брат, две сестры – одна старше Криса, другая младше. И еще художественные снимки. В одной из рамок Кондор увидел фото с обложки номера журнала «Нью-Йоркер», вышедшего в свет вскоре после событий 11 сентября 2001 года. Это был черно-белый снимок: на фоне темно-серого неба – угольно-черные силуэты башен-близнецов Международного торгового центра в Нью-Йорке. На книжных полках юридическая литература, беллетристика, два томика стихов Камю. Небольшой телевизор, соединенный с проигрывателем DVD. В спальне – одноместная кровать. В платяных шкафах – полдюжины костюмов, несколько спортивных пиджаков, галстуки, рубашки из прачечной в пластиковых чехлах и несколько пар спортивной обуви.
  – Это для алтимат фрисби, – шепнула ему на ухо Фэй. Кондор не понял, о чем речь, но счел этот комментарий неважным.
  Ты тоже мог бы жить так.
  Или почти так.
  Но безумие, которое ты несешь в себе и с собой, скорее всего, вскоре разрушит царящие здесь порядок и гармонию.
  Кондор перевел взгляд с еще остававшихся на столе пяти кусков пиццы на сидевших рядом на полу Криса и Фэй и, обращаясь к молодому человеку, спросил:
  – У вас в последнее время не было ощущения, что за вами кто-то наблюдает?
  – Э-э… нет.
  – На работе не было ничего необычного? Чьи-нибудь косые взгляды, неизвестно откуда взявшиеся незнакомые люди? Или, может быть, наоборот, кто-нибудь из ваших знакомых, с кем вы давно не виделись, вдруг ни с того ни с сего появился в вашем ближайшем окружении?
  – Да нет, никого такого – если не считать вас. И не следит за мной никто. Я, во всяком случае, не замечал.
  – Кто-нибудь всегда следит за вами. Вопрос только в том, кто это и с какой целью он это делает.
  – Крис, – заговорила Фэй, – скажи, если бы нас… если бы меня здесь не было, все было бы так же, как сейчас?
  – Ты хочешь спросить, не делаю ли я сейчас чего-то необычного, такого, на что мог бы обратить внимание ненормальный, замечающий такие вещи?
  – Я замечаю такие вещи, – сказал Кондор.
  – Понимаю, – сказал Крис, склонив голову набок. – Нет, сегодня все не совсем так, как обычно. В четверг по вечерам я обычно не ем пиццу в компании друзей – это не совсем типичное для меня времяпрепровождение. Скорее я пошел бы перекусить в городе или отправился играть в свою любимую игру… – Молодой человек сделал паузу и, взглянув на Фэй, улыбнулся: – Но именно в последнее время вечерами я вел себя примерно так же, как сейчас. Сидел дома в ожидании звонка от кое-кого.
  – Чем эти последние вечера отличались от сегодняшнего? – поинтересовался Кондор.
  – Они были более шумными. Я включал какую-нибудь музыку или спортивную передачу. В общем, всегда был какой-то шумовой фон.
  – Пусть он будет и сейчас, – попросил Кондор.
  Крис взял пульт и быстро пробежался пальцами по кнопкам. Из динамиков зазвучала синкопированная композиция, исполняемая на электрогитарах и скрипках, на которую через несколько тактов наложились мужские голоса. Мелодия была из тех, которые радиостанции ежедневно выдают в эфир сотнями и которые почти не отличаются друг от друга, но тем не менее кажутся приятными.
  Кондор встал и протянул руку Мерль.
  – Потанцуй со мной, – сказал он.
  Она взглянула на него с изумлением.
  – Что?
  – Когда еще нам представится такая возможность. Потанцуй со мной.
  Ее голубые глаза заблестели от слез, но отказать она не смогла и тоже встала. Кондор взял ее левую руку в свою правую, прижался к ней всем телом так, что она почувствовала, как кобура его пистолета давит ей на левый бок, и повел по комнате в танце. Шаг, шаг, скольжение, шаг, шаг, скольжение. Музыка все играла, и Мерль спрятала лицо на груди Кондора, намочив слезами его голубую рубашку. Он чувствовал тепло ее тела, запах седеющих светлых волос и продолжал двигаться под музыку, которую сам никогда бы не выбрал и которая, пожалуй, годилась только для этого танца. Первого и, наверное, последнего танца двух пожилых людей под удивленными взглядами молодых мужчины и женщины, которые по возрасту могли бы быть их детьми.
  – Я боялся, что ты не вернешься, – прошептал Кондор так тихо, что его никто не мог услышать, кроме Мерль.
  Ее голова чуть шевельнулась у него на груди.
  – Прости. Забудь об этом. И постарайся не волноваться, – сказал он.
  – Я стараюсь, – шепнула она. – Стараюсь, как могу.
  Наконец композиция кончилась. Рано или поздно это всегда случается. Танцующие остановились.
  Кондор бросил взгляд на сидящую на полу Фэй, которая боролась с дремотой.
  – Теперь нам с тобой придется рискнуть, – сказал он.
  – Что? – переспросила Мерль, стоявшая совсем близко от него, так близко, что он по-прежнему чувствовал тепло ее тела.
  – Нам надо провести занятия. Кое-кто должен кое-чему научиться.
  – О чем вы? – не понял Крис.
  – Вам могут потребоваться навыки в обращении с оружием, которых у вас пока нет, – пояснил Кондор.
  После этого на протяжении тридцати семи минут они с Фэй, используя в качестве учебных пособий «кольт» и «глок» и то и дело нарушая правила безопасности Национальной стрелковой ассоциации, учили Мерль и Криса пользоваться предохранителем, заряжать и разряжать оружие, передергивать затвор и целиться. Это помогло достигнуть по меньшей мере одной цели – ликвидировать мистический страх перед оружием, который до сих пор испытывали оба ученика. Они узнали, что нужно делать, чтобы изготовиться к стрельбе, из каких позиций она ведется, как нужно дышать, чтобы попадать в цель. Обычно инструкторы не проводят таких занятий без практического закрепления полученных навыков, но у Мерль и Криса возможность попрактиковаться вполне могла появиться уже на следующий день. Пока же Кондор и Фэй сочли возможным закончить урок стрельбой без патронов, то есть щелканьем курков – клик! клик!
  Убрав наконец оружие в кобуры, Кондор еще раз во всех подробностях изложил план завтрашних действий. Затем он заставил Криса и Мерль повторить все, что он сказал, и задал множество вопросов, суть которых сводилась к одному и тому же: что делать, если вопреки плану произойдет то-то и то-то.
  Через какое-то время он заметил, что Фэй теряет концентрацию, и сказал что они полностью готовы к проведению операции, хотя это, разумеется, было неправдой.
  На пол в центре гостиной положили два надувных матраца, оставленных сестрой Криса и ее мужем после их визита в его дом. Мерль застелила матрацы простынями, положила на них две подушки и накрыла все это огромным голубым одеялом. Постель для нее и Кондора была готова.
  Единственная ванная комната располагалась в холле. Первым ее посетил Крис, затем Фэй. Потом настала очередь Мерль.
  Кондор кивнул в сторону спальни, где уже расположился Крис, и сказал Фэй:
  – Ты сделала все, что могла. Теперь иди туда и получи все, что можешь получить.
  Фэй шагнула в спальню и закрыла за собой дверь.
  Мерль вышла из ванной с улыбкой на губах, в которой явственно ощущались усталость и тревога.
  Отправляясь в ванную последним, Кондор увидел, что она раздевается, готовясь улечься на импровизированную постель.
  Закрыв за собой дверь, Кондор воспользовался туалетом, вымыл руки, почистил зубы, тщательно прополоскал рот и сплюнул воду в раковину.
  Отобрал нужные таблетки – сердечные, для мочевого пузыря, обезболивающие, от бессонницы – и проглотил их, запив водой из-под крана. Убедился, что в ванной комнате никого больше нет – ни людей, ни призраков.
  Посмотрел на свое отражение в зеркале. И сказал:
  – Вот он – ты.
  Глава 26
  «Сущность любви состоит в предательстве».
  Крис Харви
  «Не хочу, чтобы это происходило здесь и сейчас», – подумала Фэй, входя в спальню, где ее ждал Крис Харви.
  Но в глубине души она знала, что это ложь.
  Закрыв за собой дверь, она осмотрела комнату в свете ночника, стоявшего на поцарапанной прикроватной тумбочке. Потом подошла к Крису, протянувшему к ней руки, и сказала:
  – Прости меня!
  Он обхватил ладонями ее лицо и улыбнулся при виде выступивших у нее на глазах слез.
  – Разве у тебя был другой выход?
  – Я не должна была впутывать тебя в это. Никоим образом. Это – во-первых.
  – Во-первых, я тебя люблю. А во-вторых, так уж сложились обстоятельства.
  Она скользнула в его объятия и тихонько, едва слышно шепнула:
  – Я тебя люблю.
  – Я знаю. – Крис поцеловал ее в лоб, потом прикоснулся губами к ее мокрым щекам и сухим губам. – Ложись скорее, тебе надо поспать. Ты же с ног валишься. Впрочем, нет, это слабовато сказано.
  – Да уж, – согласилась Фэй. – Правильно сказать, что я полумертвая от усталости.
  Она вытащила голубую блузку из черных брюк, одну за другой расстегнула пуговицы. Потрогала широкий шрам, пересекавший ее живот от паха до солнечного сплетения.
  – Ты должен знать, каким образом я получила эту красоту, – сказала она. – Ты этого заслуживаешь.
  Расскажи ему.
  Париж. Скажи, что это было в прошлом году. Ты все делаешь правильно.
  Мосты над серой лентой Сены, великолепные здания, музеи, множество уютных кафе. Женщины, каждая из которых уверена в том, что она красива, и потому действительно великолепно выглядящие. Со вкусом одетые, ухоженные мужчины, среди которых лишь изредка попадается какой-нибудь турист, как правило, смотрящийся на их фоне довольно глупо. Молодая женщина с сумкой от «Эрме» идет по улице вдоль магазинов, торгующих товарами из кожи североафриканского производства, на ходу по сотовому телефону договариваясь о сделке на миллиард евро. В кинотеатрах показывают картины Джона Форда и Франсуа Трюффо, которым больше лет, чем владельцам этих храмов кинематографа. На площади Сталинград, которая давно превратилась в розничный рынок сбыта для крупных наркокартелей, всегда можно купить дозу героина, но при этом парижские дилеры никогда не гарантируют качества.
  Но твой Париж – это узкие улочки с выщербленными тротуарами, обветшавшие домишки, владельцы которых по тысяче раз на дню нарушают жилищное и налоговое законодательство. Это толпы арабов и запах вареной козлятины. Вода. Боже мой, ты, наверное, сейчас способна убить за стакан простой воды. Ты пристегиваешь кобуру с «глоком» и прячешь оружие под марокканской блузой, на животе – молочно-белая кожа на нем гладкая, словно атласная. Надеваешь черные брюки спортивного покроя и туфли без каблуков, в которых удобно бегать и драться. На узких тротуарах никто ни на кого не смотрит. Ты носишь коричневые контактные линзы, потому что зеленые глаза грозят тебе разоблачением. К счастью, по местным меркам ты не слишком красива, поэтому никто не обращает на тебя внимания, кроме людей, которым ненавистен твой хиджаб, закрывающий большую часть лица и покрывающий волосы, выкрашенные в черный цвет, – именно такой, какой характерен для уроженок Алжира, за одну из которых ты себя выдаешь.
  Шесть недель ты совершенствовала в Лэнгли свой довольно книжный, далекий от разговорного французский.
  Семнадцать дней ушло на твое внедрение в Алжире.
  Потом долгое путешествие – на кораблях, в поездах. И вот теперь ты в Париже, который знаешь только по учебным фильмам.
  Твой оперативный псевдоним – Джамиля.
  Настоящая Джамиля была схвачена во время одной из антитеррористических операций ЦРУ, проводившейся в Йемене. Впрочем, возможно, ее проводили сотрудники военной разведки, работавшие на Пентагон. Так или иначе, у Джамили была найдена взрывчатка, и агентство занялось ею вплотную.
  В филиале Аль-Каиды, на который она работала, женщинам не доверяли, поэтому знала она очень мало – только то, что ее смертоносный груз и изготовленные по индивидуальному заказу детонаторы должны быть доставлены в Париж.
  Специалистам потребовалось четыре недели, чтобы из скудных и недостоверных сведений, которые удалось выудить из Джамили, сложить более или менее целостную картину, однако она мало что добавила к тому, что уже было известно. При этом агентам пришлось оказать на Джамилю весьма серьезное давление – в частности, пообещать сдать ее тем, кого она боялась куда больше, чем американцев, а именно израильтянам или малайзийцам.
  Как ты думаешь, что случилось с Джамилей?
  Впрочем, тебя это не должно волновать.
  Во всяком случае, не во время операции.
  Тем более что, как выяснилось, целью готовящихся терактов являются американские объекты в Париже.
  Ты все делаешь правильно.
  План операции классический. Ты стала Джамилей. Отправилась в Париж и стала ждать звонка на сотовый. Наконец тебе позвонили и назначили встречу. Она проходила в одном из магазинов франшизной сети «Монпри». В отделе косметики ты вошла в контакт с человеком по имени – или кличке – Нёф, что переводится с французского как «девять». Это может означать, что в местную террористическую ячейку входит не менее девяти человек – а может и не означать ничего.
  Нёф никогда раньше не встречался с Джамилей. Тебе про него было известно только то, что у него на запястье шрам. Такую примету не разглядишь с помощью камер наблюдения. Нёф сказал тебе, когда будет совершен теракт.
  Завтра.
  Операция ЦРУ, в которой ты принимаешь участие, сверхсекретная, о ней не знают и не должны знать ни местные спецслужбы и правоохранительные органы, ни американское посольство. Ты и твоя команда должны действовать полностью автономно. Вам известно только то, что атаке подвергнется американский объект – и еще, возможно, объект НАТО. Поскольку во Франции, что вполне естественно, персонал натовских объектов состоит в основном из французов, террористы рассчитывают, что их акция еще и вызовет трения между союзниками по Североатлантическому блоку. Парижу и в самом деле может не понравиться то, что французские подданные становятся разменной монетой в противостоянии Аль-Каиды и американцев. С другой стороны, по некоторым косвенным данным, у террористов имеются некие источники информации во французских спецслужбах. Нетрудно предположить, что в случае успешной атаки Аль-Каиды против американцев в столице Франции эти подозрения могут стать еще одним яблоком раздора между Парижем и Вашингтоном.
  Именно с учетом всех этих тонкостей и было принято решение, что Сэми и его люди проведут операцию по обезвреживанию террористов в режиме полной, стопроцентной секретности, не привлекая к ней союзников.
  Во время встречи в парижском магазине Нёф сообщил лже-Джамиле, что завтра, в день операции, он будет «другим человеком». По всей видимости, это означало, что он будет в гриме. Джамиля, согласно плану, должна была доставить взрывчатку на явочную квартиру – Нёф хотел ее проверить. Именно поэтому об использовании муляжа не могло быть и речи. Обнаружив обман, террористы отменили бы операцию и провели ее в другом месте и в другое время, которые американским спецслужбам были неизвестны.
  Убедившись, что со взрывчаткой все в порядке, Нёф должен был позвонить другому террористу по кличке Сет – «семерка», а тот – доставить на ту же квартиру таймер. Затем все трое должны были поехать к месту проведения операции. Перед этим бомбу следовало поставить на боевой взвод. Далее Джамиле предстояло обеспечить внешнее наблюдение и заснять операцию на видеокамеру сотового телефона, а затем по сложному пути отправить ролик на «Ютьюб».
  Нёф, разумеется, не знал, что на теле «Джамили» закреплены несколько электронных устройств и что все ее передвижения фиксируются и отслеживаются с помощью спецсредств и контролируются готовой к действию группой спецназа, ждущей лишь команды к началу проведения операции. В решающий момент Фэй должна была застрелить или обезвредить – второе, разумеется, было предпочтительнее – непосредственного исполнителя теракта. При необходимости ей следовало атаковать и «семерку», и «девятку» – в конце концов, спецназ был совсем рядом и быстро пришел бы на помощь.
  Действовать, однако, нужно было с предельной осторожностью. Террористы обладали большим опытом и готовы были при возникновении малейшей угрозы отказаться от операции и скрыться. Поэтому обязанность определить момент начала операции лежала на Фэй, которая находилась в непосредственном контакте с преступниками.
  «Пока ты все делаешь правильно», – успокаивала себя Фэй, идя на место встречи.
  Появился Нёф. Он был чисто выбрит и облачен в костюм и галстук. В руках у него были спортивная сумка и атташе-кейс – и то и другое вполне подходило, чтобы спрятать бомбу. Фэй пошла следом за ним, и через некоторое время оба оказались в квартире без мебели, с голыми стенами, расположенной где-то в восемнадцатом округе Парижа.
  «Надеюсь, когда я попаду в рай, ты окажешься среди ожидающих меня там прекрасных гурий», – говорит Нёф. Ты молча ждешь. Да и что можно ответить на это? Что, интересно, ответила бы на это настоящая Джамиля?
  Появился Сет. Это крупный молодой мужчина европейской внешности. Как и Нёф, он в костюме и галстуке.
  Ты продолжаешь молчать и ждать. Спецназ просто не в состоянии приблизиться к квартире незамеченным.
  Нёф называет объект атаки и дает команду начинать.
  Прежде всего бомбу необходимо соединить с таймером, который принес Сет. Она находится в атташе-кейсе. Нёф открывает замки кейса и устанавливает таймер всего за несколько секунд. Примерно столько же ему потребуется, чтобы привести бомбу в боевое положение. Тем не менее у тебя вполне достаточно времени, чтобы нейтрализовать сначала Нёфа, а затем Сета – если только раньше его не скрутит спецназ. Надо только успеть вовремя подать сигнал – и тогда ничего плохого не случится. Не будет ни взрыва, ни склоки между спецслужбами. Хорошие парни снова одержат победу.
  Если делать все правильно, что может пойти не так?
  Нёф передает атташе-кейс Сету и резко разворачивается.
  У него в руке нож! Где он прятал этот чертов нож?!
  Значит, Джамиля должна умереть в этой квартире. Ее задача состояла в том, чтобы привезти взрывчатку в нужное место. Теперь она больше не нужна. Видимо, ее с самого начала приговорили к смерти. В конце концов, так, помимо всего прочего, и безопаснее. Если ее задержат, она может выдать какую-то важную информацию. Если ее убить, это не будет большой потерей. Все верно.
  Вот только Джамиля – это не Джамиля, а ты.
  Долгие часы тренировок дают о себе знать. Вовремя среагировав на выпад ножом, ты одной рукой хватаешь Нёфа за запястье, выворачиваешь его вверх и одновременно ладонью другой руки наносишь резкий удар в локтевой сустав. Нож со звоном падает на пол.
  Свободной рукой Нёф наносит тебе сильный удар в солнечное сплетение, на какое-то время лишив тебя возможности дышать. Ткнув его пальцами в глаза, ты бьешь его ногой в бедро…
  И получаешь от Сета удар сзади точно в позвоночник. Однако, прежде чем окончательно ввязаться в стычку, он отвлекается на пару секунд, чтобы поставить бомбу на боевой взвод. Это дает тебе время на то, чтобы подсечкой сбить его с ног. Лежа на полу, он завладевает ножом и, привстав, наносит тебе удар в живот…
  Клинок взрезает брюшную стенку от паха до грудной клетки. Ты падаешь на спину и, пытаясь зажать одной рукой громадную рану, из которой хлещет кровь, другой рукой умудряешься выхватить пистолет – вот она, выучка! – и… БАМ! БАМ!
  Сет, успевший подняться на ноги, роняет нож и оседает на пол.
  Нёф, схватив кейс с бомбой, бросается к двери. Ты еще раз нажимаешь на спусковой крючок. Пуля попадает в стену.
  Страдая от чудовищной боли в животе, ты направляешь ствол «глока» на Сета, который, лежа на полу, кричит тебе по-английски с британским акцентом:
  – Сука гребаная!
  Лежа на залитом кровью полу парижской квартиры, ты понимаешь, что он скорее всего агент английских спецслужб (позднее выяснилось, что он был сотрудником SAS – особого подразделения британского армейского спецназа). Англичане, оказывается, тоже проникли в сеть Нёфа, контролировали его операцию по своей линии и были готовы в последний момент вмешаться и сорвать ее. Однако Нёфу с бомбой в руках удалось скрыться. Как выяснилось, он отправился прямиком в соседнее жилое здание, где ЦРУ создало свой секретный центр операций, о котором ты и твоя команда ничего не знали. Взорвав его, террористы тем самым одновременно достигали еще нескольких целей. Например, навлекали на американцев гнев французов – мало того что спецслужбы США, ставшие объектом террористической атаки, поставили под удар ничего не подозревающих парижан, так они еще и создали в столице Франции целую оперативную базу своей разведки, ничего не сообщив об этом союзникам.
  Пистолет выскальзывает из твоей руки, и в этот момент раздается ВЗРЫВ.
  Твоя группа спецназа взяла Нёфа в кольцо, но он, держа в руках бомбу, успел выскочить на тротуар узкой, оживленной улицы. Поняв, что его вот-вот схватят, он активировал взрывное устройство. БУМ!
  Осколками были ранены трое спецназовцев. А семидесятитрехлетнюю парижанку, которая вывела на прогулку свою крохотную собачку, разорвало на куски.
  Что ж, конечно, все могло закончиться намного хуже. Один труп, трое раненых спецназовцев, а ты сама лежишь в луже собственной крови и прислушиваешься к звуку сирен французских машин «Скорой помощи».
  Потом свет меркнет в твоих глазах.
  «Что ж, теперь меня можно совершенно обоснованно считать предательницей, – подумала Фэй. – Я выдала секретную информацию совершенно постороннему человеку, не имеющему допуска к сведениям такого рода».
  Фэй приподнялась и села в кровати.
  – Я не умерла, – продолжила она свой рассказ. – Все были страшно недовольны итогами операции. Пресса от души оттопталась на этой истории. Французские и британские официальные лица, боссы из ЦРУ – все пытались найти стрелочника, и по всем меркам выходило, что стрелочник – я. В конце концов, ЦРУ пришлось отправить своего представителя – им оказался Сэми – в логово законодателей на Капитолийский холм. Сэми озвучил там более или менее правдивую версию событий. В итоге мне, конечно, все равно досталось – за то, что я вовремя не разобралась в ситуации, что выстрелила в английского агента, что не успела завалить Нёфа. Французы, само собой, заявили, что все наши подозрения, будто террористы каким-то образом внедрили информатора в их спецслужбы, – ни на чем не основанная чушь, которую мы неизвестно откуда взяли. Но Сэми все-таки удалось меня отстоять. Меня не уволили, а отправили на какое-то время работать в отдел внутренних ресурсов. В тот день, когда мы с тобой познакомились, мы с Сэми, сидя в комнате с прозрачными звуконепроницаемыми стенами, долго рассказывали каким-то шишкам всю эту историю. А потом Сэми открыл дверь и выпустил меня из этого аквариума. И я отправилась пить кофе.
  – А в кафетерии в это время оказался я.
  – Верно. Ты доверял мне. Ты вернул мне способность мечтать. И вот теперь я предала тебя. Впутала в это дело. Мне жаль, мне так жаль! Прости меня!
  Крис вытер слезу, ползущую по щеке Фэй, и улыбнулся.
  – Это мой дом, я здесь живу, – сказал он. – Знаешь, как трудно в этом городе найти приличную квартиру?
  Фэй прижалась к нему, понимая, что он хочет сменить тему, чтобы лишний раз не травмировать ее.
  – Из-за меня уже погиб один невинный человек – там, в Париже. Я не могу допустить, чтобы подобное произошло снова. Тем более, когда речь идет о тебе.
  – Забудь об этом, – сказал Крис. – Я не просто гражданское лицо, и к тому же меня никак нельзя назвать невинным.
  – Ты все врешь, – прошептала Фэй, изнемогая от любви к нему.
  – Между прочим, та женщина, благодаря которой до меня дошло твое послание из «Тьюн-инн», позвонив, прочитала мне его трижды, – сказал Крис, обнимая Фэй. – И при этом не задала ни одного дурацкого вопроса. И еще пообещала, что сотрет его, прежде чем вернуться в бар. Когда я попытался ее поблагодарить, она сказала, что рада поучаствовать в нашей любовной истории. Мол, благодаря нам она поверила, что и сама когда-нибудь напишет подобное послание помадой на зеркале. И еще она сказала, что мне очень повезло и что я очень счастливый. Я ответил, что так оно и есть.
  Уложив Фэй на кровать и дождавшись, когда она заснет, Крис потушил ночник.
  Глава 27
  «…пусть пока держится подальше…»
  Надпись, сделанная помадой на зеркале в туалете закусочной
  Весеннее утро, пятница. Вашингтон, федеральный округ Колумбия.
  Взведенный и поставленный на предохранитель пистолет сорок пятого калибра оттягивает внутренний карман твоей расстегнутой кожаной куртки – ты в любой момент готов выхватить его, продолжая вести машину.
  Городские улицы. Час пик. Ты медленно продвигаешься вперед в потоке автобусов и «паркетных» джипов, мини-вэнов, семейных седанов и такси. Между машинами шныряют камикадзе – мотоциклисты в пластиковых шлемах и кожаных куртках. Сквозь опущенные стекла машины в уши врываются сигналы автомобильных клаксонов, голоса людей, музыка. Ты вдыхаешь характерный городской запах стресса, усталости и страха.
  Мерль сидит на заднем сиденье у тебя за спиной. В руках и в карманах у нее ничего нет. Единственное, что у нее есть – это надежда. Она говорит, что может наблюдать за обстановкой с левой стороны от машины. Но она не обучена этому и не знает, на что нужно в первую очередь обращать внимание.
  Справа от Мерль расположилась Фэй. Она контролирует правый фланг. В руках она держит «глок», пряча его на уровне колен. Фэй готова открыть огонь по любой машине, которая попытается блокировать им дорогу.
  На переднем пассажирском сиденье – Крис Харви, хозяин машины. Он показывает дорогу. И еще его задача – улыбаться полицейским из подразделения по охране зданий Конгресса, особенно если среди них попадется кто-то из знакомых.
  От места на подземной стоянке многоквартирного дома, где был припаркован автомобиль, им нужно проехать чуть меньше двух миль – всего-навсего! – вдоль улиц, по которым когда-то ходил Дюк Эллингтон.
  Это должно занять девятнадцать минут.
  Ты крепко сжимаешь рулевое колесо в мягкой оплетке.
  Светофор впереди переключается на красный.
  – Следите за своими зонами! – напряженным голосом говорит Фэй.
  Слева от машины на углу стоит человек в линялой черной бейсболке. Спутанная седая борода, грязная зеленая куртка с капюшоном, ветхие джинсы. Морщинистая кожа, отсутствующий взгляд голубых глаз, которые тоже кажутся вылинявшими. В грязных руках белая картонная табличка, на которой черным фломастером выведено слово «бездомный».
  Кондор много раз видел этого человека именно на этом углу. Увидев его снова, он подумал: «А вдруг за мной никто не охотится?»
  До отъезда, когда они еще находились в квартире Криса, Фэй сказала:
  – Мы полагаем, им неизвестно о том, что мы действуем вместе. Потому нам скорее всего следует исходить из того, что они пока не раскусили нашу игру. Хорошие парни ждут, пока мы с Кондором сделаем какой-нибудь ход. Но нам неизвестно, кто плохие парни. Пока мы знаем только то, что они хотят нас убить.
  – Вы имеете в виду вас и Вина, – сказала Мерль с наполовину полувопросительной интонацией.
  – А кто это – Вин? – поинтересовался Крис.
  – Сейчас это я, – внес ясность Кондор.
  – Может, скажете какие-нибудь напутственные слова? – спросил, обращаясь к нему, Крис, который, кажется, не вполне понял смысл этой реплики.
  – Каждый когда-нибудь должен умереть, – ответил Кондор, не раздумывая ни секунды.
  – Вы – никуда не годный, просто ужасный лидер, – заявил молодой человек, работающий в аппарате сената.
  – Но сейчас мы должны выжить, – добавил Кондор. – И еще. У нас только один выстрел. Промахиваться нам нельзя.
  – Пошли, – сказала Фэй.
  – Подождите! – воскликнула Мерль. – Извините, но мне… мне нужно еще раз зайти в туалет.
  Через пять минут все четверо спускались вниз в кабине лифта.
  Хлопнула дверь, пропустив их в бетонную пещеру подземного гаража.
  Мигающее люминесцентное освещение, ряды машин, в которых уже появились просветы. Тени на бетонных стенах, пятна масла под ногами, запах гнили, доносящийся из расположенного где-то неподалеку мусорного бака.
  Не обращай внимания на хлопнувшую дверь, забудь о ней. Садись вместе с остальными в машину. Ты должен занять водительское место. Двери аккуратно закрыты, запирающие их кнопки опущены. Теперь твое дело – запустить двигатель. Давай!
  Машина уже на улице. Зеленый сигнал светофора. Вперед! Поезжай по Массачусетс-авеню на восток, в сторону Капитолийского холма.
  Поглядывай в зеркала. Ни одна машина не перестраивается следом за тобой из ряда в ряд. Это хорошо. Как и то, что нигде поблизости не видно джипов с тонированными стеклами. Вас не обгоняют мотоциклисты, пытаясь на ходу заглянуть в салон и разглядеть пассажиров. Это тоже обнадеживает. Мотоциклисты потенциально опасны, любой из них может на ходу достать оружие и открыть огонь.
  Массачусетс-авеню привела вас на Норт-Кэпитал-стрит, плавно огибающую гигантское сооружение «Юнион-Стейшн» – одновременно автовокзала и станции метро. Здесь ужасная толчея – машины, автобусы, толпы людей, в том числе туристов…
  Кондор свернул прямо в это месиво, миновал ирландский паб, куда часто заглядывали сотрудники аппарата Конгресса, лоббисты, политики средней руки и другие обитатели высящихся справа от машины многоэтажных офисных зданий с невыразительными фасадами и зеркальными окнами. Проехав расстояние, приблизительно равное половине длины футбольного поля, Кондор свернул налево, на Третью улицу. Затем резко рванул машину вправо и въехал на стоянку, обнесенную забором из черной металлической сетки высотой в человеческий рост. У въезда на заборе красовалась табличка с надписью:
  Стоянка 11
  ПОСТОРОННИМ ВЪЕЗД ЗАПРЕЩЕН
  Только для автомобилей парламентских приставов
  Машины без спецпропусков будут отбуксированы на штрафстоянку
  Следуя указаниям Криса, Кондор нашел свободное место.
  – Конгресс обслуживается специальным полицейским подразделением. Почему здесь нет ни одного копа? – спросила Фэй.
  – Это же просто стоянка, – пожал плечами Крис. – Полиция охраняет в основном здания.
  – И людей – конгрессменов и сенаторов, – добавила Мерль.
  Кондор припарковал машину, почти упершись бампером в металлическую ограду, и скомандовал:
  – Всем поднять стекла. Старайтесь вести себя спокойно.
  Вся четверка выбралась из машины.
  У пешеходного входа на стоянку, как и у въезда, располагалась деревянная будка охранника, но она тоже пустовала. Вокруг не было ни души. Около главного поста охраны стояла металлическая кабина с синей лампой на крыше. Внутри нее находилось устройство, похожее на телефон-автомат. По боку кабины шла синяя надпись «Для экстренных случаев».
  – Камеры здесь есть? – поинтересовалась Фэй.
  – Наверное, – неуверенно отозвался Крис, оглядываясь по сторонам.
  – Официально БОСС – биометрическая опознавательная система слежения – будет запущена только через два года, – сказала Фэй. – Но мы все прекрасно знаем, что это значит. К тому же даже без БОСС камеры наблюдения имеют соответствующую программу, которая позволяет производить опознание конкретных лиц. Так что, если наши противники знают, что мы можем появиться здесь, наш визит не станет для них сюрпризом.
  – В таком случае они очень скоро нас атакуют, – сказал Кондор. – Что же тут поделаешь – выше головы нам не прыгнуть.
  – Ты говоришь, идти нам минуты три? – обратилась Фэй к Крису.
  – Не больше. Ты же видела карту «Гугл».
  – На реальной местности всегда все бывает не совсем так, как на карте, – возразила Фэй.
  – Пошли, – скомандовал Кондор.
  Четверка приступила к выполнению разработанного накануне плана.
  Впереди шел Крис. Он был в костюме, на его шее у него болталась идентификационная карточка сотрудника сената. Фэй двигалась на два шага позади и немного правее, занимая наиболее удобную позицию для стрельбы. Следом за Фэй и чуть левее шагала безоружная Мерль. Замыкал процессию Кондор. Молния его кожаной куртки была расстегнута, руки опущены вдоль тела. В левом заднем кармане джинсов покоились две запасные обоймы. Пустой кожаный патронташ и кобура от пистолета Кондора перекочевали на пояс Фэй и были прикрыты ее черным плащом.
  «Пистолет сидит за поясом достаточно плотно – он не должен выпасть», – подумал Кондор.
  По плану он должен был перед прохождением через металлодетекторы передать оружие и запасные обоймы имевшей значок спецагента Фэй.
  «Пусть до этого момента пистолет мне не понадобится», – непрерывно твердил он про себя, словно мантру.
  – Есть два пути, по которым мы можем пройти пешком, не используя лифт, – сказал Крис утром, когда они все еще находились в его квартире и смотрели на монитор компьютера. – По крайней мере если действовать в соответствии с логикой. Мы можем выйти со стоянки номер одиннадцать через калитку на Луизиана-авеню, которая идет по диагонали. Дойти по ней до Ди-стрит – она совсем рядом. Свернуть налево и пройти два квартала. Потом повернуть вправо и миновать еще квартал – совсем небольшой. Подняться по белым мраморным ступеням лестницы – и мы попадаем в Рассел-билдинг. Большинство выбирают именно этот путь. Другой вариант – выйдя со стоянки номер одиннадцать, пройти по одной из дорожек через парк. Но там могут оказаться другие люди – просто прохожие, туристы, сотрудники сената, бегуны, велосипедисты. Иногда попадаются бездомные, отдыхающие на траве.
  – А камеры там есть? – подала голос Фэй.
  – Сомневаюсь. Там не на чем их установить – в парке нет ни одного столба. Но первый вариант привлекателен тем, что он более короткий и экономит время. К тому же, воспользовавшись им, мы вряд ли встретим хоть одного пешехода, а за проезжающими машинами вы будете следить. Полицейский пост будет от нас на расстоянии двух кварталов. Любого подозрительного человека мы сразу же заметим.
  – А куда мы попадем, если пойдем через парк? К главному входу к Харт-билдинг, верно?
  – Да. Это вход и для служащих, и для посетителей, – пояснил Крис, допивая кофе. – Если идти этим путем, лучше дождаться окончания часа пик, чтобы нам не пришлось торчать в длинной очереди, – там у входа стоят охранники, полицейские в белых рубашках, и всех проверяют. И еще там установлены металлоискатели, а иногда можно увидеть даже кинолога с собакой. Лучшее время для прохода в этом месте – с девяти двадцати до девяти тридцати.
  Сейчас, когда они уже почти прибыли на место, было 9:15.
  Раздался звон колоколов, расположенных в верхней части видневшейся неподалеку белой колонны Мемориала Роберта А. Тафта высотой сто и шириной тридцать футов.
  – Интересно, а кто звонит в колокола? – спросил Кондор, когда Крис объяснил природу звука.
  – Какая разница? – нетерпеливо бросила Фэй.
  Выйдя наконец со стоянки номер одиннадцать, они направились к небольшому зеленому оазису в самом сердце каменных городских джунглей. В центре небольшого парка располагалась круглая клумба с яркими цветами и кустами, которые щетинились изумрудными листьями с бритвенной остроты краями. Деревья и кустарник, росшие вдоль дорожки, частично закрывали обзор.
  Кондор и на этот раз шел замыкающим. Впереди него шла Мерль. Кондор не без труда заставил себя отвести взгляд от ее округлых бедер, обтянутых голубыми джинсами, и продолжать контролировать окружающую обстановку. Впереди Мерль шагала Фэй в черном плаще, с рюкзаком за спиной, держась чуть левее, – это сокращало вероятность того, что в случае нападения одна пуля поразит сразу двух членов группы. «Боевой порядок не идеальный, но вполне приемлемый», – подумал Кондор.
  Неподалеку показался велосипедист и, обогнув по бетонной дорожке центральную клумбу, помчался им навстречу, с силой налегая на педали. Дистанция между ним и группой сокращалась. Сорок метров, тридцать девять, тридцать восемь. Кондор увидел, что велосипедист – мужчина. Шлема на нем не было – голову, склоненную к рулю, прикрывал капюшон.
  Когда до него, по расчетам Кондора, оставалось тридцать два метра, велосипедист – вероятно, желая поразить окружающих – отпустил руль.
  Кондор и Фэй услышали, как Мерль пробормотала:
  – Я уже видела что-то подобное в кино.
  Дистанция сократилась до двадцати девяти метров. Велосипедист поднял руки к груди, сжимая в них какой-то предмет.
  – Пистолет! – крикнул Кондор.
  Фэй, которая за секунду до этого оглянулась на Мерль, повернулась лицом к велосипедисту, и в тот же миг он выстрелил. Пистолет сорок пятого калибра был снабжен глушителем, поэтому звук получился тихим, похожим на приглушенный кашель – что-то вроде негромкого «пффт».
  Пуля задела справа по касательной голову Фэй. Она громко вскрикнула. Крис, обернувшись, увидел, как она споткнулась, и тут же еще две пули угодили в ее защищенную бронежилетом грудь.
  – Нет! – крикнул Крис, бросаясь на велосипедиста.
  Тот еще раз нажал на спусковой крючок. Кондор услышал, как пуля свистнула у его правого уха. Затем нападающий направил ствол пистолета на человека в костюме и галстуке, который был совсем рядом с ним.
  Пффт! Пффт! Пффт!
  Все три пули попали Крису в грудь. Его рубашка тут же обильно окрасилась кровью. Он рухнул ничком на дорожку, и под его телом сразу начала расплываться темно-багровая лужа.
  Ухватившись одной рукой за руль, велосипедист объехал неподвижное тело. Фэй, хотя и нетвердо, но все еще держалась на ногах. Велосипедист перевел взгляд на цель номер один – пожилого мужчину в черной кожаной куртке. Тот бросился с дорожки в кусты, но был отчетливо виден на фоне листвы, которая, разумеется, не могла защитить его от пуль.
  В тот момент, когда велосипедист проносился мимо нее, Мерль внезапно резко толкнула его. Не удержав равновесия, киллер перелетел через руль и рухнул на бетонную дорожку. Перед приземлением он успел сгруппироваться и, сделав кувырок, избежал жесткого падения, но выронил оружие. По инерции он влетел в кусты по другую сторону от Кондора.
  Фэй, пытаясь принять стойку для стрельбы, правой рукой выхватила из кобуры «глок»… и увидела Криса, лежащего в луже крови.
  Кондор, встав на ноги, выпустил пулю в темный силуэт, прильнувший к земле за кустами. Фэй произвела выстрел по той же цели. И в этот момент на линии огня, блокируя директрису, появилась Мерль.
  Кондор, пытаясь сменить позицию, бросил взгляд влево. Фэй ковыляла по направлению к Крису.
  Но Крис был мертв.
  В этом не могло быть никаких сомнений.
  С правой стороны на голове Фэй краснела кровавая борозда, прочерченная пулей киллера, которая прошла по касательной. Глаза были мутными. Она вскинула пистолет и попыталась прицелиться.
  «Сейчас она убьет нас, сама того не желая», – отстраненно подумал Кондор.
  Ухватив Мерль за руку, он резко дернул ее к себе, держа под прицелом то место, где он в последний раз видел нападавшего.
  Других киллеров нет. Никто больше не стреляет. Кто же за ними охотится? Кто?
  – Забери Фэй! – крикнул он в ухо Мерль.
  Мерль с трудом оттащила молодую женщину от распростертого на земле окровавленного тела.
  Кондор, прикрывая обеих женщин, начал пятиться к выходу из парка. Фэй, вырвавшись из рук Мерль, выпустила две пули в кусты, туда, где, как ей казалось, мог находиться киллер. Резкий звук выстрелов эхом отразился от стен «Юнион-Стейшн».
  Сунув пистолет за пояс, Кондор забрал оружие у Фэй и вместе с Мерль потащил рыдающую, окровавленную молодую женщину по бетонной дорожке прочь из парка.
  Все тихо, никто больше не стреляет.
  Где-то неподалеку завыли сирены. К этому моменту Кондор, Фэй и Мерль уже добрались до стоянки номер одиннадцать. Ключи от машины Криса остались у Кондора. Чувствуя, что убийцы где-то рядом, он торопливо втолкнул Фэй и Мерль в автомобиль, нырнул за руль и повернул ключ в замке зажигания.
  Они могут оказаться под огнем в любую секунду!
  Кондор с хрустом включил заднюю передачу и давил на педаль газа. Машина, визжа покрышками, прыгнула назад и резко остановилась, подняв тучу пыли. Врубив первую, Кондор снова резко нажал на акселератор. Мгновенно набрав скорость, автомобиль влетел на прежнее место и, пробив ограду, выскочил через дыру со стоянки прямо на проезжую часть. Визжа тормозами и отчаянно сигналя, другие машины шарахнулись от него, едва избежав столкновения.
  Кондор погнал автомобиль в сторону центра города. В двигателе и в подвеске что-то стучало, из выхлопной трубы валил синий дым.
  Глава 28
  «…больше никогда».
  Вождь Джозеф
  …Моя голова… он мертв, мертв, почему не я, только не он, только не он… Господи, как больно…
  Фэй отняла правую руку от головы, с трудом сфокусировала на ней взгляд и увидела на руке кровь.
  Вынырнув из болезненного забытья, она осознала, что какая-то женщина, Мерль, ее зовут Мерль, сидя рядом, обнимает ее обеими руками.
  «Я сижу, – поняла Фэй. – Я сижу на заднем сиденье машины».
  А…
  Отовсюду лились потоки солнечного света, вызывая у нее резь в глазах.
  А как же…
  Кондор сидел за рулем.
  Фэй потребовалось несколько секунд, чтобы переварить эту информацию.
  «Это Кондор, он свой», – всплыло у нее в мозгу.
  Резкий правый поворот обрушил на уши Фэй целый океан звуков. Автомобильные клаксоны, крики, визг шин, шум ветра за окнами машины. Было жарко. Она почувствовала, как по телу струится пот.
  – Его убили, – тихонько пробормотала Фэй себе под нос. И повторила чуть громче: – Они его убили.
  – Фэй! – крикнул Кондор, сделав еще один резкий поворот. – Ты можешь сосредоточиться?
  Мерль чуть ослабила объятия и спросила:
  – Вы в порядке?
  – Они попали мне в голову, – прошептала Фэй и посмотрела на свою окровавленную ладонь.
  Она хотела снова зажать рану рукой, но Мерль не дала ей этого сделать. Голову Фэй разрывала страшная пульсирующая боль.
  – Вы в порядке, – солгала Мерль, чтобы хоть немного ее успокоить. – Пуля только скользнула по голове… Рассекла кожу под волосами. Крови, конечно много, но… череп цел. Могло ведь быть куда хуже.
  – У нее наверняка сотрясение! – прокричал с водительского сиденья Кондор. Мерль внимательно посмотрела в зеленые глаза Фэй.
  – Да, – сказала она тихонько. – Вполне может быть.
  Под капотом по-прежнему что-то стучало, автомобиль то и дело судорожно дергался.
  – Похоже, масло горит, – сказала Фэй, принюхиваясь.
  Кондор вывел машину, напоминавшую подбитый истребитель, из общего потока и затормозил у обочины.
  «Остановка, – подумала Фэй. – Мы запарковались на автобусной остановке. Нарушили правила».
  Водительская дверь открылась, и Кондор куда-то исчез из поля зрения Фэй.
  – Криса убили, – бесстрастным голосом произнесла она.
  Справа от Фэй растворилась задняя дверь. Кондор помог ей выбраться с заднего сиденья на тротуар.
  – Да, Крис мертв, – подтвердил он. – И мы тоже очень скоро будем мертвы, если не поторопимся. Нам надо все делать очень быстро, Фэй. Ну же, вперед!
  Но она не могла идти.
  Ей показалось, что фигуры Кондора и Мерль вдруг уменьшились, словно она оказалась в нескольких десятках метров от них. Кондор в черной кожаной куртке, отчаянно жестикулирующий и пытающийся что-то ей сказать. Мерль – подавленная и смертельно напуганная, выглядящая намного старше своих лет.
  «Мы в Чайна-тауне», – почему-то подумала Фэй.
  Впрочем, она быстро догадалась, почему ей так показалось. Прямо перед ними была арка в виде пагоды с зеленой крышей, на которой легко было различить несколько золотистых иероглифов, – они могли что-то означать, а могли и не означать ничего. Когда они прошли под аркой, Фэй увидела огромное сооружение, сложенное из красного кирпича. Это был собор, ржавый шпиль которого, казалось, вонзался прямо в небо. Весна только начиналась, поток туристов еще не набрал силу, а потому на тротуарах почти не было торговцев, которые – Фэй это знала – через какой-нибудь месяц буквально запрудят тротуары между азиатскими ресторанами и сувенирными лавками, торгующими пластиковыми фигурками Будды, атласными куртками с вытканными на них драконами, обувью для занятий кунг-фу, травами и специями, почтовыми открытками и ярко раскрашенными шелковыми зонтиками.
  – Пошли! – скомандовал Кондор, позволив Мерль подставить раненой Фэй руку, чтобы той легче было идти.
  «Он старается держать руки свободными, чтобы у него была возможность в любой момент выхватить оружие», – сообразила Фэй.
  Они находились на Эйч-стрит и медленно шли по тротуару.
  Фэй ощупала свою талию.
  Пистолет! Где мой пистолет?
  – А где киллеры? – с трудом ворочая языком, спросила она. – Где те, кто за нами охотится? Где? Где…
  – Где-то рядом, – неопределенно ответил Кондор. – По крайней мере должны быть где-то поблизости.
  Они перешли на другую сторону улицы и приблизились к гигантскому крытому амфитеатру, где проводились хоккейные матчи, а иногда выступал с концертами Брюс Спрингстин.
  Фэй заметила, что взгляд Кондора блуждает поверх голов немногих попадающихся им навстречу случайных прохожих.
  Что он там ищет? Ах да, камеры наблюдения.
  Кондор подошел к дверям какой-то лавки, окна которой были закрашены белой краской. На дверях красовался замок и висела табличка с надписью «Скоро буду».
  – Повернись так, чтобы рану на голове не было видно, – сказал Кондор, прислоняя Фэй к двери. – И сделай вид, будто ты плачешь.
  Потом он повернулся к Мерль.
  – Вон там аптека. Сходи туда и купи детские влажные салфетки, желательно с дезинфицирующей пропиткой. А в магазине рядом – какую-нибудь спортивную куртку с капюшоном. Фэй она сейчас будет в самый раз. И пусть куртка будет ей на пару размеров велика.
  Фэй молча стояла в дверном проеме лавки, прислушиваясь к страшной боли в голове.
  У меня там все пульсирует. Кажется, будто пуля застряла в мозгу.
  Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.
  – Почему они нас до сих пор не убили? – спросила Фэй у Кондора.
  – Не знаю.
  Должно быть, прошло какое-то время, потому что Фэй вдруг увидела Мерль, которая принесла пакеты с покупками. Раньше никаких пакетов не было. Фэй почувствовала, как что-то прохладное и влажное прикасается к ране, и лицо ее исказила гримаса боли. Ноздри уловили запах лимона и спирта. И еще… еще…
  – Осторожно! – воскликнул Кондор и оттолкнул Мерль от Фэй.
  Это было сделано очень вовремя – Фэй согнулась, словно складной перочинный нож, и ее обильно вырвало. Едва устояв на ногах, она прислушалась к своим ощущениям, и ее тут же настиг новый приступ головокружения и тошноты. Потом ей стало немного легче.
  Мерль принялась протирать ей влажными салфетками лицо. Фэй услышала как Кондор говорит Мерль:
  – Встань рядом со мной и смотри в противоположную сторону. Обращай внимание на все подозрительное, но в первую очередь на людей, которые за нами наблюдают. Ну, и на тех, конечно, кто попытается нас застрелить.
  Фэй почувствовала, как Кондор освободил ее от рюкзака. Убедившись, что в карманах ее черного плаща ничего нет, снял с нее и его и бросил сверху на лужу рвоты. Потом отцепил от пояса Фэй кобуру от своего пистолета и патронташ.
  Затем забрал у нее кобуру, которую она много лет постоянно таскала на правом бедре. Она почувствовала, как тело снова наливается энергией, и помогла Кондору надеть на себя что-то мягкое. Потом она почувствовала, как его пальцы массируют ей плечи. Сделав над собой усилие, она повернулась лицом к улице, увидела Кондора и, моргнув несколько раз, окончательно пришла в себя.
  Мерль еще раз тщательно обтерла лицо Фэй детскими влажными салфетками с лимонным ароматом, бросая использованные на валявшийся под ногами отслуживший свое черный плащ. Потом протянула Фэй бутылку с водой. Фэй прополоскала рот и сплюнула на тротуар.
  Мимо них со смехом пробежали две юные школьницы, еще не осознавшие, что любая жизнь, в том числе и их собственная, конечна.
  – Ладно, все в порядке, – сказала Фэй и хотела кивнуть, но это оказалось слишком больно.
  Кондор накинул ей на голову с открытой раной капюшон спортивной куртки, заменившей плащ.
  «Он розовый. На мне куртка с розовым капюшоном», – пронеслось в мозгу у Фэй.
  Кондор надел на нее большие солнцезащитные очки с зеркальными стеклами. Затем махнул рукой проезжавшему мимо такси, жестом дал понять Мерль, что ей следует сесть в остановившуюся машину, и осторожно усадил в нее Фэй. Потом, окинув внимательным взглядом улицу, сам прыгнул на сиденье и бросил таксисту:
  – Поехали!
  Машина тронулась. Кондор попросил водителя отвезти их в зоопарк.
  – Значит, мы едем посмотреть на зверушек, – прошептала Фэй.
  Никто из находящихся в машине не понял, что это было – вопрос или утверждение.
  Впрочем, это было не важно. Через пять минут езды, во время которой Кондор то и дело поглядывал в зеркала и процеживал глазами группы пешеходов на тротуарах, они миновали отель, в котором в целом вполне благополучный белый молодой человек, несостоявшийся нацист и рок-музыкант, предпринял неудачное покушение на президента Рональда Рейгана – чтобы произвести впечатление на некую кинозвезду.
  – Притормозите здесь, – попросил Кондор водителя. – Сегодня хороший день, отсюда мы пройдемся пешком.
  Все трое вышли из машины неподалеку от китайского посольства. Кондор подождал, пока такси отъедет подальше, после чего сказал:
  – Пошли. Нам надо перебраться через мост.
  Пульсация в голове не прекращалась, но Фэй вполне отчетливо видела окружающее сквозь солнцезащитные очки.
  – Ты, черт возьми, шутишь, – сказала она. – Я еле стою на ногах… Криса убили… я…
  – Мы, – поправил ее Кондор. – Мы все в крови и в дерьме. Но обрати внимание: мы все еще живы.
  – И теперь мы должны тащиться через мост.
  «В Париже тоже полно мостов», – услышала Фэй внутренний голос. Она уже взяла себя в руки.
  Но они были не Париже, а в Вашингтоне, федеральный округ Колумбия. О каком бы из мостов ни шла речь, Фэй не была уверена, что сможет одолеть его пешком.
  – А что, если они нас заметят? – шепотом спросила Мерль.
  Ее опасения были не беспочвенными, однако Фэй было уже не до них. Не глядя по сторонам, шаркающей походкой, едва переставляя ноги, она двинулась вперед по боковой дорожке моста, который, как ей показалось, был длиной в тысячу миль. Проковыляв метров сто, она все же подняла голову и увидела далеко впереди двухэтажные магазины и кафе, расположенные рядом со станцией метро «Вудли – Национальный зоопарк». Она знала, что где-то там находится огромный, во всю стену какого-то здания, портрет всемирно известной блондинки – Мэрилин Монро, но разглядеть его не смогла. Мэрилин Монро. Кажется, инициалы Мерль тоже М. М. Но она не просто блондинка, а седеющая блондинка и что-то значит для Кондора. А сейчас она поддерживает ее, Фэй, под руку.
  У входа на мост стояли огромные бронзовые статуи львов. Взглянув на одного из них, Фэй, проходя мимо, заметила, что у него закрыты глаза.
  На полпути через мост, проходящий над Рок-Крик-паркуэй и поддерживаемый гигантскими бетонными опорами стофутовой высоты, Фэй глянула за зеленое, покрытое ржавчиной ограждение и тут же почувствовала новый приступ головокружения. Она пошатнулась и закрыла глаза, скрытые за солнцезащитными очками. Неприятное ощущение исчезло.
  Открыв глаза, она посмотрела вверх, в небо, и увидела над головой верхушки зеленых фонарных столбов с украшениями в виде зеленых металлических орлов с распростертыми крыльями.
  Мы уже почти дошли! Осталось совсем немного… И все же мы остаемся у киллеров на мушке.
  Фэй подумала, что в этот момент все трое – она сама, Кондор и Мерль – представляют собой идеальную мишень.
  Пожилой седовласый мужчина в кожаной куртке, с рюкзаком за спиной.
  Седеющая блондинка, которая, судя по всему, когда-то была красавицей.
  Еле передвигающаяся, воняющая блевотиной молодая сучка со спутанными, слипшимися волосами, в дурацкой куртке с розовым капюшоном и огромных темных очках.
  Дойдя до противоположной стороны моста, беглецы, руководимые Кондором, двинулись прочь от входа на станцию метро, вокруг которой кипела толпа, вниз по Калверт-стрит в сторону Рок-Крик-паркуэй. Они миновали крупный отель, в котором постоянно проводились многолюдные съезды и симпозиумы, и оказались на идущем под уклон и густо заросшем травой участке между Рок-Крик-паркуэй и оградой отеля. Кондор усадил Фэй и Мерль в тени трех сросшихся стволами деревьев, которые подарили им не только тень, но и укрытие от посторонних взглядов.
  Мерль пустила по кругу последнюю из купленных ею в Чайна-тауне бутылок с водой.
  Сделав глоток, Кондор протянул бутылку Фэй со словами:
  – Тебе нужно побольше пить.
  Фэй опорожнила бутылку наполовину, а остаток отдала Мерль. Та отпила три глотка и, хотя они явно не утолили ее жажду, закупорила бутылку, чтобы сберечь хоть немного воды на всякий случай.
  – Почему стрелок был только один? – спросил Кондор.
  – Черт побери! – раздраженно воскликнула Мерль. – Разве этого было мало?
  – Вообще-то в распоряжении Сэми целая армия, – сказала Фэй.
  – Не говоря уже о дяде Сэме, – добавил Кондор.
  – Если это не дядя Сэм и не Сэми, то кто? – задала Фэй вопрос, который напрашивался сам собой.
  – Может, мы, – сказал Кондор, – а может, и нет.
  – Что ты такое несешь? – не поняла Фэй. – О чем ты? О ком?
  – О тех, кого я называю призраками, – прошептал Кондор.
  Глава 29
  «Это как прогулка в парке».
  Фраза участника встречи президентских советников, которая проходила в 1972 году совсем неподалеку от Белого дома и на которой обсуждались планы тайных операций, в том числе убийства (так и не состоявшегося) известного журналиста, «разгребателя грязи» Джека Андерсона
  – О чем ты говоришь? – спросила Кондора Фэй, не веря своим ушам.
  – Господи, о чем говорите вы оба? – воскликнула Мерль. – Фэй ранена, Крис мертв, все мы… Нас всех чуть не убили! Я сделала все, что было в моих силах, но это не помогло. Теперь наше положение еще хуже, чем раньше, Крис убит, а я не могу…
  Голос Мерль прервался. Помолчав немного, она прошептала:
  – Кто мы такие? Почему на нас охотятся?
  – Нет, – сказала Фэй, глядя на Кондора, – сейчас важнее узнать, кто такие «призраки».
  Они сидели на траве в тени деревьев – Кондор и две женщины. Еще неделю назад все трое даже не были знакомы.
  – Представьте себе такую ситуацию, – заговорил Кондор. – Нью-йоркские башни-близнецы в огне и дыму. Одна стена здания Пентагона частично разрушена. Повсюду кровь, трупы. Только несколько писателей и один бывший агент, живущий в Вашингтоне, сумели заранее предугадать эти события. Но их никто не услышал, а сами они не смогли остановить происходящий кошмар.
  С тех пор прошло много времени и случилось очень много такого, во что вы вряд ли поверите. Забудьте о пытках, о секретных тюрьмах ЦРУ, об американском вторжении в страну, которая не имела никакого отношения к событиям одиннадцатого сентября две тысячи первого года. Это все уже в прошлом, а мы с вами говорим о настоящем. И будущем.
  Как создается новая спецслужба? Это прежде всего создание новых массивов закрытой, мало кому доступной информации. Одна китайская шкатулка громоздится на другую китайскую шкатулку, и каждая из них полна секретных, сверхсекретных данных.
  – Значит, «призраки» – это какое-то новое подразделение? – спросила Фэй.
  – Вряд ли это можно назвать подразделением. Это нечто неуловимое – в самом деле призрак, мираж. Но реально существующее. У него нет ни названия, ни штаб-квартиры, ни оружия, ни технического оборудования, ни специальной экипировки. Нет сайта или электронного адреса. Нет информационных баз, структуры, бюджета – ничего. И вы нигде не найдете ни одного упоминания о нем. Личного состава, то есть сотрудников, тоже нет. У «призраков» нет совести или чувства вины. Вполне возможно, что вся эта система функционирует полностью автоматически, автономно.
  Разумеется, здесь вовсю задействованы компьютерные технологии. Мы вообще привыкли слишком полагаться на компьютеры. Скажем, некий хороший парень, работающий в одной из спецслужб, вносит некоего плохого парня в иерархический список угроз. И система начинает работать. Происходит сбор информации об объекте – полный, всесторонний, с использованием всех баз данных, которые только существуют на свете. Объектом может быть кто угодно – отдельный человек, группа людей, которую подозревают в причастности к террористической деятельности, банк, который обвиняют в отмывании незаконных денег… кто угодно, что угодно может попасть в поле зрения системы. Дальше машина работает сама. Вопрос только в том, кто определяет цель.
  – Машины не стреляют в людей, – сказала Мерль.
  – Все не так просто. Армии, сотрудники библиотек, сотрудники банков – и тех, и других, и третьих можно считать частями некой системы, которая может рассылать по почте пенсионные уведомления, а может наводить на цель беспилотники, вооруженные ракетами.
  Скажем, некая компьютерная программа определяет, что человек по имени Себа Пеццани представляет собой растущую угрозу, но не соответствует тем понятиям об «опасном объекте», которые приняты в реально существующих спецслужбах. И тогда начинает действовать система безличных приказов. В компьютерной базе какой-нибудь авиакомпании бронируются несколько билетов и оплачиваются с помощью кредитной карты. Затем с базы американских ВВС в Италии в одно из римских кафе согласно секретному приказу, отданному по спецканалам, доставляется пистолет. К этому времени в городе уже появляется команда ликвидаторов с неограниченными полномочиями – тоже по приказу, следы которого теряются где-то на самом верху. Откуда исходят приказы, кто руководит системой, не знает никто. Но приказы выполняются, потому что они вполне вписываются в привычную стратегию. Никому не приходит в голову задуматься над тем, почему для уничтожения выбирается тот или иной объект, – всем достаточно того, что его уничтожение кажется обоснованным.
  Система использует людей, организации и другие системы, причем таким образом, что сами эти люди и организации чаще всего об этом даже не догадываются. Солдаты, полицейские, спецназовцы – большинство из них даже не подозревают, что их кто-то использует. Они просто делают свою работу. Их деятельность не требует дополнительной оплаты, они не в курсе всей схемы – ее контролирует сама система. А они все – просто марионетки, призраки. Лучшие марионетки – те, которые не осознают, что есть кто-то, кто дергает за веревочки.
  Возможно, какой-нибудь оперативник высокого уровня и может догадываться о чем-то, но он все равно остается всего лишь маленьким винтиком в огромном механизме и не представляет себе, как этот механизм действует. Человек, используемый системой, может быть кем угодно. Например, сотрудником спецподразделения «Дельта», предназначенного для проведения сверхсекретных спецопераций. Или бывшим сотрудником спецподразделения ВМС «Морские котики», который, выйдя в отставку, работает тренером по фитнесу в Юношеской христианской ассоциации где-нибудь в штате Миссури. Агентом ЦРУ, за какую-то провинность отправленным в какой-нибудь отстойник. Ушедшим на покой агентом ФБР, полицейским из отдела убийств, который работает на ЦРУ в качестве осведомителя и ежемесячно получает по тысяче долларов из тайных фондов этого ведомства. А ЦРУ списывает эти деньги как регулярные взятки, якобы выплачиваемые какому-нибудь мексиканскому генералу, – и все это с ведома Налогового управления США. Впрочем, я думаю, что «посвященные», то есть те, кто о чем-то догадывается, работают на систему не ради денег. Они верят, что их деятельность – правильное, благородное дело. А привлекают их, только когда это действительно необходимо и только для решения серьезных, по-настоящему сложных задач.
  – Таких, например, как устранение неугодных, – вставила Фэй. – Убийства и прочие виды… нейтрализации. Например, помещение людей, создающих проблемы, в дома для умалишенных и другие спецучреждения.
  – Я не верю, что все это может работать, – чуть слышно пробормотала Мерль.
  – И тем не менее это работает, и очень эффективно, – сказал Кондор.
  – Я все понимаю – компьютерные технологии, всевозможные технические устройства… – подала голос Фэй. – Но все-таки должен быть кто-то, кто этим руководит, кто все координирует. Тот, кто принимает решения. Дает команду о проведении той или иной операции. Должен быть…
  – Человек? Тот, кто отдает приказы? Человеческие мозг и сердце во внутренностях огромной машины? – Кондор понимающе кивнул. – Вообще-то это не обязательно. Но такой человек действительно появился. Но только один. Одно человеческое существо, знающее, что собой представляет вся система и как она работает. Этот человек жил в обыкновенном доме в одном американском городе. Он был из тех, с кем все здороваются, но о котором никто ничего не знает.
  – И кто же это был? – шепотом спросила Мерль.
  – Думаю, это был я, – ответил Кондор.
  Мерль, остолбенев, уставилась на него. Точно так же остолбенела и Фэй – женщина, которая спасла ему жизнь, рискуя собой.
  – За неделю до одиннадцатого сентября две тысячи первого года я принял окончательное решение уйти в отставку. Не то чтобы я был стар – просто стал чувствовать, что устал от работы, которая стала для меня слишком тяжким грузом. Потом террористы уничтожили башни-близнецы в Нью-Йорке. А еще через некоторое время, когда я восстановился после одной… довольно сложной спецоперации, у меня вдруг возникла очень интересная идея. Настолько интересная, что ее сразу же стали реализовывать, поручив это мне и, по сути, поставив меня на вершине пирамиды. Все-таки у меня был большой опыт, и к тому же в силу ряда причин моему мнению по поводу того, в чем следует видеть реальную угрозу, доверяли практически безгранично.
  – А потом ты сошел с ума, – подсказала Фэй. – Либо самостоятельно, либо от того, что тебя начали пичкать какими-то препаратами. А система, наверное, стала более автономной.
  – Ну… да, что-то в этом роде.
  – Но почему тебя хотят убить? Ведь если взять события вторника, то их вполне достаточно, чтобы, повесив на тебя убийство Питера, на всю жизнь отправить тебя в камеру как сумасшедшего убийцу.
  Кондор пожал плечами.
  – Трудно сказать. Возможно, кто-то пытается покончить с системой.
  – Или система пытается стать полностью самостоятельной и получить гарантию, что никто и никогда не сможет прекратить ее функционирование помимо ее желания, – предположила Фэй. – Если ты ее создавал, то ты в этом смысле можешь представлять для нее опасность. А тут ты начал снижать дозу психотропных средств, на которые тебя посадили, или вообще прекратил их принимать. Возможно, это было зафиксировано как возникновение повышенного риска. Но как ты обо всем этом догадался?
  – Меня натолкнул на эту версию одинокий стрелок на велосипеде. Увидев его, я понял, что за нами охотится не Сэми и тем более не государственные спецслужбы. Они не послали бы на операцию одного человека. По всей вероятности, у системы в данном случае просто не хватает людей. Важная, но локальная по масштабам операция, небольшая команда… Для ликвидации одного-двух человек не отряжают целую дивизию – это может вызвать вопросы и привлечь к деятельности системы нежелательное внимание. Похоже, для непосредственного осуществления акции было выделено шесть человек. В метро мы вывели из строя четверых. Новые ресурсы система привлечь не могла – это было бы слишком подозрительно. Но косвенно, для поиска, поначалу были задействованы сразу несколько оперативных подразделений, работающих на улице.
  – Вспомнила! – громко выкрикнула Фэй. – Тот парень из внутренней безопасности, которого я видела около твоего дома и которого чуть не пристрелила! Он тоже был там, на платформе, и ему удалось уйти живым! И он же был стрелком на велосипеде!
  – Вероятно, твоего непосредственного руководителя, Питера, система тоже заставила работать на себя. Этот парень, про которого ты говоришь, убил его и стал ждать. Он знал, что я обязательно вернусь с работы домой. Как и то, что на место происшествия прибудешь ты или целая команда. Он понимал, что хорошие парни обязательно приедут и возьмут меня рядом с трупом Питера, причем все улики будут против меня. Но потом, видимо, что-то изменилось, и призраки получили приказ на ликвидацию. Кстати, есть еще одна причина, по которой я называю людей, которых задействует система, призраками. Судя по всему, на время проведения той или иной операции все их данные, пригодные для опознания, удаляются из всех баз. Потому-то Сэми и не смог установить личности тех, кто погиб во время перестрелки в метро.
  – Но как быть с сегодняшним утром? – спросила Фэй с недоумением в голосе. – Как они узнали, что мы будем делать? Мы были вне всех сетей, они не могли получить никаких дополнительных данных, не могли нас отследить с помощью электронных средств, но все равно, даже имея в своем распоряжении всего одного человека…
  – Скорее всего их двое, – сказал Кондор. – В метро их было шестеро, двое продолжают действовать. Весьма вероятно, где-то был еще наблюдатель – плюс стрелок-велосипедист. Но они откуда-то знали, что Крис собирается провести нас в помещения сенатского комитета по разведке, а там до нас будет трудно добраться. Если бы наш план сработал, нам скорее всего удалось бы дойти до Сэми живыми. Вероятно, они каким-то образом все это просчитали.
  – Всего двое парней. Каким образом? – с сомнением произнесла Фэй.
  – Это из-за меня, – прошептала Мерль.
  – Что?! – одновременно воскликнули Кондор и Фэй.
  – О господи, простите меня! Это все я, я, я!
  Последовало долгое, тягостное молчание.
  – Мы с вами такие разные. Вы вооружены, вам известны какие-то тайны – вы живете в каком-то другом мире, совсем не таком, к какому привыкла я. Если бы даже я… если бы мы… Я не идиотка. У меня есть свой опыт, и я хорошо знаю жизнь и то, как действуют властные структуры в существующей политической системе. Вы совершенно неожиданно ворвались в мою жизнь, но я вам поверила и хотела помочь. Но мне все же хотелось обеспечить себе дополнительную безопасность. Заручиться поддержкой некоего союзника. Вы велели мне купить четыре телефона. Я сняла в банкомате деньги и купила пять. И разыграла свою карту, которой могла воспользоваться только один раз. Это было умно и дальновидно – позаботиться на всякий случай о себе в ситуации, которую я практически не могла контролировать. Я все сделала правильно, и мой план тоже должен был сработать. Это увеличило бы наши шансы на успех и, кроме того, позволяло мне подстраховаться на случай, если бы вы… Если бы меня обманули или просто подставили.
  – И ты позвонила с пятого телефона ему, – сказал Кондор.
  – Кому? – не поняла Фэй.
  – Сенатору, который передо мной в долгу, – пояснила Мерль. – Я позвонила ему вчера. И сказала, что он должен быть готов помочь мне в одной истории, в которой замешан некий правдоискатель из ЦРУ. Что познакомилась я с этим человеком из ЦРУ в Библиотеке Конгресса. И еще я сказала, что если он поучаствует в этой истории, то может стать героем, ну а если нет, с него все равно будут взятки гладки.
  – И ты сказала…
  – И я сказала «Кондор». Я произнесла это слово. Я должна была предвидеть, что он обязательно постарается прикрыть свою задницу. Наверное, он кому-нибудь позвонил и попросил навести справки, собрать какое-нибудь досье, создал у себя в компьютере папку под названием «Кондор», куда сложил всю полученную информацию. Так что твоя система, наверное, уже вчера вечером поняла, что он как-то с тобой связан.
  – Но они не знали, где именно мы должны были с ним пересечься, – сказал Кондор.
  – Понимаешь, сегодня утром, перед тем как мы покинули квартиру Криса, я пошла в туалет с телефоном – он был спрятан под одеждой. И с этого телефона отправила сенатору смс-сообщение. Я написала ему, что он, что бы ни случилось – пожар, тайфун, экстренные слушания, – должен в 9:15 встретить меня и еще троих человек у главного входа в Харт-билдинг и проводить нас в помещения сенатского комитета по разведке. Чем больше людей, тем безопаснее, верно? Тем более когда один из этих людей – сенатор. Я думала, что это будет умно – использовать его в качестве щита.
  – Твой телефон! – сказал Кондор. – Они получили возможность отслеживать все наши передвижения с того момента, как ты отправила сенатору смс-сообщение. Благодаря системе джи-пи-эс они знали, на какую стоянку мы приехали, знали, что мы идем от нее пешком. Один парень из команды ликвидаторов с помощью портативного компьютера получал и обрабатывал данные, второй… Интересно, где он успел раздобыть велосипед…
  Мерль вскочила на ноги так быстро, что ни Кондор, ни Фэй не успели ей помешать.
  – О боже! – воскликнула она. – Значит, они и сейчас следят за нами!
  – Телефон! Достань его, отсоедини…
  – Нет! – сказала Мерль. И шепотом еще раз повторила: – Нет. Из-за моей глупости погиб Крис. Теперь моя глупость должна дать вам возможность остаться в живых.
  На щеках женщины блеснули слезы.
  Кондор шагнул вперед – он хотел утешить Мерль. Она обхватила ладонями его лицо – и вдруг нанесла ему резкий удар коленом в пах.
  Кондор рухнул на колени, от боли беззвучно хватая ртом воздух. Сквозь выступившие слезы он видел, как Фэй пытается встать, а Мерль бежит вверх по покрытому травой склону в сторону людной улицы.
  Еще несколько секунд – и она исчезла.
  – Пойдем, – сказала Фэй, помогая Кондору подняться. – Ты ее теперь уже не догонишь. Она сделала ошибку и пытается исправить ее. Она знает, что перемещения ее телефона контролируются, и будет бежать, пока не… Из-за нее убили Криса. Теперь благодаря ей у нас есть немного времени.
  Фэй и Кондор отсоединили от своих телефонов батареи, забросили их и корпуса аппаратов в кусты и зашагали по косогору вверх – пожилой усталый мужчина и раненая женщина.
  – Мне хочется ее пристрелить, – призналась Фэй, с каждым шагом опиравшаяся на плечо Кондора все тяжелее.
  – А мне хочется застрелиться, – отозвался Кондор, чувствуя, как боль в паху уступает место более мучительной боли.
  Они остановились, спрятали кобуры с оружием под одеждой и двинулись дальше. Кондору удалось довести Фэй до расположенной около отеля стоянки такси, рядом с которой находилась остановка автобуса-шаттла. Голова Фэй была прикрыта розовым капюшоном, чтобы скрыть все еще продолжавшую кровоточить рану. Чувствовалось, что силы молодой женщины на пределе.
  Поддерживая Фэй левой рукой, Кондор направился к раздвижным стеклянным дверям гостиницы. Его правая рука на всякий случай плотно прижимала к телу полу кожаной куртки. Вокруг сновали взбудораженные юноши и девушки в сопровождении солидных мужчин и женщин – по всей видимости, родителей.
  «Студенты-первокурсники, – подумал Кондор. – Хотя нет – скорее, школьники, которые вскоре станут студентами».
  По всей видимости, молодые люди приехали на экскурсию. Весной многие школы устраивали для своих учеников поездки в Вашингтон, федеральный округ Колумбия. В столице много университетов и колледжей, да и сам город посмотреть не мешает. Обычно в такие путешествия молодые люди отправлялись с папами и мамами, а также братьями и сестрами, в результате чего экскурсия превращалась в веселое семейное приключение.
  В толпу у входа в отель ввинтился мальчишка лет девяти в испачканных голубых джинсах – очевидно, чей-то младший брат. Пока он продирался сквозь частокол тел, пластиковый значок с символикой какого-то университета и надписью «гость» отцепился от лацкана его куртки и упал ему под ноги, но мальчишка, не заметив этого, помчался дальше. Кондор поднял значок до того, как на него успели наступить.
  «Все мы гости на этой земле», – подумал он.
  В глубине вестибюля стояли диваны и кресла с толстыми подушками, а еще дальше, в кафе, где при желании можно было выпить кофе или коктейль, – столики и стулья. Поскольку до расчетного часа, то есть до одиннадцати утра, времени оставалось совсем немного, большинство диванов и кресел было занято приготовившимися к отъезду из отеля постояльцами, которые бдительно приглядывали за своим багажом или – в некоторых случаях – школьниками, вероятно, размышлявшими о том, что дома им жилось не так уж плохо. Отъезжающие в последний момент избавлялись от всего лишнего – рекламных брошюр, папок со стандартным комплектом материалов, рассказывавших об особенностях гостиницы, и прочей макулатуры. Все это выкладывалось прямо на столики кафе.
  Пожилая женщина, опершись на черную трость, с трудом поднялась с одного из кресел. Кондор тотчас усадил на освободившееся место Фэй и надвинул ей на лоб капюшон, чтобы окружающие не видели застывшую на ее лице гримасу боли. Затем он снял с себя рюкзак, который надел еще в Чайна-тауне, и положил его Фэй на колени.
  – Никому не показывай свое лицо. И постарайся выглядеть как можно моложе.
  Проинструктировав напарницу, он принялся расхаживать взад-вперед по вестибюлю, прочесывая толпу. Прошел вдоль стойки кафе, где бариста продавал шоколадки, пирожные и прочие кондитерские изделия. Миновал стойку портье, где одетые в черные костюмы служащие отеля что-то объясняли большой группе торопящихся в аэропорт туристов.
  Вскоре у него в руках оказался пластиковый пакет с символикой того самого университета, что и значок с надписью «гость».
  Открылись двери лифта. Из кабины торопливо вышли издерганный мужчина и мрачная девочка лет десяти, вероятно, его дочь, которую крепко держала за руку стервозного вида мамаша. Чуть позади, сгорбившись, шагала другая дочь, постарше, безучастно глядя сквозь женщину, давшую ей жизнь.
  – Шевелись! Стивенсы припарковались прямо у входа – они отвезут нас в аэропорт! – рявкнула женщина на отца двух ее дочерей.
  Мужчина, отставший на несколько шагов, положил карточку электронного ключа от номера на верхнюю крышку полированного ящика с надписью «для ключей», в передней стенке которого была сделана прорезь. Как Кондор забрал карточку, никто не видел.
  Часы над стойкой портье показывали 10:57.
  Кондор подождал немного, опасаясь, что кто-нибудь из членов семейства, собиравшегося ехать в аэропорт на машине Стивенсов, вернется в отель за какими-нибудь забытыми вещами. Но этого не произошло. За вращающейся стеклянной дверью гостиницы Кондор разглядел автомобиль, беззаботно припаркованный прямо на стоянке такси и вплотную к остановке автобуса-шаттла.
  Какая-то женщина лет тридцати пяти в деловом костюме (черный пиджак и такая же юбка), весь вид которой выражал уверенность в себе, расположилась за столом консьержа и включила стоящий на нем стационарный компьютер.
  Кондор и роскошно одетая дама с айфоном в руке подошли к ней практически одновременно. Кондор жестом дал понять, что пропускает даму вперед. Поблагодарив его, она присела к столу и завела разговор с сотрудницей отеля, которая поприветствовала ее улыбкой, одновременно краем глаза взглянув на седовласого пожилого мужчину в кожаной куртке, вежливо шагнувшего в сторону и теперь терпеливо дожидающегося своей очереди. Всем своим видом он давал понять, что понимает, какая нагрузка ложится на плечи служащей такого большого отеля.
  В 11:04 женщина с айфоном встала и вышла на улицу, где на подковообразной подъездной дорожке ее дожидалось такси. Вежливый мужчина уселся на стул напротив сотрудницы в черном пиджаке и юбке.
  Любой наблюдательный человек заметил бы, что выглядит он очень усталым. К лацкану его куртки был прикреплен гостевой значок с эмблемой одного из столичных университетов. Пакет с той же символикой, в котором, как видно, были ознакомительные брошюры, которые мужчине вручили во время посещения вуза, он положил на стол.
  – Извините меня, – сказал мужчина и вздохнул. – Но со мной стряслась неожиданная неприятность.
  – Чем я могу вам помочь, сэр?
  – У вас случайно нет машины времени для гостей? Или, может, здесь можно как-нибудь поменять дочь на какую-нибудь другую девушку? Простите, это неудачная шутка. Я люблю свою дочь. Мы с женой ни на кого бы ее не променяли, но… Все говорят, что год перед поступлением в университет всегда бывает очень трудным.
  Женщина ободряюще улыбнулась, давая понять, что готова слушать дальше.
  – Я знаю, уже слишком поздно, но у стойки портье такая очередь, а я увидел вас только сейчас и сразу решил обратиться к вам… но та женщина, с которой вы только что разговаривали, очень торопилась… Понимаете, мы вчера подумали: почему бы не разрешить взрослой дочери провести вечер с соседкой по комнате и ее родителями? В общем, мы разрешили. Сегодня утром, выйдя в вестибюль, мы увидели, что она нас там ждет, как мы и договаривались, но… Взгляните на нее, только незаметно. Вон она, видите? С розовым капюшоном на голове.
  По глазам женщины Кондор понял, что она увидела девушку с накинутым на голову розовым капюшоном, сгорбившуюся в кресле и явно старавшуюся сделаться как можно более незаметной.
  – Мы собирались вместе со Стивенсами поехать к ним в гости в Виргинию, а завтра сесть на самолет в аэропорту Даллеса и полететь домой. Но вот теперь она сидит там и прячет от всех огромную, жуткую ссадину и шишку на голове и говорит, что ни к каким Стивенсам она не поедет и в школу не пойдет, что она хочет домой. С матерью говорить она отказывается наотрез. А младшая дочь… не хочется даже рассказывать… в общем, ее надо везти домой, и мать, то есть моя жена, должна постоянно быть с ней рядом. В любом случае, младшей дочери не следует оставаться здесь с Калли – мне вовсе не хочется, чтобы вся эта история произвела на девочку тягостное впечатление.
  Женщина за столиком поджала накрашенные губы.
  – Скажите, сэр, вашей старшей дочери нужна медицинская помощь?
  – Нет, не нужна. Я сам когда-то был врачом… В общем, мы решили разделиться. Младшая, Деб, и моя жена поедут к Стивенсам. А я останусь здесь с Калли и постараюсь выяснить у нее, что произошло. А завтра мы все встретимся в аэропорту Даллеса. Вот только я, признаться, не успел выяснить, рассчиталась ли жена за наше пребывание здесь. Понимаете…
  Седовласый мужчина положил на стол перед консьержкой карточку электронного ключа. Это было весьма весомое подтверждение правдивости его рассказа.
  – Понимаете, пока я ждал, когда вы освободитесь, я пропустил расчетное время. Проверьте, пожалуйста, оплачен ли наш номер.
  Консьержка вставила карточку в считывающее устройство.
  – Да, мистер Кордингли, вас рассчитали в автоматическом режиме.
  – Понимаю. Но в этом-то и состоит проблема. Со мной дочь, она в очень плохом эмоциональном состоянии и может в любой момент расплакаться. На самолет нам нужно только завтра. Но я не успел продлить наше пребывание здесь до одиннадцати часов. У стойки портье была очередь, вы были заняты, и пока я ждал…
  – Значит, вы хотите продлить ваше пребывание в отеле?
  – Именно так. Пожалуйста, помогите мне. Если нужно, мы готовы перебраться в другой номер…
  Выяснилось, что им действительно придется жить в другом номере – 725-м, в западном крыле, с двумя односпальными кроватями. Оплата будет с той же кредитной карты?
  Конечно.
  И вот наконец они одни.
  Кондор растянулся на одной из свежезастеленных кроватей. Фэй улеглась на другую и расплакалась.
  «Мне тоже впору разрыдаться», – подумал Кондор.
  Он закрыл глаза и – как ему показалось – тут же открыл их. По свету за окном ему сразу стало ясно, что прошло довольно много времени. Он взглянул на часы – они показывали четыре пополудни.
  – Подожди-ка, – неожиданно раздался рядом голос Фэй.
  Сев на кровати, Кондор увидел, что она тоже сидит, спустив ноги на пол, и смотрит на него.
  – Компьютер Мерль по-прежнему в рюкзаке, верно?
  Кондор молча достал лэптоп и передал его Фэй.
  – Я должна сделать признание, – сказала она, включая устройство. – Когда я была одна, еще там, в квартире, то загрузила в него программу «Защити своего ребенка», с помощью которой родители шпионят за своими чадами. За это с карты Мерль списали пару сотен долларов. Потом я ввела программу в наши временные телефоны и активировала через компьютер функцию слежения. Если мне удастся найти данные телефона, который остался у Мерль и который она купила тайком от нас, я, возможно, смогу дистанционно загрузить программу в него и взять его передвижения под контроль. Но для этого мне нужны данные телефона – номер и прочее, – а их можно попробовать установить, найдя по фамилии Мерль информацию о покупке. Ее фамилия Мардиджиан. Есть пара не вполне легальных баз, про которые мало кто знает. Сейчас попробую.
  – Ты уверена, что тебе это удастся? – с сомнением спросил Кондор.
  – Нет.
  Пальцы Фэй забегали по клавиатуре. Прошло несколько минут. Кондор в напряжении ждал.
  – Есть! – воскликнула наконец Фэй. – Так, теперь надо залезть еще в одну базу и выяснить номер.
  Вторая операция заняла намного меньше времени. Затем Фэй занялась дистанционной загрузкой в нужный телефон той же программы, которой она ранее оснастила свой и Кондора. Закончив, она напряженно уставилась в монитор, развернув на нем карту Вашингтона и пригородов. Минуты через три на мониторе запульсировала синяя точка, и высветилось крохотное окошко с указанием адреса.
  – Есть! – снова выкрикнула Фэй.
  – Получается, люди системы отследили нас по телефону, который Мерль от нас утаила. А ты – тоже тайком – проделала штуку, благодаря которой мы, отслеживая тот же телефон, можем получать информацию о том, где Мерль находится? – подытожил Кондор.
  Фэй кивнула.
  – А люди системы могут определить, что в телефон загружена программа, с помощью которой кто-то наблюдает за его передвижениями?
  – Если бы этот телефон доставили к нам в офис и там детально его обследовали, то, наверное, это можно было бы установить. Но у наших противников скорее всего такой возможности сейчас нет.
  – А они могут отслеживать наши передвижения через телефон Мерль?
  – Трудно сказать. Думаю, вряд ли.
  – Понимаю… Если они взяли Мерль, то сразу поймут, что ее телефон предназначен на выброс. Они, наверное, установят с его помощью номера наших «одноразовых» мобильников, но мы ведь их выбросили и даже батареи отсоединили. Сигнал от них не исходит, так что…
  Кондор снова уткнулся взглядом в синюю точку на мониторе.
  – Она находится здесь, вот по этому адресу, – тихо сказал он.
  – Точнее, там находится телефон, – поправила его Фэй и уточнила: – Он появился там в два часа семь минут. Программа отслеживает маршрут его перемещения до этого момента. Вот, смотри. Была одна остановка – вот здесь…
  – Это зоопарк, – сказал Кондор. – Она побежала в зоопарк. Села на скамейку где-то около вольера с медведями и сидела там… Пока они не пришли и не взяли ее. Они не стали убивать ее прямо на месте, иначе…
  Схватив лэптоп, Кондор устроил его у себя на коленях и вошел на сайт «Вашингтон пост».
  Он довольно быстро нашел заголовок, который искал. «На Капитолийском холме убит помощник сенатора. Его машина угнана».
  Кондор быстро прочитал шесть абзацев статьи, написанной репортером по имени Клаудия Сандлин. В ней имелись ссылки на полицейские источники и на ФБР. В числе подозреваемых упоминалась некая женщина. Угнанная машина была обнаружена полностью сгоревшей в деловой части города. Полиция пока не могла сказать, есть ли связь между убийством помощника сенатора и еще одним преступлением, которое было совершено неподалеку от места, где обнаружили тело, – кто-то отобрал велосипед у сотрудника Агентства по защите окружающей среды, направлявшегося на работу. Его самого ударили по голове с такой силой, что он потерял сознание.
  – Они утратили контроль над ситуацией, – прошептал Кондор.
  – Кто?
  – Все. Сэми, ЦРУ, система – все. Слишком много действия, и оно происходит слишком быстро и слишком открыто, на глазах у всех.
  Кондор шевельнул мышью, и на мониторе снова возникла карта города с синей мигающей точкой на ней.
  Скажи Фэй правду.
  – Весь этот хаос неспроста, – сказал он. – Похоже, те, кого мы называем призраками, или людьми системы, всерьез опасаются, что мы можем прорваться к Сэми и сообщить ему нечто важное.
  Фэй уставилась на Кондора своими зелеными глазами. Он отметил, что ее зрачки выглядят уже почти нормально – они сузились до обычного размера и не «плавали», как у боксера в состоянии грогги.
  «Но она меня все равно не видит», – подумал Кондор.
  На мониторе продолжала мигать синяя точка.
  – Они либо убили ее, либо схватили и увезли. Но ее телефон точно у них. Так что я в любом случае еду туда.
  – А если мы отправимся в ЦРУ…
  – Как они будут действовать? Как только мы появимся у Сэми, кто-нибудь обязательно сообщит им. Без какого-либо злого умысла. Просто доложит по начальству – и этого будет достаточно. И тогда у этой синей точки не останется шансов. У призраков будет по отношению к Мерль, если она еще жива, только одно возможное решение.
  Кондор взял с кровати свой сорокапятикалиберный пистолет и огляделся в поисках черной кожаной куртки.
  – Дело не только в том, что эта пульсирующая синяя точка – Мерль, – сказал он после небольшой паузы. – Хотя и этого было бы достаточно, но… Хочешь, я скажу тебе правду?
  Фэй кивнула.
  – Если я отправлюсь сдаваться в ЦРУ, не закончив с этим делом, это будет означать, что я сам – всего лишь часть программы. Или системы – называй, как хочешь.
  – Ты – измученный до предела пожилой человек, – сказала Фэй, вставая. – А их там как минимум двое. И они хороши в своем деле. Они, наверное, могли бы покончить с нами одной левой. И ты это прекрасно знаешь. Черт побери, даже если бы я была в хорошей форме…
  – У тебя сотрясение мозга.
  – Профессиональные игроки в футбол, получив сотрясение мозга, через несколько минут возвращаются на поле и продолжают играть.
  – И умирают молодыми.
  – Речь не о жизни и смерти. Речь о том, как мне жить дальше после того, что случилось.
  Фэй сделала шаг назад и снова неловко плюхнулась на кровать, толкнув сидевшего на ней Кондора. От толчка он опрокинулся навзничь.
  Оба помолчали немного, думая об одном и том же.
  – Без меня тебе с ними не справиться, а я не боец, – сказала наконец Фэй. – Во всяком случае, сейчас.
  Синяя точка продолжала мигать.
  – Хотя хуже всего сейчас приходится Мерль. То, что с ней случилось, уже не поправить, – снова заговорила Фэй после небольшой паузы. – Остается лишь надеяться, что к ней не применяют экстренные меры воздействия. Но в любом случае, даже если мы отправимся за ней прямо сейчас, то доберемся до места не раньше, чем через сорок минут. По крайней мере в том состоянии, в котором мы сейчас находимся. Ты ведь это понимаешь, верно?
  Не соглашайся с ней.
  – Может случиться так, – продолжала Фэй, – что по установленному адресу мы обнаружим только телефон, который эти типы выбросили, а какой-то посторонний гражданин нашел. Не говоря уже о том, что, если мы отправимся туда прямо сейчас, нас могут запросто задержать полицейские прямо на улице – уж больно подозрительно мы выглядим. А типы, которые за нами охотятся, наверное, только этого и ждут.
  – Когда в таком случае?
  – Когда хаос начнет усиливаться. Когда мы поймем, как именно они собираются действовать. Когда они еще как-то проявят себя. Когда мы оба восстановим силы и станем такими, какими мы можем быть.
  – Когда? – повторил вопрос Кондор.
  – Ты лучше меня знаешь когда, – ответила Фэй.
  Они по очереди приняли душ. Потом заказали в номер обед и плотно поели, причем Фэй удалось добиться того, что после приема пищи ее не вывернуло наизнанку. После этого они долго смотрели новости по телевизору и изучали содержание интернет-газет. Затем разработали план операции и провели с помощью компьютера целый ряд подготовительных действий. Наконец Кондор куда-то ушел и довольно долго отсутствовал. Вернувшись, он принял лекарства, чтобы если не снять, то хотя бы приглушить разрывающую тело боль. Выключив компьютер и телевизор, они легли спать.
  И все это время, даже после того как он заснул, в сознании Кондора стояла одна и та же картина: маленькая синяя точка на компьютерном мониторе, пульсирующая, словно одинокое человеческое сердце.
  Глава 30
  «Каждый должен когда-нибудь умереть».
  Кондор
  В субботу утром Фэй, сидя в угнанной машине в пригороде Вашингтона, отчаянно чертыхалась про себя. Дорога перед ней делала круг.
  «Ну и райончик», – думала она. Семь низких кирпичных домишек подступали чуть ли не к самой обочине. При виде их сразу чувствовалось, что те, кто живет здесь, балансируют на грани, отделяющей более или менее сносное существование от нищеты, и отчаянно сражаются за каждый доллар невысокой, если не сказать жалкой, зарплаты.
  Из отеля Фэй и Кондор просто ушли – на рассвете, не дожидаясь расчетного времени. Пока, ублюдки.
  Вокруг густо росли деревья, покрытые молодой апрельской листвой. С задней стороны доступ к дому, интересующему Фэй и Кондора, перекрывал высокий деревянный забор. Со стороны фасада к крыльцу с бетонной лестницей из пяти ступенек, выкрашенных в красный цвет, вела дорожка. Лестницу обрамляли черные металлические перила. За легкой алюминиевой дверью, верхняя часть которой была застеклена, находилась вторая дверь – глухая, без всякого остекления. На вид невозможно было определить, из чего она сделана, – из дерева или из металла.
  Дверь черного хода в доме тоже имелась, но для того, чтобы воспользоваться ею, требовалось быстро и незаметно преодолеть забор. Сейчас такая акробатика была Кондору не под силу. Жалюзи на окнах дома, обращенных в сторону автомобиля, в салоне которого затаилась Фэй, были опущены. Рядом с двумя из шести строений, не являвшихся объектом атаки, были припаркованы машины, хотя апрельское субботнее утро идеально подходило для того, чтобы отправиться за покупками или, прихватив детей, поехать на близлежащий стадион посмотреть футбольный матч местных любительских команд, как делают все нормальные люди. Да, конечно, небо было затянуто серыми тучами, но от небольшого весеннего дождика еще никто не умирал. Иногда, сидя дома в выходной, люди могут сами накликать на себя проблемы. Как те парни, которые только что переехали в этот район.
  Интересно все-таки, сколько их, этих парней?
  Вообще-то их должно быть всего двое – а может, и меньше.
  Плюс еще один человек.
  Пожалуйста, пусть там будет еще один человек – женщина.
  И еще одна просьба: пусть дождь пока не начинается. Еще рано.
  Опущенные белые жалюзи на окнах. Белая дверь. Пять красных ступенек.
  Скорчившись на водительском сиденье, Фэй сканировала взглядом окрестности. На дом она старалась смотреть пореже – все равно увидеть что-либо за закрытыми жалюзи было невозможно. Время от времени она поглядывала на монитор стоящего у нее на коленях компьютера. На нем по-прежнему мигала синяя точка. И еще горела короткая строка дополнительной информации: РАССТОЯНИЕ 232 ФУТА.
  И еще адрес дома.
  Этого самого дома.
  Объекта атаки.
  Левым бедром она чувствовала металлический корпус своего «глока» сорокового калибра, лежавшего рядом с ней на сиденье.
  Ну давай же, Кондор, давай! Я слишком долго здесь сижу, меня вот-вот обнаружат!
  Прошлой ночью он оставлял ее одну на девяносто семь минут. Сидящую на стуле, с прибинтованным к руке пистолетом – на случай, если она заснет и в этот момент кто-то ворвется в номер, выбив дверь.
  Потом он рассказал ей, что по дороге сделал две остановки и трижды поменял такси.
  Вернувшись, он постучал в дверь номера условным стуком, после чего произнес слова пароля: «Это ты».
  Потом он показал ей содержимое принесенных им магазинных пакетов.
  «Посмотри, что у нас теперь есть, – сказал он. – Посмотри, что мы теперь можем».
  «Ну же, давай, – снова мысленно взмолилась Фэй. – Возвращайся».
  Позади раздался шум двигателя. Она стремительно пригнулась, прячась за приборной доской.
  Затем услышала глухой стук – это лежавший в багажнике связанный человек пытался привлечь к себе внимание.
  Невинные жертвы. Пострадавшее мирное население. Без этого никогда не обходится.
  Ничто не дается легко. За все надо так или иначе платить. И святых на свете тоже нет.
  Все мы грешники. Все без исключения.
  Все мы, по сути, как и этот несчастный, лежим связанные в багажнике краденой машины.
  И все же… Жаль, что так получилось.
  Машина проехала мимо, рев двигателя стал удаляться. Фэй уголком глаза успела разглядеть, что это был большой фургон коричневого цвета.
  Чуть приподнявшись, она выглянула из-за приборной доски.
  Такие коричневые фургоны службы доставки можно увидеть где угодно – в Америке, в Европе, в Китае, в Индии. Они принадлежат транснациональной компании. Все просто – вам нужен какой-то товар, вы заказываете его через Интернет, платите, и товар доставляется вам на дом.
  Более чем внушительных размеров фургон прокатился по дорожной петле и со скрипом тормозов остановился перед домом, расположенным напротив того, который являлся целью атаки для Кондора и Фэй. Это был один из тех двух домов, перед которым стояли легковые машины.
  Шум двигателя стих.
  Нет! Что, если он теперь не заведется? Что, если он больше не сможет тронуться с места?
  «Не волнуйся, – мысленно успокоила себя Фэй. – Водитель – профессионал».
  Человек, сидевший за рулем коричневого фургона, выбрался из кабины. Даже с расстояния в полквартала Фэй смогла разглядеть, что на нем форменные коричневые брюки и рубашка. Она хорошо рассмотрела также его лысую, словно бильярдный шар, голову, которая первым делом бросалась в глаза. Кроме лысины, внимание привлекали также его пижонские темные очки с поднимающимися стеклами в черной роговой оправе. Имелась и еще одна броская примета: на шее у водителя фургона она заметила какое-то черное пятно. Издали Фэй приняла его за крупную родинку, но на самом деле это была татуировка в виде круглой паутины.
  Водитель с грохотом открыл заднюю дверь грузового отделения. Фэй не могла видеть, что находится в кунге, где было достаточно места, чтобы спрятать целое отделение спецназа. Однако жители домов, стоящих вокруг дорожной петли, вполне могли. Сунув руку внутрь, водитель достал плотно набитый посылочный конверт, торопливо подошел ко входу в дом, рядом с которым припарковался, и нажал на кнопку звонка. Потом, выждав не более пяти секунд, открыл задвижку внешней легкой двери, положил конверт на пол в узком междверном пространстве и, не теряя времени, торопливо направился к фургону.
  Двигатель машины ожил и взревел. Лязгнула передача. Коричневый фургон тронулся с места, проехал по дорожной петле, миновал Фэй и снова остановился. Двигатель опять смолк. Лысый водитель с татуировкой на шее в виде паутины выбрался из-за руля, обошел машину, открыл грузовой отсек. Вынул обернутую в коричневую бумагу коробку размером с атташе-кейс и, держа ее за край левой рукой, зарысил к тому самому дому, за которым наблюдала Фэй. Преодолел пять красных бетонных ступенек крыльца, остановился у внешней алюминиевой двери и надавил на звонок. Снова подождал всего каких-нибудь пять секунд и постучал. Затем открыл внешнюю дверь, наклонился и поставил коробку, которая, судя по всему, весила немало, на пол перед второй, более солидной дверью. Однако после того, как он это сделал, внешняя дверь не закрылась до конца. Лысый водитель, однако, не обратил на это внимания, трусцой подбежал к машине, запустил двигатель, тронул фургон с места и, свернув налево, проехал мимо прячущейся в угнанном автомобиле Фэй в обратном направлении.
  Звук мотора стал удаляться и вскоре затих вдали.
  Фэй продолжала внимательно наблюдать за домом, внешняя дверь которого теперь была слегка приоткрыта.
  Субботнее утро в вашингтонском пригороде.
  В среду – господи, неужели это было всего три дня назад? – в помещении комплекса «Z» Сэми поручил ей в одиночку найти Кондора. В отделе материального обеспечения человек по прозвищу Санта выдал ей наличные деньги, кредитные карточки, патроны для ее пистолета, а также бронежилет, револьвер тридцать восьмого калибра и пистолет сорок пятого, которым теперь пользовался Кондор.
  Помнится, Санта тогда сказал: «Вы что, собираетесь на войну, агент?»
  Фэй ответила ему: «Я знаю, что делаю». И это была ложь.
  Как жаль, что нельзя отмотать время назад и ответить иначе.
  «Если бы это было возможно, – подумала Фэй, – я бы ответила ему: «Я собираюсь не на войну – я собираюсь покончить с ней».
  Сейчас, три дня спустя, рюкзак, который она с помощью Санты туго набила всем тем, что он ей выдал, лежал на заднем сиденье, сморщенный и полупустой. Одна из полученных ею светошумовых гранат была аккуратно приклеена с помощью скотча к левому боку бронежилета, поверх которого на Фэй была надета куртка с дурацким розовым капюшоном.
  Фэй напряглась – белая внутренняя дверь дома, за которым она наблюдала, медленно приоткрылась. На пороге возник среднего роста, крепкого сложения мужчина в расстегнутой рубашке, с коротко остриженными каштановыми волосами и несколько неопрятной бородкой. Он окинул внимательным взглядом прилегающее к дому пространство и не заметил ничего подозрительного.
  Наклонившись, он поднял посылку. В тот же миг раздался оглушительный хлопок, по времени совпавший с ослепительной вспышкой. Взрыв светошумовой гранаты, прикрепленной скотчем к дальней от входа стенке коробки и потому не замеченной, отшвырнул бородатого мужчину внутрь дома.
  Включив зажигание, Фэй наступила на акселератор. Двигатель взвыл, машина рванулась с места и, описав полукруг, резко остановилась прямо перед домом. Выскочив из машины с «глоком» в правой руке, левой Фэй пришлепнула к крыше автомобиля купленную в магазине магнитную мигалку и включила ее. Это было сделано в надежде на то, что жильцы близлежащих домов решат, что в районе проводится полицейская операция, и не станут звонить в службу 911. После этого она стремглав бросилась к дому.
  Откуда-то возник лысый мужчина, очень похожий на водителя грузовика службы доставки. Правда, он был в черных джинсах и черной кожаной куртке. Мужчина бежал откуда-то сбоку по направлению к угнанной машине, которая теперь испускала во все стороны всполохи красного света.
  Взбежав по красным бетонным ступеням крыльца, Фэй открыла легкую алюминиевую дверь с разбитым вдребезги стеклом, пинком распахнула вторую, основную, и ворвалась в дом, держа наготове взведенный «глок».
  Первое, что она увидела, был мужчина с обгоревшей бородой и обожженным лицом, который, скрючившись, лежал на полу в кухне в позе зародыша. В этот самый момент он зашевелился и, хватая ртом воздух, привстал. В руке у него Фэй увидела пистолет с глушителем.
  Оглохший, ослепший, обожженный противник явно не собирался сдаваться. Развернув пистолет, он поднес глушитель к лицу и открыл рот.
  Пфф!
  Пуля снесла мужчине полчерепа. В воздух брызнул фонтан крови, смешанной с осколками кости и мозговым веществом. Тело, дернув ногами, неподвижно распласталось на полу.
  Похоже, мы просчитались.
  Мы просто были не в силах взглянуть в лицо правде.
  Не останавливаясь, Фэй пробежала еще несколько шагов и окинула взглядом холл справа от гостиной, готовая в любой момент выстрелить.
  С правой стороны было две двери – по всей вероятности, они вели в спальни.
  Через приоткрытую дверь в дальнем конце холла были видны раковина и подвесной шкафчик над ней – очевидно, там располагалась ванная.
  Дверь слева тоже была закрыта не полностью – Фэй разглядела трубы для подключения стиральной машины и розетку для сушилки, но сама техника отсутствовала.
  Позади Фэй, блестя лысиной, возник Кондор (он обрил голову электрической машинкой и лезвиями, купленными в ночном магазине). Притягивающая взгляд и отвлекающая внимание татуировка на шее в виде паутины явно была временной – такую через некоторое время после нанесения можно легко смыть. В руках у Кондора был пистолет. Повинуясь жесту Фэй, он взял на себя осмотр кухни.
  Сама Фэй тем временем прошла в глубь холла, продолжая держать пистолет наготове.
  Дверь в первую спальню.
  Прижимаясь спиной к стене, Фэй подкралась к двери вплотную, затем распахнула ее и, бросившись на пол, сделала перекат поперек дверного проема, успев заглянуть внутрь комнаты и направляя туда же ствол «глока».
  Она увидела спальный мешок, раскрытый чемодан, груду грязного белья, бутылку с водой и открытые дверцы платяного шкафа.
  Людей в комнате не было.
  Вскочив на ноги, Фэй снова прижалась спиной к стене, приблизилась к двери, ведущей во вторую спальню, и опустилась на корточки. Они с Кондором уже осмотрели все остальные помещения. Поэтому, если в доме и был кто-то еще, он должен был находиться именно за той дверью, рядом с которой она притаилась.
  Распахнув дверь, она сунула в комнату гранату и скорчилась, закрыв глаза, зажав уши и открыв рот.
  Снова оглушительный хлопок, еще одна ослепительная вспышка.
  До того момента, когда к ней вернулась способность видеть и слышать, прошло секунд пятнадцать. Как только это произошло, она бросилась внутрь комнаты.
  Фэй сразу же увидела мужчину, который лежал у противоположной от входа стены. Точнее, он пытался сесть, но у него это не получалось. Выглядел мужчина ужасно: лицо его с неприятной козлиной бородкой было исцарапано, лоб у самой линии густых, коротко остриженных рыжих волос залеплен пластырем. Он был одет в белую футболку с широким вырезом и серые спортивные штаны. На ногах у мужчины не было ни обуви, ни носков. От ключицы через всю мускулистую грудь тянулась явно наложенная не в больнице повязка, под которой вполне могла скрываться рана от пули сорок пятого калибра. Под глазом у мужчины лиловел огромный синяк, который вчера в зоопарке наверняка притягивал к себе взгляды. Тем не менее вчера он справился со своей задачей. Вот и сейчас ему в конце концов все же удалось принять сидячее положение. Но его пистолет с глушителем, вероятно, тот самый, с которым он так хорошо управился вчера, лежал далеко от него, в другом конце комнаты.
  Зрачки мужчины были сильно расширены. Фэй решила, что это результат действия морфина, примененного в качестве обезболивающего средства.
  Перед ней был киллер, который распял ее напарника, Питера, с помощью кухонных ножей.
  Это был тот самый агент из службы быстрого реагирования Департамента внутренней безопасности, которого она видела рядом с домом Кондора.
  Тот самый обладающий поистине обезьяньей ловкостью тип, который атаковал их с Кондором на платформе станции метро и которого выстрелы Кондора швырнули в вагон отходящего поезда.
  И он же был стрелком-велосипедистом, убившим Криса.
  Пятки мужчины заскребли по полу. Это движение не было бессознательной и бесполезной попыткой убежать – всего лишь попыткой опереться спиной о стену, чтобы сесть прямее.
  Мужчина спокойно, без видимого страха смотрел прямо в ствол направленного на него пистолета.
  Фэй, не спуская с него глаз, боковым зрением оглядела комнату. Спальный мешок, фонарик, дешевый чемодан с одеждой, два сделанных из сверхпрочной материи мешка, явно набитых оружием, боеприпасами и прочим снаряжением.
  Лежащая на полу книга в дешевой бумажной обложке.
  «Похоже, – подумала Фэй, – парни, которых система привлекла, чтобы разделаться с Кондором и со мной, не местные. Интересно, откуда они прибыли».
  – Привет, – сказал сидевший у стены киллер, продолжая смотреть на пистолет.
  – Привет, – ответила Фэй.
  – Что ж, теперь твоя очередь.
  Нажав на спусковой крючок, Фэй не услышала грохота выстрела и не увидела вспышки.
  «С такой дырой во лбу он больше никогда никого не убьет», – подумала она, глядя на неподвижное тело.
  На всякий случай быстро осмотрев кухню, она не обнаружила никаких документов, кроме бланков извещений о выселении, которые двое боевиков сорвали с входной двери, когда размещались в доме.
  Спустившись в подвал, Фэй увидела Кондора, который сидел у подножия одной из балок, поддерживавших крышу. Судя по обилию розеток, когда-то в подвале располагалось что-то вроде домашнего офиса, оборудованного несколькими компьютерами и телевизором. Но теперь помещение, на полу которого все еще лежал ковер, было совершенно пустым. Кондор сидел на покрытой защитной пленкой части пола, которая зачем-то была выложена плиткой. Вместе с Мерль.
  Она была полностью обнажена. Спина ее все еще была прижата к балке, руки бессильно висели вдоль тела. На запястьях виднелись остатки белого скотча – Кондор разрезал липкую ленту, которой женщине связывали руки. Вокруг губ нетрудно было различить красный след от такого же скотча, которым Мерль заклеивали рот. Светлые с проседью волосы свалялись и походили на паклю. По запаху Фэй догадалась, что Мерль сидит в луже мочи. В тот момент, когда Фэй, держа перед собой двумя руками пистолет, спускалась вниз по ступенькам, Кондор что-то шептал Мерль на ухо, но, когда его напарница подошла ближе, он замолчал. Глаза Мерль были открыты, но в них застыло отсутствующее выражение, судя по которому, она уже ничего не видела.
  – Они накачали ее препаратами или… – Фэй смолкла, не договорив.
  – Это не важно. Она уже не здесь, – прошептал разом постаревший Кондор, и из груди его вырвался не то стон, не то всхлип.
  Какое-то время они с Фэй молчали. Потом Кондор сказал:
  – В Мэне есть одна больница. Может быть, там ее смогут привести в себя.
  Кондор с невыразимой нежностью прижался губами ко лбу женщины. Потом встал и, пошатываясь, пошел по лестнице вверх, держа пистолет в вяло болтающейся, бессильной руке.
  Телефон Мерль они нашли на кухонной стойке.
  Фэй вряд ли смогла бы объяснить, что заставило ее открыть дверцу холодильника. Но, так или иначе, она это сделала.
  Единственным предметом, который находился внутри, оказался стоявший на верхней полке прозрачный стеклянный кувшин. Там в розоватой, по виду похожей на сироп или лимонад жидкости плавали два глазных яблока.
  Фэй почувствовала, как позади нее остановился Кондор.
  – Это глаза Питера, твоего партнера и непосредственного начальника, – сказал он. – Они хранили их, чтобы подставить меня.
  – Кто эти люди? – шепотом спросила Фэй.
  – Они такие же, как мы, – ответил Кондор, закрыв холодильник. И добавил, когда Фэй вопросительно взглянула на него: – Остается только надеяться, что мы все же окажемся лучше подготовленными и более удачливыми.
  – Я вовсе не хотела стать такой, как они.
  – Я тоже. Но что случилось, то случилось.
  – Мы должны принять решение…
  Кондор опустился на четвереньки рядом с телом застрелившегося агента и обнюхал тело, как… «Как волк-оборотень, – подумала Фэй. – Или как… стервятник».
  – Пахнет бензином, – сказал он.
  Заметив, что нагрудный карман на рубашке убитого оттопырен, Кондор извлек из него айфон.
  – Эта штука ведь подключена к системе джи-пи-эс, верно? – спросил он у молодой напарницы.
  Фэй показала Кондору, как включить функцию поиска. Потом пошла в спальню и взяла лежавший там на подоконнике еще один айфон. На убитого она старалась не смотреть. Он заслужил это и теперь мертв. Крис тоже мертв.
  В тот самый момент, когда она вернулась в гостиную, Кондор направился к входной двери, держа в руке ключи от машины, которые взял с той же кухонной стойки, где был обнаружен телефон Мерль, а в другой – айфон агента-самоубийцы.
  Интересно, где его пистолет – в кобуре под курткой?
  Где-то завыла сирена. Звук явно приближался.
  Соседи. Они все-таки вызвали полицию.
  Что ж, субботний вечер получился не совсем обычным.
  – Подожди меня! – крикнула Фэй, бросаясь следом за Кондором.
  Он остановился на красных бетонных ступеньках крыльца. Потом стал по очереди направлять брелок, который представлял собой мини-пульт для управления сигнализацией, на стоявшие поблизости машины. Разумеется, кроме той, которую еще на рассвете, купив в аптеке необходимые для этого инструменты, угнал вместе с Фэй со стоянки, расположенной в трех кварталах от отеля…
  После очередного нажатия на кнопку сигнализации фары стоявшей неподалеку японской машины, собранной где-то в штате Теннесси для аполитичных американцев другими такими же аполитичными американцами, мигнули. Фэй услышала щелчок – открылись замки дверей.
  – А как быть с водителем фургона службы доставки? Крутовато мы с ним обошлись – связали, заклеив рот скотчем, запихнули в багажник и увезли бог знает куда.
  – Освободи ему рот, чтобы не задохнулся, – сказал Кондор.
  Затем он сел в автомобиль, принадлежавший киллерам-призракам.
  Полицейская машина, судя по звуку сирены, находилась уже всего в нескольких кварталах.
  Фэй набрала номер на дисплее айфона, принадлежавшего человеку, которого она убила. Да, это я, я его убила.
  После двух гудков – для того, чтобы определить, кто и откуда звонит, нужно было время, – Сэми взял трубку.
  – Угадай, кто это, – сказала Фэй.
  Полицейский автомобиль, сверкая мигалкой, уже въехал на кольцеобразную дорожную петлю.
  Глава 31
  «…я сегодня кого-то порву…»
  Ричард Томпсон. «Мне так хорошо»
  Ты ведешь угнанную машину по заранее заданному маршруту.
  Из динамика айфона звучит механический женский голос:
  – Через пятьдесят футов… поверните налево.
  Из семи остановок, зафиксированных в памяти телефона, пять пришлись на заправочные станции на развязках вблизи Кольцевой дороги.
  Шестым оказался адрес того самого дома, который Кондор и Фэй взяли штурмом и от которого он угнал машину, на которой сейчас ехал.
  Того самого, где они нашли Мерль.
  По седьмому адресу, вероятно, располагалось то, что сейчас искал Кондор.
  Знакомые улицы.
  Кондор не мог вспомнить, когда он здесь бывал и бывал ли на самом деле – или ему довелось так много поколесить по американским городам и пригородам, что теперь все их улицы казались похожими друг на друга. Во всяком случае, ни пейзаж, ни строения за окном машины не имели ярко выраженных индивидуальных черт, благодаря которым можно было бы твердо сказать, что, к примеру, эта дорога ведет к штаб-квартире ЦРУ, Агентству национальной безопасности, ФБР, в комплекс «Z» или в Пентагон.
  Где-то справа промелькнула железнодорожная насыпь – Кондору даже показалось, что он услышал вдали гудок и стук колес поезда.
  Хватит воспоминаний и галлюцинаций.
  Вернись в реальность.
  Следуя указаниям механического женского голоса, он обогнул территорию кладбища.
  В салоне угнанной машины сильно пахло бензином.
  Думай, думай, думай.
  Он ехал мимо скопищ домов – старых, заметно обветшавших и совсем новых, недавно построенных. Мимо пустых детских игровых площадок. Дома отделяли от дороги и друг от друга большие лужайки. В таких местах невозможно услышать, что происходит в доме напротив, справа или слева.
  Вскоре после того как он миновал жилой комплекс со светло-зелеными оштукатуренными стенами, который когда-то явно был придорожным мотелем, механический голос навигатора произнес:
  – Место назначения находится в ста футах с левой стороны.
  Он проехал мимо объекта и остановил машину у обочины на противоположной стороне улицы, в полуквартале от него.
  Здание было довольно внушительным. Два этажа, на втором, по всей видимости, три спальни, внизу – столовая, кабинет, гостиная, кухня, ванная. Наверняка имелся и подвал, где располагался котел отопления. Или что-нибудь еще.
  Поначалу дом казался вполне обычным. Однако внимательный взгляд быстро обнаруживал некоторые необычные детали. Участок по площади был раза в два больше остальных и обнесен черным железным забором высотой не до бедер, как остальные жилые строения в районе, а в рост человека. Ограда надежно закрывала участок от любопытных взглядов соседей и могла стать достаточно серьезным препятствиям для тех, кто захотел бы навестить хозяев без приглашения. Белая краска, которой был выкрашен дом, местами немного облупилась, так что казалось, будто ее было бы неплохо освежить. Однако при тщательном осмотре можно было заметить, что стены здания слегка поблескивают на солнце – их покрывал особый светоотражающий лак, который невозможно купить ни в одном магазине. Окна первого этажа тоже были особенными. Стекла с голубоватым оттенком прекрасно пропускали свет, но при этом не позволяли разглядеть сквозь них хоть что-нибудь внутри. К тому же они были настолько толстыми и прочными, что им не причинил бы ни малейшего вреда не только камень, брошенный каким-нибудь хулиганом, но даже пуля. Двойные двери парадного входа тоже выглядели вполне обычно для Америки, в которой преступность давно стала одной из весьма острых проблем, – но только на вид…
  Налицо были и другие признаки того, что навигатор не ошибся и привел Кондора именно туда, куда нужно. На довольно большом расстоянии от дома стояло похожее на гараж отдельное строение, которое легко вместило бы два коричневых фургона службы доставки вроде того, который утром Кондор использовал при подготовке к штурму здания на окраине города. Хотя кабелей, соединяющих дом и строение, защищенное от удара молнии мощным громоотводом с заземлением, не было видно, Кондор не сомневался: внутри находится мощный резервный электрогенератор, соединенный с подземным хранилищем горючего. Знал он и то, что прямоугольные стеклянные панели на крыше дома – их мешали как следует разглядеть весьма продуманно высаженные на участке деревья – не что иное как батареи, преобразующие солнечную энергию в электрическую. Имелось и еще одно свидетельство того, что никакой ошибки нет – пожалуй, наиболее убедительное: сразу три спутниковые тарелки, установленные на крыше дома.
  На посыпанной гравием подъездной дорожке, ведущей к дому, стоял далеко не новый, выпущенный девять лет назад, потрепанный американский седан с несколькими вмятинами на корпусе.
  Словно кинорежиссер на съемочной площадке, Кондор тихо скомандовал сам себе: «Начали».
  Открыв дверь, он выбрался из машины на тротуар и направился к дому. Он понимал, что прекрасно виден на мониторах камер наблюдения, но сейчас это его не волновало – при желании его могли бы убить прямо в машине, как только он подъехал.
  «Можно побиться об заклад, что сейчас всех полицейских и спецназовцев отправили как можно дальше от этого места», – подумал он.
  Тем не менее, открыв задвижку и распахнув калитку в черном металлическом заборе, он, с хрустом шагая по гравию дорожки к парадному крыльцу, достал из кобуры пистолет сорок пятого калибра.
  Пальцы левой руки сжали ручку алюминиевой наружной двери.
  Электрического разряда не последовало. Под ногами не открылся люк, увлекая Кондора в бездну. Сирена сигнала тревоги тоже не взревела.
  Алюминиевая дверь заскрипела, когда он открыл ее.
  Кондор нажал свободной левой рукой на медную ручку внутренней двери. Ручка подалась вниз, дверь приоткрылась. Сквозь образовавшуюся щель пахнуло резким запахом бензина.
  Со всей быстротой, на которую он был способен, Кондор, усталый мужчина шестидесяти с лишним лет с обритой наголо головой, шагнул через порог, спиной захлопнул внутреннюю дверь и бросился в дом, направляя ствол пистолета то прямо по ходу движения, то вправо, то влево. Добравшись до лестницы, ведущей на второй этаж, он взял под прицел оба пролета и осмотрелся.
  На вешалке в холле висели дождевик, теплая парка, застиранная коричневая куртка с коричневым (не розовым) капюшоном и сшитое по эскизу какого-то нью-йоркского дизайнера недлинное, выше колен, пальто из дорогой коричневой кожи.
  Объектив ближайшей камеры наблюдения был направлен прямо на Кондора, который с оружием в руках стоял в напряженной позе, слегка присев, и вертел головой во все стороны.
  У стены в холле он увидел две красные пластиковые пятигаллонные канистры, на которых было написано: «БЕНЗИН».
  Бесшумно ступая, Кондор, не опуская пистолет, прошел в глубь холла.
  На темно-коричневом истертом паркете, покрывавшем полы, не было ни пылинки. Ничего удивительного: в доме регулярно проводили уборку люди из клининговой службы Агентства национальной безопасности, штаб-квартира которого находилась в Форт-Миде. Уборщики не понимали, с какой стати им приходится мотаться в федеральный округ Колумбия в машинах, раскрашенных для маскировки точно так же, как автомобили фирмы «Работы по дому», чтобы навести чистоту в каком-то частном жилище. Однако их предупредили, что любые разговоры с кем-либо об этой странной работе будут приравнены к распространению секретных сведений и грозят им тюрьмой, так что недовольство и удивление они держали при себе.
  Стены в доме были выкрашены в успокаивающий цвет слоновой кости.
  Прямо перед Кондором, по другую сторону просторного холла, там, где начиналась ведущая на второй этаж лестница, потолки дома уходили вверх высокими арками. В обычном доме под их сводами справа и слева располагались бы большая гостиная, столовая, малая гостиная, но здесь все было иначе.
  Кондор, прижимаясь к стене, прошел вдоль холла и быстро осмотрел помещения.
  В большой комнате справа он увидел белую школьную доску, чисто вытертую, без каких-либо надписей. Еще там были файловые шкафы с выдвижными ящиками, полки с компьютерными дисками и несколько огромных серверов. Рядом с серверами стояли две пятигаллонные, старого образца металлические канистры для бензина – такие были в ходу во времена вьетнамской войны.
  Кондор взялся за рукоятку своего тяжелого пистолета двумя руками и направил ствол оружия в потолок. Ноздри его уловили исходящий от пистолета запах оружейного масла и сгоревшего пороха. Палец Кондора, лежащий на спусковом крючке, напрягся.
  Теперь или никогда.
  Броском преодолев десяток футов, он, держа пистолет перед собой на вытянутых руках, ворвался в помещение, которое могло бы быть гостиной.
  Прямо перед ним за огибавшим ее полукруглым столом сидела она.
  Стол представлял собой огромную сенсорную панель, поверхность которой была чуть наклонена в ее сторону. Кондор обратил внимание на покрытые ярко-красным лаком ногти, довольно коротко остриженные, как у людей, которым приходится много работать на клавиатуре компьютера. Сенсорная панель, находившаяся в неактивном режиме, была прозрачной, и Кондор легко разглядел на почти пустой поверхности обоюдоострый кинжал.
  Нож для вскрытия писем на столе, где нет ни одного листка бумаги.
  В ее волосах цвета ржавчины виднелись серебряные нити. На фоне рыжих волос кожа лица казалась бледной. На женщине было синее деловое платье с открытым воротом, приталенное, длиной чуть выше колен, плотно облегавшее ноги в черных колготках. Стоя у аркообразной двери, Кондор держал женщину под прицелом и никак не мог определить, есть ли у нее на лице, как раньше, веснушки. В остальном она была такой же, как прежде – высокие скулы, ярко-синие глаза. Разве что мимические морщинки у глаз обозначились резче. На тонких, накрашенных ярко-красной помадой губах играла улыбка.
  Похоже, она специально принарядилась для этого случая.
  Для тебя.
  Правильная стратегия всегда начинается с отвлечения внимания.
  У нее был высокий, сильный, выразительный голос.
  «Ты могла бы стать звездой рок-н-ролла», – сказал он ей когда-то. Тогда она только улыбнулась в ответ.
  – Тебе всегда хотелось иметь большой пистолет, – произнесла она.
  – Что хотел, то и получил.
  – Надеюсь, теперь ты счастлив.
  На столе у нее нет ничего, кроме кинжала, который находится как минимум в шести дюймах от ее руки. Кондор, продолжая держать женщину на мушке, боковым зрением обшарил комнату, но ничего похожего на оружие не обнаружил. На книжных полках стояли книги и предметы искусства.
  Взгляд его на секунду задержался на канистрах с бензином, стоявших у окна с дымчатыми голубоватыми стеклами.
  – Значит, вот как ты теперь выглядишь. Постарел. Я думала, ты сохранишь свою шевелюру, – сказала она.
  – Время идет, что-то уходит.
  – А кое-что возвращается.
  Поворот влево, поворот вправо. Разворот, чтобы увидеть, что происходит за спиной. И вот она снова на мушке. За несколько мгновений, пока Кондор на всякий случай осматривался, она не шелохнулась. Ее взгляд по-прежнему был устремлен на него.
  – Здесь только ты и я, мальчик.
  – Я уже давно не мальчик.
  – Значит, ты решил уйти и взвалить всю ответственность на меня? Весь такой взрослый? Такой… психически здоровый?
  – Сейчас мое состояние гораздо лучше.
  – И что? Это станет проблемой?
  – Это ты так считаешь, – ответил Кондор. – Именно поэтому ты и пыталась меня убить.
  – Будь справедлив: изначально задачей оперативников было запереть тебя где-нибудь, где ты находился бы в безопасности и не подвергался стрессу. Где бы о тебе заботились. Решение убить тебя было принято только после того, как ты пошел против программы. Скажи честно, тебе никогда не приходилось совершать ошибок?
  Кондор, не отвечая, несколько секунд смотрел на нее. Потом опустил пистолет и убрал его в кобуру, чувствуя, как гулко и часто колотится сердце.
  – Значит, ты пришел не для того, чтобы меня убить, – сказала она.
  – Но и не для того, чтобы здесь умереть.
  – Тогда зачем?
  – Ты ведь знала, что я сюда направляюсь.
  – Ты засветился в компьютерных системах.
  – Нет, ты еще до этого знала, что я приду, – возразил Кондор. – Поэтому присвоила мне как цели высший приоритет.
  – Учитывая, что ты появился здесь, можно сказать, что я была права.
  – Похоже, мы имеем дело с самореализующимся предсказанием.
  – Если человек сам не может реализовать собственное предсказание, никто не сделает это за него.
  – Я не понимаю одного, – нахмурился Кондор. – Ты действительно мразь, готовая на все ради власти, или просто в какой-то момент сошла с ума? Или, может быть, система проглотила и переварила тебя, как и многих других?
  – Какая тебе разница. Кстати, должна признать – на мониторах камер наблюдения ты выглядел неплохо. Я не о твоей лысине – вообще, в целом. – Кроваво-красные губы растянулись в улыбке. – Женщина по имени Мерль – это что, моя замена?
  – Она никогда не была для меня коллегой с протекцией. Мы с ней никогда не конкурировали и не конфликтовали. Были просто сослуживцами – и все.
  – Она, однако, пошла на сотрудничество с тобой. Видно, ты был ей небезразличен, если она не смогла тебе отказать. Я не посмотрела – она мертва?
  – Не на что там смотреть.
  – Ну а ты? – спросила женщина с холодной улыбкой.
  По этой улыбке понятно, что она очень хорошо тебя знает.
  Точнее, знала.
  Кондор чуть сместился влево, чтобы лучше видеть ее правую руку – она была правшой. Но рука по-прежнему неподвижно лежала на столе на расстоянии нескольких дюймов от кинжала.
  – Почему ты не сбежала? – поинтересовался Кондор. – Десяток нажатий на клавиши клавиатуры – и ты могла бы исчезнуть, превратившись в богатую вдову, живущую где-нибудь на берегу теплого моря.
  – Зачем мне бежать куда-то, если я могу находиться где угодно, будучи здесь? Время и пространство – всего лишь иллюзия. Все зависит от того, сколько информации в твоем распоряжении. Кроме того, возможно, я ждала тебя.
  – Зачем?
  – Любому нужен кто-то, с кем можно поговорить. Вся жизнь – это своеобразный разговор. Люди задают вопросы и получают ответы.
  – И именно этого ты хочешь от меня сейчас. Ответа.
  – Я хочу получить все, что могу. И так или иначе, я получу от тебя все, что мне нужно.
  – А как быть с этим? – Кондор кивнул на стоявший перед ней гигантский тачскрин в виде стола.
  – То, что я получу – точнее, мы получим, – станет платой, которая всех устроит.
  – А что, люди начинают нервничать? Им становится не по душе работать на систему? Вероятно, именно потому я внезапно и стал угрозой – по той причине, что ко мне начал возвращаться разум?
  – Люди всегда нервничают. Именно поэтому у них появилась я. И ты. – Женщина пожала плечами. – Контроль всегда был слишком сложной задачей для одного человека. Мы заставили систему работать. И вот теперь мы снова вместе. Новые мы – это может быть очень занятно. И конечно, жизненно важно.
  – А для чего здесь канистры с бензином?
  – Я женщина осторожная.
  – А если ты не сможешь осуществлять функцию контроля…
  – Ты хочешь сказать, почему бы не передать ее кому-то еще?
  – Только не мне.
  – Тогда, может быть, нам? – улыбнулась женщина. – Или еще вариант: нам, но лишь на некоторое время. Чтобы у тебя был выбор. Возможность осуществить перезагрузку. Дело в том, что я привыкла заниматься серьезными делами, тем, что действительно важно, а не какой-то ерундой.
  – Значит, тот агент, которого распяли на моем…
  – Он был некомпетентным сотрудником и пьяницей. Хуже того – он продавал источники и методику работы нашей разведки частному заказчику. Этот болван думал, что он получает деньги, рассекречивая то, что все равно будет доступно частным охранным организациям через каких-нибудь пять лет. Он не понимал, что его клиенты – всего лишь ширма и что на самом деле он сливает информацию террористам.
  – Значит, ты разделалась с ним и заодно подставила меня. Убила двух зайцев одним выстрелом. А как быть с этим парнем, Крисом, которого тоже убили? А с Мерль? С Фэй?
  – Они не просто имена.
  – Вот именно. Они люди.
  – Они – массивы данных. Возможно, при оценке возможных угроз система и вышла немного из-под контроля, но кто в этом виноват?
  – Тот, кто превратил этих людей в цели, – сказал Кондор и покачал головой. – И это был не я.
  – Правда? А может, то, что случилось с ними, – лишь последствия того, что ты создал? Чего-то, что ты сделал?
  – Всем руководила ты.
  – Я взяла на себя контроль, когда ты вышел из строя. Ты сам усадил меня в это кресло. И тебе прекрасно известно: то, чем я занимаюсь, чем занимается система, то, чем занимался ты, – необходимо. Если мы не станем этого делать, значит, контроль захватит кто-то другой. Наша задача – останавливать зло еще до того, как оно стало реальностью. Я делаю то, что ты и хотел, и мне это нравится.
  Кондор стал медленно обходить стол. Женщина продолжала сидеть, напряженно глядя на него.
  Канистры с бензином, огнестрельное оружие, нож для разрезания бумаги, который больше похож на кинжал. Наверное, у нее под рукой есть какие-то кнопки. Чем она воспользуется?
  – И вот теперь ты здесь, – снова заговорила женщина. – И ведешь себя не как псих, который задает себе только один вопрос: «А что, если?» При том, что мы оба знаем, что ты и есть именно такой псих. Нет, ты, как и предвидела программа, ведешь себя иначе. Похоже, на этот раз ты в самом деле можешь все деактивировать и уничтожить, то есть сделать то, что в прошлый раз тебе не удалось – тогда, когда ты слетел с катушек. Сейчас ты тоже сумасшедший?
  – Кто знает. А ты?
  – Кого это волнует? Я женщина одинокая. И тебе это известно. Именно поэтому ты меня в свое время и привлек.
  – Нет, – возразил Кондор. – Просто ты была лучшей среди женщин, работавших в аналитическом отделе ЦРУ. И после того как стала работать со мной, ты сумела вычислить Бен Ладена.
  – Может, и так. – Женщина скрестила ноги. При этом движении платье поползло вверх, обнажив край черного кружевного белья. «О боже, – подумал Кондор, – на ней не колготки. На ней чулки и пояс с резинками». – Ты все время делал вид, что не обращаешь внимания на мои ноги. Это было так… трогательно.
  Обойдя вокруг стола, Кондор остановился справа от женщины и достаточно близко от нее. Расстояние, во всяком случае, позволяло атаковать. Взгляд ее был устремлен прямо вперед. Однако она, хотя и не смотрела на Кондора, боковым зрением следила за каждым его движением.
  Кинжал по-прежнему лежал рядом с ней на огромной сенсорной панели в виде стола. Осторожно протянув руку вперед, Кондор провел пальцами по сверкающему клинку. Ее рука, которая была всего в шести дюймах от ножа, чуть дрогнула. Кондор почувствовал свежий цветочный запах ее духов.
  – И что же нам теперь делать? – спросил он и, переместившись вперед и влево, оказался за спинкой ее кресла.
  Теперь его ноздри уловили запах ее волос, чуть подкрашенных у корней. На шее у женщины висела тонкая золотая цепочка, конец которой скрывался в V-образном вырезе платья. Кондор знал, что она носит на цепочке амулет, подаренный ей террористкой, схваченной и перевербованной в лагере беженцев в Дарфуре.
  Когда-то она рассказывала Кондору эту историю, и в глазах у нее стояли слезы, но она так и не заплакала.
  Нас объединяют песни нашей молодости.
  Он навис над женщиной, сидящей за громадным, выполненным в форме стола тачскрином, подобного которому налогоплательщики, купившие его, не видели никогда в жизни. Она не смотрела на Кондора и держалась как ни в чем не бывало, словно ничего необычного не происходило.
  Наконец она подняла голову и взглянула на него снизу вверх синими глазами. На губах у нее появилась улыбка-приглашение.
  – Такое ощущение, что мы всегда на шаг отстаем от жизни, – сказал Кондор.
  Она поняла, что он говорит о сенсорной панели.
  – Мне тоже так кажется. Хотя я находилась здесь и пользовалась всем этим несколько дольше, чем ты.
  Женщина запрокинула лицо, медленно подняла левую руку и отвела в сторону прядь рыжих волос, упавшую ей на глаза.
  – С годами жизнь становится все интереснее. Я рада, что ты никогда не комплексовал по поводу своего возраста, – сказала она.
  Кондор поднял правую руку и поднес ладонь к поверхности сенсорной панели.
  – Так правильно? – спросил он и увидел, как, уловив тепло его руки, тачскрин засветился.
  Он осторожно взял женщину ладонью за подбородок и еще больше запрокинул ей голову, не сводя глаз с ее лица. Тело ее напряглось, но больше она ничего не успела сделать.
  Ребром ладони Кондор резко ударил ее по горлу.
  Голова женщины, скользнув по спинке кресла, свесилась набок.
  Возьми ее покрепче за затылок и за подбородок и резко дерни голову в сторону!
  Кондор услышал хруст ломающихся позвонков и, пошатываясь, шагнул назад.
  Он убил ее своими руками. Это не было приказом системы. У него был выбор, и он его сделал. Ему хватило для этого характера.
  Кондор снова попятился и уперся спиной в стену. Кобура с пистолетом вдруг показалась ему невыносимо тяжелой. Левой ногой он задел что-то твердое и услышал гулкий звук. Посмотрев вниз, Кондор увидел пятигаллонную канистру с бензином.
  Он вспомнил, что такими канистрами начинен сверху донизу весь дом. И еще – что он приехал сюда на машине, припаркованной неподалеку от дома на другой стороне улицы. Проделав все необходимые манипуляции, словно автомат, он покинул дом и направился к автомобилю.
  Из окон дома вырвались оранжевые клубы пламени. Через долю секунды после этого оглушительно ухнул взрыв. Пламя принялось пожирать обломки здания, пряча свою разрушительную работу за плотными клубами черного дыма.
  Сидя в машине и глядя на эту картину в зеркало заднего вида, Кондор неожиданно для самого себя осознал, что в руке у него снова оказался пистолет.
  С удивлением глядя на оружие, он вдруг услышал, как кто-то спросил: «Ну и в кого ты теперь собираешься стрелять?»
  Глава 32
  «…ты смотришь в пустоту его глаз…»
  Боб Дилан. «Быть бродягой»
  Фэй сидела на крыльце.
  Она была все в той же куртке с дурацким розовым капюшоном. Но на этот раз он был откинут назад. Молодая женщина с наслаждением подставляла все еще гудящую голову лучам заходящего солнца.
  На ней не было бронежилета, который она практически не снимала в течение последних нескольких дней. Его забрали оперативники с каменными лицами, прибывшие через семнадцать минут после полицейских, которые получили по рации приказ беспрекословно выполнять все указания агента, находящегося на месте происшествия, а также не вмешиваться в действия отправленной к месту взрыва и пожара группы спасателей из службы 911. Один из прибывших медиков еще в доме наложил ей на голову повязку. Фэй, не дожидаясь, пока он уйдет, сорвала ее, а он не сказал ни слова, чтобы убедить ее не делать этого. Затем к дому подъехал самого обыкновенного вида, неприметный фургон. Под любопытными взглядами буквально прилипших к окнам соседей мужчины в униформе службы быта вынесли из дома тяжелые ящики с холодильником и стиральной машиной.
  Мерль…
  Она покинула дом в большой горизонтальной картонной коробке с надписью «Матрац».
  Фэй очень хотелось верить, что крышку коробки открыли, как только она оказалась в кузове фургона.
  Да, именно так. Остается надеяться на это.
  Фэй не видела, как из дома вынесли кувшин, в котором плавали глазные яблоки Питера. Она ничего больше не хотела об этом знать. Слишком уж она устала быть частью этой истории.
  И все-таки она ею оставалась, и с этим ничего нельзя было поделать.
  Фэй вяло выслушала женщину-агента из команды Сэми, которая изложила разработанную легенду происшествия, слухи о котором наверняка должны были поползти по району. Согласно ей, некая молодая женщина в куртке с розовым капюшоном, то есть она, Фэй, работавшая агентом по продаже недвижимости, приехала, чтобы подготовить дом к переезду купивших его клиентов, и внезапно обнаружила в нем каких-то людей, которые самовольно захватили строение и, судя по всему, решили какое-то время в нем пожить. Неизвестные захватчики бежали через дверь черного хода, перелезли через забор и скрылись в зарослях кустарника. Во время их бегства Фэй видела вспышки и слышала звуки, похожие на выстрелы. Что из этого соседи приняли на веру, а что нет, не имело значения – в любом случае у полицейских, которые время от времени подбрасывали журналистам истории, ложившиеся в основу статей, не было никакой информации, способной привлечь работников СМИ.
  Когда прибывшие оперативники потребовали, чтобы Фэй сдала оружие, она отказалась это сделать.
  Отказом она ответила и на их требование рассказать, что произошло.
  Сказала нет, когда они заявили, что пора ехать.
  Никто не посмел ей возразить.
  Уехали сотрудники службы 911, исчез неприметный фургон, убрались восвояси оперативные сотрудники с непроницаемыми лицами.
  Разъехались все, кроме женщины из команды Сэми и двух уборщиков в синих джинсах и футболках, с респираторами на лицах – им предстояло вымыть полы и отскрести стены дома, что должно было занять немало времени. К работе, впрочем, приступил только один из них, тогда как второй с интересом наблюдал, как женщина, работающая на Сэми, пытается завязать с Фэй беседу.
  – Я подожду снаружи, – сказала Фэй, прервав ее посреди длинной фразы, смысл которой сводился к тому, что у всех есть свои обязанности и каждый должен выполнять свой долг.
  Выйдя на улицу, она уселась на красные бетонные ступени крыльца, похожая на подростка в своей куртке с розовым капюшоном.
  Она знала, что женщина и уборщик наблюдают за ней изнутри дома.
  Взбудораженные соседи постепенно стали расходиться по домам, возвращаясь к своим повседневным делам. Фэй, сидя неподвижно, наблюдала за тем, как удлиняются тени от деревьев и придорожных столбов.
  Машину, которую они с Кондором похитили, куда-то отогнали. Сотрудника службы доставки, которого они связали и запихнули в багажник, освободили. После этого с ним наверняка провели беседу, так что можно было не сомневаться, что он никогда никому не расскажет о том, что с ним произошло – даже своему начальству.
  Неподалеку показался автомобиль и покатил по закруглению дороги. Машина была самая обычная и могла принадлежать кому угодно – пяти– или шестилетняя, серебристо-серого цвета, не бросающаяся в глаза. Внутри был только водитель. Увидев его, Фэй не стала смотреть на номера. Проехав по дуге, автомобиль плавно притормозил, затем дал задний ход и остановился носом к центру закругления, напротив дома с красными бетонными ступеньками крыльца, въехав задними колесами на бордюр.
  Сидевший за рулем мужчина средних лет вышел из машины и направился к Фэй. Когда он подошел к ней вплотную, она спросила:
  – Почему так долго?
  – В конце концов мы все же прибыли – скажи спасибо и за это, – ответил Сэми с грустной улыбкой. – Как ты, Фэй?
  – На букву «х». Только не подумай, что хорошо.
  – Твой Крис был хорошим парнем. Не могу тебе передать, как мы все сожалеем о случившемся.
  – Сожалеете о случившемся? И это все, что ты можешь мне сказать? Почему ты так долго сюда ехал?
  – Мой сотовый буквально разрывался от звонков. И все они были такие, что я не мог на них не ответить. – Сэми пожал плечами. – И потом, мне надо было заехать в несколько разных мест.
  – Где Кондор?
  – Все дело как раз в этом, – ответил Сэми.
  На нем была коричневая ветровка с расстегнутой молнией. Рубашка и брюки цвета хаки вполне могли быть куплены через Интернет и доставлены в коричневом фургоне посылочной службы. Фэй не сомневалась, что под ветровкой скрывается кобура с пистолетом. Стоящий рядом с ней Сэми по возрасту вполне мог быть ее старшим братом, но до отца годами явно недотягивал. Невысокий, с густыми черными кудрявыми волосами, тронутыми сединой. Ливанец, бежавший из своей страны и воспитанный в американском корпусе морской пехоты. На лодыжке у него наверняка была вторая кобура. Грустная, обезоруживающая улыбка, чистые, искренние глаза, проникающие в самую душу.
  – Кто такой Кондор? – спросил Сэми.
  – Что за дурацкий вопрос?
  – Вовсе не дурацкий. Я хочу, чтобы у тебя был выбор.
  – Он мертв?
  – Скажем так: есть человек, действовавший под этим кодовым именем. Его использовали и другие, причем так часто, что на твой вопрос можно ответить как положительно, так и отрицательно – и оба ответа будут правдой.
  – Что за… Чтобы прикрыть свою задницу или… или по каким-то другим причинам, ты делал все возможное, чтобы скрыть, кто он на самом деле, пока вся эта история была больше похожа на детективный роман или фильм, чем на реальную действительность. Но сейчас-то на кой черт тебе об этом беспокоиться? Неужели только для того, чтобы легче было погасить скандал, который, вероятно, разразится в разведсообществе? Как это ни называй – призраками, системой, программой, – скандал все равно будет, и…
  Фэй сморгнула подступающие слезы, и расплывшееся было лицо Сэми снова обрело четкие очертания.
  – Ты – проверяющий. Именно поэтому ты появился здесь вместо него. Ты должен убедиться, что я поверила… Как я понимаю, он вернулся в сообщество. – Фэй понизила голос почти до шепота. – Он разоблачил систему, и разведсообщество приняло его обратно.
  – Почти, – сказал Сэми.
  – Никаких «почти», – возразила Фэй. – Он либо уничтожил их всех, либо…
  – Ее, – перебил Фэй Сэми.
  Рот у Фэй невольно приоткрылся от изумления.
  – Значит, либо он покончил с системой и с ней, либо они покончили с ним. Раз ты здесь, значит, Кондор одержал победу. Скажи мне, он жив?
  – Да.
  Лучи заходящего солнца окрасили небо в еще более яркий розовый цвет, чем капюшон куртки Фэй.
  – Я хочу, чтобы ты знала: сам он жив, – сказал Сэми, – а женщина, по приказу которой был убит человек, которого ты любила, мертва.
  – Что ж, значит, я перед Кондором в долгу.
  – Приятно слышать от тебя эти слова, – сказал Сэми.
  Фэй почувствовала, как у нее холодеет в животе.
  – Перед собой ты тоже в долгу, – сказал ее собеседник.
  Женщина в куртке с розовым капюшоном подняла на него глаза, явно не понимая, что он имеет в виду.
  – Все дело в этой самой системе, или, если хочешь, программе, – пояснил Сэми. – В наше разведсообщество проникнуть крайне сложно, а влиять на его деятельность – тем более. Однако системе это удалось. Идем дальше. Бюджет разведсообщества составляет порядка пятидесяти миллиардов долларов в год. Но эта цифра может меняться. Иногда она уменьшается, иногда увеличивается. Все зависит от обстановки, от происходящих событий. Во время войн и международных кризисов ассигнования растут. А когда происходят проколы и наши агенты убивают мирных граждан прямо на улице… Бедный Крис.
  – Делай, что хочешь, но только не спекулируй на этом, – жестко сказала Фэй. – Сделай мне такое одолжение.
  По взгляду Сэми ей стало ясно, что он понял ее.
  – Возвращаясь к вопросу о цикличности, – снова заговорил Сэми. – Цикличностью тоже можно управлять. Нужно лишь вовремя организовать какое-нибудь «переломное» событие. Кондор, сам того не желая, мог стать чем-то вроде спускового механизма, спровоцировавшего некие события, способные стать катализатором смены одного цикла на другой.
  – Все, что делает эта самая система – точнее, делала, – незаконно.
  – Слово «нелегально» – термин, сфера действия которого может меняться в зависимости от решений суда или наличия подписи президента под текстом того или иного документа.
  – Ты что, шутишь?
  – Ты хочешь употребить слова «мораль» и «справедливость»? На улицах Бейрута эти понятия редко ставились во главу угла.
  – В Кондора и в Криса стреляли не на улицах Бейрута. И причиной этого было то, что программа и те, кто стоял у ее руля, не хотели отвечать за то, что они убивали людей по собственному желанию, самолично вынося приговоры.
  – Высокие ставки, высокие риски, тяжелые последствия.
  – Все равно – речь идет об убийствах. Есть же в конце концов законы, есть какие-то законные процедуры.
  – Это верно, – согласился Сэми. – И эти процедуры тоже могут играть роль спускового крючка, переключающего циклы. Представь, что завтра или послезавтра случится какая-нибудь утечка, которая вызовет большой скандал. Скажем, выяснится, что Агентство национальной безопасности залезает в электронную почту всех американцев, прослушивает все телефонные разговоры. Наверняка это вызовет волну общественного возмущения. Но она, я думаю, будет не такой уж сильной. Дело в том, что общественность и так уверена, что эти вещи происходят. Просто они не верят, что это касается лично их. А то, что касается других, человека по большому счету не волнует. Система легко улавливает эти общественные настроения и использует возникающие возможности. Приобретается новое оборудование, разрабатываются новые компьютерные программы. Возможности системы – или, если хочешь, программы – растут, растут и ее аппетиты.
  – Данные, которые она собирает, – это еще не все.
  – Верно. Но это, черт побери, единственное, что нам доступно. Должны же мы это как-то использовать. Мы всю жизнь только этим и занимаемся. Технические возможности системы огромны. Как же мы можем отказаться от их использования?
  – Ты хочешь быть Большим Братом, Сэми?
  – Нет никакого Большого Брата. Есть только Большие Мы.
  – Но если ты сотрудничаешь с системой, ты ничего не решаешь. Ты просто винтик огромного механизма.
  – Не согласен. Нежелание использовать возможности системы и тем самым сотрудничать с ней делает тебя бессильным. Но если ты не пренебрегаешь всем тем, что она может тебе дать, ты становишься одним из нас. И в этом случае ты можешь сделать что-то, что действительно стоит сделать.
  – Система, призраки… Значит, Кондор так и не смог их уничтожить и, соответственно, победить.
  – Он сам призрак, сам часть системы, – возразил Сэми. – Даже сейчас. Правда, лишь частично.
  – Да-а-а, – задумчиво протянула Фэй. – У него есть ты.
  – Ты все еще не понимаешь. – Сэми поставил ногу на верхнюю ступеньку лестницы, ведущей на крыльцо, и, взявшись рукой за черные металлические перила, наклонился к уху Фэй. – Дело не в том, что система вышла из-под контроля. Дело в том, что она попала в плохие руки. Теперь ситуация исправлена. Все те, чье мнение для нас является авторитетным, люди, которые являются посвященными, признают, что вероятность ошибок по вине, как сейчас принято говорить, «человеческого фактора» не может заставить нас отказаться от использования возможностей, которые предоставляет система.
  – Всегда все дело в человеческом факторе, Сэми. Если только ты не передаешь право принимать решение машинам.
  – Мы что, по-твоему, ненормальные? – Сэми посмотрел Фэй прямо в глаза. – Теперь нам надо решить, кто именно получит это право. Кто будет все контролировать. Это должен быть человек, который осознает, что может произойти, если все пойдет не так.
  – Кондор, – прошептала Фэй.
  – И ты, – сказал Сэми.
  – Что ты имеешь в виду?
  – Кто может контролировать систему и все ее практические действия лучше тебя – человека, который знает, какой может быть цена ошибки?
  – Кондор… я… А ты?
  – И я тоже. Нас будет трое. Треугольник – жесткая фигура. И это хорошо.
  – Самая прочная фигура – это шар.
  – Иди ты к дьяволу! Нашла время умничать. Ты знаешь, что существует система сбора и обработки данных. Ты знаешь, что в ней возникли сбои, точнее, она попала не в те руки. Ты прекрасно понимаешь, что, раз уж она создана, никто от ее услуг не откажется и на помойку не выбросит. Забудь о том, что каждый год мы проводим двести совершенно секретных кибератак, забудь о разоблачении кротов, внедренных в структуры, реализующие наши программы совершенствования ядерного оружия. Забудь о защите наших компьютерных систем от хакерских нападений китайцев – это все мелочи. С помощью системы мы сможем предотвращать военные конфликты и выигрывать войны в считаные минуты. Глобализация достигла такого уровня, что скоро весь мир превратится в единую компьютерную систему, и ЭВМ, возможно, станет более важным ее элементом, чем мы. Да, понимаю, звучит не очень-то приятно, но это – будущее. Однако у тебя есть возможность сделать кое-что важное сегодня, сейчас. Ты можешь стать частью процесса, благодаря которому не будут гибнуть такие люди, как Крис. Ты можешь принять в нем участие или…
  – Или что, Сэми? – перебила Фэй. – Или быть ликвидированной?
  – Этого никогда не случится. Во всяком случае, пока у руля я. И Кондор. Ты из тех людей, которых называют героями, Фэй. Но ты не сможешь остановить развитие системы. Если ты попытаешься кому-то рассказать о ней, тебе никто не поверит. И потом, это будет предательством, а предавать ты не умеешь. Кроме того, ты ведь знаешь, что бывает с теми, кто сливает секретную информацию. Сейчас ты можешь вернуться в ЦРУ, получить практически любую должность, какую захочешь. Можешь стать «звездой» агентства без нашей с Кондором помощи. Встретить на своем жизненном пути другого человека, который будет не хуже Криса, завести семью, родить детей, состариться – и так никогда и не узнать, сколько пользы ты могла принести своей стране.
  – Или?
  – Или узнать это, – улыбнулся Сэми. – Нам очень нужно, чтобы ты была с нами.
  – Почему этим занимаешься ты?
  – Потому что я хорошо знаю этот город и знаю, что и как здесь нужно делать.
  – А Кондор?
  – Думаю, он просто понял, что всегда был таким, какой он сейчас. – Сэми сделал шаг назад и выпрямился. – В общем, решать тебе. И это прекрасно. Разве не за право выбора все мы боремся и умираем?
  Фэй показалось, что что-то пролетело над ней, создав едва ощутимые колебания воздуха.
  Человек, который приехал за ней, направился к серебристой машине, припаркованной на противоположной стороне дорожного кольца, и сел за руль. Фэй слышала, как он запустил двигатель. Человек наклонился, раздался негромкий щелчок открывающегося замка. Этот звук означал, что для нее настало время принятия решения.
  Двигатель негромко урчал.
  Фэй молча, не двигаясь с места, смотрела на пустое сиденье рядом с водителем. И на открытую дверь.
  
  Джеймс Грейди
  
  КОНДОР СРЕДИ СТЕЛЛАЖЕЙ
  
  Джеймс Грейди окончил Школу журналистики Университета Монтаны. Работал на американского сенатора Ли Меткалфа, потом сотрудничал с пионером расследовательской журналистики Джеком Андерсоном. Публиковался в различных изданиях: PoliticsDaily.com, Slate, The Washington Post, American Film, The New Republic, Sport, Parade, The Journal of Asian Martial Arts («Слейт», «Вашингтон пост», «Америкен филм», «Нью рипаблик», «Спорт», «Перейд», «Джорнэл оф эжн маршал артс»).
  Его шпионский триллер «Шесть дней Кондора» послужил основой для сценария знаменитого фильма Сидни Поллака «Три дня Кондора» с Робертом Рэдфордом в главной роли. Грейди состоит в Восточной гильдии писателей Америки, является номинантом премии «Эдгар» и обладателем литературных наград Франции, Италии и Японии. Автор более чем десятка романов и множества рассказов, а также сценариев для кино и телевидения, Грейди работает в жанре нуар, публикует произведения, посвященные шпионажу и полицейским расследованиям, и выступает под псевдонимами Джеймс Далтон и Брит Шелби. Страстный библиофил, он, кроме того, увлеченно изучает тай-чи, занимается плаванием, любит прогрессивный рок.
  – Будешь создавать нам проблемы? – спросил сидевший за директорским столом мужчина в костюме в узкую полоску.
  Дело было мартовским утром. Шло второе десятилетие первой войны США в Афганистане.
  – Надеюсь, нет, – ответил с кресла для посетителей седой мужчина.
  Разговор происходил в роскошном кабинете директора по специальным проектам Библиотеки Конгресса. Все стены – в шкафах из красного дерева.
  Директор крутил в руках перьевую ручку.
  «Смотри, как бы я не воткнул ее тебе в глаз», – подумал гость.
  Эта нормальная человеческая мысль мелькнула у седовласого, в синей спортивной куртке, новой бордовой рубашке и поношенных черных джинсах, сама собой, не причинив ему беспокойства.
  Тревожило ощущение, что он пойман в ловушку – тоннель, заполненный серым туманом отупения.
  Может, это новые таблетки – зеленые пилюли, которые ему всучили по дороге из штаб-квартиры ЦРУ вдоль бульвара Джорджа Вашингтона, – этим же маршрутом, но по воздуху летел угнанный самолет, который 11 сентября врезался в здание Пентагона.
  Машина ЦРУ переправила его через Потомак. Мимо мемориала Линкольна. Вознесла на «Холм», проехав три мраморные крепости палаты представителей конгресса, где в 1975-м он выслеживал шпиона из союзной страны, Южной Кореи, который работал под глубоким прикрытием и проник в страну как рядовой последователь корейского мессианского культа, поставлявшего последних доброхотов в группу поддержки отстраненного от должности президента Никсона.
  Промелькнуло здание американского Капитолия цвета слоновой кости, и автомобиль ЦРУ доставил Эмму, специалиста по адаптации персонала, и его, седовласого, к Библиотеке Конгресса.
  Директор по специальным проектам библиотеки сказал ему:
  – Мне все равно, что у тебя за квалификация. Делай свою работу и не создавай проблем, иначе будешь иметь дело со мной.
  Начальник положил на стол перьевую ручку, поднес руки к клавиатуре:
  – Твое имя?
  – Вин, – ответил седой.
  – Фамилия?
  Вин что-то соврал.
  Босс послал файл на распечатку. Принтер выдал, гудя, теплые листы с анкетой. Директор поставил подпись в нужных местах перьевой ручкой.
  – Пошли, – сказал он, бросив на стол письменную принадлежность минувшей эпохи, – доставим тебя в твою нору.
  После этого он важно прошествовал к красно-коричневой двери.
  Не заметив, как ручка с пером исчезла в ладони Вина.
  Дверь из красного дерева распахнулась. За столом зевала молоденькая секретарша, проявляя полное безразличие к пистолету, контуры которого обрисовывались под весенним жакетом Эммы, сидевшей в приемной. При появлении двух мужчин Эмма встала, уверенная, что применять оружие не придется, но готовая взять его в руку, которую не протягивала для пожатия уже давно.
  Директор провел «вторженцев» из другого ведомства по двум соединенным тоннелями библиотечным замкам – каждый занимал территорию городского квартала – в подвал с желтыми стенами из шлакобетона и зеленой металлической дверью на кодовом замке, которую охраняла невзрачная женщина средних лет, похожая на бурую птицу.
  – Это мисс Дойл, – сказал Вину босс, – одна из наших. Она выполняла возложенные теперь на тебя обязанности с отличным результатом и превосходно справлялась с прочей работой.
  Женщина-птица обратилась к Вину:
  – Зовите меня Фрэн, – и показала ему пластиковую карточку, пропуск в библиотеку, свисавший со шнурка у нее на шее. – Используем мой, чтобы впустить вас.
  Она приложила прямоугольную пластинку к замку, нажала кнопки на экране и продолжила инструктаж:
  – Теперь введите свой пароль.
  – Сперва, – сказала церэушница Эмма библиотечным работникам, – посмотрите на меня, вы двое.
  Директор и Фрэн повернулись спиной к стоявшему у зеленой двери мужчине.
  Вин набрал шесть букв на панели. Ткнул во «ВВОД».
  Замок щелкнул, и он смог открыть дверь.
  Душную каморку заливал тусклый свет. Напротив входа расположился металлический стол модели 1984 года, разработанной для государственных учреждений. Его занимал почти такой же древний монитор. Перед столом стояло кресло на колесиках. У задней стены высился штабель грубых сосновых ящиков, достаточно объемных, чтобы уложить спящего ребенка.
  Как гробы.
  – Пустые ящики ввозятся, – пояснила Фрэн, – полные вывозятся. Их забирают из коридора и доставляют туда же. Ваша работа – затаскивать их внутрь и выставлять наружу. Используйте эту каталку.
  Она развернула на экране компьютера ведомость: сколько ящиков доставлено, сколько заполнено, сколько вывезено. Все цифры совпадали.
  – Данные вводит отдел техобслуживания, вы заносите только сведения о том, что взято в работу. Материал для инвентаризации оставляют снаружи, в коридоре. – Фрэн указала на кучу картонных коробок. – С закрывающихся военных баз. Из посольств. И других… надежных мест. Вы распаковываете книги, – наставляла женщина-птица, – и проверяете на предмет нарушения правил безопасности. К примеру, не забыл ли офицер с нашей ракетной базы какой-нибудь секретный план в книге из библиотеки своей части. Не записано ли на полях то, чего там не должно быть.
  – А какое это имеет значение? – спросил Вин. – Вы ведь все равно сожжете книги.
  – Сдадим на утилизацию, – поправил его директор. – Мы не нарушаем правил использования вторсырья.
  Церэушница Эмма сказала:
  – Вин, это важная работа, требующая хорошего глаза.
  – Разумеется, – отозвался он, – и пока я ее выполняю, вы сможете меня контролировать.
  – Просто делай все как надо! – рявкнул босс. – Складываешь книги в ящики, ящики увозят, содержимое утилизируют.
  – Кроме тех, которые мы сохраняем, – вставил Вин.
  – Твои обязанности не предусматривают спасательных работ, – съязвил директор. – Ты можешь отправлять в хранилище не больше одной каталки в неделю. Будешь проверять только художественную литературу.
  Босс взглянул на часы.
  – Папка с инструкциями для новых сотрудников, – добавил он, – у тебя на столе. Мы все распечатали. Твой компьютер и принтер не подключены к Интернету.
  – Политика безопасности, – ввернула церэушница Эмма. – Касается не только тебя.
  – Точно. – Улыбка босса искривилась, как ятаган. – По настоянию ведомства, которое тебя прислало, только этот компьютер во всей библиотеке принимает твой код доступа. Конечно, я бы назвал это своего рода изоляцией, но такова «политика безопасности», ничего личного.
  Директор и бурая птица Фрэн вместе пошли по желтому подземному коридору.
  Вин остался стоять рядом со стальным столом.
  Эмма задержалась у двери. Окинула взглядом подопечного, которого вводят в дело:
  – Ты в порядке?
  – Из-за этих зеленых пилюль я перестал понимать, что значит «быть в порядке».
  – Я сообщу об этом, но, послушай, тебя ведь выпустили с объекта в штате Мэн только…
  – Из психбольницы, – оборвал он ее, – из секретной психушки ЦРУ.
  – Отдохни. Тебя выписали только одиннадцать дней назад и после того, что случилось в Нью-Джерси, пока тебя везли сюда… – Она замялась. – Слушай, у тебя новая работа, первый день. С обедом вышла задержка. Давай сходим в какое-нибудь кафе из тех, что мы видели, когда везли тебя домой. Помнишь, как добраться до дому?
  – У тебя есть дети?
  Ее взгляд ответил: «нет».
  – Это все равно что отвозить ребенка в детский сад, – сказал Вин. – Иди.
  – Ты настроил замок на свое кодовое имя? – спросила Эмма.
  – Да, – ответил он. – Кондор.
  – Хоть Вин, хоть Кондор, но по крайней мере у тебя есть имя. Знаешь мой номер?
  Он показал ей старенький раскладной мобильник, запрограммированный технарями из управления.
  Эмма оставила новичка одного в подземной пещере. Хоть Вин, хоть Кондор.
  Мерзкий свет. На сером стальном столе тучной жабой уселся монитор. Куча кособоких картонных коробок. За спиной у стены целый штабель деревянных ящиков – гробов.
  Воздух тяжелый, пахнет… подвальной гнилью, бумагой, камнем, старой изоляцией, картоном, усталым металлом, паром из отопительной системы. И совсем чуть-чуть – нелакированными гробовыми досками из сосны.
  Вин крутанул вертлявый стул и плюхнулся на него. На мониторе светилась таблица: девять ящиков – сосновых гробов – доставлены в бюро инвентаризации. Новоявленный библиотекарь отключил монитор. В погасшем экране отразился он сам и семь ящиков, составленные в штабель, у него за спиной.
  По сторонам от ниши для ног – пустые выдвижные ящики, в них только пыль. Руководство для сотрудников настоятельно требовало, чтобы они прятались под столами в случае нападения террористов или психов. Похоже на отработку экстренных действий при атомном взрыве, когда я был…
  И он вспомнил! Выписанные ЦРУ таблетки – целая горсть в день – не справлялись с задачей: он все еще что-то помнил!
  Никому не говори.
  Вин открыл средний ящик стола. Обнаружил в нем три скрепки и одно пенни.
  Вынул из бокового кармана синей спортивной куртки украденную перьевую ручку.
  Иногда приходится делать кое-что, просто чтобы побыть собой.
  Кинул ручку в стол.
  Заметил отражение семи ящиков в мониторе.
  ПОГОДИТЕ.
  Я сошел с ума?
  ДА – это была правда, но не ответ.
  Он повернулся и пересчитал составленные у стены ящики: семь.
  Разбудил монитор, чтобы проверить опись привезенных на ревизию гробов: девять.
  Куда подевались еще два?
  На столе лежал мобильник, выданный ЦРУ.
  Нет работы, нет свободы.
  Кондор сунул телефон в нагрудный карман рядом с сердцем.
  Внезапно ему расхотелось быть здесь, потому что его сюда доставили, прикатили, как тележку с обреченными на уничтожение книгами. Он снова сосчитал гробы: по-прежнему семь. Вышел за дверь, закрыл ее и щелкнул выключателем.
  Налево, постепенно сужаясь и погружаясь в темноту, тянулся широкий коридор со стенами из желтых блоков. Справа был тоннель, который шагов через тридцать упирался в кирпичную стену и раздваивался в виде буквы «Т».
  Вин направился влево – так можно было дольше не терять из виду места, откуда он начал двигаться. При каждом шаге он выносил вперед ногу, не нагружая ее, как учил Виктор в психбольнице: эстетически совершенное тай-чи плюс прием воинского искусства, который сбивал со следа шаркающих ногами ниндзя и спасал, если пол под тобой вдруг исчезал.
  Шаги! Кто-то шел по перпендикулярному тоннелю.
  Вин заторопился вслед за этим звуком, чтобы спросить у незнакомца дорогу.
  Шаги участились.
  Не пугай никого: кашляни, пусть человек знает, что ты тут.
  Шаги перешли в бег.
  Кондору пришлось сделать то же самое, моторчик сердца застучал в груди.
  Иди направо – не налево, до следующего пересечения тоннелей двадцать шагов.
  «Вир-р», – заурчала откатная дверь.
  Бросок за угол желтой стены…
  Лифт – дверь закрывается! Вин успел вскинуть левую руку и вставить ее между створками – те качнулись, разъехались в стороны, и он ввалился в сверкающую металлическую клетку.
  КУЛАК!
  Не задумываясь – прием, отработанный тысячу раз, – он встретил правым предплечьем руку с кулаком, не блокируя удар, а объединив свою силу с силой нападавшего, так что удар не достиг цели.
  Кулак был женским.
  За то мгновение, что его обладательница восстанавливала равновесие, Кондор успел правой рукой запустить ее, как ракету, вверх и назад. Женщина стукнулась о заднюю стенку лифта, металлические двери закрылись за спиной Вина.
  Клетка со стоном двинулась на первый этаж.
  – Оставь меня! – завопила незнакомка.
  – Ты меня ударила!
  Нападавшая злобно смотрела на него сквозь очки в черной оправе. Короткие темные волосы. Тонкое серебряное колечко в правом углу нижней губы. Черное пальто. Руки сжаты в кулаки, но опущены, не готовы к бою. У нее хватило смелости для атаки, но драться она не умела.
  – Ты преследуешь меня! – крикнула она. – Не отпирайся! Наконец я тебя застукала! Прекрати это! Ты следишь за мной! Делаешь всякие гадости!
  – Ничего я не делаю!
  – Вечно следишь исподтишка. Прячешься. Вынюхиваешь. Трогаешь вещи на моем столе в читальном зале. ЗАКАНЧИВАЙ! Занимаешься этим уже не одну неделю. В следующий раз я тебе как следует врежу…
  – Не одну неделю? – прервал он поток угроз. – Я это делаю не одну неделю? Здесь?
  Лифт дернулся и замер. Двери за спиной Кондора разъехались в стороны.
  Он застыл между разъяренной женщиной и единственным выходом из клетки.
  Двери лифта, пророкотав, закрылись. Клетка загромыхала вверх.
  Вин запустил правую руку в карман спортивной куртки. Незнакомка позволила ему это сделать, подтверждая тем самым, что она не из числа профессиональных убийц.
  – Это мой первый день здесь. Вряд ли я – тот, кто тебя выслеживал.
  Лифт вздрогнул и остановился.
  Двери за спиной Кондора открылись.
  – Ох! – Женщина кивнула в сторону выхода.
  Вин задом вышел из кабинки. Незнакомка последовала за ним в коридор с гладкими стенами. Двери лифта закрылись.
  – Хм, прости.
  – Не за что. Ты сделала все как надо, чтобы потом не пожалеть. Это умно.
  – Зачем ты преследовал меня?
  – Пытался найти выход.
  – Вот он, – сказала женщина и повела его по за́мку. – Меня зовут Ким.
  Он представился как Вин.
  – Ты, наверное, думаешь, что я псих.
  – У каждого из нас – свой путь в Городе помешанных.
  Она засмеялась, считая это шуткой, но веселья надолго не хватило.
  – Я не знаю, что делать, – пожаловалась Ким. – Иногда мне кажется, что я это придумала. Чувствую, что за мной следят, а когда оборачиваюсь, никого нет.
  – В книгах по китайскому военному искусству говорится, что взгляд имеет вес, – сказал Вин.
  – Я из Небраски, не из Китая, – ответила девушка и посмотрела на него, теперь уже по-настоящему. – Ты, наверное, хороший отец, – вздохнула она.
  – Я скучаю по отцу и по дому, но жить там не хотел бы.
  – А здесь что за жизнь?
  – Ты шутишь? Здесь я участвую в том, что позволяет людям улучшить свою жизнь, расширить свои возможности, стать не тем, кем они были рождены.
  Ким нахмурилась:
  – Почему ты живешь здесь?
  – Пока что я не готов умереть, – ответил он, – а вообще, какая разница, здесь или в другом месте?
  – Ты занятный, Вин. Не смешной, не «ха-ха», но и не «о-хо-хо».
  Они прошли мимо полицейского в голубой рубашке, стоявшего перед входом, рядом с металлической рамкой-детектором. У копа была кобура, а в ней – пистолет: Вин когда-то имел дело с оружием такой системы.
  Сразу за ограничительной чертой, под табличкой со строгой чернильной надписью: «СТАРЫЕ МОБИЛЬНИКИ ДЛЯ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫХ ЦЕЛЕЙ!» – стоял пластиковый короб.
  «Забавный парень» Вин представил себе, как бросает церэушную раскладушку в этот бак. Но затем поглядел на дюжину мобильников, ожидавших повторного использования в благотворительных целях, и понял, что это было бы жестоко: его телефон был настолько древним и неклевым, что другие мобилки просто задразнили бы беднягу.
  Кондор вместе со своей не-дочерью вышел на мартовский небесно-голубой холодок.
  Ким расстегнула черное пальто.
  – Сделаешь мне одолжение? Ты тут новенький, а значит, ты – не он, кем бы он ни был. Загляни завтра около полудня в Адамсовский читальный зал, подойди к моему столу. Сходишь со мной в мой кабинет. Посмотришь и поймешь, о чем я говорю, даже если там ничего нет.
  Стоя под нежарким солнцем на Кэпитал-Хилл-стрит, Кондор услышал в голове директорский голос: «Твои обязанности не предусматривают спасательных работ».
  Иногда приходится делать кое-что, просто чтобы побыть собой.
  – Договорились, – сказал Кондор.
  Ким дала ему свою библиотечную визитку, поблагодарила, сказала «до свиданья» и пошла по улицам округа Колумбия, полным людей, которые, казалось, направлялись туда, куда хотели попасть.
  «Помнишь, как добраться до дому?» – спросила Эмма. Одиннадцатиминутная пешая прогулка вдоль краснокирпичного здания Восточного рынка, где сто лет назад Джон Эдгар Гувер[76] работал мальчиком на побегушках. Кондор прошел мимо лотков со свежими фруктами, выдержанным сыром, крупными рыбинами и мясом, цветами. Оказался в очереди у гриля, взял сэндвич с крабовой пастой и лимонад, съел его за одним из высоких столиков, наблюдая за потоком дневных покупателей, неработающих родителей, нянь и двадцатилеток, которые фрилансят с ноутбуков, чтобы заплатить за бананы и разделанных цыплят.
  Местом, где он жил, был голубой кирпичный таунхаус на Одиннадцатой улице, Северо-Восток, арендованная квартира, всего пять комнатушек и полторы ванные. Когда он вошел в гостиную, никто на него не бросился. Никто не порвал зубную нить, натянутую перед лестницей к кровати, где он боролся с бурунами в полузабытьи. Телевизор с плоским экраном показал отражение Вина, когда тот плюхнулся на диван, расслабился, задышал спокойно. Кажется, в этой новой жизни все было в норме, все.
  На следующее утро, в 8:57, Вин щелкнул выключателем в своей рабочей пещере. Пересчитал гробы: семь.
  Проверил компьютерные ведомости: девять. Спятил он или нет, но цифры есть цифры.
  Иногда жить можно, только если ты тронулся.
  По крайней мере, так он сказал себе, когда на рассвете спускал в унитаз зеленые пилюли. Эмма сообщит о его враждебной реакции, и, вероятно, когда при следующем анализе в его моче не обнаружат следов лекарства, тревоги номер два не объявят.
  Остальные тринадцать таблеток выстроились на кухонном столе Кондора, как солдаты.
  Он взял в руки кухонный нож, который напоминал легендарное оружие Джима Боуи[77] в битве при Аламо. Принял низкую стойку каратиста, выставив полусогнутые руки перед грудью. Завертел в пальцах боуи и чиркнул острым как бритва лезвием по внутренней стороне правого предплечья, как его давным-давно научили «морские котики»[78] в черных кварталах Нижнего Ист-Сайда на Манхэттене.
  Кондор выдохнул и вернулся в состояние «здесь и сейчас». Пользуясь ножом, он соскреб немного порошка с пяти таблеток, выписанных для защиты от себя самого, дабы он не чувствовал, не видел и не думал о том, что не является частью общепризнанной разумной реальности. Стоя посреди кабинета, он рассудил, что легкая сумасшедшинка может быть ему на руку, ведь на второй день в его рабочей пещере с самого утра опять не хватало двух гробов. Он напрягся, переставил одну из картонных коробок с книгами на коричневую металлическую каталку высотой по пояс, подвез ее к семи пустым гробам – и потерял девственность.
  С его первой. С первой книгой, которую он достал из кособокой картонки, полной томов, присланных на убой с закрытой американской воздушной базы рядом с городом, который сперва разорили отряды нацистских карателей, а потом разбомбили союзники. Первым изданием, судьбу которого он решал, был «Список Эдриана Мессенджера» Филипа Макдональда.
  Фрэнк Синатра сыграл цыгана в черно-белом фильме.
  Значит, книгу стоит сберечь от расправы, верно? Он пролистал страницы. Заметил только официальные штампы. Положил томик на каталку, в основание стопки для хранилища.
  Судьбу второй книги решить было еще легче: истрепанная обложка. На титульной странице – чернильная надпись, сделанная читателем: «Никогда не знаешь, где ты на самом деле». Похоже, это не код и не секретная информация, значит правила безопасности не нарушены. «Бойня номер пять» Курта Воннегута. Разумеется, ее надо сохранить – на каталку.
  И дело пошло. Рядом с пещерой Кондор заметил уборную. Он ходил бы туда чаще, если бы нашел кофе. Книги, извлекаемые из картонных коробок, Вин встряхивал и быстро пролистывал, мельком окидывая взглядом страницы. Наконец тома перестали умещаться на каталке, предназначенной для отправки в хранилище.
  А семь деревянных ящиков так и стояли пустыми: гробы ожидали первых трупов.
  Нельзя встречаться с Ким, пока не будет обречена на гибель – на утилизацию – хотя бы одна книга.
  В черном полиэтиленовом пакете обнаружился толстенный роман автора, который учился на искусствоведа в известном университете и был любимцем критиков. Эта книга утомила Кондора. Он бросил ее в светлый сосновый гроб. Сказал себе, что просто выполняет свою работу.
  Прочь отсюда.
  Он остановился в коридоре с желтыми стенами, за закрытой дверью кабинета.
  «Будь я шпионом, у меня в мобильнике были бы карты. У меня был бы план, и варианты действий на случай отступления, и инструкции, как свалить отсюда по-быстрому.
  Будь я шпионом, агентом, оперативником, резидентом, мое „пробуждение“ имело бы значение для того, кто меня ценит, кого интересуют не только задания, разрыв шаблонов и противники, ни один из которых не знает, что я на самом деле существую и охочусь за ними. Будь я все еще шпионом, у меня была бы миссия».
  Кажется, прошло лет сорок с тех пор, как я перестал быть собой.
  Ужасно.
  Неудивительно, что у меня крыша съехала.
  На улице, где, наверное, шел дождь, напротив купола Капитолия и колоннады Верховного суда, высились три замка Библиотеки Конгресса, потому что знания жизненно необходимы для составления законов и отправления правосудия.
  И да, огромный замок имени Джона Адамса в стиле ар-деко, где работал Кондор, был великолепным – повсюду фрески, бронзовые двери и декоративные совы.
  И действительно, высокотехнологичный концертный зал в здании Джеймса Мэдисона, стоящий напротив старейшей твердыни власти – палаты представителей и когда-то за внушительную сумму приспособленный для библиотечных целей, едва удалось спасти от алчных до земли конгрессменов, которые пытались скрыть свое желание захапать пространство под офисы за словами о важности финансово ответственной политики. Но главный бриллиант в короне библиотечной империи – здание Томаса Джефферсона с общим бюджетом в полмиллиарда долларов и тремя тысячами двумястами одним сотрудником, серые мраморные колонны возносятся ввысь на сотни футов – туда, где зеленый металлический купол поддерживает бронзовую статую «Светоч знания» и заключает в себе, как в чаше, мозаичное небо над замком, полным огромных мраморных лестниц, восхитительных стенных росписей и картин, позолоты и темного дерева, канделябров и читальных залов, главный из которых величествен, как собор, и повсюду, везде-везде, книги, слова мужчин и женщин на эфемерном материале, изготовленном из умерщвленных деревьев.
  Кондор шагал по желтым тоннелям в подвальном этаже замка, под трубами с водой и электропроводкой, мимо запертых дверей и шкафов. Он поднялся куда-то на первом попавшемся лифте. Металлическая клетка звякнула и выпустила его в пространство, заполненное стеллажами, – ряд за рядом высились полки, забитые книгами, в проходах стояли коробки с книгами, книги были повсюду.
  Он пробирался между покрытыми плесенью книжными стенами, задевая плечами корешки, в глазах рябило от выстроенных в ряды томов: каждый с номером, каждый с именем, с собственным обозначением, со своим смыслом. Вин обогнул ряд стеллажей и увидел его.
  Том Джоуд[79]. Помятая шляпа, загорелое худое лицо жителя Оклахомы, рубашка с оторванной пуговицей, брюки в пятнах, не чищенные много дней ботинки, покрытые трудовой пылью.
  – Где ты был? – шепнул Кондор.
  – Искал. А ты?
  – Пытался.
  Чернокожая женщина в просторной цветастой блузе, поверх которой было надето форменное библиотечное платье без рукавов, выглянула в проход, увидела одного Кондора и поинтересовалась:
  – Вы со мной разговариваете?
  Седовласый мужчина отстраненно улыбнулся:
  – Положим, я говорил сам с собой.
  – Голубчик, – сказала она, – все говорят с кем-нибудь.
  Кондор отвернулся от нее и пошел, будто знал, что делает и куда идет, увидел дверь в конце книжного коридора, открыл ее…
  БАМ!
  Удар в бедра, что-то тяжелое прокатилось по носкам ботинок… Каталка!
  Стальная тележка с книгами врезается в Кондора, а толкает ее…
  Бурая птица Фрэн. Она толкает металлическую тележку, накрытую синим библиотечным халатом.
  – О боже, простите! – Женщина топчется на месте, пока Кондор морщится от боли. – Я вас не видела! Я не думала, что тут кто-то есть!
  Затем она моргнула, опомнилась, пришла в себя. Взгляд впился в грудь Кондора.
  – Вин, это вы? Почему вы без удостоверения? Правила внутреннего распорядка требуют, чтобы оно было на виду. Директору по спецпроектам это не понравится.
  Фрэн наклонилась к нему.
  – Я не скажу ему, что мы виделись, если вы не скажете, – произнесла она.
  – Конечно, – пообещал он. Так рождаются заговоры.
  – Вот и хорошо. – Она поправила халат, прикрывавший книги на каталке. – Но все равно вам нужно носить его. Покажете пропуск – и ходите где угодно, делайте что вздумается. По работе, конечно.
  Кондор выудил удостоверение из внутреннего кармана уныло-синей спортивной куртки, которой его снабдил церэушный костюмер, одевавший американских шпионов. После этого он спросил бурую птицу, как пройти в читальный зал.
  – О, вы забрались на этаж выше. Над читальным залом есть галерея, там, откуда я пришла. Вы ее не пропустите. – Фрэн попыталась поймать его на крючок улыбкой. – Скоро возьметесь за следующую партию, которую привезли для инвентаризации?
  – Вы говорите об упаковке книг в гробы для отправки на перемолку? Я всего второй день работаю.
  – О, дорогой, вам надо соблюдать график и все успевать. Нужно отвечать требованиям. Босс на вас рассчитывает.
  – Наверное, это неплохо – на кого-то рассчитывать, – сказал Кондор.
  Поблагодарив ее, он пошел в указанном направлении. Вот дверь с табличкой «Галерея».
  За ней открылся ряд книжных стеллажей, скрывавших его с головой. Кондор пробрался к одному из шести узких, как щели, проходов к перилам, окружающим читальный зал с гигантским каталогом изданий двадцатого века и столами для ученых занятий.
  Хорошее место для слежки. Можно нырнуть в любую щель. Милашка Чарли, дежурный библиотекарь, и не заметит, куда ты подевался. Хорошая оптика. Мишень должна запрокинуть голову, чтобы посмотреть вверх. А у тебя есть преимущество, ты замечаешь это движение и можешь вовремя скрыться полшага назад – и тебя уже нет.
  Кондор приблизился к ограждению балкона. С каждым шагом поле зрения расширялось.
  Ким сидела за столом и делала заметки на айпаде, изучая книгу в светло-коричневом переплете, изданную до того, как человек в защитных очках пролетел над Китти-Хок[80]. Ким была в красном кардигане. Очки в черной оправе. Серебряное колечко в губе. Вся – целеустремленность и сосредоточенность. Она подняла голову к…
  Кондор сдал назад, откуда он не мог ее видеть, но и она его тоже не могла. Прошел за стеллажами к металлической винтовой лестнице.
  Придется тебе полюбить стальные вертушки.
  Сталь перил скользила по ладони, окружающий мир вращался вокруг оси спирального спуска. Читальный зал. Ученые за столами. Ким склонилась над книгой. Оперативник по имени Квиллер[81] – из романа, который спас Кондор, – топтался у каталога вместе с очкастым охотником за кротами по имени Смайли[82]. Винтовая лестница развернула Кондора к фреске на стене, возвратила прежний ракурс, но, когда он шагнул с последней ступеньки, двое британцев уже исчезли.
  Ким поманила его к себе:
  – Он здесь! Я только что чувствовала, как он за мной наблюдает!
  – Это был я.
  – Ты уверен?
  – Две тактические возможности, – ответил Кондор. На возбужденном лице девушки отобразилось недоумение, слова, выбранные далее седовласым мужчиной, показались ей странными. – Сохранить имеющееся положение или спровоцировать изменения.
  – Как спровоцировать?
  Кондор ощутил, что его заливает прохладным солнцем Кабула, открытое кафе на рынке, где не случилось того, что должно было случиться. Он ответил:
  – Мы можем сменить местоположение.
  Ким повела его в дебри здания Адамса, в буфет, где стояли автоматы с едой и напитками, линия раздачи с закусками и блюдо с яблоками. Они купили кофе в гигантских бумажных стаканах с крышками и сели так, чтобы каждый мог видеть входную дверь.
  – О, мой бог, – прошептала Ким, – это, наверно, он!
  В буфет вошел мужчина постарше ее и чуть пониже ростом, коренастый, усатый, с каштановыми космами, в спортивной куртке и начищенных до блеска ботинках.
  – Не знаю, как его зовут, – прошептала Ким. – Кажется, он один раз пытался пригласить меня куда-то! И вероятно, меняет свой маршрут, чтобы оказаться там, где я! Когда я чувствую на себе чей-то взгляд, его рядом нет, никого нет, но это может быть, должен быть он.
  Женщина за стойкой налила усатому мужчине горячего кофе в белую бумажную чашку. Он уселся за пустой столик, лицом к витрине с йогуртами. С выбранного им угла он мог видеть смутное отражение Кондора и Ким в стеклянной дверце холодильника.
  Просто жизнь, удача или сноровка?
  Кондор сказал ей:
  – Иди в свой кабинет. Жди моего звонка.
  – А если что-нибудь случится?
  – Что-нибудь всегда случается. Не оглядывайся.
  Ким вышла из буфета. Усач не двинулся с места.
  Хоть Вин. Хоть Кондор.
  Он поддел большим пальцем пластиковую крышку с края стакана.
  Потянул время, делая вдох от самых пяток. Выдохнул ровно. Расплел ноги, чтобы встать из-за стола беззвучно, не скребнув стулом по кафельному полу.
  Понес перед собой стакан с горячим кофе и неплотно надетой крышкой, как пистолет.
  До усатого оставалось пять, четыре, три шага. Мужчина склонил голову над книгой.
  Кондор пошатнулся, то же случилось со стаканом в его руке.
  Приоткрытая крышка слетела с верхнего ободка. Горячий кофе выплеснулся на усача.
  Он и обливший его незнакомец рявкнули, как испуганные собаки. Усатый вскочил и потянулся, чтобы помочь пожилому джентльмену, который, очевидно, споткнулся.
  – Я очень сожалею! – соврал Кондор.
  – Нет-нет, я, наверное, сам виноват.
  Вин моргнул:
  – Вы просто сидели. В чем ваша вина?
  – Вероятно, я подвинулся и толкнул вас или еще что-то.
  – Или еще что-то.
  Лицо мужчины соответствовало изображению на пропуске, болтавшемся на шее.
  Усатый стал стирать салфеткой темные пятна с книги:
  – Это ничего. Она моя, не библиотечная.
  – Вы принесли свою книгу туда, где можно взять какую угодно?
  – Я не хочу затруднять внутренний оборот изданий.
  Вин развернул томик к себе, чтобы прочитать название.
  Усатый не моргнув глазом позволил незнакомцу овладеть ситуацией.
  – Ли Бо – мой любимый китайский поэт, – сказал он.
  – Интересно, читают ли его в Небраске?
  Вот тут усатый моргнул:
  – Почему в Небраске?
  – А почему не там? – ответил вопросом на вопрос Кондор.
  Усач пожал плечами:
  – Я из Миссури.
  – Есть два типа людей, – сказал Кондор, – одни охотно расскажут вам о себе, другие никогда этого не сделают.
  – Правда?
  – Нет. Каждый относится к какому-нибудь типу. Я не знаю вашего имени.
  – Рич Бечтел.
  Кондор сообщил усатому мужчине Ричу Бечтелу – то же имя значилось на пропуске, – что он новый сотрудник и не знает, как вернуться в свой кабинет.
  – Позвольте мне проводить вас, – вызвался Рич, сразу уловив намек.
  Они вышли из буфета. Длинные коридоры разбегались в разные стороны – направо и налево.
  – Все равно куда, – сказал Рич седому мужчине, имени которого так и не спросил.
  – Выбирайте сами, – ответил Кондор.
  – Простите, я работаю в ИСК, исследовательской службе конгресса. Я привык предлагать варианты, а решения принимают другие.
  – Ну, в этом случае вы – главный, – соврал Кондор.
  Он продолжал контролировать обстановку, пока они двигались по подземным тоннелям. Когда они добрались до нужного кабинета, Кондор знал, где Рич живет и сколько лет провел в Вашингтоне, знал, что он любит кататься на велосипеде. Любит свою работу, хотя, как начальнику группы экспертов по окружающей среде, ему «трудно сохранять хорошее настроение, если учесть, с чем им приходится сталкиваться».
  – Это сказывается на жене и детях? – спросил Кондор.
  – Не женат. Семьи нет. – Рич пожал плечами. – Она отказала.
  – Вас это взбесило?
  – Я продолжаю надеяться, если вы об этом. Но зачем беситься, какой в этом прок?
  – Вот вы мне и скажите. – Кондор протянул правую руку и ощутил ответное рукопожатие; Рич не пытался продемонстрировать силу. – Меня зовут Вин. Не дадите ли мне свою визитку – на всякий случай?
  Карточка отправилась в карман рубашки и угнездилась рядом с визиткой Ким, которую Кондор извлек оттуда, как только оказался в своей звуконепроницаемой норе. Он позвонил по мобильнику в ее кабинет.
  Услышал щелчок автоответчика. Никакого человеческого голоса.
  Сказал:
  – Это…
  – Пожалуйста! – голос Ким. – Прошу тебя, прошу, приходи сюда, посмотри, что… Помоги мне!
  Кондор захлопнул крышку старенького телефона.
  Схватил со стола план здания.
  Не смог удержаться: пересчитал гробы.
  Все равно семь, когда должно быть девять.
  Время сжалось. Замелькало. Он несся по тоннелям и коридорам. Лестницы. Лифт. Ее кабинет в коридоре с логовами ученых. «Не дергай дверную ручку – она испугается еще больше… Все равно ведь заперто». Он постучал в мутное стекло двери.
  Ким щелкнула замком, открыла, выставила руку, чтобы втащить гостя внутрь, но схватила воздух – он уже проскользнул мимо нее. Девушка прижалась спиной к стене, пока Вин осматривал кабинет.
  Засады нет. Окно слишком маленькое – ниндзя не пролезет. Плакаты на стенах: репродукция французского сельского пейзажа из Национальной галереи, фотография голубого земного шара из Смитсоновского института, блеклый портрет Мерилин Монро с улыбкой на ярко-красных губах и честными глазами. Экран компьютера Ким светился. На столе – черно-белая фотография в рамке: моряк, патрулирующий джунгли. Отец? Дед? Вьетнам?
  – Я думала, все в порядке, – лепетала Ким. – Все спокойно, ты разбираешься с этим делом. Отперла дверь кабинета. Она была заперта – клянусь, она была закрыта на ключ! Огляделась и… вижу, средний ящик стола приоткрыт. Чуть-чуть.
  Белый палец Ким, как пика, указал на ящик, теперь уже сильно выдвинутый.
  Внутри, на плоском деревянном дне, Кондор увидел надпись:
  ШЛЮХА
  Сделана жирной красной помадой, по процарапанным на дне буквам крупнее кисти его руки.
  Ким прошептала:
  – Как он сюда попал? Сделал это? Ты ведь был с ним?
  – Раньше – нет. И тебя здесь тоже не было.
  Рядом с надписью в ящике валялся тюбик помады – гладкий металл под золото, без отпечатков пальцев. Кондор указал на него:
  – Твое?
  Девушка посмотрела ему в глаза:
  – Такие, как я, иногда пользуются помадой.
  – Значит, он не принес ее и не забрал с собой.
  Но не это было главным.
  – Посмотри внимательно, – сказал Кондор. – Под помадой – вырезанные буквы. Правила библиотеки не позволяют проносить внутрь нож, а значит, тот, кто это сделал, серьезно относится к своему лезвию.
  – Меня сейчас стошнит.
  Но не стошнило.
  – Позвони в полицию, – посоветовал Кондор.
  – И что я им скажу? Неизвестный, я ведь не уверена, что это был тот мужчина, проник в мой запертый на ключ кабинет и… и сделал что? Меня примут за сумасшедшую.
  – Может быть хуже. Звони в полицию.
  – Ладно, они придут, возьмутся за дело, станут следить за мной, пройдет время, они ничего не обнаружат, уйдут – и что тогда? Снова это?
  Она покачала головой.
  – Я аналитик, – добавила она. – И вот что я думаю. Сперва нам нужно узнать больше, проверить все, что мы скажем копам, иначе они будут считать нас психами!
  – Сперва позвони им. А уж потом проверяй. Психи не всегда ошибаются.
  – Что еще предложишь? – спросила она, внимательно разглядывая его шрамы.
  – Возьми то, что тебе нужно, – сказал он. – Работай там, где я тебя нашел, в читальном зале, на людях, не в одиночестве. Не знаю, что будет потом, когда ты пойдешь домой.
  – Там никогда… ничего подозрительного не случалось. К тому же у меня есть соседка.
  – У героини «Терминатора» тоже была.
  – Жизнь – не фантастическое кино.
  – Правда?
  Кондор постучал костяшками пальцев по монитору Ким. Заставил ее снять надпись «ШЛЮХА» на мобильный и отправить самой себе по почте, после чего задвинул ящик стола.
  – Есть у тебя парень, или муж, или бывший?
  – Последний был в Сан-Франциско, и он меня бросил. А мужа никогда не было. Может, и не будет. Видимо, я привлекаю только психопатов. Или других просто нет. Почему я не могу найти милого парня, без заморочек?
  – Тебе нравятся усатые?
  – Эй, я ношу кольцо в губе.
  – Ты хоть раз обсуждала с кем-нибудь усы?
  Она отрицательно покачала головой – нет.
  – Тогда, вероятно, они у него уже давно.
  Ким передернуло.
  Он проводил ее к тому же столу в читальном зале.
  Оставил там, где библиотечные коллеги в случае чего должны были услышать ее крики.
  Поднялся по винтовой лестнице и вышел в дверь с табличкой «ГАЛЕРЕЯ», проделав обратно тот же путь, что и в первый раз, – между стеллажами с книгами, ряд за рядом. В глубине одного из проходов он заметил детектива в тренче, как у персонажей романов Дэшила Хэммета, похожего на Хамфри Богарта, еще не знающего, что его мечта – Лорен Бэколл.
  Кондор окликнул его:
  – Какое у меня задание?
  Детектив посмотрел на него долгим взглядом:
  – У тебя есть работа, ты ее выполняешь.
  Его работа.
  Снова в подземной пещере. Один с по-прежнему семью гробами. Один с тележкой, нагруженной под завязку несколькими книгами, которые ему удалось спасти от ожиданий директора по спецпроектам.
  Его вдруг охватила злость. Бешенство. Он стал заталкивать книги в гробы. Наполнил все семь, грохнул их на каталку, вытолкал ее из кабинета, составил ящики штабелем у желтой шлакобетонной стены, увез тележку обратно в нору, ввел «ЗАБРАТЬ» на компьютере, выключил свет, запер дверь и отправился домой раньше пяти, выполнив всю дневную работу, в лихорадочном ознобе от непонимания того, что делать.
  Лихорадка заставила его вернуться в библиотеку до рассвета. Пропуск позволил попасть внутрь, миновав копов и металлодетекторы, дальше вниз на лифте в подземное сияние коридора, за углом которого – его кабинет, и тут вдруг – неожиданный рокот крутящихся колесиков.
  Кондор поспешил завернуть за угол…
  …прямо на него катилась тележка с сосновыми гробами, которую толкал мужчина с гантелеобразными мускулами, коротко, по-военному, подстриженными светлыми волосами и узким, гладко выбритым лицом. На груди у мускулистого блондина болтался пропуск. Глаза были темно-голубыми.
  – Подождите! – крикнул Кондор.
  Тяжело нагруженная тележка дернулась и замерла на месте.
  – Что вы делаете? – спросил Кондор. – Это мои гробы, то есть ящики.
  Не смог удержаться и прошептал:
  – Девять.
  Посмотрел вдоль коридора, туда, где вчера составил штабель из семи.
  Блондин сказал:
  – Ты, наверное, новый парень. Я слышал, что ты со странностями.
  – Меня зовут Вин, а ваше имя?..
  Голубоглазый гантельно-мускульный ответил:
  – Ну, Джереми.
  – Джереми, ты все понял верно, я тут человек новый, но у меня есть идея. Надеюсь, это нам обоим пойдет на пользу.
  Поскорее вешай ему лапшу на уши, чтоб он не успел дать неправильный ответ.
  – Я облажался, прости, сунул не ту книгу в ящик, и вот что нам нужно сделать, что мне нужно сделать: затащить их обратно в мою нору, открыть и найти книгу, которая должна отправиться в хранилище. А потом ты заберешь ящики.
  – Я уже это делаю. Это моя работа. И я говорю «когда».
  – Именно поэтому такой вариант нам подходит. Потому что ты говоришь «когда». А пока я исправляю ошибку, ты сходишь в буфет и возьмешь нам обоим… Не знаю, как тебе, но мне нужно выпить кофе. Я покупаю, ты приносишь, а к тому времени я уже управлюсь с ящиками.
  – Буфет так рано не работает. Только автоматы.
  Не говори ничего. Жди. Пусть идея уляжется у него в голове.
  – Потребность в кофе – это слабость, – сказал Джереми.
  – Доживешь до моих лет и поймешь, как легко наступает слабость.
  Блондин улыбнулся:
  – Может, там есть горячий шоколад.
  – Думаю, есть. – Вин выудил из кармана черных джинсов несколько последних долларовых бумажек – остатки от выплаты при увольнении. – Если увидишь там кнопку «Сливки», нажми ее и возьми мне, будь добр.
  Джереми взял деньги. Скрылся в глубине желтого шлакобетонного коридора.
  Вин закатил тележку в нору. Откинул крышку первого гроба, обнаружил там беспорядочную свалку книг, одна – с порванной обложкой, над именем автора сохранилось только: «… ПРИ СМЕРТИ».
  Помню, я это помню.
  Во втором ящике – похожая мешанина, и тоже знакомая: сплошь романы, некоторые несли печати с какого-то острова, острова Пэррис[83]. Да, этот набивал я, один из семи. То же самое и с третьим открытым ящиком, и с четвертым.
  Но не с пятым.
  Пятый сосновый короб был наполнен аккуратно составленными в стопки книгами. Штук семьдесят или больше.
  Но только два наименования.
  «Дельта Венеры» Анаис Нин. Никогда не читал, а их в этом гробу, наверное, треть.
  Остальными книгами-отщепенцами в этом гробу были разные издания «Саквояжников» Гарольда Роббинса, с нарисованными на обложках изображениями блондинки в роскошном розовом платье и меховой накидке на плечах; за спиной красотки толпились несколько мужчин.
  Я помню ее! Роман с ключом[84] об эксцентричном миллионере Говарде Хьюзе, выкупившем Лас-Вегас у мафии. Но главное, что помнил Вин о книге, – то, как он ждал, когда родители уйдут из дома, чтобы почитать те страницы.
  Однако этим утром Вин, в своей запертой пещере, в подвале Библиотеки Конгресса, Вашингтон, округ Колумбия, рылся в гробу с выброшенными томами «Саквояжников» и не находил ничего, кроме книг со штампами публичных читален от Нью-Мексико до Нью-Джерси, ничего спрятанного в них или под ними, в сосновых ящиках, никаких особенностей, которые…
  Что это за запах?
  Вин, как бладхаунд, стал обнюхивать гроб с обреченными на смерть романами.
  Пахнет вроде… миндалем.
  Он выбрал несколько экземпляров каждой книги наугад, закинул их под стол. Томики проскакали по бетонному полу. Вин закрыл крышку гроба, из которого извлек их.
  В шестом ящике царил рукотворный хаос из кое-как засунутых томов, а вот в седьмом все оказалось так же аккуратно, как в пятом. Снова Анаис Нин и «Саквояжники» плюс еще два романа «Опекуны» – на Кондора опять нахлынули воспоминания о тайком прочитанных запретных страницах – и три экземпляра сочинения Алана Маршалла «Зови меня грешником», о котором Вин никогда не слышал. Плюс запах миндаля. Кондор закрыл ящик. Последние два гроба содержали книги, которые он самолично отправил на казнь, и пахли только сосновыми досками.
  Выкатил нагруженную ящиками тележку обратно в коридор.
  Подведем итог.
  В отличие от книг, лежащих в семи гробах, которые все время тут были, те, что обнаружились в двух прибывших неизвестно откуда, сложены аккуратно, в алфавитном порядке[85], то есть систематично, согласно заголовкам, и все они, скажем так, эротического содержания.
  И пахнут миндалем.
  Вспоминай, я не могу вспомнить, что это значит.
  Джереми протянул Кондору стаканчик с кофе из автомата:
  – Ты нашел то, что искал?
  – Да, – выдал Кондор правду, полную лжи.
  Джереми смял запачканный шоколадом бумажный стакан и бросил его на ящики.
  – Я пойду с тобой. – Вин зашагал в ногу с мужчиной, толкавшим тяжелую каталку.
  – Ты странный. Нажми кнопку лифта.
  Металлическая клетка медленно везла двух мужчин и тележку с гробами вверх, вверх…
  – А тут внизу много странных встречается? – спросил Кондор.
  – Некоторые идут по этому коридору, чтобы срезать путь, когда собираются на обед или хотят взять кофе получше.
  Дальше их дорога до разгрузочной площадки сопровождалась лишь поскрипыванием крутящихся колесиков. Джереми набрал код на двери и выкатил тележку наружу, на подъемную платформу, – рядом с ней стоял фургон, которому предстояло забрать груз.
  Подошел библиотечный коп с электронным планшетом, глянул на ящики, открыл один и увидел трупы книг: все как в ведомости. Он посмотрел на Кондора.
  – Старик со мной, – пояснил Джереми.
  Коп кивнул и отчалил.
  Небо порозовело. Мускулистый блондин поднял на платформе девять ящиков – девять, не семь – и опустил их в кузов фургона для доставки на склад утилизируемого сырья.
  – Больше смотреть не на что, – сказал он странному старику.
  Кондор вернулся обратно через дверь разгрузочной площадки.
  Гремящая металлическая решетка опустилась за ним стальной стеной.
  Светящиеся стрелки черных, как у «морских котиков», наручных часов показывали, что уже больше семи утра. Кондор побрел к своему кабинету тем же путем, каким пришел, будто повторение географии маршрута позволило бы ему отмотать время назад, вернуться в тот миг, когда была совершена ошибка, и все исправить. «Когда» отправило его к стеллажам, среди которых он блуждал прежде, к просвету между двумя забитыми книжными полками: там он увидел мышонка по имени Стюарт[86], ехавшего на крошечной машинке в поисках севера, чтобы обрести там настоящую любовь.
  Кондор прошептал:
  – Удачи тебе, приятель.
  Голос за спиной:
  – Вы что…
  Разворот в полуприседе на пружинящих ногах, руки вверх и вперед.
  Женщина в коричневой одежде, глаза навыкате…
  Фрэн выпаливает скороговоркой, запинаясь:
  – Я просто хотела спросить: «Вы что, сами с собой разговариваете?»
  Кондор мягко опускает руки, выходит из боевой стойки:
  – Вроде того.
  – Простите, что помешала. – Она улыбнулась, как женщина из социальной службы методистской церкви, куда его однажды водила мать. Или как бритоголовая буддийская монахиня в шафрановом одеянии, которую он видел в Сайгоне, после того как город сменил название. – Но все равно, рада вас видеть.
  Кондор нахмурился:
  – Куда я ни пойду, везде вы.
  – О боже мой! – прочирикала Фрэн. – А вам не показалось? И вообще, хорошо, что вы здесь. Ранней пташке достается червячок. Уж вы мне поверьте, червей тут полно. Они повсюду.
  За спиной – какое-то движение: что-то или кто-то вылезает из-за шкафа, проскакивает между стеллажами, где катался Стюарт.
  – Кстати, – послышался голос Фрэн, – вы хорошо поработали. Босс будет доволен.
  – Что?
  – Ваша первая чистка.
  – Откуда вы знаете, что я отправил гробы? – (Улыбка Фрэн стала шире.) – Наверное, Джереми сказал.
  В каньоне из книжных стеллажей, за щебетом коричневой женщины-птицы Кондор едва различал звук подкрадывающихся шагов.
  – Пройдем через его мастерскую в подвале, дверь, наверное, не заперта, я ведь работала с ним, когда была на вашем месте.
  По коже мурашки: что-то – кто-то – таится в стеллажном каньоне, никто из них двоих его не видит, это из-за него шелохнулся воздух.
  – Вин, вам нехорошо?
  – Просто отвлекся.
  – А-а.
  Фрэн маршевым шагом вышла за дверь.
  Одни, Кондор телепатировал тому, кто прятался в кавернах каньонов, образованных рядами книжных полок. Теперь здесь только ты и я. Мы совершенно одни.
  Где-то ждал наготове нож.
  Вин двинулся между стенами из стеллажей, забитых томами с расшифровками радиосообщений Королевских ВВС 1939–1941 годов. Он слышал позывные сигналы, переговоры пилотов, рокот самолетных моторов, разрывы бомб и стрекот пулеметных очередей.
  Сегодня решающий день. И он порешит тебя.
  Он никогда не знал, что́ решительно переломит течение дня – звук, покалывание в пальцах, замеченное уголком глаза движение, что угодно. Кондор крутанулся влево, к стене из книжных полок, ударил ладонями по десятку томов: те слетели с мест и сбили книги в соседнем проходе. В книжной стене образовалась дыра, сквозь которую он увидел…
  …дико вытаращенные от испуга глаза усача Рича Бечтела.
  – Опа! – вскрикнул Кондор. – Думаешь, я опять споткнулся.
  Он мягко проплыл вокруг стеллажа и, исполнив боевое балетное па, влетел в проход, где Рич – костюм, галстук, усы – растерянно стоял у груды сброшенных на пол книг.
  Кондор улыбнулся:
  – Удивлен, что видишь меня здесь?
  – Удивлен. Почему?..
  – Да, почему ты здесь?
  Усач пожал плечами:
  – Срезаю путь. Иду за хорошим кофе.
  – Ты срезал его по балкону над читальным залом?
  – Разумеется, там есть дверь.
  – А почему ты прятался? – спросил Кондор.
  Рич пожал плечами:
  – Не хотел, чтобы Фрэн меня окликнула.
  Признание без намека на досаду или неудовольствие. «Как будто мы друзья», – подумал Кондор.
  – Раньше, – продолжил Рич, – я работал в здании Адамса, исследовал по заданию конгресса подходы к государственному управлению. Среди книг на моем столе был редкий ранний перевод «Дао дэ цзин», ты знаешь, это…
  – Китайский Макиавелли.
  – Гораздо больше, но в общем – да, это руководство для наделенных властью о том, как ею пользоваться. Рейган любил его цитировать. Фрэн приняла эту книгу за что-то вроде Корана. Проходя мимо моего стола, она увидела заглавие и накинулась на меня – мол, как я смею содействовать распространению таких идей. Ситуация накалилась. Она была готова сбросить книги со стола, могла произойти неприятная история, но…
  – Но что?
  – Я ушел. Теперь, когда вижу ее, быстро прохожу мимо. Или стараюсь остаться незамеченным.
  Кондор сказал:
  – Да, такое не выдумаешь.
  Припертый к стенке Рич нахмурился:
  – Зачем мне выдумывать?
  – Мы все что-нибудь сочиняем. А иногда вплетаем реальных людей в истории, которые родились у нас в головах. Порой это приводит к… неразберихе.
  – Я и без того изрядно запутался. – Рич засмеялся. – Что ты сейчас делаешь?
  – Ухожу. Ты в какую сторону шел?
  Рич махнул рукой туда, откуда явился Кондор, – влево – и улыбнулся.
  «Чух-чух-чух» – шум поезда.
  В соседнем проходе, между стенами из книг, по роскошной зелени лугов, к востоку от Эдема, тянутся железнодорожные пути, колеса товарного поезда громыхают по стальным рельсам, а на крыше одного из вагонов сидит сжавшийся в комок, потерянный, отчаявшийся Джеймс Дин[87].
  Кондор выбрался из стеллажной пещеры и прошел на галерею, откуда мог видеть пустые столы в читальном зале. Посмотрел на часы. Понадеялся, что ему не захочется отлить. Во время слежки не всегда можно воспользоваться коробкой из-под молока.
  Что это значит, когда ты чувствуешь запах миндаля?
  Не думай об этом. Растворись среди стеллажей.
  Стань частью того, что люди не замечают.
  Точно по расписанию Ким с серебряным кольцом в губе и женщина в скучном деловом костюме вошли в читальный зал. Соседка по комнате удалилась. Ким села за стол. Он понаблюдал за жертвой слежки еще двадцать минут, затем пошел в свой кабинет. У желтой стены нет гробов, доставленных Джереми: проследи за этим.
  Кондор оставил дверь кабинета открытой. Опустился в кресло у стола.
  Шаги – в коридоре, за открытой дверью, тяжелые каблуки ступают по бетонному полу желтого подземного тоннеля. Топот все громче и все ближе, ближе…
  Она миновала открытую дверь, сделала три твердых шага; сильные ноги и пальто королевского, синего цвета. Крашеные белые волосы с серебристым отливом парят над плечами; сочный рот, высокие скулы. Космическая гравитация едва не вытягивает кости из тела, и она уходит. Клацанье высоких каблуков удаляется за угол, может быть к лифту, – за порцией кофе в середине первой половины дня.
  Не вписывай случайную красотку в свою историю.
  Не превращайся в назойливого преследователя.
  Но он им не был и не стал бы, он только взглянул, до боли хотелось поглазеть еще, но не было времени даже думать о ней, о том, что, может быть, ее зовут Лулу и она душится мускусом….
  Миндаль.
  Встал из-за стола, вышел, запер дверь и полетел наверх, через две ступеньки, мимо охраны у дверей на улицу, набрал тот номер с церэушного мобильного. Ответил бесстрастный голос, в три счета доведя Кондора до исступления. Он вернулся в свой голубой таунхаус и девятнадцать минут пялился на закрытую бирюзовую дверь, пока не раздался этот тихий стук.
  Открыл трем мужчинам в пиджаках, с глазами как дуло двустволки.
  Эмма появилась часом позже, отпустила троицу.
  Села в кресло напротив сгорбившегося на диване Кондора.
  Спросила:
  – Что ты сделал?
  – Позвонил в полицию, – буркнул седой мужчина, за которого она отвечала.
  – По своей старой церэушной экстренной линии. Сказал, что будто бы нашел пластиковую взрывчатку типа С-четыре. Но не знаешь, в каком месте. Ты просто унюхал запах, миндальный.
  – В Библиотеке Конгресса.
  – Здесь очень много всяких мест. А С-четыре теперь не так распространена, как раньше.
  – Все равно работает. Бахает что надо. Адская зона поражения.
  – Если знаешь, как ее достать или изготовить и как применить.
  – Ты слышала о такой штуке, как Интернет?
  Она сменила тему:
  – Расскажи о похабных книгах.
  – Ты знаешь все, что известно мне, я ведь рассказал этим, в пиджаках, а они передали тебе. Похоже на безумие, да? А так как я не в себе, тут нет противоречий. Или я ошибаюсь?
  Эмма посмотрела ему в лицо:
  – Они ведь не собираются ничего устраивать, а?
  – ЦРУ. На страже безопасности страны.
  – Ох, они что-то задумали, – сказала она. – Больше никакого пятого уровня, тебя будут проверять по третьему. Почаще неожиданно заглядывай домой. Следи за мной, как я за тобой: вдруг замотаюсь, размякну и не передам дело на повторное рассмотрение вовремя, чтобы избежать неожиданностей.
  – Что ты сделала, чтобы меня не забрали прямо сейчас?
  – Сказала, что ты, видимо, рановато набрался и не сдружился с таблетками.
  – Набрался?
  – Завтра – День святого Патрика. – Она покачала головой. – Полагаю, ты понимаешь. Но ты пытаешься быть тем, кем был тогда. А тот парень теперь стал тобой.
  – Вином, – сказал он. – Не Кондором.
  – Обоими, но в правильной перспективе.
  – А-а-а, – протянул Кондор, – в перспективе.
  – Как ты? Живешь на свободе какое-то время. И как тебе тут?
  – Полон ответов и страшусь вопросов.
  Она смягчилась:
  – А галлюцинации?
  – Не мешают…
  – …твоим действиям в реальном мире?
  – «Реальный мир». – Он улыбнулся. – Я прослежу за этим. А как насчет преследователя Ким?
  – Если он существует, ты прав, ей нужно позвонить в полицию.
  – Ага. Как я позвонил. Это решит все проблемы.
  – Другого нам не дано, – закрыла вопрос Эмма.
  – Еще кое-что, – сказал Вин. – На работе – я больше не могу делать это, набивать гробы.
  – Плохо со спиной? – заботливо спросила Эмма. – Тебе нужно…
  – Мне нужно больше каталок для отправки в хранилище. Нужно, чтобы я мог спасать больше книг.
  Эмма стала зондировать почву. Психиатр. Контролер. Может быть, друг.
  – Это для тебя не просто книги. Те, что на работе. Романы.
  Кондор пожал плечами:
  – Рассказы тоже.
  – Но их уничтожат и без твоего участия. Тебе кажется, что ты – вроде нациста, отправляющего книги на костер. Но ты не нацист. Почему это тебя так волнует?
  – Мы отдаем прочитанным историям часть своей души, – сказал Кондор. – Чем они разнообразнее, тем значительнее мы сами. Чем лучше, правдивее или занимательней история…
  Он пожал плечами, и в голове церэушницы сложилось логическое завершение фразы.
  – Попробую что-нибудь предпринять, – пообещала Эмма. – Насчет каталки.
  – Каталок, – поправил Кондор. – Может, нам повезет.
  Она вышла из его арендованного дома. Оставила сидеть сиднем.
  Одного.
  Иногда приходится делать кое-что, просто чтобы побыть собой.
  На следующее утро он собрался, как на войну.
  Черные ботинки, удобные для бега. Свободные черные джинсы, не сковывающие движений ног при ударах. Оксфордская синяя рубашка, которая легко разойдется по швам, если за нее схватятся. Вместо спортивной куртки шпионского костюмера он надел черную кожанку на молнии, которую купил после того, как бывший церэушник – кокаиновый ковбой – подстрелил его в Кентукки. В ней было удобно двигаться, и она давала иллюзию защиты от сверкнувшего в воздухе ножа или разорвавшейся бомбы.
  «Кроме того, – подумал Кондор, увидев свое рок-н-ролльное отражение в стекле двери здания Адамса, – если я пойду ко дну, то буду выглядеть самим собой».
  У желтой стены рядом с его кабинетом ждал штабель из семи сосновых ящиков.
  Кондор оглаживал их, как вампир. Вдыхал запах. Приподнимал крышки и осматривал пустые внутренности: гладкие стенки, сколоченные столярами днища с усилительными планками – смертные одры с прямоугольными желобами для обреченных книг. Он провел носом по всем семи пустым гробам, но только над одним уловил слабый запах миндаля.
  Кондор влетел в свой кабинет. Компьютер сказал, что у дверей его должны дожидаться девять гробов. Ящики стола по-прежнему пусты, никакого оружия. На глаза попалась перьевая ручка директора по спецпроектам. Используй то, что под рукой. Он сунул ручку в карман черной кожанки.
  Две женщины, работавшие за столом у дверей читального зала в адамсовском здании, заметили идущего к ним седого мужчину. Обе были в зеленых свитерах. У той, что помоложе, на левой щеке красовался зеленый трилистник. Она остановила Кондора улыбкой:
  – С Днем святого Патрика! Вам нужно что-нибудь праздничное, зеленое. Пожертвуйте доллар библиотеке, и мы вам сделаем татуировку-трилистник! На удачу и для защиты от воришек. Хотите на руке? Если желаете оторваться покруче, то на щеке или…
  Седовласый незнакомец приставил указательный палец к центру ее лба.
  – О, круто! Как третий глаз!
  – Или как дырка от пули.
  Улыбка погасла. Он вошел в читальный зал. Библиотекари за стойкой. Ученые за столами.
  Здесь, на своем обычном месте, сидит Ким.
  Она держалась молодцом. Глаза прикованы к старинной книге. На столе, на видном месте, лежит мобильник: легко схватить и послать бесконтактный сигнал. Направляясь к подножию винтовой лестницы, он сохранял дистанцию между собой и тем местом, где сидела девушка.
  Изображая пожилого человека, Кондор тянул время: неспешно взбирался по серебристым стальным ступеням – спиральному подъему, витки которого возносили его к небу. Первый поворот позволил оказаться лицом к читальному залу и окинуть взглядом макушки незнакомцев, любой из которых мог оказаться противником. Ступеньки развернули его к стене, тонувшей в черно-белой алабамской ночи, где шестилетняя девочка на улице маленького городка оборачивается, чтобы взглянуть на отчий дом, и ее окликают: «Глазастик!»[88] Стальной путь к небесам сделал очередной изгиб…
  Фрэн.
  Стоит в дальнем конце читального зала. Кондор ощутил, как крепко сжимают ее пальцы ручку каталки, накрытой синим халатом. Увидел пылающее лицо женщины-птицы.
  Через весь зал она ярилась на Ким – девушку с серебряным колечком в губе.
  Сумасшедшего узнаешь с первого взгляда. Он остается там, где тронулся умом.
  Одержимость. Назовите это вожделением, о котором Фрэн не смела упоминать. Назовите исполненной страха ненавистью ко всему этому. Назовите бешенством из-за серебряного кольца в губе Ким и открытого неповиновения этой девицы Тому, Как Все Должно Быть. Назовите это завистью или злостью, направленной на чертовски юную женщину с мягкими формами, к которым Фрэн никогда не предложат прикоснуться, ибо она делает то, чего Фрэн никогда не делала. Не могла. Не стала бы. Не сумела бы чувствовать, обладать чем-нибудь, быть чем-нибудь. Похоть, зависть, ненависть: бесчисленные внутренние зажимы вылились в беснующуюся одержимость и превратили Фрэн из щебечущей бурой птички в шакала, истекающего слюной от жажды плоти и крови.
  Ким.
  Девушка сидела за столом между кипящей от ярости Фрэн и застывшим на спиральной лестнице в небо Кондором. Ким перевернула страницу.
  Фрэн моргнула и умерила пыл – заметила Вина. Поняла, что он разглядел ее настоящую. Рыкнула, крутанула каталку и стала толкать к главному входу в читальный зал.
  Отрежь ей путь! У тебя нет ничего! У нее – нож! Кондор затопотал вниз по стальной винтовой лестнице, быстро пересек читальный зал. У него не было доказательств. Не было законного права крикнуть ей: «Стой!» – или вызвать копов: любой из них тут же поставит в известность пиджачников, а те упекут его в обитую матрасами камеру внутри секретного госпиталя в штате Мэн или отправят в подземный крематорий в Виргинии, и ни одна живая душа не увидит и не учует его дымка, кольцами взвивающегося в ночное небо.
  Он задержал дыхание у стола Ким и процедил сквозь зубы:
  – Не усач – она!
  Девушка обернулась к главному входу в зал, куда он указывал, но за Вином, яростно тычущим пальцем в ту сторону, увидела только силуэт человека, заталкивающего в лифт тележку.
  Кондор кинулся к лифту, увидел горящую стрелку вниз:
  ↓
  Сбежал по ступенькам, влетел на подземный этаж…
  И услышал за углом звук катящихся колесиков.
  Прямо на него неслась накрытая синим халатом тележка.
  Он схватил ее обеими руками, дернул на себя – Фрэн потеряла равновесие. Толкнул каталку сильнее, чем манекенов-блокировщиков на полозьях, когда занимался американским футболом в старшей школе. Придавил бурую птицу спиной к желтой стене из шлакоблоков. Пригвоздил к ней. У того, кто следил за Ким, есть нож, а женщина вроде Фрэн, в туфлях с острыми, как кончик ножа, носами, однажды чуть не убила Джеймса Бонда.
  Кондор крикнул:
  – Почему Ким?
  – Ее вообще не должно быть! Я должна быть ею, обладать ею, остановить ее!
  Каталка, которую каждый пытался заполучить, содрогалась между ними.
  Синий халат сполз на пол. С тележки посыпались книги. Привезенные из библиотек центральных штатов в крупнейшее хранилище культурных ценностей, где они прекратят существовать по распоряжению государства. Кондор успел заметить с десяток экземпляров одного и того же издания, запрещенного в старших школах Америки, потому что.
  – Ты заполняла гробы! Обманом вынуждала библиотеки по всей стране присылать экземпляры книг сюда, в материнское лоно всех книгохранилищ! Ты убивала эти книги! – Кондор надавил на тележку, чтобы удержать Фрэн припертой к стене. – Ты каратель!
  – Книги пачкают людям мозги! Вкладывают в них идеи!
  – В наших головах могут бродить какие угодно идеи!
  – Не в моем мире!
  Фрэн нажала на ручку, орудуя ею как рычагом, и наклонила тележку, отталкивая Кондора. Та опрокинулась набок. Вин пошатнулся и упал на нее сверху.
  На него посыпались удары, он извернулся, вскочил, дал отпор.
  Крикнул:
  – Где гробы?! Где взрывчатка?!
  – Я тебя раскусила! – взвизгнула Фрэн и запустила в него книгой. Удар пришелся в нос.
  Больно! Он почувствовал пинок, привалился к стене, вскинул руки, чтобы отразить атаку…
  Но атаки не последовало.
  Она ушла. Шакалиха Фрэн дала деру и теперь улепетывала по подземному тоннелю.
  Мобильник, достань мобильник.
  – Ким! – выдохнул он в ухо женщине, ответившей на звонок. – Будь осторожна: Фрэн, женщина моего возраста, – не бурая птица, а шакал, это она преследует тебя!
  – Ничего не говори! Ты в читалке, верно? Оставайся на виду, но доберись до пункта контроля… Да… К библиотечному компьютеру… Найди базу данных сотрудников… Нет, ищи не такую-то Фрэн, ищи какого-нибудь Джереми!
  Призрак Фрэн прошептал: «Я раньше работала с ним, на твоей должности».
  На телефон пришло сообщение: номер кабинета/мастерской, какая-то нора в замке.
  Ручкой директора по спецпроектам Вин набил цифры на запястье левой руки.
  Отключил мобильник и, пошатываясь, двинулся по подземному тоннелю.
  Изучай номера на закрытых дверях, ищи те, что с буквами ПЭ – подвальный этаж! Как мой кабинет! Еще на один уровень вниз.
  Находясь в лестничном колодце, открыл крышку своего древнего мобильника и набрал другой номер:
  – Рич, это Вин, ты должен помочь кое-кому прямо сейчас! Охраняй ее. Скажи, что я послал тебя. В Адамсовском читальном зале. Зовут Ким, серебряное кольцо в губе… Думаю, ты ее замечал и раньше! И это хорошо, ты только… Ладно, а когда не смог подобрать нужных слов, то просто ушел, верно? Ну так вот, иди сейчас!.. Не волнуйся, никто не знает всего. Играй с теми картами, которые у тебя есть.
  Он припустил трусцой по желтым тоннелям, как крыса, бегущая по лабиринту. Я слишком стар для этого. Прихрамывая, доковылял до закрытой коричневой железной двери. Ручка не поворачивалась. Увидел звонок. Нажал указательным пальцем. Послышалось «бзззз».
  Щелчок магнитного ключа. Дверь распахивается.
  Заходи.
  В десяти шагах от порога этой подземной берлоги, рядом с верстаком, стоял Джереми, держа пульт, как волшебную палочку. За Кондором с грохотом закрылась дверь.
  – Что тебе нужно? – спросил попечитель правительственного за́мка.
  Попечитель, или опекун, как в романе, который пыталась изничтожить Фрэн, – в истории о сексе, психушке и о том, кто на самом деле псих. Держись нормы. И Кондор ответил:
  – Гробы.
  – Они уже здесь?
  Огляди мастерскую: никаких признаков двух пропавших ящиков. Холодильник. Раковина у стены. Урна с пустыми пластмассовыми бутылками. Крышка открытого ноутбука смотрела на Кондора с верстака, у которого стоял технарь-волшебник, хозяин этой пещеры. Джереми кинул пульт, и тот приземлился рядом с айфоном, присоединенным кабелем к компьютеру.
  – А, – сказал Джереми, – ты о ящиках для книг, – и сделал шаг к Кондору. – Что тебя беспокоит?
  – Есть кое-что, о чем ты не знаешь.
  – Я знаю достаточно.
  Слева от Джереми стоял прозрачный пластмассовый короб на колесиках с полудюжиной мобильных телефонов и распечатанным на цветном принтере объявлением на одной из стенок: «СТАРЫЕ ТЕЛЕФОНЫ ДЛЯ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫХ ЦЕЛЕЙ».
  Один удар сердца. Два.
  – Я не знал, что это ты собираешь мобильники для благотворительности.
  – А что ты знаешь? – Джереми приблизился еще на шаг.
  Иногда жить можно, только если ты тронулся.
  Голубые глаза Джереми прищурились, руки сжались в кулаки.
  Ощути биение жизни. Смотри кино.
  Безоблачное голубое небо над куполом американского Капитолия. На другой стороне улицы высится замок с зеленой металлической макушкой, высоченными стенами, колоннами и величественными лестницами, окнами, за которыми работают люди, фонтаном перед входом, где позеленевшие бронзовые греческие боги и богини флиртуют друг с другом и демонстрируют свою неукротимую волю.
  Встряска, грохот! Здание Джефферсона Библиотеки Конгресса содрогается, осыпает все вокруг разлетевшейся по сторонам после взрыва бетонной пылью, как 11 сентября, как в Оклахома-Сити[89]. Шаровые молнии нового типа прокатываются по залам с деревянными панелями, по деревянным полкам, по книгам, которых больше никто никогда не увидит. Стены рушатся. В последний миг, когда за́мок еще цел, в нем царит какофония криков.
  До двери тебе не добраться. Все равно она заперта. А враг – между тобой и пультом на верстаке, у ноутбука, соединенного пуповиной с телефоном.
  Раскрыл карты:
  – О тебе и Фрэн.
  – Она всего лишь женщина, – сказал Джереми. – От нее, конечно, больше пользы, чем от осла, но она хуже поддается дрессировке. Склонна обольщаться. Как все женщины в этом Вавилоне, где они забыли свое место.
  – О, мне нравятся все места, куда они могут пойти[90], – процитировал Кондор книгу, которую миллион раз читали испуганному малышу, что ехал темной ночью вместе с матерью на автобусе по Техасу. – А где Фрэн взяла те два гроба – ящика, в которых вы с ней тайком провозите сюда взрывчатку?
  – Где-то. Это ее глупый крестовый поход.
  Ее глупый поход. Не наш.
  Много дорог идет через Город помешанных.
  Джереми снова шагнул вперед.
  Кондор мягко двинулся по кругу, в обход противника, согласно боевому стилю багуа.
  Миндаль – сильный запах от чего-то, сложенного здесь.
  – Она подкупила тебя, – предположил Кондор, а Джереми тем временем повернулся на месте, чтобы не дать седому зайти себе за спину.
  – Она поддержала деньгами Божью волю.
  – Фрэн считала, что дает деньги своему Богу. И ничего не знала о твоем.
  – Мой Бог – единственный Бог.
  – Все так говорят.
  Почему там, на полу, валяется красная резиновая грелка?
  Кондор сделал ложный финт. Джереми уклонился: он боксер-панчер[91] – может быть, из додзё[92] в торговом центре или часами просматривает на YouTube ролики звезд-джихадистов, которые демонстрируют своим неумелым подражателям – доморощенным братьям по вере – способы перерезания глоток от святых воинов ислама.
  – Рейки! – сказал Кондор. – На днищах ящиков. Усилительные планки, они прикрывают узкие щели. Где-то снаружи после выгрузки книг вы набиваете в них С-четыре – кремовый цвет на фоне дерева выглядит как клей, если заинтересуется охранник на входе. Ящики проверяют выборочно, вы использовали только два, и даже если кто-то их осмотрит, ничего не заметит. Фрэн платила тебе, чтобы ты оставлял у себя пару ящиков до отправки к месту назначения. Ты мог спокойно возиться с пустыми гробами и выскребать из щелей то, что вы туда набили. Потом ты передавал ей пустые ящики, она возвращала их с тем, до чего вам нет дела, и гробов снова становилось столько, сколько надо.
  – Молодец, ковбой. – У Джереми был характерный слабый акцент уроженца Огайо, выросшего у одноименной реки. – Ты станешь свидетелем гибели Великого сатанинского храма еретической мысли.
  – О-о-о! Тебе что, сценарий по почте прислали?
  – Думаешь, я настолько беспечен, что позволю АНБ[93] засечь мои контакты с истинными братьями на Ближнем Востоке, прежде чем я докажу, что…
  Бросок. Джереми кинулся, Кондор увернулся влево – вправо, – нанес встречный трехтактный удар змеи из арсенала приемов Син-И[94].
  В лицо ему прыснули из перцового баллончика.
  Дышать, не могу дышать, глаза в огне!
  Святой воин саданул кулаком в живот седовласому.
  Кондор и так уже хватал ртом воздух и обливался слезами от перцового спрея. Удар гантельно-мускульной руки согнул его пополам, отбросил к верстаку, заставил покачнуться и грохнуться на пол.
  Вставай! Вставай! Поднимайся на колени…
  Голубоглазый фанатик ударил Вина наотмашь – скорее для того, чтобы унизить, а не вышибить из него дух.
  Кондор увидел сам себя, как он медленно оседает. Он стоял на коленях на жестком полу и тяжело дышал. Руки болтались по бокам и не могли унести его отсюда, как крылья, не могли дать отпор убийце.
  Джереми вырвал из гнезд белый кабель, соединявший айфон с ноутбуком. Накинул удавку на шею противника, так и не поднявшегося с колен.
  Кондор издавал бульканье, цеплялся ногтями за провод, который не пускал кровь в мозг и воздух в легкие, ничего не видел помутившимися от перечных слез глазами, рычал, в ушах звенело, не мог…
  БЗЗЗЗ!
  Дверной звонок испугал душителя, он ослабил удавку.
  Кровь приливает к мозгу, и воздух!
  БЗЗЗЗ!
  Душитель снова затянул провод.
  СТЕКЛА ДРЕБЕЗЖАТ. Кто-то снаружи колотит в дверь.
  Не могу кричать, горло стянуто, сюда, внутрь, помогите мне здесь, сюда!
  Джереми развернул Кондора, приподнял и толкнул грудью на верстак.
  Руки, руки на верстак, держись за…
  Секунд за семь до полной отключки он увидел.
  Пульт от двери. Подрагивает на верстаке. Достань его, схвати…
  Воин джихада отвернул голову пускающего пузыри вероотступника от высокотехнологичного устройства.
  Большой палец на пульт…
  Дверь зажужжала… и открылась.
  Фрэн.
  С визгом ринулась внутрь!
  Джереми снова пихнул Кондора, поставил на колени, бросил на пол – его и удавку…
  Провод ослаб на шее, но не вывалился из опущенной вниз, прижатой к бедру руки душителя.
  – Прекрати! – орет Фрэн на предательскую пешку, которая пытается похитить то, что судьба предназначила ей, Фрэн. – Он мой. Я убью его!
  С небесной вышины несется вниз серый металлический выкидной нож, конфискованный у туриста, «спасенный» из хранилища сотрудником библиотеки, который может выкрасть любой ключ от за́мка.
  Фрэн вонзает краденое лезвие в горло Джереми.
  Тот хватает ртом воздух, накрывает ладонями шею – то, что из нее торчит.
  Выпучив глаза, взмахивает руками и ХВАТАЕТ ЕЕ. Рядом, лицом вниз, лежит Вин. Слабость восходит вверх по ногам Джереми, от ступней, он падает, уцепившись за Фрэн. Сама смерть впилась в блузку женщины-птицы, раздирает ее, сила рывка, умноженная падением, резко дергает жертву вперед…
  Фрэн спотыкается о растянувшегося на полу Кондора.
  Над телом мужчины, которого она пронзила ножом, парит лебедь.
  Череп женщины с треском раскалывается об угол верстака.
  Предсмертные судороги. Бурая птица падает поперек заколотого ею мертвеца, чье тело придавило Кондора к полу.
  Тишина. Тишина.
  Выползай из-под трупов.
  Ладони, локти, колени отталкиваются от бетона, напряжение, еще один толчок…
  Свободен. Жив. Ничком на полу, вдыхая запахи цемента, пыли, пота и еще теплый ветчинно-капустный душок свежеумерщвленной плоти. Пахнуло миндалем.
  Молоточек в груди.
  Только не сердечный приступ, после такого-то. Давай же: каплю справедливости.
  Кондор перевернулся на спину. Уставился в гладкий потолок за́мка.
  Приподнялся на локтях. Сел. Голова кружится. Боль от ударов, стояния на коленях, удушье. Перечный спрей, слезы, грязь с пола, пот: лицо перепачкано. Наверное, выгляжу жутко.
  Ему не дадут выбраться из этой передряги.
  Миндаль, С-четыре. Где С-четыре?
  Верстак, ноутбук, а на нем…
  Поэтажный план. Сокровище Библиотеки Конгресса, главный за́мок – здание Джефферсона.
  Выскочил рекламный модуль, улыбающийся продавец над бегущей строкой:
  ПОЗДРАВЛЯЕМ! У ВАС НОВЫЙ МОБИЛЬНЫЙ ТЕЛЕФОН.
  БАЗОВЫЙ БИЗНЕС-ПЛАН, ПОДУМАЙТЕ, НЕ ШАГНУТЬ ЛИ ДАЛЬШЕ?
  СЕТЕВЫЕ ТЕЛЕКОНФЕРЕНЦИИ ДЛЯ…
  На полу мертвой змеей лежит белый компьютерный кабель.
  Эта змея раньше связывала ноутбук с айфоном.
  Айфоном, который способен активировать все мобильники, объединенные в сеть.
  Вот и благотворительный короб, который заглатывает телефоны, пожертвованные нашими лучшими людьми.
  На экранчике айфона тоже светится карта библиотечного за́мка с поставленными на ней пользователем красными точками.
  Головокружение: шатаясь, подошел к раковине у стены, ополоснул лицо, в урне – пустые пластиковые бутылки из-под воды, а рядом с ней – странная красная грелка из другого мира.
  Видение: Джереми усмехается своей огайской ухмылкой, проходит через металлодетекторы в мешковатых штанах с широкой ластовицей, где спрятана резиновая грелка, полная чего-то клейкого, а вовсе не воды.
  Схватил короб на колесиках для пожертвованных мобилок. Закрыл ноутбук, положил его в короб рядом с айфоном. На экранчике – карта за́мка.
  Перекрещенные трупы на полу лежат неподвижно.
  Скоро ли вас найдут?
  Большой палец на пульте, дверь открывается. Вытолкал пластмассовый короб в коридор. Потом вытащил из-под ремня голубую рубашку, нижним ее краем стер отпечатки пальцев с пульта, кинул его обратно в подземную мастерскую сквозь закрывающуюся дверь; пластмассовая штука проскакала по бетонному полу и замерла.
  Вперед!
  Понесся с грохочущим коробом на колесиках по тоннелям здания Адамса в главный за́мок Джефферсона, спустился в его утробу и, следуя отметкам на карте, добрался до гигантской водяной трубы. Серый кабель-канал приклеен липкой лентой к вводу воды снизу, а в нем – мобильник-детонатор, присоединенный к светло-коричневому, размером с книжку, вязкому пласту.
  Бум – и нет воды в системе автоматического пожаротушения.
  Бум – и вода затопляет американский за́мок.
  Вытяни проводки из пласта взрывчатки. Отсоедини их от мобильника. Вынь из телефона батарейку. Брось мертвое устройство в короб.
  А что делать со взрывчаткой?
  От выстрела пули она не взорвется. И еще, С-четыре горит.
  Только электричество заставит ее сделать бум!
  Сожми взрывчатку в комок, засунь в карман черной кожанки.
  Кондор прикатил пластиковый короб на колесах к месту, отмеченному на айфонной карте следующим по счету номером: бомба на несущей бетонной стене. Телефон привел его еще к трем. Каждый раз он отрывал от взрывчатки электронное устройство, сжимал клейкую массу в комок, умещающийся в кармане куртки, а когда все карманы наполнились, стал набивать взрывчаткой трусы.
  Бум.
  Беги, залетай в лифт, закатывай в него короб. С тобой едут мужчина и женщина. На нем – дурацкий зеленый галстук в честь Дня святого Патрика. У нее усталый вид. Обоим нет дела ни до тебя с содержимым твоих штанов, ни до того, что случится, если в лифте вдруг заискрит электричество.
  План следующего этажа в айфоне.
  Стеллажи. Ряды деревянных полок, легковоспламеняющиеся книги, и там, под одной из полок, очередной мобильник, соединенный проводами с комком липучки. Этот аппарат был прикреплен резинками к пластиковой бутылке от воды, полной серого геля, эта бомба взорвалась бы огненным шаром.
  Положил бутылку с напалмом поверх мобильников в короб с колесиками.
  В трусы больше ничего уже не поместится.
  Натяни резинки от бомбы на лодыжки, поверх брюк.
  Покорми змею из взрывчатки на своей голой ноге в черной джинсовой штанине.
  Кати дальше. О, как же медленно!
  Часы, это заняло у него много часов, действия замедлялись с каждым сеансом загрузки С4, которую он запихивал в брюки, под голубую рубашку, в рукава черной кожанки.
  Часы, много часов он катается со своим коробом по зданию Джефферсона, следуя отметкам одержимого фанатика на картах в айфоне. Проезжает мимо экскурсантов, обычных граждан, мимо мужчин и женщин с пропусками на шнурках. Грохочет колесиками по офисным коридорам, по главному читальному залу с позолоченным купольным потолком, пока наконец последний красный крестик на последнем из загруженных в телефон поэтажных планов не приводит его к очередной бомбе, которую приходится разбирать на части.
  Дверь в офисном коридоре: мужская уборная.
  Возьми в охапку все бутылки с напалмом.
  Уборная ярко освещена, в ней много зеркал, в нос бьет лимонным аммиаком.
  И пусто.
  Положи открытые бутылки в раковину, горлышком вниз, пусть их содержимое – буль-буль – вытечет в канализацию.
  Одна не влезает. Запихни ее ногой в металлическую кабинку.
  Не останавливайся, изнемогая от усталости, выпотрошенный, сползи вниз по стене кабинки, сядь на пол, обними горшок, как перебравший тинейджер, – два пива, это слишком много.
  Взрывчатка, которой обложено тело, сковывает движения, но он выливает в унитаз содержимое последней, не подлежащей переработке бутылки. Серебристая кнопка проваливается вниз – ввух!
  Мир не взрывается.
  Кондор выполз из кабинки. Проверил, пусты ли бутылки, положенные в раковину. Оставил их там. Бросил короб с мобильниками и проводами в коридоре для уборщиков, пусть подивятся. Кинул ноутбук Джереми в мусорный бак. Добрел до лифта – и через холл, коридоры, под уклон, по тоннелю – в здание Адамса, к своему кабинету.
  Не остановился.
  Наверх, на главный этаж; навстречу блондинка, вот дверь на улицу, ты можешь…
  За спиной Кондора раздается голос:
  – Ты!
  Синий, в узкую полоску костюм директора по спецпроектам. Который моргает.
  Отстраняется от запаха пота и каких-то орехов, подальше от изможденного, с дикими глазами мужчины в черной кожанке.
  – С вами все в порядке, мистер… Вин?
  – Разве это важно? – выдает тот жалкую для госслужащего, навязанного директору другим правительственным ведомством, отговорку. Расстегивает черную кожаную куртку, роется во внутреннем кармане и вытаскивает оттуда… перьевую ручку. Протягивает ее боссу со словами: – Предположим, я парень с мечом.
  Вин побрел прочь от своего примолкшего, ошарашенного библиотечного начальника.
  Вышел в вечереющий город.
  Тебе это с рук не сойдет.
  Тротуар на Кэпитал-Хилл. Костюмы и галстуки, деловые портфели и набитые всем необходимым для работы рюкзаки, дети на самокатах. Дама выгуливает собачку. Свежий воздух предвещает весну. Зонтик ночи накрывает мраморный город. Парень у бара на Пенсильвания-авеню горланит «Danny Boy»[95]. Деревья с набухшими почками образуют навес над пешеходной дорожкой, защищающий от света уличных фонарей, а ты просто иди, передвигай ноги, ставь одну перед другой.
  Иди медленно, чтобы из тебя ничего не выпало.
  Говорящие головы лопочут что-то из невидимого телевизора, настаивают на том, что, утверждают это, продают то.
  Волны света танцуют на стене того трехэтажного таунхауса в переулке. Из какого-то двора несется легкая музыка. Смех.
  Барбекю и зеленое пиво одушевляют вечеринку по случаю Дня святого Пэдди, которую устроили жители этого дома, мужчины и женщины, им нет еще тридцати. Они постарались, созвали соседей, приходите все, заверив: «Мы прикатим пару бочонков, будет ведерко льда для кока-колы и белого вина, крафтовое и импортное пиво для любителей, вкусы которых стали более утонченными со времен колледжа». Накрыли и стол с закусками. Текстовые сообщения с приглашением разосланы в 4:20, до того как «все» повалят в бары после работы. Зак врубил колонки, подключил ноутбук и изображает из себя диджея, чтобы любой женщине, желающей заказать песню, пришлось разговаривать с ним и его подручным, большим знатоком предпочтений избирателей, который, однако, ни разу не истолковал правильно изгиб напомаженных губ.
  Переулок забит телами. Все поработали над производимым впечатлением, продумали свободные позы, как будут оборачиваться и обводить взглядом окружающих, правильно улыбаться. Много дешевых нарядов и рабочих костюмов, хаки и спортивных курток, джинсов, сидящих лучше, чем раздутые штаны на Кондоре. Экраны горят среди моря голов – звезды вселенной, вращающейся вокруг того, кто держит в руках телефон. Гормоны и тестостерон вперемешку с дымом, который валит от двух корыт, половинок пятидесятигаллонной бочки, распиленной каким-то стародавним жильцом. Эти две полубочки для барбекю дают начало вечеру, полному угольных брикетов и уханья газа для зажигалок. К тому моменту как Кондор добрался до центра пенящейся толпы, два парня из таунхауса, что дальше по улице, бросили дрова на угли: пламя взвилось высоко вверх, заплясали тени на стенах двора. Людская масса заволновалась – Зак прибавил громкость на выносящей мозг, бьющей по ушам песне, когда-то приводившей в дикий восторг их родителей. Людей возраста Кондора. Или чуть моложе.
  «Ненавижу эту песню», – подумал он.
  Он оказался у края толпы, которая старалась среди мерцающих огней не замечать добравшихся и сюда тягостных долгов или загрязнения воздуха дымом из бочек, затмевающим завтрашнее солнце. Они приехали сюда, в этот город, в это место, движимые идеей. Они работали на героя, который привел их в центр города, на конгресс, разумеется, это важно, так же как группа/проект/комитет/партсобрание/ассоциация/веб-сайт, который они наполняют содержанием, административная цирковая арена, где им позволено выступать в роли львов, тигров или медведей, о да, фирма с офисом в центре, которая за доллары включает связи, ведомство или департамент, которые они приводят в действие своим потом, а потому могут, должны потеть здесь сейчас, среди мерцающих отблесков огня во дворе таунхауса. Перетаптываясь. Поглядывая. Надеясь на единение – через сердце, ум, плоть, общие интересы: получи, что можешь, хотя бы контакт, если ничего больше не светит, сделай шажок к большему. Музыка хлынула потоком. Американский ритм, всем известный, запульсировал в толпе из белых и черных, испанцев и азиатов, мужчин и женщин, и, может быть, не только их, людей, явившихся с величественных фиолетовых гор и плодородных равнин, чтобы потребовать у столицы исполнения мечты, той или иной, чтобы вытянуть счастливый билет и сделать карьеру, добиться чего-то или совершить сделку, делать или быть – вот истинный вопрос, который задает этот город, и они, о да, они, они и были ответом сейчас.
  Возле пылающих бочек с десяток пар прыгали и извивались под музыку своего поколения, бившую из колонок. Светящиеся экраны телефонов и зеленые пятна усеивали толпу – котелки, цилиндры. Чуть поодаль стояла женщина в зеленом боа из фольги, дула в дуделку, притопывала и танцевала соло – не одна, она была не одна, пусть кто-нибудь только посмеет заикнуться о ее одиночестве. Женщина увидела его, человека, который годился ей в отцы, с потерянным, помятым лицом, услышала свой собственный выкрик – вопрос, который всегда задают в Нью-Йорке: «Чем вы занимаетесь?»
  Он почувствовал жар огня.
  – Привет, старик! – заорал Зак, диджейские наушники обхватили его шею, как лапы душителя. – Вот песня для тебя. Мой отец ее любил.
  Зак загрузил с YouTube живой концерт, Брюс Спрингстин исполнял песню «Badlands»[96].
  Под оглушительный, как везде в ночном имперском городе, звук Ким с серебряным кольцом в губе робко благодарила усатого мужчину за то, что он был ее рыцарем, за ужин, за все, чего с ними еще не произошло, и обещала обязательно завтра утром на работе выпить с ним кофе.
  Но в этом переулке, в тот вечер грохочущих барабанов и гитарных запилов, влюбленные вроде них становились лишь частью общего поля напряжения, как отдельные книги в библиотеках, полных историй, что дотягиваются с полок до нашей дикарской жизни и входят в нее навечно.
  Хоть Вин, хоть Кондор.
  Вскинув руки к небу тем черным дымным вечером, он потащился туда, где орала музыка, замахал руками, проскользнул в толпу танцующих.
  Гуляки издали рев. Рев, который заставил другие руки взлететь вверх; рев, который сделал из людей скачущую в едином ритме массу, стал тяжелым, исподволь заводящим гимном.
  – Давай, старик! – крикнул кто-то.
  Седой безумец в черной кожанке и джинсах протиснулся сквозь толпу молодежи к пылающим бочкам, к самому огню, засунул руку под куртку, бросил в огонь что-то, и оно, приземлившись на угли, рассыпалось дождем искр, зашипело, затрещало, а он все танцевал, доставая новые порции волшебного горючего из своей одежды, из рукавов, из своих – о бог мой! Он вытаскивает какие-то штуки из штанов и бросает их в огонь! После каждого броска он становится легче, входит в раж и вот уже отплясывает, размахивая в воздухе свободными руками, топает в такт со скачущей вокруг молодежью.
  – Старик! Старик! – Патрульные машины режут тьму красно-синими мигалками. Толпа пульсирует.
  – Старик! Старик! – Сгорающие в огне миндаль и дрова, барбекю и манящий парфюм, бесшабашный душок травы бунтарей, которую легализуют к концу десятилетия. – Старик! Старик! – В подвале лежат тела, загадочная находка, вопросы, не запятнанные его отпечатками пальцев, сохраненные книги-сокровища. Есть в нашем мраморном городе влюбленные, они незабываемо проводят время, есть мечтатели, танцующие в ночи, есть сумасшедшие, и среди чужих детей, в тумане безумия, в хороводе призраков, под грузом проведенных в психушке лет, внутри у Кондора растет уверенность, что это – о, это – это реальный мир.
  ПРИЗРАКИ, ПРОМЕЛЬКНУВШИЕ ПЕРЕД НАШИМИ ГЛАЗАМИ Я благодарен авторам, которые подавали мне разные идеи и кружили по этой истории. Вот они поименно: Л. Фрэнк Баум, Харлан Эллисон, Уильям Фолкнер, Ян Флеминг, Теодор Сьюз Гайзель, Адам Холл, Дэшил Хэммет, Лао-цзы, Харпер Ли, Джон Ле Карре, Филип Макдональд, Анаис Нин, Ли Бо, Гарольд Роббинс, Брюс Спрингстин, Джон Стейнбек, Дариэл Телфер, Кург Воннегут, Дональд Уэстлейк (он же Алан Маршалл), Э. Б. Уайт.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"